Книговод

Доменикино

Кукольник Нестор Васильевич


СОЧИНЕНІЯ
НЕСТОРА КУКОЛЬНИКА.

Сочиненія драматическія.
II

Печатано въ типографіи И. Фишона.
1852.

ДОМЕНИКИНО,
ДРАМАТИЧЕСКАЯ ФАНТАЗІЯ, ВЪ СТИХАХЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Доменикино въ Римѣ.

  

ДОМЕНИКИНО

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   КАРДИНАЛЪ ПЕРЕТТИ, протекторъ церкви Святаго Андрея della Valle.
   ПРІОРЪ той же церкви.
   ДОНЪ ГРИМАЛЬДИ, посолъ Неаполитанскаго правителя.
   КАРАЧЧИ, АННИБАЛЪ, АНТОНІО КАРАЧЧИ, ГВИДО РЕНИ, ФР. АЛЬБАНИ, НИКОЛАЙ ПУССЕНЪ, ДОМЕНИКО ФЕТИ, ПІЕДРО БЕРЕТИНИ-ДА-КОРТОНА, ФР. БАРБІЕРИ, ГВЕРЧИНО, ФР. ПЕРІЕРО, Художники.
   ДЖОВАНИ ДОМЕНИКО ЗАМПІЕРИ, прозванный ДОМЕНИКИНО художникъ.
   ЧЕЧИЛІЯ, жена его.
   АНТОНІО, КІАРА, его дѣти.
   ЛОРЕНЦО, его племянникъ.
   ФРАНЧЕСКО ЛАНФРАНКО, художникъ.
   КІАРА, жена его.
   ГВАЛЬДИ, художникъ.
   АНТОНІЯ, жена Гвальди, двоюродная сестра Кіары.
   МОНАХЪ, ключарь въ церки San Gregorio in Monte Celio.
   МОНАХЪ, ключарь церкви di San Girolamo della Carita.
   АЛЛЕГРИ, пѣвчій папской капеллы.
   РИМЛЯНКА,
   СЫНЪ ея.
   НЕИЗВѢСТНЫЙ.
   Гости на свадьбѣ, народъ.
  

АКТЪ ПЕРВЫЙ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Паперть церкви San Gregorio in Monte Celio. Солнце восходитъ.

ДОМЕНИКИНО ЗАМПІЕРИ и МОНАХЪ КЛЮЧАРЬ.

   МОНАХЪ. Ого! Ты здѣсь уже, съ восходомъ солнца.
   ЗАМПІЕРИ. Съ полуночи я жду людей и солнца.
             Сегодня освящается притворъ,
             А тамъ моя работа.
   МОНАХЪ.           Гвидо Рени
             Не приходилъ еще? Его работа
             Понравится; онъ въ славѣ; но и ты
             Похвастать можешь "Муками Андрея..."
   ЗАМПІЕРИ. Похвастать!
   МОНАХЪ. Да, отличная картина!
             Что за нее тебѣ назначилъ пріоръ?
   ЗАМПІЕРИ. Я по условью тяжкому работалъ.
             Художники сегодня соберутся
             Оцѣнятъ украшенья и картину;
             По ихъ суду произведутъ уплату.
             Я долженъ былъ на это согласиться,
             По бѣдности. Дешевую награду
             Готовятъ мнѣ художники; я знаю,
             Но что же дѣлать? Злоба цѣнитъ ложно.
             Богъ съ ними!
   МОНАХЪ.           Прежде времени мой другъ
             Ты не ропщи. Достоинство труда
             Скрыть не легко... Народъ зашевелился,
             Мнѣ надо церковь отпирать. Прости!

-----

ДОМЕНИКИНО, и толпа народа, постепенно прибывающая, проходитъ въ церковь.

   ЗАМПІЕРИ. Идутъ, бѣгутъ! Во всякомъ человѣкѣ
             Я вижу моего судью; безстрашно
             Жду приговора. Я трудился честно!
   НАРОДЪ. Открыта церковь?-- Нѣтъ еще.-- Открыта!
             Вотъ кардиналъ пріѣхалъ.-- Вотъ Караччи!
             Вольнаго пронесли въ носилкахъ.-- Слышишь,
             Органы заиграли...-- Литургія.--
             Скорѣй, скорѣй, а то стѣснятъ насъ!-- Что же
             Тамъ новаго?-- Картина Гвидо Рени.--
             И только?-- Только! Прочія картины
             Не важныхъ мастеровъ.
   ЗАМПІЕРИ. О Боже, Боже!
             Я этого никакъ не ожидалъ;
             Мой приговоръ давно ужъ приготовленъ.
   ВЪ НАРОДѢ. А все изъ скупости! Такую церковь
             Посредственнымъ художникамъ даютъ
             Расписывать и украшать, чтобъ меньше
             Платить имъ за труды!..
   ЗАМПІЕРИ.                     Судьба Зампіери --
             Посредственность! О, стоитъ ли страдать,
             Любить неблагодарное искуство?
             Я -- чернь между художниками!
   ВЪ НАРОДѢ.                               Жарко.
             Боюсь не простудиться-бъ въ церкви.-- Что ты?
             Тамъ Гвидо Рени есть, онъ насъ согрѣетъ."
             Одна картина?-- То-то и досадно!
             У насъ теперь такія чудеса,
             За старостью Караччи, стали рѣдки.
   ЗАМПІЕРИ. Слѣпые судьи! я прощаю вамъ.
             Но ты, пристрастная столица славы,
             Ты моего присутствія не стоишь!
             Я жаждалъ чистой славы отъ тебя,
             А не вѣнца однихъ предубѣжденій.
             Прости! Твой судъ -- ребяческій урокъ,
             Затверженный съ учительской тетради! (уходитъ).

-----

ЛАНФРАНКО, АНТОНІО КАРАЧЧИ и нѣсколько молодыхъ художниковъ; ГВИДО РЕНИ, АЛЬБАНИ съ нѣкоторыми; НИКОЛАЙ ПУССЕНЪ, особнякомъ; народъ болѣе и болѣе прибываетъ въ церковь.

   ЛАНФРАНКО. Ручаюсь, что "Мученія Андрея"
             Не лучше прежнихъ подвиговъ Зампіери.
             Я удивляюсь Аннибалу. Люди
             Не слѣпы. Вкусъ одинъ. Уже не мало
             Напачкалъ онъ по милости Караччи!
             Не стыдно ли такому живописцу,
             Главѣ художниковъ италіянскихъ,
             О комъ гремитъ стоустая молва,
             Какъ о владыкѣ нашего искуства,
             Быть покровителемъ -- кого жъ?-- Зампіери.
   АНТОНІО. Неужели ты думаешь, Ланфранко,
             Что эти похвалы не шутка!
   ЛАНФРАНКО.                     Шутка!
             Но эта шутка многимъ стоитъ денегъ.
             Вотъ и теперь опять работы въ церкви,
             Всѣ внутреннія украшенья, фреску
             Огромную, ему же поручили!
             Увидите, какъ вяло, какъ ничтожно
             Исполнилъ онъ предметъ великолѣпный...
   ПУССЕНЪ. Такъ вы ужъ видѣли картину?
   ЛАНФРАНКО.                                         Нѣтъ.
             Но я давно уже Зампіери знаю
             И снова мнѣ его не узнавать;
             И нечего, признаться, узнавать!
             Мнѣ больно за искуство; скоро дѣти
             Весь Римъ раскрасятъ дѣтскими руками,
             А мы, изъ снисхожденія, изъ шутки,
             Ихъ пестрымъ пятнамъ будемъ удивляться.
   АЛЬБАНИ. Оставь въ покоѣ бѣднаго Зампіери,
             Онъ хлѣба у тебя не отнимаетъ;
             Пускай себѣ онъ пишетъ какъ умѣетъ;
             А ты пиши свое!
   ГВИДО РЕНИ.           Искуство честно!
             Его плохой художникъ не уронитъ,
             Но уронить себя художникъ можетъ,
             Когда посредственность его тревожитъ.
   АНТОНІО. Нравоученіе! Ему пріятно
             Соперникомъ имѣть Доменикина.
             Надъ безталаннымъ не трудна побѣда!
   ЛАНФРАНКО, (тихо).
             Оставь его, Антоніо! Онъ -- щеголь,
             Не только въ шутовскомъ своемъ нарядѣ,
             Но и въ рѣчахъ.
   АНТОНІО. Насильно остроуменъ!
   ЛАНФ: Мы здѣсь не для публичныхъ словопреніи;
             Насъ позвали на судъ.
   АНТОНІО. Судить бездѣлье.
   ЛАНФРАНКО, (тихо).
             Антоніо, мстить должно не словами!

-----

ГВИДО РЕНИ, АЛЬБАНИ, ПУССЕНЪ, и нѣкоторые другіе.

   АЛЬБАНИ. Завистники! Мнѣ жаль Доменикина;
             Прекрасный, благородный человѣкъ!
   ГВИДО РЕНИ. Я это испыталъ въ моей работѣ:
             Онъ дружески старался мнѣ помочь,
             И облегчалъ всѣ неудобства фрески;
             А отъ него зависѣла прислуга,
             Работники, матеріалъ, лѣса;
             Онъ былъ и архитекторомъ притвора.
             Не спорю, благородный человѣкъ,
             Но, согласись, таланта въ немъ не много.
   АЛЬБАНИ, (уходя въ церковь).
             Да всё однако же онъ не послѣдній!
   ПУССЕНЪ, (одинъ).
             Кто этотъ бѣдный Доминикъ Зампіери?
             Но что-то слишкомъ много говорятъ
             Объ этомъ безталантпомъ человѣкѣ...
             Неужели и въ Римѣ какъ въ Парижѣ? (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Преддверіе церкви San Gregorio.

НАРОДЪ расходится; въ толпѣ ХУДОЖНИКИ предъидущаго явленія.

   АЛЬБАНИ. Сто пятьдесятъ цекиновъ! Бога ради!
             Хотя-бъ онъ ничего не дѣлалъ; время
             Одно дороже...
   ЛАНФРАНКО. Пусть бы башмаки
             Работалъ. Это ремесло Зампіери
             И по способностямъ, и по рожденью,
             Приличнѣе. Онъ въ живописи -- волъ;
             Онъ долженъ насъ еще благодарить,
             Что мы позволили его работѣ
             Живой остаться.
   АНТОНІО.           Противъ Гвидо Рени
             Ему бы совѣсть запрещать должна
             Работать.
   ЛАНФРАНКО. Ты, Альбанъ, по тѣсной дружбѣ,
             По бѣдности, жалѣешь Доменика.
             Намъ до его семейныхъ чувствъ и качествъ
             Нѣтъ дѣла. Мы должны судить работу.
             Къ несчастію, онъ тутъ еще бѣднѣе...
             Ты согласись: картину Гвидо Рени
             Въ четыреста цекиновъ оцѣнили;
             Неужели работа Доменика
             Того же стоитъ?
   АЛЬБАНИ.           Но по-крайней-мѣрѣ...
   ЛАНФРАНКО. Альбанъ, мнѣ стыдно за тебя! Народъ
             Насъ слушаетъ и ловитъ наши рѣчи,
             И въ правила тѣ рѣчи обращаетъ.
             Художникъ долженъ быть въ сужденьяхъ строгимъ...
             Преслѣдовать посредственность... и вкусомъ
             Незнающихъ руководить насильно...

-----

ТѢ ЖЕ И АННИБАЛЪ КАРАЧЧИ, на носилкахъ.

   АНН: КАР: Ланфранко!. Есть потомство! Эта зависть
             На памяти твоей, какъ рана, ляжетъ.
             Пока потопъ, иль преставленье свѣта
             Не уничтожитъ памяти Зампьери,
             До той поры, на каждомъ лоскуткѣ,
             Рукой страдальца освященномъ, люди
             Враговъ его съ презрѣніемъ вспомянутъ!
                       Я старъ и слабъ; сегодня или завтра
             Я буду на другихъ уже носилкахъ;
             Я много сдѣлалъ, много нажилъ славы.
             Я не имѣлъ соперниковъ донынѣ,
             Но если-бъ я былъ къ зависти способенъ,--
             Какъ ты, преслѣдовалъ бы Доменика.
                       Вы думаете, слово вашихъ устъ --
             И всѣ безпрекословно вамъ повѣрятъ?
                       Вы правила сложить хотите чувству!
             Напрасно! Если есть сужденье въ мірѣ,
             Такъ только -- въ сердцѣ человѣка.
   ПУССЕНЪ.                               Браво!
             Вотъ истинный художникъ! Браво! Браво!
   АННИБ: КАРАЧЧИ. Вы трудъ Доменикина оцѣнили?
             Нашли ошибки? Радуйтесь! Ошибки
             Въ Доменикинѣ рѣдкость. Можетъ-быть
             Коварство ваше было ихъ причиной;
             Быть-можетъ, очи, красныя отъ слезъ
             Въ трудѣ его участье принимали.
             Сквозь слезы, вся природа невѣрна!
   ЛАНФРАНКО. Мы судъ произносили по сравненью.
             Въ картинъ Гвидо видѣнъ зрѣлый геній,
             Учитель; а въ картинѣ Доменика
             Мы видѣли ученика...
   АННИБАЛЪ КАРАЧЧИ. О, нѣтъ, Ланфранко!
             Но-мое.чу здѣсь вашъ учитель ниже
             Ученика.
   АНТОНІО. Быть-можетъ; всѣ однакожъ
             Такъ согласились...
   АННИБАЛЪ КАРАЧЧИ. Кто же эти всѣ?
             Десятокъ вамъ подобныхъ крикуновъ
             Составили общественное мнѣнье!
             Не спорю, можно чистоту таланта
             Осыпать пепломъ зависти и лжи;
             Но геній -- лебедь. Если на землѣ
             Нечистый прахъ нечистой пылью ляжетъ
             На бѣлизнѣ его широкихъ крылъ,-- "-"
             Онъ въ безконечномъ морѣ окунется,
             И снова чистъ; а прахъ все тотъ же прахъ.
             Антоніо! отецъ твой Агостино
             Не за посредственность любилъ Зампіери;
             А твой отецъ былъ человѣкъ великій!
             Въ искусствахъ нѣтъ наслѣдственныхъ достоинствъ.
             Пріобрѣти почетнѣйшее право
             На славу, честь! Стань выше Доменица...
             Хоть на равнѣ!.. и ты его полюбишь.
                       Всѣ согласились!.. Есть еще потомство.
             Да и живой народъ еще молчитъ;
             Теперь онъ вашимъ связанъ приговоромъ;
             Но не пройдетъ недѣли, онъ объявитъ
             Свое, уже общественное, мнѣнье...
             Художникъ трудъ чужой лукаво цѣнитъ,
             Его смущаетъ собственная слава,
             Онъ даже мертвыхъ хвалитъ неохотно.
                       Писатель ложно съ умысломъ глядитъ,
             Чтобы блеснуть своимъ умомъ и слогомъ;
             А люди посторонніе свободны
             Отъ, такъ оказать, ремесленныхъ страстей.
             Они по чувству судятъ, вѣрятъ чувству,
             И этотъ судъ -- прямой и вѣрный судъ.
             Друзья, не вамъ судить Доменикина!

-----

ТЕ ЖЕ и МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА, съ десятилѣтнимъ ребенкомъ, въ ужасѣ выбѣгаетъ храма.

             Помилуй насъ, Пречистая Марія!
             Спасите, христіане! Палачи
             Убьютъ его! Смотрите, эти звѣри
             Такъ бѣшено Святаго окружили!
             Одинъ, какъ жадный тигръ, на старца смотритъ,
             Держа въ рукахъ веревку роковую;
             Другой, что силы есть, Святаго вяжетъ;
             Тотъ размахнулся и готовъ ударить.
             И что же? У Святаго ни слезинки...
             Онъ устремилъ орлиный взоръ на небо...
             Спокоенъ! Онъ ведетъ бесѣду съ Богомъ!
                       Гдѣ я? Гдѣ этотъ сонъ ужасный? Люди
             Безмолвно смотрятъ на меня!.. Гдѣ я?
             Неужели все это на картинѣ!
   АННИБАЛЪ (улыбаясь).
             Ты видѣла картину? Въ томъ притворѣ
             Ты незамѣтила другой картины?
   ЖЕН: Видала что-то; только вскользь. Пойдемъ,
             Посмотримъ! Я всю жизнь готова
             И плакать и молиться въ этой церкви.

-----

ТѢ ЖЕ, кромѣ женщины и ребенка.

   АННИБАЛЪ. Ланфранко! кто достоинъ сожалѣнья?
             Быть-можетъ судъ твой правиленъ, ученъ;
             Ты можешь написать большую книгу
             О всѣхъ ошибкахъ бѣднаго Зампіери,
             Но въ эту книгу я не загляну.
             Я къ этой женщинѣ пойду съ вопросомъ;
             Она слезами истину мнѣ скажетъ.
             Природа никогда не ошибется!

(Аннибала уносятъ, прочіе молча расходятся.)

  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

Внутренность дома Ланфранка.

   КІАРА, одна, встаетъ въ задумчивости и беретъ молитвеникъ.
             Пора къ обѣднѣ. Для меня молитва
             Единственнымъ осталась утѣшеньемъ.
             Ахъ, если сердцу тяжело въ сей жизни,
             Молись, чтобъ послѣ смерти было лучше!

-----

КІАРА и ЛАНФРАНКО.

   ЛАНФРАНКО, (сухо.)
                                           День добрый, Кіара
   КІАРА. Добрый день, Франческо.
   ЛАНФРАНКО. Давно ты встала?
   КІАРА.                               Не весьма. (Хочетъ идти).
   ЛАНФРАНКО.                                         Куда?
   КІАРА. КЪ обѣднѣ.
   ЛАНФРАНКО. Нѣтъ, жена! Нельзя сегодня.
             Ты мнѣ нужна.
   КІАРА.                     Я матери моей
             Дала обѣтъ не пропускать обѣдни...
   ЛАНФРАНКО. Теперь я господинъ твоихъ желаній,
   КІАРА, (съ гордой улыбкой).
             По праву сильнаго? Но это право
             Не для меня написано, Франческо!
             Мы прежде познакомиться должны,
             Взаимныя измѣрить паши силы,
             Узнать кому изъ насъ повелѣвать,
             Кому повиноваться?.. До свиданья!
   ЛАНФРАНКО. Какой языкъ!.. Не можетъ быть, она
             Все знаетъ!.. Сонъ, предчувствіе, самъ дьяволъ...
             Но кто-нибудь открылъ ей нашу тайну...
             О жизнь! Не достаетъ одной побѣды,
             И монастырь насъ разлучилъ бы, Кіара...
                       Отъ раннихъ лѣтъ, невидимой рукой
             Меня вело ко славѣ Провидѣнье!
             Какъ Сикстъ, я вѣрилъ въ горнее призванье!
             Казалось мнѣ, со временемъ я стану
             На высшей степени богатствъ и славы,
             И цѣлый міръ, на диво человѣку,
             Сожму въ одно мое произведенье.
                       Не разъ, вися подъ куполомъ святыни,
             Я съ небомъ спорилъ въ блескѣ и красѣ,
             И, кистью вдохновенной управляя,
             Безтрепетно, сквозь окна мрачной церкви,
             Смотрѣлъ, не собирается ли буря.
             Я кистью молнію хотѣлъ поймать
             И, лучшее творенье силъ небесныхъ,
             Хотѣлъ умомъ украсить человѣка
             И ужасъ навести на человѣка...
                       Одинъ Караччи, геніемъ своимъ,
             Смущалъ мои любимыя надежды.
             Я въ немъ врага единственнаго видѣлъ.
             По воспитанью или по привычкѣ,
             Я только славу мертвыхъ уважалъ,
             Я только имъ великое прощалъ...
             За то въ живыхъ я славу ненавидѣлъ!
                       Къ несчастію, когда пришелъ я въ Римъ,
             Ужъ Аннибалъ былъ такъ могущъ; другіе
             Не наводили страха на меня.
             Ужъ Караваджіо, въ глазахъ народа,
             Разрушилъ славу Чезари д'Арпино.
             Убійство изгнало его изъ Рима;
             Онъ никогда не можетъ возвратиться.
             Я видѣлъ въ Гвидо Рени щегольство,
             Изысканную грацію, кокетство;
             Въ Альбанъ видѣлъ приторную сладость,
             Расчетливость небойкаго ума;
             Пророча смерть съдому Аннибалу,
             Я съ геніемъ его мириться началъ,
             И, въ тмъ враговъ соперника не видя,
             Я по возможности почти былъ счастливъ.
                       Уже въ душъ моей носился образъ
             Главы художниковъ, главы искуства.
                       Не разъ во снѣ, въ регаліяхъ моихъ,
             Я плылъ надъ міромъ, и на этомъ міръ
             Безчисленнѣе звѣздъ сіяли очи
             Огнемъ завистливаго удивленья...
             И только очи! Я былъ ихъ предметомъ.
                       И кто жъ разбилъ великолѣпный сонъ?
             Ремесленникъ, башмачникъ!..

-----

ЛАНФРАНКО и АНТОНІО КАРАЧЧИ.

   Антоніо.                     Что, Ланфранко?
             Гдѣ дума ходитъ? Я весь Римъ обѣгалъ,
             Былъ у семи свѣтлѣйшихъ кардиналовъ;
             Всѣ говорятъ о фрескахъ Зампіери
             И Гвидо Рени.
   ЛАНФРАНКО.           Скоро перестанутъ.
             Антоніо!.. Низвергнемъ самозванца!
   АНТОНІО. Интрига -- жизнь моя. Нѣтъ въ цѣломъ Римѣ
             Замужней женщины, вдовы, дѣвицы,
             Мнѣ незнакомой. Всѣмъ -- война иль миръ!
             Жаль, что Зампіери не женатъ. Рафаэль
             Былъ также холостъ. А Доменикина
             Съ Рафаэлемъ равняетъ Доротея,
             Прекрасная сестра двухъ кардиналовъ,
             Племянница каноника Боргезе.
             Я голову отдамъ, что скоро папа
             Въ племянницы пожалуетъ ее.
             Умна, плутовка! Да!.. Тебя, ЛанФранко,
             Она зоветъ горячимъ Буонаротти.
             Я съ ней во всемъ безъ спора согласился.
   ЛАНФРАНКО. Антоніо, я не снесу насмѣшекъ.
   АНТОНІО. А шутку? Неужели ты повѣрилъ,
             Что отъ души я съ нею согласился?
             О, нѣтъ! Когда припомню я Зампіери,
             Его усилья, вялыя труды,
             Искательства, умышленную скромность,
             Видъ мученика зависти и злобы...
             Мнѣ даже не досадно, а смѣшно!
             Чему завидовать?..
   ЛАНФРАНКО.           И эти рѣчи
             Ты говоришь по убѣжденью сердца?
   АНТОНІО, (улыбаясь).
             Нѣтъ, притворяюсь! Мщу Доменикину
             За горькую обиду! Ненавижу
             За славу, за любовь прекрасной дѣвы?
                       О, сохрани меня, святой Антоній!
             Я не люблю его, какъ ты,-- и только...
             Такъ, просто безъ причинъ, и безъ страданій,
             Какъ мы не любимъ холода, воды,
             Посредственныхъ стиховъ и безобразья.
                       А главное, мнѣ въ тягость разговоры.
             Нѣтъ отдыха отъ безтолковыхъ преній.
             Прійдешь ли въ домъ какого кардинала,
             Вопросъ въ дверяхъ: "Ну, что Доменикино?"
             -- Всё-также плохъ, свѣтлѣйшій кардиналъ!--
             Прійдешь къ синьорѣ; здѣсь бы о другомъ
             Хотѣлъ поговорить... Не тутъ-то было!
             "Что вашъ Доменикино?" -- Плохъ, синьора.--
             Но тамъ еще я говорить могу;
             А съ дядей, вотъ бѣда! Не смѣй ни словомъ,
             Ни взоромъ, ни намѣкомъ, горькой правды
             Насчетъ Доменикина обнаружить.
   ЛАНФРАНКО. Я полное тебѣ на то дамъ право.
   АНТОНІО. Какое право? Если онъ влюбленъ,
             Пожалуйста скажи, кто эта дѣва?
             Не выходя изъ комнаты твоей
             Я вспыхну пламенемъ кипящей страсти.
             Любовь хоть неизящное искуство,
             Однако-жъ всё искуство. Въ два, три дня,
             Клянусь, я отобью его синьору...
   ЛАНФ: Жаль, что не прежде ты сказалъ объ этомъ!
             Онъ былъ влюбленъ. Дай Богъ, чтобъ и теперь
             Пылало въ немъ убійственное чувство.
             Но ежели оно угасло... горе!
             Я погубилъ ее безъ всякой пользы.
   АНТОНІО. Кого ты погубилъ?
   ЛАНФРАНКО.                     Его синьору!
   АНТОНІО. Ланфранко, это новость для меня!
   ЛАНФРАНКО, (про себя).
             Какую тайну уронилъ, безумецъ!..
             Поднять нельзя; концы въ его рукахъ...

(громко).

             Антоніо! могу ли въ грудь твою
             Излить мою единственную тайну?..
             Она важна, она страшна для дружбы...
   АНТОНІО. Клянусь тебѣ, что эта тайна будетъ
             Мрачна, темна, невѣдома, какъ день
             Назначенный для преставленья свѣта;
             А больше тайны въ мірѣ я не знаю.
   ЛАНФРАНКО. Ты былъ въ Фраскати?
   АНТОНІО.                              Сколько разъ.
   ЛАНФРАНКО.                                        Ты слышалъ
             О старомъ Чени?
   АНТОНІО.           Знаю.
   ЛАНФРАНКО.                     Этотъ Чени
             Имѣлъ одну единственную дочь,
             Красавицу въ обширномъ смыслѣ слова;
             По бѣдности и гордости своей
             Онъ назначалъ ее тому въ замужество,
             Кто свѣтлый санъ соединитъ съ богатствомъ.
             Сначала было жениховъ довольно.
             Доменикинъ вмѣшался между нихъ.
   АНТОНІО. Женихъ богатый, нечего сказать...
             О, это любопытно!.. Дальше, дальше!
   ЛАНФР: Когда бъ я могъ всю повѣсть вдругъ сказать,
             Антоніо, клянусь, ты-бъ не смѣялся!
                       Но слушай далѣе! Доменикино,
             Какъ въ живописи, гордъ, самоувѣренъ,
             Такъ и въ любви. Онъ сдѣлалъ предложенье;
             Родители естественно съ насмѣшкой
             Безумцу отказали. Но любовь
             Осталась въ немъ. Подобно Рафаэлю,
             Онъ страсть свою хотѣлъ увѣковѣчить
             И на одной стѣнѣ, въ Grotta Ferrata,
             Въ мужской одеждѣ написалъ портретъ
             Прелестной дочери сѣдаго Чени.
                       Я поспѣшилъ увѣдомить о томъ
             Старуху матерь. Буря поднялась.
             Старушка жаловалась кардиналу;
             Отецъ правительству.
   АНТОНІО.                     А дочь?
   ЛАНФРАНКО.                               Не знаю.
             Но знаю только то, что Доменикъ
             Своимъ поступкомъ столько былъ испуганъ,
             Что позабылъ о платъ и работъ,
             И ночью въ Римъ бѣжалъ пѣшкомъ.
   АНТОНІО.                               И только?
   ЛАНФ: О, если-бъ только! Отъ прелестной дѣвы,
             А болѣе отъ гордаго отца
             Всѣ женихи скрывались постепенно,
             И наконецъ домъ Чени опустѣлъ.
             Дочь доцвѣтала. Вмѣсто жениховъ
             Осталась нищета; и гордый Чени
             Не разъ, сѣдую голову склонивъ,
             Невольно вспоминалъ Доменикина.
             Я не любилъ прославленной невѣсты.
             Но счастіе, но радость дать врагу...
             Антоніо, ты какъ бы поступилъ?
   АНТОНІО. Неужели ты самъ на ней женился!
   ЛАНФРАНКО. Ты угадалъ.
   АНТОНІО.                     И ты не любишь Кіары?
   ЛАНФРАНКО. Антоніо, я Кіару ненавижу.
   АНТОНІО. А ты ей милъ, Ланфранко?
   ЛАНФРАНКО.                               Я ей милъ,
             Какъ заключенному тюремщикъ.
   АНТОНІО.                                         Правду
             Ты говорилъ! Тутъ чортъ не засмѣется...
             Я не хотѣлъ бы быть твоимъ врагомъ.
             Однако жъ ты былъ слишкомъ опрометчивъ.
             Что если страсть Зампіери миновалась?
   ЛАНФРАНКО. Антоніо! Не говори объ этомъ.
             Я часто оставляю кисть мою,
             Съ конца столицы къ дому прибѣгаю,
             Гляжу, не видно-ли Доменикина,
             Не смотритъ-ли въ окно моей жены?..
             Нерѣдко вслѣдъ за ней въ чужой одеждѣ
             Иду къ обѣднѣ... Нѣтъ Доменикина!
   АНТОНІО. Да знаетъ ли онъ о твоемъ поступкѣ?
   ЛАНФРАНКО. Я самъ его увѣдомилъ объ этомъ
             Въ Фарнезской Галлереѣ.
   АНТОНІО.                     Что же онъ?
   ЛАНФРАНКО. Лукаво улыбнулся.
   АНТОНІО.                               Улыбнулся?
             Ну, онъ ея уже не любитъ.
   ЛАНФРАНКО.                     Любитъ!
             Антоніо! Не разрушай надежды!
   АНТОНІО. Ланфранко, ты умѣешь такъ любить
             Какъ ненавидѣть?.. Даже слушать страшно!
   ЛАНФРАНКО.Я слишкомъ полюбилъ мое искуство,--
             И ненависть простительна во мнѣ
             Антоніо, не быть тебѣ великимъ!
             Посредственность дерзка или хитра.
             Есть случаи, когда съ поддѣльнымъ жаромъ
             Въ толпѣ невѣждъ витійствуетъ она.
             Есть случаи, когда свернувшись въ кольца,
             Едва примѣтная на темномъ прахѣ,
             Она ползетъ безвреднымъ насѣкомымъ,
             И видъ змѣи старательно скрываетъ.
             Не нашъ-ли долгъ спасать невѣждъ невинныхъ,
             Преслѣдовать ее съ самозабвеньемъ,
             Обманъ и ложь безъ страха обличать?
             Вотъ напримѣръ, назадъ тому съ недѣлю,
             Ходили мы смотрѣть его картину...
   АНТОНІО. Какую?
   ЛАНФРАНКО.           Причащенье Еронима.
   АНТОНІО. А помню, помню. Ну!
   ЛАНФРАНКО.                               Никто не зналъ,
             Что это копія съ давно извѣстной
             Прославленной картины Агостина;
             А онъ укралъ и выдалъ за своё.
   АНТОНІО. У моего отца! Помилуй, другъ мой,
             И ты молчишь? Вѣдь Агостинъ Караччи
             Тебѣ учитель...
   ЛАНФРАНКО. А тебѣ отецъ.
   АНТОНІО. Ты правду говоришь. Я все исполню,
             Что мнѣ велятъ сыновній долгъ и совѣсть.
             Я завтра же въ Болонію поѣду,
             И копію спишу...
   ЛАНФРАНКО. Напрасно, другъ мой!
             Въ Болонію тебѣ не нужно ѣхать.
             Мой ученикъ Франческо Періеро
             Недавно изъ Болоніи пріѣхалъ;
             Не знаю, случай или голосъ неба
             Внушилъ ему картину Агостино
             На мѣдь перевести. Она готова;
             Сегодня выйдетъ въ свѣтъ. И такъ, Караччи,--
             Въ Болонію тебѣ ее нужно ѣхать;
             Ты долженъ только помогать Періеро
             Въ Италіи ее распространить!
             Заставь знакомыхъ женщинъ, меценатовъ,
             Кричать о похищеніи Зампіери;
             Гравюра подтвердитъ твои слова.
             Не ловко мнѣ вмѣшаться въ это дѣло;
             И такъ меня завистникомъ зовутъ...
             А я умѣлъ бы...
   АНТОНІО.           О, не безпокойся!
             За честь отца и и отмстить съумѣю.
             День неугаснетъ, о поступкѣ низкомъ
             Римъ въ трубы затрубитъ. Прощай, Ланфранко!
   ЛАНФРАНКО (одинъ).
             Удача за удачей! Неужели
             Богъ далъ ему терпѣнье въ равной Мѣрѣ
             Съ его талантомъ? Нѣтъ. Удары върпы...
                       Что, если-бъ я не зналъ, что воздухъ нѣмъ?-.
             Я никогда-бъ не смѣлъ уединяться.
                       Теперь спокойнѣе пріймусь за дѣло;
             День не потерянъ...

-----

ЛАНФРАНКО и КІАРА.

   КІАРА.                     Нѣтъ его.
   ЛАНФРАНКО.                     Кого?
   КІАРА. Антоніо. Я видѣла его,
             Онъ шелъ къ тебѣ,
   ЛАНФРАНКО. Давно ушелъ домой.
   КІАРА. Не знаетъ онъ объ новости печальной.
   ЛАНФРАНКО. А что такое?
   КІАРА.                               Аннибалъ скончался.
   ЛАНФРАНКО (совершенно измѣнясь въ лицѣ, съ возрастающимъ жаромъ).
             Что? Аннибалъ скончался! Совершилось!
             И ангелы теперь не отвратятъ
             Всесильныхъ стрѣлъ напитанныхъ отравой!
             Лобзай меня мучительная слава!
             Красуйся вѣчно-юная вдова!
             Такъ! надъ его прославленной могилой
             Насъ обвѣнчаетъ шумная молва.
             Воскреснетъ все, что было сердцу мило,
             Воскреснетъ все, что сердце тяготило:
             Вдова Караччи, ты моя жена!
   КІАРА (съ ужасомъ прислушиваясь и приближаясь).
             Святой Бартоломео! Онъ ужасенъ!..
   ЛАНФРАНКО. Теперь конецъ попыткамъ! Все -- мое!
             Теперь я Апполонъ, Зевесъ искуства,
             Я -- все! О, не на мнѣ ль въ тоскѣ и грусти
             Людей просящія зажгутся очи!
             Что я имъ дамъ, то будетъ даръ и милость!
             Чего не дамъ -- опала и презрѣнье!
   КІАРА. О, богохульникъ!
   ЛАНФРАНКО.                     Доменикъ Зампіери,
             Теперь ты презирать меня не будешь!
             Возвысься, если можешь, докажи,
             Что геній есть свободная стихія.
             Нѣтъ, я Нептунъ на этомъ океанѣ!
             Общественное мнѣнье -- мой трезубецъ!
   КІАРА. Что слышу, Боже! Молнія блеснула!
   ЛАНФ: Нѣтъ, ты прійдешь, ты приползешь ко мнѣ,
             Какъ мѣлкій червь сожмешься предъ Ланфранко!
             Нѣтъ! мало, мало, жмись до ничего...
             Не то, на нѣжные твои суставы
             Я наступлю безчувственной ногой!
             Изъ подъ ноги услышу пискъ...
   КІАРА. (схвативъ его за руку).
                                           Проклятье!
   ЛАНФРАНКО. А! Это ты, та пламенная Кіара,
             Предметъ его заботъ, его восторговъ?
             Я радъ бы выбросить тебя изъ міра!..
             Для казни Доминика Зампіери
             Ты больше не нужна...
   КІАРА.                               А для твоей?
   ЛАНФРАНКО. За моего врага?
   КІАРА.                               За жениха!
   ЛАНФРАНКО. Но ты моя жена.
   КІАРА.                                         Его невѣста!
   ЛАНФРАНКО. Ты любишь Доминика?..
   КІАРА.                                         Обожаю!
   ЛАНФРАНКО. Ты смѣешь?
   КІАРА.                               Да, Франческо, смѣю больше!
             Любить его и ненавидѣть мужа.
   ЛАНФРАНКО. Преступница!
   КІАРА.                               Что, если это правда?
             Что, если сны волшебнаго Фраскати
             Осуществятся?
   ЛАНФРАНКО. Кіара, что съ тобою!
   КІАРА. Ты снялъ личину, я свою снимаю.
             Единую носило сердце тайну;
             Твоя такая-жъ тайна. Слава Богу,
             Мы размѣнялись. Можетъ-быть, еще
             Не поздно возвратить Доменикину
             Что у него разбойникъ похищаетъ.
   ЛАНФРАНКО (схвативъ ее),
             А, если такъ, змѣя, ты мнѣ нужна!
             За мной!
   КІАРА (вырываясь).
             Спасите!
   ЛАНФРАНКО. Твой Доменикино
             Не прибѣжитъ спасать свою невѣсту.
             Онъ знаетъ силу яда и кинжала.
             Ты на покоѣ, въ этой темной кельѣ,
             Молись о немъ! Сюда, за мной... есть мѣсто,
             Гдѣ страсть и ненависть равно безсильны.

(Уводитъ ее въ комнату).

   КІАРА. Спасите, ради неба, помогите!
   ЛАНФРАНКО.                               Ступай, ступай!

-----

ЛАНФРАНКО (одинъ).

                                                     Теперь я безопасенъ
             Отъ бѣшеной жены; а Доменика
             Мы выживемъ изъ Рима иль со свѣта,
   ГОЛОСЪ КІАРЫ. Я слышу все Франческо!
   ЛАНФРАНКО. Слушай, слушай!
             Я скоро доскажу тебѣ всю повѣсть,
             И, если нужно, новую начну
             Короткую, кровавую новеллу.
             А ты -- пока люби Доменикина! (уходитъ).
   ГОЛОСЪ КІАРЫ. Его люблю, тебя -- я проклинаю!
  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Чердакъ церковнаго дома di San Girolamo della Caria. Впереди лѣстница, справа и въ углубленіи два полуокна. Множество разной посуды и рухляди, между прочимъ и картинъ, въ безпорядкѣ.

МОНАХЪ КЛЮЧАРЬ и НИКОЛАЙ ПУССЕНЪ.

   МОНАХЪ (на лѣстницѣ).
             Ступай, пожалуй! Только ничего
             Ты не найдешь. Каноникъ самъ не знаетъ,
             Что у меня на чердакѣ хранится.
   ПУССЕНЪ. Да мы сюда съ каноникомъ ходили!
             Я здѣсь прекрасную картину видѣлъ,
             Да не хотѣлъ ему сказать. Позволь
             Мнѣ тайно копію съ нея списать.
   МОНАХЪ. Чудакъ ты, право, молодой художникъ,
             Его святѣйшество нашъ Павелъ Пятый
             Открылъ для иностранцевъ Ватиканъ,
             А ты, по монастырскимъ чердакамъ,
             Оригиналовъ ищешь. Рафаэль
             Тебѣ не угодилъ. По-мнѣ картины
             И въ церковь не носи. Глаза и мысли
             Отдѣлкой занимаются картины...
   ПУССЕНЪ Все такъ! Но ты, не правда ли, позволишь
             Ходить на твой чердакъ съ моей палитрой
             И у того полу-окна работать?
   МОНАХЪ. Пожалуй.
   ПУССЕНЪ.                     Я сегодня же начну,
             Сейчасъ, сію-минуту; все со много.
   МОНАХЪ. Да о какой картинѣ ты хлопочешь?
   ПУССЕНЪ. Вонъ тамъ, въ углу, ты видишь., на холстѣ
             Живые люди.
   МОНАХЪ.           Ничего не вижу;
             Отъ старости ослѣпъ. А, знаю, знаю!
             Неужели понравился тебѣ
             Іеронимъ? А, это мой любимецъ!
   ПУССЕНЪ (устроиваясь для работы около картины).
             Да! если разумомъ любить искуство*
             А не однимъ влеченьемъ безотчетнымъ...
             Такихъ картинъ не много въ Ватиканѣ (1).
   МОНАХЪ. И полно, полно; это богохульстово.
   ПУССЕНЪ. Я не шучу. Скажи, какъ этотъ образъ
             Попалъ на твой чердакъ?
   МОНАХЪ. Да нашъ каноникъ
             За что, не знаю, любитъ живописца,.
             Который этотъ образъ малевалъ.
             Онъ, знаешь, бѣденъ, наша церковь также;
             Вотъ мы ему и заказали образъ
             Для нашего большаго алтаря...
             Не дорого, за пятьдесятъ цекиновъ,
   ПУССЕНЪ (вскочивъ).
             За пятьдесятъ цекиновъ!
   МОНАХЪ.                     Не дивись!
             Когда къ намъ принесли его,-- каноникъ
             Послалъ на судъ художниковъ просить.
             Весь умъ у нихъ, ты знаешь... Ну, пришли...
   ПУССЕНЪ. И что жъ?
   МОНАХЪ.           Поспорили, и присудили
             Отправить на чердакъ Іеронима,
             Или отдать художнику, а въ церковь
             Отнюдь его не ставить...
   ПУССЕНЪ.                     Чтожъ каноникъ?
   МОНАХЪ. Онъ пожалѣлъ художника, и деньги
             Велѣлъ ему послать. Я отослалъ.
             Я образъ здѣсь, какъ самъ изволишь видѣть,
   ПУССЕНЪ (почти громко).
             Идти-ли въ міръ, надеждами блестящій?
             Отдать-ли все жестокосердымъ людямъ
             И получить одну неблагодарность?
   МОНАХЪ (съ участіемъ).
             О чемъ, любезный юноша, мечтаешь?
   ПУССЕНЪ. О томъ, чего и ты, старикъ столѣтній,
             Не разрѣшишь... О славѣ!
   МОНАХЪ.                     Общій идолъ!
             Хотя грѣшно мечтать о здѣшней славѣ;
             Но если ты, во имя Божьей славы,
             Желаешь чистыхъ подвиговъ и чести,
             Благословенна мысль твоя! А если
             Ты суетно себя прославить хочешь,
             Да отъ людей пріимешь поклоненье,--
             Не проклинаю, самъ я человѣкъ,--
             Но Господа молю, да отвратитъ
             Младое сердце отъ желаній грѣшныхъ.
             Брось мысль о славѣ, а пиши для Бога!

-----

ПУССЕНЪ (одинъ).

             Старикъ, не ты, твой дряхлый возрастъ, мудръ.
             Въ развалинахъ разрушенпаго древа
             И въ движущемся трупъ человѣка
             Уже не духъ, а истина живетъ.
                       О, если бъ можно въ свѣжихъ, юныхъ лѣтахъ
             Постигнуть Истину умомъ и сердцемъ!
             И нашу жизнь, нечаянностей море,
             Дѣйствительнымъ философомъ пройти!..
             Что быть должно, то будетъ! За работу!
             Изящное заставитъ позабыть,
             О чемъ пустая жизнь напоминаетъ.

(Начинаетъ работать).

-----

ПУССЕНЪ и ДОМЕНИКИНО ЗАМПІЕРИ.

   ЗАМПІЕРИ. (на лѣстницѣ).
             "Мой другъ! На чердакѣ твоя картина.
             Ступай туда!" (Облокотясь на перило)
                                 О сколько тутъ презрѣнья!
             Великій Римъ, несправедливый Римъ,
             Того-ли ждалъ я! (заливается слезами)
                                 Плакать отъ безславья!
             Стыдись Зампьери! Сердце широко...
             Спрячь горе! Ночь пройдетъ, настанетъ утро!
             Но обвиненье въ воровствѣ! Гравюру
             Пускаютъ въ свѣтъ, когда въ ней нѣтъ картины!
             Кто для повѣрки на чердакъ полѣзетъ?
             Нѣтъ, я возьму ее отсюда силой!
             Я принесу ее на паперть храма,
             На площадь, въ Ватиканъ, предъ взоры папы...
             Пускай рѣшаетъ Римъ!..
                                           Стыдись Зампьери!
             Оправдываться! Передъ кѣмъ?.. Всѣ люди
             Твои враги, друзья -- тебѣ враги;
             Невѣста -- врагъ... Единый Анвибалъ --
             Твой утѣшитель... Все взяла могила!
                       Я, какъ мертвецъ, отверженный землей,
             Хожу одинъ въ милльонахъ. Для меня
             Нѣтъ похвалы, привѣтливой улыбки;
             Нѣтъ голоса любви иль теплой дружбы...
             Римъ для меня, что душная темница...

(Бросаясь на чердакъ).

             Гдѣ ты, мой Іеронимъ? Прости на вѣки!
                       Что вижу? Іеронимъ мой у окна!
             Предъ нимъ стоитъ какой-то чужеземецъ!
             Повѣрить ли? Святый Январій, нѣтъ,
             То отблескъ отъ картины!..

(Примѣтивъ холстъ съ началомъ очерка картины).

                                           Нѣтъ! Спасите!
             Опять предательство! Коварный умыслъ!

(Схвативъ Пуссена за руку),

             Зачѣмъ вы здѣсь?.. Кто васъ привелъ сюда?
             Кто указалъ вамъ бѣдное творенье,
             Отверженное, презрѣнное всѣми?
   ПУССЕНЪ (стараясь отъ него освободиться).
             Дай отдохнуть отъ слезъ!
   ЗАМПІЕРИ.                     Какія слезы?
   ПУССЕНЪ (съ досадой).
             Стань передъ этимъ чудомъ совершенства!
             Въ мгновенье, ты устанешь отъ восторга.
             Подъ бременемъ-невольныхъ размышленій
             Твой умъ себя почувствуетъ умнѣе;
             Вліяніемъ очей твоихъ ничтожныхъ
             Заговорятъ, задышатъ эти люди...
             Чердакъ еще не адъ, и этотъ образъ
             Пойдетъ къ Преображенью, въ Ватиканъ,
             И будутъ два вѣнца въ одномъ искуствѣ.
   ЗАМПІЕРИ. Изъ состраданья замолчи, мучитель!
             О, юноша, насмѣшка грѣхъ!
   ПУССЕНЪ.                     Смертельный!
   ЗАМПІЕРИ (сильно схвативъ его за руку).
             Зачѣмъ же эти страшныя слова?
             Зачѣмъ же эта копія!
   ПУССЕНЪ.                     Учусь!..
             Какая мысль! Онъ въ Римѣ. Онъ укажетъ,
             Какъ должно мнѣ учиться, какъ писать
             Его великое произведенье!
             Чего я медлю? Можетъ-быть, враги
             Великаго творца Іеронима
             Преслѣдуютъ, какъ самое творенье...
             Клянусь, я отомщу его!

(Вырываясь изъ рукъ Зампіери).

                                           Пустите! (идетъ къ лѣстницѣ).
   ЗАМПІЕРИ (весь трепещетъ).
             Нѣтъ, эти чувства не обманъ, не хитрость!
             Открыться ли? Сказать ли? Боже, Боже!
             Мнѣ совѣстно, мнѣ, стыдно, я сорю...
             Я счастливъ!.. Нѣтъ, художникъ, погодите,
             Онъ здѣсь!..
   ПУССЕНЪ (остановись).
                       Кто здѣсь?
   ЗАМПІЕРИ. Доменикинъ Зампьери!
   ПУСС: Возможно ли?.. Такъ этотъ дивный образъ...
   ЗАМПІЕРИ (закрывая глаза).
             Moй! мой! Я самъ! Я Доминикъ Зампьери!
   ПУССЕНЪ (ставъ передъ нимъ на колѣни)
             О, дай же руку, творческую руку!
             Позволь мнѣ цѣловать ее, позволь
             Облить ее слезами удивленья!
   ЗАМПІЕРИ. (падая также на колѣни).
             О юноша! Теперь предъ тобою
             Позволь упасть отверженному мужу!
             Ты вѣстникъ счастья!' Въ тридцать слишкомъ лѣтъ
             Я въ первый разъ вкушаю сладость славы.
             Благодарю, мой утѣшитель! Дай Богъ
             На старости твою увидѣть славу
             Но въ Ватиканѣ, не на чердакъ! (Обнимая Пуссена)
             Теперь позволь въ твоихъ объятіяхъ плакать!
   ПУССЕНЪ. Плачь сладкими слезами! Эти слезы
             Я соберу. Онѣ мои!
   ЗАМПІЕРИ.                     Твои!
             Слова отъ умиленья замираютъ...
             Но сердце къ сердцу!.. Мы поймемъ другъ друга!
  

ИНТЕРМЕДІЯ.

Комната Чечиліи въ квартирѣ Доменикина въ Болоньѣ.

  

ЧЕЧИЛІЯ и ея ОТЕЦЪ.

   ОТЕЦЪ. Всегда одна, Чечилія! Гдѣ мужъ?
   ЧЕЧИЛІЯ. Всё въ новомъ домѣ. Я роптать не смѣю.
             Онъ для меня купилъ его, украсилъ,
             Распространилъ, ко всѣмъ моимъ удобствамъ
             Съ заботливостью дѣтской примѣнился;
             Въ саду -- мои любимые цвѣты,
             Предъ самой спальней для дѣтей -- площадка,
             Хозяйство -- подъ рукой; я изъ окна
             Могу за нимъ присматривать. Три двери:
             Одна въ рабочую, другая къ дѣтямъ,
             А третія на галлерею, въ садъ;
             А галлерея -- по всему хозяйству.
                       Мы будемъ неразлучны цѣлый день.
             Онъ пишетъ... Всё съ меня!.. И я покойна;
             Тѣнь ревности души не опечалитъ:
             А для любви какой роскошный пиръ!..
                       О, мой отецъ, ты охладѣлъ къ восторгамъ!
             Ты не былъ живописцемъ! Сколько страсти,
             Роскошной нѣги, и причудъ восторга
             Невыразимо новыхъ, въ мастерской!
             Нерѣдко кисть и краски на полу;
             Картина стынетъ медленно, а онъ
             Ставъ на колѣни съ жаркихъ устъ моихъ
             Пьетъ безконечный поцѣлуй...
   ОТЕЦЪ (съ улыбкой).
                                                     И трудъ
             Идетъ успѣшно?
   ЧЕЧИЛІЯ.           Что намъ до труда?
             О мой отецъ, благодарю тебя
             За счастіе! Ты даровалъ мнѣ мужа
             Съ небесною душой, съ небеснымъ нравомъ.
             Въ его глазахъ, какъ небо голубыхъ
             Умъ свѣтитъ. Нѣжныя его черты
             Всегда сердечной добротой сіяютъ.
             Благодарю тебя, благодарю!..
   ОТЕЦЪ. Весна красна!..
                                           О дѣти, если Богъ
             Моихъ живыхъ моленій не отвергнетъ,
             Онъ вамъ воздастъ сторицей за меня!
             Вы благодѣтели мои... На старость,
             Какъ ангелы, вы извлекли меня
             Изъ пропасти житейскихъ треволненій...
   ЧЕЧИЛІЯ. Не говори, отецъ, не говори!..
             Ты не былъ въ новомъ домъ... Для тебя...
             Но онъ мнѣ говорить не приказалъ!..
   ОТЕЦЪ. Такъ и не должно. Ну, а гдѣ же внуки?
   ЧЕЧИЛІЯ. Жаръ отошелъ; въ саду...
   ОТЕЦЪ. Я слышалъ новость,
             Не знаю, правда ли? На мѣсто Павла
             Конклавомъ избранъ въ папы кардиналъ,
             Что нашего Антоніо крестилъ.
   ЧЕЧИЛІЯ. Дай, Господи, всѣ блага кардиналу!
             Онъ первый руку помощи намъ подалъ.
   ОТЕЦЪ. Чечилія, какъ крестникъ подростетъ,
             Мы къ воспріемнику его отправимъ.
             Что, если онъ дойдетъ до кардинальства,
             Въ Колонію пріѣдетъ управлять?
   ЧЕЧИЛІЯ. И, мало-ль крестниковъ у кардинала!..
             Онъ и забылъ, я думаю, объ насъ.
             Мужъ добродѣтельный, онъ много сдѣлалъ!
             По милости его у насъ достатокъ
             Во всемъ; свой домъ, хорошіе заказы,
             Доменикинъ здоровъ и веселъ; дѣти
             Здоровы и умны: а я, ты знаешь,
             Четвертый годъ, какъ на канунѣ свадьбы,
             Въ какой-то упоительной горячкѣ,
             Больна блаженствомъ... Слава Богу Силъ!..
                       Оставимъ этотъ разговоръ. Ужъ поздно,
             А онъ нейдетъ!.. Такъ долго безъ него
             Я никогда еще неоставалась.
             Вотъ и дѣтей ужъ понесли въ покои...
             Вотъ Эстеванъ ворота запираетъ... (въ окно)
             Пришелъ Лоренцо, Эстеванъ?
   ГОЛОСЪ (за окномъ).
                                                     Давно.
   ЧЕЧ.Что-жъ это значитъ?. Страхъ меня тревожитъ.
             До-сей-поры... Быть-можетъ захворалъ...
             Упалъ съ подмостковъ... Можетъ-быть дорогой...
             Ужъ не послать-ли верховаго въ домъ?
   ОТЕЦЪ. И, перестань, Чечилія! Не бойся!
             Богъ милостивъ! Скажи мнѣ: что, Лоренцо
             Хорошій малый?..
   ЧЕЧИЛІЯ.           Не совсѣмъ; лѣнивъ,
             Грубъ, любитъ пить, а главное онъ влюбчивъ.
             Прощаю многое за то, что мужу
             Племянникъ онъ...
                                 Нейдетъ! Уже темнѣетъ...
             А дома съ нимъ бѣда! Всѣхъ нашихъ женщинъ
             Своей любовью глупой безпокоитъ...
             Ужъ не одну я выгнала изъ службы
             По милости его...
             Идетъ!.. Не онъ ли?..

-----

ТѢ ЖЕ и ЗАМПІЕРИ.

   ЧЕЧИЛІЯ (обнимая его).
             Мой Доминикъ!...
   ЗАМПІЕРИ.           Чечилія!
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Откуда?
   ЗАМПІЕРИ. Изъ дома нашего... Сегодня въ спальнѣ
             Переплетали стѣны.
   ЧЕЧИЛІЯ.                     А зачѣмъ?
   ЗАМПІЕРИ. Затѣмъ, что я на нихъ пишу al fresco,
             И завтра начинаю... Что, мой другъ,
             Здорова ль ты?.. Я на одну минуту...
             Пришелъ тебя, дѣтей, поцѣловать,
             И снова въ путь...
   ЧЕЧИЛІЯ.           Куда же?
   ЗАМПІЕРИ.                     Къ кардиналу.
             Велѣлъ зайти, хоть поздно ввечеру.
             Что жъ безъ меня ты дѣлала, мой ангелъ?
   ЧЕЧИЛІЯ. Всѣ кисти старыя я перемыла.
   ЗАМПІЕРИ (Съ улыбкой).
             Ужасно нужно!
   ЧЕЧИЛІЯ.           Я хочу сама
             Участіе имѣть въ твоихъ работахъ...
   ЗАМПІЕРИ. А Эстеванъ?..
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Онъ краски приготовилъ;
             Холстъ натянулъ для копіи съ Апьесы,
             Картины обмывалъ и крылъ ихъ лакомъ,
             Антоніо меня смѣшилъ; онъ съ няней
             Усердно Эстевану помогалъ.
   ЗАМПІЕРИ (смѣясь).
             А Эстеванъ ворчалъ на нихъ?
   ЧЕЧИЛІЯ.                               А какже!..
             Война такая!
   ЗАМПІЕРИ. Ну, пора идти;
             А жаль съ тобой растаться!.. Цѣлый день
             Тебя не видѣлъ... (вынимаетъ книгу).
                                 Посмотри, мой ангелъ!
             Поденщики работали, а я,
             Подъ стукъ и крикъ, чертилъ въ моемъ альбомѣ
             Для спальни фрески. Карандашъ невольно
             Тебя изображалъ. Во всѣхъ картинахъ
             Ты будешь; да! со мной, съ дѣтьми, одна...
   ЧЕЧИЛІЯ. Какъ это мило! Посмотри, родитель!
   ЗАМПІЕРИ. Ахъ, батюшка, вы здѣсь!
   ОТЕЦЪ.                                         Я любовался.
             На вашу страсть, по-истинѣ, слѣпую...
             Послушай! напиши ужъ и меня!

(Молчаніе).

             Не строгимъ, не суровымъ, но съ улыбкой:
             Какъ-будто я смотрю на васъ съ любовью,
             И жду, когда вы разорвете взоры,
             И на меня ихъ съ дружбой обратите...
   ЗАМПІЕР: Извольте, батюшка; съ однимъ условьемъ:
             Не поскучайте посидѣть.
   ОТЕЦЪ.                               Пожалуй!
   ЗАМПІЕРИ. Я безъ натуры не хочу писать,
             Ни дерева, не только человѣка...
             Однако же пора...
   ЧЕЧИЛІЯ. Ахъ, я забыла!
             Сегодня принесли письмо изъ Рима...
   ЗАМПІЕРИ. Гдѣ? Гдѣ оно? И вѣрно отъ Альбани!
             Что дѣлается въ Римѣ? Много-ль славы
             Онъ пріобрѣлъ, и много ли враговъ,
             И много ли завистниковъ?.. Печально
             Въ прошедшее гляжу... Воспоминанья!
             Я счастіе не дешево купилъ!..

Разсматривая письмо.

             Не отъ него! Печать мнѣ не знакома,
             И почеркъ неизвѣстенъ. Кто бы это?..

Прочитавъ письмо, поблѣднѣлъ.

   ЧЕЧИЛІЯ. Ну, что? И отъ кого?.. Ты поблѣднѣлъ?
             Что тамъ такое? (вырываетъ письмо).
   ОТЕЦЪ. Громко прочитай!

ЧЕЧИЛІЯ.

   "Святѣйшій отецъ нашъ, папа, Григорій XV, желая дать вашимъ отличнымъ способностямъ обширнѣйшій кругъ дѣйствія, благоизволилъ назначить васъ главнымъ архитекторомъ всѣхъ общественныхъ строеній въ городъ Римѣ и во всѣхъ владѣніяхъ, къ апостольскому престолу принадлежащихъ, на тѣхъ основаніяхъ и содержаніи, какими донынѣ пользовались предмѣстники ваши. Увѣдомляя о такой волѣ его святѣйшества, приношу вамъ мое поздравленіе. Благоволите немедленно увѣдомить меня о времени вашего отъѣзда изъ Болоньи для доклада святѣйшему отцу нашему."

"Кардиналъ-секретарь Брончи."

   ЧЕЧИЛІЯ (обнимая мужа).
             О поздравляю! поздравляю!..
   ЗАМПІЕРИ.                     Съ чѣмъ?
   ЧЕЧИЛІЯ. Съ чѣмъ? Съ милостью святѣйшаго отца!
             Со славой Браманта и Буонаротти?
             Съ богатствомъ Рафаэля! .
   ЗАМПІЕРИ. Тише, тише!..
             Мой мирный домъ, пріютъ любви, искуства,
             Усыпанный цвѣтами вдохновенья!
             Храмъ чистыхъ чувствъ, живыхъ надеждъ обитель!
             Толпа не рветъ ихъ въ бѣшеномъ восторгѣ,
             Не гложетъ ихъ отравленная зависть;
             Они мои! И жизнь течетъ, какъ солнце;
             Блистательно, покойно и тепло.
             Мой тихій домъ!... Кругомъ меня -- семья,
             Любовь, неоскверненная притворствомъ;
             Въ улыбкѣ, въ каждомъ взглядѣ, есть отрада,
             Надежда, смыслъ... Во всякомъ разговорѣ
             Есть искренность... А вышелъ за ворота,--
             Встрѣчаю дружелюбную улыбку,
             Вниманье благородное... Въ работъ,--
             Я все иду впередъ, впередъ... А люди,--
             Безъ зависти встрѣчаютъ мой успѣхъ...
             Я счастливъ здѣсь, блаженствую... А въ Римъ?..
                       Тамъ ждетъ меня не слава, а безславье!
             Тамъ, не богатство, нищета плететъ
             Сѣть на меня... Римъ -- море безъ Границъ!
             Великолѣпно издали то море:
             Но подплыви!.. Изъ глубины, со дна,
             Чудовища знакомыя возстанутъ...
                       Воспоминанія! Не просыпайтесь!..
             Нѣтъ! Я не ѣду въ Римъ!..
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Ты не поѣдешь?
   ЗАМПІЕРИ (со слезами на глазахъ).
             Зачѣмъ въ день счастія гроза нисходитъ,
             Такъ пышно, медленно, великолѣпно,
             Чтобъ подавить ничтожную былинку,
             Которая росла себѣ въ глуши,
             И солнце Божіе благословляла?..
             Зачѣмъ же нарушать покой душевный?
             И горькій ядъ вливать въ благодѣянье?..
                       Нѣтъ! Я не ѣду. Кончено. Не ѣду!
             Перо! бумаги!..
   ЧЕЧИЛІЯ.           Что ты хочешь дѣлать?
   ЗАМПІЕРИ. Просить, молить святѣйшаго отца,
             Остаться въ неизвѣстности, въ Болоньи...
             (Ужъ всѣ меня, я думаю, забыли!)
             Безъ громкой славы жить въ твоихъ объятьяхъ...
             Быть богачемъ безъ тщетнаго богатства...
   ЧЕЧИЛІЯ. О Доминикъ! Ты счастье отвергаешь!
             Ты не имѣешь права Высшей волѣ
             Не покоряться. Въ Римъ, въ столицу міра,
             Тебя зовутъ на славныя дѣла.
             Господь тебѣ таланты далъ, а ты
             Зарыть ихъ въ землю хочешь...
   ЗАМПІЕРИ.                               Если-бъ можно
             Прошедшее забыть, переродиться,
             И юношей безопытнымъ и свѣжимъ
             Пріѣхать въ Римъ... Но нѣтъ! Воспоминанья.
             Какъ-будто ихъ волшебникъ оживилъ...
                       Нѣтъ, я не ѣду въ Римъ!..
   ЧЕЧИЛІЯ.                               Мой другъ!..
   ЗАМПІЕРИ.                                         Послушай!
             Ты счастлива, скажи мнѣ, или нѣтъ?
             Чего тебѣ не достаетъ въ Болоньи?
             Чѣмъ счастіе твое умножить можно?
             Скажи мой другъ!
   ЧЕЧИЛІЯ.           Но ты...
   ЗАМПІЕРИ.                     Съ тобой, съ дѣтьми
             Я какъ въ раю; а тамъ насъ разлучатъ
             Работы, козни, сплетни и забавы;
             Столичный шумъ тебя, мой другъ, замучитъ...
             Мы въ Римѣ жить должны открыто, пышно;
             Притворствовать съ утра до ночи; зависть,
             Какъ натискъ волнъ, упорный, постоянный,
             Безъ злобы и безъ мести отражать!
             Я знаю Римъ! Онъ ссылка для меня,
             Ровъ Даніила... Нѣтъ, я не поѣду?
   ОТЕЦЪ. Мой сынъ! позволь и мнѣ промолвить слово.
             Жаль мнѣ разстаться съ вами; можетъ-быть
             Въ послѣдній разъ я обниму васъ, дѣти,
             Благословляя въ путь... По... ѣхать должно!
             Размысли хладнокровно, Доминикъ!
             Желанія святѣйшаго отца
             Для насъ,-- законы. Если Папа самъ
             Въ великой мудрости своей, назначилъ
             Тебѣ быть зодчимъ, сбиромъ, полководцемъ...
             Повиноваться должно.
                                 А отъ бѣдствій,
             Отъ непріятностей, отъ огорченій,
             Отъ зависти враговъ, ты не уйдешь,
             Хотя бы и въ Болоньи ты остался!
             Иди, куда идти велитъ Господь!
             Премудрости Его оставь свой жребій.
             Ты не искалъ ни славы, ни богатства .
             Богъ посылаетъ... Повинуйся, сынъ мой!
             Судьба, быть-можетъ, для дѣтей твоихъ,
             Зоветъ тебя на муки и страданья...
             И ты, для нихъ, въ путь страшный не пойдешь?..
             Не вѣрю!.. Я и самъ страдалъ... Не вѣрю!
   ЗАМПІЕРИ. (бросаясь къ отцу въ объятія).
             Молитесь обо мнѣ, друзья!.. Я ѣду!
  

АКТЪ ВТОРЫЙ.

Quod non fecerunt Barbari, fecerunt Barberini.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Домъ Гвальди въ Римѣ. Небольшая боковая комната; двери отперты въ залу, наполненную гостьми; идетъ пляска и музыка. Въ комнатѣ легкій свѣтъ отъ одной лючерны; боковая дверь также отворена; сквозь нее видѣнъ рядъ комнатъ, ярко освѣщенныхъ и наполненныхъ гостьми.

   КІАРА (одна, сидитъ на софѣ въ глубокой задумчивости).
                       Безумный пиръ! Глупцы пируютъ свадьбу!
             Хоронятъ за-живо людей! А каждый
             Упорно жаждетъ, ищетъ страшныхъ узъ...
                       Но, можетъ-быть, супружество сестрѣ
             Готовитъ рай земной. Не всѣ, какъ я,
             Вѣнчаются терновыми вѣнцами!..
                       О, Доминикъ! страдалъ ты, я страдала;
             Сердцами мы не разлучались; долго
             Вели бесѣду въ тайныхъ сновидѣньяхъ;
             Мысль о любви взаимной, въ чашѣ яду,
             Таилась какъ цѣлительная капля,
             И жизнь была сносна...
                                 И вдругъ, я слышу,
             Ужъ онъ женатъ, ужъ онъ отецъ! Свободный,
             Онъ измѣнилъ своей великой клятвѣ;
             Онъ могъ любовь святую сохранить...
             Я не могла... Проклятіе отца
             Пѣснь брачную въ ушахъ моихъ гремѣло.
             Онъ это зналъ...
                                 Не мстить?.. Какое жъ чувство
             Останется въ моемъ несчастномъ сердцѣ?
             Чѣмъ жить?..
                                 Лоренцо... въ церкви, межъ гостьми
             Глазъ не сводилъ съ меня... Я Все узнаю!

Подходя къ зеркалу, и оправляясь.

             Прочь слезы! Глупы красные глаза...
             Они должны блистать, какъ этотъ праздникъ...
             Улыбка, оживи мои уста!
             Волнуйся грудь, движенія красуйтесь!..
             Вотъ такъ! Пойдемъ на легкую побѣду...

-----

КІАРА и АНТОНІЯ.

   АНТОНІЯ. Что это значитъ, Кьяра? Ты одна?..
   Кіара. Молюсь о счастіи твоемъ.
   АНТОНІЯ (обнимая ее).
                                           Ахъ, Кьяра!...
   КІАРА. Ты плачешь? Плачь! Быть-можетъ эти слезы
             Искупятъ тягость брачныхъ узъ...
   АНТОНІЯ.                               О, нѣтъ!
             Я плачу отъ блаженства... и восторга...
             Я обожаю мужа... Этотъ вечеръ,
             Мнѣ кажется, не кончится сегодня.
             О, Кьяра!.. я люблю его...
   КІАРА (вырываясь изъ ея объятій).
                                                     Люби!
             Все ложь! Люби обманъ! О жизни бремя
             Покажется необходимымъ игомъ...
             Неси его!.. Антонія, тамъ праздникъ,
             Тамъ кликъ гостей, столь сладостный счастливцамъ.
             Ступай, пляши!...
   АНТОНІЯ.           За мной придетъ мой Гвальди.
             Онъ всё теперь съ Лоренцо Зампіери
             О новыхъ предпріятьяхъ говоритъ.
             Лоренцо въ милостяхъ большихъ у дяди,
             А Доминикъ, ты знаешь, папскій зодчій.
             Не знаю, какъ теперь, при новомъ папѣ;
             А прежде онъ былъ важенъ при дворѣ.
             Лоренцо мужа очень полюбилъ,
             Доставить можетъ важную работу...
   КІАРА. Антонія!.. я помогу тебѣ...
   АНТОНІЯ. Ты?
   КІАРА.                     Да! Но тише... Молодой Зампіери,
             Племянникъ Доминика, былъ знакомъ
             Съ моей подругой... Но одинъ вопросъ...
             Зачѣмъ не пригласили вы на свадьбу
             Доменикина?
   АНТОНІЯ.           Мужъ мой побоялся
             Ланфранко. Говорятъ... вы не въ ладахъ...
             Притомъ Зампьери далеко живетъ,
             Въ Транстевере; онъ никуда не ходитъ;
             Съ женой сидятъ какъ голуби... для папы
             Онъ изъ дому не любитъ отлучаться.
   КІАРА. А ты жены Зампіери не видала?
   АНТОНІЯ. Да, видѣла! Красавица, умна,
             Хозяйка. Вотъ и мужъ мой и Лоренцо.

-----

ТѢ ЖЕ, ГВАЛЬДИ и ЛОРЕНЦО-

   ГВАЛЬДИ. Мой ангелъ, я искалъ тебя вездѣ!..
             Пойдемъ, пора, насъ гости ждутъ...
   АН

СОЧИНЕНІЯ
НЕСТОРА КУКОЛЬНИКА.

Сочиненія драматическія.
II

Печатано въ типографіи И. Фишона.
1852.

   

ДОМЕНИКИНО,

ДРАМАТИЧЕСКАЯ ФАНТАЗІЯ,
ВЪ СТИХАХЪ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Доменикино въ Неаполѣ.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   ДОНЪ ПЕДРО РИВЕРРА, герцогъ д'Алкала, намѣстникъ неаполитанскаго королевства.
   ГРАФЪ МОНТЕРРЕЙ, грандъ Испаніи, новый намѣстникъ,
   ДОНЪ ДІОМИДЪ КАРАФФА, герцогъ Каталонскій.
   ЕПИСКОПЪ.
   АББАТЪ AMИТРАНТО.
   ДОНЪ РОДРИГО ГЕРРЕРА ТОРДЕСИЛЬАСЪ, секретарь герцога.
   МАРКИЗЪ ВИКО.
   НИКОЛАО СПЕРАНЦА, библіотекарь королевскаго книгохранилища.
   ДОМЕНИКО ЗАМПІЕРИ.
   ЧЕЧИЛІЯ, жена его.
   КІАРА, его дочь.
   ЛОРЕНЦО, его племянникъ,
   ДЖІО АНЬОЛО КАНИНИ, его ученикъ.
   КОЦЦА, тоже.
   ПІЕДРО, монахъ.
   ФРАНЧЕСКО ЛАНФРАНКО.
   КІАРА, его жена.
   АНДЖЕЛИКА и пять другихъ дочерей его.
   КАТАРИНА, ихъ няня.
   ДОНЪ ПЕППО РИБЕРРА ди ХАТИВА, прозванный Эспаньолето, живописецъ.
   МАРГАРИТА.
   КАРАЧЬОЛИ, неаполитанскій художникъ.
   КОРЕНЦІО, тоже.
   ТРАККІО, тоже.
   ГОСТИ Доменикина; неаполитанскіе художники; испанскій солдатъ; народъ; тѣни.
   

АКТЪ ПЕРВЫЙ

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Capella del Tesauro въ неаполитанскомъ дворцѣ; одна фреска совершенно окончена и задернута полотномъ; другая вполовинѣ; по свѣжей накладкѣ Доменикино пишетъ картину.

   

ЗАМПІЕРИ и ПІЕДРО.

   ПІЕДРО. Богъ-помощь, Доминикъ!
   ЗАМПІЕРИ.                               Благодарю.
             Ты здѣсь давно?
   ПІЕДРО.           Вошелъ сію минуту.
             Позволь присѣсть. Скажи мнѣ откровенно,
             Я не мѣшаю.
   ЗАМПІЕРИ.           Нѣтъ. Люблю работать,
             Когда есть съ кѣмъ словечко перебросить...
   ПІЕДРО. Ну, что? Успѣшно ли идетъ работа?
   ЗАМПІЕРИ. Благодаренье Богу; хорошо!
             Вотъ за холстомъ уже одна картина,
             Закрытая отъ любопытныхъ глазъ.
             Какъ буду выходить, тогда открою;
             Пусть сохнетъ на замкѣ... Теперь накладка,
             Ты видишь, стынетъ, надобно писать...
   ПІЕДРО. Прости нескромности, позволь спросить,
             Зачѣмъ въ картинѣ это покрывало?
             Когда бы ты хотѣлъ скорѣе кончить,
             Ты не отдѣлывалъ бы такъ прилежно
             Малѣйшихъ складокъ...
   ЗАМПІЕРИ.                     Видишь, добрый Піедро,
             Тутъ политическая есть причина.
   ПІЕДРО. Какая?
   ЗАМПІЕРИ.           Ты не знаешь, можетъ-быть,
             Что мнѣ за цѣлую фигуру сто,
             За полъ фигуры пятьдесятъ ефимковъ,
             А двадцать-пять за голову, назначилъ
             Намѣстникъ. Вотъ, враги и говорятъ,
             Что я нарочно множество фигуръ
             Стараюсь помѣшать въ своихъ картинахъ,
             Чтобъ болѣе взять денегъ. Я рѣшился
             Ихъ обвиненье дѣломъ опровергнуть,
             На полъ картины бросилъ покрывало,
             А за него мнѣ не дадутъ и павла...

Молчаніе. Доменикино долго работаетъ не говоря ни слова; потомъ отступивъ отъ картины на нѣсколько шаговъ въ сильномъ волненіи.

   ЗАМПІЕРИ. Какое выраженье дать лицу?..
             Не слишкомъ ли оно уже печально?
             О, нѣтъ, отчаянье -- предѣлъ несчастій!..

Поспѣшно подходитъ къ картинѣ, и продолжаетъ писать лицо одной изъ фигуръ картины, напѣвая вполголоса.

                       Волны океана
                       Вздрогнули, бѣгутъ;
                       Крылья урагана
                       Къ нимъ грозу несутъ.
                       Видишь, изъ тумана
                       Двѣ ладьи плывутъ,
                       Двѣ ладьи съ пловцами
                       Борятся съ волнами.
             Отчаянье на моръ -- слабый парусъ;
             Зато отчаянье -- надежный якорь!

Опять напѣвая:

                       Погляди на море!
                       Нѣтъ уже одной;
                       На морскомъ просторѣ
                       Въ темнотѣ ночной
                       Вотъ другая, въ спорѣ
                       Съ бѣшеной волной --
                       Море злобно стонетъ;
                       Но ладья не тонетъ...
                       Снова отступаетъ.
             О, сколько, въ это страшное мгновенье,
             Испуганныхъ, отчаянныхъ людей!..
             Легко смѣяться ужасамъ могилы;
             Но умирать!..

Съ выраженіемъ въ лицѣ дѣйствительнаго ужаса.

                                 Какъ! въ эту глубину?
             Есть у меня жена и дѣти... Боже!
             И въ эту пропасть; можетъ-быть и дна
             Въ немъ не бывало. Умирать... О, ужасъ!
             Дай мнѣ спастись! Клянусь дѣтьми моими,
             Я ни ногой на воду...
   ПІЕДРО (подошедъ къ нему и легонько ударивъ по плечу).
                                 Другъ, опомнись!
   ЗАМПІЕРИ (пришедъ въ себя, съ досадой.)
             Другъ! Ты мнѣ другъ? А помолчать не хочешь,
             Когда съ тобой я говорить не въ силахъ...
             Я думаю, что лучшій другъ есть тотъ,
             При комъ молчать могу я незамѣтно,
             И говорить съ самимъ собой...
   ПІЕДРО.                     Прости!
             Мнѣ стало страшно...
   ЗАМПІЕРИ.                     Мнѣ еще страшнѣе...
             Ужъ это мой несчастный нравъ; люблю
             Подъ родъ моей работы напѣвать,
             Иль вживѣ представлять подобный случай.
             Писалъ я разъ разбойника; давно,
             Лѣтъ двадцать будетъ; Аннибалъ Караччи
             Еще былъ живъ и заходилъ ко мнѣ;
             Вотъ онъ пришелъ однажды, и находитъ,
             Что я передъ разбойникомъ пою,
             Въ ужасномъ родѣ пѣсню... Странный случай!
             Враги его прославили однако
             Умышленнымъ притворнымъ вдохновеньемъ.
   

Тѣ ЖЕ и СПЕРАНЦА.

   СПЕРАНЦА. Синьоръ Зампіери, слава вашей кисти,
             Тріумфы на аренѣ живописной,
             Съ которыми сравниться могутъ только
             Тріумфы Зевксиса и Апеллеса;
             Къ искуствамъ выспреннее уваженье,
             Которое ученыхъ отличаетъ
             Отъ племени плебеянъ и невѣждъ,--
             Внушило смѣлость заглянуть въ святыню,
             Гдѣ совершаетъ подвиги Зампіери.
             По имени Сперанца, а по чину --
             Я главный и единственный начальникъ
             Книгохранилища намѣстника.
   ЗАМПІЕРИ.                               Я радъ
             Свести полезное знакомство... Время
             Не позволяло; я хотѣлъ васъ видѣть,
             Но не успѣлъ; намѣстникъ приказалъ
             Спѣшить работой...
   СПЕРАНЦА.           Нѣтъ, спѣшить не надо.
             Я видѣлъ въ Римѣ славнаго Ланфранко;
             Ему народъ нелѣпо удивлялся,
             Въ достоинство ему поспѣшность ставилъ,
             Не зная, что великій Аристотель
             Велитъ въ трудѣ быть медленно-поспѣшнымъ.
             Толпа народная не понимаетъ
             Тѣхъ рычаговъ изящнаго искуства,
             Которыми художники подъемлютъ
             Свои труды подъ куполъ высшей славы.
   ПІЕДРО (тихо Зампіери).
             Ты понимаешь, что онъ говоритъ?
   ЗАМПІЕРИ. Нѣтъ.
   СПЕРАНЦА.           Это покрывало очень кстати;
             Оно картину ловко раздѣляетъ
             Въ два поприща; событіе одно;
             Легко его представить въ полной массъ;
             Не трудно изумить насъ многолюдствомъ
             И лицами картину испестрить;
             Нѣтъ, дайте намъ догадываться; глазъ
             Не долженъ собирать одну наружность;
             Пусть ищетъ мысли, поводовъ, единства;
             Пусть разсуждаетъ... Но зато старикъ,
             Простите, мнѣ не нравится: зачѣмъ
             Онъ эту занавѣсъ отдернуть хочетъ?
             Пусть онъ рукой показываетъ людямъ,
             Что тамъ за покрываломъ происходитъ.
             Еще: зачѣмъ стоитъ кудрявый мальчикъ?
             Однообразно очень; пусть онъ сядетъ;
             Онъ болѣе ту дѣвушку откроетъ...
             У ней прелестныя должны быть формы,
             А вы безъ надобности ихъ закрыли...
   ПІЕДРО. Я думаю, что главная ошибка --
             Зачѣмъ не ночь, а день въ его картинъ?
   СПЕРАНЦА. Я съ вами несогласенъ; есть предметы,
             Для коихъ свѣтъ дневной необходимъ.
   ПІЕДРО. Тогда бы ночи не было въ природѣ,
             Для многаго...
   СПЕРАНЦА.           Не то вы говорите...
             Ночь -- недостатокъ свѣта: какъ же вы
             Хотите обнаруживать цвѣта
             Одеждъ, земли, лицъ, воздуха и моря?..
   ПІЕДРО. Все это ночью свой имѣетъ цвѣтъ,
   СПЕРАНЦА. О! никакого. Въ этомъ я поспорю..
             Вамъ Codice Atlantico извѣстенъ?
             Тамъ Ліонардъ да-Винчи говоритъ...
   ПІЕДРО. Слыхалъ и я объ этой чудной книгѣ;
             Но жаль, она не издана...
   Сперанца.                     Нельзя!
             Притомъ оно -- не книга, а собранье
             Фигуръ математическихъ, рисунковъ,
             Стиховъ; стихи его совсѣмъ не дурны;
             Я удивляюсь, почему стихи
             До-сей-поры не изданы... Въ нихъ много
             Полезнаго для разъисканій; впрочемъ,
             Теперь бы ихъ не поняли: нашъ вкусъ
             Не очень любитъ древнее, тогда
             Какъ только древнее одно изящно.
   ПІЕДРО. Да, правда; Рафаель и Бонаротти
             Отъ древней живописи далеко
             Отстали: пусть пѣняютъ на себя!
             Зачѣмъ произведеньямъ Апеллеса
             Не подражали...
   СПЕРАНЦА.           Но его картины
             Къ намъ не дошли.
   ПІЕДРО.                     А намъ какое дѣло!
             Пусть подражаютъ: мы ужъ такъ привыкли
             Къ антикамъ; мы не Итальянцы,-- Греки,
             Живемъ въ обычаяхъ Эллады, Рима,
             Едва ли мы въ Юпитера не вѣримъ.
   ЗАМПІЕРИ. Потише объ антикахъ... Изучи
             Ихъ удивительное совершенство,
             Не то заговоришь...
   ПІЕДРО.           Противъ антиковъ
             Я возставать не думаю; я вѣрю,
             Что это совершенство, но для Грековъ;
             Что изучать ихъ должно, но никакъ
             Не подражать съ слѣпымъ предубѣжденьемъ.
             Неужели великій Бонаротти
             Не изучалъ антиковъ, но умѣлъ
             Быть независимымъ, согласнымъ съ вѣкомъ,
             Съ религіей?..
   ЗАМПІЕРИ.           На это я согласенъ.
   СПЕРАНЦА. Я -- нѣтъ.
   

ТѢ ЖЕ и ПЕРВЫЙ ГОСТЬ.

   ГОСТЬ. Простите; заняты работой;
             Я на минуту; тетушка моя,
             Маркеза Франка-Вилла, поручила
             Просить васъ завтра къ ужину. Гостей
             Не много будетъ; тетушка желаетъ
             Васъ угостить по-древнему...
   ЗАМПІЕРИ.                     Мнѣ трудно...
             Я боленъ, занятъ...
   

ТѢ ЖЕ и ВТОРОЙ ГОСТЬ.

   ВТОРОЙ ГОСТЬ. Здравствуй, другъ Зампьери!
             Да брось писать! Здоровіе разстроишь!
             Поѣдемъ завтра на охоту, право!
             А? Что?.. Люблю! Ни въ чемъ противурѣчья!
             А я тебѣ дорогой покажу
             Такіе виды, что въ своей Тосканѣ,
             Въ Ломбардіи,* не встрѣтишь: чудеса!
             Совѣтую тебѣ въ твоихъ картинахъ
             Употреблять окрестную природу;
             Оно живѣе, болѣе народно...
   

ТѢ ЖЕ и ЕПИСКОПЪ (всѣ встаютъ).

   ЕПИСКОПЪ. Не заѣзжалъ ли къ вамъ намѣстникъ?
   ЗАМПІЕРИ.                                         Нѣтъ!
   ЕПИСК: Такъ вѣрно будетъ; онъ хотѣлъ заѣхать..
             Его свѣтлѣйшество знатокъ въ искуствахъ
             И любитъ все изящное; я... съ нимъ .
             Мы очень хлопотали видѣть васъ
             Въ Неаполѣ... Исполнилось желанье...
             Послѣ минутнаго молчанія.
             Не можете ли вы, мой другъ, художникъ,
             Мнѣ оказать двѣ важныя услуги?
   ЗАМПІЕРИ. Вы можете приказывать Зампьери.
   ЕПИСКОПЪ. Двѣ принадлежности людей великихъ:
             Одна -- учтивость, а другая -- скромность;
             Соединяя множество талантовъ,
             Вы ждете отъ невѣжи приказанья
             Чтобъ дать имъ крылья. Да, мой другъ, художникъ,--
             Невѣжа я въ искуствахъ вашихъ! Правда,
             Случалось мнѣ(совѣтовать Риберрѣ,
             Онъ очень снисходителенъ и добръ,
             И принималъ совѣты безъ насмѣшки...
   ЗАМПІЕРИ. А съ благодарностью... Я бы желалъ
             Быть столь же счастливымъ...
   ЕПИСКОПЪ.                     Мой другъ, художникъ,
             Я вѣдь простой любитель; но любитель
             Къ несчастью разсуждающій: мнѣ трудно
             Молчать, когда свое имѣю мнѣнье.
             Дастъ Богъ, мы познакомимся короче...
             Тогда увидите, что я невольникъ
             Извѣстныхъ правилъ, собственныхъ однако,
             Почерпнутыхъ изъ опыта и жизни...
             Теперь оставимъ это, а о дѣлѣ
             Поговоримъ... Есть у меня сестра,
             Которую я очень уважаю;
             Она живетъ на виллѣ: я желалъ бы
             Имѣть портретъ ея, но вашей кисти...
             Такъ, я не сомнѣвался, вы согласны.
   ЗАМПІЕРИ. Но...
   ЕПИСКОПЪ.           Успокойтесь! Мы уладимъ это...
             Другая просьба мелочна, не стоитъ
             Внимательности вашей: если жъ время
             Позволитъ вамъ въ свободную минуту
             Взглянуть на чистую бумагу, бросить
             По ней карандашемъ двѣ три идеи,
             Вы сдѣлаете мнѣ благодѣянье,
             Которое до гроба буду помнить.
             Мнѣ надобенъ листокъ заглавный къ книгѣ,
             Которую издать намѣреваюсь.
             Я вамъ пришлю тетрадь, мой другъ, художникъ.
   

ТѢ ЖЕ, ГЕРРЕРА и МАРКИЗЪ ВИКО.

   ЕПИСКОПЪ. А, секретарь Геррера! Что намѣстникъ?
   ГЕРРЕРА. Отправился домой...
   ЕПИСКОПЪ (пожавъ руку Зампіери и уходя.)
                                           Мой другъ, художникъ,
             Я къ вамъ зайду въ свободнѣйшее время.
   

ТѢ ЖЕ, кромѣ Епископа,

   ГЕРРЕРА. Вы заняты всегда большой работой.
             Произведеній меньшаго размѣра
             Не любите?..
   ЗАМПІЕРИ (съ примѣтной досадой.)
             Старикъ, безъ вдохновенья,
             Я сталъ любить покой, лѣнь, праздность, нѣгу...
             Дай Богъ окончить церковь передъ смертью...
   МАРКИЗЪ ВИКО. Къ чему пророчить самому себѣ
             То, что придетъ своей дорогой.
   ГЕРРЕРА.                               Лучше
             Забыть о старости, и въ часъ досуга
             Искусной кистью разгонять тѣ думы,
             Которыя тревожатъ по пустому
             Воображенье творческой души.
   ЗАМПІЕРИ (сѣвъ на подмосткахъ.)
             Я ослабѣлъ отъ жара и трудовъ.
   ГЕРРЕРА. Ну, а изъ старыхъ, небольшихъ работъ
             Нѣтъ съ вами ничего?
   ЗАМПІЕРИ.                     За хлѣбъ насущный
             Я продалъ ихъ.
   МАРКИЗЪ ВИКО. Жаль; донъ Родригъ Геррера
             Прелестное собраніе имѣетъ;
             Недостаетъ Зампіери и Ланфранко.
   ГЕРРЕРА. Ланфранко обѣщалъ. Онъ самъ пріѣдетъ
             Сегодня, завтра... Вы, синьоръ Зампіери,
             Съ нимъ не въ ладахъ, я слышалъ.
   ЗАМПІЕРИ. Не въ ладахъ!
             О, люди, люди!.. Я былъ также молодъ,
             Надъ злобою и клеветой смѣялся,
             Но никогда себѣ не позволялъ
             Испытывать отраву змѣй и гадинъ...
             Я ихъ бѣжалъ,-- они за мной бѣжали!
             Нѣтъ пристани для честности; для злобы
             Прибѣжище и въ людяхъ и въ землѣ...
             Свѣтъ для невинныхъ -- гладкая пустыня;
             А для порочныхъ -- безопасный домъ
             Съ мильономъ темныхъ, тайныхъ переходовъ...
             Ходите въ нихъ, вы къ нимъ привыкли, люди!
             Такая тьма свѣтильниковъ у васъ!
             Лесть, клевета, коварство, подозрѣнье,
             Насмѣшка, честолюбіе... ходите!..
   МАРК. ВИКО. Припадокъ съумасшествія! уйдемъ!
   ЗАМПІЕРИ. Терпѣніе -- одно неистощимо;
             У добраго -- страдать, у злаго -- мучить...
             Жизнь -- терпѣливый споръ осла съ лисицей...
             Охъ! скучно жить!.. Ушли!.. Ну, слава Богу!..
   

ЗАМПІЕРИ и ПІЕДРО.

   ПІЕДРО. Твой разговоръ смутилъ гостей незванныхъ!
   ЗАМПІЕРИ. Спроси, зачѣмъ они входили въ церковь?..
             Чтобъ забросать желаньями пустыми
             Недѣли двѣ отраднаго труда.
             Одинъ пришелъ вести ненужный споръ
             О томъ, чего не знаетъ, знать не въ силахъ .
             Какъ-будто можно начитать искуство,
             Художеству изъ книгъ извлечь законы!
             Другой въ уничиженномъ самолюбьи
             Пришелъ заказывать листокъ заглавный
             Для неизвѣстной книги, и портретъ
             Сомнительной сестры. Иной лукаво
             Заводитъ рѣчь о небольшихъ картинахъ
             Для пополненья глупой галлереи,
             Составленной изъ надписей, именъ.
             Гдѣ ни одной нѣтъ подлинной картины...
             Спроси, зачѣмъ они входили въ церковь?
             Невинно останавливать работу.
             Кто знаетъ, можетъ быть, враждебный умыслъ
             Приводитъ ежедневно ихъ въ притворъ!
             Сомнительна ихъ хитрая учтивость,
             Сомнителенъ ихъ странный разговоръ;
             Онъ носитъ всѣ цвѣта придворныхъ сплетней
             И всѣ оттѣнки злобы живописцевъ,
             Которые преслѣдуютъ меня...
   ПІЕДРО. Мнѣ кажется, ты многія гоненія
             Воображаешь.
   ЗАМПІЕРИ.           О, любезный Піедро!
             Ты былъ бы выше Данте и Петрарки,
             Когда бъ ты могъ создать воображеньемъ,
             Что создаетъ дѣйствительная злоба
             И зависть... Бросимъ этотъ разговоръ.
             Пора домой! Я холстъ теперь сниму,
             Ты посмотри на конченную фреско.

Отдергиваетъ полотно и въ ужасѣ отступаетъ.

             Святой Январій!..
   ПІЕДРО.           Что съ тобой?
   ЗАМПІЕРИ.                               О, Піедро,
             Я этого отъ нихъ не ожидалъ!
             Вся штукатурка поднялась! Картина,
             Не высохнувъ, коробится, и завтра
             Весь трудъ мой разлетится...
   ПІЕДРО.                     Что за чудо!
   ЗАМШІЕРИ. Не чудо, а услужливость враговъ!
             Я со слезами на нее смотрю;
             Три мѣсяца работы постоянной,
             Плодъ долгихъ размышленій, передѣлокъ,
             Исполненный удачно... Завтра, завтра
             Обрушится огромная работа:
             Трехъ мѣсяцевъ какъ не бывало!
   ПІЕДРО.                               Странно!
             Но, можетъ быть, въ накладкѣ есть ошибка...
   ЗАМП. Ошибка! Нѣтъ, разсчетъ глубокій, тонкій,
             У дьявола почерпнутый совѣтъ.
   ПІЕДРО. Нельзя ли горю пособить?..
   ЗАМПІЕРИ.                               Не тронь!
             Малѣйшее прикосновенье,-- фреско
             Обрушится... Пускай намѣстникъ взглянетъ!
   ПІЕДРО. Стѣна сыра.
   ЗАМПІЕРИ.           Она была суха,
             Какъ въ жаркій день чело горы песчаной!
             Разрушится, чуть хорошо просохнетъ;
             И мнѣ же стыдъ, зачѣмъ неосторожно
             Накладки я не испыталъ; зачѣмъ
             Довѣрился работникамъ; зачѣмъ...
             О, этимъ всѣмъ зачѣмъ конца не будетъ!

Садится на полу подъ картиной.

             Я не уйду отсюда; при картинѣ
             Я буду ждать послѣдняго суда...
             Пускай прійдетъ намѣстникъ; я не встану.
   ПІЕДРО. Я отыщу накладчика; быть можетъ,
             Откроетъ онъ причину...
   

ЗАМПІЕРИ (одинъ).

                                           Сто піастровъ,
             Когда откроетъ... Нѣтъ, онъ не откроетъ!
             Глубокъ источникъ всѣхъ моихъ несчастій.
             Не вижу дна!..
                       Три мѣсяца работы...
             Обдуманный, великолѣпный трудъ...
             Богатство группъ и сладость колорита...
             Счастливый свѣтъ притвора; освѣщенье
             Въ самой картинѣ... Все мнѣ обѣщало
             Неувядающую славу... Что же
             Теперь останется?.. Стыдъ и насмѣшка!..
             Судьба, судьба! желѣзными когтями
             Ты хочешь отодрать отъ твердыхъ камней
             То, что меня увѣковѣчить можетъ...
             На твердость стѣнъ надѣялся Зампьери,
             И именно на твердость этихъ стѣнъ;
             А въ Римѣ, можетъ быть, холодный молотъ
             Давно уже разбилъ мои созданья;
             Остатками трудовъ сорокалѣтнихъ
             Чернь римская Тибръ бурный запрудила,
             Вода смѣшала ихъ съ пескомъ и грязью
             И разнесла по дну сѣдаго моря...
             Что на стѣнѣ, то съѣлъ свирѣпый молотъ;
             Что на холстѣ, по чердакамъ гніетъ...
             Еще сіяла сладкая надежда...
             Увы, и та не доживетъ до завтра!..

Стѣна даетъ трещину.

             Боюсь взглянуть; мнѣ кажется, стѣна
             Шатнулась (оглядывается). Кончено! Смотрите,
             Какъ хороша была моя картина!
             Нѣтъ никого! Какъ? Передъ разрушеньемъ
             Никто моей картины не увидитъ?

Бѣжитъ и, открывъ дверь, кричитъ:

             Сюда, сюда! кто вѣруетъ въ Христа!
             Ради пречистыхъ ранъ Его, сюда!..
   

ЗАМПІЕРИ; ИСПАНСКІЙ СОЛДАТЪ со стражи; и вслѣдъ за мимъ толпа народа постепенно наполняетъ притворъ болѣе и болѣе.

   СОЛДАТЪ. Что? Кто тебя обидѣть хочетъ?
   ЗАМПІЕРИ (схвативъ его за руку).
             Смотрите всѣ, глядите, ради Бога,
             Какъ хороша была моя картина!
             А эти люди?.. истинно живые!..
             Вамъ кажется, два раза бросилъ кистью
             И кончено?.. Три мѣсяца работы...
             О, сколько тутъ глубокихъ размышленій,
             Соображеній, передѣлокъ, чтеній.
             Какъ размѣстить людей, какъ освѣтить!..
             Не правда ли, прекрасная картина?
   СОЛДАТЪ. Что молодецъ, то молодецъ! Прекрасно!
             Люблю! Когда писать, такъ ужъ писать!
             Смотри, какую сдѣлалъ онъ машину:
             До потолка!..
   ЗАМПІЕРИ. И это все до завтра
             Не доживетъ!
   ПЕРВ. ЖЕНЩИНА. Смотри, какъ этотъ мальчикъ
             Похожъ на сына твоего!..
   ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА.           Живой!
   ЗАМПІЕРИ. И это все обрушится, какъ соръ,
             Что съ берега на дно бросаютъ моря!
             Нижняя часть треснула; нѣсколько кусковъ падаетъ.
             О, поддержите, люди! поддержите!
             И зависти торжествовать не дайте!

Доменикино бросается поддержать картину; штукатурка, потрясенная его прикосновеніемъ, разрушается.

   СОЛДАТЪ. Посторонись, убьетъ!..
   ЗАМПІЕРИ.                               Пускай убьетъ!
   СОЛДАТЪ. Оттащимте его, онъ помѣшался!
             Самъ виноватъ. Зачѣмъ такъ худо дѣлалъ?..
   ЗАМП. О, нѣтъ! Святымъ Петромъ клянусь, не худо!

Почти лишеннаго чувствъ, Зампіери выносятъ изъ притвора.

   

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Комната Маргариты.

РИБЕРРА и МАРГАРИТА.

   РИБЕРРА. Пора, мой другъ...
   МАРГАРИТА.                     Еще одно мгновенье;
             Успѣешь...
   РИБЕРРА. У меня сегодня гости...
             Художники обѣдаютъ; я долженъ
             Пиръ приготовить; новый живописецъ
             Изъ Рима къ намъ пріѣхалъ; онъ не лучше
             Бездарнаго Зампьери, но со славой,
             Въ связи съ архіепископомъ, съ Геррерой,
             Со всѣми знатными домами; надо
             До времени съ нимъ ладить, какъ съ Зампьери...
   МАРГАРИТА. Ну, а потомъ?
   РИБЕРРА.                     Не знаю, какъ случится.
             Я постараюсь доказать Алкалъ
             Бездарность обоихъ...
   МАРГАРИТА.                     Какъ! и Зампьери?
             Нѣтъ, ты несправедливъ; Доменикино
             Съ большимъ талантомъ.
   РИБЕРРА.                     Полно, Маргарита!
             Ты женщина, и сладость выраженья,
             Ребяческую, ложную, считаешь
             Богъ знаетъ чѣмъ!.. Повѣрь же мнѣ, мой другъ,
             Съ одной тобой я искрененъ, послушай:
             Я знаю, слухи носятся, что я
             Изъ зависти преслѣдую Зампьери;
             Клянусь, я въ немъ одну бездарность вижу.
             Я не преслѣдую его, напротивъ,
             До сей поры предъ герцогомъ д'Алкала,
             Ни разу я его не опорочилъ;
             Отъ всѣхъ судовъ и преній отдалялся,
             И ждалъ пока распишетъ онъ притворъ;
             Тогда бъ его -- созданья обвинили.
             Но этого до смерти не дождаться;
             Онъ драпировку на одной Фигурѣ
             Недѣлю, мѣсяцъ, пишетъ; между тѣмъ
             Художники безъ дѣла: всѣ заказы
             Идутъ къ нему, гніютъ безъ исполненья;
             И признаюсь, мнѣ стало скучно ждать.
             Скажи мнѣ, Маргарита, на кого
             Несправедливо возставалъ Риберра?
             Скажи, кому завидовалъ Риберра?
             Пускай бы въ зависти и тайной злобѣ
             Меня винила чернь.... но ты!..
   МАРГАРИТА.                               Оставимъ
             Ничтожный споръ; не огорчайся, другъ мой...
   РИБЕРРА. Нельзя не огорчаться!.. Ты одна,
             Кому я признаюсь въ малѣйшихъ тайнахъ,
             И ты не вѣришь искренности...
   МАРГАРИТА.                               Полно...
             Вотъ поцѣлуй! Я выдаю Зампьери,
             Но объ одномъ прощу: будь справедливъ...
   РИБЕРРА.                                         Опять!..
             Маргарита. Прости! Люби меня и только!
             Не забывай меня ради искуства
             И приходи скорѣй въ мои объятья.
             Когдажъ ко мнѣ?
   РИБЕРРА.           Сегодня же.
   МАРГАРИТА.                               Не вѣрю...
             Ужъ я не молода. Прости!..
             До вечера?..
   РИБЕРРА.           До вечера! прости!
   

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

Комната въ квартирѣ Ланфранко. Кіара и Анджелика вынимаютъ изъ ящиковъ платья и различныя женскія убранства; вскорѣ вся комната наполняется нарядами.

КІАРА, АНДЖЕЛИКА и КАТАРИНА.,

   АНДЖЕЛ. Ахъ, маменька! вашъ бархатный нарядъ
             Хоть выбросить...
   КІАРА.                     Проклятая дорога!
             А все Франческо... Э! доѣдетъ, близко,
             Недалеко! И что ему до платій
             Своей жены! Хоть брось: а славный бархатъ!
             Я говорила, надо уложить,
             Закупорить, зашить въ три полотна
             И тонкою смолой покрыть: нѣтъ,-- близко,
             Недалеко, доѣдетъ! Катарина,
             Поди и позови его сюда.
   

КІАРА и АНДЖЕЛИКА.

   КІАРА. Оставь зеленый бархатъ наверху:
             Я завтра шить велю на здѣшній ладъ
             Другое платье. Между тѣмъ къ обѣднѣ
             Мнѣ не въ чемъ выйти!
   

ТѢ ЖЕ И ЛАНФРАНКО.

   КІАРА.                               Вотъ синьоръ Ланфранко!
             Вотъ слѣдствіе разсчетливости вашей!
             Возьмите это платіе, возьмите,
             Надѣньте на себя, а мнѣ не нужно.
   ЛАНФРАНКО. Помилуй, Кіара!
   КІАРА.                                         Я же виновата!
             Мнѣ не въ чемъ выйти завтра. Вашъ кафтанъ
             Я не надѣну...
   ЛАНФРАНКО. Господи! Сто платьевъ;
             Вся комната завалена...
   КІАРА.                               Такъ что жъ?
             Да развѣ можно въ городъ показаться
             Безъ бархатной одежды? Вы себѣ
             Въ лохмотьяхъ щеголяйте -- все одно:
             Не женщина, никто васъ не осудитъ.
             Я лучше ѣсть не буду, а нарядъ,
             Во что бы то ни стало, завтра будетъ!...
   ЛАНФРАНКО. Теперь бы обождать, пока достанемъ
             Побольше денегъ...
   КІАРА.                     Мнѣ какое дѣло!
             Не я хозяйствую; вы доставайте,
             Кормите всѣхъ, поите, одѣвайте...
   ЛАНФРАНКО (про себя).
             О, Фурія! Когда уйдешь ты въ адъ!..
   КІАРА. Задумались! Пора вамъ одѣваться,
             Къ друзьямъ и покровителямъ идти;
             Не худо бы въ счетъ будущихъ работъ
             Собрать поболѣе задатковъ: время
             Теперь хорошее, работать можно
             По десяти, двѣнадцати часовъ;
             Въ Неаполѣ немного знатоковъ,
             Такъ можно дѣлать на живую руку...
   ЛАНФР. Тутъ есть знатокъ, Эспаньолетъ Риберра!
   КІАРА. Пойдите, поклонитесь,-- и конецъ.
   ЛАНФР. Мнѣ кланяться!..
   КІАРА.                               Вѣдь кланялись другимъ,
             И не такимъ высокимъ живописцамъ?
             По тѣмъ же, кажется, причинамъ...
   ЛАНФРАНКО.                               Кіара!..
   КІАРА. Да объясните мнѣ, синьоръ Ланфранко,
             Зачѣмъ мы здѣсь? Неужели работы
             Вамъ недостало въ Римѣ? Сто заказовъ
             Пріѣхало въ Неаполь вмѣстѣ съ вами:
             Зачѣмъ же вы пріѣхали въ Неаполь?..
   ЛАНФРАНКО (про себя).
             Неужели еще въ душъ коварной
             Преступный пламень не угасъ?..
   КІАРА.                                         Одѣньтесь,
             Синьоръ Ланфранко, говорю вамъ...
   ЛАНФРАНКО. И каждый день все тѣ же истязанья!
   КІАРА. Да будетъ ли конецъ мечтаньямъ вашимъ?..
   ЛАНФРАНКО. Иду, иду!
   

КІАРА (одна).

                                           Постой! еще не все!
             Всѣ ужасы семейственныхъ раздоровъ,
             Всѣ сплетни, безпорядокъ, мотовство,
             Весь домъ вверхъ дномъ: живи съ ужасною Кіарой!
             Она твоя! Живи! Она твоя,
             Но не жена, а казнь твоихъ злодѣйствъ!
                                 * * *
             О, тридцать слишкомъ лѣтъ, въ стеклѣ зеркальномъ,
             Румянцемъ дѣвы юной не играютъ!
             Глаза горятъ тридцатилѣтнимъ зноемъ
             Какъ раскаленное для мукъ желѣзо!
             Уста теряютъ милую улыбку,
             Что краше звѣздочки на нихъ сіяла,
             И сушитъ злость ихъ дѣвственную краску...
             А на челѣ, какъ молнія грозы,
             Прорѣзалась угрюмая морщина:
             Въ ней черныя гнѣздятся грустно думы!
                                 * * *
             Куда пришла застѣнчива Кіара?
             Гдѣ свѣжая пѣснь юности твоей?
             Ужъ нѣтъ любви; нѣтъ бурной мести жара;
             Нѣтъ ничего уже въ груди моей...
             Пуста, глупа... Зачѣмъ жила я въ свѣтѣ?
             Кто мною счастливъ иль утѣшенъ былъ?
             Любя, должна была я.ненавидѣть,
              И ненавистнаго любить.
                                 * * *
             Кто сжалился надъ жребіемъ несчастной?
             Онъ тайной былъ; никто не могъ облить
             Широкихъ ранъ цѣлебнымъ врачеваньемъ;
             Тѣ язвы были радостью моей...
             Такъ уксусъ кажется напиткомъ сладкимъ
             Для разможженнаго въ орудьяхъ пытки...
                                 * * *
             Но лѣта унесли и эту радость .
             Да рыцарю -- на битвѣ язвы въ честь!
             Кровь льется, онъ на кровь съ улыбкой смотритъ;
             Кровь лавромъ выростетъ,-- и онъ доволенъ!
             По бурная промчится быстро юность;
             Въ замѣнъ недужная влечется старость;
             Нѣтъ прежнихъ силъ, а гордый лавръ, смотри,
             Несправедливое потомство топчетъ!..
             Что жъ рыцарь? долженъ жить!. живетъ безсильный
             Зато, что не умѣетъ умереть...
                                 * * *
             О, Господнія не живу на свѣтѣ,
             И не жила! Было-ль одно мгновенье,
             Когдабъ я тѣнь одну видала счастья?
             Знавала ль я покойный ночью сонъ?
             Днемъ удовольствіе игры, прогулки,
             Иль пѣнія таинственную сладость?
             Привѣтъ подруги неизвѣстенъ Кіарѣ,
             Въ друзьяхъ встрѣчала я судей жестокихъ,
             Неумолимыхъ получеловѣковъ,
             Или грѣха корыстное потворство...
                                 * * *
             Одна, какъ незаконная звѣзда,
             Что не въ урочное проходитъ время,
             Я прохожу медлительную жизнь,
             Какъ незнакомую стихію... Кто же
             Столкнулъ меня съ стези обыкновенной?..
   

КІАРА и ЛАНФРАНКО.

   КІАРА. Одѣлись! Изъ дому бѣжите! Время
             Легко истратить, возвратить нельзя;
             А лучше бы работали...
   ЛАНФРАНКО.                     Но, Кіара,
             Не ты ль сама...
   КІАРА.                     Такъ; я же виновата!
             Я потакаю вашей лѣни! я
             Причиною издержекъ непомѣрныхъ!
             Вы для меня пріѣхали въ Неаполь!
   ЛАНФРАНКО (про себя).
             Одна она Ланфранко въ душу смотритъ;
             Я долженъ все сносить.
   КІАРА.                     Ну, что жъ, одѣлись!
             Такъ не теряйте времени; идите.
             Старайтесь достигать прекрасной цѣли,
             Къ которой вы стремитесь столько лѣтъ...
             Она близка... Не правда ль?..
   ЛАНФРАНКО (уходя).
                                           До свиданья!
             (Но только бы не въ жизни).
   КІАРА (съ презрительной улыбкой).
                                           До свиданья.
   

КІАРА (одна).

             Мнѣ легче! я одна!.. Доменикино!
             Нѣтъ, сны исчезли, даже образъ твой
             Мнѣ незнакомымъ сдѣлался! Такъ время,
             Не только съ зелени снимаетъ краску,
             Кругъ солнечный, глубь моря уменьшаетъ,
             Но даже съ зеркала, что тверже злата,
             Яснѣе сткла, что памятью зовется,
             Живые призраки прошедшей жизни
             Невидимо стираетъ безъ слѣдовъ...
             И шумный пиръ желаній и страстей
             Неконченнымъ сдается сновидѣньемъ...
   

КІАРА и ЛОРЕНЦО.

   ЛОРЕНЦО. Благословенъ пріѣздъ вашъ!..
   КІАРА.                                         Ахъ, Лоренцо!
   ЛОРЕНЦО. Давно ли?
   КІАРА.                     Нѣтъ, недавно; мы сегодня
             Пріѣхали.
   ЛОРЕНЦО. Какъ вы похорошѣли!
   КІАРА. Да, это правда; воздухъ и дорога
             Должны придать, мнѣ свѣжесть и румянецъ.
             Ну, каково въ Неаполѣ, Лоренцо?
   ЛОРЕНЦО. До-сей-поры скучалъ я, какъ въ темницѣ;
             Теперь Неаполь кажется- мнѣ раемъ.
   КІАРА. И отчего такая перемѣна?
   ЛОРЕНЦО. И это спрашиваетъ Кіара!..
   КІАРА.                                         Что же!
             Вашъ дядя постарѣлъ, разбогатѣлъ;
             Неаполь удивляется Зампіери:
             Онъ много написалъ; нельзя сегодня,--
             А завтра непремѣнно я пойду
             Взглянуть на новую ею картину.
             Объ ней кричали очень много въ. Римѣ,
             Хотя еще никто ея не видѣлъ...
   ЛОРЕНЦО. Утѣшьтесь, Кіара, нѣтъ уже картины.
   КІАРА. Какъ нѣтъ?
   ЛОРЕНЦО.           Я договоръ нашъ исполняю.
   КІАРА. Какой, Лоренцо?..
   ЛОРЕНЦО.                     Помните, тотъ, вечеръ,
             Когда мы говорили о портрета?..
             Я мстилъ за васъ... хитро и больно мстилъ;;
   КІАРА. Но, ради Бога, въ чемъ же эта месть?
   ЛОРЕНЦО. Въ три мѣсяца съ трудомъ неимовѣрнымъ
             Доменикинъ успѣлъ окончить фреску
             Огромную, богатую, живую,--
             Онъ ничего не написалъ такъ дивно!--
             Старательно скрывая отъ людей
             Свое произведенье, онъ завѣсилъ
             Картину полотномъ. Утѣшьтесь, Кіара!
             Картина подъ рукой его распалась.
   КІАРА. И ты, Лоренцо...
   ЛОРЕНЦО.                     Я, и кто другой
             Могъ тайно золу сыпать въ штукатурку,
             Невидимо надкалывать накладку...
   КІАРА. Кто выдумалъ такое средство?
   ЛОРЕНЦО.                               Страсть!
   КІАРА. Къ чему?
   ЛОРЕНЦО.           Къ тебѣ, очаровательная Кіара!
   КІАРА. О, я сама себя проклясть готова,
             Когда могла вдохнуть такую страсть!
             Га! страсть ко мнѣ! И я же виновата,
             Что адъ тебя въ одежду человѣка
             На гибель человѣку нарядилъ?..
             У ада ты проси вознагражденій!..
   ЛОРЕНЦО. Того ли ждалъ я, Кіара!
   КІАРА.                                         Неужели
             Ты ждалъ благодареній, похвалы?
             Къ художникамъ иди; отдай имъ тайну;
             Ты дорого возьмешь за зло съ злодѣевъ,
             А съ женщины возьми одно презрѣнье...
   ЛОРЕНЦО. Неужели ты любишь Доменика?
             И твой обѣтъ мгновеннымъ былъ припадкомъ
             Безплодной страсти, ревности?.. Старикъ,
             Онъ смотритъ въ гробъ по приказанью Кіары,
             И на краю ужъ вырытой могилы
             По прежнему смѣется надъ тобой!..
   КІАРА. Пускай смѣется; я смѣюсь надъ нимъ;
             Но къ преступленьямъ Кіара неспособна...
             Насъ раздѣлило слишкомъ двадцать лѣтъ...
             Мы другъ для друга сдѣлались чужими.
             И мало ли кого я въ жизнь любила!
             Такъ ревновать ко всѣмъ, всѣмъ мстить такъ низко?
             Любовь свободна; я люблю сегодня,
             А завтра не люблю; такъ я хочу:
             Мнѣ весело тревожить молодыхъ
             Себялюбивыхъ гордецовъ; пріятно
             Двусмысленною рѣчью волновать
             Ихъ сердце, полное нечистой жажды;
             Зажечь ихъ огнедышащія страсти,
             И на пожаръ съ улыбкою смотрѣть,
             Спокойно разрушеньемъ любоваться...
             Всему есть мѣра, и на все есть время;
             Но старику, истерзанному жизнью,
             Обманутому подлыми родными,
             Отверженному свѣтомъ и искуствомъ,
             Мстить Кіара не умѣетъ, и не хочетъ,
             И не хотѣла.
   ЛОРЕНЦО (схвативъ ея руку).
             Нѣтъ, теперь ужъ поздно!
             И если ты обѣта не исполнишь,
             Такъ я насильно вырву исполненье!
   КІАРА (оттолкнувъ его).
             Неистовый! сильна и наша слабость,
             Когда она въ достоинство одѣта!
             Есть въ женщинѣ невидимая сила,
             Небесная невинности броня!
             И если взоръ нашъ гнѣвомъ загорится
             И задрожатъ уста негодованьемъ,
             Тогда не станешь думать о лобзаньи,
             А ницъ падешь какъ предъ своимъ владыкой!
   ЛОРЕНЦО (падая на колѣни).
             Ужасная, будь милосердна!
   КІАРА.                               Прочь!
   ЛОРЕНЦО. Прости меня, о, Кіара!
   КІАРА (уходя).
                                                     Проклинаю!
   

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Зала въ домѣ Эспаньолеіа. Приготовленъ Пирь.

   

КАРАЧЬОЛИ, КОРЕНЦІО и толпа гостей.

   КАРАЧ. Испанецъ! Онъ ведетъ совѣтъ съ Ланфранко.
             Проклятый родъ!.. Что, у тебя есть ножъ?
   КОРЕНЦІО. Карачьоли! Эспаньолетъ намъ льститъ,
             Онъ помогаетъ намъ противъ Зампьери;
             Онъ нуженъ намъ, пускай живетъ Риберра!
   КАРАЧ. Испанецъ!
   КОРЕНЦІО.           Тише, насъ подслушать могутъ,
             И будетъ трудно дѣйствовать въ цѣпяхъ...
   ТРАККІО. Пока здѣсь нѣтъ ни одного Испанца,
             Вы можете свободно говорить,
             Мы ваше мнѣнье также раздѣляемъ.
   КАРАЧЬОЛИ. Ты нашъ!
   КОРЕНЦІО. Къ чему? Чѣмъ больше насъ, тѣмъ хуже,
             Тѣмъ менѣе удачи...
   КАРАЧЬОЛИ.                     Понимаю!
   

ТѢ ЖЕ, ЭСПАНЬОЛЕТЪ И ЛАНФРАНКО.

   РИБЕРРА. Привѣтствую васъ, милыя друзья,
             Соперники, сотрудники Риберры!
             Что? Всѣ ли собрались? И нашъ Зампьери
             Былъ приглашенъ на пиръ, да отказался;
             Но мы теперь должны другаго гостя
             Радушно чествовать, и этотъ гость --
             Краса Италіи и слава Рима.
             Узнайте знаменитаго Ланфранко!..
                       (къ Ланфранко).
             Все это чернь, но мстительная чернь...
             Будь съ ними ласковъ...
   КАРАЧЬОЛИ.                     Вы давно изъ Рима?
             Что новаго въ столицъ всѣхъ художествъ?
   КОРЕНЦО. Ты ласковъ съ нимъ, Карачьоли?-- Стыдись!
                       (къ Ланфранко).
             Я съ вами нѣсколько знакомъ, Ланфранко!
             Коренціо, меня зовутъ...
   ЛАНФРАНКО (смѣшавшись).
                                           По славѣ
             Я знаю васъ...
   КОРЕНЦІО.           Я не имѣю славы;
             Она удѣлъ пронырства, лести, жалобъ;
             Вѣдь славу можно выпросить у черни;
                                 (тихо).
             Ланфранко! Есть другаго рода слава:
             Освобождать художество отъ славы;
             Припомните, въ письмѣ оно яснѣе...
   ЛАНФРАНКО (тихо).
             Коренціо! я здѣсь не для себя.
   КОРЕНЦІО Мы въ помощи Ланфранко не нуждались...
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. О чемъ такъ тайно!
   КОРЕНЦІО.                               Старое знакомство
             Не можетъ быть безъ тайнъ; но пора
             За пиръ, Риберра.
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.           Да не всѣ сошлись...
   КАРАЧЬОЛИ. Пять одного не ждутъ.
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.                     (О, какъ онъ скученъ!)
             Ну, такъ садитесь. (Садятся).
                                 Вотъ еще шесть мѣстъ
             Не занято...
   КОРЕНЦІО (садясь на концѣ стола съ Карачьоли)
                       А занялъ самъ чужое...
   ЭСПАНЬОЛ. Прошу васъ быть какъ дома, на свободъ;
             Пусть каждый ѣстъ и пьетъ...
   КАРАЧЬОЛИ.                     И говоритъ,
             Что хочетъ. Такъ ли?
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.           Такъ.
   КАРАЧЬОЛИ.                               Я начинаю.
             Въ Неаполѣ Зампьери -- безъ друзей;
             У насъ не то, что въ Римъ; тамъ башмачникъ
             У кардинала выкланяться можетъ
             И званіе и славу живописца;
             У насъ нельзя. Давай намъ славный трудъ
             И будешь славенъ. Доменикъ Зампьери
             Подлогомъ иль обманомъ къ намъ пріѣхалъ.
             Онъ можетъ подмалевывать и только,
             А быть начальникомъ работъ церковныхъ
             И молоткомъ уничтожать творенья
             Художниковъ извѣстныхъ.
   ЭСП. (тихо Ланфранко во время словъ Карачьоли).
                                           Всѣ работы
             Карачьоли велѣлъ разбить Зампьери.
   КАРАЧЬОЛИ (продолжая).
             Нѣтъ, не ему, башмачнику... И кто онъ?
             И что онъ? Въ Римѣ знаютъ ли Зампьери?
   ЛАНФРАНКО. Немного. Есть однако же картины
             Посредственныя...
   КАРАЧЬОЛИ.           Что же мы, Ланфранко,
             Когда такой посредственный художникъ
             Велитъ уничтожать работы наши?
   ЛАНФРАНКО.                               Конечно...
   КАРАЧЬОЛИ. Что конечно? Говори,
             Какъ чувствуешь, а ежели хитрить,--
             Мы понимаемъ римскія увертки.
             Нѣтъ! Вотъ что, гость любезный: я послалъ
             Увѣдомленіе Доменикину,
             Что, если онъ не выѣдетъ въ недѣлю,--
             Пусть извинитъ,-- кровавый приговоръ
             Въ полдня подписанъ и исполненъ будетъ!

Ланфранко и Эспаньолетъ улыбнувшись встрѣчаются взорами и тотчасъ принимаютъ важный видъ.

   КАРАЧЬОЛИ (вставъ).
             Вотъ такъ я улыбаться не умѣю.
             Вамъ по сердцу мысль дерзкая моя;
             А громко одобрить ее боитесь.
             И что пугаетъ васъ? Намѣстникъ, папа?
             Положимъ, васъ успѣхи убѣдили,
             Что вы талантливѣе прочихъ: что же
             Въ талантахъ вашихъ, если штукатурщикъ,
             И то дурной, надъ вами первенствуетъ?
   ТРАККІО. Но въ чемъ же твой совѣтъ?
   КАРАЧЬОЛИ. Въ ножѣ иль ядѣ!..
             Пусть римскіе художники узнаютъ,
             Что въѣздъ для нихъ въ Неаполь запрещенъ...
             Зачѣмъ такъ боязливо оглянулись?..
             Подслушаютъ?-- Эспаньолетъ Риберра!
             Ты объявилъ, что у тебя...
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.           Ручаюсь!..
             Свобода въ разговорахъ -- нашъ девизъ!..
             Я твоего не похвалю совѣта.
             Къ чему намъ прибѣгать къ преступнымъ мѣрамъ,
             Когда мы можемъ правыми путями
             Намѣстника и городъ убѣдить,
             Что Доменикъ безъ всякаго таланта?..
   КАРАЧ: Кто столько заплатилъ за безталанность,
             Того въ противномъ трудно убѣдить....
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Попытка не бѣда...
   КАРАЧЬОЛИ.                               Всегда попытки!
             Для нерѣшительныхъ попытки -- сѣти;
             Чѣмъ больше ихъ, тѣмъ менѣе удачи...
             Ножъ или ядъ!
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Умѣренность и честность.
   КАРАЧЬОЛИ. Ножъ или ядъ!
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ (вставъ; за нимъ и всѣ).
                                           Карачьоли, довольно!
             Пусть у меня отниметъ хлѣбъ насущный,
             Пусть всѣ мои созданья уничтожитъ...
             Художнику разбойникомъ быть стыдно;
             Но докажи посредственность, бездарность,
             Будь такъ искусенъ,-- ясно докажи,
             По правиламъ художества, науки,
             Чтобъ не осталось слабаго сомнѣнья:
             О, эта смерть ужаснѣе твоей!
   ТРАККІО. Мы всѣ тебѣ Эспаньолетъ поможемъ!
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Мнѣ заговоръ для этого не нуженъ!
             Одинъ я уничтожу Зампіери;
             Умно уѣхать отъ ножа, но стыдно
             Уѣхать отъ стыда... Прости, Ланфранко.
             Я не могу здѣсь больше оставаться
             (Для Итальянцевъ честь не въ честь!..)
   

ТѢ ЖЕ, кромѣ Эспаньолета.

   КОРЕНЦІО.                               Ланфранко!
             Ты раздѣляешь правила Риберры.
   ЛАНФРАНКО. Да! это правила изъ книгъ хорошихъ;
             Но ко всему нельзя принаровлять
             Какой-нибудь отдѣльной аксіомы...
             Я самъ прощу въ искуствѣ торжество;
             Но если бы кто вздумалъ молоткомъ
             Вести разборъ моимъ произведеньямъ,
             Тогда месть всякая уже законна.
             Но мнѣ пора! Художники, простите...
   

КОРЕНЦЮ, КАРАЧЬОЛИ, ТРАККІО, и другіе неаполитанскіе художники. Но время рѣчей перваго входитъ ЛОРЕНЦО, никѣмъ не примѣченный, садится за столъ, и съ жадностью ѣстъ и пьетъ.

   КАРАЧЬОЛИ. Ну да! Ну да! Мои произведенья!..
             Одни ль мои? Всѣхъ нашихъ живописцевъ.....
             И мы молчимъ?-- Друзья! Какъ будемъ мстить?
   ЛОРЕНЦО (продолжая пить).
             Насмѣшка, голодъ, жажда и обида...
   ТРАККІО. Погибли мы!-- Племянникъ Зампіери!
             Но кто привелъ?..
   ЛОРЕНЦО.           Три друга: голодъ, жажда
             И месть...
   ТРАККІО. Смотрите, какъ онъ пожираетъ
             Остатки пира... Неужели дядя
             Ѣсть не даетъ?..
   ЛОРЕНЦО.           Онъ самъ не ѣлъ сегодня!
             И, слава Богу, можетъ быть умретъ
             Тогда -- жена вдовой; я попечитель;
             Дочь хороша; изъ жалости заплатятъ
             За старые труды... ха! ха! ха! ха!..
             Которые въ развалинахъ лежатъ
             По милости племянника Лоренцо.
   ТРАККІО. Онъ съумасшедшій...
   ЛОРЕНЦО.                     Славное вино!
             Хотѣлъ бы я быть птицей.-- Виноградъ
             Для птицы даромъ.-- Денегъ ей не нужно,
             А птичьи наслажденія свободны...
             (Вставъ съ кубкомъ въ рукѣ).
             Пью за погибель трехъ моихъ враговъ:
             Доменикино, Кіары и Ланфранко!
   КАРАЧЬОЛИ (къ Коренціо).
             Коренціо, онъ можетъ быть полезенъ.
   ЛОРЕНЦО. Открытая война! хитрить, не время!
             Всѣхъ трехъ въ могилу, разомъ! Пьюзанихъ!
   КОРЕНЦІО (подходя къ нему).
             Какъ! противъ дяди?..
   ЛОРЕНЦО.           Дай мнѣ сто цекиновъ --
             Не только будешь дядей, но отцомъ.
             Пью за тебя!
   КОРЕНЦІО.           Изволь! дамъ сто цекиновъ.
             Но что жъ ты сдѣлаешь за эту плату?..
   ЛОРЕНЦО. Коренціо! я даромъ больше сдѣлалъ,
             Чѣмъ ты за честь свою, трусливый Грекъ.
             Онъ молоткомъ разбилъ твои картины,
             А я, безъ молотка, его созданье.
             Какую фреско! Чудо изъ чудесъ!..
             Ты бъ губы съѣлъ отъ зависти...
   КОРЕНЦІО.                               Лоренцо!..
   ЛОР. Молчать, молчать! Давай мнѣ сто цекиновъ;
             Но съ уговоромъ (отводитъ его въ сторону). Извести Ланфранко.
             А Кьяры чуръ не трогать... Можетъ быть,
             Желѣзо убѣдительно... Пойдемъ.
   КОРЕНЦІО. Но чѣмъ же ты заплатишь за цекины?..
   ЛОРЕНЦО. Чѣмъ хочешь! Я на все готовъ...
   КОРЕНЦІО.                                         Лоренцо,
             Друзья, здѣсь домъ-чужой! Подслушать могутъ.
             Пойдемъ ко мнѣ...
   ВСѢ.                     Пойдемъ, пойдемъ, пойдемъ!
   

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Мастерская Доменикино.

ЗАМПІЕРИ, въ креслахъ, разстроенный въ здоровьѣ, блѣдный, съ растрепанными волосами, съ окровавленными лицомъ и руками. Жена и дочь сидятъ на подушкахъ у ногъ его. За нимъ, облокотясь на спинку креселъ, ПІЕДРО. Въ сторонѣ стоитъ изобрѣтенная Доменикиномъ арфа.

   ЗАМПІЕРИ (закрывъ глаза, тихо про себя).
             О, гдѣ ты, смерть моя! Съ высотъ незримыхъ,
             Гдѣ плаваетъ людей всесильный жребій,
             Сойди... Я твой, таинственная смерть!..
   КІАРА (тихо матери).
             Онъ шепчетъ что-то...
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Молится, молчи!..
   ЗАМПІЕРИ. Не здѣсь мой край, не здѣсь моя отчизна!
             Открой врата, таинственная смерть!
             Отдавъ землѣ, что отъ земли я принялъ,
             Я понесу небесное со мной...
             Сны, сны! клянусь! сны юности моей
             Кругомъ меня толпой тѣснятся тѣни.
             Святой Андрей, Чечилія, Аньесса,
             Жизнь Богородицы, Евангелисты,
             Святой Бартоломео, Нилъ, Петропій,
             И наконецъ мой славный Іеронимъ...

(Послѣ нѣкотораго молчанія, какъ-будто проснулся).

             А что, ученики не приходили?
             Не розыскали?
   ПІЕДРО.           Нѣтъ еще, но Коцца
             Клялся открыть виновника...

(Вдали раздаются звуки музыкальныхъ инструментовъ и голосовъ).

   ЗАМПІЕРИ (вставъ).
                                           Играютъ.
             Поютъ, играютъ... люди веселятся...
             Люблю я музыку порой вечерней.
             Когда заходитъ солнце въ волны моря,
             А тихій звукъ кончается слабѣя:
             Мнѣ кажется, что засыпаетъ міръ;
             Туманъ встаетъ огромнымъ сновидѣньемъ,
             Полупрозрачной тѣнью обнимая
             Лазуревую грудь залива. Тихо,
             Спокойно, беззаботно и темно...
             Міръ добръ и святъ, какъ міръ первоначальный.

(Доменикино останавливается у окна, мимо котораго проходятъ нѣсколько человѣкъ въ маскахъ, съ фонарями и инструментами).

ХОРЪ ПРОХОДЯЩИХЪ.

                       Римскій Волъ
                       Къ намъ пришолъ
                                 Поневолѣ;
                       Бичъ суровъ
                       Для воловъ
                                   Въ римскомъ полѣ.
   
                       А у насъ
                       Гладятъ васъ,
                                 Безталанныхъ.
                       Ѣсть даютъ,
                       Мало бьютъ,
                                 Окаянныхъ!
   
                       Но прошло
                       Ужъ давно
                                 Ваше время.
                       Ну, скорѣй!
                       На коней!
                                 Ногу въ стремя!
   
                       Римскій быкъ
                       Не привыкъ
                                 Лазить въ двери:
                       Мы дубьемъ
                       Проведемъ
                                 Зампіери.
   
   ГОЛОСА СЪ УЛИЦЫ.
             Кто понимать умѣетъ, тотъ пойметъ!
             Не то послѣдній стансъ исполненъ будетъ!
             Вотъ на! на намять! проучи урокъ!
             А то незнаньемъ можешь извиниться!

(Маски бросаютъ въ окна камни, обернутые въ листки бумаги; приближаясь).

             Вотъ выставилъ рога! Прочь отъ окна!
             А вотъ отъ камней нашихъ онъ отступитъ!..

(Чечилія съ необыкновенною силою отводитъ Доменикино отъ окна; онъ безусловно повинуется; Піедро подходитъ къ окну въ то самое время, когда маски подняли камни).

   ПІЕДРО. Разбойники! Во градѣ христіанскомъ!..
   ГОЛОСА. Монахъ! монахъ!. (Разбѣгаются).
   ЗАМПІЕРИ (приходя въ себя).
                                           Послушай, добрый Піедро!
             Что днемъ, что ночью -- свѣтъ одинъ и тотъ же...
   ПІЕДРО (остановись какъ бы пораженный чѣмъ-то).
             Зампіери! Нѣтъ! ужъ это не смиренье!
             Каменьями бросаютъ, онъ молчитъ;
             Смерть обѣщаютъ, онъ смѣется смерти.

(Собираетъ камни и бумаги).

             Нѣтъ! Вотъ свидѣтели! Ступай къ д'Алкалѣ...
   ЗАМПІЕРИ. Смиряй движенья бурной крови;
             Вѣдь смерть одна, а жизни двѣ: не такъ ли?
             Ну стоитъ ли земную нашу жизнь
             Истрачивать на что? На гибель ближнихъ!
             Когда сравню все это съ разрушеньемъ
             Моей любимой фрески, мнѣ смѣшно,
             Досадно, почему въ упрямой злобѣ
             Нѣтъ постепенности? Зачѣмъ не прежде
             Бросали камни въ самого Зампьери
             И письмами безумными пугали?
             Тогда моя прекрасная картина
             Не пала бы на эту грудь; тогда бы,
             Быть можетъ, остороженъ былъ Зампіери...
             Теперь мнѣ все равно... приходитъ старость,
             Душа моя разбита, вдохновенья
             Не ожидай отъ горестнаго старца;
             Глаза сгорѣли отъ палящихъ слезъ,
             Рука на-часъ работать не умѣетъ.
             Всему конецъ!.. Я кончилъ, добрый Піедро,
             Жду послѣдней милости,-- кончины!
   

ТѢ ЖЕ И КАНИНИ.

   КАНИНИ (стремительно вбѣгая и запирая за собой на замокъ дверь).
             Открыто все! Огромный, гнусный умыслъ!
             По городу стихи кочуютъ, письма;
             Въ глаза твоимъ ученикамъ смѣются,
   ЧЕЧИЛІЯ. Но что жъ открыто?..
   КАНИНИ.                     Заговоръ.
   ЧЕЧИЛІЯ.                               Какой?
   КАНИНИ. Обыкновенно, какъ всегда бываетъ.
             Ну, люди сговорились на тебя,
             Хотятъ убить...
   ЧЕЧИЛІЯ И КІАРА. Лоретская Марія!..
   ПІЕДРО. Мы это знаемъ: что жъ узнали вы?
   КАНИНИ. О! много, много. Дайте отдохнуть...
             Во-первыхъ, мы накладку разсмотрѣли;
             Накладка вся напитана золой:
             Вотъ отчего коробилась картина;
             А въ краскахъ, дьяволъ знаетъ, что такое;
             Сухія краски маслятся: и въ нихъ
             Знать выкупалась зависть; мы хотѣли
             Взглянуть на новую твою картину
             И посмотрѣть, есть тамъ зола иль нѣтъ;
             Пяти шаговъ наверхъ не сдѣлалъ Коцца,
             Подмостки затрещали; глядь -- столбы
             Подрублены Я бросился назадъ,
             А бѣдный Коцца за канатъ схватился
             И въ воздухѣ повисъ; когда бъ не я,
             Онъ тамъ бы вѣрно провисѣлъ до завтра...
             Вотъ мы къ тебѣ собрались съ донесеньемъ,
             Идемъ, а путь лежалъ намъ черезъ площадь;
             Народа тьма; подъ сумерки народъ,
             Ты знаешь, запасается кой-чѣмъ:
             Кто съ фонаремъ, кто съ палкой, а у Коццы
             Всегда фонарь въ запасѣ; мы идемъ,
             За нами слѣдомъ человѣкъ пятнадцать,
             Въ нетрезвомъ видѣ, лѣзутъ возлѣ стѣнокъ...
             Мы дали имъ дорогу и за ними
             Издалека пошли.-- Святой Январій!..
             Когда бъ ты слышалъ, что они болтали!
             Все про тебя, да про твою жену,
             Да про твою единственную дочь.
             Ну, признаюсь, я и во снѣ не слышалъ
             Такихъ ругательствъ, брани и насмѣшекъ!..
             Но на углу они остановились,
             Перешепнулись, разошлись; одинъ
             Изъ-подъ плаща бумагу тайно вынулъ:
             Ляпъ, въ стѣну!-- приклеилась; мы Фонарь
             Приставили; прочли, и онѣмѣли...
             "Вотъ что!" твой Коцца гнѣвно пробурчалъ,
             И погнался, что силы, за плащомъ,
             А мнѣ велѣлъ бумажку отклеить
             И отнести къ тебѣ; я отклеилъ,
             Свернулъ, кладу въ карманъ: вдругъ страшный голосъ
             "Не тронь, не то убью!" Я оглянулся,
             Разбойникъ, рожа рыжая: какъ тигръ
             Глазами водитъ; я его толкнулъ,
             И вынулъ ножъ; онъ въ бѣгство, я за нимъ...
             Вотъ здѣсь у дома гдѣ-то онъ исчезъ,
             Но я ужъ не оглядывался больше.
   ЗАМПІЕРИ. Подай бумагу!
   КАНИНИ (подавая ее).
                                           Есть, ей-Богу, есть!
             Я отклеилъ, вотъ видишь, не засохла!
   ЗАМПІЕРИ (упавъ на колѣни).
             Спасите, силы неба! Палачи,
             Смертельное вы мѣсто отыскали!
             Читай, читай, монахъ, служитель Бога.
   КАНИНИ. Вотъ видите, я говорилъ!
   ЗАМПІЕРИ.                               Читай!
             Нѣтъ, вслухъ читай! Вотъ судъ моихъ твореній!
   ПІЕДРО (читаетъ нетвердымъ голосомъ).
             "Намѣстникъ герцогъ Риввера д'Алкала
             "Доменикина пригласилъ въ Неаполь;
             "Но вскорѣ, убѣжденный знатоками,
             "Что Римскій волъ и глупъ и неспособенъ,
             "Постановленіемъ осьмаго мая
             "Велѣлъ ему оставить королевство;
             "Доменикинъ, желая сохранить
             "И честь и непомѣрные доходы,
             "Добытые обманомъ и пронырствомъ,
             "Рѣшился возвратить свои права --
             "Продавъ невинность дочери д'Алкалѣ..."
   КІАРА (бросаясь къ Зампіери и заливаясь слезами).
             Родитель!..
   ЗАМПІЕРИ (также со слезами).
                       Понимаю, понимаю!
             Я не отецъ тебѣ: я твой муч ТОНІЯ.                               Пойдемъ...

-----

КІАРА и ЛОРЕНЦО.

   ЛОРЕНЦО. Боюсь отказа... Если бы я смѣлъ..
             На эту пляску предложить вамъ руку...
   КІАРА (поправляя головную уборку передъ зеркаломъ).
                       Какая недовѣрчивость къ себѣ?
             Но я уже стара для рѣзвой пляски;
             А молодость, какъ буря, веселится...
             Боюсь устать! Какъ цѣлый часъ кружиться?
   ЛОРЕНЦО. Устанете, оставимъ.
   КІАРА.                               Такъ, пожалуй!
             Ужъ восемь лѣтъ, какъ я не танцовала...
             Вы одержали трудную побѣду.

(Подаетъ ему руку; уходятъ).

-----

Нѣсколько спустя входитъ

   КОРЕН: Незнаемый, я здѣсь -- какъ воръ... Ланфранко
             Придетъ сюда, по зову моему...
             Боюсь, чтобы меня не задержали...
             Нѣтъ, не успѣютъ! Громъ ихъ оглушитъ,
             Глаза отъ блеска молніи ослѣпнутъ,
             А я уйду... Ага! вотъ и Ланфранко.
             Онъ не одинъ. (Уходитъ въ боковую дверь).

-----

          БЕРНИНИ и ЛАНФРАНКО.

   ЛАНФРАНКО. Бернини! вашъ совѣтъ
             Теперь мнѣ нуженъ. Будемъ откровенны:
             Два слова только... Что, Урбанъ оставитъ
             Доменикина... зодчимъ?
   БЕРНИНИ. Полагаю.
             Я самъ ему совѣтовалъ оставить...
   ЛАНФРАНКО. Довольно! Вы не знаете себя,
             Не цѣните! Доменикинъ, въ два-года,
             Пока Григорій жилъ, что сдѣлалъ въ Римѣ?
             Онъ не успѣлъ рисунковъ приготовить
             Для алтарей въ соборѣ. Самъ Григорій
             Хотѣлъ уже перемѣнить его.
             Какъ! зданье Браманта, Микель-Анджело,
             Рафаэля... въ рукахъ Доменикино!
             Не страшно-ли смотрѣть на этотъ храмъ,
             И думать, что его внутри распишетъ,
             Облѣпитъ, изукраситъ, этотъ Волъ!
   БЕР: Я долженъ вамъ сказать, синьоръ Ланфранко,
             Его святѣйшеству угодно было
             Архитектурныя работы храма
             Мнѣ поручить. Со страхомъ и смиреньемъ,
             Я волѣ папы долженъ покориться;
             Но...
   ЛАНФРАНКО. Мѣста не хотите занимать
             Что вамъ давно принадлежитъ по праву?
             Вы помните, какъ Анпибалъ Караччи,
             Изъ храма выходя, спросилъ: "Кому-то
             Достанется подъ куполомъ Петра
             Алтарь воздвигнуть?" Вы сказали тихо:
             " О Господи, дай эту славу мигъ!"
             Я знаю все! Я знаю, что Урбанъ,
             Принявъ тіару, позвалъ васъ къ себѣ,
             И съ гордостью сказалъ: Бернини счастливъ,
             Что кардиналъ Маффеи Барберини
             Конклавомъ избранъ въ папы; по Маффеи
             Еще счастливѣйшимъ себя считаетъ:
             Во времена правленія Урбана,
             Исторія напишетъ -- жилъ Бернини."
                       И будетъ правъ Урбанъ, когда Бернини
             Хозяиномъ соборъ Петра окоеічитъ!
             Да и потомство славный трудъ припишетъ
             Работнику иль Зодчему Урбана?
             Какъ славу раздѣлять такого дѣла?
   БЕРНИНИ. Да! эта слава дорога, я знаю...
             Но мнѣ ли нападать на Доминика,
             Просить о мѣстѣ, занятомъ Зампіери?
             Я не посмѣю говорить Урбану...
             Ему покажется...
   ЛАНФРАНКО. Не ваше дѣло!
             Вамъ это мѣсто дважды предлагали...
             Предложатъ въ третій разъ!.. Отказъ опасенъ
             И у Мадерны есть друзья. И такъ
             Вы не отвергнете?
   БЕРНИНИ.           Нѣтъ, не отвергну!..
             Но... лишь бы я былъ всторонѣ...
   ЛАНФРАНКО.                               Довольно!
             Еще вопросъ. Отъ свѣта я отсталъ,
             Давно отъ вашихъ сходбищъ отказался.
             Скажите, вы незнаете причины,
             Зачѣмъ и Гвидо Рени и д'Арпина
             Оставили Неаполь такъ поспѣшно?
   БЕРНИНИ. Я родился въ Неаполѣ, и дожилъ
             Временъ печальныхъ. Каждый день я слышу,
             Что тамъ гнѣздо разбойниковъ теперь.
             Изъ Сиракузъ, Мессины, прошлецы
             Толпой пришли въ Неаполь; поселились;
             Художества на откупъ взяли; ядомъ,
             Кинжаломъ, камнями, свои права
             Упорно защищаютъ. Но намѣстникъ
             Надежныя, мнѣ пишутъ, принялъ мѣры...
   ЛАНФРАНКО. Зачѣмъ же Гвидо Рени уѣзжать?..
   БЕРНИНИ. Убить хотѣли... Ночью ворвались...
             По-счастію, нашли не Гвидо Рени,
             А стражу. Но они солдатъ разбили,
             И по домамъ покойно разошлись,
   ГОЛОСЪ (изъ боковой двери).
             Бернини! ваша очередь играть...
   ЛАНФРАНКО.                               Что это?..
   БЕРНИНИ. Кости... Видно Гвидо Рени
             Ужъ проигралъ...
   ЛАНФРАНКО.           А вы!
   БЕРНИКИ.                     Мы пополамъ...
             Простите! Я сейчасъ приду.

(Уходитъ въ боковую дверь, въ главную входитъ Коренціо).

-----

ЛАНФРАНКО и КОРЕНЦІО.

   ЛАНФРАНКО. Довольно!
             Но этотъ архитекторъ не надеженъ...
             Онъ далеко пойдетъ...
                                 Гдѣ этотъ странный,
             Докучливый и дерзкій незнакомецъ?
             Хотѣлъ давно сюда прійти...
   КОРЕНЦІО.                     Онъ здѣсь!
   ЛАНФРАНКО (сухо).
             Что вамъ угодно?
   КОРЕНЦІО.           Ахъ, синьоръ ЛанФранко,
             Васъ прозвали въ Италіи хитрѣйшимъ,
             А по искуству, вы -- Микель-Анджело!..
             (Онъ любитъ эту лесть).
   ЛАНФРАНКО (отрывисто).
                                           Что вамъ угодно?
             Готовъ служить...
   КОРЕНЦІО. Вы ѣдете въ Неаполь,
             По приглашенію герцога д'Алкалы?..
   ЛАНФРАНКО. Да, можетъ-быть.
   КОРЕНЦІО.                               И ѣдете спокойно?..
   ЛАНФРАНКО. Синьоръ!
   КОРЕНЦІО.                     Безстрашенъ геній, но скорѣе
             Неостороженъ... Вамъ знакомъ Неаполь?
             Вы знаете художниковъ?
   ЛАНФРАНКО.                     Не знаю...
             Все дрянь, ремесленники...
   КОРЕНЦІО (вынимая кинжалъ).
                                           Нѣтъ, убійцы!
   ЛАНФРАНКО. Такъ вы...
   КОРЕНЦІО (показывая кинжалъ).
                                 Ни слова!.. Мы не отнимаемъ
             У васъ честей, богатства, громкой славы!
             Мы въ Римъ вашъ не приходимъ за добычей!
             Не приходите же и вы въ Неаполь
             Насущный хлѣбъ у братій отымать!
             Мы васъ предупреждаемъ. Вотъ посланье!
             Я отдаю вамъ въ руки... Соберите
             Художниковъ, предупредите ихъ,
             Прочтите непреложныя слова...

(Ланфранко блѣдный, оглядывается).

             Меня напрасно въ Римъ не ищите;
             По воздуху я улечу въ Неаполь
             Точить кинжалъ, приготовлять отраву.
             Читайте! Заучите наизусгъ
             Благой совѣтъ... Читайте же!
   ЛАНФРАНКО (развертывая письмо, и съ недовѣрчивостью поглядывая на Коренціо).
                                           Читаю...

Коренціо отходитъ. Ланфранко оглядывается. Коренціо приложивъ палецъ къ губамъ, показываетъ кинжалъ... Ланфранко покорно принимается читать.

-----

ЛАНФРАНКО (подходя ближе къ лючернѣ).

             Онъ подвигъ свой обдумалъ. Но про чтемъ! (Читаетъ).
   "Кто бы изъ васъ, дражайшая братія, ни рѣшился воспользоваться приглашеніями герцога д'Алкалы, нашего намѣстника, пусть ѣдетъ въ Неаполь, но вмѣстѣ пусть приготовится вполнѣ къ важнѣйшему часу жизни, то есть, къ послѣднему! Пусть простится съ священнымъ градомъ, потому что неизвѣстно, гдѣ найдетъ смерть. Переѣздъ въ Неаполь -- ядовитъ и опасенъ; но знакомство съ Неаполитанскими художниками опаснѣе. Оно смертельно. Какъ плотно составленъ заговоръ противъ всякаго, чуждаго братіи нашей, пришельца; какъ вѣрны и дѣйствительны мѣры, принятыя къ уничтоженію всякаго посторонняго временщика, объ этомъ вы можете спросить у вашего игрока, щеголя, Гвидо Рени, а еще лучше у нынѣшняго Римскаго Рафаэля, кавалера д'Арпина. Оба не долго гостили въ Неаполѣ, не много вывезли нашихъ денегъ, и полагаемъ оба весьма ради, что одумались и уѣхали. Неаполь не нуждается въ Римскомъ искуствъ. Одинъ намѣстникъ не хочетъ этого понять, и послалъ кавалера двора своего, донъ Гримальду, пригласить кого нибудь изъ первенствующихъ художниковъ Рима переѣхать въ Неаполь. Не забудьте, честь Неаполитанскихъ художниковъ сильнѣе всего. Это доказано, а если нужно, будетъ подписано мстительною рукою.
                       Гдѣ этотъ донъ Гримальда?.. Донъ Гримальда!..
             Сюда идутъ. (Прячетъ письмо).

-----

МАДЕРНА и ЛАНФРАНКО.

   МАДЕРНА. Ужъ спать пора, Ланфранко...
   ЛАНФР: Спать! Нѣтъ, Мадерна; я иду къ Перетти,
             Потомъ еще къ тремъ разнымъ кардиналамъ;
             Иду работать для тебя...
   МАДЕРНА.                     Ланфранко?
   ЛАНФРАНКО. Когда заснемъ, Бернини побѣдитъ!
             Бернини завтра же идетъ къ Урбану
             Просить о мѣстѣ... Мы предупредимъ...
             Урбанъ Осьмой, ты знаешь, не Григорій!
             Ты родился быть зодчимъ папскихъ зданій!
             Все, что ни строишь ты, великолѣпно
             Достойно Римской славы, удивленья!
             А этотъ безталантный живописецъ,
             Прославленный глупцами, не достоинъ
             И улицы мостить въ священномъ градѣ.
             Молчалъ, молчалъ, нѣтъ болѣе терпѣнья!
             Урбанъ Осьмой, сказалъ я, не Григорій:
             Простретъ онъ покровительную руку!
             Онъ падшія художества воздвигнетъ!
             Временщиковъ въ художествъ не будетъ!
             Но должно дѣйствовать единодушно...
             Пойдемъ со мной къ Перетти.
   МАДЕРНА.                     Но, Ланфранко...
   ЛАНФРАНКО. Ты молодъ! Всѣ усилія мои,
             На пользу посвященныя искуству,
             Коварствомъ дышатъ, для тебя... дитя!
             Ты выросъ на рукахъ моихъ, Мадерна!
             Пойдемъ къ Перетти. Говори свободно,
             Съ достоинствомъ, съ презрѣньемъ о другихъ.
   МАДЕРНА. Помилуй!
   ЛАНФРАНКО.                     Молодъ, молодъ! Повинуйся!
             Иль я твой врагъ...
   МАДЕРНА.           За что?
   ЛАНФРАНКО.                     За эту трусость,
             Подобострастіе къ временщикамъ .
             Я говорю тебѣ, пойдемъ къ Перетти...
   МАДЕРНА. Объ чемъ же говорить мнѣ съ нимъ?
   ЛАНФРАНКО (уводя его).
                                                               Увидишь.

-----

КІАРА И ЛОРЕНЦО.

   КІАРА, (опираясь на его плечо).
             Устала! Нѣтъ, весна моя прошла.
             Пора сидѣть съ старухами, злословить...
             Не правда ли?
   ЛОРЕНЦО (про себя).
                                 Ужасно испытанье!
             Какъ звѣзды безъ луны на скучномъ небѣ,
             Такъ этотъ залъ безъ Кьяры...
   КІАРА.                               Вы молчите!..
             Вы соглашаетесь?
   ЛОРЕНЦО.           О нѣтъ, синьора!
             Я говорить не смѣю,
   КІАРА.                     Отчего же?
             Вы истины сказать мнѣ не хотите,
             А ложь скверна для вашихъ устъ. Не такъ ли?
   ЛОРЕНЦО. Синьора!...
   КІАРА.                     Вы... родной его племянникъ.
             Какое сходство!.. Боже сохрани,
             Когда во всемъ послѣдуете дядѣ...
   ЛОРЕНЦО. Вы знали Доминика?..
   КІАРА.                               Нѣтъ, не знала...
             Кто вамъ сказалъ?..
   ЛОРЕНЦО           Но эти рѣчи?..
   КІАРА.                                         Шутка...
             Неосторожность... (отирая слезы, про себя).
                                 Сѣть моя раскрыта.
   ЛОРЕНЦО. Неосторожность... Слезы! О! синьора,
             Я трепещу отъ ревности...
   КІАРА.                               Какъ! ревность?
             Къ кому? за что?.. (Опять неосторожность!
             Вся жизнь моя цѣпь глупостей!) Уйдите!
             Позвольте мнѣ съ моимъ остаться другомъ...
   ЛОРЕНЦО. Но кто же этотъ другъ?
   КІАРА.                                         Уединенье!
   ЛОРЕНЦО. У васъ нѣтъ видно тайнъ! Какъ снести
             Удушливое, жаркое біеніе
             Тяжелой тайны въ воспаленномъ сердцѣ?
             Печаль раздѣльная не ядовита,
             А если кто хранитъ ее упрямо
             Въ груди своей,-- о, тотъ самоубійца!
             У васъ нѣтъ тайны?..
   КІАРА (съ живостью).
                                 У меня нѣтъ тайны?..
             Но гдѣ же друга мнѣ найти?.. Межъ женщинъ,
             Извѣстно, дружбы нѣтъ, и быть не можетъ...
             А мужа моего... (шепотомъ, будто про себя) я ненавижу...
   ЛОРЕНЦО. Что слышу? Кьяра! Я у вашихъ ногъ!
             Возьмите это сердце вашимъ другомъ!
             Располагайте имъ!... Уста и взоры
             Я облеку въ могильное молчанье;
             Оставлю дядю, свѣтъ, на жертву Кьярѣ,
             Блистательную будущность отвергну;
             Мнѣ ни чего не нужно, если Кьяра
             Лоренцо удостоитъ дружбой...
   КІАРА.                                         Тише...
             Замѣтятъ!.. Встаньте!..
                                           Юношѣ легко
             Минутному послѣдовать влеченью;
             Васъ можетъ тронуть женская слеза;
             Но мѣсяцъ, годъ, и другъ -- уже врагомъ,
             Отъ сердца отрывается къ измѣнѣ.
             Вотъ вамъ примѣръ. Вашъ дядя Доминикъ
             Любилъ мою подругу во Фраскати;
             Ихъ развела судьба. Подруга долго
             По-прежнему невѣрнаго любила,
             А онъ забылъ ее, ушелъ, женился...
             Не правда-ли, онъ болѣе не помнитъ
             Grotta Ferrata, тамошнихъ картинъ?
             Не говоритъ объ нихъ?..
   ЛОРЕНЦО.                     Не говоритъ.
   КІАРА. Я такъ и знала. А какія клятвы
             Изъ устъ его гремѣли въ тайный вечеръ!
             Подъ взорами ста глазъ сторожевыхъ,
             Подъ бѣшенымъ соперника кинжаломъ,
             Она пошла прощаться съ Доминикомъ...
             У той картины... Чудная картина!
             Я -- такъ похожа!..
   ЛОРЕНЦО (вскочивъ).
                                 Вы?
   КІАРА (заливаясь слезами).
                                           О, тише, тише!..
             Онъ обливалъ слезами мой портретъ,
             Прелестный, миньятюрный списокъ съ фрески;
             На грудь его съ великой клятвой спряталъ,
             И говорилъ: "Смерть разлучитъ насъ, Кьяра,
             Но этотъ образъ счастья моего
             Во гробъ со мной положатъ..."
                                           Я забылась!
             Лоренцо! вы послѣдуете дядѣ?
             Вы тайну разнесете... Вы клялись,
             Но клятвамъ, я сказала вамъ, не вѣрю.
   ЛОРЕНЦО. Послѣдній опытъ, Кьяра! Испытайте!
             Не отвергайте друга, нѣтъ, раба,
             Окованнаго вашими очами.

(Съ нѣжностью).

                       Быть-можетъ счастіе еще возможно!
             Пора любви -- не юныхъ дѣвъ удѣлъ;
             Ихъ только легкія мечты волнуютъ;
             Онѣ любовь предчувствуютъ, и только;
             Но женщина, испытанная жизнью
             Одна смыслъ тайной страсти понимаетъ.

Приближается; становится на колѣни; взявъ ея руку:

             Утѣшьтесь! Разлетѣлись сновидѣнья!..
             Проснитесь! На яву любовь прекрасна!
   КІАРА. Онъ мужъ, отецъ!.. Нѣтъ, онъ не возвратится..
   ЛОРЕНЦО (съ досадой).
             Опять о немъ!.. Но стоитъ ли измѣнникъ
             Малѣйшаго воспоминанья?.. Клятву,
             Которую онъ могъ легко исполнить,
             Онъ, какъ хвастунъ ничтожный, разрѣшилъ;
             И вашъ портретъ давно въ рукахъ Аллегри,
             Вотъ, что ноетъ въ апостольской капеллѣ:
             Онъ подарилъ ему портретъ съ разсказомъ.
                       Насильно-ли хотите Доминика
             Давно прошедшей страстью оковать?..
   КІАРА. Его любить? О нѣтъ! Я не умѣю.
             Его забыть?.. Лоренцо, не умѣю!
             Полъ-тайны знаешь ты, но для другой
             Ты слишкомъ добръ и близокъ къ Доминику...
   ЛОРЕНЦО. О! если васъ родство мое пугаетъ,
             Клянусь, онъ ненавистенъ мнѣ отнынѣ.
             Нѣтъ... болѣе!.. Я трепещу... мнѣ душно...
             Признаніе въ устахъ моихъ горитъ...
             И если ты забыть его не можешь...
             Убей меня!.. Скажи, онъ мой соперникъ!
   КІАРА (вставъ).
             Я не могу забыть его... для мести.
   ЛОРЕНЦО. О, если такъ... у ногъ твоихъ клянусь,
             Я въ домъ его пойду уже убійцей!
   КІАРА. Нѣтъ, смерть не месть! Безъ крови, безъ убійства!
   ЛОРЕНЦО. Я понимаю, Кіара!
   КІАРА.                               До свиданья!
   ЛОРЕНЦО. Куда?.. Постой?..
   КІАРА.                               Гдѣ люди, тамъ злословье.
             Нѣтъ, не иди со мной!.. Туда!.. въ тѣ двери!..

(Расходятся).

  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Комната въ домѣ Доменикина. Множество холстовъ, картоновъ, лѣстницъ, треножниковъ и другихъ принадлежностей мастерской живописца; въ углу чембалы и недоконченная арфа; возлѣ токарный станокъ; разныя столярныя орудія; въ разныхъ мѣстахъ разбросано платье.

  

ЗАМПІЕРИ и ЧЕЧИЛІЯ, и двое дѣтей играютъ на полу.

   ЗАМПІЕРИ. (положивъ рейсфедеръ).
             Конецъ! Взгляни, Чечилія...
   ЧЕЧИЛІЯ (работая, едва поднявъ голову).
                                           Опять
             Тотъ самый куполъ...
   ЗАМПІЕРИ.           Да! Но я доволенъ.
             Въ послѣдній разъ... мнѣ удалось исполнить,
             Подробно на бумагѣ изложить
             Плодъ долгихъ размышленій... Л доволенъ.
             Главнѣйшая окончена работа...
             Я передѣлываю тридцать разъ
             Одну и ту же голову; зато
             За каждую черту я отвѣчаю...
             За каждый волосъ я могу поспорить...
             Я чистъ передъ собой и предъ искуствомъ!
   ЧЕЧИЛІЯ. Зато врагамъ есть поводъ къ обвиненьямъ..
   ЗАМПІЕРИ. Я... не для нихъ тружусь, а для себя...
             Оставь враговъ въ покоѣ. Безъ враговъ,
             Я не повѣрю моему таланту...
                       Мнѣ тяжело, когда враги соборомъ
             То клеветой, то похвалой лукавой,
             Мои произведенья унижаютъ.
             Но, вѣрь мнѣ, ихъ не сердятъ недостатки,
             А красоты, достоинства картины.
             Я признаюсь, отравленной душею
             Внимаю обвинительныя рѣчи;
             Мнѣ горько, губы сохнутъ, желчь пылаетъ;
             Внутри меня я слышу злобный голосъ --
             Казни не благодарныхъ, брось искуство!
                       Но мнѣ ли въ Божія дѣла мѣшаться?
             И должно ли клеветникамъ позволить
             Разбить сосудъ, не ихъ, да и не мой!
                       Минута размышленія,-- и снова
             Въ моей душѣ покой и благодарность;
             Мнѣ сладостны и клевета и зависть;
             Я понимаю, что ихъ разбудило;
             И сколько я ни отдаляю гордость,
             Не знаю какъ, я по неволѣ гордъ.
                       Напротивъ, если врагъ меня похвалитъ,
             Я трепещу, и бѣдную работу,
             Иной разъ, безъ нужды, переправляю.
             Повѣрь, Чечилія, врагъ во врагѣ
             Хорошаго не видитъ и не хвалитъ.
   ЧЕЧИЛІЯ. Но кажется теперь враги уснули...
   ЗАМП: Проснутся... И не долго ждать... Проснутся!
                       Всѣ наши благодѣтели въ гробѣ.
             Святѣйшій нашъ Григорій Людовици
             Въ два года ничего не могъ построить.
             Онъ не хотѣлъ кончать соборъ Петра;
             Всегда больной, воображалъ, что смерть
             Того постигнетъ, кто Петра достроитъ,
             Въ минуту освященія собора;
             Болѣзнь питала этотъ предразсудокъ...
             Я подалъ множество предположеній;
             Враги -- его издержками пугали,
             И я, въ два года, ничего не началъ!
             Григорій медлилъ А Урбанъ напротивъ
             Поспѣшенъ, шибокъ, пышенъ, щедръ; но папа
             Урбанъ Осьмой, не жалуетъ меня.
             Онъ, въ кардиналахъ, всѣ свои заказы
             Берииии поручалъ и Гвидо Рени;
             Мнѣ -- никогда! Я ужъ ходилъ къ нему:
             Онъ хочетъ Римъ отстроить въ двѣ недѣли!
             Въ пять лѣтъ соборъ Петра совсѣмъ окончитъ!
             Онъ презираетъ строгость стиля древнихъ,
             И въ образецъ архитектуры ставитъ
             Palazzo Barberini. Это ясно:
             Онъ мѣсто зодчаго всѣхъ папскихъ зданій
             Готовитъ для Бернини. Вотъ ужъ мѣсяцъ
             Въ апостольскомъ дворцѣ Бернини, Гвидо,
             Maдерна, Джузепино и ЛанФранко,
             Безъ моего согласія, берутъ
             Всѣ важныя работы... И въ насмѣшку
             Ужъ не разъ Ланфранко говорилъ:
             "Онъ папскихъ зданіи главный архитекторъ,
             "Подобно Буонаротти, хочетъ строить
             "На воздухѣ. безъ извести и камня".
             А виноватъ ли я, когда святѣйшій
             Мнѣ задняго крыльца не дастъ построить?
             У нихъ есть покровители, а мы,
             Лишились и послѣдняго... Монтальто!
             Благословенна вѣчно буди память
             Святаго мужа! Сколько Барберини,
             Вліяніемъ моихъ враговъ, старался
             Лишить меня довѣренности, дружбы,
             И милостей Монтальто?.. Все напрасно!..
             Онъ самъ же мнѣ разсказывалъ ихъ козни.
                       Какъ твердый щитъ, Монтальто охранялъ
             Моихъ трудовъ покойное теченье...
             И что жъ? Вчера великій мужъ скончался!
             Онъ поручилъ мни церковь делла-Валле...
                       Я признаюсь, Чечилія; въ ту церковь,
             Какъ подъ эгиду твердую, я отдалъ
             Все лучшія мои мечты и мысли...
             Тамъ мой тріумфъ. И что жъ? Не конченъ куполъ;
             Онъ весь готовъ въ картонахъ, но къ Святой
             Я не успѣю расписать... Монтальто,
             Знатокъ въ искуствахъ, понималъ, что къ сроку
             Художникъ не работаетъ. Монахи
             Понять не захотятъ! Они должны мнѣ
             Двѣнадцать тысячь скудъ. Но безъ Монтальто
             Кто ихъ платить принудитъ! Эти деньги
             Единственное наше состоянье.
             Да и на нихъ уже долговъ не мало!
   ЧЕЧИЛІЯ. Богъ дастъ! Окончишь церковь Катинари,
             Картины въ Санъ-Сильвестро и Марію;
             Долги заплотишь...
   ЗАМПІЕРИ.           Такъ. Да чѣмъ же жить!
             Чечилія, я чувствовалъ сегодня
             Мое блаженство въ полнотѣ. Кто знаетъ,
             Быть-можетъ на канунѣ грозныхъ бѣдствій,
             Я съ нимъ прощался сладкими слезами,
             Чечилія, я за себя спокоенъ.
             Одно меня пугаетъ... ты и дѣти!..
   ЧЕЧИЛІЯ. Къ чему заблаговременно смущаться?
   ЗАМПІЕРИ. О, есть непостижимыя мгновенья,
             Когда вся жизнь лежитъ открытымъ свиткомъ.
             Не хочется читать, а все читаешь
             Поспѣшно взявъ рейсфедеръ, и глядя на картоны:
             Какъ выгодно со стороны взглянуть
             На собственныя мысли! Напримѣръ,
             Я не замѣтилъ -- въ этой головѣ... (рисуетъ)

-----

ТѢ-ЖЕ и АЛЛЕГРИ.

             Не ловокъ поворотъ... Вотъ такъ!.. еще!
             Не даромъ эта голова мнѣ снилась...
   ЧЕЧИЛІЯ. Синьоръ Аллегри!
   АЛЛЕГРИ.                     Здравствуйте, синьора.
   ЗАМПІЕРИ (продолжая рисовать)!
             Григоріо!
   АЛЛЕГРИ. А Доменикъ! Ты дома?
             Въ лѣсу холстовъ тебя не видно...
   ЗАМПІЕРИ.                               Да!
             Пятнадцать дней сижу въ моихъ картонахъ,
             Не выхожу, и даже къ кардиналу,
             Въ послѣдній часъ, я опоздалъ прійти.
             Не правда ли, безмѣрная потеря?
   АЛЛЕГРИ. Мы оба благодѣтеля лишились.
   ЗАМПІЕРИ. Не оба, а искуства! Кто теперь
             Суровымъ разумомъ и нѣжнымъ сердцемъ
             Изящное оцѣнитъ безпристрастно?..
                       Я помню ту великую вечерню,
             Когда твое пропѣли Miserere;
             Я трепеталъ, морозъ ходилъ по членамъ,
             Казалось, слушалъ пѣніе усопшихъ...
             Окончилось таинственное пѣнье;
             Гляжу кругомъ, спокойны кардиналы,
             Какъ и всегда, святѣйшій безъ слезинки,
             Народъ житейскимъ чувствомъ волновался,
             И не было на пѣснь твою суда.
             Одинъ Монтальто не сидѣлъ на-мѣстѣ.
             Смотрю -- простертъ во прахѣ кардиналъ!
             Когда онъ подымался, ахъ, Аллегри,
             Не постижимо свѣтелъ былъ Монтальто!
             Великолѣпно страшенъ! Въ этотъ часъ
             Я понялъ ужасъ смерти въ первый разъ,
             И крѣпче и теплѣе сталъ молиться...
   АЛЛЕГРИ. Я помню эту чудную Вечерню.
             Я пѣлъ тогда съ особеннымъ успѣхомъ.
             Казалось, голосъ мой не изъ груди,
             А изъ могилы, выходилъ. Я плакалъ,
             А голосъ разсыпался серебромъ,
             То разстилался похороннымъ звономъ.
   ЗАМП: Ты помнишь нашу встрѣчу въ этотъ вечеръ.
   АЛЛЕГРИ. Я этой встрѣчи въ гробѣ не забуду!
             Я чувствовалъ -- въ послѣднемъ Miserere,
             Я превзошелъ себя; я былъ увѣренъ,
             Что это Miserere не мое,
             Что дивные его слагали духи.
             И что жъ? Святѣйшій говоритъ: "Не дурно!" --
             "Не дурно!" повторяютъ кардиналы.
             Одинъ Доменикинъ, безъ словъ, слезами,
             Привѣтствовалъ любимый трудъ Аллегри.
             Доменикинъ, ты какъ ребенокъ плакалъ!
   ЗАМПІЕРИ. И потому, что я не музыкантъ!
             Люблю я ваша дивное искуство;
             Я изучилъ его, какъ самъ ты знаешь,
             Довольно хорошо; но сочинять
             Я не умѣю. Зависть мнѣ чужда,
             И потому, что я не музыкантъ!
   АЛЛЕГРИ. А ты бы былъ великимъ музыкантомъ,
             Дивлюсь я часто твоему сужденью.
             Съ какимъ умомъ, прекрасное находишь,
             Но нашему, въ посредственномъ! Какъ часто
             Великое, по отношеньямъ нашимъ,
             Находишь ты посредственнымъ! Но скромно
             Везъ притязаній, безъ обидъ, насмѣшекъ...
             Увы, такихъ цѣнителей не много!
   ЗАМПІЕРИ. Грегоріо! Быть можетъ, наше сердце,
             Скорѣй чѣмъ разумъ, склонно къ заблужденью.
             Но въ музыкѣ я сердцу волю даль,
             И не раскаялся еще ни разу...
             Ахъ, да, Аллегри! Кажется, ты видѣлъ
             Мои чембалы!
   АЛЛЕГРИ.           Видѣлъ,
   ЗАМПІЕРИ.                     Лютню?
   АЛЛЕГРИ.                               Видѣлъ,
   ЗАМПІЕРИ. Я началъ дѣлать въ новомъ родѣ арфу.
             Хотѣлось бы и въ арфѣ хроматизмъ
             Соединить съ діатонизмомъ. Въ пѣньи
             Есть полу-тоны, въ инструментахъ также;
             Гдѣ есть смычокъ, тамъ есть и полу-тоны.
             Такъ отчего-жъ готовый полу-тонъ
             Не дать и арфѣ?
   АЛЛЕГРИ.           Будетъ слишкомъ сложно.
   ЗАМП: Не все ль одно! Вѣдь тѣ же десять пальцевъ
             Играютъ на чембалахъ и на арфѣ.
             Мнѣ кажется, не смѣю увѣрять,
             Я понялъ муссикійское искуство
             Великихъ Грековъ. Времени не много,
             А я бы принялся и за перо:
             Такъ не разскажешь... Вотъ и эта арфа...

------

ТѢ ЖЕ и ЛОРЕНЦО, входитъ поспѣшно.

   ЛОРЕНЦО (къ Доменикину).
             Ну, слава Богу, дома! Пріоръ проситъ
             Чтобъ вы пришли сегодня въ монастырь,
             Сейчасъ-же... Тамъ художники!..
   ЗАМПІЕРИ.                               Зачѣмъ?
   ЛОРЕНЦО. А Богъ ихъ знаетъ...
   ЗАМПІЕРИ.                               Кто-же тамъ?
   ЛОРЕНЦО.                                         Ланфранко,
             Мадерна...
   ЗАМПІЕРИ. Что жена? Я говорилъ!
             Не быть добру...
   ЧЕЧИЛІЯ.           Лоренцо! развѣ пріоръ
             Не сказывалъ, зачѣмъ зоветъ его?
   ЛОРЕНЦО. Не сказывалъ.
   ЗАМПІЕРИ. Я говорилъ! Куда зайдетъ Ланфранко,
             Тамъ для Зампіери мѣста недостанетъ. (Одѣваясь).
             Досадно! Я усталъ переносить
             По слухамъ мнѣ извѣстныя пронырства;
             Теперь лицомъ къ лицу зовутъ терпѣть
             Враговъ моихъ насмѣшки и коварство.
             Живи, терпи! Вотъ рыцарскій девизъ
             Тяжелой жизни. Да терпѣть не трудно,
             Пока не мужъ и не отецъ. Но дѣти,
             Жена... Какъ сонъ я видѣлъ этотъ зовъ,
             Я ожидалъ отъ пріора чего-то
             Недобраго, и дождался... Простите! (Уходить).
             аллегри. И я съ тобой! Постой! Дорогой кончимъ
             Нашъ разговоръ...
   ЧЕЧИЛІЯ.           Идите съ нимъ, идите!

-----

ЧЕЧИЛІЯ, ЛОРЕНЦО и дѣти.

   ЧЕЧИЛІЯ. Лоренцо, ради ранъ Христа! Лоренцо,
             Не знаешь-ли, что значитъ приглашенье?
             Зачѣмъ туда художники пришли?
   ЛОРЕНЦО. Не знаю. Въ монастырь пріѣхалъ новый
             Строитель церкви кардиналъ Перетти,
             Племянникъ стараго Монтальто. Съ нимъ
             Ланфранко и Мадерна. Обошли
             Работы дяди... кардиналъ сердился
             За медленость, и говорилъ, что если
             Не кончитъ дядя купола въ посту,
             Такъ онъ ему не выдастъ денегъ...
   ЧЕЧИЛІЯ.                               Боже!
             Все наше состоянье!..
   ЛОРЕНЦО.                     А Ланфранко
             Въ отвѣтъ сказалъ, что дядя кончитъ куполъ
             Къ Святой Недѣли будущаго года.
             Потомъ они изъ церкви вышли; долго
             Мы ставили подъ куполомъ лѣса,
             Какъ вдругъ приходитъ пріоръ, и велитъ
             Оставить все и звать Доменикино.
             Я болѣе не знаю ничего! (Уходитъ).

-----

ЧЕЧИЛІЯ и дѣти.

   ЧЕЧ: Все кончено! Враги проснулись! Въ церковь!
             Пойдемте, дѣти... Дѣтская молитва
             И слезы матери ему помогутъ.
             У Господа ходатайствуютъ дѣти!
  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

Комнаты пріора въ монастырѣ Регулярныхъ Клериковъ Театинскихъ въ Римѣ. Зала наполнена художниками. Монахи хлопотливо проходятъ черезъ залу изъ другихъ покоевъ.

  

ЛАНФРАНКО, ФРАНЧЕСКО, ПЕРІЕРО, ФРАНЧЕСКО БАРБІЕРИ, ГВЕРЧИНО, ПІЕТРО БЕРЕТИНИ di Cortona, ДОМЕНИКО ФЕТИ, и весьма многіе другіе живописцы стоятъ группами, и тихо разговариваютъ.

   ПЕРІЕРО (подходя къ Ланфранко).
             Кто это былъ у васъ сегодня утромъ?
   ЛАНФРАНКО (разсѣянно).
             Кто?.. Донъ Гримальда; старшій кавалеръ
             Двора намѣстника въ Неаполѣ. Испанецъ,
             Въ художествахъ безъ вкуса. Для него
             Молва -- законъ.
   ПЕРІЕРО.           Зачѣмъ онъ былъ у васъ?
   ЛАНФРАНКО. Просилъ совѣта... Пустяки! не стоитъ
             Объ этомъ говорить... Вотъ и Караччи!

-----

Тѣ ЖЕ, и АНТОНІО КАРАЧЧИ.

   КАРАЧЧИ. Ланфранко! я пришелъ, но противъ воли
             Ты знаешь, кардиналъ Перетти молодъ;
             Отъ ранней чести, отъ богатствъ несмѣтныхъ,
             Которыя достались отъ Монтальто
             И отъ другихъ домовъ, онъ сталъ надмененъ...
             Такъ понимаешь, что, съ моей горячкой...
   ЛАНФРАНКО (тихо ему).
             Все всторону! На этотъ только день!
             Я отслужу.
   КАРАЧЧИ. Пожалуй, для тебя!

-----

ТѢ-ЖЕ и ГВИДО РЕНИ, разодѣтый щеголемъ, но блѣдный, разстроенный.

   ГВИДО. Зачѣмъ насъ звали?
   КАРАЧЧИ.                     Главный архитекторъ
             Апостольскихъ строеній отказался
             Окончить куполъ къ празднику.
   ГВИДО.                               Ну, что жъ?
             Въ противномъ не увѣримъ мы Зампіери!
             Онъ это долженъ лучше знать.
   ФЕТИ.                               На срокъ
             Доменикинъ не станетъ и работать.
             И что за нужда этимъ Театинцамъ
             Спѣшить такимъ великолѣпнымъ храмомъ?..
   ГВИДО. Ужъ это знаютъ Клерики, а намъ
             За чѣмъ въ дѣла духовныя мѣшаться! (Періеру)
             Франческо, я тебя у Костагути
             Давно не видѣлъ...
   ПЕРІЕРО.           Не достало денегъ;
             И я играть ужъ больше не хочу.
   ГВИДО. Мнѣ не везетъ. Вчера я проигралъ
             Сто шестьдесятъ піастровъ.
   ПЕРІЕРО.                     А сегодня?
   ГВИДО. Не кончили игры. Намъ помѣшали.
             Я не хотѣлъ обидѣть кардинала,
             И Гвальди сдалъ игру.
             Ланфранко, здравствуй!
             Какъ ты одѣтъ!
   ЛАНФРАНКО. Съ работы.
   ГВИДО.                               Всё равно.
             Мы въ самомъ дѣлѣ небрежемъ одеждой,
             И поводъ подаемъ къ насмѣшкамъ черни!
             За милю живописца узнаютъ!
             А быть опрятнѣе совсѣмъ не трудно.
             Вѣдь мы жрецы. Наружностью своей
             Въ народъ должны почтительность вселять;
             Насъ скоро принимать начнутъ за нищихъ,
             И такъ, какъ на ремесленниковъ, смотрятъ.
             Мы сами уронили уваженье,
             Которымъ пользовались и Рафаэль,
             И Буонаротти, и да-Вничи. Должно
             Стараться быть со всѣми наравнѣ,
             И во дворцахъ вельможъ и кардиналовъ
             Быть дорогими, цѣнными гостями,
             А не торчать изъ милости въ гостинныхъ...
   КАРАЧЧИ. Да это все похоже на пронырство!
             Пускай Доменикино и Альбано
             Таскаются по лѣстницамъ, прихожимъ...
   ЛАНФ: Всегда вдвоемъ! Таинственна ихъ дружба!
   КАРАЧЧИ. Ни чуть! Теперь, по должности, Зампіери
             Имѣетъ тму работъ, а сочинять
             Онъ не гораздъ. Вотъ за него Альбано,
             По бѣдности, изволитъ сочинять;
             Тотъ платитъ деньги...
   ЛАНФРАНКО.                     Вотъ что!
   КАРАЧЧИ.                               Право чудно!
             Какъ въ Римъ Зампіери въ первый разъ пріѣхалъ.
             Онъ даромъ жилъ у этого-жъ Альбано,
             А нынѣ... благодѣтель... секретарь!
             Зампіери думаетъ, что это тайна;
             Но, говорятъ, не давно, самъ Урбанъ
             Сказалъ ему въ глаза объ этомъ
   ЛАНФРАНКО.                               Право?
             Что жъ Доминикъ?..
   КАРАЧЧИ.           Смутился, началъ лгать...
   ГОЛОСА. Доменикинъ!.. Доменикинъ!..

-----

ТѢ ЖЕ И ЗАМПІЕРИ.

   ГВИДО (идетъ къ нему на встрѣчу).
                                           Зампіери!
             Ты безъ Альбана!..
   ЗАМПІЕРИ.           Это что... Насмѣшка
             Иль вѣтренный вопросъ?.. Какъ, безъ Альбана?
   ГВИДО (смѣшавшись).
             Я думалъ, онъ съ тобой придетъ. Давно
             Его не видѣлъ. Ну, а ты каковъ? Окончилъ
             Андрея?..
   ЗАМПІЕРИ. Нѣтъ еще.
   ГВИДО (разсѣянно).
                                 Къ Святой Недѣлѣ.
             Ты хочешь кончить...
   ЗАМПІЕРИ (съ досадой).
                                 Какъ, къ Святой Недѣлѣ?
             Естественная невозможность!
   ГВИДО.                               Полно!
             Прости меня! Безъ умысла, ей Богу! (про себя)
             Проклятый проигрышъ! Я перепуталъ...

(Всѣ смѣются).

   ЗАМПІЕРИ (про себя).
             И я молчу, какъ-будто я преступникъ!
             Въ глаза смѣются...
   КАРАЧЧИ (Періеру).
                                           Какъ я благодаренъ
             За вашъ подарокъ! Славная гравюра!
             Представьте, въ Римѣ этотъ чудный образъ
             Почти совсѣмъ былъ неизвѣстенъ; даже
             Нашлись такіе люди, что рѣшились
             Незнаніемъ воспользоваться Рима,
             И выдавать съ него плохіе списки
             За собственное сочиненье...

(Большая часть художниковъ злобно улыбаются.)

             ЗАМПІЕРИ (про себя).
                                           Боже,
             Куда укрыть невинныя глаза
             Отъ злобныхъ взоровъ зависти безстыдной!
             А стоитъ ли оправдываться?
   ГВИДО (обращаясь къ Караччи).
                                           Полно!
             Антоніо, вѣдь это не учтиво...
   ЗАМПІЕРИ (останавливая проходящаго монаха).
             Гдѣ пріоръ, ради Бога?..
   МОНАХЪ.                     Обождите.
             Не можете спокойно посидѣть! (Уходя).
             Нетерпѣливъ, какъ-будто кардиналъ...
   ЗАМПІЕРИ. Монахъ!.. Но, Богъ съ тобою!
   ПРІОРЪ (отворяя дверь).
             Кардиналъ!

-----

ТѢ ЖЕ, КАРДИНАЛЪ ПЕРЕТТИ, ПРІОРЪ и монахи.

   ПРІОРЪ. Дозволитъ ли, свѣтлѣйшій кардиналъ,
             Представить Доминика Зампіери,
             Которому покойный дядя вашъ,
             Блаженной памяти Монтальто...
   ПЕРЕТТИ. Знаю (Тихо Пріору).
             Довольно! Вы учтивы слишкомъ, Пріоръ,
             И снисходительны, а эти люди
             Не чувствуютъ внимательности вашей.
             Я объяснюсь по-своему... Позвольте!

(Громко Зампіери).

             Намѣрены ли вы, синьоръ художникъ,
             Къ Святой Недѣлѣ кончить ваши фрески?
   ЗАМПІЕРИ (почтительно).
             Я не могу, свѣтлѣйшій кардиналъ!
   ПЕРЕТТИ. Не можете? Ну такъ другіе могутъ.
   ЗАМПІЕРИ. Мнѣ кардиналъ Монтальто обѣщалъ
             Отсрочить...
   ПЕРЕТТИ. Кардиналъ Монтальто умеръ.
             Богъ знаетъ, что онъ могъ вамъ обѣщать.
             А я хочу, чтобы къ Святой Недѣлѣ
             Храмъ былъ готовъ...
   ЗАМПІЕРИ.           Когда хотите, можно
             Въ три дни огромный куполъ расписать,
             Но не на славу, а на стыдъ всеобщій.
             Моя рука поденщицей не будетъ.
   ПЕРЕТТИ. Какая дерзость! Знаешь ли, художникъ,
             Что я смѣюсь надъ гордостью твоей?
             Не думаешь ли ты, что, въ самомъ дѣлѣ,
             Ты что-нибудь отличное отъ прочихъ?
             Твое искуство -- только плодъ ученья.
                       Я знаю, вы себѣ вообразили,
             Что ваша ловкость краситъ холстъ и стѣны --
             Особенное тайное призванье,
             Что вы не люди, что у васъ есть тайны
             Священныя... Къ чему вся эта ложь?
             Чтобъ обаять толпу священнымъ страхомъ,
             И отобрать у ней побольше денегъ!

Всеобщее движеніе негодованія.

             Не забывайтесь! Васъ избаловали;
             Вамъ вбили въ голову, что, въ самомъ дѣлѣ,
             Рожденье въ васъ таланты положило
             Повѣрьте, вы въ моихъ глазахъ такіе жъ
             Художники, какъ мой маляръ придворный,
             Которому велю заборы красить.
             Есть видимая разница межъ вами:
             Вы болѣе, онъ менѣе учился.
             Я деньги вамъ даю: чего-же больше?
             Вѣдь вы изъ нихъ хлопочете. Торгуйтесь!
             Кто менѣе возьметъ съ меня за куполъ,
             Тотъ съ превосходнѣйшимъ талантомъ. Пріоръ,
             Откройте имъ немедленно торги.
             Я ѣду въ Латеранъ и жду отвѣта...

-----

ОДНИ ЖИВОПИСЦЫ.

   ГОЛОСА (между ними).
             Торги на Божій храмъ!-- Пускай самъ пишетъ!--
             И совѣстью и честью торговать!--
             Будь проклятъ, кто возьметъ съ Перетти деньги!--
             Пусть, какъ Іуда, давится сребромъ]!--
   ФЕТТИ. Я кипящей смолой,
                       Черной, гнусной смолой,
                       Твой портретъ напишу;
                       На уста положу
                       Слово хуленья!
                       А на блѣдномъ челѣ,
                       Какъ въ зеркальномъ стеклѣ,
                       Я повѣшу пятно,
                       Отверженья клеймо!
                                 Да, отверженья!
   ГВИДО. И стоитъ ли невѣжа нашей злобы!
             Вѣдь онъ не изъ себя хулилъ искуство.
             Что онъ? Символъ холодности всеобщей,
             Которая искуства разрушаетъ.
   ЗАМП: Кто силенъ Божій даръ въ душѣ разрушить?
             Искуство -- принадлежность всѣхъ вѣковъ;
             И больше: вѣкъ покорствуетъ искуству.
             Оно не рабъ безсмысленной толпы,
             Не подмастерье глупыхъ мудрецовъ,
             Которые, въ посредственности дерзкой,
             У алтаря, завистливо бѣснуясь,
             Несокрушимыя подножки гложутъ.
             Пускай шипятъ враги святаго чувства!
             Повѣрь, то человѣчества послѣдки,
             Людская грязь, нечистый соръ земли!..
             многіе. Да будутъ прокляты враги искуства!..
   ЗАМПІЕРИ. Не проклинайте! Богъ имъ въ наказанье,
             На мѣсто сердца положилъ пустыню.

-----

Тѣ ЖЕ и ПРІОРЪ.

   ПРІОРЪ (садясь за столъ).
             Свѣтлѣйшій кардиналъ васъ приглашаетъ
             Немедленно начать торги...
   ГВИДО.                               Торги!
             Художество дороже красной шапки,
             А шляпы Гвидо золотомъ не купишь! (Уходитъ).
   ГВЕРЧ: На стѣнахъ, посвященныхъ Божьей службѣ,
             Съ торговъ писать я не умѣю.

(Уходитъ со многими другими).

   БЕРЕТИНИ.                     Пріоръ!
             Я слишкомъ молодъ для такихъ работъ,
             И въ состязаніе вступать не смѣю.

(Уходитъ съ другими).

   ФЕТИ. Я уважаю самаго себя,
             А торгашей святыни... презираю!

-----

ПРІОРЪ, ЗАМПІЕРИ, ЛАНФРАНКО и КАРАЧЧИ.

   ПРІОРЪ. Напрасно сердятся; самъ кардиналъ
             Открылъ торги, я только исполнитель.
   КАРАЧЧИ. Художникъ -- раздражительный ребенокъ,
             А кардиналъ и самъ еще недавно
             Сталь мужемъ называться. Слишкомъ молодъ!
             Я зналъ, что будетъ буря, но не думалъ
             Что онъ забудется при мнѣ... Довольно!
             Объ этомъ должно папъ донести,
             Онъ голову намоетъ кардиналу...

-----

ТѢ ЖЕ, (кромѣ Караччи).

   ПРІОРЪ. Все такъ; да надо кончить чѣмъ-нибудь...
   ЛАНФРАНКО. Я уважаю вашу осторожность:
             Не обезпечивъ платы и работъ,
             Мы можемъ быть игрушкой доброй вѣры.
             Начнемъ же торговаться!
   Зампіери.                     Никогда!
             Я медленно работаю: по кто же
             Посмѣетъ въ лѣности упрекъ мнѣ сдѣлать?
             Я каждый день въ воздушной колыбели,
             Съ утра до вечера живу во храмѣ;
             Неутомимо ходитъ кисть моя;
             Всѣ главныя окончены картины;
             Остался куполъ; онъ готовъ въ картонахъ
             И я переведу его на стѣны
             Во столько времени, во сколько можно,
             Со мною торговаться не позволю.
                       И знайте, я дарю мою работу,
             Не вамъ, а Богу моему и Церкви!
             Я бѣденъ златомъ, бѣденъ славой, Пріоръ;
             Но я богатъ и совѣстью и чувствомъ.
             Торгуйтесь! Пусть художники возьмутъ
             Дешевле моего. Повѣрьте, зависть
             О золотѣ хлопочетъ, не о славѣ.
             Я славой жертвую? Я лучше знаю,
             Кто я и что могу. Торгуйтесь, люди,
             Но вы уступите Доменикино.
             Прощайте! Я иду работать... даромъ...

-----

ПРІОРЪ и ЛАНФРАНКО.

   ПРІОРЪ (встаетъ).
             А, если даромъ!.. кончены торги.
             Дешевле, кажется, нельзя работать...
   ЛАНФРАНКО. И вы ему повѣрили!.. Бѣднякъ,
             На что онъ купитъ краски? Весь въ долгахъ,
             Онъ не пойдетъ на новыя издержки,
             А въ долгъ, ручаюсь, больше не дадутъ.
             Вамъ кажется, сокращены издержки?
             О, нѣтъ, онѣ отсрочены, и только!
             А между-тѣмъ во храмъ не ходятъ люди.
   ПРІОРЪ. Взялся, такъ долженъ кончить...
   ЛАНФРАНКО.                               Долженъ, долженъ!
             Но можетъ ли?.. Посредственный художникъ
             Извѣстный "Волъ" по своему безсилью,.
             По тупоумію, въ припадкѣ злобы,
             Онъ могъ вамъ обѣщать весь Римъ разкрасить;
             Но можетъ ли исполнить обѣщанье?
             Посредственность хвастлива и дерзка.
             Притомъ онъ пишетъ куполъ въ первый разъ.
             Тутъ надобна сноровка и умѣнье.
             Онъ въ дерзости труда не хочетъ взвѣсить.
             И даромъ онъ взялся писать съ расчетомъ;
             Онъ знаетъ -- если вылетъ хорошо,
             Изъ состраданія ему заплатятъ;
             А выдетъ худо, за безплатный трудъ
             И взыскивать не станутъ. Вѣрьте, хитрость
             Придумала, незнанье обѣщало,
             Клянусь, онъ купола не можетъ кончить,
             Не только къ празднику, и къ Вознесенью!
             А можетъ-быть и никогда.
   ПРІОРЪ. Ланфранко, вы меня смутили...
   ЛАНФРАНКО.                               Пріоръ,
             Вы знаете, что кардиналъ Перетти
             Особенно къ Ланфранко благосклоненъ.
             Неблагодарнымъ быть я не хочу.
             И долженъ правду говорить. Свѣтлѣйшій
             Ужъ объявилъ святѣйшему отцу,
             Что въ свѣтлое Христово Воскресенье
             Откроетъ храмъ Андрея; а Зампіери
             Не кончитъ купола; клянусь, но кончитъ.
             Вѣдь купола писать привыкъ Ланфранко?
   ПРІОРЪ. Да я его писать заставлю силой!
   ЛАНФ: Какъ дѣтское понравилось вамъ "даромъ!"
             Какъ-будто отъ него поспѣетъ церковь.
             Заставьте силой вашего монаха,
             Безъ знанья нотъ, обѣдню сочинитъ,
             Не можетъ онъ, хотя бы и желалъ,
             Двухъ нотъ склеить... Простите, добрый Пріоръ,
             Не избѣжать вамъ гнѣва кардинала!
             А о художникахъ не говорю...
             И такъ всѣ легкомыслію дивились!..
   ПРІОРЪ (въ раздумьѣ).
             Ну, что-жъ бы вы за этотъ куполъ взяли?
   ЛАНФРАНКО.Все, что назначитъ кардиналъ Перетти.
   ПРІОРЪ. Безъ шутокъ? Вы рѣшаетесь, Ланфранко?
   ЛАНФРАНКО. Я не пришелъ бы на торги...
   ПРІОРЪ.                               Ланфранко,
             Не худо бъ, ради вѣрности, бумагу
             И съ означеньемъ срока и цѣны...
   ЛАНФРАНКО.Все, что хотите!.. Я на все согласенъ!
   ПРІОРЪ. Къ Святой Недѣлѣ?..
   ЛАНФРАНКО.                     Да, къ Святой Недѣлѣ.
   ПРІОРЪ. И такъ торги за вами остаются?..
   ЛАНФРАНКО. За мной!
   ПРІОРЪ.                     А цѣну...
   ЛАНФРАНКО.                               Кардиналъ назначитъ.
   ПРІОРЪ. Такъ по рукамъ! (Отходя тихо). Поистинѣ, вотъ счастье!
             Одинъ безъ денегъ жертвуетъ работой,
             Другой взялся писать почти-что даромъ:
             На щедрость кардинала положился!

-----

ЛАНФРАНКО (одинъ).

             Зампіери, поѣзжай теперь въ Неаполь!
  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Декорація втораго явленія, втораго акта; мастерская Доменикина.

  

ЧЕЧИЛІЯ, ДОНЪ ГРИМАЛЬДА, АЛЬФОНСО, и другіе ученики Доменикина за работой.

   ЧЕЧИЛІЯ. Повремените! Онъ сейчасъ прійдетъ.
             Я жду его къ обѣду...
   ДОНЪ ГРИМАЛЬДА. Какъ прекрасенъ
             Святой Франческо! Для кого онъ писанъ?
   ЧЕЧИЛІЯ. Не знаю.
   ДОНЪ ГРИМАЛЬДА. Я могу его купить?
   ЧЕЧИЛІЯ. Не знаю... Кажется онъ возвратился!..
             Вотъ мужъ мой.

-----

TѢ ЖЕ, и ЗАМПІЕРИ.

   ДОНЪ ГРИМАЛЬДА. Какъ! художникъ знаменитый,
             Прославленный, въ такой глубокой грусти?
   ЗАМПІЕРИ. Я знаменитъ несчастьями моими,
             Прославленъ злобою моихъ враговъ...
             Прочь всѣ холсты, Чечилія! Окончу
             Андрея, и въ Болонію уѣду...
   ЧЕЧИЛІЯ. Доменикинъ! о чемъ ты говоришь?
   ЗАМПІЕРИ. О люди! вы неистощимы въ злобѣ.
             Я знаю, вы замучите меня!
             Но объ одномъ прошу, молю: -- скорѣе!
   ДОНЪ ГРИМАЛЬДА. Оставьте Римъ скорѣй.
   ЗАМПІЕРИ.                                         Вездѣ есть люди!
   Д: ГРИМ: Синьоръ, я въ Римъ пріѣхалъ васъ избавить
             Отъ огорченій и враговъ...
   ЗАМПІЕРИ.                     Но кто вы?
   ДОНЪ ГРИМ: Я -- донъ Гримальда, старшій кавалеръ
             Двора намѣстника въ Неаполѣ; пріѣхалъ
             Васъ пригласить отъ имени д'Алкалы
             Къ намъ переѣхать на житье въ Неаполь.
   ЧЕЧИЛІЯ (бросаясь къ мужу).
             На смерть! На смерть! Недавно Гвидо Рени
             Бѣжалъ оттуда; кавалеръ д'Арпина
             Бѣжалъ оттуда: онъ не убѣжитъ,
             Погибнетъ, и семью свою погубитъ!
   Д: ГРИМАЛЬДА. Синьора, это басни. Были, правда,
             Разбойники, но всѣ истреблены...
   ЗАМП: Въ Неаполь! Тамъ быть-можетъ люди лучше;
             Честнѣе, справедливѣе; быть-можетъ
             Намѣстникъ вашъ -- не Римскій кардиналъ;
             Художники -- не бѣшеный Ланфранко...
   ДОНЪ ГРИМАЛЬДА. И такъ...
   ЗАМПІЕРИ.                     Я не могу. Я -- главный зодчій
             Апостольскихъ строеній...
   ДОНЪ ГРИМАЛЬДА.           Если папа
             Отпуститъ васъ!..
   ЗАМПІЕРИ.           Меня не пуститъ Пріоръ
             Монаховъ Театинскихъ. Я обязанъ
             Андрея della Valle кончить даромъ,
             На собственныхъ издержкахъ...
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Что я слышу?
             Такъ наши деньги...
   ЗАМПІЕРИ.           Все, мой другъ, пропало!
   Д: ГРИМАЛ: Позвольте предложить, синьоръ, за эту
             Картину тысячу піастровъ. Очень
             Мни нравится -- вашъ превосходный трудъ.
   ЗАМПІЕРИ. Во-первыхъ, если продавать его,
             Онъ стоитъ только шестьдесятъ піастровъ;
             Но я продать его не смѣю.
   ЧЕЧИЛІЯ (тихо ему).
                                           Другъ мой,
             Продай, ради дѣтей твоихъ, продай!
   ЗАМПІЕРИ. Чечилія, онъ церкви посвященъ;
             Онъ даръ обѣтный въ церковь капуциновъ.
             Возьми его, Альфонсо, отнеси,
             Да не волнуетъ сердца искушенье,
             Да прійметъ орденъ чистый даръ Зампіери,
             Обѣтованный за рожденье сына!
             Прости, Франческо?

(Альфонсо несетъ картину къ дверямъ).

                                 Нѣтъ, постой, Альфонсо!
             Я самъ его повѣшу въ церкви, самъ...

(беретъ картину и хочетъ идти).

-----

ТѢ ЖЕ и АЛЬБАНО.

   АЛЬБАНО. Куда? Постой! Какъ я ни слабъ, ни боленъ;
             Но принужденъ, велѣніемъ Урбана,
             Тебѣ его немилость объявить...
   ЧЕЧИЛІЯ. Неужели условился весь міръ
             Несчастнаго терзать? Его друзья,
             И тѣ приносятъ только огорченья...
   ЗАМПІЕРИ. Я слушаю, Альбано, говори!
   АЛЬБАНИ. Ты болѣе не главный архитекторъ
             Апостольскихъ строеній...
   ЗАМПІЕРИ.                     Справедливо!
   ВСѢ. Какъ, справедливо?
   ЗАМПІЕРИ.           Да скажи, Альбано,
             Что я построилъ въ Римѣ? Ничего!
             Я могъ построить; и ни чуть не хуже
             Бернини и Мадерны: это -- такъ;
             Но мнѣ не позволяли. Правъ святѣйшій!
             Я занимаю мѣсто безполезно,
             А эти строятъ... и... не безъ успѣха.
             Что ихъ, то ихъ. Я не ропщу на папу,
   Д: ГРИМ: Что-жъ васъ теперь удерживаетъ въ Римѣ?
             Что за охота вамъ работать даромъ.
             Вамъ чрезъ меня намѣстникъ предлагаетъ
             За каждую фигуру сто ефимковъ,
             За полъ-фигуры пятьдесятъ ефимковъ,
             И двадцать пять за голову... Потомъ,
             По окончаніи работъ, намѣстникъ
             Вамъ обѣщаетъ выдать награжденье
             Согласное съ достоинствомъ труда.
   ЧЕЧИЛІЯ. А жизнь его во что намѣстникъ цѣнитъ?
   ЗАМПІЕРИ. Жена, къ чему подобные вопросы!
             Какъ-будто я могу въ Неаполь ѣхать?
             Я долженъ въ Римѣ, въ куполѣ Андрея,
             Отъ голоду и жажды умереть;
             Но съ кистію въ рукѣ, въ устахъ съ молитвой.
             Простите, кавалеръ! Мнѣ надо въ церковь
             Франческо отнести... Прости, Альбано!

(Увидѣвъ входящаго монастырскаго слугу):

             Еще! Я не могу уйти отсюда
             И сердцу моему вполнѣ предаться!
   СЛУГА (подаетъ письмо).
             Отъ пріора Андрея делла Валле! (Уходитъ).
   ЗАМПІЕРИ (развертываетъ и читаетъ).
             "Художникъ Зампіери, вы свободны
             "Отъ всѣхъ работъ Андрея делла-Валле;
             "Какъ вы не соглашались на торги,
             "То, вслѣдствіе послѣдней переторжки,
             "Работы остаются за другимъ...
             "Съ отличнымъ уваженьемъ, честь имѣю..."
             И даромъ не хотятъ моихъ трудовъ!

(Всеобщее продолжительное молчаніе),

   ЗАМП: (взявъ за руку Альбано, отводитъ его всторону).
             Альбано, ты прославленный художникъ,
             Твоихъ трудовъ ржа зависти не гложетъ.
             Мой другъ, Альбано, будь чистосердеченъ!
             И дай совѣтъ: на что рѣшиться?.. ѣхать
             Иль оставаться въ Римѣ?
   АЛЬБАНО. Оставаться.
   ЗАМПІЕРИ. На смерть голодную?..
   АЛЬБАНО. Послушай, другъ мой!
             Брось живопись... она неблагодарна...
             Займись усовершеніемъ музыки...
             Я слышалъ, ты великій въ ней знатокъ...
   ЗАМПІЕРИ (съ ужасомъ отступаетъ отъ него).
             Альбано!
   АЛЬБАНО. Видишь, я чистосердеченъ.
   ЗАМПІЕРИ (съ крикомъ).
             Я ѣду, донъ Гримальда! Ѣду, ѣду!
   ЧЕЧИЛІЯ. Доменикинъ! У ногъ твоихъ...
   ЗАМПІЕРИ.                               Я ѣду!
             Жизнь коротка, спѣшите, донъ Гримальда!
             Мнѣ въ Римѣ не даютъ расправить крылья!
             Я здѣсь плохой, ничтожный живописецъ!
             Я спорилъ съ вашимъ славнымъ Гвидо Рени,
             И не безъ чести спорилъ; и съ тобой,
             Альбано, я не избѣгалъ работать,
             И, кажется, сообществомъ своимъ
             Я ни себя, ни друга не унизилъ...
   ЧЕЧИЛІЯ. Забудь о славѣ суетной, Зампіери,
             А помни -- ты отецъ...
   ЗАМПІЕРИ.           О, помню, помню,
             Какъ за меня великій Аннибалъ
             Корилъ своихъ учениковъ! Я помню,
             На чердакѣ стоялъ мой Іеронимъ,
             А зависть не могла его забыть;
             Сыскала и разбилась... Помню, помню!
             Тогда я былъ еще и слабъ и молодъ:
             Теперь я мужъ, и чувствую себя!
             Вѣнецъ мой въ Римѣ: рвите; онъ великъ;
             Пока послѣдній листъ изгложетъ зависть,
             Въ Неаполѣ сплету другой вѣнецъ...
   АЛЬБАНО. Послушай, другъ!..
   ЗАМПІЕРИ. Благодарю, Альбано,
             Что ты не въ юности моей печальной
             Открылъ свое убійственное мнѣнье...
             Ты погубилъ бы, можетъ-быть, Зампіери.
             Теперь я мужъ, и чувствую себя!
             Твой судъ, Альбано, слабый отголосокъ,
             Моихъ враговъ; то не твое сужденье,
             То мысль наносная; вѣтръ ядовитый,
             Отравленный завистливой корыстью.
             Ты не причастенъ, другъ мой, къ заговору...
             Но слабонравіе... Я все прощаю.
             И болѣе! Ты былъ одинъ мнѣ другомъ
             И благодѣтелемъ. Я благодаренъ!
             По гробъ услугъ твоихъ я не забуду!
             Но увѣнчай свои благодѣянья:
             Пришла пора... и я у ногъ твоихъ!
   АЛЬБАНО (хочетъ поднять).
             Доменикино!
   ЗАМПІЕРИ. Слушай! Я не встану!
             Не о себѣ молить тебя хочу.
             Ты славенъ! Римъ почтительно глядитъ
             На славнаго ученика Караччи!
             Отъ зависти... ты не спасалъ меня;
             Не могъ спасти. Спаси-жъ мои творенья!
                       Какъ Лотъ, бѣгу изъ римскаго содома;
             Не оглянусь, какъ узникъ, на темницу...
             Пускай клянутъ въ немъ память Доминика?
                       Но... другъ!.. не выдавай моихъ твореній
             Голодному и злому молотку...
                       Пускай бѣгутъ въ Неаполь! Гробъ страдальца
             Пусть вырвутъ изъ холодныхъ нѣдръ земли!
             Растопчутъ кости. Все равно! Безъ нихъ
             Земля велитъ имъ въ землю обратиться:
             Но не давай ругаться надъ искуствомъ!
             Его хозяинъ -- позднее потомство.
             Оно пріидетъ, и пусть разсудитъ насъ. (Вставъ)
             А вы, почтенный кавалеръ Гримальда,
             Намѣстнику скажите, что Зампіери
             Съ восторгомъ принимаетъ приглашенье,
             Столь лестный и столь выгодный призывъ.
             Остатокъ лѣтъ да прійметъ вашъ намѣстникъ
             Какъ жертву для семейства моего.
             Я не хочу подписывать условій!
             Условіе одно. Когда, по волѣ
             Небеснаго Отца, умретъ Зампіери,
             Пусть будетъ вашъ намѣстникъ имъ отцемъ!
             Простите, донъ Гримальда; можетъ-быть
             Вы къ смерти призываете Зампіери...
             Благодарю васъ и за это... Часто
             И смерть благодѣяніемъ бываетъ!
             Я виноватъ въ любви моей къ искуству,
             Но дѣти и жена моя невинны:
             Имъ дайте жизнь, мнѣ тихую могилу.
             Теперь мнѣ всё равно, гдѣ умереть!
             Мнѣ мачихой Болонія была,
             Римъ -- душной, нестерпимою темницей:
             Такъ пустъ Неаполь будетъ мнѣ кладбищемъ.
             И умереть пріятно на свободѣ!
             Я ѣду, завтра же!
   ЧЕЧИЛІЯ (съ отчаяньемъ).
                                 Онъ не поѣдетъ!
             Не слушайте! Я не пущу его!
   ЗАМПІЕРИ. Честное слово, донъ Гримальда, ѣду!
   ЧЕЧИЛІЯ. Честное слово, не поѣдетъ! Богомъ
             Клянусь!.. Сюда, о дѣти! помогите!..
   ЗАМПІЕРИ. Клянуся Богомъ въ первый разъ: я ѣду!
   ЧЕЧИЛІЯ (падаетъ безъ чувствъ).
             Постой!.. Свершилось!.. Дѣти, вы погибли!..

(Чечилію уносятъ. Всѣ молча и грустно расходятся).

-----

ДОМЕНИКИНО ЗАМПІЕРИ, одинъ, ходитъ по мастерской, собирая и укладывая въ папки разные рисунки.

             Прости моя таинственная келья!
             Неразъ въ ней пролетало в итель!
             Я облако на солнцѣ вашей жизни!
             Взялъ жизнь жены и -- облилъ огорченьемъ,
             Далъ жизнь тебѣ и -- отнимаю честь...
             Нѣтъ! я ненуженъ больше въ этомъ свѣтѣ.
             Мой другъ, мой Піедро, ты служитель неба,
             Сильна твоя молитва передъ Богомъ,
             Молись со мной о милости послѣдней,
             О милости великой, скорой смерти. (Падаетъ ницъ)
   ПІЕДРО (взявъ арфу, играетъ и поетъ).
             Съ земли воздвигся прахъ летучій;
             Разрѣзалъ твердь багряный свѣтъ;
             Дрожатъ испуганныя тучи:
             Господь ступилъ на ихъ хребетъ!
                                 * * *
             Предъ нимъ, въ благоговѣйномъ страхѣ,
             Душа въ огнѣ, чело во прахѣ,
             Смиренный труженикъ лежитъ .
             Давно онъ жизнь, какъ бремя, носитъ;
             Теперь за жизнь благодаритъ,
             И милости великой проситъ.
                                 * * *
             Но громъ гремитъ: "Не тотъ великъ,
             Кто добровольно въ жизни страждетъ;
             Кто суету земли прожилъ,
             Несчастій ищетъ, бѣдствій жаждетъ;
             Но кто безъ ропота несетъ,
             Что на него Господь кладетъ...
   ЗАМПІЕРИ (поспѣшно вставъ).
             Да, правда, Піедро, грѣшенъ ропотъ мой!
             Молись, да не услышитъ Богъ молитвы;
             То слабодушная досада сердца;
             Мы наше тѣло изстрадать должны,
             Чтобъ душу отъ земныхъ грѣховъ очистить
             И закалить ее въ добръ и вѣръ.
             Такъ! истинна пѣснь умная твоя!
             А кто на голосъ положилъ?..
   ПІЕДРО.                     Я самъ.
   ЗАМП. Прекрасно! Только съ арфой -- что-то слабо.
             Постой! не лучше ли мои чембалы
             Сопровождать твой смутный голосъ будутъ?
             Я къ нимъ еще придѣлалъ семь басовъ.

(Тащитъ чембалы на средину).

   ЧЕЧИЛІЯ (заливается слезами и обнимаетъ Піару).
             Онъ насъ не любитъ, Кіара!
   ГОЛОСЪ ЗА ДВЕРЯМИ. Отворите!
   ЧЕЧИЛІЯ (схвативъ Кіару и Доменикино).
             Уйдемъ въ другую комнату, запремся!
   ГОЛОСЪ. Я выломаю двери, отоприте?
   ДРУГОЙ ГОЛОСЪ. Нѣтъ далѣе дороги!
   ПЕРВЫЙ ГОЛОСЪ.                               Отворите.

ЛОРЕНЦО сильнымъ уларомъ выламываетъ дверь; но въ дверяхъ КОЦЦА хватаетъ его.

   ЛОРЕНЦО. Спасите!..
   КОЦЦА.           Нѣтъ!.. Учитель, это онъ!
             Подайте мнѣ веревку; отъ него
             Узнаемъ мы о заговорѣ..
   ЗАМПІЕРИ.                     Коцца!
             Да это мой племянникъ...
   КОЦЦА.                     Все равно;
             Онъ съ ними вмѣстѣ шелъ, тебя ругая,
             И первый приклеилъ къ стѣнѣ бумагу...
             О, чортъ возьми! давно ты знаешь Коццу;
             Когда бъ ты самъ сталъ поносить себя,
             Я и тебя, Доменикинъ, связалъ бы...
   ПІЕДРО. Оставь его! Онъ не уйдетъ теперь
   КОЦЦА. Возьми-ка строго за языкъ Лоренцо.
             Онъ трусъ и пьянъ; онъ все теперь откроетъ.
   ЛОРЕНЦО. Не вѣрь ему.
   КОЦЦА. Кто смѣетъ мнѣ не вѣрить?
             Разъ въ жизни я солгалъ, и то ребенкомъ,
             Но эта ложь спасла отца отъ смерти...
             А ты? Да что съ гобою разсуждать!..
             Вотъ я прижму по-своему тебя,
             Такъ ты не станешь запираться. Палку!
   ПІЕДРО. Богъ не велитъ употреблять насилій!
             Лоренцо, именемъ Пречистой Дѣвы,
             Апостоловъ и всѣхъ Святыхъ, признайся!
   ЛОРЕНЦО. Отецъ! я шелъ по площади одинъ,
             И съ пьяными художниками не былъ.
   КОЦЦА. Лжетъ! лжетъ! онъ первый шелъ и впереди,
             А съ нимъ Коренціо...
   ЛОРЕНЦО.           Не вѣрьте Коццѣ.
   КОЦЦА. Ты слышалъ разъ, не повторю другой разъ.
             А кто меня лгуномъ назвать посмѣетъ,
             Тотъ головы не сноситъ! Признавайся!
             Не то не выдержу, клянусь, Лоренцо!..
   ЧЕЧИЛІЯ. Лоренцо, Доменикъ тебя проститъ,
             Будь только откровененъ, разскажи,
             Кто былъ причиною твоихъ поступковъ,
             Кто подучилъ тебя...
   ЛОРЕНЦО.                     Кіара Чени,
             Жена Ланфранко...
   ЗАМПІЕРИ.           Всемогущій!
   ЧЕЧИЛІЯ. Ну, хороша, развратница! Родныхъ
             У сняла перессорить.. Щеголиха!
             Ты дорого за грѣхъ ей заплатилъ;
             Ея любовь дешевле старой тряпки...
   ЗАМПІЕРИ (взявъ за руку жену, долго не можетъ ничего выговоритъ; послѣ долгаго молчанія умоляющимъ голосомъ).
             Умилосердись!..
   КОЦЦА.           Нѣтъ. Да что учитель?
             Онъ лжетъ опять. Давно ль Ланфранко здѣсь?
             Вчера пріѣхалъ?.. А зола въ накладкѣ?..
   ЛОРЕНЦО. Творецъ мой! все открыто.
   КОЦЦА. Поблѣднѣлъ!
             А кто подмостки подрубилъ...
   ЛОРЕНЦО.                     Не я!
   КОЦЦА. Не ты!.. такъ кто же?
   ЛОРЕНЦО.                     Я не знаю, Коцца!
   КОЦЦА (съ бѣшенствомъ).
             Не знаешь? Дайте, ради Бога, палку!
   ЧЕЧИЛІЯ. Возьми его на исповѣдь, мой Піедро.
             Онъ будетъ запираться, а Франческо,
             Правдолюбивый звѣрь, его убьетъ.
   ПІЕДРО. Въ послѣдній разъ я именемъ Господнимъ
             Тебя къ отвѣту призываю. Если
             Ты не откроешь намъ души своей,
             Предамъ тебя церковному проклятью...
   ЛОРЕНЦО (упавъ на колѣни).
             Отецъ, помилуй!
   ПІЕДРО.           Говори, Лоренцо!
   ЛОРЕНЦО. Я въ Римъ обѣщалъ женѣ Ланфранка
             Доменикину за нее отмстить;
             Цѣной была любовь прекрасной Кіары,
             Но здѣсь она мою любовь отвергла;
             И прокляла меня... я возвращался
             Домой; гляжу, сбираются къ Риберрѣ:
             Карачьоли, Коренціо, Ланфранко,
             Всѣ здѣшніе художники, на пиръ;
             Вхожу за ними и сажусь за столъ,
             И слышу заговоръ противъ Зампьери...
             "Ножъ или ядъ!" -- гремятъ уста злодѣевъ,
             А я имъ предложилъ пути другіе.
             Отверженный, сгарая бурной страстью,
             Я продалъ дядю, правда; но за то
             Купилъ у нихъ месть Кіарѣ и Ланфранко.
   ЗАМПІЕРИ. Зачѣмъ ты ножъ убійцъ остановилъ?
             Я бъ умеръ, не желая умереть...
   ЛОРЕНЦО. Доменикинъ! забудь мои поступки;
             Страсть къ женщинъ -- источникъ преступленій,
             А на стезѣ порока самъ собой
             Я не умѣлъ ужъ къ долгу воротиться.
   ЗАМПІЕРИ. Дай руку! бѣдный мученикъ страстей!
             Я все простилъ!
   КОЦЦА.           Расплакался, смотри!
             Какъ-будто честный человѣкъ!..
   ЗАМПІЕРИ.                               Да, Коцца!
             Кто изъ грѣха очищенный встаетъ
             Въ великій часъ сердечныхъ сокрушеній
             Въ огнѣ раскаянья и мукъ душевныхъ,
             Тотъ нашего участія достоинъ!
             Забудьте о несчастій, Лоренцо!..
   ПІЕДРО. Есть власть, которая не забываетъ
             И требуетъ пороку наказаній!
             Ты могъ дростцть, но лдчно за себя;
             Ты могъ простить племяннику и только;
             Но не другимъ преступникамъ безбожнымъ,
             Которые законы государства
             И тишину народа нарушаютъ.
             Теперь ты знаешь всѣхъ своихъ враговъ...
             Свидѣтели въ твоихъ рукахъ: или же,
             Предай правительству злодѣевъ...
   ЗАМПІЕРИ.                               Піедро!
             Что пользы?..
   ПІЕДРО.           Польза не твоя, Зампьери!
   ЗАМПІЕРИ (рѣшительно).
             Я не пойду!
   ПІЕДРО.           Я требую!
   ЗАМПІЕРИ (обнимая его).
                                           Мой Піедро,
             Будь снисходителенъ!
   ПІЕДРО.                     Нѣтъ! снисхожденье
             Къ отъявленнымъ злодѣямъ -- грѣхъ...
   ЗАМПІЕРИ.                                         Мой Піедро,
             Молю, не требуй!..
   ПІЕД. (поднявъ глаза и руки къ небу, торжественно).
             Именемъ Господнимъ!..

(Зампіери безмолвно собираетъ камни, бумажки, беретъ шляпу и уходитъ; всѣ провожаютъ его).

   

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Зала въ неаполитанскомъ дворцѣ. Входятъ и садятся: ГЕРЦОГЪ Д'АЛКАЛА на первомъ мѣстѣ, по серединѣ; ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ возлѣ него; поодаль ГЕРЦОГЪ КАРАФФА, АББАТЪ АМИТРАНТО, МАРКИЗЪ ВИКО. ГЕРРЕРА становится за кресломъ герцога. ЭСПАНЬОЛЕТЪ въ отдаленіи, въ черномъ безъ золота костюмѣ.

   ГЕРЦ. Д'АЛКАА. Графъ! завтра вы объѣдете Неаполь,
             Но я сопутствовать вамъ не могу.
             Король велитъ спѣшить въ Арангузсъ
             И, можетъ быть, еще сегодня ночью,
             Быть можетъ черезъ часъ, попутный вѣтеръ
             Насъ оторветъ отъ милыхъ береговъ...
             Я сдалъ вамъ королевство, Монтерей.
             О, если бъ могъ я сдать мою любовь
             Къ Неаполю, земному цвѣтнику!..
             О! да, Неаполь -- пышный садъ Европы.
             Роскошенъ огнедышащій Везувій,
             Безсонный стражъ погибшихъ городовъ;
             Очарователенъ заливъ, недвижный
             Въ античной рамѣ мраморовъ разбитыхъ;
             Гдѣ воздухъ дышитъ ароматной нѣгой,
             Гдѣ умягчался нравъ желѣзныхъ Римлянъ,
             Здѣсь отдыхавшись отъ всемірной власти.
             Какъ тихъ и сладокъ темно-синій вечеръ,
             Отрадно фіолетовое утро!..
             Не удивляйтесь, графъ. Подъ этимъ небомъ,
             Кто не поэтъ!
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ. О, герцогъ, ваши чувства
             Для королевства были вдохновеньемъ!
             Я съ ужасомъ на будущность смотрю.
             Какъ править послѣ герцога д'Алкалы!..
   ГЕРЦ. Д'АЛК. Графъ Монтерей въ наукъ управленья
             Учителемъ быть можетъ королей...
   Г. МОН. Безъ вашихъ, герцогъ, мудрыхъ наставленій,
             Я бы не могъ въ Неаполѣ остаться.
   ГЕРЦ. Д'АЛК: (примѣтивъ стоящаго вдали Риберру).
             (Эспаньолетъ!.. Несчастный Зампіери,
             Кто защититъ тебя отъ клеветы,
             Отъ зависти твоихъ враговъ упорныхъ?)
             Графъ Монтерей, я сдалъ вамъ королевство
             Съ холодностью испанскаго слуги;
             Позвольте мнѣ, какъ герцогу д'Алкалъ,
             Какъ вашему пріятелю, просить
             О снисходительности и вниманьи
             Къ моимъ друзьямъ, которыхъ не могу
             Я взять съ собой... Во-первыхъ, донъ Родриго,
             Сынъ славнаго Герерры Тордесильасъ,
             Который такъ прекрасно описалъ
             Исторію Американскихъ Индій;
             Сынъ былъ моимъ секретаремъ и другомъ.
             Второй -- донъ Діомидъ Караффа: разумъ
             И благость сердца въ немъ соединились
             Для прославленія его отчизны;
             Народъ къ нему привязанъ, а дворянство
             И любитъ герцога и уважаетъ;
             Донъ Пеппъ Риберра, славный живописецъ.
             Въ отечествѣ художествъ
             Донъ Пеппъ умѣлъ Испанію прославить
             И доказать талантливость Кастильцевъ,
             Чему охотно гордый Римъ не вѣрилъ...
             А наконецъ Доменикинъ Зампьери,
             Котораго здѣсь къ сожалѣнью нѣтъ...
             Графъ Монтерей, въ отсутствіи людей
             Смѣлѣй мы отдадимъ имъ справедливость,
             Смущать ихъ скромности не опасаясь.
             По-моему, въ Италіи теперь
             Единственный художникъ геніальный --
             Доменикино; но талантъ и бѣдность
             Наводятъ подозрѣнье на толпу,
             А на художниковъ наводятъ зависть.
             Такъ міръ устроенъ. Зависть мать искуства;
             Нечистота удабриваетъ землю.
             Доменикино окруженъ врагами;
             И потому естественный талантъ,
             Усиленный невольнымъ напряженьемъ
             Разрушить сѣти зависти коварной,
             Возвелъ его на степень Рафаэля.
             Не улыбайтесь, графъ! Я видѣлъ въ Римѣ
             И Рафаэля и Доменикино.
             Онъ здѣсь теперь! Сокровищный притворъ
             Я поручилъ расписывать Зампьери...
             И если графъ его поддержитъ бѣдность,
             И зависти не дастъ торжествовать,
             Надѣюсь, что въ теченьи лѣтъ пяти
             Неаполь будетъ Римомъ для художествъ,
             Такъ какъ Кореджьо Римомъ сдѣлалъ Парму.
                       (Взявъ графа за руку).
             Графъ! страсти людямъ розданы равно,
             А бичъ на нихъ правителямъ довѣренъ...
                       (Ракета изъ гавани).
             Попутный Вѣтръ! Неаполь! до свиданья.
             Простите, графъ! Прости, мой другъ Герерра.
             Принцъ Діомидъ Караффа,-- съ васъ начну
             Хвалить Филиппу ваше королевство.
             Архіепископу поклонъ мой, Амитранто.
             Вамъ увѣренье въ дружбѣ; духовенству,
             Дворянству и народу -- мой привѣтъ
             И благодарность... А! Эспаньолетъ!
             Будь справедливъ къ другимъ, другіе будутъ
             Къ твоимъ трудамъ прекраснымъ справедливы.
             Да! геній не-завистникъ -- дважды геній.
                       (Вторая ракета).
             И у меня завистникъ есть, Герерра,--
             Попутный вѣтръ! Онъ разлучаетъ насъ...
                       (Приложивъ руку къ шляпѣ).
             Графъ Монтерей!
   ГРАФЪ.                     Простите, добрый герцогъ!
   ГЕРЦОГЪ Д'АЛКАЛА (снявъ шляпу).
             Святой Январій! подъ твоимъ покровомъ
             Да будетъ тихъ и счастливъ мой Неаполь.

(Уходитъ. Графъ провожаетъ его до дверей; прочіе съ нимъ уходятъ, кромѣ Риберры и Вико).

   

ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ; ЭСПАНЬОЛЕТЪ; МАРКИЗЪ ВИКО. Графъ садится и задумывается.

   ЭСПАНЬОЛЕТЪ (тихо маркизу).
             Намѣстникъ васъ забылъ представить графу.
   МАРК. ВИКО. Не нужно мнѣ ходатайство д'Алкалы;
             Мой домъ извѣстенъ міру не сегодня...
   ЭСПАНЬОЛ. Простите герцогу, онъ нѣжно сложенъ.
             Съ чувствительностью рыцарей германскихъ,
             Онъ болѣе похожъ на трубадура,
             Который, въ простотѣ восторговъ дѣтскихъ,
             Готовъ коровѣ написать балладу...
   МАРК. ВИКО. Художникъ!
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.           Вы обидѣлись, маркизъ?
             Несправедливо! Доменикъ Зампьери
             Для герцога важнѣе всѣхъ маркизовъ...
   МАРКИЗЪ ВИКО. Башмачникъ!
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ (съ улыбкой).
                                           Но башмачникъ геніальный,
             Несчастный мученикъ коварной злобы
             И зависти... Объ новомъ Рафаэлѣ
             Графъ Монтерей не зналъ; а въ двухъ словахъ
             Чудесъ не изъясняютъ... Добрый герцогъ
             Такъ уважалъ свободныя искуства,
             И долженъ былъ въ рѣчи распространиться...
             Не мудрено, что онъ забылъ маркиза!..
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ (оборачиваясь).
             Риберра! съ вами я знакомъ немного
             По славѣ...
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ (подходя съ непокрытой головой).
                       Графъ! я слишкомъ неизвѣстенъ,
             И вашу рѣчь какъ милость принимаю.
   МАРК. ВИКО. Художники всѣмъ міромъ завладѣли!..
   ГР. МОНТЕРЕЙ. Покройтесь! Мы теперь наединѣ.
             А это кто?
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Маркизъ Лоренцо Вико.
             Намѣстникъ позабылъ его представить...
   ГР. МОНТ. Маркизъ, объ васъ въ Испаніи я слышалъ,
             И очень радъ такъ скоро васъ узнать.
             Покройтесь!
   МАРКИЗЪ ВИКО. Графъ! при герцогѣ д'Алкалѣ
             Отвыкли мы отъ тонкости придворной,
             Отъ вѣжливаго обращенья.
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ (про себя).
                                           Браво!
             Онъ загорѣлся!..
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ (также про себя).
                                 Герцогъ не любимъ:
             И можетъ-быть всеобщая любовь,
             Столь подозрительная для Филиппа,
             Похожа на приверженность маркиза.
                       (Громко).
             Риберра! надо объявить Зампьери,
             Что завтра я къ нему зайду въ притворъ
             Полюбоваться на его творенья...
             Все, что готово, пусть для насъ откроетъ;
             А нетерпѣнье наше пусть припишетъ
             Великой геніальности своей.
                       (Эспаньолетъ улыбнулся).
             Я, признаюсь, не вѣрю совершенству
             Доменикина; новый Рафаэль
             Зашелъ бы къ намъ въ Мадритъ, хотя но слуху..
             Все превосходное имѣетъ славу:
             Не правда ли?..
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Графъ, это аксіома
   ГР. МОНТЕРЕЙ. Мнѣ подозрительна и эта зависть.
             Кто бѣдности -- завидовать захочетъ?
             Завидовать въ значеніи придворномъ
             Или военной власти полководца,
             Завидовать несмѣтному богатству,
             Сопернику, счастливому въ любви;
             Все это понимаю: но въ искуствѣ...
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ (холодно).
             Нѣтъ зависти, а только строгій судъ,
             Разоблачающій временщиковъ
             Отъ славы незаслуженной.
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ. И только!
             Риберра, мнѣ пріятно слушать васъ...
             Скажите, этотъ Доминикъ Зампьери
             Дѣйствительно съ талантомъ?..
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Ваша свѣтлость,
             Спросите у другихъ; я самъ -- художникъ...
   М. ВИК. Съ талантомъ?Нѣтъ! Неаполь, ваша свѣтлость,
             Художниками бѣденъ; здѣсь искуство
             Не почитается необходимымъ;
             Ремесленники есть по этой части;
             Художниковъ здѣсь нѣтъ и не бывало.
             А потому Доменикинъ Зампьери
             Прослылъ у насъ великимъ живописцемъ.
             Но люди знающіе, какъ Ланфранко,
             Эспаньолетъ, его талантъ отвергли...
   ГР. МОНТЕРЕЙ. Риберра, ваше мнѣнье любопытно.
   ЭСПАНЬОЛ. Простите, ваша свѣтлость! Я не знаю,
             Какъ вамъ сказать; вы сами убѣдитесь,
             Когда увидите его работы.
   ГР. МОНТ. Я знать теперь желалъ бы...
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.                     Ваша свѣтлость,
             Доменикино старъ и крайне бѣденъ.
             Потомство разрѣшитъ, чего онъ стоитъ...
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ. Риберра, до потомства далеко.
             Въ искуствахъ счетъ заслугамъ не по лѣтамъ;
             И если лошадь долго воду возитъ,
             Такъ мнѣ ее изъ уваженья къ лѣтамъ
             Запречь въ торжественную колесницу?..
             Скажите ваше мнѣнье откровенно...
   М. ВИКО. Эспаньолетъ отмѣнно безпристрастенъ,
             И съ нами откровененъ; удивляюсь,
             Зачѣмъ предъ вашей свѣтлостью молчитъ.
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Затѣмъ, что не хочу Доменикина,
             Котораго хвалилъ мой благодѣтель
             Предъ графомъ Монтереемъ, унижать.
   ГР. МОНТЕР. Все всторону; вы подданный, я власть.
             Сокровищный притворъ мильоны стоитъ,
             И вдругъ ремесленникъ его раскраситъ!..
             И такъ Риберра....
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.           Графъ, я повинуюсь.
             По, умоляю васъ, и мнѣ не вѣрить!
             Я вамъ скажу, что думаю; но съ тѣмъ,
             Чтобъ рѣчь моя осталась безъ послѣдствій.
             Доменикинъ -- посредственный художникъ;
             Въ его картинахъ -- робкая холодность;
             Неблагородная природа; сухость;
             Однообразіе ad nec plus ultra;
             Есть и достоинства: но, къ сожалѣнью,
             Немногочисленны и непримѣтны...
             Есть выраженье въ головахъ Зампьери,
             Но выраженье не страстей и чувствъ,
             А безотчетной кротости, личина,
             Которую бросаетъ онъ на старца,
             На юношу, на Дѣву, на старуху
             И на дѣтей безъ всякаго разбора;
             Ума не требуетъ лицо ребенка,
             И потому Доменикинъ дѣтей
             Не дурно пишетъ... Слава Зампіери
             Есть, кажется, плодъ постоянныхъ жалобъ
             На зависть непріятелей и бѣдность:
             Но состраданіе несправедливо;
             Оно судомъ свое участье ставитъ,
             И потому художникъ безпристрастный,
             Посредственность желая обнаружить,
             Завистникомъ невольно прослыветъ,
             А строгій судъ весьма похожъ на зависть.
             Еще -- обыкновенно состраданье
             Съ незнаніемъ судей сопряжено:
             А какъ съ незнаньемъ спорить мудрено!
             Рисунокъ у него довольно вѣрный,
             Но, признаюсь, я очень сомнѣваюсь,
             Принадлежитъ ли онъ Доменикину.
             Представьте, графъ, нѣтъ ни одной картины,
             Которую окончилъ бы Зампьери
             Въ два мѣсяца; для небольшой картинки
             Онъ требуетъ полгода размышленій.
             Изъ этого я заключаю, графъ,
             Что творческой способности въ немъ нѣтъ;
             Что онъ заимствуетъ свои созданья
             Изъ нашихъ первоклассныхъ живописцевъ.
             Обдумывая только перемѣны,
             Могущія закрыть такой обманъ.
             Я насчитаю вамъ фигуръ пятнадцать,
             Которыя отъ головы до пятокъ
             Взяты съ картинъ извѣстныхъ живописцевъ.
             Соображая все, я полагаю,
             Что онъ и въ рисованіи не твердъ.
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ (вставъ).
             Мы испытаемъ. Вотъ что значитъ слабость
             Въ намѣстникъ! Сокровищный притворъ,
             Которымъ полонъ весь Арангузсъ,--
             Такъ въ письмахъ расхвалилъ его д'Алкала,--
             Теперь хоть брось! Но можно ли исправить
             Его картины?..
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Я не видѣлъ ихъ;
             Сужу по римскимъ фрескамъ Зампіери;
             Но полагаю, что въ созданьяхъ новыхъ
             Все тѣ же недостатки и ошибки.
             Уже двѣ фрески, говорятъ, онъ кончилъ,
             Три остается...
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ. Этихъ трехъ Зампьери
             Писать не будетъ...
   

ТѢ ЖЕ и МАРШАЛЪ.

   МАРШАЛЪ.           Доменикъ Зампьери...
   ГР. МОНТЕРЕЙ.Теперь уже не время представляться;
             Ужъ спать пора...
   МАРШАЛЪ.           Онъ умоляетъ, графъ;
             Желаетъ важное открыть вамъ дѣло...
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ (съ улыбкой).
             Ручаюсь, жалоба на живописцевъ;
             Его жены затѣйливыя сплетни;
             Иль шутка шаловливой молодежи.
   ГР. МОНТЕРЕЙ. Узнайте, что его тревожитъ ночью?
   

ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ; ЭСПАНЬОЛЕТЪ и МАРКИЗЪ ВИКО.

   МАРКИЗЪ ВИКО. Эспаньолетъ, мнѣ кажется, за былъ,
             А можетъ-быть не знаетъ, что Зампьери
             Не въ здравомъ разумѣ: вчера въ притворѣ
             Онъ говорилъ намъ проповѣдь съ Геррерой;
             Слова его вначалѣ смыслъ имѣли,
             Къ концу онъ сталъ несвязно говорить...
   

ТѢ ЖЕ и МАРШАЛЪ.

   МАРШ. Онъ видѣлъ васъ изъ дальнихъ комнатъ, графъ,
             И неотступно молитъ о свиданьи...
   ГР. МОНТЕР. Впустите! Онъ раскается за дерзость...
                                 (Молчаніе).
   

ТѢ ЖЕ и ЗАМПІЕРИ.

   ЗАМПІЕРИ. Простите, графъ! Я противъ воли здѣсь.
             И, если бъ не опасность бѣдной жизни
             И доброй славы моего семейства,
             Я не дерзнулъ бы нарушать покой вашъ.
             Но, свѣтлый графъ, я потерялъ терпѣнье;
             Съ утра до утра новаго мой домъ
             Въ осадѣ крикуновъ и пасквилантовъ;
             Окно ли отперто, и туча камней,
             Обернутыхъ въ ругательныя письма
             И въ бранные стихи летитъ въ окошко.
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ. Ты угадалъ, Риберра!
   ЗАМПІЕРИ.                                         На работу
             Пойду, за мной наемные бандиты.
             Одно присутствіе монаха Піедро
             Подкупленныхъ убійцъ не допускаетъ
             Лишить Зампьери ненавистной жизни.
             Все это ничего! Давно я отжилъ;
             Узнавъ людей, жить съ ними не хочу,
             И только вѣра въ будущую жизнь
             Хранитъ Зампьери отъ самоубійства...
             Я говорю все это ничего...
             Но честь и слава,-- Божіи таланты,--
             Даны для приращенья человѣку,
             И человѣкъ ихъ охранять обязанъ.
             Есть у меня племянникъ; молодой
             И вѣтренный; художники умѣли
             Его вооружить противъ меня;
             По указанью ихъ, онъ сыпалъ золу
             Въ накладку; краски тайно портилъ жиромъ;
             И наконецъ, недальніе какъ сегодня,
             Вступилъ въ огромный заговоръ на жизнь
             И честь роднаго дяди.-- Положили
             По городу прибить листы съ извѣстьемъ,
             Что я я Алкалѣ продалъ дочь мою;
             А если эта горькая обида
             Слабѣющаго старца не разрушитъ,
             Къ рѣшительной прибѣгнуть мѣрѣ -- къ яду...
             Вотъ доказательства мои, намѣстникъ.

(Становится на колѣни, подаетъ письмо, афишку и нѣсколько завернутыхъ въ бумажки камней).

   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ (взявъ связку и отдавъ маршалу).
             Я разсмотрю, и слѣдствіе назначу...
             Прошу васъ успокоиться. Неаполь,
             Надѣюсь, съ Божьей помощью очистить
             Отъ многаго... Но слушайте, художникъ,
             Теперь объ васъ я долженъ говорить...
             Власть вами затрудняется; я слышалъ,
             Что ваша мнительность и легковѣрье
             Правительство тревожатъ безпрерывно
             Доносами о мнимыхъ покушеньяхъ
             На вашу честь, на вашу жизнь и славу...
   ЗАМП. Богъ вамъ судья, намѣстникъ королевства,
             Когда едва ступивъ на эту землю,
             Ведете судъ вашъ неизвѣстнымъ людямъ!
                                 * * *
             Теперь художество, къ несчастью, стало
             Ковромъ въ прихожей, на который смѣло
             Плюетъ невѣжа, ноги вытираетъ,
             И, затоптавъ изящество рисунка,
             Его существованію не вѣритъ...
                                 * * *
             До-сей-поры несчастія мои
             Я только Богу довѣрялъ; сегодня
             Монахъ велѣлъ мнѣ, именемъ Господнимъ,
             Намѣстнику открыть мои страданья...
                                 * * *
             Простите откровенность, Монтерей,
             Когда бъ я зналъ, что нѣтъ уже Алкалы,
             Быть можетъ, ваша свѣтлость и не знали бъ,
             Что у меня есть и враги и горе.
             Но я узналъ о герцогскомъ отъѣздѣ
             Ужъ во дворцѣ.-- Отдайте мнѣ назадъ
             Мои бумаги, камни, обвиненья;
             Я въ монастырь пошлю ихъ къ Кармелитамъ;
             Пусть сохранятъ для поздняго потомства
             Исторію страданій Зампіери;
             Отдайте доказательства мои,
             Они мни дороги; моя невинность
             Ихъ любитъ, а талантъ гордится ими.
   ГР. МОНТЕРЕЙ. Талантъ самъ о себѣ не говоритъ,
             Его другіе люди указуютъ,
             Которымъ надъ талантомъ ввѣренъ судъ.
   ЗАМПІЕРИ. Кому же, графъ, довѣренъ этотъ судъ?..
             Не современникамъ, не вашей власти,
             Не сохудожникамъ...
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ. Кому ЖЪ?
             зампіери. Потомству!
             А если я о собственномъ талантѣ
             Сталъ говорить, такъ волоса мои
             Даютъ на это право: шестьдесятъ,
             Не двадцать лѣтъ; пусть юноша молчитъ:
             Онъ можетъ мимолетное влеченье
             Принять за склонность, ловкость за талантъ;
             Но въ старикѣ все испытала жизнь;
             Онъ могъ въ своемъ талантѣ убѣдиться,
             А убѣжденный смѣетъ говорить...
   ГР. МОНТЕР. Кто вамъ мѣшаетъ въ этомъ? Говорите;
             Но не мѣшайте намъ не вѣрить.
   ЗАМПІЕРИ.                               Графъ!
             Отдайте мнѣ назадъ мои бумаги;
             Желалъ бы я списать и ваши рѣчи:
             И это любопытная страница
             Для безпристрастнаго потомства, впрочемъ,
             Насъ четверо, онѣ не пропадутъ;
             Кто на художество хулу глаголетъ,
             Тогда какъ отъ него ждутъ поощренья,
             Да не забудетъ -- время соберетъ
             Его хуленья до послѣдней буквы.
   Г. МОНТ. Зачѣмъ себя вамъ смѣшивать съ искуствомъ?
             Кто рисовать порядочно не можетъ,
             Тотъ не художникъ... Если вы хотите
             Окончить пустословную бесѣду,
             Я предложу вамъ средство; вотъ Риберра:
             Онъ вамъ задастъ предметъ; вы начертите
             Его при насъ, а мы тогда разсудимъ...
   ЗАМПІЕРИ (отступивъ).
             О, мало ли Господь вамъ даровалъ?
             У васъ въ рукахъправленія бразды,
             У васъ въ рукахъ народное богатство,
             Вѣсы добра и зла, законъ, торговля;
             Вы можете воздвигнуть цѣлый городъ,
             Влить море на средину королевства,
             Вы можете Италію обрѣзать
             Иль продолжить; отвѣчный Позилиппъ
             Поставить маякомъ на мель залива...
             О, Боже мой, что можете вы сдѣлать!
             Но ни одной картины написать,
             Тѣмъ больше оцѣнить, у васъ нѣтъ власти.
                       Богъ далъ вамъ власть, обязанность другому,
             Иному мысль о неоткрытомъ свѣтѣ,
             Тому открылъ теченье тѣлъ небесныхъ.
                       Есть всякому свое на этомъ свѣтѣ,
             Но все отъ Бога; что дано отъ Бога,
             Того ничѣмъ пріобрѣсти нельзя!..
                       Великъ и мудръ, кто испыталъ себя,
             Уразумѣлъ свое предназначенье,
             И по пути, предписанному небомъ,
             Идетъ, не заходя въ чужую область;
             Кто легкой птицѣ говоритъ -- летай,
             А черепахѣ -- ползай, рыбѣ -- плавай!
             Самъ плавать, ползать и летать не зная,
             Способностямъ природнымъ ихъ не учитъ,
             Но это все тѣлесная природа.
             Мы можемъ птицѣ крылья обрубить...**
             Но въ области ума и вдохновенья
             Другой законъ, условія другія!
                       Отъ раннихъ лѣтъ съ художествомъ сдружитесь,
             Какъ муравей въ его землѣ копайтесь,
             Узнайте трудности и неудачи,
             Возможность одного, и невозможность
             Другаго, тысячи оттѣнковъ мелкихъ,
             Его частей, соотношеній, формъ;
             Изслѣдуйте безмѣрную природу
             Во сколько можно; все согрѣйте чувствомъ,
             Не низкимъ чувствомъ зависти коварной,
             Но радостью о милости Господней,
             Замѣну благъ небесныхъ даровавшей,--
             Тогда пріидите и судите, графъ:
             А вы судить хотѣли по наслышкѣ! (Уходитъ).
   

АКТЪ ВТОРОЙ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Комната въ домѣ Зампіери. На очагѣ огонь.

ЧЕЧИЛІЯ и дочь ея, КІАРА.

   ЧЕЧИЛІЯ. Что, Кіара, такъ печальна? Помоги
             Мнѣ приготовить ужинъ; мы сегодня
             Оканчиваемъ всѣ запасы; завтра
             На всю семью полфунта макарони...
             А послѣ-завтра, что Господь пошлетъ!
   КІАРА. На Господа намъ нечего роптать,
             А на себя...
   ЧЕЧИЛІЯ.           Ахъ, Кіара, полно, полно!
             Ты начинаешь жить, а я кончаю;
             Дастъ Богъ, отыщется женихъ, и -- замужъ;
             А съ мужемъ иногда изъ нищеты
             Пріидешь до непомѣрнаго богатства...
             Для молодости царство впереди...
             А для старухи кончится дорога.
             Вотъ доѣзжаешь: что же впереди?
             Безлюдный дворъ съ открытыми вратами.
             Живой души не видно; на дворъ
             Живетъ старушка; дряхлая часовня;
             При ней гостепріимныя могилы
             Подъ сѣнью кипарисовъ и крестовъ...
   КІАРА. Ахъ, маменька, безлюдный дворъ -- ужасенъ!
   ЧЕЧИЛІЯ. Какъ для кого... Для молодости стыдно
             Заглядывать черезъ заборъ кладбища;
             А мы себѣ посматриваемъ мѣсто.
             Сонъ смертный продолжителенъ, мой другъ!
             Кто въ жизни выгоды не зналъ, тому
             По крайней мѣрѣ выгодной могилы
             Простительно желать...
   КІАРА (тихо).
                                           И все о смерти!
             Отецъ и мать, зачѣмъ вы дали жизнь
             Несчастной дочери?..
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Ты, плачешь, Кіара!
             Скажи мнѣ откровенно, что за грусть
             Всегда твой блѣдный образъ осѣняетъ?..
   

ЧЕЧИЛІЯ, КІАРА И ЗАМПІЕРИ, который, вошедши во время слѣдующей рѣчи дочери, останавливается, и съ недовѣрчивостью вслушивается въ ея слова.

   КІАРА. Мнѣ непонятна цѣль существованья.
             Зачѣмъ, къ чему я въ этомъ чудномъ мірѣ?
             Какъ-будто безъ меня Доменикино
             Не могъ существовать!.. Другія дѣвы
             Цвѣтутъ какъ розы, веселы, игривы;
             Тяжелые труды имъ неизвѣстны;
             У нихъ для разныхъ радостей, потѣхъ,
             Есть случаи; для пѣсни -- звонкій голосъ,
             Для легкой пляски -- легкая одежда
             И праздничный для праздника нарядъ...
             А у меня -- единственное платье,
             Остатокъ вашихъ дѣвственныхъ нарядовъ;
             Кругомъ поютъ, я не умѣю, пѣть;
             Вся молодежь кружится къ жаркой пляскѣ,
             А я на нихъ черезъ окно смотрю,
             И то, какъ воръ, украдкой, и домой
             Я приношу чужія наслажденья,
             Какъ изъ пожара вырванныя вещи;
             Онѣ въ рукахъ моихъ еще горятъ!..
             И стыдно, а завидую.
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Дитя!

(Доменикино, пораженный, хватается за спинку креселъ и едва держится на ногахъ).

             Все суета...
   КІАРА.           Суетъ, еще прибавьте!
             Повѣрю,-- дайте испытать. Пусть худо
             Веселымъ, легкимъ сверстницамъ моимъ:
             Да мнѣ не лучше!.. Я пойду на рынокъ
             Съ мѣшкомъ; за мной домашняя собака,
             Обрызганная грязью; я не лучше
             Въ моихъ лохмотьяхъ: а въ другомъ нарядѣ,
             Кто знаетъ, можетъ быть...
                                           Идетъ мужчина,--
             Краснѣя мимо прохожу, и рада
             Когда онъ не успѣлъ меня замѣтить;
             Пройду немного, оглянусь,-- и жалко,
             Что не могла взглянуть ему въ глаза...
             Вотъ дочери Ланфранко, посмотрите,
             Какъ разодѣты; волоса въ цвѣтахъ...
             Цвѣтовъ собрать не трудно... но смѣшно
             Къ такому платью приколоть цвѣты...
             Ахъ, маменька! по-моему, мы сами,
             По доброй волѣ, терпимъ недостатокъ.
             Охота папенькѣ писать картины!
             Вотъ, сдѣлалъ бы органы для собора,
             Завелъ бы музыкальную торговлю:
             Мы не сидѣли бы у очага
             Въ бесѣдъ о голодной смерти...
   ЧЕЧИЛІЯ.                               Правда,
             Охъ, правда, Кіара... эти мнѣ картины!
             Пора бы, кажется, за умъ схватиться,
             Отъ славы, отъ талантовъ отказаться.
   КІАРА. Охъ, маменька, когда бъ ужъ былъ талантъ,--
             И деньги бы водились!..
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Правда, Кіара!
             А мужъ мой, между нами, очень плохъ;
             Что ни напишетъ,-- дурно; всѣ смѣются;
             Упрямство; но тебѣ еще недавно
             Чувствительно безумное упрямство,
             А я ужъ, слава Богу, тридцать лѣтъ
             Изъ состраданія къ Доменикину
             Молчу и соглашаюсь!.. Да, мой другъ,
             Не иначе должны любить мы мужа!
             Что, если бы жена Доменикина
             Ему сказала: "Полно, другъ, мечтать
             О томъ, чего тебѣ Богъ не далъ; полно
             Считать талантомъ сильное желанье!
             Брось живопись, она не твой удѣлъ.*

(Доменикино, пришедши на середину и громко зарыдавъ, падаетъ).

   ЧЕЧИЛІЯ (въ ужасѣ).
             Святая Марія! мы погубили
             Несчастнаго...
   КІАРА.                     Онъ слышалъ наши рѣчи!
   ЧЕЧИЛІЯ. Другъ милый, успокойся. Боже, Боже!
             Мы видѣли, какъ ты вошелъ; хотѣли
             Невинно пошутить...

(Поднимаютъ его и сажаютъ на скамейку).

             Прости насъ! (Плачетъ).
             Молчитъ и плачетъ!.. Кіара, есть Лоренцо?
             Пошли за Піедро; только онъ одинъ
             Съ нимъ говорить умѣетъ... Другъ мой милый,
             Прости меня!..
   ЗАМПІЕРИ.           Жена, ты не шутила?
             О, горе мнѣ!
   ЧЕЧИЛІЯ.           Шутила. Въ тридцать лѣтъ
             Ты не замѣтилъ моего сомнѣнья...
   ЗАМПІЕРИ. О, тридцать лѣтъ обманывала мужа!
             Ты тридцать лѣтъ талантъ мой презирала!
             А я тебѣ всѣ тайны довѣрялъ!
             Ты принимала ихъ какъ плодъ безумья;
             Роптала на судьбу и на меня...
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Мой другъ!
   ЗАМПІЕРИ. Прочь, прочь! я васъ освобождаю...
             Вы мнѣ не нужны, я не нуженъ вамъ.
             О! шестьдесятъ-четвертый годъ,-- скорѣе,
             Быстрѣе въ вѣчность!.. Сбудется мой жребій,
             Исполнится, что сказано Севиллой!
             Мнѣ цѣлый міръ отраву приготовитъ;
             Родные въ томъ участье пріймутъ...
                                 (Увидѣвъ овощи и огонъ). Га!
             Стой, стой, сосудъ... не сбудется мой жребій!
             Надъ жизнью человѣкъ самовластитель!
             Оставь меня, жена!
   ЧЕЧИЛІЯ.           Онъ обезумѣлъ!
             Охъ, этого еще недоставало! (Падаетъ безъ чувствъ)
   ЗАМПИ. Что, притворилась?.. будто спитъ! Постой,
             Разсмотримъ... травы... что? Ага! съ отравой!
             Въ огонь, въ огонь! Я приготовить ужинъ,
             И самъ съ умѣю...

(Ставитъ на огонь всѣ сосуды и подбрасываетъ дрова съ неимовѣрною скоростью. Ужасный огонь. Зампіери садится на столъ).

                                 Чудный колоритъ!
             Всѣ дьяволы должны быть живописцы.
             Какъ колоссально освѣщенье ада!..
             А вѣдь у многихъ нашихъ живописцевъ
             Есть красный колоритъ и, вѣроятно,
             Сама душа картину освѣщаетъ;
             Вѣдь отъ души зависитъ выраженье...
             Ахъ, Господи, да отъ души и все!
             Чудесная душа должна быть въ солнцѣ?..
             Тьфу, глупости!.. огонь горитъ и только;
             Имъ можно кухню освѣтить, палаты;
             А для картинъ огонь беремъ изъ сердца...
                       (Прислушиваясь).
             Ага! ужъ заговорщики идутъ!
             Одна змѣя лукаво притворилась,
             Другая, какъ Іуда, продаетъ
             Отца... его врагамъ...
                       (Хватаетъ ведро воды и заливаетъ огонь).
                                 Вотъ такъ! Везувій
             Ведромъ воды успѣшно залитъ. Браво!
             Теперь начертимъ планъ для укрѣпленій.
             (Садится и въ темнотѣ на бумагѣ что-то чертитъ).
   

Тѣ ЖЕ, КІАРА, ПІЕДРО и ЛОРЕНЦО, съ факеломъ.

   ЗАМПІЕРИ (машетъ рукой).
             Туши огонь! Увидитъ непріятель!
             Туши огонь!
   ПІЕДРО (подходитъ къ Зампіери и взявъ его за руку).
             Мой другъ, ты неспокоенъ,
             Ты боленъ?..
   ЗАМПІЕРИ.           Нѣтъ.
   ПІЕДРО.                     Но гдѣ жена твоя?
   ЗАМПІЕРИ. Жена? Ахъ, въ самомъ дѣлѣ, гдѣ жена?
             Она была со мной, шутила... Кіара,
             Гдѣ мать твоя? Ты съ ней шутила вмѣстѣ,
   КІАРА. Ахъ! маменька лежитъ безъ чувствъ...
   ЗАМПІЕРИ. Безъ чувствъ?
             Да, Піедро, да! Чечилія безъ чувствъ!..
             Ты часто провожаешь мертвецовъ,
             И путь въ могилу освѣщаешь, Піедро...
             Случалось ли въ безмолвныхъ катакомбахъ
             Остаться одному и мудро слушать,
             Какъ дикій вѣтръ бесѣдуетъ ужасно
             Съ безчувственными хладными тѣлами?..
             Я -- трупъ, жена и Кіара -- дикій вѣтеръ!..
             Онѣ ревутъ: ты мертвъ, Доменикино...
   ЧЕЧИЛІЯ (просыпаясь).
             Сонъ или смерть?..
   ЗАМПІЕРИ.           Чечилія больна!
             Тихонько отнесите въ спальню... сонъ
             Поможетъ ей... а смерть удѣлъ другаго...
             (Лоренцо съ помощію Кіары уводитъ Чечилію).
   ЧЕЧИЛІЯ (уходя).
             О, Боже мой! Я погубила мужа!..
   

ЗАМПІЕРИ и ПІЕДРО.

   ЗАМП. Ты слышалъ, Піедро, слышалъ? Не пугайся!
             Она меня не погубила; нѣтъ;
             Отрава вмѣстѣ съ яствами сгорѣла...
   ПІЕДРО. Отрава!
   ЗАМПІЕРИ.           Да. Но графу Монтерею
             Не говори ни слова, ради Бога!
             О, знаемъ мы откуда этотъ ядъ,
             Откуда заговоръ!.. но мы не глупы --
             Предупредимъ опасность, и умремъ
             Ты умереть пытался?
   ПІЕДРО.                     Никогда!
   ЗАМПІЕРИ. Изобрѣтатель строитъ колокольню
             Подъ ростъ Везувію и Аппенинамъ,
             Садится на вѣнецъ ужасной башни,
             Поетъ свою послѣднюю молитву,
             Перекрестился, всталъ, закрылъ глаза,
             Раздвинулъ руки будто плавать хочетъ,
             И бросился въ бездушный океанъ...
             Заутра кости вымели метлой;
             На паперти замыли кровь водой;
             Какъ-будто не бывало человѣка...
   ПІЕДРО. И все богопротивныя слова!..
   ЗАМПІЕРИ. Молчи, монахъ! Внемли! Я все скажу!
             Сюда монахъ, на край земли, сюда;
             Откуда можно бездну смерти видѣть
             И въ ужасѣ грѣхъ тайный исповѣдать!..
   ПІЕДРО. Сядь, Доминикъ!
   ЗАМПІЕРИ.                     Садись, но я не сяду.
             Ты судія, а я преступникъ! Слушай!
             Ребенокъ мертвъ душой, но живъ очами;
             Онъ любитъ то, что. нравится глазамъ;
             Онъ чувствуетъ и разсуждаетъ зрѣньемъ...
             Проститъ ли Богъ невинному ребенку...
             Что живопись онъ страстно полюбилъ?
   ПІЕД. Тутъ нѣтъ грѣха!
   ЗАМПІЕРИ.                     Постой! Ребенокъ выросъ
             Для юноши прекрасенъ Божій свѣтъ,
             Онъ отыскалъ въ предметахъ выраженье,
             Открылъ ихъ цвѣтъ, пространство, освѣщенье,
             И повторять задумалъ Божій свѣтъ;
             Не думая о славѣ и наградъ,
             Онъ безотчетно, вѣтренно работалъ,
             Не для себя, Богъ знаетъ для кого;
             Онъ чувствовалъ страданія страдальца,
             Онъ плакалъ созданными имъ слезами,
             Съ разбойникомъ онъ путника терзалъ...
             Тутъ нѣтъ грѣха, монахъ! тутъ нѣтъ грѣха...
             Молчи, молчи, отвѣтъ твой мнѣ не нуженъ!
             Тутъ нѣтъ грѣха, когда призваньемъ вышнимъ,
             Что геніемъ, талантомъ мы зовемъ,
             Такъ жить и дѣйствовать онъ предназначенъ.
             Но если медленныхъ трудовъ удачу,
             Усилія безъ благодати вышней,
             Онъ счелъ ему дарованнымъ талантомъ...
             Тутъ нѣтъ грѣха, монахъ, тутъ нѣтъ грѣха!
             Но юношу лукаво извиняютъ
             И молодость, и ласковый привѣтъ
             Невѣждъ, и снисхожденье знатоковъ,
             И красоты коварная улыбка,
             И неразумные совѣты дружбы.
             Вотъ пробилъ часъ; окрѣпли умъ и воля,
             Очарованье снялъ суровый опытъ;
             Онъ могъ сложить съ себя чужое имя.
             Но себялюбье, гордость, слабонравье,
             И слава (вѣтръ попутный преступленья)
             Ужасной бурей волновали душу...
             Безумецъ, онъ въ талантъ свой слѣпо вѣрилъ,
             Служа искуству, оскорблялъ искуство!..
             О, тутъ есть грѣхъ, смертельный тяжкій грѣхъ!
             И этотъ грѣхъ лежитъ на Доминикѣ...
   ПІЕДРО. Мой другъ! Несчастье несправедливо!
             Богъ далъ искуство людямъ точно такъ же,
             Какъ пашни, воздухъ, воду, свѣтъ и сонъ,
             Не требуя въ такихъ дарахъ отчета;
             Добру и злу назначены вѣсы,
             И ежели твои произведенья
             Не оскорбляли нравственности, вѣры,
             Ты и въ посредственности чистъ...
   ЗАМПІЕРИ (съ ужасомъ).
                                                     И ты!..
             (Послѣ мгновеннаго молчанія).
             Прости меня, великій Богъ, прости!
             Я грѣшникъ, я злодѣй, я безталантенъ! (Убѣгаетъ).
   

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Спальная комната Доменикина; направо дверь въ спальную жены и дочери; свѣтильникъ горитъ на столѣ; блѣдно и темно; софа, арфа.

ЗАМПІЕРИ; потомъ ПІЕДРО.

   ЗАМПІЕРИ. Я безталантенъ...

(Піедро входитъ за нимъ, внимательно слѣдуя за всѣми его движеніями).

                                           Это была гордость,
             Обиженное самолюбье,-- только,--
             А не талантъ, не чувство... Я писалъ,
             Копилъ грѣхи на немощную старость...
             И эти всѣ святые оживутъ,
             И отъ меня потребуютъ отчета,
             Зачѣмъ я ихъ божественныя лица
             Дерзнулъ писать невдохновенной кистью!
             Я безталантенъ! Завтра, завтра, завтра,
             На площади, на паперти церковной
             Я объявлю мой грѣхъ всему народу!..
             Пусть цѣлый міръ назначитъ покаянье;
             Я соберу остатки бѣдной жизни;
             Веревками все тѣло избичую,
             И добровольнымъ гладомъ изсушу
             И такъ уже мертвѣющіе члены...
   ПІЕДРО. Ложись, мой другъ! Раздѣнься, помолись,
             И спи! Уже давно во снѣ Неаполь...
   ЗАМПІЕРИ. Но Богъ и совѣсть бодрствуютъ всегда!
   ПІЕДРО. Ложись и успокойся...
   ЗАМПІЕРИ (съ притворнымъ спокойствіемъ).
                                           Я ложусь;
             Я слушаюсь, ты видишь; я готовъ
             Въ монастырѣ монаховъ Кармелитовъ,--
             Иль гдѣ духовники назначатъ,-- жить.
             Ходить по камнямъ босыми ногами,
             На шеѣ и рукахъ носить вериги,
             Колючей власяницей покрываться...
             Ахъ! подожди,-- есть у меня коробка
             Изъ золота съ рѣзьбою Бенвенуто;
             Альдобрандини тысячу піастровъ
             Мнѣ предлагалъ,-- я не взялъ... На, монахъ,
             Вели отпѣть отходное служенье
             За душу грѣшника Доменикина!..
             Да сниметъ Богъ съ нея великій грѣхъ!
             Во время безконечной, страшной жизни,
             Я колоссальнымъ сдѣлалъ этотъ грѣхъ,
             И увѣнчаю...
                                 Нѣтъ! Я не скажу.
             Въ самоубійствѣ я отраду вижу,
             А ты къ тому готовъ не допустить...
             Нѣтъ, не скажу... Ложусь! Прости, мой Піедро...
                       (Отдергиваетъ занавѣсъ постели).
             Уйди, монахъ!..
   ПІЕДРО.           Я у тебя останусь,
             Прилягу, и засну; теперь опасно
             Мнѣ возвращаться въ монастырь...
   ЗАМПІЕРИ (съ притворнымъ спокойствіемъ).
                                                     Пожалуй,
             Спи здѣсь! (Про себя). Ого! и Піедро мой подкупленъ;
             Но я его довѣрчивостью ложной,
             Спокойствіемъ поддѣльнымъ обману.

(Піедро становится на колѣни и тихо читаетъ молитвы).

   ЗАМПІЕРИ (нераздѣтый, лежа на постели).
             Онъ молится, а я!.. одна молитва --
             Она безъ словъ; въ ней вся моя душа: -
             Возьми меня отсюда, мой Спаситель!
             Суди за грѣхъ и накажи... Но если...
             Нѣтъ, совѣсть Доминика такъ чиста.
             Какъ быстрая рѣка въ пустынѣ дикой,
             Что кромѣ неба на лицѣ зеркальномъ
             Не отражаетъ ничего!.. Что, еслибъ
             Я былъ съ талантомъ! Спальня, полумракъ,
             Свѣтильникъ умирающій, въ туманѣ
             Молящійся монахъ... Я безталантенъ!
             А прежде!.. Аннибалъ Каррачи, дѣтство,
             Восторги настоящіе, надежды,
             Удачи, неудачи...
                       (Шопотомъ, сквозь сонъ).
                                 Агостино!
             Какъ восхищается моей работой!
             Неужели достоинства въ ней есть?
             Онъ улыбнулся; всѣ ученики
             Не сводятъ глазъ съ великаго. Молчитъ!..
             Прилежно смотритъ; кажется, доволенъ.
                                 (Засыпаетъ).
   ПІЕДРО (подходитъ къ нему).
             Заснулъ! Несчастный труженикъ искуства!
             Благословенъ да будетъ краткій сонъ!
                       (Ложится на софѣ).
             Быть можетъ, завтра новыя страданья
             Прійдутъ толпой за жизнію страдальца,
             А у него осталась только жизнь,
             Послѣднее единственное благо...
             Пора заснуть; мнѣ надо завтра утромъ
             Служить обѣдню въ третьемъ алтарѣ,
             Заказанную графомъ Альберони.
             Какъ человѣкъ жалѣю я объ немъ;
             Хорошій христіанинъ, добрый сынъ,
             Счастливый мужъ, несчастный врагъ Испанцевъ...
             Испанія!.. И самъ архіепископъ
                       (Сквозь сонъ).
             Ея не любитъ. Если бы меня
             Послали къ королю... Арангуэсъ...
             Великолѣпные сады... чертоги... (Засыпаетъ).
   

ИНТЕРМЕДІЯ-ФАНТАЗІЯ.

Сонъ Доменикино.

   ЗАМПІЕРИ (бѣжитъ по улицѣ).
             Не можетъ быть! Горитъ одинъ притворъ;
             А ежели горитъ, такъ подожгли;
             Придумали, какъ до конца убить
             Неистощимое страданьемъ сердце!..
             Горитъ!.. горитъ!.. Во всемъ дворцѣ темно,
             А тамъ ужасный свѣтъ... И нѣтъ тревоги;
             И люди спятъ спокойно. Что за дѣло,
             Что тамъ въ притворѣ жгутъ Доменикина!
             Имъ кажется, горятъ однѣ картины,
             Плохіе, незавидные труды;
             Онѣ не стоятъ сожалѣнья; стража,
             Облокотясь на копья, спитъ... Войдемъ!
                       (Входитъ на лѣстницу).
             Темно... Я наизустъ дорогу знаю
             Сюда! По стѣнкѣ вправо; дверь; ступеньки...
             Семь, кажется... Вотъ притворъ...

(Входитъ въ притворъ, совершенно освѣщенный къ литургіи; всѣ фрески окончены, лѣса сняты; полъ очищенъ; скамейки; ни живой души не видно).

                                           Спаситель!
             Когда я кончилъ этотъ храмъ? А кончилъ!
             Великолѣпно, чудно! Какъ прекрасенъ
             Святитель мой! Какъ вѣренъ мой Везувій!
             Гдѣ куполъ? Нѣтъ, тамъ люди, тамъ Неаполь,
             Въ тревогѣ ждутъ послѣдняго мгновенья...
             Не бойтесь люди, вотъ святой Январи!!
             Не бойтесь, я писалъ васъ не для смерти!
             Живите надъ толпой заблудшихъ братій
             И проповѣдуйте нѣмою рѣчью.
             Понятенъ вашъ языкъ! Гдѣ выраженье,
             Тамъ жизнь, тамъ правда, голосъ и слова,
             Тамъ все, но въ очарованномъ огнѣ;
             Естественно, но ярче и живѣе...
             Ликуй, душа! Оконченъ славный трудъ...
             Послѣдній!... грань трудовъ моихъ и жизни!
             Какъ солнце, я умру,-- исполнивъ день.
             На чистомъ небъ я сіялъ недолго;
             За бурями не видѣнъ былъ мой путь;
             Но къ времени прибавился день новый;
             Меня примѣтятъ люди на закатѣ,
             И скажутъ: онъ и въ полдень съ нами былъ,
             Но ядовитыя земли дыханья
             Завистливо скрывали путь блестящій.
             Угасну; мѣсяцъ, звѣзды загорятся,
             И прорекутъ: мы отъ него горимъ!
                       Но кто открылъ мой храмъ, мое блаженство,
             Земной, отрадный рай Доменикина?
             Кто освѣтилъ, какъ солнцемъ, эти стѣны?
             Зачѣмъ? Нѣтъ никого! Въ полночный часъ
             Всегда монахи молятся... Молчанье!..
             Зачѣмъ нѣтъ пѣсень въ этомъ дивномъ храмѣ?
             Зачѣмъ нѣтъ прихожанъ... А вотъ одна!..
             Монахиня... О чемъ ея молитва?..
             (Подходитъ къ монахинѣ; она оборачивается).
   ЗАМПІЕРИ. Великій Боже! Кіара!
   КІАРА ЛАНФРАНКО.                     Доменикъ!
             Благодарю за тайную любовь;
             Я ревностью безумной волновалась,
             Но ты былъ чистъ... Мой другъ, благодарю!
             И я теперь очищена молитвой,
             Одѣлась въ непреложную судьбу,
             И предъ тобой стою твоей невѣстой,--
             Твоей женой; равны страданья наши;
             Вся наша жизнь была обрядъ вѣнчальный;
             И близко ложе брачное... Молись!
             зампіери. Жена прекрасная, зачѣмъ ты старцу
             Въ день торжества явилась? О, зачѣмъ
             Ты тайный грѣхъ изъ сердца вынимаешь?
             Быть можетъ, онъ судьбы моей виновникъ...
             Да! я любилъ тебя такъ постоянно,
             Такъ тихо, тайно, безкорыстно, Кіара,
             Что даже на картинахъ образъ твой
             На судъ людей порочныхъ не являлся;
             Я о тебѣ съ собой не говорилъ,
             И если мысль, путемъ мнѣ неизвѣстнымъ,
             Нечаянно бѣжала за тобой,--
             Безжалостно я отрывалъ ее
             Отъ женщины любимой, а въ груди
             Больное сердце кровью исходило...
             Женился я,-- и это была жертва,
             Усиліе... преодолѣть себя!
             Воспоминанья кисти откровенной,
             Сгорѣвъ, младую душу опалили
             Мертвящей безнадежностью; я умеръ
             Для жизни: жилъ работникомъ безплатнымъ
             У страшнаго властителя искуства!..
             Сегодня служба кончилась; и я
             Опять не человѣкъ и не художникъ.
   К. ЛАНФ. Ахъ, Доминикъ, какъ пишешь ты прекрасно!
   ЗАМП. Не льсти, мой другъ! Мнѣ совѣстно, мнѣ страшно,
             Что ты изъ снисхожденія ко мнѣ
             Уста напрасной ложью оскверняешь...
             Великъ мой трудъ,-- онъ можетъ быть пріятенъ
             Лишь мнѣ, да Богу, да Его Святымъ...
             А людямъ?-- Нѣтъ, прости моимъ сомнѣньямъ!
   КІАРА ЛАНФР. Какъ счастлива жена Доменикина!
             Когда ее встрѣчаю у обѣдни,
             Мнѣ кажется, вокругъ ея главы
             Горятъ лучи отъ славы Доминика.
   ЗАМПІЕРИ. Ахъ, Кіара, нѣтъ! Чечилія добра,
             Чувствительна, и любитъ Доминика;
             Но понимать художество... Ахъ, Кіара,
             Ты ей, а.я завидую Ланфранко!..
             Да; онъ великъ, величественъ, воздушенъ;
             Духъ Кіары носится во всѣхъ картинахъ...
             Блаженъ, кому жена и дѣти въ помощь!..
             Но грѣхъ роптать. Такъ должно, и конецъ!..
             Какъ ты вошла сюда?
   КІАРА ЛАНФРАНКО. Не знаю.
   ЗАМПІЕРИ.                               Странно!
             Къ чему они притворъ мой освѣтили?
   КІАРА ЛАНФР. Полночный судъ, великій, ждетъ тебя!
   ЗАМПІЕРИ. Судъ! Боже мой! Когда меня осудятъ?
             Неистощимое терпѣнье злобы
             Найдетъ малѣйшій слѣдъ усталой кисти...
             Найдетъ. Оно и судитъ и казнитъ... Идутъ!

(Въ притворѣ появляются тѣни; онѣ болѣе и болѣе наполняютъ храмъ;.

   ЗАМПІЕРИ. Ахъ, Кіара, это кажется не люди!..
   КІАРА ЛАНФР. Но кто же?
   ЗАМПІЕРИ.                     Я немногихъ узнаю.
             Я гдѣ-то видѣлъ ихъ портреты... Точно!
             Вотъ Рафаэль! Вотъ Винчи! Вотъ Вечелли!
             Вотъ Бонаротти! Вотъ Вольтерра!
   КІАРА ЛАНФРАНКО.                     Что ты?
             Покойники? Я вся дрожу...
   ЗАМПІЕРИ.                     Не бойся!
             Не знаю, отчего съ спокойнымъ сердцемъ
             Гляжу на нихъ...
   КІАРА ЛАНФРАНКО (съ восторгомъ).
                                 Предъ ними ты спокоенъ?
             О, ты великъ! Во истину великъ!..
   БОНАРОТТИ. Что? Каково? Въ который разъ отцы
             Приходите на грозный судъ къ потомкамъ,--
             Предсмертный, справедливый, страшный судъ?..
             Ну, Полигнотъ, ты старшина межъ нами
             По хронологіи... Мои Китайцы,
             Мои Египтяне, Индѣйцы, Персы,
             Шли предъ тобой какъ скороходы,-- только!
             Ты началъ, мы спокойно продолжали...
             Вотъ небольшой листокъ той самой книги;
             Но, благо, мы безсмертны; доживемъ,
             Увидимъ, кто конецъ ея напишетъ.
             Что жъ, Полигнотъ? Взглянулъ,-- и говори!
   ПОЛИГНОТЪ. Ты и забылъ Панена, и Вуларха,
             И многихъ первоклассныхъ живописцевъ...
             Они всѣ здѣсь; спроси у нихъ...
   РАФАЭЛЬ.                               Къ чему
             Считаться! Бонаротти -- вѣчно тотъ же;
             При жизни и по смерти -- бурный деспотъ!..
   ВАЗАРИ (указывая на трехъ Караччи).
             Три граціи божественныхъ искуствъ
             Должны рѣшать возвышенную тяжбу.
             Вѣдь подсудимый -- ученикъ Караччи...
   БОНАРОТТИ. Ходатаи, не судьи,-- это такъ.
   АПОЛЛОДОРЪ. Смотрю и удивляюсь! Бонаротти,
             Ты правъ. Тутъ выраженье Полигнота,
             Тутъ сила мысли, правильность рисунка,
             Но, Тиціанъ, и нашего здѣсь много.
             Смотри, какъ все блистательно и ярко!
             Одежды, волоса, тѣла и очи
             Горятъ, сіяютъ... Если бы я могъ
             Владѣть такими средствами! Завидно!
             О, Греція, и ты несовершенна?..
   АПЕЛЛЕСЪ. Чѣмъ масло лучше воска?..
   АПОЛЛОДОРЪ.                               Апеллесъ,
             Вѣдь это писано безъ масла; краски,
             Цвѣта, вотъ въ чемъ сокровища новѣйшихъ.
             Четырехъцвѣтныя твои картины,
             Ни слова, превосходны; но обманъ,
             Обманъ художественный, невозможенъ.
   АПЕЛЛ. Страсть поражать! А Зевксисъ, а Парразій?
             Ты помнишь птицъ и виноградъ?.. Повѣрь мнѣ,
             Тотъ будетъ первымъ въ мірѣ живописцемъ,
             Кто чистою водой пожаръ напишетъ.
             Для знатоковъ дѣйствительныхъ скульптура
             Гораздо выше живописи...
   АПОЛЛОДОРЪ.                     Да;
             Но знатоки не міръ. И не для нихъ
             Изящное искуство существуетъ...
   БОНАРОТТИ. Оставимъ споры, время коротко,
             И поворотъ земли ужъ близокъ къ утру.
             Начнемъ судить!.. Доменикинъ Зампіери
             Похожъ на Протогена. Медленъ, важенъ,
             Уменъ и строгъ, величественъ и сладокъ.
             . . . . . . . . . . . . . . . . . Неравенъ въ колоритѣ,
             Но по рисунку и по выраженью
             Учитель превосходный! Вотъ мой судъ.
   ЗАМПІЕРИ. Творецъ мой! вотъ гдѣ истинная слава!
   РАФАЭЛЬ. Согласенъ съ Бонаротти.
   ТИЦІАНЪ.                               Ты согласенъ,
             И конченъ судъ! Но я еще желалъ бы
             Побольше блеска, щегольства.
   АПЕЛЛЕСЪ.                               Зачѣмъ?
             Мы отъ своихъ понятій отказались.
             Намъ нравится толпа въ картинахъ вашихъ.
             Смѣшеніе безчисленныхъ предметовъ;
             Все превосходно, что живетъ въ природѣ.
             Представьте цѣлый міръ въ одной картинѣ;
             Но вѣрно, точно... Греки васъ похвалятъ,
             И вотъ вѣнецъ лавровый подадутъ.
   РАФАЭЛЬ. Но Доминикъ и такъ вѣнца достоинъ.
   БОНАРОТ. Достоинъ двухъ!. за жизнь, и заискуство.
   АГОСТИНО КАРАЧЧИ (граверъ).
             Кто передастъ заслуги Доминика
   дохновенье!
             Не мало чувствъ въ тебѣ перебывало,
             Не мало вздоховъ сохраняютъ стѣны!
                       Разрушатся, но не измѣнятъ стѣны;
             Не соберетъ моихъ страданіи зависть;
             Ихъ неподкупный камень не отдастъ.
                       Свободенъ я, искуство, я свободенъ!
             Я царь моихъ поступковъ и трудовъ...
             Меня зовутъ благословить Неаполь
             Печатью вдохновеннаго труда...

(Остановясь передъ огромнымъ чистымъ картономъ).

             О, чѣмъ тебя прославить, чудный городъ!..
                       Исторія Неаполя печальна!
             Легенды скучны, сказки ихъ ничтожны!
                       Чу!.. ходитъ вѣтеръ въ паутинѣ вздоховъ,
             И сердце имъ отвѣтствуетъ Зампіери...
                       Хоть повѣсть жизни коротка, но въ ней
             Бываютъ превосходныя страницы...
             Святый Январій! дай еще одну
             Богатую, роскошную страницу,
             А я тебя на куполъ притвора
             Представлю... Что за мысль! Святый Январій,
             Благодарю! Я вижу всю картину...

(То отходитъ, то приближается къ картону, руками какъ-будто располагаетъ на немъ группы; весь въ огнѣ).

(Картина *),

*) Vies et œuvres des peintres les plus célèbres (Dominiquino, planche 96), par Landon, 1804.

             Горитъ чело Везувія сѣдаго,
             Душа его свирѣпо говоритъ:
             "Вокругъ меня когда-то жили люди;
             "Ихъ нѣтъ! Я не люблю живыхъ людей!
             "Зачѣмъ же ты, изъ синихъ волнъ, такъ гордо
             "Въ пустынѣ сталъ красавецъ городовъ?
             "Здѣсь -- все мое! Дай мѣсто мнѣ, Неаполь!
             " Погибни... или въ море отступи!.. "
                       Сказалъ; и перси исполина смерти
             Вздохнули. Застоналъ безмѣрный воздухъ!
             И тучи въ черную стеклись громаду!
             Проснулось море синее, и бурно
             Отъ нѣдръ земли скалами отбѣжало...
             Шатнулась твердь... затрепеталъ Неаполь!
                       Напрасно молніи крестятся въ мракѣ,
             И громъ въ жерло Везувія сѣдаго
             Глаголетъ разрушительное слово...
             Не видно и не слышно... Онъ, Везувій,
             Гранитъ въ песокъ стирая, землю въ пепелъ,
             Широкою рѣкою брызнулъ пламя,
             И внутренность земли волнами двигнулъ.
             Дыханіемъ его лѣса пылаютъ;
             Источники отъ блеска изсыхаютъ...
             Твой жребій выпалъ, горестный Неаполь!
             То на тебя войной идетъ Везувій...
                       Проснулся городъ, украшенье міра,
             Земной цвѣтникъ. Епископъ съ духовенствомъ
             Идутъ ко смерти приготовить паству.
             Спасенья нѣтъ!..
                                 Тамъ набожный старикъ
             Упалъ подъ бременемъ креста; тамъ дѣва
             Символъ ужасной смерти держитъ,-- черепъ;
             Сама не знаетъ, гдѣ его нашла,
             Куда его несетъ. Тамъ двое нищихъ,
             Какъ милостыни, смерти ждутъ; скупецъ
             Имъ злато отдаетъ, но по привычкѣ,
             Безъ радости, пріемлютъ поздній даръ.
             Тамъ надъ ребенкомъ, камнями убитомъ,
             Ломая руки плачетъ мать; тамъ дѣти,
             Въ невинности, грозы не понимая,
             Глядятъ на смерть, какъ на простой пожаръ.
             Тамъ юноша, низверженъ съ колесницы,
             Убитый страхомъ, палъ въ толпу бѣгущихъ.
             Смятенье, шумъ, вопль, слезы и рыданья
             Везувію нестройнымъ хоромъ вторятъ...
                       Но... вотъ монахъ, съ распятіемъ въ рукахъ,
             Между людей возсталъ, какъ изъ могилы,
             И повелительное началъ слово:
             "О, маловѣрные! куда бѣжите?
             "Гдѣ, кромѣ Бога, вамъ спасенье есть?
             "Святый Январій насъ спасетъ отъ смерти!
             "Я вѣрую, вы вѣруйте со мной!..
                       Вотъ... въ облакахъ, въ епископской одеждѣ
             Какъ ясная заря... течетъ Святитель!
                       Воздвигъ свой жезлъ,-- потухъ сѣдой Везувій!
             Въ пути своемъ окаменѣла лава,
             Испуганныя тучи разбѣжались,
             И море снова обняло Неаполь!
   ЧЕЧИЛІЯ (отворяя двери съ дѣтьми).
             Доменикино, что съ тобой?
   ЗАМПІЕРИ (преклоняясь передъ картономъ).
                                           Молитесь!
             Хвалите Господа!.. Спасенъ Неаполь!
  
           Потомству отдаленному? Чья мѣдь
             Со стѣнъ ничтожныхъ соберетъ святыню
             И сохранитъ чудесъ прошедшихъ эхо?..
   АПОЛЛОДОРЪ. Счастливецъ! Понимаю! Ты великъ.
             Ты могъ возвыситься до Рафаэля,
             Стать на ряду съ огромнымъ Бонаротти.
             Смиренномудрый, съ самоотверженьемъ,
             Ты бросилъ кисть и взялъ рѣзецъ и мѣдь,
             Чтобъ съ честью сохранить чужую славу.
   ЗАМПІЕРИ (увидѣвъ Агостино).
             Учитель!.. (Страшно рѣчь зачать... Исчезнутъ
             Святыя тѣни... и суда не кончатъ,
             И жизнь твоя продлится .) Нѣтъ, учитель,
             Не подходи...
   АГОСТ. КАРАЧЧИ. Чей голосъ въ этомъ храмѣ?
             Чей человѣческій и дерзкій голосъ?..
             Ахъ, Людовико, Анпибалъ, смотрите!
             Вотъ нашъ Зампіери...
   ТѢНИ.                     Гдѣ онъ?-- Гдѣ онъ?-- Гдѣ онъ?
                       (Окружаютъ его; Бонаротти кпереди).
   БОНАРОТ. Прекрасно, другъ! Тобой живетъ искуство!
             Благодаримъ! Искуство безконечно;
             Пути его безчисленны; но есть
             Одинъ изъ нихъ, единственный и вѣчный,
             Прямой, безъ изворотовъ, честный путь:
             Не многіе святымъ путемъ ходили.
             Онъ твой, мой другъ: благословляй свой путь!
   ЗАМПІЕРИ. Учитель! дорого я заплатилъ
             За то, что шелъ путемъ прямымъ.
   КОРЕДЖІО.                               Зампіери,
             Не для земли мы служимъ на землѣ!
   РАФ. Да, милый другъ! Мой путь былъ чудно сладокъ,
             Вся жизнь была побѣдой непрерывной
             Надъ завистью и клеветой враговъ;
             А я тебѣ завидую: я умеръ
             Какъ грѣшникъ, ты какъ Божій день умрешь!
   БОНАРОТ. Мы опоздаемъ кончить судъ безстрастный!
             Доменикинъ, веди насъ на мостки,
             И разскажи, какъ хочешь куполъ кончить...
                       (Берутъ его подъ руки и ведутъ).

(Зампіери ведетъ ихъ на подмостки; въ воздухѣ -- невидимый хоръ; съ купола къ ногамъ Зампіери сыплются бѣлые цвѣты).

   ХОРЪ.           Слава тебѣ, тихій сердцемъ!
                       Слава тебѣ, кроткій духомъ!
                       Слава тебѣ, угнетенный,
                                 Бѣдный труженикъ!
                       Богъ твой тебя не оставитъ,
                       Славу твою Онъ размножитъ,
                       Прійметъ тебя въ день великій,
                                 Горькій труженикъ!..

(Зампіери на мосткахъ подъ куполомъ падаетъ ницъ. Входятъ въ притворъ ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ, ЭСПАНЬОЛЕТЪ И ЛАНФРАНКО. Тѣни исчезаютъ. Полный день бьетъ въ окна).

   ЛАНФ. Вотъ вашъ притворъ, сокровищпый притворъ!
             Хорошъ, красивъ; онъ писанъ въ Божью славу.
             Богохуленьемъ было допустить
             Писать такую церковь Доминика.
             Сбылись мои слова! Не конченъ куполъ.
             И что жъ на немъ? Безумная затѣя,
             Для живописи невозможный трудъ:
             Везувій въ полномъ изверженьи! Графъ,
             Неужели дописывать я долженъ
             Нелѣпость сумасшедшаго?..
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.           Никакъ.
             Разбей ее и созидай свое;
             Пиши, что храму Божію прилично.
   ЛАНФР. Графъ! что мнѣ дѣлать?
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ.                     Но, отецъ Январій,
             Внизу, мнѣ нравится...
   ЛАНФРАНКО.                     Побойтесь Бога!
             Смотрите, какъ уродливо изломанъ,
             Какъ приторно, изысканно онъ добръ!
             Но пусть живутъ оконченныя фрески;
             Стыдъ не для насъ, и слава не для насъ.
             Въ упрекъ искуству можно ихъ оставить;
             Но этого безумнаго созданья,
             Что въ куполѣ, оканчивать не стану.
             Пиши, Риберра.
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Ни за что!
   ЛАНФРАНКО.                     Пускай
             Коренціо, Карачьоли...
   ГРАФЪ МОНТЕРЕЙ.           Ланфранко,
             Вотъ молотокъ! Разбей и начинай
             Писать, что на душу Господь положитъ.

(Ланфранко бѣжитъ на мостки; Зампіери его останавливаетъ).

   ЗАМПІЕРИ. Куда? Не тронь!
   ЛАНФРАНКО. Ты здѣсь, коварный червь!
             Прочь, молоткомъ я и тебя разрушу!

(Народъ со всѣхъ сторонъ вбѣгаетъ въ притворъ; но мосткамъ забѣгали люди).

   НАРОДЪ. Столкните безталаннаго писаку!
   ЗАМПІЕРИ. Убейте, но моей любимой фрески
             Не трогайте! Она не ваша! Люди,
             Вы за нее отвѣтствуете Богу!..
   НАРОДЪ. Отвѣтствуемъ!-- Отвѣтствуемъ!-- Ломай!
                       (Доменикинъ борется съ Ланфранко).
   НАРОДЪ. Столкни его, Ланфранко, на помостъ,
             А молоткомъ казни его бездарность!
   ЗАМПІЕРИ. За что такая злость?
   НАРОДЪ.                               За что? не знаемъ.
             Прямымъ путемъ, одинъ, искалъ ты славы,
             Ты кланяться кумирамъ не хотѣлъ,
             Ты презиралъ людей порочныхъ силу...
             Мы откровенны, бѣдный Доменикъ!
             Пойми свою судьбу и покорись!
   ЛАНФР. Нѣтъ, люди, не могу! Силёнъ Зампіери.
   НАРОДЪ. Не хочетъ покориться? Мы сломаемъ!

(Толпа бросается за Зампіери и, отдѣливъ его отъ Ланфранко, тащитъ съ подмостковъ; молотъ начинаетъ стучать мѣрно въ тактъ двухъ хоровъ, которые поютъ вмѣстѣ).

   ХОРЪ.           Стыдъ и позоръ, штукатурщикъ!
                       Гордый, во прахъ! Мы разрушимъ
                       Тѣло твое! Покорися,
                                 Дерзкій башмачникъ!
                       Мы предадимъ эти фрески
                                 Ржѣ и огню, и насмѣшкѣ
                       Выю согни. Покорися,
                                 Волъ безталанный...
   ХОРЪ НЕВИДИМЫИ.
                       Слава тебѣ, тихій сердцемъ,
                       Слава тебѣ, кроткій духомъ,
                       Слава тебѣ, угнетенный,
                                 Бѣдный труженикъ!
                       Богъ твой тебя не оставитъ,
                       Славу твою онъ размножитъ,
                       Прійметъ тебя въ день великій,
                                 Горькій труженикъ!
   ЗАМПІЕРИ (увлекаемый толпою).
             Великій Боже! небо и земля!
             Скорѣй, скорѣй страдальца раздѣлите.
             Какъ волны океана въ дерзкой буръ,
             Меня влекутъ безжалостные люди!..
             За что?
   ТОЛПА НАР: Ты безталантенъ!-- безталантенъ!
   ЗАМПІЕРИ. О, дайте лечь въ могилу безъ страданья!
   НАРОДЪ. Онъ безталантенъ!-- Камнями убить!--
             На площадь безталантпаго!-- на площадь!
   ЗАМПІЕРИ. Чернь! докажи слѣпыя обвиненья.
   НАРОДЪ. Эспапьолетъ, ЛанФранко, Монтерей,
             И весь художественный міръ. Довольно
             Великихъ обвинителей!-- на площадь!
   ЗАМПІЕРИ. А! ты безъ мнѣнья, вѣтренная чернь!
             Ты грязь! ты слѣдъ чужой хранишь!
             Суди сама, въ тебѣ есть умъ и чувство!
   ЛАНФРАНКО (съ подмостокъ).
             Друзья! посредственность краснорѣчива!..
             Вотъ камни вамъ для казни Зампіери!

(Фреска летитъ въ тысячѣ кусковъ; толпа хватаетъ ихъ).

   ТОЛПА НАР: Теперь на площадь!-- Тамъ его убьемъ!
                       (Почти обезсиленнаго тащатъ на середину).
   ЗАМПІЕРИ. За что схватиться бѣдному Зампіери?
             О что мнѣ опереться?.. Это что?

(Ловитъ кольцо пустаго гроба, стоящаго на серединѣ, на небольшомъ возвышеніи: толпа въ благоговѣйномъ ужасѣ отступаетъ, и почтительно преклоняетъ колѣни и головы; глубокое, продолжительное молчаніе).

   ЗАМПІЕРИ. Гробъ испугалъ людей! Они недвижны!
             Что значитъ ихъ безмолвіе?..
   НЕИЗВѢСТНЫЙ (рѣзкимъ, ужасающимъ голосомъ).
                                 Проснись!

(Конецъ интермедіи).

-----

   ЗАМПІЕРИ (просыпается; въ ужасѣ вскакиваетъ съ постели, бѣжитъ на средину и падаетъ на колѣни).
             Гдѣ эта чернь? откуда этотъ голосъ?
             Что значитъ этотъ гробъ и ужасъ черни?
             А! понимаю... Богъ меня зоветъ...
             Умру,-- и прахъ мой страшенъ будетъ черни!
             Ужъ некого преслѣдовать за гробомъ!..
             Умремъ!.. Умремъ!.. Пора! Давно пора!
             Гость долговременный тяжелъ и скученъ...
             Пойдемъ домой...
                       (Идетъ мимо Піедро).
                                 Прости, мой добрый Піедро!
                       (Остановясь).
             Зайти къ женѣ и дочери, проститься...
             Неловко мнѣ, отцу семейства, тайно
             Уѣхать и не дать благословенья
             На случай смерти иль болѣзни.
                       (Отворяетъ дверь).
                                           Спятъ.
             Какъ сладко спятъ! Не хочется будить...
             Ну, что жъ? Перекрещу ихъ, поцѣлую,
             И въ путь!

(Входитъ; слышны рыданія Доменика).

                       Простите!
   ГОЛОСЪ ЧЕЧИЛІИ. Кто здѣсь?
   ЗАМПІЕРИ (пробѣгая сцену, въ слезахъ).
                                           До свиданья!
   

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

Ночь, освѣщенная отблескомъ начинающаго изверженія Везувія. Повременамъ слышны подземные удары, и примѣтно легкое колебаніе земли. Вдали видѣнъ Неаполь; передняя часть сцены -- море съ берегомъ; нѣсколько утесовъ торчатъ въ разныхъ мѣстахъ; кругомъ развалины колоннъ и другіе остатки зданій.
(Смотри картину Жироде "Видъ Неаполя").

   ЗАМПІЕРИ (одинъ).
             Тутъ есть скала, я помню; гордый камень
             Родная мать, земля его отвергла,
             Родные братья, берега ушли
             И предали его волнамъ на жертву;
             Онъ почернѣлъ отъ старости, истерся;
             Но твердъ, и на враговъ глядитъ съ презрѣньемъ,
             На мать съ насмѣшкой, мстительный гранитъ...
             Къ нему, къ нему! На лодкѣ рыбака
             Не разъ я доплывалъ къ его подошвѣ,
             Взбирался на изрытую вершину,
             И рисовалъ Везувій и Неаполь...
             Я о грѣхѣ моемъ еще не вѣдалъ...
                       (Бросается въ лодку и отчаливаетъ).
             Прости земля, Италія, прости!
             Люблю тебя, но нѣдръ твоихъ прекрасныхъ
             Мой грѣшный прахъ не будетъ тяготить...
             Я недостоинъ быть въ твоей землѣ!
             Ты гробъ и колыбель однихъ талантовъ!
             Могила для бездарныхъ -- океанъ.
             Прахъ генія -- отечеству краса;
             А грѣшниковъ безчисленныя кости
             У хлѣбопашца землю отнимаютъ,
             Потомству на отечество клевещутъ,
             Подъ мраморомъ скрываютъ грязь и стыдъ,
             И золотыми буквами гремятъ
             Лукавую дѣлъ небывалыхъ повѣсть...
             Нѣтъ! Столько честности еще осталось
             Въ моей душѣ... Мнѣ не нужна могила;
             Я погребальной чести недостоинъ,
             Молитвъ отходныхъ я не заслужилъ.
             Горсть брызговъ, легкій плескъ сѣдой волны,
             Невнятное въ дубравѣ ближней эхо,
             Вотъ погребальный хоръ для Доминика...
             Да, можетъ-быть, изъ состраданья вѣтеръ,
             Что такъ теперь бушуетъ и реветъ,
             Умѣритъ ярость, жалобно простонетъ,
             И снова загремитъ морскія пѣсни.

(Доплывъ къ скалѣ, выходитъ и хочетъ оттолкнуть назадъ челнъ).

             Лети, послѣдняя надежда жизни.
             Постой, возьми съ собой мои одежды!
             Они годятся нищимъ. На, неси!..

(Удары подземные сильнѣе и сильнѣе; порывы вѣтра бѣшенѣе. Везувій болѣе и болѣе разгорается; волны кипятъ. Доменикинъ, безъ верхняго платья, безъ шляпы, пробирается на гору).

             Какъ круто!.. Вѣтръ ужасный. Я вспотѣлъ.
             И умереть мѣшаютъ!.. Слава Богу,
             Я на вершинѣ! Бездна подо мной...
             Шагъ,-- и во гробѣ... Конченъ тяжкій путь!
                                 (На колѣняхъ).
             Я приношу земное покаянье,
             Послѣдній долгъ! Мое предназначенье
             Безъ ропота до старости я несъ...
             Я безталантенъ, но по Вышней волъ!
             Я моему ничтожеству не вѣрилъ,
             Я посрамилъ учителей моихъ
             Прославленныхъ начальниковъ искуства;
             Но не они ль посредственность мою
             На грѣхъ хвалой не должной повели;
             Я стыдъ принесъ Болоніи родимой,
             Но не она ль несчастному Зампіери
             Какъ рай божественный живописалась?
             О, матерь, снисхожденіе твое
             Къ бездарной, бѣдственной охотѣ сына,
             Къ всемірному стыду вело Зампіери,
             И довело!
                       Не въ осужденье, матерь,
             Языкъ мой ропщетъ... Нѣтъ! Нѣмое горе
             Теперь равно и громовымъ словамъ...
             Вѣтръ, море, небо, могутъ насъ подслушать:
             Но разнесутъ ли эту рѣчь по свѣту?
             Прости меня, прости меня, о, матерь!
             Прости меня, родитель! Богъ вложилъ
             Въ твои уста упреки и угрозу;
             Ты не пускалъ меня на страшный путь;
             Сынъ непослушный, дерзкій, непокорный,
             Я отклонилъ родительскую руку
             И шестьдесятъ ужасныхъ, горькихъ лѣтъ
             Отцу я строилъ памятникъ безчестный,
             Всеобщій стыдъ, позоръ всемірный -- сына!
             И имя честное твое, Зампіери,
             На вѣчное посмѣшище я продалъ!..
             И не умретъ мой стыдъ! Прости, родитель!
             Простите, люди!.. Небо и земля,
             Простите грѣшнику! Въ волнахъ залива
             Онъ самъ себя казнитъ! Простите, люди!

(Всталъ, закрылъ глаза и, вытянувъ впередъ руки, хочетъ броситься въ море. Сильный подземный ударъ потрясаетъ землю и утесъ, на которомъ стоитъ Зампіери. Доменикинъ колеблется, и падаетъ. Везувій въ полномъ изверженіи).

             Тебѣ какое дѣло, исполинъ,
             До бѣднаго, бездарнаго Зампіери?
             Онъ разгорается!.. Удары грома
             Гремятъ пѣснь гибели и разрушенья!
             Ужъ нѣтъ его обычнаго вѣнца;
             Шлемъ огненный, кровавая кольчуга,
             Мильоны пламенныхъ мечей и копій...
             Боецъ великолѣпный, на кого?
             (Съ возрастающимъ удовольствіемъ).
             Что предъ тобой, Везувій, эти волны?
             Смотри! Какъ стадо предъ грозой толпятся,
             Кипятъ въ испугѣ пѣною жемчужной;
             Черны какъ мертвецы, а блещутъ смертью
             И страхъ суда несутъ далеко въ море.
             Неаполь! А, Неаполь! Что? проснулся?
             Весь почернѣлъ людьми какъ муравейникъ?
             Намѣстникъ! кто въ твоихъ прозрачныхъ окнахъ
             Зажегъ огни? Кто крыши позлатилъ?
             Сами собой звонятъ колокола,
             Сами собой врата отверзлись храмовъ...
             Сильнѣй, сильнѣй, мой исполинъ, кипи!
             Великолѣпный витязь, браво! браво!
                       (Бросаясь уже въ волны).
             Гдѣ кисть, гдѣ краски? Гдѣ Канини, Коцца?..
             На холстъ его! Скорѣй на холстъ, на стѣну!..
   

АКТЪ ТРЕТІЙ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Комната въ домѣ Доменикина.

КАРАЧЬОЛИ и КОРЕНЦІО, въ монашескихъ одеждахъ.

   КОРЕНЦІО. Карачьоли! боюсь за неуспѣхъ
             И за успѣхъ.
   КАРАЧЬОЛИ. Пускай казнятъ, пусть мучатъ,
             Но жить ему я больше недозволю;
             Онъ набоженъ, а денегъ неимѣетъ;
             Пожертвуетъ на церковь образами,
             Насъ поведетъ безъ страха въ мастерскую;
             А тамъ ножи окончатъ все...
   КОРЕНЦІО.                     А если
             Задержатъ.
   КАРАЧЬОЛИ. Грекъ, ты воротись назадъ;
             Иди; я самъ мое исполню дѣло...
   КОРЕНЦІО. Но смерть его дойдетъ до Монтерея...
             Убійство, такъ, но хитрое убійство...
   КАРАЧЬОЛИ. Коренціо! ты помнишь, я писалъ,
             Остерегалъ безумнаго Зампіери;
             Ослушался: и долженъ быть наказанъ!
             Я разбирать послѣдствій не хочу...
             Везувій въ помощь намъ. Землетрясенье
             Разрушило монастыри и церкви
             И множество домовъ; вездѣ тревога
             И безпорядокъ; жалуются, плачутъ;
             Дворецъ въ осадѣ нищихъ и монаховъ;
             Во всѣхъ дворцахъ богатой нашей знати
             Толпы просителей; а въ у цѣлѣйшихъ
             Монастыряхъ, церквахъ, гремитъ Te Deum.
             Ты не встрѣчалъ отчаянныхъ отцовъ,
             Вчера богатыхъ, ночью обѣднѣвшихъ?
             Ты юношей не видѣлъ, потерявшихъ
             Невѣстъ, сестеръ и матерей? Въ Неаполь
             Изъ деревень всѣ жители сбѣжались,
             Одни спасаться, а другіе грабить.
             По-моему -- единственное время
             Для страшныхъ дѣлъ! Вѣрь, что бы ни случилось
             Сегодня,-- виноватъ одинъ Везувій...
   КОРЕНЦ. Разсчетъ хорошъ, но если...
   КАРАЧЬОЛИ.                               Грекъ, довольно!
             Идутъ... Молчи!
   

ТѢ ЖЕ И ЧЕЧИЛІЯ.

   КОРЕНЦІО. На церковь Санъ-Сильвестро подаянье
             Мы собираемъ, добрая синьора!
             Не откажите въ милостыни; Богъ вамъ
             Воздастъ и наградитъ васъ въ вашихъ дѣтяхъ,
   ЧЕЧИЛІЯ. Честной отецъ! возьми у насъ, что хочешь;
             Жалѣть не станемъ; но сребра и злата
             Нѣтъ въ нашемъ домѣ; деревянной чашей
             Мы воду пьемъ, а деревянной вилкой
             Мы вертимъ макарони; если хочешь,
             Повѣрь, домъ обойди...
   КОРЕНЦІО.                     Кчему, синьора?
             Но здѣсь живетъ, сказали намъ, Зампіери,
             Великій королевскій живописецъ;
             Онъ не откажется для нашей церкви
             Дать образъ или два...
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Честной отецъ,
             Намѣстникъ запретилъ Доменикину
             Писать для постороннихъ...
   КАРАЧЬОЛИ.                     Но для церкви
             И папа запретить не можетъ... Впрочемъ,
             Богъ съ вами, грѣшники!.. Копите злато,
             И бѣдностью притворной покрывайтесь!
             Обманывайте Бога и людей!
             Вчерашній гласъ Везувія напрасенъ...
             Нѣтъ покаянья, будетъ судъ и казнь!
             Но гдѣ онъ самъ, гдѣ набожный Зампіери,
             Гдѣ милостыни щедрый раздаватель?
             Всѣмъ дочерямъ грѣха -- сребро и злато;
             Всѣмъ уличнымъ, сомнительнымъ, Цирцеямъ
             Отказывать Зампіери не умѣлъ;
             Для страшнаго несчастья онъ умѣетъ.
   ЧЕЧИЛІЯ. Не клевещи, честной отецъ; повѣрь мнѣ,
             Намъ ѣсть сегодня нечего; Лоренцо
             Идетъ къ монаху Піедро да-Бастоне
             Просить чего-нибудь на завтракъ; денегъ
             Я больше мѣсяца уже невижу;
             Живу съ семьей продажей полотна
             Для живописцевъ; краду у Зампіери
             Эстампы, краски, холстъ, и продаю...
             Клянуся Богомъ, за эстампъ Караччи,
             Съ собственноручной подписью его,
             Который такъ хранилъ мой мужъ несчастный,--
             Я за него могла купить горсть соли!..
             Я подлинный рисунокъ Рафаэля,
             Доставшійся за дорогую цѣну
             Покойному Моитальто, продала
             Секретарю Геррерѣ за два скуди!
             Возьмите все; возьмите; не жалѣю;
             Но пожалѣйте насъ, не клевещите!
   КАРАЧЬОЛИ. Дочь дерзкая, служителямъ Господнимъ
             Клеветниками быть нельзя; мы знаемъ,
             Что говоримъ...
   

ТѢ ЖЕ И ЛОРЕНЦО.

   ЧЕЧИЛІЯ. Ну, вотъ и нашъ Лоренцо...
             Спросите у него, куда идетъ?
             Зачѣмъ?..
   ЛОРЕНЦО. Кто я? Иду къ отцу Бастоне.
             За ужиномъ, за завтракомъ, обѣдомъ,
             За жизнью. До свиданія...
   

ТѢ ЖЕ, кромѣ Лоренцо.

   КАРАЧЬОЛИ.                     Не вѣрю.
             Условленный языкъ...
   КОРЕНЦІО (тихо).
                                 Мой другъ, уйдемъ;
             Есть у меня чудесный замыслъ...
   КАРАЧЬОЛИ.                               Нѣтъ;
             Я долженъ видѣть самого Зампіери.
   КОРЕНЦІО. О, ради Бога, времени не много!
             Уйдемъ; мы не догонимъ; это средство
             Вѣрнѣе всѣхъ ножей... Я отвѣчаю
             За тайну и успѣхъ...
   КАРАЧЬОЛИ.           Ты отвѣчаешь?
   КОРЕНЦІО (тихо увлекай его).
             Да, да, но только поскорѣй пойдемъ!
   КАРАЧЬОЛИ (уходя).
             Прости, жена бездарнаго Зампіери!
             Прости, натурщица медей и фурій.
   ЧЕЧИЛІЯ (одна).
             Владыко! Быть не можетъ! Неужели
             Монахи это? Господи, прости,
             Невольно согрѣшишь. Ну, вотъ Неаполь!
             Чего тутъ смотритъ старый кардиналъ?
             Такіе звѣри ходятъ на свободѣ!..
   

ЗАМПІЕРИ и ЧЕЧИЛІЯ.

   ЗАМПІЕРИ (вбѣгая съ безпокойнымъ видомъ).
             Чечилія, гдѣ старый молотокъ,
             Оправленный въ Египетскую пальму
             Съ головкой львиной на концѣ?
   ЧЕЧИЛІЯ (смутясь).
                                                     Украли...
   ЗАМПІЕРИ. Украли! Ну, такъ нѣтъ ли у тебя
             Какой-нибудь тяжелой колотушки?
   ЧЕЧИЛІЯ. Украли.
   ЗАМПІЕРИ.           А! украли. Отчего?
             Отъ бѣдности. Не жаль!.. А гдѣ топоръ?..
   ЧЕЧИЛІЯ. Лоренцо заперъ.
   ЗАМПІЕРИ.                     Заперъ. А зачѣмъ?
             Нѣтъ! Вотъ топоръ. И кстати, онъ нужнѣе.
             Чечилія, нужна ли эта дверь?
   ЧЕЧ: По-мнѣ, нужна.
   ЗАМПІЕРИ.           А эта?
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Нѣтъ!
   ЗАМПІЕРИ.                               Позволь
             Мнѣ взять ее.
   ЧЕЧИЛІЯ.           На что тебѣ, мой другъ?
   ЗАМПІЕРИ. Позволь! Недостаетъ одной покрышки.
             Мой милый другъ, неужели и въ этомъ
             Откажутъ мнѣ? Непостоянно небо;
             Ну, дождь пойдетъ; земля промокнетъ; кости
             Отъ стужи лихорадкой заиграютъ...
             Нельзя пойти, согрѣться...
   ЧЕЧИЛІЯ.                     Всемогущій!
             Безуміе въ рѣчахъ его...
   ЗАМПІЕРИ.                     Ну, что жъ,
             Ты позволяешь? Милый другъ... позволь;
             Утѣшь меня... Здѣсь дорогъ лѣсъ, а доски
             На вѣсъ сребра и злата продаются.
             Я помню, гробъ заказывалъ для сына;
             Платилъ, платилъ, а все въ долгу остался.
             Притомъ же здѣсь работаютъ неплотно;
             А гробъ, какъ храмъ, священный сумракъ любитъ.
             Ты видѣла, какъ строятъ корабли?
             Ходи по морю, какъ по сушѣ; капля
             Проходу не найдетъ... такая плотность!..
             А я придумалъ славно. На шипахъ,--
             Потомъ но щели мѣдную полоску,--
             Потомъ раскрашу масляною краской
             Внутри, снаружи засмолю. Вотъ какъ!
   ЧЕЧ. Дай рѣчь, мой Богъ!-- я говорить не въ силахъ!

(Зампіери бьетъ топоромъ по петлямъ; дверь отваливается; онъ ее тащитъ).

   

Тѣ ЖЕ и КІАРА, дочь Доменикино.

   КІАРА. Что это значитъ? Ради Бога!
   ЗАМПІЕРИ.                               Здравствуй,
             Мое дитя, мой первенецъ, мой ангелъ!
             Умру, намѣстникъ все тебѣ заплатитъ...
             А тысячъ двадцать есть за нимъ. Женись!
             Возьми себѣ въ мужья глупца, невѣжу,
             И проклинай бездарнаго отца.
   КІАРА.                               Родитель!
   ЗАМПІЕРИ. Проклинай его, мой ангелъ!
             Молись, чтобы въ покойныхъ сновидѣньяхъ
             Бездарный твой тиранъ не появлялся;
             Начни учиться пѣнію и пляскѣ:
             Еще успѣешь; пой любовь, веселье:
             Но про отца, молю, не вспоминай!..
             Я васъ спасу отъ общаго стыда!
             Послушайте: едва умретъ Зампіери,
             И ненависть умретъ. На этомъ свѣтѣ
             Останется безславіе одно...
             Вамъ деньги отдадутъ, и въ тотъ же день
             Въ Сицилію, въ Палермо, отправляйтесь.
             Живите тамъ подъ именемъ Бастоне;
             Мой Піедро вамъ свидѣтельство напишетъ.
                       (Становится на колѣни).
             Молю васъ, позабудьте обо мнѣ!
   ЧЕЧ: И КІАРА. Доменикинъ!-- Родитель!
   ЗАМПІЕРИ (не допуская ихъ къ себѣ).
                                                     Умоляю,
             Не прикасайтесь къ грѣшнику; бездарность
             Во мнѣ въ проказу, въ язву обратилась...
             О, не носите имени Зампіери!
             Не говорите обо мнѣ; картины
             Исчезнутъ, уничтожатся; враги
             Покойника забудутъ; цѣлый свѣтъ
             Забудетъ обо мнѣ; тогда, быть-можетъ,
             Въ чистилище переведутъ меня,
             А на землѣ исчезнетъ стыдъ искуству...

(Встаетъ и приближается къ нимъ. Помолчавъ).

             Я васъ любилъ, Чечилія и Кіара!
             Пока считалъ себя жрецомъ законнымъ,
             Художникомъ невиннымъ, я гордился
             Быть пастыремъ прекраснаго семейства,
             И ваша бѣдность славой красовалась!
             Я съ вѣрою потомство призывалъ;
             Оно ручалось мнѣ за ваше Счастье,
             За вашу честь, за вашу славу... Боже,
             Какъ поздно ты слѣпцу прозрѣть дозволилъ!
                       (Умоляющимъ голосомъ).
             О, никогда, жена и Дочь, молю васъ,
             Въ послѣдніе часы преступной жизни
             Не оскорбляйте немощнаго старца,
             Не презирайте грѣшника! безъ местѣ,
             Безъ сожалѣнія, безъ состраданья
             Какъ милостыню бросьте взорѣ Съ любовью,
             Прощальнымъ поцѣлуемъ удостойте!
   ЧЕЧИЛІЯ И КІАРА (бросаясь обнимать его).
             Ахъ, батюшка!-- Мой бѣдный другъ!
   ЗАМПІЕРИ (вырывается изъ рукъ ихъ и, поднявъ топоръ, убѣгаетъ).
                                                     Простите!
   

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Городской садъ.

КОРЕНЦІО, за нимъ КАРАЧЬОЛИ, въ обыкновенныхъ своихъ платьяхъ, входятъ въ садъ весьма поспѣшно           и садятся на скамью.

   КОРЕНЦІО. Усталъ?
   КАРАЧЬОЛИ.           Усталъ смертельно. Но зачѣмъ
             Мы бросили нашъ замыслъ. Грекъ, ты струсилъ?
   КОРЕНЦІО. Молчи, Карачьоли; я отвѣчаю.
             Садись на эту ветхую скамейку,
             И, что бы ни случилось здѣсь, молчи!
   КАРАЧЬОЛИ. Да растолкуй...
   КОРЕНЦІО.                     Прошу тебя, молчи!
   

ТѢ ЖЕ и ЛОРЕНЦО.

   ЛОРЕНЦО (проходя мимо, кланяется).
             Синьоръ Коренціо!
   КОРЕНЦІО.           Синьоръ Зампьери!
             Куда такъ рано?
   ЛОРЕНЦО.           Я иду за дѣломъ.
   КОРЕНЦІО. О чемъ печаль, задумчивый Лоренцо?
             За дѣломъ? Вѣрно далеко живетъ...
   ЛОРЕНЦО. Кто?
   КОРЕНЦІО.           Дѣло. Тайная красотка? Такъ ли?
             Васъ ждутъ.
   ЛОРЕНЦО.           Синьоръ!
   КОРЕНЦІО.                     Васъ ждутъ. Я въ томъ ручаюсь.
             Умѣйте быть настойчивымъ и дерзкимъ;
             Любовь -- война; совѣтую быть храбрымъ...
   ЛОРЕНЦО. Неужели и вамъ извѣстно?..
   КОРЕНЦІО.                               Другъ мой,
             Вы рано отъ друзей своихъ отстали,
             Разбойникомъ на тайны ихъ напали;
             И.продали ихъ дядѣ... Можетъ-быть
             Все къ лучшему; и самому мнѣ стыдно,
             Что мы къ безчестнымъ средствамъ прибѣгали,
             Чтобъ погубить безсильнаго Зампьери.
             Но я тогда трудовъ его не видѣлъ;
             А по наслышкѣ думалъ и судилъ.
             Вчера я видѣлъ трудъ Доменикина
             И завтра исповѣдываться буду...
             Да! я грѣшилъ передъ святымъ причастьемъ.
             Раскаяньемъ очищу тяжкій грѣхъ...
             Дивлюсь, какъ могъ я такъ упрямо, злобно
             Преслѣдовать великаго Зампіери!
             Общественное мнѣнье увлекло;
             Судъ славнаго Риберры и Ланфранко,
             Холодность Рима; много, очень много
             Наружныхъ побудительныхъ причинъ;
             Но безпристрастіе -- мой древній идолъ.
             Я не могу ходить на помочахъ;
             Увидѣлъ, убѣдился, и теперь
             Я первый защищать готовъ Зампьери.
             Но я васъ удержалъ, синьоръ: простите!
             Васъ ждутъ, пора...
   ЛОРЕНЦО.           Коренціо? возможно ль?
             Неужели вы въ старикѣ моемъ
             Находите талантъ?
   КОРЕНЦІО.           И первоклассный!
             И первоклассный! да, синьоръ Лоренцо!
             Мнѣ стыдно признаваться; всѣ друзья
             Моимъ прямымъ сужденьемъ недовольны:
             Но что же дѣлать! не могу молчать...
             Я вижу явственно, какъ зависть Рима,
             Флоренціи, Болоніи и Сьены
             Чумой прошла въ Неаполь. Но Лоренцо,
             Прошу васъ, передъ дядей умолчите
             О мнѣніи моемъ; подумать могутъ,
             Что я изъ личныхъ видовъ обратился...
             Жалѣю, что и вамъ сказалъ...
   ЛОРЕНЦО.                     Напрасно,
             Синьоръ Коренціо, скрывать сужденье
             Цѣлебное для бѣднаго Зампіери.
             О, проклятъ день, когда несытый страстью
             Я бросился въ объятія пороку!..
             Коренціо! Раскаяться не трудно
             Въ грѣхѣ обыкновенномъ, ежедневномъ,
             Но я былъ медленнымъ его убійцей:
             Я славу долговѣчную Зампіери
             Съѣдалъ, какъ червь невидный, при рожденьи,
             И яркія надежды на потомство
             Я разрушалъ безчестными путями!
             Что ваша зависть, сплетни, обвиненья,
             Доносы, пасквили и серенады!
             Увеличительныя стекла. Время
             Смотрѣло бъ въ нихъ на фреску Доминика,
             И міръ гремѣлъ бы славой и хвалой...
             Но фрески нѣтъ,-- и вашимъ клеветамъ
             Повѣритъ злорѣчивое потомство...
             Доменикинъ еще двѣ фрески кончилъ:
             Увы, разрушенная была чудомъ!
             А эти недурны и только... Горе
             И вамъ, но мнѣ нѣтъ мѣры наказанью!
             Какъ страшнаго суда жду страшной смерти.
             Онъ все простилъ, великій христіанинъ;
             Но не проститъ нѣмое Провидѣнье.
             Не разъ въ печальныхъ мукахъ покаянья
             Я ждалъ отъ неба сладкаго отвѣта!
             Молчитъ, неумолимое, молчитъ!
   КОРЕНЦІО (отирая слезы).
             Ты видишь слезы, бѣдный мой Лоренцо!
             Мы въ равномъ положеніи: молиться
             И плакать, вотъ удѣлъ и твой и мой!
             Но скроемъ стыдъ! Не предъ людьми, предъ Богомъ
             Должны молиться грѣшники. Прости!
             Куда теперь идешь, мой другъ, Лоренцо?
   ЛОРЕНЦО. О, что напомнилъ ты! Доменикино
             Куска простаго хлѣба не имѣетъ;
             И подаяньемъ долженъ жить...
   КОРЕНЦІО (хватается за кошелекъ).
                                           Лоренцо,
             Ты собираешь подаянье?
   ЛОРЕНЦО.                     Нѣтъ.
             Иду къ монаху Піедро за обѣдомъ.
   КОРЕНЦІО. Пѣшкомъ? Неблизко! Больше полумили.
             Зайди ко мнѣ; я дамъ тебѣ коня.
   ЛОРЕНЦО. Благодарю, Коренціо, за дружбу.
             Дѣйствительно, я изнемогъ отъ горя;
             Не сплю, не ѣмъ... Мучительная совѣсть,
             Какъ зеркало моихъ дѣяній черныхъ,
             Со мной стоитъ и ходитъ неразлучно.
             Едва передвигаю ноги.
   КОРЕНЦІО.                     Полно!
             Пойдемъ ко мнѣ, немного отдохни, /
             И на конѣ къ монаху отправляйся.
   ЛОРЕНЦО (уходя съ Коренціо).
             Коренціо! Богъ наградитъ тебя...
   

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

Комната въ домѣ Коренціо.

ЛОРЕНЦО и КОРЕНЦІО.

   КОРЕНЦІО. Садись, мой другъ Лоренцо, отдыхай;
             А между-тѣмъ, пока сѣдлаютъ лошадь,
             Мы перекусимъ. Клеоменъ! вина
             Баранины и хлѣба... Что, Лоренцо,
             Опять задумался?..
   ЛОРЕНЦО.           И не на шутку!
             Мнѣ мысль пришла отправиться отсюда
             Въ Римъ, къ папѣ; разрѣшенія просить
             Въ грѣхъ моемъ...
   КОРЕНЦІО.           Пойдемъ, Лоренцо, вмѣстѣ...
   ЛОРЕНЦО. Но говорятъ, Коренціо, и папа
             Грѣховъ смертельныхъ отпускать не можетъ?
   КОРЕНЦІО. Да; но назначитъ время покаянья,
             Укажетъ средства къ очищенью;, постъ,
             Молитву, милостыни, монастырь...
   ЛОРЕНЦО. Ты Грекъ, Коренціо, а вѣришь въ папу!..
   КОРЕНЦІО. Давно уже къ италіанской церкви
             Присталъ отецъ мой, мать, сестра и братья!
             Оно ловчъе, выгоднѣй, Лоренцо;
             Въ Италіи бѣда быть иновѣрцемъ;
             Здѣсь поневолѣ въ туфлю поцѣлуешь;
             А не согнешься, пыткою согнутъ.
             Хотя Неаполь, бѣдный рабъ Кастильцевъ,
             Умѣлъ отъ инквизиціи уйти;
             Но инквизиція -- сосѣдъ: въ Палермо
             Живетъ; сюда заходитъ для прогулки.
             Пусть не сожгутъ; за то въ Арангузсѣ
             На милость не надѣйся. Ну, Лоренцо,
             Закусимъ!..
   ЛОРЕНЦО.           Нѣтъ, Коренціо, я сытъ,
             Мнѣ ѣси не хочется, а бѣдный дядя,
             Несчастная жена его, и дочь,
             Отъ голоду и жажды умираютъ.
             Нѣтъ! Гдѣ твой конь, Коренціо? Я ѣду!
   КОРЕНЦІО. Скорѣе лошадь, Клеоменъ! Мой другъ,
             Ужасно положенье Доменика!
             Ты испугалъ меня! Въ судьбѣ Зампіери
             И я участвовалъ! Мнѣ стало страшно!
             Бѣда въ зеркальную смотрѣться совѣсть!
             Повѣришь?-- день -- а тьма кругомъ меня!
             Въ печальномъ сумракѣ сидитъ Зампіери,
             А пища монастырская предъ нимъ!..
             Монашествуетъ, бѣдный, противъ воли!
             Лоренцо, видишь ли жену и дочь?..
             Въ рукахъ -- вода и черствые обрѣзки
             Голоднымъ нищимъ брошеннаго хлѣба!
   ЛОРЕНЦО. Коренціо! пиши свою картину,
             Но скрой ее отъ грѣшныхъ глазъ моихъ,.
   КОРЕНЦІО. О, горе намъ, Лоренцо, горе, горе!
             Чѣмъ мы искупимъ грѣхъ? Постой, Лоренцо,
             И я сегодня ѣсть и пить не въ силахъ!
             Возьми мои запасы для обѣда.
             Вези къ Чечиліи; взгляни на солнце:
             И къ вечеру едва ли ты успѣешь,
             Съ обѣдомъ позднимъ воротиться! Право,
             Возьми, Лоренцо, мой обѣдъ!.. Постой!
             Эй, Клеоменъ! сегодняшній обѣдъ
             Сложи въ мою походную посуду,
             Отдай Лоренцо... Ты или за нимъ,
             А я вино достану...
   

КОРЕНЦІО, одинъ.

                                 ...и Отраву.
             Сюда, сонъ смертный! въ хладное вино
             Огонь мучительной кончины!.. Горе
             Тебѣ, Лоренцо, если онъ не выпьетъ
             Хоть одного бокала горькой смерти!..

(Вливаетъ отраву въ одинъ изъ сосудовъ).

   

ЛОРЕНЦО и КОРЕНЦІО.

   ЛОРЕНЦО. Твой Клеоменъ укладываетъ яства,
             А я пришелъ тебя благодарить...
             Коренціо, ты искренно желаешь
             Съ несчастнымъ Доминикомъ примириться?..
   КОРЕНЦІО. Какъ примириться? Испросить прощенье,
             Упасть къ его ногамъ, и горько плакать...
             Я объ одномъ прошу: скрой отъ жены,
             Отъ дочери, отъ живописцевъ, словомъ,
             Отъ постороннихъ лицъ мое признанье;
             Скажи, что твой обѣдъ, вино,-- отъ Піедро;
             Что лошадь монастырская; солги;
             Но скрой мое раскаянье предъ свѣтомъ:
             Карачьоли меня убьетъ. Прости!
             Вотъ два сосуда съ винами: одно
             Обыкновенное, простое: впрочемъ,
             Уже три года у меня лежитъ;
             А это -- кипрское для Доминика:
             Смотри, какъ обросло кудрявымъ мхомъ!
             Три раза въ Гибралтаръ оно ходило;
             Досталось мнѣ изъ погребовъ Караффы,
             И мнѣ картины стоило; въ семь лѣтъ
             Опорожнилъ я только три сосуда,
             Во время трехъ мучительныхъ недуговъ.
             Оно отъ времени и переѣздовъ
             Пріобрѣло лекарственную силу...
             Возьми, вези. Пора! Прости, Лоренцо!..
   ЛОРЕНЦО. А завтра ты прійдешь къ Доменикину?
   КОРЕНЦІО. Невдругъ, невдругъ; сегодня промолчи,
             А завтра, издали, слегка, намекомъ,
             Начни приготовлять его къ свиданью;
             Не то, онъ искренности примиренья
             Повѣрить не захочетъ...
   ЛОРЕНЦО.                     Хорошо!
             А завтра я нарочно рѣчь начну
             О кипрскомъ старикѣ, потомъ о яствахъ,
             Потомъ о знаменитой этой фрескѣ,
             Которую ты видѣлъ; наконецъ,
             И о тебѣ. Не такъ ли?
   КОРЕНЦІО.                     Такъ, Лоренцо!
             Но поѣзжай, тебѣ пора!
   ЛОРЕНЦО.                     Прости!
   

КОРЕНЦІО, одинъ.

             Вотъ греческій огонь, неугасимый!
             Не корабли, окованные мѣдью,
             Не волны, чешую кипящей бездны,
             Сжигаетъ мой огонь, а жизнь и душу!
             Нѣтъ, я не сытъ, я голоденъ, я жажду!
             Готовъ мой пиръ. Скорѣе, собесѣдникъ.
             За столъ, за смерть!-- Я оживу тогда...
             Пойметъ Неаполь, кто могущъ и страшенъ;
             Мой взоръ смутитъ Риберру и ЛанФранко.
             Кто жить не хочетъ? А въ моихъ рукахъ
             Таится смерть невидимымъ туманомъ...
             Они поймутъ,-- и ужасъ будетъ дружбой,
             Страхъ смерти -- геніальностью моей;
             Противорѣчье -- смертнымъ приговоромъ...
             Въ художествахъ я буду инквизиторъ...
             И горе вамъ, еретики въ искуствѣ!..
             Д васъ сожгу невидимымъ огнемъ.
   

КОРЕНЦІО И КАРАЧЬОЛИ.

   КАРАЧЬОЛИ. Коренціо!
   КОРЕНЦІО.                     Карачьоли, побѣда!
             На похороны славнаго Зампіери
             Ты приглашенъ...
   КАРАЧЬОЛИ.           Грекъ, шутки не у мѣста!
             И я пришелъ потребовать отчета,
             Зачѣмъ ты убѣжалъ отъ Зампіери?
   

ТѢ ЖЕ И ЛАНФРАНКО.

   КОРЕНЦІО (не видя его).
             Затѣмъ, чтобы послать ему обѣдъ
             И кипрское вино съ отравой.
   КАРАЧЬОЛИ.                               Грекъ!
             Какъ необдуманно...
   КОРЕНЦІО.                     И какъ искусно!
             Ты понялъ ли раскаянье мое?

(Ланфранко хочетъ уйти; но Карачьоли услышалъ шумъ его шаговъ).

   КАРАЧЬОЛИ. Кто здѣсь?
   КОРЕНЦІО.                     Ланфранко!
   КАРАЧЬОЛИ (хватается за ножъ).
                                                     А, синьоръ, Ланфранко!
             Подслушивать!
   КОРЕНЦІО.           Карачьоли, постой!
             Онъ нашъ, онъ долженъ нашимъ быть; есть письма
             Въ моихъ рукахъ; онъ насъ не обвинитъ.
             И хорошо, что во время пришелъ!
             Да; я послалъ отраву Доменику.
             Но для тебя, Ланфранко, я оставилъ
             Кинжалъ, измѣну, подкупъ и разбой...
             Оставь Неаполь: если завтра утромъ
             Ты встрѣтишь солнце здѣсь, то ввечеру
             Нигдѣ его заката не увидишь!
             Не въ тайнѣ сила: ты его убійца,
             Ты насъ уговорилъ, ты понуждалъ,
             Ты помогалъ убійству Зампіери!
             Есть письма, есть свидѣтели: не можешь,
             Не смѣешь въ тайнѣ измѣнить! Иди
             И собирайся въ путь. Иди, Ланфранко!
   КАРАЧЬОЛИ. Ну, что жъ, Ланфранко, ѣдешь или нѣтъ?
   ЛАНФРАНКО. О, дѣти, дѣти! Ѣду, безъ-сомнѣнья...
             Я долго жилъ для смерти Зампіери,
             Онъ умеръ,-- мнѣ Неаполь вашъ не нуженъ.
             Сегодня же въ обратный путь, простите!
             Удачи въ многочисленныхъ трудахъ!
             Прославьте свой Неаполь чудесами;
             Арангузсъ и гордаго Алкалу
             Смутите слухомъ вашего успѣха,
             И молоткомъ разрушьте оскорбленья,
             Которыя оставилъ вашъ башмачникъ.
             Люблю великихъ мстителей искуства!
             Вы не дали бездарному невѣждѣ
             Смѣяться надъ искуствомъ безнаказно.
             И правъ вашъ судъ; я одобряю васъ...
   КАРАЧЬОЛИ. Не просимъ!
   КОРЕНЦІО.                     Нѣтъ, Карачьоли, напротивъ!
             Я искренно благодарю Ланфранко
             За лестный отзывъ, и ему взаимно
             Желаю, и успѣха, и удачи,
             Въ столицѣ міра, славы и художествъ...
             Счастливый путь, Ланфранко!
   ЛАНФРАНКО. До свиданья! (Про себя).
             Разбойники! я прежде васъ отправлю.
                                 (Громко).
             Простите, добрые друзья!
   КОРЕНЦІО И КАРАЧЬОЛИ. Прости!
   

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Комната Ланфранко.
(Шесть дочерей Ланфранко въ глубокой печали сидятъ молча около стола. Катарина кормитъ двулѣтнюю Формозу).

   ДЕЛІЯ. Нѣтъ маменьки!
   КАТАРИНА.                     Три дня уже какъ нѣтъ.
             Молитесь, дѣти, Богъ ее отыщетъ;
             А на людей плоха надежда.
   АНДЖЕЛИКА.                     Боже!
             Неаполь такъ разбойниками полонъ!..
             И всякой день мы слышимъ, тамъ убили,
             Тамъ въ воду бросили, тамъ въ домъ вломились,
             Тамъ отравили; можетъ-быть, злодѣи...
   КАТАРИНА. Э, полно, Анджелика, Богъ съ тобой!
             Кто женщину обидитъ? А синьора
             Сама ушла, невѣдомо зачѣмъ,
             Невѣдомо куда; передъ уходомъ
             Она молилась нѣсколько часовъ,
             И плакала горючими слезами...
             Припомните, пришла синьора въ спальню,
             Ты Анжелика съ Деліей молилась;
             А прочія давно уже дремали...
             Синьора обняла и васъ, и спящихъ,
             И долго красными отъ слезъ глазами
             Смотрѣла на Формозу въ колыбели...
             Поцѣловавъ ее, перекрестила;
             Потомъ свою старуху Катарину
             Такъ больно обняла!.. и убѣжала...
             Я тотчасъ догадалась; сердце чутко:
             Бѣда сверчкомъ мнѣ въ уши зажужжала;
             Не знаю, какъ ужъ я раздѣла васъ,
             Схватила мой свѣтильникъ, и къ синьорѣ;
             Глядь въ спальню, нѣтъ; въ столовую, темно;
             Живой души не слышно; въ мастерскую,
             Нѣтъ никого; я въ кухню, на чердакъ,
             Весь домъ, дворъ, садъ, какъ кошка обыскала,
             Къ калиткѣ,-- отперта, и нѣтъ синьоры...
             Куда такъ поздно, Боже сохрани!
             Подумала, любовная затѣя!..
             И въ сорокъ лѣтъ, и въ пятьдесятъ шалятъ;
             А въ тридцать-восемь кровь еще кипитъ...
             Сижу и думаю; погасъ свѣтильникъ,
             Я встала, и зажгла; опять сижу;
             Пришелъ Ланфранко: "Что, жена ужъ спитъ?*
             Я зарыдала: "Нѣтъ синьоры Кіары,
             Понять нельзя, куда она дѣвалась."
             -- "Когда пріидетъ, ты не буди меня,
             Скажи, что я пришелъ давно." -- и только;
             Легъ и заснулъ... Я не могла уснуть,
             Ночь на пролетъ въ слезахъ я просидѣла.
             Поутру всталъ отецъ вашъ, и спросилъ:
             "Что, нѣтъ жены?" -- Я прорыдала... "нѣтъ"...
             А онъ меня корить за слезы началъ!
   АНДЖЕЛИКА. О! Катарина, можно ли не плакать?
   ВЕРОНИКА (пятая).
             Мнѣ страшно, няня: подойди ко мнѣ!
             Всѣ плачутъ, хочется и мнѣ заплакать...
             Я въ садъ пойду, тамъ вѣрно веселѣй...
                       (Бѣжитъ къ дверямъ),
   

ТѢ ЖЕ и КІАРА, въ монашескомъ нарядѣ.

   ВЕРОНИКА. Ай, няня, няня, привидѣнье!..
   КІАРА.                                                   Дѣти!
   ВСѢ ДОЧЕРИ. Ахъ, маменька -- монахиня!..
   КІАРА.                                                   Молчите!
             Вы поняли, что значитъ мой нарядъ!
             Для міра умираетъ ваша матерь;
             Но будетъ жить для слезъ и покаянья.
             Когда душа коварно волновалась
             Житейскихъ благъ житейскою надеждой,
             И нерѣшительно земное сердце
             Задумало преобразиться въ тайнѣ,
             И отъ надеждъ житейскихъ отказаться,--
             Не со страстьми уже боролась я,
             А съ долгомъ матери... и побѣдила!
             Три дни я искушала умъ и сердце:
             Увѣрилась, что я уже безстрастна;
             Что я могу безъ слезъ и безъ улыбки
             Смотрѣть на васъ; что я могу въ молитвѣ
             Поставить васъ съ другими наравнѣ;
             Что нѣтъ уже на свѣтѣ человѣка
             Достойнаго любви и предпочтенья;
             Что у меня Единый Богъ -- единъ,
             А идолы и грѣшниковъ грѣшнѣе;
             Что добродѣтель -- только крестъ въ семъ мірѣ,
             И если данъ кому, такъ -- до могилы!
             Тогда прозрѣли очи Магдалины:
             Въ пустынѣ, предъ распятіемъ, надъ книгой
             На черепъ опершись, въ бесѣдѣ съ небомъ
             Египтянка покой свой обрѣла;
             Волнуема, то страхомъ, то надеждой...
             Она достигла пристани покойной,
             И Богъ ее, какъ дѣву, съ міра принялъ*
             За мною, дщери Божіи, за мной,
             Пока вамъ покаяніе не нужно!
             Пока васъ свѣтъ и скверной и соблазномъ
             Не обовьетъ, какъ смрадной паутиной!
             За мной, за мной!..
   ДѢТИ.                     Куда же?
   КІАРА.                               Въ монастырь...
   КАТАРИНА, АНДЖЕЛИКА И ДЕЛІЯ. Великій Боже!
   ВЕРОНИКА.                               Маменька, поѣдемъ!
   КІАРА. Увы, не нахожу моихъ дѣтей
             Въ ребяческой невинной чистотѣ!
             Свѣтъ заглянулъ въ неопытное сердце
             Несчастной Деліи и Анджелики.
             Пой погребальный гимнъ имъ, Катарина!
             Онѣ скончались, свѣтъ ихъ одолѣлъ.
   АНДЖЕЛИКА. О матерь, матерь!
   КІАРА.                                         Бѣдныя, живите!
             Я завѣщаю вамъ мою одежду
             И келью; вы, клянусь, туда пріидете,
             И скажете: подъ этимъ покрываломъ
             Несчастная насъ къ счастію звала,
             Но мы ее безумною считали...
   ДЕЛІЯ. О, ради неба, маменька!...
   КІАРА.                                         Простите!
             Теперь вдвойнѣ иду страдать...
   КАТАРИНА.                               Ланфранко!
   КІАРА. О, спрячьте вашу матерь! Катарина,
             Спаси меня отъ ненавистныхъ взоровъ!
             Съ нимъ встрѣтиться я не могу...
   КАТАРИНА.                               Синьора,
             За эту занавѣсь...
   КІАРА (за занавp3;сомъ).
                                 Не измѣните!...
   

ТѢ ЖЕ, ЛАНФРАНКО и ЭСПАНЬОЛЕТЪ.

   ЛАНФРАНКО. Что, нѣтъ жены?
   КАТАРИНА.                               Нѣтъ... нѣтъ!..
   ЛАНФРАНКО (съ улыбкой).
                                                               Жена пропала!
             Три дня не возвращается домой,
             А мнѣ ея нѣтъ времени искать...
             Такъ странно обстоятельства идутъ,
             Такъ путаютъ невиннаго Ланфранко
             Въ безбожныя, преступныя дѣла...
             А передъ чернью трудно оправдаться!...
             Риберра, я увлекъ тебя къ себѣ
             За дѣломъ, за спасительнымъ совѣтомъ...
             Оставьте насъ однихъ... Доменикино!...

Женщины уходятъ.

   

ЛАНФРАНКО, ЭСПАНЬОЛЕТЪ и КІАРА за занавѣсомъ.

   ЭСПАНЬОЛЕТЪ. Неужели еще какое горе
             Придумали несчастному? Творецъ,
             Я умываю руки! Никогда
             Я не хотѣлъ преслѣдовать Зампіери!
             Не я его довелъ до нищеты!
             Не я смутилъ его несчастный разумъ!
             Ланфранко, Богъ свидѣтель, я хотѣлъ
             Въ художествѣ опредѣлить Зампіери
             И показать ему въ искуствѣ мѣсто,
             Законное, безъ лести и хулы...
             И чтожъ?-- мой голосъ знамя къ возмущенью,
             Мой бѣдный судъ какъ щитъ коварнымъ сплетнямъ!
             Какъ на разбойника, какъ на злодѣя,
             Художники безчестно ополчились.
             И обезславили, и разорили;
             И мало этого: въ враждѣ несытой
             Затмили разумъ старца... Далеко ли
             Могила отъ него!...
   ЛАНФРАНКО.           О, не далеко!
             Кіара выходитъ изъ-за занавѣса.
             И въ этомъ тайна... Можетъ-быть, Зампіери
             Кончается, а я тону въ сомнѣньяхъ,
             Идти ли къ Монтерею объявить,
             Что два злодѣя глупому Лоренцо
             Съ отравой дали яства и напитки?
   ЭСПАНЬОЛ. Чего ты медлилъ страшный человѣкъ!
   ЛАНФРАНКО. Но жизнь и мнѣ обѣщана за тайну,
             И за измѣну смерть!
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.           Ты испугался!
             Ты искренно, Ланфранко, испугался
             Глупцовъ, которыхъ завтра же повѣсятъ!
   КАРАЧЬОЛИ. Коренціо, не такъ ли?...
             Они меня шесть лѣтъ уже морятъ.
             Чего еще ты медлишь? Поспѣшимъ
             Къ несчастному, спасемъ!...
   ЛАНФРАНКО.                     Нѣтъ, къ Монтерею
             Должны мы эту тайну отнести!
             Пускай онъ прійметъ мѣры...
   КІАРА (схвативъ обоихъ за руки).
                                           Къ погребенью?...
             Я здѣсь еще Ланфранко!
   ЛАНФРАНКО.                     Всемогущій!
   КІАРА. Ты предъ людьми и чистъ и справедливъ;
             Но я -- твоя дѣйствительная совѣсть.
             Твои грѣхи, какъ кладъ, ношу съ собою:
             Все!... гнусные завистника поступки,
             Умышленную медленность твою,
             И радость тайную о вражьей смерти;
             Все знаю, слышу, вижу этимъ сердцемъ!
             И я сама -- смертельный грѣхъ Ланфранко!
             Я -- фурія изъ дѣвушки невинной;
             Я, чистая невѣста Доменика,
             По гнѣвному завистника разсчету,
             Запятнана смертельными грѣхами!
             Смой кровью ихъ; честь Кіары крови проситъ.
             Нѣтъ для меня земнаго покаянья!
             Я мой обѣтъ, мой чинъ, мою одежду
             Грѣхомъ послѣднимъ, страшнымъ оболью,
             Самоубійцей буду: по, Ланфранко,
             Я обнажу тебя передъ людьми!
   

TѢ ЖЕ, КАТАРИНА и ДОЧЕРИ.

   КІАРА (изступленная).
             Зачѣмъ? Ботъ, этотъ извергъ -- не отецъ вашъ!
             Узнайте! Я открою все; вы дѣти
             Доменикина!
   ДОЧЕРИ.           Господи!
   ЛАНФРАНКО.                     О, Кіара!..
   КІАРА. А этотъ извергъ вашего отца
             Извелъ отравой!.. Ненавидьте, дѣти,
             И если можете, желѣзомъ, ядомъ
             Ворвитесь въ грудь убійцы Доминика!
             Отмстите за великаго отца!
             Останьтесь съ нимъ, живите съ нимъ, какъ я;
             Какъ черви впейтесь въ душу, въ мысли, въ рѣчи;
             Едва ему блеснетъ отрады лучъ,
             Облейте желчью, ссорой, иль сомнѣньемъ:
             Создастъ ли что на проклятомъ холстѣ,
             Ножами соскоблите, уничтожьте!
             Онъ занеможетъ, станьте у одра,
             Поодаль, улыбайтесь, веселитесь!
             Попроситъ пить, вы уксусъ поднесите;
             Попроситъ ѣсть, вы у его постели
             Ведите пиръ, веселье, пѣсни, пляски,
             Но ни куска злодѣю, ни куска!
             Я не могу съ нимъ долѣ оставаться;
             Я истощила месть мою надъ нимъ.
             Докончите, изобрѣтите муки; --
             Но если вы, волнуясь состраданьемъ,
             Ему вину дерзнете отпустить
             И Богу предадите судъ злодѣя...
             То я изъ гроба встану и пріиду
             Въ устахъ съ проклятіемъ, въ рукахъ со смертью!
             Простите навсегда! На гробъ Зампіери! .(Убѣгаетъ).
   

ТѢ ЖЕ, кромѣ КІАРЫ.

   ЭСПАНЬОЛ: Я лишній здѣсь. Синьоръ, весьма жалѣю...
   ЛАНФРАНКО. Не вѣрьте ей!
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.                     О, мнѣ какое дѣло
             До вашихъ ссоръ! Простите.
   ЛАНФРАНКО.                               О, молю васъ,
             Не вѣрьте ей! Съ слезами на очахъ,
             Я умоляю васъ, не вѣрьте...
   ЭСПАНЬОЛЕТЪ.                     Вѣрю.
             Я не умѣю горести не вѣрить.
   ЛАНФРАНКО. По-крайней-мѣръ тайну сохраните!..
   ЭСПАНЬОЛ: Объ этомъ ли заботиться вамъ должно?
             Зампіери нѣтъ; все будетъ клеветой,
             Вражды и зависти коварной басней.
             Честь -- не кора наружная, а сокъ:
             Имъ дерево живетъ и зеленѣетъ!
             Благодарю, что я рожденъ Кастильцемъ.
   

ТѢ ЖЕ, кромѣ Эспаньолета.

   ЛАНФРАНКО. О! Анджелика, Делія, на васъ
             Послѣднія надежды: но куда?
             Бѣгутъ!.. постойте!..

(Дочери разбѣгаются отъ него въ разныя стороны; онъ ловитъ Веронику).

   ВЕРОНИКА (вырываясь).
                                 Няня, Катарина!
             Онъ и меня убьетъ! Эй, Катарина!..
   

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ и ПОСЛѢДНЕЕ.

Мастерская Доменика.

На полу два сосуда. За ними кипа книгъ. Посерединѣ гробъ, дурно сколоченный изъ дверей и столовыхъ досокъ. Ни одной картины, ни одного эскиза, ни одного очерка нигдѣ не видно; мастерская совершенно пуста; окна завѣшены или закрыты ставнями. Покой освѣщенъ лампой, стоящей у сосудовъ на полу.

ЗАМПІЕРИ (одинъ).

             Зачѣмъ копить улики, обвиненья?
             Міръ будетъ жить, положимъ, безъ конца,
             Мои творенья вѣка три, четыре...
             О! четырехъ-сотъ-лѣтняя сатира
             На чистыя и дорогія чувства!..
             Пусть время съѣстъ мои произведенья...
             Въ преданіяхъ и книгахъ сохранятъ
             Насмѣшками увѣнчанное имя!
             И страшный судъ наступитъ, и тогда
             Художники, на страшный судъ сбираясь,
             Не знаю, перестанутъ ли хулить
             Забытыя созданья Доменика!..
             Нѣтъ; все съ собой въ могилу положу,
             Эскизы, очерки, надежды, мысли.
             И славнаго довольно для безславья;
             А это пригодится и въ могилѣ...
             Какая тьма грѣховъ! Гробъ -- полнъ горою,
             И самому нѣтъ мѣста. Надо крышу
             Поглубже сдѣлать. Нѣтъ, я слабъ, усталъ.
             Пусть отдохну... Теперь сосуды кстати.
             (Беретъ сосуды и садится на гробъ).
             Вино, вино!.. Ты сладостно какъ сонъ,
             Сну -- братъ родной, сну -- пламенный отецъ:
             Зачѣмъ ты не въ родствѣ съ незапной смертью?
                                 (Пьетъ).
             О, нѣтъ, какъ жизнь ты по груди бѣжишь,
             И будишь кровь и воскрешаешь сердце!
                                 (Опять пьетъ).
             Глаза блестятъ живительной слезою.
             Еще!.. Гори въ моемъ потухшемъ сердце,
             Тамъ былъ огонь, но люди потушили:
             Ты воскреси его священный пепелъ!
             Еще, еще!.. Довольно... я согрѣтъ.
             Жизнь! Господи, какая пропасть дней!
             Исчисли, сколько разъ будило солнце
             Къ работѣ недостойной, сколько разъ
             Молился я предъ Богомъ и святыми...
             О, сколько неуслышанныхъ молитвъ!..
             Воспоминанія встаютъ какъ волны;
             У гроба жизнь -- какъ улица прямая
             Покатая: все видишь; въ этомъ домѣ
             Я росъ, тамъ воспитался, тамъ женился;
             Тамъ честь, тамъ врагъ, встрѣчали у порога;
             Вотъ начиная съ этой перекрестки,
             Я уставалъ по улицѣ идти:
             А люди, проходящіе лукаво,
             Умышленно усталость умножали!
             Вотъ церковь, вотъ часовня, вотъ дворецъ;
             Вездѣ я былъ, то ученикъ прилежный,
             То безталанный, немощный учитель...
             О, безталанный!.. правдой дышитъ гробъ.
             Ничтожество, темна твоя обитель!
             Умру,-- изъ состраданія схоронятъ,--
             И память вѣчную Доменикину
             Рекутъ по христіанскому обряду:
             Но сердце въ немъ участвовать не будетъ!
             Зачѣмъ мой грѣхъ узналъ я надъ могилой?
             Былъ слѣпъ всю жизнь, прозрѣлъ когда ненужно?..
             И вправду! Такъ ли дивный РаФаэль,
             Въ безпамятствѣ недвижными очами
             Смотрѣлъ на кисть, невольницу восторга?
             И вправду! Такъ ли чудный Бонаротти
             Далъ мрамору пророческую душу,
             И Римъ уже столѣтье въ страхѣ ждетъ,
             Что изречетъ сей гнѣвный грозный старецъ?
             А мудрецы аѳинскіе? Воскресли!
             Вотъ путешественникъ, другой, и третій,
             Вошли и смолкли, слушаютъ бесѣду
             Великихъ медоустыхъ мудрецовъ...
             Природа! Вся природа -- для таланта
             Влюбленная и страстная раба.
             Какъ угодить старается владыкѣ!
             Какъ одѣвается свѣжо, богато,
             То въ яркій пурпуръ, то въ живую зелень,
             Чтобъ нравиться пылающимъ очамъ
             Талантами сіяющаго мужа!..
             А міръ духовный, сердце человѣка,
             Второе небо на землѣ, и тамъ
             Талантъ -- хозяинъ, стражъ и гость почетный.
             А я! А у меня!.. Я -- безъ таланта...
   ДРУГОЙ ЗАМПІЕРИ (сидящій на томъ же гробѣ).
             Персть! если измѣрять талантъ собою
             Весельемъ собственной души и сердца,
             Художественнымъ совѣсти довольствомъ,--
             Ликуй! Великъ и твой талантъ и жребій.
   ДОМ: ЗАМП: И, полно! Знаю, чувствую,-- и плачу...
             Какой святой, въ какой моей картинѣ,
             Исполненъ святости и выраженья?
             Кто жизнію живетъ, кто смертью умеръ,
             Кто у меня съ природой до обмана,
             И схожъ и вѣренъ? Кто въ моихъ твореньяхъ
             Заставитъ душу трепетать восторгомъ
             Или зажжетъ благоговѣйнымъ страхомъ?
             Прочь! Правы обвинители: я сухъ,
             Я холоденъ, однообразенъ, скученъ,
             Писалъ безъ вдохновенья и любви;
             Я по уму писалъ, а не по сердцу!..
             Прочь! Я хотѣлъ общественное мнѣнье
             Завоевать трудомъ, украсть работой;
             Какъ жидъ, я очи черни подкупалъ,
             Какъ Фарисей, молился предъ искуствомъ.
             Что, можетъ-быть еще и славы жаждалъ?...
             Да; ты не знаешь, можетъ-быть для шутки
             Я жертвовалъ художественной мыслью;
             Я можетъ-быть божественную кисть
             Своекорыстной местью и досадой
             За личныя обиды оскверпялъ...
             Не говори, я ничего не помню!..
             О, ты не знаешь, можетъ-быть для злата
             Я, въ тайнѣ, холстъ, назначенный для церкви,
             Житейской эпигра ммой запятналъ!
   ДР: ЗАМПІЕРИ. О нѣтъ! Тогдабъ тебя хвалили люди,
   ДОМ: ЗАМ. Да, это правда!.. Что за мысль сверкнула?
             Топоръ, ты видишь. Съ острымъ топоромъ
             Хочу идти въ сокровищный притворъ;
             Расколотить четыре эти фрески;
             Потомъ на быстраго копя, и въ Римъ.
             Наступитъ ночь, вбѣгаю къ Людовику:
             Исторія Цециліи -- во прахъ,
             Въ куски; потомъ къ Андрею de la Valle
             И эту тму моихъ работъ презрѣнныхъ
             Опять въ куски; потомъ въ притворъ Бандини,--
             Есѳирь, Юдиѳь, Давида, Соломона
             Разрушу; послѣ во дворцы Бассено
             И Костакути; тамъ, въ Grotta ferra la,
             Тамъ въ городъ Фано... все въ куски, во прахъ!..
             Вѣдь это будетъ исповѣдь, не такъ ли?
             Смиреніе, не такъ ли?.. покаянье?..
   ДР: ЗАМП: И Богъ тебѣ такъ безнаказно внемлетъ!
             Грѣхъ овладѣлъ нетерпѣливой плотью;
             Ты и чужое приписалъ себѣ...
             Нѣтъ вдохновенья: ты вулканъ погасшій,
             Но нѣкогда ты былъ блестящъ и силенъ;
             За немощь настоящую, ты ропщешь,
             Клевещешь на прошедшее блаженство.
             Гдѣ память? Оглянись на Людовика;
             Исторію Цециліи припомни;
             Ты слѣпъ, ты персть, но мнѣ весь міръ отверзть:
             Смотри, народъ стоитъ благоговѣйно,
             Обѣдня отошла, другой не будетъ...
             Чего жъ онъ ждетъ! Безъ слезъ и безъ молитвъ,
             Но съ тихимъ умиленьемъ шепчутъ люди;
             Не смотрятъ другъ на друга, а на стѣну;
             Цецилія богатства раздаетъ,
             А эти нищіе, дары пріемля,
             О цѣнности даровъ лукаво судятъ,
             Одни другимъ завидуя; а тамъ
             Тѣснится бѣдность, руки подымаетъ,
             Хватаетъ даръ и рветъ свою добычу...
             И все живетъ, какъ слѣдуетъ живымъ;
             Не достаетъ движенья... Тамъ проконсулъ
             Юпитера статую указуетъ,
             Цецилія должна ей покланяться;
             Готовы жертвы, жертвенникъ пылаетъ,
             Но въ ужасѣ, съ презрѣніемъ, Святая
             Небесный ликъ, сіяющій въ лучахъ,
             Отъ истукана гордо отвратила.
             Какъ истипенъ величественный ужасъ!...
             А смерть святой Цециліи!
   ДОМЕНИКЪ ЗАМПІЕРИ, (холодно).
                                           Прекрасно!
             Что хорошо, то хорошо! Быть-можетъ
             Счастливый случай, не талантъ...
   ДРУГОЙ ЗАМПІЕРИ. Талантъ.
             Нѣтъ, случаи разрушитель, не создатель!
   ДОМЕН: ЗАМП: Не говори, я помню этотъ случай;
             Я прихожу разъ ввечеру домой:
             Вхожу, темно; всѣ спятъ; я въ мастерскую,
             Открылъ окно, и началъ строить арфу;
             Вдругъ мысль "Цецилія играла также."
             Цецилія!... Цецилія!... Потомъ
             Какъ-будто заходили привидѣнья...
             И храмъ и люди... ангелъ и священникъ;
             Все это въ-живѣ...
   ДРУГОЙ ЗАМПІЕРИ. Что жъ, не вдохновенье?
   ДОМ: ЗАМП: Постой, не все. Ты помнишь куполъ?
   ДРУГОЙ ЗАМПІЕРИ. Помню.
   ДОМЕНИКЪ ЗАМП: Ее небесныя уносятъ силы....
             Да; восемь ангеловъ: я всѣхъ ихъ видѣлъ;
             Межъ ними былъ и Валерьянъ, я помню.
             Я послѣ написалъ его особо....
   ДР: ЗАМ: И этихъ фрескъ -- довольно для потомства!
             А ты хотѣлъ разбить ихъ, христіанинъ!
             А посмотри Андрея de la Valle....
   ДОМ: ЗАМ. Ахъ, Господи! тамъ тма моихъ грѣховъ...
   ДР: ЗАМ: Грѣховъ! Чернѣетъ куполъ; тамъ Ланфранко;
             А процвѣли твои Евангелисты....
   ДОМЕНИКЪ ЗАМПІЕРИ. Не можетъ быть!...
   ДРУГОЙ ЗАМП: Жаль, что смотрѣть въ потомство
             Тебѣ нельзя: художники съ рѣзцами
             Пришли на мѣдь рачительно собрать
             Великія созданія Зампіери;
             А въ куполъ, Ланфранко не примѣтенъ:
             Осыпался, и не достигъ потомства;
             Да и заботиться ни кто не хочетъ,
             Что было тамъ написано....
   ДОМЕНИКЪ ЗАМПІЕРИ.           Неужто?
             Такъ въ самомъ дѣлъ я не безъ таланта?
             И можетъ-быть я выше чѣмъ Ланфранко?
             Ахъ, Господи, я весь горю, пылаю:
             Не безъ таланта! я не безъ таланта!...
   ДР: ЗАМ: На конной площади, при Санъ-Сильвестро,
             Притворъ Бандини....
   ДОМЕНИКЪ ЗАМПІЕРИ. Господи! Эсѳирь
             Юдиѳь, Давидъ и Соломонъ.... Прекрасно;
             Пусть я грѣшу, по это вдохновенье....
             Клянусь, я пролилъ море сладкихъ слезъ....
             Вотъ, какъ тебѣ сказать: писалъ я долго,
             Но проведу двѣ три черты въ контуръ
             И плачу: такъ мнѣ сладко! Странно, другъ мой,
             Четыре эти фрески у меня
             Какъ на стѣнъ въ душъ моей висѣли;
             Мнѣ исполнять ихъ долго не хотѣлось;
             Жаль было разставаться. Что жъ, заплакалъ,
             И написалъ Эсѳирь! О, какъ прекрасна!
             Какъ упоительна, томна! какъ дивно,
             Небесно сложена! А въ положеньи
             Замѣтилъ ты душевную истому?
             Тутъ тѣло я заставилъ говорить;
             На маленькомъ лицъ я уписалъ
             Главу изъ Стараго Завѣта. Чудно!
             А для лица я не имѣлъ натуры.
             Ну, а Юдиѳь? Краса и торжество!
             Еще горитъ взволнованная кровь
             И вольнымъ и невольнымъ преступленьемъ;
             Въ мою Юдиѳь я долго былъ влюбленъ,
             И сны тревожные мнѣ долго снились;
             Теперь скажи, Давидъ не -- вдохновенье?
             О, я не безъ таланта! Люди, люди,
             Мнѣ стоитъ разбудить воспоминанья,
             Встревожить клады юности моей.
             Безчисленно душевное богатство....
             Не только можетъ-быть не безъ таланта,
             Но геніальный, славный человѣкъ...
             Кто знаетъ? Начинаю сомнѣваться.
   ДР: ЗАМП: А фрески фарнезіанскія въ аббатствъ
             Въ Grotta Ferratta...
   ДОМЕНИКЪ ЗАМПІЕРИ. Нилъ, Варѳоломей,
             Исторія всей юности моей,
             Начало славы, страсти и гоненій!
             Тамъ ангелы... вотъ ангелы! Клянусь,
             И Рафаэлевы ни-чуть не лучше....
             Душой невинной дѣву обожая,
             Ребенокъ легкомысленный, счастливый,
             Я возвращался ночью изъ Фраскати...
             На сердцѣ у меня сіяла Кіара...
             Всю ночь мечтой супружества играя,
             Я не спалъ; утромъ бросился въ притворъ:
             Кисть засверкала; кончилъ; на стѣнѣ,,
             Гляжу, осталась Кіара. Всѣ черты,
             Всѣ формы, въ легкомъ юноши нарядъ...
             Агуки, добрый мой Агуки, вправо
             Садился на коня, а императоръ
             Оттонъ склонился предъ святымъ. Не знаю,
             Какъ это сочинилось, написалось,
             Но эта фреска -- геніальный трудъ.
             Да все, о чемъ теперь мы говорили,
             Все превосходно, славно, геніально!
             Душа уединенная не вѣритъ
             Коварной клеветѣ; горитъ сознанье
             Златой звѣздой на сердцѣ человѣка,
             Какъ мѣсяцъ на челѣ Діаны. Vivat!
             Послѣдній кубокъ!... Vivat Доминикъ!

Слышенъ стукъ и шумъ; ломаются въ двери.

             Стучатъ въ литавры славу Доминика!
             Ты слышишь, призываютъ Доминика?
             Потомство у воротъ; но я не умеръ:
             За-утра я приду въ притворъ съ побѣдой.
             Мой геній встрепенется, и Везувій
             На радость и на ужасъ оживетъ!
             Шумъ и стукъ сильнѣе и сильнѣе.
                       (Съ улыбкой).
             Они хотятъ вѣнчать Доменикина!
             Они хотятъ прощенія просить....
   

ЗАМПІЕРИ, КІАРА, ЧЕЧИЛІЯ, ЛОРЕНЦО, ПІЕДРО, и КІАРА, дочь Зампіери.

   КІАРА, (врываясь въ двери).
             Не пей вина, Доменикинъ, не пей!
   ЗАМПІЕРИ (ослабѣвая, роняетъ кубокъ и упадаетъ на гробъ).
             Прощаю! Но вѣнчанье отложите,
             До-завтра... Клонитъ сонъ... Покойной ночи!
                                 (Умираетъ).
   ВСѢ (бросаясь къ нему).
             Доменикинъ! Родитель!... Онъ заснулъ!...
   ПІЕДРО, (взявъ его за руку).
             Сномъ смертнымъ.... Господи, помилуй,
             И помяни во царствіи своемъ
             Страдальца Доминика Зампіери!
   

ПРИМѢЧАНІЕ.

   Драма Доменико Зампіери посвящена Карлу Павловичу Брюллову. Можетъ быть не всѣмъ удалось видѣть гравюру, изображающую одну изъ сценъ этой драмы, свиданіе Доменикино съ Пуссеномъ на чердакѣ. См. Актъ 1. Явл. 4-е. Эту гравюру а la Rembrandt исполнилъ на мѣди самъ К. П- Брюлловъ и едвали она не единственная его попытка въ этомъ родѣ.--
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов