Яковлев Н. - Из дневника

ИЗЪ ДНЕВНИКА.

17-го сентября 18.. года.

Вотъ уже больше недѣли, какъ я въ деревнѣ. Право здѣсь хорошо. Положимъ усадьба, гдѣ я поселился, усадьба дворянская, а слѣдовательно, представляетъ только остатки прежняго величія. Передъ моими глазами торчитъ полуразвалившійся домъ съ половиною наглухо забитыхъ оконъ, повалившіеся заборы, почти совсѣмъ раскрытыя службы... Но что изъ этого? За то на душѣ тихо, спокойна

Никто изъ моихъ пріятелей не могъ понять, какъ это вдругъ осенью я собрался въ деревню. Дожди, холодъ, слякоть. Въ городѣ, по крайней мѣрѣ, можно идти въ театръ. Тамъ сотни другихъ удовольствій.

Удовольствія -- нечего сказать! Сиди въ театрѣ, смотри на Сарру Бернаръ, а въ то же время думай, чѣмъ бы понравиться неукоснительно сидящему у воротъ на дежурствѣ Михею. Разгуливай по выставкѣ, а самъ разрѣшай вопросъ, отъ чего это, недѣлю тому назадъ, околодочный такъ пристально посмотрѣлъ на тебя...

Да! Лечь спать, а вмѣсто того всю ночь изображать изъ себя мудрую дѣву, трепетно ожидающую жениха -- это чего-нибудь да стоитъ! И то ужъ я до того изощрилъ слухъ, что, кажется, на самомъ дѣлѣ способенъ слышать "травъ прозябанье"...

Скажутъ: плоды разстроеннаго воображенія! Кто говоритъ, можетъ быть, и такъ. Но отчего же этихъ "плодовъ" раньше не было?

Можетъ быть, я робкій и мнительный человѣкъ, но все-таки Иванъ Константинычъ (пріятель, у котораго я гощу въ настоящее время) врядъ ли имѣетъ право смѣяться надо мною.

-- Помилуй, да какъ же не смѣяться, говоритъ онъ, съ недоумѣніемъ пожимая плечами.-- Чистъ ты, какъ хрусталь, и вдругъ... Или можетъ быть, лукаво прищуривается онъ: -- ну, хоть про себя... мудрствуешь?

-- Разумѣется, нѣтъ. Ничего я за собой не знаю, только вотъ дворникъ Михей...

-- Двугривенный ему въ зубы, настаиваетъ Иванъ Константинычъ.

-- Двугривенный!

-- Ну, рубль что ли...

Рубль, двугривенный! А что, если онъ проявитъ такую гражданскую доблесть, что съ этимъ самымъ рублемъ... куда слѣдуетъ? Развѣ это не будетъ самымъ неопровержимымъ и притомъ еще вещественнымъ доказательствомъ того, что чистоты-то въ тебѣ, можетъ быть, нѣтъ и на полушку!

Да что спорить съ Иваномъ Константинычемъ! что онъ понимаетъ! Живетъ безвыѣздно въ деревнѣ, весь ушелъ въ посѣвы, да запашки, никого не трогаетъ, только съ мужиками и возится. Нѣтъ, выѣзжай-ка онъ поближе къ "центрамъ просвѣщенія!"

-----

А все-таки здѣсь хорошо. Иди въ лѣсъ, сиди на берегу рѣки, любуйся хоть цѣлый день разными видами -- никто тебя ни въ чемъ не заподозритъ. Да и можно ли въ чемъ-нибудь заподозрить меня здѣсь, въ N -- ской губерніи, когда меня тутъ знаетъ чуть не каждая собака. Мало ли народа облагодѣтельствовалъ я, подвизаясь въ N въ теченіи четырехъ-пяти лѣтъ на адвокатскомъ поприщѣ? Куда ни повернись -- вездѣ кліенты. Вотъ и вчера увидалъ у амбара телегу. Подошелъ. Въ телегѣ сидитъ маленькій-маленькій ребенокъ въ шапочкѣ изъ разноцвѣтныхъ ситцевыхъ лоскутьевъ, на шапочкѣ болтается кисточка; сидитъ съ засунутыми въ ротъ пальцами и пугливо пучитъ на меня свои глазенки. Около вѣсовъ, тутъ у амбара, хлопочетъ баба: вѣшаетъ вмѣстѣ съ работникомъ Ивана Константиныча муку.

Увидавши меня, баба начинаетъ разсыпаться въ похвалахъ и благодарности моему пріятелю.

-- Помогъ, такъ помогъ онъ намъ этой мукой, говоритъ она, и, немного погодя, подперевъ щеку рукою, переходитъ на другую тэму:

-- Прошлый годъ вотъ тоже у Семена Кирилова занимали четверть. Нечего ѣсть, займешь. Что же мучку-то ему отдали мучкой да еще вотъ своего сѣнца четыре воза свезли. Сами безо всего остались. Скотинку продали. А какъ не отдать? Въ случаѣ чего... такой человѣкъ, такой человѣкъ (баба крутить головой!) Еще старовѣромъ называется. Обобралъ всю нашу деревню, дочиста обобралъ... Судился, да не осудили. Что ему -- богачъ!

Кому же, какъ не мнѣ, знать всѣ подробности процесса Семена Кирилова. Вѣдь я, а никто другой защитилъ его.

Зашелъ вчера же въ сосѣднюю деревню. Мужики волкомъ воютъ отъ какого-то Карпа Сидорова. Этотъ нетолько обобралъ, но притомъ еще споилъ всю округу.

-- Сильный человѣкъ, хоромъ восклицаютъ мужики, и едва я успѣваю приблизиться къ торчащему на краю деревни трактиру, какъ сидѣвшій на крылечкѣ Карпъ Сидоровъ, юркій, поджарый, съ однимъ пронизывающимъ глазомъ мужиченка, вскакиваетъ и радостно кидается мнѣ на встрѣчу.

-- Помилуйте! Кахъ не помнить! Много, много благодарны! Тогда помогли мнѣ! Ахъ, какъ они меня тогда обидѣли! Я ли, кажется, не стараюсь! Гдѣ же вамъ всѣхъ припомнить! Вѣдь у васъ дѣловъ...

Тоже, оказывается, облагодѣтельствованный мною человѣкъ. Зоветъ въ гости.

А сколько такихъ по всей губерніи, если тутъ подъ бокомъ оказалось съ перваго раза ужъ двое. Ну, въ чемъ же могутъ заподозрить меня въ N -- ской губерніи. Кабатчику помогъ, кулака изъ бѣды вызволилъ... Это ли не доблесть?

20-го числа того же мѣсяца.

Да я теперь совершенно доволенъ. Одно скверно. Проснешься утромъ и даже придумать не можешь, чѣмъ наполнить громадное число совершенно свободныхъ часовъ, которое ежедневно раскрывается передъ тобою. Настоящая tabula газа. Пиши на ней что угодно.

Хотѣлъ подбить Ивана Константиныча, чтобы онъ познакомилъ меня съ сосѣдями. Оказалось, что нечего и думать. Прежде всего, какіе теперь по деревнямъ сосѣди. Живутъ по близости два человѣка дворянъ, но, какъ оказывается, дворяне новѣйшаго пошиба. Одинъ, въ Крючковѣ, даже своего "дворянскаго гнѣзда" не имѣетъ; пріютился гдѣ-то у мужика и пьянствуетъ на пропалую. Около него, конечно, вьется безчисленное множество ловкихъ людей. Одинъ вспомнилъ, что отъ промотаннаго въ конецъ наслѣдственнаго имѣнія какимъ-то чудомъ уцѣлѣла еще десятинка и силится за полштофъ завладѣть ею. Другой зарится на часы спившагося съ кругу барина. И такъ далѣе. Съ этимъ сосѣдомъ, конечно, нечего знакомиться.

-- Около него и сѣсть-то близко нельзя, говоритъ Иванъ Константинычъ.-- Животныхъ этихъ въ немъ...

-- Какъ это онъ такъ?

-- Пьетъ... Вотъ около него и постарались... Особенно нашъ "батюшка".

Второй дворянинъ-сосѣдъ, Пухляковъ, совсѣмъ въ другомъ родѣ. Это достойный конкуррентъ того самаго Карпа Сидорова, который недавно приглашалъ меня въ гости и о которомъ мужики говорятъ, что онъ споилъ и ограбилъ всю округу. У Пухлякова за полштофъ десятинки не купишь.

-- Не приведи Богъ, единогласно утверждаютъ о немъ мужики.-- Займешь на рубль, отдай три. На что, въ ребятъ изъ ружья палитъ.

-- Изъ ружья... въ ребятъ?

-- За ягодами или за грибами въ лѣсъ къ нему зайдутъ -- прямо изъ ружья по ногамъ дробью!

-- Кабакъ у насъ хочетъ другой открывать, смѣется кто-нибудь изъ мужиковъ.-- Завидно ему смотрѣть, какъ Карпъ Сидоровъ торгуетъ; самъ хочетъ.

Какіе это сосѣди. Знакомство съ Карпомъ Сидоровымъ и прочими современными помѣщиками не можетъ доставить удовольствія ужь по одному тому, что хочешь-не хочешь, а онъ заставитъ тебя помочь ему въ душегубствахъ. Ты еще и первой чашки чаю у него не выпьешь, а онъ ужь непремѣнно разскажетъ о какомъ-нибудь "дѣльцѣ" и, конечно, попроситъ совѣта, и потомъ при помощи этого совѣта кого-нибудь и загнетъ.

Впрочемъ, мы отлично обходимся и безъ знакомствъ. Каждое утро, чуть пробьетъ десять часовъ, Иванъ Константинычъ выноситъ графинчикъ, потребуетъ какую-нибудь закуску и мы бесѣдуемъ какъ нельзя лучше.

Расчувствовавшись послѣ трехъ-четырехъ рюмокъ, вспоминаемъ старину, но больше интересуетъ злоба дня. Да и какъ не интересовать. Вотъ сегодня, едва усѣлись за графинъ, привозятъ съ почты письмо. Одинъ изъ моихъ пріятелей извѣщаетъ, что ему житья нѣтъ. Чуть только сядетъ за книгу, какъ хозяйка является на порогѣ и то любопытствуетъ на счетъ того, какое сегодня число, то объявляетъ, что у нея остановились часы, а сама глазами туда-сюда... Въ самомъ дѣлѣ непріятное положеніе. Точно посаженъ подъ стеклянный колпакъ.

-- Да онъ бы съѣхалъ, говоритъ Иванъ Константинычъ.

Съѣхалъ! Легко сказать, съѣхалъ. А развѣ можно поручиться за то, что въ такомъ случаѣ скорпіона на василиска не промѣняешь. Да можетъ быть на другой-то квартирѣ хозяйка просто-напросто придетъ и сядетъ на цѣлый день въ его комнатѣ. Скажетъ, что порученіе имѣетъ и баста... Ничего не подѣлаешь.

Иванъ Константинычъ говоритъ, что все это выдумки.

-- Мой домъ -- моя крѣпость, припоминаетъ онъ изъ нашихъ студенческихъ записокъ.

А вотъ это какая крѣпость: одинъ мой пріятель (также обидѣвшійся за что-то на хозяйку) переѣхалъ на другую квартиру и расположился было на навоселье за самоваръ. Но не успѣлъ еще перваго стакана выпить, какъ вдругъ отворяется дверь. Господинъ въ пальто сѣро-нѣмецкаго сукна.

-- Г. Карандашевъ? вѣжливо и развязно освѣдомляется господинъ и послѣ утвердительнаго отвѣта, любезно подаетъ руку.

-- Въ нашемъ городѣ, умиляется гость:-- чиновникъ Карандашевъ былъ со мною большой пріятель. Вотъ тоже сынокъ у него былъ... На васъ изъ лица какъ двѣ капли воды... Такъ вотъ я и думаю, не вы ли?

Знакомый мой туда-сюда. Чуть не открещивается, а гость все на своемъ:

-- Да вы, можетъ быть, забыли? А я... старое знакомство... Изъ одного города.

А тотъ и въ городѣ этомъ не бывалъ отъ роду. Да развѣ что подѣлаешь? Пришлось чаемъ поить и не въ этотъ только день. Чуть смеркнется, а гость тутъ какъ тутъ.

-- Я опять къ вамъ, посидѣть, поговорить. Такъ не припоминаете? Я было... вѣдь пріятно... Книжку читаете? Я самъ люблю иногда отъ скуки.

И книжку посмотритъ, и въ спальную подъ какимъ-нибудь предлогомъ заглянетъ. Да такъ въ теченіе двухъ-трехъ мѣсяцевъ.

Право, отлично я сдѣлалъ, перебравшись въ Погорѣловку. Одно непріятно: продолжительныя и ежедневныя засѣданія за графинчикомъ. Подъ конецъ дня ходишь совсѣмъ какъ въ туманѣ, а нѣсколько разъ случалось и такъ, просто ничего не помня, сваливаешься въ постель.

21-го числа.

Сегодня пошелъ гулять. У избы зажиточнаго мужика стоятъ бѣговые дрожки, а около нихъ что-то хлопочетъ низенькій, плотный, ужъ совсѣмъ сѣдой "батюшка" съ маленькой клинушкомъ бородкой и до крайности бойкими глазами. Увидавши меня, батюшка такъ и заметался. Наклонившись къ стоявшимъ около него мужикамъ, онъ оживленно сталъ ихъ разспрашивать о чемъ-то, и между тѣмъ, пристально посматривалъ на меня. Сначала я подумалъ, не знакомый ли, да нѣтъ. Что ему надо?

Стою послѣ обѣда у окна, слышу кучеръ разговариваетъ съ кухаркой. При разговорѣ присутствуетъ какая-то баба.

-- Остановилъ меня, къ себѣ подозвалъ и все пытаетъ: кто это у васъ, давно ли, откуда? сообщаетъ кучеръ:-- не могу, говорю, знать, батюшка; знакомые барина. Не отстаетъ. Какъ не знать; ты долженъ все знать, отвѣчать будешь...

-- Они, попы, любопытные, замѣчаетъ кухарка.

-- Онъ и у насъ на деревнѣ, говоритъ баба:-- пыталъ, пыталъ. Тоже все: кто, да зачѣмъ? Вы, говоритъ мужикамъ, должны смотрѣть...

-- И что ему надо!

-- Велѣно, говорить, смотрѣть, продолжаетъ баба.-- Теперь всякіе люди!

Да; видно, и въ деревнѣ. Иванъ Константинычъ, однако, продолжаетъ смѣяться. По его словамъ, если около самаго "батюшки" покопаться, такъ можно такія штуки открыть, что любо. Вотъ хоть бы относительно того самаго Крючковскаго барина, у котораго отъ всего наслѣдственнаго имѣнія осталась одна несчастная десятинка. Но развѣ мнѣ отъ этого легче, да развѣ я и стану копаться. По нынѣшнему времени, только бы самому сносить голову, а то копаться! На это и безъ меня охотниковъ много. Кромѣ того, изъ словъ того же Ивана Константиныча. видно, что всѣ батюшкины штуки -- пустяки.

-- Ну, нѣтъ, тридцать рублей пьяному дать, а отъ него взять вексель на триста -- это не пустяки, волнуется мой пріятель, когда я указываю ему на пустяшность батюшкиныхъ штукъ.

-- Ничего ты не понимаешь!

-- Пьянаго заставить Богъ вѣсть что подписать, а потомъ оттягать у него всю землю. Гдѣ теперь Крючковская земля?

-- Ахъ, Иванъ Константинычъ, Иванъ Константинычъ! Да противъ основъ-то онъ не грѣшенъ -- и кончено.

Скверно даже писать. И для чего, въ самомъ дѣлѣ, пишу я все это? Еще попадетъ мой дневникъ въ хорошія руки. Бѣда.

22-го числа.

Кухня какъ разъ черезъ стѣну съ моей комнатой. Все, что тамъ говорится, слышно.

Сегодня просыпаюсь, въ кухнѣ разговоръ. Кучеръ только вернулся съ деревни и принесъ новости. Батюшка, оказывается, опять рано утромъ былъ въ Погорѣловкѣ и собиралъ обо мнѣ свѣдѣнія.

-- Урядника хочетъ прислать, говоритъ кучеръ.-- Все насчетъ Павла Васильича. И что надо?

-- Ну, и попъ! удивляется кто-то.-- На дняхъ, къ Никитѣ зашелъ за сборомъ. У того послѣдняя каврига на столѣ лежитъ. Взялъ да въ телегу, а Никита безъ всего и остался, ѣсть нечего. Ничего, говоритъ, разживешься.

-- У насъ тоже, смѣется баба.-- Картофелю дай, а много ли его у насъ. Самимъ бы только. Темно, говорю, батюшка, въ погребѣ-то, а онъ мнѣ: свѣчку засвѣти, вотъ и найдешь.

-- При старомъ баринѣ, бывало -- слышу голосъ сторожа, видѣвшаго процвѣтаніе Погорѣловки -- ну, тотъ и дѣлилъ надъ этимъ попомъ штуки. Разъ, помню, позвалъ онъ его молебенъ что ли служить, а попъ возьми да и опоздай маленько. Баринъ выходитъ. Зачѣмъ? Такъ и такъ, звали. Когда звали? Нѣтъ, теперь давай-ка я тебѣ собакъ покажу. Псарня у него была такая, страсть. Котлы нарочно были для собакъ понадѣланы. Въ нихъ, бывало, имъ и варятъ. Велѣлъ баринъ привести всѣхъ собакъ въ домъ. Смотри, попъ, эта такая, эта за волками, эта на медвѣдя ходитъ. Собачищи страсть, такъ на попа и лѣзутъ, ходятъ вокругъ, а онъ ни живъ, ни мертвъ. Часа два онъ его такъ морилъ, а потомъ и велѣлъ служить что надо...

-- Ну, и баринъ былъ!

-- Такъ строгъ, такъ строгъ. Пріѣдетъ къ нему становой или другой кто, непремѣнно какую-нибудь издѣвку сдѣлаетъ, а потомъ, бывало, и наградитъ.-- Одному разъ голову обрилъ. Но больше надъ попомъ. Все тотъ терпѣлъ.

-- Сила была.

-- Такая сила, что страсть. Братъ у него въ Питерѣ служилъ. Тому банки два раза въ годъ открывались; бери денегъ сколько хочешь.

-- Теперь батюшку и рукой не достанешь Теперь онъ и съ господами... Да что ныньче господа, разсуждаетъ чей-то незнакомый голосъ.-- У него денегъ больше, чѣмъ у господина, а земли...

Но я ужь не слушалъ. Они, всѣ эти бесѣдующіе въ кухнѣ, даже и понять не въ состояніи, на сколько, дѣйствительно, силенъ теперь батюшка, и не потому только, что ему удалось "поживиться" около крючковскаго барина. Правда, крючковская земля дастъ ему возможность "благодѣтельствовать" мужикамъ, но главное, батюшка -- патріотъ своего отечества. Въ силу этого качества, онъ можетъ "показать себя" и намъ, потомкамъ тѣхъ, которые прежде дѣлали надъ нимъ всякія издѣвки. И сколько этихъ патріотовъ развелось, даже въ такихъ захолустныхъ мѣстахъ, какъ Погорѣловка! Вчера узнаю, что и Пухляковъ, тотъ самый сосѣдъ, который стрѣляетъ дробью по ребятамъ, при каждомъ удобномъ случаѣ останавливаетъ погорѣловскихъ бабъ и мужиковъ и распрашиваетъ обо мнѣ. Должно быть, хочетъ состязаться съ батюшкой по части патріотизма.

Интересно узнать, каково здѣсь начальство. Надо разспросить Ивана Константиныча.

Того же числа, вечеръ.

Бесѣдовалъ съ Иваномъ Константинычемъ о начальствѣ: какъ, каково, внемлетъ или не внемлетъ и т. д. Посмѣивается.

Давно ли я тоже смѣялся. Прихожу разъ къ одному знакомому. У него сидитъ пріятель. Видимо донельзя увлечены разговоромъ; едва меня замѣтили. Непремѣнно, думаю, или о Контѣ или о философіи безсознательнаго...

-- А слышалъ, обращаются ко мнѣ въ одинъ голосъ: -- околодочный-то у насъ новый. И престрогій!

-- Да вамъ-то что, изумился я.-- Вотъ купцамъ, дворникамъ.

-- Какъ что, помилуй! Околодочный, да вѣдь это... теперь!! И пошло, конечно, о "временахъ".

23-го числа.

Все было тихо, смирно, а батюшка замутилъ. Изъ кухни то и дѣло раздается: "не пріѣзжалъ урядникъ?" "Батюшка еще когда наказалъ ему съ нашимъ мужикомъ скорѣе пріѣхать?"

Больше всего эти разговоры поддерживаетъ дочь кухарки, Маша, грузная, взрослая, но удивительно легкомысленная дѣвица. Она, несмотря на свои лѣта, только тѣмъ и занимается, что играетъ съ маленькими ребятами "въ шляки", въ горѣлки или присутствуетъ при разговорахъ на кухнѣ, причемъ вретъ безпощаднымъ образомъ. Какъ на грѣхъ, сестра этой Маши жила гдѣ-то въ большомъ городѣ въ горничныхъ. Надъ господами ея стряслась бѣда. Ночью пожаловали гости. Сестру Маши долго таскали по мытарствамъ. Маша вообразила, что непремѣнно тоже самое должно случиться съ нею, какъ только пожалуетъ урядникъ.

-- Я непремѣнно спрячусь, пусть только онъ пріѣдетъ, объявляетъ она.

Кучеръ смѣется.

-- Тебѣ ладно! кричитъ на него Маша.-- Нѣтъ, вонъ что съ моей сестрой...

Вчера вечеромъ она является, должно быть, внѣ себя. Даже мнѣ слышно, какъ шлепнуло объ лавку ея грузное тѣло и какъ она порывисто дышетъ.

-- Только я зашла въ лѣсъ, совсѣмъ прерывающимъ голосомъ разсказываетъ она:-- вдругъ тамъ двое какихъ-то. Стоятъ и на нашъ домъ смотрятъ.

-- Поди, изъ Кулакова баринъ.

-- Не знаю я кулаковскаго барина! Не онъ.-- Стоятъ, смотрятъ... Непремѣнно это на счетъ Павла Васильича, отъ батюшки.

Потомъ ужъ ночью, лежу, читаю, вдругъ Маша ворвется въ кухню.

-- Данило, Данило! что собака лаетъ?

-- А кто ее знаетъ.

Но послѣ долгихъ переговоровъ, кучеръ все-таки идетъ посмотрѣть.

-- Не насчетъ ли Павла Васильича? безпокоится Маша.

Конечно, это глупо, но Маша, и вообще разговоры на кухнѣ, много способствуютъ тому, что отравляютъ мое пребываніе въ Погорѣловкѣ, особенно Маша. Стоитъ ей сходить въ лѣсъ; чтобы непремѣнно натолкнуться на какія-нибудь, по ея мнѣнію, таинственныя личности. Стоятъ, смотрятъ на домъ, разговариваютъ.

Непремѣнно уѣду изъ деревни. Ахъ, еслибы поскорѣе разрѣшили мою просьбу объ опредѣленіи на службу. Пишутъ, что дѣло это непремѣнно выгоритъ. Обѣщали, положительно обѣщали, даже куда назначатъ, сказано. Это будетъ отлично. Ужъ нечего говорить о всѣхъ прелестяхъ 20-го числа. Мнѣ кажется, одно то, что на тебѣ будутъ свѣтлыя пуговицы -- это одно ужъ охранитъ отъ напастей.

Въ самомъ дѣлѣ, изъ-за чего начались и косые взгляды околодочнаго и выслѣживанія Михея, какъ не изъ-за того, что я, оставивъ адвокатскую практику, представляю человѣка не у дѣлъ.

Все меня въ конторѣ спрашиваютъ, не разъ слышалъ я разсужденія Михея, который любилъ попить чайку съ нашей кухаркой, а потому часто доставлялъ мнѣ возможность насладиться его разговорами.-- Хоть бы служилъ, гдѣ или что, а то такъ живетъ... неизвѣстно какъ!

-----

Разговаривалъ сегодня съ Иваномъ Константинычемъ насчетъ его отношеній къ батюшкѣ. Все думаю, нѣтъ ли между ними чего-нибудь, не изъ-за него ли батюшка на меня напустился. Оказывается, ничего нѣтъ. Положенное мой пріятель платитъ исправно.

Значитъ, время такое. Всякому патріоту своего отечества хочется заявить о себѣ.

25-го числа.

Какъ на грѣхъ, сегодня, я остался одинъ. Иванъ Константинычъ куда-то уѣхалъ.

Часовъ въ семь утра тревожный стукъ въ дверь разбудилъ меня. Стучалъ кучеръ. Я подумалъ, что случилось что-либо необыкновенное, пожаръ или что-нибудь въ этомъ родѣ. Въ этомъ убѣждало меня и то, что мимо оконъ моей комнаты со всѣхъ ногъ мчалась Маша и отчаянно отмахивалась отъ бѣжавшей слѣдомъ за нею матери.

-- Урядникъ! пожалуйте! объявилъ мнѣ кучеръ.-- Васъ спрашиваетъ.

На сердцѣ у меня заскребли кошки, хотя я ужъ давно ждалъ этого визита. Зачѣмъ онъ пріѣхалъ, что-то скажетъ?

Въ то время подъ окнами раздались отчаянные возгласы кухарки. Она тщетно пыталась вернуть, должно быть, ужь далеко убѣжавшую Машу. Кучеръ улыбался.

-- Испугалась! кивнулъ онъ на окно.-- Прячется.

-- Чего-жь она боится?

Кучеръ только тряхнулъ волосами и улыбнулся, какъ бы говоря: "глупы!", но прямого отвѣта не далъ.

Въ залѣ стоялъ высокій, рыжій мужчина въ полномъ вооруженіи. Въ одной рукѣ онъ держалъ кепку, а въ другой здоровую, толстую нагайку и свободно, пожалуй даже съ видомъ побѣдителя, вошедшаго въ непріятельскій городъ, озираясь по сторонамъ, поколачивалъ нагайкой по запыленнымъ ботфортамъ.

Толстая, красная физіономія гостя, его рыжіе, безобразно, какъ щетина торчащіе во всѣ стороны усы и совсѣмъ бѣлые, на выкатѣ, глаза показались мнѣ до крайности знакомыми, но я никакъ не могъ припомнить, гдѣ и когда я ихъ видѣлъ.

Гость съ большимъ достоинствомъ привѣтствовалъ меня и что-то ужь слишкомъ началъ сокрушаться о томъ, что Ивана Константиныча нѣтъ дома. Онъ хотѣлъ должно быть показать, что имѣетъ до него дѣло.

-- Ну, побываю еще! обрадовалъ онъ меня.-- Знаете, наша должность, все въ разъѣздахъ. А вы здѣсь гостите?

Начались распросы, откуда, какъ, долго ли думаю пробыть здѣсь. Потомъ отъ меня былъ спрошенъ видъ:

-- У насъ ныньче нельзя... велѣно. Я бы и ничего, да приставъ...

Между тѣмъ подали самоваръ. У меня явилась мысль, нельзя ли какъ нибудь за чаемъ вывѣдать что-нибудь. Угощеніе было принято, но вывѣдать ничего не удалось. Гость даже отъ водки отказался, но продолжалъ задавать разные вопросы. Онъ интересовался, служу ли я гдѣ либо, что слышно новенькаго, нѣтъ ли чего либо въ столицѣ и главное оглядывалъ, всматривался.

Впрочемъ, я не жалѣлъ о томъ, что предложилъ угощеніе. За чаемъ меня осѣнило. Я вдругъ припомнилъ, гдѣ я видалъ раньше моего собесѣдника.

Это было нѣсколько лѣтъ тому назадъ, когда я еще жилъ въ N... Какъ разъ около моей квартиры стояла полицейская будка. Какія особенныя дѣла могли занимать будочника въ губернскомъ городѣ въ прежнее время? (Теперь, можетъ быть, дѣло другое). Но, бывало какъ ни посмотрю въ окно, а рыжій, расторопный блюститель порядка то и дѣло гоняется за свиньями, которыя желаютъ пробраться на бульваръ.

-- Воюешь? скажешь ему, бывало.

-- Помилуйте, ваше вскородіе! Никакого способа съ ними нѣтъ.

Будочникъ былъ очень полезенъ намъ. У жившаго со мной товарища часто собиралась веселая компанія. "Кавалеръ" въ полночь бѣгалъ за водкой, вызывался исполнять и другія болѣе деликатныя порученія и, когда сомнѣвались въ его способности относительно этихъ порученій, многозначительно ухмылялся.

-- Помилуйте, ваше благородіе, мнѣ-ль не знать, объяснялъ онъ.-- Кого угодно, хоть Настасью, хоть Аннушку. Извольте приказать.

Да это онъ! Только совсѣмъ не такъ глядитъ, какъ глядѣлъ въ оны дни, когда за большую честь считалъ для себя, если ему поднесутъ рюмку водки или дадутъ гривенникъ. Тогда онъ ничего не имѣлъ и противъ зуботычины, которая тоже доставалась ему. "Наше дѣло такое", объяснялъ онъ свою голубиную незлобивость. А теперь!.. сознаніе собственнаго достоинства и что-то побѣдоносное отражалось на его лицѣ и какъ ни въ чемъ не бывало, онъ разваливался на стулѣ, прямо посматривалъ въ мои глаза или, нисколько не стѣсняясь, кидалъ во всѣ стороны любопытные взгляды.

Узналъ ли онъ меня или нѣтъ? Думаю, да. По крайней мѣрѣ, когда я къ чему-то сказалъ, что мнѣ долго пришлось прожить въ N, онъ значительно произнесъ:

-- Городъ хорошій! и вскорѣ совершенно свободно протянулъ мнѣ руку, протянулъ съ такимъ видомъ, какъ будто онъ нисходилъ до меня съ высоты своего величія.

Изъ нашихъ оконъ было видно далеко, и я могъ долго наблюдать, съ какимъ величавымъ видомъ мой старый знакомый ѣхалъ по деревнѣ. Раза два-три онъ останавливался и разговаривалъ съ мужиками, причемъ неоднократно показывалъ нагайкой на усадьбу. Какъ потомъ я узналъ, разговоръ шелъ обо мнѣ. Узнавалось какъ я живу и нѣтъ ли съ моей стороны какихъ либо "поступковъ".

Маша только по отъѣздѣ гостя выбралась изъ засады и даже не стала оправдываться, когда ее подняли въ кухнѣ на смѣхъ.

-- Кто-жь его знаетъ, зачѣмъ онъ? сказала она.

-- Дура, да тебѣ-то что! смѣялся кучеръ.

-- Сама не знаю, что со мной сдѣлалось, объясняла потомъ Маша.-- Только вижу слѣзаетъ онъ съ лошади, а у меня сердце такъ и закатилось, такъ и закатилось.

-- На деревнѣ разсказывалъ, что попъ его прислалъ, сообщаетъ кучеръ.-- Еще, говоритъ, скоро пріѣду.

Немного погодя.

-- Что, Прокопій, поздно? Сколько я тебя жду, кричитъ кухарка на одного изъ Погорѣловскихъ мужиковъ, который помогаетъ иногда по хозяйству.-- Теперь, глади, солнце-то гдѣ!

-- Да что, отвѣчаетъ Прокопій: -- сходку урядникъ собиралъ на счетъ вотъ того барина, что у насъ. Какъ и что, не внушаетъ ли вамъ. Ничего, молъ, не знаемъ. Насъ же ругалъ, чуть по зубамъ не наклалъ. Велѣлъ примѣчать.

-- А слѣдовало бы Ивану Константинычу за безпокойство хоть полведерка, разсуждаетъ Прокопій.-- Потому, какъ есть, все утро... безпокойство одно.

30-го числа.

Третьяго дня поѣхалъ въ городъ. Захотѣлось посмотрѣть на то мѣсто, гдѣ я процвѣталъ когда-то и, думая водворить правду на землѣ, расплодилъ по мѣрѣ возможности кабатчиковъ и разныхъ проходимцевъ.

Городъ оказался все тотъ же, что былъ и при мнѣ. Таже грязь, зловоніе. Тѣже, и въ мое время неблиставшіе своимъ наружнымъ видомъ, а теперь и совсѣмъ одряхлѣвшіе, полинявшіе, окончательно лишившіеся штукатурки дома. Прибавилось нѣсколько кабаковъ, появились новые трактиры -- и только.

Въ былыя времена въ N меня знала чуть не каждая собака. Поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что на первой же улицѣ я встрѣтилъ нѣсколько знакомыхъ.

-- Какъ! Откуда?

Но странное дѣло. Тѣ люди, которые въ прежнія времена не могли наговориться со мною въ теченіе нѣсколькихъ часовъ, теперь ограничивались только восклицаніями и, окинувъ меня продолжительнымъ взглядомъ, уходили прочь.

Подъѣзжаю къ квартирѣ самаго закадычнаго друга и вижу, что онъ стремглавъ выскакиваетъ изъ воротъ. Видимо, онъ до того занятъ, что едва ли замѣчаетъ даже мою телегу; во всякомъ случаѣ вовсе не обращаетъ на меня вниманія.

-- Петръ Иванычъ, Петръ Иванычъ!

Пріятель даже не вдругъ разслышалъ мои отчаянные возгласы. За то, услыхавши, такъ и кидается на меня. Я думалъ онъ разорветъ меня на части. Что это такое?

-- Къ намъ, въ городъ?! Сейчасъ... или ужъ давно тутъ? кричитъ онъ внѣ себя, и даже забываетъ протянуть мнѣ руку. А вѣдь сколько времени мы не видались.

Я удивленно гляжу на него, а онъ вдругъ схватываетъ меня за руку и увлекаетъ въ калитку, потомъ на крыльцо.

-- Только сейчасъ пріѣхалъ, сейчасъ, а? восклицаетъ онъ ежесекундно -- Правду говори, правду.

-- Да что же такое?

-- Не слыхалъ? ничего не знаешь? начинаетъ было онъ, но потомъ вдругъ, спохватившись дѣлаетъ мнѣ таинственные знаки и указываетъ на кабинетъ.-- Тамъ, тамъ. Здѣсь нельзя! едва могу понять я изъ его шопота.

Но и тамъ, въ кабинетѣ, за плотно припертыми дверьми я не вдругъ узнаю то, что такъ волнуетъ Петра Иваныча.

-- Ты гдѣ живешь теперь? спрашиваетъ онъ, останавливаясь и вперяя въ меня испытущіе взгляды.

Отвѣчаю.

-- Что дѣлаешь? говори правду!

Тоже не скрываюсь.

-- И никуда не выѣзжалъ оттуда? никуда? слѣдуетъ новый вопросъ.

-- Да нѣтъ же. Что съ тобой?

-- Ты долженъ сейчасъ же, немедля ни минуты, ни секунды, идти къ Перфильеву, къ Самсонову, напирая на каждое слово и энергически махая головой, говорить Петръ Иванычъ и продолжаетъ называть по фамиліямъ лицъ, въ рукахъ которыхъ находятся судьбы N -- ской губерніи.

Безотчетная тоска закрадывается въ мою душу.

-- Я вотъ сейчасъ именно къ нимъ бѣжалъ, продолжалъ между тѣмъ, не слушая меня Петръ Иванычъ.-- Я бы ужь теперь объяснился съ Перфильевымъ... это возмутительно, гадко!

Онъ замолкъ и, чуть не бѣгая по кабинету, предоставилъ мнѣ полную свободу предаваться всевозможнымъ предположеніямъ.

Наконецъ, я узналъ подробности. Моему удивленію и ужасу нѣтъ границъ. Оказывается, что вотъ уже чуть не цѣлый мѣсяцъ я во всевозможныхъ костюмахъ разгуливаю по всѣмъ городскихъ и подгороднымъ кабакамъ, и произношу самыя загадочныя рѣчи.

-- Вотъ и вчера, продолжаетъ радовать меня Петръ Иванычъ: -- сижу я у Сергѣя Александрыча, приходить Недошивкинъ и сообщаетъ о томъ, что его поваръ только что видѣлъ тебя въ кабакѣ. Въ красной рубахѣ, въ поддевкѣ. Недошивкинъ не можетъ надивиться, чего смотрятъ наши власти.

-- Но подумай! взываю я -- Могу ли я, какъ ни переодѣвайся, прожить здѣсь цѣлый мѣсяцъ. Вѣдь меня чуть не каждая собака знаетъ.

-- Я тоже говорю, да развѣ они...

Онъ отчаянно махнулъ рукой и продолжалъ, застучавъ рукою во столу.

-- Вѣдь у тебя здѣсь благопріятелей... Все это твои статьи, корреспонденціи. Дописался!

Такъ вотъ что. Неужели изъ-за этого загорѣлся весь сыръ-боръ. И зачѣмъ это меня тогда дернуло написать кое-что.

-- Пріѣхалъ сюда изъ уѣзда какой-то попъ. Говоритъ: какой-то неизвѣстный человѣкъ, съ сосѣдями не знакомится, съ мужиками чай пьетъ, разговариваетъ. Кто? кто? Узнали, вцѣпились. Онъ и здѣсь такъ жилъ. Что самъ ѣстъ, то и прислуга. Съ кѣмъ знакомства водилъ, знаемъ. Деньги могъ нажить и вдругъ: адвокатская профессія не нравится. Ну и проч., проч. Говорилъ я тебѣ тогда...

Пришла его сестра, молоденькая, веселенькая дѣвушка, у которой на умѣ, кажется, только и было: танцы, концерты. Но и она нашла, чѣмъ меня порадовать.

-- Танцуемъ недавно въ собраніи, знакомятъ меня съ однимъ офицеромъ; сейчасъ же онъ приглашаетъ меня на кадриль и все время только о васъ и разговаривалъ. Гдѣ вы? отчего ни ни съ кѣмъ не знакомитесь, бываете ли въ городѣ? Ну, и еще кое-что...

-- Вотъ видишь, видишь! заволновался Петръ Иванычъ.-- Ныньче и въ танцахъ, вмѣсто того, чтобы любезничать съ барышнями, дѣломъ занимаются. Вѣдь самъ и попросилъ, чтобы познакомили...

-- Да, да, подтверждаетъ Анна Ивановна.-- Ну, я ему, конечно, ничего не сказала. Впрочемъ, онъ объявилъ, что имъ и такъ все извѣстно.

Петръ Иванычъ опять перешелъ къ моему путешествію по властямъ.

-- Сейчасъ же, сейчасъ одѣвайся и иди! настаивалъ онъ.

Но я не зналъ, зачѣмъ идти и тѣмъ привелъ пріятеля почти въ бѣшенство.

-- А я зачѣмъ хотѣлъ идти? наступалъ онъ на меня.

-- Не знаю.

-- Не знаешь? Онъ этого не знаетъ! А за тѣмъ, чтобы объяснить имъ, что всѣ эти распускаемыя противъ тебя сплетни самая наглая, самая безсовѣстная ложь.

-- Да вѣдь они засмѣются надо мною.

-- Нечего тутъ разговаривать. Иди!

-- Ну, заявлю я имъ: такъ и такъ, а они вѣдь скажутъ, что...

Петръ Иванычъ не далъ даже договорить.

-- Нетолько заяви, а проси обыскъ у тебя сдѣлать, слѣдить за тобой, дознаніе, слѣдствіе произвести!

Я робкій, мнительный человѣкъ, я знаю, что у страха глаза велики, но все-таки... Говори мнѣ кто-нибудь другой, а бы подумать, что онъ смѣется, шутитъ, но Петръ Иванычъ не шутилъ. Онъ говорилъ съ фанатизмомъ безповоротно убѣжденнаго человѣка и чуть не толкалъ меня въ переднюю.

Я до сихъ поръ ничего не понимаю, и еслибъ кто-нибудь разсказалъ мнѣ все это, я бы не повѣрилъ. Не знать за собой никакой вины и вдругъ явиться къ властямъ, просить, чтобы надъ тобой произвели слѣдствіе, засадили куда слѣдуетъ, водили какъ арестанта къ допросамъ, однимъ словомъ, продѣлывали бы надъ тобой все, что продѣлывать въ такихъ случаяхъ полагается. И все это такъ, даже "не здорово живешь", а изъ милости.

Спорить съ Петромъ Иванычемъ не полагается, и я не спорилъ. Едва-едва мнѣ удалось отдѣлаться отъ немедленнаго путешествія къ властямъ обѣщаніемъ непремѣнно завтра же какъ-нибудь случайно увидѣться и съ Перфильевымъ, и съ Самсоновымъ, и стороной намекнуть имъ.

Видя, что со мной ничего не подѣлаешь, пріятель помирился на этомъ компромиссѣ, хотя доволенъ не былъ. Онъ уже началъ жалѣть о томъ, что я пріѣхалъ. Въ самомъ дѣлѣ, безъ меня ему, можетъ быть, и удалось бы предать меня въ руки правосудія.

-- Еще благо твое, что Перфильевъ и Самсоновъ ничего... За то на нихъ и злятся: бездѣйствуютъ, дескать. А вотъ тутъ (онъ указалъ на возвышавшуюся вдали каланчу) новый...

-----

Побывалъ у другихъ знакомыхъ. Вездѣ однѣ и тѣ же вѣсти. Впрочемъ, нѣкоторые икъ старыхъ пріятелей ничего не говорятъ, а жмутся и видимо про себя молятся, чтобы меня поскорѣе унесло отъ нихъ.

-- Да, да! о васъ тутъ такой трезвонъ, говорятъ одни.

-- Что это въ самомъ дѣлѣ такое! Вы все это время у Ивана Константиныча прожили, здѣсь не бывали, освѣдомляются другіе и присматриваются. Должно быть, надѣются подмѣтить что-нибудь на моемъ лицѣ.

Нѣкоторые даже удивились, увидавши меня здравымъ и невредимымъ. Оказывается, вотъ уже нѣсколько дней упорно держится слухъ, что я теперь далеко, далеко, "на берегу пустынныхъ волнъ".

-- Какъ же намъ вчера за вѣрное передавали? объясняетъ одна барыня.

-- Помилуйте!

Приходитъ мужъ барыни и тоже первымъ дѣломъ:

-- Живы, невредимы? Ну, слава Богу!

Потомъ отводитъ меня въ сторону и начинаетъ таинственно:

-- Вамъ, Павелъ Васильичъ, непремѣнно надо что-нибудь предпринять.

-- Да что же предпринять?

-- Что-нибудь надо. Оградить себя надо.

Я смѣюсь и сообщаю о томъ, что Петръ Иванычъ предлагаетъ мнѣ добровольно отдаться въ руки правосудія.

-- Смѣшного тутъ ничего нѣтъ, говоритъ Михаилъ Никандрычъ и дѣйствительно какъ нельзя болѣе серьёзно смотритъ на меня.

-- О чемъ тутъ разсуждать, продолжалъ онъ.-- Придите, разъясните; такъ, молъ, и такъ, Богъ вѣсть, что про меня сочиняютъ, просите слѣдствія, дознанія.

И такъ далѣе, и такъ далѣе, однимъ словомъ, точь въ тотъ, какъ Петръ Иванычъ.

-- Такіе примѣры ужь были, заканчиваетъ Михайла Никандрычъ свой совѣтъ.-- Не вы первый!

-- Да развѣ меня здѣсь не знаютъ? Неужели могутъ повѣрить?

-- Времъ, батюшка мой, времъ. Да еслибы кто-нибудь сказалъ, что я соборную колокольню обокралъ, я и тутъ бы сталъ вопить о своей невинности на всѣхъ перекресткахъ.

-- Вы не знаете, видно, до чего дошли относительно васъ, начинаетъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія и тоже тычетъ рукою по направленію къ каланчѣ.-- Вотъ уже который день не отстаетъ отъ меня... Узналъ, что я съ вами друженъ. Христомъ-Богомъ проситъ, чтобы я извѣстилъ его, какъ только вы сюда покажетесь.

-- На что ему?

-- Дѣло, говоритъ, какое-то у его родственниковъ завязалось, а у него и родственниковъ, я думаю, никакихъ нѣтъ. Такъ вотъ видите, никому, кромѣ васъ, поручить этого дѣла не желаетъ. Такой, говоритъ, адвокатъ, такой адвокатъ! Я хоть и не видалъ его, а слышалъ, говоритъ, о немъ много.

-- Да вы бы ему объяснили, что я и практикой ужь не занимаюсь.

-- Объяснялъ.

-- Ну, такъ что же?

-- Мнѣ, говоритъ, хоть только совѣтъ отъ него получить. Я только, дескать, одному ему и вѣрю. Просто даже въ умиленіе приходитъ, когда заговоритъ о васъ.

-- Удивительно.

-- Удивительнаго ничего нѣтъ. Услыхали, что вы въ деревнѣ, ни съ кѣмъ не знакомитесь, чай съ мужиками пьете.

-- Да это было всего одинъ разъ. Вѣдь изъ этого...

-- Благопріятелей здѣсь у васъ много. Тогда въ своихъ статьяхъ вы ихъ задѣли, а теперь на ихъ улицѣ праздникъ. Вчера одинъ изъ нихъ со мной, на улицѣ встрѣтился. Что же, говоритъ, съ нимъ? по кабакамъ въ поддевкѣ его сколько времени ловятъ и не могутъ поймать!

-- И неужели все это серьёзно?

-- Да еще какъ серьёзно-то. Нѣкоторые какъ будто жалѣютъ, а сами, видимо, облизываются.

Михаилъ Никандрычъ даже рукой махнулъ.

-- Идите, заявите, чтобы оградили васъ, опять посовѣтовалъ онъ.-- Ну, пусть даже возьмутъ васъ, потомъ выпустятъ.

И онъ долго еще утѣшалъ меня въ этомъ родѣ, а потомъ вызвался проводитъ, вѣроятно, съ цѣлью дорогою еще лучше доказать необходимость явки съ повинной.

На одной улицѣ намъ встрѣтился одинъ изъ моихъ благопріятелей. Сначала очень спокойно, безъ особенной радости онъ привѣтствовалъ Михаила Никандрыча, но едва увидавъ меня, весь расцвѣлъ. На лицѣ явилось такое блаженное выраженіе, какъ будто бы онъ послѣ долгой, горестной разлуки увидѣлъ, наконецъ, самаго задушевнаго друга, родного отца. Кивая головой и махая шляпой, благопріятель хотѣлъ даже выскочить изъ пролетки и, конечно, вступить въ разговоръ, но Михаилъ Никандрычъ съ сердцемъ взглянулъ на меня и, не останавливаясь, шелъ впередъ.

-- Больше всѣхъ трезвонитъ, объявилъ онъ мнѣ.-- Головой ручаюсь, что сообщитъ куда слѣдуетъ.

И дѣйствительно, мы увидали, что благопріятель что-то энергически приказывалъ кучеру. Экипажъ повернулъ въ переулокъ, который они уже проѣхали, и быстро помчался.

-- Ну, вотъ, вотъ! злобствовалъ Михаилъ Никандрычъ.-- Въ этомъ самомъ переулкѣ и живетъ.

-- Кто?

-- Да тотъ, кто такъ жаждетъ поручить вамъ дѣло своихъ родственниковъ.

Мнѣ оставалось только молчать и ждать.

-----

Конечно, зачѣмъ мнѣ было оставаться въ городѣ? Пріѣхалъ человѣкъ, чтобы отдохнуть отъ визитовъ урядника, отъ ежедневнаго шпіонства батюшки, а вмѣсто того... Пожалуй, этакъ и въ деревнѣ лучше. Тамъ, по крайней мѣрѣ, никто не дастъ такихъ совѣтовъ, какіе давали мнѣ Петръ Иванычъ и Михаилъ Никандрычъ. Тамъ пока еще соберется урядникъ, а тутъ на каждомъ шагу лицо, готовое, по требованію перваго встрѣчнаго, скрутить тебѣ назадъ руки.

Я рѣшилъ уѣхать. На утро едва Петръ Иванычъ ушелъ, и бросился на почтовую станцію. Узнавши мою фамилію, расторопный староста какъ-то особенно выразительно переглянулся съ писаремъ и стремительно кинулся въ сосѣднюю комнату. Тамъ нѣсколько времени шелъ таинственный шопотъ, кого-то куда-то посылали и велѣли бѣжать какъ можно скорѣе.

Вмѣстѣ съ старостой въ контору пришли какія-то бабы, толстый не то мужикъ, не то купецъ. Этотъ сладко зѣвалъ и ежеминутно крестилъ ротъ. Всѣ они съ любопытствомъ осматривали меня и переглядывались такъ, какъ будто обмѣнивались между собою какими-то мыслями.

Лошадей обѣщали прислать, однако, скоро и, вернувшись домой, я немедленно принялся за сборы.

Сестра Петра Иваныча тоже суетилась. Она ѣхала вмѣстѣ со мною къ кому-то изъ своихъ знакомыхъ, жившихъ не далеко отъ города, и радовалась предстоящей поѣздкѣ.

-- Такая погода! Прелесть! И съ колокольчикомъ!

Меня тоже какъ нельзя больше обрадовалъ раздавшійся на дворѣ звонъ колокольцовъ. Наконещь-то я выбираюсь изъ города и притомъ выбираюсь благополучно. Но, увы! я радовался слишкомъ рано.

Выглянувъ въ окно, я съ величайшимъ ужасомъ увидалъ у воротъ двухъ будочниковъ. Еще двое подходили съ улицы, а за ними въ припрыжку бѣжали два-три мальчишка. Отъ находящейся на противоположной сторонѣ лавки шелъ сидѣлецъ. Однимъ словомъ, собиралась публика.

Можетъ быть, все это не касается меня, но прежде чѣмъ я подыскалъ какое-нибудь утѣшеніе, вошла кухарка и объявила, что меня спрашиваетъ квартальный.

Анна Ивановна была блѣдна, какъ смерть, и глядѣла на меня остолбенѣлыми главами. Вѣроятно, ей представилось, что меня посадятъ на ту самую тройку, на которой мы думали было съ такимъ удовольствіемъ прокатиться.

Но до этого дѣло не дошло. Полицейскій офицеръ ограничился только вопросами: откуда я, зачѣмъ, давно ли здѣсь и, узнавши, что я, пріѣхавши вчера утромъ, до сихъ не прописалъ своего вида, сокрушенно потрясъ головой, Я представилъ, что въ N, кажется, такихъ строгостей не полагается, но, какъ оказалось, ошибался.

Строгости были. Офицеръ задалъ мнѣ еще нѣсколько вопросовъ: куда ѣду, долго ли тамъ пробуду, вернусь ли сюда и такъ далѣе.

Дѣло тѣмъ и кончилось. Полицейскій офицеръ ушелъ, но будочники остались; любопытные тоже не расходились. Ихъ даже прибавилось. Въ домѣ, напротивъ квартиры Петра Иваныча, раскрылись окна и въ нихъ выставились барышни.

Анна Ивановна наотрѣзъ отказалась ѣхать со мною. Въ самомъ дѣлѣ, какое удовольствіе, садясь въ телегу, чувствовать, что на тебя глядятъ. и оттуда и отсюда, и слышатъ разнаго рода замѣчанія. Но Анна Ивановна осталась дома главнымъ образомъ потому, что, по ея мнѣнію, мои злоключенія, съ уходомъ полицейскаго офицера, еще далеко не кончились.

Она была твердо убѣждена, что мнѣ дадутъ выѣхать со двора, можетъ быть, прослѣдовать двѣ-три улицы, но потомъ заворотятъ.

-- Пошлите за братомъ, непремѣнно пошлите! упрашивала она.-- Онъ, можетъ быть, что-нибудь сдѣлаетъ.

Но я не могъ желать этого. Петръ Иванычъ, въ виду случившагося, можетъ быть, насильно потащилъ бы меня къ властямъ.

И я съ тріумфомъ выѣхалъ со двора. Будочники сурово глядѣли мнѣ въ слѣдъ. Красная, толстая кухарка съ высоко подобраннымъ подоломъ что-то разсказывала стоявшей рядомъ съ нею чуйкѣ, должно быть, о моей зловредности. Изъ оконъ противоположнаго дома продолжали смотрѣть барышни. Однако, на всѣхъ лицахъ было написано разочарованіе. Надо полагать, зрители ожидали чего-нибудь большаго.

-- О, черти! насказали! ругалъ кого-то лавочникъ.

Пророчество Анны Ивановны не сбылось; до деревни я доѣхалъ благополучно. Мнѣ хотѣлось знать, что думаетъ о моей особѣ ямщикъ и я заговаривалъ съ нимъ, конечно, о постороннихъ предметахъ. Я надѣялся, что авось онъ спроситъ о причинѣ моихъ напастей. Но ямщикъ не особенно былъ расположенъ бесѣдовать со мною.

Когда я разсказалъ Ивану Константинычу о своихъ приключеніяхъ въ городѣ, онъ почти потребовалъ, чтобъ я "тиснулъ" гдѣ-нибудь въ газетахъ.

-- Какъ же это ни у меня, ни у кого другого они никакого вида не спрашиваютъ, а тебя вдругъ... съ такой церемоніей.

"Тиснуть". Но о чемъ тиснуть? кого и въ чемъ обвинять? Въ томъ, что у меня потребовали видъ... Законно! Жаловаться на то, что публика зубоскалила и меня провожали будочники. Послѣдніе были въ своемъ правѣ, а за публику никто не отвѣчаетъ... Кромѣ того, я знаю теперь, что значить или чѣмъ отзывается это "тиснуть".

Лаетъ собака... Кто бы это? Господи! опять урядникъ. Говорятъ только третьяго дня безъ меня пріѣзжалъ. И опять.

-----

Урядникъ очень хорошо видѣлъ, что я сижу у окна, но не подошелъ ко мнѣ. Онъ ограничился тѣмъ, что издали нетолько фамильярно, а какъ-то свысока кивнулъ мнѣ и вступилъ въ разговоръ съ кучеромъ. Я не слышалъ, о чемъ они говорили, во ужь по одному тому, что урядникъ нѣсколько разъ взглянулъ на меня, могъ догадаться, что и обо мнѣ шла рѣчь.

Поговоривъ съ Даниломъ, онъ подошелъ ко мнѣ и протянулъ руку.

-- Все еще гостите?

-- Да.

-- Въ городѣ были?

-- Да.

-- А я въ Крючковѣ былъ, да сюда заѣхалъ.

Опять мнѣ протягивается рука и урядникъ уходитъ къ своей лошади.

Иванъ Константинычъ въ это время спалъ. Разсказываю ему о посѣщеніи, призываетъ кучера.

-- Зачѣмъ пріѣзжалъ урядникъ?

-- Сказываетъ, какого-то мужика надо, къ слѣдователю будто розыскиваютъ. Спрашивалъ, не у насъ ли живетъ.

-- Да вѣдь онъ знаетъ, что никакого у насъ мужика нѣтъ.

-- Какъ не знать! Надо бы знать...

-- Ну, еще что?

Данило усиленно чешетъ въ затылкѣ и не то ухмыляется, не то жмется.

-- О баринѣ еще спрашивалъ, о Павлѣ Васильичѣ. Куда ѣздили, какъ, что?

Немного спустя, узнаемъ, что на деревнѣ сходка. Распрашивается обо мнѣ и внушается смотрѣть въ оба.

Что это такое? Во всякомъ случаѣ, это не надзоръ. Чуть прямо не подъ носомъ распрашивать кучера, потомъ собирать въ десяти шагахъ сходку.

Я замѣчаю, что, встрѣчаясь со мною, нѣкоторые мужики какъ-то особенно смотрятъ на меня. Какъ именно -- сказать не могу, по той простой причинѣ, что стараюсь не сталкиваться съ ними, а тѣмъ паче не разговаривать. А то опять: "съ мужиками бесѣдуетъ!" и т. д. Но вотъ случай, который, какъ мнѣ кажется, можетъ характеризовать то, какъ относятся ко мнѣ мужики.

Въ сосѣдней съ Погорѣловкой деревнѣ есть одинъ мужикъ-пропойца. За землею онъ не ходить, а занимается другими болѣе легкими дѣлами: стрѣляетъ дичь, когда она есть, ловитъ рыбу, а не то и просто прохаживается насчетъ чужой собственности. Недавно этотъ мужикъ, послѣ долгаго сидѣнія въ кабанѣ, вдругъ возымѣлъ желаніе отправиться къ намъ въ Погорѣловку, чтобы посмотрѣть, что я дѣлаю.

-- Сказано: смотрѣть.

-- Да тебя оттуда въ шею, представляли ему болѣе обстоятельные мужики. Но пропойца не унимался.

-- Въ шею! Велѣно смотрѣть! Еще водки поднесутъ. Должны поднести, а не то... Погляжу какъ меня въ шею.

Визитъ, однако, почему-то не состоялся. Впрочемъ, изъ этого не слѣдуетъ, что онъ не можетъ послѣдовать черезъ нѣсколько времени.

2-го октября.

Отъ нечего дѣлать, поѣхалъ сегодня на станцію за газетами. Надо было что-то купить. Захожу въ селѣ въ трактиръ, подлѣ котораго лавка. За столами нѣсколько пьяныхъ мужиковъ сидятъ и бесѣдуютъ. Кто-то напился въ лоскъ и спитъ на лавкѣ.

За стойкой какъ будто знакомая физіономія. Красная, какъ огонь, узенькая бороденка, бѣгающіе во всѣ стороны глаза, плутовское выраженіе лица, но степенность въ движеніяхъ.

Сидѣлецъ внимательно вглядывается въ меня и вдругъ расцвѣтаетъ.

-- Кажется, господинъ Поповъ? наклоняется онъ надъ стойкой и послѣ утвердительнаго съ моей стороны отвѣта, забывая солидность, суется, въ разныя стороны отъ чрезмѣрной радости, подставляетъ стулъ, вытираетъ стойку.

-- То-то смотрю. Вѣдь мы, сударь, знакомы! Въ присяжныхъ засѣдателяхъ сколько разъ бывалъ.

Начинаются распросы о томъ, какъ я попалъ сюда, зачѣмъ и когда: я объясняю, что гощу въ Погорѣловкѣ; на лицѣ сидѣльца мелькаетъ что-то особенное. Точно онъ обрадовался чему-то.

-- Рюмочку водочки, хорошенькой, а то чайку. Сдѣлайте одолженіе! Помилуйте, какъ же знакомы вѣдь, упрашиваетъ онъ меня.-- Будьте добры, не откажитесь.

Мои настойчивыя отнѣкиванія повергаютъ сидѣльца все въ большее и большее огорченіе.

-- Ну, красненькаго. У меня не какое нибудь.

Стою на своемъ. Онъ задумывается на секунду, и вдругъ на лицѣ его является опять оживленіе.

-- Нельзя ли хоть на минутку? почти шепчетъ онъ мнѣ какъ-то особенно таинственно.-- Только на два слова. Сюда, сюда пожалуйте! Очень нужно!

Мы оказываемся въ маленькой, совершенно отдѣльной комнатѣ. Хозяинъ плотно притворяетъ дверь и, усѣвшись противъ меня у столика, устремляетъ на меня глаза.

-- Такъ въ Погорѣловкѣ гостите?

-- Да.

-- Можно съ вами по всей откровенности? спрашиваетъ онъ меня послѣ нѣкотораго молчанія.

Я приготовляюсь выслушать одну изъ тѣхъ "кляузъ", которыя такъ надоѣли мнѣ во время адвокатской практики.

-- Я не изъ чего-нибудь, приступаетъ сидѣлецъ:-- а такъ изъ расположенія. Помилуйте! прежде, бывало, къ вамъ придешь, всякій совѣтъ. Теперь въ N нѣтъ такихъ адвокатовъ.

Нѣкоторое молчаніе, кашель, потомъ опять вопросъ.

-- Давно гостите?

Говорю.

-- Да, да, порядочно. Съ Иваномъ Константинычемъ пріятели. Такъ, такъ. Ахъ какъ бы это вамъ. Ужь вы меня пожалуйста отъ безпокойства избавьте. Вы можетъ мнѣ не повѣрите... Право я все это время...

Произнеся эти слова, собесѣдникъ мой начинаетъ помахивать головой. На лицѣ его изображается скорбь, но глаза нѣтъ-нѣтъ да остановятся на мнѣ, точно силятся проникнуть въ глубину моей души.

Конечно, я ничего не понимаю.

-- Да водочки-то позвольте, чайку, красненькаго! Ну, наливочки какой-нибудь.

Рѣшительно объявляю, что спѣшу домой.

-- У меня бы живо. Ну, какъ угодно, какъ угодно. Такъ ужь пожалуйста не взыщите. Я только изъ расположенія.

Сидѣлецъ принимаетъ таинственный видъ и дальше ужь совсѣмъ шепчетъ:

-- Говоритъ мнѣ недавно одинъ человѣкъ; такъ... одинъ знакомый... что будто въ Погорѣловкѣ вотъ изъ этихъ самыхъ, знаете... самый главный... Называетъ по фамиліи, говоритъ въ нашемъ городѣ прежде жилъ. Думаю, какой такой. На васъ и не подумалъ!

Я почувствовалъ себя нехорошо, но мой собесѣдникъ, продолжая пристально смотрѣть на меня, не унимался.

-- Нѣтъ вы передо мною по всей откровенности. Вѣдь я не то, что... Я вамъ скажу (рыжая бороденка совсѣмъ почти припадаетъ къ моему лицу и еще таинственнѣе прежняго шепчетъ). Я самъ этихъ книжекъ сколько прочиталъ! Могу понимать. Конечно, у меня учености... не могу хвастать, но медаль за содѣйствіе просвѣщенію имѣю. Вотъ здѣсь школа... я хлопоталъ...

Хочу свернуть разговоръ хоть бы на эту школу, но нѣтъ.

-- Вотъ эта у нихъ книжка, начинаетъ опять сидѣлецъ.-- Знаете? конечно, читали? Какъ тамъ...

Подъ конецъ бесѣды, дѣло дошло до того, что сидѣлецъ ужь поучалъ меня, но какъ-то лѣниво, притомъ то и дѣло выглядывалъ въ кабакъ. Лицо его приняло другое выраженіе. Нетолько не было прежняго одушевленія, но читалось что-то въ родѣ разочарованія.

-- Вѣдь, право, я собирался было въ Погорѣловку, говорилъ онъ, протягивая мнѣ на прощаніе руку.-- Какъ же, помилуйте! Такое время. Теперь всякій долженъ.

Возвращаясь домой и припоминая свое поведеніе въ трактирѣ, я... Но лучше не говорить объ этомъ. Я до того былъ возмущенъ, на самого себя главнымъ образомъ, что не вдругъ разсказалъ о случившемся Ивану Константинычу. Впрочемъ, и, разсказавъ, кое о чемъ умолчалъ.

Иванъ Константинычъ пожималъ плечами и волновался.

-- Это Калистратка-то! кричалъ онъ, ходя по комнатѣ.-- Ахъ, подлецъ, ахъ, дубина! И ты не наплевалъ ему въ харю.

Я молчалъ.

-- Ахъ, подлецъ! Такъ прямо и приступилъ: откройтесь. Дубина! А знаешь, впрочемъ, вѣдь одного учителя такъ подвели; онъ, Калистратка, да еще тутъ помѣщикъ у насъ есть. Познакомились съ нимъ. Пошли чаи, водка, потомъ разговоры. Какъ, дескать, это міръ, человѣкъ... Тотъ возьми да съ простоты-то и хвати имъ объ обезьянѣ. Они, конечно, куда слѣдуетъ...

-- Уволили?

-- Само собой. Еще ладно, что этимъ отдѣлался.

4-го октября.

Зато, сегодня утѣшеніе. Сейчасъ получилъ письмо. Мѣсто, котораго я добивался, положительно за мной. На дняхъ даже состоится назначеніе. Поскорѣе бы. Очень ужь непріятно подвергаться изслѣдованіямъ со стороны разныхъ Калистратовъ.

8-го числа.

Сегодня Иванъ Константинычъ вернулся изъ N и долго расказывалъ мнѣ о томъ, что тамъ теперь происходить. Только и толковъ, что обо мнѣ. Ивана Константиныча чуть не поминутно останавливали на улицахъ.

-- Что это такое съ Павломъ Васильичемъ? Такой скандалъ, такой скандалъ! говорили тѣ, которымъ было извѣстно о томъ, что я живу въ Погорѣловкѣ, значитъ было неудобно предаться ликованію.

-- Слышали? слышали? съ какимъ тріумфомъ выпроводили! восклицали другіе.-- Еще лучше будетъ потомъ.

Многіе съ какимъ-то особеннымъ любопытствомъ справлялись о томъ, правда ли, что я хочу поступить на службу.

-- Юношество обучать. Онъ давно объ этомъ мечталъ. Что-жь, дѣло хорошее.

Однимъ словомъ ликованію въ N нѣтъ конца. Ходятъ слухи что игра еще не кончена.

Петръ Иванычъ положительно бѣснуется. Хозяина того дома, гдѣ онъ живетъ, говорятъ, оштрафовали за то, что онъ не сообщилъ о моемъ пріѣздѣ. А хозяинъ почтенный, заслуженный человѣкъ. Сестра Петра Иваныча не найдетъ мѣста. Ей представляется, что и братъ пожалуй пострадаетъ...

-- Теперь тебѣ въ городъ и показываться нечего, говоритъ мнѣ Иванъ Константинычъ.

Пожалуй, что и такъ. Легко можетъ случиться, что не пустятъ ни въ одну гостинницу. Кому захочется изъ-за двухъ-трехъ рублей принимать на себя хлопоты?

Нѣтъ, надо поскорѣе изъ этихъ мѣстъ.

-- Вечеромъ того же числа.

Вотъ и надежды на мѣсто! Сейчасъ получилъ письмо. Сказано тѣмъ, кто хлопоталъ обо мнѣ, что такого человѣка принять нельзя. Пріятель, писавшій объ этомъ, удивляется, какъ это... Раньше: съ удовольствіемъ, очень радъ, а теперь... Но удивительнаго ничего нѣтъ. Изъ этого же письма усматриваю, что тамъ, гдѣ должно было состояться мое опредѣленіе на службу, былъ одинъ изъ моихъ "благопріятелей".

Завтра уѣзжаю. Нечего здѣсь оставаться. Пожалуй, и въ Погорѣловкѣ что-нибудь устроятъ. Впрочемъ, если захотятъ благопріятели, вездѣ достанутъ меня.

Н. Яковлевъ.

"Отечественныя Записки", No 6, 1882