Яковлев Александр Степанович - Цветет осокорь

Александр Степанович Яковлев
Цветет осокорь

Вода в этом году поднялась так высоко, что стан пришлось перенести на Гремучую гриву -- в полуверсте от сторожки лугового стражника Власа.

Когда выгрузили из лодок сети, переметы, вентеря, верши и все рыбацкое имущество, сварили кашицу и на самом высоком месте гривы под раскидистым, изуродованным ветрами осокорем уселись завтракать, старик Кондрат сказал:

-- Четвертый раз в своей жизни станую на этом месте. Гляди, сокорь-то совсем захирел, словно лысый старик стал. А на моей памятe -- молодой он был, как вот... как вот наш Костя.

Все -- и сам Костя -- засмеялись. Иван заспорил:

-- Ну, папаша, в двадцать два года сокорь совсем еще как кустик.

-- Где же кустик? В двадцать два года он уже в самом соку -- десятый цвет дает. Гляди, сколько, по-твоему, вон тому сокорю годов? -- Кондрат ложкой показал на молодой осокорь, стоявший в воде, где были привязаны лодки.

-- Ну, сколько, ну, лет сорок, не менее.

-- А я говорю -- и двадцати годов не будет. Ты вспомни-ка, в восьмом году, в самую высокую воду, мы здесь же становали. Был он или нет?

Иван нахмурился, вспоминая.

-- Ведь верно, пожалуй. Его не было. А ежели был -- такой маленький, что я не помню.

-- То-то, брат, и оно. А ныне вон погляди, как цветет. Пожалуй, первый вам скажет, когда косяки искать.

-- Что ж, раз он ровесник Косте -- значит, Костя и косяк найдет.

Посмеиваясь и балагуря, они разбрелись по гриве. Сам Кондрат начал расчищать место под осокорями, где поставить шалаш. Все другие принялись рубить ракитник. Костя принес большую охапку зеленых веток. Кондрат сказал ему:

-- Ты бы поглядел, нет ли змей здесь. Наползли, чай, из лугов-то.

Костя выломил от старого осокоря прямую недлинную палку и полез с ней в самую чащугу, осторожно раздвигая ветви и поднимая с земли прошлогоднюю, высохшую траву.

За кустами на воде раздался грубый голос:

-- Эй, кто там дерево рубит?

Костя оглянулся на Кондрата, Кондрат криво усмехнулся.

-- Не ходи, Костя, искать змея в кусты: вот он сам плывет сюда.

-- Вам говорю аль нет? Чего молчите? -- опять закричал голос.

-- Это ты, Влас? -- откликнулся Кондрат. -- Подъезжай с этой стороны -- увидишь, кто рубит.

За кустами застучали весла, и на зеленой воде замаячила черная просмоленная лодка. Костя нырнул в кусты. Кондрат пошел навстречу лодке. В лодке сидел чернобородый мужик в картузе с бляхой. Он ловко повернул лодку, причалил к берегу, закричал:

-- Ага, это ты, старый разбойник, приехал мой лес губить?

Кондрат засмеялся:

-- Да уж придется тебе, Влас, проститься с твоим лесом.

Влас выпрыгнул из лодки на траву. И, выпрыгивая, он попридержал ружье, висевшее у него за плечами. Кондрат засмеялся.

-- Ты меня все разбойником величаешь. А сам, гляди, с ружьем не расстаешься. Еще неизвестно, кто из нас разбойник.

-- Ну, что там. Известно, испокон веков мои луга и озера грабишь.

Шутливо перекоряясь, они поздоровались -- пожали друг другу негнущиеся руки.

-- Ты что же, со всеми молодцами здесь? -- спросил Влас.

-- Д-да... как сказать... Да, со всеми.

Кондрат искоса торопливо оглянулся: хотел узнать, кого видно на гриве. (Иван возился возле старого осокоря, оба работника в стороне рубили ракитник. Кости не было видно.)

Влас нахмурился.

-- Что ж, и этот... как его... Костька-то... и он здесь?

Кондрат прищурил левый глаз, посмотрел на Власа.

-- А тебе что? Аль хочется его повидать?

-- Ну, ну, это я так спрашиваю. Больно мне он нужен. Ты куда его девал?

-- Спровадил. Два только работника осталось да вот сын -- и вся наша армия.

-- Спровадил? Аль совсем дурной был?

-- Не дурной, а не нужен. Без него обойдусь этот год.

-- Та-ак. Ишь босява!

-- Ты чего ругаешься? Аль он тебе чем причинен?

-- Да как же он причинен? Присылал свах -- девку мою брать. Аль он тебе не говорил про это?

-- Ну так что ж? Парень неплохой.

-- Может, и не плохой, да ведь голытьба! По миру ходить?

Кондрат погладил бороду, помолчал.

-- Больно ты начетистый, Влас. Ныне, брат, такими женихами не кидаются. Слыхал, в городу как? Штукатур, двадцати годов ему нет, а он уже пять жен сменил. Ты гляди не на имущество, а гляди на человека. Хоть ты и живешь вроде помещика, да и наше дело не плохое.

-- Не плохое? Это у тебя не плохое, ты хозяин. А этот -- всегда в работниках. Э, что там зря калякать!

-- Ты наше дело не хай. Наше дело -- святое, апостолы были рыбаками.

-- Ну, вот... твой апостол... все прошедшее лето и всю зиму к моей девке подсмаливался.

-- Придет время -- и он встанет на ноги. Кузьму-то Пузрова знаешь? Напал на косяк -- вот тебе сразу и достаток.

-- Ищи их, твои косяки. Я всю жизнь сам слежу, а ни разу не доводилось найти. Сам-то ты сколько раз находил?

-- Ну, я не говорю, что он обязательно найдет. Только ты зря парня хаишь.

-- Э, что там... Ты скажи, надолго сюда?

-- Что ж? До спаду. Вот матушка как поднялась ныне. Весь Приверх залила.

-- Ныне, пожалуй, и Кривиль захватит.

-- Недели три придется у тебя здесь постоять.

-- Поймали чего?

-- Ныне нет. К вечеру приезжай, авось и на твою долю будет.

-- Что ж, я приеду. Аль девку пришлю...

-- Присылай, мы дадим.

Влас грузно влез в лодку, поплыл, сильно работая веслами; когда лодка скрылась, из кустов вышел Костя. Кондрат смешливо махнул рукой:

-- Ну, счастлив, что Влас тебя не видал. С ружьем приезжал. Насолил ты ему. Не попадайся теперь...

Костя ничего не ответил и торопливо полез под осокорь отыскивать змей.

Перед вечером Костя ездил на Верхний перекат, где стояли верши и ивовые короба. Вода все еще поднималась, рыба рвалась на мели, и Костя вернулся с перегруженной лодкой. Солнце уже склонилось к дальним заволжским горам, вся вода светилась розовым светом, зеленые верхушки деревьев, еще не залитые водой, казались красными. На стану никого, кроме Кондрата, не было.

-- Что так долго? -- спросил Кондрат, подходя к берегу.

-- Возни было много, -- нехотя, лениво ответил Костя.

Он не сказал: рыбы много, он сказал: возни, потому что сказать про рыбу -- сглазить.

-- Что ж, веди лодку вон в ту заводь. Я садок туда перетащу.

-- Пожалуй, надо два, -- опять нехотя сказал Костя.

Кондрат мельком глянул на Костю.

-- Что ж, дадим и два.

Костя поехал на лодке в заводь за кусты, а Кондрат берегом потащил туда круглый ивовый садок. Он сам, стоя по колено в воде, вбил крепкий кол, к нему привязал толстую веревку и к веревке садок.

-- Ну, сгружай, -- сурово сказал он, -- а я схожу за другим садком.

Костя принялся саком вылавливать из лодки рыбу и сыпать в садок. Когда Кондрат вернулся, садок уже загруз наполовину. Кондрат поднял его за край. Крупная рыба забилась об ивовые стенки.

-- Ага, сазан пошел?

-- Да, пошел. Я косячки небольшие видел.

-- Ну, раз есть небольшие, будут и большие.

Они торопливо разгрузили лодку.

Пять небольших сазанов Кондратий кинул на берег, на траву. Потом, сломив лозину, поднял рыб, нанизал их на прут и сказал Косте:

-- Пойдем ужин готовить. Чу... никак, кто-то едет?

В ракитных зарослях плескались весла.

-- Наши, -- решил Костя.

-- Ну, наши. Нешто не слышишь, как веслами хлюпает? Влас, должно быть... Ты вот что, парень, ты пока схоронись. Я наврал ему утром -- сказал, тебя нет здесь, -- ложь во спасение, а то бы заорал, заругался! Пусть сперва попривыкнет к нам, там уж и откроемся.

-- Ау, где вы? -- раздался за кустами девичий голос.

Кондрат -- за минуту суровый -- вдруг осклабился.

-- Ишь, сама принчеса приехала.

Он торопливо пошел берегом к стану.

-- А-у! В траву! -- шутливо закричал он надтреснутым стариковским голосом.

Он отошел к стану, а там у берега уже стояла черная стражникова лодка, и в ней сидела рыжеволосая дебелая девка в белой кофте с короткими рукавами.

-- Это ты, Дуняшка? -- закричал Кондрат. -- Милости просим. Хорошо, что ты приехала, а то я уж собирался к тебе ехать, жить без тебя не могу.

Дунька звонко засмеялась.

-- А я тоже, дедушка, тебя ждала-ждала -- все глазенки проглядела.

-- Ох-хо-хо. Ну что ж, вылезай. Угощу чем бог послал.

Дунька, смеясь, выпрыгнула из лодки в траву -- ее босые ноги казались розовыми.

-- Тятенька прислал спросить, не дашь ли рыбки.

-- У рыбки глаза прытки. А у тебя еще прытче... Как не дать?

-- А ты что, один ныне?

-- Уехали работники к Приверху. Иван на Иргиз. А тебе кого надо?

-- Мне... никого. Это я так спрашиваю.

-- Ой ли, так?

Кондрат привычно прищурил левый глаз, скривился. Дунька покраснела. Здоровая, грудастая, она вдруг повернулась резко к лодке, схватила ее за уключину, потащила из воды.

-- Да ты не тревожь лодку, не уйдет, -- сказал, смеясь, Кондрат. -- Здесь течения тихая.

-- Дашь, что-ли, рыбы-то? -- грубо спросила Дунька.

-- Дам, дам. А ты небось не только за рыбой приехала. Что ж не спрашиваешь про Костьку? Ведь я его в три шеи прогнал. Оказался таким негодящим... Как ты могла жалеть такого ленивца?

-- Вовсе я его не жалела.

-- О?! Ну, любила, значит.

-- Прогнал -- и хорошо. И дьявол с ним. Давай рыбы.

-- Куда торописси? Ты сперва чайку со мной попей. Потом и рыба будет.

Дунька вдруг повернулась резко всем лицом и грудью к Кондрату и спросила:

-- Правду, что ли, прогнал?

Кондрат весело задребезжал:

-- Хе-хе... а ты как думала? Врать тебе дедушка станет? Будешь, что ли, чай пить?

-- Не буду. Некогда мне. Давай рыбу...

Кондрат, все смеясь, повернулся к кустам, крикнул:

-- А ну, малый, дай там пяток сазанов.

Дунька, недоумевая, посмотрела на кусты, за которыми кто-то шевелился. Скоро кусты раздвинулись, и к стану вышел Костя. В руке у него -- на ракитовом пруту -- трепыхались золотистые сазаны. Дунька вся откинулась, сделала шаг назад, подняла левую руку вровень с лицом, как будто ждала, что Костя ее ударит. Так минуту целую они стояли один перед другим молча. Дунька вытаращенными глазами смотрела на Костю, а тот смущенно улыбался. Кондрат, посмеиваясь, поглядывал на них издали.

-- Ну, что ж ты рыбу-то не даешь девке? -- закричал Кондрат. -- Ишь ей некогда. Она домой торопится.

Костя подошел к Дуньке и протянул ей связку. Дунька вдруг засмеялась, заторопилась, взяла рыбу и побежала назад к лодке.

-- Эй, эй, стой! Выкуп за рыбу давай! -- закричал Кондрат. -- Целуй парня!

Дунька, хохоча, оттолкнула лодку и заработала веслами. Костя побежал через кусты куда-то в сторону. Кондрат покачал укоризненно головой. Он принялся ломать сучья для костра. Время от времени он поднимал голову, слушал. Солнце уже тронуло край земли. Зарянка на ракитовом кусту пела печально. Где-то далеко кричали утки. Весла стражниковой лодки все еще плескались недалеко. Кондрату чудились в тишине чьи-то приглушенные голоса.

III

Работали от зари до зари, а иной день захватывали и зарю. Вода уже остановилась. Ждали: вот-вот она пойдет на убыль, и тогда сразу надо захватить забойками, котцами, вершами, нередами, вентерями большие просторы. Рыба, почуяв, что вода убывает, кинется из заливных лугов и озер опять в Волгу, и, не захвати ее вовремя -- она уйдет вся без остатка. Кондрат гнал. Никто не видел, когда он спит. Ежедневно к стану работники привозили по две, по три лодки ракитовых прутьев, а Кондрат, Иван и Костя плели из них верши, короба и забойные плетни. Кондрат заставлял Костю плести только верши -- работа тонкая. Он искоса глядел, как быстро справлялись ловкие Костины пальцы с гибкими прутьями. Он улыбался. Но улыбку топил в бороде, чтоб не видели. Лишь порой, отбросив в сторону готовую ванду или плетешок, покрикивал задорно:

-- А ну, давай, давай, давай!

Уже зеленой горой лежали в стороне готовые рыболовки.

-- Да... вот в те поры... так же вот... думали, остановилась вода... стали расставлять... а вона... как хлынула -- все труды прахом пошли...

Кондрат тянул лениво -- слово за слово, -- руки поворачивались быстрее, чем язык.

-- Как же, я помню, -- сказал Иван. -- Кажись, тот год и Пузров нашел косяк.

-- Нет... он через год нашел. Ты про который косяк спрашиваешь?

-- Про который... ну, про тот, что много поймал.

-- Много поймал -- это совсем недавно. Только тут, конечно, работнику пришлось уделить половину.

-- Половину?

-- А как ты думал? К примеру, Костя найдет, ему половину... В те поры работник-то -- Петька Широков -- сразу избу поставил, две лодки купил, снасть. Теперь в Терсе сам хозяйствует. На три тысячи продали тогда. Ты что, Костя, остановился? Э, да ты узел запутал, елова голова. Гляди весь дeтыш испортил.

Костя спохватился -- прыгающими руками потянул ивовый узел назад, чтобы развязать... "Половина?"

Опять замолчали. Плели долго -- каждый думал о своем. Слепни и пестряки роем носились вокруг, садились на лицо, на руки, обнаженные по локоть; их гнали подергиванием головы, плеча, спины, потому что руки были бесперечь заняты. Солнце палило жаром, остановившаяся в мелких заводях вода пузырилась, бойкая рыбешка выпрыгивала в воздух, ловила мух. Кондрат поднялся и, вытулив по-стариковски спину, неловко шагая затекшими ногами, кряхтя и бормоча, пошел к воде. Там стояла палочка с зарубками. Он тщательно осмотрел ее, потом позвал:

-- А ну-ка, подите сюда, ребята!

Иван и Костя поспешно подошли.

-- Глядите-ка, с седьмой, кажись, на шестую слезла. (Он показал пальцем на зарубки.)

Иван решил сразу:

-- Слезла.

Костя усомнился:

-- А не вверх ли ползет? Где седьмая? Седьмая вот, в воде.

-- Тю-тю-тю, ведь правда, -- сказал Кондрат. -- Только не волной ли захлестнуло? Ну, еще подождем. Раз вода не спешит, и нам спешить некуда. Где ребята-то? Надо бы обедать. Гляди, к полдням близко. Смеряй-ка, Костя.

Костя выпрямился столбом -- тень упала до черного корешка. Он заметил, как длинна тень, и смерил, сколько в ней его -- Костиных -- ступней. Ступней вышло три.

-- Ровно! -- сказал он. -- Ровно двенадцать часов.

-- Ну, живо, живо, ребятушки, обед готов.

Костя схватил котелок, побежал к воде. Иван полез в кусты за сухими сучьями. Кондрат собирал опавшие листья на разжигу...

Скоро приехали работники в лодке, горой нагруженной прутьями. Обед -- одно-единое блюдо, кашица с мясом, -- был готов, все уселись кружком на разостланной ватоле.

-- Похоже, завтра вода сбывать будет, -- сказал Иван.

-- Да, гляди, как у сокоря пучки надулись, -- вот-вот лопнут.

Все посмотрели на молодой осокорь, стоявший по колено в воде.

-- А мы сейчас луговика Власа встретили, -- заговорил рыжий работник, -- тебя, дядя Кондрат, обругал почем зря.

-- За что же?

-- Старый, говорит, дьявол. Прячет, говорит, этого голяка Костьку... Я, говорит, доберусь до них!

Кондрат засмеялся.

-- Дался ему этот Костька. Береги не береги, все равно... Девка не камень, под лопух не спрячешь. Ты бы, Костя, не тревожил его зря.

-- Я его не тревожу. Я у них не бываю.

-- Знаю, что не бываешь. Да девка-то к тебе плавает.

-- Не плавает. Отец теперь лодку на замке держит. А ключ с собой.

-- Ишь дьявол! Как же вы? Так и не видаетесь?

Костя не ответил.

-- Ну, как не видаются, -- засмеялся Иван, -- она, поди, к нему вплавь приплывает: она -- бой-девка, лучше любого рыбака плавать умеет...

Эти ночи Кондрат совсем не спал: нужно было заметить самое-самое начало спада. Над дальними лугами прозвенела серебряная труба -- раз и два. Это крикнули журавли, чуткие вестники идущего утра. Кондрат поспешно вылез из шалаша. Туман -- густой до непроглядности -- закрыл весь мир. Только прямо вверх что-то белело и шевелилось. Кондрат ощупью пошел к воде. Туман заклубился вокруг него, точно вода возле идущей лодки. У края воды лежало толстое полено, положенное с вечера как раз половиной в воде, половиной на сухом. Кондрат ощупал его -- полено было сухо и мокро ровно настолько, насколько сухо и мокро было вчера.

"Стоит!" -- подумал Кондрат.

Он вернулся опять ощупью в шалаш, где вповалку храпели Иван и трое работников, лег на ватолу, ворочался, слушал, и голова у него была полна жара от бессонной ночи и беспокойства. А кругом -- за шалашом -- уже все просыпалось. Недалеко крякали утки, зарянка уже пела третью песню, пролетели сорокопуты и закричали неприятными резкими голосами: "Кэ-кэ-кэ!" По-кошачьи крикнула иволга.

-- Ребята, вставай! -- крикнул Кондрат. -- Убывает!

И крик будто хлестнул всех -- полы шалаша разом откинулись, встревоженные, всклокоченные, вылезли Иван, Костя, работники.

Вода уже вся светилась. Туман висел только на дальних ракитах. Иволга пела звонко-звонко...

-- Глядите, сокорь зацвел! -- крикнул Костя.

На нижних, самых старых ветках осокоря паутинились белые волоски -- ресницы семян.

-- Скорей грузите лодки! -- распоряжался Кондрат. -- Ты, Иван, катай на Кривиль, а вы городите Грязнуху.

И получаса не прошло, все четыре лодки, перегруженные плетешками, вершами и вентерями, плыли от Гремучей гривы, чтобы поспеть вовремя перегородить все рыбьи пути.

На самой большой лодке ехали Кондрат и Костя; Костя греб. Он глубоко опускал весла, и лодка от каждого удара плыла саженями. У верхнего ерика они остановились, вытащили из лодки два плетня и, вбивая колья в дно, перегородили весь ерик, и на стыке плетней установили большой короб. Отсюда проехали к среднему ерику, потом к нижнему, везде поставили плетни и короба.

-- Шабаш, не уйдет, -- сказал Кондрат, -- До самого Очарковского озера все будет наше. Теперь поедем к Студеным водам.

Оба они работали с азартом. Кондрат был доволен и по дороге к Студеным водам говорил неторопливо, веско, точно учил:

-- Вот теперь ты примечай, где косяки. Не ноне-завтра пойдет большой спад, рыба опять побежит в Волгу, побежит и будет плутать. Вороны да чайки лучше нас знают, где косяки. По ним замечай. Где кружатся, тут и лови -- тут косяк.

Только к позднему вечеру, измученные вдребезги, они вернулись на Гремучую гриву.

Два следующие дня были бешеными. Вода убывала. Рыба шла из лугов и озер в Волгу. Ей ставили преграды всюду. Кондрат арендовал берег на десять верст, -- пятерым работникам -- это много. Управились едва-едва. Лишь к концу четвертого дня начали проверять короба, вентеря и верши. Из города от рыбного кооператива приехал приказчик -- верткий, черненький, смешливый. Вечером у костра он угостил всех водкой.

-- Опять, как прежде, -- засмеялся Кондрат, увидев бутылку, -- бывало, скупщики без бутылки к нам не являлись.

Приказчик жил сутки на стану. Рыбы при нем попало немного. Он "наладил дело" (по таким-то и таким-то ценам доставляйте в город), уехал. Прощаясь, подвыпивший Кондрат сказал ему, смеясь:

-- Готовьте большие соли, косяк хотим поймать. Завалим вас рыбой.

Приказчик понял шутку.

-- За солью дело не станет, -- ответил он, -- только давайте больше рыбы.

-- Что ж, с завтра на всех лодках поедем, будем косяк искать.

Косяки! Косяки! Кто из наших рыбаков не мечтает в зимние ночи о них -- многотысячных косяках дельной рыбы? Эти рассказы о рыбаках-удачниках, о тех, кто имеет теперь свои сады, свои лодки, сети, снасть, -- эти рассказы связаны с косяками.

-- Пузров нашел косяк -- три тысячи выручил.

-- Вершилов нашел -- на две тысячи потянуло.

И тут вот какое дело: интересно всем -- хозяин ты или работник. Хозяин нашел -- выручка целиком, работник -- выручки половина. А бывало, что с такой половины в один день рыбак-работник становится на свои ноги.

Ого, сколько думал про это Костя. Обида подогревала, -- луговик Влас так прямо в глаза и сказал: "За босяву не отдам". Убежать бы можно Дуньке, времена не прежние. А боится...

Над спокойной убывающей водой чайки и вороны носились лениво, посматривали вправо, влево. И нигде не кружились стаей. По пути Костя опорожнил три забоя -- лодка загрузилась рыбой. У Семи вязов, где -- после спада -- идет главная луговая дорога, замаячила черная лодка. У Кости стукнуло сердце. Он повернул свою лодку туда. Черная лодка высунулась из-за кустов.

-- Тебе чего здесь надо, бродяга? -- заорал грубый голос.

Костя молча поехал в сторону -- он сцепил зубы, чтобы не ответить на ругню. А Влас орал до хрипоты...

Рыбаки съехались на стан только в сумерки. Никто не спрашивал, никто не говорил об удаче: была бы удача, сказалась. Только Кондрат угрюмо буркнул:

-- Влас тоже ездит, ищет.

-- И я встретил его, -- сказал Иван, -- и девку с собой возит: боится одну оставлять.

Кондрат щелкнул языком:

-- Ах, и девка! Совсем уже выкунела. Что твоя краля. -- И мигнул плутовски.

"Все равно от меня не уйдет, -- подумал Костя. -- И без косяка возьму".

Еще день и еще другой бесплодно ездили рыбаки по лугам. Вода сбывала быстро. Уже наметились верхние озера и ерики. В заводинах рыба оставалась -- можно было ее вычерпывать, но оставалось помалу. К концу третьего дня Костя увидел версты за три -- облаком кружились птицы. Что есть духу, с бьющимся сердцем он помчался туда. Птицы вились над заводиной, переполненной мелкой недельной рыбешкой.

Вечером на стану решили переехать с Гремучей гривы на Линевый мыс. Костя понял: Кондрат уже не надеялся, что косяк найдут. Опять потянутся серые дни...

Теперь уже все говорили о косяках свободно -- подшучивая. После ужина Костя захватил чапан, отошел в сторону -- к старому осокорю, -- завернулся с головой и лег. Он думал о Дуньке. Он вздыхал. Кондрат, Иван и работники угомонились в шалаше. Ночь была светлая -- заря целовалась с зарей. Костя не мог уснуть. Кто-то тронул его за руку. Он сбросил пальто. Перед ним стояла Дунька -- в одной рубашке, с растрепанными волосами. Рубашка была мокрая, она облипла вокруг Дунькина тела. Костя, ничего не понимая, смотрел на Дуньку молча.

-- Вставай! Иди! У Белого родника в заводине косяк! -- шептала Дунька. -- Скорее!

Костя сидел неподвижно.

-- Скорей же, дурной! Что ты? Аль очумел? Не перехватили бы. Бегла я, бегла, вся измокла. Вчерась вечером увидала...

Костя провел левой рукой по лицу.

-- Скорей! -- опять поторопила Дунька. -- Сперва один съезди, потом своих разбудишь... Ну, я побегу. Гляди же, не прозевай.

Она сделала шаг, другой назад, скрылась за кустом, Костя все сидел, ничего не понимая.

"Косяк", -- вдруг вспомнил он.

Он прыжками бросился к лодке. Утро только начиналось. Налегая на весла, что было духу, Костя помчался к Белому роднику... Над родником уже вились чайки и вороны, голодные после долгой ночи...

1928

----------------------------------------------------------------------

Источник текста: Человек и пустыня Роман, рассказы / Александр Яковлев; Вступ. ст. В. Петелина. -- Москва: Художественная литература, 1986. -- 526 с.; 22 см.