Такъ оно уже съ самаго открытіе дороги повелись: приходилъ почтовый поѣздъ No 7, выбрасывалъ тощую корреспонденцію, адресованную на станцію "Ненужную", и уходилъ дальше. со своими полупустыми вагонами, я станція опять погружалась въ жуткое безмолвіе нежилого угла.
По лѣтнему расписанію, почтовый поѣздъ проходилъ въ полночь и тогда начальникъ станціи Быковъ заваливался спать, жандармъ Булько собиралъ снаряженіе, чтобы пострѣлять утокъ на утреннемъ перелетѣ, телеграфистъ Фрикинъ, если онъ былъ ночнымъ дежурнымъ, выходилъ на перронъ съ гитарой и "отдавался лирическимъ порывамъ", какъ онъ называлъ распѣваніе жиденькимъ теноркомъ цыганскихъ романовъ, а буфетчикъ Пржесѣцкій даже не выходилъ самъ къ поѣзду, а довѣрялъ офиціанту буфетную стойку, на которую, "для соблюденія правилъ", выставлялся чуть теплый, потухшій, самоваръ и четыре третьеводишинихъ "разнообразныхъ" бутерброда, служившихъ ужиномъ офиціанту послѣ ухода поѣзда изъ котораго никогда невыходилъ къ буфету ни одинъ пассажиръ.
Къ зимніе мѣсяцы поѣздъ посѣщалъ станцію "Ненужную" раннимъ вечеромъ, едва сумерки сгущались до ночной темноты. Тогда обитатели станціи задерживались на часокъ у буфета, обмѣниваясь новостями изъ привезенныхъ поѣздомъ газетъ и изъ разговоровъ съ "главнымъ"
Теперь, въ дни войны, жизненный укладъ станціоннаго населенія рѣзко измѣнился. Потянулись частые воинскіе поѣзда, встрѣча которыхъ наполняла работой докучные часы бездѣлья, а приходъ почтоваго поѣзда получилъ значеніе вѣстника изъ тѣхъ далекихъ отъ "Ненужной" мѣстъ, гдѣ идутъ бои, гдѣ каждый день подносить новые вѣнки и лавры къ подножію великана -- арміи, заслонившаго собою отъ грознаго врага не только далекую "Ненужную" и за нею лежащіе, еще болѣе отдаленные края Россіи, но и ближайшіе къ врагу города и веси.
Какъ ни далеко стояла "Ненужная", какъ ни мало отразились событія на жизни ея обитателей, но всплески волнъ общаго подъема докатились и въ эти забытые углы.
"Ненужная" ожила и облюднѣла. Чуть не каждый день ко времени прихода почтоваго поѣзда No 7 на станцію наѣзжали гоcти -- крестьяне ближайшихъ поселковъ, староста, а то и старшина, порою батюшка, не лѣнившійся проѣхать тридцать двѣ версты изъ своего села до станціи, чтобы поскорѣе узнать новости "штабной" телеграммы: наѣзжалъ и урядникъ, и фельдшеръ, и даже крестьянскій начальникъ, прожившій однажды на станціи двое сутокъ, въ ожиданіи извѣстій о развязкѣ начатаго разгрома нами нѣмцевъ на одномъ изъ ихъ непродуманныхъ натисковъ.
Куда потолстѣла сумка станціонной корреспонденціи. Начальникъ станціи никому не довѣрялъ,-- самъ получалъ ее изъ почтоваго вагона и торжественно несъ въ свою контору. Лишь только уходитъ поѣздъ, контора наполнялась ожидающими. Каждый поселокъ выписывалъ двѣ-три газеты, получивъ которыя, посланцы уходили въ станціонный "залъ", въ которомъ оставались избранные. Оглашались телеграммы и подвергались немедленному обсужденію.
Больше всѣхъ волновался буфетчикъ Пржевѣцкій, у котораго родные жили въ мѣстахъ, ставшихъ театромъ войны. Всегда порывистый и неудержимый, онъ доходилъ до изступленія:
-- Мой дрогій,-- говорилъ онъ Быкову,-- проше вѣрить: не такъ мнѣ за дядю моего, что въ Ч. живетъ, больно, какъ за ксендза-пробоща, что тѣ проклятые замордували... А еще я тому, пся кревъ, Шульцу, что сѣножатки продавалъ у насъ, свою фотографію презентовалъ... Какъ мнѣ рука не отсохла... Ой, дайте мнѣ нѣмца живого, чтобы я вамъ показалъ...
Желчный Фрякинъ обрывалъ его:
-- А-ть, ей-Богу... Чего вы ерепенитесь. Чего распинаетесь, только слушать мѣшаете...
-- Да дайте ему выкричаться. "Какъ будто первый разъ человѣка видятъ. Онъ сразу выкричится, да и замолчитъ. А вы, дозвольте просить, господинъ начальникъ, продолжайте чтеніе.
И Быковъ читалъ дальше, отрываясь къ картѣ и рѣдко выходя на ней упоминаемыя въ телеграммѣ мѣста по линіи наколотыхъ флажковъ, рисовавшихъ фронтъ нашихъ армій.
Когда затрудненіе вызывалъ какой-нибудь военный терминъ, обращались къ Будько, но старикъ-вахмистръ рѣдко давалъ должныя объясненія
Тогда его упрекали:
-- А еще защитникъ отечества.
И онъ политично находился:
-- Противъ врага внутренняго что не касаемо. А строевую службу я еще при покойномъ министрѣ оставилъ, такъ новости въ воеваніи мнѣ ни къ чему. Мы берданку знали, а теперь, вонъ, пулеметъ пошелъ, къ примѣру...
А новыя слова такъ и пестрятъ въ телеграммахъ, перегораживая понимаемый текстъ, какъ препятствія на гладкой скаковой дорожкѣ
Попался "тет-де-понъ". Что такое... Взялись за Фрякина.
-- Ну-ка, хвастались, что по-французски говорите,-- переведите-ка.
Замялся, долго думалъ:
-- Всѣхъ словъ никто не знаетъ... "Тетатетъ" знаю, "пондетеръ" знаю, а "тетдепона" не знаю... Вѣроятно, нѣчто среднее.
Быковъ даже разсердился:
-- Сами вы -- "нѣчто среднее"
Такъ вотъ, и засиживались по цѣлымъ ночамъ надъ газетами, ясно понимая одно, что правда за нами, и съ нею и сила и что нѣмцу скоро каюкъ будетъ, хотя и немало нашей крови прольется, пока разбойную націю усмиримъ.
И, расходясь, истово молились по своимъ угламъ о побѣдѣ и за павшихъ,-- и были сердца ихъ жарки, и души возвышенны, и помыслы чисты.
Сегодня, въ первый день Рождества, пришелъ воинскій поѣздъ съ санитарными вагонами. Плѣнныхъ везутъ... На Ненужной поѣздъ немного задерживался: встрѣчный пропустить нужно.
-- Ой, держите меня... Ой, не пускайте меня до нихъ, чтобы я имъ чего не сдѣлалъ...
Конвойные добродушно улыбались, стоя у раздвинутыхъ дверей теплушекъ, а черезъ ихъ плечи любопытно выглядывали головы въ каскахъ и высокихъ кепи.
Къ батюшкѣ подошелъ офицеръ:
-- Не откажите посѣтитъ плѣнныхъ славянъ-австрійцевъ, очень просятъ
И, сконфуженный общимъ вниманіемъ, обращеннымъ на него, батюшка заторопился отъ перрона къ путямъ, путаясь въ полахъ теплой рясы и спотыкаясь на ступенькахъ спуска.
Встрѣчный поѣздъ освободилъ путь воинскому и онъ покинулъ "Ненужную", увозя дальше, въ снѣга Сибири, своихъ подневольныхъ пассажировъ.
Батюшка повѣствовалъ передъ окружившей его станціонной аудиторіей:
-- Весьма поражены и, можно сказать, подавлены. Но народъ въ большей части православный, хотя и уклоненный къ уніатству. Про плѣнъ говорятъ: "Вродѣ какъ на отдыхъ". И со словъ истинныхъ нѣмцевъ передаютъ, что то себѣ не вѣрятъ, сколь необъятна Имперія наша. "Это, говорятъ, насъ нарочно кругомъ возятъ, чтобы показать, будто страна столъ велика". А офицеръ ихній одинъ, говорятъ, прямо сознался: "Обманули насъ высшіе правители. Развѣ можно съ Россіей воевать. У насъ уже послѣдніе юноши и старики въ бой пошли, а тутъ двадцать три дня ѣдемъ и все -- солдаты, солдаты,-- и навстрѣчу солдаты ѣдутъ, и по станціямъ цѣлыя арміи стоять... А сколько еще годнаго народу въ вольномъ платьѣ зря шатается"...
-- Однако, околѣть я тутъ на морозѣ,-- перебилъ себя батюшка и направился къ станціонному помѣщенію, а за нимъ и остальные.
Въ "залѣ" на скамейкѣ у печки, близъ багажной стойки, сидѣть солдатикъ съ узломъ и костылями. Какъ онъ сюда прошелъ, никто и не видѣлъ, такъ всѣ плѣнными занялись.
Быковъ бросился къ нему:
-- Ты чего засидѣлся тутъ? Поѣздъ ушелъ уже.
Солдатикъ началъ подбираться на костыляхъ, чтобы встать, какъ къ нему подошелъ батюшка:
-- Да, однако, это нашъ -- изъ Блатодатскаго. Ты, паря, однако,-- Черныхъ, Иннокентій.
-- Такъ точно, батюшка. Благословите съ пріѣздомъ. Такъ, что на полгода на поправку уволенъ... Вотъ и попалъ къ празднику...
Волнуясь, истово, широкимъ кротомъ осѣнилъ священникъ склоненную голову раненаго.
-- Вотъ такъ фартъ паря -- товарищъ,-- пробирался черезъ обступившихъ пріѣзжаго односелецъ.-- Со свиданьицемъ, другъ любезный. Вотъ и того,-- домой, значитъ, доставлю, и кошевой пріѣхалъ
-- Отстранись!-- повелъ батюшка широкимъ рукавомъ рясы.-- Я его первый опозналъ, я и до дому довезу. Иди, родной, садись въ мою въ кошенку, я только газеты захвачу -- и побѣжимъ. Дорогой мнѣ про себя и разскажешь -- что и какъ...
Кругомъ зашумѣли.
-- Нѣтъ, батя... Однако, какъ же пройдетъ.. Что-жъ онъ одинъ слухать будетъ... Мало что -- первый опозналъ. Всѣ мы яво встрѣтили -- всѣ и слухать будемъ..
Пржесѣцкій хлопоталъ у самовара, доставая посуду:
-- Мое угощеніе будетъ. Прошу всѣхъ господъ до стакана чаю... Не пожалѣлъ бы и по чаркѣ, но черезъ трезвое запрещеніе не имѣю права... Хотя и праздничекъ сегодня...
Быковъ, за руку поздоровавшись съ пріѣзжимъ, просилъ тоже разсказать -- "какъ и что было".
Будько, было, заикнулся:
--Не дозволено у нижнихъ чиновъ разспрашивать... А, впрочемъ, -- все свои люди, шпіонства никотораго. Разсказывай, братецъ.
-- Да что разсказывать. Много я и не видѣлъ. Ѣхали мы, это, ѣхали -- нѣту тебѣ конца краю. Ужъ чего, паря, наша Сибирь велика, а ихня Россія и того поболѣ будетъ... Однако, доѣхали. Высадили насъ изъ вагоновъ, обѣдъ сейчасъ подали на вокзалѣ -- и айда черезъ городъ на полицію... Обсидѣлись мы за дорогу, рыла понаѣли -- во... Намъ и въ охотку, мало не бѣгомъ бѣгимъ, хлестко идемъ. Идемъ, да идемъ, а тамъ уже бой, что и не обсказать. Рѣчку перешли, начали окапываться. А онъ и поперъ -- нѣмецъ-то. Сила несмѣтная... Что подпустимъ -- да залпомъ и ахнемъ, а сами въ штыки... Такъ онъ и повернетъ, да все "цурюкъ" кричитъ: "цурюкъ"... Ну, мы его малость поцурюкаемъ велѣть, да и опятъ съ свои окопы, по дорогѣ и раненыхъ подбираемъ... Пройдетъ мало времени -- онъ опять свѣжей силой претъ, а мы, значить, опятъ его отцурюкаемъ... Такъ до вечера и провели время. А къ вечеру меня въ ногу подшибло, такъ я только изъ окопа пострѣливалъ, а ужъ "цурюкать" нѣмца не бѣгалъ, не могъ, однако... Къ ночи и бой стихъ. А въ полночь отъ командуюшаго штаба ординарецъ прибѣгъ съ вѣстью: "Отшибли врага, сколько было нѣмца (а было его противъ насъ вчтеверо) -- въ бѣгство обратили. Самъ бѣжитъ а самъ все по дорогѣ кидаетъ: и раненыхъ и орудія, и обозы"... А нашему полку благодарность вышла, что значитъ, черезъ стойкость черезъ нашу дали подкрѣпленіямъ поспѣть подойти и бой въ побѣду обратить... Вотъ, вамъ, и всего моего разсказу...
-- Это на словахъ мало,-- вздохнулъ батюшка, а на дѣлѣ подвигъ совершили не малый.
Раненый крякнулъ:
-- Вотъ отъ своего это, однако, обидно слышать...
-- Въ чемъ обида, какая?..
-- Да про подвигъ... Никакого подвигу мы не дѣлали... Вотъ, тоже, въ лазаретъ разъ... Лежали мы,-- этого боя раненые, въ полевомъ лазаретѣ. Пришелъ къ намъ вольный одинъ съ книжкой. И докторъ главный съ нимъ:-- "Обсказывай, говорить ребята, господину -- что было, онъ въ газету напечатать". Я, однако, и обсказалъ, вотъ, какъ сейчасъ. Онъ, это, слушаетъ да въ книжку пишетъ, а потомъ, вродѣ какъ вы, батюшка, и говорить: "Подвигъ вы сдѣлали большой, ребята",-- и книжку захлопнулъ. Мы это промежъ себя переглянулись, а сосѣдъ мой, рядовой Ветошкинъ, и шепчетъ:-- "Чего молчишь, Черныхъ. Ты -- ефрейторъ, должонъ заступиться. За что такая напраслина". Ну, я, значить и говорю этому вольному господину: "Вы, ваше благородіе, про подвигъ не пишите, ребята обижаются, потому подвигу мы не дѣлали, можетъ это я обсказалъ, какъ непонятно, а только что подвигу не было. Что въ окопы мы дѣйствительно вертались послѣ того, какъ цурюкнемъ, только это потому, что какъ наша часть -- фланговая была, такъ вглубь прорываться дозволу не было. А дальше окопу,-- ни шагу не подвинулись со своей, значитъ, позиціи. Да и не могло быть подвигу, когда сзади, говорю, рѣчка -- какъ черезъ нее подвинешься". Такъ вольный господинъ съ докторомъ главнымъ пересмѣхнулся да и говоритъ намъ: "Священные вы люди. Земной поклонъ вамъ". Да и пошелъ. Дикошарый какой-то: то въ ноги кланяться согласенъ, то "подвигомъ" попрекаетъ.
-- Ну, Кешенька,-- волнующимся голосомъ сказалъ батюшка:-- это я тебѣ дорогой объясню. А теперь прими за себя и товарищей нашъ поклонъ
И, снявъ шляпу, низко, въ поясъ поклонился раненому.
А Пржесѣцкій бросился къ Будько:
-- Маркъ Лукичъ. Дозвольте. По такому случаю я облепиховой настойкой угостить долженъ. Она не продажная, да вѣдь я же-жъ и не торговать же-жъ ею буду... Я даромъ, въ чинъ героя, угостить желаю. Ахъ, господинъ вахмистръ, дозвольте, прошу. Ужъ ради праздника Рождества и такого гостя...
Будько буркнулъ въ сторону:
-- Дѣйствуйте... я, будто, не вижу... Да только вы всѣмъ подносите, чтобъ обиды не было... Можете и меня не минать, я шашку скину...