Ястребов Николай Владимирович - Пред вратами вечного

Н. Ястребовъ.

ПРЕДЪ ВРАТАМИ ВѢЧНАГО.

...И долго на свѣтѣ томилась она,
Желаніемъ чуднымъ полна,
И звуковъ небесъ замѣнить не могли
Ей скучныя пѣсни земли.

Вотъ въ чемъ кроется оправданіе чистаго Искусства предъ лицомъ нашего строгаго, расчетливо-холоднаго и буднично-дѣловитаго вѣка!

Искусство -- стремленіе къ Вѣчно-Прекрасному, къ вѣчной Міровой Красотѣ, къ тѣмъ "небеснымъ пѣснямъ", звукъ которыхъ запечатлѣвъ въ нашей душѣ, запечатлѣнъ "безъ словъ, ноживой".

Вѣчно-Прекрасное, вѣчную Міровую Красоту нельзя осознать, нельзя измѣрить земными мѣрками, ощупать руками, ее можно только почувствовать трепещущей душой художника и только приблизиться къ ней, уловить ея внезапно мелькнувшую тѣнь -- Земную Красоту.

Вотъ почему нуженъ острый, тонкій, аналитическій ножъ художника, а не тесакъ, современнаго "ура -- критика", чтобы сказать, дышитъ ли еще Красота въ человѣческой душѣ, покрытой паутиной обыденности, или умерла въ ней навѣки -- и нѣтъ оправданія для Искусства.

И пока еще не родился геніальный художникъ-изслѣдователь Общей Человѣческой Души, пока еще не блеснулъ передъ нами его страшный аналитическій скальпель, нѣтъ основаній кричать о гибели Искусства и кривляясь готовить ему похороны.

"Пощажу Содомъ и ради трехъ праведниковъ" -- сказалъ когда-то Богъ Лоту -- такъ и Искусство будетъ жить, пока еще на землѣ есть души, въ которыхъ тлѣетъ "искра Божія" и эта "искра" будетъ служить оправданіемъ Искусству.

Еще такъ недавно-недавно, у насъ вдругъ всполошились проницательные умы, и на стеклахъ трамвая запестрѣли маленькія афишки: "Паденіе книги", "Улица современной литературы" и т. п. Всполошились проницательные люди, поговорили съ каѳедры въ освѣщенномъ залѣ и умолкли.

Дѣло сдѣлано, лекція прочитана...

Чего жъ вамъ больше?

И такъ много: пріѣзжали нарочно въ аудиторію, говорили до хрипоты въ горлѣ.

Русское Искусство переживало уже много разъ опасные кризисы; современный кризисъ можетъ быть мучительнѣе, можетъ быть продолжительнѣе предыдущихъ, но я не вѣрю, чтобы онъ былъ смертельнымъ

Кризисы въ искусствѣ неизбѣжны; если бы ихъ не было, не было бы и искусства, а было бы ремесло. Это вполнѣ понятно. Чѣмъ ближе мы подходимъ къ идеалу, тѣмъ дальше уходитъ отъ насъ идеалъ.

Кризисы Искусства -- это тѣ ступени исканія, которыя необходимо пройти и пройти съ любовью и упорствомъ, чтобы приблизиться на одинъ шагъ къ Міровой Красотѣ.

Этими путями исканія Искусство шло всегда со времени своего появленія въ жизни человѣчества.

Пути перекрещивались, иногда проваливались, поглащая искателей Прекраснаго, но само Прекрасное нигдѣ не провалилось и всегда оставалось Прекраснымъ.

Гибли люди, но идеалъ оставался жить.

Искатели часто шли извилистыми тропинками, непролазными болотами и иногда слѣпой случай выводилъ ихъ на широкую дорогу.

Найденный путь старательно укрѣплялся, шоссировался Искусство свободно катилось по нему иногда цѣлые десятки лѣтъ. Создавалась школа, создавалось "направленіе".

Не помню, кто-то очень осторожно замѣтилъ, что Искусство развиваютъ вовсе не большіе таланты, а маленькіе.

Большіе таланты, иногда геніи, открываютъ новые пути, создаютъ эпоху, школу, а развиваютъ и укрѣпляютъ рту школу маленькіе работники, преданные дѣлу "великихъ".

"Школа" какъ бы демократизуется.

И пока совершается эта демократизація "школы", творческій геній ищетъ дальнѣйшихъ выходовъ для Искусства. Если выхода не могутъ долго найти, Искусство переживаетъ кризисъ.

Я уже сказалъ, что переживаемый современнымъ русскимъ Искусствомъ кризисъ можетъ быть болѣе мучителенъ и болѣе продолжителенъ предыдущихъ. Мучительность этого кризиса въ томъ, что сейчасъ у насъ происходитъ не демократизація а школы", а демократизація творчества, творческой воли.

Людямъ захотѣлось творческихъ радостей, и они кинулись къ Искусству, надѣясь найти въ немъ для себя поприще но плечу. Но стремясь къ "творческимъ радостямъ", никто, кажется, не хочетъ принять, да, пожалуй, и не въ состояніи "Творческихъ мукъ" -- это удѣлъ истинныхъ художниковъ, а въ толпѣ, кинувшейся къ алтарю Искусства, нѣтъ истинныхъ художниковъ.

Стихотворствующая русская молодежь яркій примѣръ этому.

Смѣшались всѣ "школы", всѣ "направленія". Главнымъ образомъ въ литературѣ. И немудрено -- литература штука мудрая и простая въ одно и то же время. "Мудрости" не усмотрѣли, а за "простоту" ухватились -- только скрипъ отъ перьевъ пошелъ.

"Пиши -- бумага стерпитъ" -- вотъ одинъ изъ основныхъ принциповъ современной русской стихотворствующей молодежи.

Михайловскій, характеризуя 60-ые годы прошлаго столѣтія, говорилъ: "Что случилось? Разночинецъ пришелъ. Больше ничего не случилось".

Про современную литературу можно сказать то же самое. Но если въ 60 года пришелъ разночинецъ созидающій, то въ современную литературу пришелъ разночинецъ безчинствующій, пришелъ съ ярко выраженнымъ желаніемъ -- "срывать цвѣты удовольствія". Новыхъ путей въ литературѣ нашего времени еще не проложено, русская литература вошла въ тупикъ и надъ нею съ самодовольнымъ смѣхомъ кружатся и пляшутъ огненныя слова:

Всѣ подсказаны отвѣты,

Всѣ подобраны ключи...

Ищутся чрезвычайныя мѣры для открытія новыхъ путей. Одной изъ такихъ чрезвычайныхъ мѣръ является футуризмъ. Если футуризмъ можно осуждать, какъ кривлянье, какъ футуризмъ специфическій, то его нельзя во всякомъ случаѣ осуждать, какъ стремленіе найти какой-нибудь выходъ изъ тупика.

Та часть стихотворствующей молодежи, которая и создала футуризмъ въ русской литературѣ, мнѣ лично кажется симпатичнѣе и талантливѣе той части ея, которая пишетъ безграмотные стихи, смѣшивая въ нихъ всѣ существующія "направленія".

Яркаго представителя футуризма въ русской литературѣ давно уже всѣ знаютъ, давно ужо всѣмъ онъ успѣлъ набить оскомину и давно уже его изругали всякими приличными и неприличными словами.

Я говорю о Маяковскомъ.

Маяковскій безусловно талантливый человѣкъ. Его смѣлые, часто глубокіе образы способны приводить въ восхищеніе и лишь въ томъ его великое горе, что въ его стихахъ нѣтъ яркой общей идеи, есть только яркія частности. Маяковскій распылился, увлекшись чеканкой отдѣльныхъ образовъ. Новыхъ путей онъ, вѣроятно, никогда не откроетъ, но подпочву для этихъ путей все-таки разлыхлитъ мѣстами.

Весь русскій футуризмъ -- только ступенька исканія.

Въ жизни обваливалась не одна такая ступенька.

Зачѣмъ же накидываться на футуризмъ, какъ это дѣлается у насъ? Можетъ быть мы чего-нибудь и не дооцѣниваемъ въ футуризмѣ, смотря на него только какъ на кривлянье, какъ на безчинство.

Для футуризма, даже крайняго, съ нечленораздѣльной рѣчью, есть оправданіе.

Футуризмъ -- талантливая бсзталантность, чуетъ, но не находитъ...

Музыкѣ и архитектурѣ принадлежитъ великое будущее -- эта мысль высказывалась не одинъ разъ и во всякомъ случаѣ не безъ основанія.

Скрябинъ утвердилъ новую эру въ жизни музыки, гордо и смѣло перешагнулъ рубежъ и открылъ такія дали, что долго еще ихъ будутъ изслѣдывать музыкальные таланты.

Архитектура и близко примыкающая къ ней область самостоятельнаго искусства -- ваяніе, достигли еще въ глубокой древности своего расцвѣта, этотъ цвѣтъ не поблекъ и теперь. Архитектура и ваяніе родились, можно сказать, первыми и умрутъ послѣдними. И вполнѣ понятно, почему они счастливѣе другихъ.

Для воплощенія идеи музыка имѣетъ семь основныхъ тоновъ, живопись -- семь основныхъ цвѣтовъ, поэзія -- образъ, слово и ритмъ, архитектура и ваяніе -- линію, только линію, но эта линія ничѣмъ не связана, никакими условіями, она поистинѣ стихійна.

Семь основныхъ тоновъ музыки даютъ только въ нѣкоторыхъ комбинаціяхъ гармонію, семь основныхъ цвѣтовъ живописи комбиниругся въ широкихъ размѣрахъ, линія -- всеобъемлюща, всевычерчивающа и всевыражающа.

Сочность комбинацій звуковъ еще не извѣдана, еще дразнитъ и манитъ въ свою глубину, а слово человѣческое -- вновь рождено быть не можетъ. Родится -- умретъ, живетъ только живучее.

Звуки -- для всѣхъ одни, краски для всѣхъ понятны, во всякомъ случаѣ знакомы, линію знаетъ весь міръ, а слово у всѣхъ разное,-- тугое, изворотливое, а пошло въ хвостѣ.

Только "образъ" дѣлаетъ поэзію вѣчнымъ искусствомъ, Вѣчной Земной Красотой.

Вся русская литература ждетъ обновленія, ждетъ выхода изъ тупика. Старое русло узко, а новаго нѣтъ.

Гдѣ искать, это новое русло?

Какъ будто чувствуются два пути.

Или поэзія пойдетъ по пути прогресса музыки, т. е. въ ней будетъ стремленіе къ чисто-звуковому міру, съ гармоніи тѣхъ звуковъ, которые способны издавать человѣческая гортань, или поэзія найдетъ приближеніе къ Міровой Красотѣ въ слитіи Божескаго съ человѣческимъ.

Первый путь покажется можетъ быть невѣроятнымъ.

Нечленораздѣльная рѣчь? Что за глупости?!

"Сатча -- кратча -- бугана -- вихроль" -- говорятъ футуристы. Эти слова равны для всѣхъ, потому что равно непонятны всѣмъ, но въ нихъ есть ритмъ, а ритмъ живетъ въ нашей душѣ. Что такое звукъ? Оттѣнокъ звука, тонъ мы можемъ уловить, но звукъ самъ по себѣ намъ непонятенъ. Не изъ звуковъ ли созданы чудные сонаты Бетховена? Многіе ихъ по понимаютъ, но развѣ изъ-за этого онѣ потеряли свою цѣнность?

Если когда-либо поэзія вступитъ на этотъ путь, то наши футуристы съ нечленораздѣльной рѣчью окажутся своего рода Скрябинами.

Но не дай Богъ для поэзіи такого пути! Слишкомъ ужъ сиротливо будетъ человѣческому слову.

Лучше и прямѣе второй путь.

Путь къ слитію Божескаго съ Человѣческимъ.

Пока не требуетъ поэта

Къ священной жертвѣ Апполонъ,

Въ заботы суетнаго свѣта

Онъ малодушно погруженъ.

Такъ было, такъ ость, но хочется вѣрить, что такъ не будетъ.

"Божественный глаголъ", призывающій поэта къ "царскому", къ "божественному" служенію можетъ быть призоветъ его и къ Человѣческому служенію.

Потери самостоятельности поэзіи, какъ искусства, въ данномъ случаѣ быть не должно -- живопись не потеряла своей чистоты и самостоятельности, когда пришла на служеніе театру, наоборотъ, она сохранила свою чистоту и нашла новые горизонты.

Если видѣть во Христѣ воплощеніе Міровой Красоты, то не нужно забывать, что Христосъ слилъ въ себѣ Божеское съ Человѣческимъ.

Оскаръ Уайльдъ въ своей "Саломеѣ" подошелъ къ проблемѣ жизни (а жизнь есть источникъ поэзіи!) именно со стороны такого двуединства.

Саломея и Іоханааннъ чувствуютъ какую-то Міровую Правду, Міровую Красоту, но въ Іоханааннѣ -- все духовное, приближающееся къ Божескому, въ Саломеѣ -- все человѣческое, животное -- и Правды они оба не находятъ. Грядущій Христосъ -- вотъ гармонія, вотъ Міровая Красота.

Въ русской поэзіи всегда было стремленіе къ "Божескому", до "Человѣческаго" поэты наши только снисходили.

Одинъ Некрасовъ подошелъ къ "Человѣческому", но какъ-то, пожалуй, но съ той стороны. Онъ во всякомъ случаѣ не гармонія, онъ Саломея -- и въ Іоханааннѣ видитъ врага.

Его человѣческая, безъ-образная поэзія, преломляясь въ насъ, даетъ Красоту, но Красоту чисто человѣческую, разумную, воспринимаемую всѣми, но этой красоты все-таки мало для человѣческой души.

Водородъ и кислородъ, соединяясь, даютъ воду.

Однимъ кислородомъ или однимъ водородомъ человѣкъ не можетъ утолить жажду.

А жажда у насъ сейчасъ великая.

Дайте намъ воды!

"Пряникъ осиротевшим дѣтямъ", Петербургъ, 1916