Якубович Петр Филиппович - Политические письма

Петр Якубович

Политические письма

Оригинал здесь: "Народная Воля".

Письмо к товарищам, апрель 1884 г.

Письмо Л. А. Тихомирову 31 октября 1884 г.

Письмо И.И.Попову 14 ноября 1884 г.

Письмо провинциальным народовольцам

Письмо к товарищам

апрель 1884 г.

В виду крайней серьезности настоящего момента, требующего немедленного соглашения всех деятелей и немедленной выработки общего организационного плана, а также в виду настоятельной потребности выступить, наконец, перед обществом с действительно солидной и отчетливо формулированной программой работы партии и тактики ее по отношению к различным слоям населения, мы, нижеподписавшиеся члены различных организаций, считаем своей нравственной обязанностью высказать наш взгляд на современное положение дел, на средства разрешить путаницу и гарантировать будущее от подобного же хаоса. Это тем более наш нравственный долг, что мы не имеем никаких осязательных данных для слепой веры в то, что юридически существующий центр стоит на правильном пути к разрешению этих сложных вопросов и обладает для того достаточными силами.

Прежде всего, во избежание всяких недоразумений в будущем, мы категорически заявляем, что впредь не допустим никакого соприкосновения С.П. Дегаева с действующей внутри России организацией, как человека, принесшего, по нашему глубокому убеждению, делу русской революции страшный вред, как фактический, так еще более нравственный, как человека, сознательно тормозившего стремление активных сил к организации и борьбе с врагом и ровно ничем не искупившего своей вины перед партией и родиной. Из подобного взгляда на С. Дегаева естественно вытекает и наш взгляд на так называемый революционный съезд 17--:19 октября 1883 г. и на его решения. Мы отнюдь не протестуем против самого факта съезда, потому что в этом смысле считаем его вполне законным и необходимым, но, во-первых, на нем присутствовало меньшинство лиц, имевших на то полное право, меньшинство, находившееся к тому же в течение, целого года под деспотическим произволом одного человека, занявшего такое положение в партии единственно в силу своих законных связей, а не благодаря нравственной силе или умственному превосходству. Во-вторых, созыв съезда произошел так внезапно и притом с такими предупреждениями и просьбами не поднимать таких-то и таких-то вопросов, что притти к каким-либо свободным и неизменным решениям съезд не мог. И действительно, предложение избрать Распорядительную комиссию с диктаторскими полномочиями, сразу указавшее на лицо, которое будет президентом этой комиссии, было естественным и неизбежным концом съезда. Программный вопрос, обсуждавшийся, действительно с большей свободой нежели организационный, также, в конце концов был скомкан и недостаточно ясно разработан. Плоды подобной постановки дела вскоре сказались. Право диктатуры, предоставленное комиссии членами съезда в известных только пределах и, во всяком случае, неясно формулированное, фактически стало полным правом. Остальные члены собрания обратились в сырой материал, которым комиссия могла распоряжаться по своему усмотрению. Право комиссии самостоятельно пополняться новыми членами, также не вполне ясно формулированное, право -- очень опасное, в виду малочисленности комиссии - обратилось также в факт. Она стала какой-то несменяемой диктатурой. Но несмотря на все это, мы свято повиновались решениям съезда до тех пор, пока видели к этому малейшую нравственную возможность, пока доверяли главе комиссии. Теперь положение дел иное; карты, в которые с нами шла игра в течение целого года, раскрыты, и мы считали себя в настоящую минуту, если не единственными вершителями революционных судеб России, то призванными к революционному делу с тем же правом голоса, как и кто бы то ни было. Глубоко уважая некоторых лиц из центра, существующего в России и за границей, мы не можем, тем не менее, скрывать от себя и от них (в общественных делах такого серьезного характера нет места какой-либо ложной деликатности, щепетильности), что первые составляют меньшинство деятелей в России, слабое не только по количеству, но и по средствам, какими оно располагает,---что же касается вторых, находящихся за границей, то еще раз заявляем о нашем глубоком уважении к некоторым из них, остальные же или совершенно неизвестны нам по своему революционному прошлому или так давно выехали из России, что могут вступить, как нам кажется, в действующую организацию только на равных правах со всеми начинающими работниками.

Таким образом желания наши заключаются прежде всего в следующем: No 10 "Народной .Воли", которому мы придаем громадное значение, должен быть составлен не остатками Распорядительной комиссии и ее литературных агентов и тем более не за границей (на том основании, что No 10 должен иметь в высшей степени жизненный и боевой характер), а здесь, в России и с ведома представителей всех работающих в России групп. Особенно это имеет по отношению к передовой статье. В данном случае не может быть и речи о какой-либо редакции, в дела которой мы не имели бы права вмешиваться. Во-вторых, серьезно обдумав настоящее положение дел, мы пришли к такому взгляду на организацию партии "Народной Воли". Строгий централизм в революционных делах, по нашему убеждению, безусловно необходим, как и прежде, но на несколько иных основаниях.

Время Исполнительного Комитета, имя которого, конечно, успело сильно популяризироваться и потому должно остаться в революционной истории, хотя бы и в виде фикции, тем не менее, миновало; в действительности, в Исполнительном Комитете, как в особой группе, стоящей вне местных интересов и руководящей ходом дел, в такой группе нужды больше не имеется; она только тормозила бы широкий рост революционной организации, революционной мысли и инициативы. Централизация "Народной Воли" должна быть построена, по нашему мнению, на совершенно иных началах. Центр партии должен состоять в настоящее время из суммы местных центров, т. е. из представителей местных групп. Орган единства и самосознания этого центра -- революционный съезд, периодически собирающийся и состоящий из 5-10 человек, из которых каждый заручается полномочиями от своей группы, за пределы которых не может выходить. Все функции революционной деятельности (что легко понять), сводятся к функциям чисто местного характера и значения: местный террор, издание местных революционных органов, типографское и паспортное дело, пропаганда и агитация в обществе, в молодежи, в рабочих кассах и т. д. Только две функции выходят из пределов местных интересов и обнимают интересы всей партии, имеют общее революционное значение: издание центрального революционного органа, в котором, в литературной форме, выражается единство и самосознание партии, и ведение общеполитического и, быть может, общесоциального террора, но это вовсе не такие функции, чтобы из-за них следовало создавать какой-то срединный центр с диктаторскими полномочиями. Съезд может избрать из своей среды 1--2 личности наиболее интеллигентные и, так сказать, литературные, которым и поручит, совершенно самостоятельно, составить центральную редакцию и вести литературное дело. Контролем над редакцией будет следующий съезд, который может снова утвердить избранных перед тем литературных агентов и может сменить их.

Тот же съезд избирает из среды своей нескольких лиц, которым поручает создание боевой дружины, и такая боевая дружина будет только исполнительным органом съезда, обсуждать же общий характер террора и даже намечать лиц, подлежащих казни, может только съезд. Гарантией тайны подобных решений и приговоров будет малочисленность членов съезда, их строгий подбор и строгая централизация местных групп. Наконец, что касается сношений между организациями, то в настоящее время, а равно и в ближайшем будущем таких организаций предвидится не бесчисленное количество, и гораздо удобнее, быстрее и конспиративнее будет самостоятельное сношение их друг с другом, без всякого посредства каких-либо центральных бюро. В заключение мы предлагаем немедленный съезд после выпуска No 10, приготовляться же к этому съезду (в смысле намерения лиц, выбора места, изыскания денежных средств и т. п.) следует, по нашему мнению, начать теперь же.

Письмо Л.А.Тихомирову

СПБ. 31 октября 1884 г.

Сегодня, 31 октября (по старому стилю) получил я, наконец, ваше письмо, и, право, оно влило в меня новую бодрость и силу, -- конечно, не фактами, которые прискорбны, а своей верой в дело и готовность продолжать его во что бы то ни стало, хотя бы рок сулил нам еще не один раз втаскивать на верх горы камень Сизифа. - Словом, la revolution est morte, vive la revolution! Но задумываться, тем не менее, приходится, и даже очень серьезно. Обо всем трудно написать стразу. -- Относительно ареста Григ. Петр. ходит .множество вариантов: то, будто, взят он в мин. гос. имущ., то при выходе из госуд. банка. -- Последнее правдоподобнее. Указал на него какой-то признавший чин. -- на него напало сразу шесть человек, и он не успел уничтожить имевшихся при нем адресов (по слухам из официальных сфер, числом 28) Последнее -- факт, так как "мне удалось видеться с одной выпущенной особой, взятой именно потому, что ее адрес был найден у Гр. Петр. -Евгению Александровну взяли, очевидно, или во время свидания с ним или несколькими минутами позже. Квартиру ее нашли только три дня спустя (на Озерной ул.). Его квартиру .открыли, предъявив карточки дворникам. Фамилии обоих известны. В квартире Гр. Петр. взяли 50 экз. 10 No, целый склад разных изданий и (это, кажется, верно) динамит и даже готовые бомбы. На днях, слышно, его камеру посетил Толстой. Царю донесли об аресте видного революционного вожака в ту минуту, когда он собирался в оперу -- он немедленно ускакал в Гатчину... Более, или менее интересных подробностей процесса сообщить не могу --- сам не знаю. Но вчера разнесся слух, что Ашенбреннер подал прошение о совершении над ним смертной казни, после отказа дал пощечину кому-то из начальства--и расстрелян; что летом расстреляли за то же Минакова в Шлиссельбургской крепости, вы, конечно, знаете. Здесь массовые аресты прекратились. Из 150----200 человек, арестованных между 6--15 числами (по нашему счету), большинство уже выпущено. Тогда арестован еще нелегальный Михаил Сабунаев, 12-го народный учитель Скворцов, на днях снова взят Алексей Кирпичников. Еще в июле арестован в Павловске прапорщик Губаревич - Рыдабыльский. Уличного шпионства в Питере я подобного не запомню. Сегодня получено известие, что в Москве взято на днях 29 человек. Раньше несколько, но после 6 октября, арестован там студент Петровской академии Виктор Беляевский, теперь его сестра Зоя. В Харькове, в начале октября, слышно, взято пятеро видных людей, между прочим, будто бы, нелегальный Иванов (Сергей). Шифрую указанным вами ключом: с в я з и с Ю г а н и к а к о й, с М о с к в о й т е п е р ь пропала, должно быть там все погибли. Ваши письма оба дошли благополучно -- не следует ли думать, что мое письмо, хотя бы по чудесной cлучайности, не читалось? Можете писать еще на тот адрес, по которому посылались к Александре Ивановне письма No 7 и 9, уже не заставшие ее. Я не знаю этого адреса, но письма с нею получаю и буду получать аккуратно. Не знаю, какой барышне с ужасным именем был адресован No 8 -- он не получен. Данные мной прошлый раз адреса тем хороши, что оба фикции. Теперь вот положение положение здешних дел, как они есть, без преувеличений:

1) Ни гроша денег. Эта вещь, кажется, последнее время обстоявшая сносно, была прекрасно законспирирована, как и все; но теперь, к сожалению, остается лишь восхищаться красотой конспирации.

2) Этот пункт целиком следовало бы зашифровать, но времени нет-- уже утро белеет, а завтра непременно хочу послать письмо. Да и собьешься еще. Напишу так. Руководителей, вожаков, почти нет. Я и относительно себя постоянно мучаюсь мыслью, что этой роли недостоин; но с горечью предвижу, как скверно отразится на внешнем положении дел даже мой арест. Я все таки сумею, .хоть и с гpeхом пополам, удержать в более или менее стройной связи отдельные части машины, -- все надеясь, что вот прибудут товарищи и поставят дело на надлежащую высоту. А одушевление, .вызванное No10, всеобщее. Не думают (да так и следует), чтобы самоуверенность и энергия передовых статей покоилась только на силах, унесенных последним погромом. Обязательно оправдать это воодушевление. Народ, повторяю, встречается часто очень ценный, но или склонный и способный лишь к специальному делу или молодой, еще недостаточно созревший, еще недостаточно приготовленный к. "центральной" деятельности. Впрочем, есть несколько таких человек, и хорошо бы успеть мне посвятить их кое во что, и по возможности, связать. Назову вам нескольких:

a) Лярский -- ч и н о в н и к м и н. ф и н а н со в Булгаревич. Человек солидный, неглупый, надежный, но пользовавшийся с давних пор какой-то странной репутацией в революционной среде. Для малознающих его людей в обращении его сквозит что-то неприятное, .будто "генеральство". Но это только манера, явившаяся, может быть, как результат не раз обиженного, самолюбия, когда его без причины систематически не подпускали к организации. Мне больше нравится, когда человек беззаветно отдается делу, не справляясь с его значением. Лярский же прямо, без обиняков, говорит; что на "посылушках" быть не намерен. По крайней мере, говорится громко и чистосердечно. Во всяком случае, мое мнение, что относительно Лярского всегда существовал какой-то "предрассудок", не больше. Ему доверяли, с ним были близки (между прочим, и Евгения Александровна), но ввести в какую-нибудь серьезную организацию всегда колебались. Напишите ваше мнение.

b) Н и к о л а й И в а н о в и ч С е м е н о в, самый видный их петербургской молодежи. Я уговорил его уехать на время в деревню, пока выяснится одно обстоятельство, которое может заставить его перейти на нелегальное положение.

с) С т у д е н т - г о р е ц И о ф ф е, интеллигентный, симпатичный и очень энергичный юноша.

d) В а с и л и й П а в л о в М о и с е е в, член прошлогодней рабочей петербургской группы, вышедший из нее весной. Взгляды его на рабочее дело старого закала; выработка отдельных лиц, главным образом для политической борьбы и на ее почве. Прекрасный и энергичный человек, хотя и узкий несколько. В настоящую минуту, мне кажется, именно такие люди нужны. На него я думаю обратить наибольшее внимание.

е) О других лицах, о типографии, о целой важной группе, в руках которой она, сообщу в следующем письме.

Если же до того времени провалюсь, то обратиться к м е д и ч к е Розе Ф р а н к и л и
Р ы к о в с к о й, -- сказать, что от меня, "за тьмой египетской". -- Здесь Григор. Наум., о котором я уже писал вам на адрес Fernando (дан мне был на один раз, но я. принужден был воспользоваться два .раза). Сегодня он еще раз пишет вам о своем деле. Ответьте поскорее насчет двух других пароходов и напишите, что это за человек. Я же об нем ничего и ни от кого не слышал -- потому спрашиваю.

3) Что скажете о террористическом факте (Толстой)? Он необходим. Л ю д и е с т ь,
б о м б ы и з г о т о в и т ь можно. Затрудняет лишь денежный в о п р о с и к a к. Подробно об этом на днях. Съездить к вам и лично обо всем перетолковать было бы, конечно, очень желательно, но трудно это сделать при настоящих обстоятельствах. И в какой мере необходимо? Адрес, во всяком случае, постараюсь выслать.

Ваш В я ч е с л а в.

Письмо И.И.Попову, 14 ноября 1884 г.

Дорогой Иван Иванович!

К вам обращаюсь с настоящим письмом, - вот почему. Я говорил уже с вами о том страшном положении, в котором грозит скоро очутиться русское революционное движение. Мне кажется, что дело быстрыми шагами клонится к тому, что это широкое движение, могучей волной разлившееся по всей нашей родине (и в этом его сила - умственная и нравственная), может остаться без достаточного количества опытных вождей... А без них, на что надеяться? Только на внутреннюю силу идеи. И нужно, да нужно верить в то, что наши идеи, в конце концов, восторжествуют. В это и вы, и я, и мы все глубоко верим. Однако "в конце концов"... Странные это слова. Какое пространство времени, какая масса страданий и даже живой человеческой крови может еще предстоять до этого желанного конца! Ведь мы того-то и добиваемся, ведь русские революционеры для того - то и начали свою героическую легендарно-героическую борьбу, чтоб приблизить катастрофу, чтобы спасти от лишних, от этих жестоких бесчеловечных мук, быть, может, много поколений народа и интеллигенции, отдав им (этим мукам) в жертву одно -- два поколения нас и братьев наших. Ведь таков смысл всей нашей борьбы, всей нашей программы, неправда ли? Но опытных вождей, необходимых для такой героической постановки социального вопроса, становится все меньше и меньше. Кто виной этого? Конечно, прежде всего несчастные стечения обстоятельств, случайности ,предательства, измены и пр. и пр. Но только ли это? Если бы только внешние условия нас губили, то какую силу уже могла бы представлять из себя партия "Народной Воли", возродившаяся уже после казни Судейкина, после удаления Дегаева? Что могло бы уже быть сделано нами за этот почти год времени? И что мы сделали? -- Мы подняли внутренний раздор и я один из первых, совершивших это преступление (да, преступление!),-- и сколько сил, сколько дорогих, светлых личностей подбила эта внутренняя братоубийственная война! Оглянитесь, посмотрите, какая вереница их, погибших в этом году, проходит перед вашими глазами. Один, другой, третий -- и все люди, у которых теперешняя, выступающая в качестве "вождей", молодежь должна была еще многому учиться. Не говорите, что их погубили внешние условия, Нет, мы сами губили друг друга, мы своими раздорами устроили и, должно быть, еще устроим, ряд провалов и погромов. - Киевская организация, погибшая в марте, которая (будь в партии единство и тесная солидарность) представляла большую и практическую силу и тогда же могла бы не только выпустить 10 No, к которому и готовилась, но и несколько других важных практических предприятий осуществить, она, благодаря внутренней дезорганизации, борьбе личностей, из-за мелких расхождений в пpoграмме (тот же несчастный пункт о фабричном терроре; но тогда еще, в самом зародышевом состоянии) должна была сидеть без дела, без денег, без паспортов и ждать, ждать без конца... Чего же они дождались? Их, в конце концов, арестовали, как баранов. А между тем, этот разгром, который, -- будь наша нравственность на высоте взятого нами на себя долга, мог послужить сигналом к прекращению внутренней борьбы, к немедленному объединению всех и всего в одно дружное целое, в действительности был только прелюдией к новым, еще более печальным зрелищам. Несвоевременно были выдвинуты мелкие пункты расхождения в программе (о которых в былые времена даже и не подозревал никто...) и возгорелась с новой силой братоубийственная война. Я не хочу сказать, чтобы борющиеся (в числе которых я сам был) делали сознательную подлость, чтобы ими руководили личные цели и побуждения, нет... ими руководили самые благородные намерения и планы в теории и самая тупая близорукость на практике...

К вам обращаюсь я потому, что вы, несмотря на вашу молодость, имеете сравнительно с нашими новыми товарищами по делу некоторое прошлое, некоторые традиции, нам с вами необходимо больше чем кому-либо крепко держаться за знамя наших предшественников, учителей и друзей, нам с вами более чем кому-либо нужно дорожить его чистотой и святыней, -- потому я к вам и обращаюсь с настоящим письмом. Разум, сердце, связи, кровная связь с прошлым подсказывали, чтобы разделавшись с Дегаевым, мы все сплотились дружной стеной, подняли валявшееся в грязи знамя, возвратили голос и обаяние нашим поруганным и опошленным этим человеком идеалам, чтобы мы перешли в наступление, вернули себе честь и могущество. Бояться того, что при такой постановке дела оно замкнулось в мертвящие рамки, чтобы все наши силы навсегда ушли в один террор и террор без конца, чтоб этим был загублен дальнейший рост и развитие партии -- бояться этого было нечего. Выйдя победителями из гнусного положения, в которое нас поставил Дегаев, мы наверное приступили бы к пересмотру программы и сделали бы это тихо, без шума и без вреда для дела, -- теп е р ь, в эту минуту, в ноябре 1884 года, пойди работа таким образом, этот пересмотр наверное был бы уже сделан. Сколько людей было бы спасено и насколько ближе стояли бы мы к развязке!.. Помните этот душный 1883 год? - Казалось нам всем, что мы в каком-то заколдованном кругу стоим, что людей нет способных и энергичных... И что же? С начала нынешнего года точно каким-то волшебством спала с глаз пелена, прорвались все плотины и преграды, жизнь зашумела и закипела и сколько сил -и людей хлынуло в битву, неведомо откуда явившихся, когда и где создавшихся!.. Но все они ухлопаны на внутреннюю грызню и борьбу. После соединения двух революционных центров, происшедшего в конце мая,-- летом разразился в Москве и в других городах первый погром, несомненно, подготовленный предшествовавшей междоусобицей. Затем не: прекратились аресты и погромы вплоть до октября. А работать нам, уже соединившимся, приходилось над тем, что могло бы быть давно уже сделано в потраченные на междоусобную войну полгода: над выпуском 10 No (в двух типографиях), над организацией границы, над выработкой организационных программ, над подготовкой террористических фактов, над собиранием связей и пр. и пр. и пр. Вот какой запоздалой работой приходилось и приходится заниматься. А туча над нами все еще висела и теперь висит. О к т я б р ь у н е с такую м а с с у с и л, к а к о й -- м н е к а ж е т с я -- н е у н е с и весь н ы н е ш н и й г о д... совершенно задаром, обидно до боли, до ярости!..

Ну, так из-за чего мы грыземся и воюем? Должно быть, одни ведут нас на смерть и гибель, другие ведут к жизни, к расцвету, к могуществу... Ничуть не бывало! Эти "мы" и эти "вы" имеют под собой такую ничтожную подкладку! Вот она, как я ее понимаю.

1) Рабочая группа (а в близком будущем она должна выступить, как новая "партия" с разветвлениями по всем городам России), говорит, что необходимы факты фабричного характера -- а) для того, чтобы сильнее полуляризироваться нам в народе, б) для того, чтобы улучшить отношения фабрикантов к рабочим (посредством страха), в) для того, чтобы рабочие легче сознали свою солидарность, необходимость дружной и организованной борьбы с своим врагом и таким образом чтобы быстрее пошел рост рабочих революционных групп.

При этом рабочая группа, программа которой, конечно, есть повторение программы создавшегося было, Центрального Комитета "молодой партии", добивается

г л а в н ы м о б р а з о м принципиального признания и санкционирования "Исполнительным Комитетом" фабричного террора, а на многочисленности фактов практикования его не настаивает.

О т в е т Исполнительного к о м и т е т а на этот 1-й пункт.

В принципе он ничего не имеет против фактов фабричного характера. Доказательством служит немало мест в прежних NoNo "Народной Воли", а также и прежняя практика рабочих групп: наказания жестоких мастеров и пр. входили всегда в программу их деятельности. О статье в 10 No не стоит упоминать, так как она писана в пылу битвы и против фабричного террора, как чего-то совершенно нового, раньше неизвестного, ч е г о - т о с п а с а ю щ е г о, в ы в о д я щ е г о н а к а к у ю -то н о в у ю д о р о г у, н а к о н е ц, ч е г о - т о б е с с и с те м н о г о,

к р о в а в о г о, п р е и м у щ е с т в е н н о п о л е з н о г о п е р е д

по л и т и ч е с к и м т е р р о р о м. Итак, повторяю, Исполнительный Комитет в принципе ничего не имеет против совершения от имени партии террористических фактов фабричного 'и даже аграрного характера в случаях выдающегося насилия и н е с о м н е н н о й п о л е з н о с т и для партии таких фактов. Но Исполнительный комитет возражает: а) во-первых, это вопрос втopocтeпeнный, не такой глубокий и коренной, чтоб об нем следовало так много и с т а к и м и ж е р т в а м и толковать и -спорить, б) с р е д и p a б о ч и х он должен быть поднимаем с особой осторожностью (которой до сих пор рабочая группа в Петербурге не следовала), так как, с одной стороны, несомненно, что проповедью борьбы с непосредственными врагами рабочего сословия, толками о готовности партии теперь же приступить не только к принципиальной борьбе за его интересы, а даже к непосредственной, реальной борьбе в самых реальных формах, несомненно, что всем этим весьма легко, легче, чем другим чем либо, зажечь массы: но это ли наша задача?... Нет, в том главным образом, чтобы создать среди них руководящие группы, убежденные и сознательные, а не увлекшиеся игрой на эгоистической, какой бы то ни было, струнке. Ввиду этого (и в этом смысле есть много глубокой правды в статье No 10. Исполнительный Комитет желает крайней осторожности и осмотрительности в пропаганде среди рабочих идеи фабричного террора. Он даже вовсе считает ее вредной. Он берет исключительно на себя (или что то же на "рабочие группы", действующие в согласии с ним) совершение всех террористических фактов, какого бы то ни было характера, б е з предварительных толков об них на площади. Когда нужно и полезно, он не против того, чтобы был совершен факт фабричного и даже аграрного характера и чтоб была выпущена прокламация. Но говорить рабочим о том, что вот-де Исполнительный Комитет вступает теперь в этом отношении в какую-то новую эру деятельности, он находит легкомысленным и вредным. Он умоляет рабочую группу серьезно об этом .подумать, с решением этого вопроса не спешить, в) Мало не настаивать только на немногочисленности таких террористических фактов -- нужно сознать (зная общее положение дел), что теперь и не расчетлива была бы такая многочисленность их, ввиду недостаточности сил для более необходимого в эту м и н у т у политического террора. Но по этому поводу см. еще ниже.

2) "Рабочая группа" думает, что рабочее дело не может расширяться и развиваться, что мы не создадим в народе солидных сил для поддержания нас в революционный момент, если лучшие рабочие силы постоянно будут выхватываться из рабочих групп, отрываться от дела пропаганды для политической борьбы. Это очень важный пункт. Но вы, должно быть, разумеете здесь отдельных наших народовольцев, в противовес которым и у вас всегда могут найтись такие же люди - если не узкие, так широкие до водяности, кабинетной туманности и прочих чисто народовольческих качеств. Вы должны брать в расчет не отдельных членов партии, а ее программу, взгляды ее истинных представителей: прочитайте ту же 2-ю передовую статью 10-го No, глядящую на дело достаточно широко и согласно с вашими воззрениями, вспомните взгляды на этот предмет нашего общего теоретического вождя Тихомирова, наконец тех же отдельных народовольцев, - не все же они узкие террористы. Сказать это --- значило бы клеветать, а вы этого не сделаете, Но вот что нужно помнить. Никто из нас, кроме народников (я серьезно говорю это), не может претендовать на то, что у нас в е р н ы е, на д е ж н ы е средства в руках, вполне гарантирующие, что, следуя им, мы добьемся вот именно того-то и того-то. У народников одних почва несомненно простая и надежная - беда только в том, что они времени требуют очень немного, всего на всего десять тысяч лет. У нас; революционеров-террористов, дело не так стоит ясно. Мы знаем одно верно и в одно верим непоколебимо твердо, что какие бы неудачи ни преследовали нас, мы не оставим своей деятельности, не сложим руки и снова пойдем вперед и вперед, в огонь битвы. Мы видим, мы чувствуем, знаем, что так жить невозможно ни нам, интеллигенции, ни народу, и эта несомненная очевидность, всеми так живо сознаваемая, и поддерживает нас в борьбе. И мы, разбитые однажды, снова ищем кругом себя наиболее активные и энергичные протестующие элементы (где бы то ни было); снова объединяем их и снова переходим к наступлению. В конце концов мы прорвем плотину, заграждающую русло русской жизни, мы одолеем это нелепое правительство, этот поддерживаемый им, столь же нелепый, социальный и политический строй, в это мы также глубоко верим; Но как это произойдет, в какой из нескольких возможных форм? Вот вопрос. От решения его зависит то или другое отношение к подготовительной работе партии. Русское революционное движение вначале было бесконечно идеалистичнее по целям и задачам, которыми оно задавалось, но вместе с тем, и непрактичнее в той же степени. Вспомните -- хождение в народ, даже ближе возьмите: вспомните ту гордую самоуверенность Исполнительного Комитета в начале его деятельности, когда он так гордо ставил перед собой захват власти - не в том много-много измененном смысле, как понимает его теперь Тихомиров (его статья "Чего ждать от революции"), а в буквальном,, самом прямом смысле этих слов: Исполнительный Комитет временно рассчитывает занять в России место и все функции настоящего императорского правительства. В таком смысле написана передовая статья даже 8-- 9 No "Народной Воли". Но уже значительно раньше, тотчас же после 1 марта, в письме к Александру III "Исполнительный Комитет" говорил совершенно другим языком, надеялся на совершенно другое, значительно бесконечно меньшее -- и потому, конечно, бесконечно более мыслимое и осуществимое... Так всегда бывает: чем мы практичнее и зрелее, тем наши требования минимальнее, ближе к наличным условиям действительности. И мне кажется, что единственная форма русской революции, в которую можно верить, как в неизбежный m i n i m u m, есть та форма, о которой говорит прекрасная статья 10-го No "Вместо внутреннего обозрения": "призыв к народу с высоты трона, поколебленного ударами революционеров . . ." Эта форма осуществима и не в таком уж отдаленном от нас будущем. Успеем ли мы до этого момента подготовить хоть мало-мальски солидные революционно-рабочие силы, приняв в этом направлении какую бы то ни было программу деятельности? Ставя перед собой очень широкие задачи , широкие планы пропаганды в народе и пр., ради которых готовы даже жертвовать силой и яркостью политической борьбы, мы в свою очередь, не вредим ли делу? Желая разрастись в "ширину", не рискуем ли мы обратить наши силы в мыльный пузырь, обессилить их бесплодным словесничеством и пр.?.. Да и в тот революционный момент, о котором говорит автор "Вместо внутреннего обозрения", что будут в общем великом энтузиазме великой исторической минуты отдельные личности, несколько десятков, даже несколько сотен живых сбереженных нами рабочих сил?! - Нуль! Важны не живые лица, не материальные силы, а принципы, идеи, которые уж, конечно, - будут несравненно живее, реальнее, сильнее, распространеннее, если будут провозглашаться не устами отдельных словесничающих лиц, а громом героических фактов, поражающих ум и фантазию жертв яркостью, именно яркостью борьбы и напряженностью веры в правоту дела. Да, подобно автору этой статьи, я верю, что тогда явятся и люди и силы, лишь бы те п е р ь мы высоко .держали наше знамя. Вы спросите, отчего же теперь так мало сил? Я вам отвечу стихами Некрасова:

"... Гремел, когда они родились, дикий гром, ручьями кровь лила. Эти души робкие смутились, как птицы в бурю, притаились в ожиданьи света и тепла..."

Ну., так завоюем же мы этот "свет" и это "тепло"! А для этого нужно итти рука с рукой.
Умоляю вас: прекратите раздор, пойдите на уступки, мы также пойдем. Письмо это можете показать товарищам -- даже прошу вас сделать это;-- и вы простите, конечно, меня за его спешность и чисто внешнюю небрежность. Но я прошу вас сохранить его и непременно вернуть мне: лишний раз говорить и писать об одном и том же так мучительно, да не всегда и удастся сказать то, что хочешь и можешь сказать. Здесь я почти все, кажется, сказал.

Об организации не говорю, так как это уж последнее дело. Ведь и вы стоите за централизацию, А мы не прочь от специализации революционных функций. Следовательно, тут мы сойдемся.

14 н о я б р я 1884 г.

Письмо провинциальным народовольцам.

Уважаемые коллеги! Вот уже месяц, как над Питером разразился страшный погром, и, мы, оставшиеся здесь люди, сидим оторванные насильно от иногородних товарищей, между прочим, и от вас. Я делал несколько попыток к восстановлению с вами сношений: несколько раз писал на адрес, привезенный сюда известным вам Василием, но ответа до сих пор никакого не получил, а между тем разнесся слух о вновь происшедших арестах и у вас. Поехать к вам кому-нибудь из организации не представляется возможности (по разным, очень веским причинам), и таким образом вторично приходится отправить с настоящим письмом простое посредствующее лицо. Надеюсь, что прочитав это письмо и узнав наш адрес, вы не замедлите ответом или же, что еще желательнее, приездом. Вообще вне Питера нам удалось установить только сношения с заграницей, с некоторыми провинциальными организациями второстепенного и специального характера -- и еще напасть на след Василия Алексеевича, который был жив 17-го октября (написал от этого числа письмо:) и которому также отправлено письмо. Вот все --так много времени, и так мало удалось сделать. А между тем вам не нужно, конечно, объяснять, что нам необходимо, как можно скорее, снова объединиться, столковаться и приступить к работе. Положение здешних дел следующее. (Способ шифровки и ключ вам должно сообщить лицо, доставившее письмо). Далее - шифр

Жива типография, паспортный стол, и начато одно важное учреждение - много связей и специальных лиц, но руководителей нет. Это нужно прямо сказать -- и в этом трагизм нашего положения. Теперь поймите, почему отсюда никто не может поехать на разведки.

С моим арестом многое может затеряться и погибнуть. Орудовать одному всем также немыслимо. Голова кругом идет, придите скорее на помощи.

Специальных сил, средств и связей много; в публике, в молодежи еще не остыло воодушевление, произведенное номером.

Обязательно нужно скорей соединиться и перейти в наступление. Вот два адреса для писем сюда (непременно солью):

1) Васильевский остров, шестая линия, дом 39, кв. 49, Иван Алексеевич Петровский.;

2) Большая Дворянская, 36, квартира 9, Анне Александровне Накропиной.

Пожалуйста, не поленитесь все расшифровать в этом письме. Отправляю вам 100 экземпляров 10-го No. Нельзя ли прислать нам с этим же человеком хоть несколько экземпляров 1,2 и особенно 3-го No "Вестника", которого у вас, слышно, много?

Ради бога, скорее ответ. Возможно подробный и обстоятельный.

У нас аресты прекратились. Каково положение ваших дел? Наши финансы очень, очень плохи, чтобы не сказать больше, но предвидится получить довольно крупные куши. Но за что можно ручаться в подлунном мире?

В приписке зовите меня "Вячеславом Михайловичем". Общепринятую кличку мою вам назовет опять то же лицо, передающее это письмо. Последнее, пожалуйста, возможно скорее уничтожьте: перед глазами столько примеров гибели людей от сохранения писем и расшифровываемых полицией адресов, что страшно делается поневоле.
С этим же лицом пришлите ваши адреса.

В я ч е с л а в.

[На конверте надпись:]

Желательно, чтобы это письмо было прочитано человеком организации партии "Народной Воли" и чтобы он лично взял ключ от привезшего его лица.