Стихотворения Якубович Петр Филиппович НА СТАРОМЪ ПЕПЕЛИЩѢ. І. Дулъ вѣтеръ съ утра... Какъ свинцомъ налита, Сердито вздувалась рѣка за кормою: Еще разъ провѣдать хотѣлъ я мѣста, Любимыя нѣкогда мною. Вдоль стройныхъ, одѣтыхъ въ гранитъ, береговъ Я плылъ съ затуманеннымъ сердцемъ и взоромъ; И тускло свѣтилась фаланга дворцовъ За воднымъ широкимъ просторомъ. Застыли гиганты въ таинственномъ снѣ Среди величавой, унылой пустыни... Вонъ, сѣрой змѣею въ другой сторонѣ Стѣна притаилась твердыни. И долго туда я, и жадно глядѣлъ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О, годы проклятые, мимо! Лѣниво тянулся холодный гранитъ,-- И слезы въ груди закипали невольно: Отъ старыхъ страданій и старыхъ обидъ Такъ было и сладко, и больно!.. Чу, свистъ... Пароходъ меня дальше понесъ. Угрюмые своды изъ камня и стали, Съ рокочущимъ гуломъ копытъ и колесъ, Не разъ надо мной пролетали, И грозно въ пролетахъ шипѣла волна. Исакія шлемъ замелькалъ золоченый... Вотъ узкая красная лента видна Средь липовой рощи зеленой. Какъ дрогнуло сердце опять!-- Я узналъ: Здѣсь, въ этихъ стѣнахъ незабвенныхъ, когда-то Я воздухъ познанья такъ жадно вдыхалъ, Такъ въ Истину вѣровалъ свято. Но съ гордыхъ, заоблачно-льдистыхъ высотъ Она, какъ царица, на землю глядѣла; До боли вседневныхъ скорбей и заботъ Владычицѣ не было дѣла. А мы... Мы любили отчизну, какъ мать, Всѣмъ пыломъ сердецъ беззавѣтно-влюбленныхъ; За братьевъ всю душу хотѣли отдать, За братьевъ, судьбой обойденныхъ! И душенъ намъ сталъ величавый чертогъ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но вотъ ужъ и сфинксы... Пришельцы изъ Ѳивъ Загадочнымъ взоромъ глядятъ другъ на друга; Все снится имъ желтаго Нила разливъ Подъ солнцемъ сверкающимъ юга. Въ чужбинѣ холодной ужъ семьдесятъ зимъ Вкругъ нихъ отшумѣло... Все длится изгнанье! О, бѣдные сфинксы! Я боленъ другимъ, Но ваше цѣню я страданье. Мы старые съ вами знакомцы... Не разъ Ввѣрялъ я вамъ тайну святого обѣта,-- И долго бродилъ здѣсь, и спрашивалъ васъ О часѣ, минутѣ разсвѣта. ----- Свинцовое небо грозило дождемъ; Мнѣ горькое въ душу сомнѣнье закралось: Здѣсь камни повсюду твердятъ о быломъ, Но люди... Что въ людяхъ осталось?! II. Въ огромной столицѣ одинъ уголокъ Я вспомнилъ,-- душѣ дорогой и завѣтный. Безшумно катился тамъ жзни потокъ Тѣснился въ нуждѣ безпросвѣтной Рабочій народъ. Тамъ и мы, молодежь, Ютились по скромнымъ мансардамъ и кельямъ, Враждою встрѣчая лишь трусость и ложь, А муки лишеній -- весельемъ. Въ средину бесѣды тамъ блѣдный разсвѣтъ Врывался нерѣдко холодной волною; Тамъ зрѣли герои, дивившіе свѣтъ Душевной своей красотою... Все сразу узналъ я,-- ту улицу, домъ, Въ которомъ окошко до свѣта мелькало, Какъ звѣздочкой ясной, маня огонькомъ Въ укромный пріютъ идеала. Но каменный выросъ гигантъ впереди, Исчезло окно за стѣною огромной... Съ безумно забившимся сердцемъ въ груди Бѣгу я по лѣстницѣ темной! Минута -- и юность вернется назадъ: Отворится дверь -- ярко солнце засвѣтитъ -- Съ серебрянымъ смѣхомъ, съ косою до пятъ Меня моя милая встрѣтитъ!.. Я долго звонилъ... Въ нетерпѣньи рванулъ Завѣтную дверь -- и во тьмѣ корридора Одинъ очутился... Несдержанный гулъ Услышалъ я жаркаго спора. Звенѣла толпа молодыхъ голосовъ. Обрывки рѣчей до меня долетали... Спадала завѣса, изъ мрака годовъ Знакомыя тѣни вставали! Я кашлянулъ. Выглянулъ стройный брюнетъ: Глаза удивленно и строго глядѣли... Мелькнула головка кудрявая вслѣдъ Съ глазами пугливой газели. Еще и еще, точно въ полѣ цвѣты... Въ смущеньи стоялъ я, слова подбирая, А въ сердцѣ побѣдныя пѣли мечты: Да здравствуетъ жизнь молодая! П. Я. "Русское богатство", No 8, 1902 СОНЪ. Въ небѣ странно-высокомъ, зловѣще-нѣмомъ Гасъ кровавый вечерній закатъ. Умиралъ я отъ ранъ,-- въ гаолянѣ густомъ Позабытый своими солдатъ. Какъ ребенокъ, затеряяный въ чащѣ лѣсной, Я кричалъ, я отчаянно звалъ -- И на помощь ни свой не пришелъ, ни чужой, Гаолянъ только глухо шуршалъ! Да орелъ цѣлый день надъ горою парилъ,-- Хищный клёкотъ носился кругомъ... Все на сѣверъ, въ безвѣстную даль уходилъ Затихающихъ выстрѣловъ громъ. И скользилъ угасающій взоръ мой, въ тоскѣ, По мѣнявшимъ нарядъ облакамъ: Что тамъ парусомъ бѣлымъ стоитъ вдалекѣ-- Не села ли родимаго храмъ? Вонъ старуха съ клюкой... Не моя-ль это мать "По кусочки" съ сумой побрела? Горе-горькая! Сына тебѣ не дождать -- Ты на муку его родила! Злобно лязгаютъ цѣпи... Въ дыму и въ огнѣ, Будто стая всполошенныхъ птицъ, Вьется лента вагоновъ,-- и въ каждомъ окнѣ Сколько блѣдныхъ, измученныхъ лицъ! Безконеченъ вашъ путь, и тяжелъ, и суровъ: Мертвой степи пустынная гладь, Выси грозныя горъ, темень дикихъ лѣсовъ... Васъ въ чужбину везутъ умирать!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Умиралъ я отъ ранъ на чужой сторонѣ... Такъ хотѣлось мучительно жить, -- О проклятой, безумно-кровавой войнѣ, Какъ о грёзѣ больной позабыть! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ночь сошла. Или смерть? Сѣть тумановъ сырыхъ Поползла надъ ущельями горъ; Въ черномъ небѣ невиданно-яркихъ, большихъ, Странныхъ звѣздъ засвѣтился узоръ. И въ зловѣщей тиши, мнѣ казалось, не я -- Кто-то чуждый безсильно стоналъ... И отъ жалости въ сердцѣ больномъ у меня Слезъ кипучихъ родникъ клокоталъ! П. Я. "Русское Богатство", No 1, 1905 * * * Богъ благости щедрой, Богъ правды великой! Мечъ силы въ десницѣ ль твоей? Считалъ ли Ты слезы, кровавыя слезы Смиренной отчизны моей? Что-жъ медлишь сойти Ты съ грозою и гнѣвомъ Изъ вѣчныхъ чертоговъ своихъ? Даровъ ли свободной и радостной доли Она недостойнѣй другихъ? Иль мало она безотвѣтно страдала, Томилась, какъ въ кельѣ глухой? О цѣпи все тѣло свое истерзала, Ослѣпла отъ тьмы вѣковой! Не хватитъ ужъ скоро отваги орлиной, Могучія крылья въ крови... Пощады!.. Пощады!.. Дай лучъ хоть единый, Дай каплю живую любви! * * * Мнѣ чудится кругомъ какой-то шорохъ странный, Тревожно-радостный, какъ вѣянье весны: Такъ узникъ сторожитъ свиданья часъ желанный, Проснувшись до зари, средь чуткой тишины... Я жду, кого-то жду со страхомъ и любовью, Кого-то, чья рука чудесное свершить, Кто образумитъ насъ, залитыхъ братской кровью, Залѣчитъ раны всѣ и скорби облегчитъ. "Пора!--я слышу стонъ въ безмолвьи тяжкомъ ночи,-- Довольно злыхъ угрозъ! Раскройся, міръ -- тюрьма!" Во мракъ вперяю я расширенныя очи: Вотъ дрогнетъ, наконецъ, испуганная тьма! Мигъ -- и разсвѣтъ блеснетъ, и защебечутъ птицы, И развернется даль, заманчиво-пестра... И крылья распахнетъ проснувшейся орлицы, Быть можетъ, пѣснь моя... -- Скорѣй! Пора, пора! П. Я. "Русское Богатство", No 9, 1904 * * * На чужбинѣ далекой тоскуя вдвоемъ, Мы, какъ дѣти, однажды тихонько болтали Въ полумракѣ вечернемъ о горькомъ быломъ (Нашей старой, но все еще свѣжей печали!). "Нѣтъ, тѣхъ дней я забытъ не могу никогда, Никогда не прощу!-- ты, блѣднѣя, шептала: Ни одна впереди не мерцала звѣзда, Умъ мѣшался, душа замирала. "Днемъ и ночью шумѣла рѣка подъ окномъ Шевелясь, точно лапы чудовищъ враждебныхъ. Рѣкъ такихъ мы въ краю не видали родномъ-- Развѣ въ грезахъ иль сказкахъ волшебныхъ. "Величавый, холодный, безлюдный просторъ... Наша лодка, да влажныя, черныя бездны, Да по берегу стѣны отвѣсныя горъ... О возвратѣ мечты безполезны! "За утесомъ-громадой вздымался утесъ, Все безмолвнѣй, угрюмѣй, печальнѣй... Все на сѣверъ потокъ насъ безжалостный несъ Дальше, дальше отъ родины дальней! "Разъ, я помню, подъ гнетомъ безумной тоски, Вся пропитана влагой холодной, Я заснула, подъ мѣрные всплески рѣки; И приснилось мнѣ: вновь я свободна... "Я лечу, будто птица,-- мелькаютъ вокругъ Занесенныя снѣгомъ равнины... Я лечу на желанный сверкающій югъ Изъ холоднаго мрака чужбины.