Книговод

Завещание мистера Мизона

Хаггард Генри Райдер


Генри Райдер Хаггард

Завещание мистера Мизона

Перевод Веры Карпинской (1903)

I. Фирма "Мизон и Ко"

   Каждый, кому случалось побывать в Бирмингеме, наверняка знает огромное здание, известное под кратким названием "Мизон", -- быть может, наиболее замечательное учреждение во всей Европе. В то время когда начинается наш рассказ, в издательскую фирму "Мизон" входили три компаньона: сам Мизон, директор, мистер Аддисон и мистер Роскью.
   Обитатели Бирмингема уверяли, что были еще и другие компаньоны, также заинтересованные в деле.
   Как бы то ни было, но фирма "Мизон и Ко" была, несомненно, удивительно богатым коммерческим предприятием. Целых два акра [акр -- английская мера площади, равная примерно 0,4 га] земли занимали освещенные электричеством типографии, в которых работало более тысячи человек.
   Сотни торговых агентов и коммивояжеров фирмы разъезжали с востока на запад, с севера на юг, продавая повсюду книги, выпущенные фирмой "Мизон и Ко", -- по большей части религиозного содержания. Двадцать пять собственных сочинителей сидели в укромных уголках и строчили, получая за это различное жалованье, и неделя за неделей выпускали целую массу книг с иллюстрациями собственных же художников.
   Были тут редакторы, начальники отделений, их помощники, секретари, корректоры, управляющие. Никто не знал их имен, потому что все служащие фирмы различались по номерам, личностей и личной ответственности здесь не существовало вовсе. Из опасения, чтобы какой-нибудь "номер" не расчувствовался над чужими несчастьями и денежные интересы фирмы не пострадали от этого, всем, имевшим дело с ней, не позволялось видеть один и тот же "номер" более одного раза.
   Короче говоря, издательская фирма "Мизон и Ко" создавалась ради денег и поклонялась деньгам, и это назойливо бросалось в глаза всем, кто вступал в эту счастливую область коммерции.
   Неудивительно, что компаньоны мистера Мизона были очень богаты, и их дворцы служили бы предметом удивления, наверное, и в древнем Вавилоне, и среди роскошнейших построек древнего Рима. Где еще можно было видеть таких удивительных лошадей, такие экипажи, такие дивные галереи живописи и скульптуры, коллекции драгоценных камней, как у почтенных компаньонов господ Мизона, Аддисона и Роскью?
   -- Подумайте только! -- говорил почтенный мистер Мизон какому-нибудь удивленному бедному автору, которого он желал подавить видом всего этого великолепия. -- Подумайте, ведь все это создал мозг человека, подобного вам. Скажу вам, молодой человек, если бы все деньги, уплаченные со времен Елизаветы вам, бумагомарателям, собрать вместе, -- из них можно было бы возвести целую колонну. Трудно поверить, что все это сделал простой фокус -- религия. Благочестие обогащает нас, особенно в печатном виде!
   Доверчивый юноша уходил, подавленный всем виденным, с переполненным сердцем, раздумывая о словах главы фирмы, и мало-помалу загорался желанием попасть в горнило мистера Мизона и поучиться там кое-чему.
   Однажды мистер Мизон сидел в конторе и считал деньги, просматривая счетные книги.
   Он был в дурном расположении духа, его мохнатые брови грозно нахмурились, так что клерки дрожали, сидя на своих стульях.
   В Австралии, в Сиднее, существовало отделение фирмы "Мизон". И вдруг случилось неприятное событие. Большая американская издательская фирма открыла свое отделение в Мельбурне, и клиентура ее была обширнее клиентуры Мизона. Едва только фирма "Мизон и Ко" выпустила издание одного автора, назначив три пенса за том его сочинений, конкурент издал то же сочинение ценой в два с половиной пенса за том. Когда фирма "Мизон и Ко" назначила субсидию одной газете, чтобы поддержать ее, американская фирма выдала субсидию двум газетам, которые начали отчаянно рекламировать ее, и так далее в этом роде.
   Результат конкуренции сказался очень скоро: финансовый год приходил к концу, и австралийское отделение фирмы выработало нищенский дивиденд -- около семи процентов.
   Понятно, почему мистер Мизон был взбешен и клерки фирмы дрожали на своих местах.
   -- Это нужно проверить, Номер третий! -- приказал мистер Мизон, яростно стукнув кулаком по счетной книге.
   Номер третий был один из редакторов, маленький человек в синих очках. Когда-то он считался многообещающим писателем, но мистер Мизон сделал его своей собственностью и закабалил в фирме.
   -- Совершенно верно, сэр, -- скромно ответил он, -- это очень скверно, ужасно даже подумать... семь процентов! Семь процентов! -- он сжал руки в припадке горя.
   -- Да не стойте же, словно глупая свинья, Номер третий! -- сердито вскричал мистер Мизон. -- Придумайте что-нибудь!
   -- Слушаю, сэр, -- еще смиреннее склонился Номер третий, который страшно боялся своего патрона, -- я думаю, что кто-нибудь должен отправиться в Австралию и узнать все на месте!
   -- Я знаю одно, что нужно сделать, -- возразил ворчливо мистер Мизон, -- все эти дураки там или сами воруют, или всеми кругом обворованы. Я поеду туда сам и разберу все! Так и будет, Номер третий, так и будет!
   Номер третий ушел, очень довольный, что отделался от патрона. Вместо него явился клерк и подал патрону карточку.
   -- Мисс Августа Смиссерс! -- прочитал великий человек и, крякнув, произнес:
   -- Попросить сюда мисс Августу Смиссерс!
   Мисс Августа вошла в контору. Это была высокая, хорошо сложенная молодая особа двадцати четырех лет от роду, с красивыми золотистыми волосами, глубокими серыми глазами, нежным лицом и маленьким прелестным ртом. Она выглядела очень расстроенной.
   -- Что случилось, мисс Смиссерс? -- спросил мистер Мизон.
   -- Я пришла к вам, мистер Мизон, по поводу моей книги!
   -- Вашей книги? Какой? Простите меня, но мы издаем такую массу книг. Ах да, я припоминаю: "Обет Джемимы!" Да. Я полагаю, она имеет успех!
   -- Я видела на книге, что она разошлась тиражом в шестнадцать тысяч экземпляров! -- заметила мисс Смиссерс.
   -- Разве? О, тогда вы знаете это лучше меня!
   Мистер Мизон посмотрел на посетительницу, давая ей понять, что разговор окончен.
   Мисс Смиссерс встала, потом, сделав над собой усилие, снова села.
   -- Мистер Мизон! -- произнесла она. -- Я думаю, что... так как моя книга "Обет Джемимы" имела огромный успех, быть может, вы согласитесь добавить мне хотя бы небольшую сумму к тому гонорару, который я получила за нее?
   Мистер Мизон снова взглянул на посетительницу. Он так сильно нахмурился, что его маленькие острые глазки совсем спрятались под нависшими седыми бровями.
   -- Что такое? -- спросил он. -- Что такое?
   В этот момент дверь отворилась, и в контору медленно вошел молодой человек, очень милый с виду, высокий, статный, с прекрасным цветом лица и чудесными голубыми глазами -- типичный молодой англичанин, двадцати четырех лет от роду. Он вошел медленно, с веселым и независимым видом, что составляло слишком разительный контраст с подобострастной угодливостью служащих, пресмыкавшихся перед патроном. Молодой человек даже не дал себе труда снять шляпу, сдвинутую на затылок; засунув руки в карманы и что-то насвистывая, он одним толчком открыл дверь в святилище Мизона и предстал перед главой фирмы.
   -- Как поживаете, дядя? -- обратился он к мистеру Мизону, как к обыкновенному смертному. -- Что с вами?
   Тут он заметил красивую молодую даму, сидевшую в конторе. Моментально в нем произошла перемена. Руки сами собой убрались из карманов, шляпа слетела с головы; повернувшись к даме, он вежливо поклонился ей.
   -- Что тебе нужно, Юстас? -- проворчал мистер Мизон.
   -- Ничего, дядя! Ничего особенного!
   Не дожидаясь приглашения, молодой человек взял кресло и сел так, чтобы видеть лицо мисс Смиссерс.
   -- Я хотел сказать вам, мисс Смиссерс, -- продолжал мистер Мизон, -- что не совсем понимаю, чего вы желаете. Извольте припомнить, что вы получили за книгу солидную сумму в пятьдесят фунтов!
   -- Великий Боже! -- пробормотал молодой человек. -- Что же это такое!
   -- Во время переговоров, -- Мизон строго взглянул на посетительницу, -- вам было предложено семь процентов с каждой новой книги, которую вы принесете нам, и если бы вы согласились и приняли эти условия, у вас, несомненно, была бы в руках достаточная сумма денег!
   Мистер Мизон снова нахмурил свои косматые брови и весьма недружелюбно посмотрел на бедную девушку.
   Августа, хотя ощущала величайшее желание убежать, продолжала оставаться на своем месте, потому что сильно нуждалась в деньгах.
   -- Я не могу поставлять вам книги, получая семь процентов, мистер Мизон! -- проговорила она скромно.
   -- Боги! Семь процентов, когда он получает тридцать пять! -- снова пробормотал Юстас, продолжая оставаться на заднем плане.
   -- Возможно, мисс Смиссерс, очень возможно! -- продолжал великий человек. -- Вы должны извинить меня, если я не вполне осведомлен в ваших личных делах! Я знаю по опыту, что у большинства пишущей братии денежные дела всегда плохи!
   Августа молчала. Мистер Мизон встал, подошел к стоявшему рядом шкафу и извлек оттуда связку документов. Он просматривал их один за другим, пока не нашел того, который был нужен.
   -- Вот договор! -- сказал он. -- Посмотрим! Ага! Я так и думал. Литературная собственность -- пятьдесят фунтов... вот за право перевода -- ваша подпись, которой вы согласились за всю свою будущую работу для нас в эти пять лет получать семь процентов или сумму, не превышающую сотни фунтов, за всякую литературную собственность!..
   Ну, что вы скажете, мисс Смиссерс? Вы добровольно подписали бумагу. Случилось так, что книга ваша имела успех... Разве я должен докладывать, что мы вернули уплаченную вам сумму? Разве это достаточное основание для вас, чтобы приходить и требовать еще денег, сверх того, что вам угодно было получить по условиям договора? Я никогда не слыхал ничего подобного за всю мою долголетнюю практику, никогда!
   Он замолчал, сурово смотря на посетительницу.
   -- Во всяком случае, я должна бы что-нибудь получить за право перевода моей книги, я знаю, что она была переведена во Франции и Германии! -- возразила Августа неуверенно.
   -- О, несомненно! Юстас, будь так добр, позвони!
   Молодой человек повиновался. Появился высокий, меланхоличного вида клерк.
   -- Номер восемнадцатый, -- проворчал мистер Мизон дружеским тоном, которого старался придерживаться в отношении своих служащих, -- напишите счет за перевод книги "Обет Джемимы" и дайте сюда чек для уплаты автору!
   Номер восемнадцатый исчез, как привидение.
   -- Если вам нужны деньги, мисс Смиссерс, -- снова заговорил патрон, -- вы лучше бы сделали, если бы написали новую книгу! Я не отрицаю, что ваша работа очень хороша, пожалуй, слишком глубока и не совсем в духе господствующей религии, но хороша! Я сам просматривал книгу, что делаю очень редко, заметил ее большие достоинства и знал, что на нее будет спрос. А в этом я никогда не ошибаюсь! Я полагаю, что книга выдержит много изданий... а вот и счет!
   Снова появился подобный призраку клерк, положил на конторку перед патроном лист бумаги и неподписанный чек, улыбнулся бледной улыбкой и исчез.
   Мистер Мизон взглянул на счет, подписал чек и подал их Августе. Августа, увидев счет, скомкала чек в руке.
   -- Насколько я понимаю, мистер Мизон, -- сказала она, -- вы продали права на перевод моей книги, так как убедили меня предоставить их вам... Мне остается получить три фунта с чем-то?
   -- Да, мисс Смиссерс. Будьте добры подписать свое имя. У меня масса дел сегодня!
   -- Нет, мистер Мизон, -- ответила Августа, вставая с места, раздраженная и удивительно красивая в своем гневе, -- нет, я не хочу подписаться, я не возьму чека. Более того, я не буду ничего писать для вас, ни одной книги. Вы поймали меня в ловушку! Вы воспользовались моей наивностью и неопытностью и закабалили меня еще на пять лет. Хотя моя книга очень популярна, хотя меня любят и читают в Англии, я вынуждена получать за свою работу сумму, на которую нельзя существовать. Знаете ли вы, что вчера мне предлагали тысячу фунтов за мою книгу? Это большая сумма, но я могу доказать, что говорю правду... у меня есть письмо! Да, у меня осталась рукопись книги. Если бы я могла напечатать ее, то избавилась бы от нужды вместе со своей сестренкой... -- У нее вырвалось рыдание. -- Но, -- продолжала Августа, -- я не могу напечатать ее и не отдам вам, потому что не хочу, чтобы меня так эксплуатировали! Скорее я умру с голоду. Я не буду ничего писать и печатать у вас все эти пять лет, я напишу в газетах почему и скажу, что вы меня обманули, мистер Мизон!
   -- Обманул! -- загремел великий человек. -- Осторожнее, мисс, думайте, что говорите! У меня есть свидетель... Юстас, ты слышишь? Обманул! Я ее обманул! Слышишь, Юстас?
   -- Слышу! -- мрачно ответил молодой человек.
   -- Да, мистер Мизон, я сказала, что обманута вами, и повторю это, когда и где вам угодно. Доброго утра!
   Она поклонилась и вдруг неожиданно разразилась целым потоком слез.
   В одну секунду молодой человек очутился подле нее.
   -- Не плачьте, мисс Смиссерс! Ради Неба, не плачьте! Я не могу видеть ваших слез!
   Августа благодарно взглянула на него своими прекрасными, полными слез глазами и пыталась улыбнуться.
   -- Благодарю вас! -- произнесла она. -- Я смешна, но, право, мне так тяжело! Если бы вы знали... Мне пора идти! Благодарю вас! -- Она быстро вышла из комнаты.
   -- Наконец-то, -- выдохнул мистер Мизон, сидевший за своей конторкой с открытым от удивления ртом. -- Но какая злая женщина! Она вернется к нам! Я видал таких... там сидят двое таких же!.. -- Он ткнул пальцем в том направлении, где сидели, словно кролики в норах, закабаленные авторы и с точностью машин писали книги. -- Эти так же бесились... Теперь они успокоились и не показывают свой норов! Я знаю, как поступать с ними, -- половинная плата и двойная работа... это отличное средство! Каково! Эта девица обойдется нашей фирме в полторы тысячи фунтов в год! Что ты думаешь об этом, юноша? А?
   -- Я думаю, -- проговорил племянник, на добродушном лице которого ясно читалось раздражение, -- я думаю, что вам должно быть стыдно за себя!
  

II. Юстас лишается наследства

   Наступила пауза -- ужасная пауза. Словно молния сверкнула в грозной туче, хотя грома еще не было слышно. Мистер Мизон тяжело дышал. Схватив чек, брошенный Августой на стол, он гневно комкал его в руке.
   -- Что ты сказал? -- произнес он холодным, злым тоном.
   -- Я сказал, что вы должны стыдиться самого себя, -- повторил племянник, смело глядя в лицо патрона, -- и продолжаю думать это!
   -- Ого! Так будь добр, объясни мне, почему ты это сказал и почему так думаешь?
   -- Я думаю это, -- громко и уверенно отвечал племянник, -- потому что девушка была права, вы обманули ее и отлично знаете, что это правда! Я просматривал счет за "Обет Джемимы" сегодня утром... Вы нажили на книге более тысячи фунтов барыша. И когда она пришла к вам просить прибавить ей что-нибудь сверх этих жалких пятидесяти фунтов, которые вы ей уплатили, -- вы отказываете и предлагаете ей три фунта за право перевода ее книги -- три фунта, тогда как вы получили тысячу фунтов.
   -- Продолжай! -- прервал его дядя. -- Прошу тебя, продолжай!
   -- Хорошо! Я продолжаю. Это еще не все: вы сыграли ловкую шутку и поймали несчастную девушку в ловушку, по условию она -- ваша раба на целых пять лет! Заметив в ней талант, вы уверили ее, что издержки на распространение и перевод ее книги так велики, что она не в силах взять их на себя... Она соглашается отдавать вам все, что напишет за пять лет, за половину обычного гонорара, который получает всякий имеющий успех автор!
   Вы воспользовались ее неопытностью и связали ее условием, отлично зная, что, дав ей вперед денег, вы ее окончательно закабалите, а потом отправите в те норы, где сидят ваши злосчастные авторы, где всякий талант, самобытность, ум подавляются механической работой и где эта девушка обратится в пишущую машину. Фирма "Мизон и Ко" -- чисто коммерческое предприятие, и вы знаете, что ее продукция далека от гениальности, что она не выносит истинного таланта и гордится своей тупой и нелепой литературой! Это чертовски стыдно, дядя!
   Молодой человек, голубые глаза которого горели негодующим огнем, -- он хорошо знал все дела фирмы, потому что сам немало поработал для нее, -- стукнул кулаком по конторке, как бы подтверждая свои слова.
   -- Ты закончил? -- спросил его дядя.
   -- Да, я закончил и надеюсь, что изложил все достаточно ясно!
   -- Очень хорошо! Могу я теперь спросить тебя, намерен ли ты придерживаться своих взглядов, своей системы, если допустить, что ты будешь управлять делами нашей фирмы?
   -- Конечно. Никогда и ни за что я не соглашусь поступать бесчестно!
   -- Благодарю. Ты, вероятно, в Оксфорде навострился так красноречиво излагать свои мысли, хотя, по-видимому, ты мало чему научился там! Хорошо. Теперь моя очередь говорить. И я скажу тебе, друг мой, вот что: или ты должен сейчас же извиниться передо мной за твои слова, или ты навсегда покинешь мой дом!
   -- Я не желаю просить извинения за то, что сказал правду! -- горячо отвечал Юстас. -- Ведь вы никогда не слыхали здесь правды. Все эти бедняги пресмыкаются перед вами и не смеют вымолвить ни слова. Я буду чертовски рад выбраться из вашей лавки. Я ненавижу ее. Здесь требуются большая практика и умение делать деньги всеми нечистыми путями и способами!
   Мистер Мизон пока сдерживался, по крайней мере внешне. Но последние слова племянника слишком больно задели директора фирмы; до сих пор богатство, деньги защищали великого человека от выслушивания неприятных истин. Лицо мистера Мизона исказилось от злобы, брови грозно нахмурились, бледные губы дрожали от ярости.
   Несколько секунд он не мог произнести ни единого слова, задыхаясь от волнения. Наконец он заговорил тонким, дрожащим от ярости голосом.
   -- Бесстыжий мерзавец! Неблагодарный найденыш! Не думаешь ли ты, что я спас тебя от голодной смерти и принял в свой дом, когда мой брат предоставил тебе умереть с голоду, -- и это было бы самое лучшее для тебя, -- для того, чтобы ты нахально являлся ко мне и читал наставления? Нет, юноша! Можешь отправляться вон и вести свои собственные дела, как тебе угодно! Уходи прочь из моего дома и не смей показывать здесь носу, или я прикажу выгнать тебя при первой же попытке явиться сюда! Это еще не все. Мы покончили с тобой, ты никогда не увидишь гроша от меня! Я не могу выносить тебя более... Знаешь ли, что я сделаю еще? Я отправлюсь к старому Тодди, своему адвокату, скажу, чтобы он приготовил новое завещание, и оставлю все свое состояние -- около двух миллионов -- Аддисону и Роскью. Им это вовсе не нужно, но я это сделаю. Ты не получишь ничего, ни одного фартинга. Теперь, мой милый молодой джентльмен, отправляйтесь вон... Увидим, на что вы будете жить с вашими новыми принципами!
   -- Хорошо, дядя. Я уйду, -- спокойно отвечал молодой человек. -- Я понимаю, что был причиной нашей ссоры, но не жалею, что сказал вам правду. Мне всегда было тяжело зависеть от вас и вести дела с фирмой "Мизон". Моя мать оставила мне сотню фунтов, и с этими деньгами и с моим образованием я надеюсь как-нибудь прожить. Но мне не хочется расставаться с вами в ссоре, потому что вы были добры ко мне и, как справедливо напомнили сейчас, спасли меня от голодной смерти, когда я осиротел. Я хотел бы пожать вашу руку, прежде чем уйду!
   -- Ага! -- усмехнулся дядя. -- Вам хотелось бы помириться теперь. Этого не нужно. Уходите! Чтобы ноги вашей не было в моем замке Помпадур! -- мистер Мизон сел. -- Можете собрать свои вещи и уходите!
   -- Вы не поняли меня! -- возразил Юстас с достоинством. -- Вероятно, мы никогда больше не увидимся, и мне не хотелось уходить от вас в ссоре. Доброго утра! -- Он поклонился и ушел.
   -- Смутился!.. -- пробормотал мистер Мизон, когда за племянником закрылась дверь. -- Вздумал показывать характер! О, я тоже с норовом и что сказал, то и сделаю! Не дам ему ни одного шиллинга! Пусть убирается ни с чем! Проклятье! Я все же привязан к этому молодцу!.. И все из-за какой-то девчонки Смиссерс! Может быть, он влюблен в нее? Пусть убираются и вместе умирают с голоду! Для нее выгоднее было бы держаться за меня, у нее были бы деньги, -- это так же верно, как то, что меня зовут Джонатан Мизон! Она все еще у меня в руках вот по этому контракту, и, если она осмелится где-нибудь напечатать книгу, я раздавлю ее -- да, раздавлю, хотя бы это стоило мне пять тысяч! -- Он яростно стукнул кулаком по столу.
   Потом он встал, аккуратно убрал договор с Августой и отправился посетить разные отделения своего заведения, чтобы разнести всех и вся.
   Клерки фирмы долго вспоминали об этом ужасном дне, затаив дыхание. Ярость Мизона разразилась над подчиненными, подобно злобе кровожадного Гектора против греков, подобно гневу Рамсеса, нещадно давившего своей колесницей полки варваров.
   В первой комнате он поймал злосчастного клерка, жующего сандвичи. Не задумываясь, он схватил сандвичи и вышвырнул их за окно.
   -- Вы полагаете, я плачу вам за то, чтобы вы приходили сюда есть сандвичи? -- резко закричал он. -- Можете идти и посмотреть, как они валяются там. И не трудитесь возвращаться, негодный лентяй! Вон! Немедленно!
   Несчастный ушел. Мизон оглядел других клерков и, предупредив их, чтобы они были осторожнее и усерднее, иначе последуют за выгнанным клерком, пошел дальше своим разрушительным путем.
   Встретив редактора Номер семь, который нес ему какой-то контракт для подписи, мистер Мизон остановился и взглянул в бумагу.
   -- Зачем вы несете мне это? -- спросил он. -- Это никуда не годится!
   -- Я написал точно так, как вы мне диктовали вчера, сэр! -- возразил редактор.
   -- Как вы смеете противоречить мне? -- заревел Мизон. -- Смотрите сюда, Номер седьмой. Ни слова! Вам уплатят до конца месяца, и если вам угодно будет оставить должность, я согласен на это! Доброго утра, Номер седьмой, доброго утра!
   Он пересек дворик, в углу которого наткнулся на маленького мальчика-бродягу, который сладко спал в своем уединении. Хозяин ткнул его своей тростью и затем выгнал вон.
   Эта дикая охота за жертвами продолжалась еще полчаса, пока мистер Мизон не изнемог.
   На следующее утро поразительная новость произвела настоящую сенсацию среди служащих: одиннадцать вакансий освободилось в фирме "Мизон".
   Пара стаканов доброго хереса и несколько сандвичей, которые мистер Мизон проглотил в соседнем ресторане, несколько успокоили его. Затем он уселся в кеб и приказал везти себя к мистеру Тодди.
   -- Дома мистер Тодди? -- спросил он клерка, который вышел, низко кланяясь богатейшему из обитателей Бирмингема.
   -- Мистер Тодди освободится через несколько минут! -- ответил он. -- Не угодно ли газету?
   -- К черту газету! -- последовал вежливый ответ. -- Я пришел сюда не газеты читать. Скажите мистеру Тодди, что мне нужно видеть его немедленно, или я уйду!
   -- Мне очень жаль, сэр!.. -- начал клерк.
   Мистер Мизон подскочил и схватил шляпу.
   -- Ну-с, -- произнес он, -- что же дальше?
   -- О, сэр, прошу вас присесть! -- отвечал встревоженный управляющий: тяжело было бы упустить из рук дела с фирмой "Мизон". -- Я сейчас скажу мистеру Тодди!
   Он исчез.
   Сейчас же после его ухода какая-то старая леди выползла из внутренних комнат, держа в руке ридикюль, наполненный бумагами, и громко заявляя, что у нее голова идет кругом.
   Бедная душа восемнадцать раз меняла свое завещание и чрезмерно утомилась, созерцая почтенного юриста в его конторе.
   Через минуту мистер Тодди тепло и восторженно приветствовал мистера Мизона. Адвокат был маленьким человечком с нервным лицом, который весь трясся при разговоре и брызгал слюной.
   -- Как поживаете, дорогой сэр? Восхищен, что вижу вас... -- начал он с ужимками и внезапно умолк, заметив зловещее выражение лица великого человека. -- Уверяю вас, мне очень жаль, что заставил вас ждать, дорогой сэр. Я был занят с превосходным завещателем!
   Тут он подпрыгнул и попятился, потому что мистер Мизон вдруг закричал свирепым голосом:
   -- К черту ваших завещателей! Я тоже завещатель и не привык ждать в передней, как какой-нибудь клерк или автор! Берегитесь же, Тодди! Смотрите, чтобы впредь этого не было!
   -- Уверяю вас, мне очень досадно... Обстоятельства...
   -- Ну, теперь мне нужно от вас мое завещание!
   -- Ах, завещание! Простите меня... Я несколько смущен всем происшедшим! Вы действуете так... э-э... решительно!
   Он опять умолк, потому что мистер Мизон устремил на него свой свирепый взгляд и прошел в соседнюю комнату.
   -- Идиот! -- бормотал Мизон. -- Я его проучу, если он не будет почтительнее! Клянусь Иовом! Я сам не знаю, отчего не заведу себе собственного, постоянного юриста! Я мог бы платить ему триста фунтов в год, между тем как старому Тодди я плачу почти две тысячи фунтов!.. Пусть меня повесят, если я не сделаю этого. Эта маленькая стрекоза подпрыгнет при одном моем заявлении! -- Он захохотал при этой мысли.
   Мистер Тодди вернулся с завещанием, и, прежде чем успел раскрыть рот, Мизон коротко приказал ему прочесть завещание. Адвокат повиновался.
   Оно было коротким. За исключением нескольких имений, на сумму около двадцати тысяч фунтов, весь капитал и все остальное имущество, включая свой процент в фирме и замок Помпадур, завещатель оставлял своему племяннику Юстасу Мизону.
   -- Хорошо! -- сказал великий человек, когда документ был прочитан. -- Дайте мне его!
   Мистер Тодди повиновался и передал документ патрону, который тотчас же разорвал его в клочки своими сильными пальцами и довершил его уничтожение острыми белыми зубами.
   Сделав это, мистер Мизон скомкал клочки, бросил их на пол и затоптал ногами с такой злобой, что маленький мистер Тодди ужаснулся.
   -- Конец старой привязанности! -- мрачно произнес директор фирмы. -- Надо составить новое завещание. Берите перо и слушайте!
   Мистер Тодди послушно взял перо и приготовился писать.
  
   Я завещаю все свое состояние, равное двум миллионам, своим компаньонам Альфреду Тому Аддисону и Сесимо Спенсеру Роскью, которые должны разделить его пополам.
  
   -- Великий Боже! -- вскричал мистер Тодди. -- Зачем же вы хотите обидеть вашего племянника... и других наследников?; -- добавил он, подумав.
   -- Я так хочу! Это касается только моего племянника. Остальные наследники получат свое!
   -- Знаете, -- продолжал до крайности изумленный маленький человечек, -- это такая постыдная вещь, какой я еще никогда не слыхал!
   -- В самом деле? Позвольте мне спросить вас, мистер Тодди, кому принадлежит мое состояние, вам или мне? Не трудитесь отвечать, подождите! Или вы сейчас же напишите это завещание, или проститесь с двумя тысячами фунтов в год. Выбирайте!
   Мистер Тодди выбирал недолго. Через час завещание было написано и подписано.
   -- Теперь, -- сказал мистер Мизон, обращаясь к мистеру Тодди и главному клерку и взяв перо, чтобы поставить свою подпись, -- помните, вы оба, что, составляя завещание, я находился в здравом уме и твердой памяти! Будьте свидетелями!
  
   Наступил вечер. Денежный царек Мизон сидел за своим одиноким обедом в столовой замка Помпадур. Обед был подан. Напудренный лакей вышел своей величественной походкой, и главный дворецкий поставил несколько графинов дорогого вина перед своим одиноко сидевшим господином.
   Обед носил отпечаток меланхолии. Дорогие блюда, стоимость которых могла бы позволить не один месяц кормиться бедной семье, приносились и ставились перед мистером Мизоном, который находил невкусным одно, ковырял вилкой другое и отсылал прочь. В этот вечер у богача не было аппетита.
   -- Джонстон! -- подозвал он дворецкого, когда лакей ушел. -- Мистер Юстас был здесь?
   -- Да, сэр!
   -- И ушел?
   -- Да, сэр. Он собрал свои вещи, взял кеб и уехал!
   -- Куда?
   -- Я не знаю, сэр. Он велел кучеру ехать в город!
   -- Оставил он записку?
   -- Нет, сэр, но он просил меня передать вам, что не будет беспокоить вас и что очень сожалеет, что расстался с вами в ссоре!
   -- Почему вы не сказали мне этого раньше?
   -- Потому что мистер Юстас приказал мне сказать вам это только в том случае, если вы спросите о нем!
   -- Хорошо... Джонстон!
   -- Что угодно, сэр?
   -- Отдайте приказание, чтобы имя мистера Юстаса никогда не произносилось в моем доме! Тот, кто произнесет его имя, будет немедленно уволен!
   -- Слушаю, сэр!
   Джонстон ушел.
   Мистер Мизон посмотрел вокруг себя. Хрусталь, серебро, белоснежная скатерть, дорогие цветы. Он взглянул на стены, увешанные дорогими произведениями искусства, на зеркала, на мраморные камины, в которых горел яркий огонь (шел ноябрь), на нежные, пушистые ковры и задумался. Все это принадлежит ему. Он тяжело вздохнул, и его грубое лицо омрачилось. Зачем нужно ему все это? У него нет семьи, и эта роскошь не доставляет ему удовольствия. Его наслаждение -- наживать деньги, но не тратить их. Он чувствовал себя счастливым, когда сидел у себя в конторе, заправляя делами собственной фирмы и прибавляя соверен за совереном к своему богатству. Все сорок лет это была его единственная радость... Его мысли перешли на племянника, единственного сына его родного брата, которого он когда-то любил... Мизон снова вздохнул. Да, он по-своему привязался к мальчику, и ему было тяжело терять его. Но Юстас предал его и, что хуже всего, высказал ему правду, которой он не терпел. Он сам знал, что поступает нечестно, но не мог выносить, чтобы кто-то говорил ему об этом! Мистер Мизон сам по себе вовсе не был дурным человеком. Да и нет людей абсолютно дурных! Он был грубый, вульгарный коммерсант, ожесточившийся в долгой погоне за наживой, в своем поклонении деньгам. В груди его жили человеческие чувства, как у всех людей, но он не мог выносить возражений и всегда старался отомстить за обиду. Сидя теперь в одиночестве за столом, среди окружающей роскоши, он понял, что месть не приносит счастья, но все-таки не хотел переменить своего намерения. Мистер Мизон никогда не менял раз принятого решения. Он был верен самому себе.
  

III. Августа Смиссерс и ее сестренка

   Покинув дом Мизона, Августа печально направилась домой. Отец Августы был священник, каких много на свете, не особенно избалованный жизнью. Когда мистер Смиссерс, или, вернее, преподобный Джеймс Смиссерс, умер, после него остались вдова и двое детей, -- Августа, четырнадцати лет, и Дженни, четырех лет. Кроме них, было еще два мальчика, но они ушли в страну теней еще раньше отца. К счастью, миссис Смиссерс обладала суммой в семь тысяч фунтов, которая была помещена под хорошие проценты и приносила ей триста пятьдесят фунтов в год. Чтобы как можно лучше поместить свой доход и дать дочерям образование, которое позволяли обстоятельства, миссис Смиссерс после смерти мужа переселилась из деревни, где он в продолжение нескольких лет был викарием, в Бирмингем. Здесь она прожила целых пять лет в полнейшем одиночестве и внезапно умерла, оставив беспомощными сиротами двух дочерей, девятнадцати и девяти лет. Миссис Смиссерс была бережливой женщиной. После ее смерти, по уплате всех долгов, дочерям осталось около шестисот фунтов на прожитие, и больше ничего. Августа, с юных лет обнаружившая большую наклонность к литературе, вскоре после смерти матери напечатала на собственные средства свою первую книгу. Предприятие оказалось неудачным и обошлось ей в пятьдесят два фунта. Спустя некоторое время, оправившись от неудачи, Августа написала книгу "Обет Джемимы", изданную фирмой "Мизон".
   Книга имела большой успех, но Августа ровно Ничего не выиграла. Три года прошло со дня смерти миссис Смиссерс, и от шестисот фунтов осталось немного, хотя сестры жили очень экономно, в двух маленьких комнатках. Издержки их были огромны из-за серьезной легочной болезни маленькой Дженни.
   В то самое утро, когда Августа была у мистера Мизона, она видела доктора, лечившего Дженни, который сказал ей, что ребенка надо увезти куда-нибудь в теплый климат, потому что иначе она не переживет зиму...
   Везти Дженни в теплый климат! С таким же успехом доктор мог ей посоветовать отвезти ее на Луну! У нее нет денег, она не знает, как ей обернуться! Дай Бог никому не видеть любимое существо умирающим, не имея при этом денег, чтобы спасти его!
   В таких тяжелых обстоятельствах Августа решилась обратиться к Мизону, который нажил сотни на ее книге и заплатил ей всего пятьдесят фунтов. Выйдя из конторы Мизона, Августа вспомнила о своем банкире.
   Быть может, он выдаст ей вперед какую-нибудь сумму? Это была тяжелая задача, но Августа решила попробовать, отправилась в банк и спросила управляющего. Его не было на месте, он должен было вернуться к трем часам. Августа зашла в ближайший магазин, съела пирожное, выпила стакан молока, подождала некоторое время, потом прогуливалась по улицам до трех часов.
   В назначенный час она была в банке, в отдельной приемной управляющего. Сухой, неприятного вида человек сидел перед столом. Это был не тот господин, которого Августа видела раньше. Сердце ее сжалось. Она изложила ему свою просьбу. Управляющий вежливо, с выражением сочувствия на лице выслушал ее, после чего заявил, что выдавать отдельные ссуды -- не в обычае их банка, и снова учтиво поклонился ей.
   Было около четырех часов пополудни. Сырой туман повис над улицами Бирмингема. Подобная погода была способна привести в уныние даже счастливейшего из смертных. Августа, мокрая, усталая, чуть не плача добралась до своей квартиры. Она вошла в комнату очень тихо, потому что единственная служанка встретила ее у дверей и сказала, что мисс Дженни после обеда сильно кашляла, а потом заснула.
   В камине горел небольшой огонек, так как уголь экономили, заменяя его двумя-тремя поленьями, а на письменном столе Августы в отдаленном углу комнаты горела парафиновая лампа. Недалеко от камина, на софе, крытой красным репсом, лежала маленькая девочка; ее тоненькая и воздушная фигурка скорее походила на призрак.
   Это была спящая Дженни, сестра Августы.
   Августа украдкой нежно взглянула на нее. Маленькое нежное личико девочки, оттененное длинными ресницами, с красивым носиком и кротко очерченным маленьким ртом, поражало бледностью и худобой. Сон смягчил выражение страдания, и легкая улыбка покоилась на ее лице.
   Августа посмотрела на сестру и в отчаянии сжала руки, спазм сдавил ей горло, и глубокие серые глаза наполнились слезами. Где достать денег, чтобы спасти сестру? Год тому назад один богатый человек, который был противен ей, предлагал Августе стать его женой. Она ничего не ответила ему. Он уехал, но если бы он был здесь, в Бирмингеме, она непременно вышла бы за него замуж! Да, она сделалась бы женой богатого человека ради его денег, чтобы спасти сестренку! Она не хочет и думать о себе, когда ее дорогая девочка умирает -- умирает, потому что у нее нет двухсот фунтов.
   Дженни проснулась и протянула к сестре свои ручки.
   -- Наконец-то ты вернулась, дорогая! -- произнесла она нежным детским голосом. -- Мне было скучно без тебя! Какая ты мокрая! Сними скорее свой жакет, Густи, иначе ты заболеешь, как я... -- Тяжелейший приступ кашля прервал ее слова. Она кашляла так сильно, что все ее тело содрогалось и трепетало.
   Августа отвернулась, сняла жакет, села на софу около сестры и взяла ее тоненькую ручку.
   -- Ну, Густи, как ты договорилась с печатным дьяволом? -- (так невежливо Дженни прозвала мистера Мизона). -- Даст он тебе денег?
   -- Нет, дорогая моя, мы поссорились, и я ушла!
   -- Значит, мы не можем уехать отсюда?
   Августа была не в силах ответить и только кивнула головой. Дженни уткнула лицо в подушку и зарыдала.
   -- Густи, дорогая моя! -- подняла она голову. -- Не сердись, мне надо поговорить с тобой! Выслушай меня, Густи, милая, ангел мой! О, Густи, ты не знаешь, как горячо я тебя люблю! Бесполезно бороться с моей болезнью, я должна умереть. Хотя мне только двенадцать лет и ты считаешь меня ребенком, но я все понимаю! Болезнь сделала меня старой! -- добавила Дженни после приступа кашля. -- Я чувствую себя так, словно мне пятьдесят лет. Я теперь лишнее бремя, лишняя забота для тебя, дорогая моя!
   -- Не говори этого, Дженни, не говори! -- вскричала Августа. -- Ты убиваешь меня!
   Дженни положила свою горячую руку на плечо сестры.
   -- Слушай, дорогая Густи! Я знаю, что умру. Отчего ты так боишься этого? Разве мне будет там хуже, чем здесь? Разве я буду так страдать, как страдаю сейчас, когда вижу твое горе, твои слезы? Как нехорошо больным здесь, на земле! Самое лучшее, что было в нашей жизни за все эти годы, -- это твоя книга, Густи. Когда я чувствую себя плохо, когда у меня болит грудь, я начинаю думать о твоих сочинениях... У тебя большой талант, Густи, -- истинный талант, и когда-нибудь ты станешь знаменитостью. У тебя могут отнять деньги, но никто не отнимет твоего таланта! Да, дорогая моя сестра, я знаю, что ты будешь великой писательницей вопреки всем Мизонам и Ко. И когда у тебя будут и слава, и богатство и ты станешь еще красивее, чем теперь, когда все будут преклоняться перед тобой, я знаю, что ты вспомнишь обо мне, потому что твое сердце не может забыть меня, и о том, что я -- за много лет вперед -- говорила тебе перед своей смертью!
   Девочка, говорившая все это с удивительной уверенностью и серьезностью для своих лет, снова закашлялась. Августа опустилась на колени перед ней, сжала ее в объятиях и умоляла ее не говорить о смерти. Дженни прижала к своей груди золотоволосую голову сестры.
   -- Хорошо, Густи, я не буду говорить об этом! -- сказала она. -- Но зачем скрывать правду? Я устала, измучилась здесь... Но мы горячо любили друг друга, и, может быть, мы могли бы... -- Доброе маленькое сердечко девочки сжалось от боли.
   Подавленные предчувствием близкой разлуки, сестры обнялись и горько зарыдали.
   В дверь постучали. Августа отвернулась, чтобы скрыть свои слезы. Это была служанка, которая принесла чай. Августа выпила немного чаю и съела маленький кусочек хлеба с маслом. События дня лишили ее всякого аппетита. Дженни выпила чашку молока, но есть не стала. Когда служанка убрала чай и ушла, Дженни заговорила снова.
   -- Густи, -- попросила она, -- мне хочется, чтобы ты уложила меня в постель и прочла мне кусочек из "Обета Джемимы", знаешь, когда бедная Джемима умирает! Это прелесть как хорошо, мне хотелось бы еще послушать!
   Августа исполнила ее желание, взяла рукопись и начала читать. В самом деле, это была самая сильная и патетическая сцена в книге, способная глубоко растрогать читателя. Августа дочитала последнюю фразу: "И Джемима протянула ему руку и сказала: прощай! Она сдержала свое обещание и, счастливая этим, пошла спать!"
   -- А! -- прошептала голубоглазая Дженни, внимательно слушавшая чтение. -- Я хочу сделать так же, как Джемима. Хотя я не давала обета, но могу тоже сказать: "Прощай!" -- и идти спать!
   Дженни задремала... Августа с глубокой нежностью смотрела на больную сестру.
   -- Она умрет!.. -- прошептала бедная девушка. -- Она умрет, потому что я не могу увезти ее отсюда. Как мне достать денег? Как достать?
   Она закрыла лицо руками и погрузилась в тяжелые думы.
   Вдруг ей пришла в голову новая мысль.
   Она может опять пойти к Мизону и продать ему за сто фунтов рукопись новой книги. Конечно, этого мало, путешествие с больной сестрой потребует больших расходов. Она заключит контракт и станет работать, как другие авторы. Мизон, наверное, будет доволен возможностью закабалить ее. Да, конечно, это тяжелое, позорное рабство!
   Августа вздрогнула при мысли о том, что ее талант погибнет при такой работе, -- работе, которая налагает тяжкое клеймо и уничтожает всякую искру оригинальности, которая превращает человека в машину. Да, это ужасно, это разобьет ее сердце, но девушка была готова на все, лишь бы достать двести фунтов и спасти сестру. Мистер Мизон станет торговаться, но, если он согласится заключить с ней контракт на несколько лет, то, вероятно, выдаст ей вперед еще сто фунтов. Таким образом, продав рукопись, она будет иметь в руках желанные две сотни.
   Решившись принести эту жертву, Августа тяжело вздохнула и легла спать, усталая, с тяжестью на сердце.
   Она заснула. Когда она спала, какой-то призрак, которого она не могла видеть, стоял у кровати Дженни, и сильный голос призывал к себе из тьмы.
   Смерть вошла в эту скромную комнату.
   Еще одна человеческая душа покончила счеты с жизнью и навсегда покинула землю!
   На рассвете Августа проснулась. Ей показалось, что какое-то холодное дыхание повеяло ей в лицо. Она прислушалась. Кровать Дженни стояла у противоположной стены узкой комнаты, и она могла слышать ясно все ее движения, так как больная девочка спала беспокойно. Теперь она не слышала даже дыхания сестры. Тишина стояла мертвая, подавляющая. Августа соскользнула с постели и зажгла свечу. Она подошла со свечой к белой кроватке сестры.
   Дженни лежала на боку, бледное лицо ее покоилось на бледной руке. Глаза были широко раскрыты. Когда Августа поднесла свечу к ее лицу, Дженни не шевельнулась, не закрыла глаз. Ее рука, о Боже, ее пальцы были холодны как лед!
   Августа поняла все. В отчаянии подняв руки, полная ужаса, она громко закричала...
  

IV. Решение Августы

   На следующий день после смерти маленькой Дженни Смиссерс мистер Юстас Мизон прогуливался по Бирмингему, засунув руки в карманы, с видом нерешительности на приятном, благородном лице. Юстас Мизон был не особенно убит переменой своих жизненных обстоятельств. Это был молодой и довольно беззаботный джентльмен с веселым характером. У него не было ни жены, ни детей, и он хорошо знал, что сумеет как-нибудь прожить со своей сотней фунтов и полученным образованием. Его нимало не смущали разрыв с почтенным дядюшкой и потеря огромного наследства.
   Забрав свое имущество в замке Помпадур и поселившись в отеле, Юстас больше не хотел и вспоминать о дяде. Зато он много думал о красивых серых глазах Августы Смиссерс, о ее характере, о книге "Обет Джемимы". Эта книга была теперь одним из лучших популярных произведений и пользовалась заслуженным успехом, а Юстас резко отличался от других молодых людей своей начитанностью. В конце концов, постоянно вспоминая о глазах Августы, о ее книге, о слезах, Юстас Мизон начал ощущать что-то вроде любви к ней.
   Прогуливаясь по улицам Бирмингема, он встретил клерка, которого видел в фирме Мизона и который был уволен в один день с ним, и узнал от него адрес мисс Смиссерс. Юстас продолжал свой путь и добрался до тихой улицы, где жила Августа. Увидев дом, указанный клерком, Юстас позвонил.
   Служанка отворила дверь и с любопытством посмотрела на него. Мисс Смиссерс была дома, да!
   Служанка проводила молодого человека до полуоткрытой двери и внезапно исчезла. Юстас заглянул в дверь и заметил Августу, одетую в черное платье, сидевшую на стуле со сложенными руками. Бледное лицо ее казалось каменным, глаза блуждали.
   Юстас в нерешительности стоял у двери, как вдруг зонтик выскользнул у него из руки и с шумом упал на пол.
   Августа встала и, увидев молодого человека, сделала несколько шагов ему навстречу, изумленно вглядываясь в его лицо.
   -- Прошу извинения! -- пробормотал Юстас. -- Я вошел сюда без предупреждения, потому что ваша служанка убежала... Я -- Юстас Мизон!
   Лицо Августы омрачилось.
   -- Если вы пришли ко мне от издательской фирмы "Мизон и Ко"... -- произнесла она и вдруг умолкла, как будто пораженная новой мыслью.
   -- О нет! -- возразил Юстас. -- Я не имею ничего общего с "Мизон и Ко", кроме имени. Я пришел к вам, чтобы выразить свое сожаление о том, что дядя так дурно поступил с вами. Вспомните, я был тогда в конторе!
   -- Да, да, -- ответила Августа, краснея, -- вы были так добры ко мне!
   -- Видите ли, -- продолжал Юстас, -- я поссорился со своим дядюшкой, лишился места и его наследства, так как он обещал не оставить мне ни шиллинга! Вероятно, теперь, -- добавил молодой человек задумчиво, -- он уже уничтожил свое завещание.
   -- Вы хотите сказать, мистер Мизон, что вы поссорились с дядей из-за меня, из-за моей книги?
   -- Вот именно. Ну, так что же из этого? -- пожал плечами Юстас.
   -- Это рыцарский поступок с вашей стороны! -- ответила молодая девушка, смотря на него с любопытством. Она была удивлена, встретив рыцаря, способного ломать копья из-за нее. -- Мне совестно вспомнить, что я устроила такую сцену в конторе, -- произнесла она после минутного молчания, -- но мне страшно нужны были деньги... Теперь уже не то, теперь -- все кончено!
   В ее голосе звучали ноты такого безысходного горя! Это еще больше возбудило интерес молодого человека. Зачем ей так нужны были деньги и почему теперь нужда в них отпала?
   -- Мне очень жаль, -- сказал он, -- но скажите мне, зачем вам нужно было столько денег?
   Августа взглянула на него.
   -- Если вам угодно, я покажу вам... -- тихо произнесла она. Юстас поклонился, ожидая, что будет дальше. Августа подошла к боковой двери, повернула ручку и вошла в маленькую комнату. Молодой человек последовал за ней.
   Это была спальня сестер. Солнечные лучи озаряли чистенькую бедную комнатку, скромную меблировку, железную кровать и что-то лежащее на ней, покрытое простыней. Августа подошла к кровати, тихо отвернула простыню и открыла окаймленное золотистыми волосами, прелестное личико маленькой Дженни, загадочно улыбавшейся на смертном одре.
   Юстас отступил назад с громким восклицанием. Он не был подготовлен к такому зрелищу, и видение смерти глубоко поразило его. Августа, уже свыкшаяся с мыслью о смерти Дженни, не подумала, что внезапно подвести живого человека к телу умершего, не предупредив его, -- не особенно любезный и тактичный поступок. Вид смерти приводит в ужас каждого живого человека, особенно молодого! Юность и сила -- жизнерадостны, но смерть сгоняет улыбку веселья и молодости и напоминает, что все люди смертны!
   -- Прошу извинить меня, -- прошептала Августа, поняв свою бестактность, -- я забыла... вы ничего не знаете... вас поразило... Простите меня!
   -- Кто эта девочка? -- спросил Юстас, с трудом переводя дыхание.
   -- Моя сестра! -- отвечала Августа. -- Мне нужны были деньги, чтобы спасти ее от смерти! Когда я сказала ей, что не смогла достать денег, она огорчилась и умерла. Ваш дядя убил мою сестренку! Пойдемте!
   Пораженный до глубины души, Юстас последовал за хозяйкой в гостиную. Несколько опомнившись, он принялся извиняться, что побеспокоил ее в такую тяжелую минуту.
   -- Я рада видеть вас! -- проговорила Августа искренне. -- Я не видела за эти дни никого, кроме доктора и гробовщика. Ужасно тяжело сидеть постоянно в одиночестве, лицом к лицу со своей тоской и скорбью! Если бы я не была так глупа и не подписала бы контракт с мистером Мизоном, я могла бы продать свою новую книгу и увезти отсюда Дженни. Тогда она, быть может, и поправилась бы. Теперь со всем этим покончено и помочь ничему нельзя!
   -- Если бы я знал! -- воскликнул Юстас. -- Я одолжил бы вам денег! У меня есть сто пятьдесят фунтов!
   -- Вы очень добры! -- тихо отозвалась Августа. -- Об этом не стоит и говорить, поздно! Поздно!
   Юстас встал, раскланялся и ушел. Только на улице он вспомнил, что не спросил Августу, что она намерена предпринять. Вид умершей Дженни так поразил его, что все вылетело у него из головы. Он утешал себя мыслью, что может через неделю, уже после похорон, зайти к ней.
  
   Через два дня Августа проводила останки своей любимой сестры к месту вечного успокоения, вернулась домой пешком, села перед камином и задумалась. Что делать ей теперь? Оставаться здесь невозможно! Ей будет невыносимо тяжело смотреть на пустую софу, где постоянно лежала бедная Дженни. Куда ей деться и что предпринять? Она могла бы писать, но контракт с Мизоном -- серьезное препятствие, так как обязывает ее отдавать ему всякую литературную работу. Написать об этом в газетах -- значило бы еще более раздражить злобную натуру Мизона. Конечно, она может прожить, получая семь процентов с книги, но согласится скорее умереть с голоду, чем дать возможность Мизону эксплуатировать свой труд. Раз и навсегда решив, что не пойдет к Мизону, Августа начала думать, как бы ей устроиться иначе. Перспектива была невеселая!
   Литературный успех не принес Августе практической выгоды, потому что в Англии на него смотрят иначе, чем в других странах. Британец питает в душе некоторое презрение -- если не к литературе, то к авторам. В его понятии литература нераздельна с бедностью и чердаком. Поклоняясь деньгам, англичане презирают литературу. Дерево узнается по плодам! -- говорят они. Нельзя сказать, чтобы Англия не ценила таланта. Все человечество преклоняется перед талантом, хотя боится его и завидует ему, и больше думает о мертвом гении, чем о живом. Оно оплакивает мертвеца так, что камни могут растрогаться. Несмотря на огромный успех своей книги, Августе некуда было обратиться за помощью. У нее не было литературных знакомств. Двое писателей из Лондона да несколько незнакомых людей прислали ей благоприятные отзывы на ее книгу. Этим все и ограничилось. Если бы она жила в Лондоне, тогда все было бы иначе, но, к несчастью, она не могла жить там.
   Чем больше Августа думала, тем мрачнее казалось ей будущее. Но вдруг ее осенило: отчего бы ей совсем не уехать из Англии? Здесь ей нечего делать. В Новой Зеландии у нее есть двоюродный брат-священник, которого она никогда не видела. Он читал ее книгу и по этому поводу прислал ей очень милое письмо. Одну выгоду принесла ей ее книга -- она приобрела ей друзей. Этот кузен, наверное, примет ее к себе, хотя бы на короткое время, и она найдет возможность писать и зарабатывать себе кусок хлеба в другой стране, где мистер Мизон не будет властен над ней! Почему бы ей не поехать туда? У нее осталось еще двадцать фунтов, а когда она продаст скудную меблировку и книги, денег вполне хватит для того, чтобы купить билет второго класса и еще оставить себе немного на дорогу. В крайнем случае, если даже все задуманное не осуществится, ей не будет хуже, чем здесь!
   В этот же вечер она села писать письмо своему двоюродному брату-священнику.
  

V. На корабле "Канчаро"

   Во вторник вечером огромный пароход стоял в гавани Темзы, готовый к отплытию. Это был описанный во всех газетах "Канчаро", который поражал силой своих машин, красотой конструкции и чрезвычайной быстротой хода -- восемнадцать узлов. "Малыш Канчаро", как насмешливо называли его моряки, представлял собой последнее слово техники и искусства. Все в нем -- от электрического освещения до паровых труб -- было сделано по новой системе. Этот пароход по роскоши убранства походил на великолепный дворец, а по удобству -- на лучший американский отель. Удивительно красивый с виду, он, казалось, собирал теперь всю свою силу и энергию для предстоящего пути. Тысячи и тысячи миль отделяли его от той гавани, где его могучее сердце на время перестанет биться и будет отдыхать! Наконец он двинулся, все скорее и скорее. Винты заработали... Вода забурлила у бортов... Вперед! Выпустив огромный столб дыма, "Канчаро" быстро побежал вперед... Береговая линия Англии слабо виднелась вдали, пока окончательно не исчезла...
   Высокая, стройная девушка, стоявшая на носу корабля, задумчиво смотрела на воду. Когда берег Англии исчез из виду, Августа повернулась и пошла в каюту. Она была очень печальна. Разумеется, ей нечего было особенно жалеть в Англии. Маленькая могила с белым крестом -- это все, что осталось там. Друзей у ней не было, плакать было некому. Невольно вспоминалось ей милое, красивое лицо Юстаса Мизона, его доброта. С тоской Августа думала, что никогда не увидит этого приятного, симпатичного человека. Почему он не пришел еще повидаться с ней? Она хотела бы проститься с ним и сказать ему о своем отъезде. Написать ему? Августа не знала его адреса. И зачем писать? Всему конец. Англия осталась позади.
   В то время, когда "Канчаро" мчался уже на всех парах, Юстас Мизон стоял у двери дома, в котором до отъезда жила Августа.
   -- Уехала! -- повторил он ответ отворившей ему служанки. -- Мисс Смиссерс уехала в Новую Зеландию? Ее адрес?
   -- Она не оставила адреса, сэр, -- мрачно проговорила служанка, -- и уехала два дня тому назад на первом пароходе из Лондона!
   -- Как называется этот пароход? -- спросил Юстас в отчаянии.
   -- Кан... Кон... Кончер!.. -- ответила служанка и захлопнула дверь перед его носом.
   Бедный Юстас! Он поехал в Лондон, пытаясь поступить куда-нибудь на службу, и после многих затруднений ему удалось получить место лектора по латинскому, французскому и староанглийскому языкам в одном общественном учреждении с окладом в сто восемьдесят фунтов в год. Затем он помчался обратно в Бирмингем, чтобы повидать мисс Смиссерс, которую глубоко и страстно полюбил. Юстас решил употребить все усилия, чтобы почаще видеть Августу, и, если будет возможно, открыть ей свою любовь. Бедный юноша! Приехать из Лондона в Бирмингем ради красивых серых глаз и узнать, что обладательница этих глаз уехала в Новую Зеландию, не оставив ему ни словечка, ни адреса! Это было очень тяжело! Но что оставалось делать... Юстас снова отправился на вокзал, и всю дорогу до Лондона ворчал и сокрушался.
   Августа, удаляющаяся на пароходе "Канчаро", совершенно не подозревала о любви Юстаса. Подчиняясь какому-то болезненному ощущению, она спустилась вниз, в каюту. В эту минуту какой-то человек грубоватого вида обратился к ней и сказал, что, если она желает в последний раз увидеть родной Альбион, ей надо выйти на палубу и смотреть в сторону гавани -- тогда она увидит береговые огни!
   Желая побороть приступы морской болезни, Августа послушалась и, выйдя на палубу, долго смотрела на мелькавшие вдали огоньки, посылая им "прости" через громадное водное пространство. Августа стояла, слегка придерживаясь, потому что пароход начало качать. Вдруг она увидела толстого человека, который бежал, шатаясь и держась за перила, очевидно, совершенно больной. Испуганная, она следила за ним глазами. Вдруг человек упал и со слабым стоном покатился в сторону борта. Повинуясь чувству сострадания, молодая девушка бросилась к нему и протянула ему руку. С ее помощью больной поднялся на ноги. В слабом сумеречном свете Августа ясно различила толстое, грубое лицо мистера Мизона. Да, несомненно, это был ее враг, человек, являвшийся причиной смерти ее любимой сестры. С восклицанием ужаса и отвращения Августа отдернула руку.
   -- О-о! Мисс Джемима Смиссерс! -- сказал мистер Мизон, пытаясь придать былую важность голосу и манерам. -- Что вы тут делаете?
   -- Я еду в Новую Зеландию, мистер Мизон, -- отвечала она, -- и не ожидала, что буду иметь удовольствие ехать в вашем обществе!
   -- Вы едете в Новую Зеландию? Я тоже еду туда, потом в Австралию! Что ж, вы вздумали бежать от нашего контракта? Это нехорошо, мисс, нехорошо! У нас есть агенты в Новой Зеландии и отделение в Австралии... Если вы хотели поискать что-нибудь лучше фирмы "Мизон"... Пожалуйста!.. О Небо! Я чувствую страшную боль во всех членах!
   -- Не беспокойтесь, мистер Мизон! -- продолжала она. -- Я не буду теперь печатать книг!
   -- Очень жаль, -- возразил он, -- потому что на вашу работу есть спрос! Издатель может нажить деньги на ней! Надеюсь, что вы путешествуете во втором классе, мисс Смиссерс, так что мы едва ли еще увидимся! Для человека в моем положении неудобно знакомство с пассажирами второго класса, особенно с молодой дамой-писательницей!
   -- Не бойтесь, мистер Мизон! -- заметила Августа. -- Я не имею ни малейшего желания рекламировать наше знакомство!
   И она ушла, не желая видеть своего врага, который начал стонать и охать. Раздумывая об этой странной, неожиданной встрече, она ушла в каюту, где и оставалась, больная и беспомощная, целых три дня.
   На четвертое утро Августа появилась на палубе, совершенно оправившись и с превосходным аппетитом. Позавтракав, она уселась на первое свободное место. Ей не хотелось встречаться с мистером Мизоном и в то же время хотелось избежать рассказов своей компаньонки по каюте. Эта особа смертельно надоела ей, рассказывая разные скандальные истории о мужчинах и женщинах, которых она знала. Эти рассказы, может быть, и были интересны, но всегда однообразны и злоязычны.
   Августа сидела и смотрела на белые гребни волн, как вдруг на палубе появился человек в блестящей форме, с книгой в руке. Сначала, по этой блестящей форме, Августа приняла его за капитана, потом разглядела, что это был только его помощник.
   -- Будьте добры, мисс, -- произнес он, подходя к девушке и сняв шляпу, -- капитан просил меня засвидетельствовать вам свое почтение и узнать, вы ли та молодая дама, которая написала эту книгу?
   Августа взглянула на книгу. Это был "Обет Джемимы". Она ответила утвердительно, и помощник капитана исчез.
   В это утро ее ожидал еще один сюрприз.
   Снова появился помощник капитана, дотронулся до шляпы и сказал, что имеет приказание капитана перенести ее вещи и поселить ее в другой каюте. Сначала Августа отказалась, обладая чисто британским упрямством; она не выносила чужих приказаний и чужого вмешательства.
   -- Приказано капитаном, мисс! -- возразил помощник. Молодая девушка согласилась и не пожалела об этом.
   Она очутилась в прелестной каюте в передней части парохода, недалеко от машин. Вероятно, это была офицерская каюта, потому что над кроватью висело изображение молодой дамы, несколько полок с книгами, было несколько телескопов и других инструментов.
   -- Разве это моя каюта? -- спросила Августа.
   -- Да, мисс! Так приказал капитан. Это каюта мистера Джонса, второго офицера. Он поместился с мистером Томасом и уступил каюту вам!
   -- Это очень любезно со стороны мистера Джонса! -- пробормотала Августа, недоумевая о причине такой перемены. Но ей суждено было еще удивляться в этот день.
   Через несколько минут, когда она собиралась уходить из каюты, вошел джентльмен в капитанской форме.
   За ним следовала красивая, хорошо одетая дама.
   -- Прошу извинения, -- произнес он с поклоном, -- мисс Смиссерс, не так ли?
   -- Да!
   -- Я -- капитан Элтон. Надеюсь, вам понравилась ваша новая каюта? Позвольте мне представить вам леди Холмерст, супругу новозеландского губернатора. Леди Холмерст, вот мисс Смиссерс, сочинение которой вас так заинтересовало!
   -- О, я очень счастлива познакомиться с мисс Смиссерс! -- сказала леди. -- Капитан Элтон обещал мне, что мы будем сидеть рядом за обедом, и у нас будет время поговорить. Я была очарована вашей книгой! Прочла ее три раза. А ведь это много для светской женщины!
   -- Я думаю, что тут вышло недоразумение, -- произнесла Августа робко, с краской на лице. -- Я -- пассажирка второго класса на пароходе и не могу обедать вместе с вами, леди Холмерст!
   -- Никакого недоразумения, -- отвечал капитан, весело смеясь. -- Вы -- моя гостья, мисс Смиссерс, и, пожалуйста, без возражений!
   -- Когда мы имеем счастье встретиться в жизни с истинным талантом, мы не должны упускать случая выказать ему наше почтение! -- добавила леди Холмерст, грациозно наклонив голову.
   Августа чувствовала искренность комплимента, хотя находила, что он преувеличен.
   Она покраснела и поклонилась, не зная, что сказать.
   Вдруг она услышала резкий голос Мизона, смягченный некоторым оттенком почтения. Мистер Мизон разговаривал с лордом Холмерстом, маленьким, коротеньким человечком, у которого были величественные манеры и добродушное лицо.
   Губернатор английских колоний, лорд Холмерст очень гордился своим саном. Обычно губернаторы колоний не имеют большого значения в глазах англичан. Но здесь, на пароходе, который нес лорда Холмерста к берегам его епархии, он был великой и важной персоной, и он отлично понимал это. Забавно было видеть важную осанку и величественные манеры маленького человечка, который становился все внушительнее по мере того, как пароход уходил от берегов Англии и приближался к Новой Зеландии.
   -- Повторяю вам, сэр, -- говорил мистер Мизон, -- что наследственность авторского права высоко чтится нашей страной! Мы дальновидны. Одно поколение добывает деньги, следующее -- покупает на эти деньги титулы. А ваши титулы? Вы занимаете высокое положение, сэр, но ваш отец был, вероятно, такой же торговец, как я!
   -- Не совсем верно, мистер Мизон! -- отвечал ему лорд Холмерст. -- Скажите мне лучше, кто эта красивая девушка, с которой беседует моя жена?
   -- Теперь, сэр, -- продолжал, не слушая его, Мизон, который, как все буржуа, питал суеверное благоговение перед аристократией, -- я делаю хорошие дела... у меня есть капитал... помешает ли моему наследнику, -- допустим, что у меня есть наследник, -- воспользоваться этим капиталом и с его помощью занять такое же высокое положение, как ваше?
   -- Верно, совершенно верно, мистер Мизон. Прелестная мысль... Простите... Я вижу, моя жена делает мне знак подойти! -- он быстро пошел, сопровождаемый Мизоном.
   -- Джон, дорогой мой! -- сказала леди Холмерст. -- Позволь тебя познакомить с мисс Смиссерс! Это автор чудной книги, которой мы так увлекались! Мисс Смиссерс, мой супруг!
   Лорд Холмерст, не особенно далекий в делах, очень любил красивых женщин. Он вежливо раскланялся с Августой и любезно заявил ей, что необычайно рад познакомиться с ней. Мистер Мизон застал эту сцену и, удивленный, остановился, соображая, что ему делать. Леди Холмерст, не поняв причины его замешательства, хотела представить его Августе. Когда он двинулся к ней, протянув руку, Августа, твердо решившая не иметь ничего общего с ним, отвернулась.
   -- Я знаю мистера Мизона, леди Холмерст, -- произнесла она холодным, твердым тоном, -- и не желаю иметь с ним дела. Он дурно поступил по отношению ко мне!
   -- Так! -- пробормотал себе под нос лорд Холмерст. -- Я не удивляюсь, что он опротивел ей. Умная девица!
   Леди Холмерст, несколько удивленная, молчала.
   -- О, я вижу, -- сказала она, поняв, в чем дело, -- мистер Мизон, вероятно, издал "Обет Джемимы"! Я слышу звонок к обеду. Пойдемте, мисс Смиссерс, или мы потеряем места, обещанные нам капитаном!
   Дамы ушли, оставив мистера Мизона в одиночестве. Как жаль, что на пароходе не было клерков, на которых он мог бы выместить свою злобу!
   -- Теперь, моя дорогая мисс Смиссерс, -- обратилась к Августе леди Холмерст, когда они сидели после обеда и болтали при лунном свете, -- не скажете ли вы мне, за что вы не любите мистера Мизона, которого я, правду говоря, тоже недолюбливаю?
   Августа поведала леди Холмерст всю свою печальную историю. Как рада была бедная девушка найти нового, симпатичного друга, которому можно излить все свои горести!
   -- Честное слово, -- произнесла леди Холмерст, со слезами на глазах выслушав печальную историю смерти маленькой Дженни, -- все, что я услышала от вас об этом ужасном человеке, заставляет меня думать, что он просто негодяй! Я придумала отличный план проучить его и расскажу об этом мужу! Мизон будет горько оплакивать ваш контракт. Это так же верно, как то, что меня зовут Бесси Холмерст!
   Леди Холмерст кивнула своей красивой головкой с самым хитрым видом.
  

VI. Мистер Томби забегает вперед

   С этого дня путешествие на пароходе "Канчаро" стало веселым и приятным для Августы.
   Лорд и леди Холмерст были очень любезны с ней, а за ними и все пассажиры первого класса, так что мисс Смиссерс сделалась весьма популярной особой на пароходе. Ее книга переходила из рук в руки, и Августе в конце концов надоело выслушивать комплименты. Кроме того, она была очень красива, а красивая женщина всегда интересна для всех! В первый раз в жизни благодаря своей молодости, красоте и таланту Августа оказалась настоящей героиней. Леди Холмерст рассказала всем ее историю. Сначала всеобщ ее поклонение ужаснуло молодую девушку, не видевшую в жизни ничего, кроме горя, бедности и унижения. Но потом она успокоилась и принимала все как должное, подобно страннику, долго бродившему в сырости и темноте ночи и внезапно увидевшему дивный свет и тепло, у которого он мог отогреться и отдохнуть. Торжество Августы было полное: когда все общество, собравшееся на пароходе, узнало ее историю с Мизоном, оно отступилось от богача, и никакие деньги не могли вернуть ему расположение гордых аристократов! Этот делец, обладатель миллионов, хозяин огромного предприятия, был отвергнут всеми. Даже клерк, ехавший попытать счастья в Новой Зеландии, не хотел говорить с ним. Мистер Мизон глубоко чувствовал это общее презрение. Его, богача, смеют презирать люди, которых он мог трижды купить, и все из-за какой-то ничтожной девчонки!
   Это страшно злило Мизона. Однажды утром лорд Холмерст, в продолжение нескольких дней выказывавший ему крайнюю степень нерасположения, окончательно добил его, не заметив протянутой для приветствия руки и пройдя мимо.
   -- Хорошо, лорд, прекрасно! -- бормотал мистер Мизон, когда фигура губернатора исчезла из виду. -- Мы еще потягаемся с вами! Я что-нибудь да значу в английской прессе! Те, у кого много денег и большие связи, могут писать что угодно, не боясь даже губернатора колонии!
   Он гневно погрозил кулаком.
   -- Вы, кажется, сердитесь, мистер Мизон? -- раздался чей-то голос около него. -- Чем вам не угодил губернатор?
   Это был плотный молодой человек с добрым лицом и большими усами.
   -- Что он сделал мне, мистер Томби? Он просто уничтожил меня! Он не подал мне руки и прошел мимо, не заметив меня!
   -- А-а! -- протянул мистер Томби, богатый новозеландский землевладелец. -- Как вы полагаете, почему он это сделал?
   -- Почему?! Я знаю, почему. Все из-за этой девчонки!
   -- Из-за мисс Смиссерс? Вы так думаете? -- спросил мистер Томби со странным блеском в своих глубоко посаженных глазах.
   -- Да, из-за мисс Смиссерс. Она написала книгу, за которую я ей заплатил пятьдесят фунтов. Затем она согласилась, чтобы я печатал все, что она напишет в течение пяти лет, за известный процент... Это весьма обыкновенная вещь, когда имеешь дело с идиотами... Случилось так, что книга имела успех, и вдруг девица приходит ко мне и просит еще денег, помимо тех, что уже получила от меня. Когда я отказываю, она сердится и устраивает целую сцену!.. Оказывается, она нуждалась в деньгах, чтобы увезти свою больную сестру, или тетку, или еще кого-то, подальше из Англии. Родственница ее умерла, она отправляется теперь в Новую Зеландию и рассказывает всему свету, что я был причиной этой смерти и ее бедности!
   -- Разумеется, это вам не нравится, мистер Мизон?
   -- Конечно, Томби! Но дело -- делом! Если мне и удалось кое-что заработать на книге легкомысленной девицы, что же тут особенного? Она стала опытнее -- вот и все, она -- не первая и не последняя. Но если она еще будет наговаривать на меня, я начну преследовать ее за клевету!
   -- На законном основании, я полагаю, да...
   -- Проклятая девчонка! -- продолжал Мизон, нахмурив седые брови. -- Она наделала мне массу беспокойства. Я поссорился из-за нее со своим племянником, а теперь она уронила меня в глазах всех этих людей, и я уверен, что эта история будет известна по всей Новой Зеландии и Австралии!
   -- Да, -- ответил мистер Томби, -- это неловко для вас! Теперь, с вашего позволения, мистер Мизон, я скажу вам несколько слов. Вам никогда не приходилось слышать правды о вас самих, я вам скажу ее. Если вы не вор, то очень яркая имитация его... Вы берете книгу молодой дамы, наживаете на ней сто на сто и платите ей пятьдесят фунтов. Вы связываете ее договором, для вас, несомненно, выгодным, и когда она приходит к вам просить денег, указываете ей на дверь. И теперь вы удивляетесь, мистер Мизон, что эти почтенные люди не хотят иметь с вами ничего общего. Добавлю, что мое мнение таково: единственно достойное вас общество -- это общество трусов и пошляков! Доброго утра!
   Молодой человек ушел, покручивая свои большие усы, с видом злобы и негодования.
   Второй раз в жизни мистер Мизон слышал правду из уст молодого человека и, к своему горю, не мог разнести его и прогнать, как поступал с собственными клерками. Мистер Томби, от которого он рассчитывал услышать слово утешения, чуть не проклял его. Разумеется, на то была своя причина. Серые глаза Августы крепко задели сердце мистера Томби, как и Юстаса Мизона. Любовь его с каждым днем становилась все сильнее, так как он постоянно видел Августу и говорил с ней. Во время путешествия зернышко зарождающейся любви дает пышный росток. Страсть разгорается от постоянного общения с объектом почитания. Супружеские узы крепки, пока горячи, и задолго до окончания томительного медового месяца охлаждаются вовсе или бывают едва теплыми. Но в путешествии супружеское счастье прочнее.
   В этот самый вечер маленькая трогательная сценка с оттенком некоторой меланхолии произошла на "Канчаро".
   Мистер Томби и мисс Смиссерс стояли, опершись на перила, и наблюдали фосфорическое свечение воды. Мистер Томби нервничал до болезненности, мисс Смиссерс размышляла о том, что усы ее спутника весьма пошли бы какому-нибудь герою ее повести. Мистер Томби взглянул на усеянное звездами небо, на котором ярко сияло созвездие Южного Креста, и перевел взгляд на море. Но вдохновение не шло к нему на помощь. Наконец он сделал над собой отчаянное усилие.
   -- Мисс Смиссерс! -- сказал он дрожащим от сильного волнения голосом.
   -- Что вам угодно, мистер Томби? -- спокойно спросила Августа.
   -- Мисс Смиссерс, -- продолжал он, -- мисс Августа, я не знаю, что вы думаете обо мне, но я скажу вам все, я не могу сдерживаться более. Я люблю вас!
   Августа немного отступила. Мистер Томби, правда, был очень, даже чрезвычайно любезен с ней, и она знала, что нравилась ему. Но объяснения в любви она вовсе не ожидала, и эта неожиданность поразила ее.
   -- Мистер Томби! -- произнесла она удивленным тоном. -- Вы знаете меня не более двух дней!
   -- Я полюбил вас, как только увидел! -- искренне ответил он. -- Прошу вас, выслушайте меня! Я знаю, что недостоин вас! Но я горячо люблю вас и буду вам хорошим мужем! У меня есть средства. Если вы не захотите жить в Новой Зеландии, я брошу все и поеду в Англию. Можете ли вы полюбить меня? Если б вы знали, как сильно я люблю вас, вы бы, наверное, согласились!
   Августа старалась собраться с мыслями.
   Этот человек, очевидно, любил ее, она не могла сомневаться в искренности его слов. Он нравился ей, этот джентльмен. Если она выйдет за него, то все ее горести и печали окончатся, она может опереться на его сильную руку! Женщина, даже талантливая, не создана для того, чтобы бороться с жизнью самостоятельно. Пока она думала это, доброе лицо Юстаса Мизона встало перед ее глазами, и слабое чувство досады и неприязни к человеку, предложившему ей свою руку, зародилось в ее груди. Юстас Мизон, конечно, ничто для нее. Ни одного слова любви или нежности не было произнесено между ними; вероятнее всего, она никогда больше не увидит его! Но все же, это красивое, симпатичное лицо явилось препятствием между ней и мистером Томби. Много женщин имели в прошлом такое прекрасное видение... Увы! Эти образы нашей миновавшей юности имеют свойство воскресать и появляться из могилы забвения.
   Августа была женщина умная, с характером и честным, благородным сердцем, она не способна была пожертвовать всем ради стремления к удобствам жизни и богатству.
   В несколько секунд она уже приняла решение.
   -- Я очень благодарна вам, мистер Томби, -- произнесла она, -- вы оказали мне большую честь, но я не могу быть вашей женой!
   -- Неужели? -- пробормотал несчастный Томби, не ожидавший такого ответа. -- И мне не остается никакой надежды? Может быть, вы любите кого-нибудь?
   -- Никого, мистер Томби, мне очень жаль, но я должна сказать вам, что не изменю своего решения.
   Он закрыл лицо руками, но через минуту снова поднял голову.
   -- Да, жаль, -- повторил он за Августой. -- Но этому помочь нельзя. Я никогда не любил до вас ни одной женщины, и никогда не полюблю! И такое глубокое чувство, -- добавил он с усмешкой, -- пропадает даром! Что поделаешь! Прощайте, мисс Смиссерс! Расстанемся мирно!
   -- Разумеется, мы останемся друзьями, -- подтвердила она.
   -- О нет, -- возразил он, снова усмехнувшись, -- дружба между нами невозможна... Или любовь, или равнодушие!.. Вы писательница, мисс Смиссерс! Может быть, когда-нибудь вы напишете книгу и объясните, почему иные люди отдают другим всю любовь, всю нежность своего сердца, когда это никому не нужно... Еще раз прощайте!
   Мистер Томби взял ее руку, поцеловал, поклонился и исчез. Очевидно, он был незаурядный молодой человек и по-джентльменски перенес отказ. Августа посмотрела ему вслед, глубоко вздохнула и смахнула слезы. Потом она повернулась и пошла к леди Холмерст, которая сидела и болтала с капитаном, наслаждаясь напоенным южными ароматами воздухом. Когда Августа подошла ближе, капитан раскланялся и ушел. Леди Холмерст и Августа остались вдвоем.
   -- Что хорошего, Августа? -- спросила леди Холмерст -- она уже называла подругу по имени.
   -- О чем вы, леди Холмерст? -- переспросила девушка.
   -- На чем вы порешили с молодым человеком, с мистером Томби?
   -- Я полагаю, мистер Томби немного поспешил! -- ответила Августа.
   Они переглянулись и тотчас же поняли друг друга. Леди Холмерст кое-что знала о делах Томби.
   -- Леди Холмерст, -- сказала Августа, сразу "схватив быка за рога". -- Мистер Томби сказал мне...
   -- И предложил вам руку и сердце... -- добавила леди Холмерст, любуясь созвездием Южного Креста. -- Вы заметили, что он поспешил!
   -- Он сделал мне предложение, -- продолжала Августа, -- и я сожалею, что не могла ответить ему согласием.
   -- Ах! Мне очень жаль, что так случилось! -- воскликнула леди Холмерст. -- Мистер Томби -- красивый молодой человек и настоящий джентльмен! Я думаю, что для вас было бы хорошо стать его женой, это очень упростило бы ваши будущие дела! Конечно, пока вы будете в Новой Зеландии, я позабочусь о вас. Понятно, что, пока вы не устроитесь у своего кузена, вы будете жить у нас, в губернаторском доме!
   -- Вы очень добры ко мне, леди Холмерст! -- прошептала Августа, подавив рыдания.
   -- Пора бы, моя дорогая, -- произнесла леди, положив свою маленькую руку на красивую головку Августы, -- забыть "леди Холмерст" и называть меня просто "Бесси"! Это звучит и лучше, и короче!
   Августа, не сдержавшись, зарыдала, -- ее нервы были сильно расстроены.
   -- Вы не знаете, как дорога мне ваша доброта! -- всхлипывая, говорила она. -- У меня никогда не было друга, и со смерти моей дорогой сестры я была так одинока!..
  

VII. Катастрофа

   Обе красивые женщины долго толковали и строили планы на будущее.
   Пока они беседовали, небесный голос, управлявший миром, произнес свое грозное слово. На пароходе звучала музыка, слышались веселый смех, нежные голоса и пение... А небо облекалось мраком. Никто не подозревал об опасности. Да и какая могла грозить опасность на огромном пароходе, который несся с быстротой ласточки по волнам? Пассажирам нечего было бояться. Путешествие близилось к концу, и матери убаюкивали детей со спокойным сердцем, как будто находились на земле Англии. Они не предчувствовали грозившего несчастья... И слава Богу, что мы не можем предугадать будущее. Страх будущего отнял бы у человека разум, сделал бы его безрассудным и сумасшедшим!
   Леди Холмерст встала с кресла и заявила, что идет спать, но до этого ей хочется поцеловать своего маленького сыночка Дика, который занимал со своей няней отдельную каюту. Августа пошла с ней. Они поцеловали спящего ребенка, хорошенького пятилетнего мальчика, и простились, собираясь лечь спать.
   Через несколько часов Августа проснулась, чувствуя какое-то странное беспокойство. Целый час она пролежала, думая о мистере Томби, прислушиваясь к всплескам воды и к шагам вахтенных матросов. Но странное чувство тревоги все усиливалось.
   Августа встала, оделась кое-как, потому что едва могла найти в темноте свое платье, связала узлом волосы, накинула ульстер [ульстер -- длинное свободное пальто, обыкновенно с поясом], висевший на двери, и прошла на палубу.
   Близился рассвет, но ночь была очень темна.
   Августа смутно разглядела очертания парохода, и ей стало легче, когда она вдохнула свежий ночной воздух, прислушалась к дикой песне ветра.
   Было что-то успокаивающее в быстром движении судна...
   Августа была одна. Она протянула руки вперед, словно хотела схватить что-то незримое. В сердце ее зарождалось какое-то сладкое чувство. Ей казалось, что в эту минуту она может написать нечто великое, лучшее, чем писала прежде. Чудные мысли, настоящее вдохновение рождались в ее душе под влиянием окружающей тишины и мрака. Ей слышался голос умершей Дженни, воображение рисовало ее витающей, подобно белокрылой птице, над мрачной бездной моря и любовно вглядывающейся в лицо сестры, которую она так горячо любила.
   От Дженни мысль ее перенеслась на Юстаса Мизона. Что делал он там, в Бирмингеме? Ей пришло в голову, что она интересуется им, и вспомнился один его взгляд, который был ей так понятен. Она пожалела, что не оставила ему записки.
   Быть может, она напишет ему из Новой Зеландии. Ее размышления были прерваны чьими-то шагами. Она очутилась лицом к лицу с капитаном.
   -- Мисс Смиссерс! -- воскликнул он. -- Что вы тут делаете в такой час? Сочиняете романы?
   -- Да, -- ответила она, засмеявшись, -- я не могла спать и пришла сюда! Конечно, это смешно!
   -- Если вам хочется написать что-нибудь, вы бы могли найти место получше, чем здесь! "Канчаро" летит стрелой... Это красиво... Его трудно догнать... Мы идем со скоростью семнадцать узлов. Надеюсь прибыть к острову Кергелен в семь часов по моему хронометру!
   -- Что это такое, остров Кергелен? -- спросила Августа.
   -- О, это пустынное местечко, почти необитаемое, где китобойные суда запасаются водой. Я слышал, что несколько лет тому назад сюда была послана астрономическая экспедиция, чтобы наблюдать за прохождением Венеры. Но погода была туманная, никто ничего не увидел. Ну, мне пора! Доброй ночи! Вернее, доброго утра!
   Едва он успел произнести эти слова, как раздался дикий крик: "Вперед, вперед!"
   Десятки голосов ответили на это криком:
   -- Держи прямо-о!.. Прямо держи... во имя Неба!
   Быстрым прыжком капитан бросился на мостик.
   В ту же минуту паровая машина прекратила свою работу, цепи оглушительно загремели... Снова крик: "Китобойное судно... огней сюда! Огней!" В ответ раздался ужасный вопль откуда-то, что находилось впереди парохода.
   Треск, шум такой, какого Августа никогда не слыхала, страшный толчок... Она упала на колени и на руки... Огромная масса корабля содрогнулась... Рассекая воду, он шел вперед с ужасающей быстротой, врезался в китобойное судно, разрезал его на две части и прошел над ним...
   Отчаянные крики неслись во мраке ночи... Августа вскочила на ноги и почувствовала новый толчок, сопровождаемый страшным шумом. "Канчаро" давил остатки злосчастного китобойного судна!
   Через несколько секунд все было кончено.
   Августа видела что-то черное, плававшее по воде и потом погрузившееся в бездну... Затем она услышала глухой шум, который все усиливался и разросся до рева... Мужчины, женщины, дети -- пассажиры корабля -- бежали с криками и стонами, с побелевшими от ужаса лицами, похожие на призраков. Одни -- почти раздетые, едва успевшие набросить на себя кое-что, другие в пальто, третьи, закутанные в простыни, держали в руках свое платье. Сотнями заполнили они палубу (пассажиров на "Канчаро" было около тысячи человек) с ужасным ревом, словно грозные духи ада! Волосы вставали дыбом на голове от этих криков. Августа старалась сохранить присутствие духа и не поддаться общей панике. Смелая и хладнокровная по натуре, она поняла, что пароход находится в большой опасности. Ясно, что столкновение дорого обошлось ему... толчок был ужасный! Вероятно, через несколько минут он пойдет ко дну...
   И через несколько минут она должна умереть!
   Ее сердце замерло от ужаса, но она еще раз превозможет себя... Конечно, жизнь ее не была веселой, однако она не делала ничего дурного, ей нечего бояться смерти!
   Вдруг мысли ее обратились к другому. Где леди Холмерст? Где ее мальчик со своей няней?
   Побуждаемая желанием узнать, что сталось с ними, Августа побежала к салону. Рассвело. Большая часть пассажиров толпилась на палубе, и она с трудом пробралась к каюте, где спал ребенок.
   В каюте было светло, но няни нигде не было. Она ушла и бросила ребенка, который сладко спал, улыбаясь всем своим маленьким невинным личиком.
   Толчок разбудил мальчика, но, не имея понятия о кораблекрушениях и опасностях, он снова заснул.
   -- Дик, Дик! -- позвала его Августа.
   Мальчик проснулся и сел, зевая, снова намереваясь заснуть.
   -- Дик будет спать! -- пролепетал он.
   -- Дик проснулся, и тетя, -- (он называл Августу тетей), -- унесет его наверх посмотреть на мамми... -- сказала Августа. -- Ты будешь послушным мальчиком и пойдешь на палубу?
   -- Да! -- доверчиво ответил Дик.
   Августа посадила его к себе на колени и закутала в то, что было под рукой. Тут, около двери, висел маленький жакет, который мальчик надевал, когда было холодно. Она надела его поверх фланелевой рубашки и блузки и закутала Дика одеялами. В ногах кровати стоял ящик с бисквитами и молоко. Августа набила бисквитами свои карманы, напоила мальчика молоком и сама выпила остатки. Затем, набросив на себя шаль, она взяла ребенка и побежала на палубу. По дороге она встретила самого лорда Холмерста, спешившего к сыну.
   -- Я взяла его! -- крикнула Августа. -- Нянька убежала. Где ваша жена?
   -- Бог да благословит вас! -- произнес он. -- Вы добрая девушка! Бесси -- там! Я не хотел, чтобы она пришла сюда! Эти люди положительно помешались, их не могут сдержать, они рвутся к лодкам!
   -- Разве мы тонем? -- спросила Августа испуганно.
   -- Бог знает! А вот и капитан!
   Лорд Холмерст указал на капитана, с трудом пробиравшегося сквозь ревущую толпу, и схватил его за руку.
   -- Оставьте меня! -- проговорил капитан, пытаясь вырвать руку.
   -- Ах, это вы, лорд Холмерст!
   -- Да, постойте минуту и скажите нам правду. Мы должны знать ее!
   -- Хорошо, лорд Холмерст. Слушайте. Мы налетели на крейсировавшее здесь китобойное судно, не потрудившееся даже зажечь сигнальные огни. Носовая часть парохода с силой врезалась в судно... Образовалась течь. Плотник и его помощники сделали все, что могли, и забили трещины досками, но вода продолжает прибывать, и я боюсь, что может произойти непоправимое. Все насосы пущены в ход, выкачивают воду, но...
   -- Мы должны пойти ко дну? -- спокойно произнес лорд Холмерст. -- Надо приготовить лодки. Не так ли? Или это еще не все?
   -- Боже мой! Вам этого мало? -- спросил капитан, отворачивая свое бледное, страшное лицо. -- Если хотите, это еще не все. Наши лодки могут выдержать около трехсот человек. На "Канчаро" до тысячи пассажиров -- из них около трех сотен женщин и детей!
   -- Мужчины должны уступить! -- сказал лорд спокойно. -- Божья воля!
   -- Но для вас, сэр, приготовлена лодка! -- сообщил капитан. -- Я приказал приготовить ее, и, слава Богу, теперь светло! Поручаю вам, лорд, объяснить все владельцам парохода... Скажите им, что я исполнил свой долг! Лодки пойдут к острову Кергелен, на семьдесят миль к востоку!
   -- Вам придется поручить это кому-нибудь другому, капитан, -- ответил лорд Холмерст. -- Я останусь здесь и разделю судьбу остальных!
   Все напускное величие лорда Холмерста исчезло, остался настоящий честный английский джентльмен.
   -- Нет, нет! -- возразил капитан. -- У вас револьвер с собой?
   -- Да.
   -- Отлично. Держите его под рукой, он понадобится вам. Они все бросятся к лодкам!
   В это время серый и призрачный свет занимающегося дня озарил ужаснейшую сцену. Вокруг лодок толпились офицеры и пассажиры, собиравшиеся прыгнуть в них. В одной из лодок сидела леди Холмерст, которую насильно втолкнули туда. Она кричала, призывая сына и мужа. Около нее находились кучка женщин и детей, полдюжины матросов и один офицер. Августа сейчас же увидела лицо своей приятельницы.
   -- Бесси! Бесси! Леди Холмерст! -- закричала она. -- Мальчик у меня... Все хорошо... ребенок со мной!
   Леди услышала голос и протянула к ней руки. Но лодка отчалила и увезла бедную леди Холмерст. В это время кто-то схватил Августу за руки. Она оглянулась. Это был мистер Томби, который держал в руке револьвер.
   -- Слава Богу! Я нашел вас! -- воскликнул он. -- В путь, скорее, в путь!
   -- Женщин сюда! -- закричал офицер, распоряжавшийся размещением пассажиров. Несколько мужчин бросились к лодке.
   -- Сначала женщины! Женщины сначала!
   -- Я не тороплюсь! -- сказала Августа, держа на руках испуганного ребенка; ее слова произвели эффект, мужчины остановились.
   -- Идите в лодку! -- приказал мистер Томби, помогая молодой девушке спуститься туда.
   Ему пришлось чуть не драться с каким-то человеком, который отчаянными усилиями пытался влезть в лодку. Это был мистер Ми-зон. Узнав его, мистер Томби оттолкнул его так сильно, что он опрокинулся навзничь.
   -- Тысяча фунтов за место в лодке! -- заревел мистер Мизон. -- Десять тысяч фунтов за место в лодке!
   Он поднялся, вскарабкался на перила и снова был отброшен в сторону.
   Мистер Томби помог Августе и мальчику усесться в лодку, поцеловал ее в лоб.
   -- Бог да благословит вас, прощайте! -- произнес он. В эту минуту корма корабля вдруг высоко поднялась, а передняя часть опустилась. Пронесся страшный крик.
   -- Тонем! Тонем! -- донеслось до ушей Августы.
   Из машинного отделения выбежали люди с почерневшими, закопченными лицами, совсем задыхающиеся, и еще более напугали растерявшуюся толпу.
   За ними неслись матросы и эмигранты.
   -- В лодки, бросайся в лодки, или мы потонем! -- загремел чей-то грубый голос.
   При этих словах обезумевшая толпа бросилась к лодкам, ругаясь и крича. В один момент женщины и дети были выброшены из одной лодки, и высокий, сурового вида моряк пытался оттолкнуть ее от корабля.
   Августа увидела мистера Томби, лорда Холмерста и какого-то офицера, прибежавших на шум. Они подняли пистолеты и выстрелили в толпу.
   -- Не надо пистолетов! -- закричал кто-то. -- Что быть убитым, что потонуть! Для нас нет места в лодках! Мы найдем его себе! Идем!
   Снова отчаянная попытка влезть в лодки -- и трое убитых!
   -- Билл! -- крикнул человек, стоявший впереди. -- Отведи лодку вправо. Они бросятся и потопят нас!
   Билл послушался. Лодка отделилась от парохода. Как вдруг какой-то человек отчаянным прыжком очутился в ней, ударился о ее борт и свалился в воду. В испуге одна леди, жена судьи, выронила ребенка из рук. Августа пыталась схватить дитя, но безуспешно. Ребенок утонул. Затем два матроса слетели с парохода, корма которого так высоко поднялась над водой, что можно было видеть руль. С ужасным криком мистер Мизон, у которого было сильно развито чувство самосохранения, бросился с парохода в воду и, часто взмахивая руками, подплыл к лодке, умоляя взять его.
   -- Толкни хорошенько старого мошенника, Билл! -- закричал матрос. -- Долой его!
   -- Нет, нет! -- воскликнула Августа, сжалившись над несчастным. -- Здесь, в лодке, много места!
   -- Держись крепче! -- сказал матрос по имени Джонни. -- Когда мы отплывем подальше, мы возьмем вас!
   Мистер Мизон держался за лодку изо всех сил. Через некоторое время, когда она отплыла на пятьдесят ярдов, два человека не без труда втащили в нее толстого Мизона.
   Крики на корабле не утихали, пока судно медленно погружалось в воду. Гудок надрывался не переставая, протяжно и заунывно. В утреннем тумане взвилась ракета... Вокруг приготовленных лодок началась настоящая война. Августа видела людей, которые старались попасть в лодки, переполненные женщинами и детьми. Они цеплялись за их борта, кричали, просили, ругались... Одна лодка опрокинулась, и все находившиеся в ней -- около сорока человек -- упали в воду. Другая, в которой были только женщины и дети, благополучно спустилась в воду, но не могла отцепить канат и задержалась.
   Когда через две или три минуты "Канчаро" затонул, ни у кого не оказалось ножа, чтобы перерезать канат, которым была привязана к нему лодка, и она также затонула со всеми пассажирами [случай произошел с "Тевтоном", затонувшим у берегов Южной Африки. -- Примеч. автора].
   Остальные лодки, за исключением той, где находилась леди Холмерст, исчезли и, вероятно, все потонули. Невозможно было противостоять напору обезумевшей толпы, которая, подобно зверю, бросилась на лодки. Несколько человек матросов и офицеров не могли ничего поделать. Каждый лез в лодку, спасая свою жизнь, не щадя других.
   Через двадцать минут после того как "Канчаро" потопил китобойное судно (все эти события произошли в короткое время), он затонул сам, а с ним -- все оставшиеся на нем люди.
  

VIII. Остров Кергелен

   Как только мистер Мизон, спасшийся благодаря Августе, очутился в лодке и свалился на ее дно, как мертвый, Августа почувствовала страшную слабость. Она опустила голову и прижалась лицом к одеялам, в которые закутала спасенного мальчика. Ребенок, испуганный криком и шумом, озирался кругом с широко раскрытыми глазами.
   Через несколько секунд молодая девушка, пересиливая себя, подняла голову. Лучи восходящего солнца разогнали туман и озарили тонущий корабль. Его корма высоко вздымалась над водой, качаясь взад и вперед.
   -- Тонет! Клянусь святым Георгием, тонет! -- произнес моряк Джонни.
   Огромный корабль тихо умирал. Медленно, очень медленно, под отчаянные крики людей его корма поднималась все выше и выше, а остальная часть погружалась в воду. Люди кричали и молили о помощи, но Небо не вняло их мольбам!
   Скоро корабль стоял вертикально в воде, и в ста шагах от него вырос чудовищный вал, а люди, как мухи, полетели прямо в пенящиеся волны. Раздался треск, шум... Взорвалась паровая машина. Среди клубов дыма, с оглушительным шумом корабль погрузился в бездну и исчез в ней.
   Вода забурлила и закипела на том месте, где затонул "Канчаро"... Пар клубами вырывался из глубины...
   Люди в лодке застонали и отвернулись. Ребенок сильно испугался. Августа вскрикнула и закрыла лицо руками.
   -- Вернитесь! -- пробормотала она. -- Вернемся, посмотрим, нельзя ли спасти кого-нибудь!
   -- Нет, нет! -- закричал Мизон. -- Они потопят нашу лодку!
   -- Без толку! -- возразил Джонни. -- Все утонули.
   Между тем матросы успели повернуть лодку и услыхали слабый крик. Но когда они добрались до того места, где затонул "Канчаро", ни одного живого существа там не оказалось. Только волны шумели и пенились кругом. Тяжелый туман повис над водой. Они пробовали кричать -- ответа не было. Где-то послышался слабый звук, но когда лодка подплыла к тому месту, откуда он раздался, -- ничего и никого... Все люди утонули. Их отчаянные крики не тронули безжалостное Небо... Все было кончено... Ветер, облака и море были свидетелями этой ужасной смерти в бездонной морской пучине.
   -- Боже мой, Боже мой! -- вскричала Августа, вытирая слезы.
   -- Одна лодка уцелела, но где же она? -- спросил мистер Мизон, весь мокрый и жалкий, вращая вокруг безумными глазами, словно стараясь проникнуть сквозь туман.
   -- Там что-то виднеется! -- указал Джонни на круглый, похожий на лодку предмет, появившийся в стороне от них.
   Это была пустая лодка, та самая, которую не смогли отвязать от корабля, когда он тонул. Освободившись от пассажиров, под давлением воды она всплыла на поверхность. Через несколько дней несчастные утонувшие также всплывут из глубины моря наверх и будут смотреть своими мертвыми очами в небо... Для них все кончено -- и навсегда!
   Матросы повернули свою лодку, и она медленно поплыла среди разного хлама -- бревен, щепок, весел, обломков... Люди принялись кричать, надеясь привлечь внимание пассажиров другой лодки, которая, по их мнению, находилась где-то неподалеку.
   Но все их усилия были тщетны из-за густого тумана, который не позволял видеть дальше чем за двадцать ярдов, ветра и шума воды. В бескрайних просторах океана совсем затерялись две маленькие лодки, и хотя они находились на близком расстоянии друг от друга, но не могли встретиться, потому что каждая плыла своей дорогой, стараясь избежать страшной участи корабля. Лодка, в которой находились леди Холмерст и еще двадцать других пассажиров и шесть матросов, что уцелели от гибели, после крушения "Канчаро" отправилась на остров Кергелен. До наступления ночи ее нагнало китобойное судно и проводило в Олбени, на берег Австралии. Крушение "Канчаро" произвело ужасающее впечатление. Телеграммы сообщили об этом повсюду. Овдовевшая леди Холмерст и другие женщины были доставлены обратно в Англию.
   А пассажиры маленькой лодки вместе с нашей героиней и мистером Мизоном сидели с бледными, взволнованными лицами и молча поглядывали друг на друга. Наконец Джонни, лицо которого было безобразно из-за расшибленного носа, вдруг сурово проговорил:
   -- Нехорошие были дни! Плохие!
   На это Билл улыбнулся во всю свою добродушную физиономию и заметил, что ему, Джонни, нечего жаловаться, они только что счастливо избежали опасности.
   В разговор вмешалась Августа и сказала, что капитан направлялся к острову Кергелен, находившемуся в шестидесяти или семидесяти милях отсюда. На лодке оказался компас. Подняли парус, и лодка побежала на восток под свежим западным ветром. Целый день они плыли по пустынному океану, не встретив ни одного живого существа. Наконец настала ночь.
   К счастью, в лодке нашлись ящик с бисквитами, вода и ром. Оба матроса, Билл и Джонни, усердно подкреплялись последним. Было холодно. Все озябли в мокрой одежде, но не испытывали ни голода, ни жажды. На восходе солнца стало теплее.
   Долгая ночь прошла, но Августа не сомкнула глаз. Маленький Дик крепко спал на ее груди, в ее объятиях, прикрытый одеялом от холода и сырости. На дне лодки лежал мистер Мизон, которому Августа из жалости отдала одно одеяло, оставив себе только шаль.
   Наконец появилось солнце и озарило бескрайнюю гладь моря. Августа долго вглядывалась в туманную даль.
   -- Что это такое? -- внезапно спросила она у Билла задрожавшим от волнения голосом, указывая на темную массу впереди. Билл пристально вгляделся.
   -- Земля, там земля! -- радостно закричал он.
   Мистер Мизон приподнялся на коленях -- он не мог стоять на ногах -- и начал осматриваться вокруг.
   -- Слава Богу! -- вскричал он. -- Какая это земля? Новая Зеландия? Тогда я останусь тут и никогда больше не поплыву на корабле!
   -- Новая Зеландия! -- сердито проворчал матрос. -- Вы, должно быть, помешались! Это остров Кергелен -- вот что. Здесь вечно идет дождь, и никто не живет! Оставайтесь здесь, коли хотите! Я могу поклясться, что никому не придет в голову приехать сюда за вами!
   Мистер Мизон угрюмо проворчал что-то.
   Между тем солнце разогнало туман, и прелестная панорама открылась перед глазами потерпевших кораблекрушение. Рядами тянулись высокие горы с блистающими на солнце белыми снеговыми вершинами. Билл направил лодку к югу. Вода была спокойна. Скоро они увидели устье большого фьорда, окаймленное утесами... Вокруг прибрежных скал шумели и разбивались волны, и далекое эхо вторило их глухому рокоту.
   Лодка плыла по фьорду, мимо скал, на которых сидели какие-то фантастические чудовища, похожие на морских львов, пока не приблизилась к берегу, поросшему мелкой травой. Здесь, к восхищению спасшихся, они увидели две хижины из строевого леса, одна недалеко от другой, в пятидесяти шагах от воды.
   -- Да тут есть дом, -- обрадовался Джонни, -- хотя выглядит он не очень красивым!
   -- Причаливайте к берегу... Скорее бы выбраться из этой ужасной лодки! -- произнес мистер Мизон.
   Августа поддержала его просьбу. Убрали парус, пустили в ход весла, и лодка вошла в маленькую, самой природой устроенную гавань. Через десять минут все они ступили на твердую землю. Первой заботой их было пойти осмотреть хижины, но результат осмотра оказался неутешительным.
   Выстроенные, вероятно, в 1874 году, в то время, когда здесь находилась экспедиция по наблюдению за Венерой, а может, какими-нибудь моряками, хижины стояли сейчас почти разрушенные. Стены и пол поросли мхом, а огромные щели в крыше пропускали дождь, так что внутри хижин стояли целые лужи воды. Однако это все же был кров и хоть какая-то защита от холода и дождя, и путешественники решили этим воспользоваться.
   Решено было, что в одной хижине, поменьше, поселятся Августа и Дик, а мистер Мизон и оба матроса устроятся в другой. Затем они перенесли сюда все свое скудное имущество, убрали и вымыли хижины и сделали их, насколько было возможно, удобными для жилья, наскоро закрыв парусом сырой пол и прикрыв дыры на крыше камнями и досками, оторванными от днища лодки. Погода, на их счастье, была сухая, и все, за исключением Мизона, совершенно упавшего духом, усердно принялись за работу. Даже маленький Дик бегал взад и вперед за Августой, очень довольный, что оказался на суше. К полудню все было сделано.
   Развели огонь, и Августа зажарила двух птиц, похожих на кур, которых они поймали; обедали, конечно, стоя, потому что сесть было не на что.
   После обеда снова возобновились обследования и попытки устроиться возможно лучше. Воды было достаточно, потому что недалеко от хижин протекал быстрый ручей. Кроме того, у них был большой запас бисквитов и бочка рома. Рыбы в ручье водилось в изобилии, если бы они нашли возможность варить ее, а на окрестных утесах оказались массы пингвинов. Очевидно, что им не грозила опасность умереть с голоду. Сейчас же после обеда оба матроса ушли и скоро вернулись, притащив множество птичьих яиц. Едва они успели вернуться, как пошел дождь -- характерное отличие этих широт, -- и скоро горы оделись густой завесой мокрого тумана. Час за часом дождь лил не переставая, проникая сквозь крышу лачуг, и капал на пол. Августа сидела в своей лачуге, стараясь чем-нибудь занять маленького Дика и рассказывая ему разные истории, чтобы чем-нибудь утешить ребенка и унять его плач, потому что ему было холодно и его маленькое сердечко болезненно ощущало весь ужас положения. Никто не знал, как тяжело было ей придумывать сказки, когда сердце сжималось от тоски. Она рассказывала ему о Робинзоне Крузо и добавила, что они тоже играют в Робинзона, но Дик возразил, что он не хочет так жить и желает видеть свою маму.
   Становилось все холоднее и темнее. Сырость пронизывала до костей. Наконец стемнело. Ветер и дождь бушевали над лачугами, и дикий крик морских птиц сливался с воем ветра. Мальчик все-таки заснул, укутанный одеялом и парусом. Августа чувствовала себя очень несчастной, одна, подавленная тяжелыми думами, и хотела также последовать примеру ребенка и уснуть, как вдруг раздался стук в доску, заменявшую дверь.
   -- Кто там? -- вскрикнула Августа с испугом.
   -- Это я, мистер Мизон! -- ответил голос. -- Могу я войти?
   -- Да, если вам угодно! -- произнесла Августа сурово, хотя, в сущности, была рада его видеть, или, вернее, слышать человеческий голос, потому что в темноте ничего нельзя было разглядеть. Под гнетом горя и несчастья люди быстро забывают былые обиды и ссоры и рады обществу даже своего злейшего врага!
   -- Закройте за собой дверь! -- сказала Августа, догадавшись по сильному притоку воздуха, что посетитель вошел в лачугу. Мистер Мизон, ворча и вздыхая, закрыл за собой вход доской.
   -- Оба эти скота пьяны, -- сообщил он, -- напились рому! Я пришел к вам, потому что не мог более оставаться с ними. Я болен, мисс Смиссерс, очень болен! Вероятно, я умру! Я чувствую, что во мне все застыло... Не можете ли вы помочь мне?
   -- Не знаю, что тут можно сделать! -- ответила Августа мягко: сострадание к этому человеку превозмогло в ней отвращение к нему. -- Лучше бы вы легли и заснули.
   -- Заснуть! -- заворчал он. -- Как я могу заснуть? Мое одеяло намокло, и все платье отсырело!
   Он упал на пол и застонал.
   -- Постарайтесь уснуть! -- снова повторила Августа.
   Он не ответил, но несколько успокоился. Августа положила голову на ящик с бисквитами и забылась.
   Сон -- верный друг юности! Несколько раз она просыпалась и снова засыпала. Когда она окончательно проснулась и открыла глаза, было уже светло, и дождь перестал.
   Первой заботой Августы было подойти к маленькому Дику. Он проспал всю ночь глубоким сном и выглядел молодцом. Она вынесла его из хижины, вымыла ему лицо и руки в ручье и дала позавтракать бисквитами. Возвращаясь, Августа встретила обоих матросов, совершенно трезвых, хотя лица их носили отпечаток пьянства. Она выпрямилась и сурово посмотрела на них.
   Они молча прошли мимо. Когда Августа вернулась в хижину, мистер Мизон сидел на полу, и свет из двери падал прямо на его лицо.
   Молодая девушка испугалась. Щеки его ввалились, под впалыми глазами залегли красные круги, он походил на человека в последней стадии болезни.
   -- Какая ночь! -- сказал он. -- Господи! Какую ночь я провел! Думал, что не доживу до утра!
   -- Ничего, -- возразила Августа. -- Поешьте бисквитов, и вам будет легче.
   Мизон взял кусок бисквита и попытался проглотить его, но не смог.
   -- Бесполезно! -- пробормотал он. -- Я -- конченный человек! Я лежал в лодке, весь мокрый... и это прикончило меня.
   Августа взглянула на его лицо и не могла не поверить словам Мизона.
  

IX. "Татуируйте меня!"

   После завтрака -- Августа съела бисквит и крылышко птицы, сваренной накануне, -- Билл и Джонни, оба матроса, принялись за работу по указанию девушки. Они укрепили на утесе большую палку, к концу которой привязали флаг, найденный в лодке. Хотя у них было мало шансов на то, что кто-нибудь увидит флаг в тумане, они сочли необходимым сделать это. К полудню флаг развевался на утесе. И -- удивительно! -- погода опять была прекрасная, солнце сияло и грело. К радости Августы, одеяла совсем высохли. Она попросила матросов поискать и принести ей птичьих яиц, как накануне. Матросы охотно сделали это, так как были трезвы и стыдились своего поведения. Августа дала Дику бисквит и четыре яйца, которые он с удовольствием съел, и начала убеждать мистера Мизона, лежавшего в хижине и стонавшего, выйти и погреться на солнце.
   Богач чувствовал себя очень несчастным, был убежден, что умирает, и не мог дотронуться ни до чего.
   -- Мисс Смиссерс! -- сказал он, усевшись на камнях. -- Я умру в этом ужасном месте, но я не готов к смерти. Подумать только, -- продолжал он с прежней важностью, -- я умру здесь, как голодная собака, в холоде, один, тогда как у меня двухмиллионное состояние! Я отдал бы все деньги до последнего фартинга, чтобы только очутиться дома, в безопасности! Клянусь Иовом! Я бы обменялся местом с любым несчастным писакой! Я дал бы ему двадцать фунтов в месяц! Понимаете ли вы мое положение, мисс Смиссерс!
   Он снова застонал от ужаса и отчаяния. Августа взглянула на несчастного богача и вспомнила о том гордеце, которого она знала и который так отвратительно относился к своим клеркам и наводил страх на всех служащих. Она задумалась о превратностях человеческой жизни.
   Увы! Как изменился мистер Мизон!
   -- Да, -- продолжал он, несколько успокоившись, -- я умру здесь, в этой дыре, и все мои деньги не могут помочь мне! Проклятье! Аддисон и Роскью получат от меня миллионы, хотя им ничего не нужно. Я бешусь, когда думаю, что девчонки Аддисона будут проматывать мои миллионы, купят себе на них титул и знатных мужей! Я лишил наследства своего племянника, Юстаса, и теперь я многое бы отдал, чтобы изменить это! Мы поссорились с ним из-за вас, мисс Смиссерс, потому что я не хотел вам дать еще денег за вашу книгу. Лучше было бы, если бы я дал вам их тогда! Я скверно поступил с вами, мисс Смиссерс, но коммерция есть коммерция! Я не мог сделать этого из принципа. Не старайтесь отплатить мне, мисс Смиссерс, я болен и беспомощен и, вы понимаете, поступал так из принципа...
   -- Я не имею привычки мстить, мистер Мизон, -- с достоинством ответила Августа, -- но думаю, что вы поступили очень дурно, лишив наследства племянника, и не удивляюсь, что вы жалеете об этом.
   Спокойные и правдивые слова Августы затронули совесть мистера Мизона. Он начал изливаться в слезах и сожалениях.
   -- Но чем горевать и убиваться, -- возразила Августа, -- лучше изменить завещание! Мы все, сколько нас есть, будем свидетелями, и если с вами что-нибудь случится, у вас останутся свидетели завещания!
   Это была новая мысль, и умирающий человек ухватился за нее.
   -- Конечно, конечно! -- сказал он. -- Мне не пришло это в голову. Я так и сделаю, и Аддисон и Роскью останутся ни с чем. Юстас получит все. Дайте мне руку! Я пойду и все сделаю!
   -- Погодите минуту! -- остановила его Августа. -- Как же вы будете писать без пера, карандаша, без бумаги и чернил?
   Мистер Мизон снова сел с тяжелым стоном...
   -- Вы уверены, что ни у кого нет карандаша и кусочка бумаги? -- спросил он. -- Надо писать четко и разборчиво!
   -- Я тоже так думаю, -- согласилась Августа, -- сейчас я узнаю.
   Она пошла и спросила Билла и Джонни. Ни у кого не было ни карандаша, ни клочка бумаги! Августа вернулась, опечаленная.
   -- Я нашел, нашел! -- вскричал мистер Мизон, когда девушка подошла к нему. -- Если мы не найдем бумаги и карандаша, мы можем написать кровью на холсте или полотне. Можно сделать перо, ведь здесь много птиц. Я читал где-то о чем-то подобном. Надо будет так и сделать!
   Августа с радостью ухватилась за эту мысль, но сейчас же задумалась: где же взять холст?
   -- Да, -- произнесла она, -- если только мы найдем холст или полотно. На вас надета фланелевая рубашка, у матросов -- также, и у маленького Дика только фланель!
   Действительно, случилось так, что у них не было ни куска полотна. Нашелся один носовой платок, и тот весь дырявый. Все вещи Августы утонули вместе с "Канчаро". Они бы много отдали сейчас за полотняный носовой платок!
   -- Да, -- сказал мистер Мизон, -- у нас ничего нет. У меня не найдется даже ни одного банковского билета, на котором я мог бы написать кровью, хотя и есть с собой сотня золотых соверенов! Простите меня, мисс Смиссерс, за нескромность... нет ли у вас чего из полотна... может быть, вы оторвете кусочек... Вы ничего не потеряете... Я обещаю вам, что уничтожу наш контракт, если буду дома, хотя это едва ли возможно... Я напишу на полотне, что он должен быть уничтожен! Вы получите пять тысяч фунтов, мисс Смиссерс! Может быть, вы оторвете кусочек от сорочки или от чего-нибудь другого? Никто ничего не узнает, а найти этот кусочек так важно!
   Августа сильно покраснела.
   -- Мне очень жаль, мистер Мизон, но на мне нет ничего подобного! Ничего, кроме фланели, -- добавила она. -- Я вскочила ночью, было темно, набросила на себя что попало, рассчитывая вернуться и одеться!
   -- Нет и воротничка? Может быть, найдется воротничок или подшивка у юбки? -- спросил мистер Мизон, с отчаянием хватаясь за эту надежду.
   Августа печально покачала головой.
   -- Тогда -- кончено! -- простонал мистер Мизон. -- Юстас не получит моих денег. Бедный мальчик! Бедный! Я дурно поступил с ним!
   Августа ломала себе голову, -- она решила, что Юстас Мизон не должен потерять ни пенни из своего колоссального наследства, если она может помочь ему. Но мистер Мизон мог умереть, а если он умрет, вероятно, они последуют за ним. Тогда никто не узнает о его желании изменить завещание!
   В это время пришел Билл, возившийся с флагом на утесе и напрасно старавшийся увидеть корабль. Его фланелевая куртка была разорвана на локтях, и Августа пристально разглядывала его мускулистые смуглые руки. Ей пришла в голову новая мысль.
   -- Ничего не видать! -- сказал матрос. -- И я думаю, ничего и не будет. Мы останемся здесь, пока не умрем.
   -- Я тоже не надеюсь, -- согласилась Августа. -- Пожалуйста, мистер Билл, скажите, это татуировка на вашей руке?
   -- Да, мисс, это вытатуировано, -- сказал Билл, поднеся свою огромную руку к ее носу. Вся рука была испещрена знаками, флагами, кораблями, а в середине их находилась надпись -- имя матроса: Билл Джонс.
   -- Кто это сделал вам, мистер Билл? -- спросила Августа.
   -- Кто сделал? Я сам. Один товарищ бился со мной об заклад, что я не сумею написать свое имя на руке... Я доказал ему...
   Августа не сказала более ни слова, пока Билл не ушел.
   -- Теперь вы понимаете, что должны сделать? -- обратилась она к Мизону.
   -- Я? Нет, -- ответил он, -- не понимаю.
   -- Как? Вы можете вытатуировать... заставьте матроса! Это, я думаю, недолго!
   -- Вытатуировать?! Как это и чем? -- спросил он с удивлением.
   -- Вы можете вытатуировать свое завещание на спине матроса Джонни, если он позволит... Потом, у нас есть патрон от револьвера, и если порох смешать с водой... я думаю, можно это сделать!
   -- Честное слово, -- воскликнул мистер Мизон, -- вы удивительная женщина! Кому могла прийти в голову такая мысль! Идите и спросите Джонни, позволит ли он татуировать свою спину?
   -- Я попытаюсь!
   Взяв маленького Дика за руку, Августа пошла туда, где сидели оба матроса, и, улыбаясь своей милой улыбкой, спросила Билла, не согласится ли он для нее сделать маленькую татуировку? Мистер Билл, всеми силами старавшийся удержаться от искушения глотнуть рому, грациозно согласился исполнить ее просьбу, сказав, что видел поблизости много острых рыбьих костей, так как порох вовсе не годится для этой цели.
   Казалось, вдохновение сошло на него свыше, и он быстро пошел на берег.
   Тогда Августа, как только могла любезно и ласково, подошла к Джонни, который сидел спиной к хижине со страдальческим выражением на лице, вероятно, от головной боли после вчерашней попойки.
   Медленно и с большим трудом, потому что Джонни все воспринимал очень туго, она объяснила ему, что от него требуется. Когда он наконец понял, лицо его приняло странное выражение, он заговорил скорее резко, чем вежливо, ругая мистера Мизона, и отказался наотрез. Августа замолчала, ожидая, пока его гнев утихнет, затем снова приступила к делу.
   Она была уверена, что мистер Джонни не сомневается в важности этого документа и не откажет ей, если ему придется участвовать только в качестве свидетеля при татуировке и держать за руку Билла, пока тот вытатуирует его подпись.
   -- Хорошо, мисс, -- согласился он, -- я не могу отказать вам, так как вы просите меня об этом, а не старый мошенник Мизон. Я и пальцем не шевельну ради него, мисс, это верно.
   -- Так вы обещаете? -- спросила Августа и вернулась к мистеру Мизону. По дороге она встретила Билла, который нес в руках что-то вроде рыбы, противное на вид, с длинными щупальцами и круглой головой, похожей на голову попугая.
   -- Ну-с, мисс, я нашел этого джентльмена на берегу сегодня утром. Это каракатица... я добуду из нее чернил... отличных чернил!.. Порох здесь не годится!
   В это время они дошли до мистера Мизона, и здесь все дело, включая и упрямый отказ Джонни, было объяснено Биллу.
   -- Я вижу, что надо теперь сделать... -- произнесла наконец Августа. -- Очевидно, татуировать придется вас, мистер Мизон!
   -- Меня? -- простонал Мизон. -- Я буду татуирован, как дикарь, на мне будет татуировано мое собственное завещание!
   -- Простите, иначе ничего не поделаешь! -- заметил Билл. -- Если вы будете ворчать, как же тогда писать завещание? Мы можем проколоть кожу острым камнем, -- добавил он задумчиво, -- но у нас нет соли, и вы не выдержите. А если солнце коснется татуировки, кожа сморщится, и никакие суды и законоведы Лондона не разберут ничего!
   Мистер Мизон громко застонал.
   -- У нас есть здесь ребенок, -- продолжал Билл, -- кожа у мальчика белая, тонкая, и его легко татуировать, но придется его держать, ведь он начнет реветь!
   -- Да, да -- поспешно согласился мистер Мизон, -- татуируйте ребенка! Он будет нам полезен!
   -- Я не хочу и не позволю тронуть Дика, -- возразила Августа с негодованием, -- ребенок перепугается. Кроме того, никто не имеет права заклеймить его на всю жизнь!
   -- Ну, тогда разговор окончен! -- сказал Билл. -- Деньги этого джентльмена пойдут, куда он назначил их ранее!
   -- Нет, -- заметила Августа, внезапно покраснев, -- не окончен! Мистер Юстас Мизон был очень добр ко мне, и для того, чтобы он мог получить свои деньги, татуируйте меня!
   -- Я хотел бы расцеловать вас! -- вскричал Билл с восторгом. -- Вы просто молодец-баба! Если бы я был молодым человеком, то непременно расцеловал бы вас!
   -- Да, -- подтвердил мистер Мизон, -- это прекрасная мысль! Вы молоды, сильны, с голоду здесь не умрете... проживете долго, может быть, несколько месяцев! Начинайте. Я очень ослабел и не думаю, что переживу эту ночь! Если мы устроим дело и Юстас получит свое наследство, мне будет легче умереть!
  

X. Смерть мистера Мизона

   Августа отвернулась от старика с жестом нетерпения. Его себялюбие и эгоизм возмущали ее.
   -- Я полагаю, -- обратилась она к Биллу, -- что вам придется вытатуировать завещание на моей шее!
   -- Да, мисс, это верно! -- согласился Билл. -- Понятно, мисс, для документа нужно место. Если бы это был корабль или флаг, или изображение молодого человека, я мог бы вытатуировать все это на вашей руке, но, чтобы написать целый документ, надо много места. Я покажу им, как умеет татуировать Билл Джонс!
   -- Хорошо, -- произнесла Августа со вздохом. -- Я сейчас буду готова.
   Она ушла в хижину, сняла лиф платья и завернулась во фланель, оставив шею открытой настолько, насколько она бывает открыта в модном вечернем туалете светской дамы. Когда она вышла снова одетой или, вернее, раздетой для операции, Билл приготовил маленькую деревянную палочку, которую очинил, как карандаш, и вставил в нее длинную рыбью кость, потом обмакнул ее в чернила, взятые из каракатицы.
   -- Ну, мистер Билл, я готова! -- сказала Августа, садясь на камень и крепко сжав зубы.
   -- Честное слово, мисс, вы -- молодец! -- повторил матрос, смотря на ее шею глазами художника. -- Я никогда не видал такого прекрасного материала для работы. Повесьте меня, если мне не жаль вашу шею! Но хорошая татуировка только украшает человека, даже принцессу... ваше счастье, мисс, что я мастер татуировать!
   Августа закусила губу, и горькие слезы потекли из ее глаз. Прежде всего она была женщиной, и женские слабости не были чужды ей! Хотя она никогда не надевала платья с глубоким вырезом, но хорошо знала, что у нее очень красивая шея, и гордилась этим. Тяжело было сознание, что она всю жизнь будет носить на шее это смешное завещание, и зачем? Ради молодого человека, который вовсе и не думает о ней! Но сердце подсказало ей, что это неправда. Мистер Юстас Мизон не забыл о ней, он интересовался ею, а она, она должна была сознаться, что любит его. Она поняла это только здесь, в этом ужасном месте, в этом печальном царстве смерти, поняла, что любит его глубокой и нежной любовью. Если бы даже Августа не была по природе великодушной, смелой женщиной, она от всего сердца радовалась бы возможности принести для него эту жертву -- довольно тяжелую, -- потому что любовь способна на любые жертвы, на любые испытания ради любимого человека.
   -- Начинайте, -- произнесла Августа резко, -- и, пожалуйста, скорее!
   -- Хорошо, мисс! Что писать, джентльмен? Говорите покороче!
   -- "Оставляю все мое состояние Юстасу Мизону", -- кажется, это коротко! -- проговорил мистер Мизон. -- Я никогда не слыхал, чтобы капитал в два миллиона завещался кому-нибудь в шести словах!
   Билл приступил к операции. Августа слабо вскрикнула.
   -- Ничего, мисс! -- утешал ее Билл. -- Вы скоро привыкнете!
   Августа крепко сжала губы и молчала, хотя ей было очень больно, так как Билл больше заботился о чистоте работы, чем о страданиях своей жертвы.
   Билл обмакивал рыбью кость в чернила, взятые из каракатицы, и усердно трудился.
   Целых три часа длилась операция. Наконец все было закончено и написано среднего размера буквами по всей шее до плеч. Августа чувствовала страшную слабость. Билл спросил ее, не оставить ли до завтра подпись под завещанием. Измученная до обморока, Августа решила покончить со всем разом. Она была заклеймена теперь навеки.
   Отложить подпись документа до завтра -- мистер Мизон может умереть, Джонни -- изменить свое намерение!.. Августа попросила Билла окончить работу, так как было только два часа ночи.
   К счастью, мистер Мизон был более или менее знаком с формальностями, необходимыми для составления завещания. Поэтому он решил, что будет достаточно, если он сделает один укол для собственной подписи и затем будет держать свою руку на руке Билла. Он взял рыбью кость и так глубоко запустил ее в тело Августы, что бедная девушка громко вскрикнула, потом положил свою руку на руку матроса, пока его подпись "Дж. Мизон" не была сделана.
   Настала очередь Джонни, который с любопытством наблюдал за всем происходящим. Так как он не умел татуировать, повторили тот же прием, что с мистером Мизоном. Затем Билл Джонс подписал свое имя как второй свидетель завещания. Начало светать, и документ был готов. Забыли только написать число. Августа встала с камня, на котором сидела, вынося эту пытку, шатаясь, прошла в хижину и упала на пол, чувствуя смертельную слабость. Только благодаря огромному усилию воли она преодолела боль и вытерпела операцию до конца.
   Она ощущала страшную боль в шее и тогда, когда очнулась и открыла глаза; вокруг царила полная темнота. Ее усталость была так велика, что, ощупав рукой Дика и убедившись, что он крепко спит, девушка опять закрыла глаза и заснула.
   Когда Августа снова проснулась, свет проникал в сырую лачугу. В дальнем конце ее лежал мистер Мизон. Она встала, чувствуя слабость, разбудила ребенка, повела к ручью и умыла.
   Стало холодно, так холодно, что Дик начал плакать. Тяжелые дождевые тучи висели над землей. Августа поспешила укрыться в лачуге и позавтракала вместе с Диком бисквитами и яйцами пингвинов. Вероятно, она ослабела от недостатка пищи, потому что долго ничего не ела, а поев немного, почувствовала себя бодрее.
   Затем она занялась мистером Мизоном. Очевидно, они хорошо сделали, что поспешили написать завещание, так как он был очень плох. Лицо его осунулось, зубы стучали, язык начал изменять ему. Августа пыталась дать ему поесть, но он не мог проглотить ничего, кроме воды. Сделав все, что возможно, для больного, Августа пошла посмотреть, что делают матросы, и встретила их на дороге. Было ясно, что они опять хватили рому, так как Билл шатался, а Джонни еле волочил ноги. Молодая девушка укоризненно посмотрела на них и попросила набрать птичьих яиц. Джонни наотрез отказался собирать их; если мисс нужны яйца пингвинов, она может сама набрать их!
   Билл взглянул на нее блуждающими глазами, ушел и через час вернулся, неся шесть или семь дюжин свежих, еще теплых яиц.
   Августа с ребенком на руках сидела в жалкой хижине около больного. Снаружи лил дождь и проникал через крышу лачуги. Она всеми силами старалась спасти от дождя умирающего человека, но это было невозможно. Пока она всячески оберегала его от дождя, который капал через крышу, сырость пронизывала больного с полу, все его платье и одеяло были мокрыми.
   Сознание вернулось к умирающему вместе с ужасом смерти и угрызениями совести за прошлую жизнь...
   Увы! Все его миллионы не могли теперь помочь ему!
   -- Я умираю! -- простонал мистер Мизон. -- Умираю! Я был дрянным человеком, всю свою жизнь я был главой издательской фирмы "Мизон и Ко"!
   Августа мягко заметила ему, что издательская деятельность -- дело почтенное и полезное.
   Он печально покачал головой.
   -- Да, да, -- простонал он, -- но вы не знаете Мизона... Вы не знаете обычаев фирмы "Мизон и Ко"!
   Августа подумала, что знает эти обычаи больше, чем желала бы знать.
   -- Слушайте, -- начал мистер Мизон, делая над собой отчаянное усилие и садясь, -- я скажу вам... я должен сказать вам...

* * *

   Августа с ужасом выслушала исповедь и невольно подумала, что участь исповедников очень тяжела.
   -- Довольно, прошу вас! -- произнесла она. -- Я не могу слышать этого... не в силах.
   -- А! -- сказал мистер Мизон, устало откидываясь назад. -- Я думал, что, когда вы узнаете наши правила и обычаи, вы поймете, каково мне теперь. Подумай, девушка, подумай, как я страдаю, имея такое прошлое, лицом к лицу с неизвестным будущим!
   Наступило молчание.
   -- Прочь! Прогоните его прочь! -- внезапно закричал мистер Мизон, дико вращая глазами.
   -- Кто? Кого?
   -- Прочь! Прочь! Высокий худой человек с книгой! Я знаю его. Это Номер двадцать пятый, он умер несколько лет тому назад. Слушайте! Он говорит! Разве вы не слышите? О Небо! Смотрите! Они все бегут сюда, из всех углов! Они хотят убить меня! Держите! Держите их!
   Он ловил руками воздух и стонал.
   Пораженная этим зрелищем, Августа встала на колени и пыталась успокоить его, но напрасно.
   Он ловил воздух, хватал кого-то невидимого, наконец упал и умер.
   Такова была смерть богача Мизона. На что ему теперь -- все его издания, его деньги, дворцы, из-за которых он наделал столько зла...
   -- Я рада, что все кончено, -- прошептала Августа, -- надеюсь, что мне никогда не придется больше быть свидетельницей смерти какого-нибудь директора издательской фирмы. Это ужасно!
   -- Тетя! Тетя! -- бросился к ней Дик. -- Отчего этот джентльмен так кричал?
   Августа взяла за руку испуганного ребенка и, несмотря на дождь, пошла в другую хижину, чтобы сказать матросам о том, что произошло.
   У хижины не было двери, и Августа остановилась у входа. Слабый свет едва проникал в лачугу. Сначала она ничего не могла разглядеть. Когда глаза ее привыкли к темноте, она увидела матросов, сидевших на полу около бочонка с ромом. В руке Билла был черепок, который он наполнял ромом и пил.
   -- Моя очередь! Проклятье! Моя очередь! -- кричал Джонни. -- Ты выпил семь раз, а я только шесть!
   -- Пусть тебя повесят! -- ответил Билл, глотая ром. -- Так-то лучше! Теперь я тебе налью, дружище!
   Он снова наполнил черепок.
   -- Мистер Мизон умер, -- сказала Августа, собирая все свое мужество, чтобы прервать оргию.
   Оба помолчали, пьяные и отупелые.
   -- Где он теперь, мисс? -- произнес Джонни, икая. -- Где он? Я сомневаюсь, чтобы он попал в лучшее место, чем здесь, и выпью за его благоденствие, потому что раньше не мог сделать этого. Ну, за здоровье умершего!
   Он выпил залпом весь черепок.
   -- Я разделяю твои чувства! -- проговорил Билл. -- Джонни, налей мне, и я выпью за здоровье дорогого покойника!
   Августа отошла от хижины с тяжелым сердцем. Придя к себе, она накрыла труп, чем только могла, и сказала маленькому Дику, что мистер Мизон лег бай-бай. Затем она села в стороне, подальше от мертвого тела. Это было очень тяжело, но Августа утешалась мыслью, что мистер Мизон мертвый не так дурен, как живой.
   Наступила ночь. Августа помолилась и легла спать, обнимая Дика.
   Ее разбудили громкие, дикие крики, пьяное пение, брань. Вероятно, матросы сильно напились и вышли подышать ночным воздухом.
   Крики и проклятия долго звучали в ушах Августы, потом раздался ужасный вопль -- и все стихло.
   "Что там случилось?" -- подумала Августа и снова заснула.
  

XI. Спасены!

   Августа проснулась на рассвете. Она встала, когда Дик еще спал, и, вспомнив ночной шум, побежала в хижину матросов. Там было пусто. Она повернулась и огляделась. На полу, недалеко от того места, где она стояла, валялся черепок, из которого пьяницы пили ром. Августа подняла его. От черепка шел отвратительный спиртной запах.
   Вероятно, матросы обронили его во время ночной оргии. Но куда они ушли? Она вышла из хижины. Прямо перед ней возвышался утес, нависавший над водой. Она поднялась туда и увидела на земле шляпы матросов. Ясно было, что они проходили здесь. Поднявшись на самую вершину утеса, Августа наклонилась вперед, взглянула в воду и отступила назад с криком испуга.
   На песчаном берегу, наполовину в воде, лежали два трупа. То были оба матроса; они держались за руки и казались крепко спящими. Как это случилось, она не знала. Быть может, они поссорились и упали со скалы или оступились, не видя, куда идут. Кто знает! Во всяком случае, они умерли и останутся тут, пока волны не смоют их трупы и не присоединят их к обществу утонувших пассажиров "Канчаро". Августа осталась одна.
   Грустная вернулась она в сырую лачугу, подавленная своим одиночеством и мыслью, что едва ли она избежит смерти в этом ужасном месте!
   Ни одного человеческого существа не было около нее, кроме ребенка. Дик проснулся и звал ее.
   Труп мистера Мизона, закрытый парусом, испугал мальчика. Августа нежно обняла Дика и страстно поцеловала. Она горячо любила этого ребенка, которого спасла. Он один охранял ее от полного одиночества.
   Девушка увела мальчика в другую, теперь пустую лачугу, потому что ей казалось невозможным оставаться тут, вместе с мертвецом. Посередине этой лачуги стоял бочонок с ромом, почти пустой, так что она легко откатила его в сторону.
   Затем она прибрала, насколько было возможно, хижину, вернулась к себе забрать ящик с бисквитами и птичьими яйцами, взглянула на труп Мизона и покинула свое старое жилище. Позавтракав, они вместе с Диком пошли собирать яйца. Хотя яиц у них оставалось много, но Августе хотелось занять мальчика. Шел мелкий дождь. Оба взобрались на утес, где развевался флаг, и смотрели на волнующийся океан. Ничего, ничего перед их глазами, кроме бескрайних водных просторов, кроме бушующих, рокочущих волн. Августа долго вглядывалась вдаль, и сердце ее сжала тоска.
   -- Скоро ли мамми приедет на лодке забрать Дика? -- спросил ребенок. Молодая девушка залилась слезами. Поплакав, она приласкала мальчика и снова занялась с ним собиранием яиц. Это занятие очень нравилось Дику, несмотря на злобные крики и сопротивление птиц. Скоро они набрали массу яиц, вернулись в хижину, развели огонь и испекли их в золе, потому что варить было не в чем. Часы проходили, ночь спускалась на землю. Августа уложила Дика спать. Она удивлялась, как легко переносил ребенок все неудобства положения, не болел и ничем не страдал.
   Когда Дик уснул, Августа села, или, вернее, легла, на пол, прислушиваясь к завыванию ветра в горах. Тишина, мрак, одиночество подавляли молодую девушку. Шансов на спасение почти не было. Корабли не часто посещают пустынный, негостеприимный берег, и если какому-то судну придется зайти сюда, оно может пристать к другой оконечности острова и не заметить флага.
   Тогда наступит конец. Запас яиц истощится, ребенок заболеет и умрет. Она последует за ним. Что, если она умрет раньше его? Какой ужас! Тогда мальчик умрет от голода и страха... Августа тихо заплакала. Завтра -- Рождество! Прошлое Рождество она проводила в Бирмингеме с дорогой сестрой. Они пошли утром в церковь, а после обеда она заканчивала корректуру своей книги. Религиозная и верующая, Августа встала на колени и начала горячо молиться, чтобы Бог спас ее от ужасного положения, а если ей суждено погибнуть здесь, то она просила Бога спасти бедного, одинокого ребенка! Так прошла долгая ночь. За два часа до рассвета Августа заснула. Когда она открыла глаза, было светло, и маленький Дик, проснувшийся раньше ее, играл черепком, из которого матросы пили ром. Девушка встала, оправила платье ребенка и велела ему побегать на воздухе, пока она оденется и вытрясет всю одежду и одеяла. Она медленно, не торопясь, занялась этим, раздумывая о том, как долго чувствуется боль в шее от татуировки. Вдруг Дик прибежал к ней, запыхавшись.
   -- Тетя! Тетя! -- кричал он в восторге. -- Там корабль п лывет с парусами... Это мамми и дэдди едут за Диком! Правда?
   Августа зашаталась, потрясенная известием. Если это корабль -- они спасены! Но, может быть, ребенку показалось?! Она набросила на себя платье, -- ее длинные волосы, которые она обычно схватывала в узел и закалывала деревянной палочкой за неимением шпильки, рассыпались по плечам, -- схватила мальчика за руку и стремглав побежала к утесу. Не успев добежать до скалы, она убедилась, что ребенок сказал правду... С моря прямо к фьорду направлялось парусное судно. Оно находилось в двухстах ярдах от того места, где они стояли, и, очевидно, готовилось бросить якорь.
   Горячо возблагодарив Бога, Августа поспешила взобраться на вершину утеса и стояла здесь, размахивая шапочкой Дика. Судно шло медленно и плавно... До ее ушей доносились теперь плеск воды, скрип якорной цепи... Затем она услышала человеческие голоса. Ее, очевидно, заметили.
   Через пять минут от судна отделилась лодка и поплыла к берегу. Вот она уже близко, в десяти шагах.
   -- Объезжайте кругом! -- закричала Августа. -- Я встречу вас!
   Пока она успела сбежать с утеса, лодка причалила к берегу. Высокий худой человек заговорил с ней с явным акцентом чистокровного янки.
   -- С вами что-нибудь случилось, мисс? -- спросил он.
   -- Да, -- ответила Августа, -- мы спаслись здесь, потерпев кораблекрушение на "Канчаро", который столкнулся с китобойным судном неделю тому назад!
   -- А! С китобойным судном! -- вскричал капитан. -- Я догадываюсь... Там находился мой товарищ! Может быть, мисс, вы сообщите мне подробности?
   Августа кратко рассказала всю ужасную историю кораблекрушения, которая взволновала даже флегматичного янки. Потом она повела капитана в лачугу, где лежал труп Мизона, и показала ему свою хижину.
   -- Я понимаю, мисс, -- сказал капитан Томас, -- что вам и мальчику страшно хочется избавиться от этих палат. Пожалуйте, я отвезу вас на "Гарпуне" -- так называется мое судно -- в Соединенные Штаты. На нашей шхуне -- неприятный запах сала, но, может быть, вы как-нибудь перенесете это! Моя жена осталась там, на шхуне, она настоящая англичанка, как и вы, и сделает все возможное, чтобы устроить вас поудобнее. И -- знаете что? Я от души благодарю Бога, что увидел ваш флаг в подзорную трубу и сейчас же направился сюда, хотя прежде намеревался пристать к другому месту, за двадцать миль отсюда. Теперь, мисс, поезжайте на шхуну, а несколько человек из моего экипажа останутся здесь, чтобы похоронить джентльмена!
   Августа сердечно поблагодарила капитана, побежала в лачугу, взяла свою шляпу и мешочек с соверенами, который мистер Мизон передал ей, предоставив матросам захватить одеяла. Двое матросов сели в лодку и увезли ее и Дика от этого ужасного берега.
   Подъехав к "Гарпуну", Августа увидела весь остальной экипаж шхуны. Между ними находилась женщина, которая сердечно приветствовала молодую девушку. Палуба шхуны, на которую Августа взошла, несмотря на отвратительный запах, показалась ей восхитительным местом. Миссис Томас, миловидная и любезная женщина тридцати лет, дочь фермера, эмигрировавшего в Америку, обласкала ее и приняла самым радушным образом. Августа должна была снова рассказать всю свою историю, затем ее повели в капитанскую каюту, которую с этих пор заняли миссис Томас, Августа и маленький Дик. Капитан устроился в другом месте.
   В первый раз за всю неделю Августа помылась и оделась как следует. Какой роскошью казалось ей чистое белье после всех лишений! Как вкусен был обед!
   Когда Августа, вздыхая от радости и облегчения, причесывалась, распустив свои великолепные волосы, миссис Томас постучалась в дверь и вошла.
   -- Ах, мисс, какие у вас прекрасные волосы! -- воскликнула она с восхищением. -- Что это такое у вас на шее?
   Августа рассказала ей всю историю татуировки.
   Миссис Томас слушала ее, раскрыв рот от удивления, поражаясь мужеству Августы и жалея ее.
   -- В конце концов, джентльмен, для которого вы принесли такую жертву, должен жениться на вас! -- заметила практичная леди.
   -- Пустяки! Вздор! -- воскликнула Августа, сильно покраснев и энергично топнув ногой.
   Она сама не отдавала себе отчета, почему ее так задело невинное замечание миссис Томас.
   Усадив Дика и Августу завтракать (оба находили каждое блюдо восхитительным), миссис Томас, заинтересованная рассказом о татуировке на шее Августы, не могла сдержать своего любопытства и отправилась на берег, чтобы увидеть лачугу и труп Мизона. Большая часть экипажа отправилась с ней запастись водой для дальнейшего путешествия.
   Оставшись одна, Августа ушла в каюту, взяв с собой Дика, и с чувством радости и благодарности легла и крепко заснула.
  

XII. Саутхемптонская набережная

   Когда Августа проснулась и открыла глаза, то по сильному покачиванию шхуны сейчас же поняла, что они вышли в море. Она встала, пригладила волосы и вышла на палубу. Очевидно, она спала несколько часов, потому что солнце близилось к закату. Молодая девушка, держа Дика за руку, подошла к миссис Томас, поздоровалась с ней и осталась на палубе любоваться закатом солнца.
   Зрелище было прекрасное. Огромные волны, гонимые западным ветром, который в этих широтах очень силен и дует порывами, нагоняли друг друга, пенились и неслись дальше, разбрасывая соленые брызги. Солнце село, и его прощальные лучи проникли в недра моря, скользнули к западу, озарив бледные облака, и окрасили бесконечную водную гладь багряным отблеском. Они нежно коснулись парусов шхуны, блеснули там и здесь, пока не исчезли на краю горизонта. В нескольких милях позади остался остров Кергелен. В потемневшем небе мрачно высились его суровые утесы в своем вечном уединении. Последний отблеск солнца озарил белоснежные вершины гор. Августа посмотрела на них и вздрогнула. Это был ужасный, кошмарный сон!
   Мрачная тень ночи окутала горы своим покровом. Они исчезли. Августа потеряла их из виду. Слава Богу, больше она никогда их не увидит!
   Ночь надвигалась, облака покрыли небо. Потом дивный небесный свод очистился и засиял мириадами золотистых огней.
   Западный ветер запел дикую песню, паруса хлопали и надувались, шхуна быстро двигалась вперед.
   Кругом царила величавая, всевластная ночь! Августа долго смотрела в темноту и вздыхала, сама не зная о чем. Юная горячая кровь текла в ее жилах, и она радовалась, что целая жизнь лежит перед ней. Она могла умереть там, на этом ужасном берегу, ее талант погиб бы, не успев заявить о себе миру. Теперь все это прошло, как сон, и близость смерти научила ее еще больше ценить жизнь.
   Прошло три месяца, три долгих месяца плавания на шхуне, борьбы с волнами и ветром. Все шло хорошо, пока они не добрались до скал Святого Павла, где их задержал на некоторое время встречный ветер. Потом "Гарпун" направился дальше к северу и зашел на Азорские острова запастись водой и провизией.
   Здесь Августа простилась со своими друзьями, потому что китобойная шхуна, спасшая ей жизнь, отдохнув, снова должна была начать свое бесконечное путешествие.
   Августа стояла у водопада Понта-Делгада и смотрела, как отправлялся в путь "Гарпун". Команда тепло прощалась с ней, потому что за время путешествия весь экипаж шхуны, до последнего мальчишки, полюбил молодую девушку. Капитан Томас снял шляпу при прощании. Августа долго махала им носовым платком, и глаза ее наполнились слезами. Ей было жаль расставаться с этими людьми, она была счастлива на шхуне, потому что они относились к ней с редкой добротой и лаской; это характерная черта американцев по отношению к несчастным, страдающим людям.
   И не одна Августа с тоской следила за отплывавшим судном. Маленький Дик, отлично чувствовавший себя во время путешествия, подружился с одним матросом-американцем, подарившим ему на память о спасении его с острова Кергелен огромный китовый зуб, на котором заботливо вырезал какое-то изображение. Мальчик горько оплакивал разлуку со шхуной и со своим другом.
   Плакала и миссис Томас. Когда шхуна остановилась у острова Святого Михаила, Августа предложила капитану заплатить за себя пятьдесят фунтов, половину суммы, данной ей мистером Мизоном, но капитан Томас категорически отказался взять с нее что-нибудь. Августа настаивала. Тогда пошли на компромисс. Миссис Томас страдала тоской по родине и жаждала побывать в Англии, где родилась и выросла. Но это стоило недешево. Тогда решили, что пятьдесят фунтов пойдут для этой цели и миссис Томас отправится вместе с Августой и Диком на родину. Теперь обе женщины стояли, провожая "Гарпун", и ожидали пакетбот, который должен был доставить их в Саутхемптон.
   Солнце садилось. Нежные сумерки окутали волшебный остров Святого Михаила, где природа вечно свежа и прекрасна, как юная невеста, не знающая томлений и страданий материнства. В последующие годы Августа часто вспоминала эту дивную природу, чудный запах апельсиновых деревьев, чарующее зрелище ярко-красных гранатов и роскошных пунцовых роз. Это было изумительное время. Английский консул принял их очень любезно и гостеприимно, так как считал необходимым выказать возможное радушие и участие по отношению к потерпевшим кораблекрушение. Удовольствие Августы было несколько отравлено любезностями консула, галантного чиновника с рыжеватыми волосами. Он так заинтересовался ее приключениями, литературной известностью, ее милой особой, что готов был влюбиться в нее. Это не очень понравилось молодой девушке. Но время шло без всяких треволнений, и однажды утром явился человек с известием, что в гавань зашел пакетбот, который направляется в Саутхемптон. Августа ласково простилась с рыжеволосым консулом, который долго вздыхал и смотрел ей вслед.
   Раздался звонок, винты заработали, и консул остался один. Через короткое время Августа, Дик и миссис Томас очутились на Саутхемптонской набережной, в центре удивленной и восхищенной толпы народа.
   Капитан пакетбота не преминул рассказать официальным лицам, посетившим корабль, удивительную историю своих пассажиров. Официальные лица, сойдя на берег, оповестили об этом всех, кого встретили...
   Удивительная новость, что двое пассажиров злосчастного "Канчаро" -- трагическая история гибели этого корабля облетела всю Англию и наполнила ужасом весь читающий мир -- уцелели и прибыли сюда на вест-индском пакетботе, ходила по городу в разных версиях.
   Когда Августа, Дик и миссис Томас сошли на берег, их история была уже известна всем.
   Едва они ступили на набережную, как к ним одним прыжком подскочил дикого вида человек с записной книжкой в руках и закидал их вопросами.
   Августа нашла невозможным ответить на все эти вопросы и удовлетворилась односложным "да". Потом она с удивлением прочитала в газете трогательное описание кораблекрушения, ее страданий и смерти мистера Мизона. Один интервьюер, небольшого роста человечек, не мог пробиться сквозь толпу, кольцом окружавшую новоприбывших, и набросился на маленького Дика, засыпав его вопросами. Дик, страшно испуганный, с ревом убежал от него. Это нисколько не помешало предприимчивому господину поместить в газете "Рассказ ребенка о гибели корабля".
   И не одна только непобедимая армия интервьюеров угрожала им! Толпа народа окружила их, маленькие девочки поднесли им букеты, одна старая леди, в голове которой крепко засела мысль, что несчастным пассажирам погибшего корабля нечего надеть на себя, явилась сюда с целым ворохом белья и платья... А высокий джентльмен с красивыми усами сунул в руку Августы клочок бумаги, исписанный карандашом. Когда Августа прочла записку, в ней оказалось предложение руки и сердца!
   Наконец они очутились в вагоне первого класса на железнодорожной станции Саутхемптона.
   Двое репортеров, просунувших головы в окна вагона, отлетели в сторону, высокий джентльмен с красивыми усами нежно улыбался, и в этой улыбке скромность боролась с надеждой; в следующий момент поезд тронулся. Августа со вздохом облегчения откинулась назад и разразилась смехом, вспомнив джентльмена с красивыми усами. Около нее какой-то предусмотрительный человек положил кучу газет. Августа взяла первую попавшуюся под руку газету, перевернула страницу и пробежала репортерские отчеты о разводах и завещаниях, утвержденных высшей инстанцией суда. Один из них гласил следующее:
  
   ...Высокочтимому президенту [президент здесь -- председатель суда] было подано заявление по делу покойного Мизона в связи с гибелью "Канчаро" восемнадцатого декабря прошлого года. Как известно, на этом корабле находилось около тысячи человек, из которых спаслись на лодке только двадцать пять... Среди погибших находился мистер Мизон, стоявший во главе известной издательской фирмы в Бирмингеме -- "Мизон, Аддисон, Роскью и Ко". Он направлялся в Новую Зеландию и Австралию по делам фирмы.
   Мистер Фиддлстик вместе с мистером Пирлом явились в качестве представителей истцов и заявили, что факт гибели "Канчаро" еще так свеж в памяти его сиятельства господина президента, что нет необходимости рассказывать подробности, хотя у них есть клятвенные показания очевидцев крушения. Милорд, вероятно, припомнит, говорили они, что только несколько человек спаслись в лодке во время этого ужаснейшего кораблекрушения. Среди погибших был и мистер Мизон. Это прошение было от имени его душеприказчиков по поводу завещания от десятого ноября. Состояние покойного Мизона, отказанное в его завещании, очень велико, по словам мистера Фиддлстика -- около двух миллионов фунтов стерлингов. Не угодно ли будет милорду судье тщательно изучить дело и утвердить завещание?
   Президент. Хорошо, но состояние завещателя не имеет ничего общего с принципами, которыми руководствуется суд при рассмотрении его предполагаемой смерти, мистер Фиддлстик!
   Мистер Фиддлстик. Пусть так, но я полагаю, что милорд удовольствуется моим заявлением, что я не вижу никаких причин неутверждения завещания. Наконец, нет оснований предполагать, что мистер Мизон мог спастись от гибели.
   Президент. Есть ли у вас клятвенные показания свидетелей, видевших Мизона в воде?
   Мистер Фиддлстик. Нет, милорд. У меня есть клятвенное показание одного матроса по имени Оукерс, единственного человека, выплывшего из воды при гибели "Канчаро", который утверждает, что видел, как мистер Мизон прыгнул в воду, но о том, что с ним произошло дальше, Оукерс ничего не знает и не хочет дать клятву, что мистер Мизон погиб!
   Президент. Хорошо. Пусть так. Но суд не может удовлетвориться лишь предположением о смерти завещателя, он должен иметь на руках точные данные... Около четырех месяцев прошло со времени гибели "Канчаро", что делает совершенно невероятным тот факт, чтобы кто-нибудь из пассажиров уцелел; я также полагаю, что мистер Мизон разделил судьбу других пассажиров "Канчаро".
   Мистер Фиддлстик. Предполагается, что он умер восемнадцатого декабря.
   Президент. Да, восемнадцатого декабря.
   Мистер Фиддлстик. Как вам угодно, милорд...
  
   Августа бросила газету. Она была здесь, жива и невредима, с настоящим завещанием мистера Мизона, которое вытатуировано на ее шее. "Завещание утверждено" -- что это значит? Ведь это не настоящее, последнее завещание покойного Мизона... Она подумала, в своем неведении, что это ее завещание, может быть, неверно составлено, что она бесцельно перенесла жестокую операцию и напрасно заклеймила себя на всю жизнь. Это было уже слишком! Августа схватила номер "Таймса", сердито бросила его в окно и откинулась на спинку сиденья, едва сдерживая накипавшие на глазах слезы...
  

XIII. Юстас покупает газету

   Скорый поезд доставил Августу и ее спутников на вокзал Ватерлоо. Поезд шел быстро, но телеграф работал еще быстрее. Все вечерние газеты вышли с приложением, где было описано спасение уцелевших пассажиров "Канчаро" и сообщалось, что они прибудут в Ватерлоо поездом-экспрессом в пять часов вечера. Результатом этого было то, что, когда поезд остановился у платформы, Августа ужаснулась, увидев сплошную массу народа, еле сдерживаемую полицейскими.
   Едва отворилась дверь вагона и нога Августы ступила на платформу, толпа увидала ее. Раздался громкий приветственный крик сотни голосов. Августа спряталась обратно в вагон. С минуту она стояла в нерешительности. Толпа, разглядев ее красоту (которая стала еще более яркой за время трехмесячного путешествия по морю, значительно укрепившего ее здоровье), разразилась восторженными восклицаниями... Толпа любит красивые лица... Пока Августа стояла на платформе, не зная, что делать, до слуха ее донеслось громкое: "Дайте дорогу, дайте дорогу!"
   Она увидела, как толпа расступилась перед кучкой официальных лиц, которые сопровождали какую-то даму во вдовьем платье и в трауре. Радостный крик... Красивая леди с бледным лицом бросилась к маленькому Дику, крепко прижала его к себе, плача и смеясь в одно и то же время.
   -- Мальчик мой! Дитя мое! -- восклицала леди Холмерст. -- Я думала, что вы оба умерли, давно умерли!
   Она повернулась к Августе и на глазах всей толпы повисла у нее на шее, нежно целовала ее, благословляла и благодарила за спасение своего единственного ребенка. Толпа кричала, плакала вместе с ними, вопила и клялась Небом, что никогда не видела более трогательного зрелища.
   Среди шума и рева толпы они прошли к коляске, запряженной парой лошадей, и сели в нее, миссис Томас -- на переднее место коляски, леди Холмерст и Августа -- на заднее. Мальчик приютился на коленях матери. На этом история маленького Дика кончается. Дальнейшая его судьба нам неизвестна.
  
   Когда Юстас Мизон приехал в Лондон, он, как известно, получил место лектора. Случилось так, что в этот самый день, после полудня, окончив занятия, он рассеянно бродил по улицам. Юстас заметно побледнел и осунулся. Когда Августа исчезла, он понял, что глубоко и сильно любит ее и что эта любовь никогда не изгладится из его сердца. Подобное глубокое, беззаветное чувство, когда оно всецело овладевает человеком, становится для него или величайшим счастьем в жизни, или роковым проклятием судьбы.
   Юстас видел Августу два раза, но страсть не требует постоянного присутствия обожаемого существа. Он не жаждал частых свиданий и разговоров с ней, потому что у него были ее книги -- ее сочинения. Тем, кому хочется узнать что-либо о писателе, достаточно прочитать его произведения, чтобы составить себе понятие о нем, о его образе мыслей, его характере. Любимый писатель и читатель всегда находятся в тесном душевном соприкосновении. Писатель размышляет на страницах своей книги, и, хотя бы он был беднейший из всех авторов, он обладает способностью воспроизводить образы, которые отражаются в зеркале его сердца.
   Юстасу, который несколько раз перечитал "Обет Джемимы", казалось, что он близко знаком с автором. Направляясь домой в этот тихий майский вечер, он с тоской размышлял о том, как много потерял с гибелью "Канчаро". Он потерял любимую девушку, дядю и его наследство.
   Юстас читал в "Таймсе" об утверждении завещания и знал, что лишен наследства.
   Он потерял наследство по милости Августы, а теперь потерял и Августу. Не без ужаса размышлял он о долгом и невеселом существовании, которое предстояло ему. Со вздохом вышел Юстас на Веллингтон-стрит, одну из бойких улиц благодаря торговцам, снующим взад и вперед. Он остановился, пережидая толкотню, как вдруг к нему подбежал мальчик с кипой газет под мышкой, оглашая воздух пронзительными восклицаниями.
   -- Чудесное спасение леди и ребенка! -- кричал он. -- Приключения пассажиров "Канчаро" -- удивительное спасение, пустынный остров, прибытие в Англию!
   Юстас подскочил, купил газету и остановился в дверях ювелирной лавочки, торговавшей разными подозрительными драгоценностями, чтобы прочитать ее.
   "В следующем столбце, -- мелькали перед глазами газетные строки, -- мы помещаем краткое сообщение, полученное нами по телеграфу из Саутхемптона, о замечательнейших приключениях, о каких мы когда-либо слышали. Спасение мисс Августы Смиссерс и маленького лорда Холмерста -- пассажиров злополучного "Канчаро", -- их пребывание на острове Кергелен, откуда их взяла американская шхуна, -- несомненно, можно отнести к наиболее романтическим приключениям среди анналов ежегодных кораблекрушений. Мисс Смиссерс, известная читающей публике как автор книги "Обет Джемимы", прибудет на станцию Ватерлоо с поездом-экспрессом сегодня..."
   Юстас не стал читать дальше. Взволнованный до крайности, совершенно обессилев, он прислонился к двери лавки, которая, неожиданно отворившись, толкнула его в спину.
   В одну секунду молодой человек пришел в себя и с такой быстротой побежал по улице, что лавочник приготовился закричать: "Держи вора!"
   Было пять часов вечера. Станция Ватерлоо находилась в четверти мили. Юстас вскочил в проезжавший извозчичий кеб.
   -- Ватерлоо, Центральная линия! -- крикнул он. -- Пожалуйста, поскорее!
   Кеб быстро покатился по мосту. Через десять минут Юстас очутился на станции, где собралась масса народа, встречавшая поезд.
   Он отпустил кеб, бросив кебмену полкроны, и устремился вперед, расталкивая толпу, пока не добрался до коляски, которая готовилась уехать.
   -- Стой! -- крикнул он изо всех сил кучеру, который придержал лошадей.
   Юстас увидел прелестное лицо той, которую любил.
   Она услышала его голос, узнала его, и глаза их встретились. Луч счастья скользнул по ее нежному лицу, которое залилось густым румянцем.
   Он хотел что-то сказать -- и не мог. Дважды пытался он заговорить, но тщетно...
   -- Слава Богу! -- пробормотал он наконец. -- Слава Богу, вы живы и здоровы!
   Вместо ответа она протянула ему руку и одарила его нежным, любящим взглядом.
   Юстас взял ее руку и поцеловал.
   -- Где я увижу вас? -- нашел он наконец в себе силы спросить.
   -- У леди Холмерст. Приходите завтра утром, мне надо кое-что сказать вам! -- ответила она.
   Лошади тронулись, и коляска уехала, сопровождаемая приветственными криками толпы.
   Юстас остался в таком состоянии, которое легче представить себе, чем описать.
  

XIV. Свидание

   Прежде всего Юстас отправился в клуб и разыскал в книге адрес леди Холмерст. Ее лондонский дом находился на Ганновер-сквер.
   Вернувшись домой, он наскоро пообедал. Потом какое-то беспокойное чувство овладело им, и он отправился бродить по улицам.
   Целых три часа молодой человек гулял, что, несомненно, было очень полезно для него, так как он редко совершал моцион. Затем он направился к дому леди Холмерст. Некоторым затруднением для него было найти нужный номер дома.
   Ночь стояла теплая, окно одного из домов было открыто, и в гостиной виднелся свет.
   Юстас перешел на другую сторону улицы и, опершись на железную решетку сквера, заглянул в окно. Он был вознагражден за все свои старания и труды, потому что через тонкую шторку различил силуэты двух женщин, сидящих на оттоманке, лицом к окну. Одна из женщин была Августа, которую он сейчас же узнал. Опершись головой на руку, она разговаривала со своей подругой. Ему хотелось позвонить, войти и повидать ее.
   Зачем он будет ждать до завтра? Но, несмотря на свое желание, он остался на месте и стоял, пока полицейский не заметил его и, сочтя его поведение подозрительным, не попросил уйти.
   Конечно, смотреть на свою возлюбленную и любоваться ею -- приятное занятие, но, если бы Юстас не только видел подруг, но и слышал разговоры в гостиной, он заинтересовался бы еще больше.
   Августа подробно рассказывала о жизни и происшествиях на острове Кергелен, о татуировке на своей шее. Леди Холмерст слушала, широко раскрыв глаза и уши.
   -- Этот молодой человек придет к вам завтра утром, -- сказала леди Холмерст, -- как хорошо! Я видела его, он очень красив, у него такие добрые, милые глаза. Право, все это ужасно романтично!
   -- Может быть, и романтично, Бесси, -- ответила Августа, -- но мне это неприятно! Не говорю о самой операции татуировки на пустынном острове. Но показывать эту татуировку в лондонской гостиной -- это совсем другое дело!
   -- Конечно, мистер Юстас должен видеть завещание...
   -- Но, скажите мне, Бесси, как я покажу ему это завещание? Ведь оно написано на моей шее!
   -- Я что-то не замечала, -- сухо заметила леди Холмерст, -- чтобы молодые девушки любили прятать свою шею. Если вы сомневаетесь в этом, рекомендую вам поехать на первый же лондонский бал! Надо только надеть открытое бальное платье!
   -- Я никогда не надевала открытых платьев!
   -- Вот как? -- мрачно удивилась леди Холмерст. -- Ну, вам придется привыкать к этому. Конечно, если вам не хочется, тогда лучше ничего не говорить ему о завещании, -- добавила она, -- хотя это будет уже целым сложным преступлением!
   -- Преступлением! Я не вижу тут никакого преступления!
   -- Разумеется, преступление! Вы украдете завещание -- это само по себе уже является преступлением; если вы не покажете его мистеру Юстасу -- это удвоит его. В общем -- двойное преступление с вашей стороны!
   -- Пустяки! -- заявила Августа на такое возражение. -- Как я могу украсть свои собственные плечи? Это же невозможно!
   -- О нет, вы не понимаете, какая это интересная вещь! У меня был кузен, который готовился стать адвокатом, я много занималась тогда разными юридическими вопросами. Бедняга! Он срезался на экзамене восемь раз!
   -- Хорошо, значит, я должна надеть открытое платье, но это ужасно, право, ужасно! Вы одолжите мне такое платье, не правда ли?
   -- Дорогая моя! -- ответила леди Холмерст, взглянув на свой траурный наряд. -- У меня нет теперь таких платьев, но я поищу... Я носила их, пока мой муж был жив! -- Глаза ее наполнились слезами.
   Августа взяла подругу за руку и начала толковать об опасностях и лишениях, которые перенесла, потом свела разговор на маленького Дика. Леди Холмерст улыбнулась при мысли о дорогом мальчике, своем единственном ребенке, который сладко спал в детской кроватке и не утонул, как она полагала, в волнах океана. Она взяла руку Августы, поцеловала ее и снова благодарила за спасение ребенка, пока дворецкий не отворил двери и не доложил, что два джентльмена желают повидать мисс Смиссерс. Августа снова попала в руки интервьюеров. За ними появились представители какой-то пароходной компании, несколько репортеров, художник одного иллюстрированного журнала -- и так далее, до глубокой ночи, когда Августа могла наконец запереть дверь и лечь в постель.
   На следующее утро Августа появилась за завтраком, одетая в чрезвычайно открытое платье, которое леди Холмерст приказала вычистить и подновить. Никогда не приходилось Августе носить такое платье, и, попробовав надеть его в первый раз днем, молодая девушка чувствовала себя так неловко, как трезвый и умеренный человек, который вынужден впервые выпить водки. Делать было нечего. Набросив на плечи шаль, она спустилась вниз.
   -- Дорогая моя, дайте мне взглянуть! -- сказала леди Холмерст. когда служанка вышла из комнаты.
   Августа со вздохом сняла шаль, и леди Холмерст поспешила к ней. На шее молодой девушки было написано завещание. Татуировка была так свежа, словно ее только что сделали, и, несомненно, останется на шее Августы до конца ее жизни.
   -- Я надеюсь, что молодой человек будет глубоко благодарен вам! Мне кажется, что надо действительно горячо любить, -- добавила леди Холмерст, значительно посмотрев на Августу, -- чтобы решиться на такую жертву!
   Августа вспыхнула при этом намеке, но ничего не сказала. В десять часов, когда они уже наполовину позавтракали, раздался звонок.
   -- Это он! -- воскликнула леди Холмерст, захлопав в ладоши. -- Право, это презабавнейшая вещь! Я велела Джону проводить его сюда.
   Едва она успела произнести эти слова, как дворецкий, торжественный и мрачный в своем траурном одеянии, отворил дверь и возвестил:
   -- Мистер Юстас Мизон!
   Наступила минутная пауза. Августа приподнялась со своего кресла и снова села в него. Заметив ее замешательство, леди Холмерст лукаво улыбнулась.
   Вошел Юстас, красивый, возбужденный, прекрасно одетый -- в модном сюртуке, с цветком в петлице.
   -- Как вы поживаете? -- спросил он Августу, пожимая ее руку, которую она холодно отняла у него.
   -- Как вы поживаете, мистер Мизон? -- в свою очередь спросила она. -- Позвольте мне представить вас леди Холмерст. Мистер Мизон, леди Холмерст!
   Юстас поклонился и поставил свою шляпу прямо на тарелку с маслом.
   -- Надеюсь, что я пришел не слишком рано, -- сказал он, совершенно сконфуженный своей неловкостью. -- Кажется, вы только что кончили завтракать!
   -- О, нет еще, мистер Мизон! -- возразила леди Холмерст. -- Не угодно ли вам чашку чаю? Августа, дайте мистеру Мизону чашку чаю!
   Юстас взял чашку с чаем, хотя вовсе не хотел его.
   Воцарилось молчание. Казалось, никто не знал, как начать разговор.
   -- Вы долго искали наш дом, мистер Мизон? -- поинтересовалась наконец леди Холмерст. -- Мисс Смиссерс не дала вам адреса, а в Лондоне две леди Холмерст -- моя свекровь и я.
   -- Нет, я сейчас же нашел ваш дом, потому что вчера ночью гулял здесь и видел вас обеих у окна.
   -- В самом деле? -- удивилась леди Холмерст. -- Отчего же вы не зашли? Вы могли бы защитить мисс Смиссерс от репортеров!
   -- Я не знал, -- признался Юстас смущенно, -- не смел. Кроме того, полицейский нашел мой вид подозрительным и попросил уйти.
   -- Дорогой мистер Мизон! Вы, вероятно, долго любовались нами!
   Тут в разговор вмешалась Августа, опасаясь, что Юстас скажет какую-нибудь глупость. Молодой человек, способный стоять и целыми часами созерцать дом на Ганновер-сквер, очевидно, способен на многое...
   -- Я была удивлена, когда увидела вас вчера, -- произнесла она. -- Как вы узнали о нашем приезде?
   Юстас ответил, что узнал из газет.
   -- Вероятно, вы не так удивились, как я, -- произнес он. -- Я был уверен, что вы погибли. Когда вы уехали, я ездил в Бирмингем и узнал, что вы исчезли, не оставив даже адреса! Служанка объявила мне, что вы уехали на пароходе, название которого она переврала. Позже я узнал, что это был "Канчаро". Затем, некоторое время тому назад, в газетах появилась телеграмма из Австралии, где в числе спасшихся пассажиров была упомянута леди Холмерст. Там было сказано, что лорд Холмерст и романистка мисс Смиссерс погибли. Это было ужасно, уверяю вас!
   Обе молодые женщины смотрели на Юстаса и по его лицу видели, что он действительно многое пережил. Он был так рад, так взволнован, что не умел скрыть горячего участия и интереса, с которым относился к молодой девушке, простой знакомой.
   -- Это очень любезно с вашей стороны -- не забыть меня, -- мягко промолвила Августа. -- Я не смела и думать, что вы вспомните обо мне, иначе непременно оставила бы вам записку перед отъездом.
   -- Слава Богу, вы живы и здоровы, -- ответил Юстас -- и внезапно добавил с оттенком боязни: -- Ведь вы не поедете теперь в Новую Зеландию?
   -- Не знаю. Я боюсь теперь моря!
   -- Нет, конечно, -- вступила в разговор леди Холмерст, -- она будет жить со мной и с Диком. Мисс Смиссерс спасла жизнь моему сыну, когда его нянька убежала и бросила его. А теперь, дорогая моя, вы хорошо сделаете, если скажете мистеру Мизону о завещании.
   -- О каком завещании? -- спросил Юстас.
   -- Слушайте и узнаете!
   Юстас слушал, широко раскрыв глаза, пока Августа, победив свою стыдливость, рассказывала ему о смерти его дяди и о последнем завещании мистера Мизона.
   -- И вы хотите сказать, -- произнес Юстас потрясенно, -- что позволили вытатуировать на себе это проклятое завещание?
   -- Да, -- ответила Августа, -- я позволила и думаю, что вы должны быть благодарны мне, потому что это была тяжелая операция!
   -- Я более чем благодарен, -- воскликнул Юстас, -- я не мог ожидать этого и не знаю, что сказать вам! Я никогда не думал, что женщина способна на такую жертву ради чужого ей человека!
   Наступила новая томительная пауза.
   -- Мистер Мизон, -- вдруг проговорила Августа, вскочив с кресла, -- документ принадлежит вам, и вам нужно видеть его!.. Хотя, может быть, он и не нужен вам теперь, потому что я читала, что первое завещание Мизона утверждено судом.
   -- Нет, не думаю, -- возразил Юстас. -- Я слышал от своего друга-адвоката, мистера Шорта, что завещание не утверждено.
   -- В самом деле? -- вскричала Августа. -- Я очень рада слышать это. Значит, я не напрасно вытерпела татуировку. Конечно, вам нужно видеть завещание!
   Полупрезрительным, полустыдливым жестом девушка сбросила с себя шаль и повернулась к нему спиной, чтобы он мог прочесть текст.
   Юстас уставился на буквы, которые должны были доставить ему двухмиллионное наследство.
   -- Благодарю вас! -- сказал он наконец и, взяв шаль, накинул ее на плечи Августы.
   -- Извините, мистер Мизон, я должна уйти на несколько минут, -- вмешалась леди Холмерст, -- мне надо распорядиться насчет обеда...
   Она вышла из комнаты.
   Юстас закрыл за ней дверь и повернулся к Августе, инстинктивно чувствуя, что наступила решительная минута.
  

XV. У адвоката

   Августа облокотилась о мраморную доску камина. Она также чувствовала что-то странное в воздухе и, отвернув голову, стала играть бронзовой статуэткой, стоявшей на камине.
   "Теперь пора!" -- подбадривал себя Юстас, пытаясь преодолеть сильное биение сердца.
   -- Я не знаю, что я должен сказать вам, мисс Смиссерс, -- начат он.
   -- Лучше ничего не говорите, -- произнесла она спокойно. -- Я сделала для вас все, что могла, и очень рада этому. Разве не должна была я предупредить большое зло? Мне вовсе не улыбается мысль идти на суд! Но тут совсем другое дело: вы потеряли наследство из-за меня... следовательно, вполне справедливо, чтобы я вернула его вам!
   Молодая девушка снова отвернулась, продолжая играть статуэткой, так что Юстас не мог видеть ее лица. Зато она хорошо видела его в зеркале и наблюдала за малейшей переменой в его лице.
   Бедный Юстас становился все бледнее, пока его красивое лицо не стало похожим на лицо призрака. Удивительно, как иногда волнуются молодые люди при первом объяснении! Потом, с годами практики, приходят к ним и нужные навыки, и умение.
   -- Мисс Смиссерс! Августа! -- пробормотал Юстас, бледный как мертвец. -- Мне нужно сказать вам кое-что...
   -- Что такое, мистер Мизон? -- спросила Августа ласково.
   -- Я должен сказать вам... -- он снова умолк.
   -- Вы хотите мне сказать что-нибудь о завещании?
   -- Нет, нет... вовсе не о завещании... пожалуйста, не смейтесь надомной... я...
   Августа самым невинным образом взглянула на него. У нее было такое милое лицо, и ласковый взгляд ее больших серых глаз сразу рассеял все его страхи.
   -- О, Августа, Августа! -- проговорил он. -- Разве вы не понимаете? Я люблю вас! Я люблю вас! Ни одну женщину я не любил до сих пор. Когда мы в первый раз встретились с вами в конторе дяди, я полюбил вас и поссорился с ним из-за вас. С тех пор моя любовь к вам все росла и росла. Мысль, что вы погибли, убила меня, и часто, очень часто, я также желал умереть!
   Августа опустила глаза и вспыхнула до самых волос, грудь ее часто дышала.
   -- Знаете ли вы, мистер Мизон, -- сказала она наконец, не смея взглянуть ему в лицо, -- что мы видимся сегодня только в четвертый раз?!
   -- Да, я знаю, -- ответил он, -- но не отказывайте мне по этой причине, вы можете видеться со мной так часто, как захотите! -- Это было великодушно со стороны Юстаса Мизона! -- И, право, я знаю вас больше, чем вы думаете! Двадцать раз я перечитывал ваши сочинения.
   Это был очень удачный ход... Как ни мало тщеславия было у Августы, но какая молодая женщина не услышит с удовольствием, что ее сочинения перечитываются двадцать раз!
   -- При чем тут мои книги? -- сказала Августа.
   -- Как? Ваши книги составляют часть вас самой, -- убежденно произнес Юстас, -- по ним я узнал и понял вас лучше, чем если бы видел сотню раз!
   Августа медленно подняла взгляд и долго смотрела ему в глаза, словно желая проникнуть в его душу. Юстас никогда не мог забыть этого долгого, нежного, глубокого взора...
   Оба замолчали, медленно приближаясь друг к другу, пока его рука не обвила ее стана и губы их не встретились в горячем и нежном поцелуе. Счастливый молодой человек! Счастливая девушка! Что может быть выше, священнее первого поцелуя искренней и чистой любви!
   Немного погодя в комнату вошел дворецкий. Августа и Юстас, она -- раскрасневшаяся, он -- очень бледный, стояли, весьма подозрительно отвернувшись друг от друга. Но дворецкий, в высшей степени выдержанный и опытный человек, многое видел на своем веку, о многом догадывался и глядел невинно, словно новорожденный младенец.
   За ним пришла леди Холмерст и лукаво взглянула на смущенную парочку. Она, подобно своему дворецкому, была весьма опытной особой.
   -- Не хотите ли пройти в гостиную? -- спросила она. Молодые люди повиновались, как во сне.
   В гостиной Юстас не выдержал и объявил, что они намерены обвенчаться.
   Хотя молодые люди вовсе не условились о своей свадьбе, но Августа молчала, не возразив ни единым словом.
   -- Я думаю, мистер Мизон, -- сказала леди Холмерст, -- что вы счастливейший человек, потому что Августа не только красивейшая из девушек, но обладает благородным сердцем и светлым умом! Будьте осмотрительны, мистер Мизон, когда сделаетесь мужем знаменитой Августы Смиссерс!
   -- Я рискну! -- отвечал он скромно. -- Я знаю, что в одном мизинце Августы больше ума, чем во всей моей голове! Удивляюсь, как это она еще обратила на меня внимание!
   -- Дорогой мой мистер Мизон! Как мы скромны! -- воскликнула леди Холмерст. -- Впрочем, все мужчины так говорят до свадьбы... Теперь о деле. Поскольку Августа носит на своей шее все ваше состояние, я думаю, что было бы отлично, если бы вы отправились к адвокату и поговорили бы с ним о завещании. Конечно, если вы окончили свой разговор с ней!.. Надеюсь, вы отобедаете с нами, мистер Мизон, и придете к нам еще до шести часов. Наверняка Августе будет интересно узнать о том, что скажет адвокат. А пока -- до свидания!
   Юстас раскланялся и ушел.
   -- Моя дорогая, он очень милый молодой человек! -- сказала Августе леди Холмерст, когда за ним закрылась дверь. -- Конечно, это смело с его стороны -- сделать вам предложение, видев вас только четыре раза. Но, право, эта смелость, граничащая с дерзостью, составляет достоинство мужчин. Кроме того, если ваше завещание утвердят, мистер Мизон будет одним из богатейших людей во всей Англии, и я могу поздравить вас! Я полагаю, что вы уже давно любите друг друга. Нетрудно было догадаться об этом, когда он бежал вчера, как помешанный, к вашему экипажу! Я окончательно убедилась в этом, когда узнала о вашей татуировке. Ни одна девушка не согласится быть татуированной только ради справедливости. О, я знаю все. Теперь я пойду гулять с Диком в парк, а вам советую заняться собой и успокоиться.
   Она ушла, предоставив Августу самой себе. Но мысли молодой девушки были вовсе не печального свойства...
   В это время Юстас направился к адвокату.
   Случилось так, что в том же самом доме, где последние три месяца он снимал меблированную квартиру, жили и два брата Шорт, с которыми у него сложились дружеские отношения. Братья Шорт были близнецы, так что прошел месяц, пока Юстас научился отличать их друг от друга. Отец их умер, когда они обучались в колледже, и оставил им небольшое состояние -- каждый из них имел около четырехсот фунтов в год. Близнецы решили заняться чем-нибудь, чтобы увеличить свой доход. Один захотел стать свидетелем, другой -- адвокатом. Разумеется, они могли бы достичь таким образом возможного благоденствия, взаимно поддерживая друг друга и помогая друг другу в работе. Джон доставлял бы Джеймсу дела, слава и успехи Джеймса отражались бы на Джоне. Сдав экзамены, Джон снял две комнаты в Сити вместе с другим свидетелем, тогда как Джеймс облюбовал себе отдаленную часть города. На этом все и остановилось, потому что Джон не имел работы и, конечно, не мог доставить ее Джеймсу.
   Прошло три года, и близнецы нашли, что быть юристами вовсе не выгодно и не весело.
   Напрасно Джон сидел и вздыхал в Сити. Клиентов почти не было. Напрасно Джеймс, прекрасно одетый и элегантный, бродил, словно злой дух, по судам в поисках работы. Случайно один раз он имел удовольствие принять дело от некоего адвоката, который должен был на время куда-то уехать. Затем один господин, с которым он имел шапочное знакомство, бросился к нему, доверив ему свое дело, прося поддержки. Когда наступил разбор дела, бедный Джеймс напрасно волновался и хлопотал. Судьи изумленно посмотрели на него поверх очков и были "весьма удивлены тем, что нашелся ученый адвокат, который решился у них отнимать время для такого вздорного дела..." Кончилось тем, что знакомый Джеймса должен был уплатить немалую пеню.
   Юстас Мизон часто слышал имя адвоката Джеймса Шорта по делам о завещаниях и, вполне естественно, обратился к нему. Он немедленно отправился по известному ему адресу. Дверь в небольшую прихожую отворил какой-то маленький мальчик, очевидно, исполнявший обязанности клерка. Он посмотрел на посетителя таким странным, пронзительным взглядом, что Юстас испугался. В этом взоре выразились и беспокойство, и надежда, и радость. Очевидно, он принял его за клиента, которые очень редко появлялись здесь. Но Юстас был один, а всякий клиент являлся со свидетелем... В глазах ребенка надежду сменило разочарование.
   Юстас постучал и вошел в маленькую, голую комнату, вся меблировка которой состояла из стола, трех стульев и книжного шкафа с книгами и бумагами. На широком подоконнике также лежала кипа бумаг.
   Мистер Джеймс Шорт был коротенький, коренастый молодой человек с черными глазами, крючковатым носом и лысой головой. Эта лысина была единственным различием между братьями Шорт.
   В ту минуту, когда Юстас вошел в комнату, мистер Шорт был углублен в чтение газеты, которую смущенно бросил под стол, а перед собой положил том законов, мгновенно схватив его с полки.
   -- Как поживаете, дружище? -- приветствовал адвоката Юстас, уловивший быстрое исчезновение газеты. -- Успокойтесь, это я!
   -- А-а, это вы, -- произнес мистер Джеймс Шорт, когда они обменялись рукопожатием, -- я думал, что клиент... Всегда возможно появление клиента, и я должен быть наготове.
   -- Знаете ли, дружище, -- сказал Юстас, -- случилось так, что я пришел к вам тоже в качестве клиента. Мое дело -- два миллиона, -- наследство дядюшки! Я хочу спросить вашего совета!
   Мистер Шорт привскочил со стула, но вдруг, подавленный какой-то мыслью, тяжело опустился назад.
   -- Дорогой Мизон! -- заявил он. -- Мне очень досадно, но я не могу выслушать ваше дело!
   -- Да? Почему же?
   -- Вы пришли один, без свидетеля! Профессия, к которой я принадлежу, не допускает возможности принять клиента, если его не сопровождает свидетель!
   -- К черту вашу профессию!
   -- Дорогой Мизон! Если вы пришли ко мне как старый друг, я буду счастлив сделать для вас все, что в моей власти, и, смею заверить, я кое-что смыслю в делах! Но вы сами сказали, что пришли как клиент, и в этом случае я обязан отнестись к вам официально. Долг моей профессии обязывает меня заявить вам, что я не имею права выслушивать вас без обязательного присутствия правоспособного свидетеля!
   -- О Господи! -- воскликнул Юстас. -- Мне и в голову не приходило, что вы так щепетильны, я думал, что вы будете рады клиенту!
   -- Конечно, конечно! Особенно в моем настоящем положении! Я рад всякому делу! Позвольте мне предложить вам пойти и посоветоваться с моим братом Джоном. Я думаю, что он сейчас свободен. Смею сказать, что могу предложить ему прийти с вами сюда, и через час мы уладим дело. Погодите! Я спрошу своего клерка. Роберт!
   Явился мальчик.
   -- Я не занят сегодня утром, Роберт?
   -- Нет, сэр, -- ответил Роберт, подмигнув ему. -- Одну минутку, сэр, я справлюсь по книге!
   Он исчез и вернулся с известием, что мистер Шорт совершенно свободен в этот день.
   -- Отлично, -- произнес мистер Шорт, -- запиши тогда, что у меня деловое свидание с мистером Джоном Шортом и мистером Мизоном ровно в два часа.
   -- Да, сэр, -- сказал Роберт, отправляясь заняться непривычным делом.
   Как только Юстас отправился к мистеру Джону Шорту, Роберт был послан на верхний этаж к некоему мистеру Томсону, владельцу превосходной библиотеки, которую получил по завещанию. Роберту было приказано попросить взаймы восьмой том законов, где говорилось о завещаниях. Получив книгу, мистер Джеймс Шорт немедленно углубился в изучение этого драгоценного фолианта, поджидая возвращения клиента.
   В это время Юстас ехал в Сити к мистеру Джону Шорту. Его контора помещалась на седьмом этаже огромнейшего дома. Юстас с бьющимся сердцем поднялся по лестнице, подошел к маленькой двери с надписью "Мистер Джон Шорт, свидетель" и постучал.
   Дверь отворил маленький мальчик, поразительно похожий на клерка мистера Джеймса Шорта. Позже тайна объяснилась: оба клерка были родными братьями, подобно своим господам.
   Мистер Джон Шорт был на месте и с виду усердно трудился, так как перед ним лежала кипа бумаг. Но Юстасу показалось, что края бумаги пожелтели от давности и чернила давно высохли.
  

XVI. На законном основании

   -- Мизон, что такое у вас? Вы пришли ко мне позавтракать? -- спросил мистер Джон Шорт. -- Знаете, сначала я подумал, что вы явились ко мне как клиент.
   -- Клянусь Иовом, старый дружище, я -- ваш клиент! -- ответил Юстас. -- Я был у вашего брата, он послал меня к вам, заявив, что долг профессии вынуждает его не принимать клиента без свидетеля.
   -- Совершенно верно, совершенно верно! Мой брат прав! Я удивляюсь, что, имея столь малую практику, он так хорошо знаком с теорией судопроизводства. Ну, какое у вас дело?
   -- Знаете, Шорт, ваш брат сказал, что будет ждать нас обоих к себе в два часа. Я думаю, будет лучше всего, если мы отправимся к нему и обсудим дело сообща!
   -- Отлично! Собственно говоря, я не имею обыкновения уезжать из конторы в это время, так как всегда могут подвернуться клиенты. Но для вас, Мизон, я готов сделать исключение. Уильям! -- обратился он к мальчику. -- Если кто-нибудь спросит меня, пожалуйста, скажи, что я отправился по важному делу к своему брату, мистеру Шорту, и надеюсь вернуться после трех часов.
   -- Слушаю, сэр, -- сказал Уильям, запирая за ними дверь. Затем, положив бумаги на полку шкафа, откуда их легко можно было достать при малейшем намеке на клиента, он написал на двери, что сейчас вернется, и весело отправился играть с другими маленькими клерками по соседству.
   В это время Юстас со своим спутником приехали к мистеру Джеймсу Шорту.
   Какой гордостью наполнилось сердце адвоката, когда в первый раз за всю свою карьеру он увидел настоящего клиента в сопровождении свидетеля! Теперь все это было на законном основании, и он мог приняться за дело! Конечно, он предпочел бы, чтобы свидетелем был кто-нибудь другой, а не его родной брат, а клиентом -- не близкий приятель, но, во всяком случае, какое это было приятное зрелище!
   -- Не угодно ли вам сесть, джентльмены? -- произнес он с достоинством.
   Джентльмены уселись.
   -- Надеюсь, Мизон, вы объяснили моему брату дело, в котором вам понадобился мой совет?
   -- Нет, я ничего не говорил, -- ответил Юстас, -- я полагал, что могу объяснить все сразу вам обоим.
   -- Э, нет! -- сказал Джеймс. -- Это неправильно! Согласно этике профессии, к которой я имею честь принадлежать, так делать нельзя. Обычно нужно, чтобы присутствовали представители газет... но я предвижу, что здесь дело важное и экстренное...
   -- Да, это правда, -- подтвердил Юстас. -- Я пришел к вам по дел у о завещании!
   -- Я знаю, -- заметил Джеймс, -- но где это завещание?
   -- Оно вытатуировано на шее одной дамы!
   Братья вскочили с мест с совершенно одинаковым жестом изумления и так забавно посмотрели на него, что Юстас разразился громким смехом.
   -- Надеюсь, Мизон, что это не мистификация? -- серьезно заметил Джеймс. -- Вы, конечно, знаете, что смеяться и шутить теперь не время и не место!
   -- Конечно, Мизон, -- добавил Джон, -- вы должны питать должное уважение к закону и его представителям!
   -- Разумеется. Уверяю вас, что говорю правду. Это настоящее завещание!
   -- Да, -- заключил Джеймс, -- очевидно, это инцидент далеко не обычный!
   -- Вы правы, старый дружище! -- согласился Юстас. -- А теперь слушайте. -- И он спокойно и четко рассказал всю историю завещания.
   Когда он кончил, братья переглянулись. Ничего подобного им не приходилось слышать. Но Джеймс умел быстро ориентироваться. Он твердо держался аксиомы "Никогда не высказывать затруднения или замешательства в делах".
   -- Это замечательный случай и, могу сказать, довольно редкий! Он совершенно не подходит под общие законы о завещании. Обычно завещание пишется на бумаге или пергаменте, но я не сомневаюсь, что кожа молодой леди -- великолепный материал для завещания! Продолжаю. Допустим, -- я полагаюсь на слова мистера Мизона, -- что завещание было составлено совершенно правильно завещателем или тем лицом, которое производило татуировку в его присутствии, что оно подписано, как следует, и сделано по статуту. Но я подхожу к тому, что мне кажется поистине ужасным! В завещании не помечено даты! Не уничтожается ли оно отсутствием ее? Отвечу: нет! Заметьте: это завещание не могло быть сделано на шее мисс Августы Смиссерс ранее восемнадцатого декабря, когда погиб "Канчаро", и, значит, уже существовало в день Рождества, когда мисс Смиссерс была спасена. Очевидно, завещание было вытатуировано между восемнадцатым и двадцать пятым декабря.
   -- Верно, старый дружище! -- заключил Юстас. -- Вижу, что вы умеете взяться за дело. Но что следует предпринять сейчас? Я боюсь, что будет поздно! Как будто бы завещание утверждено!
   -- Завещание утверждено! -- повторил великий Джеймс с плохо скрываемым презрением. -- Разве закон так беспомощен, что может утвердить завещание, несмотря на видимую ошибочность фактов? Конечно, нет! Как только все предварительные формальности будут соблюдены, нужно подать прошение об отмене первого и утверждении позднейшего завещания. Тут нет душеприказчика! Это очень важный пункт. Необходимо потребовать, чтобы суд признал завещание действительным и подтвердил законность документа!
   -- Но как это сделать, если тут замешана мисс Смиссерс? -- неуверенно возразил Юстас.
   -- Мне кажется, -- сказал Джеймс, обращаясь к брату, -- нам придется привести мисс Смиссерс в суд, чтобы она присутствовала при показаниях свидетелей.
   -- Конечно, -- подтвердил Джон с таким видом, словно это было самое простое дело.
   -- Как? -- поразился Юстас, глазам которого предстала Августа с обнаженной перед судьями шеей. -- Разве возможно вести леди... это немыслимо!
   -- Мыслимо или нет, это необходимо сделать прежде всего! Погодите. Я надеюсь, что заседания сессии суда уже начались! Хорошо бы попасть туда завтра.
   -- Да, да, -- согласился Джон.
   -- Да, -- подтвердил Джеймс, -- это все надо сделать поскорее. Поспешите вручить мне все документы и инструкции возможно скорее! Кроме меня, будут у вас еще адвокаты?
   -- О, да, да, -- произнес Юстас, -- только вот насчет денег... Я не знаю, чем буду платить за все это... У меня есть пятьдесят фунтов сбережений, но с ними далеко не уйдешь!
   Джеймс мрачно взглянул на брата. Это было ужасно.
   -- Пятидесяти фунтов как раз хватит на первые издержки! -- сказал Джеймс, вытирая свою лысину платком.
   -- Возможно, -- согласился Джон брюзгливо, -- но чем платить за все остальное? Не можете ли вы, -- продолжал он, обращаясь к Юстасу, -- достать где-нибудь денег?
   -- Пожалуй, -- ответил Юстас, -- у леди Холмерст! Если она согласится дать... Я предложу ей разделить добычу...
   -- Дорогой мой, -- сказал Джон, -- ваших денег мало!
   -- Мало! -- повторил Джеймс, всплеснув руками. -- Это невозможно! Неизвестно, что будет дальше и что может еще случиться!
   -- Право, я не знаю, как быть, -- вздохнул Юстас, -- я мало смыслю в законах.
   -- Наверное, Джеймс, -- повернулся к брату Джон, -- это будет очень интересное судебное дело!
   -- Так, Джон, так, но вы хорошо знаете, что моя профессия не позволяет мне вести дело даром. Желудок всего адвокатского сословия, индивидуальный и коллективный, возмущается и бунтует при одной мысли, что кто-то из его членов работает за просто так!
   -- Да, -- добавил Юстас, -- я знаю, что существуют строгие правила.
   -- Верно, верно, дорогой Джеймс, -- подтвердил Джон со сладкой усмешкой, -- издержки предстоят большие. Ученый адвокат похож на ящик с сигаретами или новоизобретенную весовую машину на станции: она ничего не сделает для вас, пока вы не опустите туда денег. И эти деньги уже не вернутся к вам обратно. Впрочем, Джеймс, это постоянно практикуется людьми вашей профессии: они ждут, пока накопится пятьсот фунтов, а потом требуют свой заработок. Почему вы не можете сделать то же самое? Если мы выиграем дело, то противная сторона заплатит все издержки; если проиграем, вы все же не будете в убытке. Это лучше и выгоднее всего для вас, мой милый Джеймс!
   -- Отлично, Джон, пусть будет так! -- заключил Джеймс.
   -- Ну, а теперь, -- произнес Джон, -- у меня есть дело с другим клиентом! -- И пояснил Юстасу: -- Мой баланс не высок!
   -- Я понимаю, -- грустно заметил Джеймс, -- и сочувствую...
   Таким образом закончилось совещание ученых адвокатов.
  

XVII. Испытания Августы

   После полудня Юстас вернулся в дом леди Холмерст, чтобы сказать своей дорогой Августе, что на следующее утро ей необходимо идти в канцелярию суда. Можно себе представить, как горячо протестовала против этого Августа, несмотря на все доводы своего возлюбленного! Ее поддержала и приятельница ее, леди Холмерст, которая вскоре ушла из комнаты, предоставив им вдвоем обсуждать дело.
   -- Это, наконец, ужасно! -- сказала Августа, топнув ногой. -- После всего, что я перенесла, я должна еще показывать свою несчастную шею разным ученым адвокатам и тащиться Бог знает куда, чтобы увидеть старые, заплесневелые бумаги!
   -- Дорогая моя! -- возразил Юстас. -- Или надо идти туда, или бросить все дело! Мистер Джон Шорт уверяет, что это необходимо, что документ должен храниться в канцелярии.
   -- Но как же быть? Меня, вероятно, посадят в шкаф или еще куда-нибудь разделять участь других завещаний? -- спросила Августа, чувствуя желание плакать.
   -- Я не знаю, -- ответил Юстас, -- мистер Шорт уверяет, что это обсудят потом. Его личное мнение, что ученый доктор [Скорее всего, речь идет о законоведе] -- будь он проклят! -- пожелает, чтобы вы сопровождали его всюду, пока дело не выяснится! Но, -- продолжал Юстас мрачно, -- если ученый доктор захочет, чтобы вы ходили за ним всюду, то пусть и меня таскает с собой!
   -- Зачем? -- удивленно спросила Августа?
   -- Затем, что я не могу доверить вас ему -- нет!.. Он стар? Да, стар, и, кроме того, этот ученый джентльмен двадцать лет практикует в суде... Ну, скажите, что можно ждать от человека, который двадцать лет только тем и занимался, что разводил да сводил людей! Я знаю, знаю! -- убежденно говорил Юстас. -- Он влюбится в вас сейчас же... этот старый волокита!
   -- Право, вы забавны, Юстас! -- воскликнула Августа, расхохотавшись.
   -- Не знаю, чем я забавен, Августа! Но если вы думаете, что я отпущу вас одну с ученым доктором, вы ошибаетесь! Он непременно влюбится в вас, а может быть, и его клерки! Кто может находиться около вас и не полюбить?
   -- Вы так думаете? -- спросила Августа, нежно взглянув на него.
   -- Да! -- пылко ответил он.
   На этом закончился их разговор и не возобновлялся до обеда.
   На следующее утро, в одиннадцать часов, Юстас явился с мистером Джоном Шортом, чтобы везти Августу и леди Холмерст в суд, на что они в конце концов согласились.
   Мистер Шорт раскланялся с дамами, на которых произвел впечатление своим ученым и неотразимым видом. Он потребовал взглянуть на завещание, но Августа отказалась, уверяя, что вполне достаточно, если она один раз покажет им свою шею. Вздохнув и покачав головой, мистер Шорт покорился. Затем явился экипаж, и все отправились в суд. Добравшись до места, они миновали бесчисленное множество коридоров и вошли в неуютную комнату с календарем на стене, простым засаленным столом и несколькими стульями; в комнате сидели несколько клерков.
   Здесь они ждали около получаса или более, к великому ужасу Августы, так как она сделалась предметом исключительного внимания клерков, не сводивших с нее глаз. Тонкий слух помог Августе уловить несколько слов одного из клерков, маленького человечка с желтыми волосами и огромной булавкой в галстуке, напоминавшего собой только что вылупившегося цыпленка. Он сообщил другому клерку, что посетительница -- героиня знаменитого дела о наследстве и что о ней говорит теперь весь Лондон.
   В это время чья-то голова просунулась в дверь.
   -- Шорт и Мизон! -- выкрикнул кто-то и исчез.
   -- Леди Холмерст, мисс Смиссерс, прошу вас! -- обратился к ним мистер Джон Шорт. -- Позвольте мне указать вам дорогу! Пожалуйста!
   Бедное живое "завещание" очутилось в большой комнате с низким потолком. Повернувшись спиной к окну, за столом сидел приятного вида джентльмен средних лет, который при появлении дам в сопровождении мистера Шорта и Юстаса Мизона вежливо раскланялся и просил их сесть.
   -- Чем могу служить вам? Мистер... мистер... -- он усиленно смотрел в свою записную книжку. -- Мистер Шорт... Если не ошибаюсь, у вас завещание, и при особых обстоятельствах?
   -- Да, сэр, -- вдумчиво ответил мистер Джон Шорт. -- Завещание Джонатана Мизона относительно его имущества и двух миллионов капитала. Предполагали, что Мизон утонул вместе с "Канчаро", и президент принял и утвердил его завещание. Между тем Джонатан Мизон погиб на острове Кергелен через несколько дней после гибели "Канчаро" и перед смертью составил новое завещание, которым отписал все своему племяннику Юстасу Мизону, вот этому джентльмену. Мисс Августа Смиссерс...
   -- Как? -- перебил ученый регистратор. -- Неужели это мисс Смиссерс, о которой мы так много читали, -- героиня острова Кергелен?
   -- Да, я мисс Смиссерс! -- ответила Августа, краснея. -- А это -- леди Холмерст. Ее супруг...
   Она оборвала себя на полуслове и замолчала.
   -- Для меня -- огромное удовольствие познакомиться с вами, мисс Смиссерс! -- заявил ученый доктор, нежно пожимая ей руки и кланяясь леди Холмерст.
   Юстас смотрел на него подозрительным взглядом.
   -- Начинается! -- бормотал он про себя. -- Я так и знал. Оставить Августу ему на хранение? Ни за что! Никогда!
   -- Самое лучшее, что можно сделать, -- продолжал мистер Шорт, которому все эти разговоры казались ненужной интермедией, -- это предложить вам взглянуть на документ... этот документ несколько необычного вида...
   Он взглянул на покрасневшую до ушей Августу.
   -- Хорошо, хорошо! -- согласился ученый муж. -- Завещание у мисс Смиссерс? Да?
   -- Мисс Смиссерс сама и есть завещание, -- пояснил мистер Джон Шорт.
   -- Простите, я не совсем понимаю...
   -- Нет ничего проще. Завещание вытатуировано на мисс Смиссерс!
   -- Что такое? -- воскликнул ученый муж, вскочив со стула.
   -- Завещание написано на мисс Смиссерс, -- продолжал мистер Джон Шорт спокойным тоном. -- Мой долг -- представить вам документ на рассмотрение...
   -- Документ на рассмотрение!.. -- бормотал изумленный доктор. -- Как же я буду его рассматривать?
   -- Я объясню вам, сэр, -- сказал мистер Шорт, с сочувствием поглядывая на растерянное и изумленное лицо ученого. -- Завещание написано на спине леди, и я...
   Леди Холмерст засмеялась. Что касается ученого доктора, он, совершенно растерявшись, стоял у своего стула, не зная, что делать.
   -- Хорошо! -- произнес он наконец. -- Надо что-нибудь решить! Я не могу уклониться от своей обязанности! Итак, мисс Смиссерс, я должен побеспокоить вас и взглянуть на это завещание. Там стоит шкаф, -- указал он в угол комнаты, -- и вы можете... там... приготовиться.
   -- О, этого не нужно, -- возразила Августа со вздохом, снимая жакет.
   Доктор тревожно следил за ее движениями.
   -- Она молодец! -- бормотал он про себя. -- Но какие странные обычаи на этих пустынных островах!
   В это время Августа сняла жакет. Она была одета в открытое платье с белым шелковым шарфом, накинутым на плечи.
   Этот шарф она сбросила с себя.
   -- О-о, я вижу, она в открытом платье... Это -- другое дело. Но за всю свою практику я никогда не видал и не слышал ничего подобного. Подписано и засвидетельствовано, но без даты! А может быть, число там... ниже?
   -- Нет, -- возразила Августа, -- даты нет... я не могла больше выносить татуировки... Когда все было кончено, я упала без чувств!
   -- Я поражен! Это самоотверженный поступок, редкое самообладание!
   Он грациозно склонился перед Августой.
   -- Ага! -- бормотал Юстас. -- Начинаются любезности, несносный старый лицемер!
   -- Хорошо, -- продолжал между тем ни в чем не повинный объект его подозрений, -- разумеется, отсутствие даты не меняет сути дела, это не более как доказательство. Во всяком случае, я не могу ничего сказать тут, это не мое дело! Однако, мисс Смиссерс, так как вы очутились здесь в качестве важного документа, могу я спросить вас, что прикажете с вами делать? Нельзя же запереть вас в шкаф с другими документами, а выпустить завещание отсюда -- значит, поступить против правил. На это требуется специальное разрешение. Ясно, что я не имею права посягать на свободу личности и приказать вам остаться здесь. Сознаюсь откровенно, я несколько смущен и не знаю, что мне делать с этим завещанием!
   -- Смею предложить вам, сэр, -- вмешался мистер Шорт, -- сделать копию с этого завещания.
   -- А-а! -- сказал ученый муж, протирая очки. -- Вы подали мне блестящую мысль! С согласия мисс Смиссерс мы сделаем не копию, нет, а настоящую фотографию завещания!
   -- Имеете вы что-нибудь возразить на это, моя дорогая? -- спросила леди Холмерст.
   -- О нет, -- угрюмо ответила Августа, -- мне кажется, я стала теперь общественным достоянием!
   -- Отлично! Одну минуту, подождите, пожалуйста. Я сейчас же напишу фотографу, к которому уже не раз обращался в официальных делах!
   Через несколько минут получили ответ фотографа: он рад служить доктору и явится в три часа.
   -- Итак, -- заявил ученый муж, -- я не могу отпустить мисс Смиссерс, пока не будет сделана фотография завещания. Сегодня утром я свободен и полностью к вашим услугам. Что вы скажете, если я предложу вам позавтракать? Буду счастлив, если вы доставите мне удовольствие и мы вместе где-нибудь перекусим.
   Леди Холмерст проголодалась и охотно согласилась, все общество, за исключением мистера Шорта, который уехал, ссылаясь на дела и обещая вернуться в три часа, уселось в коляску леди Холмерст и отправилось в соседний ресторан. Здесь они основательно позавтракали. Доктор был так мил и любезен, что обе леди положительно влюбились в него, даже Юстас вынужден был признать, что среди ученых иногда попадаются очень приятные люди.
   В конце концов ученый муж ласково взглянул на Августу и Юстаса.
   -- Я слышал от леди Холмерст, -- сказал он, -- что вы, молодежь, собираетесь повенчаться! Многолетний опыт показал мне, что вступление в брак -- рискованное предприятие! Но я могу сказать, основываясь на фактах, что никогда не слышал о таком романтическом и многообещающем союзе. Молодой джентльмен ссорится с дядей из-за молодой леди и лишается огромного наследства. Молодая леди при самых ужасных обстоятельствах принимает героическое решение, чтобы вернуть ему состояние. Что будет дальше, я не знаю, получите ли вы наследство или нет, но у вас есть нечто лучшее -- взаимное доверие, уважение, что вернее всякой любви и всегда приносит хороший результат. Мистер Мизон, вы -- счастливый человек! В мисс Смиссерс вы нашли красоту, смелость, талант, и если позволите старику дать вам добрый совет -- старайтесь беречь свое счастье и помните, что человек, который в юности нашел себе такую подругу жизни, поистине счастливец! "Он любимец богов, ему улыбаются радости жизни!" Закончу свою речь пожеланием вам обоим здоровья, счастья и благоденствия!
   Доктор выпил стакан вина и так добродушно посмотрел на Августу, что ей захотелось расцеловать его.
   Даже Юстас крепко пожал ему руку. С этого момента началась их дружба, которая продолжается до сих пор.
   Затем все вернулись в контору, где их уже ждал фотограф, который был очень удивлен, когда узнал о том, что именно он должен фотографировать. Он сделал своим аппаратом три снимка со спины Августы и ушел, сказав, что через два дня принесет готовые карточки. Тогда доктор распрощался с новыми друзьями, заявив, что не имеет права дольше задерживать Августу. Они отправились домой, очень довольные тем, что так скоро отделались.
  

XVIII. Августа исчезает

   История Августы возбудила немалое волнение, особенно когда в газетах появились ее портреты, когда все узнали, что она молода и красива. Но общее возбуждение достигло апогея, когда начал циркулировать слух о завещании, вытатуированном на ее шее. В газетах появились всевозможные рассказы и истории об этом завещании. Августа не обращала на них внимания.
   На четвертый день после того как была сделана фотография завещания, леди Холмерст попросила Августу дойти до магазина на Риджент-стрит и купить ей шнурков для траурного платья. Августа отправилась в магазин в сопровождении служанки. Едва за ними успела закрыться дверь дома леди Холмерст, как Августа заметила двух или трех человек сомнительного вида, бродивших поблизости, которые сейчас же последовали за ними. Не обратив на это внимание, она пошла своей дорогой и когда достигла Риджент-стрит, то заметила, что за ней следовала уже кучка людей, возбужденно перешептывавшихся между собой.
   На Риджент-стрит первое, что бросилось ей в глаза, -- это человек, продававший фотографии; вокруг него собралась толпа, которой он что-то пояснял. Какой-то джентльмен купил карточку и остановился взглянуть на нее, а так как он был низкого роста, то Августа без труда взглянула на фотографию через его плечо и с негодующим восклицанием отступила назад.
   Это был ее собственный портрет в платье с низким вырезом!
   Несомненно, это она сама! Завещание на ее шее!
   Но волнения ее на этом не кончились, так как в эту минуту появился человек с кипой вечерних газет.
   -- Описание и портрет прекрасной героини "Канчаро", -- закричал он, -- с завещанием, вытатуированным на ней самой! Купите фотографию! Факсимиле! Портрет!
   -- Голубушка! Это ужасно! -- обратилась Августа к служанке. -- Пойдем домой.
   Собравшаяся вокруг них толпа окружила их плотным кольцом. Очевидно было, что человек, следовавший за ними от самого дома, узнал Августу и сообщил эту новость другим.
   -- Это она! -- прошептал один.
   -- Кто?
   -- Мисс Смиссерс, героиня "Канчаро", татуированная на пустынном острове!
   Раздались возбужденные восклицания толпы. Несчастную Августу прижали к фонарю вместе со служанкой, которая визжала от страха, и с любопытством разглядывали ее. К счастью, явились два полисмена, которые освободили обеих женщин и посадили их в кеб. Экипаж покатился, сопровождаемый возбужденными криками толпы.
   Августа была крепкая молодая женщина со здоровыми нервами, но подобные вещи невыносимы! В тот же день она в сопровождении леди Холмерст перебралась в маленький отель на Темзе.
   После полудня, прогуливаясь по городу, Юстас увидел выставленные в магазинах фотографии, на которых были сняты плечи его возлюбленной; он пришел в неописуемую ярость, бросился к фотографу и принялся упрекать его в неблаговидном поступке. Фотограф ответил ему, что пустил в продажу карточки потому, что не хотел упустить случая заработать несколько сотен фунтов.
   Юстас направился к братьям Шорт. В результате мистер Джеймс Шорт возбудил дело против фотографа, доказывая, что тот не имел права пускать в продажу карточки, представлявшие собой копию важного документа, и воспроизводить их без разрешения суда.
   Продажа карточек была немедленно прекращена.
   Через восемь дней после этого в суд поступило заявление от поверенных мистера Аддисона и мистера Роскью, наследников Мизона согласно его первому завещанию, сделанному в ноябре 1885 года, в котором они требовали, чтобы суд допросил истца и свидетелей под клятвенной присягой и возможно скорее рассмотрел бы и сличил подписи на первом и втором завещаниях.
   Суд назначил день для рассмотрения завещания. Когда разнесся слух, что живое завещание выходит замуж за истца, все ученые мужи широко раскрыли глаза от удивления. Потом поверенные противной стороны получили разрешение суда возражать на требование истца.
   Прежде всего они заявили, что второе завещание составлено не так, как того требует закон, добавив, что в этом очевидно влияние Августы Смиссерс, что "завещание было сделано под сильным воздействием ее воли на больной ум завещателя".
   Время шло своим чередом. Часто, насколько это было возможно, Юстас уезжал из Лондона и устремлялся в маленький отель на берегу реки, где чувствовал себя вполне счастливым.
   Закон, несомненно, прекрасная вещь, питающая множество народа, дающая немало выгод своим верным слугам, но горе тому, кто сделался жертвой операций законников!
   Судебный процесс был ложкой дегтя в бочке меда Юстаса. Каждый день приносил ему новые хлопоты и тревоги. Братья Шорт боролись, как герои, стойко сражались за свое дело. Юстасу было тяжело поддерживать их деньгами, которых у него не хватало. Как и следовало ожидать, весь блеск адвокатских талантов и красноречия разбивался о невозможность добыть где-нибудь денег, тогда как противники были богатейшие люди и не стеснялись в расходах.
   Юстас и Джеймс Шорт, человек по натуре умный и чувствительный, -- оба отлично понимали, что для борьбы с противниками, для того, чтобы спасти завещание, нужны большие деньги. Но где их взять?
   Это было ужасно. Оставалась одна надежда, что само дело, чрезвычайно интересное, из ряда вон выходящее, в то же время очень несложно и не требует большого числа документов.
  

XIX. Дело "Мизон, Аддисон и Ко"

   В одно прекрасное утро, когда часы показывали четверть десятого, Августа в сопровождении Юстаса, леди Холмерст, миссис Томас, жены капитана Томаса, которая вернулась в Лондон, навестив своих родных, очутилась у входа в здание нижней палаты суда, готовая отдать пять лет жизни, лишь бы сбежать куда-нибудь из этого учреждения.
   -- Сюда, дорогая моя! -- сказал Юстас. -- Мистер Джон Шорт обещал встретить нас в зале.
   Они прошли через арку и увидели на дубовой колонне лист с расписанием дел, которые подлежали рассмотрению в этот день.
   Августа заглянула в него и прочла, что в десять часов тридцать минут будет разбираться дело "Мизон, Аддисон и Ко". Это так подействовало на нее, что она почувствовала себя совсем больной.
   Они прошли мимо полисмена гигантского роста, стоявшего у дверей, и остановились в узенькой, неуютного вида зале. Справа от входа, около статуи, с бумагами в руках их ждал мистер Джон Шорт. Лицо у него было возбужденное.
   -- Вы здесь! -- произнес он. -- Я боялся, что вы опоздаете! Наше дело разбирается первым ради удобства генерального атторнея [Генеральный атторней -- высший чиновник органов юстиции в Англии, являющийся членом кабинета министров]. Вы знаете, он поддерживает противную сторону! -- добавил он со вздохом. -- Не знаю, как справится бедный Джеймс. У него двадцать человек оппонентов, потому что все поверенные наследников здесь налицо! Во всяком случае, он твердо стоит на своем и прекрасно сведущ в законах.
   В это время они добрались до маленькой лестницы, взошли по ней и свернули влево. Если и существовали какие-либо сомнения относительно верности пути, то скоро все перестали сомневаться, завидев длинный ряд париков, устремившихся в том же направлении.
   Августа и ее друзья скоро убедились в том, какой живой интерес возбудил в публике предстоящий разбор дела.
   Коридор суда кишел белыми париками адвокатов -- их было тут около пятисот человек. Они толпились в ожидании, когда отворятся двери. Шесть или восемь сторожей удерживали толпу с помощью деревянного барьера, покрикивая стоящим впереди: "Назад! Назад! Осади назад!"
   -- Господи! Как же мы пройдем? -- взмолилась Августа. Мистер Джон Шорт сделал знак сторожу, боровшемуся с напором толпы, и спросил его, как им пройти.
   -- Я сам не знаю, сэр, -- отвечал служитель, -- здесь вам не пройти! Придется провести вас через другой вход! Пусть меня повесят, -- продолжал он, указывая им дорогу, -- если все эти адвокаты не задавят нас насмерть. Тут надо отряд кавалерии, чтобы их сдержать! Они голодают, не имеют работы и лезут из кожи вон, чтобы увидать кусочек портрета молодой леди!
   В это время они прошли через отделение морской юрисдикции, двор и очутились в зале суда.
   Прежде чем занять место, которое ей указали, Августа осмотрелась вокруг. Зал суда был еще пуст, хотя в судейской ложе уже расположились избранные лица, включая и нескольких дам. Малая галерея постепенно заполнялась нарядными людьми. Что касается адвокатских мест, там сидели множество представителей наследников Мизона и их поверенные, так что бедный Джеймс Шорт, единственный адвокат истца, занял со своими бумагами место в центре третьей скамейки.
   -- Боже праведный! -- потрясенно промолвил Юстас, наклоняясь к Августе. -- Двадцать адвокатов против нас. Что будет делать несчастный Джеймс?
   -- Не знаю, право, -- вздохнула Августа. -- Это ужасно, да?
   -- Но что делать, ведь у нас нет денег!
   Джон Шорт отошел переговорить с братом и вскоре вернулся. Августа занялась изучением типов людей, находившихся перед ее глазами.
   -- Господи, кто это такие? -- спросила она.
   -- Вот генеральный атторней вместе с Фиддлстиком, Пирлом и Бином, поверенными Аддисона. Около него главный прокурор с Плейфордом, Миддлстоном, Блоухардом и Россом -- это поверенные со стороны Роскью. Дальше Стикон, он любит дела о завещаниях и разводах и вечно пишет книги об этом. Затем репортер газеты "Таймс", он пишет романы, как вы, хотя и не так хорошо, и ворует из чужих сочинений. Дальше...
   В эту минуту Джон Шорт был прерван каким-то подошедшим добродушного вида человеком с моноклем в правом глазу. Это был мистер Ньюс, глава богатой фирмы, поверенный ответчиков.
   -- Мистер Шорт, надеюсь? -- произнес мистер Ньюс, сочувственно взирая на своего молодого оппонента.
   -- Да!
   -- Мистер Шорт! Я советовался со своими клиентами, с атторнеем и прокурором, и все мы пришли к соглашению, что в этом деле есть сомнительные обстоятельства, которые, безусловно, повлияют на решение суда!
   -- Прежде чем говорить об этом, -- возразил Джон с достоинством, -- я должен посоветоваться со своим адвокатом.
   -- Разумеется!
   Джеймс встал со своего места и ждал. Он тщательно подготовился к разбору дела.
   В первый раз в жизни он совещался с атторнеем и прокурором.
   -- Послушайте, Шорт! -- сказал атторней, обращаясь к Джеймсу, как к старому знакомому, хотя только что узнал его имя от Фиддлстика. -- Как вы думаете, чем мы порешим это странное, курьезное дело? Много фактов говорит против вас, вы знаете об этом?
   -- Я так не считаю! -- заметил Джеймс.
   -- Конечно, конечно! Но если вы не обидитесь на меня, почва качается у вас под ногами! Допустим, например, что ваша молодая леди не позволит взглянуть на завещание. Что тогда будет?
   В это время Фиддлстик что-то написал на листочке бумаги и вручил его атторнею, который покачал головой и передал записку соседу и далее. Когда записка обошла весь круг, мистер Ньюс показал ее своим почтенным клиентам -- мистеру Аддисону и мистеру Роскью. Аддисон был полнолицый человек холерического темперамента, Роскью -- высокий, с изжелта-бледным лицом и черной бородой.
   Когда они прочитали записку, Аддисон застонал, как раненый бык, а Роскью вздохнул, и эти вздох и стон показали Августе, которая усердно наблюдала за всеми перипетиями драмы, что наследникам не понравилось то, что в ней было написано. Мистер Ньюс отдал записку Джону Шорту, который передал ее брату, а Юстас прочитал через его плечо.
   На кусочке бумаги было написано:

Предлагаемые условия -- все состояние пополам, ответчики платят все судебные издержки!

   -- Ну, Шорт, -- спросил Юстас, -- что вы скажете? Что делать?
   Джеймс сдвинул парик и задумчиво потер свою лысину.
   -- Очень трудное положение! -- произнес он. -- Конечно, миллион -- сумма большая, но их два, и оба могут достаться нам! Мое собственное мнение -- надо бороться. Правда, предлагаемый миллион -- это уже действительность, а ведь результат дела никому не известен!
   -- Я готов согласиться! -- заявил Юстас. -- Хотя бы ради Августы... мисс Смиссерс... Ей придется опять показывать татуировку, а это неприятно для леди!
   -- О, ей стоит только вспомнить, что здесь она не леди, а лишь законный документ! Спросите ее!
   -- Августа! Как нам быть? -- обратился к ней Юстас, объяснив, в чем дело. -- Если мы примем условие, то избавимся от многих неприятностей. Решайте скорее, суд сейчас явится!
   -- О нет, нет! -- торопливо возразила Августа. -- Я привыкла к неприятностям. Нет, будем бороться. Они испугались вас! Я вижу это по лицу ужасного мистера Аддисона. Нет, дорогой мой, надо бороться!
   -- Хорошо! -- согласился Юстас, взял карандаш и написал:

Отклоняем с благодарностью.

   В это время из коридора донесся шум. Двери широко распахнулись, и через минуту целое море адвокатов заполнило зал. Боже! Как они толкались и спешили! Стадо буйволов не могло бы ворваться с большим шумом.
   "Боже милосердный! -- подумала Августа. -- Что все они будут тут делать?"
   Вдруг какой-то старик около нее вскочил и закричал:
   -- Тише!
   Несмотря на повелительный тон, его голос, однако, не произвел особого впечатления на бушующую толпу.
   Затем появились члены суда. Все встали, поклонились и сели на свои места.
  

XX. Джеймс Шорт защищает дело

   Какой-то совершенно незнакомый Августе чиновник встал и объявил, что будет разбираться дело "Мизон, Аддисон и Ко". В ту же минуту несчастный Джеймс Шорт вскочил на ноги.
   -- Имя этого джентльмена? -- расслышала Августа вопрос судьи, обращенный к клерку.
   -- Джеймс Шорт!
   -- Вы являетесь единственным поверенным истца? -- спросил судья с ударением.
   -- Да! -- ответил Джеймс, и когда он произнес это слово, взоры всех присутствовавших обратились на него, и едва заметная улыбка пробежала по лицам судей.
   -- Кто является поверенным ответчиков?
   -- Я и мои ученые друзья, все мы держим сторону ответчиков! -- заявил генеральный атторней.
   -- Прекрасно! -- подытожил судья. -- Явно, что силы неравны, хотя, конечно, нас это не касается.
   -- Если милорд позволит, -- сказал Джеймс, -- я сумею один постоять за дело, потому что хорошо знаком с ним!
   -- Пожалуйста, мистер Шорт, -- ответил судья, взирая на него с сожалением. -- Излагайте ваше дело.
   Наступила тишина. Джеймс раскрыл бумаги и впервые в жизни вдруг впал в такое болезненное, нервное состояние, что начал дрожать, и мозг его совершенно отказывался работать. Бедный Джеймс, неопытный, не привыкший к судебным процессам, смутился. В числе его противников -- целых двадцати человек -- оказались многие известнейшие лидеры Англии, кроме того, судьями были в большинстве случаев люди его профессии, которые смотрели на него сейчас с любопытством и сожалением.
   -- Милорд! -- начал он и остановился.
   Решительно он не мог говорить. Какие-то дикие, бесформенные мысли блуждали в голове.
   Воцарилось зловещее молчание.
   -- Прочитайте ваше дело! -- шепнул ему адвокат, сидевший рядом.
   Джеймс ухватился за эту мысль. Действительно, если он не мог говорить, то мог прочитать дело, хотя это не принято в суде. Он начал читать:
  
   Истец есть единственный законный наследник Джонатана Мизона, бывшего владельца замка Помпадур, умершего двадцать третьего декабря одна тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, согласно его последнему и действительному завещанию, сделанному им двадцать второго декабря одна тысяча восемьсот восемьдесят пятого года...
  
   Тут судья поднял брови и откашлялся, потом взял синий карандаш и что-то записал.
  
   Двадцать первого мая одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого года по прошению ответчиков было утверждено завещание Джонатана Мизона от десятого ноября одна тысяча восемьсот восемьдесят пятого года. Истец требует:
   1. Чтобы суд отменил вышеуказанное завещание Джонатана Мизона от десятого ноября одна тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, утвержденное двадцать первого мая одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого года.
   2. Чтобы суд утвердил завещание Дж. Мизона от двадцать второго декабря одна тысяча восемьсот восемьдесят пятого года и ввел истца во владение наследством.

Джеймс Шорт

   -- Не угодно ли вам, милорд, -- произнес Джеймс" закончив чтение, -- чтобы я изложил дальнейшее...
   Ответчики заявили, что завещание от двадцать второго декабря составлено не по статуту, что завещатель находился под сильным влиянием Августы Смиссерс.
   Джеймс остановился. Он вновь не мог преодолеть сильнейшее нервное напряжение.
   Снова молчание, еще более ужасное, чем в первый раз. Судья что-то записал и откашлялся. Бедный Джеймс молчал. Он готов был лучше умереть, чем выносить подобное унижение перед лицом своих коллег. В голове у него шумело, словно он был пьян.
   В это время Фиддлстик, с любопытством наблюдавший за своим противником, вдруг понял его состояние. Чувство жалости проникло в его ученую грудь. Быть может, ему вспомнился подобный же случай из собственной практики в далеком прошлом, или он пожалел бедного молодого человека, своей неловкостью губившего дальнейшую карьеру, но он совершил благородный поступок. Случилось так, что он сидел справа в углу, а перед ним на конторке возвышалась огромная кипа судебных книг и бумаг, положенных клерком. По доброте сердца мистер Фиддлстик решил, что нужно отвлечь общее внимание от несчастного Джеймса, наклонился через конторку вперед, положил руку на книги и уронил их. С шумом и грохотом вся громада книг посыпалась на голову и плечи его клиента, мистера Аддисона, который сидел ниже, около конторки. Тяжелые книги больно ударили Аддисона по носу. Этой случайности мистер Фиддлстик, конечно, не предвидел.
   Судья нахмурился, но скоро улыбка появилась на его губах. Мистер Аддисон не смеялся. Он свалился на пол, потом вскочил на ноги и, сердито швыряя книги и держась за нос, хотел броситься на ученого мужа.
   -- Вы нарочно это сделали! -- проревел он, забыв, что находится в зале суда. -- Пустите меня, я ему покажу!
   Вся аудитория разразилась громким смехом. Мистер Фиддлстик смущенно улыбался, а мистер Ньюс и мистер Роскью тащили разъяренного Аддисона на его место и предлагали ему носовые платки, чтобы вытереть разбитый нос.
   Джеймс также засмеялся, и это спасло его.
   Вся его нервозность исчезла словно по волшебству. Раздалось энергичное: "Тише, тише!"
   Джеймс спокойным и ясным голосом начал свою речь. Полностью справившись с волнением, он подробно осветил отношения покойного Мизона со своим родным племянником, Юстасом Мизоном, и с Августой Смиссерс, которая имела несчастье вести дела с фирмой "Мизон и Ко". Все присутствовавшие, читавшие книгу Августы "Обет Джемимы", не исключая и судей, слушали с глубоким интересом. Затем Джеймс передал сцену между Августой и покойным издателем, рассказал о вмешательстве Юстаса, закончившемся ссорой и лишением наследства, о случайной встрече на корабле Мизона и Августы.
   Ярко и подробно нарисовал Джеймс Шорт картину кораблекрушения, гибели "Канчаро", спасения Августы и ее возвращения в Англию и закончил свою блестящую речь, заявив суду, что главные герои этой трагедии собираются повенчаться, что, по его мнению, явится прекрасным завершением всей этой романтической истории. (Взрыв аплодисментов.) Наконец он умолк и сел, потом взглянул на часы. Он говорил около двух часов, хотя совершенно не заметил времени.
   Затем был вызван первый свидетель -- Юстас Мизон, который ограничился тем, что сообщил о своих отношениях с покойным Мизоном и с Августой Смиссерс. Юстас говорил спокойно и откровенно, что, казалось, произвело благоприятное впечатление на судей.
   Мистер Фиддлстик встал и возразил Юстасу, что его поведение вполне оправдывало недружелюбное отношение дяди к нему. Юстас подробно рассказал все, что произошло между ним и его дядей, сознавшись, что наговорил много неприятного, возмущенный отношением последнего к Августе. Мистер Фиддлстик говорил десять минут и сел, нисколько не подвинув дела.
   После Юстаса была вызвана леди Холмерст. Она заявила, что познакомилась с Августой на корабле "Канчаро", и тогда на ее шее не было и следа татуировки, а в Лондоне она увидела Августу уже с татуировкой на шее.
   После вызова леди Холмерст судьи отправились завтракать. Когда они вернулись, то вызвали Августу. Ропот оживления пронесся в толпе, когда молодая девушка, с сильно бьющимся сердцем, удивительно красивая, подошла к судьям. Прежде всего встал генеральный атторней.
   -- Прошу вашего позволения, милорд, -- обратился он к судье, -- лишить эту свидетельницу слова.
   -- На каком основании, мистер атторней? -- спросил судья.
   -- На том основании, что она не должна и не может говорить. Если верить всей этой истории, то молодая леди представляет собой завещание Джонатана Мизона. Я полагаю, что на эту свидетельницу мы должны смотреть только как на документ.
   -- Но, мистер атторней, -- возразил судья, -- документ -- это тоже свидетель, и свидетель лучшего сорта!
   -- Несомненно, милорд, но документ не может говорить и давать объяснения. Документ свидетельствует только тем, что на нем написано, но не говорит человеческим языком! Обращаю ваше внимание, милорд, на основные принципы закона по интерпретации писаных документов!
   -- Я хорошо знаю эти принципы, мистер атторней, и не вижу, зачем они нужны вам теперь!
   -- Как вам угодно, милорд. Я настаиваю на том, что мисс Смиссерс есть не что иное как документ, и не имеет права раскрывать рта, так как бумага не обладает даром слова!
   -- Так, -- произнес судья, -- но это спорный вопрос. Что вы на это скажете, мистер Шорт?
   Все глаза обратились на Джеймса, который чувствовал, что если он промолчит, то дело будет проиграно.
   -- Вот по этому поводу я обращаюсь к вам, мистер Шорт, -- продолжал ученый судья, -- действительно ли личность мисс Смиссерс совершенно подавлена и уничтожена тем обстоятельством, что она представляет собой документ, и отнимает ли у нее эта документальность, если можно так выразиться, право предстать перед судом как обыкновенный свидетель и подтвердить все сказанное?
   -- Если милорд позволит, -- сказал Джеймс, -- я утверждаю, что это неправильно. Конечно, документ остается документом, но мисс Смиссерс также остается молодой леди. Ведь это абсурд -- утверждать, что человек, на котором вытатуирован документ, перестает быть человеком и теряет свою правоспособность говорить и свидетельствовать истину. Можно ли лишить человека его естественных прав? Нет, это неправильная постановка вопроса!
   -- Да, это курьезный пункт, -- отметил судья, -- и единственный в своем роде. Поразмыслив и выслушав мистера Шорта, я убедился, что на это можно возразить. (Юстас облегченно вздохнул.) Ответчики утверждают, что мисс Смиссерс есть не что иное как документ и что она не может говорить. Полагаю, что мистер атторней не обдумал вопроса, когда пришел к такому заключению. Как обстоит дело? Завещание вытатуировано на части кожи молодой леди, но разве эта кожа представляет собой всю ее особу? Где же интеллект, индивидуальность? Постараюсь выразиться яснее... Допустим, что истец убедил свидетельницу позволить содрать с себя вытатуированную часть кожи (тут Августа подпрыгнула на месте), что она вынесла операцию и предстала перед судом как свидетельница. Неужели суд откажется принять ее свидетельство?
   Документ на человеческой коже был бы в руках судей, и особа, которой принадлежала эта кожа, тоже стояла бы перед судом. Возможно ли отделить такой документ от человеческой личности? По моему мнению, нельзя. Возьмем другое положение и допустим, что завещание вытатуировано на ноге этой особы и что эта нога при известных обстоятельствах отрезана и представлена на суд. Неужели свидетельница, у которой отрезана нога, не имеет права дать показания на суде в силу того, что ее нога является документом? Я думаю, что она имеет полное право давать показания!
   -- Позволите ли вы, милорд, записать ваше решение? -- спросил мистер атторней, думая об апелляции.
   -- Конечно, мистер атторней! Приведите свидетелей к присяге!
  

XXI. Иск подлежит удовлетворению

   Августа также была приведена к присяге, и Юстас заметил, что, когда она подняла вуаль, чтобы поцеловать Библию, ее красивое лицо произвело сильное впечатление на публику.
   Тогда Джеймс начал свой допрос; медленно, шаг за шагом, руководил он ответами Августы и заставил ее рассказать всю свою историю, включая и татуировку завещания на острове Кергелен. Очевидно, рассказ заинтересовал всех присутствовавших, и общее возбуждение достигло апогея, когда Августа начала рассказывать о татуировке.
   -- Расскажите, пожалуйста, подробнее, каким образом случилось, что завещание мистера Мизона было вытатуировано на вашей коже, -- попросил ее Джеймс Шорт.
   Выразительно, яркими красками Августа описала каждую подробность с той минуты, когда покойный Мизон сообщил ей о своих терзаниях из-за того, что лишил наследства своего племянника, затем описала всю операцию татуировки, которую сделал матрос на ее шее.
   -- Теперь, мисс Смиссерс, -- заявил Джеймс, когда Августа закончила рассказ, -- мне очень жаль, но я должен побеспокоить вас и попросить показать документ суду.
   Бедная Августа покраснела до ушей. Глаза ее наполнились слезами, пока она снимала темный плащ, скрывавший ее плечи (конечно, она была в платье с глубоким вырезом).
   Судья, взглянув на нее, заметил ее огорчение.
   -- Если вы желаете, мисс Смиссерс, -- произнес он любезно, -- я прикажу выйти всем, исключая лиц, заинтересованных в деле непосредственно.
   При этих словах ропот недовольства пробежал среди присутствовавших. Это было жестоко -- лишить их возможности видеть завещание! С отчаянием уставились они на Августу, ожидая ее ответа.
   -- Благодарю вас, милорд, -- ответила она с легким поклоном, -- но мне это безразлично! Надеюсь, что каждый из присутствующих войдет в мое положение...
   -- Отлично, -- произнес судья.
   Без дальнейших слов Августа сбросила плащ и шелковый платок и встала, смущенная и покрасневшая, в своем открытом платье.
   -- Простите, но мне придется попросить вас подойти ко мне! -- сказал президент.
   Августа обошла кругом, взошла на возвышение и повернулась спиной к судье, чтобы он мог видеть завещание. Судья стал очень тщательно рассматривать написанное с помощью увеличительного стекла.
   -- Благодарю вас, -- произнес он наконец, -- я увидел. Боюсь, что ученый совет также пожелает увидеть завещание.
   Августа спустилась вниз и медленно прошла по рядам ученых мужей, останавливаясь перед каждым для обозрения завещания, в то время как сотни глаз были устремлены отовсюду на ее несчастную шею. Наконец пытка кончилась.
   -- Довольно, мисс Смиссерс, -- заявил судья, -- вы можете надеть свой плащ.
   -- Документ, который вы показали суду, мисс Смиссерс, -- спросил Джеймс, -- тот самый, который составлен на острове Кергелен двадцать второго декабря прошлого года?
   -- Да.
   -- Документ этот был вытатуирован в присутствии завещателя и двух свидетелей?
   -- Да.
   -- Во время составления завещания был ли завещатель в здравом уме и твердой памяти?
   -- Несомненно.
   -- Пытались ли вы оказать на него давление, заставляя его составить завещание?
   -- Нет, не пыталась.
   -- Можете вы поклясться в этом?
   -- Клянусь.
   Затем Джеймс перешел к истории смерти обоих моряков, которые были свидетелями завещания, к спасению Августы и закончил свой допрос только в четыре часа. Заседание было отложено до следующего дня.
   Без сомнения, все заинтересованные в деле лица провели тревожную ночь и были очень довольны, когда снова очутились в зале суда. Народу собралось еще больше, каждый жаждал узнать, чем закончится дело.
   Как только вошли члены суда, Августа заняла свое место на скамье свидетелей, и мистер атторней начал допрос.
   -- Вы сказали, мисс Смиссерс, что хотите повенчаться с истцом, мистером Мизоном. Мне очень жаль, но я должен задать вам щекотливый вопрос: были ли вы влюблены в мистера Мизона во время татуировки завещания?
   Это было неожиданное нападение, и бедная Августа покраснела до ушей, но скоро природный ум выручил ее из беды.
   -- Если вы объясните мне, сэр, что значит быть влюбленной, то я с удовольствием отвечу на ваш вопрос! -- произнесла она.
   Все присутствовавшие, включая и судью, улыбнулись.
   Генеральный атторней смутился.
   -- Хорошо, -- заговорил он, помолчав, -- намеревались ли вы выйти замуж за мистера Мизона?
   -- Очень может быть, мистер атторней, -- вмешался судья, -- но что же из этого следует?
   -- Преклоняюсь перед вашей опытностью, милорд, -- сухо заметил атторней, -- быть может, мне следовало иначе поставить вопрос. Скажите, свидетельница, вы рассчитывали в то время на брак с мистером Мизоном?
   -- Не думала даже.
   -- Согласились вы на татуировку -- довольно мучительную операцию, -- имея виды на истца?
   -- Конечно, нет. Могу прибавить, -- сказала Августа с некоторым колебанием, -- что, решившись обезобразить себя, я не рассчитывала понравиться кому-либо!
   -- Пожалуйста, отвечайте на мои вопросы, мисс Смиссерс, и не комментируйте их. Как могли вы решиться на подобную операцию?
   -- Я решилась на нее потому, что считала это делом справедливости, так как под рукой у меня не было никаких средств, чтобы облегчить смерть покойного Мизона. Я...
   Она умолкла.
   -- Продолжайте!
   -- Я знала мистера Юстаса Мизона, знала, что он лишился наследства вследствие спора с дядей из-за меня!
   -- Ага! Наконец-то мы договорились. Следовательно, вы решились на татуировку ради истца, а не в интересах правосудия?
   -- Да, конечно.
   -- Но, мистер атторней, -- опять вмешался судья, -- что вы хотите этим сказать?
   -- Мне хочется доказать вам, милорд, что эта молодая леди действовала вовсе не беспристрастно в этом деле. Ее поступки имели слишком явную побудительную причину.
   -- Весьма понятно, -- сухо заметил судья, -- но из этого вовсе не следует, что мотив поступков может быть нечестным!
   Ученый джентльмен продолжал допрос, вооружившись всей своей ловкостью и опытностью, чтоб заставить Августу сознаться, что завещатель действовал под ее влиянием и был болен во время составления завещания.
   Но все его усилия были тщетны, и, когда он сел на свое место, Джеймс Шорт понял, что дело его еще не проиграно.
   После нескольких вопросов, предложенных Августе другими судьями, встал Джеймс Шорт и попросил девушку подробно рассказать все то, в чем исповедовался ей мистер Мизон на острове Кергелен. Надо было видеть ярость и ужас мистера Аддисона и мистера Роскью, когда самые сокровенные тайны их фирмы выплыли наружу и система, практиковавшаяся Мизоном, раскрылась всем присутствовавшим на суде. Дюжина репортерских карандашей поспешила записать все слышанное.
   Затем была вызвана миссис Томас, жена капитана Томаса. Она подтвердила, что Августа находилась на острове Кергелен, что она сама видела там шляпу одного из моряков, бочку рома и черепок, из которого матросы пили ром. Всего важнее было ее показание о том, что она видела на острове труп мистера Мизона, которого она тотчас же опознала на предъявленной ей фотографии. Она поклялась, что, когда Августа взошла на их шхуну, следы татуировки на ее шее еще не зажили.
   Затем мистер атторней вызвал двух своих свидетелей, мистера Тодди, стряпчего, который составлял завещание Мизона от десятого ноября, и его клерка. При допросе оба свидетеля подтвердили, что завещатель был страшно раздражен при составлении первого завещания.
   Затем генеральный атторней выступил от лица ответчиков. Он заявил, что суду предстоит разрешить два вопроса: во-первых, можно ли считать татуировку на шее леди за действительное, законное завещание, во-вторых, где доказательства того, что завещатель был вполне здоров, составляя свое завещание, и не подчинился чужому влиянию?
   Очень тонко и умело представил он всю странность и романтичность истории по свидетельским показаниям Августы Смиссерс. Принимая во внимание отношения свидетельницы к истцу, мог ли суд отнестись с полным доверием к ее показаниям? Быть может, молодая леди подчинила своему влиянию слабого, умирающего старика и заставила его составить завещание в пользу любимого человека!
   После атторнея говорили главный прокурор и мистер Фиддлстик. Потом встал Джеймс Шорт, чтобы внести возражение со стороны истца.
   Наступило молчание, пока он разбирал свои бумаги.
   -- Благодарю вас, мистер Шорт, -- проговорил судья, не дав ему даже раскрыть рта, -- я не буду беспокоить вас больше!
   Джеймс сел, радостно вздохнув, чувствуя, что дело его выиграно.
   Судья начал свою блестящую речь и, мастерски суммировав все факты, заключил ее следующими словами:
   -- Таковы подробности этого замечательного процесса, о подобном которому мне не приходилось слышать за всю мою долголетнюю практику. Мистер генеральный атторней справедливо сказал, что все дело заключается в двух пунктах:
   1. Может ли документ, вытатуированный на шее Августы Смиссерс, считаться настоящим завещанием покойного Мизона?
   2. Возможно ли допустить вероятность всей этой истории? Что понимает закон под словом "завещание"? Несомненно, завещание -- это последняя воля или желание какого-либо лица, изложенные письменно, относительно его имущества и собственности после смерти.
   Завещание должно быть обставлено некоторыми формальностями, как важный и законный документ.
   Первый пункт, который я должен обсудить: представляет ли собой эта татуировка на спине молодой леди подлинное и настоящее завещание Мизона? Я отвечаю на этот вопрос в утвердительном смысле. Конечно, факт татуировки документа на человеческой коже -- вещь редкая и необычная, но из этого вовсе не следует, что документ теряет свои ценность и значение.
   Я думаю, что документ остается документом, на чем бы он ни был написан. Завещатель вовсе не был эксцентричной особой, а оказался поставленным в безвыходное положение. Весьма естественно, что на пороге смерти, согласно словам мисс Смиссерс, он осознал свою несправедливость к племяннику и жаждал исправить ее. В своем ужасном положении на пустынном острове он не имел под рукой ничего, чтобы выразить свою последнюю волю. Понятно, что он с радостью ухватился за мысль вытатуировать завещание на теле молодого и сильного существа. Можно ли отрицать законность этого документа только потому, что он составлен не по всем требованиям формалистики? Я полагаю, что он может считаться настоящим и действительным документом, законным завещанием покойного Мизона.
   Перехожу ко второму пункту. Можно ли верить показаниям мисс Смиссерс? Леди Холмерст показала, что на корабле "Канчаро" мисс Смиссерс не имела на себе никаких признаков татуировки. Миссис Томас заявляет, что, когда мисс Смиссерс была спасена шхуной ее мужа, капитана Томаса, то шея ее была уже татуирована и сильно болела. Татуировка не могла быть сделана ею самой или ребенком, ее единственным компаньоном на острове. Кроме того, миссис Томас видела на острове труп Мизона, которого она сейчас же опознала, когда ей показали его фотографию, и шляпу одного из матросов.
   Я подхожу к решению этого второго вопроса с некоторой нерешительностью. Конечно, не так легко, в самом деле, совершенно отменить формально составленное завещание от десятого ноября и присудить истцу громадное состояние только в силу свидетельского показания единственной свидетельницы. Но я лично убежден в том, что мисс Смиссерс говорила правду. Мне кажется, что мой многолетний опыт научил меня отличать правду от лжи, и я не могу не верить всему, что рассказала мисс Смиссерс. (Оживление в зале.) Я следил и наблюдал за ней при перекрестных допросах и уверен, что она сказала правду.
   Относительно предположения, высказанного мистером атторнеем, что свидетельница во время составления завещания рассчитывала на брак с истцом, я не могу высказаться определенно. Может быть, это предположение верно, может быть -- нет! Допуская его правдоподобность, мы должны установить тот факт, что мисс Смиссерс, оставляя Англию, вероятно, не имела определенного намерения вступить в брак с истцом, но истец всегда готов был сделать ее своей женой, -- и это обстоятельство, по моему мнению, говорит не против него, а скорее в его пользу. Я должен заметить, что молодая леди совершила героический поступок, тем более что он имеет и свою оборотную сторону. Она перенесла операцию, которая была мучительна и нанесла немалый ущерб ее красоте. Соглашаясь с мистером атторнеем, что она принесла эту жертву, имея серьезный мотив -- чувство справедливости, благодарность или более теплое чувство к истцу, я не нахожу тут ничего дурного и не имею причины не верить показаниям мисс Смиссерс.
   Остается еще последний вопрос: был ли завещатель во время составления завещания в здравом уме и твердой памяти? Указывает ли что-нибудь на то, что он был ненормален? Я не вижу ничего подобного. Мисс Смиссерс утверждала и приняла присягу, что не заметила в нем ничего подобного. Она рассказала, между прочим, что незадолго до смерти он начал бредить и кричал, преследуемый галлюцинациями. Что же удивительного в том, что умирающий галлюцинировал и видел тех несчастных, кого он обижал и обманывал в своей жизни? Я вполне понимаю, что, чувствуя приближение смерти, Мизон хотел загладить свою несправедливость и отдать все свое состояние племяннику, вся вина которого заключалась в том, что он сказал дяде правду в глаза. Мне это кажется весьма естественным и вполне согласующимся с основными свойствами человеческой природы. Вся же история носит романтический характер и только подтверждает поговорку: истина причудливее всякой выдумки! Я вполне допускаю тот факт, что покойный Мизон позаботился вытатуировать свое последнее завещание, составленное в пользу его близкого родственника Юстаса Мизона, на плечах Августы Смиссерс двадцать второго декабря 1885 года. Установив этот факт, я отменяю завещание Мизона от десятого ноября и утверждаю завещание, представленное истцом. Иск по суду считать удовлетворенным.
   -- А судебные издержки, милорд? -- спросил Джеймс, вставая.
   -- Так как тяжба возникла по вине самого завещателя, то пусть его наследник заплатит судебные издержки.
   -- Как вам угодно, милорд! -- ответил Джеймс и сел на свое место.
   -- Мистер Шорт! -- заговорил судья, откашлявшись. -- Я редко говорю комплименты, но сегодня считаю своим долгом поздравить вас с успехом и сказать вам, что изумлялся тому мужеству, ловкости и умению, с которыми вы вели это необычное дело, имея противниками целый ряд ученых джентльменов. Для подобного процесса нужен огромный многолетний опыт. Факт сам по себе беспрецедентный...
   Джеймс вспыхнул и почувствовал себя на седьмом небе: карьера сделана, -- и если теперь благоденствие его не упрочится, то это будет исключительно его собственной виной.
  

XXII. Свадьба

   Суд кончился. Августа заметила, что ученые мужи, изо всех сил бившиеся, чтобы выиграть дело своих клиентов, вовсе не казались особенно расстроенными, потерпев поражение, и быстро удирали из зала, словно торопясь отрясти его прах от ног своих. Она не знала, что сердца их бились ровно, потому что они уже получили свой заработок и не чувствовали себя виноватыми в том, что суд решил иначе.
   Другое дело -- мистер Аддисон и мистер Роскью, у которых миллионы выскользнули из рук. Конечно, они были богаты, но люди, обладающие деньгами, всегда желают иметь их еще больше. Мистер Аддисон побагровел от ярости, а мистер Роскью закрыл лицо руками и застонал. Генеральный атторней встал, подошел к Джеймсу Шорту и искренне пожал ему руку.
   -- Позвольте мне поздравить вас, дорогой коллега! -- сказал он. -- Я никогда не видел такого умелого ведения дела и очень рад, что судья сказал вам комплимент, что, кстати, совсем не в его обычае. Могу добавить, что надеюсь в скором будущем видеть вас в качестве своего помощника. Если у вас нет впереди ничего лучшего, не угодно ли вам зайти ко мне завтра около двенадцати часов?
   Мистер Аддисон, слышавший эти слова, одним прыжком очутился между собеседниками.
   -- Теперь я все понимаю! -- произнес он дрожащим голосом. -- Меня предали, я сделался жертвой заговора. Вы получили кучу денег от меня, будьте вы прокляты! -- завопил он, поднося кулак к лицу ученого мужа. -- А теперь поздравляете этого человека! Вы обманули меня, сэр! Вы -- негодяй и мошенник!
   Тут ученый генеральный атторней, позабыв собственный сан и величие, возмутился и был готов тоже пустить в дело кулаки. Не будь поблизости мистера Ньюса, который оттащил назад своего разъяренного клиента, разыгрался бы ужасающий скандал.
   -- Ну, а теперь, господа, -- заявила леди Холмерст, -- я полагаю, что лучше всего отправиться домой и пообедать! Я приказала подать обед в семь часов, а сейчас около пяти. Надеюсь, мистер Шорт, вы приедете ко мне и привезете с собой вашего брата: право, вы оба вполне заслужили свой обед!
   Все ушли. Это был веселый и приятный обед, по окончании которого братья Шорт уехали, сияя, как звезды, от счастья и выпитого шампанского. Леди Холмерст ушла к себе, оставив молодых людей наедине.
   -- Жизнь -- странная вещь! Сегодня утром я был бедняком, а сейчас -- один из богатейших людей в Англии! -- сказал Юстас.
   -- Да, дорогой мой! -- подтвердила Августа. -- Весь мир будет у ваших ног, потому что жизнь легка и приятна для богатых людей. Перед вами прекрасное будущее, Юстас, право, мне даже совестно выходить замуж за такого богача!
   -- Ненаглядная моя! -- воскликнул Юстас, обнимая молодую девушку. -- Всем этим я обязан вам. Знаете ли, чего я боюсь, если мы в самом деле окажемся богачами? Я опасаюсь, что вас затянет шумная жизнь, то, что люди называют обязанностями светской женщины, разные развлечения, и вы забудете о своем литературном призвании. Многие женщины поступают так... Хоть они и уверяют, что не имеют свободного времени, но, в сущности, просто не желают найти его для занятий.
   -- Да, -- ответила Августа, -- если они не любят своего дела. Тот, кто любит его всем сердцем и душой, никогда не откажется от него. Конечно, замужество несет с собой определенные заботы и отвлекает от занятий, но в то же время, если оно счастливо, работается легко и спокойно. Вам нечего бояться, Юстас, я постараюсь доказать миру, что вы женились не на глупой женщине. Если же я не сделаю ничего, то, значит, я -- бестолковая тупица.
   -- Приятно слышать это от автора "Обета Джемимы", -- саркастически усмехнулся Юстас, -- в самом деле, моя дорогая, ваша известность как писательницы, героини кораблекрушения и процесса о завещании смущает меня. Мне придется оставаться всегда позади, меня будут знать только как супруга прекрасной, талантливой миссис Мизон...
   -- О нет, не бойтесь, -- возразила Августа, -- никому не пригрезится во сне отозваться так о богаче, обладателе двух миллионов.
   -- Не злите вы меня этими деньгами! -- с досадой воскликнул Юстас. -- Мы еще не получили их. Августа, мне надо кое о чем спросить у вас.
   -- А мне пора идти спать! -- заявила Августа.
   -- Глупости! -- отозвался Юстас. -- Вы не пойдете. -- Он схватил ее за руку.
   -- Оставьте меня, сэр! -- вскричала Августа с достоинством. -- Что вам еще нужно, глупый мальчишка?
   -- Я хочу знать, повенчаемся ли мы с вами на будущей неделе?
   -- На будущей неделе? Боже милостивый! Нет, нет, конечно, -- ответила Августа. -- Мое приданое еще не готово, и я, право, не знаю, откуда взять мне денег, чтобы заплатить за него.
   -- Тряпки! -- изрек Юстас с презрением. -- Вы умели обходиться на острове Кергелен без всего, и я не вижу, почему вы не можете обвенчаться без ваших тряпок, тем более что я достану вам все нужное в течение шести часов. Что может быть глупее этих тряпок! Слушайте, дорогая моя! Ради Неба, давайте поженимся и успокоимся. Смею вас уверить, что если вы не последуете моему совету, жизнь ваша будет отравлена. За вами будут охотиться, как за редкой дичью, интервьюировать, рисовать -- словом, замучат до смерти. Если вы выйдете замуж -- это будет лучше и спокойнее для нас обоих.
   -- Ваши слова, пожалуй, справедливы, -- заметила Августа. -- Но допустим, что ответчики подадут на апелляцию, и дело примет другой оборот, что тогда?
   -- Тогда мы оба будем работать, больше ничего. Вы -- писать и выпускать ваши книги, а я -- работать, как умею и могу.
   -- Хорошо, я поговорю с Бесси об этом, -- согласилась Августа.
   -- Конечно, леди Холмерст найдет, что возразить, -- мрачно заметил Юстас, -- она нежно позаботится о ваших тряпках.
   -- Это все, что я могу сделать для вас, сэр, -- решительно ответила Августа. -- Спокойной ночи.
   Она грациозно присела и исчезла.
   -- Кто может узнать мысли женщины! -- размышлял Юстас, пока дворецкий не принес ему шляпу. -- Она всегда сделает, что захочет, но чего она хочет?
   Через десять дней после этого разговора небольшое, но избранное общество собралось в доме леди Холмерст на Ганновер-сквер.
   Свадьба держалась в секрете, чтобы не привлечь толпы любопытных. Так как у Августы не было родных, она просила ученого доктора, с которым состояла в большой дружбе, заменить ей отца. Хотя за всю свою долголетнюю практику старому джентльмену чаще приходилось разрывать брачные узы, чем связывать их, он не мог отказать Августе в ее просьбе.
   -- Мне придется на время пренебречь своими обязанностями, дорогая леди, -- сказал он, пожимая руку Августе. -- Это очень дурно, очень дурно, потому что я должен быть в канцелярии. Но, может быть, я как-нибудь устроюсь, хотя это очень, очень нехорошо с моей стороны! Думаю, что буду просить суд, то есть пастора, подождать меня немного...
   И в назначенный знаменательный день почтенный муж покинул свою канцелярию и присоединился к обществу.
   Леди Холмерст выглядела необычайно изящной и красивой в своем вдовьем одеянии, ее мальчик Дик, очень веселый, сиял здоровьем и изумлялся торжественному виду своей "тети".
   В арьергарде находились братья Шорт.
   Августа была прелестна в своем подвенечном наряде, и, любуясь ею, ученый доктор готов был сам влюбиться в нее. Но на прекрасном лице девушки лежала тень печали: сегодня Августа была счастлива, как может быть счастлива любящая и любимая женщина, но великая радость всегда является к нам вместе с нашими былыми печалями. Величайшее счастье имеет свойство напоминать нам прошедшее горе, потому что радость и печаль вытекают из одного источника. Так было и с Августой.
   Ей вспомнилась дорогая сестричка, ее предсказание о счастливом будущем. Теперь счастье и успех сопутствуют ей, и рядом с ней стоит ее возлюбленный, но ее счастье омрачено воспоминанием о дорогом личике сестры, о маленькой могилке...
   Потом Августе вспомнился бедный мистер Томби... Он давно погиб в волнах океана, а она живет, и перед ней -- блестящая карьера... Бедный мистер Томби! Ей вспомнились его последние слова, когда он усаживал ее в лодку. Пожалуй, для него и лучше, что он умер.
   -- Теперь, мисс Смиссерс, -- прервал доктор ее мысли, -- больше никто не будет называть вас так! -- возьмите мою руку, судья, то есть, я хочу сказать, пастор, пришел!

* * *

   Церемония окончилась. Юстас и Августа стали мужем и женой. Все общество вернулось на Ганновер-сквер.
   Первым, кто их приветствовал при входе, был маленький клерк Джона Шорта, явившийся сюда в сопровождении своего брата, клерка, служившего у Джеймса. Мальчик держал в руке официальное письмо.
   -- Помечено "немедленно", сэр! Я подумал, что надо поскорее доставить его вам!
   Он подал письмо Джону.
   -- Что это такое? -- спросил Юстас нервно. Он смертельно боялся теперь всех этих официальных писем.
   -- Вероятно, уведомление об апелляции! -- заметил Джон.
   -- Откройте его скорее и читайте! Джон прочитал следующее:
  
   Джону Шорту, эсквайру

Дорогой сэр!

   После совещания с нашими клиентами, мистером Аддисоном и мистером Роскью, мы уполномочены сделать вам следующее предложение. Пусть истец не требует отчета о прибылях, полученных фирмой...
  
   -- Неверный термин! -- сказал Джеймс раздраженно. -- Странно, что свидетель мог допустить такое выражение!
   -- Определение достаточно верное! -- возразил его брат.
   -- Термин "прибыли" обозначает здесь доход со всего капитала.
   -- Ради Бога, не препирайтесь, -- воскликнул Юстас. -- Разве вы не видите, что я терзаюсь?
  
   ...и мои клиенты готовы отказаться от апелляции по делу "Мизон, Аддисон и Ко". Если же истец будет настаивать на отчете, то мы передадим дело в высшую инстанцию суда.

С почтением, Ньюс

   P.S . Весьма обяжете немедленным ответом.
  
   -- Ну, Мизон, что вы на это скажете? -- спросил Джон. -- Простите, я забыл: может быть, вы хотите посоветоваться с ним? -- он указал на Джеймса, который с негодованием потирал свою лысину.
   -- Нет, нет, я уже решил, -- возразил Юстас. -- Пусть остаются со своими прибылями и доходами, они мне не нужны! Пошлите Ньюсу телеграмму.
   -- Я согласен с вашим взглядом на дело, -- начал Джеймс торжественно, -- и очень рад, что мы сходимся во мнениях, хотя, мне кажется, есть спорные пункты, на которые я хочу указать вам...
   -- Ради Бога, не сейчас! -- прервала его леди Холмерст.
   Адвокат со вздохом покорился. Ньюсу послали телеграмму, и все сели за свадебный завтрак, который прошел очень оживленно.
   Леди Холмерст в первый раз со смерти мужа была веселой и оживленной, как прежде, и так прелестна, что Джеймс забыл свою ученость, свою профессию и не отходил от нее. Он дошел до того, что сказал ей какой-то громоздкий комплимент, который состоял из трех длинных фраз и разделялся на пункты.
   В конце завтрака встал ученый доктор и произнес тост за здоровье новобрачных. Его речь была прекрасна и переполнена классическими цитатами.
   -- Мне приходилось слышать, -- закончил он, -- что есть люди -- настоящие любимцы и баловни судьбы. Я не верил этому, но теперь убедился в истине данного изречения. Мистер Юстас Мизон, бесспорно, прекрасный молодой человек, очень милый и красивый, но позвольте спросить, что он совершил, чем заслужил свое необыкновенное счастье? Почему он избран из сотни других молодых джентльменов, чтобы обладать двумя миллионами капитала и жениться на прелестнейшей, талантливой и великодушной молодой леди? В красоте молодой леди заключается еще целое состояние, не говоря уже о ее уме и таланте. Сэр! -- он поклонился Юстасу. -- Приветствую вас, так как все люди должны приветствовать счастливого избранника судьбы! Смиренно преклоняюсь перед вами, смиренно желаю, чтобы вы долго наслаждались тем несравненным счастьем, которым Провидению угодно было наградить вас!
   Затем встал Юстас и произнес маленький спич. Он припомнил, как с первого взгляда полюбил Августу, увидев ее в конторе своего дяди в Бирмингеме, как тяжело ему было, когда, вернувшись из Лондона, он узнал, что любимая девушка исчезла. Сколько он перестрадал, когда до него дошли слухи, что она утонула вместе с "Канчаро"!
   -- Доктор сказал, что я счастливый избранник судьбы, -- закончил Юстас, -- и я согласен с ним. В самом деле, я счастлив выше меры, выше моих заслуг, так счастлив, что даже пугаюсь. Когда я вижу свою возлюбленную жену рядом со мной, мне кажется, что я брежу, что все это сон -- я проснусь и не найду никого около себя! Это колоссальное богатство, которым я обязан ей, -- оно меня просто пугает. Я надеюсь, если Небу будет угодно, сделать много хорошего с этими деньгами, помня постоянно, что в моих руках великая сила, что мой долг -- распорядиться по разуму и совести! Моя жена, неоценимое сокровище, мой лучший друг и советник, конечно, поможет мне.
   Помолчав немного, Юстас предложил тост за здоровье братьев Шорт, которые сумели выиграть дело, не побоявшись целого сонма ученых мужей.
   После Юстаса встал Джеймс и начал говорить удивительно цветисто и красноречиво и говорил бы бесконечно долго, если бы леди Холмерст не пришла в отчаяние и не дернула его за рукав, заявив, что он может предложить тост за ее здоровье.
   Джеймс сделал это с величайшим удовольствием, причем намекнул на то, что хотя леди Холмерст считается вдовой, но "находится" в беспомощном положении, обладая всеми правами и ответственностью одинокой женщины.
   Все общество разразилось смехом, включая бедную, смущенную леди Холмерст.
   Джеймс уселся на свое место, негодуя, что безрассудные люди не умеют оценить меткости его определения.
   После завтрака Августа пошла переменить платье. Началось шумное прощание. Новобрачные уселись в прекрасный кеб и уехали, сопровождаемые оглушительными криками и пожеланиями.
  

XXIII. Новая фирма "Мизон и Ко"

   Прошел месяц -- месяц чудных летних дней, безоблачного счастья. Юстас и Августа были счастливы, проводя свой медовый месяц под солнечным небом одного из прелестнейших островков близ континента.
   Между тем у мистера Джона Шорта состоялось совещание с поверенными ответчиков Аддисона и Роскью, в результате которого оба джентльмена отказались быть далее компаньонами издательской фирмы и Юстас Мизон таким образом становился единственным владельцем обширного предприятия и должен был принять его в свое непосредственное ведение.
   Сопровождаемый мистером Джоном Шортом, которого он назначил своим главным поверенным, и Августой, Юстас явился, чтобы формально вступить во владение фирмой.
   Номер первый, державший все хозяйство в своих руках, несколько сердито вручил документы Юстасу. Ему вовсе не нравилась простота манер нового молодого владельца.
   Юстас перелистывал бумаги, и его счастливая молодая жена стояла около него, думая об удивительной перемене обстоятельств. Год тому назад она стояла в этой конторе, как нищая, вымаливая у Мизона несколько лишних фунтов, чтобы спасти жизнь сестры, а теперь...
   Вдруг Юстас вытащил из пачки один документ и просмотрел его. Это был контракт Августы с Мизоном относительно книги "Обет Джемимы", связавший ее на целых пять лет.
   -- Это подарок для тебя, моя дорогая! -- обратился Юстас к жене. -- Возьми его!
   Августа взяла документ, взглянула на него и вздохнула. Он напомнил ей много тяжелого.
   -- Что же мне делать с ним? -- спросила она. -- Разорвать?
   -- Да, -- ответил Юстас. -- Нет, погоди!
   Он взял у жены документ, написал на нем крупными буквами "похерен", подписался и поставил число.
   -- Теперь надо вставить его в рамку и вывесить в конторе для поучения! -- сказал Юстас.
   Номер первый с ужасом взглянул на молодого Мизона.
   -- Что дальше?
   -- Собрались ли джентльмены в зале? -- спросил Юстас, отложив в сторону остальные документы.
   Номер первый заявил, что все в сборе, в большом зале собрались все издатели, управляющие различными отделениями фирмы, клерки, служащие, авторы и художники, которых он выстроил в одну линию.
   Когда Юстас, его жена и Джон Шорт вошли в зал, где были приготовлены места, вся толпа поклонилась им. Юстас попросил их сесть.
   -- Джентльмены! -- произнес он. -- Прежде всего, позвольте вам представить мою жену, миссис Мизон, которая хорошо знакома с обычаями нашей фирмы, так как ее лучшие произведения печатались у нас... (кто-то из толпы громко выразил одобрение, Августа покраснела и смешалась) и которая, как я надеюсь, напишет еще много прекрасных книг, и мы будем иметь честь издать их... (Аплодисменты.)
   Затем, джентльмены, позвольте мне представить вам мистера Джона Шорта, моего поверенного, который с помощью своего брата выиграл мое дело в суде...
   Затем объявляю вам, что я один состою собственником фирмы, так как купил паи компаньонов Аддисона и Роскью. (Голос в толпе: "Вот так штука!") Я надеюсь, что мы будем работать все вместе для нашего общего благополучия. Да будет также известно вам, что я хочу полностью преобразовать наше дело... (оживление в толпе) и с помощью мистера Шорта поведу его иначе. Мне известно, что в среднем чистый доход фирмы равнялся за последние десять лет сорока семи процентам. Теперь я желаю поставить дело так: десять процентов будет получать автор книги, и десять -- наша фирма... (Сильнейшее оживление, в особенности среди авторов.) Допустим, что книга заработала сто на сто, следовательно, я возьму себе десять процентов, служащие -- двадцать шесть, а автор получит шестьдесят процентов.
   Номер первый прервал речь Юстаса.
   -- Это невозможно! -- возразил он. -- Невероятно! Фирма "Мизон" удовлетворится десятью процентами, несмотря на свои издержки, а автор, жалкий автор, получит шестьдесят процентов?! Это постыдно, постыдно!
   -- Я вас не заставляю служить у меня, -- резко возразил Юстас, -- но советую вам подумать... Джентльмены! -- продолжал он. -- Вижу, что такая перемена поражает вас, но уверяю вас, что я делаю это вовсе не из филантропии. Я желаю только, чтобы труд ваш хорошо оплачивался, и никогда не возьму на себя дела, которое может принести убытки! Все мы будем работать вместе, и я надеюсь, что лучшие писатели Англии будут печататься у нас, а все вы будете чувствовать себя намного лучше, чем теперь. (Одобрительные возгласы.) Авторам будут отведены отдельные комнаты, заработок их значительно увеличится. (Общие восторженные восклицания.) Затем я раз и навсегда желаю уничтожить эту ужасную систему называть людей "номерами"... С этого дня каждый служащий фирмы "Мизон" будет называться своим именем. (Громкие крики одобрения.) Еще одно слово: надеюсь видеть вас всех за обедом в моем доме на следующей неделе, когда мы отпразднуем появление новой фирмы, которая будет именоваться "Фирма Мизон и Ко", так как все мы будем заинтересованы в предприятии и станем компаньонами! Надеюсь, что наша фирма будет богатой, честной, уважаемой фирмой, в настоящем смысле этого слова!
   Затем среди оглушительных приветствий и одобрений своих служащих Юстас и его жена раскланялись и направились к ожидавшему их экипажу.
   Через полчаса они входили в ворота замка Помпадур, откуда год тому назад Юстас ушел, поссорившись с дядей.
   У подъезда вытянулись в струнку напудренные, расфранченные слуги во главе с толстым дворецким Джонстоном, тем самым, который передал прощальный привет Юстаса его дяде.
   -- Боже милостивый! -- воскликнула Августа. -- Здесь шесть огромных лакеев... Что я буду делать с ними?
   -- Прогони их! -- ответил Юстас. -- Один их вид нагоняет на меня тоску.
   Молодые хозяева поклонились и под взглядами многочисленной прислуги направились, стараясь сохранить свое достоинство, переодеться к обеду.
   Скоро они очутились за обедом. Что это был за обед! Он продолжался час с лишним, и в продолжение этого времени шесть лакеев приносили и уносили серебряные блюда. Никогда со времени своей свадьбы Юстас и Августа не чувствовали себя так скверно!
   -- Но мне вовсе не нравится такое богатство! -- произнесла Августа, вставая с места и подходя к мужу, когда дворецкий ушел и закрыл за собой дверь. -- Это просто подавляет меня.
   -- И меня также! -- согласился с ней Юстас. -- И знаешь, что я скажу тебе, Густи, -- добавил он, обняв жену, -- я прогоню всех этих чертовых лакеев, продам этот дом, и мы найдем себе местечко поудобнее.
   В эту минуту их беседа была прервана самым неприятным образом. Неожиданно двери в столовую отворились, и два огромных лакея внесли кофе, сливки, за ними Джонстон и другое напудренное чудовище внесли коньяк и ликеры.
   Августа и Юстас, обнимавший ее, остались, словно парализованные, на месте. Потом Августа отскочила от мужа, Юстас нахмурился и закусил губу, а эти великолепные выдержанные лакеи не выказали ни малейшего смущения, не повернули даже головы и продолжали торжественно шествовать вперед со спокойным видом.
   -- Право, я не могу выносить этого, -- тихо произнесла Августа, когда лакеи исчезли, -- я пойду спать, я чувствую себя нехорошо.
   -- Да, -- поддержал ее Юстас, -- это самое лучшее, что мы можем сделать. Проклятье! Этот добрый Шорт, почему он не пришел к нам обедать? Пожалуй, здесь нельзя и покурить сигару... Эти черти будут презирать меня за подобное преступление! При моем дяде здесь не позволялось курить, и я курил в комнате буфетчика. Не могу же я теперь пойти туда!
   -- Почему ты не хочешь курить здесь? -- спросила Августа. -- Комната огромная, и запаха не будет.
   -- О, повесить бы их всех! -- взорвался Юстас. -- Подумай только... дорогие бархатные портьеры! Здесь курить невозможно! Я пойду вниз и покурю там...
   Он ушел.

* * *

   Рано, очень рано, когда Юстас еще крепко спал, Августа проснулась, встала и оделась.
   Свет проникал в комнату сквозь богатые занавеси из золотистого шелка, озарял прекрасную резьбу кровати, убранной дорогими кружевами и шелком, драгоценную обстановку комнаты и весело играл на лицах купидонов, изображенных на фресках потолка. Августа посмотрела на окружающую ее роскошь и подумала, что хозяин всего этого великолепия лежит мертвый в убогой могиле на острове Кергелен. Какая насмешка судьбы!
   -- Юстас! Юстас! -- произнесла Августа, подходя к спящему мужу. -- Проснись! Мне надо кое-что сказать тебе!
   -- А? Что случилось? -- спросил Юстас, зевая.
   -- Юстас! Мы слишком богаты, мы должны что-нибудь сделать с этими деньгами!
   -- Верно, -- ответил Юстас, -- прекрасная идея. Что же надо сделать?
   -- Я хотела бы отдать хорошую сумму -- хотя бы двести тысяч, это вовсе не так много для нас -- на основание убежища для непризнанных авторов.
   -- Отлично! -- произнес Юстас. -- Но надо это обдумать, нельзя же рубить сплеча! Кстати, -- добавил он, -- ты помнишь, что сказал тебе старик, когда умирал? Я полагаю, что голодные авторы, которых эксплуатировал Мизон, имеют полное право на наши деньги...
   -- Конечно! -- ответила Августа и отошла к письменному столу, чтобы разработать свой проект на бумаге.
   -- Густи! -- вдруг сказал ее муж. -- Густи, я видел сон!
   -- Да? -- отозвалась она резко, занятая своим делом. -- Какой сон?
   -- Я видел во сне, что Джеймс Шорт зарабатывает большие деньги и женился на леди Холмерст!
   -- Я нисколько не удивлюсь, если этот сон превратится в действительность! -- отвечала Августа, кусая кончик пера.
   Последовало молчание.
   -- Густи, -- произнес Юстас сонным голосом, -- счастлива ли ты?
   -- Конечно!
   -- Удивительно!
   -- Почему?
   -- Потому (зевок)... что я никогда не думал (зевок)... что женщина может быть счастлива (зевок)... если она не имеет возможности бывать на суде...
   Он снова уснул. Августа продолжала писать.

Конец

---------------------------- --------------

   Первое издание перевода: Завещание мистера Мизона. Роман Райдера Хаггарда / Пер. с англ. В. Карпинской.- - Санкт-Петербург: П.П. Сойкин, 1903. -- 151 с.; 20 см. -- (Библиотека романов . Приключения на суше и на море ; Кн. 11)
  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов