Остолопов Николай Федорович - Об Элегии

Объ Елегіи.

(Изъ Словаря древнѣй и новой Поезіи.)

I. О происхожденіи Елегіи.

Грамматики, обыкновенно не столько счастливые, сколько плодовитые въ етимологическихъ изысканіяхъ, предлагаютъ разныя происхожденія Слова Елегія. -- Діомедъ производитъ оное отъ ἐυλογεῖν хвалить {Gram. 1, 3.}, и основываетъ мнѣніе свое на первомъ улотребленіи сей поемы, состоящемъ, какъ онъ полагаетъ, въ похвалѣ умершихъ. Иные производятъ слово Елегія отъ глагола ἐλεγειριε, быть въ безуміи, въ изступленіи, {Marian. Victorin. Gram. 1, 5.}; другіе отъ ἐλεεῖν, сострадать, сожалѣть;-- отъ ἔλεον λέγειν, жалобу говорить, жаловаться, или жалобами возбуждать сожалѣніе; отъ слова ἔλελευ {Gyrald. de Poёt. I, 1.}, служившаго припѣвомъ нѣжныхъ и жалобныхъ пѣсень любовниковъ; a иные, упоминаемые Скалигеромъ {Poёtic. I. 1.}, производятъ сіе слово отъ ἐλεὸς (ulula), сова, по причинъ печальнаго крика сей птицы. Но лучше, кажется, вмѣстѣ съ Воссіемъ {Simplic. in Epictet.} принять мнѣніе Дидима, который производитъ сіе слово отъ ἕ ἕ λέγειν, говорить увы, и думаетъ, что Елегію назвали такъ по употребленію въ ней сихъ жалобныхъ восклицаній. Овидій также полагалъ сіе происхожденіе; онъ всегда придавалъ Елегіи епитетъ: жалобная, печальная, что видно изъ его восклицанія при оплакиваніи смерти Тибулла: "Ахъ! печальная Елегія!" говоритъ онъ: "никогда не принадлежало тебѣ съ такою справедливостію твое имя: Ah! nimis et vero nunc tibi nomen erit."

Теренціанъ Мавръ и Боецій имѣли такое же мнѣніе, какъ Овидій {Ars metric. Consol. Philos.}, и описывали Елегію съ нимъ согласно.

И такъ Елегія, слѣдуя истинному словопроизведенію, есть Поема, посвященная слезамъ и жалобамъ.

Тотъ же приведенные выше Дидимъ называетъ Елегію печальною пѣснію, которую поютъ съ флейтою, ϑρῆνος αδυμίνος πρὸς ἄυλον. Плутархъ удостовѣряетъ, что дѣйствительно такое была употребленіе первыхъ Елегій, и что сіе означено въ денныхъ запискахъ Пиѳическихъ игръ {Optisc. mus.}, сіе обстоятельство заставляетъ думать, что Элегія въ началъ своемъ была не иное что, какъ причитаніе при похоронахъ, столь обыкновенное во всѣхъ временахъ и у всѣхъ народовъ. Римляне, по древнему закону, переданному намъ Цицерономъ {Сіс. de Leg, 1, 2.}, такое же дѣлали употребленіе изъ флейты, что подтверждаетъ и бывшая у нихъ пословица: jam licet ad tibicines mittas, посылай за флейтщиками, для означенія, что въ больномъ нѣтъ надежды къ выздоровленію. Проклъ также ясно говоритъ {In Phot.}, что въ началъ своемъ Елегія была употребляема только при похоронахъ. Можно однакожъ догадываться, что сіи похоронныя причитанія не имѣли той формы Елегіи, какую видимъ въ Мимнермѣ и въ его послѣдователяхъ {Въ примѣръ такихъ Елегій можно привести слѣдующій плачь Давида при извѣстіи о смерти Саула, сына его Іонаѳана: "Воздвигни столпъ, Ізраилю, надъ умершими на высокихъ твоихъ язвенными; како падоша сильніи? не возвѣщайте въ Геѳѣ, ниже повѣдайше на исходищахъ Аскалонихъ, да не возвеселятся дщери иноплеменичи, ни да возрадуются дщери необрѣзанныхъ. Горы Гелвуйскія! да не снидетъ роса, ниже дождь на васъ: и села начатковъ (житныхъ), яко тамо поверженъ бысть щитъ силныхъ; щитъ Сауловъ не бысть помазанъ елеемъ. Отъ крове язвенныхъ, и отъ тука силныхъ, лукъ Іонаѳановъ не возвратися тощь вопять, и мечь ауловъ невозвратися тощь. Саулъ и Іонаѳанъ возлюбленніи и прекрасніи неразлучни, благолѣпни въ животѣ своемъ, и въ смерти своей неразлучишася, паче орловъ легцы, и паче львовъ крѣпцы. -- Плачите по Саулѣ дщери Ізраилевы, иже васъ облачаше въ червленицы со украшеніемъ вашимъ, и возлагаше украшеніе злато на ризы вашя. Како падоша силніи посредѣ брани, Іонаѳане до смерти на высокихъ твоихъ язвенъ еси: болѣзную о тебѣ, брате мой Іонаѳане, красный ми зѣло, удивися любовь твоя отъ мене паче любви женскія. Како падоша силніи и погибоша оружія бранная?.. (2. Кн. Цар. гл. 1.)}.

Кто же первый далъ ей извѣстнѵю форму? Дабы разрѣшить сіе, надлежитъ вѣрно знать и творца елегическаго стиха и тотъ вѣкъ, въ которомъ онъ жилъ; но сіе неизвѣстно, и самые Грамматики въ ономъ не были согласны, такъ что распри ихъ о семъ продолжались до временъ Горація:

Quis tarnen exiguos, elegos emiserat autor,

Grammatici certant, et adhuc sub judice lis est.--

Horat. Ars. poёt. ver. 77.

T. e.

Грамматики до нынъ спорятъ, кто былъ изобрѣтателемъ елегическаго стиха (или Елегіи); но распря: ихъ еще не рѣшена,

Если повѣрить Суиду, то или безумный Ѳеоклесъ, или славный Мидасъ, были изобрѣтателями стиха елигическаго {Suidas in voce ἔλεγος.},-- Ѳеоклесъ во время своего изступленія или сумасшествія, a Мидасъ при оплакиваніи смерти матери своей. Если же послѣдовать Теренціану Мавру {In Arte metr.}, то слава сего изобрѣтенія принадлежитъ Каллиною. Ахиллъ Стацій {Achilю. Stat. in Poёtic. Horat.}, приписавъ честь сію Архилоху, колеблется потомъ между Клонасомъ и Терпандромъ, и болѣе склоняется на сторону Клонаса. Гермезіанаксъ {Heimes, an, Athen. 1, 13.} полагаетъ на конецъ Мимнерма изобрѣтателемъ элегическаго стиха. Но всѣ сіи догадки не могутъ быть удовлетворительны. Предположеніе Гермезіанакса, должно быть нѣсколько основательнѣе, ибо онъ самъ упражнялся въ Елегіяхъ: но можетъ бытъ Мимнермъ только усовершенствовалъ сей родъ Поезіи; можетъ быть онъ первый началъ описывать въ Елегіи любовь. Пропаерцій даетъ ему въ нѣжности преимущетво предъ Гомеромъ:

Plus in amore valet Mimnermi versus Homero.

Lil. I, el. 9.

T. е.

Въ любви Мимнермовъ стихъ Гомерова приятнѣй.

Вотъ все, что можно узнать объ Елегіи древнихъ до того времени, какъ Тибуллъ, Овидіи и Проперціи назначили ее для изображенія однѣхъ только несчастныхъ любовниковъ.

Горацій показалъ намъ различныя употребленія сей поемы {Uersibus impari ter junctis querimonia primum,

Post etiam inclusa est yoti sententia compos.

Vers. 75.

T. e. Елегія въ неравныхъ стихахъ своихъ служила прежде для стенаній, но послѣ включено въ нее и полученіе желанія.}, изображенныя еще подробнѣе y Буало:

La plaintive, élégie, en longs habits de deuil ,

Sait, les cheveux épars, gémir sur un cercueil.

Elle peint des amans la joie et la tristesse,

Flatte, menace, irrite, appaise une maîtresse.

L'art poёtique.

T. e.

"Плачевная Елегія, въ длинномъ траурномъ одѣяніи, съ распущенными волосами, умѣетъ стенать на гробѣ; она описываетъ радость и печаль любовниковъ ласкаетъ, грозитъ, раздражаетъ, успокоиваетъ любовницу."

Впрочемъ и неудивительно, если Елегія, послѣ стенанія на могилахъ, стала оплакивать несчастія отъ любовной страсти; сей переходъ весьма естественъ. Безпрестанный плачь и стонъ любовниковъ не есть ли нѣкоторый родъ смерти? Ибо, говоря ихъ языкомъ, они живутъ только обожаемымъ ими существомъ, и лишаются жизни при несчастіяхъ, отъ онаго происходящихъ. И то также естественно, что они послѣ стенанія начали употреблять Елегію, какъ бы изъ благодарности, для изображенія радости и для воспѣванія своихъ побѣдъ.

Римляне, выключая Овидія, незнали другаго употребленія сей поемы. Когда прославляли они удовольствія сельской жизни, или оплакивали несчастія, причиняемыя войною, всегда говорили объ ономъ въ отношеніи только къ любви своей. Описываетъ ли, на примѣръ, Тибуллъ прелестную долину, прохладную тѣнь дерева, защищающаго его отъ солнечнаго зноя, или чистый и прозрачный источникъ, -- онъ обращается къ Деліи и говоритъ ей: "Только бы мнѣ быть съ тобою, моя Делія! готовъ я сдѣлаться и земледѣльцемъ и пастухомъ!

Ipse boves, modo sim tecum, mea Della, possita

Jungere, et in solo pascere monte pecus.

II. O свойствахъ Елегіи.

Елегія, опредѣленная въ началѣ своего изобрѣтенія къ стенанію и слезамъ, занималась только однѣми несчастіями; она не выражала другихъ чувствій, не говорила другимъ языкомъ; сохраняя небрежность свою, столь свойственную людямъ огорченнымъ, она старалась болѣе трогать, чѣмъ нравиться; искала болѣе состраданія, нежели удивленія. Она удержала сей характеръ и въ жалобахъ любовниковъ и въ радостныхъ ихъ пѣснопѣніяхъ; ея мысли были всегда живы и натуральны, чувствія нѣжны, выраженія просты.

Обыкновенно думаютъ, что для сочиненія Елегіи довольно быть страстнымъ, и что съ одною любовію, безъ науки и дарованій, можно писать прекрасныя Елегіи. Такое мнѣніе развѣ на томъ только основывается, что сами стихотворцы въ елегическихъ твореніяхъ своихъ не къ Аполлону и не къ Калліопѣ обращались, и единственно къ владычицамъ ихъ сердецъ {Non haet Calliope, non haec mihi cantat Apollo;

Ingenium nobis ipsa puella facit.

Propert. Lid. 27 El. 1.}; но еслибы jни не имѣли другой Музы другаго Аполлона, кромѣ своихъ любимицъ то безъ сомнѣнія недостигли бы до того совершенства, которое имъ приобрѣло похвалу всѣхъ вѣковъ. Одна страсть произведетъ нѣсколько смѣлыхъ и натуральныхъ мыслей; но сіи мысли, будучи или не на своемъ мѣстѣ, или неприлично выражены, могутъ много потерять сваей цѣны. Страсть доставляетъ чувствія; но искусству предоставлено изъяснить ихъ и присовокупить красоты выраженія.

Сіе не то значитъ, чтобы искусство нужно было для приведенія въ порядокъ мыслей, въ Елегіи, и чтобы она требовала рѣчи непрерывной; нѣтъ, ея свойство не принимаетъ методы геометрической; постепенная точность въ изображеніи чувствованій не можетъ быть прилична людямъ, исполненнымъ скорби, или радости (ибо сіи только страсти служатъ предметомъ Елегіи); но искусство нужно въ ней для содѣланія въ мысляхъ нѣкотораго безпорядка, столь сообразнаго съ натурою и однимъ только славнымъ писателямъ извѣстнаго. Тибуллъ въ етомъ превосходенъ: его Елегіи исполнены замысловатыхъ отступленій; онъ принимается за свой предметъ, оставляетъ его, и снова принимается. Ежели, на примѣръ {Кн. 1, Ел. 10.}, изображаетъ онъ зло, отъ воины происходящее; то, приписавъ всѣ ненавистныя имена изобрѣтшему кованіе мечей, непосредственно присовокупляетъ, что причиною воины и всѣхъ народныхъ раздоровъ есть скупость, любостяжаніе; потомъ завидуетъ счастію тѣхъ, кои жили въ спокойное царствованіе Сатурна; на конецъ, какъ бы увидѣвъ въ рукахъ врага обращенное на себя смертоносное оружіе, онъ умоляетъ боговъ отвратить отъ него сію опасность. Послѣ новаго отступленія, гдѣ хвалитъ воздержаніе первобытныхъ человѣковъ, и опять начинаетъ бранить воину, описываетъ адъ, низвергаетъ въ оный любителей раздоровъ, и оканчиваетъ прославленіемъ мира и спокойствія. Иногда же сей самый Поетъ, жалуясь на болѣзнь {Кн. 1, Ел. 3.}, удерживающую его въ чуждой землѣ и препятствующую сопутствовать Мессалѣ, начинаетъ вдругъ сожалѣть о златомъ вѣкъ, въ которомъ никакое зло не было извѣстно; потомъ возвращается въ своей болѣзни и проситъ Юпитера объ излѣченіи; послѣ сего описываетъ Елисейскіе поля, куда должна провождать его сама. Венера, ежели Парка прерветъ нить его жизни; наконецъ, почувствовавъ возрождающуюся въ сердцѣ надежду, утѣшаетъ себя тою мыслію, что Боги, всегда милостивые къ любовникамъ, позволятъ ему еще увидѣть Делію, которая по разлукѣ съ нимъ не имѣетъ ни малѣйшаго спокойствія.

Кажется, еслибы кто другой былъ въ описываемомъ Тибулломъ положеніи, то имѣлъ бы тѣ же самыя мысли, и тамъ же бы соединилъ и объяснилъ ихъ. У него видна только натура, a искусства, какого требуютъ отступленія, совсѣмъ непримѣтно.

Всякая принужденность противна свойствамъ Елегіи. Принужденность съ печалію неможетъ быть вмѣстѣ, и способна только отвратить состраданіе, a не возбудить оное. Я сомнѣваюсь, чтобы Г. Николевъ могъ кого нибудь тронуть слѣдующими стихами въ написанной имъ Елегіи:

Лишаюсь силъ моихъ отъ вздоховъ тоски;

Ужь смѣшанъ съ кровію токъ слезныя рѣки,

Котору извлекла изъ глазъ моихъ разлука (*).

(*) См. Твореній Николева 5 Часть, стр. 28.

Рѣка, смѣшанная съ кровію и протекшая изъ глазъ отъ разлуки; a далѣе уподобленіе рока змію, который вселилъ въ него адъ, вселя любовъ, который наполнилъ кровь его горечью и пр; и пр. не могутъ почтены быть мыслями, происшедшими прямо отъ чувствъ сердечныхъ.-- Французъ Депортъ еще страннѣе написалъ въ одной своей Елегіи: "Небо доставило мнѣ случай увидѣть тебя (говоритъ онъ своей любовницѣ) "для того только, чтобы вдругъ поразить меня всѣми своими стрѣлами, однакожъ, казалося, что оно чувствовало приготовляемое мнѣ бѣдствіе: ибо въ тотъ несчастный день, когда явилась ты столь прелестною, безпрестанно шелъ дождь." Потомъ присовокупляетъ сіе разсуждбніе: Soit qu'il le fist d'cimuy de ma perte,prochaine, Soit qu'il portast le deuil de ma mort inhumaine.

Despartes El. 2.

T. е.

"Оно сдѣлало сіе или отъ скуки, что приближается моя погибель или потому, что надѣло трауръ отъ безчеловѣчной моей смерти." -- Жаль, что Г. Депортъ не выдумалъ еще какой нибудь причины! При семъ случаѣ можно повторить сказанное объ Елегіи Сумароковымъ:

Противнѣе всего Елегіи притворство,

И хладно въ ней всегда безъ страсти стихотворство.

Разсужденія могутъ быть приличны Елегіи, но тѣ только кои какъ будто сами отъ себя раждаются; чрезъ сію легкость они болѣе кажутся чувствами, нежели разсужденіями. Такъ Тибуллъ, описывая прекрасную долину и сказавъ, что въ ней родился Амуръ и научился стрѣлять изъ лука, прибавляетъ съ обыкновенною своею простотою:

Hei mihi quam doctas nunc habet ille manus!

Lib. II, El. 1.

Какую мѣткую Амуръ имѣетъ руку!

Елегія нелюбитъ мыслей выисканныхъ (называемыхъ Французами récherchées), ни тѣхъ, кои только замысловаты. Сіи послѣднія могутъ быть приличны другому роду Поезіи; a тамъ, гдѣ требуется одного чувства, остроуміе не должно имѣть мѣста. Когда Проперцій призывалъ тѣни Каллимаха и Филетаса, то онъ не спрашивалъ у нихъ, какимъ образомъ внушили имъ Музы громкіе стихи, a требовалъ только, чтобъ они сказали ему, гдѣ нашли простоту, свойственную Елегіи.

Dicite, quo pariter Carmen tenuastis in antro?

Lib, ШШШ, El. 1.

Изображенія похоронъ совершенно приличествуютъ свойству Елегіи, -- Древніе очень часто представляли собственную свою кончину, и даже учреждали иногда обрядъ погребенія, a иногда оканчивали свои Елегти надгробною надписью. Тибуллъ сказавъ, что онъ неможетъ пережить потери Нееры {Кн. III, Ел. 2.}, которая была уже съ нимъ обручена и которую похитилъ его соперникъ, тотчасъ устроиваетъ свои похороны. Онъ желаетъ, чтобы Неера, съ роспущенными волосами, плакала передъ его костромъ, чтобъ непремѣнно она была вмѣстѣ съ своею матерью; чтобы обѣ, надѣвъ черныя платья, собрали его прахъ, оросили бы оный виномъ и молокомъ, и сокрыли бы въ мраморной урнѣ съ драгоцѣннѣйшими благовоніями; онъ сочиняетъ еще надгробную надпись, показывающую, что причина смерти его послѣдовала отъ потери Нееры:

Ligdamus feie situs est, dolor bunc et cuira Neerae

Conjugоs ereptae, causa perire fuit;

Предметы веселые имѣютъ въ Елегіи особенную свою приятность, когда противополагаются состоянію поета, или представляемыхъ имъ лицъ. Петрарка, лишась своей Лауры, писалъ:

Zephiro torna: e'l bel tempo rimena

E i fiori, e l'herbe sua dolce famiglia...

Ridono i prati, e'l ciel si rasserena,

L'aria e l'acqua e la terra è d'amor piena:

Ogni animal d'amar si riconsiglia.

Ma per me, lasso i tornano i piu gravi

Sospiri.....

Sonetto XLII.

T. е.

"Уже Зефиръ возвращается; онъ приводитъ съ собою приятную погоду, цвѣты и зелень, любезныхъ ему товарищей; луга смѣются и небо яснѣетъ; воздухъ, вода, земля и всѣ животныя соединяются любовію. Но, увы! для меня возвращаются мой стенанія, вздохи....." и пр.

Какой натуральный и горестный переходъ! Впрочемъ сей родъ описанія долженъ быть употребляемъ съ великою осторожностію; Елегія не столько требуетъ изображенія приятныхъ предметовъ, сколько выраженія нѣжныхъ чувствъ.

И такъ, дабы собрать вмѣстѣ всѣ помѣщенныя здѣсь изслѣдованія, скажемъ, что Елегія одолжена происхожденіемъ своимъ причитанію при похоронахъ, и что соединясь потомъ съ любовною страстію, стала употребляться любовниками для изображенія скорби и радости; что она требуетъ мыслей нѣжныхъ и натуральныхъ, выраженій простыхъ и непринужденныхъ, описаній плачевныхъ и удаленныхъ отъ всякой напыщенности.

Елегію раздѣляютъ еще на треническую и еротическую {Аполлосъ въ Правилахъ піитическихь.}. Треническая описываетъ печаль, болѣзнь, и всякое несчастливое приключеніе, еротическая занимается одною только любовію и всѣми отъ любви происходящими слѣдствіями.

Древніе употребляли въ Елегіяхъ стихъ екзаметръ вмѣстѣ съ пентаметромъ, что можно видѣть въ приведенныхъ выше Латинскихъ примѣрахъ. -- На Русскомъ языкѣ употребляются въ Елегіяхъ по большей части шестистопные ямбическіе стихи; однакожъ сіе не должно быть правиломъ непремѣннымъ: въ Елегіи всякой размѣръ употребленъ быть можетъ.

Н. Остолоповъ.

"Вѣстникъ Европы", No 22, 1815