Книговод

Путешествие чрез Юж. Россию, Крым и Одессу в Константинополь, Малую Азию, Сев. Африку, Мальту, Сицилию, Италию, Юж. Францию и Париж в 1836 и 1837 годах

Всеволожский Николай Сергеевич


ПУТЕШЕСТВІЕ, ЧРЕЗЪ ЮЖНУЮ РОССІЮ, КРЫМЪ И ОДЕССУ,
ВЪ
КОНСТАНТИНОПОЛЬ, МАЛУЮ АЗІЮ, СѢВЕРНУЮ АФРИКУ, МАЛЬТУ, СИЦИЛІЮ, ИТАЛІЮ, ЮЖНУЮ ФРАНЦІЮ И ПАРИЖЪ,
въ 1836 и 1837 годахъ.

H. С. ВСЕВОЛОЖСКАГО.

ТОМЪ ВТОРОЙ.

МОСКВА,
ВЪ ТИПОГРАФІИ АВГУСТА СЕМЕНА,
при Императорской Медико-Хирургической Академіи.
1839.

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

   Съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. Москва, Января 17 дня, 1839 года.

Ценсоръ В. Флеровъ.

   

ОГЛАВЛЕНІЕ ВТОРАГО ТОМА.

   Глава I. Сцилла и Харибда.-- Стромболи.-- Берега Италіи.-- Неаполитанскій заливъ.-- Неаполь.-- Графъ Матушевичъ.-- Вечернее гулянье.-- Театры.-- Улицы.-- Паузилиппо.-- Храмъ Сераписа. Сольфатара.-- Разныя достопамятности.-- Острова: Искія, Прочида, Капрея.-- Лазуревая пещера
   Глава II. Предразсудки Неаполитанцевъ.-- Увеселенія,-- Ладзцрони.-- Бурбонскій музей.-- Портичи.-- Резина.-- Геркуланъ.-- Помпея.-- Подробное описаніе ея
   Глава III. Везувіи.-- Публичныя заведенія въ Неаполѣ.-- Церкви и монастыри.-- Обѣдъ у княгини Эболи.-- Концертъ.-- Окрестности Неаполя.-- Салерна.-- Пестумъ.-- Троицкій монастырь.-- Взглядъ на исторію Неаполя.-- Отъѣздъ.-- Дорожные товарищи.-- Капуа.-- Террачина.-- Понтинскія болота.-- Велетри -- Приближеніе к Риму.-- Альбано.-- Вилла Барбернни.-- Домиціановы сады.-- Римъ
   Глава IV. Папское служеніе.-- Г. Кривцовъ.-- Графъ Штакельбергъ.-- Г. Висконти.-- Г. Валентини.-- Достопамятный домъ его.-- Планъ обозрѣнія Рима.-- Капитоліи.-- Храмъ Юпитера,-- Кардиналъ Фешъ.-- Кардиналъ Меццофанти, знающій сорокъ языковъ.-- Ватиканская библіотека.-- Представленіе Папѣ.-- Разговоръ съ Его Святѣйшествомъ.-- Мастерскія Римскихъ художниковъ.-- Ватиканскій дворецъ.-- Церковь Св. Петра.-- Подробное описаніе ея.-- Колизей.-- Латранскій соборъ.-- Церковь Св. Маріи.-- Тесшачіо.-- Навонская площадь.-- Соборъ Св. Павла.-- Циркъ Каракаллы
   Глава V. Форумъ.-- Храмъ Ромула и Рема.-- Теплицы древнихъ.-- Тріумфальныя арки.-- Траянова колонна.-- Ватиканъ.-- Музей Ватиканскій.-- Замокъ Св. Ангела.-- Пантеонъ.-- Разные достопамятные предметы
   Глава VI. Окрестности Рима.-- Malaria.-- Степь.-- Земледѣльческія работы.-- Нравы поселянъ.-- Фраскати.-- Римскія виллы.-- Палестрина.-- Тиволи.-- Достопамятности.-- Водопады Аніо.-- Прощаніе съ Римскими знакомыми
   Глава VII. Тосканскія владѣнія.-- Перемѣна страны и жителей.-- Солома и шляпки изъ нея.-- Сіенна.-- Флоренція.-- Исторія ея.-- Общая картина города.-- Арно.-- Кашине.-- Достопамятныя зданія.-- Галлерея Медичи.-- Палаты Питти.-- Флорентинскій соборъ.-- Церковь Санта-Кроче.-- Санъ-Лоренцо.-- Отъѣздъ въ Ливорно.-- Пристань Ливориская.-- Г. Энгельбахъ и его супруга.-- Семейство Гг. Орловыхъ.-- Пріятное общество ихъ.-- Островъ Эльба.-- Корсика.-- Бастія.-- Генералъ Себастіани.-- Ученье солдатъ
   Глава VIII. Марсель.-- Приключеніе въ таможнѣ.-- Чиновникъ префектуры.-- Притѣсненіе.-- Меръ, благородный человѣкъ.-- Обозрѣніе города.-- Южная Франція.-- Берега Дюрансы.-- Авиньонъ.-- Старинный Папскій дворецъ.-- Оранжъ.-- Монтелимаръ.-- Балансъ.-- Віень.-- Ліонъ.-- Древность его.-- Мѣстоположеніе его и важность для Франціи.-- Ліонскія фабрики.-- Достопамятности.-- Желѣзная дорога.-- Превосходное театральное представленіе.-- Отъѣздъ въ Парижъ.-- Фонтенбло.-- Паркъ и дворецъ.-- Воспоминаніе о великихъ событіяхъ
   Глава IX. Парижъ.-- Свиданіе съ родными.-- Шато-де-Маре.-- Аржантейль.-- Виноградники и сторожа ихъ.-- Праздникъ въ Сенъ-Клу.-- Парижане разныхъ званій.-- Свиданіе съ земляками.-- Новыя знакомства
   Глава X. Общій взглядъ на Парижъ.-- Музей художествъ.-- Дворецъ правосудія.-- Клубъ иностранцевъ.-- Промышленность игорныхъ домовъ.-- Процессъ въ Уголовной Палатѣ.-- Г. Плугульмъ.-- Торжество правосудія.-- Ратуша.-- Тюйлери.-- Лувръ.-- Люксанбургскій дворецъ.-- Засѣданія Палаты Депутатовъ.-- Открытіе Палатъ Королемъ.-- Покушеніе на жизнь Короля.-- Твердость духа его.-- Пале-Рояль.-- Парижскія площади.-- Ворота.-- Фонтаны.-- Соборъ Богородицы (Notre-Dam.).-- Достопамятныя церкви.-- Пантеонъ.-- Мазариновы Палаты.-- Засѣданія Французской Академіи.-- Академія Наукъ.-- Г. Ларрен.-- Монетный дворъ.-- Ремесленный музей.-- Винный дворъ.-- Ботаническій садъ.-- Г. Жоффруа Сентъ-Илеръ.-- Рѣдкости природы.-- Домъ Инвалидовъ.-- Арсеналъ.-- Королевская библіотека.-- Тюрьмы и госпитали.-- Хлѣбный магазинъ.-- Монмартрскія катакомбы.-- Монмартрское поле битвы.-- Обсерваторія.-- Биржа.-- Картина биржевой игры.-- Коллекція Г-на Соммерара.-- Діорама Г-на Дагера.-- Парижскіе театры.-- Знаменитые артисты разныхъ театровъ.-- Сравненіе ихъ съ нашими.-- Выставка художествъ
   Глава XI. Версаль.-- Великолѣпный дворецъ и сады Версальскіе.-- Новый историческій музей.-- Тріанонъ.-- Севрская фарфоровая фабрика.-- Сенъ-Дени.-- Сентъ-Уанъ.-- Марли.-- Мальмезонъ.-- Воспоминаніе о Наполеонѣ.-- Рюэль
   Глава XII. Мои знакомства въ Парижѣ.-- Общество Рускихъ.-- Эмигранты.-- Парижскія гостиныя.-- Гостиныя: Маркизы Бетизи, Герцога Дюра, депутата Беррье, Г-жи де Нильпленъ, Герцогинъ Абрантесъ, Карла Дюпена, Карла Нодье, Г-жи Лебренъ, Г-жи Рекамье, Г-на Тьера.-- Парижскіе печера и балы.-- Балъ у Короля
   Глава XIII. Отъѣздъ изъ Парижа.-- Нанси.-- Люневиль.-- Вогезскія горы.-- Страсбургъ.-- Соборная церковь.-- Кель.-- Германія.-- Франкфуртъ.-- Гамбургъ.-- Травемюнде.-- Пароходъ.-- Балтійское море.-- Кронштатъ.-- Прибытіе въ Петербургъ
   

ГЛАВА I.
НЕАПОЛЬ.

   Оставивъ Мессину, скоро увидѣли мы на Калабрійскомъ берегу Реджіо, а подалѣе Сциллу, которую древніе представляли такимъ ужаснымъ чудовищемъ. Теперь это изрядное и живописное мѣстечко, у подошвы крутой скалы, украшенное башнею. Противъ него, на Сицилійскомъ берегу, Харибда, другое чудовище. И то и другое поглощало корабли и несчастныхъ мореходцевъ. Харибда на самой оконечности Сициліи. Въ послѣднюю войну Англичане учредили военный постъ на берегу, для наблюденія за Мюратовыми войсками, угрожавшими высадкою на островъ. Этотъ постъ увеличился, и теперь образовалось тутъ изрядное мѣстечко, которое со временемъ будетъ порядочнымъ городкомъ.
   Вѣтеръ намъ благопріятствовалъ, покуда мы плыли проливомъ; но едва мы изъ него выбрались, едва увидѣли передъ собой въ лѣвой сторонѣ Липарискіе острова, какъ онъ насъ покинулъ. Первый островъ, замѣченный нами, былъ Стромболи, съ своей огнедышащей горою. На другихъ, какъ-то на Вулкано и Вулканелло, былъ видѣнъ дымъ, но Стромболи представлялъ полное изверженіе, которое продолжается на немъ, не переставая, уже нѣсколько вѣковъ. При насъ оно было очень сильно. Наступила ночь, и темнота сдѣлала это зрѣлище еще ужаснѣе и гораздо разительнѣе; удары слѣдовали за ударами, огонь вылеталъ столбомъ надъ горою; камни, раскаленные и разноцвѣтные, выбрасывались во всѣхъ направленіяхъ. По просьбѣ моей, пароходъ остановили, и я, съ капитаномъ нашего корабля и другими товарищами, сѣлъ въ лодку. Мы старались приблизиться, сколько можно къ острову, и узнали, что всѣ жители его, устрашенные необыкновеннымъ изверженіемъ, бѣжали на другіе острова.
   Чѣмъ ближе подплывали мы къ острову, тѣмъ слышнѣе былъ какой-то необыкновенный громъ, будто изъ нѣдръ земли выходившій. Море, тихое вокругъ насъ, начинало колыхаться. Этой ночной картины описать невозможно! Луна, посреди темносиняго неба, сіяла тихо надъ нами; милліоны блестящихъ звѣздъ покрывали сводъ его; море отражало всѣ ужасы великана Стромболи, котораго порывы и насъ начинали приводить въ ужасъ. Матросы предлагали воротиться на корабль, но я до тѣхъ поръ не соглашался, покуда пепелъ и зола не стали падать въ нашу лодку. Пристать къ берегу не было никакой возможности. Наконецъ огромный камень упалъ въ море, саженяхъ въ пятидесяти отъ насъ. Надо было убираться подалѣе, и мы поспѣшно воротились на корабль, съ котораго могли еще почти всю ночь наслаждаться этимъ, удалявшимся отъ насъ, ужаснымъ, но прелестнымъ зрѣлищемъ! Мнѣ показалось, что изверженія являлись періодически, и довольно въ равномъ разстояніи времени; по огонь свѣтилъ безпрерывно, зарево распространялось по всѣмъ Липарнскимъ островамъ, и судя по колыханію моря, во время совершеннаго штиля, можно было заключить, что землетрясеніе на островахъ должно быть ужасное. Достойно замѣчанія, что всѣ извѣстныя огнедышащія горы производятъ свои изверженія въ опредѣленное время, и потомъ будто отдыхаютъ, иныя нѣсколько десятковъ лѣтъ, другія меньше; иногда показывается въ жерлахъ ихъ только дымъ. Но Стромболи съ самыхъ древнихъ временъ горитъ безпрестанно; изверженія его бываютъ сильнѣе или слабѣе, но никогда не прекращаются. Древніе называли его Великимъ и Ночнымъ Маякомъ здѣшнихъ морей. Каковъ долженъ быть запасъ для этой массы неугасающаго огня, который нѣсколько тысячъ лѣтъ горитъ среди океана? На прочихъ Липарискихъ островахъ, онъ, кажется, совершенно потухъ, и сила его сосредоточилась въ Стромболи, который служитъ трубою этой подземной печи.
   Я провелъ всю ночь глядя на это зрѣлище, и погружаясь въ размышленія, которыя оно невольно пробуждаетъ въ человѣкѣ. Только передъ такими явленіями природы можно почувствовать свою ничтожность и величіе Божіе. Я благодарилъ Создателя, приведшаго меня видѣть столь великое явленіе, и смирялся духомъ передъ Его всемогущею силою.
   Вѣтерокъ подулъ отъ Сициліи, и мы быстро помчались вдоль Калабрійскихъ береговъ. Скоро на кораблѣ все успокоилось. Волканъ едва, и то изрѣдка, виднѣлся. Я сошелъ въ каюту, усердно помолился, и заснулъ до утра очень спокойно.
   На другой день, рано, я вышелъ на палубу. Утро было прелестное. Ночью мы проплыли много и находились уже противъ Поликастрійскаго залива. Пароходъ шелъ близко отъ берега, и мы могли наслаждаться зрѣлищемъ прекрасныхъ береговъ полуденной Италіи. Еще не доплывая до Неапольскаго залива, мы восхищались пробѣгавшими мимо глазъ прелестными видами. Вотъ Пестумъ; подалѣе Салерна и обширный заливъ ея; вотъ Амальфи, Сорренто, Кастель-Амаре и Мола. Видя ихъ, перестаешь удивляться, что Пуссевъ и Сальваторъ-Роза сдѣлались пейзажистами: они долго жили на этихъ берегахъ, и безпрестанно имѣли передъ глазами живописнѣйшую природу въ мірѣ! Вотъ Капрея! Но объ этомъ островѣ буду я говорить послѣ. Пароходъ шелъ быстро, когда вдругъ всѣ закричали на палубѣ: Неаполь, Неаполь! Я давно навелъ свою зрительную трубу по этому направленію, нетерпѣливо желая видѣть чудо городовъ, о которомъ говорятъ Итальянцы: Vedere Napoli et poi morire, но еще не могъ ничего разсмотрѣть. Наконецъ, показалась на горизонтѣ бѣлая точка.... Всѣ обрадовались, поздра, влили другъ друга, обнимались, будто послѣ избавленія отъ сильной бури, угрожавшей гибелью кораблю! Между тѣмъ, мы быстро плыли; бѣлая точка каждую минуту вырастала; уже начинали обрисовываться холмы, пригорки, становились видны сады, кровли, домы, окошки, и наконецъ мы вошли въ пристань, около двѣнадцатаго часу утра.
   Передо мной была великолѣпная картина. Везувій, съ двойною своей вершиной, высоты, окружающія городъ, украшенныя строеніями, дворцами, монастырями, дачами; въ лѣвой рукѣ Паузилиппо; Кастель-Ово; въ самомъ заливѣ прелестные острова Искія, Низида, Прочида и Капрея, все это представляло удивительное зрѣлище. Но я плылъ изъ Константинополя, послѣ котораго всѣ другіе виды кажутся обыкновенными, а потому и видъ Неаполя съ моря меньше поразилъ меня.
   Не вдругъ-то насъ спустили на берегъ. Меня еще въ Мальтѣ пугали строгостью Неаполитанской таможни, и отъ того я не взялъ съ собой даже славнаго Бострскаго курительнаго табаку, подареннаго мнѣ Іерусалимскимъ Патріархомъ. Дѣйствительно, корабль нашъ окружило лодокъ шесть, нахлынули таможенные чиновники, жандармы, медицинскіе надзиратели, и кромѣ того знакомые и родные многихъ пассажировъ. На палубѣ не было возможности. протѣсниться. Узнавъ, что таможенный сборъ на откупу у какого-то Маркиза, и что онъ самъ на кораблѣ, я подошелъ къ нему и просилъ его поскорѣе отпустить меня на берегъ. Онъ посмотрѣлъ на списокъ, и узнавъ кто я, очень вѣжливо отвѣчалъ мнѣ, что я ни въ какомъ случаѣ не подлежу его осмотру, могу ѣхать и взять всѣ мои вещи; онъ просилъ меня только для формы заѣхать въ таможню, куда пошлетъ приказъ не задерживать меня ни минуты; даже предложилъ мнѣ свою лодку и послалъ со мною одного изъ чиновниковъ. Я поблагодарилъ его за вѣжливость и отправился на берегъ, гдѣ только отперли небольшой мой баульчикъ, ничего въ немъ не смотрѣли, и отпустили меня спокойно; даже кисетъ съ табакомъ, когда я показалъ его, остался невредимъ. "Вы, сударь, не купецъ; если-бы и пудъ табаку привезли для своего употребленія, мы почли-бы за удовольствіе оставить его вамъ."
   Склавъ на телѣжку мои вещи, два носильщика потащили ее на квартиру, а я за ней пошелъ пѣшкомъ. Надобно сказать, что опасаясь осмотра, я, изъ предосторожности, положилъ въ карманъ жалованную нѣкогда мнѣ табакерку съ брилліантами. Идучи за телѣжкой, я почувствовалъ, что кто-то полѣзъ ко мнѣ въ карманъ: я схватилъ себя за фалду и быстро оборотясь увидѣлъ, что какой-то охотникъ до табаку, въ рубашкѣ и нанковыхъ панталонахъ, запустилъ свои руки въ оба кармана мои. Я, съ размаха, сильно ударилъ его тростью; онъ пожался, крякнулъ и побѣжалъ отъ меня; платокъ мой лежалъ на мостовой, а табакерку я удержалъ въ карманѣ. Это случилось среди дня, на площади, противъ самаго Королевскаго дворца. Множество военныхъ, тутъ стоявшихъ, и всякихъ людей, проходившихъ Мимо, видѣли, какъ сильно ударилъ я воришку, но они только засмѣялись, и никто не пошевелился задержать его или догнать. Я былъ радъ, что ничего не потерялъ, и также забылъ о ворѣ, спѣша на квартиру. Но это первое приключеніе мое въ Неаполѣ, дало мнѣ невыгодное понятіе о нравственности здѣшняго чернаго народа.
   Гостинница, гдѣ я остановился, называлась Россія. Она въ улицѣ Святыя Лукіи, гдѣ передъ окошками моими были рынокъ, море, публичныя купальни. По лѣвую сторону, какъ великолѣпная декорація, видѣнъ былъ Везувій, по правую Кастель-Ово; и разрушающійся, живописный дворецъ Королевы Іоанны. Двѣ чистенькія, хорошо убранныя комнаты, составляли мою квартиру; слугѣ моему была особенная, и за все платилъ я не -болѣе четырехъ рублей въ сутки. Я тотчасъ нанялъ, за такую-же цѣну, лонъ-лакея, подъ отвѣтственностію за него хозяина гостинницы. За обѣдъ, очень хорошій, даже лакомый, брали два рубли. Такимъ образомъ устроившись въ Неаполѣ, я прежде всего сдѣлалъ необходимые визиты.
   На другой день, поутру, явился я къ Министру нашего Двора, Графу Матушевичу. Его ласковый и благосклонный пріемъ не удивилъ меня: я давно зналъ по наслышкѣ Графа Матушевича. Къ большому уму и обширнымъ познаніямъ всякаго рода, онъ присоединяетъ любезность, которую даетъ свѣтская жизнь и безпрестанное обращеніе съ просвѣщенными и первыми людьми общества. Я съ особеннымъ удовольствіемъ замѣтилъ, въ продолженіе моего путешествія, что почти вездѣ представители Россійскаго Двора отличаются вѣжливостію, гостепріимствомъ и ласковымъ обращеніемъ. Они внушаютъ къ себѣ почтеніе и довѣренность въ той странѣ, куда назначаются Правительствомъ нашимъ. Графъ несказанно обрадовалъ меня, доставивъ мнѣ письма изъ Парижа, отъ жены моей и дочери, отъ которыхъ я съ самаго отъѣзда изъ Москвы не получалъ никакого извѣстія. На другой день онъ пригласилъ меня обѣдать; за столомъ его я познакомился съ служащими при немъ Русскими чиновниками". Г-мъ Фонтономъ, котораго родственниковъ зналъ я въ Константинополѣ, съ молодымъ Княземъ Ливеномъ, и Княземъ Голицынымъ. Тутъ-же былъ путешественникъ, какъ и я, Г-нъ Ер ... Онъ, послѣ обѣда, показывалъ намъ коллекцію собранныхъ имъ прекрасныхъ рисунковъ для своего альбома. Не льзя было не похвалить ихъ: они заслуживали это; но, признаюсь, когда я узналъ заплаченную за нихъ цѣну, то пересталъ ему завидовать! Рѣдкій изъ рисунковъ обошелся ему менѣе 500 рублей. Дорого! особливо въ такой странѣ, гдѣ художники работаютъ почти изъ куска хлѣба.
   Возвратившись домой послѣ обѣда, я вскорѣ пошелъ шататься по улицамъ, и началъ мое обозрѣніе съ рынка святыя Лукіи, на которомъ жилъ. Вокругъ меня, полунагіе продавцы повсюду кричали: Монсиньоръ! купите устрицъ, острехиновъ, каранцовъ, всякаго рода фрути ди маре (морскихъ плодовъ)! Другой кричалъ: рыба живая. По берегу морскому было лавокъ съ пятьдесятъ, но что за лавки! Подъ навѣсомъ изорваннаго паруса, доски четыре на шаткихъ подставкахъ, и на каждомъ концѣ ихъ по сальной свѣчкѣ! Вмѣсто полотна постлана, зеленая какъ изумрудъ, и какъ лакомъ покрытая, мокрая трава: съ нея текла вода, а на ней былъ укладенъ рядами товаръ, устрицы, всякаго рода раковины, мѣлкая живая и еще трепещущаяся рыба. Возлѣ этихъ лавокъ сидѣли на землѣ старухи; онѣ поджаривали на жаровняхъ кукурузу. Далѣе были продавцы арбузовъ; передъ каждымъ изъ нихъ столикъ, на которомъ они разрѣзываютъ арбузы длиннымъ и тонкимъ ножемъ. Другія подвижныя лавки были съ апельсинами и лимонами; эти изукрашены цвѣтами и образами Мадоны (Богородицы); наконецъ увидѣлъ я котлы съ длинными лентами макарони. Я покупалъ всего, по немногу, потому что путешественникъ долженъ все испытать и всего отвѣдать. Толпы ладзарони слушали разсказы товарища о какомъ нибудь чудѣ, другіе ѣли макарони или арбузы. Я замѣтилъ, что эти плоды здѣсь вообще не такъ крупны и не такъ хороши, какъ наши Украинскіе на бахчахъ; а съ Астраханскими или Моздокскими и сравняться не могутъ.
   Какъ скоро у ладзарони заведется копѣйка, онъ тотчасъ купитъ арбузъ, и ѣстъ его безъ пособія ножа, то есть выгрызаетъ часто цѣлую половину, и роется въ ней рыломъ, пока выгложетъ всю внутренность. Итальянцы не даромъ говорятъ: Per un soldo, si beve, si mangia, et si lava la figura (за копѣйку напьется, наѣстся, и вымоетъ рожу). Въ сумерки зажигаются всѣ сальныя свѣчки, и это производитъ иллюминацію очень пріятную. Огни на подвижныхъ лавкахъ, между толпами народа, поющаго, пляшущаго, кричащаго, довольно живописны. Неаполитанецъ не говоритъ: онъ кричитъ, сопровождая рѣчь свою движеніями рукъ и ногъ, и жесты у него главная часть разговора. Вообще, здѣшнія улицы представляютъ картину, какой кромѣ Неаполя нигдѣ не увидишь. Прибавьте къ тому теплую ночь, благорастворенный воздухъ здѣшняго климата, луну, которая серебритъ струи моря и освѣщаетъ верхи Везувія -- это очаровательно, особенно для иностранца, еще не привыкшаго къ такому зрѣлищу.
   Каждый вечеръ, часа за два до солнечнаго заката, начиналось гулянье передъ моимъ балкономъ: кареты, открытыя Коляски, и всякаго рода экипажи, наполненные дамами и кавалерами лучшаго общества, тянутся черезъ прекрасную улицу Chiaja (Кьая), мимо публичнаго гульбища Вилла-Реале Садъ Вилла-Реале въ обыкновенные дни открыть только для людей порядочно одѣтыхъ: крестьяне, городская чернь и ливрейные туда не впускаются; но есть праздничные дни, въ которые всѣ безъ разбора могутъ входить въ него.
   Вилла-Реале прелестное гульбище: съ одной стороны море омываетъ его террасы, съ другой прекрасная улица Кьая ограничиваетъ своими великолѣпными домами. Аллеи сада украшены статуями, вазами, фонтанами, усажены душистою акаціей, померанцовыми, апельсинными, миртовыми деревьями. Садъ оканчивается круглымъ храмомъ изъ бѣлаго мрамора. По вечерамъ, это уединенное гулянье увлекательно свѣжестью и благоуханіемъ.}, доѣзжаютъ до Паузилиппо, и потомъ ѣдутъ назадъ; иные раза два и три по-" вторяютъ тотъ-же переѣздъ. Я всякой разъ замѣчалъ придворные экипажи: вдовствующая Королева, мать нынѣ царствующаго Короля, Принцы и Принцессы его фамиліи, почти ежедневно посѣщаютъ это гулянье, которое продолжается до самыхъ сумерекъ. Ни разу не случилось, въ мою бытность, ни малѣйшаго безпорядка; конные жандармы и драгуны гвардіи безпрестанно разъѣзжаютъ между рядами каретъ; другіе стоятъ на перекрестныхъ улицахъ, и пропускаютъ выѣзжающія изъ нихъ кареты только въ ряды тянущейся по гулянью линіи. Экипажи вообще хороши; особенно замѣчательны лошади и ихъ сбруя. Лакеи и кучера почти всѣ въ ливреяхъ и чисто одѣты. Кромѣ придворныхъ экипажей, запряженныхъ четвернями, всѣ прочіе парами. Множество молодыхъ людей разъѣзжаютъ верхомъ между рядами. Военные являются въ блестящихъ мундирахъ, прочіе во фракахъ. Собраніе всегда бываетъ премноголюдное, потому что простой народъ, и даже ладзарони, толпами ходятъ тутъ-же. Это то-же что наше первое Мая въ Москвѣ, въ Сокольникахъ, или Екатерингофское гулянье въ Петербургѣ, съ тою разницею, что здѣсь оно возобновляется каждый день. Я рѣдкій вечеръ пропускалъ случай пользоваться этимъ зрѣлищемъ, отправляясь то въ каретѣ, то пѣшкомъ. Отсюда ѣхалъ я въ театръ Санъ-Карло, или въ другой какой нибудь, а вечеръ всегда оканчивалъ, по приглашенію, въ знакомыхъ домахъ.
   Санъ-Карло великанъ между всѣми театрами Европы. Когда я посѣтилъ его въ первый разъ, онъ былъ наполненъ зрителями. Убранство Королевской ложи, посрединѣ амфитеатра, мнѣ не понравилось: слишкомъ много украшеній, позолоты, яркихъ цвѣтовъ въ драпировкѣ, и все это похоже на раекъ, обитый шумихой. Мнѣ кажется, малиновый или голубой бархатъ, съ золотымъ галуномъ, придавалъ-бы больше величія и простоты. Шесть рядовъ ложъ, по сороку въ каждомъ ряду, были всѣ наполнены зрителями; дамы были хорошо и даже богато одѣты; эффектъ перваго взгляда поразительный! Въ этотъ день давали Беллиніеву Норму. Въ оркестрѣ было конечно сто музыкантовъ, и каждаго изъ нихъ можно смѣло назвать артистомъ. Жаль что актеры вовсе не соотвѣтствовали ни театру, ни оркестру, и еще меньше моему ожиданію. Прима-Донна, Гжа Мандзохи, весьма посредственна; всѣ прочія и вниманія не заслуживаютъ. Когда я сталъ съ удивленіемъ говорить объ этомъ, мнѣ отвѣчали, что вообще теперь вездѣ таланты рѣдки, а если и есть хорошіе пѣвцы и пѣвицы, то они разъѣхались по другимъ мѣстамъ: напримѣръ Гжа Малибранъ, Гризи, Такинарди и Гунгеръ. Такимъ образомъ въ Неаполѣ никого не осталось, и театръ тамошній совершенно обѣднѣлъ талантами. Говоря о театрахъ, кстати упомянуть о маленькомъ театрѣ Санъ-Карлино. Его приличнѣе назвать узенькимъ коридоромъ, но и въ немъ есть ложи и партеръ. Въ Санъ-Карлино представляютъ по два раза въ день, на простомъ народномъ нарѣчіи, пьесы, приспособленныя къ публикѣ, и по большей части смѣшныя. За то онъ всегда биткомъ набитъ! Тутъ отличается обыкновенно пулчинелло съ своими товарищами; но превосходство ихъ талантовъ, ихъ шутки, и забавныя пьесы, привлекаютъ зрителей и лучшаго общества. Попривыкши разумѣть народное нарѣчіе, я скоро предпочелъ этотъ театръ другимъ, и рѣдкой вечеръ пропускалъ, чтобы не посѣтить г-на пулчинелло, и отъ всего сердца не похохотать при его шуткахъ.
   Изъ театра обыкновенно ѣздятъ въ Толедскую улицу, гдѣ бываетъ большое стеченіе экипажей. Но я не могъ понять, какое находятъ въ этомъ удовольствіе? Улица довольно худо освѣщенная, хотя она здѣсь первая и самая большая! Кареты останавливаются у кофейныхъ домовъ, откуда выносятъ къ нимъ мороженое, и дамы ѣдятъ его не выходя изъ экипажей. У знаменитыхъ кондиторовъ съѣздъ такъ великъ, что съ трудомъ можно добиться своей очереди, и получить мороженаго, которое составляетъ здѣсь любимое лакомство всѣхъ сословій. Надо и то сказать, что въ Неаполѣ приготовляютъ его превосходно, и въ жаркомъ климатѣ никакое другое прохлажденіе замѣнить его не можетъ.
   Въ Неаполѣ необходимо имѣть экипажъ; кто не имѣетъ его, тотъ ни въ какое общество показаться не можетъ. Здѣсь, кажется, стыднѣе ходить пѣшкомъ чѣмъ воровать. Ноги для Неаполитанскихъ дамъ и господъ совершенно лишній даръ природы. Къ счастью путешественниковъ, роскошь экипажа легко удовлетворить, потому что хорошая карета и пара добрыхъ лошадей обходится, наймомъ, не дороже 30-ти Неаполитанскихъ червонцевъ въ мѣсяцъ: это составитъ на наши деньги 125 рублей.
   Въ Неаполѣ нѣтъ архитектурныхъ памятниковъ. Домы на Къая хороши, но главное украшеніе ея составляетъ гора, къ которой приставлены домы, и по которой, какъ по амфитеатру, расположены ихъ террасы. Нѣсколько пальмовыхъ деревъ, тамъ разбросанныхъ, придаютъ домамъ видъ довольно живописный. Толедская улица, превозносимая и здѣсь, и во всѣхъ статистикахъ Неаполя, не представляетъ ничего рѣдкаго: она длинна, шире другихъ улицъ Неаполя, и на ней бываетъ каждый день много экипажей и пѣшеходовъ; но она не вездѣ пряма. Домы по. обѣимъ сторонамъ ея, хотя они въ два, три и четыре этажа, весьма обыкновенной архитектуры. Въ Неаполѣ великолѣпны монастыри; есть также нѣсколько замѣчательныхъ церквей, но объ нихъ я поговорю послѣ. Большая часть улицъ узки, кривы, расположены по горамъ, и дурно освѣщены. Вездѣ есть множество лавокъ съ съѣстными припасами. Вообще этотъ городъ можно сравнить съ гнѣздомъ худо воспитанныхъ ребятъ, обжорливыхъ, крикливыхъ, лѣнивыхъ, сварливыхъ, которые лучше любятъ украсть, чѣмъ взять, и лучше взять чѣмъ заработать; любятъ также играть и ѣсть, и всему предпочитаютъ сонъ.
   Я часто бывалъ у Графа Матушевича, и всегда удивлялся обширнымъ его познаніямъ; но мнѣ казалось, что ему не очень нравился Неаполь, или, лучше сказать, здѣшній образъ жизни, и что онъ охотно перемѣнилъ-бы мѣсто своего пребыванія на какое нибудь другое. Я понялъ это чувство, оглядѣвшись въ Неаполѣ.
   Черезъ нѣсколько дней поѣхалъ я осмотрѣть Паузилиппскую пещеру. Она не что иное какъ пробитая насквозь, внутри горы, дорога, версты на полторы, и не шире обыкновенной улицы. Темнота въ ней совершенная, даже Въ самый полдень, и привѣшенные кой-гдѣ къ своду ея фонари, только показываютъ ужасную темноту ея. Тамъ безпрерывно тѣснятся идущіе и ѣдущіе взадъ и впередъ лошади, скотъ, пѣшеходы, телѣги, и отъ того въ ней не совсѣмъ безопасно. Когда приближаешься ко входу пещеры, то глаза, ослѣпленные яркимъ блескомъ Неаполитанскаго солнца, какъ-бы съ удивленіемъ видятъ впереди этотъ длинный и темный коридоръ, гдѣ слышанъ смѣшанный и странный шумъ; потомъ начинаешь въ немъ различать массы, движущіяся въ потемкахъ, и наконецъ, при выходѣ изъ пещеры, свѣтъ снова является какъ огромная звѣзда.
   Названіе Паузилиппо происходитъ отъ двухъ Греческихъ словъ: Πανοις της λυπις (привалъ печали). Я вышелъ изъ пещеры и воротился въ городъ по дорогѣ вдоль моря: здѣсь полюбовался я, мимоходомъ, пальмовымъ деревомъ, брошеннымъ на пригоркѣ, будто образчикъ восточныхъ странъ; взглянулъ на Виргиліеву могилу и на безсмертный лавръ, подлѣ растущій. Онъ въ самомъ дѣлѣ безсмертный, потому, что его безпрестанно замѣняютъ новымъ, когда старый пропадаетъ.
   На другой день к отправился въ Пуццоло, и съ трудомъ нашелъ осла, для переѣзда къ храму Сераписа и Сольфатары. Надобно признаться, что развалины этого храма изящны. Ужасное землетрясеніе 4538 года разлило воды Лукринскаго озера подъ его фундаментъ, и съ тѣхъ поръ, донынѣ, помостъ, или полъ его, покрытъ водою. Ничего не можетъ быть разительнѣе этого вида! Опрокинутые карнизы, расколотыя колонны, огромные куски мрамора, лежащіе въ гніючей водѣ; жертвенники, усѣянные прилипшими къ нимъ раковинами, покрытые зеленоватымъ, сырымъ мохомъ и поросшіе плющенъ; вмѣсто кровли сводъ небесный; посрединѣ уцѣлѣвшія и осиротѣлыя, огромныя три колонны, какъ-бы выходящія изъ моря; яркое солнце, бросающее лучи свои перпендикулярно на эту неподвижную громаду: представьте себѣ все это, и вы легко поймете, что можно нѣсколько часовъ простоять въ созерцаніи такой картины. Изъ храма я отправился къ Сольфатарѣ.
   Сольфатара.... имя звучное; но что такое Сольфатара?-- Сѣрная гора, которая нѣкогда горѣла, какъ Везувій, наконецъ выгорѣла, и средина ея провалилась: теперь это ендова, версты на двѣ и болѣе пространства, въ которую сходятъ по желтой, ФІолетозой, бурой, красной покатости. Далѣе можно спуститься еще въ небольшія пещерки, гдѣ температура жарче чѣмъ въ натопленой Русской банѣ, и гдѣ всѣ стѣны покрыты сѣрнымъ цвѣтомъ, бѣлымъ какъ снѣгъ, и блестящимъ какъ иней или мохъ, обращенный въ кристаллы. Я долго прохаживался по этому необыкновенному видомъ и цвѣтомъ пространству. Кое-гдѣ еще можно видѣть тамъ небольшіе кратеры, кипящіе и извергающіе изъ себя небольшіе камни на полъ-аршина вышины; но какъ скоро Везувій загорается, Сольфатара утихаетъ, точно какъ при рыканіи льва умолкаютъ всѣ звѣри.
   Отъ Сольфатары близко до Пещеры Собаки. Знаете-ли, что такое Пещера Собаки? Это низенькая и вонючая лазея, въ которой всякое животное задыхается и умираетъ въ нервическихъ судорогахъ. Правительство отдало это мѣсто на откупъ крестьянину: вы пріѣдете къ нему, дадите ему два рубли, и онъ возьметъ съ собой черную собачку, введетъ васъ въ пещеру, посадитъ собачку въ какой-то извѣстный ему утолокъ, и глаза у ней подкатятся подъ лобъ, она упадетъ на спину, подергаетъ лапками и замретъ. Хозяинъ тотчасъ вытаскиваетъ ее на свѣжій воздухъ, боясь, чтобы она вовсе поколѣла; тѣмъ и представленіе кончается. Я ничего не знаю несчастнѣе этой бѣдной собаки! Мнѣ жалки казались блохи, работающія за станкомъ, жуки, фехтующіе на рапирахъ, и даже знаменитый кобель Монито, играющій въ домино; но какъ сравнять ихъ съ черной собачкой, принужденной раза по три въ день мучиться и умирать, для забавы любопытныхъ!
   На томъ-же берегу оставалось мнѣ взглянуть на Баію, Кумы, Мизену. Эти мѣста наполнены историческими воспоминаніями. Тутъ не надолго спаслась вплавь Агриппина, убѣгая отъ убійцъ, посланныхъ за нею сыномъ ея Нерономъ. Въ Кумахъ была Сивилла, сжегшая книги прорицаній; тутъ Петроній выпустилъ изъ себя кровь, и тутъ-же была прелестная дача Цицеропова. Изъ Мизены отправился Плиній, смотрѣть на изверженіе Везувія. Въ Баію собирались древніе Римляне, къ теплымъ водамъ. Горацій описываетъ это мѣсто прелестнѣйшимъ въ мірѣ: въ него съѣзжались толпами знатнѣйшіе и развратнѣйшіе вельможи Римской Имперіи. Но что осталось отъ всего этого теперь? Обезображенный островъ, брошенный подъ небомъ, самымъ чистымъ, подлѣ берега моря. Вездѣ ступаешь здѣсь по лавѣ и пепельнымъ буграмъ.... Куда ни кинешь взоръ, всюду слѣды огня. Гдѣ вчера было озеро, тамъ сегодня зола и пустыня, и на мѣстѣ воды вышла изъ земли гора, выросшая въ одну ночь. Богъ движетъ этою землею, какъ морскими волнами; на ней возстаютъ бури, какъ на океанѣ. Животворительный и чистый прежде воздухъ Баіи нынѣ зловоненъ и смертоносенъ! Гебятишки здѣсь блѣдные, худые; глаза у нихъ блещутъ лихорадочнымъ огнемъ; волосы на головѣ рѣдкіе и губы бѣлыя; взрослые люди, низенькіе, съ раздутыми животами, походятъ на одержимыхъ водяною болѣзнію. Я осмотрѣлъ однакожь остатки Нероновыхъ бань, не заслуживающихъ большаго вниманія, и спѣшилъ возвратиться въ Неаполь; но прежде надобно было посѣтить острова Искію, Прочиду и Капрею. Я взялъ лодочку на Мизенекомъ мысу, и черезъ часъ прибылъ на Искію, гдѣ приставалъ Мюратъ, бѣжавши изъ Неаполя. Горы здѣсь усажены померанцевыми деревьями и виноградникомъ. Женщины на Искіи и Прочидѣ прекрасны, и живописные костюмы ихъ напоминаютъ Грецію, откуда были они заимствованы первоначально. Жители этихъ двухъ острововъ совершенно отличаются отъ Неанолитанцевъ, не только одѣяніемъ, но и физіономіей своей: удивительно, какъ могли они такъ долго сохранить національныя черты и не смѣшаться съ Италілицами, между которыми живутъ уже нѣсколько сотъ лѣтъ. Переночевавъ на Искіи, я нанялъ порядочную лодку съ шестью гребцами. Насъ было четверо: я забылъ сказать, что я съѣхался здѣсь съ старыми своими товарищами на кораблѣ, Англичанами Аткинсомъ, Левисомъ и Дикенсомъ. Мы всѣ нетерпѣливо желали видѣть Капрею, особенно-же голубую пещеру. Намъ постлали матрасы, на которые мы разлеглись, подняли парусокъ, и мы отправились съ Искіи, при благопріятномъ вѣтеркѣ. Время было прекрасное. На чистомъ голубомъ небѣ не было ни одного облачка, и мы безпрестанно спрашивали гребцовъ нашихъ: скоро-ли доплывемъ? Хотя Капрея былъ у насъ въ глазахъ, но, не смотря на парусъ и на усиліе шестерыхъ сильныхъ гребцовъ, намъ казалось, что мы не подвигаемся впередъ. Волны часто заплескивались въ низкобокую лодку нашу, такъ что и намъ доставалось. Мы смѣялись, но изрядно измокли. Черезъ четыре часа мы пристали къ Капреѣ. На этомъ островѣ два селенія: Капри, на берегу морскомъ, и Анакапри, на горѣ, куда надо было взлѣзть по лѣстницѣ въ 500 ступенекъ, изсѣченныхъ въ каменной скалѣ, на открытомъ воздухѣ. Тамъ мы остановились у трактирщика, и начали свои прогулки для обозрѣнія острова. Сперва мы пошли на гору Соларо: съ нея превосходнѣйшій видъ, какой только можно встрѣтить во всей Италіи. Вообразите гору, или утесъ, почти перпендикулярный надъ моремъ; вы будто висите на краю пропасти, и подъ вами, на нѣсколько сотъ саженъ, Средиземное море разбивается у подошвы этой каменной горы. Огромныя скалы, прямыя какъ стѣны и похожія цвѣтомъ на вороненое желѣзо, стоятъ передъ глазами. Двѣ изъ нихъ съ острыми шпилями, точно обелиски среди волнъ морскихъ: ихъ называютъ Капрейскими иглами. Кое-гдѣ есть дикія растенія, и толстыя, но не высокія деревья, темныя зеленью какъ кипарисъ Красные лучи заходящаго солнца, падающіе какъ пламя на блестящее море, я покрывающіе скалы золотыми брызгами, придавали волшебное освѣщеніе всей картинѣ. Не подалеку отъ этого мѣста Французскій Генералъ Ламаркъ взошелъ въ Анакапри, выбилъ оттуда Гудзона-Лоу, и тѣмъ утвердилъ позицію Французовъ въ Неаполѣ.
   Съ горы Соларо мы пошли осмотрѣть мѣсто, на которомъ былъ Тиверіевъ дворецъ: онъ стоялъ на другой горѣ, и, какъ орлиное гнѣздо, владычествовалъ надъ Сициліей, Италіей и Египтомъ. Возвратившись въ свой трактиръ, мы отдыхали на террасѣ и смотрѣли на городъ, ни чѣмъ несходствующій съ другими городами Италіи. Это не Венеція, не древній Римъ и не укрѣпленная Флоренція. Здѣсь кровли куполами, а куполы покрыты свинцомъ; это что-то восточное, похожее на мечеть. Видъ странный, но оригинальный. Кажется, жилъ-бы въ Неаполѣ, а умеръ въ Капреѣ! Мнѣ разсказывали, что какой-то Англичанинъ пріѣхалъ сюда на три дни, а прожилъ тридцать пять лѣтъ.
   На другой день, мы спустились въ Капри, осмотрѣть лазуревую, истинно чудесную пещеру, которой ни одно волшебное зданіе въ Тысячѣ одной ночи превзойти не можетъ. Вотъ наше похожденіе. Мы всѣ четверо наняли лодочку, почти плоскую, и версты съ двѣ пробирались на ней подлѣ самаго берега, до отверстія пещеры. Къ счастью нашему, море было тихо. Наконецъ перевощикъ нашъ сказалъ намъ: "Вотъ, господа, и приплыли." Я смотрѣлъ, но кромѣ черной каменной скалы ничего не видалъ. Матросъ указалъ мнѣ, у самого подножія скалы, небольшое отверстіе, въ которое волна будто вливалась. "Ессо la grotta," повторилъ онъ.-- Ступай, ступай въ нее!-- закричали мы всѣ четверо. "Какъ прикажете.!" отвѣчалъ онъ. "Лягте-же всѣ въ лодку и не подымайте головы, чтобы не зацѣпить за края." Перевощикъ махнулъ веслами, придалъ сильное движеніе лодочкѣ, и съ помощію волны вошелъ въ пещеру.... Мы были уже въ ней, подняли головы, взглянули.... Какое очарованіе!... Мы увидѣли озерко, тихое, недвижимое, имѣющее съ полверсты окружности: вода въ немъ прозрачна, но всѣ предметы кажутся ярко-лазуреваго цвѣта; стѣны, песокъ, все голубое, и будто прикрытое серебрянымъ флеромъ. Вода въ озеркѣ такъ чиста, что, кажется, рукой можно достать раковинки на днѣ ея, но она имѣетъ 45 футовъ глубины. Здѣсь ни человѣкъ, ни лодка не даетъ отъ себя тѣни на водѣ. Сводъ пещеры высокъ; онъ весь съ разрывами и покрытъ блестящими сталактитами, которые висятъ надъ головою, какъ хрустальныя иглы. По краямъ озерко унизано рядомъ мѣлкихъ и блестящихъ коралловъ. Мы онѣмѣли при видѣ этой чудесной пещеры, и никто изъ насъ даже не шевелился! Весло не дѣйствовало въ рукахъ нашего перевощика, и лодка тихо скользила по недвижной водѣ: ни струй, ни качки, ни слѣду волны; глубокое молчаніе. Въ почтительномъ созерцаніи остановились мы, но взглянувъ другъ на друга, всѣ вскрикнули, видя себя, гребца нашего и лодку голубыми. Наконецъ мы замѣтили, въ самомъ углубленіи пещеры, впадину, и велѣли подплыть къ ней: тамъ было очень темно. Приставъ къ берегу, мы разсмотрѣли изломанныя ступеньки, размытыя водою, и покрытыя чернымъ мохомъ; однакожъ мы взошли по нимъ до отверстія, очень темнаго и сыраго, куда было-бы опасно идти. Полагаютъ, что тутъ была лѣстница, имѣвшая сообщеніе съ Тиверіевымъ дворцомъ, и что онъ топилъ людей въ этой прелестной пещерѣ. Какъ ни хорошо здѣсь, но пора было подумать о возвращеніи, и мы тѣмъ-же путемъ прибыли въ Капри, откуда черезъ нѣсколько часовъ отправились въ Неаполь.
   

ГЛАВА II.
НЕАПОЛЬ.
(Продолженіе).

   Нѣтъ города въ свѣтѣ, гдѣ-бы такъ вѣрили и боялись сглазу, какъ въ Неаполѣ. Здѣсь называютъ это: La Jettaiura. Похвалите дитя, мать его покажетъ вамъ пальцами рога; поглядите пристально на пригожую крестьянку, она сдѣлаетъ то-же. Даже въ хорошемъ обществѣ нѣтъ почти ни одной дамы, которая-бы не носила при себѣ, сдѣланныхъ изъ коралла или лавы, ручекъ, показывающихъ рога, и все для той-же предосторожности. Мужчины носятъ ихъ на цѣпочкахъ, на перстняхъ, и отъ того вы найдете во всѣхъ лавкахъ множество этихъ ручекъ. Я накупилъ ихъ себѣ, но у меня ихъ расхватали и выпросили всѣ, во Флоренціи и Парижѣ, кто изъ шалости, кто изъ любопытства, такъ, что я ни однѣхъ не привезъ домой. Во многихъ домахъ я видѣлъ, въ сѣняхъ или при входѣ, повѣшенные на стѣнѣ огромные оленьи или буйволовые рога, для избавленія отъ джетатуры приходящихъ. Мнѣ сказывали, что это повѣрье идетъ отъ глубокой древности, какъ доказываетъ Николай Валлета, написавшій трактатъ о сглазъ: Cicalata sul fasciпо, volgarmente detto jettatura. He надобно однакожъ винить въ этомъ однихъ Неаполитанцевъ: то-же, болѣе или менѣе, существуетъ почти у всѣхъ народовъ. Во Франціи и Германіи приписываютъ инымъ старухамъ опасный для младенцевъ взглядъ; у насъ также вѣрятъ сглазу, и ежели не выставляютъ противъ него рогъ, то отплевываются. Искать начала этого предразсудка трудно, но онъ существуетъ вездѣ.
   У всѣхъ Неаполитанцевъ, знатныхъ и простолюдиновъ, богатыхъ и бѣдныхъ, есть одна общая страсть: это зрѣлища и представленія. Для лучшаго общества, на четырехъ театрахъ, всякой день, представляютъ оперы, комедіи; сверхъ того есть множество домашнихъ театровъ. Послѣ представленій, чѣмъ занимаются въ обществѣ? Актерами, пѣвицами, танцовщиками: это составляетъ почти единственный разговоръ всѣхъ, вездѣ и всякой день. Чернь имѣетъ своихъ паяцовъ, своего пульчинелло, своихъ сказывальщиковъ; она съ равною жадностію смотритъ на эти зрѣлища, и на церковныя церемоніи. Здѣсь, среди улицы, съ изступленіемъ кричитъ проповѣдникъ, который разсказываетъ простолюдинамъ, что сей часъ былъ въ раю и видѣлся тамъ съ заступникомъ Неаполя,
   Святымъ Януаріемъ, который велѣлъ сказать имъ, что онъ скоро отъ нихъ принужденъ будетъ отступиться, потому что они много воруютъ, много рѣжутъ людей, объѣдаются макаронами, и, какъ скоты, цѣлый день спятъ и мало даютъ вкладовъ въ церковь! Они тревожатся, плачутъ, и тотчасъ все забываютъ, потому что подлѣ нихъ пляшутъ собаки, или тянется ходъ, съ закутанными въ синія, бѣлыя или черныя рясы богомольцами: эти хлыщутся плетками, несутъ хоругви и образа. Нодалѣе, пришедшіе изъ Калабрійскихъ горъ музыканты даютъ серенаду; тамъ крестьянскія дѣвки, съ острововъ, въ нарядныхъ костюмахъ, танцуютъ тарантеллу. Для Неаполитанца все это служитъ зрѣлищемъ; а ему ничего больше и не надобно; были-бы макарони, да представленія, и онъ доволенъ: цѣлый день ничего не дѣлаетъ, и счастливъ, когда можетъ въ праздности зѣвать и глядѣть на окружающіе его предметы. Этому не должно однакожь дивиться: здѣсь климатъ благопріятствуетъ лѣни, и природа такъ богата, что Неаполитанецъ можетъ, почти круглый годъ, прожить на улицѣ, безъ покрыти и почти безъ одѣянія. Море доставляетъ ему въ изобиліи раковины и мѣлкую рыбу, которую онъ либо самъ ловитъ, или покупаетъ, за самую малую цѣну. На грошъ, а много на два, достаточно рыбы, или фрути ди маре, на обѣдъ, а если прибавить къ этому на столько-же макароновъ, то ладзарони избыточно сытъ, и можетъ въ праздности лежать и зѣвать сколько ему угодно, цѣлый день. Ребятишки просятъ милостыню, или посѣщаютъ чужіе карманы, и это промышленность не послѣдняя: она помогаетъ семейству. Впрочемъ, народъ здѣсь довольно услужливъ, и готовъ за малую плату исполнять ваши приказанія; давайте только легкую и непостоянную работу.
   Я посѣтилъ музей Бурбонскій. Прежде называли его просто Студи; онъ въ верхней части Толедской улицы. Это собраніе художественныхъ сокровищъ почитается однимъ изъ первыхъ въ свѣтѣ. Тутъ соединены коллекція статуй, древнихъ вазъ, картинная галлерея и библіотека. Собраніе статуй удвоилось цѣною, со времени присоединенія къ нему Фарнезской галлереи, доставшейся по наслѣдству Неаполитанскимъ Королямъ; но ея не выпускали изъ Рима, пока Неаполитанцы не вошли въ Римъ, и не увезли этихъ сокровищъ насильственно въ Неаполь. Особеннаго замѣчанія достойны: группа, извѣстная подъ названіемъ Фарнезскаго быка, колоссальная Флора, и такой-же Геркулесъ. Послѣдній, работы Аѳинскаго ваятеля Гликона, былъ найденъ въ Термахъ (Thermes) Каракаллы, безъ ногъ. Папа Павелъ III, Фарнезіевой фамиліи, приказалъ Микель-Анджелу придѣлать ноги; но великій ваятель, окончивъ модель, разбилъ ее въ куски, говоря, что если-бъ и одного пальца не доставало у этой превосходной статуи, то онъ и его-бы не взялся придѣлать. Вильгельмъ Делла Порта однакожъ довольно удачно сдѣлалъ было ноги, но, къ счастью, скоро отыскались и древнія, въ колодцѣ, верстъ за шесть отъ того мѣста, гдѣ найдено было туловище. Ихъ приставили къ статуѣ. Еще особенно достойны замѣчанія девять статуй, изображающія древнюю фамилію Балбуса, и статуя Аристида.
   Въ картинной галлереѣ много очень хорошихъ картинъ; но что особенно достойно замѣчанія, это множество произведеній кисти Луки Джіордано и Сальватора Розы. Первый изъ этихъ живописцевъ почти не выѣзжалъ изъ Неаполя, и потому не удивительно, что здѣсь осталось столько его произведеній. Что-жь касается до послѣдняго, то трудно вообразить что нибудь совершеннѣе его пейзажей. Признаюсь, для меня есть только три пейзажиста, которыхъ можно назвать совершенными: это Сальваторъ Роза, Клодъ Лоренъ и Николай Пуссенъ. Я нашелъ здѣсь произведенія всѣхъ трехъ, и для нихъ лишній разъ посѣщалъ музей. Еще одна картина поразила меня своею красотой: это портретъ Испанскаго Короля Филиппа II-го, писанный Тиціаномъ. Король блѣденъ, желтъ; лобъ у него узокъ, вѣки мясистыя, глаза свѣтло-голубые, взглядъ тусклый, губы толстыя, выдавшіяся впередъ, но безцвѣтныя. Смотря на него, можно угадать, что это былъ человѣкъ не высокаго ума, но упрямый, твердый, повелительный. Въ этомъ портретѣ весь Филиппъ II-й, суевѣрный и жестокій.-- Не исчисляя всѣхъ хорошихъ картинъ, статуй, Латинскихъ и Греческихъ книгъ, и Римскихъ памятниковъ, прибавлю, что ихъ можно, больше или меньше, найти вездѣ; но чего нигдѣ нѣтъ, кромѣ Неаполя и Бурбонскаго музея, это коллекція древнихъ бронзъ, изображающихъ орудія или инструменты, бывшіе въ употребленіи у древнихъ Римлянъ. Везувій столько-же раззорилъ, сколько сберегъ подъ пепломъ и лавою своею, въ продолженіе нѣсколькихъ столѣтій, домы и всѣ домашнія принадлежности жителей Помпеи. По мѣрѣ какъ отрывали въ ней домы, правительство переносило находимыя тамъ вещи въ Бурбонскій музей. Теперь Помпея представляетъ только публичныя зданія, частные домы и улицы древняго города, а въ музеѣ Бурбонскомъ собрано все, что нѣкогда принадлежало этимъ домамъ и украшало ихъ. Разсматривая то и другое, вы изучаете всю жизнь древнихъ Римлянъ какъ современникъ, входите въ Римскія семейства, присутствуете при ихъ вседневныхъ упражненіяхъ. Въ этой коллекціи есть все, начиная отъ орудій, употреблявшихся жрецами, до малѣйшихъ потребностей туалета, отъ топора жертвеннаго, до серегъ и перстней Римскихъ красавицъ. Это богатѣйшій Римскій магазинъ. Тутъ найдете бронзовыя судейскія кресла (curules) возлѣ военныхъ трофеевъ и щитовъ; треножники, жертвенники, урны, сосуды, ножи, столы, и даже поддѣльныя кости для игроковъ, иголки, наперстки, румяны! Удивительно, какъ могъ сохраниться тутъ-же древній пирогъ, будто образчикъ для прожоръ нашего времени. Инструменты и аптекарскія стклянки показываютъ, что хирургія и медицина были у Римлянъ почти въ такомъ-же состояніи какъ у насъ. Я видѣлъ также знаменитую семи-стороннюю чернилицу, о которой Г-нъ Мерторелли написалъ диссертацію въ два тома in-folio. Въ особомъ кабинетѣ, куда пускаютъ только мужчинъ, и то по выбору, собраны статуйки и группы въ сладострастныхъ и неблагопристойныхъ положеніяхъ. Въ нихъ особенно замѣчательны правильность и совершенство формъ. Видно, что древніе не отъ разврата производили эти фигуры, но плѣнившись, какъ почти всѣ полуденные жители, красотами тѣла, они представили всѣ прелести, которыя придаетъ ему наслажденіе, и неблагопристойность ихъ кисти, или рѣзца, не что иное какъ любовь къ художеству.
   Въ Бурбонскомъ музеѣ также очень замѣчательно и собраніе стекляныхъ произведеній, отъ временъ ХІІ-го столѣтія. Оно доказываетъ, какъ давно умѣли выдѣлывать, гранить и красить стекло. Древнихъ вазъ считается здѣсь до 2500. Есть собраніе медалей. Тутъ-же славная сардониксовая чаша, имѣющая футъ въ діаметрѣ, о которой ученые столько писали диссертацій. Группа на ней, состоящая изъ семи фигуръ, представляетъ, по мнѣнію Висконти, Нилъ, Оруса, Изиду и нимфъ рѣки Нила. Въ библіотекѣ, занимающей прекрасную залу, построенную для нея фонтаною, 150 тысячъ томовъ и около 3 тысячь манускриптовъ. Замѣчательнѣйшіе предметы тамъ: Библія девятаго вѣка, Новый Завѣтъ десятаго вѣка, рѣдкій автографъ Ѳомы Аквинскаго, и манускриптъ трехъ разговоровъ Гассія.
   Бурбонскій музей, который я посѣщалъ три раза, описанъ мной очень кратко; надобно было-бы написать тома два, чтобы дать о немъ полное понятіе; но такой трудъ принадлежитъ ученымъ, посвящающимъ на то жизнь свою. Я знаю, что многіе давно и успѣшно этимъ занимаются. Каждый разъ находилъ я въ музеѣ множество молодыхъ художниковъ, особенно живописцевъ, которые предлагаютъ свои услуги, и за самую дешевую цѣну готовы скопировать картину, которую вы изберете. Изъ нихъ есть люди съ дарованіями, и такіе искусные копировщики, что надобно быть опытнымъ знатокомъ, чтобы различить работу ихъ отъ оригинала. Здѣсь также съ особеннымъ искуствомъ вырѣзываютъ на Бразильскихъ -раковинахъ копіи съ лучшихъ антикоБЪ. Я заказалъ для себя вырѣзать два портрета, и черезъ недѣлю получилъ ихъ, очень искусно сдѣланные, за сто рублей оба. Въ бытность мою, этой дешевизнѣ способствовало особенно то, что холера, свирѣпствуя въ сѣверной Италіи, не пускала оттуда путешественниковъ, и бѣдные художники оставались совершенно безъ дѣла. Туземцы мало занимаются художествами; да къ тому-же они побольше въ нихъ разумѣютъ и гораздо поразборчивѣе насъ, можно сказать пролетныхъ птицъ въ Италіи.
   Въ прелестное утро отправился я наконецъ на Везувій. Дорога отъ Неаполя до Портичи, была покрыта мѣлкою и самою бѣлою пылью, вершка на три. Къ счастію нашему, вѣтерокъ относилъ ее въ сторону, однако платье и лица наши напудрились совершенно. Эта пыль очень ѣдка для глазъ, и я теперь не дивлюсь, что встрѣчалъ въ Неаполѣ и окрестностяхъ его столько слѣпыхъ. Въ Портичи мы остановились и пошли смотрѣть дворецъ и сады, на что намъ дано было позволеніе отъ правительства.
   Мѣстоположеніе дворца прекрасно, какъ всѣ окрестности Неаполя, и онъ великолѣпенъ, великъ, богато убранъ картинами, бронзами; но это въ немъ общее почти со всѣми царскими дворцами въ Европѣ. Сады его обширны и въ нихъ множество деревъ, которыя въ другихъ климатахъ не могутъ роста въ грунту, а требуютъ укрытія отъ холода. Здѣсь природа щедрѣе. Померанцевыя, тюльпанныя деревья, магнолія, кактусы, даже нѣсколько пальмовыхъ деревьевъ, напоминаютъ восточные сады. На особо отдѣленныхъ пастбищахъ гуляютъ олени. Тутъ-же въ первый разъ увидѣлъ я Савойскаго горнаго козелка (bouquin des Alpes), антилопъ и кангуру. Послѣднее животное достойно любопытства: когда оно стоитъ на заднихъ ногахъ (а иначе оно и ходить не можетъ), то ростомъ почти равняется человѣку; но у него переднія ноги такъ малы и коротки, что на ходу оно никакъ не можетъ на нихъ опираться, и потому всегда подвигается на однѣхъ заднихъ ногахъ, прыжками; въ обыкновенномъ положеніи стоитъ на всѣхъ ногахъ, и тогда имѣетъ фигуру очень странную. Эти животныя не дики и подпускаютъ къ себѣ человѣка очень близко. Въ Парижѣ я ихъ видѣлъ потомъ много. Въ звѣринцѣ содержатся также львы, тигры, леопарды, но они для меня были ужь не новость. Мы поѣхали далѣе, и чрезъ полчаса прибыли въ Резину.
   Резина построена вся на Геркуланѣ, и это самое препятствуетъ отрывать древній городъ, потому что надобно было-бы раззорить построенную на немъ Резину. За всѣмъ тѣмъ, посѣщеніе Гиркулана чрезвычайно любопытно. Мы обратились къ сторожу, хранителю развалинъ; онъ зажегъ факелъ, и мы сошли за нимъ ступенекъ 70 внизъ. Тамъ увидѣли мы себя въ большомъ темномъ коридорѣ: это была окружная галлерея театра. Намъ показали сцену, кулисы, и часть, назначенную для актерскихъ ложь. Пространныя галлереи для зрителей, мѣста начальниковъ, и вся эта архитектурная громада, освѣщенная только однимъ факеломъ, зарытая въ землю, болѣе чѣмъ на десять саженъ глубины, представляла намъ массы тѣней, произведенныхъ углами и изгибами зданія. Эти тѣни болѣе поражали насъ тѣмъ, чего мы не видали, нежели тѣмъ, что было у насъ передъ глазами. Геркуланъ былъ не засыпанъ пепломъ, а залитъ лавой, которая, какъ растопленный свинецъ, проникла во всѣ зданія его, и, простывши въ нихъ, сдѣлалась камнемъ, такимъ-же какъ они. Отъ того отрытія здѣсь очень трудны: надобно прорубать топорами и откалывать ломами застывшую лаву, чтобы проникнуть внутрь. Мнѣ показали здѣсь вещь, довольно странную: это форма или лучше сказать слѣпокъ актерской маски, отпечатавшейся въ лавѣ. Носъ, ротъ, отверстіе для глазъ, все тутъ! Какъ попалъ сюда этотъ отпечатокъ? Куда дѣвался тотъ, кто носилъ эту маску? Какъ онъ ее бросилъ тутъ? Какимъ образомъ нашли маску, а не человѣка? Все это загадки неразрѣшимыя. Но глядя на отпечатокъ, а былъ тронутъ почти до слезъ, потому, что ясно вообразилъ горе, страхъ, жизнь и смерть, словомъ -- человѣка! Слѣпокъ маски пережилъ на столько столѣтій человѣка!
   Прежде чѣмъ стану описывать Помпею, куда отправился я изъ Геркуланскаго подземелья, хочу пересказать кратко исторію этого чудеснаго нынѣ города. Помпея находилась у берега моря (отъ котораго она теперь довольно далеко), при Кратерскомъ заливѣ, составленномъ Мизенскимъ мысомъ и Аѳенеумомъ. Роясь въ этомъ мѣстѣ, нашли еще раковины и береговой песокъ. Впрочемъ, даже читая Страбона, нельзя сомнѣваться, что этотъ городъ былъ пристанью, такъ-же какъ Стабія и Геркуланъ. Онъ былъ построенъ на отдѣльномъ холму, составленномъ изъ лавы, и, вѣроятно, бывшемъ нѣкогда также кратеромъ волкана. 16 Февраля 63 года, сильное землетрясеніе разрушило часть Помпеи и сдѣлало много поврежденій въ Геркуланѣ. Описываютъ, что стадо изъ 600 барановъ задохлось тогда, многія статуи разбились, и нѣкоторые жители лишились ума. На другой годъ, землетрясеніе возобновилось, въ то самое время, когда Неронъ пѣлъ на Неаполитанскомъ театрѣ, и едва вышелъ изъ него, какъ все зданіе разрушилось. Наконецъ, 23 Августа 79 года, явились признаки ужаснаго изверженія, такъ краснорѣчиво описаннаго Плиніемъ Младшимъ. Онъ былъ въ Мизенѣ, гдѣ дядя его командовалъ флотомъ. Въ часъ по полудни извѣстили Плинія Старшаго, что появилось облако, необыкновенной величины и фигуры; видъ его уподоблялся ели, высоко возросшей и распространяющей вѣтви свои, бѣлыя, черноватыя и разноцвѣтныя, далеко по пространству неба.
   Плиній велѣлъ изготовить свою либурну (легкій корабль) и поплылъ къ явленію. Чѣмъ ближе подплывалъ онъ, тѣмъ гуще падалъ горячій пепелъ на корабль его. Наконецъ полетѣли раскаленные камни и упадали вокругъ него. Море казалось убѣгающимъ отъ береговъ, гдѣ скоплялись горы каменьевъ, которые дѣлали самые берега неприступными. Плиній направилъ путь свой къ Стабіи, гдѣ былъ Помпоніанъ; но дворъ Помпоніановъ наполнялся пепломъ. Необходимо было удалиться въ поле. Домы какъ-бы срывались съ фундамента, качались съ стороны на сторону и потомъ опять становились на свои мѣста. Плиній и товарищи его покрыли головы свои подушками, которыя привязали платками, и вотъ единственная предосторожность, какую они приняли отъ падающихъ на нихъ камней. Вездѣ возобновился день; но вокругъ нихъ была глубокая темнота, едва освѣщаемая факелами и огнями, зажженными по ихъ приказанію. Они пытались снова приблизиться къ берегу, чтобъ найдти какое нибудь средство для своего спасенія; но море бушевало ужасно, а берегъ отдалился и былъ покрытъ рыбою, оставшеюся на сухомъ пескѣ. Плиній и друзья его принуждены были безпрестанно вставать и отряхивать съ себя золу, покрывавшую ихъ платье. Скоро пламя усилилось и ужасный сѣрный запахъ распространился всюду. Плиній палъ мертвъ!
   Къ девяти часамъ, землетрясеніе и работа волкана утихли; показался свѣтъ, и даже солнце, блѣдное, какъ во время затмѣнія. Помпея не была разрушена лавою: городъ стоялъ высоко; но его засыпало золою, пепломъ и пылью, которые легли слоями на 18 и болѣе футовъ вышины. Есть признаки, что нѣкоторые жители пытались впослѣдствіи дорыться до своихъ жилищь, но въ этомъ не успѣли. Съ тѣхъ поръ Помпея оставалась 1676 лѣтъ подъ землею. Первые слѣды ея развалинъ были открыты въ 1689 году, а отрывать ихъ начали только въ 1755-мъ. Странно однакожъ, что это сдѣлалось не прежде, потому что, когда поручено было Доминику фонтанѣ, въ 1592 году, провести воду изъ рѣки Сарно къ Tope де Ланунціата, онъ принужденъ былъ прорыть для этого подъ землею каналъ, который прошелъ сквозь городъ, причемъ не рѣдко встрѣчались препятствія отъ попадавшихся на пути строеній.
   По дорогѣ, ведущей изъ Неаполя въ Салерну, мы подъѣхали къ столбу, на которомъ написано: Via di Pompei (дорога въ Помпею). Сердце забилось, какъ будто я приближался къ какой нибудь святынѣ. Мы своротили съ большой дороги, влѣво, по проселочной дорожкѣ, переѣхавъ пригорокъ, и очутились у деревянной заставы: это былъ въѣздъ въ Помпею. Два сторожа ввели насъ въ городъ. Я глядѣлъ и сперва не понималъ своего разочарованія; я представлялъ себѣ тутъ Везувій, огненныя рѣки, молніи, потрясающія зданія, однимъ словомъ: Брюлова картину; вмѣсто того увидѣлъ я широкую, пустую улицу, низенькія по обѣ стороны постройки, знойное солнце, и множество ящерицъ, ползающихъ по этимъ древнимъ стѣнамъ.
   При первомъ взглядѣ ничего не видишь величественнаго, огромнаго: Делевиннал застава, два сторожа, улица широкая и свѣтлая, тутъ нѣтъ таинственности, нѣтъ поэзіи; а между тѣмъ, все занимательно, все любопытно. Не доходя до городскихъ воротъ, мы уже были въ предмѣстіи, называемомъ Augustus Felix. Дорога, ведущая чрезъ него, есть гробный путь. Гробницы древнихъ, которыя ставились по обѣ стороны большой дороги, образуютъ что-то странное и вмѣстѣ величественное. Народы, проводившіе вѣкъ свой на площадяхъ, не хотѣли имѣть уединенныхъ кладбищъ: и для праха ихъ надобны были воздухъ и открытое небо! Мнѣ кажется высокою мысль: не раздѣлять живыхъ съ мертвыми! Какое впечатлѣніе должно было тревожить ѣхавшихъ въ Римъ или Неаполь, когда они проѣзжали между рядами многихъ знаменитыхъ или драгоцѣнныхъ сердцу ихъ людей Меня, совершенно чужаго имъ странника, обняла какая-то грусть, когда я, въ молчаніи, прочитывалъ нѣкоторыя надписи надъ прахомъ угасшихъ и давно забытыхъ фамилій. Когда разрывали эту улицу, нашли кости нѣсколькихъ жителей, которые, вѣроятно, во время гибели города, искали спасенія и умерли при гробахъ, можетъ статься друзей или ближнихъ своихъ. Три скелета принадлежали женщинамъ, которыя, видно, сидѣли прислонясь къ столбу одного портика, и тутъ задохлись отъ падающей золы. Нашли также остатки женщины, державшей на рукахъ младенца надъ колыбелью; двое дѣтей, побольше, лежали подлѣ нея. Кости ихъ, смѣшанныя вмѣстѣ, показывали, что это злополучное семейство, обнявшись, до послѣдняго издыханія оставалось неразлучно. Между костями ихъ были найдены три золотыя кольца и пара сережекъ, осыпанныхъ жемчугомъ. Одно изъ колецъ было въ видѣ змѣи, обвившейся кольцомъ; другое, въ видѣ перстенька, съ гранатнымъ камешкомъ, на которомъ были вырѣзаны громовыя стрѣлы. Серьги имѣли фигуру вѣсковъ. Наконецъ нашли также остатки старика, крѣпко держащаго въ рукахъ мѣшечекъ съ золотомъ: онъ, кажется, очень дорожилъ своимъ сокровищемъ, которое было тщательно уверчено въ льняную холстину, оставшуюся невредимой; въ мѣшечкѣ было четыреста десять монетъ. Изъ всѣхъ гробницъ, на этомъ пути, замѣчательнѣйшая: Неволежи-Тихе. Вотъ надпись на ней:
   Неволежи-Тихе поставила сію гробницу себѣ и Каію Мунацію, заслужившему знакъ отличія Бисселіума; также и отпущеннымъ ею на волю слугамъ и служанкамъ своимъ. Этотъ памятникъ, Изъ большаго куска мрамора, вытесанъ продолговатымъ квадратомъ; на верхнихъ украшеніяхъ его замѣтенъ бюстъ Неволежи; на сѣверной сторонѣ мраморнаго памятника изображена барка съ двумя мачтами, одною прямо, другою наклонно стоящими; многія дѣти натягиваютъ парусъ; одинъ изъ нихъ лѣзетъ по веревкѣ, прикрѣпляющей мачту къ кормѣ. Ученые отгадывали въ этой морской Картинѣ изображеніе бурь нашей жизни. Признаюсь, я этого не понялъ. Осмотрѣвъ гробницу снаружи, я вошелъ внутрь ея, въ низенькія дебри; тамъ могильный склепъ съ квадратную сажень, и два ряда нишей, или впадинъ. Въ самой большой изъ нихъ нашли глиняную амфору съ множествомъ пепла. Въ четырехъ другихъ урнахъ, Обыкновенной работы, также найденъ пепелъ. При каждой поставлена была глиняная лампа и положены мѣдныя деньги, вѣроятно для Харона за перевозъ.-- Очень любопытно открытіе трехъ стекляныхъ сосудовъ, толстыхъ и круглыхъ, въ свинцовыхъ оболочкахъ. Одинъ былъ наполненъ водою и пережженными костями, другой жидкостью, составленною изъ воды, вина и масла. Въ двухъ изъ этихъ сосудовъ жидкость буровата, но въ послѣднемъ желта, масляна и прозрачна.
   Вышедши изъ гробницы, я осмотрѣлъ тотъ домъ, о которомъ Цицеронъ такъ часто писалъ Аттику; видѣлъ портикъ, и въ немъ четверо каменныхъ креселъ. Эти кресла и крыша даютъ поводъ думать, что здѣсь было мѣсто отдыха для жителей Помпеи, которые, можетъ статься, собирались тутъ бесѣдовать о новостяхъ. Я заключилъ мою прогулку, въ предмѣстіи Augustus Felix, обозрѣніемъ загороднаго дома Марка Арія Діомида. Входятъ въ него по небольшой лѣстницѣ, обложенной кирпичемъ и украшенной двумя колоннами. Посреди зданія есть дворъ, который древніе называли impluvium; вокругъ двора устроенъ родъ галлереи, украшенной четырнадцатью кирпичными колоннами, оштукатуренными. Тутъ можно было прогуливаться укрываясь отъ дождя. Отсюда входъ во всѣ отдѣленія дома. Свѣтъ въ комнаты проходилъ со двора. Я вошелъ въ первую залу, называемую Exedra, гдѣ древніе отдыхали послѣ обѣда; изъ нея въ галлерею, называемую Basilica: это родъ передней, и на концѣ ея открытая терраса, украшенная бѣлымъ мраморомъ, откуда видъ въ садъ и на море. Возвратясь во дворъ, я вошелъ, по правую руку, въ Нимфеумъ, или небольшую купальню, окруженную колоннами. Эта комната расписана желтой краской; въ ней полъ изъ прелестной мозаики: тутъ-же видна ванна, служившая для купанья, которую древніе называли baptisterium. Она сдѣлана изъ кирпича и обложена мраморомъ. Древніе не влѣзали въ свои купальни, а спускались по ступенькамъ. Я замѣтилъ въ стѣнѣ мѣсто трубъ, по которымъ втекала вода. Въ другой комнатѣ была печь, нагрѣвавшая воду; тутъ же и іросаиstum, или топка печи съ своимъ prefurnium, или отверстіемъ. Три мѣдные котла, одинъ надъ другомъ поставленные, содержали въ себѣ воду, равной температуры, и посредствомъ крановъ доставляли ее въ купальню. Въ верхнемъ этажѣ, надъ самою печью нижняго, небольшая комнатка съ нишемъ и съ окнами въ садъ; стѣны ея расписаны и украшены картинами. Эта комната была Sudatorium, то есть баня для поту. Она нагрѣвалась снизу посредствомъ трубъ, проведенныхъ въ стѣнахъ. Изъ нея выходили въ другую, ипctuorium, комнату умащенія, или окуренія духами. Всѣ принадлежности сохранились; ихъ можно видѣть въ Бурбонскомъ музеѣ.-- Осмотрѣвши эту баню, я почти увѣрился, что нынѣшнія Турецкія бани то-же самое, что были онѣ у древнихъ; вѣроятно, Турки заняли ихъ у покоренныхъ ими Грековъ, и съ тѣхъ поръ сохраняютъ въ томъ-же видѣ и такъ-же употребляютъ. Часть дома, гдѣ были спальня, состоитъ изъ трехъ покоевъ. Древніе обыкновенно ставили кровати свои въ ниши, окружающей ихъ съ трехъ сторонъ; съ четвертой стороны задергивалась занавѣсъ, привѣшенная кольцами на мѣдномъ или желѣзномъ прутѣ. Я нашелъ еще эти кольца; они были бронзовыя. {Недавно попалась мнѣ въ руки Французская книжка, гдѣ описаны Помпея и нѣкоторыя части Неаполя. Я очень удивился, нашедши въ ней много сходнаго, даже буквально, съ моими описаніями; но это не мудрено, потому что молодой описатель тотъ самый путешественникъ, который посѣщалъ эти мѣста вмѣстѣ со мною, слѣдовательно видѣлъ то-же и можетъ статься такъ-же. Это Г-нъ Роже де Бовуаръ. Онъ моихъ записокъ не видалъ, а я до сего времени не читывалъ его журнала.}
   На лѣво отъ галлереи былъ входъ во внутренніе и тайные покои: это Гинецеумъ, или женскія комнаты; Ценакулумъ, или столовая; Диспендіумъ, казначейская, или расходная. Всѣ они запирались однимъ ключемъ. Я сошелъ по двумъ лѣстницамъ въ нижній этажъ, гдѣ было восемь комнатъ, окрашенныхъ въ красный цвѣтъ. Онѣ со сводами; въ одной изъ нихъ находился фонтанъ, и вода вытекала оттуда въ рыбную сажалку, устроенную въ саду. Оттуда прошелъ я въ подземельные коридоры, или погреба, наполненные глиняными амфорами, для освѣженія и сохраненія вина. Въ этомъ погребѣ отрыли семнадцать скелетовъ.-- Одинъ изъ нихъ принадлежалъ, вѣроятно, хозяйкѣ дома: ея носъ, лобъ и груди отпечатались въ пеплѣ; этотъ странный слѣпокъ показывали мнѣ въ музеѣ. Воротившись на верхъ, я вышелъ въ садъ; тамъ, у воротъ сада, ведущихъ въ поле, найдено тѣло хозяина дома, державшаго въ одной рукѣ ключи, въ другой золотыя цѣпи. За нимъ шелъ слуга и несъ серебряную посуду. Осмотрѣвши подробно весь домъ, мы возвратились по Консульской дорогѣ къ воротамъ города.
   Ходя тамъ по улицамъ, я замѣтилъ, что всѣ онѣ были съ названіями и подъ нумерами, какъ у насъ; домы означались именами своихъ хрзяевъ. Я разсматривалъ эти полуизглаженныя надписи, сдѣланныя красною краскою: здѣсь жилѣ Нумацій; тамъ Песценій.... люди, существовавшіе за. тысячу восемь сотъ лѣтъ до меня! А мнѣ казалось, что я ихъ зналъ, и, читая имена, принималъ въ нихъ участіе. Не далеко отъ городскихъ воротъ, такими-же красными словами были двѣ надписи; на одной: Pugna mala; V non april, Venadio; на другой: Glad. par. XX pugna non. Вотъ смыслъ этихъ неполныхъ надписей -- первой: бой и травля къ 5-му числу Апрѣля; второй: двадцать паръ гладіаторовъ будутъ биться (такое-то число). Это афишки Помпеи! Афишки прошли сквозь осмнадцать столѣтій, поглотившихъ столько великихъ людей и столько великихъ событій. Я входилъ во многіе домы и вездѣ встрѣчалъ любопытные предметы для размышленія. Тутъ былъ кабакъ; здѣсь телѣжная лавка; тутъ храмъ; тамъ кухня съ горшками, далѣе хирургическая школа, бани, распутные домы.... Вотъ пекарни, и жернова, которые приводились въ движеніе ослами; погребъ, гдѣ продавались ликеры, и на вывѣскѣ тамъ изображенъ Улиссъ, отвергающій Цирценны напитки. Въ одной изъ публикацій сказано, что Юлія Феликсъ отдаетъ въ наймы бани (Thermes) и девять сотъ лавокъ. Я видѣлъ также алтари домашнихъ боговъ (Dieux Lares), входилъ въ храмъ Весталокъ, и съ восхищеніемъ разсматривалъ Саллустіевъ домъ; но онъ ужь столько разъ описанъ, что я не стану говоритъ о немъ.-- Какъ можно выразить чувства свои, когда, можно сказать, въ нѣсколько минутъ, проходишь всю лѣстницу человѣческаго быта, видишь столько состояній, столько жертвъ, столько горестей, столько удовольствій, столько пороковъ., и воображаешь всѣ эти угасшія существованія, разгадывая тайны ихъ внутренней жизни! Я съ какимъ-то страхомъ входилъ въ эти святилища и боялся застучать въ нихъ; блуждалъ молча по пространнымъ заламъ, которыя покрываетъ теперь сводъ небесный. Меня особенно восхищали фрески. Картины эти по большей части въ садахъ, и въ такихъ покояхъ, гдѣ есть фонтаны. Онѣ напоминаютъ восточные дворцы, и часто представляютъ острова, морскія сраженія, неизвѣстные намъ музыкальные инструменты, нимфъ, нагихъ и достойныхъ кисти Альбана: смотря на нихъ, забываешь неблагопристойность ихъ положенія, особенно когда вглядишься въ совершенство рисунка, и въ колоритъ, до сихъ поръ оживляющій ихъ. Маленькіе Амуры и дѣти, играющіе, изображены въ маленькихъ картинкахъ, по стѣнамъ небогатыхъ домовъ, для того только, чтобы стѣны не оставались голыми. Слѣдовательно, у древнихъ художество было повсюду; и гдѣ-жь это?-- Въ Помпеѣ, въ небольшомъ городкѣ! А у насъ, и теперь, въ богатѣйшихъ столицахъ, едва-ли найдется художникъ, который сравнялся-бы искуствомъ съ этими древними живописцами маленькаго городка. Любопытенъ домъ Актеона, такъ названный потому,

ПУТЕШЕСТВІЕ, ЧРЕЗЪ ЮЖНУЮ РОССІЮ, КРЫМЪ И ОДЕССУ,
ВЪ
КОНСТАНТИНОПОЛЬ, МАЛУЮ АЗІЮ, СѢВЕРНУЮ АФРИКУ, МАЛЬТУ, СИЦИЛІЮ, ИТАЛІЮ, ЮЖНУЮ ФРАНЦІЮ И ПАРИЖЪ,
въ 1836 и 1837 годахъ.

H. С. ВСЕВОЛОЖСКАГО.

ТОМЪ ПЕРВЫЙ.

МОСКВА,
ВЪ ТИПОГРАФІИ АВГУСТА СЕМЕНА,
при Императорской Медико-Хирургической Академіи.
1839.

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

   съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. Москва, Авуста 23 дня, 1838 года.

Ценсоръ В. Флеровъ.

   

ОГЛАВЛЕНІЕ ПЕРВАГО ТОМА.

   Глава I. Отъѣздъ изъ Москвы.-- Подольскъ, Серпуховъ, Тула, Мценскъ.-- Свекло-сахарный заводъ.-- Орелъ.-- Курскъ.-- Бѣлгородъ.-- Харьковъ.-- Константиноградъ.-- Ново-Московскъ -- Екатеринославль.-- Степь.-- Никополь.-- Запорожская Сѣча.-- Бериславъ -- Курганы.-- Миражъ
   Глава II. Крымъ.-- Перешеекъ -- Соленыя озера.-- Татарскія деревни.-- Симферополь.-- Чатырдагъ.-- Салгиръ -- Полуденный берегъ Крыма.-- Дачи.-- Остатки древности.-- Свиданія съ старыми знакомыми
   Глава III. Ялта.-- Оріанда.-- Воспоминаніе объ Императоръ Александръ.-- Свиданіе съ сестрой и жизнь у нея.-- Г-жа Сабавская.-- Гаспра, Кн. А. Н. Голицына.-- Мои разъѣзды.-- Алупка.-- Сименсъ, И. А. Мальцева.-- Прибытіе парохода.-- Грустное прощаніе.-- Докторъ Ванцети.-г живописецъ Чернецкій
   Глава IV. Размышленія о Крымѣ.-- Графъ М. С. Воронцовъ.-- Отплытіе.-- Пароходъ.-- Г-жа Нарышкина. Г. Кеппенъ, Г. Войцеховичъ.-- Балаклава.-- Путевыя замѣчанія.-- Кинбурнская коса.-- Одесса.-- Исторія ея.-- Графъ и ГрафИня Воронцовы.-- Графъ Виттъ.-- Пріятность Одесскаго общества.-- Новыя и старыя знакомства.-- Опера.-- Дачи
   Глава V. Отплытіе въ Константинополь.-- Семейство Графа Хребтовича.-- Докторъ Пиннеръ.-- Ощущенія при видѣ береговъ Босфора.-- Проливъ Константинопольскій.-- Буюкдере.-- Россійскій Посланникъ, А. П. Бутеневъ.-- Пристань Золотой рогъ.-- Описаніе Босфорскихъ береговъ
   Глава VI. Константинополь.-- Общій видъ его.-- Поѣздка въ Буюкдере.-- Первое обозрѣніе города.-- Галата.-- Ворота. Стѣны. Башни. Семибашенный замокъ.-- Церкви.-- Взглядъ на историческія событія.-- Турецкія бани.-- Безестейны.-- Турчанки.-- Разговоръ съ одною изъ нихъ.-- Оружейный и книжный ряды.-- Кофейни.-- Г. Фродингъ
   Глава VII. Сераль.-- Софійская мечеть.-- Древности.-- Мечеть Ахмета.-- Рамизъ-Чифликъ.-- С. И. Богдановъ -- Нечаянное свиданіе съ Султаномъ.-- Сынъ его.-- Черчилль.-- Разговоръ съ Генералъ-Адъютантами Султана.-- Патріаршій соборъ.-- Посѣщенія къ Патріархамъ.-- Предмѣстіе Фанари.-- Обѣдъ у Сераскира Хозрева
   Глава VIII. Древняя Византія.-- 14 частей города.-- Мечети.-- Училища.-- Библіотеки.-- Турецкія кладбища.-- Гробница Графа Бонневаля.-- Кханы, или постоялые дворы.-- Адмиралтейстпо.-- Турецкій флотъ.-- Пера и Пероты.-- Дервиши Мевлеви, или вертящіеся.-- Регулярныя войска.-- Типографіи.-- Чума
   Глава IX. Прощаніе съ Константинополемъ.-- Принцевы острова.-- Геллеспонтъ.-- Берега Азіи.-- Аннибалова могила.-- Никомидія.-- Воспоминаніе о Діоклитіанѣ и Константинѣ Великомъ.-- Семейство хозяина моего Космоса.-- Отъѣздъ въ Бруссу.-- Арганеонскія горы.-- Никейское озеро.-- Брусса.-- Пріемъ, сдѣланный мнѣ Ахметъ-Пашею.-- Разговоры съ нимъ.-- Восхожденіе на Олимпъ.-- Туркмены.-- Рѣка Рындакъ.-- Кизическій полуостровъ.-- Мармара.-- Граникъ.-- Гробница Гекубы.-- Троянское поле.-- Гробницы Ахиллеса и Патрокла.-- Скамандръ и Симонсъ
   Глава X. Гробница Протезилая.-- Имбросъ, Лемносъ, Тенедосъ.-- Александрія-Троя.-- Митилена.-- Хіосскій проливъ.-- Чесма. Знаменитая побѣда Рускаго флота -- Негропонтъ.-- Суніумъ.-- Эгина.-- Саламинъ.-- Кориннъ -- Аргосъ.-- Инахъ.-- Немея.-- Микена.-- Гробницы Атридовъ.-- Возвращеніе на корабль.-- Навплія.-- Паламиди -- Морейцы -- Нынѣшнія Гречанки
   Глава XI. Чериго, древняя Цитера.-- Буря.-- Африканскій берегъ.-- Бенгази.-- Бедуины -- Поѣздка въ степь.-- Лагерь Бедуиновъ.-- Угощеніе у Шейха.-- Образъ жизни Бедуиновъ.-- Опасность отъ самума.-- Поспѣшное возвращеніе наше на берегъ.-- Ужасное дѣйствіе самуна.-- Отплытіе
   Глава XII. Островъ Мальта.-- Плѣнительный видъ его.-- Городъ Лавалетта.-- Карантинъ.-- Образъ жизни въ немъ.-- Россійскій консулъ Г. Тальяфери.-- Исторія Мальты.-- Описаніе города.-- Состояніе земледѣлія на островѣ.-- Торговля Лѣтомъ.-- Г. Нюдженть.-- Адмиралъ Бригсъ.-- Арсеналъ.-- Превосходный морской госпиталь.-- Загородный домъ Гроссмейстеровъ.-- Садъ Графини Пречіоза.-- Общество на островѣ Мальтѣ.-- Иконы Суздальской живописи.-- Отплытіе.-- Берега Сициліи
   Глава XIII. Мессина.-- Очеркъ города.-- Поѣздка въ Таормину.-- Провожатые.-- Разбойники.-- Начальникъ ихъ, Корниліо, вѣрный слуга.-- Берега Калабріи.-- Описаніе Таормины.-- Катана.-- Обворожительныя окрестности ея.-- Восхожденіе на Этну.-- Природа на разныхъ возвышеніяхъ горы.-- Вершина ея.-- Очаровательное утро.-- Возвращеніе въ Месенну другимъ путемъ.-- Отплытіе къ берегамъ Италіи
   

ГЛАВА I.
ПУТЬ ОТЪ МОСКВЫ ДО КРЫМА.

   Конечно странно покажется, что я на 64 году моей жизни совершалъ путешествіе, которомъ съ 4 5-ти лѣтняго возраста бредилъ, и потомъ неоднократно предпринималъ совершить его; но занятія службы, политическія обстоятельства въ Европѣ, и домашнія отношенія препятствовали и всегда меня отвлекали. Надо и то сказать, что какъ при вступленіи моемъ въ свѣтъ счастье меня отмѣнно было забаловало, такъ быстрѣе потомъ покинуло; я началъ встрѣчать повсюду неудачи; служба не льстила; со всѣмъ усердіемъ моимъ на этомъ сорокалѣтнемъ поприщѣ, по истинѣ не провинясь ни разу, я отсталъ чинами, наградами, почестями отъ всѣхъ моихъ не только товарищей, но даже подчиненныхъ. Обдумавъ хорошенько такое горе, не виня никого, кромѣ самого себя, я рѣшился отойти, перестать бороться съ счастьемъ, и, по пословицѣ: плетью обуха не перешибешь, рѣшился жить дома, съ родными и малымъ числомъ оставшихся у меня друзей; зарылся опять въ богатую свою библіотеку, снова полюбилъ Литтературу, и вдругъ, какъ говорятъ псовые охотники, попалъ на старикъ {Попасть на старикъ значитъ по охотничьи то, когда собака найдетъ старый слѣдъ, по которому ужъ гоняла, и опять примется по немъ гнать.}. Опять вспомнилъ я старыхъ друзей: Омира, Пиндара, Иродота, Ѳукидида и проч. и проч. Я не забылъ еще ихъ языка. Всѣ любимые мои Греческіе герои явились передо мной; знаменитыя мѣста Мараѳона, Платеи, Саламина и Термопилъ манили меня къ себѣ по прежнему; я встряхнулся: чувствую еще довольно силы, знаю, что паровыя машины и не такія массы нынѣ приводятъ въ подвижность. Такъ сяду на пароходъ, и въ родѣ стараго Донъ-Кихота, пущусь искать приключеній. Признаюсь однако, что положеніе Турецкой Имперіи, вводимыя нынѣшнимъ Султаномъ перемѣны, отдѣленіе Египта и Сиріи, сильно возбуждали мое любопытство. Я хотѣлъ на мѣстѣ разгадать эту загадку, и, не основываясь на разсказахъ журналистовъ и на сужденіяхъ вслухъ кабинетовъ Европы, рѣшился удостовѣриться самъ, чего можно ожидать отъ этого. Какъ ни говори, мы сосѣди, и стыдно было бы отъ дальнихъ узнавать то, что у насъ подъ носомъ. И такъ, помолясь у Иверской Божіей матери, распрощавшись съ старымъ Кремлемъ и Царскими теремами, я отправился молиться къ Влахернской Богородицѣ, къ стѣнамъ Константиновымъ, и ко дворцу Ѳеодосіеву: они межь собой въ тѣсной связи, можно сказать въ сродствѣ, и я везъ отъ первыхъ поклоны и пожеланія благополучія и новаго счастья послѣднимъ. Время весеннее, погода прелестная, коляска готова, ямщикъ на козлахъ: "Ступай!"
   Я выѣхалъ изъ Москвы въ Серпуховскую заставу, 4 7-го Апрѣля 4836 года, въ 9 часовъ утра. Время было теплое, даже жаркое, весна являлась уже во всей своей красотѣ: невольно вздохнулось! Я вспомнилъ, что ровно сорокъ три года назадъ, я проѣзжалъ по этой дорогѣ съ другомъ своимъ, Графомъ Валеріаномъ Зубовымъ; насъ послала тогда Великая Екатерина, въ Молдавскую армію. Я никогда не забуду той минуты, когда пожаловавъ насъ къ рукѣ, она, съ этою божественною улыбкою, которая всегда сопровождала ея милостивое обхожденіе, сказала намъ: "Ступайте; васъ ждетъ слава; я не сомнѣваюсь, что вы скоро заслужите Георгіевскіе кресты. Я и того и другаго знаю; помните, что мои пожеланія васъ сопровождаютъ, мое вниманіе за вами послѣдуетъ." Послѣ такого отпуска можно было навѣрное угадать, что изъ двухъ вещей одна неминуемо сбудется: или смерть или Георгіевскій крестъ; къ счастью сбылось послѣднее, и мы оба его получили, 7 Іюня, въ Польшѣ, подъ Жилинцами: онъ третьей, а я четвертой степени. Намъ было обоимъ по 24-му году. Отъѣзжая отъ пышнаго двора Великой, напитанные Ея славой, преисполненные преданности, желанія содѣлаться достойными Ея вниманія, сколько мечтаній, сколько воздушныхъ замковъ строили мы въ воображеніи! Въ Москвѣ, почтенный родитель, прощаясь со мной со слезами (я былъ единственный сынъ его), сказалъ: "Не забывай, мой другъ, что предки наши, Князь Дмитрій Александровичъ Всеволодъ и сынъ его Бояринъ Иванъ Дмитріевичъ, были честь и подпора своего отечества." Онъ благословилъ меня и отпустилъ съ миромъ. Теперь я ѣхалъ одинъ, безъ друга, безъ мечтаній, безъ надеждъ; горькая опытность показала мнѣ тщету всего, что прежде такъ прельщало; я почти одинъ остался отъ современниковъ, которые могли-бы еще вспомнить волшебныя времена Екатерины; друзья, товарищи, всѣ померли. Куда-жь? за чѣмъ я ѣду? Неужто опять мечтать? Опять строить воздушные замки? Но ежели и такъ, то ужь право не для себя. Ѣду потому, что судьба искони опредѣлила мнѣ быть въ Константинополѣ, въ Римѣ, и я слѣпо повинуюсь ея волѣ; не знаю за чѣмъ, но ѣду въ Константинополь, ѣду въ Римъ Подольскъ! что можно писать о Подольскѣ? Послѣ долгой разлуки увидѣвшись съ знакомымъ, самое лестное привѣтствіе было-бы, сказать ему: вы ни сколько не перемѣнились; я это сказалъ Подольску. Серпуховъ я проѣзжалъ ночью; но мнѣ показалось много улучшенія въ его строеніяхъ; я даже замѣтилъ родъ бульвара, усаженнаго деревьями; нашелъ при трактирѣ лавку съ Тульскими издѣльями, весьма хорошими, и купилъ пару пистолетовъ и двуствольное ружье; переѣхалъ Оку на довольно плохомъ паромѣ, и 18-го утромъ прибылъ въ Тулу. Тула не очень древній, но историческій городъ; я зналъ его, когда онъ красотой своей могъ еще равняться съ лучшими у насъ губернскими городами: не большой, но красивый его кремль, оружейные заводы, огромныя казенныя заведенія, и машины всякаго рода, къ нимъ принадлежащія, дѣлали его однимъ изъ важнѣйшихъ пунктовъ въ Государствѣ; теперь онъ только начинаетъ стрясать съ себя пепелъ, въ который былъ совершенно обращенъ недавними и ужасными пожарами; часть церквей, завода и множество домовъ сдѣлались жертвою пламени. Но Государь тотчасъ обратилъ на него свое вниманіе; большія суммы и всякаго рода льготы поспѣшили на помощь жителей. Я засталъ необыкновенную дѣятельность къ приведенію всего въ прежній видъ; плотники, каменьщики, кузнецы, какъ муравьи кишили по всѣмъ улицамъ; бдительное око, и могущая рука Монарха, при помощи гражданъ, безъ сомнѣнія скоро возставятъ городъ въ прежнее цвѣтущее его состояніе! Я здѣсь пообѣдалъ, накупилъ множество бездѣлокъ Тульскихъ издѣлій; между прочимъ два кинжала, совершенно подражающіе Персидскимъ: это былъ запасъ на подарки въ Азію и Грецію; потомъ, пустился далѣе въ путь. Проѣзжая на другой день часть Богородскаго и Крапивенскаго уѣздовъ, я съ восхищеніемъ смотрѣлъ на тучную и богатую почву. Поселяне уже вездѣ пахали; черные, глубокіе пласты издавали паръ, отъ силы произрастительной: какъ не родить этой землѣ! Дубовыя, ясеневыя и кленовыя рощи, довольно ужь доказывали присутствіемъ своимъ, что здѣсь земля ждетъ только оратая и готова сторицею вознаграждать его труды. Я имѣлъ случай, проѣзжая потомъ лучшими странами Италіи и Франціи, дѣлать сравненіе, и смѣло могу сказать, что грунтъ земли ни гдѣ, развѣ кромѣ Малой Азіи, не можетъ сравниться съ Тульскимъ грунтомъ тучностію и плодородіемъ. О климатахъ рѣчи нѣтъ; здѣсь ни маслины, ни винограду, ни многихъ другихъ плодовъ производить не можно; за то пшеница, ячмень, свекловица, безъ сомнѣнія, вдесять разъ лучше родятся чѣмъ гдѣ нибудь. Крестьянинъ можетъ и долженъ быть избыточнѣе и довольнѣе: это будетъ зависѣть отъ правленія, и оно конечно не упуститъ этаго изъ виду. Я проѣзжалъ богатыми и великолѣпно-отстроенными деревнями Князя Гагарина и Г-на Лазарева; жаль что помѣщики рѣдко въ нихъ живутъ; кажется, не разстался бы съ такими сокровищами!
   Въ Мценскѣ я только перемѣнилъ лошадей. Въ его уѣздѣ замѣчателенъ свеклосахарный заводъ, бывшій сперва Г-на Бланкеннагеля, вмѣстѣ съ Генералъ-Маіоромъ А. И. Герардомъ, а потомъ одному послѣднему принадлежавшій. Это первой появившійся въ Россіи заводъ свеклосахарнаго производства. Сколькимъ опытамъ, сколькимъ неудачамъ, при первомъ заведеніи, должно было подвергнуться, тогда какъ и въ чужихъ краяхъ еще худо знали это дѣло; но прилежность хозяевъ, ихъ постоянство, и при небогатыхъ средствахъ умѣли все преодолѣть. Почтенный А. И. Герардъ, какъ трудолюбивая пчела, собиралъ отвсюду всѣ новыя по сей части открытія, приспособлялъ ихъ къ нашему климату, и съ помощью пріобрѣтенной имъ собственной опытности, осторожно подвигался впередъ, такъ, что когда множество такихъ заведеній, послѣ него у насъ устроеницхъ, лопались и раззоряли помѣщиковъ, его уцѣлѣло, и нынѣ приноситъ пользу и доходъ его вдовѣ, которой оно досталось послѣ смерти Генерала, Въ Орелъ я пріѣхалъ ночью, и не останавливался. Городъ этотъ мнѣ былъ знакомъ; я живалъ въ немъ по цѣлому мѣсяцу, когда мой родной дядя, С. А. Зиновьевъ, былъ въ немъ Губернскимъ Предводителемъ. Я ѣзжалъ тогда навѣщать Князя А. Б. Куракина. Послѣ удаленія его отъ дѣлъ, въ царствованіе Императора Павла Перваго, ему велѣно было жить въ богатомъ его помѣстьѣ, Селѣ Куракинѣ. Посѣщая его, я исполнялъ долгъ благодарности. Во времена Екатерины мы были въ связи и жили дружно; потомъ, когда онъ сдѣлался министромъ и вельможей, а я подпалъ изгнанію, онъ не только, какъ многіе другіе, отъ меня не удалился, но взялъ подъ свое покровительство, и защитилъ въ дѣлѣ, отъ котораго зависѣло все мое благосостояніе; потомъ, при Императорѣ Александрѣ, исходатайствовалъ мнѣ почетное мѣсто и чинъ, и остался по смерть свою со мною друженъ. Миръ праху твоему, почтенный вельможа! память твоя навсегда пребудетъ сердцу моему драгоцѣнна!-- 21-го числа достигъ я до Курска. Погода продолжала быть прекрасная; я ѣхалъ въ одномъ сюртукѣ. Коляска моя изломалась и я долженъ былъ остановиться. Здѣсь нашелъ а знакомое мнѣ доброе семейство М. Н. Чарторижскаго; его не было въ городѣ. Жена его, милая и нѣкогда прекрасная Катерина Ивановна, урожденная Кошелева, со мной была въ сродствѣ; она меня отыскала и угостила. Я у нея обѣдалъ. Изъ двухъ ея дочерей одна, замужняя, еще не оправилась тогда отъ болѣзни; другая, прелестная и веселая Даша, усладила нашу бесѣду своей остротой и веселостью. Время нечувствительно и пріятно для меня пролетѣло до вечера. Не нужно говорить о красивомъ мѣстоположеніи Курска: кто его не знаетъ? Городъ быстро отстроивается и теперь можетъ считаться однимъ изъ пріятнѣйшихъ губернскихъ городовъ въ Россіи. Въ этотъ вечеръ улицы были иллюминованы: праздновалось тезоименитство Императрицы. Эффектъ освѣщенія, по живописнымъ неровностямъ Курска, прекрасенъ, и я проѣзжалъ посреди огней его, продолжая путь свой къ Бѣлгороду.
   23 Числа пріѣхалъ я въ Бѣлгородъ. Было ужь не такъ рацо, и я не могу понять, отъ чего я нашелъ здѣсь такую пустоту? Никого на улицахъ, никого подъ окошками, словно завороженный городъ, въ которомъ всѣ окаменѣли. На почтовомъ дворѣ я насилу разбудилъ и расшевелилъ двухъ Малороссіянъ, которые лѣниво начали мнѣ запрягать лошадей; скоро однакожь было готово, и мы поскакали.
   Здѣсь чувствуешь ужь совсѣмъ иную природу: ты вступилъ въ Малороссію! народъ не тотъ, черты лица другія, почва земли, мѣстоположенія, все принимаетъ другой видъ; женщины не лучше, но какъ-то веселѣе; вообще всѣ гостепріимнѣе, но всему разбросана какая-то нѣга, какая-то лѣнь; ужь начинаешь чувствовать вліяніе умѣреннаго климата. Мнѣ хотѣлось рано поспѣть въ Харьковъ; но какъ я ни торопился, пріѣхалъ въ глубокую полночь. Я располагался здѣсь ночевать и на другой день обѣдать у Губернатора, Князя П. И. Трубецкаго; но вышло совсѣмъ иначе. Коляска моя такъ загрязла у самаго почтоваго двора, посреди улицы, что четверня добрыхъ лошадей никакъ не могла вытащить меня изъ топкой и вонючей этой ямы. Выдти не было возможности; я заткнулъ носъ и не зналъ, что мнѣ дѣлать. За мной ѣхалъ въ своей повозкѣ чиновникъ, посланный отъ правительства, по дѣламъ службы, на Донецъ; онъ не загрязъ, и вышедъ изъ своего экипажа подошелъ ко мнѣ: "Прыгайте на меня; я васъ удержу," сказалъ онъ. "Лошади не вытащатъ." Легко было сказать, да прыгать-то я отвыкъ! Съ другой стороны, я задыхался отъ вони; надо было рѣшиться. Я прыгнулъ, онъ меня удержалъ. Почтовой дворъ былъ шагахъ въ тридцати; но вотъ новое горе: заперто. Мы долго стучали у дверей; я началъ думать, что мы ошиблись и стучимъ у дверей пустаго дома; но ямщики увѣряли, что это точно почтовой дворъ, а ямщики должны это твердо знать. Наконецъ слуга мой, разсердясь, вышибъ дверь; проснулось какое-то животное, вышло въ рубашкѣ, безъ свѣчи и объявило намъ, что писарь отлучился, подорожныхъ прописывать нѣкому, и въ домѣ никто не живетъ, а приходятъ въ него по утрамъ. Меня ужь и вонючая яма въ самомъ городѣ разсердила; непорядокъ на почтѣ, и невозможность, середи ночи, въ незнакомомъ городѣ, и находясь ужь на краю его, искать квартиры, довершили мое бѣшенство; я рѣшился скорѣе изъ него выѣхать, не отдохнувъ и не видавъ никого. Къ счастью, чиновникова тройка помогла моимъ лошадямъ вытащить коляску; запрягли свѣжихъ лошадей, и я, въ провоняломъ своемъ экипажѣ, не прописавъ подорожной, поскакалъ изъ Харькова. Ночь была теплая, мѣсяцъ освѣщалъ дорогу, соловьи пѣли повсюду. Я отъ роду не слыхивалъ такого множества вдругъ поющихъ ночныхъ соловьевъ! Ихъ громкіе раскаты раздавались по всѣмъ садамъ, рощамъ, около ручьевъ. Эта ночная, усладительная гармонія помирила меня съ харьковскимъ приключеніемъ; я вдался въ думы, пробѣгалъ мысленно свою жизнь, обдумывалъ теперешнее путешествіе, и наконецъ къ утру крѣпко уснулъ, и проснулся только въ Константиноградѣ, проскакавъ нѣсколько станцій безъ просыпа. Отсюда, по прекраснымъ мѣстамъ, среди грушевыхъ и вишневыхъ деревъ въ полномъ цвѣтѣ, я чрезъ Ново-Московскъ, пріѣхалъ въ Екатеринославъ.
   Губернскій городъ Екатеринославъ построенъ Великою Екатериною: она сама закладывала первый камень соборной церкви, въ присутствіи Императора Іосифа Втораго, въ 1787 году. Онъ стоитъ на правомъ берегу Днѣпра, нѣсколько верстъ повыше первыхъ пороговъ. Мнѣ кажется, онъ никогда не сдѣлается достойнымъ громозвучнаго имени своего. Теперь границы Государства со всѣхъ сторонъ отъ него удалились; ничего нѣтъ въ немъ такого, что привлекало-бы населяться, нё взирая на пять установленныхъ въ немъ ярмарокъ. Какъ центръ губерніи, содержащій въ себѣ присутственныя мѣста, онъ удерживаетъ еще чиновниковъ, а дѣла окружныхъ жителей привлекаютъ нѣсколько людей и торговцевъ. Нынѣшній Генералъ-Губернаторъ, Графъ Воронцовъ, построилъ здѣсь для себя довольно красивый и обширный домъ. Впрочемъ, особенно замѣчательнаго въ городѣ ничего я не нашелъ. Пообѣдавъ довольно дурно въ трактирѣ, я продолжалъ свой путь вдоль Днѣпра къ Никополю. Дорога лежитъ по степи; тучныя пажити и высокая трава довольно показывали богатый грунтъ земли. Драхва и даже стрепеты прогуливались смирно, подлѣ самой почти дороги, и насъ не пугались. Перемѣнивъ лошадей, ужь поздно вечеромъ, мы ѣхали по степи, какъ вдругъ настигла насъ ужасная буря. Громовые удары безпрестанно слѣдовали одинъ за другимъ; дождь лилъ, какъ изъ ведра; къ довершенію нашей бѣды, темнота была такова, что едва лошадей своихъ можно было видѣть. Мы сбились съ дороги, и уже верстъ десять, вмѣсто Перекопской, ѣхали по Херсонской; къ счастью ямщикъ спохватился, и предложилъ мнѣ ѣхать на Херсонъ; это совсѣмъ не входило въ мой планъ, ибо составило-бы мнѣ верстъ 80 лишнихъ. Я велѣлъ остановиться, и къ крайнему удивленію ямщика и людей моихъ велѣлъ отпрягать лошадей. Я разсчелъ, что при этой темнотѣ, никакой не было возможности разглядѣть дорогу, и что-если еще разъ собьемся, то не мудрено будетъ упасть въ оврагъ, которыхъ на этой степи много, и слѣдовательно лучше простоять и дождаться дня. Кучеръ и одинъ изъ людей моихъ сѣли подъ коляску, чтобъ нѣсколько защититься отъ дождя, а я съ другимъ закупорился въ ней совершенно. И такъ мы довольно спокойно проспали въ ней до утра; дождь прошелъ, лошадей запрягли, воротились назадъ, отыскали свою дорогу, и помчались въ Никополь. Подъѣзжая рано по утру къ Никополю, я невольно воспомянулъ о Запорожскихъ казакахъ. Это Мѣстечко принадлежало къ ихъ Сѣчи, и называлось тогда Никитинъ рогъ. Здѣсь содержали они перевозъ: Запорожскіе казаки и Украинскіе оставили по себѣ безсмертную славу. Отпадшіе въ несчастныя времена для Россіи, сыны отечества нашего, они основали здѣсь собственное правленіе. Мы видимъ ихъ то подъ покровительствомъ Польскихъ Королей, то союзниками Крымскихъ Хановъ, Молдавскихъ Господарей и Князей Трансильванскихъ; то ласкаемыхъ и вспомоществуемыхъ Турецкими Султанами, но непоколебимо сохранившихъ свою приверженность къ православной Греческой Церкви, къ родной землѣ и свободѣ. Претерпѣвая неслыханныя утѣсненія отъ Польши, они ей однакожъ долго и вѣрно служили; но непрестающее тиранство Поляковъ, угнетеніе вѣры, лишеніе свободы, вывели ихъ изъ терпѣнія. Они неоднократно возставали и вооружались противъ Поляковъ. Имена ихъ героевъ: Конашевича, Сагайдашнаго, Сулимы, Наливайки, наконецъ безсмертнаго Богдана Хмѣльницкаго и другихъ, останутся въ Исторіи, наравнѣ съ именами всѣхъ славныхъ избавителей своего отечества. Хмѣльницкій, разбивъ Поляковъ во многихъ кровопролитныхъ битвахъ, успѣлъ наконецъ склонить Царя Алексѣя Михайловича принять Малороссію подъ его покровительство. Съ этого времени, вся Украйна, древнее наше достояніе, Кіевъ, Черниговъ, Переяславль, и проч., на вѣки присоединились къ старымъ родичамъ и единовѣрцамъ своимъ Россіянамъ. Странно покажется иногда, что небольшой народъ, живущій посреди степей, окруженный со всѣхъ сторонъ сильными державами, безпрестанно воюя, то съ тою, то съ другою, могъ удержаться, и не быть совершенно истребленъ; но взгляните на карту, и вы увидите, что находясь между Польшею и Крымомъ, онъ служилъ оплотомъ и сторожевымъ войскомъ Полякамъ противу Крымцевъ; въ случаѣ-же сильнаго угнетенія отъ своихъ властелиновъ, возставалъ, и вмѣстѣ съ Татарами врывался и пустошилъ Польшу. Начальники ихъ, по обстоятельствамъ приставая то къ той, то къ другой сторонѣ, увѣрены были всегда имѣть союзника; безстрашно плавая на малыхъ лодкахъ по Черному морю, придерживаясь береговъ, они опустошали Анатолію, неоднократно брали и грабили Требизондъ, Синопъ, сражались даже противъ Турецкихъ кораблей; когда-же превосходныя силы непріятелей принуждали ихъ къ отступленію, они уходили за свои пороги и скрывались между островами Днѣпра, гдѣ ихъ преслѣдовать большимъ судамъ было трудно, или совсѣмъ невозможно. Тѣже самые острова служили имъ убѣжищемъ отъ Татаръ. Нынѣ вокругъ Никополя и Берислава богатыя селы. Многія изъ нихъ принадлежали Князю Потемкину, а нынѣ составляютъ помѣстья богатаго банкира Штиглица. Изъ Никополя одинъ переѣздъ до Берислава. Въ этомъ городѣ замѣчателенъ соборъ: онъ находился въ Запорожской Сѣчи, и весь срубленъ изъ толстыхъ дубовыхъ брусьевъ. Князь Потемкинъ перевезъ его въ Бериславъ.
   Бериславъ назывался нѣкогда Миллетополь. Россіяне, въ старину, переименовали его Бѣлою Вѣжею, а Татары Кизикерменемъ. Онъ построенъ на правомъ, крутомъ берегу Днѣпра, и принадлежалъ Запорожцамъ. Нѣкоторые писатели полагаютъ, что этотъ городъ основанъ былъ Миллезіанцами, и отъ нихъ получилъ наименованіе свое Миллетополемъ. Мѣстоположеніе его красиво. Я здѣсь переѣхалъ Днѣпръ, проѣхалъ Каховку, и по песчаной, скучной дорогѣ дотащился до Перекопа! Не занимаясь еще Тавридой, въ которую вступаю и о которой стану говорить во второй главѣ, кстати скажу здѣсь, слова два, о встрѣчающихся часто на Екатеринославской, Херсонской и Крымской степяхъ курганахъ. Многіе писатели предполагаютъ, что они, подобно Керченскимъ, и тѣмъ, которые не рѣдко находятся въ Малой Азіи, не что иное какъ надгробныя насыпи; другіе принимаютъ ихъ за сторожевые маяки: это между прочимъ мнѣніе Герцога Рагузскаго, высказанное имъ въ послѣднемъ его путешествіи по полуденной Россіи. Но я ни съ тѣмъ ни съ другимъ мнѣніемъ согласиться не могу. По повелѣнію Князя Потемкина, и послѣ него, нѣкоторыми любопытствующими, разрываемо было нѣсколько кургановъ; даже иные были прорыты насквозь, крестообразно; но ни въ одномъ не найдено никакихъ гробницъ, и ниже слѣдовъ чего нибудь тутъ зарытаго: ни костей, ни пепла, ни малѣйшаго признака кладбищей. Замѣтьте потомъ неизмѣняемое, единообразное расположеніе этихъ кургановъ, имянно по три: два почти рядомъ, а третій составляетъ съ ними треугольникъ. Одинъ изъ трехъ, и именно изъ двухъ стоящихъ рядомъ, бываетъ всегда больше и выше другихъ. Это показываетъ, мнѣ кажется, что насыпи имѣли какое нибудь постоянное и всегда одинаковое назначеніе. Если бы это были надгробные памятники, то они стояли бы въ большемъ числѣ, а иногда и по одному. Для чего-бы служило треугольное расположеніе ихъ? Отъ чего одинъ, именно и всякой разъ, больше и выше прочихъ? Сказать, что они служили маяками, также трудно: они часто никакого сношенія между собой не имѣютъ. Маяки должны быть расположены цѣпью, имѣть протяженіе отъ опредѣленнаго мѣста до другаго, чего здѣсь вовсе нѣтъ. Потомъ каменные уродливые истуканы, на всѣхъ почти курганахъ находившіеся, и на нѣкоторыхъ до нынѣ уцѣлѣвшіе, не взирая на грубую и дурную работу, въ которой едва распознается намѣреніе художника изобразить человѣка, показываютъ однако черты лицъ Скиѳскихъ кочующихъ народовъ, или Половцевъ и Печенѣговъ, отъ нихъ происшедшихъ. По отъ чего-же на большомъ курганѣ всегда мужеское изображеніе, а рядомъ съ нимъ, на второмъ курганѣ, женское, на третьемъ-же никогда никакого истукана не находилось? Я предполагаю, соображаясь съ извѣстными намъ отрывками Скиѳскихъ и Половецкихъ обычаевъ, что курганы служили на становищахъ этихъ кочующихъ народовъ для помѣщенія на большемъ кибитки Князя, или Хана, откуда онъ однимъ взглядомъ могъ обозрѣть весь народъ, вокругъ него расположенный; на второмъ курганѣ были его жена, или жены, а на третьемъ священникъ, или первый жрецъ. На площади между ними, вѣроятно, собирались, передъ глазами Князя, для совѣщанія старшины народа: здѣсь рѣшались дѣла и принимались мѣры для общаго благосостоянія; тутъ провозглашались миръ или война. Орда, переходя съ одного кочевья на другое, вездѣ находила готовые курганы. Замѣтить надо еще и то, что всегда, если только позволяла это мѣстность, они становились близь воды.
   Въ степи, не доѣзжая Перекопа, увидѣлъ я въ первый разъ въ моей жизни замѣчательное явленіе природы: это mirage (миражъ). Употребляю здѣсь Французское названіе, потому что на Русскомъ языкѣ его, кажется мнѣ, нѣтъ, или я его не знаю. Рано по утру, когда солнечные лучи еще почти горизонтально скользили по небосклону, я увидѣлъ, какъ-бы въ полуверстѣ передъ собой, широкую рѣку. Мнѣ даже видны были ея струи. Здѣсь географическія мои познанія совсѣмъ разстроились: я не понималъ, что это за рѣка? откуда она забрела въ степь, въ которой, по моимъ свѣдѣніямъ, воды никакой нѣтъ? Чѣмъ больше я разсуждалъ, тѣмъ больше терялся въ своихъ соображеніяхъ; наконецъ рѣшился спросить ямщика. "Что это за рѣка у васъ?" Тутъ нѣтъ никакой рѣки -- хладнокровно отвѣчалъ онъ мнѣ. "Такъ это вѣрно озеро?" -- И озера тутъ нѣтъ.-- "Да развѣ ты слѣпъ, ямщикъ! ты видишь, вода!" Да это, сударь, наважденіе. Мы это часто видимъ.-- Мы скакали во всю прыть, и дѣйствительно давно-бы должны были достигнуть до рѣки; но она оставалась у насъ все въ томъ-же разстояніи. Я не могъ спустить глазъ съ этого феномена; но солнце стало выше: рѣка, вода и мечтанія мои исчезли.
   

ГЛАВА II.
КРЫМЪ.

   Я въѣзжаю въ Тавриду, или Крымъ, въ это гнѣздо, изъ котораго столько вѣковъ хищные Татары, какъ саранча, влетали въ предѣлы Россіи, жгли села, города наши, грабили, убивали мирныхъ жителей пограничныхъ губерній, и уводили женъ и младенцевъ въ плѣнъ. Миръ былъ невозможенъ съ ними; никакіе трактаты, никакія клятвы съ ихъ стороны не могли быть надежными; при первомъ случаѣ, которой казался имъ удобнымъ, при малѣйшей надеждѣ на успѣхъ, они, не взирая ни на что, снова вторгались въ предѣлы наши и возобновляли свои неистовства. Это было необходимо для нихъ. Народъ, привыкшій жить грабежемъ, основывающій на грабежѣ все свое благосостояніе, перемѣниться не могъ. Слѣдственно, уже не говоря о необходимости для Россіи имѣть пристани на Черномъ морѣ, одно сосѣдство неукротимыхъ разбойниковъ не могло быть терпимо государствомъ могущественнымъ, и, безъ сомнѣнія, одно изъ величайшихъ благодѣяній Екатерины есть завоеваніе и присоединеніе Крымскаго полуострова къ Россіи. Князь Потемкинъ, которому поручено было это важное дѣло, въ награду за благоразумное исполненіе его, получилъ отъ Императрицы прозваніе Таврическаго.
   Вѣроятно, что Крымскій полуостровъ былъ нѣкогда совершенно отдѣленъ отъ материка земли. По крайней мѣрѣ таково было мнѣніе знаменитыхъ древнихъ и новѣйшихъ писателей, какъ-то: Плинія, Иродота, Страбона, Бюффона, Палласа. Въ Крымъ въѣзжаешь, по моему, сквозь ворота со сводами. При самомъ въѣздѣ и по срединѣ перешейка стоитъ Перекопъ, по Татарски Оркапи, крѣпость каменная, почти регулярная, имѣющая шесть бастіоновъ, равелины, куртины и глубокіе рвы, также выкладенные камнемъ. Она довольно крѣпка. Въ ней находятся гарнизонъ, военные начальники, и помѣщены всѣ необходимыя потребности, какъ-то: разнаго рода магазейны, гошпиталь, казармы и проч.; въ предмѣстіи живутъ одни чиновники, употребляемые при соляныхъ озерахъ, да маркитанты; прочіе жители, какъ-то купцы, мѣщане, ремесленники всякаго рода, поселились въ трехъ верстахъ отсюда, въ мѣстечкѣ, называемомъ Армянскій Базаръ, чрезъ который и дорога пролегаетъ изъ Перекопа въ Симферополь. На Перекопскихъ воротахъ вытесана на камнѣ сова. Полагаютъ, что это былъ гербъ царствовавшихъ Князей, Чингисханова рода. Этотъ городъ былъ взятъ Русскими войсками, подъ начальствомъ Фельдмаршала Миниха, въ 1736 году; потомъ, во второй разъ, Княземъ Васильемъ Михайловичемъ Долгорукимъ, въ 1771-мъ; а въ 1783-мъ уже остался, со всѣмъ Крымомъ, подъ властію Россійскихъ Государей. Въ немъ православная церковь и одна мечеть; жители Россіяне, Татары, Греки, Армяне и Жиды. Здѣсь обширнѣйшіе соляные магазейпы. Соль добывается изъ близъ лежащихъ озеръ, а садится въ нихъ въ Іюлѣ мѣсяцѣ. Каждый годъ вывозится ея изъ Крыма болѣе чѣмъ 25-ть тысячъ фуръ. Крымскій перешеекъ былъ укрѣпленъ съ древнѣйшихъ временъ, для защищенія полуострова отъ Тавро-Скиѳскихъ набѣговъ. Укрѣпленія эти состояли изъ стѣны съ башнями, отъ чего и мѣсто получило отъ Грековъ названіе Неонтихоса (новая стѣна). Теперешнее укрѣпленіе сдѣлано Турками на томъ же мѣстѣ. Оно состоитъ изъ землянаго вала, имѣющаго протяженіе отъ Чернаго моря до Сиваша, и изъ глубокаго рва, обложеннаго дикимъ камнемъ. Ровъ этотъ около 4 2 саженъ ширины и 25 футовъ глубины; онъ еще хорошо сохранился, но валъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ осѣлъ. Отъ Перекопа къ Черному морю онъ простирается на 5 1/2 верстъ, и въ немъ устроены три батареи; самая сильная у моря. До Сиваша считаютъ 3 версты; тутъ только двѣ батареи, изъ которыхъ одна поставлена на самомъ Сивашѣ. Не льзя не подивиться точности, съ какою Страбонъ, никогда здѣсь не бывавши, опредѣлилъ ширину перешейка. Онъ обозначаетъ ее въ 40 стадій; полагая почти 5 стадій въ верстѣ, выходитъ ровно нашъ размѣръ, 8 1/2 верстъ. Какъ не заключить изъ этого, что можно съ увѣренностью полагаться на акуратную точность Греческаго географа, въ его описаніи Чернаго и Азовскаго морей и Таврическаго полуострова.
   Разсматривая карту, можно легко замѣтить, что три четверти полуострова къ сѣверу состоятъ изъ обширной долины или степи, постепенно возвышающейся къ полудню; тутъ нѣтъ ни горъ, ни деревьевъ, ни ручьевъ. Только около Симферополя сцена перемѣняется.
   Я не стану, послѣ знаменитаго Далласа, описывать соленыя озера, близъ которыхъ я проѣзжалъ. Надобно прибавить, что и время года было неудобно для обозрѣнія ихъ. Соль, какъ я уже, кажется, выше сказалъ, садится въ нихъ въ Іюлѣ; а я ѣхалъ въ Апрѣлѣ. До первой станціи, Терекли-Зушуна, было 26 верстъ. Я проскакалъ ихъ въ два часа. Отсюда проѣхалъ я по прекрасному, каменному со сводами мосту, построенному Турками на рукавѣ, выходящемъ изъ моря и прорывшемся изгибами довольно далеко въ степь. 18 верстъ далѣе достигъ я второй станціи, Дюрменя; отсюда степь примѣтно возвышается; по сторонамъ виднѣются Татарскія деревни и кладбища. Въ 26 верстахъ остановился я на станціи Айбаръ. Я замѣтилъ пашущихъ Татаръ: у иныхъ были запряжены въ плуги верблюды, а у другихъ буйволы. Отсюда 22 версты до Абланы, гдѣ мечеть и медресъ, т. е. школа; далѣе послѣдняя станція, въ 16 верстахъ, Менлертчихъ; а отъ нея 26 верстъ до Симферополя.
   Я прибылъ въ Симферополь 27 Апрѣля. Здѣсь, мнѣ кажется, прилично будетъ сказать нѣсколько словъ о теперешнихъ Крымскихъ Татарахъ. Ихъ должно раздѣлить на два рода, совершенно между собою разничные: горныхъ и степныхъ Татаръ. Послѣдніе явно происходятъ отъ Монголовъ, пришедшихъ въ Европу съ Батыемъ; они не смѣшались съ другими народами и не высоки ростомъ; толстыхъ изъ нихъ совсѣмъ нѣтъ; лица у нихъ широкія, скулы выпуклыя, носы плоскіе, и вообще они сходствуютъ съ Киргизцами и Калмыками, только больше бѣлокуры, или свѣтлорусы, не развязны, мѣшковаты и застѣнчивы. Горные, напротивъ того, народъ, перемѣшавшійся съ древними жителями Тавриды, съ Готѳами, Греками. Они вообще высокаго роста, стройны, черноволосы; черты лица ихъ правильны, физіономія и осанка выразительны; они свободны и какъ-то благородны въ обхожденіи; въ рѣчахъ ихъ больше разсудка и размышленія. Между ними встрѣчаются, хотя рѣдко, пригожія женщины; между степными-же никогда; тѣ всѣ дурны, и отъ того-то, мнѣ кажется, такъ тщательно прячутся отъ иностранцевъ. Впрочемъ, вообще Татары здѣсь гостепріимны и кротки. Правительство имъ благопріятствуетъ, и они начинаютъ чувствовать это. Покровительствуя вѣрѣ ихъ, заводя школы, избавивъ отъ всѣхъ почти налоговъ и рекрутской повинности, ихъ совершенно обеззаботили, и теперь, исключая нѣкоторыхъ старыхъ мурзъ, еще воспоминающихъ самобытность древняго своего правленія, они видятъ, что могутъ жить и уже живутъ нынѣ счастливѣе, чѣмъ когда нибудь подъ правленіемъ своихъ Хановъ. Степной Татаринъ много работаетъ; онъ пашетъ, безпрестанно роетъ водопроводные каналы для своихъ полей; пасетъ стада; горный-же сидитъ цѣлый день въ тѣни своихъ садовъ, куритъ трубку или кальянъ, и глядя на плоды своихъ деревъ, на лозы своего винограда, разсчитываетъ, что этого достаточно будетъ на прокормленіе и содержаніе себя и своего семейства на цѣлый годъ. Послѣ этого онъ уже ни о чемъ не заботится и проводитъ дни свои въ лѣни и совершенномъ бездѣйствіи. Мурзы и дворяне любятъ еще охотиться съ соколами и съ борзыми собаками.
   Симферополь прежде назывался у Татаръ Акъ-Мечеть (что значитъ Бѣлая Мечеть), и также Султанъ-Сарай, или Дворецъ Султана, потому что здѣсь всегда имѣлъ свое пребываніе Калга-Султанъ. Онъ теперь губернскій городъ. Древностей и историческихъ воспоминаній въ мемъ искать былобы напрасно, потому что онъ основанъ только въ 4 500 году, Ибраимъ-Беемъ, получившимъ мѣсто его отъ Хана, въ награжденіе за удачный набѣгъ на Россію. Но мѣстоположеніе его довольно живописно: Чатырдагъ, въ 20 верстахъ отъ него находящійся, кажется, будто владѣетъ городомъ и стоитъ у самыхъ стѣнъ его. Салгиръ, какъ чистый и быстрый ручеекъ, протекаетъ посреди его. Новый городъ, выстроенный со времени Россійскаго владѣнія, совершено отдѣляется отъ стараго, Татарскаго. Онъ регуляренъ; улицы въ немъ широкія и прямыя; по срединѣ площадь, на которой построены присутственныя мѣста, казармы и довольно великолѣпный соборъ; много уже и партикулярныхъ домовъ.-- Возлѣ него старый Татарскій городъ, въ которомъ также находятся одна Греческая и одна Армянская церковь, четыре мечети, базаръ, общественные, но полураззоренные фонтаны; улицы въ немъ кривыя, дома выстроены въ Турецкомъ вкусѣ, но между ними начинаютъ уже выстраиваться нѣкоторые по Европейскимъ образцамъ. Любопытно видѣть въ одномъ все заведенное по обычаямъ Азіятскимъ, въ другомъ все по Европейскому вкусу. Послѣдній ни въ чемъ не похожъ на Татарскій городъ; за то ни одинъ Татаринъ и не живетъ въ немъ; напротивъ, нѣсколько Русскихъ и иностранцевъ поселились въ Татарскомъ городѣ. Голосъ мусульманъ стараго города, призывающихъ съ своихъ минаретовъ на молитву, мѣшается съ звономъ колоколовъ новаго, также сзывающихъ на молитву Христіанъ. Это возбуждаетъ пріятныя размышленія о терпимости вѣръ и кротости Русскаго правленія. Въ Симферополѣ недавно стали разводить публичный садъ: онъ прекрасно обрисованъ въ Англійскомъ вкусѣ и уже довольно разросся, такъ что можетъ доставить гуляющимъ пріятную тѣнь. Здѣсь я нашелъ нѣсколько деревъ Индѣйскаго каштана (maronier des Indes), аршинъ въ пять вышины и въ полномъ цвѣтѣ, множество Италіянскихъ тополей, душистой акаціи, Вавилонскія ивы, и другія древесныя и кустовыя растенія теплыхъ климатовъ. Въ Крыму вездѣ примѣтно попеченіе и предпочтительное стараніе о немъ Графа Воронцова, лелѣющаго эту страну, какъ любимое дитя свое. И надобно сознаться, что Таврида, если не всѣмъ, то многими улучшеніями обязана единственно ему! Я тотчасъ, по сдѣланному себѣ правилу, пошелъ явиться къ начальнику города. Здѣшній Губернаторъ, Г-нъ Казначеевъ, принялъ меня ласково, и предложилъ свое пособіе и покровительство во время объѣзда моего по его губерніи. Замѣчательно, что въ Россіи, вездѣ, начальники губерній вѣжливо и благосклонно принимаютъ всѣхъ путешествующихъ, и всегда готовы доставлять имъ всѣ зависящія отъ нихъ пособія. Пробывъ нѣсколько времени у Г-на Казначеева, я пошелъ шататься по городу. Проходя Салгирскій мостъ, мнѣ вздумалось зайти въ мѣльницу: она молола, но въ ней ни мѣльника, и ни одного работника не было. Пріѣхавшіе съ помоломъ, два молодые Татарина, сидѣли въ углу и прилежно играли въ карты. Они не оборотились ко мнѣ, а можетъ быть и не примѣтили моего входа; я замѣтилъ, что оба очень горячились и кричали продолжая свою игру. Мнѣ показалось любопытно видѣть Татаръ, въ глуши Тавриды, играющихъ въ игру, изобрѣтенную для развлеченія сумасшедшаго Короля Французскаго. Я подошелъ къ нимъ; передъ ними лежали мѣдныя и мѣлкія серебряныя деньги, а играли они въ три листа, и, ни мало не занимаясь мной, продолжали играть. Я оставилъ ихъ въ этомъ упражненіи, размышляя, что мы еще не успѣли просвѣтить Татаръ, и уже принесли имъ начало разврата и страсть къ сребролюбію. Нѣтъ сомнѣнія, что играть научились они у солдатъ, или маркитантовъ нашихъ. Я возвратился на квартиру свою, въ гостинницу Француза Амабля. Служа мнѣ за обѣдомъ, Французъ успѣлъ разсказать, что онъ отличный поваръ, служилъ въ Петербургѣ, въ какомъ-то знатномъ домѣ, и накопивъ деньжонокъ (вѣрно отъ крупицъ съ трапезы богатаго своего барина, вздумалъ завести въ Крыму ресторацію; но что эти Татары истинные варвары, обѣдать къ нему не ходятъ, ни чего не понимаютъ, и даже ни разу не спрарщвали свиныхъ ножекъ съ труфелями; что холодные пастсты aux perdrix rouges часто портятся у него, ожидая покупщика; что Русскіе чиновники и проѣзжающіе развѣ человѣка два въ день посѣтятъ его. "Чувствую, прибавилъ онъ, что я ошибся въ своей спекуляціи. Эта непросвѣщенная страна не достойна такого таланта!" Онъ намѣревался оставить свое ремесло и заняться чѣмъ нибудь другимъ, "напримѣръ воспитаніемъ дѣтей". Я безспорно соглашался съ нимъ, поѣлъ водянаго супу его и жесткаго бифстека, и сталъ собираться въ дорогу.
   Нанявши переводчика и проводника, Татарина Сеида, я отправился на другой день съ нимъ, верхомъ, на полуденный берега. Крыма. Коляска моя ѣхала позади. Со всѣхъ сторонъ представлялись прелестныя картины. Чатырдагъ, съ цѣпью горъ, его окружающихъ; прекрасныя долины между ними, отѣненныя деревьями; беспрестанно извивающійся Салгиръ, который я, въ продолженіе этой дороги, нѣсколько разъ долженъ былъ переѣзжать за. бродъ, все это невольно приводить въ очарованіе. Скоро по выѣздѣ изъ города, я проѣхалъ Русскую деревеньку Петровское, а на второй верстѣ прекрасную дачу Г-жи Нарышкиной, урожденной Графини Ростопчиной. Подалѣе надобно подняться на горку и потомъ спуститься въ долину. Здѣсь картины столько-же пріятны, но онѣ угрюмѣе. Множество дикихъ козъ перебѣгали мнѣ путь, или показывались на покатостяхъ горъ и оживляли сцену. Луга и перелѣски были усѣяны эвфорбіей въ полномъ цвѣтѣ {Родъ миллефоліи.}, и я ни гдѣ не видывалъ такого множества этого растенія. Пріятная весенняя погода, и эти живыя, свѣжія впечатлѣнія, дѣлали мое путешествіе усладительнымъ.
   Я достигъ Кильбуруна, помѣстья И. И. Перовскаго, и пожалѣлъ, что его не было дома: мы старые знакомые и очень давно не видались. Я располагался было отдохнуть у него и побесѣдовать съ нимъ; но надобно было продолжать путь. Кильбурунъ мѣсто весьма замѣчательное для путешественниковъ: оно окружено прекрасными рощами; дорожки вокругъ дома обрисованы со вкусомъ. Оно у самаго Салгира, на возвышеніи. При немъ есть сады, огороды, изъ лучшихъ въ Крыму, и довольно луговъ, пашенъ и лѣсу: все это дѣлаетъ его богатымъ помѣстьемъ. Двѣ версты далѣе переѣхалъ я чрезъ мостъ Джолма. Близехонько влѣво отъ него видны развалины, довольно хорошо сохранившіяся. Сеидъ сказалъ мнѣ, что ихъ называютъ Эски-Сарай. Татары говорятъ, что это начатой и недостроенный Ханскій дворецъ; а Г. Палласъ полагалъ, что тутъ была Генуэзская крѣпостца. Еще черезъ три версты проѣхали мы большою деревнею Султанъ-Махмудъ. Мечеть и хорошіе сады вокругъ дома мурзы, помѣщика этаго селенія, придаютъ ему видъ благосостоянія и избытка, чего не замѣтно въ другихъ деревняхъ. При выѣздѣ отсюда опять встрѣчаешь Салгиръ. Надо ѣхать по его руслу до 7 версты, гдѣ онъ соединяется съ другою рѣчкою, Гангаръ, возлѣ мѣльницы и нѣсколькихъ Татарскихъ избъ, по пригорку расположенныхъ.
   Дальше на лѣвой рукѣ, деревня Шумкой: здѣсь дорога ведетъ прямо къ источникамъ Салгира. Не доѣзжая Большой Чафки, на лѣво видите деревню Малыя Чафки, изъ которой пріѣзжаете прямо въ Кизилъ-Коба. На всемъ проѣханномъ мною пространствѣ земли плодородныя, хорошо обработанныя; вездѣ сады и поля, засѣянные табакомъ и поливаемые изъ каналовъ, проведенныхъ отъ самаго Салгира. Въ Малыхъ Чафкахъ я остановился у стараго Рускаго, прикащика Г-жи Офренъ. Онъ показался мнѣ мужикомъ простымъ и добрымъ. Изба у него довольно опрятна, и мы съ Сеидомъ тутъ хорошо поѣли и отдохнули. Часа черезъ два мы опять сѣли на лошадей и по крутому спуску достигли деревни Кучукъ-Янкой. Отсюда уже близехонько до пещеръ. Надо было проѣзжать по берегу ручейка, обросшаго орѣшникомъ, и достигнувъ до кургана оставить лошадей. Поднявшись на довольно крутую гору, шаговъ въ триста, мы нашли тамъ природную террасу, окруженную полукругомъ каменныхъ, высокихъ и грозныхъ скалъ. Отсюда прелестный видъ на Чатырдагъ и на помѣстья Яни-Салла и Кугукъ-Янкой. Не вдалекѣ блеститъ небольшой водопадъ. На этой-же террасѣ есть родъ впадины, со сводомъ, гдѣ примѣтны маленькія вытесанныя ниши, и разбросано много обломковъ черепичныхъ. Явно, что когда-то жили на этомъ мѣстѣ, но, вѣроятно, очень давно, потому что Татары не сохранили о томъ ни какого преданія. Въ скалахъ Кизилъ-Коба два отверстія пещеръ, но я не замѣтилъ ни какого сообщенія между самими пещерами. Чтобъ достигнуть верхняго отверстія, надо лѣзть шаговъ сто по острымъ и разсыпающимся камнямъ, что, признаюсь, было довольно тягостно. Отверстіе это такъ низко, что я долженъ былъ на брюхѣ туда ползти; однако скоро могъ стать на ноги. Здѣсь провожатый нашъ зажегъ восковыя свѣчи, которыми я нарочно запасся въ Симферополѣ. Шаговъ черезъ 40, по направленію къ сѣверу, есть большая пустота со сводомъ; потомъ галлерея продолжается еще шаговъ на 30 къ сѣверо-западу; тутъ вторая камера и пустота; 40 шаговъ далѣе третья; потомъ во 400 шагахъ четвертая: остается шаговъ 50 до высокаго и узкаго выхода изъ пещеры, гдѣ съ трудомъ можно пройти. Надобно сказать, что изъ всѣхъ этихъ галлерей есть выходы въ другія, узенькія; но развѣ особенное любопытство заставитъ углубиться въ нихъ. Главная галлерея имѣетъ около сажени ширины и столько же вышины; полъ въ ней очень не ровенъ, но ямъ и дыръ, въ которыя можно было-бы провалиться, нѣтъ; слѣдовательно, кто идетъ осторожно, тотъ не подвергаетъ себя никакой опасности. Ширина камеръ сажени три, высота двѣ сажени. Потолокъ въ третьей представляетъ смѣшеніе цвѣтовъ: видъ удивительный! По стѣнамъ ея сталактиты приняли формы необыкновенныя и странныя. Нижняя пещера не далеко отъ упомянутаго мной водопада. Отверстіе ея въ три сажени ширины, но оно съуживается по мѣрѣ углубленія въ скалу. Въ ней также нѣсколько камеръ; говорятъ, что какой то путешественникъ цѣлый день ходилъ по нимъ и не нашелъ конца. Шаговъ черезъ шестьдесятъ, въ ней есть родъ озерка, гдѣ неминуемо должно остановиться: вѣроятно, это скопленіе воды, проникнувшей сюда изъ наружнаго ключа. Вода чиста и вкусна. Здѣсь стѣны какъ будто обмазаны черною глиной, очень способною на дѣланіе курительныхъ трубокъ: Татары часто запасаются ею для этого. Не нашедъ здѣсь ничего особенно любопытнаго или достойнаго замѣчанія, я возвратился къ Русскому прикащику, въ Малыя Чафки, ночевать. Напившись чаю и закуривши трубку, я спросилъ у Сеида, что онъ думаетъ о Кизилькобскихъ пещерахъ?-- "Ихъ, сударь, вырылъ Царь Соломонъ." -- На что?-- Зарыть свои сокровища. У него вѣдь была тысяча женъ; а и съ двумя не вдругъ уладишь. Онѣ стали просить сокровищъ, и онъ, чтобъ отвязаться отъ нихъ, вздумалъ было перевезти сюда свое богатство.-- " Что ты, Сеидъ! да развѣ не могъ онъ въ своей землѣ найти удобнаго мѣста? Легко-ли было ему пуститься въ такую даль?" -- Вся земля была его. Вы говорите даль! Развѣ вы не знаете, что у него было кольцо, которое стоило ему повернуть, такъ онъ мигомъ переносился куда хотѣлъ.-- "Пускай такъ! да и тутъ, Сеидъ, ежели онъ таскалъ самъ, такъ ему надобно было нѣсколько тысячь разъ оборотиться. "-- Развѣ, сударь, вы думаете быть умнѣе Соломона?-- "Боже упаси, Сеидъ! я этого и думать не смѣю. "-- Такъ на что-же вамъ пересуживать его намѣренія? "-- И то правда! ляжемъ лучше спать.
   На другой день, почти до свѣту, Сеидъ осѣдлалъ лошадей, и мы, расплатясь и распрощавшись съ нашимъ хозяиномъ, поѣхали въ путь. Шаговъ за 300 до пятой версты, на лѣво подлѣ дороги, видѣнъ Фундаментъ крѣпкой стѣны. Татары приписываютъ ей большую древность. Это, по видимому, было укрѣпленіе. Они называютъ это мѣсто Демиръ-Хапу (желѣзныя ворота). Слѣды стѣны видны еще далеко по горамъ; ихъ называютъ: Каланемъ-Баире. Я не стану входить въ изслѣдованіе этой древности: Г-нъ Кеппенъ, такъ хорошо и подробно занимавшійся здѣшними древностями, вѣроятно уже истолковалъ и эту. Въ 9-ти верстахъ отъ Чафки, безпрестанно спускаясь, и проѣхавъ чрезъ многіе пересохшіе ручьи, которые послѣ сильныхъ дождей становятся быстрыми и непроѣзжаемыми потоками, мы достигли до Таушанъ-Базара (Заячій рынокъ). Это долина, на которой нѣтъ никакого обиталища, но конные путешественники обыкновенно останавливаются здѣсь покормить лошадей. Отсюда надобно подниматься на такую крутую гору, что лошадь моя насилу шла шагомъ. Полагаютъ, что гора эта имѣетъ 2800 футовъ перпендикулярной высоты отъ уровня моря. Она находится въ 12 верстахъ отъ Чафки.
   Здѣсь на горѣ поставленъ обелискъ, съ слѣдующею надписью:
   Воздвигнутъ въ царствованіе Его Величества Императора Николая I-го, въ слѣдствіе даннаго повелѣнія въ 1824 году Его Величествомъ Императоромъ Александромъ I-мъ, Графъ М. С. Воронцовъ будучи Генералъ-Губернаторомъ Новороссійскимъ и Бессарабскимъ, а Г-нъ Нарышкинъ Гражданскимъ Губернаторомъ, Подполковникомъ Шепиловымъ.
   Здѣсь Императоръ Александръ отдыхалъ, проѣзжая въ послѣдній разъ черезъ Крымъ. Это мѣсто воспоминанія!... Глядя на грозный Чатырдагъ и на цѣпь горъ, подъ нимъ лежащую, вдыхая въ себя живой, чистый воздухъ на этой высотѣ, въ уединеніи, въ глубокой тишинѣ, вспоминаешь исторію и подвиги великаго соперника Наполеонова!.... Все это наполняетъ душу таинственнымъ и вмѣстѣ усладительнымъ чувствомъ! Думая объ Александрѣ, о его судьбѣ, о ранней его смерти, повторяю съ Боссюэтомъ: одинъ Богъ великъ!
   Отсюда дорога начинаетъ понижаться. Проѣхавъ шаговъ 800 уже видите море, но оно еще далеко, и съ высоты, на которой находитесь, посреди обширнаго пространства всего окружающаго, это зрѣлище моря не такъ поразительно. Разницу въ климатѣ начинаешь чувствовать спустившись еще нѣсколько верстъ.
   Долина и мѣстечко Алушта, къ которымъ приближаетесь по прямой линіи, начинаютъ рисовать ея передъ глазами очень пріятно, какъ вдругъ слѣва появляется Демирджчиская скала и привлекаетъ къ себѣ все вниманіе и любопытство путника. Вообразите огромную гору, неправильно и со всѣхъ сторонъ различно обтесанную природой: то является она женскою головой съ зачесаннымъ шиньономъ, то висящею скалою надъ деревенькой, у подошвы ея лежащей, которую грозитъ она раздавить, то неправильнымъ бастіономъ, и все это по мѣрѣ какъ обозрѣвающій ее перемѣняетъ свое мѣсто. Солнце ударяло лучами своими прямо на нее, и она казалась мнѣ тогда точно фарфоровою. Представьте себѣ яркій розовый, голубой и сѣроватый цвѣта большими пятнами {Вся скала составлена изъ мрамора этихъ цвѣтовъ.}, а по оврагамъ, на ней изрытымъ, и у подошвы ея, еще зеленый цвѣтъ кустарниковъ, и вы сознаетесь, что все это вмѣстѣ составляетъ единственную картину. Я остановился и не могъ на нее довольно наглядѣться! Демирджи навсегда впечатлѣлась въ мою память и оставила по себѣ пріятное воспоминаніе. На 16-й верстѣ проѣзжаете возлѣ ключа, обдѣланнаго дикимъ камнемъ. Вода въ немъ непомѣрно холодна: я выпилъ ея стаканъ, и тотчасъ почувствовалъ, что простудилъ горло; дѣйствительно я охрипъ отъ этого на цѣлую недѣлю. На колодцѣ находится слѣдующая надпись: "Близъ сего мѣста, въ сраженіи противу Турокъ, Генералъ-Маіоръ Михайло Кутузовъ, что послѣ былъ Фельдмаршаломъ и Княземъ Смоленскимъ, раненъ въ глазъ".
   Еще воспоминаніе моей молодости! Я помню дружеское ко мнѣ расположеніе М. Л. Кутузова, подъ начальствомъ котораго сражаясь не одинъ разъ, я учился военному ремеслу, жилъ въ его палаткѣ и пользовался его наставленіями {Кто не слыхалъ о чудесной ранѣ, полученной Мих. Илар. Кутузовымъ на этомъ мѣстѣ? Пуля пробила у него правый високъ и вышла въ лѣвый, пройдя позади глазъ и не попортивъ ихъ.}.
   Спустясь еще ниже, вы видите на полдень и вправо отъ Алушты гору, называемую Кастель. Здѣсь я выѣхалъ изъ горъ, и переѣхавъ рѣчку Шуму находился въ Алуштинской долинѣ, у самаго въѣзда въ это мѣстечко. Тутъ вездѣ виноградники, насажденные уже по Европейскимъ методамъ.
   Графъ Воронцовъ распространилъ насажденіе винограда и выдѣлку изъ него вина. За нѣсколько лѣтъ считалось на Крымскомъ полуостровѣ едва 300 тысячъ насажденныхъ лозъ; а нынѣ ихъ болѣе двухъ милліоновъ. Первые опыты винодѣлія конечно не соотвѣтствовали ожиданіямъ покупщиковъ; Судакскія вина, вышедшія изъ виноградниковъ Татарскихъ или по плоскимъ мѣстамъ и по берегамъ рѣкъ насажденныхъ и часто поливаемыхъ, оказались слабыя; но они были первыя въ продажѣ, отъ чего во всей Россіи и даже въ Москвѣ приняли ихъ весьма неблагопріятно. Но изъ этого заблужденія скоро выйдутъ и отдадутъ имъ всю справедливость. Вина полуденнаго берега Крыма, выдѣланныя изъ спѣлаго винограда, искусно обработанныя, сохраненныя въ хорошихъ погребахъ, и отправленныя въ удобное время, ни чѣмъ не уступятъ добрымъ столовымъ винамъ въ Европѣ. Я-бы желалъ, чтобъ Господа Крымскіе помѣщики перестали величать ихъ чужими именами. Къ чему названія Бургонскаго, Мадеры, Модока, когда это Массандра, Кораисъ, Кучукъ-Ламбатъ? Покупщикъ тотчасъ по названіямъ дѣлаетъ сравненія. Не всякой знатокъ въ винѣ, и часто даже то, что въ Крымскомъ превосходнѣе чѣмъ въ иностранномъ, не нравится потому только, что по сравненію нѣтъ этого въ иностранномъ винѣ. Но узнаютъ доброту, привыкнутъ ко вкусу, и станутъ предпочитать чужому свое. Разница въ цѣнахъ неминуемо откроетъ Крымскимъ винамъ большой ходъ; они замѣнятъ иностранныя и дадутъ этой промышленности большее развитіе, а помѣщикамъ значительные доходы. Только надобно терпѣніе.
   Алушта построена на возвышеніи, близъ морскаго берега, на самой развилинѣ двухъ долинъ: по каждой изъ нихъ протекаютъ рѣчки. Здѣсь почтовая станція, гостинница и большая мечеть. Я осмотрѣлъ три башни, оставшіяся намъ отъ древности, и не соглашаюсь съ путешественниками, приписывающими построеніе ихъ Генуэзцамъ. Все напротивъ доказываетъ, что это былъ Фруріонъ, или такъ называемый укрѣпленный замокъ, какихъ нѣсколько на Таврическомъ берегу приказалъ построить Императоръ Юстиніанъ, около 465 года, для защиты страны отъ Гунновъ и Угровъ. При Грекахъ Алушта была мѣстопребываніемъ Епископа; жителей въ ней считалось много; теперь это не богатое мѣстечко, гдѣ кромѣ древнихъ трехъ башенъ ничего нѣтъ замѣчательнаго. Хотя высокія горы, Чатырдагъ, Бабуанъ, и Демирдже, закрываютъ нѣсколько Алуштинскую долину отъ сѣвера, но разрывы между ними пропускаютъ сѣверные вѣтры, и отъ того морозы доходятъ иногда до 4 2 градусовъ по Реомюру. За всѣмъ тѣмъ, здѣсь виноградниковъ не зарываютъ, какъ въ Астрахани, и даже во все ни чѣмъ не прикрываютъ отъ стужи.
   Изъ Алушты я отправился въ Кучукъ-Ламбатъ, богатое помѣстье пріятеля моего, Сенатора А. М. Бороздина, и проѣхалъ между домомъ и садомъ Карабатъ, принадлежащими Гну Кеппену, тому самому ученому, который издалъ въ 1837 году Крымскій Сборникъ. Сочиненіе его особенно любопытно и замѣчательно по критическимъ разысканіямъ о древностяхъ южнаго берега Тавриды, и заслуживаетъ уваженіе ученыхъ людей. Отсюда полуденный берегъ становится на каждомъ шагу живописнѣе и пріятнѣе. Мнѣ случилось ѣхать по узенькой дорожкѣ, вдоль морскаго берега, такъ, что волны выплескивались до ногъ моей лошади, по крутизна горы съ другой стороны не позволила никакъ отъ нихъ отдалиться. Виды перемѣнялись безпрестанно, по мѣрѣ какъ извивалась дорога: то еще виднѣлся въ туманахъ Чатырдагъ, то являлась Кастельгора, то показывался вдали передо мной Аюдагъ. Около Кучукъ-Ламбата вездѣ пестрѣли сады, виноградники, обработанная земля, и это придавало веселый и оживленный видъ ландшафту. Наконецъ я достигъ до помѣстья моего пріятеля. Съ какою радостію обнялъ я стараго и добраго моего товарища! Онъ напомнилъ мнѣ пріятные дни нашей молодости, проведенные въ лучшихъ обществахъ Петербурга, и въ кругу общихъ нашихъ друзей и знакомыхъ. Его радушіе и дружескій пріемъ оживили и утѣшили меня. Мы сладко бесѣдовали за его лакомой трапезой, курили табакъ, и не могли наговориться; однако мнѣ нуженъ былъ покой, и мой благосклонный, добрый хозяинъ отложилъ до другаго дня гулянье по его прелестной дачѣ. Андрей Михайловичъ можетъ назваться старожиломъ Тавриды. Онъ одинъ изъ первыхъ поселился здѣсь постоянно. Я переночевалъ, совершенно освѣжился, и позавтракавъ чаемъ, пошелъ съ нимъ гулять. Въ Кучукъ-Ламбатъ хорошенькая пристань. Противъ дома возвышается огромный Аюдагъ (Медвѣдь-Гора), покрытый каменьями, хотя на немъ растетъ немного лѣсу. Эта гора совсѣмъ выдалась въ море, къ которому понижается она крутыми скалами, поросшими кустарникомъ. Большая часть жителей здѣсь Татары; они занимаются землепашествомъ и береговымъ мореплаваніемъ; Русскіе жители почти всѣ ремесленники. Горы, принадлежащія къ цѣпи Яйла, защищаютъ Кучукъ-Ламбатъ отъ сѣвера; съ востока онъ прикрытъ скалою, выдающеюся въ море и составляющею здѣсь бухту, въ которой суда находятъ спокойное пристанище. И такъ, не мудрено, что виноградъ здѣсь отмѣнно хорошъ, и вино А. М. Бороздина считается между лучшими. Съ террасы стараго дома {А. М. выстроилъ теперь новый домъ, а старый, съ частію сада и дачи, продалъ, не помню кому-то.} виды къ морю и на Аюдагъ живописны: оттуда какъ на ладони прекрасная дача и строеніе Карассана, принадлежащаго родному брату А. М., Генералъ-Лейтенанту М. М. Бороздину. За нѣсколько лѣтъ на Аюдагѣ нашли остатки строенія, крестъ, и почти изглаженныя надписи. Должно предполагать, что тутъ нѣкогда былъ Греческій монастырь, или церковь. Многіе писатели полагаютъ, что эта гора та самая, которую Страбони и другіе древніе писатели называли Кріу-Метопонъ; но географическое положеніе Аюдага противоречитъ этому мнѣнію. Кріу-Метопонъ (Баранья голова) должна-бы выдаваться въ море, посреди полуострова; а Кучукъ-Ламбатъ въ боку и гораздо лѣвѣе. Я скорѣе соглашусь съ тѣми, которые отыскиваютъ историческое мѣсто въ Алупкѣ.
   Сады, цвѣты, и вообще всѣ заведенія А. М. заслуживаютъ любопытство путешественника. Разнообразныя познанія, начитанность, свѣдѣнія, почерпнутыя изъ лучшихъ авторовъ, а болѣе всего гостепріимство, добрый правъ и радушіе здѣшняго помѣщика ни съ чѣмъ не могутъ сравниться. Еслибъ я не спѣшилъ увидѣться съ сестрой, я прогостилъ бы у него, кажется, долго; по надо было распрощаться. Онъ снабдилъ меня всѣмъ нужнымъ на дорогу, далъ мнѣ собственную верховую лошадь, и мы распрощались; но я взялъ съ него слово, что онъ скоро пріѣдетъ навѣстить меня въ Корайсѣ, у сестры моей. Я обнялъ моего пріятеля, и поскакалъ съ Сеидомъ, моимъ вѣрнымъ сопутникомъ, въ Партенитъ.
   Деревня эта любопытна мѣстоположеніемъ своимъ, на довольно крутой покатости, у самаго моря. Она въ 4 верстахъ отъ Кучукъ-Ламбата. Я нашелъ жителей ея въ избыточномъ состояніи. Они сѣютъ ленъ, табакъ и наживаютъ за это деньги отъ сосѣдей своихъ. Посрединѣ селенія есть огромное орѣховое дерево; оно достопамятно тѣмъ, что подъ нимъ писалъ Принцъ Де Линь къ Екатеринѣ II-й письмо о путешествіи своемъ по Крыму. Изъ Партенита шесть верстъ до Артека, прекраснаго имѣнія, недавно проданнаго Г-мъ Олизаромъ Александру Михайловичу Потемкину. Новая помѣщица, Татьяна Борисовна Потемкина, искала здѣсь умѣреннаго климата и уединенія, нужныхъ для ея здоровья, и для жизни, истинно христіанской, посвященной добродѣтели и благотворенію. Не взирая на скромность свою, она не могла скрыться отъ благодарности окружающихъ и облагодѣтельствованныхъ ею людей. Она какъ роза, которую ни какая тѣнь утаить не можетъ: благоуханіе этого цвѣтка всегда покажетъ его присутствіе. Т. Б. истинно оправдала названіе своего помѣстья {Артекъ, или Кардіа-Гриконъ, значитъ по-Гречески: излеченіе сердца или утѣшеніе сердца.}. Впрочемъ, оно довольно замѣчательно и собственно собой: прелестный видъ морскихъ скалъ и горъ, окружающихъ Урсуфъ и Ай-Даніель; всякаго рода заведенія, построенныя у подошвы Аюдага и прикрываемыя лѣсами его; луга, раздѣляющіе прекрасные виноградники; строенія въ хорошемъ вкусѣ, новый погребъ, Англійскіе сады, водопадъ, масличныя деревья, которыя здѣсь успѣшно растутъ, все это вмѣстѣ дѣлаетъ помѣстье Г-на Потемкина прелестнымъ и достойнымъ особеннаго замѣчанія.
   Изъ Артека проѣзжалъ я мимо множества небольшихъ дачь, какъ-то Г-жи Казначеевой, Кн. Ан. Нор. Голицына; переѣхалъ прекрасную рѣчку Суюксу, и дачу Султана Кати-Глрся. Не далеко отсюда небольшія, но еще не обработанныя дачи Г-жи Полтарацкой и Г-на Понятовскаго. Черезъ часъ былъ я въ Урсуфѣ.
   Не доѣзжая до этой деревни, можно видѣть остатки Генуэзскихъ укрѣпленій, основаніе круглой башни, и каменную стѣну, спускающуюся къ морю со скалы, которую стѣна раздѣляетъ на двое. Дальше скала соединяется съ плотиною, основанною на камняхъ и составляющею родъ пристани.
   Мѣстоположеніе Урсуфа самое пріятное. Здѣсь дача, съ прекраснымъ домомъ, принадлежавшая нѣкогда Дюку Де Ришелье. Англійскій садъ, по покатости расположенный и искусно разбитый, дернъ, собраніе гранатовыхъ, смоковичныхъ деревъ, кипарисы, тополи, украшаютъ это мѣсто. Въ правой рукѣ цѣпь горъ Яйлы; впереди деревня и скалы Урсуфа; наконецъ море, котораго волны тихо выплескиваются на покатый берегъ у самаго сада, все это придаетъ Урсуфу видъ очаровательный. У меня есть хорошій рисунокъ этой дачи, гдѣ между прочимъ изображенъ, и очень сходно, Императоръ Александръ, верхомъ, разсматривающій мѣстоположеніе Урсуфа. Отъ Дюка Де Ришелье дача перешла къ Графу Воронцову, и нынѣ принадлежитъ Г-ну Фундуклсю. Извиваясь еще на нѣкоторомъ пространствѣ по берегу, дорога удаляется отъ моря влѣво: она ведетъ въ Ай-Даніель. Ай-Даніель также одно изъ помѣстьевъ Графа Воронцова. Здѣсь разводятся виноградныя лозы почти всѣхъ извѣстныхъ родовъ, и устроены богатые погреба. Во всѣхъ заведеніяхъ Графа примѣтна одна цѣль: это общественная польза. Онъ своимъ примѣромъ поощряетъ другихъ помѣщиковъ къ улучшенію ихъ собственностей, и не щадитъ издержекъ на опыты, которые были-бы имъ тяжелы; испытанныя-же имъ и удачныя нововведенія перенимаются потомъ съ пользою другими, и такимъ образомъ онъ съ этой стороны можетъ назваться благодѣтелемъ Крыма. Не подалеку отсюда хорошенькія дачки Барона Беркгейма и Г-на Жаксона.-- Никита., дача выдавшаяся въ море, съ ботаническимъ садомъ, гдѣ собранъ разсадникъ почти всѣхъ извѣстныхъ виноградовъ, и деревъ теплыхъ климатовъ, которыя можно приспособить въ Крыму: это казенное заведеніе содержится въ хорошемъ порядкѣ, подъ смотрѣніемъ Г-на Партвица. Нодалѣе его Магарачъ и, наконецъ, Марсанда, богатое имѣніе, въ которомъ болѣе 600 десятинъ. Графиня Браницкая купила его и подарила молодому внуку своему, Графу Воронцову. Это мѣсто напоминаетъ исполинское предпріятіе Графини Потоцкой, которая владѣла имъ и хотѣла тутъ основать большой городъ. Ѣхавши изъ Никиты надобно замѣтить, на самомъ возвышенномъ мѣстѣ большой дороги, недавно достроенную, прекрасную церковь Дорической архитектуры. Изъ-подъ-фундамента ея бьетъ сильный ключъ чистой и свѣжей воды; портикъ церкви окруженъ орѣховыми деревьями; между ними есть дубъ, почитающійся самымъ огромнымъ во всей Тавридѣ. Въ этомъ имѣніи, украшенномъ богатыми строеніями всякаго рода, Графъ Воронцовъ помѣстилъ конскій заводъ. Отъ Марсанды къ Ялтѣ виды становятся еще прекраснѣе: передъ вами Ялтинская долина, ущелія Горъ, обросшія большими соснами; за Ай-Василіемъ, Дерекой и Ауткою, густые лѣса, по Яйлской цѣпи горъ; наконецъ продолженіе плодороднаго полуденнаго края, вездѣ обработаннаго и лентою извивающагося по берегу моря. Живописно, прекрасно, восхитительно! Вдали выказывается высокая бѣлая Оріандская башня, между купами окружающихъ ее деревъ, и довершаетъ эту прелестную картину.
   

ГЛАВА III

КРЫМЪ.
(продолженіе.)

   Отъ Марсанды въ Ялту, версты двѣ, ѣдете все подъ гору.
   Ялта нынѣ городокъ. Въ немъ довольно спокойная пристань, и пароходы, летающіе изъ Одессы въ Керчь, а изъ Керчи въ Одессу, еженедѣльно и постоянно заходятъ сюда, отъ чего мѣстечко становится день отъ дня важнѣе и полезнѣе для всего полуденнаго берега. Здѣсь уже начинаютъ строиться хорошіе домы, заводятся гостинницы, трактиры; лавки съ товарами умножаются, и уже есть много складочныхъ амбаровъ. Ялта, безъ сомнѣнія, въ скоромъ времени будетъ значительный и богатый городокъ. Прекрасная долина ея изобильна всѣмъ, и обрисована природою съ плѣнительнымъ кокетствомъ. Здѣсь, не вдалекѣ, дача Адмирала Графа Мордвинова, Ливадія Генерала Ревеліоти, и Оріанда, вызывающая названіемъ своимъ грустныя воспоминанія объ Императорѣ Александрѣ! Онъ хотѣлъ тутъ строитъ для себя домъ, потому что мѣстоположеніе ему понравилось. Сколько размышленій влечетъ за собой это намѣреніе Государя, прошедшаго черезъ столько испытаній и видѣвшаго у ногъ своихъ всѣ славы міра... Нынѣ благополучно царствующій Государь Императоръ, въ послѣдній проѣздъ свой по Тавридѣ, подарилъ это помѣстье Супругѣ своей, Императрицѣ Александрѣ Ѳеодоровнѣ. Конечно не могло въ лучшія руки перейти имѣніе, любимое Александромъ. Съ этимъ имѣніемъ смежны земли, принадлежавшія Гр. Дибичу Забалканскому! Еще отблескъ славы! Ея лучъ скользнулъ мгновенно по его имени, и скоро исчезъ съ нимъ въ могильной тмѣ, на берегахъ Вислы!-- Близъ Ялты достоинъ замѣчанія водопадъ Акарсу: онъ низвергается со скалы, имѣющей 40 саженъ вышины. Рано весною и послѣ большихъ дождей, масса воды очень велика; въ другое время она какъ ручеекъ разсыпается внизу мѣлкою водяною пылью.
   Въ Ялтѣ я сѣлъ въ телѣжку и не останавливаясь проѣхалъ мимо богатаго помѣстья, также Оріандой называемаго и принадлежащаго Графу Витту, чрезъ Гаспру, прекрасный замокъ Кн. Александра Николаевича Голицына, и чрезъ дачу племянника моего, Кн. Сергѣя Ивановича Мещерскаго. Послѣ буду говорить объ этихъ мѣстахъ; теперь тороплюсь въ Кораисъ: у меня сердц что на одной изъ внутреннихъ стѣнъ его написана картина, изображающая превращеніе этого несчастнаго охотника, подглядѣвшаго Діану, когда она купалась съ своими нимфами. Тамъ-же нашли роскошную столовую залу, со всѣми принадлежностями для великолѣпнаго угощенія. Изидинъ храмъ, 84 футовъ въ длину, и 64 въ ширину, весь построенъ изъ кирпича, но оштукатуренъ, или лучше сказать обмазанъ самымъ твердымъ цементомъ. На возвышеніи, близъ алтаря, еще есть обломки идола Изиды; но я не смѣлъ тутъ останавливать ея, потому что вблизи исходятъ вредные пары, производящіе головокруженіе. Крестьяне въ окрестностяхъ называютъ ихъ Mopelte. Вѣроятно, эти самые пары производили конвульсіи въ пиѳіяхъ, вздымали ихъ волосы, и. заставляли въ изступленіи и съ большимъ трудомъ произносить нѣсколько безсвязныхъ словъ, которыя принимались за внушенія божественныя. Подъ самымъ идоломъ есть маленькая каморка, въ которую, какъ видно, прятались жрецы, произносившіе оракульскіе приговоры, вмѣсто богини.-- Я оставилъ этотъ храмъ, впрочемъ мало любопытный, и пошелъ въ театръ.
   Я думалъ видѣть одинъ театръ, а нашелъ ихъ два. Первый, поменьше и покрасивѣе, былъ крытый; другой больше и убранъ великолѣпнѣе, но на открытомъ воздухѣ. На маленькомъ играли комическія и сатирическія пьесы. Этотъ родъ театровъ назывался Одеумъ. Въ нихъ собирались слушать музыку, смотрѣть пантомимы, или присутствовать на преніяхъ поэтическихъ и философическихъ, гдѣ наградой побѣдителя всегда былъ треножникъ. И въ томъ и въ другомъ театрѣ находились мѣста высшихъ чиновниковъ. Для предупрежденія безпорядка при занятіи мѣстъ, Децемвиры (десятники) раздавали при входѣ tessera theatralis, или билетъ для входа, чтобы каждый могъ занять приличное или назначенное ему мѣсто. Билеты дѣлались изъ кости, и были круглые, какъ монеты; на нихъ означали названіе театра, сторону, лавку, мѣсто, гдѣ садиться, и даже имя автора представляемой пьесы. Большой театръ поразилъ меня своею красотой j онъ такъ хорошо сохранился во всѣхъ частяхъ своихъ, что въ немъ можно забыться и подумать: рано пришелъ я, и зрителей еще мало собралось, однако бкоро начнутъ представленіе. Ступеньки или лавки всѣ покрыты мраморомъ. Между первымъ и вторымъ отдѣленіемъ, поставлены прекрасныя мраморныя-же статуи. Мѣста для женщинъ отдѣлены. По правую и по лѣвую сторону оркестра двѣ ложи изъ волканическаго камня: одна, для префекта или децемвира, присутствовавшаго при представленіи, которую называли Podium; другая для Весталокъ. Сцена украшена фронтисписомъ. На ней три двери: средняя, изъ мрамора, называлась царскою, и въ нее выходили герои, цари, первые актеры; вторая, по правую сторону, для выхода лицъ второстепенныхъ, какъ-то стариковъ, почтенныхъ женщинъ, военачальниковъ; наконецъ третья дверь, съ лѣвой стороны, назначалась для слугъ, отпущенниковъ, педагоговъ (наставниковъ) и проч. Но излишне было-бы описывать всѣ подробности древняго театра. Желающіе узнать ихъ могутъ прочесть Витрувія, Ювенала, Плинія. Я былъ пораженъ сохранностью этого прекраснаго зданія: въ немъ ни что не повредилось, все цѣло! Оно, какъ золотая табакерка, бережно положенная въ футляръ, въ 1800 лѣтъ не потеряло даже блеску своего. Я ходилъ по всѣмъ мѣстамъ, садился въ ложи префекта, Весталокъ, на ступени амфитеатра, и замѣтилъ, что отвсюду можно было видѣть равно хорошо. Дама, бывшая съ нами, запѣла на сценѣ арію изъ Беллиніевой Нормы, и мы удостовѣрились, что такъ-же хорошо можно было и слышать. По благосклонности милой сопутницы нашей, мы конечно были изъ первыхъ, для которыхъ раздался сценическій напѣвъ на этомъ театрѣ, безмолвномъ 1800 лѣтъ. Театръ Помпеи навсегда останется въ моей памяти, и, вѣроятно, я никогда не увижу такого совершеннаго остатка древности.
   Отсюда пошелъ я смотрѣть амфитеатръ, или циркъ, гдѣ происходили бои гладіаторовъ, и часто сраженіе ихъ съ дикими звѣрями. Надобно было выйдти изъ города, и по Консульской дорогѣ повернуть къ востоку: тамъ нашелъ я циркъ.
   Гладіаторы были въ самой глубокой древности, и первоначально въ той части Италіи, которую донынѣ именуютъ Кампанія. Ихъ различали по фамиліямъ. Сохранились надписи, изъ которыхъ видно, что были фамиліи гладіаторовъ Попидія Руфа, другая Лмиліатсва. Изъ мщенія къ Самнитамъ, часто ихъ побѣждавшимъ, Кампанцы выводили въ амфитеатры бойцовъ или гладіаторовъ, вооруженныхъ и одѣтыхъ на подобіе Самнитовъ, то есть, со щитами, по виду золотыми, съ обвернутыми ногами, и въ шишакахъ съ султаномъ. Имъ весело было смотрѣть на падающихъ мнимыхъ Самнитовъ, какъ называли они побѣжденныхъ гладіаторовъ. Кампанцы были такъ страстны къ этимъ зрѣлищамъ, что богатые люди у нихъ не давали обѣда или праздника безъ боя нѣсколькихъ паръ гладіаторовъ. Силій пишетъ, что даже во время пышныхъ трапезъ своихъ, древніе вводили бойцовъ, и такимъ, часто кровопролитнымъ, зрѣлищемъ услаждали свои бесѣды. Иногда несчастные падали между пирующими, и обагряли кровью яства и сосуды съ виномъ.
   Не одни плѣнные или невольники сражались въ циркѣ, но и люди свободные, кавалеры, даже Сенаторы, называвшіеся въ такомъ случаѣ Auctorati (дѣйствующіе), принимали участіе въ этихъ бояхъ, желая показать свое мужество, и получить награду, Аuctor amentum. Въ амфитеатрахъ давались также представленія сраженій съ дикими звѣрьми. Арену усаживали деревьями, чтобы она имѣла видъ рощи, и тогда зрѣлище уподоблялось звѣриной охотѣ.
   Амфитеатръ имѣетъ фигуру эллипсиса: съ одной стороны онъ упирается въ пригорокъ, по которому пролегали стѣны Помпеи, съ другой оканчивается аркадами и твердыми пиластрами. Въ вето входили двумя большими портиками. Есть и третье отверстіе, съ западной стороны; но оно не велико и продѣлано въ парапетѣ, для тайнаго выхода; эти двери назывались Libitinensis, отъ слова Libititie, Богиня смерти, потому что Въ нихъ вытаскивали крючьями умершихъ гладіаторовъ, до Споліаціума, мѣста гдѣ ихъ раздѣвали. Эти-же двери назывались еще Sandapilaria. Съ арены, то есть мѣста боя, не было выхода къ мѣстамъ зрителей, защищенныхъ стѣнкой, совершенно отдѣляющей нижнія ступени отъ арены. Это предохраняло отъ дикихъ звѣрей, которые, въ раздраженіи, могли-бы взлѣзть въ амфитеатръ, испугать и даже умертвить присутствующихъ. По краямъ стѣнки еще видны диры, гдѣ были укрѣплены желѣзныя рѣшетки, для возвышенія этой защиты, которыя не мѣшали зрителямъ хорошо видѣть. Плиній называлъ ихъ сѣтями, по сходству вида съ этимъ снарядомъ. Циркъ почти такъ-же хорошо сохранился, какъ театры, но я глядѣлъ на него равнодушно. Варварское увеселеніе, однимъ Римлянамъ свойственное, отвратительно человѣчеству; оно существовало только до утвержденія христіанской вѣры. Иначе и быть не могло: законъ, предписывающій любовь къ ближнему, не могъ терпѣть подобныхъ зрѣлищъ; однако, много мучениковъ запечатлѣли своею кровію на этихъ аренахъ вѣрованіе во Іисуса. Сколько тысячъ Неронъ и Галерій потравили звѣрями и сожгли христіанъ въ этихъ амфитеатрахъ, забавляя себя и неистовую чернь! Такія воспоминанія заставили меня задуматься. Настала ночь; луна освѣщала умершую Помпею, въ которую я возвращался, и эта тишина, это безмолвіе, эта пустота, посреди зданій, храмовъ, улицъ, приводили меня въ какое-то невольное содроганіе. Мнѣ казалось, что жители, предупрежденные гласомъ свыше объ угрожающей имъ гибели, или предчувствуя ее сами, мгновенно удалились, и я остался одинъ. Я ускорилъ шаги.... и благополучно дошелъ до коляски, сѣлъ въ нее, и не оглядываясь велѣлъ везти себя обратно въ Резину. Всю дорогу размышлялъ я о Помпеѣ, и увѣрился, что этого города описать невозможно: надобно въ немъ быть, надо читать исторію древности, чтобы чувствовать при входѣ въ Помпею все, что невольно наполнитъ душу и сердце путешественника!
   Я разстался съ своими товарищами: они поѣхали прямо въ Неаполь, а я остался въ Резинѣ ночевать, для того чтобы рано поутру слазить на Везувій. Онъ былъ кротокъ, тихъ, даже не дымился и не могъ представить мнѣ тѣхъ величественныхъ и вмѣстѣ ужасныхъ картинъ, какія бываютъ на немъ во время его изверженій; но я всходилъ на Олимпъ, на Гаргаръ, на Иду, на царицу горъ Этну, такъ не хочу обидѣть Везувія, и заброшу ему визитную карточку. Знаю, что застану его врасплохъ, безъ наряда и безъ убранства: онъ не ждалъ моего посѣщенія, и не приготовилъ для меня праздника; но, такъ и быть! Дожидаться мнѣ нѣтъ времени; къ тому-же я знаю, что онъ капризенъ, и часто цѣлые годы дремлетъ въ бездѣйствіи; слѣдовательно и надежды не было увидѣть его во всей красѣ.
   

ГЛАВА III.
НЕАПОЛЬ.
(Окончаніе).

   На другой день, рано по утру, я нанялъ осла и провожатаго, запасся жареной курицей и бутылкою хорошаго вина, и отправился на гору. Съ часъ поднимался я между можжевельникомъ, по золѣ и по кочкамъ, составленнымъ остывшей лавой: это скучная пустыня, и не льзя представить себѣ, какую грусть наводитъ ея сѣрая почва. Тропинка, по которой я ѣхалъ, становилась узка, крута и шероховата; но оселъ мой, по привычкѣ къ этой дорогѣ, шелъ твердо, не спотыкаясь, хотя и дремалъ. Наконецъ доѣхали мы до площадки, гдѣ домикъ двухъ пустынниковъ. Мнѣ кажетея, пустынниковъ тутъ никогда и не бывало: это просто два трактирщика, собирающіе дань съ посѣтителей Везувія. Я отдохнулъ у нихъ, купилъ двѣ бутылки лакрима-крусти, и позавтракавши своей курицей, да изготовленной мнѣ яичницей, опять сѣлъ на осла и пустился далѣе. Черезъ четверть часа доѣхали мы до подошвы конуса. Отсюда надо было идти пѣшкомъ; осла оставилъ я крестьянину, а провожатый мой взялъ факелъ; сверхъ того мы вооружились длинными палками и полѣзли вверхъ. Денъ былъ жарокъ; изъ кратера не выходило ни малѣйшаго дыма. Когда я началъ подниматься, мнѣ казалось, что въ четверть часа я доберусь до верху; а молодой иностранецъ, бывшій со мной, пустился было туда бѣгомъ, но пробѣжавъ шаговъ десять сталъ. Вся эта гора составлена изъ самой мѣлкой и сыпучей золы; которая очень скользка, и къ тому въ нее вязнешь почти по колѣно; надобно идти три шага за одинъ. Я скоро запыхался, и разинулъ ротъ, чтобы свободнѣе переводить духъ; но мѣлкая и сухая зола, набиваясь въ горло, не позволяла дышать. Съ отчаянія, я бросилъ палку, повалился на золу, придерживаясь за камень, и хотѣлъ такимъ образомъ отдохнуть. Черезъ нѣсколько минутъ провожатый сказалъ мнѣ: Andiam, signori, corragio! (пойдемъ, сударь, смѣлѣе!). Я всталъ и пошелъ, но какъ? Провожатый подпоясался длиннымъ краснымъ кушакомъ, и оставилъ концы сзади; я схватился за нихъ, и онъ началъ меня за собой буксировать. Надо сказать, что насъ здѣсь набралось уже много; тутъ были Италіякцы, Англичане, Нѣмцы, Французы, были и дамы; иной пѣлъ, иной клялъ свое предпріятіе, другія кричали, иныхъ несли на носилкахъ, а большая часть, какъ и я, согнувшись вдвое, ползли за своими провожатыми; иные падали, прочіе надъ ними смѣялись. Сходившіе съ горы смотрѣли на насъ гордо. Наконецъ мы взобрались на верхъ. Тамъ, на плоскомъ мѣстѣ, съ версту въ поперечникѣ, на самомъ краю возвышалась вершина и жерло волкана. Чуть замѣтный дымокъ выходилъ изъ него, но ни шуму, ни изверженія не было, и я не чувствовалъ ни малѣйшаго потрясенія. Площадь, на которой мы стояли, была вся изъ лавы; по ней множество трещинъ, и у иныхъ нельзя было поставить ноги: такъ онѣ были горячи. Я старался воткнуть мою палку въ одну изъ этихъ трещинъ, которая была не велика, однако палка моя загорѣлась. Отдохнувъ, и насладившись прекраснымъ видомъ съ высоты, я долженъ былъ сознаться, что это далеко не Этна: даже не льзя и сравнивать этихъ горъ. На обратномъ пути, тамъ, гдѣ подымаясь шелъ я съ трудомъ цѣлый часъ, я сбѣжалъ, ни разу не упавши, дошелъ до своей коляски, и возвратился въ Неаполь.
   Мнѣ оставалось осмотрѣть въ Неаполѣ зданія и публичныя заведенія. Начну съ того, которое называютъ здѣсь Reule Albergo. Это обширный домъ, гдѣ помѣщены школа, мастерскія разныхъ ремеслъ, страннопріимный домъ, и институтъ глухо-нѣмыхъ.
   Справедливо сказалъ, не помню кто-то, что Аббатъ де Лепе ошибся родясь въ Парижѣ. Ему надобно было родиться въ Неаполѣ, потому, что здѣсь Богъ знаетъ для чего у Неаполитанцевъ есть языкъ: они говорятъ лицомъ, всѣмъ тѣломъ, и такъ выразительно, что ихъ можно всѣхъ принять за глухо-нѣмыхъ. Движенія у нихъ весь языкъ! Встрѣтите-ли нищаго? Онъ умилительно укажетъ на вашъ карманъ, движеніемъ попроситъ пить, другимъ попроситъ ѣсть, даже покажетъ, что хотѣлъ-бы поѣсть макароновъ. Однажды, иностранецъ въ Капо-ди-Монте спросилъ у Неаполитанца, гдѣ кофейная лавочка, которая была въ верхней части этой деревни. Въ отвѣтъ, тотъ поднялъ нижнюю губу вверхъ, и не сказалъ ни слова. Поймите, если можете! Одинъ здѣшній ученый каноникъ уже началъ сочиненіе, которое скоро выйдетъ въ свѣтъ, подъ заглавіемъ: Словарь гримасъ Неаполитанскаго народа, съ истолкованіемъ ихъ смысла и замѣчаніями на нихъ. Съ раскрашенными рисунками. Сочиненіе будетъ огромное, и авторъ желаетъ учредить Академію, для сохраненія гримасъ во всей ихъ чистотѣ, какъ Французская Академія поддерживаетъ и сохраняетъ чистоту Французскаго языка.
   Заведеніе Reale Albergo содержится очень хорошо, но мнѣ показалось, что оно не соотвѣтствуетъ своей цѣли. Дѣти, обучающіяся въ немъ, одѣты опрятно; комнаты у нихъ обширныя, пища здоровая; но ихъ очень мало, и, право, не стоило учреждать такого огромнаго заведенія для 35-ти или 40-ка ребятишекъ.
   Я ненавижу печатные путеводители, они невольно внушаютъ ложныя понятія, заставляя видѣть предметы по-своему, и потому-то я поставилъ себѣ правиломъ, руководствоваться самимъ собою, и не составлять себѣ прежде-временно плановъ, приготовляясь осмотрѣть что-либо. Я поддаюсь произволу, и иду куда глаза глядятъ. Отъ того-то изъ Алберго Реале попалъ я, не знаю какъ, но совсѣмъ не по дорогѣ, въ церковь Св. Маріи del Carmine. Тамъ я пошелъ прямо къ алтарю, и за нимъ увидѣлъ горящую лампаду, которая освѣщала почти стертую надпись. Здѣсь-то покоятся бренные остатки юнаго и несчастнаго Конрадина. Таинственность храма, темнота, воспоминаніе о убійствѣ Короля, невольно заставили меня содрогнуться. Конрадинъ на эшафотѣ произнесъ: "О, мать моя! какое горе поразитъ тебя, когда получишь ты извѣстіе о моей несчастной судьбѣ!" Мать эта, Императрица Маргарита, уже спѣшила изъ отдаленной Германіи на выкупъ его жизни: но она пріѣхала поздно, и употребила сумму, опредѣленную для искупленія его, на постройку монастыря del Carmine. Здѣсь можно видѣть статую, представляющую ее съ кошелькомъ въ рукахъ. Близъ монастыря существовала молитвенница, на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ казнили молодаго Короля: она находилась у угловаго строенія; нынѣ тутъ кофейный домъ! Когда палачъ отрубилъ голову Конрадину, то человѣкъ, стоявшій позади палача, ударилъ его кинжаломъ, для того, говоритъ Біанкарди, die vivo non гіmanesse un vile ministro ehe aveva versato il sangue dunne, "чтобъ не остался въ живыхъ подлый человѣкъ, пролившій кровь Короля." Въ церкви Дель Кармине выставляется, на другой день Рождества Христова, чудотворный крестъ, на которомъ изображенный Іисусъ будто-бы уклонилъ голову отъ пушечнаго ядра, во время осады города въ 1439 году. Это распятіе въ такомъ уваженіи у Неаполитанцевъ, что во второй день Рождества народъ толпами стремится къ нему, и всѣ чиновники городскіе, по старшинству, идутъ поклониться Іисусу. Любопытенъ также придѣлъ Св. Доминика, гдѣ стоятъ гробницы двѣнадцати Королей Аррагонскихъ. Надъ гробницей знаменитаго военачальника Пескера (Pescaire) поставленъ портретъ его, и при немъ изорванный значекъ и короткая шпага, просто обдѣланная желѣзомъ, по увѣренію надписи та самая, которую, отдаваясь въ плѣнъ, вручилъ ему Францискъ 1-й. На портретѣ храбрый воинъ изображенъ въ монашескомъ одѣяніи Францисканскаго ордена: это обыкновеніе, изображать свѣтскихъ людей монахами, заимствовано у Грековъ, какъ и множество другихъ, сохранившихся отъ нихъ въ полуденной Италіи. Архитектура церкви величественна; престолъ богато убранъ; впрочемъ, особенно достойнаго замѣчанія я не нашелъ ничего. Правда, со мною никого не было, и никто не указывалъ мнѣ, что еще могло тутъ быть замѣчательнаго.
   Оттуда я пошелъ къ монастырю Св. Клары, но не могъ войдти въ него, потому что въ женскіе монастыри мужчинъ не впускаютъ. Мнѣ позволили осмотрѣть одну изъ церквей, исключенную изъ этого запрещенія; за то монахини въ нее никогда и не входятъ. Въ лѣвой сторонѣ ея, гдѣ въ нашихъ церквахъ становится лѣвый клиросъ, есть окошко, съ твердою желѣзной рѣшеткой, въ которое можно видѣть и даже слышать служеніе въ женскомъ монастырѣ; но рѣшетка такъ сдѣлана, что прислониться къ ней не льзя: отъ нея торчатъ довольно острые прутья. Мнѣ сказали, что это сдѣлано съ тѣхъ поръ, какъ одинъ нескромный осмѣлился сквозь рѣшетку поцѣловать руку у монашенки или клирошанки. Въ церкви богатый плафонъ, расписанный отчасти Лукою Джіордано и отчасти Доминикомъ Прети. Еще одна изъ самыхъ богатыхъ живописью церквей въ Неаполѣ, такъ называемая Jesus Nuovo. Тамъ всѣ образа и весь плафонъ кисти Луки Джіордано; колоритъ ихъ такъ свѣжъ, и такъ блистателенъ, что можно подумать, будто они вчера только отдѣланы!
   Прогулку этого дня заключилъ я обозрѣніемъ великолѣпнѣйшаго изъ всѣхъ монастырей: это Картезіанскій монастырь Св. Мартина. Вообразите огромное и старинное зданіе, на горѣ, съ которой Неаполь, гавёнь, море и окрестности разстилаются у ногъ вашихъ; крѣпость Сентъ-Эльмская возлѣ, и служитъ новымъ украшеніемъ для него. Къ монастырю подъѣзжаешь по новому шоссе, искусно и отлого выведенному по горамъ, усѣяннымъ садами и прекрасными загородными домами. Вошедши въ монастырь, я удивился его великолѣпію: обширные дворы вымощены лавными плитами; по угламъ мраморныя статуи святыхъ; колодцы также обдѣланы мраморомъ; всюду проведена вода по галлереямъ, по коридорамъ; въ кельяхъ вездѣ гранитъ, вездѣ мраморъ. При Іосифѣ Бонапарте и Мюратѣ, этотъ монастырь былъ упраздненъ и обращенъ въ кавалерійскія казармы. Бѣдные Картезіанцы разошлись по всѣмъ странамъ: иные въ Швейцарію, другіе въ сѣверную Италію и даже во Францію; но покойная супруга нынѣшняго Короля исходатайствовала у него, чтобы монастырь возвратили старымъ его жителямъ. Теперь онъ по прежнему занятъ монахами, но ихъ еще не много, потому что изъ прежнихъ большая часть померли, а новые еще не успѣли поселиться. При мнѣ, кромѣ настоятеля, было только двѣнадцать братьевъ, и нѣсколько послушниковъ. Впрочемъ, уже все приведено было въ порядокъ: запущенные и заглохшіе сады расчищены, церкви поправлены и снова освящены. Главная изъ нихъ, церковь Св. Мартина, богата украшеніями: въ ней повсюду золото, серебро, порфиръ и, яшма; около алтаря драгоцѣнныя картины лучшихъ мастеровъ. Но выше всего этого единственная картина: Снятіе со креста Спасителя нашего, написанное Іосифомъ Риберою, болѣе извѣстнымъ подъ именемъ Эспаньолетта. Я не могъ довольно наглядѣться на нее. Всѣ фигуры почти въ ростъ человѣческій, и нельзя ничего видѣть умилительнѣе и вмѣстѣ ближе къ натурѣ: эта картина живая! Англичане давали за нее триста тысячъ рублей, но монахи не согласились продать ее, и хорошо сдѣлали. Если-бы нужда довела ихъ до того, то правительство вѣрно купило-бы ее Для музея. Какъ можно выпустить изъ государства это неподражаемое произведеніе Эспаньолеттовой кисти! Послѣ я видѣлъ много картинъ его въ Римѣ, во Флоренціи и въ Парижѣ; но ни одна съ этимъ Снятіемъ со креста сравниться не можетъ.
   Я долго прогуливался по монастырю. Кажется, ни съ какого другаго мѣста въ Неаполѣ не льзя такъ хорошо обозрѣть положенія города и его окрестностей. Неаполь, какъ сидящій великанъ, обнимаетъ море огромными своими руками, составляющими прелестный его заливъ: городъ можно назвать тогда туловищемъ его, берега Портичи, Помпеи и Сорренто лѣвою рукою, а правою берегъ Паузилиппо и Мизенскій мысъ. Сентъ-Эльмская крѣпость и Картезіанскій монастырь голова этого великана.... Но сбираясь на обѣдъ къ Княгинѣ д'Эболи, и на вечеръ, гдѣ Донизетти долженъ былъ акомпанировать прелестной пѣвицѣ, пріѣхавшей вмѣстѣ со мной изъ Мальты, я поторопился домой, и съ сожалѣніемъ прекратилъ свою прогулку.
   Надобно было явиться не запыленнымъ путешественникомъ, а свѣтскимъ человѣкомъ къ Княгинѣ д'Эболи, которая пригласила къ себѣ всѣхъ иностранныхъ министровъ и знатнѣйшія Неаполитанскія фамиліи. Обѣдъ длился безконечно, и по моему былъ довольно скученъ. Впрочемъ, званые, большіе обѣды таковы-же въ Петербургѣ, въ Берлинѣ, въ Вѣнѣ, словомъ, вездѣ. Домъ Княгини д'Эболи прекрасный, на Кьяѣ, богато убранъ и украшенъ многими хорошими картинами. Послѣ обѣда скоро всѣ разъѣхались для сіесты (по нашему: спать), условясь опять съѣхаться на концертъ, послѣ спектакля. Ввечеру почти то-же самое общество, которое обѣдало у Княгини д'Эболи, собралось на концертъ. Г-жа Ф*** пѣла превосходно. Многія дамы распрашивали меня о Русскихъ обычаяхъ, о Петербургскихъ модахъ, и съ сожалѣніемъ говорили, какъ тяжело должно быть нашимъ дамамъ въ шубахъ, и проч. Мы разъѣхались въ часъ по полуночи. Я не ложился спать, а только переодѣлся: два товарища, Англичане, ждали меня ѣхать въ Песту мъ. А одна была готова, и мы, при благополучномъ вѣтеркѣ, отправились. Скоро проплыли мы мимо Кастель-Амаре и Сорренто. Весь этотъ берегъ прекрасенъ. Въ Сорренто показываютъ домъ, гдѣ родился Тассъ. Оттуда уже недалеко до Амальфи, и мы прибыли въ нее къ вечеру.
   Амальфи, нѣкогда могущественная и воинственная республика, теперь не что иное какъ деревенька, замѣчательная живописнымъ мѣстоположеніемъ и своими превосходными макаронами. Одинъ остатокъ древняго величія въ ней, это соборъ, въ которомъ еще есть прекрасныя колонны изъ гранита, порфировая ваза, и двѣ гробницы, очень древнія. Народъ здѣсь крупенъ, красивъ; женщины вообще хорошенькія. Переночевавъ въ Амальфи, мы, въ четыре часа поутру, поплыли далѣе, вдоль береговъ. Очарованіе!... весь этотъ берегъ точно будто каменный. Это ландшафтъ Сальватора Розы: черныя, зеленыя, синія, сѣрыя скалы, какъ топоромъ грубо обтесанныя, и между ними дикія деревья, съ темной зеленью; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ углубившіеся въ берега заливцы, гдѣ укрываются одна, двѣ лодочки... Я велѣлъ остановиться въ Атрани. Это слобода, на два ружейные выстрѣла отъ Амальфи. Я взошелъ на пригорокъ и увидѣлъ на пескѣ, у моря, кучу нагихъ, загорѣлыхъ, почти черныхъ Ладзарони: они съ восторгомъ бросались въ море, кричали, пѣли, и потомъ растягивались недвижимо отдыхать на пескѣ; другіе катались по немъ, и вставали облѣпленные чернымъ иломъ или пескомъ. Надобно было видѣть это, чтобы понять, какъ они любятъ море. Море ихъ жизнь, ихъ божество, ихъ страсть! Какъ скоро Ладзарони добылъ грошъ, на день съ него довольно: онъ бѣжитъ купаться, и остается въ водѣ часовъ восемь, или десять, ѣстъ, спитъ въ ней, живетъ!
   Въ Атрани родился Мазаніелло. На здѣшнихъ берегахъ изобрѣтенъ компасъ, и найдены Пандекты. Въ самой слободѣ есть очень любопытный памятникъ: это бронзовые барельефы церкви Санъ-Сальватора (Святаго Спасителя), съ надписью 1087 года, относящеюся къ времени могущества Амальфійской республики. Съ тѣхъ поръ какъ сгорѣла, въ 1823 году, въ Римѣ, церковь Апостола Павла (что за стѣнами), гдѣ были бронзовыя-же врата, вылитыя въ Константинополѣ въ 1070 году, кажется, въ Италіи нѣтъ барельефовъ старѣе здѣшнихъ.
   Мы продолжали путь нашъ моремъ верстъ восемь, до Салерны. Въ Средніе Вѣка городъ Салсрна былъ знаменитъ тѣмъ, что Робертъ Гискаръ сдѣлалъ его своей столицей. Тамъ была славная школа медицины и правъ. Пристань города застроилъ начальникъ заговора, извѣстнаго подъ названіемъ Сицилійской Вечерни, Іоаннъ Прочида, дворянинъ и медикъ. Въ городѣ ничего нѣтъ древняго, кромѣ свода въ соборѣ, складеннаго изъ древнихъ остаткфвъ, да шести любопытныхъ Римскихъ колоннъ, запрятанныхъ въ архіерейской конюшнѣ. Соборъ зданіе обширное. Онъ посвященъ Апостолу Матѳею и построенъ Робертомъ 1'искаромъ; для него употреблено множество барельефовъ и колоннъ, увезенныхъ изъ Пестумскихъ храмовъ. Здѣсь похороненъ славный Папа Григорій VII. Этотъ строптивый наслѣдникъ Св. Петра сочинилъ для себя надгробную надпись, довольно странную какою-то важною кротостью:
   Dilexi justitiam, et odivi iniquitatem; proptereà morior in exilio.
   Я любилъ истину, ненавидѣлъ неправду, и да то умираю въ ссылкѣ.
   Недалеко отъ придѣла, въ которомъ находится его статуя, поставлена гробница Кардинала Караффы, его приверженца.
   Осмотрѣвъ городъ, я нанялъ дрянную одноколку, и за нѣсколько копѣекъ отправился, на разсвѣтѣ, въ Пестумъ. Это путешествіе было необходимо: что сказали-бы любители древности, если-бъ узнали, что странникъ съ сѣвера былъ въ Неаполѣ, и не поѣхалъ восхищаться Пестумскими храмами? Варваръ! Я испугался этого и поѣхалъ. Послѣ семи часовъ тряской и безпокойной ѣзды, я добрался до мѣста. Термометръ показывалъ 33 градуса жару; но, чтобы не терять времени, я приказалъ везти себя къ храмамъ. Ихъ три.... Ни что въ свѣтѣ не можетъ быть грустнѣе, и вмѣстѣ поразительнѣе, величественнѣе этого зрѣлища. Вообразите плоскую, безплодную, обожженную пустыню, на которой мѣстами прорастаетъ коротенькая и вялая травка; надъ головою вашею раскаленный сводъ небесъ, а въ двухъ стахъ шагахъ Средиземное море, голубое и тихое. По срединѣ этой пустыни возвышаются одинокіе три храма, довольно удаленные одинъ отъ другаго, такъ что ихъ не льзя принять за одно строеніе, но притомъ и столько сближенные, что можно однимъ взглядомъ обозрѣть ихъ. Они стоятъ тутъ памятниками цѣлыхъ поколѣній, давно исчезнувшихъ съ лица земли; но ни дома, ни хижинки, ни даже развалины здѣсь нѣтъ: одни эти три храма! Ихъ крыши, ихъ стѣны сокрушены временемъ; остались однѣ колонны. Нельзя представить себѣ какъ прелестны онѣ, при освѣщеніи здѣшнимъ солнцемъ, вблизи моря, подъ Неаполитанскимъ небомъ! Стаи вороновъ часто опускаются на-нихъ, какъ будто ищутъ пищи въ этихъ каменныхъ мертвецахъ! Есть еще одинокая колонна, отъ Нептунова храма, гдѣ видны слѣды громоваго удара, расколовшаго ее. Чтобы совершенно постигнуть грустное впечатлѣніе, производимое этимъ мѣстомъ, надобно знать, что la mal aria (смертоносный воздухъ) царствуетъ здѣсь круглый годъ. Въ окружности нѣтъ ни деревни, ни уголка обитаемаго; одна корчма, въ которой живутъ проводники, показывающіе храмы. Ихъ блѣдныя лица, ихъ потухшіе глаза, ихъ слабый голосъ, ихъ нищета, поражаютъ жалостью. Я однакожь довольно хорошо позавтракалъ у нихъ, и хотѣлъ отдохнуть; но эти бѣдные люди увѣрили меня, что отъ сна я неминуемо схвачу лихорадку. Они присовѣтовали мнѣ скорѣе удалиться. Эти несчастные едва добываютъ себѣ пропитаніе отъ путешественниковъ, и за то жертвуютъ здоровьемъ и часто жизнію. Если спросите у нихъ, какую прибыль получаютъ они, отвѣтомъ будетъ: Si campa (живешь).
   Я подробно осмотрѣлъ великолѣпные остатки трехъ храмовъ, но не стану описывать ихъ: столько разъ ихъ рисовали, измѣряли, описывали, что это былъ-бы трудъ излишній. Я поѣхалъ въ прелестную долину La Cava. Она не далеко отъ Салерны: въ ней вы найдете дубы, каштановыя и оливныя деревья, водопады, пещеры. Здѣсь Филанджіери сочинилъ свою книгу о законодательствѣ; здѣсь Сальваторъ Роза написалъ превосходныя картины, внушенныя ему живописною природою окружныхъ мѣстъ. Долго гулялъ я по долинѣ, и взошелъ на вершину горы Фенестра, гдѣ находится славный и любопытный Троицкій монастырь.
   Въ Италіи монастыри занимаютъ важное мѣсто. Англія хвалится своими церквами, Германія замками, а Италія монастырями. Монастыри долго были во всей Европѣ святилищемъ наукъ и горниломъ просвѣщенія. Протестантство и Французская революція разорили ихъ на сѣверѣ (вездѣ, кромѣ нашей благословенной Россіи); но въ Италіи они долго были разсадникомъ Папъ, и донынѣ сохраняютъ свое поэтическое величіе. Это хранилища мрамора, драгоцѣнныхъ камней, единственныхъ картинъ, историческихъ и политическихъ сокровищъ. Монастыри Картезіанцевъ чудесны; Баломбревскій близъ Флоренціи восхитителенъ. Но одинъ изъ-любопытнѣйшихъ, видѣнныхъ мной, безъ сомнѣнія, Троицкій монастырь Капуциновъ.
   Знаете-ли, какое у нихъ кладбище? Это три длинныя часовни, имѣющія между собою сообщеніе и украшенныя человѣческими костями! Изъ головъ составлены престолы, своды и ниши, или впадины, и въ нишахъ этихъ расположены скелеты монаховъ, одѣтые въ рясы: иной сидитъ, другой стоитъ на ногахъ или на колѣняхъ. Есть такіе, у которыхъ видна только голова подъ капишономъ, да руки, выходящія изъ рукавовъ и держащія крестъ. Иные, съ разинутыми ртами, показываютъ два ряда бѣлыхъ зубовъ. Словомъ, они почти во всѣхъ положеніяхъ; но странно, что эти мертвыя головы не всѣ имѣютъ одинакую физіономію. Когда скелеты разрушаются и уже не могутъ составлять цѣлаго, то изъ кусковъ ихъ собираютъ лампы, свѣтильники, украшенія въ алтарѣ. Я видѣлъ по стѣнамъ руки, крестообразно прибитыя, и даже надписи, которыхъ каждая буква была изъ человѣческой кости. Когда спрашивали проводника, для чего всѣ эти скелеты въ разнообразныхъ положеніяхъ, онъ хладнокровно отвѣчалъ: вѣдь надобна же перемѣна!
   Въ монастырѣ сохраняется прекрасная, хотя не многочисленная, библіотека, особенно богатая изданіями Альдовъ, ІОнтовъ, Грифіевъ и Стефановъ; есть двѣ или три драгоцѣнныя Библіи VIII вѣка; одна изъ нихъ, въ четвертку, особенно замѣчательна бѣлизной и тонкостью пергамента, и тѣмъ еще, что писана разноцвѣтными красками и превосходнымъ почеркомъ. Самая-же величайшая рѣдкость библіотеки, это Codex Legum Longobardorum, 1004 года, одинъ изъ извѣстныхъ и рѣдчайшихъ экземпляровъ. Онъ содержитъ въ себѣ законы Королей Италійскихъ до Лотарія ІІ-го. Здѣсь хранятся также родословныя древнѣйшихъ фамилій въ Италіи.
   Въ тотъ-же вечеръ воротился я въ Неаполь, торопясь проститься съ нимъ, вѣроятно, навѣкъ. Мнѣ уже пора была ѣхать въ Римъ, и я тотчасъ сталъ собираться въ дорогу. На другой день, распрощавшись съ моими знакомыми, поблагодаривъ Графа Матушевича за его благосклонный пріемъ, обнявъ въ послѣдній разъ моего соотечественника и сопутника изъ Мальты, Г-на Ф******, и прелестную супругу его, я сѣлъ въ дилижансъ и поскакалъ въ Римъ.
   Размышляя о Неаполитанскомъ государствѣ, легко можно удостовѣриться, что оно никогда не имѣло самобытности. Полагаютъ, что въ самой глубокой древности, т. е. въ баснословныя времена, населяли его Лестригоны; потомъ, во времена уже историческія, часть восточныхъ и западныхъ береговъ заселилась выходцами изъ Греціи, которые привезли съ собой обычаи, законы и даже языкъ свой. Когда Римляне стали усиливаться въ Италіи, мы видимъ ихъ воюющихъ съ Самнитами и овладѣвающихъ здѣшнею страною. Вотъ первые жители этой прелестной страны, называвшейся то Апуліей, то Великой Греціей, и наконецъ Неаполемъ. Въ 568 году Лонгобарды исторгли часть Западной Имперіи у Императора Юстина II-го, а Авѳарисъ, третій ихъ царь, считая отъ Ардоина, прошелъ войною всю полуденную Италію, до Реджю, и въѣхалъ на лошади въ море, гдѣ ударивъ копьемъ въ стоявшую въ волнахъ, близъ береговъ, колонну, вскричалъ: "Вотъ одна граница, которую признаю для Лонгобардскаго царства." Но Греческіе Императоры сохраняли еще тогда за собою Неаполь, и почти всю Калабрію, и Лонгобарды никогда не могли вполнѣ завладѣть государствомъ. Мало по малу освободились другіе города и стали защищаться, каждый особо. Такое положеніе продолжалось до 830 года, съ разными перемѣнами. Въ 836 году, Сицилійскій Грекъ Евфимій, увезшій изъ монастыря монахиню, и преслѣдуемый за такое преступленіе, бѣжалъ въ Африку, и тамъ открылъ Сарацинамъ способъ овладѣть его отечествомъ. Дѣйствительно, началѣ ІХ-го столѣтія онъ возвратился съ арміей Арівитянъ. Побѣдители многихъ народовъ, они не замедлили отнять Сицилію у погруженныхъ въ роскошь и нѣгу Грековъ. Тогда-то Неаполь и другіе города призвали ихъ къ себѣ на помощь. Лонгобарды сдѣлали то-же. Варвары не замедлили явиться, вошли союзниками и остались властелинами; ограбили берега, побрали города, покорили и Лонгобардовъ и Неаполитанцевъ, и твердо поселились въ Кумѣ и Мизенѣ. Тогда все государство раздѣлилось на мѣлкіе участки; каждый городъ управлялся самъ по себѣ, воевалъ, защищался, хотѣлъ увеличить свое владѣніе. Амзльфи отдѣлилась отъ Неаполя и образовала республику. Однимъ словомъ: составилось двадцать правленій. Бояре укрѣпили по горамъ свои замки и назвались правителями; каждая скала сдѣлалась крѣпостью, и каждый баронъ царькомъ.
   Такимъ образомъ государство совсѣмъ истощилось и ослабѣло; перевороты слѣдовали одинъ за другимъ; безпрестанно мѣнялись властители и народы. Десять разъ возвращался одинъ и тотъ-же государь, и опять выходилъ изъ города, когда соперникъ его вступалъ въ другія ворота. А сколько слезъ, сколько крови пролито при этихъ безпрестанныхъ торжествахъ чужеземныхъ завоевателей, и что долженъ былъ претерпѣть туземный народъ?... Наконецъ, Норманны завоевали эту страну, подъ предводительствомъ Танкредовыхъ сыновъ, въ 1054 году; а въ 1193-мъ Танкредъ, послѣдній Король Норманнскаго племени, умеръ въ Реджіо, и царство перешло къ Нѣмецкимъ Князьямъ Швабскаго дома. Съ тѣхъ поръ начались безпрестанныя ссоры и войны съ Папами, до самой смерти несчастнаго Конрадина. Тутъ воцарились въ Неаполѣ Французскіе Князья. Въ 1282-мъ Испанцы изгнали ихъ и утвердили престолъ за Аррагонскими Князьями; потомъ были Короли изъ Венгріи, и опять изъ Франціи, изъ Испаніи. Наконецъ, казалось, что Короли Бурбонскаго дома утвердились совершенно, когда настала Французская революція и возникла Республика. Наполеонъ сдѣлалъ Королемъ Неаполитанскимъ брата своего Іосифа, потомъ Іоахима Мюрата, послѣ котораго царствуютъ опять законные Короли Бурбонскаго племени. Не ясно-ли, что Неаполь никогда не имѣлъ ни собственныхъ Королей, ни собственныхъ законовъ, и вотъ, мнѣ кажется, причина непостоянства въ обычаяхъ, въ нравахъ, въ привычкахъ здѣшняго народа: онъ сдѣлался совершенно равнодушенъ ко всѣмъ перемѣнамъ. Неаполитанецъ любитъ только свой климатъ, свои берега, свое море, свое солнце: они никогда не перемѣнялись, не измѣняли ему, всегда его лелѣяли, и онъ живетъ безпечно, день за день, и останется такимъ, покуда не удостовѣрится, что правительство у него родное, что оно бережетъ его, заботится о немъ, думаетъ объ улучшеніи его состоянія, о его будущности. Такія разсужденія занимали меня дорогой изъ Неаполя до Капуи.
   Теперь надобно сказать о товарищахъ моихъ въ дилижансѣ. Со мной сидѣли въ каретѣ два монаха Августинскаго ордена, да Швейцарскій аббатъ изъ Фрейбурга. Одинъ изъ монаховъ былъ довольно старъ; онъ казался человѣкомъ скромнымъ и вѣжливымъ, по большей части молчалъ, творилъ молитву, или читалъ правила; другой, румяный, молодой и жирный, безпрестанно разсказывалъ о своихъ намѣреніяхъ, о своихъ надеждахъ. Онъ имѣлъ у Двора Папскаго сильныхъ покровителей, и обѣщалъ познакомить съ ними своего товарища; часто подчивалъ меня табакомъ, изъ трехъ разныхъ табакерокъ; теръ свои виски и лобъ одеколонемъ, говоря намъ, что все это дѣлаетъ для предохраненія себя отъ вреднаго воздуха; убѣждалъ насъ не спать посреди Понтинскихъ болотъ, увѣряя, что это смертельно, и проч. Онъ довольно забавлялъ меня, но наконецъ наскучилъ мнѣ, и я оставилъ его въ покоѣ. Фрейбургскій аббатъ, высокій и сухощавый мужчина, по большей части разговаривалъ со мною: онъ сидѣлъ впереди, супротивъ меня. Одно въ немъ не нравилось мнѣ: онъ былъ чрезвычайно сонливъ, протягивалъ ноги, и очень безпокоилъ меня ими; къ тому еще карета наша была тѣсна, и онъ своею тростью теръ мнѣ ногу; я будилъ его, онъ извинялся, но скоро опять засыпалъ, и опять безпокоилъ меня тростью. Это до того дошло, что я началъ чувствовать боль въ ногѣ, и рѣшился пересадить своего аббата на другое мѣсто; онъ вѣжливо согласился и сѣлъ на мѣсто жирнаго монаха.
   Мы пріѣхали въ Капую. Нынѣшній городъ сдвинутъ съ мѣста стараго. Имя его невольно напоминаетъ Аннибалову армію, и роскошь древней Капуи; здѣсь надобно переѣзжать рѣку Вултурнъ. Далѣе, Карильяно, или древняя Минтурна. Въ болотахъ, окружающихъ ее, скрывался нѣсколько времени Марій; здѣсь-же Гонзальвъ Кордуанскій разбилъ Лотрека, и тѣмъ освободилъ Италію отъ владычества Французовъ. Страна прекрасна, богата и плодоносна до самой Террачины, гдѣ уже начинаются Папскія владѣнія. Тутъ рѣзкая перемѣна: все дико, пусто и принимаетъ видъ строгій. Начитавшись и наслышавшись о разбойникахъ, часто встрѣчаемыхъ около Террачины, я безпрестанно выглядывалъ изъ кареты. Подозрительныя рожи проходившихъ и проѣзжавшихъ мимо насъ крестьянъ, ихъ костюмы, напоминающіе рисунки Сальватора Розы и Роберта, придавали вѣроятіе. неминуемой и скорой встрѣчѣ съ этими пріятелями. Дорога шла между горъ и часто по ущельямъ. Но, благодаря заведенному Королемъ Неаполитанскимъ порядку, и строгости его конныхъ разъѣздовъ, съ нами ничего не случилось, и мы хотя поздно вечеромъ, но благополучно пріѣхали въ Террачину.
   Террачина (древній Анксуръ) построена на горѣ. Черезъ нее пролегала дорога Аппіева (Vіа appia), уцѣлѣвшая до сихъ поръ во многихъ мѣстахъ.. Городъ расположенъ на известковой горѣ, амфитеатромъ возвышающейся къ морю. Изъ всѣхъ древнихъ городовъ, Террачина, можетъ статься, одна представляетъ развалины строеній трехъ разныхъ эпохъ. Здѣсь на каждомъ шагу можно сказать съ Виргиліемъ: pendent opera interrupla потому что онѣ никогда не были докончены. На вершинѣ горы видѣнъ начатой дворецъ Ѳеодорика, гдѣ еще много сводовъ, арокъ, составлявшихъ нижній этажъ; внизу развалины огромнаго замка Феодальныхъ временъ; на послѣднемъ-же покатѣ горы и на плоскомъ мѣстѣ, гдѣ теперь городъ, обширные фундаменты, ожидающіе постройки Императорскихъ дворцовъ и палатъ Патриціевъ. Между ними нѣсколько публичныхъ зданій, едва оконченныхъ, какъ-то таможня, хлѣбные магазины, трактиры и почтовой домъ. Судьба не велѣла Террачинѣ быть великолѣпнымъ городомъ. Въ обширномъ объемѣ заложенная нѣкогда, она теперь заключаетъ въ себѣ 4000 жителей: они бѣдны, и живутъ тѣсно, въ узкихъ улицахъ. Посреди грязныхъ хижинъ древняго Анксура, разбросанныхъ по крутымъ скаламъ, отличается еще фасадъ палатъ Браски, построенныхъ Папою Піемъ VI: онъ хотѣлъ здѣсь лично надзирать за работами осушенія Понтинскихъ болотъ. Между древнимъ и новымъ городомъ возвышается, какъ посредница протекшихъ и нынѣшнихъ временъ, соборная колокольня, которой своды поддерживаются колоннами Аполлонова храма.
   И такъ, этотъ городъ, процвѣтавшій гораздо прежде основанія Рима, и подчинившійся власти его черезъ три столѣтія, городъ, которому, казалось, суждено было сдѣлаться ключомъ полуденной Италіи, никогда не могъ, не смотря на всѣ усилія Цезарей и потомъ Папъ, занять важной степени. Столько трудовъ, столько начатыхъ огромныхъ работъ, все было тщетно: онъ остается ничтожнымъ городишкомъ, гдѣ влачатъ бѣдную жизнь малочисленные граждане его. Съ нимъ граничатъ вредныя своими испареніями Понтинскія болота; но въ Террачинѣ воздухъ здоровъ, и природа расточаетъ всю роскошь и все плодородье южныхъ странъ. Здѣсь не знаютъ зимы. Хлопчатая бумага, индиго, созрѣваютъ на поляхъ; повсюду пальмы распускаютъ свои красивыя вѣтви, надъ лимонными, померанцевыми и многими Африканскими растеніями. Эти выгоды, при счастливомъ мѣстоположеніи, подлѣ небольшой, но спокойной пристани, на проѣзжей дорогѣ изъ Рима въ Неаполь, должны были-бы, кажется, привлечь сюда изобиліе и заставить здѣсь селиться. Но нѣтъ! шайки разбойниковъ, безпрестанно привлекаемыхъ сюда тѣми-же самыми выгодами, и притомъ удобствомъ спасаться въ близкія сосѣднія государства и въ горы, удаляютъ отсюда мирныхъ поселянъ. Жители здѣшніе почти всѣ въ сношеніяхъ и дружбѣ съ разбойниками, которые съ ними дѣлятся.
   Перевязавъ свою ногу, растертую аббатомъ, я выѣхалъ изъ Террачины уже ночью, и не смотря на убѣжденія молодаго Августинца, который уговаривалъ меня не спать проѣзжая Понтинскими болотами, крѣпко заснулъ. Молодой монахъ будилъ меня, подчивалъ табакомъ, подавалъ мнѣ стклянки, то съ крѣпкимъ уксусомъ, то съ кармскою водою, но я поддавался сну, и до утра проспалъ благополучно. Мы нѣсколько разъ мѣняли лошадей, и по утру, около девяти часовъ, прибыли въ Велетри. Тутъ надо было пріостановиться: монахи наши непремѣнно хотѣли служить обѣдню. Ихъ почтительно ввели въ церковь, и я пошелъ за ними. Старшій священнодѣйствовалъ, а младшій служилъ вмѣсто діакона. Собралось множество народа, видѣть заѣзжихъ священниковъ, служащихъ въ церкви. По окончаніи обѣдни мы позавтракали и поѣхали далѣе. Белетри, древняя Велитра, городъ Вольсковъ, гдѣ родился Императоръ Августъ. Улицы въ этомъ городѣ кривыя и узкія, но мѣстоположеніе его прекрасно, и нѣкоторыя зданія достойны особеннаго замѣчанія, какъ-то Ланцелотовы палаты и музей Борджіевъ. Жителей здѣсь до 9000. Я очень сожалѣлъ, что не имѣлъ возможности осмотрѣть знаменитыя Понтинскія болота (проѣхавъ ихъ ночью), и сличить работы, произведенныя по волѣ Пія VI-го, для осушенія ихъ, съ тѣми, которыя потомъ производилъ знаменитый инженеръ Прони, по повелѣнію Наполеона. Извѣстно, что въ древности эти мѣста были окружены прелестнѣйшими загородными дачами богатѣйшихъ Римскихъ вельможъ, и тогда даже слуху не бывало о болотахъ и смертоносномъ воздухѣ. Слѣдовательно, очень вѣроятно мнѣніе тѣхъ, которые полагаютъ, что морской берегъ въ этомъ мѣстѣ отдалился и образовалъ болота. Какъ бы ни было, а огромныя работы, предпринятыя Папою Піемъ VI-мъ, хотя и несовершенно исполнили его ожиданія, однако заслуживаютъ вѣчную благодарность потомства, и своею огромностію достойны древнихъ Римлянъ. Теперь уже большое пространство, прежде непроходимое, совершенно осушено: на немъ луга и богатыя пастбища.
   Мы приближались къ Риму по древней Аппіевой дорогѣ, которую только верстъ за тринадцать отъ города оставили въ лѣвой рукъ, потому что теперь проложена новая дорога, гораздо больше спокойная. Здѣсь Римъ уже является во всемъ своемъ величіи! Если кто рѣшится не глядѣть по сторонамъ, а устремитъ свои глаза только на городъ, передъ нимъ будетъ картина, совершенно похожая на Москву, когда въ нее въѣзжаешь по Смоленской дорогѣ: такая-же обширная равнина застроена огромнымъ городомъ. Зданія еще не обозначаются отдѣльно и представляютъ громаду города, въ которой особенно замѣтны куполы съ золотыми верхами, множество церквей, кресты, колокольни. Но я сказалъ, что не надобно глядѣть по сторонамъ; иначе все приметъ другой видъ, и сходство съ Москвой исчезнетъ. Передъ вами Сабинскія горы, великолнѣйшіе водопроводы, отвсюду протягивающіеся къ столицѣ міра, замки, загородные домы, живописныя мѣстоположенія, Альбано, Кастель-Гандольфо, Фраскати! Каждое мѣсто влечетъ за собой историческое воспоминаніе о какомъ нибудь событіи. По лѣвую руку остатки знаменитыхъ гробницъ: вотъ гробница Гораціевъ и Куріаціевъ, Тутъ Сципіонова, тамъ Цециліи-Метеллы. Все напоминаетъ классическую землю Исторіи и близость владыки древняго міра. Самая природа здѣсь величественнѣе: кажется дышишь воздухомъ очарованія и невольно углубляешься въ размышленія, впадаешь въ какое-то грустное мечтаніе, теряешься въ прошедшемъ, забываешь откуда и съ кѣмъ ѣдешь! Я, по истинѣ, началъ приходить въ себя тогда только, когда карета наша остановилась перемѣнять лошадей въ Альбано.
   Вблизи отъ Альбано былъ еще недавно знаменитый и огромный дубъ, подъ которымъ, какъ утверждаетъ преданіе, часто отдыхалъ и писалъ свою Энеиду Виргилій. Мѣсто было избрано имъ хорошо. Сидя на землѣ Альбанцевъ, поэтъ пробѣгалъ взорами поля Рутуловъ и Латиновъ; за нимъ возвышалась, на 3000 футовъ надъ моремъ, гора Альбано, новая Ида, на вершинѣ которой онъ, но примѣру Омира, помѣщалъ божественныхъ свидѣтелей сраженій своего героя. Но я не засталъ въ живыхъ Виргиліева дуба. Очень недавно еще можно было видѣть его, почти изсохшій, но сохранявшій хоть немного зеленыхъ вѣтвей; наконецъ, нѣсколько лѣтъ назадъ, онъ, точно отъ дряхлости, разрушился, и теперь не видно и слѣдовъ его. Недалеко отъ этого мѣста осматривалъ я остатки, гораздо древнѣйшіе: на полуразрушенномъ, кирпичномъ фундаментѣ, уцѣлѣло пять небольшихъ и не регулярныхъ конусовъ, которые, на зло Археологіи, называются обыкновенно гробницею Гораціевъ и Куріаціевъ. Нѣкоторые ученые предполагали, Богъ вѣсть почему, что это Помпеевы трофеи. Это все равно, что въ неизвѣстномъ скелетѣ узнавать своего предка. Что до меня касается, признаюсь, что въ такихъ сомнительныхъ случаяхъ, когда вѣрованье не противно здравому разсудку, я всегда соглашаюсь съ большинствомъ. Сраженіе трехъ Гораціевъ съ тремя Куріаціями, давшее владычество Риму, по свидѣтельству историковъ было близъ Рима; такъ почему и не на этомъ мѣстѣ? и слѣдовательно, почему не быть этимъ конусамъ гробницею знаменитыхъ бойцовъ?
   Въ Альбано обыкновенно тысячи четыре жителей, но въ лѣтнее время это число удвоивается, иностранцами и богатыми жителями Рима, которые уѣзжаютъ изъ столицы для избѣжанія отъ mal aria, обыкновенно въ это время господствующаго до осени, во многихъ частяхъ города. Окрестности Альбано прекрасны. Самое мѣстечко расположено на покатости возвышенія, гдѣ были прежде загородные домы Помпея, Клавдія и Домиціана. Они замѣнились теперь виллами Барберини, Корсини и Дорія, въ такомъ-же отношеніи къ древнимъ, въ какомъ находятся нынѣшніе Римляне къ современникамъ Помпея. Кто изъ путешественниковъ не знаетъ большихъ Барбериніевыхъ садовъ, расположенныхъ въ маленькой части Домиціанова сада, и церкви, построенной въ уголкѣ его теплицъ! Другая церковь помѣщена въ небольшомъ Минервиномъ храмѣ! Кто не знаетъ также Преторіанскихъ казармъ, съ ихъ толстыми стѣнами, ихъ купелями, ихъ водоемами, и этого амфитеатра, этого музея, еще называемаго Пннакоеека, и наконецъ этихъ остатковъ огромной галлереи, которой половина подъ землею? Великолѣпные слѣды владыкъ міра! За то, съ какою силою оспориваетъ у нихъ природа удивленіе и признательность потомства! Кто насадилъ эти зеленые дубы виллы Пэмфили? Дорія или Домиціанъ? Многія изъ деревьевъ, нѣкогда посвященныя Юпитеру, имѣютъ до ста футовъ въ охватѣ. Наши глаза долго не могутъ привыкнуть смотрѣть на эти чудеса древности, и видѣть простой домашній бытъ какого нибудь Цезаря, хозяина тысячи гостей, покровителя тысячей кліентовъ, окруженнаго сотнями рабовъ, охраняемаго тысячами солдатъ! Наконецъ, уставши отъ безпрестаннаго удивленія, при видѣ такого колоссальнаго величія, глаза хотятъ отдохнуть на красотахъ природы, которыя изумляютъ не меньше.
   Вырвавшись изъ подъ императорскихъ сводовъ Домиціана, я ушелъ насладиться прохладною тѣнью въ сады Барберини, Дорія и Корсини. Кромѣ названныхъ мною богатыхъ виллъ, есть еще множество прекрасныхъ дачь, наполненныхъ лучшими Римскими жителями, иностранными министрами, путешественниками, которые пріѣзжаютъ сюда насладиться благораствореніемъ воздуха и прелестными окрестностями. Къ вечеру всѣ разсыпаются по сторонамъ: одни подъ тѣнь аллей Кастель-Гандольфо, смиренное лѣтнее жилище Царя-Первосвященника, другіе по дорогѣ къ Ларриціи, иные къ Нимфеямъ, къ древнему пути торжествъ, наконецъ къ монастырю Пассіонистовъ, который, на вершинѣ горы Альбано (Monte Саго), замѣнилъ храмъ Юпитера Латіала, такъ-же какъ монастырь Палацуола построенъ на развалинахъ соперника Рима, Асканіева города, Альбы-Длинной, Alba longa, столицы Латиновъ и отечества Куріаціевъ. Окрестности Альбано богаты воспоминаніями и средствами для наслажденія. При захожденіи солнца, всѣ дороги, всѣ тропинки покрываются тамъ гуляющими, въ одноколкахъ (саratelles), пѣшкомъ, верхомъ; веселыя толпы молодыхъ Римлянъ, безпечные пилигримы классической земли, и почитатели трехъ вѣковъ ихъ Исторіи, которую сотый едва знаетъ, разсѣиваются повсюду. Собравшись подъ Нимфеями, которыя омываютъ воды озера, они поютъ, подъ звуки гитары, и напоминаютъ любовныя приключенія нимфъ. Многія пещеры соединяются между собою тайными переходами, вырытыми въ горѣ, и показываютъ формою и роскошью своихъ остатковъ, что онѣ нѣкогда принадлежали къ купальнямъ сладострастныхъ Патриціевъ. Не вдалекѣ здѣсь-же славное подземелье, называемое Эмиссаріо; оно вырыто было въ 336 году Рима, чтобы удерживать воду озера 300-мы футами выше морскаго горизонта. Вотъ ужь 2300 лѣтъ, какъ эта насыпь, истинный монолитъ на 1000 саженъ въ длину, удерживаетъ, безъ малѣйшаго поврежденія, гору въ 350 футовъ перпендикулярной вышины. Подземельный каналъ служитъ для стока накопляющейся излишней воды озера, и слива ее въ Тибръ, шесть верстъ ниже Рима. Плотина поросла деревьями, подъ тѣнью которыхъ, какъ и въ подземельныхъ галлереяхъ, собираются веселые и беззаботные жители Рима, поютъ, играютъ на разныхъ инструментахъ, пьютъ и ѣдятъ. Не подумайте однакожъ, что я все это осмотрѣлъ перемѣняя лошадей въ Альбано, на пути моемъ изъ Неаполя въ Римъ. Я нѣсколько разъ ѣздилъ послѣ въ Кастель-Гандольфо, во Фраскати.
   Наконецъ пріѣхали мы къ заставѣ Рима. Насъ остановили у гауптвахты, осмотрѣли паспорты и пропустили. Я поворачивался на всѣ стороны, хотѣлъ все вдругъ увидѣть; товарищи мои называли мнѣ предметы, мимо которыхъ мы быстро мчались. Вотъ соборъ Іоанна Крестителя, что въ Латранахъ; вотъ Святая Лѣстница; вотъ Колизей, Траянова колонна, тріумфальныя ворота Константиновы, Янусовъ храмъ, множество водопроводовъ. Но у меня все это перемѣшалось въ головѣ и кружилось въ глазахъ. Дилижансъ остановился въ таможенной (это также древнее строеніе Марка Аврелія). Тамъ слегка осмотрѣли наши пожитки и очень вѣжливо отпустили. Я съ нетерпѣніемъ ѣхалъ до квартиры; мнѣ гіужно было отдохнуть и поуспокоиться. Я остановился на Испанской площади, въ гостинницѣ Европа, содержимой Франкомъ. Растертая дорогою моя нога стала разбаливаться; я раздѣлся и послалъ за докторомъ въ Русское Посольство.
   

ГЛАВА IV.
РИМЪ.

   Ввечеру докторъ осмотрѣлъ мою ногу, и нашелъ, что воспаленіе сильно, можетъ быть даже опасно. Онъ прописалъ мнѣ примочку и запретилъ выѣзжать. Я обѣщалъ употреблять его лекарство весь вечеръ и даже всю ночь; но сказалъ, что завтра непремѣнно выѣду, потому что это будетъ Успеніевъ день, въ который Папа служитъ самъ въ соборѣ Святыя Дѣвы Маріи (Sta Maria maggiore), и что если я пропущу такой случай видѣть соборное его служеніе, то вѣроятно никогда его не увижу {Папа очень рѣдко служитъ публично: кромѣ Страстной недѣли, кажется, только два раза въ годъ.}. И такъ, на другой день рано, я отправился въ соборъ. Я вошелъ въ него съ лѣвой стороны, и насилу могъ протѣсниться: народу была тма. Я не зналъ, гдѣ мнѣ стать, чтобы спокойнѣе и лучше видѣть служеніе, которое еще не началось. Паны также еще не было. Я увидѣлъ наконецъ передъ собой, на правой сторонѣ церкви, группу чиновниковъ въ мундирахъ и въ лентахъ. Полагая, что это иностранные министры, я сталъ протѣсняться къ нимъ. Меня довольно вѣжливо пропускали, принимая, можетъ статься, за одного изъ посланниковъ, потому что и на мнѣ была звѣзда и орденскіе знаки. Съ какою-же радостію, подошедши ближе, я узналъ своего товарища въ дилижансѣ, того самого Фрейбургскаго аббата, который натеръ мнѣ ногу. Онъ бросился ко мнѣ, и тотчасъ предложилъ свои услуги. "Вы здѣсь худо увидите церемонію," сказалъ онъ мнѣ. "Она вся будетъ совершаться въ алтарѣ. Подождите меня здѣсь: я пойду похлопотать о васъ." Онъ скоро вышелъ, съ какимъ-то духовнымъ, у котораго на груди былъ наперсный крестъ, и на ногахъ фіолетовые чулки, что означало Епископа. Аббатъ представилъ меня ему, говоря, что я Русскій путешественникъ и никогда не видалъ Папскаго служенія. Епископъ (это былъ духовникъ Его Святѣйшества Папы) очень вѣжливо и благосклонно сказалъ мнѣ, что онъ сбережетъ для меня мѣсто возлѣ себя, на скамейкѣ за Кардиналами, и очень близко отъ горняго мѣста, на которомъ будетъ сидѣть Папа; но что теперь онъ совѣтуетъ мнѣ остаться тутъ, гдѣ я увижу входъ Его Святѣйшества въ церковь. Приказавъ тутъ-же стоявшимъ Швейцарскимъ офицерамъ пропустить меня, когда я пожелаю идти въ алтарь, самъ онъ пошелъ обратно на свое мѣсто. Разсмотрѣть украшенія собора и его картины я не могъ, потому что для торжественнаго дня всѣ стѣны были обиты малиновымъ штофомъ; да за тѣснотою и невозможно было переходить съ одного мѣста на другое. Скоро раздался колокольный звонъ, возвѣщавшій приближеніе Папы. Архіепископъ, два Епископа, шесть Канониковъ и Архидіаконы пошли, со крестомъ и святою водою, навстрѣчу. Скоро явился въ церковь и Его Святѣйшество, несомый въ креслахъ, шестью Швейцарами. Пѣвчіе пѣли; передъ нимъ несли крестъ; вокругъ него діаконы кадили; Папа, казалось, молился: онъ сидѣлъ благоговѣйно, не обращая взглядовъ ни на кого. На немъ была тіара (трехъ-коронная митра), ризы бѣлыя шалевыя, и омофоръ такой-же, вышитый золотомъ. Не доходя до престола, шествіе остановилось. Папа тихо сошелъ съ креселъ; два Кардинала приняли его подъ руки; онъ обратился къ алтарю, поклонился въ землю, и потомъ, обратясь къ народу, благословилъ на всѣ стороны. Лики запѣли, и Первосвященникъ-Царь пошелъ въ алтарь. Мнѣ было свободно пройдти туда-же, потому что, кромѣ небольшаго числа духовенства, изъ свѣтскихъ никто не пошелъ за нимъ. Я отыскалъ тамъ духовника, и сѣлъ съ нимъ рядомъ. На горнемъ мѣстѣ былъ тронъ, съ тремя ступенями, на которомъ сидѣлъ Папа; по правую руку его, на табуретѣ, сѣлъ служившій съ нимъ Кардиналъ Фешъ, родной дядя Наполеона; за Папою стояли, по одну сторону Сенаторъ Рима, а по другую Прелатъ. Кардиналы сидѣли на скамьяхъ, одна противу другой поставленныхъ, отъ горняго мѣста къ престолу. Началась литургія. Служеніе Папское совершенно сходно съ Патріаршимъ въ Константинополѣ; только Папа перемѣняетъ митры три раза: при началѣ надѣваетъ Епископскую, изъ бѣлаго глазета, потомъ золотую, и наконецъ тіару; снимаетъ и надѣваетъ омофоръ, какъ наши Архіереи; передъ чтеніемъ Апостола, Архидіаконъ приноситъ къ нему книгу, и онъ, благословить чтеца, отпускаетъ его. Тутъ его кадятъ три раза. Такъ-же приносятъ и Евангеліе, во время чтенія котораго онъ встаетъ и снимаетъ митру. Во время совершенія таинствъ, Папа сходитъ съ горняго мѣста, приближается къ престолу и становится на колѣна, оставаясь въ такомъ положеніи до самаго причащенія. Архіепископъ приноситъ къ нему тѣло и сосудъ съ кровію Христовой; Папа, снявъ омофоръ и корону, причащается самъ, потомъ причащаетъ сослужащаго Кардинала и Архіепископа. Хоръ пѣвчихъ, прославляемый всѣми путешественниками, не понравился мнѣ. Басы и теноры въ немъ хороши, но сопрано никуда не годятся: это старые кастраты, которыхъ некѣмъ замѣнить, потому что новыхъ уже нѣтъ, а дѣтей лѣтъ, по десяти и по двѣнадцати достать трудно и почти невозможно. Отъ того, Папскіе пѣвчіе далеко не могутъ сравняться съ нашими пѣвчими придворной капеллы. По окончаніи обѣдни, Папа уже не проходилъ черезъ церковь, а пошелъ прямо изъ алтаря на верхнюю галлерею, гдѣ устроенъ на площадь балконъ, съ котораго онъ, послѣ краткой литіи, благословилъ городъ и весь міръ, Urbis et Orbis. Въ эту минуту войско, стоявшее на площади, сдѣлало на караулъ, знамена преклонились. Народъ, покрывавшій площадь, сталъ на колѣна, пушечный громъ и звонъ колоколовъ раздались по всему городу. Эта минута была величественна и торжественна. Пользуясь покровительствомъ духовника, и я всходилъ на галлерею, гдѣ стоялъ подлѣ самыхъ креселъ Его Святѣйшества. А какъ я былъ тутъ одинъ не изъ духовныхъ, то Папа замѣтилъ это и спросилъ обо мнѣ у Кардинала Феша. Это самое доставило мнѣ потомъ честь, безъ особеннаго представленія, быть у Его Святѣйшества и бесѣдовать съ нимъ.
   Вышедши изъ церкви, я съ большимъ трудомъ отыскалъ своего лакея, и болѣе часа дожидался кареты, отъ чего ужасно усталъ, и нога моя опять поразболѣлась; но посидѣвъ сутки дома, я принялся за обозрѣніе Рима и достопамятнѣйшихъ его предметовъ. Ихъ много, а, по несчастію, времени у меня было мало. Мало года хорошенько изучить Римъ, а наскучить въ немъ, кажется, вѣкъ невозможно!
   Посланника нашего, Графа Н. Д. Гурьева, не было въ Римѣ: должность его правилъ первый секретарь Посольства, Павелъ Ивановичъ Кривцовъ. У него, на другой день, я обѣдалъ и познакомился съ его товарищемъ, Графомъ Штакельбергомъ, сыномъ стараго моего пріятеля, Графа Густава Штакельберга, съ которымъ мы были вмѣстѣ въ Швеціи, въ 1792 году, въ Мартѣ мѣсяцѣ, когда убитъ Король Густавъ III-й. Я былъ посланъ туда Императрицей Екатериной іі-й. За обѣдомъ у Г-на Кривцова познакомился я еще съ Г-мъ Висконти, однимъ изъ Директоровъ Ватиканскаго музея. Мнѣ совѣтовали избрать его своимъ путеводителемъ по Риму, и я, впослѣдствіи, былъ очень доволенъ этимъ знакомствомъ, потому что невозможно было-бы найдти столько ученаго, снисходительнаго и пріятнаго чичероне, какимъ былъ для меня Г. Висконти. Мы съ нимъ условились начать на другой-же день наши обозрѣнія. Послѣ обѣда мы еще долго бесѣдовали, а вечеромъ я поѣхалъ, въ открытой коляскѣ, на гулянье по улицѣ Корсо, и оттуда въ Вилла Боргезе. Я видѣлъ множество экипажей, тянувшихся въ два ряда; но какъ я былъ одинъ, и никого еще въ Римѣ не зналъ, то мнѣ эта прогулка показалась очень скучною.
   На другой день, рано по утру, отправился я къ своему банкиру, Г-ну Валентини, за деньгами. Домъ его на древнемъ Траяновомъ Форумѣ, и, на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ былъ воздвигнутъ храмъ Траяну. Г-нъ Валентини строилъ что-то на своемъ дворѣ; рыли Фундаментъ подъ новое строеніе, и не было дня, чтобъ не отрывали какой нибудь древности: то статую, то барельефъ, то колонну; словомъ, дворъ его источникъ богатствъ въ этомъ родѣ. Онъ водилъ меня. по всѣмъ комнатамъ, которыя наполнены рѣдкостями, какъ богатый музей, и показывалъ картины, въ числѣ которыхъ замѣчательна небольшая Гвидова, изображающая сраженіе двухъ Амуровъ. Другая прекрасная картинка у него: Богоматерь съ младенцемъ Іисусомъ, Корреджіева. Она такъ хорошо сохранилась, и колоритъ на ней еще такъ свѣжъ, что, кажется, она только вчера докончена живописцемъ. Тутъ-же видѣлъ я, между прочимъ, картину Брюссельскаго Директора музея; она изображаетъ барельефъ, но съ такою подражательною точностью, что я, къ стыду своему, долженъ былъ ее ощупать, и тогда увѣрился, что это не мраморъ, и не истинный барельефъ, а картина. У Г-на Валентини, кажется въ первый разъ, уви дѣлъ я работу знаменитаго Челлини, котораго произведеній нашелъ потомъ множество въ Ватиканскомъ музеѣ, еще больше во Флоренціи, и нѣсколько въ Парижѣ. Они вообще очень рѣдки и дорого цѣнятся. Большею частью они вычеканены или вылиты изъ серебра или бронзы. Валентини показалъ мнѣ серебряную группу, изображающую похищеніе Европы. Невозможно ничего видѣть совершеннѣе этой работы! Волъ, на которомъ сидитъ Европа, кажется, оживотворенъ! Въ немъ угадываешь Юпитера. Прелесть и точность рисунка и отдѣлка не оставляютъ ничего желать для совершенства этой работы. Вся группа не болѣе четверти аршина въ вышину. Другая, бронзовая, представляетъ Св. Георгія на конѣ, убивающаго копьемъ дракона; превосходна и эта, но, по мнѣнію моему, не равняется совершенствомъ съ первой.
   Между множествомъ статуй, вазъ и барельефовъ, почти ежедневно отрываемыхъ Г-мъ Валентини, какъ во дворѣ своемъ въ Римѣ, такъ и ни купленной имъ дачѣ близъ Остіи, любопытно открытіе, случившееся за недѣлю до моего пріѣзда. Стали рыть Фундаментъ подъ строеніе новой конюшни, и вдругъ увидѣли колонну, огромнѣйшаго діаметра; обрыли небольшую часть ея, и удостовѣрились, что это нижняя часть колонны, которая, вѣроятно, цѣла, но лежитъ довольно глубоко въ землѣ, и, судя по направленію, внѣ дома Валентини, подъ большой улицей. Призвали коммисаровъ, и рѣшили, что хотя открытіе этого сокровища дѣйствительно принадлежитъ ему, но что оно находится на публичномъ мѣстѣ, и не можетъ быть его собственностію. Новое затрудненіе! Зарыть опять землю ему не позволяютъ, и начать фундаментъ на колоннѣ то-же, а поднять и вырыть колонну правительство не берется, потому что это будетъ стоить дорого. Къ тому-же, по улицѣ, и одной изъ самыхъ проѣзжихъ, на долго прервется всякое сообщеніе, что затруднитъ публику. А колонна заслуживаетъ вниманіе любителей древности и ученыхъ: она непремѣнно одна изъ принадлежавшихъ Траянову храму, которыхъ цоколи открыты Пыли во время Наполеоново, и казались такъ огромны, что многіе не вѣрили, точно-ли на нихъ были колонны такого необыкновеннаго размѣра. Нынѣшнее открытіе несомнѣнно рѣшитъ эту задачу; только скоро-ли? И когда можно будетъ воздвигнуть такого великана?
   Возвратившись домой, я нашелъ у себя Г-на Висконти. Онъ дожидался меня для первой прогулки нашей по Риму. Мы отправились въ Капитолій, съ котораго можно обозрѣть положеніе всего города и особенно семи холмовъ его. Подъѣхавъ къ террасѣ, мы взошли по широкой лѣстницѣ. Первое, что возбуждаетъ тутъ любопытство путешественника, это Маріевы трофеи: они поставлены на самомъ краю террасы, при входѣ. Невольно остановишься передъ ними, и мысль обращается къ временамъ давно минувшимъ. Рядомъ съ трофеями Марія стоятъ двѣ прелестныя статуи: Кастора и Поллукса, съ конями ихъ. Когда взойдешь на лѣстницу, взглядъ поражаетъ бронзовая, колоссальная статуя Императора Марка Аврелія на конѣ. Она поставлена среди небольшой площадки, которой Микель-Анджело далъ фигуру трапеціи. Папа Павелъ ІІІ-й перенесъ сюда статую съ прежняго ея мѣста, близъ собора Св. Іоанна Латранскаго. Мнѣ кажется, древніе не оставили ни одной столь изящной, бронзовой конной статуи: чудесныя статуи Бальбусовъ въ Неаполѣ мраморныя. Статуи нашихъ временъ не имѣютъ ни такой выразительности, ни естественности; даже прекрасный монументъ Петра Великаго, въ Петербургѣ, нравится мнѣ гораздо менѣе: какъ-то странно видѣть лошадь, скачущую не подвигаясь съ мѣста. И куда Герой скачетъ? Кому, и что онъ указываетъ? Угадать трудно! На что Великому дана эта позиція? не постигаю. Генрихъ IV-й, на Новомъ мосту въ Парижѣ, кажется, единственно занятъ тѣмъ, какъ-бы удержаться на лошади. Скачущій Людовикъ XIV-й на площади побѣдъ (Place des Victoires) еще хуже. Напротивъ, Маркъ Аврелій спокоенъ; онъ сидитъ непринужденно; онъ ѣдетъ шагомъ и говоритъ своимъ солдатамъ. Видѣнъ характеръ повелителя, понятно его выраженіе. Небольшой холмъ Капитолійскій, бывшій въ древности центромъ Имперіи, нынѣ возвышается не больше какъ на 138 футовъ отъ уровня моря. Прежде было на немъ двѣ вершины: одна на востокъ, другая къ Тибру; пространство между ними называлось Intermontium. Это нынѣ та самая площадка, на которой поставлена статуя Марка Аврелія; восточная вершина занята церковью Ara Coeli, гдѣ служатъ монахи Францисканскаго ордена, на самомъ мѣстѣ древняго Капитолія. На второй вершинѣ была цитадель, Arx. Въ древности Капитолійскій холмъ былъ окруженъ высокими стѣнами и доступенъ только съ восточной стороны, гдѣ былъ Форумъ. Капитолій ограничивалъ городъ къ западу и сѣверу. Вѣроятно, что съ высокихъ его стѣнъ и съ портика Юпитерова храма, былъ великолѣпный видъ на Марсово поле и на Monte Mario. Теперь на холмъ этотъ взъѣзжаютъ съ запада и съ востока, а при Римлянахъ всходили на него тремя путами; это: Clivus Sacer, Clivus Capitolinas и Centum gradus-Rupis Tarpeiae.
   Въ Интермонціумъ Ромуль открылъ убѣжище для всѣхъ сосѣднихъ разбойниковъ. Эти смѣльчаки заняли потомъ отъ Этрусковъ, сосѣдняго и уже просвѣщеннаго народа, всѣ художества и даже отчасти законы ихъ. Въ небольшихъ остаткахъ стѣнъ древней цитадели Arx, еще видѣнъ образъ Этрусской постройки. Такіе остатки, драгоцѣнные для всякаго кто понимаетъ древній міръ, можно видѣть въ основаніи палатъ Кзффирелли, на Монте Каприно. Оно составлено изъ огромныхъ четвероугольныхъ камней, кладенныхъ безъ цемента, но плотно притесанныхъ. Такой родъ камня называютъ здѣсь пеперинъ, не знаю почему. Въ центрѣ Рима конечно нѣтъ сажени земли, на которой не перебывало-бы пять или шесть построекъ, разно знаменитыхъ, и надобно имѣть всю увѣренность ученаго, чтобы съ точностію опредѣлить, какой остатокъ принадлежитъ вѣку Тарквиніевъ, и какой вѣку Гракховъ {Въ описаніи Рима я заимствовалъ многія мѣста, почти буквально, изъ Promenades dans Rome, par Stendnal.}.
   Храмъ Юпитера Оптимуса Максимуса существовалъ очень долго; его только перестроилъ Силла, въ 674 году Рима. Потомъ онъ былъ возобновленъ Веспасіаномъ и передѣланъ Домиціаномъ. Діонисій Галикарнасскій пишетъ, что послѣ перестройки его Силлою, онъ былъ въ 200 Римскихъ футовъ длины и 185 футовъ ширины; фасадъ храма былъ обращенъ на полдень, къ Тибру. Такое зданіе должно было казаться чрезвычайно огромнымъ Римлянамъ первыхъ вѣковъ, у которыхъ домы состояли изъ одной комнаты, освѣщаемой въ небольшое отверстіе, надъ дверью. Я еще нашелъ такіе домы на островѣ Искіи, когда былъ тамъ. Какъ нынѣшніе Неаполитанцы, такъ точно древніе Римляне проводили жизнь свою на открытомъ воздухѣ. Храмъ Юпитера, вѣроятно, былъ окруженъ съ сѣвера и запада рвомъ, десяти или двѣнадцати саженъ глубины, слѣдовательно удобнымъ къ защищенію. Фасадъ представлялъ портикъ, въ три ряда колоннъ; такой-же портикъ, но съ двумя рядами колоннъ, былъ на трехъ прочихъ сторонахъ и служилъ убѣжищемъ отъ солнца и отъ дождя. Подъ ними собирались граждане и бесѣдовали между собою. Въ этомъ средоточіи закона и величія Римлянъ, военачальники, возвращавшіеся съ побѣдой, приносили жертвы.
   Храмъ Юпитера былъ еще цѣлъ во времена Императора Гонорія, въ 400 году отъ Рождества Христова, уже послѣ многихъ Папъ. Что-же заставляло сохранять языческій храмъ, выше всѣхъ чтимый въ Италіи? Стилихонъ обобралъ большую часть его украшеній. Гензерикъ, въ 455 году, увезъ половину бро е бьется отъ нетерпѣнія скорѣе увидѣть сестру мою, Кн. Голицыну, съ которой я болѣе десяти лѣтъ въ разлукѣ и которую спѣшу обнять, можетъ быть въ послѣдній разъ!--

-----

   Наконецъ я въ Кораисѣ, наконецъ я обнимаю сестру, друга, котораго никогда, ни на одну минуту не переставалъ любить! Не знаю для чего воображеніе переселило меня ко днямъ нашей молодости, но вмѣсто прелестной, стройной, ловкой женщины, я держалъ въ объятіяхъ согбенную, худую старушку. Однако черты лица ея по прежнему выражаютъ умъ, доброту и твердость характера, которыми всегда отличалась Княгиня Голицына. И она, какъ я, но можетъ быть съ большими правами, могла мечтать о счастьѣ! И ее, какъ меня, оно мгновенно польстило и обмануло! Но уму ея нужны были, въ замѣну этого, дѣятельныя занятія, и она умѣла найти ихъ, употребляла постоянно съ пользой себѣ и ближнимъ, чего я, съ вѣчными мечтаніями своими, никогда не умѣлъ сдѣлать. Теперь, удалясь отъ свѣта, она живетъ въ уединенномъ уголкѣ Крыма, но еще любима и уважаема всѣми, кто имѣетъ счастье знать ее, кто умѣетъ цѣнить ея достоинства и постигаетъ великость ея души. Въ первыя минуты мы не могли наговориться, спрашивали другъ друга не дожидаясь отвѣтовъ, и только поуспокоившись могли вполнѣ насладиться нашимъ свиданіемъ.
   Я давно не былъ такъ счастливъ! Мы пробѣгали воспоминаніями нашими прежнее, говорили о нашихъ общихъ друзьяхъ, знакомыхъ, о событіяхъ, въ которыхъ иногда вмѣстѣ участвовали! Она нашла пристанище въ вѣрѣ и въ этой христіанской философіи, къ которой и я стремился; но сколько мытарствъ еще надобно мнѣ пройти! сколько испытаній выдержать, до тѣхъ поръ пока я съ нею сравняюсь!
   За столомъ я возобновилъ знакомство съ неразлучной подругой сестры моей, почтенной и добродѣтельной Баронессою Беркгеймъ. Она въ недавнемъ времени лишилась супруга, скончавшагося здѣсь въ помѣстьѣ своемъ. Послѣ обѣда присоединилась къ нашей бесѣдѣ Г. Сабинская, урожденная Графиня Ржевуцкая. Я рѣдко встрѣчалъ женщинъ, столько прелестныхъ во всѣхъ отношеніяхъ. Она жила въ маленькомъ домикѣ, посреди сада сестры моей. Мы гуляли по саду, разведенному Кн. Голицыной, и по горѣ, до самаго моря понижающейся. Здѣсь все создала помѣщица; во всемъ видны вкусъ и мысль о пользѣ. Домъ въ два этажа, спокойно расположенный, и убранный не богато но прилично, небольшая, но прекрасная церковь: этого довольно для такой спокойной и благочестивой жизни. Но вотъ свѣтлые кристальные ключи: они бьютъ изъ горы, орошаютъ всю дачу, и такъ проведены всюду, что ихъ достаточно для поливки всѣхъ растеній; вотъ богатые виноградники, уже приносящіе большой доходъ; вотъ деревья, рѣдкія или невиданныя въ Крыму: все это уже относится къ пользѣ общей и частной. Винодѣліе усовершенствовалось стараніями сестры моей. Она выписала изъ Франціи и Германіи мастеровъ, погребщиковъ, бондарей, и все необходимое для этой промышленности. Насажденіе маслинъ также начинаетъ у нея процвѣтать. Словомъ: на голомъ и Дикомъ мѣстѣ сдѣлала она всё, что можно придумать къ пользѣ, и при томъ къ украшенію ея собственности. Правда, что и природа много помогала ей: здѣсь уже были огромныя орѣховыя деревья; цѣпь Яйлы, позади самаго дома, защищаетъ дачу отъ стужи и сѣверныхъ вѣтровъ; изобиліе воды, столь необходимой въ здѣшнемъ климатѣ, всё это вмѣстѣ дѣлаетъ Кораисъ однимъ изъ прекраснѣйшихъ помѣстьевъ полуденнаго берега. Я просилъ и даже требовалъ, чтобы мое присутствіе ни сколько не нарушало заведеннаго порядка въ дѣлахъ и упражненіяхъ. Ввечеру, послѣ чаю и прогулки, еще нѣсколько времени сидя на террасѣ, мы наслаждались благораствореннымъ воздухомъ и прелестными видами съ высоты Кораиса; потомъ сестра читала вслухъ священное писаніе; за тѣмъ всѣ распрощались и разошлись по своимъ комнатамъ. На другой день и во все время, покуда я оставался въ Кораисѣ, распредѣленіе времени и занятія были одинаковы. Это однообразіе могло-бы показаться инымъ людямъ скучно; но посреди трехъ умныхъ, образованныхъ и милыхъ (каждая въ своемъ родѣ) женщинъ, скука не могла найдти себѣ мѣста, и я не видалъ какъ время протекло. Почти двѣ недѣли, проведенныя мной у сестры моей, показались мнѣ однимъ и пріятнѣйшимъ днемъ моей жизни!
   Назначивъ Кораисъ моею главною квартирою, я расположилъ свои набѣги и посѣщенія по окрестнымъ мѣстамъ. У сестры была тамъ для меня верховая лошадь, маленькая и приспособленная къ здѣшнимъ дорогамъ, и сверхъ того была еще спокойная таратайка. И такъ, съ карандашемъ и тетрадкой, я началъ свои осмотры на третій день.
   Первую поѣздку посвятилъ я Гаспрѣ, Князя А. Н. Голицына. Вновь выстроенный, готическій, прекрасный замокъ съ башнями, окруженный обширнымъ англійскимъ садомъ (въ немъ 8 десятинъ), составляетъ владѣніе Князя. Изъ оконъ замка виды обширны и прелестны: въ одну сторону море и берега его до Мисхора и Алупки, въ другую, цѣпь горъ Яйлы, и большая дорога, вновь отдѣланная, которая пролегаетъ у самыхъ воротъ дома; наконецъ, возлѣ самаго почти сада, прекрасный домикъ Князя С. И. Мещерскаго, какъ бы нарочно выстроенный для украшенія его, и какъ будто совершенно входящій въ его планъ. Все это вмѣстѣ составляетъ ландшафтъ, достойный кисти Клодъ-Лоррена. Домъ, богато и съ отличнымъ вкусомъ меблированный, наполненъ всѣми потребностями и ждетъ хозяина. Но хозяинъ никогда здѣсь не бывалъ, и вѣроятно не будетъ: слишкомъ сорокъ лѣтъ служа при Дворѣ, удостоенный любви трехъ Государей, Царедворецъ, занимавшій высокія должности, Министръ и Членъ Государственнаго Совѣта, можетъ-ли онъ оставить Петербургъ! Но Князь часто твердитъ о Гаспрѣ, о полуденномъ берегѣ Крыма, о климатѣ, о своемъ здоровьѣ, требующемъ отдохновенія. Объ этомъ онъ часто пишетъ къ сестрѣ моей, по пишетъ уже такъ давно, что она и ждать его перестала. Впрочемъ, для него и то полезно, что мысль эта пріятно занимаетъ его. Готическій замокъ Гаспры, для Кн. А. Н. воздушный замокъ, лелѣющій его воображеніе!-- Я здѣсь нашелъ садовника, стараго Нѣмца, который посвятилъ всю жизнь свою садовому искуству: онъ ни о чемъ другомъ не говоритъ, ничего другаго не любитъ, и сокрушается только объ одномъ, что Князь не ѣдетъ, и не увидитъ его успѣховъ. Надобно впрочемъ отдать ему полную справедливость: садъ его прекрасенъ; онъ искусно умѣлъ воспользоваться всѣми выгодами мѣстоположенія, да и теперь безпрестанно роется, сажаетъ, уравниваетъ. Жаль, что онъ старъ и глухъ: почти нѣтъ возможности съ нимъ говорить. Часть Гаспры, принадлежащая Князю Мещерскому, также помѣстьице очень пріятное: у него насажено уже болѣе 50 тысячъ лозъ винограда, и вино производится очень хорошее.
   Отсюда мнѣ вздумалось ѣхать горами и посмотрѣть на Татарскія жилища. Я поднялся на Яйлу. Дорожка шла въ полугорѣ, возвышаясь нечувствительно; я любовался видами, дышалъ какъ-то свободнѣе на этой высотѣ, и вдругъ былъ пораженъ великолѣпною картиною заходящаго солнца: огненный шаръ его почти касался волнъ и готовился потонуть въ нихъ; фіолетовые, розовые лучи его разливались по горизонту моря, на которомъ вдали бѣлѣлись паруси плывущихъ лодокъ и кораблей; тѣнь разстилалась у подошвы Яйлы, но верхи скалъ еще горѣли въ лучахъ солнца. Описать этой картины невозможно! Я остановилъ лошадь; тихія, сладостныя ощущенія наполняли душу мою, и я съ четверть часа былъ недвижимъ. Наконецъ я замѣтилъ впереди родъ маленькой Террасы: мнѣ показалось, что съ нея еще лучше увижу я окрестности. Я поворотилъ свою лошадь, и едва успѣлъ взъѣхать на террасу, какъ вдругъ лошадь моя провалилась всѣмъ передомъ.... Я испугался, думая, что неминуемо полечу съ вершины Яйлы въ какую нибудь пропасть. Конь мой не могъ подняться и барахтался на одномъ мѣстѣ. Я успѣлъ соскочить съ него и не понималъ, какъ на такой высокой горѣ могъ онъ увязнуть? Еще болѣе изумился я, когда услышалъ подъ собою крикъ, увидѣлъ двухъ Татаръ и столько же Татарокъ, которые явились ниже меня и всѣ кричали! Я не постигалъ, откуда они взялись и чего хотятъ, но человѣкъ, ѣхавшій за мной и уже сошедшій съ лошади, подбѣжалъ ко мнѣ съ ними вмѣстѣ, и дѣло объяснилось: я принялъ за террасу или площадку -- плоскую кровлю Татарской лачуги, пристроенной, или лучше сказать прилѣпленной къ горѣ, что здѣсь довольно часто встрѣчается. Вообразите удивленіе и страхъ этихъ бѣдныхъ поселянъ, которые сидѣли за ужиномъ, и вдругъ увидѣли надъ чашкой своей двѣ болтающіяся лошадиныя ноги! Они ожидали, что и всадникъ съ конемъ упадетъ къ нимъ въ похлебку! Сначала они было закричали на меня, но узнали слугу сестры моей, которую всѣ въ округѣ чтутъ и называютъ Султаншею, схватили за хвостъ и за шею мою лошадь, и стащили ее невредимо и благополучно на дорогу. Я сѣлъ на своего россинанта и поѣхалъ назадъ, отложивъ поѣздку на вершины Яйлы до другаго дня. Заплативъ Татарамъ пять рублей за свое дурачество, я поѣхалъ сопровождаемый ихъ пожеланіями добраго пути. Надобно знать, что народу собралось много: тутъ цѣлая деревушка, и всѣ домы построены такъ-же, какъ этотъ, въ который я было провалился. Я я никакъ не примѣтилъ ея! Зрители смѣялись и всѣ кричали мнѣ вслѣдъ: добрый и)ть, добрый путь!... Я проѣхалъ почти до самой Оріанды Графа Витта, и оттуда воротился домой, разсказывать, не безъ прикрасъ, по праву и обычаю всѣхъ путешественниковъ, свое рыцарское приключеніе любезнымъ моимъ хозяйкамъ.
   Вторая экспедиція моя была въ Оріанду Графа Витта. Богатые виноградники, искусно расположенные сады, орошаемые изобильною, текучею водою, всякаго рода строенія хорошей архитектуры составляютъ эту дачу. Мѣстоположеніе ея самое романтическое! Особенно прекрасна высокая скала, называемая Мегаби, на верху которой поставленъ блестящій вызолочецпый крестъ. Виды отвсюду обширные и, какъ на всемъ почти полуденномъ берегѣ, прелестные. Хозяина не было: онъ находился тогда въ Одессѣ, и я, не останавливаясь долго, поѣхалъ опять на Яйлу. Невыразимое наслажденіе находилъ я быть въ горахъ. Тамъ, въ уединеніи, окруженный дикой природой, посреди шороха деревъ и ропота водопадовъ, какъ-то сближаешься съ величественной простотою творенія и съ необъятными небесами. Внезапное блеяніе оленя, или шелестъ испуганнаго волка, прерываютъ мгновенно спокойствіе природы, и опять все стихаетъ, опять остается человѣкъ съ своими размышленіями Я пробрался на самую вершину горы и очутился совершенно въ другой части Крыма. Верхи Яйлы вездѣ покрыты зеленью; только на нихъ растетъ по большей части кустарникъ и верескъ, а хорошія пастьбища и крупный лѣсъ на полугорѣ и дальше. Я увидѣлъ большое стадо овецъ и между ними нѣсколько лошадей, подъ присмотромъ двухъ молодыхъ Татаръ. Одинъ изъ нихъ игралъ на дудкѣ, но увидѣвши меня пересталъ, подошелъ ближе и сталъ любопытно разсматривать меня. Я зналъ нѣсколько словъ по-Татарски и началъ было говорить ему; во видно онъ не понялъ меня, продолжалъ глядѣть молча, наконецъ повернулся ко мнѣ спиной и пошелъ прочь. Прогулка моя нечувствительно продолжилась; я рано выѣхалъ со двора, по тутъ солнце уже было высоко, жаръ усиливался и я поторопился домой, тѣмъ больше, что сестра моя обѣдала довольно рано, а горный воздухъ и верховая ѣзда сильно пробудили мой аппетитъ. Когда я пріѣхалъ домой, меня ужь ждали. Послѣ обѣда и послѣ обычнаго своего отдыха, который Итальянцы такъ выразительно означаютъ словами: far la siesta, я одинъ съ сестрой пошелъ гулять по ея дачѣ. Въ разговорѣ съ нею мнѣ показалось, что она скучаетъ, что ея хозяйственныя занятія мало занимаютъ се: она какъ будто чувствовала свое одиночество и ей надоѣли заботы всякаго рода. Я не сказалъ ей моего замѣчанія, зная, что она не сознается въ истинѣ его; но меня огорчило это внезапное открытіе. Если спокойствіе ея нарушится, думалъ я, и она, охладѣвши ко всему, что ее занимаетъ здѣсь, почувствуетъ скуку, которую слишкомъ трудно будетъ преодолѣть... дай Богъ, чтобы я ошибся!... Уединившись въ свою комнату, я задумался, обратился къ себѣ, и почувствовалъ, что величайшее несчастіе въ жизни: потерять всѣ обольщенія, всѣ мечты. Это почти смерть сердца, когда мы не можемъ любить, какъ любили, не можемъ восхищаться, какъ восхищались прежде. Не значитъ-ли это вообразить, что природа вянетъ, когда она еще во всемъ своемъ блескѣ? Болѣзнь воображенія дѣйствуетъ и на организмъ. Ахъ! оставаться холоднымъ при восхожденіи или захожденіи солнца, при взглядѣ на великолѣпіе и гармонію природы, не радоваться душой, не восхищаться ея картинами, видѣть только ложь и обманъ въ обществѣ, не вѣрить ни чьимъ словамъ, не смѣть заглянуть въ сердце человѣческое изъ страха ужаснуться его, и наконецъ истребить въ себѣ доброту, довѣрчивую къ словамъ и которую такъ долго хранимъ мы въ душѣ своей какъ сокровище не растраченное.... дойти до презрѣнія ко всему и не имѣть силъ возвыситься до ненависти!... Это страшно и горько!... Сколько это разочарованіе разстилаетъ мраку на жизнь, и какъ убиваетъ ее! Но судьба ведетъ насъ къ этому тихо и незамѣтно. Надежда, прелесть ниспосланная Провидѣніемъ, привязываетъ къ неизвѣстному; надежда много разъ еще увлекаетъ насъ, прежде нежели разстаемся наконецъ и съ нею. Такія размышленія навели на меня грустную думу. Я былъ готовъ отказаться отъ своего путешествія; но опять встрепенулся, сказалъ: впередъ, впередъ! Судьба велитъ ѣхать въ Константинополь! велитъ ѣхать въ Римъ!
   На другой день Г-жа Сабанская очень мило сказала мнѣ, что мои разъѣзды лишаютъ ихъ пріятной бесѣды, а между тѣмъ скорый отъѣздъ мой грозитъ на долго потерять ее. Она прибавила, что рѣшилась не отпускать меня одного и ѣдетъ со мной въ Мисхоръ и Алупку. Ничего не могло быть для меня пріятнѣе этого предложенія! Я велѣлъ заложить таратайку, и мы поѣхали вмѣстѣ.
   Дорогой, разговаривая съ нею, я еще больше удостовѣрился, что съ прелестью красоты она соединяетъ умъ необыкновенный, большой навыкъ въ свѣтѣ, и любезность, рѣдкую даже въ самыхъ лучшихъ обществахъ.
   "Останьтесь съ нами еще нѣсколько времени!" сказала она мнѣ. "Мы такъ пріятно проводимъ эти дни съ вами! Но, можетъ быть, мы не до вольно любезны, и потому не въ силахъ удержать васъ съ собой!-- "Если-бъ я былъ моложе, сударыня, то вашъ Кораисъ сдѣлался-бы для меня Калипсинымъ островомъ. Новый Телемакъ, безъ Ментора, который столкнулъ-бы меня со скалы увидѣвши Финикійскій корабль, я непремѣнно остался-бы прикованнымъ къ прелестямъ Эвхарисы; но Фенелонъ не описалъ-бы моихъ приключеній, и тогда, прощай Римъ! прощай Константинополь!-- Она улыбнулась и отвѣчала мнѣ: -- А что-жь сказало-бы потомство?.... Такъ разговаривая мы доѣхали до Мисхора, дачи Льва Александровича Нарышкина. Она на берегу моря. Домъ, со вкусомъ построенный, прекрасный садъ, множество цвѣтовъ, все это дѣлаетъ Мисхоръ очень пріятнымъ мѣстомъ для хозяевъ. Особенно замѣчательна цѣлая роща лавровыхъ деревъ. Виноградникъ здѣшній производитъ хорошее бѣлое вино: рислингъ и мускатъ-люнель. Мы довольно долго гуляли по саду; но съ сопутницею моею время летѣло! Она первая (и это должно было такъ быть) замѣтила, что пора ѣхать дальше. Близко отсюда начинаются богатые виноградники Гр. Воронцова. Мы проѣхали потомъ черезъ Алупку, не останавливаясь въ ней, чтобъ оставить экипажъ свой въ гостинницѣ, выстроенной на другой сторонѣ помѣстья и называемой: Два кипариса. Тутъ дѣйствительно два огромные кипариса, посаженные Кн. Потемкинымъ, въ бытность здѣсь Екатерины Великой, посреди большихъ гранатовыхъ и лавровыхъ деревъ. Кипарисы эти первые и, можно сказать, праотцы всѣхъ растущихъ теперь въ Крыму. Отсюда пошли мы пѣшкомъ осматривать обворожительную Алупку. Съ первымъ шагомъ обрисовались въ глазахъ нашихъ виды, чудесные и безпрестанно перемѣняющіеся! Огромная гора Ай-Петра (святаго Петра), имѣетъ 500 саженъ перпендикулярной высоты отъ поверхности моря, и оканчивается вверху голыми, дикими скалами. Большія отрасли ихъ, или обломки, наполняютъ даже верхній садъ, и между ними изобильныя воды то бьютъ ключами и фонтанами, то прорываютъ себѣ скромное русло.... Тутъ искуство начинаетъ помогать природѣ. Въ иномъ мѣстѣ оно загораживаетъ воду, и составляетъ изъ нея прозрачные озерки; въ другомъ стѣсняетъ ее невидимыми трубами, и раздраженная стихія бьетъ высокими фонтанами и освѣжаетъ воздухъ. Здѣсь пробита скала, и вода льется въ обширныя марморныя или гринштейновые бассейны, оживленные насаженными въ нихъ форелями. Скалы вошли въ планъ сада, обсаженныя всякаго рода прекрасными деревьями и раздѣленныя дорожками, вьющимися между ними, по которымъ гуляющій приходитъ то на лужокъ, устланный ковромъ мѣлкаго дерна, то въ густой лѣсъ, гдѣ розовый лавръ, душистая акація, пирамидальный тополь, или тюльпановое дерево, предлагаютъ свою усладительную тѣнь, то ко входу въ пещеру, около которой шумятъ воды и протекаетъ ручеекъ. По берегамъ ручья разсѣяны благовонные цвѣты, а пещера готова принять изумленнаго, отъ видѣнныхъ имъ красотъ, путника, и дать ему пріютъ и отдыхъ. Вездѣ одна природа, однако виды безпрестанно перемѣняются. Каждымъ пунктомъ воспользовалось невидимое искуство. Съ одного мѣста Лй-Нетра ужасаетъ своею огромностію и дикостію, съ другаго видѣнъ истинно царскій дворецъ Гр. Воронцова; тамъ видно море во всемъ его великолѣпіи! Все это изумительно, прелестно, единственно! Мнѣ сказали, что Графиня Воронцова съ любовью занимается этимъ садомъ, и что хотя искусный ея садовникъ, Гнъ Кибашъ, трудится надъ нимъ, но онъ изъ воли и распоряженій ея не выступаетъ. Я тогда еще не зналъ Графини, но познакомившись съ нею потомъ въ Одессѣ, ясно понялъ Армидины сады.
   Другая половина сада расположена около моря, на незамѣтной покатости. Она отдѣляется отъ верхней большой дорогой, по которой мы пріѣхали изъ Мисхора. Здѣсь сцены не такъ разнообразны. Но широкія Англійскія дорожки, богатая зелень, прекрасныя деревья нравятся и послѣ красотъ верхней половины. Тутъ замѣчательно строеніе съ колоннадой, поставленное на возвышеніи у самаго моря: отсюда взглядъ обнимаетъ неизмѣримый горизонтъ. Берегъ и ограждающія его отъ волнъ скалы, видны на большомъ разстояніи.
   Въ самой деревнѣ Графъ выстроилъ, для обитающихъ въ ней Татаръ, большую и красивую мечеть.
   Долго было-бы описывать всѣ красоты этого обворожительнаго мѣста. Въ одну прогулку я не могъ осмотрѣть всего; не льзя однако не сказать, хоть нѣсколько словъ, о домѣ, который строитъ здѣсь Графъ Воронцовъ. Онъ будетъ единственный въ своемъ родѣ, и по архитектурѣ, и по великолѣпію, и по богатству матеріяловъ, употребляемыхъ на него. Вообразите древнее готическое аббатство, какія еще сохранились въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Англіи: все это построено изъ камня и съ низу до верху обложено гринштейномъ. Пріятно было-бы имѣть и табакерку изъ этого камня, а здѣсь изъ него цѣлый дворецъ!... Отъ ѣзжая, я опять осмотрѣлъ положеніе Алупки, и нахожу, что трудно назначить здѣсь мѣсто древняго Кріу-Метопона; Аюдагъ въ Кучукъ-Ламбатѣ не въ центрѣ полуострова, однако онъ сходенъ съ описаніями древнихъ; въ Алупкѣ, хотя точно это почти средина Тавриды, и географическое положеніе соотвѣтствуетъ Страбонову Кріу-Метопону, Ай-Петра совсѣмъ не выдается въ море. Гора эта, правда, очень отличается отъ другихъ, окружающихъ, своею высотою, своими голыми вершинами; но никакое воображеніе не представитъ въ ней сходства съ бараньею головою. И такъ, по мнѣнію моему, означеннаго древними мѣста еще не льзя опредѣлить съ точностію.
   За Алупкою Сименсъ, принадлежащій Князю В. И. Мещерскому и И. А. Мальцеву. Мѣстоположеніе его, сады, виноградники сходны красотою и богатствомъ почти со всѣми, которые объѣхалъ я, начиная отъ Алушты; но я пишу не путешествіе въ Крымъ, а только припоминаю себѣ нѣкоторыя мѣста, больше поразившія меня и оставившія по себѣ пріятныя воспоминанія. Скажу здѣсь однакожъ, что Иванъ Акимовичъ Мальцовъ учредилъ на дачѣ своей складку нѣкоторыхъ товаровъ, или матеріяловъ, необходимыхъ для земледѣлія, садоводства и домашняго употребленія, которыхъ достать было очень трудно, и то развѣ за большую цѣну. Таковы: полосное желѣзо, чугунъ, строевой лѣсъ, доски, стекла для окошекъ, бутылки, даже хрустальная посуда; потомъ мука, крупа и другіе припасы. Г. Мальцовъ привозить все это сюда моремъ, и безъ сомнѣнія оказываетъ жителямъ полуденнаго берега большую услугу, доставляя способъ снабжаться предметами, для нихъ необходимыми, которые, безъ его пособія, рѣдкій могъ-бы получить. Я даже увѣренъ, что Г. Мальцовъ не получаетъ за это никакого барыша, да и не считалъ на него, желая только общественной пользы, ві" чемъ, безъ сомнѣнія, совершенно успѣлъ.
   Мы воротились домой послѣ прогулки, усладительной для меня. Я пошелъ къ себѣ въ комнату записать все видѣнное мной, а остатокъ дни провелъ съ такою-же пріятностію въ бесѣдѣ съ сестрой и ея друзьями. Время летѣло; ждали парохода въ Ялту. Я со страхомъ считалъ минуты; но откладывать отъѣздъ мнѣ было невозможно. Я страшился часа прощанія: я никогда не любилъ его, а избѣгнуть теперь никакъ не могъ! Сестра моя также задумывалась. Она скрывала, что ей также тягостна была эта разлука, послѣ кратковременнаго свиданія. Мы оба чувствовали, что въ наши старые годы мало намъ остается надежды свидѣться вновь. Эта мысль навела на обоихъ насъ какое-то принужденіе, и становилась даже несносна. 3-го Мая, кто-то изъ слугъ сестры моей вбѣжалъ въ комнату и поспѣшилъ возвѣстить, что пароходъ изъ Одессы идетъ и уже очень видѣнъ съ террасы. Никто не отвѣчалъ на эти слова; всѣ замолчали. Я всталъ. Г-жа Сабанская сказала мнѣ: Вы нетерпѣливо хотите увидѣть пароходъ?-- Нѣтъ, я иду въ свою комнату.-- Сестра поняла меня; я хотѣлъ скрыть, какъ пораженъ былъ этимъ извѣстіемъ, будто неожиданнымъ!
   На другой день я велѣлъ изготовить телѣжку... Сердце мое стѣснилось, и я почти молча обнялъ сестру, простился съ Б. Беркгеймъ, съ Г-жею Сабанской, выбѣжалъ изъ дома и поскакалъ въ Ялту. Я могъ-бы еще сутки пробыть съ ними; но положеніе мое становилось несносно; для меня гораздо легче горевать одному и уже не видать людей, съ которыми тяжко разставаться. Въ Ялтѣ я не хотѣлъ даже остановиться: прямо сѣлъ на пароходъ, и до отплытія его, цѣлыя сутки, сидѣлъ на немъ одинъ. Сестра и Г-жа Сабанская писали ко мнѣ; я отвѣчалъ имъ; по это было ужь какъ будто изъ другаго края свѣта.
   Живши у сестры, я познакомился съ докторомъ и операторомъ Г-мъ Ванцети: онъ, кажется, родомъ изъ Падуи. Къ необыкновенному искуству оператора, особенно глазнаго, Г. Ванцети присоединяетъ обширныя свѣдѣнія по всѣмъ частямъ медицины. Онъ любезенъ и очень пріятенъ въ обхожденіи, молодъ и хорошъ собою; я совѣтовалъ ему и даже уговаривалъ его переѣхать въ Москву, для глазныхъ болѣзней; онъ нашелъ-бы для себя много занятій. Не знаю, послушаетъ-ли онъ меня.
   Здѣсь я познакомился также съ Русскимъ художникомъ, Г-мъ Чернецкимъ. Онъ живописецъ. Я видѣлъ множество снятыхъ имъ видовъ замѣчательнѣйшихъ мѣстоположеній Крыма, и былъ очень доволенъ его гуашами и акварелями. Колоритъ прекрасный, нигдѣ не отступающій отъ природы; рисунокъ правильный; перспектива превосходная: однимъ словомъ, пейзажи Г-на Чернецкаго достойны его таланта, и были-бы уважены первыми художниками по этой части въ другихъ странахъ Европы. Сестра обѣщала мнѣ рисунка два этого художника; по, къ сожалѣнію моему, я ихъ не получилъ. Правда, что Г-нъ Чернецкій былъ обремененъ работой, и, вѣроятно, не имѣлъ времени обо мнѣ вспомнить.
   

ГЛАВА III.
ОДЕССА.

   Сидя одинъ на пароходѣ, я имѣлъ время пробѣгать въ умѣ моемъ все видѣнное мной въ Тавридѣ. Цѣпь горъ и прелестный берегъ были еще передъ моими глазами. Въ зрительную трубку, ясно и какъ подлѣ себя видѣлъ и разсматривалъ я Акарсу: этотъ водопадъ былъ тогда прелестенъ! Крымъ, самъ собою, и въ политическомъ отношеніи, страна необходимая для Россіи. Вопервыхъ, это ключъ Азовскаго моря; онъ держитъ подъ своею властью всю торговлѣ Таганрога, Тамана и части полуденной Россіи. Во-вторыхъ, гавани его безцѣнны для насъ, и въ одной изъ нихъ весь Черноморскій флотъ помѣщается безопасно и утверждаетъ за нами владычество Чернаго моря. Во всѣхъ своихъ частяхъ, Крымскій полуостровъ имѣетъ начала внутренняго благосостоянія. Даже въ степной или верхней части, соленыя озера и богатыя пастьбища для насъ источники богатства. Нагорная часть прекрасна: плодоносная во всѣхъ отношеніяхъ земля ея, живописное мѣстоположеніе, воды, лѣсъ всякаго рода, и даже строительный, доставляютъ жителямъ возможность совершенно обходиться безъ чужихъ пособій. Полуденный берегъ, эта Италія Россіи, заключаетъ въ себѣ все, что можетъ усладить жизнь и доставить спокойствіе человѣку. Чего-жь-недостаетъ Крыму? Людей.... общества! Крымъ слишкомъ отдаленъ отъ столицъ; ничто не привлекаетъ туда селиться богатыхъ. Слѣдовательно, капиталы не проникаютъ на полуостровъ и не даютъ способа развиться промышленности, земледѣлію, наукамъ, художествамъ, этимъ источникамъ внутренняго изобилія, богатства и просвѣщенія. Графъ Воронцовъ, нынѣшнй начальникъ Новороссійскій, любитъ Крымъ и лелѣетъ его какъ милое свое дитя. При обширныхъ познаніяхъ, при стремленіи ко всему полезному, и, смѣю сказать, великому, онъ исполненъ неограниченнаго усердія къ исполненію Высочайше ввѣренной ему службы. Онъ заботится оживить, украсить и, если можно, обогатить Тавриду. Онъ уже далъ ей жизнь; но это еще жизнь искуственная. Онъ воздвигаетъ зданія, дворцы, и по его примѣру строятся друзья его, приверженные къ нему люди; онъ часто переѣзжаетъ на полуденный берегъ, и Крымъ оживляется; онъ любимъ народомъ, и, могу сказать, всѣми жителями, потому что занимается ихъ благосостояніемъ; онъ справедливъ, принимаетъ участіе въ каждомъ... но все это зависитъ отъ одного человѣка. Будь кто иной на его мѣстѣ, даже съ тѣмъ-же усердіемъ, съ тѣми-же дарованіями (что однакожъ довольно трудно), но если этотъ новый правитель не будетъ такъ страстно любить Крыма, или не будетъ такъ богатъ какъ Графъ Воронцовъ, то отъ одного этого Крымъ падетъ въ прежнюю свою мертвенность, хотя не потеряетъ ни красотъ своихъ, ни живописныхъ береговъ, ни благотворнаго климата, ни источниковъ своего изобилія. Севастополь останется всегда превосходною и необходимою гаванью; соленыя озера будутъ высылать по прежнему обозы соли въ Малороссію; предположимъ даже, что и Керчь останется транзитнымъ (богатымъ портомъ; но Крымъ запустѣетъ и потеряетъ свою жизненность! Горько помыслить, что отъ одного человѣка зависитъ теперь вся дѣятельность, вся пріятность жизни на полуденномъ берегѣ Тавриды. Этому причиной не иное что, какъ отдаленность отъ центра государства; слѣдовательно, не взирая на красоту здѣшнихъ мѣстоположеній, на прелесть климата, на изобиліе плодовъ, и всего что нужно для жизни, всегда станутъ предпочитать имъ дачу на влажныхъ и плоскихъ островахъ Невы, и даже холодную Подмосковную.
   Пассажиры начинаютъ собираться. Я забылъ сказать, что пароходъ нашъ называется Петръ Великій. Онъ построенъ прекрасно. Капитанъ нашъ, Михайло Парфентьевичъ Захаровъ, человѣкъ вѣжливый и пріятный въ обращеніи. Я съ удовольствіемъ узналъ, что въ числѣ пассажировъ находится дама: это была вдовствующая супруга бывшаго Губернатора Тавриды, Нарышкина, урожденная Графиня Растопчина. Тутъ-же были: Г. Кеппенъ, тотъ самый ученый описатель древностей Крыма, о которомъ я упомянулъ выше; Г. Войцеховичъ, чиновникъ особыхъ порученій при Оберъ-Прокурорѣ Святѣйшаго Синода, человѣкъ образованный, съ которымъ мнѣ очень пріятно было бесѣдовать во все время нашего плаванія; наконецъ Докторъ Ванцети, о которомъ я говорилъ въ предъидущей главѣ. Погода была прекрасная; пароходъ бѣжалъ по 8, 9 и даже 4 О узловъ въ часъ; онъ извѣстенъ своимъ необыкновенно быстрымъ ходомъ. Плаваніе наше началось благополучно. Я еще разъ взглянулъ на Кораисъ; но мы шли довольно далеко отъ берега, и я не могъ никого увидѣть; вѣроятно и оттуда глядѣли на насъ! Мысленно распрощавшись съ близкими сердцу, я не въ силахъ былъ продолжать бесѣду съ сопутниками моими, и пошелъ въ свою койку спать. Рано по утру мы почувствовали боковую качку. Кто бывалъ на морѣ, тѣмъ не для чего объяснять что значитъ этотъ несносный морской терминъ: право, онъ и въ звукѣ напоминаетъ себя очень непріятно. Въ виду Балаклавы мы обѣдали: намъ подали камбалу (Turbot), особаго рода, безъ камешковъ на чешуѣ. Здѣсь зовутъ эту рыбу Калканъ; она гораздо нѣжнѣе и вкуснѣе обыкновенной камбалы.
   Возлѣ Балаклавской пристани видно было древнее Генуэзское укрѣпленіе. Скоро показался Георгіевскій монастырь, и маякъ на мѣстѣ древняго Херсониса. Вотъ мѣста, гдѣ Владиміръ Великій позналъ Христіанскую вѣру и просвѣтилъ потомъ Рускихъ. Противъ Херсониса увидѣлъ я въ первый разъ дельфиновъ; они постоянно шли за кораблемъ, играли и выплескивались передъ нами очень забавно. Вдали виднѣлись Севастополь и Тендра, съ своимъ маякомъ; берегъ къ Очакову отъ насъ удалялся. При названіи этой крѣпости, я вспомнилъ безпокойство Екатерины Второй, долго не получавшей извѣстія изъ арміи своей, осаждавшей Очаковъ при наступленіи Декабрскихъ морозовъ; подумалъ о затрудненіи военачальника ея, Князя Потемкина, потерявшаго всѣхъ лошадей, и наконецъ воображалъ, какъ въ день Чудотворца Николая, 6-го Декабря, Русскіе герои штурмовали крѣпость, преодолѣли всѣ препятствія, торжествовали и успокоили Великую.
   Вотъ и Кинбурнская коса, напоминающая единственнаго, непобѣдимаго Суворова! Когда прибѣжали ему сказать, что Турки высаживаютъ войско, и начинаютъ окапываться валомъ, "Помилуй Богъ! не мѣшайте имъ!" вскричалъ онъ. "Пусть всѣ выберутся на берегъ: тогда ужь ни одинъ не уйдетъ." -- Такъ и сбылось: Турки всѣ сошли, укрѣпились, отослали корабли въ Очаковъ; Суворовъ атаковалъ, разбилъ и истребилъ ихъ до послѣдняго!--
   Въ 8-мь часовъ утра, военный пароходъ Метеоръ повстрѣчался съ нами; онъ плылъ отъ насъ саженяхъ въ 20-ти. Зрѣлище было прекрасное; мы раскланивались, а матросы на обоихъ судахъ прокричали ура Наконецъ, ровно черезъ сутки послѣ отплытія нашего изъ Ялты, въ часъ пополудни бросили мы якорь въ Одессѣ, у самой набережной.
   Видъ Одессы съ моря прелестенъ. Здѣсь двѣ пристани: карантинная и вольная, совершенно одна отъ другой отдѣльныя. Я сошелъ съ корабля, и оставилъ на немъ людей своихъ при вещахъ, а самъ, полагая, что скоро найду извощика, взялъ съ собой довольно тяжелую шкатулку и пошелъ отыскивать квартиру. Я принужденъ былъ взлѣсть на довольно высокую гору, а день жаркой, извощика нѣтъ въ виду.... Къ счастію, мнѣ попался на встрѣчу А. К. Лачинозъ, Директоръ Одесской таможни: мы были пріятелями еще въ Москвѣ и въ Петербургѣ. Онъ благосклонно показалъ мнѣ лучшую гостинницу, въ которой и самъ квартировалъ: это Hôtel de Richelieu (Отель де Ришелье), гдѣ я тотчасъ и поселился.
   Одесса, прежде бѣдная Татарская деревенька, Гаджибей, при которой находилось не большое Турецкое укрѣпленіе, показалась Адмиралу О. М. де Рибасу удобнымъ мѣстомъ для построенія города и пристани. Нездоровое мѣстоположеніе Херсона, и множество неудобствъ тамошней пристани, дали ему мысль замѣнить этотъ городъ Одессою. Можетъ статься, и желаніе превзойти услугою Г-на Синельникова, который строилъ Херсонъ и получилъ за то богатое награжденіе, входило въ разсчеты де Рибаса; но какъ-бы ни было, онъ подалъ докладъ Императрицѣ Екатеринѣ II, а она утвердила его и поручила ему строеніе города. Миръ съ Портою Оттоманскою, 1792 года, распространилъ границы Имперіи отъ Буга до Днѣстра; почти въ то-же время присоединено было отъ Польши древнее наше достояніе, нынѣшнія Подольская и Волынская губерніи, прилегающія почти къ Черному морю, и послѣ этого явилась необходимость открыть торговлѣ удобное мѣсто къ сбыту пшеницы и другихъ произведеній, безъ переправы чрезъ Бугъ. Все это конечно входило въ планы Императрицы, и она увидѣла, что новая пристань именно выполнитъ ея цѣль. Обративъ на нее все свое вниманіе, она только въ 4796 году назвала новый городъ Одессою, и даровала ему нѣкоторыя привиллегіи. Начали селиться, начали торговать; но до восшествія на престолъ Императора Александра I-го, Одесса еще мало подвигалась къ цвѣтущему состоянію. Несогласія между Англіей и Россіей въ это время прекратились; торговыя сношенія съ Франціей были возобновлены трактатомъ 8 Октября 4 804 года; послѣ Аміенскаго мира Франція заключила съ Портою трактатъ, по которому кораблямъ ея предоставлялось право плаванія по Черному морю; скоро потомъ Англичане, Пруссаки, Испанцы, Неаполитанцы, Рагузинцы, Голландцы и Правленіе Семи Острововъ, получили то-же право. Съ этой замѣчательной эпохи, Черное море освободилось отъ владычества Турецкаго, и сдѣлалось общею собственностію Европы, центромъ обширныхъ торговыхъ оборотовъ, которые сосредоточились большею частію въ Одессѣ. Правительство наше, тщательно и успѣшно занимаясь благосостояніемъ южнаго края, тотчасъ почувствовало важность обширнаго движенія въ торговлѣ, и поощрило ее, сложивъ 25 процентовъ съ пошлиннаго сбора. Въ 1803 году, когда Государь поручилъ Дюку де Ришелье управленіе полуденнымъ краемъ Россіи, изъ 900 кораблей, вошедшихъ въ Черное море, 336 прибыли въ Одессу, почти всѣ съ балластомъ, и всѣ нагрузились пшеницею; а ее почти всю доставили изъ Подольской, Волынской, Кіевской и Херсонской губерній. Въ этотъ годъ было выпущено пшеницы 643,000 четвертей, которыя, по тогдашнимъ дешевымъ цѣпамъ, составили уже 4,000,000 рублей, а навѣрное можно сказать, что болѣе половины этой суммы заплачено было звонкою монетою: Голландскими червонцами и Испанскими піастрами, привозимыми черезъ Броды или на самихъ корабляхъ. Въ этомъ году народонаселеніе Одессы простиралось до 8 тысячъ человѣкъ; домовъ еще было мало, и тѣ маленькіе, безпокойные, дурно построенные; магазиновъ для складки товаровъ, такъ-же какъ и публичныхъ зданій, вовсе не существовало. Карантинъ, худо устроенный; окрестности города дикія и пустыя; въ городѣ для продовольствія почти ничего; о роскоши стола не могли имѣть и мысли, когда не было даже чистой воды; вотъ что засталъ тамъ Дюкъ де Ришелье! Новый Генералъ-Губернаторъ посвятилъ все свое стараніе, всю дѣятельность свою на улучшеніе средствъ и положенія города. Онъ выспросилъ новыя льготы, доходы отъ винной продажи, и десятую часть таможеннаго сбора въ пользу Одессы; исходатайствовалъ у Монарха капиталъ для раздачи строящимся и поселяющимся тамъ, въ видѣ займа по 6 процентовъ. Городъ съ своей стороны застроилъ пристань, новый и обширный карантинъ, положилъ основаніе огромному собору, Католической церкви, госпиталю, театру, словомъ: почти всѣмъ заведеніямъ, которыя нынѣ ставятъ Одессу на равнѣ съ богатѣйшими городами въ Европѣ. Правительство обратило свое вниманіе и на окрестности: тамъ, на обширной степи, поселились колоніи Славянъ, Болгаръ, Венгровъ и Нѣмцевъ, добровольно выходящихъ въ Россію. Одесса вполнѣ начала пользоваться благоразумными трудами и распоряженіями своего Начальства, и Дюкъ до Ришелье совершенно достоинъ воздвигнутой ему статуи въ созданномъ имъ городѣ!... Но Графу М. С. Воронцову было предоставлено распространить, усовершенствовать, и можно сказать переобразовать начатое Дюкомъ. Въ правленіе его, городъ считаетъ уже около 50 тысячъ жителей, и неимовѣрно до какой красоты достигла при немъ Одесса, какимъ, часъ отъ часу возрастающимъ, благоденствіемъ пользуется она при немъ! Этотъ государственный во всѣхъ отношеніяхъ человѣкъ, ревностный исполнитель Монаршей воли, ждетъ, своего историка. Я только странникъ: могу лишь радоваться, что такихъ сыновъ имѣетъ Россія! Хвалить ихъ не мнѣ!.... Теперь въ Одессѣ есть множество прекрасныхъ домовъ, въ два и три этажа, складочные магазины для товаровъ всякаго рода, и улицы, всѣ вымощенныя камнемъ: а это не бездѣлица, когда вообразишь, что большая часть камня привезена изъ Мальты. Карантинъ доведенъ до такого совершенства, что далеко превосходитъ Марсельскій. Заведеніе искуственныхъ минеральныхъ водъ, и при немъ прекрасный публичный садъ, наполненный всякаго рода растеніями, красивыя площади, улицы широкія, усаженныя по сторонамъ тѣнистыми деревьями, по большей части цвѣтущей акаціи и Италіянскаго тополя: вотъ, при первомъ взглядѣ, несомнѣнные знаки заботливости городскаго управленія! Магазины здѣшніе, напоминающіе лучшіе Петербургскіе щегольскою наружностью, наполнены товарами всякаго рода, потому что нынѣ Одесса вольная пристань, слѣдовательно вы найдете здѣсь, для удовлетворенія роскоши и даже прихоти, всё, что только вздумаете пожелать, и гораздо дешевле чѣмъ гдѣ нибудь въ другихъ городахъ Россіи. Прекрасный Италілискій театръ здѣсь не безъ талантовъ; особенно пѣвецъ Г-нъ Марине заставляетъ и донынѣ въ Италіи сожалѣть о потерѣ его. Пріемъ, всегда гостепріимный, въ домѣ чтимаго и любимаго всѣми Начальника и его супруги, довершаютъ очарованіе путешественника въ Одессѣ, и онъ можетъ иногда позавидовать здѣшнимъ жителямъ.
   На другой день по пріѣздѣ явился я къ Графу Воронцову, нетерпѣливо желая видѣть этого знаменитаго сановника. Онъ встрѣтилъ меня благосклонно и пригласилъ обѣдать. Съ привычкой къ свѣту и людямъ, легко было увидѣть въ немъ человѣка обширнаго ума, исполненнаго свѣдѣній всякаго рода. Онъ занимался въ своемъ кабинетѣ дѣлами, и потому нескромно было-бы мнѣ долго оставаться; я пошелъ отыскивать своихъ знакомыхъ, а ихъ было въ Одессѣ довольно. Гуляя по городу, я радовался, восхищался этою дѣятельностію, этою заботою, новостью, живостію, которую почти всегда встрѣчаютъ въ приморскихъ торговыхъ городахъ. Я видѣлъ здѣсь людей всѣхъ націй: Грековъ, Италіянцевъ, Нѣмцевъ, Французовъ, Жидовъ (ихъ здѣсь много), Армянъ, и толпу Украинцевъ, отдыхающихъ между волами и фурами своими на площадяхъ. Послѣдніе только что привезли и ссыпали свою пшеницу. Вообще разнообразныя картины моря и совершенію Европейскаго, великолѣпнаго города, удивительно привлекательны. Переодѣвшись, я поѣхалъ обѣдать къ Генералъ-Губернатору; онъ представилъ меня Графинѣ, супругѣ своей. Не нахожу словъ, которыми я могъ-бы описать прелесть ея, умъ, очаровательную пріятность въ обхожденіи. Соединяя красоту съ непринужденною вѣжливостію, удѣломъ образованности, высокаго воспитанія, знатнаго, большаго общества, Графиня плѣнительна для всѣхъ и умѣетъ занять всякаго разговоромъ пріятнымъ! Въ ея обществѣ не чувствуешь новости своего положенія; она умно, пріятно и весело разговариваетъ со всѣми. Удивительно-ли что я, сдѣлавшись почти вседневнымъ посѣтителемъ дома и общества Графа и Графини Воронцовыхъ, съ трудомъ могъ оставить Одессу: такъ не хотѣлось мнѣ лишиться ихъ общества, какого не найду въ чужихъ краяхъ! Въ этотъ день я видѣлъ у нихъ Ольгу Станиславовну Нарышкину: назвать её, значитъ напомнить красоту, умъ, ловкость, и всѣ прелести, какія только бываютъ соединены въ женщинѣ. Тутъ-же были: Графиня П.... Гр. III.... Гр. Б..... Кн. Г..... Г-жа Щ.... Всѣ, кто имѣетъ честь знать ихъ, согласятся, что трудно собрать въ одно мѣсто столько милыхъ и занимательныхъ дамъ, и что счастливымъ долженъ почесться собесѣдникъ такого общества, особенно находясь на краю просвѣщеннаго міра.-- Здѣсь-же имѣлъ я удовольствіе познакомиться съ Графомъ Ив. Ос. Виттомъ, Инспекторомъ всей поселенной кавалеріи. Еще необыкновенный человѣкъ! х Еще генералъ, исполненный достоинствъ и ума! Жалѣю, что не имѣлъ случая видѣть военныя поселенія, Высочайше ввѣренныя его начальству; они давно изумляютъ всѣхъ иностранцевъ, и Герцогъ Рагузскій, въ Путешествіи своемъ по Южной Россіи, превозноситъ ихъ похвалами. Послѣ Высочайшаго смотра и манёвровъ въ 1837 году, Государь Императоръ наградилъ труды и усердіе Графа Витта своимъ Высочайшимъ благоволеніемъ.
   Пароходъ Николай І-й, на которомъ я долженъ былъ отплыть въ Константинополь, починивался, и мнѣ оставалось болѣе недѣли для Одессы; этимъ я въ полной мѣрѣ и воспользовался. Графъ Воронцовъ, не переставая оказывать мнѣ свою благосклонность, записалъ меня своимъ гостемъ въ здѣшнемъ клубѣ; я бывалъ тамъ, иногда обѣдать, иногда играть въ вистъ, и всегда находилъ очень пріятное общество иностранныхъ консуловъ, купцовъ, чиновниковъ; часто встрѣчалъ и Графа, который охотно удѣлялъ часа два своего времени нашей бесѣдѣ. Съ какимъ удовольствіемъ нашелъ я въ Одессѣ М. А. Нарышкину! Я изъ первыхъ ея знакомыхъ въ Россіи; помню когда она пріѣхала, почти ребенкомъ, съ матерью своею, Кн. Четвертинскою, сестрою и братомъ, ко Двору Екатерины. Несравненная красота ея была предметомъ удивленія всѣхъ, кто ее видѣлъ! Государыня тотчасъ отличила ее, и всегда была къ ней особенно милостива. Всего больше дѣлаетъ чести М. А. ея ангельская доброта во все время жизни. Посреди пышностей Двора, и посреди окружавшимъ ее знакомыхъ, она никогда и ни къ кому не перемѣнялась, а искала случая оказать услугу или одолженіе. По крайней мѣрѣ я навсегда останусь благодарнымъ ея почитателемъ, за то, что во всякое время находилъ ее тою-же, какою зналъ при первомъ нашемъ знакомствѣ. Я нѣсколько разъ посѣщалъ ее въ Одессѣ. Она еще хороша, и такъ-же была добра ко мнѣ, какъ прежде; нынѣ строитъ она огромный домъ, на лучшей улицѣ города, противъ самаго булевара. Не знаю долго-ли она останется здѣсь; кажется, скучаетъ! Потеря ея будетъ чувствительна для здѣшняго общества!
   Я часто видался съ Львомъ Александровичемъ Нарышкинымъ. Домъ его и Графа Витта могутъ почесться первыми, по красотѣ и великолѣпію, послѣ дома Гр. Воронцова. Здѣсь замѣчательны паркеты и большая часть мебелей изъ чинароваго дерева; я ничего лучше не видывалъ!... Радушіе и любезность хозяина и хозяйки, сдѣлали для меня домъ Нарышкиныхъ драгоцѣннымъ! Я посѣщалъ манежъ Л. А., и, какъ старый кавалеристъ и страстный охотникъ до лошадей, часто бесѣдовалъ съ нимъ объ общей нашей охотѣ. Графъ В. А. Бобринскій и прекрасная супруга его, также дозволяли мнѣ часто пользоваться ихъ бесѣдою. Графъ охотникъ заниматься всякими полезными предметами. Мы ѣзжали съ нимъ на купленную имъ близъ моря дачу, гдѣ онъ хотѣлъ разводить сады. По вечерамъ, иногда, слушалъ я Графиню, которая, аккомпанируя себѣ на фортепьяно, пѣла очаровательнымъ голосомъ... Сколько наслажденій... Присоедините къ этому множество любезныхъ и добрыхъ Московскихъ знакомыхъ моихъ, которыхъ я нашелъ въ Одессѣ, и вы сознаетесь, что пребываніе мое здѣсь было самое пріятное. Остается мнѣ еще выразить искреннюю благодарность Андрею Яковлевичу Фабру, за доброе расположеніе: я имѣлъ случай просить его оказать свое покровительство живущему здѣсь старому наставнику моему, Профессору Шнейдеру, и онъ обѣщалъ мнѣ руководствовать его своими совѣтами. Г. Спада, Директоръ Одесской Библіотеки и Музеума, извѣстный своею вѣжливостью, показывалъ мнѣ съ снисходительнымъ терпѣніемъ всѣ предметы этихъ двухъ собраній, въ которыхъ есть много достойнаго замѣчанія археологовъ. Онъ подарилъ мнѣ прекрасно сохранившуюся медаль древней Ольвіи, и она съ благодарностью была принята въ Парижскомъ богатомъ Кабинетѣ, гдѣ не было еще ни одной принадлежавшей этой древней Греческой колоніи.
   Я упомянулъ о Профессорѣ Шнейдерѣ и не могу не сказать еще нѣсколькихъ словъ объ этомъ старомъ, добромъ и ученомъ наставникѣ моей молодости. Я лѣтъ тридцать не видалъ его и думалъ, что онъ уже давно умеръ. Судите о моемъ удивленіи, когда мнѣ сказали, что онъ, въ маститой старости, преблагополучно живетъ съ своею престарѣлою сестрою въ Одессѣ! Я спѣшилъ навѣстить его, и хотѣлъ узнать, не могу-ли быть ему полезенъ въ чемъ нибудь. Я сохранилъ живѣйшую благодарность къ этому человѣку, замѣчательному своими обширными познаніями и своимъ краснорѣчіемъ. До Французской революціи онъ, вмѣстѣ съ извѣстнымъ Рейбелемъ, былъ адвокатомъ Верховнаго Совѣта въ Кольмарѣ (Conseil Souverain), потомъ Переѣхалъ въ Россію, былъ въ домѣ отца моего наставникомъ моимъ и Профессоромъ Юриспруденціи въ Московскомъ Университетѣ. Получивъ отставку, онъ купилъ помѣстье въ Швейцаріи; но происки якобинцевъ вытѣснили его оттуда. Этотъ человѣкъ много разъ бесѣдовалъ наединѣ съ Наполеономъ, тогда еще Генераломъ Республики, желавшимъ его видѣть. Онъ зналъ, что Шнейдеръ имѣетъ большія связи во Франціи и пользуется извѣстность, какъ писатель о государственномъ благоустройствѣ и комментаторъ знаменитаго сочиненія Монтескьё: о сущности законовъ. Теперь добрый и ученый Шнейдеръ, дряхлый старикъ, живетъ неизвѣстный никому въ Одессѣ. Онъ сперва не узналъ меня, но потомъ чрезвычайно обрадовался! Почитаю себя счастливымъ, что передъ отъѣздомъ моимъ успѣлъ его видѣть, обнять, и оказать ему услугу. Профессору Шнейдеру должно быть болѣе девяноста лѣтъ.
   Описывая Одессу, не льзя не упомянуть объ окружающихъ ее дачахъ. Принадлежащая Г-ну Рено (Renaud) очень живописна: это прекрасный домикъ, въ долинѣ, на берегу моря, заслоненный крутымъ берегомъ. Сады, еще столь рѣдкіе въ Одессѣ, дѣлаютъ ее безцѣнною. Здѣсь нѣсколько времени имѣла пребываніе свое Императрица Александра Ѳсодоровна. Дача Г-на Стурдзы прелестна: садъ хорошо разбитъ въ Англійскомъ вкусѣ, и множество цвѣтовыхъ кустовъ и растеній даютъ ей видъ самый пріятный. Въ ней, какъ выражаются охотники, Вилладжьятуры болѣе чѣмъ на дачѣ Г-на Рено, хотя та великолѣпнѣе. Дача покойнаго пріятеля моего, Гр. Петра Алексѣевича Разумовскаго, почти въ самомъ городѣ; безъ хозяина, она теперь запущена. Я ѣхалъ мимо, но не имѣлъ духу заглянуть въ нее.
   Посѣщая много разъ Итальянскій театръ, я имѣлъ случай замѣтить, что большая часть. зрителей въ партерѣ Жиды. Они показались мнѣ страстными охотниками до музыки. Съ какимъ жаромъ принимали они участіе то въ томъ, то въ другомъ актерѣ! Съ какимъ восторгомъ апплодировали! Они истинно оглушали сидящихъ въ креслахъ, и безпрестанно вызывая актеровъ кричали съ изступленіемъ! Я признаюсь, эти fanatico per la musica меня отмѣнно забавляли. Вообще публика здѣсь любитъ музыку и поддерживаетъ свой спектакли".
   Время летѣло быстро. Пароходъ вычинился и былъ готовъ къ отплытію. Полученное мной въ это время письмо изъ Парижа, отъ Л. И. Жюльвекура, обрадовало и манило меня. Я, съ сожалѣніемъ оставляя Одессу, поспѣшилъ отправиться. Прощаясь со всѣми, кто меня здѣсь такъ благосклонно принималъ, я особенно жалѣлъ, что не буду наслаждаться обществомъ Графа и Графини Воронцовыхъ. Они оставили во мнѣ глубокое воспоминаніе своею милою обязательностью. При самомъ отъѣздѣ моемъ, Графиня нашла случай обязать меня благодарностію, прося принять на память нѣсколько древнихъ медалей и стекляную лакриматорію, найденныя въ Керченской гробницѣ. Въ душѣ моей невольно раждалась тяжелая мысль: неужели никогда не увижусь я съ этими рѣдкими людьми?
   Не прежде какъ въ самый день моего отъѣзда узналъ я, что наканунѣ пріѣхали въ Одессу новые сопутники мнѣ въ Константинополь: Графиня Хребтовичева, съ дочерью, съ сыномъ, и супругою его, урожденною Графинею Нессельроде. Они ѣхали для свиданія съ другою дочерью Графини Хребтовичъ, супругою Посланника нашего въ Константинополѣ, Аполлинарія Петровича Бутенева.
   

ГЛАВА IV.
ПЛАВАНІЕ ОТЪ ОДЕССЫ ДО КОНСТАНТИНОПОЛЯ, И БОСФОРЪ ѲРАКІЙСКІЙ.

   21 Мая, въ 9 часовъ утра, отправился я на корабль, съ однимъ своимъ камердинеромъ; другаго слугу отослалъ я въ Москву. Все было готово. Ожидали только семейства Графини Хребтовичъ. Въ одиннадцать часовъ пріѣхали и они. Тотчасъ загремѣлъ якорь и мы пустились въ путь. Время было благопріятное. По вскорѣ продольная и довольно сильная качка стала оказывать свое дѣйствіе: дамы наши, а потомъ и нѣкоторые изъ мужчинъ, начали разнемогаться. Но всѣхъ больше страдалъ ученый оріенталистъ докторъ Линкеръ. Онъ плылъ въ Константинополь, съ надеждой собрать у тамошнихъ Евреевъ нѣкоторыя свѣдѣнія, а если можно то и достать манускрипты, нужные ему для огромной его работы: перевода на Нѣмецкій языкъ Талмуда. Во все время нашего плаванія онъ бѣдный пролежалъ почти безъ движенія, на палубѣ, не глядѣлъ ни на право, ни на лѣво. Что нужды ему было смотрѣть на берега, когда наконецъ увидѣли мы ихъ? Его не занималъ ни походъ Аргонавтовъ, ни Вѣщій Олегъ, ни разгульные набѣги Запорожскихъ казаковъ.... Ему нуженъ былъ Талмудъ, одинъ Талмудъ! Только о немъ думалъ онъ, имъ однимъ бредилъ, и все остальное предоставилъ намъ.
   На другой день пути, рано утромъ, я вышелъ на палубу. Дамы всю ночь не спали и даже не входили въ каюты: имъ постлали матрасы на палубѣ, и онѣ лежали тамъ, ужасно разстроенныя отъ качки корабля. Старая Графиня казалась крѣпче другихъ. Послѣ обычныхъ привѣтствій съ ними, я расположился на кормѣ пить чай, и закурилъ трубку. Солнце уже было высоко; береговъ ни съ которой стороны не было видно; но дельфины, мои старые знакомые, явились, и хоть немного нарушили однообразіе этой картины. Никогда они такъ меня не забавляли! Ихъ было множество. Я любовался оборотами ихъ вокругъ корабля, и при свѣтѣ солнца разсматривалъ этихъ морскихъ жителей: ихъ гладкая кожа, при лучахъ солнечныхъ и сквозь воду, казалась аквамариновою или блѣдноизумрудною. Они играли около насъ цѣлыми стаями: иные, оборачиваясь колесомъ, выкидывали изъ воды огромные плески, на подобіе корабельнаго руля. Когда сообразишь огромность и тяжесть этой рыбы, то невольно подивишься, съ какою легкостію выметывается она изъ воды. Многіе дельфины плыли за нами, выставивъ по верхъ воды весь хребетъ, какъ будто именно для того, чтобъ дать намъ лучше разсмотрѣть себя. Меня долго занимало это зрѣлище. Потомъ, красота моря, ясность неба, неизмѣримое пространство, разстилающееся передо мной, завлекли меня мало но малу въ какія-то усладительныя размышленія. Съ благоговѣніемъ созерцалъ я природу и дивился величію Создателя ея!.... Вдругъ, что-то обрушилось и застучало вплоть подлѣ меня: я вскочилъ!... Это былъ мой камердинеръ: онъ несъ мнѣ столикъ, чай и трубку, но, отъ качки корабля потерялъ равновѣсіе, зацѣпился за веревку и упалъ со всѣмъ приборомъ! Куда дѣвались мои размышленіи, мои видѣнія! Пропалъ мой чай, разбилась моя трубка! Камердинеръ бранилъ море, качку, корабль: всѣ засмѣялись, съ другими и я. Вскорѣ я не только утѣшился, но и самъ пошелъ утѣшать бѣднаго доктора, стараясь помочь болѣзни его разговоромъ о Талмудѣ.
   На кораблѣ заговорили объ обѣдѣ, но кромѣ меня никто не хотѣлъ ѣсть. Дамы только отвѣдали бульену; Графъ Хребтовичъ, то-же едва проглотилъ кусочекъ чего-то. Мы уже довольно ознакомились другъ съ другомъ: ничто такъ не сближаетъ какъ корабль. Дамы, сопутницы наши, были очень любезны. Старая Графиня казалась очень добра, обходительна, и, не взирая на морскую болѣзнь, довольно весела; невѣстка ея, урожденная Графиня Нессельроде, также милая и очень пріятная дама; но это увидѣлъ я послѣ во время пути она больше всѣхъ терпѣла отъ качки, и лежала почти безъ чувствъ. Дѣвица Гр. Хребтовичъ, молодая, веселая, свѣжая, шутила, и очень забавно, надъ собой и надъ кочевьемъ своимъ подъ открытымъ небомъ среди корабля. Молодой Графъ началъ оправляться: я увидѣлъ въ немъ человѣка образованнаго, вѣжливаго, со свѣдѣніями, и очень радъ былъ съ нимъ сблизиться. Бѣдный нашъ Пиннеръ вздыхалъ, во-первыхъ отъ того, что его тошнило, а еще болѣе, что ничего не могъ ѣсть. Его поддерживала одна надежда отыскать у Жидовскаго Каханъ-Паши въ Константинополѣ что нибудь еще неизвѣстное ему на Еврейскомъ языкѣ; но и тутъ онъ сомнѣвался, а это еще больше его мучило.
   День прошелъ нечувствительно. Ввечеру, какъ наканунѣ, дамы и Графъ Хребтовичъ остались ночевать на палубѣ; я ушелъ въ каюту и проспалъ спокойно и безъ просыпа до утра.
   На другой день, рано одѣвшись, я вышелъ на верхъ. Сопутники мои, кажется, немного уснули, и всѣ были пободрѣе; даже докторъ Пиннеръ бродилъ на кормѣ и улыбался. Я съ нетерпѣніемъ глядѣлъ впередъ, по направленію корабля. Около двѣнадцатаго часа закричали: берегъ! Я затрепеталъ, и вперилъ свои глаза на черную точку, появившуюся передъ носомъ корабля: это былъ берегъ Азіи. Распознать еще не льзя было ничего, но я не отводилъ глазъ. Наконецъ стали по немногу обрисовываться горы, мысы; берегъ ясно обозначался, и корабль, принявъ другое направленіе, повернулъ къ западу. Мы пошли къ Ѳракійскому Босфору: уже былъ видѣнъ берегъ Европы. Я замѣтилъ, что Азіятская сторона вообще гораздо выше Европейской. Вотъ и Кіанійскіе острова, или, лучше сказать, голыя скалы: ихъ два у Европейскаго и два у Азіятскаго берега, при самомъ входѣ въ Босфоръ. Не могу описать съ какимъ восторгомъ вступилъ я наконецъ въ эти страны, которыя такъ давно желалъ видѣть. Тысячи мыслей и воспоминаній историческихъ тѣснились въ моемъ воображеніи: я видѣлъ, кажется, Язона и знаменитыхъ его сопутниковъ, выплывающихъ изъ Босфора Ѳракійскаго, и устрашенныхъ Кіанійскими скалами {Въ Баснословіи сказано, что эти скалы, при проходъ кораблей между ними, сближались и раздавливали ихъ, а потомъ опять расходились.}. Но ко мнѣ были благосклонны эти скалы: оставались недвижимы, спокойны, и корабль нашъ благополучно вступилъ въ проливъ. Я воображалъ также древнихъ предковъ нашихъ, смѣлыхъ Норманновъ, плывущихъ на легкихъ и утлыхъ ладьяхъ своихъ, подъ предводительствомъ Олега, Игоря, опустошать богатые берега и налагать данъ на приведенныхъ въ ужасъ слабыхъ Императоровъ Константинопольскихъ. Желѣзные предки наши какъ будто указывали путь могущественнымъ наслѣдникамъ своимъ. Не стало Греческихъ Императоровъ: другой народъ, другіе цари стоятъ нынѣ лагеремъ въ раззоренной ихъ столицѣ, и будто предчувствуютъ непрочность своего завоеванія, потому что уже около 500 лѣтъ тяготя владычествомъ своимъ несчастную Грецію и Малую Азію, они не сдѣлали ничего для прочной власти, и до сихъ поръ остаются только потомками завоевателей, не думаютъ о благѣ народномъ, и, странное дѣло, даже не сохранили, не поддержали ни одного древняго зданія!... Ничего не основали и вновь {Кромѣ мечетей и бань.}. У нихъ все разрушается, всѣ государственныя пружины ослабли, и дѣйствуютъ только насильственно; ни гдѣ и ни въ чемъ не видно систематическаго хода благоустроеннаго государства! Они заняли у побѣжденныхъ ими Грековъ только роскошь и нѣгу, обыкновенно довершающія паденіе царствъ. Впрочемъ, я согласенъ съ Г-мъ Базили {Очерки Константинополя.}, когда онъ говоритъ, что нѣтъ страны, болѣе достойной вниманія нашихъ соотечественниковъ. Уже десять вѣковъ постоянно устремлены взгляды Россіи на Босфорскую столицу: то заманиваетъ она нашихъ древнихъ рыцарей своимъ богатствомъ, то изливаетъ на обрадованный Сѣверъ свѣтъ Христіанства, то завѣщаетъ Московскому Князю послѣднюю отрасль Императорскаго Дома и улетѣвшихъ отъ плѣнныхъ береговъ Босфора орловъ Рима; то занимаетъ великіе помыслы Екатерины II-й, и обѣщаетъ міру новыя судьбы, а удивленной Европѣ новую эпоху рыцарства. Въ наши дни, испуганный городъ Султановъ, съ высоты своихъ холмовъ и минаретовъ, видитъ бивачный дымъ Русской арміи и блескъ побѣдительныхъ штыковъ; потомъ наше войско и нашъ флотъ приносятъ Востоку даръ мира! Но я оставлю теперь преждевременное разсужденіе о Туркахъ и займусь Босфоромъ, въ который мы только что вступили. Объѣхавъ оба берега его болѣе пяти разъ, въ бытность мою въ Константинополѣ, я могу, кажется, описать его довольно точно. Разумѣется, не тотчасъ по пріѣздѣ могъ я обозрѣть его; но чтобъ не обращаться къ нему болѣе, начну здѣсь мое описаніе.
   При самомъ входѣ въ Босфоръ изъ Чернаго моря, на Кіанійскомъ островѣ съ Европейской стороны, стоитъ такъ называемая, не знаю почему, Помпеева колонна: это просто жертвенникъ, поставленный въ честь Императора Августа, что ясно видно изъ надписи:

CÆSARI Augusto
Е. CL. Annidius
L. F. CLA.
Fronto.

   На берегу, надъ самымъ островомъ, находится Европейскій маякъ (Roumeli Fence). Мысъ, на которомъ онъ поставленъ, назывался въ древности Паніумъ; тутъ нынѣ укрѣпленіе, или замокъ (Фанараки), построенный въ 1796 году Греческимъ архитекторомъ, гдѣ есть 15 пушекъ. Подалѣе, на томъ-же берегу, находится укрѣпленьице Каринше, древняя пристань Ликійцевъ; его строилъ Баронъ Тоттъ въ 1773 году; здѣсь 23 пушки. Еще подалѣе Буюкъ-Лиманская батарея, сооруженная Французскими инженерами: на ней 12 пушекъ. Это мѣсто называлось въ древности Ефеніанскою пристанью; оно почти возлѣ самаго устья древняго Хрисороаса {Наззаніе Хрисороасъ происходитъ отъ того, что въ древности, какъ полагаютъ, находила уже золото въ пескѣ.}, отъ котораго, до самаго укрѣпленія Карипше, берегъ состоитъ изъ огромныхъ скалъ, раздѣленныхъ только въ одномъ мѣстѣ Буюкъ-Лиманскою бухтою.
   Ниже, по теченію, и не вдалекѣ, стоитъ первый Европейскій замокъ Румеликавакъ; при немъ батарея, построенная въ 1783 году, Французомъ Туссенемъ, и распространенная въ 4 79U году, также Французомъ, инженеромъ Монье. Подлѣ самаго замка видны развалины старой Генуэзской крѣпости, за которыми течетъ Хрисороасъ: тутъ, на возвышеніи, находилась нѣкогда башня. Греки называли ее Тимеа, и на ней былъ поставленъ маякъ, указывающій мореплавателямъ изъ Чернаго моря входъ въ Босфоръ. Съ этой точки видны: Черное море, Константинополь и Марморное море. Не доплывая еще до Буюкдерской долины, вы увидите Греческое селеніе, сохранившее свое древнее наименованіе: Селектрина; Турки зовутъ его Сарикью. Оно подлѣ самаго залива, называемаго въ древности, по его имени, Селектринумъ. По словамъ Діонисія Византійскаго, заливъ оканчивается къ полудню мысомъ, что нынѣ Meзарбурунъ. На немъ былъ жертвенникъ, посвященный Венеръ Меретриксъ {Венерѣ распутной.}. На сѣверной оконечности того-же залива былъ еще храмъ, прямо противъ храма Юпитера-Уріуса, на Азіятскомъ берегу. Тутъ нынѣ сильная батарея, изъ 25-ти пушекъ большаго калибра.
   Вблизи Буюкдерскаго залива, въ древности Ваѳикольпосъ, видны остатки монастыря Святыя Евфиміи, и часовня, до сихъ поръ называемая по имени этой угодницы Божіей. Въ самомъ началѣ залива загородный домъ Русскаго Посольства, и въ это время Посланникъ нашего Двора, А. П. Бутеневъ, находился тутъ.-- Я остановлюсь на минуту въ описаніи Европейскаго берега Босфора. Аполлинарій Петровичъ Бутеневъ давно и нетерпѣливо ждалъ нашего парохода; онъ зналъ, что на немъ семейство его. Едва поравнялись мы съ домомъ, и уже Посольская лодка отчаливала отъ пристани и быстро неслась къ намъ. Шесть богато-одѣтыхъ Турецкихъ гребцовъ, Россійскій флагъ и убранство шлюпки привлекли наше вниманіе. Пароходъ остановился, и мы скоро увидѣли нашего Посланника: онъ бросился въ объятія своихъ родныхъ, которыхъ обнималъ послѣ долгой разлуки. Слезы радости и умиленія, восторженныя, несвязныя рѣчи восхитили, растрогали всѣхъ, и я особенно боялся въ такую минуту развлечь Посланника, такъ что даже не подошелъ къ нему. Когда уже онъ сталъ сбираться въ обратный путь и увозилъ моихъ сопутниковъ, я вручилъ ему письма, бывшія у меня къ нему. Въ это время и Г. Хребтовичъ началъ говорить обо мнѣ.... Я зналъ Г-на Бутенева въ Москвѣ, почти ребенкомъ; не удивительно, что, не встрѣчавшись съ тѣхъ поръ, мы не узнали-бы другъ друга. Г. Посланникъ очень вѣжливо пригласилъ меня на другой день къ себѣ обѣдать, и со всѣмъ семействомъ Графини Хребтовичъ поплылъ къ Русскому дворцу, гдѣ нетерпѣливо ожидала ихъ супруга его, стоявшая во все это время на пристани. Пароходъ опять закурился; мы быстро понеслись въ Константинополь, и черезъ полчаса бросили якорь. Тамъ въ минуту окружили насъ лодки, и со всѣхъ сторонъ послышались приглашенія, по-Италіански, по-Французски, по-Нѣмецки, по-Гречески. "Ко мнѣ, сударь! у меня вы найдете комнаты, хорошій столъ, за самую дешевую цѣпу!" Одинъ изъ пригласителей вскочилъ на пароходъ, взялъ меня подъ руки, и увѣряя, что онъ точно тотъ трактирщикъ, котораго рекомендовали мнѣ въ Одессѣ, увелъ въ свою лодку. Между тѣмъ, человѣкъ десять Турокъ расхватали мои пожитки (замѣтьте, что достаточно было-бы троихъ). Я боялся, что все это растащатъ и весь мой скарбъ пропадетъ. Но лодка отчалила и я скоро очутился въ Перѣ, въ довольно дурномъ трактирѣ, подъ вывѣскою Hôlel de Hongrie (Венгерская гостинница). Надо знать, что я спрашивалъ о рекомендованномъ мнѣ въ Одессѣ домѣ, Hôtel de Russie (Русская гостинница), и мой плутъ хозяинъ увѣрялъ меня на кораблѣ, что это та самая. Я смѣючись сталъ ему пенять, а онъ началъ увѣрять меня, что въ томъ трактирѣ гораздо хуже, что всё нумера давно заняты, а у него буду я жить прекрасно и преспокойно.... Ну, хоть и такъ! Я остался, увидѣлъ, что пожитки цѣлы, расплатился съ плутами-носильщиками, и къ удовольствію своему узналъ еще, что добрый нашъ докторъ Пиннеръ остановился въ томъ-же трактирѣ, рядомъ съ моею комнатою. Здѣсь кстати сказать слова два о бакчизѣ. Меня посадили съ корабля въ лодку -- бакчизъ; вмѣсто трехъ носильщиковъ десятеро схватились за мои вещи: одинъ взялъ футляръ съ шляпой, другой портфёль, третій шкатулку, четвертый кисетъ съ табакомъ, и проч. Всѣ потомъ кричали бакчизъ! Съ берегу подниматься довольно круто, и я взялъ верховую лошадь; какой-то шалунъ придержалъ мнѣ стремя -- бакчизъ; другой сдѣлалъ тоже, когда я слѣзалъ съ лошади -- бакчизъ! Это наше Русское на водку. И все это не въ счетъ рядной суммы. Къ счастью, не дорого: каждому двѣ, три пары. Я прожилъ потомъ недѣли три въ Константинополѣ, и, право, не было дня, въ который не случилось-бы мнѣ десять разъ лазить въ карманъ за бакчизомъ. Но пора возвратиться къ описанію Босфора, съ того мѣста, гдѣ я оставилъ его въ Буюкдерскомъ заливѣ.
   За Буюкдерскимъ заливомъ находится обширная и прелестная долина, которую, за плодородіе и красоту ея, съ самой древности и понынѣ называютъ Калосъ-Агросъ. Она служитъ нынѣ мѣстомъ прогулки для Франковъ, обитающихъ въ Буюкдере. Сюда переѣзжаютъ въ весеннее время жить иностранные министры, купцы и богатые Греки; здѣсь они блистаютъ Европейскою роскошью, предъ глазами набожнаго Мусульманина, нечувствительнаго къ ихъ наслажденіямъ и внутренно всѣхъ ихъ презирающаго.
   По всему Босфорскому берегу, до сихъ поръ мною описанному, видны въ нѣкоторыхъ мѣстахъ развалины и остатки древнихъ построекъ. Продолжая плаваніе далѣе къ Константинополю, увидите возвышеніе, называемое Турками Кересъ-Бурунъ, а Греками Діалитра: это послѣдній пунктъ, съ котораго еще можно видѣть входъ въ Черное море. Шаговъ 500 далѣе Теранія, на бухтѣ того-же имени. Встарину, бухта или заливъ этотъ назывался Фармакіасъ. Древніе полагали, что тутъ Медея оставила зелья, которыя везла съ собою. Въ Тераніи загородные домы Французскаго и Англійскаго пословъ {Противу дома Англійскаго посла всегда стоитъ Англійскій вооруженный и всегда готовый къ отплытію фрегатъ, такъ-же какъ въ Буюкдере Россійскій корабль, противу дому нашего Посланника.}. Далѣе заливъ и корабельная пристань Стеніосъ, обширнѣйшая и удобнѣйшая изъ всѣхъ, находящихся въ Босфорѣ." Мнѣ сказывали, что Екатерина II хотѣла купить или какъ нибудь иначе пріобрѣсть это мѣсто, и построить тутъ дворецъ и пристань для Русскихъ кораблей; но Султанъ, испугавшись такого близкаго сосѣдства, не согласился. Небольшая рѣчка, которую Діонисій Византійскій называетъ Кимаросъ, впадаетъ въ Балталиманскій заливъ. Тутъ встарину были: кипарисовая роща, а на возвышеніи, у самаго устья рѣки, храмъ Гекаты. Приливъ въ этомъ мѣстѣ очень силенъ и волны съ шумомъ разбиваются у подошвы пригорка. Немного подалѣе выдается Кизляръ-Бурунскій мысъ: на немъ крѣпость или замокъ Румели-Гиссаръ. Вотъ откуда честолюбивый Дарій Персидскій смотрѣлъ на переправу чрезъ Босфоръ безчисленнаго своего войска! Тутъ-же переходили потомъ Готы и Рыцари-Крестоносцы, только въ противную сторону. Поближе къ столицѣ, при мысѣ Акинди-Бурунъ, а въ древности Эстіасъ, лежитъ деревня Арнаутъ-Кью: около нея теченіе такъ быстро, что спуская лодку въ этомъ мѣстѣ, принимаютъ ее на бичеву: иначе два гребца едва-ли могли-бы бороться съ волнами. Не даромъ-же Турки называютъ здѣшнія волны Шантанъ-Акиндиси (Чортово теченіе). Далѣе, въ деревнѣ Куру-Чесмѣ, знатные Греки и Епископы ихъ вѣры по большей части имѣютъ дачи, которыя можно различить отъ Турецкихъ по темной окраскѣ домовъ, незавидныхъ снаружи, хотя многіе изъ нихъ богато и даже роскошно убраны внутри.
   Въ деревнѣ Бешикташъ, гдѣ была древняя пристань Родосцевъ, Турки съ благоговѣніемъ хранятъ прахъ Гаджи-Бектама, основателя орды тѣхъ вооруженныхъ монаховъ, которые послѣ, подъ именемъ Янычаръ, такъ долго ужасали Европу и Азію. Кровопролитное истребленіе этого необузданнаго войска принадлежитъ къ Исторіи нынѣ царствующаго Султана Махмуда. Это событіе изложено весьма хорошо въ Константинополя, Г-на Базили. За Бешикташемъ возвышается Султанскій дворецъ Дольма-Какіе, на самомъ томъ мѣстъ, гдѣ нѣкогда присталъ Язонъ, плывшій въ Колхиду за Златымъ руномъ. Дворецъ построенъ довольно живописно; купы деревьевъ, окружающихъ его, составляютъ одинъ изъ прелестнѣйшихъ видовъ Босфора Ѳракійскаго. Здѣсь было любимое пребываніе Султана Селима ІІІ-го. Неподалеку находился въ древности храмъ, воздвигнутый Византійцами въ честь Птоломея, за то что онъ подарилъ имъ въ Азіи округъ земли, богатый пшеницею, и при томъ оружія и денегъ, когда они нуждались во всемъ этомъ. Деревня Фондукли получила названіе свое отъ дома Гуссейнъ-Аги. Если не ошибаюсь, то она занимаетъ мѣсто древняго Айонъ-Ѳеона, гдѣ Мегаряне поклонялись Аяксу, сыну Телемакову. Гуссейнъ-Ага былъ богатѣйшій Турокъ въ царствованіе Магомета IV-го, и не проходило недѣли, чтобъ онъ не удостоился принимать Султана въ своемъ домѣ, называемомъ Фондукли, и находящемся возлѣ Перы, въ виду Императорскаго дворца. Въ немъ были устроены комнаты, выдающіяся окнами на самы нзовыхъ позолоченныхъ листовъ его кровли; но знаменитый храмъ существовалъ и при Карлѣ Великомъ, около 800-го года. Вдругъ, въ ХІ-мъ столѣтіи, видимъ, что онъ раззоренъ до основанія. Какая сила сокрушила столько колоннъ? для чего не преобразовали этого храма въ Христіанскую церковь? Не отъ того-ли, что онъ былъ слишкомъ знаменитъ и любимъ народами?
   Такъ разсматривая Капитолій древнихъ, я возвратился къ статуѣ Марка Аврелія. Изъ трехъ зданій, украшающихъ нынѣшній Капитолій, отвсюду видны палаты Римскаго Сенатора, построенныя въ 1390-мъ году, Папою Вонифатіемъ ІХ-мъ, на древнемъ Фундаментѣ Катуллова Табуларіума. Большая зала, черезъ которую я проходилъ, кажется оставалась въ большомъ небреженіи; въ ней нѣтъ никакихъ украшеній; даже полъ изъ простыхъ сосновыхъ досокъ, худо сплоченныхъ; но достойна, замѣчанія бронзовая волчица, выкармливающая Ромула и Рема: это изваяніе Этрусское. Нѣкогда громъ упалъ на него, и слѣды удара еще видны. Мы взошли на башню, съ которой весь Римъ съ его холмами видѣнъ какъ въ панорамѣ: видъ очаровательный! Г-нъ Висконти велѣлъ приготовить тутъ завтракъ, что было очень кстати; я съ утра не ѣлъ; движеніе и свѣжесть воздуха возбудили во мнѣ аппетитъ.
   Г-нъ Висконти указалъ мнѣ на холмъ Палатинскій: "Вотъ начало Рима," сказалъ онъ."Тутъ основалъ Ромулъ свою столицу, огородивши ее тыномъ. Посмотрите на долину, которая отдѣляетъ ее отъ этого другаго холма, называемаго Авентинскимъ: въ ней были похищены Сабинки. Авентинскій холмъ присоединилъ къ городу Анкъ Марцій. На право, за Тибромъ, земля принадлежала Этрускамъ: вотъ гдѣ стоялъ съ войскомъ Порцена, ихъ царь; вотъ мостъ, защищаемый Гораціями; вотъ мѣсто, гдѣ Клелія переплыла Тибръ." Такимъ образомъ онъ указывалъ мнѣ постепенное расширеніе Рима, и я пробѣгалъ мысленно всю древнюю исторію этого чуднаго Города (Urbs). Всѣ начальныя войны его, всѣ побѣды совершились въ небольшомъ уголкѣ нынѣшней столицы. Съ высоты башни, на которой я стоялъ, мнѣ пояснились событія, которыя казались прежде неясными. Я былъ чрезвычайно доволенъ своимъ обозрѣніемъ. Передо мною былъ Форумъ, храмы: Фортуны, Юпитера Громовержца, тріумфальныя ворота Септимія-Севера; вдали виднѣлась Аппіева дорога, ворота Друзовы, гробница Цециліи Метеллы, жены Крассовой, новая гробница Сервиліевъ, недавно открытая Кановою. Голова у меня закружилась отъ всѣхъ этихъ различныхъ и достопамятныхъ предметовъ; мысли мѣшались одна съ другою, при соображеніи различныхъ временъ и эпохъ. Надобно было отдохнуть отъ столькихъ впечатлѣній. Я сошелъ съ башни, и мы пошли еще осмотрѣть въ Капитоліи два строенія: одно по правую, а другое по лѣвую сторону площади Марка-Аврелія. То, которое на право, называютъ Палатами консерваторовъ (сохранителей). Тутъ статуя Юлія Цезаря: ее почитаютъ единственнымъ въ Римѣ, точнымъ изображеніемъ этого великаго человѣка. Вблизи можно видѣть бюстъ славнаго композитора Чимарозы, поставленный другомъ его Кардиналомъ Гонзальви. Въ этихъ палатахъ есть нѣсколько отличныхъ картинъ; между прочими Св. Петронилла, написанная Гверчиномъ. Я послѣ видѣлъ, въ церкви Св. Петра, копію съ нея, сдѣланную изъ мозаики. Въ строеніи но лѣвую сторону находится Капитолійскій музей. Тутъ замѣчательны: Умирающій гладіаторъ, единственная красотою Венера Капитолійская, и бюстъ Брутовъ; но я разсматривалъ потомъ особенно оба эти музея, и буду говорить о нихъ въ своемъ мѣстѣ. Теперь остается мнѣ сказать слова два о Форумѣ. На немъ учредили въ позднѣйшія времена бычачій рынокъ, и отъ того онъ донынѣ сохранилъ названіе Campo Vaccino. Наполеонъ началъ разрывать его, для возстановленія на немъ древнихъ зданій. Этимъ окончилась наша первая поѣздка съ Г-мъ Висконти. Я торопился домой, переодѣться и ѣхать на обѣдъ къ Кардиналу Фешу, который пригласилъ меня.
   Въ 6 часовъ явился я въ его палаты. Приглашенныхъ было очень мало: знаменитый Меццофанти, который нынѣ уже Кардиналъ, товарищъ мой Висконти, Роже де Бовуаръ, Французскій путешественникъ, и еще два духовныя лица, мнѣ неизвѣстныя.
   Кардиналъ Фешъ гостепріименъ и любезенъ. Въ разговорахъ онъ уменъ, и былъ свидѣтелемъ столькихъ событій, былъ такъ близокъ съ Наполеономъ, о которомъ охотно говоритъ, что бесѣда его чрезвычайно занимательна. Онъ показывалъ мнѣ свою картинную галлерею, одну изъ первыхъ въ Италіи. Какъ страстный охотникъ до живописи, онъ не щадитъ издержекъ на этотъ предметъ, и составилъ такимъ образомъ превосходную коллекцію. Онъ подарилъ мнѣ два прекрасные маленькіе пейзажа Сальватора Розы, прося меня сохранить ихъ на память нашего знакомства. Обѣдъ былъ не лакомый, но сытный и хорошо изготовленный; вина лучшія Французскія. Кардиналъ сказалъ, что никакъ не можетъ пріучиться къ Италіянскимъ винамъ, для него вреднымъ. За столомъ Меццофанти говорилъ о Ватиканской библіотекѣ, гдѣ былъ онъ хр інителемъ, и пригласилъ меня посѣтить ее. Бесѣда была вообще серьёзная, но занимательная, особенно относительно художествъ. Послѣ обѣда, когда я сталъ откланиваться Кардиналу, онъ сказалъ мнѣ, что Его Святѣйшество желаетъ меня видѣть, и поручилъ ему представить меня завтра въ 42 часовъ утра. Я обѣщалъ явиться, и Кардиналъ проводилъ меня до сѣней. Дома, я написалъ письма въ Россію и нѣсколько строкъ въ свой журналъ, а окончилъ день прогулкою на Корсо и въ Вилла-Боргезе. Но въ этотъ разъ я былъ съ Г-мъ Висконти, а въ Вилла-Боргезе встрѣтился съ Г-мъ Валентину и провелъ съ ними вечеръ чрезвычайно пріятно.
   На другой день, по утру, я поѣхалъ сдѣлать визитъ Г-ну Меццофанти. Онъ жилъ въ Ватиканской библіотекѣ, какъ Директоръ ея, и я воспользовался случаемъ, осмотрѣть это знаменитое книгохранилище. Г-нъ Меццофанти скромный и тихій старичекъ. Онъ принялъ меня съ радушіемъ и самъ вызвался вести въ библіотеку. Я спросилъ его, правда-ли, что онъ говоритъ на сорока различныхъ языкахъ. Онъ улыбнувшись отвѣчалъ: "Не говорю всѣми, но знаю ихъ." Тогда я заговорилъ съ нимъ по-Русски. Онъ вслушался и пошелъ къ своему бюро, гдѣ сталъ писать; минуты черезъ три, онъ воротился ко мнѣ съ записочкой, на которой чисто и правильно написанъ былъ отвѣтъ на Русскомъ языкѣ. Я попросилъ его прочесть мнѣ написанное имъ; онъ это сдѣлалъ, произнося слова довольно хорошо, но совершенно по писаному, на о, и сбиваясь въ иныхъ мѣстахъ на Греческое произношеніе, т. е. худо выговаривая ж. Потомъ мы пошли въ пространныя залы книгохранилища. Я прежде не видывалъ такого огромнаго собранія книгъ и Манускриптовъ; но очень трудно, не изучивши каталоговъ, дать отчетъ о библіотекѣ. Можно видѣть шкафы и стоящія въ нихъ книги; но можно-ли въ нѣсколько часовъ осмотрѣть ихъ и дать о нихъ отчетъ? Мнѣ показали манускриптъ Виргилія, четвертаго столѣтія, и Теренція, извѣстный подъ именемъ Ватиканскаго, очень древній и особенно замѣчательный и драгоцѣнный картинками, по которымъ можно хорошо изучать древніе костюмы и сценическое расположеніе дѣйствующихъ лицъ. Въ этой библіотекѣ сохраняется также коллекція медалей, одна изъ многочисленнѣйшихъ.
   Г-нъ Меццофанти показывалъ мнѣ множество вещицъ, найденныхъ въ подземельяхъ Рима, въ тѣхъ пещерахъ, гдѣ во время первыхъ гоненій скрывались христіане: это небогатые кресты, сосуды, мѣдные образа, четки и проч. Тутъ-же видѣлъ я изображенія всѣхъ годовыхъ праздниковъ, написанныя на кипарисныхъ дскахъ, Суздальскимъ письмомъ и съ Славянскими надписями: онъ сказалъ мнѣ, что ихъ получили уже давно, изъ Москвы. Обошедши всѣ огромныя залы библіотеки, и поблагодаря почтеннаго Меццофанти, я поѣхалъ къ Кардиналу Фешу, потому что назначенное время для моего представленія Его Святѣйшеству приближалось. Г-нъ Меццофанти сказалъ мнѣ, что Папа приказалъ и ему быть при этомъ представленіи.
   Когда я пріѣхалъ къ Кардиналу Фешу, то нашелъ его уже совсѣмъ готоваго: онъ меня дожидался. Мы сѣли въ его карету и отправились въ Monte-Cavallo, во дворецъ Его Святѣйшества. Тамъ, передъ фасадомъ, обширная и прекрасная площадь. У воротъ дворца сидѣло восемь или десять солдатъ Швейцарской гвардіи, которые составляютъ весь караулъ Папы. Влѣво крутой спускъ съ горы {Monte Cavallo на самомъ краю Кипршіальскаго холма, и высотою на равнѣ съ куполомъ Св. Петра. Оттуда видъ безподобный.}. На площади поставлены колоссальной величины кони, тѣ самые, которые Константинъ перевезъ сюда изъ Александріи. Они украшаютъ чудесный фонтанъ, воздвигнутый Піемъ VII-мъ. Конечно нѣтъ въ свѣтѣ города, гдѣ былобы столько фонтановъ: они здѣсь великолѣпны, и въ такомъ климатѣ, какъ Римскій, шумомъ своимъ и прохладою доставляютъ наслажденіе, ни съ чѣмъ несравнимое.
   Комнаты дворца Его Святѣйшества убраны какъ не льзя проще; прислуга у него самая малочисленная, и состоитъ изъ пяти или шести немолодыхъ служителей, одѣтыхъ по духовному. Вѣроятно, насъ дожидались, потому что передъ нами вездѣ, безъ малѣйшей остановки, отпирали двери. Только передъ самымъ кабинетомъ Папы, чиновникъ, въ фіолетовыхъ чулкахъ, вошелъ къ нему прежде насъ; мы пріостановились, и не болѣе какъ черезъ минуту тотъ-же чиновникъ возвратился и сказалъ, отпирая дверь: "Его Святѣйшество!" Кардиналъ шелъ впереди, а я за нимъ. Папа сидѣлъ въ креслахъ. Онъ всталъ; Кардиналъ поцѣловалъ его руку и представилъ меня, сказывая чинъ и имя мое. Я почтительно поклонился Панѣ; онъ благословилъ меня, и я хотѣлъ было поцѣловать его руку, но онъ вѣжливо удалилъ ее. Онъ сѣлъ опять въ свои кресла. Вся одежда на Папѣ была бѣлаго цвѣта, шалевая, безъ малѣйшаго украшенія; даже наперснаго креста я не замѣтилъ. На головѣ его была скуфья, также бѣлая. Тутъ вошли Кардиналъ Джіустиніани и Г-нъ Меццофанти. Поцѣловавъ руку у Папы, они стали по сторонамъ. Тогда Его Святѣйшество пригласилъ насъ всѣхъ садиться. Папа спрашивалъ меня, давно-ли я въ Римѣ, откуда ѣду, долго-ли располагаюсь пробыть въ Италіи, нравится-ли мнѣ жизнь въ здѣшнемъ городѣ. Отвѣчая на всѣ эти вопросы, я сказалъ на послѣдній, что для меня Римъ очарованіе, и я только сожалѣю, что время не позволяетъ мнѣ долго оставаться въ немъ; что изучить Римъ, кажется, вѣка мало, и что ни одинъ городъ не поражалъ такъ моихъ чувствъ, и такъ не привлекалъ меня къ себѣ! "Вы знакомы съ Кардиналомъ Фешемъ -- прервалъ Григорій XVI-й -- и я поручилъ ему доставлять вамъ всѣ способы осмотрѣть все, что есть здѣсь любопытнаго. Мнѣ будетъ очень пріятно, если вы останетесь нами довольны." Потомъ онъ началъ говорить о Константинополѣ, и сказалъ, что его сердце сокрушается, видя въ какомъ угнетеніи живутъ Христіане на востокѣ, особенно въ Іерусалимѣ. Я отвѣчалъ, что съ нѣкотораго времени Султанъ очень смягчился противъ Христіанъ, и даже пожаловалъ довольно значительную сумму на возобновленіе храма Богородицы, называемаго въ Балуклахъ: это первый и еще неслыханный примѣръ у Магометанъ, чтобы Султанъ украшалъ христіанскую церковь. Я разсказалъ, какъ Махмудъ посѣтилъ этотъ святой храмъ, и велѣлъ поставить вмѣсто образа Богоматери образъ Іоанна Крестителя. Папа засмѣялся, и спросилъ: "Какая мысль заставила его сдѣлать это?" -- Никто не знаетъ, Ваше Святѣйшество; но мнѣ сказывали, будто онъ чтитъ память Предтечи и сохраняетъ образъ его въ своихъ покояхъ.-- "Судьбы Всевышняго неисповѣдимы" сказалъ Папа. "Отъ малаго сѣмени возраждаются дубы! А давно-ли Султанъ благоволитъ къ Христіанамъ?" -- Со времени послѣдней войны его съ нами, Ваше Святѣйшество, и особенно съ тѣхъ поръ, какъ Государь нашъ такъ великодушно оказалъ ему помощь.-- " Великъ вашъ Государь! Знаете-ли, что мы ежедневно молимся о соединеніи Церкви?" -- И мы, Святѣйшій, за каждой обѣдней о томъ-же молимся.-- "Усердныя молитвы непремѣнно услышитъ Господь -- сказалъ Папа -- и, рано или поздно, онѣ исполнятся. Счастливы будутъ пастыри, во время которыхъ это случится." Разговоръ сдѣлался общимъ, и скоро Его Святѣйшество всталъ. Мы откланялись. Онъ опять благословилъ меня, и тутъ уже позволилъ поцѣловать свою руку. Онъ подарилъ мнѣ богатыя четки и отпустилъ съ миромъ.
   Григорій XVI-й, изъ дому Капеллари, избранъ на Папскій престолъ въ 1831-мъ году. Ему 71 годъ, но онъ еще свѣжъ и здоровъ; наружность его простая и черты лица не выражаютъ ничего величаваго, но показываютъ много добродушія. Онъ вѣжливъ, снисходителенъ, говоритъ тихо, и всегда по-Итальянски, однако совершенно разумѣетъ Французскій языкъ, на которомъ я ему отвѣчалъ. Въ служеніи кротокъ и чрезвычайно набоженъ. Онъ всякой день прогуливается по Риму въ каретѣ и ѣздитъ довольно скоро. Мнѣ не полюбилось одна: это, что каждый разъ сопровождаетъ его конвой кирасиръ. Мнѣ казалось-бы величественнѣе и даже приличнѣе Царю-Первосвященнику являться передъ народомъ безъ солдатъ, съ большею довѣренностію и смиреніемъ. Можетъ статься, какія нибудь политическія обстоятельства, мнѣ неизвѣстныя, заставляютъ его принимать такія мѣры, которыя, судя по простотѣ его домашней жизни, привычкамъ и неприхотливости, должны быть и ему тягостны. Поблагодаривъ Кардинала, я разстался съ нимъ, а самъ отправился къ Г-ну Валентини, съ которымъ долженъ былъ посѣтить мастерскія стараго и славнаго живописца Камучини, и ваятеля Торвальдсена, а потомъ обѣдать у почтеннаго моего чичероне. Пріѣхавши на короткое время въ Римъ, и желая все видѣть, я не имѣлъ минуты свободной, и отъ того совершенно отказался отъ большаго общества, хотя не разъ приглашали меня на вечера, къ Князю Боргезе, къ банкиру Торлоніа, нынѣ Дюку Браччіано, къ иностраннымъ министрамъ, и проч. Для этого надобно было-бы остаться зимовать въ Римѣ.
   Старикъ Камучини привѣтливъ и довольно любезенъ. Его обширныя мастерскія почти всегда посѣщаются иностранными путешественниками. Я видѣлъ у него огромнѣйшія картины, его работы, какъ-то: Смерть Юлія Цезаря, Смерть Виргиніи, и многія другія, сажени по двѣ длины. Принято всѣми удивляться имъ и хвалить живописца; признаюсь, мнѣ не понравились его картины, можетъ статься и отъ того, что я еще наканунѣ восхищался Ватиканскими сокровищами живописи. Притомъ-же Камучини устарѣлъ, и едва можетъ продолжать занятія своимъ художествомъ, въ темъ и самъ сознается. Я нахожу однакожъ, что колоритъ его пріятенъ и рисунокъ правиленъ. Италія вообще бѣдна теперь дарованіями, особенно по исторической живописи. Пейзажисты еще есть хорошіе, но и тѣхъ не много. Разговаривая съ старикомъ, я спросилъ, кого онъ признаетъ лучшимъ современнымъ живописцемъ въ Италіи?-- "Право не знаю," отвѣчалъ онъ. "Мы всѣ довольно посредственны: и не выдержимъ сравненія съ старыми нашими славами. Къ стыду Италіи, я нахожу, что теперь отняли первенство у насъ два иностранца: одинъ Русскій {Говоря это, Камучини не зналъ, что я Русскій.}, а другой Французъ. Картина Брюлова, изображающая послѣдній день Помпеи, превосходна; колоритъ Горація Бернета неподражаемъ: онъ занялъ многое у меня, но я устарѣлъ, а онъ во всей силѣ своего генія и уйдетъ далеко." Самъ кавалеръ Камучини всегда слылъ превосходнымъ копистомъ, и его копіи съ Рафаэля, и другихъ великихъ мастеровъ, единственны; но онъ не любитъ заниматься этимъ.
   Торвальдсена я не засталъ, но видѣлъ его работы и восхищался его барельефами: они истинно какъ живые! Выраженіе фигуръ таково, что читаешь на нихъ все, что ваятель хотѣлъ изобразить. Напримѣръ, Улиссъ, принимающій стрѣлы отъ Филоктета, не оставляетъ ничего желать въ этомъ отношеніи. Вглядитесь въ болящаго героя: онъ еще огорченъ, озлобленъ неблагодарностью Грековъ, но краснорѣчіе Улиссово превозмогло; любовь къ отечеству преклонила сердце Филоктета къ прощенію; онъ отдаетъ стрѣлы, безъ которыхъ Трои не возьмутъ, и радость, разлившаяся на чертахъ Улисса, показываетъ полный успѣхъ, одержанный его краснорѣчіемъ и хитростью. Я долго разсматривалъ работы этого первокласснаго ваятеля, и не могъ на нихъ наглядѣться.
   Въ этотъ день я очень пріятно отобѣдалъ у Г-на Валентини, а около вечера поѣхалъ за городъ. Мы осмотрѣли древнія стѣны, построенныя Велисаріемъ, проломанныя Тотилою, и поправленныя Нарсесомъ. Съ берега, къ Сабинскимъ горамъ, гдѣ виды самые живописные, я переѣхалъ по Номентинскому пути Нарсесовъ мостъ, видѣлъ священную гору, гробницы Мененія Агриппы и Анны Перенны, и доѣхалъ до небольшой дачки, принадлежавшей нѣкогда Фаону, отпущеннику Неронову. Здѣсь-то хотѣлъ укрыться въ хлѣвѣ Императоръ отъ убійцъ, преслѣдовавшихъ его, но, не видя къ тому возможности, умолялъ бывшаго раба своего вонзить въ него мечъ, чтобы не достаться живымъ на поруганіе народу. Остатки этого хлѣва еще видны и, глядя на нихъ, невольно содрогаешься при мысли, что владыка цѣлаго свѣта, богато одаренный природою и всѣмъ, что могло-бы доставить и ему и подданнымъ его счастіе, дошелъ до крайней степени разврата, злодѣйства, и кончилъ жизнь самоубійствомъ, въ хлѣвѣ раба своего, бѣжавъ съ пышнаго трона и изъ золотыхъ палатъ, на построеніе которыхъ истощилъ всѣ сокровища Рима! Подалѣе видны Албанскія горы и долина, на которой Аннибалъ построилъ свои войска, когда въ первый и въ послѣдній разъ увидѣлъ Римъ! Сколько воспоминаній, сколько размышленій пробуждало это небольшое пространство моей вечерней прогулки Я, въ молчаніи, но съ полнымъ сердцемъ возвратился домой, готовясь на новыя наслажденія завтра. Я надѣялся въ этотъ день видѣть церковь Св. Петра.
   Довольно рано поутру, отправился я осмотрѣть это чудо искуства. Когда я переѣхалъ черезъ мостъ Сентъ-Анджело и повернулъ на лѣво, церковь уже стала видна, сквозь довольно длинную И узкую улицу, на площади Рустикуччи (Rusticucci). На этой площади, нѣсколько сотъ лѣтъ, безпрестанно учатся Папскіе солдаты, и все еще не могутъ попасть въ шагъ. При самомъ началѣ площади огромная колоннада, образующая направо и на лѣво два полукружія, предвѣщаетъ великолѣпный храмъ христіанской религіи; направо у зрителя высокій дворецъ: это Ватиканъ.
   Площадь, образуемая двумя полукруглыми колоннадами, по мнѣнію моему, есть лучшее произведеніе знаменитаго Бернини. Посрединѣ ея большой Египетскій обелискъ; по правую и по лѣвую сторону два фонтана, безпрестанно бьющіе водяными снопами, которые разливаются въ обширные бассейны {Одинъ изъ двухъ бьетъ на 64 фута вышины.}. Ихъ безпрерывный и спокойный шумъ, раздаваясь между обѣихъ колоннадъ, приводитъ въ задумчивость, и какъ-бы приготовляетъ къ высокимъ чувствамъ, которыя ожидаютъ посѣтителя въ соборѣ Св. Петра. Ближе къ церкви есть еще площадка, почти четвероугольная; она уже прикасается къ фасаду церкви.
   Полукруглые портики Бернини составлены изъ 284-хъ толстыхъ колоннъ и 64-хъ пиластровъ. Колонны эти образуютъ три галлереи; въ торжественныхъ случаяхъ, кареты Кардиналовъ проѣзжаютъ по средней. Базисъ колоннъ Тосканскаго ордена, шафтъ Дорическаго, а капители Іоническаго. Онѣ въ 39 1/4 футовъ вышины. На балюстрадѣ, сверхъ галлереи, 92 статуи, каждая въ 42 футовъ вышины: онѣ придаютъ ей много красоты. Что-жь касается до обелиска, то Плиній повѣствуетъ, что Египетскій Царь Нункорей воздвигъ его въ Геліополѣ, Калигула перевезъ въ Римъ, и потомъ помѣстили его въ Нероновъ циркъ. Константинъ построилъ соборъ Св. Петра, на нѣкоторой части того мѣста, гдѣ былъ этотъ циркъ; но до 1586-го года (чудное дѣло! ) обелискъ устоялъ тамъ, гдѣ поставилъ его Калигула, т. е. гдѣ теперь ризница Св. Петра, построенная Піемъ Vl-мъ. Почти за сто лѣтъ до построенія колоннады, Сикстъ V-й приказалъ перенесть обелискъ на то мѣсто, гдѣ онъ теперь: эта работа стоила тогда 200 тысячъ рублей, и произведена архитекторомъ Фонтаною. На обелискѣ нѣтъ гіероглифовъ, и онъ не изъ самыхъ большихъ въ Римѣ, но любопытнѣе всѣхъ потому, что одинъ простоялъ не опрокинутый со временъ Калигулы.
   Вотъ происхожденіе церкви Св. Петра: точныя свѣдѣнія объ этомъ я получилъ въ Ватиканской библіотекѣ, отъ Г-на Меццофанти.
   Она занимаетъ мѣсто того самаго цирка, гдѣ Неронъ проводилъ время въ любимомъ своемъ занятіи, ристаніи на колесницахъ. Много Христіанъ приняли тутъ мученическую смерть, какъ видимъ это въ Тацитѣ {Ann. L. XV, 44.}. Подъ Ватиканскою горою была пещера, въ которой первые Христіане хоронили ихъ остатки. Вскорѣ Петръ Апостолъ былъ распятъ, и тѣло его перенесено въ это-же кладбище, однимъ изъ учениковъ его, Маркеломъ, въ 65-мъ году по Рождествѣ Христовѣ. Папа Анаклетъ приказалъ выстроить часовню на томъ мѣстѣ, гдѣ погребенъ Апостолъ.
   Въ 306-мъ году, Императоръ Константинѣ принялъ святое крещеніе, и воздвигъ церковь, довольно великолѣпную, во имя Петра Апостола. Этого древняго собора нѣтъ и остатковъ. Онъ простоялъ до 1440-го года, но пришелъ въ ветхость, и Папа Николай V-й началъ строить новый. Этотъ первосвященникъ былъ одаренъ истиннымъ геніемъ, и любилъ художества, даже болѣе чѣмъ Левъ Х-й. По его повелѣнію разломали храмъ Проба Аникія, стоявшій почти рядомъ съ старымъ соборомъ, и заложили на мѣстѣ его фундаментъ новымъ горамъ, внѣ старой церкви, до которой не прикасались. Росселини и Левъ Баптистъ Алберти были архитекторами у Николая V-го, но онъ умеръ въ 1455-мъ году, и постройка его, вышедшая только на 4 или на 5 футовъ изъ земли, была оставлена. Спустя нѣсколько лѣтъ, Павелъ П-й далъ пять тысячь талеровъ на строеніе. Всѣ христіанскіе народы посылали дары церкви Апостола Петра въ Римѣ. Суммы собирались столь большія, что на годовое содержаніе церковнаго причта достаточно было только той части ихъ, которая въ большіе праздники собиралась между часами и обѣднею другаго дня.
   Наконецъ Папскій престолъ занялъ Юлій II-й, человѣкъ, одаренный геніемъ великихъ предпріятій. Онъ родился въ Савонѣ, и имя его было Делла Роверъ (Дубъ), отъ чего дубъ вошелъ въ его гербъ, и находится на множествѣ зданій Рима. Юлій рѣшился довершить соборъ Св. Петра. Умѣя избирать людей достойныхъ, онъ утвердилъ планы знаменитаго Браманте, сказавъ ему: "Старайся возвести превосходнѣйшее зданіе въ мѣрѣ, а о расходахъ не заботься." Браманте всегда восхищался куполомъ Флорентинскаго собора, и хотѣлъ сдѣлать еще болѣе изящный. Онъ уже вывелъ до карниза четыре огромнѣйшіе столба, на которыхъ располагалъ утвердить куполъ, но смерть остановила его работу: знаменитый архитекторъ умеръ въ 1514-мъ году. Левъ Х-й, вступивъ на престолъ, опредѣлилъ къ строенію собора Юліана де Сонгалло и великаго Рафаэля. Они усилили и укрѣпили Фундаментъ четырехъ столбовъ, полагая ихъ не довольно твердыми для сдержанія огромнаго купола. Рафаэль вздумалъ дать церкви видъ Латинскаго креста, какой она имѣетъ теперь. Послѣ смерти его, архитекторы, опредѣляемые многими Папами, часто перемѣняли свои планы. Наконецъ Павелъ III-й поручилъ всю работу въ управленіе Микель Анджело (1546).
   Этотъ великій человѣкъ рѣшился дать куполу Св. Петра форму купола Пантеона. Онъ составилъ модель, но, не приведя ничего въ исполненіе, умеръ. По счастью, велѣли держаться его плана, и исполнителемъ этого былъ Яковъ Делла Порта. Наружный сводъ былъ построенъ въ 22 мѣсяца, при Сикстѣ V-мъ. Павелъ V-й Боргезе удостоился славы довершить прекраснѣйшее зданіе въ свѣтѣ. Карлъ Модерна пристроилъ многіе придѣлы, украсилъ фасадъ и окончилъ совершенно строеніе въ 164 2-мъ году.
   Надъ входомъ въ храмъ, огромнѣйшими буквами написано: Pavlus V Burghesius Pomanus, и проч. Въ 1784-мъ году, Пій VI-й построилъ ризницу; но ее мало видно за лѣвою стороною церкви. Наружность ея, по мнѣнію моему, портитъ архитектуру задняго фаса. По запискамъ архитектора фонтаны видно, что расходы на построеніе Св. Петра доходили въ 1694-мъ году до 169 милліоновъ рублей по тогдашней цѣнѣ серебра; нынѣ-же эта сумма превзошла-бы 220 милліоновъ.
   Фасадъ церкви Св. Петра, составленный весь изъ небольшихъ частей, имѣетъ 457 римскихъ футовъ вышины и 366 ф. ширины; колонны 86 ф. длины и 8 діаметра; карнизъ 18 ф,; аттикъ 34 ф.; балюстрада 5 1/2; статуи 16 ф.; а всего въ вышину 157 футовъ. Если-бы соблюли планъ Микель-Анджело, то съ средины площади былъ-бы видѣнъ куполъ; теперь видѣнъ одинъ четвероугольный фасадъ, похожій съ перваго взгляда на фасадъ какого нибудь дворца. Я видѣлъ въ Ватиканской библіотекѣ модель, по плану Микель-Анджело, и 5інѣ кажется, что оконченная по ней церковь была-бы великолѣпнѣе наружностью.
   Крестъ, наверху собора, находится въ 432-хъ футахъ отъ земли. Каждый годъ, 28 и 29 Іюня, въ дни, посвященные памяти Св. Петра, фасадъ, три купола и колоннада освѣщаются 3800 фонарями и 690 свѣтильниками. Съ балкона, надъ главнымъ входомъ, въ Четвергъ Страстной недѣли и день Воскресенія Христова, Царь-Первосвященникъ благословляетъ Urbi et Orbi (городъ и міръ). Между колоннами, по правую и по лѣвую сторону, есть двѣ конныя статуи, довольно посредственныя, одна Константина Великаго, а другая Карла Великаго, благотворителей Папскаго престола.
   Осмотрѣвъ наружность этого единственнаго храма, войдемъ во внутренность его. Толстая кожаная завѣса, закрывающая широкія двери, отдернута, и мы вступили въ церковь... Что въ свѣтѣ сравнится съ внутренностью церкви Св. Петра? Тамъ можно всякой день проводить часа два, и никогда не наскучитъ этимъ. Всѣ путешественники раздѣляютъ то-же чувство, и не помню кто изъ нихъ сказалъ, что въ Римѣ можно соскучиться скоро по пріѣздѣ, или въ первыя недѣли, но никогда проживши тамъ нѣсколько мѣсяцевъ. Если-же пробудешь годъ, то непремѣнно захочешь вѣкъ въ немъ остаться. Эту мысль я понимаю, хотя и мѣсяца не жилъ въ Римѣ.
   Хотите-ли узнать внутренніе размѣры церкви Св. Петра? Длина ея 575 футовъ, ширина 517-ть; она украшена огромными изображеніями Святыхъ, въ 13 футовъ вышины, и множествомъ мраморныхъ медальоновъ, изображающихъ Папъ: это великолѣпно на первый взглядъ, но дурно при разсмотрѣніи подробнѣйшемъ. Великость архитектуры, исполинскіе размѣры, изящество всѣхъ частей заставляютъ забыть эти мѣлочи, и предаться одному, чистому созерцанію цѣлаго. Надобно однакожъ указать на нѣкоторыя подробности.
   Проходя отъ дверей къ главному престолу (а это истинное путешествіе), вы увидите родъ ямы, убранной богатѣйшими мраморами и позолоченною бронзою; 96 небольшихъ лампадъ горятъ день и ночь вокругъ мраморной балюстрады, окружающей эту впадину. Тутъ почиваютъ останки Св. Апостола, и мѣсто это называютъ: Исповѣдь (мученикъ исповѣдывалъ вѣру, отдавъ кровь свою за нее). Здѣсь-же поставлена статуя Пія VI-го, скончавшагося въ ссылкѣ, во Франціи. Онъ изображенъ на колѣнахъ, смиренно молящійся, при ракѣ Св. Петра. Въ поникшей головѣ его есть какая-то мягкость, непринужденность, показывающая превосходнаго художника: это изваяніе Кановы!... Увѣряютъ, что въ лицѣ и фигурѣ совершенное сходство съ Піемъ VI-мъ.
   Большой, или главный престолъ устроенъ по образцу первобытныхъ церквей, то есть священнодѣйствующій долженъ стоять на немъ оборотясь лицомъ къ народу. Только Папа имѣетъ право служить на немъ обѣдню. Украшенія тутъ довольно просты. На верху бронзовый огромный балдахинъ работы Бернини. Жаль только, что на него употреблена бронза, снятая съ Пантеона. Повѣрятъ-ли, что этотъ балдахинъ гораздо выше нашего Зимняго дворца въ Петербургѣ! Вершина его на 99 футовъ отъ помосту. Бронзы употреблено на него 4657 1/2 пудовъ.
   Въ архитектурѣ храма, вообще, не замѣтно никакого усилія: все такъ просто, естественно и величественно! Присутствіе генія Браманте и Микель-Анджело чувствуется во всемъ; даже самыя несообразности не кажутся такими. Несправедливо было-бы не отдать справедливости и Бернини: его балдахинъ и колоннада заслуживаютъ справедливую похвалу.
   Отъ большаго престола можно видѣть куполъ во всемъ его величіи. Мнѣ кажется, тутъ самый простой человѣкъ пойметъ геній Микель-Анджело, а кто хоть мало одаренъ священнымъ пламенемъ, тотъ непремѣнно придетъ въ восхищеніе. Совѣтую каждому путешественнику, который будетъ здѣсь, сѣсть на скамейку и прислонить голову къ спинкѣ: онъ ощутитъ невыразимое впечатлѣніе при взглядѣ вверхъ, въ эту пространнѣйшую пустоту надъ его головою. Куполъ начинается на 163-мъ футѣ вышины отъ помосту; діаметръ его 130 футовъ. Вокругъ, по карнизу, написано мозаическими буквами, изъ которыхъ каждая въ 4 1/2 фута величины:
   Tu es Petrus, et super hanc petram aedificabo ecclesiam meain, et tibi dabo claves regni coelorum {Ты еси Петръ, и на семъ камени созижду церковь мою, дамъ ты ключи царства небеснаго.}.
   Не стану исчислять множества именъ художниковъ, наполнившихъ соборъ Св. Петра своими произведеніями: довольно назвать знаменитѣйшихъ. Человѣкъ съ чувствомъ непремѣнно устанетъ, когда дойдетъ только до алтаря: душа его, утомится при видѣ купола; на остальное будетъ онъ смотрѣть съ какимъ-то равнодушіемъ, и потому-то я сказалъ, что церковь Св. Петра надобно посѣщать много разъ, а въ одинъ разъ ничего не увидишь: чувство теряется, не выдерживаетъ этого величія.
   На горнемъ мѣстѣ должно замѣтить четырехъ бронзовыхъ великановъ: они поддерживаютъ, каждый однимъ пальцемъ, и очень манерно, бронзовыя-же кресла, служащія футляромъ простымъ деревяннымъ кресламъ, въ которыя саживались нѣкогда Апостолъ Петръ и его первые преемники, во время богослуженія. Эффектъ, производимый этими колоссальными изваяніями, поставленными въ прекраснѣйшемъ зданіи цѣлаго свѣта, совершенно ничтоженъ, хотя они работы кавалера Бернини. Что произвелъ-бы для такого предмета Микель-Анджело изъ этой массы бронзы! Какое чудо искуства создалъ-бы онъ, и какой эффектъ произвелъ-бы надъ зрителемъ, приготовленнымъ къ чудесному обозрѣніемъ колоннады, церкви и осооенно купола!
   Эти четыре колоссальныя фигуры изображаютъ четырехъ святителей церкви, двухъ Латинской, и двухъ Греческой: первой, Св. Амвросія и Св. Августина, другой, Св. Іоанна Златоуста и Св. Аѳанасія Александрійскаго. Бронзы употреблено тутъ сто шестнадцать тысячъ фунтовъ. Можно взойти по лѣсенкѣ и видѣть кресла Св. Петра: они деревянныя, съ старинными украшеніями изъ слоновой кости и золота. По сторонамъ этой каѳедры поставлены два ангела, а надъ нею два младенца, несущіе митру и ключи первосвященника. Святой Духъ, въ видѣ голубя, паритъ въ вышинѣ. Налѣво отъ архипастырей стоитъ изящная гробница, гдѣ положенъ Павелъ III-й (Фарнези). Она работы Джакомо Делла Порты, который дѣлалъ ее подъ руководствомъ Микель-Анджело. Ниже ея славная мраморная статуя, изображающая Правосудіе. Она такъ хороша, что вынуждены были прикрыть ее бронзовой драпировкой. Въ ней съ рѣдкимъ искуствомь выражена красота Римлянокъ. Эта статуя превосходна во всѣхъ частяхъ.
   По правую сторону въ церкви, т. е. отъ трапезы къ западнымъ дверямъ, огромное бронзовое изображеніе сидящаго Св. Петра. Я совершенно согласенъ съ тѣми, которые утверждаютъ, что она изображала въ древности Юпитера: въ ней весь его характеръ, да и работа самая древняя. Мнѣ показали большой палецъ правой ноги Св. Петра, уже истертый отъ цѣлованія. Когда я въ первый разъ посѣщалъ соборъ, я нашелъ около изваянія Апостола множество крестьянъ и крестьянокъ, пришедшихъ изъ Сабинскихъ горъ. Для меня было замѣчательно, видѣть, что они обуты въ суконныя онучи, такъ-же переплетенныя веревками, какъ у нашихъ Русскихъ крестьянъ, когда они въ лаптяхъ.
   Обращаясь опять къ куполу, исчислю по порядку главныя достопамятности церкви, начиная съ сѣверной ея стороны. Сводъ купола раздѣленъ на шестнадцать частей, украшенныхъ лѣпною позолоченною работою и изображеніями изъ мозаики, представляющими Іисуса Христа, Божію Матерь, Апостоловъ, Святыхъ и Ангеловъ. Есть еще четыре Евангелиста, также изъ мозаики. Все это исполнено хотя не первыми художниками, однако производитъ довольно хорошій эффектъ. Въ нишахъ, ниже купола, четыре фигуры изъ бѣлаго мрамора, по 15-ти футовъ вышины, изображаютъ Св. Веронику, Св. Елену, держащую крестъ, Св. Лонгина и Св. Андрея.
   На сѣверной сторонѣ достоинъ замѣчанія мозаичный образъ Михаила Архангела: это копія славной Твидовой картины, находящейся въ Капуцинскомъ монастырѣ на Барбериніевой площади. Спокойствіе и величіе въ лицѣ Архангела принадлежатъ явно Греческой природѣ. Возлѣ этого образа превосходнѣйшая мозаика во всемъ соборѣ, работы кавалера Кристофори, копія Св. Петрониллы, живописца Гверчина, находящейся, какъ я уже сказалъ, въ Капитоліи. Тутъ надобно пройти мимо гробницы Климента Х-го, довольно посредственной; напротивъ, все превосходно и даже изящно въ гробницѣ Климента ХІІІ-го (Редзонико), умершаго въ 1796-мъ году. Рѣзецъ Кановы достойно выразилъ себя здѣсь: колоссальная фигура Папы, молящагося на колѣняхъ, и кротость лица его, обращеннаго (какъ и вся фигура) къ большому престолу, удивительны. По одну сторону Вѣра держитъ крестъ, по другую Геній Смерти сидитъ погруженный въ печаль. Львы, по обѣимъ сторонамъ гробницы, предметъ удивленія всѣхъ художниковъ! Объ этой гробницѣ много писали, много дѣлали сравненій съ нею; я не хочу писать диссертацій, и оставляю себѣ воспоминаніе объ изяществѣ рѣзца Кановы. Недалеко отъ Редзониковой гробницы стоятъ статуи Св. Бруно, Сз. Іосифа Калазанскаго, Св. Каетана и Св. Іеронима Эмиліана, всѣ четыре довольно посредственной работы; далѣе гробница Венедикта XIV-го (Ламбертини), изваянная Петромъ Браччи. Но вотъ два превосходныя мозаичныя изображенія, поставленныя одно противъ другаго: это копіи Рафаэлева Преображенія, и Доменикино Причастія умирающаго Іеронима. Мозаика работы Кристофори. Въ похвалу ихъ довольно сказать, что онѣ достойны живописныхъ своихъ оригиналовъ. Далѣе еще двѣ гробницы: первая мраморная, Григорія ХІІІ-го (Буонкомпаньи). Я не остановился подлѣ нея: память Папы Григорія ХІП-го прискорбна истинному Христіанину. Онъ до изступленія обрадовался, когда получилъ извѣстіе о избіеніи въ Парижѣ Гугенотовъ, въ ночь Св. Вореоломея. Другая гробница гипсовая, Григорія XIV-го. Близко отъ нея придѣлъ Святыхъ Даровъ (du St. Sacrement), отдѣленный желѣзною рѣшеткою и богато убранный лаписомъ и золотомъ; за нимъ дверь, ведущая, черезъ коридоръ, въ Ватиканъ, или Папскій дворецъ; подалѣе гробницы Иннокентія ХІ-го и Графини Матильды, знаменитой покровительницы Западной Церкви.
   Въ придѣлѣ Св. Севастіана достойна замѣчанія Кристофоріева мозаика съ Доменикиновой картины, представляющей мученіе этого Св. Архидіакона. Въ придѣлѣ Богоматери (della Pietà), на престолѣ, единственная красотою мраморная группа Микель-Анджело, изображающая Богородицу, держащую на колѣнахъ тѣло умершаго Іисуса. Ничто не можетъ быть разительнѣе и трогательнѣе этого произведеніи Микель-Анджело: художникъ, кажется, превзошелъ себя въ немъ. Какая глубокая горесть въ лицѣ Пресвятой Матери, лишившейся своего Божественнаго Сына!... Неизъяснимо!... Съ этою горестью ничто не можетъ сравниться, и въ ней есть что-то божественное, чудесное: ее видишь, чувствуешь, раздѣляешь. Я не могъ отойти, не могъ наглядѣться на этотъ мраморъ, оживленный искуствомъ геніяльнаго художника. Древняя урна, тутъ-же стоящая, принадлежала нѣкогда Римскому Префекту Аникію Пробу, умершему въ 395-мъ году, она служила для крещенія въ старомъ соборѣ.
   Перейдемъ теперь на полуденную сторону церкви. Тутъ гробница Маріи Собіеской, Стуартъ, Королевы Англійской, скончавшейся въ Римѣ въ 1755-мъ году. Мысль: поставить мозаическій портретъ этой королевы посреди разныхъ украшеній, мнѣ не понравилась. Ниже гробницы дверь къ лѣстницѣ, ведущей на куполъ и на крышу церкви. Подалѣе еще одна прелестная работа безсмертнаго Кановы, гробница Іакова ІІІ-го, Англійскаго Короля, и двухъ сыновей его, Кардинала Щркскаго и Претендента. Покойный Король Георгъ IV-й, по благородному чувству, воздвигъ этотъ памятникъ несчастнымъ принцамъ, которыхъ, вѣроятно, приговорилъ-бы къ смерти, если-бы они живые попались ему въ руки. Форма гробницы готическая; на плинтусѣ изображены бюсты трехъ Стуартовъ полу-рельефомъ; подъ ними большой барельефъ, представляющій гробничную дверь, по бокамъ которой два ангела, неописуемаго совершенства. Нѣжная и невинная красота ихъ поразитъ путешественника, прежде нежели онъ пойметъ красоту Аполлона Бельведерскаго!
   Повторяю, что долго было-бы описывать всѣ придѣлы, всѣ картины, мозаики, статуи: они, можно сказать, безчисленны. Я остановился подлѣ бронзовой гробницы Иннокентія VIII-го (Cibo), умершаго въ 1492-мъ году. Папа изображенъ на ней двояко: живымъ и мертвымъ. Насупротивъ ея двери на хоры, а надъ дверьми мѣсто, на которое всегда ставятъ тѣло послѣдняго умершаго Папы, которое и остается тамъ, покуда не смѣнить его наслѣдникъ; потомъ уже оно относится въ подземелье или пещеру Св. Петра, гдѣ хоронятъ ихъ всѣхъ. Въ бытность мою въ Римѣ, знаменитый ваятель Торвальдсенъ отдѣлывалъ гробницу, или монументъ Пію VII-му, по заказу покойнаго Кардинала Гонзальви, не хотѣвшаго оставить благодѣтеля своего безъ памятника. Въ придѣлѣ, пристроенномъ Папою Павломъ У-мъ къ самому алтарю, всякой день служитъ обѣдню Кардиналъ съ Епископомъ, 30-го канониками, 36-ю священниками и 26-ю причетниками. Этотъ придѣлъ величиною съ обыкновенную большую церковь, и отдѣляется загородкою со стеклами, для предохраненія служащихъ и присутствующихъ зимою отъ холоду. Плафонъ и стѣны въ немъ богато убраны позолотою и живописью. На гробницѣ Льва ХІ-го (Medicis) три статуи художника Альгарда. Придѣлъ Климента названъ такъ по имени Папы Климента VIII-го, построившаго его. Запрестольная мозаика, съ картины Андрея Сакки, представляетъ одно изъ чудотвореній Григорія Великаго, котораго тѣло положено вблизи. За другимъ престоломъ, полѣвѣе, любопытна картина Св. Валеріи, приносящей главу свою Епископу Св. Марціалу, служащему обѣдню. Тутъ-же мозаика съ Камучиніевой картины, изображающая Апостола Ѳому, осязающаго ребры Іисусовы. Далѣе увидите двери, всегда растворенныя: онѣ ведутъ въ ризницу, построенную Піемъ VI-мъ. Наконецъ я дошелъ до ужасной гробницы Александра VI-го (Chigi): огромнѣйшій, бронзовый, позолоченный скелетъ, приподымаетъ занавѣсъ изъ желтаго мрамора. Это послѣдняя работа кавалера Бернини. Папа изображенъ на колѣнахъ; его окружаютъ четыре женскія фигуры, представляющія Правосудіе; Мудрость, Милосердіе, Истину; послѣднюю ваятель осмѣлился представить, во всей естественности; но ее покрыли бронзовою драпировкою. Когда ни пойдешь мимо этого памятника, всегда застанешь передъ нимъ кучу поселянъ съ разинутыми ртами: они со страхомъ разсматриваютъ изображеніе смерти. Я увѣренъ, что насмотрѣвшись на огромный бронзовый скелетъ, Сабинскіе крестьяне возвращаются въ свою деревню, если не совсѣмъ исправленные, то, по крайней мѣрѣ, устрашенные и набожные. Въ придѣлѣ Льва Великаго, между двухъ колоннъ краснаго восточнаго гранита, есть берельефъ Альгарда, почитаемый лучшею его работою. Въ немъ изображенъ Св. Левъ, останавливающій Аттилу передъ Римомъ: онъ указываетъ ему на Апостоловъ Петра и Павла, раздраженныхъ за дерзкое предпріятіе завоевателя. Двѣ гробницы, Александра VIII-го (Ottoboni) и Павла ІІІ-го, оканчиваютъ кругъ, пройденный мною около стѣнъ.
   Разсматривая мозаичныя изображенія въ церкви Св. Петра, я соображалъ, что если-бы ввели въ Россіи это художество, то выиграли-бы много прочности и красоты для святыхъ образовъ нашихъ церквей; они не боялисъ-бы ни сырости, ни морозовъ, которые теперь повреждаютъ наши живописные образа. Зимою, во время служенія, отъ одного дыханія присутствующихъ стѣны отпачиваютъ, и на нихъ никакая живопись, ни какія краски не могутъ долго стоять безъ поврежденія. Мозаика не боится, напротивъ, никакой температуры, и, кажется, нигдѣ не моглабы она приличнѣе быть употреблена, какъ у насъ! Я видѣлъ въ сгорѣвшемъ соборѣ Апостола Павла образа, совершенно подобные нашимъ древнимъ иконамъ, сохранившіе послѣ огня всю свѣжесть красокъ; они ни мало не повредились; а въ древнихъ Русскихъ церквахъ почти всѣ иконы уже нѣсколько разъ поновлены, или совсѣмъ переписаны, потому что живопись истребляется отъ стужи и сырости.
   Подробное описаніе церкви св. Петра можетъ составить нѣсколько томовъ. Но это не моя цѣль, да я и не имѣю для такого описанія достаточныхъ свѣдѣній въ искуствахъ. Ограничиваясь легкимъ очеркомъ, скажу, что я былъ изумленъ при разсматриваніи этого единственнаго красотою и величіемъ храма. Я спускался также въ подземелья его, гдѣ почиваютъ кости множества Христіанъ, убитыхъ во время гоненій на Церковь. Тамъ хоронятъ нынѣ Папъ и Кардиналовъ, и есть церковь, гдѣ бываетъ служеніе. Я не лазилъ въ шаръ подъ крестомъ собора; но ни одинъ Англійскій путешественникъ не упуститъ этого, и большая часть тамъ-же на стѣнахъ записываютъ свое имя. А на что? Для какой пользы? Кому на память? Не знаю! Очень нужно потомству узнать, что тутъ былъ какой нибудь Sir John Unknown! Впрочемъ, пусть тѣшатся, а я подражать имъ не стану.
   Мнѣ остается сказать, что я чувствовалъ въ церкви Св. Петра, и что потомъ ощущалъ въ готическихъ церквахъ Франціи и Германіи. Въ великолѣпномъ, неподражаемомъ храмѣ Святаго Петра мной владѣлъ восторгъ; душа просилась въ небо! Это какое-то чувство благодарности, чистой, безпримѣсной. Въ готическихъ церквахъ, напримѣръ въ Парижскомъ соборѣ de Notre-Dame, въ Сенъ-Дени, въ Страсбургѣ, таинственная мрачность, тѣни, переливающіяся по огромнымъ сводамъ, все приводитъ въ какое-то уныніе, въ какую-то задумчивость. Тамъ чувствуешь свою ничтожность и падаешь долу передъ Господомъ Это молитва о помилованіи, о прощеніи слабостей, чувство глубокаго смиренія. Изъ церкви выходишь спокойнѣе духомъ, и съ сердцемъ утѣшеннымъ. Не знаю, хорошо-ли объяснилъ я оба эти чувства. По крайней мѣрѣ я ощущалъ это очень хорошо.
   Послѣ церкви Св. Петра нельзя было вдругъ перейти къ мѣлкимъ предметамъ. Чувства и воображеніе требовали опять какого нибудь grandioso, и я отправился, послѣ обѣда, въ Колизей.
   Надобно видѣть это зданіе, чтобы понять все величіе его! Въ тысячелѣтнихъ его развалинахъ, выше Титовыхъ теплицъ, сохранились невредимыми, съ одной стороны, четыре этажа, вѣнчающіе тройные своды галлереи. Колизей, исполинъ архитектуры, хотя изувѣченный, остался побѣдителемъ, въ борьбѣ съ временемъ, съ людьми, съ стихіями, какъ безсмертный свидѣтель Рима и первыхъ вѣковъ христіанства. Съ сѣверной стороны, обращенной къ Эсквилинскому холму, этотъ Веспасіановъ амфитеатръ сохранилъ всю вышину свою: 157 футовъ. Наружная окружность его простирается на 285 ф. длины и 182 ф. ширины. Веспасіанъ, покоривъ Іудею, употребилъ 12,000 плѣнныхъ на построеніе Колизея; но Титу, истребителю Іудеевъ, было предоставлено довершить его. Онъ посвятилъ это зданіе Римскому народу и открылъ его торжественными играми. Пять тысячъ львовъ, тигровъ и слоновъ было выведено на арену, для забавы Цезаря и его народа; три тысячи гладіаторовъ радостно проливали кровь свою и смѣшивали ее съ кровію звѣрей. Бой продолжался дней сто! Діоклитіанъ также травилъ дикими звѣрями другихъ гладіаторовъ, и наконецъ кровь Христіанъ рѣкою полилась въ Колизеѣ. Но и Діоклитіану, и Титу рукоплескали 120 тысячъ зрителей, и въ числѣ ихъ присутствовавшія Весталки! Какъ холодны и ничтожны должны были казаться потомъ, этимъ властителямъ міра, ристанія въ обыкновенныхъ циркахъ.
   Въ 546-мъ году, Тотила, дикій завоеватель, разрушилъ часть амфитеатра, и это конечно меньше позабавило Римлянъ. Воины его вытаскивали мѣдныя скобы, связывавшія огромные камни зданія. Послѣ Тотилы Колизей сдѣлался крѣпостью; потомъ каменоломнею. То Франжипани, то Анибальди овладѣвали имъ и укрѣплялись въ немъ. Во время этихъ междоусобій, когда одна изъ большихъ фамиліи Рима укрѣплялась въ гробницѣ Августовой, другая въ Адріановой, или Цециліи-Метеллы, мало устояло памятниковъ. Эпоха, сугубо варварская, доведшая Римъ до того, что въ немъ оставалось не болѣе 13-ти тысячъ жителей, и всѣ зданія были приведены въ совершенное раззореніе! Вотъ истинно желѣзный вѣкъ, гдѣ великимъ оставалось только бѣдствіе. Въ шестнадцатомъ столѣтіи, Фарнези и Варберини, племянники Папскіе, довершили раззореніе полуденной части Колизея, употребляя матеріалы изъ него на постройку своихъ дворцовъ. Такимъ образомъ тысячу лѣтъ сряду люди разрушали это великолѣпное зданіе. Наконецъ, Климентъ Х-й и потомъ Бенедиктъ XIV-й, построили вокругъ Подіума (Podium) Колизейскаго О небольшихъ часовенъ, для остановки церковныхъ ходовъ во время Страстной недѣли, а посреди арены возвели Голгофу съ крестомъ. Въ углу восточныхъ развалинъ есть также небольшая церковь, гдѣ ежедневно служатъ обѣдню. Эти бѣдныя постройки однакожъ покровительствовали Колизею и защитили его развалины отъ хищничества вельможъ.
   Подлѣ названной мною, небольшой церкви, есть дверь, ведущая во всѣ этажи Колизея. Для всхода туда построили деревянныя крыльца, въ угожденіе Испанскому Королю Карлу IV-му, также развалинѣ царскаго величія, тогда жившему въ Римѣ. Пій VII-й оставилъ памятникъ своего благоразумнаго покровительства художествамъ, построивъ большой кирпичный контръ-форсъ, поддерживающій, отъ фундамента до самой вершины, сѣверную арку Колизея. Безъ такой огромной опоры, вѣроятно, что остатки этого высокаго и ни чѣмъ не поддерживаемаго амфитеатра, не устояли-бы во время землетрясенія 184 4-го года. Французы помогли сохраненію древняго памятника, скидавъ всѣ камни и землю, завалившіе верхній этажъ и галлереи его. Внутри также облегчили зданіе, и дорылись до настоящаго помоста, гдѣ нашли мраморныя ступени, по которымъ всходили Императоры и члены ихъ фамилій на принадлежавшія имъ мѣста. Наконецъ отыскали и очистили нижнія галлереи, пятнадцать вѣковъ погребенныя въ землѣ. Надобно было еще разгадать: откуда амфитеатръ наполнялся водой, потому что въ немъ не всегда бывали звѣриныя и людскія травли, но часто происходили и наумахіи, то есть флотскія сраженія. При звѣриныхъ травляхъ, Императоры подвергались-бы опасности отъ звѣрей, а при наумахіяхъ могли-бъ быть затоплены водой, если-бы мѣста ихъ были наравнѣ съ Подіумомъ, гдѣ гладіаторы сражались съ звѣрями, и гдѣ наливалась вода для наумахій. Но отыскали и этотъ механизмъ, добрались до впадины, или бассейна, то есть настоящаго внутренняго поприща, и нашли трубы, проводившія воду, коридоры, чрезъ которые впускались звѣри, простѣнки, въ видѣ кулисъ, и даже родъ хлѣвовъ, съ желѣзными кольцами для звѣрей.
   Колизей одно изъ огромнѣйшихъ зданій въ мірѣ. Остатки его поражаютъ удивленіемъ, и приводятъ въ ужасъ воспоминаніями. Чтобы видѣть его вполнѣ, лучше всего стать внутри, посрединѣ: тогда удивительную картину представляютъ огромныя развалины, и голубое небо, видимое сквозь окошки. Но лучше всего видѣть Колизей при лунномъ сіяніи, въ тишинѣ ночи, когда въ немъ никого нѣтъ. Тогда воспоминанія непремѣнно пробудятъ въ душѣ событія прошедшаго, и воображеніе представитъ Веспасіана, милосердаго Тита, который травитъ звѣрями три тысячи гладіаторовъ, Діоклитіана, терзающаго Христіанъ, и св. Апостола Павла, принимающаго мученическій вѣнецъ. За ними возстаютъ великаны Среднихъ Вѣковъ...
   Изъ Колизея поѣхалъ я въ Латранскій соборъ Іоанна Крестителя. Онъ знаменитъ, во-первыхъ, тѣмъ, что считается старшею церковью всего Христіанства; во-вторыхъ, онъ каѳедральный Папскій соборъ, и по этимъ двумъ причинамъ называется Ecclesiarum urbis et orbis mater et caput. Въ немъ принялъ святое крещеніе Императоръ Константинъ, и отъ того самая церковь была создана во имя св. Іоанна Крестителя {Нѣкоторые историки увѣряютъ, что Константинъ крестился передъ самою смертію своею; во многія обстоятельства его жизни показываютъ противное.}. Прежде тутъ былъ Императорскій дворецъ, гдѣ жилъ Маркъ-Аврелій и многіе другіе государи. Константинъ построилъ въ немъ церковь, въ 324году, и уступилъ ее, вмѣстѣ съ дворцомъ, первосвященникамъ христіанской вѣры. Папы всегда жили тутъ, до Григорія ХІ-го (4370). Этотъ великолѣпный храмъ, такъ-же какъ и всѣ первоклассныя церкви въ Римѣ, болѣе похожъ на царскіе чертоги, чѣмъ на молитвенное зданіе. Обширность его, богатыя украшенія, пиластры и колонны изъ рѣдкаго камня и даже изъ зеленой яшмы, огромныя изваянія, изображающія двѣнадцать Апостоловъ, мозаичные образа, живопись знаменитыхъ художниковъ того времени, какъ-то: Прокачини, Конка, Бенефіяля, дѣлаютъ этотъ храмъ однимъ изъ первѣйшихъ въ свѣтѣ. Здѣсь также находятся бронзовыя врата, древней Римской работы, взятыя изъ церкви св. Адріана, что на Форумѣ, и поставленныя Папою Александромъ VII-мъ. Они остались единственными изъ тѣхъ, которыя назывались въ древности quadrifores. Въ портикѣ находится статуя Императора Константина, долго остававшаяся въ грудѣ развалинъ, послѣ пожаровъ и множества бѣдствій, претерпѣнныхъ Римомъ, но наконецъ найденная въ теплицахъ на Квиринальскомъ холмѣ.
   Первый придѣлъ, отъ входа въ церковь по лѣвую руку, прекраснѣйшее произведеніе новой архитектуры, называется Корсиніевымъ. Онъ Коринѳскаго ордена, построенъ Климентомъ ХИ-мъ (Корсини), въ 1735-мъ году, по рисункамъ Флорентинскаго архитектора Галилеи, и весь убранъ драгоцѣннымъ мраморомъ. Въ немъ мозаичная копія Твидовой картины заслуживаетъ особенное вниманіе: она представляетъ св. Андрея Корсини; оригиналъ ея находится въ Барберипіевыхъ палатахъ. Въ самомъ придѣлѣ, налѣво, стоитъ гробница Климента ХІІ-го, котораго прахъ положенъ въ драгоцѣнную порфировую урну, оставленную подъ портикомъ Пантеона, и потому-то многіе антикваріи принимали ее за ту, въ которой былъ положенъ пепелъ Агриппы. Въ соборѣ Іоанна Латранскаго есть гробницы многихъ Папъ. Престолъ въ немъ украшенъ готическимъ балдахиномъ. Тамъ, между многими мощами, сохраняются, какъ утверждаютъ католики, главы Апостоловъ Петра и Павла. Надъ небольшимъ престоломъ, у окошка, есть четыре бронзовыя позлащенныя колонны, съ прямыми выемками въ длину (cannelées). говорятъ, онѣ принадлежали къ храму Юпитера Капитолійскаго, и были сдѣланы по приказанію Императора Августа, изъ бронзы съ Египетскихъ кораблей, взятыхъ имъ въ Акціумскомъ сраженіи. Здѣсь находится также статуя Французскаго Короля Генриха IV-го, причтеннаго Папою къ числу наслѣдственныхъ канониковъ собора.
   На площади передъ церковью поставленъ огромнѣйшій изъ всѣхъ Египетскихъ обелисковъ: онъ 99-ти футовъ въ вышину, не считая базиса и пьедестала. Ѳевтмозисъ (то-же что Меридъ), Царь Египетскій, воздвигъ его въ Ѳивахъ и посвятилъ Солнцу. Константинъ положилъ его на корабль, а сынъ его Констанцій перевезъ изъ Александріи въ Римъ. Онъ былъ поставленъ сперва посрединѣ большаго цирка; но Сикстъ V-й, послѣ пожара, отъ котораго сгорѣлъ Латранскій дворецъ, приказалъ знаменитому архитектору фонтанѣ поставить его здѣсь. Обелискъ, уже разбитый на три куска, лежалъ посреди развалинъ древняго цирка. Амміакъ Марцелинъ упоминаетъ о немъ въ своей исторіи. Гіероглифы уцѣлѣли; они превосходной отдѣлки.
   Я входилъ потомъ въ крещатикъ Царя Константина. Онъ построенъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ боковаго фасада Латранскаго собора. Это небольшая осьми-угольная церковь, которой построеніе, въ 324-мъ году, приписываютъ Константину. Въ купѣль, гдѣ крестился Императоръ, сходятъ по тремъ ступенямъ: она вся сдѣлана изъ базальта, въ видѣ урны. На стѣнахъ два барельефа: одинъ представляетъ крещеніе Господа нашего Іисуса Христа, а другой Константиново, Папою св. Сильвестромъ. Невольно вздохнешь, видя такое сближеніе! Рядомъ съ крещатикомъ придѣлъ во имя Іоанна Крестителя. Это былъ, говорятъ, кабинетъ, или комната отдохновенія Константина.
   Знаменитая Scala Santa (святая лѣстница) находится вблизи. Она состоитъ изъ 28 ступеней, бѣлаго мрамора. Католики говорятъ, что она вела въ Пилатовъ дворецъ въ Іерусалимѣ, и по ней неоднократно всходилъ Іисусъ Христосъ. Ступеньки нынѣ покрыты, сверхъ мрамора, досками, и во всякое время можно видѣть всходящихъ по ней богомольцевъ, на колѣнахъ. На площадкѣ, вверху, Сикстъ V-й велѣлъ построить домовую Папскую церковь, находившуюся прежде въ Латранскомъ дворцѣ. Я замѣтилъ, что если глядѣть съ этой площадки по направленію большой Неапольской дороги, то видъ прелестный, достойный Пуссеневой кисти. Тутъ-же показываютъ мозаику, временъ Льва ІІІ-го; но я не нашелъ въ ней ничего отличнаго.
   Отсюда поѣхалъ я осмотрѣть церковь Св. Маріи (Ste.-Marie-Majeure), ту самую, въ которой уже былъ во время Папскаго служенія. Она соперница Латранскаго собора въ красотѣ, въ святости и богатствѣ, и такъ же какъ онъ числится Папскою. Ее основалъ Папа Либерій, въ царствованіе другаго Константина. Причиной основанія ея, въ 352-мъ году, полагаютъ чудо, совершившееся въ этотъ годъ, въ ночи съ 4-го на 5-е Августа: сперва явился Папѣ Либерію и Іоанну Патрикію, богатому гражданину Рима, огненный крестъ на небѣ; назавтра, среди дня, выпалъ глубокій снѣгъ, покрывшій однакожъ только то пространство, на которомъ Папа предположилъ построить соборъ въ память чуда, и назвать его именемъ Пресвятыя Богородицы. Потому, въ началѣ назывался онъ соборомъ Св. Маріи на снѣгу" потомъ Либеріевымъ, и наконецъ, донынѣ, церковью Св. Маріи старшей. (Majeure), потому что изъ 26-ти церквей, посвященныхъ въ Римѣ Богородицѣ, эта самая огромная и старшая. Въ 432-мъ году, Сикстъ III-й, другъ Св. Августина, перестроилъ ее, увеличилъ и украсилъ мозаичными картинами, изображающими предметы изъ Ветхаго Завѣта. Здѣсь находятся великолѣпныя гробницы Сикста V-го и Павла V-го. Въ богатствѣ украшеній, изобиліи золота, дорогихъ камней и мраморовъ, этотъ соборъ не уступаетъ никакому другому въ Римѣ. Плафонъ его утвержденъ на 36-ти Іоническихъ колоннахъ изъ бѣлаго мрамора, принадлежащихъ древности и взятыхъ изъ храма Юноны. Балдахинъ надъ престоломъ поддерживается четырьмя порфировыми колоннами, а вмѣсто престола служитъ огромнѣйшая чаша, бывшая гробницей того самаго Іоанна Патрикія, который съ Папою Либеріемъ видѣлъ явленіе огненнаго креста. Придѣлъ, гдѣ покоятся остатки Павла V-го, не уступаетъ убранствомъ и красотой Корсиніеву придѣлу въ Латранскомъ храмѣ. Здѣсь также много изящныхъ картинъ, барельефовъ и рѣдкихъ мраморовъ. На алтарѣ придѣла показываютъ образъ Богородицы, писанный будт.о-бы евангелистомъ Лукою: онъ на лаписъ-лазуревомъ грунтѣ, въ рамѣ, осыпанной брилліантами, и поддерживается четырьмя ангелами изъ позлащенной бронзы. Стѣнная живопись здѣсь особенно любопытна, во-первыхъ потому, что она Гвидо-Реніева, а во-вторыхъ, что изображаетъ святыхъ Греческой Восточной церкви, и царицъ, причисленныхъ Православною Церковью къ лику святыхъ. Подлѣ гробницы Пія V-го, на алтарѣ, утвержденъ на четырехъ бронзовыхъ позлащенныхъ ангелахъ ковчегъ, въ которомъ свито хранятъ часть колыбели Господа нашего Іисуса Христа.
   Соборъ Св. Маріи построенъ съ двумя фасадами: передъ каждымъ изъ нихъ воздвигнутъ памятникъ. На площади передъ сѣвернымъ фасадомъ стоитъ обелискъ изъ краснаго гранита, безъ гіероглифовъ, въ 60 футовъ вышины. Онъ отрытъ при Сикстѣ У-мъ, у Августовой гробницы, вмѣстѣ съ тѣмъ, который теперь на Монте-Кавалло. Противъ полуденнаго фасада стройная и прекрасная колонна, изъ бѣлаго мрамора, одна оставшаяся въ цѣлости на развалинахъ храма Мира. Я не стану сравнивать соборовъ Латранскаго и Св. Маріи. Скажу только, что послѣ Св. Петра, перваго въ свѣтѣ огромностью и красотой, это двѣ огромнѣйшія церкви, какія я знаю.
   На другой день прогулка моя въ Римѣ была посвящена обозрѣнію нѣкоторыхъ древностей. Надо было отдохнуть отъ безпрестаннаго разсматриванія пышности и богатства здѣшнихъ церквей. Я поѣхалъ къ заставѣ Св. Павла. Тамъ Г-нъ Висконти показалъ мнѣ двѣ рѣдкости: это Тестахіо (Testaccio) и пирамида Каія Цестія (С. Cestius). Извѣстно, что Тестачіо есть холмъ, составившійся изъ черепковъ посуды, выбрасываемыхъ въ Римѣ въ одно мѣсто. Цестіева пирамида гораздо любопытнѣе. Не знатный и ничѣмъ непрославившійся Римлянинъ, завѣщалъ поставить послѣ смерти своей, на память себѣ, эту Египетскую гробницу. Онъ конечно могъ-бы велѣть сдѣлать надпись, подобную тѣмъ, какія и у насъ безпрестанно встрѣчаются на кладбищахъ, надъ гробами самыхъ обыкновенныхъ людей, то есть, что онъ былъ добрый семьянинъ, нѣжный супругъ, хорошій гражданинъ, и проч.; однако потомство должно, по крайней мѣрѣ, поблагодарить К. Цестія, что онъ одинъ въ Римѣ вздумалъ соорудить себѣ такой Египетскій памятникъ, какого еще не было, т. е. пирамиду. Нынѣ подлѣ нея отвели кладбище для протестантовъ. Въ небольшомъ разстояніи оттуда, я нашелъ памятникъ соотечественницы своей, Штатсъ-Дамы Графини Екатерины Петровны Шуваловой, скончавшейся въ Римѣ. Я зналъ ее при Дворѣ Великой Екатерины, цѣнившей умъ и любезность этой дочери Фельдмаршала Графа П. С. Салтыкова. Упоминая о холмикѣ Тестачіо, я забылъ сказать, что вышина его 130 футовъ, и что въ немъ сдѣланы погреба, сохраняющіе вина въ удивительной свѣжести. Термометръ, въ самые большіе жары, опускается въ Тестачіо до пяти и шести градусовъ надъ точкою замерзанія. Вокругъ тутъ множество остерій: это родъ питейныхъ домовъ, куда безпрестанно, особливо осенью, собирается гуляющая чернь, и группами садится вокругъ пригорка: ѣдятъ, пьютъ, веселятся, поютъ и пляшутъ салтареллу. Салтарелла національная пляска, совершенно драматическая. Я съ удовольствіемъ смотрѣлъ на танцующихъ; они выражаютъ любовную драму: сначала объясненіе въ любви, потомъ интригу, хитрости, безпокойство, надежды, ревность, а въ окончаніи всегда счастливый успѣхъ. Мы возвратились чрезъ Piazza Navona (Навонская площадь), или древній циркъ Императора Александра Севера.
   Площадь сохранила старую форму цирка, и даже отчасти древнее свое названіе; только вмѣсто ристанія на колесницахъ, нынѣ, по Субботамъ и Воскресеньямъ, разъѣзжаютъ по ней, и стараются опередить другъ друга, кареты въ водѣ. Всю недѣлю здѣсь рынокъ; но въ Субботу и Воскресенье запрутъ трубы, которыми стекаетъ излишняя вода изъ четырехъ фонтановъ, и площадь тотчасъ наполнится водой, на аршинъ и болѣе глубины. Тутъ заиграютъ въ трубы, ударятъ въ барабаны, и кареты знатнѣйшихъ баръ, и всѣ лучшіе экипажи пустятся по площади. Зрители, кругомъ по улицамъ, и изъ окошекъ въ домахъ на площади, бьютъ въ ладоши и принимаютъ живѣйшее участіе въ этой забавѣ. Кучеръ мой завезъ и меня въ это озеро, въ коляскѣ; но я не радъ былъ празднику, гдѣ, кромѣ того, что всего забрызгаютъ, да того и гляди, что опрокинутъ: подъ водою не видны забытыя по неосторожности разныя вещи, на которыя можно наѣхать колесомъ и повалить экипажъ. Къ вечеру подземныя трубы отпираютъ, и вымытая площадь мгновенно осушается. Римляне и теперь пародируютъ своихъ предковъ: не подражаютъ имъ, а пародируютъ ихъ. Напримѣръ, они назвали именемъ портнаго, извѣстнаго колкаго шута на сосѣдней площади, обломокъ прекрасной Греческой статуи, и Гомерическій Менелай, защищающій тѣло Патрокла, сдѣлался шутъ Паскинно, который забавлялся на счетъ ближняго, Римской знати, и даже самого правительства. Ему всегда отвѣтствовалъ такими-же ѣдкими шутками, эпиграммами и сатирами, кумъ его Марфоріо. Правительство и Папы терпѣли это, и будучи сами Италіянцами, забавлялись; но теперь эта перестрѣлка прекратилась. Я нашелъ Марфоріо отдыхающаго на боку, подъ одною изъ галлерей Ватиканскаго музеума; Пасквино тоже прибрали къ мѣсту.
   Навонская площадь одна изъ прекраснѣйшихъ въ Римѣ. Посрединѣ ея, огромный гранитный обелискъ возвышается изъ группы четырехъ колоссальныхъ статуй, образующихъ фонтанъ; статуи представляютъ четыре славныя рѣки: Нилъ, Гангесъ, Ла-Плату и Дунай. Палаты Панфили, Массими и Враски, церковь Св. Агнесы, съ ея куполомъ и двумя колокольнями, украшаютъ площадь Навонскую, истинно великолѣпную. Къ вечеру сюда собираются шарлатаны, Фокусники; тутъ-же рынокъ, толпы народа, и все вмѣстѣ это представляетъ нѣчто живописное, грандіозо, что врядъ-ли гдѣ сыщется. Позднѣе, лучшее общество съѣзжается туда, ѣсть фиги, арбузы, кучами наставленные, и мороженое, которое подаютъ въ кареты. Я любилъ прогуливаться на этой площади, гдѣ все мнѣ казалось оригинально, и гдѣ Римъ совсѣмъ не похожъ на другіе города.
   Соборъ Апостола Павла, что за стѣнами города, сгорѣлъ въ 1823-мъ году, отъ неосторожности кровельщика, паявшаго свинцовыя трубы. Полагаютъ, что Императоръ Константинъ построилъ эту церковь на томъ мѣстѣ, гдѣ, послѣ мученія Св. Апостола, схоронили его кости. Въ 386-мъ году, Императоры Валентиніанъ и Ѳеодосій перестроили храмъ въ большемъ размѣрѣ; совершенно-же окончилъ его Императоръ Гонорій. Ни одинъ изъ Римскихъ соборовъ не былъ великолѣпнѣе. Множество древнихъ языческихъ храмовъ были пожертвованы для наполненія его драгоцѣнными колоннами, и всѣ эти сокровища сдѣлались жертвою пламени. Я думаю, казна всѣхъ царей въ Европѣ будетъ недостаточна для приведенія его въ первобытную красоту; да и живемъ мы не въ такомъ вѣкѣ, чтобы предприняли это! Еще если-бы дѣло шло о желѣзной дорогѣ, о прядильныхъ машинахъ, о пароходахъ, нашлись-бы акціонеры: тамъ прибыль. Однако и тутъ работы начаты, хоть мнѣ кажется, что долго еще, а можетъ статься и никогда, не окончатъ ихъ. При самомъ входѣ въ церковь была мозаика, съ фигурами исполинскаго размѣра; она уцѣлѣла почти совершенно, и напомнила мнѣ Греческую иконопись: въ ней изображенъ Іисусъ Христосъ, между Апостолами Петромъ и Павломъ, и двадцать четыре старца, упоминаемые въ Апокалипсисѣ. Мозаика эта МО-го года: она истинное сокровище! Глядя на величественныя развалины собора Св. Павла, не льзя не сокрушаться.
   Отъ нихъ поѣхали мы къ цирку Императора Каракаллы. Послѣ театра въ Помпеѣ, я не видалъ древняго зданія, такъ хорошо сохранившагося: ступени зрителей, мѣсто Императора, ворота, откуда выѣзжали колесницы, все цѣло, и можно кажется начать ристанія. Только два Египетскіе обелиска, стоявшіе по концамъ средней линіи (Spina), гдѣ оборачивались ристающіе, перевезены въ Римъ. Это зданіе чудесное, и конечно одно изъ любопытнѣйшихъ, оставленныхъ намъ древностью. По дорогѣ осмотрѣли мы Сципіонову и Сервиліеву гробницы: послѣдняя недавно открыта Кановою. Гробница Цециліи Метеллы, супруги Крассовой, находится не подалеку. Это огромное, красивое и великолѣпное зданіе уже столько разъ было описано, срисовано, и такъ всѣмъ извѣстно, что я излишнимъ почитаю о немъ упоминать.
   

ГЛАВА V.
РИМЪ.
(Продолженіе).

   Я нарочно пришелъ на древній Форумъ въ день продажи скота. Какая унизительная превратность! Огромная площадь, на которую отвсюду стекались побѣдители міра, гдѣ гремѣлъ голосъ Цицерона, гдѣ торговались на престолы царствъ Аэійскихъ, нынѣ служитъ для продажи быковъ! Но не это и привлекаетъ на нее; для насъ драгоцѣнны древніе остатки, сохранившіеся вокругъ, и мы взглянемъ на самые достопамятные изъ нихъ. Между Капитоліемъ, Священнымъ Путемъ и Палатинскимъ холмомъ, самое ближайшее зданіе къ стѣнѣ Капитолія храмъ Юпитера Громовержца. Отъ него осталось только три колонны. Императоръ Августъ, путешествуя въ Испаніи, ночью былъ застигнутъ грозою, и громъ убилъ невольника, который несъ передъ нимъ факелъ. Въ память этого событія Августъ воздвигнулъ храмъ. Надпись говоритъ, что Императоры Септимій Северъ и Каракалла возобновляли его. Три ложчатыя колонны, принадлежавшія къ портику, уцѣлѣли вмѣстѣ съ кускомъ архитрава. Онѣ Коринѳскаго ордена, изъ бѣлаго Каррарскаго мрамора; діаметръ ихъ фута и 2 дюйма, а вышина Л6 футовъ. На фризѣ есть еще остатки барельефовъ, гдѣ видны разныя орудія жертвоприношеній. Все это превосходной красоты. Французы отрыли передъ храмомъ мостовую древней улицы, очень узкой; но въ жаркомъ климатѣ, и когда еще не было нынѣшнихъ экипажей, узкія улицы были удобны своею тѣнью. Я какъ ребенокъ радовался, что ступаю по мостовой, по которой ходили Цезарь и Брутъ!
   Близко этихъ остатковъ видны еще восемь колоннъ, извѣстныя подъ именемъ храма Фортуны. Пожаръ разрушилъ это зданіе при Императорѣ Максенціи, но Сенатъ возобновилъ его. Видно, художества были уже въ упадкѣ около 340-го года: колонны портика всѣ разнаго діаметра, что ясно показываетъ или небреженіе, или неискуство возобновителей. Все, что принадлежитъ къ старому храму, прекрасной отдѣлки, а то, что сдѣлано при возобновленіи, грубой и гадкой работы.
   Далѣе по Форуму возвышается одинокая колонна, воздвигнутая Смарагдомъ, Экзархомъ Италіи въ честь Императора Фоки, въ 608-мъ году. На ней была льстивая надпись этому злодѣю, и бронзовая позолоченная статуя его. По низверженіи тирана, надпись стерли, но теперь она опять вырѣзана. Работа показываетъ, что колонна была взята Смарагдомъ изъ какого нибудь зданія временъ Антониновъ. До отрытія базиса ея, гдѣ нашли надпись, всѣ ученые приписывали эту колонну то одному, то другому зданію, и никому въ голову не приходило, что она принадлежала Фокѣ. Одинъ шутникъ написалъ стихи, гдѣ говорилъ ученымъ, что напрасно они измарали своимъ враньемъ столько фоліантовъ, изъ которыхъ можно было-бы слѣпить такой-же величины колонну; взяли-бы они заступъ, да порылись вокругъ, и это избавило-бы ихъ труда издавать въ свѣтъ тму глупыхъ догадокъ, никому и ни къ чему не послужившихъ.
   Три великолѣпныя колонны, которыя назывались прежде храмомъ Юпитера Статора, а нынѣ переименованы учеными въ Грекостпагисъ (Богъ знаетъ почему!), служатъ предметомъ удивленія для знатоковъ. Зданіе, къ которому онѣ принадлежали, должно было равняться величиной съ храмомъ Антонина Благочестиваго или Пантеономъ. Всякой разъ, проходя здѣсь, я восхищался ими! Прямо противъ нихъ храмъ Антонина и Фаустины. Онъ находился на Священномъ Пути, который начинался у Колизея и оканчивался у Капитолія, улицей Кливусъ-Капитолинусъ. Храмъ, посвященный Фаустинѣ, прекрасный остатокъ древности. Портикъ его составляютъ десять цѣльныхъ колоннъ Циполинскаго мрамора, 14-ти футовъ въ окружности и 43-хъ футовъ вышины. Это зданіе можетъ служить образцомъ древняго великолѣпія и богатства Римлянъ. Циполинскій мраморъ былъ всегда рѣдокъ: древніе называли его Lapis Carystius. Еще драгоцѣннѣе этотъ храмъ для занимающихся изученіемъ древностей, потому, что обѣ боковыя стѣны целлія, или алтаря, сохранились въ й каналъ, такъ что Султанъ, не обезпокоиваясь, съ дивана могъ удить рыбу. Мы плывемъ еще нѣсколько времени, и вотъ передъ нами Константинополь, во всей своей красѣ. Картина этого величественнаго города приводитъ въ удивленіе и восторгъ всякаго, кто видитъ ее въ первый разъ. Противъ самаго парохода нашего Серальскій дворецъ, съ своими теремами, башнями, кипарисами и висячими садами. Онъ построенъ на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ была древняя Византія, и занимаетъ пространство цѣлаго города. Восточная его архитектура, его великолѣпіе и роскошный видъ невольно напоминаютъ Багдадскихъ Халифовъ и Тысяча одну ночь. Султанская пристань, гдѣ видны разноцвѣтныя и позлащенныя шлюпки, собственно Султану принадлежащія, плѣнительна для глазъ! Отсюда начинается Марморное море. По правому его берегу, отъ самаго Сераля, видишь протяженіе древнихъ стѣнъ города до Семибашеннаго замка; насупротивъ, необозримое пространство моря; по лѣвую сторону, Принцевы острова, вдали Олимпъ; ближе городъ Скутари, древній Халцедонъ, или Хрисополисъ, окруженный кипарисными рощами и украшенный мечетями и минаретами. На правой сторонѣ зрѣлище новое и не меньше поразительное; это портъ Константинополя, или такъ называемый Золотой рогъ. Тамъ видны тысячи кораблей, лѣсъ мачтъ, и между ними военные огромные корабли Турецкаго флота. Здѣсь развѣваются флаги всѣхъ державъ. По лѣвую сторону пристани, Константинополь, на семи холмахъ своихъ возвышается съ своими мечетями и минаретами; между ними куполъ Святыя Софіи и нѣкоторые другіе замѣчательны зодчествомъ и великолѣпіемъ. По правую сторону пристани видишь арсеналъ, а по горамъ предмѣстія Перу и Галату" какъ будто отдѣльные, особые города. Тысячи каикъ (такъ называютъ здѣсь легонькія лодочки), мелькаютъ безпрестанно и во всѣхъ направленіяхъ по проливу и между кораблями. Вообразите, что вся эта картина является вдругъ, и что вы видите ее всю съ одной точки! Прибавьте ко всему этому ясный майскій день, голубое небо, благорастворенный восточный воздухъ, блестящія струи Пропонтиды, и вы легко поймете чувство и восхищеніе путешественника. Я не могу выразить моихъ чувствованій въ эту минуту! Не распространяясь болѣе объ очарованіи представленной мною картины, возвращаюсь къ Азіятскому берегу Босфорскаго пролива, чтобы совершенно окончить мое описаніе. Первый мысъ Азіятской стороны Босфора, противъ Паніумскаго мыса въ Европѣ, есть тотъ самый, который въ древности называли мысомъ Якоря, именно потому, что Аргонавты, по велѣнію оракула, взяли тутъ каменный якорь. Здѣсь Азіятскій маякъ защищенъ такимъ-же укрѣпленіемъ, какъ описанный выше, на Европейскомъ берегу. Онъ построенъ тѣмъ-же архитекторомъ. Ниже его Азіятскія Кіанійскія скалы: одну изъ нихъ Діонисій Византійскій называетъ башнею Медеи. Мысъ Корасіонъ, насупротивъ Ефезіанской пристани, названъ такъ по множеству вороновъ, всегда собирающихся на немъ. Нынѣ зовутъ его Филь-Бурунъ. Не подалеку отъ него построена, въ 1773 году, Барономъ Тоттомъ, крѣпостца Поріасъ-Лиманъ, съ 23 пушками. Далѣе, близъ того мѣста, гдѣ нынѣ замокъ, или укрѣпленіе Анадоли-Кавакъ, былъ въ древности храмъ Юпитера-Уріа. Въ 4 783 году Французъ Туссенъ, по повелѣнію Гассана-Паши, укрѣплялъ Анадоли-Кавакъ: въ немъ было тогда 25 пушекъ и 8 мортиръ; но въ 1794 году укрѣпленіе распространили и прибавили еще 12 пушекъ и 6 мортиръ. Подъ этой батареей еще видѣнъ въ водѣ остатокъ плотины, къ которой прикрѣплялась цѣпь, преграждавшая плаваніе по проливу; другой конецъ ея примыкалъ къ Европейскому берегу, у противолежащей крѣпости Румали-Кавакъ. Такимъ образомъ плотина служила для прикрѣпленія цѣпи, и составляла въ то-же время пристань Храма, гдѣ корабли защищены были отъ теченій и сѣверныхъ вѣтровъ. Тотчасъ за пристанью возвышается мысъ Аргироніумъ, нынѣ называемый Маджаръ-Бурунъ, гдѣ есть батарея изъ 23 пушекъ и 12 мортиръ, построенная Французскимъ инженеромъ Монье. И теперь еще видны, на крутой горѣ, надъ укрѣпленіемъ, развалины церкви Святаго Панталеона, вѣроятно изъ остатковъ храма Юпитера-Уріа. Недалеко отсюда находится Великанова гора, высочайшая изъ^всѣхъ на берегахъ Босфора. На вершинѣ ея Турки показываютъ необыкновенной величины гробницу, въ которой, говорятъ они, покоится прахъ Великана. Удивляюсь, какъ многіе писатели не узнаютъ тутъ гробницы побѣжденнаго Поллуксомъ Аймика, котораго Валерійфлаккъ называлъ великаномъ. Подалѣе, за Сельви-Бурунскимъ мысомъ, деревня Бейкосъ. Султанъ Солиманъ построилъ тутъ кіоскъ, теперь уже разрушенный; но сады, бывшіе при немъ, цѣлы и прекрасны; ихъ называютъ нынѣ Султанъ-Бекгеди. За тѣмъ является Катанфіонскій заливъ, оканчивающійся мысомъ Гларіумъ (у Турокъ Кондлидже-Бурунъ); а за нимъ новый Азіятскій замокъ Анадоли-Гисаръ. Далѣе втекаютъ въ Босфоръ Ѳракійскій двѣ рѣки: первая называлась у Грековъ Аретей, а Турки назвали ее Юкъ-су; эта самая большая изъ рѣкъ, впадающихъ въ проливъ, начиная отъ Чернаго моря до Халкедона или Скутари. Вторая рѣка: Кугукъ-су (Малыя воды). Между обѣими рѣками построенъ великолѣпный загородный дворецъ Султана. Однимъ словомъ: весь берегъ Азіятскій, начиная отъ Анадоли-Гизара до Скутари, усѣянъ почти не прерывающимися прелестными дачами, между которыми замѣчательна Иставровская, гдѣ Султанъ Абдулъ-Гамидъ построилъ прекрасную мечеть. Скутари, древній Хрисополисъ, или златой городъ, по мнѣнію Діонисія Византійскаго, назывался такъ потому, что въ немъ собирали Персы всѣ доходы свои съ покоренныхъ ими городовъ; другіе говоритъ, что названіе происходитъ отъ похороненнаго здѣсь Хрисеса, сына Агамемнона и Хрисаиды. Ксенофонтъ повѣствуетъ, что Аѳиняне укрѣпили и обвели стѣнами Хрисополисъ, для того, чтобы сбирать пошлину со всѣхъ кораблей, проходившихъ чрезъ Босфоръ Ѳракійскій. На здѣшнихъ высотахъ Константинъ разбилъ Ликинія, и тѣмъ соединилъ раздробленныя части Римской Имперіи подъ власть одного Государя. Скутари занимаетъ точно мѣсто древняго Хрисополиса. Въ немъ много хорошихъ мечетей, домы опрятны и построены такъ, что изъ нихъ прекрасный видъ на Константинополь. Городъ со всѣхъ сторонъ окруженъ кладбищами, гдѣ хоронятъ знатныхъ Турокъ, всегда почитающихъ Азію прямымъ отечествомъ Магометанъ; они полагаютъ даже, что ихъ кости тутъ останутся спокойнѣе, а что Европа не прочна власти Оттоманской.
   За мысомъ Босъ, говоритъ Діонисій Византійскій, находятся ключъ или фонтанъ Гермагора, храмъ героя Евростеса, храмъ Венеры, и наконецъ городъ Халкедонъ, на рѣкѣ того-же имени. Этотъ городъ былъ славенъ своею древностью, великими людьми, въ немъ рожденными, разными перемѣнами судьбы своей, и наконецъ зданіями, украшавшими его; особенно былъ знаменитъ храмъ Аполлона, котораго прорицанія не уступали Дельфійскимъ.
   Мегаряне, основатели Халкедона, долго назывались слѣпцами, и дѣйствительно заслуживали это названіе, если только отъ нихъ зависѣло избрать мѣсто Византіи, лежащей насупротивъ. Ключъ Гермагора, о которомъ упоминаетъ Діонисій Византійскій, и донынѣ течетъ въ долинѣ Ковакъ-Сарая; но рѣка Халкедонъ потеряла свое наименованіе. Городъ Халкедонъ, неоднократно опустошаемый Персами, лишенный стѣнъ своихъ Императоромъ Валенціемъ, разрушенный Готами, возстановленный Корнеліемъ-Авитомъ, еще разъ истребленный Сарацынами, нынѣ самая бѣдная деревнишка, называемая Турками Коди-Кью.
   Знаменитая церковь Св. Евфиміи, въ которой собирался Вселенскій Соборъ, не существуетъ; осталась часовня во имя той-же Святой. Здѣсь-то твердый и краснорѣчивый Златоустъ былъ осужденъ къ ссылкѣ, за проповѣди свои, въ которыхъ гремѣлъ противу распутства женщинъ и противъ неприличнаго Христіанамъ поклоненія статуѣ Императрицы Евдокіи. Заливъ за мысомъ Мунде-Бурунъ, есть древняя Евтропіева пристань, гдѣ еще видно множество камней, остатковъ древнихъ стѣнъ. Въ этой пристани Фока умертвилъ Маврикія и четырехъ сыновей его. Проливъ оканчивается мысомъ Гереумъ: на немъ поставленъ Азійскій маякъ Фенеръ-Бакъези. Прокопій пишетъ, что Юстиніанъ построилъ тутъ дворецъ и бани. Еще видны развалины большаго водохранилища, разрушеннаго Геракліемъ, который разрушалъ ихъ вездѣ, потому что ученый Стефанъ предрекъ ему гибель отъ воды.
   Я нѣсколько распространился въ описаніи Босфора Ѳракійскаго, почитая его настоящею большою дорогою изъ С. Петербурга въ Константинополь. Прибавлю еще нѣкоторыя общія замѣчанія о немъ. Всю длину его можно полагать въ 28 или тридцать верстъ, отъ Кіанійскихъ скалъ до Халкедонскаго мыса; ширина не вездѣ одинакова; въ иныхъ мѣстахъ проливъ не шире Новы противу Зимняго дворца; по въ другихъ почти вездѣ вдвое или въ полтора раза шире. Неравенства береговъ его, изгибы, заливы, мысы, выдающіеся иногда перпендикулярно теченію, все это дѣлаетъ быстроту его почти вездѣ неравною, и отъ того корабли, плывущіе изъ Чернаго моря, встрѣчаютъ нѣсколько разъ теченія, совершенно противныя имъ. Короче: въ этомъ проливѣ есть семь изгибовъ, и столько-же теченій: первое изъ Чернаго моря стремится къ Европейскому берегу; второе, при Канлидже-Бурунъ, къ Азіятскому; третіе къ Кизляръ-Буруну; четвертое къ мысу Ваніе-Кью; пятое къ Эфенди-Буруну, откуда частію относитъ къ Азіятскому, а частію къ Европейскому берегу близъ Салибараса; шестое къ Скутарійскому мысу; седьмое прямо на Серальскій уголъ. Всѣ эти семь теченій такъ сильны, что корабли, при попутномъ вѣтрѣ, на всѣхъ парусахъ, съ трудомъ преодолѣваютъ ихъ, и для флота на всякой случай необходимо имѣть при себѣ нѣсколько пароходовъ для буксировки. Но эти, часто борющіяся между собой теченія, весьма полезны для Константинопольской пристани: они безпрестанно вымываютъ ее и не даютъ ей засариваться; а безъ этого благодѣтельнаго пособія природы пристань давно-бы обмѣлѣла отъ множества всякой нечистоты, выбрасываемой въ нее, и отъ наноснаго въ нее илу и песку изъ рѣкъ, падающихъ съ материка. Позволю себѣ сказать нѣсколько словъ объ укрѣпленіяхъ, которыми унизаны оба берега пролива. Мнѣ кажется, что вслучаѣ войны они не принесутъ Туркамъ большой пользы. Во первыхъ, съ сухаго пути не защищены они ничѣмъ, да и не могутъ быть защищены, потому что вездѣ повелѣваютъ ими высоты, находящіяся сзади; а имѣть сильные корпусы войскъ для прикрытія ихъ съ тылу также невозможно, потому что Турецкая армія, вѣроятно, будетъ занята собственною обороною отъ непріятелей, съ одной стороны слѣдующихъ изъ-за Балкана, а съ другой по Азіятскому берегу Чернаго моря. Не смотря ни на какія усилія, не достанетъ войскъ для защиты всюду. Слѣдовательно, противъ небольшаго, напримѣръ, 10-ти тысячнаго корпуса десантнаго войска, ни одна изъ крѣпостей здѣшнихъ не продержится сутокъ, если противъ нихъ пошлютъ по одному или по два батальона {Я полагаю, что непріятель, имѣющій превосходство на морѣ, легко войдетъ въ Босфоръ Ѳракійскій, не смотря на крѣпостцы и батареи, защищающія его; что-же касается десантовъ, то я могу указать нѣсколько мѣстъ на Европейскомъ и на Азіятскомъ берегу, весьма для нихъ удобныхъ и безопасныхъ, а содѣйствіе флота еще больше облегчитъ это. Съ Европейской стороны, начиная отъ маяка до Эски-Фанари, на четырехъ-верстномъ разстояніи, есть нѣсколько бухтъ, или небольшихъ заливовъ, гдѣ обыкновенно пристаютъ лодки: туда десантныя суда войдутъ очень удобно. Съ Азіятской стороны, въ двухъ стахъ саженяхъ отъ замка, есть обширный заливъ съ песчанымъ грунтомъ: онъ выходитъ на пространную и ровную долину, по которой протекаетъ рѣчка. Сосѣдства замка опасаться нечего, потому что выстрѣлы его направлены не въ эту сторону, да и не могутъ быть дѣйствительны, съ высоты берега этой бухты со стороны крѣпости. Полторы версты далѣе есть еще бухта, называемая Рива: она раздѣляется на двѣ части длиннымъ мысомъ. Плохое укрѣпленьице, въ глубинѣ ея поставленное, не помѣшаетъ десанту, и въ одно мгновеніе будетъ взято вмѣстѣ съ Азіятскимъ замкомъ. Надобно замѣтить также, что вездѣ, гдѣ я предполагаю возможность сдѣлать высадку, военные корабли могутъ подходить къ берегу на самое близкое разстояніе и становиться на хорошемъ якорномъ грунтѣ, для содѣйствія войску. И такъ вѣроятно, что при надлежащей предосторожности, всѣ эти крѣпости и батареи, съ такимъ иждивеніемъ построенны, пали-бы въ одну ночь, и за тѣмъ слѣдовало-бы если не взятіе Константинополя, то ужь во крайней мѣрѣ совершенное его раззореніе. Никакъ не предполагая войны съ Турками, излагаю свои замѣчанія единственно желая доказать, что всѣ береговыя укрѣпленія Босфора, даже по мѣстному положенію ихъ, малышни, и вслучаѣ войны не послужатъ ни къ чему.}. Довольно будетъ овладѣть батареею, сбросить съ лафетовъ и заклепать пушки, не занимаясь болѣе ими, и потомъ идти далѣе. Цѣль будетъ достигнута, потому что флотъ можетъ тогда идти до самаго дворца въ Сералѣ и до пристани Константинопольской.
   Сдѣлавъ такимъ образомъ топографическое и археологическое описаніе Босфора Ѳракійскаго, остается мнѣ сказать нѣсколько словъ о прекрасномъ мѣстоположеніи и о видахъ его береговъ. Вообразите себѣ этотъ проливъ самою широкою рѣкой, которая величественно и быстро течетъ изгибами между гористыхъ, плодородныхъ и живописныхъ береговъ. Долины, часто встрѣчающіяся въ прорѣзѣ горъ, почти всѣ орошаются небольшими рѣчками, впадающими въ заливъ. На нихъ, то деревеньки, то загородные домы, то дворцы вездѣ украшаютъ пейзажъ и придаютъ ему новую прелесть. И вездѣ неразлучны съ ними воспоминанія какого нибудь историческаго событія, или имя великаго человѣка. Здѣсь рѣшилась судьба цѣлаго царства кровопролитной битвой; тутъ милліонъ Персовъ и другихъ подвластныхъ Дарію народовъ переходилъ чрезъ Босфоръ, чтобъ покорить горсть свободныхъ Грековъ; тамъ Крестоносцы шли на освобожденіе Іерусалима. Повсюду берега эти, прельщая взоры, погружаютъ въ размышленіе. Теперь они усѣяны по обѣ стороны великолѣпными дворцами и садами Султана, сестеръ его, вельможь, и укрѣпленными замками. При каждомъ изгибѣ, съ каждой точки, виды перемѣняются и являютъ новыя красоты. Прибавьте, что находитесь подъ вліяніемъ климата Малой Азіи и дышите благораствореннымъ ея воздухомъ: вы сознаетесь, что одна прогулка по Босфору стоитъ того, чтобъ рѣшиться ѣхать изъ самыхъ дальнихъ странъ, взглянуть на него и восхититься имъ!
   

ГЛАВА V
КОНСТАНТИНОПОЛЬ.

   На другой день моего пріѣзда въ Константинополь, меня пробудили рано по утру стукъ и крики носильщиковъ всякаго рода. Слухъ мой еще не привыкъ къ ихъ голосамъ и языку. Они продавали съѣстные припасы, зелень, рыбу, плоды, бузу и проч. Я сѣлъ къ окну. Передо мной толпился разноплеменный народъ: Турки въ военныхъ костюмахъ, и въ старомъ своемъ нарядѣ, въ чалмахъ; Армяне въ огромныхъ своихъ шапкахъ, Греки, Франки, и множество Жидовъ, которые молча и робко пробирались подлѣ стѣнки. Наконецъ, вотъ и женщины, закутанныя такъ, что развѣ по цвѣту ихъ туфлей можно было узнать какой онѣ націи. Вотъ арбы (родъ крытаго фургона), запряженныя быками, украшенными лентами, или суконными лоскутками и бубенчиками. Это экипажъ Турецкихъ дамъ. Далѣе навьюченные верблюды, или рядъ ословъ, съ мѣшками воды, или съ ношами дровъ: все это толпилось по узкой, едва вымощенной улицѣ и толкало другъ друга. Прибавьте къ этому стаи гадкихъ и голодныхъ собакъ, которыя скитаются посреди всего этого народа, и ихъ никто не бьетъ: вы сознаетесь, что я увидѣлъ прелюбопытный и совершенно новый для меня маскарадъ.
   Я велѣлъ позвать цырюльника: вошелъ преважный Армянинъ въ большой шапкѣ, а за нимъ смиренный мальчикъ, который несъ тазикъ, родъ кофейника съ горячею водою, мыло, бритвы и полотенце. Хозяинъ намылилъ мнѣ бороду просто ладонью, вытащилъ преогромную бритву, и я, къ удивленію моему, замѣтилъ, что она въ черенкѣ своемъ не гнется, какъ наши бритвы, а просто укрѣплена, какъ сѣкира, и удобнѣе казалась мнѣ отрубить голову или по крайней мѣрѣ перерѣзать горло, чѣмъ выбрить бороду. Однако онъ обрилъ меня такъ проворно, легко и ловко, что я приказалъ ему приходить ко мнѣ черезъ день, для исправленія своей должности.
   Теперь опишу мою квартиру. Это небольшая комната, съ однимъ огромнымъ Итальянскимъ окномъ, которое выдается на главную улицу Перы, такъ что мнѣ можно смотрѣть вдоль ея на обѣ стороны. Эта комната служитъ мнѣ спальнею, столовою и гостиною. Изъ нея выходъ въ сѣни, а изъ сѣней дверь на балконъ, или террасу, главное украшеніе моего дворца. Здѣсь я проводилъ большую часть времени, читалъ, пилъ чай, курилъ трубку, и часто, въ прохладныя майскія ночи, просиживалъ до восхожденія солнца. Съ балкона моего былъ совершенно видѣнъ Сераль, и именно часть садовъ и гарема, которые недоступны путешествующимъ. Въ нихъ передо мною величаво возносилась Юстиніанова колонна. Я часто наводилъ туда телескопъ, чтобъ посредствомъ его, хотя украдкою, взглянуть на какую нибудь гурію Махмудова гарема, но, кромѣ садовниковъ, никогда и никого не видалъ, можетъ быть отъ того, что Султанъ жилъ тогда въ Кіатъ-Гане, да и всѣ покои въ гаремѣ, какъ слышалъ я, въ это время переправляли. Далѣе видно было море, Принцевы острова и синія горы вокругъ Олимпа. Видъ прелестный На террасу мою выходило сосѣднее окошко, и черезъ него я часто разговаривалъ съ прекрасною Гречанкой. Кокона Катерина была сестра діакона церкви Успенія Богородицы, веселая характеромъ. Она говорила мнѣ, что очень желаетъ знать по-Русски, любитъ единовѣрцевъ и берется учить меня по-Гречески. Она жила съ мачихой одна, и кажется скучала своимъ единеніемъ. Я въ самомъ дѣлѣ воспользовался этимъ пріятнымъ сближеніемъ, протвердилъ почти забытый мною Греческій языкъ, употребляемый между народомъ, и сталъ потомъ говорить имъ гораздо свободнѣе. Катерина была истинно прекрасна и проста въ обхожденіи, а какъ на балконъ мой не приходилъ никто, и онъ былъ закрытъ со всѣхъ сторонъ, то она, познакомившись со мною, обходилась совершенно свободно. Къ тому-же мои шестьдесятъ лѣтъ представляли ей совершенную безопасность; она видѣла во мнѣ отца, или и дѣдушку. Мы разговаривали, смѣялись, и однажды она осмѣлилась даже выпрыгнуть на мой балконъ и пить со мной чай. Я упросилъ ее пропѣть нѣсколько Греческихъ пѣсенъ, и она не отговариваясь исполнила мою просьбу. Ей хотѣлось видѣть Русскихъ дамъ; особливо Русскую Царицу. Съ любопытствомъ распрашивала она, что если-бъ была въ Россіи, то могла-ли-бы къ ней быть допущена? Хотѣла знать говорятъ-ли у насъ о Грекахъ; но больше всего занимали ее дамскіе уборы. Она не могла понять, когда я увѣрялъ ее, что наши дамы одѣваются лучше и богаче Перотокъ. Зная, что у меня бываютъ гости, она просила никого не пускать на балконъ: я обѣщалъ, и съ тѣхъ поръ балконъ сдѣлался почти гаремомъ моимъ. Правда, изъ комнаты доктора Пиннера также было окошко на балконъ; но, во-первыхъ, доктора почти никогда не было дома, и онъ ни разу не подымалъ занавѣса; къ тому-же кокона Катерина не знала по-Еврейски и не читывала Талмуда; какъ-же могъ онъ обратить на нее свое ученое вниманіе?
   Въ два часа я отправился обѣдать къ Посланнику нашему въ Буюкдере, и нанялъ для этого каику съ двумя гребцами. Садясь безъ привычки въ эту узенькую, но длинную лодочку, я чуть было не опрокинула ея, не зная, что въ нее не льзя иначе ступить, какъ поставя ногу на самую середину. Лодка заколыхалась, но наемный слуга мой, стоя еще на пристани, успѣлъ схватить меня за воротъ; гребцы закричали было, однако все кончилось благополучно. Наученный опытомъ, я осторожно спустился въ лодку и смирнехонько усѣлся по срединѣ ея, на подушку. Гребцы работали веслами съ большимъ усиліемъ, потому что мы должны были во все время плыть противу теченія. Дорогою еще засталъ насъ дождь, и я принужденъ былъ выдти на берегъ, кажется въ Фондукли, и укрыться въ кофейномъ домѣ. Тутъ сидѣло уже много Турокъ, большею частію военныхъ. Они не обратили на меня ни малѣйшаго вниманія. Прислужники заботились, бѣгали, подавали кальяны, трубки, разносили кофе, и одинъ спросилъ меня, что мнѣ угодно? Чтобъ не даромъ укрываться у нихъ отъ дождя, я велѣлъ подать себѣ кофе. Компанія была самая тихая; большая часть гостей сидѣли и курили молча. Черезъ нѣсколько минутъ дождикъ пересталъ, и я, расплатясь, продолжалъ свой путь.
   Въ Буюкдере Посланникъ нашъ принялъ меня съ обыкновенною своею вѣжливостью, представилъ своей супругѣ и познакомилъ съ нѣкоторыми чиновниками посольства. Онъ рекомендовалъ мнѣ въ чичероне Грека господина Комидаса, и поручилъ меня совѣтамъ и попеченію Сергѣя Ивановича Богданова. Я съ удовольствіемъ увидѣлся съ моими сопутниками. Дамы были здоровы, и кажется не сказанію восхищались прелестями Босфорскихъ береговъ! Графъ Хребтовичъ начиналъ разнемогаться и не выходилъ изъ своей комнаты. Я самъ навѣстилъ его. У него была желчная болѣзнь и требовала спокойствія. Послѣ обѣда, Апполлинарій Петровичъ гулялъ со мною по саду, гдѣ множество старыхъ и густыхъ деревъ доставляютъ гуляющимъ пріятную тѣнь; а это первое сокровище въ жаркомъ климатѣ! Г. Посланникъ показалъ мнѣ нѣсколько кустовъ розановъ, аршина по четыре вышины, и съ низу до верху покрытыхъ цвѣтами. Тутъ видѣлъ я прекрасные и огромные чинары, кипарисы, пирамидальные тополи, орѣховыя деревья, и всякаго рода растенія, свойственныя здѣшнему климату. Внутри сада довольно крутая гора, гдѣ старый пріятель мой Александръ Семеновичъ Хвостовъ, отправляя здѣсь нѣкогда должность Посланника, устроилъ спокойную мраморную лѣстницу, въ угодность какой-то дамѣ, которая жаловалась на крутизну всхода. Обласканный всѣмъ семействомъ Г. Посланника, я провелъ посреди него одинъ изъ пріятнѣйшихъ дней моей жизни, и къ вечеру отправился обратно въ Константинополь. Мнѣ нетерпѣливо хотѣлось начать мои обозрѣнія и расположить ихъ въ нѣкоторомъ систематическомъ порядкѣ. Обратное плаваніе мое было гораздо легче: мы плыли по теченію, и оно быстро принесло насъ въ городъ. Времени прошло въ половину менѣе, чѣмъ при восхожденіи по проливу въ Буюкдере. Я нашелъ добраго моего товарища, доктора Морица Пиппера, совершенно довольнымъ: онъ былъ у Жидовскаго Каханъ-Паши, который вѣжливо предложилъ ему свои услуги и пособія во всѣхъ его разысканіяхъ, и Пиннеръ цѣлый день провелъ среди старыхъ манускриптовъ, а возвратился покрытый драгоцѣнною ихъ пылью. Онъ сознался мнѣ однако, что особенно рѣдкаго и нужнаго для себя еще ничего не нашелъ; но ему оставалось еще многое видѣть, рыться въ библіотекѣ Кахана, разговаривать съ раввинами, и онъ не терялъ надежды сдѣлать какое нибудь открытіе и пріобрѣсти достаточно матеріяловъ для своей работы. Мы просидѣли остатокъ дня вмѣстѣ, курили и бесѣдовали очень пріятно, о восточныхъ обычаяхъ, о Іудейскихъ древностяхъ, о нашихъ предположеніяхъ на слѣдующій день, и разошлись по своимъ комнатамъ очень довольные собою.
   По утру рано я занялся визитами, и роздалъ карточки господамъ чиновникамъ Посольства, не находя почти никого дома; успѣлъ однакожь пригласить къ себѣ обѣдать Г-на Комидаса, необходимаго мнѣ для обозрѣнія Константинополя. Онъ пришелъ; мы разговорились, и я нашелъ въ немъ человѣка опытнаго въ сопровожденіи иностранцевъ по любопытнымъ мѣстамъ города. Отъ большаго навыка, онъ зналъ древнія наименованія многихъ зданій, но не былъ археологъ. Чрезвычайно услужливый, неутомимый, всегда готовый доставить всякое удовольствіе, онъ отличался пріятнымъ характеромъ. Константинополь нынѣшній зналъ онъ наизусть, и въ этомъ никто съ нимъ сравняться не можетъ. Онъ говорилъ чисто по-Турецки. Я замѣтилъ, между прочимъ, что онъ ревностный Римскій Католикъ, отъ того, что, не знаю дѣдъ или прадѣдъ его, удостоился быть причисленъ Папою въ число святыхъ мучениковъ, и Г. Комидасъ не долюбливалъ моихъ единовѣрцевъ, даже не охотно посѣщалъ ихъ. Я замѣтилъ это потомъ, въ посѣщеніяхъ моихъ къ Патріархамъ и въ Греческія церкви, куда онъ долженъ былъ меня провожать. Впрочемъ, не льзя было имѣть болѣе пріятнаго и услужливаго чичероне. Во все время моего пребыванія въ Константинополѣ, я былъ имъ чрезвычайно доволенъ и остаюсь благодаренъ! Мы положили на другой день рано начать паши прогулки. Я имѣлъ правиломъ, во всякомъ замѣчательномъ городѣ сперва взглянуть на общность его и окрестностей, чтобы потомъ удобнѣе и яснѣе узнавать его части; по этому плану, мы рѣшила прежде всего взойти на Галатскую высокую башню, взглянуть съ нее на панораму Константинополя, и потомъ объѣхать городъ вокругъ, для подробнаго обозрѣнія его любопытныхъ для археолога и прелестныхъ для живописца стѣнъ; за тѣмъ войдти, (если можно) въ Семибашенный замокъ, и оттуда уже водою (иначе не льзя) довершить обозрѣніе стѣнъ и тѣмъ окончить первую прогулку.
   Я поручилъ Г-ну Комидасу приготовить къ раннему утру верховыхъ лошадей, съ проводниками. На другой день мы отправились въ Галату, и пошли на башню. Она построена Генуэзцами, когда они владѣли здѣшнимъ предмѣстіемъ. Всходя по лѣстницѣ, я очень усталъ, хотя ступеньки довольно удобны и башня раздѣлена на три или четыре этажа, и въ каждомъ изъ нихъ есть просторная комната, гдѣ можно отдохнуть; но нетерпѣніе мое взобраться на самый верхъ было такъ велико, что я почти не останавливался. Оттуда я увидѣлъ весь Константинополь, даже весь полуостровъ, на которомъ онъ построенъ: видны очень ясно Принцевы острова, большая часть Босфорскаго пролива, а подъ ногами предмѣстія Тофана, Галата, Пера и пристань, ни гдѣ въ свѣтѣ не льзя увидѣть подобнаго зрѣлища! Я согласенъ съ Герцогомъ Рагузскимъ, который говоритъ: "Если и теперь видъ этотъ такъ чудесенъ, то что-жь онъ былъ когда пространство это покрывали пышныя зданія, обширные и великолѣпные дворцы! Теперь ихъ и остатковъ нѣтъ! Не только дворцы не устояли противу дѣйствія вѣковъ и рукъ человѣческихъ, но и развалины пали подъ ихъ соединенными силами. Не многое, что еще существуетъ, и показываетъ древнее могущество и прошедшую пышность, скрыто теперь отъ лучей солнца: и это должно отыскивать подъ землею! Все, что на поверхности, куда ни взглянете, построено изъ дерева: это необъятное множество лачугъ, которыя могутъ истребиться отъ одной искры! Эти расписанные и изукрашенные домы, только временныя и непрочныя убѣжища. И такъ справедливо сказано, что Турки только кочуютъ въ Европѣ." Мнѣ ничего не остается прибавить къ этому справедливому описанію.
   Я долго наслаждался этой панорамой Константинополя, но мнѣ надобно было еще многое видѣть. Мы сошли съ башни, и я отправился къ пристани. Переѣхавъ въ лодкѣ на ту сторону пристани, мы сѣли на лошадей и, намѣреваясь объѣхать вокругъ стѣнъ всего города, выѣхали въ ворота Эгри-Капи (Косвенныя врата). Здѣсь хочу я описать древнія и нынѣшнія наименованія всѣхъ воротъ, прежде чѣмъ стану говорить о стѣнахъ города.
   До взятія Магометомъ II Константинополя, въ немъ было 43 воротъ: изъ нихъ 13 отпирались къ Марморному морю, 12 на пристань, и 18 на твердую землю. Большая часть этихъ воротъ закладены и теперь не существуютъ: но которыя остались, тѣ по большей части сохранили наименованія, соотвѣтственныя древнимъ, только на Турецкомъ языкѣ. Начнемъ описаніе оставшихся 7 воротъ, изъ 18 отпиравшихся на твердую землю, съ того мѣста, гдѣ мы теперь находимся, то-есть съ угла отъ пристани.
   Первыя назывались въ древности Ксилопорта, или Ксилоцирконъ: они прилегали къ Влахернскому кварталу и дворцу; возлѣ нихъ была тогда больница. Они донынѣ сохранили свое названіе.
   Вторыя, Эгри-Капу (Косвенныя), въ которыя я выѣхалъ, въ древности Харзіаскія; они стоятъ на прежнемъ мѣстѣ.
   Третьи, Адріанопольскія, Эдрене-Капуси, прежде Поліандріунъ, такъ названныя отъ того, что тутъ собиралось множество рабочихъ людей изъ Венетовъ и Празіевъ {Названіе двухъ сторонъ, спорившихъ между собою на конскихъ ристалищахъ въ циркъ.}, одни передъ другими работавшихъ въ царствованіе Ѳеодосія Младшаго, при возстановленіи стѣны, обрушенной землетрясеніемъ.
   Четвертыя, Святаго Романа, нынѣ Топъ-Капуси (ворота Пушки). Здѣсь-то славно палъ, съ оружіемъ въ рукахъ, послѣдній Константинъ, защищая свою столицу. На это мѣсто были обращены огромныя пушки Магомета втораго.
   Пятыя, Мевлане-Сени, встарину Меландизія {Мелетій, Гл. 424.}.
   Шестыя, Селиври-Капуси, въ древности Кинитусовы.
   Седьмыя, Капаню-Капуси, Атталовы врата.
   Что-жь касается до Златыхъ воротъ {Пахимеръ, Книг. II. Глав. 27. Дукасъ, Глава 28, Прокопій, Книга I, de Acdificiis.}, я отыскалъ ихъ не безъ труда: они цѣлы, и находятся въ Семибашенномъ замкѣ, какъ я послѣ скажу.
   Прежде нежели окончимъ эти названія всѣхъ воротъ, взглянемъ на древнія стѣны, мимо которыхъ проѣзжаемъ теперь, поперегъ перешейка по твердой землѣ, то-есть между Семибашеннымъ замкомъ и Золотымъ рогомъ, или пристанью. Эта часть древнихъ укрѣпленій Константинополя построена Императоромъ Ѳеодосіемъ: стѣны въ два ряда и защищены глубокимъ, въ 25 футовъ ширины, рвомъ. Башни и стѣны выдержали много землетрясеній, много осадъ, и еще удивительно сохранились. Къ тому-же онѣ представляютъ самую живописную картину древности: ихъ готическая архитектура, и въ разрушенныхъ мѣстахъ плющъ, висящій цѣлыми полотнами по зубцамъ и башнямъ, часто большія и уже съ плодами деревья смоквы, растущія въ разсѣлинахъ стѣнъ, разведенные во рву огороды, все это восхищаетъ любителя живописи и питаетъ размышленія путешественника. Одинъ Римъ можетъ представить подобную картину! По обѣ стороны каждыхъ воротъ возвышается башня. Онѣ не всѣ одинакой архитектуры, по всѣ величавы и живописны. На самомъ углу стѣны, вдоль моря, находится Семибашенный замокъ, по Турецки Едикуль. Здѣсь Золотыя ворота: они какъ будто укрыты отъ любопытныхъ двумя огромными башнями, построенными Палеологомъ для усиленія укрѣпленій города съ этой стороны. Рѣдкому изъ путешественниковъ удавалось видѣть этотъ замокъ и входить въ него, такъ что многіе изъ нихъ сомнѣвались даже въ его существованіи. Получивъ дозволеніе осмотрѣть Едикуль, я, по самымъ-же этимъ двумъ башнямъ, легко отыскалъ Золотыя ворота. Они находится между башнями, и аркою своею соединяютъ ихъ. Дуга или арка поддерживается Коринѳскими пиластрами (довольно посредственнаго стиля). Этотъ памятникъ воздвигнутъ Ѳеодосіемъ, по случаю одержанной имъ побѣды надъ бунтовавшимъ Максимомъ, что доказывалось надписью, которую видѣли и списали многіе ученые: она не существуетъ болѣе и со всѣмъ изглажена Турками хотя Англичанинъ, почти въ одно время со мною бывшій въ Константинополѣ, и увѣряетъ въ противномъ. Но я смотрѣлъ тщательно, даже нашелъ остатки нѣкоторыхъ буквъ: надписи уже нѣтъ. Вотъ она, какъ списали ее видѣвшіе до насъ:
   Aurea Soecla gerit qui Portain construit auro.
   Они были названы Золотыми по великолѣпію ихъ украшеній, и потому, что ими всегда, въ торжественныя шествія, въѣзжали Императоры въ Константинополь. Вверху на нихъ стояла статуя Ѳеодосія Великаго; но при Императорѣ Львѣ Изаврянинѣ {Ѳеофанъ и Золара.} она упала отъ землетрясенія. Ту-же участь имѣла въ царствованіе Михаила, сына Ѳеофилова, статуя Побѣды, на нихъ-же бывшая. Лѣтъ двѣсти назадъ можно еще было видѣть Геркулесовы подвиги, казнь Промется и множество другихъ изображеній, теперь вовсе не существующихъ.
   Древніе писатели Константинополя считали четырнадцать тысячъ шаговъ отъ Золотыхъ воротъ до Влахерны, т. е. до другаго конца стѣнъ, которыми я проѣзжалъ отъ пристани. Стоитъ только взглянуть на карту, чтобъ удостовѣриться, какъ до сихъ поръ точно это измѣреніе {Это составляетъ около девяти верстъ.}.
   Теперь продолжимъ обозрѣніе воротъ то стороны моря. Первыя отъ Едикуля называютъ Турки Гранатными, Нарлевъ-Капу, потому, что приходящія съ гранатами и апельсинами изъ Архипелага лодки, обыкновенно тутъ пристаютъ.
   Вторыя за ними, Песочныя Псаматія-Капуси, отъ Греческаго слова Псаматосъ, Arena, песокъ, потому что они стоятъ на углу, къ которому теченіемъ наноситъ множество песку.
   Третьи, Давудъ-Пашинскія ворота. Это должны быть древнія врата Св. Емеліана, гдѣ оканчивались стѣны Константина, до распространенія ихъ Ѳеодосіемъ.
   Четвертыя, Новыя врата, Іени-Капуси, близъ которыхъ Армянскій кварталъ.
   Пятыя называются также какъ вторыя Песочными, но по-Турецки Кумъ-Капуси; въ древностиже Кондоскаліа.
   Шестыя, Турки называютъ Тшатлади-Капу {Разсѣвшіяся.}.
   Седьмыя, Конюшенныя, Акхуръ-Капуси: черезъ нихъ провозится все нужное для Султанскихъ конюшенъ. Здѣсь начинается стѣна, окружающая Сераль, которая оканчивается у Или-Кіоска {Кіоскъ, или теремъ пристани.}. Къ пристани отъ Едикуля до Серальскаго угла, вся стѣна обвалена огромными каменьями, набросанными безъ всякаго порядка одинъ на другой, и служащими оплотомъ противъ сильнаго ударенія морскихъ волнъ о стѣны. У Едикуля я долженъ былъ оставить лошадей и плыть въ лодкѣ. Намъ остается осмотрѣть ворота по Пристани, до того мѣста, съ котораго я началъ мою прогулку.
   Кантакузинъ назначаетъ Евгеніевы ворота на томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Сарай-Бурунъ (уголъ Серали). Неизвѣстно какой Евгеній далъ имъ свое имя, тотъ-ли, который возсталъ противъ Ѳеодосія Великаго и былъ имъ побѣжденъ? или тотъ, который въ числѣ двѣнадцати Сенаторовъ, сопровождавшихъ Константина, переѣхалъ съ нимъ изъ Рима въ новую столицу Имперіи? Этихъ воротъ уже нѣтъ. За ними были такъ называемыя Неорія (флотскія ворота). Нынѣшніе Греки сохранили имъ искаженное названіе Орая, а Турки зовутъ ихъ Тшифутъ-Капу (Жидовскія ворота), потому, что тутъ поселилось много Жидовъ, не далеко отъ нынѣшней таможни. Здѣсь-то прикрѣплялась цѣпь, преграждавшая входъ въ Константинопольскую гавань. Другимъ концемъ достигала она Галаты {Дука, Глав. 38.} и поддерживалась въ нѣкоторыхъ мѣстахъ набитыми въ пристани сваями. Землеописатель Мелетій {Стран. 423.} полагалъ, что Пеорійскія ворота тѣ самыя, которыя называются нынѣ Балукъ-Базаръ (врата рыбнаго рынка) и ведутъ въ Безестейны (базары).
   Четвертыя ворота, Порта-тонъ Каравіонъ, или врата Судовъ, а у Турокъ Джеми-Искела (ворота Плодовъ) и Зинданъ-Капуси.
   Пятыя были Мучныя, Farinaria: они теперь закладены; но Турки сохранили имъ древнее ихъ названіе и зовутъ ихъ Унъ-капаневъ-Капуси (закладенныя Мучныя ворота).
   Шестыя ворота Стекольщиковъ, Джубали-Капуей.
   Седьмыхъ я не отыскалъ. Вѣроятно они скрыты въ какомъ нибудь частномъ домѣ.
   Осьмыя, какъ въ древности, такъ и нынѣ извѣстны подъ именемъ Ая-Капуси, Святыя ворота. Здѣсь садились въ лодки переѣзжавшіе на ту сторону пристани богомольцы, къ церкви Святыя Ѳеодосіи.
   Девятыя, называютъ Турки Петри-Капуси. Они находились въ той части города, которую Францезъ {Книги 3 Глава 2.} обозначаетъ именемъ Regio Petri, и гдѣ, въ послѣднюю Магометомъ II осаду города, такъ храбро сражался Нотарасъ.
   Десятыя мнѣ неизвѣстны.
   Одиннадцатыя были Императорскія, Василике-Пуле. Это, вѣроятно, тѣ самыя, которыя Турки называютъ теперь Балатъ: искаженное имя Палатіума, или Палатина.
   Двѣнадцатыя ворота назывались Кинегіонъ, или амфитеатра. Турки именуютъ ихъ Гайванъ-Гисарикапу, т. е. врата замка дикихъ звѣрей.
   Стѣны города, по берегу Марморнаго моря и вдоль пристани, были часто поправляемы Турками: это и замѣтно, потому что на каждомъ шагу можно увидѣть въ нихъ закладенные обломки оннъ, надписей, драгоцѣннаго мрамора, перемѣшанныхъ съ глиною и съ самыми простыми каменьями.
   Извѣстно по Исторіи, что Императоръ Юстиніанъ построилъ двѣ церкви, противъ обоихъ концовъ городскихъ стѣнъ, и обѣ во имя Пресвятыя Богородицы, одну противъ Влахерна, а другую противъ Золотыхъ воротъ. Эти два храма, по словамъ Прокопія, были поставлены передъ градскими стѣнами, и долженствовали служить имъ защитою, {Прокопій, de Aedificiis, Кн. 1. Гл. 5.} или, лучше сказать, городъ и стѣны его поручены были покровительству Богородицы. Влахернская раззорена до основанія: видны еще остатки фундамента и небольшая, почти совсѣмъ заваленная часовенька, въ которой поставлена икона Влахернской Богоматери. Я нашелъ тамъ стараго священника и отслужилъ молебенъ. Другая церковь, которая была противъ Золотыхъ воротъ, сгорѣла; однакожъ съ позволенія нынѣ царствующаго Султана Махмуда возобновлена совершенно. Онъ, говорятъ, даже выдалъ значительную сумму на о'гстройку ея. Проѣзжая отъ Адріанопольскихъ воротъ къ Золотымъ, я увидѣлъ, саженяхъ въ полутороста отъ городскихъ стѣнъ, на правой рукѣ, подлѣ Жидовскаго кладбища, небольшую церковь, окруженную кипарисами и тополями. Мнѣ сказали, что эта самая церковь Богородицы въ Балуклахъ при живоносномъ источникѣ, въ которомъ чудесно сохраняются семь живыхъ рыбъ, отъ временъ осады Турками Константинополя. Я повернулъ туда мою лошадь, и, подъѣхавъ къ оградѣ, сошелъ помолиться Матери Господа нашего.
   Нѣсколько священниковъ сидѣли у паперти, подъ кипарисами. Узнавъ обо мнѣ, они, казалось, обрадовались моему присутствію. Старшій изъ нихъ тотчасъ пошелъ въ церковь, и, надѣвъ епитрахиль, скоро вышелъ назадъ съ крестомъ и святою водою. Допустивъ приложиться ко кресту и окропивъ водою, онъ повелъ меня въ церковь. Я нашелъ ее прилично и благолѣпно украшенною. Она совершенно вновь отдѣлана: иконостасъ изъ сѣраго, настоящаго мрамора; рисунокъ его простъ, но правиленъ и приличенъ; рамы вокругъ образовъ позолочены червоннымъ золотомъ, а также и царскія врата. Я вошелъ въ алтарь: вся утварь церковная богатая; сосуды, дароносица, звѣзды, кресты, серебряныя, вызолоченныя: это даръ Московскаго благочестиваго купечества, и за то сословіе его съ благодарностію внесли въ диптики и за каждой обѣднею поминаютъ. Священникъ разсказалъ мнѣ довольно любопытный анекдотъ. Когда я спросилъ его, отъ чего въ иконостасѣ, по лѣвую сторону царскихъ вратъ, поставленъ образъ Іоанна Крестителя, а не Божіей Матери, какъ это обыкновенно въ Греческихъ церквахъ бываетъ, онъ, улыбнувшись, отвѣчалъ мнѣ, что Султанъ, одинъ разъ проѣзжая мимо ихъ церкви, чрезвычайно перепугалъ ихъ: сошелъ съ лошади и пошелъ прямо въ церковь. Не зная что подумать о такомъ необыкновенномъ посѣщеніи, бросились отпирать ему двери. Онъ вошелъ, осмотрѣлъ все новое устройство, милостиво одобрилъ, и подходя къ иконостасу указалъ на образъ Спасителя, говоря: Исса Бенъ-Маріамъ? (т. е. Іисусъ сынъ Маріи?) Священникъ отвѣчалъ: точно такъ, государь! Потомъ Султанъ указалъ на образъ Богоматери, и сказалъ: Маріамъ? Ему тоже отвѣчали. Тогда онъ приказалъ, чтобы тутъ поставили Іоанна Крестителя, а образъ Маріи на другое мѣсто. Отъ чего эта мысль пришла Султану? Какое участіе пробудилось въ немъ? Это осталось для всѣхъ загадкою. Священникъ сказывалъ мнѣ при томъ, что онъ отъ кого-то слышалъ, будто Махмудъ и въ своихъ покояхъ хранитъ икону Предтечи. Но правда-ли это. онъ не знаетъ, да и мнѣ кажется очень сомнительно. Дѣло однакожь въ томъ, что волю его безпрекословно исполнили, и икона Іоанна Крестителя стоитъ тутъ по приказанію Махмудову. Султанъ, прямо царскими вратами, вошелъ потомъ въ алтарь, удивился богатству утвари, и спросилъ, на какое иждивеніе она сдѣлана? Ему отвѣчали, что это приношеніе единовѣрнаго купечества Московскаго. Онъ сказалъ: Пеки, пеки, что значитъ: хорошо, хорошо, и вышелъ изъ церкви, пожаловавъ священникамъ нѣкоторую сумму денегъ. Они усердно благодарили Бога, что гроза такъ счастливо миновалась, и съ тѣхъ поръ живутъ спокойны.
   Приближалось время служить обѣдню, и они для меня еще поускорили начатіемъ ея. Я усердно молился, и благодарилъ Всевышняго за его милосердіе, которымъ онъ сохранилъ меня, и, въ преклонныхъ уже лѣтахъ, цѣла и здрава привелъ исполнить обѣтъ мой, воздать Ему хвалы на томъ мѣстѣ, откуда просіялъ намъ лучъ истинной вѣры и Святаго Евангелія Его При большомъ выходѣ, діаконъ провозгласилъ во-первыхъ имя Благочестивѣйшаго, Самодержавнѣйшаго Государя Императора Николая Перваго и всей Царской Его благовѣрной фамиліи и проч. Это меня сердечно обрадовало; но, признаюсь, я поопасался за священниковъ, и когда, послѣ службы, сказалъ имъ о томъ, они отвѣчали, что не думаютъ сдѣлать этимъ непріятное Султану, да и хотѣли на этотъ разъ почтить Русскаго богомольца, усерднаго слугу своего Государя. Евангеліе читалъ діаконъ по-Славянски и довольно хорошо. Послѣ обѣдни я отслужилъ молебенъ Богородицѣ, сошелъ внизъ къ живоносному источнику, прикладывался къ явленной иконѣ, и смотрѣлъ рыбъ. Послѣ службы, священники угощали меня у себя. Мы пили кофе, курили табакъ, и довольно долго бесѣдовали. Они поднесли мнѣ икону Божіей Матери, что въ Балуклахъ, описаніе чудесъ живоноснаго источника и рыбъ, и внесли имя мое въ диптики; а я отблагодарилъ ихъ раздачею денегъ, и сдѣлалъ небольшой вкладъ къ образу; потомъ распростился съ ними съ сердечнымъ умиленіемъ, и поскакалъ обратно къ стѣнамъ города.
   Окончивъ такимъ образомъ обозрѣніе стѣнъ, башенъ и воротъ Константинополя, кстати напомню здѣсь всѣ выдержанныя имъ осады, съ указаніемъ, сколько разъ онъ быль взятъ осаждавшими его.
   Съ самаго начала своего основанія, называясь еще Византіею, до взятія Магометомъ II въ 1453 году, Константинополь былъ 29 разъ въ осадѣ, и въ томъ числѣ восемь разъ взятъ непріятелемъ. Подробное хронологическое исчисленіе этого помѣщаю здѣсь въ примѣчаніи (*)
   {(*) 1. Въ 477 году до Рождества Христова, послѣ Платовскаго сраженія, осажденъ Павзаніемъ Лакедемонскимъ, и взятъ.
   2. Въ 410, Алкивіадомъ Аѳинскимъ, взятъ.
   5. Въ 547 до Рождества Христова, Леономъ, военачальникомъ Царя Филиппа Македонскаго.
   4. Въ 197 году послѣ Рождества Христова, въ царствованіе Императора Септимія Севера, взятъ.
   5. Въ 515 по P. X., Цезаремъ Максиміемъ.
   6. Въ 513, Императоромъ Константиномъ Великимъ, взять.
   7. Въ 616, Царемъ Хосросмъ Персидскимъ.
   8. Въ 620, Коганомъ Аварцомъ.
   9. Въ 654, Сарацынами, подъ предводительствомъ Шоависа, военачальника Халифа Алія, въ царствованіе Констанція III.
   10. Въ 667. Язидомъ, сыномъ Шоависа, въ тоже царствованіе Констанція III.
   11. Въ 672, Софіанъ-Бенъ-Ауфомъ, полководцемъ Халифа Моависа.
   12. Въ 713, Муслемою и Омаръ-Авдііль-Аепзомъ, сыновьями Халифа Мсрвана.
   13. Въ 759, Сулейманомъ, сыномъ Халифа Абдиль-Мслска.
   14. Въ 764, Паганосомъ, Крадемъ Булгарекимъ, въ царствованіе Константина V.
   15. Въ 790, Халифомъ Гарунъ-Алрашидомъ, при Императорѣ Львѣ IV.
   16. Въ 798, Авдулъ-Мелскомъ, военачальникомъ Халифа Гарунъ-Алрашида.
   17. Въ 811, Крумомъ, Деспотомъ Славянскимъ.
   18. Въ 820, Ѳомою Славеномъ, въ царствованіе Михаила Косноязычнаго.
   19. Въ 868, Славяно-Русскими Князьями Кіева, Аскольдомъ и Диромъ.
   20. Въ 914, Симеономъ, Крадемъ Булгарскимъ.
   21. Въ 1048, Ѳорникіемъ, мятежникомъ при Императорѣ Михаилѣ Мономахѣ.
   22. Въ 1081, Императоромъ Алексіемъ Комиеномъ, взятъ.
   25. Въ 1204, Крестовыми рыцарями, взятъ.
   24. Въ 1268. Императоромъ Михаиломъ Палеологомъ, взятъ.
   28. Въ 1390, Султаномъ Баязидомъ Ильдеримомъ.
   26. Въ 1407, тѣмъ-же Султаномъ.
   27. Въ 1414, Муссою, сыномъ Султана Баязида.
   28. Въ 1422. Султаномъ Мурадомъ II, сыномъ Магомета.
   29. Въ 1453, Султаномъ Магомдеомъ II, взять 29 Маія.
   Я не полагаю въ число осадъ набѣгъ, въ 941 году, Русскихъ Князей Олега и Игоря. Хотя они и подходили подъ стѣны Константинополя, но удовольствовавшись данью, тотчасъ отошли и возвратилгсь съ добычею въ свои земли.}
   Возвратясь домой обѣдать довольно поздно, я, къ удовольствію моему нашелъ, что докторъ Пиннеръ насъ дожидался. Мы пріятно бесѣдовали, пили шампанское за здоровье отсутствующихъ, и говорили всякой о своемъ: онъ о Талмудѣ, я о стѣнахъ города, Комидасъ о перотахъ. Не такъ-ли часто бываетъ и въ свѣтѣ? Вѣжливо слушаешь разговоръ сосѣда, а занимаешься совсѣмъ другимъ. Въ этомъ я нашелъ ту пользу, что отъ такихъ разговоровъ никогда не случается споровъ, и всѣ остаются довольны.
   Отдохнувъ послѣ обѣда, мнѣ вздумалось побывать въ Турецкой банѣ. Мы опять переправились черезъ пристань, и почти на самомъ берегу ея нашли одну изъ лучшихъ бань въ городѣ: построеніе ея вѣрно принадлежитъ къ временамъ Греческой Имперіи. Это истинно великолѣпное зданіе, гдѣ своды и стѣны выложены разноцвѣтнымъ мраморомъ, комнаты обширны и высоки. Я постараюсь описать всю прославленную роскошь восточныхъ бань, потому что гдѣ-же могутъ онѣ быть лучше, какъ не въ Константинополѣ? Меня ввели сперва въ пространную квадратную залу гдѣ я раздѣлся: здѣсь высушиваютъ бѣльё и тутъ же находится надзиратель съ банщиками, для услуги приходящихъ мыться. Когда я раздѣлся, мнѣ подали полотенце, опоясаться, и деревянныя туфли дойдти до бани; потомъ повели по узкому, теплому корридору. Мы очутились въ обширной, натопленной скрытыми печами комнатѣ, гдѣ готова вода для бани, а по сторонамъ есть очень спокойные кабинеты. По срединѣ комнаты, противъ купола ея, полъ возвышенъ и покрытъ сукномъ, на которомъ меня положили. Тутъ я началъ сильно потѣть, а между тѣмъ вошелъ банщикъ, почти нагой, кромѣ пояса. Онъ, какъ говорится, сталъ править мнѣ тѣло, по направленію мускуловъ, тщательно вытиралъ поры, такъ что всѣ члены дѣлались гибче, и когда началъ сгибать мнѣ суставы, истинно захрустѣли всѣ кости. Онъ началъ это съ большихъ пальцевъ и щиколотокъ у ногъ, и прошелъ колѣни, пальцы, поясницу и ребры; потомъ онъ сталъ крутить мнѣ шею; поворотилъ меня спиною вверхъ, загнулъ мнѣ руки на спину, упиралъ свое колѣно между моихъ плечъ, словомъ, я думалъ, что онъ изломалъ меня въ кусочки. Окончивъ это ломанье, онъ сталъ тереть мнѣ тѣло фланелевой рукавицей, которая, наподобіе стригила {Стригила, родъ скребницы.} древнихъ, стёрла съ меня всю грязь. Послѣ этого повелъ онъ меня въ кабинетъ, гдѣ я нашелъ трубки для благоуханнаго куренія и бассейнъ съ кранами для горячей и холодной воды. Здѣсь банщикъ принесъ, въ деревянной шайкѣ, напѣненнаго мыла и губку, вытеръ имъ меня съ головы до ногъ, и окатилъ нѣсколько разъ довольно горячею водой. Наконецъ подали мнѣ мягкія и нагрѣтыя простыни, укутали ими и отвели обратно въ первую комнату, гдѣ приготовили постель, на которой я скоро и уснулъ. Когда я проснулся, послѣ легкаго и пріятнаго сна, мнѣ подали трубку и чашку коўе: этимъ кончилось все дѣйствіе, и никогда не чувствовалъ я себя свѣжѣе и развязнѣе, какъ послѣ этой операціи; а за все это заплатилъ я десять піастровъ, что составитъ на наши деньги съ небольшимъ три рубли.
   Такъ заключился первый день моихъ обозрѣній. Возвратясь домой, я просидѣлъ весь вечеръ на моемъ балконѣ, въ dolce far niente, курилъ табакъ, наслаждался видами, благораствореніемъ воздуха, и терялся въ мечтаніяхъ и размышленіяхъ всякаго рода, пока не пришло время лечь спать.
   Въ первый разъ вступилъ я во внутренность города чрезъ Балукъ-Базарскія ворота. Надобно сказать, что первый взглядъ на него не привлекателенъ: столица Великаго Константина едва кажется городомъ; она представляетъ, напротивъ того, нѣсколько разныхъ -слободъ, раскиданныхъ по берегу моря и по многимъ холмамъ, выбѣленныя зданія, домы, раскрашенные всѣми цвѣтами, обширные пустыри между ними, гдѣ видны остатки обгорѣлыхъ домовъ, мѣстами деревья посреди самыхъ населенныхъ кварталовъ, повсюду мечети, съ ихъ куполами въ Арабскомъ вкусѣ, и минаретами, возвышающимися къ небу на подобіе воздушныхъ колоннъ; за стѣнами кладбищные кипарисы, окружающіе городъ могильнымъ поясомъ: вотъ что сначала поражаетъ взоръ. Посреди этой картины, Златой рогъ, или пристань, какъ море вливается въ средину города, касается главныхъ его частей и служитъ для сообщенія между ними. Тамъ во всѣхъ направленіяхъ скользятъ тысячи лодокъ и покрываютъ пристань. Далѣе, цѣлый лѣсъ мачтъ, и между ними линейные корабли съ флагами Оттоманской Порты; наконецъ флаги всѣхъ земель. Въ городѣ видите узкія и темныя улицы, разломанныя и грязныя мостовыя, нечистыя лавки, худо обстроенные домы. Словомъ, Константинополь вблизи разочаровываетъ зрителя; на него надобно смотрѣть съ высоты, издалека. Онъ представляетъ чудесныя перспективы, и каждая изъ нихъ подобна надеждѣ, удаляющейся отъ насъ въ будущность, по мѣрѣ нашего къ ней приближенія.
   Я пошелъ въ безестейны, или по нашему въ ряды. Они точно тоже, что наши Московскіе, и раздѣлены совершенно также, по роду товаровъ, въ каждомъ продающихся. Они крытые, но шире и кажутся гораздо богаче. Я полагаю, что наши ряды точно бѣднѣе съ того времени, когда у насъ завелись богатые магазины и лавки отдѣльно, по разнымъ частямъ города, гдѣ и продаются лучшіе товары. Слѣдственно, богатство нашихъ лавокъ раздѣлилось по всему городу, а у Турокъ все сосредоточено въ безестейнахъ, и нигдѣ въ другомъ мѣстѣ ничего купить невозможно. Еще другая разница, что въ Константинополѣ проѣзжаютъ въ нихъ верхомъ, и даже лошади съ вьюками по нимъ проходятъ; потому-то они гораздо шире нашихъ. Особенно замѣчательны здѣсь ряды: съ орудіемъ всякаго рода, башмачный, и тотъ, гдѣ продаютъ шелковыя и парчевыя матеріи. Въ этихъ двухъ можно всегда застать множество Турчанокъ. Онѣ сидятъ, иногда долго, подлѣ знакомой имъ лавки, И часто купецъ подчиваетъ ихъ кофеемъ и сорбетами. Мнѣ случилось, однажды, покупать женскіе башмаки, шитые золотомъ и жемчугами, которые я хотѣлъ привезти домой, какъ гостинецъ съ востока. Въ то время у лавки сидѣли двѣ женщины: одна старая, другая молодая и очень пригожая; за ними стояли двѣ невольницы. Старая замѣтила, что я покупаю башмаки разной величины, и спросила чрезъ Жида, тутъ-же стоявшаго: кому я покупаю башмаки? Я велѣлъ ей сказать, что покупаю ихъ женѣ. "Да онъ христіанинъ," возразила она, "много женъ имѣть не можетъ, а покупаетъ башмаки разныхъ мѣръ." Тогда я осмѣлился спросить: много-ли у мужа ея женъ?-- Двѣ, сказала она.-- А невольницъ?-- Семь.-- "А у меня, сударыня, одна жена, а невольницъ пять сотъ." Она тотчасъ встала, плюнула и пошла прочь; молодая засмѣялась {Почти всѣ путешественники по восточнымъ странамъ описываютъ намъ ужасную неволю Турецкихъ женщинъ, всегдашнее ихъ заключеніе, невозможность доступиться до нихъ, познакомиться съ ними и даже ихъ видѣть. Намъ изображаютъ страшныя опасности при малѣйшемъ на то покушеніи, и приводятъ, обыкновенно слышанные или видѣнные, примѣры строгости и наказанія. Но въ дѣйствительности это немногаго стоитъ труда въ Константинополѣ; только необходимо умѣть, хоть немного, говорить по-Турецки; иначе, знакомство съ женщинами конечно почти невозможно. Турчанки средняго состоянія всюду ходятъ свободно, и однѣ. Я самъ встрѣчалъ ихъ на улицахъ, въ безестейнахъ, особенно въ башмачныхъ и шелковыхъ рядахъ: это ихъ любимое гулянье! Отъ праздности-ли, отъ безпрестаннаго-ли уединенія, или отъ врожденнаго въ женщинахъ любопытства, но онѣ охотно смотрятъ на Европейцевъ, и молодой, пригожій мужчина не рѣдко обращаетъ на себя ихъ вниманіе. Даже, если въ уединенныхъ прогулкахъ по прекраснымъ Босфорскимъ долинамъ, встрѣтите вы этихъ гаремныхъ затворницъ съ черными невольниками, и взглядъ Турка не пугаетъ ихъ, то часто покрывала ихъ развертываются, и вы увидите хорошенькое личико, выражающее намъ рѣшительную готовность отбросить всѣ предразсудки Востока. Самая трудность въ свиданіяхъ сокращаетъ обыкновенныя околичности и сближаетъ знакомства. Мнѣ разсказывалъ давно живущій здѣсь, и опытный въ такихъ дѣлахъ соотечественникъ нашъ, Г-нъ Ф...., которому можно вѣрить, что часто Турчанка, замѣтившая васъ, проходя мимо, и даже не взглядывая на васъ, скажетъ въ полголоса: Есть-ли мисто? (разумѣется для свиданья). Тогда, если вы, также не глядя на нее, скажете: Есть, она войдетъ за вами куда хотите. Опасны въ этомъ случаѣ шпіоны! Это обыкновенно бѣдные бродяги Турки, которые, не имѣя гроша, ищутъ случая что нибудь сорвать: они доносятъ споимъ единовѣрцамъ, что гъяуръ пошелъ въ такой-то домъ съ мусульманкой. По и противу этого очень легко взять предосторожности; въ случаѣ-же несчастья, почти вся опасность падетъ на женщину. Пойманную, безъ всякаго суда, завязываютъ въ мѣшокъ и бросаютъ въ море! Европеецъ можетъ еще, принадлежа къ какой нибудь націи, спастись защитой Посланника своего Государя. Домы для свиданія бываютъ у торговокъ Гречанокъ, Армянокъ или Жидовокъ. Вы заблаговременно приготовите себѣ такую квартирку, и проходя мимо дома, не примѣтно для всякаго другаго, кромѣ идущей за вами красавицы, укажете на дверь: она тотчасъ пойдетъ; вы-же идете, не оглядываясь, мимо, и черезъ нѣсколько минутъ, по другой дорогѣ, входите въ другія двери на свиданіе съ вашей новою знакомкой. Часто онѣ остаются съ вами до другаго утра. Это покажется удивительно только тѣмъ, которые не знаютъ обычаевъ Турецкихъ. Здѣсь мужъ, или отецъ, не имѣютъ никакого, средства узнать, гдѣ была ихъ жена или дочь; она, уходя изъ дома, сказала, что идетъ къ родственницѣ и вѣроятно у ней ночуетъ: это у нихъ въ обыкновеніи и не запрещается, и мужья въ родственныхъ. связяхъ ясенъ не стѣсняютъ. Въ случаѣ-же подозрѣнія, если-бъ мужъ и захотѣлъ узнать, подлинности была жена его въ домѣ такого-то родни, то у кого спросить? Хозяинъ дома (если еще по обидится) на вѣрно будетъ отвѣчать, что не видаетъ женщинъ, входящихъ къ его женѣ. Спросить жену его? Да се никогда не льзя увидѣть. Впрочемъ, пріятель мой сказывалъ мнѣ, что въ такихъ знакомствахъ, кромѣ нѣкоторой опасности, нѣтъ никакого наслажденія. Бесѣда съ этими женщинами вообще скучна: онѣ почти всѣ необразованы и безъ всякаго воспитанія; говорить съ ними совершенно не о чемъ, а безпрестанно увѣрять въ любви невозможно. Какъ-бы ни была хороша женщина, одна красота ея удержать постоянно мужчину не можетъ. Отъ того, связи эти рѣдко бываютъ продолжительны и благоразумный человѣкъ долженъ взбѣгать ихъ.}.
   Для меня, любопытнѣе всѣхъ рядовъ показались оружейный и книжный! Въ первомъ изъ нихъ, охотникъ до рѣдкаго оружія найдетъ все, что только вздумать можно въ этомъ родѣ и въ восточномъ вкусѣ. Однакожь сабельныя хорошія полосы и здѣсь становятся рѣдки и чрезвычайно дороги. Хорошаго мессиръ, древней Египетской полосы, и найти не льзя; стараго Дамаску также трудно. За такую полосу платятъ не рѣдко до трехъ тысячъ піастровъ. Новый Дамаскъ можно купить очень дешево, но онъ въ презрѣніи и негоденъ. Славились Самаркандскія фабрики, но онѣ не существуютъ болѣе. Теперь лучшая сталь Персидская, и потому сабли изъ нея и кинжалы предпочитаются всѣмъ другимъ. Я видѣлъ здѣсь богато убранные, каменьями, жемчугомъ и золотомъ, ружья и пистолеты; но они хороши только для кабинетовъ любителей, а на войнѣ и на охотѣ ни куда не годятся.
   Книжный рядъ особенно замѣчателенъ для иностранца. Здѣсь вы увидите, что въ одной лавкѣ полируютъ пергаменту и бумагу, во многихъ другихъ сидятъ писцы и, въ глубокомъ молчаніи, внимательно занимаются списываніемъ рукописей. Для фигурныхъ и заглавныхъ буквъ есть особые краснописцы: они выводятъ съ большимъ искуствомъ, золотомъ, лазурью или кинварью, слова или рисунки вкругъ листовъ. Вообще употребляютъ для того родъ перьевъ изъ тростника. Въ книжномъ ряду тишина и молчаніе совершенныя. Каллиграфія здѣсь доведена почти до совершенства, и я, видя какого труда и времени это стоитъ, нахожу что рукописи еще и не такъ дороги. Я купилъ одну, на тонкомъ пергаментѣ, съ богатыми золотыми и лазуревыми заглавными буквами, въ сто листовъ или болѣе, и въ шелковомъ футлярѣ, за 75 рублей на наши деньги. Я забылъ еще сказать, что въ этомъ ряду и переплетчики; тутъ-же продаются пергаментъ, чернила, перья, и все необходимое для книжнаго дѣла.
   Москотильные ряды (ихъ не одинъ) изобильны товаромъ. Здѣсь всѣ лекарственныя вещества, травы, соли, кажется, собраны со всѣхъ краевъ свѣта. Краски, сѣра, селитра, купоросъ, лежатъ громадами. Тутъ-же продается сахаръ, кофе. Мѣдный рядъ оглушителенъ: въ немъ не только продаютъ, но и выработываютъ всякую мѣдную посуду, а отъ этого стукъ безпрерывный: тотъ выковываетъ кастрюли, другой плющитъ подносъ. Я былъ радъ вырваться изъ этого маленькаго аду, гдѣ отъ угля ужасно воняетъ чадомъ.
   Можетъ быть, я слишкомъ распространился о безестейнѣ, и конечно отъ того, что часто ходилъ туда гулять. Тамъ безпрестанно толпится множество народа всѣхъ націй, въ разныхъ костюмахъ. Только тамъ свободно можно видѣть женщинъ почти всѣхъ возрастовъ и всѣхъ народовъ; а для путешественника такое зрѣлище привлекательно и любопытно. Такъ-же какъ въ нашихъ Московскихъ рядахъ, въ безестейнѣ разнощики, со всякими съѣстными припасами и напитками, расхаживаютъ и кричатъ о своемъ товарѣ: одинъ продаетъ изготовленный пилавъ, другой кусочки кебаба, этотъ плоды; подчиваютъ сорбетами, бузой. Я хотѣлъ все отвѣдывать и, признаюсь, многое мнѣ очень полюбилось, особенно напитки: они похожи на наши воды, брусничную, смородиновую, инбирную, и проч.
   Изъ Безестейна ѣздилъ я смотрѣть водохранилища и водопроводы Константинопольскіе, древніе и нынѣ существующіе. Хотя, по словамъ Прокопія, въ Византіи {De Aedificiis, Гл. II.} было большое изобиліе воды, однако извѣстно, что лѣтомъ источники часто изсякали. Чтобы избѣгнуть такого неудобства, тягостнаго для народа, устроили, въ разныхъ частяхъ города, обширные и великолѣпные водоемы, подобные тому, который служитъ фундаментомъ церкви Св. Софіи. Многіе изъ нихъ я отыскалъ и видѣлъ: самый главный называютъ водоемомъ Тысячи колоннъ. Не подумайте однакожъ, чтобы въ немъ дѣйствительно было такое число колоннъ: ихъ всего тамъ 336, каждая составная изъ трехъ частей; но помножьте колонны этими частями, и выйдетъ въ самомъ дѣлѣ тысяча слишкомъ. Теперь водоемъ пустъ: въ немъ фабричные работники разматываютъ шелкъ. Въ древности называли его: Cisterna Basilica (Царскій водоемъ). Другой водоемъ: Аспарисъ, находится близъ мечети Лаллели; его поддерживаютъ 80 мраморныхъ столбовъ, 14 дюймовъ въ діамеѣрѣ. Названіе свое онъ получилъ отъ Аскара, жившаго въ царствованіе Императора Льва, и построившаго его близъ городскихъ стѣнъ. Большой водоемъ -- Cisterna Maxima. Мокеевъ водоемъ, такъ названный по близости своей къ церкви Св. Мокея; тутъ нынѣ садъ, и Турки зовутъ его: Тимуръ Бостанъ (малый садъ). Онъ близь мечети Эсси-мармара. Я видѣлъ еще водоемъ около мечети Имроръ-Джами: въ немъ 24 колонны Коринѳскаго ордена, изъ гранита, въ 20 дюймовъ толщины въ діаметрѣ. Есть много и другихъ; иные цѣлы, другіе разрушены; но какъ я ихъ не видалъ, то и описывать со словъ другихъ не стану.
   Еще до раздѣленія Имперіи на Восточную и Западную, Императоръ Адріанъ построилъ водопроводъ (aqueduc) для снабженія Византіи водою, и назвалъ его по своему имени {Ватиканская лѣтопись (Chronique Vatic.).}. Вѣроятно, это самое зданіе называлось потомъ Валенсовымъ, а послѣ Ѳеодосіевымъ. Прокопій жалуется, что въ царствованіе Юстиніаново его запустили и не чинили, а Зонара говоритъ даже, что Императоръ Юстиніанъ выбралъ весь свинецъ изъ трубъ и употребилъ на другія зданія {Зонара, листъ 52. Соркать кн. 4. глава 8. Никифоръ, кннг. II. глав. 4.}. Въ царствованіе Гераклея Авары раззорили его; Константинъ Иконоборецъ возобновилъ; наконецъ Султанъ Солиманъ II нашелъ его въ совершенномъ упадкѣ и выстроилъ вновь съ основанія. Не понимаю отъ чего нынѣ называютъ его Юстиніановымъ водопроводомъ? Я осматривалъ его и даже срисовалъ: по мнѣнію моему, онъ принадлежитъ не Юстиніану, да и Солиману II не льзя приписать чести совершеннаго его возстановленія. Даже теперь легко различить въ немъ цѣлыя части древней постройки, а другія новой починки, которыя однѣ и принадлежатъ Солиману. Это зданіе строено такъ-же какъ стѣны Константинопольскія: нѣсколько рядовъ складено изъ камня, а остальныя изъ кирпича. Но оно не имѣетъ ни той смѣлости, ни того величія, какія нашелъ я потомъ въ такихъ-же зданіяхъ около Рима. Двойныя его готическія арки показываютъ безвкусіе архитектора. Удивляешься огромности этой работы, но недостатки ея тяготятъ взоръ. Турки называютъ теперь этотъ водопроводъ: Боздоганъ-Кемеръ. Мнѣ кажется, Бургасскій водопроводъ, съ которымъ онъ сходится, построенъ красивѣе и прочнѣе. Во-первыхъ этотъ весь изъ дикаго камня, тщательно притесаннаго, и также въ два ряда арокъ. Столбы, всею толщиною своею, проходятъ насквозь галлерею, такъ что можно проѣхать верхомъ во всю длину его, что составляетъ 120 саженъ. Вода рѣки Гидролиса, изъ-на 4 3 верстъ, протекаетъ по двумъ этимъ водопроводамъ въ самыя возвышенныя части Константинополя, откуда снабжаетъ бани и многочисленные фонтаны города.
   Въ этотъ день я былъ приглашенъ обѣдать къ Г-ну Фродингу, и поторопился окончить свою прогулку осмотромъ нѣсколькихъ кофейныхъ домовъ. Ихъ множество въ Константинополѣ, но лучшіе находятся около Еникапу (Новыя ворота), что къ Марморному морю: тутъ во всякое время собираются Турки, даже и знатные, тихо сидятъ на диванахъ, курятъ кальянъ, или трубку, пьютъ молча кофе, и иногда между собою бесѣдуютъ -- это любимое ихъ собраніе и они проводятъ тамъ почти цѣлый день; потомъ также смирно и тихо расходятся по домамъ. Употребленіе опіума годъ отъ году уменьшается: теперь очень рѣдко увидишь охотника до этого зелья. Еще можно встрѣтить въ кофейныхъ домахъ, близъ Солимановой мечети, нѣсколько стариковъ, привыкшихъ къ наслажденію опіумомъ. Замѣтно, однакожъ, что съ тѣхъ поръ какъ открыли кабаки и явно продаютъ вино, которое Турки очень охотно пьютъ, мода на опіумъ совсѣмъ прошла.
   

ГЛАВА VI
КОНСТАНТИНОПОЛЬ.
(продолженіе).

   Весь слѣдующій день посвятилъ я обозрѣнію Сераля, церкви Святыя Софіи, и Ипподрома. Я вступилъ въ городъ опять черезъ Балукъ-Капу, повернулъ на лѣво, и вдоль старинной стѣны, окружающей Сераль со стороны города, дошелъ до первыхъ воротъ^ называемыхъ здѣсь различно, чаще же Баба-Гумаюмъ (Блистательная Порта). Я три раза былъ въ Сералѣ; не могу однако похвалиться, что видѣлъ въ немъ то, чего-бы другіе до меня не видали и не описали прежде. При входѣ въ названныя мною ворота, я замѣтилъ по обѣ стороны впадины (родъ нишей), гдѣ выставляются отрубленныя головы государственныхъ преступниковъ, или остатки убитыхъ на войнѣ непріятелей. За тѣмъ идетъ первый дворъ, гдѣ монетная палата (Терапъ-Гане), Диванъ Верховнаго Визиря и древняя церковь святыя Ирины, обращенная нынѣ въ арсеналъ {Я имѣлъ дозволеніе войти въ этотъ арсеналъ, и хотя краткость времени не дозволила мнѣ подробно разсмотрѣть всего, однако я успѣлъ замѣтить множество любопытныхъ и драгоцѣнныхъ для археологовъ оружіи, особенно-же древнихъ осадныхъ машинъ, извѣстныхъ намъ только по описаніямъ. Здѣсь также много древнихъ шлемовъ, Римскихъ, Греческихъ, и въ особенности рыцарскихъ, временъ крестоносцевъ. Къ сожалѣнію, я видѣлъ, что въ размѣщеніи всего этого нѣтъ никакого порядка и вообще все худо содержится и не сохранено даже отъ ржавчины и пыли.}. Ворота, ведущія отсюда на второй дворъ, называются Орта-Капуси. По бокамъ ихъ двѣ башни: тутъ казнятъ только Визирей. На этомъ же первомъ дворѣ, по лѣвую сторону зала Дивана, и Султановы конюшни.
   На второмъ дворѣ, такъ называемыя ворота Спасенія, Бабъ-шадемъ, ведутъ въ тронную залу, куда Султанъ допускаетъ на аудіенцію иностранныхъ Пословъ. Библіотека, бани, казна, гаремъ и сады занимаютъ остальную часть всего пространства въ стѣнахъ Сераля {Здѣсь, посреди кипарисовъ, еще стоитъ древняя колонна. Многіе писатели несправедливо называютъ ее Юстиніановою. Могу сказать утвердительно, что она та самая, которую воздвигъ Ѳеодосіи Великій, въ память покоренія Готѳовъ и Царя ихъ Атанарика. Это достаточно подтверждается и надписью на ней, хорошо сохранившеюся: Fortune reduci ob devictos Gothas.}; сады усажены различными деревьями: чинары, пирамидальные тополи, кипарисы доставляютъ довольно тѣни. Между ними множество кіосковъ, или бесѣдокъ, и террасъ, утвержденныхъ стѣнами, которыя выкрашены зеленою краской. Онѣ усѣяны множествомъ цвѣтовъ всякаго рода. Есть много и пустырей въ этомъ Султанскомъ саду; вообще-же все здѣсь не обдѣлано, безъ вкуса; повсюду безпорядокъ и разнохарактерность.
   Въ казнѣ, какъ говорятъ, собраны большія сокровища. Это зданіе раздѣлено на четыре палаты: въ первой хранятся луки, стрѣлы, ружья, сабли, однимъ словомъ, всякое оружіе, поднесенное въ подарокъ Султанамъ; во второй богатый его гардеробъ, ковры, подушки шитыя золотомъ и жемчугомъ; въ третьей, конскіе уборы, сбруи и сѣдла, украшенные разноцвѣтными каменьями и брилліантами, множество серебряной и золотой посуды, часовъ, драгоцѣнныхъ камней всякаго рода; въ четвертой, наконецъ, сундуки, наполненные серебряной и золотой монетой. О гаремѣ я говорить не стану; я его не видалъ, повторять же чужіе разсказы не хочу. Знаю только, что когда одна изъ одалискъ родитъ сына, то это бываетъ для нее большимъ счастіемъ. Она тотчасъ получаетъ наименованіе Гассеки, и особенные покои; къ ней назначается дворъ, или прислуга, и она повсюду имѣетъ въ Сералѣ свободный входъ, даже безъ доклада, и когда только пожелаетъ, ходитъ къ самому Султану.
   Видъ Сераля прекрасенъ съ моря, или еще лучше съ высоты котораго нибудь изъ Константинопольскихъ холмовъ. Онъ представляетъ тогда громаду окруженныхъ деревьями строеній, расположенныхъ безъ симметріи, безъ всякаго порядка и правильности; тутъ отдѣльные павильоны съ теремами, тамъ большой домъ на деревянныхъ аркахъ. Все это живописно, ес немъ совершенно. Къ портику вела лѣстница, съ 22-мя ступенями. Барберини, или другіе Папскіе родственники, не взяли отсюда колоннъ конечно только по той причинѣ, что храмъ былъ обращенъ въ церковь, посвященную Св. Лаврентію.
   Ничего не можетъ быть почтеннѣе, по высокой древности, храма Ромула и Рема, вблизи стоящаго. Тутъ начался Римъ! Кажется, это зданіе возобновлялъ Константинъ; нынѣ-же въ немъ церковь Козьмы и Даміана. Въ 45-мъ вѣкѣ нашли тутъ большія мраморныя плиты, съ вырѣзаннымъ на нихъ планомъ Рима: ихъ можно видѣть и теперь, въ стѣнѣ Капитолійскаго Музея. Въ нѣсколькихъ шагахъ далѣе, по направленію къ Колизею, путешественникъ замѣчаетъ три высокіе кирпичные свода: полагаютъ, что это остатки Базилики Константина Великаго. Еще недавно называли ихъ остатками храма Мира; но судя по рѣзьбѣ на нѣкоторыхъ обломкахъ, должно отнести постройку этого зданія къ временамъ Діоклитіана. Это, кажется, то самое зданіе, которое построилъ Максенцій, и которому Константинъ, побѣдитель Максенція, далъ свое имя. Впослѣдствіи тутъ была церковь; видно, были и колонны. По приказанію Наполеона разрыли внутреннюю часть зданія, и нашли помостъ изъ желтаго драгоцѣннаго мрамора. По остаткамъ всего явно, что что была одна изъ огромнѣйшихъ построекъ въ Римѣ. Осмотрѣвъ еще прекрасные остатки храма Венеры и Рима, я окончилъ мою прогулку по Форуму.
   Я много разъ упоминалъ о теплицахъ древнихъ. Чтобы дать о нихъ лучшее понятіе, я опишу развалины теплицъ Каракаллы, которыя осматривалъ довольно подробно. Отъ нихъ остались огромные куски стѣнъ, нѣкогда великолѣпно украшенныхъ. Внутри было 4600 мраморныхъ креселъ, или сидѣлокъ; 2300 человѣкъ могли купаться въ одно время и не видѣть другъ друга. Извѣстно, что Римляне страстно любили употребленіе бань, и расточали всю роскошь для полноты этого рода наслажденія: тутъ допускались даже гимнастическія игры. Желая видѣть основаніе всей окружности, мы, при свѣтѣ факела, спустились довольно глубоко; но тамъ невозможно хорошенько осмотрѣться, или, лучше сказать, вообразить цѣлаго зданія. Я распозналъ однако, по остаткамъ стѣнъ,
   Что онѣ составляли четыре огромныя залы. Теперь все это такъ разрушено, что почти никакихъ подробностей узнать не льзя. Въ этихъ теплицахъ не было колоннъ, и отъ того онѣ похожи на восточныя развалины, какія встрѣчалъ и въ Малой Азіи. Меня поразила свѣжесть зеленѣющихъ растеній, выросшихъ на этомъ строеніи. Увѣряютъ, что большая часть изъ нихъ ядовиты; но мнѣ нѣкогда было увѣриться въ истинѣ такого замѣчанія.
   Теплицы Діоклетіановы, на Квиринальскомъ холму, были огромнѣе этихъ; но Титовы и Нероновы превосходили ихъ красотою и убранствомъ.
   Къ числу значительнѣйшихъ предметовъ древней архитектуры принадлежатъ также тріумфальныя арки, или ворота. Я упомяну о самыхъ достопамятныхъ. Врата Септимія Севера построены по волѣ Сената и Римскаго народа, въ 205-мъ году отъ P. X., въ честь Императора Септимія Севера и сыновей его, Каракаллы и Геты, за побѣды ихъ надъ Парѳянами и другими восточными народами. Эти ворота изъ Пантелическаго мрамора, съ тремя арками. Они украшены восьмью ложчатыми колоннами сложнаго ордена (composite); но барельефы показываютъ уже упадокъ искуства. Замѣчательна длинная надпись, долженствовавшая передать самому позднему потомству память о подвигахъ Септимія Севера; но скоро послѣ смерти его, извергъ Каракалла умертвилъ брата своего Гету, и приказалъ сгладить тѣ слова надписи, въ которыхъ о немъ упоминалось: ихъ замѣнили другими, безъ всякой связи съ смысломъ первыхъ. Небольшая мраморная лѣстница, въ стѣнѣ, ведетъ на платформу, гдѣ была бронзовая колесница, и въ ней статуя Императора, сидящаго съ сыновьями. Колесница была запряжена четырьмя конями врядъ; ее окружали четыре воина, два конные и два пѣшіе. Въ 1803-мъ году, Папа Пій VII-й отрылъ отъ воротъ землю, почти до половины закрывавшую ихъ, и теперь ихъ можно видѣть во всей красотѣ.
   Титовы врата не велики, но прекрасны. Ихъ воздвигли въ честь Тита, сына Императора Веспасіана, чтобы передать безсмертную славу завоеванія Іерусалима. Эти врата съ одною аркою, И, послѣ Друзовыхъ воротъ, древнѣйшія въ Римѣ. Ихъ недавно починили, и, по моему, испортили, тѣмъ, что ввели въ нихъ новые камни, вычистили, и сгладили отпечатокъ древности, который придавалъ имъ много цѣны. Теперь они кажутся копіей древней постройки. Барельефы Титовыхъ воротъ превосходной работы. Одинъ изъ нихъ представляетъ Тита въ торжественной колесницѣ, запряженной четырьмя конями врядъ; онъ посреди своихъ ликторовъ, и за нимъ слѣдуетъ его войско; геній Сената покровительствуетъ ему. За Императоромъ видна Побѣда, которая правою рукою налагаетъ на него вѣнецъ, а въ лѣвой держитъ пальмовую вѣтвь: знакъ побѣды надъ Іудеею! Въ барельефѣ насупротивъ этого изображены трофеи, пріобрѣтенные въ Іерусалимѣ, и несомые въ торжествѣ: золотой подсвѣчникъ съ семью вѣтвями, ящикъ, въ которомъ хранились священныя книги, золотой столъ, и проч. Оба фасада воротъ были украшены, каждый четырьмя колоннами сложнаго ордена. Многіе думаютъ, что этотъ великолѣпный памятникъ воздвигнутъ Титу Императоромъ Траяномъ, который, съ свойственною ему скромностью, не упомянулъ о себѣ въ надписи, и понынѣ существующей на аттикѣ зданія. Вотъ она, во всей, своей простотѣ и краткости:

S. P. Q. R.
Divo Tito Divi Vespasiani F.
Vespasiano Augusto.

   T. e. Сенатъ и народъ Римскій, Божественному Титу, Божественнаго Веспасіана сыну, Беспасіану Августу.
   Наименованіе Божественнымъ ясно показываетъ, что памятникъ воздвигнутъ Титу послѣ его смерти. По срединѣ свода воротъ видно изображеніе этого великаго человѣка, одѣтаго въ тогу {Тога была принадлежностью верховныхъ лицъ Республики.}, и сидящаго на орлѣ. Вышина воротъ не больше 25-ти футовъ, ширина 21 футъ, толщина 14 футовъ. Они обложены были Пантелическимъ мраморомъ, а въ построеніе ихъ вошелъ Тиволійскій камень.
   Подалѣе, на правой сторонѣ, врата Константиновы. Видъ ихъ величественъ; они какъ Септиміевы, съ тремя арками. Оба фасада украшены четырьмя ложчатыми колоннами, Коринѳскаго ордена, изъ древняго желтаго мрамора. Ясно видно, что Константинъ присвоилъ себѣ тріумфальныя ворота Императора Траяна, и потому красота главной постройки отличается отъ скудости и безвкусія многихъ подробностей и украшеній, показывающихъ вѣкъ упадка искуствъ. Ворота эти были сооружены въ 326-мъ году: надпись показываетъ, что хотѣли торжествовать Константинову побѣду надъ Максенціемъ. Статуи осьми плѣнныхъ предводителей варваровъ, стоящія на верху, были обезглавлены въ одну ночь Лаврентіемъ Медичи. Во время Папы Климента XII-го придѣланы къ нимъ новыя головы, и довольно хорошо. Всѣ барельефы на аттикѣ и восемь медальоновъ надъ воротами, превосходной работы и рѣдкой красоты: они изображаютъ войны, звѣриныя травли и разные подвиги Траяновы. Прочія украшенія на Константиновыхъ воротахъ принадлежатъ его времени. Они представляютъ Константина, берущаго приступомъ Верону, побѣду его надъ Максенціемъ и его" торжество.
   Близъ древнихъ Капенскихъ воротъ, на Аппіевой дорогѣ, есть остатки тріумфальныхъ воротъ, воздвигнутыхъ Сенатомъ въ честь Клавдія Друза, въ 745-мъ году отъ созданія Рима. На нихъ были поставлены трофеи, завоеванные Друзомъ у Германскихъ народовъ. Каракалла провелъ черезъ эти ворота воду съ горы Алгиды.
   Осмотрѣвъ всѣ главныя тріумфальныя ворота, мы отправились къ Траяновой колоннѣ.
   Она была воздвигнута и посвящена Сенатомъ Траяну, въ 99-мъ году отъ P. X., когда онъ воевалъ въ Дакіи. Траянъ умеръ въ Сиріи, и даже не видалъ своего памятника оконченнымъ. Историкъ Діонъ Кассій повѣствуетъ, что Императоръ желалъ быть похороненъ подъ этимъ столбомъ, а Кассіодоръ утверждаетъ, что кости Траяновы, собранныя въ золотой ковчегъ, дѣйствительно положены подъ колонну, называемую его именемъ. Достойно замѣчанія, что Траянъ, изъ всѣхъ Римлянъ, первый похороненъ въ городѣ.
   Въ колоннѣ его 432 фута вышины, отъ основанія ея до верху статуи, на ней поставленной. Вся колонна составлена изъ 134-хъ кусковъ бѣлаго мрамора, связанныхъ между собою бронзовыми скобами. Нижній діаметръ ея 11 футовъ и 2 дюйма, но къ капители она съуживается на 40 футовъ. Въ пьедесталѣ 14 футовъ; въ цоколѣ 3 фута; въ базисѣ и капители 90 футовъ; въ пьедесталѣ подъ статуей 4 4, и наконецъ въ статуѣ 11 футовъ. Колонна эта на полтора фута выше Маркъ-Авреліевой, и верхъ ея наравнѣ съ вершиною Квиринальскаго холма. Внутри есть лѣстница, винтомъ, вытесанная въ самомъ мраморѣ, и по ней ведутъ вверхъ 182 ступени, каждая въ 2 фута и 2 дюйма длины. Внутренность освѣщается 43-мя небольшими отверстіями.
   Папа Сикстъ V-й поставилъ на мѣсто Траяновой статуи, сдѣланной изъ позолоченой бронзы, такую-же Св. Петра, довольно посредственной работы Ѳомы Делла Порты. Всѣмъ извѣстно, что колонна обвита спирально барельефомъ, который 23 раза окружаетъ ее. На немъ изображены подвиги Траяна во время двухъ походовъ противу Даковъ. Тутъ видны: шествіе войска, сраженія, лагери, переходы черезъ рѣки, и проч. Фигуры вообще въ два фута величины; ихъ насчитываютъ до 2500. Любимый Императоромъ художникъ, Аполлодоръ Дамасскій, отличный архитекторъ, сооружалъ этотъ памятникъ; вѣроятно, онъ-же дѣлалъ и барельефы, которые остаются несравненными; развѣ оставшіеся на Аѳинскомъ Парѳенонѣ могутъ соперничать съ ними. Они служатъ совершеннымъ образцомъ этого рода скульптуры: въ нихъ нѣтъ ничего излишняго, и ничто не упущено; Римляне не могли оставить намъ лучшихъ портретовъ съ себя.
   Во время управленія Французовъ въ Римѣ, Наполеонъ приказалъ очистить Траяновъ Форумъ отъ наросшей на немъ земли; тогда отрыли и колонны великолѣпной базилики, на полуденной сторонѣ Траянова столба. Я сошелъ въ углубленіе, сдѣланное отрытіемъ: оно десятью футами ниже теперешней почвы города; слѣдовательно я попиралъ настоящій Траяновъ Форумъ.
   На другой день мы отправились осматривать Ватиканъ. Онъ соединяется съ церковью Св. Петра посредствомъ галлереи, или лучше сказать колоннады, въ концѣ которой есть двери. Тутъ стоятъ въ караулѣ Швейцары, съ бердышами, въ пестромъ, древнемъ одѣяній своего народа: совершенно бубновые валеты. Дверь ведетъ въ темное, но великолѣпное крыльцо, называемое Королевскимъ: La Scala Regia, потому что съ него входъ въ Sala Reale (Королевскую залу). Если соборъ Св. Петра прекраснѣйшее зданіе, посвященное Богу, то Ватиканскій дворецъ безъ сомнѣнія великолѣпнѣйшее зданіе, воздвигнутое для славы человѣка. Въ немъ одиннадцать тысячъ комнатъ, 8 большихъ крылецъ и двѣсти маленькихъ. Въ портикахъ и галлереяхъ его собраны превосходнѣйшія художественныя произведенія всѣхъ вѣковъ, богатѣйшая библіотека, всѣ сокровища искуства и науки. Внутри есть обширные дворы и сады. Этотъ дворецъ строился пять вѣковъ, и безпрестанно расширялся. Если построеніе церкви Св. Петра стоило 220 милліоновъ, то чего-же стоилъ Ватиканъ, до временъ Пія VII-го, пристроившаго къ нему новое отдѣленіе? Наконецъ, чего стоятъ сокровища, въ немъ хранящіяся? Современный намъ писатель уподобляетъ его древнему Египетскому лабиринту, также Царями-Первосвященниками построенному. Но кто царству етъ въ Ватиканѣ? Царь-Первосвященникъ? Нѣтъ, въ немъ царствуетъ Рафаэль? Здѣсь живутъ залоги безсмертія этого генія живописи. Если-бы въ Ватиканѣ были только: Страшный Судъ Микель-Анджело и Преображеніе Рафаэлево -- эти двѣ первыя въ мірѣ картины -- и тогда онъ привлекалъ-бы путешественниковъ изъ всѣхъ странъ міра; но въ одной залѣ съ Преображеніемъ вы увидите пятьдесятъ картинъ, не равныхъ съ названными мной, но соединяющихъ въ себѣ изящнѣйшія красоты живописи! Тутъ видѣлъ я Рафаэлеву Богоматерь (Au donataire), его-же Преніе о святыхъ тайнахъ, Аѳинскую школу, удивительныя Ложи, составляющія тройной рядъ отъ портика, фрески, или комнаты въ Ватиканѣ, залу des Ärassi, обои, тканыя съ рисунковъ этого-же единственнаго художника. Словомъ, здѣсь господствуетъ безсмертная слава Рафаэля и Италіи. По моему мнѣнію, лучшія отдѣленія Ватикана, это музеи, называемые Ріо Clementina, по именамъ Папъ Климентовъ ХІІІ-го, XIV-го и Пія VI-го (Braschi), да музей Chiaramonti, извѣстный подъ именемъ Braccio Nuovo (новое отдѣленіе), построенный Піемъ VII-мъ. Тутъ безчисленное собраніе древнихъ статуй, бюстовъ, вазъ, гробницъ, надписей! Желающіе получить ясное и подробное понятіе обо всемъ этомъ, пусть прочтутъ описаніе знаменитаго Висконти. Мнѣ сказывали, что не льзя ничего сравнить съ аффектомъ, какой производятъ эти статуи при свѣтѣ факеловъ: онѣ будто оживаютъ; переходящая тѣнь придаетъ имъ движеніе: Дафна дѣйствительно побѣжитъ отъ преслѣдующаго ее Аполлона, Цицеронъ подниметъ руку, требуя молчанія отъ народа при началѣ своей рѣчи, Аспазія накинетъ покрывало, увидѣвъ Алкивіада или Сократа! А все это производитъ переходящій факелъ, который освѣщаетъ предметы съ разныхъ точекъ. Жалѣю, что мнѣ не удалось видѣть этого. Но Г-нъ Висконти, и многіе другіе счастливцы, такъ живо описали мнѣ это чудное зрѣлище, что я совершенно понялъ его.
   Кромѣ множества другихъ картинъ, меня поразила чудесною красотою своею картина: Причащеніе умирающаго Іеронима, Доменикино. Не упоминаю о несравненныхъ статуяхъ Аполлона Бельведерскаго, Лаокоона, Меркурія, Венеры, Стараго Автуста, и проч. Надобно написать нѣсколько книгъ, чтобы все исчислить. Скажу только, что послѣ Римскихъ музеевъ и Флорентинскихъ галлерей, долго не льзя смотрѣть ни на какія собранія этого рода. Въ Парижѣ, я довольно хладнокровно смотрѣлъ на богатую Луврскую галлерею. Судите, что-же значатъ прочія!
   Не могу не разсказать анекдота, видѣннаго мной въ дѣйствіи. Проходя мимо картины Преображенія, я замѣтилъ молодаго человѣка, стоящаго на подмосткахъ и копирующаго ее. Г-нъ Висконти сказалъ мнѣ, что это богатый и знатный Англичанинъ, занимающійся живописью, но не довольно искусный въ ней. Онъ ѣхалъ въ Неаполь, для своего здоровья, и предполагалъ пробыть въ Римѣ только три дня, но зашелъ въ Ватиканъ, и такъ восхитился Рафаэлевой картиной, что рѣшился списать ее. Получивъ на то дозволеніе, онъ подмостился и началъ свою работу. Уже три года, какъ онъ безуспѣшно трудился; нѣсколько разъ стиралъ свою картину, и начиналъ ее снова. Судя по видѣнному мной, онъ проживетъ здѣсь еще лѣтъ десять. Странное упрямство, и виной его конечно самолюбіе: Англичанинъ не хочетъ сознаться, что предпринялъ трудъ выше силъ своихъ. А въ этомъ легко могъ-бы онъ удостовѣриться, видя рядомъ съ собой трудящагося Нѣмецкаго живописца, списывающаго ту-же самую картину по порученію Прусскаго Короля, но съ такимъ успѣхомъ, что лучше его копіи и желать невозможно.
   Описывать всѣ сокровища, видѣнныя мной въ Ватиканѣ, невозможно, да это и не входитъ въ планъ путевыхъ записокъ моихъ; нельзя однако не упомянуть о рѣзныхъ драгоцѣнныхъ камняхъ: ихъ огромное собраніе. Но ни здѣсь, ни во Флоренціи, ни въ Парижѣ, нѣтъ ни одного, который могъ-бы сравняться величиной и красотою самого камня и работы, съ подареннымъ нашему Императору Александру Императрицей Жозефиной въ Парижѣ. Этотъ камень конечно должно почесть первымъ въ свѣтѣ.
   Мнѣ оставалось еще видѣть Пантеонъ и замокъ Святаго Ангела.
   Императоръ Адріанъ былъ охотникъ строиться. Зная, что въ мавзолеѣ Августовомъ уже нѣтъ больше мѣста для погребенія Императоровъ, этотъ страстный любитель архитектуры рѣшился заложить новую гробницу, которая сдѣлалась чудомъ зданій своего рода. Видѣнныя Адріаномъ Египетскія Пирамиды (также гробницы), заставили его постараться превзойти ихъ своею постройкою. Для нея онъ избралъ часть пространныхъ садовъ Домиціи, не вдалекѣ отъ берега Тибра. Тамъ, на квадратномъ основаніи, въ 250 футовъ съ каждаго Фаса, возвысилась круглая пирамида мавзолея, отъ котораго осталось теперь только то, чего не могли разрушить. Мраморная обкладка, чудесные карнизы, украшенія всякаго рода, разломаны, и нѣтъ даже слѣда ихъ. Извѣстно однакожъ, что остатки четвероугольнаго фундамента существовали до VIII-го вѣка. Огромная круглая башня, видимая донынѣ, была какъ-бы сердцемъ всего зданія. Вокругъ нея шелъ корридоръ, и другая стѣна, служившая фасадомъ. Это все исчезло! Надъ круглою частію строенія были огромныя ступени, а выше ихъ великолѣпный, и также круглый, храмъ. 24 колонны, фіолетоваго мрамора, составляли портикъ вокругъ храма; наконецъ, на самой маковкѣ купола, поставлена была колоссальная гробница, въ видѣ сосновой шишки, которую я видѣлъ въ садахъ Ватикана. Въ этой-то бронзовой гробницѣ сохранялся пепелъ одного изъ благоразумнѣйшихъ властителей, когда-либо занимавшихъ царственный престолъ. Онъ думалъ, бывши въ Египтѣ, что гробница его, видѣнная мной въ обезображенныхъ остаткахъ, будетъ красивѣе и великолѣпнѣе пирамидъ; но пирамиды и понынѣ существуютъ, тогда какъ все соединилось къ искаженію прекраснѣйшаго зданія въ мірѣ, называемаго нынѣ крѣпостію Святаго Ангела, или Mole Adriana. Посреди нѣсколькихъ низкихъ бастіоновъ возвышается тамъ круглая громада, въ 515 футовъ въ окружности, повершенная довольно неправильными надстройками и оканчивающаяся бронзовою статуею въ 10 футовъ.
   Когда Авреліанъ заключилъ Марсово поле въ стѣны Рима, онъ сдѣлалъ изъ Адріанова мавзолея, на правомъ берегу Тибра, родъ защиты, называемой нами tête de pont, и пробилъ ворота Корнеліи, закладенныя при Папѣ Павлѣ III-мъ. Прокопій, какъ самовидѣцъ, оставилъ намъ описаніе Адріановой гробницы; но въ его время, на верхней части строенія уже не было колоннъ: по водвореніи Христіанства перенесли ихъ въ соборъ Св. Павла, что за стѣнами Рима. Но онъ еще видѣлъ мраморную оболочку и рѣзныя украшенія, которыми были убраны остальныя части гробницы.
   Въ 537-мъ году, Готы внезапно напали на ворота Корнеліи. Затворившіеся въ ближайшемъ укрѣпленіи, Велизаріевы войны разбили мраморныя украшенія, и метали ихъ въ осаждающихъ. Съ тѣхъ поръ Адріанова гробница нѣсколько разъ перемѣняла названіе. Въ ХІІ-мъ столѣтіи ее называли замкомъ Святаго Ангела, вѣроятно потому, что на самомъ верху ея была небольшая церковь во имя Архангела Михаила. Въ 1493-мъ году взорвало, отъ удара молніи, нѣсколько хранившагося въ ней пороху. Папа Александръ VI-й исправилъ поврежденія, къ счастью своему, потому что во время нашествія на Римъ Короля Французскаго Карла VIII-го, онъ укрылся въ замкѣ {Тогда гробница была уже крѣпостью, или замкомъ.}. Черезъ 30 лѣтъ, крѣпость Св. Ангела оказала ту-же услугу Клименту VII-му. Павелъ III-й украсилъ ее, и наконецъ кавалеръ Бернини, котораго имя встрѣчается въ Римѣ повсюду, довелъ наружныя укрѣпленія до того состоянія, въ какомъ они теперь находятся. Замокъ Св. Ангела служитъ нынѣ мѣстомъ заключенія государственныхъ преступниковъ. Главный смотритель показывалъ мнѣ много узкихъ переходовъ, сдѣланныхъ въ самой стѣнѣ этой огромной круглой башни. У древнихъ тутъ помѣщались гробницы, или были сдѣланы сообщенія между разными этажами. Отсюда взята порфирная урна, въ которой Иннокентій ХІ-й покоится въ соборѣ Св. Іоанна Латранскаго. На, велъ ІІІ-й, желая оправдать имя крѣпости, поставилъ на самомъ верху ея мраморную статую, изображающую Ангела, держащаго въ рукѣ обнаженный мечь. При Венедиктѣ XIV-мъ замѣнили ее бронзовою статуей, которая дала поводъ осажденному въ этой крѣпости, Французскому начальнику, отвѣчать на требованіе непріятелей, что онъ сдастся тогда только, когда бронзовый Ангелъ вложитъ мечь свой въ ножны. Каждый годъ, въ день Петра и Павла, сжигаютъ на самомъ верху этого замка великолѣпный Фейерверкъ: снопъ составляется изъ 4500 ракетъ. Я воображаю, что на такой высотѣ, эффектъ огня долженъ быть чрезвычайный. Въ праздничные дни выставляются на стѣнахъ Св. Ангела разноцвѣтные флаги, которые, развѣваясь, также составляютъ прекрасный видъ. Меня увѣряли, что въ замкѣ не было почти ни одного преступника во время моего посѣщенія; оно можетъ быть и такъ, но правду узнать тутъ очень трудно. Впрочемъ, кромѣ лихорадки, часто посѣщающей содержимыхъ въ этой крѣпости, заключенникамъ жить въ ней не худо. Мнѣ сказывали, что они почти всѣ дѣлаются чрезвычайно набожны. Видъ изъ верхнихъ тюремъ прекрасенъ, но долженъ наводить грусть и даже горесть, когда взглядъ носится по всему этому гробничному городу. Тотъ-же смотритель показала мнѣ корридоръ, которымъ замокъ Св. Ангела сообщается съ Ватиканомъ. Въ немъ хорошо прочесть реляцію о взятіи Рима Коннетаблемъ Бурбономъ, 5-го Мая 1527-го года.
   Пантеонъ конечно изящнѣйшій остатокъ Римской древности. Онъ такъ мало потерпѣлъ отъ времени, что мы видимъ его почти такимъ-же, какъ былъ онъ при древнихъ Римлянахъ. Причичиной этого было счастливое обстоятельство, что его обратили въ Христіанскую церковь съ 608-го года, когда Императоръ Фока подарилъ Пантеонъ Папѣ Вонифатію IV-му. Стендаль справедливо замѣчаетъ, что если-бы въ то время Христіанство присвоило себѣ всѣ языческіе храмы, то лучшія зданія древняго Рима сохранились-бы для насъ въ перѣобытной своей красотѣ. Маркусъ Агриппа, зять и другъ Императора Августа, построилъ Пантеонъ во время третьяго своего консульства, за 26 лѣтъ до P. X., слѣдовательно 1864 года назадъ. На фризѣ портика написано:
   М. Agrippa L. F. Cos. Tertium. Fecit.
   Потомъ возобновляли Пантеонъ Императоры Адріанъ, Маркъ Аврелій, Септимій Северъ, Антонинъ и Каракалла. Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, потому что на архитравѣ читаете слѣдующую надпись:

Imp. Caesar. Lucius. Septimius. Severus. Pius. Perlinax.

   Arabic. Adiabenic. Parthic. Max. Trib. Pot. XI Cos. 111. PP. Procos. E. imp. Caes. Marcus. Avrelius pius. Felix, aug. Trib. Pot. V. Cos. procos. Pantbeum. Vetustate. Corruptum. Cum. Omni. Cultu. Restituerunt.
   Агриппа посвятилъ этотъ храмъ Юпитеру мстителю, въ память славной побѣды, одержанной тестемъ его при Акціумѣ, надъ Антоніемъ и Клеопатрою. Статуи Марса, покровителя Рима, и Венеры, покровительницы Юліанской фамиліи, находились въ храмѣ.
   Портикъ Пантеона, безъ сомнѣнія прекраснѣйшій изъ всѣхъ въ Италіи, простирается на 41 футъ въ ширину и на 103 въ длину. Его составляютъ 16 Коринѳскихъ колоннъ. Лицевыя восемь цѣльныя, изъ восточнаго гранита, бѣлаго съ чернымъ. Діаметръ ихъ 4 фута 4 дюйма, вышина 38 футовъ 10 дюймовъ, кромѣ базиса и капители.
   Діонъ пишетъ, что въ сѣняхъ, между портикомъ и храмомъ, стояли статуи Августа и Агриппы. Нынѣшнія бронзовыя двери въ Пантеонѣ не тѣ, которыя поставлены были Агриппой: ихъ похитилъ Гензерикъ, предводитель Вандаловъ. Въ стѣнѣ, по правую сторону, сдѣлана лѣстница со 190 ступенями: по ней всходятъ на куполъ. Такая-же была и по лѣвую сторону, но ее уничтожили.
   Внутренность Пантеона, которую древніе называли Cella, составляетъ совершенный кругъ въ 133 фута діаметра. Оконъ въ стѣнахъ нѣтъ, и свѣтъ входитъ сверху купола, въ срединѣ котораго есть круглое отверстіе въ 27 футовъ діаметра, такъ что сквозь него дождь проникаетъ въ храмъ. Ни въ одной изъ христіанскихъ церквей нѣтъ подобнаго остатка древности. Въ Римскихъ храмахъ такія отверстія были необходимы, потому что въ нихъ улеталъ дымъ и смрадъ отъ сожженія жертвъ. Во всю вышину свою (133 фута) Пантеонъ раздѣляется на двѣ равныя части: верхняя половина составляетъ дугу большаго свода; нижняя раздѣлена на пять частей: три первыя, съ помосту, заняты колоннами Коринѳскаго ордена, точно такими какъ въ портикѣ; въ двухъ остальныхъ аттикъ и карнизъ. Септимій Северъ помѣстилъ тутъ небольшія пиластры изъ разноцвѣтнаго мрамора; въ 1750-мъ году ихъ замѣнили новымъ украшеніемъ, но оно еще хуже Септиміева и портитъ общій характеръ храма. Большая часть колоннъ по стѣнѣ 27-ми футовъ вышины, цѣльныя. 8 изъ нихъ желтаго мрамора, прочія 6 изъ pavonazzetto. Позади каждой пиластръ такого-же мрамора. Въ стѣнѣ, которой толщина 4 9 футовъ, есть двѣ впадины, или ниши, полукруглыя, и четыре четвероугольныя: теперь въ нихъ устроены придѣлы. Въ седьмомъ простѣнкѣ находятся двери, а въ томъ, который противъ нихъ, каѳедра. Тутъ-то Адріанъ, любитель изящной архитектуры, ставилъ свои кресла, и, окруженный нѣсколькими чиновниками, принималъ просьбы и судилъ дѣла. Пантеонъ, совершеннѣйшій памятникъ Римской архитектуры! Его можно назвать образцомъ древняго искуства, какъ церковь Св. Петра есть изящнѣйшій памятникъ искуства временъ новыхъ. Величіе и смѣлость его размѣровъ, простота и вмѣстѣ изящество украшеній достойны великаго Рима, города, обладавшаго міромъ.
   Мнѣ остается назвать еще нѣкоторые достопамятные предметы, видѣнные мной въ Римѣ, къ сожалѣнію, мимоходомъ, потому что я не имѣлъ времени осмотрѣть ихъ, какъ они заслуживаютъ и какъ-бы мнѣ хотѣлось. Но я означу ихъ для моихъ соотечественниковъ, которые поѣдутъ въ Римъ, и будутъ такъ счастливы, что останутся тамъ сколько пожелаютъ.
   Приготовляясь къ отъѣзду, я не могъ не заѣхать въ церковь Св. Петра in Vincoli: въ ней надобно видѣть превосходную статую Микель-Анджело. Эта колоссальная статуя, при гробницѣ Папы Юлія 11-го, изображаетъ сидящаго Моисея: тутъ художникъ достоинъ великаго человѣка, имъ изображеннаго. Новые скульпторы стараются въ своихъ произведеніяхъ подражать Аполлону Бельведерскому; но смѣло можно сказать, что ни одинъ изъ нихъ не умѣлъ выразить такого величія, какое поражаетъ въ этомъ сидящемъ Моисеѣ.
   Въ Римѣ есть много частныхъ людей, обладающихъ богатыми галлереями, для которыхъ выстроены пышныя помѣщенія. Я былъ почти во всѣхъ лучшихъ, посѣщая дворцы такихъ вельможъ и богачей какъ Боргезе, Торлоніа, и проч. Безъ знакомства, надобно имѣть особое позволеніе для входа. Но большая часть этихъ палатъ пусты, и, за самую бездѣлицу, данную при входѣ дворнику, или старой ключницѣ, вы можете войти и прогуливаться сколько вамъ угодно. Мнѣ случалось находить, что какая нибудь запачканная старуха жаритъ на сковородѣ картофель съ лукомъ, посреди сѣней, расписанныхъ богатѣйшимъ Фреско! Придверники всегда рады посѣтителямъ, и тотчасъ поведутъ васъ по комнатамъ. Тутъ вы найдете огромныя и нѣкогда великолѣпныя залы, убранныя запыленными картинами; мебель въ иныхъ была обита бархатомъ и даже парчею: это свидѣтельствуютъ полинялые лоскутья, висящіе койгдѣ; но тутъ-же найдете древнія статуи, достойныя вниманія, или богатые плафоны, и почти во всѣхъ по нѣскольку драгоцѣнныхъ картинъ великихъ живописцевъ Италіи. Часто владѣлецъ такого дворца живетъ самъ въ двухъ, трехъ комнаткахъ третьяго или четвертаго этажа, безъ слугъ и едва не въ нищетѣ, но картинъ не продаетъ: онѣ приносятъ ему доходъ отъ посѣтителей. Возьмите изъ такой галлереи Гвидову, или Доменикинову картину, по которой она извѣстна, и никто больше туда не заглянетъ: тогда пропалъ доходъ бѣднаго владѣльца. Меня удивляли придверники и кухарки, провожающіе но заламъ: они уже такъ затвердили имена художниковъ, что между двумя и тремя стами картинъ рѣдко ошибутся въ названіи мастеровъ. Для руководства и любопытства путешественниковъ, я означу здѣсь тѣ Римскія палаты, которыя достойны посѣщенія, и назову самые замѣчательные предметы въ нихъ. Необходимо упомянуть и объ описанныхъ мной выше. Вотъ имена ихъ, безъ систематическаго порядка. 1. Ватиканскій дворецъ. 2. Квиринальскій, или Монте-Кавалло. 3. Канцелярія. 4. Палаты Роспильоза (здѣсь Гвидова Аврора). 5. Фарнезскія палаты. 6. Фарнезина (Рафаэлева Психея). 7 и 8. Воргезе и Доріа Памфили (богатѣйшія галлереи). 40 и 44. Корсики и Гига (нѣсколько хорошихъ картинъ). 12. Вилла Медичи, гдѣ Французская живописная Академія. 13. Палаты Барберини (тутъ портреты Ченчи и Форнарины, также смерть Германика, Пуссеня.
   Вотъ еще 25 другихъ галлерей, хотя онѣ меньше достойны замѣчанія: Альтьери, Колонна, Консерваторія (гдѣ статуя Цезарева), Консульта, Катагути (здѣсь Доменикиновы и Гверчиновы Фрески), Фалконьери (хорошія картины), Русполи, Гиро, Джустиніяни (много статуй), Массими (на развалинахъ Марцеллова театра), Одескалки (фасадъ этихъ палатъ Берниніевъ), Mammen (художественные предметы), палаты Іеронима Бонапарте, палаты Князя Піо (построенныя на развалинахъ Помпеева театра), Сальвіоти, палаты Венеціянскія, Скіора (прекрасная коллекція картинъ), Сенаторскія, въ Капитоліи (гдѣ Этрусская волчица), Спада (Помпеева статуя), Сто пани (построенныя по рисункамъ Рафаэля), Вераспи (сводъ, расписанный Альбаномъ), Торлоніевы (богато убранныя хозяиномъ банкиромъ).
   

ГЛАВА VI.
ОКРЕСТНОСТИ РИМА.

   Не только самый Римъ, но и окрестности его достопамятны. Я обозрѣлъ нѣкоторыя изъ нихъ, и дамъ отчетъ въ моихъ замѣчаніяхъ и впечатлѣніяхъ.
   Въ которую сторону ни выѣдете изъ Рима, вездѣ уныніе и запустѣніе: къ сѣверу, отъ Радикофани до Аквапенденте, голая Тосканская степь; къ сѣверо-востоку дикая и негостепріимная страна Абруцци и опасный путь къ Террачинѣ; на югъ и западъ море съ своими бурями и морскими разбойниками; наконецъ malaria {Можно сказать, что это техническое слово, извѣстное только въ Римѣ. Я уже объяснялъ его.} Понтинскихъ болотъ убійственнѣе всѣхъ бурь и разбойниковъ морскихъ: она царствуетъ повсюду вокругъ РимаВотъ чѣмъ окружена теперь столица Консуловъ, Цезарей, Папъ, нѣкогда царица міра.
   Эта нагая и необработанная степь пересѣкается кое-гдѣ древними водопроводами, которые со всѣхъ сторонъ доставляли въ Римъ воду. Изрѣдка увидишь башню, или остатокъ стѣны какого нибудь строенія, бывшаго, можетъ статься, нѣкогда великолѣпнымъ загороднымъ домомъ Цезаря, или Лукулла. Пастухъ, единственный обитатель этихъ пустынь, неподвижно сидитъ на своемъ конѣ; одна или двѣ собаки его съ яростію бросаются на проходящаго, но смиренно бѣгутъ назадъ, къ стремени пастуха, при малѣйшемъ звукѣ голоса его, и только издали косятся на дерзкаго странника, посѣтителя ихъ пустыни. На пастухѣ высокая шляпа, съ большими полями, и короткая смурая епанечка; длинное копье въ рукахъ его, и онъ управляетъ самовластно -- стадомъ быковъ, порученныхъ ему. Онъ по большей части одержимъ лихорадкой, единственною владычицею окрестностей Рима.
   Вѣрно три четверти земель вокругъ города остаются впустѣ. Всѣ онѣ принадлежатъ вельможамъ или монастырямъ. Одна четверть земель обрабатывается такимъ образомъ, что владѣльцы ихъ, т. е. вельможи и монастыри, имѣютъ посреди каждаго помѣстья ферму, или хозяйство, просто сказать огромные сараи, для приходящихъ работниковъ, для храненія запасовъ, нужныхъ во время работъ, и, наконецъ, для складки убраннаго хлѣба или сѣна; тутъ-же есть риги и домикъ для эконома и писаря.
   Когда наступаетъ время пахать нивы, цѣлыя арміи работниковъ выступаютъ изъ Аппенинскихъ и Сабинскихъ горъ, и изъ ближайшихъ городовъ. Они раздѣляются на корпусы, на отряды, и идутъ каждый въ извѣстную уже ему ферму. Тутъ, въ нѣсколько часовъ, они условливаются въ цѣнѣ съ прикащикомъ, а писарь записываетъ имя каждаго, и на другой-же день сто, а иногда и больше плуговъ, запряженныхъ волами попарно, становятся рядомъ. Священникъ {При каждомъ отрядѣ непремѣнно есть священникъ.} служитъ молебенъ, и работа начинается. Не льзя вообразить, сколько ѣдятъ эти Неаполитанскіе и Римскіе поденьщики! Ни одинъ изъ нихъ не выѣдетъ на работу не по^тракавши мягкою и даже горячею пшеничною булкою; если она сколько нибудь черства или не тепла, онъ бросаетъ ее съ гнѣвомъ прикащику и работать не станетъ. При завтракѣ каждый выпиваетъ стаканъ вина. Обѣдаютъ въ сараѣ, и за обѣдомъ непремѣнно бываетъ у нихъ похлебка съ вермичелью или макарони, или добрый бульонъ съ пшеничными сухарями, жареная баранина, и часто пироги; затѣмъ всѣ пьютъ вино, и ложатся спать (la siesta); на работу выѣзжаютъ опять гораздо послѣ полудня; возвращаются въ сарай поздно; поутру выѣзжаютъ на работу рано.
   Сѣнокосъ и жатва производятся такимъ-же образомъ, съ тою разницею, что армія рабочихъ составляется изъ равнаго числа женщинъ и мужчинъ. По вечерамъ бываетъ у нихъ музыка: поютъ и пляшутъ. Въ продолженіе рабочей поры, навѣрное шестая часть работниковъ занемогаетъ лихорадкой: ихъ разсчитываютъ и отсылаютъ домой; иные тутъ-же умираютъ. Когда хлѣбъ убранъ въ сараи и всѣ работы кончены, арміи тѣмъ-же порядкомъ идутъ въ свои горы и города, а на поляхъ водворяются, по прежнему, пустота и безмолвіе до слѣдующаго года. Кто не бывалъ здѣсь, тотъ не можетъ вобразить, что такое эта пустыня! У насъ, въ степяхъ Россіи, вы безпрестанно встрѣчаете звѣрей, птицъ: тутъ кричатъ перепела, драхвы, утки, поютъ жаворонки; тамъ заяцъ или дикая коза перебѣгаютъ дорогу; даже ночью воетъ волкъ, или шакалъ; около Рима нѣтъ никакого голоса; развѣ стрекозы и кое-гдѣ по болотамъ лягушки нарушаютъ безмолвіе. Земледѣліе въ совершенномъ младенчествѣ: какъ пахали Ромулъ и Ципциннатъ, такъ и теперь пашетъ Римлянинъ; земледѣльческія орудія у него не улучшились; плуги тяжелые, которые болѣе роютъ, чѣмъ пашутъ; быки тянутъ рогами, и валятъ пластъ вершковъ пять глубины, не болѣе; прибавьте, что земля почти никогда не удобряется, и вообще выпахана. Но природа въ Италіи такъ милосерда, климатъ такъ хорошъ и благопріятенъ для произрастаніи, что за всѣмъ этимъ хлѣбъ родится довольно хорошо, и бываетъ вообще самъ-шестъ, и даже самъ-восемь.
   Римскій народъ дикъ, не просвѣщенъ, а удивительнѣе всего, что онъ не имѣетъ никакого истиннаго понятія о религіи. Правда, каждый мужикъ соблюдаетъ мосты, снимаетъ шляпу и крестится, проходя мимо креста или образа Богородицы, находящихся на каждомъ перекресткѣ; но если встрѣтится съ человѣкомъ, къ которому питаетъ злобу, и увѣренъ, что никто не видитъ, то ударитъ его ножемъ, убиваетъ, и потомъ хладнокровно идетъ своимъ путемъ. Ему необходимо послѣ этого встрѣтить священника, которому онъ спѣшитъ исповѣдаться; попъ выслушиваетъ исповѣдь, налагаетъ эпитемію, по большей части плату на выкупъ душь изъ чистилища, или велитъ идти въ. какой нибудь монастырь, отслужить молебенъ, и потомъ беретъ съ него обѣщаніе, впередъ удерживаться отъ грѣха, давая вмѣстѣ съ этимъ разрѣшеніе. И вотъ, мужикъ чистъ, свободенъ, и совершенно спокоенъ до новаго преступленія. Для Италіянца одна бѣда: умереть безъ очищенія; но какъ попы у нихъ на каждомъ шагу, и должны исповѣдывать желающихъ безъ отлагательства, то жители съ этой стороны совершенно обезпечены, и попускаютъ себя на всякой грѣхъ, предполагая, что съ нихъ взыщется только то, чего не отпуститъ имъ духовникъ. Итальянецъ не боится правительства, зная, что оно слабо, и что съ полиціей и судьей легко сладить деньгами, или страхомъ мстительныхъ родныхъ и покровителей. Разбойникъ идетъ здѣсь грабить, какъ ремесленникъ на работу: и то и другое у нихъ промыселъ, ремесло; одно другаго опаснѣе, но легче и прибыльнѣе. Не льзя сказать, чтобы и нашъ народъ былъ просвѣщенъ; но Русскій мужикъ боится грѣха, и когда молится въ церкви, то молится усердно, объ отпущеніи грѣха, вольнаго или невольнаго. Римлянинъ, напротивъ, часто молится о доставленіи поскорѣе случая мстить, и ругаетъ своего покровителя святаго за то, что онъ медлитъ исполнить его мольбу. Здѣсь вообще можно сказать, что народъ дикъ и въ совершенномъ невѣжествѣ. Среднее сословіе попросвѣщеннѣе, но угнетено. Знатные, и вообще все богатое дворянство, весьма мало просвѣщены: они утопаютъ въ чувственныхъ наслажденіяхъ и ни о чемъ не думаютъ.
   Выѣхавъ изъ города для обозрѣнія окрестностей его, я отправился во Фраскати. Кастель-Гондолфо остался у меня въ правой рукѣ, и я увидѣлъ пригорокъ, покрытый развалинами: это Тускулумъ! Всякой день открываютъ остатки этого города, и всякой день время пожираетъ то, что земля столько вѣковъ хранила въ своихъ нѣдрахъ. На крутой скалѣ стояла цитадель Тускулума. Вотъ еще театръ его, о семи степеняхъ; городскія стѣны изъ огромныхъ камней; водоемъ, водопроводъ; вокругъ тѣснятся развалины виллъ (загородныхъ домовъ) Римлянъ, самыхъ роскошныхъ, богатыхъ, знаменитыхъ. Тутъ живали Лукуллѣ, Цомпоній-Аттикъ, Гортензій. На самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ теперь Руфинелла (прелестная дача, настоящій Элизій этого campo Santo древности), Цицеронъ писалъ свои Тускуланы! Она принадлежитъ Князю Канино, Люсьену Бонапарте, воскрешавшему здѣсь Тускулумъ въ то время, когда братъ его разрушалъ царства. Тускулумъ славенъ также тѣмъ, что въ немъ родился Катонъ Цензоръ. Городъ существовалъ до 1191-го года, когда жители Рима раззорили его. Несчастные жители укрывались нѣсколько времени въ шалашахъ изъ вѣтвей (frasche), отъ чего произошло варварское имя Frascatum, Означающее нынѣ очаровательный Фраскати.
   Альбано и Фраскати главныя вилладжіатуры около Рима, то есть въ нихъ съѣзжаются на лѣто почти всѣ знатныя и богатыя фамиліи города, и живущіе здѣсь иностранцы. Въ виллѣ АлъАобрандини роскошь архитектуры не уступаетъ роскоши природы. Тутъ цѣлые водонады льются съ горъ въ мраморные бассейны. Мраморные боги полей и садовъ грустно обитаютъ въ этой княжеской пустынѣ, покинутой на раззореніе времени и воздуху. Теперь врагами природы въ садахъ Альдобрандини остались только ножницы садовниковъ, которые немилосердо уродуютъ деревья, и не понимаютъ, что искажая природу, они не придаютъ ей ни малѣйшаго украшенія.
   Фамиліи Конти, Буанкомпаньи и Мондрагоне также имѣютъ лѣтніе дворцы во Фраскати; но истинные любители природы, сельской жизни и удовольствій нанимаютъ маленькіе домики (casino), прилѣпленные, какъ ласточкины гнѣзды, по покатостямъ Фраскати, вблизи его водопадовъ, или въ тѣни рощь. Въ Римѣ не разводятъ, а строятъ сады: они почти всѣ мраморные, и устроитель ихъ долженъ быть больше архитекторъ чѣмъ садовникъ. Я не могу растолковать себѣ этого страннаго противорѣчія: у насъ, на сѣверѣ, гдѣ солнце такой рѣдкій и добрый гость, ищутъ въ садахъ тѣни и устроиваютъ рощи; здѣсь-же, гдѣ тѣнь необходима, ее истребляютъ совершенно и прогуливаются по стриженымъ аллеямъ, между мраморныхъ статуй, на открытомъ солнцѣ!
   Въ Тиволи ѣхалъ я черезъ Палестрину. Вездѣ, гдѣ грунтъ земли волканическій, растенія и деревья поднимаются вдругъ, и составляютъ эти чудесныя рамы для Римскихъ ландшафтовъ. Издали, города кажутся потонувшими въ зелени, которая своевольно слѣдуетъ по волнообразнымъ холмамъ. И все это живетъ и будто качается, движется вмѣстѣ съ колыханьемъ листьевъ. Красная земля, и бурыя, фіолетовыя скалы, носятъ на себѣ отпечатокъ огня, который нѣкогда пожиралъ ихъ, и далъ имъ плодородіе. Надъ ними, густозеленые дубовые лѣса раскидываютъ свою драпировку, и яхонтовое небо вѣнчаетъ всю эту плѣнительную картину, облитую яркими лучами солнца.
   Благородная и могущественная природа вдругъ измѣняетъ видъ свой у дороги въ Пренесту, гдѣ еще видны слѣды древнихъ Римскихъ колесницъ. Эта дорога раздѣляетъ два явленія природы, какъ черта между двухъ государствъ. За величественною и некрутою покатостью Альбанскихъ горъ, вдругъ слѣдуютъ дикіе и утесистые обрывы, глубокіе и крутые овраги, сѣрыя скалы: это первое и грустное предвѣстіе Аппенинскихъ горъ. Вмѣсто высокихъ растеній волканической земли, видны бѣдный верескъ и ароматическія травы. Нѣсколько оливныхъ деревьевъ кажутся слабымъ и послѣднимъ усиліемъ изнемогающей природы: они, брошенныя кое-гдѣ, на нижнихъ покатостяхъ, нарушаютъ единообразный видъ горъ, и своимъ болѣзненнымъ видомъ еще болѣе показываютъ изнеможеніе земли. Посреди этихъ мѣловыхъ ширмъ, на большой высотѣ, прислоняется къ горѣ пирамидальный округъ новыхъ построекъ и древнихъ развалинъ. Онъ обкладенъ огромными каменьями, составляющими толстыя стѣны, идущія внизъ отъ цитадели, построенной на вершинѣ треугольника. Это древняя Прснеста, нынѣшняя Палестрина, древній оплотъ Латинскаго союза, существовавшаго семь вѣковъ до основанія Рима. Съ этой-то цитадели Пирръ, какъ Аннибалъ со скалъ Рока ли Папа, хотѣлъ увидѣть Римъ, куда не суждено было ему войдти. Во время войны противъ Марія, Силла овладѣлъ городомъ, и хладнокровно велѣлъ умертвить 42 тысячъ его жителей! Безчеловѣчіе Диктатора показываетъ однакожъ, каково было населеніе этого могущественнаго города. Въ Средніе Вѣка Пренеста стала называться Палестриною, и, будто предназначенная быть жертвою междоусобій, поперемѣнно служила крѣпостью то Колоннамъ, то Барбериніямъ.
   Посреди этого акрополя находился славный храмъ Фортуны, обширнѣйшій и великолѣпнѣйшій въ древности. Весь нынѣшній городъ, населенный 4000-ми жителей, помѣщается на его фундаментѣ, а въ самомъ святилищѣ построенъ замокъ Барберини. Въ одной изъ его залъ сохраняется величайшая и превосходнѣйшая мозаика, какая только извѣстна до сихъ поръ. Она составляла часть помоста или пола въ храмѣ. Лучшія статуи найдены въ развалинахъ Пренесты, напримѣръ Антиной и другія. Извѣстно, что Августъ имѣлъ здѣсь дворецъ. Видъ Палестрины, безъ сомнѣнія, самый живописный изъ всѣхъ въ окрестности Рима.
   Въ пяти верстахъ отъ Палестрины, старый оливный лѣсъ вѣнчаетъ вершину и покрываетъ бока горы. Онъ издали показываетъ опять богатую растительность. Зеленѣющая гора возвышается, какъ огромная аванъ-сцена двойнаго театра, этого знаменитаго Тиволи, съ храмами его, будто висящими на воздухѣ, и Адріановой виллою, которой развалины находятся внизу.
   Просвѣщенный любитель искуствъ, Императоръ Адріанъ, имѣлъ и исполнилъ великую мысль: собрать въ садахъ своихъ памятники, и даже образцы разныхъ мѣстъ, которыя особенно поразили его во время долгихъ путешествій. Онъ хотѣлъ сдѣлать изъ загороднаго дворца своего микрокосмъ всей Римской Имперіи. Мысль, достойная великаго Государя: украсить мѣсто своего уединенія благороднѣйшими трофеями славы своего народа, и сдѣлать тамъ убѣжище наукъ и художествъ! Императоръ самъ назначилъ обширное мѣсто, гдѣ Греція, Египетъ и Италія соединятъ своихъ Музъ и своихъ боговъ вокругъ его дворца. Природа взяла на себя все остальное: она принесла ему въ даръ свои воды, свою мѣстность, свои тѣни, свои благоухающія растенія. Долина вокругъ получила образъ и усладительное имя Темпеи; новый Пеней оросилъ ее своими струями, Аѳины перенеслись на берега Аніо. Академія, Лицей, Пританей, Пекилъ, Библіотека, театры, храмы перенесли сюда свои портики, свои галлереи. Герои, мудрецы, боги Греціи, нашли здѣсь второе отечество, а ея живописцы, ваятели, музыканты, архитекторы, поэты явились за ними въ убѣжище Адріаново. Внѣ всѣхъ этихъ чудесъ начиналось внутреннее жилище владыки міра. Тутъ теплицы, цирки, наумахіи; здѣсь казармы Преторіянцевъ, амфитеатръ, строенія для слугъ и невольниковъ, для отпущенниковъ, кліентовъ, для гостей; наконецъ Императорскій дворецъ, со всею своею роскошью, довершалъ этотъ музей вселенной. Только четыре столѣтія уцѣлѣла Адріанова вилла. Тотила, съ Готами своими, раззорилъ и сокрушилъ все до основанія. Здѣсь даже нѣтъ развалинъ строеній, занимавшихъ нѣкогда шесть верстъ вокругъ. Теперь дикія травы, плющъ, мхи, цвѣтущія ліаны, свободно развѣшиваютъ свои гирлянды по изувѣченнымъ аркамъ, по обнаженнымъ пиластрамъ, и какъ-бы въ насмѣшку увѣнчаваютъ голыя и обломанныя ихъ капители. Ивы, кипарисы, зеленый дубъ пустили корни въ своды, и вѣтвями проникаютъ сквозь ниши, карнизы, розеты, еще кой-гдѣ позлащенные; довершая разрушеніе, они украшаютъ эту грустную картину. Остатки колоннъ мѣшаютъ ходить между обломками статуй, полу-зарытыхъ и заросшихъ густою травою, мѣстами благовонною, мѣстами ядовитою: тутъ услышишь шипѣнье змѣи и воркованье горлицы. Словомъ: это мѣсто побѣды времени, которое окончательно разрушаетъ остатки, послѣ человѣческаго раззоренія. Не льзя узнать обширности древнихъ садовъ, потому что они давно раздѣлены на фермы и мѣлкія помѣстья. Но земля здѣсь такъ глубоко насыщена древнимъ раззореніемъ, что и нынѣ искры сыплются изъ подъ сохи, безпрестанно натыкающейся на куски мозаики я разноцвѣтные мраморы, на этотъ прахъ Греческихъ, Египетскихъ и Римскихъ художествъ. Лихорадка еще болѣе умножаетъ запустѣніе этой Римской Ѳиваиды, гдѣ ни одинъ пустынникъ не смѣетъ жить. Выходя изъ нея, путешественникъ останавливается на берегу Аніо, подъ воротами изъ бѣлаго мрамора, украшенными до сихъ поръ барельефами. Великолѣпный входъ въ поэтическій Адріановъ Элизій! Его стерегли Аполлонъ-Музагетъ и девять Музъ, украшающіе нынѣ Ватиканъ.
   Въ древнія времена, рѣка, и даже ручеекъ, часто служили границею. Такъ Тибръ раздѣлялъ земли Этрусковъ отъ земель Латиновъ и Рутуловъ; Аніо, нынѣшняя Тевероне, отдѣляла Зековъ отъ Сабиновъ и Марсовъ. Она, какъ и нынѣ, струилась по долинѣ; но далѣе, стѣсненная известковыми скалами, между которыхъ прорылась нѣкогда лава (тайное порожденіе неизвѣстнаго волкана), вдругъ обрывалась въ пропасть. Насупротивъ этой тайны природы, есть другая тайна Исторіи, не меньше любопытная: гробница Сифэксова. Памятникъ волкана и памятникъ Африканскаго царя приводятъ въ отчаяніе испытателей природы и археологовъ; но преданія природы не сомнительны. Безплодіе и дикость этой части долины рѣзко отличаютъ ее отъ покрытыхъ лѣсомъ, веселыхъ покатостей поэтической горы Лукретиллы, нынѣ Дхенаро, которой вершина, къ сѣверу, слишкомъ на Я тысячи футовъ выше главной сцены Тиволи. Горы Катилусъ и Афіэнусъ вдругъ сжимаютъ долину, заключившую, какъ въ природный водоемъ, водк, проведенныя Римлянами изъ дальнихъ горъ. Огромные остатки и еще цѣлыя аркады четырехъ водопроводовъ, сохранили имена Старой Аніо, Новой Аніо, Аквы Марція и Аквы Клавдія. Они воздушными своими каналами доставляли воду въ фонтаны, дворцы, бани и наумахіи города Цезарей.
   Лѣвѣе этихъ водопроводовъ, Аніо течетъ по веселой и плодородной долинѣ, до того мѣста, гдѣ мѣстность, вдругъ составляя утесистый обрывъ, принуждаетъ ее шумно падать съ скалы на скалу, покуда она опять не достигаетъ до ровной почвы. На этомъ-то неприступномъ съ трехъ сторонъ мѣстѣ былъ древній Тибуръ, основанный Сикулами, заселенный Ѳивянами, долго бывшій соперникомъ Рима и наконецъ завоеванный имъ, а потомъ на вѣки прославленный именами Брута, Кассія, Августа, Мецената, Горація, Катулла, Вописка и Варуса, имѣвшихъ здѣсь загородные домы. Провожая васъ посреди обломковъ, чичероне никогда не пропуститъ случая воскликнуть: "О, Варусъ, отдай мнѣ мои легіоны!" Тогда вы узнаете, кому принадлежали эти развалины. Но историческія и поэтическія воспоминанія замѣнены теперь неминуемымъ наслѣдникомъ всякаго Римскаго величія, Архіепископствомъ. На мѣстѣ Гораціева Сабинскаго домика находится Капуцинская пустыня!... Въ кривыхъ улицахъ городишка Тиволи, очень худо построеннаго, есть однакожь тысячъ пять жителей. Не важныя палаты Враски и Санта-Кроче нѣсколько украшаютъ окрестности.
   Я не стану говорить о славной, нѣкогда, террасами, статуями и садами своими Вилль Эсте: она въ совершенномъ упадкѣ съ тѣхъ поръ, какъ досталась Австрійцамъ, про которыхъ Итальянцы говорятъ, что имъ отъ царя Тотилы перешло право раззорять памятники Италіи. И такъ въ Тиволи, для любопытства и удивленія, остались одни творенія природы и древнихъ Римлянъ. Аніо вѣчный геній, который пережилъ владыкъ міра языческаго и христіанскаго: онъ даетъ жизнь древнимъ развалинамъ, и рощамъ, подъ которыми укрывалось столько знаменитыхъ Римлянъ. Два отводные канала, проведенные для потребностей города и дѣйствія фабрикъ, раздѣляютъ теченіе Аніо выше водопада. Вся остальная, огромная масса воды, съ шумомъ обрушивается, на сорока футахъ вышины, въ узкую и глубокую долину, усѣянную разбитыми скалами, которыя разрыла она, и теперь убѣляетъ ихъ своею пѣною. Высоко надъ водопадомъ группируются, не равными этажами, развалины, фабрики, жилища, сады: это первый водопадъ. Худой деревянный мостъ, перекинутый съ берега на берегъ, которые здѣсь сближаются и образуютъ глубокія пропасти, едва показываетъ шумное и безпорядочное теченіе Аніо. Миновавъ его, она мгновенно исчезаетъ, съ ужаснымъ шумомъ, подъ огромнѣйшимъ сводомъ дикихъ скалъ. Плѣнныя, скрытыя въ безвѣстной безднѣ воды ея издаютъ глухой стонъ, и дальнѣйшія паденія ихъ означаются не ясными отголосками: это, образъ мученій въ подземномъ Эревѣ, или могущественный отрывокъ Дантевой поэмы! Но въ концѣ пещеры видите вы красивыя гирлянды плюща, хмѣля, веселую зелень, цвѣты, кустарники, гдѣ гнѣздится безчисленное множество птицъ, и, такимъ образомъ, въ маленькой, но оживленной картинѣ, передъ вами и Тартаръ и Элизій.
   Съ вершины этой огромной арки съ удивленіемъ видишь вдали Аніо, освобожденную отъ подземныхъ мученій и мрака, Аніо, спокойно текущую посреди прелестныхъ луговъ къ Римской долинѣ, гдѣ, пробѣжавъ подъ Луканскій мостъ, она сливаетъ чистыя и прозрачныя воды свои съ желтоватыми и мутными водами Тибра.
   Громада скалъ, подъ которою исчезаетъ Аніо, кончается къ западу почти перпендикулярнымъ обрывомъ въ 200 футовъ вышины, а къ полудню, подымаясь стѣною на 600 футовъ выше уровня морскаго, какъ-бы возноситъ къ небесамъ небольшой круглый храмъ Весты, и четвероугольный алтарь Сивиллы Альбунѣйской. Послѣдній, преобразованный въ часовню, есть конечно древнѣйшій изъ всѣхъ Христіанскихъ храмовъ въ мірѣ, потому что онъ, по преданіямъ, старѣе храма Весты, котораго построеніе приписываютъ основателямъ Тибура, конечно Ѳивянамъ, давшимъ ему эти щеголеватые размѣры Коринѳскаго ордена, и эти красивыя и священныя формы, какія употребляли Греки для своихъ храмовъ.
   У подошвы древнихъ памятниковъ соединяются опять оба рукава Аніо, раздѣленные до ея паденія. Одинъ изъ нихъ низвергается потомъ съ лѣваго берега водоема, сквозь Нептунову пещеру, болѣе чѣмъ на 80 футовъ вышины, превращаясь въ водяную пыль; другой падаетъ перпендикулярно, съ праваго и болѣе высокаго берега. Увлеченные оба, по покатости въ 450 футовъ, устланной зеленью, какъ блестящимъ ковромъ, они отдыхаютъ нѣсколько въ тихомъ бассейнѣ, гдѣ соединяются ихъ воды, и вмѣстѣ бѣгутъ въ пещеру Сиренъ. Въ этой новой пропасти, воды ихъ снова раздѣляются: одна часть исчезаетъ подъ городомъ и выходитъ къ холмамъ сельскою Наядой, то дробясь на сребристые ручейки, то прыгая по оцѣненнымъ ступенямъ виноградниковъ и садовъ. Другой рукавъ Аніо, осужденный на большіе труды, приводитъ въ движеніе Вулкановы молоты въ Меценатовыхъ палатахъ, наполняетъ портики ихъ, катится по пространнымъ аркадамъ, кидается кипящею массою на крутые бока горы, и отражая въ себѣ лучи блестящаго солнца, достигаетъ наконецъ, какъ и братъ его, общаго русла. Эти малыя и большія каскателлы довершаютъ великое гидравлическое твореніе Тиволи, одного изъ очаровательнѣйшихъ чудесъ природы. Ни живопись, ни поэзія никогда не могли изобразить этого зрѣлища; его даже не льзя обозрѣть вдругъ, ни оставить въ памяти всѣхъ красотъ его, какъ слухъ не можетъ сохранить въ себѣ раскатовъ грома.
   Чего могъ я еще желать послѣ такого зрѣлища? Я сѣлъ въ коляску, зажмурился, и велѣлъ везти себя въ Римъ.
   Дома я узналъ, что Кардиналъ Фешъ присылалъ за мной и желалъ меня видѣть. Я поспѣшилъ, на другой день, рано, еще до обѣдни, явиться къ нему. Кардиналъ сказалъ мнѣ, что зная мое намѣреніе ѣхать во Флоренцію, онъ хотѣлъ предупредить меня, чтобы я не ѣздилъ на Витербу: только дня два назадъ разбойники ограбили и зарѣзали подъ этимъ городомъ Папскаго курьера. Я поблагодарилъ Кардинала за милостивое попеченіе обо мнѣ и, подумавъ немного, сказалъ, что это самое обстоятельство рѣшаетъ меня ѣхать именно по Витербской дорогѣ. "Вы меня удивляете," возразилъ Кардиналъ. "Развѣ вы, какъ Геркулесъ, или Тезей, хотите очищать дороги и сражаться съ разбойниками?" -- Нѣтъ, но я полагаю, что правительство пошлетъ отыскивать ихъ, и производить слѣдствіе по этому дѣлу.-- "Ужь и послали команду съ чиновникомъ." -- Слѣдовательно, разбойники это знаютъ, и вѣрно удалились, или такъ притихли, что нѣсколько времени о нихъ вы и не услышите.-- " Вы правы," сказалъ мнѣ Кардиналъ, "и, кажется, избрали вѣрнѣйшій способъ спокойно доѣхать до Флоренціи. Примите, по крайней мѣрѣ, совѣтъ мой, какъ знакъ сердечнаго моего участія къ вамъ!" -- Мы распрощались; онъ дружески обнялъ меня, пожелалъ счастливаго пути, и тутъ-то подарилъ мнѣ два прекрасные пейзажа Сальватора-Розы, прося принять ихъ въ память его дружбы. Я благодарилъ, и былъ до глубины сердца растроганъ такимъ дружескимъ расположеніемъ человѣка знаменитаго и почтеннаго.
   Въ тотъ-же день распрощался я съ немногими своими знакомыми въ Римѣ, зашелъ еще разъ въ соборъ Св. Петра, взялъ паспорты, и на прокатъ до Флоренціи прекрасную Англійскую коляску, изготовился совершенно, и на другой день рано по утру выѣхалъ изъ Рима.
   

ГЛАВА VII,
ТОСКАНА, ФЛОРЕНЦІЯ, ЛИВОРНО, КОРСИКА.

   И такъ, въ Понедѣльникъ 10-го числа Августа, въ 5 часовъ утра, я катился по Витербской дорогѣ. Время было прекрасное, и я доѣхалъ до Витербы благополучно. Въ гостинницѣ, гдѣ я остановился обѣдать, всѣ толковали о разбойникахъ, объ убійствѣ курьера. Папская команда разъѣзжала повсюду, но ничего не находила. Я хорошо пообѣдалъ, купилъ на дорогу двѣ бутылки бѣлаго Орвіетскаго вина, которое мнѣ понравилось, и успѣлъ разсмотрѣть, что городъ довольно великъ, окрестности его живописны, жители бѣдны, и что нищихъ въ немъ множество. Около Больсены мѣстоположеніе прекрасно. Нѣтъ города, нѣтъ деревеньки по этой дорогѣ, которые не припоминали-бы историческаго событія. Больсенское озеро напомнило мнѣ печальную исторію царицы Амалазонды, единственной дочери царя Ѳеодорика, сосланной сюда вторымъ мужемъ ея Ѳеодотомъ. Но я скакалъ по почтѣ, и торопился скорѣе ѣхать: не время было заниматься историческими изслѣдованіями. Поздно пріѣхалъ я въ Аквапенденте, и остановился тутъ ночевать. Нищіе выводили изъ терпѣнія! Народъ здѣсь грубъ, черенъ, въ лохмотьяхъ. Къ счастію въ остеріи (трактирѣ) я нашелъ постель мягкую и довольно чистую, тотчасъ легъ спать, и на другой день всталъ не рано. Въ Радикофани я вступилъ во владѣнія Тосканскія. Переходъ отъ Альпійскихъ ледяныхъ горъ къ долинамъ Ломбардіи, отъ Альбановой къ Сальваторовой картинѣ, отъ Аполлона Бельведерскаго къ Калабрійскому капуцину, отъ Маймиста къ Преображенскому гренадеру, не можетъ быть разительнѣе того, какой испыталъ я, переѣхавъ изъ Римскихъ владѣній въ счастливую Тоскану. Точно будто волшебство перебрасываетъ тутъ въ другую часть свѣта! Изъ дикой, запустѣлой, малолюдной страны, вдругъ вступаешь въ земной рай! Здѣсь все улыбается: природа, населеніе, изобиліе, богатство! Не увидишь болѣе ни одного нищаго; крестьяне и крестьянки хорошо, даже щеголевато одѣты; женщины красивы, всѣ въ соломенныхъ шляпкахъ, убранныхъ лентами. Онѣ привѣтливы и учтивы, говорятъ непринужденно, весело. Спросите хлѣба, вамъ подадутъ мягкій, бѣлый. Вездѣ найдете свѣжее мясо, благовонное молоко, хорошія вина, лучшіе фрукты. И все это подаютъ молодыя дѣвушки, съ заплетенными косами, въ шляпкахъ, чисто одѣтыя, прекрасно обутыя. Это не въ городахъ, не въ трактирахъ, а въ каждой деревушкѣ. Вездѣ свирѣли, пѣсни, пляска; поля всѣ обработаны, и нѣтъ впустѣ лежащихъ земель. Повсюду сады, виноградники; по краямъ дороги каштановыя и грушевыя деревья. Какая разница въ Римскихъ владѣніяхъ! Если тамъ подойдетъ крестьянинъ, то надобно взяться за пистолетъ, и угадать, не разбойникъ-ли это? Черное его лицо и смуглыя руки, впалые большіе глаза, оборванная одежда не предвѣщаютъ ничего добраго; здѣсь, напротивъ: чисто одѣтый, веселый поселянинъ, приглашаетъ къ себѣ отдохнуть безъ всякаго вида корысти; приноситъ молока или вина, и удивляется, когда хотятъ платить; но не смѣя оскорбить отказомъ, онъ снимаетъ шляпу и благодаритъ, довольствуясь тѣмъ, что даютъ. Я изумился, но вспомнилъ, что отеческое правленіе Леопольда, бывшаго потомъ Императоромъ, произвело это чудо; что наслѣдники постоянно слѣдуютъ его примѣру, и что слѣдственно это плоды благотворнаго и справедливаго ихъ правленія. Народъ счастливъ! О Леопольдъ! Благословляю твое имя! Тутъ не мечтательныя теоріи, а отеческое попеченіе о подданныхъ, умѣренность въ желаніяхъ владыки, и справедливость, одинакая для всѣхъ и каждаго. Я такъ развеселился глядя на эту картину счастья, что Ее всю дорогу до Сіенны пѣлъ. Прибавьте къ удовольствію путешественника, что нигдѣ не спрашивали у меня паспорта, и нигдѣ таможенные чиновники не лазили въ мои чемоданы. Да здравствуетъ Великій Герцогъ Тосканскій, котораго я ne имѣю чести знать и никогда не видывалъ!
   Въ похвалахъ моихъ нѣтъ преувеличенія; но въ Тосканскихъ владѣніяхъ меня поразила рѣзкая противоположность съ Римскими землями; къ тому-же, я проѣзжалъ одною изъ лучшихъ частей Тосканы. Впрочемъ, и здѣсь есть земли, по Аппенинскимъ горамъ, которыя едва вознаграждаютъ труды оратая; есть большія болота, около Сіенны, гдѣ грунтъ тяжелъ и дуренъ; однако они доставляютъ хорошій кормъ для скота. Тамъ держатъ много мериносовъ и буйволовъ; свиньи кормятся въ лѣсахъ жолудями. Около Пизы разведено довольно верблюдовъ, которые перевезены изъ Африки, хорошо прижились, и употребляются для перевоза товаровъ. Вообще земледѣліе въ Тосканѣ хорошо, и зерновые посѣвы, какъ-то: пшеница, просо, рожь, овесъ, ячмень избыточны. Виноградники, оливные лѣса, шелковичныя деревья разведены съ успѣхомъ, и присмотръ за ними хорошъ. Овощи всякіе здѣсь превосходны. Помѣстья обыкновенно отдаютъ фермарямъ, изъ половины дохода, вычитая однакожь часть на первое устройство. Всего удивительнѣе прибыль, какую приноситъ здѣсь пшеничная солома, употребляемая на шляпы, которыхъ требуется множество во всѣ страны, и это невѣроятно какъ возвышаетъ цѣну соломы. Но здѣсь, какъ почти во всей Италіи, слишкомъ полагаются на благотворность земли и климата, и потому-то мало заботятся объ улучшеніи почвы. Это особенно относится къ винограду. Вообще винодѣліе, можно сказать, оставлено произволу; за всѣмъ тѣмъ, есть вина отличныя, хотя и мало требуемыя за границу; таковы: Монтепульчьяно и многія другія. Тосканское оливковое масло справедливо славится, Луккское мало уступаетъ Прованскому. Шелкъ составляетъ важную отрасль торговли. Соль, сѣра, мраморъ, алебастръ, здѣсь въ изобиліи.
   Въ Сіенну прибылъ я утромъ въ 14 часовъ, и остановился въ трактирѣ, у содержателя Француза, подъ вывѣскою Англійскаго герба (обстоятельство довольно странное). Городъ расположенъ по покатости довольно высокой горы, которая по мнѣнію натуралистовъ была нѣкогда огнедышащею. Это подтверждаетъ нѣкоторымъ образомъ фигура ея, почва, частыя землетрясенія. Сіенна стоитъ отчасти на пещерахъ, природныхъ, или изрытыхъ людьми, въ военныя времена. Возвышенное мѣстоположеніе города причиной, что улицы въ немъ не прямы и не ровны; за то воздухъ чистъ и здоровъ. Жителей считается до 46-ти тысячь душъ. Окружность города четыре версты. Сады, перемежающіе домы, придаютъ ему издали прелестный видъ.
   Сіенна, основанная Галлами, сдѣлалась Римскимъ поселеніемъ въ царствованіе Августа. Ее назвали Сена-Юлія, въ память Юлія Цезаря. При упадкѣ Имперіи, подвергнувшись многимъ переворотамъ, она успѣла однакожь, около XII-го вѣка, сдѣлаться вольною и независимою Республикою. Но, какъ всѣ республики въ Италіи, безпрестанно раздираемая междоусобіями, она пала наконецъ подъ власть Флоренціи. Посланный оттуда правитель, Пандольфо Петруччи, хитрый деспотъ, обременилъ ее нестерпимымъ игомъ самовластія. Смерть этого злодѣя была сигналомъ возстанія. Сіеницы изгнали своихъ утѣснителей, но не умѣли управляться сами съ собою, и несогласія подчинили ихъ новымъ владыкамъ: ими завладѣли сперва Французы, потомъ Испанцы. Наконецъ, Филиппъ II-й уступилъ Сіенну Великому Герцогу Космѣ 4-му.
   Въ Сіеннѣ архитектура (какъ я замѣтилъ потомъ и во Флоренціи) рѣзко выражаетъ смутную исторію прошедшихъ временъ: старинные домы съ зубцами, дворянскія жилища съ башнями; большая площадь, Piazza del сатро, овальная, вырытая въ видѣ лахани, будто приготовленная для наумахіи, окружена старыми укрѣпленными зданіями, которыя отъ времени почернѣли, и приняли видъ еще болѣе угрюмый. Г-жа Сталь сказала гдѣ-то: "Можно подумать, что Флоренція построена для междуусобныхъ распрей." Это замѣчаніе можно приложить къ Сіеннѣ. Здѣсь площадь, на которой собирался народъ, и балконъ, съ котораго Городской Глава обращалъ рѣчи, поражаютъ всякаго путешественника: видно что тутъ существовало демократическое правленіе.
   Я расположился обѣдать въ Сіеннѣ и успѣлъ осмотрѣть прекраснѣйшее, можно сказать, единственное ея зданіе, достойное замѣчанія: это соборъ. Снаружи и внутри онъ обложенъ бѣлымъ и чернымъ мраморомъ, горизонтальными полосами: хорошо, но какъ-то странно и пестритъ въ глазахъ. Надъ главными дверями, при входѣ, поставлено множество статуй святыхъ и Папъ, урожденцевъ здѣшняго города; есть и другія украшенія. Входъ возвышенъ нѣсколькими ступенями, окружающими церковь съ трехъ сторонъ, отъ преддверія и по бокамъ. Внутри главная церковь и куполъ довольно величественны. Вокругъ стѣнъ, надъ галлереею, поставленъ длинный рядъ крашеныхъ бюстовъ 170-ти Папъ: ихъ нагнутыя въ церковь головы дѣлаютъ ихъ похожими на людей, смотрящихъ въ окошко. Сводъ потолка, изображающій небо, расписанъ грубою краской и усѣянъ золотыми звѣздами. Но что истинно прекрасно, это мозаичный полъ, гдѣ представлены различные предметы изъ Св. Писанія. Есть еще придѣлъ, убранный Гиджіевой фамиліей, по которой онъ и называется: тамъ все блеститъ лаписъ-лазурью и бронзою; онъ построенъ по рисункамъ кавалера Бернини. Живопись въ Сіеннскомъ соборѣ также заслуживаетъ вниманіе: тутъ найдете картины Перу джина, Калабреза, Тревизана, Салимбенія, Карла Моратте; но находящіяся въ ризницѣ еще любопытнѣе; ихъ приписывали Рафаэлю и послѣ удостовѣрились, что эти Фрески, такъ прекрасно сохранившіяся, писаны Пантурихіемъ, а Рафаэль только поправлялъ ихъ. Однакожъ одна изъ картинъ можетъ быть точно Рафаэлевой кисти: она отличается отъ прочихъ.
   По срединѣ ризницы, которую называютъ Libreria (книжница), потому что въ ней хранится собраніе древнихъ служебниковъ, стоитъ на пьедесталѣ группа трехъ Грацій, древней и очень хорошей скульптуры, хотя не совсѣмъ оконченная. Довольно странно видѣть Грацій въ томъ мѣстѣ, гдѣ священники готовятся къ богослуженію
   Въ Сіеннѣ родились Св. Екатерина Сіеннская, славный Папа Григорій VI-й, и Александръ ІІІ-й.
   Не смотря на взаимную зависть, существующую между городами Италіи, всѣ сознаются, что жизнь въ Сіеннѣ спокойна и пріятна, климатъ здоровъ, страна плодородна и изобильна, жители гостепріимны, умны, любятъ искуства и особенно поэзію; женщины любезны и прекрасны. Но путешественники (кромѣ нѣкоторыхъ Англичанъ) мало здѣсь останавливаются: проѣзжающіе изъ Флоренціи торопятся въ Римъ, въ Неаполь, а ѣдущіе оттуда спѣшатъ во Флоренцію, въ Болонью, въ Миланъ. Такъ случилось и со мною: пообѣдавъ здѣсь, я поѣхалъ дальше. Въ тотъ-же день я могъ-бы легко доѣхать до Флоренціи, но не захотѣлъ чтобы ночью остановили меня у заставы таможенные приставы, осмотрщики паспортовъ, и рѣшился ночевать въ Поджибонзо. И такъ я только 12-го числа, въ одиннадцать часовъ утра, пріѣхалъ во Флоренцію.
   Флоренція имѣла много историковъ, и слѣдовательно о ней много писано; однако нѣтъ вѣрныхъ сѣѣдѣній о старинномъ бытѣ Тосканской земли, древней Этруріи. Болѣе или менѣе вѣроятныя догадки Археологіи не Исторія. Неизвѣстно въ точности даже время построенія Флоренціи. Если вѣрить Макіавелю, то она не что иное какъ продолженіе Фіезоле, городка, живописно расположеннаго на сосѣдственной горѣ. Что-жь касается названія: Флоренція, по-Латини Florentia, а по новому Италіянскому произношенію Firenze, оно непремѣнно происходитъ отъ прелестнаго мѣстоположенія города, въ цвѣтущей, здоровой и богато одаренной природою долинѣ Арно.
   На ряду съ другими Тосканскими городами, Флоренція установила у себя, въ ХІІ-мъ столѣтіи, республиканское правленіе. Это была республика аристо-демократическая, въ которой власть аристократовъ и народа боролись, поперемѣнно господствовали, и отъ того междоусобная война не переставала въ Средніе Вѣка терзать этотъ прекрасный городъ. Тогда-то явились двѣ партіи, извѣстныя въ Исторіи Италіи подъ названіемъ Гвельфовъ и Гибеллиновъ, Бѣлыхъ и Черныхъ. Гвельфы означали приверженцевъ народной стороны, а Гибеллины представляли аристократію; Бѣлые присоединились къ Гибеллинамъ, а Черные къ Гвельфамъ. Впрочемъ, нѣтъ вѣрныхъ извѣстій, отъ чего произошли эти названія.
   Неслыханные безпорядки, при такомъ положеніи дѣлъ, заставили Флорентинцевъ избрать, въ 1292-мъ году, верховнаго начальника, подъ названіемъ Гонфалоньера, Gonfaloniere di giuslizia. Ему было дано право собирать народъ подъ свое знамя, и, когда мирныя средства недостаточны, укрощать безпорядки силою. Впрочемъ, не смотря на междоусобія, Флоренція богатѣла торговлею и становилась сильна сеоимъ богатствомъ. Мало по малу, она подчинила себѣ большую часть вольныхъ городовъ Тосканы, и даже Пизу, которую завивала. Одна небольшая Луккская республика уцѣлѣла и Флорентинцы не могли покорить ея.
   Исторія Флоренціи тѣсно связана съ исторіей Медичисовъ, которые 360 лѣтъ имѣли большое вліяніе на ея правленіе. Еще въ XIV-мъ столѣтіи эта знаменитая фамилія, во время цвѣтущаго состоянія Тосканской торговли, особенно шерстью, пріобрѣла несмѣтныя богатства, и тѣмъ родъ первенства между согражданами. Съ 1378-го по 1530-й годъ, Медичисы почти безпрерывно были Гонфалоньерами. Первый Козьма получилъ, если не заслужилъ, двойное прозваніе Великаго и Отца отечества. Лаврентій Великолѣпный, по справедливости названный покровителемъ наукъ и искуствъ, получилъ титулъ Князя Республики. Іоаннъ Медичи былъ возведенъ на Папскій престолъ, подъ именемъ, ли хотите; но странность этого великолѣпія и вкуса, перемѣшанныхъ, неопредѣленныхъ, такова, что ея почти невозможно описать, если-бъ даже случай и позволилъ здѣсь разсмотрѣть все свободно и подробно.
   Мечеть Софійская довольно близко отъ Сераля. Я не стану входить въ подробности объ этомъ знаменитомъ храмѣ, столько разъ, и такъ подробно описанномъ прежде меня, какъ въ видѣ христіанскаго собора, такъ и потомъ, по преобразованіи его въ мечеть. Къ тому-же я не могъ хорошенько разсмотрѣть его, входилъ во внутренность почти украдкою и торопился выйти, чтобъ не застигло меня тамъ время, въ которое собираются на молитву мусульмане. Я не имѣлъ фирмана, хотя мнѣ и обѣщали его. Надобно былобы дожидаться, а мнѣ оставалось мало времени и я спѣшилъ въ Малую Азію, желая застать Ахмета-Пашу въ Бруссѣ. Впрочемъ, я набросаю здѣсь краткій историческій и архитектурный очеркъ: въ этомъ поможетъ мнѣ Бандурій и другіе Византійскіе писатели, которые не всѣмъ извѣстны; добавлю и то, что самъ успѣлъ разсмотрѣть.
   Церковь святыя Софіи началъ строить, не за долго до своей кончины, Константинъ Великій; сынъ его Констанцій довершилъ ее, по плану, кажется, очень сходному съ тѣмъ, по которому выстроена церковь святаго Апостола Павла, за Римскими стѣнами. Церковь св. Софіи горѣла нѣсколько разъ; между прочимъ въ то время, когда противники Іоанна Златоустаго сожгли въ ней всѣхъ, кто не соглашался на изгнаніе его. Ѳеодосій возобновилъ ее въ большемъ размѣрѣ, а Юстиніанъ построилъ совершенно вновь, 17 лѣтъ употребляя для этого всѣ доходы Египта. Онъ перевезъ изъ Малой Азіи, съ Архипелажскихъ острововъ и даже изъ Галліи лучшіе мраморы; восемь порфирныхъ колоннъ взяты изъ храма Солнца, построеннаго Императоромъ Авреліаномъ, и посвящены святой Софіи одною Римскою дамой. Другія восемь изъ зеленой яшмы, присланы были Императору Ефесскими градоначальниками. Народъ, съ самаго начала построенія этой церкви, имѣлъ къ ней набожную привязанность и привыкъ видѣть въ ней палладіумъ своей столицы: и теперь еще, вся надежда бѣдныхъ Грековъ въ Константинополѣ, всѣ ихъ ожиданія стремятся ко дню, въ который услышатъ въ ней свою литургію.
   Откуда ни подходишь къ св. Софіи, видишь широкій и какъ-бы сплюснутый ея куполъ. Вокругъ него видно множество другихъ куполовъ, гораздо ниже и меньшаго размѣра. Тяжелые контрфорсы со всѣхъ сторонъ окружаютъ и поддерживаютъ стѣны.
   Общій видъ церкви представляетъ Греческій крестъ; длина ея, отъ востока къ западу, 270 фут., ширина отъ сѣвера на полдень 240 фут. {Вотъ сравнительные размѣры трехъ знаменитѣйшихъ теперь въ Европѣ церквей: Петра Апостола въ Римъ, Павла Апостола въ Лондонѣ, и Си. Софіи въ Константинополѣ. Очень жаль мнѣ, что не могу помѣстить здѣсь размѣра великолѣпнаго храма Исаакія Далматскаго въ С. Петербургѣ, потому что онъ не оконченъ строеніемъ; знаю только, что онъ, какъ величиною, такъ и великолѣпіемъ, далеко превзойдетъ Лондонскую церковь и Св. Софію, и будетъ, по огромности своей вторымъ послѣ церкви Св. Апостола Петра въ Римѣ Церковь, 610 фут. длины, Святаго Петра въ Римѣ 420 -- ширины, 133 -- діаметра въ куполѣ, 500 -- высоты подъ ключомъ свода. Павла Апостола въ Лондонѣ 474 фут. длины , 207 -- ширины, 100 -- діаметра въ куполѣ, 234 -- высоты подъ ключомъ свода. Святыя Софіи 270 фут. длины, 240 -- ширины, 105 -- діаметра въ куполѣ, 163 -- высоты подъ ключомъ свода.}. Кромѣ трапезы, въ ней находится еще отдѣленіе, въ которомъ стояли оглашаемые во время совершенія тайнъ. Въ соборъ вели девять бронзовыхъ воротъ, украшенныхъ барельефами; сорокъ колоннъ изъ разнаго камня, больше или меньше драгоцѣннаго, поддерживали 60 другихъ колоннъ, украшавшихъ хоры, называемые у Грековъ Гинетиконъ, потому что на нихъ однѣ женщины присутствовали богослуженію.
   Куполъ, съ двумя полукуполами и шестью меньшими куполами, почитается превосходнымъ произведеніемъ архитектуры: онъ утвержденъ на четырехъ огромнѣйшихъ столбахъ, соединенныхъ между собою большими дугами и скрѣпленныхъ еще 8 гранитными колоннами, 4 футовъ въ діаметрѣ. Между 24-мя довольно узкими окошками храма, сдѣланы изъ мозаики арки, которыя съуживаготся до самой его вышины; плоскость свода такова, что онъ не имѣетъ болѣе 10 фут. высоты, хотя храмъ отъ помоста до ключа возвышается на 165 футовъ, а въ діаметрѣ купола 105 футовъ. Турки увѣряли меня, что церковь св. Софіи построена изъ ноздреватаго камня и даже изъ пемзы. Это послѣднее увѣреніе доказываетъ только ихъ невѣжество, но первое можетъ быть истина. Въ Мальтѣ всѣ строенія изъ такого камня. Но здѣсь удостовѣриться въ этомъ было мнѣ не льзя, когда я не смѣлъ взлѣзть и отскоблить штукатурку. Турецкая чернь донынѣ увѣрена, что если христіанинъ взойдетъ на верхъ этой мечети, то она неминуемо развалится. Но, предполагая, что для свода дѣйствительно употребили ноздреватый камень, нечего и удивляться, что такой огромный куполъ такъ давно и такъ твердо держится безъ малѣйшаго поврежденія.
   Въ то время, когда еще была посвящена церковь св. Софіи христіанскому служенію, для нея одной опредѣлено было до 900 священниковъ и прочаго причта. На содержаніе ихъ Императоръ Юстиніанъ назначилъ болѣе милліона нашихъ рублей годоваго дохода. Тогда здѣсь, какъ въ нашемъ Успенскомъ соборѣ, было по одну сторону мѣсто для Императора, а по другую для Патріарха.
   Многіе Европейскіе писатели увѣряли, будто Магометъ II, по взятіи города, въѣхалъ въ соборъ св. Софіи верхомъ: это совершенная выдумка. Онъ сошелъ съ лошади, вошелъ въ храмъ, и остановился пораженный его величіемъ, богатствомъ и красотою; даже ударилъ одного изъ своихъ воиновъ, который осмѣлился коснуться мраморнаго помоста. Онъ осмотрѣлъ храмъ подробно, съ низу до верху, и потомъ уже велѣлъ начать богослуженіе по своему обряду. {Ни гдѣ не льзя найдти такого прекраснаго и достовѣрнаго описанія взятія Константинополя, какъ въ Исторіи Оттоманской Имперіи, Г. Гаммера. Онъ заимствовалъ свѣдѣнія не только у современныхъ Византійскихъ писателей, но и у всѣхъ Турецкихъ историковъ. Histoire dе l'Empire Ottoman, par J. de Hammer, trad, de l'allemand par J. J. Heilert. Tome II, pag. 429.} Послѣ молитвы поставили Алкоранъ въ магарабъ. {Родъ шкафа, сдѣланнаго для этой книги въ стѣнѣ каждой мечети. Магарабъ всегда обращенъ къ сторонѣ Кеблы, или города Мекки.} Императорское мѣсто оставлено для Султана, а Патріаршее для Муфтія. Нынѣ полъ покрытъ Египетскими цыновками и коврами; я не смѣлъ приподнять ихъ, но меня увѣряли, что подъ ними сохранились еще, на многихъ мраморныхъ плитахъ, Греческія надписи, двуглавые орлы, и кресты, такъ-же какъ подъ штукатуркою сохранилась мозаика.
   Здѣсь кстати сказать нѣсколько словъ о церкви Святыхъ Апостоловъ, построенной Константиномъ Великимъ и украшенной потомъ Юстиніаномъ {Ѳеофанъ, стр. 21, Прокопій, de Ædificiis, книг. 1. глав. 4.}. Лѣтописцы увѣряютъ, что она ни чемъ не уступала Святой Софіи {Епагрій, Кн. 4 Гл. 30. Зонара, листъ 53.}. Изъ описанія Евсевія видно, что расположеніемъ своимъ она сходствовала съ нынѣшними Султанскими мечетями. Передъ нею, такъ-же какъ передъ мечетями, былъ обширный дворъ, окруженный портиками; вокругъ двора были устроены публичныя школы, купальни, жилища для церковно-служителей. Въ ней погребенъ Константинъ Великій. Тѣло его было положено въ золотую раку, и опущено въ прекрасную порфировую гробницу: нынѣ показываютъ обломки ея, выброшенные близъ Сейрекской мечети {Гробница Константинова имѣла 10 фут. длины, шесть ширины и восемь глубины. Мнѣ не удалось видѣть ея остатковъ.}, и оставленные на поруганіе черни.
   Нѣкоторые ученые полагаютъ, что церковь св. Апостолъ была на томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Магометова мечеть. По моему мнѣнію, напротивъ, ей должно быть тамъ, гдѣ донынѣ видна Константинова гробница, слѣдственно на мѣстѣ нынѣшней Сейрекской мечети, довольно древней. Контрфорсы, поддерживающіе эту мечеть, на покатости четвертаго холма, и планъ Бандурія, утверждаютъ меня въ этомъ мнѣніи.
   Римскій Патрицій Студій, человѣкъ въ свое время строгой набожности, выстроилъ монастырь въ Константинопольскомъ предмѣстіи {Безъимянный, часть 1, (Anonym. pars prima.)}. Въ числѣ иноковъ, прославившихъ эту обитель, особенно замѣчателенъ былъ Ѳеодоръ, прозванный Студитомъ, отъ котораго остались намъ разныя сочиненія не безъ достоинства. Этотъ смѣлый и твердый въ своихъ правилахъ мужъ, находился 7 лѣтъ въ изгнаніи за то, что не соглашался съ ученіемъ иконоборцевъ. Онъ даже осмѣлился публично упрекать Императора Константина, сына Льва IV, за разводъ его съ женой для того только, чтобъ вступить въ бракъ съ другою. Студіева церковь и до нынѣ существуетъ: это мечеть Имроръ-Джами, между Семибашеннымъ замкомъ и Псаматійскими вратами. Преддверіе ея украшено четырьмя мраморными колоннами, на которыхъ довольно красивый архитравъ. Еще недавно можно было видѣть въ ней два ряда Коринѳскихъ колоннъ; но послѣ послѣдняго пожара осталось ихъ только 14, и то по одну сторону мечети. Онѣ изъ зеленой яшмы (vert d'antique); толщина діаметра ихъ 26 дюймовъ. Фатиге-Джамисъ (Мечеть Завоевателя), былъ храмъ Пресвятыя Богородицы, построенный Михаиломъ Дукою. Въ немъ покоились тѣла многихъ Императоровъ и Императрицъ Комненова и Палеологова рода. Между ними, гробница Анны Комненой была въ дорогомъ саркофагѣ, подъ Императорскими орлами. Здѣсь-же находился гробъ послѣдняго Князя дома Палеологовъ. Ѳома, деспотъ Морейскій, сначала убѣжавшій въ Римъ, возвратился потомъ подъ великодушное покровительство Магомета II, и скончался въ Константинополѣ. Но когда этотъ храмъ, въ послѣдствіи времени, обратили въ мечеть, то всѣ царскія гробницы выбросили изъ него. О маломъ числѣ оставшихся въ цѣлости Греческихъ церквей я упомяну въ своемъ мѣстѣ; теперь обращаюсь къ Ипподрому.
   Ипподромъ, а по-Турецки Атмейданъ {Конная площадь.}, былъ начатъ Императоромъ Северомъ и оконченъ Константиномъ. Въ постройкѣ его подражали большому Римскому цирку. Два ряда колоннъ, поставленные одинъ надъ другимъ, на широкомъ подножіи, составляли его окружность. Мраморныя статуи, изображенія звѣрей, служили ему украшеніемъ. Тутъ были статуи Императоровъ и отличныхъ бойцовъ; особенно замѣчательны, бывшіе здѣсь, четыре бронзовые коня, привезенные изъ Рима, тѣ самые, которые были увезены потомъ въ Венецію, а изъ нея Наполеономъ въ Парижъ, откуда они возвратились опять въ Венецію и находятся тамъ донынѣ. Здѣсь совершился тріумфъ побѣдителя Африки и Вандаловъ, Великаго Велисарія, и вскорѣ потомъ, если вѣрить нѣкоторымъ преданіямъ, у подножія тѣхъ-же памятниковъ, столько разъ спасенныхъ рукой его, онъ просилъ милостину. Я не хочу вѣрить, чтобы Юстиніанъ навѣки посрамилъ свое имя такою ужасною и почти безпримѣрною неблагодарностію! Я готовъ согласиться съ тѣми историками, которые утверждаютъ, что Велисарій подпалъ немилости Императора, но ходатайствомъ жены своей Антонины и Императрицы Ѳеодоры, возвратилъ себѣ прежнюю благосклонность Государя.
   Изъ всѣхъ памятниковъ украшавшихъ нѣкогда Ипподромъ, осталось теперь только три: Гранитный обелискъ, полуразрушенная пирамида, нѣкогда обложенная бронзою Константиномъ Багрянороднымъ, и славная бронзовая колонна, составленная изъ трехъ свитыхъ змѣй, на головахъ которыхъ стоялъ золотой треножникъ, посвященный Греками храму Аполлона Дельфійскаго, послѣ разбитія ими Ксеркса. Этотъ памятникъ одинъ изъ любопытнѣйшихъ и достовѣрнѣйшихъ, въ числѣ всѣхъ оставшихся намъ отъ древности.
   Зосима, Евсевій, Сократъ и Созоменъ {Бандурій, Æd. Antiq. Cunslant, стр. 668. Жиллій, Кн. II. глава 13.} особенно именуютъ его между священными сокровищами, увезенными Константиномъ изъ Дельфовъ. Когда Магометъ II вошелъ въ Константинополь, онъ, въ ярости противу всѣхъ памятниковъ христіанскихъ, ударилъ топоромъ по одной изъ змѣиныхъ головъ и отшибъ ее.
   Гранитный обелискъ, по мнѣнію нѣкоторыхъ писателей, былъ перевезенъ изъ Рима; другіе утверждаютъ, что онъ взятъ изъ Египта и поставленъ здѣсь въ царствованіе Ѳеодосіево. Гіероглифы, покрывающіе четыре его фаса, очень правильнаго рисунка; но памятникъ самъ не пропорціоналенъ; пьедесталъ не соотвѣтствуетъ ни его древности, ни вкусу. На немъ четыре барельефа относятся къ Ѳеодосіевой исторіи: въ одномъ видѣнъ этотъ Государь, держащій вѣнецъ и окруженный музыкантами и плясунами, будто отдыхающій, среди веселія, отъ трудовъ правленія. Въ двухъ другихъ онъ представленъ принимающимъ дары и вѣнцы отъ народовъ; въ четвертомъ, наконецъ, онъ даетъ наставленія сыновьямъ своимъ, Аркадію и Гонорію. Столпъ Багрянороднаго имѣетъ форму тяжелаго обелиска: онъ составленъ изъ гранитныхъ плитъ, скрѣпленныхъ между собою пиронами; его покрывала золоченая мѣдь, но по взятіи Турками города, они содрали мѣдь и оставили его голымъ посреди Атмейдана, какъ колоссальный скелетъ {Вышина его 94 фута.}. Теперь онъ грозитъ своимъ паденіемъ мимоидущимъ. На мраморномъ подножіи надпись сравниваетъ его съ Колоссомъ Родосскимъ, хотя между ними не бывало ни малѣйшаго сходства. Развѣ не одинаковъ-ли металлъ {Изъ той-же надписи видно, что Константинъ Багрянородный не былъ его основателемъ; онъ только обновилъ его.}?
   Во всю длину Ипподрома построена великолѣпная мечеть Ахмета. Надобно сознаться, что Т никогда и ни чего не воздвигали превосходнѣе этого зданія. Оно одно, своею красотою, могло-бы утѣшать въ гибели тѣхъ изящныхъ зданій древности, которыя разрушены завоевателями, если что нибудь можетъ утѣшать въ этомъ. Для теперешняго Ипподрома осталось только 250 шаговъ въ длину и 4 50 въ ширину. На немъ и нынѣ бываютъ военныя ристанія и смотры, во время придворныхъ церемоній, или въ торжественные выѣзды Султана; черезъ него бываетъ шествіе, такъ-же какъ бывало это и при Римскихъ Императорахъ. Таково нынѣшнее величіе Ипподрома!
   Остается мнѣ упомянуть еще о нѣкоторыхъ древностяхъ, уцѣлѣвшихъ отъ конечнаго истребленія. Порфировая колонна, перенесенная изъ Рима, поставлена здѣсь на третьемъ холму, гдѣ былъ прежде Форумъ, а нынѣ Таукъ-Базаръ. Она была воздвигнута въ честь Константина Великаго. Вышина ея 90 фут. На ней стоялъ Фидіевъ Аполлонъ, окруженный лучами, съ надписью: Константину, сіяющему подобно солнцу! Колонна стоитъ еч еще не обгорѣвшая, окованная желѣзными обручами, чтобъ нѣсколько удержать ее отъ совершеннаго разрушенія. Видно, что она была Дорическаго орденъ. Четыреугольный пьедесталъ ея 18 фут. въ вышину. Нѣкоторые путешественники несправедливо говорили, что во внутренности этой колонны есть пустота. Она 38 фут. въ окружности, и вся составная, изъ нѣсколькихъ кусковъ порфира, которыхъ швы скрывала обвивающая ее гирлянда: отъ того-то и полагали, что это монолитъ. Каждый камень ея имѣетъ 40 фут. вышины, и прежде было ихъ восемь; но въ царствованіе Алексѣя Комнена громомъ сшибло статую и три верхніе камня. Этотъ Государь велѣлъ исправить разрушенное, накладкою изъ простыхъ плитъ; потомъ крупными словами сдѣлалъ надпись, и передалъ въ ней потомству имя возобновителя, и безвкусіе, какъ свое собственное, такъ и вѣка, въ которомъ онъ жилъ.
   Отъ Лркадіевой колонны остался одинъ пьедесталъ ея; онъ близъ Лоретъ-Башира (женскаго рынка). На углахъ еще примѣтны четыре орла, колесница, запряженная четырьмя конями (quadrige), и еще нѣсколько фигуръ {}. Первый рядъ камней самой колонны еще цѣлъ; по немъ можно видѣть, что она была 12 футовъ въ діаметрѣ.
   Есть еще гранитная колонна близъ мечети Ибрагима-Паши. Она 15 футовъ въ вышину. Турки
   По описаніямъ, которыя читалъ я въ Византійской библіотекѣ, она была изъ бѣлаго мрамора, 140 фут. въ вышину, и обвита спирально барельефомъ, гдѣ Аркадій изобразилъ побѣды отца своего Ѳеодосія надъ Скиѳами, на ней была поставлена статуя этого Императора, вылитая изъ серебра, въ 7 тысячъ фунтовъ вѣсу. Разстроенные Финансы при Юстиніанѣ заставили расплавить статую; Императоръ Анастасій, на мѣсто ея, поставилъ свою. Съ высоты ея Тіерій де Лозъ, одинъ изъ Крестовыхъ рыцарей, сбросилъ Алексѣя Марзуфла, убійцу Алексѣя Помнена и похитителя его престола. Колонна эта, уже поврежденная пожарами и землетрясеніями, стояла еще до конца 115 вѣка, но грозила ежечасно паденіемъ, и разрушена совершенно по приказанію правительства. называютъ ее Кизъ-Ташъ (Камень Дѣвы) {Хотя Г. Базили и говоритъ, что она изъ бѣлаго мрамора, но онъ ошибается. Послѣдній пожаръ, когда горѣли всѣ строенія, стоявшія вокругъ вся такъ тѣсно, и когда сгорѣла даже лачуга у самаго подножія ея, этотъ пожаръ неминуемо обратилъ-бы ее въ известь; но она цѣла, и только почернѣла. Теперь присвоилъ се себѣ какой-то Турокъ: онъ поставилъ шалашъ у самаго пьедестала и завладѣлъ правомъ собирать гроши со всѣхъ любопытныхъ иностранцевъ. Онъ не отходитъ отъ своего шалаша.}. По дѣйствительно это Маркіанова колонна, что видно изъ надписи, отъ которой еще остаётся нѣсколько буквъ. Веллеръ видѣлъ ее въ полной цѣлости, и списалъ надпись, которую передаетъ намъ такъ:

Principis hanc statuam, Marciani
Cerne torumque
Ter ejus vorit quod Tatianus opus.

   Маркіанъ родился во Ѳракіи, отъ бѣдныхъ и незнатныхъ родителей, началъ службу простымъ солдатомъ, и своими достоинствами достигъ высшей степени въ Имперіи. При немъ все взяло другой видъ: Имперія какъ будто возродилась. Онъ принялъ строгія мѣры противъ злоупотребленій, возвратилъ ссыльныхъ, уничтожилъ тяжелые налоги, и отказался платить постыдную дань, наложенную Аттилою. Когда этотъ завоеватель сталъ требовать ея, Маркіанъ велѣлъ отвѣчать ему, какъ истинный Римлянинъ: "Золота у насъ много, но оно хранится для друзей, а для непріятелей у насъ есть мечи". Этотъ великій человѣкъ готови<испорчено>рику, противъ лжеимператора, г<испорчено>когда смерть постигла его, и лишила Имперію великаго, уважаемаго всѣми Государя.
   Возвратившись домой, я нашелъ у себя записочку отъ Серг. Иван. Богданова. Онъ, извѣщая меня, что на другой день, въ Пятницу, Султанъ будетъ присутствовать на молитвѣ въ Рамизъ-Чифликской мечети, предлагалъ заѣхать за мной, чтобъ отправиться туда вмѣстѣ и видѣть Султана. Часу въ десятомъ утра, на другой день, нанявъ шлюпку мы отправились. Со мной были еще Турецкій кавазъ и мой наемный слуга. Приставъ у самой мечети, мы узнали, что Государь прислалъ адъютанта своего сказать, чтобъ его не ждали, и что онъ не будетъ. Такая неудача привела насъ въ недоумѣніе. Куда-же ѣхать? Утро было прекрасное; возвратиться домой -- далеко, цѣлый день пропадетъ. Пока мы разсуждали объ этомъ, какой-то военный Турокъ, очень видный собою и бѣлокурый, подошелъ ко мнѣ и спросилъ очень чистымъ и правильнымъ Нѣмецкимъ языкомъ, не Султана-ли я хотѣлъ видѣть Точно такъ, отвѣчалъ я ему, но къ сожалѣнію <испорчено> его Величество сюда не будетъ.-- <испорчено> Кіатъ-Гане.-- Мнѣ сказали, что <испорчено> никого не допускаютъ.-- Велите сказать о себѣ Акимъ-Пашѣ: {Лейбъ-Медику.} онъ о васъ доложитъ Султану и вы вѣрно будете допущены. Мнѣ показалось это довольно странно: съ какой стати пойду я къ Акимъ-Пашѣ, который обо мнѣ, вѣроятно, никогда и не слыхивалъ? Да и зачѣмъ пойдетъ онъ съ докладомъ объ иностранцѣ къ Государю? Если я имѣю на то какое нибудь право, то почему, не адресуюсь къ своему Посланнику? Вѣроятно, отказъ мнѣ дастъ случай другимъ иностранцамъ, очень справедливо, посмѣяться надо мною, и все это будетъ весьма непріятно Аполлинарію Петровичу Бутеневу. Онъ такъ благосклонно меня принялъ, а я ни о чемъ не увѣдомилъ его и не спросилъ. Сергѣй Ивановичъ, съ которымъ я сталъ совѣтоваться, былъ совершенно моего мнѣнія, и сказалъ мнѣ;, что этотъ ренегатъ {Мы оба заключили это по чистому Нѣмецкому выговору Турка и совершенному его незнанію этикета Турецкаго Двора.} вретъ. Съ какой стати Акиму-Пашѣ докладывать? Это не его дѣло, и онъ никогда не осмѣлится съ этимъ идти къ Султану. И такъ совѣтъ Турецкаго Нѣмца оставили мы безъ вниманія, и рѣшились ѣхать прогуливаться по рѣчкѣ Кіатъ-Ганъ. Берега ея живописны. Тутъ былъ кавалерійскій лагерь, и прекрасный павильонъ, гдѣ еще не давно Султанъ давалъ праздникъ; не задолго была и великолѣпная иллюминація. Мы, безъ всякой опредѣленной цѣли, поплыли вверхъ по рѣчкѣ, любовались окрестностями ея и пріятно бесѣдовали. Вдругъ начался споръ между нашимъ кавазомъ и стоявшимъ на берегу часовымъ. Г. Богдановъ, вслушавшись въ ихъ споръ, сказалъ мнѣ, что часовой кричитъ, чтобъ лодка не плыла далѣе, и что не велѣно пускать такъ близко ко дворцу. Кавазъ нашъ, упрямясь плыть далѣе, былъ неправъ, а часовой исполнялъ свою должности: надобно было повиноваться. Я тотчасъ велѣлъ пристать къ берегу, и ни мало не зная, что мы были такъ близко ко дворцу, спросилъ любезнаго сопутника своего, гдѣ-же дворецъ? Онъ указалъ мнѣ, шагахъ въ 50, огромныя ворота: у нихъ толпилась куча людей. Мы пошли туда. Подходя ближе, онъ узналъ въ этой толпѣ многихъ знатныхъ чиновниковъ. Не предвидя никакого неудобства мы подошли къ нимъ. У воротъ стояли часовые; около нихъ нѣсколько офицеровъ и Полковникъ. Какъ скоро Полковникъ замѣтилъ насъ, онъ подошёлъ ко мнѣ и спросилъ, чего я хочу? Я попросилъ г. Богданова перевести ему, что мы ѣздили въ Рамизъ-Чифликъ, надѣясь видѣть Султана, но узнавши тамъ, что Е. В. туда не будетъ, поѣхали кататься по направленію КіатъГане, ко дворцу, думая, не счастливѣе-ли будемъ здѣсь? Онъ спросилъ: кто я? Я отвѣчалъ, что я Русскій путешественникъ, генеральскаго чина, и очень желаю удостоиться видѣть ихъ Государя. Полковникъ сказалъ мнѣ, что въ этомъ дворцѣ Султанъ никого не принимаетъ, а въ доказательство -- прибавилъ онъ -- вы видите здѣсь Пашей и другихъ чиновниковъ нашихъ, которые даже и воротъ не проходятъ. "Однако я о васъ доложу дежурному Генералу." Дѣйствительно, скоро пришелъ дежурный Паша, сдѣлалъ мнѣ тѣже вопросы, и когда я повторилъ ему свои отвѣты, онъ еще спросилъ меня: въ какихъ войскахъ я служилъ? Я сказалъ ему, что когда былъ въ военной службѣ, то служилъ въ кавалеріи. "Хотя здѣсь Султанъ никого не принимаетъ, однакожь объ васъ, Московъ-Паша, я доложу Генералъ-Адъютанту Ахметъ-Пашѣ."
   Ахметъ-Паша самъ вышелъ ко мнѣ. Я сказалъ тогда Его Пр-ву, что главнымъ предметомъ моего путешествія черезъ Константинополь было видѣть великаго Государя, преобразователя своего народа, слѣдующаго примѣру нашего Великаго Петра. Ахметъ весьма благосклонно сказалъ мнѣ, что онъ доложитъ это Султану, и увѣдомитъ меня о его волѣ. Не прошло пяти минутъ, какъ выбѣжалъ мой Полковникъ и сказалъ мнѣ, что Султанъ приказалъ ввести меня одного, а прочихъ оставить за воротами.-- Я не знаю восточныхъ языковъ -- замѣтилъ я -- и безъ товарища моего, Г-на Богданова, буду совершенно глухъ и нѣмъ.-- "Пусть онъ войдетъ съ вами." -- сказалъ Полковникъ, и насъ провели черезъ ворота. Мы вошли въ небольшой дворикъ: по правую сторону его крылечко, въ три ступени, ведущее въ придворную мечеть; прямо противъ насъ были двуэтажные покои Султанскихъ сыновей. Меньшой изъ нихъ, прекрасное дитя, на рукахъ толстаго евнуха арапа, глядѣлъ въ окошко, подъ которымъ стоялъ фронтъ пѣхоты съ музыкантами. Вблизи меня были поставлены въ два ряда какіе-то старики, въ коричневыхъ кафтанахъ, съ медалями на груди: я узналъ потомъ, что это были Камергеры. Между ними и Фронтомъ былъ проходъ съ другаго двора, изъ внутреннихъ покоевъ. Меня поставили подлѣ стариковъ, и Г-на Богданова со мною, немножко позади. Вдругъ загремѣла музыка, солдаты взяли ружья подъ прикладъ, и изъ внутреннихъ воротъ показались два чиновника, несущіе огромныя серебряныя и позолоченныя курильницы, въ видѣ вазъ, изъ которыхъ исходило благовоніе алоэ. Вслѣдъ за ними шелъ Султанъ, поддерживаемый по правую руку Галиль-Пашею, а по лѣвую Сераскиромъ Хозревомъ. Солдаты сдѣлали на караулъ, и Султанъ тихими шагами прошелъ, очень близко подлѣ меня, въ мечеть. Когда Е. В. поравнялся со мною, я низко поклонился ему; онъ удостоилъ меня благосклоннымъ взоромъ. Такимъ образомъ желаніе мое видѣть Султана исполнилось. Полагая, что мнѣ тутъ оставаться болѣе не для чего, я располагался было уйти, тѣмъ больше, что лучи солнца немилосердо палили меня, посреди маленькаго этого двора, на пескѣ и безъ малѣйшей покрыши; но товарищъ мой весьма благоразумно замѣтилъ мнѣ, что какъ допускъ мой передъ лицо Султана долженъ быть принятъ за особенную милость, тѣмъ больше, что никто, кромѣ меня, не получилъ дозволенія войти во дворъ, такъ онъ и совѣтуетъ мнѣ дождаться возвращенія Султана изъ мечети, чтобы въ другой разъ поклониться Его Величеству, и тѣмъ изъявить благодарность за оказанное мнѣ милостивое вниманіе. Я послушался совѣта Сергѣя Ивановича Богданова, и не раскаялся, потому что вскорѣ послѣ этого вышелъ изъ мечети тотъ-же Полковникъ, и сказалъ мнѣ, что Султанъ, опасаясь, чтобы я, ожидая его на дворѣ подъ солнцемъ, не потерпѣлъ отъ сильнаго жару, поручилъ двумъ Пашамъ пригласить меня въ покои, до возвращенія его изъ мечети. Въ самомъ дѣлѣ, ко мнѣ вышли два молодые Генералъ-Маіора, одинъ служащій въ пѣхотѣ, а другой въ кавалеріи, и повели въ комнаты, надъ которыми, какъ я выше сказалъ, живутъ молодые Принцы, сыновья Махмуда. Когда мы вошли въ комнату, гдѣ вокругъ стѣнъ были диваны, меня пригласили сѣсть, а Паши сѣли по обѣ стороны меня: служители подали намъ всѣмъ по трубкѣ и скоро потомъ кофе. Бесѣда наша началась съ ихъ стороны привѣтствіями. Они сказали мнѣ, что я первый иностранецъ, допущенный во дворецъ Кіатъ-Гана, въ которомъ Е. В., отдыхая отъ дѣлъ, рѣдко допущаетъ къ себѣ и вельможъ своихъ. Я отвѣчалъ, что чувствую эту милость Султана, и принимаю ее во всей цѣнѣ. Потомъ они начали общій и неминуемый разговоръ того времени о Чорчиллѣ (Churchill), стали разсказывать эту исторію, и спрашивали, слышалъ-ли я о ней?-- Слышалъ (отвѣчалъ я коротко). Атлніанннъ виноватъ.-- Сказавъ это я примѣтилъ, что слова мои какъ будто отразились радостью на лицахъ ихъ. "Не правда-ли, Московъ-Паша? Но Султанъ нашъ такъ добръ, что это его очень огорчило! Человѣку, ужь не молодому, пріѣхавшему на чужую сторону по дѣламъ торговли, не надобно было шататься по полямъ и стрѣлять перепелокъ; да и тутъ, вмѣсто птицы, онъ подстрѣлилъ ребенка. Мудрено-ли, что отецъ и мать дитяти порядочно поколотили его? Жаль только, что не отослали его потомъ къ Англійскому Послу." Этотъ разговоръ расплодился, и когда мы совершенно истощили его, то одинъ изъ Нашей отправился въ мечеть, вѣроятно донести о моихъ словахъ. Чрезъ нѣсколько минутъ, неминуемый Полковникъ взошелъ къ намъ и объявилъ мнѣ, что Султанъ скоро выйдетъ изъ мечети, и что онъ, желая лучше видѣть меня, приказалъ Камергерамъ удалиться, а мнѣ стать на ихъ мѣстѣ одному. Я тотчасъ пошелъ съ Г. Богдановымъ, и мы заняли назначенный намъ постъ. Вышедъ изъ мечети, Махмудъ пріостановился на крыльцѣ; окинулъ насъ взглядомъ, какъ-бы желая удостовѣриться, что приказаніе его исполнено, и прежнимъ порядкомъ пошелъ, прямо ко мнѣ. Подойдя очень близко, онъ остановился и что-то сказалъ Галиль-Пашѣ. Этотъ оборотился ко мнѣ, и положа руку на грудь отдавъ мнѣ поклонъ. Хотя не слѣдовало-бы мнѣ, въ присутствіи Государя, кланяться другому лицу, но я разсудилъ, что поклонъ Галиля могъ быть слѣдствіемъ того, что сказалъ ему Султанъ (чего однако отъ музыки и барабановъ Г-нъ Богдановъ не разслушалъ), и потому я рѣшился отплатить Галиль-Пашѣ его поклонъ. Послѣ этого Государь продолжалъ свое шествіе во внутренніе покои, а мы отправились къ своей лодкѣ.
   Теперь кстати, мнѣ кажется, описать особу Султана, и костюмъ, въ которомъ я его видѣлъ.
   Махмудъ роста средняго, плечистъ и довольно строенъ; лицо у него смуглое, по выразительное; глаза его проницательные, но во взглядѣ есть что-то строгое и даже грозное; брови черныя, почти колесомъ, носъ орлиный, но пропорціональный; ротъ маленькій. На поклоны онъ отвѣчаетъ, когда хочетъ изъявить благосклонность, ласковымъ взглядомъ и даже улыбкой, по головой никогда не кивнетъ. Его высокій фесъ, съ огромною шелковой кистью, надвинутъ до бровей, что придаетъ лицу его нѣкоторую мрачность. Бороду носитъ онъ довольно коротко остриженную; она совершенно черва; легко можетъ статься, что онъ се и краситъ. Говорятъ, онъ весьма здороваго сложенія, никогда не лечится, и Акимъ-Паша (Лейбъ-Медикъ) у него мебель совсѣмъ не нужная, а только роскошь или прихоть этикета.
   Мнѣ сказывали, что Султанъ еще красивѣе, на лошади, ѣздитъ теперь на Европейскомъ сѣдлѣ, и смѣло, свободно скачетъ передъ фронтомъ, на горячемъ Арабскомъ жеребцѣ; но я этого не видалъ. Махмудъ одѣвается съ большимъ вкусомъ, и на немъ новый костюмъ Турецкій можетъ понравиться. Одинъ Галиль-Паша, и то съ тѣхъ поръ какъ побывалъ въ Петербургѣ можетъ равняться съ нимъ въ щегольствѣ. Въ тотъ день, когда я видѣлъ Султана, на немъ былъ кафтанъ (родъ казакина) суконный синій; Французскіе сапоги (hottes à l'écuyère), стройно сшитые, съ золотыми шпорами, на правильныхъ и пропорціональныхъ ногахъ, обували его очень красиво. Шпоры онъ всегда выписываетъ изъ Франціи. Сверхъ казакина былъ накинутъ недлинный плащъ, застегнутый на груди брилліантовымъ фермуаромъ; на рукахъ были перчатки. Все это вмѣстѣ составляло костюмъ довольно красивый для глазъ; но трудно сказать, удержится-ли это новое введеніе узкаго платья? Народъ вообще не любитъ его, Улемы и старики имъ гнушаются, но повинуются боясь теперь Махмуда.
   Упоминая безпрестанно о дворцѣ Кіатъ-Гане, и о рѣчкѣ того-же имени, по которой я до него доплылъ, я долженъ здѣсь объяснить гдѣ именно онъ находится и почему такъ называется.
   Древніе называли Византійскую пристань Хрисокерасъ (Золотой рогъ). Это названіе выводятъ писатели разнымъ образомъ. Я не имѣю нужды разыскивать, да и трудно было-бы достовѣрно сказать, откуда оно происходитъ; знаю только, что три мыса представляются при входѣ въ пристань: Серальскій {Акрополисъ.}, Егри-Капуйскій, въ Галатѣ {Метопосъ.}, и Скутарійскій, на Азіятской сторонѣ {Дамалисъ.}. Я думаю, ни въ одной пристани въ свѣтѣ не льзя найти такого множества разныхъ рыбъ. Здѣсь ихъ сборище изъ двухъ морей, изъ Понта Эвксинскаго, или Чернаго моря, и изъ Средиземнаго. Древніе Византійцы, потомъ Греки, а нынѣ Турки пользуются этимъ изобиліемъ, и названіе Золотаго рога, можетъ статься, происходитъ отъ этого. Двѣ рѣчки впадаютъ въ пристань: древнее имя одной изъ нихъ было Варвисесъ; оно теперь совсѣмъ неизвѣстно: ее-то называютъ Турки Кіатъ-Гане, а Греки Картарикосъ, что на обоихъ языкахъ означаетъ бумажные заводы, которые дѣйствительно тутъ были. Въ эту рѣчку впадаетъ другая, маленькая, называвшаяся у древнихъ Сидролисъ, нынѣ Камаръ, или Камаръ: изъ нее-то Императоръ Андроникъ, посредствомъ водопроводовъ, привелъ воду въ самый Константинополь. Есть, еще рѣчка Кидарисъ, которую называютъ теперь Махлена. Ея теченіе больше Кіатъ-Гане, но она уже. Почти при самомъ сліяніи этихъ рѣчекъ находится Султанскій дворецъ, въ которомъ я видѣлъ Махмуда. Эти зданія называются дворцемъ Прѣсныхъ водъ (des eaux douces), потому что они стоятъ не на самой пристани, гдѣ вода соленая, а при рѣчкахъ, гдѣ прѣсная вода.
   Изъ Кіатъ-Гане я еще успѣлъ проѣхать по Константинополю посмотрѣть звѣрей, которыхъ содержатъ въ Асланъ-Гане: это была прежде церковь Іоанна Богослова, построенная при Царѣ Иракліи. Турки обратили ее въ звѣринецъ. Я нашелъ тутъ нѣсколько львовъ, барсовъ, множество волковъ и лисицъ; но все это содержится въ большой нечистотѣ; перегородки деревянныя, гнилыя, и въ звѣринцѣ такъ темно, что сторожъ, показывающій звѣрей, держитъ въ рукахъ факелъ, хотя кучи соломы и всякаго сору лежатъ вокругъ, и могутъ мгновенно вспыхнуть. Но, видно, уже судьбою опредѣлено, чтобъ у Турокъ все было въ безпорядкѣ.
   На другой день, я отправился въ Буюкдере, обѣдать у нашего Посланника, и разсказать ему все бывшее со мною у Султана. Посланникъ въ тотъ-же день былъ у Рейсъ-Эфсидія, и узналъ отъ него, что какой-то Рускій былъ допущенъ во Двѣрецъ. Онъ сказалъ мнѣ при этомъ, что РейсъЭфенди отставленъ. У Апполлипарія Петровича я провелъ время, по обыкновенію, очень пріятно, и возвратился въ Константинополь ужь довольно поздно.
   Въ Воскресенье поѣхалъ я къ обѣднѣ въ Патріаршій соборъ. Это не очень большая церковь, во имя Св. Георгія (Айосъ-Гіоргіосъ). въ ней ничего нѣтъ особенно замѣчательнаго. Въ иконостасѣ показываютъ два образа Пресвятыя Богородицы, изъ мозаики; тутъ-же есть кресла Іоанна Златоустаго, обдѣланныя перламутромъ, да столбъ, къ которому Жиды привязали Іисуса Христа, во время его страданій. Когда я вошелъ, обѣдня уже началась. Читали евангеліе. Патріархъ сидѣлъ на тронѣ у праваго клироса. Пѣли въ носъ и довольно дурно. По окончаніи литургіи, Патріархъ "подозвалъ меня и далъ мнѣ просфору, а когда Архіерей вышелъ со крестомъ, онъ взялъ его, и давъ мнѣ приложиться возвратилъ Архіерею; потомъ благословилъ меня и пригласилъ въ свои палаты. Тамъ я нашелъ Патріарха уже сидящаго на диванѣ. Онъ былъ окруженъ духовными особами, изъ которыхъ человѣкъ шесть. Архіереевъ сидѣли съ нимъ на диванѣ; два Протодіакона стояли у дверей, и отправляли, казалось мнѣ, должность церемоніймейстеровъ: они встрѣчали и провожали входящихъ къ Патріарху. Когда я вошелъ, Патріархъ всталъ. Я подошелъ подъ благословеніе и поцѣловалъ его руку; онъ привѣтствовалъ меня очень вѣжливо, и спросилъ: давноли я въ Константинополѣ. Узнавъ, что я былъ у Султана, онъ сказалъ мнѣ, что я счастливѣе многихъ, потому что во дворецъ, гдѣ теперь находится Е. В., никого не пускаютъ. Патріархъ имѣетъ осанку важную. Онъ молчаливъ и чрезвычайно остороженъ въ разговорахъ, особенно съ Рускими и при постороннихъ людяхъ. Этому не должно дивиться: онъ всегда окруженъ шпіонами, и, къ несчастію, не можетъ ввѣриться даже и своимъ, изъ которыхъ многіе, можетъ быть, тайно ищутъ его мѣста, а другіе хотятъ выслужиться у Двора какимъ нибудь доносомъ. Его положеніе совершенно политическое и стѣсненное. Намъ подали трубки, потомъ ко*е, по Турецкому обычаю. Бесѣда была довольцо суха, и я, пробывъ у Патріарха съ полчаса, откланялся. При прощаніи онъ благословилъ меня крестомъ, содержащимъ въ себѣ частицу древа креста Спасителя. Отъ него пошелъ я къ Іерусалимскому Патріарху. Я забылъ сказать еще, что, при прощаніи, Константинопольскій Патріархъ просилъ меня отвезти поклоны его нашимъ Митрополитамъ, С. Петербургскому, Московскому и Кіевскому, и сказать имъ, что онъ въ молитвахъ своихъ всегда о нихъ поминаетъ.
   Іерусалимское подворье не давно сгорѣло. Нѣсколько уцѣлѣвшихъ комнатъ въ высокомъ теремѣ, на горѣ, и небольшая церковь, составляютъ теперь все строеніе этого монастыря. Я нашелъ Патріарха сидящаго посреди комнаты, на коврѣ. Онъ былъ обложенъ подушками, на которыя об" локачивался. Комната его была наполнена розанами и жасминами. Осьмидесяти-лѣтній старецъ, съ довольно длинною сѣдою бородою, Патріархъ казался еще довольно свѣжъ. Извиняясь, что не встаетъ, онъ сказывалъ, что только пришелъ отъ обѣдни, долженъ былъ взойдти почти на сто ступеней до своего терема, и отъ того чрезвычайно, усталъ. Благословивъ меня, онъ просилъ сѣсть возлѣ него, и потомъ ласково и словоохотно бесѣдовалъ со мною. Я рѣдко видывалъ такого радушнаго и пріятнаго старика. Онъ съ любопытствомъ раскрашивалъ меня о Россіи, о духовенствѣ нашемъ; спросилъ еще, знаю-ли я въ Москвѣ Архіепископа ихъ, собирающаго подаянія на храмъ Спасителя въ Іерусалимѣ? Удовлетворивъ его любопытство, я коснулся слышаннаго мной, будто у него много сохранилось древнихъ и никому еще неизвѣстныхъ манускриптовъ? Онъ отвѣчалъ мнѣ, что точно есть, но при послѣднемъ пожарѣ, торопясь скорѣе спасти книги, ихъ побросали всѣ, безъ всякаго порядка, въ большіе сундуки, гдѣ онѣ и лежатъ неразобранныя.-- "Да и мѣста нѣтъ!" прибавилъ онъ. "Куда ихъ помѣстить?" -- Отъ чего-же, "спросилъ я еще," столько знаменитыхъ путешественниковъ, почти всѣхъ націй, послѣ тщательнаго разысканія увѣряютъ, будто въ Константинополѣ, въ Аѳонскихъ монастыряхъ, и на Синайской горѣ, манускриптовъ уже никакихъ нѣтъ?-- "На Синайской горѣ точно ихъ нѣтъ," сказалъ Патріархъ, "но въ Аѳонскихъ монастыряхъ можно еще найти нѣсколько древнихъ евангелій, псалтирей и служебниковъ; манускриптовъ языческихъ, какъ-то Греческихъ поэтовъ, историковъ, конечно не найдешь. Въ Константинополѣ было ихъ множество въ Патріаршей библіотекѣ, но при частыхъ пожарахъ -- особенно во время послѣдняго -- всѣ истреблены, и то очень недавно. Что-жь касается до меня, "прибавилъ Патріархъ," я почитаю себя счастливымъ, что успѣлъ еще сохранить нѣсколько и этихъ." Онъ очень сожалѣлъ, что не могъ ничего показать мнѣ, потому что всѣ его книги безъ всякаго порядка были навалены въ сундукахъ, такъ что въ цѣлый мѣсяцъ не доищешься, можетъ быть, до чего нибудь, заслуживающаго вниманіе.-- "Да почему-же, Святѣйшій Патріархъ, всѣ путешественники такъ утвердительно говорили, что манускриптовъ нѣтъ?" -- Потому, что мы не хотимъ сообщать ихъ Католикамъ, а чтобъ отвязаться отъ нихъ, говоримъ всегда, что у насъ манускриптовъ никакихъ нѣтъ. Вамъ, какъ Рускому, какъ единовѣрному, мы-бы охотно ихъ сообщили, если-бъ вы дали слово никому объ этомъ не сказывать; но теперь, по несчастію, и этого исполнить я не въ состояніи." Еще долго мы разговаривали о Іерусалимѣ, и положеніи христіанскихъ церквей, съ тѣхъ поръ какъ Сирія подъ властью Магомета-Али. Патріархъ сказалъ мнѣ, что хотя особеннаго покровительства и нѣтъ, однакожь теперь прекращено нахальство нижнихъ чиновниковъ, которые прежде грабили и притѣсняли монастыри и приходящихъ богомольцевъ; что, по крайней мѣрѣ, Христіане живутъ довольно спокойно, и что Ибрагимъ-Паша, когда жалобы доходятъ до него, справедливо и безпристрастно судитъ всякаго.-- Я распрощался съ почтеннымъ старцемъ. Онъ обнялъ меня, и подарилъ мнѣ Бострскаго {Бистра, столичный городъ Каменистой Аравіи.} табаку, очень рѣдкаго, и Іерусалимскаго мыла. Гораздо драгоцѣннѣе былъ мнѣ другой даръ его: четки, лежавшія во всю страстную недѣлю на гробѣ Господнемъ. Въ заключеніе, Патріархъ благословилъ меня. Я былъ очень тронутъ ласкою его и радушнымъ пріемомъ. Сохраняю къ нему истинное почтеніе и сыновнюю любовь.
   Послѣ этого посѣщенія къ Патріархамъ, я еще осмотрѣлъ нѣсколько Греческихъ церквей, и, между прочимъ, одну близъ Жемчужнаго терема, Инджули-Кіоскъ. Въ самыхъ стѣнахъ Сераля есть ключъ святой воды во имя Спасителя, Алзма-Ту Сотиросъ, къ которому Греки имѣютъ большуіи вѣру. Извѣстно, что Цимисхій, послѣ побѣды надъ Святославомъ, по обѣщанію построилъ въ сѣняхъ дворца своего, называвшагося Халка, храмъ Спасителя. Тамъ находился этотъ ключъ, и по немъ теперь легко опредѣлить мѣсто дворца Греческихъ Императоровъ.
   Входъ въ небольшую храминку, гдѣ теперь ключъ, съ наружной стѣны, въ узенькомъ проулкѣ: тутъ живетъ Турокъ, который, за небольшую плату, даетъ святую воду приходящимъ за нею Грекамъ. Я засталъ его спящимъ; но онъ тотчасъ всталъ, подалъ мнѣ воды, указалъ на преветхій образъ Николая Чудотворца (не знаю почему тутъ находящійся), взялъ съ меня піастръ, и, прехладнокровно, тотчасъ легъ опять спать.
   Близъ мечети Ибрагима-Паши есть часовенька, посвященная Василію Великому. Она сооружена на развалинахъ славнаго монастыря, гдѣ похоронили Патріарха Іосифа, въ царствованіе Андроника Стараго {Пахимеръ, кн. 7, гл. 13.}. Церквей во имя Николая Чудотворца было въ Константинополѣ много. Одна изъ нихъ находилась во Влахернѣ {Прокопій, de Ædifi, гл. 6.}, другая внутри большаго дворца; ее построилъ Василій Македонскій {Анна Комнина, кн. 2. Алексіады, стр. 32.}; третью выстроилъ Англичанинъ, бѣжавшій въ Константинополь по завоеваніи отечества его Вильгельмомъ Нордманнскимъ {Готселинусъ, кн. 1, гл. 36.}; четвертая, наконецъ, была основана Патрикіемъ и Квесторомъ Василидомъ, въ царствованіе Юстиніана: эту послѣднюю еще можно видѣть, между мечетью и Градскими воротами, Тонъ-Капу.
   Мощи свят. Параскевіи хранились въ Патріаршей церкви; но какъ по Турецкимъ законамъ запрещено имѣть въ церквахъ мертвыя тѣла, то Василій, Князь Молдавскій, едва успѣлъ, и то за большія деньги, получить дозволеніе увезти ихъ въ Яссы, гдѣ и положилъ въ монастырѣ трехъ Іерарховъ. Греки особенно чтутъ эту святую, и потому сохранили еще двѣ церкви въ ея память: одна въ сѣверной части пристани, между деревнями Пири-Паша и Гаскю, другая близъ Семибашеннаго замка, между Ходжа-Мустафинскою и Измаилъ-Пашинскою мечетями. Въ Фанарскомъ предмѣстіи, близъ Влахъ-Сарая (Валлахскій дворецъ), принадлежащаго Господарямъ Валлахскимъ, есть церковь, которую Турки называютъ Канликлиссія, а Греки Мокліа-Панъ-Агія: она зависитъ отъ Мегало-Спиліонскаго монастыря (монастырь большой пещеры), построеннаго Палеологами, на Морейскомъ полуостровѣ въ Калавритѣ; въ этой церкви есть два святые источника: одинъ посвященъ св. Аннѣ, другой прозванъ Магуліотиса, отъ простонароднаго слова Магуло (челюсть), потому, что которая-то Императрица излечилась отъ зубной боли цѣлебными его водами.
   Церковь св. Поликарпа, близъ Псаматійскихъ воротъ, замѣчательна куполомъ, имѣющимъ 36 фут. въ діаметрѣ. Въ этой церкви я входилъ въ подземельную пещеру, гдѣ есть ключъ воды, посвященный св. Минѣ. Есть еще церковь, называемая Панагія Экси-Мармара, въ которой придѣлъ Архангела Михаила, съ источникомъ святой Дѣвы избавительницы. Церковь Панагія ту Канджерли (Богородица съ кинжаломъ), потому такъ названа, что на образѣ, въ серебряной ризѣ, Богоматерь изображена съ кинжаломъ, пронзающимъ ей сердце. Эта церковь близъ стараго Константинова дворца (Текиръ-Серай). Въ ней придѣлъ и источникъ св. Параскевіи.
   Близъ Валамскихъ воротъ, почти въ концѣ пристани, двѣ церкви, и обѣ называются Такснархи, съ прибавленіемъ Асоматонъ и Архистратиго {Кантакузинъ, кн. 5, гл. 88.} (такъ именуютъ Архангела Михаила). Одна изъ нихъ принадлежитъ Армянамъ, а другая Грекамъ; во дворѣ послѣдней показывали мнѣ чудотворный камень {Никифоръ Грегорасъ, кн. 8, стр. 30.}, съ сквознымъ отверстіемъ посрединѣ, въ которое пролѣзаютъ для излеченія отъ лихорадки.
   Есть и еще нѣсколько церквей въ Галатѣ и Перѣ; но, во-первыхъ, я не имѣлъ времени осмотрѣть ихъ; во-вторыхъ, онѣ бѣдны и не достопамятны ничѣмъ, относительно древности или искуствъ. Патріаршая ризница богата, такъ-же какъ и вся утварь въ церквахъ; но этимъ обязаны, по большей части, нашимъ Царямъ, Князьямъ Молдавскимъ и Валлахскимъ, и нѣкоторымъ богатымъ Грекамъ. Впрочемъ, произведеній искуетва въ нихъ вовсе нѣтъ. Духовенство по сіе время въ большомъ угнетеніи отъ Турокъ. Только Патріархъ пользуется еще нѣкоторымъ уваженіемъ, единственно потому, что бываетъ нуженъ въ смутныя времена, по вліянію, которое онъ имѣетъ надъ православными Греками.
   Теперь обращусь къ предмѣстію Фанари, которое можно назвать довольно сходнымъ изображеніемъ прежней Восточной Имперіи {Это сходство гораздо слабѣе съ тѣхъ поръ, какъ большая часть знатныхъ Греческихъ фамилій переѣхала въ новое Королевство Греческое, а Молдаванскіе и Волошскіе Господари не избираются болѣе изъ нихъ.}. Греки, живущіе въ немъ, точные царедворцы тогдашняго времени, только больше угнетенные и презираемые своими повелителями; но они, тонкостью, униженіемъ и хитростями своими, умѣютъ пріобрѣсти довѣренность Турецкаго правленія, вмѣсто котораго управляютъ и почти царствуютъ. Дайте имъ школы, просвѣтите ихъ, и, можетъ быть, изъ нихъ возродятся Греки временъ Перикловыхъ и Александровыхъ. Такъ нравственный бытъ народовъ преодолѣваетъ истребленіе вѣковъ и даже силу тяжкаго ига: оно не разрушило природы Грековъ, какъ не могло разрушить горныхъ хребтовъ, пролегающихъ по государству.
   Изъ Фанари я опять заѣзжалъ во Влахерну, взглянуть на развалины Велисаріевыхъ палатъ: это груда камней, и нѣтъ никакого повода предполагать, что тутъ когда нибудь были палаты великаго Велисарія. Мнѣ кажется гораздо вѣроятнѣе, что эти остатки принадлежали дворцу или монастырю Влахернскому.
   На третій день послѣ моего представленія Султану, я получилъ, рано по утру, отъ Сераскира Хозрева приглашеніе къ нему обѣдать. Адъютантъ, посланный съ этимъ приглашеніемъ, сказалъ мнѣ, что кромѣ меня у Сераскира никого не будетъ, и чтобы я также никого съ собой не бралъ, ни даже переводчика. Время назначалось мнѣ 7 часовъ вечера. Я отвѣчалъ, что непремѣнно буду по приглашенію Его Превосходительства, въ назначенный часъ.
   Прежде посѣщенія моего къ Хозреву, не худо предварительно познакомить съ нимъ читателей моихъ. Для этого я займу у Г-на Базили очень хорошо сдѣланное описаніе; я не могъ-бы въ немъ ничего ни прибавить, ни убавить: такъ оно вѣрно {Очерки Константинополя, Г-на Базили.}.
   Хозреву-Пашѣ за восемьдесятъ лѣтъ; но красный носъ и яркій румянецъ на морщинахъ его лица, безпокойная живость взгляда, и борода, торчащая остроконечнымъ клочкомъ, производятъ самое непріятное впечатлѣніе при взглядѣ на него. Онъ хромаетъ, ужасно неловко держится на лошади, и на разводы ѣздитъ въ коги, Турецкой каретѣ, не ресорной, обитой снаружи краснымъ сукномъ, въ какую обыкновенно садятся только женщины.
   Сказываютъ, что онъ приноситъ обильныя возліянія Вакху, и это подтверждается цвѣтомъ его лица. Онъ Грузилецъ; рожденъ въ Христіанскомъ законѣ; былъ въ молодости Серальскимъ невольникомъ, вмѣстѣ съ славными Гуссейномъ, и сдружился съ нимъ. Когда Гуссейнъ былъ сдѣланъ Капитанъ-Папіею, онъ вспомнилъ стараго товарища, и взялъ его къ себѣ въ секретари. За 40 слишкомъ лѣтъ онъ занималъ Египетскій пашалыкъ; потомъ постоянно удержался въ высокихъ должностяхъ, и былъ всегда любимъ Дворомъ, при всѣхъ его переворотахъ. Этимъ онъ заслужилъ репутацію глубокомысленнаго политика. При Махмудѣ онъ былъ шесть лѣтъ Калита въ-Пашею; къ счастью его, передъ самымъ открытіемъ Греческой войны, интриги недруговъ лишили его этого мѣста, въ которомъ, можетъ быть, онъ-бы взлетѣлъ на воздухъ отъ брандеровъ Канариса. Въ самой немилости, онъ получилъ Требизондскій пашалыкъ.
   Махмудъ, въ началѣ преобразованій, окружилъ свой престолъ людьми, извѣстными по опытности и по уму; Хозревъ вновь былъ сдѣланъ Капитанъ-Пашею. Славная для Греческихъ моряковъ Самосская битва должна была, казалось, омрачить его военную славу; но Хозревъ придумалъ средство возстановить свою репутацію: остановился съ флотомъ въ Дарданеллахъ, и сталъ вводить строгую дисциплину; каждый день засѣкали до смерти, душили и топили народъ; этимъ до того напугалъ онъ Турокъ, что всѣ провозгласили его отличнымъ Адмираломъ. Дальновидный Хозревъ предчувствовалъ слѣдствія Лондонскаго трактата, при упрямствѣ Махмуда, и въ 1827 году упросилъ Султана уволить его отъ этой должности, по слабости здоровья и старости лѣтъ. Турки, имѣя, какъ мы сказали, самое высокое понятіе о военныхъ дарованіяхъ Хозрева, приписали Наваринское несчастіе тому, что не онъ командовалъ флотомъ.
   Съ того времени, какъ его сдѣлали Сераскиромъ, или Военнымъ Генералъ-Губернаторомъ столицы и главнокомандующимъ регулярными войсками, онъ показалъ себя однимъ изъ тѣхъ людей, въ которыхъ дѣятельность ростетъ съ лѣтами. Онъ славится геніяльными мыслями, которыя раждаются въ его головѣ при самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Чернь роптала и Диванъ опасался бунта Янычарской партіи. Сераскиръ обнародовалъ, что онъ собирается наказать нарушителей общественнаго спокойствія; онъ послалъ чаушей, а за ними показался самъ. Объѣхавъ улицы, схватилъ до трехъ сотъ человѣкъ, которыхъ физіономіи показались ему подозрительными, и безъ всякаго разбора велѣлъ ихъ душить, въ примѣръ другимъ! Не знаю, каково покажется это любителямъ правосудія? Но если спросите Хозрева, онъ скажетъ вамъ, что такимъ образомъ сохранено спокойствіе, и предупреждено возмущеніе черни. Сердце Сераскира съ годами черствѣетъ: онъ совершенно равнодушенъ къ крови; впрочемъ не проливаетъ ея съ свирѣпою жаждою, какъ иные Паши, а только тогда, когда это нужно по его разсчетамъ.
   Сераскиръ, веселостію и любезностію своего нрава, пріобрѣлъ особенную благосклонность Махмуда; въ частной бесѣдѣ Султанъ просто и свободно шутитъ съ старикомъ Сераскиромъ, но въ то-же время цѣнитъ его умъ, его преданность, ревность его къ преобразованіямъ, и, еще болѣе, кажется, высокое о немъ мнѣніе Турокъ, которые жалѣютъ, что не всегда въ Диванѣ слѣдуютъ мнѣнію Хозрева.
   Сераскиръ непримиримый врагъ Магомета-Али и Ибрагима; эта ненависть еще болѣе привязываетъ его къ Султану, и удвоиваетъ его дѣятельность въ теперешнихъ обстоятельствахъ. Онъ нѣсколько разъ и давно уже имѣлъ порученіе отдѣлаться отъ Магомета-Али средствами, обычными у Турокъ но это не удавалось ему, потому что Магометъ-Али всегда съ нимъ на сторожѣ, при дружескихъ его посѣщеніяхъ.
   Главная страсть Хозрева, непомѣрная скупость. Султанъ, зная это, пошутилъ надъ нимъ, не такъ давно, очень забавно. Онъ подарилъ ему прекрасный домъ на Босфорѣ, давно конфискованный у Армянина и весьма запущенный. Сераскиръ отдѣлалъ домъ, и убралъ съ роскошью, со вкусомъ; открылъ въ горѣ новыя террасы для садовъ, провелъ воды, устроилъ бани и фонтаны, и когда все было кончено, пригласилъ Султана, желая показать, какъ высоко цѣнитъ онъ его подарокъ, для украшенія котораго не пожалѣлъ ничего. Султанъ былъ такъ восхищенъ этими улучшеніями, что, отдавая полную справедливость вкусу стараго скупяги, взялъ себѣ обратно его домъ! (Изъ соч. Г-на Базили.)
   Въ шесть съ половиною часовъ, я, съ своимъ переводчикомъ, отправился на каикѣ въ Константинополь. Переправившись черезъ пристань, я взялъ верховую лошадь, и поѣхалъ тихонько въ старый Сераль, нынѣ Сераскирскій дворецъ. Тамъ, кажется, меня ожидали: четверо или пятеро Турокъ стояли у крыльца, и какъ скоро я подъѣхалъ, они подошли держать мнѣ стремя. Я слѣзъ съ лошади, и, по условію, отпустилъ лошадей и слугу моего домой. Меня проводили по лѣстницѣ до первой комнаты, гдѣ нашелъ я человѣка четыре военныхъ. Когда я вошелъ, они встали, и одинъ изъ нихъ показалъ мнѣ дверь, а стоявшій подлѣ арапъ отворилъ ее. Вторая комната была большая, длинная зала, устланная коврами до половины; въ углу стоялъ большой диванъ. Я узналъ послѣ, что въ этой комнатѣ, по утрамъ, Сераскиръ принимаетъ просьбы и даетъ аудіенціи. Тутъ нѣсколько стариковъ сидѣли на коврѣ и что-то писали. Я подождалъ съ минуту, пока вышелъ ко мнѣ чиновникъ и попросилъ идти далѣе. Я прошелъ третью комнату, которая была гораздо меньше первыхъ; здѣсь два арапа отдернули штофный занавѣсъ, служившій дверью въ угловую комнату: тамъ увидѣлъ я Сераскира. Онъ стоялъ, опершись на полочки съ бумагами, и держалъ одну бумагу въ рукахъ. Увидя меня, онъ тотчасъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ на встрѣчу, пригласилъ сѣсть, и, предупреждая меня, сѣлъ на диванъ, стоявшій въ углу комнаты. Я обглядѣлъ весь покой, и увидѣлъ, что онъ убранъ въ полу-Европейскомъ вкусѣ. Двѣ софы и нѣсколько креселъ, обитыхъ штофомъ, обои, два зеркала, принадлежали Европѣ; въ небольшихъ нишахъ, или впадинахъ стѣны, стояли корзинки съ цвѣтами; курильница разливала благовоніе алоэ; Египетскія цыновки съ изображеніемъ цвѣтовъ, покрывали полъ; небольшой фонтанъ, по срединѣ, билъ въ мраморномъ бассейнѣ: это принадлежало Азіи. Какъ скоро мы усѣлись на одномъ диванѣ, намъ подали трубки; я не начиналъ курить, пока не началъ Сераскиръ (учтивость того требовала). Слуги вышли вонъ, а вмѣсто ихъ вошелъ толмачъ и сталъ передъ нами. Помолчавъ съ минуту, Хозревъ сказалъ мнѣ, что видѣлъ меня въ Кіатъ-Гане, у Султана, и что, при первомъ взглядѣ, видъ мой привлекъ его вниманіе и расположилъ къ дружбѣ. Я отвѣчалъ, что благорасположеніе и дружба такого человѣка, какъ Сераскиръ, для меня очень лестны, и я всячески буду стараться оправдать ихъ. Опять полминуты молчанія; послѣ этого онъ спросилъ: имѣю-ли я какія порученія отъ моего Государя, и если имѣю, то онъ предлагаетъ свои услуги, и готовъ содѣйствовать мнѣ въ чемъ только можетъ. Я отвѣчалъ, что я служилъ 40 лѣтъ, но теперь отъ службы уволенъ; порученій никакихъ не имѣю, а путешествую изъ любопытства; въ Константиноноль-же пріѣхалъ единственно видѣть Государя, преобразователя Востока, нынѣ живущаго въ особенной дружбѣ съ моимъ Государемъ. Подумавъ немного, Хозревъ сказала: "Да, конечно въ дружбѣ, что ни говори иные люди." -- А что-жь они говорятъ, Сераскиръ?-- "Что намъ не должно очень полагаться на васъ, что вы нынче друзья, а завтра нѣтъ." Тутъ онъ разсмѣялся и прибавилъ: "врать вѣдь не запретишь!" -- Эти люди, Сераскиръ, либо вовсе не знаютъ нашего Государя, либо клевещутъ. Нашъ Государь такъ великъ, что Ему нѣтъ надобности увѣрять въ томъ, чего Онъ не думаетъ. Его слово законъ, и Онъ его не измѣняетъ. Я догадываюсь, о какихъ людяхъ вы говорите. Скажите: эти друзья помогли-ли вамъ противъ бунтующаго Магомета-Али? Нѣтъ, они продавали ему корабли, пушки, снаряды!-- "Правда, правда!" прервалъ Сераскиръ.-- У нихъ одинъ Богъ: корысть -- продолжалъ я -- другаго они не знаютъ. Торгъ, барышъ, вотъ единственная цѣль ихъ политики. Нашъ Государь превыше всего этого: честь, великодушіе, и народное благо, вотъ предметы Его помышленій! Завоеванія были-бы легки Ему, но они Ему не нужны и Онъ о нихъ не думаетъ. Владѣтель почти трети земнаго шара не имѣетъ надобности въ новыхъ пріобрѣтеніяхъ; они обременятъ Его больше, чѣмъ принесутъ ему пользы. Дружбу-же свою къ Султану Онъ показалъ на дѣлѣ: едва малѣйшая опасность явилась отъ бунтовщиковъ вашихъ, какъ флотъ Его и войско явились въ распоряженіе Махмуда. Одинъ отблескъ Русскихъ штыковъ устрашилъ Ибрагима и прекратилъ войну. Вотъ дружба, Сераскиръ, и безкорыстная еще -- Хозревъ сказалъ мнѣ на это: "Вы истинную правду говорите! Государь Русскій великъ, и Султанъ нашъ Его чтитъ и любитъ. Если когда вашему Царю нужда будетъ, Султанъ готовъ помогать.
   Тутъ вошли слуги и приняли трубки; другіе подали кофе. За кофеемъ Сераскиръ спросилъ меня, долго-ли я пробуду въ Константинополѣ, и обѣщалъ прислать каваса {Прежде, для охраненія знатныхъ иностранцевъ, въ Константинополѣ давались янычары; нынѣ, вмѣсто ихъ, даютъ изъ полицейскихъ, или другихъ нижнихъ чиновъ, кавасовъ.}, чтобы я могъ свободно повсюду ходить. Поблагодаривъ его, я отвѣчалъ, что полагаю пробыть здѣсь еще дня три, и поѣду въ Никомидію и Бруссу. "Пеки" (хорошо) сказалъ онъ. "Это очень кстати: туда ѣдетъ въ этоже время Ахметъ-Паша; я поручу васъ ему, и онъ васъ тамъ будетъ угощать." Здѣсь Хозревъ хлопнулъ ладоньми: всѣ, и даже толмачъ, вышли вонъ {(") Толмачъ говорилъ, во все время, чисто и свободно по-Французски; но произношеніе его показывало, что онъ долженъ быть Грекъ, или Итальянецъ.}. Явились другіе служители, съ серебряными рукомойниками: одинъ бросилъ мнѣ на плечо тонкое кисейное полотенце, вышитое по концамъ золотомъ, поднесъ лахань и полилъ на руки розовой воды. Я омылъ руки и ротъ, и утерся полотенцемъ; Сераскиръ дѣлалъ то-же, только гораздо продолжительнѣе меня. Когда и эти слуги вышли, другіе поставили между нами, на томъ-же диванѣ, на которомъ мы сидѣли, низенькій чинаровый столикъ, и арапъ принесъ на головѣ большое мѣдное блюдо, на которомъ было тарелочекъ съ десять разныхъ кушаньевъ. Мнѣ подали черепаховую ложку. Какъ давно привыкшій къ восточнымъ трапезамъ, я не затруднился, и, послѣ своего хозяина, бралъ руками съ нѣкоторыхъ тарелокъ кушанье. Первый сервизъ не простоялъ минуты передъ нами; его вынесли и подали другой. Кажется за вторымъ сервизомъ, Сераскиръ смялъ въ своей ладони пилаву и подалъ мнѣ. Хотя мнѣ и не очень это полюбилось, но зная, что онъ хотѣлъ тѣмъ показать мнѣ вниманіе и ласку, я почтительно принялъ кусокъ и съѣлъ. Не стану описывать здѣсь блюдъ: ихъ было около сотни. Я съѣлъ жареную перепелку, которую раздиралъ руками, кусочка три кебаба, да нѣсколько слоеныхъ пирожковъ съ вареньемъ. Когда молчаливая трапеза наша окончилась, намъ подали опять умыться, точно такъ-же какъ передъ обѣдомъ, окурили насъ алоэмъ, и слуги вышли вонъ: мы съ Сераскиромъ остались одни. Толмача не было, слѣдовательно я по неволѣ молчалъ; Сераскиръ тоже; но онъ не спускалъ съ меня глазъ, и быстрый взоръ его, казалось, проникалъ во внутренность мою. Здѣсь началась сцена, которой я никогда не забуду. Хозяинъ опять хлопнулъ ладоньми. Вошелъ арапъ: въ правой рукѣ онъ держалъ два золотые бокала, а на лѣвой было надѣто серебряное ведро со снѣгомъ, въ которомъ таилась бутылка; по знакомой мнѣ формѣ ея, тотчасъ узналъ я присутствіе шампанскаго вина. Измѣривъ глазами бокалы, я увидѣлъ, что каждый легко вмѣститъ обыкновенныхъ шампанскихъ рюмокъ шесть. Поставивъ передъ нами бокалы, арапъ наполнилъ ихъ виномъ; оно мало лѣнилось, слѣдственно его вмѣстилось больше. Сераскиръ тотчасъ взялъ свой бокалъ, и, качнувъ головой, сказалъ мнѣ чистымъ Русскимъ языкомъ: хватимъ! Я чуть было не захохоталъ; но къ счастью воздержался, и важно повторилъ ему: хватимъ! Онъ улыбнулся, и подлинно хватилъ разомъ весь бокалъ до суха. Я послѣдовалъ его примѣру, и когда осушилъ свой бокалъ, то опрокинулъ его вверхъ дномъ. Онъ сказалъ мнѣ тогда: пеки, пеки (хорошо, хорошо), и велѣлъ налить по другому. Я было пооробѣлъ, не привыкши много пить; но подумалъ, что еще вынесу противъ 80-ти лѣтняго старика, и рѣшился не отставать отъ него. Выпили по другому; опять: пеки, пеки! Послѣ этого Хозревъ задремалъ; арапъ вышелъ и тотчасъ воротился съ новой бутылкой. Вино было отличной доброты, кажется Crémant rosé. Я еще не чувствовалъ никакого охмѣлѣнія, и рѣшился, въ свою очередь, вызвать Сераскира на бой. Онъ продолжалъ дремать; я указалъ арапу на бокалы; онъ послушался и налилъ намъ опять вина. Хозревъ взглянулъ, и видя у меня полный бокалъ, улыбнулся. Тогда я сказалъ ему: хватимъ! Онъ захохоталъ, сказалъ: пеки, и выпилъ со мною послѣдній бокалъ. Тутъ онъ не на шутку заснулъ. Арапъ вышелъ, а я, подождавши не много, и полагая, что хозяинъ мой крѣпко спитъ, началъ приподыматься, чтобъ оставить его въ покоѣ; но онъ очнулся и далъ мнѣ знакъ рукою, чтобъ я не уходилъ, хлопнулъ въ ладоши, и когда вошелъ слуга, приказалъ позвать толмача, который вѣроятно стоялъ за дверьми, потому что тотчасъ явился. Сераскиръ велѣлъ ему сказать мнѣ, что онъ проситъ меня остаться у него до утра, что теперь поздно, на улицахъ темно, да и не прилично иновѣрцу такъ поздно выходить изъ Сераскирскихъ палатъ. Я отвѣчалъ, что охотно исполню волю его, но опасаюсь только, чтобъ не встревожились обо мнѣ дома, и не отнеслись-бы объ этомъ нашему Посланнику, который, не бывши мною предупрежденъ, не будетъ знать что подумать, Сераскиръ отвѣчалъ: "пеки, пеки, я пошлю въ домъ вашъ адъютанта." Тутъ, поблагодаривъ его за угощеніе, и прося продолжить благосклонность ко мнѣ, я пожелалъ ему доброй ночи и поплелся изъ комнаты; шелъ довольно твердо, только голова немного кружилась. Мнѣ приготовлена была маленькая комната, гдѣ, на мягкомъ диванѣ, лежала львиная кожа, а въ изголовьѣ сафьянныя подушки. Невольникъ снялъ съ меня сапоги, фракъ, и когда я легъ, покрылъ меня тонкимъ кисейнымъ покрываломъ отъ мухъ. Я скоро и крѣпко заснулъ. По утру рано, когда я проснулся, тотъ-же невольникъ подалъ мнѣ умыться, и потомъ принесъ кофе. За нимъ вошелъ вчерашній толмачъ, спросилъ меня отъ имени Сераскира о здоровьѣ, и когда я хотѣлъ идти самъ къ нему, поблагодарить за угощенье, онъ сказалъ мнѣ, что Хозревъ уже давно сидитъ въ Диванѣ, принимаетъ просьбы и даетъ аудіенціи; что онъ поручилъ ему просить меня не безпокоиться, и что шлюпка и провожатые для меня готовы. Я далъ 10 піастровъ бакчиза служившему мнѣ невольнику, раскланялся съ толмачемъ и отправился домой. Меня провели какимъ-то корридоромъ, на маленькое крыльцо, и я вышелъ совсѣмъ не на ту улицу, по которой наканунѣ пріѣхалъ. Тутъ ожидали меня два Турка. Одинъ, съ большой палкой, пошелъ впереди, другой шелъ со мною рядомъ. Довольно долго кружились мы по переулкамъ, и всѣ встрѣчные почтительно отсторанивались. Наконецъ мы вышли, черезъ Балукъ-Базаръ, на пристань, гдѣ ожидала меня Сераскирская шлюпка. Тамъ кормчій взялъ меня подъ руку и осторожно свелъ въ шлюпку; провожатые, также получивъ бакчиза {Здѣсь безъ бакчиза нигдѣ шагу нельзя ступить; сѣлъ-ли въ лодку, вышелъ-ли изъ нея, подвели-ли лошадь, или указали путь, вездѣ давай деньги, конечно не по десяти піастровъ, какъ я платилъ Хозреновымъ слугамъ; но за то я обѣдалъ и ночевалъ у Сераскира! Не бездѣлица!} 10 піастровъ, раскланялись и остались на берегу. Какъ скоро мы отвалили отъ берега, стоявшій на носу лодки Турокъ началъ что-то кричать, и всѣ ближайшія и встрѣчныя намъ лодки разсыпались въ разныя стороны, какъ-бы со страхомъ спѣша очистить намъ путь. Я примѣтилъ даже, что и тѣ суда, которыя стояли на противоположной намъ пристани, спѣшили удалится, такъ что на мѣстѣ не осталось ни одного изъ нихъ.
   Вышедъ на берегъ, я далъ гребцамъ 25 піастровъ: они, казалось, были очень довольны моею щедростью. Тутъ ожидала меня богато-убранная верховая лошадь, и два невольника Сераскировы. Я поѣхалъ на крутую гору, къ своей квартирѣ, а невольники шли передо мной пѣшкомъ, до самаго дома. Трактирщикъ, хозяинъ мой, и мои люди, давно въ страхѣ и недоумѣніи ожидали меня у дверей: они обрадовались, когда увидѣли меня на богатомъ конѣ, живаго и здороваго. Давъ еще 4 5 піастровъ бакчиза Сераскирскимъ конюхамъ, я отпустилъ ихъ домой, и пошелъ къ себѣ, писать реляцію своего похожденія.
   

ГЛАВА VII.
КОНСТАНТИНОПОЛЬ.
(Окончаніе).

   Не многое остается мнѣ описывать въ Константинополѣ. Здѣсь я хочу представить очеркъ Византіи при Римскихъ Императорахъ: это кажется мнѣ особенно любопытно, оживляя въ памяти славу знаменитаго города.
   Римляне раздѣляли Константинополь на четырнадцать частей.
   Первая часть находилась на первомъ холмѣ, на мѣстѣ древней Византіи, гдѣ нынѣ часть Сераля. Въ ней были особенно замѣчательны: дворецъ Плакидіи, дочери Императора Ѳеодосія, Аркадіевы теплицы (Thermes) и колонна Императрицы Ѳеодоры.
   Вторая часть вошла теперь вся въ округъ Сераля: она была тамъ, гдѣ султановы дворцовыя кухни и бани. Въ ней находились: театръ, амфитеатръ, соборъ С. Софіи, Византійскій маякъ, арсеналъ, Зевксиповы теплицы, сенатъ, Самсонова богадѣльня и Евдокіина колонна.
   Третья часть, расположенная по второму холму, заключала въ себѣ Циркъ, или Гипподромъ, дворецъ Пульхеріи, Аппуліанову пристань, и портикъ названный Сигма, по полуциркульной его формѣ.
   Четвертая часть была въ первой долинѣ и на возвышеніи близъ Св. Софіи. въ ней заслуживали вниманіе: прекрасная бронзовая колонна, воздвигнутая Императоромъ Юстиніаномъ, одна изъ Ѳеодосіевыхъ колоннъ, Стадій, Фаніоновъ портикъ, златая колонна, отъ которой начинались дороги во всю имперію, и памятникъ морской побѣды.
   Пятая часть простиралась частію по сѣверной покатости втораго холма, частію по долинѣ къ морю. Въ ней были: Гоноріевы теплицы, Ѳеодосіевъ водоемъ, одинъ изъ Форумовъ того-же государя, Пританей, Евдокіины теплицы, Стратегіонъ, и славный обелискъ, перевезенный изъ Египта.
   Шестая часть, кромѣ вершины втораго холма, гдѣ теперь горѣлая колонна, красильные ряды, и и мечеть Али-Паши, занимала еще и правую сторону второй долины. въ ней замѣчались колонна Константинова, церковь Св. Анастасіи и Корозіанскія теплицы.
   Седьмая часть была на вершинѣ третьяго холма, гдѣ нынѣ безестейны, замѣстившіе, какъ кажется, древнее зданіе, называвшееся Ламптерумъ: это были также ряды, какъ и безестейны. Въ ней находились еще: Тетрапилонъ, высокая пирамида, украшенная барельефами, и показывавшая направленіе вѣтровъ; главный Ѳеодосіевъ Форумъ, посрединѣ котораго была поставлена его тріумфальная колонна.
   Восьмая часть, за третьимъ холмомъ, къ полудню, нигдѣ не прикасалась къ морю. Въ ней были: длинный и обширный портикъ, начинавшійся отъ порфирной, что нынѣ горѣлая колонна, до колонны Ѳеодосіевой; соборъ того-же императора и Капитолій.
   Девятая часть занимала все пространство между нынѣшнимъ водопроводомъ Солиманіей, и садами Вланга-Бостонъ. Въ ней были: пристань, Ѳеодосіевы магазейны и Форумъ его-же имени.
   Десятая часть, въ долинѣ подъ водопроводомъ, заключала въ себѣ теплицы Константиновы, большой Нимфей, и водопроводъ Императора Валенса, доставляющій и нынѣ воду съ третьяго на четвертый холмъ.
   Одиннадцатая часть, на вершинѣ четвертаго холма по сѣверной его сторонѣ, шла до самой стѣны, отдѣлявшей Гевдомонъ или 14-ю часть отъ города. Въ ней находились Флаксиліановъ дворецъ, Аркадіевы и Модестовы водоемы, великолѣпная церковь двѣнадцати Апостоловъ, и Колонна дѣвы, съ статуей Венеры, которая, по баснословному преданію, имѣла свойство узнавать дѣвицъ цѣломудренныхъ.
   Двѣнадцатая часть была на седьмомъ холму, называемомъ Ксеролофосъ, отдѣленномъ отъ шести другихъ холмовъ широкою долиною. Тутъ были золотыя вороты, портики, Троады, и Аркадіевъ водоемъ.
   Тринадцатая часть била уже внѣ города, по ту сторону Пристани, гдѣ нынѣ Галатское и Перское предмѣстія. Въ ней находились Гоноріевъ Форумъ, театръ и наумахія.
   Четырнадцатая часть, наконецъ, занимала шестой холмъ и отдѣлялась отъ прочихъ частей города особенной оградой. Въ ней были бани, театръ, и замѣчательный дворецъ, какъ думаютъ, Константина Великаго: видны и теперь нѣкоторые остатки его; Турки называютъ ихъ Текиръ-Сарай.
   Я, кажется, еще не говорилъ ни о мечетяхъ, ни о молитвахъ Турокъ. Мнѣ много разъ случалось видѣть и то и другое. Не льзя вообразитъ ничего благоговѣйнѣе Турка на молитвѣ. Всѣ движенія его благородны, важны, означены тѣмъ чувствомъ, къ которому призываетъ молитва. Стоя-ли, на колѣняхъ-ли, или ниц навсегда безсмертнымъ, Льва Х-го. До XVI-го вѣка, власть этой фамиліи ни по чему не могла назваться насильственною, и хотя они давно пользовались ею, однако не называли ея собственностію. Республиканское правленіе поддерживалось до 1531-го года, когда Медичисы рѣшительно захватили власть, при покровительствѣ Императора Карла Пятаго. Происки завистниковъ не разъ удаляли ихъ въ ссылку; но Карлъ V-й сдѣлался покровителемъ ихъ, и даже объявилъ одного Медичи (Александра) Герцогомъ Флорентинскимъ. Полагали, что Александръ былъ побочный сынъ Климента VII-го: ненавидимый за жестокость, онъ былъ убитъ въ 1537-мъ году. Ему наслѣдовалъ Козьма І-й, получившій въ 1569-мъ году, отъ Папы Пія IV-го, титулъ Герцога, со всѣми царскими почестями. Императоръ Максимиліанъ пожаловалъ это названіе, въ 1576-мъ году, Франциску Медичи, наслѣднику Козьмы, съ тѣмъ, чтобы онъ призналъ его жалованіемъ Императорскимъ, а не Римскаго Двора. Этотъ Францискъ, второй Герцогъ Флорентинскій, былъ отецъ Маріи Медичи, супруги Генрига IV-го, Короля Французскаго. Домъ Медичисовъ погасъ съ Іоанномъ Гастономъ, умершимъ въ 1737-мъ году. Тогда Герцогство Тосканское перешло въ домъ Лотарингскій, подъ власть Франциска, бывшаго потомъ Императоромъ Германскимъ, въ 1745-мъ году.
   Въ 1765-мъ году является на Герцогскомъ престолѣ Леопольдъ, благотворитель Тосканы. Онъ управлялъ 15 лѣтъ, отечески и благоразумно; но Германія похитила его у Италіи, возведя на Императорскій престолъ. Фердинандъ II-й, сынъ его, былъ изгнанъ въ 1801-мъ году, Наполеономъ, на опять воцарился въ 18171-мъ, и скончался въ 1821-мъ году.
   Нынѣ царствующій Великій Герцогъ, Леопольдъ 1І-й, Сынъ Фердинанда ІІІ-го, родился въ 1797-мъ году. Про него можно смѣло сказать, что имя дѣдовское ему не въ тягость. Если онъ и не равенъ съ нимъ въ наукѣ правленія, то вѣрно не уступаетъ ему желаніемъ добра. Онъ простъ въ обхожденіи, благосклоненъ ко всѣмъ, не любитъ ни пышности, ни этикета, и въ этомъ подражаетъ Вѣнскому двору. Во время управленія Медичисовъ, и долго потомъ, Флоренція наслаждалась спокойствіемъ, которое кажется предназначено ей природою. Тосканцами легко и управлять: они теперь столько-же кротки и смирны, сколько прежде бывали безпокойны и непослушны. Въ Тосканѣ революція была-бы совершеннымъ безуміемъ.
   При въѣздѣ во Флоренцію, таможенные приставы даже не остановили меня, и очень вѣжливо сказали, что я не подлежу осмотру. Я остановился близъ рѣки Арно, въ прекрасной гостинницѣ Г-жи Гомберъ, въ комнатахъ, обитыхъ штофомъ и богато меблированныхъ: въ гостиной даже былъ Вѣнскій рояль. Сынъ хозяйки тотчасъ представилъ мнѣ слугу, который долженъ былъ служить мнѣ и вмѣсто чичероне. За вѣрность его ручались. И такъ, устроившись, я тотчасъ переодѣлся, взялъ съ собою Натоліо, новаго своего чичероне, и отправился на первую рекогносцировку города.
   Я поставилъ себѣ правиломъ -- которому впрочемъ слѣдуютъ многіе опытные путешественники -- по пріѣздѣ въ городъ, еще неизвѣстный, всходить на башню, или на сосѣдственную гору, откуда можно было-бы получить первое и общее понятіе о мѣстности, и потомъ уже пуститься по площадямъ и улицамъ, для наблюденій частныхъ. Такая рекогносцировка хорошо приготовляетъ къ подробному разсмотрѣнію. И такъ я взобрался на гору san Miniato al monte, владѣющую Флоренціей: съ нея можно вдругъ увидѣть всю долину Арно, гдѣ благородная столица, съ строгими красотами своими, отдыхаетъ на коврѣ зелени и смотрится въ тихія воды своей рѣки.
   Множество прекрасныхъ казино, разбросанныхъ по пригоркамъ, и справедливо называемыхъ увеселительными домами, составляютъ какъ-бы цвѣтникъ вокругъ Флоренціи, красавицы! Они окружаютъ и продолжаютъ ее, перемѣшиваясь съ садами, гдѣ ростутъ вмѣстѣ деревья шелковичныя, оливныя, померанцевыя, миртовыя, алоэ, вѣчно зеленѣющій, и тысячи растеній, цвѣтовъ благословеннаго юга. Эта плѣнительная долина Арно всегда наполнена благоуханіемъ, и мнѣ, право, мечтается, что Флоренція имѣла когда нибудь въ гербѣ своемъ лилію, которая покоится на розахъ.
   Берега Арно украшены набережными и великолѣпными палатами. Черезъ рѣку перекинуты три, моста: первый della Caraja, соединяетъ часть города, называемую Святаго Дула, съ предмѣстіемъ Оньнсанти (Ognissanti). Второй мостъ, Троицкій, весь изъ бѣлаго мрамора; третій, Ponte Vecchio (старый мостъ) крытый, удивительно живописенъ. За первымъ мостомъ, на правомъ берегу рѣки, зеленый лугъ Cascine, прелестное и любимое гулянье Флорентинцевъ.
   Городъ весь вымощенъ широкими плитами и окруженъ зубчатыми стѣнами темнаго цвѣта; впрочемъ, это цвѣтъ всѣхъ строеній Среднихъ Вѣковъ. Одни ворота поновѣе: Санъ-Гальскія (San-Gallo), ведущія на Болоньскую дорогу. Они имѣютъ видъ тріумфальныхъ воротъ.
   Во внутренности города, почти овальной, возвышаются колокольни и куполы церквей, и множество высокихъ палатъ, которыхъ важная архитектура прекрасна.
   Надобно прежде всего сказать, что я пріѣхалъ во Флоренцію въ самое неблагопріятное время для путешественника. Великій Герцогъ и весь дворъ уѣхали тогда въ Ливорну, на закладку новаго собора; опера и большая часть дворянства послѣдовали за дворомъ. Русскаго посольства здѣсь нѣтъ; иностранцы и путешественники, которыхъ обыкновенно во Флоренціи много, находились также въ Ливорнѣ, а иные въ Пизѣ. Слѣдовательно городъ былъ довольно пустъ, и мнѣ въ утѣшеніе осталась полная свобода гулять по немъ, осматривать его, не развлекаясь визитами, зваными обѣдами и вечерами, какъ то было въ другихъ городахъ. Признаюсь, что располагая быть здѣсь не долго, я мало тужилъ объ обществѣ.
   Въ первый день обѣдалъ я дома, за общимъ столомъ, и познакомился тутъ съ двумя наканунѣ пріѣхавшими Бельгійцами, людьми хорошо образованными, которые путешествовали, какъ и я, для своего удовольствія. Мы уговорились послѣ обѣда ѣхать вмѣстѣ прогуливаться въ Кашине (Cascine); а какъ у меня еще не было экипажа, то они предложили мнѣ свою коляску. Вообразите мое удивленіе, когда я, садясь въ нее, узналъ ту самую, которую взялъ на прокатъ въ Римѣ, и слѣдовательно -- только вчера пріѣхалъ въ ней! Я отыскалъ даже, въ углу, подъ подушкой, забытыя мною перчатки, чему всѣ мы смѣялись. Хозяева сказали мнѣ, что они точно оставили ее въ Римѣ, и только сего дня получили, черезъ пріѣзжаго оттуда путешественника, но не воображали, что это былъ я.
   Кашине, куда мы пріѣхали, прекрасное гульбище: тутъ лужайки, рощи, и вездѣ множество фазановъ, которые смирно прогуливаются между экипажами, перелетаютъ по произволу и никого не боятся, какъ у насъ въ Москвѣ голуби при зерновыхъ лавкахъ. На лужайкахъ, посреди этой сельской и щеголеватой природы, живописно отдыхаютъ или пасутся коровы. Прекрасный домикъ, построенный Герцогомъ, служить для охотничьяго привалу. По мѣстамъ широкіе проспекты, гдѣ Флорентинскіе счастливцы собираются верхами и въ нарядныхъ экипажахъ, щеголять другъ передъ другомъ; подалѣе, въ тѣни, уединенныя мѣста для скромнаго пѣшехода, удаляющагося отъ толпы. Красивая Арно, текущая тихо, будто не хотя оставляетъ эти прелестныя мѣста, истинныя Елисейскія поля! Мнѣ показали здѣсь Жерома Бонапарте и Князей Понятовскихъ, давно живущихъ въ Италіи. Я видѣлъ множество экипажей, богатыя ливреи, прекрасныхъ женщинъ. Въ позднія сумерки оставили мы гулянье и поѣхали къ Троицкому мосту, въ кофейную Bottogone, куда въ это время съѣзжается лучшее общество. Большая часть Итальянцевъ не заняты ничѣмъ: они, какъ говорятъ, убиваютъ время, покуда оно не убьетъ ихъ. Конечно есть исключенія.... да, впрочемъ, не вездѣ-ли почти тоже? Не вездѣ-ли существуетъ родъ людей, подражающихъ одинъ другому и похожихъ другъ на друга, праздныхъ, или занимающихся бездѣлицами? Но у Итальянцевъ вообще устранены дѣла и серьёзныя размышленія. Земля чувственная, гдѣ главное дѣло покоряться закону благосостоянія!
   Ни съ кѣмъ не бывши знакомы, мы слушали, глядѣли, ѣли мороженое, и наконецъ отправились домой. Мнѣ надобно было писать много писемъ, и я прописалъ ихъ до полуночи.
   Флорентинцы обѣдаютъ рано, а ужинаютъ очень поздно, часто за полночь, послѣ спектакля, и отъ того у мужчинъ и даже нѣкоторыхъ женщинъ вошло въ привычку, возвращаясь съ гулянья, заѣзжать въ кофейный домъ.
   На другой день, рано, я пустился осматривать Флоренцію. Начнемъ съ дворцовъ или палатъ.
   Palazzo Vecchio (Древнія палаты). При исчисленіи главныхъ палатъ, или дворцовъ, украшающихъ Флоренцію, конечно въ первомъ ряду должно назвать Palazzo Vecchio. Встарину жили тутъ правители города, потомъ помѣщался Городовой Совѣтъ. Предъ дворцомъ площадь и прекрасный портикъ Орканья: это Форумъ Флорентинской республики. Прикасаясь также къ галлереѣ Медичи, онъ справедливо можетъ почитаться сердцемъ Флорентинской исторіи и художественной славы города.
   Palazzo Vecchio обширное четвероугольное зданіе, съ зубчатыми стѣнами. Простота стиля и огромность размѣровъ придаютъ ему видъ величественный. Онъ почти безъ всякихъ наружныхъ украшеній: только высокая башня, смѣло построенная, поражаетъ своею странною архитектурою, при самомъ входѣ во дворъ. Тутъ увидите много хорошихъ украшеній, рѣзныхъ и живописныхъ; но они уже слишкомъ многочисленны. Прекрасный фонтанъ, изъ порфира, съ бронзовой фигурой ребенка, произведеніе Вероккіо. Зала совѣта, Sala granda (большая зала), гдѣ могла помѣщаться тысяча гражданъ, замѣчательна своею обширностію и убранствомъ, изваяніями БаччіоБандинелли и историческими Фресками Джіорджіо Васари. Въ другой залѣ хранилась собственная казна начальниковъ республики. Туда любилъ уединяться Козьма 4-й, и тамъ устроилъ онъ лабораторію. Бывши любителемъ древностей и медалей, онъ, съ помощію Бенвенуто Челлини, возстановлялъ древнія заржавѣлыя фигурки изъ бронзы.
   Построенныя архитекторомъ Арнольфо ди Лапо, тѣмъ-же, который выстроилъ соборъ и церковь Santa Croce (Святаго креста), Древнія Палаты существуютъ уже 500 лѣтъ, и время, наложивъ на нихъ свою печать, будто не прикоснулось къ нимъ. Близъ этихъ палатъ, такъ называемая Loggia de Lanzi, или Orcagna, по имени ея архитектора, построена въ 1355-мъ году. Микель-Анджело предлагалъ продолжить этотъ красивый портикъ, состоящій теперь изъ трехъ аркадъ, такъ чтобы онъ окружилъ всю площадь: тогда великолѣпіе ея было-бы несравненно; но слишкомъ большія издержки, какихъ потребовало-бы это, не позволили исполнить проекта его. Въ теперешнемъ своемъ состояніи, Лоджіа д' Орканья отличается величіемъ размѣровъ. Тутъ, вѣроятно, прежде собирались старшины Совѣта, и обсуживались государственныя дѣла въ присутствіи народа; потомъ служила она балдахиномъ Князьямъ, во время празднествъ; а нынѣ -- proh риdor!-- разыгрывается въ ней лоттерея!...
   Площадь передъ Древними Палатами и Лоджіа, украшена бронзовыми и мраморными статуями, и отъ того походитъ на музей ваянія. Все вмѣстѣ это представляетъ что-то монументальное, чего нѣтъ нигдѣ. Тутъ Юдиѳь Донателли, Персей Бенвенуто Челлини, группа Похищеніе Собинокъ, Нептуновъ фонтанъ, конная статуя Козьмы 4-го, Іоанна Болонѣскаго, и наконецъ Давидъ Микель-Анджело, и Геркулесъ, Баччіо Бандинелли, дна мраморные великана. Конечно не всѣ эти изваянія совершенны, но многія изъ нихъ превосходны, и имена мастеровъ ихъ принадлежатъ безсмертію.
   Зданіе галлереи Медичи соединено съ Древними Палатами. Построенное около половины XVI-го столѣтія архитекторомъ Васари, оно занимаетъ три стороны параллелограма. Въ одной части, внизу, помѣщены казначейство, архивы и богатая библіотека; въ другой лавки и родъ базара, совсѣмъ тутъ неумѣстнаго. Первый этажъ весь занятъ богатѣйшею коллекціею, начатою Медичисами и умноженною ихъ наслѣдниками. Два параллельные коридора тянутся на 430 футовъ въ длину, а соединяющій ихъ на 4 00 футовъ; но и такое пространство еще не было достаточно для помѣщенія всѣхъ сокровищъ, постепенно скоплявшихся, и потому принуждены были устроить боковыя залы (Stanze), отдѣленныя отъ сосѣдственныхъ домовъ. Это-то соединеніе коридоровъ и залъ обыкновенно называютъ галлереей.
   Я ходилъ въ ней такъ долго, что наконецъ нечувствовалъ ногъ; отдыхалъ, и опять шелъ далѣе. Здѣсь-то можно сказать: не насытится око зрѣніемъ!
   Толстая книга составилась-бы изъ однихъ названій предметовъ, собранныхъ здѣсь и методически размѣщенныхъ и классифированныхъ. Я не займусь этимъ скучнымъ каталогомъ. Кромѣ несчетнаго множества группъ, барельефовъ, статуй и бюстовъ, составляющихъ цѣлое населеніе, бронзовое и мраморное, кромѣ неподражаемой Венеры Медичисской и трогательной трагедіи Ніобы, кромѣ тысячей картинъ, различныхъ школъ, начиная съ Флорентинской, народной здѣсь, и до Французской, помѣщенной кажется только для счету, вы увидите въ этой галлереѣ чудесныя собранія Этрусскихъ и Римскихъ древностей, медалей, камеевъ, мозаикъ и драгоцѣнныхъ камней. Можно встрѣтить много прекраснаго и въ другихъ музеяхъ Европы, но все несравненно меньше. Флоренція можетъ по справедливости гордиться также собраніемъ портретовъ великихъ художниковъ, въ числѣ которыхъ болѣе двухъ сотъ писаны ими самими.
   Славная Stanza (комната) della Tribuna, построенная въ видѣ осьміугольника, художникомъ Буонталенти, прикасается къ большому лѣвому, коридору. Ясно видно намѣреніе учредителей, собрать только самыя превосходныя работы въ это святилище, расположенное и освѣщенное съ большимъ искуствомъ. Посрединѣ владычествуетъ, какъ древнее божество, изящная Венера; самыя рѣдкія сокровища, какія только произвели рѣзецъ и кисть, окружаютъ ее будто раболѣпный дворъ.
   Другія, особенно увлекательныя изваянія здѣсь: Аполлонъ, про котораго замысловато сказано, что "если-бъ статуи могли вступать въ бракъ, "то нельзя было-бы найдти лучшаго жениха "Венерѣ;" Точильщикъ (l'arrotino), предметъ столькихъ диссертацій; группа борцовъ, приписываемая Кефисодору, и Фавнъ, играющій на Scabillion, или Crotale. Въ живописи блистаютъ славныя имена Рафаэля, Микель-Анджело, Леонарда да Винчи, Тиціана, Корреджіо, Альбана, Андрея дель Сарте, Аннибала Караччи, Гверчини, Гвидо-Рени. Въ этой комнатѣ собрано все, что есть превосходнаго въ художествахъ, и, я думаю, за нее легко было-бы купить государство больше обширное, нежели вся Тоскана.
   Палаты Питти. Лука Питти былъ, какъ и Медичисы, Флорентинскій купецъ, не меньше богатый и во многихъ случаяхъ ихъ соперникъ. Онъ началъ строить это зданіе около половины XV-го вѣка, въ такомъ размѣрѣ, что не могъ продолжить его. Можетъ быть, что и богатство его разстроилось. Болѣе счастливый его, Козьма 1-й купилъ, въ 1549-мъ году, у наслѣдниковъ своего соперника Питтіевъ домъ (Casa Pitti), увеличилъ, украсилъ его, и привелъ въ настоящее состояніе. Онъ соединилъ его, посредствомъ коридора въ 250 саженъ, проведеннаго чрезъ рѣку Арно, возлѣ Ponte-Vecchio (Стараго моста), съ Древними палатами, почти такъ-же какъ Папы Римскіе соединили Ватиканъ съ замкомъ Сентъ-Анджело. Съ тѣхъ поръ палаты Питти сдѣлались дворцомъ и всегдашнимъ жилищемъ Тосканскихъ государей. Главный фасадъ, произведеніе Брунелески, занимаетъ 90 саженъ по площади: онъ съ выступами и переломами. Вообще, это зданіе строгаго стиля и величественной простоты, настоящій образъ Тосканской архитектуры; видно даже, что оно служило образцомъ другимъ палатамъ своего времени. Внутренній дворъ не довольно широкъ. Вокругъ него галлереи, съ колоннами, приставленными къ стѣнѣ: онѣ всѣхъ трехъ Греческихъ орденовъ. Галлерея Питти, даже во Флоренціи можетъ почесться соперницей галлереи Медичисовъ. Не равняясь съ нею числомъ предметовъ, она ни какъ не уступаетъ ей выборомъ и достоинствомъ ихъ. Рафаэль, въ удивительномъ портретѣ Юлія ІІ-го, и особенно въ безподобной картинѣ своей Богоматери. (Madonna della seggiola); Микель-Анджело, въ картинѣ Три Парки, Фра-Бартоломео, въ своемъ Апостолъ Маркъ; Сальваторъ Роза въ Катилининомъ заговоръ; Тиціанъ, Караваджіо, Андрей дель Сарте, Карло Дольче, Аллори, Гверчино, Санъ-Пьетро, ли Кортона въ своихъ плафонахъ, и множество другихъ, достойны того, чтобы по нимъ изучались художники въ этой превосходной галлереѣ. И здѣсь Венера! Рѣзецъ Кановы осмѣлился на это предпріятіе, дерзкое потому, что хотѣли замѣнить Венеру Медичисовъ, которую, казалось, могъ похитить развѣ Юпитеръ, но въ самомъ дѣлѣ похитилъ смертный, и очень прозаически перевезъ въ Парижъ! Это воспоминаніе вредитъ произведенію Кановы, которое часто критиковали строго и даже несправедливо. По крайней мѣрѣ можно сказать, что если древняя Венера божество, то Венера Кановы болѣе чѣмъ смертная.
   Библіотека Питтіева дворца размѣщена довольно плохо, въ верхнемъ этажѣ. Въ ней считается до Л5,000 томовъ. Въ числѣ рукописей находится собраніе сонетовъ и Canzoni Тассовыхъ, любопытное своеручными поправками автора. Тутъ-же видѣлъ я многія рукописи Макіавеля, подлинныя письма Галилея, и другихъ знаменитыхъ людей.
   Обширные сады этого дворца извѣстны подъ именемъ Боболи. Они въ родѣ тѣхъ, которые мы называемъ Французскими, хотя во Францію они перешли изъ Италіи: самый Версальскій садъ устроенъ Ленотромъ по рисункамъ Буонталенти, учредителя садовъ Боболи. Я много разъ, и съ удовольствіемъ гулялъ въ нихъ по вечерамъ. Тутъ множество амфитеатровъ, террасъ съ ступенями и балюстрадами, обелисковъ, статуй, вазъ; много искуства, но оно часто искажаетъ природу, особенно строгою симметріей и стрижкой нѣкоторыхъ аллей. За то здѣсь нѣтъ зимы: вѣчная зелень! Лимонныя, померанцевыя деревья, пирамидальный тополь, лавръ, миртъ, лиственица, кедръ прекрасно рисуются на голубомъ небѣ Италіи; фонтаны освѣжаютъ воздухъ, и гулянье въ садахъ Боболи прелести о
   Casa Medici, или Riccardi, Casa Slrozzi, и проч. Домъ Медичи, первое жилище Медичисовъ, построенъ въ 1430-мъ году, архитекторомъ Микелоцо-Микелоцци, и купленъ въ 1659-мъ фамиліей Пикарди. Онъ одного стиля съ домомъ Строцци. Это замѣчательнѣйшія изъ укрѣпленныхъ зданій Флоренціи, квадратныя и съ дворомъ посрединѣ: они похожи на монастыри. Весь нижній этажъ въ нихъ изъ огромныхъ толстыхъ камней; потомъ два этажа, съ нѣсколькими окнами. Это образуетъ зданіе строгой, но благородной архитектуры, живо напоминающее смутные годы Среднихъ Вѣковъ, и твердые, предпріимчивые характеры людей тогдашней Флоренціи. Есть и другіе такіе-же домы, какъ-то: Русгелаи, Николини, Арнольди, Гваданьи, Буондельмонте, Бартолини. Внизу и по угламъ этихъ домовъ, до сихъ поръ видны твердыя бронзовыя кольца и большіе чеканеные фонари. Достовѣрно не знаютъ, къ чему служили кольца, но извѣстно, что фонари были принадлежностью дворянства, которое одно имѣло право освѣщать такимъ образомъ свои домы въ праздничные дни.
   Не льзя пропустить безъ замѣчанія палатъ Каппони и Корсини. Онѣ построеніе въ новѣйшемъ вкусѣ, однако прекрасны, особенно Корсиніевы, мѣстоположеніемъ своимъ на набережной рѣки Арно, великолѣпіемъ внутренняго убранства и своими галлереями.
   Осмотрѣвъ жилища могущества, я осмотрѣлъ и смиренныя убѣжища, прославленныя именами, драгоцѣнными художествамъ и литтературѣ. И какой путешественникъ, понимающій истинную славу, не посѣтилъ дома Данте (casa di Dante), дома Микель-Анджело, casa Buonarotii, домовъ Макіавеля, Боккачіо?
   Въ Сѣверной Италіи, и даже въ Тосканѣ, всѣ соборныя церкви называются Дуомо, Duomo {Это названіе усвоено и въ Германіи (Dom) главнымъ и соборнымъ церквамъ, отъ особеннаго устройства круглыхъ ихъ куполовъ.}. Santa Maria del Fiore, Флорентинскій соборъ, или Duomo, одинъ изъ самыхъ величественныхъ и обширныхъ христіанскихъ храмовъ. Величайшіе архитекторы: Арнольфо ди Лапо, Джіото, Брунелески, Микель-Анджело, Орканья, Тадео-Гадди, употребляли поочередно свои могущественныя дарованія на постройку его. Лапо началъ этотъ соборъ въ концѣ XIII-го вѣка, съ помощію Чимабуэ, своего мастера; Брунелески застроилъ и довершилъ куполъ: дерзкое и вмѣстѣ изящное предпріятіе, внушенное Римскимъ Пантеономъ, и давшее потомъ Микедь-Анджело мысль произвести куполъ Св. Петра! Джіото воздвигъ колокольню, столь стройную, и такъ богато украшенную рѣзьбою и различнымъ мраморомъ, что Карлъ V-й, увидѣвъ ее, сказалъ: "Флорентинцы должны держать ее въ футлярѣ, и только разъ въ годъ показывать." -- Внутренность церкви поражаетъ тѣмъ болѣе, что множество украшеній ни сколько не умаляютъ пространства ея. Ни что не портитъ здѣсь благородной простоты, которая въ архитектурѣ всегда близка къ истинному величію.
   Крещатикъ и колькольня совершенно отдѣльны отъ собора (въ Италіи много примѣровъ такого раздѣленія). Первый, основанный во имя Св. Іоанна, составляетъ особую церковь. Въ него входятъ тремя бронзовыми рѣзными дверьми, которыя совершенное чудо искуства, и дѣйствительно достойны служитъ входомъ въ царство небесное, какъ сказалъ Микель-Анджело {Точныя копіи съ нихъ находятся въ С. Петербургскомъ Казанскомъ соборъ.}. Изящнѣйшія изъ нихъ тѣ, которыя противъ собора: онѣ работы Лоренца Гиберти, и безъ сомнѣнія должны почитаться превосходнѣйшею работою того времени, когда былъ золотой вѣкъ этого искуства.
   Церковь Санта Кроге (Святаго Креста), можетъ назваться Флорентинскимъ Пантуономъ. Всѣ любители словесности и художествъ должны поклониться въ ней гробницамъ Галилея, Макіавсля, Микель-Анджело, Леонарда Бруни, Аретино, Альфіери, Феликаи, и другихъ безсмертныхъ покойниковъ. Байронъ называлъ ее Меккою Италіи. Съ сожалѣніемъ не находимъ здѣсь гробницъ Данте, Петрарки и Боккасіо, этого тріумвирата Итальянской поэзіи. Неблагодарная Флоренція удалила ихъ, а теперь завидуетъ мѣстамъ, упокоившимъ бренные ихъ остатки. Желательно былобы читать на здѣшнихъ мраморахъ также достойныя имена славныхъ живописцевъ, Леонарда да Винчи, Варѳоломея де Санмарко, Даніила Волтерре, Джорджіо Васари, Антонія Темпеста, Чиголи, Аллоріа, Гирландаіо, скульпторовъ: Бенвенуто Челлини, Донателлы, Бандинелли, архитекторовъ: Льва Баптиста Альберти, Брунелески, Сервандони, стихотворца Пульки, историковъ: Гвикардини, Павла Жова, музыканта Лулли, ученаго Акурсіа, Папы Льва Х-го, и еще многихъ знаменитыхъ людей, урожденцевъ прекрасной Тосканы, нѣкогда столько-же обильной геніями, какъ нынѣ она изобильна цвѣтами и плодами. За всѣмъ тѣмъ, Коринна справедливо сказала, что "церковь "Санта-Кроче заключаетъ въ себѣ блистательнѣй" шее собраніе мертвыхъ, какое только есть въ "Европѣ." Прибавимъ, что она какъ будто и создана для нихъ, прилична имъ, нѣсколько мрачнымъ великолѣпіемъ зданія, и особеннымъ изяществомъ большей части гробницъ. Микель-Анджслова замѣчательна тремя статуями, изображающими живопись, скульптуру и архитектуру; Альфіеріева принадлежитъ рѣзцу Кановы. Здѣсь говорятъ про этотъ памятникъ: "Вотъ гробница "Софоклова, изваянная Фидіемъ."
   Отсюда я перешелъ въ церковь Санъ-Лоренцо. И здѣсь гробницы, но совершенно въ другомъ родѣ: онѣ яшмовыя, порфировыя, гранитныя; тутъ лаписъ, золото и бронза, со всею роскошью надписей. Тамъ имена, прославившіяся высокими мыслями, геніемъ, дарованіемъ; здѣсь Князья, достигшіе славы могуществомъ. Но славы, сокрытыя въ Санта-Кроче, прочнѣе гранитовъ и порфира Санъ-Лоренцо. Великолѣпіе, всюду блестящее въ могильной палатѣ Медичисовъ (capella de deposit!), неизобразимо: что-бы ни сказалъ я, все это не выразитъ существенности и дастъ не полное о ней понятіе. Впрочемъ, мнѣ кажется, многое тамъ сдѣлано безъ вкуса, или, по крайней мѣрѣ, не соотвѣтствуетъ этому богатству и великолѣпію.
   Гораздо любопытнѣе остановиться передъ гробницами, поставленными въ ризничей той-же церкви, потому что искуство драгоцѣннѣе матеріяловъ, а это искуство Микель-Анджелово. Неподражаемый художникъ показалъ свое мастерство и на этихъ двухъ гробницахъ Медичисовъ. Одна, Юліана, роднаго брата Льва Х-го, другая Лаврентія, Герцога Урбинскаго, отца Французской Королевы Екатерины. Надъ первою изъ нихъ двѣ статуи, представляющія День и Ночь: первая истинно одушевлена выраженіемъ жизни! Ночь дремлетъ, и кажется дышитъ въ усыпленіи: боишься разбудить ее! Destala, se nol credit е parleratti, сказалъ современникъ Микель-Анджело. "Сонъ ей сладокъ -- отвѣчалъ ваятель: -- не "видать, не слышать, не чувствовать для нея благо; и такъ молчи; не буди ее!"
   
   Non veder, non sentir, e gran ventura; paro non la destar, deb! parla basso.
   
   На другой гробницѣ статуя Лаврентіева, съ двумя эмблематическими фигурами утренней и вечерней зари. Лаврентій изображенъ въ военномъ одѣяніи, въ шлемѣ; онъ сидитъ въ размышленіи. Эта фигура такъ естественна, что ее можно принять за живую. Передъ нею невольно стоишь молча, потому что, кажется, она подниметъ голову, если пробудишь ее отъ размышленія. Изящно, велико художество, дающее такимъ образомъ мысль камню.
   Лаврентіанская библіотека пользуется заслуженною славою. Она очень богата рукописями, изъ числа которыхъ не только ученый, но и любопытный человѣкъ велитъ себѣ показать славные Амальфійскіе пандекты, рукописи Плутарха и Тацита, очень древнія, Цицероновъ! письма, списанныя рукою Петрарки, древнѣйшій изъ всѣхъ извѣстныхъ списковъ Виргилія, жизнь Бенвенуто Челлини, писанную самимъ этимъ страннымъ художникомъ, трагедіи Альфіери, и проч. Самое помѣщеніе библіотеки прекрасно изящною простотою и какимъ-то страннымъ оттѣнкомъ; цвѣтныя стекла, готическіе стулья, и дубо: ме рѣзные налои, все это совершенно прилично пожелтѣвшимъ пергаментамъ и мѣднымъ застежкамъ книгъ. Тутъ царствуетъ спокойствіе и тишина, невольно погружающія въ мысли....
   Любопытно также зайти въ церковь Святаго Духа. Красота зданія, и Коринѳскія колонны ея заслуживаютъ вниманіе; но для любителей живописи еще драгоцѣннѣе картины Джіотти, Мазаччіо, Чимабуэ и Перуджина, всѣ той славной школы, которая предшествовала Рафаэлю. Я только наименую церкви Санъ-Марко (Св. Марка), въ которой гробницы Ангела Полицій на и Пика де Ммрандола, монастырь della Maddalena de pazzi, del Carmine; но не льзя не упомянуть нѣсколько подробнѣе о церкви Благовѣщенія (£'Лnnunziata). Всякой любитель живописи остановится тамъ въ восхищеніи, при видѣ живописныхъ работъ Андреа дель Сарте, и впадетъ въ сладостную, глубокую задумчивость. Почти всѣ эти произведенія al frеsco; тѣ, которыя внутри, сохранили всю свѣжесть красокъ, но, къ сожалѣнію, находящіяся въ наружныхъ галлереяхъ подвержены вліянію воздуха и сырости: они начинаютъ нѣсколько портиться Въ числѣ ихъ находится превосходное и неподражаемое изображеніе Богоматери, извѣстное подъ именемъ Madona del Sacco (Богоматерь съ мѣшкомъ). Простота этого изображенія и вмѣстѣ поэтическая роскошь дѣлаютъ, нѣкоторымъ образомъ, превосходное произведеніе Андрея дель Сарте народнымъ, хотя оно неподражаемо силою фигуръ и отдѣлкою всѣхъ подробностей.
   Я не буду говорить о нравахъ и обществѣ Флорентинскомъ, потому что слишкомъ мало видѣлъ ихъ, и вообще мало оставался въ столицѣ Тосканы; пишу, что знаю, и упоминаю только о томъ, что видѣлъ.
   На другой день своего пріѣзда былъ я у Сардинскаго Министра, Графа Броліо, желая узнать, могу-ли я ѣхать черезъ Генуу на Туринъ. Намѣреніе мое: ѣхать чрезъ Болонью, Миланъ и Симилонъ, не состоялось, отъ того что по всей Сѣверной Италіи были учреждены холерные карантины, и я хотѣлъ попытаться, не ускользну-ли отъ нихъ другимъ путемъ. Графъ Броліо принялъ меня очень вѣжливо, и сказалъ, что ѣхать на Генуу нѣтъ никакого препятствія, но что онъ еще не знаетъ навѣрно, есть, или нѣтъ карантинъ между Генуей и Туриномъ. Послѣ такого неопредѣлительнаго отвѣта, я побоялся снова попасться на мѣсяцъ въ какую нибудь лачугу, и рѣшился ѣхать въ Ливорно, а тамъ сѣсть на корабль. И такъ, взявъ у своего банкира, Г-на Бори, нѣсколько денегъ, осмотрѣвъ еще мозаичную мануфактуру, и распрощавшись съ товарищами своими Бельгійцими, я нанялъ извощика (voiturino) за пять піастровъ, и въ 8 часовъ вечера отправился, въ спокойной каретѣ, по дорогѣ въ Ливорно.
   Въ каретѣ сидѣло насъ четверо: со мною рядомъ Ливорискій купецъ, который во все время спалъ и не говорилъ ни слова, а впереди камердинеръ мой и какой-то старичекъ, называвшійся Графомъ. Послѣдній безпрестанно ворочался, говорилъ, величалъ меня Свѣтлостью, почиталъ себя обязаннымъ въ присутствіи моемъ хвалить Россію и Русскихъ, звалъ къ себѣ въ гости, разсказывая, что онъ ѣдетъ въ деревню, гдѣ у него прекрасный домъ, въ который много разъ заѣзжали Русскіе путешественники, называлъ мнѣ нашихъ Графовъ, Князей, сдѣлавшихъ ему эту честь, и проч. Почти при каждомъ моемъ словѣ онъ приподнимался съ мѣста и снималъ шляпу. Я начиналъ уставать отъ такой чрезмѣрной вѣжливости; но, на второй станціи, по счастью, старичекъ насъ оставилъ, потому что въ замокъ Его Сіятельства надо было своротить влѣво, и какъ оставалосъ съ полмили и уже начинало разсвѣтать, то онъ отправился домой пѣшкомъ. Счастливый путь!
   Хотя мы выѣхали изъ Флоренціи ночью, но при лунномъ свѣтѣ можно было хорошо видѣть окружное мѣстоположеніе. Мы почти все ѣхали по берегамъ Арно; деревни не перемежались и казались сплошными; во многихъ мѣстахъ виды были живописны и достойны ночной Гакертовой или Фанъ-деръ-Нотовой картины. На одной станціи (не помню ужъ которой) прислуживалъ въ кофейной карло: подобнаго я никогда не видывалъ! Онъ былъ очень малъ, широкъ въ плечахъ и съ преогромной головой; съ виду казался силенъ и здоровъ, черенъ лицомъ, и, что рѣдкость въ карлѣ, у него была длинная, окладистая, черная борода: словомъ это -- какъ называется въ Русскихъ сказкахъ:-- былъ мужичекъ съ ноготокъ, а борода съ локотокъ! Онъ служилъ проворно и вездѣ поспѣвалъ, хотя прихрамывалъ. Узнавъ, что онъ полу чаетъ самое скудное жалованье и съ трудомъ содержится, я далъ ему два піастра и предложилъ пойти ко мнѣ въ услугу; онъ спросилъ меня, куда я его повезу, и когда я сказалъ ему: въ Россію, онъ покачалъ головой, вздрогнулъ и отвѣчалъ мнѣ: -- Холодно!--
   Скоро разсвѣло. Мѣстоположеніе измѣнилось: я видѣлъ довольно обширныя поля, засѣянныя пшеницей; деревни также были близко одна отъ другой. Мы покинули Арно, и въ 6 часовъ утра, въ Воскресенье, пріѣхали въ Ливорно.
   Описывать здѣсь, по истинѣ, почти нечего. Городъ можно назвать новымъ, и слѣдственно въ немъ нѣтъ никакихъ древнихъ памятниковъ. Только съ XIII-го вѣка, послѣ упадка Пизы, Ливорно начала процвѣтать и пристань ея стала извѣстною и богатою. Въ этомъ можно сравнить ее съ нашею Одессою."
   Теперь Ливорно большой городъ, богатая торговая пристань, и въ числѣ 50 тысячь жителей ея конечно десятая часть Жиды. Городъ прекрасно отстроенъ. Большая продолговатая площадь занимаетъ средину его. Улицы прямы и широки. Та, которую называютъ Фердинандовою, лучше всѣхъ: въ ней сосредоточивается почти вся торговля, и народу на ней всегда множество; въ лавкахъ ея увидите самые блестящіе и богатые товары. Одна часть города, пересѣкаемая множествомъ каналовъ, по которымъ товары подвозятся къ самымъ магазинамъ, называется Новой Венеціей. Изъ публичныхъ зданій, можно замѣтить театръ и Жидовскую синагогу. Воздухъ здѣсь сырой и почитается нездоровымъ, отъ стоячихъ водъ. Въ городѣ трудно сыскать хорошей воды для питья; жить дорого, особенно для иностранца, котораго безсовѣстно обираютъ.
   Въ Ливорно свободный портъ (porto franco). Гавань защищена цитаделью, хорошо укрѣпленною, безопасна для кораблей, но не глубока, и заносится пескомъ. Маякъ отнесенъ далеко въ море; три лазарета, для карантина, также построены довольно далеко. Въ Тосканскихъ владѣніяхъ Ливорно можетъ почесться единственною пристанью, потому что на островѣ Эльбѣ пристань очень мала; а Піомбинская и Орбительская едва достойны назваться второстепенными.
   Протестантское кладбище, за городомъ, служитъ здѣсь, гуляньемъ для публики. Всѣ гробницы -- и ихъ много -- сдѣланы изъ бѣлаго мрамора; на большей части изъ нихъ хорошія статуи и другія украшенія, довольно изящныя; иныя просто богаты. Это погребальное мѣсто, при морѣ, эта долина успокоенія, близъ безпрестанной тревоги волнъ, столько различныхъ людей, издалека приплывшихъ сюда лечь вмѣстѣ, и общее кораблекрушеніе ихъ жизни на чуждой землѣ, все это навѣяло тягостныя мысли на мою душу.
   На другой день, рано, я послалъ къ Россійскому Консулу, спросить, когда могу видѣть его; онъ отвѣчалъ, что явится ко мнѣ самъ тотчасъ, и дѣйствительно пришелъ еще въ девятомъ часу. Я удивился и обрадовался, когда узналъ въ немъ стараго и добраго знакомаго. Г-нъ Энгельбахъ имѣлъ нѣкогда въ Москвѣ Французскую книжную лавку, и я у него часто покупалъ книги. Мы возобновили знакомство, и онъ пригласилъ меня въ тотъ-же день къ себѣ обѣдать, предупредивши, что самъ онъ проведетъ утро во дворцѣ Великаго Герцога, куда приглашенъ весь дипломатическій корпусъ на церемонію, но что Г-жа Энгельбахъ, также моя знакомая, будетъ очень рада принять меня, а къ обѣду онъ непремѣнно воротится домой. Г-нъ Энгельбахъ сказалъ мнѣ также, что на улицѣ, гдѣ онъ живетъ, будетъ очень тѣсно, потому что крестный ходъ, войска и вся процессія пойдутъ мимо его окошекъ, и совѣтовалъ, избѣгая тѣсноты, и если я любопытенъ видѣть церемонію, пріѣхатъ къ нему пораньше. Поблагодаривъ его за приглашеніе и за совѣтъ, я и тѣмъ и другимъ воспользовался. Въ часъ отправился я къ Консулу, и далеко не доѣзжая до его дома увидѣлъ уже большія приготовленія: окна всѣхъ домовъ были убраны коврами, и шелковыми и парчевыми тканями. У посольскихъ и консульскихъ домовъ развѣвались флаги ихъ государствъ. По двуглавому, побѣдоносному орлу Россіи узналъ я домъ нашего Консула, вышелъ изъ коляски и пошелъ прогуливаться по улицѣ. Меня веселила эта пестрота, это разнообразіе костюмовъ: тутъ были народы изъ всѣхъ частей свѣта, и много хорошихъ женщинъ. Между прочимъ, двѣ Алжирскія Жидовки обращали на себя вниманіе страннымъ своимъ нарядомъ: у нихъ на головѣ были какіе-то филигранные золотые конусы, съ плоскимъ верхомъ, но слишкомъ въ полъ-аршина вышины. Сами онѣ были молоды, хороши, и потому, можетъ статься, нарядъ казался не безобразенъ. Я долго шелъ за ними и любовался.
   Въ два часа явился я къ Г-жѣ Энгельбахъ, Добрая и привѣтливая Московская знакомка моя, кажется, была очень рада видѣть земляка. Мы разговорились о Москвѣ, о родныхъ ея, и она, не взирая на блестящее положеніе мужа своего, съ умиленіемъ говорила о родинѣ и кажется почлабы счастьемъ воротиться туда. Стали пріѣзжать гости, и я очень обрадовался, увидѣвъ Григорья Ѳедоровича Орлова, супругу его и дочь. Мы еще мало были знакомы: онъ гораздо моложе меня; но довольно было вспомнить намъ о нашихъ отцахъ, чтобы тотчасъ сблизиться и быть друзьями. Онъ представилъ меня своему семейству и пригласилъ къ себѣ. Г. Ѳ. пользуется здѣсь общимъ уваженіемъ, и Великій Герцогъ къ нему особенно внимателенъ. Съ какою радостью встрѣтилъ я тутъ-же невѣстку его, супругу брата его М. Ѳ.! Екатерина Николаевна принадлежитъ къ небольшому числу дамъ, умѣющихъ соединить очарованіе любезности съ необыкновеннымъ умомъ и познаніями! Отецъ ея долго былъ моимъ товарищемъ въ счастьи и въ несчастьи.... Онъ справедливо почитался однимъ изъ лучшихъ нашихъ полководцевъ, и въ полной мѣрѣ заслужилъ это названіе. По кончину свою остался онъ мнѣ хорошимъ пріятелемъ. Здѣсь-же увидѣлъ я Штатсъ-Даму, Княгиню Софью Григорьевну Волконскую, только наканунѣ прибывшую изъ Пизы, гдѣ она пользовалась водами. Пріятно увидѣть, вдали отъ отечества, земляковъ, особенно такихъ, которые дѣлаютъ ему честь, какъ это случилось со мною у Г-на Энгельбаха; за то какъ грустію встрѣтиться съ такими, отъ которыхъ и дома отворотился-бы; но я былъ такъ счастливъ, что во всю бытность свою на чужой сторонѣ не испыталъ этого.
   Въ четыре часа усыпали улицу лавровыми вѣтвями, и началась церемонія, возвѣщенная пушечнымъ выстрѣломъ. Сперва шли жандармы, и кажется кирасиры, по полувзводно; потомъ нѣсколько пѣхоты, съ знаменами. Войско, хорошо выправленное и хорошо одѣтое, маршировало стройно; музыка и барабаны гремѣли. Далѣе шли гражданскіе чиновники, по два въ рядъ, большая часть въ мантіяхъ на горностаевомъ мѣху. Затѣмъ проходило духовенство, во всемъ облаченіи, съ хоругвями и крестами, также по два въ рядъ, Архіепископъ, Епископы, каноники, и передъ ними пѣвчіе, сопровождали шествіе. Тотчасъ за духовенствомъ шелъ Великій Герцогъ, окруженный своими министрами и всѣмъ дворомъ; потомъ, еще два взвода кавалеріи, народъ, экипажи, и проч. и проч. Молодыя дѣвицы, въ бѣлыхъ платьяхъ, кидали изъ корзинокъ цвѣты передъ Герцогомъ. Все это было довольно хорошо, нарядно, но обыкновенно. Я уже столько видывалъ подобныхъ процессій, что эта не представила мнѣ ничего новаго.
   Когда возвратился нашъ Консулъ, мы сѣли обѣдать, и провели день очень пріятно. Супруга Г. Ѳ. Орлова пригласила меня ѣхать съ нею гулять; я съ благодарностью согласился на это, и мы долго разъѣзжали, въ ея коляскѣ, по улицамъ. Ѣхать въ театръ было еще рано, и мы заѣзжали къ нимъ на дачу, гдѣ прохладились мороженымъ и лимонадомъ. Гостепріимство и ласки Г. Ѳ., и необыкновенная любезность и умъ прекрасной его супруги, привязали меня къ нимъ. Дочь ихъ не красавица, но стройна, благовоспитанна и умна, какъ родители ея. Безъ нихъ въ Ливорно я провелъ-бы время очень скучно.
   Театръ здѣсь не малъ и хорошо устроенъ. Въ этотъ день давали Беллиніеву Соннанбулу. Я былъ очень доволенъ, и оркестромъ и пѣвцами. Впрочемъ, это была не Ливориская труппа, а пріѣхавшая съ дворомъ Флорентинская. Г-жа Такинарди произвела въ зрителяхъ неимовѣрный восторгъ! И я отдаю ей полную справедливость: это была первая пѣвица, слышанная мною въ Италіи, которая совершенно заслуживаетъ похвалу. Я слышалъ ее еще въ неблагопріятное для нея время; она черезъ нѣсколько недѣль должна была родить, и напряженіе голоса было для нея очень тягостно. Ронкони, прекрасный баритонъ. Нѣкогда слушали мы съ восхищеніемъ отца его, въ Петербургѣ: тотъ былъ превосходный, и можно даже сказать единственный теноръ. За оперою слѣдовалъ балетъ, гдѣ я увидѣлъ Г-жу Бруньоли. Она почитается первою танцовщицею въ Италіи. Я съ удовольствіемъ смотрѣлъ на нее, но вѣроятно отъ того, что еще не видалъ дѣвицъ Эльсяеръ, Нобле и Таліони въ Парижѣ. Великій Герцогъ и супруга его находились въ театрѣ.
   На другой день, я опять обѣдалъ у Орловыхъ, и снова перемѣнилъ планъ своего путешествія: я узналъ отъ Сардинскаго министра, что въ Генуѣ точно учрежденъ карантинъ; между тѣмъ, наканунѣ прибылъ изъ Чивита-Веккіо Французскій пароходъ Наполеонъ, и отплывалъ на другой день въ Марсель; онъ долженъ былъ однако побывать въ Бастіи, на островѣ Корсикѣ, и я тотчасъ рѣшился отправиться на немъ.
   Вечеромъ я гулялъ по пристани, и вспомнилъ славныя для Россіи времена Великой Екатерины, когда здѣсь стоялъ побѣдоносный Ея флотъ, подъ начальствомъ Графа Алексѣя Григорьевича Орлова-Чесменскаго. Недоброжелательный намъ Французскій министръ Герцогъ Шуазёль, узнавъ, что Екатерина отправляетъ флотъ въ Средиземное море, сказалъ: "Отправить флотъ! но сперва надобно имѣть его; а развѣ флотъ восемь или девять старыхъ, гнилыхъ кораблей! Если ихъ и отправятъ, то мы скоро увидимъ щепы этихъ гнилушекъ, а не корабли, плывущіе черезъ Гибралтарскій проливъ." -- Но гнилушки вычинились въ Англіи, и слишкомъ двадцать, большихъ и малыхъ, военныхъ кораблей, благополучно проплыли Средиземнымъ моремъ, мимо Французскихъ береговъ, истребили въ Чесмѣ Турецкій флотъ, и Г-нъ Шуазёль, на перекоръ своему предсказанію, долженъ былъ возвѣстить о знаменитой Чесменской побѣдѣ государю своему Людовику XV-му. Здѣсьже, въ Ливорно, послѣ побѣды зимовалъ нашъ флотъ, и когда, знаменитый въ то время, живописецъ Гакертъ просилъ у начальника нашего дозволенія написать четыре картины, представляющія его и бѣду, то Графъ Алексѣй Григорьевичъ купилъ нѣсколько судовъ, положилъ въ нѣкоторыя довольно пороху, и приказалъ зажечь ихъ передъ живописцемъ, чтобы дать ему ясное понятіе о взрывѣ кораблей. Воля ваша, а это что-то необыкновенное, гигантское, напоминающее Римлянъ! Эти прекрасныя картины видалъ я въ Петергофѣ.
   Я распрощался съ любезнымъ семействомъ Г. Ѳ. Орлова, съ добрыми Энгельбахами, и на другой день, 19 числа, въ 7 часовъ вечера, сѣлъ на корабль. Прости прелестная Италія, земля исполненная великихъ воспоминаній и представляющая столько наслажденій человѣку образованному! Жаль мнѣ было разстаться съ нею, не видавъ сѣверной ея части, Венеціи, Болоньи, Милана, особенно Генуи! Ястаръ; не смѣю думать о возвращеніи сюда, когда уже пора приготовляться къ дальнему и послѣднему путешествію...
   Вѣтеръ былъ благопріятенъ. Вдали виднѣлся островъ Эльба ... Сколько размышленій стѣснилось въ головѣ моей, при видѣ этихъ береговъ, откуда, какъ внезапная гроза, снова явился на твердой землѣ великій полководецъ!... На другой день, въ пять часовъ утра, мы бросили якорь въ Корсикѣ, посреди самой гавани города Бастіи.
   Я вышелъ на берегъ, гулялъ по городу, и осматривалъ его окрестности. Городъ не великъ; окруженъ горами; строеніе въ немъ изрядное. Я, и нѣсколько товарищей съ корабля, очень хорошо отобѣдали въ кофейномъ домѣ, близъ пристани. Послѣ обѣда мы услышали выстрѣлы, и я спросилъ, что такое?-- Мнѣ сказали, что на Марсовомъ полѣ учатъ рекрутъ. Идемъ туда! Училось нѣсколько взводовъ, каждый особенно, и большая часть безъ ружей. Я узналъ, что эти люди только за нѣсколько дней прибыли изъ депо. Не льзя сказать, чтобы они были отлично выправлены, но вообще стояли и маршировали хорошо, безъ малѣйшаго принужденія, и видно было, что понимаютъ команду. Почти всѣ молодые ребята, не очень рослые, но здоровые. Тутъ случилось мнѣ говорить съ Генераломъ Себастіани, командующимъ войсками на островѣ {Родной братъ того, который теперь посломъ въ Англіи.}. Онъ увѣрялъ меня, что, въ теченіе года, ни одинъ изъ солдатъ его не былъ наказанъ; немногіе только сидѣли подъ арестомъ, и то за неважныя вины. Генералъ благосклонно пригласилъ меня на другой день къ себѣ обѣдать; но какъ не отъ меня зависѣло остановить пароходъ, который уже размѣнялся депешами и готовился къ отплытію, то я могъ только благодарить, и, къ сожалѣнію, долженъ былъ отказаться. Вечеромъ воротился я на корабль. Мы поплыли въ ночь, быстро летѣли къ берегамъ Франціи, и увидѣли ихъ рано поутру. Въ Субботу, 22 числа, мы плыли между берегомъ и Гіерскими островами, и утромъ-же вступили въ Марсельскую гавань.
   

ГЛАВА VIII.
МАРСЕЛЬ, АВИНЬОНЪ, БАЛАНСЪ, ЛІОНЪ.

   Марсель, въ древности знаменитая Массилія, городъ основанный Греками изъ Фокиды, долго былъ самобытною республикою, но покоренный, какъ вся Галлія, Римлянами, оставался въ ихъ владѣніи до самаго вторженія варваровъ въ Имперію. Теперь онъ считается первою торговою пристанью Франціи. Портъ его обширенъ, спокоенъ и огражденъ отъ всѣхъ вѣтровъ; но какъ изъ моря входятъ въ него крутымъ заворотомъ, то волны морскія почти не заливаются туда, и слѣдовательно не могутъ очищать его; отъ того въ немъ много илу, и вода, не имѣя свободнаго обращенія, сдыхается и воняетъ. Когда мы вступили въ портъ, въ немъ уже стояло такъ много кораблей, что нашъ пароходъ принужденъ былъ бросить якорь у самаго входа, и я, на лодочкѣ, съ трудомъ пробрался до набережной, къ самой таможнѣ.
   Въ таможнѣ, сначала все шло я ія меня благопріятно; чемоданы мои едва раскрыли, и очень вѣжливо сказали, что нечего смотрѣть, и что я могу взять ихъ обратно; но, вдругъ, жестяная, довольно широкая трубка, въ которой у меня были планы и рисунки, обратила на себя вниманіе смотрителей. "Это что такое?" -- Трубка съ рисунками.-- "Нѣтъ-ли между ними гравированныхъ эстамповъ, или картинъ?" -- Портретъ Папы, кажется, одинъ гравированный -- отвѣчалъ я.-- "Такъ благоволите идти къ оцѣнщику, куда мы сей часъ отошлемъ трубку; онъ оцѣнитъ ее, возметъ пошлины, и тотчасъ возвратитъ ее вамъ." -- Дѣлать было нечего! Сторожъ взялъ мою трубку, и я пошелъ за нимъ къ оцѣнщику, котораго каморка находилась въ концѣ двора. Онъ развернулъ всѣ рисунки, долго смотрѣлъ, и наконецъ спросилъ меня, который-же гравированный? Я разсмѣялся, и указалъ ему портретъ. Онъ написалъ что-то на бумажкѣ, и сказалъ мнѣ: "Съ этимъ извольте идти въ присутствіе" -- А гдѣ это?-- "Здѣсь-же, въ верхнемъ этажѣ." Я пошелъ туда, и бумага моя пропутешествовала тамъ черезъ шесть столовъ: въ каждомъ что-то написали, отмѣтили, нумеровали, и продержали меня часъ! Наконецъ, опять: "Извольте съ этимъ идти внизъ, откуда пришли." Непонятная скрибоманія! Я опять пришелъ къ оцѣнщику, отдалъ бумагу, и онъ, смотря на нее, сказалъ мнѣ:-- Съ васъ, сударь, слѣдуетъ получить три франка и пятьдесятъ сантимовъ.-- У меня не было мѣлкихъ денегъ, и я подалъ ему пятифранковую монету.-- Нѣтъ сдачи, сударь!-- "Не стоитъ и думать о ней; только отпустите меня скорѣе." -- За кого вы, сударь, меня принимаете? Мы взятокъ не беремъ!-- "Дѣло не о взяткахъ, а о томъ, что я съ утра не ѣлъ, часа четыре на ногахъ, и до смерти усталъ! Сжальтесь надо мной и отпустите меня скорѣй; я кланяюсь вамъ и Папскимъ портретомъ, лишь-бы скорѣе съ вами раздѣлаться. Если у васъ нѣтъ сдачи, то развѣ не можете вы, слѣдующіе мнѣ одинъ франкъ и 50 сантимовъ, во имя Его Святѣйшества, подать нищему?" Наконецъ мой оцѣнщикъ улыбнулся, положилъ въ карманъ монету и возвратилъ мнѣ трубку съ рисунками. Я побѣжалъ въ таможню, гдѣ остались мои чемоданы.... Новая досада!... Ни слуги, ни чемодановъ моихъ уже не было, чиновники разошлись, и я не зналъ, что дѣлать? Какой-то сторожъ сжалился надо мной, и сказалъ, что слуга мой взялъ носильщика и отправился съ пожитками моими въ трактиръ, вѣроятно въ тотъ, который насупротивъ, на самой набережной. Дѣйствительно, я тамъ все отыскалъ.-- Можетъ быть слишкомъ много распространился я о такомъ обстоятельствѣ, которое мало занимательно; но я сдѣлалъ это для людей, безпрестанно охуждающихъ наши формы, обряды и промедленія. Могу ихъ увѣрить, что, ни въ одной изъ нашихъ Русскихъ таможенъ, не станутъ держать проѣзжающаго два часа, не станутъ писать въ шести столахъ о такомъ предметѣ, который стоитъ 31 Франка; дѣло кончится въ пять минутъ, и съ такою-же вѣжливостію.
   Я остановился въ гостинницѣ Бово (Hôtel de Bau vaux). Здѣсь мнѣ объявили, что я долженъ самъ идти въ префектуру, за своимъ паспортомъ. Посмотримъ! легче-ли здѣсь получить паспортъ, чѣмъ провезти портретъ Папы. Я одѣлся, зашелъ въ контору дилижансовъ, взялъ билетъ для отъѣзда на другой день, и явился въ префектуру. Меня привели въ комнату, гдѣ сидѣли два человѣка за письменными столами. Одинъ изъ нихъ взялъ мой паспортъ, разсматривалъ его долго, и наконецъ сказалъ мнѣ: "Онъ въ порядкѣ. Сей часъ заготовлю вамъ годовое дозволеніе жить во Франціи, а паспортъ вашъ отошлете" отъ насъ прямо въ Парижъ, гдѣ его выдадутъ вамъ обратно, когда вы вздумаете оттуда ѣхать." Онъ вынулъ изъ ящика печатный листъ, что-то писалъ на немъ, продержалъ меня конечно съ полчаса, и наконецъ объявилъ, чтобы я пришелъ послѣ-завтра, потому что Градоначальникъ (Maire) теперь изъ присутствія вышелъ, а завтра Воскресенье, слѣдовательно присутствія не будетъ. Я тщетно говорилъ ему, что уже взялъ мѣсто въ дилижансѣ, который ни ждать меня не станетъ, ни денегъ моихъ не возвратитъ.-- Какъ вамъ угодно Я не виноватъ, что вы поздно пришли; у насъ присутствіе кончилось.-- Я увидѣлъ, что съ нимъ дѣлать нечего, и хотѣлъ уже идти къ Меру, но, не зная его квартиры, рѣшился зайдти сперва домой, чтобъ узнать гдѣ онъ живетъ. Судите о моей досадѣ, когда лакей мой сказалъ, что секретарь обманулъ меня и что Меръ еще и не думалъ выходить изъ присутствія. Я тотчасъ написалъ къ нему письмо, гдѣ объяснилъ свое затрудненіе, и просилъ совѣта, что мнѣ дѣлать? Меръ {Г-нъ Консолатъ, бывшій С. Петербургскій негоціантъ, умный и вѣжливый человѣкъ.} сказалъ моему слугѣ, что паспортъ будетъ въ минуту готовъ, но чтобъ я благоволилъ воротиться въ префектуру, гдѣ мое присутствіе необходимо, для того, что въ паспортѣ надобно означить примѣты. Между тѣмъ, при слугѣ-же моемъ, онъ призвалъ секретаря, сдѣлалъ ему строжайшій выговоръ за ложь и невѣжливость, и велѣлъ въ одну минуту удовлетворить меня. Обрадованный явился я въ префектуру. Меръ встрѣтилъ меня, извиняясь за своего секретаря, опять призвалъ его, опять, уже при мнѣ, бранилъ, и прибавилъ, что впредь за такой поступокъ онъ можетъ лишиться должности. Я пошелъ за секретаремъ, который, кажется, очень гнѣвался на меня, и возвратившись въ свое отдѣленіе началъ бранить моего лакея, зачѣмъ онъ осмѣлился сказать, что Меръ еще былъ въ присутствіи. "Вы напрасно горячитесь," сказалъ я ему. "Слуга мой исполнилъ свою должность, и если-бъ давича вы были немножко поснисходительнѣе, то избавились-бы отъ непріятности, и, вмѣсто четверти часа, не просидѣли-бы двухъ часовъ въ присутствіи, какъ теперь." -- Не подумайте, сударь -- отвѣчалъ онъ -- что паспорта вашъ изготовляю я потому, что вы генералъ! У насъ это совсѣмъ не уважается; но я повинуюсь начальству.-- "Сожалѣю, сударь, что у васъ это не уважается; но если-бъ вы исполнили свою обязанность, не взирая на лицо, то не получили-бы очень непріятнаго выговора, и не заставили-бы меня ходить два раза въ префектуру, а себя просидѣть въ ней два часа лишнихъ.-- Онъ сталъ писать мои примѣты, и, вѣроятно, съ досады на меня, написалъ, между прочимъ: носъ толстый, хотя носъ у меня совсѣмъ не толстъ, а можетъ статься съ горбомъ. Какъ-бы ни было, а онъ кончилъ, и сказалъ мнѣ, чтобы я подождалъ, покуда онъ понесетъ бумагу къ Меру, для подписанія. "Напротивъ, сударь, я пойду съ вами, потому что считаю себя обязаннымъ благодарить вашего начальника за вѣжливость и снисхожденіе." Шалунъ мой, вѣроятно, еще что нибудь пропустилъ, желая имѣть случай опять позадержать меня, воротился, написалъ еще слова два, и мы пошли вмѣстѣ въ присутствіе. Меръ подписалъ и вручилъ мнѣ паспортъ, снова извиняясь. Онъ изъявилъ особенное сожалѣніе, что краткость моего пребыванія въ Марсели лишаетъ его чести угостить Русскаго путешественника въ своемъ домѣ... Это приключеніе удостовѣрило меня, что приказные вездѣ одинаковы, разумѣется, вездѣ съ исключеніями....
   Мнѣ оставалось до отъѣзда изъ Марсели полторы сутки, и я употребилъ ихъ на обозрѣніе города, а вечеромъ былъ въ театрѣ, гдѣ давали Влюбленнаго Шекспира, и для меня еще новую пьесу: Le Gamin de Paris. Актеры не дурны; оркестръ прекрасный: въ этотъ вечеръ играли увертюру изъ Вильгельма Теля. На другой день, въ Воскресенье, я осматривалъ прекрасную залу Ратуши, гдѣ есть славная картина, изображающая чуму 1720 года, писанная Серомъ, ученикомъ Пюже. Меня усладилъ видъ изъ крѣпостцы, называемой Notre-Dame de la Garde, оттуда, весь городъ, окрестности eroj и море до самыхъ Гіерскихъ острововъ, видны какъ въ. паноромѣ. Я посѣтилъ также Миланскія аллеи, гдѣ лучшая Марсельская публика ежедневно собирается гулять, и былъ въ госпитали: тамъ пять прекрасныхъ картинъ, относящихся къ печальнымъ событіямъ прежняго времени. Одна картина, Давидова, представляетъ три періода чумы; другая, Жерарова, изображаетъ чуму 1720 года: въ ней видѣнъ почтенный Архіепископъ Бельзёнсъ, раздающій бѣднымъ хлѣбы. Я почитаю эту картину однимъ изъ лучшихъ произведеній знаменитаго художника. Третья, Павла Герена, представляетъ Барселонскую желтую лихорадку; четвертая, Виншонова, опять Марсельскую чуму. Наконецъ, пятая, Горація Бернета, чуть видѣнъ фрегатъ Мельпомена, на которомъ свирѣпствуетъ холера. Превосходный барельефъ изъ бѣлаго мрамора, работы Пюже, представляетъ ту-же Марсельскую чуму; въ немъ замѣчательна фигура Св. Карла Борромео.
   На другой день, въ 5 часовъ утра, я пошелъ въ контору дилижансовъ. Дождь лилъ ливмя, и темнота была такъ велика, что еслибъ не безпрерывная молнія, то я не могъ-бы идти по улицѣ. Кое-какъ добравшись до дилижанса, я занялъ въ немъ свое мѣсто, напереди (въ coupe), и благополучно пустился въ путь, со мной сидѣли, рядомъ, Марсельскій негоціантъ, и морской офицеръ Г-нъ де Коедикъ, молодой, любезный, и очень образованный человѣкъ.
   Около Марсели сторона, можно сказать, грустная. До самаго дня выѣзда нашего стояла засуха: трава выгорѣла, луга помертвѣли; поля, усаженныя оливковыми деревьями, не придавали живости картинѣ, отъ того что зелень на нихъ была блѣдная. Въ Эсѣ (Aix), хорошенькомъ городкѣ, на берегу быстрой рѣки Аркъ, я замѣтилъ, что дилижансъ нашъ везла одна пара лошадей; а ѣхали мы безпрестанно большой рысью. лошади были двѣ кобылицы, вершковъ по 6-ти, широкія, плоскокрупыя, и по росту довольно чистыя. Сила и рысь ихъ такъ прельстила меня, что я спросилъ у кондуктора, откуда они достаютъ этихъ лошадей? Онъ сказалъ мнѣ, что ихъ покупаютъ въ Швейцаріи, и что онѣ обходятся имъ по 800 франковъ. Я подумалъ было купить пару, но размыслилъ, что проводъ въ Россію обойдется во столько-же. Да и кому поручить ихъ дорогой? Все это меня остановило, и я съ сожалѣніемъ покинулъ свое намѣреніе, хотя увѣренъ, что могъ-бы вывести отъ нихъ рысаковъ и упряжныхъ лошадей, гораздо превосходнѣе тѣхъ, которыхъ намъ приводятъ изъ Голландіи и Фрисланда. Оргонъ, на Дюрансѣ, небольшой городокъ, окруженный богатыми насажденіями оливковыхъ деревьевъ; но мѣстоположеніе его скучно. На окрестныхъ горахъ почти совсѣмъ не видно зелени, а которая и есть, то была совершенно покрыта пылью; дождь однакожь немного омылъ и освѣжилъ землю. Берега Дюрансы живописны; они напоминаютъ трубадуровъ и добраго короля Рене. Отъ Органа къ Авиньону природа перемѣняется; все принимаетъ другой видъ: это страна прекрасная и богатая; повсюду видно изобиліе; крестьяне зажиточны и довольны. Кромѣ оливковыхъ деревьевъ, тутъ уже есть шелковица и виноградъ. Жители веселы, и на лицахъ ихъ видна увѣренность, какую всегда даетъ изобиліе и довольство.
   Едва въѣхали мы въ Авиньонъ, какъ у нашей кареты изломалось колесо: надо было остановиться и нѣсколько времени простоять. Я не жалѣлъ объ этомъ: городокъ понравился мнѣ своимъ видомъ, и задержка наша давала мнѣ возможность разсмотрѣть его. Онъ обнесенъ вокругъ каменными зубчатыми стѣнами. Внутри города прекрасный бульваръ, усаженный огромными каштановыми и другими деревьями: это невольно напомнило мнѣ комедію; Глухой t или полный трактиръ, въ которой я нѣкогда такъ хохоталъ, глядя на Даньера. Рѣка Рона протекаетъ въ городѣ, гдѣ есть черезъ нее мостъ; она не широка, но удивительно быстра. Мы обѣдали въ гостинницѣ, подъ вывѣскою Пале-Ропли. Народъ въ Авиньонѣ грубъ и дерзокъ; не удивительно, что Маршалъ Брюнъ сдѣлался жертвой его неистовства, въ 1815 году. Въ этомъ городѣ чужеземецъ долженъ вести себя очень осторожно. Храбрый Маршалъ былъ убитъ въ томъ самомъ трактирѣ, гдѣ мы остановились, но я не похвалюсь, какъ многіе другіе путешественники, что ночевалъ именно въ той комнатѣ, гдѣ совершилось убійство. Въ стѣнахъ ея еще замѣтны слѣды пуль!-- Молодая и прекрасная хозяйка дома живетъ въ этой комнатѣ.
   Я ходилъ смотрѣть бывшій Папскій дворецъ, обширное, неправильное зданіе XIV-го вѣка, фланкированное высокими укрѣпленіями. Оно оканчивается вверху домового церковью, прекраснаго Италіинскаго вкуса, украшенною живописью знаменитаго художника Меммія. Я разсмѣялся, прочитавъ надъ дверями церкви надпись: Памятникъ древній и любопытный. Для кого это извѣщеніе? Хорошо, что не только глупо, но и смѣшно. Внутренность церкви украшена пиластрами. Въ ней хоры, съ прекрасною рѣзьбою, и два придѣла: въ одномъ изъ нихъ гробница Папы Іоанна XXII-го. Придѣлы эти истинное сокровище архитектуры: одинъ конца XIV-го вѣка, а другой начала ХІІІ-го. Разсмотрѣвъ такимъ образомъ это тяжелое, но важное строеніе, я лазилъ на близъ стоящую скалу Des dons (даровъ), откуда насладился прелестною панорамою. Супротивъ меня была высокая гора Ventoux (Ванту), покрытая снѣгомъ, и цѣпь Альпійскихъ горъ, совершенно синихъ и занимающихъ большое пространство; передо мною развивалась длинная долина, которую роетъ теченіемъ своимъ Рона, усѣянная множествомъ зеленыхъ острововъ. Черезъ рѣку перекинуть древній Римскій мостъ Св. Венезета, полузатопленный и защищенный посрединѣ зубчатыми воротами. На востокъ виднѣлся старый городъ, съ многочисленными своими колокольнями, а на полдень, на противоположномъ покатѣ, были замѣчательныя башни новаго города, Fille-Neuve-les-Avignon.
   Видъ Авиньона чрезвычайно любопытенъ. На всякомъ шагу встрѣчаются домы, которыхъ стѣны покрыты арабесками, великолѣпныя палаты съ рѣзными украшеніями и маскаронами, во вкусѣ Микель-Анджело. Я смотрѣлъ также расхваленныя мнѣ фрески Городовой ратуши, но они очень дурны, даже скверны.
   Въ Авиньонѣ есть музей, довольно богатый Римскими древностями. Я замѣтилъ въ немъ прекрасную картину очаровательнаго Альбана, Караваджіеву, блистающую колоритомъ, хорошаго Теньера, и Мазепу Горація Бернета.
   Въ этомъ городѣ не видно ничего Французскаго. Видъ его напоминаетъ цвѣтущія времена исторіи Испанскихъ или Сицилійскихъ Мавровъ; а нравственное состояніе такое-же какъ въ Италіи временъ Петронія, или постыдной эпохи Борджіевъ: алмазъ снаружи, навозъ внутри -- Улицы въ городѣ узки, кривы, вымощены острыми кремнями. Въ окошкахъ видно множество женскихъ фигуръ, манящихъ къ себѣ прохожихъ.
   Исторія Авиньона чрезвычайно любопытна, но я не могу распространяться о ней. Извѣстно, что Папы, во время продолжительнаго своего пребыванія въ Авиньонѣ, чрезвычайно украсили его: настроили множество церквей, монастырей, замковъ, и привлекали къ себѣ великихъ художниковъ и стихотворцевъ. Они владѣли этимъ городомъ по 1791-й годъ.
   На другой день, рано, дилижансъ нашъ былъ готовъ, и мы пустились далѣе по Парижской дорогѣ. Скоро доѣхали мы до Оранжа. Этотъ городъ не великъ, но красивъ и извѣстенъ тѣмъ, что нѣкогда былъ столицею княжества своего имени: по немъ называлась знаменитая фамилія Ораннскаго или Оранскаго дома изъ которой явилось столько великихъ людей, Статгалтеровъ, а нынѣ Королей Нидерландскихъ. Людовикъ XIV-й приказалъ взять Оранжъ и все княжество присоединилъ къ Французскому королевству. Мы видимъ изъ писемъ Маркизы Севинье, что экспедиція эта была поручена зятю ея, Графу Гриньяну, и потому она описываетъ ее такъ подробно и краснорѣчиво, какъ будто дѣло идетъ о Троѣ. Король приказалъ, въ 1673-мъ году, срыть замокъ и укрѣпленія Оранжа. Этотъ городъ построенъ въ обширной долинѣ, при двухъ рѣчкахъ, Оранжѣ и Эгѣ. Оранжъ былъ извѣстенъ въ самой глубокой древности: его именовали Arausio Cavarum. Плиній называетъ его Colonia secundanorum. По паденіи Римской Имперіи онъ достался Готамъ и Бургиньонамъ; потомъ уже Франкамъ Меровеевымъ и Карла Великаго, наконецъ Герцогамъ Бургонскимъ и Арльскимъ, отъ которыхъ перешелъ къ Нѣмецкимъ Императорамъ. Не вдалекѣ отъ городской заставы видѣнъ древній Римскій памятникъ: это тріумфальныя ворота; но ученые изслѣдователи не могутъ согласиться, въ какое время и по какому случаю они воздвигнуты. Даже порядочнаго рисунка имъ я не могъ найдти въ самомъ Парижѣ, гдѣ старался отыскать его; есть одинъ, въ Шпоновомъ путешествіи; но самый лучшій, кажется, въ собраніи Бернарда де Монфоконэ, хотя и тотъ представляетъ одну полуденную ихъ сторону. Ворота эти составляютъ три арки: средняя больше, а двѣ боковыя меньше, и равны одна съ другою; онѣ Коринѳскаго ордена и построены изъ огромныхъ тесаныхъ камней. Рѣзьба, на корнизахъ, на архивольтахъ и по сводамъ, хорошаго вкуса; на каждомъ Фасѣ видны фигуры барельефовъ; но нигдѣ нѣтъ надписи, по которой-бы можно было разгадать, кѣмъ и для чего воздвигнуты эти ворота.
   Теперь замѣчательнаго въ Оранжѣ только ситцевыя фабрики, которыя пользуются нѣкоторою извѣстностью.
   Во Вторникъ, 25-го числа, прибылъ я въ Монтелимаръ. Я забылъ сказать, что, не доѣзжая этого города, морской офицеръ оставилъ дилижансъ, а на его мѣсто сѣла съ нами мамзель Манеш ***, дѣвица очень любезная, лѣтъ 25-ти. Она была сестра богатаго фабриканта въ Ліонѣ, и, погостивши у родственниковъ своихъ въ Марсели, возвращалась къ брату въ Ліонъ. Она была причиной, что я, худо спавши первую ночь, слѣдующую совсѣмъ не могъ заснуть. Милая сосѣдка выпросила у меня дорожную мою, сафьянную подушечку, а я, какъ вѣжливый кавалеръ, не смѣлъ отказать, и она, положивши ее мнѣ на плечо, преспокойно изволила почивать во всю ночь. Боясь потревожить ее, смиренно прижался я къ уголку и всю ночь прозѣвалъ въ окошко. Я всегда дивился, съ какою свободою и какъ скоро Француженки знакомятся: прекрасная сопутница моя очень пріятно болтала во всю дорогу, и дѣйствовала съ своей батареи то на право, то на лѣво; но Марсельскій купецъ едва удостоивалъ ее отвѣтомъ: онъ лучше любилъ спать. И такъ, мнѣ одному пришлось отстрѣливаться! Я хоть и сѣверный житель, но начиналъ уже таять отъ пламенныхъ ея полуденныхъ взоровъ и привѣтливыхъ рѣчей; къ счастію, мы на другой день, довольно рано по утру, пріѣхали въ Ліонъ. братъ дожидался ея въ конторѣ дилижансовъ, и мы вѣжливо раскланялись. Она разсталась со мною, какъ съ человѣкомъ, съ которымъ никогда не говаривала, и котораго даже никогда не видывала.... Однакожъ этотъ эпизодъ заставилъ меня прервать свое путевое описаніе: возвратимся опять въ Монтелимаръ. Этотъ небольшой городокъ принадлежитъ уже къ Дофине. Онъ въ плодородной, изобильной сторонѣ; оливныхъ деревьевъ уже нигдѣ не видно, а произрастаютъ шелковица, виноградъ, прекрасные яворы. Городокъ построенъ при соединеніи двухъ небольшихъ рѣчекъ: Ріубіонѣ и Явронѣ, въ двухъ миляхъ отъ Роны. Онъ основанъ знатною фамиліею Графовъ Адемаровъ. На возвышеніи еще видна полураззоренная крѣпость, выдержавшая нѣсколько осадъ, между прочимъ отъ славнаго Адмирала Колиньи и не менѣе знаменитаго Коннетабля Ледигера. Мнѣ сказывала милая сосѣдка, и сквозь зубы подтвердилъ сонный Марсельскій товарищъ, что Монтелимарское вино славится.
   Балансъ, довольно значительный городъ, обнесенный стѣнами, также одинъ изъ древнѣйшихъ во Франціи. Во время Плинія Старшаго онъ уже былъ Римскою колоніею. Онъ построенъ на лѣвомъ берегу Роны. Мы только перемѣнили въ немъ лошадей. Я слышалъ, что въ Балансѣ производится значительный торгъ кожами и шерстью. Недоѣзжая до него около мили, мы переѣхали рѣку Дромъ, а подальше быстрый Изеръ, воспѣтый нѣкогда трубадурами. Лошадей перемѣнили въ мѣстечкѣ Тенъ (Tain), также на лѣвомъ берегу Роны: оно знаменито своимъ виномъ Эрмитажъ. Довольно поздно ночью прибыли мы въ Віень. Я очень жалѣлъ, что не могъ порядочно разсмотрѣть этого города, который при Римлянахъ почитался столицею почти всей Галліи: замѣтилъ только то, что онъ расположенъ по холмамъ, что въ немъ улица кривыя, а строенія старинныя. Здѣсь, въ 4311-мъ году, Папа Климентъ V-й созвалъ соборъ, на которомъ находилось 300 Архіепископовъ и Епископовъ, Патріархи Александрійскій и Антіохійскій, Король Французскій Филиппъ Красивый (Philippe le Bel), братъ его и три сына, изъ которыхъ старшій былъ тогда Королемъ Наваррскимъ. На этомъ соборѣ уничтожили навсегда орденъ Кавалеровъ Храма (des Templiers). Вблизи города есть любопытный остатокъ древности: это пирамида, воздвигнутая на четвероугольномъ базисѣ, изъ огромныхъ дикихъ камней, кладенныхъ безъ извести и всякаго цемента. Къ сожалѣнію, за темнотою я не могъ разсмотрѣть его хорошенько. Отъ Віена до Ліона, куда мы пріѣхали 26-го числа въ 7 часовъ утра, дорога шла все по берегу Роны.
   Ліонъ, послѣ Парижа важнѣйшій и многолюднѣйшій городъ Франціи. Во время революціи, осада, истребленіе жителей террористами, и бѣгство многихъ гражданъ, привели-было его въ самое жалкое положеніе, и убавили больше половины жителей, которыхъ считалось до 160-т. человѣкъ; но въ правленіе Наполеоново городъ быстро обновился: торговля и мануфактуры его процвѣли снова, разрушенныя зданія поправлены, многія построены вновь, и теперь Ліонъ опять можетъ почесться однимъ изъ первыхъ городовъ, не только во Франціи, но и въ Европѣ.
   Онъ первоначально основанъ, въ 712-мъ году Рима, Луціемъ Мунаціемъ Планкомъ, бывшимъ въ этотъ годъ Консуломъ, вмѣстѣ съ Эмиліемъ Лепидомъ. Городъ былъ застроенъ на горѣ и на берегу Саоны, въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ она впадаетъ въ Рону. Но имя городу дано не Латинское, а туземное Галльское: его назвали Лугдунія, что значило Воронова гора. Онъ скоро расширился, протянулся по холмамъ береговъ Саоны, и сталъ большимъ торговымъ городомъ. Императоръ Августъ сдѣлалъ его столицей Цельтики, которая съ того времени называлась Лугдунскою областью. Изъ Ліона, главной за-Альпійской крѣпости Римлянъ, Агриппа началъ всюду военныя дороги Галліи, какъ потОму, что здѣсь сливались двѣ большія рѣки, Рона и Саона, такъ и по удобству сообщенія со всѣми частями Галліи. Ничего не могло быть величественнѣе храма, воздвигнутаго тутъ Августу, шестьюдесятью народами Галліи: каждый изъ нихъ поставилъ статую для украшенія жертвенника ему. Послѣ истребившаго городъ пожара, Неронъ не только возобновилъ его, но увеличилъ и болѣе прежняго украсилъ. Теперь здѣсь мало остатковъ древности: отъ древняго водопровода остается одинъ резервуаръ, отъ развалинъ театра, на горѣ Сенъ-Жюстъ, нѣсколько сводовъ и кучи камней. Дворецъ Императоровъ находился на томъ мѣстѣ, гдѣ послѣ былъ Визитандинскій монастырь. Когда въ V-мъ столѣтіи Галлія подверглась набѣгу и завоеванію варваровъ, Ліонъ былъ взятъ Б ъ поверженный, онъ всегда молится съ жаромъ, не нарушающимъ однакожъ его важности. Онъ неподвиженъ, погруженъ въ созерцаніе! Ни что не можетъ развлечь его отъ молитвы! Величественная простота храма напоминаетъ ему присутствіе Всевышняго, предъ которымъ онъ повергается. Въ мечетяхъ нѣтъ ни статуй, ни картинъ; единственное украшеніе тамъ вызолоченныя доски, на которыхъ написано по нѣскольку стиховъ изъ Алкорана. Когда Турки завоевали Восточную имперію, они обратили въ мечети лучшія и великолѣпнѣйшія церкви христіанскія. Потомъ, когда они вздумали сами строить новыя зданія, не имѣя никакихъ понятій объ архитектурѣ, они слѣпо подражали тому, что было у нихъ передъ глазами, и заняли у побѣжденныхъ планъ и расположеніе для своихъ мечетей, и даже бань и базаровъ. Въ Бруссѣ, въ Константинополѣ, всѣ большія мечети не что иное какъ подражаніе, болѣе или менѣе совершенное, Святой Софіи; только минареты прибавлены.
   Мечети раздѣляются на три разряда: первый, мечети Султанскія, которыя находятся только въ главныхъ городахъ государства, какъ-то въ Бруссѣ, Адріанополѣ, Каирѣ, Константинополѣ, и проч. Здѣсь ихъ 14. Онѣ всѣ вообще великолѣпны, и обыкновенно окружены обширною оградой, отдѣльно отъ всѣхъ строеній. Второй разрядъ: мечети, построенныя частными людьми; ихъ насчитываютъ въ Константинополѣ до 200. Третій разрядъ: Месджиди, родъ часовенъ: этихъ есть до 300.
   Вокругъ Султанскихъ мечетей обыкновенно строятся богоугодныя или общеполезныя заведенія, какъ-то имареты, или гостинницы, домы для ума лишенныхъ, школы, библіотеки, склепы, въ которыхъ похоронены бренные остатки Султановъ или членовъ ихъ фамиліи. Здѣсь кстати упомянуть о мечети Эйюба, въ которой коронуются Султаны.
   При Магометѣ II-мъ, былъ одинъ шейхъ, который игралъ роль пророка. Султанъ научилъ его созвать народъ въ Св. Софію и тамъ провозгласить, что въ видѣніи представился ему правовѣрный Эйюбъ, современникъ и ученикъ пророка Магомета, тотъ самый, который предрекъ одному изъ Константиновъ, что царство его падетъ, столица будетъ завоевана Султаномъ Магометомъ, и этотъ Султанъ навсегда изгонитъ Римскихъ Императоровъ, утвердитъ свою державу въ Константинополѣ и распространитъ по всему свѣту исламизмъ, или вѣру Алкорана. Эйюбъ сказалъ, прибавилъ еще шейхъ, что тѣло его сохраняется неистлѣвшимъ, и что сколько ни старались невѣрные скрыть мѣсто, гдѣ оно находится, но онъ ему откроетъ это. Султанъ тотчасъ велѣлъ идти, и самъ торжественно пошелъ искать мѣсто, гдѣ лежитъ Эйюбъ. Пришли въ ту часть города, которая нынѣ называется по имени этого мнимаго пророка, и стали рыть въ нетронутомъ, казалось, мѣстѣ, гдѣ не бывало никакой постройки. Довольно глубоко въ землѣ отрыли большой гробъ, съ надписью: "Здѣсь лежитъ Эйюбъ Энсара, вѣрный другъ, совѣтникъ и апостолъ Божій; да будетъ помощь его болѣе и болѣе благопріятна!" Въ гробу лежало тѣло, дѣйствительно, совершенно сохранившееся. Въ восторгѣ, съ радостными криками провозгласили новое чудо. Магометъ тотчасъ украсилъ великолѣпно гробницу, выстроилъ мечеть, и при ней публичное училище.
   На разрушенной церкви св. Апостоловъ построена нынѣ, кажется, мечеть Магомета II. При ней лучшія и великолѣпнѣйшія въ Константинополѣ бани. Турки называютъ ихъ: Тункуръ-Гамамъ (малая баня). Тамъ три огромныя залы, вымощенныя мраморомъ, получаютъ свѣтъ, какъ Римскій Пантеонъ, сверху, изъ купола.
   Не стану говорить обо всѣхъ мечетяхъ: многіе путешественники описывали ихъ, и я упомянулъ о мечетяхъ Эйюбовой и Магомета II потому только, что онѣ особенно достопамятны: въ первой коронуются Султаны, и слава ея основана на лжепророчествѣ и на смѣшной баснѣ, вымышленной Магометомъ ІІ-мъ, для народа, тогда почти дикаго и варварскаго. Другая мечеть любопытна въ иномъ отношеніи: она занимаетъ мѣсто славной церкви св. Апостоловъ, которую равняли въ красотѣ съ церковью св. Софіи. Впрочемъ, многіе еще сомнѣваются, точно-ли здѣсь было мѣсто этого знаменитаго храма?
   Мечеть, называемая Турками Кугукъ-ая-Софія (Малая св. Софія), передѣлана изъ древней церкви Сергія и Вакха. Она круглая, и куполъ въ ней поставленъ на восьми столбахъ, между которыми два ряда колоннъ Іоническаго ордена, изъ зеленаго агата и бѣлаго мрамора. Мечеть Гюлъ-Джами., близъ пристани, занимаетъ мѣсто церкви св. Анастасіи, построенной св. Григоріемъ Пазіанзиномъ. Греки называютъ ее Родонъ-Амерондонъ (Роза неувядаемая), что значитъ тоже самое, что по-Турецки Гюль-Джами. Подъ ней обширные склепы, со сводами. Я входилъ въ одинъ изъ нихъ и смѣрялъ его: въ немъ шестьдесятъ шаговъ длины.
   Почти при каждой изъ главныхъ мечетей въ Константинополѣ есть высшія училища, или школы, называемыя медресе. Въ нихъ обучаются и содержатся по Я00 и болѣе учениковъ. Профессоръ! или учители называются софтзсъ. Каждый изъ нихъ имѣетъ при себѣ одного ученика, который обыкновенно послѣ заступаетъ его мѣсто, а до тѣхъ поръ находится при немъ слугою. Тутъ воспитываются всѣ поступающіе въ улемы, или законовѣдцы, и никто не можетъ занять духовнаго или судейскаго мѣста, не получивъ диплома въ медресѣ, послѣ строгаго экзамена. Нисшія школы, мектебъ, открыты для всѣхъ дѣтей бѣдныхъ родителей: тамъ учатъ читать и писать, Магометанскому закону, и первымъ правиламъ Турецкаго языка.
   Въ каждой изъ этихъ школъ содержится по нѣскольку учениковъ на счетъ мечети. Учители не требуютъ никакой платы отъ родственниковъ, и всякое приношеніе съ ихъ стороны, въ знакъ благодарности, зависитъ отъ воли.
   Въ Константинополѣ при мечетяхъ есть до 13 публичныхъ библіотекъ; но Серальская почитается любопытнѣйшею и многочисленнѣйшею. Полагали, что въ ней сохраняется еще до ста двадцати манускриптовъ, принадлежавшихъ Константину Beликому. Въ послѣднее время, иностранцы, видѣвшіе Серальскую библіотеку, отрицаютъ это; однако я, зная хорошо Турокъ, легко повѣрю, что посѣтителямъ не все показали, тѣмъ больше, что аббатъ Тодерини уже давно издалъ каталогъ этимъ манускриптамъ. Изъ каталога его видно также, что никакой нѣтъ надежды отыскать потерянныя Декады Тита Ливія, сочиненія Тацита, и стихотворенія поэтовъ.
   Турецкія кладбища въ Константинополѣ вездѣ. Они расположены вокругъ города, посреди предмѣстій его, и даже около садовъ и загородныхъ домовъ. Тѣла умершихъ выносятся туда прямо изъ домовъ, потому что строго запрещается вносить мертвыхъ въ мечети и тамъ творить о нихъ молитвы. Кладбища усажены деревьями, по большей части кипарисовыми, и потому служатъ не рѣдко мѣстомъ гулянья для городскихъ жителей. Они до такой степени размножились и увеличились, что стѣснили городъ со всѣхъ сторонъ. Это особенно замѣтно въ Скутари. Главныя кладбища Эйюбское и Гейванъ-Сарайское, въ которыхъ покоятся остатки 26-ти учениковъ лже-пророка; потомъ Жидовское и Греческое кладбища, при Прѣсныхъ водахъ; Турецкое, Рийско-Католическое и Армянское въ Перѣ.
   Гробница Графа Боневаля, который изъ Австрійскихъ генераловъ перешелъ въ Турецкую службу, перемѣнилъ законъ и былъ извѣстенъ подъ именемъ Ахмета-Паши, находится въ небольшомъ кладбищѣ дервишей Мевлеви, въ Перѣ. Она ничѣмъ не отличается отъ прочихъ гробницъ; только отгорожена отъ нихъ простой деревянной рѣшеткой. Ее давно забыли-бы, потому что Боневаль Туркамъ никакихъ важныхъ услугъ не оказалъ, и никогда не былъ у нихъ въ большомъ уваженіи; къ тому-же отступника отъ вѣры и измѣнника царю вездѣ презираютъ; но преданія Франковъ и любопытство путешественниковъ, сохранили нѣкоторую извѣстность его гробницѣ.
   Каждый Султанъ выстроиваетъ для себя, при какой нибудь мечети, могильный склепъ, или родъ часовни, называемой тюрбе. Только матери Султановъ имѣютъ право строить такія-же для себя. Стѣны этихъ тюрбе, внутри обыкновенно украшаются фарфоровыми изразцами, на которыхъ написаны золотыми буквами стихи, по большей части во славу Магомета. Посрединѣ дѣлается могила, надъ которою ставятъ родъ катафалка, покрытаго Дорогими парчами, а въ головахъ, у Султанскихъ и княжескихъ гробницъ, кладутъ кисейную чалму. По сторонамъ стоятъ подсвѣчники; но свѣчъ въ нихъ никогда не зажигаютъ; за то лампады, привѣшенныя къ своду, горятъ днемъ и ночью. При каждомъ Тюрбе живетъ четверо или шестеро сторожей, и содержатся 40 и до 4 5 стариковъ, читающихъ по утрамъ молитвы по усопшемъ.
   Родная сестра нынѣшняго Султана, бывшая за Гассанъ-Пашею, а теперь вдовствующая, устроила, почти противъ самаго дворца своего, страннопріимный домъ, вплоть подлѣ кладбища. Тутъ воздвигла она гробницу мужу своему; подлѣ богатый мавзолей Султанши, сестры Селима Втораго. Но что удивило меня, это двѣ гробницы, богато вызолоченныя и отличныя отъ всѣхъ необыкновеннымъ блескомъ. Онѣ конечно здѣсь единственныя въ своемъ родѣ. Я спросилъ, кто погребенъ подъ ними, и мнѣ сказали -- два придворные шута Махмудова Двора! Султанъ приказалъ соорудить и вызолотить эти гробницы.
   Не помню, говорилъ-ли я о кханахъ: это родъ постоялыхъ дворовъ, построенныхъ во всемъ государствѣ, для отдохновенія и убѣжища путешественниковъ, купцовъ, каравановъ и проч. Кханы по большей части выстроены частными людьми, по чувству набожности и духу Магометанскаго закона, который велитъ покоить странника. Въ нихъ не берутъ никакой платы съ проѣзжающихъ и останавливающихся. Они вездѣ построены одинаково. Просторный дворъ, окруженный конюшнями, надъ которыми въ одинъ, въ два, и даже въ три этажа комнаты для путешественниковъ; посреди двора, а иногда у воротъ, фонтанъ, или ключъ хорошей воды: вотъ что найдете во всѣхъ кханахъ. Въ Константинополѣ они всѣ каменные, и безопасны отъ пожаровъ, потому что удалены отъ. всякаго строенія. Великолѣпнѣйшій изъ нихъ находится между Османовою мечетью и Старымъ Сералемъ. Въ немъ купцы, пріѣзжающіе изо всѣхъ частей государства, живутъ и довольствуются, за самую умѣренную плату, всѣми нужными для нихъ припасами. Мнѣ случилось здѣсь, и потомъ въ Малой Азіи, посѣщать многіе кханы, и, къ сожалѣнію, я замѣтилъ, что эти полезныя и можно сказать необходимыя заведенія въ странахъ, гдѣ путешественникъ никакого пособія и спокойствія найдти не можетъ, вездѣ приходятъ въ совершенный упадокъ. Они, какъ все въ Турецкой Имперіи, со времени своего построенія, остаются безъ присмотра, починки и содержанія: стоятъ еще, покамѣстъ не развалились и не пришли въ совершенное разрушеніе.
   Любезный мой товарищъ, докторъ Пиннеръ, не занимавшійся ни чѣмъ въ Константинополѣ кромѣ Еврейскихъ манускриптовъ, Талмуда и посѣщеній къ Жидовскому Каганъ-Пашѣ для его библіотеки, вдругъ, къ удивленію моему, изъявилъ желаніе видѣть Семибашенный замокъ! Онъ возвращался въ Россію и готовился къ отъѣзду. Хотя я уже осматривалъ Едикуль, но, желая удовлетворить его любопытство, отправился съ нимъ опять. Кстати, говоря о Золотыхъ воротахъ, я только слегка коснулся Семибашеннаго замка, и воспользуюсь этимъ случаемъ описать его подробнѣе. Въ стѣнѣ города къ Марморному морю была, въ древности, крѣпостца, которую Греки называли Кикловіонъ. Въ царствованіе Императора Исаака Ангела, жители города, видя, что она разрушается, и боясь прибытія Французскихъ рыцарей, возобновили ее; но непріятель напалъ на городъ со стороны Златыхъ воротъ и разрушилъ защищавшій ихъ Кикловіонъ. Императоръ Іоаннъ Кантакузинъ выстроилъ укрѣпленіе вновь и хвалился, что сдѣлалъ его неприступнымъ; но зять его Палеологъ взялъ и опять раззорилъ Кикловіонъ; онъ пожалѣлъ объ этомъ, когда увидѣлъ приближеніе грознаго Баязета. Наконецъ Магометъ II, взявши Константинополь, перестроилъ эту крѣпость, на томъ-же мѣстѣ, и прибавилъ нѣсколько башенъ. Греки называютъ ее нынѣ Гептапиргіонъ (Семибашенная), а Турки Едикулеръ. Въ нее-то они заключали прежде пословъ непріятельскихъ державъ, и часто содержали ихъ тамъ дурно. Въ ней долго оставались и наши: Резидентъ Левашевъ и Полномочные Министры А. М. Обресковъ и Я. И. Булгаковъ. Съ послѣднимъ однакожъ обходились почтительно и вѣжливо. Теперь, кажется, навсегда оставленъ варварскій обычай: сажать въ Семибашенный.
   Видъ Едикуля съ его башнями удивительно красивъ со стороны Геллеспонта. При мнѣ чинили и отдѣлывали двѣ башни, по сторонамъ древнихъ Золотыхъ воротъ.
   Турецкое адмиралтейство, которое называютъ здѣсь Теріана, выстроено по берегу Золотаго Рога, или пристани. Селимъ І-й началъ заводить флоты; при немъ построили доки и устроили все нужное для кораблей. Теперь адмиралтейство обширно и окружено высокими стѣнами. Въ немъ есть магазины и казармы на множество рабочихъ людей и невольниковъ. Здѣсь Капитанъ-Паша пользуется неограниченною властію. Когда ГассанъПаша отправлялъ эту должность при Султанѣ Абдулъ-Гамидѣ, онъ усилилъ флотъ и значительно умножилъ число кораблей. Онъ никакихъ наукъ не зналъ и ничего не разумѣлъ въ морской службѣ; но имѣя при себѣ Французскихъ инженеровъ, Леруа, а потомъ Лебренъ Сентъ-Катерина, который послѣ перешелъ въ нашу службу, успѣлъ очень усовершенствовать эту часть. Теперь у Султана кораблей много: не льзя не отдать справедливости ихъ красотѣ, опрятности и стройности; блескъ бронзовыхъ орудій, широкіе алые флаги, все это вмѣстѣ производитъ прекрасный эффектъ. Красивая форма кораблей, особенно 430-ти пушечнаго Махмуда, на которомъ развѣвается генералъ-адмиральскій флагъ, приводитъ въ удивленіе Европейскихъ морскихъ офицеровъ. Одинъ корветъ построенъ въ Америкѣ, но лучшіе корабли въ Константинополѣ, подъ руководствомъ Французскихъ, Англійскихъ и Американскихъ инженеровъ. Признаюсь, меня удивляетъ это постоянное усиліе Оттоманскихъ государей содержать флотъ! И какъ всегда находили они средства для этого! Послѣ Лепантской битвы, послѣ сожженія всего ихъ флота подъ Чесмою, наконецъ послѣ четырехъ несчастныхъ экспедицій противу Грековъ и совершеннаго истребленія Наваринскаго флота, при разстройствѣ финансовъ, опять возникла грозная армада, носящая флаги трехъ Адмираловъ! Это конечно роскошь, совершенно безполезная, и для Турціи излишняя. Безъ матросовъ, безъ боцмановъ, безъ офицеровъ, съ тѣхъ поръ какъ не стало матросовъ изъ Спеціи и Идры, какой можетъ быть флотъ! Теперь ловятъ и гонятъ насильно на корабли всякой сбродъ съ Константинопольскихъ улицъ, и держатъ на службѣ, пока кончится кампанія; потомъ возвращается всякой къ своимъ занятіямъ. Офицеры или ничего не знаютъ, или знаютъ очень мало, и практики никакой не имѣли: ни одинъ секстанта въ руки не бралъ! Про Адмираловъ и говорить нечего: извѣстно, что ихъ по большой части жалуетъ Султанъ изъ своихъ царедворцевъ; рѣдкій изъ нихъ, до назначенія своего, всходилъ когда нибудь на корабль. Прибавьте еще, что на каждомъ кораблѣ двойной, а часто и тройной комплектъ людей, на случай чумы, почти безпрестанно свирѣпствующей во флотѣ, и отъ того тѣснота, безтолочь, невозможность маневрировать; никто не знаетъ даже своего мѣста. Такой флотъ, при первой встрѣчѣ съ непріятелемъ, какъ-бы хороши ни были корабли, неминуемо долженъ погибнуть. Не разъ покушались имѣть иностранныхъ офицеровъ; но Турки не терпѣли учителей гяуровъ, а командировъ не хотѣли и видѣть. Теперь ни одного иностранца не осталось. Истиннымъ друзьямъ Его Султанскаго Величества остается желать, чтобы флотъ его никогда не вступалъ въ бой съ непріятелемъ.
   До послѣднихъ дней моего житья въ Константинополѣ откладывалъ я обозрѣніе Галаты, Перы, и посѣщеніе дервишей Мевлеви, живущихъ также въ Перѣ. Галата занимаетъ ту часть города за пристанью, которая во времена Римлянъ называлась смоковичною или фиговою пристанью. Тогда было въ ней больше 700 домовъ и много великолѣпныхъ зданій, которыхъ теперь и слѣда не видно. Гораздо позже, Михаилъ Палсологъ, видя что множество иностранныхъ купцовъ и всякаго рода пришельцевъ и бродягъ наводнили Константинополь, рѣшился, боясь безпорядковъ и бунта отъ такой необузданной сволочи, перевести ихъ всѣхъ на житье въ Галату {Пахимеръ, кн. 2, гл. 58. Григор., кн. 4. стр. 6.}. По взятіи столицы Турками, жители этого предмѣстія покинули свои домы и бѣжали со всѣмъ имуществомъ, какое только могли спасти. Магометъ II, занявъ Галату, приказалъ подробно описать оставшееся послѣ бѣглецовъ имѣніе, хранить его въ цѣлости, и отдать тѣмъ изъ нихъ, которые возвратятся въ теченіе трехъ мѣсяцевъ. Онъ также приказалъ разломать и срыть стѣны Галаты, и оставилъ ее простою подгородною слободой. Съ того времени Галата сдѣлалась жилищемъ всѣхъ иностранныхъ купцовъ: они здѣсь имѣютъ лавки и складочные магазины, наполненные товарами всѣхъ странъ Европы. Въ Галатѣ есть также прекрасныя мечети, артиллерійскіе магазины, Топгана, и славная башня Буюкъ-Куле, построенная Императоромъ Анастасіемъ: съ нея видѣнъ весь Константинополь и часть его окрестностей. Когда Галатою владѣли Генуэзцы, она была обнесена стонами; кое-гдѣ видны и теперь остатки ихъ. Изъ матеріаловъ стѣнъ построены новые домы и мечети. Въ иныхъ мѣстахъ примазали къ стѣнѣ, по обѣ стороны, домики, и кровли ихъ составляютъ надъ нею пестрый вѣнецъ. Галата въ древности составляла 13-й и послѣдній Регіонъ Константинополя; теперь это, какъ я сказалъ, сбродъ всѣхъ народовъ міра, вонючее предмѣстіе, гдѣ грязныя, кривыя, узкія улицы довольно отвратительны. Возлѣ Галаты, по горѣ, расположена Пера.
   Выходцы всѣхъ народовъ Европы, поселившіеся въ Перѣ, размножились и составили, такъ называемыхъ, Перотовъ. Это какъ-бы особый народъ; они приняли, даже свой особый костюмъ, полуевропейскій и полутурецкій, въ которомъ расхаживаютъ по улицамъ, суетятся по базарамъ, важничаютъ и гуляютъ по кладбищамъ. Это 15 Европейскихъ племенъ, и всѣ вмѣстѣ они едва составляютъ десятую долю народонаселенія Перы, гдѣ считается до 50 тысячъ жителей обоего пола; но они шумятъ, и чванятся тѣмъ, что не признаютъ надъ собой власти Султана, что могутъ безбоязненно смѣяться въ глаза всѣмъ Турецкимъ кадіямъ, и что ихъ не смѣютъ бить палками по пятамъ. Видя это, право, скорѣе можно почесть ихъ завоевателями Стамбула, а не мирными иностранцами, которые пользуются только правомъ гостепріимства въ чужой имъ державѣ. Это однако не мѣшаетъ Туркамъ честить ихъ, по старой привычкѣ, гяурами, и даже собаками; но Пероты знаютъ, особенно со времени послѣдней Русской войны, что никто прикоснуться къ нимъ не смѣетъ. Всякой изъ нихъ находится подъ особеннымъ покровительствомъ посла или агента какой нибудь Европейской державы, потому что онъ принадлежитъ къ ея народу.
   Лѣтомъ, высшее общество Перы, т. е. дипломатическій корпусъ и семейства богатыхъ банкировъ, живутъ на берегахъ Босфора, въ Терапіи, Буюкдере и на Принцевыхъ островахъ. Пожаръ 1831 года превратилъ это богатое предмѣстіе въ пепелъ. Въ бытность мою еще вездѣ строились. Россійскій посольскій дворецъ также сгорѣлъ; его снова выстроили, и онъ ужь приходилъ къ отдѣлкѣ, но не совсѣмъ еще былъ готовъ.
   По вечерамъ, въ хорошую погоду, жители
   Перы, всѣхъ сословій, пускаются гулять въ Кюгюкъ-Мезарлыкъ, или на малое кладбище и садятся тамъ, между надгробными мраморами, со всѣмъ безстрастіемъ, какое внушаеть привычка къ смертности въ странѣ чумы, пожаровъ и вѣчныхъ кровопролитій. Турки, по крайней мѣрѣ, сохраняютъ и здѣсь свою ненарушимую важность, въ которой, какъ и во всей ихъ жизни, отражается спокойствіе гробницъ, но мнѣ всегда досадно было смотрѣть на Поротовъ и Перотокъ, которые сходятся сюда съ веселостію своего Левантскаго нрава, со всѣми сплетнями своихъ тѣсныхъ круговъ, толкуютъ о своихъ оборотахъ, выказываютъ свой мѣлкій житейскій бытъ на величіи могильномъ, или назначаютъ любовныя свиданія среди обширнаго поля смерти. Я не понимаю, какъ Турки, имѣя столь строгія понятія о неприкосновенности гробницъ, допускаетъ осквернять могильную святыню, ненарушимую у всѣхъ другихъ народовъ.
   Въ Перѣ есть кладбище дервишей Мевлеви, расположенное. вокругъ ихъ монастыря Теккіе. Оно занимаетъ тамъ одно изъ красивѣйшихъ мѣстъ. На немъ воздвигнутъ надгробный памятникъ славному Халедъ-Эфендію {Всѣмъ извѣстно, какою неограниченною довѣренностію и любовію нынѣшняго Султана пользовался Халедъ-Эфенди. Конечно ему принадлежитъ первая мысль объ истребленіи янычаръ; но Султанъ былъ принужденъ пожертвовать любимцемъ своимъ интригамъ его непріятелей, особенно янычаровъ, которыхъ еще не могъ онъ укротить. Халеда сперва сослали, а потомъ удушили.}, который принадлежалъ къ сословію, дервишей, и по смерти оставилъ имъ большіе вклады и богатую библіотеку. Еще при жизни своей онъ украсилъ и обновилъ Теккіе, гдѣ совершаются ихъ мистическія пляски {Это зрѣлище можно видѣть каждую недѣлю, по вторникамъ и по пятницамъ. Туда довольно свободно допускаютъ всякаго, не смотря къ какому вѣроисповѣданію кто принадлежитъ.}. Я два раза присутствовалъ при этой церемоніи. Женщины также допускаются, по онѣ занимаютъ особенную галлерею, закрытую рѣшеткою.
   Я и свита моя, надѣвши сверхъ сапоговъ желтыя бабуши, вошли въ Теккіе. Внутренность его проста. Здѣсь я опять займу у Г-на Базили описаніе, потому что оно совершенно вѣрно. "Архитектура залы представляетъ полигонъ подъ остроконечною кровлею; нѣсколько колоннъ и рядъ перилъ отдѣляютъ зрителей отъ средины, или того мѣста, гдѣ совершается обрядъ. Надъ дверьми, на хорахъ, находится оркестръ, составленный изъ нѣсколькихъ восточныхъ флейтъ и литавръ, и хоръ поющихъ дервишей. Огромнаго размѣра Арабскія надписи, изъ Корана, украшаютъ стѣну съ восточной стороны." Зеленая подушка, для настоятеля ордена, и нѣсколько цыновокъ для братій -- вотъ все внутреннее убранство. Средина залы, оставленная для круженія, выполирована какъ стекло. Настоятель, небольшой старикъ, въ зеленой мантіи и въ огромномъ дервишскомъ калпакѣ, неподвижно сидѣлъ на подушкѣ въ восточной сторонѣ залы, обратясь къ зрителямъ. Три дервиша стояли по сторонамъ его, сложивъ руки, потупивъ взоры и не измѣняя спокойнаго выраженія въ лицѣ. Тутъ вошло тринадцать дервишей въ парадномъ платьѣ ордена: въ узкихъ суконныхъ доломанахъ до земли, съ широкой драпировкой, перетянутыхъ ремнемъ кругомъ пояса. Они стали въ срединѣ круга, въ равномъ одинъ отъ другаго разстояніи. Недвижность ихъ потупленныхъ глазъ, болѣзненная блѣдность лицъ, высокіе каллаки, и одежда фантастическаго покроя придавали имъ невыразимую таинственность. Иные были съ длинными бородами, у другихъ-же, очень молодыхъ у совсѣмъ не было бороды. Хоръ запѣлъ, вмѣстѣ съ музыкою, свое Ля Илляге иллъ Аллахъ; потомъ настоятель произнесъ протяжнымъ голосомъ молитву, при которой всѣ дервиши стали на колѣни. Отъ времени до времени они клали земные поклоны и согласно издавали глухой звукъ -- Гу! (онъ), выходившій какъ будто изъ груди. Нѣсколько минутъ царствовало глубокое молчаніе. Хоръ началъ протяжное и тихое пѣніе, сопровождаемое чуть слышными вздохами инструментовъ. Дервиши, за настоятелемъ своимъ, проходили мѣрными шагами передъ зеленой подушкой, на которой, вѣроятно, вышито какое нибудь священное для нихъ имя, останавливались, кланялись ей до земли, и начали свое круженіе на пятахъ, сперва медленно и сложивъ руки на груди. Музыка постепенно дѣлалась громче, хоръ издавалъ восклицанія во славу Аллаха, и круженіе дервишей становилось живѣе. Они протянули свои руки, подняли глаза къ небу; полы ихъ широкой драпировки наполнились воздухомъ и образовали большіе вертящіеся круги. Блѣдные дервиши казались восторженными. Музыка, пѣніе и восклицанія хора слились наконецъ въ дикій, оглушительный гулъ; казалось все Теккіе содрогалось; но среди самой большой суматохи -- знакъ, данный невидимо, мгновенно остановилъ разомъ и музыку и дервишей. Они очутились въ томъ-же разстояніи одинъ отъ другаго, какъ были при началѣ представленія, опять недвижные и блѣдные какъ мертвецы. Послѣ краткаго отдыха, дервиши опять начали кружиться прежнимъ порядкомъ, только быстрѣе и продолжительнѣе; музыка издавала звуки рѣзче, и усиливалась до самыхъ дикихъ и раздирающихъ слухъ тоновъ; пѣніе дервишей превратилось въ бѣшеныя, дрожащія восклицанія, и такимъ образомъ до трехъ разъ, и все crescendo. Глаза ихъ были опущены и почти закрыты, потъ лился съ нихъ градомъ, блѣдность лицъ отѣнялась желтыми и синими отливами; но когда они останавливались, ни малѣйшее движеніе усталости не измѣняло ихъ глубокому смиренію; даже дыханіе не становилось сильнѣе и грудь не подымалась.
   Невозможно представить себѣ, какой эффектъ производитъ все это на зрителей! Дикая гармонія такъ овладѣла и мною, что я былъ какъ подъ вліяніемъ волшебной силы. Вдругъ все прекратилось, омертвѣло -- будто съ послѣднимъ трескомъ оркестра лопнула пружина огромной машины! Я невольно содрогнулся, когда послѣ этой бури, постепенно возраставшей, сдѣлалась вдругъ глубокая тишина, и все какъ-бы окаменѣло.
   Въ томъ состоитъ все богослуженіе Мевлеви. Этотъ орденъ дервишей болѣе всѣхъ другихъ уважается въ Турціи, и къ чести ихъ должно сказать, что они вообще ведутъ жизнь тихую. Есть слухъ, что они довольно любятъ непозволительный имъ напитокъ (вино); теперь смотрятъ на это сквозь пальцы, и большихъ безпорядковъ нѣтъ.
   Мнѣ остается сказать нѣсколько словъ о новыхъ перемѣнахъ, введенныхъ Махмудомъ въ его войскѣ. Послѣ войны съ Россіей, Султанъ тщательно занялся устройствомъ регулярныхъ войскъ; безпрестанно и передъ своими глазами училъ новыхъ воиновъ, формировалъ полки; наконецъ обмундировалъ и вооружилъ ихъ по-Европейски. Новая армія простиралась до 40 тысячъ человѣкъ; но она пришла въ совершенное разстройство послѣ Иконійскрй битвы, гдѣ не оправдала ожиданій Султана. У противника его, Ибрагима, есть генералы и много офицеровъ изъ Европейцевъ, принявшихъ Магометанскую вѣру; а у Султана именно этого недоставало. Командиры и офицеры несвѣдущіе, по неволѣ принявшіе нововведенныя правила, не понимающіе пользы ихъ, и солдаты, не имѣющіе на нихъ надежды, все это вмѣстѣ сдѣлало большой перевѣсъ въ пользу Ибрагима. Надобно сказать однакожъ, что сначала сраженія они дрались храбро и стойко; но противники лучше маневрировали и обошли ихъ почти въ тылъ; тогда все побѣжало, и Султанскія регулярныя войска частію легли на мѣстѣ сраженія, а большею частію погибли въ бѣгствѣ, отъ кавалеріи Ибрагима. Теперь ихъ комплектуютъ; но очень замѣтно, что въ Султанѣ уже нѣтъ прежняго рвенія; онъ унылъ отъ неудачи. Я разсматривалъ подробно Турецкіе полки. Они составлены цо большей части изъ ребятишекъ, лѣтъ 16 и 17-ти, которые не знаютъ ни опрятности, ни выправки. Солдатъ стоитъ подъ ружьемъ и ходитъ рохлею; иной въ галстухѣ, иной разстегаемъ и съ голою грудью. Я видѣлъ Даже босыхъ на караулѣ! На ученьѣ солдаты равняются худо, а офицеры, по небреженію-ли, или по неопытности не взыскиваютъ за это. Ружья заряжаютъ они и стрѣляютъ мѣшкатно; а хуже всего то, что они отъ нововведеній ничего не ждутъ добраго, и внутренно презираютъ ихъ, какъ выдумку невѣрныхъ, которыхъ, говорятъ они, предки наши всегда бивали по старой своей методѣ. Сераскиръ и другіе вельможи говорятъ: Петръ Великій такъ-же началъ, а послѣ поражалъ своего побѣдителя; но они не знаютъ, что у Петра Великаго, исключая двухъ или трехъ главнокомандующихъ, какъ-то: Шеина, Шереметева, Голицына, и потомъ уже Менщикова, почти всѣ дивизіонные, бригадные и даже полковые командиры были сперва иностранцы. Они образовали офицеровъ, а изъ нихъ впослѣдствіи вышли генералы: Минихъ, Кейтъ, Лассій, Левендаль. Въ царствованіе Императрицъ Анны и Елисаветы явились Салтыковы, Румянцевы, Чернышевы, Долгорукіе. Эти, въ свою очередь, при Великой Екатеринѣ, произвели Орлова-Чееменскаго, Каменскаго, великаго Суворова, Репнина, Ферзена. Съ тѣхъ поръ у насъ всегда были знаменитые полководцы. Вообще теперь всѣ генералы хороши, но изъ среды ихъ являются отличные, даже великіе! Сколько ихъ вдругъ вышло при Александрѣ! Кто изъ насъ не помнитъ Барклая де Толли, Багратіона, Ермолова! кто не чтитъ памяти безсмертнаго Кутузова! Въ нынѣшнее-же благополучное время Николая I, когда знамена побѣдоноснаго войска Его развѣвались съ одной стороны въ Эрзерумѣ, а съ другой въ Адріанополѣ, и угрожали самой столицѣ Султановъ, Турки безъ трепета не вспоминаютъ имени Паскевича Эриванскаго. Вотъ, что насадилъ Петря. Великій! Но у него были учители и командиры. Турки этого никогда имѣть не будутъ. Надо принять ихъ вѣру, чтобы поступить въ службу и надѣяться потомъ командовать; но чего можно ждать отъ ренегатовъ, которыхъ сами Турки внутренно презираютъ? Науки у нихъ вообще въ презрѣніи, и офицеры, кромѣ фрунтовой службы, и то по навыку, ничему не учатся. Но моему мнѣнію, никогда у нихъ не будетъ арміи, и кажется не къ тому идетъ Турецкое государство.
   Регулярная кавалерія у Турокъ вся легкая. Она состоитъ изъ гусаръ и улановъ, сформированныхъ Наполеоновскимъ офицеромъ, Піемонтцемъ Коллосомъ. Я смотрѣлъ любимые Султанскіе эскадроны гвардіи. Во время маневровъ Султанъ любитъ командовать ими самъ. Они отлично богато одѣты: синія куртки съ желтыми шелковыми снурками весьма красивы. Трудно сначала было заставить ихъ ѣздить на длинныхъ стременахъ, съ вытянутой ногою; самая форма Европейскаго сѣдла была для нихъ противна. И теперь даже, новообразованные кавалеристы, если чуть не досмотрятъ за ними, тайкомъ укорачиваюти свои стремена. Это происходитъ отъ привычки ихъ сидѣть въ казармахъ, и даже въ караульняхъ, на полу, по прежнему, поджавши подъ себя ноги. Кавалерія точно цвѣтокъ Турецкаго регулярнаго войска: лучшіе рекруты поступаютъ въ нее; всѣ Константинопольскіе щеголи служатъ въ ней. Золотое шитье идетъ къ ихъ Азіятской осанкѣ; они любятъ брянчать саблею и шпорами по мостовой. Офицеры затвердили нѣсколько привѣтствій по-Французски, начинаютъ шаркать и кланяться по-Европейски, и слывутъ между молодежью примѣромъ хорошаго тона. Молодые Турки вообще радушны и привѣтливы, особенно къ Европейскимъ офицерамъ; стараются перенять ихъ манеры и непринужденность; но тѣмъ ограничивается все ихъ образованіе.
   На маневрахъ кавалерія атакуетъ съ перваго шагу быстро, но фронтъ скоро разстроивается, и лотомъ выравнивается мѣшкатно. Заѣзды также плохи; дистанціи между дивизіонами, или взводами, худо соблюдаются; но я видѣлъ построеніе полка, сдѣланное на всемъ скаку по третьему эскадрону очень хорошо, быстро, и линія соблюдена была исправно. Лошади вообще мѣлки; рѣдкая въ два вершка; но онѣ крѣпки, горячи и хорошо выдержаны. Могу ошибаться, но, по мнѣнію моему, для легкой кавалеріи ничего лучше не надобно.
   Вообще, во всей арміи нѣтъ опредѣленной границы между офицерами и нижними чинами. По новому положенію о регулярныхъ войскахъ, и офицеры, до маіорскаго чина, подвержены тѣлеснымъ наказаніямъ: ихъ такъ-же какъ солдатъ сѣкутъ розгами по груди; вѣроятно для того, чтобы привыкли получать раны въ грудь, а не въ спину.
   Полевая артиллерія всегда была у Турокъ въ лучшемъ устройствѣ, чѣмъ остальныя войска, и теперь сохранила свое первенство. По пушки теперь несравненно лучше отлиты, и способнѣе къ употребленію. Этимъ обязаны они Французамъ. Корпусъ Топчи и Кумбараджи (канонеровъ и бомбардировъ) ввѣренъ Халиль-Пашъ, который усердно занимается улучшеніемъ этой части. Офицеры даже учатся математикѣ, и изъ нихъ есть довольно хорошіе артиллеристы.
   Краткое обозрѣніе мое регулярнаго Турецкаго войска, такъ-же какъ всѣхъ ихъ нововведеній, ясно доказываетъ, что всѣ улучшенія въ Турціи вводятся личными побужденіями одного вельможи, одного Султана. Народъ равнодушенъ ко всему, и, неподвижный въ своихъ понятіяхъ, не хочетъ постигнуть, къ чему ведутъ новыя изобрѣтенія. Возьмите въ примѣръ книгопечатаніе, которое, можно сказать, въ одно мгновеніе разбудило, спящій геній Европы: здѣсь существуетъ оно уже цѣлый вѣкъ, и нѣсколько разъ почти уничтожалось; вліяніе его до сихъ поръ вяло и безжизненно. Махмудъ, болѣе занятой военными преобразованіями, не забылъ и книгопечатанія: новыя и красивыя литеры отлиты для его типографіи въ Парижѣ, у Дидота, и новаго изобрѣтенія станки выписаны изъ Англія. Уже напечатано нѣсколько книгъ: это новые военные регламенты, опыты о Европейской тактикѣ, и Исторія истребленія янычаръ {Я очень удивился, когда увидѣлъ какъ работаютъ здѣсь наборщики: они сидятъ на коврѣ, обставлены со всѣхъ сторонъ ящиками литеръ, набираютъ, и въ то-же время курятъ свою трубку.}. Все это доказываетъ только, что Махмудъ усиливается пересоздать свой народъ и свое царство; но народъ мало его понимаетъ, и вовсе ему не сочувствуетъ.
   На третій день послѣ визита моего къ Сераскиру, Ахметъ-Паша прислалъ спросить меня, когда ѣду я въ Бруссу. Онъ велѣлъ сказать съ своей стороны, что отправляется туда на другойже день, и что если я скоро поѣду, то застану его въ Никомидіи; не то, онъ распорядится такъ, что я найду лошадей, провожатыхъ, и все, что только мнѣ угодно будетъ, въ Никомидіи; а ожидать меня будетъ онъ въ Бруссѣ. Я велѣлъ благодарить Пашу за его вѣжливость, и сказать, что мнѣ раньше двухъ дней выѣхать невозможно; что я ожидаю писемъ изъ Россіи съ Одесскимъ пароходомъ, и заѣду еще на Принцевы острова, гдѣ пробуду сутки, а оттуда уже отправлюсь въ Никомидію. Здѣсь кстати сказать нѣсколько словъ объ Ахметѣ Пашѣ.
   Онъ теперь въ большой милости у своего Государя, который недавно пожаловалъ его Генералъ-Адъютантомъ. Ахметъ считается въ числѣ первыхъ ревнителей нововведеній; онъ болѣе занимается по части промышленности и сельскаго хозяйства, командуетъ въ Анатоліи, и носитъ на груди знаки отличія: это награжденіе замѣнило у Турокъ жалованныя прежде Пашамъ шубы. Онъ человѣкъ лѣтъ сорока, пріятной наружности, привѣтливъ и особенно вѣжливъ; но бывши съ нимъ въ Азіи, я замѣтилъ, что подчиненные боятся его чрезвычайно.
   Въ это время житья моего въ Константинополѣ начали поговаривать о чумѣ. Я не хотѣлъ, чтобъ она застала меня врасплохъ, въ гостинницѣ, и сталъ торопиться отъѣздомъ. Можетъ быть не всѣ знаютъ, что Русскій докторъ Самойловичъ первый открылъ и началъ утверждать, что чума существуетъ не съ воздухѣ, и не сообщается иначе какъ прикосновеніемъ. Тогда Французы сильно оспоривали это, особенно Докторъ Парисъ (Pâris) исписалъ кучу бумагъ на возраженія. Теперь уже вся Европа признала справедливость замѣчаній нашего знаменитаго врача. Нѣкоторые ученые приписываютъ эту болѣзнь даже насѣкомымъ, ускользающимъ отъ микроскопическихъ наблюденій, и говорятъ, что шелуди и другія накожныя болѣзни имѣютъ такое-же начало. Это еще не доказано, однако мнѣ кажется вѣроятно. Опытъ показываетъ, что продающіе и разливающіе масло, имѣя бѣлье и часто платье напитанное масломъ, никогда или по крайней мѣрѣ очень рѣдко подвергаются заразѣ; водоносы также почти не заражаются; а извѣстно, что вода и масло истребляютъ насѣкомыхъ.
   Я нанялъ кирлангичъ {Легкая гондола, или лодка, остроконечной формы. Такія лодки служатъ для самого Султана. Онѣ плаваютъ быстро, и по фигурѣ своей и быстротѣ прозваны кирлангичъ (ласточка).}, съ шестью гребцами до Принцевыхъ острововъ, и условился, чтобы тамъ ждали меня сутки, или двои, а потомъ доставили въ Никомидію. Я распрощался съ нашимъ Посланникомъ и его семействомъ: благодарилъ Ихъ за добрый, благосклонный пріемъ, обнялъ всѣхъ своихъ пріятелей Константинопольскихъ, особенно Г-на Фродинга и Г-на Богданова, которымъ остаюсь благодаренъ за ихъ дружбу, совѣты и помощь въ моихъ разысканіяхъ, и приготовился къ отъѣзду. Еще разъ объѣхалъ я вокругъ стѣнъ Константинополя, вздохнулъ и подумалъ: Вотъ остатки этого знаменитаго города! Нѣсколько изувѣченныхъ колоннъ, развалина одного царскаго дворца, и православные храмы, обращенные въ мечети и звѣринцы и Водопроводы и стѣны -- вотъ главное, что осталось отъ столицы Константина Великаго, вмѣстѣ съ семью холмами ея. Эти холмы будто предзнаменовали, что на прелестномъ берегу Босфора Ѳракійскаго должна была возстать столица преобразованной Имперіи, преемница семихолмнаго Рима!
   

ГЛАВА VIII.
ПРИНЦЕВЫ ОСТРОВА, НИКОМИДІЯ, БРУССА, ОЛИМПЪ, ДАРДАНЕЛЛЫ, ТРОЯ.

   Рано поутру сѣлъ я на кирлангичъ, со своимъ камердинеромъ. Я взялъ еще съ собой нанятаго слугу, переводчика стараго Франческо. Погода была прекрасная, море совершенно тихо. Какъ хорошъ Константинополь съ моря! Поравнявшись съ устьемъ Босфора, гдѣ столько разъ гулялъ я по берегамъ, я съ невольною грустію подумалъ, что въ послѣдній разъ вижу эту очаровательную картину. Прости Беглербейскій дворецъ {Беглербейскій дворецъ, на Азіятскомъ берегу Босфора, любимое мѣстопребываніе Султана.}! Прости Буюкдере, съ знаменитыми чинарами Балдуина! Прости прелестная Хуньяръ-Скелеская долина, на которой Турки видѣли стройные ряды побѣдоносныхъ войскъ Николая! Праздникъ, данный въ этой долинѣ Графомъ Орловымъ, передъ обратнымъ походомъ Рускихъ, служитъ предметомъ разсказовъ для Турокъ: они описываютъ его какъ чудо, достойное древнихъ Халифовъ!
   Скоро миновалъ я Скутари. Принцевы острова означались яснѣе. Послѣ двухъ часовъ съ половиной плаванія, я присталъ къ главному изъ нихъ, Принкипосъ. Два другіе, Прота и Литмгона, остались у меня далеко вправо; но четвертый, Халкисъ, былъ очень близко. Городъ Принкипосъ находится на восточной сторонѣ острова того-же имени. Онъ расположенъ вдоль берега. Жители его не большей части Греки, моряки и земледѣльцы. Ихъ считаютъ здѣсь до трехъ тысячъ. Берегъ Азіи очень видѣнъ: онъ верстахъ въ семи, не больше, и корабли во всякое время года находятъ вѣрное пристанище въ этомъ узкомъ проливѣ, особенно становясь саженяхъ въ 20-ти отъ Халкиса или Принкипоса. Мѣлкія суда причаливаютъ къ самой набережной.
   Принцевыхъ острововъ всего девять; изъ нихъ четыре большихъ и пять маленькихъ. На полдень отъ Принкипоса небольшой Кроличій островъ; на западъ два маленькіе: Оксія и Плата; еще два безъимянные: это просто двѣ каменныя скалы.
   Принкипосъ, самый большой и плодородный изъ девяти острововъ, долженъ быть произведеніе волканическое, потому, что весь составленъ изъ кварца и гранита, совершенно разложенныхъ и пришедшихъ въ большое измѣненіе. Почва земли возвышенная, неровная и гористая, вездѣ показываетъ, что подземный огонъ работалъ: она суха и безплодна на высотахъ, красновата, но довольно жирна въ низкихъ мѣстахъ, особенно на полдень отъ города. Между растеніями я замѣтилъ: Алепскую сосну, кадъ (родъ можжевельника), много душистыхъ травъ, цистръ и проч. На этомъ островѣ сѣютъ немного пшеницы, ячменя, гороху, бобовъ, Турецкихъ и простыхъ; содержатъ виноградъ, но вина изъ него не дѣлаютъ, потому что выгоднѣе продавать его кистями на Константинопольскихъ рынкахъ. Смоквы здѣсь удивительно вкусны: плодъ снаружи зеленый, а внутри яркокраснаго цвѣта, сочный и усладительный.
   Принкипосъ часто служилъ мѣстомъ ссылки для Греческихъ Князей. Здѣсь-же была изгнанница и больше знаменитая: это Ирина, жена Льва Багрянороднаго. Она родилась въ Аѳинахъ, и достигла престола не знатностью рода, а красотой и умомъ; но она не знала предѣловъ своему честолюбію, и послѣ смерти мужа обезчестила себя всякаго рода злодѣяніями. Одинъ изъ приближенныхъ ея, Никифоръ, свергнулъ съ престола недостойную вдову Императора, сослалъ сюда и велѣлъ заключить въ монастырь, ею-же самою построенный.
   Жители Принцевыхъ острововъ ловятъ множество рыбы всякаго рода, также устрицъ и муфелей. Дичь здѣсь только перелетная, зайцевъ мало, а кроликовъ вовсе нѣтъ; за то на островѣ, который носитъ ихъ имя, они безчисленны. Впрочемъ, на Принкипосѣ не встрѣтилъ я ничего особенно замѣчательнаго; древнихъ памятниковъ нѣтъ никакихъ. Но благораствореніе воздуха и мѣстоположеніе очаровательны. Вдалекѣ видны Константинополь и Азіятскій берегъ {Если-бъ я жилъ въ Константинополь, то на лѣтнее время не имѣлъ-бы, по примѣру всѣхъ живущихъ тамъ Европейцевъ, дачи, ни въ Бѣлградѣ, ни въ Буюкдере, ни на Европейскомъ берегу Босфора, хотя онѣ очень пріятны. Я непремѣнно избралъ-бы мѣсто на Принцевыхъ островахъ, или на обворожительномъ Азіятскомъ берегу Босфора.}. Отъ Принкпоса до Халкиса версты четыре. Я плавалъ туда осмотрѣть Троицкій монастырь. Настоятель и монахи его, люди кроткіе, гостепріимные, ведутъ жизнь тихую и строгую. Монастырь построенъ на горѣ, посрединѣ острова; видъ изъ него прекрасенъ! На воротахъ монастырскихъ есть картина, изображающая Рай и Адъ. Въ аду множество Мусульманъ; въ раю только монахи, простые священники, и простолюдины въ бѣдномъ платьѣ. Я замѣтилъ одному монаху, что Турки, увидя себя въ аду, могутъ разсердиться; онъ отвѣчалъ мнѣ, что это уже не разъ и случалось, но монахи всегда откупались деньгами, а картиной такъ дорожатъ, что никакъ не согласятся снять ея. Не потому-ли, что она удивительно дурно написана и конечно не древняя? На Халкисѣ есть и другіе монастыри; на Принкипосѣ ихъ два, на возвышеннѣйшихъ мѣстахъ острова; но я не имѣлъ времени осмотрѣть всѣ. Во всѣхъ этихъ монастыряхъ братія живутъ скромно, можно сказать примѣрно; занимаются земледѣліемъ, ремеслами для нихъ нужными, и не знаютъ никакихъ страстей. За то они здоровы и достигаютъ глубокой старости. Турки не тревожатъ ихъ и живутъ съ ними въ мирѣ. Смѣненный не задолго до моего пріѣзда Патріархъ, извѣстный своими познаніями и украшенный добродѣтелями, жилъ въ Троицкомъ монастырѣ, куда сослали его. Я не имѣлъ чести видѣть его: онъ былъ очень боленъ и велѣлъ изъявить мнѣ свое сожалѣніе, что не можетъ меня принять.
   Рано по утру отправился я съ Принцевыхъ острововъ. Кирлангичъ мой взялъ направленіе къ востоку. Мы подняли парусъ, и при самомъ умѣренномъ вѣтрѣ, не теряя изъ вида Азіятскаго берега, шли довольно быстро. Скоро мы повернули круто къ полудню и обогнули Кафтальскій мысъ. По этому направленію плыли мы часа полтора, прошли мимо Георгіевскаго монастыря, мимо Акритскаго мыса, и пристали къ берегу близъ Туслы, у деревеньки, которую Турки называютъ Хевиса. Деревенька эта на большой дорогѣ, ведущей изъ Скутари въ Никомидію. Такъ вотъ она, древняя Ливисса!... Тутъ кончилъ дни величайшій полководецъ своего времени, Аннибалъ, побѣдитель Римлянъ! Этотъ бугоръ, на сѣверъ отъ селенія, Аннибалова могила {Евтропій, кн. 4, гл. 11.}. Пока гребцы мои обѣдали и отдыхали, я осмотрѣлъ бугоръ. Нѣтъ никакихъ остатковъ, по которымъ можно было-бы навѣрное признать это мѣсто могильнымъ холмомъ Аннибала. Извѣстно только, что изгнанный неблагодарнымъ отечествомъ, преслѣдуемый Римлянами, не перестававшими страшиться его, оставленный даже послѣднимъ покровителемъ, Царемъ Антіохомъ, онъ скончался въ Ливиссѣ, еще замышляя нанесть новые удары Риму. Удивительная судьба великаго человѣка! Аннибалъ, ужасъ Рима, герой, едва не измѣнившій всей исторіи и просвѣщенія Европы въ пользу Африки, почіетъ смиренно, въ бѣдной и почти никому неизвѣстной деревенькѣ, въ углу Пропонтиды! Я тщательно
   Осматривалъ холмъ, и, кажется, могу сказать съ увѣренностью, что онъ еще никогда не былъ разрываемъ. Я не могъ тутъ долго останавливаться, и возвратился къ лодкѣ, гдѣ нашелъ гребцовъ своихъ, ожидающихъ моего приказанія. Мы поплыли возлѣ самаго берега, обогнули Филокренскій мысъ, и, круто поворота къ востоку, вошли ч въ Никомидійскій заливъ. Онъ далеко врѣзывается въ землю; берега его гористы и живописны; въ самомъ концѣ его, гдѣ заливъ довольно съуживается, была нѣкогда знаменитая Никомидія.
   Филокренскій мысъ получилъ свое названіе отъ города того-же имени. Здѣсь-то погибавшая Греческая имперія, въ послѣдній разъ осмѣлилась сразиться съ Турками. Греками предводительствовалъ Императоръ Андроникъ; Турки сражались подъ начальствомъ славнаго Султана своего Органа. Хотя Византійскіе писатели приписываютъ побѣду своимъ соотчичамъ, но, судя по слѣдствіямъ сраженія, скорѣе должно приписать ее Туркамъ. Раненый Андроникъ спасся бѣгствомъ въ Константинополь. Турки овладѣли лагеремъ, всѣмъ обозомъ, и черезъ два дни послѣ битвы взяли Филокрено, а скоро потомъ и Никомидію.
   Никомидію (нынѣшній Ис-никъ) основалъ Никомедъ II, сынъ и наслѣдникъ вѣроломнаго Пруссіаса, Царя Виѳинскаго. Онъ перенесъ туда свою столицу, и роскошный дворъ его славился на востокѣ. Извѣстно, что Юлій Цезарь, въ молодыхъ лѣтахъ, жилъ нѣсколько времени у Никомеда Втораго. При Римскихъ Цезаряхъ, этотъ городъ былъ въ цвѣтущемъ состояніи. Въ немъ славился великолѣпный театръ; стѣны города, если вѣрить Византійскимъ писателямъ, не уступали твердостію стѣнамъ Вавилонскимъ. Никомидіи покровительствовалъ Августъ; Траянъ украсилъ ее многими зданіями; но Діоклитіанъ особенно возвеличилъ ее, перенесъ въ нее свою резиденцію, и усилилъ великолѣпіе до такой степени, что вскорѣ Никомидія сдѣлалась соперницей Рима. И теперь видны еще остатки развалинъ дворца Діоклитіанова. Въ наше время, Ис-никъ бѣдное мѣстечко. Я тщетно искалъ какихъ нибудь остатковъ его величія: все погибло; даже имя его не существуетъ и едва угадывается въ Ис-никѣ, нынѣшнемъ его названіи.
   Османъ-Ага, командующій здѣсь, встрѣтилъ меня и объявилъ j что Ахметъ Паша приказалъ ему быть совершенно въ моемъ повелѣніи. Онъ приготовилъ мнѣ квартиру у одного Грека, и сказалъ, что я могу отъ него требовать всего, что мнѣ угодно будетъ, а лошади и проводники готовы, когда только я захочу ѣхать въ Бруссу, гдѣ Ахметъ Паша пробудетъ еще недѣлю. Я благодарилъ Османа за его вѣжливость, и отвѣчалъ, что теперь мнѣ ничего не надобно кромѣ покоя; но что квартирой я воспользуюсь, и на другой день около обѣда поѣду въ Бруссу. Козмосъ, мой хозяинъ, ожидалъ меня у себя, принялъ съ радушіемъ и повелъ въ пріуготовленный покой. Онъ очистилъ для меня свои собственныя комнаты, а самъ съ женою и тремя дочерьми помѣстился въ какомъ-то чердачкѣ. Я совѣстился, что невольно стѣснилъ это бѣдное семейство; но дѣлать было нечего: одна ночь скоро пройдетъ, и я хотѣлъ за нее щедро вознаградить. Выкуривъ трубку славнаго своего Бострскаго табаку, я взялъ Грека, моего хозяина, и пошелъ съ нимъ къ Осману" Агѣ. Улица, по которой мы проходили, была узкая; всѣ строенія здѣсь бѣдны; жители на половину Греки, однако есть и Жиды. Въ Ис-никѣ двѣ мечети; одна передѣлана изъ старой христіанской церкви. Османъ-Ага встрѣтилъ меня у две"рей, и мы пошли съ нимъ въ его покои, а когда усѣлись на диванѣ, то, послѣ обычныхъ привѣтствій, намъ принесли кофе и трубки. Османъ сказалъ мнѣ, что онъ за счастіе почитаетъ видѣть у себя въ домѣ друга своего начальника; что Ахметъ-Паша приказывалъ ему угощать меня, какъ-бы самого его. Я поблагодарилъ старика Агу, и распрашивалъ, не осталось-ли въ городѣ какихъ нибудь древностей, или замѣчательныхъ зданій?-- Какихъ рѣдкостей вы хотите здѣсь найти!-- отвѣчалъ Ага.-- У насъ по недѣлѣ и баранины не бываетъ! Какой-то Грекъ перестроивалъ домъ, и нашелъ въ стѣнѣ каменную руку съ однимъ пальцемъ. Онъ эту дрянь, вообразите, продалъ Жиду, за червонецъ. А на что-бы она годилась Жиду? Развѣ на ворожбу! Эти нечестивцы колдуютъ. Одинъ изъ нихъ, знаете-ли какъ отмстилъ своему врагу? Сдѣлалъ изъ тѣста куклу и прокололъ ей иголкой сердце, проговоря какую-то чертовщину: въ ту-же минуту, врагъ его, жившій въ Константинополѣ, палъ мертвъ! Можетъ статься, и руку эту Жидъ купилъ на такое-же дѣло.-- Я сказалъ Осману, что ворожбамъ не вѣрю, а ежели есть люди, которые дозволяютъ себѣ дѣлать зло, то надобно молиться Богу, чтобы онъ просвѣтилъ ихъ неразуміе и очистилъ сердце.-- Вотъ еще! сказалъ Османъ.-- Молиться о собакѣ.-- Посидѣвъ съ старымъ Туркомъ, я пошелъ къ тому мѣсту, гдѣ, какъ полагаютъ, былъ Діоклитіановъ дворецъ. Груды кирпичей, черепицы, и нѣсколько камней показываютъ ясно, что тутъ было когда-то значительное строеніе; но ни колоннъ, ни мрамора не видно. Вѣроятно, всѣ такіе матеріялы перевезены въ Константинополь, для какого нибудь новаго строенія. Отъ этого мѣста начинается большое поле; оно незамѣтною покатостью идетъ къ заливу. За полемъ, близъ залива, видѣнъ замокъ, гдѣ уцѣлѣло нѣсколько башенъ: это древній Анкиронъ, а нынѣ Гереке. Невольно впадешь въ размышленіе на этомъ полѣ и при этомъ замкѣ. Тутъ совершилось большое событіе въ Исторіи, а тамъ сошелъ въ вѣчность великій человѣкъ. Здѣсь сложилъ съ себя корону Діоклитіанъ, и потомъ удалился въ Салону, жить въ уединеніи, частнымъ человѣкомъ; въ Анкирѣ скончался Константинъ Великій. Разсматривая это поле, засѣянное въ нѣкоторыхъ мѣстахъ арбузами, я нашелъ, на самомъ высокомъ его мѣстѣ, небольшую кучку камней: они были тесаные, и должны были составлять что-то цѣлое, но, навѣрно, не строеніе; для этого мѣсто слишкомъ тѣсно; къ тому-же, никакихъ другихъ остатковъ, никакихъ признаковъ развалинъ нѣтъ. Неужто это была та самая каѳедра, съ которой Діоклитіанъ въ послѣдній разъ держалъ рѣчь къ народу? Отрѣченіе его отъ престола останется навсегда загадкою для потомства. Многіе современники его думали, что если-бы народъ изъявилъ малѣйшее сожалѣніе, малѣйшее участіе, если-бы хоть одинъ голосъ закричалъ Августу, чтобы онъ не покидалъ правленія, Діоклитіанъ остался-бы. Я остановился при этихъ камняхъ, и вся картина событія представилась моему воображенію: поле усыпанное народомъ, ожидающимъ чего-то новаго, необыкновеннаго. Весь дворъ, духовенство, военные и гражданскіе чиновники стояли здѣсь въ торжественномъ нарядѣ. Вотъ мѣста, приготовленныя для Августа, для его, семейства, и для знатныхъ женщинъ города.
   Вдругъ показалась Августова колесница: она тихо подъѣзжала, сопровождаемая множествомъ конныхъ; Цезарь Галерій, молодой Константинъ (тогда еще не Цезарь), Консулы, Трибуны, Царь Армянскій, были въ томъ числѣ. Они сошли съ лошадей. Августова колесница доѣхала до изготовленной ему каѳедры. Поддерживаемый двумя ликторами, онъ съ трудомъ взошелъ по ступенямъ, и сказалъ къ народу рѣчь, искусно сочиненную: напомнилъ ему о многочисленныхъ своихъ благодѣяніяхъ, о мирѣ, столько лѣтъ ненарушимомъ, о торжествѣ своемъ надъ Персами. Онъ останавливался нѣсколько разъ, вѣроятно желая видѣть, какое дѣйствіе производила рѣчь его ... Но не слышно было ни одного голоса, которыйбы началъ благодарить его и умолять, чтобъ онъ продолжалъ управлять Имперіею; всѣ показывали только любопытство. Наконецъ онъ сталъ говорить о слабости своего здоровья, о невозможности переносить труды правленія, объявилъ намѣреніе свое удалиться и отдать верховное правленіе государства въ руки больше крѣпкія. Тутъ онъ еще остановился. Молчаніе продолжалось.... Тогда, подозвавъ Галерія, онъ представилъ его народу какъ Августа, снялъ съ себя порфиру, надѣлъ ее на новаго Императора и сошелъ съ каѳедры. Раздались радостныя восклицанія, но не общія, и трудно было судить, чему радовались? выбору-ли наслѣдника, или отрѣченію Діоклитіанову? Галерій тотчасъ сталъ на мѣсто Діоклитіана, а тотъ сѣлъ опять въ колесницу, и никѣмъ не провожаемый, поспѣшно возвратился въ городъ, гдѣ уже все изготовлено было для отъѣзда его въ Салону. Такъ заключилось царствованіе Діоклитіаново. Вся эта картина живо представилась мнѣ. Я стоялъ на Діоклич іановомъ, на Галеріевомъ мѣстѣ!... Но поле было пусто! Нѣтъ Консуловъ, Трибуновъ, нѣтъ Римлянъ! Нѣтъ Никомидіи!-- Бѣдное мѣстечко Ис-никъ, засѣянное арбузами поле, непросвѣщенные Турки, никогда не слыхавшіе о Діоклитіанѣ, о Константинѣ, заступили ихъ мѣсто. Потупивъ голову, съ грустью пошелъ я далѣе; мнѣ была приготовлена лошадь. Я поѣхалъ въ Анкиру. Ни гдѣ, мнѣ кажется, не льзя видѣть такого прелестнаго мѣста, какое представляютъ берега Никомидійскаго залива. Природа истощила здѣсь всѣ свои сокровища! Богатая почва, голубое небо, прекрасныя рощи, множество плодовъ, винограда, огромные чинары, все это вмѣстѣ составляетъ дикую, но несравненную картину! Я не дивился, что Діоклитіанъ любилъ жить въ этомъ мѣстѣ. Селенія вокругъ теперь рѣдки, или, лучше сказать, ихъ почти во все нѣтъ. Турки все опустошили, все раззорили, и не думаютъ что нибудь исправить. Козмосъ ѣхалъ со мною и дивился, отъ чего я задумался, и зачѣмъ такъ долго разсматривалъ пустую арбузную бахчу. Я старался разсказать ему; но онъ меня не понималъ, и спросилъ: зачѣмъ я ѣду въ Анкиру?-- Видѣть мѣсто, гдѣ скончался Константинъ Великій.-- Онъ качалъ головой, говоря мнѣ: Не правду вамъ сказали; онъ умеръ въ церкви Св. Софіи, откуда ангелы перенесли его прямо предъ престолъ Всевышняго!
   Въ полчаса мы доѣхали до Анкира. Предмѣстія уже нѣтъ. Замокъ, нѣсколько разъ завоеванный, то Турками, то Греками, и даже отрядомъ войскъ Тамерлановыхъ, совершенно опустошенъ и раззоренъ. Глубокіе рвы его почти вездѣ вровень засыпаны. Въ комнаты верхняго этажа и лѣстницы нѣтъ; въ нижнемъ живутъ два Турецкія семейства, которыя насъ довольно дурно приняли; но когда узнали, что я ничего не требую, а смотрю ихъ жилище изъ одного любопытства, то оставили меня въ покоѣ. Видъ отсюда прекрасенъ" Въ отдаленіи на землѣ видны голубыя горы, рощи и рѣка. Бѣдная Никомидія! Вотъ и ея лачуги въ правой сторонѣ! Заливъ, при заходившемъ солнцѣ, былъ освѣщенъ прелестно. Болѣе ничего я видѣть не могъ: въ покояхъ Константина вездѣ провалились своды; тамъ живутъ мыши летучія и совы. Суета суетъ, и всяческая суета! Я не слѣзалъ даже съ лошади; далъ Туркамъ бакчизъ и возвратился въ Никомидію.
   Пріѣхавъ домой, я замѣтилъ, что было какое-то приготовленіе. Въ комнатѣ моей были разсыпаны цвѣты, накрытъ столъ скатертью; молодыя хозяйки въ нарядѣ, и хозяинъ казался довольнымъ, улыбался. Дѣвицы встрѣтили меня у дверей; большая взяла мою руку и поцѣловала; я не успѣлъ предупредить этой вѣжливости, и когда хотѣлъ ей заплатить тѣмъ-же, то отецъ сказалъ: О! о! ну стоцтъ-ли этого дѣвка.-- Я сѣлъ на диванъ и пригласилъ хозяина сѣсть со мною. Старая хозяйка, съ дочерьми, убирала столъ цвѣтами; онѣ просили меня ужинать. Тщетно отговаривался я тѣмъ, что никогда не ѣмъ по вечерамъ; онѣ мнѣ сказали, что я вѣроятно не захочу ихъ обидѣть, что дѣвицы Козмосъ сами для меня готовили, и провизія пашинская. Я наконецъ согласился, но видя одинъ мой дорожный приборъ на столѣ, спросилъ, отъ чего-же нѣтъ и имъ приборовъ? Козмосъ сказалъ, что они всѣ будутъ мнѣ служить, а сами поѣдятъ послѣ; тогда я рѣшительно отказался отъ ужина, или хотѣлъ, чтобы они ужинали со мной. Прибавили еще одинъ приборъ, для Козмоса; я опять заспорилъ и насилу упросилъ, чтобъ и старуха съ нами сѣла. Но дочерей посадить за тотъ-же столъ Козмосъ никакъ не согласился: онѣ носили намъ кушанья и служили. По восточному обычаю, прежде всего подали умыться. Кушаньевъ было много, но я только отвѣдывалъ ихъ, не привыкши ужинать. Старики ѣли аппетитно и много; дѣвицы стояли скромно, перемѣняли тарелки, и съ любопытствомъ глядѣли на меня. Я однакожъ таки поѣлъ козленка, прекрасно зажаренаго, и приказалъ своему слугѣ подать бутылку шампанскаго, которая находилась въ моихъ дорожныхъ припасахъ. Хозяева мои сначала отказывались, но я, въ свою очередь, увѣрилъ ихъ, что это будетъ мнѣ обидно, и что на прощаньѣ надо выпить за здоровье Православнаго Царя, и пожелать мнѣ на завтра добраго пути. Они согласились. Я налилъ Козмосу добрый стаканъ. Онъ всталъ, снялъ свою скуфейку, поднялъ глаза къ небу, и почтительно выпилъ за здоровье Русскаго Царя. Старуха не смѣла отказаться и выпила полстакана; дѣвицы только отвѣдали, поморщились и поклонились. Я, въ свою очередь, отблагодарилъ ихъ, и просилъ не забыть меня. Старикъ, к второму шампанское, кажется, полюбилось, протянулъ руку со стаканомъ, выпилъ, и передалъ стаканъ женѣ. Она ужъ не отговаривалась, и такимъ образомъбутылку осушили. Разговоръ сталъ гораздо веселѣе и откровеннѣе. Тутъ я узналъ, что у старшей дочери есть женихъ, но что они не смѣли представить его мнѣ, что онъ рейсъ (морякъ), имѣетъ собственную лодку и шесть товарищей (гребцовъ); ѣздитъ даже въ Архипелагъ, и очень искусенъ въ мореплаваніи. Я на другой день съ нимъ познакомился и нанялъ его лодку. Послѣ ужина, старикъ хозяинъ взялъ мандолину, родъ торбана, и заигралъ, а дочери его, какъ три Граціи, пошли танцовать ромейку. Онѣ дѣйствительно были прелестны, веселы, и, ознакомившись со мною, очень свободны и любезны въ обхожденіи. Я пріятно провелъ съ ними часа два вечера. Мнѣ подали разныхъ плодовъ и арбуза; я, въ свою очередь, подчивалъ ихъ плодами, присланными ко мнѣ отъ имени Ахмета-Паши. Передъ тѣмъ какъ надобно было расходиться спать, я подарилъ старшей дѣвицѣ ожерелье, а двумъ меньшимъ по парѣ браслетъ изъ хрисокала. Я не видывалъ такой радости, можно сказать, такого восторга! Онѣ не отводили глазъ отъ своихъ сокровищъ; отецъ былъ внѣ себя; онъ кланялся, и приказалъ дочерямъ цѣловать мои руки. Я сказалъ ему, что у насъ это не водится, но чтобъ онъ позволилъ мнѣ поцѣловать своихъ красавицъ. Онѣ очень благосклонно протянули губки, и мы разошлись дружелюбно. Рано по утру, лошади и конвой изъ четырехъ вооруженныхъ каваеовъ ожидали меня у дверей. Османъ-Ага пришелъ самъ проводить меня. Онъ очень любовался моими Тульскими двуствольными пистолетами, но не понималъ, какъ можно изъ нихъ стрѣлять. Я растолковалъ ему механизмъ, и подарилъ ихъ, съ коробочкой капсулей для затравки. Добрый Ага былъ въ восхищеніи и проводилъ меня до заставы, своей деревушки, нѣкогда пышной Никомидіи. Все семейство моихъ хозяевъ плакало при прощаньи со мной.
   Утро было прекрасное; день еще не жарокъ; вдали виднѣлась цѣпь горъ Арганеонскихъ, которыя казались голубыми. Поля, довольно обработанныя, и кой-гдѣ рощи, представляли очаровательный ландшафтъ. Часовъ черезъ пять мы въѣхали въ горы, и остановились, покормить лошадей и пообѣдать, въ небольшой деревенькѣ Таушанджи, на горѣ, принадлежащей къ Арганеонской цѣни горъ. Я узналъ, что у здѣшнихъ жителей есть довольно странная обязанность: они должны всходить на самую вершину Олимпа, наблюдать минуту появленья луны во время рамазана, и тотчасъ скакать въ Константинополь, съ извѣстіемъ объ этомъ. Видъ изъ Таушанджи прекрасенъ и обширенъ: Никейское озеро разстилается вдали, во всей своей красотѣ. Я очень жалѣлъ, что не могъ посѣтить Никеи, знаменитой своимъ древнимъ великолѣпіемъ, двумя вселенскими соборами, и осадою во время Крестовыхъ походовъ. На поѣздку туда понадобилось-бы дни два, а я боялся не застать Ахмета-Пашу въ Бруссѣ. Не знаю почему Герцогъ Рагузскій, въ своемъ Путешествіи, говоритъ, что Никея не существуетъ болѣе, но что въ Никомидіи видно еще много остатковъ древности. Я могу удостовѣрить, послѣ моего личнаго обозрѣнія, что, напротивъ того, въ Никомидіи не осталось ничего, кромѣ кучь мусору, которыя почитаютъ остатками Діоклитіанова дворца; а въ Никеѣ, какъ сказывали мнѣ Греки, тамъ живущіе, да и самъ Ахметъ-Паша, въ Никсѣ есть много развалинъ, надписей, задѣланныхъ въ новыхъ строеніяхъ, и даже колоннъ, правда, лежащихъ на землѣ. Никея находится на берегу озера того-же имени, и обсажена вокругъ кипарисовыми рощами. Въ древности тамъ была архіепископія. Въ Никеѣ былъ избранъ легіонами, послѣ смерти Іовіана, Императоръ Валентиніанъ.
   Цѣпь Арганеонскихъ горъ раздѣляетъ два залива: Никомидійскій, Âstacenus Sinus, и Никейскій, Cianus Sinus. Въ здѣшнихъ горахъ, какъ говоритъ Миѳологія, нимфы похитили Гилласа, сопутника Геркулесова, и во времена Страбона еще праздновали это происшествіе. Вакханки разсыпились по горамъ, вызывая съ криками потеряннаго Гилласа.
   Мы опять пустились въ путь и пріѣхали въ по, или Гемлекъ, мѣстечко при Никейскомъ заливѣ (нынѣ заливъ Муданіа). Въ древности оно называлось Ціусъ: его раззорилъ Филиппъ, отецъ Персеевъ {Страбонъ, кн. 12.}. Утомясь отъ ѣзды, я остался здѣсь ночевать. Въ Гемлекѣ я узналъ, что это мѣстечко производитъ довольно значительный торгъ съ Константинополемъ, пшеницей, виномъ, плодами и шелкомъ.
   Я сказалъ, что въ Никомидіи нанялъ я лодку молодаго рейса, жениха старшей дочери моего хозяина Козмоса. Вотъ въ чемъ состояло наше условіе: онъ долженъ былъ тотчасъ отправиться и ждать меня въ самомъ устьѣ рѣки Рындака, а оттуда доставить къ острову Мармара, гдѣ полагалъ я найти Мессинскій корабль; въ случаѣ-же неудачи, онъ обязывался плыть со мною въ Геллеспонтъ, до послѣдняго замка, за условленную между нами плату. Такимъ образомъ обезпечивалъ я возвращеніе свое изъ Бруссы. На другой день, напившись чаю, рано по утру сѣлъ я на коня и выѣхалъ изъ Гемлека. Олимпъ, хотя еще отдаленный, являлся передо мной во всей своей красотѣ: лучи восходящаго солнца освѣщали вершину его, которая казалась ярко-розоваго цвѣта, и блистала въ конечностяхъ и на бокахъ снѣжнобѣлыми отливами. Ни изобразить, ни описать этой картины невозможно: живописецъ, который-бы захотѣлъ скисать эти цвѣта, конечно былъ-бы обвиненъ всѣми за отступленіе отъ природы; а, мнѣ кажется, онъ-бы къ ней еще и не приблизился.
   Мы ѣхали часа два по равнинѣ, нечувствительно возвышающейся; деревень на дорогѣ не было; но я видѣлъ ихъ много по сторонамъ. Въ первый разъ замѣтилъ я въ Турецкой Имперіи хорошо обдѣланныя поля, повсюду изобиліе, и селенія не раззоренныя; жители, какъ Турки такъ и Христіане, казались довольны и счастливы. Среди богатой страны, окруженный благораствореннымъ воздухомъ лучшаго въ мірѣ климата, я вполнѣ наслаждался жизнію!... Мы проѣхали въ бродъ двѣ рѣчки; одна изъ нихъ Ассеръ, другой имени не знаю и не спросилъ о немъ. Черезъ часъ показалась Брусса. Дорога къ ней шла подъ гору. На возвышеніи, у подошвы Олимпа разстилался большой городъ: видъ его великолѣпенъ; вокругъ обширная и Плодоносная долина, усаженная шелковичными деревьями и орошаемая тысячью ручьевъ, въ числѣ которыхъ есть два горячіе ключа, изобильные водой; теплота ея равняется кипятку.
   Въ Бруссѣ считается около 400 тысячь жителей, Турокъ, Грековъ, Жидовъ и Армянъ, и есть до ста сорока мечетей. Великолѣпнѣйшія изъ нихъ: Баязидова, Ильдеримъ-Джалъ и Мурата І-го, Мурадіа-Джами. Мечеть Оркана Побѣдоноснаго была прежде Греческій монастырь. Христіанскіе писатели, и между прочими Г-нъ Шевалье, полагаютъ, что подъ самыми стѣнами Бруссы Тамерланъ разбилъ и взялъ въ плѣнъ Баязида, а завоеванный городъ раззорилъ. Шевалье утверждается на томъ, что онъ нашелъ здѣсь фонтанъ, или ключъ, называемый Турками Персіанъ Аджіанилеръ Чесме, вокругъ котораго часто отрываютъ заржавѣлыя оружія; но это ничего не доказываетъ, и мнѣніе Христіанскихъ писателей, такъ-же какъ и Г-на Шевалье (обыкновенно столь достовѣрнаго) здѣсь совершенно ложно. Битва, проигранная Баязидомъ, гдѣ онъ попался въ плѣнъ Тамерлану, была подъ Ангорою, болѣе 200 верстъ отсюда. Старшій сынъ Баязида, Солиманъ, бѣжалъ послѣ сраженія, и преслѣдуемый однимъ изъ начальниковъ Тамерланова войска, Магометомъ Мирзой Джиганъ Гиромъ, проскакалъ Бруссу, едва остановился въ ней, и спасся въ Константинополѣ. Магометъ Мирза, послѣ слабаго сопротивленія, овладѣлъ городомъ, захватилъ въ немъ женъ и весь гаремъ Баязидовъ, множество знатныхъ чиновниковъ и казну царскую, а городъ разграбилъ и жителей умертвилъ или увелъ въ плѣнъ; самъ-же Тамерланъ никогда въ Бруссѣ и не бывалъ. Битва его подъ этимъ городомъ -- сказка Христіанскихъ писателей, такъ-же какъ и выдуманная ими желѣзная клѣтка, въ которой будто-бы возили несчастнаго Баязида.
   Я довольно поздно въѣхалъ въ Бруссу. У воротъ города ожидалъ меня чиновникъ Ахмета-Паши и проводилъ въ приготовленную ктартиру. Тамъ нашелъ я три или четыре хорошо убранныя, въ Азіятскомъ вкусѣ, комнаты; въ одной былъ фонтанъ съ мраморнымъ бассейномъ. Когда я вошелъ къ себѣ, Ахметовъ чиновникъ спросилъ меня о здоровьѣ, отъ имени Паши. Прося его благодарить Пашу за вниманіе, я сказалъ, что я здоровъ, но очень усталъ; а отдохнувъ, завтра непремѣнно самъ буду у Его Превосходительства и лично поблагодарю за вниманіе, которымъ пользовался съ самаго выѣзда моего изъ Константинополя. Спросивъ о здоровьѣ Ахметовомъ, я откланялся чиновнику, напился чаю и легъ спать.
   Я проснулся очень рано, и тотчасъ вышелъ на террасу. Олимпъ казался въ туманѣ; солнце чуть всходило; но множество птицъ пѣло по садамъ; особенно жаворонки распѣвали такъ громко, что, кажется, я и не слыхивалъ такихъ голосистыхъ. Голубыя горлицы перелетали съ дому на домъ; онѣ здѣсь ручныя и распложаются чрезвычайно. Одѣвшись, я пошелъ къ Ахмету-Пашѣ. Онъ сидѣлъ въ диванной залѣ и принималъ прошенія. Увидѣвъ меня, онъ всталъ, подошелъ ко мни, и спрашивалъ о моемъ здоровьѣ; я благодарилъ его за всѣ ласки и вниманіе. Онъ просилъ меня обѣдать, въ три часа, и сказалъ, что три каваса назначены отъ него исполнять въ точности мои приказанія. Я опять благодарилъ его, и оставилъ заниматься дѣлами, а самъ пошелъ осматривать городъ. Нельзя вообразить, какое уваженіе оказывали мнѣ вездѣ, зная что я знакомъ съ Пашею. Повсюду говорили: это другъ Паши. К а васъ не отходилъ отъ меня и можно сказать смотрѣлъ мнѣ въ глаза, стараясь предупредить малѣйшее мое желаніе. Улицы здѣсь, какъ и въ Константинополѣ, узкія, кривыя, но гораздо чище; городъ вообще опрятнѣе; фонтаны вездѣ прохлаждаютъ воздухъ. Жители Бруссы Турки: они вѣжливы, кротки и живутъ съ Христіанами въ ладу. Базаровъ здѣсь много обширныхъ, и въ нихъ множество лавокъ съ парчевыми и шелковыми товарами: послѣдніе славятся по всей Азіи. Фабрики шелковыхъ матерій есть значительныя; здѣсь также ткутъ хорошіе ковры. Я видѣлъ великолѣпныя бани, съ мраморными бассейнами и съ мозаическими полами. Олимпъ изобильно снабжаетъ городъ водою, которая искусно проведена почти во всѣ части его. Земля и климатъ здѣсь истинно благодатные. Я понимаю, что въ Бруссѣ и ея окрестностяхъ можно жить славно, и народъ точно живетъ въ изобиліи, отъ чего и кажется добрѣе и гостепріимнѣе. Въ городѣ есть минеральныя горячія воды, и при нихъ выстроены великолѣпныя купальни. Турки собираются туда во множествѣ и проводятъ цѣлые дни въ тихихъ увеселеніяхъ и нѣгѣ. Недалеко отъ города извѣстна деревня Чирчіа; тамъ, въ небольшой мечети, покоится прахъ основателей Турецкаго владычества, двухъ первыхъ Султановъ: Отмана; и Оркана. Изъ какого маленькаго источника, и какъ быстро эта небольшая о ургонцами. Потомъ часто перемѣнялись владѣтели страны. Епископы Ліонскіе усилились и стали оспоривать власть у государей. Наконецъ жители принудили своихъ прелатовъ прибѣгнуть къ покровительству Королей Французскихъ и подчиниться ихъ власти. Но и донынѣ Архіепископъ Ліонскій пользуется большими отличіями: онъ называется Примасомъ всей Галліи. Ему подчинялись, кромѣ Ліонской епархіи, Турская, Сенская и Парижская. Прежде онъ получалъ до 150 т. франковъ годоваго дохода.
   Ліонъ, по мѣстоположенію своему, имѣетъ преимущество передъ большею частью другихъ городовъ Франціи. Онъ на двухъ судоходныхъ рѣкахъ, близко отъ границъ Нѣмецкой земли, Швейцаріи, Италіи, и пользуется этимъ для сбыта своихъ мануфактурныхъ издѣлій, особливо съ тѣхъ поръ какъ ихъ освободили отъ всякой вывозной пошлины. Главная его промышленность: шелковыя ткани всякаго рода. Ліонскія фабрики употребляютъ по большей части туземный шелкъ. Красильни здѣшнія доведены до высшей степени совершенства. Узорами для ткачей занимаются особые художники, и безпрестанно изобрѣтаютъ новые рисунки. Сверхъ того, въ Ліонѣ ни одинъ фабрикантъ не смѣетъ уменьшить доброты своихъ издѣлій: тамъ положено, сколько вѣсу должно быть въ кускѣ атласа, тафты, золотой или серебряной парчи, и проч. За этимъ строго смотрятъ, и отъ того Ліонскія издѣлія всегда лучше и дороже другихъ. Англія не можетъ въ этомъ соперничать съ фракціею, потому что у Англичанъ нѣтъ своего собственнаго шелка: они должны выписывать его изъ другихъ государствъ, и продавать товаръ свой дороже, или работать его въ нисшей добротѣ. Конечно, и Ліонскіе фабриканты употребляютъ Персидскій, Индійскій и
   Италіянскій шелки, но перемѣшивая со своимъ, и то въ маломъ количествѣ. Притомъ, Италіянскій шелкъ, по сосѣдству, обходится имъ дешевле, чѣмъ Англичанамъ. Главные предметы, выработываемые въ Ліонѣ: парчи разнаго рода, галуны, золотыя кружева, ленты, всякаго рода шелковыя матеріи, бархаты, штофы, брокатели, атласы, тэфты и проч. Въ городѣ есть и другаго рода фабрики: шляпныя, суконныя, ножевыя, оружейныя, мыловарни и проч. Типографіи въ Ліонѣ также занимаются дѣятельно печатаніемъ дешевыхъ изданій.
   Я имѣлъ случай осматривать двѣ знаменитѣйшія изъ здѣшнихъ фабрикъ, и восхищался совершенствомъ машинъ и всего производства. Вообще промышленность и торговля здѣсь такъ значительны, что поддерживаютъ и даже обогащаютъ всю страну; небольшіе сосѣдніе города и селенія участвуютъ въ этомъ. Въ иномъ мѣстѣ разматываютъ шелкъ, въ другомъ прядутъ шерсть; тамъ слесарныя заведенія для Ліонскихъ машинъ, здѣсь огороды для снабженія мастеровыхъ овощами: однимъ словомъ, Ліонъ обогащаетъ всю сосѣдственную страну. Берега Саоны славятся своими виноградниками и винами; каштаны здѣшняго уѣзда развозятъ всюду, и даже снабжаютъ ими столицу. Овощи Ліонскіе, особенно дыни, славны по всей Франціи.
   Я остановился въ Миланскомъ трактирѣ, на площади Теро (Place des Terreaux), и нанялъ криваго лонъ-лакея Бажоле. Ему было 70 лѣтъ, но онъ отличался расторопностью, зналъ всѣхъ и все, и безпрестанно разсказывалъ что мнѣ было надобно.
   Не смыкавши глазъ двѣ ночи, я былъ радъ т прежде всего, уснутъ, и проспалъ до вечера. Потомъ, одѣвшись, бродилъ по улицамъ и зашелъ въ театръ (Théâtre du Gymnase). И тутъ неудача! Шумъ и крикъ не давали ничего слышать: иной свищетъ въ какой-то свистокъ, другой ругаетъ его, тамъ хлопаютъ, тутъ шикаютъ!... Я не понималъ о чемъ идетъ дѣло, и чего они хотятъ? По несчастью, я сидѣлъ въ ложѣ одинъ, и спросить было не у кого. Вторая пьеса совершенно упала: ея не дали доиграть. Это такъ мнѣ надоѣло, что я рѣшился уйдти; мнѣ-же надобно было писать въ Парижъ и въ Россію, и я возвратился домой.
   На другой день, рано, я нанялъ открытое ландо, и отправился съ кривымъ своимъ чичероне осматривать городъ. Строенія вообще хороши, домы почти всѣ въ три, четыре этажа, не считая нижняго, гдѣ лавки и магазины, богато снабженные товарами и красиво убранные, а по вечерамъ хорошо освѣщенные, что составляетъ прекрасный видъ. Магазины здѣшніе богатствомъ мало уступаютъ Парижскимъ. Улицы въ Ліонѣ не широки и вымощены мѣлкимъ камешникомъ, очень безпокойнымъ для ходьбы. Въ городѣ есть двѣ обширныя и прекрасныя площади. Первая Белькурская, или Людовика Великаго, гдѣ воздвигнутъ бронзовый монументъ Людовику XIV-му. По сторонамъ площади находились прежде еще двѣ, также бронзовыя статуи, изображающія, одна рѣку Рону, а другая Саону. Теперь онѣ сняты съ своихъ мѣстъ и поставлены въ сѣняхъ Городовой ратуши, гдѣ я ихъ и видѣлъ.
   Вторая площадь, de Terreaux, на которой я жилъ, очень пространна: она имѣетъ фигуру правильнаго параллелограма. Главнымъ украшеніемъ ея служитъ великолѣпное зданіе Городовой ратуши. Набережная Рецова (de Retz) достойна особеннаго замѣчанія. Тамъ видно все великолѣпіе Ліона. Кромѣ огромныхъ и прекрасныхъ домовъ, украшающихъ ее, одинъ госпиталь, Hôtel-Dieu, можетъ служить образцомъ богатства и величія новой архитекторы.
   Любопытный путешественникъ долженъ также осмотрѣть молебную (chapelle) Гонфалоньеровъ (гдѣ я нашелъ нѣсколько прекрасныхъ картинъ), и городовую библіотеку, замѣчательную по множеству и хорошему выбору книгъ, такъ-же какъ по обширности самаго строенія. Театръ Ліонскій одинъ изъ прекраснѣйшихъ во Франціи. Академія здѣшняя, составленная, по примѣру Французской, изъ WO непремѣнныхъ членовъ, занимается тѣми-же предметами какъ и Парижская. Въ Ліонѣ родились многіе, знаменитые въ разныхъ родахъ люди; таковы, напримѣръ, Императоръ Клавдій, сынъ Друзовъ, Сидоній Аполлинарій, славный Епископъ и писатель V-го вѣка; изъ новѣйшихъ: Терасонъ, Де Бозъ, Спонъ и многіе другіе ученые люди. Славные художники, ваятели два брата Кусту и Куазевоксъ, живописцы Стелла и Б не іенъ, всѣ урожденцы Ліонскіе.
   Въ этотъ-же день, послѣ обѣда, ѣздилъ я смотрѣть желѣзную дорогу, ведущую изъ Ліона въ Сентъ-Этьень. Ее устроило частное общество, на акціяхъ. Предпріятіе это непремѣнно имѣло-бы успѣхъ, и доставило-бы значительные барыши обществу, если-бы дорога была сдѣлана тщательнѣе и благоразумнѣе. Разстояніе между Ліономъ и Сентъ-Этьенемъ 48 верстъ, по прямой-же линіи, гдѣ проложена желѣзная дорога, гораздо меньше. Для этого во многихъ мѣстахъ прорыли горы и провели дорогу сквозь подземныя галлереи. Главный предметъ перевоза: каменный уголь, который вырываютъ въ Сентъ-Этьенскихъ пріискахъ, и въ которомъ всегда необходимая надобность на Ліонскихъ мануфактурахъ. Первое общество, устроившее дорогу, обанкрутилось, и продало свою привиллегію другому, которое исправило поврежденія во многихъ мѣстахъ и продолжаетъ перевозку угля; но и теперь часто бываетъ остановка, отъ неисправности дороги. Тщательно разсматривая это обстоятельство, и проѣхавъ самъ по дорогѣ, я легко догадался, что общество, во" лею или неволею придерживаясь бережливости, не сдѣлало твердаго фундамента подъ желѣзные рельсы, по которымъ идутъ колеса, отъ чего они во многихъ мѣстахъ искривились, а въ другихъ дѣлаютъ упоръ колесу, и часто опрокидываютъ коляски. Кромѣ того, желѣзо рельсовъ ломко и не довольно толсто. Дорога эта не прочна, и, по мнѣнію моему, должна быть снова передѣлана.
   Возвращаясь, я переѣхалъ черезъ Лафайэтовъ мостъ, и хотѣлъ-было гулять по прекрасной чинаровой аллеѣ; но проливной дождь принудилъ меня укрыться въ карету. Я отправился въ Большой театръ. Зала прекрасная; бенуаръ и три этажа ложь не уступаютъ обширностью и убранствомъ лучшимъ Парижскимъ театрамъ. Мнѣ сказали, что въ этотъ день я увижу зрѣлище необыкновенное: давали жизнь Наполеона въ картинахъ. Декораціи для этого представленія подвижныя; онѣ долго восхищали Парижскую публику, и когда очень приглядѣлись тамъ, то были проданы за большую цѣну Ліонскому директору театра. Но здѣсь онѣ еще въ полной мѣрѣ восхищаютъ публику и даютъ много денегъ. Когда подымается занавѣсъ, вы видите отрядъ Французскаго войска, на бивакѣ посреди Піемонтскихъ горъ. Бонапарте принялъ начальство надъ Итальянскою арміею. Онъ является передъ отрядъ; но его почти совсѣмъ не знаютъ. Меня поразило сходство актера, въ поступи, въ ухваткахъ и костюмѣ, съ Наполеономъ. Живопись на декораціи превосходная: горы и пейзажъ точно какъ въ природѣ. Генералъ дѣлаетъ свои распоряженія; адъютанты скачутъ съ приказаніями; войска выстроиваются въ колонны и уходятъ со сцены. Скоро вы слышите выстрѣлы; завязывается жаркое дѣло; Французы ретируются, за ними идутъ Сардинцы; сраженіе продолжается на самой сценѣ. Вдругъ скачетъ Наполеонъ, за нимъ адъютанты, отрядъ кавалеріи: они опрокидываютъ, гонятъ непріятеля. Стукъ отъ скачущихъ по сценѣ лошадей, крикъ солдатъ при появленіи начальника, ужасная стрѣльба, пороховой дымъ, вдругъ наполнившій залу, рукоплесканія зрителей, совершенно меня отуманили. Но сцены и декораціи безпрестанно перемѣняются, и вы видите постепенно всѣ главныя эпохи Наполеоновой жизни Вы переноситесь въ Египетъ, видите пирамиды, Каиръ, тамошніе костюмы, засѣданіе дивана, и все это выражено съ строгою точностью. Я упомяну только о нѣсколькихъ главныхъ картинахъ, достойныхъ особаго замѣчанія. Напримѣръ свиданіе Императора Александра съ Наполеономъ на Нѣманѣ. Павильонъ среди рѣки, сближеніе двухъ Государей, ихъ свита, все изображено и представлено съ историческою точностію. Странно, однако это истина, что и нашъ Государь былъ сходенъ: актеръ, представлявшій его, былъ того самаго роста, такой-же цвѣтомъ волосъ и лицомъ; прибавьте тотъ-же костюмъ, и вы сознаетесь, что въ нѣкоторомъ разстояніи обольщеніе совершенно. Признаюсь, я восхищался, и переходилъ мысленно къ временамъ и событіямъ минувшихъ лѣтъ... Но обратимся къ самой удивительной картинѣ: это коронація Наполеонова въ Парижѣ. Вы видите Императора и Императрицу, сходящихъ съ крыльца Городовой ратуши и садящихся въ карету, запряженную въ восемь прекрасныхъ лошадей. Карета, шоры, костюмы кучера и лакеевъ, соблюдены въ. точности; свита, дворъ, войско, народъ, всѣ тутъ. Крики: Да здравствуетъ Императоръ! оглушаютъ. Но вотъ чудо: кучеръ хлопнулъ бичемъ, и карета, кажется, тронулась съ мѣста, лошади идутъ, или піафируютъ; вы слѣдуете глазами за экипажемъ; онъ въѣзжаетъ въ другую улицу... Тутъ уже новые предметы: другіе домы, другое войско, которое стоитъ но обѣ стороны улицы, другія украшенія. Шествіе продолжается, и вы проходите съ нимъ, такимъ образомъ, отъ Городовой ратуши до соборной церкви, гдѣ должна происходить коронація: не забудьте, что это версты полторы разстоянія, что декорацій, кажется, не мѣняли, что карета безпрестанно ѣхала въ глазахъ вашихъ, и свита, конная и пѣшая, слѣдовала за нею, а театръ обыкновенный. Какъ-же это дѣлалось?.. Декораціи, почти невидимо и нечувствительно, развивались, а зрителямъ казалось, что процессія переходила на другія мѣста. Выразить и описать это очень трудно; но это восхитительно и очаровательно. Картина смерти Наполеоновой на островѣ св. Елены, трогательна. Далѣе видите его похороны; наконецъ, онъ въ Елисейскихъ поляхъ, окруженъ своими сподвижниками. Тутъ также скала и море; вдругъ появляется челнокъ: на немъ несется молодой Герцогъ Рейхштатскій; онъ простираетъ руки къ отцу; Наполеонъ стремится принять его въ объятія, и занавѣсъ упадаетъ!
   На другой день, въ Субботу 29 числа, въ шесть часовъ утра, я сѣлъ въ дилижансъ и поскакалъ въ Парижъ.
   Первое нѣсколько замѣчательное мѣстечко по дорогѣ, Тараръ, на рѣкѣ Тардивѣ. Оно построено у подошвы высокой горы, чрезъ которую идетъ дорога. Теперь гору срыли, такъ, что она довольно поката. Далѣе проѣзжали мы чрезъ Роанъ (Roanne), небольшой, но очень древній городокъ на рѣкѣ Луарѣ, которая только здѣсь дѣлается судоходною. Городъ довольно населенъ и хорошо выстроенъ; торговля въ немъ значительна, потому что здѣсь грузятся всѣ товары, приходящіе изъ Ліона, Лангедока, Прованса, и даже съ Востока. Отсюда, Бріарскимъ каналомъ, спускаются они въ Парижъ. Черезъ Лапалисъ (La Palisse), маленькое мѣстечко на рѣкѣ Безбре, гдѣ нѣтъ ничего замѣчательнаго, проѣхали мы въ Муленъ (Moulins). Это городъ не древній, но обширный и хорошо выстроенный; улицы въ немъ широкія и прекрасно вымощены. Полагаютъ, что онъ названъ отъ большаго числа находящихся въ немъ мѣльницъ (moulins). Въ немъ протекаетъ рѣка Аллье (t'Allier), чрезъ которую перекинутъ великолѣпный мостъ въ 43 арокъ. По берегу рѣки устроено прекрасное гулянье (cours). Ножевыя фабрики города Мулена извѣстны во всей Ерропѣ. Въ окрестностяхъ города находятся ключи минеральной воды. Вся эта сторона изобильна и прекрасна. Городъ Муленъ, находясь почти въ средоточіи государства, пользуется выгодною торговлею.
   Неверъ, гдѣ считаютъ до 8000 жителей, хорошенькій городъ, построенный амфитеатромъ на берегу Луары, чрезъ которую построенъ каменный мостъ. Онъ славится своими Фаянсовыми фабриками. Изъ Невера пріѣхали мы въ Монтаржисъ, принадлежность или удѣлъ Орлеанской фамиліи. Людовикъ XIV-й отдалъ его со всѣмъ округомъ брату своему Филиппу. Городъ лежитъ на рѣкѣ Луенъ (Loing), и воды ея поддерживаютъ Монтаржискій каналъ, составляющій продолженіе Бріарскаго, который соединяетъ Сену съ Луарой. Этотъ знаменитый каналъ былъ начатъ стараніями Сюлли; но работы прерывались нѣсколько разъ, и наконецъ совершенно окончены только въ 1720-мъ году. Нынѣ въ Монтаржисѣ 8000 жителей, хотя прежде ихъ было вдвое больше. Знаменитая госпожа Гіонъ урожденна здѣшняго города. Она извѣстна своею набожностію, своими сочиненіями и несчастіями. Ея сочиненія поссорили двухъ великихъ людей вѣка Людовика XIV-го: Боссюэта и Фенелона. Послѣдній даже претерпѣлъ изгнаніе и королевскую немилость, вступаясь за мнѣнія Г-жи понъ.
   Чрезъ Немуръ, древній, но небольшой городъ, пріѣхали мы въ два часа обѣдать въ Фонтенбло. Городокъ этотъ самъ собою ничего не значитъ; вокругъ него поля усѣяны черными камнями, грунтъ повсюду песчаный, и горы, почти голыя; но онъ важенъ своимъ лѣсомъ, подъ которымъ 27 тысячъ Французскихъ десятинъ (arpens). Лѣсъ пересѣкается множествомъ аллей, и посреди него есть поля. Все это приспособлено для королевскихъ охотъ, псовой, соколиной, и проч. Французскіе Короли, начиная съ Франциска I-го, пріѣзжали сюда, со всѣмъ дворомъ своимъ, обыкновенно осенью, для охоты. Вотъ почему великолѣпный и можно сказать единственный въ своемъ родѣ здѣшній дворецъ, былъ начатъ еще при Людовикѣ VII-мъ, въ 1169 мъ году, и потомъ безпрестанно увеличиваемъ его преемниками, Генрихомъ IV-мъ, Людовикомъ ХІИ, XIV и XV-мъ, которые всѣ украшали и распространяли его, такъ что теперь въ немъ считается 900 комнатъ: онѣ заключаются въ четырехъ корпусахъ, составляющихъ каждый какъ-бы отдѣльный дворецъ. Я не могу описывать расположенія и великолѣпнаго убранства комнатъ; не льзя однакожъ не упомянуть объ Оленьей залѣ: она болѣе чѣмъ на сто шаговъ въ длину, и прекрасно расписана лучшими мастерами. Картины представляютъ главные дворцы или загородные домы Королей Французскихъ, и охоты Генриха IV-го. Тутъ на каждомъ оленѣ, или дикой козѣ, придѣланы, съ большимъ искуствомъ, настоящіе ихъ рога, а подъ картиной подписано, гдѣ была охота, и какимъ Королемъ убитъ изображенный звѣрь. Фонтенблоскій дворецъ замѣчателенъ еще по многимъ историческимъ воспоминаніямъ. Въ немъ родились Короли Филиппъ Красивый (Philippe Le Bel) и Генрихъ Ш-й. Въ описанной мною Оленьей залѣ, Шведская Королева Христина, въ й654-мъ году, приказала заколоть Шталмейстера своего Мональдески. Въ 1762-мъ году подписанъ въ Фонтенбло миръ между Франціей и Англіей. Но самое важное событіе: это отрѣченіе отъ престола, подписанное здѣсь Наполеономъ, послѣ взятія Императоромъ Александромъ Парижа, въ 1844-мъ году. Одинъ кабинетъ Наполеона, гдѣ совершилось это великое событіе, заслуживаетъ, чтобы путешественникъ остановился здѣсь: онъ не станетъ смотрѣть на убранство комнатъ, на богатство украшеній, не помыслитъ о Людовикахъ XIV-мъ и XV-мъ, о роскоши ихъ и любимицахъ, прославляемыхъ въ современныхъ запискахъ. Онъ задумается и принужденъ будетъ сказать: Sic transit gloria mundi.
   Послѣдній городокъ къ Парижу Корбель (Согъеі)). Онъ только въ 28-ми верстахъ отъ столицы, на рѣкѣ Сенѣ, при впаденіи въ нее рѣки Эссонія (Essone). Корбель мѣстечко небольшое, но знаменитое выдержанными имъ осадами. Въ 1418-мъ году, тщетно Герцогъ Бургонскій старался взять его; Кальвинисты также безуспѣшно осаждали его въ 1568-мъ году. Но Герцогъ Пармскій овладѣлъ имъ въ 1590-мъ году. Дорога отсюда къ Парижу прекрасная; но я не могъ хорошенько видѣть окрестностей Парижа съ этой стороны, потому что вскорѣ совершенно смерклось, и я въѣхалъ въ столицу Франціи ровно въ полночь, во Вторникъ 1-го Сентября. Контора дилижансовъ была въ улицѣ Notre-Dame des Victoires, противъ самой гостинницы, въ которую я тотчасъ и отправился ночевать, не желая тревожить, въ такую пору, давно ожидавшихъ меня жену и родныхъ моихъ.
   

ГЛАВА IX.
ПАРИЖЪ.

   На другой день, рано поутру, я отправился къ своимъ: они жили въ улицѣ Faubourg St-Honoré; но я засталъ тамъ только одного Г-на Жюльвекура. Онъ сказалъ мнѣ, что жена моя живетъ вмѣстѣ съ его женою на дачѣ, верстахъ въ 12-ти отъ Парижа. Мы позавтракали и отправились къ нимъ, въ Шато дю Маре (принадлежащій Графу Рессетье), на рѣкѣ Сенѣ, между Аржентёлемъ и Безономъ. Проѣзжать надобно было черезъ Нёлъи, гдѣ жилъ тогда Король Людовикъ-Филиппъ: мѣстоположеніе пріятное, но вообще плоское, которое, признаюсь, я худо и разсмотрѣлъ въ этотъ разъ, волнуемый нетерпѣніемъ скорѣе увидѣть и обнять жену и дочь. Меня въ этотъ день еще не ждали... Взаимную радость нашу, послѣ долгой разлуки, я не стану описывать. Вскорѣ начались распросы о моихъ похожденіяхъ, и отвѣты не успѣвали за ними: Какъ жилъ? что видѣлъ въ Константинополѣ? въ Азіи, въ Греціи, въ Африкѣ, въ Италіи? Всего лучше то, что я нашелъ своихъ совершенно здоровыми, тогда какъ оставилъ жену въ Москвѣ больную, зная, что и дочь наша была больна. Тутъ пошли уже ихъ разсказы о многихъ безуспѣшныхъ леченіяхъ, и наконецъ о чудѣ, произведенномъ надъ ними гомеопатіею, объ искуствѣ доктора Виденгорна, и проч.
   Мы очень пріятно прожили въ Шато дю Марѳ недѣлю; ѣзжали въ Парижъ, и каждый разъ возвращались ночевать на дачу; иногда посѣщали въ Аржантёлѣ сельскіе праздники, которые простотою своею и непринужденною веселостію мнѣ нравились. Вообще Французы страстные танцовщики; напримѣръ, тутъ кадрили и вальсы составлялись изъ солдатъ, ремесленниковъ и молодыхъ крестьянъ; Аржантёльскія дѣвушки, молодыя ремесленницы и сосѣднія ихъ подруги, вообще чисто одѣтыя и прекрасно обутыя, танцовали съ ними. Я замѣтилъ, что наша кухарка отличалась тутъ-же, а больше всего удивило меня, что три горничныя дѣвушки наши, Русскія, никогда не учась, порядочно танцовали, и уже болтали кое-что по-Французски. Онѣ были не дурны собой, и Французы увивались около нихъ, называя ихъ les demoiselles Russes. Праздники эти шумны, но благопристойны, и если когда бываетъ на нихъ ссора, то всегда за неучтивость (часто неумышленную) противъ дамъ: кавалеръ непремѣнно вступится, и дѣло доходитъ иногда до драки. Между солдатами бываютъ и дуэли, но очень рѣдко: почти всегда старики вмѣшиваются и примиряютъ. Я самъ попался-было здѣсь въ бѣду, хоть не на балѣ. Вотъ какимъ образомъ.
   Съ женою моею пріѣхала лечиться въ Парижъ родственница наша, Русская дѣвица В. И К... Хоть гомеопатія почти совершенно вылечила ее, по у нея еще оставалась нервическая слабость, и чудесный нашъ докторъ Виденгорнъ предписывалъ ей умѣренное движеніе и совершенное спокойствіе духа. Однажды, когда жена моя, дочь и зять уѣхали въ Парижъ, она рѣшилась гулять пѣшкомъ, и я пошелъ съ нею. Мы уже возвращались домой, по берегу Сены, какъ она сказала мнѣ, что хочетъ пить. Мы были въ виду нашего дома, и я уговаривалъ ее потерпѣть; но она сказала, что сорветъ одну кисточку винограда. Я не предвидѣлъ въ этомъ ни малѣйшей бѣды, тѣмъ болѣе, что, когда мы хаживали передъ виноградникомъ, крестьянки сами подчивали насъ, и просили рвать винограду сколько угодно. Но едва сопутница моя сорвала кисточку, конечно ягодъ въ десять, не больше, какъ вдругъ выскочилъ откуда-то сторожъ, въ красномъ калпакѣ, съ копьемъ въ рукахъ, и схватилъ мою дѣвицу, говоря: "Ступай за мной къ Меру." Надобно знать, что Меръ деревушки этой былъ Маршалъ Викторъ, Герцогъ Беллунскій. Я долженъ былъ вступиться за преступницу, и сказалъ сторожу, что онъ невѣжа, что съ дамами такъ не обходятся. На это онъ мнѣ отвѣчалъ: Кто воруетъ виноградъ, дама или мужчина, все равно, а онъ приставленъ сторожемъ, присягалъ вѣрно стеречь, и отведетъ ее подъ караулъ. Тутъ подоспѣлъ другой сторожъ, въ такомъ-же костюмѣ; этотъ кричалъ еще громче перваго. По несчастію, со мной не было ни гроша денегъ. Я рѣшился твердо отвѣчать имъ, что не допущу ихъ до насилія, и они должны тотчасъ отпустить мою сопутницу; что виноградъ сорвалъ я, и иду съ ними куда хотятъ, но что лучше всего дойти со мной до замка Du Marais, гдѣ я живу; что замокъ этотъ въ виду, и тамъ я их-ь удовлетворю, какъ имъ угодно. Они, спросивши еще точно-ли я тамъ живу, наконецъ согласились провожать меня до воротъ. Во все время этой непріятной сцены, В. И. К... не говорила ни слова, и я замѣтилъ, что она была жестоко поражена такимъ нечаяннымъ происшествіемъ, однако шла со мной довольно твердо. Проводя насъ до воротъ, красные калпаки пошли назадъ; я просилъ ихъ остаться и расчесться со мною, но они сказали: Дѣло не въ деньгахъ; а завтра Меръ непремѣнно вытребуетъ меня къ суду.-- Явлюсь, безъ сомнѣнія; а вы убирайтесь!-- Они пошли. Я, между тѣмъ, послалъ въ Парижъ за докторомъ, потому что бѣдная преступница моя занемогла серьёзно, и докторъ, увидя ее, сказалъ намъ: "Все леченіе пошло на вѣтеръ! Надо начинать снова мѣсяца на два."
   На другой день я получилъ отъ Маршала Виктора письмо, гдѣ онъ очень вѣжливо совѣтовалъ мнѣ, для избѣжанія непріятностей, сдѣлаться съ сторожами, которые уже готовы на то. И такъ дѣло кончилось f безъ торгу, на 40-ка копѣйкахъ, что составитъ нашихъ два рубли. По совѣсти, я не могу обвинить сторожей: если сами хозяева насъ подчивали, въ этомъ была ихъ воля; но когда настало время снятія винограда, то сторожа бдительно берегутъ его. Слѣдовательно, они исполнили въ точности свою обязанность. Кто скажетъ, что сорвано было только десять ягодокъ, тому можно отвѣчать, что по десяти ягодокъ скоро опустошатъ и весь виноградникъ, ели только допустить это. Однакожъ происшествіе для меня было тѣмъ непріятнѣе, что бѣдная родственница моя опять надолго захворала.
   Дача, на которой мы жили, была недалеко отъ Сенъ-Клу. Узнавши, что по Воскресеньямъ бываетъ тамъ ярмарка и гулянье, мы всей семьей отправились туда. Сенъ-Клу небольшое мѣстечко, или городокъ, въ 8-ми верстахъ отъ Парижа, на берегу Сены. Въ немъ прекрасный Королевскій дворецъ, сначала принадлежавшій Парижскимъ Архіепископамъ, а у нихъ купленный, и увеличенный, украшенный Людовикомъ XIV-мъ, для роднаго брата его, Филиппа, Герцога Орлеанскаго. Тамъ замѣчательны обширные сады, огромный искуственный водопадъ, и фонтанъ, бьющій слишкомъ на сто футовъ въ вышину. Въ Сенъ-Клу Бонапарте разогналъ Пяти-Сотный Совѣтъ, и потомъ учредилъ Консульское правленіе. Бывши Императоромъ, Наполеонъ часто живалъ здѣсь. Людовикъ XVIII-й, по возвращеніи своемъ, проводилъ каждое лѣто въ Сенъ-Клудскомъ дворцѣ. Здѣсь-же подписалъ отреченіе отъ престола злополучный Карлъ Х-й, за себя и за своего сына. Нынѣшній Король пріѣзжаетъ иногда сюда; но лѣтомъ онъ почти всегда живетъ въ Нёльи.
   Мы пріѣхали рано. Народу уже было много, но праздникъ еще не начинался. Осмотрѣвъ дворецъ, сады, оранжереи, мы пошли обѣдать въ трактиръ, заняли тамъ особую комнату, отдохнули отъ прогулки, хорошо поѣли, и видя, что толпится уже множество гуляющихъ, отправились опять въ садъ. Вода была пущена, и фонтаны величественно били вверхъ. По обѣ стороны дороги играли разные комедіянты: тутъ ходили по веревкамъ, тамъ Фокусники удивляли зѣвакъ своимъ проворствомъ; вездѣ красовались лавки съ мѣлочными товарами, сластями, плодами и напитками.
   Не льзя исчислить всѣхъ средствъ, изобрѣтенныхъ при этомъ для увеселенія посѣтителей, и для пріобрѣтенія отъ нихъ денегъ. Правда, все это дешево; но тѣмъ больше находится охотниковъ. Народу собралось конечно тысячъ до ста! Повсюду раздавалась музыка. Прекрасно одѣтыя дамы, мужчины, иностранные путешественники всѣхъ состояній, гуляли, сидѣли на скамейкахъ, на травѣ. Разнообразіе предметовъ было очень занимательно. Вечеромъ садъ освѣтился плошками, и начались на открытомъ воздухѣ танцы. Я замѣтилъ на небольшомъ пространствѣ четыре разныхъ собранія. Любопытствуя узнать, изъ кого они составлены, я подходилъ ко всѣмъ. Въ одномъ (и это былъ самый низкій разрядъ) танцовали солдаты, мѣщане, а дамами ихъ были работницы, кухарки, служанки и нѣсколько мѣщанокъ. Въ другомъ собраніи наряды были ужь гораздо щеголеватѣе: его составляли, по большей части, студенты Медицинской Академіи, Правъ, и гражданскіе молодые чиновники. Между ними замѣтилъ я и нѣсколько военныхъ, но уже не солдатъ, а офицеровъ. Дамами ихъ были дѣвушки изъ модныхъ лавокъ, швеи, гризетки (des grisettes), красавицы, живущія подъ покровительствомъ какого нибудь пріятеля, и проч. Въ третьемъ кругу, еще степенью выше, собрались зажиточные граждане изъ Парижа, съ своими женами, дочерьми, пріятелями. Тутъ уже было замѣтно хорошее обхожденіе. Хотя вообще вездѣ соблюдалась величайшая благопристойность, но здѣсь она была гораздо строже, подъ наблюденіемъ отцовъ и матерей. Всякаго рода прохладительныя, мороженое, конфекты, разносили безпрестанно, а главное, усердно танцовали, и, какъ мнѣ казалось, чрезвычайно веселились! Надобно замѣтить, что нигдѣ не видно было ни малѣйшаго принужденія, и даже не было ни одного изъ полицейскихъ чиновниковъ, которые во Франціи мундировъ не носятъ, и отнюдь не смѣютъ мѣшаться ни въ какое распоряженіе, кромѣ разъѣзда экипажей, для чего приставлены жандармы. Такая народная и непринужденная веселость казалась мнѣ необыкновенною, и я провелъ очень пріятно весь вечеръ, почти до одиннадцати часовъ. Когда мы поѣхали домой, то объѣзжали множество людей, такъ-же какъ и мы возвращавшихся, но по большей части пѣшкомъ. Въ нихъ не было замѣтно ни малѣйшей усталости; напротивъ, они смѣялись и пѣли, хотя большая часть должны были идти такимъ образомъ до Парижа, а иные еще и черезъ весь городъ, до своихъ квартиръ. Народъ беззаботный, веселый, особенно въ провинціяхъ, гдѣ онъ также довольно гостепріименъ и вѣжливъ. Парижане, нисшихъ классовъ, грубы, самонадѣянны и надменны; они почитаютъ себя выше всѣхъ въ мірѣ! Говорятъ, что черный народъ въ Парижѣ почти весь умѣетъ читать и писать; но что онъ читаетъ? Дешевые журналы; а они всѣ пишутся для его развращенія, всѣ льстятъ его чванству и ведутъ къ безначалію. Рѣдкій житель Парижа бывалъ далѣе 10-ти верстъ за городомъ, а осуждаетъ всѣ народы, какъ варваровъ и невѣждъ, и не можетъ понять, чтобы могло быть что нибудь хорошее внѣ Парижа. Къ сожалѣнію, я замѣтилъ, живучи почти годъ въ этомъ городѣ, что столь безразсудное понятіе раздѣляютъ и нѣкоторые изъ людей высшихъ классовъ, разумѣется также худо образованные, и ничего не видавшіе кромѣ Парижа.
   Послѣ пріятнаго житья на дачѣ, я переѣхалъ въ шумный Парижъ, гдѣ нанялъ-было очень хорошенькую квартирку, на большой улицѣ Кастильонъ; но домашніе мои нашли, что окошки паши были подъ аркадами, и отъ того мало свѣту въ комнатахъ. И такъ мы переѣхали на другую квартиру, въ прекраснѣйшую часть города, близъ новаго храма Св. Маріи Магдалины, въ Королевской улицѣ (rue Royale), близъ бульвара, Тюйлерійскаго дворца и площади Людовика XV-го, нынѣ Площади Согласія (Place de la Concorde).
   Первый визитъ мой въ Парижѣ былъ, разумѣется, къ нашему Послу, Графу П. П. Фонъ-деръ-Палену. Я служилъ нѣкогда подъ командою отца его. Посолъ человѣкъ умный, вѣжливый. Онъ принялъ меня чрезвычайно благосклонно, и пригласилъ къ себѣ, за-просто, на все время моего пребыванія въ Парижѣ. Я увидѣлъ послѣ, что онъ пользуется личнымъ уваженіемъ не только здѣшняго Двора, но и дипломатическаго корпуса. Графъ Паленъ въ обхожденіи простъ, но серьёзенъ, и слово его вѣрно, потому что оно обдумано и непремѣняемо.
   Рускихъ въ это время въ Парижѣ было много. Я отыскалъ старыхъ знакомыхъ и товарищей по службѣ, въ числѣ которыхъ были: почтенный Н. С. Свѣчинъ, бывшій С. Петербургскій Военный Губернаторъ, Графъ П. О. Стакельбергъ, служившій Посломъ нашимъ при Вѣнскомъ Дворѣ, и потомъ въ Неаполѣ, К. Друцкой-Любецкій, Членъ Государственнаго Совѣта, К. Тюфякинъ. Изъ числа знакомыхъ моихъ были Князья Голицыны, Г. Мейендорфъ, Сенаторъ В. И. Каблуковъ, Графъ Завадовскій, Князь Салтыковъ, Гг. Ермоловы, и множество другихъ, такъ, что если-бы я захотѣлъ ограничиться обществомъ Рускихъ, то нашелъ-бы почти столько-же пріятельскихъ домовъ, сколько имѣю ихъ въ Петербургѣ и Москвѣ; но я пріѣхалъ узнавать Парижъ, его жителей, а не Рускихъ. Слѣдовательно, я составилъ себѣ совсѣмъ иной планъ.
   Посолъ нашъ, на другой-же день, отдалъ мнѣ визитъ. Онъ благосклонно вызвался познакомить меня съ главными лицами дипломатическаго корпуса, и мы поѣхали, въ его каретѣ, къ Австрійскому Послу {Гр. Аппоніи.}, къ Англійскому {Лордъ Гранвиль.}, и къ Прусскому министру {Баронъ Вертеръ.}. Г. Стакельбергъ познакомилъ меня съ знатными лицами Сенъ-Жерменскаго предмѣстія. Многихъ изъ нихъ я зналъ еще въ Россіи, гдѣ они служили, какъ-то: Г.-на Кенсона, Барона Дамаса, и проч. Г. Мейендорфъ ввелъ меня въ общество ученыхъ, и Гг. Карлъ Дюпенъ, Араго, Ларрей, Жоффруа Сентъ-Илеръ пригласили меня къ засѣданіямъ Академіи Наукъ. Но самое лестное знакомство пріобрѣлъ я самъ собою: это съ Виконтомъ Шатобріаномъ. Я перевелъ нѣкогда Путевыя Записки его изъ Парижа въ Іерусалимъ, и теперь послалъ ему при письмѣ экземпляръ моего перевода, почтительно выражая желаніе представиться ему. Онъ тотчасъ пріѣхалъ самъ ко мнѣ, благодарилъ за вѣжливость мою, и просилъ посѣщать его во всякое время и сколько мнѣ угодно. Разумѣется, я воспользовался этимъ въ полной мѣрѣ, только не обременяя его собою. Когда стану я говорить о здѣшнихъ гостиныхъ (les salons), то опять упомяну о знаменитомъ авторѣ Аталы, котораго я потомъ часто встрѣчалъ у Г-жи Рекамье. Съ молодыми писателями познакомилъ меня зять мой, Г. Жюльвекуръ. У него собиралось, также самое пріятное общество, принадлежащее къ легитимистской партіи. Онъ ввелъ меня въ домъ перваго Французскаго оратора нашего времени, Г-на Беррье, гдѣ узналъ я Герцога Дрё-Брезе. У нашего Посла видѣлъ я Гг. Моле, Гизо. Однимъ словомъ, кругъ моего знакомства быстро и пріятно распространился. Это было необходимо для основательнаго изученія Парижа, и я расположилъ своимъ временемъ такъ, что утро посвящалъ обозрѣнію зданій, общественныхъ заведеній, рѣдкостей, обѣдывалъ въ гостяхъ, иногда въ славныхъ гастрономическимъ искуствомъ трактирахъ, или дома, съ семействомъ. Вечера были посвящены театрамъ и обществамъ. Я не упомянулъ еще о знаменитыхъ художникахъ, которыхъ здѣсь много; съ иными изъ нихъ я также познакомился; но объ этомъ въ своемъ мѣстѣ.
   

ГЛАВА X.

   Кажется, не нужно излагать здѣсь исторію Парижа. Кто пожелаетъ узнать ее, тѣ пусть читаютъ Морери, Соваля, Леграна, и сотню другихъ писателей, которые дадутъ имъ полныя свѣдѣнія. Скажу однакожъ, что до Юлія Цезаря о Парижѣ не упоминаетъ никто; что сначала городъ этотъ назывался Лутеція, къ чему прибавили: Паризорумъ, для означенія народа, въ немъ жившаго. Имя Французовъ тогда не существовало. Весь городъ Лутеція, даже когда въ немъ жилъ Императоръ Юліанъ, ограничивался островкомъ, нынѣ называемымъ Св. Людовика. Теперь Парижъ одинъ изъ обширнѣйшихъ городовъ въ Европѣ: въ немъ болѣе 800 тысячъ жителей, и нѣкоторыя части его великолѣпно отстроены; но онъ еще болѣе заслуживаетъ вниманія по многимъ событіямъ, въ немъ происходившимъ, по огромному числу достопамятныхъ предметовъ, находящихся въ немъ, и потому, что въ стѣнахъ его всегда живутъ замѣчательные и даже великіе люди. Сдѣлавшись столицею государства, Парижъ почти всегда былъ резиденціею Французскихъ Королей, и постепенно увеличивался. Его окружали стѣнами, въ которыхъ были ворота, имѣвшія свои названія; теперь нѣтъ ни стѣнъ, ни воротъ, но названія ихъ сохранились, на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ они существовали, точно какъ у насъ въ Москвѣ сохраняются въ названіяхъ Тверскія, Арбатскія, Пречистенскія ворота, хотя ихъ нѣтъ и слѣда. Здѣсь это ворота Св. Антонія, Шальо и другія. Остались только двои ворота: Св. Діонисія и Св. Мартина, потому что икъ обратили въ тріумфальные проѣзды, перестроили и украсили трофеями въ царствованіе Людовика XIV-го.
   Я думаю, нѣтъ въ свѣтѣ города, гдѣ-бы такъ высоко строили домы, какъ въ Парижѣ: въ 6, 7, 8 этажей, и это почти обыкновенно. Замѣтьте еще, что нашъ первый этажъ называютъ здѣсь rez-dechaussée, а первымъ называется бель-этажъ. Мнѣ случилось, около улицы Св. Антонія, насчитать въ одномъ домѣ 42 этажей! Это чрезвычайно неудобно для бѣдныхъ людей, живущихъ обыкновенно въ самомъ верху, гдѣ квартиры дешевле. За водою и дровами они должны нѣсколько разъ въ день Взлѣзать на 200 и 300 ступеней. Каково-же это старикамъ и слабымъ женщинамъ? Къ тому, улицы вообще узки, и солнце никогда не проникаетъ вънихъ, отъ этихъ колоссальныхъ домовъ, слѣдственно и грязь вѣчная.
   Я имѣлъ случай получить изъ здѣшней полиціи свѣдѣнія о числѣ ежегодно убиваемаго скота, для продовольствія жителей Парижа. Тамъ показано: 420,500 быковъ, 27,000 телятъ, 500,000 барановъ, 14,686 свиней. Въ это исчисленіе не включены ягнята, поросята, куры, цыплята и проч. Я хотѣлъ также узнать, откуда получаютъ жители воду, потому что рѣка Сена, раздѣляющая городъ на двѣ, почти равныя части, вполовину уже Невы въ Петербургѣ, и хотя довольно быстра, но вода въ ней всегда цвѣта желтоватаго, и ея мало употребляютъ для питья и даже для варенія пищи. Множество нечистоты, безпрестанно стекающей съ улицъ, съ фабрикъ, съ боенъ, и по подземнымъ истокамъ, дѣлаютъ Сенскую воду совершенно негодною; но жители не нуждаются въ свѣжей и здоровой водѣ: она во всѣхъ частяхъ города находится въ большомъ изобиліи, въ фонтанахъ. Въ числѣ ихъ есть великолѣпные и богато украшенные, какъ напримѣръ фонтанъ невинныхъ (Fontaine des innocens), близъ воротъ Св. Діонисія. Есть множество другихъ, и я упомянулъ объ этомъ одномъ потому, что кромѣ изобилія воды, онъ отличается красотою архитектуры и богатствомъ своихъ украшеній. Въ Парижѣ много площадей, и онѣ почти всѣ украшены великолѣпными памятниками; но я предоставляю себѣ говорить о нихъ въ особенной статьѣ; теперь разскажу, какъ производилъ я свои каждодневныя обозрѣнія.
   По счастью, я нашелъ здѣсь себѣ хорошаго товарища и чичероне. Г-нъ Ж...., долго жившій въ Москвѣ, страстный путешественникъ и любопытный человѣкъ; притомъ, онъ знаетъ Парижъ въ совершенствѣ. Я любилъ и уважалъ его за благородныя чувства, а онъ во всякомъ случаѣ изъявлялъ мнѣ и всему семейству моему преданнѣйшую дружбу. Первая поѣздка наша была въ ново-учреждаемый Музей художествъ, который помѣщается въ бывшемъ монастырѣ des pelils-Augustins. Онъ еще не отдѣланъ, но мы нашли въ немъ уже много сокровищъ архитектуры, живописи, ваянія, и проч. Мнѣ особенно понравилась, и, признаюсь, даже удивила меня, прекрасная мысль: собрать здѣсь цѣлыя части древнихъ зданій. Нашли средство перенести ихъ и поставить, точно какъ будто они здѣсь были построены, и составляли часть монастыря. Мы видѣли самыя точныя и вѣрныя модели почти всѣхъ главныхъ архитектурныхъ памятниковъ: тутъ Египетскія пирамиды, остатки Бальбека и Пальмиры; тутъ-же и памятники среднихъ и новѣйшихъ вѣковъ. Молодые архитекторы могутъ сравнивать ихъ, измѣрять, изучаться надъ ними, не совершая дальнихъ путешествій, и даже не оставляя своего города. То-же самое сдѣлано для живописи: картины лучшихъ мастеровъ, всѣхъ извѣстныхъ школъ, рисунки, эстампы будутъ разставлены по порядку; наконецъ, славнѣйшія статуи, барельефы, бюсты, торсы, изъ алебастра, вылитыя въ формы, снятыя съ самихъ оригиналовъ, не оставятъ ничего желать молодымъ ваятелямъ. Это заведеніе достойно особеннаго замѣчанія путешественниковъ, и со временемъ будетъ очень полезно художникамъ.
   Отсюда поѣхали мы во Дворецъ Правосудія, Palais de justice, часто называемый просто Дворецъ, отъ того, что нѣкогда живали здѣсь Короли Французскіе. Его если не основалъ, то отдѣлалъ и увеличилъ жившій въ немъ Людовикъ Святой. Между прочимъ, онъ пристроилъ комнату, и понынѣ извѣстную подъ его именемъ, ту самую, которую называли потомъ Большой Палатой (Ла Grande Chambré), и церковь (La Sainte Chapelle) {Въ церкви достойны особеннаго замѣчанія живописныя стекла: они очень древни, однако на нихъ сохранилась вся живость красокъ, и правильность рисунка. Вставленныя въ окошки, они изображаютъ различныя событія изъ Св. Писанія. Здѣсь-же хранились до революціи мощи, между прочимъ, голова Св. Людовика, вложенная сыномъ его, для сохраненія, въ золотую статую; терновый вѣнецъ Господа нашего Іисуса Христа, желѣзно съ копія, и проч. Нынѣ, кажется, ничего не остаюсь.}. Филиппъ Красивый такъ распространилъ это зданіе, что почти всѣ историки ему одному приписываютъ честь возобновленія, оконченнаго имъ въ 1343-мъ году. Людовикъ Х-й приказалъ Парламенту имѣть здѣсь свои собранія, и Судамъ здѣсь рѣшить дѣла. Когда Карлъ V-й переѣхалъ изъ него въ Палаты Св. Павла, Hôtel de St-Paul, въ 1364-мъ году, то зданіе это было не что иное какъ куча толстыхъ башенъ, сообщавшихся между собою галлереями. Карлъ Vl-й жилъ въ немъ еще въ 1383-мъ году, а Францискъ І-й въ 4534-мъ, въ большой залѣ дворца. Короли обыкновенно здѣсь принимали иностранныхъ пословъ; тутъ-же давались церемоніяльные обѣды, и праздновались свадьбы Принцевъ и Принцессъ Королевской фамиліи. Зала была украшена статуями Королей Французскихъ, начиная съ Фарамонда; подъ каждою находилась надпись, съ именемъ Короля, съ означеніемъ лѣтъ его царствованія и кончины. Въ концѣ былъ большой мраморный столъ, за который могли садиться только Императоры, Короли, Принцы крови, Перы Франціи и ихъ жены. Для другихъ особъ ставились въ томъ-же покоѣ особенные столы. Излишне было-бы входить здѣсь въ исчисленіе всѣхъ перемѣнъ въ этомъ строеніи, тогда истинномъ лабиринтѣ, отъ котораго осталось немногое. Пожаръ 1618-го года такъ исказилъ все, что едва можно распознать первобытный планъ зданія.
   Большую залу поручили, въ 1622-мъ году, перестроить славному архитектору Деброссу. Она существуетъ и теперь. Потолокъ ея со сводами изъ дикаго камня; она необыкновенной длины, и освѣщена только съ боковыхъ сторонъ, сквозь арки. Недостаточное освѣщеніе, особенно посрединѣ, придаетъ ей что-то величественное и таинственное. Нынѣ называютъ ее La salle des pas perdus, потому, можетъ статься, что челобитчики, и служащіе въ присутственныхъ мѣстахъ, безпрестанно по ней расхаживаютъ и теряютъ напрасно свое время. Изъ нея входы во всѣ судебныя палаты. Эти занимаютъ разныя построенія, слѣпленныя между собою безъ всякаго порядка, что старались скрыть какимъ-то фасадомъ, не заслуживающимъ ни малѣйшаго вниманія. Замѣчательно, что съ боку, и на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ былъ садъ, когда живали здѣсь Короли, нынѣ устроена знаменитая тюрьма, извѣстная подъ названіемъ La Conciergerie. Тутъ въ революцію погибло много невинныхъ; тутъ содержалась и несчастная Марія Антуанетта, дочь Императрицы Маріи Терезіи, сестра двухъ Императоровъ и супруга Людовика XVI-го I Сидя въ тюрьмѣ на соломенномъ матрасѣ, она принуждена была сама заштопывать чулки свои, и тщетно просила бѣлья, котораго нѣсколько недѣль, до самаго дня казни, не могла перемѣнить. Дикіе звѣри, управлявшіе тогда Франціей, Маратъ, Робеспьеръ, Фуке-Тенвиль, отказали ей и въ этой просьбѣ. Въ дни Террора перерѣзано здѣсь множество невинныхъ жертвъ. Есть и нынѣ арестанты, но мало. Я добился позволенія войти въ комнаты, и не могъ безъ ужаса и содроганія взглянуть на сырой и тѣсный чуланъ, въ которомъ содержалась несчастная Королева.
   Странно видѣть, что во Дворцѣ Правосудія, какъ называется онъ, весь нижній этажъ составляютъ довольно худо освѣщенныя галлереи, наполненныя башмачными лавками. На чердакѣ устроенъ архивъ, спасшійся отъ пожара; въ немъ хранятся сокровища древнихъ документовъ. Я и туда лазилъ, но не для бумагъ: мнѣ сказали, и я въ самомъ дѣлѣ удостовѣрился, что своды архива выведены изъ кирпича, пустаго внутри. Это изобрѣтеніе Г-на Антуана прекрасно тѣмъ, что облегчаетъ стѣны и самые своды, которые предохраняютъ отъ огня не хуже каменныхъ, самыхъ толстыхъ.
   Возвратившись домой, я нашелъ приглашеніе къ обѣду въ Клубъ Иностранцевъ (Salon des étrangers), и еще письмо отъ какой-то Госпожи Л. Ф., которая просила меня по Четвергамъ на вечеринки, упоминая, что у нея бываютъ и танцы, подъ музыку фортепіано. Кто она такая? Почему зоветъ? Вѣрно она не знаетъ меня; иначе не стала-бы приглашать на пляску шестидесяти-лѣтняго старика. Но и тотъ и другой зовъ дѣла промышленности! Здѣсь промышленность во всемъ, подъ разными вывѣсками и личинами. Мудрено то, какъ они тотчасъ узнаютъ о прибытіи въ Парижъ иностранца? Кто-бы онъ ни былъ, откуда-бы ни пріѣхалъ, но если можетъ издержать нѣсколько наполеоновъ, то добро пожаловать! У этихъ людей сношенія съ полиціей, а туда приносятся паспорты пріѣзжихъ.
   Клубъ Иностранцевъ однакожъ стоитъ посѣщенія; тутъ, на званыхъ обѣдахъ, довольно частыхъ, на балахъ и концертахъ, также иногда бывающихъ, можно найти самое лучшее общество, и особенно путешественниковъ. Домъ прекрасно убранъ; услуга богатая; столъ лакомый; въ концертахъ участвуютъ лучшіе артисты. Здѣсь я въ первый разъ услышалъ Г-жу Гризи, Рубини, Тамбурина, Лаблаша, и нашего Русскаго Иванова; здѣсь-же я познакомился съ знаменитымъ Сиромъ Сиднеемъ Смитомъ. Это одно уже вполнѣ вознаграждало за потерю нѣсколькихъ наполеоновъ.
   Клубъ Иностранцевъ не что иное какъ домъ, гдѣ публично играютъ въ азардныя игры; онѣ были здѣсь на откупу, какъ у насъ винная продажа. Но въ обыкновенные дни женщины въ Клубъ не пріѣзжаютъ; да и мужчины могутъ пріѣзжать только тѣ, которые уже разъ были приглашены; отъ того никогда вы тутъ не встрѣтите никакого сброда: посѣтители люди принятые въ лучшія общества. Три директора, или лучше сказать угощателя, избранные изъ извѣстныхъ и хорошихъ людей, получаютъ отъ откупщиковъ большое жалованье, тысячь по 20 франковъ, распоряжаются услугой, столомъ, приглашаютъ посѣтителей, смотрятъ за порядкомъ, и тщательно наблюдаютъ, чтобы всѣ были угощены и довольны. За столъ, за напитки, чай и кофе, и даже за входъ гости ничего не платятъ; играть не только никто не обязанъ, но даже и не приглашается. А между тѣмъ весь разсчетъ и вся прибыль основаны на игрѣ. Въ 10 и 11-ть часовъ вечера, банкометы на своихъ мѣстахъ; милліоны готовы, и игроки ползутъ. Даже тѣ, кто не играетъ, изъ вѣжливости идутъ порисковать червонецъ, или хоть пять франковъ. Иногда выигрываютъ, что и со мною случилось. Зная цѣль заведенія, я почелъ обязанностью заплатить свою дань, поставилъ золотой, но карты шли такъ счастливо, что въ этотъ вечеръ выигралъ я 500 франковъ. Не смотря на то, я нахожу совершенно безразсуднымъ играть въ такомъ заведеніи: въ послѣднее время ставка позволялась не выше 12 тысячъ франковъ; при самомъ большомъ счастьѣ, выигравши эту сумму, должно идти уже ссмпелями! Спрашиваю: вѣроятно-ли такимъ образомъ выиграть большую сумму? Почти всегда, послѣ нѣсколькихъ счастливыхъ ударовъ, наконецъ возьмутъ ставку; а при несчастьѣ можно проиграть много. Однакожъ къ столамъ трудно было продраться: наперерывъ несли дань со всѣхъ краевъ свѣта! Я видѣлъ многихъ земляковъ своихъ, усердно приносившихъ дань крепсу, или Rouge et Noir, Красный или Черный: такъ называется игра (родъ банка). Откупщики не могли-бы заплатить нѣсколько милліоновъ откупа, если-бы они не имѣли другихъ игорныхъ домовъ, какъ-то; Фраскати, разныхъ залъ въ Палероялѣ, и даже самыхъ подлыхъ, для всякаго народа. Фраскати, гдѣ я изъ любопытства былъ, очень близко отъ Salon des étrangersy тамъ бываютъ и дамы, но что за дамы! По большей части пожилыя и разрумяненныя отставныя красавицы; онѣ съ изступленіемъ играютъ, и, проигравши все, безъ стыда подходятъ къ первому и просятъ взаймы пять Франковъ, или предлагаютъ играть пополамъ; инымъ это удается, и посѣтитель рѣдко откажетъ въ пяти франкахъ, даже изъ одного любопытства. Въ прочихъ домахъ ставили по одному франку, и меньше; но тамъ ужь никогда не бывало никакого угощенія, и маломальски порядочные люди совѣстились входить въ эти домы.
   Я размышлялъ о вредѣ для нравственности, и разстройствѣ семейной жизни отъ публичныхъ игръ. Съ одной стороны не льзя не видѣть большаго вреда, но съ другой тутъ есть и своя хорошая сторона. У насъ, напримѣръ, азардныя игры строго запрещены правительствомъ; но соблазнъ существуетъ: кучи золота, или пучки ассигнацій, привлекаютъ молодыхъ и даже старыхъ игроковъ; только для игры запираются съ глазу на глазъ, или играютъ два, три товарища; а по большей части плуты заманиваютъ неопытнаго молокососа, или страстнаго игрока, и обыгрываютъ или обворовываютъ его, не боясь улики. Прибавьте къ этому, что играютъ на мѣлокъ: тогда ужь нѣтъ мѣры проигрышу; разгоряченный, а иногда и подпоенный, несчастный игрокъ проигрываетъ все имѣніе, часто и больше того, что имѣетъ, въ надеждѣ отыграться, даетъ векселя и лишается всего состоянія, а не рѣдко и чести, въ одинъ вечеръ, въ полчаса! Въ игорныхъ домахъ этого не можетъ случиться: игра чистая, въ присутствіи ста и двухъ сотъ человѣкъ; проиграть можно только то, что въ карманѣ; но въ карманѣ никто не носитъ всего состоянія, а молодежь и дома рѣдко бываетъ съ деньгами; слѣдовательно, не разстроиваются семейства, не развращаются молодые люди, не заходятъ далѣе того, что въ карманѣ. Мнѣ кажется, если взвѣсить то и другое, то перевѣсъ чуть-ли не останется на сторонѣ публичныхъ игоръ, особенно когда въ нихъ есть правила и границы.
   Узнавши, что въ Уголовной Палатѣ будутъ публично разбирать дѣло двухъ молодыхъ людей, не запирающихся въ заговорѣ на жизнь Короля, я досталъ билетъ отъ министра юстиціи, и поѣхалъ туда {Всякой можетъ и безъ билета свободно входить въ Уголовную Палату, во время сужденій ея, потому что здѣсь судопроизводство публичное; но тогда трудно достать мѣсто, и часто надобно очень долго дожидаться. Имѣя-же билетъ, можно пріѣхать къ самому началу и сѣсть въ кресла, позади судей, почти рядомъ съ присяжными (Les Jurés).}. Въ то самое время, когда президентъ и судьи вошли, я занялъ кресла по правую сторону отъ присутствующихъ, которые сидѣли на возвышенномъ мѣстѣ. Родъ открытой ложи занимали присяжные судьи; рядомъ съ ними сидѣлъ Королевскій прокуроръ {Это быль знаменитый краснорѣчіемъ своимъ Г-нъ Плугульмъ.}; противъ нихъ, на другой сторонѣ, были обвиняемые; за ними два жандарма, приведшіе ихъ изъ тюрьмы. Адвокаты, избранные для защиты, находились противъ судей и президента. Далѣе были лавки для вытребованныхъ свидѣтелей, за тѣмъ мѣста для посѣтителей, и проч. Президентъ началъ громко и внятно читать обвиненія, и при всякомъ обстоятельствѣ вызывалъ свидѣтелей, которые всѣ до одного подтверждали, что поименованные точно говорили о своемъ намѣреніи убить Короля, даже хвалились этимъ и показывали ножъ и пистолетъ, приготовленные для злодѣянія. Казалось, не было ни малѣйшаго сомнѣнія въ винѣ и никакого средства къ оправданію. Начался допросъ. Обвиняемые рѣшительно заперлись въ намѣреніи убить Короля! Но кто были они? Два мальчишка, одинъ 18-ти, другой 14-ти лѣтъ. Они безстыдно глядѣли на всѣхъ, даже пересмѣивались между собою, отвѣчали свободно, а иногда шутя. Тогда адвокаты., защитники ихъ, начали свои рѣчи, въ которыхъ также ясно доказали, что не было никакого заговора противъ Короля, и никакихъ участниковъ, или подстрекателей у этихъ шалуновъ. Но для чего-же они хвастали, носи іи и показывали оружіе? Чтобы занять собой публику, прославиться (какъ они говорили) своимъ мнимымъ предпріятіемъ въ глазахъ товарищей, такихъ-же шалуновъ и бродягъ, какъ они сами; быть предметомъ разговора въ публикѣ и видѣть свои имена во ста журналахъ, изъ которыхъ половина похвалитъ ихъ и представитъ Брутами, или по крайней мѣрѣ Гармодами и Аристогитонами. Между тѣмъ они оставались совершенно безопасны, потому что доказательствъ явныхъ не было, и имъ довольно было запереться, чтобы отклонить отъ себя отвѣтственность въ заговорѣ, который дѣйствительно не существовалъ. Каковы люди? какова нравственность? какой закоренѣлый развратъ въ 47-ти лѣтнихъ юношахъ? И какая притомъ наглость! этого не возможно вообразить!... Я не могъ безъ омерзѣнія смотрѣть на такихъ негодяевъ! Хвалиться убійствомъ законнаго властителя государства, и разсказывать объ этомъ какъ о бездѣлицѣ! Это свойственно только потомкамъ пагубной Французской революціи, которымъ не внушено отцами ихъ ни малѣйшаго понятія о религіи, и слѣдственно о нравственности. Присяжные судьи удалились въ особую комнату, для совѣщанія о приговорѣ; президентъ и совѣтники также вышли вонъ; а какъ мнѣ сказали, что до возвращенія ихъ пройдетъ больше часа, то и я пошелъ съ товарищами своими завтракать въ кофейный домъ, противъ самой палаты присутственной. Насъ было трое Рускихъ, и мы всѣ изумлялись развращенію и наглости подсудимыхъ молодыхъ людей, очень жалѣя, что не льзя хоть выпороть розгами этихъ шалуновъ. Кофейный домъ былъ полонъ; всѣ говорили про это дѣло; большая часть смѣялись глупой выдумкѣ молодыхъ дураковъ; но были и такіе, которые видѣли въ нихъ какую-то твердость характера и свободу въ отвѣтахъ. Я видѣлъ только наглость и безстыдство. Наконецъ, съѣвши сотню пресвѣжихъ устрицъ, мы возвратились въ Палату Правосудія.
   Присяжные были уже на своихъ мѣстахъ, и единогласно сказали, что обвиняемые невиновны въ намѣреніи убить Короля. Послѣ такого приговора, президентъ тотчасъ объявилъ, что они свободны отъ суда. Уже радость появилась-было на лицахъ молодыхъ шалуновъ; они, вѣрно, надѣялись, что такіе-же какъ они ожидаютъ ихъ при выходѣ, съ тріумфомъ поведутъ праздновать побѣду, и станутъ пить за здоровье храбрыхъ противниковъ Людовика Филиппа. Но они очень ошиблись! Королевскій прокуроръ, Г-нъ Плугульмъ, вдругъ всталъ съ своего мѣста, и краснорѣчиво укоряя бездѣльниковъ въ безнравственности, въ наглости, въ тунеядствѣ, доказывалъ, какой развратъ долженъ распространиться отъ безнаказанности подобныхъ поступковъ. Наконецъ, обратясь къ президенту, онъ сказалъ: "Если Уголовный Судъ не находитъ ихъ виновными въ богопротивномъ и ужасномъ покушеніи на жизнь Государя, то я обвиняю ихъ какъ бродягъ, праздношатающихся, ведущихъ развратную жизнь! Они своими рѣчами, примѣромъ, и непокорностью родственникамъ, соблазняютъ юношей и подобныхъ имъ безразсудныхъ людей. Но такое дѣло не подлежитъ Уголовному Суду, и я предлагаю отослать ихъ къ сужденію въ исправительную полицію. Президентъ согласился. Тотчасъ видно было, какъ шалуны задрожали, потупили головы и поблѣднѣли: вмѣсто торжества, имъ предстояла тюрьма, вѣроятно мѣсяцевъ на шесть! Въ исправительной полиціи множество дѣлъ, и они счастливы будутъ, если еще въ полгода дойдетъ до нихъ очередь; а между тѣмъ сиди съ ворами, съ колодниками, въ заперти. Прощай торжество, прощай бражничество въ трактирѣ! прощайте журналы и слава! Весь плодъ глупой выдумки ихъ потерянъ! Я былъ очень доволенъ оборотомъ этого дѣла, и съ наслажденіемъ слышавши одного изъ краснорѣчивѣйшихъ ораторовъ, чувствовалъ, что утро мое было не потеряно.
   Обѣдать я былъ званъ къ Русскому Послу. Въ числѣ многихъ гостей я нашелъ шесть Русскихъ дамъ. Нечего говорить о богатствѣ и роскоши стола, сервиза, бронзъ, прислуги у Графа Палена; но всего пріятнѣе было радушіе и гостепріимство хозяина, равное ко всѣмъ. Послѣ обѣда здѣсь тотчасъ почти всѣ разъѣзжаются.
   Описывать Парижъ, какъ я осматривалъ его каждый день, было-бы неудобно, потому что надобно оставлять неконченнымъ описаніе одного предмета, и обращаться къ другому. Гораздо лучше осмотрѣть каждую достопамятность вполнѣ, не прерывая этого посторонними вставками. Такъ опишу я славнѣйшія зданія Парижа.
   

ГОРОДОВОЙ ДОМЪ ИЛИ РАТУША

(Hôtel-de-Ville).

   Домъ этотъ знаменитъ своею древностью, и ужасами, которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ во время революціи. Онъ любопытенъ еще какъ первое публичное зданіе въ Парижѣ, гдѣ Готическая архитектура стала сближаться съ Итальянскою, или лучше сказать съ новою. Въ 1357-мъ году, городовое общество купило Гревскій домъ: такъ назывался онъ еще въ 1212-мъ году, когда Король Филиппъ-Августъ купилъ его у каноника соборной церкви Богородицы. Но только въ царствованіе Франциска 1-го скупили нѣсколько сосѣдственныхъ домовъ, и начали перестроивать его и уи личивать. Въ 1549-мъ году, Италіянецъ архитекторъ (Доминико Боккадоро, прозванный Кортоне) представилъ Генриху П-му свои планы, и тогда перестроили его по нимъ, въ томъ видѣ, въ какомъ видимъ его теперь. Прекрасный мраморный барельефъ, надъ входомъ, представлялъ Генриха IV-го на конѣ; была еще отличная бронзовая статуя Людовика XIV-го, работы Куазевокса; но во время революціи они разбиты и истреблены. Ратуша зданіе довольно значительное для своего времени; но теперь оно кажется ничтожнымъ, и для такого большаго города, какъ нынѣ Парижъ, слишкомъ мало и тѣсно. Даже кареты не могутъ въѣзжать во дворъ его. Внутри есть довольно обширная зала, и мнѣ сказывали, что нѣкогда она была украшена хорошими картинами; но во время ужасовъ революціи все было оборвано, разграблено. Народъ, въ изступленій, неоднократно врывался въ комнаты, и тамъ дрались, рѣзались. Наконецъ Ратушу предали совершенному запустѣнію, и только въ 1801-мъ было приказано опять помѣстить въ нее Городовое Правленіе. Сенскому префекту Г-ну Фрошо было поручено привести все зданіе въ порядокъ. Теперь оно убрано и меблировано просто, но прилично. Въ немъ даютъ городовыя празднества, обѣды, балы; здѣсь-же присутствіе городоваго управленія; но предполагается распространить и значительно увеличить все зданіе. Площадь передъ нимъ (Place de Grève) также мала. Прежде на ней казнили преступниковъ; но теперь казни производятся на площади св. Іакова (совсѣмъ въ другой части города). Ратуша ознаменована во время революціи многими историческими событіями: сюда привезли несчастнаго Людовика XVI-го, когда исторгли его изъ Версали; здѣсь принималъ его славный и также несчастный Бальи; тутъ, вышедши на балконъ, передъ собравшуюся буйную чернь. Король въ первый разъ прикололъ къ шляпѣ своей трехцвѣтную кокарду; отсюда поѣхалъ Наполеонъ короноваться въ соборную церковь Богородицы; наконецъ, здѣсь провозгласили Королемъ нынѣ царствующаго Людовика Филиппа 1-го. Вотъ все, что я могу сказать о Городовомъ Домѣ. Архитектура его не замѣчательна: надъ срединою строенія бельведеръ, или, лучше сказать, родъ каланчи; по бокамъ строеніе выше, и составляетъ родъ плоскихъ башенъ; но величественнаго ничего нѣтъ.
   

ТЮЙЛЕРІЙСКІЙ ДВОРЕЦЪ
(Palais des Tuileries).

   Обширное мѣсто, занятое дворцомъ и садомъ Тюйлери, принадлежало прежде черепичному заводу, отъ котораго и дворецъ получилъ названіе. Катерина Медичи не хотѣла жить въ Луврѣ, въ одномъ дворцѣ съ Карломъ IX-мъ, и для построенія новаго избрала это мѣсто, удобное по пространству своему, и по близости къ Лувру, съ которымъ Тюйлери теперь соединяется. При ней, подъ надзоромъ двухъ славныхъ современныхъ архитекторовъ, Делорма и Бюланта, выстроили средній корпусъ, два боковые, составляющіе теперь галлереи, террасы, и оба крайніе павильона. Но скоро эта постройка наскучила Королевѣ, и она приказала оставить ее. Генрихъ IV-й продолжалъ начатое, а Людовикъ XIII-й поручилъ архитектору Дю Серсо увеличить и довершить дворецъ. Наконецъ, Людовикъ XIV-й, видя разнообразіе во многихъ частяхъ, хотѣлъ придать единство всему зданію, и поручилъ это архитектору Лево (Le Veau). Но отъ самой перемѣны архитекторовъ произошло различіе въ частяхъ, которое и теперь видно. Тутъ можно замѣтить пять родовъ украшеній и пять родовъ кровель; иныя съ переломами, другія крутыя, иныя плоскія. За всѣмъ тѣмъ, Тюйлерійскій дворецъ всегда останется однимъ изъ великолѣпнѣйшихъ въ Европѣ. Онъ занимаетъ 168 саженъ въ длину, и положеніе его единственное. Со стороны двора, рѣшетка отдѣляетъ его отъ Карусельной площади и Луврскаго двора; съ другой стороны, прелестный садъ его, устроенный и украшенный Ленотромъ, соединяется съ великолѣпною площадью, которая прежде называлась площадью Людовика XV-го, нынѣ Place de la Concorde. По одну сторону дворца идетъ великолѣпная улица Риволи, по другую струится Сена.
   Наполеонъ поставилъ посрединѣ рѣшетки, отдѣляющей дворъ Тюйлери отъ Карусельной площади, тріумфальныя ворота изъ разноцвѣтнаго мрамора. Четыре бронзовые коня, увезенные изъ Венеціи, были на верху этихъ воротъ, которыя напоминаютъ, величиною и даже рисункомъ, ворота Септимія Севера въ Римѣ; но отдѣлка ихъ, мнѣ кажется, чище. Я полагаю, что они могутъ почесться въ Парижъ единственнымъ зданіемъ древняго вкуса. Совершенное соединеніе Тюйлерійскаго дворца съ Лувромъ представляетъ большое затрудненіе, потому что, во-первыхъ, фасады двухъ дворцовъ не совсѣмъ параллельны; а во-вторыхъ, фасадъ Лувра гораздо короче Тюйлерійскаго, слѣдовательно боковыя линіи соединенія неминуемо выйдутъ косы. Конечно, на такомъ разстояніи можно скрыть много неправильности, но совершенно исправить ее, кажется, невозможно. Говорятъ, есть для этого планы, но я ихъ не видалъ, и знаю только, что когда планъ выполнятъ, то обширнѣе Карусельной площади не будетъ въ Европѣ. Вѣроятно, она украсится еще монументами, что сдѣлаетъ ее во всѣхъ отношеніяхъ первою изъ всѣхъ площадей по красотѣ.
   Тюйлерійскій садъ, въ которомъ ежедневно, и можно сказать ежечасно, въ хорошую погоду, гуляютъ Парижскіе жители всѣхъ состояній, прекрасенъ. Его располагалъ славный Ленотръ, и ни одинъ извѣстный садъ не можетъ съ нимъ сравниться, если глядѣть на это произведеніе искуства какъ на украшеніе дворца и публичное гулянье. Тутъ все величественно: украшенія благоразумно придуманы; статуи поставлены съ разборомъ, и распредѣлены хорошо. Цвѣтникъ, съ котораго открывается весь фасадъ дворца и тер-; раса, вдоль него лежащая, группы и статуи, придаютъ всей массѣ строенія видъ богатства и роскоши. При самомъ выходѣ изъ сада на площадь Людовика XV-го существовалъ, черезъ канаву, мостъ, называвшійся Pont tournant (поворотный мостъ). Теперь тутъ поставлены мраморные крылатые кони, Меркурій и Слава, прекрасное произведеніе художника Куазевокса. Живши близко отъ Тюйлери, я почти каждый день гулялъ въ саду его, и всякой разъ находилъ новые предметы, достойные замѣчанія.
   Внутренность дворца соотвѣтствуетъ его наружному великолѣпію: богатое убранство комнатъ, бронзы, мраморы, картины, штофъ, парча, драгоцѣнные обои и ковры, показываютъ жилище могущественнаго государя. Наполеонъ возобновилъ и значительно украсилъ Тюйлери, въ которомъ онъ всегда жилъ. Залы въ немъ обширны. Маршальская, такъ называемая потому, что въ ней поставлены портреты Маршаловъ, Тронная и Діанина, больше другихъ и лучше убраны. Мнѣ случилось быть на балѣ у Короля, и надобно признаться, что при освѣщеніи, когда эти залы наполнены гостями, и особенно множествомъ богато одѣтыхъ дамъ, картина несравненна ни съ чѣмъ, кромѣ развѣ тѣхъ празднествъ, которыя бывали у насъ въ Зимнемъ дворцѣ, и которыя видалъ я еще въ блестящія времена Великой Екатерины. Во время достопамятнаго праздника въ Таврическомъ дворцѣ, я былъ даже однимъ изъ дѣйствующихъ лицъ въ знаменитой кадрили {Кадриль эту, составленную изъ 24 паръ, называю знаменитою потому, что въ ней танцовали Великіе Князья Александръ и Константинъ, и Принцъ Виртсмбергскій; всѣхъ прочихъ кавалеровъ избрала и назначила сама Великая Императрица.}.
   Въ пристройкѣ, соединяющей Тюйлери съ Лувромъ, помѣщается Французскій музеумъ картинъ. Длина ея 222 сажени. Она построена также въ разныя времена, разными архитекторами и съ разными цѣлями, и потому наружныя украшенія ея не одинаковы; пиластры и медальоны явно принадлежатъ Людовику XIV-му; но есть части еще Людовика XIII-го и даже Генриха IV-го. Вообще объ этомъ зданіи, кажется, тогда только можно будетъ судить, когда Лувръ совершенно соединится съ нимъ, и когда будетъ вполнѣ украшена Карусельная площадь.
   Во время революціи, 10-го Августа, Швейцарскіе гвардейцы отчаянно защищали Короля и его фамилію, и почти всѣ пали жертвою своей вѣрности. Король и все его семейство едва нашли себѣ убѣжище въ Національномъ собраніи, откуда уже и не возвратились во дворецъ, который былъ разграбленъ и оставался въ самомъ жалкомъ состояніи почти до восшествія на престолъ Наполеона. При возвращеніи Императора съ острова Эльбы, Людовикъ XVIII-й съ такою поспѣшностію бѣжалъ изъ Тюйлери, что въ кабинетѣ его остались всѣ бумаги на своихъ мѣстахъ. Въ послѣднюю революцію, возведшую на престолъ Орлеанскую линію, народъ взялъ Тюйлерійскій дворецъ штурмомъ, но ничего не грабилъ въ немъ; только изорвали картину, изображавшую коронацію Карла Х-го, и его портреты. Теперь все исправлено, и ни малѣйшихъ слѣдовъ насильства не осталось.
   

ЛУВРЪ.

   Настоящее время построенія Лувра не извѣстно, такъ-же какъ и то, отъ чего произошло имя его. Нѣкоторые писатели относятъ начало этого дворца къ VII-му столѣтію. Онъ составлялъ продолговатый четвероугольникъ, въ шестьдесятъ слишкомъ саженъ длины и 58 ширины. Въ немъ соединено было нѣсколько корпусовъ, самой простой наружности; четыре стѣны, съ маленькими окошками, безъ симметріи, съ множествомъ башенъ, окруженныя широкимъ и глубокимъ рвомъ: таковъ былъ Лувръ. Его нѣсколько разъ перестроивали; довольно упомянуть о четырехъ главныхъ эпохахъ перестроекъ: первая, при Францискѣ І-мъ и Генрихѣ ІІ-мъ; вторая, при Людовикѣ XIV-мъ; третья, при Людовикѣ XV-мъ, а четвертая при Императорѣ Наполеонѣ. Великолѣпнѣйшая часть этого дворца извѣстна подъ названіемъ Луврской колоннады: она построена при Людовикѣ XIV-мъ, по планамъ архитектора Перо (Perrault), и окончена въ 1670-мъ году. Это превосходнѣйшее изъ всѣхъ зданій новой архитектуры; во Франціи оно почитается классическимъ, и такъ извѣстно, что описывать его почитаю излишнимъ.
   Наполеонъ совершенно достроилъ Лувръ: теперь всѣ четыре фасада его окончены, и хотя только три изъ нихъ одинаковы, но иначе сдѣлать было невозможно.
   Часть нижняго этажа (Rez-de-chaussée) занята музеумомъ, а часть оранжереями. Бель-этажъ весь посвященъ музеуму, и въ немъ собраны картины разныхъ школъ, но только умершихъ живописцевъ; картины существующихъ современниковъ поставлены въ особой галлереѣ Люксанбургскаго дворца. Огромныя и великолѣпныя залы посвящены живописи; другія ваятельному искуству, и въ нихъ есть драгоцѣнные древніе бюсты и статуи. Тутъ-же и Египетскій музей. Словомъ, это истинный храмъ художествъ. Здѣсь-же бываютъ ежегодныя выставки художественныхъ предметовъ всякаго рода, и тогда публика ежедневно, отъ 40-ти часовъ утра до 5-ти по полудни, допускается безъ различія лицъ и состояній. Иностранцы во всякое время, и даже безъ выставки, имѣютъ свободный входъ въ галлереи; они должны только предъявить свои паспортыя для удостовѣренія, что они точно иностранцы. Туземцы допускаются въ простые дни но билетамъ. Я не стану описывать статуй и картинъ, хотя въ числѣ ихъ есть много драгоцѣнныхъ. Французскій музеумъ почитается однимъ изъ первыхъ въ Европѣ. Онъ особенно замѣчателенъ еще тѣмъ, что соединяетъ въ себѣ всѣ извѣстныя школы, а это трудно найти въ другихъ собраніяхъ такого-же рода. Впрочемъ, тому, кто видѣлъ Римскія и Флорентинскія галлереи, нечему здѣсь подивиться, особенно въ отношеніи къ Италійскимъ школамъ. Верхній этажъ Лувра занятъ придворными чиновниками, служителями дворца, и множествомъ другихъ лицъ, принадлежащихъ къ музеуму. Кажется, и директоръ его, Графъ Форбенъ, живетъ тутъ-же.
   

ЛЮКСАНБУРГСК1Й ДВОРЕЦЪ.

   Онъ построенъ Королевой Маріей Медичи, на развалинахъ Люксанбурговыхъ палатъ, отъ которыхъ получилъ и названіе. Королева скупила мѣста, находившіяся по близости, и приказала архитектору своему Деброссу выстроить дворецъ, точно въ томъ видѣ, въ какомъ онъ и донынѣ остается. Послѣ смерти Маріи, его наслѣдовалъ меньшой сынъ ея Гастонъ, Герцогъ Орлеанскій, и потому дворецъ долго назывался Орлеанскимъ. Наконецъ онъ поступилъ во владѣніе Короля. Людовикъ XVI-й пожаловалъ его, въ 1779-мъ году, брату своему, Графу Провансскому, который послѣ былъ Людовикомъ XVIII-мъ. Около 1798-го года, Директорія, сдѣлавъ нѣкоторыя перемѣны внутри, имѣла тутъ рвои засѣданія. При Наполеонѣ въ немъ помѣщался Сенатъ, а теперь бываютъ засѣданія Палаты Перовъ. Люксанбургскій дворецъ должно почесть первымъ послѣ Луврскаго. Онъ имѣетъ еще то преимущество, что единообразенъ во всѣхъ частяхъ своихъ. Кромѣ царскихъ дворцовъ въ Европѣ, врядъ-ли есть зданіе, подобное ему величиною и красотой.
   Люксанбургскій дворецъ занимаетъ большое пространство. Главный фасадъ его въ 60 саженъ длины, а двѣ стороны боковыя, по саду и по улицѣ Tournon, каждая въ 50 саженъ. Онъ, кромѣ построеннаго въ садъ рда Турокъ, подъ предводительствомъ Ортогула, въ числѣ 400 кибитокъ вышедшая изъ Азіи, сдѣлалась обширною и всенаводняющею рѣкою! Причины быстраго возвышенія и столько-же быстраго упадка Турецкой Имперіи не затруднятъ будущаго Гиббона: онѣ явны для человѣка размышляющаго.
   Кончивъ мою прогулку по Бруссѣ, я возвратился обѣдать къ Ахмету-Пашѣ. Онъ меня ожидалъ, хотя еще не было трехъ часовъ. Не стану повторять разсказа обо всѣхъ церемоніяхъ передъ обѣдомъ, за обѣдомъ и послѣ обѣда. Все это было почти такъ-же какъ у Сераскира Хозрева: только не было шампанскаго вина. Когда убрали кушанье и подали намъ трубки, мы остались одни, при толмачѣ, и бесѣдовали очень пріятно часа два. Ахметъ любезенъ; онъ много читаетъ, любитъ Политическую Экономію, и даже занимается земледѣліемъ и хозяйствомъ частнымъ. Онъ распрашивалъ меня подробно о крестьянскомъ бытѣ въ Россіи, объ овцеводствѣ, о свеклосахарныхъ заводахъ, о средствахъ удобренія земли, внимательно выслушивалъ мои отвѣты, и сказалъ мнѣ, что читалъ Домбаля, котораго для него перевели на Турецкій языкъ въ Парижѣ. Наконецъ онъ спросилъ, что я думаю о Малой Азіи, и о Пашалыкѣ, въ которомъ теперь нахожусь.-- Я отвѣчалъ, что природа, мнѣ кажется, истощила всѣ свои дары на эту благодатную землю, и что я съ удовольствіемъ замѣтилъ довольство поселянъ въ окружности Бруссы; что раисы даже благословляютъ его управленіе. Онъ скромно отклонилъ отъ себя мой комплиментъ, отвѣчая, что онъ управляетъ этимъ краемъ очень недавно; но что оба предмѣстника его были люди почтенные, наклонные къ добру и совершенно безкорыстные. Ахметъ сказалъ мнѣ еще, что онъ выписалъ изъ Одессы стадо мериносовъ, и хочетъ ихъ здѣсь размножить. Я похвалилъ его намѣреніе и прибавилъ, что нигдѣ не видывалъ я пастьбищъ столько удобныхъ для овцеводства какъ Арганѳонскія горы и окружности Никомидіи. Ахметъ былъ очень радъ моему замѣчанію, но сказалъ, что около Ангоры мѣста еще способнѣе для этого. Мы разстались дружески, и кажется были другъ другомъ довольны. Онъ просилъ меня къ себѣ на вечеръ, и я обѣщалъ исполнить его желаніе.
   Отдохнувъ дома, я пошелъ курить трубку и пить чай на террасу моего дома. Олимпъ, при заходящемъ солнцѣ, былъ передо мной во всей красѣ своей! Я не могъ наглядѣться на него, потому что никогда не видалъ подобнаго великана на землѣ, которую можно назвать земнымъ раемъ. Вскорѣ потомъ я увидѣлъ Иду и Гаргаръ: они съ Олимпомъ сравняться не могутъ; но я тогда еще не видалъ все затмѣвающей Этны. Мнѣ пришла мысль посѣтить Олимпъ, и увидѣтъ тамъ Юпитера, Юнону и другихъ чудесниковъ древней Миѳологіи. А если и не застану ихъ дома, то, по крайней мѣрѣ, отдамъ визитныя карточки. Мнѣ очень понравилась эта мысль, и я рѣшился въ тотъ-же вечеръ поговорить о ней съ Ахметъ-Пашею и попросить для моего путешествія пособій, а потомъ, рано поутру, отправиться на Олимпъ. Меня, признаюсь, обольщало и то, что навѣрное ни одинъ Русскій тамъ не бывалъ, и я буду первый.
   Ввечеру, когда я пришелъ къ Ахмету-Пашѣ, онъ спросилъ меня, чѣмъ занимался я разставшись съ нимъ, и прибавилъ, что онъ боится, чтобы я не соскучился въ Бруссѣ. Я увѣрилъ его, напротивъ, что провелъ время очень пріятно; да пользуясь его дружбой, его бесѣдой, и непростительно было-бы мнѣ скучать. Я сообщилъ ему намѣреніе свое ѣхать на Олимпъ; онъ покачалъ головой и сказалъ: "Дивлюсь и завидую этой дѣятельности и подвижности Европейцевъ! Я давно живу въ этой сторонѣ, и, повѣрите-ли, никогда тамъ не бывалъ; а человѣкъ вашихъ лѣтъ въ минуту рѣшился предпринять такое трудное путешествіе! Знаете-ли однакожъ, что едва-ли можно вамъ будетъ на лошади добраться до самаго верху?" -- Поѣду сколько можно будетъ, Паша; а гдѣ нельзя ѣхать верхомъ, побреду пѣшкомъ.-- "Помоги вамъ Богъ," сказалъ Ахметъ. "Я возьму всѣ мѣры для вашей безопасности. Теперь въ сосѣдствѣ горы кочуютъ Туркмены: я пошлю предувѣдомить ихъ, что мой гость гуляетъ вблизи. Они не осмѣлятся потревожить васъ, но чтобъ не произошло какого нибудь недоразумѣнія." Этотъ добрый ко мнѣ Паша не пропускалъ ни малѣйшаго случая обязать меня своею вѣжливостію и вниманіемъ: я искренне былъ ему благодаренъ!-- Мы сѣли опять на диванъ и стали курить. Опять возобновился разговоръ о хозяйствѣ, и я наконецъ сказалъ ему: "Хотите-ли, Паша, я открою вамъ секретъ, который послужитъ здѣсь несравненно лучше чѣмъ Ахардъ, Яарозьеръ и Домбаль, къ улучшенію вашей экономіи? Моимъ средствомъ вы во сто разъ умножите доходы ваши. Вамъ долго еще не понадобятся ни удобреніе земли, ни Англійскіе плуги, ни раздѣленіе нолей.-- Сдѣлайте милость!-- вскричалъ Ахметъ.-- Да какъ-же это сдѣлать?-- "Раздайте пустыя, ничѣмъ не засѣянныя земли пахарямъ, Туркамъ и Грекамъ, въ ихъ полную собственность, и обезопасьте ихъ твердымъ закономъ отъ всякаго насильства и самоуправства подчиненныхъ вашихъ, отъ всякихъ самопроизвольныхъ конфискацій. Сдѣлайте такъ, чтобъ всякой изъ нихъ былъ полнымъ хозяиномъ своего дѣла, и вы увидите, что, года черезъ два, вмѣсто 10 тысячъ мѣшковъ пшеницы, отправятъ. изъ Гемлека 100 тысячъ въ Константинополь. Вино и шелкъ умножатся въ такой-же пропорціи; а Султану это ничего не будетъ стоить, потому что эти земли теперь ему никакого дохода не приносятъ.-- "Много правды сказали вы, о отвѣчалъ Махметъ, "но въ исполненіи этого встрѣтятся большія затрудненія.-- Это дѣло правительства, Ахметъ; я смотрю только съ точки хозяйственной; далѣе не позволяю себѣ никакихъ замѣчаній.-- "Ахъ! много еще намъ надо учиться!" вскричалъ Паша. "Да Богъ поможетъ! Всему надо начало.
   Здѣсь Ахметъ приказалъ ввести музыкантовъ. Загремѣла нестройная музыка; вошли четыре альме и стали танцовать. Я увидѣлъ ихъ въ первый разъ. Эти дѣвицы были пригожи и стройны, а одна изъ нихъ дѣйствительно прекрасна. Всѣ движенія ихъ были сладострастны, и чтобъ не отступить отъ истины, надобно сказать, иногда и неблагопристойны. Я долго не понималъ, что онѣ хотѣли выразить? Онѣ вскрикивали томнымъ голосомъ, какъ-бы жаловались на что-то, и не переставая танцовать начали раздѣваться. Снимая одинъ по одному свои уборы, онѣ остались почти въ совершенной наготѣ. Ахметъ, кажется, очень радовался, глядя на нихъ. Онъ растолковалъ мнѣ, что пчела закралась подъ ихъ платье, и онѣ, боясь ея жала, стараются сыскать ее и скидаютъ свое платіе. Скоро потомъ онѣ представили себя довольными и опять одѣлись (вѣроятно пчелу поймали). Тѣмъ и представленіе кончилось. Я понимаю, что Азіятцы, по крайней мѣрѣ большая часть ихъ, не зная никакой любви кромѣ физической, и проводя много времени въ праздности, находятъ большое удовольствіе въ этихъ представленіяхъ. Алъме то-же что наши Цыганки, по сладострастнѣе, чище и даже богато одѣтыя. Изъ нихъ, какъ сказывали мнѣ, есть много прелестныхъ. Я самъ смотрѣлъ на нихъ съ нѣкоторымъ удовольствіемъ.
   На другой день, ранехонько поутру, я былъ уже на конѣ. Паша прислалъ ко мнѣ еще двухъ вооруженныхъ кавасовъ, и приказалъ сказать, что Туркмены пасутъ свой скотъ на горѣ и обо мнѣ предувѣдомлены. Мы подымались часа три въ гору, заростшую огромными орѣховыми и каштановыми деревьями: многія изъ нихъ были охвата въ три толщиной. Скоро взобрались мы на первую площадку: тамъ было пять кибитокъ Туркменовъ, которые, вмѣстѣ съ своими женами стояли на площадкѣ, вѣроятно ожидая меня. Я слѣзъ съ лошади, вошелъ, по приглашенію, въ одну изъ кибитокъ, и замѣтилъ, что онѣ во всемъ сходны съ нашими Калмыцкими; только войлокъ здѣсь черный, а у иныхъ кибитокъ верхи бѣлые. Старикъ Туркменъ выразилъ мнѣ сожалѣніе, что, не ждавъ меня, теперь ничѣмъ не можетъ угостить. Я велѣлъ сказать имъ, что располагаюсь, на возвратномъ пути съ горы, обѣдать на этомъ мѣстѣ съ людьми моими, и прошу ихъ дать намъ молодаго барашка, за котораго и за все имъ съ благодарностью заплачу. Тутъ одинъ изъ кавасовъ сказалъ мнѣ, что съ нами Пашинскій поваръ, и что съ нимъ есть всякая провизія, кромѣ мяса. Старикъ увѣрилъ меня, что все будетъ, и мы поѣхали дальше. Часа два поднимались мы въ гору и достигли до небольшаго озерка. До него еще были растенія, кустарникъ и травы; далѣе уже совершенная пустыня: однѣ скалы. Тутъ я долженъ былъ оставить лошадей и идти пѣшкомъ. Черезъ часъ былъ я на самой вершинѣ Олимпа, и стоялъ выше Фригійскихъ горъ. Вдали былъ видѣнъ Константинополь и Принцевы острова; у ногъ моихъ блистали озеро Авуйльоктъ и рѣка Уферъ, извивающаяся по Брусской долинѣ и падающая въ море. Берега Пропонтиды и всѣ окрестности Кизическаго полуострова рисовались передъ глазами моими. Иногда, облака, проходя ниже меня, совершенно застилали отъ глазъ землю; тогда какъ будто всякое сношеніе между смертными и мной прекращалось!... Не это-ли восторженное ощущеніе внушило древнимъ поэтамъ мысль: назначить жилищемъ боговъ верхи Олимпа?
   Я нашелъ, что отнюдь не трудно взойти на самый верхъ конуса этой горы: онъ съ трехъ сторонъ доступенъ; четвертая стоитъ стѣною. Гора эта известковая; вездѣ видѣнъ мраморъ. Сѣверная сторона была покрыта льдомъ, и снѣгъ лежалъ версты на полторы по вершинѣ ея. Я обрадовался увидя земляка своего и ходилъ по немъ съ восхищеніемъ: онъ былъ твердъ, и рѣдко нога обрываласъ по колѣно. Я измѣрилъ гигрометрическимъ термометромъ моимъ высоту горы, и нашелъ ее въ 10 тысячъ футовъ слишкомъ, выше горизонта моря. Холодъ на верху былъ самый умѣренный и температура довольно пріятная. Пастухи сказали мнѣ, что ледъ и снѣгъ совершенно пропадаютъ въ половинѣ Іюля мѣсяца. Налюбовавшись прелестнымъ видомъ съ Олимпа, я пошелъ потихоньку внизъ. Кавасъ Давудъ, данный мнѣ Пашею, ходя сомною по снѣгу, часто, подымая глаза, говорилъ, тихонько и про себя: Дели, Дели Паша! Я не спрашивалъ его до времени, почему онъ называетъ меня дуракомъ или сумасшедшимъ, но угадывалъ его хорошо, и рѣшился, возвратившись къ Туркменамъ, поговорить съ нимъ объ этомъ. На площадкѣ, гдѣ кочевали Туркмены, я нашелъ все изготовленнымъ къ обѣду. Конвой мой и переводчикъ сѣли всѣ въ круговеньку. Я пригласилъ стараго Туркмена, но онъ отказался. Подали цѣлый котелъ пилаву съ бараниной; потомъ жареную баранину, и наконецъ множество плодовъ всякаго рода. Поѣвши, я закурилъ трубку, подозвалъ Давуда, и велѣлъ переводчику спросить у него, за что онъ, когда мы были на горѣ, честилъ меня дуракомъ? потому что я слышалъ очень хорошо, какъ онъ говорилъ: Дели Московъ Паша! Діамухъ сперва оробѣлъ, но я увѣрилъ его, что не сержусь, а только хочу знать: чѣмъ я заслужилъ такое названіе?-- Вотъ что, Паша -- сказалъ онъ тогда -- вы человѣкъ знатный: мы это всѣ видимъ, потому что вы безпрестанно бываете съ нашимъ Пашею, сидите и ѣдите вмѣстѣ; да мы слышали, что вы и у Султана были.-- Пусть такъ, Давудъ, да вѣдь это не показываетъ еще, что я дуракъ.-- Вы человѣкъ богатый: за все платите деньги, когда могли-бы все брать даромъ. Вотъ теперь, напримѣръ, скушали мальнькій кусочекъ баранины, а платите за цѣлаго барана, котораго мы ѣдимъ. Какая-же была вамъ надобность, безъ нужды, лазать съ такимъ трудомъ на верхъ этой ужасной горы, и вязнуть въ снѣгу, гдѣ я, ходя поневолѣ за вами, промочилъ ноги. Вѣдь, и вы ужъ вѣрно промочили свои?-- "Промочилъ, Давудъ." -- Такъ не лучше-ли было-бы вамъ спокойно сидѣть у себя, или у нашего Паши, и оттуда смотрѣть на эту гору? Вы и оттуда видѣли-бы ее, да спокойно кушали и курили. А вы вздумали напрасно уставать. Отъ васъ зависитъ имѣть всѣ удовольствія безъ труда, а вы добровольно мучите себя. Мы по неволѣ ѣздимъ: начальники велятъ; а вамъ здѣсь никто приказать не можетъ.-- Тщетно старался я увѣрить Давуда, что надобно было въ точности измѣрить высоту этой горы, и что я опредѣлилъ ея положеніе относительно другихъ горъ. Онъ качалъ головой, и только сказалъ: -- А на что это?-- Отдохнувши немного, мы сѣли на лошадей, и черезъ тотъ-же каштановый и орѣховый лѣсъ возвратились въ Бруссу, довольно поздно вечеромъ.
   Здѣсь скажу, кстати, слова два о Туркменахъ. Это кочующій народъ, весьма сходный своимъ бытомъ и домашнимъ управленіемъ съ Ногайцами. Они вышли, какъ и Турки, изъ Монголіи, подъ предводительствомъ разныхъ старшинъ; были, какъ Турки, народъ воинственный, но всегда кочевой. Они до сихъ поръ не смѣшиваются съ другими народами и переходятъ съ мѣста на мѣсто, соображаясь съ удобствами пастьбищъ. Богатство ихъ состоитъ въ скотѣ: имъ они питаются, одѣваются, и достаютъ продажею излишняго все нужное имъ: порохъ, уборы и даже принадлежности своей роскоши, которая ограничивается очень малымъ. Они статны и красивы; черты лица ихъ довольно правильны. Всѣ Туркмены исповѣдуютъ Магометанскую вѣру, но слабо къ ней привязаны; они гостепріимны, какъ всѣ кочующіе народы, и особенно склонны къ воровству. Женщины ихъ не закрываютъ лицъ, какъ Турчанки; у этого народа гаремовъ нѣтъ. Въ Малой Азіи Туркмены переходятъ съ одного мѣста на другое, по согласію съ помѣщиками земель и съ позволенія Нашей.
   Рано поутру, распрощавшись съ Ахметомъ Нашей, и поблагодаривъ его за гостепріимство и ласки, я поѣхалъ изъ Бруссы, по направленію къ озеру Адуліонту, сквозь которое протекаетъ рѣка Рындакъ. Я торопился и нигдѣ не останавливался, боясь не застать своего Мессинскаго корабля. На самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ Рындакъ вытекаетъ изъ озера, я оставилъ лошадей, и расплатился со свитой своей, то есть далъ хорошій бакчизъ всѣмъ служившимъ при мнѣ приставамъ Ахмета. Они остались довольны, поочередно подходили ко мнѣ и цѣловали полу моего сертука. Здѣсь ожидала меня широкая плоскодонная лодка. Я, Франческо, мой толмачъ, и слуга мой, сѣли въ нее и поплыли внизъ по Рындаку. Рѣка безпрестанно извивалась. По берегамъ ея паслось множество скота: буйволы, коровы, верблюды и овцы. Эта картина придавала жизнь ландшафту. Отъ шуму нашихъ веселъ безпрестанно вылетали изъ прибрежныкъ камышей утки и кулики; ближе къ морю я видѣлъ лебедей, но эти насъ не пугались и допускали лодку очень близко къ себѣ. Хотя со мной было ружье, но мнѣ и въ мысль не приходило по нимъ стрѣлять: я любовался, напротивъ, величавой ихъ осанкой, красивыми ихъ движеніями, и заплатилъ за ихъ довѣренность, или неосторожность, самымъ миролюбивымъ обхожденіемъ съ ними.
   Не знаю почему Турнефоръ называетъ Рындакъ Граникомъ; развѣ за ширину этой рѣки почтилъ онъ ее знаменитымъ именемъ; но въ самомъ дѣлѣ Гранивъ, ознаменованный первою побѣдою Александра надъ Персами, не тутъ: онъ далѣе къ западу и гораздо ближе къ цѣпи Идайскихъ горъ. Шатобріанъ несравненно вѣрнѣе обозначилъ его географическое положеніе.
   Море стало видно, и мы вскорѣ доплыли до устья рѣки. Женихъ Козмосовой дочери сдержалъ свое слово; онъ дожидался меня со своимъ суденышкомъ, и я тотчасъ перебрался на него. Мы снялись съ якоря, и гребцы весело принялись за работу. Шесть отличныхъ молодцовъ гребли дружно, и какъ скоро мы удалились отъ берега, подняли парусъ. Вѣтеръ былъ попутный; но я робѣлъ: маленькое суденышко, безъ груза, и огромнѣйшій парусъ, устрашали меня: при малѣйшемъ порывѣ вѣтра очень легко было опрокинуться. Но Греки мои смѣялись и увѣряли меня, что невозможно имѣть благопріятнѣе погоды: мы летѣли! Скоро островъ Калолимно остался въ правой рукѣ за нами, и мы быстро приближались къ ІСизическому полуострову; въ полдень мы плыли вдоль берега его. Уже виднѣлся маякъ на островѣ Мармара, когда вѣтеръ стихъ; мы пошли опять на греблѣ, проливомъ, между Кизическимъ полуостровомъ съ лѣвой стороны и островомъ Мармарою съ правой. Здѣсь, на берегу Пропонтиды, Гранинъ (нынѣ Утсвола-су, у Турокъ) впадаетъ въ море. Не видя Мессинскаго корабля, я призадумался. Мы стали обѣдать; гребцы отдыхали и пѣли заунывно. На морѣ былъ совершенный штиль. Вдругъ Николаки, хозяинъ лодки, увидѣлъ корабль, неподвижно стоящій по ту сторону острова, у самой западной оконечности его. Я велѣлъ тотчасъ приняться за весла, и къ неизъяснимой радости моей скоро узнали мы Ментора, тотъ самый Мессинскій корабль, на которомъ я въ Константинополѣ условился плыть: его задерживали сперва противные вѣтры, а теперь штиль, и онъ, какъ будто по приказу, дожидался меня передъ входомъ въ Дарданеллы. Скоро мы узнали другъ друга; капитанъ и матросы махали намъ платками, и мы, часа за два до вечера, пристали къ кораблю. Я расплатился съ Николаки, послалъ съ нимъ пару Константинопольскихъ туфель, шитыхъ золотомъ, его невѣстѣ, и переселился на корабль.
   Корабль нашъ подвигался впередъ очень тихо, отъ совершеннаго безвѣтрія. Онъ шелъ только теченіемъ пролива, въ который мы вступали. Мы находились между Пактіе (Palio patino) на Европейской сторонѣ, и Пріапусомъ (Кара-Бья) на Азіятской. Здѣсь проливъ еще широкъ: въ немъ верстъ 16. Многіе писатели полагаютъ, и вѣроятно, что въ этомъ мѣстѣ Александръ съ войскомъ своимъ переправлялся въ Азію, когда шелъ на Персовъ. Далѣе въ правой рукѣ Галлиполи, древняя Каллиполисъ. Мѣстоположеніе этого городка такъ выгодно, что всѣ Государи, которые хотѣли завладѣть Ѳракіей, старались прежде занять его. Юстиніанъ велѣлъ построить въ немъ обширные магазины, для снабженія аммуниціей и съѣстными припасами войскъ, охраняющихъ входъ въ Пропонтиду; а теперь Турецкіе флоты, идущіе въ Архипелагъ, тутъ-же получаютъ сухари и порохъ. На лѣвомъ берегу я узнаю въ Лапсаки древній Ламисакусъ, и радуюсь его плодородными высотами: онѣ покрыты виноградниками, какъ были въ древности, когда Ксерксъ подарилъ это мѣсто Ѳемистоклу.
   Мы проходили мимо рѣкъ Перкота и Практія, что нынѣ у Турокъ Бургасъ-су и Мусса-Кев-су; это также на Азіятскомъ берегу; по правую сторону, на Европейскомъ берегу, была у насъ Эгосъ, нынѣ Кара Она-су, гдѣ рѣшительная битва положила конецъ Пелопонесской войнѣ.
   На Европейскомъ берегу здѣсь три небольшіе залива: первый отъ Пропонтиды Турки называютъ Ак-Баши-Лиманъ (пристань бѣлой головы); это древняя пристань Сестоса. На горѣ, у залива, видна развалина Земеникской крѣпостцы; это первое мѣсто, которымъ Турки овладѣли переправясь изъ Азіи въ Европу, подъ начальствомъ Султана Оркана, въ 1356 году.
   Страбонъ повѣствуетъ, что Ксерксъ перекинулъ для своей арміи мостъ, изъ Сестоса въ Авидосъ. Смѣлый подвигъ Леандра, воспѣтый Музеемъ и другими древними поэтами, кажется дѣломъ очень обыкновеннымъ нынѣшнимъ жителямъ Дарданельскихъ береговъ. Еще недавно видѣли они Жида, который въ томъ-же самомъ мѣстѣ переплылъ проливъ, потому что любимая имъ дѣвица не хотѣла иначе идти за него.
   Кто не знаетъ, что Лордъ Байронъ переплылъ тутъ-же Дарданеллы, просто изъ доброй воли, и желая только похвастать!
   Второй заливъ древніе называли Койлосъ, по причинѣ его глубины: онъ и теперь называется такъ-же, но немного испорченнымъ именемъ Койлія; жители произносятъ Киліа.
   Внутри третьяго залива есть деревня МаЙто, гдѣ живутъ Греки, наразвалинахъ древняго Майтидоса. Здѣсь Аѳиняне одержали знаменитую побѣду надъ Лакедемонцами и воздвигли трофей на Гекубиной гробницѣ. Повыше Султанье-Калеси выдается изъ Азіятскаго берега, и довольно далеко, мысъ, Турками называемый Нагара-Бурунъ. На берегахъ его есть нѣсколько развалинъ; онѣ, вѣроятно, принадлежатъ къ древнему Авидосу, потому что разстояніе отъ мыса Кепосъ-Бурунъ (мысъ Бородобрѣевъ) до Нагара Бурунъ то самое, которое Страбонъ назначаетъ между Дарданомъ и Авидосомъ. Тотъ-же писатель говоритъ, что Киносема, или гробница Гекубы, стояла противъ паденія въ море рѣки Родіуса, на противоположномъ берегу Геллеспонта. На мѣстѣ ея, вѣроятно, нынѣ Европейскій замокъ Келидиръ-Багаръ (замокъ или ключъ моря). Родіусъ, послѣ Симоиса, значительнѣйшій изъ потоковъ, вливающихся въ Геллеспонтъ: онъ быстръ и излучистъ, влечетъ съ собою камни и песокъ, такъ что принуждены иногда ограждать отъ него плотинами Турецкую крѣпость на Азіятскомъ берегу, подъ которую онъ подрывается. Потому-то Омиръ въ Иліадѣ сказалъ, что Нептунъ соединилъ воды его съ Симонсомъ и другими рѣками, текущими съ Иды, чтобы раззорить Греческіе окопы.
   На мысѣ Кеносъ-Бурунъ былъ въ древности городъ Дарданусъ, знаменитый мирнымъ трактатомъ, подписаннымъ въ немъ Суллою и Митридатомъ Евпаторомъ {Страбонъ, Кассій, кн. 15, стр. 880.}.
   Около полудня, когда мы проплыли нѣсколько далѣе, почти въ самомъ узкомъ мѣстѣ пролива подулъ сильный противный намъ вѣтеръ, такъ, что корабль не могъ лавировать. Капитанъ рѣшился бросить якорь у самаго Азіятскаго замка {Кумъ Кале.}, и я чрезвычайно обрадовался этому: неожиданный случай давалъ мнѣ возможность осмотрѣть Троянскую долину и мѣсто древней Трои. Товарищъ капитана, я, мой переводчикъ и четыре матроса отправились на берегъ. Мы условились, что я останусь ночевать на берегу, съ переводчикомъ и однимъ матросомъ, и на другой день лодка придетъ за мной. Капитанскій товарищъ плылъ за дровами. Мы благополучно вышли на берегъ у самаго устья Симоиса {Мендере Су.}. Часть нынѣшняго берега не существовала во время Троянской войны: она составлена изъ наноснаго песку и земли, теченіемъ рѣкъ; слѣдовательно надобно идти около полуверсты далѣе по землѣ, чтобы опредѣлить мѣсто Греческаго лагеря и окопа. У меня были съ собой Иліада и Путешесѣвіе въ Троаду Шевалье. Съ такими путеводителями непростительно было-бы заплутаться. У Шевалье все такъ вѣрно описано, что, кажется, живешь посреди героевъ, воспѣтыхъ Омиромъ, и видишь бои, о которыхъ онъ повѣствуетъ. Долина, разстилающаяся передо мной, между пригоркомъ у Кумъ-Кале и берегами Имириса, непремѣнно то мѣсто, гдѣ стоялъ Греческій флотъ. Пристань надежна и въ ней удобно было, по тогдашнему обычаю, вытаскивать корабли на берегъ. Окопъ, устроенный передъ ними, защищалъ ихъ: онъ опирался правымъ флангомъ на высоты, ограничивающія съ этой стороны долину и оканчивающіяся Сигейскимъ мысомъ; лѣвый флангъ былъ подлѣ устья рѣки, или, еще вѣроятнѣе, за рѣкой, такъ что она оставалась внутри лагеря, который упирался въ Ринейскій мысъ. Окопъ и палисадникъ окружали лагерь. Вправо отъ него были гробницы Ахиллеса и Патрокла: я ихъ вижу! Вотъ курганы, означающіе мѣста, и понынѣ называемые ихъ именами.... Графъ Шуазель разрывалъ Ахиллесовъ курганъ, и вдругъ усомнился, не знаю въ чемъ. Онъ подумалъ, что это курганъ надъ гробомъ Фестуса, подлаго любимца изверга Каракаллы, который вздумалъ почтить его великолѣпными похоронами, въ подражаніе сдѣланнымъ Ахиллесомъ другу своему Паттроклу. Но Г-нъ Шуазёль могъ-бы сообразить, что Александръ Великій приносилъ жертвы гробницѣ Ахиллеса и почтилъ ее празднествомъ, и что не льзя было Императору Каракаллѣ не знать мѣста ея. Онъ, обезъянствуя великаго человѣка, также почтилъ прахъ героя, а потомъ уже хотѣлъ, какъ Ахиллесъ Патрокла, похоронить и своего подлаго друга. Но Геродіанъ именно говоритъ, что близъ Ахиллесовой гробницы только сожгли тѣло Фестуса на кострѣ, и пепелъ его собрали въ золотой ковчегъ, увезенный потомъ Императоромъ. Послѣ этого ясно, что здѣсь Фестусова кургана нѣтъ, а этотъ Ахиллесовъ, тотъ самый, на которомъ приносилъ жертву Александръ и потомъ Каракалла.
   Не вдалекѣ видны еще небольшіе остатки Минервина храма и курганъ Антилоховой гробницы. Антилохъ, сынъ Нестора и другъ Ахиллеса, былъ одною изъ первыхъ жертвъ Троянской войны. Не льзя не узнать рѣкъ Скамандра и Симоиса, орошающихъ долину: первая -- тихій ручей, наполняемый изобильными ключами близъ самой Трои, а другая -- быстрая и шумная рѣка; они сливаются, и во время Троянской войны протекали сквозь самый лагерь Грековъ. На этой плодоносной долинѣ, раздѣлявшей Греческій лагерь отъ лагеря Троянъ и самой Трои, происходили всѣ битвы между двумя народами. Не трудно узнать мѣсто, гдѣ были Скейскія ворота, изъ которыхъ выходили Трояне: это ясно означаютъ источники Скамандра. Тутъ была слабѣйшая сторона города; напротивъ, задняя часть его владѣла всей долиной, составляя какъ-бы отдѣльную высоту, окруженную и защищенную быстрымъ Симоисомъ и дикими, крутыми скалами Идайской горы, въ иныхъ мѣстахъ даже неприступной. Эта часть совершенно соотвѣтствуетъ Лкрополису, или верхнему городу, гдѣ былъ Минервинъ храмъ, и гдѣ поставили деревяннаго коня съ скрытыми въ немъ воинами. Тутъ-же видѣнъ и надгробный курганъ Гектора; онъ непохожъ на другіе тѣмъ, что не насыпанъ, какъ они, изъ земли, но весь складенъ изъ камней. Отъ мѣста Трои легко можно видѣть Айсьетову гробницу: тамъ Трояне легко могли наблюдать всѣ движенія Грековъ. Словомъ, нѣтъ мѣста, упомянутаго въ Иліадѣ, котораго ясно и вѣрно не узналъ-бы я по описанію Шевалье. Послѣ него не остается ичего сказать.
   Ночевать отправился я въ Бурнабапіи: эта деревенька хуторъ Капитана-Паши. Еще долго читалъ я Омира, перебиралъ Энеиду, Квинта Смирискаго, и заснулъ, такъ сказать, наполненный картинами и описаніями божественнаго Омира. Обстоятельство совсѣмъ не поэтическое разбудило меня и не дало покоя во всю ночь: тысячи насѣкомыхъ объявили мнѣ войну, и я, не смотря на смертельную усталость свою не могъ лечь въ постель до самаго утра. Къ утру я вздремнулъ немного, но съ первыми лучами солнца проснулся, и побѣжалъ купаться въ Симонсъ. Купанье совершенно освѣжило меня. Симоисъ такъ быстръ, что въ немъ я съ трудомъ могъ стоять на ногахъ; дно его усыпано мѣлкимъ камешникомъ. На память, я взялъ нѣсколько камешковъ, сорвалъ вѣтку тростнику, и возвратился въ Бунаръ-Баши пить кофе. Времени оставалось еще довольно, и я пошелъ чрезъ Скейскія ворота въ Трою, сѣлъ на возвышеніи и началъ опять читать Омира. Этотъ очарователь заставилъ меня совершенно переселиться въ его міръ: вотъ Гекторъ выходитъ на защиту отечества, Гекторъ, сильнѣйшій, и можно сказать послѣдній оплотъ Трои. Нѣжная Андромаха, держа на рукахъ сына, провожаетъ супруга своего до Скейскихъ воротъ. Картина этого прощанья неподражаема; въ ней Омиръ превзошелъ себя, проникъ до глубины сердца человѣческаго, и представилъ всѣ чувства матери, и супруги, и невиннаго младенца, робко не узнающаго отца подъ грознымъ шлемомъ. Я, кажется, видѣлъ ихъ передъ собою, жалѣлъ объ Андромахѣ, но понималъ Гектора, и хотѣлъ съ нимъ вмѣстѣ идти защищать отечество. Какія нѣжныя чувства могутъ устоять противъ любви къ отечеству! Посмотримъ, какъ Омиръ описываетъ эту сцену:
   
   Тамъ предстала супруга; за нею одна изъ прислужницъ
   Сына у персей держала, безсловнаго вовсе, младенца,
   Плодъ ихъ единый, прелестный, подобный звѣздѣ лучезарной.
   Гекторъ его называлъ Скамандріемъ, граждане Трояне
   Астіанаксомъ: единый бо Гекторъ защитой былъ Трои.
   Тихо отецъ улыбнулся, взглянувши на сына безмолвный.
   Подлѣ него Андромаха стояла, ліющая слезы;
   Руку пожала ему, и такія слова говорила:
   "Мужъ удивительный, губитъ тебя твоя храбрость! ни сына
   "Ты не жалѣешь младенца, ни бѣдной матери; скоро
   "Буду вдовой я несчастная! скоро тебя Аргивяне,
   "Вмѣстѣ напавъ, умертвятъ! а тобою покинутой, Гекторъ,
   "Лучше мнѣ въ землю сойти: никакой мнѣ не будетъ отрады,
   "Если постигнутый рокомъ, меня ты оставишь: удѣлъ мой
   "Горести! Нѣтъ у меня ни отца, ни матери нѣжной!
   "Старца отца моего умертвилъ Ахиллесъ быстроногій,
   "Въ день, какъ и градъ разорилъ Киликійскихъ народовъ цвѣтущій,
   "Ѳивы высоковоротныя. Самъ онъ убилъ Гетіона,
   "Но не смѣлъ обнажить: устрашался нечестія сердцемъ:
   "Старца онъ предалъ сожженію вмѣстѣ съ оружіемъ пышнымъ,
   "Создалъ надъ прахомъ могилу, и окрестъ могилы той ульмы
   "Нимфы холмовъ насадили, Зевеса великаго дщери.
   "Братья мои однокровные: семь оставалось ихъ въ домѣ:
   "Всѣ, и въ единый день, преселились въ обитель Аида
   "Всѣхъ злополучныхъ избилъ Ахиллесъ, быстроногій ристатель.
   "Въ стадъ застигнувъ тяжелыхъ тельцовъ и овецъ бѣлорунныхъ.
   "Матерь мою, при долинахъ дубровнаго Плака царицу,
   "Плѣнницей въ станъ свои привлекъ онъ, съ другими добычами брани;
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   "Гекторъ, ты все мнѣ теперь, и отецъ и любезная матерь,
   "Ты и брать мой единственный, ты и супругъ мой прекрасный!
   "Сжалься-же ты надо мною, и съ нами останься на башнѣ,
   "Сына не сдѣлай ты сирымъ, супруги не сдѣлай вдовою;
   "Воинство наше поставь у смоковницы: тамъ наипаче
   "Городъ приступенъ врагамъ, и восходъ на твердыню удобенъ:
   "Трижды туда приступая, на градъ покушались герои,
   "Оба Аяксы могучіе, Идоменей знаменитый,
   "Оба Атрея сыны и Тидидъ, дерзновеннѣйшій воинъ:
   "Вѣрно о томъ имъ сказалъ прорицатель какой либо мудрой,
   "Или, быть можетъ, самихъ устремляло ихъ вѣщее сердце.
   "Ей отвѣчалъ знаменитый, шеломомъ сверкающій Гекторъ:
   "Все и меня то, супруга, не меньше тревожитъ; но страшный
   "Стыдъ мнѣ предъ каждымъ Троянцемъ и длинноодежной Троянкой,
   "Если, какъ робкій, останусь я здѣсь, удаляясь отъ боя.
   "Сердце мнѣ то запретитъ; научился быть я безстрашнымъ,
   "Храбро всегда, межь Троянами первыми, биться на битвахъ;
   "Доброй славы отцу и себѣ самому добывая!
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   "Но, да погибну, и буду засыпанъ я перстью земною,
   "Прежде, чѣмъ плѣнъ твой увижу жалобный вопль твой услышу!
             Рекъ, а сына обнятъ устремился блистательный Гекторъ;
   Но младенецъ назадъ, пышноризой кормилицы къ лону
   Съ крикомъ припалъ, устрашася любезнаго отчаго вида;
   Яркою мѣдью испуганъ, и гребень увидѣвъ косматый,
   Грозно надъ шлемомъ отца всколебавшійся конскою гривой.
   Сладко любезный родитель и нѣжная мать улыбнулись.
   Шлемъ съ головы не медля снимаетъ божественный Гекторъ,
   Наземь кладетъ его пышноблестящій, и на руки взявши
   Милаго сына, цѣлуетъ, качаетъ его, и поднявши,
   Такъ говоритъ, умоляя и Зевса и прочихъ безсмертныхъ:
   "Зевсъ и безсмертные боги! О, сотворите, да будетъ
   "Сей мой возлюбленный сынъ, какъ и я, знаменитъ среди гражданъ;
   "Такъ-же и силою крѣпокъ, и въ Троѣ да царствуетъ мощно.
   "Пусть о немъ нѣкогда скажутъ, изъ боя идущаго видя!
   "Онъ и отца превосходить! И пусть онъ съ кровавой корыстью
   "Входить, враговъ сокрушитель, и радуетъ матери сердце!
                                                               Гнѣдичъ, Иліады Пѣснь VI.
   
   Капитанъ прислалъ ко мнѣ матроса, сказать, что я могу пробыть на берегу до вечера, если мнѣ угодно, потому что онъ запасается дровами и водою. Я рѣшился воспользоваться этимъ временемъ, и слазить на Иду и Гаргаръ. Въ Бурнабаши нанялъ я ословъ, провожатаго, и пустился въ горы. За самой Троей начинаешь подыматься на одну изъ высочайшихъ горъ, принадлежащихъ къ Идайской цѣпи. Здѣсь-то Парисъ имѣлъ свиданія съ Эноной, Нимфой, которой измѣнилъ потомъ для Елены; тутъ-же судилъ онъ красоту трехъ богинь, и далъ несчастное яблоко предпочтенія Венерѣ: яблоко раздора, эту причину войны и паденія Трои. Теперь гора заросла Алепскими соснами. Я видѣлъ на ней козъ, и пастуха, но не похожаго на Париса: за пачканый, дикій Турокъ, онъ незнакомъ съ богинями и кажется не слыхивалъ про нихъ. Взобравшись на самый верхъ горы, я разсматривалъ окрестности. Къ морю лучше всего видѣнъ Аяксовъ курганъ; по другую сторону распозналъ я дорогу между горъ, ведущую въ Адрамити; дальше, чрезъ другія тѣснины, легко пробраться на дорогу, пролегающую горами къ Гранину. Слѣдовательно, и во время осады Трои, сообщенія города оставались свободны съ Смирной и всею полуденною Азіей и Сиріей. Неудивительно, что Эней, Антеноръ и Гелленъ безпрепятственно вышли изъ Трои; большая часть жителей спасались въ этихъ горахъ. Греки жгли, грабили городъ и спѣшили нагружать свою добычу на корабли, не заботясь о бѣглецахъ.
   Верхи Гаргара были покрыты черными тучами: это напомнило мнѣ прелестный эпизодъ Иліады, гдѣ Омиръ описываетъ Юнону, похитившую поясъ Венеры, чтобы прельстить и усыпить Юпитера, наблюдавшаго съ высоты горы за успѣхами Троянъ:
   
   Гера владычица быстро всходила на Гаргаръ высокій,
   Иды горы на вершину, и проч.
                                           Гнѣдичъ, Иліады Пѣснь XIV.
   
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Такъ беззаботно, любовью и сномъ побѣжденный, Кроніонъ,
   Спалъ на вершинѣ Bдонской, въ объятіяхъ Геры супруги.
                                           Гнѣдичъ, Иліады Пѣснь XIV.
   
   Я чрезвычайно усталъ, и очень разочаровался когда сошелъ съ горъ и остановился пообѣдать у подошвы ихъ, съ моими провожатыми. Они глядѣли на все хладнокровно и не понимали меня. Имена Иды, Гаргара, Трои и самого Омира были имъ чужды. Гораздо больше занимали ихъ двухствольное ружье мое, кинжалъ и пистолеты. Мы поѣли, и я потихоньку началъ возвратный путь мой къ кораблю, куда довольно поздно вечеромъ дотащился благополучно. Въ каютѣ я легъ отдохнуть, и опять сталъ думать о Троѣ. Передо мною уже не было кургановъ Гектора и Ахиллеса; Ида, Гаргаръ и Симоисъ съ Скамандромъ не вспоминались мнѣ; Омиръ и Шевалье лежали смиренно въ чемоданѣ. Но я представилъ себѣ эту осаду и эти бои. Не льзя полагать, чтобы во всемъ событіи Троянской войны не было истины. Греки, тогда еще дикіе, не имѣли ни малѣйшаго понятія о Фортификаціи и средствахъ брать города. Они даже не обложили города, и не отняли у него сообщеній. Они просто вышли на берегъ, стали таборомъ у кораблей, окопались, дѣлали набѣги на сосѣдственные берега, потому что надобно было кормиться; жгли, грабили, стояли десять лѣтъ подъ Троей, и никогда-бы, вѣроятно, не взяли ея, если-бъ случайно не успѣли обмануть бдительности стражей. Трояне, не далеко ушедшіе отъ нихъ въ просвѣщеніи, выставили противъ Грековъ такой-же лагерь близъ стѣнъ своей столицы, и чрезъ дефилеи Идайскихъ горъ всегда сохраняли сообщеніе съ прочими народами Малой Азіи, получали отъ нихъ всѣ нужные запасы и даже вспомогательное войско. На обширную долину выходили они сражаться съ Греками; но что были ихъ сраженія? Кулачный бой стѣна на стѣну. Начальники были вооружены получше простыхъ воиновъ, и тутъ-то отличались молодцы. Сегодня Греки прогнали Троянъ, завтра Трояне Грековъ; на ночь расходились по таборамъ, а потомъ снова начиналась потѣха. Вы сознаетесь, что такая война, такая осада, могли-бы продолжиться цѣлыя столѣтія, и отъ отцовъ переходить въ наслѣдство дѣтямъ; но о герояхъ, дѣйствовавшихъ на этихъ бояхъ, мы такъ-же-бы мало знали, какъ о нашихъ славныхъ кулачныхъ бойцахъ Трещалѣ, Ботовѣ и Канашкѣ. Омиръ, безвѣстный, полубаснословный, воспѣлъ Трою, ея бои, ея героевъ, прославилъ Греческихъ бойцовъ, и имена Агамемнона, Улисса, Аякса, Діомида и Ахиллеса сдѣлались безсмертны. Начали отыскивать ихъ памятники, стали твердить ихъ имена, и я, неизвѣстный Варягъ, сынъ снѣговъ своихъ, пришелъ взглянуть на Трою и усладиться воспоминаніями Омира. Таково очарованіе поэзіи.
   

ГЛАВА IX
АЛЕКСАНДРІЯ-ТРОЯ, ТЕНЕДОСЪ, МИТИЛЕНА, ЧЕСМА, АТТИКА, ЭГИНА, САЛАМИНЪ, КОРИНѲЪ, АРГОСЪ, НАВПЛІЯ.

   Погода стихла; мы снялись съ якоря, но до утра не могли выбраться изъ Дарданеллъ. Я вышелъ очень рано на палубу: мы огибали Сигейскій мысъ. Вправо отъ насъ, на Европейскомъ берегу, оставался Елесъ-Бурунъ (мысъ Еллесы), гдѣ былъ въ древности знаменитый городъ Еллесъ; его теперь и развалинъ не осталось; одна гробница Протезилая, еще существующая, можетъ указать мѣсто, на которомъ онъ стоялъ. Наконецъ мы вышли изъ пролива. Острова Имбросъ и Лемносъ были видны противъ самаго корабля. Мы поворотили круто на лѣво и пошли къ полудню, вдоль Азіятскаго берега. Около вечера мы находились близъ Тенедоса, но совершенный штиль опять остановилъ корабль, и капитанъ, опасаясь близости Кроличьихъ острововъ, гдѣ есть подводные камни, бросилъ якорь.
   Геллеспонтскій проливъ, который мы прошли, болѣе похожъ на широкую, величественную рѣку, чѣмъ на море. Воды его текутъ между двухъ, довольно значительныхъ возвышеній, вездѣ обработанныхъ и показывающихъ плодородіе; на склонѣ ихъ пасутся многочисленныя стада, и пастухи часто перекликаются въ пѣсняхъ съ матросами, быстро плывущими мимо, на легкихъ своихъ корабляхъ. Это должно располагать къ веселымъ ощущеніямъ; но путешественникъ безпрестанно вспоминаетъ о событіяхъ самыхъ грустныхъ. Ѳукидидъ, Иродотъ и Ксенофонтъ описали много кровопролитныхъ сраженій и достопамятныхъ дѣлъ, бывшихъ на берегахъ Геллеспонта. Здѣсь Аѳиняне разбили Лакедемонцевъ; тамъ, они сами были разбиты и потеряли свободу; далѣе проходили Ксерксовы и Александровы арміи. Я вижу Геллеспонтъ, обагренный кровію Персовъ, Грековъ, Венеціянъ и Мусульманъ; но какія событіи еще будутъ совершаться на его берегахъ? Вѣроятно, долго еще грустныя. Еще много пройдетъ времени, покуда просвѣщеніе и миръ не воцарятся на прелестныхъ берегахъ его.
   Мы стояли между Тенедосомъ и берегомъ Азіи, на которомъ любопытно было видѣть развалины Александровой Трои. Штиль не давалъ намъ ни малѣйшаго хода, и я рѣшился сойти на берегъ. Александръ Великій не подражалъ другимъ завоевателямъ: онъ не ознаменовывалъ, подобно имъ, пути побѣдъ своихъ опустошеніями и раззореніемъ, но благоразумно оставлялъ на немъ памятники, больше славные и прочные, воздвигалъ храмы, основывалъ города и навертывалъ планы для будущаго ихъ благосостоянія и величія. Онъ не могъ долго оставаться на одномъ мѣстѣ, и поручалъ исполненіе свои къ благородныхъ намѣреній избраннымъ имъ правителямъ: въ этомъ онъ былъ такъ счастливъ, или, лучше сказать, такъ хорошо умѣлъ избирать людей, достойныхъ понять его и служить государю великому и щедрому, что исполненіе его воли доставалось всегда людямъ необыкновеннымъ. Александрія-Троя была однимъ изъ осмнадцати городовъ, получившихъ имя славнаго завоевателя. Сначала ее называли Антигоніею, по имени Антигона, заложившаго ее по приказанію Александра. Но Лизимахъ, одинъ изъ наслѣдниковъ Александровыхъ, которому досталась она, почтилъ ее именемъ великаго Македонскаго государя.
   Впослѣдствіи Александрія отличилась вѣрностію своею Римлянамъ, и за то они дали ей преимущества, равныя съ тѣми, которыми пользовались города Италіи. При Императорѣ Августѣ тутъ поселили Римскую колонію: это значительно увеличило городъ, между всѣми другими, носившими то-же названіе. Только Александрія Египетская была великолѣпнѣе и красивѣе.
   Здѣшняя Александрія была построена на покатости горы, понижающейся къ морю и отдѣленной отъ Идайскаго хребта только глубокою долиной; по обѣ стороны разстилались пространныя поля, орошаемыя текучими водами. Пристань, близъ которой я сошелъ на берегъ, окружена полукруглою горою и покрыта древними развалинами. Я входилъ въ пещеры, обитаемыя теперь летучими мышами. Пещеры эти подъ обширнымъ храмомъ, еще замѣтнымъ въ остаткахъ своихъ. Въ развалинахъ города можно легко распознать стадій и одеонъ. Я видѣлъ нѣсколько огромныхъ колоннъ: большею частью онѣ лежатъ на землѣ, и ихъ распиливаютъ на жернова; другія еще стоятъ. Почти всѣ онѣ Коринѳскаго ордена. Я прочелъ нѣсколько уцѣлѣвшихъ надписей; въ трехъ изъ нихъ упоминается имя Императора Адріана. Передъ большою пристанью образовалась песчаная отмѣль, которая препятствуетъ сообщенію съ моремъ; она-же почти вся заросла тростникомъ. Малая пристань совершенно высохла. При обѣихъ видно по нѣскольку гранитныхъ столбиковъ, гдѣ, вѣроятно, привязывали корабли. Въ обѣихъ пристаняхъ соль осѣла кристаллами на поверхности береговъ. Въ оставшихся стѣнахъ города вездѣ большія трещины, и зубцы на нихъ поломаны; но стѣны эти простираются на нѣсколько верстъ, и будучи толсты, еще тверды, и Фланкированы по мѣстамъ четвероугольными башнями. Многіе путешественники думали, что здѣсь была древняя Троя, покуда не узнали мѣста настоящей Трои. Я не имѣлъ времени хорошо осмотрѣть и не могу подробно описывать этого, нѣкогда знаменитаго города. Многіе изслѣдователи древности описывали его, какъ-то Графъ Шуазёлъ-Гуфье, Шевалье, Шатобріанъ, и наконецъ Мишо и Пужула.
   Александрій-Троя рано обратилась къ христіянской вѣрѣ: въ пятомъ столѣтіи уже видимъ въ ней Епископа Сильвана, творящаго чудеса; ногородъ скоро сталъ приходить въ упадокъ, и вѣроятно былъ совершенно раззоренъ еще до паденія Греческой имперіи. Это ясно уже и потому, что въ Константинополѣ давно употребляли, на частныя и публичныя постройки, матеріалы, взятые изъ здѣшнихъ разрушенныхъ зданій. Имя Александріи-Трои было еще не вовсе забыто въ 1389 году.
   Возвратившись на корабль, я еще успѣлъ побывать на Тенедосѣ, отъ котораго мы стояли на пушечный выстрѣлъ. Островъ Теыедосъ усѣянъ каменными горами, однако чрезвычайно плодороденъ. Положеніе его, почти у самаго устья Геллеспонта, придаетъ ему большую значительность. Пристань его представляетъ удобное убѣжище кораблямъ, плывущимъ въ Константинополь: они останавливаются на здѣшнемъ рейдѣ въ бурное время, когда противные вѣтры не допускаютъ ихъ войти въ Дарданеллы.
   Императоръ Юстиніанъ велѣлъ построить на Тенедосѣ магазинъ для складки хлѣба, провозимаго изъ Александріи въ Константинополь, но задерживаемаго противными вѣтрами или непогодою. Въ мятежныя и несчастныя для имперіи времена, Тенедосъ былъ много лѣтъ сборищемъ морскихъ разбойниковъ, и Отманъ, овладѣвъ имъ въ 1302 году, нашелъ въ немъ довольно кораблей, которые послужили ему средствомъ для завоеванія другихъ острововъ Архипелага.
   Тенедосскій портъ былъ прежде закрытъ насыпью, но теперь не видно и остатковъ ея; однакожъ Турки навалили на старый грантъ кучи камней, которые довольно хорошо замѣняютъ бывшую насыпь, удерживая сильное стремленіе волнъ. Цѣпь горъ окружаетъ пристань. Къ полуденной сторонѣ видѣнъ цѣлый рядъ вѣтреныхъ мѣльницъ, и незначительный редутъ. Противъ самаго порта есть крѣпостца: Венеціяне, послѣ четырехдневной осады, завладѣли ею въ 1656 году, но скоро оставили ее, какъ совершенно неспособную къ защитѣ. На Тенедосѣ довольно много домовъ: они всѣ построены у подошвы и на покатѣ горы. Ихъ отдѣляетъ отъ моря грязное болото, которое составилось изъ наносу съ моря, а больше изъ земли, увлекаемой съ горъ сильными дождями. Жителей здѣсь считаютъ семей тысячу Турокъ и четыреста Грековъ. Я заходилъ въ церковь Греческую: она содержится въ порядкѣ и довольно благолѣпно. Древностей здѣсь очень мало, да и тѣ не заслуживаютъ большаго вниманія. Я видѣлъ близъ города гробницу, изъ которой сдѣлали родъ бассейна: вода втекаетъ въ него черезъ небольшое отверстіе, пробитое въ крышѣ, и выходитъ въ кранъ, сдѣланный внизу. Кажется, это описывалъ Чандлеръ.
   Въ рѣдкомъ домѣ здѣсь нѣтъ мраморныхъ обломковъ колоннъ, или плитъ съ надписями, задѣланныхъ въ стѣны. Я полагаю, что и эти остатки большею частію завезены сюда изъ Александріи-Трои. Тенедосъ можно назвать ключомъ Константинополя. Владѣя имъ, можно держать Константинополь въ совершенной блокадѣ, и тѣмъ легче, что проливъ между Азіятскимъ берегомъ и островомъ не что иное какъ обширный рейдъ, гдѣ флотъ можетъ во всякое время стоять на якоряхъ и останавливать всѣ корабли, идущіе въ Дарданеллы. Но Турки, кажется, не понимаютъ этого, и не думаютъ о сохраненіи столь важнаго для нихъ пункта.
   Тенедосское вино славится, и мускатное не уступаетъ Самосскому; оно единственная отрасль здѣшней торговли.
   Кажется, не льзя ничего сравнить съ прелестью вечеровъ здѣшняго климата! Небо сіяетъ тогда всѣми красками заходящаго солнца, и лучи, разливаясь по небосклону, будто сближаютъ и ставятъ передъ нами отдаленные верхи Европейскихъ горъ. Я увидѣлъ ясно коническій верхъ Аѳонской горы, въ направленіи 55 градусовъ отъ сѣвера къ западу: вершина ея такъ высока, что живущіе на ней видятъ восхожденіе солнца тремя часами раньше, чѣмъ жители берега морскаго. Въ Іюнѣ тѣнь этой горы простирается даже до Агоры, или рыночной площади города Мирины, на островѣ Лемносѣ, что составляетъ къ востоку болѣе 150 верстъ.
   Близъ самаго Тенедоса, часть Русскаго флота, подъ начальствомъ Вице-Адмирала Сенявина, одержала побѣду надъ Турецкимъ флотомъ: въ этомъ сраженіи убитъ ядромъ храбрый офицеръ нашъ, извѣстный силачъ Лукинъ.
   Мы снялись съ якоря, рано поутру, почти ночью. Вѣтерокъ дулъ самый легонькій; мы могли идти на нижнихъ парусахъ, и скоро обогнули мысъ Баба, въ древности Лектосъ. Онъ не что иное какъ оконечность Идайскихъ горъ. Корабль взялъ направленіе правѣе, удаляясь отъ Азіятскага берега и Адрамитійскаго залива. Около вечера стала видна Митилена; вѣтеръ опять стихъ, и мы лавировали; но къ ночи, близъ самаго берега, который былъ отъ насъ влѣво, насталъ совершенный штиль. Я отправился на островъ, и благодаря безвѣтрію пробылъ тамъ цѣлые сутки. Въ такое короткое время я не могъ обозрѣть всего: опишу что знаю и видѣлъ. Островъ этотъ прекрасенъ. На лемъ много горъ, рощей, текучихъ водъ. Померанцовыя, лимонныя, шелковичныя и всякія плодовитыя деревья растутъ на немъ въ изобиліи. Виноградники видны по всѣмъ возвышеніямъ. Исключая Малую Азію, я ничего прелестнѣе не видывалъ! Городъ Митилену еще можно узнать по описаніямъ, оставшимся намъ отъ древнихъ. Страбонъ пишетъ: "Въ Митиленѣ двѣ "пристани; полуденная неприступна для триремъ, "но можетъ свободно вмѣстить 50 мѣлкихъ судовъ; сѣверная обширна и глубока; она закрыла насыпью. Передъ пристанями есть островъ, "на которомъ построена часть города." -- Лонгусъ пишетъ почти то-же. Нынѣшній городъ Митилена построенъ на развалинахъ древняго. Вокругъ него еще видно множество прекрасныхъ остатковъ древняго его великолѣпія. Пристань нынѣ очень плоха, но на островѣ есть другія пристани, какъ-то на западной оконечности его Сигри, и недалеко отъ Митилены, позади, Оливьери; эта всего больше посѣщается кораблями, и почти весь торгъ острова производится въ ней, хотя входъ въ нее узокъ и длиненъ; но она безопасна и спокойна.
   На каждомъ шагу встрѣчается здѣсь множество развалинъ и древнихъ остатковъ, что совершенно согласно съ описаніями Страбона, Витрувія и Цицерона, о древней пышности Митилены. Пристань ея напоминаетъ историческое событіе Пелопонезской войны. Во время осады города Каликратидомъ, Аѳинскій флотъ пришелъ на помощь осажденнымъ. Каликратидъ неосторожно оставилъ часть войска и флота своего для продолженія осады, а съ другою частью вышелъ на встрѣчу непріятеля, котораго силы были превосходнѣе. Онъ нашелъ его у Аргинузскихъ острововъ, и началъ неравный бой, былъ разбитъ, и самъ лишился жизни. Сраженіе это на нѣсколько времени дало совершенное превосходство Аѳинянамъ, и Исторія не говоритъ болѣе ничего достопамятнаго о древнемъ Лесбосѣ. Островъ этотъ былъ славенъ не столько историческими событіями, сколько именами нѣкоторыхъ его урожденцевъ. Довольно было-бы одного Питтака, чтобы прославить цѣлую страну. Греція причислила его къ своимъ семи мудрецамъ, а родъ человѣческій долженъ принять въ число своихъ благотворителей. Онъ показалъ невиданный примѣръ философа, дерзнувшаго поработить свое отечество единственно для того, чтобы дать ему законы, утвердить его свободу, и, сдѣлавшись царемъ самовластнымъ, сойти добровольно съ престола и стать на ряду съ послѣднимъ гражданиномъ. Послѣ этого безсмертнаго имени, почти не смѣю напоминать о Сафѣ, хотя и она знаменита своею любовью къ Фаону, своими стихами, несчастіями и смертію; о Терпандрѣ, изобрѣтателѣ семиструнной лиры; объ Аріонѣ, спасенномъ на спинѣ дельфина....
   Трудно опредѣлить, когда именно островъ Лесбосъ потерялъ свое древнее названіе и сталъ называться по имени главнаго своего города, Митиленой. Евстафій, Епископъ Ѳессалоникскій, въ толкованіяхъ на 3-ю книгу Омировой Одиссеи, стр. 1462-я, говоритъ: "На Лесвосѣ пять городовъ: 4-й Лесвосъ, по немъ и островъ именуется; 2-й -- Актисса, или Исса; 3-й Пирра, 4-й Меѳимнъ и 5-й Митилена, по имени котораго нынѣ островъ называется, какъ прежде именовался отъ Лесвоса." -- Все, что я успѣлъ видѣть на Митиленѣ, это множество развалинъ и остатковъ древности, разбросанныхъ по городу и въ окрестности его; но со всѣмъ усиліемъ воображенія не льзя составить изъ нихъ ничего цѣлаго. Да и всѣ памятники, которые потомъ видѣлъ я въ Греціи, почти въ такомъ-же состояніи. Хлѣва для скота построены изъ богатѣйшихъ обломковъ, принадлежавшихъ храмамъ! Тутъ искаженный барельефъ, тамъ фризъ, великолѣпная колонна, и часто цѣлыя статуи закладены въ стѣну простаго дома, кабака, или конюшни. Въ этихъ странахъ на всякомъ шагу встрѣчаются изящные остатки, напоминающіе, что была Греція и чего она лишилась.
   Митилена въ равномъ разстояніи отъ Константинополя и Смирны. Находясь почти посреди Архипелага, этотъ островъ, плодородный, обильный водою, надѣленный хорошими пристанями, долженъ быть важнымъ и цвѣтущимъ владѣніемъ; но, по несчастію, онъ принадлежитъ Туркамъ: этимъ словомъ сказано все. Онъ бѣденъ, раззоренъ, и народонаселеніе его уменьшается съ каждымъ годомъ, земледѣліе упадаетъ, промышленность исчезаетъ совершенно. Переночевавъ въ пристани, мы поплыли въ Хіоскій проливъ. Я нетерпѣливо желалъ видѣть Чесму.
   Мы шли къ Хіоскому проливу тѣмъ самымъ направленіемъ, которымъ шелъ Турецкій флотъ въ 1770 году, преслѣдуемый Русскимъ флотомъ подъ начальствомъ Графа Алексѣя Григорьевича Орлова-Чесменскаго. У Турокъ было 15 линейныхъ кораблей и 40 фрегатовъ; Графъ Орловъ имѣлъ только 9 линейныхъ кораблей и 6 фрегатовъ. Турки остановились при входѣ въ проливъ, опираясь на Спальмадорскіе острова; но, видя приготовленіе Рускихъ къ атакѣ, они подняли паруса и вошли въ проливъ, гдѣ построились въ боевой порядокъ, вдоль Азіятскаго берега, повыше Чесменской бухты: въ нее отправили они всѣ транспортныя суда свои, которыхъ при флотѣ ихъ было около ста. На другой день, 24 Іюня, Русскій флотъ раздѣлился на три части и пошелъ въ атаку, при благопріятномъ вѣтрѣ. Первымъ отдѣленіемъ командовалъ Адмиралъ Спиридовъ: его флагманскій корабль былъ Евстафіи; тутъ-же находился Графъ Ѳ. Г. Орловъ. Вторымъ отдѣленіемъ командовалъ Графъ А. Г. Орловъ; на флагманскомъ его кораблѣ, Ростиславъ, развѣвался кайзеръ-флагъ; при немъ былъ Контръ-Адмиралъ Грейгъ. Третье отдѣленіе было поручено Контръ-Адмиралу Эльфинстону. Лѣвое крыло Русскаго флота подошло къ Турецкому на ружейный выстрѣлъ, и корабль Евстафіи скоро сцѣпился съ Турецкимъ адмиральскимъ кораблемъ, крайнимъ на правомъ крылѣ; съ другой стороны подошелъ къ нему фрегатъ Орловъ, а съ средняго или втораго отдѣленія корабли: Три Іерарха, адмиральскій Ростиславъ, Европа, и Трехъ Святителей. Они вступили въ бой. Эльфинстонова эскадра долго не могла войти въ линію, потому что была принуждена обходить отмѣль. Ея движеніе даже почли неисполненіемъ сигналовъ и хотѣли судить Адмирала. Въ это время вспыхнулъ Турецкій адмиральскій корабль. Адмиралъ Спиридовъ всячески старался удалиться, чтобы спасти свой корабль, но не было возможности: наконецъ обгорѣлая мачта упала на Русскій корабль, и онъ взлетѣлъ на воздухъ {Адмиралъ Спиридовъ и Графъ Ѳ. Г. Орловъ, за минуту до взрыва, успѣли спастись на шлюпкѣ; по капитанъ корабля, потомъ знаменитый Адмиралъ Крузъ, и поручикъ Шлизовъ, также потомъ Контръ-Адмиралъ, взлетѣли съ кораблемъ. Первый стоялъ ни бортѣ и его спихнуло въ море; второй, находясь ближе къ срединѣ корабля, взлетѣлъ и остался живъ.}. Вслѣдъ за нимъ взорвало и Турецкій. Флотъ непріятельскій, видя свой адмиральскій корабль погибшимъ, пустился на всѣхъ парусахъ и искалъ спасенія въ тѣсной Чесменской бухтѣ. Рускіе преслѣдовали его, и на другой день совершенно блокировали въ пристани. Турки стѣснились тамъ въ три линіи, имѣя еще за собою весь транспортный флотъ. Графъ А. Г. Орловъ, со своимъ кораблемъ и Европой, вошелъ за ними почти въ самую гавань; прочіе корабли и фрегаты составили вторую линію и совершенно заперли входъ. На другой день, 26-го, рано поутру, пустили въ Турецкій флотъ четыре брандера. Два первые, изъ которыхъ однимъ командовалъ Англичанинъ Дугласъ, прошли между кораблями Не тронь меня и фрегатомъ Надежда, но были остановлены мѣлью; третій брандеръ, подъ командою Русскаго офицера Ильина, прошелъ мимо Ростислава, удачно присталъ къ Турецкому кораблю и первый зажегъ его {Иностранцы говорили, что Англичанинъ Дугласъ зажегъ первый своимъ брандеромъ Турецкій флотъ; но его зажегъ не Англичанинъ, а Русскій Ильинъ; Дугласъ съ брандеромъ подоспѣлъ тогда, когда одинъ Турецкій корабль горѣлъ уже: онъ зажегъ другой.}. Скоро и два первые брандера сошли съ мѣли, пристали къ другимъ кораблямъ, и также зажгли ихъ; четвертый брандеръ не дошелъ. Турки совершенно потерялись, когда распространился пожаръ, и вмѣсто того, чтобъ стараться тушить огонь или съ негорѣвшими еще кораблями пробиться сквозь Русскую эскадру, они бросались въ воду, спасались на берегъ, и оставляли корабли на произволъ судьбы. Весь флотъ ихъ, за исключеніемъ одного корабля, спасеннаго и взятаго Русскими, всѣ ихъ транспортныя суда и галеры были истреблены огнемъ. Менѣе чѣмъ въ три или четыре часа, болѣе ста судовъ погибло. Взрывы кораблей слѣдовали одинъ за другимъ ежеминутно: картина была изящная, но ужасная! Даже въ Смирнѣ, около ста верстъ оттуда, чувствовали потрясеніе. Иностранцы, вообще завидующіе славѣ Русскаго народа, и тогда, въ особенности Англичане, непремѣнно хотѣли приписать всю честь этой побѣды Англійскимъ Адмираламъ, Эльфинстону и Грейгу. Я никакъ не отнимаю чести у послѣдняго: онъ и послѣ служилъ съ отличіемъ, и одержалъ побѣду; всѣ знаютъ, что Адмиралъ Грейгъ былъ отличный морякъ; но здѣсь справедливость требуетъ сказать, что Чесменскій бой и сожженіе Турецкаго флота принадлежатъ безъ раздѣла Графу Орлову: ему и честь и слава! Прозваніе Чесменскаго пожаловано ему Великой Екатериной по всей справедливости. Эльфинстонъ, по стеченію, конечно для него несчастныхъ обстоятельствъ, не могъ даже участвовать въ первомъ сраженіи. Грейгъ, находясь на кораблѣ Графа А. Г. Орлова, безъ сомнѣнія распоряжалъ маневрами корабля, и могъ даже совѣтовать многое Графу; но всѣ знаютъ, что когда взлетѣлъ на воздухъ Евстафій, Графъ Орловъ, полагая, что на немъ погибъ братъ его, упалъ въ обморокъ; но какъ скоро пришелъ въ себя, онъ приказалъ всѣмъ кораблямъ двинуться впередъ, не дожидаясь Эльфинстоновой эскадры, еще не Вошедшей въ линію. Грейгъ былъ противнаго мнѣнія; но это движеніе рѣшило побѣду. Наши корабли заперли на другой день флотъ непріятельскій въ гавани: это послѣдствіе глупаго распоряженія Турокъ. Не надобно быть морякомъ, чтобы приказать идти брандерамъ, въ такую тѣсную и неподвижную массу кораблей. Но все ясно доказываетъ, что честь побѣды точно принадлежитъ Орлову-Чесменскому. Едва нѣсколько человѣкъ спаслось отъ гибели, да и тѣ достались въ плѣнъ побѣдителямъ. Послѣ этого пораженія, у Турецкаго Султана осталось два корабля, къ счастью ихъ не успѣвшіе присоединиться къ флоту, да третій, ветхій, находившійся въ Константинопольскомъ каналѣ. Крѣпостцу Чесму Графъ Орловъ взялъ, на другой день сожженія флота: въ ней нашли много раненыхъ и изувѣченныхъ въ сраженіи Турокъ, которыхъ побѣдитель призрѣлъ, сколько могъ успокоилъ, снабдилъ съѣстными припасами, и потомъ отпустилъ. Ничего не было легче, послѣ этой побѣды, какъ войти въ Дарданеллы, гдѣ страхъ овладѣлъ всѣми, и ничто не было готово къ защитѣ; Графъ испрашивалъ на то повелѣнія Императрицы; но уже трактовали о мирѣ; иностранные дворы и даже Русскій кабинетъ всячески отклоняли Государыню отъ продолженія войны.
   Мы вошли въ гавань, и вообразите мое удивленіе: я увидѣлъ, черезъ 54 года послѣ Чесменскаго боя, еще торчащія изъ воды, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, мачты потопленныхъ кораблей! Онѣ до сихъ поръ свидѣтельствуютъ о славѣ этого достопамятнаго для Рускихъ сраженія! Я осмотрѣлъ крѣпостцу: въ ней ничего нѣтъ достойнаго замѣчанія. Это древній Кизусъ, построенный на покатости пригорка, у самой пристани. Я вырылъ довольно глубоко ямку, выклалъ ее камешками, и положилъ туда большую бронзовую медаль, выбитую, по повелѣнію Екатерины II, въ память Чесменской побѣды и въ честь Графа А. Г. Орлова. По всей Греціи встрѣчалъ я слѣды нашихъ побѣдъ: таковы завоеваніе Тенедоса и побѣда у береговъ его, одержанная Адмираломъ Сенявинымъ, взятіе Пароса и основаніе на немъ магазиновъ, госпиталя и верфи Графомъ Ѳ. Г. Орловымъ, взятіе Наварина и Миситры въ Пелопоннезѣ, Кн. Юрьемъ Владимировичемъ Долгорукимъ и другими нашими начальниками" Рускій невольно гордится и благословляетъ своихъ Царей, ведущихъ народы свои къ государственному благосостоянію и славѣ!
   Невдалекѣ отъ Чесмы, Сципіонъ одержалъ морскую побѣду надъ царемъ Антіохомъ. Здѣсь также былъ городъ Ернерія, гдѣ родилась Сивилла Гіерофила. Посѣтивъ Чесму, я заплатилъ дань памяти Графа Алексѣя Григорьевича ОрловаЧесмепскаго, друга моего отца, а моего благодѣтеля. Корабль нашъ прошелъ Хіосскій проливъ и взялъ направленіе къ западу, при легкомъ вѣтеркѣ. Мы плыли довольно быстро, и рано поутру прошли между острова Андроса и Негропонтскаго берега. Здѣсь находились мы уже въ Греціи, и вышли изъ Турецкихъ владѣній. Вѣтеръ стихъ. Мы проходили мимо острова Цеа и къ полудню были въ виду Суніумскаго мыса, нынѣ Capo colonna. Скоро корабль нашъ шелъ подлѣ самаго мыса. Развалины Минервина храма были видны совершенно. Я непремѣнно хотѣлъ сойти на берегъ и отправился туда на шлюпкѣ. Суніумъ въ Аттикѣ, противъ самыхъ Цикладскихъ острововъ и Егейскаго моря; отъ него считаютъ 360 стадій, или 37 миль, до послѣдняго Негропонтскаго мыса Левка (бѣлаго). Солнце блистало на серебряныхъ морскихъ волнахъ. Съ одной стороны окружали ихъ берега Аттики, съ другой берега Пелопоннеза. Повсюду видны были мысы, горы, острова, и между ними голый и безплодный островъ Идра; онъ подлѣ береговъ Морей. Идріоты выростаютъ и воспитываются на морѣ, привыкаютъ къ нему съ младенчества, и за то искони слывутъ лучшими моряками Леванта. Они безстрашно плаваютъ во всякую погоду. Въ послѣднюю войну, за независимость Греціи, они храбро дрались и никогда не допускали ни одного Турка на свой островъ. Я вышелъ на берегъ у Суніума. Онъ крутъ, утесистъ и усѣянъ каменьями. На самомъ верху его остатки храма Минервы Суніумской, далеко видные съ моря. подплывая къ берегу мы проходили между нимъ и островомъ Макронизи (длиннымъ островомъ). Въ древности называли его Еленинымъ островомъ, потому, будто-бы, что супруга Менелая, возвращаясь изъ Трои въ Лакедемонъ, отдыхала на немъ. Островъ этотъ принадлежалъ Аѳинянамъ, но не приносилъ имъ никакого дохода онъ весь усѣянъ камнями; длина его семь милъ.
   Матросы остались на берегу купаться, а я пошелъ къ храму. Суніумъ, какъ полагали древніе географы, былъ въ 330 стадіяхъ, или въ 41 3/4 миляхъ отъ Пирея, главной Аѳинской пристани; онъ считался Демосомъ, или Аттической слободой, принадлежащей Атталисову колѣну. Въ Пелопоннезскую войну, Аѳиняне укрѣпили его для защиты транспортныхъ своихъ судовъ. Въ наше время, мѣсто это долго оставалось совершенно голымъ, но теперь заросло кустарникомъ, всегда сохраняющимъ зелень. Еще видны и остатки стѣнъ, окружавшихъ высоту, посрединѣ которой былъ построенъ храмъ: онѣ продолжались до самой пристани. Особеннаго рода кладка ихъ называлась у Грековъ Псевдисодомумъ. Я нашелъ здѣсь круглый колодезь, а подалѣе, у самой подошвы горы, прудъ или озерко; вода въ немъ свѣжа и пріятна для вкуса, но черновата.
   Храмъ Минервы Суніумской былъ весь изъ бѣлаго мрамора. Аѳиняне построили его, вѣроятно, въ одно время съ Парѳенономъ. Судя по архитектурѣ, я даже полагаю, что онъ принадлежитъ къ временамъ Перикла. Несомнѣнно то, что онъ Дорическаго ордена, какъ Парѳенонъ, и построенъ въ такихъ-же размѣрахъ; только не такъ обширенъ, какъ Аѳинскій храмъ. По остаткамъ еще можно судить о красотѣ его. Фронтонъ храма былъ на шести колоннахъ; теперь осталось ихъ четыре; уцѣлѣло еще, съ боку, на юго-западной сторонѣ, пять столбовъ, да съ противоположной четыре. Часть преддверія и два пиластра съ полуденнаго Фаса также цѣлы; всѣ другія колонны разбиты и лежатъ въ кучѣ. Мнѣ разсказывали послѣ, что это чудесное зданіе разрушено не такъ давно, лѣтъ за пятьдесятъ, извѣстнымъ Джіафаръ-Беемѣ, командовавшимъ Турецкимъ гальотомъ: варваръ хотѣлъ воспользоваться желѣзомъ и свинцомъ, связывавшимъ камни!... Преддверіе совсѣмъ разрушается, и столбы, скатившіеся къ морю, обломаны и потерты; это я приписываю уже не столько людямъ, какъ морскимъ волнамъ, безпрестанно разбивающимся о берегъ. Сколько ни старался я сыскать какую нибудь надпись, но не нашелъ ни одной. За то путешественники разныхъ временъ испачкали мраморъ безвѣстными своими именами. Мѣсто и храмъ потеряли даже названіе Суніума: ихъ называютъ обыкновенно Сapo-Colonna, потому, что колонны видны далеко съ моря.
   Мы плыли вдоль Аттическихъ береговъ, и они казались мнѣ дики и голы. Но картина заходящаго солнца на морѣ великолѣпна. Скоро она смѣнилась другою картиной, въ своемъ родѣ не меньше прелестною: это восхожденіе луны, сіяющей посреди лазурнаго неба. Мы тихо подвигались впередъ, при легкомъ вѣтеркѣ, безпрестанно въ виду береговъ, и мнѣ казалось, что мы все плывемъ по широкой рѣкѣ. Къ утру, на самомъ разсвѣтѣ, достигли мы острова Эгины и вошли въ бухту. Здѣсь увидѣли мы Пангеленіонъ, гору, покрытую лѣсомъ, и на вершинѣ ея храмъ. Разстояніе отъ насъ было не больше, какъ на одинъ часъ обыкновенной ходьбы, и я сошелъ на берегъ, осмотрѣть это зданіе. Храмъ посвященъ былъ нѣкогда Юпитеру-Пангеленіуму. Дорога къ нему, на крутую каменистую гору, идетъ среди благоухающихъ мастиковыхъ, кедровыхъ и сосновыхъ деревъ. Но въ иныхъ мѣстахъ земля совершенно голая. Я взошелъ на вершину горы и былъ щедро вознагражденъ за трудъ свой. Видъ съ горы очарователенъ: оттуда ясно видны берега Аттики и Пелопоннеза; далѣе открываются горы внутри земель; море, тогда блиставшее отъ солнечныхъ лучей, усыпано островами, которыхъ большая часть вблизи берега твердой земли. Аѳинская цитадель казалась такъ близко; но, увы! мнѣ не суждено было подойти къ ней. Видны были даже масличныя рощи подлѣ Аѳинъ. Храмъ Юпитера Пантеленіона построенъ въ самой глубокой древности, какъ увѣряли древніе, Закомъ, сыномъ Эгины, дочери Юпитера и Азопы. Эллада терпѣла ужасныя бѣдствія отъ засухи во времена Зака. Баснословная исторія прибавляетъ, что наконецъ рѣшились спросить оракула Дельфійскаго, и Пиѳія отвѣчала, что одинъ Закъ можетъ умилостивить Юпитера. Онъ принесъ жертвы на алтарѣ Юпитера Пангеленіона, и тотчасъ пролились обильные дожди.
   Этотъ знаменитый храмъ Дорическаго ордена. Видно, что на переднемъ фасѣ его было шесть колоннъ: изъ нихъ осталось двѣ въ пронаосѣ, да шестнадцать въ наружной части; во внутренней еще цѣлы три. Карнизъ упалъ весь, кромѣ принадлежащаго къ архитраву. Изветшалый камень храма принялъ буроватый цвѣтъ, и во многихъ мѣстахъ поломанъ. Это также показываетъ глубокую древность зданія. Колонны были просверлены для ввода въ нихъ металлическихъ связей; это нѣсколько повредило нѣкоторыя; но различныя части ихъ такъ хорошо сплочены, что многія колонны кажутся монолитами. Я порылся около портика, и хотя нашелъ кусокъ барельефа, но изломанный, такъ что ничего не могъ узнать по немъ. По нѣкоторымъ остаткамъ видно, что храмъ былъ окруженъ оградой. Я долго разсматривалъ эти развалины, достопамятныя своею древностью. Не знаю даже, есть-ли гдѣ нибудь остатки строеній, столько-же древніе какъ эти? Они сохранились конечно потому только, что находятся на высокой горѣ, и отдалены отъ моря и отъ всякаго сообщенія съ ближайшими селеніями.
   Оставивъ это мѣсто, я поспѣшилъ сѣсть въ лодку, боясь пропустить благопріятный вѣтеръ, всегда начинающій дуть около вечера въ этотъ мѣсяцъ. Мнѣ хотѣлось рано поспѣть въ древнюю Эгину. Дѣйствительно, на другой день, мы рано бросили якорь въ ея пристани, подлѣ одного Греческаго корабля. Древніе жители Эгины, какъ нынѣшніе Идріоты, сдѣлались моряками по необходимости: бѣдность острова заставляла ихъ нуждаться въ самыхъ первыхъ потребностяхъ жизни, и они прибѣгнули къ размѣнной торговлѣ. Тогда, не взирая на безплодіе своей земли, Эгина сдѣлалась соперницей сосѣдственныхъ Аѳинъ. Я увидѣлъ здѣсь почти пустыню: на островѣ есть нѣсколько смоковницъ, уголокъ засѣянный пшеницей, да вмѣсто храмовъ, описанныхъ Павзаніемъ, до 13-ти разрушенныхъ церквей, весьма неважныхъ. Не вдалекѣ отъ моря замѣтилъ я двѣ колонны Дорическаго ордена. Не принадлежали-ль онѣ къ храму Венеры? потому что театръ, о которомъ упоминаютъ путешественники какъ о зданіи, достойномъ примѣчанія и похожемъ на Епидаврскій, былъ не тутъ, а въ особенной пристани, хотя и не далеко. Еще можно видѣть остатки стѣнъ, пристани, и арсенала, покрывающіе большое пространство. При входѣ въ портъ, на лѣвой рукѣ, есть часовня во имя Николая Чудотворца, а прямо противъ нея четвероугольная башня, построенная Венеціянами, во время войны ихъ съ Турками въ 1693 году. Въ этомъ удостовѣрился я надписью, которую насилу могъ разобрать: такъ высоко она отъ земли. Вотъ надпись:

D. О ΟΔΗΜΟΣ.
FRANCISU MAVROCENI
DUCIS VENET. Q. C. G. MIVSSV
ALOVSIO MOCENIGO
G. GVLPHI CURANTE
ERECTA
А. MDCXCIII.

   Не вдалекѣ видны еще остатки древней гробницы, вѣро Флигеля, составляетъ почти равносторонній квадратъ, и всѣ части его въ удивительной симметріи: достоинство, которое рѣдко встрѣчаете въ большихъ зданіяхъ. Дворъ пространенъ и окруженъ портиками; по угламъ четыре квадратные корпуса, называемые павильонами.
   Внутренность дворца, великолѣпіемъ и убранствомъ, соотвѣтствуетъ наружности. Въ одной половинѣ бель-этажа помѣщается Палата Перовъ, ея отдѣленія, канцелярія, библіотека, и, не знаю для чего, тронная. Наполеонъ захотѣлъ устроить ее передъ Сенатской залой, и она теперь, какъ и тогда, безъ всякаго употребленія. Прежде въ Люксанбургскомъ дворцѣ была единственная красотою Рубенcова галлерея: въ ней живописецъ изобразилъ всю жизнь Маріи Медичи; нынѣ картины перенесены въ музеумъ. Вторая половина бель-этажа занята собраніемъ картинъ лучшихъ живописцевъ Франціи, нынѣ существующихъ. Я разсматривалъ ее съ большимъ удовольствіемъ. Многія картины, принадлежащія къ исторіи Франціи, еще въ бытность мою въ Парижѣ, перевезены были во вновь устроенный Версальскій историческій музеумъ.
   Сѣни и крыльцо дворца великолѣпны, и, по мнѣнію моему, лучше Тюйлерійскихъ. Всего любопытнѣе и занимательнѣе для меня было, увидѣть въ нижнемъ этажѣ, по лѣвую руку отъ входа во дворъ, комнаты Маріи Медичи, сохраняемыя въ цѣлости: всѣ мебели по мѣстамъ; спальня, съ альковомъ, украшеннымъ прекрасными живописными медальонами, постеля, изголовье, одѣялы, какъ-бы только что оправленныя, столикъ, большія кресла самой Королевы, скамейки, на которыхъ садились Фрейлины, туалетъ и даже фарфоръ, ей принадлежавшій, все цѣло. Въ предспальной зеркало, чудное своими рѣзными рамами; мебель обита парчей. Особенно любопытна домовая небольшая церковь; въ ней образа и вся утварь церковная сохранены тѣ-же; молебная книга Королевы лежитъ на налоѣ, передъ мѣстомъ, гдѣ она садилась; даже подушка, на которую становилась она, все тутъ. Сколько воспоминаній пробуждаютъ эти вещи, столь отдаленныя отъ нашего вѣка! Невольно переносишься къ тому времени, когда честолюбивая супруга Генриха IV-го, мать Людовика XIII-го, правительница царства, не умѣла быть счастливою, ни даже спокойною, и послѣ величія и богатства умерла почти въ нищетѣ, изгнанницею въ Кельнѣ, при жизни и въ царствованіе сына своего!
   Изъ дворца я перешелъ въ садъ. Онъ обширенъ, хорошо расположенъ, богатъ густыми и древними деревьями. Въ немъ есть хорошія мраморныя группы и статуи, но теперь гуляющихъ мало, потому что ко дворцу съ этой стороны производится большая пристройка. Груды камня, пыль отъ извести, толпы рабочихъ, мѣшаютъ гуляющимъ. Не знаю, не испортитъ-ли придѣлка фасада съ этой стороны дворца? Теперь онъ прекрасенъ.
   

БУРБОНСКІЙ ДВОРЕЦЪ.

   Бурбонскій дворецъ построенъ въ 1722-му году, Герцогинею Бурбонскою, первою вдовствующею Принцессою этого имени. Строителемъ его былъ Италіянскій архитекторъ Жирардини; но потомъ дворецъ распространили и увеличили владѣльцы его, Принцы Конде. Они собрали сюда все, что только можно было, для украшенія. Богатство господствовало въ ихъ жилищѣ, а мѣстоположеніе, на берегу Сены, почти противъ самаго Тюйлерійскаго дворца и Елисейскихъ полей, дѣлало его почти загороднымъ и увеселительнымъ домомъ. Революція опустошила дворецъ, и онъ оставался безъ назначенія до 1797-го года, когда помѣстили въ немъ такъ называемый Совѣтъ Пяти Сотъ (Conseil des Cinq-Cents). Теперь онъ принадлежитъ Палатѣ Депутатовъ. Противу моста устроили новую залу для собранія, и преддверіе съ огромнымъ аттикомъ и Фронтономъ, на 12-ти Коринѳскихъ колоннахъ: это служитъ перспективой мосту и панданомъ храму Св. Магдалины. Четыре огромныя мраморныя статуи, сидящія, довольно хорошо украшаютъ крыльцо: это изображенія великихъ людей Франціи, славныхъ гражданскими заслугами; въ томъ числѣ Герцогъ Сюлли и Канцлеры Моле и Дагессо. Зала Депутатскаго собранія заслуживаетъ вниманіе путешественниковъ. Прежде въ ней стояла статуя Наполеонова, работы ваятеля Шоде, а въ боковыхъ залахъ были портреты его и супруги его, во весь ростъ, работы живописцевъ Энгра и Летіера. Въ главныхъ сѣняхъ, передъ крыльцомъ, поставлены колоссальныя статуи знаменитыхъ ораторовъ. Я видѣлъ три изъ нихъ: Генерала Фуа, Мирабо и Казимира Перье; четвертая была не готова.
   Я довольно часто ходилъ въ засѣданія Палаты Депутатовъ, получивъ билетъ въ ложу министровъ, на все время пребыванія моего въ Парижѣ; сверхъ того, нашъ Посолъ позволилъ мнѣ посѣщать ложу Дипломатическаго Корпуса. И такъ я могъ наслушаться ораторовъ, и познакомился съ ихъ краснорѣчіемъ, враньемъ и болтовней.
   Въ день открытія Палатъ Королемъ, я не пропустилъ случая видѣть эту церемонію. Она была любопытна еще тѣмъ, что въ этотъ самый день случилось новое покушеніе на жизнь Его Величества. Я пріѣхалъ рано, чтобы занять повыгоднѣе мѣсто, въ первомъ ряду. Депутатовъ въ залѣ было еще немного; они оставались въ другихъ комнатахъ; но ложи были уже довольно полны. Скоро пріѣхала Королева, и заняла свою ложу, противъ приготовленнаго Королю трона на президентскомъ мѣстѣ. Съ нею были: Герцогъ Омальскій (Duc d'Aumale) и Герцогъ Монпансъерскій (Duc de Montpensier), меньшіе сыновья ея, сестра Короля и дочери его. Тотчасъ по прибытіи Королевы, зала начала наполняться. Перы Франціи занимали свои мѣста по правую сторону залы,* Депутаты по лѣвую; скоро раздался громъ пушекъ: Это означало, что Король вышелъ изъ дворца и шествіе началось. Войско было разставлено отъ самаго дворца до Палаты Депутатовъ, по обѣ стороны улицы. Вдругъ замѣтилъ я волненіе въ залѣ: Депутаты вставали съ своихъ мѣстъ, подходили другъ къ другу, шептались; Нѣкоторые поспѣшно выходили изъ залы; также и Перы Франціи. Тутъ вошелъ въ Королевину ложу адъютантъ Его Величества. Королева и Принцессы стали плакать, но не покидали своихъ мѣстъ. Скоро раздался говоръ, что въ Короля стрѣляли, но что онъ остался невредимъ. Минутъ черезъ пять показались, съ лѣвой стороны залы, герольды; за ними шли министры, президентъ, секретари собранія, и наконецъ показался Король. За нимъ шли два старшіе сына его, Герцоги Орлеанскій и Немурскій, Маршалы, адъютанты и свита. Зала мгновенно огласилась криками: Да здравствуетъ Король (Vive le Roi!). Государь сталъ на свое мѣсто, благодарилъ, кажется съ чувствомъ, кланялся на всѣ стороны: крики не прекращались, а безпрестанно усиливались. Король нѣсколько разъ начиналъ говорить, но это было невозможно. Никогда еще восторгъ и изъявленіе къ нему преданности не выражались такъ сильно! Король безпрестанно кланялся. Наконецъ клики поумолкли, и онъ успѣлъ сказать, что вполнѣ чувствуетъ народное участіе и благодаритъ за изъявленіе его. Но онъ ни слова не говорилъ о злодѣйскомъ покушеніи, сѣлъ на тронъ, и накрылся. Герцогъ Орлеанскій сѣлъ по правую, а Немурскій по лѣвую его сторону; министры и президентъ помѣстились на скамейкахъ, ниже трона, а Маршалы на приготовленныхъ для нихъ мѣстахъ. Тогда канцлеръ возвѣстилъ Перамъ и Депутатамъ, что они могутъ садиться. Я замѣтилъ, что Король былъ нѣсколько блѣденъ, взволнованъ, тронутъ; но твердость ни на минуту не оставила его, и онъ произнесъ рѣчь свою внятно, твердо и безъ малѣйшей торопливости. Герцогъ Орлеанскій держалъ шею на сторону, и я узналъ послѣ, что онъ былъ раненъ каретнымъ стекломъ, разбитымъ пулею злодѣя, стрѣлявшаго въ Короля; но чтобы не остановить церемоніи и не испугать Королевы, онъ не позволилъ сдѣлать перевязки, а только остановилъ кровь. По окончаніи Королевской рѣчи, опять начали кричать: Vive le Roi! Король опять сталъ на всё стороны кланяться. Тутъ подошелъ къ трону канцлеръ, и, принявъ Королевское повелѣніе, обратился къ Депутатамъ и Перамъ, и объявилъ имъ, что Палаты открыты. Тотчасъ послѣ этого Король всталъ и прежнимъ порядкомъ вышелъ изъ собранія. Я спѣшилъ выйти, чтобы добраться скорѣе до кареты, и, къ счастью, мнѣ тотчасъ подали ее. Король еще не выѣхалъ, и я торопился въ Тюйлерійскій садъ, гдѣ было неисчислимое множество народа: оттуда я могъ хорошо видѣть возвратное шествіе поѣзда. Войско вездѣ стояло подъ ружьемъ, и я пріѣхалъ въ самую пору. Толпы народа вездѣ толковали о происшествіи, и событіе разсказывалось всѣми одинаково, только заключенія были разныя, по духу партій, къ которой каждая группа принадлежала. Тутъ я узналъ, что злодѣй, по имени Мёнье (Meunier), сѣдельный работникъ, успѣлъ пройти въ интервалъ двухъ батальоновъ національной гвардіи, и не болѣе какъ въ 15-ти шагахъ выстрѣлилъ изъ пистолета въ Короля, который въ это самое время кланялся войску: пуля счастливо миновала Короля и разбила одно изъ шести стеколъ кареты.; обломкомъ ранило въ шею Герцога Орлеанскаго. Едва раздался выстрѣлъ, какъ злодѣя схватили: онъ не успѣлъ даже бросить пистолета.
   Я еще не прошелъ всей аллеи, какъ возвратный поѣздъ показался: повсюду кричали Французское ура (Vive le Roi)! Я бросился на тротуаръ сада, мимо котораго ѣхалъ Король: физіогномія его была спокойна; онъ выставлялся изъ кареты, и съ улыбкою кланялся народу на всѣ стороны; карета ѣхала самой маленькой рысью. Войско сдѣлало на караулъ, барабаны били походъ; мало по малу все утихло и успокоилось.
   

ПАЛЕ-РОЯЛЬ.

   Такъ называютъ дворецъ, съ окружающими его галлереями, и садъ, что все вмѣстѣ составляетъ нѣчто цѣлое. Можно сказать, что это цѣлый городъ, и городъ богатый, роскошный, составившійся и существующій въ сердцѣ Парижа. Вѣрно ни одно зданіе не подвергалось столькимъ перемѣнамъ въ теченіе 150-ти лѣтъ, и даже такъ часто не перемѣняло своего названія, какъ Пале-Рояль. Въ 1629-мъ году, Кардиналъ Ришелье построилъ его, по рисункамъ славнаго тогда архитектора Лемерсье, на развалинахъ Меркёровыхъ (Mercoeur), Рамбульетовыхъ Палатъ, и нѣсколькихъ другихъ домовъ. Сперва назвали его Ришельёвскими палатами; потомъ переименовали Кардинальскимъ дворцемъ, и безпрестанно увеличивали; но отдѣлали только въ 1636-мъ году. Въ 1639-мъ Кардиналъ подарилъ его Королю, со всѣми мебелями и драгоцѣнными вещами, въ немъ находившимися; но какъ Ришелье предоставилъ себѣ право владѣть и пользоваться дворцомъ по смерть свою, то дарственную подтвердилъ еще духовнымъ завѣщаніемъ, сдѣланнымъ имъ въ Нарбоннѣ, въ 1642-мъ году. Въ слѣдующемъ году, когда Королева Анна Австрійская была правительницею государства и попечительницею Людовика XIV-го, онъ и братъ его, Герцогъ д'Анжу, переѣхали изъ Лувра въ Кардинальскій дворецъ, который съ тѣхъ поръ и сталъ называться Королевскимъ дворцомъ (Palais Royal). Это названіе сохранилъ онъ по сіе время. Людовикъ XIV-й уступилъ Пале-Роялъ брату своему Филиппу въ пожизненное владѣніе, а въ вѣчное и потомственное пожаловалъ потомъ сыну его, своему племяннику, бывшему послѣ Регентомъ, когда онъ женился на побочной дочери его, Маріи Францискѣ Бурбонъ. Тогда только совершенно окончили и отдѣлали корпусъ строенія, доходящій до Ришельёвской улицы.
   Въ правомъ флигелѣ дворца былъ большой театръ, гдѣ могло помѣщаться до 3000 зрителей. На немъ играли Итальянцы и Мольерова труппа до 1673-го года, когда умеръ этотъ великій сочинитель. Потомъ была тутъ опера и давались балы. Въ лѣвомъ флигелѣ помѣщалась прекрасная галлерея, гдѣ славный живописецъ Филиппъ Шампань написалъ на сводахъ главныя дѣянія жизни Кардинала Ришелье. Герцогъ Орлеанскій, Регентъ, пристроилъ къ дворцу многое, и собралъ въ немъ богатыя коллекціи картинъ, древнихъ рѣзныхъ камней {Знаменитая коллекція рѣзныхъ камней почти вся куплена Императрицею Екатериною II-й, и находится теперь въ Императорскомъ Эрмитажъ.}, кабинетъ натуральной исторіи, собраніе моделей, инструментовъ художественныхъ и ремесленныхъ. Упоминаю обо всѣхъ этихъ сокровищахъ потому, что отецъ нынѣшняго Короля, извергъ Egalité, расточилъ все и распродалъ въ революцію, на замыслы свои, и на обороты, которые совсѣмъ переобразовали Поле-Рояль. Онъ обнесъ весь садъ строеніями, которыхъ нижній этажъ составленъ изъ множества аркадъ, гдѣ въ каждой лавка съ разными товарами. Въ другихъ этажахъ кофейные домы, трактиры, бильярдныя залы, однимъ словомъ, тутъ помѣщается цѣлый міръ. Подъ арками и передъ лавками, знаменитое гулянье, куда собираются ежедневно праздные и дѣловые жители Парижа; первые зѣваютъ на лавки, и смотрятъ, сквозь стекла, на всѣ сокровища, въ нихъ разложенныя: тутъ галантерейные и модные магазины, тамъ собранія рѣдкостей, книжныя лавки; тутъ съѣстные припасы, лакомые и дорогіе у Шеве, у Корселя; невольно заглядишься и промотаешь что нибудь, то есть купишь по большей части не нужное. Дѣловые люди ходятъ сюда толковать, условливаться, узнавать новости. Они по большей части собираются въ кофейныхъ домахъ, а ихъ здѣсь много; между прочимъ славный кофейный домъ Фуа. Во всякомъ изъ Нихъ можно найти почти всѣ журналы. Замѣчательно еще, что каждый изъ такихъ кофейныхъ домовъ усвоенъ какою нибудь партіей. Лежитимисты, напримѣръ, собираются въ Café Valoi, либералы въ другомъ, артисты въ третьемъ, и такъ далѣе. Здѣсь-же и лакомые столы Бери, Вефура, братьевъ Провенсо. Пале-Рояль резиденція всѣхъ путешественниковъ. Кто не посѣщалъ здѣшнихъ профессоровъ гастрономіи? Кто не бывалъ въ театрѣ Пале-Рояля, посмотрѣть прелестную актрису Дежазе, и порадоваться игрою Ашарда? Кто не знаетъ, что на этой сценѣ игралъ въ послѣдній разъ и распрощался съ публикою неподражаемый Потье?
   Пале-Рояль сосредоточиваетъ въ себѣ всю роскошь, всѣ наслажденія, всѣ прихоти, какія только можно пожелать, и отъ того-то большая часть путешественниковъ ограничиваются имъ и театрами, и потомъ думаютъ, что они знаютъ Парижъ. Не льзя не сознаться однакожь, что Пале-Рояль для иностранца прибѣжище спокойное и пріятное. Тутъ можно найти все, и встрѣтиться съ знакомыми и земляками, о которыхъ никогдабы и не узналъ, безъ этого сходбища со всѣхъ краевъ свѣта.
   Пале-Рояль принадлежитъ теперь Герцогу Орлеанскому, который однакожъ живетъ съ отцомъ въ Тюйлерійскомъ дворцѣ, и только иногда даетъ здѣсь балы, обѣды и принимаетъ представленія. Комнаты его богато убраны, и заключаютъ въ себѣ богатую картинную галлерею, собранную нынѣшнимъ Королемъ, жившимъ, до восшествія своего на престолъ, всегда здѣсь.
   Дворецъ Elysé Bourbon между дворомъ и садомъ; дворъ его въ улицу предмѣстія св. Онорія, а садъ на Елисейскія поля. Онъ не великъ, но замѣчателенъ тѣмъ, что изъ него въ послѣдній разъ выѣхалъ Наполеонъ, и въ немъ жилъ Императоръ Александръ. Потомъ онъ принадлежалъ Герцогу Беррійскому, и въ немъ супруга его собрала драгоцѣнную галлерею картинъ, Фламандской и Голландской школы, которую въ бытность мою здѣсь распродали съ аукціона. Самыя лучшія и дорогія картины куплены А. Н. Демидовымъ.
   При описаніи Парижа, не льзя не упомянуть о площадяхъ, украшающихъ его; но ихъ слишкомъ много, и не всѣ онѣ хороши. Я назову только самыя достопамятныя. Первая, прекрасная и обширная площадь, Людовика XV-го. Съ одной стороны ея протекаетъ Сена. Тутъ нѣкогда насажены были аллеи, по приказанію Маріи Медичи, и площадь эта, какъ мѣсто прогулки Королевиной, называлась Cour de la Reine; потомъ ужь называли ее площадью Людовика XV-го, по конной статуѣ его, поставленной по срединѣ площади. Въ революцію, когда памятникъ былъ уничтоженъ, ее назвали площадью Революціи. Тутъ стояла гильотина и напояла землю кровью. На этомъ мѣстѣ казнили Короля, Королеву, Принцессу Елисавету, Герцога Орлеанскаго, даже самого изверга Робеспьера. Во время Директоріи назвали ее Place de la Concorde (Площадь Согласія): это названіе сохранилось и понынѣ, хотя по большой части называютъ ее площадью Людовика XV-го. Теперь она совершенно отдѣлана и украшена. Она представляетъ фигуру большаго квадрата, и посрединѣ ея воздвигнутъ Луксорскій обелискъ, привезенный изъ Египта. Прелестный древній памятникъ! Въ Римѣ есть Египетскій обелискъ выше его; но цѣлость Парижскаго, и чистота отдѣлки гіероглифовъ удивительны. Его при мнѣ поднимали; это было исполнено счастливо и довольно скоро, подъ надзоромъ инженера Леба (Lebаs). Вокругъ обелиска четыре фонтана {При мнѣ они еще не были отдѣланы.}. Видъ съ площади во всѣ стороны великолѣпный.
   Вандомская осміугольная площадь пересѣкается на двѣ равныя половины широкой улицей Мира, rue de la Paix. Посреди нея великолѣпная Наполеонова бронзовая колонна. Это совершенная копія Траяновой колонны въ Римѣ: барельефы, изображающіе побѣды Наполеона, обвиваютъ ее съ низу до капители, такъ-же какъ Римскую; вышина та-же самая, и такая-же внутри лѣстница, винтомъ до верху; разница въ томъ, что на Парижской поставлена статуя Наполеонова, и весь памятникъ обнесенъ желѣзной рѣшеткой, подлѣ которой всегда стоитъ заслуженный инвалидъ. Работа статуи, барельефовъ и всей колонны, превосходна, и эффектъ ея на этой площади, окруженной прекрасными, высокими и единообразными домами, величественъ!
   Площадь Побѣдъ (Place des Victoires) замѣчательна конною бронзовой статуей Людовика XIV-го. Лошадь, какъ въ нашемъ Петербургскомъ памятникѣ Петра, изображена скачущею, съ тою только разницею, что наша опирается на хвостъ и на змѣю, а Парижская держится просто на двухъ заднихъ ногахъ, что гораздо приличнѣе, и труднѣе для художника. Король въ Римской Императорской одеждѣ.
   Королевская площадь (Place Royale) великолѣпна; она окружена большими и прекрасными домами въ три этажа, гдѣ арки нижнихъ этажей представляютъ спокойное и пріятное гулянье во всякую погоду. Посрединѣ площади зеленый лужокъ, и на немъ конная мраморная статуя Людовика XIII-го, работы ваятеля Дюпати. Лошадь въ этомъ памятникѣ такъ хороша, что я ничего совершеннѣе не видывалъ: она идетъ шагомъ, и жаль только, что подъ самое брюхо ея подставленъ мраморный столбъ, безъ котораго памятникъ не могъ-бы держаться. Это чрезвычайно портитъ эффектъ и отнимаетъ живость у всей фигуры. Надобно замѣтить, что это памятникъ возобновленный, потому что прежній, поставленный Кардиналомъ Ришелье Людовику ХІІІ-му (бронзовый на мраморномъ подножіи) былъ истребленъ во время революціи.
   На Новомъ мосту (Pout Neuf) былъ памятникъ Генриху IV-му, также бронзовая конная статуя; но бѣшеная чернь, въ 4791-мъ году, не пощадила памяти добродѣтельнаго и храбраго Короля, и разрушила статую. Это тѣмъ больше жаль, что лошадь была работы безсмертнаго ваятеля Жанъ-де Булонь (Jean de Boulogne). Теперь на мѣстѣ прежняго новый памятникъ, также бронзовый и той-же величины; но на этомъ Король посаженъ какимъ-то худымъ берейторомъ; онъ, кажется, жизни не радъ, что залѣзъ на такую вышь, и не знаетъ какъ съѣхать съ нея. Недалеко отсюда небольшая площадь Дофинова (Place Dauphine); на ней фонтанъ и памятникъ Генералъ Деде (Desaix): это бюстъ, поставленный на обелискѣ, гдѣ описаны подвиги, слава и смерть молодаго воина.
   Въ Парижѣ много другихъ памятниковъ, какъ-то, ворота св. Діонисія, ворота св. Мартина, перестроенныя и украшенныя Людовикомъ XIV-мъ; фонтаны: Св. избіенныхъ младенцевъ (Fontaine des lnnocens), Самаритянки (De la Samaritaine), и проч. Колоссальныя Тріумфальныя ворота Наполеона (L'Arc de Neuilly), огромнѣе всѣхъ извѣстныхъ. Они прекрасной архитектуры, и видъ съ площадки, на вышинѣ ихъ, представляетъ полную и очаровательную панораму Парижа. Барельефы, изображающіе разныя эпохи французской революціи, превосходны; но мнѣ не нравится фигура самого Императора (впрочемъ очень сходная). Римская тога, непокрытая голова, сандаліи на голыхъ ногахъ, кажутся мнѣ неумѣстны и неприличны.
   Приступая къ описанію знаменитыхъ Парижскихъ церквей, я прежде всего назову Соборъ Пресвятыя Богородицы Парижской (Notre-Dame). Онъ очень древенъ, и сперва былъ созданъ во имя великомученика Стефана, по перестроенъ и увеличенъ въ 522-мъ году, въ царствованіе Хильдиберта, сына Хловикова (Clovis). Тогда посвятили его имени Богородицы, съ которымъ онъ остается до сихъ поръ. Его еще увеличилъ Король Робертъ, а совершенно окончилъ уже Филиппъ Августъ; полуденный-же порталъ довершенъ только въ 1257-мъ году. Слѣдовательно, этотъ соборъ строился безпрерывно почти 300 лѣтъ. Онъ великолѣпенъ и чистой готической архитектуры. Своды въ немъ имѣютъ 17 саженъ высоты; ширина собора 24 сажени, а длина 65, считая отъ входа до конца алтаря. Огромное круглое окно, съ ярко-расписанными стеклами, внутри алтаря, было всегда предметомъ удивленія знатоковъ. Вокругъ всей церкви, внутри ея, двойныя галлереи, отдѣленныя рядомъ толстыхъ столбовъ. Множество придѣловъ, ни мало не стѣсняющихъ внутренности, придаютъ ей, напротивъ, особое величіе и таинственность. Надъ входомъ въ церковь двѣ квадратныя башни, въ 34 сажени вышины, составляютъ родъ фронтона, черезъ который входятъ тремя вратами. Наружность этого огромнаго зданія великолѣпно отдѣлана въ томъ-же готическомъ вкусѣ. Вокругъ алтаря, множество пирамидъ, нѣжно выработанныхъ, украшены листьями, изображеніями лицъ, и даже цѣлыми фигурами. Наружныя двери покрыты рѣзьбою, представляющею святыхъ, ангеловъ и патріарховъ Ветхаго Завѣта. Достойны замѣчанія 28 фигуръ, болѣе чѣмъ въ ростъ человѣческій, поставленныя въ одинъ рядъ по фронтону: онѣ изображаютъ Французскихъ Королей. Все зданіе покрыто свинцомъ. Внутренность собора довольно темна, кромѣ однакожь алтаря, въ которомъ замѣнили раскрашенныя стекла бѣлыми. Внутри 108 цѣльныхъ колоннъ. Стропилы и перекладины подъ крышей всѣ изъ каштановаго дерева. Меня поразила величественная красота этого собора, его таинственная мрачность, призывающая къ молитвѣ, и обширность всего зданія, гдѣ теряешься въ размышленіяхъ и забываешь суеты міра. Прекрасныя бронзовыя колонны поддерживаютъ балдахинъ надъ главнымъ престоломъ; стѣны украшены картинами Жувенета, представляющими всю жизнь Богородицы. До революціи было множество украшеній, которыя теперь уже не существуютъ. Почти не было Короля Французскаго, который не оставилъ-бы по себѣ здѣсь напоминанія, богатыми вкладами или украшеніемъ; но вандалы-Якобинцы все истребили, и едва не разрушили самого собора. Къ счастію, понадобился сарай для складки овса и сѣна: это спасло храмъ. Если-бы истребили его, то не много осталось-бы въ Европѣ, подобныхъ готическихъ зданій. Наполеонъ обновилъ церковь, приказалъ исправить все, что было возможно, и къ лей коронованъ съ пышностію и великолѣпіемъ, приличными такому обряду, который совершалъ Папа Пій VII-й, въ 1804-мъ году.
   Мнѣ показывали въ ризницѣ все тогдашнее облаченіе Папы, и императорскую мантію, вышитую золотыми пчелами по малиновому бархату и подбитую горностаемъ. Давно-ли кажется? А ужь едва остается память Великаго въ Парижѣ, и всѣ событія его времени причислены къ древней исторіи.
   Въ этомъ соборѣ похоронено много знаменитыхъ людей; тутъ находилась и гробница св. Діонисія, Апостола Франціи. Множество мощей и святыни истреблено Якобинцами; памятники, украшавшіе гробницы, разрушены, и только случайно спасся одинъ изъ нихъ: подъ наваленнымъ сѣномъ злодѣи не усмотрѣли его. Онъ стоитъ въ придѣлѣ, и понынѣ неотдѣланномъ, а загороженномъ просто дреками. Это гробница Маршала Гаркура, воздвигнутая ему супругой его. Группа изъ бѣлаго мрамора представляетъ Герцога, лежащаго на полѣ сраженія; умирая, онъ приподнимается, опираясь на одну руку и оборачиваясь къ супругѣ, которая, стоя на колѣнахъ, и протягивая къ нему руки, будто призываетъ его къ себѣ. Говорятъ, мысль этого памятника пришла ей во снѣ, и въ ту самую минуту, когда его убили въ сраженіи. Работа превосходная; кажется ваятеля Кусту. Въ алтарѣ я видѣлъ прекрасный памятникъ бывшаго при Наполеонѣ Архіепископомъ Парижскимъ, Кардинала Бельзенса: онъ изъ бѣлаго мрамора. Кардиналъ, во весь ростъ, сидитъ въ креслахъ и правою рукою благословляетъ; не льзя лучше выразить въ лицѣ человѣка кротости, набожности и доброты, какъ изобразилъ ихъ здѣсь художникъ! Ризница и церковная утварь собора очень богаты; но все это новое, сдѣлано Наполеономъ, и усердіемъ двухъ послѣднихъ Королей, старшей линіи Бурбоновъ, а особенно Карла Х-го. Архіепископскія палаты, библіотека, и жилища канониковъ, и вообще всего причта церковнаго, помѣщались въ огромномъ строеніи, прилегавшемъ къ собору; но въ послѣднюю революцію, 1830-го года, чернь разломала все это до основанія, и даже драгоцѣнную библіотеку Архіепископа побросала въ рѣку.
   Королевское аббатство св. Жермена въ лугахъ (St. Germain des prés), такъ названное вѣроятно потому, что оно построено было внѣ города, и вошло въ черту его послѣ, когда Парижъ значительно увеличился. Я не сталъ-бы упоминать объ этой церкви, еслибъ она не была одною изъ древнѣйшихъ въ Парижѣ, и не заслуживала вниманія путешественниковъ множествомъ воспоминаній историческихъ. Какъ зданіе, она стоитъ замѣчанія развѣ только по высотѣ башни, служащей ей колокольнею. Полагаютъ, что церковь эта построена на развалинахъ храма Изиды {Статуя Египетской богини сохранялась при церкви до 1314-го года, когда священникъ приказалъ разбитъ се, потому, что непросвѣщенная чернь покланялась ей какъ образу святой.}. Я тщательно осматривалъ эту церковь, потому что ни въ одной другой въ Парижѣ не льзя найти такихъ слѣдовъ древности, и архитектуры, уже нигдѣ болѣе не существующей. Напримѣръ, внутри церкви капители у колоннъ всѣ разнообразныя; работа ихъ и украшенія напоминаютъ что-то Египетское, и что-то послѣднихъ временъ Греческой Имперіи; иныя-же украшенія чисто готическія. Жаль, что безумная чернь въ революцію все это испортила. Конечно исправили многое, и теперь еще тщательно исправляютъ; алтари въ придѣлахъ возобновлены, хоть ужь не такъ богато, какъ были они прежде, но прилично; Папа Пій VII-й, по пріѣздѣ своемъ для коронованія Наполеона, положилъ первый камень при возобновленіи придѣла Богородицы, и другаго, св. Мартина.
   Церковь св. Жермена Оксеруа (St. Germain l'Auxerrois), на Луврской площади, также любопытна, своею древностію, своею готической архитектурой, и тѣмъ, что она была приходскою церковью дворца. Въ ней было похоронено множество людей знаменитыхъ, и она вмѣщала въ себѣ произведенія лучшихъ художниковъ того времени; но ее недавно опустошили. Думаютъ, что велѣно будетъ возобновить, и жаль, если этого не сдѣлаютъ: она хотя не велика, но прекрасной готической архитектуры.
   Церковь св. Женевьевы (Ste Geneviève) одна изъ самыхъ древнихъ въ Парижѣ. Она всегда была въ большомъ уваженіи у Парижанъ, потому что въ ней хранились мощи святой и рака. Тутъ-же были похоронены Хловигъ, первый изъ Королей, принявшій вѣру Христіанскую, жена и дочь его. Раку св. Женевьевы великолѣпно украсили въ 1242-мъ году, и поставили подъ главный престолъ, а потомъ опять передѣлали, изъ чистаго серебра, и вызолотили. Подъ церковью была палатка со сводами; ее сохраняли тщательно, потому что во времена гоненій на христіанъ тамъ собирались на молитву.
   Аббатство и церковь св. Женевьевы нѣсколько разъ грабили и жгли Норманы, въ 846, 884 и 892 годахъ; неизвѣстно даже, въ какое время возобновили ее; знаютъ только, что это было въ 9-мъ столѣтіи; а отстроили ее уже въ XIII-мъ или XIV-мъ вѣкѣ. Она была великолѣпно украшена драгоцѣнными мраморами и образами, щедрымъ къ благолѣпію ея Кардиналомъ Ларошфуко. Извѣстно, что во времена заразительныхъ болѣзней и бѣдствій, постигавшихъ городъ, раку святой торжественно обносили по городу. Это случилось въ первый разъ въ 1229-мъ году.
   Людовикъ XV-й хотѣлъ перестроить церковь съ основанія. Онъ самъ положилъ первый камень ея въ 1764-мъ году, утвердивъ планъ архитектора Суфло (Soufflot) Художникъ этотъ учился въ Италіи, и перемѣнилъ все первое расположеніе храма, и всю систему архитектуры, бывшую тогда въ употребленіи въ Парижѣ. Онъ ввелъ колонны, отдѣльныя и большаго діаметра, какъ внутри, такъ и снаружи строенія. Планъ его, по новости, легкости и красотѣ своей, заслужилъ общее одобреніе, и заставилъ думать, что имъ произведено все, что лучшаго осталось намъ послѣ Грековъ и Римлянъ. Храмъ долженъ былъ представлять Греческій крестъ, въ 340 футовъ длины, считая преддверіе, и въ 250 ширины между стѣнъ; посрединѣ возвышался куполъ въ 62 фута 8 дюймовъ, поддерживаемый внутри четырьмя столбами, столь легкими, что едва можно было различать ихъ между отдѣльными колоннами, составлявшими четыре отдѣленія креста.
   Такая-же легкость являлась и въ круглыхъ сводахъ зданія, гдѣ съ большимъ искуствомъ сдѣлали просвѣты, придававшіе имъ, нѣкоторымъ образомъ, видъ готической легкости. Просвѣты эти въ разныхъ направленіяхъ, и производятъ, переливами свѣта, эффектъ разнообразный и очень пріятный. Присоедини къ тому свѣжую отдѣлку, чистоту камня, украшенія легкой рѣзьбы, со вкусомъ размѣщенной, можно вообразить восхищеніе жителей, при появленіи ихъ внутри зданія. Высота, отъ помоста до рамы верхняго просвѣта, посрединѣ свода вдѣланнаго, была 170 футовъ. Оставалось только кончить мраморный помостъ, какъ вдругъ замѣтили нѣсколько отколовъ и небольшихъ трещинъ іъ столбахъ, держащихъ куполъ, и въ сосѣдственныхъ колоннахъ. Ясно было, что тяжесть сводовъ подавляетъ слабыя подпоры, и угрожаетъ скорымъ разрушеніемъ всего зданія. Надобно было приспособить новыя поддуги, сдѣлать опоры столбамъ, и нѣкоторымъ образомъ испортить внутренній видъ зданія, которое уже полагали оконченнымъ, послѣ безпрерывныхъ, слишкомъ сорокалѣтнихъ трудовъ, и болѣе 15-ти милліонной издержки.
   Опытные архитекторы давно предвидѣли эту бѣду, и многіе подавали записки, гдѣ доказывали, что зданіе не можетъ устоять. Между прочимъ Паттъ ясно показалъ, отъ чего произошло поврежденіе. Правительство велѣло тотчасъ составить коммисію, тщательно разсмотрѣть недостатки построенія, и изыскать средства помочь имъ. Коммисія, гдѣ соединились лучшіе художники, удостовѣрилась, что куполъ и три свода сложены искусно и предусмотрительно; что при построеніи ихъ было приложено все возможное стараніе; что желѣзныхъ связей достаточно; что кладка искусна, и изъ лучшаго камня, и въ верхней части церкви никакого поврежденія не оказалось, хотя поддерживающіе ее нижніе столбы осѣли и треснули. Слѣдовательно, весь недостатокъ заключается въ непрочности и дурной постройкѣ столбовъ.
   Послѣ такого заключенія занялись средствами исправить несовершенства и предупредить разрушеніе, не портя системы внутренняго расположенія и не прибавляя столбовъ, или колоннъ, которыя нарушили-бы гармонію плана. Главное управленіе работами поручили Г-ну Ронделе (Rondelet), который принялся за нихъ въ концѣ 1770-го года, и съ такимъ тщаніемъ и искуствомъ передѣлалъ куполъ и своды, что даже ни сколько не измѣнилъ плана Суфло.
   Въ революцію, назначеніе храма перемѣнилось: подъ названіемъ Пантеона, его посвятили великимъ мужамъ Франціи. Для этого сдѣланы были перемѣны въ расположеніи, и подъ сводами подземельныхъ галлерей его похоронили прахъ Вольтера, Руссо, и потомъ Марата; послѣ Марата выкинули. Я видѣлъ смѣшныя гробницы Вольтера и Руссо; онѣ были на первый случай сдѣланы деревянныя, нелѣпо раскрашенныя, съ какою-то сусальною позолотою, и теперь уже почти сгнили; вѣроятно, никто не подумаетъ исправить или возобновить ихъ. Другихъ великихъ людей, достойныхъ Пантеона, Франція еще не нашла. Да почему она присвоила себѣ и Руссо? Онъ, конечно, великій писатель, но онъ Швейцарецъ. Въ царствованіе Наполеона, Пантеонъ возвратили религіи, и онъ опять назвался церковью св. Женевьевы. Императоръ опредѣлилъ хоронить въ подземельныхъ галлереяхъ его верховныхъ чиновниковъ Имперіи, и тѣхъ рѣдкихъ мужей, которые превосходными дарованіями, геройскими подвигами, или примѣрною храбростію заслужатъ такое отличіе. Тамъ уже много гробницъ, и между прочими гробница Маршала Ланна. Но всѣ эти прославившіеся покойники въ другой сторонѣ и лежатъ далеко отъ Вольтера и Руссо, которые и послѣ смерти, кажется, не могутъ примириться и сблизиться, а потому лежатъ въ противоположныхъ сторонахъ: одинъ по правую отъ входа, а другой по лѣвую сторону. Въ этомъ подземельѣ есть мѣсто, гдѣ удивительное эхо: почти цѣлая фраза явственно и чисто повторяется имъ.
   При Людовикѣ XVIII-мъ еще отдѣлывали церковь. Плафонъ расписывалъ славный живописецъ Баронъ Гро (Gros). Четыре картины, изъ исторіи Франціи, начиная отъ Карла Великаго, были предначертаны такъ, чтобы четвертая посвящена была Наполеону; но паденіе его не допустило до этого, и художникъ изобразилъ въ ней возвращеніе Бурбоновъ, искусно помѣстивъ на облакахъ Людовика XVI-го, супругу и сына его. Живопись хороша, но композиція картинъ не совсѣмъ нравится мнѣ. Карлъ Великій больше похожъ на раздраженнаго пророка, чѣмъ на царя-воина. Искренно сожалѣю, что когда я посѣщалъ Пантеонъ, пандатифы, порученные кисти моего пріятеля Барона Жерара, оставались еще покрыты холстомъ, потому что не совсѣмъ были отдѣланы.
   Теперь онъ умеръ; не знаю, кто докончитъ работу этого великаго худодника. Послѣ революціи 1830-го года, церковь опять обращена въ Пантеонъ, и, по моему мнѣнію, совсѣмъ некстати. Архитектура этого зданія совершенно прилична и даже прилична единственно богослуженію. Французы, вѣрно, скоро опомнятся, обратятся къ религіи и почувствуютъ, что гораздо лучше внести въ храмъ Св. Женевьеву, чѣмъ сохранять подъ сводами ея людей, которыхъ славу можно оспоривать. Если-бы Магдалининскую церковь, которую Наполеонъ назначалъ быть храмомъ славы для его великой арміи, посвятили великимъ мужамъ Францій, а Пантеонъ опять отдали богослуженію, тогда оба зданія были-бы совершенно приличны каждое своему назначенію.
   Пантеонъ зданіе великолѣпное и одно изъ прекраснѣйшихъ въ своемъ родѣ; его своды съ просвѣтами, его куполъ, его легкость, единственны! Онъ пустъ и неукрашенъ, но прелестенъ, и долго останется, вмѣстѣ съ соборною церковью Богородицы, первымъ зданіемъ Парижа.
   Церковь Св. Стефана въ горѣ (St. Etienne du mont) замѣчательна тѣмъ, что въ ней теперь на ходится рака Св. Женевьевы, безъ всякаго украшенія, покрытая только шелковою матеріею. Она забыта Парижанами; малое число вѣрующихъ, и по большей части женщины, изрѣдка приходятъ сюда молиться, и кладутъ на раку вѣночки изъ полевыхъ цвѣтовъ; я нашелъ два или три, завядше.
   Церковь Св. Елисаветы, близъ Тамиля, достойна посѣщенія путешественниковъ: нигдѣ въ другомъ мѣстѣ не увидятъ они расписныхъ стеколъ такой величины; каждое окошко въ одно стекло, съ изображеніемъ картины, или образа, превосходной живописи. Ихъ работали въ Севрѣ, и они очень дорого стоятъ. Мнѣ сказывали, что Король Виртембергскій заказалъ для себя точныя копіи съ нихъ, такой-же величины.
   Церковь Маріи Магдалины заслуживаетъ подробное описаніе. Я жилъ подлѣ и имѣлъ дозволеніе входить въ нее во всякое время, потому что, въ бытность мою, отдѣлывали еще внутренность ея; архитекторъ упросилъ, чтобы туда никого не впускали безъ него, и это строго соблюдалось.
   Наполеонъ приказалъ построить Греческій храмъ славы. Бурбоны, возвратившись, велѣли сдѣлать на фронтонѣ храма Латинскую надпись, посвящай его Всеблагому Всемогущему Богу, во имя Святыя Маріи Магдалины; Хорошо; но почему узнать, что это христіанская церковь? гдѣ крестъ? куда помѣстить колокола, призывающіе къ молитвѣ? Наконецъ, какъ различить это зданіе, при первомъ взглядѣ, отъ биржи, отъ Депутатской Палаты? Оно несообразно съ нынѣшнимъ своимъ назначеніемъ; однако не льзя не сознаться, что, какъ произведеніе архитектуры, это превосходнѣйшее зданіе новыхъ временъ. Церковь Маріи Магдалины начата еще въ 1762-мъ году; потомъ планъ ея перемѣнили и начали ее снова; къ счастью, она не была достроена въ 1793-мъ году, и потому только не превратилась тогда въ клубъ или складочный амбаръ. Въ 1807-мъ году Наполеонъ вздумалъ сдѣлать изъ нея храмъ славы, предполагая поставить на фронтонѣ слѣдующую надпись: Императоръ Наполеонъ солдатамъ Большой Арміи. Притомъ велѣно было сохранить все построенное, какъ оно было, чтобы не увеличить расходовъ выще трехъ милліоновъ. Изъ представленныхъ плановъ, Императоръ утвердилъ планъ Внньона. Этотъ архитекторъ передѣлалъ все снова, но работы шли медленно, во время войны и при недостаткѣ въ деньгахъ, такъ, что съ 1808-го по 1830-й годъ едва выводили по два ряда камней въ годъ. Теперь, при новомъ архитекторѣ Г-нѣ Гюве, наружность церкви совершенно отдѣлана; работаютъ внутри. Займемся сперва наружностью. Это храмъ Коринѳскаго ордена, изъ числа тѣхъ, которые у древнихъ назывались периптеръ, то есть, окруженный рядомъ однообразныхъ, колоннъ, поставленныхъ въ равномъ разстояніи между собою и отъ стѣны. Онъ украшенъ двумя портиками, съ фронтонами; фронтонъ, обращенный къ бульвару, поддерживается колоннами въ два ряда, которыя, какъ и пилястры, соотвѣтствующіе имъ, посрединѣ даютъ отверстіе дверямъ. Потолокъ надъ дверями возвышается аркою, украшенною, такъ-же какъ и на прочихъ дверяхъ, розасами и рѣзьбою превосходной работы. Вообще весь храмъ вокругъ украшенъ лѣпною работою, удивительно нѣжною. На фризѣ, надъ каждою колонною, и посрединѣ каждаго промежутка, поставлены ангелы, поклоняющіеся и держащіе гирлянды, гдѣ на изгибахъ помѣщены: сосудъ, рипиды, кресты. Это зданіе одно изъ обширнѣйшихъ и прекраснѣйшихъ не только новаго, но и стараго времени. Я очень сожалѣю, что мнѣ не удалось видѣть барельефа, назначеннаго на главный фронтонъ. Знакомые мнѣ художники сказывали, что онъ несравненной красоты, работы художника Лемера (Lemaire). Въ немъ Спаситель стоитъ на тронѣ, и милостиво привѣтствуетъ Магдалину, стоящую передъ нимъ на колѣнахъ; тутъ множество другихъ фигуръ.... Но не видавши барельефа, не хочу его описывать и еще меньше судить о немъ по чужимъ разсказамъ. Сообразите его огромность потому, что одна фигура Спасителева 48-ть футовъ вышины!
   Внутренность храма очень близка къ отдѣлкѣ; боюсь, что она не будетъ соотвѣтствовать наружной его красотѣ. Для украшеній употреблено множество разноцвѣтнаго мрамора, изъ Французскихъ каменоломней; картины написаны всѣ своими художниками. Славный живописецъ Ларошъ, зять Горація Вернета, взялся-было росписать всю церковь, условился въ цѣнѣ и получилъ задатки; но министръ Тьеръ отдалъ написать одну картину какому-то художнику, имъ покровительствуемому, и Ларошъ возвратилъ задатокъ и отказался отъ работы. Жаль! во-первыхъ потому, что это художникъ первостепенный, а во-вторыхъ, что не будетъ согласія Въ изображеніяхъ.
   Мнѣ остается сказать нѣсколько словъ о церкви Богоматери Лореттской. Ее при мнѣ отдѣлали и освятили. Въ жизнь мою не видывалъ я такого восторга, какой произвело въ публикѣ освященіе этого храма. Можно было-бы подумать, что построили какое нибудь чудо, подобное Парижскому собору Богородицы, или Кельнской соборной церкви. Я пріѣхалъ за два часа до начатія церемоніи, но ужь мѣста не было, и я не могъ протѣсниться даже до преддверія. Одинъ изъ старостъ церковныхъ, мой пріятель Графъ Эрсевилъ, убѣдилъ меня не трудиться напрасно, предлагая показать мнѣ церковь во всѣхъ ея подробностяхъ, когда въ ней никого не будетъ; я послушался, и черезъ нѣсколько дней, вмѣстѣ съ нимъ, отправился въ нее.
   Церковь Лореттской Богородицы напомнила мнѣ, только въ маломъ видѣ, Римскую церковь Богородицы (Ste Marie Majeure). Впрочемъ, она не мала и легко можетъ вмѣстить до 3-хъ тысячъ человѣкъ. Стѣнная живопись здѣсь выгодно замѣняетъ картины, которыя почти всегда ставились невыгодно, безъ разбора. Здѣсь хотѣли, чтобы все было на мѣстѣ, и для мѣста. Многіе изъ Французскихъ художниковъ нашли случай показать свои дарованія.
   Жаль, что важныя обстоятельства не дозволили всего кончить до ея освященія, и потому не льзя судить о цѣломъ, которое отъ этого много теряетъ. Живопись плафона и пандатифовъ невозможно разсмотрѣть вполнѣ, потому что даже не всѣ подмостки сняты; группу, изъ позлащенной бронзы, долженствующую украсить главный престолъ, и двухъ ангеловъ, еще не успѣли поставить. Мраморныя изображенія Спасителя и Богоматери не на своихъ мѣстахъ, отъ того что придѣлы, въ которыхъ, они должны стоять, не отдѣланы; боковыя двери въ церковь и въ ризницу загорожены досками. Однимъ словомъ: много еще недоконченнаго.
   Церковь эта, совершенно отдѣленная отъ всякаго строенія, находится въ концѣ Лафиттовой улицы, такъ что ее видно съ бульвара. Ширина ея 95 футовъ, а длина 215 футовъ. Въ фасадѣ портикъ, съ четырьмя колоннами Коринѳскаго ордена, и съ богатыми фризами; онъ повершенъ фронтономъ, по угламъ котораго поставлены статуи Вѣры, Надежды и Любви, работы ваятелей Фолтье, Лемера и Лайтье. Въ полотнѣ Фронтона барельефъ, работы Нантёля, изображающій ангеловъ, поклоняющихся Богородицѣ и Младенцу Іисусу. Внутренность церкви пространна, хорошо отдѣлана; стекла большаго запрестольнаго окна, и въ ризницѣ, расписаны прекрасно; они сдѣланы на Севрской фабрикѣ. Четыре главные придѣла, по угламъ, будутъ также украшены лѣпною работою и живописью.
   Послѣ этого поверхностнаго описанія, я позволю себѣ войти въ разсмотрѣніе достоинствъ новаго храма. Парижане, не привыкшіе видѣть расписанныхъ внутри по стѣнамъ церквей, восхищаются этою: изобиліе красокъ и позолоты, всравненіи съ холодною сухостью почти всѣхъ ихъ новыхъ храмовъ, прельщаетъ зрѣніе новостью, и толпа посѣтителей (не молельщиковъ) готова рукоплескать этому блестящему зрѣлищу. Они и не помышляютъ о благоговѣйномъ впечатлѣніи, какое должно было-бы внушать такое мѣсто, Кто виноватъ? Толпа, и самое зданіе
   Конечно, во Франціи прошло то время, когда вѣра и набожность увлекали молящихся въ храмы, заставляли ихъ восхищаться изображеніями святыхъ преданій, и повергали долу въ набожномъ молчаніи. Но прошло и то время, когда величественный соборъ возносилъ къ небесамъ огромные своды свои, подъ которыми человѣкъ казался такъ малъ. Вѣка перемѣнились.... Теперь архитекторъ созидаетъ новый домъ Божій, но домъ этотъ такъ веселъ, и такъ щеголевато убранъ, что, кажется, въ немъ не возможно никакое глубокое и важное размышленіе.... Но оставимъ и это. Въ эпоху, когда всѣ хотятъ изобрѣтать, а не подражать, для чего было копировать въ углу Парижа церковь Св. Маріи (Majeure) въ Римѣ? А если такъ, то къ чему, вмѣсто огромной церкви, дѣлать родъ часовни? Надобно-ли было копировать Римскій соборъ со всѣми его недостатками, если въ немъ они есть, и даже придать ихъ, если онъ ихъ не имѣетъ? Хорошо-ли, напримѣръ, что фасадъ здѣшняго храма въ полтора раза больше его ширины, а Коринѳскія колонны, по толщинѣ своей, несоразмѣрны съ Іоническими, поставленными внутри? Сколько выпусковъ и придѣлокъ, выходящихъ изъ черты главныхъ линій, и удобныхъ лишь на то, чтобы за нихъ цѣпляться! На что они? Притомъ, совершенное отсутствіе всякаго украшенія снаружи, для меня непонятно! Хорошо-ли и то, что колокольня, возвышающаяся надъ строеніемъ, похожа на китайскую садовую бесѣдку, или на голубятню!
   Внутри церкви, вы дивитесь красотѣ и богатству живописи, рѣзьбы и позолоты; но что чувствуете вы? Углубляетесь-ли въ благоговѣйныя размышленія? Открывается-ли душѣ что нибудь высшее земнаго чувства удивленія? Нѣтъ. Глазамъ пріятно смотрѣть на изобиліе богатыхъ и пріятныхъ украшеній; но щеголеватость не замѣняетъ величія и важности. Скорѣе можно подумать, какъ сказалъ одинъ французъ, что находишься въ богатомъ кабинетѣ, а не въ церкви Богородицы.
   Мнѣ не нравятся даже эти простыя окошки, такія-же какъ въ обыкновенныхъ комнатахъ, и этотъ раззолоченный коробками потолокъ тяжелъ, давитъ меня. Я не войду въ разсмотрѣніе каждой части храма и каждой картины; заключу только тѣмъ, что церковь Лореттской Богородицы хороша, нарядна, но не величественна, и далеко не можетъ сравняться съ церквами Италіи, и еще меньше съ древними готическими церквами Франціи и Германіи,
   Я былъ во многихъ другихъ церквахъ въ Парижѣ, какъ-то: въ церкви Св. Евстафія, Успенія Богородицы, С. Рока, Св. Сульниція. Послѣдняя особенно замѣчательна красотою и огромностію своею, и темъ еще, что въ ней начертанъ Парижскій меридіанъ, столько извѣстный во всѣхъ астрономическихъ и географическихъ наблюденіяхъ; онъ былъ принятъ за основаніе многими учеными писателями. Въ концѣ линіи поставленъ астрономическій обелискъ. Вообще, во всѣхъ здѣшнихъ церквахъ, до революціи, было множество любопытныхъ, историческихъ памятниковъ; теперь почти ничего не осталось. Церкви возобновили, это правда; но онѣ пусты для любителей древности и художествъ, и, къ сожалѣнію должно прибавить, пусты и отъ того, что въ нихъ мало бываетъ молельщиковъ. Если и бываютъ они, то по большой части это женщины и нѣсколько стариковъ: молодыхъ людей я почти ни разу не заставалъ. Любопытство завлекаетъ ихъ иногда услышать проповѣдь какого нибудь прославленнаго оратора, какъ-то: аббата Лакордера въ соборѣ, аббата Кёръ (Cœur) въ церкви Св. Евстафія, аббата Равнньлна, въ церкви Св. Ѳомы Аквинскаго, аб6ata Комбало, въ церкви Успенія Богородицы, аббатовъ: Дюпанлу и Гіона, въ церкви Св. Рока. Тогда обыкновенно бываетъ давка, и я съ большимъ трудомъ доставалъ себѣ мѣсто.
   Мазариновскія палаты, извѣстныя подъ названіемъ Collège Mazarin, и церковь четырехъ языковъ (Eglise des quatre nations) построены на берегу Сены, противъ самаго Луврскаго дворца. Здѣсь нѣкогда были большія и малыя Нельскія палаты, и славная башня того-же имени (la Tour de INesle). Послѣ многихъ переходовъ изъ рукъ въ руки, мѣсто это досталось Кардиналу Мазарину, который отстроилъ дворецъ, и основалъ въ немъ учебное заведеніе, богатую библіотеку, и огромную церковь, въ которой находилась гробница его {Нынѣ она сохраняется въ музеумѣ Французскихъ монументовъ, и по справедливости считается лучшею работою знаменитаго ваятеля Куазевокса.}. Онъ одарилъ заведеніе свое двумя милліонами, и опредѣлилъ ему еще духовнымъ завѣщаніемъ 45 тысячъ ливровъ дохода, изъ процентовъ капитала, положеннаго имъ въ Городовую Ратушу. Назначенные имъ попечители заботились о содержаніи и распространеніи его заведенія.
   Въ царствованіе Наполеона Національный Институтъ имѣлъ здѣсь свои публичныя засѣданія.
   Хотя во время мятежей часть библіотеки пострадала, а манускрипты присоединены къ Королевской библіотекѣ, но я нашелъ тутъ еще прекрасную библіотеку, составленную изъ 400 тысячъ, и болѣе, рѣдкихъ и драгоцѣнныхъ книгъ. Она открыта публикѣ, и въ ней всякой день можно застать читающихъ и трудящихся надъ выписками и справками. Здѣсь видѣлъ я два прекрасные и самые большіе глобуса, подаренные библіотекѣ Людовикомъ XVI-мъ. Тутъ-же рѣдкое собраніе моделей архитектуры, и украшеній, снятыхъ, въ уменьшенномъ, но точномъ размѣрѣ, съ древнихъ зданій Рима. Для меня, самая рѣдкая коллекція, какая только быть можетъ, это искусно сдѣланныя копіи съ древнихъ остатковъ строеній, называемыхъ Циклопическими (Cyclopéens), или Этрурскими. Ихъ 86, извѣстнѣйшихъ, какъ въ Греціи такъ и въ Италіи. Я всячески старался достать хоть одинъ снимокъ съ нихъ, и нашелъ работника, который дѣлалъ эту коллекцію для ученаго составителя ея. Я обѣщалъ ему за трудъ больше чѣмъ онъ могъ-бы надѣяться; однако онъ ни за что не согласился, говоря, что это собраніе собственность вдовы ученаго путешественника, и поставлено въ библіотеку на время, потому что она старается продать его правительству; а если узнаютъ, что существуютъ копіи съ него, то, можетъ статься, это повредитъ ей. Я принужденъ былъ одобрить прекрасное чувство ремесленника, и остался безъ модели, которая была-бы для меня тѣмъ любопытнѣе, что я видѣлъ подлинники этихъ построеній въ Греціи и въ Италіи. Нынѣ въ Мазариновыхъ палатахъ бываютъ засѣданія Французской Академіи, на которыхъ мнѣ случилось быть два раза. Зала засѣданій хороша, но устроена почти одинаково съ залами Депутатскаго Совѣта и Палаты Перовъ; только она меньше ихъ. Въ первый разъ, при мнѣ былъ принятъ въ члены Г-нъ Дюпати, а во второй разъ Г-нъ Гизо: послѣдній былъ тогда министромъ. Оба засѣданія показались мнѣ довольно скучны. Собраніе въ оба раза было многолюдно; множество дамъ и посѣтителей наполняли ложи и галлереи; принятой членъ возглашалъ длинную рѣчь, обыкновенно наполненную пышными хвалами умершему члену, на мѣсто котораго онъ поступилъ, благодареніемъ Академіи за избраніе, притворнымъ уничиженіемъ самого себя, и обѣщаніемъ ревностно стараться, усердіемъ и трудами своими, сдѣлаться достойнымъ такой чести: все это повторяется каждый разъ при подобныхъ случаяхъ. Конечно, иные умѣютъ все украсить краснорѣчіемъ, и входятъ въ сужденія о сочиненіяхъ своихъ предшественниковъ; но вообще такія засѣданія не любопытны. Президентъ, или Непремѣнный Секретарь Академіи, отвѣчаетъ новопринятому: Г-ну Дюпати отвѣчалъ Александръ Дюваль. Онъ выхвалялъ новопринятаго, и все то-же и то-же. Г-нъ Гизо говорилъ долго, красно, и за всѣмъ тѣмъ утомительно: я былъ радехонекъ, когда это кончилось. Французская Академія, въ простыя засѣданія свои, занимается единственно литтературой и Французскимъ языкомъ, то есть очищеніемъ его и составленіемъ полнаго словаря. Изъ числа членовъ ея всегда были и теперь есть люди, знаменитые въ словесности.
   Засѣданія Академіи Наукъ гораздо занимательнѣе. Я обязанъ Г-ну Мейендорфу доставленіемъ мнѣ случая быть тамъ нѣсколько разъ. Въ первый разъ, какъ иностраннаго посѣтителя, меня усадили въ кресла противъ самого Президента: тогда предсѣдательствовалъ Карлъ Дюпенъ (Charles Dupin). Онъ привѣтствовалъ меня нѣсколькими слонами, въ которыхъ лестно упомянулъ, что Академіи извѣстны мои труды, что мой Географическій Словарь Россійской Имперіи, на Французскомъ языкѣ, остается у нихъ классическимъ сочиненіемъ, и проч. Я былъ принужденъ благодарить, и, говорятъ, исполнилъ это довольно удачно. Мнѣ было особенно пріятно посѣщать Академію Наукъ, потому, во-первыхъ, что между членами ея находилось много знакомыхъ моихъ, и съ иными даже я переписывался прежде. Назову здѣсь добраго пріятеля своего, старика Ларрея (Larrey), бывшаго первымъ лейбъ-хирургомъ Наполеона. Онъ сопровождалъ его во всѣхъ походахъ и сраженіяхъ, и бесѣда этого почтеннаго старца чрезвычайно занимательна. Свидѣтель столькихъ событій, онъ разсказывалъ мнѣ множество анекдотовъ, не всѣмъ, или даже мало кому извѣстныхъ. Отъ него слышалъ я многое о Египтѣ, о Сиріи, о Россіи.
   Другими пріятелями моими, изъ академиковъ, были: Карлъ Дюпенъ, къ которому я ѣзжалъ на вечера и на публичныя его лекціи; Жоффруа Сентъ-Илеръ, столько разъ угощавшій меня въ Ботаническомъ саду (Jardin des plantes); Араго, славный астрономъ нашего времени, Амперъ, и другіе. Засѣданія Академіи любопытны и потому, что въ нихъ всегда разсуждаютъ о предметахъ, имѣющихъ общую занимательность.
   Почти возлѣ самыхъ Мазариновскихъ палатъ, по набережной, находится Монетный Дворъ. Я разсматривалъ его съ восхищеніемъ, и не думаю, чтобы гдѣ нибудь было подобное заведеніе. Строенія великолѣпны, и составляютъ два фаса, или двѣ линіи треугольника, каждая въ 60 саженъ. Въ главномъ фасадѣ, со стороны рѣки, прекрасныя сѣни, украшенныя 24-мя Дорическими колоннами; лѣстница также съ 16-го Іоническими колоннами; внутри огромныя залы, гдѣ большой и драгоцѣнный минералогическій кабинетъ устроенъ и приведенъ въ совершенный порядокъ, ученымъ профессоромъ Сажемъ (Sage), преподающимъ тутъ публичныя лекціи. Есть еще много кабинетовъ съ машинами, и особыя комнаты для присутствій, для служащихъ, и проч. Внутри двора, окруженнаго галлереями, la salle des balanciers (Зала для чеканной машины); надъ нею другая, для уставщиковъ; каждая въ 62 фута длины и 39 ширины. Возлѣ нихъ была церковь, но теперь въ ней работаютъ. Повсюду видна лѣпная работа, барельефы и арабески; карнизы по большей части съ позолоченными украшеніями, но легки и сдѣланы съ большимъ вкусомъ. Особенно богато украшена зала, гдѣ преподаются лекціи. Мнѣ показывали здѣсь полное собраніе медалей и монетъ Французскихъ, составленное по хронологическому порядку, отъ первыхъ королей до нашего времени И еще мудренѣе, что сохранили при каждой и штемпель и пуансонъ ея, такъ, что если-бы кто пожелалъ имѣть какую нибудь монету или медаль, то чрезъ нѣсколько часовъ могъ-бы получить настоящій и свѣжій отпечатокъ: въ такомъ случаѣ платится за употребленный металлъ по цѣнѣ съ вѣсу, да самая бездѣлица за работу. Я видѣлъ здѣсь-же коллекцію новоизобрѣтенныхъ машинъ, относящихся къ монетному искуству: иныя были одобрены и приняты для употребленія; другія остались для любопытства. Ее всѣхъ заведеніяхъ, которыя посѣщалъ я въ Парижѣ (а ихъ много), я вездѣ встрѣчалъ, при отличной вѣжливости, готовность все показывать путешественнику и удовлетворять его вопросамъ и любопытству. Безкорыстіе сторожей меня даже удивляло: они никогда ничего не просили и довольствовались тѣмъ, что добровольно давали имъ.
   Между учеными заведеніями нельзя не упомянуть о Музеумъ Св. Мартина (Le Musée St. Martin). Онъ особенно замѣчателенъ огромною коллекціей собранныхъ въ немъ моделей всего, что относится до наукъ, приспособленныхъ къ промышленности. Тутъ вы найдете паровыя машины всѣхъ родовъ, мѣльницы, винокурни, и другія заведенія для перегонки, или дистиллировки, свекловичныя сахароварни, рафинадные аппараты, прядильныя машины и проч. и проч. Я полагаю, что нигдѣ нѣтъ коллекціи, полнѣе и лучше составленной. Въ тотъ самый день, когда я осматривалъ ее, Г-нъ Карлъ Дюпенъ преподавалъ тутъ лекцію, о приложеніи Химіи къ промышленности. Зала была полна. Когда я вошелъ, профессора еще не было; но кто были слушатели? Ремесленники, нѣсколько заводчиковъ, солдаты, фабриканты, и небольшое число студентовъ изъ лицея. Изъ этого я заключилъ, что Г-нъ Дюпенъ сѣетъ не на камнѣ, и зерна его даютъ плодъ. Онъ говорилъ ясно, внятно, и его слушали съ большимъ вниманіемъ; многіе записывали его слова. Увидя меня, онъ вѣжливо попенялъ мнѣ, что я не предупредилъ его о своемъ посѣщеніи, и прибавилъ, что почелъ-бы долгомъ сберечь мнѣ мѣсто поближе къ себѣ.
   Винный дворъ (Halle aux vins), гдѣ складываются вина и водки, привозимыя въ Парижъ, и гдѣ платится съ нихъ городу пошлина, или акцизъ, заведеніе огромнѣйшее. Оно построено слишкомъ роскошно, стоило городу болѣе трехъ милліоновъ рублей, и едва уплачиваетъ проценты съ употребленнаго на него капитала. Всѣ торгующіе виномъ купцы имѣютъ здѣсь погреба и небольшія палатки, служащія имъ конторами. Погреба эти такъ обширны, что войдя въ нихъ, можно, кажется, заплутаться въ подземельныхъ ихъ галлереяхъ. Плоскія кровли составляютъ на нихъ большія террасы, убитыя хрящемъ и окруженныя желѣзными балюстрадами. Ежедневно, съ разныхъ заставъ приходятъ сюда обозы съ виномъ, которое измѣряется и записывается; съ него платится акцизъ и оно ставится въ погребъ. Я съ любопытствомъ смотрѣлъ, какъ дѣлается измѣреніе: оксофтовую бочку подкатываютъ подъ машину, которая беретъ ее на блоки, и мальчикъ лѣтъ тринадцати, одинъ вертя небольшое колесо, съ неимовѣрною легкостію поднимаетъ ее и ставитъ на приготовленное ей мѣсто; потомъ, такимъ-же образомъ, ставитъ другую, третью и такъ далѣе. Когда весь рядъ, составленный изъ десяти бочекъ, наполнится, тогда смотритель приказываетъ отпереть находящіеся въ нихъ краны, и вино течетъ въ другія бочки, поставленныя внизу. Противъ каждой изъ нихъ вдѣланъ стеклянный цилиндръ, на подобіе тѣхъ, которые бываютъ въ барометрахъ, только нѣсколько пошире, и по мѣрѣ истеченія вина, на немъ обозначается, тою-же самою жидкостію, сколько убыло ея изъ бочки, такъ что когда сошла вся бочка, то мѣра вина, до послѣдняго стакана, вѣрно обозначена на цилиндрѣ, и инспектору остается только противъ каждаго No бочки записать ея вмѣстимость? Все это производится легко, вѣрно очень скоро.
   Недалеко отъ Виннаго двора находится знаменитый Ботаическій садъ (Jardin des plantes). Я посѣщалъ его много разъ, и всегда находилъ новые предметы для изученія, удивленія и замѣчанія. Подробно описать его невозможно: это составило-бы огромнѣйшую книгу; удовольствуюсь немногими подробностями.
   Ботаническій садъ первоначально заведенъ Людовикомъ XIII-мъ, въ 1626-мъ году. Мѣсто подъ нимъ и тогда было обширное, но застроенное только нѣсколькими теплицами и оранжереями. Безсмертный Графъ Бюффонъ, сдѣлавшись директоромъ этого заведенія, расширилъ сады его до самаго берега Сены, вырылъ пруды для водяныхъ растеній, началъ собраніе всѣхъ предметовъ, относящихся къ Естественной Исторіи, насадилъ множество иноземныхъ растеній, завелъ звѣринецъ, птичникъ, и началъ систематическую классификацію. Короли Французскіе покровительствовали этому заведенію, и не щадили издержекъ, для доставленія изъ всѣхъ странъ міра предметовъ, входящихъ въ составъ такого собранія. Отвсюду привозили живыхъ звѣрей, птицъ, насѣкомыхъ, деревья, и всякаго рода растенія; чего не льзя было доставить въ живомъ видѣ, то доставлялось въ видѣ чучелъ, травниковъ, сухихъ насѣкомыхъ, и проч. Преемники Бюффона были достойны его: славный Добантонъ (Daubanton), лаеепедъ, наконецъ безсмертный Кювье, продолжали тщательно умножать коллекціи. Каждый изъ нихъ былъ писатель, знаменитый по своей части. Кто не читалъ Словаря Добантона, Естественной Исторіи змѣй и пресмыкающихся, Ласепеда? Кто не удивлялся глубокой учености, краснорѣчію и открытіямъ Кювье? Его сравнительная анатомія, его система допотопныхъ животныхъ, описанія ихъ скелетовъ, словомъ, его сочиненія останутся предметомъ удивленія и признательности ученаго міра. Онъ основалъ здѣсь полный Кабинетъ Сравнительной Анатоміи, довершилъ и привелъ въ ясный порядокъ Кабинетъ Натуральной Исторіи, полнѣйшій во всемъ свѣтѣ. Здѣсь, начиная съ слона и единорога до блохи и мошки, все извѣстное доселѣ царство животныхъ является въ подлинникѣ. То-же самое можно найти въ царствѣ ископаемыхъ. Если климатъ и мѣстность не дозволили составить полнаго собранія растеній (хотя ихъ здѣсь много), то по крайней мѣрѣ можно видѣть полные травники, образчики деревъ, искусно раскрашенные рисунки ихъ, и проч.
   Нынѣшній директоръ заведенія, хорошій пріятель мой Жоффруа Сентъ-Илеръ, не уступаетъ Никому изъ предшественниковъ своихъ (исключая развѣ Кювье) въ учености. Онъ достойный ихъ преемникъ, и посвятилъ всю жизнь свою наблюденію и содержанію въ порядкѣ всего, что принадлежитъ къ Ботаническому саду. Сочиненія его извѣстны, и онъ одинъ изъ трудолюбивѣйшихъ членовъ Академіи Наукъ. Я подарилъ ему привезеннаго мною изъ Крыма Scarabeus Tauricus, и онъ очень благодарилъ меня говоря, что по неосторожности одного студента, бывшій въ ихъ собраніи единственный экземпляръ этого насѣкомаго попорченъ.
   Я иногда по часу просиживалъ противу льва, или огромнаго Альпійскаго орла, такъ что они переставали заниматься мной, и предавались своимъ привычнымъ занятіямъ. Отъ нихъ переходилъ я къ крошечнымъ колибри, для которыхъ въ теплицѣ растутъ магноліи и муза-парадиза. Эти прелестныя малютки перелетаютъ съ вѣтки на вѣтку, чичикаютъ, хлопочутъ, мечтаютъ, можетъ быть, что онѣ на родинѣ, и занимаются, какъ левъ и орелъ, своимъ бытомъ! Сколько размышленій возбуждали во мнѣ всѣ эти творенія! Истинно, каждый разъ можно было произнесть: "Чудны дѣла твои, Господи, яко вся премудростію сотворилъ еси!" Кромѣ жирафа, котораго я здѣсь увидѣлъ въ первый разъ, другіе звѣри были мнѣ извѣстны. Я видалъ ихъ въ Россіи, и въ путешествіяхъ своихъ по чужимъ землямъ; но нигдѣ не собраны они въ такомъ числѣ, какъ здѣсь. Ихъ содержатъ просторно. Не опасныя и не вредныя человѣку ходятъ почти по волѣ; имъ отгорожены пространныя мѣста въ саду, гдѣ они пасутся или гуляютъ.
   Вообще строеніе здѣсь нероскошно, и даже не соотвѣтствуетъ величію столь славнаго заведенія, кромѣ однакожь новопостроенныхъ и отдѣланныхъ при мнѣ оранжерей и теплицъ. Стекляныя рамы въ нихъ, съ наклонами, такъ огромны, что ихъ можно назвать стекляною кровлею. Нѣтъ сомнѣнія, что ничего не можетъ быть выгоднѣе и помѣстительнѣе для растеній. У насъ такая кровля была-бы совершенно невозможна: ее неминуемо раздавитъ снѣгомъ, да и счищать его было-бы вовсе нельзя. И здѣсь, если пойдетъ крупный градъ, много надѣлаетъ онъ поврежденія! Хотя Г-нъ Сентъ-Илеръ и увѣрялъ меня, что на такой случай приспособлены для защиты толстыя клеенки, но я этому не вѣрю. Судя по числу работниковъ, и неудобству ступать по стекламъ, недостанетъ ни рукъ, ни времени {Въ 1838-мъ году, во Французскихъ газетахъ, изъ Парижа отъ 11-го Сентября новаго стиля, я увидѣлъ, что мое предсказаніе сбылось: буря, при которой шелъ крупный градъ, не только перебила всѣ стекла въ оранжереяхъ и теплицахъ, но и переломала много стоявшихъ подъ ними деревъ и растеній.}.
   Въ Ботаническомъ саду три профессора преподаютъ публичныя лекціи: одинъ Сравнительной Анатоміи, другой Ботаники, третій Химіи. Обыкновенно на эти мѣста избираются самые ученные и уже прославившіеся люди, и отъ того аудиторіи ихъ всегда наполнены слушателями. Для публики одинъ разъ въ недѣлю открытъ входъ въ кабинеты натуральной исторіи и сравнительной анатоміи; а въ садъ, гдѣ можно видѣть живыхъ звѣрей, два раза. Иностранные путешественники, предъявляя при входѣ свои паспорты, могутъ входить во всякое время.
   Домъ инвалидовъ. Онъ вполнѣ заслуживаетъ вниманіе путешественника, какъ благодѣтельное учрежденіе, достойное великаго государя. Строеніе Дома инвалидовъ начато въ 1671-мъ году, по повелѣнію Людовика XIV-го, для содержанія и успокоенія въ немъ Л000 заслуженныхъ и изувѣченныхъ инвалидовъ. Я имѣлъ случай, по дружбѣ почтеннаго Барона Ларрея, живущаго въ въ немъ, войти въ подробное разсмотрѣніе этого, почти единственнаго въ мірѣ, заведенія. Въ самомъ дѣлѣ, только въ Англіи Гриничскій инвалидный домъ, для матросовъ, можетъ съ нимъ соперничать. Тотъ имѣетъ еще одно преимущество: содержать и довольствовать гораздо большее число инвалидовъ, потому, что многимъ изъ нихъ отпускаются, на содержаніе ихъ, деньги, а живутъ они по квартирамъ. Здѣсь, напротивъ, вспоможеніе оказываютъ только тѣмъ, которые живутъ въ заведеніи, что, во время продолжительной войны, слишкомъ недостаточно, какъ то и было въ концѣ царствованія самого учредителя, Людовика XIV-го, и во все царствованіе Наполеона.
   За всѣмъ тѣмъ, это заведеніе чрезвычайно полезно, и дѣлаетъ честь правительству, которое учредило и поддерживаетъ его. Зданіе Инвалиднаго дома огромно, и занимаетъ около 17-ти десятинъ земли {Arpent, Французская десятина, меньше нашей, кажется цѣлою третью.}. Оно окружаетъ четыре двора, правильными строеніями въ четыре этажа, и посреди нихъ находится пятый дворъ, равный всѣмъ четыремъ вмѣстѣ. Вокругъ него двуэтажныя и довольно узкія аркады, по которымъ во всякое время можно проходить во всѣ части заведенія. Внутри двора, и противъ самыхъ главныхъ воротъ, возвышается церковь, болѣе извѣстная подъ названіемъ Le Dôme des Invalides (Куполъ Инвалиднаго дома). Она заслуживаетъ особенное вниманіе, и почитается превосходнѣйшимъ произведеніемъ Французской архитектуры: здѣсь привыкли именовать ее тотчасъ послѣ церкви св. Петра въ Римѣ, и равнять съ церковью св. Павла въ Лондонѣ, хотя съ первою она ни въ какомъ отношеніи сравняться не можетъ, и гораздо меньше второй. Но расположеніе ея прекрасно, и эффектъ четырехъ придѣловъ, видимыхъ вдругъ, когда становишься посрединѣ, превосходенъ. Престолъ, посреди возвышеннаго алтаря между куполомъ и церковью, представляетъ видъ очаровательный и необыкновенный. Я не понимаю только, почему церковь отдѣлили отъ купола: войдя въ нее жалѣешь, что куполъ такъ далеко углубленъ; а если войдешь отъ купола, то встрѣчается другая несообразность: между зрителемъ и алтаремъ нѣтъ церкви. Не для того-ли это сдѣлано, чтобы церковь предоставить инвалидамъ, спокойно въ ней молящимся, а куполъ торжественному входу и моленію великаго монарха и вельможъ его?
   Снаружи видъ купола прекрасенъ; но и тутъ, ставши на нѣкоторомъ разстояніи, невольно чувствуешь, что портикъ подъ нимъ и слишкомъ малъ, и слабъ, такъ, что не можетъ служить основаніемъ для такой высоты. Тогда-то система архитектуры древнихъ показываетъ свое преимущество, и не допускаетъ сравненія съ новой архитектурой! Сравнивъ мысленно портикъ во вкусѣ того, который у Римскаго Пантеона, съ слабымъ портикомъ, устроеннымъ Мансардомъ въ Инвалидной церкви, пожалѣешь объ архитекторѣ, который имѣлъ случай возобновить чудо древней архитектуры, и не могъ воспользоваться этимъ. Неимовѣрное самолюбіе многихъ новыхъ художниковъ, недовольно изучавшихся надъ древними Римскими памятниками, убѣдило ихъ, что они, своими холодными вымыслами, могутъ превзойти чудесныя произведенія древнихъ, и что Французскому вкусу достаточно взглянуть на эти образцы, чтобы сдѣлать еще лучше; эта несчастная мысль имѣла сильное вліяніе и на архитектуру, и на живопись: и отъ того Французы долго предпочитали неправильную манеру и фальшивый колоритъ своихъ; живописцевъ временъ Людовика XV-го, строгому и неподражаемому стилю Пуссеня. Церковь инвалидная имѣетъ 200 футовъ вышины подъ сводомъ, и 300 до верха креста. Діаметръ купола 50 футовъ. Внутренность ея превосходно расписана: куполъ Лафосомъ, четыре Евангелиста и 12 Апостоловъ Жувенетомъ, святая Троица, въ сводѣ алтаря, Кустелемъ, Успеніе Богородицы Ютрелемъ. Четыре придѣла, посвященные четыремъ учителямъ западной церкви, св. Іерониму, св. Амвросію, св. Августину и св. Григорію, хорошо расписаны двумя Булоньями и Доэнемъ. Полъ вымощенъ плитами бѣлаго и разноцвѣтнаго мрамора подъ паркетъ. Порталъ, къ Марсову полю, украшенъ статуями, и колоннами соединенныхъ орденовъ Дорическаго и Коринѳскаго. Внутри купола поставлены, п ятно Фокаса, сына Эакова. Его нечаянно убили братья, Теламонъ и Пелей, въ игрѣ, метая камни. Павзаній упоминаетъ объ этой гробницѣ. Теперешній городъ вѣроятно тотъ, который прежде назывался Оя. Онъ на покатости высокой скалы. Это мѣстоположеніе предпочли древнему, вѣроятно потому, что оно не такъ подвержено нападенію морскихъ разбойниковъ. Въ городѣ считается до 400 домовъ. Всѣ они низенькіе, съ плоскими крышами, построены изъ земля и песку, и расположены амфитеатромъ по склону горы. Замѣчательно, что здѣсь нѣтъ ни комаровъ, ни другихъ докучливыхъ насѣкомыхъ, которыми преизобилуютъ почти всѣ селенія въ Греціи. Колодезная вода здѣсь прекрасна; за то говорятъ -- воздухъ не здоровъ. Выше города видны вѣтряныя мѣльницы, водоемы, и остатки Венеціянской крѣпости, построенной въ 1654-мъ году.
   На островѣ Эгинѣ есть Епископъ и множество церквей. Почва земли здѣсь каменистая, однакожъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ родится довольно пшеницы, есть также масличныя деревья, множество миндальныхъ, и виноградъ. Я не знаю ни одного острова въ Архипелагѣ, на которомъ было-бы столько горлицъ, голубей и куропатокъ: изъ подъ ногъ моихъ вспархивали цѣлыми стаями красноногія куропатки, и бывшій при мнѣ Грекъ поймалъ одну живую. За то здѣсь вовсе нѣтъ ни зайцевъ, ни лисицъ, ни волковъ. Ручьи лѣтомъ почти всѣ пересыхаютъ, и тогда жители принуждены довольствоваться колодезною водою. Периклъ называлъ Эгину бѣльмомъ на глазу Пирея.
   Грустно мнѣ было., такъ близко быть отъ Аѳинъ и не посѣтить этого знаменитаго города. Я чувствовалъ, что почти главная цѣль моего путешествія удаляется отъ меня! Великія имена тревожили мысли и душу; но должно было покориться судьбѣ. Время летѣло и влекло далѣе. Меня предупредили, что карантинъ, учрежденный Греческимъ правительствомъ въ Скиросѣ, ничѣмъ не снабженъ; что тамъ едва можно найти пріютъ для путешественника, и нѣтъ для него ни пищи, ни постели, ни какого спокойствія; что онъ остается среди нечистоты, на съѣденіе клопамъ и всякой гадинѣ, и нѣтъ даже порядочнаго лекаря и нужныхъ лекарствъ: а между тѣмъ надобно высидѣть въ этой гадкой тюрьмѣ 40 дней, въ несносномъ жару, безъ всякаго общества и почти безъ пропитанія. Отъ этого одного легко можно занемочь, да и корабль не станетъ дожидаться; надобно будетъ дорогою цѣною нанять дурную Греческую лодку до Аѳинъ; а тамъ опять новыя затрудненія! Отъ повальныхъ лихорадокъ вымеръ почти весь Пирей, и въ самыхъ Аѳинахъ она въ это время такъ свирѣпствовала, что жители разсѣялись по другимъ мѣстамъ; Король былъ въ Германіи, иностранные министры разъѣхались, правительство было безъ силы, и раздоры волновали всю страну. Если-бъ даже, не взирая на всѣ описанныя мною неудобства, я рѣшился туда ѣхать, то встрѣтились-бы другія затрудненія. Какъ оттуда выѣхать? Въ Константинополѣ и Смирнѣ появилась чума; пароходы перестали туда ходить; купеческія суда очень рѣдко заходятъ въ Аѳины, потому что торговли тамъ нѣтъ. И такъ понадобилось-бы пробираться сухимъ путемъ до Патраса, и оттуда въ Корфу. Кромѣ опасности проѣзжать мѣстами, гдѣ тма разбойниковъ, а правительство безсильно, мнѣ должно-бы было изъ Корфу плыть въ Анкону, а оттуда ѣхать въ Римъ, слѣдовательно миновать Мальту, Сицилію, Неаполь. А ѣхать туда изъ Рима и опять ворочаться по той-же дорогѣ въ Римъ, было-бы и долго и слишкомъ дорого. Соображая все это, я горевалъ о драгоцѣнныхъ мнѣ Аѳинахъ, и рѣшился заѣхать украдкой и мимоходомъ въ Коринѳъ, Аргосъ и Навплію. Добрый Капитанъ согласился на это. Я утѣшалъ себя еще тѣмъ, что Аѳины мало представляютъ теперъ любопытнаго для путешественника. Послѣдняя осада ихъ и пожары истребили почти все древнее, а если что и осталось еще, то сдѣлать новыя разысканія, послѣ Страбона, Павзанія, Плинія, и множества новыхъ писателей, начиная съ Жиля, Веллера, Чандлера, Стуарта, Руа, Шуазёля, до Шатобріана, Мишо, и больше всѣхъ Фовеля, было-бы съ моей стороны пустое требованіе. Развѣ для того только надо было заѣхать туда, не смотря на всѣ препятствія, чтобъ сказать послѣ: я былъ въ Аѳинахъ! Я пишу не ученое путешествіе, а составляло только нѣкоторыя замѣтки. Ограничусь тѣмъ, что самъ видѣлъ; кажется съ меня будетъ довольно.
   Я условился съ Капитаномъ такимъ образомъ: онъ долженъ былъ идти прямо въ Навилію и дожидаться меня тамъ, даже цѣлую недѣлю, потому что ему надобно было сложить въ Навпліи часть своего груза, состоявшаго въ Русскихъ кожахъ. Въ это время я могъ нанять въ Эгинѣ лодку и отправиться на ней въ Коринѳъ, а оттуда верхомъ пробраться въ Навплію. Такъ, не теряя времени, я могъ увидѣть часть Морей.
   Распрощавшись на время съ моими сопутниками, я сѣлъ въ четырехвесельную шлюпку, съ моимъ старымъ переводчикомъ, въ которомъ, впрочемъ, уже мало имѣлъ нужды, потому что по-Гречески могъ самъ объясняться, и поплылъ, при попутномъ вѣтрѣ, прямо въ Коринѳъ, придерживаясь береговъ Аттики! Хозяинъ лодки увѣрилъ меня, что надобно только выдавать себя за проѣзжающаго изъ Аѳинъ, или просто съ Эгины, и я не встрѣчу ни малѣйшаго затрудненія отъ карантинныхъ смотрителей, которыхъ впрочемъ и нѣтъ. Счастье до сихъ поръ не покидало меня, и я спокойно поплылъ съ моими Греками. Скоро мы были у острова Саламина (нынѣ Колури) {Тамъ я видѣлъ, что жители ловили рыбу острогой, точно какъ у насъ въ Россіи; только они били ее на ходу, потому что это было днемъ.}. Онъ миляхъ въ 42-ти отъ Эгины. Островъ этотъ знаменитъ своимъ Аяксомъ, Теламоновымъ сыномъ, воспѣтымъ Омиромъ въ Иліадѣ, а еще больше побѣдой, одержанной при берегахъ его Ѳемистокломъ надъ Ксерксовымъ флотомъ. Саламинъ составляетъ неправильную фигуру, и въ немъ полагали 70 или 80 стадій длины. Аѳиняне и Мегарійцы долго оспоривали другъ у друга владѣніе этими островами. Я вышелъ на берегъ Саламина, бродилъ по немъ, разсматривалъ найденные мною обломки, въ томъ числѣ и мраморные; потомъ пошелъ на мѣсто города Саламина. Павзаній пишетъ, что въ этой части острова былъ Діанинъ храмъ, подлѣ котораго Греки ставили трофеи, въ память одержанной Ѳемистокломъ побѣды. Теперь не видно и слѣдовъ храма. Тутъ-же былъ другой храмъ, Кихревса, героя, будто-бы принявшаго, по повелѣнію Аполлона, образъ змія и присутствовавшаго въ такомъ видѣ на Аѳинскомъ флотѣ во время сраженія. Вѣроятно на этомъ мѣстѣ построена небольшая церковь во имя Св. Николая. Саламипъ раззорили Аѳиняне за то, что во время Македонской войны онѣ сдался Царю Кассандру. Во второмъ столѣтіи, когда Павзаній посѣщалъ эту страну, еще были остатки агоры (рынка), съ храмомъ и статуей Аякса. Близъ пристани еще показывали тогда камень, на которомъ будто-бы сидѣлъ Теламонъ, когда Саламинскіе воины, подъ начальствомъ сына его Аякса, садились на суда, отплывая въ Авлиду, гдѣ сбирался Греческій флотъ противъ Трои. Я видѣлъ еще Фундаментъ бывшихъ стѣнъ города. Судя по нимъ, городъ былъ мили четыре въ окружности. Измѣрить этого самъ я не могъ, потому что все вокругъ было засѣяно хлѣбомъ. Пристань занесло иломъ и большая часть ея высохла. На нѣкоторыхъ обломкахъ мрамора есть надписи: одна, особенно, показалась мнѣ принадлежащею къ глубокой древности, потому что буквы въ ней совсѣмъ не такія, какія употреблялись до введенія Іонической азбуки. На другой, близъ пристани, я прочелъ имя Солона. Извѣстно, что этотъ великій законодатель былъ родомъ изъ Саламина; ему была воздвигнута статуя, на площади города: тамъ представили его держащимъ руку свою подъ мантіей, въ томъ скромномъ положеніи, въ которомъ обыкновенно говаривалъ онъ Аѳинскому народу.
   На Саламинѣ живутъ нынѣ Албанцы, пахари; деревня ихъ, Ампелаки (виноградникъ), не далеко отъ пристани, внутри острова. Ботаники могутъ отыскивать цвѣтокъ, который, по разсказамъ древнихъ, явился здѣсь въ самую минуту Аяксовой смерти на Троянскихъ берегахъ: онъ былъ красноватый, и на листьяхъ его, которые были меньше лилейныхъ, изображалась та-же буква, какая видна на гіацинтѣ.
   Я сошелъ въ лодку и поплылъ къ Коринѳскому перешейку. Въ Кенхріи, тамошней гавани, мы наняли ословъ и поѣхали въ городъ. Никто даже не спросилъ меня: откуда и куда ѣду?
   Коринѳъ сохранилъ свое древнее названіе. Онъ простоенъ у подошвы горы Гераніонъ, ближе къ Хрисейскому морю, чѣмъ къ Саламинскому заливу, откуда я пріѣхалъ. Въ немъ есть домы довольно богатыхъ купцовъ, которыхъ удерживаетъ корысть въ этомъ нездоровомъ мѣстѣ. Акрокоринѳъ, по нашему Вышгородъ, повелѣваетъ городомъ. При Туркахъ, не пускали въ него христіанъ. По высотѣ горы, кажется, что пушки, поставленныя на ней, не могли-бы защищать города. Пукевиль не безъ основанія сказалъ, что эта цитадель построена, кажется, для орловъ, летающихъ надъ нею.
   Не стану описывать великолѣпія, богатства, роскоши древняго Коринѳа. Читатели найдутъ въ Павзаніи и Страбонѣ описаніе всѣхъ изящныхъ памятниковъ Коринѳа, отъ которыхъ теперь почти ничего не осталось.
   Коринѳъ не разъ былъ разграбленъ и раззоренъ до основанія. Римляне, въ 3188 году, дали повелѣніе Консулу своему Муммію, раззорить городъ въ конецъ, продать съ публичнаго торга женъ и дѣтей, и не оставить камня на камнѣ. Цезарь возстановилъ его, и Павзаній, посѣщавшій Коринѳъ черезъ 270 лѣтъ послѣ этого возстановленія, нашелъ въ немъ еще множество зданій, храмовъ и статуй. Императоръ Адріанъ украсилъ городъ банями и снабдилъ водой.
   Послѣ этого возрожденія Коринѳа, было второе его разрушеніе, еще болѣе перваго ужасное. Аларикъ, раззоритель Аѳинъ и всей Греціи, сжегъ и истребилъ здѣсь все. Едва начиналъ городъ оживать послѣ втораго потрясенія, какъ Султанъ Мурадъ обложилъ его данью, въ 1447 году. Легко понять, что въ странѣ, тревожимой безпрестанными войнами, Акрокоринѳъ былъ пунктомъ слишкомъ важнымъ, и необходимымъ той или другой воюющей сторонѣ. Морейскіе деспоты, братья послѣдняго Императора Константинополя, отказались платить дань Туркамъ. Магометъ II осадилъ и взялъ Коринѳъ въ 1459 году. Съ тѣхъ поръ вся страна покорилась Туркамъ, и Коринѳъ уже не могъ возстать.
   Теперь городъ представляетъ разбросанные курени. Есть и изрядные домы, но жителей мало. Одна часть города, вокругъ базара, населеннѣе Вездѣ видны брошенныя и пустыя мечети; вокругъ нихъ кипарисовыя деревья; кое-гдѣ поля засѣяны хлѣбомъ; есть апельсинные и лимонные сады. Все это вмѣстѣ довольно живописно, но мертво. Воздухъ здѣсь лѣтомъ не здоровъ, а осенью становится даже смертоносенъ, и потому достаточные жители удаляются въ деревни. Въ бытность мою въ Коринѳѣ жаръ былъ несносенъ, и я торопился осмотрѣть мѣстоположеніе его. Единственный красотою видъ изъ Акрокоринеа привлекъ мое вниманіе: безъ всякаго преувеличенія можно сказать, что отсюда видна почти вся Греція. Съ одной стороны представляется Ахаія, Сикіонъ, Аргосъ, горы Парѳеніусъ и Тайгетъ, Навплія и Паламиди, величественный Аргосскій заливъ, и берега Лаконіи; внизу видѣнъ Лепантскій заливъ; съ другой стороны видны Мегара, Саламинъ и Элевзисъ. Въ зрительную трубку можно было-бы разсмотрѣть корабли, выходящіе изъ Пирея! Аѳины, Эпидавръ, Эгина, Калабрія, Кнееронъ.... о, всей души недовольно для полноты чувства три такихъ предметахъ!...
   Я нашелъ въ Акрокоринеѣ одиннадцать Дорическихъ колоннъ; но гдѣ великолѣпныя палаты, Въ которыхъ царствовали роскошь и сладострастіе? Гдѣ юныя жрицы Венеры, привлекавшія изо всей Греціи молодежъ на праздники и веселье? Все исчезло! Нищета и болѣзни гнѣздятся здѣсь. Въ тысячу разъ пріятнѣе читать исторію Коринеа, нежели отыскивать мѣсто его и угадывать, гдѣ былъ этотъ Коринѳъ. Усладительно однакожъ думать, что, когда забыто все, остается незабвеннымъ навѣки бѣдный странникъ, посѣщавшій нѣкогда этотъ городъ, и въ тиши воздвигавшій памятникъ безсмертный, одинъ оставшійся непоколебимымъ посреди развалинъ Греціи. Этотъ странникъ тотъ самый, который писалъ посланія къ Коринѳянамъ, и донынѣ утѣшаетъ въ горестяхъ и укрѣпляетъ въ надеждѣ жителей здѣшняго раззореннаго края. Вѣра православная, имъ проповѣданная, можно сказать -- одна уцѣлѣла, какъ негибнущее -- вѣчное.
   Нѣмецъ Маіоръ, комнендантъ здѣшній, охотно пускаетъ въ Акрополисъ. Г-нъ М*** человѣкъ добрый, словоохотливый, и если не очень твердъ въ Исторіи, Археологіи, и часто путается въ именахъ, то щедро вознаграждаетъ эти недостатки своимъ радушіемъ, вѣжливостью и готовностію угодить посѣщающимъ его развалшщ.
   На Акрокоринѳъ надобно карабкаться съ часъ, и по дорогѣ вездѣ расбросаны обломки колоннъ, капителей; есть и цѣлыя, изъ лучшаго мрамора. На вершинѣ можно узнать, гдѣ былъ Пріенскій ключъ. Я увѣренъ, что нѣкоторые здѣшніе барельефы и надписи еще не описаны ни кѣмъ. Мнѣ показывалъ Греческій священникъ бюстъ, недавно вырытый; этотъ бюстъ изъ дикаго мрамора; у него отшибенъ носъ, но мнѣ показалось, что онъ изображалъ Императора Адріана; работа его, кажется, не славнаго ваятеля.
   Коринѳскій перешеекъ очень узокъ. Древніе пишутъ, что въ одномъ мѣстѣ его было только 40 стадій ширины, и тутъ-то находился Діолкосъ, или волокъ, по которому, посредствомъ машинъ, перетаскивали небольшіе корабли изъ одного моря въ другое. Это дѣлалось еще и въ послѣднюю войну Турокъ съ Венеціянами. Не разъ покушались соединить оба моря, Іонійское и Эгейское, посредствомъ канала. Димитрій Поліорцетъ предпринялъ это первый; но производители работъ увѣрили его, что воды Коринѳскаго залива гораздо выше Кенхрейскихъ, и потому неминуемо затопятъ острова Эгину и прочіе, безъ всякой пользы. Онъ оставилъ свое намѣреніе.
   Потомъ Юлій Цезарь, Калигула, Неронъ хотѣли исполнить то же; послѣдній началъ уже работы со стороны Лехеума; но прорылъ только четыре стадіи. Всякой разъ останавливалъ работающихъ гранитъ: они не умѣли побѣдить твердости его. Я смотрѣлъ слѣды работъ и увѣрился, что въ наше время, посредствомъ пороха, легко уничтожили-бы гранитный слой.
   На перешейкѣ была нѣкогда стѣна, отъ одного моря до другаго. Ее сдѣлали для защиты Пелопоннеза. Греческіе Императоры починивали ее, и даже вновь строили. Послѣднимъ возобновителемъ этой стѣны былъ Константинъ Деспотъ, владѣлецъ Лакедемонскій. На срединѣ ея былъ городокъ, названный Гексимилія, потому, что въ этомъ мѣстѣ, дѣйствительно, стѣна простиралась на шесть миль. Въ 1447 году, Султанъ Мурадъ, но взирая на сильное сопротивленіе почти всѣхъ жителей Пелопоннеза, собравшихся сюда для защиты стѣны и города, взялъ ихъ. Въ 1451 году, Магометъ II велѣлъ разрушить стѣну; но въ 1463 году, во время войны Венеціанъ съ Турками, первая забота Грековъ и Албанцевъ была: возстановить ее по прежнему. Венеціяне помогали имъ, привозя камни и прочіе матеріалы; но работъ не успѣли кончить, потому что Турки приближались, и Баязетъ вошелъ въ Морею въ 1500 году.
   На этомъ-же перешейкѣ, близъ Ехенской пристани, былъ въ древности храмъ Нептуна Истмейскаго. По одну сторону его была насажена регулярная сосновая роща, а по другую стояли статуи тѣхъ, кто одержалъ побѣду на играхъ Истмейскихъ. На срединѣ площади были бронзовые тритоны, а при входѣ на нее двѣ статуи Нептуна, изображавшія Амфитриту и море, также бронзовыя. Изъ приношеній, украшавшихъ храмъ, замѣчательно было сдѣланное Геродомъ-Аттикомъ; Нептунъ и Амфитрита, на колесницѣ, и при нихъ юный Палемонъ на дельфинѣ; все это было изъ слоновой кости и золота. Четыре коня впереди колесницы, и тритоны подлѣ нихъ, были вызолочены, а копыты копей и нижняя часть тритоновъ сдѣланы изъ кости. Барельефы колесницы изображали рожденіе Венеры, выходящей изъ волнъ и сопровождаемой Нереидами. На пьедесталѣ Нептуновой статуи видны были Касторъ и Поллуксъ, покровители кораблей и мореплавателей. Въ оградѣ находился другой храмъ, посвященный Палемону, и украшенный статуями самого Палемона, Нептуна и Левкотои. Съ другой стороны, въ подземельномъ проходѣ, какъ думали, скрылся Палемонъ. Если Коринѳянинъ, или кто другой, осмѣливался на этомъ мѣстѣ произнести ложную клятву, то, какъ полагали, онъ не могъ избѣжать наказанія. Здѣсь былъ еще театръ и стадіумъ изъ бѣлаго мрамора" Я долго разсматривалъ мѣсто, въ давнія времена украшенное такими богатствами. Что-же осталось отъ нихъ? Нѣсколько круговъ колоннъ, Дорическая капитель, и еще кой-какіе обломки. Тутъ-же видна раззоренная церковь, въ которой престоломъ служилъ, кажется, обломокъ колонны. Я видѣлъ остатки ограды и древней стѣны. Впрочемъ, тутъ запустѣніе совершенное, и остаются одни горестныя воспоминанія.
   Нанявъ двухъ вооруженныхъ проводниковъ, я отправился верхомъ въ Аргосъ. Сперва поднимались мы безпрестанно въ гору, потомъ начали спускаться въ Аргосскую долину. Я съ нетерпѣніемъ ожидалъ появленія знаменитаго города Юноны, и дѣйствительно, что-то великолѣпное, огромное увидѣлъ передъ собой; но приблизившись разочаровался совершенно. Холмъ, на покатости котораго разбросаны строенія города, окружающія его скалы, Лернская гора, заливъ -- все это вмѣстѣ составляло вдалекѣ что-то величественное. Когда мы приблизились къ новому городишку, я невольно вскричалъ: "Такъ вотъ Аргосъ! вотъ этотъ пышный городъ, прославленный и воспѣтый всѣми поэтами древности! Имя его по праву должно было дойдти до поздняго потомства. Гдѣ-же его храмы? Куда дѣвались мраморы, изображавшіе героевъ, которыхъ имена еще живы? Гдѣ дворецъ царя царей, Агамемнона? Гдѣ театръ? гдѣ стадій, мѣсто Немейскихъ игръ? Гдѣ, наконецъ, Пиррова гробница?..." Напрасно было-бы искать этихъ памятниковъ въ бѣдномъ городишкѣ, нынѣшнемъ Аргосѣ, сохранившемъ одно имя свое. Но и теперь еще есть нѣкоторые остатки прежняго его величія. Въ нынѣшнемъ своемъ объемѣ, городъ занимаетъ около пяти верстъ. Мѣстоположеніе его, внутри залива, прекрасно: съ одной стороны Кинурійскія и Аркадскія горы, а съ другой Эпидаврскія и Трезенскія высоты представляютъ величественную картину. Городъ кажется обширенъ, потому что неправильныя его улицы и домики, раздѣленные садами и пустырями, занимаютъ большое пространство. Вода его ключей и колодцевъ чище и здоровѣе всѣхъ другихъ въ Мореѣ; она течетъ изъ полугоры, гдѣ расположенъ городъ. Къ полудню еще видна стѣна, принадлежавшая, можетъ статься, къ древней крѣпости. Кто знаетъ, не съ нея-ли старуха бросила черепицу, положившую конецъ огромнымъ замысламъ Пирра? Близко этого мѣста есть укрѣпленъице, родъ замка, въ которомъ я видѣлъ пушки. Наконецъ, на ближней скалѣ я нашелъ нѣсколько обломанныхъ барельефовъ и полуизглаженныхъ надписей. На здѣшнемъ базарѣ, довольно многолюдномъ, также можно видѣть нѣсколько обломковъ древнихъ колоннъ. Павзаній пишетъ, что въ его время еще была въ Аргосѣ Юпитерова статуя, та самая, у подножія которой закололъ Ахиллесовъ сынъ Пріама, въ собственномъ его дворцѣ, и которую Стеннель вывезъ потомъ изъ Трои.
   Въ Средніе Вѣка Аргосъ сдѣлался достояніемъ какой-то Венеціянской вдовы; она продала его Республикѣ своей, за двѣсти червонцевъ годоваго дохода, и пять сотъ червонцевъ единовременной уплаты. Агамемнонову столицу! О суета суетъ!
   Древній Инахъ, отецъ Іо, столько прославленной ревностью къ ней Юноны, впадаетъ въ море къ западной сторонѣ холма, гдѣ построенъ былъ Ѳиринсъ. Воды его чисты и прозрачны, но лѣтомъ рѣка почти пересыхаетъ, не смотря на то, что въ нее впадаютъ многія рѣчки и ключи, и что она долго течетъ среди густыхъ лѣсовъ. Нынѣ въ Аргосѣ считаютъ до десяти тысячъ жителей; они почти всѣ занимаются извозами и лошадиной торговлей. Я пробылъ здѣсь такъ мало, что не могъ заняться какими нибудь разысканіями древностей, но увѣренъ, что человѣкъ свободный и имѣющій достаточныя познанія, могъ-бы съ пользою что нибудь предпринять, особенно если-бы обратилъ свое вниманіе къ Немеѣ, около которой есть еще много нетронутыхъ кургановъ, а въ лѣсу любопытныя пещеры; тамъ-же часто находятъ обломки барельефовъ. Теперь время самое благопріятное для такихъ разысканій: никто не препятствуетъ, да Баварцы и сами начинаютъ этимъ заниматься.
   Видъ изъ Аргоса прекрасенъ. Тутъ передъ вами весь заливъ, до острова Спецціи (древняя Типарена); по другую сторону богатая долина, покрытая масличными деревьями. Ясно видны Навплія, Лерна, и весь берегъ моря до Эпидавра Лимерскаго (нынѣ Монемвазія). На западъ пашни, виноградники, на востокъ Микена и Коринѳскія горы, рисующіяся въ перспективѣ. Какъ отъ Аргоса до Микены съ небольшимъ пять верстъ, то непростительно было-бы мнѣ не заглянуть и въ эту древнюю столицу. Я нанялъ лошадь и отправился туда съ проводникомъ. Надо было переѣзжать Планиду (Инахъ), по весьма худому мосту. Потомъ я ѣхалъ по лѣвому берегу рѣки, среди обработанныхъ полей, въѣхалъ въ лѣсъ и скоро добрался до деревни Свят. Георгія (это древняя Немея). Бѣдные жители ея сѣютъ сарачинское пшено. Тутъ нашелъ я остатки древняго храма, и ворота, надъ которыми еще видѣнъ Немейскій левъ. Это тѣ самыя ворота, которыя описывалъ Павзаній. Не понимаю какъ могло уцѣлѣть это зданіе, и тогда уже бывшее развалиной.
   Тотчасъ за деревнею Св. Георгія, уже видны Карвати, или древняя Микева, и гробницы преступнаго семейства Атридовъ, къ которымъ я подъѣзжалъ съ какимъ-то непріятнымъ чувствомъ. Памятникъ этотъ цѣлъ; въ немъ есть куски мрамора непомѣрной величины. Я видѣлъ барельефы и другія украшенія; но послѣ Шуазёля и Шатобріана, что стану я разсказывать! Я видѣлъ только, что здѣшніе крестьяне, не подозрѣвающіе важности этого памятника) и не слыхавшіе ничего объ Атридахъ, загоняютъ на ночь своихъ барановъ въ ихъ гробницу! {Нельзя не упомянуть однакожъ, въ какомъ видѣ представилась мнѣ эта гробница. Это подземельное строеніе, со сводомъ; посрединѣ его отверстіе, Черезъ которое оно, вѣроятно, освѣщалось. Была-ли когда часть этого строенія поверхъ земли, какъ напримѣръ въ гробницѣ Цециліи-Метеллы близъ Рима, или просто состояла она въ этомъ подземельѣ, какъ Александрійскія пещеры, опредѣлить не льзя. Въ ней ничего не нашли, и потому не льзя даже утвердительно сказать, чтобы это точно была гробница Агамемнонова; правда, что Павзаніы насчиталъ пять гробницъ въ Микснѣ: Атрееву, Агамемнонову, Эвримедонтову, Теледамову и Пелопсову. Этстова и Клитеммееірина находилась по другую сгорону города, Лакедемоняне хвалились, что Агамемнонъ похороненъ у нихъ; во это не только ни чѣмъ не доказано, но и невѣроятно.} Я увѣренъ, что здѣсь можно найдти гробницы Эгиста и Клитемнестры, которыя, какъ извѣстно по описаніямъ, находились вблизи.
   Отправившись въ Микену, я оставилъ въ Аргосѣ моего слугу и чемоданчикъ съ пожитками, слѣдовательно долженъ былъ возвратиться тѣмъ-же путемъ, и не мѣшкавъ ни часу добрался до залива, нанялъ въ Лернѣ лодку, которая меня въ нѣсколько часовъ и доставила въ Навплію (Napoli di Romania). Здѣсь я нашелъ свой корабль и добраго Мессинскаго Капитана, моего форментія и товарища его Кафьери: они были готовы къ отплытію, и уже цѣлыя сутки ожидали только меня; потому я не могъ подробно разсмотрѣть Навпліи: однакожь пробывъ въ ней почти 2'1 часа, и гуляя цѣлый день по ея улицамъ, кое что замѣтилъ.
   Подплывая съ моря, видишь крѣпостцу, построенную на отдѣльной скалѣ, почти вровень съ моремъ: это просто худая башня, къ которой пристроено два домишка. Въ ней двѣ или три пушки, и она, положеніемъ своимъ, ни мало не опасна для кораблей, которые захотѣли-бы атаковать Навплію съ этой стороны. Достаточно было-бы двухъ залповъ, чтобъ опрокинуть ее совершенно. Проплывъ мимо нея, подходишь подъ выстрѣлы другой, уже значительной батареи, устроенной на мысу того мѣста, гдѣ корабли становятся на якорь. Здѣсь вышелъ я на набережную и вошелъ въ городъ. Улицы въ Навпліи широки, прямы, красивы, но онѣ показались мнѣ пусты и скучны. Всходя по первой изъ нихъ шаговъ 600 въ гору, подошелъ я къ валу, съ воротами и амбразурами, и осмотрѣвъ эту гору, съ удивленіемъ увидѣлъ цѣлые ряды батарей, уставленныхъ по ней ступенями, и съ которыхъ можно стрѣлять черезъ нижній городъ по всѣмъ направленіямъ пристани. Красивые домы выстроены амфитеатромъ по горѣ, и все показываетъ здѣсь избытокъ, даже нѣкоторую роскошь. Другая стѣна отдѣляетъ этотъ второй городъ отъ Паламиди, или цитадели. Въ ней то-же ворота и амбразуры съ пушками.
   Паламиди (получившая названіе свое вѣроятно отъ Паламида, сына Навпліева, который погибъ жертвою хитростей коварнаго Одиссея), не что иное какъ высокая каменная скала, на которой построена цитадель Навпліи. Она хорошо снабжена припасами, пушками, и взять ее очень трудно, потому что скала эта чрезмѣрно крута и возвышается утесомъ съ трехъ сторонъ. Она приступна только съ запада, но и тутъ защищена покрытымъ путемъ и казематами, такъ устроенными, что этажи ихъ допускаютъ довольно свѣта для лѣстницъ и раскатовъ, которые они защищаютъ. Надо около получаса времени, чтобъ отъ подошвы Паламиди добраться до вершины, на которой построена цитадель. Это укрѣпленіе состоитъ изъ пятіугольника, фланкированнаго пятью регулярными бастіонами, вооруженными 36 и 40-ка фунтовыми мѣдными пушками, очень исправными. Тутъ еще есть обширные водоемы, для скопленія и храненія воды. Слѣдовъ древности никакихъ нѣтъ. Я не хочу подробно описывать Навиліи, и не стану излагать исторіи осадъ ея и всей послѣдней революціи. Я слишкомъ мало времени пробылъ здѣсь, и не могъ хорошо узнать подробностей, которыя, впрочемъ, столько разъ были описаны, что, вѣроятно, новаго ничего сказать не можно. Пока Аѳины не отстроятся, Навплія можетъ почитаться столицею новаго Греческаго государства. Сюда собираются депутаты; здѣсь главные магазины, верховный судъ; но какъ Король Оттонъ и Правительствующій Совѣтъ основались въ Аѳинахъ, то, вѣроятно, Навплія скоро опустѣетъ. За всѣмъ тѣмъ, она всегда останется однимъ изъ важнѣйшихъ пунктовъ для обороны и для торговли Пелопоннеза.
   Здѣсь окончилось мое странствованіе по Греціи. Я старался сколько можно меньше говорить о своихъ обѣдахъ, ночлегахъ, знакомствахъ, не слѣдуя въ этомъ примѣру многихъ путешественниковъ, которые почитаютъ ихъ, какъ видно, очень занимательными событіями. Мнѣ кажется, любопытнѣе прибавить здѣсь мои замѣчанія о жителяхъ страны.
   Морейскіе жители, вообще, крѣпкаго сложенія, сильны, и отличаются выразительными чертами лица. Они изнурены продолжительнымъ рабствомъ, и, можетъ быть отъ того, хотя по большей части умны, но скрытны, хитры, тщеславны, большіе разсказчики, лгуны и не надежны въ обѣщаніяхъ, ни одного слова не скажетъ Мореецъ, никакой бездѣлицы не продастъ безъ божбы. Нравъ у нихъ живой, веселый; они склонны къ сладострастію, умѣютъ развеселить, но. мало внушаютъ довѣренности. Отъ живости воображенія, въ ихъ рѣчахъ всегда тма фигуръ, сравненій, и они обыкновенно преувеличиваютъ дѣла и поступки свои. Говоритъ-ли Мореецъ о свободѣ? Подумаете, что онъ готовъ все совершить, всѣмъ пожертвовать для нея; а на дѣлѣ онъ гораздо меньше заботится о ней, нежели о первенствѣ своего вѣроисповѣданія. Нынѣшніе Греки ищутъ въ революціи болѣе торжества своей вѣры, и мало заботятся о политической свободѣ. Этому трудно повѣрить, но я удостовѣрился въ этомъ. Они меньше ненавидятъ Турокъ, чѣмъ Римскихъ католиковъ; а лютеранъ не почитаютъ и христіанами, прощая этихъ еретиковъ только за то, что они отвергаютъ власть Папы.
   Греки въ полной мѣрѣ показали, въ 1770 году, что на ихъ слова и на ихъ хвастливое усердіе къ свободѣ полагаться не должно. Даже Великая Екатерина была обманута ихъ разсказами. Депутаты, присланные отъ нихъ, сперва въ С. Петербургъ, потомъ въ Ливорно, къ Графу Орлову хвалились и хвастали, что изгонятъ Турокъ, лишь только-бы показались въ Архипелагѣ Русскіе корабли: они обѣщали возстать единодушно! По ихъ словамъ, не нужно было имъ вспомогательнаго войска: они просили только пороху, свинцу, и человѣка три предводителей, говоря, что для нихъ достаточно этой помощи, и они готовы лечь головами до послѣдняго, за вѣру и свободу. Имъ повѣрили. Требованія казались справедливы и легки для исполненія. Графъ Орловъ отправилъ къ нимъ всего съ избыткомъ, и даже послалъ пушекъ, снарядовъ и ружей. Екатерина II, давно обольщенная мыслью объ избавленіи Греціи, и воцареніи новаго Кесаря въ возрожденномъ ею Константинополѣ, тѣмъ больше положилась на Грековъ, что въ это время дѣйствительно у Турокъ почти не было тамъ войска. Ихъ арміи были заняты и разбиты на Дунаѣ, и они едва могли противупоставить тысячъ тридцать, худо вооруженнаго войска, милліону единодушно возстающихъ, какъ казалось, Грековъ. Съ другой стороны, нашъ флотъ, истребивъ Турецкій, свободно могъ, на всѣхъ берегахъ Аттики и Морей, содѣйствовать имъ и подкрѣплять ихъ.
   Что-жь вышло? Греческіе депутаты были, по большей части, интриганы, прошлецы, искавшіе всякими средствами счастья. Многіе изъ нихъ и порученій ни отъ кого не имѣли, а тѣ, которыхъ дѣйствительно послали, основывали всѣ свои надежды на пустыхъ словахъ, на разсказахъ, на хвастовствѣ своихъ соотечественниковъ. Конечно, повѣрили имъ неосторожно; но и великіе геніи ошибаются, особливо въ томъ, что льститъ давно лелѣянной въ воображеніи, любимой мысли ихъ. Екатерина знала Грековъ только изъ Исторіи: ей были памятны и близки Александры, Периклы, Эпаминонды, и по нимъ она судила о нынѣшнихъ потомкахъ ихъ. Напротивъ, надобно было-бы послать надежныхъ людей, знающихъ языкъ НовоГреческій, чтобы удостовѣриться на мѣстѣ, чего можно ждать отъ этого народа, и какъ расположить дѣйствія. Тогда увидѣли-бы, что не тысячу человѣкъ Русскихъ солдатъ надобно было послать въ Грецію; что непремѣнно нужно имѣть десантный корпусъ тысячъ изъ тридцати, и вести войну наступательную. Флотъ нашъ, послѣ Чесменской побѣды, не имѣлъ нужды въ подкрѣпленіи; но необходимо было его исправить и снабдить всѣмъ. Вмѣсто того заключили миръ съ Турками, и хотя въ трактатѣ было сказано о всепрощеніи Морейскихъ Грековъ и забвеніи прошедшаго, но, по отбытіи Русскаго флота, эта статья трактата не могла быть ни чѣмъ поддержана существенно, а Турки отклонили отвѣтственность тѣмъ, что не посылали войскъ въ Морею, но, какъ извѣстно, дозволили Албанцамъ войдти въ Пелопоннезъ, рѣзатъ и грабить безъ пощады всѣхъ Грековъ. Эти., послѣ отбытія Рускихъ, совершенно упали духомъ, и вмѣсто того чтобы защищать, уже не свободу, какъ хвастали прежде, но жизнь свою, дѣтей своихъ, женъ и свое имущество, покуда Императрица могла-бы вступиться за неисполненіе трактата -- протянули горло подъ ножи какихъ нибудь пяти тысячь, хуже ихъ вооруженныхъ варваровъ, и ни одинъ Грекъ не покусился даже защищаться противъ горсти разбойниковъ! Когда Русскій посолъ въ Константинополѣ сталъ жаловаться на этотъ поступокъ, то Диванъ увѣрилъ его, что тотчасъ пошлетъ войско унять и наказать разбойниковъ. Дѣйствительно, послали Гассанъ-Пашу; а этотъ Паша, подъ предлогомъ унять бунтъ, перерѣзалъ и дограбилъ остальныхъ! Правда, онъ выгналъ и Албанцевъ; но Морея съ тѣхъ поръ уже не могла поправиться. Я знаю, что со всѣхъ сторонъ возстали упреки и укоризны противъ Екатерины Великой, противъ военачальника ея Орлова, и вообще противъ всѣхъ Рускихъ. Больше всѣхъ кричали Французы, писали всякой вздоръ, увѣряли, что мы обманули и погубили Грековъ, и что на нашъ союзъ имъ никогда полагаться не должно. Я согласенъ, что Морейская экспедиція не имѣла ожиданнаго отъ нея успѣха; но безпристрастные люди согласятся, что если мы виноваты, то конечно только въ томъ, что повѣрили Грекамъ, и, положась на слова ихъ депутатовъ, допустили, даже поощрили возстаніе, которое, по тогдашнимъ обстоятельствамъ, кромѣ гибели Грековъ, никакой пользы намъ принести не могло. Болѣе пятидесяти лѣтъ протекло послѣ этихъ гибельныхъ событій. Съ тѣхъ поръ все перемѣнилось. Съ одной стороны, Турки переполнили чашу горестей и бѣдствій Грековъ, особенно отымая у нихъ дѣтей и насильно обращая ихъ въ магометанство. Примѣръ Французской революціи, частыя возстанія въ Италіи, бунтъ Али-Паши, гдѣ и они приняли нѣкоторымъ образомъ участіе; завоеваніе Наполеономъ Египта, все это дало Грекамъ больше смѣлости и какъ-бы ознакомило съ мыслью, что еще можно бороться съ Турками. Они попросвѣтились, и въ послѣднюю инсуррекцію были ужь гораздо мужественнѣе и храбрѣе прежняго. Но и тутъ они неминуемо погибли-бы, еслибъ Наваринская битва -- можно сказать -- неожиданно и случайно данная въ ихъ пользу, не удалила Египтянъ изъ Морей, и не заставила Европейскія державы, какъ-бы невольно за нихъ вступиться. Но и теперь властолюбіе Грековъ, безпокойный и сварливый ихъ нравъ, склонность къ интригантству, и разныя отношенія политическія, долго будутъ препятствіемъ къ установленію между ними порядка. Таковы нынѣшніе Греки; по крайней мѣрѣ такими они мнѣ показались. Мнѣніе мое, признаюсь, не въ ихъ пользу; но увѣряю, что одна истина руководствовала мной, и я почитаю это обязанностью всякаго безпристрастнаго писателя.
   Надобно сказать нѣсколько словъ и о женщинахъ нынѣшней Греціи. Онѣ, особенно въ Мореѣ, вообще прекрасны. Конечно, нѣтъ правила безъ исключенія; но тутъ исключенія рѣдки. Я думаю, что красотой своей онѣ обязаны физическимъ причинамъ: солнце круглый годъ согрѣваетъ Морею; воздухъ тамъ совершенно сухъ, наполненъ благоуханіемъ цвѣтовъ, чистъ и животворенъ; температура теплая; небо всегда ясное, какъ въ Египтѣ или южной Италіи въ лучшіе весенніе дни. Прибавьте къ этому умѣренную работу и правильную жизнь Востока: вотъ причины красоты Морейскихъ женщинъ!.. Образцы Апеллесовъ и Фидіевъ существуютъ въ Греціи и теперь. Гречанки вообще роста высокаго, стройны, благородны Физіогноміей; глаза ихъ исполнены огня. Ротикъ молодыхъ Гречанокъ, кажется, созданъ для поцѣлуя! Зубы у нихъ настоящіе перлы. Но онѣ различны красотой въ разныхъ областяхъ. Спартанки, по большой части, бѣлокуры, тонки, и походка у никъ важная; живущія въ горахъ Тайгета похожи на Палладу (какъ описываютъ ее намъ поэты), грозящую оружіемъ своимъ. Мессенянки дороднѣе, но лица у нихъ правильныя, глаза голубые, волосы черные, и когда онѣ танцуютъ по травѣ, босыми, но нѣжными ногами, то каждую изъ нихъ можно почесть Флорой, посреди испещренныхъ цвѣтами луговъ. Аркадіянка закутана въ толстую одежду, подъ которой едва замѣтить можно ея стройный станъ; но черты лица ея тонки, правильны, и улыбка показываетъ невинность. Архипелажскія островитянки не могутъ равняться въ красотѣ съ Морейками, хотя и онѣ вообще пригожи. Мнѣ случилось видѣть въ Митиленѣ совершенную красавицу! Въ Греціи, женщины, даже самыя богатыя, мало наряжаются. Цѣломудренныя въ дѣвицахъ, онѣ скромны и постоянны въ замужствѣ; въ нихъ есть какая-то строгость характера, которая удаляетъ отъ нихъ прикосновеніе Азіятскаго сладострастія. Здѣсь рѣдко услышите, чтобы послѣ смерти мужа, избраннаго сердцемъ, Морейка вновь выходила замужъ. Эти нѣжныя сердца съ трудомъ переносятъ потерю любимаго ими человѣка, и часто проводятъ остальные дни жизни Въ слезахъ. Гречанки мало употребляютъ дорогихъ тканей для одежды, кромѣ Индійскихъ шалей, которыя любятъ богатыя женщины. Онѣ носятъ платья, ими самими сотканныя и сшитыя, а голову убираютъ въ лѣтнее время свѣжими цвѣтами. Вообще онѣ охотницы пѣть, и у рѣдкой голосъ не хорошъ: онѣ подлаживаютъ ему тетрахордомъ (трехъструнная гитара, а по нашему балалайка).
   Если природа щедро одарила Гречанокъ красотой, нѣжностью, и постоянствомъ въ любви, то надо сознаться, что онѣ въ тоже время тщеславны, скупы и честолюбивы до крайности, по крайней мѣрѣ тѣ, которыя находятся въ высшихъ рядахъ общества. Безъ всякихъ познаній и образованности, онѣ, въ разговорахъ и бесѣдахъ совершенно ничтожны, скучны и не замѣняютъ этихъ недостатковъ даже веселостію или шутками, которыя такъ нравятся даже въ необразованныхъ женщинахъ другихъ странъ. О Гречанкахъ можно рѣшительно сказать, что онѣ ничего не знаютъ, и никакъ не въ состояніи принимать и занимать гостей: имъ ни сколько не извѣстна эта наука, столько знакомая, женщинамъ другихъ странъ. Еще черта худаго воспитанія, даже тѣхъ, которыхъ честятъ княгинями: это ихъ обхожденіе съ своими служанками. Мнѣ случалось видѣть въ Константинополѣ очень молодыхъ дамъ-Гречанокъ, ругающихъ своихъ рабынь даже при чужихъ, при посѣтителяхъ, и когда онѣ зовутъ ихъ къ себѣ, то вмѣсто того чтобы назвать по имени: Анна, Катерина, и проч., онѣ кричатъ: скотина, дура, сука, и даже хуже. И все для того, чтобы показать ихъ ничтожность и свою важность! Послѣ этого можете судить, какое удовольствіе ожидаетъ образованнаго человѣка въ обществѣ такихъ дамъ.
   Гречанки, въ разговорѣ, часто божатся: онѣ клянутся жизнію, να ζίο, зрѣніемъ, να χαρῶ τα μάτιαμο. Случается, что Гречанка лжетъ, а между тѣмъ хочетъ увѣрить, что говоритъ правду; тогда прибавляетъ она: чтобы мнѣ ослѣпнутъ, να ςραβοθᾶ. Эти женщины боятся сглазу и вѣрятъ всякимъ причудамъ, что также показываетъ недостатокъ въ воспитаніи.
   Вотъ безпристрастный очеркъ того, что я могъ увидѣть и узнать, въ короткое время моего пребыванія посреди Гречанокъ.
   

ГЛАВА X.
БЕРЕГА АФРИКИ, БЕНГАЗИ, ПОѢЗДКА ВЪ СТЕПЬ.

   Изъ Наполи ли Романіи мы быстро поплыли къ полудню. Корабль нашъ шелъ девять узловъ въ часъ, и скоро миновалъ островъ Чериго, древнюю Цитеру. Вѣтеръ дулъ постоянно съ сѣвера, и мы совершенно потеряли изъ виду берега. Къ вечеру погода разыгралась: корабль нашъ метало порывами, и килевая качка стала несносна. Всю эту ночь никто не спалъ на кораблѣ, которымъ управлять было очень трудно. Спустили всѣ парусы, и всячески старались удержаться посрединѣ моря; но капитанъ нашъ полагалъ, что насъ сильно относитъ къ Африканскимъ берегамъ. Наконецъ разсвѣло и на минуту показалось солнце; мы сняли высоту его и увидѣли, что дѣйствительно, въ ночь сбились миль на 60 къ полудню. Вѣтеръ не стихалъ, и къ вечеру капитанъ сказалъ мнѣ, что какъ Африканскіе берега очень низки, и ихъ невозможно усмотрѣть въ самомъ близкомъ разстояніи, а къ тому-же въ большой Сиртѣ (Африканскій заливъ), около котораго мы, вѣроятно, находимся, множество песчаныхъ мѣлей, то онъ полагаетъ гораздо благоразумнѣе укрыться въ гавань пока еще свѣтло. Мы должны были, по его мнѣнію, находиться близко Бенгази; а какъ вѣтеръ не перемѣнялся и дулъ гораздо сильнѣе, то не было возможности поворотить корабль вправо, къ Адріатическому морю, и онъ рѣшился укрыться въ Бенгази. Къ счастью нашему, предположеніе его оказалось вѣрно: онъ приказалъ поднять нижній парусъ, повернулъ руль налѣво, и насъ понесло стрѣлой. Черезъ четверть часа усмотрѣли мы, хотя съ трудомъ, берегъ, и черезъ полчаса, то есть за часъ до захожденія солнца, уже преспокойно стояли на якорѣ, посреди Бенгазійской пристани, въ которой тогда не было ни одного корабля.
   Послѣ двухъ ночей, проведенныхъ безъ сна, въ ужасную бурю, съ какимъ наслажденіемъ каждый изъ насъ располагался уснуть! Мы стояли въ тиши, корабль чуть чуть колыхался; но капитанъ наистрожайше приказалъ матросамъ не всѣмъ ложиться спать, обѣщалъ наблюдать за этимъ самъ, и строго наказать ослушниковъ. Я удивился такой строгости, но онъ отвѣчалъ мнѣ: "Вы не можете вообразить, какіе воры береговые жители Африки! Если они замѣтятъ, что на кораблѣ оплошно, то съумѣютъ подплыть неслышимо, заберутся на него, и потомъ, ползкомъ на брюхѣ, въ темную ночь, оберутъ все, что имъ попадется: компасъ, инструменты, обрѣжутъ канаты, веревки, паруса. Были примѣры такой дерзости, что спускались въ каюты и тамъ брали деньги и пожитки." Я разсмѣялся и сказалъ капитану, что, вѣроятно, такъ крѣпко засну, что если ворамъ вздумается меня самого украсть, то я не проснусь, и они легко унесутъ меня до берега. Къ счастію нашему, и благодаря бдительности добраго форментія, мы провели ночь благополучно. Я спалъ какъ мертвый, и проснулся на другой день когда солнце ужь было довольно высоко.
   Бенгази въ древности назывался Вереника. Онъ былъ одинъ изъ городовъ, составлявшихъ пятиградное Киринейское владѣніе (Pentapolis). Птоломей Землеописатель полагаетъ, что еще древнѣе онъ именовался Гесперисъ; да и нынѣ нѣкоторые называютъ его Верикъ, Вернихъ и Беренихъ. Онъ былъ великъ, украшенъ и богатъ, какъ столица царства Барки. На Арабскомъ языкѣ, Бенгази значитъ: дщерь войны. Въ старину пристань его была обширна и хороша, но теперь она почти совсѣмъ занесена пескомъ: при входѣ въ нее нѣтъ болѣе 1Лфут. глубины; слѣдовательно, только корабли тоннъ въ 200 могутъ входить въ нее, и то не болѣе 30-ти. Зимою, говорятъ, входъ въ пристань труденъ, но стоянка въ ней во всякое время надежна и безопасна. Теперь Бенгази небольшая слобода, въ которой домовъ до тысячи, не, больше. Есть двѣ или три мечети, и строеніе вообще плохое. Городомъ управляетъ Ага, подъ верховною властію Триполискаго Дея. Бенгази на самомъ краю песчаной Варварійской пустыни. Бедуины часто прикочевываютъ сюда, для торгу съ приходящими изъ Мальты и изъ Генуи кораблями. Они стерегутъ ихъ нетерпѣливо, продаютъ быковъ, кожи и много верблюжей шерсти, а берутъ въ обмѣнъ порохъ, свинецъ, небольшое количество толстаго сукна, щепетильный товаръ, и разные предметы нужные для вооруженія; притомъ небольшое количество муки и пшена. Въ городѣ, какъ я самъ могъ удостовѣриться, остатковъ древности никакихъ нѣтъ; попадаются однакожъ Римскія монеты, и въ довольно большомъ количествѣ; но онѣ по большей части не ясны, и почти всѣ съ изображеніями Клавдія, Нерона, Адріана и проч. Я старался найдти медаль Гордіана, того Императора, который и не выѣзжалъ изъ Африки, но не могъ достать ни одной: онѣ очень рѣдки.
   Рано поутру явились на корабль нашъ два Бедуина. Одинъ изъ нихъ хорошо говорилъ по -- Италіянски. Узнавъ о прибытіи корабля, они пришли навѣдаться, не изъ Мальты-ли, и не могутъ-ли они продать быковъ, съ которыми прикочевали наканунѣ? Я тотчасъ спросилъ: далеко-ли ихъ таборы, и возьмутся-ли проводить меня въ нихъ? Я хотѣлъ воспользоваться случаемъ видѣть этотъ народъ, о которомъ столько начитался во всѣхъ новѣйшихъ путешествіяхъ. Бедуинъ отвѣчалъ: до ихъ лагеря не болѣе пяти часовъ доброй верблюжей ѣзды. Мы съ нимъ сторговались за пять Неаполитанскихъ дукатовъ. Онъ взялся проводить меня впередъ и обратно. Я нанялъ въ городѣ двухъ верблюдовъ и пять ословъ, и какъ нашъ капитанъ увѣрилъ меня, что никакой нѣтъ возможности, за сильнымъ сѣвернымъ вѣтромъ, выйдти изъ гавани, то я и рѣшился съѣздить въ песчаную пустыню къ Бедуинамъ. Капитанскій товарищъ, Кафьери, четыре матроса, я и слуга мой, всѣ хорошо вооруженные, пустились на другой день очень рано, въ сопровожденіи Бедуина Ибрагима, въ походъ; другой Бедуинъ остался залогомъ на кораблѣ. Я не имѣлъ понятія объ этихъ песчаныхъ пустыняхъ, и никогда не ѣзжалъ на верблюдахъ. Къ назначенному для меня подошелъ корнакъ (вожатый), легонько ударилъ его палочкой по переднимъ ногамъ, и тотъ началъ становиться на колѣни. Корнакъ подсадилъ меня, и, когда я вскарабкался на сѣдло, подалъ мнѣ въ руку веревку, опутанную около шеи моего рысака, вѣроятно чтобы я могъ за нее держаться. Съ трудомъ могъ я окинуть ногами деревянное широкое сѣдло, или родъ креселъ; но, къ счастью, я догадался положить на него дорожную сафьянную подушку. Стремена, привязанныя пеньковою веревкой, сзади плащъ мой, зонтикъ, да двухствольное ружье, составляли весь мой багажъ. Корнакъ сѣлъ на того-же верблюда, позади меня, спустя ноги на одну сторону. На другомъ верблюдѣ -- на котораго товарищъ мой Кафьери ни за что не хотѣлъ сѣсть, а взялъ осла -- были нагружены кожаные мѣхи съ водою; онъ также везъ нашъ запасъ вина, состоявшій въ шести бутылкахъ, моего слугу, одного матроса, мою постелю, или просто сказать войлокъ, да еще что-то принадлежащее Ибрагиму. Три матроса и Ибрагимъ размѣстились на остальныхъ ослахъ, и такимъ образомъ караванъ нашъ двинулся съ мѣста. Мы ѣхали къ западу, гадательно верстъ десять, по гладкому лугу. По пути виднѣлась тропинка, и я сидѣлъ довольно спокойно, кромѣ того, что ноги были слишкомъ расширены. Скоро я рѣшился послѣдовать примѣру моего корнака, и перекинулъ ихъ на одну, противуположную ему сторону. Верблюдъ мой шелъ скорою ходою; ослы едва поспѣвали за нимъ рысью. Передовой оселъ былъ привязанъ къ моему верблюду, безпрестанно бѣжалъ, и на немъ звенѣли бубенчики. Лугъ, по которому мы ѣхали, начиналъ уже перерываться песчаными наносами, и вдругъ потомъ мы вступили въ необозримую песчаную пустыню. По правую сторону еще виднѣлось море, по лѣвую-же и впереди насъ былъ желтый песокъ. Вихри образовали на немъ неравенства, подобныя въ иныхъ мѣстахъ морскимъ волнамъ; лазуревый небосклонъ съ палящимъ солнцемъ довершалъ эту грустную, но величественную картину. Верблюды продолжали идти довольно бодро; но ослы часа черезъ два опустили головы, и ихъ часто начали понуждать палкою. Наконецъ мы остановились, попоить ихъ, дали имъ по пучку рѣпейнику, и когда они этимъ позавтракали, караванъ тронулся опять впередъ. Меня несносно пекло солнцемъ, уже высоко взошедшимъ, и я раскинулъ свой зонтикъ.
   Утомительный и молчаливый походъ нашъ продолжался часа четыре; наконецъ мой корнакъ громогласно затянулъ какую-то дикую пѣсню, и ему отвѣчалъ, или подтягивалъ, товарищъ его, сидѣвшій на ослѣ. Мнѣ стало что-то казаться впе реди. Я глядѣлъ пристальнѣе: это казалось пятнышко на горизонтѣ; оно болѣе и болѣе увеличивалось, по мѣрѣ нашего приближенія. Наконецъ, я разглядѣлъ нѣсколько пальмовыхъ деревьевъ, подлѣ которыхъ расположился таборъ Бедуиновъ; но до нихъ было еще версты четыре. Въ степи, какъ на морѣ, предметы Ѣидны издалека. Верблюды и ослы будто чувствовали близкій отдыхъ: шли веселѣе, да и мы всѣ встрепенулись и стали нетерпѣливѣе, желая поскорѣе сойдти съ своихъ подвижныхъ кораблей. Подъѣзжая къ табору, Ибрагимъ поскакалъ впередъ, и тамъ все зашевелилось: толпа Бедуиновъ собралась въ кучу, и изъ средины ихъ шесть человѣкъ, въ числѣ которыхъ былъ Ибрагимъ, шли намъ на встрѣчу. Мы остановились, сошли съ верблюдовъ, и Бедуины, черезъ толмача нашего, сказали мнѣ, что Шейхъ велѣлъ сказать мнѣ добро пожаловать. Меня повели въ начальничью палатку, а за мной шла моя свита, по два въ рядъ. Бедуины окружали насъ, но въ нѣсколькихъ шагахъ отъ палатки остановились. Шейхъ вышелъ ко мнѣ на встрѣчу: при немъ были, двое стариковъ, и мальчикъ лѣтъ десяти, сынъ его, Шейхъ казался лѣтъ 60-ти, довольно высокій ростомъ, сухощавый, съ бородою, довольно длинною и сѣдою; на головѣ его былъ круглый Фесъ, родъ скуфьи, и безъ кисти. Онъ поклонился мнѣ по восточному обряду, положивъ руку на грудь, и потомъ приложилъ ее къ головѣ. Я началъ рѣчь, говоря, что наслышался о его гостепріимствѣ; что я дальній путешественникъ изъ сѣверныхъ странъ, и пришелъ познакомиться съ храбрыми сынами пустыни. "Мы рады тебѣ," отвѣчалъ Шейхъ. "Войди въ мою палатку." Когда я и Кафьери тамъ сѣли, Шейхъ сталъ поодаль; вошли двѣ женщины, и принесли мѣдную лахань и кувшинъ съ водою. Зная это обыкновеніе, я велѣлъ слугѣ своему разуть меня; женщины обмыли мнѣ ноги, а самъ я умылъ себѣ лицо и голову: пыль и потъ, дорогою, сдѣлали изъ меня почти арапа. Умыванье совершенно оживило меня. Женщины ушли за занавѣсъ, раздѣлявшій палатку на двѣ части, а Шейхъ подошелъ и сѣлъ съ нами. Я забылъ сказать, что мы сидѣли на Египетской цыновкѣ, по восточному обычаю, поджавъ ноги. Ибрагимъ стоялъ за Шейхомъ. Никто не говорилъ ни слова. Подали трубку; Шейхъ курнулъ одинъ разъ и передалъ ее мнѣ; принесли другія, для Кафьери и для него самого; мы всѣ стали курить. За этимъ слѣдовалъ кофе. Подали тоненькія круглыя лепешки на блюдѣ, и Шейхъ, разломивъ одну на трое, раздѣлилъ ее съ нами; а когда мы съѣли свои части, онъ сказалъ намъ, что теперь мы его гости, и въ палаткѣ совершенные хозяева, какъ онъ самъ.
   Бедуины носятъ рубахи по колѣно, сверхъ шараваровъ; на рубахѣ у нихъ спереди прорѣха, и отъ того грудь голая; рукава по локоть; подпояска изъ шерстянаго снурка. На плеча обыкновенно накинутъ суконный плащъ съ капишономъ; онъ сѣро-бѣловатаго цвѣта. У всѣхъ Бедуиновъ длинные, бѣлые зубы, глаза большіе, черные и блестящіе какъ жаръ: въ нихъ есть что-то звѣриное. Неопрятность и нечистота, какъ на самихъ людяхъ, такъ и въ палаткахъ ихъ, чрезмѣрная: въ этомъ они превзошли, кажется, нашихъ кочующихъ Цыганъ, а въ потребностяхъ домашняго быта, и нѣкоторой роскоши этихъ, даже отстали отъ нихъ. Лошади у нихъ прикованы за переднія ноги къ кольямъ, вбитымъ въ песокъ: онѣ стоятъ въ самый жестокій зной на солнцѣ, повѣсивъ головы почти до самой земли. Рѣдкая изъ нихъ двухъ аршинъ; но онѣ крѣпки и скачутъ рѣзво. Пригнанный на продажу скотъ пасся довольно далеко отъ табора, и ближе къ морю, гдѣ есть еще трава его стерегъ конный отрядъ Бедуиновъ. Быки ихъ всѣ темнобурые шерстью; ростомъ они не больше нашего годовалаго черкасскаго теленка. Я думаю, ни въ одномъ нѣтъ болѣе пяти пудовъ мяса; но въ Мальтѣ они скоро отъѣдаются и становятся жирны. Мясо ихъ тамъ хорошо и вкусно.
   Когда мы осматривали таборъ, лошадей, колодезь, меня повсюду провожалъ мальчикъ, шейховъ сынъ. Въ это время у хозяина нашего готовили обѣдъ. Возвратившись, я нашелъ у него двухъ стариковъ, тѣхъ самыхъ, которые встрѣтили насъ вмѣстѣ съ нимъ у его палатки. Мы сѣли въ кружокъ: сперва Шейхъ, а по сторонамъ его, по правую я, по лѣвую Кафьери; потомъ два старика и наконецъ Ибрагимъ. Вошли три женщины, и принесли на кругломъ подносѣ кушанье, поставили его передъ нами, подали намъ поочереди свѣжей воды, умыть руки и ротъ, и стали почтительно поодаль, для прислуги. Это были жена и двѣ дочери шейховы. Онѣ оставались безъ покрывалъ. На нихъ были короткія синія бумажныя юпки, пристегнутыя у пояса ремнемъ, украшеннымъ мѣдными бляхами; черезъ лѣвое, плечо была перекинута коротенькая епанечка, которая оставляла руки и грудь почти обнаженными. Волосы ихъ были заплетены косами, обернуты поверхъ головы, и удерживались на ней серебряной иглой; сверхъ этого синее покрывало, но не опущенное и не закрывающее лица. Я замѣтилъ также ожерелья, серьги и нарукавники восточной работы, серебряныя, позолоченныя, перемѣшанныя съ корольками, и полагаю, что, въ честь пріѣзжихъ гостей, онѣ въ этотъ день надѣли лучшіе свои наряды. Большой красоты не видѣлъ я ни въ которой; но онѣ были стройны; кожа на лицѣ у нихъ нѣжная, глаза прелестные, какъ у серны; но зубы длинные, хотя очень бѣлые. Старшей дочери было лѣтъ 17. Женщины не спускали глазъ своихъ съ насъ, и съ большимъ любопытствомъ смотрѣли. Шейхъ не обращалъ на нихъ ни малѣйшаго вниманія, и съ ними никто не сказалъ ни слова. Обѣдъ состоялъ изъ трехъ блюдъ; это были: пилавъ, прекрасно приготовленный, почти сухой; кебабъ изъ баранины, да зажарена я дикая коза. Я всего ѣлъ съ большимъ аппетитомъ, а товарищъ мой еще вдвое противъ меня. Хозяинъ нашъ казался этимъ очень доволенъ. Онъ подавалъ намъ куски рукою, потому что ни ложекъ, ни ножей не было. Когда мы досыта наѣлись, хозяйки вынесли подносъ за занавѣсъ, доѣдать тамъ нашъ обѣдъ, а мальчикъ, сынъ шейховъ, принесъ плетушку съ гранатами. Я имъ очень обрадовался, потому что мнѣ давно хотѣлось пить. Этотъ плодъ, на востокѣ, во время жаровъ, неоцѣпененъ; въ немъ есть самый пріятный и освѣжительный сокъ. Умывъ руки и закуривъ трубки, мы начали бесѣду. Только тутъ Шейхъ и оба старика позволили себѣ сдѣлать намъ нѣкоторые вопросы.-- Какой вы вѣры?-- спросилъ меня Шейхъ. "Богъ великъ!" отвѣчалъ я ему. "Вся вселенная подъ Его рукою! "-- Аллахъ арбаръ!-- повторилъ онъ.-- Есть-ли у васъ Султанъ? и великоли его царство?-- "Государь нашъ великъ и силенъ, а царство его занимаетъ почти половину всей вселенной! "-- Аллахъ! Аллахъ!-- воскликнулъ онъ.-- Далеко-ли это отъ Падишаха Турецкаго. -- "Земли ихъ граничатъ между собою." -- Такъ вы съ нимъ воюете?-- "Прежде были войны; нынѣ живемъ дружно; я теперь ѣду изъ Стамбула, и былъ у Падишаха, который меня принялъ милостиво." -- Хорошо, хорошо!-- сказалъ Шейхъ. Потомъ старики спрашивали: покупаютъ-ли наши быковъ? Я сказалъ, что у насъ своихъ много, но что верблюжьей шерсти мы покупаемъ довольно.-- Для чего-же ваши корабли не берутъ ее у насъ?-- "Къ намъ возятъ ее Бухарцы; но теперь я скажу своимъ, и они, можетъ статься, пришлютъ и сюда свои корабли." -- Не забудьте этого, пожалуста! наша шерсть лучше даже Мароккской.-- Я обѣщалъ извѣстить объ этомъ, и они казались довольны. Потомъ спросили у Кафьери; когда придутъ Мальтійцы за быками? Онъ имъ смѣло обѣщалъ, что дня черезъ два непремѣнно придутъ корабли. Это такъ обрадовало ихъ, что они потрепали его по плечу и подали еще гранатовъ. Изъ всѣхъ этихъ разговоровъ я могъ заключить только, что понятія Бедуиновъ очень ограниченны: далѣе своего быта, своихъ нуждъ и небольшаго торговаго прибытка, они не любопытствуютъ знать ни о чемъ; живутъ патріархально, и, можетъ быть, счастливо! Одно горе, одна бѣда ихъ -- симунъ {Симунъ, полуденный вѣтеръ, гибельный въ песчаной пустынѣ Африки. Онъ мгновенно разслабляетъ человѣка и всѣхъ животныхъ, распаляя кровь, и приводя въ неподвижность всѣ члены. Притомъ онъ несетъ съ собою мѣлкій и даже незамѣтный для глазъ песокъ, который человѣкъ невольно вдыхаетъ въ себя, а это вредитъ его легкимъ. Песокъ также набивается въ глаза, въ ротъ и уши путешественниковъ, когда симунъ застаетъ караваны на походѣ въ пустынѣ. Тогда онъ почти всегда гибеленъ и людямъ и скоту. Въ Италіи, куда симунъ доходитъ черезъ море, онъ все еще тяжелъ и томителенъ. Тамъ называютъ его Sirocco.}, да скотскіе падежи, когда они случаются. Я замѣтилъ, что во время нашего разговора женщины нѣсколько поотдернули занавѣсъ, и смотрѣли на насъ. Скоро потомъ одна изъ молодыхъ вышла, неся кувшинъ на головѣ; за нею бѣжала ручная газель {Gazella, по-Латыни, по-Французски Gazelle. Это родъ дикой козочки, но гораздо меньше извѣстныхъ въ Европѣ. Онѣ водятся въ Сѣверной Африкѣ, есть и въ Индіи; но, по описаніямъ путешественниковъ, тамъ онѣ еще меньше Африканскихъ. Газели скоро становятся ручными; онѣ стройны и очень красивы. Черные глаза ихъ такъ нѣжны, что когда Арабы хотятъ похвалить глаза своихъ красавицъ, они сравниваютъ ихъ съ глазами газели.}. Бедуинка шла за водой, и въ этомъ положеніи была такъ живописна, что напомнила мнѣ картину Горація Бернета, гдѣ изображенъ станъ Бедуиновъ. Любуясь газелью, я сталъ ласкать ее: Шейхъ воспользовался этимъ и предложилъ мнѣ ее въ подарокъ. "Возьми, въ память нашего знакомства," говорилъ онъ. Я не могъ отговориться, боясь оскорбить его; но, признаюсь, не зналъ куда дѣваться съ нею.
   Вечеръ становился утомительно душенъ; онъ не принесъ ни малѣйшаго прохлажденія, послѣ знойнаго дня. Я ослабѣлъ и чувствовалъ нужду въ отдыхѣ. Добрый хозяинъ нашъ простился съ нами и пошелъ въ женскую половину; мнѣ принесли мой Русскій войлокъ и мою подушку, а Кафьери Египетскую цыновку. Я только снялъ сапоги, да платокъ съ шеи, и мы легли спать.
   Усталость и утомленіе скоро усыпили меня, но не надолго; часа черезъ два я проснулся, весь въ поту, чувствуя непомѣрную слабость въ тѣлѣ и боль въ головѣ. Кафьери совсѣмъ не могъ заснуть. Кажется не льзя было дышать! Мы выпили по стакану вина, и это насъ немного подкрѣпило. Ночь была темная; звѣзды хотя свѣтили, но не тѣмъ обыкновеннымъ свѣтомъ, къ которому мы такъ привыкли въ Малой Азіи и Греціи. Вдругъ услышали мы, что по табору ходятъ, какъ будто тревожась о чемъ-то. Я всталъ и вышелъ изъ палатки. Кто-то шелъ прямо ко мнѣ; я скоро узналъ Ибрагима. Онъ говорилъ мнѣ жалкимъ голосомъ: Son perduti, signor, il Simmoun. Скоро и Шейхъ вышелъ къ немъ. Онъ то-же былъ грустенъ: боялся за своихъ быковъ. Онъ сказалъ мнѣ, что совѣтуетъ намъ уѣхать до восхода солнечнаго, чтобы прежде большаго жару можно было добраться до Бенгази. "Вы человѣкъ сѣверный, и навѣрное занеможете отъ симуну, когда и мы отъ него часто умираемъ." Матросы мои и Кафьери суетились, вьючили, сѣдлали; Ибрагимъ робѣлъ, и боялся сбиться съ пути въ пустынѣ. Я ободрялъ его, говоря, что какъ симунъ дуетъ всегда съ полудня, то намъ должно наблюдать, чтобъ онъ былъ у насъ съ правой стороны, и такимъ образомъ мы не собьемся. Шейхъ упорно настаивалъ, чтобы я взялъ у него для себя и для Кафьери лошадей, которыхъ Ибрагимъ приведетъ ему обратно. Искренне поблагодаря его, мы согласились на это. Газель мою посадили въ плетушку и привязали на верблюда. Разставаясь съ Шейхомъ, я подарилъ ему пару Тульскихъ пистолетовъ. Онъ приложилъ ихъ къ головѣ, поцѣловалъ, и мы распрощались дружески.
   Я такъ ослабѣлъ, что едва держался на лошади, хотя она была спокойна и доброй ѣзды. Верблюды кричали, будто предчувствуя бѣду. Первые два часа ѣхали мы изрядно; казалось только, что воздухъ сгустился и дышать было тяжело; но песокъ еще мало безпокоилъ насъ. Небосклонъ началъ озаряться краснымъ свѣтомъ, и скоро показались лучи блѣднаго солнца. Все небо казалось въ туманѣ. Верблюды и лошади шли хорошо, но ословъ погоняли. Я ѣхалъ мокрый отъ сильной испарины, и голова болѣла. Послѣ двухъ слѣдующихъ часовъ, ослы совершенно стали. Я насилу сползъ съ лошади и повалился недвижимъ на пескѣ; товарищи мои, такъ-же какъ я, никуда не годились; но Аравитяне и корнаки наши, казалось, не унывали, напоили лошадей, верблюдовъ и ословъ, но только послѣднихъ досыта. Съ нами было четыре мѣха воды. Я намочилъ губку и вложилъ ее въ ротъ, но вода уже была теплая и ни сколько не освѣжила меня. Послѣдняя бутылка вина совершенно согрѣлась, и я не сталъ пить вина: оно показалось мнѣ уксусомъ. Мы лежали часа два безъ движенія. Солнце было ужь довольно высоко, и я рѣшился приказать идти впередъ. Мы пошли. Вѣтеръ будто стихалъ; песку совсѣмъ не несло, и караванъ шелъ довольно бодро. Я поглядѣлъ на часы: было 7 часовъ утра. Мнѣ очень хотѣлось прежде полудня добраться до моря, гдѣ начиналась луговая долина; но я боялся утомить лошадей и ословъ. Странно, что головная боль моя не только не усиливалась, но вдругъ совершенно прекратилась, и я, кромѣ чрезмѣрной слабости и усталости, ничего не чувствовалъ. Въ 10 часовъ увидѣли мы вдалекѣ, по лѣвую руку, море. Не льзя описать какъ всѣ обрадовались, и потому больше, что вѣтеръ начиналъ дуть сильнѣе и уже наносилъ песокъ. Черезъ часъ добрались мы до луга. Ослы останавливались щипать коротенькую, пересохлую траву, по ихъ били и безпрестанно погоняли. Наконецъ, истомленные, измученные, съ пересохшими горлами, дотащились мы до пристани. Я едва сидѣлъ на лошади; добрый мой капитанъ ожидалъ насъ съ шлюпкой. Меня сняли съ лошади и донесли до шлюпки на рукахъ. Я просилъ капитана расплатиться съ Ибрагимомъ, съ корнаками, и дать имъ больше договорной платы, а самъ спѣшилъ на корабль. Тамъ меня раздѣли, перемѣнили мнѣ бѣлье и положили въ каютѣ. Я выпилъ лимонаду, и тотчасъ уснулъ мертвымъ сномъ. Не знаю, долго-ли я спалъ; но когда проснулся, корабль былъ подъ парусами, и мы шли въ открытомъ морѣ. Капитанъ стоялъ передъ моей каютой и сказалъ мнѣ, что этотъ полуденный вѣтеръ, столько впрочемъ вредный, былъ для хода нашего самый благопріятный; что хотя изъ пристани онъ вышелъ на буксирѣ, но теперь, если вѣтеръ не перемѣнится еще сутки, онъ навѣрное доставитъ насъ въ это время въ Мальту. Я поокрѣпъ на кораблѣ, хорошо поѣлъ, выпилъ стакана два портеру, и сталъ совершенно здоровъ; только чувствовалъ, какъ и сопутники мои въ песчаную пустыню, сильный зудъ по всему тѣлу. Газель моя была здорова и гуляла свободно по кораблю.
   

ГЛАВА XI.
МАЛЬТА.

   Въ Середу, 18 Іюня, въ ясное утро, мы приблизились къ Мальтѣ. Сперва показались бѣлые берега острова, и башни такого-же цвѣта, въ разныхъ мѣстахъ на немъ построенныя. Это сторожевыя укрѣпленія, съ которыхъ прежде извѣщали жителей о приближеніи морскихъ разбойниковъ, или о высадкѣ непріятелей. Нынѣ они способствуютъ карантинному надзору и помогаютъ таможнѣ предупреждать тайный провозъ товаровъ. подплывая къ городу Лавалеттѣ, иностранецъ не можетъ не придти въ удивленіе и восторгъ. Построенный на возвышеніи и окруженный каменными бастіонами, городъ раздѣляетъ двѣ обширнѣйшія и надежнѣйшія пристани, какія только есть въ Средиземномъ морѣ. По одну сторону, такъ называемая, Большая пристань: она защищена съ одной стороны Сентъ-Эльмской, а съ другой Рикосольской крѣпостями; посрединѣ ея замокъ Сентъ-Анжъ. При немъ четыре ряда батарей, амфитеатромъ устроенныхъ, и глубокіе рвы, изсѣченные въ каменной скалѣ; по лѣвую руку два огромныя укрѣпленія, называемыя baragues. Въ нихъ хранятся провіантъ и военные припасы. Живописный видъ вокругъ Лавалетты къ морю образуютъ три города: Виторіоза, Коспикуа и Сенглея. Послѣдній занимаетъ полуостровъ Св. Михаила. Два Гроссмейстера, оба изъ фамиліи Котонерсъ, хотѣли-было соединить эти три города общею оградою, составленною изъ бастіоновъ, которые не только служили-бы защитой, но въ случаѣ нападенія непріятельскаго и убѣжищемъ для всѣхъ окрестныхъ жителей, съ ихъ имуществомъ и скотомъ. Это огромное предпріятіе, изумившее самого Людовика XIV-го, не было исполнено. Въ малой внутренней пристани, окружающей три города и отдѣляющей ихъ отъ Лавалетты, помѣщены морская госпиталь, коммиссаріатъ, магазины, словомъ, всѣ принадлежности флота.
   Едва корабль нашъ сталъ входить въ первую пристань, какъ его окружили карантинные приставы на лодкахъ, и повели прямо во вторую пристань, назначенную единственно для карантинныхъ судовъ. Она называется Марсамухети. Въ ней есть большіе магазины; лазаретъ для живущихъ въ карантинѣ обширенъ и удобно расположенъ на многія отдѣленія; всѣ предосторожности для разобщенія съ городомъ приняты благоразумно и соблюдаются строго, но со всею вѣжливостію. Впрочемъ, путешественникъ, сидящій въ карантинѣ, можетъ пользоваться всѣмъ, что ему угодно, получать самую роскошную пищу, и все что только можетъ облегчить скуку его уединенія. Онъ легко получаетъ изъ города книги, журналы, музыкальные инструменты, ноты, однимъ словомъ все, что ему вздумается. Правда, Англичане за все берутъ дорого, но правда и то, что все хорошо. Мнѣ отвели особенную комнату, съ балкономъ на пристань. Я нашелъ въ ней мебель изъ краснаго дерева, хорошую постелю съ занавѣсами отъ комаровъ, чистое и тонкое бѣлье. Но всего пріятнѣе было для меня общество земляка, Ѳ. Ѳ. Фурмана, съ прекрасною супругой его и съ тещей, которыя вошли въ карантинъ вмѣстѣ со мной, слѣдовательно и время нашего заключенія должно было кончиться въ одинъ день. Мы скоро познакомились. Родной дядя Гна Фурмана былъ мой хорошій пріятель. Мы соединили наше хозяйство, и всякой день обѣдали вмѣстѣ.
   Вотъ какъ мы проводили время: поутру входилъ опредѣленный къ намъ приставъ (онъ былъ и слуга), освѣдомлялся о нашемъ здоровьѣ, и принималъ наши приказанія о столѣ и обо всемъ, для насъ нужномъ на этотъ день; онъ отдавалъ намъ письма, когда они получались съ почтой, и бралъ наши для отсылки; рапортовалъ о насъ доктору и главному смотрителю. Когда мы выходили гулять по набережной (намъ опредѣлено было по ней отгороженное пространство, на 75 шаговъ въ длину), приставъ находился при насъ, чтобы и случайно не могли мы съ кѣмъ нибудь сообщиться. Когда мы возвращались домой, онъ запиралъ наружную дверь ключемъ; впрочемъ, онъ жилъ и обѣдалъ съ нашими людьми. Кромѣ доктора, который былъ Англичанцнъ, всѣ прочіе чиновники въ карантинѣ были Мальтійцы, или Итальянцы. Докторъ навѣщалъ насъ раза два въ недѣлю, и осматривалъ издали. Главный надзиратель бывалъ, мимоходомъ, почти всякой день, и всякой разъ спрашивалъ: довольны-ли мы, и не имѣемъ-ли въ чемъ нужды? Каждая просьба наша была тотчасъ удовлетворена; но мы рѣдко просили о чемъ нибудь, потому что всегда были довольны, и, благодаря Бога, здоровы. Пища у насъ была прекрасная: намъ приносили, изъ лучшаго трактира въ городѣ, всегда шесть блюдъ и десертъ. Рыба лучшая, и всякаго рода, здѣсь въ изобиліи; говядина и баранина хороши; зелень есть какая угодно. Столъ обходился намъ, кромѣ вина, которое мы брали, каждый по своему вкусу, по пяти рублей съ человѣка; за мебель и бѣлье постельное платили мы по два рубли, итого около десяти рублей въ сутки. Со стола нашего съ избыткомъ оставалось приставу и двумъ камердинерамъ нашимъ. По вечерамъ, послѣ прогулки, мы читали съ Г-мъ Фурманомъ, часто вслухъ, по очереди. Супруга его одарена голосомъ, какихъ я мало слыхивалъ; она пѣла съ необыкновеннымъ искуствомъ, акомпанируя себѣ на фортепьяно.
   Я каждый день окачивался морскою водой, и въ первый разъ очень удивился, когда увидѣлъ, что съ меня брызжутъ искры: это дѣйствіе фосфора, которымъ насыщена здѣсь морская вода. Одно было тяжело: это въ продолженіе дня несносный жаръ, а вечеромъ и ночью комары, называемые здѣсь дандарами. Они несравненно злѣе нашихъ, и жало ихъ гораздо долѣе оставляетъ по себѣ опухоль и чесотку. Изъ окошекъ и съ балкона моего я видѣлъ только крѣпость, да вдали большую дорогу; нѣсколько Англійскихъ часовыхъ смѣнялись на бастіонахъ, и составляли цѣпь вокругъ карантинной пристани. По Воскресеньямъ растворяли родъ воротъ, на верху одного бастіона, и ударяли въ колоколъ; тогда съ карантинныхъ судовъ подплывали къ воротамъ молельщики; другіе на самой набережной (съ которой, такъ-же какъ съ моего балкона, видно было въ эти ворота) становились на колѣни. Внутри была тамъ церковь, и священникъ служилъ обѣдню, которую всѣ карантинные жители могли, если не слышать, по отдаленію и высотѣ бастіона, то по крайней мѣрѣ видѣть, и при этомъ молиться.
   По срединѣ Марсамухетской пристани есть островъ, и на немъ небольшая крѣпость Мануилъ: она служитъ защитой пристани. При входѣ въ нее возвышеніе, называемое Драгутовъ мысъ, по имени того славнаго Турецкаго корсара, извѣстнаго у Турокъ подъ именемъ Торгоута, который во время осады Мальты, въ 4 565 году, устроилъ тутъ батарею и былъ на ней убитъ обломкомъ камня, расшибеннаго ядромъ изъ крѣпости.
   Продержавъ 20 дней въ карантинѣ, насъ выпустили. Россійскій Консулъ, Г-нъ Тальяфери, самъ пріѣхалъ за нами, и со всею вѣжливостью и свойственною ему любезностью, предложилъ намъ домъ свой и услуги., Мы искренно благодарили его, но не хотѣли безпокоить, а просили то о одну сторону прекрасная гробница, или памятникъ Маршала Тюрення, а по другую Маршала Вобана: это великіе военные люди, достойные такой чести!
   Инвалиды размѣщены по камерамъ спокойно и не тѣсно; столъ у нихъ сытный и даже обильный: хорошій супъ, мясо во всякое время свѣжее, картофель, овощи, и на каждаго порція вина. На кроватяхъ вездѣ хорошіе матрасы и изголовья; бѣлье инвалидъ перемѣняетъ два раза въ недѣлю, а постельное по одному разу; на каждой кровати занавѣсъ. Но что мнѣ всего больше полюбилось, это совершенная ихъ свобода; они отлучаются куда и когда хотятъ, и должны только возвратиться въ урочное время, передъ тѣмъ какъ запирать вороты. Каждый изъ нихъ получаетъ еженедѣльно карманныя деньги на мѣлочные расходы, на табакъ и проч. Дома занимается онъ чѣмъ ему угодно, иди и ничего не дѣлаетъ. Они избираютъ между собою старшихъ, для соблюденія тишины и порядка въ камерахъ. Инвалидные штабъ и оберъ-офицеры живутъ особо; есть даже и генералы. Оберъ офицеръ имѣетъ особенную комнату, а высшіе чины и болѣе. У генераловъ приличная чину ихъ квартира и особенный столъ, если не желаютъ обѣдать за общими офицерскими столами, гдѣ кушанье подается также на серебрѣ. Большая библіотека, залы для чтенія, планы, рисунки, предоставлены всѣмъ вообще. Есть еще комнаты, куда собираются для препровожденія времени между собою, солдаты отдѣльно. Тутъ играютъ въ шахматы, въ домино, въ пикетъ. Обширные сады назначены для прогулки инвалидовъ; слѣпымъ отгороженъ особенный садъ, чтобы ихъ не безпокоили и не мѣшали имъ прохаживаться; однимъ словомъ: здѣсь все придумано для безбѣдной и спокойной жизни. Я часто разговаривалъ съ инвалидами: всѣ вообще благословляютъ правительство, и находятъ себя столько счастливыми, сколько увѣчье ихъ или старость дозволяютъ. При этомъ заведеніи есть большая и превосходно устроенная госпиталь. Искусные врачи, подъ надзоромъ знаменитыхъ старцевъ, Бароновъ Ларрея и Ивана (Yvan), пользуютъ тамъ больныхъ инвалидовъ. Нельзя вообразить, какую привязанность сохраняютъ эти старые воины къ Наполеону: они чтятъ его память и со слезами разсказываютъ о его побѣдахъ, и вниманіи къ солдатамъ. Когда поставили на Вандомской площади новую колоссальную статую Императора, они просили позволенія сдѣлать точно такую изъ гипса на свой счетъ, и поставили ее противъ воротъ, гдѣ я и видѣлъ ее. Они жалѣютъ только, что не въ состояніи были сдѣлать ее, какъ подлинную, изъ бронзы. Въ большихъ залахъ этого заведенія есть хорошія картины, изображающія битвы Людовика XIV-го и Наполеона. Главный директоръ Инвадиднаго дома живетъ въ немъ: у него великолѣпныя и богато убранныя комнаты. При мнѣ занималъ эту должность Маршалъ Монсей, Герцогъ Конеліапо. Въ присутственной залѣ помѣщены хорошо написанные портреты всѣхъ бывшихъ главныхъ директоровъ, со времени основанія дома. Это истинно историческая галлерея, потому что почти всѣ директоры были знаменитые и заслуженные воины, и почти всѣ Маршалы Франціи.
   Подлѣ Инвалиднаго дома Марсово поле. Оно окружено рвами, террасами, и деревьями, посаженными въ нѣсколько рядовъ. Марсово поле простирается на версту въ длину и на полверсты въ ширину. По срединѣ его поставили недавно бюстъ Генерала Лафаэта. Этотъ невысокій памятникъ почти теряется на такомъ пространствѣ: надо знать, что онъ тутъ, и только тогда можно его замѣтить. На Марсовомъ полѣ находилась прежде Военная Школа, обращенная Наполеономъ въ Главный Штабъ. Теперь на самомъ полѣ бываютъ иногда смотры и конскія скачки.
   Арсеналъ. Это одно изъ самыхъ древнихъ зданій въ Парижѣ. Его основалъ Карлъ V-й, въ одно время съ Бастиліей. Прежде тутъ отливались пушки, и ихъ донынѣ сохраняется еще много. Въ арсенальной библіотекѣ достойны особеннаго замѣчанія плафоны, расписанные Миньяромъ. Г-нъ Подъе, главный директоръ библіотеки, къ которому я ѣзжалъ, доставилъ мнѣ случай хорошо разсмотрѣть все зданіе. Въ немъ также нѣсколько дворовъ и большой садъ къ рѣкѣ Сенѣ, откуда прекрасный видъ. Генералъ-Фельдцейгмейстеры Франціи (Grands maîtres de l'artillerie) всегда живали здѣсь и потому-то, знаменитый Герцогъ Сюлли, другъ Генриха IV-го, имѣлъ помѣщеніе въ арсеналѣ. Когда злодѣй Равальякъ убилъ этого государя въ каретѣ, онъ ѣхалъ Въ арсеналъ къ Сюлли. Потомъ жилъ здѣсь сынъ Людовика XIV-го Герцогъ Мейскій (duedu Maine). Теперьарсеналъ довольно запущенъ, и остается почти безъ всякаго употребленія.
   Мнѣ удалось также видѣть артиллерійскій арсеналъ. Онъ чрезвычайно любопытенъ, потому что въ немъ можно проходить хронологически всю исторію орудій и оружія: они собраны въ совершенномъ порядкѣ; иныя представлены только въ моделяхъ. Но всего драгоцѣннѣе здѣсь рыцарское вооруженіе многихъ знаменитыхъ мужей. Такъ, напримѣръ, вы увидите здѣсь Франциска 1-го на конѣ, въ шишакѣ, съ опущеннымъ забраломъ, въ латахъ: оружіе у короля то самое, которое имѣлъ оцъ въ Мариньянскомъ сраженіи, и даже конь его покрытъ настоящею бронею. Возлѣ него Герой безъ страха и укоризны, славный Баяръ. Такимъ-же образомъ представленъ, по далѣе, Генрихъ IV-й, въ томъ самомъ видѣ и въ тѣхъ-же Латахъ и шишакѣ, въ которыхъ онъ сражался подъ Иври. Я провелъ здѣсь два часа пріятнѣйшимъ образомъ, и обязанъ этимъ бывшему артиллеріи подполковнику Графу Александру Жюльвекуру. Билеты для входа сюда получить довольно трудно; но онъ, какъ служившій прежде въ этомъ корпусѣ, снисходительно похлопоталъ за меня.
   Мнѣ оставалось видѣть Королевскую библіотеку. Сначала она состояла изъ весьма небольшаго числа книгъ, и возрастала постепенно. Карлъ V-й помѣстилъ ее въ одну изъ Луврскихъ башенъ; но при Карлѣ VII-мъ ее растаскали. Людовикъ ХІ-й опять сталъ собирать книги; Карлъ VIII-й умножилъ число ихъ. Людовикъ ХІІ-й перевезъ библіотеку въ Блуа (Blois), гдѣ уже заведена была другая, Карломъ Орлеанскимъ. Онъ присоединилъ къ нимъ библіотеку Тоанна Графа Ангулемскаго, и обогатилъ ее, вывезя изъ Италіи библіотеки Висконтіеву и Сфорцову, Герцоговъ Миланскихъ, и книги принадлежавшія Петраркѣ. Францискъ I-й перевезъ ее въ Фонтенбло, а Генрихъ IV-й окончательно въ Парижъ. Библіотека быстро умножалась попеченіемъ приставленныхъ къ ней смотрителей, на счетъ суммъ, отпускавшихся королями. Кольберъ особенно заботился о ней. Она занимала разныя зданія, и въ 1721-мъ году перенесена въ Ришельёвскую улицу, гдѣ и донынѣ находится. Домъ, занимаемый ею, ветхъ, и хотя обширенъ, но для нея тѣсенъ. Правительство намѣрено построить особенное и приличное зданіе. Я не могу опредѣлительно сказать, сколько теперь книгъ въ Королевской библіотекѣ; меня увѣряли, что число ихъ превосходитъ 500 тысячъ; но, какъ-бы ни было, можно утвердительно сказать, что нѣтъ библіотеки богаче ея, не исключая и Ватиканскую, особенно манускриптами Еврейскими, Греческими, Сирійскими, Латинскими, Французскими, Китайскими, Еѳіопскими, Датскими, Индѣйскими, Халдейскими, Армянскими, Самаританскими, Турецкими, Персидскими.
   Осматривать книги подробно, и даже прочесть каталогъ ихъ, нѣтъ возможности: на это недостанетъ жизни человѣческой. Я былъ два раза въ библіотекѣ, и могу только отдать справедливость порядку, вѣжливости и услужливости, съ которыми принимаютъ въ ней всѣхъ посѣтителей. Спросите, какую вздумаете, книгу, или рукопись, и минуты черезъ двѣ ее подадутъ вамъ, и вы можете спокойно разсматривать ее, заниматься ею, сколько вамъ угодно. Никогда не замѣтите вы, въ прислужникахъ, или въ библіотекарскихъ помощникахъ, ни малѣйшаго признака нетерпѣнія или досады: все дѣлается съ расторопностію и съ готовностью вамъ услужить. Большая часть служащихъ тутъ люди просвѣщенные: они, замѣчаніями своими, или совѣтами, если вы ихъ попросите, могутъ быть очень полезны. Это одно изъ заведеній въ Парижѣ, которое поразило меня, и которому я нигдѣ подобнаго не Видывалъ. Здѣсь въ библіотекѣ сохраняются два огромные глобуса Коронелли, поднесенные Людовику XIV-му Кардиналомъ Детре (d'Estrée) въ 1683-мъ году. Коллекція эстамповъ также чрезвычайно велика: говорятъ, она богатѣйшая въ Европѣ.
   Описывая различные памятники, видѣнные мною въ Парижѣ, я еще не упомянулъ о самомъ любопытномъ: это небольшая церковь, съ галлереями, построенная въ память Людовика XVI-го и супруги его Маріи Антуанетты, единственною дочерью покойныхъ мучениковъ, Герцогиней Ангулемской. Извѣстно, что тѣла ихъ были зарыты послѣ казни на Магдалининскомъ кладбищѣ, которое нынѣ не существуетъ: мѣсто его занято улицами и застроено домами. По возвращеніи во Францію Бурбоновъ, отыскали гробы Короля и Королевы, и на этомъ мѣстъ сооружена церковь, небольшая, но приличная своему назначенію. Въ ней, на правой рукѣ со входа, поставлена прекрасная статуя, изъ бѣлаго мрамора, изображающая Людовика XVI-го. Король представленъ во весь ростъ; онъ держитъ въ рукѣ развернутый листъ, на которомъ написано его духовное завѣщаніе; осанка и лицо Короля величественны, и выражаютъ кротость и совершенное спокойствіе. На лѣвой рукѣ, противъ Короля, поставлена такая-же статуя Королевы: она на колинахъ простираетъ руки къ кресту; по на горестномъ лицѣ ея изображается полное упованіе въ вѣрѣ, къ которой она прибѣгаетъ. Оба памятника прекрасны, трогательны и влекутъ къ размышленію! Всякой день служатъ здѣсь обѣдню, за упокой убіенныхъ, причемъ можно встрѣтить человѣка два, три, а рѣдко десятокъ молящихся; но 21-го Января, въ день, назначенный для поминовенія Людовика XVI-го и супруги его, всѣ старые слуги королевскаго дома, знатныя фамиліи, оставшіяся приверженными къ старшей линіи, легитимисты -- какъ ихъ называютъ -- непремѣнно собираются сюда къ обѣдни, и тогда церковь становится даже тѣсна.
   Я осматривалъ новыя и старыя тюрьмы. Въ старыхъ, чуланы, построенные изъ дикаго камня, со сводами, получающіе слабый свѣтъ только изъ коридора, сыры и ужасны. Я не понимаю, какъ несчастные колодники могли въ нихъ существовать. Есть комнатки посуше, въ верхнемъ этажѣ; но вообще всѣ онѣ, кажется были строены только для вѣрнаго и безопаснаго содержанія арестантовъ, безъ мысли о человѣколюбіи и состраданіи. Должно однакожь прибавить, что теперь въ этихъ тюрьмахъ почти никого нѣтъ, съ тѣхъ поръ какъ нѣкоторыя передѣлали, а другія построили вновь. Въ новыхъ совсѣмъ другое: арестанты раздѣлены на классы, и комнаты у нихъ обширны, свѣтлы; во всѣхъ воздухъ чистый и свѣжій. Заключенники всѣ занимаются работами, для собственной пользы, и за работами ихъ надсматриваютъ мастера. Я замѣтилъ, что по большой части они работаютъ бронзовыя вещи, заготовляя вчернѣ фугуры: одинъ оболваниваетъ (какъ они сами говорятъ) Юпитера, Венеру, Грацій; другіе подножія къ часамъ и проч. Много также башмачниковъ, и всякихъ другихъ ремесленниковъ. Ужасно однакожъ слышать ихъ разговоры: безвѣріе и развратъ на устахъ ихъ безпрестанно, хотя надзиратели, во время работъ, особенно при посѣтителяхъ, стараются соблюдать тишину и благопристойность. Состояніе арестантовъ, съ нѣкотораго времени, вообще улучшено, но еще не то, чего бы пожелать можно было. Это дѣло трудное и задача еще нерѣшеная: о ней много писали, и много сдѣлано попытокъ, особенно въ Америкѣ; но система наказаній (système pénitentiaire) еще не совсѣмъ удовлетворительна. Для осмотра тюремъ, здѣсь надобно имѣть особое дозволеніе Министра Внутреннихъ Дѣлъ.
   Я видѣлъ также госпитали, и подробно обозрѣвалъ славный Hôtel-Dieu. Огромно, чисто; нигдѣ нѣтъ (какъ по разсказамъ прежде бывало) двухъ больныхъ на одной постелѣ; вездѣ хорошее бѣлье, занавѣсы у кроватей, сидѣлки подлѣ трудныхъ больныхъ; но кто, какъ я, хорошо знаетъ эту часть {По волѣ Императора Александра, я года два былъ инспекторомъ всѣхъ Московскихъ госпиталей, кромѣ военныхъ.}, тотъ скажетъ, что намъ, Рускимъ, нечего завидовать иностраннымъ госпиталямъ, даже Французскимъ. Исключаю морскую въ Мальтѣ, о которой я говорилъ въ своемъ мѣстѣ, потому что это уже кокетство, избытокъ, и даже излишество, а не существенная польза. Посмотрите наши военныя и гражданскія госпитали въ Петербургѣ и Москвѣ: всѣ онѣ въ совершенствѣ! Поблагодаримъ-же Государей нашихъ, за ихъ предусмотрительность и человѣколюбіе. Но у насъ есть еще то, чего нигдѣ нѣтъ; это огромныя и богатыя, заведенія, основанныя частными людьми, это Голицынская больница, это Страннопріимный домъ Графа Шереметева, это Куракинская богадѣльня въ Москвѣ, и много другихъ подобныхъ заведеній въ Россіи. У насъ нѣтъ одного, что желательно было-бы видѣть скорѣе: частныхъ больницъ, доставляющихъ величайшее благодѣяніе для большихъ городовъ. Куда дѣваться вдовѣ, холостому пріѣзжему, когда они больны? Кто станетъ за ними ухаживать? Въ такихъ заведеніяхъ, больной за малую цѣну имѣетъ особую комнату, сидѣлку, лекарства, доктора, и кушанье, свойственное болѣзни, а что всего важнѣе: спокойствіе и попеченіе. Даже для своей безопасности, боясь быть обкраденнымъ слугами, въ Парижѣ, Въ случаѣ болѣзни, многіе помѣщаются въ частныхъ больницахъ. Такихъ заведеній здѣсь много, и они обыкновенно подъ завѣдываніемъ лучшихъ докторовъ, и даже въ ихъ домахъ, иногда за городомъ, но всегда близъ заставъ, гдѣ почти всѣ домы съ садами.
   Говоря о большихъ зданіяхъ Парижа, не льзя пропустить одного изъ главныхъ: это Хлѣбный магазинъ (Halle aux blés). Онъ построенъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ прежде были Суассонскія палаты. Въ продолженіе 500 лѣтъ, ихъ постепенно занимали: знаменитая фамилія де Нель (de Nesle), Король Людовикъ Святой, и Королева Бланшъ, мать его, Филиппъ Красивый, Карлъ V-й и Людовикъ ХІІ-й, который отдалъ зданіе подъ женскій монастырь. Въ 1552-мъ году, Екатерина Медичи перевела монастырь въ другое мѣсто, и выстроила тутъ дворецъ, въ которомъ жила 36 лѣтъ. Въ 1601-мъ году, его продали Екатеринѣ Бурбонской, сестрѣ Генриха IV-го, потомъ Карлу Суассонскому, а послѣ смерти его онъ достался Принцу Кариньянъ. Съ этого времени онъ назывался Суассонскими палатами. Наслѣдники Принцевы сломали его въ 1748-мъ году, оставивъ одну колонну, которая и донынѣ существуетъ, какъ драгоцѣнный памятникъ прежняго зданія. Наконецъ, въ 1755-мъ году, городъ купилъ мѣсто, и рѣшился, въ 1762-мъ, построить на немъ хлѣбный магазинъ. Зданіе это, начатое въ 1763-мъ году, было совершенно достроено, стараніями Г-на Віорма, Градскаго Главы, въ три года, по рисункамъ архитектора Камю де Мезъера. Оно замѣчательно по круглой своей формѣ, и стоитъ совершенно отдѣльно отъ всякаго строенія. Въ Парижѣ оно одно можетъ дать понятіе объ огромныхъ театрахъ, или амфитеатрахъ древнихъ, съ тою только разницею, что первые имѣли фигуру полукруга, а вторые эллипсиса; но для глазъ эффектъ почти одинаковъ.
   Хлѣбный магазинъ достоинъ замѣчанія по отдѣлкѣ своей, по легкости кирпичныхъ сводовъ, по красивой формѣ двухъ лѣстницъ, и наконецъ, по виду цѣлаго зданія, какъ снаружи такъ и внутри. Круглый дворъ посреди строеній имѣетъ слишкомъ 420 футовъ діаметра; но онъ не вмѣщалъ всего зерноваго хлѣба и муки, изъ 1782-мъ году рѣшились покрыть его. По проекту архитекторовъ Леграна и Молиноса (Legrand et Molinos), надъ нимъ сдѣлали куполъ въ видѣ полушара, изъ легкаго матеріяла, слѣдуя системѣ Филибера де Лорма. Онъ былъ почти не меньше купола Римскаго Пантеона, и также свѣтъ проходилъ въ него сквозь круглое отверстіе въ верху, въ 24 фута діаметра. Архитекторъ, провожавшій меня, сказывалъ, что, сверхъ того, было въ немъ 25 боковыхъ прорѣзей, которыя уподоблялись лучамъ, и производили чудесный эффектъ: отъ этого куполъ казался еще огромнѣе и легче. Разсматривая съ удивленіемъ обширный сводъ, въ 377 футовъ окружности, и 4 00 футовъ высоты отъ помоста до самаго верха, не льзя понять, какъ съ этими разрѣзами и не имѣя болѣе фута толщины, могъ онъ держаться? По несчастію, въ 1802-мъ году, отъ неосторожности паяльщика, чинившаго что-то на кровлѣ, который оставилъ тамъ жаровню, а самъ отлучился, эта чудесная кровля сгорѣла въ нѣсколько часовъ: она существовала только 22 года.
   Астрономическая колонна, донынѣ стоящая, та самая, которую построила Екатерина Медичи, въ 1572-мъ году, въ Суассонскихъ палатахъ, по рисунку архитектора Бюльока, строителя хлѣбнаго магазина; но ее вмѣстили въ стѣну, и она потеряла свой видъ. Вышина ея 95 футовъ; видъ Дорической колонны. Въ ней есть лѣстница, ведущая въ глобусъ, или, лучше сказать, въ обсерваторію, устроенную вверху, куда Екатерина Медичи удалялась съ своими астрономами.
   При построеніи хлѣбнаго магазина, сдѣлали у подножія колонны фонтанъ, а на самомъ столбѣ начертили мериданъ, и очень замысловато: онъ во всякое время года вѣрно показываетъ ч.съ дня. Изобрѣтеніе его принадлежитъ Отцу Пинаре (Pinaré), канонику Св. Женевьевы.
   Куполъ недавно отдѣланъ вновь: теперь онъ весь изъ чугуна; строеніе дивное, но уже не имѣющее того вида, той легкости, той щеголеватости, какіе были въ немъ прежде; за то онъ безопасенъ и гораздо прочнѣе.
   Одинъ знакомый пригласилъ меня осмотрѣть Монмартрскую каменоломню, увѣряя, что я не буду раскаиваться въ своей поѣздкѣ. Я не понималъ, что могло быть любопытнаго въ каменоломнѣ, по охотно поѣхалъ, вспомнивъ, что Монмартрская возвышенность должна быть священна для Рускаго, что тутъ храбрые воины наши, въ виду Парижа, сражались, проливали свою кровь, и что Александръ Благословенный отсюда вошелъ побѣдителемъ въ столицу Франціи.
   Едва выѣхали мы за заставу, какъ тотчасъ были уже у входа въ пещеры, потому что иначе нельзя и назвать этихъ каменоломней. Я много видалъ пещеръ въ Италіи, въ Греціи, но ничего подобнаго не знаю, да ничто и не можетъ сравниться съ ними. Вообразите огромнѣйшія галлереи съ высокими сводами, по которымъ могутъ свободно разъѣзжаться кареты въ два ряда; вообразите, что пещеры эти, подобно лабиринту, углубляются въ гору, и между тѣмъ какъ при входѣ въ нихъ свѣтло, отъ того, что въ широкія отверстія свѣтъ входитъ свободно, далѣе, и при заворотахъ, царствуетъ совершенный мракъ. Тамъ работаютъ при огнѣ, и картина эта удивительно живописна и величественна! Я не ожидалъ и не могъ вообразить такого зрѣлища. Камень, добываемый здѣсь, довольно мягокъ, однакожъ для отдѣленія большихъ кусковъ его употребляютъ порохъ, и тогда въ пещерахъ раздается громовый взрывъ, нѣсколько разъ повторяемый эхомъ въ разныхъ направленіяхъ. Но отъ чего эти галлереи правильны? Отъ чего въ нихъ своды, и огромные столбы, на которые своды опираются? Отъ чего величественная архитектура, напоминающая Ѳивскія или Мемфисскія катакомбы въ Египтѣ? Отъ того, что ни одинъ владѣлецъ не можетъ добывать принадлежащаго ему камня безъ приставленныхъ къ тому архитекторовъ. Иначе давно обвалилась-бы большая часть горы, давно передавила-бы множество народа, и завалила напрасно и безъ пользы большую часть камня. Тогда не существовали-бы эти чудесныя и единственныя пещеры, достойныя того, чтобы нарочно пріѣхать и удивляться имъ. Теперь скажу какимъ образомъ производятся здѣсь работы. Хозяинъ обязанъ придти и увѣдомить архитектора, что онъ намѣренъ ломать камень; тогда архитекторъ отправляется съ нимъ, и, осмотрѣвъ мѣстоположеніе, назначаетъ ширину того мѣста, гдѣ ему позволяется рыть; показываетъ столбъ, который онъ долженъ оставить неприкосновеннымъ, сводъ, который онъ обязанъ вытесать вверху, форму и величину этого свода, и какимъ образомъ онъ долженъ опираться на столбѣ; наконецъ показываетъ направленіе галлереи, и потомъ тщательно наблюдаетъ за исполненіемъ своего чертежа. Отъ того, гору прорываютъ съ разныхъ сторонъ правильно, систематически, безопасно и выгодно для владѣльцевъ и работниковъ. Такимъ-то образомъ, мало по малу составились эти великолѣпныя и обширныя пещеры. Могъ-ли я вообразить, что въ каменоломнѣ увижу галлереи и своды цѣльные, превышающіе огромностію, "иногда и шириною, постройки, которымъ дивился я въ церкви Св. Петра въ Римѣ, или здѣсь въ соборѣ Богородицы? Но всего удивительнѣе показалось мнѣ, что когда я сталъ разсказывать о видѣнномъ мною чудѣ, то многіе изъ жителей Парижа и понятія о немъ не имѣли! Даже ученые, между прочими любезный Нодье, философъ Балланшъ, и самъ знаменитый статистикъ Карлъ Дюпенъ, смѣясь надъ своимъ невѣдѣніемъ, благодарили меня за открытіе, и уговорились на другой-же день ѣхать въ Монмартрскія катакомбы. Возвышенность! надъ ними издалека замѣтна по множеству построенныхъ на ней вѣтряныхъ мѣльницъ. Осмотрѣвъ пещеры, я пошелъ на гору. Русскій офицеръ, имѣвшій счастіе быть и даже отличиться въ Монмартрскомъ сраженіи, указалъ мнѣ, гдѣ стояли наши батареи, откуда шелъ непріятель, гдѣ былъ Императоръ Александръ.
   Прогулка въ Монмартръ и на Монмартръ была одна изъ любопытнѣйшихъ въ моемъ путешествіи, и никогда не изгладится изъ моей памяти. Я искренно благодарилъ пригласившаго меня, и со знался, что онъ былъ правъ, обѣщая мнѣ много удовольствія отъ этой поѣздки.
   Возвращаясь въ городъ, мы заѣхали въ бойню, у самой заставы: она одна изъ четырехъ главныхъ въ Парижѣ. Тутъ замѣчательны обширность, и особенно чистота: нигдѣ не увидите крови, не почувствуете малѣйшаго запаха, потому что полы, сдѣланные плотно, безпрестанно вымываются приведенною сюда водою. Здѣсь показывали мнѣ мѣха и трубки, которыми вдуваютъ воздухъ между кожею и мясомъ убитаго животнаго, отъ чего кожа отдѣляется совершенно и снимается легко. На этой бойнѣ каждую недѣлю бьютъ Я тысячи барановъ и шесть сотъ быковъ, не считая телятъ, свиней и проч. Такихъ большихъ боенъ въ Парижѣ четыре, да шесть другихъ, гораздо меньшихъ, у прочихъ заставъ.
   Надобно упомянуть о двухъ любопытныхъ зданіяхъ Парижа: Обсерваторіи и Биржѣ. Обсерваторія напоминаетъ пышность Людовика XIV-го и любовь его къ наукамъ. Она строена по рисункамъ Перро (Claude Perrault), съ 1667-го года, и менѣе чѣмъ въ три года была кончена. Зданіе ея обширно и величественно; простота фасада и архитектурныхъ украшеній, высота стѣнъ, все прилично назначенію этого зданія. Оно составляетъ четвероугольникъ, у котораго къ двумъ угламъ придѣланы осміугольныя башни, а на заднемъ фасѣ большой выступъ. Четвероугольникъ устроенъ такимъ образомъ, что линіи передняго и задняго фаса его составляютъ параллель, а боковыя перпендикуляръ меридіану, означенному на полу средней большой залы. Шесть комнатъ, различной формы, расположены на разные пункты неба. Я видѣлъ здѣсь огромный телескопъ, котораго подвижная ножка способствуетъ различнымъ направленіямъ инструмента, и его можно выносить наружу. Платформа, устроенная на полдень, дозволяетъ дѣйствовать имъ во всѣ стороны. Въ сводахъ, посреди строенія, сдѣланы отверстія въ три фута діаметра, отъ самаго верху до погребовъ; ими мало пользовались для астрономическихъ наблюденій, но они были полезны для измѣренія скорости паденія тѣлъ, и для повѣрки барометровъ. Въ нижнихъ погребахъ дѣлаются опыты надъ замерзаніемъ и охлажденіемъ, и для узнанія разныхъ степеней сырости и сухости, тепла и холода. Аэрометръ показываетъ силу вѣтровъ. Онъ устроенъ въ сѣверной залѣ, гдѣ по стѣнамъ написаны картины, изображающія времена года и знаки зодіака; тутъ-же портреты знаменитѣйшихъ астрономовъ.
   Биржа, новое и прекрасное зданіе, находится на площади, и, можно сказать, въ центрѣ города. Архитектура его почти одинакова съ архитектурой церкви Маріи Магдалины: тотъ-же периптеръ, тотъ-же Греческій храмъ, съ такими-же фронтонами и колоннами. Внутри огромная зала, гдѣ каждый день собирается множество народа, но не столько для обыкновенныхъ торговыхъ сдѣлокъ, или разсчетовъ, сколько для пагубной игры государственными и общественными бумагами, de la hausse et de la baisse. Прежде и женщины являлись сюда; но теперь ихъ не впускаютъ. Я видѣлъ однакожь многихъ, сидящихъ на наружныхъ ступенькахъ, подъ колоннами, и оттуда спекулирующихъ черезъ сводчиковъ и маклеровъ, безпрестанно выбѣгающихъ къ нимъ. Въ чемъ-же состоитъ игра? Въ покупкѣ и продажѣ облигацій Испанскаго займа, городоваго долга, акцій желѣзныхъ дорогъ, каналовъ, асфальта, дилижансовъ, и всякихъ компаній и обществъ, своихъ и иностранныхъ. Извѣстно, что отъ политическихъ обстоятельствъ, отъ разстройства компаній, отъ удачныхъ или неудачныхъ оборотовъ, акціи, какого-бы рода ни были онѣ, не остаются въ равной и одинаковой цѣнѣ: сегодня возвышаются, завтра, можетъ статься, упадутъ. Спекулянтъ разсчитываетъ, что такія-то акціи должны скоро подняться, и покупаетъ ихъ по курсу, на милліонъ, или больше, меньше, каждый по возможности. Если онъ угадалъ, и акціи дѣйствительно поднялись, то онъ продаетъ ихъ съ барышомъ; если онѣ упали, онъ въ убыткѣ, или совсѣмъ раззорился. Эта игра тѣмъ опаснѣе, что часто безъ гроша можно покупать на. милліоны, что очень заманчиво; но въ такомъ случаѣ купленныя акціи только запишутся за вами, а остаются на биржѣ, и если въ недѣлю вы не заплатили за нихъ, или не успѣли перепродать ихъ съ барышомъ, то онѣ возвращаются продавцу, по тому самому курсу, по которому онъ продалъ, и все пониженіе цѣны взыскивается съ васъ. Тутъ бываетъ много и плутовства. Министры, напримѣръ, могутъ, часто навѣрное, знать напередъ перемѣну курса, могутъ даже на многія акціи имѣть сильное вліяніе, поднять, или уронить ихъ, особенно министры финансовъ, иностранныхъ и внутреннихъ дѣлъ, или богатые банкиры. Я не думаю, чтобы, такіе люди стали входить въ плутни, и никого не виню; но часто тайна вырывается; есть вездѣ секретари, правители канцелярій.... Какъ отвѣчать, чтобъ мной не соблазнился? Знаю только, что всякой день здѣсь играютъ съ изступленіемъ. Вотъ какъ это происходитъ. Посрединѣ залы кругъ, въ который, кромѣ биржевыхъ маклеровъ (agents de change), никто не входитъ: игроки и почтенная публика тѣсно обступаютъ этотъ кругъ. Маклера безпрестанно подбѣгаютъ, то къ тому, то къ другому, и кричатъ, напримѣръ: "20 акцій страховой компаніи, курсъ такой-то.-- Сорокъ акцій Испанскаго, или Португальскаго займа, по тому-то." Здѣсь компаній тма, слѣдовательно огромнѣйшіе капиталы безпрестанно въ оборотѣ. Очень рѣдко случается, чтобы акціи не продались и не купились. Въ мое время, акціи займа первыхъ Кортесовъ Испанскихъ, втораго займа Христиносовъ, Донъ Мигуалева въ Португаліи, первой Ліонской желѣзной дороги, понизились 70%; но Ліонская дорога вдругъ поднялась на 20%: вотъ барышъ ужасный! Въ государствахъ, подверженныхъ такимъ перемѣнамъ, какъ теперь Испанія и Португалія, кто можетъ отвѣчать за ихъ облигаціи? А онѣ теперь токъ понизились въ цѣнѣ, что дѣло очень заманчиво. Акціи на первый Марнскій каналъ, отъ 260-ти франковъ поднялись вдругъ въ 4 000 франковъ: ихъ скупили двое или трое, и покупщики эти, можно сказать, изъ ничего сдѣлались милліонщиками! Другіе игроки, и большая часть, раззорились въ конецъ"
   Не видавши этого дѣла, не льзя вообразить, съ какимъ изступленіемъ, съ какимъ бѣшенствомъ занимаются имъ. Я знаю людей, очень почтенныхъ, которые каждый день являются на биржу, совершенно оставивъ всѣ прежнія свои занятія: они только биржей и занимаются. Навѣрное-же обогащаются одни биржевые маклера, потому что съ каждой перепродажи они получаютъ извѣстный или условленный процентъ, и не участвуютъ въ убыткѣ или барышѣ: ихъ дѣло чистое. Этихъ маклеровъ положенное, ограниченное число, и отъ того за мѣста ихъ платятъ очень дорого. Мнѣ сказывали, что были такіе, которые продавали мѣста свои за 40 тысячъ франковъ, и болѣе.
   На биржѣ я встрѣтился однажды съ Маркизомъ Дюбдезель (Dublaizel). Онъ пригласилъ меня ѣхать къ знакомому своему Г-ну Сомерару, который купилъ древнее аббатство Клюньи (Clugny). Оно было построено Кардиналомъ Дамбуазомъ (d'Amboise), любимымъ министромъ Людовика ХІІ-го. Это готическое зданіе можетъ почесться однимъ изъ лучше сохранившихся своего времени. Графъ Сомераръ тщательно сохранялъ его, въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ оно было. Онъ собралъ въ немъ богатѣйшій кабинетъ, составленный изъ предметовъ, бывшихъ въ употребленіи въ Средніе Вѣка. Тутъ видѣлъ я костюмы, оружія, мебели, даже мѣлкія вещицы, служившія къ убранству или украшенію дамъ; цѣлую церковь, убранную въ тогдашнемъ вкусѣ; утварь церковную, книги, и самого священника, молящагося у престола. Не льзя вообразить всѣхъ рѣдкостей, находившихся въ этомъ собраніи: оно было единственное въ своемъ родѣ, и очень дорого стоило своему хозяину. Графъ Сомераръ охотно показывалъ свои сокровища. Онъ принялъ насъ очень привѣтливо, и болѣе двухъ часовъ терпѣливо провожалъ по всѣмъ комнатамъ, показывая и объясняя все. Вѣроятно, будущіе путешественники уже не увидятъ этого рѣдкаго кабинета. Я читалъ въ журналахъ, что Графъ Сомераръ умеръ, и наслѣдники его продадутъ составленный имъ кабинетъ какому нибудь Англичанину, или распродадутъ вещи порознь. Это очень жаль. Сколько времени, сколько денегъ надобно было, чтобы собрать такую коллекцію! Какихъ познаній и какого терпѣнія это стоило!
   Въ этотъ-же день ѣздилъ я смотрѣть знаменитую Діораму Г-на Дагера (Daguerre). Признаюсь, я ничего занимательнѣе и ничего совершеннѣе не видывалъ, и даже по сіе время не понимаю, какимъ образомъ производятся въ ней перемѣны. Насъ было въ этотъ день много Рускихъ: Гр. С. П. Румянцевъ, Н. А. Дивовъ, я, и три дамы. Мы всѣ равно восхищались, и не понимали механизма перемѣнъ. Первая картина представила намъ Соломоновъ храмъ въ Іерусалимѣ. Ночь; свѣтъ луны доходитъ сквозь облака; небо усѣяно звѣздами, которыя блистаютъ какъ настоящія. Въ этомъ полумракѣ было что-то таинственное; массы тѣней отъ огромнаго строенія, и свѣтъ луны, проникающій между колоннами, и мѣстами освѣщающій зданіе, производили эффектъ очаровательный. Чѣмъ больше вглядывались мы въ эту картину, тѣмъ больше пробуждалось въ насъ какое-то меланхолическое чувство! Эта совершенная пустота, это безмолвіе, колоссальный храмъ, эти колонны, эта живая ночная природа, переносили зрителя въ Іерусалимъ, и всякой изъ насъ невольно ждалъ чего-то. Въ самомъ дѣлѣ, звѣзды стали блѣднѣть; самыя мѣлкія потухли; отдаленныя части храма начали освѣщаться. Храмъ великолѣпно озарился огнями повсюду, народъ покрылъ площадь и ступени храма, священники выходили изъ дверей, въ храмѣ была слышна божественная гармонія, вся картина оживилась. Но прежде ни что не тронулось, и каждый изъ насъ ясно видѣлъ, что ни на площади, ни на ступеняхъ храма никого не было! Какъ и откуда взялся этотъ народъ? Какимъ образомъ освѣтился храмъ? Непонятно! Изумительно! Прелестно!... Но вдругъ огни стали тухнуть, народъ исчезать, и мало по малу все пришло въ первое положеніе: луна опять взошла, опять звѣзды заблистали, опять мы погрузились въ размышленія и задумчивость! Вторая картина представила намъ внутренность церкви св. Стефана въ горѣ {Я описывалъ ее выше.}, передъ полуночнымъ въ ней служеніемъ. Эффектъ перспективы чудесенъ и достоинъ Гранетовой кисти; но церковь пуста; она едва освѣщается луннымъ свѣтомъ сквозь окошки; стулья посрединѣ собраны въ кучу; лавки пусты; престолъ едва видѣнъ вдали; между колоннами никого нѣтъ. Но за престоломъ начали освѣщать церковь, и скоро она вся освѣтилась; видно множество людей, сидящихъ по лавкамъ, стоящихъ группами въ разныхъ положеніяхъ, и стулья (замѣтьте это) разставлены въ порядкѣ, и всѣ заняты, сидящими на нихъ. Священникъ служитъ, дьяконы кадятъ, предстоящіе молятся, органы играютъ.... Вдругъ все померкнетъ, и все опять въ прежнемъ видѣ: никого нѣтъ, стулья опять въ кучѣ, и даже, какъ прежде, одинъ на одномъ поставлены, для простора. Поймите, если можно! Мы только восхищались!
   Третья картина представляетъ долину Гольдау въ Швейцаріи. Извѣстно, что послѣ бури, ужасная снѣжная лавина обрушилась на нее съ горы, и совершенно измѣнила весь видъ и положеніе ея: даже теченіе рѣчки перемѣнилось, и составились озерки тамъ, гдѣ ихъ прежде не было; принуждены были проложить иначе дорогу, а селеньице, бывшее посрединѣ, погибло и совершенно изгладилось съ лица земли. Это-то представили намъ. Мы увидѣли долину въ первобытномъ ея состояніи; ландшафтъ прекрасенъ, освѣщенъ вечернимъ солнцемъ, и хотя видны тучи, какъ-бы предвѣщающія бурю, однако стада пасутся, пастушка прядетъ, все спокойно, все живо, все цвѣтетъ. Мало по малу облака густѣютъ; слышенъ вдалекѣ громъ; ночь приближается, и вдругъ все меркнетъ. Наступаетъ утро; разсвѣло; солнце уже высоко; долина та-же, но уже трудно узнать ее, и надобно очень вглядѣться, чтобы найти знакомый предметъ: гдѣ текла рѣчка, тамъ теперь озерки, гдѣ была дорога, тамъ кучи камня, и недотаявшій снѣгъ гдѣ была деревенька; ни что не осталось на мѣстѣ, кромѣ одного торчащаго бревна; словомъ, все перемѣнилось; но природа еще богата, и ландшафтъ прекрасенъ, хотя суровъ, дикъ и совершенно пустъ.
   Мнѣ кажется, произведенія Г-на Дагера такъ превосходны, такъ близки къ природѣ, что на нихъ не льзя довольно наглядѣться, и я, спустя нѣсколько недѣль, опять заѣзжалъ въ Діораму, видѣлъ тѣ-же самыя картины, и опять сказалъ, что на нихъ не льзя довольно наглядѣться.
   Живши долго въ Парижѣ, не льзя не поговорить о Парижскихъ театрахъ. Театръ здѣсь любимое и можно сказать общее занятіе почти всѣхъ жителей. Новая пьеса волнуетъ всю публику, и почти нѣтъ возможности достать мѣсто въ первое представленіе: въ партеръ, въ галлереи идутъ съ трехъ часовъ по полудни, и толпятся у входа, хотя знаютъ, что начало въ семь часовъ; ложи, бенуары разобраны, иногда за недѣлю. На другой день, журналы наполнены сужденіями о пьесѣ, объ актерахъ, объ авторѣ; въ обществахъ ими-же занимаются. Можно подумать, что случилась какая нибудь государственная перемѣна, а на повѣрку выйдетъ, что сыграли плохую драму, оперу, или водевиль! И это бываетъ часто, раза два въ недѣлю, потому что театровъ здѣсь множество, а сочинителей еще больше. Если-жь даютъ новую пьесу какого нибудь знаменитаго автора, Казимира Делавиня, Александра Дюма, Виктора Гюго, Скриба, Мазера, или Г-жи Ансело, то всѣ начнутъ толковать за недѣлю, хлопотать о мѣстахъ, а послѣ недѣлю продолжаются сужденія.
   Я посѣщалъ всѣ главные театры, желая имѣть полное понятіе о пьесахъ, объ актерахъ и о музыкѣ. Намъ, Рускимъ, съ младенчества надуваютъ въ уши о превосходствѣ Французовъ въ драматическомъ искуствѣ; большая часть тесъ ихъ переведена на нашъ языкъ, и слѣдовательно актеры наши, болѣе или менѣе, подражатели Французовъ; къ тому-же, отъ временъ Императрицы Елисаветы Петровны, въ столицѣ нашей всегда были Французскіе театры, и актеры наши невольно подражали игрѣ тѣхъ, которые нравились Двору и публикѣ.
   Вотъ нынѣшнее состояніе Французскихъ театровъ.
   Théâtre Franèais, Французскій театръ, собственно такъ называемый, считается первымъ, и имѣетъ привиллегію представлять на сценѣ своей Корнелевы, Расиновы, Вольтеровы и Мольеровы пьесы. Онъ обязанъ сохранять театральныя преданія и костюмы. Эту привиллегію раздѣлялъ съ нимъ Одеонъ, но теперь тамъ не играютъ. Французскій театръ принимаетъ и новыя сочиненія, но тогда только, когда ихъ прочтутъ въ собраніи актеровъ и признаютъ достойными представленія. Принятая на немъ пьеса остается его собственностію, и другіе театры въ Парижѣ играть ея уже не могутъ. Автору отдается часть сбора отъ каждаго представленія, сколько-бы времени пьеса ни оставалась на театрѣ. Зала Французскаго театра довольно обширна; видѣть и слышать въ ней можно хорошо, но проходы въ кресла тѣсны и безпокойны. Въ бытность мою, на немъ почти не играли трагедій, кромѣ одной или двухъ современныхъ авторовъ; да и тѣ едва-ли можно назвать трагедіями. Тальма какъ будто похоронилъ съ собою Мельпомену. Но комедіи здѣсь играютъ превосходно. Дарованія нѣкоторыхъ актеровъ и актрисъ выше всякой похвалы. Что сравнится, напримѣръ, съ игрою Г-жи Марсъ? Кто не видалъ ея, тотъ, по истинѣ, не можетъ имѣть понятія, до какого совершенства довела она мимическую игру, съ какимъ чувствомъ, съ какимъ благородствомъ, съ какою истиною представляетъ она свои роли! Прибавьте, что этой волшебницѣ 60 лѣтъ, что на сценѣ она прекрасна, и въ совершенствѣ играетъ роли молодыхъ дѣвицъ. Г-жа Вольнисъ, болѣе извѣстная подъ именемъ Леонтины Фэ (Léontine Fay), и Г-жа Анаисъ, почти равны ей дарованіемъ, и обѣ прелестны. Дѣвица Плесси, Г-жи Парадоль и Леверъ превосходны въ своихъ роляхъ.
   Лижье, Жоанни, Фирменъ (Firmin), Сансонъ (Sanson) Вольнисъ, Батистъ, Монрозъ, Дюпаре, всѣ артисты превосходные. Монрозовы роли исчезаютъ, и онъ уже рѣдко является на сцену въ своемъ характерѣ, а этого жаль! Онъ былъ достойный наслѣдникъ Превиля, Дазенкураи Дюгаэона; но теперь ливрейныя роли встрѣчаются рѣдко: нравы и обычаи перемѣнились; нынѣ съ лакеями не говорятъ, и они въ комнатахъ съ господами не бываютъ. Монрозъ въ этихъ роляхъ превосходенъ! Я нѣсколько разъ видѣлъ его въ старыхъ пьесахъ, и наслаждался его игрою. Онъ напомнилъ мнѣ молодость мою, напомнилъ Дельпи (Delpie), Черникова, Сандунова. Дельпи, кажется, имѣлъ дарованіе еще выше, а Рускіе если и уступали, то единственно потому, что играли въ переводныхъ пьесахъ, слѣдовательно терявшихъ много интереса. Дюпаре состарѣлся; мы видѣли его въ Москвѣ, и тогда не умѣли оцѣнить этого дарованія.
   Осмѣлившись назвать двухъ Русскихъ актеровъ, я позволю себѣ упомянуть о нѣкоторыхъ другихъ, потому что никогда, кажется, не могу я лучше отдать имъ справедливости, какъ говоря о великихъ дарованіяхъ артистовъ Французскаго театра. Я посѣщалъ его часто, тщательно всматривался въ игру актеровъ, и чтожь? По истинѣ, ни одного не могу я сравнить съ нашимъ старикомъ Померанцевымъ!... Крутицкій, Черниковъ, того-же времени актеры, были-бы достойны играть съ ними на ряду. Наши Г-нъ Каратыгинъ и Г-жа Каратыгина старшіе были-бы приняты здѣсь съ рукоплесканіями: я увѣренъ въ этомъ. Но нашъ Московскій Щепкинъ.... О, ему нѣтъ подобнаго!... Приспособьте роль къ его дарованію, и Щепкинъ превзойдетъ всѣхъ: онъ не имѣетъ соперника.
   Большая Опера (Le Grand Opéra). Зданіе этого театра огромно, зала нарядна, и почитается одною изъ первыхъ въ Европѣ. Декораціи оперы обворожительны, а на костюмы не щадятъ ничего, и за то поставка на сцену новой оперы, или балета, часто обходится до 300 тысячъ рублей, и больше. Здѣсь также есть великія дарованія. Нурри (Nourrit), теноръ, конечно первый изъ нихъ. Чистота голоса, искуство въ пѣніи, и притомъ игра, даютъ ему первую степень. Дюпре поетъ можетъ быть не хуже, но играетъ не очень хорошо. Левассёръ (Levasseur), басъ, также пѣвецъ превосходный. Пѣвицы хороши: это Г-жа Фальконъ (Falcon) и Г-жа Дорюсъ-Графъ. Но что можетъ сравниться съ танцовщицами этого театра? Гдѣ найти такое собраніе превосходныхъ дарованій? Г-жи Легаллуа, Тальони {Г-жа Тальони была тогда еще въ Парижѣ; вскорѣ явилась она на Петербургской сценѣ.}, двѣ Эльснеръ, Нобле, Фицъ-Джемсъ, Дюверне: вотъ семь первоклассныхъ танцовщицъ! И это на одномъ театрѣ! Я вообще не люблю танцовщиковъ, и нынѣшніе танцы не для мужчинъ; однакожъ не льзя не упомянуть о славномъ Перро (Perault). Оркестръ въ театрѣ Большой Оперы превосходенъ: онъ мало уступаетъ Неаполитанскому.
   Какъ любитель древностей, я добился увидѣть, хотя не на сценѣ, стариковъ Вестриса и Гарделя: они живы и еще бродятъ.
   Комическая Опера также театръ прекрасный; тутъ отличаются актеры Поншаръ (Ponchard), Шоле, Лемонѣе (Lemmonier), и актрисы: Чинти-Даморо и Прадеръ.
   Итальянская Опера въ Парижѣ конечно лучшая въ Европѣ. Труппа ея уѣзжаетъ на лѣто въ Лондонъ, а зимой возвращается въ Парижъ. Тутъ превосходныя дарованія: Лаблашъ, Тамбурини, Рубини, и нашъ Русскій Ивановъ. Ивановъ постъ хорошо; теноръ его чистъ, пріятенъ, но слабъ, и отъ того на сценѣ съ другими актерами, и при огромномъ оркестрѣ, онъ много теряетъ. Къ тому-же онъ играетъ дурно. За то въ комнатѣ, при аккомпаньеманѣ фортепіано, онъ прелестенъ. Первая пѣвица, Г-жа Гризи, счастливо замѣнила Малибранъ. Дарованіе ея не упадаетъ, но, кажется, еще растетъ! Г-жа Альбертацци также пѣвица хорошая.
   Изъ маленькихъ театровъ, первымъ почитается Гимназическій (Théâtre du Gymnase): онъ прежде назывался Театромъ Герцогини Берри. Тутъ также много хорошихъ дарованій. Стоитъ видѣть Фервилл и Буффе. Украшеніемъ его были Г-нъ и Г-жа Алланъ, которые теперь въ Петербургѣ. Лучшая актриса Женни Верире: она слѣдовала за Наполеономъ въ Россію, и тогда играла въ Москвѣ; теперь старенѣка, но играетъ еще хорошо.
   Въ театрѣ des Variétés очень замѣчательны актеры Верне, Je гранъ, Одри, актрисы: Полинъ и Женни Колонъ (Jenny Collon).
   Въ Палероялѣ прекрасны Ашаръ, Тевассёръ; тамъ-же несравненная актриса Лежале: я почитаю ее одною изъ первыхъ въ Парижѣ.
   Въ Водевилѣ много дарованій: тутъ двое Лепентръ (Lepeintre), Арналъ, Лавонъ (Lafont), Тенье, Г-жа Броанъ (Brohant), Г-жи Алберъ и Теноръ.
   Театръ у воротъ Св. Мартина (Théâtre de la Porte St.-Martin). Я называю его послѣ другихъ потому, что онъ не похожъ на другіе: въ немъ играютъ всѣ ужасныя романтическія драмы нашего времени, а иногда смѣшные фарсы. Сюда переходили и великіе актеры съ другихъ театровъ, и часто отсюда принимались на Французскій театръ. На него была большая мода; потомъ онъ упадалъ. Теперь въ немъ замѣчательны актеры: Фредерикъ, Леметръ, Бокажъ, Лакруа (онъ-же и сочинитель). Актрисы; нѣкогда знаменитая Г-жа Жоржъ, которою мы долго восхищались въ Петербургѣ. Она еще хорошо играетъ, но безобразно потолстѣла. Ида также прелестная актриса.
   Я не стану говорить о Франконіевомъ театрѣ и его конскихъ представленіяхъ: онъ извѣстенъ, и сказать о немъ нечего. Кажется, и такъ я заплатилъ дань свою Парижскимъ зрѣлищамъ.
   Въ Парижѣ есть еще множество другихъ театровъ, нисшаго разбора, но они не стоятъ труда и заниматься ими. Есть театры, называемые загородными, (de la banlieue), гдѣ актеры всякая сволочь; но иногда, для смѣху, можно зайти въ нихъ.
   Въ бытность мою въ Парижѣ была выставка художествъ въ Луврѣ. Я смотрѣлъ ее не одинъ разъ. Картинъ выставлено было множество; здѣсь тма художниковъ, но, такъ-же какъ и вездѣ, дарованій мало. Горація Бернета не было ни одной картины; Энгра (Ingres) также. Замѣчательнѣе другихъ, по моему мнѣнію, были двѣ большія картины Поль Делароша (Paul Delaroclie), Смерть Страффорда, и Англійскій Король Карлъ І-й подъ стражею; Си Цецилія, художника Брасказа (Brascasat); пейзажъ, представляющій окрестности Алжира, Гюдена (Gudin). Портретовъ было множество; лучшіе Дебюфовы, а между ними отличнѣйшіе: портретъ нынѣ царствующаго Короля Людовика Филлиппа, Г-жи Легонъ (Le Hon), супруги Бельгійскаго Посланника, и Герцогини Истрійской. Не должно однакожъ думать, что Дю6юфъ лучшій портретистъ въ Парижѣ: онъ далеко уступаетъ Штейбену, и даже Бинтергальтеру. Мнѣ особенно нравилась Бинтергальтерова картинка, представляющая Италіянское общество, посреди котораго бесѣдуетъ Боккачіо. Сцена въ загородномъ саду, въ то время, когда во Флоренціи была чума, прекрасна! Вообще картинъ отличныхъ мало: есть хорошія, но посредственныхъ множество. Всякой день, поутру, залы были набиты посѣтителями, и между ними всегда встрѣчалось множество солдатъ: они по большой части останавливались противъ картинъ, изображающихъ сраженія, и разсказывали другъ другу о событіяхъ особенно-же любовались тѣми, на которыхъ представленъ Наполеонъ.
   

ГЛАВА XI

   "Весна, погода теплая, Апрѣль во всей красѣ, синели разцвѣли! Не льзя избрать лучше дня для загородной прогулки; а сегодня фонтаны и каскады будутъ пущены въ Версали." Такъ говорилъ пріятель мой, зашедши ко мнѣ рано поутру, въ Воскресенье. "Поѣдемъ!" было моимъ отвѣтомъ. Мы позавтракали, сѣли въ дилижансъ, и отправились въ Версаль. Городокъ этотъ въ четырехъ съ половиною льё, т. е, за 18 верстъ къ западу отъ Парижа. Дорога къ нему прекрасная. Мы переѣхали Сену въ Севрѣ, оставивъ въ правой рукѣ Сенъ-Клу. Отсюда до самой Версали широкая тройная аллея, прекрасно содержимая, и по которой безпрестанно, взадъ и впередъ, встрѣчаются экипажи. Что-жь это было, когда въ Версали живалъ пышный дворъ, и когда почти всѣ знатные вельможи имѣли тамъ домы, или квартиры? Людовикъ ХІІІ-й купилъ небольшое Версальское помѣстье, для помѣщенія въ немъ своей псовой охоты, и приказалъ построить, для своего пріѣзда, небольшой загородный дворецъ, который былъ такъ не важенъ, что Бассомпьеръ называлъ его всегда: загородный домишко. Людовику XIV-му понравилось это мѣсто, и показалось очень удобнымъ для охоты. Онъ превратилъ деревеньку въ городъ, а изъ загороднаго домишка, сдѣлалъ великолѣпнѣйшій дворецъ, донынѣ изумляющій всѣхъ, особенно иностранцевъ. Россійскій Императоръ Александръ, въ первый разъ посѣщая Вереаль, сказалъ окружающимъ Его: "Вотъ истинно жилище Великаго Государя!"
   Городъ Версаль правиленъ, довольно обширенъ и населенъ: въ немъ считается до 25 тысячь жителей. Здѣсь можно найти все, не только для жизни, но и для роскоши: магазины и лавки снабжены товарами, театръ не дуренъ, и на немъ играютъ не послѣдніе во Франціи артисты. Жить здѣсь дешево, и отъ того многіе иностранцы и даже туземцы поселились въ Версали. Они пользуются сосѣдствомъ Парижа, и за три рубли, въ полтора часа, могутъ свободно ѣздить туда во всякое время, потому что дилижансы отправляются каждый часъ взадъ и впередъ. Около Версали уже начинаются дворцовыя службы, прекрасно построенныя: съ одной стороны огромныя палаты оберъ-егермейстера, и при нихъ вся принадлежность дворцовой охоты; по другую палаты оберъ-гофмейстера, со всѣми принадлежностями къ его должности. Большой и малый конюшенные дворы выстроены по Мансаровымъ рисункамъ. Все это раздѣляется желѣзными рѣшетками, съ богатыми, ярко вызолоэдшыми украшеніями. Далѣе, по обѣимъ сторонамъ дворца, большіе флигели, для министровъ, статсъ-Секретарей, и подъ ними покои для канцелярій, такъ что король имѣлъ здѣсь подъ руками все, что относится къ государственному управленію. Обширныя террасы, усаженныя по краямъ цвѣтами и уставленныя мраморными статуями лучшихъ художниковъ, окружали почти весь дворецъ. Подъ ними были устроены казематы, по правую сторону для Французской гвардіи, а по лѣвую для Швейцарской. Тутъ былъ Парадный дворъ (La cour d'honneur), и та чаете дворца, которую выстроилъ Людовикъ XIII-й: она вошла въ общій составъ зданія, и хотя не соотвѣтствовала великолѣпію его, но Людовикъ XIV-й приказалъ оставить ее какъ она была.
   Теперь на парадномъ дворѣ поставлена бронзовая конная статуя Людовика XIV-го, и передъ нею 12 мраморныхъ колоссальныхъ статуй, стоявшихъ прежде въ Парижѣ, на мосту Людовика XVI-го. Бронзовый конь и всадникъ превосходной работы; но зачѣмъ они тутъ? Не понимаю! Еще меньше понятно для меня, съ какой стати окружили Людовика XIV-го статуями мужей, ни къ исторіи его, ни къ вѣку не принадлежавшихъ? Тутъ Баяръ, тутъ Дюгескленъ, и даже покойный Маршалъ Мортье! Мнѣ кажется, Маркъ-Антоній и даже Юпитеръ были-бы столько-же приличны!
   Описывать всѣ части здѣшнихъ огромныхъ строеній значило-бы описывать большой городъ. Конечно въ мірѣ нѣтъ обширнѣйшаго дворца Разскажу только о нѣкоторой части внутреннихъ покоевъ; я не могъ видѣть всѣхъ, потому что не вездѣ дозволяли ходить: тогда устроивали историческій музей, и онъ еще не былъ отдѣланъ. Прежде всего надобно сказать, что фасадъ дворца, со стороны сада, имѣетъ 306 саженъ длины. Въ немъ три этажа: нижній (rez de chaussée), средній, или бель-этажъ (весь занятой комнатами короля и королевы, парадными, пріемными залами), и верхній, или аттикъ. Всѣ они, отъ террасы до крыши, возвышаются на 62 фута. Крыша на всемъ дворцѣ плоская свинцовая; она составляетъ большую площадь, по которой можно очень свободно прогуливаться. По краямъ ея устроены высокія балюстрады. Вообразите это строеніе лучшей архитектуры, украшенное пилястрами, колоннами, богатыми балконами, трофеями, множествомъ статуй, и вы получите идею о его великолѣпіи.
   Въ нижнемъ этажѣ двѣ обширныя залы: первая отъ входа со двора убрана мраморомъ; колонны въ ней Дорическаго ордена, также мраморныя. Вторая зала больше первой: изъ нея выходъ въ садъ, на террасу. Влѣво отъ нея покои, гдѣ была королевская купальня: тутъ все великолѣпно, и даже капители на колоннахъ изъ бронзы, жарко вызолоченной; картины и статуи, хорошихъ художниковъ, приличныя для купальни. Вездѣ Каррарскій бѣлый мраморъ! Но все это уже очищали и выносили, потому что залы и покои нижняго этажа назначались подъ отдѣленіе Французскаго историческаго музея. Въ белъ-этажъ ведутъ два крыльца: первое, по правую руку, называется Посольскимъ; оно освѣщено сверху, и надъ нимъ огромныя бронзовыя рамы въ видѣ кровли. Крыльцо это 72-хъ футовъ въ длину; ширина его 31 футъ. Передъ крыльцомъ сѣни, съ тремя обширными арками, украшенныя, такъ-же какъ и крыльцо, разноцвѣтнымъ мраморомъ, пиластрами и колоннами Іоническаго ордена, у которыхъ базисы и капители изъ золоченой бронзы.
   Вверху, на этой великолѣпной лѣстницѣ, встрѣчаются новыя украшенія: трофеи, корабельныя кормы, бюстъ Людовика XIV-го, работы Куазевокса, и все это изъ мрамора, изъ бронзы. Вездѣ картины, кисти Лебрена (Lebrun). Словомъ, всходя на эту лѣстницу, можно предвидѣть, къ какому великолѣпію, къ какому богатству ведетъ она. Версальская лѣстница такъ знаменита, что се срисовали, и гравированные съ нея рисунки составили Книгу большаго формата, въ родѣ атласа, которая становится очень рѣдка и дорога; но я успѣлъ еще достать ее въ Парижѣ.
   Другая лѣстница, также великолѣпная, вела на Королевину половину. Съ нея входъ въ большую залу караульныхъ. Комнаты короля и королевы, описанныя во многихъ книгахъ, превосходили богатствомъ и украшеніями своими все, что бывало въ этомъ родѣ: мраморы, бронзы, золото, картины лучшихъ мастеровъ, огромныя зеркала, все соединялось, чтобы сдѣлать Версальскій дворецъ достойнымъ жилищемъ Великаго Государя и пышнаго двора, какой былъ во Франціи отъ временъ Людовика XIV-го до самой революціи. Здѣсь, между прочимъ, были залы, имѣющія 30 саженъ длины. Кромѣ Короля, Королевы и Дофина, всѣ прочіе Принцы и Принцессы Королевской фамиліи имѣли приличныя ихъ званію и богато украшенныя отдѣленія; теперь только спальня Людовика XIV-го сохранена точно въ томъ видѣ, въ какомъ она была при немъ. Даже всѣ принадлежности, мебель, бѣлье, спальное одѣяніе, тѣ-же самыя; кажется, камердинеръ сей часъ явится и король придетъ ложиться спать. Во всѣхъ покояхъ остались однакожь прежніе богатые плафоны; прочее все перемѣнилось: дворецъ обращенъ въ огромный и богатый историческій Французскій музей. Я не видалъ его въ новомъ видѣ, потому что онъ еще не былъ отдѣланъ, и въ него никого не впускали; но я видѣлъ многія картины, назначенныя и даже нарочно заказанныя для него; признаюсь, многія изъ нихъ показались мнѣ недостойными такого знаменитаго собранія.
   Дворцовая церковь, съ двумя придѣлами, своею обширностью, великолѣпіемъ и красотою архитектуры достойна всего другаго. Снаружи поставлены статуи двѣнадцати Апостоловъ и Евангелистовъ; къ алтарю она имѣетъ форму полукруга; но другою оконечностью соединяется съ дворцемъ. Входъ въ нее изъ нижняго и изъ верхняго этажа: изъ нижняго прямо въ церковь, а изъ верхняго на галлереи, гдѣ было обыкновенное мѣсто Короля, прямо противъ престола. По лѣвую руку отъ него, въ заворотѣ, мѣсто Королевы; подалѣе мѣста Принцевъ и Принцессъ Королевской фамиліи. По правую руку становились: Капитанъ Гвардіи {Это всегда былъ одинъ изъ знатнѣйшихъ чиновниковъ государства, и часто Маршалъ, Капитановъ Гвардіи было только четыре.}, первые вельможи и министры. Прочіе, имѣвшіе входъ въ церковь, кавалеры и дамы, помѣщались въ самой церкви, внизу. Особое мѣсто, подъ лѣвою галлереею, было устроено для Маркизы Ментенонъ, такъ что Королева не могла видѣть его; но оно было видно Королю, и находилось противъ самыхъ вельможъ и царедворцевъ, занимавшихъ правую галлерею. Какъ все это напомнило мнѣ пышные дни царствованія Людовика XIV-го, и потомъ грустную его старость! Читавши Записки его времени, кажется, присутствуешь тутъ, за обѣдней; видишь старую Фаворитку, и раболѣпство, съ которымъ глядятъ на нее тутъ-же стоящіе вельможи. Между ними узнаешь знакомыя лица: вотъ вельможный Лувуа, вотъ соперникъ его, знаменитый Кольберъ, вотъ Тюрень, вотъ Вандомъ, Виллеруа, Вилларъ.... Церковь, памятники, образа, статуи, все еще тутъ, но присутствующихъ уже нѣтъ! Едва память событій сохранилась въ Исторіи! Нынѣшняя Франція иначе глядитъ на Великаго Людовика.
   Плафонъ купола, расписанный Куапелемъ, изображаетъ Всевышняго во славѣ; вокругъ, на облакахъ, херувимы и серафимы. Надъ Королевскимъ мѣстомъ написано сошествіе Святаго Духа: это лучшее произведеніе Жувенета. По карнизамъ всей церкви бронзовые барельефы, и изъ нихъ особенно замѣчателенъ барельефъ работы Кусту, изображающій Богоматерь въ домѣ Захарія и Елисаветы. Алтарь богато и прилично украшенъ.
   Перейдемъ въ Версальскіе сады! Но какъ описать красоту ихъ, различныя ихъ мѣстоположенія, и безчисленное множество каскадовъ, фонтановъ, бронзовыхъ и мраморныхъ группъ и статуй? Кто исчислитъ проспекты, залы и кабинеты изъ зелени, повсюду устроенные? Кто назоветъ всѣхъ великихъ художниковъ, трудившихся надъ украшеніемъ этихъ очаровательныхъ садовъ? Множество мраморныхъ статуй и купидоновъ, которые здѣсь встрѣчаются на всякомъ шагу, могли-бы украсить самыя рѣдкія собранія въ Европѣ. И все это напоминаетъ Людовика XIV, славный вѣкъ его, и почти всѣ событія его царствованія!
   Сады Версальскіе занимаютъ 280 десятинъ Французскихъ; но въ нихъ нѣтъ ни одного мѣста, которое не было-бы тщательно обработано и украшено. За первымъ регулярнымъ садомъ, насаженнымъ по планамъ Ленотра, слѣдуетъ второй, называемый Малымъ паркомъ, потому что тутъ уже прогуливались въ линейкахъ, въ коляскахъ, или верхомъ. Не льзя не упомянуть о прудѣ Швейцаровъ, такъ названномъ потому, что его вырыли солдаты швейцарской гвардіи. Длина его 320 саженъ, ширина 115. Онъ окруженъ аллеями и дерномъ. Близъ него, на возвышеніи, видна чудная красотою, мраморная, и на такомъ-же пьедесталѣ, статуя Муція Сцеволы. Она работы славнаго Кавалера Бернини. Мнѣ кажется однакожъ, что ей приличнѣе быть въ музеѣ, чѣмъ въ саду. Направо отъ регулярнаго сада дорога ведетъ въ Тріанонъ, а налѣво въ Сенъ-Сиръ.
   Кромѣ обширности, убранства, красоты садовъ, и множества воды въ бассейнахъ, каскадахъ и фонтанахъ, въ Версали есть почти всѣ славныя статуи древности, въ копіяхъ, сдѣланныхъ лучшими художниками, изъ бѣлаго мрамора, или изъ бронзы, той-же самой величины какъ и подлни ники. И все это въ саду! Я ходилъ въ оранжереи, потому что деревья еще не были выставлены. Тамъ увидѣлъ я лѣсъ померанцевыхъ, апельсинныхъ и лимонныхъ деревьевъ, тщательно сохраняемыхъ. Два дерева, временъ Франциска І-го, почитаютъ первыми, явившимися въ Европѣ. Такихъ огромныхъ, и въ такомъ множествѣ померанцевыхъ деревьевъ, я и вообразить не могъ. Въ Луврѣ и въ Тюйлери ихъ много, и они велики, хороши; но что они противъ Версальскихъ? Я два раза ѣздилъ гулять въ Версальскій садъ, и каждый разъ изнемогалъ отъ усталости, а, вѣроятно, еще не видалъ всего. Изъ Версали я отправился въ Большой и Малый Тріанонъ (Trianon): первый въ верстѣ, не болѣе, отъ дворца, и смеженъ съ садами Версали. Это небольшой, но прекрасный дворецъ, также съ садами, хорошо устроенными, съ фонтанами и статуями; но онъ гораздо меньше. Въ немъ двѣ половины: Королевская и Дофинова. Герцогиня Бургонская живала тутъ при Людовикѣ XIV-мъ, а теперь живетъ иногда, или, лучше сказать, пріѣзжаетъ сюда Герцогъ Орлеанскій. Въ бытность мою убирали вновь комнаты, для пріѣзда молодой Герцогини, которую со дня на день ждали въ Парижѣ. Малый Тріанонъ, близъ большаго, не что иное какъ хорошенькій загородный домикъ, щеголевато отдѣланный, и окруженный прекрасно разбитымъ Англійскимъ садомъ. Тамъ протекаетъ рѣчка, придающая много жизни ландшафту, и есть ферма, или скотный дворъ, въ Швейцарскомъ вкусѣ. Деревенька Швейцарская, построенная дли пріѣзжающихъ съ дворомъ господъ, также прекрасна. Это мѣстечко особенно замѣчательно тѣмъ, что его построила и всегда любила Королева Марія-Антуанетта, супруга Людовика XVI-го. Она удалялась сюда изъ пышнаго Версальскаго дворца, и проводила время съ избранными и совершенно приверженными къ ней людьми. Я велѣлъ принести сюда для себя обѣдъ изъ Версали, и очень пріятно отдохнулъ въ одномъ изъ Швейцарскихъ домиковъ.
   Въ Севрѣ осматривали мы фарфоровую фабрику, знаменитую во всей Европѣ. Это истинно царское заведеніе! Издѣлія здѣшнія доведены до совершенства во всемъ, что относится къ живописи по стеклу и по фарфору. Славные художники въ этомъ родѣ, какъ-то Г-жа Жакото и другіе, копируя лучшія картины, не уступаютъ въ подражаніяхъ своихъ оригиналамъ. Такъ, напримѣръ, я видѣлъ копіи на фарфорѣ, изображающія смерть Аталы, съ оригинала Жироде, и входъ Генриха IV-го въ Парижъ, съ картины Жерара. Это совершенство! Ваза, на которой изображенъ букетъ цвѣтовъ, превосходитъ всякое воображеніе; таково-же бюро съ живописью по фарфору. Но что-жь это стоитъ? Смерть Аталы, картинка не болѣе какъ въ полъ-аршина, 18 тысячъ рублей; входъ въ Парижъ Генриха IV-го, 40 тысячъ; бюро -- 70 тысячь рублей! Есть большія вазы по 15, 20 и 30 тысячь рублей. Кому это раскупать?... Даже бездѣлицы; чайныя чашки, и прочее, съ хорошею живописью, продаются чрезвычайно дорого. Мнѣ сказали, что Короли назначаютъ такія вещи для подарковъ Государямъ, или въ награду знаменитымъ людямъ, на украшеніе кабинетовъ. Правда, такая фабрика не дастъ казнѣ дохода; но она достойна покровительства Короля. Здѣсь могутъ усовершенствоваться художники въ живописи на эмали, и узнать красоту формъ, въ которыхъ по большей части подражаютъ древнимъ. Я порадовался, поглядѣлъ, и, разумѣется, ничего не купилъ.
   Спустя нѣсколько дней ѣздилъ я въ Сенъ-Дени (St.-Denis). Городокъ этотъ въ восьми верстахъ отъ Парижа. Онъ никогда не можетъ увеличиться, но всегда останется достоинъ посѣщенія путешественниковъ и любителей древности, какъ по огромному своему собору изящной готической архитектуры, такъ и потому, что въ немъ хоронили Королей Французскихъ, начиная отъ Клотарія II-го, отца Дагобертова, и до новѣйшихъ временъ. Несмѣтныя сокровища, накопившіяся тутъ съ самыхъ древнихъ временъ при мощахъ Св. Діонисія и Св. Элоа (Eloi), теперь не существуютъ. Во время революціи все было разграблено, расхищено; даже кости похороненныхъ Королей и Королевъ выкиданы изъ гробовъ, и большая часть ихъ сожжена въ общей ямѣ. Но здѣсь еще осталось много достойнаго любопытства: иное успѣли скрыть отъ разрушителей, другаго они не нашли. Наполеонъ исправилъ все, что только можно было исправить. Нѣсколько королевскихъ гробницъ и памятниковъ поставили на прежнія мѣста; надписи вездѣ возобновили; соборъ вычинили, исправили, и церковь Св. Діонисія опять надолго останется примѣрнымъ готическимъ зданіемъ Среднихъ Вѣковъ, какъ по обширности, такъ и по красотѣ своей.
   При Римлянахъ мѣсто это называлось Катуліакусъ, и было не что иное какъ деревенька, названная по имени жившей тутъ Катуллы. Какъ христіанка, она приняла къ себѣ тѣло Св. Діонисія, перевезла также тѣла мучениковъ: Рустика и Елевѳерія, похоронила ихъ въ полѣ, и воздвигла надъ мощами ихъ гробницу. Потомъ уже поставили надъ ними часовню. Около "69-го года, Св. Женевьева построила на мѣстѣ развалившейся часовни церковь, во имя Св. Діонисія. Король Дагобертъ чрезвычайно усердствовалъ къ церкви, и устроилъ тутъ аббатство, одарилъ богато общину, и положилъ большіе вклады въ монастырь. Съ тѣхъ поръ деревенька раздвинулась, и скоро стала именоваться городомъ Св. Діонисія. Король Пепинъ началъ перестроивать церковь; сынъ его, Карлъ Великій, докончилъ ее въ 775-мъ году. При аббатѣ Сюгерѣ увеличили ее и освятили въ присутствіи Короля, въ 41 "4-мъ году; но въ 1231-мъ она пришла въ упадокъ, и ее принуждены были поправлять. Большую часть издержекъ принялъ на себя Св. Людовикъ и мать его Королева Бланка. Съ тѣхъ поръ церковь осталась въ томъ видѣ, въ какомъ она и теперь существуетъ. Конечно, отъ передѣлокъ въ столь отдаленныя одна отъ другой эпохи, есть небольшое разнообразіе въ архитектурѣ всего зданія; однако оно осталось и донынѣ лучшимъ готическимъ зданіемъ, какое только гдѣ нибудь есть. Внутренность церкви на 335 футахъ въ длину; ширина 50 футовъ, вышина подъ сводъ 90 футовъ. Передъ входомъ двѣ огромныя четвероугольныя башни, на которыхъ висятъ большіе колокола. Церковь поддерживается 60-го толстыми столбами, кромѣ стѣнъ и контрфорсовъ; крыша свинцовая, и на ней, въ самомъ верху, поставлены большія, мѣдныя, позолоченныя яблоки. Двери обиты мѣдью; на средней изображены различныя событія изъ Св. Писанія. Передъ алтаремъ устроены мѣста для монаховъ. Полъ наборный изъ различнаго мрамора. Престолъ въ древнемъ вкусѣ; по угламъ его четыре бронзовыя колонны, съ парчевыми подборами и шелковою, богато вышитою занавѣсою. Желѣзная рѣшетка, отдѣляющая алтарь отъ церкви, достопамятна превосходною работою, которая такъ чиста и нѣжна, что въ этомъ родѣ я ничего подобнаго не видывалъ. Капители, карнизы, всѣ украшенія на ней сквозные, и сдѣланы отъ руки: ихъ работалъ Денисъ, первый современный мастеръ въ своемъ родѣ.
   Кромѣ Французскихъ Королей и Королевъ, здѣсь были похоронены Дюгесклень, Тюреннь, и нѣсколько другихъ великихъ мужей. Прахъ Тюрення перенесли въ Инвалидный Домъ; другихъ, вѣроятно, выкинули. Молодой Наполеонъ, племянникъ Императора, также полежалъ тутъ не долго: Бурбоны, по возвращеніи своемъ, велѣли вынести его вонъ. Несчастный Карлъ Х-й не успѣлъ лечь съ предками своими, а Наполеонъ занесенъ судьбою на каменную скалу, подъ экваторъ.
   Изъ Сенъ-Дени заѣзжалъ я посмотрѣть пристань, или бассейнъ со шлюзомъ, вновь устроенный въ Сентъ-Уанѣ, для выгрузки товаровъ: по немъ проходятъ барки порядочной величины. Тутъ.же видѣлъ я два Артезіянскіе колодца, и славное Сентъ-Уанское помѣстье, съ прекраснымъ домомъ и садами, на берегу рѣки Сены: оно нѣсколько, разъ было подарено Людивикомъ XVIII-мъ Графинѣ Дюкайла, опять покупаемо у нея, и наконецъ осталось за нею.
   На другой день ѣздилъ я въ Марли, гдѣ устроена славная машина, поднимающая изъ рѣки воду въ большой резервуаръ, откуда она снабжаетъ почти всѣ Версальскіе фонтаны, посредствомъ водопроводовъ. Въ тотъ-же день я былъ въ Мальмезонѣ, любимомъ убѣжищѣ Наполеона. Теперь грустно смотрѣть на этотъ замокъ... Мѣстоположеніе, правда, прекрасное; строеніе и сады на полугорѣ; но земли уже раздроблены на мѣлкія помѣстья: даже саду и оранжерей не поберегли! Новый помѣщикъ главнаго дома передѣлалъ внуттреннее расположеніе самыхъ комнатъ. Меня это такъ разсердило, что я даже изъ коляски не вышелъ. Какъ не оставить Мальмезона драгоцѣннымъ памятникомъ? Какъ забыть, что въ немъ великій человѣкъ провелъ лучшіе дни своей молодости и славы, и бывши Первымъ Консуломъ обдумывалъ планы знаменитыхъ своихъ походовъ! Здѣсь предначерталъ онъ всѣ важныя государственныя перемѣны; здѣсь отдыхалъ отъ трудовъ, посреди цвѣтущаго тогда семейства своего! Мальмезонъ былъ всегда любимымъ мѣстопребываніемъ Наполеона. Тутъ Александръ Благословенный посѣщалъ Императрицу Жозефину, и потомъ самъ проводилъ нѣсколько времени. Въ Мальмезонѣ было нѣкогда собраніе рѣдкихъ растеній и цвѣтовъ, до которыхъ Императрица Жозефина была охотница; тутъ-же находилась прекрасная галлерея картинъ, нынѣ украшающая Императорскій Эрмитажъ въ Петербургѣ. Теперь живетъ здѣсь какой-то пришлецъ, извѣстный только своею разсчетливостью: онъ раздробилъ помѣстье и настроилъ домишковъ. Эти новыя дачки, можетъ быть, и хороши, но онѣ производятъ точно такое впечатлѣніе, какое произвело-бы раздробленіе нашего Царскаго Села. Французы и не помышляютъ о Мальмезонѣ; проѣзжая мимо, рѣдкій изъ нихъ скажетъ вамъ: Тутъ жилъ Наполеонъ. Можетъ быть не повѣрятъ, а точно много есть и такихъ, которые этого даже не знаютъ! Я не останавливаясь поѣхалъ въ Рюэль. Рюэль, мѣстечко на половинѣ пути отъ Парижа въ Сенъ-Жерменъ; нѣкогда помѣстье Кардинала Ришелье, а потомъ Герцоговъ Дегильоновъ. Здѣсь былъ великолѣпный замокъ, богатые сады, водопады; сюда ѣздили дивиться красотѣ строеній, подобныхъ лучшимъ дворцамъ; нынѣ все это исчезло, запустѣло: революція срыла почти до основанія остатки Ришельёвскаго величія. Теперь Рюэль замѣчателенъ по прекрасной церкви своей, а еще болѣе по воспоминанію объ Императрицѣ Жозсфинѣ: здѣсь покоится прахъ ея, въ гробницѣ, поставленной въ церкви, на высокомъ цоколѣ, или пьедесталѣ. Жозефина изображена стоящею за колѣнахъ передъ крестомъ: руки ея распростерты, и она молится возведя очи на крестъ. У ногъ ея лежала корона, которую Бурбоны приказали снять! Что она имъ помѣшала? Какъ изгладить изъ Исторіи, что Жозефина была супруга Императора Наполеона І-го, два раза коронованнаго Папою, и признаннаго почти всѣми Монархами Европы? Какъ забыть;, что и она коронована была съ нимъ вмѣстѣ?... Фигура Императрицы и весь памятникъ изящной работы: онъ заслуживаетъ, чтобы нарочно пріѣхать въ Рюэль посмотрѣть на него. Д видѣлъ послѣ въ журналахъ, что бывшая Королева Голландская, Гортензія, дочь Императрицы Жозеніны, скончавшаяся въ Швейцаріи, будетъ похоронена въ Рюэльскойже церкви, возлѣ матери: это еще болѣе заставитъ путешественниковъ пріѣзжать туда. Надобнознать, что Мальмезопъ всегда принадлежалъ къ Рюэльскому приходу.
   На возвратномъ пути въ Парижъ, насъ угощали въ Люсьенѣ. Это мѣстечко, нѣкогда подаренное Людовикомъ XV-мъ Графинѣ Дюбарри, принадлежитъ теперь Г-ну Лафитту. Изъ него очаровательные виды. Домъ п лько-же показать намъ лучшую гостинницу. Консулъ, въ домѣ своемъ, представилъ меня своей супругѣ, очень милой дамѣ. Напившись съ ними кофе, я отправился въ Англійскій трактиръ Мореля, противъ самаго консульскаго дома, на той-же улицѣ. Комнаты мои были покойно расположены и прекрасно убраны. Г-нъ Фурманъ остановился въ томъ-же домѣ. Черезъ четверть часа по пріѣздѣ моемъ, загремѣла подъ окошками моими музыка, и слуга сказалъ, что это поздравленіе съ пріѣздомъ. Такъ привѣтствуютъ всѣхъ пріѣзжающихъ въ трактиръ, и, разумѣется, берутъ съ нихъ дань. Эта потѣха стоила мнѣ пять рублей.
   Располагаясь пробыть нѣсколько времени въ Мальтѣ, я пустился визитировать, сперва къ начальникамъ города. Хотя Генералъ-Губернатора, Лорда Понсонби, тогда не было въ Мальтѣ (онъ находился въ Лондонѣ), но Адмиралъ Бригсъ, комендантъ крѣпости, и прочіе чиновники, у которыхъ я былъ, приняли меня весьма вѣжливо. На другой день они отдали мнѣ визиты, и начали поочередно приглашать къ себѣ. Въ Мальтѣ много предметовъ, достойныхъ любопытства. Я стану описывать ихъ, по порядку, какъ посѣщалъ и осматривалъ. Не стану излагать исторіи этого острова: она слишкомъ извѣстна; къ тому-же, кромѣ славной осады и храброй защиты Мальты, Гроссмейстеромъ Лавалетомъ, въ 1565 году, особенно любопытныхъ событій на самомъ островѣ не было.
   Сколько извѣстно, первые поселились на островъ Мальтѣ Финикійцы; потомъ Карѳагеняне, Римляне, Арабы. Когда, вмѣстѣ съ королевствомъ Неаполитанскимъ, островъ перешелъ во владѣніе Императора Карла У-го, этотъ государь подарилъ его, въ 1530 году, рыцарямъ, или кавалерамъ Св. Іоанна Іерусалимскаго, называвшимся потомъ Мальтійскими кавалерами. Наполеонъ завоевалъ Мальту плывя въ Египетъ; наконецъ она досталась, per fas et nef as, теперешнимъ обладателямъ ея, Англичанамъ.
   Путешественникъ съ удовольствіемъ замѣтитъ здѣсь правильныя улицы, хорошіе троттуары, всегда содержимые въ большой чистотѣ, и красоту каменныхъ, почти однообразныхъ домовъ, украшенныхъ террасами и балконами, гдѣ здѣшнія дамы проводятъ большую часть времени. Въ здѣшней библіотекѣ, благодаря ученому директору ея, аббату Беланти, я нашелъ много рѣдкихъ и мало извѣстныхъ манускриптовъ, относящихся къ исторіи ордена кавалеровъ Св. Іоанна. Тамъ-же находятся: Вальтонова Библія polyglotta, Финикійская надгробная ваза, можетъ статься единственная въ своемъ родѣ, и при ней лакриматоріл (слезохранительница). Не разъ посѣщая библіотеку, я часто встрѣчалъ тамъ Испанскаго Генерала Кампану, довольно извѣстнаго въ частыхъ революціяхъ Испаніи. Но я видѣлъ въ немъ только человѣка съ обширными познаніями, и старика очень любезнаго.
   Въ Мальтѣ много церквей и монастырей; но главное и великолѣпнѣйшее зданіе города, конечно, соборъ Іоанна Крестителя. Величественный входъ въ него, съ площади, посрединѣ города, превосходенъ. Желая сдѣлать эту церковь достойною быть соборомъ такого славнаго ордена, не щадили ничего. Знаменитый живописецъ, кавалеръ Матіасъ Прети {Извѣстный подъ именемъ Калабреза.}, расписывалъ въ ней своды и плафоны; онъ-же написалъ много образовъ и картинъ. При входѣ въ церковь, по правую руку, въ придѣлѣ, находится превосходная картина Корреджіо, представляющая Усѣкновеніе главы Іоанна Предтечи. Надобно знать, что Мальтійскій орденъ раздѣлялся на языки или народы, какъ-то: Испанскій, Итальянскій, Французскій; послѣдній имѣлъ еще подраздѣленіе: просто Французскій, Овернскій, Провансскій и проч. Всякое подраздѣленіе имѣло въ соборѣ собственный придѣлъ, въ которомъ кавалеры каждаго языка собирались при выборахъ Гроссмейстера. Въ этихъ-же придѣлахъ находятся и гробницы многихъ Гроссмейстеровъ, между которыми достойны замѣчанія гробницы Котонеро и Зондондари. Во что въ этомъ соборѣ единственно въ своемъ родѣ, это помостъ его: онъ составленъ изъ богатыхъ мраморныхъ и даже мозаичныхъ надгробныхъ камней, надъ похороненными тутъ-же кавалерами. Право на это было предоставлено только имѣвшимъ большіе кресты. Камни покрыты надписями и гербами усопшихъ кавалеровъ. Многіе составлены изъ яшмы, лаписа и другихъ рѣдкихъ камней. На лѣвой рукѣ, подъ церковью, склепъ съ часовнею: тамъ хоронили только Гроссмейстеровъ, когда они заблаговременно не приготовили для себя особеннаго придѣла въ церкви. Еще достоинъ замѣчанія богатствомъ алтарь: онъ весь изъ восточнаго алебастра, лаписа и яшмы. Колоссальная группа изъ бѣлаго мрамора, поставленная за алтаремъ, представляетъ Іоанна Крестителя, льющаго воду крещенія на главу Іисуса Христа; рѣзецъ хорошъ, фигуры великолѣпны, но мнѣ-бы хотѣлось видѣть въ нихъ болѣе простоты и менѣе изломанности, что-бы дало имъ болѣе важности и вѣроятіи. Теперь, ни прежняго богатства, ни пышности въ служеніи нѣтъ, хотя въ большіе праздники Епископъ и каноники еще отправляютъ службу. Въ короткое владѣніе Французовъ, всѣ драгоцѣнности изъ серебра, золота и драгоцѣнныхъ камней, принадлежавшія церкви, были ими расхищены и исчезли.
   Гроссмейстерскій дворецъ, занимаемый нынѣ Англійскимъ Генералъ-Губернаторомъ, составляетъ четвероугольное зданіе, твердо и правильно построенное въ одинъ этажъ. Въ немъ пять большихъ входовъ, и онъ раздѣляется на двѣ половины, на зимнюю и лѣтнюю. Комнаты въ нихъ хорошо убраны; на обѣихъ половинахъ есть большія залы, гдѣ прежде собирался кавалерскій совѣтъ.
   Замѣчателенъ въ городѣ великолѣпный водопроводъ: это зданіе, достойное древнихъ Римлянъ, построилъ, въ 1616 году, Гроссмейстеръ Алофъ де Виньякуръ. Бода проведена на главную площадь, черезъ весь островъ, изъ старой столицы, Мелиты, или Медины, какъ называли ее Сарацины.
   Мальтійцы представляютъ внимательному наблюдателю два, совершенно различныя народонаселенія: это жители городовъ и жители селъ. Въ городахъ, особенно въ Лавалеттѣ, отъ вседневнаго сообщенія съ иностранцами, они уже потеряли характеръ и свою національность. Тутъ, кромѣ Мальтійскаго языка, говорятъ по-Французски, по-Итальянски, по-Англійски, по-Нѣмецки, и одежда мѣняется по народамъ; однако женщины, хотя дома и подражаютъ чужестраннымъ модамъ, являются на улицахъ и въ церквахъ всегда въ національномъ костюмѣ. Онъ состоитъ въ черномъ платьѣ и епанечкѣ, или мантильѣ, свободно наброшенной на голову и на плеча; ею онѣ закрываютъ лицо, или оставляютъ его открытымъ, смотря по приличію и собственной волѣ.
   Женщины здѣсь проводятъ всю жизнь внутри своихъ домовъ, и потому почти никогда не повстрѣчаешь ихъ на рынкахъ, или въ магазинахъ. Дома онѣ читаютъ, или пишутъ; но и это у нихъ, говорятъ, недавно ввелось и дозволяется. Впрочемъ, если воспитаніе женщинъ здѣсь не очень блистательно, то надобно признаться, что, и воспитаніе мужчинъ не далеко ушло впередъ. Я полагаю, что это происходитъ отъ ихъ безпрестанныхъ занятій мѣлочною торговлею, которая не способна раждать высокія мысли, ни въ какой землѣ. Потому-то молодые люди, желающіе вступить въ гражданскую службу, или посвятить себя ученымъ занятіямъ, уѣзжаютъ, для пріобрѣтенія нужныхъ имъ познаній, въ чужіе край.
   И такъ, слабое просвѣщеніе въ городахъ только изгладило туземные обычаи и характеръ. Но за заставой города все принимаетъ иной видъ: тамъ не услышишь другаго языка, кромѣ природнаго, то есть Арабскаго, но искаженнаго; національный костюмъ, перешедшій отъ отца къ сыну, сохраняется съ давнихъ временъ. Мужчины носятъ полосатые, изъ бумажной матеріи, панталоны, жилетъ или камзолъ, изъ такой-же матеріи, застегиваемый только по праздникамъ, круглыми серебряными пуговицами, и бѣлый или цвѣтной бумажный калпакъ. Простые работники ходятъ босые; но земледѣльцы, которые побогаче, подвязываютъ къ ступнямъ, тесемками или ремнями, сыромятныя подошвы, родъ сандалій. Женщины носятъ, какъ и горожанки, епанечку, но не шелковую, а суконную, и надѣваютъ ее только идя въ церковь.
   Я съ особымъ удовольствіемъ смотрѣлъ на добронравный Мальтійскій народъ. Здѣсь на всемъ островѣ не найдешь ни одного пьяницы; за то люди сильны, свѣжи, и даже старики крѣпки. Работа, вліяніе здороваго климата, привычная умѣренность во всемъ, сохраняютъ нравственность, здоровье, la robustezza (какъ здѣсь говорятъ). Это удѣлъ счастливыхъ деревенскихъ жителей въ Мальтѣ! Проѣзжайте, какъ я, по всему острову, и вы увидите этихъ работниковъ, вынуждающихъ сухую, неблагодарную почву, вознаградить усильные и постоянные ихъ труды. Вы замѣтите девяносто-лѣтнихъ стариковъ, не отстающихъ отъ молодыхъ въ работахъ и трудахъ.
   Но жадность сильныхъ народовъ Не допускаетъ насладиться и этими благами! Мальтійцы съ горемъ воспоминаютъ своихъ духовныхъ рыцарей, которые блюли ихъ независимость и благоденствіе. Теперь Англійскій проконсулъ, подъ именемъ Генералъ-Губернатора, управляетъ этою страною безотчетно, и можно сказать самодержавно, какъ военный диктаторъ. Онъ издаетъ законы, отклоняетъ ихъ, даже опять отмѣняетъ по собственной волѣ; избираетъ судей и отставляетъ когда хочетъ; помѣщаетъ во всѣ мѣста чиновниковъ и отрѣшаетъ ихъ, когда вздумается ему. Воля Мальтійскаго губернатора здѣсь неограниченна! Отъ того прихоти его, и окружающихъ это и помѣщаемыхъ имъ почти на всѣ мѣста Англичанъ, несносно отяготительны, не законными поборами и притѣсненіями всякаго рода, для бѣдныхъ жителей Мальты. Англичане пріѣзжаютъ сюда обогащаться, и спѣшатъ это исполнить, желая скорѣе возвратиться домой.
   Во время орденскаго управленія, всѣ должности занимали жители острова. Хотя и нынѣ нѣтъ закона, которымъ-бы это возбранялось, но Англичане вездѣ предпочтительно опредѣляютъ своихъ соотечественниковъ, оставляя Мальтійцамъ самыя послѣднія и ничего не значащія должности. За то Мальтійцы громко ропщутъ и искренно ненавидятъ Англичанъ.
   Островъ Мальта не что иное какъ голая каменная скала; но труды и промышленность человѣческая умѣли сдѣлать его плодоноснымъ. Онъ служитъ доказательствомъ, что можетъ произвести трудолюбивый человѣкъ, когда онъ терпѣливо и постоянно занимается однимъ предметомъ, даже, какъ здѣсь, въ знойномъ климатѣ, на безплодной землѣ, на голомъ камнѣ. Куда ни посмотришь на островъ, вездѣ мѣловато-бѣлый камень: по мягкости, его удобно тесать; а между тѣмъ всюду встрѣчаешь прекрасные сады, кое-гдѣ небольшія поля съ ячменемъ, пшеницей и хлопчатою бумагой; рощи апельсинныхъ и лимонныхъ деревьевъ. На грядахъ растутъ всякаго рода лучшіе овощи. Многіе путешественники разсказывали, что Мальтійцы навозили себѣ земли изъ Сициліи; но это сказки. Самый ближній берегъ Сициліи отъ Мальты болѣе ста верстъ разстояніемъ; на малыхъ судахъ не навозишься земли, а большія занимать этимъ слишкомъ дорого. Земля на Мальтѣ не что иное какъ пыль и сгнившій соръ, набранный въ береговыхъ расщелинахъ; большая-же часть ея произошла отъ разложенія временемъ самого камня, и отъ собираемаго много лѣтъ навоза. Земля здѣсь драгоцѣнна, и потому-то самые маленькіе удѣлы дачъ огорожены камнемъ, во-первыхъ для обозначенія собственности, а болѣе для предохраненія земли, которую иначе могло-бы разнести, бывающими здѣсь порывистыми и сильными вѣтрами.
   Островъ, можно сказать, усѣянъ деревнями. Имя каждой изъ нихъ начанается съ слова Казалъ, что по-Арабски значитъ деревня. И такъ, Казалъ-ново, Казалъ-Николо, Новая деревня, деревня Никольская, и проч. Жители всѣхъ ихъ занимаются садоводствомъ и земледѣліемъ. Овощи и плоды растутъ здѣсь превосходные; цвѣтная капуста, бронколь, дыни по справедливости славятся. Съ гладкокожими зелеными дынями никакія сравняться не могутъ, запахомъ, сладостью и пріятностью вкуса; къ тому-же ихъ можно сохранять круглый годъ. Въ Мальтѣ есть еще особенный родъ абрикоса, извѣстный здѣсь подъ названіемъ александрини. Изъ него дѣлаютъ сухіе конфекты и разсылаютъ ихъ повсюду. Плодъ этотъ очень пріятенъ и замѣчателенъ еще тѣмъ, что косточка его удивительно тонка: ее легко можно раздавить пальцами. Апельсины, лимоны и гранаты составляютъ значательную часть здѣшней торговли, такъ-же какъ померанцевый цвѣтъ, и померанцевая вода, которую вывозятъ отсюда въ большомъ количествѣ, въ мѣдныхъ луженыхъ флягахъ, называемыхъ въ Мальтѣ станъоне. Здѣсь особенно уважаются два рода апельсиновъ; но они такъ нѣжны, что вывозить ихъ отсюда почти невозможно. Первый родъ: маленькіе, краснотѣлые, а второй, еще превосходнѣйшій, называется мандарини и мандолини. Они чрезвычайно тонкокожи и имѣютъ свойство, когда созрѣютъ, не гнить: внутренность ихъ начнетъ сжиматься и изсыхать, до такой степени, что они становятся совершенно пусты, а между тѣмъ наружность долго еще сохраняетъ свой видъ и всю свою свѣжесть. Изъ острова Мальты вывозятъ въ значительномъ количествѣ цвѣточныя и овощныя сѣмена, гіацинтовыя и другія цвѣточныя луковицы, туберозовые корни и проч.
   Медъ здѣшній славится съ самой глубокой древности; потому-то, вѣроятно, и островъ по немъ былъ названъ Мелите. Дѣйствительно, этотъ медъ превосходнаго вкуса, и въ немъ еще то отличительное свойство, что онъ совершенно розоваго цвѣта, всегда жидокъ, и никогда не сгущается.
   Сады здѣсь требуютъ частой поливки, и для того при каждомъ изъ нихъ есть колодцы. Простая машина приводится въ движеніе ослами; одна бадья выливается въ жолобъ, а другая въ то-же время зачерпываетъ воду. Ослы удивительно привыкли къ этой работѣ: какъ скоро услышатъ, что вода льется, они сами собою оборачиваются и начинаютъ обратный кругъ, для второй бадьи.
   Земли здѣсь не пашутъ, по малости полей и по неудобству, въ тѣсныхъ каменныхъ загородкахъ, поворачиваться съ лошадью или быкомъ; къ тому-же много пропадало-бы земли отъ недоѣздовъ плуга, и для того ее роютъ заступами, или мотыгами. Отъ излишняго населенія, у жителей никогда не достаетъ своего хлѣба. Правительство имѣетъ большіе магазины, какъ у себя, такъ и въ Сициліи, по большой части въ Сиракузахъ и Мессинѣ. Лошадей на островѣ мало; но они хороши и крѣпки, хотя малаго роста. Ихъ держатъ богатые люди, для своей охоты и роскоши; ослы здѣсь необыкновенно крупны и сильны; ихъ употребляютъ для верховой и каретной ѣзды; на нихъ-же крестьяне возятъ, что имъ нужно, въ городъ на базары, и они здѣсь полезны, даже необходимы. Козы всѣ вислоухія, бурой шерсти, и очень велики; быковъ на мясо привозятъ изъ Африки, большею частью изъ Бенгази.
   Живность, какъ-то кури, гуси, утки, индѣйки, во множествѣ выкармливаются по деревнямъ; они хороши и вкусны. Дичи на островѣ почти нѣтъ никакой, кромѣ залетныхъ куропатокъ и вяхирей, гнѣздящихся въ крутыхъ морскихъ берегахъ. Они особаго рода, и называются здѣсь Поломба. Бываетъ еще много пролетныхъ перепелокъ.
   Мальтійскія деревни вообще хорошо выстроены. Улицы въ нихъ широки, вездѣ вымощены и всегда чисты; домы каменные, вообще въ два этажа, съ плоскими кровлями, какъ На востокѣ. На кровляхъ вездѣ подѣланы террасы, на которыхъ жители по вечерамъ отдыхаютъ отъ дневняго зноя. Почти въ каждой деревнѣ есть большая и хорошей архитектуры церковь. На островѣ водятся скорпіоны, но они почти не вредны; за то комары несносны, и ихъ множество.
   Народъ здѣсь крупный и здоровый. Мальтійцы вообще не глупы и понятливы; но одѣваются странно. Дѣвки почти всѣ ходятъ босыя, и только женщины носятъ башмаки. На головахъ у нихъ покрывалы изъ голубаго полотна, юпки и спенсеры синіе, изъ толстой матеріи. И мужчины и женщины носятъ соломенныя шляпы.
   Въ Мальтѣ превосходныя устрицы. Я видѣлъ здѣсь особенный ихъ родъ, у котораго раковины покрыты иглами: этихъ устрицъ зовутъ вооруженными. Рыбы всякой ловится множество, и она очень вкусна, какъ вообще рыба Средиземнаго моря. Для ловли ея по большей части употребляютъ здѣсь неріоты, которыя чисто и искусно плетутъ изъ тростнику. Особый родъ промышленности, въ городахъ Мальтійскихъ, это выдѣлываніе изъ мягкаго здѣшняго камня разныхъ фигуръ, особенно вазъ, въ подражаніе древнимъ, находимымъ въ Геркуланѣ и Помпеѣ. Рѣзьба на нихъ тонкая, фигуры всегда правильны, и ни въ чемъ не уступаютъ оригиналамъ. Здѣсь все это можно имѣть за дешевую цѣну, потому что работа идетъ скоро и легко, по мягкости камня. Между издѣліями замѣчательны также золотыя цѣпочки и другія вещицы, на подобіе антиковъ. Продавать ихъ не смѣютъ иначе, какъ подъ клеймомъ пробирнаго мастера, что также для покупщика очень удобно.
   Я ѣздилъ въ старую столицу; она-то настоящій городъ Мальта, который у Аравитянъ назывался Медина. Онъ внутри острова, не великъ, но очень древенъ. Улицы въ немъ такъ узки, что даже въ маленькой повозкѣ съ трудомъ можно проѣхать. Здѣсь находится великолѣпный и обширный соборъ Св. Апостола Павла, построенный въ новѣйшемъ вкусѣ. За престоломъ можно видѣть одну изъ лучшихъ картинъ Матѳея Прети, или Калабреза: она представляетъ Апостола, ужаленнаго змѣей, послѣ кораблекрушенія его на берегахъ Мальты. Близъ собора еще видѣнъ домъ, въ которомъ нашли убѣжище герои, ушедшіе изъ Родоса, когда Карлъ V подарилъ имъ Мальту; нынѣшняя столица, городъ Лавалетта, тогда еще не существовала. Въ нѣкоторомъ разстояніи находится пещера, гдѣ, по преданію, Апостолъ Павелъ, послѣ кораблекрушенія, укрылся, и гдѣ ужалила его змѣя, безъ всякаго ему вреда. Пещера эта, въ которую я входилъ, раздѣляется на трое желѣзными рѣшетками; въ самой задней части престолъ и изваяніе Св. Павла изъ бѣлаго мрамора; во второй части, которую должно почитать настоящею церковью, есть вещь, дѣйствительно родъ чуда: это дикій камень, безпрестанно растущій и производящій родъ земли, столько извѣстной и прославленной для излеченія отъ лихорадки; ее называютъ Мальтійскою землею. По мѣрѣ того, какъ отдѣляютъ ее отъ камня (въ которомъ три фута съ половиною высоты и сажень въ окружности), для раздачи вѣрующимъ и даже любопытствующимъ, она возобновляется сама собою. Это родъ магнезіи, которая, по свойству своему (absorbante), должна дѣйствительно помогать во многихъ болѣзняхъ, требующихъ разрѣшенія мокротъ.-- Къ третьемъ отдѣленіи пещеры становится народъ во время богослуженія.
   Возлѣ острова Мальты есть еще островокъ, къ нему принадлежащій: это Годзо. Я ѣздилъ на него. Тамъ еще видны подземелья, въ которыхъ жили Карѳагеняне, или Финикійцы, первые noce. ленцы его. Осматривая подземелья, я нашелъ, что они были неудобны для житья, потому что узки и очень низки. На островкѣ есть также двѣ крѣпости; въ одной изъ нихъ живетъ комендантъ. На
   Годзо много земли, и зелень повсюду радуетъ зрѣніе. Хлопчатую бумагу сѣютъ на каменной скалѣ, составляющей особый островокъ. Здѣсь-же родится во множествѣ славный грибъ, называемый Fungus Melitensis. Его никому не позволяется срывать, потому что это составляетъ доходъ правительства. Грибы сушатъ, потомъ толкутъ въ порошокъ, и развозятъ въ такомъ видѣ не только по всей Италіи, но и по всей Европѣ, какъ вѣрнѣйшее средство для излеченія отъ кровавыхъ поносовъ.
   Кстати сказать слова два о торговлѣ снѣгомъ, которую прежде производили въ Мальтѣ Китайскіе купцы, слишкомъ на тысячу Голландскихъ червонцевъ въ годъ. Сосѣдство двухъ острововъ служило къ этому удобствомъ; и кто-бы могъ представить себѣ, что эту промышленность отобьютъ у Катанцевъ Сѣверо-Американцы? Но это истина. Я самъ видѣлъ Американскіе корабли, сюда пришедшіе, и единственный грузъ на нихъ былъ ледъ и снѣгъ. Американцы изобрѣли средство сохранять товаръ свой посредствомъ соломы и соли, и получаютъ значительный барышъ. Въ Мальтѣ, какъ и въ Неаполѣ, мороженое и вода со льдомъ -- первое лакомство и роскошь въ жизни. Самые небогатые люди не отказываютъ себѣ въ этомъ, и едва появится корабль со льдомъ, какъ товаръ его тотчасъ распродастся.
   Я проводилъ время въ Мальтѣ довольно пріятно. Англичане здѣсь, какъ и вездѣ, живутъ своимъ отдѣльнымъ обществомъ. Г-нъ Ноджентъ звалъ меня обѣдать; мы сѣли за столъ въ 8 часовъ вечера и просидѣли до одиннадцати. Покуда изъ-за стола не вышли дамы, бесѣда была довольно молчаливая; но когда мужчины остались пить, разговоръ сталъ довольно шуменъ, хотя не занимателенъ: ждали возвращенія Лорда Понсонби, много говорили о Константинопольскомъ приключеніи Чорчиля, хваля настойчивость своего посла, и хотѣли, кажется, завлечь меня въ этотъ разговоръ; однакожь я отклонилъ его, сказавъ, что я, правда, былъ тамъ, но мало слышалъ объ этомъ дѣлѣ, занимаясь древностями и готовясь къ отъѣзду въ Азію. Я прибавилъ, что все дѣло, кажется, кончилось деньгами, и послѣ этого всѣ остались довольны. Вставши изъ-за стола, мы пошли къ дамамъ, которыя, въ другой комнатѣ, уже разливали чай. Между ними была одна дѣвица рѣдкой красоты. Я не видывалъ такой бѣлизны и правильности лица, такой нѣжности кожи и живости румянца. Особенно цвѣтъ волосъ ея былъ чудесенъ: совершенно красный, съ золотымъ отливомъ, но не льзя было назвать ее рыжею. Это что-то невообразимо прелестное! Къ тому-же, дѣвица была очень любезна, веселаго характера, и разговаривая со мною спросила:-- Видалъ-ли я такіе какъ у нея волосы? -- Когда я отвѣчалъ, что не видывалъ, она прибавила: -- Я думаю потому, что и у насъ они рѣдки: я свои очень берегу, и боюсь, чтобы они не потеряли этого отлива; тогда былабы я рыжею: а это очень гадко.-- Она распрашивала меня о моей газели, и убѣдительно просила ее себѣ. Я охотно согласился, хотя жаль было разстаться съ моей милой Африканкой. Я легко довезъ-бы ее до Италіи; но тамъ затрудиплся-бы: сажать съ собой въ дилижансъ, или въ коляску, невозможно. Тутъ по крайней мѣрѣ я доставлялъ ей хорошую хозяйку, которая могла о ней заботиться. Жена Адмирала Бригса, дама очень любезная и пріятная, сидѣла возлѣ меня и шутила надъ своей землячкой, которая такъ много думала о своихъ волосахъ. Супругъ Г-жи Бригсъ пригласилъ меня на другой день къ себѣ, предлагая показать мнѣ морской арсеналъ и новую ихъ больницу. Вечеръ кончился очень пріятно музыкой. Златоволосая красавица прекрасно играла на арфѣ.
   На другой день, Адмиралъ прислалъ мнѣ свою шлюпку, и я отправился къ нему. Мы поѣхали съ нимъ въ арсеналъ. Онъ показалъ мнѣ сперва мастерскія: все было въ чрезвычайномъ порядкѣ и чистотѣ. Въ запасномъ магазинѣ, онъ съ національнымъ самодовольствомъ сказалъ мнѣ: "Вы видите, что если я завтра получу повелѣніе адмиралтейства вооружить цѣлую эскадру, то меньше чѣмъ въ мѣсяцъ времени могу отпустить въ море четыре или пять линейныхъ кораблей: мнѣ ни въ чьей помощи нужды не будетъ." -- Это правда, Адмиралъ; но осматривая ваши запасы, я съ особеннымъ удовольствіемъ замѣтилъ, какъ нужна для Англіи Русская торговля.-- "А почему-же?" -- Потому, что почти всѣ эти запасы изъ Россіи. Напримѣръ: вотъ эти огромные сосновые брусья, эти мачты, отъ насъ; полосное желѣзо....-- " О, что касается желѣза -- прервалъ Адмиралъ -- у насъ своего пропасть. "-- Это правда; только оно способно на оковку каретъ, колесъ, а въ корабли не годится; въ немъ слишкомъ много сѣрныхъ частей.-- "Это мы умѣемъ очистить.-- " Тогда оно вамъ станетъ дороже Русскаго. А вотъ, напримѣръ, цѣлые сараи, наваленные парусиной, фламскими полотнами, а здѣсь канатами и веревками. Все изъ нашей пеньки и нашего льну! Вонъ бочки съ нашимъ саломъ; вотъ русскія доски.-- " Пеньку мы достаемъ изъ Америки." -- Правда; но вы сознаетесь, Адмиралъ, что изъ Американской пеньки вы не дѣлаете якорныхъ канатовъ; они изъ вся слабы и никакъ не могутъ замѣнить Русскихъ?-- Онъ въ этомъ сознался, только сказалъ мнѣ, что досокъ на половину получаютъ они изъ Норвегіи. "Но что-же вы заключаете изъ всего этого?" спросилъ меня Г-нъ Бригсъ.-- Что Англія и Россія гораздо больше имѣютъ причинъ жить дружелюбно, какъ это всегда и бывало, чѣмъ враждовать между собою: обѣ державы, въ коммерческомъ отношеніи, имѣютъ одна въ другой нужду, да и привыкли издавна любить и уважать одна другую.-- "Въ этомъ я съ вами совершенно согласенъ," отвѣчалъ Адмиралъ.
   Когда мы кончили обозрѣніе арсенала, онъ поѣхалъ домой, сказавъ, что будетъ ждать меня завтракать, а я отправился въ морскую госпиталь. Тамъ меня ожидали: на гауптвахтѣ, гдѣ стояли въ карауль Шотландцы, отдали мнѣ честь, вышли къ ружью и сдѣлали на карауль. Главный докторъ и надзиратель больницы провожали меня повсюду. Больница учреждена на 400 кроватей. Надо сознаться, что такого совершенства во всѣхъ частяхъ я и вообразить не могъ. Начиная отъ постелей больныхъ, до послѣдней кастрюли въ кухнѣ, все отдѣлано какъ игрушка, какъ лучшій математическій инструментъ. Кровати и мебель, изъ орѣховаго дерева, выполированы и покрыты лакомъ, полы вездѣ штучные, натерты и блестятъ какъ зеркало; занавѣсы вездѣ кисейные и совершенно охраняющіе больнаго отъ комаровъ; бѣлье самое тонкое, по двѣ перемѣны въ недѣлю, а иногда, смотря по нуждѣ, и каждый день; офицерскія комнаты (для каждаго больнаго особенная), меблированы съ роскошью. Словомъ, то что Англичане называютъ confortable, вездѣ съ избыткомъ. Для выздоравливающихъ есть вольтеровскія сафьянныя кресла, съ рессорами, и халаты ситцевые; кушанье подаютъ на серебрѣ; вездѣ хрусталъ, фарфоръ, wedgewool, или лучшая оловянная посуда. Даже необходимые для больныхъ горшки трехъ или четырехъ фасоновъ, приспособлены къ ихъ болѣзнямъ и положенію на кроватяхъ; ретирады съ текучею водой, безъ всякаго запаха, и чисты какъ самыя спальни. Аптека совершенная игрушка: всѣ баночки фарфоровыя, всѣ стклянки изъ хрусталя; кухня -- совершенство: посуда въ ней вся изъ той твердой глины, которую называютъ Французы terre de cailloux; она похожа цвѣтомъ на кувшины съ зельтерскою водой, но лучше, и глазуровка превосходна.
   Во всѣхъ камерахъ госпиталя воздухъ самый чистый, и обращается свободно, не обезпокоивая больныхъ, потому что окошки впускаютъ воздухъ только вверху; снаружи, при каждомъ плотные навѣсы, не допускающіе солнечныхъ лучей въ комнату; навѣсы эти по вечерамъ поднимаются. Много-бы надобно было писать, чтобы дать полное понятіе о порядкѣ, предусмотрительности и совершенствѣ всего въ этомъ заведеніи: оно дѣлаетъ честь Адмиралтейству и Правительству! Невозможно человѣколюбивѣе заняться больнымъ, ухаживать за нимъ, заботиться даже о его утѣшеніи. При этомъ заведеніи есть небольшая библіотека, и больные пользуются ею по своей волѣ. Когда я посѣщалъ госпиталь, больныхъ было очень мало: заняты были сорокъ кроватей матросами и морскими солдатами, да три офицерскія камеры. Я замѣтилъ, что больные на половину одержимы грудными болѣзнями, чахоткой; много глазныхъ болѣзней, нѣсколько горячечныхъ; сифилитическихъ не было ни одного. Я искренно поблагодарилъ провожавшихъ меня. При возвращеніи, отдана была мнѣ та-же честь карауломъ. Я пріѣхалъ къ Адмиралу въ восторгѣ отъ всего видѣннаго мной.
   Леди Бригсъ приняла меня съ обыкновенною своею любезностію; Адмиралъ, казалось, былъ доволенъ произведеннымъ на меня впечатлѣніемъ. Мы весело завтракали бифстекомъ, рыбою, и всякаго рода плодами; хересъ и шампанское смѣнялись поочередно. Съ нами было много офицеровъ. Разставаясь, я благодарилъ гостепріимное семейство, и подумалъ, что Адмиралъ хочетъ изломать мнѣ руку: такъ онъ пожалъ ее!
   Въ тотъ-же вечеръ я прогуливался въ публичномъ саду, насажденномъ въ самой крѣпости, въ той части ея, которую называютъ Baragues (Баракъ). Въ немъ много большихъ деревъ, дающихъ тѣнь, а это весьма пріятно посреди голаго острова и камней, сильно отражающихъ пламенное солнце. Съ высокаго мѣстоположенія этого гулянья видъ прелестенъ: вы видите пристань, весь го, родъ, и даже открытое море! Оттуда ѣздилъ я осмотрѣть загородный домъ прежнихъ Гроссмейстеровъ, а нынѣ Англійскаго Генералъ-Губернатора. Это Вилла Сантъ-Антоніо. Я нашелъ тамъ прекрасный регулярный садъ, много воды, вездѣ мраморные фонтаны, множество апельсинныхъ и лимонныхъ деревъ, и всякія другія фруктовыя деревья. Виноградъ вьется по рѣшеткамъ и составляетъ крытыя аллеи.
   На другой день мы отправились цѣлымъ обществомъ, въ другой загородный домъ, или виллу, принадлежащую Графинѣ Пречіоза; но съ нами не было ни одного Англичанина; всѣ гости были туземцы, или Италіянцы, да Г-нъ Фурманъ съ женою и я, Рускіе. Садъ Графини Пречіоза обширенъ и замѣчателенъ тѣмъ, что конечно на всемъ островѣ нѣтъ такихъ растеній. Здѣсь я нашелъ деревья въ охватъ толщиною, чинаровыя, орѣховыя и каштановыя; даже пальмовое дерево, приносящее плодъ! Можно подумать, что гуляешь въ Малой Азіи. Хозяйка любитъ цвѣты, и ихъ здѣсь множество. Гіацинты и туберозы отличной красоты; розовые кусты такъ высоки, что изъ нихъ подѣланы бесѣдки, въ которыхъ мы пили чай и ѣли мороженое. Я провелъ вечеръ самый пріятный! Безъ Англичанъ Мальтійцы веселы и словоохотны. Когда возвратились мы въ комнаты, начался концертъ. Пѣли артисты Итальянской оперы. Г-жа Фурманъ снисходительно согласилась участвовать въ концертѣ, и превосходно пропѣла арію изъ Беллиніевой Нормы: голосъ очаровательный! Послѣ я слышалъ отъ славнаго композитера Донидзетти, въ Неаполѣ, что онъ сравнивалъ его съ голосомъ покойной Малибранъ: только искуство пѣвицъ было различно. На музыкальномъ вечерѣ нашемъ также очень пріятно пѣла первая пѣвица здѣшней оперы, Г-жа Дарбуа, милая и хорошенькая Француженка. Жаль, что грудь ея слаба; мнѣ кажется даже, что въ ней былъ зародышъ чахотки.
   Послѣ Африки и Азіи, какъ восхищало меня образованное общество Европейское. Этотъ небольшой кругъ на островѣ Мальтѣ опять возвращалъ меня въ Европу, гдѣ я скоро долженъ былъ увидѣть весь блескъ просвѣщенія, въ Неаполѣ, Римѣ, Флоренціи и наконецъ Парижѣ. Послѣднее обозрѣніе мое на островѣ было посвящено дому трудолюбія: полезное и человѣколюбивое учрежденіе, которымъ Мальта обязана Англичанамъ!
   Домъ трудолюбія учрежденъ для дѣвицъ бѣднаго состоянія и для сиротъ. Благородная цѣль его: сохранить ихъ нравственность и потомъ обезпечить существованіе пристойнымъ замужствомъ, или помѣщеніемъ въ хорошій домъ. Я нашелъ тамъ около двухъ сотъ дѣвицъ, отъ десяти и до двадцатилѣтняго возраста. Присмотръ за ними довольно строгій; но содержатъ ихъ прекрасно, чисто, отрятно. Все, что можетъ способствовать къ сохраненію здоровья, тщательно соблюдается. Пища у нихъ достаточная и хорошо изготовленная, постели опрятныя, и на нихъ тонкое бѣлье. Дѣвицы занимаются разными работами, приличными ихъ полу, прядутъ, сучатъ бумагу, ткутъ узорчатыя матеріи, вышиваютъ, плетутъ кружева и блонды, разматываютъ шелкъ, даже шьютъ башмаки. Всѣ ихъ работы продаются въ пользу дома. Отличившіяся получаютъ награды, которыя отдаются имъ только при выпускѣ. Законъ Божій и чистѣйшая нравственность главные предметы ихъ ученія и воспитанія. Выпускаютъ изъ этого института только въ замужство, или когда пріискано приличное мѣсто. Меня очень удивило, когда я узналъ, что содержаніе каждой дѣвицы обходится въ годъ не дороже ста рублей. Конечно въ Мальтѣ пища недорога; но воспитанницы хорошо одѣты, а наставницы и учители получаютъ большое жалованье, и ни въ чемъ недостатка нѣтъ. Желательно-бъ было, чтобы въ другихъ земляхъ, въ подобныхъ заведеніяхъ, брали примѣръ съ этого: оно дѣлаетъ честь Англичанамъ и теперешнему директору его, Г-ну Казалани, особенно потому, что совершенно соотвѣтствуетъ своей цѣли.
   Удобный случай заставилъ меня рѣшиться ѣхать въ Сицилію и осмотрѣть часть этого знаменитаго острова. Пароходъ Фердинандъ І-й починивался, и вскорѣ долженъ былъ отправиться туда; а изъ Мессины дней черезъ пять долженъ былъ идти въ Неаполь другой пароходъ, на которомъ я могъ переправиться на твердую землю. За сутки до отъѣзда моего отыскалъ я здѣсь Греческую церковь, при которой жилъ священникъ нашего исповѣданія, Сициліянецъ. Я заказалъ обѣдню и молился въ церкви одинъ. Священникъ худо зналъ по-Гречески, дьячковъ и пѣвчихъ не было, и онъ прочелъ мнѣ скороговоркой, кое-какъ, обѣдню, послѣ которой пригласилъ къ себѣ, говоря, что у него есть образа рѣдкой Греческой живописи. Что-же это было? Пять или шесть старыхъ иконъ, кажется, Суздальскаго письма; на двухъ изъ нихъ и надписи были Славянскія. Священникъ предлагалъ мнѣ купить ихъ, и очень огорчился моимъ отказомъ: старикъ считалъ на барышокъ! Онъ жилъ съ семействомъ своимъ очень скудно: прихожанъ у него никого не было, и онъ существовалъ подаяніями отъ заходящихъ въ Мальту Греческихъ судовъ. Я, сколько могъ, вознаградилъ обманутое его ожиданіе, подаривъ ему десять Неаполитанскихъ дукатовъ {Неаполитанскій дукатъ стоить пять рублей ассигнаціями на нашу монету.}, чѣмъ онъ кажется былъ очень доволенъ.
   Распрощавшись со всѣми знакомыми, и съ нашимъ Консуломъ Г-мъ Тальяфери и его семействомъ, которые во всю бытность мою здѣсь всячески угощали меня и оказывали мнѣ дружескія услуги, я сѣлъ на корабль 48-го Іюля, въ 40 часовъ утра. Товарищами себѣ на кораблѣ нашелъ я людей разныхъ націй. Миледи Вольфъ, съ малолѣтнымъ сыномъ, Англичанка, была изъ знаменитой Вальполевой фамиліи. Она вышла, по страсти, за крещенаго жида Вольф", который ѣздилъ миссіонеромъ, или проповѣдникомъ, среди дикихъ народовъ Африки, и въ это время находился въ Абиссиніи. Онъ не зналъ ни одного изъ тамошнихъ нарѣчій, и когда я спросилъ супругу его, какъ-же онъ проповѣдуетъ и учитъ, она мнѣ отвѣчала очень серьёзно: "Въ томъ-то и чудо! Узнайте еще, что онъ болѣе сутокъ нигдѣ не останавливается! Слово Божіе довольно разъ услышать: сила его дѣйствительна!" Нечего было сказать на это, и я замолчалъ; но, кажется, мой вопросъ не полюбился ей. Въ числѣ сопутниковъ моихъ были еще три Англичанина: Г-нъ Аткинсъ, ѣхавшій изъ Восточной Индіи чрезъ Александрію; другой, Г-нъ Девисъ, изъ Іерусалима, ѣхалъ чрезъ Байрутъ, а третій, Диксонъ, прямо изъ Мальты, къ отцу своему въ Неаполь: это былъ докторъ медицины. Всѣ трое они были образованные и любезные молодые люди, съ которыми я потомъ много разъ и съ удовольствіемъ встрѣчался въ Неаполъ. Съ нами были еще: Г-нъ Чикалези, Неаполитанецъ, одинъ изъ директоровъ Королевскаго торговаго банка въ Неаполѣ, и наконецъ старый и богатый Константинопольскій Грекъ, который везъ на твердую землю свою дочь, сошедшую съ ума. Эта несчастная молодая женщина цѣлый день сидѣла на палубѣ корабля довольно смирно, и безпрестанно, какъ кошечка, мурлыкала себѣ подъ носъ какія-то пѣсенки; за то ночь всю напролетъ кричала дикимъ голосомъ: это было для насъ и жалко и безпокойно.
   Въ тотъ-же день, въ 5 часовъ, показались берега Сициліи; въ 7 часовъ обозначился мысъ Песара и башня его съ маякомъ. Этна виднѣлась вдали. На другой день, въ 5 часовъ поутру, мы плыли у подошвы этаго великана: вверху жерла его былъ видѣнъ дымокъ. Картина величественная, истинное grandioso, какъ говорятъ Итальянцы! Здѣсь вступили мы въ Мессинскій проливъ. Я не могъ наглядѣться на виды, какъ по правую сторону, въ Калабріи, такъ и по лѣвую, въ Сициліи. Все напоминало мнѣ Босфоръ Ѳракійскій, съ тою разницею, что Мессинскій заливъ почти вездѣ шире Босфора, и отъ того предметы въ немъ кажутся отдаленнѣе. Впрочемъ, въ иныхъ мѣстахъ мы плыли почти у самаго берега, такъ, что можно было разглядѣть физіогноміи людей, смотрѣвшихъ на насъ съ земли. Виды Калабріи величавы и строги: вездѣ горы, скалы, покрытыя пріятною зеленью; по мѣстамъ видны селенія и замки съ башнями, напоминающіе воображенію Феодальныя времена, или романы съ разбойниками, такіе какъ Ринальдо Ринальдини. Сицилійскій берегъ настоящая діорама: тамъ Этна владѣетъ всѣмъ; окрестности Сиракузъ, съ алоевыми, кактусовыми растеніями, Таормина, съ огромными остатками древнихъ построеній, наконецъ Катана, съ черными, лавными грудами, представляютъ разнообразныя, прелестныя картины! Проливъ всегда наполненъ множествомъ рыбачьихъ лодокъ, занятыхъ ловомъ рыбы La Spada (мечъ): это главная промышленность здѣшнихъ береговыхъ жителей.
   

ГЛАВА XII.
СИЦИЛІЯ.

   Наконецъ мы достигли Мессины. Окрестности города величавы; но входъ въ пристань, когда плывешь изъ Мальты, Африки или Греціи, довольно труденъ для парусныхъ судовъ: надо круто заворачиваться, огибая косу въ такомъ мѣстѣ, гдѣ теченіе самое сильное, потому что уже близка Харибда. Корабли часто должны очень долго приноравливаться, а иногда и буксироваться. Портъ составляетъ полукружіе, по срединѣ котораго нашъ пароходъ остановился и бросилъ якорь.
   Не смотря на то, что мы прибыли на Сицилійскомъ пароходѣ, и были снабжены карантинными свидѣтельствами Сицилійскаго Консула, насъ окружили и цѣлый день продержали на кораблѣ: каждаго пассажира перекликали поодиначкѣ, и все подъ видомъ предосторожности отъ чумы. Признаюсь, мнѣ крѣпко наскучило это; я нетерпѣливо хотѣлъ сойти на берегъ и гулять по набережной, гдѣ уже собралось множество жителей, которые, кажется, также хотѣли видѣть новоприбывшихъ гостей. Но дѣлать было нечего! По крайней мѣрѣ былъ досугъ разсмотрѣть пристань. Ее образуетъ длинная коса, имѣющая направленіе отъ восточной стороны берега. Коса эта защищаетъ пристань отъ вѣтровъ и совершенно отдѣляетъ отъ прилива; потому Мессинская гавань самая надежная и самая спокойная, какая только быть можетъ. Къ тому еще она хорошо защищена крѣпостью, построенною у самаго начала косы, и четырьмя редутами при оконечности ея. Въ пристани, со стороны города, красивый фонтанъ представляетъ Нептуна, держащаго въ цѣпяхъ чудовищъ Харибду и Сциллу.
   Наконецъ насъ спустили съ корабля. Я послалъ своего слугу занять для меня комнату въ трактирѣ, а самъ остался гулять по набережной. Она прекрасна; протяженіе ея версты на двѣ, полумѣсяцомъ, и домы на ней великолѣпные, въ два и три этажа. Ширина набережной, отъ домовъ до моря, 16 саженъ. Здѣсь любимое и лучшее гулянье жителей, потому что воздухъ безпрестанно освѣжается морскимъ вѣтеркомъ, отъ быстраго теченія пролива. Нагулявшись до сыта, и кажется возбудивши любопытство здѣшней публики моей фуражкой и казацкимъ полукафтаномъ, я отправился отдыхать въ трактиръ.
   Хозяинъ очень суетился вокругъ меня, называя то Монсинъоръ, то Егеленца, то Синьоръ Прнилипе. Я очень понималъ, что, на другой день, счетъ мой въ трактирѣ отъ этого пораздуется, но не хотѣлъ противорѣчитъ ему. Синьоръ Принчипе поѣлъ немножко рыбы, выпилъ рюмку Сиракузскаго вина, и пошелъ спать. Къ счастью, постеля была мягкая, бѣлье довольно тонкое и чистое, и я до утра хорошо отдохнулъ.
   Какъ ни древенъ городъ Мессина, а ему только 40-го лѣтъ; послѣднее землетрясеніе, 1783 года, разрушило его до основанія. Оно было пятое, или шестое, претерпѣнное имъ въ одно столѣтіе. Помаленьку, городъ возобновился, новыя зданія замѣстили старыя; но ужасъ отъ землетрясенія повсюду еще примѣтенъ: исключая набережную, вновь выстроенные домы низки; рѣдко увидишь одинъ выше двухъ этажей. На краю города есть лачуги, въ которыхъ укрывались жители во время невзгодья; онѣ еще уцѣлѣли, какъ будто для того, чтобы служить убѣжищемъ въ случаѣ новой бѣды.
   Землетрясеніе не только перемѣнило мѣстность Мессины, но и произвело измѣненіе въ ея торговлѣ. До того времени, она считалась однимъ изъ дѣятельнѣйшихъ и самыхъ богатыхъ городовъ Италіи; теперь совсѣмъ иное: торговля ея значительно упала, и не смотря на свое porto franco, она никакъ не можетъ стать на прежнюю степень. Жителей убыло до 75 тысячъ человѣкъ.
   Въ теперешнемъ состояніи своемъ, Мессина однакожъ довольно веселый и живой городъ. Улицы въ немъ широки, а какъ домы въ нихъ не очень высоки, то онѣ кажутся еще шире. Лучшее въ городѣ зданіе соборъ: онъ великъ, и архитектура его сборная, начиная съ готической, двѣнадцатаго столѣтія, до узорчатой осмнадцатаго. Въ немъ прекрасны два ряда колоннъ Египетскаго гранита: говорятъ, онѣ перевезены сюда изъ Нептунова храма. Ихъ благородная и строгая простота совершенно разнится отъ тяжелой и массивной позолоты алтарей, и всего этого сбора безвкусныхъ и непріятныхъ для глазъ внутреннихъ украшеній. Другихъ, достойныхъ замѣчанія зданій, я не видалъ. Здѣсь все вымазано желтою краской. Говорятъ, что Вице-Король объявилъ однажды о своемъ посѣщеніи городу, и Губернаторъ здѣшній, не зная какъ лучше показать свой городъ, велѣлъ все окрасить охрой; не пощадилъ даже мраморныхъ колоннъ: и тѣ обмазалъ!
   Въ Мессинѣ была своя школа живописи. Іеронимъ Алибранди, жившій во времена Джординіе, Мессинецъ, зналъ Леонарда да Винчи, подражалъ Корреджіо, и славился какъ одинъ изъ первыхъ живописцевъ своего времени. Возвратившись въ отечество, онъ, какъ трудолюбивая пчела приноситъ медъ въ свой улей, принесъ новыя познанія, правила, и преданія своего искуства. Потомъ Антонелло, первый передалъ Италіи искуство писать масляными красками, которое до тѣхъ поръ оставалось секретомъ Фламандцевъ. Полидоръ Караваджіо также принадлежитъ этому городу. Древняя Мессина была отечествомъ философа Эвгемера, писавшаго Исторію Небесъ: онъ утверждалъ) что боги ихъ не что иное были какъ великіе люди. Энній, стихотворецъ, перевелъ его сочиненіе Латинскими стихами. Теперь въ Мессинѣ нѣтъ философовъ, нѣтъ живописцевъ и стихотворцевъ; но природа такъ-же прекрасна, какъ была въ самые цвѣтущіе дни города. Омываемый водами пролива, городъ возвышается амфитеатромъ по покатости горы, на которой полуденныя растенія блистаютъ во всей своей пышности, и вѣнчаютъ Мессину гирляндою вѣчной зелени, на которую зима не имѣетъ никакого вліянія.
   Бродя по улицамъ, я зашелъ однажды въ церковь, которая привлекла мое вниманіе своей Арабской Физіогноміей. Это монастырь Св. Григорія. Съ высоты террасы его видъ прекрасный: передъ глазами весь городъ, всѣ улицы, площади и сады. Запахъ померанцевыхъ цвѣтовъ наполняетъ воздухъ; взоръ покоится на полуциркульной гавани, и наслаждается этимъ голубымъ, прозрачнымъ моремъ, этимъ величественнымъ и суровымъ берегомъ Калабріи, пышностію полу-Европейской и полу-Африканской природы! Все это утопало въ прозрачномъ и горящемъ лучами солнца воздухѣ; вдали серебрились паруса; вдоль берега тянулся крестный ходъ, съ хоругвями и образами.
   Видъ горъ не уступаетъ красотою морскимъ видамъ: тамъ группами растущіе генеты (дрокъ), олеандріи, кактусы, вьются какъ ленты зелени и цвѣтовъ. Пониже ихъ оливныя деревья, мирты, алоэ, посреди сельскихъ домовъ и пустыненъ. Одной Этны не достаетъ для этой картины.
   Я воротился въ городъ по узкимъ, крутымъ переулкамъ, гдѣ нищета и бѣдность заняли свои квартиры. Видя безпорядокъ домовъ и разсѣвшіяся стѣны, можно было подумать, что землетрясеніе только вчера кончилось. Изнуренныя зноемъ и работою, женщины здѣсь рано старѣются и худѣютъ; ихъ большіе, черные глаза блещутъ, кажется, лихорадочнымъ жаромъ. Національная ментія, въ которой онѣ закутаны, придаетъ имъ какую-то печальную физіогномію и сближаетъ съ Цыганами. Сицилійская ментія (манто, плащъ) большое черное покрывало, шелковое у богатыхъ, стамедное у бѣдныхъ. Женщины закрываются имъ съ головы до ногъ; одни глаза остаются наружѣ. Точно такіе плащи видѣлъ я на Мавританкахъ, которыя называютъ ихъ Гайкъ. Молодыя дѣвицы носятъ иногда бѣлыя ментіи; но черный цвѣтъ настоящій національный для этого одѣянія.
   Мужчины здѣсь не лучше женщинъ: они, въ лохмотьяхъ, цѣлыми кучами валяются у входа въ церкви, и ничего не дѣлаютъ. Прибрежные жители подѣятельнѣе: они безпрестанно занимаются ловлею рыбы, и безстрашно плаваютъ на лодочкахъ своихъ посреди Харибды и Сциллы.
   Въ Мессинѣ нѣтъ никакихъ остатковъ древности, хотя она была одною изъ первыхъ Греческихъ колоній, основанныхъ на Сицилійскихъ берегахъ. Первое имя этого города: Замела, значитъ коса. Оно было дано ему отъ того, что пристань его точно имѣетъ видъ косы. Язычники говорили, что Сатурнъ уронилъ свою косу, и образовалъ ею пристань. Оріонъ, звѣроловъ, одинъ изъ великановъ, посвятилъ Нептуну мысъ Пелоръ, нынѣ Фаросъ, гдѣ паслись Иракловы стада. Тутъ-же и дочери Солнца пасли стада отца своего; но храмы и боги ихъ исчезли, а землетрясеніе поглотило и совершенно зарыло ихъ остатки.
   Мнѣ ничего болѣе не оставалось видѣть въ Мессинѣ. Театръ хотѣлъ я посѣтить по возвращеніи моемъ съ Этны, на которую нетерпѣливо желалъ взобраться, и потому на другой день, рано по утру, отправился въ Таормину, гдѣ также хотѣлъ осмотрѣть любопытные остатки древности. Я поѣхалъ верхомъ на ослѣ, взявъ провожатыхъ и нѣсколько съѣстныхъ запасовъ. Мнѣ сказали въ Мессинѣ, что я смѣло могу надѣяться на моихъ провожатыхъ, потому, что всѣ трое они принадлежали къ какой-то извѣстной шайкѣ разбойниковъ, и слѣдственно могли за меня отвѣчать. Хозяинъ трактира, гдѣ я жилъ, зналъ ихъ, и уже не разъ поручалъ имъ путешественниковъ, которые всѣ остались ими очень довольны. Чудная сторона, гдѣ надобно отдаться на произволъ разбойниковъ, чтобъ отъ нихъ сохраниться, и гдѣ правительство явно терпитъ ихъ, или не въ силахъ укротить! Быть такъ подружусь и я съ ними; по крайней мѣрѣ покажу имъ, что я ихъ не боюсь, или дешево имъ не отдамся. Хозяинъ представилъ мнѣ синьора Корниліо и двухъ его товарищей. Корниліо былъ средняго роста, сухощавъ, широкъ въ плечахъ и крѣпко сложенъ. Большой, покляный носъ, широкія черныя брови, сростшіяся вмѣстѣ, и быстрые черные глаза, придавали физіогноміи его видъ очень суровый; но онъ былъ веселаго характера и охотно смѣялся, что мнѣ понравилось. Я вынулъ кошелекъ, въ которомъ было рублей около пятидесяти мѣлкаго серебра, да наполеона два золотомъ. Отдавая ему эти деньги, я сказалъ, что дѣлаю его своимъ казначеемъ, и поручаю ему весь дорожный расходъ, потому что ничему цѣны не знаю, и слѣдовательно буду гораздо спокойнѣе, если онъ за это возмется. Онъ перечелъ деньги, положилъ кошелекъ къ себѣ въ карманъ, и сказалъ мнѣ: "Вы будете довольны." Я обѣщалъ заплатить ему и его товарищамъ за труды по возвращеніи нашемъ въ Мессину, оставляя деньги и все свое имущество у Русскаго консула. Bene, bene Eccellenza! И мы отправились... Забылъ сказать, что я вооружился парою пистолетовъ и кинжаломъ; камердинеръ мой также.
   Дорога отъ Мессины въ Таормину, Tourominium, идетъ по морскому берегу. Заливъ и берега Калабріи безпрестанно въ глазахъ. Мы ѣхали тихо, потому что провожатые мои большею частью шли пѣшкомъ. Часу въ двѣнадцатомъ, когда стало ужь очень жарко, Корниліо предложилъ мнѣ своротить съ дороги и заѣхать въ горы, пообѣдать къ какому-то Fra Dominico, его пріятелю, у котораго мы найдемъ -- говорилъ онъ -- прекрасный обѣдъ, тѣнь и хорошее убѣжище per far la siesta, то есть, поспать послѣ обѣда. Мы своротили, и пріѣхали въ какую-то корчму. Знакомаго Корниліева не было дома; но жена его, проворная баба лѣтъ тридцати, захлопотала, засуетилась, тотчасъ приготовила намъ яичницу, да жаренаго зайца, и довольно дурную лапшу, въ видѣ супа. Со мною была ветчина, и я довольно хорошо пообѣдалъ. Спать легъ я на соломѣ подъ тѣнью, прося моего провожатаго не мѣшкать, потому что мнѣ хотѣлось пріѣхать въ Таормину ночевать. Все исполнилось по желанію. Корниліо расплачивался, торговался, бранился съ хозяйкой; они кричали за грошъ, какъ будто дѣло шло о тысячахъ; но мой казначей оказывалъ свое усердіе къ моимъ интересамъ, и я въ его дѣло не мѣшался; только просилъ его нигдѣ не отказывать въ la bonna тапа, которой просятъ безпрестанно и за все: то-же что наше на водку, или, какъ нынѣ говорится, на чай. Жаръ схлынулъ; мы поѣхали гораздо скорѣе, выбрались на большую дорогу, и опять увидѣли море, опять вдали Калабрійскіе берега; наконецъ ихъ не стало видно. Не доѣзжая Таормины верстъ десять, два молодца, въ большихъ шляпахъ, стояли у самой дороги, опершись на ружья; Корниліо поскакалъ прямо къ нимъ; не знаю что они говорили, только когда я съ ними поравнялся, они сняли шляпы и поклонились мнѣ вѣжливо. Одинъ изъ нихъ пожелалъ мнѣ добраго пути; Bon voyagio, Signor Principe! Я раскланялся съ ними и поблагодарилъ за привѣтствіе. Когда потомъ я спросилъ Корниліо, что это за люди? онъ мнѣ отвѣчалъ: "Это Campieri Герцога Салернскаго, гвардейцы, или оберегатели его, но они съ разбойниками въ дружбѣ и часто за одно."
   Мы пріѣхали, или, лучше сказать, вскарабкались въ Таормину ночью. Ничего не льзя было разсмотрѣть. Я не понимаю, какъ на такую круть могутъ подыматься лошади: кажется, дорожка эта создана для однѣхъ козъ. Я остановился въ домѣ у аптекаря, и тотчасъ легъ спать. На другой день, поутру, какъ только можно было осмотрѣться, я вышелъ на улицу: городишко самый маленькій; въ немъ едва-ли есть четыре или пять тысячь жителей; но церквей множество, по числу народонаселенія, потому что ихъ считается съ монастырями тридцать три. Тавроминіумъ славился при Грекахъ и при Римлянахъ. Обращенные въ христіанство, жители его храбро защищались противъ Сарацинъ. Лѣтописцы утверждаютъ, что осада города продолжалась около двадцати лѣтъ, и онъ послѣдній изъ всѣхъ Сицилійскихъ городовъ понесъ иго невѣрныхъ. Тогда настало для него время бѣдствій, и въ 968 году Халифъ Алмоезъ приказалъ раззорить его до основанія. Съ тѣхъ поръ онъ не могъ поправиться, и остался какимъ мы его и теперь видимъ. Однакожъ по остаткамъ стѣнъ, и изъ готической надписи, сохранившейся на нихъ, видно, что укрѣпленія города были возобновлены въ 1430 году, хотя гораздо въ уменьшенномъ размѣрѣ: новыя стѣны далеко внутри старыхъ, что также видно по сохранившемуся Фундаменту послѣднихъ. Городъ построенъ на каменной скалѣ, между оврагами, и можно сказать надъ пропастью; надъ нимъ висятъ другія ужасныя скалы, и будто безпрестанно угрожаютъ ему своимъ паденіемъ. Одна скала сохранила свое древнее названіе: Monte Veuere (Венерина гора), а другая Маврское названіе: Portella dei Saracenі.
   Древній театръ здѣсь обширнѣйшій изъ всѣхъ оставшихся намъ Греческихъ театровъ: онъ былъ построенъ на мысу, выдавшемся въ море. Остатки его величественны, и видъ съ нихъ прелестный: съ одной стороны Этна оканчиваетъ горизонтъ, съ другой горы Калабріи, а между ними синѣется море! Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ еще остались колонны; но ступеньки театра, вытесанныя въ камнѣ, уже покрыты землею. Нѣсколько портиковъ совершенно цѣлы, и украшаютъ пейзажъ, находящійся между ними. По срединѣ галлереи, назначенной для зрителей, видна другая, устроенная уступомъ: вѣроятно для женщинъ. Дѣйствительно былъ изданъ законъ (не помню какимъ Императоромъ), которымъ запрещалось женщинамъ находиться между мужчинами въ театрахъ, и для нихъ назначались особенныя мѣста. Посреди всего этого пасутся стада, довершающія разрушенія Сарацинъ. Я съ сожалѣніемъ оставилъ эти чудесные остатки древности, и сознаюсь, что нигдѣ въ Греціи я не видалъ развалинъ великолѣпнѣе и занимательнѣе Таорминскаго театра.
   Осмотрѣвъ театръ, я пошелъ въ наумахію: любители древности найдутъ эти остатки достойными ихъ разысканій и любопытства. Г-нъ Дорвиль издалъ на Латинскомъ языкѣ полное описаніе ихъ и рисунки; но съ тѣхъ поръ ужь многое исчезло, хотя и то, что осталось, еще очень занимательно. Я нашелъ уцѣлѣвшими 19 арокъ и 18 нишей, четвероугольныхъ, ровной вышины, и симметрически расположенныхъ. Въ самыхъ аркадахъ видны водопроводы, по которымъ, вѣроятно, стекала нечистая вода, падавшая сверху.
   Г-нъ Дорвиль предполагаетъ, что мѣста для зрителей были выше стѣны, въ которой эти арки. Spectantibus auteni supra murum istum sedilla extrusta fuisse, colligo ut hac foramina servire potuerint in aquis sordidis ex superioribus illis locis recipients. Изъ этой древней наумахіи пошелъ я осмотрѣть обширные водоемы, гораздо выше ея, на курганѣ. Мнѣ кажется, они должны были принадлежать къ той-же наумахіи. Я насчиталъ ихъ пять; изъ нихъ четыре совершенно раззорены; но пятый, который меньше, остался цѣлъ. Водоемъ этотъ состоитъ изъ двухъ параллельныхъ резервуаровъ, или каморъ, раздѣленныхъ осмью столбами. Каждый резервуаръ устроенъ на восьми аркахъ. Еще видны окошки, продѣланныя въ нѣкоторой вышинѣ, и отверстіе, чрезъ которое втекала вода изъ капала въ водоемъ; а изъ него она выводила уже въ наумахію, другимъ каналомъ, изсѣченнымъ въ камнѣ, и посредствомъ котораго наполнялось водою это пространство вмѣстилища, для представленія сраженій на корабляхъ и другихъ морскихъ маневровъ. Весь водоемъ построенъ изъ обожженнаго кирпича, а внутри обмазанъ, для удобнѣйшаго сохраненія воды, крѣпкимъ цементомъ.
   Въ бытность мою въ Таорминѣ, мнѣ говорили о какихъ-то надписяхъ, находящихся тамъ въ дѣвичьемъ монастырѣ Пресвятыя Дѣвы Маріи di Valverde; но у меня не доставало времени видѣть ихъ; къ тому-же я зналъ, что уже многіе путешественники описывали ихъ прежде меня. И такъ, въ тотъ-же день, около вечера, я отправился въ Катану. Чѣмъ ближе подъѣзжали мы къ этому городу, тѣмъ прекраснѣе становилась страна. Такого плодородія земли, не исключая даже Малой Азіи, я думаю, нигдѣ не льзя видѣть. Ночь настигла насъ, когда мы были отъ города верстъ за 15, и мы остановились ночевать у одного пустынника. Онъ снисходительно пустилъ насъ и уступилъ мнѣ свою келью. Я замѣтилъ, между прочимъ, что онъ уже знакомъ съ Корниліо и дружески обходился съ нимъ. Выпивши чашку парнаго козьяго молока, я легъ спать; но свита моя хотѣла ужинать. Нашли-ли они что, не знаю; только все успокоилось, и я до утра никого не видалъ. На разсвѣтѣ мы поднялись, и, поблагодаривъ пустынника, пустились далѣе. Корниліо, говоря мнѣ о монахѣ, часто повторялъ: un bravo huomo; но я не любопытствовалъ знать, какъ завязалось ихъ знакомство. Около Катаны должно проѣзжать большимъ, возвышеннымъ полемъ, покрытымъ плодовитыми деревьями, откуда городъ представляется довольно красиво. Мы въѣхали широкою улицею, называемою Sirada Etnea, и я остановился въ трактирѣ Слона, гдѣ мнѣ дали три большія комнаты, и скоро начали величать, какъ въ Мессині, Eccel lenza и Signor Principe Russo.
   Катана, какъ и Мессина, должна быть причтена къ новымъ городамъ, потому что она выстроена вновь, послѣ землетрясенія 4783 года, разрушившаго ее совершенно. Съ тѣхъ поръ городъ возродился съ нѣкоторымъ великолѣпіемъ, и теперь правиленъ какъ Мангеймъ или Туринъ. Фасады домовъ его почти единообразны; улицы широки и всѣ вымощены волканическими плитами; но я нахожу, что, при малой высотѣ домовъ, эти улицы ужь слишкомъ широки. На нихъ нѣтъ ни малѣйшей защиты отъ солнца, и оно палитъ немилосердо.
   Городъ Катана почитается третьимъ въ Сициліи, и потому называютъ его Королевскимъ. Здѣсь всегдашнее пребываніе Епископа, подчиненнаго однакожь (suffragant) Архіепископу Монтреальскому. Катана построена въ долинѣ, близъ небольшаго морскаго залива, называемаго ея именемъ. Полуденной стороной своей она достигаетъ почти до послѣднихъ уступовъ Этны. Жителей въ ней до 25 тысячъ. Ее украшаютъ нѣсколько площадей, и посрединѣ одной изъ нихъ поставленъ, на прекрасномъ мраморномъ подножіи, монументъ, представляющій огромнаго слона изъ лавы, называемой здѣсь sciarra; на спинѣ его обелискъ изъ восточнаго гранита, покрытый іероглифическими знаками; онъ по справедливости можетъ быть причтенъ къ самымъ рѣдкимъ остаткамъ древности.
   Какъ во всѣхъ Итальянскихъ городахъ, здѣсь первый предметъ любопытства для путешественниковъ соборъ, и потому я пошелъ осмотрѣть его. Онъ обширенъ, правда, но слишкомъ свѣтелъ; стѣны его увѣшаны дурными картинами; наружныя колонны взяты изъ древняго амфитеатра; точно такія-же украшали внутренность церкви, но одному изъ Епископовъ показались онѣ тонки, можетъ статься отъ того, что были пропорціональны, и онъ запряталъ ихъ въ толстыя и дурныя пиластры, чѣмъ совершенно исказилъ все. Соборъ находится на той-же площади, гдѣ стоитъ слонъ съ обелискомъ. Зданіе, довольно замѣчательное въ Катанѣ, Сенатъ: онъ правильной и величественной архитектуры; но чудо зодчества, это монастырь Бенедиктиновъ. Онъ болѣе похожъ на дворецъ могущественнаго государя, чѣмъ на обитель смиренныхъ монаховъ. Всѣ принадлежности этого зданія соотвѣтствуютъ великолѣпному крыльцу его изъ бѣлаго мрамора. Монашескія кельи убраны какъ самые щегольскіе покои свѣтскаго человѣка; вездѣ кисейныя, разноцвѣтныя занавѣсы, и не рѣдко встрѣчаете статую лежащей Венеры, посреди бюстовъ Богоматери и образовъ святыхъ. Все это вмѣстѣ составляетъ смѣшеніе, болѣе чѣмъ грѣшное. Библіотека, принадлежащая монастырю, хорошо составлена; при ней есть музеумъ, гдѣ много хорошихъ антиковъ и предметовъ Естественной Исторіи. Церковь велика, но въ ней я нашелъ тотъ-же недостатокъ, какой замѣтилъ въ соборѣ: мнѣ показалась она слишкомъ свѣтла. Органы здѣшніе почитаются одними изъ лучшихъ въ Италіи. Монастырь теперь стоитъ точно какъ на острову: во время изверженія Этны, въ 1783 году, огненные потоки лавы протекли по обѣимъ сторонамъ ограды монастыря, но его пощадили, и онъ остался невредимъ. Это ужасное изверженіе вездѣ оставило неизгладимые слѣды, и одинъ изъ любопытнѣйшихъ, это остатокъ древнихъ стѣнъ города, совершенно покрытый лавой. У подошвы ихъ. ключъ воды, котораго свѣжесть достойна Ареѳузы; къ нему теперь сходятъ по шестидесяти двумъ ступенямъ: такъ возвысился уровень земли!
   Повсюду разбросаны черныя, огромныя лавныя скалы. Теперь начали разрывать ихъ, и нѣтъ сомнѣнія, что найдутъ много любопытныхъ вещей. Герцогъ Каркачи уже отыскалъ, рывши фундаментъ для своего дома, мастерскую ваятеля, со всѣми его инструментами, а рядомъ съ нимъ другую, принадлежавшую дѣлателю глиняныхъ вазъ: все это было залито лавою. Катана, какъ Портичи въ Неаполѣ, была омываема моремъ, но возвышалась вѣками на слояхъ лавныхъ, смѣшанныхъ съ ея собственными обломками. Не льзя не предвидѣть судьбы этого города; но безпечные жители и не думаютъ о ней: одни пришельцы, какъ Кассандра, которой не вѣрили, кричатъ имъ въ уши ужасное пророчество: Posteri, posteri, vestra res agitur, но дующій съ моря вѣтерокъ уноситъ слова удаляющагося предвѣщателя, и Катанецъ, крѣпко надѣющійся на покровительство своей защитницы Святой Агаеіи, продолжаетъ строить, для новаго разрушенія.
   Смотря на обворожительныя окрестности Катаны, можно даже понять эту безпечность. Едва прекращая свои ужасныя бѣдствія, природа здѣшняя становится такъ милостива, такъ благодатна, такъ скоро и тщательно изглаживаетъ слѣды своего гнѣва, что невольно раздѣляешь съ жителями ихъ безпечность: ничего нѣтъ, не скажу въ одной Сицйліи, но въ цѣлой Европѣ прелестнѣе Катанскихъ окрестностей. Эта огненная земля чудесно плодотворна, и нельзя равнять ея съ плоскою и единообразною, хотя также плодородною Ломбардіей: здѣсь земля обогащаетъ человѣка восхищая его чувства. Куда ни обратитесь, вездѣ природа очаровательная. Разнообразіе сценъ, неожиданность мѣстоположеній, точно плѣнительны. Здѣсь соединены всѣ части богатыхъ пейзажей; море, лѣса, долины, горы, и еще какая одна гора, Этна!
   Къ сторонѣ моря есть еще нѣсколько древнихъ укрѣпленій. Тамъ-же старый замокъ Урсино, въ которомъ часто живали Сицилійскіе Короли, Аррагонскаго поколѣнія, собирались ихъ парламенты, и судебныя палаты.
   Катана, по баснословнымъ преданіямъ, считается однимъ изъ древнѣйшихъ городовъ не только на всемъ островѣ, но даже въ цѣломъ свѣтѣ. Здѣшнія лѣтописи увѣряютъ, что этотъ городъ основали циклопы горы Этны, которыхъ называютъ первыми жителями Сициліи послѣ всемірнаго потопа. Другіе писатели утверждаютъ, что городъ построили Девкаліонъ и жена его Пирра, когда воды слились и очистили подошву горы, отъ чего будто-бы и названъ онъ былъ Катъ-Этна, то есть городъ-Этны.
   Снѣгъ даетъ главный доходъ жителямъ Катаны, которые получаютъ за него, за снѣгъ, до двухъ тысячъ Голландскихъ червонцевъ. Этна снабжаетъ льдомъ и снѣгомъ не только всю Сицилію, но и Мальту и большую часть Италіи. Это здѣсь лакомство и роскошь; даже простые крестьяне глотаютъ снѣгъ съ восхищеніемъ, и нѣтъ богатаго дома въ Италіи, въ которомъ не подавали-бы раза три въ день мороженаго всякаго рода. Катанцы говорятъ: "Пусть лучше будетъ недородъ хлѣба, чѣмъ недостатокъ въ снѣгѣ." Этна прохлаждаетъ ихъ лѣтомъ, и грѣетъ зимою, обильно снабжая дровами.
   Въ числѣ главныхъ изверженій, опустошившихъ Катану, конечно должно почитать случившееся въ 1669 году. Я ходилъ смотрѣть то мѣсто, гдѣ лава пролилась черезъ стѣну въ городъ: вотъ, конечно, было зрѣлище ужасное и чудесное! На этомъ мѣстѣ стѣна имѣетъ десять саженъ вышины; она толста и основаніе ея твердо; иначе она устояла-бы противъ прилива этой раскаленной, густой массы, которая поднялась до такой высоты, и потомъ уже опрокинулась въ городъ, гдѣ сломала и уничтожила все на своемъ пути. Тогда погибла большая часть города и жителей. Другое, также сильное изверженіе, случилось въ 1693 году. Землетрясеніе въ тотъ-же годъ довершило гибель Катаны. Почти всѣ домы попадали и большая часть жителей погибла подъ ихъ развалинами. Я упоминалъ о послѣднемъ, также гибельномъ землетрясеніи, бывшемъ въ 1783 году. Катанцы увѣрены въ помощи святой Агаеіи; но каждый разъ, при появленіи опасности, объятые страхомъ, они негодуютъ на свою святую, тушатъ лампады, горящія передъ ея образомъ, и срываютъ съ него вѣнцы; а какъ скоро минетъ опасность, раскаиваются, молятся и плачутъ. Истинные Итальянцы!
   Говоря объ изверженіяхъ Этны и раззореніяхъ Катаны, не могу не упомянуть о событіи чудесномъ: многіе почтутъ его даже баснословнымъ, однако оно дѣйствительно случилось здѣсь, хотя уже давно. Извѣстно, что городу недоставало только пристани, и Этна вдругъ произвела ее, въ XVI столѣтіи. Лава, при сильномъ изверженіи, полилась въ море, составила въ немъ плотину, или стѣну, въ родѣ мола, столь обширную и твердую, что люди, никакимъ искуствомъ и никакими издержками, не могли-бы сдѣлать подобной. Это образовало спокойную пристань подлѣ города. Къ несчастію, слѣдующее изверженіе занесло эту гавань, и разрушило все, что произвело полезнаго первое.
   Рано поутру собрался я наконецъ ѣхать на Этну. У меня былъ опытный проводникъ, pratico assai (довольно испытанный), и не меньше опытный лошакъ. Погода была благопріятная, потому что облачка застилали солнце; слѣдовательно было не очень жарко. Дорога изъ Катаны къ горѣ лежитъ на сѣверъ. Отъѣхавъ верстъ семь, встрѣчаете первую деревеньку, Каналито. Дальше вступили мы въ большое селеніе Трапито. Отсюда дорога пошла въ гору, и мы, проѣхавъ еще нѣсколько деревень, остановились на постояломъ дворѣ, называемомъ Фондако. Здѣсь нашимъ осламъ и лошадямъ стоянка была прекрасная: въ конюшняхъ устроено стоелъ двѣсти; за то для людей нѣтъ ни уголка. Дворъ этотъ довольно похожъ на Турецкіе кханы; да и почему не предположить, что онъ былъ кханомъ во время Сарацинъ, такъ долго владѣвшихъ Сициліей? Мы не могли найти въ немъ ни куска хлѣба. Къ счастію, я запасся кое-чѣмъ въ Катанѣ, для себя и для людей своихъ. Надо было сѣсть на полъ, и такъ обѣдать: ни стула, ни стола, ни даже лавки не было. Я спросилъ полудикаго мужика, хозяина, далеко-ли еще до славнаго каштановаго дерева, Чентоказали {Ста лошадей.}? Онъ отвѣчалъ мнѣ, что часа четыре тихой ѣзды. Отдохнувъ немного, мы снова отправились въ путь. Я съ удовольствіемъ смотрѣлъ на этотъ нижній покатъ Этны: отъ самого города до него страна была плодородная, богатая всякаго рода растеніями и плодами. Примѣтны становились, существовавшія когда-то въ отдаленной древности, и давно потухшія жерла. Послѣ одного часа ѣзды увидѣли мы слѣды стараго теченія лавы. Мнѣ сказали, что они принадлежатъ изверженію, бывшему въ XVI столѣтіи. Здѣсь земля была покрыта можжевельникомъ. Мы все подымались въ гору, и черезъ часъ въѣхали въ каштановый лѣсъ, гдѣ находится это славное дерево: il castagno di cento cavalli. Я замѣтилъ тутъ много деревъ, чрезвычайно толстыхъ; между прочими то, которое называютъ La Nave (корабль), и въ которомъ около корня слишкомъ шесть саженъ окружности. Наконецъ мы подъѣхали къ знаменитому сто-лошадиному каштану: съ низу его видна одна кора, а выше семь дуплистыхъ отраслей. Обмѣрявъ окружность дерева, я счелъ 87 моихъ шаговъ. Пустота въ немъ, или, если хотите, дупло его, 15-ти шаговъ въ діаметрѣ, а въ иныхъ мѣстахъ и 20-ти; въ срединѣ дупла построена избушка, и крестьяне расказываютъ, что она существуетъ уже 200 лѣтъ. Кромѣ ея, въ той-же пустотѣ есть изрядная лужайка, на которую входятъ многими тропинками. Вѣтви этого великана не соотвѣтствуютъ толщинѣ мнимаго его корня, и я крѣпко сомнѣваюсь, чтобы видимая кора принадлежала одному стволу. Проводникъ увѣрялъ меня, что недавно кто-то обрывалъ землю около всего дерева, и нашелъ, что внизу кора сплошная; а это ясно показываетъ, что она принадлежитъ одному и тому-же дереву. Такъ говорятъ!
   Гора Этна раздѣляется на три, совершенно различныя возвышенности или полосы: первая, gione Culto, или Piemontese, т. е. плодородная, подгорная; вторая, Regione Sylvosa, или пеmorosa, лѣсная, наконецъ, третья, Reglone Deserta, или Scoperta, т. е. пустынная, безплодная. Онѣ также различны климатомъ и произведеніями своими, какъ полосы или зоны земнаго шара; приличнѣе было-бы назвать ихъ: жаркая, умѣренная и ледяная. Первая находится у подошвы горы, по всей ея окружности: тутъ плодороднѣйшая земля, на 4 5 миль въ высоту. Мѣстечко Николози находится на самой оконечности этой полосы. Отсюда вступили мы во вторую, или лѣсную полосу: она вся составлена изъ лавы, уже за нѣсколько сотъ лѣтъ обратившейся въ богатую растительную почву. Здѣсь совсѣмъ другой климатъ: у подошвы горы, въ Катанѣ на примѣръ, жатва созрѣла и жары стояли несносные, а въ Николози, во второй полосѣ, хлѣбъ былъ еще зеленъ и теплота самая умѣренная. Дорога наша становилась часъ отъ часу хуже; можно сказать даже, что она была прескверная: вездѣ ступаешь по старой лавѣ, и по потухшимъ жерламъ, обращеннымъ въ пашни и виноградники. Здѣшніе плоды почитаются превосходнѣйшими во всей Сициліи; особенно славятся смоквы различныхъ родовъ. Эта полоса покрыта холмами, почти вездѣ конической формы: они точно бородавки по горѣ, но уже покрыты зе омѣщика небольшой, но роскошно отдѣланный, въ саду, на высокомъ берегу Сены, неподалеку оть Марли. Изъ дому видны самыя отдаленныя мѣста за рѣкою. Г-нъ Лафиттъ не живетъ здѣсь, но очень часто пріѣзжаетъ сюда изъ Парижа, съ пріятелями своими, и угощаетъ ихъ великолѣпно. Этимъ мѣстечкомъ оканчиваются мои загородные набѣги вокругъ Парижа. Настаетъ время отъѣзда, и я скоро долженъ буду проститься съ Франціей; но я не покину столицы ея, не сказавши нѣсколько словъ о моихъ тамошнихъ знакомствахъ.
   

ГЛАВА XII.

   Въ Парижѣ я имѣлъ обширный кругъ знакомыхъ, и былъ такъ счастливъ, что вездѣ встрѣчалъ благосклонный и радушный пріемъ. Я обязанъ этимъ какой-то старой извѣстности, а еще болѣе своимъ добрымъ землякамъ, давно живущимъ здѣсь и пользующимся общимъ уваженіемъ. Съ благодарностью именую Посла нашего, Графа Петра Петровича Фонъ-деръ-Палена, Графа Густава Оттоновича Стакельберга, Николая Сергѣевича Свѣчина, Князя Петра Ивановича Тюфякинэ, и Барона Александра Казиміровича Мейепдорфа! Мнѣ также много способствовали въ знакомствахъ -- почтенное семейство зятя моего, Гр. Жюльвекура, и старая пріязнь моя съ эмигрантами и офицерами бывшей арміи Принца Конде. Со многими изъ нихъ я служилъ въ арміи, при Великой Екатеринѣ. Съ Герцогомъ Ришелье, Графомъ Ланжерономъ, Графами Кенсона, Броліо, Жерманьянъ, Дамасомъ, я былъ въ однихъ чинахъ и находился въ сраженіяхъ; а ничто такъ не знакомитъ и не сближаетъ какъ поле битвы, если товарищъ пріобрѣтаетъ себѣ уваженіе! Мы всѣ заслужили Георгіевскіе кресты почти въ одно время, кто подъ Очаковомъ, кто подъ Измаиломъ, въ Шведскую войну, или въ первую Польскую кампанію, ни одинъ не позже 1793-го года. Итакъ я вступилъ въ общество, совершенно знакомый почти всему Сенъ-Жерменскому предмѣстью, то есть старому дворянству, или нынѣ лежитимистской партіи. Я уже говорилъ, что въ общество ученыхъ открылъ мнѣ доступъ Баронъ Мейендорфъ, въ дипломатическій кругъ Посолъ нашъ, Графъ Паленъ, и Графъ Стакельбергъ. Меня ввели къ художникамъ, милая старушка, почтенная госпожа Лебренъ (Le Brun), а въ молодое общество дворянъ семейство Г.Г. Жюльвекуровъ. Послѣ этого уже легко было и самому распространять кругъ знакомыхъ, сколько мнѣ хотѣлось, и я этимъ довольно удачно воспользовался. Меня безпрестанно звали на балы, концерты, вечеринки.
   Прежде всего поговоримъ объ извѣстнѣйшихъ salons (гостиныхъ), какъ здѣсь называютъ домы лучшаго общества, гдѣ принимаютъ гостей разъ или два въ недѣлю, а близкихъ знакомыхъ всякой день. Описывать каждое общество невозможно: Герцогиня Абраптесъ принялась было за это, но въ четырехъ томахъ описала только съ десятокъ гостиныхъ; сколько-же надобно писать тому, кто захотѣлъ-бы изобразить всѣ замѣчательныя гостиныя въ Парижѣ? Осмѣлюсь сказать, что у насъ, въ Россіи, почти нѣтъ ихъ. У насъ собираются на балы, на обѣды, на вечера, гдѣ принимаютъ великолѣпно, роскошно; но едва успѣешь поклониться хозяевамъ, какъ ужь подаютъ карты, и усадятъ на весь вечеръ бесѣдовать втроемъ или вчетверомъ, за ломберный столъ. Мнѣ часто случалось, послѣ продолжительнаго вечера, уѣзжать домой даже не видавши, кто были со мною гости; а собраніе было многолюдное! Здѣсь этого не случается: на вечерахъ рѣдко играютъ въ карты, и то на одномъ столѣ, какіе нибудь. старички или старушки, въ вистъ по 10-ти коп., не болѣе. Хозяйка дому старается каждому дать случай вступить въ разговоръ, и вообще говорятъ тихо, не возвышая голоса. Самая утонченная вѣжливость господствуетъ при этомъ, и никто не позволяетъ себѣ даже двусмысленнаго намека. Обыкновенными предметами разговора бываетъ театръ, литтература, очень рѣдко политика, причемъ шутки и острыя слова сверкаютъ безпрерывно. Женщины всегда нарядны, одѣты со вкусомъ, и, можно сказать, царствуютъ въ этихъ бесѣдахъ. Все вниманіе мужчинъ обращено къ нимъ: онѣ душа всякой бесѣды. Здѣсь не ужинаютъ никогда и разъѣзжаются не поздно. Я проводилъ время въ этихъ обществахъ чрезвычайно пріятно; но необходимое условіе для каждаго посѣтителя: платить свою дань любезности, или умѣть пріятно занять другихъ.
   Я начну свое описаніе съ лежитимистовъ, или старинныхъ большихъ баръ. Часто посѣщалъ я почтенную старушку Маркизу Дескельбекъ. Дочь ея, Маркиза Бетизи, еще прекрасная женщина, была гофмейстериною при дворѣ Карла Х-го, или, лучше сказать, при Герцогинѣ Ангулемской. Маркиза Дескельбекъ принимала гостей обыкновенно разъ въ недѣлю. Въ домѣ ея, богато убранномъ, двѣ большія гостиныя служили пріемными комнатами. Каждый пріѣзжій гость былъ громогласно возвѣщаемъ камердинеромъ въ гостиной. Для дамъ растворялись обѣ половинки двери, а для мужчинъ одна, и слуга, при появленіи каждаго почетнаго гостя, вносилъ подъ рукою новое полѣно для камина. Маркиза, 80-ти-лѣтняя старушка, обыкновенно сидѣла въ большихъ креслахъ, у камина, приподымалась, и привѣтливо раскланивалась съ каждымъ. Угощала она прекрасно, и не смотря на преклонныя лѣта свои была очень любезна. У нея всегда можно было встрѣтить Герцога Дюра (Duras), друга Карла Х-го, Князя и Княгиню Де Бово, Графа Босета (отецъ котораго нѣкогда былъ Французскимъ Посланникомъ въ Россіи, при Екатеринѣ Великой), Графа Де Скервиля, и множество другихъ особъ высшаго круга. Въ этомъ обществѣ никогда не говорили о нынѣшнемъ правительствѣ, а если случалось упомянуть о царствующемъ Королѣ, то его всегда именовали Герцогомъ Орлеанскимъ. Впрочемъ, время проводили пріятно, и часто занимались музыкой. Излишняго этикета не было, однако все напоминало, что находишься между знатными барами; даже утонченная внимательность въ обращеніи доказывала это. Іер-- цогъ Дюра любилъ играть въ вистъ, и для него всегда составляли партію: это и для меня было иногда кстати, потому что сначала, имѣя еще мало знакомыхъ, я радъ бывалъ пріютиться къ мѣсту. Зная это, Герцогъ всегда поджидалъ меня для своей партіи. Я любилъ этотъ домъ, и видѣлъ въ немъ всѣ дворскія преданія Людовика XV-го. Хозяйка, эта добрая, преласковая, но хитрая старушка, любила пышность, и у ней встрѣчались всѣ историческія фамиліи Франціи.
   То-же самое могъ-бы я сказать о гостиной Герцога Дюра; но у него было церемоніяльнѣе. Супруга его, иностранка, была годами тридцатью моложе своего мужа. Послѣ отъѣзда своего узналъ я, что Маркиза Дескельбекъ, и Герцогъ Дюра, оба скончались.
   Гостиную Депутата Берръе должно причислить къ лежитимистскому обществу: она, можно сказать, центръ ихъ собраній. Я никогда не пропускалъ его вечеровъ, которые всегда сопровождались прекраснымъ концертомъ, гдѣ можно было слышать лучшихъ артистовъ Парижа. Г-нъ Беррье, краснорѣчивѣйшій ораторъ нынѣшняго времени, пылкій, умный человѣкъ, принимаетъ гостей своихъ отлично хорошо; жаль, что въ собраніяхъ у него всегда чрезвычайно тѣсно, и иногда нѣтъ возможности подойти къ нему, или къ тѣмъ особамъ, съ которыми хотѣлось-бы бесѣдовать. У него всякой разъ можно застать: Герцога Фицъ-Джемса, теперь почти слѣпаго, Графа Клермонъ-Тоннера, Герцога Дрё-Брезе, и всѣхъ принадлежавшихъ къ партіи старшей линіи Бурбоновъ. Молодыя даімы этой партіи предпочтительно собираются у него, и въ числѣ ихъ я видѣлъ множество прекрасныхъ. Улица, въ которой живетъ знаменитый ораторъ, такъ тѣсна, что по ней едва можетъ проѣхать карста; во дворъ также въѣзжаетъ только одинъ экипажъ, а другіе должны дожидаться, покуда первый не выѣдетъ на улицу. Это всякой разъ было очень затруднительно. Гостиную Г-на Беррье почти можно назвать клубомъ лежитимистовъ.
   Гостиная Г-жи Боскари де Вильпленъ (Villeplaine) совсѣмъ въ другомъ родѣ. Семейство ей состоитъ, собственно, изъ четырехъ семействъ, живущихъ въ одномъ домѣ, но совершенно отдѣльно. Мать, старушка де Боcкари, принимаетъ у себя по утрамъ; племянницы ея, Графиня Верженъ и Маркиза Мирамонъ (Miramont), вмѣстѣ съ мужьями своими, также видаютъ своихъ знакомыхъ у себя; но вечера, или то, что называютъ le salon, общіе, у Г-жи Вильпленъ. Въ этомъ домѣ, обладающемъ милліонами богатствъ, общество совсѣмъ не то, которое описывалъ я въ первыхъ гостиныхъ. Множество прекрасныхъ молодыхъ дамъ и свѣтскихъ мужчинъ посѣщаютъ гостиную Г-жи Вильпленъ; но вообще это люди, принадлежавшіе нѣкогда ко Двору Наполеона. Тутъ вы увидите Княгиню Ваграмскую, супругу Маршала Бертье, урожденную Принцессу Баварскую, Графа и Графиню дю Тальи, дѣтей Маршала Нея, Герцогиню Піаченцскую (Лебрёнь), Герцогиню Виченцскую, вдову Коленкура, и даже иногда Герцога Орлеанскаго. Это общество блистательнѣе другихъ: въ немъ все пышно и роскошно. Частые обѣды, балы и концерты доказываютъ богатство хозяевъ. Я любилъ проводить у нихъ время, потому что къ радушію хозяевъ присоединялась любезность почти всѣхъ гостей; непринужденность и свобода одушевляли ихъ бесѣду. Иногда и партія виста занимала насъ, посреди шума музыки. Тутъ встрѣчалъ я также нѣкоторыхъ извѣстныхъ литтераторовъ: Ламартина, Эмиля Дешана. Не думаю, чтобы когда нибудь, хоть на минуту, скука прокралась въ эту гостиную. Я обязанъ искреннею благодарностію обществу Г-жи Вильпленъ, въ которомъ всегда встрѣчали меня съ такою предупредительностію, съ такимъ радушнымъ гостепріимствомъ.
   Гостиная Герцогини Абрантесъ была опять совершенно въ другомъ родѣ. Состояніе не позволяло ей принимать гостей такъ, какъ, можетъ быть, она желала-бы. Общество ея казалось смѣшеніемъ всѣхъ другихъ, и, къ сожалѣнію, не показывало осторожнаго выбора. Конечно, тутъ можно было встрѣтить людей, очень почтенныхъ; но иногда и такихъ, съ которыми не желалъ-бы встрѣтиться. Она, не знаю почему и для чего, покровительствовала бѣжавшимъ изъ отечества Полякамъ, принимала безвѣстныхъ журналистовъ, писателей; особенно дамы, посѣщавшія гостиную ея, мало мнѣ нравились: можетъ быть, это и моя вина. Герцогиня говорила много, скоро и громко; въ обращеніи ея трудно было узнать даму, принадлежавшую нѣкогда къ избранному обществу Наполеона, великолѣпную, блестящую. Она была уже дурна и не замѣняла этого недостатка любезностью, хотя принимала вѣжливо и старалась всячески угощать своихъ посѣтителей. Я бывалъ у нея и не въ пріемные дни, и даже позволялъ себѣ иногда противорѣчить ей, не одобряя всѣхъ ея сочиненій, когда она требовала моего мнѣнія. Она не сердилась, вѣжливо выслушивала меня, и потомъ говорила: "Такъ почти всегда случается съ писателями, которые вѣрятъ разсказамъ другихъ, и не "имѣютъ времени критически изыскать истину. Я, можетъ быть, послушалась-бы васъ; но, къ сожалѣнію, должна сказать вамъ, какъ аббатъ Верто: Моя осада Мальты кончена, и теперь уже нельзя перемѣнить ничего {Извѣстно, что аббатъ Верто описывалъ осаду Мальты, и когда ему доказали, что онъ представилъ всѣ событія въ превратномъ видѣ, и даже имена мѣстъ и людей совершенно исказилъ, то онъ хладнокровно отвѣчалъ на это; жаль, но моя осада Мальты кончена.}". И этой знаменитой женщины нѣтъ болѣе въ мірѣ: она умерла, послѣ отъѣзда моего изъ Парижа.
   На вечера Президента Академіи Наукъ, Карла Дюпена, каждую недѣлю разъ съѣзжались люди, но большей части ученые, или занимающіеся улучшеніемъ предметовъ, важныхъ для промышленности. Дамъ здѣсь бывало немного, однакожъ прекрасная и любезная супруга хозяина принимала нѣкоторыхъ знакомыхъ своихъ, потому что безъ дамъ здѣсь нѣтъ общества. За всѣмъ тѣмъ, гостиная Г-на Дюпена, почти всегда, раздѣлялась на различные круги, гдѣ всякой занимался тѣмъ предметомъ, который онъ любитъ, и отъ того общаго разговора почти никогда не было.
   Къ почтенному старцу Карлу Нодье, живущему въ арсеналѣ, съѣзжались почти всѣ извѣстные писатели: Викторъ Гюго, Александръ Дюма, Жуи, старый Петербургскій знакомый мой, драматикъ Дюваль, Бальзакъ, Графъ Ресетъе, Казиміръ Делавинь, и проч. Дѣти и внучата Г-на Нодье танцовали; но старикъ, часто больной, не всегда выходилъ въ гостиную. Къ нему гораздо любопытнѣе бывало пріѣзжать въ простые дни. Ничто не можетъ сравниться съ любезностію и занимательностію этого милаго старика! Кому неизвѣстны его сочиненія? Кто не былъ тронутъ его разсказами, его нравственными уроками?
   Я очень часто посѣщалъ старушку, славную художницу Вижи Лебренъ. Наше знакомство было давнее: съ 1795-го года, когда она пріѣзжала въ Петербургъ. Конечно никто не могъ быть любезнѣе, пріятнѣе ея въ обществѣ! Не только за превосходное дарованіе свое въ портретной живописи, Г-жа Лебренъ удостоилась быть искреннею собесѣдницею въ обществѣ Королевы Французской Маріи Антуанетты, которая особенно любила ее, и въ обществахъ Королевы Неаполитанской, Императрицы Екатерины II-й, Императрицы Австрійской, Императора Павла І-го, Короля Станислава Августа, такъ же какъ при Дворѣ Прусскомъ. Она вездѣ была обласкана, одарена, и ее наперерывъ приглашали въ самыя знатныя общества. Надобно было имѣть, кронѣ дарованія, много привлекательнаго, чтобы заслужить такую почесть! И точно, она обладала любезностью невыразимою: скромность, пріятность, веселость, радость вездѣ за нею слѣдовали! Г-жа Лебренъ членъ многихъ Академій художествъ: Цетербургской, Неаполитанской, Парижской, Флорентинской. Портретъ ея помѣщенъ во Флоренціи въ Питтіевой галлереѣ, на ряду съ портретами знаменитѣйшихъ живописцевъ.
   Какъ я обрадовался, встрѣтивъ ее въ Парижѣ! Ей было уже болѣе 80-ти лѣтъ; но она не измѣнилась въ здоровьѣ, веселости и любезности. Такъ давно не видавшись, мы не могли наговориться. Она живетъ хорошо и окружена друзьями. Двѣ племянницы ея (одна также отличная живописица), милыя Г-жа Трипье-ле-Франъ (Tripier-le-Franc) и Г-жа Ривьеръ (супруга Саксонскаго секретаря посольства), помогаютъ ей занимать гостей на вечерахъ, и какъ родныя дочери, ни на минуту, не оставляютъ ея. Въ гостиной Г-жи Лебренъ являются дамы и мужчины очень любезные. У нея познакомился я съ писательницами Г-жею Софіею Гэ (Sophie Gay), и дочерью ея Дельфиною Жирарденъ, съ Г-жею Бауръ, и Графинею Керка до; также съ писателями, извѣстнымъ Г-мъ Мишо, и сопутникомъ его въ Азіи, молодымъ Пужула. Тутъ-же часто встрѣчалъ я Графа Белиля, стараго Беррье, отца знаменитаго оратора и не менѣе его извѣстнаго глубокими познаніями въ законовѣдѣніи. Г-жа Лебренъ доставила мнѣ еще знакомство съ добрымъ Жераромъ. Его гостиная славилась; но я скоро лишился бесѣды этого знаменитаго художника, у котораго также проводилъ очень пріятные вечера. Жераръ скончался, еще при мнѣ. Картины его распроданы за самую дешевую цѣну съ аукціона. Между ними была полная коллекція всѣхъ написанныхъ имъ портретовъ: Жераръ имѣлъ обыкновеніе оставлять, для себя, копію съ каждаго писаннаго имъ портрета, въ маломъ размѣрѣ, и это составило наконецъ прелюбопытное собраніе лицъ знаменитѣйшихъ людей нашего времени. Какъ я жалѣлъ, что состояніе мое не дозволило мнѣ пріобрѣсти этой коллекціи.
   Я бывалъ также въ гостиныхъ Графини Керкадо, Г-жи Ансело, и на музыкальныхъ вечерахъ Г-жи Лэфонъ (Lafont). Но самое пріятное, самое занимательное общество находилъ я въ гостиной Г-жи Рекамье. Здѣсь соединялось все, что можетъ польстить уму и даже самолюбію приглашеннаго. Несравненная любезность хозяйки, выборъ посѣтителей, занимательность разговоровъ, все привлекало меня сюда! Г-жа Рекамье не имѣетъ своего дома, и давно уже поселилась въ женскомъ убѣжищѣ, извѣстномъ подъ именемъ Аббатства въ лѣсу (Abbaye-aux-bois), хотя это аббатство на большой улицѣ въ Парижѣ. Г-жа Рекамье, славная во время Директоріи и Консульства своею красотою, скромностью и добротой, умѣла сохранить всѣ эти преимущества и въ старости!... даже красоту! Къ сожалѣнію друзей своихъ, Г-жа Рекамье слабаго здоровья и отъ того по вечерамъ не принимаетъ. Ея собранія начинаются въ два часа по полудни, а оканчиваются въ шесть часовъ. У нея всякой день можно было встрѣтить знаменитаго Виконта Шатобріана, ученаго и добраго Баллашна, Анпера, старика Герцога Дудовиля, Графа Кюстина, и другихъ извѣстныхъ людей. Гостиную ея часто посѣщаютъ Княгиня де Пуа (de Poix), Герцогиня Ноаль (Noaille), Герцогиня Муши; но я больше всего наслаждался бесѣдою Шатобріана. Его умъ, краснорѣчіе, и даже образъ мыслей о нынѣшнемъ времени., прельщали меня. Я вполнѣ раздѣляю мнѣніе его о настоящемъ союзѣ Франціи съ Англіей. Меня плѣняло въ немъ особенно то, что онъ превозносилъ нашего Государя, и умѣлъ постигать Его великость, твердость и высокій характеръ. Присоедините ко всему этому любезность хозяйки, сужденія и доброту Балланша, блестящій умъ Шатобріана, и вы сознаетесь, что можетъ почитать себя счастливымъ тотъ, кто, какъ я, былъ радушно принятъ въ такомъ обществѣ.
   Я могъ-бы прибавить къ этимъ обществамъ гостиную Г-на Тьера, потому что былъ у него три раза; но тамъ я не видалъ никого изъ дамъ, кромѣ тещи хозяина, Г-жи Донъ, и супруги. Первая одна хозяйничаетъ и занимается гостями; Г-жа Тьеръ разряжена, но говоритъ мало, или почти ничего не говоритъ. Посѣтители большею частію депутаты, и Г-нъ Тьеръ съ ними только и разговариваетъ, какъ человѣкъ, котораго всегда занимаетъ одна мысль, одно желаніе: опять достигнуть министерства. Онъ вѣчно развлеченъ, и всякой разговоръ, кромѣ политики, кажется въ тягость ему. Не знаю, успѣетъ-ли выполнить онъ свое желаніе, но, въ бытность мою, онъ, кажется, былъ далекъ отъ своей цѣли.
   Парижскихъ баловъ у частныхъ людей не льзя сравнивать съ нашими, потому, что въ большей части домовъ комнаты не велики, и слѣдовательно танцующіе и зрители почти всегда стѣснены. Я видалъ здѣсь балы званые въ такихъ комнатахъ, гдѣ, казалось, не помѣстились-бы и двадцать человѣкъ, а въ нихъ тѣснилось и двигалось ихъ до полутораста.
   Меня не разъ приглашали на балы къ Королю: тамъ и залы, и убранство ихъ, и освѣщеніе, все великолѣпно; однакожь кто видалъ наши придворныя собранія, того не удивятъ и эти балы. Общество на нихъ довольно смѣшанное; но это сообразно времени. Людовику Филиппу не льзя подражать прежнимъ Французскимъ Королямъ, хотя можно надѣяться, что время перемѣнитъ многое. На одномъ изъ Королевскихъ баловъ, ужинъ былъ накрытъ въ залѣ театра. Сперва сѣли однѣ дамы; Король пошелъ съ одною изъ нихъ и усадилъ всѣхъ за столъ, но самъ не сѣлъ. Сервизы, прислуга, все было великолѣпно, и общая картина этого собранія плѣняла глаза.
   Балы, каждую недѣлю бывающіе у Англійскаго Посла, Лорда Гренвиля, и у Австрійскаго Графа Аппони, прекрасны. И тотъ и другой занимаютъ обширныя палаты. Убранство комнатъ, прислуга, угощеніе, все это достойно хозяевъ, и праздники ихъ показываютъ представителей великихъ государствъ.
   

ГЛАВА XIII.

   Такъ, посреди развлеченій, прогулокъ и пріятнаго отдыха, настало время моего отъѣзда. Я простился со всѣми, кто удостоивалъ меня своею дружбою, ласковымъ и радушнымъ пріемомъ въ Парижѣ, и выѣхалъ изъ него 26-го Апрѣля 1837-го года, обратно въ Россію, направляя путь свой къ Любеку и Травемюнде, гдѣ намѣревался сѣсть на пароходъ. Погода была прекрасная; весна всюду развивала свои прелести, и я наслаждался ею вполнѣ, совершивъ столь большое и любопытное путешествіе и счастливо возвращаясь въ отечество. Хотя я купилъ прекрасную двумѣстную карету въ Парижѣ, но всякой вечеръ останавливался ночевать: въ чужихъ краяхъ это очень удобно, потому что вездѣ, даже въ послѣдней деревушкѣ, найдется хорошая постель и чистое бѣлье.
   Въ Нанси я остановился потому, что надобно было поправить бездѣлку въ экипажѣ, да я и хотѣлъ пробыть здѣсь дня два: городъ стоитъ этого.
   Нанси, нѣкогда столица Лотарингіи (Lorraine), на рѣкѣ Мёртѣ (Meurthe), населенъ 30-го тысячами жителей. Городъ раздѣляется на старый и коновый; старый плохо отстроенъ, и улицы въ немъ узки; новый прекрасенъ. Польскій Король Станиславъ Лещинскій, которому была отдана вся Лотарингія въ пожизненное владѣніе, въ 1736-мъ году, чрезвычайно украсилъ новый городъ. Любопытенъ бывшій дворецъ его. Церковь, извѣстная подъ названіемъ Круглой молитвенницы (la chapelle ronde), гдѣ находятся гробницы прежнихъ Герцоговъ Лотарингскихъ, достопамятна недавними событіями. Въ 1814-мъ году, когда союзныя войска занимали Нанси, и въ городѣ былъ нашъ Русскій Губернаторъ {Тайный Совѣтникъ Алопеусь.}, Австрійскій Императоръ Францъ І-й, котораго родъ происходитъ отъ Лотарингскихъ Герцоговъ, приказалъ поправить и украсить церковь на свое иждивеніе, а гробницы предковъ своихъ прилично возобновить. Въ числѣ ихъ есть очень хорошіе памятники. Королевская площадь въ Нанси конечно одна изъ прекраснѣйшихъ въ Европѣ; до революціи украшала ее статуя Людовика XV-го; нынѣ на мѣстѣ ея бронзовая статуя Станислава; она не высокой работы, но прилична тутъ, напоминая жителямъ города благодѣтеля ихъ, добраго Короля Станислава. Въ церкви бывшихъ Францисканскихъ монаховъ (Notre-Dame de bons secours) есть также памятникъ Станислава, превосходной работы знаменитаго художника Жирардона. Противъ Короля покоится прахъ супруги его, Екатерины Опалинской. Въ Нанси два прекрасныя гульбища. Образованность жителей доказываютъ лицей, публичная библіотека, и прекрасный театръ. Окрестности города, особенно по берегу Мёрты, живописны; но онъ какъ-то мертвъ, и это конечно отъ того, что въ немъ почти нѣтъ никакой торговли или промышленности. Въ немъ стоитъ два полка войскъ. Для человѣка, оставившаго службу и не занятаго политикой, мнѣ кажется, не льзя избрать лучше и спокойнѣе мѣста для жизни, какъ Нанси: климатъ здѣсь самый умѣренный, здоровый, природа живописна, изобиліе во всемъ, и все дешево. Общество по большей части составлено изъ стараго дворянства. Присоедините къ этому близость Парижа, чистоту въ городѣ, и вы согласитесь со мной, что Нанси не даромъ полюбился мнѣ. Я охотно провелъ-бы въ немъ нѣсколько времени.
   Изъ Нанси переѣхалъ я въ Люневиль, славный трактатомъ 1801-го года, маленькій, но хорошенькій городокъ, также отстроенный Станиславомъ Лещинскимъ, который часто въ немъ живалъ. Дворецъ королевскій обращенъ нынѣ въ казармы; но прекрасные сады, его окружающіе, и теперь служатъ гульбищемъ для всѣхъ жителей города. Я нашелъ здѣсь знакомое мнѣ семейство Сосротовъ, и съ удовольствіемъ видѣлъ, что они помнятъ Русскую хлѣбъ-соль, благословляя память своего благотворителя Императора Александра. Отсюда, черезъ Бламонъ, Сарбургъ, Вогезскія горы, Саверну, я благополучно пріѣхалъ въ Страсбургъ. Переѣзжая Вогезскія горы, не льзя не замѣтить большой разницы въ почвѣ земли: здѣсь она уже не такъ плодоносна; по горамъ растутъ сосны, а въ долинахъ сѣютъ рожь и гречиху, что напомнило мнѣ милую нашу Русь. Но страна постепенно дѣлается живописнѣе. За цѣпью горъ тотчасъ начинается Эльзасскій край, во всей своей красѣ: вотъ и богатый Страсбургъ, и очаровательные берега Рейна! Не говоря еще о Страсбургѣ, надобно сказать нѣсколько словъ о чудесной дорогѣ, проложенной черезъ Саверискую гору. Съ высоты ея, передъ глазами весь Эльзасъ, подобный обширному саду, усѣянный обработанными пригорками, лугами, полями, виноградниками, и многими городами. Дорога идетъ винтообразно, такъ, что безпрестанно окружая гору, нечувствительно, легко и безопасно спускаешься внизъ. Когда еще Наполеонъ не создалъ удивительной Сенилонской дороги, эта казалась чудомъ; теперь ей уже не дивятся, но пользуются ею, и благодарятъ правительство, припоминая тѣ времена, когда почти не было возможности экипажамъ взбираться на Саверискую гору, а спускаться было крайне опасно.
   Страсбургъ старинный городъ, и одинъ изъ главнѣйшихъ во Франціи. Въ немъ считается болѣе 80 тысячъ жителей, включая въ то число и гарнизонъ, который даже въ мирное время никогда не бываетъ менѣе 6000 человѣкъ. Черезъ городъ протекаетъ рѣка Иль, впадающая въ Рейнъ почти подъ самымъ Страсбургомъ. Пробывъ здѣсь три дни, я не позволю себѣ распространяться о городѣ, и скажу только, что онъ хорошо отстроенъ, что улицы въ немъ довольно широки, но въ строеніяхъ уже видѣнъ характеръ Нѣмецкихъ городовъ: высокія кровли, красный камень, показываютъ его происхожденіе. Крѣпость Страсбургская, и особенно цитадель, почитается одною изъ лучшихъ построекъ Вобана. Въ полуденной части города былъ большой шлюзъ, посредствомъ котораго, въ случаѣ осады, можно было затопить всю эту сторону на три версты вокругъ.
   Страсбургъ знаменитъ своимъ университетомъ, гдѣ было, и теперь есть, много славныхъ ученыхъ мужей. Кромѣ того, здѣсь много другихъ общеполезныхъ заведеній. Я посѣтилъ оба здѣшніе театра, Французскій и Нѣмецкій, и былъ особенно доволенъ актерами Нѣмецкими.
   Соборная церковь здѣшняя, такъ называемый Мюнстеръ, извѣстна въ цѣломъ свѣтѣ. Ее заложили въ 1015-мъ году, а кончили не прежде 1275-го. Два года спустя стали строить колокольню, или башню, по плану и подъ надзоромъ архитектора Эрвина Штейнбаха. Она довершена въ 1439-мъ году. Чудесная готическая архитектура ея восхищаетъ всѣхъ знатоковъ! Высота башни, отъ фундамента, 445 Французскихъ футовъ. Между извѣстными строеніями, одна Египетская пирамида выше ея, и то лишь тремя футами. На нее всходятъ по 635-ти ступенькамъ. Вся эта башня прорѣзная, какъ кружево, и чудесной красоты. Лѣстница, ведущая вверхъ, идетъ внутри башни только до половины; потомъ надобно уже подниматься снаружи. Признаюсь, я ни за какія сокровища не полѣзъ-бы туда; но охотниковъ на такое предпріятіе множество. Впрочемъ, молодые люди могутъ взбираться на самый верхъ, хоть для того только, чтобы послѣ сказать, что они тамъ были, и написать имя свое на площадкѣ; а я, въ 60 лѣтъ, и съ слабыми ногами, не смѣлъ рѣшиться на это. Прежде революціи, внутренность собора заключала въ себѣ множество богатыхъ украшеній, статуй, картинъ; но вандалы-бунтовщики все разграбили и истребили. За всѣмъ тѣмъ, я нашелъ еще много любопытныхъ образовъ, прекрасную рѣзную изъ дерева каѳедру, и другія рѣдкости, которыя уцѣлѣли не знаю какъ. Республиканцы приспособили-было соборъ къ своимъ празднествамъ; но теперь онъ опять возвращенъ христіанской религіи.
   Здѣсь также достойна замѣчанія лютеранская церковь Апостола Ѳомы: въ ней гробница Фельдмаршала Герцога де Сакса. Фигуры, изъ бѣлаго мрамора, поставленныя на ней, почитаются лучшимъ произведеніемъ знаменитаго ваятеля Пигаля.
   Въ Келѣ переѣхалъ я черезъ Рейнъ по плотовому мосту: при въѣздѣ на него стоятъ еще Французскіе часовые, а на другомъ концѣ уже Нѣмецкіе, Великаго Герцога Баденскаго. И такъ я разстался съ Франціею!
   Проѣзжая черезъ Германію по почтѣ, и почти безъ остановокъ до Гамбурга и Любека, я ничего не могъ осматривать, и потому удовольствуюсь немногими, мимолетными замѣтками о предметахъ, которые особенно поразили меня. Во владѣніяхъ Баденскихъ и Виртембергскихъ страна обильная, и жители, кажется, счастливы. Около Франкфурта почва становится скуднѣе, но еще хороша. Городъ Франкфуртъ славенъ своею торговлею, и въ немъ около 80-ти тысячь жителей. Воспоминаній во Франкфуртѣ много знаменитыхъ: въ немъ родился и провелъ юность свою Гёте, въ немъ короновались Германскіе Императоры отъ временъ Карла Великаго, и онъ до сихъ поръ сохранилъ видъ Германскаго города Среднихъ Вѣковъ: высокія, острыя кровли на домахъ, узкія улицы, готическія церкви, множество Жидовъ, все это напоминаетъ времена Германской Имперіи.
   Отъ Франкфурта далѣе къ сѣверу страна уже вовсе не та. Около Касселя появляются сосновые лѣса, виды бѣднѣютъ, селенія встрѣчаются рѣже, а около самаго города Ганновера, множество земли, даже вовсе необработываемой: это песокъ и камень.
   Отъ Гарбурга, я долженъ былъ, и съ экипажемъ, плыть въ лодкѣ до самаго Гамбурга (верстъ 20), потому что Французы, въ послѣднюю войну, истребили мосты, по которымъ можно было сухимъ путемъ переѣзжать между этими городами.
   Гамбургъ, большой, богатый, вольный городъ, такъ извѣстенъ моимъ соотечественникамъ со времени учрежденія постояннаго пароходства изъ Петербурга, что я не стану описывать его. Та-же причина заставляетъ меня только наименовать Любекъ, откуда я спѣшилъ въ Травемюнде.
   Травемюнде, мѣстечко, замѣчательно единственно тѣмъ, что оно служитъ пристанью Любеку. Но сколько ожиданій, помышленій и вздоховъ несется къ нему въ наше время изъ Россіи! Тамъ пристаютъ, оттуда пускаются въ море наши родные, друзья, земляки. Въ числѣ такихъ путешественниковъ привелось быть и мнѣ. Мы взошли на пароходъ въ прекрасный Майскій день, и не плыли, а летѣли къ милому отечеству: пароходъ будто чувствовалъ наше нетерпѣніе, и хотѣлъ угодить намъ, скользя по волнамъ съ быстротою необыкновенною. Плывя мило Готланда, и при видѣ Финскихъ береговъ, я вспомнилъ свою поѣздку въ Стокгольмъ, совершенную мной по Высочайшему повелѣнію, 45 лѣтъ назадъ, вспомнилъ кораблекрушеніе близъ Аланда и спасеніе на Сингельшерскомъ камнѣ. Теперь я плылъ благополучно, весело возвращался въ отечество, но -- признаться-ли?-- жалѣлъ о прошедшемъ, о годахъ молодости, радостей и надеждъ своихъ, невозвратныхъ никогда. Сколько событій, сколько воспоминаній тѣснилось въ душѣ моей! Сколько товарищей, знакомыхъ, друзей, которыхъ болѣе не увижу!... Черезъ три дни по выходѣ изъ Любека мы прибыли въ Кронштатъ, и тутъ узналъ я, къ сожалѣнію, что еще одинъ изъ старыхъ сотоварищей моихъ, Александръ Дмитріевичъ Балашевъ, скончался за нѣсколько дней до моего прибытія. Онъ отправился было въ чужіе край, для возстановленія свое г здоровья, но доѣхалъ только до Кронштата. Я былъ счастливѣе его почти въ такихъ-же лѣтахъ: объѣхалъ большую часть Европы, побывалъ въ Азіи, въ Африкѣ, и возвратился домой благополучно....
   Въ послѣднихъ числахъ Мая 1837-го года, я сошелъ съ парохода на великолѣпную Англійскую набережную, въ пышномъ Петербургѣ.

КОНЕЦЪ.

   
ленью и произрастеніями. Каждое изверженіе пораждаетъ одинъ такой холмъ. Кипѣніе и взрывъ горящей массы не можетъ всегда достигнуть до самаго верхняго жерла или кратера, на 12 или 13 тысячъ футовъ перпендикулярной вышины. Часто случается, что долго потрясая вою гору и окрестныя страны, кипящая лава прорываетъ отверстіе въ боку горы, и образуетъ тогда эти холмы. При изверженіи, сперва летитъ густой и черный дымъ; потомъ какъ-бы дождь золы или пепла начинаетъ опустошать всѣ окрестности; за тѣмъ начинаютъ выбрасываться на ужасную высоту раскаленные камни, иные огромнѣйшей величины. Камни эти, падая вмѣстѣ съ золою на гору, образуютъ коническіе холмы, которые составляются иногда въ самое короткое время, иногда-же, какъ во время изверженія въ 1669 году, это продолжается нѣсколько мѣсяцевъ: тогда холмъ становится большою горою; нѣкоторые и теперь имѣютъ болѣе тысячи футовъ перпендикулярной высоты; другіе только отъ трехъ до четырехъ сотъ.
   Какъ скоро новая гора образуется, тотчасъ изъ подножія ея показывается лава, которая и течетъ, пожигая и истребляя на своемъ пути все. Она почти всегда идетъ до моря, въ которомъ останавливается и застываетъ. Лѣсная полоса Этны занимаетъ пространство почти на девять миль въ высоту: это вокругъ горы настоящій поясъ лучшаго зеленаго цвѣта, какой только можно вообразить.
   Прошедши эту полосу, мы должны были остановиться ночевать, въ пещерѣ, составленной изъ лавы, и называемой здѣсь Spelonca del Capriole; т. e. козья пещера, потому что въ ненастье мѣлкія животныя часто находятъ въ ней убѣжище. Отсюда видъ уже обширенъ и величественъ. Мнѣ казалось, что я стоялъ выше земнаго шара, какъ-бы въ другомъ свѣтѣ! Пещера окружена древними дубами, и ихъ сухіе листья пригодились намъ на постилку. Мы развели большой огонь, набравъ для этого сучьевъ. Уже близко насъ была снѣговая полоса, и за неимѣніемъ воды, мы употребили снѣгъ; сварили чаю, напились его съ хлѣбомъ и масломъ, привезенными съ собою, и тѣмъ совершенно подкрѣпили свои силы. Потомъ всѣ улеглисъ спать. Сперва, шумъ внутри горы, хотя довольно отдаленный, въ правой сторонѣ отъ насъ, мѣшалъ мнѣ заснуть. Тамъ видны были густыя, дымныя облака, и слышны разрывы, сильнѣе пушечныхъ выстрѣловъ; но ни малѣйшаго признака огня мы не примѣтили. Эта гора составилась года три назадъ, во время изверженія въ 1834 году; огонь въ ней еще не потухъ, и даже лава не совсѣмъ остыла. На нѣсколько верстъ истребленъ здѣсь дубовый лѣсъ, изрыты глубокіе овраги, и лава наполнила ихъ послѣ, по увѣренію проводника, футовъ на сто вышины. Въ этихъ-то мѣстахъ она еще сохраняетъ свой жаръ. Утомленные, усталые, мы, попривыкши къ шуму, всѣ наконецъ заснули крѣпко. На другой день, гораздо раньше разсвѣта, мы ступили на ледяную полосу, и я увидѣлъ главу великана: она рисовалась на темноголубомъ небѣ, окруженная вѣнцемъ звѣздъ. Облака исчезли, утро начиналось ясное, но холодное; вѣтеръ прохватывалъ меня насквозь; черкесская моя бурка едва защищала меня отъ стужи. Я почувствовалъ родимый морозъ, слѣзъ съ осла, и хотѣлъ пѣшкомъ обогрѣться, но не возможно было идти: мы находились среди лавы, и такой жесткой, что потамъ было больно, и я на каждомъ шагу спотыкался. Я опять сѣлъ на Аркадскаго своего коня. Привыкшій къ этимъ мѣстамъ, онъ искуснѣе меня пробирался, по неровностямъ пути, и я отдался его тихому, но вѣрному шагу. Мы достигли до Casa degl'inglesi: это каменная хижинка, построенная Англійскими офицерами, въ то время, когда, въ прошедшую войну, они занимали островъ. Она находится у подошвы главнаго жерла волкана, и состоитъ изъ небольшой конюшни для ословъ и крытаго сарайчика для людей. Какъ ни скуденъ этотъ пріютъ, а благодѣтеленъ для путешественника, когда застанетъ его непогода въ пустынной высотѣ. Мы тутъ остановились, покормили ословъ, и сами позавтракали.
   Солнце начинало всходить: этого явленія нельзя описать, а не видавши нельзя вообразить! Мы!стояли почти на самой вершинѣ Этны. Лучи солнца освѣщали дымъ, выходившій изъ жерла; тѣнь великана разстилалась по острову, точно какъ-бы другая гора темносиняго цвѣта. Этотъ призракъ такъ обманчивъ, что хотя я и былъ предупрежденъ, но совершенно обманулся. Видѣніе было довольно продолжительно, однако начало мало по малу исчезать, и тогда началось явленіе новое и великое: такія сцены можно видѣть, чувствовать, но не описывать: для изображенія ихъ нѣтъ словъ. Какъ можно описать тысячи переходовъ, переливовъ тѣни, и борьбу ихъ съ солнцемъ, которое гонитъ тѣнь отвсюду, какъ побѣдоносный царь? Сперва овладѣваетъ оно высокими вершинами, потомъ покатостями, долинами, моремъ, и созданіе, освобожденное отъ мрака и призраковъ, радостно встрѣчаетъ своегог избавителя! Оно чувствуетъ присутствіе животворнаго свѣтила и привѣтствуетъ его долгимъ трепетаніемъ. Но шорохъ листьевъ, плесканіе водъ морскихъ, тысячи звуковъ, пробужденныхъ появленіемъ солнца, до меня не доходили: шумъ земной всегда остается долу! Зрѣлище было великое, изящное, но нѣмое! Одно зрѣи ніе было приглашено къ этому торжеству природы, и если какой нибудь звукъ примѣшивался къ нему, то это былъ грозный голосъ волкана, визгъ вѣтра и ревъ вѣчной бури.
   Когда тѣни исчезли, весь островъ былъ передо мною. Эти холмы, эти горы, на которыя я съ такимъ трудомъ взбирался, лежали у ногъ моихъ, и я пробѣгалъ ихъ взглядомъ; они сливались всѣ вмѣстѣ и представляли одну, обширную, разнообразную долину. Отсюда вся Сицилія похожа на развернутую географическую карту: хочется взять ее въ руки! Всѣ подробности видны, всѣ раздѣленія, все разнообразіе острова передъ глазами, и взглядъ упирается, черезъ море, въ строгіе берега Калабріи.
   Мнѣ оставалось взобраться на крутой край жерла. Съ часъ ѣхалъ я по золѣ, въ которую оселъ мой уходилъ по колѣно; наконецъ надобно было его оставить, и самому лѣзть по лавѣ, по льду, между пропастей. Признаюсь, у меня не стало ни силъ, ни духу! Я почувствовалъ, что въ 63 года такое предпріятіе превосходитъ возможность человѣка, и потому рѣшился воротиться тѣмъ-же путемъ. Впрочемъ, я ничего больше и увидѣть-бы не могъ. Развѣ увидѣлъ-бы какъ идетъ дымъ изъ жерла? Да я и безъ того видѣлъ его. Я могъ только сказать, что былъ на кратерѣ Этны. Но эту похвальбу я оставляю путешественникамъ помоложе меня. Не хочу хвалиться тѣмъ, чего не могъ видѣть.
   Тутъ Корниліо предложилъ провести меня дорогой, неизвѣстной, какъ говорилъ онъ, никому кромѣ его. Мы выгадывали болѣе тридцати верстъ, и могли выѣхать къ самой Таорминѣ, миновавъ Катану. Катанскій провожатый, pratico assai, получивъ свою плату, согласился воротиться домой одинъ. Оставалось сладить съ хозяиномъ муловъ и лошадей; но этотъ заупрямился, говоря, что ему и муламъ будетъ лишняя дорога изъ Таормины въ Катану. Я предложилъ ему за то двойную плату; онъ упирался. Корниліо косился, и вдругъ подошедъ къ нему, грозно закричалъ: andate! (ступай), и упрямый извощикъ снялъ шляпу, почесалъ въ головѣ, поглядѣлъ изъ подлобья на храбреца, и сказалъ: bene, хорошо. Тогда Корниліо, оборотясь къ своимъ товарищамъ, сказалъ имъ: Per dio, il signor principe e un brave huomo; по нашему это значило-бы: ну, право, князь молодецъ!
   Сначала мы ѣхали прежнею дорогою, подалѣе той пещеры, въ которой ночевали. Корниліо, ѣхавшій впереди, своротилъ влѣво; извощикъ перекрестился. Скоро мы вступили въ густой лѣсъ, гдѣ едва виднѣлась тропинка, и по ней-то пробирались мы гуськомъ; но Корниліо, видно, зналъ дорогу твердо, поворачивалъ то направо, то налѣво, оралъ пѣсню во все горло, и казался очень веселымъ. Мы ѣхали скоро, потому что дорога почти все шла подъ гору. Вдругъ всѣ остановились. Я увидѣлъ, что мы на краю ужаснаго оврага, и Корниліо размышлялъ, какъ его переѣхать. Я спросилъ: Гдѣ дорога?-- Онъ указалъ мнѣ пальцемъ на высокій дубъ по ту сторону оврага, и я тотчасъ рѣшился: слѣзъ съ осла, и сталъ спускаться ползкомъ, ведя за собой моего глупаго буцефала. Сперва онъ очень упрямился, но наконецъ сползъ, можно сказать, на однѣхъ переднихъ ногахъ. Товарищи послѣдовали моему примѣру. Новое затрудненіе! Какъ вскарабкаться на другую сторону оврага? Долго искали средства, и пустились на удалую. Придерживаясь косой линіи, мы взобрались на гору, и дальше поѣхали еще скорѣе, такъ что часовъ въ пять благополучно прибыли въ Таормину. Тамъ, расплатясь съ Катанскимъ извощикомъ и перемѣня лошадей, я пріѣхалъ въ полночь въ Мессину.
   На другой день, рано, Корниліо явился ко мнѣ, отдалъ отчетъ въ моихъ деньгахъ, и объявилъ, что пароходъ въ тотъ-же день отправляется въ Неаполь. Я обрадовался этому извѣстію, и, сверхъ назначенной платы, подарилъ Корниліо оставшіеся у него отъ расхода два наполеона. Онъ такъ восхитился неожиданной щедротой моей, что бросился обнимать меня. Veramente, il signor principe e un grand huomo! Вотъ ужь я и великій человѣкъ!
   Я распорядилъ свои дѣла и приготовился къ отъѣзду. Въ четыре часа пополудни я былъ уже на кораблѣ; мы снялись съ якоря, и при благополучномъ вѣтрѣ вышли изъ Мессинской пристани.

КОНЕЦЪ ПЕРВАГО ТОМА.

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов