Ордынцев-Кострицкий Михаил Дмитриевич - "Гарпагон" из Коретибы

Михаил Ордынцев-Кострицкий

Волшебные сказки наших дней

"Гарпагон" из Коретибы

Выдался прекрасный нежаркий день, когда я весной, кажется, в начале ноября, вместе со своим приятелем Пачеко выехал из городка Manzanas, направляясь в rancho какого-то señor'a, соблаговолившего недавно умереть, оставив все свое движимое и недвижимое моему спутнику, приходившемуся ему чем-то вроде внучатого племянника.

Меня, разумеется, далеко не так интересовал ввод во владение достойного капитана уругвайской армии, -- мой друг, действительно, носил этот красивый, хотя и слишком опереточный мундир, -- как то обстоятельство, что я во время поездки успею поближе ознакомиться с особенностями этой, даже с местной точки зрения, отдаленной провинции. Ведь еще каких-нибудь двадцать-тридцать лет тому назад почти все были убеждены, что Патагония и южная часть Аргентинской пампы -- не что иное, как сплошная каменистая пустыня, не только холодная и суровая, но даже лишенная всяких признаков пресной воды. Mais tout est bien qui finit bien, -- и когда, с легкой руки генерала Рока, спекуляторы и авантюристы-торгаши поглубже заглянули в заповедную землю, то здесь их ждала весьма приятного свойства неожиданность: соленые реки, и озера, и каменистые пустыни, положим, оказались, но рядом с ними открыты были и реки с пресной водой, а по берегам их, особенно у подножий Кордильер, огромные и богатейшие плодородные пространства. Здесь же, на берегах озера Nahuel Huapi, известного до этих пор только понаслышке, к вящему изумлению завоевателей, оказались и оседлые дикари, возделывавшие земли среди огромных лесов яблонь, слив и других деревьев, которые мы привыкли считать неотъемлемой собственностью средней Европы. Нашли также, что из озера вытекает большая река, Рио Негро, и тогда основали здесь теперешний городок "Manzanas" ["Яблоки"].

Подобного рода открытие не могло, разумеется, не дать нового толчка и эмиграции, и спекуляции, но взволновавшиеся воды давно уж успокоились, и теперь невыразимо хорош, с окружающих его холмов, этот "яблочный город", точно утонувший в молочном облаке распустившихся и благоухающих садов.

Однако, любоваться им на этот раз я не имел возможности, -- как и всегда, бочонок меда был испорчен ложкой дегтя, который, для меня лично, символизировался нашим экипажем...

Это был общебразильский "троль", архитектурная идея которого одинакова с идеей, породившей наш тарантас, но для меня оставалось непонятным, каких ради причин это произведение португальской изобретательности перенеслось за тридевять земель, сюда, в самую глушь аргентинской пампы?.. Тем более, что особенными удобствами он отличаться не может по самой своей природе, -- представьте себе длинные дроги на четырех колесах, и посредине этих дрог ящик с двумя лавочками, но только все это в миниатюрном и гораздо более примитивном виде, чем у нас. Колеса низенькие, дроги из двух широких, почти негнущихся досок, а ящик, тоже деревянный, маленький и без всякого намека на спинку или что-нибудь иное в этом роде. Если ваша фантазия преодолела все трудности такого построения, то теперь вы можете себе представить всю муку путешествия в этом, с позволения сказать, экипаже. Положим, несколькими часами позже, когда мы начали карабкаться по возмутительным дорогам предгорий Кордильер, я стал иного мнения о троле, но пока что возмущался им до глубины души и поражался стоицизму моего Пачеко, который, уткнувшись подбородком в согнутые колени, заунывно выводил:

"La gente que jamays fue conquistada,

Que a todo el mundo no temia..."

["Люди, которые никогда не были побеждены

Которые не боялись целого света..."]

Однако, соединенные усилие экипажа и дороги были не по силам человеку средней добродетели, и скоро я имел удовольствие услышать, как мой приятель, несмотря на весь свой патриотизм, начал вполголоса ворчать, упоминая, между прочим, о правительстве и казнокрадах... Я молчал и старался возможно больше извлечь из этих лаконических сентенций, так как в нормальном состоянии señor Пачеко ни за что не позволил бы себе никакой нескромности, -- дело в том, что он еще не пристал ни к blancos, ни к colorados [Ни к "белым", ни к "красным"] и потому опасался высказать что-нибудь несогласное с его будущими убеждениями...

Вдруг неожиданным толчком нас так встряхнуло, что я с искренним изумлением убедился, что сижу по-прежнему на своей скамеечке, а не на дороге позади троля.

Апатичный возница обернулся:

-- На этом самом месте, caballeros, напали разбойники на его преподобие отца Хуана... -- и, не ожидая ответа, снова углубился в свои размышления.

Но это уж было слишком!..

-- Les brigands! -- разразился негодующий Пачеко. -- Voyez done cette blague! -- il n'y a de brigands dans ce pays que le general Mitre et son gouvernement!..[ Разбойники!.. Какова шутка! -- Если и есть разбойники в этой стране, то это генерал Митре и его правительство! (фр.). -- Прим. изд.]

Французский язык, разумеется, предназначался для меня, так как благодаря ему единственный аргентинский гражданин, занимавший переднюю скамеечку, лишался возможности понимать нас, и раздраженный капитан мог развивать дальше свое оригинальное суждение.

Не знаю, что именно вызвало такой припадок откровенности: слишком ли непозволительный ухаб или же замечание возницы, ставившее в затруднительное положение репутацию южно-американских республик, как культурнейших стран в мире, но как бы то ни было, а, раз начав, Пачеко уже не мог остановиться. Но -- да не поставит ему этого никто в вину, ибо каждый южно-американец, прежде всего, горячий патриот, и хотя патриотизм его, главным образом, заключается в том, что он ненавидит и презирает соседнюю республику, но тем не менее вы хорошо поступите, если последуете его примеру и начнете, не стесняясь в выражениях и выбирая самые громкие эпитеты, превозносить до небес страну, в которой вы, в данное время, имеете счастье находиться. Главное -- не нужно церемониться, -- самая несуразная, самая нелепая лесть будет принята за чистую монету, и ваш собеседник все время будет идти на корпус впереди вас. Но пусть только правительство не угодит такому патриоту -- все тогда кончено, и нигде в мире вы не отыщете такой наглой шайки воров и грабителей, как та, что захватила в свои руки управление этой несчастной страной!..

-- Blancos у colorados!.. Caramba!.. Вы думаете, amigo myo, это -- политические партии? как бы не так!.. Быть может, в основание их и легла какая-нибудь историческая причина, но теперь вы до нее никак не докопаетесь... Произошло пронунсиаменто; захватил власть президент -- красный, а вы против него -- ну и примыкайте к белым. А то ведь и хуже случается: давно ли в Уругвае произошла революция, вызванная двумя претендентами, причем оба оказались красными? А мое теперешнее положение?.. Santa Maria!.. Да черт же его знает, этого генерала Митре, красный он или белый?.. Я-то, разумеется, против него, но кто я, в таком случае?.. Ради всех дьяволов, кто я?..

Невозможно было удержаться от хохота, глядя на комическое отчаяние Пачеко.

-- Да вам-то что за дело до него, -- ведь вы же офицер уругвайской армии, а не аргентинец?..

-- Уругвайской... Разумеется -- уругвайской, а вдруг estancia моего дядюшки окажется стоящей чего-нибудь?.. Так неужели же вы думаете, что при таком правительстве она долго пробудет в моих руках, если только я сам не поселюсь на асиенде?..

-- Да, это, конечно, вопрос иного рода...

-- Еще бы!.. Ведь это грабители, señor! разбойники с большой дороги!.. А ухабы-то! ухабы какие!.. Что бы хоть немножко сгладить! Но нет -- они не могут, -- скупы, скупы, как... как... граф де Пирасикаба!..

-- Что за дикое графство?..

-- В Бразилии-то?.. Да ведь у них всякий: богатый лавочник, адвокат или доктор, -- только сделается опасным или влиятельным, так сейчас же ему и преподносят маркиза, графа или виконта с фамилией, отысканной по географической карте... Совсем бразильский "légion d'honneur"!..

-- Ну, это вы слишком!..

-- Кровью Спасителя клянусь! Еще и не такие встречаются... Барон де Пиндамангангаба, не угодно ли?.. А этого графа я хорошо знал, -- его сын вместе со мной в одном полку служил...

-- Это бразилец-то?..

-- Ничего удивительного, -- время было тревожное, перед выборами... Да разве я вам о нем не рассказывал?..

-- Нет.

-- В самом деле?.. Ну, так я расскажу, -- это интересно! -- и Пачеко мой совсем оживился. -- Вы не бывали в Коретибе?..

-- Нет, а что?..

-- Мой граф, видите ли, был оттуда... Ну-с, так вот, поступил он в наш полк волонтером, и так как был неглуп и совсем не похож на бразильца, то его скоро произвели в поручики. Нужно шить мундир и все такое, а форма наша, вы ведь знаете, самая красивая в мире, так что понадобилось порядочно денег, а их-то именно и нет. Писал он старику, писал, но тот, вероятно, был порядочный скряга -- и на такого рода письма ничего не отвечал. Делать нечего, -- нужно, значит, ехать самому... Взял он отпуск, а я в то время тоже был свободен и, сам не знаю чего ради, напросился к нему в компаньоны, так что выехали мы из Монтевидео вместе. Дорога скучная, -- да вы ведь и сами знаете; скажу только, что с огромным наслаждением вышел я в Паранагве на берег. Бразилию я вообще не люблю: все лес, лес и лес... Никакого разнообразия... У нас, положим, он тоже есть, но это совсем другое дело, -- тут он живой, приветливый и точно любит человека... Душа в нем отдыхает... А там -- красиво, конечно; величественно, грандиозно даже, но все полно какой-то гнетущей силы, силы чужой, недоброй, почти злой... Там человек теряется, чувствует себя слабым, ненужным, а эта невероятная растительность точно стенами обступает тебя, и ты в ней задыхаешься. Б-р-р-р!..

Сели мы в поезд и стали карабкаться по карнизу, прорубленному в скале, а тут же рядом совсем отвесный обрыв в такую пропасть, что от одного взгляда голова кружиться начинает. Что ни шаг, то проносились мы по мостикам, под которыми в темной глубине прыгают по камням и падают тоненькие водопады, точно длинные блестящие нити, мелькающие в зелени. Еще раз повторю: красиво, но недобрая это красота, и рад я был, когда проехали мы, наконец, Pico de Diablo и добрались до перевала. Тут уже можно было вздохнуть свободнее: дьявольский непроходимый лес остался позади, сменившись сплошной массой пальм, а здесь и их точно ножом обрезало... Как из-под земли, выросли колоннады араукарий и со стороны их повеяло сухим воздухом родимой пампы. Крупнее этот лес, чем здесь, но впечатление то же: гладкие, прямые, как стрела, стволы подымаются до 35 метров вверх, а тут уж полукруглые, поразительной правильности, сучья изгибаются красивыми дугами, так что все дерево напоминает собой какую-то гигантскую рюмку с изящной чашечкой на тоненькой и длинной ножке. Растут они не густо, друг другу не мешая, и только темно-зеленая, почти черная листва их, соприкасаясь, соединяет все деревья и точно плоскую крышу образует над безукоризненно правильной колоннадой. Много света, много воздуха, так как нет уже ни лиан, ни папоротников, а только свежая и нежная, как газон, травка, которая ничего не заслоняет и ничему не мешает. Вообще, хорошо!..

Вот в такой-то обстановке и добрались мы, наконец, до Коретибы.

Ничего особенного, разумеется, не оказалось... Самый обыкновенный южно-бразильский город: широкие немощеные улицы, пустыри, обнесенные деревянными заборами, а между ними кое-как выстроенные дома. Есть и большие, в два этажа, с огромным количеством окон, а чаще -- маленькие, но все неизбежно белые и только двери да окна обведены разноцветными полосами, преимущественно -- зелеными и желтыми... [Национальные бразильские цвета] Улицы все, конечно, выходят на выгоны, покрытые мелкой травой, на фоне которой рассыпаны букетами араукарии... Свободно -- задыхаться не приходится!..

Без всяких затруднений добрались мы и до палаццо де Пирасикаба, -- оказалось, тот же продолговатый кубик, ничем не отличающийся от своих соседей: стены сплошь выложены изразцами, а решетки окон и балконов усажены множеством стеклянных и золоченых шариков, -- словно фонарики, сверкающие на солнце. Блеска много, глянцевито, точно окунули его в гумми, и он еще не высох. Постучались -- ответа нет; толкнули дверь -- не заперта... Вошли мы... Интересного тоже ничего не оказалось... Мебели в комнатах мало, а вся, какая есть, непременно из палисандрового дерева... Но старье ужасное!.. Покрыта лаком, а сверху -- такой пылью, точно на нее никто не садился со времени рождения моего приятеля... Вот обои только... Вы ведь знаете, что бразилец прежде всего требует, чтобы они были ярки, светлы, чтоб золотились, серебрились и резали глаза, но это еще не все, -- нужно, чтобы эти яркие цвета были скомбинированы самым невозможным образом. Так и тут: стены салона, что ли, так и слепили обоями яркозеленого цвета, с золотыми и желтыми разводами, -- представляете, каково с непривычки смотреть на эту прелесть? Но для бразильца -- верх совершенства, -- безвкусно и патриотично, чего же больше?..

В доме никого не оказалось, и вот по полусгнившим ступенькам сошли мы в сад... Собственно, с Коретибы только и начинается садовая культура ваших, европейских фруктов, так что и этот запущенный сад походил на здешние, но только яблони и груши развивались, по-видимому, слабо благодаря глушившим их персикам. Это дерево достигает здесь размеров колоссальных, а количество плодов на нем положительно не поддается описанию. Мы теперь точно попали в какой-то лес или парк персиков и пробирались по нему не без труда, так как почва сплошь была покрыта упавшими плодами.

-- Скажите, пожалуйста, Карлос, -- обращаюсь к своему приятелю, -- что ваш отец с ними делает?...

-- Да как вам сказать: свиней вот кормит, -- они у него тут в яме сидят, а так ничего...

Однако, поминутно спотыкаясь и раздвигая ветви, добрались мы, наконец, до небольшой прогалины, и вот тут-то имел я удовольствие в первый и последний раз увидеть графа де Пирасикаба... Представьте себе старикашку -- сухого, бледного, в широком изношенном сюртуке, бывшем когда-то черным, а теперь какого-то пепельно-серого цвета. Из полного комплекта пуговиц уцелело только две-три, никак не больше; шляпа, покрывавшая клочки желтоватоседых волос, тоже напоминала о далеких и лучших временах. Старикашка обходил яблони, окружавшие прогалину, и, останавливаясь перед каждой, палкой проверял количество плодов, а затем заглядывал в какую-то тетрадку. Вдруг он остановился и дребезжащим голосом закричал:

-- Себастьяно! Иди сюда, старый мул!..

На это вежливое приглашение раздвинулись кусты и из них показался другой старик, но уже совсем в лохмотьях, и поспешно заковылял к зовущему.

-- Ты где же это был?.. Ну, теперь скажи мне: где вон там с яблони, что под 32, где три яблока? Да вот с 10 два?.. Куда девались? Признайся, проклятый негр, -- съел или продал кому?..

-- Что вы, хозяин?!.. Разве я смею?.. Да вот и счет мой... -- и он вытянул откуда-то длинный стебель сахарного тростника, весь покрытый какими-то зарубками. -- Вот, хозяин: на этой было 54 яблока, три упало -- осталось 51...

Фазендадо заглянул в свою тетрадку.

-- Так! -- согласился он. -- А где упавшие?..

Негр подал, и странный граф начал их внимательно рассматривать; потом разрезал яблоки пополам:

-- Вот так-то лучше, чтоб не подменил. Возьми и снижи на шнурок, а потом повесь на солнце. А прежние-то у тебя целы, старый шакал, -- ведь я им счет веду... Незаметно не украдешь...

-- Все целы, хозяин, все!.. Как глаз их берегу!.. -- отвечал негр с каким-то даже торжеством.

Старикашка развернул свою тетрадку и начал писать, бормоча:

-- Снизано еще два яблока, т. е. четыре половинки. Хорошо!.. Ну, а теперь, с 10-го где два яблока?

-- Вот, хозяин... Тоже упало оно...

-- Одно, а другое где?..

-- Простите, хозяин: не досмотрел, а, может, оно и еще гнилей было, так, упав, и рассыпалось...

-- Как?.. Пропало? Да что ты разорить меня хочешь?.. Лучше других, должно быть, оказалось, так ты его и продал. Гляди, Себастьяо! Понравится свои деньжонки иметь, так, чего доброго, ты и дальше пустишься, -- сегодня яблоко, а завтра мой сундук!..

-- Помилуйте, хозяин! В мои ли годы за дрянное яблоко душу продавать?.. Да кто и купит-то его, -- своих у каждого достаточно...

-- Да, тебя послушай только... Наказать, однако, надобно... Вот что, старый, ты сегодня не ходи обедать... Слышишь?..

-- Хозяин! да и вчера весь день мы на маниоке да на воде сидели!..

-- Не без всего же!.. Маниока и вода! Иной ботокуд и того не имеет. К тому же, вчера и день был особенный, -- этого числа скончался мой двоюродный дедушка, так неужели же я, ради его памяти, должен был позволить вам пображничать?

-- Так хоть сегодня позвольте подкрепиться чем-нибудь?

-- А за что? Сегодня все вы без обеда! Мажордомо заумничал: я сказал -- маниоки, а он дал маиса... Маниоки не дал он, а маиса я не даю, -- не умничай! Cochero не дал водовозу лошади, потому что она больна, а тот, дурак, вздумал на себе воду возить; не умничай -- оба без обеда!.. А эта ветреница, служанка Манолы, вздумала щепками огонь разводить для утюга -- без обеда! Не для тебя ж и Пеппе жечь дрова, портить провизию и мои горшки? Да ты же вот и провинился, а Пеппе наверное провинится...

Не знаю, чем бы окончился этот оригинальный разговор, но тут мы оба сочли нужным обнаружить свое присутствие... Однако, неожиданное появление сына произвело весьма слабое впечатление на старика.

-- Карлос! -- начал он недовольным тоном, -- ты зачем таскаешься по саду? Я думал: ты в Монтевидео, а выходит...

-- Здравствуйте, батюшка!.. Можете меня поздравить: я произведен...

-- Здравствуй!.. Поздравляю...

-- Я ненадолго, батюшка: через неделю должен уже быть на месте...

-- Что ж делать, дорогой?.. Военная служба требует аккуратности и строго взыскивает за неисправность... Поспеши, мой друг!.. Наш обед не скоро, -- ждать не стоит... До свидание!..

-- Но вы знаете, батюшка, -- я отпущен к вам для экипировки и без нее вернуться в Монтевидео не могу!..

-- Что за странность?.. Я ведь не портной, чтобы обшивать тебя. На месте сошьют гораздо лучше, чем у нас...

-- Я здесь и не собираюсь шить... Дайте вы мне только денег; хотя бы и немного...

Старик подозрительно усмехнулся.

-- Денег?.. Сколько же тебе их надобно?..

-- Чтобы хватило на самое необходимое, без чего абсолютно невозможно обойтись, мне нужно будет тысячу мильрейсов.

Физиономию графа де Пирасикаба так и перекосило.

-- Ты... ся... чу миль... рей... сов! -- воскликнул он задыхающимся голосом. -- Карлос, что ты? И выговорить вдруг этакой пропасти денег невозможно, не то -- чтоб издержать! Ведь в тысяче мильрейсов одних только мильрейсов... ровно тысяча!.. Ты... ся... ча! Уф! Начни-ка считать: один, два, три, четыре... Куда!.. Сколько времени на это надобно... А ты вдруг -- тысяча!..

-- Кто же мне тогда поможет, если вы, батюшка, откажете?...

-- Да, ты прав!.. Прав, друг мой, дитя мое!.. Я обязан помочь тебе, и потому дам тебе...

Карлос так и замер в ожидании...

-- Дам тебе, -- продолжал с убийственным хладнокровием его родитель, -- дам тебе... хорошей совет. Во-первых, обдумаем, нельзя ли этот же мундир переделать на офицерский? Выворотить его, знаешь, вычистить, перекрасить...

-- Что вы, батюшка! -- едва на шел в себе силы возразить разочарованный Карлос. -- Сукно на нем совсем не офицерское, да и широк он, а теперь их шьют гораздо уже...

-- Вот то-то и есть, что все вы, военные, гонитесь за внешностью, а о пользе нисколько не заботитесь -- носили бы солдатское сукно, тогда бы и при революциях вас меньше убивали... Потом сукно... Скажи, пожалуйста, зачем сукно под таким солнцем?

-- Но ведь вы же сами, батюшка...

-- Я!.. Не могу же я, граф де Пирасикаба, ходить в парусиновой блузе, как заурядный фазендадо?.. Да и сюртук мой достался мне еще от твоего деда... Он вообще был расточителен... Однако, мы не кончили... Если уж это так необходимо, то я, так и быть, подарю тебе... тоже твоего покойного дедушки... зеленый плащ! Ширины он необъятной!.. Вот у тебя, мой милый, и выйдет из него две мундирных пары: парадная и на каждый день...

-- Да он расползается совсем, этот плащ!.. И цвет неподходящий.

-- Цвет!.. Цвет -- пустяки, -- и перекрасить можно...

-- Батюшка! сделайте милость -- не откажите мне, -- я вас уже очень не скоро попрошу о чем-нибудь.

-- Не умел ты слушаться меня, милый мой, -- помнишь, как отговаривал я тебя от военной службы?.. Донашивал бы ты теперь моего отца, а твоего деда, сюртуки и на твой век хватило б их, а так что они -- мертвый капитал! Молодость! Думать не умеете!.. Однако я, как нежный и заботливый отец, дарю тебе... широкий, целый суконный плащ!..

-- Оставим это лучше, батюшка!

-- Оставим, оставим, друг мой!.. Тебе ведь некогда, -- ты спешишь... При другом свидании поговорим. Обед не скоро, так что -- прощай!.. Засвидетельствуй мое почтение полковнику и поблагодари за производство.

-- Но не могу же я возвратиться без денег, батюшка!.. Не должен ли вам кто-нибудь?.. Позвольте мне получить...

-- Вот и прекрасно! У меня как раз есть вексель на триста мильрейсов, а с процентами наберется и требуемая сумма, потому что уже лет двадцать, как он просрочен.

-- И вы до сих пор не представляли ко взысканию?..

-- Из сострадания, мой друг!.. Должник уверял, что у него есть моя расписка об уплате, а потому я боялся причинить себе процессом новые убытки... Потом он умер, имущества после него не осталось, и я, из человеколюбия, покамест это дело отложил... Изволь, возьми этот вексель и получай деньги!.. Теперь прощай!..

-- Нет, батюшка, на это я согласиться не могу, а вот не позволите ли вы мне занять?..

-- Занять! -- с неподдельным ужасом завопил старикашка; но вдруг остановился, точно соображая что-то, и совсем другим тоном продолжал. -- Занять? Скажи мне откровенно, сколько тебе нужно на отличную экипировку?.. Рассчитывай так, чтобы урезывать не приходилось.

-- Приличная обмундировка и все остальное потребует, я думаю, тысячи полторы.

-- Смотри, чтобы не оказалось мало, -- ты меня не разоришь.

-- Если уж вы так добры, батюшка, то я попрошу две тысячи.

-- Хорошо! Можешь занять четыре тысячи.

-- На ваше имя, батюшка?..

-- Нет, на свое. Занятые деньги мы разделим пополам. Ты обмундируешься, а я, получив мою часть, напечатаю в рио-жанейрских газетах, -- на твой счет, разумеется, -- что ты отдельной части в моей фазенде не имеешь и потому твой долг -- не долг...

Но тут уж Карлос не выдержал, -- пожал плечами, молча поклонился отцу и направился к выходу... Я, разумеется, последовал за ним.

Выйдя уже за калитку, наткнулись мы на того же Себастьяо; он сидел у порога и сшивал нитками старый женский башмак, готовя себе, по-видимому, обувь на дождливое время года.

-- Скажи пожалуйста, старик, -- обратился к нему мой приятель, -- неужели отец так-таки и не изменился за это время?..

-- К худшему разве, сударь!.. Он ведь теперь сам себя назначил управляющим; платит себе в год сто мильрейсов, а весь доход отдает под проценты. Когда доход больше обыкновенного, он подарки себе делает: сапоги новые, шляпу или платок, а когда что упустит -- из жалованья вычитает; за маленькие ж вины оставляет себя без обеда, отнимает сапоги и заставляет себя босиком ходить... Тяжело, сударь!.. Очень тяжело!..

Тем же путем вернулись мы и в Монтевидео.

Вот вам и вся история моего знакомства с бразильским графом, графом де Пирасикаба!

Однако, что это?.. Как будто бы приехали?.. Да! Ну-с, señor caballero, будем слезать с этого кресла пыток... А ведь тоже бразильского происхождения!.. Страна, доложу я вам!

--------------------------------------------------------------------

Первое отдельное издание: Волшебные сказки наших дней. Повести и рассказы из жизни Южно-Амер. материка / М.Д. Ордынцев-Кострицкий; Обл. и рис. худож. С.Ф. Плошинского. - Петроград : Т-во А.С. Суворина "Новое время", 1915. - 313 с., 1 л. фронт. (портр.), 10 л. ил. ; 21 см.