Олигер Николай Фридрихович - Николай Олигер. Праздник весны. Роман. Книгоиздательство "Освобождение". Спб. 1911

Николай Олигеръ. Праздникъ весны. Романъ. Книгоиздательство "Освобожденіе". Спб. 1911.

Г. Николай Олигеръ написалъ "утопію", которая "трактуетъ о томъ, чего никогда не было и, быть можетъ, никогда не будетъ", и посвятилъ ее "милостивымъ государынямъ, высокоуважаемымъ современницамъ". Причина посвященія -- та, что книгу г. Олигера "очень удобно читать даже послѣ обѣда, на достаточно мягкой кушеткѣ". Такъ гласитъ предисловіе, въ концѣ котораго авторъ проситъ у дамъ позволенія "засвидѣтельствовать свое совершенное почтеніе и преклонить колѣно въ знакъ своихъ рыцарскихъ чувствъ".

Ужъ если г. Олигеру такъ хочется, чтобы прочитали его книгу, что онъ о томъ даже на колѣнкахъ проситъ, да еще и мягкую кушетку пододвигаетъ: хоть послѣ обѣда, да почитай!-- очевидно, въ его "утопіи для дамъ" кроется нѣчто важное и вниманія не только достойное, но и необходимо требующее. Поэтому мы обратились поочередно къ тремъ "высокоуважаемымъ современницамъ" съ просьбою прочитать "утопію для дамъ" и разсказать намъ, въ чемъ, собственно, заключается ея секретъ, почему она -- какъ анатомическое отдѣленіе въ ярмарочномъ паноптикумѣ: "для дамъ -- отдѣльно". Но то ли "достаточно мягкая кушетка" виновата, то ли, "послѣ обѣда", то ли "высокій слогъ", которымъ выражается г. Олигеръ, когда говоритъ "о высокихъ вопросахъ и священныхъ тайнахъ",-- всѣ три высокоуважаемыя современницы обманули наши ожиданія. Едва онѣ успѣвали перевернуть двѣ-три странички "Праздника Весны", какъ засыпали сномъ мирнымъ и глубокимъ, а по пробужденіи рѣшительно не умѣли вспомнить, что, собственно, онѣ читали, и о чемъ тамъ шла рѣчь. Въ виду столь явной несостоятельности "милостивыхъ государынь" (Олигеръ самъ знаетъ волшебное дѣйствіе своего романа, однако, разсчитываетъ, что "все же успѣете просмотрѣть двѣ-три главы"), пришлось поручить чтеніе "Праздника Весны" милостивымъ государямъ: такъ сказать, романъ für Damen превратить въ романъ für Herren. При этомъ мы выбирали милостивыхъ государей, навѣрняка страдающихъ безсонницей, презирающихъ мягкую мебель и не злоупотребляющихъ дурною привычкою плотно обѣдать. Однако, virtus dormitiva "Праздника Весны" и изъ милостивыхъ государей пощадила лишь весьма немногихъ. Что касается удѣлѣвшихъ, то "грубыя мужскія души", какъ и слѣдовало ожидать, не смогли "отрѣшиться отъ черствыхъ линій и сѣрыхъ основъ дѣйствительности". Они сразу начали предъявлять къ "утопіи" г. Олигера придирчивыя требованія объясненій:

-- На какой вѣкъ и въ какихъ мѣстностяхъ авторъ предполагаетъ осуществленіе своей утопіи?

-- Въ какомъ государственномъ и соціальномъ строѣ живутъ его сверхчеловѣки?

-- Что они ѣдятъ и пьютъ?

-- Какъ организованъ ихъ трудъ?

-- Какими средствами достигнутъ удивительный прогрессъ, при которомъ -- вся жизнь беззаботный праздникъ?

-- Въ чемъ заключается счетная наука великаго и премудраго Павла, а, равно, что это за изумительныя машины, позволяющія въ мѣсяцъ времени сооружать изъ "монолитовъ" зданія, значительнѣйшія египетскихъ пирамидъ?

-- Почему въ семъ царствѣ блаженствъ остались богатые и бѣдные, люди, которымъ приходится грубо трудиться, и люди, которымъ только и оставлено дѣла, что "погружаться въ искусства, науки, предаваться мечтамъ и страстямъ"?

-- Если смерть покорена человѣческому произволу и, до извѣстнаго возраста, человѣку остается смертельно опаснымъ только травматическій "случай", если нездоровье стало такъ же рѣдко, какъ сѣдые волосы у ребенка, то откуда же въ свѣтломъ мірѣ г. Олигера берутся неврастеники?

-- Г. Олигеръ выводитъ на сцену чуть ли не дюжину любовныхъ паръ, и только одна изъ нихъ обзаводится ребенкомъ, да и то со спорами и неудовольствіями. Какъ же поддерживается народонаселеніе въ утопической странѣ и къ какимъ цѣлямъ сведены тамъ бракъ и общеніе половъ?

-- Если людямъ удалось регулировать смерть, обративъ ее въ хроническій животный процессъ, неужели они не смогли также регулировать женскіе роды, которые на низшихъ ступеняхъ человѣческой породы, а равно и у очень здоровыхъ и совершенно правильно сложенныхъ женщинъ и теперь-то лишь немногимъ болѣе болѣзненны, чѣмъ у животныхъ?

-- Отчего среда блаженныхъ, населяющихъ утопическую страну, упрощена, по увѣренію г. Олигера, до послѣдней возможности (даже голые ходятъ), а говорятъ блаженные языкомъ напыщеннымъ и слащавымъ?

-- Отчего времена, обѣщаемыя г. Олигеромъ, такія умныя, а люди, имъ изображемые, такіе глупые?

Такъ какъ книга на всѣ эти вопросы безмолствовала, то "грубыя мужскія души" покинули ее, страшно зѣвая, и на прощанье осмѣлились выразить мнѣніе, будто, чѣмъ писать подобныя безполезности взрослому человѣку, лучше ужъ играть въ бирюльки, и что г. Олигеръ напрасно назвалъ свое произведеніе "Праздникомъ Весны", ибо оно, въ гораздо большей степени, "Праздникъ Ерунды".

Такъ наши надежды получить критику на книгу г. Олигера потерпѣли крушеніе и у женскаго и у мужского пола. Оставалось еще попробовать счастья у гермафродитовъ, или андрогиновъ, фигуры которыхъ въ романѣ г. Олигера мастеритъ скульпторъ Коро. Но сей музейный экспонатъ не такъ-то легко встрѣтить.

Чтобы дать о "Праздникѣ Весны" хоть какую-нибудь рецензію, мы волею-неволею должны стать на тропу, пробитую "грубыми мужскими душами", и пойти по ея терніямъ.

Къ сожалѣнію, въ самомъ дѣлѣ, утопія г. Олигера воображаетъ будущность человѣчества во образѣ какого-то "Дуракова царства", гдѣ не сѣютъ, не жнутъ, не собираютъ въ житницы (по крайней мѣрѣ, тѣ избранные, съ которыми г. Олигеръ насъ знакомитъ), а только пишутъ картины, дѣлаютъ статуи, воздвигаютъ по щучьему велѣнію, по своему прошенію, грандіозные храмы и чрезвычайно много купаются. Выстроилъ за день этакъ полъ-Исаакія,-- баста! остальное до завтрева! айда купаться въ Индійскій океанъ! Выкупались -- играютъ въ горѣлки, а то усядутся въ кружокъ и разговариваютъ на языкѣ зсперанто о любви и красотѣ. Дѣлаемъ предположеніе относительно зсперанто на томъ основаніи, что въ "Дураковомъ царствѣ", судя по именамъ дѣйствующихъ лицъ, взяло верхъ смѣшанное поколѣніе латинской расы: формика, Абела, Висъ, Кредо, Лексъ... Всѣмъ этимъ эсперантистамъ не житье, а масляница, сказали бы въ нашъ прозаическій вѣкъ, а тогда, навѣрное, говорить будутъ:

-- Не жизнь, а "Праздникъ Весны"!

Не живутъ люди, а цвѣтутъ. Что ни мужчина, то піонъ, что ни женщина, то благоухающая роза.

Но на счастье прочно

Всякъ надежду кинь:

Къ розѣ, какъ нарочно,

Привилась полынь....

Среди счастливцевъ "Дуракова царства" имѣется нѣкто Кредо, писатель, кисляй и "романтикъ", не нашедшій большого счастья въ сожительствѣ съ дѣвицею Марою, могучею каменьщицею, аршинъ, этакъ, пяти ростомъ, предъ которою даже гранитныя скалы трясутся, какъ въ лихорадкѣ. И завелся еще нѣкій Висъ -- хотя изъ рабочихъ, но метафизикъ -- злая "сила", которой, неизвѣстно зачѣмъ, хочется напакостить "Дуракову царству", въ чемъ -- къ ужасу своему -- читатель находитъ въ себѣ тайное съ Висомъ сочувствіе... Путь къ злодѣянію Висъ избралъ предосудительный: нашелъ гдѣ-то флаконъ таинственнаго напитка, дающаго забвеніе (судя по коричневому цвѣту жидкости, бутылку ямайскаго рома), и началъ угощать имъ разныхъ несчастныхъ влюбленныхъ. Умная и трудолюбивая формика понюхала склянку и благоразумно забросила въ пропасть. Тогда Висъ присталъ къ писателю Кредо. Писатель, конечно, не выдержалъ искушенія -- нализался, а за нимъ чуть было не запьянствовало и прочее человѣчество, но могущественная Мара, спасая міръ отъ распространенія зла, прошибла "первому винокуру" черепъ булыжникомъ...

Г. Олигеръ написалъ раньше "Праздника Весны" нѣсколько разсказовъ. Изъ нихъ иные были болѣзненно-циничны и потому противны, но нѣкоторые цѣликомъ таки хороши, а всѣ безъ исключенія были отмѣчены талантомъ и наблюдательностью. Что за охота пришла ему тратить трудъ и время на утопію? Къ этого рода творчеству онъ, слишкомъ очевидно, совершенно не подготовленъ ни привычкою къ систематическому мышленію; ни знакомствомъ съ философскими школами и системами; ни образованіемъ, повидимому, совершенно обошедшимъ область естествознанія и положительныхъ наукъ, равно какъ незамѣтно въ немъ и историческаго фундамента; ни даже достаточными свѣдѣніями по техникѣ производствъ и искусствъ, въ сферѣ которыхъ герои г. Олигера вращаются. Любопытно читать утопіи Беллами, Уэльса, Мориса, даже устарѣлый, уже во многомъ осуществленный, "Сонъ Вѣры Павловны" въ "Что дѣлать" Чернышевскаго. Потому что вы видите въ нихъ рядъ идеаловъ современности, продленныхъ изъ настоящей дѣйствительности въ далекое будущее путемъ гипотетической, но послѣдовательной, возможной, допустимой эволюціи: цвѣты и плоды будущаго дерева, котораго мы -- корень. Но г. Олигеръ не предлагаетъ никакого идеала: ни соціальнаго, ни біологическаго, ни даже эстетическаго. Потому что нельзя же считать эстетическимъ "идеаломъ" то фразистое и праздное "воображательство" о статуяхъ, картинахъ, необыкновенно грандіозныхъ храмахъ и безконечныхъ купаньяхъ, общими обывательскими словами котораго наполненъ романъ. Громкихъ фразъ -- сколько угодно. Опредѣлительнаго слова -- ни одного.

На всемъ протяженіи утопіи лишь однажды прозвучала у. г. О.нигера удачная и обходная, историко-философская мысль:

-- "А все-таки, въ жизни есть извѣстный круговоротъ, чтобы ни говорили наши ученые!-- сказала Мара Конечно, жизнь не символизируется въ замкнутомъ кольцѣ, но если бы я захотѣла изобразить ходъ эволюціи одной простой линіей, я изобразила бы се въ видѣ спирали, постоянно поднимающейся кверху своими оборотами. Мы совершили во времени только одинъ кругъ спирали, но по вертикальной линіи мы стоимъ много выше тѣхъ, кто пользовался для одной и той же цѣли однѣми только грубыми руками, а не могучими тонкими машинами".

Это -- своеобразно распространенная и истолкованная теорія великаго неаполитанца Дж. Б. Вико. Если бы г. Олигеръ, вмѣсто болтовни о монолитныхъ дворцахъ, чудотворныхъ напиткахъ и т. п., употребилъ свой талантъ на то, чтобы явить въ рядѣ гипотезъ возможный историческій ходъ расширенія этой вотъ культурной спирали -- публика была бы ему болѣе благодарна. Да и утопія его тогда оказалась бы, можетъ быть, достойною мѣста получше чѣмъ на полкѣ романовъ для дамскаго чтенія, "послѣ обѣда", "на достаточно мягкой кушеткѣ".

"Современникъ". Кн. IV. 1911