Оречкин Борис Семенович - Только-ли "попутчик"?

Борис Оречкин

Только-ли "попутчик"?

О новой книге стихов Евг. Шкляра "Poeta in Aeternum"

Евг. Шкляр только что выпустил восьмой сборник своих стихов под несколько претенциозным заглавием "Poeta in Aeternum".

В наше время не то, что восемь, одной книги стихов даже очень талантливым поэтам выпустить в свет удается только в редчайших случаях. А тут, подите же, целых восемь сборников и притом в срок сравнительно короткий!

В чем же дело? Мало быть талантливым поэтом, надо, очевидно, быть еще и поэтом, созвучным настроениям читающей массы. В нашу эпоху смещения понятий, того что называется "переоценкой старых ценностей", сожжения тому, чему мы поклонялись, поклонения тому, что сжигали, когда поэты становятся во главе вооруженных сил, а профессиональные служители Марса перековывают свои мечи на орала - больше, чем когда бы то ни было, оказываются справедливыми слова о том, что

"...Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан..."

Евг. Шкляр -- и поэт и гражданин. Поэт он -- и русский и литовский, гражданин -- литовский. Может ли быть такое совмещение и может ли русский поэт быть трубадуром Литвы и ея преданным сыном?

* * *

В предисловии к прошлой, седьмой, книге стихов Евгения Шкляра, прославленный мастер литовской поэзии Людас Гира назвал Евг. Шкляра "попутчиком современных литовских писателей и поэтов". Воздавая должное музе Евг. Шкляра, Людас Гира не захотел признать его "литовским поэтом" -- потому, что он, хотя и пишет стихи на литовския темы, но -- не на литовском языке.

Отсюда -- "непризнание" не только автора "Poeta in Aeternum", но и таких, казалось бы, сто-процентных литовцев, как, напр., Юргис Балтрушайтис. Балтрушайтис, Бальмонт воспевали Литву на русском языке -- они, следовательно, только попутчики. И если Евг. Шкляр оказывается, по признанию Людаса Гиры, в этом почтенном обществе, то и этот "попутчик" может, конечно, только гордиться компанией, в которой он оказался.

Но только ли "попутчик" Евг. Шкляр? Возникает вопрос более общий: можно ли считать себя литовцем, принадлежа не к большинству, а к меньшинству литовских граждан? Никто не станет здесь конечно оперировать аргументами, похожими на доводы "расистов". Но есть и другия, не лишенныя известных оснований суждения на этот счет. К Евг. Шкляру они во всяком случае, кажется, не применимы: он связан с литовской землей узами далекаго прошлаго. Он -- литовец, если не по крови, то во всяком случае по рождению.

* * *

В самом деле, разве можно, не будучи литовцем в широком смысле этого слова, -- даже на русском языке -- воспеть Витовта перед Грюнвальдом балладой, в которой сказать:

"На востоке -- русы, с юга -- ляхи,

Рыцари, татарская орда...

Пусть бояре -- в трепете и страхе,

Витовт -- князь не дрогнет никогда!..

И покуда будет жить в народе

Воля к жизни, к радости побед, -

Пронесется песня о свободе

Сквозь туманы через сотни лет.

Прозвенит в веках седая слава,

И поэт о Витовте споет,

И помолится, склонив глаза и главы,

О великом Витовте народ..."

Евг. Шкляр поет о Витовте, воспевает Литву, находит проникновенныя слова, чтобы на русском языке передать в литовскую лирику и характеристику творчества литовских писателей и поэтов. И тот же Людас Гира, вероятно, не станет возражать против переводов его поэтических творений и творений его талантливаго сына Витовта Сириос-Гиры на русский язык, сделанных пером того же Евг. Шкляра...

Ибо безспорно пророчески звучат строфы его стихов, посвященных самому Л. Гире:

"Эти тихия наши беседы,

Твой добрейший и ласковый взор,

Эти сказы о подвигах дедов,

О красотах литовских озер,

О печалях и радостях наших,

О борьбе, об отчизне труда, -

Чьих полей нет милее и краше,

Чьих лесов не забыть никогда.

Может быть, в отдаленные годы

Словно память о грозной борьбе,

Пронесется дыханьем свободы

Незабвенная весть о тебе?..

И почтив твое славное имя,

Знаю: -- годы его не умчат, -

Под стихами склонятся твоими

Золотыя головки внучат..."

Отдел посвященный "моим друзьям -- поэтам Литвы", Евг Шкляр назвал в своей новой книге "Искатели прекраснаго". Эти два слова, кажется, как нельзя лучше характеризуют искания, напр., К. Д. Бальмонта, которому Евг. Шкляр пишет:

"Балмутис -- Бальмонт, вождь -- поэт,

Литвин с душой, вобравшей дух Баянов,

Певец морей и звездных океанов, -

Тебе, солнцепоклонному, привет!.."

Или творчество Юргиса Балтрушайтиса:

"Много лет не кончается ваш поединок

За лазурный и благостный стих,

Ибо молоды вы, нестареющий инок,

Вы, в безмолвьи, звончее других!"

О К. Бинкисе автор "Poeta in Aeternum" говорит:

"Наши души -- на той Голгофе,

Где людския страсти бурлят,

Где страшен твой дантовский профиль

И внимательный, нервный взгляд!.."

Поэт подпадает и под творчество и под внешний облик этих литовских "искателей прекраснаго". П. Вайчунасу он посвящает такия строфы:

"...И твой суровый изможденный лик

Улыбкой грустной и усталой

Потомкам улыбнется из-за книг

С гранитной глыбы пьедестала.

И девушка, как юная Литва, к тебе

Придет слезами окропив страницы,

В которых сетовал ты о ея судьбе,

И звал -- без Вильны не смириться".

Он вникает в глубины поэтическаго творчества В. Креве-Мицкевича:

"Так сказ твой о красе родных озер

Мне источает радостную милость,

Как будто ангелов послышался мне хор,

Как будто небо предо мной раскрылось..."

* * *

И снова тот-же вопрос: может ли все это написать поэт, являющийся только "попутчиком" тех, о которых он пишет?

Но Евг. Шкляр поэт и русский. Хотя русская поэзия наших дней его как будто считать своим не может: он далек от тех, кто там, за рубежами нынешней России, и недостаточно близок и тем, кому по эту сторону советскаго рубежа непонятны национально-литовския настроения нашего поэта... А сам он творит на русском языке свои "фрагменты вечности", уплывает юнгой корабельным в далекия страны, опьяненный бродяжным зельем, слагает стихи о незнакомой эстонке, переносится из Таллинна в Париж с легкостью этого юнги, который не терпит мысли о земле, стремится к вечности, "ad Aeternum", слагает стихи и прекрасному и реальной, столь далекой от вечной красоты жизни, о которой он говорит:

"...Деньги -- желчь всемирной биржи,

Море криков и топоты ног, -

Это жизнь -- с точностью старой кассирши,

Сводящей дневной итог...

И какой-то слепой, говорящий о трупах,

О сраженьях, о грозных полках -

Так безумно и дерзко смеется в рупор,

Говоря на всех языках".

Заканчивается новая книга Евг. Шкляра поэмой "Батькины партизаны", посвященной печальной памяти "Украинскаго батьки" Махно. К портрету этого героя поэт подходит со своей весьма индивидуальной точки зрения, которая вряд ли найдет сочувственный отклик тех, кому пришлось не только слышать о Махно, но и столкнуться с ним лицом к лицу...

Но такова уж привилегия поэтов: им принято прощать некоторыя "поэтическия вольности" и Евг. Шкляру можно, пожалуй, простить и эту поэму -- в его новой книге есть много подлинно прекраснаго.

Бор. Оречкин.

Бор. Оречкин. Только-ли "попутчик"? О новой книге стихов Евг. Шкляра "Poeta in Aeternum" // Литовский голос. 1935. No 189, 19 августа.

Подготовка текста -- Подготовка текста -- Павел Лавринец, 2002.

Публикация -- Русские творческие ресурсы Балтии, 2002.