Книговод

Даниэль Деронда

Элиот Джордж


  

Дж. Эліотъ.

ДАНІЕЛЬ ДЕРОНДА.

Романъ въ VIII частяхъ.

Переводъ съ англійскаго.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе Ш. Ф. Бусселя.
1902.

  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Избалованное дитя.

ГЛАВА I.

   Красавица она или нѣтъ? Какая внѣшняя черта или какое выраженіе даютъ притягательную силу ея взгляду? Что царитъ въ этихъ холодныхъ лучахъ -- добро или зло? Вѣроятно, зло: иначе зачѣмъ имъ производить впечатлѣніе, вызывающее тревогу, когда они могли-бы возбуждать спокойное, невозмутимое очарованіе? Отчего желаніе снова взглянуть на нее дышетъ какимъ-то насиліемъ, а не добровольнымъ стремленіемъ всего существа?
   Женщина, возбуждавшая эти вопросы въ умѣ Даніеля Деронда, была вся погружена въ азартную игру. Играла она не на открытомъ воздухѣ, подъ южнымъ небомъ, среди живописныхъ развалинъ античной красоты, а въ одномъ изъ блестящихъ притоновъ, созданныхъ нашимъ просвѣщеннымъ вѣкомъ, среди золоченой мишуры и эксцентричностей обнаженнаго кокетства.
   Было четыре часа пасмурнаго, сентябрьскаго дня, и атмосфера уже пропиталась ощутительной для глаза мглою. Царила мертвая тишина, прерываемая иногда легкимъ шелестомъ, едва слышнымъ звономъ монетъ и, отъ времени, до времени, однообразными французскими фразами, принадлежавшими какъ бы искусно устроеннымъ автоматамъ. Вокругъ двухъ длинныхъ столовъ стояла тѣсно скученная толпа человѣческихъ фигуръ, устремившихъ глаза и все свое вниманіе на рулетку. Единственное исключеніе въ этой толпѣ составлялъ маленькій, задумчивый мальчикъ въ фантастической одеждѣ, оставлявшей колѣни и икры совершенно обнаженными. Стоя подлѣ дамы, погруженной всецѣло въ рулетку, онъ отвернулся отъ стола и смотрѣлъ на дверь тупымъ взглядомъ разодѣтаго младенца-гаера, выставляемаго для приманки на балконѣ балагановъ.
   Вокругъ столовъ тѣснилось болѣе, пятидесяти человѣкъ, число которыхъ все болѣе и болѣе возростало; это были зрители, и только изрѣдка кто-нибудь, изъ нихъ, чаще всего женщина, съ глупою улыбкой бросалъ на столъ пятифранковую монету, чтобъ на дѣлѣ испытать свою страсть къ игрѣ. Тѣ-же изъ присутствующихъ, которые были всецѣло погружены въ игру, представляли изъ себя разнообразные виды европейскаго типа: ливонскій и испанскій, греко-итальянскій и смѣшанно-германскій, англійскій аристократическій и плебейскій. Тутъ было поразительное проявленіе принципа человѣческаго равенства. Бѣлые, тонкіе, унизанные кольцами пальцы англійской графини почти прикасались къ костлявой желтой, клещеобразной рукѣ, принадлежащей какому-нибудь измученному существу съ провалившимися глазами, посѣдѣвшими бровями и нечесанными, скудными волосами,-- лицу, представлявшему весьма незначительную метаморфозу ястреба. Гдѣ въ другомъ мѣстѣ согласилась-бы эта аристократка милостиво сидѣть рядомъ съ исхудалой женской фигурой, преждевременно состарившейся, подобно украшавшимъ ее искусственнымъ цвѣтамъ, съ изношеннымъ бархатнымъ ридикюлемъ въ рукахъ и булавкой во рту, которой она накалывала карты?
   Невдалекѣ отъ прелестной графини находился почтенный лондонскій торговецъ, съ мягкими руками и прямыми, бѣлокурыми волосами, тщательно разчесанными на обѣ стороны отъ лба до конца затылка; вся его фигура дышала тѣми раскрашенными рекламами, которыя онъ разсылалъ всѣмъ представителямъ аристократіи и провинціальнаго джентри, высокое покровительство которыхъ позволило ему проводить каникулы по-великосвѣтски и даже, въ нѣкоторой степени, въ ихъ достоуважаемомъ обществѣ. Его толкала къ рулеткѣ не страсть игрока, уничтожающая всякій аппетитъ, а сытый досугъ, который, въ промежутки между наживаніемъ денегъ и блестящимъ ихъ прожиганіемъ, не видитъ ничего дурного въ пріобрѣтеніи ихъ великосвѣтской игрою. Онъ утверждалъ, что Провидѣніе никогда не осуждало этой забавы, и оставался достаточно хладнокровнымъ, чтобъ бросать игру, какъ только она переставала доставлять ему пріятное развлеченіе, т. е. когда онъ переставалъ выигрывать. Въ его глазахъ порочнымъ считался только тотъ игрокъ, который проигрывалъ. Въ его обычныхъ манерахъ всегда проглядывалъ лавочникъ, но въ забавахъ онъ былъ достоинъ занять мѣсто рядомъ съ самыми древнѣйшими титулованными особами.
   Подлѣ его стула стоялъ красивый итальянецъ, спокойный, пластичный, хладнокровно протягивавшій чрезъ плечо англичанина груду золотыхъ монетъ. Первая изъ этихъ грудъ, вынутая изъ новаго мѣшка, только-что принесеннаго курьеромъ съ большими усами, черезъ полминуты перешла къ сухощавой старухѣ въ большомъ парикѣ и съ лорнеткой на носу. Старуха слегка улыбнулась, и въ глазахъ ея что-то блеснуло; но пластичный итальянецъ не дрогнулъ и тотчасъ-же приготовилъ другую груду золота, вѣроятно, убѣжденный въ непогрѣшимости своей системы вѣрнаго выигрыша. Точно такъ-же самоувѣренно смотрѣлъ на игру стоявшій рядомъ франтъ и кутила съ моноклемъ; руки его дрожали, выставляя золотыя монеты, но онъ пламенно велъ игру, очевидно, вѣря въ сны или счастливыя числа.
   Хотя каждый игрокъ рѣзко отличался отъ своего сосѣда, но на всѣхъ, какъ будто, была надѣта одна маска умственнаго отупѣнія, словно всѣ они объѣлись однимъ и тѣмъ-же зельемъ, на время одинаково одурманившимъ ихъ головы.
   Взглянувъ на эту мрачную сцену помраченія человѣческаго сознанія, Даніель Деронда подумалъ, что игра испанскихъ пастуховъ гораздо привлекательнѣе и что, въ этомъ отношеніи, Руссо былъ правъ, утверждая, что искусство и наука сослужили плохую службу человѣчеству.
   Но вдругъ онъ почувствовалъ, что положеніе его становится драматичнымъ. Его вниманіе сосредоточилось на молодой дѣвушкѣ, которая стояла почти подлѣ него; но его взглядъ почему-то случайно остановился на ней послѣ того, какъ онъ осмотрѣлъ всѣхъ игроковъ. Она, наклонясь, говорила что-то по-англійски дамѣ среднихъ лѣтъ, сидѣвшей рядомъ съ нею за игорнымъ столомъ; черезъ минуту она возвратилась къ игрѣ, и Деронда могъ вполнѣ разсмотрѣть ея граціозную, высокую фигуру и лицо, которое, быть можетъ, не во всѣхъ возбуждало восторгъ, но непремѣнно останавливало на себѣ вниманіе каждаго.
   Борьба мыслей, возбужденная ею въ умѣ Деронда, придала его глазамъ сосредоточенное пытливое выраженіе, мало-по-малу замѣнившее ихъ первоначальный взглядъ неопредѣленнаго восторга. Онъ то слѣдилъ за движеніями ея фигуры и рукъ, когда она, наклонясь къ столу, рѣшительно клала ставку, то сосредоточивалъ свои взоры на ея лицѣ. Она-же, не обращая никакого вниманія на окружающихъ, упорно слѣдила за игрой.
   Она выигрывала. Въ ту минуту, когда ея тонкіе пальцы въ свѣтло-сѣрой перчаткѣ уставляли пододвинутую къ ней груду золотыхъ монетъ для новой ставки, она посмотрѣла вокругъ себя холоднымъ, равнодушнымъ взглядомъ, который однакожъ, не вполнѣ скрывалъ ея внутренній восторгъ.
   Во время этого быстраго обзора окружающихъ, ея глаза, неожиданно встрѣтились съ глазами Даніеля Деронда; но вмѣсто того, чтобы отвернуться, какъ ей хотѣлось, она съ неудовольствіемъ почувствовала, что его взглядъ приковывалъ ея глаза. На долго-ли? Какъ молнія блеснуло въ ея головѣ, что онъ не имѣлъ ничего общаго съ окружавшими ее ничтожностями, что онъ чувствовалъ себя неизмѣримо выше ея и наблюдалъ за нею, какъ за любопытнымъ образцомъ низшаго вида; ей стало досадно, и она закипѣла злобой, предвѣстницей борьбы. Щеки ея не покрылись румянцемъ, но губы поблѣднѣли. Ее удержала отъ вспышки внутренняя рѣшимость вызвать его на бой, и, чуть-чуть выдавая свое смущеніе блѣдностью губъ, она снова обратилась къ игрѣ. Но взглядъ Деронда какъ-бы сглазилъ ее. Ставка была проиграна. Это ничего не значило; она постоянно выигрывала съ тѣхъ поръ, какъ въ первый разъ сѣла за рулетку, имѣя въ своемъ распоряженія только нѣсколько золотыхъ монетъ; теперь-же у нея былъ значительный запасъ денегъ. Она начинала вѣрить въ свое счастье, и не она одна, а всѣ: ей представлялось уже, что толпа ей поклоняется, какъ богинѣ счастья, и идетъ за нею, какъ за путеводной звѣздой. Подобная удача выпадала, вѣдь, на долю игроковъ мужчинъ, почему-же не можетъ она выпасть и на долю женщины?
   Сначала ея подругѣ и спутницѣ не хотѣлось, чтобы она играла, но теперь уже и она одобряла ея игру, только осторожно совѣтуя ей остановиться во-время и увезти выигранныя деньги въ Англію, на что Гвендолина отвѣчала, что ее прельщало волненіе игры, а не выигрышъ. Поэтому настоящая минута должна была представлять наивысшую точку напряженія ея пламенной игры. Однакожъ, когда слѣдующая ставка была также проиграна, она почувствовала, что зрачки ея глазъ разгораются, и сознаніе, что этотъ человѣкъ, хотя она на него не смотрѣла, все слѣдитъ за нею, стало мучительно тяготить ее. Она стала еще болѣе упорствовать въ своей рѣшимости продолжать игру: она желала показать ему, что ей было все равно -- выигрывать или проиграть. Спутница тронула ее за плечо и предложила отойти отъ стола. Вмѣсто отвѣта Гвендолина положила на столъ десять золотыхъ; она находилась въ томъ вызывающемъ настроеніи, когда умъ теряетъ все изъ вида, кромѣ бѣшеннаго упорства, и съ слѣпымъ безуміемъ вызвала на бой самое счастье. Если она не страшно выигрывала, то лучше всего было-бы страшно проиграться. Она напрягла всѣ свои силы и не выказала ни малѣйшей дрожи ни въ линіяхъ вокругъ рта, ни въ пальцахъ. Каждый разъ, какъ ея ставка была бита, она безмолвно удваивала ее. Сотни глазъ пристально слѣдили за нею, но она чувствовала только взглядъ одного Деронда, который,-- она была увѣрена, хотя ни разу не взглянула на него,-- не трогался съ мѣста. Подобная драма оканчивается скоро: завязка, развитіе дѣйствія и развязка не продолжаются болѣе минуты.
   -- Faites votre jeu, mesdames et messieurs -- сказалъ автоматическій голосъ судьбы изъ-подъ длинныхъ усовъ банкомета, и рука Гвендолины машинально подвинула свою послѣднюю груду золотыхъ.
   -- Le jeu ne va plus,-- произнесла судьба.
   Черезъ секунду Гвендолина отвернулась отъ стола и твердо, рѣшительно взглянула на Деронда. Ироническая улыбка блеснула въ его взглядѣ, когда ихъ глаза встрѣтились; но, во всякомъ случаѣ, лучше было, хоть на минуту остановить на себѣ его вниманіе, чѣмъ позволить ему проскользнуть взоромъ мимо нея, какъ маленькой единицы изъ роя безличныхъ насѣкомыхъ. Къ тому-же, несмотря на его иронію и гордое чувство превосходства, трудно было повѣрить, чтобъ онъ не восхищался ея силой воли и красотой. Онъ былъ молодъ, хорошъ собой, полонъ благороднаго достоинства и не походилъ на смѣшныхъ, нелѣпыхъ филистеровъ, которые, проходя мимо, считали своимъ долгомъ заклеймить рулетку горькимъ взглядомъ протеста. Общее убѣжденіе въ своемъ превосходствѣ не легко колеблется отъ перваго отрицанія: напротивъ, когда какой-нибудь мужской или женскій представитель тщеславія находитъ, что его игра встрѣчается холодно, онъ предполагаетъ, что усиленіе ставокъ въ этой игрѣ побѣдитъ упрямаго сектанта. Въ умѣ Гвендолины разъ навсегда сложилось убѣжденіе, что она знаетъ, чѣмъ слѣдуетъ восхищаться, и что ею самою восхищаются всѣ. Эта основа ея убѣжденій теперь поневолѣ нѣсколько дрогнула и поколебалась; но вырвать ее съ корнемъ было не легко.
   Въ этотъ-же день вечеромъ игорная зала блестѣла газомъ и роскошными нарядами дамъ, извивавшихъ на паркетѣ свои длинные шлейфы, или неподвижно сидѣвшихъ на диванахъ.
   Нереида въ блѣдно-зеленомъ платьѣ съ серебряными украшеніями и въ зеленой шляпкѣ съ такимъ-же зеленымъ перомъ, оправленнымъ въ серебро, была Гвендолина Гарлетъ. Она находилась подъ крылышкомъ или, лучше сказать, подъ сѣнью той самой дамы, которая сидѣла подлѣ нея за рулеткой; съ ними былъ джентльменъ съ коротко-обстриженными волосами, сѣдыми усами, густыми бровями и военной выправкой нѣмца. Они ходили взадъ и впередъ по залѣ, останавливаясь по временамъ и разговаривая со знакомыми. На Гвендолину было обращено всеобщее вниманіе.
   -- Поразительная дѣвушка эта миссъ Гарлетъ. Она не походитъ на другихъ.
   -- Да, она одѣлась змѣей, вся въ зеленомъ и серебрѣ. Она что-то сегодня болѣе обыкновеннаго поводитъ шеей.
   -- О, она всегда эксцентрична. Вы находите ее красивой м-ръ Вандернутъ?
   -- Еще-бы! За нее можно повѣситься... дураку, конечно.
   -- Такъ вамъ нравится nez retroussé и длинные, узкіе глаза?
   -- Да, когда все составляетъ такой ensemble.
   -- L'ensemble du serpent?
   -- Пожалуй. Змѣя соблазнила женщину, отчего-же ей не соблазнить мужчины?
   -- Конечно, она очень граціозна, но ея лицу недостаетъ румянца.
   -- Напротивъ, я полагаю, что цвѣтъ лица -- одна изъ ея главныхъ прелестей. Эта нѣжная блѣдность очаровательна и дышетъ здоровьемъ. А ея маленькій носикъ, вздернутый кверху, просто восторгъ! А ротикъ... такого прелестнаго ротика, съ немного приподнятой верхней губкой, никто еще не видѣлъ, не правда-ли, Маквортъ?
   -- Вы полагаете? А я терпѣть не могу такихъ ртовъ. Его очертанія слишкомъ неподвижны, и въ немъ просвѣчиваетъ гордое самодовольство. Я предпочитаю маленькій ротикъ съ дрожащими губками.
   -- А по моему, она просто противна,-- сказала старуха аристократка;-- странно, какія непріятныя дѣвушки входятъ въ моду. А кто эти Лангены? Знаетъ ихъ кто-нибудь?
   -- Они совершенно comme il faut. Я обѣдалъ у нихъ нѣсколько разъ въ Hôtel de Russie. Баронесса -- англичанка. Миссъ Гарлетъ приходится ей кузиной. Что-же касается до нея самой, то это очень образованная и умная дѣвушка.
   -- Неужели! А баронъ?
   -- Полезное украшеніе гостиной.
   -- Ваша баронесса всегда за рулеткой,-- сказалъ Маквортъ;-- вѣрно, она-то и научила молодую дѣвушку играть.
   -- Старуха ведетъ самую скромную игру; ея ставка никогда не превышаетъ десяти-франковой монеты. Молодая дѣвушка болѣе увлекается, но это только минутный капризъ.
   -- Я слышалъ, что она проиграла сегодня все, что выиграла въ послѣдніе дни. Богаты-ли они?
   -- Кто можетъ знать о богатствѣ другихъ?-- замѣтилъ Вандернутъ и пошелъ поздороваться съ Лангенами.
   Замѣчаніе, что Гвендолина въ этотъ вечеръ поводила шеей болѣе обыкновеннаго, было совершенно справедливо. Но она это дѣлала не для сходства съ змѣею, а чтобъ скорѣе замѣтить въ толпѣ Деронда и навести справки о человѣкѣ, презрительный взглядъ котораго мучилъ ее еще до сихъ поръ. Наконецъ, случай къ тому представился.
   -- М-ръ Вандернутъ, вы всѣхъ знаете, сказала Гвендолина нѣсколько томно;-- кто это стоитъ у дверей?
   -- Тамъ болѣе дюжины мужчинъ? Вы говорите о старомъ Адонисѣ въ парикѣ временъ Георга IV?
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Вонъ, тотъ брюнетъ, съ этимъ страшнымъ выраженіемъ лица.
   -- Вы считаете его страшнымъ? А я полагаю, что онъ красавецъ.
   -- Кто же онъ?
   -- Онъ недавно пріѣхалъ и остановился въ нашемъ отелѣ вмѣстѣ съ сэромъ Гюго Малинджеръ.
   -- Съ сэромъ Гюго Малинджеръ?
   -- Да. Вы его знаете?
   -- Нѣтъ, отвѣтила Гвендолина, слегка покраснѣвъ;-- у него помѣстье рядомъ съ нашимъ, но онъ никогда тамъ не живетъ.
   -- А какъ вы назвали этого джентльмена?
   -- Деронда... М-ръ Деронда.
   -- Какое прекрасное имя! Онъ англичанинъ?
   -- Да. Онъ, говорятъ, близкій родственникъ баронету. Вы имъ интересуетесь?
   -- Да, онъ не походитъ на всѣхъ молодыхъ людей.
   -- А вы не любите вообще молодыхъ людей?
   -- Нисколько. Я всегда заранѣе знаю, что они скажутъ; но я, право, не могу догадаться, что скажетъ м-ръ Деронда. О чемъ онъ обыкновенно говоритъ?
   -- Преимущественно ни о чемъ. Я сидѣлъ съ нимъ около часу вчера ночью на террасѣ, и онъ ничего не говорилъ и даже не курилъ. Онъ, кажется, скучаетъ.
   -- Вотъ еще причина, почему я желала-бы съ нимъ поскорѣе познакомиться. Я также всегда скучаю.
   -- Онъ, вѣроятно, будетъ очень радъ представиться вамъ. Хотите, я его приведу? Вы позволите, баронесса?
   -- Отчего-же нѣтъ, если онъ родственникъ сэра Гюго Малинджера.
   -- А, у васъ уже новая роль, Гвендолина; вы намѣрены скучать? сказала баронесса Лангенъ, когда м-ръ Вандернутъ отошелъ отъ нихъ;-- до сихъ поръ ты постоянно съ утра до вечера къ чему-то пламенно стремилась.
   -- Все это потому, что я до смерти скучаю. Если мнѣ придется бросить игру, я для развлеченія сломаю себѣ руку или ключицу. Я должна сдѣлать что-нибудь необыкновенное, или вы поѣдете со мною въ Швейцарію и мы взберемся на Мотергорнъ?
   -- Можетъ быть, знакомство съ м-ромъ Деронда замѣнитъ тебѣ Мотергорнъ.
   -- Можетъ быть.
   Но Гвендолинѣ не суждено было теперь познакомиться съ Деронда. М-ру Вандернуту не удалось въ этотъ вечеръ подвести его къ молодой дѣвушкѣ, а возвратясь домой, она нашла письмо, требовавшее ея немедленнаго возвращенія въ Англію.
  

ГЛАВА II.

   Вотъ письмо, которое Гвендолина нашла у себя на столѣ:

"Милое мое дитя!

   Вотъ прошла уже недѣля, какъ я напрасно жду отъ тебя вѣсточки. Ты въ послѣдній разъ писала, что Лангены хотѣли ѣхать въ Баденъ. Какъ тебѣ не стыдно быть настолько легкомысленной, чтобы не увѣдомить меня о своемъ новомъ адресѣ? Я опасаюсь, что это письмо не дойдетъ до тебя. Во всякомъ случаѣ, ты должна была возвратиться домой уже въ сентябрѣ, а теперь я прошу тебя пріѣхать, какъ можно скорѣе, потому что если-бъ ты израсходовала всѣ свои деньги, то я не могла-бы тебѣ ничего выслать, а занимать у Лангеновъ ты не должна: мнѣ нечѣмъ имъ заплатить. Да, дитя мое, вотъ грустная вѣсть, къ которой я не умѣю тебя подготовить, какъ слѣдуетъ. Насъ поразило страшное несчастіе. Ты не имѣешь никакого понятія о дѣлахъ и этого не поймешь, но Грапнель и К° обанкротились на милліонъ и мы, т. е. тетка Гаскойнъ и я, совершенно разорены. У твоего дяди остался только его пасторскій доходъ, но все-же, продавъ лошадей и помѣстивъ гдѣ-нибудь мальчиковъ, они могутъ еще существовать. У меня-же не осталось ничего. Все, что нажилъ нашъ бѣдный отецъ, должно итти въ уплату долговъ. Сердце разрывается при мысли, что я должна писать объ этомъ тебѣ; но чѣмъ скорѣе ты это узнаешь, тѣмъ лучше. Конечно, нельзя не сожалѣть, что ты уѣхала именно въ это время; но я никогда не буду упрекать тебя, милое дитя мое, и, если-бъ только могла, я избавила-бы тебя отъ всякихъ непріятностей. По дорогѣ домой ты можешь на свободѣ подготовиться къ ожидающей тебя здѣсь перемѣнѣ. Можетъ быть, намъ немедленно придется оставить Офендинъ, такъ-какъ я полагаю, что м-ръ Гейнсъ возьметъ его обратно. Конечно, мы не можемъ поселиться въ пасторскомъ домѣ: тамъ нѣтъ свободнаго угла. Мы будемъ принуждены переѣхать въ какую-нибудь бѣдную хижину и жить милостями дяди Гаскойна, пока не представится какого-нибудь мѣста. Я не въ состояніи уплатить теперь даже жалованья слугамъ и долги въ лавки. Будь тверда, дитя мое, и покорись волѣ Божіей, хотя, правда, очень тяжело примириться съ мыслью, что мы всѣмъ этимъ обязаны преступному легкомыслію м-ра Лосмана. Твои бѣдныя сестры только плачутъ и ни въ чемъ не могутъ мнѣ помочь. Если-бъ ты была здѣсь, быть можетъ, блеснулъ-бы лучъ свѣта въ отуманившей насъ черной тучѣ. Я никакъ не могу повѣрить, чтобъ ты была рождена для бѣдности. Если Лангены останутся еще заграницей, то найди кого-нибудь, съ кѣмъ ты-бы могла вернуться; но, во всякомъ случаѣ, пріѣзжай какъ можно скорѣе къ твоей горюющей и любящей тебя матери

Фанни Давило".

   Первое впечатлѣніе, произведенное на Гвендолину этимъ письмомъ, было сокрушающее. Слѣпая увѣренность, что ея судьба должна быть блестяща, и что всякое затрудненіе само собою сгладится, укоренилось въ ея сознаніи еще крѣпче, чѣмъ въ умѣ ея матери, благодаря ея молодой крови и внутреннему сознанію своего превосходства. Ей такъ-же трудно было вдругъ повѣрить, что ее ждали бѣдность и унизительная зависимость, какъ почти недостижимо было ея цвѣтущимъ физическимъ силамъ леденящее сознаніе о неизбѣжности смерти. Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ она стояла неподвижно; потомъ быстро сдернула съ головы шляпку и машинально посмотрѣла въ зеркало. Ея гладкіе свѣтло-каштановые волосы были въ порядкѣ, точно она сейчасъ причесалась для бала; она имѣла полное право, какъ это дѣлала нерѣдко, полюбоваться собою (совершенно позволительное удовольствіе); но теперь она не сознавала своей красоты и безчувственно смотрѣла въ пространство, точно ей послышался какой-то страшный звукъ, и она ждала съ трепетомъ его объясненія. Потомъ она бросилась на красный бархатный диванъ, перечитала два раза письмо и, бросивъ его на полъ, задумалась.
   Подперевъ подбородокъ руками, она сидѣла неподвижно, но не плакала. Она хотѣла серьезно обдумать свое положеніе и скорѣе смѣло, отпарировать ударъ, чѣмъ предаться глупому отчаянію. Сердце ея не болѣло за "бѣдную маму!" -- ея мать никогда, повидимому, не пользовалась благами жизни,-- и если въ эту минуту она могла кого-нибудь сожалѣть, то только себя. Но все ея существо теперь было преисполнено не сожалѣніемъ, а злобой и жаждой сопротивленія; ее бѣсила мысль, что она проиграла всѣ свои деньги въ рулетку, тогда какъ, улыбнись ей счастье еще въ этотъ день, она могла-бы повести домой значительную сумму денегъ или, продолжая игру, пріобрѣсть цѣлое состояніе, которое обезпечило-бы все ея семейство. Даже теперь это было еще возможно! Хотя у нея оставалось только четыре соверена, но она могла заложить свои золотыя вещи, что на германскихъ водахъ не считается позоромъ; даже не получивъ этого рокового письма, она, по всей вѣроятности, рѣшилась-бы заложить свое этрусское ожерелье,-- которое она, по счастливой случайности, давно уже не надѣвала,-- чтобы имѣть право сказать, что живетъ широко и беззаботно, а не скучно и глупо. Съ десятью соверенами въ карманѣ и съ прежнимъ счастьемъ, которое, она была убѣждена, должно вернуться къ ней, она могла-бы сдѣлать многое. Для нея, пожалуй, лучше было остаться еще нѣсколько дней и продолжать игру. Если ея родственники и не одобрятъ способа пріобрѣтенія ею денегъ, то все-же деньги у нея будутъ.
   Воображеніе Гвендолины рисовало ей блестящія перспективы подобной рѣшимости, хотя и не такъ убѣдительно и неопровержимо, какъ обыкновенно бываетъ со страстными игроками. Она взялась за рулетку, побуждаемая не страстью къ игрѣ, а желаніемъ испытать, есть-ли у нея эта страсть; ея умъ былъ въ состояніи вполнѣ трезво взвѣсить всѣ случайности. Блестящая картина выигрыша плѣняла ее, но возможность проигрыша представлялась ей столь-же ясно, со всѣми тяжелыми для ея гордости послѣдствіями. Она рѣшилась скрыть отъ Лангеновъ несчастіе, разразившееся надъ ея семействомъ, и тѣмъ избавить себя отъ ихъ состраданія; но если-бъ она заложила свои золотыя вещи, то ее непремѣнно осыпали-бы вопросами и упреками. Единственный путь избѣгнуть невыносимыхъ для нея непріятностей было -- заложить ожерелье на слѣдующее утро, какъ можно ранѣе, сказать Лангенамъ, что мать требуетъ ея немедленнаго возвращенія безъ всякаго предлога, и въ тотъ-же вечеръ уѣхать въ Брюссель. Правда, у нея не было горничной, и Лангены могли воспротивиться ея отъѣзду безъ приличной спутницы, но ея рѣшимость была непреклонна.
   Она не легла спать, зажгла всѣ находившіяся въ комнатѣ свѣчи и стала поспѣшно укладывать свои вещи. Въ головѣ-же ея по-прежнему тѣснились противоположныя мысли о могущихъ произойти на слѣдующій день затрудненіяхъ; то ей мерещились непріятныя объясненія и прощанье съ Лангенами, быстрое путешествіе къ грустно преобразившемуся родительскому дому, то ее соблазняла возможность остаться еще одинъ день и снова попытать счастья въ рулетку. Но въ глазахъ ея рулетка теперь была неизбѣжно связана съ ироническимъ взглядомъ м-ра Деронда, а этотъ взглядъ какъ-то неминуемо велъ къ проигрышу. Образъ этого злого генія, отвратившаго отъ нея счастье, побудилъ ее рѣшиться на немедленный отъѣздъ, и потому она уложила всѣ свои вещи, чтобъ отнять у себя всякую возможность остаться.
   Она пришла въ свою комнату ровно въ двѣнадцать часовъ, а когда послѣднія вещи были уложены, уже блѣдные лучи утра, проникая чрезъ сторы, стушевывали мерцаніе свѣчей. Стоило-ли ложиться? Холодная ванна могла достаточно ее освѣжить, а легкіе слѣды усталости подъ глазами дѣлали ее еще интереснѣе. Къ шести часамъ она была уже совершенно готова; одѣвшись въ сѣрое дорожное платье и держа въ рукахъ поярковую шляпу, она рѣшила, что выйдетъ изъ дома тотчасъ-же, какъ наступитъ время, когда дамы отправлялись къ источнику. Сидя у окна, облокотясь на спинку стула, въ позѣ, точно нарочно выбранной для портрета, она посмотрѣла въ зеркало. Себялюбіе можетъ существовать безъ самодовольства, даже вмѣстѣ съ чувствомъ недовольства собою, которое тѣмъ сильнѣе, чѣмъ эгоизмъ пламеннѣе; но Гвендолина не знала этой внутренней борьбы. Она наивно восхищалась своей счастливой особой, за что, конечно, никто, кромѣ самого жестокосердаго святоши, не станетъ упрекать молодую дѣвушку, ежедневно видѣвшую пріятное отраженіе своей особы въ лести друзей и въ зеркалѣ. Даже теперь, въ первую минуту горя, когда она отъ нечего дѣлать смотрѣла на свое изображеніе, лицо ея, мало-по-малу, приняло самодовольное выраженіе. Ея прелестныя губы все болѣе и болѣе складывались въ улыбку; наконецъ, она, протянувшись къ зеркалу, поцѣловала холодное стекло. Какъ могла она вѣрить въ горе? Если-бъ оно разразилось надъ ея головою, она чувствовала достаточно силы побороть его или убѣжать, какъ она уже однажды сдѣлала. Все казалось ей болѣе вѣроятнымъ, чѣмъ подчиненіе горю или даже непріятностямъ.
   Баронесса Лангенъ никогда не выходила изъ своей комнаты до завтрака, такъ-что Гвендолина могла совершенно безопасно воротиться со своей ранней прогулки по Оберъ-Штрассе, гдѣ находился магазинъ золотыхъ дѣлъ мастера, который, безъ сомнѣнія, былъ открытъ послѣ семи часовъ. Въ это время всѣ лица, съ которыми она не желала-бы встрѣтиться, или гуляли у источника, или еще спали; только изъ оконъ отеля "Czavina" можно было прослѣдить за нею до магазина Винера. Но и это обстоятельство ее мало безпокоило, тѣмъ болѣе, что она могла зайти къ золотыхъ дѣлъ мастеру и для того, чтобъ купить понравившуюся ей вещь. Эта искусная ложь блеснула въ ея головѣ при мысли, что въ отелѣ жилъ Деронда.
   Въ эту минуту она была уже далеко на Оберъ-Штрассе и поспѣшно шла своей обычной волнистой походкой, при чемъ вся ея фигура и платье граціозно извивались, прельщая всѣхъ, за исключеніемъ очень немногихъ, находившихъ въ ней что-то змѣиное и возстававшихъ противъ поклоненія змѣямъ. Она не оглядывалась по сторонамъ и, войдя въ магазинъ, такъ хладнокровно предложила свое ожерелье м-ру Винеру, что онъ замѣтилъ только ея гордую осанку и значительную величину бирюзы. Три главные камня принадлежали къ цѣпочкѣ, носимой нѣкогда ея отцомъ, но она не знала отца и находила, что удобнѣе всего ей было разстаться именно съ этимъ ожерельемъ. Повидимому, суевѣріе прямо противорѣчитъ раціонализму и не можетъ существовать вмѣстѣ съ нимъ; но рулетка развиваетъ романтичное суевѣріе относительно шансовъ игры и въ то-же время самый прозаичный раціонализмъ во всемъ, что касается человѣческихъ чувствъ, преграждающихъ путь къ пріобрѣтенію денегъ для игры. Гвендолина только сожалѣла, что она могла прибавить къ своимъ четыремъ соверенамъ не болѣе девяти новыхъ. Но она была гостьей Лангеновъ и, слѣдовательно, ей ничего не приходилось платить за квартиру и столъ, а тринадцати совереновъ было болѣе чѣмъ достаточно для возвращенія домой; даже если-бъ она рѣшилась поставить три соверена на игорномъ столѣ, то все-же остальныхъ хватило-бы для путешествія, такъ-какъ она намѣревалась ѣхать день и ночь. Возвратившись домой, она прошла въ залу и стала тамъ, дожидаться завтрака, рѣшившись сказать Лангенамъ, что получила письмо отъ матери, желавшей ея возвращенія, что она намѣрена ѣхать, но еще не опредѣлила дня своего отъѣзда. Закрывъ глаза отъ усталости, она съ нетерпѣніемъ ожидала прихода Лангеновъ и придумывала, какъ-бы ей отложить свою поѣздку, хотя-бы на одинъ день.
   Вдругъ дверь отворилась; она быстро вскочила; это былъ слуга, который подалъ ей небольшую посылку, только-что принесенную на ея имя. Гвевдолина рзяла посылку и поспѣпіно ушла въ свою комнату. Она теперь была блѣднѣе и взволнованнѣе, чѣмъ даже по прочтеніи письма матери. Что-то говорило ей, прежде, чѣмъ она открыла посылку, что это было только-что заложенное ею ожерелье. Дѣйствительно, въ батистовомъ платкѣ лежало завернутое ожерелье, а внутри находился лоскутокъ бумаги, на которомъ было поспѣшно, но четко написано карандашемъ: "Посторонній человѣкъ, нашедшій ожерелье миссъ Гарлетъ, возвращаетъ его съ надеждою, что она болѣе не рискнетъ его потерять".
   Гвендолина вспыхнула отъ злобы и отъ оскорбленной гордости. Въ платкѣ былъ оторванъ уголъ, на которымъ могла быть мѣтка, но образъ посторонняго ей человѣка ясно рисовался въ ея воображеніи. Это былъ Деронда. Онъ, должно-быть, видѣлъ, какъ она вошла въ магазинъ, послѣдовалъ туда за нею и выкупилъ ожерелье. Онъ позволилъ себѣ непростительную дерзость и поставилъ ее въ ужасное положеніе. Что ей было дѣлать? Конечно, она не могла открыто признать, что онъ прислалъ ей ожерелье, и возвратить его по адресу; этимъ путемъ она поставила-бы себя въ еще худшее положеніе, если-бъ ея догадка оказалась ошибочной. Даже если-бъ "посторонній человѣкъ" былъ дѣйствительно Деронда, то она не могла сознаться передъ нимъ, что знаетъ, кто поступилъ съ нею такъ дерзко, не могла встрѣтиться съ нимъ послѣ подобнаго признанія. Онъ, конечно, зналъ, что поставитъ ее въ самое унизительное, безпомощное положеніе; онъ началъ съ того, что иронически смотрѣлъ на нее, а теперь принялъ на себя роль непрошеннаго ментора. Горькія слезы злобы выступили на глазахъ Гвендолины. Никто еще никогда не смѣлъ обращаться съ нею иронически и презрительно. Одно было для нея ясно: это то, что ей необходимо тотчасъ уѣхать. Она не могла показаться въ общественной залѣ, а тѣмъ менѣе у игорнаго стола, гдѣ ее, быть можетъ, ожидалъ Деронда.
   Среди этихъ мрачныхъ размышленій раздался стукъ въ дверь: завтракъ былъ готовъ. Гвендолина съ сердцемъ бросила ожерелье, платокъ и лоскутъ бумаги въ свой нессесеръ, вытерла глаза, и, подождавъ нѣсколько минутъ, пока къ ней возвратилось ея самообладаніе, спокойно сошла внизъ. Она прямо объявила своимъ друзьямъ, что получила письмо отъ матери, которая требовала ея возвращенія по причинѣ, какъ она опасалась, непріятной для нея. Она всю ночь укладывалась и теперь совсѣмъ готова къ отъѣзду. Эти слова вполнѣ объяснили слѣды усталости и слезъ на ея лицѣ. Какъ она и ожидала, Лангены сначала возмутились противъ ея желанія ѣхать одной, но Гвендолина упорствовала; она рѣшила, что сядетъ въ дамскій вагонъ и преблагополучно доѣдетъ одна; она, какъ имъ извѣстно, не изъ трусливыхъ.
   Такимъ образомъ, Гвендолина не появилась болѣе у рулетки, а въ тотъ-же день, въ четвергъ, отправилась въ Брюссель и въ субботу утромъ благополучно прибыла въ Офендинъ, съ которымъ она и ея семейство должны были вскорѣ проститься навсегда.
  

ГЛАВА III.

   Къ несчастію для миссъ Гарлетъ, Офендинъ не былъ ей дорогъ по семейнымъ воспоминаніямъ, или какъ колыбель ея дѣтства. Я полагаю, что всякая человѣческая жизнь должна пустить глубокіе корни въ какомъ-нибудь уголкѣ отечественной земли, гдѣ она научается любить, какъ нѣчто родственное, природу, людей, даже собакъ и ословъ,-- однимъ словомъ, все, что придаетъ мѣсту нашего рожденія своеобразный, отличный отъ всѣхъ другихъ мѣстностей, характеръ. Пяти лѣтъ люди не могутъ быть всесвѣтными гражданами, руководствоваться отвлеченными понятіями и возвыситься отъ естественныхъ предпочтеній того или другого до полнаго безпристрастія; предубѣжденіе въ пользу молока, съ которымъ мы начинаемъ жизнь, указываетъ на тотъ способъ, которымъ, по крайней мѣрѣ, на-время, должны питаться наше тѣло и душа.
   Но у Гвендолины не было такой колыбели дѣтства, развивающей чувства любви къ родинѣ. Ея мать поселилась въ Офендинѣ только потому, что онъ находился вблизи Пеникотскаго пасторскаго дома, и лишь за годъ передъ тѣмъ м-съ Давило, Гвендолина и ея четыре сводныя сестры (съ гувернанткой и горничной въ другомъ экипажѣ) въѣхали въ офендинскую аллею въ свѣтлый октябрьскій день, при карканьѣ воронъ надъ ихъ головами и шелестѣ пожелтѣвшихъ листьевъ, усѣивавшихъ мерзлую землю.
   Позднее время года вполнѣ соотвѣтствовало внѣшнему виду большого, продолговатаго дома изъ краснаго кирпича, быть можетъ, слишкомъ испещреннаго украшеніями изъ камня, не исключая двойного ряда узкихъ оконъ и большого четырехугольнаго портика. Камень давалъ пріютъ въ своихъ разсѣлинахъ зеленому лишайнику, а кирпичъ -- сѣроватому мху, такъ что, несмотря на правильные углы зданія, оно не бросалось въ глава своей рѣзкостью среди окружавшей его на сто ярдовъ старинной рощи, въ которой были прорублены три аллеи -- на востокъ, западъ и югъ. Было-бы лучше, если-бъ домъ стоялъ на возвышеніи и господствовалъ не только надъ маленькимъ паркомъ, но и надъ длиннымъ рядомъ соломенныхъ крышъ сосѣднихъ селеній, церковной колокольней, разбросанными тамъ и сямъ отдѣльными хижинами и волнистой зеленой лентой лѣсовъ, придающей необыкновенную красоту этой части Вессекса. Но изъ-за стѣны окружающихъ его деревьевъ, среди луговъ открывался обширный видъ на извилистую мѣловую низменность, переливавшую различными тѣнями при игрѣ свѣта.
   Вообще, этотъ домъ былъ достаточно великъ, чтобъ называться замкомъ, хотя, за неимѣніемъ земли, отдавался въ аренду за умѣренную цѣну, тѣмъ болѣе, что его внутреннее убранство было мрачно и значительно полиняло. Но снаружи и внутри онъ нисколько не походилъ на жилище какого-нибудь бывшаго лавочника; эта отличительная черта мирила со многими неудобствами его обитателей, которые по своимъ вкусамъ стояли на томъ рубежѣ аристократіи, гдѣ царитъ пламенное желаніе перешагнутъ границу. Поэтому сознаніе, что она поселится въ жилищѣ, нѣкогда обитаемомъ вдовствующей графиней, много увеличивало въ глазахъ м-съ Давило само по себѣ значительное удовольствіе жить своимъ домомъ. Такая жизнь вдругъ оказалась возможной (нѣсколько таинственно для Гвендолины) послѣ смерти ея отчима, капитана Давило, который въ послѣднія девять лѣтъ очень рѣдко и лишь на короткое время посѣщалъ свое семейство; но Гвендолину гораздо болѣе интересовалъ самый фактъ, чѣмъ его объясненіе.
   Теперь будущность представлялась ей въ гораздо болѣе розовомъ свѣтѣ. Ей не нравилась ихъ прежняя кочевая жизнь, скитаніе по иностраннымъ водамъ и парижскимъ трактирамъ, гдѣ постоянно приходилось знакомиться съ новой обстановкой, наемной мебелью и новыми людьми въ такихъ условіяхъ, при которыхъ она не могла не оставаться въ тѣни, а проведя два года въ блестящей школѣ, и на всѣхъ торжествахъ играя первую роль, она полагала, что такая необыкновенная особа, какъ она, не могла оставаться на столь неудовлетворительной общественной ступени. Этому былъ положенъ конецъ, какъ только ея мать рѣшилась жить своимъ домомъ въ Англіи. Что-же касается происхожденія новой обстановки, то въ этомъ отношеніи Гвендолина была совершенно спокойна. Она не знала, какимъ образомъ дѣдъ ея по матери нажилъ состояніе, которое онъ оставилъ двумъ дочерямъ, но онъ былъ родомъ изъ Вестъ-Индіи,-- и всякіе другіе вопросы были излишни. Относительно-же рода ея отца она знала, что онъ былъ до того выше рода ея матери, что на послѣдній не стоило обращать никакого вниманія; но это, однакожъ, не мѣшало м-съ Давило съ гордостью сохранять миніатюрный портретъ одной изъ родственницъ ея перваго мужа, леди Молли.
   Гвендолина, вѣроятно, знала-бы гораздо болѣе о своемъ отцѣ, если-бы не случилось одно незначительное обстоятельство, когда ей было двѣнадцать лѣтъ. М-съ Давило по временамъ показывала дочери различныя вещи, оставшіяся послѣ перваго мужа, и съ особеннымъ чувствомъ разсказывала, смотря на его портретъ, что когда милый папа умеръ, его маленькая дочь была еще въ пеленкахъ. Гвендолина, вспоминая о своемъ непріятномъ отчимѣ, однажды воскликнула:
   -- Зачѣмъ-же вы снова вышли замужъ, мама? Было-бы гораздо лучше, если-бъ вы не выходили.
   М-съ Давило вспыхнула, лицо ее передернуло и, поспѣшно спрятавъ портретъ -- она сказала съ необычайной для нея рѣзкостью:
   -- Въ тебѣ, дитя, никакого чувства нѣтъ!
   Гвендолина очень любила свою мать, ей стало совѣстно и она никогда болѣе не спрашивала ее объ отцѣ.
   Однакожъ, это не былъ единственный случай угрызенія совѣсти въ жизни молодой дѣвушки. Она всегда спала въ комнатѣ матери, которая любила болѣе всѣхъ дѣтей старшую дочь, родившуюся въ счастливую эпоху ея жизни. Однажды, ночью съ м-съ Давило случился припадокъ и она, не найдя на спальномъ столикѣ лекарства, которое забыла поставить, попросила Гвендолину встать и подать его ей. Здоровая, молодая дѣвушка, лежавшая въ своей постели, словно розовый херувимъ, не захотѣла ступить съ теплаго ложа на холодный полъ и, надувъ губки, отказалась исполнить просьбу матери. М-съ Давило осталась безъ лекарства и не сказала дочери ни слова; но Гвендолина на слѣдующій день сама поняла, что должно было происходить въ душѣ ея матери, и старалась загладить свою вину нѣжными ласками, которыя ей ничего не стоили. Она всегда была баловнемъ и гордостью всего дома; ей съ малолѣтства прислуживали мать, сестры, гувернантки и прислуга, точно она была какая-нибудь принцесса въ изгнаніи. Она такъ была избалована общимъ вниманіемъ къ ней, что рѣшительно недоумѣвала, если, какъ это очень рѣдко случалось, ея требованія не удовлетворялись такъ быстро, какъ она того желала; если же она встрѣчала въ чемъ-нибудь сопротивленіе, то чувствовала какую-то изумленную злобу, которая въ дѣтствѣ дѣлала ее склонной къ пламеннымъ, жестокимъ вспышкамъ, совершенно противорѣчившимъ ея обычному беззаботному настроенію. Однажды, въ припадкѣ злобы она задушила канарейку сестры, мѣшавшую ей спать своими громкими, звучными треллями. Чтобъ вознаградить сестру, она съ нѣкоторымъ трудомъ достала бѣлую мышку, и, хотя внутренно извиняла свой поступокъ особой впечатлительностью своей натуры,-- ясный признакъ превосходства,-- она всегда болѣзненно вздрагивала при мысли объ этомъ убійствѣ. Гвендолинѣ были знакомы угрызенія совѣсти, но она не любила, чтобъ раскаяніе стоило ей слишкомъ дорого, и теперь, когда ей было за двадцать лѣтъ, въ ней оказывалось сильно развитымъ чувство самообладанія, которымъ она предохраняла себя отъ унизительнаго раскаянія. Она была теперь пламеннѣе и самовольнѣе, чѣмъ въ дѣтствѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ она отличалась большей разсчетливостью и осторожностью.
   Въ тотъ день, когда ея семейство переѣхало въ Офендинъ, котораго прежде никто не видалъ, даже м-съ Давило, такъ-какъ этотъ домъ нанялъ для нея зять, м-ръ Гаскойнъ, всѣ,-- мать, сестры и гувернантка, выйдя изъ экипажа, остановились въ дверяхъ парадныхъ сѣней, украшенныхъ мрачными картинами, и молча смотрѣли на Гвендолину, точно ихъ впечатлѣнія зависѣли отъ ея приговора.
   Объ остальныхъ дочеряхъ м-съ Давило,-- отъ шестнадцатилѣтней Алисы до десятилѣтней Изабеллы, ничего нельзя было сказать съ перваго взгляда, кромѣ того, что онѣ еще совершенныя дѣти, и что ихъ черныя платья значительно пообносились. Гувернантка, миссъ Мерри, была пожилая дѣвушка съ совершенно безцвѣтнымъ выраженіемъ лица. Поблекшая красота м-съ Давило казалась еще болѣе трагичнымъ отъ безпомощныхъ взглядовъ, бросаемыхъ ею на Гвендолину, которая критически осматривала все окружающее.
   -- Ну что, дитя мое, нравится тебѣ этотъ домъ?-- спросила, наконецъ, м-съ Давило легкимъ тономъ упрека.
   -- Прелестное, романтичное жилище,-- поспѣшно отвѣтила Гвендолина:-- прекрасная рамка для всякой картины довольства и благополучія.
   -- Да, да, здѣсь нѣтъ ничего пошлаго, ничего такого, что встрѣчается на каждомъ шагу.
   -- О! здѣсь мѣсто для какой нибудь изгнанной королевской фамиліи или обнищавшихъ милліардеровъ! Жаль: намъ слѣдовало-бы прежде жить съ блескомъ въ свѣтѣ, а потомъ удалиться сюда. Это было-бы вполнѣ романтично... Но я полагала, что дядя и тетка Гаскойнъ съ Анной встрѣтятъ насъ,-- рѣзко прибавила Гвендолина, смотря съ удивленіемъ но сторонамъ.
   -- Мы рано пріѣхали,-- отвѣтила м-съ Давило и, войдя въ сѣни, спросила у вышедшей къ ней на-встрѣчу экономки:-- Вы ждете сегодня м-ра и м-съ Гаскойнъ?
   -- Да, сударыня; они были вчера и приказали затопить всѣ печи и приготовить обѣдъ. Впрочемъ, что касается печей, то я уже съ недѣлю вездѣ топлю и провѣтриваю. Я вычистила также всю мебель и мѣдную посуду; жаль, что первая почти не стоитъ моихъ трудовъ, но послѣдняя блеститъ какъ золото. Надѣюсь, что м-ръ и м-съ Гаскойнъ засвидѣтельствуютъ, что я ничего не упустила изъ виду и все приготовила какъ слѣдуетъ. Они непремѣнно пріѣдутъ къ пяти часамъ.
   Эти слова успокоили Гвендолину, которая не могла хладнокровно перенести, что на ихъ пріѣздъ не обращено было должнаго вниманія. Она взбѣжала по каменной лѣстницѣ, устланной матами, потомъ снова спустилась внизъ и, въ сопровожденіи сестеръ, осмотрѣла всѣ комнаты нижняго этажа: столовую, со стѣнами изъ темнаго дуба, старой мебелью, обтянутой полинявшимъ краснымъ атласомъ, и съ двумя картинами: Христомъ, преломляющимъ хлѣбъ,-- надъ каминомъ, и копіей картины Снайдерса -- надъ столомъ; библіотеку, отдававшую запахомъ старой коричневой кожи, и, наконецъ, гостиную, въ которую вела маленькая передняя, загроможденная старинными вещами.
   -- Мама! Мама! подите сюда!-- воскликнула Гвендолина.-- Здѣсь есть органъ. Я буду св. Цециліей и кто-нибудь меня изобразитъ такъ на картинѣ. Джокоза! (такъ называла она миссъ Мерри), распустите мнѣ волосы. Посмотрите, мама!
   Она бросила на столъ шляпу и перчатки и сѣла къ органу въ живописной позѣ, поднявъ глаза къ небу. Послушная Джокоза выдернула гребень изъ косы Гвендолины, и гладкая свѣтлокаштановая волна побѣжала вдоль спины молодой дѣвушки до тонкой ея таліи и ниже.
   -- Прелестная картина, дитя мое!-- произнесла съ улыбкою м-cъ Давило, очень довольная, что ея любимица явилась во всей своей красѣ, хотя-бы передъ экономкой.
   Гвендолина вскочила и весело разсмѣялась. Эта выходка казалась ей совершенно естественной въ этомъ старомъ полузабытомъ домѣ.
   -- Какая странная, прелестная комната!-- продолжала она, осматриваясь по сторонамъ;-- мнѣ очень нравятся эти старинныя, шитыя кресла, вѣнки на карнизахъ и картины, которыя такъ темны, что ихъ и не разберешь. Посмотрите: на этой картинѣ видны только какія-то ребра... Я думаю, мама, что это картина испанской школы.
   -- О, Гвендолина!-- воскликнула съ изумленіемъ маленькая Изабелла, неожиданно отворяя потайный наличникъ въ панели.
   Всѣ бросились къ ребенку; впереди всѣхъ -- Гвендолина. За наличникомъ оказалась картина, изображавшая мертвую голову, отъ которой бѣжала какая-то темная фигура съ протянутыми къ небу руками.
   -- У, какъ страшно! промолвила м-съ Давило, съ отвращеніемъ смотря на картину.
   Гвендолина стояла молча, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- Ты, Гвендолина, никогда, не останешься одна въ этой комнатѣ?-- ехидно спросила маленькая Изабелла.
   -- Какъ ты смѣешь, дрянь, отпирать то, что нарочно заперто!-- воскликнула Гвендолина, злобно и поспѣшно захлопнула дверцу.-- Тутъ есть замокъ, гдѣ-же ключъ? Пусть сейчасъ найдутъ ключъ, а если его нѣтъ, то сдѣлать новый, и чтобъ никто не смѣлъ отворять эту дверцу! или, лучше, дайте мнѣ ключъ!
   Произнося это, Гвендолина отвернулась съ испуганнымъ, раскраснѣвшимся лицомъ и прибавила:
   -- Пойдемте въ нашу комнату, мама.
   Экономка нашла требуемый ключъ въ шифоньеркѣ въ той-же комнатѣ и, отдавая его горничной, велѣла той отнести его, "ея высочеству".
   -- Я не знаю, о комъ вы говорите, м-съ Стартинъ,-- отвѣтила горничная, миссъ Боэль, которая, раскладывая вещи наверху, не видала сцены въ гостиной и нѣсколько обидѣлась ироническимъ замѣчаніемъ новой служанки.
   -- Я говорю о молодой миссъ, которая, очевидно будетъ нами всѣми командовать,-- отвѣтила м-съ Стартинъ, и прибавила для умилостивленія горничной:-- Конечно, она вполнѣ этого достойна. Отдайте ей ключъ; она уже знаетъ, откуда онъ.
   -- Если вы приготовили все, то можете идти къ сестрамъ, Боэль, я сама помогу мамѣ,-- сказала Гвендолина, войдя съ м-съ Давило въ темную спальню, гдѣ, подлѣ громадной кровати въ родѣ катафалка, стояла маленькая, бѣлая постель.
   Однакожъ, она нисколько не думала о туалетѣ матери, а прямо подошла къ большому зеркалу, висѣвшему между окнами.
   -- Это зеркало, благодаря черному и желтому цвѣтамъ въ этой комнатѣ, очень рельефно оттѣняетъ твою красоту, Гвендолина,-- сказала м-съ Давило, смотря съ удовольствіемъ на дочь, которая, повернувшись въ три четверти тсъ зеркалу, приглаживала лѣвой рукой волосы.
   -- Стоитъ только воткнуть въ волоса нѣсколько бѣлыхъ розъ и я буду очень сносной св. Цециліей,-- сказала Гвендолина;-- только, что вы скажете, мама, о моемъ носѣ? Я не думаю, чтобъ у св. Цециліи былъ вздернутый носъ. Какъ-бы я желала имѣть вашъ прямой носъ; онъ годился-бы на все. А мой носъ только счастливый, но совершенно не годится для трагедій.
   -- О, дитя мое, всякій носъ хорошъ, чтобы переносить несчастье,-- замѣтила м-съ Давило съ глубокимъ вздохомъ и, бросивъ свой черный чепчикъ на столъ, задумалась.
   -- Ну, мама!-- сказала Гвендолина, отворачиваясь съ неудовольствіемъ отъ зеркала,-- не думайте грустить здѣсь! Ваша грусть испортитъ всѣ мои удовольствія, а въ этомъ домѣ можно жить очень счастливо. Что побуждаетъ васъ грустить именно теперь?
   -- Особенной причины нѣтъ, дитя мое, это, правда,-- отвѣтила м-съ Давило, дѣлая усиліе надъ собою и снимая платье;-- для меня довольно видѣть, тебя счастливой.
   -- Нѣтъ, вы должны быть и сами счастливы,-- продолжала Гвендолина недовольнымъ тономъ, помогая матери одѣваться;-- развѣ счастливой можно быть только въ молодости? Смотря на васъ, я часто спрашивала себя, зачѣмъ я остаюсь тутъ, когда вы грустите? дѣвчонки надоѣдаютъ до крайности, Джокоза страшно дурна и деревянна, и все вокругъ такъ площадно? Но теперь вы можете быть счастливы.
   -- Да, да, буду;-- отвѣтила м-съ Давило, трепля дочь по щекѣ.
   -- Но вы должны быть дѣйствительно счастливы, а не только казаться счастливой. Посмотрите, какія у васъ руки; онѣ гораздо красивѣе моихъ. Всякій, взглянувъ на васъ, скажетъ, что вы были гораздо красивѣе меня.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, голубушка, я никогда не была и на половину такъ хороша, какъ ты.
   -- Но какая польза въ томъ, что я хороша, если кончится тѣмъ, что мнѣ все наскучитъ и опротивѣетъ? Неужели замужество всегда къ этому приводитъ?
   -- Нѣтъ, дитя мое, бракъ для женщины -- средство быть счастливой, и ты, я надѣюсь, докажешь это блестящимъ образомъ.
   -- Я никогда не помирюсь съ бракомъ, если онъ не доставитъ мнѣ счастья. Я рѣшилась быть счастливой: по крайней мѣрѣ, не тратить жизни на мелочи и не оставаться въ неизвѣстности. Я твердо рѣшилась не дозволять никому вмѣшиваться въ мои дѣла, какъ нѣкоторые себѣ позволяли до сихъ поръ. Вотъ, мама, приготовленная для васъ вода.
   Съ этими словами Гвендолина подала матери воду, а потомъ, снявъ съ себя платье, сѣла къ зеркалу, и м-съ Давило стала ее причесывать.
   -- Я кажется, никогда тебѣ ни въ чемъ не перечила, Гвендолина,-- сказала она послѣ минутнаго молчанія.
   -- Да, но вы часто желаете, чтобъ я дѣлала то, что мнѣ противно.
   -- Ты говоришь объ урокахъ Алисы?
   -- Да, я исполняю ваше желаніе, но, право, не знаю, къ чему я это дѣлаю. Меня уроки мучаютъ до смерти, а ей не идутъ въ пользу. Она такая глупая, не имѣетъ ни къ чему способностей: ни къ языкамъ, ни къ музыкѣ. Ей гораздо лучше остаться совершенной невѣжей. Это ея роль, и она исполнитъ ее отлично.
   -- Какъ тебѣ не стыдно такъ дурно отзываться о своей сестрѣ, Гвендолина? Она, бѣдная, съ такой охотой всегда ухаживаетъ за тобою.
   -- Я, право, не знаю, мама, зачѣмъ стыдиться называть вещи ихъ именами и ставить каждаго на его мѣсто. Тяжело не ей быть дурой, а мнѣ даромъ терять время. Ну, мама, позвольте, я вамъ поправлю волосы.
   -- Да, намъ надо поторопиться. Дядя и тетка сейчасъ пріѣдутъ. Ради Бога, дитя мое, не будь рѣзка съ ними и съ твоей кузиной Анной, съ которой тебѣ постоянно придется вмѣстѣ выѣзжать. Обѣщай мнѣ это, Гвендолина. Ты знаешь, что Анна не можетъ быть тебѣ равной.
   -- Я и не желаю, чтобъ она была мнѣ равной,-- съ улыбкой сказала Гвендолина, покачивая головой, и разговоръ на этомъ окончился.
   По пріѣздѣ м-ра и м-съ Гаскойнъ съ дочерью, Гвендолина обошлась съ ними не только не рѣзко, но была очень любезна. Она возобновляла знакомство съ родственниками, съ которыми она видѣлась въ послѣдній разъ, когда ей только-что исполнилось шестнадцать лѣтъ; теперь она желала или, лучше сказать, рѣшилась очаровать ихъ.
   М-съ Гаскойнъ походила на сестру, но была смуглѣе и худощавѣе; ея лицо не было отуманено грустью, движенія не отличались томностью, а во взглядѣ отражалось больше жизни и пытливости, чѣмъ подобало-бы женѣ пастора, обязанной имѣть на окружающихъ благодѣтельное вліяніе. Но самой общей между ними чертою была пассивная наклонность къ послушанію и подражанію, что, благодаря различію ихъ положенія, и привело къ противоположнымъ результатамъ. Младшая сестра была несчастна въ замужествѣ, а старшая считала себя счастливѣйшей изъ женъ, и ея пассивность въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ приняла, наконецъ, форму изумительно-активную. Многіе изъ ея мнѣній, напримѣръ, о церковныхъ дѣлахъ и архіепископѣ Лаудѣ, были до того рѣшительны, что трудно было предположить, что они приняты ею только изъ повиновенія мужу. Впрочемъ, многое въ ея мужѣ располагало къ слѣпому довѣрію къ его авторитету. Онъ отличался нѣкоторыми добродѣтелями, но даже и приписываемые ему недостатки только обезпечивали ему успѣхъ въ жизни.
   Въ ряду преимуществъ, которыми онъ обладалъ, первое мѣсто занимала красивая фигура, особенно отличавшая его при возрастѣ въ пятьдесятъ семь лѣтъ. Лицо его не отличалось обще-пасторскимъ выраженіемъ, оффиціально добродушнымъ и смиреннымъ; онъ не былъ ни напыщенъ, ни искусственно небреженъ въ обращеніи: встрѣтивъ его, каждый сказалъ-бы, что это просто джентльменъ съ красивыми чертами лица, съ сѣдыми волосами и носомъ, начинавшимся горбомъ, но потомъ неожиданно принимавшимъ правильную форму. Этимъ отсутствіемъ клерикальной закваски, пропитывающей всю фигуру, тонъ и манеры англиканскаго пастора и сквозящей во всемъ, онъ былъ обязанъ тому обстоятельству, что нѣкогда служилъ въ арміи капитаномъ и принялъ духовный санъ не задолго до женитьбы на миссъ Арминъ. Когда кто-нибудь указывалъ на то, что онъ имѣлъ недостаточную для пастора подготовку, его друзья спрашивали, кто въ англиканскомъ духовенствѣ отличался болѣе достойной осанкой, кто лучше проповѣдывалъ или пользовался лучшимъ авторитетомъ въ своемъ приходѣ? Онъ обладалъ врожденной способностью къ администраціи, выказывая чрезвычайную снисходительность къ чужимъ мнѣніямъ и поступкамъ, такъ-какъ, онъ чувствовалъ себя достаточно сильнымъ, чтобъ господствовать надъ всѣми, и никогда не былъ раздражителенъ, какъ люди сознательно слабые. Онъ съ пріятной улыбкой относился къ людскимъ слабостямъ или къ модѣ, господствовавшей въ данную минуту, напримѣръ, къ садоводству и антикварству, очень распространеннымъ между пасторами его епархіи; самъ-же онъ предпочиталъ слѣдить по картамъ за современными войнами или отгадывать, что сдѣлалъ-бы Нессельроде, если-бъ англійскій кабинетъ поступилъ иначе. Образъ мыслей м-ра Гаскойна, послѣ нѣкотораго колебанія, принялъ скорѣе религіозный, чѣмъ богословскій оттѣнокъ, не ново-англиканскій, а -- какъ-бы онъ самъ назвалъ -- трезвоанглійскій, свободный отъ всякихъ предразсудковъ; иного взгляда, по его мнѣнію, и не могъ имѣть человѣкъ, смотрѣвшій на національную религію благоразумно и примѣнительно ко всѣмъ другимъ вопросамъ жизни. Ни одинъ изъ клерикальныхъ судей не имѣлъ такого вліянія, какъ онъ, на уголовныхъ сессіяхъ и никто менѣе его не дѣлалъ вредныхъ ошибокъ въ практическихъ дѣлахъ. Вообще его упрекали только въ излишней преданности мірскимъ интересамъ; нельзя было доказать, чтобъ онъ отворачивался отъ несчастныхъ но, безспорно, онъ искалъ дружбы преимущественно тѣхъ, которые могли быть полезны, ему, какъ отцу шести сыновей и двухъ дочерей; а злобные критики (лѣтъ десять тому назадъ въ Эссексѣ были такіе злые языки, что теперь и повѣрить трудно) замѣчали, что его мнѣнія часто измѣнялись по соображенію съ его личными выгодами.
   Гвендолина удивлялась теперь, какъ она могла забыть что ея дядя красивый мужчина, но она его видала въ то время, когда ей едва исполнилось шестнадцать лѣтъ, а въ этомъ возрастѣ дѣвушки -- самые равнодушные и неспособные критики въ этомъ отношеніи. Теперь-же для нея было чрезвычайно важно имѣть достойнаго родственника, который пріятно нарушалъ-бы женское однообразіе ея семейной жизни; она, конечно, не намѣревалась подчиняться контролю дяди, но ей пріятно было думать, что онъ съ гордостью введетъ ее, какъ свою племянницу, въ мѣстное общество. А по всему было видно, что онъ гордился ею и не могъ скрыть своего восхищенія.
   -- Вы переросли Анну, моя милая,-- сказалъ онъ, нѣжно обнимая свою дочь, застѣнчивое лицо которой было блѣднымъ его портретомъ;-- она моложе васъ годомъ, но, конечно, болѣе не выростетъ. Я надѣюсь, что вы будете друзьями.
   Говоря это, онъ мысленно сравнивалъ свою миніатюрную, скромную Анну съ блестящей Гвендолиной; но, хотя онъ и вполнѣ сознавалъ превосходство племянницы, онъ, тѣмъ не менѣе, допускалъ, что и его дочь имѣетъ свои прелести и, разумѣется, никогда не станетъ соперницей своей двоюродной сестры. Гвендолина также это сознавала и поцѣловала Анну съ искреннимъ радушіемъ.
   -- Мнѣ болѣе всего нужна добрая подруга,-- сказала она.-- Я очень рада, что мы переѣхали сюда; мама будетъ гораздо счастливѣе, живя такъ близко отъ васъ, тетя.
   М-съ Гаскойнъ выразила подобную-же надежду и сильное удовольствіе, что въ приходѣ мужа нашлось приличное жилище для семейства ея сестры. Потомъ, естественно, было обращено вниманіе на остальныхъ дѣвочекъ, которыхъ Гвендолина считала всегда лишнимъ балластомъ; представляя въ общемъ неопредѣленную дѣтскую посредственность, онѣ не имѣли въ ея глазахъ никакого значенія, но все-же служили помѣхой въ ея жизни. Она полагала, что выказывала въ отношеніи къ нимъ слишкомъ большую доброту, и была убѣждена, что дядя и тетка сожалѣютъ, что ея матери приходится заботиться о такомъ большомъ количествѣ дѣвочекъ; иначе не могли чувствовать благоразумные люди, по мнѣнію Гвендолины, кромѣ ея бѣдной матери, которая никогда не видала, что Алиса безобразно поднимала плечи и брови, Берта и Фанни постоянно шептались, а Изабелла вездѣ подслушивала и подглядывала и вѣчно наступала старшимъ сестрамъ на ноги.
   -- У тебя есть братья, Анна?-- спросила Гвендолина, пока происходилъ осмотръ ея младшихъ сестеръ.
   -- Да; я ихъ очень люблю,-- отвѣтила просто Анна;-- но ихъ воспитаніе дорого стоитъ папѣ, и онъ всегда увѣрялъ, что они изъ меня сдѣлаютъ мальчишку. Я, дѣйствительно, очень любила бороться и бѣгать съ Рексомъ. Я увѣрена, что ты очень его полюбишь. Онъ пріѣдетъ домой на Рождество.
   -- Я помню, что ты была очень дикой и застѣнчивой дѣвочкой, и трудно предположить, чтобъ ты боролась съ мальчишками, сказала Гвендолина съ улыбкой.
   -- О, конечно, я перемѣнилась и выѣзжаю въ свѣтъ. Но, по правдѣ сказать, я люблю по-старому ходить въ лѣсъ за ягодами съ Эдви и Лотти, а свѣтское общество мнѣ не нравится. Впрочемъ, вѣроятно, теперь мнѣ будетъ пріятнѣе выѣзжать вмѣстѣ съ тобою. Я такая глупая и никогда не знаю, что надо сказать. Мнѣ всегда кажется излишнимъ говорить то, что всѣмъ извѣстно, а новаго я ничего не могу придумать.
   -- Я съ большимъ удовольствіемъ буду выѣзжать вмѣстѣ съ тобою -- замѣтила Гвендолина, чувствуя большое расположеніе къ своей наивной кузинѣ;-- а ты любишь ѣздить верхомъ?
   -- Да, но у насъ на всѣхъ братьевъ и сестеръ одинъ шотландскій пони. Папа говоритъ, что онъ не можетъ держатъ лошадей, кромѣ упряжныхъ и его собственной клячи. У него такъ много расходовъ.
   -- Я намѣрена завести себѣ верховую лошадь и много ѣздить -- сказала Гвендолина рѣшительнымъ тономъ;-- а общество здѣсь пріятное?
   -- Папа говоритъ, что очень пріятное. Кромѣ сосѣднихъ пасторовъ, у насъ въ окрестностяхъ есть много хорошихъ семействъ: Квалоны, Аропоинты, лордъ Бракеншо и сэръ Гюго Малинджеръ, который, впрочемъ, никогда не живетъ въ своемъ замкѣ, гдѣ мы устраиваемъ веселые пикники; потомъ въ Винсестерѣ живутъ два или три семейства, въ Нотингвудѣ м-съ Вулкани и...
   Тутъ Анна была освобождена отъ дальнѣйшаго напряженія своихъ описательныхъ способностей и всѣ отправились въ столовую. За обѣдомъ самъ м-ръ Гаскойнъ подробно отвѣтилъ на вопросъ Гвендолины, распространяясь о всѣхъ преимуществахъ Офендина. Кромѣ аренды, содержаніе дома и хозяйства стоило не дороже, чѣмъ въ Ворсестерѣ самое обыкновенное жилище.
   -- Даже, если-бъ содержаніе здѣсь и обходилось немного дороже, всегда хорошій и приличный деревенскій домъ стоитъ маленькой жертвы,-- сказалъ онъ своимъ спокойнымъ, пріятнымъ, добродушнымъ тономъ; -- особенно когда хозяйствомъ управляетъ одинокая женщина. Всѣ лучшіе люди въ нашемъ сосѣдствѣ, конечно, пріѣдутъ къ вамъ съ визитомъ, но вамъ не надо давать большихъ обѣдовъ. Мнѣ -- другое дѣло, приходится много расходовать на обѣды, но за то я пользуюсь даровымъ помѣщеніемъ. Если-бъ я долженъ былъ платить аренду въ триста фунтовъ, то не могъ-бы никого принимать. Мои сыновья мнѣ ужасно много стоятъ. Вы въ этомъ отношеніи гораздо счастливѣе: кромѣ хозяйства и экипажа, у васъ нѣтъ большихъ расходовъ.
   -- Увѣряю тебя, Фанни, прибавила м-съ Гаскойнъ,-- теперь, когда наши дѣти подростаютъ, я должна соблюдать экономію. Я сама не важная хозяйка, но Генри меня многому научилъ. Онъ удивительно разсчетливъ и умѣетъ изъ всего извлечь пользу; себѣ-же онъ отказываетъ во всемъ, а помощниковъ-пасторовъ всегда находитъ даровыхъ. Право, трудно понять, почему до сихъ поръ ему не. дали лучшаго мѣста, особенно принимая въ разсчетъ его многочисленныхъ друзей и необходимость имѣть на важныхъ постахъ людей съ умѣренными мнѣніями. Если англиканская церковь должна сохранить свое высокое положеніе, то въ ней должны быть уважаемы умственныя способности и нравственный характеръ.
   -- О, милая Нанси, ты забываешь старую поговорку: благодари небо, что есть, триста человѣкъ, не хуже меня. Въ концѣ-концовъ, мы дождемся своего, я въ этомъ увѣренъ. Что-же касается вашего хозяина, Фанни, то я скажу вамъ, что лордъ Бракеншо мой лучшій другъ. Леди Бракеншо непремѣнно сдѣлаетъ вамъ визитъ. Я уже просилъ ихъ принять Гвендолину членомъ въ нашъ бракеншоскій стрѣлковый клубъ, блестящее собраніе... то-есть, если Гвендолина не имѣетъ ничего противъ моего плана,-- прибавилъ м-ръ Гаскойнъ, взглянувъ на нее съ лукавой улыбкой.
   -- Это доставитъ мнѣ самое большое удовольствіе -- отвѣтила Гвендолина; -- о, я очень люблю прицѣливаться и попадать въ цѣль.
   -- Наша бѣдная Анна слишкомъ близорука для стрѣльбы, но я первостепенный стрѣлокъ и могу вамъ быть полезенъ. Мнѣ хочется подготовить васъ къ нашему стрѣлковому празднику въ іюлѣ мѣсяцѣ. Вообще здѣсь у васъ прекрасное сосѣдство. Прежде всего надо упомянуть объ Аропоинтахъ. У нихъ прекрасный замокъ Кветчамъ-Голъ, который стоитъ осмотрѣть съ чисто-художественной точки зрѣнія; ихъ балы и обѣды славятся во всемъ околодкѣ. Архидіаконъ -- другъ ихъ дома, и вы всегда встрѣтите тамъ приличное общество. М-съ Аропоинтъ -- немного странное и даже нѣсколько каррикатурное существо, но очень добрая женщина. Миссъ Аропоинтъ -- прелестная дѣвушка и уже представлялась двору. Конечно, она должна мириться со своей матерью, потому что не всѣ молодыя дѣвушки имѣютъ такихъ прелестныхъ матерей, какъ ваши, Гвендолина и Анна.
   М-съ Давило слегка улыбнулась этому комплименту, а мужъ и жена любовно посмотрѣли другъ на друга. "Дядя и тетка, кажется, счастливы, подумала Гвендолина: -- они не скучаютъ и не грустятъ". Она рѣшила теперь, что въ Офендинѣ жить можно и что, по всей вѣроятности, на ея долю выпадетъ не мало удовольствій. Даже даровые помощники ея дяди, какъ она случайно узнала, были всегда приличные люди, а м-ръ Мидльтонъ, настоящій помощникъ, былъ просто кладъ. Всѣ жалѣли, что онъ вскорѣ долженъ былъ уѣхать.
   Однакожъ, былъ одинъ вопросъ, который она такъ жаждала разрѣшить въ свою пользу, что не хотѣла пропустить этого вечера безъ принятія мѣръ къ удовлетворенію своего желанія. Она знала, что ея мать рѣшилась подчиниться контролю м-ра Гаскойна во всемъ, что касалось расходовъ; ее побуждала къ этому не только благоразумная осторожность, но и желаніе, наконецъ, пользоваться искреннимъ сочувствіемъ родственниковъ, которые до сихъ поръ смотрѣли на нее, какъ на бѣдную Фанни, сдѣлавшую большую глупость своимъ вторымъ бракомъ. Такимъ образомъ, вопросъ о верховой лошади, который уже много разъ обсуждался между Гвендолиною и ея матерью, долженъ былъ подвергнуться рѣшенію м-ра Гаскойна. Гвендолина, сыгравъ, къ удовольствію слушателей, пьесу на фортепьяно и пропѣвъ нѣсколько арій, даже дуэтъ съ дядей, который былъ-бы настоящимъ артистомъ, если-бъ имѣлъ больше времени на занятіе музыкой и пѣніемъ, вдругъ сказала, обращаясь къ матери;
   -- Мама, вы еще не поговорили съ дядей о моей верховой ѣздѣ?
   -- Да,-- произнесла м-съ Давило, взглянувъ на шурина,-- Гвендолина очень желала-бы имѣть хорошенькую верховую лошадь. Какъ вы думаете, можемъ-ли мы позволить себѣ такой расходъ?
   М-ръ Гаскойнъ вытянулъ нижнюю губу и саркастически посмотрѣлъ на Гвендолину, граціозно усѣвшуюся на ручку креселъ своей матери.
   -- Мы могли-бы иногда давать ей пони,-- сказала м-съ Гаскойнъ, зорко наблюдая за выраженіемъ лица мужа и готовая высказать свое неодобреніе, если-бы только онъ былъ того-же мнѣнія.
   -- Нѣтъ, тетя,-- отвѣтила Гвендолина:-- вы этимъ только стѣсните другихъ, а мнѣ не доставите никакого удовольствія. Я терпѣть не могу пони. Я скорѣе откажу себѣ въ чемъ-нибудь другомъ, а буду имѣть свою собственную лошадь. (Какой молодой человѣкъ или молодая женщина не откажутся съ радостью отъ неопредѣленнаго удовольствія ради удовлетворенія своего минутнаго, опредѣленнаго желанія?)
   -- Она такъ прекрасно ѣздитъ верхомъ,-- сказала м-съ Давило, которая даже и въ томъ случаѣ, если-бъ сама не желала купить ей лошадь, не рѣшилась-бы переступить желанія дочери,-- она брала уроки, и учитель сказалъ, что ей можно дать любую лошадь безъ всякаго опасенія.
   -- Позвольте, лошадь будетъ стоить не менѣе шестидесяти фунтовъ, а потомъ кладите на ея содержаніе,-- сказалъ м-ръ Гаскойнъ такимъ тономъ, въ которомъ, сквозь сопротивленіе, слышалось и какое-то тайное сочувствіе; -- не забывайте, что вамъ нужно держать упряжныхъ лошадей и дѣлать большіе расходы на туалетъ.
   -- У меня только два черныхъ платья,-- поспѣшно замѣтила м-съ Давило,-- а младшимъ дѣвочкамъ еще не нужно никакого туалета. Къ тому-же Гвендолина сдѣлаетъ мнѣ большую экономію, давая уроки сестрамъ. Въ противномъ случаѣ, прибавила м-съ Давило,-- пришлось-бы нанимать дорого стоющую гувернантку и учителей.
   Гвендолина почувствовала нѣкоторую злобу къ матери, но старательно скрыла ее.
   -- Это хорошо, очень хорошо,-- сказалъ м-ръ Гаскойнъ, взглянувъ добродушно на свою жену.
   Гвендолина тихо отошла отъ разговаривавшихъ и занялась разборомъ нотъ на другомъ концѣ гостиной.
   -- Бѣдное дитя не имѣетъ никакихъ удовольствій,-- продолжала м-съ Давило вполголоса; -- я понимаю, что такая издержка въ настоящее время неблагоразумна. Но, право, ей необходимъ моціонъ и хоть какое-нибудь развлеченіе. Ахъ если-бъ вы видѣли, какъ она прелестна на лошади!
   -- Мы не считали возможнымъ купить для Анны лошадь, но она, милое дитя, съ такимъ-же удовольствіемъ ѣздила-бы на ослѣ, какъ и на лучшей верховой лошади.
   Въ это время Анна играла въ шашки съ Изабеллой, которая нашла гдѣ-то старую шашечницу.
   -- Конечно, красивая женщина никогда не бываетъ такъ хороша, какъ верхомъ на лошади,-- произнесъ м-ръ Гаскойнъ;-- по своей фигурѣ Гвендолина совершенная амазонка. Надо будетъ объ этомъ серьезно подумать.
   -- Во всякомъ случаѣ, мы могли-бы попробовать,-- замѣтила м-съ Давило,-- вѣдь всегда можно лошадь продать.
   -- Я поговорю съ конюхомъ лорда Бракеншо. Это мой fidas Achates по лошадиной части.
   -- Благодарю васъ,-- отвѣтила м-съ Давило, вполнѣ успокоенная;-- вы очень добры.
   -- Онъ всегда добрый,-- замѣтила м-съ Гаскойнъ.
   Но, по возвращеніи домой и оставшись наединѣ съ мужемъ, она сказала:
   -- Кажется, ты былъ слишкомъ снисходителенъ къ Гвендолинѣ по вопросу о покупкѣ лошади. Какъ можетъ она требовать болѣе того, что имѣетъ твоя дочь? Къ тому-же, намъ-бы слѣдовало прежде посмотрѣть, какъ будетъ вести свое хозяйство Фанни; тебѣ, право, довольно заботъ и безъ этихъ пустяковъ.
   -- Милая Нанси, мы должны смотрѣть на каждый предметъ со всякой точки зрѣнія. Эта молодая дѣ

ДЖОРДЖЪ ЭЛЛІОТЪ.

Даніэль Деронда.

Повѣсть.

ВЪ ОБРАБОТКѢ Н. ВАСИНА.

Изданіе журнала
"ПУТЕВОДНЫЙ ОГОНЕКЪ".
1915 г.

   

1.

   Въ одинъ свѣтлый, теплый іюльскій день, полный солнечнаго блеска и благоуханія розъ, лепестки которыхъ усѣивали лужокъ, окаймленный съ трехъ сторонъ древнимъ готическимъ монастыремъ, мальчикъ лѣтъ тринадцати, по имени Даніэль Деронда, лежалъ на травѣ подъ сѣнью дерева, поддерживая обѣими руками свою кудрявую голову, и читая книгу; подлѣ него на складномъ стулѣ сидѣлъ его наставникъ, м-ръ Фрезеръ, тоже занятый чтеніемъ. Книга, раскрытая передъ мальчикомъ, была по исторіи Италіи; онъ страстно любилъ исторію и желалъ знать,-- что дѣлалось въ отдаленныя времена. Вдругъ онъ поднялъ голову и задумался: ему въ книгѣ попался одинъ герой, который не зналъ,-- какого онъ происхожденія, не зналъ никогда ни отца, ни матери, и мучился этимъ незнаніемъ. Даніэль сразу же увидѣлъ въ этомъ героѣ сходство съ собою: и онъ никогда не зналъ ни своего отца, ни матери и ничего не слышалъ о нихъ.
   Жилъ онъ у богатаго баронета, сэра Гюго Малинджера, всегда называть его дядей, и, когда однажды спросилъ его о своихъ родителяхъ, баронетъ отвѣтилъ:
   -- Ты лишился отца и матери въ младенчествѣ, и вотъ почему я принялъ тебя на свое попеченіе.
   Напрягая тогда свою память, Даніэль смутно сталъ припоминать,-- какъ его кто-то крѣпко цѣловалъ, какъ его со всѣхъ сторонъ окружала тонкая" благоухающая ткань, какъ его пальцы неожиданно попали на что-то твердое, и онъ расплакался. Всѣ другія его воспоминанія ограничивались тѣмъ маленькимъ міромъ, среди котораго онъ продолжалъ жить. Онъ такъ любилъ сэра Гюго, что не имѣлъ повода сожалѣть о потерѣ невѣдомыхъ ему родителей. Даніэль считалъ его совершенствомъ.
   Помѣстье, гдѣ протекала его мирная, веселая жизнь, было одно изъ лучшихъ въ Англіи. Малинджеры вели свое происхожденіе отъ Гюго Малингра, прибывшаго въ Англію съ Вильгельмомъ Завоевателемъ. Два ряда этихъ потомковъ, прямыхъ и побочныхъ вѣтвей, смотрѣли на маленькаго Даніэля въ портретной галлереѣ: тутъ были и рыцари въ блестящей бронѣ, и серьезные государственные люди въ черныхъ бархатныхъ кафтанахъ и политическіе дѣятели въ громадныхъ парикахъ...
   Разсматривая старинную портретную галлерею сэра Гюго, Даніэль видѣлъ, что онъ былъ красивѣе всѣхъ предковъ своего дяди; въ тринадцатилѣтнемъ возрастѣ онъ могъ служить образцомъ для художника, желающаго нарисовать поразительной красоты мальчика...
   Въ данную минуту, на зеленомъ лужкѣ, среди благоухающихъ розъ, Даніэль Деронда сильно задумался о своихъ, неизвѣстныхъ ему, родителяхъ. Что сталось съ его отцомъ? Съ матерью? Объ этой тайнѣ Даніэль не могъ ни у кого спросить, такъ какъ боялся получить непріятный отвѣтъ. Люди, дѣтство которыхъ протекло мирно, счастливо, поймутъ этотъ страхъ -- услышать что-нибудь непріятное о своихъ родителяхъ. Тяжелое душевное состояніе Даніэля, наконецъ, нашло себѣ облегченіе въ крупныхъ слезахъ... Теперь, когда прошли первыя минуты тяжелой грусти, онъ понялъ, что у него еще нѣтъ никакихъ основаній опасаться чего-нибудь плохого. Однако, онъ иначе началъ смотрѣть на всѣ происшествія своей жизни. Мысль, что другіе знали и скрывали многое объ его происхожденіи, что онъ самъ ни за что не желалъ бы раскрытія этой тайны, развила въ немъ преждевременную сосредоточенность. Онъ теперь обращалъ вниманіе на такія слова, которыя до того іюльскаго дня прошли бы незамѣченными мимо его ушей; всякая мелочь теперь возбуждала въ немъ новыя, неизвѣстныя ему до сихъ поръ чувства.
   Одно изъ подобныхъ пустыхъ обстоятельствъ, случившееся мѣсяцъ спустя, произвело на юношу глубокое впечатлѣніе.
   Даніэль отличался не только серебристымъ дѣтскимъ голосомъ, но и замѣчательнымъ музыкальнымъ даромъ, такъ что съ ранняго дѣтства онъ пѣлъ, самъ себѣ аккомпанируя на фортепіано. Впослѣдствіи сэръ Гюго пригласивъ къ нему учителей и часто заставлялъ его пѣть при гостяхъ. Разъ, когда мальчикъ очень хорошо спѣлъ при гостяхъ одинъ романсъ, баронетъ скачалъ съ улыбкой:
   -- Подойди сюда, Данъ.
   Мальчикъ подошелъ. На немъ была вышитая полотняная блуза, выдѣлявшая его красивую головку, а серьезное выраженіе лица придавало ему необыкновенную прелесть.
   -- Хотѣлъ бы ты быть великимъ пѣвцомъ,-- спросилъ сэръ Гюго,-- и каждый день слышать похвалы публики?
   Даніэль вспыхнулъ и, немного подумавъ, отвѣтилъ гнѣвнымъ, рѣшительнымъ тономъ:
   -- Нѣтъ, ни за что.
   -- Ну, ну, хорошо,-- сказалъ сэръ Гюго съ удивленіемъ и потрепалъ мальчика по плечу.
   Даніэль поспѣшно вышелъ изъ гостиной. Его прямо въ сердце поразило неожиданное открытіе, что дядя думалъ о такой для него будущности, которая не только не походила на его собственную, но считалась сыновьями англійскихъ джентльменовъ низкой. Онъ часто бывалъ съ сэромъ Гюго въ Лондонѣ въ оперѣ и видѣлъ, какъ принимаютъ знаменитыхъ пѣвцовъ; но, несмотря на свое музыкальное дарованіе, онъ съ негодованіемъ отворачивался отъ мысли, что онъ, Даніэль Деронда, сталъ бы, разодѣвшись, какъ кукла, пѣть для потѣхи людей, видѣвшихъ въ немъ только свою забаву. То, что сэръ Гюго допускалъ возможность появленія его на сценѣ, казалось, говорило Даніэлю, что онъ по происхожденію не принадлежалъ къ числу джентльменовъ, подобныхъ баронету. Узнаетъ ли онъ когда- нибудь горькую тайну о своихъ родителяхъ? Настанетъ ли время, когда дядя откроетъ ему все?
   До сихъ поръ Даніэль не обращалъ никакого вниманія на семейное генеалогическое дерево, висѣвшее въ кабинетѣ дяди, но теперь его тянуло къ этому пергаменту; однако, онъ боялся,-- какъ бы его не застали за разсматриваніемъ этого документа и не догадались о его душевномъ волненіи.
   Даніэль любилъ почти всѣхъ окружающихъ его лицъ, хотя иногда не прочь былъ и подразнить ихъ, конечно, за исключеніемъ дяди. Къ нему Даніэль чувствовалъ глубокую, сыновнюю привязанность, и все, что касалось сэра Гюго, это имѣло особую, прелесть въ глазахъ мальчика. Сочиненія дяди, его блестящія описанія путешествій, статьи казались ему образцами совершенства.
   Вскорѣ послѣ сцены, возбудившей тревожное волненіе въ душѣ Даніэля, оказалось, что, по всей вѣроятности, сэръ Гюго только шутилъ. Однажды утромъ онъ послалъ за Даніэлемъ и сказалъ ему:
   -- Конечно, всякая перемѣна въ жизни тяжела для людей, живущихъ счастливо; но ты не можешь, не разставаясь со мной, получить такое воспитаніе, какого я хочу. Да къ тому же, въ школѣ тебя ожидаетъ много удовольствій.
   -- Значитъ, я поступлю въ школу?-- спросилъ мальчикъ.
   -- Да, я хочу отправить тебя въ Итонъ. Ты долженъ получить воспитаніе, какъ настоящій англійскій джентльменъ,-- а для этого долженъ поступить въ школу, а потомъ въ Кембриджскій университетъ, гдѣ я самъ воспитывался.
   Румянецъ показался на щекахъ Даніэля.
   -- Что ты на это скажешь?-- спросилъ сэръ Гюго съ улыбкой.
   -- Я желаю быть джентльменомъ,-- отвѣтилъ Даніэль,-- и поступлю въ школу.
   -- Значитъ, тебѣ не жаль разстаться со старымъ дядей?-- нѣжно спросилъ сэръ Гюго.
   -- Очень, очень жаль,-- отвѣчалъ Даніэль, схвативъ руку дяди: -- но вѣдь я буду ѣздить домой на праздники?
   Этотъ разговоръ успокоилъ Даніэля. Изъ него хотѣли сдѣлать джентльмена,-- слѣдовательно, его предположенія о своихъ родителяхъ не вѣрны. Онъ пересталъ задумываться...
   Въ школѣ все пошло прекрасно, и Даніэль былъ доволенъ своимъ новымъ существованіемъ. Въ школѣ всѣ считали его очень скрытнымъ, сосредоточеннымъ мальчикомъ, но никто не винилъ его въ этомъ, такъ какъ онъ былъ очень добръ, простъ и отличался, какъ въ ученьѣ, такъ и въ играхъ.
   Передъ первыми каникулами Даніэль получилъ отъ сэра Гюго письмо, въ которомъ тотъ сообщалъ, что онъ женился, что, конечно, прибавлялъ дядя, нисколько не мѣшало Дяніэлю провести праздникъ дома, такъ какъ онъ найдетъ въ леди Малинджеръ новаго друга.
   Занятія въ школѣ шли хорошо; на каникулы Даніэль ѣздилъ въ аббатство къ дядѣ.
   Однажды, въ концѣ лѣтнихъ каникулъ, наканунѣ поступленія въ Кембриджъ, Даніэль спросилъ дядю:
   -- Чѣмъ вы хотите сдѣлать меня, сэръ?
   -- Чѣмъ хочешь, мой милый мальчикъ,-- отвѣчалъ баронетъ -- Ты можешь самъ выбрать тотъ родъ дѣятельности, къ которому чувствуешь влеченіе...
   -- Я думаю, сэръ,-- отвѣтилъ, краснѣя, Даніэль,-- что въ выборѣ занятій я долженъ принять во вниманіе и денежный вопросъ. Вѣдь мнѣ придется жить своимъ трудомъ.
   -- Не совсѣмъ. Конечно, я совѣтую тебѣ не быть расточительнымъ, но къ этому у тебя нѣтъ расположенія, а отказывать себѣ въ необходимомъ тебѣ нѣтъ причины. Ты всегда можешь разсчитывать на семьсотъ фунтовъ стерлинговъ (около 7.000 руб.) въ годъ. Значитъ, ты можешь выбрать, какую хочешь, карьеру.
   Деронда былъ сильно смущенъ. Онъ сознавалъ необходимость поблагодарить дядю, но другія чувства волновали его. Щедрость сэра Гюго къ Даніэлю была тѣмъ замѣчательнѣе, что за послѣднее время онъ выказывалъ особую экономію и всячески старался отложить поб"Льше денегъ отъ доходовъ съ помѣстій на приданое дочерямъ; поэтому въ головѣ Даніэля блеснула мысль, что не былъ ли онъ обязанъ назначаемыми ему деньгами своимъ отцу или матери. Такъ онъ ничего и не сказалъ.
   Деронда не принадлежалъ къ лучшимъ ученикамъ въ Гетонѣ, и хотя нѣкоторыя науки давались ему легко,-- однако, у него не было тѣхъ способностей, какія требуются отъ юношей, желающихъ блистать въ такихъ школахъ, какъ итонская. Онъ чувствовалъ отвращеніе къ борьбѣ съ другими за первенство.
   Въ Кембриджскомъ университетѣ Деронда производилъ такое же впечатлѣніе на всѣхъ окружающихъ, какъ и въ Итонѣ. Всѣ въ одинъ голосъ говорили, что онъ занялъ бы первое мѣсто, если бы смотрѣлъ на ученіе только какъ на средство къ достиженію успѣха, а не какъ на орудіе для развитія себя. Сначала университетскія занятія имѣли для него большую прелесть. Интересныя занятія и похвалы профессора побудили его держать экзаменъ на первую ученую степень по математикѣ.
   Но въ его намѣреніяхъ помѣшало ему одно обстоятельство. Въ одно время съ Даніэлемъ поступилъ въ университетъ и занималъ комнату рядомъ съ нимъ юноша, отличавшійся необыкновенно живымъ характеромъ. Его узкія черты лица испускавшіеся на плечи бѣлокурые волосы напоминали старинные портреты. Отецъ его, замѣчательный граверъ, умеръ одиннадцать лѣтъ тому назадъ, и его мать должна была воспитывать на свои скудныя средства трехъ дочерей. Ганъ Мейрикъ чувствовалъ себя опорой этой семьи. Человѣкъ онъ былъ очень способный, и ученіе давалось ему легко; мѣшалъ ученію только его слишкомъ живой, непостоянный характеръ.
   Ганъ былъ добрымъ, любящимъ существомъ и въ Деронда нашелъ себѣ друга. На Деронда онъ смотрѣлъ, какъ на человѣка выше себя, ни въ чемъ не нуждающагося. Даніэль мало-по-малу привыкъ заботиться о немъ, какъ о братѣ, сдерживалъ его въ минуты слабости и часто незамѣтно выручалъ его въ денежныхъ затрудненіяхъ. Мейрикъ готовился къ экзамену для полученія ученой степени по классическимъ языкамъ.
   Но одна случайность чуть не уничтожила всѣхъ его надеждъ У него разболѣлись глаза, и ему грозила опасность потерять зрѣніе. Этотъ неожиданный несчастный случай побудилъ Даніэля пожертвовать собой и своими занятіями для друга; онъ началъ энергично помогать Гану въ его занятіяхъ классическими языками.
   Когда Ганъ вполнѣ оправился, такъ что могъ самъ читать, Даніэль съ новой энергіей старался наверстать упущенное время. Однако, всѣ его усилія не привели ни къ чему; зато Меприкъ получилъ первую награду, что доставило ему большое удовольствіе. Мейрикъ же написалъ сэру Гюго письмо, въ которомъ разсказалъ, какъ Даніэль пожертвовалъ своимъ первенствомъ ради него.
   Оба друга отправились въ Лондонъ вмѣстѣ: Мейрикъ съ радостной вѣстью къ матери и сестрамъ, жившимъ въ маленькомъ домикѣ въ Чельси, а Деронда -- съ твердымъ намѣреніемъ сообщить, сэру Гюго о своемъ желаніи попутешествовать по Европѣ. Сэръ Гюго принялъ его еще нѣжнѣе, чѣмъ раньше и самъ вызвался поѣхать съ нимъ.
   Но прежде Отъѣзда за границу Даніэль провелъ нѣсколько''часовъ въ домѣ Гана Мейрика, гдѣ познакомился съ его матерью и сестрами, и молодыя дѣвушки съ большимъ вниманіемъ отнеслись къ другу ихъ брата.
   

II.

   Въ прекрасный іюньскій вечеръ Деронда ѣхалъ въ лодкѣ вверхъ по Темзѣ. Около года прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ возвратился въ Англію изъ-за границы, думая, что его воспитаніе окончено, и онъ займется адвокатурой; но съ каждымъ днемъ онъ все болѣе колебался, не зная,-- какой жизненный путь выбрать себѣ.
   Въ темно-синей фуфайкѣ и въ такой же маленькой фуражкѣ, съ коротко подстриженными волосами и большой шелковистой бородой, Даніэль теперь былъ съ виду крѣпкимъ, мужественнымъ юношей. Продолжая грести, Даніэль тихо напѣвалъ высокимъ красивымъ баритономъ.
   На дорожкахъ по берегу виднѣлись гуляющіе, а по рѣкѣ тянулись барки. Деронда налегъ на весла, чтобы поскорѣе миновать этотъ оживленный уголокъ, но долженъ былъ остановиться у самаго берега, чтобы пропустить мимо большую барку.
   Трое или четверо прохожихъ остановились на берегу и смотрѣли, какъ барка проходила подъ мостомъ,-- по всей вѣроятности, они обратили вниманіе на молодого джентльмена въ лодкѣ; но тихіе звуки его пѣсни, конечно, поразили только стоявшую въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него маленькую, печальную фигуру. Это была дѣвушка, лѣтъ восемнадцати, небольшого роста, худая, съ маленькимъ, нѣжнымъ лицомъ, въ большой черной шляпѣ, изъ-подъ которой выбивались черные кудри, зачесанные за уши, и въ длинномъ шерстяномъ бурнусѣ. Руки ея безпомощно свѣшивались, а глаза неподвижно были устремлены на воду.
   Замѣтивъ ее, Деронда пересталъ пѣть; она, очевидно, слушала его пѣніе, но не обращала вниманія,-- откуда оно несется, потому что теперь она вдругъ съ испугомъ осмотрѣлась по сторонамъ. Ихъ глаза на одно мгновеніе встрѣтились. Взглядъ дѣвушки походилъ на взглядъ газели, обращающейся въ бѣгство. Деронда показалось, что она совсѣмъ не сознаетъ, что вокругъ нея происходитъ...
   Возвращаясь домой, Деронда почти не гребъ, и теченіе тихо несло его внизъ. Когда онъ добрался до Ричмондскаго моста, солнце уже садилось, наступали сумерки. Онъ выбралъ уединенный берегъ, причалилъ лодку и легъ на спину, въ уровень съ бортомъ, такъ что онъ видѣлъ все окружающее, а его нельзя было различить въ нѣсколькихъ шагахъ. Вдругъ его взглядъ остановился на высокихъ ивахъ на противоположномъ берегу. Среди нихъ что-то мелькнуло; странное предчувствіе сжало его сердце.
   У самой воды показалась маленькая фигурка дѣвушки. освѣщенная косыми лучами солнца. Онъ, боясь испугать ее, не шевелился и молча слѣдилъ за нею. Она осмотрѣлась по сторонамъ и, убѣдившись, что никто ея не видитъ, повѣсила шляпу на кустъ, сняла бурнусъ, опустила его въ воду, потомъ вынула и сдѣлала шагъ впередъ. Деронда понялъ, что она хотѣла завернуться въ мокрый бурнусъ, какъ въ саванъ; дольше ждать нельзя было, Онъ быстро переправился на другой берегъ. Несчастная, видя, что ея намѣреніе открыто, упала на берегъ, закрывъ лицо руками. Даніэль подошелъ къ ней и сказалъ ласково:
   -- Не бойтесь. Я вижу, вы несчастны... Не могу ли я чѣмъ помочь вамъ?
   Она подняла голову, взглянула на него и узнала его. Нѣсколько минутъ она смотрѣла на него молча, потомъ тихимъ голосомъ съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ сказала:
   -- Я видѣла васъ прежде. Вы пѣли такую грустную пѣснь...
   -- Да,-- отвѣчалъ Деронда,-- я часто ее пою. Но позвольте мнѣ отвезти васъ домой въ лодкѣ. Позвольте маѣ вамъ помочь. Я никому не дамъ васъ обидѣть.
   Эти слова, казалось, внушили дѣвушкѣ довѣріе къ Деронда. Она подошла уже къ лодкѣ и вдругъ остановилась.
   -- Мнѣ некуда итти,-- сказала она,-- у меня здѣсь нѣтъ никого.
   -- Я отвезу васъ къ почтенной дамѣ, у которой нѣсколько дочерей,-- поспѣшно отвѣтилъ Деронда.-- Тамъ вамъ будетъ очень хорошо. Не надо терять времени; здѣсь вы можете, захворать. Жизнь еще доставитъ вамъ много счастья; право, на свѣтѣ есть добрые люди.
   Дѣвушка послушно сѣла въ лодку. Даніэль молча началъ грести, и они быстро понеслись по теченію. Она не смотрѣла на него, но слѣдила за взмахами веселъ. Даніэль хотѣлъ заговорить съ дѣвушкой, но боялся надоѣсть ей.
   -- Если бы вы не подоспѣли на помощь,-- заговорила, наконецъ, дѣвушка,-- теперь я была бы уже мертвой.
   -- Не говорите объ этомъ. Я надѣюсь, что вы не будете сожалѣть, что я удержалъ васъ.
   -- Не знаю,-- почему мнѣ радоваться, что я не умерла...
   -- Вы найдете себѣ друзей.
   -- Нѣть,-- печально отвѣтила она,-- у меня на свѣтѣ только мать и братъ. Но гдѣ ихъ найти?
   -- Вы англичанка? Вы такъ хорошо говорите по-англійски.
   -- Я родилась въ Англіи, но я еврейка.
   Деронда ничего не отвѣтилъ, но удивился,-- какъ онъ сразу не догадался объ этомъ по чертамъ дѣвушки.
   -- Вы меня не презираете?-- спросила она.
   -- Я не такъ глупъ.
   -- Моя мать и братъ были хорошіе люди, но я ихъ никогда не найду. Я прибыла сюда издалека, изъ-за границы. Я убѣжала... но всего я не могу вамъ разсказать. Я думала найти мать. Но потомъ на меня напало отчаяніе, и сегодня у меня цѣлый день звучало въ ушахъ: "никогда! никогда!" Теперь опять я начинаю думать, что найду ее. Не даромъ Богъ велитъ мнѣ жить.
   Силы ей измѣнили,-- она закрыла лицо руками и горько зарыдаіа. Деронда надѣялся, что слезы успокоятъ дѣвушку. Онъ обдумывалъ,-- какъ представить дѣвушку леди Малинджеръ. Вдругъ ему пришло въ голову отвезти дѣвушку къ м-съ Мейрикъ, къ которой онъ часто заходилъ по пріѣздѣ изъ-за границы. Гансъ Мейрикъ былъ въ Италіи, и Даніэль былъ убѣжденъ, что почтенная мать его и три сестры тепло примутъ спасенную имъ дѣвушку.
   Деронда и рѣшилъ такъ сдѣлать.
   

III.

   М-съ Мейрикъ жила въ тихомъ кварталѣ Лондона, въ скромной квартиркѣ; обстановка домика была старая, дешевая,-- но среди этой, не бросающейся въ глаза, обстановки текла счастливая семейная жизнь. Мать и дочери любили другъ друга и вели трудовую жизнь.
   Въ этотъ вечеръ м-съ Мейрикъ читала вслухъ, сидя у лампы; подлѣ нея сестры Эми и Мэбъ вышивали подушки на продажу, а поодаль, за особымъ столомъ, третья сестра, Кэти, дѣлала на заказъ иллюстраціи для книгъ.
   Навстрѣчу входившему въ переднюю Даніэлю, оставившему дѣвушку на извозчикѣ, вышла сама м-съ Мейрикъ. Деронда передалъ ей о случившемся и просилъ пріютить дѣвушку.
   -- Я знаю, что я злоупотребляю вашей добротой,-- добавилъ онъ,-- но я рѣшительно не знаю, что мнѣ дѣлать съ бѣдной дѣвушкой. Чужимъ ее отдать нельзя. Я разсчитывалъ на васъ.
   -- Отлично,-- отвѣчала м-съ Мейрикъ,-- вы мнѣ дѣлаете честь своимъ довѣріемъ. Ступайте, приведите ее, а я предупрежду моихъ дѣвочекъ.
   Пока Диронда ходилъ за незнакомкой на улицу, м-съ Мейрикъ разсказала обо всемъ дочерямъ.
   Появленіе дѣвушки въ яркоосвѣщенной гостиной могло бы возбудить состраданіе и въ зачерствѣвшихъ сердцахъ. Сначала ее ослѣпилъ яркій свѣтъ, но, почувствовавъ нѣжное пожатіе руки и видя добрыя лица, она какъ бы ожила.
   -- Вы, вѣрно, устами?-- сказала и съ Мейрикъ.
   -- Мы будемъ за вами ухаживать, мы будемъ васъ любить!-- воскликнула Мэбъ.
   Теплая встрѣча въ чужомъ домѣ сильно подѣйствовала на дѣвушку.
   -- Я чужестранка... еврейка,-- сказала она м-съ Мейрикъ.-- Вы, можетъ быть, думаете дурно обо мнѣ?..
   -- Ничего дурного мы о васъ не думаемъ,-- сказала м-съ Мейрикъ.-- Успокойтесь, вы здѣсь вполнѣ дома.
   -- Меня зовутъ Мирой Лапидотъ. Я пріѣхала изъ Праги, откуда бѣжала. Я думала найти въ Лондонѣ мать и брата. Меня отняли у матери ребенкомъ. Теперь Лондонъ измѣнился" и я не могла найти своихъ. Я здѣсь давно, у меня было немного денегъ. А потомъ я дошла до отчаянія.
   Деронда вскорѣ ушелъ, обѣщавъ на другой день заглянуть къ нимъ.
   До утра Деронда не могъ сомкнуть глазъ. Страстное желаніе Миры отыскать мать, соотвѣтствовавшее его собственнымъ чувствамъ, возбудило въ немъ симпатію къ ней и рѣшеніе помочь ей въ ея поискахъ. Если ея братъ и мать находятся въ Лондонѣ, то ихъ легко было найти. Но тутъ въ головѣ Даніеля возникли тѣ же опасенія насчетъ родственниковъ Миры, которыя такъ часто терзали его при мысли о собственныхъ отцѣ и матери. Мира, говорила, что ея мать и братъ хорошіе люди,-- но вѣдь это могло такъ казаться дѣвочкѣ, да и со времени разлуки прошло десять или двѣнадцать лѣтъ, и они за это время могли измѣниться. Что, если они окажутся недостойными этой скромной дѣвушки?
   Когда на слѣдующее утро Мира вышла въ гостиную, тамъ была только одна м-съ Мейрикъ, такъ какъ дочери ея уже ушли: Мэбъ на урокъ, Кэти понесла рисунки, а Эли отправилась за покупками. М-съ Мейрикъ не приставала къ ней съ разспросами, но царившая въ домѣ тишина сама навела дѣвушку на откровенность. Она первая обратилась къ м-съ Мейрикъ:
   -- Я лучше всего помню лицо моей матери, хотя мнѣ было семь лѣтъ, когда меня увезли отъ нея, а теперь мнѣ девятнадцать.
   -- Это очень понятно,-- отвѣчала м-съ Мейрикъ,-- первыя впечатлѣнія всегда долго остаются въ памяти.
   -- Да, это мои первыя впечатлѣнія. Мнѣ кажется, что жизнь моя началась въ маленькой бѣлой постели, надъ которой стоитъ, наклонившись, мама и поетъ. Часто и теперь я вижу во снѣ ея лицо, наклоненное надо мной, и, какъ ребенокъ, протягиваю къ ней руки. Я увѣрена, что узнала бы ее теперь.
   -- Какимъ образомъ васъ разлучили?
   -- Мнѣ тяжело говорить объ этомъ, но отъ васъ я ничего не буду скрывать. Меня изъ дому увезъ отецъ. Я думала, что мы ѣдемъ только путешествовать, и была очень довольна. Мы пріѣхали въ Америку. Отецъ утѣшалъ меня, что мы скоро вернемся къ матери. Но время шло, а мы все жили въ Америкѣ. Однажды отецъ взялъ меня на колѣни и сказалъ, что мать и братъ умерли, и мы не вернемся домой. Брата я мало знала, но все же мнѣ было жаль его, а о матери я плакала цѣлыми ночами. Я вѣрила отцу,-- но мама такъ часто являлась мнѣ во снѣ, что я пришла къ убѣжденію, что она, должно быть, не умирала. Я видѣла ее не только ночью, во снѣ, но и днемъ, лишь закрою глаза.
   -- Отецъ хорошо обращался съ вами?-- спросила мистрисъ Мейрикъ.
   -- Да, онъ былъ очень ласковъ и заботился о моемъ воспитаніи. Онъ былъ актеръ, довольно посредственный, а кромѣ того, былъ режиссеромъ и писалъ и переводилъ пьесы. Со мной занималась одна итальянка пѣвица и учитель декламаціи. Девяти лѣтъ я выступила на сценѣ. Отецъ много зарабатывалъ, и мы вели роскошную, но безпорядочную жизнь всегда на людяхъ. Наша жизнь мнѣ не нравилась, а когда я стала побольше, то набралась хорошихъ мыслей изъ пьесъ и стиховъ, изъ Шекспира и Шиллера. Отецъ хотѣлъ сдѣлать изъ меня пѣвицу, потому что голосъ у меня былъ прекрасный, и далъ мнѣ лучшихъ учителей. Но мнѣ было непріятно, что онъ хвастается мной и заставляетъ меня пѣть напоказъ, точно я не живое существо, а органъ. На сценѣ играть мнѣ было не трудно, но я ненавидѣла аплодисменты и похвалы, которые казались мнѣ холодными, неискренними. Меня также поражала противоположность, которая существовала между нашей жизнью на сценѣ и дома: актрисы на сценѣ казались добрыми, нѣжными, но, выйдя за кулисы, становились грубыми, сварливыми. Я часто плакала, такъ какъ мнѣ не хотѣлось быть артисткой, а между тѣмъ отецъ готовилъ меня къ сценической дѣятельности. Я все болѣе и болѣе чувствовала отвращеніе къ нашей жизни и хотѣла перемѣнить ее,-- но куда мнѣ было итти? Все больше меня влекло -- найти свою мать. Я уже не спрашивала отца о ней и начала подозрѣвать, что онъ обманулъ меня насчетъ смерти мамы и брата. И тогда-то я возненавидѣла всякую неправду. Тогда я написала тайкомъ матери; я помнила, что мы жили въ Лондонѣ, на Кольманской улицѣ, и что наша фамилія была Коганъ, хотя отецъ называлъ себя Лапидотъ, такъ какъ, по его словамъ, эту фамилію носили наши предки въ Польшѣ. Отвѣта я никакого не получила. Вскорѣ мы изъ Америки переѣхали въ Гамбургъ.
   -- Мы долго жили въ разныхъ городахъ, всего болѣе въ Гамбургѣ и Вѣнѣ. Я стала учиться пѣнію, такъ какъ отецъ хотѣлъ устроить меня въ оперу; но учитель сказалъ мнѣ, что у меня хорошій голосъ, но недостаточный для сцены. Это очень огорчило отца, такъ какъ онъ надѣялся черезъ меня получать много денегъ. Отецъ въ это время началъ играть въ карты и сильно пристрастился къ игрѣ. Разъ за неплатежъ онъ даже былъ посаженъ въ тюрьму, но его -скоро выпустили. Потомъ я замѣтила, что отецъ задумалъ что-то нехорошее, чтобы достать черезъ меня побольше денегъ. Тогда я твердо рѣшилась бѣжать отъ него и отправиться въ Лондонъ на поиски матери. Въ это время мы только что пріѣхали въ Прагу. Разъ на разсвѣтѣ я, надѣвъ бурнусъ и шляпку, незамѣтно вышла изъ гостиницы, гдѣ мы остановились, и отправилась на желѣзную дорогу. Когда взошло солнце, я уже ѣхала въ Дрезденъ. Я плакала отъ радости и боялась только,-- какъ бы меня не догналъ отецъ. У меня было мало денегъ, я питалась однимъ хлѣбомъ и доѣхала только до Дувра, а въ Лондонъ пришла пѣшкомъ. Я утѣшалась только мыслью, что въ Лондонѣ меня встрѣтитъ мать. Но тутъ меня ждало разочарованіе. Кольманская улица давно уже не существовала. Я была одна, безъ всякой помощи въ громадномъ городѣ, и отчаяніе охватило меня. Я купила хлѣба и сѣла на пароходъ. Меня высадили на берегу,-- право, не знаю, гдѣ; было поздно; я сѣла подъ дерево и скоро заснула. Утромъ я незнала, что мнѣ дѣлать. Жизнь мнѣ опостылѣла, и я боялась свѣта. Раньше меня поддерживала надежда найти мать, а теперь и ея не было. Мнѣ предстояла голодная смерть... Вы знаете, что потомъ случилось. Я была одна на свѣтѣ... М-ръ Деронда протянулъ мнѣ руку помощи, и надежда снова проснулась въ моемъ сердцѣ.
   Выслушавъ разсказъ Миры, м-съ Мейрикъ молча поцѣловала ее.
   Вечеромъ, когда пришелъ Деронда, она вкратцѣ разсказала ему ея исторію и добавила:
   -- Она -- очень хорошая дѣвушка!..
   -- А что вы думаете о розыскѣ ея матери?-- спросилъ Деронда.
   -- И мать ея должна быть хорошая женщина,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ,-- но опасаюсь, что она умерла.
   Рѣшено было пока отложить поиски матери Миры, такъ какъ Деронда долженъ былъ съ сэромъ Гюго на нѣсколько недѣль уѣхать за границу. Мира останется жить въ семьѣ Мейриковъ, а на расходы по ея содержанію Деронда вручилъ м-съ Мейрикъ небольшую сумму денегъ; потомъ она и сама будетъ зарабатывать.
   Между тѣмъ, дочери м-съ Мейрикъ разсказывали Мирѣ о Деронда и о его благородномъ поступкѣ съ ихъ братомъ.
   -- Кэти ставитъ свѣчи передъ его портретомъ,-- сказала Мэбъ,-- Эми призываетъ его имя на помощь при всякомъ затрудненіи, а я ношу на шеѣ въ ладонкѣ, самъ талисманъ, его автографъ.
   Черезъ нѣсколько дней Деронда простился съ обитательницами скромнаго домика и отправился на два мѣсяца за границу съ сэромъ Гюго.
   

IV.

   Не только дочери м-съ Мейрикъ, но и Деронда, при всей серьезности его образованія, при неожиданномъ появленіи Миры должны были признать, что они совсѣмъ незнакомы съ современнымъ еврействомъ и еврейской исторіей. Деронда считалъ, что еврейская религія совершенно мертвая, и ее могутъ изучать только одни спеціалисты. Но на примѣрѣ Миры онъ видѣлъ, что эта религія заставляетъ еще биться сердца людей, и во время путешествія по Европѣ съ сэромъ Гюго онъ съ любопытствомъ сталъ заглядывать въ синагоги и интересоваться старинными книгами о евреяхъ.
   Разъ Деронда зашелъ въ синагогу во Франкфуртѣ и случайно сѣлъ на одной скамейкѣ со старикомъ, который сразу обратилъ на себя его вниманіе своей замѣчательной фигурой. Обыкновенная еврейская одежда и талесъ, то-есть, бѣлое покрывало съ голубой бахромой, надѣваемое во время богослуженія, были на немъ поношенныя; но большая сѣдая борода и круглая поярковая шляпа обрамляли прекрасный профиль, похожій на итальянскій и еврейскій. Онъ тоже съ любопытствомъ посмотрѣлъ на Деронда. Когда служба кончилась, Даніэль всталъ, молча поклонился своему сосѣду и хотѣлъ выйти изъ синагоги, какъ почувствовалъ, что кто-то положилъ ему на плечо руку. Онъ обернулся и увидѣлъ передъ собой сосѣда, который сказалъ:
   -- Извините, молодой человѣкъ... Позвольте узнать ваше имя... Кто вашъ отецъ... ваша мать?
   -- Я англичанинъ,-- рѣзко отвѣтилъ Деронда.
   Старикъ подозрительно взглянулъ на него, приподнялъ шляпу и молча отошелъ. Деронда понималъ, что отвѣтилъ онъ рѣзко,-- но что же было ему дѣлать? Не могъ же онъ сказать совершенно постороннему человѣку, что не знаетъ, кто были его отецъ и мать. Наконецъ, самый вопросъ старика былъ слишкомъ фамильяренъ и, вѣроятно, вызванъ былъ случайнымъ сходствомъ съ кѣмъ-нибудь другимъ.
   Вскорѣ послѣ посѣщенія франкфуртской синагоги Деронда возвратился въ Англію и нашелъ Миру совершенно измѣнившейся. Гладко причесанные волосы, чистенькое, приличное платье и спокойное, счастливое выраженіе лица представляли пріятную противоположность съ тамъ видомъ, въ какомъ онъ увидѣлъ ее впервые. Онъ провелъ у Мейрикъ весь вечеръ.
   По просьбѣ Мэбъ, Мира спѣла одну изъ арій Бетховена. Голосъ у нея былъ не сильный, но очень пріятный. Внимательно прослушавъ ея пѣніе, Деронда сказалъ:
   -- Кажется, музыка никогда не доставляла мнѣ такого удовольствія.
   -- Вамъ нравится мое пѣніе? Какъ я рада!-- воскликнула Мира со счастливой улыбкой.-- Я, повидимому, могу зарабатывать имъ, давая уроки. М-съ Мейрикъ нашла мнѣ двухъ ученицъ, и онѣ платятъ мнѣ по золотому за урокъ.
   -- Я знаю нѣсколько дамъ, которыя доставятъ вамъ много уроковъ,-- сказалъ Деронда.-- Вы не откажетесь пѣть въ обществѣ?
   -- Нѣтъ, я непремѣнно хочу зарабатывать деньги... Вѣроятно, я найду ее въ бѣдности,-- я говорю о своей матери. Ей пригодится.
   Въ продолженіе всего вечера, о чемъ бы ни заходилъ разговоръ, Мира всегда припоминала свою мать,-- видно было, что она очень ее любитъ. Деронда твердо рѣшилъ разыскать ея мать и брата, хотя не находилъ нужнымъ спѣшить.
   Однако, онъ началъ часто посѣщать отдаленные кварталы Лондона, населенные преимущественно небогатыми евреями, заходилъ въ синагоги во время службы, заглядывалъ въ лавки, разсматривалъ съ любопытствомъ еврейскія лица. Разъ въ маленькомъ переулкѣ Деронда увидалъ на окнѣ скромной лавочки закладчика красивыя серебряныя застежки, вѣроятно, отъ стариннаго католическаго молитвенника, и, вспомнивъ, что леди Малинджеръ любила подобное предметы старины, остановился, чтобы ихъ подробнѣе разсмотрѣть. Въ ту же минуту на порогѣ лавки полился молодой человѣкъ, лѣтъ тридцати, очевидно, еврей, и привѣтливо сказалъ:
   -- Здравствуйте, сэръ!
   Боясь приставаній съ его стороны, Деронда, отвѣтивъ на его привѣтствіе, перешелъ на другую сторону улицы, откуда ясно была видна вывѣска лавки: "Эздра Коганъ. Мѣняютъ и чинятъ часы и золотыя вещи".
   Имя Эздры Коганъ могло, конечно, стоять на сотнѣ лавокъ, но Деронда прежде всего поразило, что еврей-лавочникъ вполнѣ подходитъ къ возрасту брата Миры.
   Черезъ нѣсколько дней онъ снова нашелъ эту лавку, но еще не зналъ,-- какъ ему поступить, если бы, несмотря на всѣ ожиданія, Эздра Коганъ оказался братомъ Миры. Поэтому онъ шелъ медленно и останавливался почти передъ каждой лавкой. Въ окнѣ лавки старыхъ книгъ Деронда обратилъ вниманіе на давно отыскиваемую имъ біографію польскаго еврея Соломона Меймана и вошелъ въ лавку.
   Въ узкой, темной лавкѣ Деронда увидалъ человѣка, поразившаго его съ перваго взгляда. Онъ сидѣлъ за конторкой и читалъ газету; одежда на немъ была поношенная, а цвѣтъ лица у него былъ до того желтый, пергаментный, что трудно было опредѣлить его года. При входѣ Деронда онъ положилъ газету и взглянулъ на него; въ головѣ молодого человѣка мелькнула мысль, что такія лица, вѣроятно, были у еврейскихъ пророковъ во времена вавилонскаго плѣна. Это былъ настоящій еврейскій типъ, съ пламеннымъ, энергичнымъ выраженіемъ лица, на которомъ были видны слѣды физическихъ страданій и отвлеченной мысли. Черты лица, рѣзко очерченныя, лобъ не высокій, но широкій и окаймленный курчавыми, черными волосами.
   -- Что стоитъ эта книга?-- спросилъ Деронда.
   -- На ней нѣтъ никакой помѣтки, а г. Рамъ обѣдаетъ,-- отвѣтилъ еврей.-- Я же только караулю лавку безъ него. Но позвольте васъ спросить.-- вы, значитъ, интересуетесь еврейской исторіей?
   -- Да, интересуюсь,-- отвѣтилъ Деронда.
   Въ ту же минуту старикъ вскочилъ, схватилъ руку Деронлы и взволнованно спросилъ:
   -- Вы, можетъ быть, нашей національности?
   -- Нѣтъ,-- покраснѣвъ, отвѣчалъ Деронда.
   Въ ту же минуту еврей отдернулъ свою руку, и его возбужденное лицо приняло равнодушное, грустное выраженіе.
   -- Я думаю, г. Рамъ согласится взять полгинеи, сэръ,-- холодно сказалъ онъ.
   Эта неожиданная перемѣна въ евреѣ очень поразила молодого человѣка. Онъ купилъ книгу и пошелъ въ лавку Эздры Когана, рѣзко отличавшагося своимъ лоснящимся, толстымъ лицомъ отъ только что встрѣченнаго имъ еврея Кромѣ Когана, въ лавкѣ была его мать,-- энергичная женщина, лѣтъ за пятьдесятъ. Въ ней ничего не было отвратительнаго, грубаго, и Деронда съ дрожью въ сердцѣ сознавалъ, что "на могла быть матерью Миры,-- къ тому же, и брови у обѣихъ имѣли одинаковое очертаніе. Въ лавку вошли еще жена Эздры. съ маленькими дѣтьми,-- мальчикомъ лѣтъ шести, дѣвочкой лѣтъ четырехъ и груднымъ ребенкомъ. Деронда, разсматривая застежки, въ то же время присматривался къ хозяевамъ лавки. Онъ ласково шутилъ съ дѣтишками, чѣмъ пріобрѣлъ расположеніе всей семьи.
   -- Это у васъ единственные внуки?-- осторожно спросилъ Деронда старуху.
   -- Да, это единственный мой сынъ,-- отвѣтила та, съ любовью смотря на Когана.
   -- А у васъ нѣтъ дочери?
   Лицо старухи сразу измѣнилось. Она закусила губу, опустила глаза и, отвернувшись отъ Деронда, стала разсматривать висѣвшіе за ней индѣйскіе платки. Коганъ, смотря на Деронда, приложилъ палецъ къ губамъ и заговорилъ о другомъ. Любопытство Даніэля было сильно возбуждено,-- онъ хотѣлъ поближе познакомиться съ семьей, разузнать, что ему было нужно, а потому придумалъ новый предлогъ еще разъ зайти сюда.
   Деронда сказалъ Когану, что хочетъ заложить брилліантовое кольцо, и они условились, что Деронда зайдетъ къ Когану вечеромъ.
   Вечеромъ онъ снова пришелъ къ Когану, уже въ комнату. Самого Эздры не было дома. Комната и всѣ домашніе поразили Деронда торжественностью, такъ какъ это былъ канунъ субботы. Большая комната освѣщалась красивой бронзовой люстрой съ семью рожками, въ которыхъ горѣло масло. Среди комнаты стоялъ большой столъ, покрытый снѣжно-бѣлой скатертью. На столѣ стояли большое синее блюдо и два старинныхъ серебряныхъ подсвѣчника, а передъ ними лежала толстая книга.
   Старуха-бабушка была въ темно-желтомъ платьѣ, съ толстой золотой цѣпочкой вмѣсто ожерелья. На молодой г-жѣ Коганъ былъ блестящій костюмъ, красный съ чернымъ, на шеѣ длинная нитка фальшивыхъ жемчуговъ; младшій ребенокъ спалъ въ колыбели, покрытый пунцовымъ одѣяломъ; дѣвочка сіяла въ желто-янтарномъ платьѣ, а мальчикъ съ гордостью выставилъ свои красные чулки и черную плисовую куртку. Деронда былъ оказанъ самый радушный пріемъ.
   Вскорѣ пришелъ Эздра. Онъ, не снимая своей шляпы и не обращая никакого вниманія на гостя, остановился посреди комнаты и, простирая руки надъ головами обоихъ дѣтей, благословилъ ихъ. Потомъ его жена вынула изъ колыбели малютку и также поднесла ему подъ благословеніе. Только послѣ этого онъ обратился къ Деронда и заговорилъ съ нимъ о закладѣ. Покончивъ съ дѣлимъ, Коганъ пригласилъ Деронда раздѣлить съ ними трапезу, и Деронда съ удовольствіемъ согласился. Послѣ этого всѣ встали вокругъ стола, на которомъ находилось только одно блюдо, покрытое салфеткой. Г-жа Коганъ поставила передъ мужемъ фаянсовую чашку съ водой для омовенія рукъ. Онъ надѣлъ шляпу и громко воскликнулъ:
   -- Мардохей!
   Въ ту же минуту изъ сосѣдней комнаты раздался голосъ:-- "Сейчасъ!", и Деронда съ любопытствомъ посмотрѣлъ на отворенную дверь. Къ величайшему своему удивленію, онъ увидалъ на порогѣ того еврея, котораго утромъ встрѣтилъ въ книжной лавкѣ. Мардохей также съ удивленіемъ взглянулъ на Деронда, молча сѣлъ на противоположномъ концѣ стола и холодно поклонился гостю...
   За ужиномъ Деронда все время думалъ объ интересовавшемъ его вопросѣ, думалъ и о Мардохеѣ. На послѣднемъ не было праздничной одежды, но вмѣсто утренняго, поношеннаго, чернаго сюртучка на немъ было свѣтлое, коричневое пальто, сильно сѣвшее отъ стирки; эта новая одежда еще сильнѣе подчеркивала его энергичное лицо, окаймленное темными волосами. Деронда замѣтилъ, что Мардохею давали самые плохіе куски, какъ обыкновенно поступаютъ съ бѣдными родственниками по старинному обычаю.
   Коганъ искусно поддерживалъ общій разговоръ, но изъ него Деронда не могъ узнать ничего интереснаго для себя.
   -- А вы, вѣроятно, всю жизнь занимались науками?-- обратился онъ къ Мардохею.
   -- Да, я изучалъ кое-что,-- отвѣтилъ онъ спокойно.
   -- Вы занимаетесь книжной торговлей?
   -- Нѣтъ, я только замѣняю книгопродавца Рама во время обѣда,-- произнесъ Мардохей, смотря на Даніэля съ прежнимъ интересомъ.
   Приглядываясь къ нему, Деронда убѣдился, что Мардохей составляетъ полную противоположность Когану. Когда послѣ ужина Мардохей ушелъ въ другую комнату, Деронда, обращаясь къ Когану, сказалъ:
   -- Это, кажется, замѣчательный человѣкъ.
   Но тотъ пожалъ плечами и ударилъ себя пальцемъ по лбу, ясно указывая, что Мардохей, по его понятіямъ, не въ здравомъ умѣ.
   -- Онъ вашъ родственникъ?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Коганъ,-- я его держу изъ милости. Онъ прежде работалъ на меня, но потомъ захворалъ и до того ослабѣлъ, что я его призрѣлъ. Онъ -- большая мнѣ помѣха, но его присутствіе приноситъ благословеніе нашему дому, и онъ учитъ сына. Кромѣ того, онъ чинитъ часы и золотыя вещи.
   Деронда едва могъ удержаться отъ улыбки при этой смѣси доброты и желанія оправдать ее расчетомъ. Деронда ушелъ, не добившись никакого результата, но хотѣлъ притти черезъ мѣсяцъ для выкупа кольца. Онъ твердо рѣшилъ тогда поближе познакомиться съ Мардохеемъ, который его сильно заинтересовалъ и отъ котораго онъ могъ узнать всѣ подробности о Коганахъ, между прочимъ, и причину,-- почему нельзя было спрашивать у старшей г-жи Коганъ,-- была ли у нея дочь.
   Деронда на нѣкоторое время долженъ былъ уѣхать въ помѣстье сэра Гюго. Когда онъ возвратился въ Лондонъ, у него на квартирѣ жилъ Ганъ Мейрикъ, который вернулся изъ Рима и котораго Деронда уговорилъ раньше поселиться у него, такъ какъ у м-съ Мейрикъ было тѣсно.
   Зайдя къ м-съ Мейрикъ, Деронда увидѣлъ, что Мира казалась веселѣе прежняго и въ первый разъ при немъ смѣялась, разсказывая, какъ Ганъ представлялъ различныя пародіи, не мѣняя костюма.
   -- До пріѣзда Гана мы не думали, что Мира умѣетъ смѣяться,-- замѣтила м-съ Мейрикъ.
   -- Какое счастіе, что сынъ и братъ возвратился въ этотъ домъ,-- произнесла Мира:-- съ какимъ удовольствіемъ я слушаю всегда, какъ они вспоминаютъ всѣ вмѣстѣ о прошломъ. Небесное счастіе имѣть мать и брата; я этого никогда не испытала.
   -- И я также,-- невольно добавилъ Деронда.
   -- Какъ жаль,-- продолжала Мира;-- мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы въ жизни видѣли одно доброе.
   Послѣднія слова она произнесла, съ жаромъ, устремивъ глаза на Даніэля.
   

V.

   Мардохей былъ большой мечтатель. Уже давно замѣчая, какъ его физическія силы все болѣе слабѣютъ, и чувствуя умственное одиночество, онъ пламенно желалъ найти юное существо, которому могъ бы передать всѣ сокровища своего ума, найти душу, настолько близкую, чтобы она продолжала работу его жизни.
   Постоянно изучая людей съ одной неизмѣнной цѣлью, онъ, наконецъ, ясно опредѣлилъ, чего искалъ; онъ пришелъ къ тому убѣжденію, что желанный человѣкъ долженъ представлять полную противоположность ему. Такой еврей, образованный, хорошо развитой, энергичный, долженъ вмѣстѣ съ тѣмъ отличаться красотой, силой, здоровьемъ, быть изящнымъ человѣкомъ, привыкшимъ къ свѣтскому обществу, краснорѣчивымъ и ненуждающимся въ деньгахъ. Онъ на себѣ долженъ доказать, что блескъ и величіе доступны евреямъ, а не оплакивать судьбу своего народа среди нищеты и физическаго безсилія. Составивъ въ своемъ умѣ идеалъ отыскиваемаго человѣка, Мардохей часто бродилъ по картиннымъ галлереямъ, англійскимъ и заграничнымъ, но рѣдко встрѣчалъ на картинахъ юное, красивое. величественное лицо, способное на геройскіе подвиги. Однако, онъ не унывалъ и вѣрилъ, что мечты его осуществятся.
   За послѣднее время жажда воплотить свою идеальную жизнь въ другомъ существѣ становилась все пламеннѣе по мѣрѣ того, какъ яснѣе выяснялась фигура физической смерти. Въ такомъ настроеніи онъ впервые увидалъ Деронда въ книжной лавкѣ. Лицо и вся фигура молодого человѣка поразили его необыкновеннымъ сходствомъ съ идеаломъ, который онъ носилъ въ сердцѣ. Тѣмъ большее отчаяніе почувствовалъ онъ, когда Деронда сказалъ, что онъ не еврей. Но когда онъ увидалъ Деронда въ тотъ же день за столомъ у Когановъ, то нееврейское происхожденіе Деронда потеряло для Мардохея всякое значеніе, и первое впечатлѣніе воскресло съ новой силой. Теперь онъ постоянно видѣлъ Деронда, во снѣ и наяву, въ лучезарномъ свѣтѣ рождающагося дня.
   Мардохей зналъ, что незнакомецъ придетъ для выкупа своего перстня, и ждалъ его съ нетерпѣніемъ.
   Между тѣмъ, и Деронда неотступно думалъ о немъ. Разъ онъ въ лодкѣ отправился въ Сити, въ книжную лавку Рама, гдѣ надѣялся увидѣть Мардохея. Думая о семействѣ Когановъ, о которыхъ онъ хотѣлъ собрать свѣдѣнія у этого чахоточнаго еврея, онъ мало по малу задумался объ этой странной личности.
   Занятый подобными мыслями, Деронда гребъ изо всей силы и вскорѣ подплылъ къ мосту, гдѣ онъ хотѣлъ выйти. Было четыре часа, и сѣренькій день медленно умиралъ среди пурпурнаго блеска заходящаго солнца. Деронда утомился отъ тяжелой гребли и, передавъ весла яличнику, надѣлъ пальто и, случайно поднявъ голову, неожиданно увидалъ Мардохея, пристально смотрѣвшаго на него съ моста. Мардохей уже давно замѣтилъ приближавшуюся лодку и не сводилъ съ нея глазъ съ какимъ-то нервнымъ предчувствіемъ... Деронда замахалъ ему рукой, и Мардохей торжественно снялъ шляпу...
   Деронда вышелъ на берегъ и подошелъ къ Мардохею.
   -- Я къ вамъ, въ книжную лавку,-- сказалъ Деронда, здороваясь.
   -- И я ожидалъ васъ,-- отвѣчалъ Мардохей торжественно.-- О, я жду васъ здѣсь уже пять лѣтъ.
   Впалые глаза Мардохея съ глубокой любовью смотрѣли на Деронда, который быль глубоко тронутъ этой нѣжностью, хотя невольно вспомнилъ намекъ Когана на сумасшествіе Мардохея.
   -- Я буду очень радъ, если могу быть вамъ полезенъ,-- искренно отвѣтилъ онъ.
   -- Пойдемте въ книжную лавку,-- продолжалъ Мардохей,-- мнѣ уже пора: Рамъ скоро уйдетъ и оставитъ насъ однихъ.
   Черезъ десять минутъ они были уже въ маленькой, освѣщенной газомъ, книжной лавкѣ.
   -- Вы не знаете, что привело васъ сюда и соединило насъ,-- сказалъ Мардохей;-- но вы видите, что жизнь моя быстро склоняется къ закату, что свѣтъ меркнетъ. Вы пришли во-время.
   -- Я радъ этому,-- съ чувствомъ отвѣтилъ Деронда.
   -- Все это видимыя причины,-- почему я въ васъ нуждаюсь,-- продолжалъ Мардохей; -- но тайныя причины относятся къ давнему времени моей юности, когда я учился въ другой странѣ Тогда мои идеи и были ниспосланы мнѣ свыше, и я почувствовалъ, что въ сердцѣ моемъ бьется сердце всего еврейскаго народа. Я учился въ Гамбургѣ и Гетингенѣ, изучалъ судьбы моего народа и знакомился- со всѣми отраслями науки. Я былъ молодъ, свободенъ и не зналъ бѣдности, потому что съ дѣтства научился ремеслу. Я пламенно стремился собрать еврейскій народъ въ одно мѣсто, найти для него свой центръ. Но всѣ, къ кому я ни обращался, отворачивались, отъ меня; я обращался къ вліятельнымъ, знатнымъ и богатымъ евреямъ,-- но никто меня не хотѣлъ слушать. Я говорилъ, что наши высшіе наставники совращаютъ насъ съ истиннаго пути, а мнѣ отвѣчали: -- "Не вамъ ихъ учить!" Правда, я тогда былъ уже бѣденъ, удрученъ семейными заботами и являлся къ богатымъ въ нищенской одеждѣ, со связкой еврейскихъ рукописей.
   -- Я доставлю замъ средства для напечатанія вашего труда,-- сказалъ Деронда.
   -- Этого мало,-- поспѣшно отвѣтилъ Мардохей:-- вы должны быть не только моей правой рукой, но моей второй душой, второй жизнью. Вы должны имѣть мою вѣру, мои надежды...
   Мардохей. положилъ руки на плечо Деронда, и лицо его сіяло торжествомъ.
   -- Развѣ вы забыли,-- тихо отвѣчалъ Деронда,-- что я не принадлежу къ вашей расѣ?
   -- Не можетъ быть,-- отвѣчалъ Мардохей шопотомъ,-- вы не знаете вашего происхожденія.
   -- Почему вамъ это извѣстно?-- съ испугомъ спросилъ Деронда.
   -- Я знаю, знаю!-- нетерпѣливо воскрикнулъ Мардохей.-- Почему вы отрицаете, что вы еврей?
   Онъ не подозрѣвалъ, что затрогиваетъ самую чувствительную струну въ сердцѣ Деронда, который очень мучился отъ незнанія своего происхожденія. Послѣ минутнаго колебанія Деронда дрожащимъ голосомъ отвѣчалъ:
   -- Я никогда не видѣлъ своихъ отца и матери и не знаю,-- кто они, но думаю, что они англичане.
   -- Все откроется, все узнается,-- торжественно произнесъ Мардохей.
   Въ это время вернулся книготорговецъ Рамъ, и они пошли къ лавкѣ Когана. Дорогой они уговорились для бесѣды пойти въ небольшой клубъ, гдѣ собирались знакомые Мардохея. Походивъ лавкѣ Когана, Деронда вдругъ вспомнилъ о цѣли своего посѣщенія Мардохея и спросилъ:
   -- Скажите,-- почему съ матерью Когана нельзя говорить о ея дочери?
   -- Я знаю, почему,-- отвѣтилъ Мардохей,-- но я живу у нихъ, и все, что слышу, останется тайной.
   Деронда покраснѣлъ отъ этого непривычнаго для него упрека, рѣшилъ не ходить къ Коганамъ и простился съ Мардохеемъ, обѣщая въ субботу или въ понедѣльникъ зайти за нимъ.
   Свиданіе съ Мардохеемъ произвело на Деронда сильное впечатлѣніе. Онъ видѣлъ, что уже начинаетъ подпадать подъ вліяніе этого страннаго еврея, начинаетъ проникаться его идеями и даже готовъ заняться осуществленіемъ его мечты.
   Въ "небольшомъ клубѣ, куда дня черезъ четыре Мардохей привелъ Деронда, было человѣкъ десять такихъ же бѣдныхъ, какъ Мардохей, евреевъ-ремесленниковъ. Они здѣсь собирались для обсужденія разныхъ научныхъ вопросовъ и, главнымъ образомъ, для философскихъ споровъ. Въ этотъ вечеръ какъ-то само собой они заговорили о еврейскомъ вопросѣ, и Мардохей говорилъ особенно горячо, убѣжденно, при чемъ видно было, что онъ говоритъ, главномъ образомъ, для Деронда,-- доказывалъ возможность осуществленія его мысли -- созданія., новаго еврейскаго государства.
   Когда собраніе разошлось, и Мардохей остался въ клубѣ одинъ съ Деронда, онъ послѣ нѣкотораго молчанія заговорилъ:
   -- По нашему ученію души умершихъ воплощаются въ новыя тѣла для большаго совершенствованія; выйдя изъ пришедшаго въ ветхость тѣла, душа можетъ соединиться съ другой, сродственной ей, душой и продолжать вмѣстѣ съ ней свою земную задачу. Когда моя душа освободится отъ этого изнуреннаго тѣла, она присоединится къ вашей душѣ и совершитъ предназначенное ей дѣло. Вы будете продолжать мою жизнь съ той минуты, когда она внезапно оборвется. Я вижу себя въ одинъ памятный день моей жизни. Утреннее солнце заливало лучезарнымъ свѣтомъ набережную Тріеста; греческій корабль, на которомъ я отправлялся въ Бейрутъ въ качествѣ приказчика одного купца, долженъ былъ выйти въ море черезъ часъ. Я былъ тогда молодъ, здоровъ. Я сказалъ себѣ:-- "Пойду на Востокъ, посмотрю тамъ землю и народъ, чтобы лучше потомъ проводить въ жизнь свою мысль". Стоя на берегу, я ждалъ своего товарища, какъ вдругъ онъ подошелъ ко мнѣ и сказалъ:-- "Эздра, вотъ письмо тебѣ".
   -- Эздра?-- воскликнулъ Деронда внѣ себя отъ изумленія.
   -- Да Эздра,-- отвѣчалъ Мардохей, совсѣмъ уйдя въ свои воспоминанія;-- я ожидалъ письма отъ матери, съ которой былъ постоянно въ перепискѣ. Я распечаталъ конвертъ, и первыя слова возвратили меня съ небесъ на. землю: "Эздра, сынъ мой!.."
   Мардохей остановился, и Деронда, затаивъ дыханіе, ожидалъ продолженія его разсказа. Странная, невѣроятная мысль блеснула въ его головѣ.
   -- У моей матери было много дѣтей,-- продолжалъ Мардохей,-- но всѣ они умерли, кромѣ меня, старшаго, и младшей дочери, составлявшей всю ея надежду.-- "Эздра, сынъ мой,-- писала она,-- онъ укралъ ее и увезъ; они никогда не возвратятся". Моя судьба была подобна судьбѣ Израиля. За грѣхъ отца душа моя подверглась испытанію, и я долженъ былъ отказаться отъ своего большого дѣла. Существо, давшее мнѣ жизнь, находилось въ одиночествѣ, въ нищетѣ, въ несчастій. Я отвернулся отъ блестящаго, теплаго юга и пошелъ на сѣверъ. Время было холодное, въ пути я переносилъ всевозможныя лишенія, чтобы сохранить матери послѣднія мои деньги. Подъ конецъ пути я провелъ одну ночь подъ открытымъ небомъ, на снѣгу, и съ того времени началась моя медленная смерть. Явившись къ матери, я долженъ былъ работать. Кредиторы отца все у нея отобрали, и здоровье ея было совсѣмъ разстроено горемъ о пропавшемъ ребенкѣ. Часто по ночамъ я слышалъ, какъ она плакала, и, вставъ, молился вмѣстѣ съ нею, чтобъ милосердное небо спасло Миру отъ зла.
   -- Миру?..-- повторилъ Деронда, желая убѣдиться, что слухъ его не обманывалъ;-- вы сказали,-- Миру?
   -- Да, такъ звали мою маленькую сестру.
   -- Вы никогда не имѣли извѣстій о ней?-- спросилъ Деронда, какъ можно спокойнѣе.
   -- Никогда, и до сихъ поръ не знаю,-- услышана ли наша молитва, и спасена ли Мира отъ зла. Послѣ четырехъ лѣтъ страданій моя мать умерла, и я остался одинъ среди горя и болѣзни. Но что объ этомъ говорить? Теперь это прошло,-- прибавилъ Мардохей, смотря на Деронда съ радостью.-- Мое дѣло будетъ закончено другимъ, и гораздо лучше.
   Съ этими словами онъ судорожно сжалъ руку Деронда, сердце котораго сильно билось. Неожиданное открытіе, что Мардохей -- братъ Миры, придало его отношеніямъ къ чахоточному еврею новую нѣжность. Но онъ молчалъ, боясь сказать Мардохею при его возбужденномъ состояніи, что его сестра жива и достойна его.
   Деронда теперь обдумывалъ,-- какъ устроить ихъ жизнь. Мира, конечно, захочетъ жить вмѣстѣ съ братомъ, и потому вдвойнѣ Надо позаботиться о доставленіи ему всѣхъ удобствъ, особенно необходимыхъ въ его болѣзненномъ положеніи.
   

VI.

   М-съ Мейрикъ, которой Деронда разсказалъ все, помогла ему найти приличную квартиру недалеко отъ ея дома, такъ что братъ и сестра могли пользоваться ея материнскими попеченіями. Она старательно скрывала свои хлопоты отъ дѣтей, такъ какъ они непремѣнно разболтали бы все Мирѣ, а м-съ Мейрикъ и Деронда хотѣли прежде обезпечить ей независимость, а потомъ показать брата.
   Рѣшивъ, наконецъ, открыть Мардохею радостную тайну о Мирѣ, Деронда наканунѣ предупредилъ его, что придетъ къ нему -- сообщить нѣчто важное.
   Когда Деронда вошелъ въ мастерскую, гдѣ жилъ Мардохей, онъ увидѣлъ, что въ ней были сдѣланы нѣкоторыя приготовленія для его пріема: въ каминѣ горѣлъ огонь, были зажжены свѣчи, на полу лежалъ коверъ.
   -- Вы пришли сказать мнѣ нѣчто, чего жаждетъ моя душа,-- торжественно сказалъ Мардохей, идя навстрѣчу Дерондѣ.
   -- Да, я долженъ сказать вамъ нѣчто важное и радостное для васъ,-- отвѣтилъ Деронда.
   -- Вы узнали о своемъ происхожденіи?-- съ жаромъ воскликнулъ Мардохей.
   -- Нѣтъ,-- промолвилъ Деронда,-- но я познакомился съ близкой къ вамъ особой.
   Мардохей спокойно взглянулъ на Деронда.
   -- Это лицо было близко вашей покойной матери,-- сказалъ Деронда, желая понемногу подготовить Мардохея,-- оно было для васъ и для матери дороже всего на свѣтѣ.
   Мардохей схватилъ Деронда за руку, и въ его глазахъ виденъ былъ страхъ услыхать мрачную вѣсть о дорогомъ существѣ. Деронда понялъ это и быстро докончилъ:
   -- То, о чемъ вы молили Бога, случилось: Мира спасена отъ зла. Ваша сестра достойна матери, которую вы такъ уважали.
   Мардохей снова откинулся на спинку кресла и. закрывъ глаза, началъ что-то бормотать про себя. Мало-по-малу онъ успокоился, и лицо его приняло счастливое выраженіе. Впервые Деронда нашелъ въ немъ сходство съ Мирой. Тогда Деронда въ краткихъ словахъ передалъ ему исторію Миры.
   -- Я приготовилъ для васъ обоихъ квартиру, поблизости къ ея друзьямъ,-- продолжалъ Деронда, закончивъ свой разсказъ о Мирѣ.-- Пожалуйста, исполните мое желаніе. Тогда я смогу часто ходить къ вамъ, когда Мира занята. Но, главное, Мира захочетъ ухаживать за вами, а вы должны, какъ братъ, быть ея покровителемъ. У васъ будетъ достаточно книгъ, и вы не откажетесь заниматься со мною.
   Деронда съ большой заботой занялся хлопотами по меблировкѣ квартиры, а также и костюмомъ Мардохея, чтобы онъ могъ произвести самое лучшее впечатлѣніе на Миру.
   Окончивъ всѣ предварительныя хлопоты, Деронда написалъ м-съ Мейрикъ письмо, въ которомъ просилъ разсказать Мирѣ все,-- самъ же онъ останется съ Мардохеемъ и будетъ ожидать ея пріѣзда съ Мирой.
   Когда должна была явиться Мира, Мардохей сѣлъ въ кресло и, закрывъ глаза, упорно молчалъ,-- но его руки и вѣки дрожали. Онъ находился въ очень нервномъ состояніи. Деронда тоже чувствовалъ какое-то безпокойство и, услыхавъ звонокъ, пошелъ навстрѣчу Мирѣ. Онъ съ изумленіемъ увидалъ, что на ней были старая шляпка и плащъ. М-съ Мейрикъ не менѣе его изумилась этому костюму, когда Мира вышла изъ своей комнаты.
   -- Вы хотите пойти къ брату въ этой одеждѣ?-- спросила она.
   -- Да, братъ бѣденъ, и я хочу быть какъ можно ближе къ нему,-- а то онъ станетъ меня чуждаться,-- отвѣтила Мира, воображая, что увидитъ Мардохея въ одеждѣ простого работника.
   Когда Деронда отворилъ дверь и пропустилъ впередъ Миру,-- Мардохей всталъ съ кресла, устремивъ пламенный взглядъ на молодую дѣвушку. Она сдѣлала два шага и остановилась. Они молча смотрѣли другъ на друга. Имъ казалось, что при этомъ свиданіи присутствуетъ невидимо ихъ любимая мать.
   -- Эздра,-- сказала, наконецъ, Мира тѣмъ самымъ тономъ, какимъ она произносила это слово, разсказывая Мейрикамъ о матери и братѣ.
   -- Это голосъ нашей матери!-- произнесъ Мардохей, подходя къ Мирѣ и нѣжно положивъ руку на ея плечо;-- ты помнишь, какъ она такъ меня называла?
   -- Да, а ты отвѣчалъ съ любовью:-- "Матушка"!-- промолвила Мира и обняла его.
   Мардсхей былъ гораздо выше ея, и потому она должна была притянуть къ себѣ его голову, а сама приподняться на цыпочки, при чемъ ея шляпка упала, и кудри разсыпались.
   -- Милая, милая головка,-- сказалъ Мардохей, съ любовью гладя волосы Миры.
   -- Ты очень боленъ, Эздра?-- грустно спросила Мира.
   -- Да, дитя мое, я недолго останусь съ тобой на этомъ свѣтѣ,-- спокойно отвѣчалъ онъ.
   -- Я буду тебя очень любить,-- продолжала Мира.-- Я постоянно буду сидѣть съ тобою въ свободное время, потому что я работаю и буду содержать насъ обоихъ. Ты не знаешь,-- какіе у меня чудные друзья!
   До этой минуты она забыла, что въ комнатѣ были посторонніе, но теперь она взглянула съ благодарностью на м-съ Мейрикъ и Деронда.
   -- Посмотри на эту прекрасную женщину,-- продолжала она:-- я была несчастна и одинока; она мнѣ вѣрила и обращалась, какъ съ дочерью.
   -- Провидѣніе послало васъ сестрѣ,-- сказалъ Мардохей;-- вы исполнили то, о чемъ она всегда молилась.
   Деронда сдѣлалъ знакъ м-съ Мейрикъ, что имъ лучше всего уйти, и они вышли.
   

VII.

   Черезъ нѣсколько дней послѣ водворенія брата и сестры на новой квартирѣ Деронда получилъ отъ сэра Гюго записку: "Приходи немедленно, очень нужно". Деронда въ ту же минуту отправился къ баронету и сразу успокоился, увидѣвъ его. здоровымъ и спокойнымъ.
   -- Надѣюсь, ничего плохого не случилось, сэръ?-- спросилъ Деронда.
   -- Нѣтъ, Данъ,-- отвѣтилъ сэръ Гюго.-- Я долженъ тебѣ кое-что передать. Я не ожидалъ этого и поэтому не подготовилъ тебя къ подобному извѣстію. По важнымъ причинамъ, я никогда не говорилъ тебѣ о твоемъ происхожденіи...
   Сэръ Гюго остановился, но Деронда не произнесъ ни слова. Только онъ одинъ могъ понять,-- какую важность для него имѣла эта минута торжественнаго объясненія.
   -- Я дѣйствовалъ согласно желанію твоей матери,-- продолжалъ баронетъ съ нѣжнымъ безпокойствомъ:-- она требовала сохраненія тайны, но теперь хочетъ сама ее открыть. Она желаетъ тебя видѣть. Вотъ ея письмо,-- ты потомъ его прочтешь и увидишь ея адресъ, по которому можешь ее найти.
   Сэръ Гюго подалъ Деронда письмо въ конвертѣ съ иностраннымъ штемпелемъ.
   -- Мой отецъ также живъ?-- спросилъ Деррида.
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ сэръ Гюго.
   Оставшись наединѣ, Деронда прочиталъ слѣдующее:

"Моему сыну Даніэлю Деронда".

   "Нашъ добрый другъ, сэръ Гюго Малинджеръ, сообщилъ уже тебѣ, что я желаю тебя видѣть. Мое здоровье очень разстроено, и я хочу, не теряя времени, передать тебѣ то, что я долго скрывала. Будь непремѣнно въ Генуѣ, въ отелѣ "Италія", къ 14 числу. Дождись меня тамъ. Я навѣрное не знаю,-- когда смогу пріѣхать изъ Спеціи. Это зависитъ отъ многихъ обстоятельствъ. Не уѣзжай, не повидавъ меня, княгиню Гольмъ-Эберштейнъ. Привези съ собой брилліантовый перстень, подаренный тебѣ сэромъ Гюго. Я желаю его видѣть.

"Твоя неизвѣстная тебѣ мать
Леонора Гольмъ-Эберштейнъ".

   Это письмо, совершенно безцвѣтное, не давало молодому человѣку ни малѣйшаго ключа къ объясненію загадки его жизни. Читая эти холодныя строки, Деронда неожиданно сталъ чувствовать къ ней совершенное равнодушіе.
   Деронда тотчасъ же собрался и поѣхалъ. Но онъ никому не сказалъ о причинѣ отъѣзда.
   -- Христосъ съ тобою, Данъ,-- сказалъ сэръ Гюго, прощаясь съ нимъ,-- какія бы перемѣны ни произошли въ твоей судьбѣ, я всегда останусь твоимъ старымъ и любящимъ другомъ.
   Прибывъ въ указанный отель въ Генуѣ, Деронда узналъ, что княгиня Гольмъ-Эберштейнъ еще не пріѣзжала, черезъ два дня онъ полу чилъ отъ нея письмо, въ которомъ она увѣдомляла, что она сейчасъ пріѣхать не можетъ, и просила подождать еще недѣли двѣ...
   Наконецъ, однажды утромъ, онъ услыхалъ стукъ въ дверь своего номера. Въ комнату вошелъ ливрейный лакей и сказалъ по-французски, что княгиня Гольмъ-Эберштейнъ пріѣхала, но будетъ отдыхать весь день, а вечеромъ въ семь часовъ приметъ у себя м-ра Деронда.
   Когда Деронда явился въ отель "Италія", онъ чувствовалъ себя снова юношей, и сердце его тревожно билось при одной мысли о матери. Княгиня ждала его; она стояла посреди комнаты, окутанная съ головы до ногъ черными кружевами, ниспадавшими съ ея роскошныхъ, но уже сѣдѣющихъ волосъ. Руки были украшены богатыми перстнями, гордая осанка еще сильнѣе подчеркивала ея прежнюю красоту. Но Деронда не было времени разсматривать ее подробно,-- онъ схватилъ протянутую ему руку и поднесъ ее къ губамъ. Княгиня впилась въ него глазами. Деронда чувствовалъ, что краснѣетъ, какъ молодая дѣвушка, и въ то же время удивлялся, что не замѣчаетъ въ себѣ радости.
   -- Какъ ты прекрасенъ!-- сказала княгиня;-- Я знала, что ты будешь красавцемъ.
   Съ этими словами она поцѣловала его въ обѣ щеки; онъ отвѣчалъ на эти поцѣлуи, но эта ласка походила не на выраженіе материнской и сыновней любви, а на привѣтствіе двухъ царственныхъ особъ.
   -- Я -- твоя мать,-- продолжала княгиня холоднымъ тономъ; -- но ты не можешь меня любить.
   -- Я думалъ о васъ болѣе, чѣмъ о комъ-либо въ свѣтѣ,-- отвѣчалъ Деронда съ нервной дрожью въ голосѣ.-- Вы больны, и я хотѣлъ бы быть вашимъ утѣшеніемъ.
   -- Я, дѣйствительно, больна, но ты не можешь облегчить моихъ страданій.
   Она сразу оттолкнула его своимъ холоднымъ тономъ, и теперь онъ уже смотрѣлъ на нее съ любопытствомъ и изумленіемъ, какъ на совершенно чуждое для него существо.
   -- Я послала за тобой не затѣмъ, чтобы ты утѣшалъ меня,-- продолжала она;-- я не могла знать, и теперь не знаю твоихъ чувствъ ко мнѣ. Я не воображала, что ты могъ полюбить меня только потому, что я твоя мать. Я хотѣла сама жить широкой жизнью, не связывая себя чужими привязанностями. Я была тогда великой пѣвицей и не менѣе великой актрисой. Всѣ мои родственники были бѣдны, а я жила въ роскоши. Я носилась изъ одной страны въ другую. Ребенокъ могъ быть мнѣ только помѣхой. И я оставила тебя у чужихъ людей. Я виновата передъ тобой,-- я не могла иначе поступить. Кромѣ того, этимъ я хотѣла освободить тебя отъ позора и проклятія быть евреемъ.
   -- Такъ я еврей?-- воскликнулъ Деронда такъ горячо, что его мать откинулась въ испугѣ на спинку кресла;-- мой отецъ былъ евреи и вы?
   -- Да!..
   -- Какъ я радъ этому!-- съ жаромъ воскликнулъ Деронда.
   Онъ никогда не думалъ, что наступитъ минута, когда онъ скажетъ нѣчто подобное. Глаза его матери широко раскрылись, и она мгновенно поблѣднѣла.
   -- Чему ты радуешься? Ты англійскій джентльменъ. Я для тебя это устроила.
   -- Какъ вы могли выбрать для меня новую родину?-- холодно произнесъ Деронда.
   -- Я выбрала тебѣ такую судьбу, какую желала бы для себя,-- сказала княгиня твердо.-- Какъ я могла подозрѣвать, что въ тебѣ воскреснеть духъ моего отца! Какъ могла я знать, что ты будешь любить то, что я ненавидѣла, если ты, дѣйствительно, радъ, что ты еврей. Я покинула тебя, но я отдала тебѣ все состояніе отца. Сэръ Гюго мнѣ писалъ, что ты удивительно уменъ, все понимаешь. Ты увѣряешь, что радъ своему еврейскому происхожденію. Но не думай, что я перемѣнила свое мнѣніе о еврейской расѣ. Желаешь ты понять дѣйствіе матери, или будешь огульно порицать?
   -- Я всѣмъ сердцемъ желаю понять васъ,-- отвѣчалъ Деронда
   -- Значитъ, ты не походишь на своего дѣда,-- продолжала княгиня,-- хотя съ виду ты вылитый его портретъ. Онъ никогда меня не понималъ и думалъ только о томъ,-- какъ подчинить меня своей волѣ. Подъ опасеніемъ его проклятія, я должна была сдѣлаться "еврейкой", чувствовать то, чего я не чувствовала, и вѣрить въ то, во что не вѣрила. Я должна была любить длинныя молитвы въ синагогахъ, исполнять всѣ обряды и постоянно слушать разсужденія отца О "нашемъ народѣ". Ты радъ, что родился евреемъ. Это потому, что ты не воспитанъ по-еврейски и не знаешь,-- отъ чего я тебя спасла.
   -- Мой дѣдъ былъ ученый человѣкъ?-- спросилъ Деронда.
   -- Да,-- отвѣчала она,-- онъ былъ умный, добрый человѣкъ и хорошій докторъ. Это былъ человѣкъ съ желѣзной волей. Но у него была дочь, равная ему по силѣ характера. Твой отецъ былъ совершенно иной человѣкъ,-- онъ не походилъ на меня. Это было олицетвореніе доброты, нѣжности, любви.
   Деронда слушалъ ее, едва переводя дыханіе; въ немъ происходила борьба: въ первую минуту холодность матери оттолкнула его, а ея слова возбудили въ немъ негодованіе; но мало-по-малу онъ сталъ смотрѣть на нее съ сочувствіемъ, состраданіемъ и уваженіемъ къ необыкновенной силѣ ея характера.
   -- Послѣ смерти твоего отца, я рѣшила не связывать себя никакими узами,-- продолжала княгиня.-- Я -- знаменитая Алькаризи, о которой ты, конечно, слышалъ. Мое имя пользовалось великой славой, и всѣ поклонялись мнѣ. Сэръ Гюго Малинджеръ тоже предлагалъ мнѣ выйти за него замужъ. Я однажды спросила его:-- "Есть ли на свѣтѣ человѣкъ, готовый изъ любви ко мнѣ исполнить мое желаніе?" Онъ отвѣчалъ:-- "Чего вы желаете?" Я сказала:-- "Возьмите моего ребенка, воспитайте его, какъ англичанина, и никогда не говорите ему объ его родителяхъ." Тебѣ тогда было два года, и ты сидѣлъ у него на колѣняхъ. Впослѣдствіи я назначила сэра Гюго опекуномъ надъ твоимъ состояніемъ. Сдѣлавъ это, я почувствовала себя счастливой,-- я торжествовала. Мой отецъ холодно относился ко мнѣ, потому что считалъ меня за ничто, а заботился только о своемъ будущемъ внукѣ. Ты долженъ былъ остаться такимъ же евреемъ, какъ онъ, ты долженъ былъ исполнить его задушевную идею. Но ты былъ мой сынъ, и пришла моя очередь исполнить мою волю. Я не хотѣла, чтобы ты былъ еврей. Я избавила себя отъ еврейскаго клейма, заставляющаго всѣхъ отворачиваться отъ насъ, какъ отъ прокаженныхъ. Отъ этого я избавила и тебя.
   Она въ изнеможеніи опустилась на подушки.
   -- Іосифъ Каломинъ упрекалъ меня, что я сдѣлала тебя гордымъ англичаниномъ, съ презрѣніемъ отворачивающимся отъ евреевъ.
   -- Кто этотъ Іосифъ Каломинъ?-- спросилъ Деронда.
   -- Онъ былъ другомъ твоего отца; двадцать лѣтъ тому назадъ онъ вернулся изъ Малой Азіи и, явившись ко мнѣ, спросилъ,-- гдѣ ты. Я отвѣчала, что ты умеръ. Если бы я этого не сказала, онъ принялъ бы на себя роль твоего отца и помѣшалъ бы мнѣ сдѣлать тебя англичаниномъ. Онъ мнѣ повѣрилъ и просилъ передать ему шкатулку, которую мой отецъ вручилъ мнѣ и моему мужу для передачи старшему внуку. Я знала, что въ этой шкатулкѣ хранится его завѣтъ. Я передала ее Іосифу Каломину. Онъ ушелъ печальный, мрачный, сказавъ: -- "Если вы снова выйдете замужъ, и у васъ будетъ сынъ, то я передамъ ему шкатулку". Я молча кивнула головой,-- тогда я не думала вторично выходить замужъ. Но нѣсколько мѣс яцевъ тому назадъ Каломинъ увидѣлъ тебя во франкфуртской синагогѣ; онъ прослѣдилъ тебя до отеля, въ которомъ ты остановился, и узналъ тамъ твою фамилію. У него тотчасъ же явилось подозрѣніе. Онъ разыскалъ меня въ Россіи, когда я была уже сильно больна. Онъ сталъ гнѣвно упрекать меня въ неисполненіи завѣта отца, въ лишеніи сына его наслѣдія. Онъ обвинялъ меня въ томъ, что я скрыла отъ тебя твое происхожденіе и воспитала тебя, какъ англійскаго джентльмена. Вотъ письмо Іосифа Каломина,-- добавила она, вынимая конвертъ изъ бумажника,-- на имя банкирскаго дома въ Майнцѣ, гдѣ хранится шкатулка твоего дѣда. Если ты не найдешь тамъ самого Каломина, то тебѣ передадутъ шкатулку по этому письму.
   Деронда взялъ конвертъ, и она съ усиліемъ, но гораздо нѣжнѣе прежняго проговорила:
   -- Встань на колѣни и дай обнять тебя.
   Онъ повиновался. Она взяла его голову обѣими руками и поцѣловала въ лобъ.
   -- Ты видишь, что у меня не осталось силъ любить тебя,-произнесла она шопотомъ,-- но ты будешь счастливъ и безъ меня.
   Разставаясь съ ней, разставаясь окончательно, онъ не помнилъ,-- какъ вышелъ изъ комнаты матери. Онъ чувствовалъ, что вдругъ постарѣлъ. Всѣ его юношескія стремленія Исчезли разомъ. Онъ сознавалъ въ глубинѣ своего сердца, что этотъ трагическій эпизодъ наложилъ печать на всю его жизнь.
   

VIII.

   -- Я никого не знаю возвышеннѣе моего брата,-- сказала однажды Мира, сидя вдвоемъ съ м-съ Мейрикъ у нея въ комнатѣ.-- Смотря на него, мнѣ всѣ заботы и горе кажутся ничтожной мелочью, и я чувствую себя болѣе терпѣливой.
   Грустный тонъ этихъ словъ заставилъ м-съ Мейрикъ посмотрѣть пристально на молодую дѣвушку, и она замѣтила на ея лицѣ явные слѣды сдерживаемыхъ страданій.
   -- У васъ новое горе?-- спросила она.
   -- Можетъ быть, я слишкомъ боязлива и во всемъ вижу опасность...
   -- Чего же вы боитесь?
   -- Ахъ,-- отвѣтила Мира,-- я скрыла это отъ Эздры, но, простите, вамъ не могу не сказать. Я видѣла отца.
   М-съ Мейрикъ съ досадой закусила губу.
   -- Онъ очень измѣнился,-- продолжала Мира;-- онъ уже въ послѣднее время передъ моимъ бѣгствомъ былъ очень слабъ, изнуренъ и часто плакалъ. Я разсказала Эздрѣ все вамъ извѣстное, и онъ говоритъ, что отецъ предавался игрѣ, а потому былъ въ нервномъ возбужденіи. Увидавъ его, я невольно остановилась,-- настолько онъ похудѣлъ; одежда его вся въ лохмотьяхъ, а товарищъ, съ которымъ онъ шелъ, еще страшнѣе его на видъ.
   -- Онъ васъ не видѣлъ?
   -- Нѣтъ, я только что вышла съ одного урока и стояла подъ аркой. Но эта минута была страшная. Вся моя прежняя жизнь, казалось, воскресла, и я вздохнула свободно, когда онъ прошелъ, не замѣтивъ меня. Но въ то же время мнѣ стало больно, стыдно, что я отвернулась отъ отца. Что онъ дѣлалъ, гдѣ онъ жилъ? Какъ могла я не признать его, не помочь ему хоть чѣмъ нибудь? Самыя разнообразныя чувства терзали мое сердце, и, право, я не помню, какъ вернулась домой. Я только повторяла:-- "Я не могу, не должна говорить объ этомъ Эздрѣ!"
   -- Вы боитесь его встревожить?
   -- Да, меня удерживаетъ и нѣчто другое. Мнѣ больно, что Эздра знаетъ всю правду объ отцѣ, и невыносима мысль, что отецъ когда-нибудь явится и принужденъ будетъ выслушивать упреки сына. Мнѣ кажется,-- я съ радостью согласилась бы содержать его на свои трудовыя копейки, только бы его не видѣлъ братъ.
   

IX.

   Явившись въ банкирскій домъ въ Майнцѣ, Деронда спросилъ Іосифа Каломина, и его тотчасъ провели въ комнату, гдѣ за столомъ сидѣлъ старикъ, съ сѣдой бородой, котораго онъ видѣлъ годъ тому назадъ во франкфуртской синагогѣ. Увидавъ Деронда, который еще въ конторѣ передалъ письмо княгии", онъ всталъ, но не протянулъ руки.
   -- Вотъ видите, молодой человѣкъ,-- сказалъ онъ,-- теперь вы меня ищете.
   -- Да, ищу, чтобы выразить горячую благодарность другу моего дѣда,-- отвѣтилъ Деронда;-- я много обязанъ вамъ за ваши заботы обо мнѣ.
   -- Такъ вы не сердитесь на то, что вы не англичанинъ?-- спросилъ радостно Каломинъ.
   -- Напротивъ, я очень благодаренъ, что вы помогли мнѣ узнать тайну моего происхожденія.
   -- Садитесь, садитесь,-- сказалъ поспѣшно Каломинъ. Онъ началъ пристально разсматривать молодого человѣка.-- Вы мнѣ доставили большое удовольствіе своимъ посѣщеніемъ,-- продолжалъ онъ.-- Я вижу въ васъ моего друга, какимъ онъ былъ въ молодости, и меня радуетъ, что вы болѣе не чуждаетесь своего народа... Вы добровольно и отъ чистаго сердца говорите: "я внукъ Даніэля Деронда?"
   -- Конечно,-- отвѣчалъ Деронда,-- но я и никогда не обращался презрительно съ евреемъ только потому, что онъ еврей.
   -- Очень хорошо,-- произнесъ Каломинъ, закрывая лицо рукою.-- Но я спасъ васъ для нашего народа. Мы съ вашимъ дѣдомъ, Даніэлемъ Деронда, еще дѣтьми поклялись быть вѣчными друзьями. Его хотѣли ограбить послѣ смерти, но я спасъ то, что онъ цѣнилъ дороже всего на свѣтѣ и завѣщалъ своему внуку,-- а теперь я возвращаю ему и этого внука, котораго у него хотѣли отнять.
   Каломинъ вышелъ въ другую комнату, черезъ минуту возвратился, неся Шкатулку въ кожаномъ чехлѣ, и передалъ ее Деронда.
   -- Не можете ли вы мнѣ сообщить нѣкоторыя подробности о моемъ дѣдѣ?-- спросилъ послѣдній.
   -- Вы, вѣроятно, были бы такимъ же человѣкомъ, какъ вашъ дѣдъ, если бы не получили англійскаго воспитанія,-- отвѣтилъ Каломинъ.-- Вы очень похожи на него лицомъ,-- но у него было болѣе рѣшительное выраженіе. Желѣзная воля просвѣчивала во всѣхъ его чертахъ. Съ дѣтства онъ всасывалъ въ себя знаніе, какъ растеніе -- дождевую влагу. Спеціально же онъ занимался математикой и ученіемъ о жизни и здоровьѣ человѣка. Онъ путешествовалъ по разнымъ странамъ и многое видѣлъ и изслѣдовалъ лично. Мы занимались съ нимъ вмѣстѣ, но онъ всегда заходилъ гораздо дальше меня. Мы оба были ревностные евреи, но онъ постоянно думалъ о будущности нашего народа. Будьте достойнымъ его внукомъ, молодой человѣкъ. Вы назовете себя евреемъ и будете исповѣдывать вѣру вашихъ отцовъ?
   -- Я буду называть себя евреемъ,-- отвѣчалъ Деронда, нѣсколько поблѣднѣвъ,-- но я не могу исповѣдывать ту, именно, вѣру, которой держались отцы. И у нихъ вѣра нѣсколько расширилась, и они учились многому у другихъ народовъ. Но я чувствую, что для меня выше всего долгъ къ нашему народу, и если можно чѣмъ-нибудь возстановить и улучшить общую жизнь моихъ соотечественниковъ, то я посвящу этой задачѣ всю свою жизнь.
   -- Вы думаете о будущемъ; вы настоящій внукъ Даніэля Деронда,-- сказалъ Каломинъ.
   Они разстались.
   

X.

   Страхъ встрѣтить снова отца у Миры все усиливался.
   Однажды, возвращаясь домой, она услыхала, что за нею кто-то торопливо идетъ. Она тотчасъ же подумала,-- не преслѣдуетъ ли ее отецъ. Боясь обернуться, она продолжала итти своимъ обычнымъ шагомъ; вдругъ она почувствовала, что кто-то схватилъ ее за руку и произнесъ:
   -- Мира!
   Она остановилась, но не вздрогнула; она ожидала услышать этотъ голосъ. Она твердо взглянула на отца. Онъ смотрѣлъ на нее съ заискивающей улыбкой. Его лицо, нѣкогда красивое, теперь пожелтѣло и покрылось морщинами. Его подвижная фигура придавала ему странный, комическій видъ. Одежда на немъ была поношенная, и вообще вся его наружность не внушала къ нему никакого уваженія. Горе, сожалѣніе и стыдъ зашевелились въ сердцѣ Миры.
   -- Это вы, батюшка?-- сказала она грустнымъ, дрожащимъ голосомъ.
   -- Зачѣмъ ты убѣжала отъ меня?-- поспѣшно говорилъ онъ.-- Ты знала,-- я никогда не сдѣлаю тебѣ ничего дурного. Я всѣмъ пожертвовалъ, чтобы дать тебѣ блестящее воспитаніе. Ты всѣмъ обязана мнѣ, и чѣмъ же ты меня вознаградила? Когда я постарѣлъ, ослабъ, ты меня покинула, не думая,-- буду ли лживъ или умру съ голода.
   Лапидотъ началъ утирать глаза платкомъ. Онъ искренно считалъ, что дочь дурно съ нимъ поступила, такъ какъ онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые признаютъ только обязанности другихъ по отношенію къ себѣ, а за собой не знаютъ никакого долга. Несмотря на его слезы, Мира твердо отвѣтила ему:
   -- Вы знаете,-- почему я васъ покинула. Я догадывалась, что вы обманули мою мать.
   Мира молча пошла впередъ, и онъ послѣдовалъ за нею.
   -- Ты, кажется, хорошо живешь, Мира?-- спросилъ Лапидотъ.
   -- Добрые друзья подобрали меня въ горѣ и нашли мнѣ работу,-- отвѣчала Мира: -- я даю уроки и пою въ частныхъ домахъ.
   -- И тебѣ было бы стыдно, если бъ они увидѣли твоего отца? Я пріѣхалъ въ Англію только для того, чтобы отыскать тебя. Тяжело мнѣ жить здѣсь.
   Мира съ безпокойствомъ подумала, что если она не поможетъ отцу, онъ падетъ еще ниже.
   -- Гдѣ ты живешь?-- спросилъ Лапидотъ.
   -- Недалеко отсюда.
   -- Одна?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила Мира, смотря ему прямо въ глаза,-- съ братомъ.
   Словно молнія блеснула въ глазахъ старика. Но черезъ минуту онъ пожалъ плечами.
   -- Съ Эздрой? Гдѣ ты его нашла?
   -- Долго разсказывать. Вотъ нашъ домъ. Братъ никогда не простилъ бы мнѣ, если бы я отказала вамъ въ гостепріимствѣ.
   Мира стояла на подъѣздѣ. Сердце ея тревожно билось при мысли,-- что произойдетъ при свиданіи отца съ Эздрой, и въ то же время ей было жаль этого несчастнаго человѣка.
   -- Подожди минутку, милая,-- сказалъ Лапидотъ,-- какимъ человѣкомъ сталъ Эздра?
   -- Добрымъ, удивительнымъ!-- воскликнула Мира въ волненіи.-- Онъ очень ученъ, думаетъ о великомъ; всѣ его глубоко уважаютъ. Рядомъ съ нимъ чувствуешь себя въ присутствіи пророка,-- передъ нимъ безполезно лгать.
   -- Милая,-- сказалъ Лапидотъ нѣжнымъ, ласкающимъ тономъ,-- неужели тебѣ все равно, что сынъ меня увидитъ въ такихъ лохмотьяхъ? Если бъ у меня была небольшая сумма денегъ, то я прилично бы одѣлся, походилъ бы на вашего отца и могъ бы найти себѣ приличное мѣсто,-- а теперь меня принимаютъ за нищаго скомороха. Я хотѣлъ бы жить съ моими дѣтьми, забыть прошлое и простить всѣмъ. Если бы ты дала мнѣ десять фунтовъ стерлинговъ или принесла завтра, я черезъ два дня явился бы къ вамъ въ приличномъ видѣ.
   Мира чувствовала, что не должна поддаваться соблазну, и рѣшительно отвѣчала:
   -- Мнѣ больно отказать вамъ, батюшка,-- но я обѣщала моимъ друзьямъ не имѣть съ вами никакихъ тайнъ. Пойдемте къ брату, и мы вамъ все устроимъ.
   -- Хорошо, я приду завтра,-- отвѣчалъ Лапидотъ и тутъ же добавилъ:-- я разстроенъ этой встрѣчей, Мира. Позволь мнѣ Немного оправиться. Но, если у тебя есть деньги въ карманѣ, одолжи мнѣ что-нибудь на покупку сигаръ.
   Мира, не разсуждая, опустила руку въ карманъ и подала отцу свое портмонэ. Лапидотъ поспѣшно схватилъ его и удалился почти бѣгомъ.
   Между тѣмъ, Мира вернулась домой сильно взволнованная и бросилась передъ братомъ на колѣни.
   -- Эздра! Отецъ... остановилъ меня. Я хотѣла его привести сюда. Сказала, что ты его примешь. Онъ отвѣчалъ:-- "Нѣтъ, я приду завтра". Онъ попросилъ у меня денегъ. Я отдала ему свое портмонэ, и онъ ушелъ.
   Эздра ожидалъ худшаго. Замѣтно успокоенный, онъ отвѣчалъ нѣжнымъ тономъ:
   -- Не тревожься, Мира, и разскажи мнѣ все.
   Она передала весь разговоръ съ отцомъ.
   -- Онъ завтра не придетъ,-- сказалъ Эздра.
   Ни одинъ изъ нихъ не высказалъ своего тайнаго убѣжденія, что Лапидотъ будетъ, конечно, подстерегать Миру на улицѣ и выпрашивать у нея деньги.
   

XI.

   Вернувшись въ Лондонъ, Деронда чувствовалъ себя совершенно новымъ человѣкомъ. Онъ словно получилъ право на то, чего смутно жаждалъ; онъ вернулся съ сознаніемъ, что долгъ повелѣваетъ ему итти, именно, туда, куда тайно влекло его сердце. Найдя своихъ предковъ, онъ точно нашелъ вторую душу.
   Онъ немедленно отправился въ квартиру Мардохея. Это было, именно, въ тотъ день, когда Мира встрѣтила отца, и какъ она, такъ и ея братъ, находились въ очень грустномъ настроеніи.
   -- Даніэль Деронда можетъ войти?-- вдругъ произнесъ знакомый голосъ въ дверяхъ.
   -- Да, да,-- отвѣчалъ Мардохей.
   Лицо Деронда сіяло необыкновенной радостью. Онъ протянулъ руки Мирѣ и Мардохею и произнесъ торжественно:
   -- Я не говорилъ вамъ,-- зачѣмъ поѣхалъ за границу; меня вызвали туда для объясненія тайны моего происхожденія. Вы были правы, Мардохей: я -- еврей.
   Оба они крѣпко сжали другъ другу руки; глаза Мардохея заблестѣли, а Мира вздрогнула.
   -- Мы принадлежимъ къ одному народу,-- продолжалъ Деронда,-- наши души стремятся къ одной цѣли, и ни въ жизни, ни въ смерти ничто насъ не разъединитъ. Мой дѣдъ оставилъ коллекцію рукописей, надѣясь, что они перейдутъ въ руки внука. Теперь это исполнилось, несмотря на всѣ старанія скрыть отъ меня мое происхожденіе. Я привезъ шкатулку съ этими бумагами и оставлю ее у васъ, Мардохей. Вы, конечно, мнѣ поможете ихъ разобрать и прочесть.
   -- Даніэль,-- сказалъ Мардохей,-- я вамъ говорилъ съ самаго начала, что мы не знаемъ всѣхъ путей Провидѣнія!..
   Лапидотъ, разставшись съ дочерью, въ тотъ же вечеръ проигралъ полученныя отъ нея деньги, но послѣ долгихъ размышленій онъ рѣшилъ, что жизнь съ дѣтьми для него будетъ выгоднѣе, чѣмъ случайныя подачки отъ дочери. Поэтому вечеромъ на другой день послѣ перваго свиданія съ Мирой онъ отправился къ ихъ дому, въ надеждѣ увидѣть Миру и найти удобный предлогъ войти въ домъ. Но было уже поздно, и въ открытое окно онъ услыхалъ пѣніе.
   Это пѣла Мира, а Эздра слушалъ съ закрытыми глазами. Вдругъ въ комнату вошла служанка и нерѣшительно сказала:
   -- Какой-то господинъ спрашиваетъ васъ, миссъ. Онъ называетъ себя вашимъ отцомъ.
   -- Попросите его сюда,-- обратился Эздра къ служанкѣ.
   Сердце Миры тревожно забилось, и она не сводила глазъ съ Эздры, который тоже всталъ.
   -- Эздра, сынъ мой!-воскликнулъ Лапидотъ, входя,-- ты, вѣрно, не узналъ бы меня послѣ такой разлуки?
   -- Я васъ знаю слишкомъ хорошо, отецъ,-- холодно отвѣтилъ Эздра.
   Онъ попросилъ Миру оставить ихъ однихъ съ отцомъ.
   -- Мы живемъ здѣсь съ сестрой,-- началъ онъ, когда Мира вышла,-- на средства, доставляемыя мнѣ добрымъ, щедрымъ другомъ и добываемыя Мирой тяжелымъ трудомъ. Пока у насъ будьте, домъ, мы не выгонимъ васъ изъ него. Вы -- нашъ отецъ, и хотя вы порвали всѣ узы родства, но мы признаемъ свой долгъ. Вы бѣжали съ деньгами, оставивъ долги неоплаченными, вы бросили нашу мать, отняли у нея ребенка, сдѣлались игрокомъ, хотѣли погубить сестру,-- но она спасла себя. Мы дадимъ вамъ кровъ, постель, пищу, одежду,-- но мы никогда не будемъ вамъ довѣрять.
   Большаго Лапидоту ничего не нужно было,-- только бы остаться жить у дѣтей. Вскорѣ въ немъ исчезла всякая тѣнь смущенія. Онъ сталъ весело говорить съ Мирой о ея пѣніи, а когда прислуга подала ему ужинъ, онъ постарался доказать ей, что онъ настоящій джентльменъ.
   Придя въ слѣдующій разъ къ Эздрѣ, Деронда былъ очень пораженъ, найдя въ скромномъ домикѣ новаго обитателя -- старика Лапидота. Мира нашла нужнымъ сказать отцу о дружбѣ Деронда къ ея брату и объ его благодѣяніяхъ, но умолчала о спасеніи ея самой изъ воды.
   Деронда въ первый разъ явился въ небольшой домикъ на третій день послѣ переѣзда Лапидота. Новое платье, заказанное старику, еще не было готово, и потому онъ не вышелъ къ Деронда, желая произвести на него, по возможности, пріятное впечатлѣніе и снискать расположеніе Деронда. Вообще онъ старался вести себя чрезвычайно осторожно и любезно со всѣми,-- онъ, повидимому, искренно интересовался музыкальными уроками Миры, смиренно исполнялъ требованія прислуги не курить табакъ въ комнатахъ и наслаждался подаренной ему дочерью трубкой и табакомъ въ сосѣднемъ скверѣ.
   Во второе свое посѣщеніе Деронда засталъ Лапидота въ комнатѣ Эздры; онъ уже былъ прилично одѣтъ и просилъ позволенія остаться при чтеніи старыхъ бумагъ изъ шкатулки дѣда Деронда. Деронда обошелся съ нимъ очень холодно, чувствуя естественное отвращеніе къ человѣку, причинившему несчастіе всему своему семейству; но онъ не могъ -прогнать его изъ комнаты, тѣмъ болѣе, что старикъ оказался даже очень полезнымъ для разбора древнихъ манускриптовъ. Лапидотъ предложилъ переписать эти рукописи, такъ какъ глаза у него были гораздо сильнѣе, чѣмъ у больного Эздры. Деронда охотно согласился, полагая, что эта готовность работать доказывала спасительную перемѣну въ старикѣ, и даже на лицѣ Эздры появилось довольное выраженіе,-- но онъ все же выразилъ желаніе, чтобъ переписка происходила на его глазахъ.
   Уже два мѣсяца жилъ Лапидотъ у своихъ дѣтей. Деронда не замѣчалъ въ немъ никакой рѣзкой перемѣны, и старикъ по прежнему ухаживалъ за нимъ; но онъ предвидѣлъ, что присутствіе Лапидота въ домѣ своихъ дѣтей приведетъ когда-нибудь къ открытой борьбѣ и позорному униженію, отъ которыхъ онъ рѣшился, по возможности, защитить Эздру и Миру.
   Эти предчувствія еще болѣе усилились бы, если бы онъ зналъ, что происходило въ умѣ старика, который выносилъ всѣ стѣсненія своего новаго положенія только въ надеждѣ выждать удобный случай и получить значительную сумму отъ богатаго покровителя его сына и дочери. Желаніе пріобрѣсти деньги было у него такъ сильно, что онъ не остановился бы даже передъ кражей. Поэтому Лапидотъ мало-по-малу пришелъ къ тому убѣжденію, что ему оставалось только взять у Деронда большую сумму въ видѣ отступного и уѣхать снова за границу.
   Послѣ долгихъ колебаній Деронда рѣшилъ объясниться въ своей любви Марѣ и просить быть его женой и съ этимъ твердымъ рѣшеніемъ онъ разъ и явился въ маленькій домикъ.
   Лапидотъ находился въ такомъ дурномъ настроеніи, что не сталъ слушать чтеніе еврейскихъ рукописей, а пошелъ покурить въ скверъ. Миры не было дома, но она должна была скоро вернуться.
   -- Въ такую жару вамъ здѣсь, Эздра. тяжело дышать,-- сказалъ Деронда, прерывая чтеніе,-- я поищу для васъ получше жилище. Вѣдь теперь я могу распоряжаться вами, какъ хочу. Только я сниму галстукъ и тяжелое кольцо.-- прибавилъ онъ и положилъ галстукъ и кольцо на столъ, заваленный книгами и бумагами.-- Я не разстаюсь съ этимъ памятнымъ кольцомъ и всегда ношу его на галстукѣ, но во время работы оно душитъ меня своей тяжестью.
   Черезъ нѣсколько минутъ Деронда снова принялся за чтеніе еврейской рукописи подъ руководствомъ Эздры, который объяснялъ каждую фразу, и ни одинъ изъ нихъ не замѣтилъ, какъ въ комнату вошелъ Лапидотъ и сѣлъ въ углу. Глаза его тотчасъ остановились на блестящемъ кольцѣ Деронда, и онъ невольно подумалъ,-- за сколько можно продать это кольцо. Конечно, онъ не могъ выручить столько, сколько надѣялся получить отъ Деронда отступного,-- но одно было еще гадательное, а другое находилось въ его рукахъ. Онъ могъ свободно взять кольцо, не боясь никакого преслѣдованія со стороны друга его дѣтей, и не было ничего легче, какъ на вырученныя деньги уѣхать за границу. Онъ всталъ и подошелъ къ окну, но, хотя кольцо лежало на столѣ за его спиной, оно все время стояло передъ его глазами, и онъ соображалъ,-- что можно сдѣлать только одинъ шагъ отъ стола къ выходной двери. Однако, онъ все же не измѣнилъ своего рѣшенія объясниться съ Деронда и пошелъ на лѣстницу, чтобы тамъ дождаться его, но, проходя мимо стола, онъ какъ-то инстинктивно протянулъ руку къ кольцу. Очутившись на лѣстницѣ съ кольцомъ въ рукахъ, онъ надѣлъ шляпу и поспѣшно вышелъ на улицу...
   Деронда и Эздра едва замѣтили его уходъ и продолжали по прежнему свои занятія. Вскорѣ, однако, появленіе Миры прервало чтеніе. Хотя она заявила, что зашла домой только на минуту и уходитъ къ м-съ Мейрикъ, но Деронда попросилъ позволенія проводить ее,-- онъ хотѣлъ дорогой высказать ей свое намѣреніе. Вдругъ онъ вспомнилъ о галстукѣ.
   -- Пожалуйста, извините, я совсѣмъ забылъ,-- сказалъ онъ, обращаясь къ молодой дѣвушкѣ и поспѣшно надѣвая галстукъ;-- но, Боже! гдѣ же мое кольцо?
   И, нагнувшись, онъ сталъ искать на полу.
   Эздра молча взглянулъ на него, а Мира, быстро подбѣжавъ, промолвила:
   -- Вы его положили на столъ?
   -- Да,-- отвѣчалъ Деронда и продолжалъ вездѣ искать пропавшую вещь, передвигая мебель и полагая, что, вѣроятно, кольцо куда-нибудь закатилось.
   -- Здѣсь былъ отецъ?-- спросила на ухо у брата Мира, блѣдная, какъ смерть.
   Онъ значительно взглянулъ на нее и молча кивнулъ головой. Она снова побѣжала къ Деронда и быстро спросила:
   -- Вы не нашли?
   -- Можетъ, я положилъ кольцо въ карманъ,-- произнесъ Деронда, замѣтивъ испугъ Миры.
   -- Нѣтъ, вы положили его на столъ,-- сказала она рѣшительно и выбѣжала изъ комнаты.
   Деронда послѣдовалъ за нею Она прежде всего заглянула въ гостиную, а потомъ въ спальню,-- но отца нигдѣ не было. Наконецъ, она съ отчаяніемъ посмотрѣла на пустой гвоздь, на которомъ всегда висѣла его шляпа, и, подойдя къ окну, безсознательно посмотрѣла на улицу. Черезъ минуту она обернулась къ Деронда, и въ глазахъ ея было видно самое тяжелое сознаніе позора и униженія. Но Деронда взялъ ее за обѣ руки и произнесъ съ жаромъ:
   -- Мира! пусть онъ будетъ моимъ отцомъ такъ же, какъ вашимъ; раздѣлимъ съ этой минуты всякое горе и радость. Ваше униженіе мнѣ дороже гордой славы всякой другой женщины. Скажите, что вы меня не отвергаете, что вы раздѣлите со мною все, что вы будете моей женой. Скажите, что принимаете мою любовь, и я докажу вамъ всею моей жизнью,-- какъ горячо и преданно я васъ люблю!
   Мира не сразу перешла отъ отчаянія къ блаженной радости, не вдругъ поняла, что въ эту позорную минуту Деронда счелъ ее достойной быть его женой. Съ первыхъ его словъ она успокоилась, но объяснила ихъ его любовью къ Эздрѣ, и только мало-по малу она поняла истинное значеніе его словъ. Она вспыхнула, глаза ея заблестѣли; но когда Деронда умолкъ, она не могла произнести ни слова, а только подняла къ нему голову и просто, молча поцѣловала его... Нѣсколько минутъ они стояли неподвижно, подъ вліяніемъ сильныхъ впечатлѣній. Наконецъ, она промолвила шопотомъ:
   -- Пойдемъ, дорогой мой,-- успокоимъ Эздру.
   
   
   
   
вушка стоитъ, чтобъ на нее расходовали деньги; рѣдко приходится встрѣтить подобную красавицу. Она должна сдѣлать блестящую партію, и я не исполнилъ-бы своего долга, если-бъ не помогъ ей въ этомъ отношеніи. Ты знаешь, что она до сихъ поръ не имѣла случая бывать въ обществѣ, благодаря своему отчиму. Мнѣ ее жаль и вмѣстѣ съ тѣмъ я желаю, чтобъ твоя сестра и ея дѣти видѣли-бы на опытѣ, что твой выборъ при замужествѣ былъ удачнѣе ея.
   -- Еще-бы! Во всякомъ случаѣ, я должна быть тебѣ благодарна за твои заботы о моей сестрѣ и племянницахъ. Конечно, я ничего не жалѣю для бѣдной Фанни, но я думала объ одномъ обстоятельствѣ, хотя ты о немъ ни разу не упомянулъ.
   -- О чемъ?
   -- Я надѣюсь, что ни одинъ изъ нашихъ мальчиковъ не влюбится въ Гвендолину.
   -- Не дѣлай никакихъ страшныхъ предположеній: они не осуществятся. Рексъ пріѣзжаетъ домой не надолго, а Баргамъ отправляется въ Индію. Лучше всего предположить, что никто изъ нихъ не влюбится въ Гвендолину. Если ты станешь принимать предосторожности, несчастье можетъ случиться и вопреки имъ. Тщетно въ подобныхъ случаяхъ вмѣшательство человѣка; но, во всякомъ случаѣ, у нашихъ сыновей и у Гвендолины нѣтъ ничего, а слѣдовательно, они не могутъ жениться. Самое большее несчастье, которое можетъ случиться, это слезы влюбленныхъ, но отъ нихъ никакъ не спасешь молодого человѣка.
   М-съ Гаскойнъ успокоилась; если-бъ что-нибудь и случилось, то мужъ ея зналъ, какъ слѣдуетъ поступить, и несомнѣнно поступилъ-бы хорошо.
  

ГЛАВА IV.

   Едва-ли можно осуждать Пеникотскаго пастора за то, что, смотря на каждый предметъ со всевозможныхъ точекъ зрѣнія, онъ взглянулъ и на Гвендолину, какъ на молодую дѣвушку, которой предназначено, по всей вѣроятности, завоевать себѣ блестящую партію. Зачѣмъ ему было-бы идти противъ своихъ современниковъ и желать племянницѣ не того, что большинствомъ считалось-бы наибольшимъ для нея счастьемъ? Скорѣе можно отнести къ его чести, что онъ въ этомъ отношеніи выказалъ полное добродушіе. Дѣйствительно, въ виду соотношенія средствъ къ цѣлямъ, было-бы безуміемъ руководствоваться исключительно, идиллическими взглядами и посовѣтовать Гвендолинѣ носить затрапезное платье, какъ Гризельда, въ ожиданіи, что въ нее влюбится какой-нибудь маркизъ; или, настоять, чтобъ она сидѣла дома въ ожиданіи жениха. Всѣ соображенія и разсчеты м-ра Гаскойна были всегда раціональны и его, конечно, ни на одну минуту не занимала романтическая идея купить для Гвендолины слишкомъ рѣзвую лошадь, которая могла-бы сбросить ее на землю и этимъ дать случай какому-нибудь богатому аристократу спасти ее. Онъ желалъ добра своей племянницѣ и намѣревался ввести ее въ самое лучшее общество околотка.
   Намѣренія м-ра Гаскойна вполнѣ совпадали съ желаніями Гвендолины.. Но, да не подумаетъ читатель, что она сама смотрѣла на блестящій бракъ, какъ на прямую цѣль всѣхъ своихъ стремленій -- плѣнить весь міръ своей граціозной верховой ѣздой и другими своими достоинствами. Она, конечно, сознавала, что рано или поздно выйдетъ замужъ, и была совершенно увѣрена, что ея бракъ не будетъ принадлежать къ числу незначительныхъ, посредственныхъ, партій, которыми довольствовалось-бы большинство молодыхъ дѣвушекъ; но ея мысли никогда не останавливались на бракѣ, какъ на конечномъ удовлетвореніи ея честолюбія; драмы, въ которыхъ она воображала себя героиней, не оканчивались бракомъ. Положеніе невѣсты, за которой ухаживаютъ, нѣжно вздыхая и предупреждая всѣ ея желанія, казалось Гвендолинѣ пріятнымъ и утѣшительнымъ проявленіемъ женскаго вліянія, но супружеская жизнь со всѣми ея заботами была въ ея глазахъ непріятной необходимостью. Наблюденія, которыя ей привелось до сихъ поръ сдѣлать, побуждали ее считать супружескую жизнь довольно скучной обязанностью, такъ какъ жена не могла дѣлать всего, что хотѣла, имѣла обыкновенно дѣтей больше, чѣмъ было-бы желательно, и безвозвратно погружалась въ пустыя мелочи домашняго хозяйства. Безъ сомнѣнія, бракъ былъ общественнымъ повышеніемъ и она не могла оставаться всю жизнь одинокой; но повышенія часто заключаютъ въ себѣ и не мало горечи: титулъ пэра не удовлетворитъ человѣка, желающаго власти, а эта нѣжная Сильфида жаждала именно власти. Женскому сердцу такъ-же доступна страсть къ господству, какъ и мужскому. Однакожъ, въ Гвендолинѣ она была обставлена чисто-женскими стремленіями и не имѣла никакого отношенія къ прогрессу въ наукѣ или къ реформѣ въ конституціи, такъ-какъ ея знанія были до того незначительны, что, несмотря ни на какой рычагъ, они не могли-бы подвинуть впередъ міръ. Она желала только дѣлать то, что было ей пріятно, и возбуждать во всѣхъ восторгъ, который, обратно отражаясь въ ея сердцѣ, увеличивалъ бы въ немъ сознаніе лихорадочно напряженной жизни.
   -- Гвендолина не успокоится прежде, чѣмъ весь міръ не будетъ у ея ногъ,-- говорила о ней гувернантка миссъ Мерри.
   Эта иносказательная фраза уже давно получила совершенно ограниченный смыслъ; кто не слыхалъ, что у ногъ той или другой красавицы лежитъ весь міръ въ образѣ полудюжины воздыхателей? Впрочемъ, невозможно иначе, какъ неопредѣленно и гиперболически, выражаться о будущности бѣдной Гвендолины, окруженной какимъ-то туманнымъ величіемъ на вершинѣ ея юнаго самодовольства. Другіе люди позволяли обращать себя въ невольниковъ и подчинялись различнымъ вихрямъ, крутящимъ жизнь то туда, то сюда, какъ пустое судно на морскихъ волнахъ; но съ нею этого не случится. Она рѣшила, что не слѣдуетъ приносить себя въ жертву людямъ, нестоящимъ ея, а надо извлечь всевозможную пользу изъ представляемыхъ жизнью случаевъ и побѣдить всѣ преграды своимъ необыкновеннымъ умомъ. Конечно, жизнь въ Офендинѣ, гдѣ самыми блестящими явленіями могли считаться приглашеніе на обѣдъ къ Аропоинтамъ, собраніе стрѣлковаго клуба и вниманіе леди Бракеншо, не представляла большихъ шансовъ для поразительнаго успѣха, но Гвендолина болѣе всего надѣялась сама на себя. Она чувствовала, что имѣла все необходимое для побѣды надъ всѣмъ міромъ. По ея мнѣнію, она до сихъ поръ переносила много непріятнаго и несправедливаго, но своимъ воспитаніемъ была вполнѣ довольна. Въ школѣ ея быстрый умъ нахватался тѣхъ верхушекъ, неясно формулированныхъ правилъ и отрывочныхъ фактовъ, которые спасаютъ невѣжество отъ грустнаго сознанія своего ничтожества; а впослѣдствіи она познакомилась со всѣми условіями жизни черезъ романы, театральныя пьесы и поэмы. Она была увѣрена въ своемъ знаніи французскаго языка и музыки, главныхъ достоинствъ въ молодой дѣвушкѣ. Ко всѣмъ этимъ отрицательнымъ и положительнымъ качествамъ надо прибавить способность, свойственную нѣкоторымъ счастливымъ людямъ, болѣе или менѣе правильно судить обо всемъ, съ чѣмъ приходится сталкиваться въ жизни; поэтому нѣтъ причины удивляться, что Гвендолина сознавала въ себѣ силу устроить самой свою судьбу.
   Многими вещами на свѣтѣ она не интересовалась, считая ихъ глупыми; молодости многое кажется глупымъ, подобно тому, какъ свѣтъ кажется мутнымъ старости. Но если-бъ кто-нибудь заговорилъ съ нею объ этихъ вещахъ, она нисколько не смутилась-бы. Никогда еще никто не оспаривалъ ея превосходства. Какъ въ минуту прибытія въ Офендинъ, такъ и всегда, первою мыслью всѣхъ окружающихъ ее было: "Что подумаетъ объ этомъ Гвендолина?" Стучитъ-ли слишкомъ сапогами лакей или прачка принесетъ дурно вымытое бѣлье, горничная говорила: "Этого не потерпитъ миссъ Гарлетъ"; дымилъ-ли каминъ въ спальнѣ м-съ Давило, слабые глаза которой отъ этого очень страдали, просили извиненія у Гвендолины. Во время путешествія она послѣдняя являлась къ утреннему завтраку, когда уже всѣ кончали закусывать, и все-же общей заботой было -- сохранить для Гвендолины горячими кофе и жареный хлѣбъ; и когда она, наконецъ, выходила изъ спальни съ распущенными волосами, и ея большіе каріе глаза блестѣли какъ ониксъ изъ-подъ длинныхъ бровей, она всѣмъ была недовольна, просила Алису, терпѣливо ожидавшую ее у стола, не поднимать такъ страшно плечъ, а Изабеллу, бросавшуюся къ ней на-встрѣчу, отсылала къ миссъ Мерри.
   Съ Гвендолиной всегда обращались, какъ-съ принцессой въ изгнаніи, для которой во время голода пекли хлѣбъ изъ лучшей муки и подавали обѣдъ на серебрѣ. Чѣмъ это объяснить? Очень просто: ея красотой, чѣмъ-то необычайнымъ, что отражалось во всемъ ея существѣ, и той силой воли, которая обнаруживалась въ ея граціозныхъ движеніяхъ и ясномъ, твердомъ голосѣ. При входѣ ея въ комнату въ дождливый день, когда всѣ сидѣли повѣсивъ носъ, всѣ головы неожиданно поднимались, и повсюду пробуждалась охота къ жизни; даже слуги въ гостинницахъ при ея появленіи поспѣшнѣе сметали со стола крошки и приводили въ порядокъ комнату. Это могучее очарованіе, а также тотъ фактъ, что она была старшей дочерью, передъ которой м-съ Давило всегда чувствовала себя какъ-бы виноватой за свой второй бракъ, могли бы достаточно объяснить власть, которой пользовалась Гвендолина среди своихъ домашнихъ, и отыскивать другую причину было-бы все равно, что спрашивать, отчего свѣтло, когда солнце высоко на небѣ.
   Но не будемъ дѣлать поспѣшныхъ заключеній, не прибѣгнувъ предварительно къ сравнительному методу. Я не разъ видалъ, что подобнымъ поклоненіемъ пользовались особы, не отличавшіяся ни красотой, ни чѣмъ-либо необыкновеннымъ, которыя не выказывали ничѣмъ замѣчательнымъ свою силу воли и не были старшими дочерьми у нѣжной, добродушной матери, упрекавшей себя за причиненіе имъ непріятнаго безпокойства. Многіе изъ нихъ были самые обыкновенные люди, и единственной общей чертой между ними была твердая рѣшимость обезпечить себѣ пріятное существованіе, а въ противномъ случаѣ безбоязненно причинять всѣмъ непріятности и вредъ. За кѣмъ болѣе ухаживаютъ, кому съ большимъ трепетомъ служатъ слабыя женщины, какъ не мужчинамъ безъ совѣсти и чести, которые въ состояніи бросить свое семейство и вести самую безпутную жизнь, если дома имъ не повинуются слѣпо? Поэтому я полагаю, что Гвендолина играла-бы ту-же роль королевы въ изгнаніи даже безъ красоты и своего особеннаго положенія въ отношеніи матери, если-бъ только она сохранила врожденную энергію эгоистическихъ стремленій и способность возбуждать въ другихъ страхъ къ своимъ словамъ и дѣйствіямъ. Какъ-бы то ни было, она обладала этими чарами, и тѣ самые люди, которые ее боялись, пламенно ее любили; страхъ и любовь къ ней еще увеличивались, если можно такъ выразиться, радужностью ея характера, то-есть игрою; различныхъ, часто противоположныхъ стремленій. Риторическая теорія Макбета о невозможности созидать въ одну и туже минуту противоположныя положенія относится только къ сложнымъ дѣйствіямъ, а не отвлеченнымъ чувствамъ. Мы не можемъ въ одно и то-же мгновеніе благородно возвышать голосъ и подло молчать, убивать и не убивать, но одной минуты совершенно достаточно для столкновенія желаній благороднаго и низкаго, мысли объ убійствѣ и пламеннаго чувства раскаянія.
  

ГЛАВА V.

   Пріемъ, сдѣланный Гвендолинѣ всѣмъ околоткомъ, вполнѣ оправдалъ ожиданія ея дяди. Вездѣ, отъ замка Бракеншо до гостепріимнаго дома банкира м-ра Квалона въ Винсестерѣ, ее встрѣтили съ одинаковымъ восторгомъ, и даже дамы, не особенно взлюбившія ее, были рады приглашать ее на свои вечера, какъ имѣющую въ свѣтѣ большой успѣхъ молодую дѣвушку; хозяйки, принимающія многочисленныя общества, должны составлять свой кружокъ подобно тому, какъ первые министры составляютъ кабинеты не исключительно изъ людей имъ лично пріятныхъ. Къ тому-же вмѣстѣ съ Гвендолиной не приходилось приглашать никого лишняго; м-съ Давило была очень тихой, приличной дуэньей, а м-ра Гаскойна вездѣ приглашали ради него самого.
   Между домами, въ которые Гвендолину охотно приглашали, хотя ее тамъ не особенно любили, былъ Кветчамъ-Голъ. Первымъ изъ приглашеній, полученныхъ ею, было приглашеніе на большой обѣдъ у Аропоинтовъ, гдѣ она должна была познакомиться со всѣмъ мѣстнымъ обществомъ. Ни одну изъ присутствовавшихъ на этомъ обѣдѣ молодыхъ дѣвушекъ нельзя было сравнить съ Гвендолиной, когда она появилась въ длинной амфиладѣ блестяще-освѣщенныхъ и уставленныхъ цвѣтами комнатъ. Въ первый разъ въ жизни ей приходилось присутствовать на такомъ торжественномъ обѣдѣ; но она чувствовала, что эта роскошная обстановка была ей къ лицу. Всякій, кто видѣлъ ее тогда впервые, могъ подумать, что богатыя залы и ряды лакеевъ составляютъ принадлежность ея повседневной жизни, тогда какъ ея кузина Анна, гораздо болѣе ея привыкшая къ подобнымъ торжествамъ, чувствовала себя какъ-то неловко, точно кроликъ, попавшій неожиданно въ ярко освѣщенную комнату.
   -- Съ кѣмъ это Гаскойнъ?-- спросилъ архидіаконъ, прерывая разговоръ о военныхъ маневрахъ, насчетъ которыхъ спрашивали его мнѣнія, вѣроятно, потому, что онъ былъ духовнымъ лицомъ.
   -- Кто эта молодая дѣвушка съ прекрасной головкой и хорошенькой фигурой?-- спросилъ почти въ то-же время, на противоположномъ концѣ комнаты, сынъ архидіакона, юный студентъ, подававшій большія надежды и уже прославившійся нѣсколькими новыми переводами греческихъ классиковъ.
   Но многимъ было непріятно то, что Гвендолина затмѣвала своей красотой остальныхъ дѣвицъ; даже миссъ Ло, дочь леди Ло, теперь казалась безжизненной, тяжелой, неуклюжей, а миссъ Аропоинтъ, по несчастью, также въ бѣломъ платьѣ, какъ и Гвендолина, поражала своимъ сходствомъ съ портретомъ, на которомъ художникомъ было обращено исключительное вниманіе на ея богатое платье. Такъ-какъ миссъ Аропоинтъ пользовалась общей любовью за ея любезное, добродушное обращеніе и рѣдкую способность стушевывать странности своей матери, то многіе нашли неприличнымъ, что Гвендолина казалась гораздо болѣе важной особой, чѣмъ она.
   -- Она далеко не такъ красива, когда ее разсмотришь вблизи,-- сказала м-съ Аропоинтъ, обращаясь къ м-съ Вулькани въ концѣ вечера;-- ея осанка съ перваго взгляда дѣйствительно производитъ эффектъ, но потомъ она теряетъ все свое обаяніе.
   Въ сущности-же Гвендолина безъ всякаго намѣренія и даже вопреки своему желанію оскорбила м-съ Аропоинтъ, которая, хотя и была не злопамятна, но щекотлива и обидчива. У нея были нѣкоторыя особенности, которыя, по мнѣнію мѣстныхъ наблюдателей, имѣли необходимую связь между собою. Разсказывали, что она наслѣдовала большое состояніе, нажитое торговлею, и этимъ обстоятельствомъ объясняли ея дородную фигуру, рѣзкій голосъ, напоминавшій попугая, и чрезвычайно высокую прическу; а такъ-какъ эти послѣднія черты придавали ей странный, смѣшной видъ, то многіе находили совершенно естественнымъ, что она имѣла еще и литературныя наклонности. Если-бы при этихъ обсужденіяхъ былъ допущенъ сравнительный методъ, то легко было-бы придти къ заключенію, что всѣ эти особенности встрѣчаются отдѣльно; дочери альдерменовъ часто имѣютъ граціозную фигуру, хорошенькія женщины отличаются рѣзкимъ или пискливымъ голосомъ, а способность плодить слабыя литературныя произведенія совмѣстима съ различными физическими особенностями, какъ у мужчинъ, такъ и у женщинъ.
   Гвендолина была чрезвычайно чутка къ странностямъ въ другихъ людяхъ, но питала большое сочувствіе къ лицамъ, которыя могли доставлять ей какое-нибудь удовольствіе, и потому она рѣшилась окружить м-съ Аропоинтъ такимъ вниманіемъ, какого другіе ей не выказывали. Но самонадѣянность часто предполагаетъ несуществующую глупость въ другихъ, подобно тому, какъ богатые говорятъ свысока съ бѣдными, а люди въ цвѣтѣ лѣтъ и силъ кричатъ, разговаривая со стариками, почему-то предполагая что они глухи. Гвендолина, несмотря на весь ея умъ и желаніе нравиться, впала въ эту обычную ошибку самодовольныхъ существъ; она полагала, что м-съ Аропоинтъ, по причинѣ своихъ странностей, не могла быть проницательной, и смѣло разыгрывала свою роль, не подозрѣвая, что та зорко слѣдитъ за всѣми малѣйшими оттѣнками ея поведенія.
   -- Вы, я слышала, очень любите чтеніе, музыку, верховую ѣзду и стрѣльбу въ цѣль?-- сказала м-съ Аропоинтъ, устроивъ послѣ обѣда въ гостиной нѣчто въ родѣ tête-à-tête съ Гвендолиной;-- Кэти будетъ очень рада такой пріятной сосѣдкѣ.
   Это маленькое вступленіе, сказанное тихимъ, мелодическимъ тономъ, было-бы любезнымъ комплиментомъ, но при рѣзкомъ, громкомъ голосѣ м-съ Аропоинтъ, оно показалось Гвендолинѣ слишкомъ покровительственнымъ.
   -- Напротивъ, все удовольствіе выпадетъ на мою долю,-- проговорила она жеманно -- миссъ Аропоинтъ научитъ меня понимать хорошую музыку. Она, говорятъ, отличная музыкантша.
   -- Конечно, Кэти имѣла всѣ средства научиться музыкѣ. У насъ теперь живетъ первоклассный музыкантъ, г. Клесмеръ; вы, вѣроятно, знакомы съ его сочиненіями? Я сегодня представлю его вамъ. Вы, кажется, поете? Кэти играетъ на трехъ инструментахъ, но не поетъ. Я надѣюсь, что вы намъ споете что нибудь. Вы, говорятъ, настоящая артистка.
   -- О! нѣтъ,-- "die Kraft ist schwach, allein die Lust ist gross", какъ говоритъ Мефистофель.
   -- А! вы изучали Гете. Молодыя дѣвушки чего только теперь не знаютъ! Вы, вѣроятно, все читали?
   -- Нѣтъ. Я была-бы очень рада, если-бъ вы мнѣ указали что читать. Я просмотрѣла всѣ книги въ офендинской библіотекѣ, но тамъ нѣтъ ничего годнаго для чтенія. Отъ всѣхъ книгъ пахнетъ плѣсенью, и всѣ листы въ нихъ склеились. Какъ-бы я желала писать книги сама, какъ вы! Должно быть, гораздо пріятнѣе сочинять книги по своему вкусу, чѣмъ читать чужія. Книга домашняго приготовленія должна быть гораздо пріятнѣе,
   М-съ Аропоинтъ пристально взглянула на молодую дѣвушку, но сатирическій оттѣнокъ послѣднихъ ея словъ стушевался чисто-дѣтскимъ восклицаніемъ Гвендолины:
   -- Я отдала-бы все на свѣтѣ, чтобъ написать книжку.
   -- Отчего-же вамъ и не попробовать?-- сказала м-съ Аропоинтъ тономъ поощренія;-- перо, чернила и бумага въ вашемъ распоряженіи. Я съ удовольствіемъ пришлю вамъ всѣ мои сочиненія.
   -- Благодарю васъ, я ихъ прочту съ большимъ удовольствіемъ. Личное знакомство съ авторомъ должно бросить совершенно иной свѣтъ на книгу: тогда гораздо легче отличить смѣшное отъ серьезнаго. Я увѣрена, что часто смѣюсь не впопадъ. (Тутъ Гвендолина сознала опасность и поспѣшно прибавила): конечно, я говорю о Шекспирѣ и другихъ писателяхъ, которыхъ мы никогда не увидимъ. Но я всегда жажду знать больше, чѣмъ нахожу въ книжкѣ.
   -- Если васъ заинтересуютъ мои сочиненія, то я могу вамъ дать много матеріяловъ въ рукописи,-- сказала м-съ Аропоинтъ.-- Можетъ быть, я ихъ когда-нибудь и напечатаю; многіе изъ моихъ друзей требуютъ этого, и я сознаю, что неловко долѣе упрямиться. Напримѣръ, я могла-бы увеличить вдвое объемъ моего Тасса.
   -- Я обожаю Тасса.
   -- Хорошо, вы получите все, что я написала о немъ. Много есть сочиненій о Тассо, но всѣ прежніе авторы ошибались относительно особеннаго свойства его сумасшествія, его чувствъ къ Леонорѣ, дѣйствительной причины его заключенія и характера Леоноры, которая, по-моему, была женщиной безъ сердца, иначе она вышла-бы замужъ за него, несмотря на сопротивленіе брата. По всѣмъ этимъ вопросамъ я расхожусь во мнѣніи съ предыдущими авторами.
   -- Какъ это интересно!-- воскликнула Гвендолина.-- Я люблю всегда оставаться при особомъ мнѣніи. По мнѣ, очень глупо вѣчно соглашаться съ другими. Поэтому я нахожу, что печатающій свои мнѣнія поступаетъ слишкомъ деспотично; онъ этимъ заставляетъ другихъ соглашаться съ нимъ.
   Эти слова снова возбудили сомнѣніе въ м-съ Аропоинтъ, но Гвендолина продолжала наивнымъ, смиреннымъ тономъ:
   -- Я знакома только съ однимъ сочиненіемъ Тасса: Ierusalemma Liberata, которое мы читали и учили наизусть въ школѣ.
   -- Его жизнь гораздо интереснѣе его поэзіи. Я возсоздала первую половину его жизни, чрезвычайно романическую. Когда подумаешь объ его отцѣ Бернардо и объ его дѣтствѣ, то многое становится болѣе понятнымъ.
   -- Воображеніе часто бываетъ вѣроятнѣе самаго факта,-- рѣшительно сказала Гвендолина, хотя она врядъ-ли могла объяснить смыслъ своихъ словъ;-- я буду очень рада узнать всѣ подробности о Тассо, особенно объ его сумасшествіи. Помоему, всѣ поэты немного сумасшедшіе.
   -- Конечно, "очи поэта безумно блестятъ"; кто-то, мнѣ помнится, сказалъ о Марло, что онъ былъ одаренъ тѣмъ славнымъ безуміемъ, которое неразлучно съ поэтическимъ талантомъ.
   -- Это, однакожъ, не обязательно,-- сказала Гвендолина наивно;-- сумасшедшіе бываютъ иногда очень бездарны.
   Снова на лицѣ м-съ Аропоинтъ показалось сомнѣніе, но появленіе мужчинъ въ гостиной помѣшало непріятному столкновенію между нею и слишкомъ смѣлой молодой дѣвушкой, немного пересолившей въ своей наивности.
   -- А вотъ и г. Клесмеръ, сказала м-съ Аропоинтъ, вставая.
   Она представила его Гвендолинѣ, и они вступили въ очень пріятный разговоръ. Клесмеръ представлялъ собою типъ счастливаго сочетанія германской и славянской расъ; онъ отличался крупными чертами лица, длинными каштановыми волосами, по обычаю артистовъ, ниспадавшими на плечи, и карими глазами. Онъ носилъ очки и говорилъ по-англійски почти безъ всякаго акцента. Его саркастическій умъ не казался теперь столь опаснымъ отъ притупляющаго желанія понравиться красавицѣ.
   Вскорѣ началась музыка. Миссъ Аропоинтъ и Клесмеръ сыграли пьесу на двухъ фортепьяно, убѣдившую всѣхъ присутствующихъ въ ея излишной длинѣ, а Гвендолину въ томъ, что ничѣмъ незамѣчательная, посредственная миссъ Аропоинтъ играла такъ мастерски, что нечего было и думать о соперничествѣ съ нею, хотя она нисколько не сомнѣвалась въ достоинствахъ своей, такъ часто восхваляемой, игры. Потомъ всѣ заявили желаніе услышать пѣніе Гвендолины, особенно м-ръ Аропоинтъ, что было совершенно понятно въ хозяинѣ и джентльменѣ, о которомъ ничего нельзя было сказать, кромѣ того, что онъ женился на миссъ Кутлеръ и курилъ лучшія гаванскія сигары. Онъ любезно подвелъ молодую дѣвушку къ фортепьяно, а Клесмеръ, съ улыбкой уступивъ ей свое мѣсто, остановился въ нѣсколькихъ шагахъ, чтобы видѣть ее въ то время, какъ она будетъ пѣть.
   Гвендолина не выказала ни малѣйшаго волненія; все, за что она бралась, она исполняла смѣло, безъ страха; пѣніе всегда доставляло ей большое удовольствіе. Голосъ у нея былъ довольно сильный (кто-то даже увѣрялъ ее, что онъ походилъ на голосъ Дженни Линдъ), и ея пѣніе всегда вызывало рукоплесканія слушателей. Не малымъ преимуществомъ было и то обстоятельство, что она казалась еще прелестнѣе, когда пѣла, а присутствіе Клесмера нисколько не смущало ее. Она выбрала, что уже давно было рѣшено ею, любимую ею арію Белини, за которую она могла отвѣтить вполнѣ.
   -- Прелестно!-- воскликнулъ м-ръ Аропоинтъ, когда она кончила пѣть, и это слово было повторено всѣми присутствующими на-столько искренно, на-сколько можно этого ожидать отъ свѣтскаго общества.
   Но Клесмеръ стоялъ неподвижно, какъ статуя, если бываютъ статуи въ очкахъ; во всякомъ случаѣ, онъ не промолвилъ ни слова. Гвендолину просили пропѣть еще что-нибудь, и она не думала отказываться; но прежде подошла къ Клесмеру и съ улыбкой сказала:
   -- Это, право, жестоко въ отношеніи великаго музыканта. Вамъ не можетъ понравиться жалкое пѣніе любителей.
   -- Конечно,-- отвѣтилъ Клесмеръ, неожиданно произнося англійскія слова съ ужаснымъ нѣмецкимъ акцентомъ, какъ всегда съ нимъ бывало въ минуты смущенія;-- но это ничего. Очень пріятно смотрѣть, какъ вы поете.
   Такъ грубо заявлять о своемъ превосходствѣ никто и никогда не осмѣливался въ свѣтскомъ обществѣ, по крайней мѣрѣ, до послѣднихъ германскихъ побѣдъ. Гвендолина вспыхнула, но имѣла достаточно такта, чтобъ не выказать своего неудовольствія и не отойти немедленно отъ надменнаго нѣмца. Миссъ Аропоинтъ, стоя поблизости, слышала эти слова и даже замѣтила, что въ глазахъ Клесмера выражалось, быть можетъ, выходящее изъ границъ приличія восхищеніе Гвендолиной, а потому она со своей обычной добротою поспѣшила къ ней на помощь:
   -- Представьте себѣ, что я должна переносить съ такимъ учителемъ,-- сказала она;-- онъ не терпитъ англійской музыки и англійскихъ музыкантовъ. Дѣлать нечего, надо мириться съ его строгостью; благодаря его рѣзкости, можно всегда узнать слабыя стороны таланта, которымъ восхищаются всѣ.
   -- Я очень была-бы ему благодарна за искренно выраженное мнѣніе,-- произнесла Гвендолина, оправившись отъ смущенія;-- вѣроятно, меня дурно учили и я не имѣю никакого таланта, а только люблю музыку.
   Послѣдняя мысль никогда ей не приходила въ голову, и она сама удивилась тому, что она сказала.
   -- Да, васъ очень дурно учили,-- спокойно замѣтилъ Клесмеръ, который очень любилъ женщинъ, но еще болѣе музыку;-- но вы не безъ таланта. Вы поете въ тактъ, и у васъ довольно порядочный голосъ. Но вы фразируете дурно и музыка, которую вы поете, недостойна васъ. Эта мелодія выражаетъ низкую степень развитія, это дѣтскій, жеманный лепетъ народа, неимѣющаго широкаго кругозора. Каждая фраза такой мелодіи выражаетъ самодовольное безуміе; здѣсь не слышно ни глубокой страсти, ни борьбы, ни общечеловѣческаго сознанія. Люди мельчаютъ, слушая такую музыку. Спойте что-нибудь посерьезнѣе, и тогда я увижу.
   -- О, нѣтъ! не теперь, послѣ,-- сказала Гвендолина, пораженная неожиданно открывшимся передъ нею широкимъ музыкальнымъ горизонтомъ.
   Для молодой дѣвушки, желавшей подчинить себѣ все общество, эта первая неудача была очень чувствительна, но она не хотѣла сдѣлать никакой глупости и очень обрадовалась, когда миссъ Аропоинтъ снова подоспѣла къ ней на помощь.
   -- Да, послѣ. Мнѣ всегда нужно около получаса, чтобъ собраться съ силами послѣ критики Клесмера. А теперь мы попросимъ его сыграть что-нибудь; онъ обязанъ показать намъ, что такое хорошая музыка.
   Для удовлетворенія этого желанія, Клесмеръ сыгралъ фантазію своего сочиненія подъ названіемъ: Freudvoll, Leidvoll, Gedankenvoll,-- пространное развитіе нѣсколькихъ мелодичныхъ, но не совершенно ясныхъ музыкальныхъ идей. Онъ, дѣйствительно, выражалъ глубокую страсть и разнообразіе чувствъ, на-сколько это возможно на фортепьяно, и подъ его магическими пальцами лихорадочно дрожали струны, деревянные молоточки и костяные клавиши. Несмотря на оскорбленное самолюбіе, Гвендолина не могла не почувствовать всей силы этой игры, и она мало-по-малу возбудила въ ней отчаянное равнодушіе къ себѣ самой, и она готова была сама смѣяться надъ своей игрой. Ея глаза ярко блестѣли, щеки пылали и ей хотѣлось разразиться какимъ-нибудь саркастическимъ замѣчаніемъ.
   -- Спойте намъ еще что-нибудь, миссъ Гарлетъ,-- сказалъ молодой Клинтонъ, сынъ архидіакона, имѣвшій счастіе вести къ обѣду Гвендолину, какъ только Клесмеръ кончилъ играть;-- я только и понимаю такую музыку. Ученая игра не по мнѣ. Она походитъ на банку съ піявками, въ которой вы никогда не найдете ни начала, ни конца. А васъ я слушалъ-бы цѣлую вѣчность.
   -- Да, теперь всѣ были-бы рады услышать какую-нибудь понятную мелодію; ваше пѣніе было-бы прекраснымъ отдыхомъ,-- сказала м-съ Аропоинтъ, подходя къ Гвендолинѣ, съ любезной улыбкой.
   -- Вы такъ говорите оттого, что стоите на низкой ступени развитія и не имѣете широкаго кругозора,-- сказала Гвендолина, вовсе не замѣчая м-съ Аропоинтъ, и глядя съ улыбкой на молодого Клинтона;-- я только-что этому научилась. Мнѣ также сказали, что у меня дурной вкусъ, и я чувствую раскаяніе, что не усвоила лучшаго.
   -- Ну, какъ хотите, я не буду настаивать,-- замѣтила м-съ Аропоинтъ, сознавая всю грубость Гвендолины, но избѣгая столкновенія.
   Между тѣмъ все общество разбилось на мелкія группы и занялось отрывистыми разговорами, а хозяйка дома, видя, что никто въ ней не нуждается, спокойно усѣлась невдалекѣ отъ Гвендолины.
   -- Я очень радъ, что вамъ нравятся наши мѣста,-- сказалъ Клинтонъ, обращаясь къ Гвендолинѣ.
   -- Да, очень. Здѣсь, кажется, понемногу всего и ничего помногу.
   -- Это двусмысленная похвала.
   -- Нисколько. Я люблю всего понемногу; напримѣръ, маленькія странности очень забавны. Мнѣ всегда нравятся странные люди, но если ихъ было-бы ужъ очень много, то это, конечно, было-бы уже нестерпимо.
   М-съ Аропоинтъ замѣтила теперь въ голосѣ Гвепдолины совершенно иной тонъ, и въ ея головѣ воскресло сомнѣніе въ искренности сочувствія Гвендолины къ сумасшествію Тасса.
   -- Я полагаю, что у насъ слѣдовало-бы, напримѣръ, играть въ крокетъ,-- сказалъ Клинтонъ;-- я теперь бываю здѣсь очень рѣдко, а то устроилъ-бы крокетный клубъ. Вы, кажется, искусный стрѣлокъ, но вѣрьте мнѣ, что крокетъ -- игра будущаго, объ ней еще мало писали. Одинъ изъ нашихъ лучшихъ студентовъ посвятилъ крокету цѣлую поэму, ли въ чемъ неуступающую Поппу. Я никогда не читалъ ничего лучшаго и уговариваю его напечатать ее.
   -- Завтра-же начну учиться крокету и брошу пѣніе.
   -- Нѣтъ, вы этого не дѣлайте, но возьмитесь за крокетъ, не бросая пѣнія. Если желаете, я вамъ пришлю поэму Дженинга въ рукописи.
   -- Онъ вамъ большой пріятель?
   -- Н-нѣтъ, не очень.
   -- Тогда, мнѣ кажется, я откажусь отъ чтенія его поэмы или, но всякомъ случаѣ, если вы ее пришлете, то дайте слово, что не будете приставать ко мнѣ съ допросами, что мнѣ въ ней болѣе всего нравится? Поэму, не читая, не такъ легко запомнить, какъ проповѣдъ, не слушая.
   "Рѣшительно,-- подумала м-съ Аропоинтъ,-- эта молодая дѣвушка насмѣшница и лицемѣрка. Съ нею надо быть всегда на-сторожѣ".
   Однакожъ, Гвендолина продолжала получать приглашенія на обѣды и вечера въ Кветчамъ, чѣмъ она была обязана не самой хозяйкѣ, а ея дочери; сцена у фортепьяно возбудила нѣжное сочувствіе къ Гвендолинѣ въ доброй миссъ Аропоинтъ, на которую была возложена обязанность разсылать приглашенія.
  

ГЛАВА VI.

   Строгая критика Клесмера причинила Гвендолинѣ новаго рода непріятное ощущеніе. Она искренно сожалѣла, хотя не призналась-бы въ этомъ публично, что не имѣла музыкальнаго образованія миссъ Аропоинтъ и не могла оспаривать мнѣнія Клесмера съ полнымъ знаніемъ дѣла. Еще менѣе призналась-бы она, даже въ глубинѣ своей души, что при каждой встрѣчѣ съ миссъ Аропоинтъ, она испытывала чувство зависти. Правда, она завидовала не ея богатству, а тому, что нельзя было не признать извѣстнаго умственнаго превосходства, серьезнаго музыкальнаго таланта и изящнаго вкуса въ этой простенькой, невзрачной молодой дѣвушкѣ съ посредственной фигурой, весьма обыкновенными чертами, желтоватымъ цвѣтомъ лица и невыразительными глазами. Все это раздражало и сердило Гвендолину, тѣмъ болѣе, что миссъ Аропоинтъ нельзя было насильно завербовать въ число своихъ поклонниковъ, а, напротивъ, эта ничтожная по наружности двадцати-четырех-лѣтняя молодая дѣвушка, на которую можетъ быть, никто не обратилъ-бы вниманія, еслибы она не была миссъ Аропоинтъ, по всей вѣроятности, считала способности миссъ Гарлетъ очень обыкновенными, хотя это оскорбительное мнѣніе скрывалось подъ личиной самаго любезнаго обращенія.
   Однакожъ, Гвендолина не любила останавливаться на фактахъ, бросавшихъ на нее неблагопріятный свѣтъ. Она надѣялась, что Клесмеръ, такъ неожиданно расширившій ея музыкальный горизонтъ, долженъ будетъ перемѣнить свое мнѣніе объ ея музыкальныхъ способностяхъ. Въ его отсутствіе -- онъ часто ѣздилъ въ Лондонъ -- она играла и пѣла гораздо смѣлѣе. Ея пѣніе возбуждало восторгъ вездѣ, отъ замка Бракеншо до Ферса; вмѣстѣ съ успѣхомъ къ ней возвратилось ея обычное душевное спокойствіе, такъ-какъ она болѣе довѣряла похваламъ, чѣмъ порицанію, и не принадлежала къ тѣмъ исключительнымъ людямъ, которые жаждутъ достигнуть совершенства, вовсе не требуемаго ихъ сосѣдями. Въ ея характерѣ и въ ея способностяхъ не было ничего исключительнаго или необыкновеннаго: необыкновенны были только ея удивительно-граціозныя движенія и извѣстная смѣлость, придававшая пикантную прелесть очень обыкновенному эгоизму, необращающему на себя никакого вниманія при непривлекательной внѣшности. Я знаю, что эти качества сами по себѣ не могутъ возбуждать внутренней жажды къ превосходству, а только вліяютъ на способъ, которымъ оно достигается; особенно когда этого превосходства жаждетъ молодая дѣвушка. Гвендолина внутренно возставала противъ тираніи нѣкоторыхъ условій семейной жизни; можно было подумать, что она въ этомъ случаѣ руководствовалась самыми смѣлыми теоріями, но въ сущности у нея не было никакихъ теорій и она отвернулась-бы отъ всякой женщины, поддерживающей теоретическую или практическую реформу, и, пожалуй, подняла-бы ее на смѣхъ. Она наслаждалась сознаніемъ, что можетъ считать себя существомъ необыкновеннымъ; но ея кругозоръ не былъ шире кругозора тѣхъ приличныхъ романовъ, героиня которыхъ выражаетъ въ стремленіяхъ своей души, на страницахъ дневника, смутную силу, своеобразность и гордый протестъ, а въ жизни строго слѣдуетъ свѣтскимъ правиламъ и, если случайно попадетъ въ трясину, то весь драматизмъ заключается въ томъ, что на ней атласныя туфли. Этого рода уздой природа и общество удерживаютъ энергичныя натуры отъ стремленія къ необыкновеннымъ подвигамъ, такъ-что душа, пылающая желаніемъ узнать чѣмъ долженъ быть міръ, и готовая поддержать это пламя всѣмъ своимъ существомъ, запирается въ клѣтку пошлыхъ общественныхъ формъ и не производитъ ничего необыкновеннаго.
   Этотъ пошлый результатъ грозилъ и стремленіямъ Гвендолины, даже въ первую ея зиму въ Офендинѣ, гдѣ все для нея было ново. Она рѣшилась не вести той жизни, какой довольствуются обыкновенныя молодыя дѣвушки, но не понимала ясно, какъ она возьмется за другую жизнь и какими именно поступками она докажетъ себѣ что она свободна. Она все-же считала Офендинъ хорошимъ фономъ для блестящей картины, если-бъ совершилось, что-нибудь необыкновенное, но вообще она винила во многомъ офендинское общество.
   Первые ея выѣзды не доставили ей большого удовольствія, кромѣ сознанія дѣйствительной силы своей красоты, и, въ промежуткахъ между ними, она посвящала все свое время на совершенно дѣтскія забавы. Отстаивая свои индивидуальныя права, на-сколько это было возможно, она отказалась отъ уроковъ съ Алисой, на томъ основаніи, что та извлечетъ гораздо болѣе пользы изъ невѣжества; вмѣстѣ съ нею, миссъ Мерри и горничной, служившей одновременно всѣмъ обитательницамъ Офендина, Алиса, стала приготовлять различные театральные костюмы для шарадъ и маленькихъ пьесъ, которыя Гвендолина намѣревалась ввести въ моду въ мѣстномъ обществѣ. Она прежде никогда не играла и только въ школѣ участвовала въ живыхъ картинахъ, но была увѣрена, что имѣетъ всѣ задатки сдѣлаться прекрасной актрисой. Она два раза была во французскомъ театрѣ въ Парижѣ и слыхала отъ матери о Рашели, такъ что, размышляя о своей будущей судьбѣ, она часто спрашивала себя: не сдѣлаться-ли ей великой актрисой въ родѣ Рашели, даже затмить ее, потому что была гораздо красивѣе этой сухощавой еврейки? Между тѣмъ дождливые дни, предшествовавшіе рождественскимъ праздникамъ, весело прошли въ приготовленіи греческихъ, восточныхъ и другихъ фантастическихъ костюмовъ, въ которыхъ Гвендолина позировала и произносила монологи передъ домашней публикой. Въ составъ этой публики однажды пригласили, для усиленія рукоплесканій, и экономку, но она оказалась недостойной роли зрительницы, такъ-какъ сдѣлала замѣчаніе, что миссъ Гарлетъ походила болѣе на королеву въ своемъ обыкновенномъ платьѣ, чѣмъ въ бѣломъ мѣшкѣ безъ рукавовъ. Послѣ этого ее болѣе уже не приглашали.
   -- А что, мама, я не хуже Рашели?-- спросила Гвендолина однажды, прочитавъ нѣсколько трагическихъ монологовъ въ греческомъ костюмѣ передъ Анной.
   -- У тебя руки лучше, чѣмъ у Рашели, отвѣтила м-съ Давило,-- но твой голосъ не такъ трагиченъ: въ немъ нѣтъ низкихъ нотъ.
   -- Я могу брать и низкіе ноты, если за хочу,-- произнесла Гвендолина, но потомъ прибавила рѣшительнымъ тономъ:-- по-моему, высокіе ноты трагичнѣе; онѣ женственнѣе, а чѣмъ женщина болѣе походитъ на себя, тѣмъ она трагичнѣе въ отчаянныхъ поступкахъ.
   -- Можетъ быть, ты и права. Но вообще я не понимаю, къ чему приводить въ ужасъ людей; а ужь если надо дѣлать что-нибудь страшное, то предоставимъ это мужчинамъ.
   -- Какъ вы прозаичны, мама! Всѣ великіе, поэтическіе преступники были женщины. Мужчины -- несчастные, осторожные трусы.
   -- А ты моя милая... ты боишься остаться одна въ темнотѣ... И слава-богу: а то ты могла-бы сдѣлаться смѣлой преступницей.
   -- Я не говорю о дѣйствительности, мама,-- произнесла Гвендолина съ нетерпѣніемъ, и когда мать ея вышла изъ комнаты прибавила:-- Анна, попроси дядю, чтобы онъ позволилъ намъ устроить шарады въ вашемъ домѣ. М-ръ Мидльтонъ и Варгамъ могли-бы играть съ нами. Мама говоритъ, что не прилично звать къ намъ м-ра Мидльтона для совѣщаній и репетицій. Онъ -- настоящій чурбанъ, но мы нашли бы ему приличную роль. Пожалуйста попроси дядю, или я сама его попрошу.
   -- О, нѣтъ, надо подождать пріѣзда Рекса. Онъ такой умный и ловкій. Онъ все устроитъ и самъ сыграетъ Наполеона, смотрящаго на океанъ; онъ на него очень походитъ.
   -- Я не вѣрю, Анна, въ необыкновенныя достоинства твоего Рекса,-- проговорила Гвендолина со смѣхомъ.-- Онъ, вѣрно, окажется не лучше своихъ отвратительныхъ акварельныхъ картинъ, которыми ты украсила свою комнату.
   -- Хорошо, ты сама увидишь,-- произнесла Анна;-- я вовсе не выставляю себя знатокомъ въ дѣлѣ ума, но онъ имѣетъ уже стипендію, и папа говоритъ, что онъ получитъ ученую степень; къ тому-же онъ всегда первый во всѣхъ играхъ. Вообще онъ умнѣе м-ра Мидльтона, а всѣ, кромѣ тебя, считаютъ Мидльтона умнымъ человѣкомъ.
   -- Можетъ быть, у него есть и умъ, но очень мрачный. Онъ такая дубина. Случись ему необходимость сказать: "Провалиться мнѣ сквозь землю, если я васъ не люблю!", онъ произнесъ-бы эти слова тѣмъ-же монотоннымъ, плавнымъ голосомъ, какимъ говоритъ проповѣди.
   -- О, Гвендолина, воскликнула Анна,-- непріятно пораженная ея словами,-- какъ тебѣ не стыдно такъ говорить о человѣкѣ, который отъ тебя безъ памяти? Я слышала, какъ Варгамъ однажды сказалъ мамѣ; "Мидльтонъ втюрился поуши въ Гвендолину". Мама очень на него сердилась; Мидльтонъ сильно влюбленъ въ тебя.
   -- А мнѣ какое дѣло?-- сказала Гвендолина презрительно:-- провалиться мнѣ сквозь землю, если я его люблю!
   -- Конечно ты его не любишь; папа этого и не желалъ-бы, но Мидльтонъ вскорѣ уѣзжаетъ и мнѣ, право, его жаль, когда ты надъ нимъ издѣваешься.
   -- Что-же будетъ съ тобой, когда я стану издѣваться надъ Рексомъ?
   -- Нѣтъ, Гвендолина, ты не будешь надъ нимъ издѣваться!-- сказала Анна со слезами на глазахъ:-- я этого не. перенесла-бы -- и къ тому-же въ немъ нѣтъ ничего смѣшнаго. Впрочемъ, ты, можетъ быть, и найдешь въ немъ странности. Вѣдь никто до тебя не думалъ смѣяться надъ м-ромъ Мидльтономъ. Всѣ находили, что онъ красивъ и имѣетъ приличныя манеры; я одна всегда его боялась за его ученость, длинный фракъ и родственныя связи съ епископомъ. Но, Гвендолина, дай мнѣ слово, что ты не будешь смѣяться надъ Рексомъ.
   -- Я никогда не сдѣлаю тебѣ ничего непріятнаго, голубушка,-- отвѣтила Гвендолина, тронутая мольбами Анны и трепля ее за подбородокъ;-- зачѣмъ мнѣ смѣяться надъ Рексомъ если онъ устроитъ намъ шарады и игры?
   Когда, наконецъ, Рексъ пріѣхалъ, онъ сразу придалъ такое оживленіе Офендину и выразилъ такое сочувствіе ко всѣмъ планамъ Гвендолины, что не оказывалось причины надъ нимъ издѣваться. Это былъ славный, добрый, молодой человѣкъ; лицомъ онъ очень походилъ на отца и на Анну, только черты его были мягче, чѣмъ у перваго и крупнѣе, чѣмъ у послѣдней; его жизнерадостная, сіяющая силой и здоровьемъ, натура находила удовольствіе въ самыхъ невинныхъ препровожденіяхъ времени и его не соблазнялъ порокъ. Порочная жизнь не возбуждала въ немъ и особой ненависти, а онъ просто относился къ ней, какъ къ глупой привычкѣ нѣкоторыхъ людей, невольно его отталкивавшей. Онъ отвѣчалъ на привязанность Анны такой-же глубокой любовью и никогда еще не испытывалъ болѣе пламеннаго чувства.
   Молодые люди были постоянно вмѣстѣ, то въ пасторскомъ домѣ, то въ Офендинѣ, но-въ послѣднемъ чаще, такъ-какъ тамъ было болѣе свободы или, вѣрнѣе сказать, тамъ власть Гвендолины была болѣе безгранична. Вообще всякое ея желаніе было для Рекса, закономъ и онъ устроилъ не только шарады, но и маленькія представленія, о которыхъ она даже и не мечтала. Всѣ репетиціи происходили въ Офендинѣ, такъ-какъ м-съ Давило не сопротивлялась болѣе даже участію въ шарадахъ м-ра Мидльтона, въ виду присутствія Рекса. Это участіе молодого пастора въ играхъ было тѣмъ необходимѣе, что Варгамъ, приготовляясь къ экзамену для поступленія на службу въ Индіи, не имѣлъ ни минуты свободнаго времени и вобще былъ въ очень мрачномъ расположеніи духа подъ бременемъ спѣшной зубряжки.
   Гвендолина убѣдила м-ра Мидльтона принять на себя нѣсколько серьезныхъ ролей въ картинахъ и шарадахъ, отзываясь очень лестно о неподвижности его физіономіи. Сначала онъ съ неудовольствіемъ и ревностью смотрѣлъ на ея товарищескія отношенія къ Рексу, но вскорѣ успокоился, придя къ тому убѣжденію, что эта родственная фамильярность исключала всякую возможность пламенной страсти. Ему даже по временамъ казалось, что ея строго-учтивое обращеніе съ нимъ было признакомъ явнаго предпочтенія, и онъ сталъ думать, не сдѣлать-ли ей предложеніе до отъѣзда изъ Пеникота, хотя прежде рѣшился скрыть свои чувства до той минуты, пока его судьба не будетъ обезпечена. Гвендолина знала очень хорошо, что юный пасторъ, съ свѣтлыми бакенбардами и четырехугольными воротничками, былъ отъ нея безъ ума, и не имѣла ничего противъ этого обожанія; она постоянно смотрѣла на него съ безжалостнымъ спокойствіемъ и возбуждала въ его сердцѣ много надеждъ, тщательно избѣгая всякаго драматическаго столкновенія съ нимъ.
   Быть можетъ, многимъ покажется страннымъ, что молодой человѣкъ, пропитанный англиканскими принципами, привыкшій смотрѣть на все, даже на мелочи, съ извѣстной клерикальной точки зрѣнія, никогда несмѣявшійся иначе, какъ изъ приличія, и считавшій слишкомъ грубымъ называть нѣкоторыя вещи ихъ настоящими именами, нашелъ достойной для себя невѣстой дѣвушку смѣлую, насмѣшливую и лишенную тѣхъ особыхъ достоинствъ, которыя, по мнѣнію клерикаловъ, должна имѣть жена пастора. Казалось, онъ долженъ-бы былъ понять, что живая, жаждавшая пламенныхъ ощущеній миссъ Гарлетъ не остановитъ на немъ своего выбора. Но развѣ необходимо всегда объяснять, почему факты не соотвѣтствуютъ ожиданіямъ или логическимъ предположеніямъ? Очевидно, тотъ виноватъ, кто не могъ предвидѣть случившагося.
   Что-же касается Рекса, то онъ, вѣроятно, почувствовалъ-бы искреннее сожалѣніе къ бѣдному пастору, если-бъ проснувшаяся въ его сердцѣ первая любовь давала ему время о чемъ-нибудь думать или что-нибудь замѣчать. Онъ даже не ясно видѣлъ передъ собою и Гвендолину; онъ только чувствовалъ каждое ея слово, каждое ея дѣйствіе и инстинктивно зналъ, не поворачивая головы, когда она входила въ комнату или выходила изъ нея. Не прошло и двухъ недѣль, какъ онъ уже былъ по-уши влюбленъ въ нее и не могъ себѣ представить своей послѣдующей жизни безъ Гвендолины. Бѣдный юноша не сознавалъ, что могли существовать какія-либо препятствія къ его счастью; его любовь казалась ему гарантіей ея любви. Считая ее совершенствомъ, онъ и не мыслилъ, что она можетъ причинять ему горе, какъ египтянину не входитъ въ голову мысль о возможности снѣга. Къ тому-же она пѣла и играла на фортепьяно каждый разъ, когда онъ просилъ ее объ этомъ, съ удовольствіемъ ѣздила съ нимъ верхомъ, хотя онъ часто появлялся на уморительныхъ клячахъ, готова была принимать участіе во всѣхъ его забавахъ и справедливо цѣнила Анну. Казалось, она ему вполнѣ сочувствовала; обманутый ея внѣшнимъ къ нему расположеніемъ, онъ не думалъ, что Гвендолина, какъ совершенство, имѣетъ возможность разсчитывать на самую блестящую партію. Онъ не былъ самонадѣянъ, по крайней мѣрѣ, не болѣе всѣхъ самостоятельныхъ людей, а предаваясь неизъяснимому блаженству первой любви, онъ просто принималъ совершенство Г'вендолины за необходимую часть того общаго, безпредѣльнаго добра, какимъ казалась жизнь его здоровой, счастливой натурѣ.
   Одно обстоятельство, случившееся во время торжественнаго представленія шарадъ, вполнѣ убѣдило Рекса въ удивительной впечатлительности Гвендолины и обнаружило скрытую черту ея характера, которую невозможно было подозрѣвать, зная ея отвагу при верховой ѣздѣ и смѣлый тонъ въ обществѣ.
   Послѣ многихъ репетицій было рѣшено пригласить въ Офендинъ избранную публику на представленіе, которое доставляло такъ много удовольствія самимъ актерамъ. Анна привела всѣхъ въ удивленіе искуснымъ исполненіемъ порученныхъ ей маленькихъ ролей, такъ что можно было даже предположить, что она скрывала подъ своей добродушной простотой тонкую наблюдательность. М-ръ Мидльтонъ также оказался очень сноснымъ актеромъ и не портилъ своей игры усиліемъ казаться комичнымъ. Всего болѣе заботъ и безпокойства причинило желаніе Гвендолины непремѣнно появиться въ греческомъ костюмѣ. Она никакъ не могла придумать слова для шарады, въ которой была-бы необходима изящная поза въ ея любимомъ костюмѣ. Конечно можно было выбрать сцену изъ трагедій Расина, но никто, кромѣ нея, не могъ декламировать французскихъ стиховъ, и къ тому-же м-ръ Гаскойнъ, не противясь представленію шарадъ, ни за что, не разрѣшилъ-бы любительскаго спектакля, хотя-бы изъ отрывковъ пьесъ. Онъ утверждалъ, что всякое препровожденіе времени, приличное порядочному человѣку, прилично и духовному лицу, но въ отношеніи театра онъ не хотѣлъ идти далѣе общественнаго мнѣнія въ той части Эссекса.
   Всѣ участвующіе стали придумывать, какъ-бы угодить желанію Гвендолины; наконецъ Рексъ предложилъ окончить представленіе живой картиной, въ которой ея величественная поза не была-бы испорчена игрою другихъ. Этотъ планъ ей очень понравился; оставалось только выбрать картину.
   -- Пожалуйста, дѣти, выберите какую нибудь пріятную сцену,-- сказала м-съ Давило,-- я не могу допустить никакого греческаго нечестія въ моемъ домѣ.
   -- Нечестіе, какъ греческое, такъ и христіанское, одинаково нечестіе, мама,-- отвѣтила Гвендолина.
   -- Греческое -- извинительнѣе, замѣтилъ Рексъ;-- къ томуже все это давнопрошедшее. Что вы думаете. Гвендолина, о взятіи въ плѣнъ Бризеиды? Я буду Ахилломъ, а вы устремите на меня взглядъ черезъ плечо, какъ на картинѣ у отца.
   -- Это хорошая поза,-- произнесла Гвендолина довольнымъ тономъ, но послѣ минутнаго размышленія прибавила:-- нѣтъ, это не годится; необходимы три мужскія фигуры въ подходящихъ костюмахъ, а намъ негдѣ ихъ взять. Иначе будетъ нелѣпо.
   -- Нашелъ!-- воскликнулъ Рексъ: -- вы изобразите Герміону, статую въ шекспировской зимней сказкѣ. Я буду Леонтъ, а миссъ Мерри -- Паулина. Нашъ костюмъ не имѣетъ никакого значенія и вся сцена будетъ романтичнѣе и болѣе походить на Шекспира, если Леонтъ напомнитъ зрителямъ Наполеона, а Паулина -- современную старую дѣву.
   Было рѣшено представить Герміону, такъ-какъ, по общему мнѣнію, возрастъ никакого значенія не имѣлъ; только Гвендолина предложила, чтобъ вмѣсто неподвижной живой картины была сыграна маленькая сцена, то-есть чтобъ, по разрѣшенію Леонта, Паулина дала сигналъ музыкѣ и при звукахъ ея, Герміона сошла-бы съ пьедестала, а Леонтъ упалъ-бы на колѣни и поцѣловалъ край ея одежды. Передняя съ раздвижными половинками двери могла быть обращена въ сцену.
   Весь домъ, вмѣстѣ съ плотникомъ Джаретомъ, съ жаромъ занялся приготовленіями къ представленію, которое, какъ подражаніе настоящему театру, должно было, по всей вѣроятности, имѣть успѣхъ, потому что, согласно древней баснѣ, подражаніе часто имѣетъ болѣе шансовъ на успѣхъ, чѣмъ оригиналъ.
   Гвендолина съ особеннымъ удовольствіемъ ожидала дня представленія, тѣмъ болѣе, что она включила въ число приглашенныхъ лицъ и Клесмера, который въ это время снова находился въ Кветчамѣ. Клесмеръ пріѣхалъ въ Офендинъ. Онъ былъ въ спокойномъ, безмолвномъ настроеніи и отвѣчалъ на всѣ вопросы отрывочными, односложными словами, точно онъ смиренно несъ свой крестъ въ мірѣ, переполненномъ любителями искусства, или осторожно двигалъ своими львиными лапами, чтобъ не задавить поющую мышь.
   Представленіе шло очень плавно и успѣшно, даже непредвидѣнныя обстоятельства не выходили изъ области предвидѣннаго, пока не случилось то таинственное событіе, которое выставило Гвендолину въ необычайномъ свѣтѣ.
   Живая картина "Герміона" произвела тѣмъ большее впечатлѣніе, что представляла рѣзкій контрастъ со всѣмъ, что ей предшествовало, и шопотъ одобренія пробѣжалъ по всей залѣ при поднятіи занавѣса. Герміона стояла, облокотясь на колонну, на небольшомъ возвышеніи, такъ что, сходя съ него, она могла вполнѣ показать свою хорошенькую ножку.
   Наконецъ, Леонтъ позволилъ Паулинѣ оживить статую и она громко произнесла:
   -- Музыка, пробуди ее!
   Клесмеръ изъ любезности сѣлъ къ фортепьяно и взялъ громовой акордъ; но въ ту-же минуту и прежде, чѣмъ Герміона сошла съ пьедестала, подвижная дверца въ деревянномъ карнизѣ на противоположномъ концѣ комнаты, прямо противъ сцены, съ шумомъ отворилась и картина мертвеца, освѣщенная восковыми свѣчами, поразила всѣхъ изумленіемъ. Конечно, всякій обернулся, чтобъ взглянуть на это неожиданное зрѣлище, какъ вдругъ раздался душу раздирающій крикъ Гвендолины, стоявшей въ той-же позѣ, но со страшно измѣнившимся выраженіемъ лица. Она казалась теперь статуей страха; ея бѣлыя губы закрыты, глаза были на-выкатѣ и неподвижно смотрѣли въ пространство. М-съ Давило болѣе испуганная, чѣмъ изумленная, бросилась къ Гвендолинѣ, а за ней послѣдовалъ и Рексъ. Прикосновеніе руки матери подѣйствовало на Гвендолину, какъ электрическій токъ; она упала на колѣни и закрыла лицо руками, дрожа всѣмъ тѣломъ. Однакожъ, она сохранила нѣкоторое самообладаніе и, поборовъ свой испугъ, позволила увести себя со сцены.
   -- Вотъ великолѣпная игра,-- сказаіъ Клесмеръ, обращаясь къ миссъ Аропоинтъ.
   -- Развѣ это входило въ роль?
   -- Нѣтъ, миссъ Гарлетъ просто испугалась; у нея очень впечатлительная натура,-- замѣтилъ одинъ изъ зрителей.
   -- Я не зналъ, что тутъ скрыта картина, а вы?
   -- Откуда мнѣ знать? Вѣроятно, это какая-нибудь эксцентричность графскаго семейства.
   -- Какой ужасъ! Прикажите закрыть картину!
   -- Дверца была заперта? Все это очень таинственно. Должно быть, это духи шалятъ, благо теперь это въ модѣ.
   -- Но здѣсь нѣтъ медіума.
   -- Почемъ вы знаете? Должно быть есть, если случаются такія чудеса.
   Всѣ эти вопросы и отвѣты раздавались среди изумленнаго общества.
   -- Дверца была заперта,-- произнесъ м-ръ Гаскойнъ,-- и, вѣроятно, отворилась отъ звуковъ фортепьяно.
   Послѣ этого онъ попросилъ миссъ Мерри отыскать ключъ, но эта поспѣшность въ объясненіи таинственнаго чуда -- показалась м-съ Вулкани недостойной пастора, и она замѣтила вполголоса, что м-ръ Гаскойнъ слишкомъ свѣтскій человѣкъ. Однакожъ, ключъ былъ принесенъ и Гаскойнъ, заперевъ дверцу, положилъ его въ карманъ съ торжественной улыбкой, какъ-бы говоря: "теперь больше не отворится".
   Вскорѣ возвратилась Гвендолина; она была по-прежнему весела и, повидимому, рѣшилась забыть непріятное приключеніе.
   Но когда Клесмеръ сказалъ ей, что всѣ зрители должны быть ей благодарны за великолѣпный конецъ сцены, такъ удачно ею придуманный, она вспыхнула отъ удовольствія, принимая за чистую монету вымышленную любезность. Клесмеръ понялъ, что неожиданное обнаруженіе передъ всѣми ея трусости было чрезвычайно непріятно молодой дѣвушкѣ, а потому онъ показалъ видъ, что принялъ естественный испугъ за искусную игру. Гвендолина была теперь увѣрена, что его столько-же поразилъ ея талантъ, сколько восхищала ея красота, и почти успокоилась насчетъ его мнѣнія о ней. Но многіе знали, что именно должна была заключать въ себѣ сцена Герміоны, и никто кромѣ Клесмера не думалъ ее утѣшить. Впрочемъ, всѣ какъ бы безмолвно согласились пройти молчаніемъ этотъ непріятный эпизодъ.
   Однакожъ, въ таинственномъ открытіи дверцы былъ дѣйствительно виновенъ медіумъ, поспѣшившій убѣжать изъ комнаты и скрыться отъ страха въ постель. Это была маленькая Изабелла, которая, не удовлетворивъ своего любопытства однимъ взглядомъ на странную картину въ день пріѣзда въ Офендинъ, подсмотрѣла, куда Гвендолина спрятала ключъ, и достала его, когда все остальное семейство не было дома. Но, едва отперла она дверцу, какъ послышались чьи-то шаги; перепуганная дѣвочка стала быстро запирать замокъ, но видя, что ключъ почему-то ее не слушается, и не смѣя долѣе медлить, она выдернула его и убѣжала, въ надеждѣ, что дверца и такъ будетъ держаться. Потомъ она положила ключъ на мѣсто, утѣшая себя мыслью, что если-бъ оказалось, что картина открыта, то никто и не догадается, какъ ее отперли. Но маленькая Изабелла, подобно многимъ взрослымъ преступникамъ, не предвидѣла своего собственнаго неудержимаго влеченія къ признанію и раскаянію.
   -- Я знаю, что дверца была заперта,-- сказала Гвендолина на слѣдующее утро за завтракомъ;-- я сама попробовала замокъ, а потомъ уже спрятала ключъ. Кто-нибудь рылся въ моемъ ящикѣ и взялъ ключъ.
   Изабеллѣ показалось, что глаза Гвендолины смотрѣли на нее съ необычайнымъ выраженіемъ; не давая себѣ времени подумать, она воскликнула дрожащимъ голосомъ:
   -- Прости меня, Гвендолина!
   Помилованіе преступницѣ было даровано съ удивительной быстротой, потому что Гвендолина желала какъ можно скорѣе изгладить изъ своей памяти и изъ памяти другихъ этотъ фактъ, обнаружившій ея склонность къ страху. Ее очень удивляли эти временные припадки слабости или безумія, составлявшіе столь рѣзкое исключеніе въ ея нормальной жизни; а въ настоящемъ случаѣ ей было досадно, что ея безпомощный страхъ обнаружился не, какъ всегда, въ тѣсномъ кругу семейства, а при многочисленномъ обществѣ. Идеальная женщина, по ея мнѣнію, должна быть смѣла въ словахъ и отважно идти на-встрѣчу всѣмъ опасностямъ, нравственнымъ и физическимъ; хотя ея практическая жизнь и не достигла такого идеала, но это противорѣчіе происходило, повидимому, отъ мелочной, будничной обстановки той узкой арены, на которой дѣйствуетъ современная двадцатилѣтняя дѣвушка, неимѣющая возможности думать о себѣ иначе, какъ о барышнѣ, и въ положеніи, строго соотвѣтствующемъ правиламъ приличія. Гвендолина не сознавала другихъ узъ и сдерживающихъ нравственныхъ принциповъ; что-же касается религіи, то она всегда довольно холодно относилась ко всему, что представлялось ей подъ формой религіозныхъ обрядовъ и богословскаго изложенія, подобно тому, какъ многіе питаютъ нерасположеніе къ ариѳметикѣ и веденію счетовъ. Религія не пугала ее, но и не манила къ себѣ, такъ что молодая дѣвушка никогда не спрашивала себя, религіозна-ли она или нѣтъ, какъ ей никогда не приходило въ голову изслѣдовать вопросъ о системѣ колоніальной собственности, хотя она знала, что состояніе ея семейства нанаходится въ бумагахъ, обезпеченныхъ собственностью въ колоніяхъ. Всѣ эти факты она сознавала въ глубинѣ своей души и готова была о нихъ заявить публично. Но она сама неохотно признавала и желала-бы скрыть отъ другихъ свою склонность къ припадкамъ страха. Ей было стыдно вспомнить, какъ страхъ нападалъ на нее при неожиданномъ сознаніи своего одиночества, напримѣръ, когда она гуляла одна и вдругъ происходила быстрая перемѣна въ освѣщеніи. Одиночество, среди безграничной природы, наполняло ее какимъ-то неопредѣленнымъ чувстомъ; ей казалось, что ее окружалъ безпредѣльный міръ, среди котораго она была ничто, обреченная на мучительное бездѣйствіе. Скудныя астрономическія свѣдѣнія, почерпнутыя въ школѣ, иногда уносили ее такъ далеко, что по всему ея тѣлу пробѣгала лихорадочная дрожь; но, какъ только къ ней присоединялся кто-нибудь, она тотчасъ-же возвращалась къ своему прежнему состоянію и снова признавала себя въ томъ родномъ ей мірѣ, гдѣ ея воля была всемогуща. Въ присутствіи человѣческихъ глазъ и ушей, она всегда сохраняла свою самоувѣренность и чувствовала себя способной завоевать весь міръ.
   Всѣ окружавшіе ее, начиная съ матери, объясняли эти припадки слабости или страха впечатлительностью ея нервовъ; но такое объясненіе необходимо было согласовать съ ея обычнымъ холоднымъ равнодушіемъ и рѣдкимъ самообладаніемъ. Теплота -- великій двигатель въ природѣ, но для объясненія всѣхъ физическихъ явленій одной теплотой требуется обширное знаніе ихъ соотношеній и контрастовъ; тоже самое можно сказать и относительно объясненія человѣческаго характера, впечатлительностью натуры. Но кто, питая любовь къ такому прелестному существу, какъ Гвендолина, не былъ-бы склоненъ принять всякую встрѣчающуюся въ ней особенность за признакъ превосходства ея натуры?
   Такъ и Рексъ, послѣ представленія Герміоны, вынесъ окончательное убѣжденіе, что она была преисполнена чувства и должна не только скорѣе отвѣчать на пламенную любовь, но и любить лучше другихъ дѣвушекъ. Онъ широкой грудью вдыхалъ въ себя весну любви и, взмахнувъ крыльями юности, началъ парить въ небесахъ.
  

ГЛАВА VII.

   Первымъ признакомъ подготовлявшейся грозы, какъ это всегда бываетъ, было бѣлое, прозрачное облачко, только рельефнѣе выставлявшее блестящую синеву неба. Анна знала тайну Рекса, хотя онъ въ первый разъ въ жизни не высказывалъ ей своихъ мыслей, довольствуясь тѣмъ, что она ихъ отгадывала. Въ первый разъ также Анна не говорила ему прямо своего мнѣнія; быть можетъ, ей было больно, что онъ полюбилъ другую больше, чѣмъ любилъ ее, но это эгоистичное чувство совершенно стушевывалось передъ безпокойствомъ о его судьбѣ. Анна восхищалась своей двоюродной сестрой, всегда искренно говорила; "Гвендолина очень добра ко мнѣ", и считала въ порядкѣ вещей подчиняться всѣмъ ея желаніямъ, но она смотрѣла на нее со страхомъ и недовѣріемъ, какъ на прекраснаго, удивительнаго, но таинственнаго звѣрька, который могъ нѣжно проглотить всѣхъ маленькихъ, любимыхъ ею существъ. Она съ грустью сознавала, что Гвендолина никогда не полюбитъ Рекса. Все, къ чему Анна питала любовь и уваженіе, возбуждало только холодное равнодушіе въ Гвендолинѣ, такъ что гораздо легче было предположить, что гордая красавица станетъ издѣваться надъ Рексомъ, чѣмъ полюбитъ его. Къ тому-же она всегда мечтала сдѣлаться чѣмъ-то необыкновеннымъ. "Бѣдный Рексъ,-- думала Анна:-- папа разсердится, если узнаетъ о его любви, и онъ будетъ правъ: Рексу, еще рано влюбляться". Анна всегда думала, что Рексъ долго не женится, и до тѣхъ поръ она будетъ его экономкой. Но какое-же должно быть жесткое сердце у Гвендолины, если оно не отвѣчало на любовь Рекса? Предчувствуя страданія брата, Анна начинала ненавидѣть свою очаровательную кузину.
   Аннѣ, точно, такъ-же, какъ и Рексу, казалось, что въ послѣднее время они жили какой-то особенной лихорадочной жизнью, чего не могли не замѣтить всѣ окружающіе; если-бъ у Рекса спросили, что онъ думалъ о своемъ положеніи, онъ прямо сказалъ-бы, что намѣренъ жениться, и, какъ только сдѣлаетъ предложеніе, то немедленно скажетъ обо всемъ отцу; но все-же онъ скрывалъ не только свои чувства, но даже нѣкоторыя свои дѣйствія. Анна, съ своей стороны, дрожала отъ страха каждый разъ, какъ ея отецъ и мать говорили о чемъ-нибудь наединѣ; ей казалось, что они совѣщались о Рексѣ и Гвендолинѣ. Но они не обращали никакого вниманія на патетическую драму, понятную для тѣхъ, кто игралъ ее пантомимой, но совершенно недоступную взорамъ, устремленнымъ на "Клерикальную Газету" и считавшимъ дѣятельность зеленой молодежи нисколько не важнѣе дѣятельности муравьевъ.
   -- Куда ты собираешься, Рексъ?-- спросила его Анна однажды утромъ вскорѣ послѣ отъѣзда отца на судебную сессію вмѣстѣ съ матерью.
   Ее удивилъ нарядъ брата, который надѣлъ все, что у него было сколько-нибудь подходящаго къ охотничьему костюму.
   -- Я ѣду на сборъ охотниковъ у Трехъ Житницъ.
   -- Съ Гвендолиной?
   -- Она тебѣ сказала?
   -- Нѣтъ, но я думала... Папа знаетъ?
   -- Врядъ-ли. Да вѣдь ему это и не интересно.
   -- Ты ѣдешь на его лошади?
   -- Я всегда ѣзжу на ней.
   -- Рексъ, прошу тебя, не позволяй Гвендолинѣ участвовать въ охотѣ.
   -- Отчего-же ей не принять участія въ охотѣ?-- спросилъ Рексъ вызывающимъ тономъ.
   -- Ни папа, ни мама, ни тетя Давило этого не желаютъ, считая неприличнымъ.
   -- Отчего ты думаешь, что она непремѣнно сдѣлаетъ что нибудь неприличное?
   -- Гвендолина иногда ни на что не обращаетъ вниманія,-- сказала Анна, становясь нѣсколько смѣлѣе отъ возраженій Рекса.
   -- Такъ она не послушается и меня,-- отвѣтилъ Рексъ, смѣясь надъ безпокойствомъ сестры.
   -- О, Рексъ, я не могу этого допустить!-- воскликнула Анна, заливаясь слезами;-- ты накликнешь на себя несчастье!
   -- Что съ тобою?-- произнесъ Рексъ съ нетерпѣніемъ.
   -- Она никогда тебя не полюбитъ, я это знаю навѣрное!-- произнесла Анна, не въ силахъ будучи болѣе сдерживать свое отчаяніе.
   Рексъ покраснѣлъ и поспѣшно выбѣжалъ изъ комнаты. Всю дорогу до Офендина ея слова непріятно звучали въ его ушахъ, какъ зловѣщее предсказаніе. Впрочемъ, онъ вскорѣ приписалъ ихъ нѣжной привязанности Анны и сталъ сожалѣть о томъ, что уѣхалъ, не успокоивъ ея. Но, въ сущности, онъ совершенно расходился съ ея мнѣніемъ и былъ по-прежнему убѣжденъ въ любви Гвендолины. Однакоже, это убѣжденіе было на-столько близко къ тревожному сомнѣнію, что побудило его поспѣшить объясненіемъ въ любви, которое онъ иначе, быть можетъ, отложилъ-бы на неопредѣленное время.
   Когда Рексъ подъѣхалъ къ воротамъ, Гвендолина уже была совсѣмъ готова, и они тотчасъ-же отправились въ путь. Гвендолина была въ прекрасномъ расположеніи духа и показалась Рексу особенно очаровательной; ея изящная фигура, длинная, бѣлоснѣжная шея и нѣжныя очертанія лица выступали еще рельефнѣй на темномъ фонѣ амазонки. Онъ не могъ теперь представить себѣ ничего очаровательнѣе этой молодой дѣвушки; а для первой любви предметъ обожанія всегда отождествляется не только съ красотой, но и со всѣми добродѣтелями.
   Было прекрасное январьское утро; сѣрое небо, неугрожавшее дождемъ, служило отличнымъ фономъ для красотъ зимней природы; темно-зеленой муравы, обнаженныхъ красныхъ вязовъ и пурпурныхъ шишекъ шиповника, пестрившихъ живыя изгороди. Мелодичное звяканье подковъ вторило веселымъ голосамъ молодыхъ людей. Гвендолина смѣялась надъ охотничьимъ костюмомъ Рекса, который не отличался особеннымъ изяществомъ, и онъ радовался этому смѣху. Свѣжесть утра смѣшивалась со свѣжестью ихъ юности; всякій звукъ, исходившій изъ ихъ молодой груди, всякій взглядъ ихъ молодыхъ глазъ былъ отблескомъ царившаго для нихъ внутри и извнѣ невозмутимаго, лучезарнаго утра. Смотря на этихъ двухъ молодыхъ красавцевъ, каждый могъ подумать, что они созданы другъ для друга.
   -- Анна меня увѣряла, что вы будто готовитесь сегодня скакать за собаками,-- сказалъ Рексъ, издали приближаясь къ роковому вопросу.
   -- Неужели?-- замѣтила Гвендолина со смѣхомъ;-- она, значитъ, ясновидящая!
   -- А развѣ вы дѣйствительно примете участіе въ охотѣ?-- спросилъ Рексъ.
   -- Не знаю. Я ничего не могу сказать заранѣе. Но ясновидящіе часто ошибаются. Они предвидятъ только то, что вѣроятно. А я терпѣть не могу вѣроятныхъ, обыкновенныхъ, вещей. Я всегда дѣлаю то, что необыкновенно и невѣроятно
   -- Вотъ вы и выдали свою тайну. Теперь я буду знать впередъ, что вы сдѣлаете. Стоитъ только представить себѣ противоположное тому, что всякій сдѣлалъ-бы на вашемъ мѣстѣ... Такимъ образомъ, вы никогда меня не удивите.
   -- Нѣтъ, удивлю:-- отвѣтила со смѣхомъ Гвендолина;-- я вдругъ сдѣлаю то, что всѣ дѣлаютъ.
   -- Вы видите, что вы не можете избѣгнуть вѣроятнаго. Противорѣчіе -- самое обыкновенное изъ вѣроятій. Вамъ надо измѣнить свой образъ дѣйствій.
   -- Нѣтъ, никогда; мой образъ дѣйствій -- дѣлать только то, что мнѣ пріятно.
   -- Неужели вы можете всегда чувствовать только то, что вамъ нравится? спросилъ онъ.
   -- Конечно нѣтъ, но это происходитъ отъ недостатковъ окружающей среды. Если-бъ міръ былъ лучше, не было-бы повода къ пріятнымъ ощущеніямъ. Жизнь молодыхъ дѣвушекъ потому такъ глупа, что онѣ никогда не могутъ поступать по своему желанію.
   -- Я полагаю, что это справедливѣе относительно мужчинъ. Они часто должны дѣлать много тяжелаго и непріятнаго. Къ тому-же, если мы любимъ женщину, то стараемся предупреждать всѣ ея желанія, а, слѣдовательно, вы въ концѣ-концовъ настаиваете на своемъ.
   -- Нѣтъ, это неправда; я никогда не видала замужней женщины, которая жила-бы такъ, какъ ей хочется.
   -- А чего-бы вы желали?-- спросилъ Рексъ тревожно.
   -- Не знаю... отправиться къ сѣверному полюсу, принять участіе въ скачкѣ съ препятствіями, или сдѣлаться восточной царицей, какъ леди Эстеръ Станнопъ -- разсѣянно замѣ, тила Гвендолина.
   Эти слова произнесли скорѣе ея губы, чѣмъ умъ, и она и не могла-бы объяснить ихъ основательными причинами.
   -- Вы не хотите этимъ сказать, что никогда не выйдете замужъ?
   -- Нѣтъ; но выйдя замужъ, я не буду походить на другихъ женщинъ.
   -- Вы могли-бы дѣлать все, что хотите, если-бъ вышли за человѣка, любящаго васъ болѣе всего на свѣтѣ, сказалъ Рексъ;-- я знаю такого.
   -- Ради Бога, не говорите о м-рѣ Мидльтонѣ!-- воскликнула поспѣшно Гвендолина, покраснѣвъ:-- это любимый конекъ Анны. Вы слышите лай? Прибавимъ шагу.
   Она поскакала впередъ, и Рексъ долженъ былъ послѣдовать за нею. Гвендолина очень хорошо понимала, что молодой человѣкъ былъ влюбленъ въ нее, но она не придавала этому никакого значенія, такъ-какъ никогда сама не чувствовала страданій лю бви. Она желала, чтобъ романтическая любовь Рекса продолжалась во все время его пребыванія въ Пеникотѣ, и потому рѣшилась избѣгать всякихъ объясненій, которыя могли-бы положить конецъ этому пріятному препровожденію времени. Къ тому-же она чувствовала какое-то физическое отвращеніе къ прямому признанію въ любви; при всей ея страсти быть предметомъ обожанія, она отличалась какой-то особенной дѣвственной чистотой.
   Однакоже, всѣ его тяжелыя мысли вскорѣ стушевались передъ новыми впечатлѣніями шумной, оживленной сцены у трехъ Житницъ. Нѣкоторые изъ охотниковъ были ей знакомы, и она обмѣнялась съ ними привѣтствіями, такъ-что Рексъ очутился на заднемъ планѣ. Лихорадочное волненіе мало-по-малу овладѣло Гвендолиной при видѣ окружающихъ ее приготовленій къ охотѣ, тѣмъ болѣе, что она никогда еще не принимала въ ней участія. Гвендолина уже не разъ выражала желаніе присутствовать при травлѣ звѣрей, но ей это было положительно воспрещено матерью, боявшейся какого-нибудь несчастнаго случая, и дядей, считавшимъ охоту неприличнымъ занятіемъ для женщины, тѣмъ болѣе, что ни одна порядочная дама въ ихъ околоткѣ никогда не участвовала въ весекской охотѣ, кромѣ м-съ Гадсби, жены капитана, бывшей горничной, сохранявшей до сихъ поръ привычку выражаться, какъ служанка. Послѣдній аргументъ всего болѣе подѣйствовалъ на Гвендолину и уравновѣсилъ ея желаніе доказать свою свободу дѣйствій боязнью, чтобъ ее не сравнили съ м-съ Гадсби. Самыя приличныя и уважаемыя дамы въ околоткѣ иногда присутствовали при сборѣ охотниковъ, но въ этотъ день не было никого, кто-бы могъ служить примѣромъ Гвендолинѣ, и даже отсутствіе м-съ Гадсби какъ-бы побуждало молодую дѣвушку забыть о неприличіи охоты.
   Такимъ образомъ, ничто не удерживало Гвендолину отъ инстинктивнаго, чисто-животнаго увлеченія окружающимъ шумомъ и гамомъ, лаемъ собакъ, топотомъ лошадей, веселымъ говоромъ охотниковъ и вообще всѣмъ оживленіемъ готовившейся охоты, которая обыкновенно возбуждаетъ въ человѣкѣ смѣшанное чувство сознанія физической силы, самолюбія и дикаго соревнованія съ собаками и лошадьми.
   Рексъ также поддался-бы этому чувству, если-бъ онъ могъ раздѣлять его съ Гвендолиной; но она была совершенно поглощена разговорами со знакомыми и новымъ, любопытнымъ для нея, зрѣлищемъ.
   -- Очень радъ васъ видѣть на охотѣ, миссъ Гарлетъ,-- сказалъ лордъ Бракеншо, мужчина среднихъ лѣтъ и очень аристократической наружности;-- травля будетъ прекрасная. Жаль, что вы не примете въ ней участія. Пробовали вы когда нибудь какъ мы прыгать черезъ канавы? Полагаю, вы не этого боитесь?
   -- Я ничего не боюсь -- отвѣтила Гвендолина совершенно искренно, такъ-какъ она дѣйствительно ничего не боялась въ обществѣ;-- я часто прыгала на этой самой лошади черезъ изгороди и канавы.
   -- Вотъ какъ!-- сказалъ лордъ Бракеншо и поворотилъ лошадь.
   Рексъ только-что хотѣлъ подъѣхать къ Гвендолинѣ, но въ эту минуту спустили собакъ. Земля дрогнула подъ лошадинымъ топотомъ, и Гвендолина понеслась вмѣстѣ со всѣми охотниками. Рексъ не могъ покинуть ее, особенно въ эту минуту, когда онъ уже приступилъ было къ объясненію ей своего чувства, и послѣдовалъ за другими. Въ иное время и не на отцовской старой клячѣ, онъ не менѣе другихъ нашелъ-бы удовольствія въ бѣшенной погонѣ за звѣремъ, но теперь эта скачка съ препятствіями далеко не забавляла его. Что-же касается до Гвендолины, то она на своей маленькой караковой лошади скакала въ рядъ съ лучшими охтниками, нисколько не думая объ опасностяхъ, для себя, а тѣмъ болѣе для Рекса, который мало-по-малу совсѣмъ отсталъ. Впрочемъ, если-бъ она его и видѣла, то только стала-бы смѣяться надъ его уморительной фигурой на старой клячѣ, отказывавшейся перепрыгивать черезъ всякое препятствіе. Къ тому-же Гвендолина обыкновенно болѣе думала о тѣхъ, которые могли видѣть ее, чѣмъ о тѣхъ, которыхъ она не могла видѣть. Наконецъ, Рексъ совершенно отсталъ и, разыскивая слѣдъ, нечаянно попалъ въ яму, гдѣ лошадь его споткнулась и, падая разбила себѣ переднія ноги. Бѣдный юноша, переброшенный черезъ голову лошади, получилъ тяжелый ушибъ.
   По счастію, сынъ кузнеца, слѣдовавшій за охотой также при неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, а именно пѣшкомъ (этого рода охота также допускалась, хотя и считалась нѣкоторыми легкомысленными умами безнравственной), естественно былъ позади всѣхъ и подоспѣлъ на помощь къ Рексу. Очнувшись отъ удара, молодой человѣкъ почувствовалъ страшную боль въ плечѣ, и Джоель Дагъ выказалъ чрезвычайно полезныя знанія въ данную минуту. Онъ не только объявилъ, въ сколькихъ миляхъ они находились отъ пеникотскаго пасторскаго дома и ближайшаго кабачка, но объяснилъ, что случилось съ лошадью, и предложилъ вправить плечо Рексу, которое, по его словамъ, было вывхинуто.
   -- Я отлично все это устрою, сэръ,-- сказалъ онъ:-- я не разъ видалъ, какъ работаетъ костоправъ, и самъ вправлялъ руку нашей маленькой Салли. Кости-то у всѣхъ однѣ. Если вы мнѣ довѣряете и обѣщаетесь не пикнуть, я въ одну минуту обдѣлаю все.
   -- Ну, согласенъ, дѣйствуйте!
   Джоель быстро сдѣлалъ необходимую операцію, причемъ, однакожъ, Рексъ сильно поблѣднѣлъ отъ боли.
   -- Вѣрно, сэръ, вы къ этому не привыкли,-- замѣтилъ импровизированный костоправъ,-- а я постоянно вижу такіе случаи. Никакая забава не можетъ обойтись безъ нихъ. Вотъ разъ я видѣлъ, какъ у одного господина оба глаза вышибло, вотъ такъ была исторія! Но и ихъ вставили. Я самъ проглотилъ на своемъ вѣку три зуба. Ну, сердечная, прибавилъ онъ, обращаясь къ лошади,-- вставай, не прикидывайся.
   Джоель помогъ Рексу вернуться домой. Бѣдному юношѣ не было другого выбора, хотя его страданія и сожалѣніе объ испорченной лошади стушевались передъ безпокойствомъ о Гвендолинѣ. Впрочемъ, онъ утѣшалъ себя мыслью, что всѣ охотники съ радостью поберегутъ ее и проводятъ домой.
   М-ръ Гаскойнъ былъ уже дома и писалъ письма, когда въ его кабинетъ вошелъ Рексъ, блѣдный и разстроенный.
   Онъ былъ живымъ портретомъ отца и втайнѣ его любимцемъ, но пасторъ никогда не выказывалъ ему предпочтенія, а, напротивъ, обращался съ нимъ строже, чѣмъ съ другими дѣтьми.
   -- Что съ тобою?-- спросилъ м-ръ Гаскойнъ, который уже зналъ отъ Анны, что Рексъ поѣхалъ съ Гвендолиной на сборъ охотниковъ у Трехъ Житницъ.
   -- Извините, сэръ, лошадь ваша упала и разбила себѣ переднія ноги.
   -- Гдѣ-же это случилось?-- строго спросилъ Гаскойнъ, который никогда не выходилъ изъ себя.
   -- На сборѣ охотниковъ у Трехъ Житницъ.
   -- И ты сдуру поскакалъ за сворой?
   -- Да, сэръ. Я не прыгалъ черезъ изгороди, но лошадь споткнулась и упала въ яму.
   -- И ты, я надѣюсь, хорошо ушибся?
   -- Былъ маленькій вывихъ, но по дорогѣ какой-то молодой человѣкъ мнѣ помогъ. Теперь ничего, только я немного ослабѣлъ.
   -- Ну, сядь.
   -- Мнѣ очень жаль лошади, сэръ; я знаю, что вамъ это непріятно.
   -- А гдѣ Гвендолина?-- спросилъ Гаскойнъ.
   -- Я очень безпокоюсь за нее,-- сказалъ Рексъ, вспыхнувъ, такъ-какъ онъ не подозрѣвалъ, что отецъ наводилъ о немъ справки;-- мнѣ хотѣлось-бы самому отправиться въ Офендинъ или послать кого-нибудь... Впрочемъ, она отлично ѣздитъ и тамъ много ея знакомыхъ.
   -- Вѣроятно, она потащила тебя на охоту?-- спросилъ Гаскойнъ, положивъ перо и пристально глядя на Рекса.
   -- Очень естественно, что она желала посмотрѣть на охоту но она не готовилась къ этому заранѣе, она только увлеклась общимъ пыломъ. А я, послѣдовалъ за нею.
   -- Замѣтьте, молодой человѣкъ,-- сказалъ Гаскойнъ съ ироніей, послѣ минутнаго молчанія,-- что у васъ нѣтъ средствъ для разыгрыванія роли конюшаго при вашей кузинѣ. Довольно на эти каникулы и одной испорченной лошади. Не угодно-ли вамъ сегодня-же уложить ваши вещи, а завтра отправиться въ Соутгамптонъ; вы тамъ останетесь у Стольфакса до возвращенія съ нимъ въ Оксфордъ. Это будетъ полезно для вашего плеча и для вашихъ занятій.
   Бѣдный Рексъ почувствовалъ, что сердце его тревожно забилось, какъ у молодой дѣвушки.
   -- Я надѣюсь, сэръ, сказалъ онъ,-- что вы не станете настаивать на моемъ немедленномъ отъѣздѣ?
   -- Развѣ ты чувствуешь себя такъ плохо?
   -- Н...нѣтъ... но...-- произнесъ Рексъ, и не могъ продолжать отъ душившихъ его слезъ; однакожъ, черезъ минуту онъ поборолъ свое смущеніе и довольно твердо прибавилъ:-- я хочу пойти въ Офендинъ, но, конечно, успѣю и вечеромъ...
   -- Я самъ туда отправлюсь и принесу извѣстіе о Гвендолинѣ, если это тебѣ нужно.
   Рексъ зналъ твердость и проницательность отца, а по тону его онъ понялъ, что его счастью грозитъ неотразимый ударъ.
   -- Батюшка,-- сказалъ онъ,-- я не могу уѣхать, прежде, чѣмъ не выскажу ей своего чувства и не получу ея согласія.
   Гаскойну было жаль сына, но онъ понималъ, что дѣло очень серьезно и что слѣдуетъ принять крутыя мѣры. Онъ мгновенно рѣшился, какъ дѣйствовать, и спокойно отвѣтилъ:
   -- Милый другъ, ты слишкомъ молодъ, чтобъ сдѣлать такой важный, рѣшительный шагъ въ жизни. Это просто минутный капризъ отъ нечего дѣлать. Тебѣ надо серьезно заняться, и все пройдетъ. Твое желаніе неисполнимо. Во-первыхъ, жениться въ твои годы слишкомъ легкомысленно и неблагоразумно, а, во-вторыхъ, вообще браки между такими близкими родственниками, какъ ты и Гвендолина, нежелательны. Конечно, это будетъ для тебя непріятное разочарованіе. Но что дѣлать? вся наша жизнь полна невзгодъ. Мы всѣ должны къ нимъ привыкать; а это еще очень легкій ударъ.
   -- Легкій!-- воскликнулъ Рексъ съ жаромъ.-- Я его не перенесу. Моя жизнь будетъ разбита. Вотъ, если мы порѣшимъ съ нею, тогда я все готовъ перенести. Но отказаться отъ нея -- не могу, и если-бъ даже далъ вамъ слово, то не сдержалъ-бы его.
   -- Подожди, успокойся, а потомъ поговоримъ,-- сказалъ Гаскойнъ;-- обѣщай мнѣ не видѣться съ нею до завтра.
   Рексъ не могъ въ этомъ отказать отцу и далъ слово.
   Пасторъ не сказалъ даже женѣ, что онъ отправляется въ Офендинъ по какой-нибудь другой причинѣ, кромѣ желанія узнать, благополучно-ли вернулась Гвендолина. Онъ нашелъ ее не только здравой и невредимой, но и торжествующей. М-ръ Квалонъ, убившій звѣря, поднесъ ей трофей охоты -- лапу убитаго животнаго, и она привезла ее домой, привязавъ къ сѣдлу; этого мало: самъ лордъ Бракеншо проводилъ ее въ Офендинъ, разсыпаясь въ похвалахъ ея смѣлой ѣздѣ. Все это она поспѣшно разсказала дядѣ въ доказательство того, что хорошо сдѣлала, не послушавъ его.
   Ея слова поставили пастора въ затруднительное положеніе: въ интересахъ племянницы онъ старался, чтобы лордъ Бракеншо съ семействомъ былъ хорошаго о ней мнѣнія, и возставалъ противъ ея участія въ охотѣ именно потому, что боялся ихъ осужденія. М-съ Давило, впрочемъ, вывела его изъ затрудненія.
   -- Все-же я надѣюсь,-- сказала она Гвендолинѣ,-- что ты никогда болѣе этого не повторишь, а то я не буду знать ни минуты покоя. Вы помните, что ея отецъ умеръ отъ несчастнаго случая,-- прибавила она, обращаясь къ Гаскойну.
   -- Но, милая мама,-- воскликнула Гвендолина, весело цѣлуя ее,-- вѣдь дѣти не наслѣдуютъ отъ родителей способности ломать шею...
   Никто не вспомнилъ о Рексѣ. О немъ, какъ видно, не безпокоились въ Офендинѣ. Возвратясь съ охоты, Гвендолина сказала матери, что онъ, вѣрно, отсталъ и съ отчаянія возвратился домой, что было очень кстати, такъ-какъ иначе лордъ Бракеншо не имѣлъ-бы причины проводить ее домой.
   -- Ну, твоя выходка обошлась тебѣ дешевле, чѣмъ Рексу,-- сказалъ Гаскойнъ и пристально посмотрѣлъ на Гвендолину,
   -- Да, ему пришлось, вѣроятно, дать большой крюкъ, такъ-какъ вы, дядя, не пріучили своей лошади прыгать черезъ изгороди,-- спокойно отвѣтила Гвендолина, не выражая ни малѣйшаго безпокойства.
   -- Рексъ упалъ,-- сказалъ Гаскойнъ и, облокотясь на кресло, не сводилъ глазъ съ Гвендолины.
   -- Бѣдный, я надѣюсь, онъ не очень ушибся?-- произнесла Гвендолина съ спокойнымъ сожалѣніемъ.
   -- Боже мой!-- воскликнула м-съ Давило.
   -- Онъ вывихнулъ плечо и получилъ нѣсколько ушибовъ,-- прибавилъ Гаскойнъ и снова остановился.
   -- Такъ нѣтъ ничего серьезнаго?-- спросила Гвендолина, нисколько не перемѣнившись въ лицѣ, а только надѣвъ на себя маску внѣшняго участія.
   Гаскойнъ зналъ теперь все, что хотѣлъ, но чтобъ еще болѣе убѣдиться въ справедливости своего мнѣнія, продолжалъ.
   -- Ему вправилъ плечо какой-то кузнецъ. Такъ-что, въ концѣ-концовъ, мнѣ и моей бѣдной лошади пришлось всего хуже. Она разбила себѣ переднія ноги. Она, повидимому, споткнулась, упала въ яму и перекинула черезъ голову бѣднаго Рекса.
   Лицо Гвендолины снова просіяло, какъ только Гаскойнъ сказалъ, что плечо его сына вправили, а при послѣднихъ его словахъ она даже громко разсмѣялась.
   -- Какая вы добрая смѣетесь надъ чужими несчастіями,-- сказалъ пасторъ тономъ упрека; но въ сущности онъ былъ очень доволенъ, что Гвендолина не выказала никакого волненія.
   -- Простите меня, дядя. Но Рексъ внѣ опасности; а падая съ лошади, онъ, вѣроятно, былъ очень уморителенъ. Вотъ вышла-бы славная каррикатура!
   Гвендолина высоко цѣнила свою способность смѣяться, когда другіе оставались серьезными. Смѣхъ такъ шелъ къ ней, что многіе раздѣляли ея мнѣніе, и въ эту минуту даже пасторъ подумалъ, что неудивительно, если его сынъ влюбился въ эту обворожительную, хотя и безсердечную дѣвушку.
   -- Какъ ты можешь смѣяться надъ вывихнутой рукой?-- сказала м-съ Давило;-- я очень сожалѣю, что мы купили тебѣ лошадь. Вы видите, прибавила она, обращаясь къ Гаскойну,-- мы напрасно согласились на ея просьбу.
   -- Да, Гвендолина,-- произнесъ Гаскойнъ торжественнымъ тономъ, какъ-бы говоря съ неблагоразумнымъ существомъ, нуждавшимся въ раціональномъ совѣтѣ,-- я прошу, какъ личнаго одолженія, не повторяй сегодняшней продѣлки. Лордъ Бракеншо былъ очень добръ къ тебѣ, но я увѣренъ, что и онъ со мной согласится. Вѣроятно, тебѣ самой не понравится, если о тебѣ будутъ говорить, какъ о женщинѣ, рыскающей по охотамъ. Повѣрь мнѣ, онъ никогда не согласится чтобъ его дочери охотились въ нашемъ графствѣ. Выйдя замужъ, ты, конечно, будешь вольна дѣлать все, что тебѣ позволитъ мужъ, но, если ты намѣрена охотиться, то должна выйти замужъ за человѣка со средствами.
   -- Я и не вижу причины, зачѣмъ мнѣ унизиться до брака съ человѣкомъ безъ средствъ?-- съ сердцемъ проговорила Гвендолина.
   Слова дяди вывели ее изъ терпѣнія; но, чувствуя, что она сказала слишкомъ много, она вышла изъ комнаты.
   -- Вотъ такъ она всегда говоритъ о замужествѣ,-- сказала м-съ Давило;-- но, разумѣется, какъ только явится суженый, ея взгляды измѣнятся.
   -- Она еще никого не любила?-- спросилъ Гаскойнъ.
   -- Еще вчера вечеромъ,-- отвѣтила м-съ Давило, качая головой,-- она мнѣ сказала: "мама, я удивляюсь, какъ это молодыя дѣвушки влюбляются? Мужчины всѣ такіе уморительные! Я понимаю любовь только въ романахъ".
   М-ръ Гаскойнъ засмѣялся и перемѣнилъ разговоръ.
   -- Ну, какъ твое здоровье, Рексъ?-- спросилъ онъ у сына на другое утро за завтракомъ.
   -- Такъ-себѣ, сэръ; не хорошо.
   -- Такъ ты не въ состоянія ѣхать сегодня въ Соутгамптонъ?
   -- Не хотѣлось-бы,-- отвѣтить Рексъ дрожащимъ голосомъ.
   -- Ты можешь остаться до завтра, а сегодня отправься въ Офендинъ.
   М-съ Гаскойнъ знала уже все; она отвернулась, чтобъ не заплакать; Анна тоже едва могла удержаться отъ слезъ. Чтоже касается отца, то онъ сознавалъ, къ какому страшному средству онъ прибѣгнулъ для излеченія сына, но полагалъ, что молодому человѣку было полезно узнать отъ самой Гвендолины всю безнадежность своей любви.
   -- Я готова благодарить Гвендолину за то, что она его не любитъ,-- сказала м-съ Гаскойнъ, оставшись наединѣ съ мужемъ; многое мнѣ въ ней не нравится. Моя Анна вдвое лучше, несмотря на всю красоту и таланты Гвендолины. Право, не хорошо, что она не помогаетъ Аннѣ учить дѣтей въ школѣ и даже ни разу не была въ воскресной школѣ. Наши совѣты для нея ничего не значатъ, а бѣдная Фанни пляшетъ подъ ея дудку. Впрочемъ, я знаю, что ты о ней лучшаго мнѣнія,-- прибавила м-съ Гаскойнъ нерѣшительно.
   -- Въ ней нѣтъ ничего дурного. Она только очень смѣлая и энергичная молодая дѣвушка, такъ-что ее нельзя держать слишкомъ строго. Главное -- ей надо устроить блестящую партію. Въ ней излишекъ огня для ея настоящей скромной обстановки. Надо поскорѣе отдать ее замужъ, но за человѣка, который могъ-бы доставить ей блестящее положеніе въ свѣтѣ.
   Между тѣмъ Рексъ, съ подвязанной рукой, отправился въ Офендинъ. Его удивило позволеніе видѣться съ Гвендолиной, но ему и въ голову не приходила причина, побудившая къ этому отца; если-бъ онъ догадался, то прежде всего нашелъ-бы поведеніе отца слишкомъ жестокимъ, а потомъ не повѣрилъ-бы его отзыву о Гвендолинѣ.
   Въ Офендинѣ его встрѣтило все семейство, кромѣ той, которую онъ болѣе всего жаждалъ видѣть. Всѣ четыре дѣвочки, услыхавъ его голосъ, бросились къ нему, осыпая его вопросами объ его приключеніи. М-съ Давило стала подробно разспрашивать, какъ онъ упалъ, и пожелала узнать адресъ кузнеца, чтобъ послать ему подарокъ. Рексу онѣ никогда не казались докучливыми, но въ эту минуту онъ не могъ перенести ихъ навязчиваго сочувствія и рѣзко спросилъ:
   -- Гдѣ Гвендолина?
   -- Я послала ей кофе въ спальню,-- отвѣтила м-съ Давило;-- ей надо хорошенько отдохнуть послѣ вчерашней ѣзды.
   -- Тетя, я хочу поговорить съ Гвендолиной наединѣ,-- произнесъ съ нетерпѣніемъ Рексъ.
   -- Хорошо, милый; пойди въ гостиную, я къ тебѣ пришлю ее,-- сказала м-съ Давило, которая не находила ничего опаснаго въ томъ, что молодые люди находились постоянно вмѣстѣ; она не придавала этому никакого значенія.
   Рексъ, съ своей стороны, чувствовалъ, что отъ этого свиданія съ Гвендолиной зависитъ вся его участь. Ему пришлось около десяти минутъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ въ ожиданіи молодой дѣвушки; все это время онъ думалъ -- странно сказать!-- о томъ, какъ, получивъ согласіе Гвендолины на ихъ бракъ, онъ примется съ двойной энергіей за свои занятія, чтобы доказать отцу, что его любовь была вполнѣ благоразумна. По желанію отца, онъ приготовлялся въ адвокаты и, конечно, имѣлъ полное право надѣяться, что, подобно Эльдону, возвысится до мѣста лорда-канцлера.
   Но когда дверь отворилась, и въ комнату вошла Гвендолина, онъ вдругъ почувствовалъ какой-то страхъ и неожиданное сомнѣніе. Въ простомъ черномъ шелковомъ платьѣ и съ распущенными, роскошными волосами, только перехваченными черной лентой, она показалась ему строгой и величественной. Быть можетъ, это происходило отъ отсутствія веселой, шаловливой игривости, съ которой она всегда встрѣчала Рекса. Но чѣмъ объяснить ея неожиданно-серьезный видъ? Предчувствіемъ-ли объясненія въ любви или желаніемъ выразить сочувствія къ его несчастному приключенію? Быть можетъ, тѣмъ и другимъ. Но народная мудрость говоритъ, что расположеніе духа зависитъ отъ того, съ какой ноги встанешь съ постели, и это обстоятельство особенно часто вліяетъ на красавицъ. Быть можетъ и Гвендолина въ это утро встала съ лѣвой ноги. Во всякомъ случаѣ, ее раздосадовали: необходимость поспѣшить туалетомъ, журналъ, который она только-что читала, скучный день, открывавшійся передъ нею, и т. д. Это не значило, однакожъ, чтобъ она была не въ духѣ, но міръ въ данную минуту не соотвѣтствовалъ всѣмъ утонченнымъ требованіямъ ея натуры.
   Какъ-бы то ни было, она торжественно вошла въ комнату и протянула руку Рексу безъ своей обычной улыбки. Несчастный случай, приключившійся съ нимъ, потерялъ уже въ ея глазахъ свою забавную сторону и только казался глупымъ. Но все-же она сказала, изъ приличія:
   -- Я надѣюсь, Рексъ, что вы не сильно ушиблись; вы можетъ быть, меня упрекаете за непріятное приключеніе съ вами?
   -- Нисколько,-- отвѣтилъ Рексъ дрожащимъ голосомъ;-- я совершенно оправился и очень доволенъ, что эта охота вамъ доставила удовольствіе. Я съ радостью и дороже-бы заплатилъ за вашу забаву; я сожалѣю только о томъ, что испортилъ лошадь отца.
   Гвендолина подошла къ камину и устремила глаза на огонь, такъ-что Рексъ видѣлъ ее только сбоку: чрезвычайно неудобное положеніе для разговора.
   -- Отецъ хочетъ, чтобъ я провелъ въ Соутгамптонѣ остальную часть праздниковъ, сказалъ Рексъ съ лихорадочною дрожью.
   -- Въ Соутгамптонѣ? Очень скучный городъ, не правда-ли?-- холодно сказала Гвендолина.
   -- Для меня онъ будетъ особенно скучнымъ потому, что васъ тамъ нѣтъ.
   Молодая дѣвушка ничего не отвѣтила.
   -- А вы будете жалѣть о моемъ отсутствіи, Гвендолина?
   -- Конечно: въ этомъ скучномъ околоткѣ отъѣздъ всякаго знакомаго очень чувствителенъ,-- сказала Гвендолина рѣзко.
   Предчувствіе, что бѣдный Рексъ будетъ говорить нѣжности, выводило ее изъ себя.
   -- Вы на меня сердитесь, Гвендолина? Зачѣмъ вы такъ обращаетесь со мной?-- воскликнулъ Рексъ, покраснѣвъ.
   -- Пустяки, я не. сержусь: я сегодня не въ духѣ,-- отвѣтила Гвендолина, смотря на него съ улыбкой;-- зачѣмъ вы такъ рано пришли?
   -- Будьте не въ духѣ сколько хотите, только не выказывайте мнѣ равнодушія, произнесъ Рексъ тономъ мольбы; -- все счастье моей жизни зависитъ отъ васъ; я буду счастливѣйшій человѣкъ, если вы меня полюбите... хоть немного болѣе... другихъ.
   Онъ хотѣлъ взять ее за руку, но она отскочила и перешла на другую сторону камина.
   -- Пожалуйста не объясняйтесь въ любви, я это ненавижу!-- воскликнула она съ сердцемъ, бросая на него суровый взглядъ.
   Рексъ поблѣднѣлъ и не могъ произнести ни слова, но не сводилъ глазъ съ ея убійственнаго взора. Гвендолина сама не могла-бы сказать заранѣе, что она почувствуетъ къ нему такую неожиданную ненависть. Это чувство было для нея ново. Наканунѣ она ясно видѣла, что Рексъ въ нее влюбленъ, и если-бъ кто-нибудь спросилъ ее, отчего она избѣгаетъ объясненій съ нимъ, она бы со смѣхомъ сказала: "все это ужъ мнѣ порядочно надоѣло въ романахъ!". Но теперь страсть впервые пробудилась въ ея сердцѣ, хотя и въ другомъ направленіи. Она чувствовала страстную ненависть къ этой непрошенной любви.
   Рексу казалось, что жизнь вдругъ для него погасла на вѣки. Но все-же онъ сказалъ, продолжая по-прежнему смотрѣть на нее:
   -- Это ваше послѣднее слово, Гвендолина, и вы никогда его не измѣните?
   Она видѣла, какъ онъ былъ несчастливъ, ей стало жаль прежняго Рекса, ничѣмъ ее необидѣвшаго. Поэтому она отвѣтила рѣшительно, но съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ сочувствія.
   -- Относительно вашей любви? Да. Это послѣднее слово. Но я ничего не имѣю противъ васъ.
   -- Прощайте!-- сказалъ онъ тихо послѣ минутнаго молчанія и вышелъ изъ комнаты.
   Черезъ нѣсколько мгновеній наружная дверь съ шумомъ захлопнулась за бѣднымъ юношей. Видя, какъ онъ поспѣшно удаляется, м-съ Давило поняла, что случилось что нибудь необыкновенное, и немедленно пошла въ гостиную. Гвендолина сидѣла на диванѣ, закрывъ руками лицо и горько плакала.
   -- Дитя мое! Что съ тобою?-- воскликнула мать, никогда не видѣвшая своей любимицы въ такомъ безпомощномъ положеніи.
   Она ощущала теперь то тревожное чувство, которое овладѣваетъ женщиной при видѣ всесокрушающаго горя сильнаго человѣка; дѣйствительно, этотъ ребенокъ былъ до сихъ поръ ея повелителемъ. Она обняла Гвендолину и старалась поднять ея голову.
   -- О, мама!-- воскликнула Гвендолина, всхлипывая и прижимаясь головою къ груди матери,-- что будетъ со мною? Не для чего жить на свѣтѣ!
   -- Что съ тобой, дитя мое? повторила м-съ Давило, которая сама постоянно выслушивала упреки дочери за отчаяніе.
   -- Я никогда не буду любить никого. Я не могу любить мужчинъ, я ихъ всѣхъ ненавижу!
   -- Подожди, голубушка, придетъ время...
   Гвендолина все громче и громче рыдала; наконецъ, обвивъ руками шею матери, она промолвила:
   -- Я не могу ни къ кому такъ прижаться!
   Мать смѣшала свои слезы со слезами своего избалованнаго ребенка, который еще никогда не выказывалъ къ ней такой привязанности.
  

ГЛАВА VIII.

   Горе въ пасторскомъ домѣ было гораздо продолжительнѣе. Возвратившись изъ Офендина, Рексъ бросился въ постель въ какомъ-то безчувственномъ столбнякѣ, который продолжался до слѣдующаго дня, послѣ чего у него обнаружились болѣзненные припадки. Конечно, объ отъѣздѣ въ Соутгамптонъ не могло быть и рѣчи.
   М-съ Гаскойнъ и Анна заботливо ухаживали за больнымъ, который не хотѣлъ выздоравливать и вдругъ превратился изъ веселаго, добраго юноши въ тупое, безмолвное, апатичное созданіе, упрямо повторявшее только два слова: "оставьте меня". Пасторъ-же спокойно смотрѣлъ въ будущее и считалъ этотъ кризисъ хотя и тяжелымъ, но лучшимъ выходомъ изъ затруднительнаго положенія; однакожъ, онъ очень жалѣлъ сына и нѣсколько разъ въ день заходилъ къ нему, молча просиживалъ у его кровати по нѣсколько минутъ и, уходя, говорилъ: "помоги тебѣ Господь!" Варгамъ и младшія дѣти часто съ любопытствомъ заглядывали въ полузакрытую дверь, но ихъ тотчасъ-же прогоняли. Одна Анна постоянно сидѣла подлѣ больного и держала его за руку, хотя онъ никогда не отвѣчалъ ей теплымъ пожатіемъ. Сердце бѣдной дѣвушки разрывалось отъ опасеній за Рекса и негодованія на Гвендолину.
   -- Я, кажется, уже не буду ее любить, хотя это и очень дурно,-- безпрестанно повторяла она про себя.
   Даже м-съ Гаскойнъ питала непріятное чувство къ племянницѣ и не могла удержаться, чтобъ не высказать его мужу.
   -- Конечно,-- говорила она,-- я знаю, что это къ лучшему и что мы должны благодарить ее за отказъ нашему сыну; но, право, она безсердечная кокетка. Она, вѣроятно, подавала ему какія-нибудь надежды, потому что иначе онъ не предавался-бы такому отчаянію. Я полагаю, что и Фанни виновата; она слѣпо повинуется своей дочери.
   -- Чѣмъ меньше объ этомъ говорить, тѣмъ лучше, Нанси, рѣшительно отвѣтилъ пасторъ;-- мнѣ самому слѣдовало строже наблюдать за сыномъ, но, во всякомъ случаѣ, будь благодарна, что съ нимъ не случилось ничего худшаго. Забудемъ эту непріятность какъ можно скорѣе и останемся съ Гвендолиной въ прежнихъ отношеніяхъ.
   Вообще пасторъ полагалъ, что они избѣгли худшаго исхода; если-бъ Гвендолина была влюблена въ Рекса, то разрѣшеніе вопроса не зависѣло-бы вполнѣ отъ него. Но, во всякомъ случаѣ, ему предстояло еще побороть не одно затрудненіе.
   Однажды утромъ Рексъ всталъ съ постели, взялъ ванну и одѣлся. Узнавъ объ этомъ, Анна съ безпокойствомъ вы бѣжала къ нему навстрѣчу. Онъ ей улыбнулся. При видѣ этой грустной улыбки на его блѣдномъ лицѣ, она едва не заплакала.
   -- Нанни,-- нѣжно сказалъ онъ, взявъ ее за руку, и медленно пошелъ въ гостиную, гдѣ сидѣла м-съ Гаскойнъ. Поцѣловавъ ее, онъ промолвилъ;
   -- Какъ я вамъ всѣмъ надоѣлъ!
   Потомъ онъ сѣлъ къ окну и устремилъ свой взглядъ на деревья и кустарники, усыпанные инеемъ, сквозь который по временамъ проглядывалъ слабый лучъ солнца, похожій на грустную улыбку самого Рекса. Онъ чувствовалъ, что воскресъ и все вокругъ него ново, но онъ не зналъ, что дѣлать, такъ какъ весь прежній интересъ къ жизни исчезъ. Анна сидѣла подлѣ него, показывая видъ, что занята работой, но въ сущности пристально слѣдила за братомъ. За изгородью сада шла дорога, по которой тянулся возъ, нагруженный большимъ деревомъ, срубленнымъ въ лѣсу; лошади тянули изо всѣхъ силъ, и возница, щелкая длиннымъ кнутомъ, помогалъ лошадямъ. Рексъ, казалось, внимательно смотрѣлъ на эту картину, и когда возъ, съ деревомъ исчезъ изъ виду, онъ сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Между тѣмъ, м-съ Гаскойнъ вышла по хозяйству, и когда онъ снова усѣлся, Анна взяла скамейку и, помѣстившись у его ногъ, устремила на него вопросительный взглядъ, какъ-бы говорившій: "скажи мнѣ что-нибудь". Даръ слова, повидимому, возвратился къ Рексу и онъ вскорѣ заговорилъ:
   -- Знаешь, о чемъ я думаю, Нанни? Я поѣду въ Канаду или въ какую-нибудь другую колонію.
   -- Навсегда?
   -- Навсегда. Я желалъ-бы поселиться въ пустынномъ, вѣковомъ лѣсу и выстроить себѣ уединенную хижину.
   -- И ты не возьмешь меня съ собою?-- спросила Анна со слезами на глазахъ.
   -- Развѣ это возможно?
   -- Я желала-бы подобной жизни болѣе всего на свѣтѣ! Многіе переселенцы отправляются туда съ семействами. Я могла-бы разводить огонь, стряпать кушанье и чинить платье. Право это было-бы очень весело.
   -- Отецъ и мать тебя не отпустятъ.
   -- А я думаю, что отпустятъ, когда я имъ все объясню. Мой отъѣздъ принесетъ имъ пользу въ матеріальномъ отношеніи: у нихъ останется больше денегъ на воспитаніе нашихъ братьевъ.
   Они продолжали разговаривать въ томъ-же тонѣ, и кончили тѣмъ, что Рексъ согласился не говорить съ отцомъ безъ Анны о своемъ планѣ. Переговоры происходили въ кабинетѣ пастора, когда тотъ остался одинъ, такъ-какъ они не хотѣли понапрасну безпокоить матери.
   -- Ну, что скажете дѣтки?-- весело произнесъ Гаскойнъ, видя входящаго Рекса подъ руку съ Анной.
   -- Можно намъ посидѣть съ вами, папа?-- спросила молодая дѣвушка,-- Рексу нужно поговорить съ вами.
   -- Очень радъ.
   Всѣ три существа представляли замѣчательную группу одного и того-же типа: у всѣхъ былъ прямой лобъ, носъ съ зачаткомъ горбинки, короткая нижняя губа, толстый подбородокъ, одинъ и тотъ-же цвѣтъ лица и одинаковые глаза. Сѣдой старикъ былъ массивенъ, съ проницательнымъ взглядомъ и повелительнымъ тономъ. Рексъ могъ-бы служить олицетвореніемъ юности отца, если-бъ можно было представить себѣ Гаскойна скромнымъ юношей, страдающимъ отъ любви; Анна-же была миніатюрной копіей Рекса, и на ея лицѣ отражалось выраженіе лица Рекса, словно у нихъ обоихъ была одна душа.
   -- Вы знаете, батюшка, что со мною случилось,-- сказалъ Рексъ. (Гаскойнъ утвердительно кивнулъ головой) -- Моя жизнь совершенно разбита. Я увѣренъ, что, возвратясь въ Оксфордъ, я не буду въ состояніи заниматься. Я непремѣнно провалюсь на экзаменѣ, и ваши деньги пропадутъ даромъ. Позвольте мнѣ начать другую жизнь, сэръ.
   Гаскойнъ кивнулъ головой уже не такъ утвердительно и насупилъ брови, а Анна вздохнула.
   -- Если-бъ вы дали мнѣ небольшую сумму денегъ, я отправился-бы въ колоніи и сталъ-бы добывать себѣ кусокъ хлѣба земледѣліемъ.
   -- Да, папа, и я поѣхала-бы съ нимъ,-- сказала Анна;-- онъ будетъ нуждаться въ женщинѣ, которая завѣдывала-бы его хозяйствомъ. Онъ никогда не женится, а я никогда не выйду замужъ. Мы зажили-бы счастливо. Конечно, тяжело растаться съ вами и съ мамой, но у васъ останется довольно заботъ съ другими дѣтьми, и мы вамъ ничего не будемъ стоить.
   Анна встала и подошла ближе къ отцу. Онъ не улыбнулся, но посадилъ ее къ себѣ на колѣни, какъ-бы устраняя изъ разсматриваемаго дѣла, и обратился къ Рексу:
   -- Ты признаешь, я надѣюсь, что, благодаря моему опыту, я могу въ практическихъ дѣлахъ дать тебѣ полезный совѣтъ?
   -- Да, сэръ,-- отвѣтилъ Рексъ.
   --- Можетъ быть, ты также признаешь, хотя я нисколько не насилую твоихъ убѣжденій, что твой долгъ -- согласовать свои поступки съ моими совѣтами и желаніями?
   -- Я никогда васъ не ослушивался, сэръ.
   Онъ уже началъ понимать, что весь вопросъ заключается въ его обязанности ѣхать именно въ Оксфордъ, а не въ колоніи.
   -- Да, но ты ослушаешься меня, если будешь упорствовать въ своемъ глупомъ планѣ и сопротивляться моему, основанному на опытѣ, совѣту. Ты, вѣроятно, полагаешь, что подвергся такому удару, который измѣнилъ всѣ твои стремленія, притупилъ мозги, уничтожилъ всякую возможность работать иначе, какъ руками, и сдѣлалъ тебѣ противнымъ всякое общество товарищей?
   -- Признаться я чувствую нѣчто подобное. У меня пропала всякая охота къ такому труду, который для меня обязателенъ въ Старомъ Свѣтѣ. Я никогда не буду прежнимъ человѣкомъ. Притомъ, съ вашего позволенія, батюшка, я полагаю, что молодой человѣкъ можетъ самъ выбрать себѣ образъ жизни, если онъ этимъ не приноситъ никому вреда. Много молодежи остается дома, и я не понимаю, зачѣмъ удерживать тѣхъ, которые хотятъ переселиться.
   -- Но я убѣжденъ, и на основаніи положительныхъ данныхъ, что твое настоящее умственное состояніе временное и, если-бъ ты уѣхалъ въ колоніи, то со временемъ раскаялся-бы въ томъ, что не докончилъ своего образованія. Неужели у тебя недостаточно силы, чтобъ послушаться моего совѣта хоть на время и на опытѣ испытать его разумность? По моему мнѣнію, ты не имѣешь никакого права сдѣлаться колонистомъ и копать землю или рубить деревья прежде, чѣмъ ты не употребишь всѣхъ усилій, чтобъ примѣнить съ пользой полученное тобою образованіе. Я уже не говорю о томъ горѣ, которое ты причинилъ-бы намъ своимъ отъѣздомъ.
   -- Я очень сожалѣю, но что мнѣ дѣлать? Я не могу заниматься.
   -- Можетъ быть въ настоящее время. Тебѣ придется пропустить одинъ семестръ, и я уже принялъ мѣры, чѣмъ тебя занять въ эти два мѣсяца. Но, признаюсь, я разочаровался въ тебѣ, Рексъ. Я полагалъ, что у тебя больше здраваго смысла и что отъ пустой, часто встрѣчающейся въ жизни, непріятности ты не сочтешь себя свободнымъ отъ всѣхъ обязанностей, точно у тебя произошло размягченіе мозга и ты пересталъ отвѣчать за свои поступки.
   Что могъ сказать Рексъ? Онъ внутренно возставалъ противъ аргументовъ отца, но ему нечѣмъ было ихъ опровергнуть; по-прежнему сохраняя желаніе отправиться въ колоніи, онъ не могъ не согласиться, что ему слѣдовало болѣе придерживаться связывавшихъ его старыхъ узъ. Наконецъ, онъ всталъ, какъ-бы считая разговоръ оконченнымъ.
   -- Такъ ты согласенъ исполнить мое желаніе?-- спросилъ Гаскойнъ тономъ, недопускавшимъ возраженія.
   -- Я сдѣлаю все, что могу, сэръ, но ничего не обѣщаю,-- отвѣтилъ Рексъ послѣ минутнаго молчанія.
   Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты, вполнѣ убѣжденный, что всякая подобная попытка ни къ чему не приведетъ. Анна хотѣла за нимъ послѣдовать, но отецъ ее удержалъ.
   -- О, папа, какъ ему тяжело!-- воскликнула она когда дверь затворилась за Рексомъ;-- не правда-ли, онъ страшно измѣнился?
   -- Да, но это вскорѣ все пройдетъ. А ты, Анна, промолчи объ этой исторіи. Никому о ней не разсказывай послѣ его отъѣзда.
   -- Хорошо, папа; но я ни за что не желала-бы походить на Гвендолину и видѣть, что бѣдные люди такъ влюбляются въ меня. Это очень страшно.
   Анна не смѣла высказать своего разочарованія отъ неуспѣха столь улыбавшагося ей плана переселенія въ колоніи съ Рексомъ, но втайнѣ она часто объ этомъ думала. Особенно ее прельщала мысль, что ей не нужно было-бы выѣзжать въ свѣтъ, надѣвать перчатки и кринолинъ, бесѣдовать съ мужчинами за обѣдомъ и т. д.
   Я вообще люблю точно означать время, когда происходитъ мой разсказъ, и указывать на соотношеніе жизни частныхъ лицъ съ историческими событіями. Разсказываемыя происшествія относятся именно къ той эпохѣ, когда ширина кринолиновъ возбудила общее движеніе въ пользу увеличенія церквей, бальныхъ залъ и экипажей. Но для миніатюрной фигуры Анны Гаскойнъ годились только кринолины, приготовляемые для четырнадцати-лѣтнихъ дѣвочекъ.
  

ГЛАВА IX.

   Спустя восемь мѣсяцевъ послѣ прибытія м-съ Давило въ Офендинъ, въ концѣ іюня, разнесся по всему околотку слухъ, возбудившій у многихъ глубокій интересъ. Событіе, о которомъ пронеслась вѣсть въ окрестностяхъ Вансестера, касалось не американскихъ дѣлъ, въ то время всѣхъ интересовавшихъ, но имѣло близкое отношеніе ко всѣмъ классамъ мѣстнаго населенія: хлѣбные торговцы, пивовары, барышники и сѣдельники считали это событіе радостнымъ, какъ доказательство высокаго значенія аристократіи въ свободной Англіи; кузнецъ въ селеніи Дипло предсказывалъ, что наступятъ хорошія времена; жены рабочихъ надѣялись, что ихъ десятилѣтніе сыновья будутъ взяты для помощи ливрейнымъ лакеямъ, а фермеры съ удовольствіемъ ожидали, что теперь будетъ хорошій сбытъ сѣна и соломы. Если на нижнихъ ступеняхъ общества выражались такія надежды, то въ высшихъ слояхъ удовольствіе отъ знаменательнаго извѣстія было гораздо значительнѣе, хотя разсчитываемая ими выгода касалась скорѣе общественныхъ развлеченій, чѣмъ матеріальныхъ интересовъ. Бракъ можно, однако, отнести и къ тому, и къ другому, а означенная вѣсть возбудила у многихъ заманчивыя мысли о бракѣ, подобно тому, какъ посѣщеніе королевы вызываетъ въ умахъ мѣстнаго муниципалитета мечты о титулахъ и наградахъ.
   Дѣло, однако было въ томъ, что въ Дипло-долѣ, принадлежавшемъ сэру Гюго Малинджеру и остававшемся впродолженіи многихъ лѣтъ въ запустѣніи, шли дѣятельныя приготовленія къ пріему гостей, такъ-какъ онъ долженъ былъ служить пріютомъ втеченіи охотничьяго сезона племяннику сэра Гюго, м-ру Малинджеру Грандкорту, наслѣднику баронскаго титула и баронскихъ помѣстій. По несправедливому и неравномѣрному закону природы, только одни представители сильнаго пола одарены хохлами; но мы еще не послѣдовали совѣту тѣхъ легкомысленныхъ философовъ, которые предлагаютъ вполнѣ слѣдовать природѣ въ этомъ отношеніи, и если-бъ м-ръ Маллиджеръ Грандкортъ сдѣлался баронетомъ или пэромъ, то его жена носила-бы тотъ-же титулъ, что вмѣстѣ съ большимъ состояніемъ дѣлало его очень завиднымъ женихомъ.
   Нѣкоторые изъ читателей, быть можетъ, сочтутъ невѣроятнымъ, чтобъ люди основывали брачные планы на слухѣ о пріѣздѣ богатаго, знатнаго холостяка, и припишутъ подобный фактъ вымыслу желчнаго автора; они станутъ доказывать, что ни они сами, ни ихъ родственники неспособны на это, и что никто, зная всю шаткость подобныхъ плановъ, не захотѣлъ-бы терять время на ихъ измышленіе. Но я смѣю замѣтить, что въ этомъ разсказѣ повѣствуется не объ общечеловѣческой натурѣ, а только о нѣсколькихъ жителяхъ смиреннаго Весекса, которые пользовались незапятнанной репутаціей и поддерживали знакомство съ важными титулованными особами. Возьмемъ напримѣръ, Аропоинтовъ, обитавшихъ въ прекрасномъ Кветчамѣ: конечно, никто не могъ приписать имъ корыстныхъ видовъ въ отношеніи брака ихъ дочери, которой они оставляли послѣ своей смерти полмиліона; но заботясь о счастьи Китти (уже отказавшей лорду Слогану, ирландскому пэру и владѣльцу большихъ помѣстій, нуждавшихся только въ дренажѣ и рабочихъ рукахъ), они заботливо разспрашивали былъ-ли м-ръ Грандкортъ красивъ собою, здороваго сложенія, добродѣтеленъ, и если либеральный консерваторъ, то не слишкомъ-ли либеральный, и, не желая ничьей смерти, они все-же признавали полученіе титула м-ромъ Грандкортомъ крайне-желательнымъ.
   Если Аропоинты интересовались прибытіемъ м-ра Грандкорта, то неудивительно, что оно сосредоточивало на себѣ все вниманіе и м-ра Гаскойна, духовное званіе котораго не мѣшало ему питать нѣжную родительскую любовь къ дѣтямъ и чувствовать съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе, что заботъ о нихъ у него было слишкомъ слишкомъ много.
   Конечно, никто не сообщалъ другъ другу своихъ мыслей и предположеній о прибытіи молодого Грандкорта; вообще люди никогда не бываютъ откровенны относительно занимающаго ихъ предмета, хотя-бы это было происхожденіе кислотъ или объясненіе неподвижныхъ звѣздъ, такъ-какъ слушающій васъ могъ-бы примѣнить ранѣе вашу идею или, раздѣляя другое мнѣніе о кислотахъ и звѣздахъ, сталъ-бы питать къ вамъ непріятное чувство. Гаскойнъ не спрашивалъ Аропоинта, имѣлъ-ли онъ основательныя свѣдѣнія о томъ, что Грандкортъ могъ быть хорошимъ мужемъ для прелестной молодой дѣвушки, а м-съ Аропоинтъ не увѣряла м-съ Давило, что, если Грандкортъ вздумаетъ искать себѣ жены въ окрестностяхъ Дипло, то его выборъ естественно долженъ былъ остановиться на Китти, которая, однакожъ, изъявитъ свое согласіе только въ томъ случаѣ, если онъ можетъ доставить ей счастье. Пасторъ даже не говорилъ своей женѣ о возможномъ результатѣ знакомства м-ра Грандкорта съ Гвендолиной въ одномъ изъ собраній стрѣлковаго общества, хотя, вѣроятно, м-съ Гаскойнъ еще болѣе объ этомъ думала.
   -- Большое было-бы счастіе, Фанни, если-бъ эту дѣвочку удалось выдать хорошо замужъ,-- говорила она не разъ своей сестрѣ.
   Замѣтивъ въ этихъ словахъ косвенное осужденіе Гвендолины, м-съ Давило ничего не отвѣчала, хотя внутренно думала: "не выдать-же мнѣ ее замужъ за перваго встрѣчнаго для твоего удовольствія". Извѣстно, что добрая, покорная м-съ Давило выходила изъ себя, когда дѣло касалось ея дочери.
   -- Говорятъ, что м-ръ Грандкортъ имѣетъ два собственныхъ помѣстья,-- сказала м-съ Гаскойнъ мужу;-- онъ посѣтитъ Дипло только для охоты. Надо надѣяться, что онъ послужитъ хорошимъ примѣромъ для всего мѣстнаго общества. Слышалъ ты, Генри, что это за человѣкъ?
   Гаскойнъ не слыхалъ ничего о м-рѣ Грандкортѣ или, по крайней мѣрѣ, не хотѣлъ повторять сплетенъ, если онѣ до него и доходили. Онъ считалъ безполезнымъ и неприличнымъ интересоваться прошлымъ молодого человѣка, для котораго, благодаря его рожденію и богатству, многія дѣйствія, непростительныя всякому другому, являются совершенно невинными. Что-бы ни дѣлалъ Грандкортъ, онъ неразорился, а извѣстно, что, напримѣръ, относительно страсти къ игрѣ человѣкъ, имѣвшій достаточно силы воли, чтобъ остановиться, разоривъ только другихъ, а не себя, считается нравственной или, по крайней мѣрѣ, исправившейся личностью. Что-же касается именно м-ра Грандкорта, то не было никакихъ данныхъ о томъ, что-бы онъ нуждался въ исправленіи болѣе всѣхъ другихъ молодыхъ людей, достигшихъ тридцатипятилѣтняго возраста. Во всякомъ случаѣ, богатый и знатный землевладѣлецъ не нуждался въ такомъ изслѣдованіи его прошедшаго, какъ нанимающійся слуга или приказчикъ.
   М-съ Давило естественно также не могла оставаться равнодушной къ событію, съ которымъ могла быть связана будущность ея дочери. Она представляла себѣ м-ра Грандкорта красивымъ, образованнымъ молодымъ человѣкомъ, котораго она съ радостью назвала-бы зятемъ. Но понравится-ли онъ Гвендолинѣ? Невозможно было сказать, что могло придтись по вкусу молодой дѣвушкѣ или пробудить въ ея сердцѣ нѣжное чувство. Отказываясь придумать такую комбинацію качествъ, которая заслужила-бы любовь Гвендолины, м-съ Давило говорила себѣ: "не бѣда, если-бъ она вышла замужъ безъ любви, былъ-бы только человѣкъ хорошій". Несмотря на свою неудовлетворительную брачную жизнь, она все-же желала, чтобъ Гвендолина вышла замужъ. Если она при дочери не расхваливала брака, то дѣлала это изъ опасенія, что та скажетъ то-же, что отвѣтила г-жа Роланъ въ юности своей матери на ея увѣреніе, что она будетъ счастлива въ брачной жизни: "Да, мама, какъ вы"...
   Относительно м-ра Грандкорта м-съ Давило ни однимъ словомъ не обнаруживала своихъ воздушныхъ замковъ; прежде всего она ихъ какъ-бы стыдилась, а, во-вторыхъ, боялась, чтобъ Гвендолина, узнавъ ея планъ, заранѣе не воспылала-бы ненавистью къ желанному мужу. Со времени печальной сцены объясненія съ Рексомъ, она старалась не затрагивать вопроса о ненависти Гвендолины къ любовнымъ объясненіямъ и никогда не упоминала о томъ, что считала единственнымъ для нея счастьемъ въ жизни -- о замужествѣ.
   Однакожъ, костюмъ Гвендолины для предстоящаго праздника стрѣлковъ былъ предметомъ, дозволеннымъ для разговора, а потому мать и дочь безъ конца совѣщались о всѣхъ подробностяхъ туалета. Наконецъ, было рѣшено, что Гвендолина явится въ бѣломъ кашемировомъ платьѣ и единственнымъ украшеніемъ будетъ свѣтло-зеленое перо на шляпкѣ.
   -- Какъ мнѣ жаль всѣхъ дѣвушекъ, собирающихся на праздникъ стрѣлковъ,-- сказала Гвендолина съ торжествующей улыбкой, примѣривая свой костюмъ передъ заркаломъ:-- онѣ, бѣдныя, только и думаютъ о м-рѣ Грандкортѣ. А надежды ихъ едва-ли могутъ сбыться.
   М-съ Давило съ испугомъ взглянула на дочь; но прежде, чѣмъ она собралась отвѣтить, Гвендолина уже продолжала саркастически;
   -- Вы въ этомъ убѣждены, мама. Вы, дядя и тетя рѣшили, что онъ влюбится въ меня.
   -- Ну это еще вопросъ, дитя мое,-- промолвила м-съ Давило, хитро улыбаясь:-- миссъ Аропоинтъ имѣетъ такія достоинства, которыхъ у тебя нѣтъ.
   -- Знаю; но необходимо время, чтобъ открыть эти достоинства, а я поражу его сердце стрѣлою, не давъ ему опомниться. Онъ въ то-же мгновеніе упадетъ къ моимъ ногамъ и я пошлю его искать по бѣлу свѣту обручальнаго кольца счастливой жены; онъ поскачетъ и послѣ многихъ странствій вернется назадъ безъ кольца, но съ титуломъ лорда, такъ-какъ всѣ его родственники въ это время перемрутъ. Снова упадетъ онъ передо мною на колѣни, но я разсмѣюсь ему въ лицо; онъ гнѣвно вскочитъ, а я буду все болѣе и болѣе смѣяться. Тогда онъ осѣдлаетъ коня и полетитъ въ Кветчамъ, гдѣ за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ миссъ Аропоинтъ вышла замужъ за странствующаго музыканта. Картина: м-съ Аропоинтъ рветъ чепчикъ, м-ръ Аропоинтъ молча смотритъ на жену, лордъ Грандкортъ вскакиваетъ на лошадь и возвращается въ Дипло, гдѣ, подобно г. Жабо, il change de linge...
   Видалъ-ли кто на свѣтѣ такую фею? Вы думали скрыть отъ нея свое сокровище и, сидя на немъ, принимали самую невинную позу, и что-же? Она по вашимъ глазамъ уже знала, что у васъ именно пять фунтовъ стерлинговъ и десять шилинговъ! Отъ нея ничего нельзя было скрыть, какъ нельзя укрыться отъ сырости, заперевъ дверь на замокъ. М-съ Давило теперь пришла въ голову мысль, что, вѣроятно, Гвендолина, благодаря своему дару прозорливости, знала о м-рѣ Грандкортѣ болѣе всѣхъ другихъ.
   -- А какъ ты его себѣ представляешь, Гвендолина?-- спросила она;-- что онъ за человѣкъ?
   -- Подождите,-- сказала она и, насупивъ свои густыя брови, приложила палецъ къ губамъ, но черезъ минуту продолжала, рѣшительно махнувъ рукой:-- онъ маленькаго роста, мнѣ по плечо, и, чтобы казаться болѣе высокимъ, носитъ длинную бороду и закручиваетъ кверху усы; въ правомъ глазу у него монокль для приличія; онъ имѣетъ положительное мнѣніе о достоинствѣ своего жилета, но колеблется насчетъ того, какова погода, и будетъ всячески стараться узнать мое мнѣніе объ этомъ важномъ предметѣ. Онъ вытаращитъ на меня глаза и, благодаря своему моноклю будетъ дѣлать на каждомъ шагу страшныя гримасы, особенно при всякомъ желаніи улыбнуться. Боясь расхохотаться, я опущу свои взоры, а онъ приметъ это за очевидное сочувствіе. Всю ночь мнѣ будетъ сниться насѣкомое въ ужасно-увеличенномъ видѣ и на другой день онъ предложитъ мнѣ свою руку и сердце. Конецъ исторіи понятенъ.
   -- Это портретъ знакомаго тебѣ человѣка, Гвенъ, а м-ръ Грандкортъ, можетъ быть, прекрасный юноша.
   -- Конечно,-- отвѣтила Гвендолина равнодушно,-- но я желала-бы знать, какъ ведетъ себя прекрасный юноша? Мнѣ извѣстно только, что у него должны быть: домъ въ Лондонѣ, два замка, лошади охотничьи и скаковыя, и что за убійство извѣстнаго числа лицъ онъ можетъ получить титулъ.
   -- Ради Бога, не говори такъ, дитя мое!-- воскликнула м-съ Давило, всегда говорившая прямо и нелюбившая иносказательной ироніи.-- Ты начиталась столько книгъ, что знаешь все. Мы съ тетей въ твои годы не знали ничего подобнаго. Право, это было лучше.
   -- Такъ отчего-же вы меня не воспитывали въ томъ-же духѣ?-- произнесла Гвендолина, но, замѣтивъ по глазамъ матери, что нанесла ей тяжелый ударъ, бросилась передъ нею на колѣни и съ жаромъ воскликнула:-- Мамочка, мама! вѣдь я только пошутила.
   -- Какъ могла я тебя иначе воспитывать!-- промолвила м-съ Давило, всхлыпывая;-- ты всегда была мнѣ не по силамъ, а потомъ обстоятельства...
   -- Милая мама, я ни въ чемъ васъ не виню,-- сказала Гвендолина съ раскаяніемъ, нѣжно отирая батистовымъ платкомъ глаза матери;-- я васъ очень люблю, и вы нисколько не виноваты въ томъ, что я не удалась. Впрочемъ, я прелестна и совершенно довольна собой. Я очень рада, что не похожу на васъ и тетю. Вы, должно быть, были очень скучны.
   Ласки дочери мало-по-малу успокоили мать, какъ всегда бывало въ подобныхъ случаяхъ. Но эта маленькая сцена была непріятна обѣимъ. Гвендолинѣ -- по непривычному ей чувству недовольства собою, а м-съ Давило -- по горькому сознанію, что, дѣйствительно, дочь могла упрекать ее за свое воспитаніе; поэтому онѣ безмолвно рѣшились никогда болѣе не упоминать о м-рѣ Грандкортѣ.
   Когда Гаскойнъ заговаривалъ раза два о Грандкортѣ, м-съ Давило боялась, чтобъ Гвендолина не выказала своего опаснаго дара ясновидѣнія, обнаруживъ тайныя мысли дяди, но этотъ страхъ былъ совершенно напрасенъ. Гвендолина понимала различіе въ характерахъ окружающихъ ее людей, какъ птицы инстинктивно узнаютъ погоду; рѣшившись избавить себя отъ контроля дяди, она въ то-же время старательно удалялась отъ всякаго столкновенія съ нимъ. Хорошія отношенія между ними поддерживались еще болѣе тѣмъ удовольствіемъ, которое доставляла обоимъ стрѣльба въ цѣль: Гаскойнъ, какъ одинъ изъ лучшихъ стрѣлковъ въ Эсексѣ, съ удовольствіемъ замѣчалъ успѣхи Гвендолины въ этомъ искусствѣ, а Гвендолина всячески старалась сохранять его расположеніе, тѣмъ болѣе, что, послѣ роковой сцены съ Рексомъ, м-съ Гаскойнъ и Анна видимо, хотя и неблагоразумно, чуждались ея. Она старалась выказать въ своихъ отношеніяхъ къ Аннѣ сочувственное сожалѣніе, но ни одна изъ нихъ не смѣла упомянуть имени Рекса; а бѣдная Анна, для которой братъ составлялъ необходимый элементъ вдыхаемаго ею воздуха, чувствовала какую-то неловкость въ обществѣ веселой дѣвушки, погубившей его счастье. Она старалась, изъ послушанія отцу, скрывать перемѣну, происшедшую въ ея чувствахъ къ двоюродной сестрѣ, но развѣ горе можетъ смотрѣть и жать руку одинаково со счастьемъ?
   Эта несправедливая злоба близкихъ ей людей только усилила отвращеніе Гвендолины къ сватовству. При слѣдующемъ отказѣ влюбленному претенденту на ея руку, дядя могъ, въ свою очередь, обидѣться и т. д. Поэтому она однажды съ сердцемъ сказала матери:
   -- Мама, я теперь понимаю, почему молодыя дѣвушки рады выйти замужъ -- это единственный способъ избавиться отъ необходимости дѣлать пріятное всѣмъ, исключая себя.
   По счастію, м-ръ Мидльтонъ уѣхалъ, не объяснившись въ любви Гвендолинѣ, и, несмотря на общее восхищеніе, внушаемое миссъ Гарлетъ на разстояніи тридцати квадратныхъ миль вокругъ Офендина, населенныхъ многочисленными юными холостяками, ни одинъ изъ нихъ не простиралъ своего ухаживанія далѣе веселой болтовни съ молодой дѣвушкой, легко вступавшей въ разговоръ со всякимъ. По закону природы, деревья не сметаютъ съ неба звѣздъ, и не всякій человѣкъ, восхищающійся хорошенькой молодой дѣвушкой, влюбляется въ нее; даже не всякій влюбленный объясняется въ любви. Въ этомъ отношеніи природа чрезвычайно благодѣтельна, не заставляя насъ всѣхъ сходить съ ума отъ любви къ одному прелестнѣшему на свѣтѣ существу; а мы знаемъ, что не всѣ признавали Гвендолину прелестнѣйшимъ на свѣтѣ существомъ. Впрочемъ, прошло только восемь мѣсяцевъ съ появленія ея въ Офендинѣ; а любовь развивается въ нѣкоторыхъ людяхъ очень медленно, подобно растенію подъ солнечными лучами.
   Въ виду того факта, что ни одинъ изъ кандидатовъ въ мужья во всемъ околоткѣ не сдѣлалъ предложенія Гвендолинѣ, почему-же казалось вѣроятнымъ, что м-ръ Грандкортъ поступитъ именно такъ, какъ они не поступили? Можетъ быть, потому что онъ казался еще болѣе выгоднымъ женихомъ, а намъ кажется всегда вѣроятнымъ то, чего хочется. Но м-ръ и м-съ Аропоинтъ, нисколько не заботясь о блестящей партіи для миссъ Гарлетъ, считали вѣроятнымъ совершенно иной бракъ м-ра Грандкорта...
  

ГЛАВА X.

   Бракеншоскій паркъ, гдѣ происходилъ праздникъ стрѣлковъ, былъ расположенъ на волнистыхъ холмахъ, которые господствовали надъ сосѣдней долиной, отдаленными низменностями на востокѣ и широкой полосой обработанной земли на западѣ. Замокъ, стоявшій на вершинѣ самаго высокаго изъ тѣсно скучившихся холмовъ, былъ выстроенъ изъ грубо обтесаннаго известняка и представлялъ своимъ внѣшнимъ видомъ смѣсь свѣта и тѣни, благодаря темной пыли лишайниковъ и значительнымъ подтекамъ отъ дождя. Стрѣльбище было устроено на небольшой площадкѣ въ концѣ парка, осѣняемой на юго-западной сторонѣ высокими вязами и густыми кустами остролистника, бросавшими прохладную тѣнь на песчаную дорожку и маленькій, только-что скошенный лужокъ, гдѣ были поставлены мишени.
   Трудно себѣ представить лучшій фонъ для цвѣтника молодыхъ и красивыхъ женщинъ, граціозно извивавшихъ свои шеи, подобно лиліямъ, если-бъ послѣднія были одарены способностью передвиженія. Въ воздухѣ носились мелодичные звуки, даже въ тѣ минуты, когда не играла военная музыка изъ Вансестра: всюду слышался гармоничный смѣхъ во всѣхъ тонахъ и веселый дружескій разговоръ, то возвышавшійся до громкаго одушевленія, то понижавшійся до пріятнаго уху шопота.
   На этомъ "праздникѣ стрѣлковъ" не было ни внѣшняго шума, ни толпы, служащихъ постоянной помѣхой современнымъ увеселеніямъ на открытомъ воздухѣ; публика собралась избранная, такъ-какъ число приглашенныхъ было ограниченно, въ виду обѣда и бала въ замкѣ послѣ торжества. За загородку никого не впускали, кромѣ арендаторовъ лорда
   Бракеншо съ семействами, и то большею частью пользовались этою привиллегіею лишь ихъ жены съ дѣтьми или юными братьями и сестрами. Среди этихъ немногочисленныхъ зрителей мужчины коротали время держаніемъ пари въ пользу того или другого стрѣлка, а женщины -- толками о туалетахъ дамъ изъ общества лорда Бракеншо; причемъ всѣ онѣ отдавали преимущество не Гвендолинѣ, а другимъ молодымъ дѣвушкамъ. Но среди мужчинъ, окружавшихъ Гвендолину, она единогласно признавалась царицей праздника.
   Неудивительно, поэтому что Гвендолина наслаждалась жизнью въ этотъ прекрасный іюльскій день. Превосходство, даже при неудовлетворительной обстановкѣ,-- лучшее наслажденіе для людей самолюбивыхъ; быть можетъ, не миѳъ разсказъ о невольникѣ, гордившемся тѣмъ, что его купили перваго на рынкѣ. Но для полнаго удовольствія внѣшнія условія должны соотвѣтствовать внутреннимъ ощущеніямъ; именно въ подобномъ положеніи находилась теперь Гвендолина.
   Конечно, никто не станетъ отрицать, что лукъ и стрѣлы -- одно изъ самыхъ дѣйствительныхъ орудій женскаго кокетства... Дѣйствуя ими, можно принимать самыя граціозныя и дышащія силой позы. Къ тому-же стрѣлы не пахнутъ порохомъ, не причиняютъ такихъ несчастій, какъ ружья, и главной опасностью подобной стрѣльбы служитъ лишь возможность неудачи, которая только больше подстрекаетъ къ энергичнымъ усиліямъ. Призы состояли не изъ цѣнныхъ вещей, унижающихъ славу до мелкой выгоды, а изъ золотыхъ и серебряныхъ стрѣлъ и звѣздъ, которые возлагались на побѣдителей въ родѣ лавровыхъ вѣнковъ. Вообще бракеншоскій стрѣлковый клубъ былъ основанъ на благоразумныхъ и приличныхъ принципахъ, устраняющихъ всякую мысль о скандалѣ.
   Въ этотъ день все способствовало общему удовольствію. Погода была не жаркая, и вѣтеръ не нарушалъ художественныхъ складокъ на дамскихъ туалетахъ, роскошныхъ причесокъ и правильнаго полета стрѣлъ; поэтому тріумфальное шествіе красавицъ-стрѣлковъ къ мишенямъ для выдергиванія стрѣлъ вполнѣ удалось. Гвендолина казалась Калипсой среди своихъ нимфъ; всякій долженъ былъ признать въ ней царицу праздника,-- такъ величественна была ея фигура и такъ художественны всѣ ея движенія.
   -- Эта дѣвушка -- точно кровная скаковая лошадь,-- сказалъ лордъ Бракеншо юному Клинтону.
   -- Первый сортъ,-- отвѣтилъ молодой классикъ, усердно ухаживавшій за Гвендолиной;-- какая она хорошенькая! никогда я не видалъ ее такой прелестной, какъ сегодня.
   Быть можетъ, это была правда. Гвендолина сіяла удовольствіемъ, безъ малѣйшей примѣси желчи; она была довольна своимъ торжествомъ и не чувствовала непріязни ни къ кому изъ окружающихъ. Сознаніе, что она не имѣла ни громкаго титула, ни богатаго наслѣдства, какъ миссъ Аропоинтъ, увеличивало въ ея глазахъ сладость побѣды. Къ тому-же она была совершенно довольна и своими родными: м-съ Давило по своей внѣшности походила на вдовствующую герцогиню, а тетка Гаскойнъ съ Анной были также чрезвычайно приличны. Вообще Гвендолина была слишкомъ увѣрена въ своемъ успѣхѣ, чтобы чувствовать зависть къ кому-бы то ни было, хотя миссъ Аропоинтъ и считалась однимъ изъ лучшихъ стрѣлковъ.
   Даже появленіе Клесмера, удивившее всѣхъ присутствующихъ, повидимому только увеличило удовольствіе Гвендолины. Глаза ея засвѣтились сатирическимъ блескомъ при видѣ поразительнаго контраста между нѣмецкимъ артистомъ и англійской провинціальной аристократіей. Мы, англичане, чрезвычайно разнообразный народъ; въ пятидесяти отдѣльныхъ представителяхъ нашей націи найдется много различій въ физическомъ строѣ и очертаніяхъ лица, но вообще мы, какъ типъ, не похожи на живую страстную расу, стремящуюся къ идеалу, для которой реальная сторона жизни только придатокъ. Главнѣйшая черта англійскаго джентельмена заключается въ приличной внѣшности; онъ старательно избѣгаетъ всего крикливаго въ одеждѣ и никогда не кажется вдохновеннымъ. Представьте себѣ среди многочисленнаго собранія подобныхъ строго-приличныхъ англичанъ появленіе Клесмера съ громадной курчавой гривой, спускавшейся до плечъ, въ высокой, старомодной черной шляпѣ, которая какъ-бы для шутки красовалась надъ правильными чертами его лица съ выдающимся, чисто выбритымъ подбородкомъ, и въ современной одеждѣ, хотя не строго англійской, но рѣшительно неподходившей къ его фигурѣ, которая въ широкомъ плащѣ и въ флорентійской шапочкѣ моглабы достойно занять мѣсто рядомъ съ Леонардо да-Винчи. Наконецъ, пламенный блескъ его глазъ и угловатыя движенія казались уморительными при несчастномъ цилиндрѣ, требующемъ непремѣнно коротко-обстриженной головы и обыкновенной приличной фигуры, какъ, напримѣръ, м-ра Аропоинта, который своимъ безцвѣтнымъ выраженіемъ лица и безукоризненной одеждой не возбуждалъ ни въ комъ ни малѣйшей улыбки.
   Многіе знали Клесмера лично или по наслышкѣ, но до сихъ поръ его не видали иначе, какъ въ блестяще-освѣщенной залѣ, гдѣ онъ являлся лишь музыкантомъ, и онъ не пользовался той всесвѣтной славой, которая заставляетъ всѣхъ преклоняться предъ великимъ артистомъ. Здѣсь-же, въ свѣтлый іюльскій день, онъ показался всему мѣстному обществу въ совершенно новомъ видѣ; одни смѣялись, другіе съ неудовольствіемъ замѣчали, что Аропоинты злоупотребили присланными имъ билетами.
   -- Какъ смѣшны артисты,-- сказалъ юный Клинтонъ Гвендолинѣ:-- посмотрите, какъ онъ кланяется леди Бракеншо, приложивъ руку къ сердцу.
   -- Вы профанъ,-- отвѣтила Гвендолина,-- вы не умѣете цѣнить величія генія. Клесмеръ наводитъ на меня страхъ; я передъ нимъ невольно преклоняюсь.
   -- Да; вы понимаете его музыку?
   -- Нѣтъ, но онъ понимаетъ мое пѣніе и находитъ его никуда негоднымъ,-- отвѣтила со смѣхомъ Гвендолина, которая легко относилась къ строгому сужденію Клесмера о ея музыкальномъ талантѣ съ тѣхъ поръ, какъ онъ былъ пораженъ ея драматической игрой.
   -- Конечно, ваше пѣніе -- не музыка будущаго, и я очень радъ, такъ-какъ оно доставляетъ мнѣ удовольствіе.
   -- Вы очень любезны. Но посмотрите, какъ сегодня хороша миссъ Аропоинтъ. Она прямо просится на полотно въ своемъ золотистомъ платьѣ.
   -- Оно слишкомъ блеститъ, не правда-ли?
   -- Можетъ быть, оно слишкомъ символично: она походитъ на олицетвореніе богатства.
   Слова Гвендолины, несмотря на ихъ сатирическій тонъ, были произнесены только для шутки, безъ всякой зависти, которая была-бы немыслима въ эту минуту торжества, такъ какъ она, по общему мнѣнію всѣхъ присутствующихъ, должна была получить первый призъ.
   -- Посмотримъ, кто одержитъ побѣду,-- сказала леди Бракеншо, которая съ двумя маленькими дочерьми и толстымъ сынкомъ предсѣдательствовала на праздникѣ;.-- кажется, миссъ Гарлетъ возьметъ золотую стрѣлу.
   -- По всей вѣроятности,-- отвѣтилъ лордъ Бракеншо:-- она чаще всѣхъ попадаетъ въ цѣль. Такое искусство, право, удивительно -- для новичка. А ваша дочь сегодня слабѣе обыкновеннаго,-- прибавилъ онъ, обращаясь къ м-съ Аропоинтъ;-- впрочемъ, она въ прошлый разъ взяла первый призъ и, по-справедливости, ей надо уступить его теперь другимъ.
   -- Китти будетъ очень рада чужому успѣху,-- отвѣтила м-съ Аропоинтъ;-- она такъ великодушна. Вотъ напримѣръ, мы привезли съ собою не пастора Стоплея, а Клесмера только по ея желанію доставить ему удовольствіе. Конечно, она сама предпочла-бы общество пастора, но она всегда думаетъ не о себѣ, а о другихъ. Я сказала, что Клесмеръ не принадлежитъ къ нашему обществу и что привезти его сюда не совсѣмъ en regle, но она сказала: "геній внѣ всякихъ условныхъ правилъ; онъ является въ міръ для созданія новыхъ правилъ". Съ этимъ нельзя не согласиться.
   -- Конечно,-- замѣтилъ лордъ Бракеншо небрежно и поспѣшилъ прибавить:-- а вотъ я такъ не страдаю великодушіемъ. Я желалъ-бы еще одерживать побѣды, но, къ сожалѣнію, слишкомъ старъ для этого. Молодежь меня побиваетъ на каждомъ шагу. Впрочемъ, по словамъ старика Нестора, боги не даютъ намъ всего за-разъ: я былъ въ свое время молодъ, а теперь старъ и благоразуменъ.
   -- О, милордъ, близкіе сосѣди, живущіе рядомъ двадцать лѣтъ, не должны говорить о своихъ годахъ,-- замѣтила м-съ Аропоинтъ.-- Но гдѣ нашъ новый сосѣдъ? Я думала встрѣтить здѣсь м-ра Грандкорта.
   -- Онъ обѣщалъ быть,-- отвѣтилъ лордъ Бракеншо;-- онъ пріѣхалъ въ Дипло только надняхъ и у него много хлопотъ. Можетъ быть, онъ и не пріѣдетъ; уже поздненько. Эй, Гаскойнъ!-- воскликнулъ онъ, замѣтивъ, что пасторъ проходилъ невдалекѣ подъ руку съ Гвендолиной;-- какъ вамъ не стыдно? Вы не только сами стрѣляете лучше насъ, но и племянницу научили одерживать надъ всѣми побѣду.
   -- Я согласенъ, что съ ея стороны не любезно одерживать верхъ надъ старыми стрѣлками,-- отвѣтилъ Гаскойнъ съ пріятной улыбкой,-- но я въ этомъ, милордъ, не виноватъ. Я хотѣлъ только, чтобъ она стрѣляла хорошо, не не лучше всѣхъ.
   -- И я не виновата,-- прибавила Гвендолина;-- когда я цѣлю, я не могу не попадать.
   -- Это можетъ повести къ роковымъ послѣдствіямъ для многихъ,-- отвѣтилъ лордъ Бракеншо, и, посмотрѣвъ на часы, снова обратился къ м-съ Аропоинтъ:-- Вы правы, уже поздненько. Впрочемъ, Грандкортъ всегда опаздываетъ; къ тому-же онъ ничего не понимаетъ въ стрѣльбѣ изъ лука. Однакожъ, я настаивалъ, чтобы онъ пріѣхалъ, говоря, что здѣсь будетъ весь цвѣтъ нашего общества. Онъ спрашивалъ о васъ, м-съ Аропоинтъ, но, кажется, въ Лондонѣ вы его не видали. Онъ почти постоянно путешествовалъ.
   -- Да, мы незнакомы, хотя я очень дружна съ его дядей, сэромъ Гюго Малинджеромъ.
   -- Тутъ нѣтъ ничего удивительнаго: дядя рѣже является въ общество подъ руку съ племянникомъ, чѣмъ съ племянницей,-- замѣтилъ лордъ Бракеншо, обращаясь съ улыбкой къ пастору.-- Гаскойнъ, пройдемтесь немного по парку, мнѣ надо съ вами поговорить о будущей охотѣ.
   Гвендолина очень внимательно прислушивалась къ словамъ лорда Бракеншо о м-рѣ Грандкортѣ, отсутствіе котораго начинало портить ея удовольствіе. Хотя она и отзывалась о немъ сатирически, какъ о будущемъ женихѣ, но ее очень занимало, какое впечатлѣніе она произведетъ на него. Она не боялась подпасть подъ его вліяніе (Гвендолинѣ никогда не приходило въ голову, что желаніе побѣдить всѣхъ есть своего рода подчиненіе) и она представляла его себѣ однимъ изъ тѣхъ влюбленныхъ поклонниковъ, десятки которыхъ она встрѣчала до сихъ поръ. Зная, что въ ея семействѣ всѣ желали, чтобы онъ ей понравился, она какъ-то невольно, воображала его смѣшнымъ; но это нисколько не располагало ее радоваться его отсутствію, и даже предчувствіе непріятныхъ послѣдствій ея отказа, если онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, не побуждало ее желать, чтобы онъ не обратилъ на нее вниманія и женился на миссъ Аропоинтъ.
   Поэтому, когда м-ръ Грандкортъ дѣйствительно пріѣхалъ на праздникъ стрѣлковъ, никто болѣе Гвендолины не сознавалъ его присутствія, хотя она старательно избѣгла смотрѣть въ ту сторону, гдѣ онъ находился, и ничѣмъ не выражала интереса, возбуждаемаго въ ней его особой. Она совершенно предалась стрѣльбѣ; ея выстрѣлы стали теперь особенно мѣтки, такъ что, наконецъ, она попала три раза къ ряду въ золотой центръ мишени. Этотъ подвигъ заслуживалъ перваго приза, золотой звѣзды. Всѣ присутствующіе, выстроившись въ два ряда для ея торжественнаго шествія къ леди Бракеншо, изъ рукъ которой она должна была получить звѣзду,-- разразились громкими рукоплесканіями. Гвендолина была совершенно счастлива: всѣ взгляды сосредоточивались на ней, и этого для нея было довольно. Сама она не смотрѣла ни на кого, хотя пріятно сознавала, что при ея торжествѣ присутствовалъ Клесмеръ, а, главное, что м-ръ Грандкортъ видѣлъ ее впервые при самыхъ выгодныхъ условіяхъ, такъ что онъ вынужденъ былъ восхищаться ею безъ всякой примѣси непріятной критики.
   Гвендолина съ сіяющимъ лицомъ встрѣтила привѣтственную улыбку леди Бракеншо и не покраснѣла (краска вызывалась на ея лицѣ только неожиданностью), когда на нее возложили блестящій знакъ ея побѣды. Послѣ этой церемоніи она, съ золотой звѣздой на плечѣ, стала весело принимать поздравленія окружающихъ и со всѣмъ обществомъ направилась къ мишени для обозрѣнія мѣткости выстрѣловъ. Тутъ къ ней подошелъ лордъ Бракеншо и неожиданно сказалъ:
   -- Миссъ Гарлетъ, вотъ джентльменъ, пылающій желаніемъ съ вами познакомиться. Позвольте мнѣ представить вамъ м-ра Малинджера Грандкорта.
  

ГЛАВА XI.

   Желаніе м-ра Грандкорта познакомиться съ Гвендолиною не было для нея неожиданностью, но когда лордъ Бракеншо отошелъ немного въ сторону, чтобъ дать дорогу незнакомцу, и она очутилась лицомъ къ лицу съ нимъ, она съ неудовольствіемъ почувствовала, что ея щеки вспыхнули. Это смущеніе произошло главнымъ образомъ оттого, что, вопреки всѣмъ ея ожиданіямъ, Грандкортъ нисколько не походилъ на портретъ, созданный ея воображеніемъ. Ростомъ онъ былъ немного выше ея; на лицѣ его не видно было ни малѣйшаго слѣда улыбки, самонадѣянности или безпокойства. Снявъ шляпу, онъ обнаружилъ обширную лысину окаймленную свѣтло-рыжими волосами, и изящную руку; красивое очертаніе его щекъ отъ лба до подбородка было почти перпендикулярно; небольшіе бакенбарды не нарушали этой правильной линіи. Его лицо не искажалось ни гримасами, ни заискивающими поддергиваніями, и въ то-же время оно казалось совершенно безжизненнымъ. Въ типичномъ англичанинѣ неподвижномъ, натянутомъ, суровомъ и какъ-бы вѣчно находящемся подъ ружьемъ, можно еще иногда заподозрить живость, которая и обнаруживается въ тѣ минуты, когда онъ освобожденъ отъ строгой внутренней дисциплины; но въ Грандкортѣ не было ничего натянутаго или суроваго; онъ просто поражалъ своей вялостью. Цвѣтъ его лица, сильно поблекшій, напоминалъ лицо актрисы внѣ сцены, безъ бѣлилъ и румянъ; его большіе, узкіе сѣрые глаза выражали полнѣйшее равнодушіе.
   Слѣдуетъ, однако, замѣтить, что всякая попытка описать нѣсколькими словами внѣшность и характеръ человѣка, въ сущности, никогда не бываетъ удачной. Взглядъ нашъ необходимо долженъ часто измѣняться подъ вліяніемъ новыхъ впечатлѣній, получаемыхъ при различныхъ условіяхъ. При первомъ знакомствѣ мы узнаемъ только азбуку, но не вполнѣ увѣрены, на какомъ языкѣ писана эта живая книга. Я описалъ только тѣ черты Грандкорта, которыя поразили Гвендолину съ первой минуты ея встрѣчи съ нимъ. Первое впечатлѣніе, произведенное на нее Грандкортомъ,-- было довольно благопріятное, и она внутренно рѣшила, что онъ вовсе не такъ смѣшенъ. Когда лордъ Бракеншо отошелъ, и Гвендолина вступила въ разговоръ съ Грандкортомъ, онъ не сводилъ съ нея глазъ, хотя въ нихъ не видно было никакого выраженія, а она только по временамъ бросала на него пытливый взоръ, нѣсколько смягчаемый кокетствомъ.
   -- Я прежде считалъ стрѣльбу изъ лука очень скучнымъ, занятіемъ -- сказалъ Грандкортъ.
   Онъ говорилъ хорошо, но протяжно, и за каждымъ вопросомъ или отвѣтомъ Гвендолины слѣдовало болѣе или менѣе продолжительное молчаніе.
   -- А сегодня вы примирились съ ней?-- спросила Гвендолина. (Молчаніе. Гвендолина обдумываетъ, какое впечатлѣніе она могла произвести на Грандкорта.)
   -- Да, съ тѣхъ поръ, какъ я увидѣлъ ваше искусство. Обыкновенно стрѣлки рѣдко попадаютъ въ цѣль и всегда при этомъ хнычутъ.
   -- А вы, вѣроятно, хорошій стрѣлокъ?
   (Молчаніе. Гвендолина, быстро оглядѣвъ Грандкорта съ головы до ногъ, знакомитъ воображаемую особу съ его портретомъ.)
   -- Я совершенно забросилъ стрѣльбу въ цѣль.
   -- Въ такомъ случаѣ вы странный человѣкъ. Послѣ этого я невольно буду смотрѣть съ презрѣніемъ на свою стрѣльбу, какъ на прошлогоднюю моду. Но я надѣюсь, что вы не бросили-же всѣхъ глупостей; сознаюсь, я виновата въ привязанности ко многимъ изъ нихъ.
   (Молчаніе. Гвендолина думаетъ о различныхъ толкованіяхъ, которыя можно придать ея словамъ.)
   -- Что вы называете глупостями?
   -- Мнѣ часто приходилось слышать, какъ всякое развлеченіе, доставляющее удовольствіе, называютъ глупостью. Но вы, кажется, не бросили охоты?
   (Молчаніе. Гвендолина припоминаетъ все, что ей говорили о высокомъ положеніи Грандкорта, и приходитъ къ тому убѣжденію, что онъ на видъ настоящій аристократъ).
   -- Надо-же что-нибудь дѣлать.
   -- А вы участвуете въ скачкахъ, или бросили и эту забаву?
   (Молчаніе. Гвендолина соображаетъ, что человѣкъ спокойный, хладнокровный, вѣроятно, будетъ не такой непріятный мужъ, какъ всѣ мужья, съ которыми ей приходилось встрѣчаться, и не станетъ мѣшать привычкамъ и вкусамъ жены.)
   -- Я иногда пускаю лошадь на скачку, но не предаюсь всецѣло этому дѣлу, какъ многіе. А вы любите лошадей?
   -- Да, я очень люблю верховую ѣзду. Пустивъ лошадь въ карьеръ, я ни о чемъ не забочусь и чувствую себя сильной, счастливой.
   (Молчаніе. Гвендолина опасается, что ея слова не понравятся Грандкорту, но не хочетъ скрывать своихъ вкусовъ.)
   -- Вы любите опасность?
   -- Не знаю. На лошади я никогда не думаю объ опасности. Мнѣ кажется, что я не почувствовала-бы боли, если-бъ сломала руку или ногу. Никакая преграда не можетъ меня остановить.
   (Молчаніе. Гвендолина мысленно участвуетъ въ цѣломъ рядѣ охотъ на двухъ великолѣпныхъ кровныхъ коняхъ.)
   -- Вамъ, можетъ быть, понравилась-бы охота на тигровъ или кабановъ, которую я видѣлъ на востокѣ. Въ сравненіи съ нею всѣ наши травли -- ничто.
   -- Такъ вы любите опасности?
   (Молчаніе. Гвендолина увѣряетъ себя, что, по всей вѣроятности, люди хладнокровные въ то-же время люди смѣлые, и невольно удивляется своей прозорливости.)
   -- Надо-же чѣмъ-нибудь убить время; а къ опасностямъ легко привыкаешь.
   -- Я начинаю думать, что я очень счастлива: все для меня ново. Я привыкла только къ одному -- къ скукѣ и очень желала-бы бросить эту привычку, какъ вы бросили стрѣльбу въ цѣль.
   (Молчаніе. Гвендолина думаетъ, что человѣкъ приличный и холодный можетъ быть скучнымъ товарищемъ жизни, но, съ другой стороны, большинство людей скучны, и она никогда не замѣчала, чтобъ мужья были товарищами своихъ женъ; наконецъ, она и не намѣревалась выйти замужъ за Грандкорта.)
   -- Отчего вамъ скучно?
   -- Наше захолустье совершенно не располагаетъ къ веселью. Здѣсь рѣшительно нечего дѣлать,-- вотъ почему я стрѣляю изъ лука.
   (Молчаніе. Гвендолина соображаетъ, что жизнь незамужней женщины, которая не можетъ выѣзжать и дѣлать что хочетъ, по необходимости должна быть скучной.)
   -- Вы -- царица стрѣльбы; я увѣренъ, что вы возьмете первый призъ.
   -- Не знаю; у меня сильныя соперницы. Вы замѣтили, какъ хорошо стрѣляла миссъ Аропоинтъ?
   (Молчаніе. Гвендолина припоминаетъ, что иногда мужчины женятся не на тѣхъ женщинахъ, которыми они всего болѣе восхищались, и подбираетъ подобные примѣры въ романахъ).
   -- Миссъ Аропоинтъ? Нѣтъ... то-есть, да.
   -- Пойдемте и посмотримъ каковы результаты стрѣльбы. Всѣ идутъ къ мишени. Кажется, дядя меня ищетъ; можетъ быть, я ему нужна.
   Гвендолина была очень рада прекращенію разговора, не потому, чтобы tête-à-tête съ Грандкортомъ былъ ей непріятенъ, но она все это время не могла отдѣлаться отъ необычайнаго для нея румянца и чувства изумленія, уничтожавшаго ея самообладаніе. А главное, не слѣдовало давать повода м-ра Грандкорту, ставившему себя, повидимому, гораздо выше ея, вообразить, что она обращала на него особенное вниманіе, какъ на выгоднаго жениха. Что-же думалъ Грандкортъ въ моменты молчанія, прерывавшіе ихъ разговоръ, выяснится впослѣдствіи.
   -- Ты проиграла золотую стрѣлу, Гвендолина,-- сказалъ м-ръ Гаскойнъ:-- у миссъ Джуліи Фенъ восемью выстрѣлами болѣе твоего.
   -- Я очень рада,-- просто отвѣтила Гвендолина;-- меня всѣ возненавидѣли-бы, если-бъ я всегда одерживала верхъ.
   Невозможно было завидовать Джуліи Фенъ, совершенной посредственности во всѣхъ отношеніяхъ, кромѣ стрѣльбы изъ лука; ея невзрачное лицо своимъ подавшимся назадъ лбомъ имѣло какое-то рыбье выраженіе.
   Во всѣхъ отдѣльныхъ группахъ многочисленнаго общества царило сильное оживленіе. Гвендолина замѣтила, что какой-то незнакомый ей господинъ среднихъ лѣтъ представилъ Клесмера Грандкорту. Этотъ незнакомецъ, съ смуглымъ круглымъ лицомъ и пухлыми руками, казалось, былъ въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ съ обоими. Вскорѣ они всѣ трое вмѣстѣ подошли къ Аропоинтамъ. Гвендолину нисколько немучило любопытство узнать, кто былъ этотъ незнакомецъ, но она желала увидѣть, какъ будетъ держать себя Грандкортъ въ этой компаніи. Его обхожденіе было одинаковое со всѣми, только онъ болѣе смотрѣлъ на Клесмера, чѣмъ на миссъ Аропоинтъ. Восторженный музыкантъ говорилъ съ большимъ оживленіемъ, то протягивая горизонтально свои длинные пальцы, то указывая пальцемъ въ землю, то складывая на груди руки и потрясая своею пышною гривой. Грандкортъ слушалъ его спокойно, равнодушно, заложивъ указательный палецъ лѣвой руки въ карманъ жилета, а правой слегка проводя по своимъ небольшимъ бакенбардамъ.
   "Я желала-бы знать, чьи манеры болѣе нравятся миссъ Аропоинтъ: Грандкорта или Клесмера?" -- подумала Гвендолина съ саркастической улыбкой.
   Однакожъ, она не стала далѣе слѣдить за Грандкортомъ и рѣшила, что ей все равно, подойдетъ-ли онъ еще разъ къ ней или нѣтъ.
   Онъ подошелъ въ минуту разъѣзда, чтобъ проводить м-съ Давило до экипажа.
   -- Мы увидимся на балу?-- спросила она, когда онъ, откланиваясь, снялъ шляпу.
   -- Да,-- процѣдилъ онъ лѣниво, своимъ обычнымъ вялымъ тономъ.
   -- Ты на этотъ разъ ошиблась, Гвендолина,-- сказала м-съ Давило по дорогѣ въ замокъ.
   -- Въ чемъ, мама?
   -- Въ твоемъ предположеніи о наружности и манерахъ м-ра Грандкорта. Ты не можешь найти въ немъ ничего смѣшного.
   -- Вѣроятно, нашла-бы, если-бъ постаралась, но я не хочу,-- сказала Гвендолина съ неудовольствіемъ, и ея мать замолчала.
   На подобныхъ праздникахъ, по мѣстному обычаю, мужчины и женщины обѣдали врознь, чтобы дать время отдохнуть тѣмъ и другимъ. При этомъ мужчины обыкновенно разсказывали анекдоты, доказывающіе существованіе эпикурейскихъ наклонностей у дамъ, которыя выказывали чистомужское вниманіе къ прелестямъ баранины и этимъ свидѣтельствовали, до чего можетъ дойти извращеніе женскихъ нравовъ при отсутствіи вліянія на нихъ строгой общественной дисциплины. Между прочимъ, лордъ Бракеншо, страстный почитатель сытной ѣды, постоянно приводилъ какъ нѣчто новое, извѣстное мнѣніе Байрона, о томъ, что мужчинѣ никогда не слѣдуетъ смотрѣть на женщину, когда она ѣстъ.
   Въ дамской столовой Гвендолина далеко не пользовалась общей благосклонностію; молодыя дѣвушки никогда не вступали съ нею въ дружескія бесѣды; онѣ охотно слушали ее, но не платили ей взаимной откровенностію. Быть можетъ, это происходило оттого, что Гвендолина мало интересовалась ими и, оставшись въ ихъ обществѣ, всегда испытывала какую-то пустоту. М-съ Вульканы однажды замѣтила, что миссъ Гарлетъ слишкомъ любитъ мужчинъ; но мы уже знаемъ, что Гвендолина не чувствовала къ мужчинамъ никакого расположенія, а любила только поклоненіе, которымъ женщины, конечно, не могли ее окружать. Единственнымъ исключеніемъ среди чуждавшихся ее молодыхъ дѣвушекъ была миссъ Аропоинтъ, которая часто дружески и откровенно съ нею разговаривала.
   -- Мнѣ рѣдко приходилось видѣть дѣвушку съ такими прекрасными манерами, какъ миссъ Аропоинтъ,-- сказала м-съ Давило, оставшись съ Гвендолиною наединѣ въ уборной.
   -- Я желала-бы на нее походить, отвѣтила Гвендолина.
   -- Что это, ты недовольна собою, Гвенъ?
   -- Нѣтъ, но я недовольна всѣмъ, а она, повидимому всѣмъ довольна.
   -- Сегодня ты была въ хорошемъ расположеніи духа. Я видѣла, что ты наслаждалась стрѣльбою.
   -- Но это ужъ, прошло, и я не знаю, что будетъ дальше,-- протянула Гвендолина, потягиваясь и поднимая свои обнаженныя руки надъ головою.
   По мѣстному обычаю, на подобныхъ праздникахъ танцевали въ стрѣлковомъ костюмѣ, снявъ только куртки. Простое бѣлое кашемировое платье съ свѣтло-зеленой отдѣлкой прекрасно обрисовывало фигуру Гвендолины. Единственными украшеніями на ней были: тонкая золотая цѣпочка на шеѣ и золотая-же звѣзда на груди. Ея гладкіе, роскошные волосы образовали на макушкѣ громадный вѣнецъ. Сэръ Джошуа Рейнольдсъ съ удовольствіемъ срисовалъ-бы ея портретъ въ эту минуту, и его задача была-бы легче задачи романиста, потому что ему предстояло-бы схватить одно только общее выраженіе, а не изображать сложную игру ея подвижного лица.
   -- Теперь будетъ балъ,-- сказала м-съ Давило,-- и ты, конечно, съ наслажденіемъ протанцуешь вечеръ.
   -- Я буду танцовать только кадрили и уже сказала объ этомъ м-ру Клинтону. Я не хочу танцовать ни вальсовъ ни полекъ.
   -- Почему-же это тебѣ пришло въ голову?
   -- Я терпѣть не могу видѣть слишкомъ близко уродливыхъ мужчинъ.
   -- Кого-же ты изъ нихъ считаешь уродливыми?
   -- Ихъ много здѣсь.
   -- Вотъ м-ръ Клинтонъ, напримѣръ, не уродъ,-- произнесла м-съ Давило, не смѣя упомянуть о Грандкортѣ.
   -- Кромѣ того я терпѣть не могу прикосновенія сукна.
   -- Представь себѣ,-- сказала м-съ Давило, обращаясь къ сестрѣ, только-что вошедшей въ комнату вмѣстѣ съ Анной,-- Гвендолина не хочетъ танцовать ни польки, ни вальса.
   -- Она вообще слишкомъ много капризничаетъ,-- сказала серьезно м-съ Гаскойнъ;-- гораздо приличнѣе было-бы ей поступать такъ, какъ поступаютъ всѣ молодыя дѣвушки, тѣмъ болѣе, что она имѣла лучшихъ танцовальныхъ учителей.
   -- Зачѣмъ-же мнѣ вальсировать, тетя, если мнѣ это не нравится? Въ катехизисѣ объ этомъ ничего не говорится.
   -- О, милая!-- произнесла м-съ Гаскойнъ тономъ строгаго упрека, и робкая Анна испуганно взглянула на свою смѣлую кузину.
   Этимъ разговоръ кончился, и всѣ отправились въ залу.
   По всему видно было, что настроеніе Гвендолины почему-то измѣнилось со времени восторженнаго наслажденія своей побѣдой въ стрѣльбѣ. Но когда она появилась въ бальной залѣ, гдѣ на ея нервы благодѣтельно подѣйствовалъ окружающій блескъ, нѣжное благоуханіе цвѣтовъ, и сознаніе, что всѣ глаза обращены на нее, на ея прекрасномъ лицѣ снова отразилось удовольствіе. Танцоры окружили ее со всѣхъ сторонъ наперерывъ приглашали ее танцовать и разсыпались въ сожалѣніяхъ о томъ, что она не хотѣла танцовать круглыхъ танцевъ.
   -- Вы дали обѣтъ, миссъ?
   -- Зачѣмъ вы такъ жестоки?
   -- Вы вальсировали со мною въ февралѣ.
   -- Вы такъ прекрасно вальсируете!
   Эти восклицанія раздавались со всѣхъ сторонъ и пріятно звучали въ ушахъ Гвендолины. Дамы, танцовавшія вальсъ и польку, естественно полагали, что миссъ Гарлетъ только хотѣла пооргинальничать, но м-ръ Гаскойнъ, услыхавъ объ ея отказѣ, поддержилъ ее.
   -- Гвендолина, вѣрно, имѣетъ на то вѣскія причины,-- сказалъ онъ, и въ сущности былъ доволенъ, что она не вальсировала, такъ-какъ считалъ этотъ танецъ менѣе приличнымъ, чѣмъ кадриль; а ему хотѣлось, чтобы въ этотъ вечеръ она держалась особенно прилично.
   Однакоже, въ числѣ кавалеровъ, громко выражавшихъ сожалѣніе объ отказѣ Гвендолины танцовать вальсъ и польку, не было м-ра Грандкорта. Протанцовавъ одну кадриль съ миссъ Аропоинтъ, онъ, повидимому, не желалъ болѣе приглашать никого. Гвендолина видѣла, что онъ часто подходилъ къ Аропоинтъ, а ея какъ будто избѣгалъ. М-ръ Гаскойнъ нѣсколько разъ вступалъ съ нимъ въ разговоръ, но это ничего не значило, такъ-какъ пасторъ былъ вездѣ и говорилъ со всѣми. Гвендолина теперь думала, что, по всей вѣроятности, Грандкортъ пересталъ интересоваться ею; быть можетъ, она не очень ему понравилась; наглядѣвшись на столькихъ красавицъ въ свѣтѣ, онъ, вѣроятно, не обратилъ на нее никакого вниманія. Какъ глупо было со стороны ея матери и дяди дѣлать предположеніе о намѣреніяхъ человѣка, котораго они никогда не видали и ничего вѣрнаго о немъ не знали! По всей вѣроятности, онъ намѣренъ жениться на миссъ Аропоинтъ. Впрочемъ, что-бы не случилось, Гвендолина не почувствовала-бы разочарованія, такъ-какъ она не составляла никакихъ предположеній о предстоящихъ дѣйствіяхъ м-ра Грандкорта. Однакоже, она вскорѣ замѣтила, что онъ часто мѣнялъ мѣсто, на которомъ сидѣлъ или стоялъ, примѣняясь къ ея движеніямъ, такъ что ни на минуту не выпускалъ ее изъ виду; а если онъ при этомъ не восхищался ею, то тѣмъ хуже было для него. Это преслѣдованіе взорами стало всего болѣе замѣтно подъ конецъ вечера, когда Гвендолина танцовала кадриль съ Клесмеромъ.
   -- М-ръ Грандкортъ человѣкъ со вкусомъ,-- сказалъ музыкантъ, который иногда не видалъ того, что происходило у него подъ носомъ, а въ другое время отличался необыкновенной прозорливостью;-- ему доставляетъ большое удовольствіе смотрѣть, какъ вы танцуете.
   -- Можетъ быть, онъ для разнообразія любитъ смотрѣть на то, что ему не нравится,-- отвѣтила Гвендолина со смѣхомъ.
   -- Эти слова совсѣмъ не идутъ къ вамъ -- поспѣшно произнесъ Клесмеръ, отмахиваясь рукой.
   -- А вы такой-же строгій критикъ словъ,какъ и музыки?
   -- Конечно, ваши слова, при вашемъ лицѣ и вашей фигурѣ, должны всегда походить на благородную мелодію.
   -- Это комплиментъ или выговоръ? Благодарю за то и другое. Но я такъ смѣла, что сама вамъ сдѣлаю выговоръ за то, что вы не понимаете шутки.
   -- Можно понимать шутки, но не любить ихъ,-- отвѣтилъ сконфуженный Клесмеръ;-- мнѣ часто присылали оперы, наполненныя шутками, и онѣ потому только мнѣ не нравились, что я вполнѣ ихъ понималъ. Смѣющійся человѣкъ готовъ упрекать серьезнаго за его тупость. "Вы не понимаете остроумія, сэръ",-- говоритъ онъ.-- "Нѣтъ, понимаю, но у васъ я его не вижу". Вотъ почему меня записали въ число неостроумныхъ людей; но, въ сущности,-- прибавилъ Клесмеръ задумчиво,-- я очень склоненъ къ остроумію и юмору.
   -- Очень рада это слышать,-- отвѣтила Гвендолина съ ироніей, которая, однакоже, совершенно пропала для Клесмера, улетѣвшаго куда-то далеко за своими мыслями.-- Пожалуйста скажите, кто это стоитъ у двери комнаты, гдѣ играютъ въ карты?-- спросила она, указывая на незнакомца, съ которымъ Клесмеръ разговаривалъ днемъ въ паркѣ.-- Онъ, кажется, вашъ пріятель?
   -- Нѣтъ, это любитель музыки, съ которымъ я познакомился въ Лондонѣ. Его зовутъ м-ръ Лушъ... Онъ очень любитъ Мейербера и Скриба... и слишкомъ преданъ механически-драмматической школѣ.
   -- Благодарю васъ. А какъ, по вашему мнѣнію, лицо и фигура этого джентльмена требуютъ, чтобы его слова были благородной мелодіей?
   Клесмеръ все болѣе и болѣе восторгался своей собесѣдницей. Они продолжали дружески разговаривать до окончанія кадрили, когда онъ отвелъ ее къ тому мѣсту, гдѣ сидѣла ея мать. Не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ ея предположеніе о равнодушіи къ ней Грандкорта было фактически опровергнуто. Случайно повернувъ голову, она увидѣла, что онъ шелъ прямо къ ней.
   -- Позвольте васъ спросить, миссъ Гарлетъ; вы очень устали?-- сказалъ онъ со своимъ обычнымъ неподвижнымъ выраженіемъ лица.
   -- Нисколько.
   -- Могу я васъ пригласить на слѣдующую кадриль?
   -- Я съ удовольствіемъ танцовала-бы съ вами,-- отвѣтила Гвенд олина,-- но я обѣщала слѣдующую кадриль м-ру Клинтону; всѣ прочія кадрили у меня тоже розданы.
   Она была рада, что могла наказать м-ра Грандкорта за то, что онъ такъ поздно вспомнилъ о ней, но въ то-же время пожалѣла, что не могла съ нимъ танцовать. Она прелестно ему улыбнулась, произнося свой отказъ, а онъ продолжалъ смотрѣть на нее съ прежнимъ спокойствіемъ и отсутствіемъ всякаго выраженія въ лицѣ.
   -- Какая досада, что я опоздалъ,-- произнесъ онъ послѣ минутнаго молчанія.
   -- Мнѣ показалось, что вы не обращаете особеннаго вниманія на танцы,-- замѣтила Гвенд олина,-- и я рѣшила, что это, быть можетъ, одна изъ забавъ, которую вы бросили.
   -- Да, но, бросая танцы, я еще не видалъ васъ,-- отвѣтилъ Грандкортъ, и, какъ всегда, замолчалъ на минуту, а потомъ прибавилъ: -- Вы придаете новизну танцамъ, такъ-же какъ и стрѣльбѣ изъ лука.
   -- А развѣ всякая новость пріятна?
   -- Нѣтъ, не всякая.
   -- Такъ я, право, не знаю, принять-ли ваши слова за комплиментъ или нѣтъ? Разъ вы протанцуете со мною -- и вся новизна ощущенія для васъ пропадетъ.
   -- Напротивъ, новое ощущеніе будетъ гораздо сильнѣе.
   -- Это слишкомъ для меня глубокомысленно; я этого не понимаю.
   -- Какъ трудно объяснить миссъ Гарлетъ силу ея обаянія!-- сказалъ Грандкортъ, обращаясь къ м-съ Давило.
   -- Но, мнѣ кажется, ее нельзя упрекнуть въ непонятливости,-- промолвила ея мать съ особенной улыбкой.
   -- Мама,-- произнесла, Гвендолина съ нѣжнымъ упрекомъ,-- я совсѣмъ глупа и люблю, чтобъ мнѣ все объясняли, когда дѣло идетъ о чемъ-нибудь пріятномъ.
   -- Если вы глупы, то, значитъ, глупость -- совершенство,-- сказалъ Грандкортъ послѣ обычной паузы, хотя, очевидно, онъ зналъ, что сказать.
   -- А мой кавалеръ, кажется, меня забылъ,-- замѣтила Гвендолина черезъ нѣсколько минутъ:-- уже становятся для кадрили.
   -- Его стоило-бы проучить,-- сказалъ Грандкортъ.
   -- Я полагаю, что онъ имѣетъ какую-нибудь основательную причину опаздывать,-- отвѣтила Гвендолина.
   -- Тутъ, вѣроятно, какое-нибудь, недоразумѣніе,-- произнесла м-съ Давило:-- м-ръ Клинтонъ слишкомъ пламенно настаивалъ на этой кадрили, чтобъ могъ забыть о ней.
   Въ эту минуту къ нимъ подошла леди Бракеншо.
   -- Миссъ Гарлетъ,-- сказала она,-- м-ръ Клинтонъ просилъ передать вамъ, что онъ долженъ былъ немедленно уѣхать и потому лишился удовольствія съ вами танцовать; онъ въ отчаяніи отъ такой неудачи. Его отецъ, архидіаконъ, прислалъ за нимъ нарочнаго и потребовалъ его тотчасъ къ себѣ по очень важному дѣлу.
   -- О, съ его стороны слишкомъ любезно вспомнить обо мнѣ при такихъ обстоятельствахъ,-- отвѣтила Гвендолина;-- очень жаль, что онъ уѣхалъ.
   Молодой дѣвушкѣ ничего не стоило выказать на словахъ сожалѣніе о столь счастливомъ случаѣ.
   -- Такъ я могу воспользоваться несчастьемъ м-ра Клинтона?-- сказалъ Грандкортъ;-- позвольте мнѣ занять его мѣсто!
   -- Я съ большимъ удовольствіемъ буду танцовать съ вами.
   Это случайное обстоятельство, подвернувшееся такъ кстати, казалось Гвендолинѣ хорошимъ предзнаменованіемъ, и она почувствовала въ себѣ утреннее восторженное настроеніе; она сознавала, что все ей подчинялось. М-ръ Грандкортъ танцовалъ съ большимъ спокойствіемъ и достоинствомъ, а отсутствіе въ немъ пламенной любезности совершенно соотвѣтствовало вкусамъ Гвендолины. Она была теперь убѣждена, что онъ хотѣлъ обратить на нее особое вниманіе и замѣтнымъ образомъ обнаруживалъ свое восхищеніе; поэтому становилось вѣроятнымъ предположеніе, что онъ попроситъ ея руки, и, въ виду всѣхъ блестящихъ сторонъ этой партіи, ея отказъ долженъ былъ-бы произвести потрясающее впечатлѣніе. Пріятно было также, что предпочтеніе, оказанное ей передъ всѣми молодыми дѣвицами, не пройдетъ даромъ, и всѣ въ бальной залѣ это замѣтятъ, хотя она искусно скрывала свое удовольствіе; возвращаясь къ своему мѣсту послѣ кадрили, подъ руку съ м-ромъ Грандкортомъ, она казалась самой недальновидной молодой дѣвушкой, а не глубокомысленнымъ политикомъ. Они встрѣтили на дорогѣ миссъ Аропоинтъ, которая стояла съ леди Бракеншо среди группы мужчинъ.
   -- Я надѣюсь, миссъ Гарлетъ, что вы подадите голосъ за насъ,-- сказала она, подходя къ Гвендолинѣ;-- и вы также м-ръ Грандкортъ, хотя вы и не стрѣлокъ.
   Гвендолина и Грандкортъ остановились и узнали, что дѣло шло о стрѣлковомъ пикникѣ въ Кардельскомъ паркѣ, гдѣ вечерній праздникъ при замирающемъ свѣтѣ заходящаго солнца былъ-бы гораздо поэтичнѣе бала при свѣчахъ.
   Гвендолинѣ этотъ планъ очень понравился; Грандкортъ его также поддержалъ; тогда м-ръ Лушъ, стоявшій позади леди Бракеншо,-- сказалъ, обращаясь къ Грандкорту очень фамильярно:
   -- Дипло былъ-бы болѣе подходящимъ мѣстомъ для подобнаго праздника; у сѣверныхъ воротъ между дубами есть отличная поляна.
   Грандкортъ не обратилъ никакого вниманія на эти слова какъ-будто онъ ихъ не слыхалъ; но Гвендолина пристально посмотрѣла на м-ра Луша и рѣшила, во-первыхъ, что онъ долженъ быть на очень короткой ногѣ съ владѣльцемъ Дипло, и, во-вторыхъ, что она никогда не допуститъ его къ себѣ ближе, чѣмъ на аршинъ. Она вдругъ почувствовала сильное отвращеніе къ м-ру Лушу, съ его глазами на выкатъ, жирной, хотя не очень неуклюжей, фигурой, и съ длинными, черными, отчасти посѣдѣвшими волосами. Чтобы избѣгнуть его непріятныхъ взоровъ, она шопотомъ сказала Грандкорту:
   -- Пойдемте дальше.
   Онъ повиновался, но впродолженіи нѣсколькихъ минутъ не промолвилъ ни слова. Находя это молчаніе забавнымъ и желая испытать, долго-ли оно продолжится, Гвендолина также молчала. Наконецъ, они очутились въ большой оранжереѣ, великолѣпно освѣщенной китайскими фонарями. Достигнувъ ея противоложнаго конца, откуда открывался новый видъ на бальную залу, Грандкортъ остановился и медленно спросилъ:
   -- Вамъ это нравится?
   Если-бъ Гвендолинѣ сказали за полчаса передъ тѣмъ, что она будетъ въ такомъ глупомъ положеніи, то она искренно разсмѣялась-бы и, конечно, заранѣе подготовила-бы отвѣтъ. Но теперь, по какой-то таинственной причинѣ, смутно ею сознаваемой, она не хотѣла оскорбить м-ра Грандкорта.
   -- Да,-- отвѣтила она спокойно, не разсуждая даже о томъ, что онъ подразумѣвалъ подъ словомъ "это": цвѣты, нѣжное благоуханіе, или прогулку съ нею.
   Они возвратились снова въ бальную залу, попрежнему молча. Гвендолина попросила м-ра Грандкорта проводить ее до того мѣста, глѣ впродолженіи всего вечера сидѣла м-съ Давило. Она разговаривала съ м-ромъ Лушемъ; замѣтивъ дочь, она наивно сказала:
   -- Милая Гвендолина, позволь тебѣ представить м-ра Луша.
   Познакомившись съ этимъ джентльменомъ и узнавъ, что онъ близкій пріятель м-ра Грандкорта, у котораго живетъ, м-съ Давило рѣшила, что его надо представить дочери.
   Гвендолина вздрогнула, но избѣгнуть знакомства было невозможно. Она слегка наклонила голову и, отвернувшись, пошла къ своему мѣсту на диванѣ.
   -- Я хочу надѣть накидку,-- промолвила она.
   -- Позвольте мнѣ вамъ услужить,-- произнесъ Лушъ, подавая накидку и рѣшаясь перебить дорогу Грандкорту только для того, чтоъ сдѣлать непріятность надменной молодой дѣвушкѣ.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ,-- отвѣтила она, отшатнувшись отъ него, какъ отъ зачумленной собаки.
   Надо обладать громаднымъ запасомъ христіанскаго смиренія, чтобъ простить подобное оскорбленіе, тѣмъ болѣе, что Грандкортъ спокойно взялъ накидку изъ рукъ м-ра Луша и тотъ, поклонившись, отошелъ въ сторону.
   -- Вы бы ее лучше надѣли,-- сказалъ Грандкортъ, смотря на Гвендолину все тѣмъ-же взглядомъ, лишеннымъ всякаго выраженія.
   -- Благодарю васъ, это, можетъ быть, очень благоразумно -- отвѣтила молодая дѣвушка, граціозно подставляя свои плечи.
   Послѣ этого Грандкортъ обмѣнялся нѣсколькими любезностями съ м-съ Давило и, прощаясь, попросилъ позволенія пріѣхать въ Офендинъ на другой день. Онъ, очевидно, нисколько не обидѣлся оскорбленіемъ, нанесеннымъ его другу, можетъ быть, потому, что отказъ Гвендолины принять накидку изъ рукъ м-ра Луша можно было объяснить желаніемъ, чтобъ Грандкортъ оказалъ ей эту услугу. Но она поступила въ настоящемъ случаѣ безъ всякаго намѣренія, слѣдуя только своимъ истинктивнымъ влеченіямъ, которымъ она довѣряла столко-же, сколько своему разсудку. Гвендолина не считала м-ра Грандкорта и подобныхъ ему людей темной загадкой, которую она не могла-бы разрѣшить безъ посторонней помощи. Для нея главный вопросъ состоялъ въ томъ, насколько его характеръ и обращеніе съ людьми соотвѣтствовали ея желаніямъ, потому что она твердо рѣшилась не принимать его предложенія, если всѣ условія этой блестящей партіи ее не вполнѣ удовлетворятъ.
   Можетъ-ли быть болѣе тоненькая, незначительная нить въ человѣческой исторіи, какъ внутреннее сознаніе молодой дѣвушки, заботящейся только о томъ, какъ сдѣлать свою жизнь пріятной? И это въ такое время, когда великія идеи, сплотившись въ могучую армію, вступали съ новымъ жаромъ въ борьбу; когда женщины въ Новомъ Свѣтѣ, не хотѣли плакать о мужьяхъ и сыновьяхъ, убитыхъ въ бою за освобожденіе, а работники въ Старомъ Свѣтѣ, слыша объ этой добровольной жертвѣ, терпѣливо переносили городъ; когда человѣческая душа начинала ощущать въ себѣ внутренній пульсъ, который не слышно бился въ ней вѣками, пока не создалъ новой жизни печали или радости. Что значатъ среди этой могучей драмы молодыя дѣвушки и ихъ слѣпыя мечтанія? Но онѣ составляютъ "Да" или "Нѣтъ" того добра, за которое люди ведутъ борьбу и терпѣливо страдаютъ. Эти хрупкіе сосуды переносятъ изъ вѣка въ вѣкъ драгоцѣнное сокровище человѣческой любви.
  

ГЛАВА XII.

   Черезъ два дня послѣ стрѣлковаго праздника м-ръ Генлей Малинджеръ Грандкортъ сидѣлъ за завтракомъ съ м-ромъ Лушемъ. Все вокругъ нихъ возбуждало пріятное ощущеніе: старинная, трезво убранная комната, съ ея сознательной аристократической тишиной, благоуханный воздухъ, врывавшійся невидимыми волнами въ открытыя окна, въ которыя могли свободно входить изъ сада собаки, и мягкій, зеленоватый оттѣнокъ парка, сливавшійся на горизонтѣ съ мрачной стѣной лѣса.
   Но были-ли пріятны другъ другу джентльмены, сидѣвшіе за столомъ,-- подлежало нѣкоторому сомнѣнію. М-ръ Грандкортъ отодвинулъ свое кресло къ окну и курилъ большую сигару, положивъ лѣвую ногу на другой стулъ, а правой рукой облокотившись на столъ; м-ръ Лушъ продолжалъ ѣсть. Около полудюжины собакъ лѣниво двигались взадъ и впередъ, оказывая предпочтеніе то одному, то другому изъ джентльменовъ, такъ-какъ, находясь при хорошихъ обстоятельствахъ, онѣ играли въ голодъ и требовали, чтобъ ихъ деликатно кормили, отказываясь сами наполнять свои рты пищей. Только Пиль, прекрасная коричневая болонка, не принимала участія въ общемъ движеніи, а смирно сидѣла противъ Грандкорта, уставивъ на него свои выразительные глаза. На колѣняхъ у него лежала маленькая собачка мальтійской породы въ серябряномъ ошейникѣ съ бубенчикомъ. Повидимому, Пиль терзалась ревностью и была глубоко оскорблена тѣмъ, что хозяинъ не удостоивалъ ея ни словомъ; наконецъ, выйдя изъ терпѣнія, она положила свою большую, шелковистую лапу на ногу Грандкорта. Онъ посмотрѣлъ на нее, какъ всегда, безъ всякаго выраженія, положилъ сигару на столъ, приподнялъ Крошку къ себѣ на грудь и сталъ ее ласкать, серьезно наблюдая за Пилемъ, которая начала тихо визжать и, наконецъ, положила свою голову рядомъ съ лапой на ногу Грандкорта. Всякій любитель собакъ прочелъ-бы въ ея глазахъ жалобную мольбу, а Грандкортъ держалъ столько собакъ, что нельзя было его заподозрить въ недостаточной любви къ нимъ; во всякомъ случаѣ, онъ, очевидно, находилъ нѣчто забавное въ ревности Пиля и нарочно сердилъ ее. Но когда отчаяніе собаки выразилось громкимъ воемъ, онъ молча оттолкнулъ ее и, небрежно положивъ Крошку на столъ, обратилъ все свое вниманіе на сигару, которая, погасла, благодаря этой маленькой сценѣ. Между тѣмъ, Пиль продолжала все громче и громче завывать, находя уже невозможнымъ успокоиться, что часто бываетъ и съ человѣческими представительницами ея пола.
   -- Выгоните эту дрянь,-- сказалъ Грандкортъ, обращаясь къ Лушу, не только не повышая голоса, но и не смотря на него, какъ-будто его малѣйшій знакъ долженъ былъ немедленно исполняться.
   Лушъ всталъ, взялъ собаку на руки, хотя она была довольно тяжела и онъ не любилъ нагибаться, вынесъ ее изъ комнаты и возвратился минуты черезъ двѣ. Усѣвшись противъ Грандкорта, онъ закурилъ сигару и спокойно спросилъ;
   -- Вы сегодня поѣдете въ Кветчамъ верхомъ или въ экипажѣ?
   -- Я вовсе и не собираюсь туда.
   -- Но вы не ѣздили туда и вчера.
   -- Вы, конечно, послали мою карточку и велѣли спросить о здоровьѣ?-- произнесъ Грандкортъ послѣ минутнаго молчанія.
   -- Я самъ туда ѣздилъ часа въ четыре и сказалъ,-- что вы, вѣрно, пріѣдете позже. Васъ, конечно, ждали, но если вы поѣдете сегодня, то легко объяснить неисполненіе вашего намѣренія какой-нибудь случайностью.
   Снова наступило молчаніе.
   -- Кто приглашенъ въ замокъ?-- спросилъ Грандкортъ черезъ нѣсколько минутъ.
   -- Капитанъ и м-съ Торингтонъ пріѣдутъ на будущей недѣлѣ,-- отвѣтилъ Лушъ, вынимая изъ кармана памятную книжку;-- потомъ будутъ м-ръ Голлисъ и леди Флора, Кушаты и Гогофы.
   -- Нечего сказать, порядочная дрянь,-- замѣтилъ Грандкортъ;-- зачѣмъ вы пригласили м-ра Гогофа съ женою? Когда вы пишете приглашенія отъ моего имени, то будьте такъ любезны, покажите мнѣ списокъ прежде, чѣмъ разошлете ихъ, а то вы навязали мнѣ на шею какую-то великаншу. Она испортитъ своимъ присутствіемъ всю мою гостиную.
   -- Вы сами пригласили Гогофовъ, встрѣтивъ ихъ въ Парижѣ.
   -- Что тутъ общаго съ моей встрѣчей съ Гогофами въ Парижѣ? Я вамъ не разъ говорилъ, чтобы вы мнѣ заранѣе представляли списокъ гостей!
   Грандкортъ, какъ многіе другіе, не всегда говорилъ однимъ и тѣмъ-же тономъ. До сихъ поръ мы слышали только его небрежный, отрывистый, вялый голосъ, свидѣтельствовавшій о скукѣ и сплинѣ; но послѣднія слова онъ произнесъ тихимъ твердымъ тономъ, который, какъ хорошо было извѣстно Лушу, выражалъ непреклонную волю.
   -- Вы желаете пригласить еще кого-нибудь?-- спросилъ онъ.
   -- Да; придумайте нѣсколько приличныхъ семей съ дочерьми. И надо еще пригласить какого-нибудь проклятаго музыканта, только, пожалуйста, не смѣшного урода.
   -- Не знаю, согласится-ли Клесмеръ, покинувъ Кветчамъ, переѣхать къ намъ, а миссъ Аропоинтъ не терпитъ посредственной музыки.
   Лушъ говорилъ небрежно, но, очевидно, искалъ случая вызвать Грандкорта на откровенность и не сводилъ съ него испытующаго взгляда. Грандкортъ также пристально посмотрѣлъ на него, молча пустилъ два облака дыма и сказалъ тихо, но съ яснымъ презрѣніемъ:
   -- Что это за вздоръ вы говорите? Какое мнѣ дѣло до миссъ Аропоинтъ и ея музыкальнаго вкуса?
   -- Я думаю, большое,-- весело отвѣтилъ Лушъ;-- хотя, быть можетъ, вамъ вообще это дѣло не представитъ особеннаго труда, но все-же нельзя безъ извѣстныхъ формальностей жениться на милліонѣ.
   -- Вѣроятно, но я и не намѣренъ вовсе жениться на милліонѣ.
   -- Жаль упустить такой случай. У васъ есть долги, а наслѣдство -- дѣло невѣрное; поэтому ваши дѣла могутъ совершенно разстроиться.
   Грандкортъ ничего не отвѣтилъ, и Лушъ продолжалъ:
   -- А этотъ случай славный. Отецъ и мать охотно отдадутъ вамъ молодую дѣвушку, а она сама, если и не красавица, то достойна занять любое мѣсто въ обществѣ, и, конечно, не откажется отъ той жизни, которую вы ей можете предложить.
   -- Вѣроятно, нѣтъ.
   -- Родители позволятъ вамъ дѣлать, что вамъ вздумается.
   -- Да я ничего не желаю съ ними дѣлать.
   -- Боже мой! Грандкортъ,-- произнесъ Лушъ послѣ небольшого молчанія,-- неужели вы, съ вашей опытностью, изъ-за каприза откажетесь обезпечить всю свою жизнь?
   -- Избавьте меня отъ цвѣтовъ вашего краснорѣчія! Я знаю, что дѣлаю.
   -- Что?-- спросилъ Лушъ, кладя сигару на столъ, и, засунувъ руки въ боковые карманы, приготовился выслушать то, что ему скажетъ Грандкортъ.
   -- Я женюсь на другой.
   -- Вы влюблены?-- произнесъ Лушъ съ презрительной улыбкой.
   -- Я женюсь.
   -- Вы, значитъ, уже сдѣлали предложеніе?
   -- Нѣтъ.
   -- Она женщина съ характеромъ и хорошо знаетъ, что любить и чего не любить?
   -- Она не любитъ васъ,-- произнесъ Грандкортъ съ тѣнью улыбки на лицѣ.
   -- Совершенно вѣрно,-- отвѣтилъ Лушъ и прибавилъ съ ироніей:-- впрочемъ, если вы привязаны другъ къ другу, то этого довольно.
   Грандкортъ не обратилъ никакого вниманія на эти слова, допилъ чашку кофе и, вставъ съ кресла, вышелъ въ садъ вмѣстѣ съ собаками.
   Лушъ посмотрѣлъ ему вслѣдъ, потомъ закурилъ новую сигару и долго сидѣлъ задумчиво; наконецъ, онъ провелъ рукою по бородѣ съ выраженіемъ человѣка, пришедшаго къ какому-нибудь рѣшенію.
   -- Погоди, голубчикъ!-- произнесъ онъ въ полголоса.
   Лушъ былъ человѣкъ не глупый и не даромъ жилъ у Грандкорта пятнадцать лѣтъ; ему хорошо было извѣстно, какія мѣры безполезно предпринимать въ отношеніи Грандкорта, хотя часто подлежало сомнѣнію, что именно вліяло на него. Вначалѣ своей жизненной карьеры Лушъ имѣлъ университетскую степень и намѣревался принять духовный санъ, ради теплаго мѣстечка; но подобная будущность ему не очень улыбалась, и онъ съ удовольствіемъ поступилъ къ одному маркизу въ качествѣ компаньона, а потомъ къ юному Грандкорту, который рано потерялъ отца и такъ сошелся съ Лушемъ, что сдѣлалъ его своимъ первымъ министромъ. Пятнадцатилѣтняя привычка сдѣлала ловкаго Луша необходимымъ для Грандкорта человѣкомъ, а съ другой стороны, даровая, роскошная жизнь стала необходимостью для Луша. Нельзя сказать, чтобъ за это продолжительное время усилилось уваженіе Грандкорта къ своему пріятелю, такъ-какъ его не существовало съ самаго начала; но въ немъ все болѣе и болѣе утверждалось убѣжденіе, что онъ могъ ударить палкой Луша, какъ собаку, когда ему вздумается. Если онъ этого никогда не дѣлалъ, то лишь потому, что драться -- не джентльменское дѣло; но онъ позволялъ себѣ говорить Лушу такія вещи, за которыя человѣкъ независимый непремѣнно отвѣтилъ-бы ему пощечиной. Но можетъ-ли быть независимымъ человѣкомъ сынъ провинціальнаго пастора, жаждущій роскошно пообѣдать, ѣздить на хорошихъ лошадяхъ и вообще вести свѣтскую жизнь безъ всякаго труда? Получивъ воспитаніе въ Оксфордѣ, гдѣ отецъ содержалъ его цѣною большихъ лишеній, Лушъ нѣкогда славился своими научными познаніями, но теперь въ немъ осталась лишь слабая тѣнь знанія, вполнѣ соотвѣтствовавшая занимаемой имъ синекурѣ, такъ-какъ извѣстно, что научныя занятія въ университетахъ служатъ издавна подготовленіемъ къ синекурамъ. Лушъ понималъ, какія чувства питалъ къ нему Грандкортъ, но относилъ это къ странностямъ его характера. По его мнѣнію, онъ никогда не дѣлалъ ничего дурного и не считалъ необходимымъ размышлять, способенъ-ли онъ былъ на дурной поступокъ для удовлетворенія своей жажды къ праздной, роскошной жизни. Въ настоящее время подобная жизнь была ему обезпечена, и если подаваемый ему пуддингъ предварительно валяли въ грязи, то онъ только старательно выбиралъ внутренніе кусочки и съ удовольствіемъ ихъ пожиралъ.
   Въ это утро ему пришлось перенести непріятностей болѣе обыкновеннаго; но онъ все-же спокойно пошелъ въ свою комнату и около часа игралъ на віолончели.
  

ГЛАВА XIII.

   Рѣшившись жениться на миссъ Гарлетъ, Грандкортъ въ значительной мѣрѣ выказалъ также способности пріискивать средства къ достиженію своей цѣли. Впродолженіи двухъ недѣль онъ каждый день, такъ или иначе, устраивалъ свиданія съ нею и этимъ почтительнымъ вниманіемъ доказалъ открыто, что она занимала всѣ его мысли. Двоюродная сестра Грандкорта, м-съ Торингтонъ, находилась теперь въ Дипло, такъ-что можно было пригласить Гвендолину съ матерью на торжественный обѣдъ, причемъ многочисленное общество было свидѣтелемъ того, какъ хозяинъ разсыпался въ любезностяхъ передъ безприданной красавицей и хладнокровно отворачивался отъ богатой невѣсты. Всѣ были убѣждены, что бракъ Грандкорта съ Гвендолиной -- дѣло рѣшенное, и м-ръ Гаскойнъ уже размышлялъ, какъ онъ исполнитъ свою обязанность относительно племянницы и какую сумму выговоритъ въ брачномъ контрактѣ на ея долю въ случаѣ преждевременной смерти Грандкорта. Онъ даже удивлялся, вмѣстѣ съ м-съ Давило тому, что будущій мужъ Гвендолины не сдѣлалъ еще предложенія, тогда-какъ для этого представлялось много удобныхъ случаевъ. Удивленіе это, между прочимъ, раздѣлялъ и самъ Грандкортъ. Сказавъ о своемъ намѣреніи Лушу, онъ полагалъ, что дѣло быстро уладится, и почти каждое утро говорилъ себѣ, что онъ въ этотъ день доставитъ Гвендолинѣ возможность согласиться на его лестное предложеніе, но вечеромъ оказывалось, что необходимая формальность все еще не была исполнена.
   Этотъ замѣчательный фактъ только усиливалъ въ немъ рѣшимость приступить къ дѣлу на другой день. Онъ не допускалъ мысли, чтобъ Гвендолина могла ему отказать. Всѣ мы иногда чувствуемъ невозможность дѣйствовать, убѣжденные въ непреложности того или другого явленія,-- такъ сильно наше отвращеніе къ противоположному, хотя совершенно невѣроятному результату. Напримѣръ, мы сознаемъ, что ужъ не можетъ жалить смертельно, но ужаленіе былобы такъ ужасно, что, намъ кажется что и эта змѣя готова впустить въ насъ свое жало, и мы не рѣшаемся взять ее въ руки.
   Въ одно утро Грандкортъ, получивъ заранѣе позволеніе, прислалъ въ Офендинъ великолѣпнаго верхового коня для Гвендолины. М-съ Давило должна была сопровождать молодую дѣвушку въ экипажѣ до Дипло, гдѣ былъ приготовленъ завтракъ. Самъ Грандкортъ, конечно, принималъ участіе въ этой прогулкѣ. День былъ прекрасный, не слишкомъ знойный для верховой ѣзды; легкій вѣтерокъ нѣжно колыхалъ колосья ржи; блестящій пурпуромъ макъ рельефно выдавался на окраинахъ полей; тутъ виднѣлось жниво и удалявшіеся возы со снопами, тамъ еще стояли скирды, а далѣе тянулись зеленыя пастбища, а подъ тѣнистыми деревьями отдыхали уставшія стада. Дорога шла по уединенному уголку Англіи, гдѣ фермы, казалось, оставались въ томъ-же самомъ положеніи, въ какомъ были при нашихъ прадѣдахъ; вездѣ царили миръ и тишина, хотя на горизонтѣ отъ времени до времени съ шумомъ и свистомъ пролеталъ поѣздъ желѣзной дороги,-- этотъ символъ безпокойнаго дѣятельнаго прогресса.
   Но въ душѣ бѣдной м-съ Давило не было мира и тишины. Гвендолина и Грандкортъ, то быстро скакавшіе впереди нея, то поджидавшіе экипажъ, представляли, конечно, пріятное для нея зрѣлище; но оно только усиливало въ ней постоянную борьбу надеждъ и опасеній насчетъ судьбы дочери. Представлялся подходящій случай для объясненія въ любви, и м-съ Давило надѣялась, хотя не безъ опасенія, что Гвендолина дастъ удовлетворительный отвѣтъ. Если любовь Рекса возбудила въ молодой дѣвушкѣ только отвращеніе, то Грандкортъ имѣлъ то преимущество, что представлялъ совершенный контрастъ съ первымъ претендентомъ на ея руку; а что онъ дѣйствительно произвелъ на нее совершенно новое впечатлѣніе, доказывалъ тотъ фактъ, что она удерживалась отъ всякихъ сатирическихъ замѣчаній по его адресу и вообще никогда не говорила о достоинствахъ или недостаткахъ м-ра Грандкорта.
   "Будетъ-ли она съ нимъ счастлива?-- спрашивала себя м-съ Давило;-- вѣроятно, не менѣе, чѣмъ съ кѣмъ-нибудь другимъ."
   Бѣдная мать утѣшала себя мыслью, что, во всякомъ случаѣ, Гвендолина будетъ такъ-же счастлива, какъ большинство женщинъ, потому что не могла вообразить, чтобы молодая дѣвушка находилась подъ вліяніемъ такого сильнаго чувства, которое примиряло-бы ее съ самой бѣдной обстановкой.
   Грандкортъ, съ своей стороны, думалъ о томъ-же; онъ желалъ покончить съ неизвѣстностью, происходившей отъ его недостатка рѣшимости сдѣлать до сихъ поръ предложеніе; другой-же причины этой неизвѣстности онъ не допускалъ и не считалъ возможной.
   Гвендолина была очень довольна этой прогулкой, но ея удовольствіе не выражалось дѣтскимъ смѣхомъ и болтовней, какъ въ тотъ памятный день, когда она отправилась съ Рексомъ на охоту. Она говорила и даже смѣялась, но какъ-то принужденно: она даже чувствовала какое-то безпокойство, хотя нисколько не сознавала подчиненія своей воли м-ру Грандкорту и той блестящей будущности, которую онъ хотѣлъ ей предложить. Напротивъ, она желала, чтобы всѣ, не исключая и этого торжественно настроеннаго джентльмена, были убѣждены въ ея рѣшимости поступить въ этомъ случаѣ, какъ и во всѣхъ остальныхъ, по своему произволу. Если-бъ она и согласилась выйти замужъ за Грандкорта, то онъ долженъ былъ знать, что она нисколько не намѣревалась отказаться отъ своей свободы или, по ея любимому выраженію, "отъ возможности дѣлать то, что дѣлаютъ всѣ."
   Грандкортъ говорилъ въ это утро, по обыкновенію, короткими фразами, которыя, съ одной стороны, доказываютъ способность говорить того, который ихъ произноситъ, а съ другой -- позволяютъ другимъ распространяться вволю.
   -- Какъ вамъ нравится аллюръ Критеріона?-- спросилъ онъ, когда они въѣхали въ паркъ и съ крупной рыси перешли на шагъ.
   -- Прекрасный! Я очень желала-бы перепрыгнуть черезъ какое-нибудь препятствіе, но боюсь испугать маму. Мы только-что проѣхали славную, широкую канаву. Съ какимъ удовольствіемъ я вернулась-бы галопомъ и перелетѣла-бы черезъ нее на вашемъ Критеріонѣ.
   -- Сдѣлайте одолженіе, вернемтесь.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ. Мама такая трусиха, что занемогла-бы отъ этого зрѣлища.
   -- Позвольте, я подъѣду къ ней и все объясню. Нечего бояться: Критеріонъ маху не дастъ.
   -- Нѣтъ... вы слишкомъ любезны... но, право, я боюсь ее испугать. Если я себѣ позволяю подобныя фантазіи, то никогда ей не говорю о нихъ.
   -- Но вѣдь мы могли-бы пропустить м-съ Давило впередъ, а потомъ вернуться къ канавѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не будемъ объ этомъ говоритъ; я сказала такъ, не подумавши,-- отвѣтила Гвендолина.
   -- Однако, м-съ Давило знаетъ, что я васъ буду оберегать.
   -- Да, но она подумала-бы, что вамъ придется сберечь не меня, а мои косточки.
   -- Я желалъ-бы имѣть право всегда охранять васъ -- сказалъ Грандкортъ послѣ продолжительнаго молчанія.
   Гвендолина не подняла на него глазъ, и ей показалось, что она долго молчала, то краснѣя, то блѣднѣя; но для Грандкорта, всегда говорившаго съ разстановкой, эта пауза была недолговременна.
   -- А я вовсе не желаю, чтобъ меня берегли,-- отвѣтила она, небрежно качая головой;-- если мнѣ придетъ мысль рисковать своей жизнью, то я не хочу, чтобы кто-нибудь мнѣ помѣшалъ.
   Съ этими словами она остановила лошадь и, повернувшись въ сѣдлѣ, посмотрѣла на подъѣзжавшій къ ней экипажъ. При этомъ взглядъ ея скользнулъ мимо Грандкорта, но въ ея глазахъ не было ничего, что могло-бы смягчить ея отвѣтъ. Въ эту минуту она сознавала, что рискуетъ если не жизнью, то по крайней мѣрѣ своей будущностью.
   "Чортъ-бы ее побралъ!" -- подумалъ Грандкортъ, круто осаживая лошадь.
   Онъ былъ такъ-же лакониченъ въ мысляхъ, какъ и въ словахъ. Это краткое восклицаніе выражало лучше длинной гнѣвной фразы рѣшимость не дозволять этой дѣвчонкѣ дурачить его. Чего она хочетъ? Чтобъ онъ упалъ передъ нею на колѣни и клялся ей въ любви? Нѣтъ, не этой дверью войдетъ она въ храмъ счастья, который онъ открывалъ передъ нею. Или она ожидала, что онъ письменно предложитъ ей руку и сердце? Нѣтъ, и этого она не дождется. Вообще, онъ не хотѣлъ сдѣлать предложенія въ такой формѣ, которая могла-бы повлечь за собою отказъ. Что-же касается согласія Гвендолины, то оно уже было выражено дозволеніемъ открыто ухаживать за нею, и размолвка могла-бы только послужить къ ея вреду. Значитъ она теперь просто кокетничаетъ.
   Между тѣмъ м-съ Давило въ экипажѣ поравнялась съ ними, и ихъ tête à tête сталъ невозможенъ до самаго замка, гдѣ ихъ ожидало довольно многочисленное общество. Въ амазонкѣ и со шляпою въ рукѣ, Гвендолина сосредоточила на себѣ всеобщее вниманіе, въ особенности-же благодаря слухамъ о предпочтеніи, оказанномъ ей Грандкортомъ. За отсутствіемъ противнаго ей Луша, она предалась безъ всякой помѣхи удовольствію, которое ей всегда доставляло сознаніе, что ею любуются; при этомъ, конечно, совершенно стушевалось внутреннее безпокойство, которое продолжало ее волновать. Оскорбили-ли Грандкорта ея обращеніе и слова -- нельзя было опредѣлить: конечно, его обхожденіе нисколько не измѣнилось, но оно не могло служить ключемъ къ разгадкѣ его мыслей, и ни мало ее не успокоивало.
   Гвендолина была прежде въ Дипло только одинъ разъ, на обѣдѣ, и Грандкортъ хотѣлъ показать ей садъ. Послѣ завтрака часть гостей разошлась по комнатамъ и по парку, а леди Флора Голлисъ предложила остальному обществу сдѣлать маленькую прогулку вокругъ дома. Конечно, на каждомъ шагу Грандкорту представлялся случай остаться наединѣ съ Гвендолиной и сдѣлать ей предложеніе. А между тѣмъ, разговоръ ихъ былъ самый обыкновенный, какъ и въ первую ихъ встрѣчу. Онъ, какъ всегда, не сводилъ съ нея глазъ, а она, чувствуя въ себѣ обычную смѣлость, прямо смотрѣла на него. Ее теперь не поражало, а, напротивъ, она даже была довольна, тѣмъ, что въ его глазахъ не видно было никакого опредѣленнаго выраженія.
   Наконецъ, Грандкортъ прибѣгнулъ къ хитрости. Пока остальное общество забавлялось ловкостью Пиля, который изъ пруда вытаскивалъ водяныя лиліи, онъ указалъ Гвендолинѣ на небольшой холмъ, покрытый американскимъ кустарникомъ, и медленно произнесъ:
   -- Вамъ не надоѣло смотрѣть на собаку? Пойдемте лучше сюда.
   -- Конечно, надо на все взглянуть, если ужъ дѣлать осмотръ,-- отвѣтила Гвендолина со смѣшаннымъ чувствомъ удовольствія и боязни.
   Дорожка, которая вела на холмъ, была очень узенькая, такъ что они должны были идти одинъ за другимъ. Наверху, на площадкѣ они остановились, и Грандкортъ сказалъ:
   -- Отсюда ничего не видно: мы напрасно сюда взобрались.
   Гвендолина стояла молча, какъ статуя, поддерживая, складки своей амзонки и крѣпко сжимая ручку хлыста, который она захватила вмѣстѣ со шляпкой изъ комнаты.
   -- Какія мѣстности вы вообще больше любите?-- спросилъ Грандкортъ.
   -- Различныя; въ одной хорошо одно, въ другой -- другое. Вообще-же я люблю открытыя, веселыя мѣста. Все мрачное мнѣ противно.
   -- Вашъ Офендинъ я нахожу слишкомъ мрачнымъ.
   -- Да, немного.
   -- Надѣюсь, вы не долго будете въ немъ оставаться?
   -- Ахъ, нѣтъ; мы врядъ-ли его покинемъ. Мама не захочетъ разстаться со своей сестрой.
   -- М-съ Давило, можетъ быть, и не уѣдетъ изъ Офендина; но вѣдь это еще не причина оставаться въ немъ?
   -- Не знаю. Мы, женщины, не можемъ рыскать по свѣту за приключеніями, отыскивать сѣверо-западный проходъ на Ледовитомъ морѣ или источники Нила и не можемъ охотиться на тигровъ на Востокѣ. Мы должны оставаться тамъ, гдѣ выросли, или куда насъ пересадили, подобно растенію. У насъ судьба такая-же какъ и у цвѣтовъ: мы должны казаться, насколько возможно, красивыми и молча скучать. Я полагаю, что нѣкоторые изъ цвѣтовъ потому и ядовиты, что ихъ озлобляетъ такое положеніе. Какъ вы полагаете?
   Гвендолина произнесла эти слова съ какой-то нервной поспѣшностью, небрежно ударяя хлыстикомъ по кусту рододендроновъ.
   -- Я съ вами согласенъ: много на свѣтѣ скучнаго,-- отвѣтилъ Грандкортъ, мысленно удаляясь отъ цѣли своего разговора; но черезъ минуту онъ прибавилъ:-- однако, женщины, вѣдь, могутъ выйти замужъ.
   -- Да, нѣкоторыя...
   -- Вы, напримѣръ... если не будете упрямы и жестоки.
   -- Да, но я, кажется, отличаюсь и упрямствомъ, и жестокостью.
   Тутъ Гвендолина неожиданно обернулась и взглянула прямо въ глаза Грандкорта, взоры котораго не сходили съ нея во время всего разговора. Она недоумѣвала, какъ подѣйствуетъ на нее эта встрѣча взглядовъ. Онъ стоялъ передъ нею совершенно неподвижно, и въ головѣ ея мелькнула мысль: не начался-ли у него столбнякъ?
   -- Неужели вы такъ-же мало увѣрены въ себѣ, какъ другіе въ васъ?-- спросилъ онъ послѣ минутнаго молчанія.
   -- Я въ себѣ совершенно не увѣренна, а о другихъ ничего не знаю.
   -- Вы этимъ хотите сказать, что вамъ до другихъ и дѣла нѣтъ?-- спросилъ Грандкортъ съ неожиданной рѣзкостью.
   -- Я этого не говорила,-- отвѣтила Гвендолина, отворачиваясь и снова ударяя хлыстикомъ по кустамъ.
   Она невольно пожалѣла, что не была на лошади и не могла ускакать; а сбѣжать съ холма было, конечно, невозможно.
   -- Такъ вамъ есть дѣло и до другихъ?-- сказалъ Грандкорта не быстрѣе обыкновеннаго, но гораздо нѣжнѣе.
   -- Ахъ, я уронила хлыстикъ!-- воскликнула Гвендолина.
   Конечно, хлыстикъ могъ очень естественно выпасть изъ ея рукъ, но было невѣроятно, чтобъ онъ самъ собой съ силой отлетѣлъ до половины холма и упалъ въ кустъ азалій. Теперь былъ прекрасный поводъ Гвендолинѣ побѣжать внизъ съ громкимъ смѣхомъ, и Грандкортъ долженъ былъ послѣдовать за нею. Но она опередила его и, доставъ хлыстикъ, продолжала бѣжать, пока не достигла нижней площадки. Тамъ она остановилась и бросила на Грандкорта блестящій, торжествующій взглядъ. Ея оживленіе и покрывшій щеки румянецъ обратили на себя вниманіе м-съ Давило, когда Гвендолина и Грандкортъ присоединились къ остальному обществу.
   "Все это одно кокетство,-- думалъ Грандкортъ; въ слѣдующій разъ я только поманю ее пальцемъ -- и она будетъ моей".
   Онъ полагалъ, что этотъ окончательный эпизодъ произойдетъ на слѣдующій день, во время пикника въ Кордельскомъ паркѣ, мысль о которомъ возникла на балу у лорда Бракеншо.
   Даже Гвендолинѣ подобный результатъ казался возможнымъ, такъ-какъ это былъ одинъ изъ двухъ способовъ разрѣшенія вопроса, поставленнаго ей судьбою. Молодую дѣвушку удивляла и страшила эта неизвѣстность; любимый ея принципъ: дѣлай только то, что хочется,-- повидимому, потерялъ свою руководящую силу, и она не могла предвидѣть, чего захочетъ въ данную минуту. Правда, она никогда не думала, чтобъ мысль о бракѣ могла казаться ей столь привлекательной: роскошь, почести и полная возможность удовлетворять всѣмъ своимъ прихотямъ соблазительно манили ее, и отъ нея самой зависѣла принять или отвергнуть эти блага. А Грандкортъ? Онъ казался самымъ незначительнымъ облачкомъ въ представлявшейся ей блестящей будущности. Гвендолина желала сама править брачной колесницей, въ которой рядомъ съ нею сидѣлъ-бы ея мужъ, сложивъ руки и безмолвно соглашаясь на все. Но несмотря на ея прозорливость и. мѣткость сужденій, она становилась втуиикъ передъ Грандкортомъ. Онъ былъ обворожительно-спокоенъ и не отличался никакими глупыми странностями,-- однимъ словомъ, онъ могъ быть прекраснымъ мужемъ, приличнѣе котораго трудно было-бы и желать. Но что онъ былъ за человѣкъ? Онъ бывалъ вездѣ, видѣлъ все, и это обстоятельство рельефнѣе выставляло предпочтеніе, оказанное имъ въ-концѣ-концовъ Гвендолинѣ Гарлетъ. Онъ, повидимому, ничѣмъ особенно не наслаждался въ жизни, и Гвендолина полагала, что чѣмъ менѣе онъ имѣлъ опредѣленныхъ вкусовъ и желаній, тѣмъ свободнѣе будетъ его жена предаваться своимъ желаніямъ и вкусамъ. Вообще ей представлялось возможнымъ забрать его совершенно въ руки послѣ свадьбы.
   Но отчего въ его присутствіи она чувствовала себя неловко, отчего она была съ нимъ не такъ смѣла и шутлива, какъ со всѣми другими поклонниками? Его апатичность, составлявшая достоинство въ глазахъ Гвендолины, вліяла, подобно чарамъ, на нее и какъ-бы парализовала ея живость. Въ концѣ-концовъ Грандкортъ былъ красивымъ, невѣдомымъ ей видомъ ящерицы. Гвендолина не имѣла почти никакихъ свѣдѣній о ящерицахъ, а невѣдѣніе чего-бы то ни было -- источникъ нескончаемыхъ предположеній. По всей вѣроятности, этотъ прекрасный видъ ящерицы поддавался какъ нельзя болѣе домашнему прирученію. Впрочемъ, она такъ мало знала Грандкорта, что никакое открытіе неожиданнаго въ немъ достоинства не удивило-бы ее. Во всей его фигурѣ такъ мало было слѣдовъ какой-либо драмы, что она даже не думала о томъ, какъ онъ провелъ свои тридцать шесть лѣтъ; вообще она представляла его себѣ во всѣхъ фазисахъ прежней его жизни такимъ-же холоднымъ и приличнымъ, какимъ она его видѣла теперь. По его словамъ, онъ охотился на тигровъ, но былъ-ли онъ когда-нибудь влюбленъ? То и другое, казалось ей, одинаково не соотвѣтствовало характеру того м-ра Грандкорта, который прибылъ въ Дипло, повидимому, только для того, чтобъ доставить ей случай выйти замужъ и этимъ обезпечить себѣ большую свободу, чѣмъ она располагала въ настоящее время. Итакъ, она желала выйти за него замужъ; онъ вполнѣ удовлетворялъ всѣмъ ея требованіямъ, и она рѣшилась принять его предложеніе.
   Но приведетъ-ли она въ исполненіе свою рѣшимость? Она какъ-бы начинала бояться себя и находила трудности въ примѣненіи своего принципа дѣйствовать только согласно своему желанію. Она уже слишкомъ далеко зашла въ стремленіи поддержать свою независимость и отклонить рѣшительное объясненіе, и съ безпокойствомъ думала, какъ поступитъ въ слѣдующее свиданіе съ Грандкортомъ.
   Возвращаясь домой изъ Дипло, м-съ Давило не могла не замѣтить очевиднаго смущенія Гвендолины, необычнаго выраженія ея глазъ, задумчивости и совершеннаго безмолвія, которыя казались безспорнымъ доказательствомъ того, что между нею и Грандкортомъ случилось нѣчто необыкновенное.
   -- Что у васъ произошло, милая Гвенъ?-- спросила она съ нѣжнымъ безпокойствомъ.
   Гвендолина подняла голову и, какъ-бы очнувшись отъ забытья, сняла прежде перчатки, а потомъ шляпку. Онѣ ѣхали по пустынной дорогѣ, гдѣ не видно было прохожихъ, и она могла, не рискуя неприличіемъ, дать свѣжему вѣтерку поиграть ея волосами. Она смотрѣла прямо въ глаза матери, но не отвѣчала ни слова.
   -- Скажи мнѣ, что тебѣ говорилъ м-ръ Грандкоргь?-- продолжала м-съ Давило тономъ мольбы.
   -- Что мнѣ вамъ сказать?-- произнесла небрежно молодая дѣвушка.
   -- Я вижу, тебя что-то безпокоитъ. Ты должна довѣрить мнѣ, Гвенъ, свою тайну; не оставляй меня въ такомъ безпокойномъ сомнѣніи,-- прибавила м-съ Давило со слезами на глазахъ.
   -- Милая мама, пожалуйста не печальтесь, вы только меня еще болѣе разстраиваете,-- отвѣтила Гвендолина рѣзко; я сама въ сомнѣніи.
   -- Относительно намѣренія м-ра Грандкорта?
   -- Нѣтъ, нисколько,-- произнесла Гвендолина поспѣшно, качая своей хорошенькой головкой и снова надѣвая шляпку.
   -- Такъ относительно твоего согласія?
   -- Да.
   -- Ты отвѣтила уклончиво?
   -- Я вовсе не отвѣтила.
   -- А онъ говорилъ ясно?
   -- На-сколько я ему позволяла.
   -- Ты думаешь, что онъ будетъ настаивать?-- спросила м-съ Давило, и, не получивъ отвѣта, прибавила:-- ты не обезнадежила его?
   -- Не думаю.
   -- Мнѣ казалось, что онъ тебѣ нравится,-- сказала м-съ Давило нерѣшительно.
   -- Да; то-есть, онъ мнѣ не такъ противенъ, какъ другіе; онъ очень спокоенъ и приличенъ,-- сказала Гвендолина прежнимъ серьезнымъ тономъ, но потомъ неожиданно прибавила съ саркастической улыбкой:-- дѣйствительно, онъ обладаетъ всѣми достоинствами хорошаго мужа: замкомъ, паркомъ, лошадьми и т. д.; къ тому-же онъ не гримасничаетъ и не носитъ монокля.
   -- Будь серьезна, голубушка, хоть разъ въ жизни и скажи прямо, рѣшилась-ли ты принять его предложеніе?
   -- Пожалуйста, мама, оставьте меня въ покоѣ,-- произнесла Гвендолина съ раздраженіемъ.
   М-съ Давило не сказала болѣе ни слова.
   Пріѣхавъ домой, Гвендолина объявила, что очень устала и не будетъ обѣдать, но отдохнувъ, сойдетъ въ гостиную, такъ-какъ Гаскойны проводили этотъ день въ Офендинѣ. Ее нисколько не безпокоила вѣроятность разговора съ дядею по поводу Грандкорта, такъ-какъ она хорошо знала, что онъ будетъ настаивать на этомъ бракѣ; а ей самой также хотѣлось подобнаго результата, если только онъ окажется возможнымъ.
   Дѣйствительно, узнавъ отъ м-съ Давило, что Гвендолина колебалась, хотя и желала выдти замужъ за Грандкорта, пасторъ счелъ своей обязанностью вмѣшаться въ дѣло и повліять на племянницу въ эту критическую минуту. Въ глазахъ Гаскойна (отецъ котораго былъ хлѣбнымъ торговцемъ, хотя этого никто и не подозрѣвалъ) наслѣдникъ аристократическаго титула, будущій баронетъ и пэръ, былъ великой особой, стоявшей выше обыкновенныхъ нравственныхъ законовъ, и бракъ съ нимъ становился не только обязательнымъ, но почти дѣломъ общественнымъ, національнымъ, быть можетъ, даже связаннымъ съ интересами господствующей церкви. Подобныя особы имѣютъ много общаго съ великанами, которыми въ старину общество могло гордиться, несмотря на причиняемыя ими безпокойства. Впрочемъ, м-ръ Гаскойнъ былъ и лично о Грандкортѣ хорошаго мнѣнія. Толки и сплетни -- ничто иное, какъ ѣдкій дымъ, выходящій изъ невычищенной трубы и доказывающій лишь дурной вкусъ курящаго; поэтому Гаскойнъ никогда имъ не довѣрялъ, а если Грандкортъ и былъ вовлеченъ, по своей винѣ или по случайному несчастью, въ болѣе, чѣмъ обыкновенные для аристократической молодежи безумные поступки, то онъ уже вышелъ изъ легкомысленнаго возраста, а горькій опытъ служитъ лучшимъ обезпеченіемъ для будущаго. Если-же не довольствоваться этой практической, благоразумной точкой зрѣнія, а взглянуть на дѣло съ высоты нравственныхъ и религіозныхъ принциповъ, то раскаяніе предъявляло свои верховныя права. Такимъ образомъ, по мнѣнію пастора, какъ ни смотрѣть на этотъ бракъ, онъ долженъ былъ принести счастье всякой разумной женщинѣ.
   Сойдя внизъ къ чаю, Гвендолина безъ всякаго удивленія узнала, что дядя хочетъ поговорить съ нею наединѣ. Онъ поздоровался съ нею очень любезно, съ чисто-родительской нѣжностью, и, пододвигая ей стулъ,-- сказалъ:
   -- Милая Гвендолина, я хочу поговорить съ вами о важномъ дѣлѣ, отъ котораго зависитъ ваше счастье. Вы догадываетесь, на что я намекаю? Но я буду выражаться прямо, откровенно, потому что въ подобныхъ дѣлахъ я считаю своею обязанностью замѣнять вамъ отца. Я надѣюсь, что вы не имѣете ничего противъ этого?
   -- Конечно, нѣтъ, дядя; вы всегда такъ добры ко мнѣ,-- отвѣтила искренно Гвендолина, которая теперь была не прочь найти въ другомъ поддержку противъ своей нерѣшительности, а Гаскойнъ всегда говорилъ съ авторитетомъ, какъ-бы недопускавшимъ колебанія въ слушателяхъ.
   -- Я съ большимъ удовольствіемъ узналъ, что для васъ представляется возможность устроить блестящую партію,-- продолжалъ пасторъ;-- мнѣ неизвѣстно, что именно произошло между вами и м-ромъ Грандкортомъ, но, въ виду его открытаго ухаживанія за вами, я не сомнѣваюсь, что онъ хочетъ на васъ жениться.
   Гвендолина медлила отвѣтомъ, и Гаскойнъ торжественно прибавилъ:
   -- Или вы сомнѣваетесь въ этомъ?
   -- Я полагаю, что онъ имѣлъ подобное намѣреніе, но, быть можетъ, теперъ измѣнилъ его,-- произнесла Гвендолина.
   -- Но отчего-же измѣнилъ? Развѣ вы его такъ обезнадежили?
   -- Нѣтъ, но я ему не подала никакой надежды. Когда онъ началъ объясняться, я перемѣнила разговоръ.
   -- Скажите пожалуйста, какія вы имѣли причины такъ поступить?
   -- Да никакихъ, дядя,-- отвѣтила Гвендолина съ искуственнымъ смѣхомъ.
   -- Вы вполнѣ способны, Гвендолина, разумно разсуждать и знаете, что такого случая обезпечить себѣ всю жизнь, быть можетъ, никогда вамъ не представится. Вы должны помнить, что у васъ есть обязанности относительно себя и своего семейства. Я желалъ-бы знать, имѣетъ-ли какое-нибудь основаніе ваша нерѣшительность?
   -- Я, кажется, колеблюсь безъ всякаго основанія,-- отвѣтила Гвендолина, надувъ губы.
   -- Онъ вамъ противенъ?-- спросилъ дядя, подозрительно смотря на нее.
   -- Нѣтъ.
   -- Или вы слышали что-нибудь дурное о немъ?
   Пасторъ былъ увѣренъ, что до Гвендолины не могли дойти неблагопріятныя толки о Грандкортѣ, но, во всякомъ случаѣ, онъ хотѣлъ представить молодой дѣвушкѣ въ должномъ свѣтѣ всѣ обстоятельства этого дѣла.
   -- Я только слышала о немъ, что онъ -- блестящая партія, и это, кажется, хорошо,-- отвѣтила Гвендолина тѣмъ-же тономъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, милая Гвендолина, мнѣ остается только вамъ сказать: въ вашихъ рукахъ счастье, рѣдко выпадающее на долю молодой дѣвушки съ вашимъ положеніемъ въ свѣтѣ, и въ виду этого, согласіе на его предложеніе уже выходитъ изъ области личныхъ чувствъ и становится обязанностью. Если Провидѣніе предлагаетъ вамъ власть и богатство, несоединенныя ни съ какимъ антипатичнымъ вамъ условіемъ, то всякая мысль о капризѣ должна исчезнуть передъ возлагаемой на васъ отвѣтственностью. Мужчины не любятъ, чтобъ шутили ихъ любовью; конечно, упорство въ любви зависитъ отъ характера, но можно зайти слишкомъ далеко въ женскомъ кокетствѣ. Я долженъ указать вамъ на то, что если м-ръ Грандкортъ перестанетъ за вами ухаживать, не получивъ отъ васъ прямого отказа, ваше положеніе будетъ унизительнымъ и печальнымъ. Что касается меня, то я отнесусь къ вамъ съ самымъ строгимъ осужденіемъ, какъ къ жертвѣ своего собственнаго кокетства и безумія.
   Гвендолина поблѣднѣла при этихъ словахъ, которыя произвели на нее тѣмъ большее впечатлѣніе, что указывали на ту опасность, которую она уже и сама сознавала.
   -- Я все это говорю изъ любви къ вамъ, милая Гвендолина,-- прибавилъ пасторъ болѣе нѣжнымъ тономъ.
   -- Я знаю, дядя,-- отвѣтила Гвендолина, вставая и закидывая назадъ голову, какъ-бы желая вывести себя изъ пассивнаго состоянія;-- я не дура и знаю, что мнѣ надо выйти замужъ, пока не поздно. Лучшаго жениха, чѣмъ м-ръ Грандкортъ, едва-ли мнѣ дождаться, и я намѣрена принять его предложеніе.
   Говоря такъ рѣшительно съ дядей, Гвендолина придавала себѣ храбрости, но пасторъ былъ пораженъ рѣзкостью ея выраженій. Онъ желалъ для нея громкаго титула, богатства, замка, экипажей,-- однимъ словомъ, всего, что дѣлаетъ жизнь пріятной, но не хотѣлъ, чтобъ она была циничной, а, напротивъ, приняла его совѣтъ, какъ подобаетъ молодой дѣвушкѣ, смиренно, послушно, обращая вниманіе не на одну практическую сторону, но на нравственную и религіозную, которая всегда подразумѣвается въ словахъ служителя церкви.
   -- Милая Гвендолина,-- сказалъ онъ торжественно,-- я надѣюсь, что вы найдете въ бракѣ источникъ новыхъ обязанностей и любви. Бракъ -- настоящая истинная сфера для женской добродѣтели, и если вы выйдете замужъ за м-ра Грандкорта, то будете въ состояніи дѣлать много добра, благодаря вашему положенію въ свѣтѣ и богатству. Эти соображенія выше всякихъ романтическихъ мечтаній. Вы, по своимъ природнымъ способностямъ, вполнѣ достойны открывающейся передъ вами блестящей будущности, которой по рожденію и обстоятельствамъ вы не могли никогда ожидать; я надѣюсь, что вы украсите свое высокое положеніе не только личными достоинствами, но и примѣрной, безупречной жизнью.
   -- Я надѣюсь, что мама будетъ счастливѣе, чѣмъ теперь,-- отвѣтила Гвендолина и, весело махнувъ рукою, пошла къ дверямъ, какъ-бы отгоняя отъ себя всѣ высшія нравственныя соображенія.
   М-ръ Гаскойнъ полагалъ, что разговоръ съ племянницей привелъ къ удовлетворительному результату и что онъ много содѣйствовалъ ея браку съ Грандкортомъ. Между тѣмъ другой человѣкъ также думалъ, что онъ добился удовлетворительнаго результата относительно разрѣшенія этого-же вопроса, но въ совершенно противоположномъ направленіи.
   Отсутствіе м-ра Луша изъ Дипло во время посѣщенія Гвендолины объяснялось не желаніемъ избѣгнуть гордой, презрительно относившейся къ не му молодой дѣвушки, но свиданіемъ, отъ котораго онъ ожидалъ важныхъ послѣдствій. Отправившись въ Вансестеръ, онъ встрѣтилъ на станціи желѣзной дороги даму съ горничной и двумя дѣтьми, посадилъ ихъ въ экипажъ и отвезъ въ лучшую гостинницу города, "Золотой ключъ". Эта женщина невольно заставляла всякаго прохожаго обернуться; она была высокаго роста, и ея исхудалое лицо отличалось пластичной красотой; черные, курчавые волосы и такіе-же черные, большіе, сверкающіе глаза дополняли ея красоту. Одѣта она была скромно и на взглядъ казалась старше, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ, но, во всякомъ случаѣ, ей не могло быть менѣе тридцати семи лѣтъ. Глаза ея смотрѣли тревожно, какъ-будто всѣ и все были противъ нея, а она твердо рѣшилась вступить въ отчаянный бой. Дѣти были очень хорошенькія: чернокудрая дѣвочка лѣтъ шести и свѣтло-русый мальчикъ -- пяти. Въ первую минуту Лушъ выразилъ удивленіе тому, что дама пріѣхала съ дѣтьми, но она рѣзко замѣтила:
   -- Вы думали, что я прискачу одна? Отчего мнѣ не взять всѣхъ четырехъ, если-бъ я захотѣла?
   -- Конечно,-- произнесъ Лушъ своимъ обычнымъ, небрежнымъ тономъ.
   Онъ просидѣлъ около часа наединѣ съ красавицей и возвратился въ Дипло съ полной увѣренностью, что задуманный имъ планъ удастся. Бракъ Грандкорта съ Гвендолиной Гарлетъ, по его мнѣнію, не могъ принести счастья имъ обоимъ, но долженъ былъ причинить большой вредъ ему. Поэтому онъ теперь съ удовольствіемъ повторялъ въ глубинѣ своей души:
   -- Бьюсь объ закладъ, что эта свадьба никогда не состоится.
  

ГЛАВА XIV.

   На слѣдующее утро Гвендолина казалась очень веселой и живой; послѣ разговора съ дядей, въ ней произошла сильная реакція, и всякое колебаніе исчезло, какъ случайная зыбь на поверхности воды. Стрѣлковый пикникъ въ Кардельскомъ паркѣ обѣщалъ доставить ей большое удовольствіе; молодая дѣвушка заранѣе представляла себѣ, какъ она лѣсной нимфой будетъ ходить подъ тѣнью старинныхъ березъ, среди восторгающагося ею общества. Эта сцена была прекраснымъ фономъ для объясненія съ Грандкортомъ, который, конечно, не походилъ на пламеннаго Дафниса, но тѣмъ лучше. Она предвидѣла, что онъ въ этотъ день, наконецъ, сдѣлаетъ предложеніе, а она, на-сколько возможно, постарается поощрить его къ этому шагу.
   Послѣ завтрака она осталась въ столовой съ матерью для прочтенія полученныхъ въ это утро писемъ. Взглянувъ на одно изъ нихъ, она не могла удержаться отъ улыбки и передала его матери, которая, въ свою очередь, весело усмѣхнулась.
   -- Ты не хочешь уѣхать за тысячу верстъ отсюда?-- сказала м-съ Давило.
   -- Это слишкомъ далеко.
   -- Жаль, что ты не отвѣтила раньше. Впрочемъ, ты можешь написать сейчасъ, до нашего отъѣзда на пикникъ.
   -- Спѣху нѣтъ. Они сегодня выѣзжаютъ изъ Лондона и останутся до понедѣльника въ Дуврѣ. Я напишу завтра.
   -- Хочешь, Гвенъ, я отвѣчу за тебя?
   -- Нѣтъ, оставьте, я сама напишу завтра,-- повторила Гвендолина рѣзко, послѣ минутнаго молчанія, и потомъ прибавила съ игривой нѣжностью:-- милая, старая, прелестная мама!
   -- Да, нечего сказать, старая.
   -- Полноте, мама. Какая вы старая? вы только двадцатью пятью годами старше меня.
   -- И этого довольно; въ двадцать пять лѣтъ можно увидать много счастія.
   -- Такъ мнѣ не надо терять времени,-- отвѣтила Гвендолина весело.-- Чѣмъ скорѣе получу я дворцы и экипажи, тѣмъ лучше.
   -- А главное -- обожающаго тебя мужа, Гвендолина,-- прибавила м-съ Давило.
   Молодая дѣвушка надула губы и ничего не отвѣтила.
   Единственнымъ облакомъ въ это свѣтлое, счастливое утро для Гвендолины было отсутствіе м-ра Гаскойна, который не могъ сопровождать ее въ Кардельскій паркъ, ибо его задержали судебныя обязанности. Ее не интересовало то, что м-съ Гаскойнъ и Анна отказались ѣхать безъ него, но объ отсутствіи дяди она очень сожалѣла, такъ-какъ одинъ его видъ поддержалъ-бы въ ней принятую наканунѣ рѣшимость. Впрочемъ, эта рѣшимость очень вкоренилась въ ея душѣ, и, хотя она не считала предстоявшій ей бракъ чрезмѣрнымъ счастіемъ, но все-же смотрѣла на него, какъ на источникъ болѣе широкой свободы.
   Мѣсто, выбранное для пикника, была зеленая поляна, со всѣхъ сторонъ окаймленная деревьями, какъ-бы амфитеатромъ. Здѣсь слуги должны были приготовить завтракъ, а планъ праздника заключался въ томъ, чтобъ всему обществу разсѣяться группами по лѣсу и стрѣлять изъ луковъ въ различныя импровизированныя мишени. Эта подвижная стрѣльба была гораздо забавнѣе пира, но волонтеры-стрѣлки, не подготовившись къ ней, приходили къ совершенно другимъ результатамъ, чѣмъ въ паркѣ лорда Бракеншо. Отчасти по этой причинѣ, а отчасти отъ смущенія и желанія скрыть его, Гвендолина не выказала большого искусства въ первыхъ выстрѣлахъ, и только съ прелестной граціей переносила свои неудачи. Она была въ томъ-же бѣломъ платьѣ съ зеленой отдѣлкой, какъ въ первое свиданіе съ Грандкортомъ на стрѣлковомъ праздникѣ; онъ теперь почти не отходилъ отъ нея, но по внѣшнему обращенію ихъ другъ съ другомъ нельзя было сказать, чтобъ ихъ отношенія измѣнились съ того памятнаго дня. Однако, большинство присутствующихъ, по другимъ причинамъ, были убѣждены, что ихъ бракъ -- дѣло рѣшенное. Гвендолина сама была въ этомъ увѣрена. Возвращаясь къ центральному мѣсту парка, гдѣ былъ приготовленъ завтракъ, Гвендолина весело болтала съ Грандкортомъ о постороннихъ предметахъ; но вдругъ между ними произошло нѣчто, показавшееся ей началомъ конца, т. е. залогомъ ея согласія выйти замужъ за Грандкорта.
   -- А знаете-ли вы, сколько времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ я впервые увидалъ васъ въ этомъ платьѣ?-- спросилъ Грандкортъ.
   -- Стрѣлковый праздникъ былъ 25-го, а сегодня 13-е,-- отвѣтила Гвендолина со смѣхомъ:-- я плохо считаю, но, должно быть, прошло около трехъ недѣль.
   -- Это большая потеря времени,-- произнесъ Грандкортъ послѣ непродолжительнаго молчанія.
   -- Вы потеряли время, благодаря знакомству со мною? Пожалуйста не говорите грубостей. Я ихъ терпѣть не могу.
   -- Я потому и чувствую потерю времени, что дорого цѣню знакомство съ вами.
   Гвендолина ничего не отвѣтила и только подумала: "это очень ловко сказано; онъ никогда не говоритъ глупостей". Ея молчаніе было такъ необыкновенно, что Грандкортъ принялъ его за самый удовлетворительный отвѣтъ, и продолжалъ:
   -- Узнавая васъ все болѣе и болѣе, я не могу не чувствовать, сколько теряю отъ этой неизвѣстности. А вамъ нравится такая неизвѣстность?
   -- Да: въ ней есть своя прелесть,-- сказала Гвендолина, неожиданно взглянувъ на него съ улыбкой.
   -- А для меня мученіе!-- отвѣтилъ Грандкортъ, пристально смотря въ глаза Гвендолинѣ.-- Вы желаете его продлить?
   -- Нѣтъ, мнѣ было-бы жаль доставлять вамъ мученіе,-- промолвила Гвендолина, покраснѣвъ и опуская глаза.
   Она чувствовала, что находилась въ совершенно-необычайномъ для нея положеніи, и потеряла свое всегдашнее самообладаніе. Въ виду ея смущенія, Грандкортъ принялъ ея отвѣтъ за очевидное согласіе на его еще несдѣланное предложеніе и воспользовался-бы этимъ счастливымъ случаемъ, если-бы въ эту самую минуту они не очутились на крутомъ скатѣ, опускавшемся къ зеленой полянѣ, гдѣ уже было собрано все общество. Поэтому онъ предложилъ ей руку не иносказательно, а въ прямомъ смыслѣ, и они безмолвно спустились внизъ, мимо м-съ Аропоинтъ, стоявшей рядомъ съ м-съ Давило. Эта почтенная дама мало-по-малу пришла къ тому убѣжденію, что достоинствъ Грандкорта было недостаточно для ея дочери Катерины, которая была такъ требовательна, что отказала даже лорду Слогану; поэтому она безпристрастно смотрѣла на владѣльца Дипло.
   -- М-ръ Грандкортъ,-- сказала она очень громко,-- во многомъ уступаетъ своему дядѣ, сэру Гюго Малинджеру; онъ слишкомъ вялъ. Конечно, м-ръ Грандкортъ гораздо моложе, но я не удивлюсь, если сэръ Гюго переживетъ его. Плохо разсчитывать на наслѣдство.
   -- Это правда,-- отвѣтила м-съ Давило очень спокойно. Находясь въ веселомъ настроеніи духа отъ счастливаго оборота дѣлъ, она уже не смотрѣла на весь міръ съ прежней безнадежностью.
   Нечего описывать завтрака на зеленой полянѣ; конечно, кушанья и вина были самыя лучшія и таковы-же были разговоры и смѣхъ, въ томъ смыслѣ, что они принадлежали лучшему обществу, которое, по привычкѣ, небрежно пользуется всѣми благами и ни въ чемъ не выказываетъ крайности. Послѣ завтрака нѣкоторые изъ джентльменовъ, отдѣлившись отъ общества, закурили сигары, въ томъ числѣ и Грандкортъ, а дамы начали приготовляться къ новой прогулкѣ по лѣсу. М-ръ Лушъ, все время чрезвычайно ухаживавшій за представительницами прекраснаго пола, исключая Гвендолины, взялъ на себя обязанность перенести изъ экипажей луки. Боясь, чтобъ онъ не схватилъ и ея лука, Гвендолина поспѣшно отправилась за нимъ сама. Лакей лорда Бракеншо подалъ ей, кромѣ лука, письмо на ея имя. Она не спросила, отъ кого, сразу увидѣвъ, что почеркъ на адресѣ былъ женскій, и, повернувъ голову въ сторону, чтобъ не встрѣтиться съ Лушемъ, разорвала конвертъ.
   Вотъ что она прочла:
   "Если миссъ Гарлетъ сомнѣвается, слѣдуетъ-ли ей принять предложеніе м-ра Грандкорта или нѣтъ, то пусть она отдѣлится отъ остального общества, миновавъ "Шепчущіе Камни", и вернется къ нимъ одна. Она услышитъ нѣчто важное, но только подъ условіемъ сохранить въ тайнѣ отъ всѣхъ это письмо. Если она этого не сдѣлаетъ, то жестоко раскается, какъ, въ свою очередь, раскаялась женщина, пишущая эти строки. Миссъ Гарлетъ пойметъ, что она обязана сохранять тайну".
   Гвендолина вздрогнула; но первой ея мыслью было: "еще во время". Благодаря своей юности, она думала только о томъ, какую тайну ей откроетъ незнакомка, и ей въ голову не приходила мысль, что все это могло быть интригой, которая вполнѣ оправдывала-бы неудобство разглашенія письма. Она немедленно рѣшила незамѣтно отправиться на свиданіе и, сунувъ письмо въ карманъ, возвратилась къ обществу съ еще большимъ оживленіемъ и энергіей.
   Всѣ удивились тому, что Грандкортъ не появился къ положенному времени съ другими курильщиками на сборное мѣсто.
   -- Мы, вѣроятно, встрѣтимъ его по дорогѣ,-- сказалъ лордъ Бракеншо;-- онъ не могъ далеко уйти.
   "Неужели онъ отлыниваетъ отъ конечнаго разрѣшенія вопроса?"-- съ неудовольствіемъ подумала Гвендолина.
   Она была права, хотя нельзя было, собственно, сказать, чтобъ Грандкортъ отлынивалъ; скорѣе, онъ подвергся какому-то болѣзненному припадку апатіи, въ виду близости достиженія желанной цѣли. Поддавшись этой инстинктивной бездѣятельности воли, онъ закурилъ большую сигару, и если-бъ Лушъ нашелъ его въ эту минуту и сталъ-бы уговаривать возвратиться къ обществу, то онъ, машинально вынувъ сигару изо рта, лѣниво промолвилъ-бы: "будьте такъ добры, убирайтесь къ чорту!"
   Но ему никто не мѣшалъ, и все общество, за исключеніемъ нѣсколькихъ пожилыхъ дамъ и, въ томъ числѣ, м-съ Давило, весело отправилось въ путь. Прогулка очень удалась, стрѣльба въ импровизированныя мишени была очень оживленна, и всѣ находили искренное удовольствіе въ этой новой забавѣ. Гвендолина превосходила себя въ граціи и веселости; полученное письмо ее нисколько не пугало, а еще болѣе возбуждало, тѣмъ болѣе, что ей надо было искусно подготовлять свое исчезновеніе. Черезъ часъ общество достигло "Шепчущихъ Камней", двухъ громадныхъ, наклоненныхъ другъ къ другу гранитныхъ массъ, которыя очень походили на гигантовъ, укутанныхъ въ плащи. Осмотрѣвъ эти камни и замѣтивъ, что ночью ихъ можно было принять за колоссальные призраки, стрѣлки углубились въ сосѣдній березовый лѣсокъ, гдѣ было много прекрасныхъ мишеней.
   -- Какъ мы далеки теперь отъ поляны, гдѣ завтракали?-- спросила Гвендолина у лѣсничаго, игравшаго роль проводника.
   -- Въ полумили по прямой дорогѣ, по аллеѣ, которую мы сейчасъ пересѣчемъ,-- отвѣтилъ онъ;-- но я васъ поведу кругомъ, черезъ "Большой Крестъ".
   Гвендолина стала понемногу отставать и ей въ этомъ особенно помогъ неожиданный поворотъ всей компаніи въ сторону подъ предводительствомъ Луша, такъ-что она вскорѣ потеряла ихъ изъ виду. Черезъ нѣсколько минутъ она снова очутилась передъ "Шепчущими Камнями". Обогнувъ одинъ изъ нихъ, она встрѣтилась лицомъ къ лицу съ женщиной, нѣкогда поразительной красоты, которая пристально смотрѣла на нее своими большими черными глазами. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея сидѣли на травѣ двое дѣтей.
   -- Миссъ Гарлетъ?-- спросила незнакомка.
   -- Да,-- отвѣтила Гвендолина, которую эта встрѣча сильно поразила, несмотря на то, что она уже ожидала чего-то особеннаго, необычнаго.
   -- Вы дали согласіе м-ру Грандкорту?
   -- Нѣтъ.
   -- Я вамъ обѣщала сказать нѣчто важное, но вы прежде дайте слово, что сохраните мою тайну, и, какъ-бы вы не поступили послѣ нашего свиданія, вы не откроете ни м-ру Грандкорту и никому другому, что видѣли меня.
   -- Даю слово.
   -- Меня зовутъ Лидія Глашеръ; м-ръ Грандкортъ долженъ жениться на мнѣ, или ни на комъ. Я для него бросила мужа и ребенка десять лѣтъ тому назадъ. Эти дѣти -- его, и у насъ есть еще двѣ старшія дѣвочки. Мой мужъ теперь умеръ, и м-ръ Грандкортъ обязанъ жениться на мнѣ, обязанъ сдѣлать сына своимъ наслѣдникомъ.
   Съ этими словами она посмотрѣла на бѣлокураго мальчика, и глаза Гвендолины невольно послѣдовали за нимъ. Держа въ зубахъ игрушечную трубу и тщетно надувая обѣ щеки, онъ казался со своими развѣвающимися волосами, залитыми солнечнымъ свѣтомъ, настоящимъ херувимчикомъ.
   -- Я не помѣшаю исполненію вашихъ желаній,-- гордо сказала Гвендолина, съ мягкой дрожью въ блѣдныхъ губахъ.
   -- Вы прелестны, миссъ Гарлетъ,-- продолжала м-съ Глашеръ;-- но и я была молода, когда онъ меня узналъ. Съ тѣхъ поръ моя жизнь разбита. Несправедливо, чтобы онъ былъ счастливъ, а я и сынъ несчастны.
   Эти слова были произнесены рѣзко, но съ очевидной рѣшимостью удержаться отъ гнѣвной вспышки. Гвендолинѣ съ ужасомъ показалось, что передъ нею возсталъ страшный призракъ, громко говорившій: "Я олицетвореніе судьбы женщины".
   -- Вы желаете сказать мнѣ еще что-нибудь?-- спросила она такъ-же гордо и холодно, какъ прежде.
   Поразившій ее ударъ, конечно, не могъ смягчить ея натуры, и всѣ люди казались ей теперь ненавистными.
   -- Нѣтъ, вы знаете уже все. А если угодно, можете навести справки. Я была замужемъ за полковникомъ Глашеромъ.
   -- Такъ я уйду,-- сказала Гвендолина, наклонивъ голову въ видѣ поклона, на что м-съ Глашеръ отвѣтила тѣмъ-же.
   Чрезъ нѣсколько минутъ Гвендолина снова очутилась въ березовой рощѣ, но въ ней уже никого не было, и молодая дѣвушка быстрыми шагами направилась къ зеленой полянѣ по аллеѣ, указанной лѣсничимъ. Она уже рѣшила, какъ ей слѣдуетъ поступить.
   М-съ Давило была очень удивлена появленіемъ Гвендолины, но сдержала свое безпокойство, чтобъ не возбудить подозрѣнія окружающихъ дамъ.
   -- Я осталась долѣе другихъ у "Шепчущихъ Камней" и потомъ не могла догнать общества,-- объяснила Гвендолина;-- поэтому я избрала кратчайшій путь, по аллеѣ, указанной мнѣ лѣсничимъ. Впрочемъ, я очень довольна, что вернулась. Я немного устала.
   -- Вы, вѣроятно, не встрѣтили м-ра Грандкорта?-- сказала м-съ Аропоинтъ не безъ намѣренія.
   -- Нѣтъ,-- вызывающимъ тономъ промолвила Гвендолина. и прибавила со смѣхомъ:-- куда онъ дѣвался? Вѣроятно, упалъ въ прудъ или съ нимъ сдѣлался ударъ?
   Несмотря на всю рѣшимость Гвендолины не выказать своего смущенія, она говорила необыкновенно рѣзко, и м-съ Давило тотчасъ поняла, что случилось что-нибудь непріятное.
   М-съ Аропоинтъ, съ своей стороны, рѣшила, что самонадѣянная дѣвушка была оскорблена невнимательностью Грандкорта, который, вѣроятно, нашелъ основательную причину для измѣненія своихъ плановъ.
   -- Если вы не имѣете ничего противъ этого, мама, то я прикажу подать экипажъ,-- сказала Гвендолина послѣ нѣкотораго молчанія;-- пора домой.
   М-съ Давило согласилась; пока ходили за экипажемъ, возвратилось все остальное общество, въ томъ числѣ, и Грандкортъ.
   -- И вы здѣсь?-- произнесъ лордъ Бракеншо, подходя къ Гвендолинѣ;-- мы сначала думали, что вы встрѣтили Грандкорта и возвратились съ нимъ назадъ. Лушъ настаивалъ на этой мысли, но потомъ мы встрѣтили Грандкорта одного. Впрочемъ, мы о васъ и не безпокоились: лѣсничій сказалъ что онъ вамъ указалъ кратчайшій путь сюда.
   -- Вы уѣзжаете?-- спросилъ Грандкортъ, также подходя къ молодой дѣвушкѣ и говоря своимъ обычнымъ, небрежнымъ тономъ, какъ-бы не сознавая за собой никакой вины.
   -- Да, мы уѣзжаемъ,-- отвѣтила Гвендолина, не глядя на него.
   -- Могу я завтра пріѣхать въ Офендинъ?
   -- Если вамъ угодно,-- промолвила Гвендолина сухимъ, рѣзкимъ голосомъ, звучавшимъ такъ-же уныло, какъ трескъ перваго осенняго мороза.
   Грандкортъ предложилъ руку м-съ Давило, чтобъ довести ее до экипажа, а Гвендолина съ необыкновенной быстротой опередила ихъ и прыгнула въ коляску.
   -- Я первая сѣла, мама, потому что хотѣла быть на этой сторонѣ,-- сказала она, какъ-бы извиняясь, но, въ сущности, она не желала прикоснуться до руки Грандкорта.
   Онъ молча приподнялъ шляпу и отошелъ въ сторону, вполнѣ увѣренный, что Гвендолина обидѣлась его невнимательностью.
   Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ мать и дочь молчали; наконецъ, Гвендолина сказала:
   -- Я поѣду съ Лангенами, мама, за-границу. Сегодня я уложу свои вещи и завтра отправлюсь съ первымъ поѣздомъ. Я буду въ Дуврѣ почти въ одно время съ ними. Впрочемъ, можно и телеграфировать.
   -- Боже мой! что ты говоришь, дитя мое?
   -- То, что сдѣлаю.
   -- Но зачѣмъ?
   -- Я хочу уѣхать отсюда.
   -- Неужели ты такъ обидѣлась глупымъ исчезновеніемъ м-ра Грандкорта.
   -- Всѣ эти вопросы ни къ чему не приведутъ. Я ни за что не выйду замужъ за м-ра Грандкорта и прошу васъ оставить этотъ разговоръ.
   -- Что я скажу дядѣ, Гвендолина? Подумай, въ какое ты меня ставишь положеніе! Ты ему вчера сказала, что согласишься на предложеніе м-ра Грандкорта.
   -- Мнѣ очень жаль вамъ сдѣлать непріятное, милая мама,-- сказала Гвендолина твердымъ тономъ,-- но я не перемѣню своей рѣшимости, что-бы вы или дядя ни говорили, и не открою вамъ, почему я такъ поступаю. Мнѣ рѣшительно все равно, къ чему это приведетъ. Я не хочу вовсе выходить замужъ; всѣ мужчины гадки, и я ихъ отъ души ненавижу.
   -- Но зачѣмъ тебѣ такъ скоро уѣзжать, Гвендолина?-- спросила м-съ Давило, пораженная этимъ неожиданнымъ ударомъ.
   -- Не мѣшайте мнѣ, мама, сдѣлать по-своему. Если вы когда-нибудь въ жизни имѣли горе, то оставьте меня въ покоѣ. Если мнѣ суждено быть несчастной, то пусть я буду въ этомъ виновна одна.
   М-съ Давило замолчала, полагая, что, можетъ быть, въ концѣ-концовъ и лучше было Гвендолинѣ уѣхать тотчасъ-же.
   И она уѣхала. Вечеромъ всѣ ея вещи были уложены, а на другое утро, на разсвѣтѣ м-съ Давило проводила Гвендолину на станцію желѣзной дороги. Утренняя роса, коровы и лошади, безъ всякой цѣли смотрѣвшія на нихъ черезъ изгороди, пассажиры, спѣшившіе съ узлами къ вокзалу,-- все казалось имъ мрачнымъ, безсмысленнымъ. Но хуже всего были шумъ и суетня на станціи передъ кассой. Сердце Гвендолины въ послѣдніе двадцать четыре часа какъ-бы оледенѣло, но, очевидно, горе матери нисколько не вліяло на ея теперешнее настроеніе, почти равнявшееся тому состоянію, въ которомъ человѣкъ, потерявъ вѣру въ людей, склоненъ на всякое зло. Хотя Гвендолина безъ разбора читала все и преимущественно такъ-называемыя "картины жизни", но она не была подготовлена къ такому столкновенію съ дѣйствительностью. И это неудивительно: человѣкъ, привыкшій къ нравамъ, изображаемымъ въ современныхъ опереткахъ, и выражающій имъ свое сочувствіе рукоплесканіями, былъ-бы непріятно пораженъ, столкнувшись неожиданно съ подобными правами въ своемъ собственномъ семействѣ. Перспектива, по выраженію ея творца, вещь прекрасная. Всѣ ужасы холодныхъ, сырыхъ хижинъ, въ которыхъ мрутъ несчастныя человѣческія созданія, кажутся издали живописными, и самые гнусные пороки, прикрытые цвѣтистыми фразами на иностранномъ языкѣ, принимаютъ художественную форму. Напротивъ, мы питаемъ отвращеніе къ ревматизму, и всему, что доставляетъ намъ какое-нибудь личное непріятное ощущеніе.
   М-съ Давило горько чувствовала холодное- равнодушіе Гвендолины и, возвратившись домой одна, еще печальнѣе смотрѣла на окружающую веселую природу.
   Послѣ полудня м-ръ Грандкортъ пріѣхалъ въ Офендинъ, но никого не засталъ дома.
  

ГЛАВА XV.

   Таковы событія, предшествовавшія тому моменту, съ котораго начинается наше повѣствованіе. Какъ мы видѣли, Гвендолина проводила время за-границей въ азартной игрѣ, и, противъ своего желанія, вынуждена была, благодаря разоренію своей семьи, неожиданно вернуться домой, захвативъ съ собою ожерелье, которое она заложила, а какой-то неизвѣстный ей господинъ выкупилъ.
   Въ то время, какъ она ѣхала обратно въ Англію, Грандкортъ путешествовалъ по Европѣ съ цѣлью отыскать ея слѣдъ. По своему обыкновенію, онъ не торопился, пробылъ довольно долго въ Баденъ-Баденѣ, уговорился со знакомыми ему русскими туристами совершить нѣсколько экскурсій, отъ которыхъ, однакоже, вскорѣ отказался, вспомнивъ, что ему надо ѣхать въ Лейбронъ. Грандкортъ, вообще не отличался особенной энергіей и по натурѣ былъ скорѣе холоденъ, чѣмъ пылокъ, какъ и большинство людей не знающихъ сильной страсти, старательно вывязывающихъ себѣ галстухи, безучастно присутствующихъ на торжественныхъ обѣдахъ и даже предлагающихъ тосты безъ всякаго одушевленія. Человѣкъ можетъ прилично занимать мѣсто на верхнихъ общественныхъ ступеняхъ, знать классическіе языки, кое-что смыслить въ наукахъ, имѣть извѣстныя политическія убѣжденія и обладать всѣми качествами англійскаго джентльмена при самомъ незначительномъ расходѣ жизненной энергіи.
   Нельзя сказать, чтобъ Грандкортъ былъ вообще недоволенъ бѣгствомъ Гвендолины отъ счастливой будущности, которую онъ ей предлагалъ. Въ этомъ поступкѣ онъ видѣлъ особую пикантность и месть со стороны молодой дѣвушки за его холодное обращеніе въ Кордельскомъ паркѣ, которое, по здравомъ обсужденіи, онъ не могъ не признать страннымъ. Онъ вырвалъ согласіе на подразумѣваемое предложеніе и потомъ, не сдѣлавъ его, скрылся; такое поведеніе его, конечно, не могло не взорвать дѣвушку съ душой. Но, безъ сомнѣнія, Гвендолина желала, чтобъ онъ послѣдовалъ за нею, и онъ самъ на это рѣшился. Однакоже, впродолженіи цѣлой недѣли онъ не только не собрался въ путь, по даже и не спрашивалъ, куда поѣхала миссъ Гарлетъ. М-ръ Лушъ торжествовалъ, но его тревожило нѣкоторое сомнѣніе: Грандкортъ не говорилъ ему ни слова о Гвендолинѣ, и нельзя было поручиться, къ какому рѣшенію придетъ его медлительный, апатичный умъ. Но, такъ какъ окончательное рѣшеніе вопроса отложено было на нѣкоторое время, то Лушъ могъ надѣяться, что энергія Грандкорта и на этотъ разъ мало-по-малу улетучится.
   Гости въ Дипло выражали большее любопытства, чѣмъ самъ гостепріимный хозяинъ. Куда дѣвалась миссъ Гарлетъ? Неужели она отказала Грандкорту? Леди Флора Голлисъ, сгорая любопытствомъ, отправилась съ м-съ Торингтонъ въ Кветчамъ, Офендинъ и пасторскій домъ, гдѣ и узнала, что миссъ Гарлетъ уѣхала въ Лейбронъ со своими старыми друзьями -- барономъ и баронессой Лангенъ. М-съ Давило и Гаскойны рѣшили, что лучше всего говорить правду и не скрывать исчезновенія Гвендолины, которое, въ противномъ случаѣ, можно было истолковать въ дурную сторону. Впрочемъ, пасторъ надѣялся, что бракъ только отсроченъ, такъ-какъ м-съ Давило не посмѣла сообщить ему о твердой рѣшимости Гвендолины не выходить замужъ за Грандкорта.
   Пасторъ объяснилъ себѣ исчезновеніе Гвендолины смѣлымъ кокетствомъ и только спрашивалъ себя, не слишкомъ-ли далеко она простирала свою смѣлость.
   Сэръ Гюго Малинджеръ былъ по натурѣ очень хорошій человѣкъ. Но было одно обстоятельство, вслѣдствіе котораго онъ не могъ смотрѣть на Грандкорта безъ особеннаго чувства непріязни.
   Леди Малинджеръ было уже за сорокъ лѣтъ и, подаривъ мужу трехъ дочерей одну за другой, она уже восемь лѣтъ не рожала; а самъ сэръ Гюго, двадцатью годами старше жены, былъ въ тѣхъ лѣтахъ, когда люди перестаютъ питать надежду на полученіе дальнѣйшаго потомства, хотя въ наше время все позднее въ модѣ, начиная отъ обѣда и кончая бракомъ. Поэтому естественно, что одинъ видъ Грандкорта, его единственнаго наслѣдника, былъ уже непріятенъ сэру Гюго. Но въ тоже время онъ составилъ себѣ планъ, для осуществленія котораго обходился съ Грандкортомъ самымъ любезнымъ и дружескимъ образомъ. Дѣло было въ томъ, что онъ задумалъ купить за приличную сумму у Грандкорта его будущія права на Дипло, которое, такимъ образомъ, осталось-бы леди Малинджеръ и ея дочерямъ. Разстроенное положеніе финасовыхъ дѣлъ Грандкорта придавало вѣроятность его согласію, а сэръ Гюго эксплоатаціей угольныхъ копей собралъ мало-по-малу значительную сумму, такъ что теперь могъ заключить желанную сдѣлку. Конечно, еслибъ у сэра Гюго неожиданно родился сынъ, то эти деньги оказались-бы потраченными даромъ, но онъ готовъ былъ рисковать этой случайностью. Поэтому онъ старательно избѣгалъ всякой ссоры съ Грандкортомъ, и когда, нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, ему потребовалось согласіе племянника на рубку лѣса въ помѣстьѣ, то онъ съ удовольствіемъ замѣтилъ, что Грандкортъ не питаетъ къ нему никакой ненависти. Съ тѣхъ поръ не произошло между ними никакого повода къ ссорѣ, и они поддерживали другъ съ другомъ самыя приличныя отношенія.
   Грандкортъ, съ своей стороны, считалъ дядю ненужнымъ, излишнимъ предметомъ на землѣ, исчезновеніе котораго было-бы какъ нельзя болѣе желательно. Но онъ зналъ черезъ Луша, служившаго посредникомъ между ними, о планѣ баронета и ему улыбалась мысль, что во всякое время онъ могъ получить значительную сумму, а если-бъ онъ и не рѣшился на подобную сдѣлку, то, во всякомъ случаѣ, ему льстила возможность отказать сэру Гюго въ его просьбѣ.
   Собравъ нужныя свѣдѣнія о миссъ Гарлетъ, леди Флора передала ихъ за обѣдомъ Грандкорту и намекнула при этомъ на то, что его считаютъ отвергнутымъ женихомъ. Грандкортъ выслушалъ ее спокойно, но со вниманіемъ, и на другой день приказалъ Лушу изобрѣсти приличный предлогъ для удаленія черезъ недѣлю всѣхъ гостей изъ Дипло, такъ-какъ онъ хотѣлъ на яхтѣ отправиться въ Балтійское море или куда-нибудь въ другое мѣсто. Лушъ тотчасъ понялъ, что Грандкортъ ѣдетъ въ Лейбронъ, но зналъ, что онъ, по своему характеру, могъ застрянутъ въ пути. Онъ желалъ только, чтобъ Грандкортъ взялъ его съ собой, и это ему удалось.
   Такимъ образомъ, Грандкортъ прибылъ въ Лейбронъ, остановился въ отелѣ Gzarina на пятый день послѣ отъѣзда Гвендолины въ Англію, и нашелъ тамъ своего дядю сэра Гюго Малинджера съ семействомъ, среди котораго находился и Даніель Деронда. Обыкновенно случайная встрѣча царствующаго короля и наслѣднаго принца, привлеченыхъ въ одно и то-же мѣсто -- первый подагрой, а второй -- капризомъ, недоставляетъ большого удовольствія обоимъ. Сэръ Гюго былъ добродушный, снисходительный челевѣкъ, но несогласіе съ его мнѣніемъ о семейныхъ помѣстьяхъ тревожило его болѣе, чѣмъ различіе въ политическихъ или религіозныхъ убѣжденіяхъ. Грандкортъ ни въ какомъ случаѣ не могъ быть пріятнымъ его сердцу племянникомъ и, какъ законный наслѣдникъ всѣхъ малинджеровскихъ помѣстій, служилъ олицетвореніемъ главнаго горя въ жизни баронета -- отсутствія родного сына, который могъ-бы наслѣдовать земли, находившіяся только въ его пожизненномъ владѣніи. Даже Дипло, въ которомъ сэръ Гюго жилъ впродолженіи многихъ лѣтъ своей юности и куда его жена и дочери должны былибы удалиться послѣ его смерти, находился въ томъ-же положеніи. Это особенно встревожило его, когда Лушъ объяснилъ ему, что Грандкортъ, по всей вѣроятности, женится на миссъ Аропоинтъ, и тогда наличныя деньги потеряютъ для него особую цѣну. Поэтому, увидавъ неожиданно Грандкорта въ Лейбронѣ, баронетъ почувствовалъ сильное желаніе узнать, что произошло въ Дипло, и рѣшился вести себя какъ можно любезнѣе съ племянникомъ.
   Между Даніелемъ Деронда и Грандкортомъ существовали особыя отношенія, о которыхъ мы скажемъ впослѣдствіи. Но никто изъ нихъ, встрѣтившись неожиданно за общимъ столомъ, не ощутилъ какого-нибудь непріятнаго чувства. Послѣ обѣда, когда мужчины вышли въ большую залу, сэръ Гюго обратился къ Грандкорту:
   -- Вы много играли въ Баденѣ?
   -- Нѣтъ; я смотрѣлъ, какъ играли другіе, и держалъ пари съ нѣкоторыми русскими.
   -- Вамъ везло?
   -- Не помню; сколько я выигралъ, Лушъ?
   -- Вы вывезли изъ Бадена двѣсти фунтовъ стерлинговъ, отвѣтилъ Лушъ.
   -- Такъ вы пріѣхали сюда не для игры?-- спросилъ сэръ Гюго.
   -- Нѣтъ, мнѣ надоѣла игра; это -- чортова неволя -- сказалъ Грандкортъ, проводя рукою по своимъ бакенбардамъ.
   -- Для васъ, мой милый, слѣдовало-бы изобрѣсти машину, которая постоянно мѣняла-бы удовольствія,-- произнесъ сэръ Гюго;-- но относительно игры я съ вами согласенъ: это прескучная канитель. Я никогда не любилъ ее и теперь не могу смотрѣть равнодушно на игроковъ. Но гдѣ ваша красавица, Деронда? Вы ее видѣли сегодня?
   -- Она уѣхала,-- коротко отвѣтилъ Деронда.
   -- Удивительная дѣвушка! Совершенная Діана,-- продолжалъ сэръ Гюго, обращаясь къ Грандкорту;-- стоило на ее посмотрѣть. Я видѣлъ, какъ она выигрывала, и была при этомъ совершенно спокойна, точно заранѣе знала о своемъ счастьѣ. Въ тотъ-же день Деронда видѣлъ, какъ она проигрывала съ ужасающей быстротой, но она была такъ-же хладнокровна. Она, вѣроятно, проиграла все, что имѣла, или вовремя остановилась. Почему вы знаете, что она уѣхала?
   -- По списку пріѣзжихъ,-- отвѣтилъ Деронда, едва замѣтно пожимая плечами;-- Вандернотъ сказалъ мнѣ, что ея фамилія Гарлетъ и, что она здѣсь съ барономъ и баронессой Лангенъ. Въ спискѣ имя миссъ Гарлетъ уже вычеркнуто.
   Извѣстіе объ отъѣздѣ Гвендолины не было новостью для Луша, который тотчасъ по пріѣздѣ узналъ объ этомъ изъ списка пріѣзжихъ, но не сказалъ ни слова Грандкорту, который теперь, услыхавъ имя миссъ Гарлетъ, сталъ прислушиваться внимательнѣе.
   -- А вы знаете этихъ Лангеновъ?-- спросилъ онъ послѣ минутнаго молчанія.
   -- Я ихъ прежде никогда не видалъ, но послѣ отъѣзда миссъ Гарлетъ я говорилъ съ ними нѣсколько разъ.
   -- Вамъ извѣстно, куда она уѣхала?
   -- Домой;-- отвѣтилъ рѣзко Деронда, какъ бы не желая болѣе продолжать разговора; но черезъ минуту онъ пристально посмотрѣлъ на Грандкорта и прибавилъ:-- вы, вѣроятно, ее знаете: она живетъ недалеко отъ Дипло, въ Офендинѣ, близъ Вансестера.
   Во взглядѣ Даніеля Деронда было всегда столько силы и выраженія, что когда, онъ неожиданно на кого-нибудь взглядывалъ, то тому невольно казалось, что онъ обращается къ нему съ вопросомъ. Часто слуги инстинктивно спрашивали его: "что прикажете, сэръ?" хотя онъ молчалъ. Въ эту минуту и Грандкортъ почувствовалъ внутреннюю злобу къ этому молодому человѣку, которому, по его мнѣнію, не было причины такъ испытующе смотрѣть на него.
   -- Да, я ее знаю,-- отвѣтилъ онъ своимъ обычнымъ, вялымъ тономъ и, отвернувшись, сталъ смотрѣть на играющихъ.
   -- Кто она?-- спросилъ сэръ Гюго у Луша, отходя отъ игорныхъ столовъ;-- она, должно быть, недавно поселилась въ Офендинѣ; тамъ послѣ вдовы жилъ старый Бленни.
   -- Онъ знаетъ ее больше всѣхъ ея друзей -- промолвилъ Лушъ и внутренне обрадовался тому, что ему удастся все открыть Малинджеру.
   -- Боже всемогущій, что вы говорите?-- воскликнулъ Малинджеръ и вышелъ съ Лушемъ въ корридоръ.
   -- Грандкортъ едва не женился на ней,-- отвѣтилъ Лушъ -- но я надѣюсь, что теперь все прошло. Она племянница пастора Гаскойна въ Пеникотѣ. Ея мать -- вдова, имѣющая многихъ дочерей. У молодой дѣвушки нѣтъ никакого приданнаго, а опасна она какъ порохъ. Вообще этотъ бракъ былъ-бы большой глупостью. Но, къ счастію, она чѣмъ-то обидѣлась и, не предупредивъ Грандкорта, уѣхала. Конечно, онъ явился сюда за нею, но не очень спѣшилъ; въ виду ихъ взаимныхъ капризовъ, они врядъ-ли когда нибудь сойдутся. Но жаль: онъ потерялъ случай жениться на богатой наслѣдницѣ.
   -- Какой проклятый вертепъ! хуже, чѣмъ въ Баденѣ,-- сказалъ Грандкортъ, подходя къ нимъ;-- я лучше пойду назадъ въ отель.
   Лушъ понялъ, что господинъ его окончательно рѣшилъ уѣхать отсюда въ тотъ-же день.
   Оставшись наединѣ съ Даніелемъ Деронда, сэръ Гюго сказалъ.
   -- Интересная исторія. Эта молодая дѣвушка а de l'mprevu. За нею стоитъ гоняться. Я полагаю, что ея появленіе во всякомъ случаѣ увеличило мои шансы на Дипло, независимо отъ того выйдетъ-ли она замужъ за Грандкорта или нѣтъ.
   -- Я надѣюсь, что подобный бракъ никогда не состоится -- возразилъ Деронда тономъ отвращенія.
   -- Что? она и васъ плѣнила?-- сказала" сэръ Гюго, смотря въ лорнетъ на молодого человѣка;-- и вы хотите бѣжать за нею?
   -- Напротивъ, я готовъ былъ-бы бѣжать отъ нея.
   -- Зачѣмъ? Вамъ ничего не стоитъ восторжествовать надъ Грандкортомъ. Дѣвушка съ такой энергіей, какъ она, найдетъ, что вы лучшая партія, чѣмъ вялый Грандкортъ.
   -- Я полагаю, что родъ и богатство -- необходимыя условія для хорошей партіи -- замѣтилъ Деронда холодно.
   -- Лучшая лошадь беретъ призъ, независимо отъ ея генеалогіи; вы помните слова Наполеона; Je suis ansêtre,-- сказалъ баронетъ, обыкновенно относившійся очень легко къ аристическому происхожденію, подобно тому, какъ многіе, хорошо пообѣдавъ, начинаютъ разсуждать о равномѣрномъ распредѣленіи богатства на землѣ.
   -- Я вовсе не желаю быть знаменитымъ предкомъ,-- замѣтилъ Деронда.
   -- И такъ, вы рѣшительно не послѣдуете за этой красавицей?-- спросилъ сэръ Гюго, спуская лорнетъ.
   -- Рѣшительно нѣтъ.
   Этотъ отвѣтъ былъ вполнѣ искренній, хотя въ головѣ Даніеля Деронда мелькнула мысль, что при другихъ обстоятельствахъ онъ можетъ быть, заинтересовался-бы молодой дѣвушкой и постарался-бы узнать ее поближе. Но въ эту минуту онъ уже не считалъ себя свободнымъ.
  

ГЛАВА XVI.

   Исторія Деронды была не совсѣмъ обыкновенной. Главную роль въ ней игралъ одинъ свѣтлый, теплый іюльскій день, полный солнечнаго блеска и благоуханія розъ, лепестки которыхъ усѣивали лужокъ, окруженный съ трехъ сторонъ стѣнами древняго готическаго монастыря. Даніель, мальчикъ лѣтъ тринадцати, лежалъ на травѣ подъ тѣнью дерева и, поддерживая обѣими руками свою курчавую голову, читалъ книгу; подлѣ него на складномъ стулѣ сидѣлъ его наставникъ, также занятый чтеніемъ. Книга, лежавшая передъ мальчикомъ, была "Исторія италіянскихъ республикъ" Сисмонди: онъ страстно любилъ исторію и жаждалъ знать, чѣмъ заполнено было время, протекшее отъ самаго потопа, и что происходило въ отдаленнѣйшія времена. Неожиданно онъ поднялъ голову, посмотрѣлъ на своего наставника и беззаботнымъ, дѣтскимъ голосомъ сказалъ:
   -- М-ръ Фрезеръ, отчего у папъ и кардиналовъ было всегда такъ много племянниковъ?
   Наставникъ, способный молодой шотландецъ, исполнявшій должность секретаря Гюго Малинджера, неохотно оторвался отъ своей Политической Экономіи и яснымъ, рѣшительнымъ тономъ, придававшимъ особенную силу высказываемой имъ истинѣ, отвѣтилъ:
   -- Ихъ дѣтей называли племянниками.
   -- Зачѣмъ?
   -- Для приличія; вы знаете, что католическіе патеры не могутъ жениться и потому ихъ дѣти незаконныя.
   Промолвивъ эти слова съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ, м-ръ Фрезеръ снова углубился въ свое чтеніе, а Деронда, быстро вскочилъ какъ ужаленный.
   Онъ всегда называлъ сэра Гюго Малинджера дядей, и когда однажды спросилъ его о своихъ родителяхъ, то баронетъ отвѣтилъ: "Ты лишился отца и матери въ младенчествѣ: вотъ почему я принялъ тебя на свое попеченіе". Напрягая тогда свою память, онъ смутно сталъ припоминать, какъ его кто-то очень много цѣловалъ, какъ его со всѣхъ сторонъ окружала тонкая, благоухающая ткань, какъ его пальцы неожиданно попали на что-то твердое -- и онъ расплакался. Всѣ другія его воспоминанія сосредочивались на томъ маленькомъ міркѣ, среди котораго онъ продолжалъ жить. Впрочемъ, въ то время онъ и не старался узнать больше; онъ такъ любилъ сэра Гюго, что не имѣлъ повода жалѣть о потерѣ невѣдомыхъ ему родителей. Ему жилось очень хорошо у дяди, веселаго, снисходительнаго, красиваго человѣка, только-что достигшаго блестящаго полудня жизни, Даніель считалъ его совершенствомъ. Помѣстье, гдѣ протекала эта мирная, веселая жизнь, было однимъ изъ лучшихъ въ Англіи, какъ ни смотрѣть на него: съ исторической, романтической или-же практической точекъ зрѣнія. Самый домъ былъ очень живописенъ и своимъ архитектурнымъ стилемъ походилъ на старинное аббатство. Другое имѣніе находилось въ другомъ графствѣ и было сравнительно бѣднымъ. Малинджеры вели свое происхожденіе отъ Гюго Малингра, прибывшаго въ Англію съ Вильгельмомъ Завоевателемъ и бывшаго, подобно своему вождю, болѣзненнаго тѣлосложенія, чѣмъ, по счастію, вовсе не отличались его потомки. Два ряда этихъ потомковъ, прямыхъ и побочныхъ, смотрѣло на маленькаго Даніеля въ портретной галлереѣ: тутъ были рыцари въ блестящихъ броняхъ, съ острыми бородами, и красавицы въ фижмахъ и брыжжахъ; серіозные государственные люди въ черныхъ бархатныхъ кафтанахъ и прелестныя женщины съ маленькими дѣтьми на рукахъ; улыбающіеся политики въ громадныхъ парикахъ и полныя, краснощекія дѣвушки и т. д., и т. д. до самаго сэра Гюго и его младшаго брата Генлея включительно. Этотъ, послѣдній женился на миссъ Грандкортъ и принялъ ея имя вмѣстѣ съ помѣстьями, соединивъ такимъ образомъ два старинные рода и два древніе герба. Его сынъ Генлей Малинджеръ Грандкортъ въ настоящее время болѣе знакомъ читателямъ, чѣмъ сэръ Гюго и его племянникъ Даніель Деронда.
   Въ портретѣ юнаго сэра Гюго, въ стоячихъ воротничкахъ и высокомъ галстухѣ, сэръ Томасъ Лоренсъ вѣрно представилъ живое выраженіе его лица и сангвиническій темпераментъ, дѣйствительно сохранявшіеся еще въ оригиналѣ, но нѣсколько польстилъ очертаніямъ его лица, удлинивъ носъ, который въ дѣйствительности былъ гораздо короче, чѣмъ у Малинджера. По счастью для фамиліи, носъ сохранился въ младшемъ его братѣ и во всей своей красѣ перешелъ къ Малинджеру Грандкорту. Но въ Даніелѣ Дерондѣ семейный типъ во всѣхъ его разнообразныхъ видоизмѣненіяхъ нисколько не отразился. Это, однако, не мѣшало ему быть красивѣе всѣхъ предковъ сэра Гюго, и въ тринадцатилѣтнемъ возрастѣ онъ могъ-бы служить образцомъ для живописца, который пожелалъ-бы написать отрока поразительной красоты; смотря на него, вы не могли не подумать, что его предки творили великія дѣла въ прошломъ, а потомки ознаменуютъ себя большими подвигами въ будущемъ. Подобныя прелестныя дѣтскія личики всегда возбуждаютъ въ насъ тревожное опасеніе, чтобъ ихъ не осквернили и не изуродовали грубыя униженія и гнетущія печали, столь неизбѣжныя на жизненномъ пути.
   Въ настоящую минуту, на зеленомъ лужкѣ, среди благоухающихъ розъ, Даніель Деронда впервые познакомился съ подобной печалью. Новая мысль пришла ему въ голову, и подъ ея вліяніемъ стали измѣняться его обычныя чувства, подобно тому, какъ мысль объ опасности или грозовыя тучи измѣняютъ настроеніе веселыхъ, беззаботныхъ путешественниковъ. Онъ сидѣлъ неподвижно, обернувшись спиною къ наставнику, и на лицѣ его ясно обнаруживалась внутренняя борьба. Багровый румянецъ, покрывшій сначала его щеки, мало-по-малу исчезъ, но черты его сохранили то странное выраженіе, которое часто сопровождаетъ умственный обзоръ давно знакомыхъ событій. Онъ не жилъ съ мальчиками своего возраста, и его умъ представлялъ строгое сочетаніе дѣтскаго невѣдѣнія съ необыкновеннымъ для возраста знаніемъ, что гораздо чаще случается съ дѣвочками, выходящими изъ ряда обыкновенныхъ. Начитавшись Шекспира и многихъ историческихъ сочиненій, онъ могъ разсуждать съ благоразуміемъ ребенка-скороспѣлки о людяхъ, рожденныхъ внѣ брака и, вслѣдствіе этого, несчастныхъ въ жизни, такъ-какъ они должны были сдѣлаться героями, чтобъ стать на одинаковую доску съ ихъ законнорожденными братьями. Но онъ никогда не примѣнялъ къ себѣ эти почерпнутыя свѣдѣнія, потому что его жизнь текла слишкомъ спокойно и счастливо, чтобъ ему приходили въ голову подобныя мысли до настоящей минуты, когда вдругъ въ головѣ его блеснуло роковое подозрѣніе, что его судьба могла быть одинаковой съ судьбою племянниковъ папъ и что человѣкъ, котораго онъ называлъ дядей, въ дѣйствительности могъ быть его отцомъ.
   Многія дѣти, даже моложе Даніеля, узнаютъ впервые горе въ видѣ неожиданнаго открытія, что ихъ родители не только не могли покупать все, что имъ вздумается, какъ они воображали, но были бѣдны или, по крайней мѣрѣ, въ затруднительныхъ денежныхъ обстоятельствахъ; Даніелю-же горе представилось въ видѣ таинственнаго незнакомца съ маской на лицѣ, отъ котораго можно было ожидать обнаруженія страшной истины. Пламенный интересъ, съ которымъ Даніель относился къ дѣйствительнымъ или воображаемымъ событіямъ, о которыхъ повѣствуется въ книгахъ, теперь неожиданно сосредоточился на его собственной исторіи, и онъ старался объяснить себѣ все, что ему было извѣстно, и отгадать все ему неизвѣстное. Горячо любимый дядя принялъ образъ отца, который скрывалъ отъ него страшную тайну и совершилъ противъ него великое преступленіе. А что сталось съ его матерью? Объ этихъ роковыхъ тайнахъ Даніель не могъ ни у кого спросить, такъ-какъ одна мысль о нихъ была для него жгучимъ страданіемъ. Люди, дѣтство которыхъ протекло мирно, счастливо, поймутъ этотъ страхъ услышать что-нибудь позорное о своихъ родителяхъ. Новыя представленія такъ овладѣли имъ, что не позволяли ему и сомнѣваться въ дѣйствительности воображаемыхъ имъ фактовъ. Тяжелое сознаніе борьбы между бурнымъ потокомъ чувства и страхомъ обнаруженія чего-нибудь тяжелаго, наконецъ, нашло себѣ облегченіе въ крупныхъ слезахъ, медленно покатившихся по его щекамъ.
   -- Даніель, вы не замѣчаете, что сидите на измятыхъ листахъ вашей книги?-- неожиданно произнесъ м-ръ Фрезеръ, и слова эти заставили Даніеля очнуться.
   Онъ медленно вынулъ изъ-подъ себя книгу, всталъ и, не поворачивая головы, отошелъ въ сторону отъ своего наставника, чтобы незамѣтно для него отереть слезы. Теперь, когда прошло первое невыносимое впечатлѣніе разразившагося надъ нимъ удара, онъ почувствовалъ, что не имѣлъ никакихъ достовѣрныхъ фактовъ, сколько-нибудь оправдывающихъ его печаль, а только пополнялъ помощью своей фантазіи пробѣлы въ своей исторіи, какъ онъ это продѣлывалъ съ біографіями Перикла и Колумба въ отношеніи ихъ жизни до достиженія ими знаменитости. Однако, все-же было нѣсколько обстоятельствъ, дѣйствительность которыхъ была очевидна. Но черезъ минуту всѣ его предположенія приняли въ его глазахъ преступный характеръ религіознаго сомнѣнія и низкаго подслушиванья у дверей тайны, долженствовавшей оставаться для него сокровенной; эта реакція была тѣмъ сильнѣе, что всѣ чувства юнаго Даніеля были чрезвычайно утончены и благородны. Всѣ эти колебанія въ мысляхъ и чувствахъ привели его въ концѣ концовъ къ новому взгляду на всѣ событія его жизни. Мысль, что другіе знали и скрывали многое объ его происхожденіи, что онъ самъ ни за что не желалъ-бы обнародованія ими этой тайны, развила въ немъ преждевременную сосредоточность и чуткость. Онъ теперь обращалъ вниманіе на такія слова, которыя до рокового іюльскаго дня прошли-бы незамѣченными мимо его ушей; каждая мелочь, которая могла-бы быть связана съ подозрѣваемой имъ истиной, возбуждала въ немъ новыя, неизвѣстныя ему до сихъ поръ чувства.
   Одно изъ подобныхъ обстоятельствъ, случившееся мѣсяцъ спустя, произвело на юношу глубокое впечатлѣніе. Даніель обладалъ не только серебристымъ дѣтскимъ голоскомъ, но и замѣчательнымъ музыкальнымъ чутьемъ, и съ ранняго дѣтства пѣлъ романсы, самъ себѣ акомпанируя на фортепьяно. Впослѣдствіи, сэръ Гюго нанялъ ему учителей и часто заставлялъ его пѣть при гостяхъ. Однажды утромъ въ ненастную погоду, баронетъ прибѣгнулъ къ этому способу развлеченія своихъ друзей, и послѣ того, какъ мальчикъ очень искусно спѣлъ извѣстный романсъ "Нѣжное эхо", съ улыбкой сказалъ:
   -- Подойди сюда, Данъ.
   Мальчикъ подошелъ къ нему съ неохотой. На немъ была вышитая полотняная блуза, рельефно выставлявшая его красивую головку, а серьезное выраженіе лица среди общихъ похвалъ придавало ему необыкновенную прелесть.
   -- Хотѣлъ-бы ты быть великимъ пѣвцомъ,-- спросилъ сэръ Гюго,-- и, подобна Маріо, собирать ежедневную дань всеобщаго восторга?
   Даніель вспыхнулъ и послѣ минутнаго молчанія отвѣтилъ гнѣвнымъ рѣшительнымъ тономъ:
   -- Нѣтъ, ни за что!
   -- Ну, ну, хорошо,-- отвѣтилъ сэръ Гюго съ удивленіемъ глядя на его раскраснѣвшееся лицо и нѣжно потрепалъ его по щекѣ.
   Но Даніель отвернулся и поспѣшно вышелъ изъ гостинной. Придя въ свою комнату, онъ легъ на широкій подоконникъ, гдѣ любилъ проводить свободныя минуты, смотря на старинные дубы парка, отдаленный лѣсъ и зеленую просѣку, соединявпіуюся на горизонтѣ съ голубымъ небомъ. Онъ хорошо зналъ жизнь джентльмена, наслѣдственнаго землевладѣльца, и, не думая много о себѣ (отличаясь впечатлительностью и живымъ воображеніемъ, онъ легко забывалъ себя и увлекался какимъ-нибудь извѣстнымъ историческимъ героемъ), онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, никогда не предполагалъ, чтобы его судьба могла измѣниться и чтобъ его положеніе въ свѣтѣ могло разниться отъ того положенія, которое занималъ его дядя, такъ горячо его любившій. Поэтому его поразило въ само сердце неожиданное открытіе, что дядя, быть можетъ, отецъ, помышлялъ о такой карьерѣ для него, которая не только не походила на его собственную, но считалась недостойной для сына англійскаго джентльмена. Онъ часто бывалъ въ Лондонѣ съ сэромъ Гюго и посѣщалъ оперу для развитія своего музыкальнаго таланта, такъ что ему были знакомы тріумфы знаменитыхъ пѣвцовъ; но, несмотря на свой музыкальный талантъ, онъ съ негодованіемъ отворачивался отъ мысли, что онъ, Даніель Деронда, сталъ-бы разодѣвшись какъ кукла, пѣть для потѣхи людей, искавшихъ въ немъ только одного развлеченія. Одного факта, что сэръ Гюго допускалъ возможность его появленія на сценѣ, казалось Даніелю достаточнымъ доказательствомъ того, что онъ по происхожденію не принадлежалъ къ классу джентльменовъ, подобныхъ баронету. Узнаетъ-ли онъ когда-нибудь горькую тайну о своемъ происхожденіи? Придетъ-ли время, когда дядя откроетъ ему все? Его пугала эта перспектива, и онъ предпочиталъ невѣдѣніе страшной дѣйствительности. Если его отецъ совершилъ какое нибудь преступленіе, то онъ лучше желалъ-бы никогда этого не знать; уже одна мысль, что о немъ было извѣстно кому-нибудь, его сильно терзала. Онъ спрашивалъ себя, кто именно изъ домашнихъ зналъ тайну его происхожденія, и смутно припоминалъ, что однажды, за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, управляющій сэра Гюго, Банксъ, во время прогулки, завелъ его себѣ въ домъ и сказалъ женѣ со странной улыбкой: "Двѣ капли воды -- мать". Въ то время онъ не обратилъ вниманія на это мелочное обстоятельство, но теперь оно пріобрѣтало для него важное значеніе. Почему онъ могъ походить на мать, а не на отца? была-ли его мать сестрою сэра Гюго или, можетъ быть, вовсе и не родня; наконецъ, его отецъ могъ быть братомъ сэра Гюго, перемѣнившимъ свою фамилію, какъ м-ръ Генлей.
   Малинджеръ женился на миссъ Грандкортъ, но въ такомъ случаѣ, отчего сэръ Гюго никогда не говорилъ о своемъ братѣ Дерондѣ, хотя часто упоминалъ о братѣ Грандкортѣ?
   До сихъ поръ Даніель не интересовался семейнымъ генеалогическимъ деревомъ, которое висѣло въ кабинетѣ дяди; но теперь онъ почувствовалъ неудержимое стремленіе къ этому пергаменту; однако, его удерживала мысль, что его могутъ застать за разсматриваніемъ этого документа, а онъ ни за что не хотѣлъ, чтобъ кто-нибудь даже заподозрилъ въ немъ мучившее его сомнѣніе.
   Подобная внутренняя борьба часто развиваетъ характеръ ребенка, въ то время, какъ родители спорятъ между собою, въ чемъ болѣе воспитательнаго элемента: въ точныхъ наукахъ или въ классической литературѣ? Если-бъ Даніель не былъ одаренъ такой пламенной, любящей натурой, то неизвѣстная ему тайна его происхожденія и безпокойное предположеніе, что другимъ она извѣстна, могли бы возбудить въ немъ ожесточеніе и презрѣніе къ людямъ. Но врожденная мягкость характера не дозволяла негодованію взять надъ нимъ верхъ. Даніель любилъ почти всѣхъ окружавшихъ его лицъ, хотя подчасъ не прочь былъ ихъ и подразнить, конечно, за исключеніемъ дяди. Къ нему Даніель чувствовалъ ту глубокую сыновнюю привязанность, въ силу которой сынъ чувствуетъ себя счастливымъ уже при одномъ присутствіи родителей, хотя-бы они и не занимались имъ въ данную минуту. Печать сэра Гюго, его часы съ золотой цѣпочкой, привычка разговаривать съ собаками и лошадьми, манера курить сигары,-- все это имѣло особую прелесть въ глазахъ мальчика. Сэръ Гюго былъ стойкимъ вигомъ -- и потому Даніель считалъ торіевъ и радикаловъ одинаковыми противниками истины, а сочиненія дяди, отъ описанія путешествій до журнальныхъ статей и политическихъ памфлетовъ включительно казались ему такими совершенствами, которыя могли-бы служить образцомъ для всѣхъ людей.
   Понятно теперь, какую горечь почувствовалъ Даніель, когда въ его умѣ зародилось подозрѣніе, что предметъ его пламенной, преданной любви небезукоризненъ. Дѣти требуютъ, чтобъ ихъ герои не. имѣли на себѣ ни малѣйшаго пятнышка; первое открытіе несостоятельности своихъ героевъ наноситъ впечатлительному ребенку такой-же всесокрушающій ударъ, какъ взрослому человѣку неожиданное разочарованіе въ своемъ идеалѣ.
   Однако вскорѣ послѣ сцены, возбудившей такое тревожное волненіе въ душѣ Даніеля, оказалось, что, по всей вѣроятности, сэръ Гюго, предлагая Даніелю карьеру артиста только шутилъ. Однажды онъ послалъ за Даніелемъ и, когда мальчикъ подошелъ къ нему, онъ откинулся на спинку кресла и ласково сказалъ:
   -- Подойди сюда, Данъ, и сядь рядомъ со мною.
   Мальчикъ повиновался, и сэръ Гюго съ любовью положилъ свой" руку на его плечо.
   -- Что съ тобой, дитя мое?-- спросилъ онъ;-- въ послѣднее время ты какъ-будто грустишь.
   Даніель не хотѣлъ выказать своей слабости и черезъ силу удержался отъ слезъ, но не могъ произнести ни слова.
   -- Конечно, всякая перемѣна въ жизни тяжела для людей, живущихъ счастливо,-- прибавилъ сэръ Гюго, нѣжно проводя рукою по чернымъ кудрямъ мальчика;-- но ты не можешь получить такого воспитанія, какъ я желаю, не разставшись со мною. Къ тому-же въ школѣ тебя ожидаетъ много удовольствій.
   Даніель думалъ совершенно о другомъ и, нѣсколько успокоившись, спросилъ:
   -- Такъ я поступлю въ школу?
   -- Да, я хочу отправить тебя въ Итонъ. Ты долженъ получить воспитаніе англійскаго джентльмена, а для этого необходимо поступить въ народную школу, а оттуда въ университетъ, конечно, въ Кембриджъ, гдѣ и я самъ воспитывался.
   Румянецъ показался на щекахъ Даніеля и мгновенно изчезъ.
   -- Что ты на это скажешь, Даніель?-- спросилъ Гюго съ улыбкой.
   -- Я желалъ-бы быть джентльменомъ -- рѣшительно промолвилъ Даніель,-- и поступить въ школу, если это необходимо для сына джентльмена.
   Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ сэръ Гюго молча смотрѣлъ на него, понимая теперь, почему его разсердило предложеніе сдѣлаться опернымъ пѣвцомъ.
   -- Тебѣ не будетъ жалко разстаться со старымъ дядей?-- нѣжно спросилъ онъ.
   -- Очень, очень жалко,-- отвѣтилъ Даніель, схвативъ руку сэра Гюго,-- но развѣ я не буду пріѣзжать домой на праздники?
   -- Конечно, будешь; а теперь я желалъ-бы тебя опредѣлить къ новому наставнику, чтобы исподволь подготовить тебя къ школьной жизни.
   Этотъ разговоръ успокоилъ Даніеля. Изъ него хотѣли сдѣлать джентльмена, слѣдовательно, его предположенія могли быть невѣрны. Онъ пересталъ задумываться, повидимому, безъ всякой причины надъ своимъ прошлымъ, въ немъ проснулось сильное влеченіе къ школѣ; онъ теперь весело пѣлъ цѣлый день, плясалъ со старыми слугами, раздавалъ имъ подарки на прощаньи и нѣсколько разъ давалъ наставленіе грумму, какъ обходиться съ его маленькой лошадкой.
   -- Какъ вы думаете, м-ръ Фрезеръ, я знаю, меньше всѣхъ мальчиковъ въ школѣ?-- спрашивалъ Даніель.
   -- Вездѣ есть дураки -- глубокомысленно отвѣтилъ Фрезеръ;-- вы, конечно, не будете хуже другихъ, но будьте спокойны: въ васъ нѣтъ задатковъ ни Порсона ни Лейбница.
   -- Я и не хочу быть ни Порсономъ, ни Лейбницемъ,-- отвѣтилъ Даніель;-- я скорѣе желалъ-бы быть великимъ государственнымъ мужемъ, какъ Периклъ или Вашингтонъ.
   -- А! не думаете-ли вы, что они обходились безъ грамматики и безъ алгебры?-- спросилъ Фрезеръ. Въ сущности онъ считалъ своего ученика способнымъ на все, если только онъ захочетъ серьезно приняться за работу.
   Въ школѣ все шло прекрасно, и Даніель былъ очень доволенъ своей новой жизнью; но ему пришлось перенести одно разочарованіе. Онъ вступилъ съ самаго начала въ дружескія сношенія съ однимъ изъ товарищей, но когда тотъ, разсказавъ ему подробно о своихъ родителяхъ, ожидалъ отъ него такой-же откровенности, то Даніель отшатнулся отъ него, хотя любящая натура сильно влекла его къ заключенію прочныхъ дружескихъ узъ. Всѣ, въ томъ числѣ и наставникъ, считали его очень скрытнымъ, сосредоточеннымъ мальчикомъ, но никто не ставилъ ему этого въ вину, такъ-какъ онъ былъ очень добръ, простъ и отличался быстротою соображенія, какъ въ ученьѣ, такъ и въ играхъ. Конечно, и его наружность имѣла не малое вліяніе на благопріятное мнѣніе о немъ всей школы; въ настоящемъ случаѣ, его обаятельная красота не лгала.
   Однакожъ, передъ первыми каникулами онъ получилъ изъ дома неожиданную вѣсть, увеличившую въ немъ грустное настроеніе. Сэръ Гюго писалъ ему, что онъ женился на миссъ Раймондъ, прелестной молодой дѣвушкѣ, которую Даніель, вѣроятно, помнитъ. Въ письмѣ, между прочимъ, было сказано, что это обстоятельство нисколько не помѣшаетъ ему провести праздники дома и что онъ найдетъ въ леди Малинджеръ новаго друга, вполнѣ заслуживающаго его любви. Сэръ Гюго поступилъ въ этомъ случаѣ, какъ всякій человѣкъ, который, сдѣлавъ для себя что-либо пріятное, поздравляетъ всѣхъ со своимъ счастьемъ. Но не будемъ винить его за это, пока мы не узнаемъ вполнѣ побуждавшихъ его причинъ. Ошибку въ его поведеніи относительно Деронды можно объяснить равнодушіемъ къ ощущеніямъ другихъ, особенно дѣтей, которое часто встрѣчается въ самыхъ добродушныхъ людяхъ, спокойно и счастливо живущихъ на землѣ. Никто лучше его не зналъ, что вообще Даніеля считали его сыномъ, но его тѣшило это подозрѣніе, и онъ никогда не думалъ, что самъ ребенокъ могъ придти въ смущеніе теперь или впослѣдствіи отъ своего таинственнаго происхожденія. Онъ любилъ его, на-сколько умѣлъ, и желалъ ему всевозможнаго блага.
   Въ виду легкомысленнаго отношенія даже почтенныхъ людей къ воспитанію, едва-ли можно подвергнуть большому упреку сэра Гюго Малинджера. Онъ оставался холостякомъ до сорока пяти лѣтъ и всегда считался очаровательнымъ, изящнымъ мужчиной; поэтому неудивительно, что онъ имѣлъ такого хорошенькаго сына, какъ Даніель. Мать ребенка, быть можетъ, принадлежала къ большому свѣту или была случайно встрѣчена сэромъ Гюго въ его заграничныхъ путешествіяхъ. Единственное лицо, которое могло выразить неудовольствіе попеченіемъ сэра Гюго, не могло быть спрошено объ этомъ по малолѣтству, а впослѣдствіи никто и не подумалъ объ его чувствахъ.
   Къ тому времени, когда Деронда долженъ былъ поступить въ университетъ, леди Малинджеръ подарила уже своему мужу трехъ прелестныхъ дѣвушекъ, къ величайшему разочарованію сэра Гюго, состояніе котораго, за неимѣніемъ наслѣдника мужескаго пола, должно было перейти къ его племяннику Малинджеру Грандкорту. Теперь Даніель уже болѣе не сомнѣвался насчетъ своего происхожденія. Болѣе подробныя изысканія убѣдили его, наконецъ, что сэръ Гюго былъ его отцомъ, но такъ-какъ онъ никогда не говорилъ съ нимъ объ этомъ предметѣ, то, вѣроятно, желалъ, чтобъ Даніель ни о чемъ не справляясь, безмолвно принималъ-бы его попеченіе. Бракъ сэра Гюго могъ усилить озлобленіе Деронды и возбудить въ немъ ненависть къ леди Малинджеръ и ея дѣтямъ, которыя угрожали лишить его любви сэра, Гюго; но ненавидѣть невинныя человѣческія существа -- такая нравственная нелѣпость, что Деронда не былъ на нее способенъ, и даже негодованіе, примѣшивавшееся къ его любви къ сэру Гюго, принимало форму страданія, а не страсти. Съ развитіемъ въ его умѣ идеи терпимости ко всѣмъ заблужденіямъ, онъ обыкновенно примѣнялъ эту идею и къ настоящему случаю. Сознаніе несправедливаго матеріальнаго лишенія или физическаго недостатка можетъ ожесточить себялюбивую, сосредоточенную натуру. Но болѣе возвышенная личность, видя, что ея горе тонетъ въ миріадѣ другихъ горестей, только развиваетъ въ себѣ гуманность и сочувствіе ко всѣмъ несчастнымъ. Рано пробудившаяся въ Даніелѣ чуткость къ извѣстнымъ впечатлѣніямъ навела его на размышленія о различныхъ вопросахъ жизни, придала новое направленіе его совѣсти, возбудила въ немъ сочувствіе ко многому и стремленіе къ опредѣленной цѣли, которыя отличали его отъ всѣхъ другихъ юношей его возвраста.
   Однажды, въ концѣ лѣтнихъ каникулъ, послѣ экскурсіи съ наставникомъ по Рейну и непродолжительнаго пребыванія въ аббатствѣ, Даніель, наканунѣ поступленія въ Кембриджъ, сказалъ сэру Гюго:
   -- Чѣмъ вы хотите меня сдѣлать, сэръ?
   -- Чѣмъ хочешь, мой милый мальчикъ,-- отвѣтилъ баронетъ;-- я предлагалъ уже тебѣ поступить въ армію, но ты къ моему удовольствію, отказался. Ты можешь самъ выбрать то поприще, къ которому ты чувствуешь большее влеченіе, но теперь еще рано дѣлать выборъ: прежде надо осмотрѣться и узнать свѣтъ. Университетъ представляетъ прекрасную дверь для вступленія въ жизнь. Онъ даетъ молодому человѣку случай одержать первые успѣхи, а часто успѣхъ даетъ опредѣленную форму его неяснымъ стремленіямъ. На-сколько мнѣ извѣстно, ты со своими способностями можешь посвятить себя любому занятію. Ты уже теперь такъ углубился въ классическіе языки, что перещеголялъ меня, и если они тебѣ надоѣли, ты можешь въ Кембриджѣ заняться математикой, какъ я дѣлалъ въ твои годы.
   -- Я полагаю, сэръ,-- отвѣтилъ, покраснѣвъ, Даніель,-- что въ выборѣ занятій я долженъ руководствоваться и финансовыми соображеніями. Вѣдь мнѣ придется жить своимъ трудомъ?..
   -- Не совсѣмъ. Конечно, я тебѣ совѣтую не быть расточительнымъ, да ты и не имѣешь къ этому расположенія, но нѣтъ причины отказывать себѣ въ необходимомъ. Ты будешь получать достаточное для холостяка содержаніе: ты можешь всегда разсчитывать на 700 ф. ст. въ годъ. Ты можешь пойти въ адвокаты, сдѣлаться литераторомъ или избрать для себя политическую карьеру. Признаюсь, послѣднее всего болѣе было-бы мнѣ по сердцу. Я очень желалъ-бы имѣть тебя всегда подъ рукою и грести въ одномъ челнокѣ съ тобой.
   Деронда былъ сильно смущенъ. Онъ сознавалъ необходимость поблагодарить дядю, но другія чувства волновали его въ эту минуту. Естественнѣе всего было теперь-же задать вопросъ объ его происхожденіи, но ему казалось, что въ эту минуту было невозможно упоминать объ этомъ или подвергнуть сэра Гюго унизительному признанію. Его щедрость къ Даніелю была тѣмъ замѣчательнѣе, что въ послѣднее время онъ выказывалъ особую экономію и всячески старался отложить побольше денегъ изъ пожизненныхъ доходовъ съ помѣстій на приданное дочерей; поэтому въ головѣ Даніеля блеснула мысль, что назначаемыми ему деньгами онъ не былъ-ли обязанъ своей матери? Конечно, это смутное предположеніе такъ-же скоро исчезло, какъ и появилось.
   Сэръ Гюго, повидимому, не замѣтилъ ничего страннаго въ выраженіи лица Даніеля и продолжалъ со своей обычной словоохотливостью:
   -- Я очень радъ, что ты, кромѣ классическихъ языковъ, занимался французскимъ и нѣмецкимъ. Дѣло въ томъ, что сдѣлать изъ себя греческо-латинскую машину и умѣть цитировать цѣлыя страницы классическихъ драматурговъ по одной данной строфѣ -- не можетъ принести никакой практической пользы, если не посвятить себя ученой карьерѣ. Вѣдь въ жизни никто не играетъ въ такія загадки и никогда не бываетъ запроса на греческую премудрость. Вообще замѣть, что слишкомъ много цитатъ въ рѣчи лишаютъ ее самостоятельности. Впрочемъ, настоящіе ученые занимаютъ въ обществѣ видное мѣсто и часто играютъ даже роль въ политикѣ. Это люди нужные, и если ты имѣешь влеченіе къ ученымъ степенямъ, то я ничего не имѣю противъ этого.
   -- Нѣтъ, кажется, опасеній, чтобъ я сдѣлался ученымъ, и надѣюсь, что вы не почувствуете слишкомъ большого разочарованія, если я не достигну первыхъ ученыхъ степеней.
   -- О, нѣтъ; я желалъ-бы, только чтобъ ты не осрамился, но Бога-ради не доходи до ученаго тупоумія, какъ, напримѣръ, молодой Бреканъ, который вышелъ изъ университета съ двумя учеными степенями, и съ тѣхъ поръ ни на что неспособенъ, кромѣ вышиванія подтяжекъ. Мнѣ хотѣлось-бы только, чтобъ ты вступилъ въ практическую жизнь съ хорошимъ дипломомъ. Я не возстаю противъ нашей университетской системы; мы, дѣйствительно, нуждаемся въ общемъ умственномъ развитіи, какъ въ спасительномъ противовѣсѣ противъ грошей и хлопчатки, особенно въ парламентѣ. Конечно, я совершенно забылъ греческій языкъ, но классическія занятія развили во мнѣ литературный вкусъ и, безъ сомнѣнія, благодѣтельно отразились на моихъ собственныхъ сочиненіяхъ.
   Даніель сохранилъ почтительное молчаніе насчетъ этого вопроса. Восторженная увѣренность въ превосходствѣ сочиненій сэра Гюго и въ безусловномъ преимуществѣ виговъ среди политическихъ партій мало-по-малу въ немъ разсѣялась. Онъ не принадлежалъ къ лучшимъ ученикамъ въ Итонѣ и хотя нѣкоторыя науки давались ему такъ-же легко, какъ искусство грести, но онъ не обладалъ тѣми способностями, которыя требуются отъ юношей, желающихъ блестѣть въ такихъ школахъ, какъ Итонъ. Въ немъ развилось сосредоточенное стремленіе къ широкому, всестороннему знанію, которое не соотвѣтствуетъ терпѣливой работѣ на узкомъ пути, ведущемъ къ научнымъ степенямъ. Къ счастью, онъ былъ скроменъ и смотрѣлъ на свои посредственные успѣхи просто, какъ на обыкновенное явленіе, а не какъ на доказательство его геніальности. Все-же Даніель не совершенно измѣнилъ высокому о немъ мнѣнію Фрезера: онъ отличался пылкимъ, хотя и сосредоточеннымъ характеромъ и яркимъ воображеніемъ. Эти качества не рѣзали глазъ при первомъ взглядѣ, но постоянно выражались въ его отношеніяхъ къ другимъ, что давало поводъ его товарищамъ упрекать его въ нравственной эксцентричности.
   -- Деронда былъ-бы первымъ среди насъ, если-бы имѣлъ въ себѣ нѣсколько больше самолюбія,-- говорили они.
   Но какъ могъ онъ проложить себѣ дорогу, когда чувствовалъ отвращеніе къ борьбѣ съ другими за первенство и останавливался по собственной волѣ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ цѣли, предпочитая, вопреки знаменитому изрѣченію Кляйва, быть ягненкомъ, а не мясникомъ? Однакожъ, ошибочно было-бы полагать, что Деронда былъ лишенъ своего рода самолюбія; мы знаемъ, какъ глубоко страдалъ онъ при мысли, что его происхожденіе было омрачено позорнымъ пятномъ; но бываютъ случаи, когда сознаніе наносимаго вреда развиваетъ въ человѣкѣ не жестокую рѣшимость наносить другимъ вредъ и пользоваться чужими несчастьями, какъ ступенями для своего возвышенія, а, напротивъ,-- ненависть ко всякому злу. Онъ также подвергался вспышкамъ гнѣва, также готовъ былъ наносить удары, но не въ такихъ случаяхъ, когда можно было-бы этого ожидать. Во всемъ, что касалось его самого, инстинктъ возмездія у него съ самаго дѣтства былъ подчиненъ всепримиряющему чувству любви. Любовь удерживаетъ эгоистичное, гнѣвное я въ подчиненномъ положеніи, такъ-что, оно, наконецъ, привыкаетъ къ самоуничиженію и не возвышаетъ голоса. Такимъ образомъ, съ годами, чувства Деронды къ сэру Гюго хотя и видоизмѣнялись подъ вліяніемъ критическаго анализа, но отличались той гуманной терпимостью, которая примиряетъ подозрительность съ любовью. Старинный, дорогой сердцу домашній очагъ, со всѣмъ, что въ немъ заключалось, не исключая леди Малинджеръ и ея дочерей, былъ для него такъ-же святъ, какъ и въ дѣтствѣ: только теперь онъ смотрѣлъ на него подъ другимъ угломъ зрѣнія. Святыня не представлялась ему уже сверхъестественной совершенной, но человѣческая рука, создавшая эту святыню, возбуждала въ немъ такое теплое почтительное чувство, котораго не могло поколебать никакое неожиданное открытіе. Конечно, самолюбіе Деронды, даже въ самые ранніе, весенніе дни его жизни, не ставило себѣ цѣлью грубое торжество физической силы или пошлые, обыденные тріумфы учащейся молодежи; быть можетъ, это происходило оттого, что онъ еще въ дѣтствѣ сжегъ въ себѣ всѣ зачатки подобнаго мелочнаго эгоизма на пламени возвышенныхъ идей. Удерживать себя отъ того, къ чему другіе стремятся, требуетъ неменьшей энергіи, и юноша, питающій неудержимое влеченіе къ ящику съ карандашами товарища, нисколько не энергичнѣе другого, который чувствуетъ столь-же неудержимое влеченіе отдать товарищу свой ящикъ съ карандашами. Однакоже, Деронда вовсе не избѣгалъ уродливыхъ, съ его точки зрѣнія, сценъ школьной жизни; напротивъ, онъ охотно присутствовалъ при нихъ, нѣжно заботясь о томъ изъ товарищей, который самъ не умѣлъ заботиться о себѣ; Это видимое, часто компрометировавшее его, чувство товарищества дѣлала его популярнымъ, такъ-какъ гуманное влеченіе къ изслѣдованію причинъ человѣческихъ страданій, развившееся въ немъ такъ-же рано, какъ другого рода геніальная способность въ поэтѣ, написавшемъ "Королеву Мабъ", въ девятнадцать лѣтъ,-- отличалось такой добротой, что его невольно приписывали чувству товарищества. Но довольно; въ человѣкѣ много скрытаго не только зла, но и добра, которое нельзя описать ни словомъ, ни перомъ, а можно только отгадать каждому изъ насъ, соразмѣрно съ нашей внутренней прозорливостью.
   Въ Кембриджѣ Даніель производилъ такое-же впечатлѣніе на всѣхъ окружавшихъ его, какъ и въ Итонѣ. Всѣ интересовавшіеся имъ единогласно говорили, что онъ могъ-бы достигнуть перваго мѣста, если-бъ онъ смотрѣлъ на ученіе только какъ на средство къ достиженію успѣха, а не какъ на орудіе для развитія мыслей и мнѣній, такъ-какъ, придерживаясь этого послѣдняго взгляда, онъ критиковалъ методы и подвергалъ оцѣнкѣ тотъ грузъ, который онъ долженъ былъ нести на себѣ, напрягая всѣ свои силы. Сначала университетскія занятія имѣли для него большую прелесть: относясь равнодушно къ классическимъ языкамъ, онъ энергично принялся за математику, къ которой еще въ дѣтствѣ выказывалъ необыкновенную способность, и съ удовольствіемъ почувствовалъ свою силу въ сравнительно новой отрасли знанія. Это чувство довольства собою, а также похвалы наставника побудили его держать экзаменъ на первую ученую степень по математикѣ; онъ желалъ сдѣлать пріятное сэру Гюго своими успѣхами; занятіе высшей математикой, вліяя на него тѣмъ чарующимъ образомъ, которымъ дѣйствуетъ на душу всякая серьезная умственная работа, развивало въ немъ новую охоту къ труду.
   Но вскорѣ на его пути опять появилась преграда. Въ немъ все болѣе и болѣе стало развиваться стремленіе къ основательнымъ, раціональнымъ научнымъ занятіямъ, ненмѣвишмъ ничего общаго съ поверхностнымъ, узкимъ зубреніемъ, требуемымъ для экзамена. (Дѣло происходило пятнадцать лѣтъ тому назадъ, когда англійская университетская система не представляла безусловнаго совершенства.) Въ минуты сильнаго неудовольствія къ тѣмъ несовершеннымъ методамъ, которые не обращаютъ вниманія на изслѣдованіе принциповъ, составляющихъ жизненную суть всѣхъ знаній, онъ упрекалъ себя въ самолюбивомъ стремленія къ пріобрѣтенію тѣхъ преимуществъ, которыя даетъ ученая степень англійскаго университета, и въ немъ просыпалось желаніе просить сэра Гюго, чтобы онъ позволилъ ему выйдти изъ Кембриджа и продолжать независимое занятіе наукой заграницей. Зародышъ этого стремленія уже замѣтенъ былъ въ его дѣтскомъ пристрастіи къ всеобщей исторіи и желаніи близко ознакомиться съ жизнью иностранныхъ государствъ, подобно странствующимъ студентамъ среднихъ вѣковъ. Теперь онъ жаждалъ такой подготовки къ жизни, которая не ограничивалабы его опредѣленной рамкой и не лишила-бы его возможности послѣдующаго выбора, основаннаго на свободномъ умственномъ развитіи. Такимъ образомъ ясно, что главный недостатокъ Деронды заключался въ нерѣшительности и колебаніи его мыслей, что поддерживалось его положеніемъ: ему не было необходимости немедленно зарабатывать кусокъ, хлѣба или поспѣшно вступить на какое-нибудь опредѣленное поприще, а его чуткость къ полутаинственному своему происхожденію заставляла его желать какъ можно долѣе оставаться въ нейтральномъ положеніи относительно общества. Другіе люди,-- думалъ онъ,-- имѣли опредѣленныя занятія, и мѣсто въ жизни, а ему нечего было торопиться. Но планъ Даніеля о продолженіи научныхъ занятій заграницею; по всей вѣроятности, остался-бы въ области мечтаній, если-бъ одно неожиданное обстоятельство не помогло ему его осуществить.
   Обстоятельство это заключалось въ пламенной дружбѣ, къ товарищу, которая, начавшись въ университетѣ, продолжалась и во всю послѣдующую жизнь. Въ одно время съ Даніелемъ поступилъ въ Кембриджъ и занималъ комнату рядомъ съ нимъ юноша, отличавшійся своей необыкновенной эксцентричностью. Его строгія черты лица и бѣлокурые волосы, ниспадавшіе на плечи, напоминали старинныя работы первыхъ германскихъ живописцевъ, а когда веселая шутка оживляла его блѣдное лицо, то въ его глазахъ и улыбкѣ обнаруживался юморъ зрѣлаго человѣка. Отецъ его, замѣчательный граверъ, умеръ одиннадцать лѣтъ тому назадъ, и его мать должна была воспитывать на свои, очень скудныя средства, трехъ дочерей. Гансъ Мейрикъ чувствовалъ себя столбомъ или, вѣрнѣе сказать, сучковатымъ пнемъ, служащимъ поддержкой этимъ слабымъ вьющимся растеніямъ. Въ немъ не было недостатка въ способности и честномъ намѣреніи сдѣлаться дѣйствительно надежной поддержкой своей семьи; легкость и быстрота соображенія, которыя онъ обнаруживалъ въ научныхъ занятіяхъ, могли обезпечить ему такіе-же успѣхи въ Кембриджѣ, какъ въ школѣ, въ которой онъ получилъ первоначальное воспитаніе. Единственная опасность, грозившая преградить ему путь къ достиженію ученой степени, заключалась въ легкомысленныхъ вспышкахъ, которыя происходили не отъ дурныхъ привычекъ, а отъ неумѣнья сдерживать себя, причемъ онъ готовъ былъ на такіе поступки, которые мало-по-малу могли развить въ немъ самые предосудительные недостатки.
   Гансъ въ хорошія минуты былъ добрымъ, любящимъ существомъ и въ Дерондѣ нашелъ себѣ друга, тѣмъ болѣе преданнаго, что случайныя уклоненія юноши отъ истиннаго пути возбуждали въ немъ искреннее сожалѣніе. Дѣйствительно, Гансъ жилъ болѣе въ комнатахъ Деронды, чѣмъ въ своей, откровенно бесѣдовалъ съ нимъ о своихъ семейныхъ дѣлахъ, занятіяхъ и надеждахъ, разсказывалъ ему о бѣдности его домашней обстановки о своей любви къ матери и сестрамъ, о своей страсти къ живописи, которую онъ, однакожъ, рѣшился побороть, въ себѣ, чтобы имѣть возможность лучше обезпечить жизнь дорогихъ для него существъ. Онъ не требовалъ ничего взамѣнъ своего довѣрія и смотрѣлъ на Деронду, какъ на олимпійца, ни въ чемъ ненуждавшагося; подобный эгоизмъ въ дружбѣ довольно часто встрѣчается въ общительныхъ, живыхъ натурахъ. Даніель былъ этимъ очень доволенъ и мало-по-малу привыкъ заботиться о немъ какъ о родномъ братѣ, удерживать его въ минуты его слабости и разными ловкими ухищреніями не только пополнять недостатокъ его денежныхъ средствъ, но и спасать его отъ угрожавшихъ ему лишеній. Подобная дружба легко принимаетъ характеръ нѣжной любви; одинъ расправляетъ свои могучія крылья, находя отраду въ покровительствѣ слабаго, а другой съ наслажденіемъ ищетъ пріюта подъ ихъ сѣнью. Мейрикъ готовился къ экзамену для полученія ученой степени по классическимъ языкамъ, и успѣхъ, имѣвшій для него во многихъ отношеніяхъ громадное значеніе, былъ тѣмъ вѣроятнѣе, что его трудолюбіе поддерживалось стойкой дружбой Деронды.
   Но неосторожность Мейрика въ началѣ осенняго семестра едва не уничтожила всѣхъ его надеждъ. Съ обычнымъ рѣзкимъ переходомъ отъ ненужныхъ расходовъ къ излишнимъ лишеніямъ, онъ употребилъ почти всѣ свои деньги на покупку старой гравюры и возвратился въ Кембриджъ изъ Лондона въ третьемъ классѣ вагона, гдѣ онъ до того засорилъ себѣ глаза, что у него сдѣлалось серьезное воспаленіе, грозившее на вѣки испортить его зрѣніе. Этотъ неожиданный несчастный случай побудилъ Деронду пожертвовать собою и своими занятіями для друга; онъ энергично принялся помогать Гансу въ его занятіяхъ, надѣясь такимъ образомъ замѣнить ему глаза и доставить возможность выдержать экзаменъ. Желая скрыть отъ семьи свою болѣзнь, Мейрикъ остался въ Кембриджѣ на рождественскіе праздники подъ предлогомъ усиленныхъ занятій, и Даніель также не поѣхалъ домой.
   Видя, что ради него Деронда пренебрегаетъ своими собственными занятіями, Гансъ часто ему говорилъ:
   -- Ой, дружище, ты меня выручаешь, а себя губишь. Съ вашей математикой въ одинъ день можно перезабыть все, что вызубрилъ въ сорокъ.
   Деронда не соглашался, чтобъ онъ чѣмъ-нибудь рисковалъ, и поддался вполнѣ чарующему вліянію дружбы и отчасти вновь проснувшемуся въ немъ интересу къ прежнимъ классическимъ занятіямъ. Но все-же, когда Гансъ, оправившись, могъ уже читать самъ. Деронда съ новой энергіей принялся за работу. Всѣ его усилія, однакожъ, ни къ чему не привели; за то Мейрикъ одержилъ полную побѣду, что доставило ему большое удовольствіе.
   Успѣхъ, быть можетъ, примирилъ-бы Деронду съ университетскими занятіями, но пустота всего, начиная отъ политики до мелочныхъ забавъ, никогда насъ такъ не поражаетъ, какъ въ минуту неудачи. Понесенное имъ пораженіе, въ сущности, не имѣло для него серьезнаго значенія, но потеря времени на занятіе, несоотвѣтствовавшее его желаніямъ, возбудила въ немъ совершенное отвращеніе къ нимъ, и смутное намѣреніе покинуть Кембриджъ приняло теперь опредѣленную форму. Раскрывая этотъ планъ Мейрику, онъ объяснилъ, что очень радъ неожиданному обороту дѣлъ, уничтожавшему въ немъ всякое колебаніе, но, конечно, призналъ, что, въ случаѣ серьезнаго сопротивленія сэра Гюго, ему поневолѣ придется уступить.
   Счастье и благодарность Мейрика были парализованы безпокойствомъ о другѣ. Онъ вѣрилъ въ искренность желанія Деронды заниматься за-границей, но онъ чувствовалъ что ради него Даніель поставилъ себя въ невыгодное положеніе относительно сэра Гюго.
   -- Если-бъ ты получилъ ученую степень,-- сказалъ онъ, мрачно насупивъ брови,-- то въ глазахъ сэра Гюго могъ-бы съ честью выйдти изъ университета, но теперь ради меня ты испортилъ свою будущность, и я не могу ничего сдѣлать для тебя.
   -- Нѣтъ, можешь; ты долженъ выйдти первымъ изъ Кембриджа и это будетъ лучшимъ результатомъ всѣхъ моихъ занятій.
   -- Чортъ возьми! ты спасъ изъ воды дворняжку и хочешь, чтобъ она была красивой левреткой. Многіе поэты изображали въ трагедіяхъ страданія человѣка, продавшаго свою душу чорту изъ личныхъ интересовъ, а я напишу трагедію, въ которой герой продалъ свою душу Богу и разстроилъ тѣмъ всю свою жизнь.
   Мейрикъ не довольствовался выраженіемъ на словахъ своего сожалѣнія о понесенной Даніелемъ, по его милости, потерѣ. Онъ написалъ сэру Гюго и объяснилъ въ пламенныхъ выраженіяхъ, что Деронда непремѣнно получилъ-бы ученую степень, если-бъ не пожертвовалъ ему всѣмъ своимъ временемъ передъ экзаменомъ.
   Оба друга отправились въ Лондонъ вмѣстѣ: Мейрикъ съ радостной вѣстью къ матери и сестрамъ, жившимъ въ маленькомъ домикѣ въ Чельси, а Деронда съ твердой рѣшимостью сообщить свой планъ сэру Гюго. Онъ болѣе всего надѣялся на пристрастіе баронета ко всякаго рода эксцентричностямъ, но не ожидалъ встрѣтить такъ мало сопротивленія съ его стороны. Сэръ Гюго принялъ его нѣжнѣе обыкновеннаго, не упрекнулъ за неудачу и выслушалъ его просьбу о поѣздкѣ за-границу скорѣе съ серьезнымъ вниманіемъ, чѣмъ съ удивленіемъ.
   -- Такъ ты не хочешь быть англичаниномъ до мозга костей?-- сказалъ онъ, наконецъ, пристально смотря на Даніеля.
   -- Я хочу быть англичаниномъ, но желаю познакомиться съ точками зрѣнія другихъ и отдѣлаться отъ исключительныхъ, узкихъ англійскихъ методовъ въ научныхъ занятіяхъ.
   -- Понимаю, ты не хочешь быть обыкновеннымъ, пошлымъ юношей, и я не имѣю ничего противъ твоего желанія сбросить съ себя нѣкоторые изъ національныхъ предразсудковъ. Мнѣ самому принесло большую пользу долгое пребываніе за-границей. Но, Бога ради, продолжай одѣваться по-англійски и не привыкай къ дурнымъ сигарамъ. Да вотъ еще, милое дитя мое... доброта и самопожертвованіе вещи хорошія, но не надо ими злоупотреблять. Какъ-бы то ни было, я согласенъ на твой отъѣздъ, только подожди немного: я кончу дѣла въ комитетѣ, и мы поѣдемъ вмѣстѣ.
   Такимъ образомъ, желаніе Деронды исполнилось. Но прежде, чѣмъ уѣхать за-границу онъ провелъ нѣсколько часовъ въ домѣ Ганса Мейрика, гдѣ онъ познакомился съ его матерью и сестрами. Застѣнчивыя молодыя дѣвушки съ любопытствомъ разглядывали каждую черточку на лицѣ друга и благодѣтеля ихъ брата. Онъ казался имъ полнымъ совершенствъ идеаломъ, и послѣ его ухода меньшая изъ нихъ тотчасъ-же принялась, подъ руководствомъ старшихъ; за его портретъ въ видѣ Карамальзамана.
  

ГЛАВА XVII.

   Въ прекрасный іюньскій вечеръ Деронда гребъ въ лодкѣ вверхъ по Темзѣ. Около года прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ возвратился въ Англію изъ за-границы, увѣренный въ томъ, что его воспитаніе закончено и, что ему пора занять мѣсто въ англійскомъ обществѣ. Хотя, изъ угожденія сэру Гюго и, чтобъ оградить себя отъ праздности, онъ началъ было приготовляться къ адвокатурѣ, тѣмъ не менѣе его колебаніе относительно выбора жизненнаго поприща усиливалось съ каждымъ днемъ.
   Онъ всегда любилъ кататься въ лодкѣ и теперь, живя въ Лондонѣ съ Малинджерами, находилъ большое удовольствіе въ уединенныхъ прогулкахъ по рѣкѣ. Онъ держалъ свою лодку въ Петнеѣ, и когда только сэръ Гюго не нуждался въ его присутствіи, онъ считалъ для себя величайшимъ удовольствіемъ грести до заката солнца и возвращаться домой при блескѣ звѣздъ. Это не значило, чтобъ онъ находился въ сантиментальномъ настроеніи, но онъ былъ все время въ томъ созерцательномъ расположеніи духа, которое часто встрѣчается въ современныхъ молодыхъ людяхъ, спрашивающихъ себя съ горечью, стоитъ-ли принимать участіе въ жизненной борьбѣ? Я, конечно, говорю о такихъ молодыхъ людяхъ, которые могутъ предаваться этимъ празднымъ размышленіямъ, получая 3--5% съ капитала, нажитаго не ихъ трудомъ. Сэръ Гюго не мало удивлялся тому, что юноша, представлявшій собою блестящій контрастъ съ болѣзненными и плаксивыми представительницами человѣчества, могъ носиться съ идеями, которыя, въ сущности, не заслуживали никакого вниманія, ему лично казались только туманными иллюзіями. Это особенно поражало его потому, что Деронда не хотѣлъ быть литераторомъ, ремесло котораго заключается именно въ наживаніи денегъ распространеніемъ оригинальныхъ, подчасъ нелѣпыхъ идей.
   Въ темно-синей курткѣ и такой-же маленькой фуражкѣ, съ коротко подстриженными волосами и большой шелковистой бородой, Даніель сохранялъ только отдаленные слѣды прежняго херувимчика. Но всякій, кто видалъ его въ дѣтствѣ, сразу могъ-бы узнать его по своеобразному пронизывающему взгляду его проницательныхъ глазъ, который Гвендолина назвала почему-то страшнымъ, хотя, въ сущности, онъ выражалъ лишь мягкую наблюдательность. Теперь онъ что-то тихо напѣвалъ; у него былъ высокій баритонъ. Впрочемъ, достаточно было взглянуть на его могучую фигуру и рѣшительное, серіозное лицо, чтобъ положительно отвергнуть всякую возможность встрѣтить въ немъ очаровательнаго нѣжнаго тенора, рѣдко даруемаго природою человѣку безъ ущерба для прочихъ его качествъ. Руки у него были большія, пальцы гибкіе, сильные, подобные тѣмъ, которые рисовалъ Тиціанъ, желая представить соединеніе силы съ изяществомъ. Точно также было большое сходство между лицомъ Деронды и потретами Тиціана: тотъ-же блѣдно-смуглый цвѣтъ лица, тотъ-же высокій лобъ, тѣ-же спокойные, проницательные глаза! Онъ не походилъ теперь, какъ въ дѣтствѣ, на серафима, а былъ совершенно земнымъ мужественнымъ созданіемъ; но при взглядѣ на него, вы все-же получали понятіе о высшей человѣческой породѣ. Подобные типы встрѣчаются на всѣхъ ступеняхъ общества, и часто насъ поражаетъ такое лицо въ рабочемъ, неожиданно поднимающемъ на насъ глаза, чтобъ отвѣтить на какой-нибудь вопросъ. Многіе, желая сказать Даніелю что-нибудь пріятное, говорили ему, что его лицо не можетъ не остановить на себѣ всеобщаго вниманія; но эти комплименты только сердили его, такъ-какъ, смотря на себя въ зеркало, онъ постоянно съ горечью думалъ о той, на которую долженъ былъ походить, и о судьбѣ которой онъ не смѣлъ ни у кого спрашивать.
   Около моста Кью на Темзѣ между шестью и семью часами вечера бываетъ еще довольно оживленно. На дорожкахъ по берегу виднѣлись гуляющіе, а по рѣкѣ тянулись барки. Деронда налегъ на весла, чтобъ поскорѣе миновать этотъ оживленный уголокъ, но вдругъ увидалъ передъ собою большую барку, и, взявъ въ сторону, чтобъ дать ей дорогу остановился у самаго берега. Онъ продолжалъ безсознательно напѣвать вполголоса, баркароллу изъ "Отелло", въ которой Россини переложилъ на музыку знаменитыя строфы Данта:
  
   "Ness im maggior dolore
   Che ricordarsi del tempo felice
   Nella miseria" *).
   *) Нѣтъ большаго горя, чѣмъ горе воспоминанія о счастливомъ времени.
  
   Трое или четверо прохожихъ остановились на берегу и смотрѣли, какъ барка проходила подъ мостъ; по всей вѣроятности, и они обратили вниманіе на молодого джентльмена въ лодкѣ; но тихіе звуки его пѣсни, повидимому, поразили не ихъ, а стоявшую въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него маленькую фигуру, какъ-бы олицетворявшую собою то горе, о которомъ онъ безсознательно пѣлъ. Это была молодая дѣвушка лѣтъ восемнадцати, небольшого роста, худенькая, съ маленькимъ, нѣжнымъ личикомъ, въ большой черной шляпѣ, изъ-подъ которой виднѣлись черныя кудри, зачесанныя за уши, и въ длинной шерстянной накидкѣ. Руки ея безпомощно висѣли, а глаза были устремлены въ воду съ неподвижнымъ выраженіемъ отчаянія. Увидавъ ее, Деронда пересталъ пѣть; вѣроятно, она прислушивалась къ его голосу, не зная откуда онъ доносится, потому что, увидѣвъ его, она съ испугомъ, осмотрѣлась по сторонамъ и отступила назадъ. Ихъ взгляды встрѣтились и на одно мгновеніе остановились другъ на другѣ, но для лицъ, пристально смотрящихъ другъ на друга, мгновеніе кажется вѣчностью. Взглядъ молодой дѣвушки походилъ на взглядъ газели, обращающейся въ бѣгство: въ немъ не было ни стыда, ни страха, а только застѣнчивое смущеніе. Дерондѣ показалось, что она едва-ли сознавала, что вокругъ нея происходитъ. Мучилъ-ли ее голодъ или какое-нибудь страшное горе? Онъ почувствовалъ къ ней сожалѣніе и глубокое сочувствіе; но черезъ минуту она обернулась и пошла къ сосѣдней скамейкѣ, стоявшей подъ деревомъ.
   Онъ не имѣлъ никакого права оставаться долѣе на этомъ мѣстѣ и слѣдить за нею; бѣдно одѣтыя печальныя женщины часто встрѣчаются на улицахъ, но эта молодая дѣвушка сосредоточила на себѣ его вниманіе нѣжными чертами своего лица и необыкновенной, своеобразной красотою. Но это именно и удерживало его отъ попытки предложить ей свои непрошенныя услуги. Онъ принялся грести изо всей силы и вскорѣ очутился далеко вверхъ по рѣкѣ. Но образъ несчастной дѣвушки неотступно его преслѣдовалъ. То онъ думалъ, что, она, вѣроятно жертва какой-нибудь романтической исторіи, то упрекалъ себя за предразсудокъ, въ силу котораго интересное личико должно было непремѣнно имѣть и интересное приключеніе, наконецъ, онъ оправдывалъ свое сочувствіе къ ней тѣмъ, что горе всегда трагичнѣе въ прелестномъ, нѣжномъ ребенкѣ.
   Въ послѣднее время Деронда сосредоточилъ всѣ свои помыслы на своей будущей судьбѣ; но колебаніе его насчетъ выбора жизненнаго поприща имѣло тѣсную связь со всѣмъ міромъ, прошедшимъ и настоящимъ, такъ что новый образъ безпомощнаго горя, только-что имъ видѣнный, тотчасъ-же послужилъ ему лишнимъ звеномъ въ общей цѣпи причинъ, удерживавшихъ его отъ подчиненія той рутинѣ, которая заставляетъ людей оправдывать существующее зло и рядиться въ чужія мнѣнія, какъ въ мундиръ.
   Возвращаясь домой, Даніель почти не гребъ, а совершенно отдался теченію, которое тихо несло его внизъ. Когда онъ достигъ Ричмондскаго моста, солнце уже садилось и приближались сумерки, которыя онъ любилъ проводить на рѣкѣ въ мечтательномъ созерцаніи. Онъ выбралъ уединенный уголокъ противъ садовъ Кью, причалилъ къ берегу и легъ въ лодку на спину, положивъ голову на подушки въ уровень съ бортомъ, такъ что онъ видѣлъ всѣ окружающіе его предметы, а его нельзя было видѣть. Долго онъ не сводилъ глазъ съ открывавшагося передъ нимъ вида на широкую зеркальную поверхность рѣки, въ которой отражалось голубое небо и терпѣливо ждалъ, пока появится ночной часовой, дѣлающій перекличку звѣздамъ, по фантазіи восточныхъ поэтовъ. Онъ предался поэтическому забытью и уже мечтательно смѣшивалъ свое "я" съ окружающей его природой, какъ вдругъ его взглядъ остановился на невысокихъ ивахъ, покрывавшихъ противоположный берегъ. Среди нихъ что-то мелькнуло; страшное предчувствіе сжало ему сердце. Черезъ мгновеніе у самой воды показалась маленькая фигурка молодой дѣвушки, освѣщенная умирающими лучами солнца. Онъ боялся испугать ее неожиданнымъ движеніемъ и безмолвно слѣдилъ за нею. Она осмотрѣлась по сторонамъ, и убѣдившись, что никто не могъ ей помѣшать, повѣсила шляпу на ближайшее дерево, сняла съ себя шерстяную накидку и опустила ее въ воду, потомъ вытащила и сдѣлала шагъ впередъ. Деронда понялъ, что она хотѣла обернуть себя мокрой накидкою, какъ саваномъ; нечего было долѣе ждать. Онъ вскочилъ и поспѣшно переправился на другой берегъ. Несчастная, видя, что ея намѣреніе открыто, упала на берегъ, закрывъ лицо руками. Выскочивъ на песокъ, Даніель тихо подошелъ къ ней и нѣжно произнесъ:
   -- Не бойтесь... Вы несчастны... Довѣрьте мнѣ ваше горе... Скажите, что я могу для васъ сдѣлать?
   Она подняла голову и взглянула на его. Лицо его было обращено къ свѣту, и она его узнала. Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ она молчала, не сводя съ него глазъ. Наконецъ, она тихимъ, мелодичнымъ голосомъ съ иностраннымъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, чисто-англійскимъ акцентомъ промолвила:
   -- Я васъ видѣла прежде... nella miseria...
   Не понимая на что она намекала. Леронда подумалъ, что она отъ горя и голода, вѣроятно, стала заговариваться.
   -- Вы пѣли,-- продолжала она, какъ-бы во снѣ,-- nessun maggior dolore...
   -- Да, да,-- отвѣтилъ Даніелъ, понявъ, въ чемъ дѣло;-- я часто пою эту баркароллу. Но вамъ здѣсь оставаться нельзя. Позвольте мнѣ отвезти васъ домой въ моей лодкѣ. Позвольте мнѣ достать изъ воды вашу накидку.
   Онъ не хотѣлъ безъ ея разрѣшенія дотронуться до накидки, которая снова сползла въ воду, и ему показалось, что она лихорадочно сжала руку, которой держала одинъ конецъ накидки. Но глаза ея были по-прежнему устремлены на него.
   -- Вы, кажется, добрый человѣкъ,-- промолвила она;-- быть можетъ, вашими устами говоритъ Богъ.
   -- Довѣрьтесь мнѣ. Позвольте мнѣ вамъ помочь. Я прежде умру, чѣмъ позволю кому-нибудь васъ обидѣть.
   Она встала и потащила за собою мокрую накидку но, при ея чрезмѣрной слабости, она была слишкомъ тяжела для нея, и она выпустила ее изъ рукъ. Эта маленькая фигурка съ безпомощно опущенными руками и пристально устремленнымъ на Даніеля взоромъ была по-истинѣ божественна.
   -- Боже мой!-- съ чувствомъ произнесъ Деронда, который при видѣ этой несчастной покинутой дѣвушки не могъ не подумать въ душѣ; "быть можетъ, и моя мать была такаяже несчастная."
   Эти слова, которыми на всемъ свѣтѣ, на западѣ и на востокѣ, выражается состраданіе къ чужому несчастью, внушили, повидимому, молодой дѣвушкѣ довѣріе къ Дерондѣ. Она подошла къ лодкѣ и уже положила маленькую руку на его руку, какъ вдругъ остановилась.
   -- Мнѣ некуда идти,-- промолвила она;-- у меня здѣсь нѣтъ никого...
   -- Я васъ отвезу къ одной почтенной дамѣ, у которой нѣсколько дочерей,-- поспѣшно отвѣтилъ Деронда, какъ-бы обрадовавшись тому, что домъ, изъ котораго она бѣжала былъ очень далекъ отсюда.
   Но она все еще колебалась и застѣнчиво прибавила:
   -- Вы служите въ театрѣ?
   -- Нѣтъ, я ничего общаго съ театромъ не имѣю,-- рѣшительно отвѣтилъ Деронда и прибавилъ съ нѣжной мольбою:-- я отвезу васъ къ доброй, почтенной дамѣ, у которой вамъ будетъ очень хорошо. Не надо терять времени; вы можете здѣсь простудиться. Жизнь еще доставитъ вамъ много счастья; право, на свѣтѣ еще есть и добрые люди.
   Она болѣе не сопротивлялась, прыгнула въ лодку и ловко усѣлась на подушкѣ, точно это было для нея привычное дѣло.
   -- У васъ, кажется, было что-то на головѣ?-- спросилъ Деронда.
   -- Шляпа,-- сказала незнакомка;-- она осталась на деревѣ.
   -- Я принесу ее,-- крикнулъ Деронда, удерживая ее рукою;-- не бойтесь, лодка не отойдетъ.
   Онъ выскочилъ на берегъ, досталъ шляпу и мокрую накидку и, сложивъ ее, бросилъ на дно лодки.
   -- Намъ надо увезти накидку,-- сказалъ онъ весело,-- а то люди, видѣвшіе васъ, могутъ подумать, что вы утонули. Я очень сожалѣю, что не могу вамъ предложить ничего, кромѣ куртки; надѣньте ее; въ этомъ ничего не будетъ неприличнаго. Дамы, возвращаясь по рѣкѣ поздно вечеромъ, часто надѣваютъ мужскіе пальто и сюртуки.
   Онъ съ улыбкой протянулъ ей свою куртку; она взяла ее, грустно улыбнулась и накинула себѣ на плечи.
   -- У меня есть бисквиты, хотите?-- спросилъ Деронда.
   -- Нѣтъ, я не могу ѣсть. У меня еще было немножко денегъ, чтобы купить хлѣба.
   Онъ молча сталъ грести, и они быстро понеслись по теченію. Она не смотрѣла на него, но слѣдила за взмахами веселъ, полулежа на подушкѣ и какъ-бы начиная находить прелесть въ окружавшей ее теплотѣ и въ возвращеніи къ жизни. Сумерки уже наступили; багровыя полосы исчезли на небѣ, и звѣзды появилисъ одна за другой; но луна еще не всплыла надъ деревьями и высокими зданіями. Въ полумракѣ Даніель не могъ ясно разглядѣть выраженіе лица молодой дѣвушки. Его все еще мучило опасеніе за ея умственныя способности, такъ-какъ попытка на самоубійство была очевидна; онъ хотѣлъ заговорить съ нею, но удерживался, желая прежде заслужить ея довѣріе своимъ скромнымъ поведеніемъ.
   -- Я люблю прислушиваться къ плеску воды,-- сказала она тихо.
   -- И я тоже.
   -- Если-бъ вы не подоспѣли на помощь,-- я теперь была-бы уже мертвой.
   -- Не говорите объ этомъ. Я надѣюсь, что вы никогда не будете сожалѣть о томъ, что я удержалъ васъ отъ такого страшнаго шага.
   -- Не знаю, слѣдуетъ-ли еще мнѣ радоваться тому, что я не умерла. Maggior dolore miseria продолжались долѣе tempo Jelice... Dolore,-- прибавила она задумчиво,-- miseria -- эти слова мнѣ кажутся вѣчно живыми.
   Деронда молчалъ; онъ не хотѣлъ ее разспрашивать, боясь выказать притязаніе на право благодѣтеля или недостатокъ уваженія къ ея горю.
   -- Я думала, что въ этомъ нѣтъ ничего дурного,-- продолжала она, смерть и жизнь равны передъ Богомъ. Наши отцы убивали дѣтей и самихъ себя, чтобъ сохранить въ чистотѣ свои души. Я дѣйствовала съ той-же цѣлью, но теперь мнѣ Богъ приказываетъ жить, хотя я, право, не знаю какая мнѣ предстоитъ жизнь?
   -- Вы найдете себѣ друзей. Я вамъ ихъ найду.
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила она мрачно, качая головой,-- у меня на свѣтѣ есть только мать и братъ -- и то я не могу ихъ найти.
   -- Вы англичанка? Вы должны быть англичанкой: вы такъ отлично говорите по-англійски.
   Она не спѣшила отвѣтомъ и устремила на Деронду застѣнчивый, но пристальный взглядъ, стараясь разглядѣть въ полумракѣ его черты. До сихъ поръ она смотрѣла только на весла. Казалось, какъ будто она только-то проснулась и не знала, что въ ея впечатлѣніяхъ была дѣйствительность и что -- сонъ.
   Продолжительное одиночество отняло у нея способность различать дѣйствительность отъ фантазіи, внѣшнее отъ внутренняго. Взглядъ ея былъ полонъ удивляющейся боязливости, какъ смотритъ покинутый въ пустынѣ младенецъ на являющагося ему ангела еще не зная, съ чѣмъ онъ явился: съ гнѣвомъ или милостью.
   Деронда покраснѣлъ отъ этого взгляда, котораго онъ больше чувствовалъ, нежели замѣчалъ.
   -- Вы хотите знать, англичанка-ли я?-- спросила она.
   -- Я ничего не хочу знать, исключая того, что вы сами мнѣ скажете -- отвѣтилъ онъ, все еще боясь, что она не совсѣмъ нормальна,-- но не лучше-ли вамъ отдохнуть и не говорить?
   -- Нѣтъ, я вамъ скажу. Я родилась въ Англіи, но я еврейка.
   Деронда ничего не отвѣтилъ, но удивился тому, что самъ не призналъ въ ней еврейскаго типа, хотя всякій, видавшій нѣжныя лица испанскихъ молодыхъ дѣвушекъ, могъ принять ее и за испанку.
   -- Вы меня презираете?-- Грустно спросила она.
   -- Я не такъ глупъ.
   -- Конечно, есть много дурныхъ евреевъ.
   -- Также, какъ и христіанъ; но вѣдь это не можетъ служить для меня причиной презирать ихъ.
   -- Моя мать и братъ были хорошіе люди, но я ихъ никогда не найду. Я прибыла сюда издалека, изъ-за границы. Я убѣжала... Но я вамъ не могу всего разсказать. Я думала все, что я найду мать, что Богъ меня приведетъ къ ней. Но потомъ я предалась отчаянію, и сегодня цѣлый день у меня звучало въ ушахъ только одно слово: Никогда! никогда!.. Теперь я начинаю опять думать, что я ее найду. Не даромъ-же Богъ велитъ мнѣ жить.
   Тутъ силы ей измѣнили, она закрыла лицо руками и горько зарыдала. Деронда надѣялся, что слезы успокоятъ ее и началъ обдумывать, какъ ему выполнить свой трудный планъ -- представить молодую дѣвушку леди Малинджеръ? Она, конечно, была добрѣйшей женщиной, но, по всей вѣроятности, онъ не застанетъ ее дома, а, въ такомъ случаѣ, онъ можетъ опасаться, что слуги блестящаго аристкратическаго дома дурно примутъ несчастную дѣвупіку. Но куда-же ее помѣстить? Эта мысль тѣмъ болѣе безпокоила его, что отвѣтственность за результатъ этой странной исторіи лежала всецѣло на немъ и, что дѣвушка произвела на него сильное впечатлѣніе.
   Вдругъ ему пришло въ голову отвезти молодую дѣвушку къ м-съ Мейрикъ, домъ которой онъ часто, посѣщалъ по возвращеніи изъ-за границы. Гансъ Мейрикъ находился въ Италіи, и Деронда былъ убѣжденъ, что, явившись въ маленькій домикъ въ Чельси, онъ найдетъ теплый пріемъ у почтенной матери трехъ дочерей, которыя знали жизнь только по книгамъ и, конечно, выкажутъ трогательную готовность помочь горю прелестной еврейки, похожей на Ревекку въ романѣ "Айвенго" Вальтеръ-Скотта -- тѣмъ болѣе, что, исполняя просьбу Деронды, онѣ сдѣлаютъ угодное своему любимому Гансу.
   "Онѣ слишкомъ добры, чтобъ побояться принять ее",-- подумалъ онъ и рѣшился поѣхать въ Чельси.
   Поѣздка въ кэбѣ по многолюднымъ улицамъ послѣ безмолвнаго уединенія рѣки показалась ему слишкомъ продолжительной; но къ счастью, молодая дѣвушка, утомленная всѣми треволненіями дня и своими продолжительными рыданіями, тихо задремала. Что-же касается Даніеля, то онъ чувствовалъ, что въ этотъ вечеръ сразу постарѣлъ и вступилъ въ новую фазу жизни. Душа его была преисполнена радостью, что ему удалось спасти человѣка, но въ головѣ его уже возбуждалось сомнѣніе, дѣйствительно-ли онъ спасъ эту молодую дѣвушку, лишивъ ее возможности умереть.
  

ГЛАВА XVIII.

   Домъ м-съ Мейрикъ казался снаружи маленькимъ и невзрачнымъ; но отрадно, что въ туманномъ Лондонѣ существуютъ еще до сихъ поръ подобныя скромныя, мирныя жилища, въ которыхъ царствуетъ изящный вкусъ и отсутствіе всякой пошлой мишуры. Всѣ предметы внутренняго убранства были одинаково дороги матери, какъ воспоминаніе о ея брачной жизни, и тремъ ея дочерямъ, какъ необходимая часть того маленькаго мірка, въ которомъ протекала вся ихъ жизнь. М-съ Мейрикъ отказывала себѣ во многомъ, но сохранила любимыя ея мужемъ картины, и ея дѣти научились исторіи человѣчества по портретамъ и историческимъ картинамъ, украшавшимъ ихъ маленькія комнаты. Мебель была также очень стара и, за исключеніемъ фортепіано и картинъ, ни одинъ закладчикъ не далъ-бы за нихъ ничего подъ залогъ. Но среди этой простой, небросавшейся въ глаза обстановки протекала счастливая семейная жизнь, которой было доступно все, что есть высшаго въ музыкѣ, живописи и поэзіи, хотя въ тяжелое въ матеріальномъ отношеніи для семьи время, когда Кэти еще не имѣла постоянной работы, въ домѣ не всегда была служанка для топки печей и уборки комнатъ.
   М-съ Мейрикъ и ея дочери были соединены между собою тройными узами: семейной любовью, поклоненіемъ идеаламъ и энергичнымъ трудолюбіемъ. Одно время Гансъ желалъ, чтобъ онѣ жили удобнѣе и нѣсколько роскошнѣе, но встрѣтилъ единодушное, самоотверженное сопротивленіе. Эта жертва съ ихъ стороны дала ему возможность предаваться своей страсти къ изящнымъ искусствамъ, не бросая университета. Его мать и сестры жили тихо, не пользуясь никакими развлеченіями, и только когда Гансъ возвращался домой изъ университета, онѣ иногда посѣщали оперу, покупая билеты на мѣста не ниже галлереи.
   Смотря на эту мирную, счастливую семью, собравшуюся, по обыкновенію, въ маленькой гостиной, окно которой выходило въ садъ, невольно хотѣлось, чтобъ она никогда не перемѣняла своего образа жизни. М-съ Мейрикъ читала вслухъ, сидя у лампы; подлѣ нея Эми и Мабъ вышивали подушки на продажу, а поотдаль, за особымъ столомъ, при свѣтѣ двухъ свѣчей, Кэти рисовала на заказъ картинки для иллюстрированныхъ журналовъ. Всѣ четыре женщины были миніатюрны, вполнѣ пропорціональны ихъ маленькимъ комнатамъ. М-съ Мейрикъ была живая полу-француженка, полу-шотландка; несмотря на то, что ей еще не наступило полныхъ пятидесяти лѣтъ, ея, волосы, выбивавшіеся изъ-подъ скромнаго квакерскаго чепца, были почти совершенно сѣды, но брови у нея были темныя, также, какъ и глаза; черное платье, вродѣ монашеской рясы, прекрасно шло къ ея маленькой фигуркѣ. Дочери очень походили на мать, только у Мабъ волосы были свѣтлые, какъ у Ганса. Все въ этихъ дѣвушкахъ было просто, непринужденно, отъ волосъ, зачесанныхъ а la chinoise, до сѣрыхъ платьевъ съ узкими юбками, составлявшими совершенную противоположность моднымъ въ то время кринолинамъ. Всѣхъ ихъ четверыхъ, можно было-бы спрятать въ обыкновенный дамскій чемоданъ. Единственный большой предметъ въ этой комнатѣ былъ Гафузъ, персидская кошка, спокойно лежавшая на креслѣ, обитомъ коричневымъ сафьяномъ.
   М-съ Мейрикъ читала "Histoire d'un Conscrit" Эркмана-Шатріана, и когда она окончила книгу, Мабъ воскликнула:
   -- Мнѣ никогда еще не приходилось читать лучшей повѣсти!
   -- И неудивительно, Мабъ,-- замѣтила Эми:-- тебѣ всегда болѣе всего нравится только-что прочитанная книга.
   -- Это не повѣсть,-- сказала Кэти,-- а историческій эпизодъ. Мы ясно видимъ лица солдатъ, слышимъ ихъ рѣчи, даже біеніе ихъ сердецъ.
   -- Называйте эту книгу, какъ хотите,-- отвѣтила Мабъ,-- но она пробуждаетъ во мнѣ стремленіе къ добру и состраданіе къ ближнимъ. Она дѣлаетъ меня похожимъ на Шиллера, и я хотѣла-бы обнять весъ міръ. А пока,-- прибавила она, обвивая руками шею матери,-- я поцѣлую, васъ мамочка.
   -- Когда ты входишь въ такой азартъ, то всегда бросаешь на полъ работу,-- сказала Эми, указывая на свалившуюся со стола канву;-- а все-бы лучше кончить подушку, не испачкавъ ее.
   -- О-о -- промолвила Мабъ, поднимая свою работу;-- какъ-бы и я желала ухаживать за ранеными.
   -- Да, но ты расплескала-бы бульонъ, подавая его больнымъ,-- замѣтила Эми.
   -- Оставь въ покоѣ бѣдную Мабъ,-- сказала м-съ Мейрикъ.-- Дай мнѣ свою работу, дитя мое, я буду продолжать, а ты предавайся себѣ на свободѣ своимъ мечтамъ.
   -- Однако, вы, мама, еще безпощаднѣе Эми,-- произнесла Кэти,-- не поднимая глазъ со своего рисунка.
   -- Нѣтъ, я рѣшительно не могу усидѣть!-- воскликнула Мабъ, вскакивая съ мѣста.-- Ахъ! если-бъ случилось что-нибудь необыкновенное, хоть второй потопъ, напримѣръ!... Развѣ поиграть съ горя?
   Она открыла фортепіано при общемъ смѣхѣ сестеръ, но въ эту минуту на улицѣ послышался шумъ, колесъ -- и у скромнаго домика остановился кэбъ.
   -- Кто это?-- произнесла м-съ Мейрикъ, поспѣшно направляясь въ переднюю.-- Десять часовъ, и Феба уже спитъ.
   -- М-ръ Деронда!
   Это восклицаніе матери поразило молодыхъ дѣвушекъ: онѣ бросили свою работу, а Кэти произнесла шопотомъ:
   -- Ну, вотъ и случилось что-нибудь необыкновенное...
   Отвѣтъ Деронды на привѣтствіе м-съ Мейрикъ былъ произнесенъ такъ тихо, что даже не долетѣлъ до гостинной; въ ту-же минуту м-съ Мейрикъ затворила дверь.
   -- Я знаю, что злоупотребляю нашей добротой,-- прибавилъ Деронда послѣ разсказа о своемъ необыкновенномъ приключеніи -- но я рѣшительно не знаю, что мнѣ дѣлать съ бѣдной дѣвушкой? Нельзя-же отдать ее на руки чужимъ. Я разсчитывалъ на ваше человѣколюбіе и надѣюсь, что вы не сочтете моего поступка неприличнымъ.
   -- Напротивъ,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ,-- вы мнѣ дѣлаете честь своимъ довѣріемъ. Я совершенно понимаю ваше затруднительное положеніе. Ступайте, приведите ее сюда, а я предупрежу моихъ дѣвочекъ.
   Пока Деронда ходилъ за незнакомкой, м-съ Мейрикъ вернулась въ гостинную.
   -- Твое желаніе исполнилось, Мабъ, сказала она;-- тебѣ будетъ за кѣмъ ухаживать, только не за тремя ранеными солдатами, а за бѣдной дѣвушкой, которая съ отчаянія хотѣла утопиться. М-ръ Деронда во-время подоспѣлъ къ ней на помощь и привезъ ее къ намъ, не имѣя для нея другого болѣе вѣрнаго убѣжища. Онъ говоритъ, что она еврейка, но, кажется, образованная: знаетъ италіянскій языкъ и музыку.
   Молодыя дѣвушки были очень удивлены неожиданностью, но лица ихъ тотчасъ-же выразили самое теплое состраданіе.
   Только Мабъ какъ-бы испугалась столь быстраго, почти сверхестественнаго, исполненія ея желанія.
   Между тѣмъ, Деронда подошелъ къ кэбу и, обращаясь къ блѣдной, дрожавшей отъ страха, незнакомкѣ, сказалъ.
   -- Я привезъ васъ къ добрѣйшимъ людямъ. Это очень хорошее семейство, здѣсь есть такія-же молодыя дѣвушки, какъ и вы. Пойдемте!
   Она послушно подала ему руку и послѣдовала за нимъ. Появленіе ея въ блестяще-освѣщенной маленькой гостиной, гдѣ ее ждали миніатюрныя обитательницы скромнаго жилища, могло-бы возбудить состраданіе и въ самыхъ зачерствѣлыхъ сердцахъ. Сначала ее ослѣпилъ неожиданный свѣтъ, но, почувствовавъ нѣжное пожатіе руки и видя передъ собою сочувственныя, добрыя лица, она какъ-бы ожила.
   -- Вы, вѣрно, устали, дитя мое?-- произнесла м-съ Мейрикъ.
   -- Мы будемъ за вами ухаживать, мы будемъ васъ любить!-- воскликнула Мабъ, схватывая ее за руку.
   Теплая встрѣча въ чуждомъ ей домѣ такъ сильно подѣйствовала на незнакомку, что въ глазахъ ея впервые сверкнуло довольство. Бросивъ быстрый взглядъ на Деронду, какъ-бы относя къ нему свое неожиданное счастье, она сказала м-съ Мейрикъ:
   -- Я чужестранка... еврейка. Вы, можетъ быть, думаете, что я дурная женщина?
   -- Нѣтъ, мы увѣрены, что вы хорошая дѣвушка!-- воскликнула Мабъ.
   -- Мы не думаемъ ничего дурного о васъ,-- произнесла м-съ Мейрикъ;-- успокойтесь, вы здѣсь все равно, какъ дома. Присядьте; мы сейчасъ дадимъ вамъ поужинать и уложимъ спать.
   Незнакомка молча взглянула на Деронду.
   -- Вы безъ малѣйшаго опасенія можете оставаться здѣсь,-- сказалъ онъ.
   -- Я ничего не боюсь и съ удовольствіемъ останусь у этихъ добрыхъ ангеловъ.
   М-съ Мейрикъ взяла ее за руку и хотѣла посадить, но бѣдная дѣвушка не желала воспользоваться человѣколюбивымъ гостепріимствомъ этой доброй семьи прежде, чѣмъ не откроетъ имъ, кто она.
   -- Меня зовутъ Мирой Лапидусъ. Я пріѣхала одна изъ Праги, откуда бѣжала, не желая подвергнуться позору. Я думала найти въ Лондонѣ мать и брата. Меня отняли у матери ребенкомъ. Теперь тутъ всѣ новые дома, и я не могла разыскать своихъ. Я здѣсь давно, а денегъ у меня было немного. Вотъ почему я дошла до отчаянія.
   -- Наша мама будетъ за вами ухаживать!-- воскликнула Мабъ,-- Посмотрите, какая у насъ славная, маленькая мама!
   -- Сядьте, вамъ пора отдохнуть,-- сказала Кэти, поддвигая ей стулъ, а Эми выбѣжала изъ комнаты, чтобы заварить чай.
   Мира болѣе не сопротивлялась и граціозно сѣла на стулъ, поджавъ свои маленькія ножки и смотря съ нѣмой благодарностью на своихъ новыхъ друзей.
   -- Позвольте мнѣ завтра зайти къ вамъ часовъ въ пять,-- сказалъ Деронда, понимая, что ему здѣсь болѣе нечего дѣлать.
   -- Да, пожалуйста; до тѣхъ поръ мы совершенно познакомимся.
   -- Прощайте,-- произнесъ Деронда, подходя къ Мирѣ и протягивая ей руку.
   -- Да благословитъ васъ Богъ отцовъ моихъ,-- сказала она, вставая и смотря ему прямо въ глаза,-- и да сохранитъ Онъ васъ отъ всякаго зла, какъ вы сохранили меня! Я не думала, что на свѣтѣ есть такіе добрые люди. Вы встрѣтили меня бѣдную, несчастную и протянули мнѣ руку...
   Деронда не могъ ничего отвѣтить отъ душевнаго волненія и, молча поклонившись, вышелъ изъ комнаты.
  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Дѣвичій выборъ.

ГЛАВА XIX.

   Назвать Деронду романтичнымъ было-бы несправедливо, однако подъ его спокойной, сосредоточенной внѣшностью скрывалась пламенная натура, которая легко находила поэтическій элементъ въ событіяхъ повседневной жизни. Дѣйствительно, эти элементы существуютъ въ настоящее время точно также, какъ и въ прошлые вѣка, но, конечно, не для холодныхъ натуръ, которыя во всѣ времена считали ихъ глупымъ заблужденіемъ. Они существуютъ свободно въ одной комнатѣ съ микроскопомъ и даже въ вагонѣ желѣзной дороги; ихъ обращаетъ въ бѣгство только пустота въ головахъ современныхъ людей. Какъ могутъ небо и земля, отдаленная планета и грудь матери, питавшей насъ, имѣть поэтическій оттѣнокъ для человѣка, который не одаренъ ни умомъ, ни чувствомъ, душа котораго не трепещетъ братской любовью къ близкимъ и далекимъ?
   Для Деронды встрѣча съ Мирой имѣла такое-же значеніе, какъ для Ореста и Ринальдо ихъ необыкновенныя приключенія. До самаго утра онъ не могъ сомкнуть глазъ и всю ночь безпрерывно переживалъ тѣ минуты, въ которыя онъ видѣлъ Миру на берегу рѣки и въ домѣ м-съ Мейрикъ. Если онъ бралъ книгу, чтобъ немного забыться, то образъ молодой дѣвушки снова возставалъ передъ нимъ между строками. Онъ не только видѣлъ то, что дѣйствительно случилось на его глазахъ, но дополнялъ воображеніемъ неизвѣстное ему прошлое и вѣроятное будущее. Страстное желаніе Миры отыскать мать, соотвѣтствовавшее его собственнымъ чувствамъ, возбуждало въ немъ теплую симпатію къ ней и рѣшимость помочь ей въ ея поискахъ. Если ея мать и братъ находились въ Лондонѣ, то ихъ можно было найти, принявъ необходимыя къ тому мѣры. Но тутъ естественно возникали въ головѣ Деронды тѣ-же опасенія насчетъ родственниковъ Миры, которыя такъ часто терзали его въ отношеніи его собственной матери. Отыскавъ ихъ, Мира могла подвергнуться еще большему несчастью. Она говорила, что ея мать и братъ были люди добрые, хорошіе, но вѣдь это могло ей только казаться, и къ тому-же, отъ времени ея разлуки съ ними прошло десять или двѣнадцать лѣтъ, въ теченіе которыхъ могли произойти самыя роковыя перемѣны.
   Несмотря на его обычное стремленіе принимать сторону несчастныхъ жертвъ человѣческихъ предразсудковъ, Деронда никогда не чувствовалъ особенной симпатіи къ евреямъ; напротивъ, видѣнные имъ представители этой расы, на какой-бы общественной ступени они ни находились, одинаково возбуждали въ немъ антипатію. Перемѣнить свою вѣру и смѣшиваться съ туземцами той страны, гдѣ они обитаютъ, онъ считалъ обязательнымъ для каждаго ученаго или образованнаго еврея. Презирать еврея, только изъ за того, что онъ еврей, онъ, конечно, считалъ для себя недостойнымъ, но ему почему-то казалось, что презрѣніе цѣлой расы безъ исключенія непремѣнно должно отозваться на каждомъ представителѣ этой расы, который уже по этому одному можетъ-быть, вполнѣ заслуживаетъ презрѣнія. Караибы, которые мало смыслятъ въ теологіи, думаютъ, что воровство включено въ христіанское ученіе и, по всей вѣроятности, приведутъ вамъ доказательства этого. Деронда, какъ и всѣ мы, зналъ существующія басни о еврейскихъ обычаяхъ и нравахъ, и, хотя всегда протестовалъ противъ заключенія о настоящемъ на основаніи прошлаго, но относительно современныхъ евреевъ придерживался общаго мнѣнія, что они сохранили всѣ достоинства и недостатки долго преслѣдуемой расы. Поэтому онъ съ ужасомъ представлялъ себѣ старую еврейку, мать Миры, и ея молодого брата; чѣмъ прелестнѣе, очаровательнѣе и невиннѣе казалась ему эта молодая дѣвушка, тѣмъ съ большей антипатіей думалъ онъ о ея низкихъ, грубыхъ, быть можетъ, преступныхъ родственникахъ. Его живое воображеніе рисовало ему цѣлыя картины: то онъ видѣлъ себя въ сопровожденіи полицейскаго сыщика въ мрачной, отдаленной улицѣ, гдѣ въ какой-нибудь несчастной трущобѣ грязная, скупая старуха покупаетъ у бѣдной, голодной женщины ея послѣднія цѣнныя вещи, то онъ представлялъ себя въ другой, болѣе блестящей, но столь-же отвратительной домашней обстановкѣ еврея-фактора, который предлагаетъ ему свои услуги для всевозможныхъ самыхъ позорныхъ дѣлъ.
   Впрочемъ, тотъ фактъ, что родственники Миры были евреями, не игралъ очень значительной роли въ опасеніяхъ Деронды, и, если-бъ они были христіанами, то его воображеніе рисовало-бы ему быть можетъ, еще болѣе страшныя картины, такъ-какъ въ этомъ отношеніи у него уже былъ нѣкоторый опытъ.
   Но что ему дѣлать съ Мирой? Ей необходимы пріютъ и покровительство; онъ почувствовалъ, что онъ, какъ честный человѣкъ, не долженъ былъ ограничиваться одной своей личной помощью, и, чѣмъ сильнѣе было впечатлѣніе, произведенное ею на него, тѣмъ болѣе онъ желалъ, чтобъ она считала себя вполнѣ независимой. Смутныя представленія о возможномъ будущемъ, хотя и казавшіяся ему слишкомъ фантастичными, возбуждали въ немъ рѣшимость не скрывать ни отъ кого своихъ отношеній къ Мирѣ. Онъ съ дѣтства ненавидѣлъ секретовъ о важныхъ семейныхъ дѣлахъ, ненавидѣлъ тѣмъ болѣе, что нѣжныя чувства мѣшали ему раскрыть подобную тайну, касавшуюся его самого. Зная, что на свѣтѣ много бываетъ такихъ истинъ, которыя скрываются только потому, что могутъ нанести позоръ лицамъ, нисколько въ томъ неповиннымъ, онъ давно уже далъ себѣ слово никогда не дѣлать ничего, что можетъ требовать соблюденія тайны и навлечь позоръ на другихъ. Несмотря на всю рѣшимость исполнить свое слово, онъ, однако, иногда опасался, чтобъ окружающій свѣтъ не подчинилъ его правиламъ той снисходительной философіи, въ силу которой люди признаютъ всѣ свои дѣйствія прекрасными и безупречными.
   Сначала онъ хотѣлъ разсказать на другое-же утро о своемъ приключеніи сэру Гюго и леди Малинджеръ; но его удержала мысль, что, быть можетъ, м-съ Мейрикъ узнаетъ отъ Миры подробности ея прежней жизни, и потому, засыпая, уже подъ самое утро, онъ рѣшилъ отложить это объясненіе до того времени, когда онъ на другой день возвратится домой изъ скромнаго домика въ Чельси.
  

ГЛАВА XX.

   Мира отлично спала всю ночь. Сойдя на другое утро внизъ, въ гостинную въ черномъ платьѣ Мабъ, она со своими вьющимися темными волосами, казалась совершенно другой, чѣмъ наканунѣ, и, очевидно, начинала приходить въ себя послѣ безсонницы и горя, оставлявшихъ еще слѣдъ въ синихъ полоскахъ подъ ея глазами и на ея исхудалыхъ, блѣдныхъ щекахъ. Мабъ отнесла ей въ спальню кофе и съ гордостью свела ее внизъ, обращая вниманіе сестеръ на ея маленькія войлочныя туфли, за которыми она сама сбѣгала въ сосѣдній магазинъ, такъ-какъ во всемъ домѣ не нашлось обуви, достаточно маленькой для миніатюрныхъ ножекъ Миры.
   -- Мама! Мама!-- воскликнула Мабъ, хлопая въ ладоши,-- посмотрите, какъ эти туфли прелестны на ея ножкахъ! Она -- настоящая Сандрильона, и я удивляюсь, какъ такія маленькія ножки могутъ ее держать.
   Мира взглянула на свои ноги, кокетливо выглядывавшія изъ подъ коротенькаго платья, и улыбнулась своей невинной дѣтской улыбкой.
   "Едва-ли у этой дѣвушки могутъ быть какія-нибудь дурныя наклонности, но все таки надо съ ней быть осторожной",-- подумала м-съ Мейрикъ и сказала вслухъ съ улыбкой:
   -- Вѣроятно, имъ приходилось выносить много усталости; но сегодня онѣ отдохнутъ.
   -- Она тутъ останется съ вами, мама, и разскажетъ вамъ много интереснаго,-- сказала Мабъ, надувъ губы при мысли о томъ, что ей придется пропустить нѣсколько главъ изъ такъ заинтересовавшаго ее романа.
   Она должна была идти на урокъ; Кэти и Эми уже давно ушли: первая отнесла заказчику рисунки, а вторая отправилась за покупками. М-съ Мейрикъ была очень рада случаю остаться наединѣ съ Мирой и поговорить съ нею о ея прошломъ.
   Въ комнатѣ царила благоговѣйная тишина, какъ въ церкви. Солнце играло на рѣкѣ, и теплый воздухъ вливался въ комнату черезъ открытое окно. Со стѣнъ величественно и торжественно глядѣлъ рядъ смиренныхъ свидѣтелей: Дѣва Марія, окруженная херувимыми, пророки и Апостолы. Картины Аѳинской школы, воскрешавшія передъ зрителемъ давно забытыя эпохи, серіозныя лица Гольбейна и Рембрандта, трагическая муза, дѣти прошлаго столѣтія при работѣ или игрѣ, италіянскіе поэты и т. п. М-съ Мейрикъ полагала, что это спокойствіе наведетъ Миру на откровенность, и не хотѣла испортить ея настроеніе своими разспросами.
   Молодая дѣвушка сидѣла въ своей прежней позѣ, скрестивъ на груди руки. Сначала глаза ея блуждали по всей комнатѣ, а потомъ остановились съ почтительнымъ уваженіемъ на м-съ Мейрикъ. Наконецъ, она тихо заговорила:
   -- Я помню лучше всего лицо моей матери, хотя мнѣ было только семь лѣтъ, когда меня увезли отъ нея, а теперь мнѣ уже девятнадцать.
   -- Это очень понятно,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ:-- первыя впечатлѣнія всегда дольше остаются въ памяти.
   -- Да, это были мои первыя впечатлѣнія. Мнѣ кажется, что жизнь моя началась въ маленькой, бѣленькой постелькѣ надъ которой стоитъ, наклонившись, мама и напѣваетъ мнѣ еврейскіе гимны. Словъ этихъ гимновъ я не понимала, но мама меня имъ учила, и они мнѣ казались полными любви и счастья. Часто и теперь я вижу во снѣ ея лицо, низко склонившееся надо мною, и, какъ ребенокъ, простираю къ ней руки, которыя она когда-то покрывала поцѣлуями. Хотя съ того времени прошло уже много лѣтъ, но я увѣрена, что я узнала-бы ее и теперь.
   -- Вы должны однако, разсчитывать на то, что вы найдете въ ней большую перемѣну,-- сказала м-съ Мейрикъ;-- посмотрите на мои сѣдые волосы: десять лѣтъ тому назадъ они были русы. Дни, мѣсяцы и годы оставляютъ замѣтные слѣды, особенно въ сердцахъ, обремененныхъ горемъ.
   -- Да, она, конечно, много горевала обо мнѣ. Но если-бы мы могли найти другъ друга, то я, кажется, своей любовью вознаградила-бы ее за все, что она перетерпѣла. Что-же касается меня, то, увидавъ ее, я забыла-бы всѣ свои страданія! Да, я доходила уже до отчаянія!.. Весь міръ казался мнѣ несчастнымъ, преступнымъ; никто никогда мнѣ не оказалъ искренней помощи; мнѣ часто казалось, что моей матери нѣтъ уже въ живыхъ и что только одна смерть могла насъ соединить. Но въ послѣднюю минуту, когда я хотѣла уже броситься въ воду и считала для себя смерть самымъ большимъ счастьемъ, я вдругъ увидала истинно добраго человѣка, и мнѣ снова захотѣлось жить. Странно сказать, но съ этой же самой минуты я начала надѣяться, что и мать моя жива. Теперь-же, у васъ въ домѣ, я вполнѣ успокоилась. Мнѣ ничего не нужно; я могу ждать, потому что надѣюсь, вѣрю и благодарю... О, какъ я благодарна! Вы не подумали обо мнѣ ничего дурного, вы не отвернулись отъ меня съ презрѣніемъ, когда все было противъ меня!..
   Мира говорила съ жаромъ, но попрежнему оставалась неподвижной, какъ статуя.
   -- Помилуйте! Многіе на нашемъ мѣстѣ сдѣлали-бы то-же самое,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ, и на глазахъ у нея показались слезы.
   -- Но я ихъ не встрѣчала, и они меня не находили.
   -- Какимъ образомъ васъ разлучили съ матерью?
   -- Мнѣ страшно говорить объ этомъ, но я не должна отъ васъ ничего скрывать. Меня увезъ изъ дому отецъ. Я думала, что мы отправляемся съ нимъ въ маленькое путешествіе, и была этимъ очень довольна. Но мы отправились на корабль и вышли въ море. Я занемогла и думала, что моей болѣзни не будетъ конца. Это были мои первыя страданія. Наконецъ, мы вышли на берегъ въ Америкѣ, и мнѣ суждено было вернуться въ Европу только черезъ нѣсколько лѣтъ. Отецъ утѣшалъ меня обѣщаніями, что мы скоро вернемся къ матери. Я ему вѣрила и все спрашивала, скоро-ли мы поѣдемъ? Потомъ я старалась какъ можно быстрѣе научиться грамотѣ, чтобы быть въ состояніи написать матери письмо. Однажды, увидавъ меня за работой, отецъ посадилъ меня къ себѣ на колѣни, и объявилъ мнѣ, что моя мать и братъ умерли, и мы никогда не вернемся домой. Брата я почти не помнила, но все-же мнѣ было его жаль, а мать свою я оплакивала цѣлые дни. Я не сомнѣвалась въ искренности отца, но мама такъ часто являлась мнѣ во снѣ, что я пришла къ убѣжденію о невозможности ея смерти. Впрочемъ, я видала ее не только ночью во снѣ, но и днемъ, какъ только я закрывала глаза.
   Мира остановилась, и нѣжная улыбка показалась на ея лицѣ, точно ей въ эту минуту снова представилось видѣніе, наполнявшее радостью ея сердце.
   -- Отецъ обращался съ вами хорошо?-- спросила миссъ Мейрикъ.
   -- Да; онъ былъ ко мнѣ очень ласковъ и заботился о моемъ воспитаніи. Я потомъ узнала, что онъ былъ актеръ и, что "Кобургъ", куда онъ постоянно уходилъ изъ дому до отъѣзда въ Америку, былъ театръ. Онъ не только игралъ на сценѣ, но былъ режиссеромъ и писалъ или переводилъ пьесы. Игра его была не первостепенная, но онъ зналъ нѣсколько языковъ и прежде былъ учителемъ. Съ нами жила долго одна пѣвица-итальянка; она вмѣстѣ съ отцомъ учила меня пѣнію; кромѣ того, ко мнѣ ходилъ учитель декламаціи. Я много работала и девяти лѣтъ уже выступала на сценѣ. Отецъ имѣлъ много денегъ, и мы вели беспорядочную, но роскошную жизнь. Къ намъ постоянно приходили мужчины и женщины; съ утра до вечера раздавался крикъ, смѣхъ, споръ, и, хотя многіе меня ласкали, но ни одно изъ видѣнныхъ мною тогда лицъ не было мнѣ по сердцу, тѣмъ болѣе, что я всегда съ горечью вспоминала о мамѣ. Даже и въ то время, когда я ничего еще не понимала, мнѣ не нравилась наша обстановка, а потомъ я очень быстро развилась, изучая пьесы и читая поэзію Шекспира и Шиллера. Отецъ рѣшился сдѣлать изъ меня пѣвицу, такъ какъ у меня былъ удивительный для ребенка голосъ, и онъ нанялъ для меня лучшихъ учителей. Но меня очень мучило то, что онъ часто хвасталъ мною и во всякое время заставлялъ пѣть напоказъ, точно -- я была не живое существо, а какой-нибудь музыкальный инструментъ. Когда мнѣ минуло десять лѣтъ, я однажды сыграла на сценѣ роль одной маленькой дѣвочки, брошенной въ лѣсу, которая, не понимая своего горя, пѣла, плетя вѣнки изъ листьевъ и цвѣтовъ. Играть мнѣ было не трудно, но я ненавидѣла рукоплесканій и похвалъ, которыя мнѣ всегда казались холодными и неискренними. Меня также очень мучила противоположность, которая существовала между нашей жизнью на сценѣ и дома: актрисы казались на сценѣ добрыми, нѣжными, чувствительными, а выйдя за кулисы, становились грубыми и сварливыми. Отецъ иногда замѣчалъ мою сосредоточенность, такъ-какъ я жила совершенно особой отъ него жизнью: я жила сама въ себѣ. Однажды послѣ репетиціи учительница моя сказала: "Мира никогда не будетъ артисткой: посмотрите, она никого не можетъ представить, кромѣ самой себя; теперь это хорошо, но послѣ у нея не будетъ никакой мимики, никакого сценическаго искусства". Отецъ разсердился на нее и они поссорились. Я очень много плакала, потому что ея слова рисовали мнѣ самую мрачную будущность. Правда, я никогда не желала быть артисткой, но отецъ подготовлялъ меня именно къ сценической карьерѣ. Вскорѣ послѣ этого учительница оставила насъ, и ко мнѣ стала ходить гувернантка. Она обучала меня разнымъ предметамъ; вмѣстѣ съ тѣмъ, я продолжала по временамъ играть на сценѣ. Я чувствовала все большее и большее отвращеніе къ нашей жизни и всѣми силами жаждала ее перемѣнить. Но куда мнѣ было идти? Я боялась свѣта и къ тому-же чувствовала, что дурно было-бы бросить отца, А я ни за что не, хотѣла поступать дурно, потому что тогда мнѣ пришлось-бы себя возненавидѣть. Кромѣ того, поступая дурно, я потеряла-бы тотъ счастливый внутренній міръ, въ которомъ я жила со своей матерью. Вотъ что я чувствовала въ эти долгіе годы.
   Она на минуту остановилась. Въ комнатѣ стояла глубокая тишина, прерываемая только стукомъ маятника старинныхъ часовъ.
   -- Развѣ вамъ не говорили, въ чемъ заключается человѣческій долгъ?-- спросила м-съ Мейрикъ.
   Она не спрашивала ее о религіи, потому что не могла себѣ представить, въ чемъ собственно, заключается еврейская религія.
   -- Нѣтъ, меня учили только тому, что я должна безпрекословно исполнять всѣ прихоти отца. Самъ онъ не слѣдовалъ правиламъ нашей религіи и, повидимому, желалъ, чтобъ я ее вовсе не знала. Но я помнила, что мама ребенкомъ водила меня въ синагогу, гдѣ меня всегда, поражала благоговѣйшая тишина, чудное пѣніе хора и прозрачный таинственный полумракъ. Однажды, уже живя съ отцомъ, но еще маленькой дѣвочкой, я ушла изъ дому и долго искала по улицамъ синагогу; но я заблудилась, и меня привелъ домой какой-то лавочникъ,-- причемъ отецъ на меня очень сердился. Я сильно перепугалась и оставила въ сторонѣ всякую мысль о синагогѣ. Однако послѣ отъѣзда отъ насъ учительницы, отецъ нанялъ меблированныя комнаты у одной еврейки, и она, по моей просьбѣ, водила меня въ синагогу и давала мнѣ читать священныя книги. Когда у меня были деньги, я покупалала ихъ. Такимъ образомъ, я немного узнала нашу религію и исторію нашего народа, которыя мнѣ были особенно дороги, главнымъ образомъ, потому, что мама отличалась набожностью. Мало-по-малу я перестала спрашивать о ней у отца и втайнѣ начала подозрѣвать, что онъ меня обманулъ насчетъ смерти матери и брата. Этотъ обманъ казался мнѣ настолько ужаснымъ, что я стала ненавидѣть всякую неправду. Тогда я написала тайкомъ матери, помня, что мы жили въ Лондонѣ на Кольманской улицѣ, близь Блакфрайерскаго моста, и что наша фамилія была Когенъ, хотя отецъ называлъ себя Лапидусъ, такъ-какъ, по его словамъ, эту фамилію носили его предки въ Польшѣ. Но я не получила никакого отвѣта. Вскорѣ потомъ мы покинули Америку, и я очень обрадовалась, когда отецъ объявилъ мнѣ, что мы переѣдемъ въ Гамбургъ. Я знала нѣмецкій языкъ очень хорошо и даже могла декламировать цѣлыя нѣмецкія пьесы, а отецъ говорилъ по-нѣмецки лучше, чѣмъ по-англійски. Мнѣ тогда.было тринадцать лѣтъ и я, съ одной стороны, совершенно не знала жизни, съ другой -- знала ее слишкомъ хорошо для своего возраста. Дѣти, мнѣ кажется, не могутъ чувствовать того, что я тогда чувствовала. Во время морского путешествія, у меня зародились совершенно новыя мысли. Отецъ, для увеселенія пассажировъ игралъ, пѣлъ и кривлялся, такъ что мнѣ было противно на него смотрѣть. Однажды я случайно услыхала, какъ одинъ пассажиръ говоритъ другому: "Онъ умный, но подлый жидъ. Ни одна раса не можетъ сравняться съ ними по хитрости мужчинъ и красотѣ женщинъ. Я хотѣлъ-бы знать, на какой рынокъ повезетъ онъ свою дочку?" Эти слова навели меня на мысль, что причина моихъ несчастій кроется въ томъ, что я -- еврейка, и что благодаря этому, на меня всегда будутъ смотрѣть съ презрѣніемъ; но меня утѣшало сознаніе, что мои страданія составляютъ только маленькую часть великихъ бѣдствій моего народа, маленькое звено въ той цѣпи страданій, которая тянется вотъ уже многія столѣтія! Много есть среди насъ недостойныхъ людей, но что они значатъ въ сравненіи съ нашими праведниками, которыхъ презираютъ только за грѣхи ихъ братьевъ?
   -- Вы меня не презираете?-- прибавила Мира, неожиданно перемѣнивъ тонъ.-- Не правда-ли? Вы такъ добры!
   -- Мы постараемся спасти васъ, дитя мое, и отъ несправедливаго презрѣнія другихъ,-- отвѣтилъ м-съ Мейрикъ съ жаромъ;-- но продолжайте, разскажите мнѣ все.
   -- Мы жили въ разныхъ городахъ, всего долѣе въ Гамбургѣ и Вѣнѣ. Я стала снова учиться пѣнію, а отецъ попрежнему жилъ театромъ, хотя вывезъ изъ Америки много денегъ. Я, право, не знаю, зачѣмъ онъ оттуда уѣхалъ. Впродолженіи нѣкотораго времени онъ возлагалъ большія надежды на мое пѣніе и заставлялъ меня постоянно играть, подготовляя къ дебюту въ оперѣ. Но въ дѣйствительности оказалось, что мой голосъ слабъ для театра, и мой вѣнскій учитель прямо сказалъ отцу: "не насилуйте ея голоса, онъ не годится для сцены; это -- золото, но не самородокъ". Отецъ мой былъ этимъ сильно разочарованъ, хотя онъ на все смотрѣлъ очень легко. Подобное легкомысліе, при всей его любви ко мнѣ, меня несказанно мучило, тѣмъ болѣе, что онъ надъ всѣмъ смѣялся: смѣялся и надъ своимъ роднымъ народомъ!
   Разъ онъ, чтобы разсмѣшить окружающихъ, показалъ имъ, какъ евреи молятся. Это меня очень разсердило. Когда мы были наединѣ, я сказала ему: "Зачѣмъ ты издѣваешься надъ своими-же братьями передъ христіанами, которые и безъ того презираютъ ихъ? развѣ это было-бы хорошо, если-бы я стала копировать тебя, для того, чтобы другіе надъ тобою смѣялись"? А онъ мнѣ на это отвѣтилъ: "Глупенькая! ты-бы этого не сумѣла!" Такое отношеніе совершенно очуждало меня отъ отца; все что было для меня свято, я тщательно старалась отъ него скрыть. Мнѣ противно было видѣть, какъ смѣются надъ такими вещами. Неужели вся жизнь только безмысленный водевиль? Если такъ, то къ чему-же существуютъ трагедіи и оперы, въ которыхъ изображаются люди страдающіе и совершающіе великія дѣла? Я теперь поняла, зачѣмъ онъ желалъ, чтобъ я играла первыя роли въ серіозныхъ операхъ и исполняла классическую музыку: все это ради денегъ. Поэтому моя любовь къ нему и благодарность за его попеченія мало-по-малу охладѣли, и я стала чувствовать къ нему только сожалѣніе. Онъ очень постарѣлъ, перемѣнился и часто безъ всякой видимой причины плакалъ. Я тогда прижималась къ нему и молча молилась за него. Въ эти минуты, я чувствовала, что онъ все-же мнѣ близокъ, хотя онъ никогда не довѣрялъ мнѣ своего горя. Вскорѣ, однако, наступило для меня самое тяжелое время Мы прожили нѣсколько времени въ Пештѣ и потомъ возвратились въ Вѣну, гдѣ отецъ помѣстилъ меня въ одинъ изъ маленькихъ театровъ предмѣстья. Онъ тогда самъ не принималъ никакого участія въ театральныхъ предпріятіяхъ и проводилъ все свое время въ игорныхъ домахъ, хотя всегда аккуратно провожалъ меня въ театръ. Я была очень несчастна, меня принуждали пѣть и играть ненавистныя для меня роли; мужчины приходили за кулисы и заговаривали со мною съ дерзкой улыбкой, а женщины смотрѣли на меня презрительно. Вы не знаете подобной жизни: это просто адъ! Чѣмъ я становилась старше, тѣмъ она была для меня ненавистнѣе; но лучшаго существованія мнѣ не предстояло, и я должна была работать изъ повиновенія отцу. Но я знала, что голосъ мой съ каждымъ днемъ слабѣетъ и, что я играю отвратительно. Въ одинъ несчастный день я получила извѣстіе, что отца посадили въ тюрьму; онъ меня потребовалъ къ себѣ и, не говоря, за что онъ арестованъ, приказалъ мнѣ отправиться къ одному графу, который въ состояніи былъ его освободить. Я пошла по адресу и узнала въ графѣ джентльмена, котораго наканунѣ впервые увидѣла за кулисами. Это меня очень взволновало, такъ-какъ онъ слишкомъ странно на меня смотрѣлъ и цѣловалъ мнѣ руки. Я передала ему порученіе отца, и онъ обѣщалъ немедленно къ нему отправиться. Дѣйствительно, въ тотъ-же вечеръ отецъ вернулся домой вмѣстѣ съ графомъ. Съ тѣхъ поръ графъ постоянно сталъ преслѣдовать меня своими любезностями, подъ которыми, мнѣ казалось, скрыто было презрѣніе къ еврейкѣ и актрисѣ. Онъ былъ среднихъ лѣтъ, толстый, съ мрачнымъ лицомъ, которое прояснялось только при взглядѣ на меня. Но отъ его улыбки у меня всегда пробѣгалъ по спинѣ морозъ. Я не могла дать себѣ точнаго отчета, почему онъ мнѣ былъ противнѣе всѣхъ людей въ мірѣ? Но бываютъ, вѣдь, такія чувства, въ которыхъ трудно отдать себѣ отчетъ. Отецъ постоянно расхваливалѣ его и, когда онъ являлся къ намъ, уходилъ изъ комнаты. Однажды графъ спросилъ, люблю-ли я сцену, и когда я отвѣтила: нѣтъ, онъ сказалъ, что мнѣ не зачѣмъ долѣе оставаться на подмосткахъ театра и что онъ приглашаетъ меня жить въ своемъ великолѣпномъ замкѣ, гдѣ я буду царицей. Онъ всегда говорилъ по-французски и называлъ меня "petit ange"; я понимала, что онъ добивался моей любви, но чувствовала, что никакой вельможа не можетъ искренно и безъ необходимой доли презрѣнія любить еврейку. Его предложеніе привело меня въ негодованіе, и я выбѣжала изъ комнаты. Сначала отецъ сказалъ мнѣ, что я не поняла графа, а потомъ прямо заявилъ, что мнѣ не слѣдовало отказываться отъ такого прекраснаго предложенія. Ужасъ объялъ мое сердце при этомъ и, хотя графъ болѣе къ намъ не показывался, но я чувствовала, что. отецъ дѣйствовалъ заодно съ нимъ. Мои подозрѣнія усилились еще болѣе, когда отецъ объявилъ мнѣ, что мой контрактъ съ театромъ нарушенъ и, что мы должны немедленно ѣхать въ Прагу. Тогда я впервые рѣшилась бѣжать отъ него и отправиться въ Лондонъ для отысканія матери. Я отложила въ саквояжъ самыя необходимыя вещи и небольшую сумму денегъ, которая у меня находилась, а также продала нѣсколько ненужныхъ вещей. Все это я не выпускала изъ своихъ рукъ во время путешествія, поджидая удобнаго случая для исполненія своего плана. Я твердо рѣшилась не поддаваться соблазну и не попасть въ разрядъ тѣхъ презрѣнныхъ женщинъ, которыхъ я такъ много видала на своемъ вѣку; поэтому вы можете себѣ представить, какъ ненавистенъ мнѣ былъ отецъ, за спиной котораго я постоянно видѣла графа! Днемъ и ночью мнѣ мерещилось, что онъ завезетъ меня куда-нибудь и броситъ въ жертву графу, отъ котораго мнѣ уже не будетъ спасенія. Въ Прагу мы пріѣхали ночью, и на одной улицѣ, у входа въ великолѣпный отель, я снова увидала при свѣтѣ фонарей страшную для меня фигуру графа. Долѣе откладывать свое бѣгство было уже невозможно. Я всю ночь не смыкала глазъ, а на разсвѣтѣ, я надѣла накидку и шляпу, незамѣтно вышла изъ гостинницы, гдѣ мы остановились, и отправилась на станцію желѣзной дороги. Когда взошло солнце, я была уже по дорогѣ въ Дрезденъ. Я плакала отъ радости и боялась только одного: чтобъ отецъ меня не догналъ. Въ Брюсселѣ оказалось, что у меня мало денегъ, и я продала все, что могла: платье, серьги и пр. Несмотря на это, я питалась только хлѣбомъ и, конечно, не добралась-бы до Дувра, если-бъ не одно обстоятельство. Изъ Кельна, я ѣхала въ вагонѣ съ однимъ молодымъ рабочимъ, который заговаривалъ со мною нѣсколько разъ и предлагалъ мнѣ раздѣлить съ нимъ его трапезу, но я все отказывалась, а потомъ, когда онъ вышелъ на какой-то станціи, я нашла въ карманѣ своей накидки золотую монету. Благодаря этой деликатной помощи, я добралась до береговъ Англіи, а въ Лондонъ уже пришла пѣшкомъ. Я знала, что я выгляжу, какъ нищая, и мнѣ это было очень тяжело, такъ какъ я боялась огорчить свою мать, еслибы она меня увидѣла. Но моя надежда оказалась тщетной! Прибывъ сюда, я прежде всего отправилась разыскивать Ламбетъ и Бланкфайерскій мостъ, но туда было очень далеко, и я по дорогѣ заблудилась. Наконецъ, я нашла этотъ мостъ и стала разспрашивать гдѣ Кольманская улица? Но никто изъ прохожихъ не зналъ, гдѣ она. Въ моемъ воображеніи рисовался большой домъ, въ которомъ мы нѣкогда жили, съ каменными ступенями и бѣлыми карнизами. Но на дѣлѣ ничего подобнаго давно уже не было. Когда я, наконецъ, спросила у одного лавочника, гдѣ Кобургской театръ и Кольманская улица, то онъ мнѣ отвѣтилъ: "Да что вы, барышня,"ихъ-то давнымъ-давно нѣтъ! старыя улицы уничтожены; на ихъ мѣстѣ теперь все новое." Я обернулась, и мнѣ показалось, что сама смерть дотронулась до меня своей ледяной рукой. Лавочникъ закричалъ мнѣ вслѣдъ: "Постойте барышня, кого вы ищете на Кольманской улицѣ?" Можетъ-быть онъ это сказалъ съ хорошимъ намѣреніемъ, но мнѣ его голосъ показался противнымъ. Что мнѣ было ему отвѣтитъ? Я была совершенно подавлена этимъ новымъ, неожиданнымъ для меня ударомъ. Я почувствовала, что очень устала; но куда мнѣ было идти? У меня ничего не было въ карманѣ, и я смотрѣла такой бѣдной, настоящей уличной нищей. Я пугалась домовъ, въ которые я могла-бы зайти; я теряла всякую надежду. Я была одна въ громадномъ городѣ. По всей дорогѣ отъ Праги до Лондона во мнѣ еще жила какая-то надежда: я думала, что я спасена, и всей своей душой рвалась впередъ, надѣясь найти свою мать; а теперь я была одна, совершенно одна въ цѣломъ свѣтѣ! Всѣ, которые видѣли меня, думали, должно-быть, обо мнѣ дурно; мнѣ оставалось переночевать съ нищими. Я стояла на мосту и смотрѣла вдоль рѣки. Пароходъ готовился къ отходу. Многіе изъ тѣхъ которые садились въ него, были также бѣдны, и я думала, что мнѣ станетъ легче, если я покину свое мѣсто на улицѣ: можетъ быть, пароходъ приведетъ меня на какое-нибудь скрытый уединенный уголокъ. У меня оставалось еще въ карманѣ нѣсколько грошей; я купила себѣ хлѣба и сѣла на пароходъ. Мнѣ нужны было время и силы, чтобы обдумать свою жизнь и свою смерть. Какъ я могла жить? Мнѣ начало казаться что единственная моя дорога къ присоединенію съ матерью это -- смерть. Я ѣла, чтобы запастись силой для размышленій. Меня высадили на берегъ, право не знаю гдѣ; было уже поздно; я сѣла подъ ближайшее дерево и вскорѣ заснула. Когда я проснулась, было уже утро; солнце сіяло высоко на небѣ, и птички пѣли. Мнѣ было холодно -- и, главное, я была такъ одинока. Я встала и прошлась по берегу,-- потомъ вернулась назадъ. У меня не было никакой цѣли. Міръ казался мнѣ картиной, быстро проходящей мимо меня; только я со своимъ горемъ стояла на одномъ мѣстѣ. Мои мысли заставили меня просмотрѣть всю свою жизнь съ самаго начала; съ тѣхъ поръ, какъ меня оторвали отъ матери, я чувствовала себя потеряннымъ ребенкомъ, который былъ принятъ чужими лишь потому, что они пользовались имъ какъ вещью. Они заботились не о томъ, что представляло интересъ для меня самой, а лишь о томъ, какую я приношу имъ пользу. Я съ сама-то дѣтства чувствовала себя одинокой и несчастной, какъ будто меня принуждали безъ всякой радости играть веселыя фарсы. Но теперь -- было еще хуже. Я была вторично потеряна, и я боялась, что-бы чужой не замѣтилъ меня и не заговорилъ-бы со мной. Я пугалась людей. Въ своей жизни я видѣла многихъ, которые находили удовольствіе въ насмѣшкахъ, и которые любили смѣяться надъ несчастьемъ другихъ. Что мнѣ было дѣлать? жизнь казалась мнѣ огненнымъ столбомъ, который все ближе и ближе надвигается на меня со всѣхъ сторонъ, и я трепетала! Свѣтлое солнышко заставило меня трепетать! Я думала, что мое отчаяніе -- голосъ Бога, который зоветъ меня къ себѣ. Затѣмъ, я вспомнила про своихъ соплеменниковъ, которыхъ гонятъ изъ страны въ страну; тысячи между ними умираютъ по дорогѣ отъ истощенія и голода -- развѣ я первая? Въ годы мученичества наши предки убивали своихъ дѣтей и самихъ себя, чтобы только не сдѣлаться Богоотступниками. Неужели-же я не имѣю права лишить себя жизни, чтобы спасти себя отъ позора? Въ душѣ моей происходила борьба между двумя противоположными чувствами. Я знала, что нѣкоторые считаютъ преступленіемъ ускорить свою смерть даже тогда, когда они стоятъ уже въ огнѣ,-- и доколѣ у меня еще были силы, я рѣшилась ждать; я ждала потому, что у меня еще была надежда, но теперь и ея уже нѣтъ.
   Съ такими мыслями я блуждала по берегу; моя душа взывала къ Господу, котораго я не избѣгну ни въ смерти, ни въ жизни,-- хотя я не очень вѣрила, что Онъ заботится обо мнѣ. Силы совершенно покидали меня чѣмъ больше я думала, тѣмъ больше мною овладѣвала усталость, пока мнѣ не казалось, что я совершенно перестала думать. Только небо, рѣка и Всевышній наполняли мою душу. Что за разница, умру-ли я, или останусь жива? Если-бы я опустилась на дно рѣки, что-бы умереть, то это развѣ все равно, какъ еслибы я легла спать -- въ томъ и другомъ случаѣ я ввѣряю свою душу Богу -- я оставляю свою "я". Я больше уже не вспоминала о прошедшемъ; я чувствовала только, что было во мнѣ теперь -- это было стремленіе поскорѣе покончить со своей разбитой жизнью, которая была только однимъ горестнымъ воспоминаніемъ. Такъ обстояли мои дѣла. Когда наступилъ вечеръ, и солнце начало садиться, мнѣ показалось, что уже больше мнѣ нечего ждать, и я почувствовала вдругъ неожиданную силу чтобы исполнить свое намѣреніе. Вы знаете, что потомъ было. Онъ вамъ все разсказалъ. Оказалось, что я не одна на свѣтѣ; онъ протянулъ мнѣ руку помощи -- и надежда снова проснулась въ моей груди!..
   Выслушавъ разсказъ Миры, м-съ Мейрикъ молча ее поцѣловала въ лобъ.
   Вечеромъ она вкратцѣ передала ея разсказъ Дерондѣ и, въ видѣ заключенія,-- прибавила.
   -- Во всякомъ случаѣ она -- жемчужина, и никакая грязь къ ней не пристала.
   -- А что вы думаете о розыскѣ ея матери?-- спросилъ Деронда.
   -- О, ея мать, должно быть, хорошая женщина,-- рѣшительно промолвила м-съ Мейрикъ,-- иначе какъ-же она моглабы остаться такой честной, имѣя негодяя отца? Я боюсь, однако, что ея мать умерла,
   Деронда былъ нѣсколько разочарованъ этимъ отвѣтомъ. Онъ сталъ убѣждать м-съ Мейрикъ, что гораздо благоразумнѣе не торопиться съ розыскомъ матери, тѣмъ болѣе, что это могло привести къ недостаточно благопріятнымъ результатамъ, а онъ долженъ на нѣсколько мѣсяцевъ уѣхать за-границу и потому вся тяжесть, быть можетъ, непріятнаго дѣла могла-бы пасть на м-съ Мейрикъ, если она не откажется пріютить у себя несчастную дѣвушку.
   -- Я бы очень огорчилась, если-бъ ее отъ меня отняли,-- сказала м-съ Мейрикъ;-- она будетъ жить у меня, въ комнатѣ Ганса.
   -- Но согласится-ли она ждать?-- съ безпокойствомъ спросилъ Деронда.
   -- Не бойтесь этого. Это самая терпѣливая и покорная натура. Вы видите, какъ долго она повиновалась отцу; она даже сама не понимаетъ, какъ у нея хватило силъ убѣжать отъ него. Ея надежда найти мать туманна и неопредѣленна; она только твердо увѣрена, что, такъ или иначе, надежда ея исполнится, потому что вы ее спасли, а мы обращаемся съ нею по-человѣчески.
   Деронда вручилъ м-съ Мейрикъ небольшую сумму денегъ для покрытія расходовъ на Миру. М-съ Мейрикъ нашла ее достаточной до того времени, когда Мира, по примѣру ея дочерей, сумѣетъ сама позаботиться о своемъ пропитаніи. Не противорѣча м-съ Мейрикъ, Деронда, однако, выразилъ желаніе, чтобъ Мирѣ дали отдохнуть какъ можно дольше.
   -- Конечно, мы торопиться не станемъ,-- сказала м-съ Мейрикъ;-- будьте спокойны: мы ее не обидимъ. Дайте мнѣ вашъ адресъ, и я васъ буду увѣдомлять о томъ, что здѣсь дѣлается. Несправедливо васъ оставлять въ невѣдѣніи о результатѣ вашего добраго начинанія. Къ тому-же, мнѣ хотѣлось-бы увѣрить себя, что, ухаживая за Мирой, я дѣлаю что-нибудь и для васъ.
   -- Это совершено справедливо. Безъ вашей помощи я вчера не зналъ-бы, что дѣлать, и Мира не была-бы спасена. Я скажу Гансу, что лучшее, что я получилъ отъ его дружбы это знакомство съ его матерью.
   На этомъ разговоръ ихъ окончился, и они вышли въ другую комнату, гдѣ Мира спокойно слушала разсказы своихъ новыхъ подругъ о Дерондѣ, его благородномъ поступкѣ съ ихъ братомъ и о приписываемыхъ ему Гансомъ добродѣтеляхъ.
   -- Кэти ставитъ свѣчи передъ его портретомъ,-- сказала Мабъ,-- Эми призываетъ его имя на помощь во всякомъ затрудненіи, а я ношу на шеѣ его автографъ въ ладонкѣ, какъ талисманъ. Теперь, когда онъ привезъ васъ къ намъ, мы должны сдѣлать еще что-нибудь необыкновенное въ его честь.
   -- Онъ, вѣроятно, слишкомъ важная особа, чтобы нуждаться въ нашихъ услугахъ,-- сказала Мира съ улыбкой.-- Можетъ быть, онъ занимаетъ въ свѣтѣ слишкомъ высокое положеніе?
   -- Да, онъ гораздо выше насъ по положенію въ обществѣ,-- отвѣтила Эми;-- его родственники -- важные аристократы. Я увѣрена, что его голова часто покоится на тѣхъ атласныхъ подушкахъ, которыя мы вышиваемъ, портя себѣ пальцы.
   -- Я очень рада, что онъ такой великій человѣкъ,-- замѣтила Мира со своимъ обычнымъ спокойствіемъ.
   -- Отчего?-- спросила Эми подозрительно, думая найти въ этихъ словахъ какой-нибудь характерный для раболѣпной еврейки смыслъ.
   -- Потому, что я до сихъ поръ не любила важныхъ людей.
   -- О, м-ръ Деронда ужъ не такой важный,-- сказала Кэти:-- и не помѣшаетъ намъ отзываться дурно о всѣхъ лордахъ и баронахъ Англіи.
   Когда Даніель вошелъ въ комнату, Мира встала, бросивъ на него нѣжный взглядъ благодарности. Трудно было найти существо съ такимъ полнымъ отсутствіемъ излишней смѣлости и излишней робости. Ея сценическій опытъ не оставилъ въ ней никакого слѣда, и ея манеры, повидимому, не измѣнились съ тѣхъ поръ, какъ она девяти лѣтъ играла роль брошеннаго ребенка. Деронда чувствовалъ, что онъ видѣлъ передъ собою совершенно новый неизвѣстный ему женскій типъ. Онъ смотрѣлъ на нее и прислушивался къ ея словамъ, какъ-будто она принадлежала къ другой, совершенно различной отъ него расѣ.
   Но, по этой самой причинѣ, онъ остался очень недолго у м-съ Мейрикъ; онъ инстинктивно удерживался отъ всего, что можно было бы принять за пошлое любопытство или притязаніе на право требовать откровенности отъ особы, которой онъ оказалъ услугу. Такъ, напримѣръ, ему очень хотѣлось услышать ея пѣніе, но выразить это желаніе -- было-бы слишкомъ грубо, такъ-какъ она не могла-бы ему отказать. Вообще онъ рѣшился окружить эту молодую дѣвушку самымъ строгимъ уваженіемъ. Отчего? Трудно было опредѣлить побуждавшее его чувство; но часто смутныя, неясныя ощущенія переходятъ мало-по-малу въ глубокую страсть, продолжающуюся всю жизнь.
   Черезъ нѣсколько дней Деронда попрощался съ обитательницами скромнаго домика въ Чельси и отправился на два мѣсяца въ Лейбронъ съ сэромъ Гюго и леди Малинджеръ.
   Онъ разсказалъ имъ исторію Миры. Баронетъ выразилъ мнѣніе, что лучше было-бы не отыскивать ея матери и брата. Леди Малинджеръ очень заинтересовалась бѣдной молодой дѣвушкой и, упомянувъ о существованіи общества спасанія евреевъ, выразила надежду, что Мира, вѣроятно, не откажется перемѣнить свою религію; но, замѣтивъ улыбку сэра Гюго, тотчасъ-же замолчала, опасаясь, что сказала глупость. Она вообще считала себя очень ограниченнымъ и слабымъ созданіемъ, особенно въ виду постояннаго рожденія дочерей, вмѣсто желаемаго мужемъ сына. Въ минуты смущенія она обыкновенно говорила себѣ: "я спрошу Даніеля". Такимъ образомъ, Деронда былъ необходимымъ членомъ семейства, и сэръ Гюго мало-по-малу пришелъ къ заключенію, что лучше всего было держать этого подставного сына постоянно при себѣ.
   Вотъ все, что можно сказать о жизни Деронды до того времени, когда онъ увидалъ Гвендолину Гарлетъ въ Лейбронѣ за игорнымъ столомъ.
  

ГЛАВА XXI.

   Въ десять часовъ утра Гвендолина Гарлетъ, послѣ скучнаго путешествія изъ Лейброна, остановилась на станціи желѣзной дороги, ближайшей къ Офендину. Ее не ждали такъ рано и не выслали ей экипажа, такъ-какъ она телеграфировала изъ Дувра, что пріѣдетъ съ позднѣйшимъ поѣздомъ. Но пріѣхавъ въ Лондонъ, она узнала, что можетъ ѣхать безостановочно и тотчасъ-же отправилась дальше. Она не предчувствовала, какое грустное впечатлѣніе произведетъ на нее станція, гдѣ ей придется ожидать, какъ-бы нарочно выстроенная въ мѣстности, отдаленной отъ всякаго жилья. Выйдя изъ вагона, она осталась одна на платформѣ съ двумя большими чемоданами; находясь въ часовомъ разстояніи отъ дома, она должна была дожидаться экипажа въ желѣзнодорожной гостинницѣ. Грязныя стѣны зала для пассажировъ, запыленный графинъ воды и большія объявленія миссіонерскихъ обществъ, призывающія грѣшниковъ къ раскаянію, служили какъ-бы предвкушеніемъ той мрачной, унылой жизни, которая снова открывалась передъ нею, и она поспѣшно подошла къ наружной двери, выходившей въ поле. Но даже солнечные лучи казались ей печальными, такъ-какъ осенній вѣтеръ колебалъ скудную траву, разносилъ желтые листья и ерошилъ перья на двухъ курицахъ и одномъ пѣтухѣ, уныло бродившихъ по землѣ. Начальникъ станціи съ наивнымъ любопытствомъ смотрѣлъ на Гвендолину и ея чемоданы; а, такъ-какъ онъ былъ новый человѣкъ и не зналъ ее въ лицо, то, очевидно, могъ принять эту одинокую молодую дѣвушку за какую нибудь неважную особу. Гвендолина отвернулась отъ него съ досадой. Вдали работникъ закладывалъ старомодную, грязную коляску.
   Все это, конечно, мелочныя подробности, но безъ подобныхъ жизненныхъ мелочей трудно объяснить многія перемѣны въ жизни людей. Онѣ дѣйствуютъ съ постоянно возрастающей силой на человѣка и, наконецъ, развиваютъ въ немъ опредѣленное побужденіе къ теоретическимъ выкладкамъ. Даже философія подвергается иногда ихъ вліяніямъ, и глубокій мыслитель, очутившись въ уединенной, отвратительной трущобѣ, съ непріятнымъ сознаніемъ что у него нѣтъ никакихъ средствъ къ жизни, естественно приходитъ къ неутешительнымъ выводамъ о происхожденіи вещей и о конечномъ назначеніи міра, въ которомъ человѣкъ мыслящій обреченъ на одни только страданія. Тѣмъ болѣе эти мелочи дожны были вліять на молодую дѣвушку, созданную для удовольствій и блестящаго общества, которая теперь находилась на уединенной станціи, одна, съ тяжелыми думами о грозившей ей нищетѣ. Гвендолина была совершенно подавлена обстоятельствами и ея непокорная душа смирилась. Но для чего было жить среди трудностей отвратительной обстановки и униженія? Это начало ея новой жизни могло служить образчикомъ того, что ее ожидало дома.
   Вотъ тѣ грустныя мысли, которыя наполняли ее по дорогѣ въ Офендинъ, куда она, наконецъ, отправилась въ неудобной, тряской коляскѣ, загроможденной ея чемоданами. До сихъ поръ, размышляя о будущемъ, она рисовала себѣ его въ довольно мрачныхъ краскахъ; она полагала, что всему ихъ семейству придется снова жить заграницей на остатокъ ихъ капитала, такъ-какъ не могли-же они лишиться рѣшительно всѣхъ средствъ! Бѣдная жизнь въ отдаленномъ, скучномъ уголкѣ континента представлялась ей со всѣми знакомыми ей подробностями, и она уже видѣла себя въ этой презрѣнной обстановкѣ тридцати-лѣтней, перезрѣлой дѣвой, въ обществѣ матери, становившейся все болѣе и болѣе угрюмой, и четырехъ несносныхъ, невыносимыхъ сестеръ. Однако, она не хотѣла подчиниться судьбѣ и позволить несчастью окончательно уничтожить ее; она не совсѣмъ вѣрила въ разразившееся надъ ея головою бѣдствіе. Но усталость и отвращеніе къ непріятной поѣздкѣ дѣйствовали на нее теперь какъ мучительное пробужденіе отъ страшнаго сна къ еще болѣе грозной дѣйствительности. Какъ далеко было то время, когда она съ самоувѣреннымъ себялюбіемъ цѣловала отраженіе своей красоты въ зеркалѣ! Къ чему-же послужило ей то, что она прелестна, умна, энергична? Событія играли ею какъ щепкой, а мужчины въ ея глазахъ были всѣ ничтожны Да, она ненавидѣла всѣхъ мужчинъ, и это чувство поддерживалось въ ней ея воспоминаніями. Однако въ послѣднее время эта ненависть нѣсколько видоизмѣнилась. Можно ненавидѣть ворованныя вещи, потому что онѣ ворованы, и потому, что, какъ ворованными, мы не можемъ ими пользоваться; между тѣмъ и другимъ чувствомъ -- большое различіе. Гвендолина начинала сердиться на Грандкорта за то, что его дурное поведеніе помѣшало ей выдти за него замужъ, за то, что онъ былъ причиною ея теперешней горькой нужды.
   Между тѣмъ, тихая, томительная ѣзда въ старинной коляскѣ приближалась къ концу. Гвендолина увидала окна офендинскаго дома и у подъѣзда фигуру, пробудившую въ ней новое, уже не столь эгоистичное чувство. Выпрыгнувъ изъ коляски, она бросилась на шею къ матери, и, при видѣ новыхъ слѣдовъ горя на ея прекрасномъ лицѣ, на минуту забыла про себя, думая только о несчастномъ положеніи любимаго ею существа.
   За м-съ Давило виднѣлись печальныя лица четырехъ молодыхъ дѣвушекъ, горе которыхъ ни въ комъ не находило сочувствія. Все-же пріѣздъ Гвендолины былъ для нихъ утѣшительнымъ событіемъ среди ихъ несчастія; онѣ были убѣждены, что въ ея присутствіи случится что-нибудь необыкновенное, и даже ея торопливыя слова: "ну, ну, ступайте дѣвочки", имѣли для своего рода сладость, которую всегда слабыя натуры находятъ въ подчиненіи энергичной волѣ. Добрая миссъ Мери не ждала привѣтствія отъ Гвендолины, и тотчасъ-же занялась ея чемоданами.
   -- Ободритесь, милая мама!-- говорила Гвендолина, когда она вдвоемъ съ матерью заперлась въ ихъ спальнѣ.-- Не теряйте надежды; вы видите, я не отчаиваюсь. Я буду работать. Все поправится. Теперь, когда я пріѣхала, вамъ будетъ легче. Вы вѣдь рады моему пріѣзду? да?
   Произнося эти слова и отирая своимъ платкомъ слезы, струившіяся по щекамъ матери, Гвендолина чувствовала къ ней нѣжное сочувствіе и рѣшимость помочь ей. Самоувѣренные планы будущей дѣятельности, смутно возникавшіе въ ея головѣ, теперь приняли болѣе опредѣленную форму. Ей казалось, что она неожиданно поняла, какъ ей слѣдуетъ теперь дѣйствовать. Это была одна изъ ея лучшихъ минутъ, и горячо любившая ее мать взглянула на дочь съ пламеннымъ обожаніемъ.
   -- Да благословитъ тебя Господь, мое дорогое дитя!-- сказала она;-- Я могу быть счастлива, если только ты будешь довольна.
   Но черезъ нѣсколько минутъ снова произошла реакція. Какъ и слѣдовало ожидать, мужество молодой дѣвушки стало ослабѣвать по мѣрѣ того, какъ несчастье принимало для нея болѣе опредѣленныя, грозныя формы. Очутившись въ Офендинѣ послѣ непріятной поѣздки со станціи желѣзной дороги, Гвендолина почувствовала себя дома, въ прежней обстановкѣ довольства, если не роскоши; мать постарому заботливо приготовила всѣ принадлежности ея туалета, переодѣла ее, причесала и принесла сама на маленькомъ подносѣ ея любимыя кушанья, потому что она пожелала провести этотъ день вдвоемъ съ матерью.
   -- Пусть никто намъ не мѣшаетъ, мама,-- сказала Гвендолина;-- останемся съ тобою наединѣ.
   Сойдя въ гостиную, освѣженная, успокоенная, сіяющая, какъ только-что вынырнувшій изъ воды лебедь, Гвендолина сѣла на диванъ подлѣ матери. Несчастье еще не прикоснулось къ ней своимъ тлетворнымъ дыханіемъ, и она почти весело спросила.
   -- Что вы намѣрены дѣлать, мама?
   -- Прежде всего намъ надо отсюда уѣхать. М-ръ Гейнсъ, по счастью, изъявилъ согласіе взять въ аренду домъ и агентъ лорда Бракеншо устроитъ съ нимъ дѣло какъ можно выгоднѣе для насъ.
   -- Я думаю, что лордъ Бракеншо согласится оставить вамъ Офендинъ безплатно,-- сказала Гвендолина, которая до сихъ поръ болѣе занималась разъясненіемъ того, какое впечатлѣніе производила ея красота, чѣмъ финансовыми вопросами.
   -- Милое мое дитя, лордъ Бракеншо въ Шотландіи и ничего не знаетъ о нашихъ дѣлахъ. Къ тому-же ни я, ни твой дядя не желаемъ обращаться къ нему съ просьбою. Да, наконецъ, какая польза была-бы намъ если-бы намъ пришлось остаться въ этомъ домѣ безъ прислуги и безъ топлива? Чѣмъ скорѣе мы отсюда выберемся, тѣмъ лучше. Ты знаешь, что намъ придется везти очень немного вещей: одни только платья.
   -- Вы конечно, поѣдете за-границу, мама?-- спросила Гвендолина.
   -- О, нѣтъ, голубушка,-- отвѣтила м-съ Давило съ грустной улыбкой;-- съ чѣмъ намъ путешествовать? Ты никогда не знала, что значитъ доходъ и расходъ, поэтому тебѣ теперь и будетъ тяжелѣе нашего.
   -- Но куда-же мы переѣдемъ?-- спросила Гвендолина, впервые ощущая какой-то невѣдомый страхъ.
   -- Все уже рѣшено; дядя даетъ намъ немного мебели,-- отвѣтила м-съ Давило нерѣшительно, боясь, чтобы это не слишкомъ поразило Гвендолину,-- мы переѣзжаемъ въ сойерскій котеджъ.
   Гвендолина ничего не отвѣтила, поблѣднѣвъ отъ злобы; но черезъ минуту гордо поднявъ голову,-- сказала:
   -- Это невозможно! надо придумать что-нибудь другое. Какъ можетъ дядя согласиться на такой шагъ? Я никогда этого не допущу.
   -- Да у насъ нѣтъ выбора, милое дитя! Дядя очень добръ къ намъ, но онъ самъ пострадалъ и долженъ воспитать своихъ дѣтей. Ты пойми, что у насъ не осталось рѣшительно никакихъ средствъ къ жизни, кромѣ того, что онъ и сестра намъ дадутъ. Они дѣлаютъ все, что могутъ, а мы должны работать по мѣрѣ своихъ силъ. Я съ дѣвочками взялась вышить коверъ для благотворительнаго базара въ Вансестерѣ и пелену, которую жертвуютъ прихожане въ Пеникотскую церковь.
   -- Но я увѣрена, что можно найти домъ приличнѣе сойерскаго котеджа,-- сказала Гвендолина, забывая совершенно о своей матери и только съ ужасомъ думая, о томъ, что ей придется жить въ лачужкѣ, гдѣ нѣкогда обиталъ таможенный чиновникъ.
   -- Нѣтъ, ничего лучшаго найти нельзя. Свободныхъ домовъ въ окрестности очень мало, и мы должны быть еще благодарны за то, что намъ подвернулся такой уединенный домикъ. Къ тому-же онъ вовсе не такъ дуренъ. У насъ будутъ двѣ маленькія гостиныя и четыре спальни, такъ что ты можешь оставаться, когда хочешь, одна въ комнатѣ.
   -- Я не понимаю, какъ все ваше состояніе могло исчезнуть разомъ, мама? Я ничего не знала о нашихъ средствахъ до полученія вашего послѣдняго письма, недѣлю тому назадъ.
   -- Первое извѣстіе о нашемъ несчастьѣ я получила гораздо ранѣе, но не хотѣла нарушать твоего спокойствія, пока не будетъ въ этомъ крайней необходимости.
   -- Какая досада!-- гнѣвно произнесла Гвендолина, покраснѣвъ;-- если-бъ я знала объ этомъ ранѣе, то могла-бы привезти домой выигранные въ рулетку двѣсти фунтовъ, которые я подъ конецъ проиграла, не подозрѣвая, что они вамъ нужны. А вѣдь этихъ денегъ было-бы достаточно для насъ на нѣкоторое время, пока я не придумаю чего-нибудь другого. Все противъ меня!-- прибавила она съ гнѣвнымъ пыломъ; -- люди, которыхъ я до сихъ поръ встрѣчала, только приносили мнѣ одни страданія!
   Говоря это, она думала о Дерондѣ, безъ вмѣшательства котораго она, по всей вѣроятности, вернулась-бы къ игорному столу съ нѣсколькими золотыми и отыграла-бы свой проигрышъ.
   -- Мы должны покориться волѣ Провидѣнія, дитя мое,-- сказала м-съ Давило, думая, что Гвендолина подразумѣваетъ Грандкорта, о которомъ она сама не смѣла упоминать.
   -- Но я не хочу покоряться!-- воскликнула Гвендолина;-- я буду бороться съ судьбою. Виною нашего несчастія является мошенничество людей; причемъ-же тутъ Провидѣніе? Вы говорили въ вашемъ письмѣ, что наши деньги пропали по винѣ м-ра Ласмана. Что-же: онъ убѣжалъ съ ними?
   -- Нѣтъ; ты ничего не понимаешь въ дѣлахъ. Онъ для нашего-же блага рискнулъ обратить всѣ деньги на слишкомъ смѣлыя спекуляціи.
   -- Тутъ виновато не Провидѣніе, а непредусмотрительность этого человѣка, за что онъ и долженъ быть наказанъ. Мы должны отдать его подъ судъ и взыскать наши деньги. Дядѣ слѣдовало-бы немедленно принять для этого мѣры!
   -- Нѣтъ, дитя мое, по суду не получишь денегъ, потерянныхъ спекуляціями. Дядя говоритъ, что всѣ попытки въ этомъ направленіи были-бы тщетны. Къ тому-же, намъ не съ чѣмъ начинать процесса! разорившіеся люди не могутъ судиться. Не мы одни пострадали, не мы одни должны покориться судьбѣ.
   -- Я не покорюсь судьбѣ, не буду жить въ сойерскомъ котеджѣ, не хочу, чтобъ вы зарабатывали шиллинги тяжелымъ трудомъ! Я добуду средства къ жизни другимъ путемъ, болѣе достойнымъ нашего положенія и воспитанія!
   -- Конечно, твой дядя и мы всѣ будемъ тебѣ за это только еще болѣе благодарны,-- сказала м-съ Давило, очень довольная тѣмъ, что неожиданный оборотъ разговора позволялъ ей коснуться щекотливаго вопроса;-- я и не думала говорить, чтобы ты съ покорностью переносила лишенія, если представится случай устроить себѣ лучшую жизнь. Дядя и тетка полагали, что твои таланты и воспитаніе могутъ доставить тебѣ хорошее мѣсто, и у нихъ ужъ есть два на примѣтѣ.
   -- Какія, мама?-- съ любопытствомъ спросила Гвендолина.
   -- Ты можешь выбрать любое изъ нихъ. Одно въ семействѣ епископа, у котораго есть три дочери, а другое въ начальной школѣ. Тутъ и тамъ твое знаніе французскаго языка, музыки и танцевъ, твои изящныя манеры и аристократическое обращеніе будутъ какъ нельзя болѣе кстати. Плата одинаковая: сто фунтовъ въ годъ, и въ настоящую минуту, мнѣ кажется,-- прибавила м-съ Давило нерѣшительнымъ голосомъ,-- ты могла-бы взять одно изъ этихъ мѣстъ, чтобы не обречь себя на тяжелое бѣдное существованіе.
   -- Какъ! вы хотите, чтобъ я походила на миссъ Гревзъ въ пансіонѣ г-жи Менье? Никогда я на это не соглашусь!
   -- Я сама думаю, что мѣсто у епископа Момперта лучше. Въ его семействѣ врядъ-ли тебѣ можетъ быть не хорошо.
   -- Извините, мама; гувернанткѣ нигдѣ не можетъ быть хорошо, и я, право, не понимаю, почему въ епископскомъ семействѣ легче будетъ переносить снисходительный тонъ и надменные взгляды, чѣмъ во всякомъ другомъ. Къ тому-же я не могу учить дѣтей. Представьте себѣ мое положеніе, если на моей шеѣ будутъ три глупыя, неотесанная дѣвченки, какъ наша Алиса! Чѣмъ идти въ гувернантки, я лучше уѣду за океанъ!
   Гвендолина въ сущности не понимала, что такое эмиграція, но она говорила такъ рѣшительно и самоувѣренно противъ предлагаемыхъ ей плановъ что м-съ Давило не могла не подумать, что молодая дѣвушка сама выработала какой-нибудь планъ, несмотря на всю ея непрактичность.
   -- У меня есть нѣсколько драгоцѣнныхъ вещей,-- сказала Гвендолина;-- ихъ можно продать и выручить небольшую сумму. Мнѣ нужно немного денегъ, только на первое время. Вѣроятно, Маршалъ въ Вансестерѣ купитъ ихъ; я помню, онъ показывалъ мнѣ браслетъ, проданный ему одной дамой. Джокоза могла-бы это для меня сдѣлать. Она, конечно, уйдетъ отъ насъ, но прежде, чѣмъ уйти она могла-бы намъ это устроить.
   -- Она рада для насъ все сдѣлать. Она даже предложила мнѣ взять ея триста фунтовъ, отложенные ею про черный день. Я ей совѣтовала открыть маленькую школу, потому что ей будетъ очень трудно поступить на новое мѣсто послѣ столь долгаго пребыванія у насъ.
   -- Отрекомендуйте ее тремъ епископскимъ дочерямъ,-- сказала Гвендолина съ неожиданной улыбкой:-- она будетъ имъ гораздо полезнѣе меня.
   -- Пожалуйста не говори этого дядѣ. Ему будетъ непріятно слышать, какъ презрительно ты относишься къ мѣсту, которое онъ выхлопоталъ для тебя. Но я увѣрена, что у тебя въ головѣ созрѣлъ какой-нибудь другой планъ, на который онъ, можетъ быть, согласится, если ты спросишь его совѣта.
   -- Прежде всего я хочу посовѣтоваться съ другимъ человѣкомъ. Что, Аропоинты еще въ Кветчамѣ и м-ръ Клесмеръ у нихъ? Впрочемъ, вы, вѣрно, этого не знаете, и я лучше пошлю къ нимъ Джефри съ запиской.
   -- Джефри уже у насъ нѣтъ, а лошадей давно увели; но я пошлю кого-нибудь съ фермы. Я знаю, что Аропоинты въ Кветчамѣ, но о м-рѣ Клесмерѣ мнѣ ничего неизвѣстно. Миссъ Аропоинтъ была здѣсь на-дняхъ, но я не могла ее принять. Ты хочешь послать сегодня-же?
   -- Да, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Я сейчасъ напишу записку.
   -- Что ты затѣваешь, Гвендолина!-- произнесла м-съ Давило.
   -- Все равно, мама,-- твердо отвѣтила молодая дѣвушка, стараясь своими ласками успокоить ее;-- я намѣрена сдѣлать что-нибудь для васъ. Ну, ну, не плачьте,-- прибавила она,-- цѣлуя влажные глаза матери;-- вы въ эти три недѣли постарѣли на десять лѣтъ. Но не тревожьтесь, я все улажу, только не перечьте мнѣ. О своей жизни должна заботиться я сама, и я не могу подчиниться ничьей волѣ въ этомъ отношеніи. Я сама должна рѣшить, что дѣлать, и, признаюсь, увѣрена, что найду для васъ лучшій домъ, чѣмъ сойерскій котеджъ.
   Съ этими словами она встала и, подойдя къ столу, написала слѣдующую записку;
   "Миссъ Гарлетъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе г. Клесмеру и покорнѣйше проситъ его заѣхать къ ней, если возможно, завтра. Она беретъ смѣлость обезпокоить г. Клесмера, зная его доброту и находясь дѣйствительно въ затруднительномъ положеніи. Несчастье, постигшее ея семейство, принуждаетъ ее рѣшиться на очень серьезный шагъ, который она не хочетъ, однако сдѣлать безъ совѣта г. Клесмера".
   -- Пожалуйста, мама, пошлите тотчасъ эту записку въ Кветчамъ и велите подождать отвѣта,-- сказала Гвендолина, написавъ на конвертѣ адресъ.
   Когда посланный отправился, она съ безпокойствомъ стала ожидать его возвращенія. Что ей предпринять, если Клесмера не окажется въ Кветчамѣ? Ея вѣра въ свою звѣзду значительно поколебалась. Сама судьба возстала противъ нея. Въ представлявшемся ей блестящемъ бракѣ оказалась такая сторона, что она невольно отъ него отвернулась. Въ игрѣ ей сначала повезло, какъ-бы для того, чтобы окончательная потеря была ей еще чувствительнѣе. Наконецъ, въ ея дѣла вмѣшался совершенно незнакомый ей человѣкъ. Несмотря на всю свою стойкость и самообладаніе, она чувствовала, что всѣ силы, управлявшія міромъ, возстали противъ нея, и, если-бъ Клесмера не было уже въ Кветчамѣ, то это обстоятельство вполнѣ соотвѣтствовало-бы всѣмъ другимъ поразившимъ ее непріятностямъ. Подъ впечатлѣніемъ этой возможной неудачи, Гвендолина ломала себѣ голову, какъ-бы ей избѣгнуть переѣзда въ сойерскій котеджъ и поступленія на мѣсто, мысль о которомъ болѣе всего оскорбляла ея гордость. Но если Клесмера найдутъ въ Кветчамѣ, она-бы еще могла на что нибудь надѣяться. Настоящее затруднительное положеніе представлялось ей даже нѣсколько романтичнымъ, такъ-какъ въ жизни всѣхъ знаменитыхъ и замѣчательныхъ людей встрѣчались затрудненія,-- а что она была замѣчательной особой -- въ этомъ никто изъ знавшихъ ее, конечно, не сомнѣвался.
  

ГЛАВА XXII.

   Клесмеръ получилъ записку Гвендолины въ ту минуту, когда онъ уѣзжалъ изъ Кветчама. Этотъ роскошный замокъ не могъ уже быть гостепріимнымъ кровомъ для него, послѣ одного событія, которое сильно возмутило благородныхъ хозяевъ, хотя исподволь подготовлялось на ихъ-же собственныхъ глазахъ.
   По обыкновенію, въ Кветчамѣ въ это время было много гостей и, въ томъ числѣ, одинъ новый претендентъ на руку миссъ Аропоинтъ: молодой политическій дѣятель изъ аристократическаго рода, который ожидалъ въ будущемъ, титула пэра и считалъ своимъ долгомъ, для пользы общества, пріобрѣсть болѣе крупное состояніе для поддержки этого титула. Богатыя наслѣдницы бываютъ различны по наружности и характеру: слишкомъ рыжи или бѣлесоваты, слишкомъ длинны или коротки, слишкомъ капризны или апатичны, но во всякомъ случаѣ, никто не смѣетъ предполагать, чтобъ онѣ могли считать себя независимыми отъ своего состоянія и выдти замужъ не за того, кому, по мнѣнію родителей, всего приличнѣе передать ихъ состояніе. Однако, природа иногда настолько противорѣчитъ человѣческимъ желаніямъ, что даетъ богатымъ людямъ единственную дочь и еще одаряетъ ее при этомъ сильной волей и свѣтлымъ умомъ. Аропоинтовъ нерѣдко безпокоила слишкомъ большая самостоятельность въ характерѣ ихъ дочери. Она никакъ не хотѣла понять своей обязанности выдти замужъ за бѣднаго аристократа или члена нижней палаты, разсчитывающаго попасть въ пэры, а потому, къ величайшему неудовольствію родителей, упорно отказывала всѣмъ женихамъ. Это очень тревожило м-ра и м-съ Аропоинтъ, но, по обычной людямъ слѣпотѣ, имъ и въ голову не приходило безпокоиться о томъ, что ихъ Кеттъ можетъ влюбиться въ Клесмера, потому что мы часто удивляемся естественному результату нами-же подготовляемыхъ событій и неудачамъ нашихъ предположеній, къ осуществленію которыхъ мы не принимали никакихъ мѣръ. Родители удивляются невѣжеству своихъ сыновей, хотя они употребляютъ всѣ самыя дѣйствительныя и дорого стоющія средства для достиженія этого результата; мужья и жены приходятъ въ изумленіе отъ потери взаимной любви, хотя они ничего не сдѣлали для ея сохраненія, и каждый изъ насъ склоненъ удивляться тому, что его не уважаютъ сосѣди, когда онъ ничѣмъ не заслуживаетъ подобнаго уваженія. Такимъ образомъ, правда часто кажется намъ невѣроятностью и мы всегда ожидаемъ исполненія своихъ пустыхъ, ни на чемъ неоснованныхъ надеждъ. Теперь настала минута подобнаго удивленія и для Аропоинтовъ.
   Если богатая невѣста и гордый независимый человѣкъ полюбятъ другъ друга, то имъ часто трудно-бываетъ придти къ соглашенію, даже и въ томъ случаѣ, когда подобный результатъ могъ бы быть достигнутъ, (исключая, конечно, случая, когда влюбленный ищетъ спасенія въ бѣгствѣ). Конечно, кратковременныя свиданія послѣ продолжительныхъ разлукъ вліяютъ чрезвычайно сильно на чувство, но еще могущественнѣе сила постояннаго общенія между любящими натурами особенно если влюбленные одарены одинаковыми способностями и находятся въ положеніи учителя и ученицы. Абеляръ и Элоиза знамениты въ исторіи среднихъ вѣковъ; но обстоятельства послужившія ихъ знаменитости, дѣйствуютъ и до сихъ поръ съ прежней силой. Мысль объ этомъ не пришла однако, въ голову Аропоинтамъ, когда они приглашали Клесмера въ Кветчамъ. Возможность имѣть въ своемъ домѣ первокласснаго музыканта составляетъ привиллегію богатыхъ людей, а талантъ Кетти требовалъ всякаго поощренія; къ тому же она желала серьезно позаняться музыкой во время своего пребыванія въ деревнѣ. Клесмеръ не былъ еще Листомъ, котораго обожали всѣ европейскія женщины, но даже и въ этомъ случаѣ ничто не давало бы повода подозрѣвать въ немъ желаніе предложить свою руку богатой невѣстѣ. Ни одинъ честный музыкантъ этого не сдѣлалъ-бы. Тѣмъ менѣе можно было предположить, чтобъ Кетти поощрила въ немъ подобную смѣлость. Крупная сумма денегъ, которую м-ръ Аропоинтъ долженъ былъ вручить ему при отъѣздѣ изъ Кветчама, дѣлала его столь-же безопаснымъ, какъ слугу котораго разсчитываютъ, а невозможность совершенія брака считается для порядочной молодой дѣвушки достаточной причиной для уничтоженія въ ея сердцѣ всякаго зародыша чувства. Но понятія Кетти о возможномъ и невозможномъ далеко разнились отъ понятій объ этомъ ея матери. Надо еще замѣтить, что положеніе Клесмера, по всей вѣроятности, казалось-бы окружающимъ болѣе опаснымъ въ томъ случаѣ, если-бы миссъ Аропоинтъ была всѣми признанной красавицей. Однако, такой взглядъ почти всегда оказывается несостоятельнымъ: могущество красоты обнаруживается не прежде, а послѣ пробужденія въ сердцѣ пламеннаго чувства. Никогда блескъ глазъ и прелесть улыбки не бываютъ такъ очаровательны, какъ при обнаруженіи живого, развитаго ума и сердца, сочувственно бьющагося для всего благороднаго; никогда походка и образъ женской фигуры не могутъ быть такъ граціозны, какъ при очевидномъ сознаніи ею, что въ комнатѣ находится любимый ею человѣкъ. Къ тому-же писанная красота часто прикрываетъ полное отсутствіе умственныхъ качествъ и вскорѣ пріѣдается; поэтому неудивительно, что Клесмеръ, чуткій поклонникъ красоты во всѣхъ ея проявленіяхъ, пламенно влюбился въ миссъ Аропоинтъ.
   Съ своей стороны, Клесмеръ при болѣе близкомъ знакомствѣ съ нимъ, обнаруживалъ многія привлекательныя качества; природа щедро надѣлила его многими дарованіями, прибавивъ еще музыкальный талантъ, который царилъ надъ всѣми его другими способностями и выражался не только въ поразительной техникѣ, но и въ вдохновенномъ творчествѣ, придававшемъ всей его жизни твердое, опредѣленное направленіе. Его главные недостатки: гордость и рѣзкость часто встрѣчаются въ представителяхъ лучшихъ англійскихъ семействъ и они не грозили опаснымъ столкновеніемъ съ характеромъ Кетти, которая отливалась добротою, выдержанностью и твердой самоувѣренностью.
   Почти съ самаго начала ихъ знакомства они поняли, что каждый изъ нихъ интересуется другъ другомъ, но какъ далеко простирался этотъ интересъ, ни кому изъ нихъ не было извѣстно. Клесмеръ не думалъ, чтобы миссъ Аропоинтъ могла смотрѣть на него, какъ на жениха, а Кетти полагала вообще, что она не въ состояніи ни въ комъ возбудить болѣе теплаго чувства, чѣмъ дружба, и ожидала предложенія только отъ человѣка, влюбленнаго въ ея богатство. Онъ очень хорошо сознавалъ, что если-бъ миссъ Аропоинтъ была бѣдной дѣвушкой, то онъ открыто сталъ-бы говорить ей о своей любви, вмѣсто того, чтобъ поднимать музыкальную бурю на фортепьяно или пускаться въ пламенныя разсужденія объ идеальныхъ предметахъ. Она-же, съ своей стороны, ясно понимала, что если-бъ Клесмеръ могъ попросить ея руки, то она нашла-бы тысячу причинъ для того, что-бы дать ему удовлетворительный отвѣтъ. Однако, въ послѣднее время чувство начало брать свое и Клесмеръ сталъ подумывать, не благоразумнѣе-ли было-бы не возвращаться болѣе въ Кветчамъ?
   Между тѣмъ, на горизонтѣ появился новый человѣкъ: это былъ будущій пэръ, м-ръ Вольтъ, который въ частной жизни былъ довольно нейтральный человѣкъ, но за то имѣлъ весьма твердыя убѣжденія насчетъ политическаго положенія Бразиліи, острововъ Южнаго океана и страны по берегамъ Нигера; онъ старательно округлялъ свои парламентскія рѣчи и вообще отличался солидностью и мощью здороваго британца. Понимая, что онъ считалъ себя прекраснымъ женихомъ для богатой невѣсты, Кетти смотрѣла на него съ отвращеніемъ; что-же касается м-ра Вольта, то онъ былъ очень любезенъ съ нею и почти былъ увѣренъ въ своемъ успѣхѣ, не подозрѣвая, въ какой упрекъ ставилось ему его равнодушіе къ музыкѣ. На Клесмера онъ смотрѣлъ, какъ на существо, не имѣющее права голоса въ политическихъ дѣлахъ, и такъ-же мало обращалъ вниманія на пристрастіе миссъ Аропоинтъ къ музыкѣ, какъ на ея вѣроятную любовь къ стариннымъ кружевамъ. Поэтому онъ очень удивился, когда однажды послѣ обѣда Клесмеръ съ пламеннымъ краснорѣчіемъ и чрезмѣрнымъ маханіемъ рукъ сталъ нападать на недостатокъ идеализма въ англійской политикѣ, которая, въ сущности, руководствовалась, по его мнѣнію, только однимъ принципомъ: "Покупать дешево, продавать дорого". М-ръ Вольтъ удивился не легкомысленности его взгляда, а его правильному англійскому языку и строгой логикѣ, которая произвела-бы большой эффектъ на избирательномъ обѣдѣ. Въ силу этого впечатлѣнія, онъ въ тотъ-же вечеръ подошелъ къ Клесмеру, сидѣвшему за фортепьяно, и, принимая его за какого-нибудь политическаго изгнанника-поляка или чеха, занимающагося музыкой изъ за куска хлѣба, сказалъ:
   -- Я не думалъ, что вы политическій дѣятель. Видно, что вы привыкли говорить публично и чрезвычайно краснорѣчиво, хотя я и не согласенъ съ вашими идеями. Судя по вашей защитѣ сантиментальной политики, я полагаю, что вы панславистъ.
   -- Нѣтъ, я вѣчный жидъ,-- отвѣтилъ Клесмеръ, взглянувъ съ улыбкой на миссъ Аропоинтъ, и взялъ нѣсколько порывистыхъ аккордовъ.
   М-ръ Вольтъ счелъ эту шутку оскорбительной, но не хотѣлъ отойти, такъ-какъ Кетти стояла подлѣ.
   -- Г. Клесмеръ -- космополитъ,-- сказала молодая дѣвушка желая сгладить непріятное впечатлѣніе, произведенное его словами.-- Онъ мечтаетъ о сліяніи всѣхъ расъ и національностей.
   -- Я сочувствую этому всею душою,-- отвѣтилъ м-ръ Вольтъ съ явнымъ желаніемъ сказать что-нибудь любезное;-- я всегда считалъ его слишкомъ талантливымъ человѣкомъ чтобъ онъ могъ оставаться исключительно музыкантомъ.
   -- Вы сильно ошибаетесь, сэръ!-- съ жаромъ воскликнулъ Клесмеръ:-- никого нельзя считать слишкомъ талантливымъ для того, чтобы быть музыкантомъ, наоборотъ большинство людей недостаточно для этого талантливо. Великій артистъ не можетъ быть только музыкантомъ, какъ великій государственный человѣкъ не можетъ быть только политикомъ. Мы не ученыя собачки, сэръ, созданныя для забавы людей. Мы помогаемъ развитію націй и не менѣе другихъ общественныхъ дѣятелей характеризуемъ вѣкъ. Мы стоимъ на одной ступени съ законодателями, и повѣрьте, что говорить массѣ музыкальными звуками гораздо труднѣе, чѣмъ упражняться въ парламентскомъ краснорѣчіи.
   Съ этими словами Клесмеръ всталъ и быстро вышелъ изъ комнаты. Миссъ Аропоинтъ покраснѣла, а м-ръ Вольтъ своимъ всегдашнимъ апатичнымъ тономъ замѣтилъ:
   -- Вашъ піанистъ о себѣ слишкомъ высокаго мнѣнія.
   -- Г. Клесмеръ не простой піанистъ,-- отвѣтила Кетти:-- онъ великій музыкантъ въ полномъ значеніи этого слова. Онъ стоитъ Шуберта и Мендельсона.
   -- Вы, женщины, это лучше понимаете,-- произнесъ м-ръ Вольтъ, убѣжденный, однако, что Клесмеръ, выказавъ себя фатомъ, обнаружилъ всю пустоту своего дарованія.
   Кетти всегда сожалѣла о подобныхъ выходкахъ со стороны Клесмера. Найдя удобную минуту, она сказала ему на другой день.
   -- Зачѣмъ вы вчера такъ погорячились въ разговорѣ съ м-ромъ Вольтомъ? Онъ ничего не сказалъ вамъ оскорбительнаго.
   -- Вы желаете, чтобъ я былъ съ нимъ любезенъ?-- спросилъ Клесмеръ съ сердцемъ.
   -- Я полагаю, что съ нимъ слѣдуетъ держать себя только въ предѣлахъ простой вѣжливости.
   -- Какъ? Вы охотно переносите всѣ плоскости этого политическаго осла, который ничего не цѣнитъ внѣ предѣловъ своей мелкой политики? Вы полагаете, что его монументальная тупость вполнѣ соотвѣтствуетъ достоинству англійскаго джентльмена?
   -- Я этого не говорила.
   -- Вы полагаете, что я не хорошо поступилъ и оскорбилъ этимъ васъ?
   -- Можетъ быть, это ближе къ правдѣ,-- отвѣтила Кетти съ улыбкой.
   -- Поэтому, значитъ, мнѣ лучше всего уложить свой чемоданъ и убраться отсюда.
   -- Я для этого не вижу причины. Если вы можете критиковать мою оперу и я должна терпѣливо выслушивать ваши замѣчанія, то и вы не обращайте вниманія на мои критическіе отзывы о вашихъ выходкахъ.
   -- Но дѣло въ томъ, что я обращаю вниманіе на ваше мнѣніе, и мнѣ больно, что, по-вашему, я долженъ былъ спокойно переносить его дерзость. Мою святыню и меня самого оскорбляютъ, а я долженъ молчать? Нѣтъ, извините; даже вы не можете понять чувствъ оскорбленной гордости артиста, который принадлежитъ къ совершенно иной породѣ чѣмъ вы.
   -- Это правда,-- отвѣтила Кетти съ чувствомъ;-- артисты принадлежатъ къ другой, гораздо высшей породѣ.
   Клесмеръ вскочилъ со стула, на которомъ сидѣлъ, и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ, сказалъ съ замѣтнымъ волненіемъ:
   -- Благодарю васъ, вы дѣйствительно чувствуете благородно. Но все-же я думаю, что мнѣ лучше уѣхать. Я уже давно объ этомъ помышляю, но никакъ не могъ рѣшиться. Вы можете легко обойтись безъ меня: ваша опера теперь на-столько подвинулась впередъ, что пойдетъ дальше сама собою. А общество вашего м-ра Вольта для меня "wie die Faust ins Auge". Я уже и то запустилъ много приглашеній, а мнѣ давно надо ѣхать въ Петербургъ.
   Кетти ничего не отвѣчала.
   -- Вы согласны, что мнѣ лучше отсюда уѣхать?-- нетерпѣливо спросилъ Клесмеръ.
   -- Конечно, если вы этого желаете и если это необходимо. Мнѣ остается только удивляться, какъ вы такъ много пожертвовали намъ изъ своего драгоцѣннаго времени. Вамъ вездѣ будетъ гораздо интереснѣе, чѣмъ здѣсь. Я всегда считала ваше пребываніе у насъ большой жертвой.
   -- А для чего я приносилъ эту жертву?-- сказалъ Клесмеръ и, усѣвшись за фортепьяно, заигралъ подъ сурдинку переложенный имъ на музыку романсъ Гейне: "ich habe dich geliebt und liebe dich noch".
   -- Это тайна,-- отвѣтила Кетти и въ волненіи стала рвать на мелкіе клочки бывшую у нея въ рукахъ бумажку.
   -- И вы не можете себѣ этого объяснить?-- спросилъ Клесмеръ, переставая играть и скрещивая на груди руки.
   -- Нѣтъ, не нахожу никакого объясненія.
   -- Такъ я вамъ скажу. Я оставался здѣсь потому, что вы для меня единственная женщина въ мірѣ! Вы царица моего сердца.
   Руки у молодой дѣвушки задрожали, а губы отказывались произнести хоть слово.
   -- Это признаніе было-бы съ моей стороны непростительной дерзостью, если-бъ я на немъ, основывалъ что-нибудь. Но у меня нѣтъ никакой надежды, и я ничего не желаю. Вы мнѣ однажды сказали, что подозрѣваете въ каждомъ человѣкѣ, ухаживающемъ за вами, искателя приключеній, думающаго только о вашихъ деньгахъ. Не правда-ли, вы это сказали?
   -- Можетъ быть,-- почти шопотомъ отвѣтила Кетти.
   -- Это были горькія слова. Знайте-же, что одинъ человѣкъ, видѣвшій столько женщинъ, сколько цвѣтовъ бываетъ весной, любилъ васъ, а не ваши деньги. Вы ему должны повѣрить, потому что онъ никогда не можетъ на васъ жениться. Конечно этимъ воспользуется другой, но, прошу васъ, не отдавайте себя на съѣденіе такому чудовищу, какъ Вольтъ. Я теперь пойду укладываться и извинюсь передъ м-съ Аропоинтъ за мой внезапный отъѣздъ.
   Съ этими словами онъ всталъ и поспѣшно направился къ дверямъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, возьмите съ собой вотъ эти ноты,-- сказала Кетти, указывая на груду рукописей, лежавшую на столѣ.-- Отчего я не могу выйти за человѣка, который меня любитъ и котораго я люблю?-- прибавила она неожиданно съ тѣмъ неимовѣрнымъ усиліемъ, котораго требуетъ для женщины прыжокъ съ погибающаго корабля въ спасательную лодку.
   -- Это невозможно... вы никогда не преодолѣете всѣхъ преградъ. Я не стою такой жертвы и не приму ее. Всѣ сочтутъ подобный бракъ за mésaillanse для васъ, а меня обвинятъ въ самыхъ низкихъ намѣреніяхъ.
   -- Вы боитесь этихъ обвиненій? А я ничего не боюсь, кромѣ разлуки съ вами.
   Рѣшительное слово было сказано; желанная цѣль для обоихъ была ясно опредѣлена, и оставалось только выбрать средство для ея достиженія. Кетти избрала самый короткій и прямой путь. Она тотчасъ пошла въ библіотеку, гдѣ въ эту минуту находились ея родители, и просто объявила, что дала слово выйти замужъ за Клесмера.
   Ударъ этотъ поразилъ миссъ Аропоинтъ въ самое сердце. Представьте себѣ положеніе Руссо, если-бъ, написавъ свое знаменитое сочиненіе о развращающемъ вліяніи цивилизаціи, онъ вдругъ очутился-бы между дикарями, которые предложили-бы ему вмѣсто завтрака кусокъ сырого мяса; или представьте себѣ положеніе Сенъ Жюста, если-бъ послѣ пламенной филиппики противъ всякаго неравенства или превосходства одного надъ другимъ ему поднесли-бы благодарственный адресъ за его посредственную рѣчь, ничѣмъ не выдающуюся надъ скучнѣйшими разглагольствованіями самыхъ неспособныхъ ораторовъ. Въ подобномъ-же положеніи оказалась теперь авторша "Тасса", видя, что ея родная дочь совершила то, чего она такъ краснорѣчиво требовала отъ Леоноры. Намъ очень трудно бываетъ практически придерживаться проповѣдуемой нами теоріи и соразмѣрять свои дѣйствительные шаги съ полетомъ нашего краснорѣчія. Уже давно рѣшено, что требованія литературы не могутъ быть согласны съ требованіями практической жизни. М-съ Аропоинтъ естественно желала всего лучшаго для себя и для своего семейства. Она не только чувствовала удовольствіе сознавать себя по литературному вкусу выше всѣхъ знакомыхъ дамъ, она хотѣла быть не ниже ихъ и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ. Клесмеръ, какъ музыкантъ, пользовавшійся ея покровительствомъ, казался ей вполнѣ приличнымъ, а его странности -- даже оригинальными; но мысль о немъ, какъ о возможномъ зятѣ, привела ее въ ярость. Что скажетъ свѣтъ о ея Кетти, которую она выдавала всѣмъ за образецъ совершенства?
   Въ первую минуту м-съ Аропоинтъ забыла все на свѣтѣ отъ злобы и поспѣшно произнесла:
   -- Если Клесмеръ осмѣлился сдѣлать тебѣ предложеніе, то отецъ твой прикажетъ вытолкать его въ шею. Скажите-же что-нибудь, м-ръ Аропоинтъ.
   Отецъ Кетти вынулъ сигару изо рта и медленно произнесъ;
   -- Это невозможно, дитя мое.
   -- Невозможно!-- воскликнула м-съ Аропоинтъ.-- Да ктоже думалъ, что это возможно! Ты скажешь, что убійство и и отрава также невозможны! Если ты, Кетти, разыгрываешь комедію,-- то это глупая шутка, а если говоришь серьезно, то ты сошла съума.
   -- Я говорю серьезно и не сошла съума,-- твердо отвѣтила Кетти;-- Клесмеръ въ этомъ не виноватъ. Онъ никогда и не думалъ жениться на мнѣ. Я узнала, что онъ меня любитъ, и такъ-какъ я сама его люблю, то и объявила ему, что выхожу за него замужъ.
   -- И безъ твоего признанія всякій подумаетъ, что ты ему сдѣлала предложеніе!-- воскликнула съ горечью м-съ Аропоинтъ;-- этотъ презрѣнный цыганъ или еврей никогда не осмѣлился-бы на такую дерзость.
   -- Полноте мама,-- произнесла Кетти, вспыхнувъ,-- мы всѣ знаемъ, что онъ такой-же геній, какъ Тассъ.
   -- Теперь не то время, и Клесмеръ не Тассъ!-- гнѣвно отвѣтила м-съ Аропоинтъ;-- твое замѣчаніе нисколько не остроумно, а доказываетъ только, какъ ты дерзка съ матерью.
   -- Простите меня, мама, если я васъ оскорбила. Но я не хочу отказаться отъ своего счастья изъ уваженія къ идеямъ, которыхъ я вовсе не раздѣляю.
   -- Замолчи, непокорная! Ты забыла, что ты единственное наше дѣтище и обязана передать въ достойныя руки наше громадное состояніе.
   -- Что значатъ "достойныя руки"? Мой дѣдъ нажилъ это состояніе торговлей.
   -- Неужели, м-ръ Аропоинтъ, вы ничего не отвѣтите и на это?
   -- Я -- джентльменъ, Кетти, съ большимъ усиліемъ, промолвилъ м-ръ Аропоинтъ,-- и мы желаемъ, чтобы и ты вышла замужъ за джентльмена.
   -- За человѣка, занимающаго видное мѣсто въ общественныхъ учрежденіяхъ страны,-- прибавила мать;-- женщина въ твоемъ положеніи имѣетъ серьезныя обязанности, а когда сталкиваются долгъ и личное чувство, послѣднее должно уступить первому.
   -- Я этого не отрицаю,-- отвѣтила Кетти, которая становилась тѣмъ холоднѣе, чѣмъ болѣе горячилась ея мать,-- но говорить истину -- одно, а примѣнять ее -- другое. Люди часто называютъ священнымъ словомъ долга только то, что имъ нравится.
   -- Такъ ты не считаешь своимъ долгомъ исполнять желанія своихъ родителей?
   -- Да, до извѣстной степени. Но прежде, чѣмъ я откажусь отъ счастья всей моей жизни...
   -- Кетти! Кетти! это не будетъ твоимъ счастьемъ,-- закричала м-съ Аропоинтъ.
   -- Хорошо, но прежде, чѣмъ я откажусь отъ того, что считаю счастьемъ своей жизни, я должна убѣдиться въ уважительности приводимыхъ противъ него доводовъ. Необходимость выйти замужъ за аристократа или за человѣка, стремящагося сдѣлаться аристократомъ, я не признаю достаточнымъ мотивомъ. Если вы не укажете мнѣ болѣе важной причины и не объясните, что вы называете долгомъ, то я сочту себя вправѣ выйти замужъ за человѣка, котораго я люблю и уважаю.
   -- Ты не понимаешь, Кетти, что долгъ всякой женщины не унижать себя, а ты унижаешь себя подобнымъ бракомъ. Скажите своей дочери, м-ръ Аропоинтъ, въ чемъ заключается ея долгъ.
   -- Ты должна согласиться, Кетти,-- произнесъ м-ръ Аропоинтъ,-- что Клесмеръ не годится тебѣ въ мужья. Онъ не можетъ управлять большимъ имѣніемъ. Онъ человѣкъ непрактичный и, какъ иностранецъ, чуждъ всѣмъ нашимъ порядкамъ.
   -- Я рѣшительно не могу понять вашихъ словъ. Англійская земля часто переходила въ руки иностранцевъ, голландскихъ шкиперовъ и различныхъ искателей приключеній. Почти каждый день приходится слышать, что ловкіе спекуляторы скупаютъ одно громадное помѣстье за другимъ. Какъ могу я помочь этому горю?
   -- О бракѣ никогда не слѣдуетъ спорить, какъ о парламентскомъ вопросѣ. Мы должны дѣлать то, что дѣлаютъ другіе. Мы обязаны думать объ общественномъ благѣ.
   -- Я не вижу, что тутъ общаго съ общественнымъ благомъ, папа. Почему богатая невѣста обязана передать состояніе, нажитое торговлей, непремѣнно въ руки аристократа? Мнѣ кажется, это просто глупое смѣшеніе ложныхъ понятій и пустое самолюбіе. Это скорѣе общественное зло, чѣмъ благо.
   -- Твои слова, Кетти, чистѣйшій софизмъ,-- сказала м-съ Аропоинтъ;-- если ты не желаешь выйти замужъ за аристократа, то вѣдь это еще не причина бросаться на шею скомороху или шарлатану.
   -- Я не понимаю, что вы хотите этимъ сказать.
   -- Я вижу,-- отвѣтила мать со злобной ироніей,-- ты дошла до того, что мы перестаемъ понимать другъ друга.
   -- Такой человѣкъ, какъ Клесмеръ, не можетъ жениться на твоемъ состояніи, Кетти,-- произнесъ м-ръ Аропоинтъ.-- Это немыслимо.
   -- И этому никогда не бывать,-- прибавила м-съ Аропоинтъ.-- Гдѣ онъ? надо за нимъ послать.
   -- Я не могу его позвать для того, чтобъ вы его оскорбляли, отвѣтила Кетти;-- это ни къ чему не поведетъ.
   -- Но ты, вѣроятно, захочешь, чтобъ онъ зналъ, что, женясь на тебѣ, онъ не женится на твоемъ состояніи?
   -- Конечно, если таково ваше намѣреніе, то ему надо объявить.
   -- Сходи-же за нимъ.
   Кетти вышла изъ комнаты и, зная, что не зачѣмъ предупреждать Клесмера,-- сказала ему просто:
   -- Пойдемте.
   -- Господинъ Клесмеръ,-- произнесла съ презрительной торжественностью м-съ Аропоинтъ, когда онъ показался въ дверяхъ,-- нечего вамъ повторять то, что произошло между нами и нашей дочерью. М-ръ Аропоинтъ передастъ вамъ наше рѣшеніе.
   -- Вашъ бракъ совершенно немыслимъ,-- сказалъ м-ръ Аропоинтъ въ большомъ смущеніи:-- это дикій, безразсудный шагъ.
   -- Вы низко воспользовались нашимъ довѣріемъ!-- воскликнула м-съ Аропоинтъ.
   Клесмеръ поклонился съ выраженіемъ безмолвной ироніи.
   -- Ваше притязаніе на ея руку просто смѣшно, и вамъ лучше тотчасъ-же отказаться отъ него и оставить нашъ домъ,-- сказалъ м-ръ Аропоинтъ.
   -- Я не могу ни отъ чего отказаться безъ разрѣшенія вашей дочери,-- отвѣтилъ Клесмеръ:-- я далъ ей слово.
   -- Нечего объ этомъ толковать!-- воскликнула м-съ Аропоинтъ.-- Мы никогда не согласимся на этотъ бракъ, а если Кетти обвѣнчается съ вами безъ нашего согласія мы лишимъ ее наслѣдства. Вы никогда не получите ея состоянія, прошу васъ этого не забывать!
   -- Состояніе ея было единственной преградой для моей любви,-- произнесъ Клесмеръ,-- но я долженъ спросить у нея, не сочтетъ-ли она меня недостойнымъ подобной жертвы?
   -- Это для меня не жертва,-- отвѣтила Кетти;-- мнѣ только больно сдѣтать непріятное папѣ и мамѣ. Я всегда считала богатство моимъ злымъ рокомъ.
   -- Ты хочешь идти противъ нашей воли?-- воскликнула м-съ Аропоинтъ.
   -- Я хочу выдти за того, кого люблю,-- отвѣтила твердо Кетти.
   -- Пусть онъ не разсчитываетъ на нашу слабость, мы никогда тебѣ не простимъ,-- произнесла м-съ Аропоинтъ.
   -- Я, по извѣстнымъ вамъ причинамъ, не могу отвѣчать на ваши оскорбленія,-- сказалъ Клесмеръ,-- но поймите, что ваше состояніе не имѣетъ для меня никакой цѣны. Я артистъ и не перемѣню своего положенія ни на какое другое. Я могу прилично содержать вашу дочь и не прошу ничего, кромѣ ея руки.
   -- Все-же вы оставите нашъ домъ?
   -- Сію минуту,-- отвѣтилъ Клесмеръ, и, поклонившись, вышелъ изъ комнаты.
   -- Я не желаю, чтобъ между нами были какія-нибудь недоразумѣнія, мама,-- сказала Кетти;-- съ этой минуты я невѣста Клесмера и выйду за него замужъ.
   М-съ Аропоинтъ ничего не отвѣтила и только махнула рукой.
   -- Все это хорошо,-- произнесъ м-ръ Аропоинтъ послѣ ухода дочери;-- но что мы будемъ дѣлать съ нашимъ состояніемъ?
   -- Мы можемъ его передать Гарри Брендалю, который долженъ принять нашу фамилію.
   -- Да, и все прокутить въ нѣсколько лѣтъ.
   Вотъ въ какомъ положеніи были дѣла въ Кветчамѣ, когда Клесмеръ выѣхалъ оттуда.
  

ГЛАВА XXIII.

   -- Пойдите пожалуйста въ церковь, мама,-- сказала Гвендолина на другое утро;-- я желала-бы поговорить наединѣ съ м-ромъ Клесмеромъ. (Онъ отвѣтилъ на ея записку, что пріѣдетъ въ 11 часовъ).
   -- Это едва-ли прилично,-- замѣтила м-съ Давило съ безпокойствомъ.
   -- Не въ нашемъ положеніи думать о такихъ пустякахъ!-- презрительно воскликнула Гвендолина;-- это нелѣпо и оскорбительно.
   -- Не все-ли тебѣ равно, если Изабелла будетъ сидѣть молча въ углу?
   -- Нѣтъ, она не можетъ сидѣть смирно, а непремѣнно станетъ грызть ногти и смотрѣть на меня, выпуча глаза. Повѣрьте, мама, я никогда не сдѣлаю ничего глупаго, и позвольте мнѣ дѣйствовать такъ, какъ я знаю. Уведите ихъ всѣхъ въ церковь.
   Конечно, Гвендолина поставила на своемъ, но м-съ Давило все-же оставила дома миссъ Мери и двухъ младшихъ дочерей, которыя должны были сидѣть въ столовой у окна, чтобъ придать дому обитаемый видъ.
   Утро было прелестное: осеннее солнце мягко свѣтило въ окна и отражалось на спинкахъ старинной мебели, на полинявшихъ картинахъ, на старомъ органѣ, у котораго, Гвендолина разыграла роль св. Цециліи въ веселый день прибытія въ Офендинъ, и на открытыхъ половинкахъ двери въ пріемную, гдѣ она являлась передъ публикой въ греческомъ костюмѣ Герміоны. Это послѣднее воспоминаніе теперь всего болѣе сосредоточило на себѣ ея вниманіе. Клесмеръ вѣдь пришелъ въ восторгъ отъ ея позы и мимики! Вопросъ о томъ, что онъ думалъ о ея драматическомъ талантѣ, теперь имѣла для Гвендолины особенную важность. Быть можетъ, никогда въ жизни она не чувствовала такой зависимости отъ другихъ, такой необходимости въ посторонней поддержкѣ, какъ въ настоящую минуту. Она сама сознавала въ себѣ, достаточно ума и силы для всего, что угодно, но желала, чтобъ это мнѣніе было подтверждено кѣмъ-нибудь другимъ, и ее безпокоило только одно, что Клесмеръ ее зналъ слишкомъ мало, а потому имѣлъ не достаточно основаній, чтобъ вывести о ней справедливое заключеніе.
   Дожидаясь Клесмера, она, чтобы убить время, стала перебирать ноты на фортепьяно; но случайно увидѣвъ себя въ зеркалѣ, она съ любовью начала разсматривать свою собственную особу. Вся въ черномъ, безъ малѣйшихъ украшеній, сіяя бѣлизной своей кожи, рельефно выступавшей между свѣтло-каштановой косой и чернымъ воротничкомъ платья, она представляла въ эту минуту чудную модель для скульптора, который, глядя на нее, непремѣнно задумалъ-бы создать древне-римскую статую изъ чернаго, бѣлаго и бураго мрамора.
   -- Я -- красавица!-- сказала Гвендолина, не спуская глазъ съ зеркала и произнося эти слова не съ восторгомъ, а съ серьезнымъ убѣжденіемъ.
   Относительно своей красоты она была весьма опредѣленнаго мнѣнія, но любила чтобы и другіе подтверждали ей, что она красива.
   Недолго пришлось Гвендолинѣ ждать желаннаго гостя. Шумъ колесъ, громкій звонокъ и скрипъ парадной двери доказали вскорѣ, что никакая случайность не помѣшала осуществленію ея надеждъ. Но, несмотря на всю ея самоувѣренность, она почувствовала сильное волненіе. Она боялась Клесмера, какъ представителя того внѣшняго міра, который находился внѣ ея воли.
   Для нея эта минута была болѣе критической, чѣмъ всѣ свиданія съ Грандкортомъ. Тогда рѣшался вопросъ: выйти-ли ей замужъ за извѣстнаго ей человѣка или нѣтъ, а теперь надлежало разрѣшить великую задачу: какъ достичь независимаго положенія и вполнѣ удовлетворить своему безграничному самолюбію.
   Клесмеръ остановился въ дверяхъ гостиной и почтительно поклонился, выказывая нею прелесть своихъ сѣрыхъ панталонъ и безукоризненныхъ перчатокъ. Гвендолина протянула ему руку и сказала съ необыкновенно серьезнымъ видомъ:
   -- Вы очень добры, господинъ Клесмеръ, но я надѣюсь, что вы не сочли за дерзость мое приглашеніе?
   -- Я принялъ ваше желаніе за лестный приказъ -- отвѣтилъ Клесмеръ нѣсколько рѣзко, такъ-какъ событія, случившіяся наканунѣ въ Кветчамѣ, до того его взволновали, что, несмотря на готовность пожертвовать своимъ временемъ Гвендолинѣ, онъ говорилъ рѣзче обыкновеннаго.
   Сначала Гвендолина была слишкомъ встревожена, чтобъ обратить вниманіе на его внѣшность. Она стояла по одну сторону фортепьяно, а Клесмеръ, облокотясь на противоположный уголъ, устремилъ на нее свои пытливые, проницательные глаза. Всякая жеманность была теперь излишня, и Гвендолина прямо приступила къ дѣлу.
   -- Я хочу съ вами посовѣтоваться, господинъ Клесмеръ,-- начала она;-- мы потеряли все свое состояніе и не имѣемъ никакихъ средствъ къ жизни. Я должна сама себѣ зарабатывать хлѣбъ и не хочу допустить маму до нужды. Я могу избрать для себя только одно поприще... и оно мнѣ улыбается: поступить на сцену. Но, конечно, я желала-бы добиться славы и думаю, если вы считаете меня на это способной, сдѣлаться пѣвицей.
   Послѣднія слова Гвендолина произнесла нерѣшительнымъ, нѣсколько дрожащимъ голосомъ. Клесмеръ слушалъ ее молча, положивъ шляпу на фортепьяно, и скрестилъ руки, какъ-бы для того, чтобъ лучше сосредоточить свои мысли.
   -- Я знаю,-- продолжала Гвендолина, то краснѣя, то блѣднѣя,-- я знаю, что моя метода пѣнія очень неудовлетворительна, но у меня были дурные учителя. Я могу серьезно заняться и пригласить лучшихъ профессоровъ. Вы понимаете мое желаніе. Я хотѣла-бы достигнуть зенита на сценическомъ поприщѣ напримѣръ, играть и пѣть, какъ Гризи. Я вполнѣ увѣрена, что могу положиться на ваше мнѣніе и что вы скажете мнѣ правду.
   Гвендолинѣ казалось, что, чѣмъ серьезнѣе она отнесется къ дѣлу, тѣмъ отвѣтъ Клесмера будетъ удовлетворительнѣе. Но онъ по-прежнему молчалъ. Снявъ съ лихорадочной поспѣшностью перчатки, онъ бросилъ ихъ въ шляпу и быстрыми шагами отошелъ отъ фортепьяно къ окну. Ему жаль было молодой дѣвушки, и онъ старался удержать себя отъ слишкомъ рѣзкихъ выраженій. Черезъ минуту онъ возвратился на свое мѣсто и сказалъ мягкимъ, хотя рѣшительнымъ тономъ:
   -- Вы близко никогда не видали артистовъ, то-есть музыкантовъ и актеровъ, и незнакомы съ ихъ жизнью?
   -- Конечно, нѣтъ!-- отвѣтила Гвендолина.
   -- Извините меня,-- продолжалъ Клесмеръ;-- но, рѣшаясь на такой важный шагъ, вы должны принять въ соображеніе все. Вамъ лѣтъ двадцать?
   -- Двадцать одинъ,-- поправила Гвендолина, предчувствуя что-то нехорошее;-- вы полагаете, что я слишкомъ стара?
   Клесмеръ вытянулъ нижнюю губу и таинственно поднялъ кверху указательный палецъ.
   -- Многіе начинаютъ еще позднѣе,-- сказала Гвендолина такимъ тономъ, какъ-будто сообщила важный фактъ.
   Клесмеръ не обратилъ вниманія на ея слова и произнесъ съ усиліемъ стараясь выражаться мягко:
   -- Вы, вѣроятно, никогда прежде не думали объ артистическомъ поприщѣ? До настоящаго затруднительнаго положенія вы никогда не чувствовали желанія или стремленія сдѣлаться актрисой?
   -- Нѣтъ, но я всегда любила играть,-- отвѣтила Гвендолина;-- вы помните, я участвовала въ шарадахъ и въ сценѣ Герміоны?
   -- Да, да, я помню, очень хорошо помню.
   Сказавъ это, онъ всталъ и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, что онъ всегда дѣлалъ, когда находился въ волненіи. Гвендолина чувствовала, что онъ взвѣшивалъ ея достоинства, и, не предполагая, чтобы стрѣлка вѣсовъ могла склониться не въ ту сторону, въ какую она желала, любезно замѣтила:
   -- Я буду вамъ очень благодарна, если вы мнѣ дадите совѣтъ, каковъ-бы онъ ни былъ.
   -- Миссъ Гарлетъ,-- сказалъ Клесмеръ, останавливаясь передъ нею,-- я отъ васъ ничего не скрою, и счелъ-бы себя подлецомъ, если-бъ представилъ вамъ артистическое поприще въ слишкомъ розовомъ или слишкомъ мрачномъ свѣтѣ. Человѣкъ, побуждающій другого вступить на ложный путъ, достоинъ проклятія. А если-бъ я совратилъ съ истиннаго пути такое молодое, прекрасное созданіе какъ вы, которую я увѣренъ, ищетъ въ будущемъ счастье, то считалъ-бы себя безчестнымъ.
   Послѣднія слова Клесмеръ произнесъ почти шопотомъ. Сердце Гвендолины при этомъ дрогнуло, и она не спускала глазъ съ лица Клесмера, пока онъ продолжалъ:
   -- Вы прелестная дѣвушка... выросли въ довольствѣ и всегда дѣлали то, что хотѣли. Вамъ никогда не случалось серьезно сказать себѣ: "я должна это понять, я должна это изучить, я должна это сдѣлать." Однимъ словомъ, вы были только прелестной молодой дѣвушкой, въ которой даже нелюбезно находить недостатки.
   Онъ на минуту умолкъ, выставилъ впередъ свой длинный подбородокъ и послѣ краткаго молчанія прибавилъ:
   -- Съ подобной подготовкой вы желаете вступить на артистическое поприще, на которомъ требуется много постояннаго, энергичнаго труда и часто достигается очень мало славы. Вамъ пришлось-бы, какъ актрисѣ, тяжелымъ трудомъ зарабатывать не только хлѣбъ, но и одобреніе публики; того и другого вы достигли-бы очень медленно, очень дорогой цѣной, и, быть можетъ, всѣ ваши усилія ни къ чему не привели-бы.
   Этотъ тонъ разочарованія, къ которому Клесмеръ прибѣгъ въ надеждѣ, что ему не придется говорить ничего болѣе непріятнаго, возбудилъ только въ Гвендолинѣ горячій протестъ.
   -- Я думала,-- сказала она съ неудовольствіемъ, отворачиваясь отъ него,-- что вы, какъ артистъ, считаете жизнь артистовъ самой благородной и возвышенной. А если мнѣ не предстоитъ ничего лучшаго, то отчего-же не рискнуть, какъ это дѣлаютъ другіе?
   -- Если вамъ не предстоитъ ничего лучшаго!-- воскликнулъ Клесмеръ, слегка покраснѣвъ;-- такъ нельзя говорить объ артистическомъ поприщѣ. Я нисколько не унижаю роли артиста; напротивъ, я ее возвышаю. Я полагаю, что она доступна только избраннымъ натурамъ, которыя истинно любятъ искусство, энергично служатъ ему и терпѣливо сносятъ всѣ труды и лишенія, чтобъ сдѣлаться достойными того, кому они поклоняются. Да, жизнь артиста благородна, но только потому, что она основана на трудѣ и внутреннемъ призваніи. Никакое поприще не можетъ быть благороднымъ если его избираютъ, отъ нечего дѣлать.
   Вчерашнее волненіе еще не совершенно изгладилось въ сердцѣ Клесмера, и онъ невольно поддался раздраженію, возбужденному въ немъ словами Гвендолины. Онъ намѣревался въ самой мягкой формѣ дать почувствовать молодой дѣвушкѣ всю ея неспособность къ тяжелой, опасной артистической карьерѣ, но его вывело изъ себя ея легкое отношеніе къ дорогому для него дѣлу. Однако, онъ во-время остановился и замолчалъ. Впрочемъ, Гвендолина приписала его пламенный тонъ вообще горячности, съ которой онъ относился къ каждому предмету, и такъ-какъ онъ прямо не отрицалъ въ ней способности достигнуть у спѣха, то въ ней нисколько не пошатнулось убѣжденіе, что ей достаточно показаться на сценѣ, чтобъ произвести на всѣхъ то-же чарующее впечатлѣніе, какое она всегда производила въ обществѣ.
   -- Я готова сначала переносить всѣ трудности,-- сказала она рѣшительнымъ тономъ;-- никто не можетъ сразу добиться славы и, къ тому-же, нѣтъ необходимости всякому быть первокласснымъ артистомъ или пѣвцомъ. Если вы будете такъ добры и укажете мнѣ, что надо дѣлать, то я найду въ себѣ достаточно мужества, чтобъ послѣдовать вашему совѣту. Лучше подниматься съ трудомъ въ гору, чѣмъ оставаться въ тяжеломъ положеніи, которое составляетъ удѣлъ гувернантки.
   -- Я скажу, что вамъ придется сдѣлать, хотя я вовсе этого не совѣтую,-- отвѣтилъ Клесмеръ, понимая, что ему надо говорить прямо, безъ обиняковъ:-- что-бы васъ ни ожидало впереди, слава первоклассной артистки или доброе имя второклассной, даже третьеклассной актрисы или пѣвицы, вамъ одинаково необходимо отправиться съ вашей матерью въ Лондонъ и тамъ серьезно заняться музыкальнымъ и драмматическимъ искусствами. Конечно, вы мнѣ скажете, что уже умѣете декламировать и пѣть, но, любезная миссъ Гарлетъ, вамъ надо отъ всего этого отучиться. Ваши "таланты", какъ ихъ называютъ, хороши для гостиной, но не для сцены. Вы даже не понимаете, что такое совершенство, и должны совершенно перемѣнить свой вкусъ, подвергнуть себя умственной и физической дисциплинѣ. Вамъ надо будетъ думать не о славѣ, а о совершенствѣ. При этомъ, конечно, вы впродолженіи долгаго времени не будете въ состояніи ничего зарабатывать своимъ трудомъ, такъ-какъ сначала нечего и помышлять объ ангажементѣ, а вамъ надо-же имѣть средства для поддержанія себя и семейства. Впрочемъ, это послѣднее дѣло; такъ или иначе, вы найдете себѣ кусокъ хлѣба.
   Слушая Клесмера, Гвендолина то краснѣла, то блѣднѣла; ея гордость была сильно оскорблена, и, чтобъ скрыть свое смущеніе, она неожиданно опустилась въ кресло и указала ему на сосѣдній стулъ. Онъ не принялъ ея приглашенія, а стоя по-прежнему у фортепіяно, продолжалъ тѣмъ-же серьезнымъ тономъ:
   -- Какого-же результата можно ожидать отъ всѣхъ этихъ самопожертвованій? Скажу прямо -- результатъ невѣрный, сомнительный и, можетъ быть, неблагопріятный.
   -- Вы думаете, что у меня нѣтъ таланта или что я слишкомъ стара, чтобъ начать учиться?-- спросила Гвендолина, съ неимовѣрнымъ усиліемъ преодолѣвая свое волненіе.
   -- Да, если-бъ вы почувствовали это желаніе и начали учиться семь лѣтъ тому назадъ или еще ранѣе, тогда другое дѣло. Всякій успѣхъ въ музыкѣ и на сценѣ требуетъ долгаго упражненія. Если артистъ иногда и можетъ сказать: "пришелъ, увидѣлъ и побѣдилъ", то это только относится къ появленію его въ публикѣ, а самъ онъ готовился къ своей дѣятельности тяжелымъ и долгимъ трудомъ. Всякое искусство требуетъ физическаго развитія органовъ, всѣ мускулы должны дѣйствовать съ точностью часового механизма, а это даже геніемъ достигается только въ молодости.
   -- Я нисколько не имѣю притязанія быть геніемъ,-- возразила Гвендолина, все еще полагая, что она могла справиться съ тѣмъ, что Клесмеръ считалъ невозможнымъ;-- я думала, что у меня маленькій талантъ, который я могу усовершенствовать.
   -- Я этого не отрицаю; если-бы вы нѣсколько лѣтъ тому назадъ вступили на истинный путь артистическаго поприща и энергично работали, то, по всей вѣроятности, сдѣлались-бы сценической пѣвицей, хотя я сомнѣваюсь, чтобъ вашъ голосъ когда-нибудь произвелъ большой эффектъ. Тогда ваша красота и умъ могли-бы проявиться на, сценѣ съ полнымъ блескомъ, потому что вамъ не мѣшали-бы, какъ теперь, недостатокъ знанія и отсутствіе дисциплины.
   Слова Клесмера могли казаться очень жестокими, но они проистекали совершенно изъ противоположнаго чувства. Онъ отъ всей души сожалѣлъ Гвендолину и желалъ отговорить ее отъ ея намѣренія вступить на стезю, которую онъ хорошо зналъ, со всѣми ея трудностями, лишеніями и бѣдствіями. Но Гвендолина нисколько не убѣдилась его доводами, а какъ всегда, приписала его строгость пристрастію.. Клесмеръ уже давно не одобрялъ ея пѣнія и потому она рѣшилась не говорить съ нимъ болѣе объ ея музыкальномъ талантѣ, а обратиться прямо къ директору какого-нибудь лондонскаго театра. Но относительно своей способности сдѣлаться актрисой она считала себя въ силахъ поспорить съ Клесмеромъ и потому сказала рѣшительнымъ тономъ протеста:
   -- Я понимаю, что никто не можетъ сразу быть вполнѣ совершеннымъ артистомъ. Я съ вами согласна, что мой путь не вѣренъ, но это не мѣшаетъ мнѣ попытать счастья. Я полагаю, что могу, поступить сейчасъ-же на какой-нибудь театръ и, зарабатывая себѣ кусокъ хлѣба, продолжая вмѣстѣ съ тѣмъ учиться своему искусству.
   -- Нѣтъ, вы этого не можете. Я долженъ уничтожить въ васъ подобныя мысли. Въ обществѣ полагаютъ, что довольно надѣть изящное платье и лайковыя перчатки, чтобъ стать актрисой, но не такъ думаетъ директоръ театра. Если-бъ вы явились къ нему, то, несмотря, на всю вашу красоту и грацію, онъ или потребовалъ бы отъ васъ платы за дозволеніе играть въ его театрѣ, въ качествѣ любительницы, или-же сказалъ-бы вамъ: подите и прежде поучитесь.
   -- Я васъ не понимаю,-- отвѣтила Гвендолина гордо, но потомъ, спохватившись, прибавила совершенно другимъ тономъ:-- объясните-же мнѣ пожалуйста, какимъ образомъ бываютъ на сценѣ дурныя актрисы? Я не часто бывала въ театрѣ, но видала очень невзрачныхъ актрисъ, игравшихъ очень дурно.
   -- Легко критиковать, миссъ Гарлетъ; покупая туфли, вы бракуете работу, какъ никуда негодную, а сколько труда стоило, башмачнику научиться своему ремеслу? Вы говорите о дурныхъ актрисахъ; но вѣдь вы ничему не моглибы ихъ научить а онѣ васъ -- многому. Напримѣръ, онѣ умѣютъ такъ управлять своимъ голосомъ, что ихъ слышно въ каждомъ углу театра, а вы, конечно, этого не сумѣете. Потомъ мимика, жесты, походка,-- все это изучается теоретически и практически. Конечно, мы не говоримъ о статисткахъ мелкаго полета, получающихъ жалованья меньше швеи. Вамъ подобное мѣсто не годится.
   -- Еще-бы, мнѣ надо зарабатывать гораздо больше,-- отвѣтила Гвендолина, полагая, что слова Клесмера болѣе оскорбительны, чѣмъ убѣдительны; -- я думаю, что въ короткое время я научусь всѣмъ мелочамъ, о которыхъ вы упоминаете. Я не совсѣмъ дура и видала даже въ Парижѣ двухъ актрисъ, игравшихъ первыя роли, совершенныхъ уродовъ и далеко непоходившихъ на изображаемыхъ ими аристократокъ. Положимъ, что у меня нѣтъ особеннаго таланта, но вѣдь значатъ-же что-нибудь для сцены не уродливая внѣшность и порядочныя манеры.
   -- Мы должны стараться ясно понять другъ друга. Все, что я говорилъ, вполнѣ справедливо, если вы желаете сдѣлаться истинной артисткой. Научившись всему, что необходимо для сцены,-- а это вамъ будетъ очень трудно въ ваши годы,-- вы еще должны будете перенести много непріятностей, много униженій. Никто не станетъ смотрѣть сквозь пальцы на ваши недостатки. Вамъ придется бороться съ соперницами и каждый, хотя-бы малѣйшій успѣхъ брать съ бою. Если вы готовы перенести все это, то идите смѣло на трудное сценическое поприще; ваша цѣль возвышенная, и, если вы даже не достигнете ея, то въ самой вашей попыткѣ уже много похвальнаго. Вы спрашиваете моего мнѣнія насчетъ вашего успѣха, и я долженъ сказать,-- хотя, конечно, я не считаю себя непогрѣшимымъ, что, по всѣмъ вѣроятіямъ, вы не поднимитесь выше посредственности.
   Гвендолина слушала молча, неподвижно сложивъ руки, и только взглянула на Клесмера, когда онъ съ особеннымъ удареніемъ прибавилъ:
   -- Но могутъ быть и другія цѣли у молодой дѣвушки для поступленія на сцену. Она можетъ разсчитывать на успѣхъ, благодаря своей красотѣ, и смотрѣть на сцену только какъ на выставку. Конечно, въ театрѣ, или въ оперѣ, красота имѣетъ большое вліяніе, хотя все-же техника, о которой я говорилъ, необходима. Но подобное поприще не имѣетъ ничего общаго съ искусствомъ. Женщина, выступающая съ подобными мыслями на театральные подмостки, не артистка; она только желаетъ добиться легкимъ, краткимъ путемъ роскошной жизни, и бракъ -- самый блестящій, но рѣдко достижимый результатъ такой дѣятельности. Но все-же и подобное поприще сначала не блестяще и не даетъ возможности сразу самостоятельно зарабатывать кусокъ хлѣба. Объ униженіяхъ и позорѣ подобной карьеры я говорить не стану.
   -- Я, главнымъ образомъ, желаю быть самостоятельной и независимой,-- произнесла Гвендолина, глубоко пораженная словами Клесмера и смутно понимая, что онъ выражалъ къ ней нѣкоторое презрѣніе;-- поэтому я и спросила васъ, могу-ли я тотчасъ получить мѣсто въ театрѣ. Конечно, я не могу знать всѣхъ подробностей театральной жизни, но полагала, что, сдѣлавшись актрисой, я могу быть независимой. У меня нѣтъ никакихъ средствъ къ жизни, а я не приму чужой помощи.
   -- Это горько слышать вашимъ друзьямъ,-- отвѣтила, Клесмеръ тѣмъ мягкимъ тономъ, которымъ онъ началъ свой разговоръ;-- мои слова вамъ непріятны, но я обязанъ былъ сказать правду. Притомъ помните, что я нисколько не осуждаю вашего намѣренія избрать трудное, тяжелое поприще артистки, если вы искренно этого желаете. Вы должны сравнить эту карьеру со всякой другой, болѣе легкой, которая вамъ представляется. Но если вы рѣшитесь на этотъ смѣлый поступокъ, то мнѣ останется только просить чести пожать вамъ руку, какъ товарищу по искусству. Союзъ артистовъ налагаетъ на нихъ обязанность помогать другъ другу, и эта помощь ни къ чему не обязываетъ того, кто ее принимаетъ. Это взаимная обязанность. Что-же касается до практическаго осуществленія вашего рѣшенія, то позвольте мнѣ вамъ сообщить подъ секретомъ одно обстоятельство, касающееся лично меня, и которое дастъ мнѣ возможность посодѣйствовать вашему устройству въ Лондонѣ, конечно вмѣстѣ съ вашимъ семействомъ. Если вы рѣшитесь посвятить себя изученію драматическаго искусства, то не безпокойтесь о средствахъ къ жизни на первое время; они всегда найдутся. Обстоятельство, о которомъ я упомянулъ,-- мой бракъ съ миссъ Аропоинтъ, благодаря которому я буду имѣть двойное право пользоваться вашимъ довѣріемъ, а въ ея глазахъ ваша дружба получитъ еще большую цѣну послѣ вашей благородной рѣшимости.
   Гвендолина вспыхнула. Его свадьба съ миссъ Аропоинтъ ее нисколько не удивила, и въ другое время она со смѣхомъ нарисовала-бы себѣ картину тѣхъ бурныхъ сценъ, которыя должны были произойти въ Кветчамѣ. Но теперь все ея вниманіе было сосредоточено на перспективѣ ея будущей жизни, которую раскрылъ передъ нею Клесмеръ. Намекъ на покровительство миссъ Аропоинтъ и предложеніе помощи со стороны Клесмера только усиливали непріятное, унижающее впечатлѣніе отъ его словъ. Непризнаніе ея таланта Клесмеромъ нанесло тяжелую рану ея самолюбію и возбуждалъ опасенія, чтобъ и другіе не выразили сомнѣнія въ ея талантѣ. Однако, она удержалась отъ всякаго рѣзкаго замѣчанія и, послѣ непродолжительнаго молчанія, казавшагося вполнѣ естественнымъ, сказала своимъ обычнымъ гордымъ тономъ.
   -- Поздравляю васъ отъ всей души, г. Клесмеръ. Я никогда не видала такого совершеннаго созданія, какъ миссъ Аропоинтъ. Благодарю васъ за все, что вы для меня сдѣлали сегодня. Но я не могу на это рѣшиться теперь. Если я когда-нибудь вернусь къ той рѣшимости, о которой вы говорили, то воспользуюсь вашимъ предложеніемъ и увѣдомлю васъ. Но я боюсь, что встрѣчу слишкомъ много преградъ къ тому, чтобъ вступить на этотъ путь. Во всякомъ случаѣ, я вамъ очень обязана и прошу извинить мое слишкомъ смѣлое обращеніе къ вамъ.
   Клесмеръ подумалъ: "она знаю никогда меня ни о чемъ не увѣдомитъ", но, почтительно поклонившись, громко сказалъ:
   -- Требуйте меня, когда угодно, вотъ мой адресъ.
   Онъ взялъ шляпу и хотѣлъ уйти, но Гвендолина, чувствуя, что проницательнаго Клесмера должна была непріятно поразить ея явная неблагодарность, сдѣлала надъ собою усиліе и поборола свое недовольство его рѣзкой правдой.
   -- Если я пойду по ложному пути, то въ этомъ не будетъ виновата ваша лесть, сказала она со своей всегдашней веселой улыбкой и любезно протянула ему руку.
   -- Боже избави, чтобъ вы пошли по другой дорогѣ, кромѣ той, которая приведетъ васъ къ счастью вашему и всѣхъ васъ окружающихъ,-- отвѣтилъ Клесмеръ съ жаромъ и, по иностранному обычаю, поцѣловавъ ея руку, вышелъ изъ комнаты.
   Черезъ нѣсколько минутъ раздался на дорогѣ шумъ колесъ, и Гвендолина снова осталась одна со своими мрачными мыслями. Она никогда еще не чувствовала себя такой несчастной. Глаза ея горѣли и въ нихъ не было ни слезинки, которая могла-бы облегчить ея горе. Прижавшись въ уголъ дивана, она сидѣла неподвижно и всецѣло предалась своему горькому разочарованію. Впервые она увидала себя равной всѣмъ простымъ смертнымъ и потеряла врожденное сознаніе, что были уважительныя причины, по которымъ съ нею нельзя обращаться, какъ съ пассажиромъ третьяго класса, толкать ее со стороны на сторону и говорить съ нею свысока. Каждое слово Клесмера неизгладимо запечатлѣлось въ ея памяти, какъ запечатлѣваются всегда слова и событія, составляющія эпоху въ нашей жизни. За нѣсколько часовъ передъ тѣмъ она съ самоувѣренной улыбкой думала, что черезъ какой-нибудь годъ она сдѣлается первой актрисой своего времени или-же знаменитѣйшей пѣвицей и, пріобрѣвъ громкую славу, наживетъ въ короткое время большое состояніе. Даже совѣта у Клесмера она спрашивала съ полной увѣренностью въ его восторженномъ поклоненіи ея таланту. И поэтому правда, которой она добивалась считая ее для себя наиболѣе благопріятной, поразила ее какъ громомъ. Рѣзкій отзывъ объ ея неспособности къ сценѣ, презрительный намекъ, что ее только примутъ на театръ, какъ красавицу, показывающую себя съ цѣлью достичь блестящаго замужества, опасеніе неопредѣленнаго, но страшнаго для нея позора, о которомъ говорилъ Клесмеръ, и, наконецъ, унизительное предложеніе посторонняго покровительства и помощи убили въ ней всякую надежду на успѣхъ столь дорогого для нея плана.
   -- Все кончено!-- сказала она громко, услыхавъ шаги матери и сестеръ, возвращавшихся изъ церкви.
   Она поспѣшно подошла къ фортепіано и начала разбирать ноты съ выраженіемъ женщины, гордо переносящей нанесенную ей обиду, хотя и съ надеждой на месть.
   -- Ну что, голубушка?-- спросила м-съ Давило, которая уже догадывалась о причинѣ вызова Клесмера въ Офендинъ, но не смѣла этого высказать прямо; -- я вижу по слѣдамъ колесъ на пескѣ, что Клесмеръ былъ у тебя. Довольна-ли ты свиданіемъ съ нимъ?
   -- Да, очень!-- рѣзко отвѣтила Гвендолина, боясь поддаться отчаянію при матери.
   -- Дядя и тетя очень сожалѣли, что тебя не было,-- продолжала м-съ Давило, пристально смотря на дочь;-- я сказала, что тебѣ надо отдохнуть.
   -- И прекрасно сдѣлали, мама,-- произнесла Гвендолина съ тѣмъ-же искусственнымъ хладнокровіемъ.
   -- Неужели ты мнѣ ничего не скажешь, Гвендолина?-- промолвила ея мать, ясно видя по блѣдному лицу и напряженному голосу дочери, что случилось какое-нибудь новое горе?
   -- Мнѣ нечего вамъ разсказывать, мама,-- отвѣтила Гвендолина еще рѣзче: -- я заблуждалась, и Клесмеръ меня убѣдилъ въ моей ошибкѣ. Вотъ и все.
   -- Не говори такъ, дитя мое!-- воскликнула со страхомъ м-съ Давило;-- я этого не перенесу!
   Гвендолина молча посмотрѣла на мать, прикусила губы и, подойдя къ ней, положила голову на ея плечо.
   -- Не приставайте ко мнѣ, мама,-- произнесла она почти шопотомъ:-- не къ чему плакать и терять свои силы. Мы ничего не можемъ измѣнить. Вы переѣдете въ сойерскій котеджъ, а я поступлю къ епископскимъ дочерямъ. Нечего объ этомъ и говорить. Никому до насъ нѣтъ дѣла, и мы должны сами заботиться о себѣ. Я боюсь поддаться своимъ чувствамъ; помогите мнѣ успокоиться.
   М-съ Давило молча отерла слезы и болѣе ни о чемъ не разспрашивала свою дочь.
  

ГЛАВА XXIV.

   Гвендолина была рада, что переговорила съ Клесмеромъ до свиданія съ дядей и теткой. Она пришла къ тому убѣжденію, что ей предстояло много непріятностей, и теперь чувствовала себя въ силахъ мужественно встрѣтить всякое предложеніе какъ-бы оно унизительно ни было. Свиданіе это произошло въ понедѣльникъ, когда Гвендолина съ матерью отправилась въ пасторскій домъ. По дорогѣ онѣ зашли въ сойерскій котеджъ и осмотрѣли его маленькія комнаты, которыя въ своемъ обнаженномъ видѣ производили чрезвычайно тяжелое впечатлѣніе, несмотря на яркій солнечный день.
   -- Какъ вы помиритесь съ этою жизнью, мама?-- сказала Гвендолина, выйдя изъ дома;-- какъ вы будете жить въ одной конурѣ со всѣми своими дѣвчонками?
   -- Я буду утѣшать себя мыслью, что ты не раздѣляешь этихъ лишеній.
   -- Если-бъ мнѣ не было необходимо зарабатывать денегъ, то я, право, предпочла-бы жить съ вами, чѣмъ идти въ гувернантки.
   -- Не представляй себѣ все въ черномъ свѣтѣ, Гвендолина. Если поступишь въ епископскій домъ, то вѣдь ты будешь жить въ роскоши, которой ты всегда такъ добивалась. Здѣсь-же тебѣ пришлось-бы бѣгать взадъ и впередъ по темной лѣстницѣ, сидѣть въ конуркахъ и ничего не слышать кромѣ болтовни сестеръ.
   -- Все это отвратительный сонъ!-- воскликнула Гвендолина гнѣвно;-- я не хочу вѣрить, чтобъ дядя позволилъ вамъ поселиться въ этой трущобѣ! Ему слѣдовало-бы принять другія мѣры.
   -- Не будь неблагоразумна, дитя мое. Что онъ могъ сдѣлать?
   -- Это его дѣло, но я никакъ не могу понять, какъ это люди вдругъ пали такъ низко!
   Гордый характеръ Гвендолины невольно, какъ-бы безсознательно, высказывался въ этихъ рѣзкихъ выраженіяхъ; она говорила-бы гораздо приличнѣе о бѣдствіяхъ, постигшихъ другихъ людей, хотя ея слова никогда не имѣли притязанія на высокую нравственность, а лишь на остроуміе; поэтому она на словахъ всегда казалась злѣе, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ.
   Однакожъ, несмотря на мучительное сознаніе переносимыхъ униженій, она почувствовала нѣчто вродѣ укора совѣсти, когда дядя и тетка встрѣтили ее съ большей нѣжностью, чѣмъ когда нибудь. Ее не могло не поразить ихъ спокойствіе; они не только не выражали ни малѣйшаго унынія, но весело говорили о необходимой экономіи въ домашней жизни и въ воспитаніи дѣтей. Нравственныя качества м-ра Гаскойна, нѣсколько затемненныя окружавшими его свѣтскими условіями -- подобно тому, какъ идеальная красота женщины стушевывается уродливыми требованіями моды,-- выказались съ новымъ блескомъ въ минуту неожиданнаго бѣдствія. Съ замѣчательной рѣшимостью онъ тотчась-же отказался отъ экипажа, мясного блюда за завтракомъ и выписки журналовъ, сталъ носить старую, давно заброшенную одежду, урѣзалъ всѣ расходы по хозяйству и, взявъ Эдви изъ школы, началъ самъ давать уроки своимъ дѣтямъ. Для физически и нравственно здоровыхъ людей экономія приноситъ своего рода удовольствіе, и примѣру пастора послѣдовало все его семейство. М-съ Гаскойнъ и Анна нисколько не чувствовали перемѣны въ ихъ образѣ жизни и искренно сожалѣли о томъ, что самая тяжелая доля общаго несчастья обрушилась на м-съ Давило и ея дѣтей.
   Анна впервые забыла о своемъ негодованіи на Гвендолину за ея отказъ Рексу, и почувствовала прежнюю, невозмутимую любовъ къ двоюродной сестрѣ, а м-съ Гаскойнъ надѣялась, что несчастіе окажетъ благодѣтельное вліяніе на племянницу, и потому не считала своей обязанностью усиливать горечь ея положенія. Обѣ онѣ занимались въ этотъ день переборкой старыхъ вещей съ цѣлью устроить шторы и занавѣсы для сойерскаго котеджа, но при появленіи Гвендолины онѣ оставили въ сторонѣ всѣ заботы и начали весело разговаривать объ ея путешествіи и о томъ счастьѣ, которое она доставила матери своимъ возвращеніемъ.
   Такимъ образомъ, не было никакого основанія Гвендолинѣ обращать свой гнѣвъ на окружавшихъ ее людей; какъ-бы подчиняясь общему настроенію, она внимательно слушала разсказъ дяди о его усиліяхъ достать ей приличное мѣсто. Онъ не забылъ Грандкорта, но былъ слишкомъ практиченъ, чтобъ разсчитывать на бракъ племянницы при настоящихъ обстоятельствахъ, и энергично принялся за пріискиваніе выгоднаго для нея мѣста.
   -- Нельзя было терять ни минуты, Гвендолина,-- сказалъ онъ,-- потому что не сразу можно найти мѣсто въ хорошемъ семействѣ. Но мнѣ посчастливилось: узнавъ, что епископу Момперту нужна гувернантка, я списался съ нимъ. Дѣло, кажется, улажено; м-съ Момпертъ, которую я знаю такъ-же хорошо, какъ и ея мужа, желаетъ тебя видѣть. По всей вѣроятности, проѣзжая въ Лондонъ, она назначитъ тебѣ свиданіе въ Вансестерѣ. Конечно, это свиданіе будетъ тебѣ непріятно, но ты имѣешь время къ этому приготовиться.
   -- А зачѣмъ она хочетъ меня видѣть, дядя?-- спросила Гвендолина, быстро перебирая въ своей головѣ всѣ непріятности, съ которыми долженъ быть связанъ подобный осмотръ.
   -- Не бойся, милая,-- отвѣтилъ пасторъ съ улыбкою:-- тутъ нѣтъ ничего страшнаго. Она просто желаетъ съ тобою познакомиться: всякая мать, естественно, заботится о нравственныхъ качествахъ подруги своихъ дочерей. Я сказалъ, что ты очень молода, но это ее не пугаетъ, такъ-какъ она сама руководитъ воспитаніемъ дочерей. Она женщина съ большимъ вкусомъ, очень строгихъ правилъ и не желаетъ имѣть француженки въ своемъ домѣ. Я увѣренъ, что она будетъ вполнѣ довольна твоими талантами и манерами; чтоже касается религіознаго и нравственнаго воспитанія, то этимъ занимается она и самъ епископъ.
   Гвендолина не смѣла говорить, но вся она вспыхнула и черезъ минуту поблѣднѣла,-- такъ сильно было въ ней отвращеніе къ предлагаемому плану. Анна сочувственно взяла ее за руку, а м-ръ Гаскойнъ, стараясь загладить непріятное впечатлѣніе, которое должна была произвести на молодую дѣвушку необходимость идти въ гувернантки, сказалъ съ веселой улыбкой:
   -- Я считаю это мѣсто до того блестящимъ, что воспользовался-бы имъ и для Анны, если-бъ она могла удовлетворить требованіямъ м-съ Момпертъ. Ты будешь тамъ совершенно какъ дома и никогда не вспомнишь, что ты гувернантка. Епископъ -- мой старый пріятель, несмотря на то, что мы не сходимся съ нимъ въ нѣкоторыхъ религіозныхъ вопросахъ.
   Однако, эти слова нисколько не расположили Гвендолину въ пользу епископскаго семейства, и она поспѣшно спросила: -- Мама, кажется, говорила, что у васъ было для меня еще другое мѣсто?
   -- Да, есть, но это мѣсто въ школѣ,-- неохотно отвѣтилъ пасторъ, качая головою; -- тамъ требуется много труда и, конечно, тебѣ не будетъ такъ хорошо. Къ тому-же получить это мѣсто гораздо труднѣе.
   -- Да, милая Гвендолина,-- прибавила м-съ Гаскойнъ,-- мѣсто въ школѣ далеко не такъ прилично, и у тебя даже не было-бы отдѣльной комнаты.
   Вспомнивъ о положеніи гувернантокъ въ школѣ, гдѣ она воспитывалась, Гвендолина должна была согласиться, что послѣдній планъ былъ еще хуже перваго. Поэтому, какъ-бы раздѣляя мнѣніе дяди, она спросила:
   -- А когда м-съ Момпертъ пришлетъ за мною?
   -- Она не назначила дня, но обѣщала не брать никого до свиданія съ тобою. Она съ большимъ чувствомъ говорила о нашемъ несчастьѣ. По всей вѣроятности, она будетъ въ Вансестерѣ недѣли черезъ двѣ. Но мнѣ пора идти; я отдаю часть своей земли въ аренду на очень выгодныхъ условіяхъ.
   Съ этими словами пасторъ удалился, вполнѣ убѣжденный, что его совѣтъ будетъ принятъ и молодая дѣвушка, какъ всякій умный человѣкъ, примирится съ обстоятельствами.
   -- Генри -- удивительная поддержка для всѣхъ насъ, сказала м-съ Гаскойнъ послѣ ухода мужа.
   -- Да, замѣтила м-съ Давило,-- какъ я была-бы рада такъ-же мало поддаваться унынію, какъ онъ.
   -- Рексъ очень походитъ на Генри,-- продолжала м-съ Гаскойнъ:-- вы не можете себѣ представить, какое утѣшеніе доставило намъ всѣмъ послѣднее его письмо. Я вамъ прочту изъ него кое-что.
   Однако, оказалось, что въ письмѣ было слишкомъ много намековъ на недавнее прошлое и поэтому м-съ Гаскойнъ, пробѣжавъ его глазами, снова спрятала его въ карманъ.
   -- Вообще онъ говоритъ, что неожиданное стѣсненіе въ нашихъ обстоятельствахъ сдѣлало его человѣкомъ, сказала она:-- онъ рѣшился работать безъ устали, получить ученую степень, взять на свое попеченіе нѣсколькихъ учениковъ, заняться воспитаніемъ брата и т. д. Въ письмѣ какъ всегда много шутокъ. Онъ, напримѣръ, говоритъ: "Скажите мамѣ, пусть она припомнитъ, что напечатала объявленіе, въ то время, когда я хотѣлъ эмигрировать, о томъ, что она ищетъ хорошаго, работящаго сына: я теперь предлагаю ей свои услуги". Со дня рожденія Рекса ничто такъ не трогало моего мужа, какъ это письмо. Мнѣ кажется, что наше горе пустяки въ сравненіи съ этимъ счастьемъ.
   Гвендолина была очень довольна разсудительностію молодого человѣка и съ улыбкой взяла за подбородокъ Анну, какъ-бы говоря: "ну, теперь ты на меня не сердишься? Вообще она не отличалась злобой ради злобы и не находила эгоистичнаго удовольствія въ причененіи горя другимъ, а только не могла терпѣть, чтобъ другіе причиняли ей горе..
   Но когда разговоръ перешелъ на мебель для сойерскаго котеджа, Гвендолина не могла выразить ни малѣйшаго интереса къ этимъ непріятнымъ мелочамъ. Она полагала, что уже достаточно въ это утро терзала свои нервы, и считала себя героиней, потому что умѣла скрывать происходившую въ ней борьбу. Отвращеніе къ единственному пути, открывавшемуся передъ нею, было теперь сильнѣе, чѣмъ она когда-нибудь ожидала. Мало того, что, преодолѣвъ свое чувство собственнаго достоинства она соглашалась поступитъ въ епископскій домъ, ей предстояло еще явиться на торжественный смотръ и увидѣть, согласятся-ли ее принять. Даже въ качествѣ гувернантки она подлежала экзамену и могла быть забракована. Притомъ ей грозило быть постоянно подъ контролемъ епископа и его жены, которые могли потребовать серьезныхъ познаній отъ юной красавицы, привыкшей къ тому, что-бы свѣтъ принималъ ея веселую болтовню за доказательство необыкновеннаго ума. Дикая мысль бѣжать изъ родительскаго дома и сдѣлаться актрисой на зло Клесмеру блеснула у нея въ головѣ, но ее пугало общество грубыхъ людей, которые стали-бы обращаться съ нею оскорбительно фамильярно.
   Несмотря на всю свою смѣлость, Гвендолина не имѣла ничего общаго съ искательницей приключеній и основнымъ ея желаніемъ было всегда, чтобъ всѣ ее принимали за чистокровную аристократку; если-же она когда-то и мечтала сдѣлаться героиней игорныхъ домовъ, то лишь подъ условіемъ, чтобъ никто не смѣлъ смотрѣть на нее съ презрительной ироніей, какъ Деронда. Она такъ привыкла къ общему поклоненію и баловству, что считала это необходимостью для ея жизни, какъ пища и одежда. Поэтому неудивительно, что припоминая слова Клесмера, она находила епископскую тюрьму не столь ужасной, какъ сомнительную свободу театра. Всѣми фибрами своего существованія она возставала противъ тяжелой участи, выпавшей на ея долю, когда всѣ обстоятельства подготовляли ее къ совершенно иной жизни. Для другихъ членовъ ея семейства, даже для ея матери, никогда ненаслаждавшейся жизнью, поразившее ихъ несчастье, конечно, не было такъ невыносимо, какъ для нея. Что-же касается терпѣливаго ожиданія лучшаго будущаго, то это была пустая мечта, такъ-какъ ея необыкновенныя достоинства, повидимому, никогда не будутъ признаны, а недавній жизненный опытъ научилъ ее не довѣрять розовымъ надеждамъ молодыхъ дѣвушекъ, даже самыхъ скромныхъ, на неожиданное появленіе красиваго, богатаго жениха. Весь міръ ей опротивѣлъ и она не понимала къ чему жить при такихъ тяжелыхъ условіяхъ. Ничто ее не поддерживало; всѣ религіозные и нравственные взгляды на несчастье, какъ наказаніе Божіе, казались ей пустыми словами, тѣмъ болѣе, что она приписывала бѣдствія своего семейства порочности другихъ людей. Сладость труда, гордое сознаніе исполненнаго долга, интересъ энергичной дѣятельности и постояннаго знакомства съ новыми условіями жизни, низость людей, неработающихъ на общую пользу, высокое призваніе педагога -- все это были для нея смутныя, теоретическія фразы; одинъ фактъ прямо и злобно смотрѣлъ ей въ глаза -- необходимость унизиться до положенія гувернантки. А въ понятіяхъ Гвендолины счастье всегда соединялось съ личнымъ превосходствомъ, съ пышнымъ блескомъ. Безъ этихъ необходимыхъ условій жизнь казалась ей безцѣльной, и, конечно, въ этомъ она ничѣмъ не отличалась отъ насъ всѣхъ, часто хулящихъ жизнь только потому, что слишкомъ чутки ко всему, касающемуся лично насъ, и не обращающихъ достаточнаго вниманія на то, что для посторонняго она складывается гораздо благопріятнѣе. Такимъ образомъ, мы не имѣемъ права равнодушно пройти мимо этого юнаго созданія, которое вступивъ въ лабиринтъ жизни безъ путеводной нити, вдругъ увидало на своемъ пути страшную бездну, вырытую подъ ея ногами мрачнымъ сомнѣніемъ въ себѣ и въ своей будущности.
   Несмотря на ея здоровую натуру, эта борьба внутреннихъ чувствъ съ внѣшними условіями жизни подѣйствовала на нее и физически: она почувствовала какую-то мертвую апатію и не могла ни за что приняться. Малѣйшее напряженіе силъ выводило ее изъ себя; ѣсть и пить ей было въ тягость, а разговоръ съ окружающими невольно ее сердилъ. Мысль о самоубійствѣ, на которое такъ падка разочарованная молодежь, противорѣчила всѣмъ ея инстинктамъ, и ее приводило въ отчаяніе безпомощное сознаніе, что ей не оставалось ничего другого, какъ только жить ненавистнымъ для нея образомъ. Она избѣгала дальнѣйшихъ посѣщеній пасторскаго дома и даже сказывалась больной, когда Анна приходила въ Офендинъ, потому что ей было противно на словахъ соглашаться съ тѣмъ, противъ чего она возставала всей своей душей. Она никакъ не могла выказывать на практикѣ того холоднаго спокойствія, на которое она теоретически давно рѣшилась, и утѣшала себя мыслью, что сумѣетъ притворяться, когда это будетъ крайне необходимо.
   Однажды, сидя молча въ спальнѣ съ матерью, которая разбирала ея вещи, съ грустью посматривая по временамъ на свое любимое тѣтище, Гвендолина вдругъ встала и подошла къ шкатулкѣ съ драгоцѣнностями.
   -- Мама,-- съ усиліемъ сказала она,-- я совершенно забыла объ этихъ вещахъ. Почему вы мнѣ о нихъ не напомнили? Пожалуйста, продайте ихъ. Вѣдь вамъ не жаль съ ними разстаться, тѣмъ болѣе, что вы давно подарили ихъ мнѣ.
   -- Нѣтъ, я лучше желала-бы ихъ сохранить для тебя,-- отвѣтила м-съ Давило, которая теперь помѣнялась ролями съ дочерью и должна была ей служить поддержкой,-- но скажи пожалуйста, какъ попалъ въ эту шкатулку носовой платокъ?
   И она указала на платокъ съ оторваннымъ угломъ, который Гвендолина бросила въ шкатулку вмѣстѣ съ бирюзовымъ ожерельемъ въ Лейбронѣ.
   -- Не знаю, я торопилась и случайно сунула его вмѣстѣ съ ожерельемъ,-- сказала Гвендолина, пряча платокъ въ карманъ;-- впрочемъ, мама, ожерелья продавать не стоитъ -- прибавила она подъ вліяніемъ какого-то новаго чувства, которое прежде ей казалось столь оскорбительнымъ.
   -- Конечно, дитя мое,-- тѣмъ болѣе, что оно сдѣлано изъ цѣпочки твоего отца. Я не желала-бы продавать и другихъ вещей; за нихъ дадутъ очень немного. То, что дѣйствительно было дорого, уже давно исчезло,-- прибавила она, покраснѣвъ и съ неудовольствіемъ вспоминая о похищеніи большей части ея драгоцѣнностей вторымъ мужемъ;-- я никогда не разсчитывала ихъ продать; возьми ихъ лучше съ собою.
   -- Да къ чему они мнѣ?-- холодно промолвила Гвендолина:-- гувернантки не носятъ брилліантовъ и драгоцѣнныхъ камней. Вы лучше купите мнѣ сѣрый халатъ, какъ у пріютскихъ дѣтей.
   -- Не смотри, голубушка, такъ мрачно на предстоящую тебѣ жизнь. Я увѣрена, что Момпертамъ будетъ очень доволенъ, если ты будешь одѣваться прилично.
   -- Я не знаю, что нравится Момпертамъ, но уже достаточно и того, что я должна заботиться объ ихъ вкусахъ, произнесла Гвендолина съ горечью.
   -- Если ты желаешь чего-нибудь другого, лучшаго, чѣмъ поступленіе къ Момпертамъ, то скажи прямо. Я сдѣлаю все, что можно, но не скрывай отъ меня ничего. Намъ легче будетъ перенести горе вдвоемъ.
   -- Да мнѣ нечего говорить, мама; лучшаго положенія мнѣ и не дождаться. Хорошо будетъ, если Момперты согласятся меня взять. По крайней мѣрѣ, я заработаю немного денегъ, а это теперь самое главное. Цѣлый годъ мнѣ не нужно будетъ никакихъ расходовъ, и вы получите всѣ 80 фунтовъ. Я не знаю, какую помощь они вамъ окажутъ въ хозяйствѣ, но все-же вы не будете вынуждены портить свои милые глаза излишней работой.
   Гвендолина произнесла эти слова не только безъ нѣжныхъ ласкъ, которыми прежде она окружала мать, но даже не глядя на нее.
   -- Господь тебя вознаградитъ за любовь къ матери, дитя мое!-- сказала м-съ Давило со слезами на глазахъ,-- но не отчаивайся. Ты еще молода и, можетъ быть, тебя ожидаетъ въ будущемъ большое счастье.
   -- Я не вижу причины на это надѣяться,-- рѣзко проговорила Гвендолина.
   М-съ Давило замолчала, и въ головѣ у нея снова мелькнулъ обычный вопросъ: "Что-же случилось между нею и Грандкортомъ?"
   -- Я оставлю у себя ожерелье, мама,-- сказала Гвендолина послѣ минутнаго молчанія,-- а остальныя вещи продайте за сколько-бы тамъ ни было. Я все равно ихъ никогда не надѣну. Я отрекаюсь отъ міра, какъ монахиня. Господи! Неужели всѣ несчастныя послушницы чувствуютъ то-же, что я?
   -- Не преувеличивай, голубушка.
   -- Какъ вы можете знать, что я, преувеличиваю, когда я говорю о своихъ чувствахъ, а не о чужихъ?
   Она вынула изъ кармана носовой платокъ съ оторваннымъ угломъ, снова завернула въ него ожерелье и спрятала въ свой нессесеръ. М-съ Давило посмотрѣла на нее съ удивленіемъ но не посмѣла спросить объясненія этого страннаго поступка; впрочемъ, и сама Гвендолина была-бы въ затрудненіи дать удовлетворительное объясненіе своимъ дѣйствіямъ. Внутреннее побужденіе, заставлявшее ее оставить у себя ожерелье, было слишкомъ туманнымъ и сложнымъ. Оно происходило отъ того элемента суевѣрія, который существуетъ у многихъ людей, несмотря на ихъ умъ и образованіе, такъ-какъ страхъ и надежда, касающіеся лично насъ, сильнѣе всякихъ аргументовъ. Гвендолина не могла отдать себѣ яснаго отчета, почему она вдругъ не захотѣла разстаться съ ожерельемъ, какъ она затруднилась-бы объяснить, почему ей бывало страшно оставаться одной среди поля. Она ощущала какое-то смутное, но глубокое волненіе при воспоминаніи о Дерондѣ; было-ли это оскорбленная гордость и негодованіе, или страхъ и неограниченное довѣріе -- трудно сказать. Для объясненія нашихъ бѣдствій часто необходимо принимать въ соображеніе обширную невѣдомую и на карты ненанесенную область нашего ума и сердца.
  

ГЛАВА XXV.

   Великіе государи даютъ знать міру о своихъ намѣреніяхъ и колеблютъ фонды на биржѣ очень немногими, лаконическими словами. Точно также Грандкортъ, узнавъ объ отъѣздѣ Гвендолины изъ Лейброна небрежно въ общемъ разговорѣ замѣтилъ, что модныя минеральныя воды Лейброна были трущобой, еще худшей чѣмъ Баденъ. Этого замѣчанія было достаточно для м-ра Луша, и онъ тотчасъ понялъ, что его патронъ намѣренъ возвратиться въ Дипло. Конечно, исполненіе этого плана не было дѣломъ неотложнымъ и втеченіи цѣлаго слѣдующаго дня Грандкортъ не далъ прямого приказанія готовиться въ путь, быть можетъ, отчасти потому, что Лушъ замѣтно ожидалъ такого распоряженія. Онъ долго медлилъ за своимъ туалетомъ, послѣ котораго всегда казался поблекшимъ слѣпкомъ безукоризненнаго приличія, невольно заставлявшимъ краснѣть за свою пошлость здоровыя, свѣжія лица; потомъ онъ, по обыкновенію, пошелъ на террасу, въ игорную залу, въ читальню и цѣлый день слонялся безъ всякой цѣли, не обращая вниманія ни на кого и ни на что. Впрочемъ, встрѣтивъ леди Малинджеръ, онъ съ нѣкоторымъ усиліемъ приподнялъ шляпу и внимательно выслушалъ замѣчаніе о цѣлебной силѣ мѣстнаго источника.
   -- Да,-- отвѣтилъ онъ;-- я слыхалъ, что, милостью Провидѣнія, игорные притоны всегда одарены цѣлебными источниками.
   -- О! это, вѣроятно, шутка,-- сказала невинная леди Малинджеръ, обманутая серьезнымъ тономъ Грандкорта.
   -- Можетъ быть,-- произнесъ онъ тѣмъ-же тономъ.
   Леди Малинджеръ, однако сочла не лишнимъ повторить эти слова своему мужу и сэръ Гюго, выслушавъ ее, замѣтилъ:
   -- Повѣрь, онъ не дуракъ и въ состояніи оцѣнить шутку. Онъ разыграетъ любую игру не хуже насъ съ тобой.
   -- А мнѣ онъ никогда не казался очень умнымъ,-- отвѣтила леди Малинджеръ, какъ-бы въ свое оправданіе.
   Вообще она не любила встрѣчаться съ Грандкортомъ, который ей постоянно напоминалъ о ея единственной винѣ по отношеніи къ мужу, которому она не подарила сына. Ей постоянно казалось, что мужъ могъ по этой причинѣ сожалѣть о своей женитьбѣ на ней, и, по всей вѣроятности, если-бъ не былъ такъ добръ, сталъ-бы съ нею обращаться грубо, какъ естественно для всякаго человѣка, разочарованнаго въ своихъ ожиданіяхъ.
   Кромѣ леди Малинджеръ, Грандкортъ удостоилъ своимъ разговоромъ и Даніеля Деронду, который учтиво отвѣчалъ на всѣ его вопросы, хотя и не питалъ къ нему особенной пріязни. Деронда, который зналъ, что, еслибы не его темное происхожденіе, то онъ имѣлъ-бы такія-же права на наслѣдство Малинджера, какъ и самъ Грандкортъ, рѣшился никогда не давать повода послѣднему предполагать, что онъ ему завидуетъ. Впрочемъ, это ни мало не мѣшало Грандкорту быть увѣреннымъ, что его двоюродный братъ съ лѣвой стороны питаетъ къ нему смертельную зависть, и эта мысль, удовлетворяя его чувству эгоизма, дѣлала присутствіе Деронды для него гораздо пріятнѣе, чѣмъ можно было предположить. Поэтому онъ любезно заговорилъ съ Дерондой на террасѣ о предстоявшемъ охотничьемъ сезонѣ и даже пригласилъ его къ себѣ въ Дипло.
   Лушъ былъ очень доволенъ этой отсрочкой ихъ возвращенія въ Англію и съ удовольствіемъ бесѣдовалъ о своемъ жестокомъ патронѣ съ сэромъ Гюго, который охотно слушалъ про него скандальные разсказы, называя ихъ traits de moeurs, но никогда не передавалъ ихъ людямъ, смотрѣвшимъ слишкомъ серіозно на жизнь. Поэтому эти разговоры происходили всегда въ отсутствіи Деронды.
   -- Вы увѣдомляйте меня отъ времени до времени обо всемъ, что происходитъ въ Дипло, сказалъ сэръ Гюго;-- если бракъ съ миссъ Гарлетъ состоится или по какому-либо другому случаю Грандкортъ будетъ нуждаться въ деньгахъ, ему, конечно, лучше согласиться на мой планъ, чѣмъ обременять долгами Райландсъ.
   -- Конечно,-- отвѣтилъ Лушъ,-- но не надо слишкомъ настаивать. Грандкортъ не всегда дѣлаетъ то, чего требуетъ его прямой интересъ, особенно когда это выгодно и другимъ. Вы знаете, что я ему преданъ и впродолженіи пятнадцати лѣтъ жертвовалъ ради него всѣмъ. Я при немъ вродѣ опекуна, съ его двадцатилѣтняго возраста, и ему трудно былобы замѣнить меня кѣмъ-нибудь другимъ. У него странный характеръ,-- хотя онъ въ юности былъ очень привлекателенъ, да и теперь, если-бъ только хотѣлъ, могъ-бы сохранить всѣ свои прежнія качества. Я очень къ нему привязанъ и, право, ему было-бы плохо, если-бъ я его покинулъ.
   Сэръ Гюго не нашелъ нужнымъ выразить ему свое сочувствіе или одобреніе, и Лушъ продолжалъ самъ себя восхвалять.
   На другое утро Грандкортъ встрѣтилъ его словами:
   -- Вы все приготовили для отъѣзда ближайшимъ поѣздомъ въ Парижъ?
   -- Я не зналъ, что вы намѣрены ѣхать,-- отвѣтилъ Лушъ, нисколько неудивленный этой неожиданностью.
   -- Вы могли-бы догадаться,-- промолвилъ Грандкортъ, смотря на обгорѣлый кончикъ своей сигары и говоря хотя не громко, но тономъ, недопускавшимъ никакого возраженія;-- ну, смотрите-же, чтобъ все было готово, и позаботьтесь, чтобъ въ нашъ вагонъ не сѣла какая-нибудь скотина. Да не забудьте отнести къ Малинджерамъ мои карточки.
   На слѣдующій день они уже были въ Парижѣ, и Лушъ, къ величайшему своему удовольствію, получилъ предложеніе, или, лучше сказать, приказаніе отправиться впередъ въ Дипло, куда Грандкортъ послѣдовалъ за нимъ только черезъ нѣсколько дней.
   Этотъ промежутокъ времени Лушъ посвятилъ на приведеніе въ порядокъ диплоскаго дома и на собраніе справокъ о Гвендолинѣ. Узнавъ о несчастьѣ, поразившемъ ея семейство, онъ рѣшительно недоумѣвать, какое вліяніе она произведетъ на капризнаго, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, упрямаго Грандкорта, который могъ теперь охотнѣе сдѣлать предложеніе, уже не боясь унизительнаго отказа; съ другой-же стороны -- эта самая увѣренность въ успѣхѣ могла усилить его нерѣшительность. Лушъ хорошо зналъ своего патрона и потому не могъ рѣшить, какъ онъ поступитъ въ данномъ случаѣ. Ему могла придти въ голову мысль поразить всѣхъ своимъ благороднымъ самопожертвованіемъ, женившись на бѣдной дѣвушкѣ, а не на милліонершѣ; но противъ этого предположенія можно было сказать, что Грандкортъ менѣе всего былъ склоненъ къ благороднымъ побужденіямъ. Такимъ образомъ, размышляя о будущемъ, Лушъ былъ увѣренъ только въ одномъ -- въ своемъ нежеланіи этого брака. Онъ лично съ удовольствіемъ согласился-бы чтобъ Грандкортъ женился на миссъ Аропоинтъ или на м-съ Глашеръ. Въ первомъ случаѣ его пріятное существованіе было-бы обезпечено на вѣки, а во второмъ -- онъ могъ разсчитывать на благодарность м-съ Глашеръ за его постоянное, дружеское содѣйствіе. Точно также онъ не имѣлъ ничего и противъ того, чтобъ Грандкортъ совершенно остался холостымъ; но рѣшилъ всѣми силами противиться его женитьбѣ на дерзкой, непріятной молодой дѣвушкѣ, которая въ концѣ-концовъ принесла-бы несчастье своему мужу и нарушила-бы спокойное существованіе его стараго друга, соглашавшагося вести такъ долго собачью жизнь только въ надеждѣ обезпеченія за собою навсегда роскошную жизнь.
   Въ первый день своего пріѣзда въ Дипло Грандкортъ былъ такъ занятъ лошадьми, что Лушъ не нашелъ свободной минуты разсказать ему о случившемся въ Офендинѣ и узнать о его намѣреніяхъ. На слѣдующее-же утро Грандкортъ былъ нѣмъ, какъ рыба, не смотря на всѣ попытки Луша завести съ нимъ разговоръ; но когда онъ хотѣлъ выйти уже изъ комнаты, Грандкортъ вдругъ лѣниво произнесъ:
   -- Ну?
   -- Что такое?-- нетерпѣливо произнесъ Лушъ, который не всегда почтительно выслушивалъ рѣзкія выходки своего патрона.
   -- Затворите дверь. Я не могу кричать на весь корридоръ.
   Лушъ затворилъ дверь и усѣлся противъ Грандкорта, который черезъ минуту спросилъ:
   -- Мисъ Гарлетъ въ Офендинѣ?
   Онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что Лушъ уже навелъ справки и что этотъ вопросъ былъ ему непріятенъ.
   -- Не знаю,-- отвѣтилъ онъ небрежно;-- ея семейство и Гаскойны совершенно разорились, благодаря какимъ-то мошенническимъ спекуляціямъ. Бѣдная м-съ Давило осталась безъ всякихъ средствъ къ жизни и должна съ дочерьми перебраться въ какую-нибудь лачужку.
   -- Пожалуйста не лгите,-- произнесъ Грандкортъ тихо.-- Это вовсе не такъ забавно да и ни къ чему не поведетъ.
   -- Что вы хотите этимъ сказать?-- воскликнулъ Лушъ, чувствуя болѣе обыкновеннаго нанесенное ему оскорбленіе.
   -- Скажите правду.
   -- Я ничего не выдумалъ. Я слышалъ эту новость отъ многихъ, между прочимъ, и отъ управляющаго лорда Бракеншо, который передаетъ Офендинъ въ аренду другому лицу.
   -- Я не объ этомъ васъ спрашиваю, отвѣтьте просто: здѣсь миссъ Гарлетъ или нѣтъ?
   -- Клянусь, что не знаю,-- отвѣтилъ Лушъ недовольнымъ тономъ;-- кажется, что она вчера уѣхала. Я слышалъ, что она поступила куда-то въ гувернантки. Но, если вы ее желаете видѣть, то, конечно, мать вернетъ ее, прибавилъ онъ съ невольной ироніей.
   -- Пошлите Гутчинса спросить, будетъ-ли она дома завтра?
   Лушъ не двинулся съ мѣста. Въ его глазахъ Грандкортъ хотѣлъ сдѣлать такой неосторожный шагъ, отъ котораго онъ обязанъ былъ его предохранить, и, вполнѣ вѣря въ необходимость для него своихъ услугъ, онъ съ неожиданной смѣлостью сказалъ.
   -- Помните, Грандкортъ, что теперь дѣло серіозное, вы не можете просто ухаживать за нею, какъ до сихъ поръ. Вы должны рѣшить вопросъ, желаете-ли вы получить ея согласіе и готовы-ли перенести отказъ
   Грандкортъ ничего не отвѣтилъ, но бросилъ на полъ газету и закурилъ новую сигару. Лушъ принялъ это за разрѣшеніе продолжать и, желая, главнымъ образомъ узнать, что болѣе пугало его патрона: вѣроятность успѣха или возможность неудачи,-- произнесъ тѣмъ-же дружескимъ тономъ:
   -- Теперь совершенно другое дѣло. Вы не можете оставить матери вашей жены въ бѣдности, а потому, вамъ придется содержать все ея семейство. Все это будетъ стоить громадныхъ денегъ, а вы знаете, что у васъ доходы ограниченные. Къ тому-же, что вамъ дастъ этотъ бракъ? Теперь вы хозяинъ своимъ помѣстьямъ, настоящимъ и будущимъ. Жаль отягощать ихъ долгами, благодаря капризу, въ которыхъ вы раскаетесь черезъ годъ. Право, мнѣ будетъ жаль, если, вы безъ всякой причины испортите всю свою жизнь.
   Тонъ Луша съ каждымъ словомъ становился все торжественнѣе, словно онъ увлекся своимъ собственнымъ краснорѣчіемъ. Когда онъ окончилъ, Грандкортъ вынулъ сигару изорта и медленно произнесъ:
   -- Я уже прежде зналъ, что вы не желаете моего брака съ миссъ Гарлетъ. Но я никогда не считалъ этого достаточной причиной отказаться отъ своего намѣренія.
   -- Я на это и не разсчитывалъ,-- сухо отвѣтилъ Лушъ;-- я не приводилъ своего мнѣнія, какъ доказательство противъ этого брака. Но мнѣ казалось, что противъ него имѣется и безъ того много доводовъ, и, между прочимъ, нелѣпая роль рыцаря, которую вамъ пришлось-бы разыграть. Вы знаете, что до вашего отъѣзда отсюда вы не могли рѣшиться на этотъ бракъ. Не можетъ быть, чтобъ вы ее очень любили. Вы слышали въ Лейбронѣ, на какія выходки она способна. Впрочемъ, я желалъ только указать вамъ, что теперь нельзя болѣе колебаться, а надо поступать прямо.
   -- Это правда,-- сказалъ Грандкортъ, смотря Лушу прямо въ глаза;-- я такъ и намѣренъ поступить. Можетъ быть вамъ это не очень пріятно, но вы сильно ошибаетесь, если думаете, что я, чортъ возьми, обращаю вниманіе на ваше мнѣніе.
   -- Хорошо,-- отвѣтилъ Лушъ, вставая и чувствуя, что въ немъ снова проснулась его давнишняя злоба;-- если вы рѣшились на этотъ бракъ, то позвольте указать вамъ еще на другую сторону вопроса. Я до сихъ поръ предполагалъ что она непремѣнно согласится на ваше предложеніе, такъ-какъ нищей нечего выбирать; но я, право, не знаю, можно-ли на это разсчитывать теперь. Она мужественная дѣвушка, и имѣла вѣроятно достаточно причинъ отсюда уѣхать.
   Лушъ говорилъ смѣло, не боясь послѣдствій, потому что онъ былъ увѣренъ въ необходимости для Грандкорта его услугъ. Онъ предвидѣлъ, что Гвендолина его удалитъ, и потому рискнулъ на открытую ссору, надѣясь, что рано или поздно Грандкортъ вернетъ его къ себѣ.
   -- Она имѣла причины уѣхать отсюда!-- повторилъ онъ знаменательно.
   -- Я зналъ это и безъ васъ,-- отвѣтилъ Грандкортъ съ презрительной улыбкой.
   -- Но вы и теперь не знаете этихъ причинъ.
   -- А вамъ, повидимому, онѣ извѣстны?-- произнесъ Грандкортъ небрежно, какъ-бы не интересуясь ими.
   -- Да, знаю, и скажу вамъ для того, чтобы вы могли судить, какъ сильно ваше вліяніе на нее. Но я очень въ этомъ сомнѣваюсь. Она видѣла Лидію въ Кардельскомъ лѣсу и знаетъ всю вашу исторію.
   Грандкортъ ничего не отвѣтилъ и продолжалъ курить. Молчаніе это продолжалось долго; наконецъ онъ взглянулъ на Луша и презрительно произнесъ;
   -- Такъ что-жъ?
   Лушъ пожалъ плечами и направился къ дверямъ, но Грандкортъ, пододвинулъ свой стулъ къ письменному столу и -- какъ будто между ними ничего не произошло,-- спокойно сказалъ:
   -- Будьте такъ добры, подайте мнѣ перо и бумагу.
   Никакой тиранъ-начальникъ не имѣлъ такой силы надъ своими подчиненными, какъ Грандкортъ надъ окружающими его. Всѣ ему повиновались, хотя часто спрашивали себя, отчего они не посылаютъ его къ чорту, а исполняютъ его приказанія?
   -- Подождите отвѣта,-- сказалъ Грандкортъ, когда Лушъ исполнилъ его желаніе, и, поспѣшно написавъ записку оттолкнулъ ее отъ себя.-- Пошлите тотчасъ съ Гутчинсомъ.
   Какъ Лушъ и ожидалъ, письмо было адресовано миссъ Гарлетъ въ Офендинъ. Послѣ первой вспышки гнѣва онъ былъ очень радъ, что дѣло обошлось безъ открытой ссоры, но онъ все-же понималъ, что Грандкортъ будетъ имѣть противъ него зубокъ и рано или поздно отомститъ ему. Также было очевидно, что его слова только усилили рѣшимость Грандкорта; но что изъ всего этого произойдетъ -- онъ рѣшительно не могъ предугадать.
  

ГЛАВА XXVI.

   Однажды утромъ м-ръ Гаскойнъ пріѣхалъ въ Офендинъ съ утѣшительнымъ, по его мнѣнію, извѣстіемъ, что м-съ Момпертъ назначила на слѣдующій вторникъ свиданіе Гвендолинѣ въ Вансестерѣ. Онъ ничего не упомянулъ о пріѣздѣ Грандкорта въ Дипло, хотя и зналъ объ этомъ; ему также какъ Гвендолинѣ было неизвѣстно, что ея поклонникъ ѣздилъ въ Лейбронъ, и онъ не хотѣлъ безполезно напоминать племянницѣ въ эту горькую минуту униженія о томъ, что еще такъ недавно казалось близкимъ къ осуществленію. Въ глубинѣ своего сердца онъ осуждалъ племянницу за ея непонятный капризъ, хотя и признавалъ, что Грандкортъ съ своей стороны поступилъ болѣе чѣмъ странно, безъ всякой причины улетучившись въ самую удобную минуту для предложенія. Практическій пасторъ ясно понималъ, что теперь его обязанность заключалась въ поощреніи племянницы къ мужественному примиренію съ судьбою, такъ-какъ не было никакой надежды на что-либо лучшее.
   -- Ты найдешь значительный интересъ, милая Гвендолина,-- сказалъ онъ,-- въ близкомъ знакомствѣ съ различными условіями жизни; ниспосланное испытаніе принесетъ тебѣ большую пользу.
   -- Не думаю, чтобъ когда-нибудь я нашла интересъ въ этой новой для меня жизни,-- отвѣтила Гвендолина довольно рѣзко,-- но я также знаю, что у меня нѣтъ выбора.
   Говоря это, она вспомнила, что дядя такъ-же убѣдительно совѣтовалъ ей нѣкогда рѣшиться на совершенно иной шагъ.
   -- Я увѣренъ, что м-съ Момпертъ будетъ тобою довольна -- замѣтилъ Гаскойнъ серьезно,-- и что ты сумѣешь должнымъ образомъ держать себя въ сношеніяхъ съ женщиной, которая со всѣхъ точекъ зрѣнія стоитъ выше тебя. Несчастье тебя посѣтило въ юности -- и потому тебѣ легче будетъ его перенести, легче съ нимъ примириться.
   Этого-то именно и не могла сдѣлать Гвендолина. Едва ушелъ дядя, какъ она залилась горькими слезами, что бывало съ нею очень рѣдко. Она не могла согласиться, чтобъ ей было легче перенести несчастье потому, что она молода. Когда-же она узнаетъ счастье, если не въ молодости? Прежнія мечты о безоблачномъ блаженствѣ, о томъ, что ей суждено собирать въ жизни однѣ розы безъ шиповъ, давно исчезли; но горькое разочарованіе въ жизни, въ самой себѣ, въ своемъ превосходствѣ надъ всѣми -- только увеличивало ея мрачное сознаніе безпомощности, и у нея не хватало мужества рѣшительно вступить на открывавшійся передъ нею тяжкій, тернистый путь. Она переживала теперь критическую минуту перваго гнѣвнаго протеста юныхъ силъ противъ не прямого горя, а лишь отсутствія радости. Успокоенные опытомъ жизни, мы признаемъ нелѣпыми эти горькія сѣтованія на несправедливость судьбы, поразившей тяжелымъ ударомъ именно насъ, а не кого-либо другого, но въ свое время мы также прошли черезъ тотъ-же фазисъ человѣческой жизни. Представьте себѣ, что какому-нибудь высшему существу, которое вѣритъ въ свою святость, перестаютъ поклоняться, и оно ничѣмъ не можетъ возстановить своего погибшаго авторитета передъ собою и передъ всѣмъ міромъ! Нѣчто подобное случилось и съ бѣдной, избалованной Гвендолиной, которая вдругъ сознала, что ея прелестныя губки, чудные глаза и стройная осанка потеряли свою чарующую силу.
   Долго сидѣла Гвендолина, погруженная въ свои грустныя думы. Наконецъ, она встала и начала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ; слезы продолжали медленно струиться по ея щекамъ. Она думала: "Я всегда съ дѣтства считала маму унылой, мрачной женщиной, но я, вѣроятно, буду еще хуже нея". И живое воображеніе молодой дѣвушки рисовало печальную картину ея будущей жизни: она видѣла себя увядшей, старой дѣвой, а мать дряхлой, сѣдой старухой, грустно повторяющей: "бѣдная Гвенъ, и она пріуныла". Тутъ впервые Гвендолина громко зарыдала, не со злобою, а съ какимъ-то нѣжнымъ сожалѣніемъ о своей несчастной судьбѣ.
   Въ эту минуту въ дверяхъ показалась м-съ Давило, и Гвендолина быстро поднесла платокъ къ глазамъ. Мать обняла ее съ любовью и смѣшала свои рыданія съ рыданіями дочери. Наконецъ, Гвендолина пересилила свое волненіе и, тяжело вздохнувъ, успокоительно взглянула на мать, которая была очень блѣдна и дрожала всѣмъ тѣломъ.
   -- Это ничего, мама,-- сказала она, полагая, что смущеніе матери происходило отъ состраданія къ дочери;-- теперь все прошло.
   Но м-съ Давило держала въ рукахъ какой-то конвертъ и смотрѣла на него съ испугомъ.
   -- Что это за письмо? еще какія-нибудь дурныя вѣсти?-- съ горечью спросила Гвендолина.
   -- Не знаю, какъ ты взглянешь на дѣло, голубушка,-- отвѣтила м-съ Давило, не выпуская письма изъ рукъ;-- ты никогда не догадаешься, откуда оно.
   -- Я не могу ничего отгадывать,-- нетерпѣливо промолвила Гвендолина.
   -- Оно адресовано тебѣ.
   Гвендолина едва замѣтно покачала головою.
   -- А привезъ его груммъ изъ Дипло,-- сказала м-съ Давило, подавая ей письмо.
   Узнавъ неразборчивый почеркъ Грандкорта, Гвендолина вспыхнула, но, по мѣрѣ того, какъ она читала записку, она все болѣе и болѣе блѣднѣла; а когда она молча передала ее матери, то въ лицѣ ея не было ни кровинки. М-съ Давило прочла слѣдующее:
   "М-ръ Грандкортъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе миссъ Гарлетъ и проситъ позволенія пріѣхать завтра въ два часа къ ней въ Офендинъ. Онъ только-что вернулся изъ Лейброна, гдѣ надѣялся застать миссъ Гарлетъ".
   -- Надо отвѣтить,-- сказала м-съ Давило, видя, что Гвендолина задумалась и выронила изъ рукъ письмо;-- груммъ ждетъ.
   Молодая дѣвушка опустилась на кушетку и устремила глаза въ пространство. Она теперь походила на человѣка, пораженнаго необычайными звуками и недоумѣвавшаго, откуда они, и что они означаютъ. Неожиданная перемѣна въ ея положеніи могла-бы хоть кого свести съума. За нѣсколько минутъ передъ тѣмъ она съ безпомощной грустью смотрѣла на открывшійся передъ нею мрачный, однообразный, но неизбѣжный путь жизни, а теперь ей представлялся выборъ. Она не могла отдать себѣ отчета, что она чувствовала въ настоящую минуту; торжество или страхъ? Она не могла не ощутить гордаго самодовольства при мысли, что ея чарующая сила, въ которой она уже начинала сомнѣваться, была еще всемогуща. Снова отъ нея зависѣло такъ или иначе обставить свою жизнь. Но какъ ей воспользоваться своею силой? Въ этомъ-то и заключался источникъ ея страха. Съ неимовѣрной быстротою въ ея головѣ воскресло все, что произошло между нею и Грандкортомъ: соблазнъ блестящей партіи, колебанія, рѣшимость принять его предложеніе, энергичный образъ черноокой красавицы съ хорошенькимъ мальчикомъ, ея обѣщаніе не выходить за него замужъ (но давала-ли она это обѣщаніе?) и бѣгство, разочарованіе и недовѣріе ко всему и всѣмъ. Все это слилось въ одну грозную картину, отъ которой она съ ужасомъ отвернулась. Какую пользу могъ принести ей снова представившійся выборъ? Чего она желала? Чего-нибудь другого? Нѣтъ, въ глубинѣ ея души впервые проснулось новое чувство: чувство сожалѣнія о томъ, что она знаетъ о Грандкортѣ, можетъ быть, больше, чѣмъ слѣдуетъ. "Ахъ! если-бъ я ничего не знала!"
   -- Тебѣ надо отвѣтить,-- повторила м-съ Давило послѣ продолжительнаго молчанія;-- или, хочешь, я напишу?
   -- Нѣтъ, мама, я сама отвѣчу,-- сказала Гвендолина, тяжело вздохнувъ;-- пожалуйста, приготовьте мнѣ перо и бумагу.
   Она сказала это для выигрыша времени. Не отклонить-ли ей посѣщеніе Грандкорта? Однако, ея пламенная натура взяла верхъ надъ страхомъ, и ей захотѣлось воспользоваться случаемъ, чтобъ еще разъ разыграть свою старую роль.
   -- Я не понимаю, чего вы безпокоитесь объ отвѣтѣ, мама, сказала Гвендолина, видя, что м-съ Давило, приготовивъ все, что нужно, для письма, смотрѣла на нее вопросительно;-- груммъ можетъ подождать. Я не могу отвѣтить въ одну минуту.
   -- Никто этого и не требуетъ,-- отвѣтила м-съ Давило, садясь къ столу и взявъ въ руки работу;-- онъ можетъ подождать и еще четверть часа, если ты хочешь.
   Она сказала это совершенно просто, но Гвендолина почувствовала вдругъ противоположное желаніе поспѣшить съ разрѣшеніемъ труднаго вопроса, такъ-какъ поспѣшность освобождала ее отъ необходимости сознательнаго выбора.
   -- Я не желаю заставлять его дожидаться, пока вы кончите эту работу, произнесла Гвендолина, вставая съ своего мѣста.
   -- Но если ты не можешь рѣшиться?-- замѣтила м-съ Давило.
   -- Я должна рѣшиться,-- отвѣтила молодая дѣвушка, усаживаясь за письменный столъ и утѣшая себя мыслью, что пріемъ на слѣдующій день Грандкорта нисколько не помѣшаетъ ей отвергнуть его предложеніе, которое, конечно, онъ сдѣлаетъ ей формальнымъ образомъ.
   -- Я желала-бы знать,-- сказала м-съ Давило, пристально смотря на дочь,-- извѣстно-ли Грандкорту о нашемъ несчастьи, такъ-какъ онъ только-что вернулся изъ Лейброна.
   -- Это не можетъ составить никакого различія для человѣка въ его положеніи,-- презрительно отвѣтила Гвендолина.
   -- Однако, для многихъ оно имѣло-бы большую важность,-- замѣтила м-съ Давило;-- не всякій захочетъ взять жену изъ нищенскаго семейства. Если м-ръ Грандкортъ знаетъ о нашемъ разореніи, то его поступокъ доказываетъ его глубокую привязанность къ тебѣ.
   М-съ Давило говорила съ необыкновеннымъ жаромъ и впервые позволила себѣ высказаться въ пользу Грандкорта. Она до сихъ поръ боялась своимъ вмѣшательствомъ испортить дѣло, но теперь ея слова произвели такое сильное впечатлѣніе, котораго она и не ожидала. Они возбудили въ умѣ Гвендолины новую мысль о томъ, что могъ-бы сдѣлать Грандкортъ для ея матери, если-бъ она поступила не такъ, какъ собиралась. Но прежде всего надо было отвѣтить, и она сдѣлала это второпяхъ, какъ желала, потому что дѣйствуя такъ, она избавляла себя отъ положительнаго рѣшенія вопроса и оставляла для себя много выходовъ. Она написала:
   "Миссъ Гарлетъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе м-ру Гранокорту; она будетъ дома завтра, въ два часа".
   Когда письмо было отправлено, она встала съ кресла, потянулась и глубоко вздохнула.
   -- Что ты написала, Гвенъ?-- спросила м-съ Давило.
   -- Что я буду дома,-- гордо отвѣтила Гвендолина, но черезъ минуту прибавила:-- вы, мама, не ожидайте чего-нибудь необыкновеннаго отъ пріѣзда м-ра Грандкорта.
   -- Я ни на что и не надѣюсь голубушка, а желаю только, чтобы ты была счастлива. Ты-же никогда мнѣ не говоришь о своихъ желаніяхъ и намѣреніяхъ.
   -- Не къ чему говорить; когда явится возможность сообщить вамъ пріятное, конечно, я не замедлю раздѣлить съ вами свою радость.
   -- Но м-ръ Грандкортъ приметъ твое позволеніе пріѣхать сюда за согласіе выйти за него замужъ, такъ-какъ онъ ясно выразилъ въ своей запискѣ намѣреніе сдѣлать тебѣ завтра предложеніе.
   -- Хорошо, а я намѣрена доставить себѣ удовольствіе отказать ему.
   М-съ Давило съ изумленіемъ взглянула на дочь, но Гвендолина положила конецъ разговору, воскликнувъ:
   -- Бросьте свою противную работу; пойдемте гулять, я задыхаюсь!
  

ГЛАВА XXVII.

   Въ то время, какъ Грандкортъ на своемъ великолѣпномъ конѣ, Іорикѣ скакалъ изъ Дипло въ Офендинъ, въ сопровожденіи грумма, на Критеріонѣ, Гвендолина сидѣла передъ зеркаломъ, и мать причесывала ея длинные, свѣтлокаштановые волосы.
   -- Соберите ихъ, мама, и сверните просто на макушкѣ, сказала Гвендолина.
   -- Тебѣ надо надѣть серьги,-- сказала м-съ Давило, окончивъ прическу и съ удовольствіемъ смотря въ зеркало на свою дочь, лицо которой какъ-бы сіяло, а глаза блестѣли.
   -- Нѣтъ, мама,-- отвѣтила она,-- я не хочу никакихъ украшеній и надѣну черное шелковое платье. Надо быть въ черномъ, отказывая жениху,-- прибавила она со своей обычной улыбкой.
   -- Можетъ быть, онъ вовсе не сдѣлаетъ тебѣ предложенія,-- замѣтила м-съ Давило, хитро прищурившись.
   -- Если онъ не сдѣлаетъ предложенія, то только потому, что я ему заранѣе откажу,-- отвѣтила Гвендолина, гордо поднявъ голову.
   Съ этими словами она граціозно сошла внизъ въ своемъ длинномъ черномъ платьѣ, и, глядя ей вслѣдъ, м-съ Давило подумала: "Она снова начинаетъ походить на себя. Это вѣроятно, отъ удовольствія, что увидитъ его. Неужели она твердо рѣшила ему отказать?"
   Гвендолина разсердилась-бы, если-бъ эта мысль была высказана вслухъ, тѣмъ болѣе, что въ послѣдніе двадцать часовъ, за исключеніемъ очень непродолжительнаго сна, въ ея умѣ происходила постоянная борьба аргументовъ за и противъ брака съ Грандкортомъ, такъ что прежняя опредѣленная рѣшимость сильно поколебалась. Она и теперь готова была на словахъ отказать Грандкорту, но въ ея рѣшимости изчезла прежняя внутренняя сила; это было тѣло безъ души. Хотя съ самого момента полученія письма она не хотѣла принять предложенія Грандкорта, но, чѣмъ прямѣе смотрѣла она въ глаза причинамъ, побуждавшимъ ее къ этому, тѣмъ онѣ казались ей менѣе грозными, а воображеніе, постоянно работая, видоизмѣняло ея понятія. Смотря долго на неопредѣленный предметъ, можно, при живомъ воображеніи, придать ему двадцать различныхъ формъ. Тѣ смутныя чувства, которыя удерживали ее отъ этого брака до свиданія съ м-съ Глашеръ въ Кардельскомъ лѣсу, теперь совершенно стушевались, и она вполнѣ сознавала, что, если-бъ не было этого рокового свиданія, то не существовало-бы и никакой преграды. Въ тотъ памятный день и немедленно послѣ него она не разсуждала, а дѣйствовала подъ впечатлѣніемъ не только оскорбленной гордости и ревности молодой дѣвушки, не только мрачныя картины несчастій другой женщины, но и отъ страха поступить дурно. Она не чувствовала ни малѣйшаго угрызенія совѣсти дѣлая то, что считалось приличнымъ для порядочной женщины, но она съ ужасомъ и съ гордымъ достоинствомъ отворачивалась отъ всего дурного, позорнаго; къ тому-же, и кромѣ боязни позора, она въ глубинѣ своей души считала преступнымъ причиненіе всякаго зла другому человѣку.
   Но въ чемъ состояли интересы м-съ Глашеръ и ея дѣтей, которымъ она обѣщала не мѣшать? Развѣ другая женщина, выйдя замужъ за Грандкорта, нанесла-бы ей и дѣтямъ дѣйствительный вредъ? Не могла-ли-бы она, напротивъ, принести имъ пользу? Не лучше-ли было Грандкорту жениться? Чего-бы не могла сдѣлать его жена, умѣя пользоваться своею силой?
   Всѣ ея мысли объ этомъ предметѣ были основаны на одномъ воображеніи, такъ-какъ она знала столько же о бракѣ, о взаимномъ вліяніи, требованіяхъ и обязанностяхъ супружеской жизни, сколько о магнетическихъ теченіяхъ и о законѣ бурь. Она говорила только, что мать ея не умѣла справляться съ мужемъ, а она сумѣетъ. "Я желала-бы знать,-- думала она: -- что сказала-бы мама, дядя и о м-съ Глашеръ и о бракѣ Грандкорта съ кѣмъ-нибудь другимъ?" Когда мы начинаемъ заботиться о мнѣніи всѣхъ, то, очевидно, наше собственное убѣжденіе или поколебалось, или никогда не было твердо. Вспоминая обо всемъ, что она слыхала, Гвендолина легко могла убѣдиться, что смотрѣли косо на незаконныхъ дѣтей, а не на незаконныхъ отцовъ, что, по мнѣнію всѣхъ, ей нечего было очень заботиться о м-съ Глашеръ и ея дѣтяхъ.
   Но мнѣніе другихъ не могло уничтожить пробудившагося въ ней самой съ самаго начала чувства презрительнаго отвращенія соединить свою юную жизнь съ поблекшимъ отжившимъ существомъ. Конечно, ей никогда не приходила въ голову мысль о любви къ Грандкорту и вообще она считала бракъ желательнымъ помимо любви, которая обязательна только для мужчины, дѣлающаго всегда первый шагъ въ этомъ дѣлѣ. Она не находила ничего непріятнаго въ любви Грандкорта, пока не узнала его прошлаго, которое возбудило въ ней гнѣвъ, за личное оскорбленіе. Это чувство презрительнаго отвращенія глубоко засѣло въ ея душѣ, и хотя несчастныя обстоятельства послѣднихъ недѣль немного стушевали его первый пылъ, но все-же оно поддерживало въ ней рѣшимость отказать Грандкорту. Она не думала измѣнять этой рѣшимости, а только придумывала, какъ это подѣйствуетъ на другихъ. Но если-бъ что-нибудь могло ее побудить къ измѣненію своего рѣшенія, то лишь соблазнъ обезпечить будущность матери. Нѣтъ, она положительно ему откажетъ! Мысль, что онъ пріѣдетъ и получитъ отказъ, возбуждала въ ней чувство торжества; снова въ ея рукахъ была власть -- и ей предстояло не смиренно выслушивать мнѣніе о ея прелестяхъ, а гордо пользоваться своей могучей силой.
   Подъ вліяніемъ этого чувства или какого-либо другого, Гвендолина вздрогнула, услыхавъ стукъ лошадиныхъ подковъ во дворѣ. Миссъ Мерри поспѣшно вошла въ комнату и объявила, что Грандкортъ ждетъ въ гостиной. Призвавъ на помощь всю свою энергію, молодая дѣвушка вышла къ нему и съ серьезной учтивостью протянула ему руку. Онъ спросилъ объ ея здоровьѣ, по обыкновенію, тихо, медленно; она отвѣчала почти тѣмъ-же тономъ. Они сидѣли другъ противъ друга: Гвендолина опустивъ глаза, а Грандкортъ пристально смотря на нее. Всякій, взглянувъ на нихъ, подумалъ-бы, что это влюбленные, еще необъяснившіеся другъ другу въ своей любви. Дѣйствительно, это была сцена объясненія: она чувствовала, что Грандкортъ уже безмолвно сдѣлалъ ей предложеніе, а онъ чувствовалъ, что уже получилъ согласіе.
   -- Я очень жалѣлъ, что я не засталъ васъ въ Лейбронѣ,-- началъ онъ своимъ апатичнымъ голосомъ, въ которомъ теперь однако-же слышались ноты томной любви; -- безъ васъ тамъ рѣшительно нельзя оставаться. Это отвратительная трущоба, не правда-ли?
   -- Я не могу судить о Лейбронѣ безъ меня,-- отвѣтила Гвендолина, взглянувъ на него съ проблескомъ прежней своей веселой ироніи;-- а со мною Лейбронъ довольно пріятное мѣстечко и я осталась-бы тамъ долѣе, если-бъ могла. Но мнѣ пришлось вернуться домой, по причинѣ семейныхъ затруднительныхъ обстояте льствъ.
   -- Какъ вы жестоко поступили, уѣхавъ въ Лейбронъ,-- сказалъ Грандкортъ, не обращая никакого вниманія на слова Гвендолины, которая хотѣла сразу поставить вопросъ ясно,-- вы знали, что вашъ отъѣздъ испортитъ всѣ удовольствія въ Дипло, такъ-какъ вы были душою всего. Неужели вамъ рѣшительно до меня нѣтъ никакого дѣла?
   Гвендолинѣ нельзя было сказать да серьезнымъ тономъ, но невозможно было произнести и нѣтъ; что-же ей было дѣлать? Она опустила глаза, и яркій румянецъ покрылъ ея руки и шею. Видя впервые подобное смущеніе въ Гвендолинѣ, Грандкортъ приписалъ это чувству любви. Но онъ рѣшился довести ее до открытаго признанія.
   -- Можетъ быть, вы интересуетесь кѣмъ-либо другимъ? Можетъ быть... вы дали слово? Кажется, вамъ слѣдовало-бы мнѣ объ этомъ сказать! Не стоитъ-ли между нами кто-нибудь?
   Отвѣтъ Гвендолины былъ готовъ: "да, между нами есть преграда, хотя не мужчина, а женщина". Но какъ было ей высказать это? Она обѣщала м-съ Глашеръ не выдавать ея тайны и, къ тому-же, она не могла заговорить о этакомъ предметѣ съ Грандкортомъ. Точно также невозможно было остановить его въ самомъ началѣ объясненія въ любви торжественными словами: "Я вижу ваше намѣреніе, оно для меня очень лестно, но... и т. д." Если-бъ рыбу честно пригласили на кухню, то она могла-бы просто отказаться, но когда ея путь хитро преграждаютъ незамѣтной сѣтью, то что ей остается дѣлать? Гвендолина находилась въ такомъ-же положеніи -- и потому она молчала.
   -- Долженъ-ли я Васъ понять такъ, что вы отдаете предпочтеніе другому?-- продолжалъ Грандкортъ.
   Гвендолйна пересилила свое смущеніе и, поднявъ глаза, сказала яснымъ, вызывающимъ тономъ:
   -- Нѣтъ.
   Въ этомъ словѣ она хотѣла выразить: "Такъ что-же? Это еще не значить, что я согласна за васъ выйти". Грандкортъ былъ чрезвычайно чутокъ до всего, что могло касаться его самолюбія, и медленно прибавилъ:
   -- Я далекъ отъ мысли вамъ надоѣдать и, конечно, не надѣюсь назойливостью одержать побѣду. Если для меня нѣтъ никакой надежды, то скажите прямо -- и я тотчасъ уѣду, все равно куда.
   Къ немалому удивленію Гвендолины, она почувствовала какой-то страхъ при мысли о немедленномъ удаленіи Грандкорта. Она боялась снова остаться въ скучной, мертвенной обстановкѣ, окружавшей ее. Чтобъ отсрочить рѣшительный отвѣтъ, она сказала:
   -- Я боюсь, что вамъ неизвѣстно наше положеніе. Мама потеряла все свое состояніе, и мы переѣзжаемъ отсюда. Эта неожиданная перемѣна занимаетъ всѣ мои мысли, и вы должны извинить мою разсѣянность.
   Уклонившись, такимъ образомъ, отъ прямого отвѣта, Гвендолйна возвратила себѣ свое обычное самообладаніе. Она говорила съ достоинствомъ и смотрѣла прямо на Грандкорта, маленькіе, глубокіе глаза котораго таинственно приковывали ее къ себѣ. Дѣйствительно, отношенія между этими двумя существами были таинственныя, такъ-какъ многообразная драма, разыгрывающаяся между мужчиной и женщиной, часто не можетъ быть выражена опредѣленными словами. Слово "любовь" не можетъ выразить миріада различныхъ оттѣнковъ взаимнаго влеченія, точно такъ-же, какъ слово "мысль" не можетъ объяснить того, что происходитъ въ умѣ человѣка. Трудно сказать, съ чьей стороны, Гвендолины или Грандкорта, вліяніе было сильнѣе. Въ эту минуту преобладающимъ его желаніемъ было овладѣть этимъ существомъ, столь увлекательно соединявшимъ въ себѣ дѣтскую невинность съ вызывающей кокетливостью, а мысль, что она знаетъ о его прошломъ, и потому питаетъ къ нему отвращеніе, увеличивала только въ немъ жажду торжества, въ конечномъ осуществленіи котораго онъ не сомнѣвался. А она? Она ощущала жажду странника въ безводной пустынѣ, она видѣла въ любви этого человѣка единственное спасеніе отъ безпомощнаго подчиненію злому року.
   Они долго смотрѣли другъ на друга; наконецъ, Грандкортъ небрежно сказалъ:
   -- Я надѣюсь, что разореніе вашей матери не будетъ болѣе васъ тревожить. Вы дадите мнѣ право обезпечить ее.
   Эти слова были произнесены такъ медленно, что Гвендолина имѣла время пережить въ воображеніи цѣлую жизнь. Они повліяли на нее, какъ опьяняющее зелье, которое рисуетъ желанные предметы въ самомъ лучшемъ освѣщеніи. Она вдругъ ощутила какую-то призрачную любовь къ этому человѣку, такъ хорошо подбиравшему слова и казавшемуся олицетвореніемъ самой деликатной преданности. Отвращеніе, страхъ, совѣсть -- все стушевалось, и она только почувствовала облегченіе отъ горькаго сознанія своей безпомощности. Она уже видѣла, какъ съ прежней веселостью она бросается на шею матери и объявляетъ ей о счастливой перемѣнѣ въ ея жизни. Но, когда Грандкортъ кончилъ говорить, она на одно мгновеніе ясно сознала, что стоитъ на перепутьи.
   -- Вы очень великодушны,-- сказала она, не сводя съ него глазъ.
   -- Вы согласны на то, что дастъ мнѣ это право?-- спросилъ Грандкортъ тихо и безъ малѣйшаго одушевленія.-- Вы согласны быть моей женою?
   Гвендолина поблѣднѣла и подъ вліяніемъ чего-то необъяснимаго встала и сдѣлала нѣсколько шаговъ. Потомъ она остановилась и молча сложила руки на груди. Грандкортъ также всталъ; очевидное колебаніе бѣдной дѣвушки возбудило въ немъ такой живой интересъ, какого онъ давно уже не ощущалъ, тѣмъ болѣе, что онъ зналъ причину этого колебанія.
   -- Прикажете мнѣ удалиться?-- сказалъ онъ, взявъ шляпу.
   Никакой добрый геній не могъ-бы внушить ему болѣе эффектныхъ словъ.
   -- Нѣтъ!-- промолвила Гвендолина.
   Она не могла позволить ему уйти; эта отрицательная форма опутала ее, какъ сѣтями.
   -- Вы удостоиваете своимъ вниманіемъ мою любовь?-- сказалъ Грандкортъ, по-прежнему держа шляпу въ рукахъ и смотря молодой дѣвушкѣ прямо въ глаза.
   Наступило молчаніе; оно могло длиться долго, но безъ всякой пользы для Гвендолины. Ей нельзя было противорѣчить себѣ. Къ чему она его удерживала? Онъ ловко отстранилъ всякую возможность объясненія.
   -- Да,-- произнесла Гвендолина серьезно, словно отвѣчала на вопросъ судьи.
   Грандкортъ такъ-же серьезно выслушалъ это счастливое да и не измѣнилъ своего положенія. Однако, черезъ нѣсколько минутъ онъ молча положилъ шляпу и, взявъ руку Гвендолины, поцѣловалъ ее. Его поведеніе показалось молодой дѣвушкѣ образцовымъ, и ей вдругъ стало совершенно ловко и даже весело. Въ ея глазахъ да значило только освобожденіе отъ мѣста гувернантки и отъ переѣзда матери въ сойерскій котеджъ.
   -- Не желаете-ли вы видѣть маму?-- сказала она съ счастливой улыбкой.-- Я сейчасъ за нею сбѣгаю.
   -- Нѣтъ, подождите немного,-- отвѣтилъ Грандкортъ, стоя въ своей любимой позѣ, т. е. правой рукой проводя по бакенбардамъ, а лѣвую засунувъ въ карманъ жилета.
   -- Имѣете вы мнѣ еще что-нибудь сказать?-- весело спросила Гвендолина.
   -- Да, но я знаю, что вы не любите, чтобъ вамъ надоѣдали,-- отвѣтилъ Грандкортъ съ нѣкоторымъ чувствомъ.
   -- Но то, что я люблю слышать, мнѣ не надоѣдаетъ.
   -- Можно у васъ спросить, когда свадьба?
   -- Я думаю, лучше сегодня не спрашивать,-- отвѣтила Гвендолина, надувъ губки.
   -- Хорошо, не сегодня, такъ завтра. Прежде, чѣмъ я пріѣду завтра, вы, пожалуйста, рѣшите этотъ вопросъ. Скажемъ, черезъ двѣ недѣли, черезъ три... какъ можно скорѣе.
   -- Вы боитесь, что я вамъ надоѣмъ. Я всегда замѣчала что женихи бываютъ болѣе въ обществѣ своихъ невѣстъ, чѣмъ мужья въ обществѣ женъ. Впрочемъ, можетъ быть, и мнѣ это болѣе понравится.
   И она прелестно разсмѣялась.
   -- Вы увидите въ жизни только одно пріятное.
   -- И ничего непріятнаго, пожалуйста скажите это, потому что я, кажется, болѣе ненавижу непріятное, чѣмъ люблю пріятное.
   Говоря это, Гвендолина чувствовала, что находится въ женскомъ раю, гдѣ всякое ея глупое слово признается очаровательнымъ.
   -- Не знаю, удастся-ли мнѣ оградить васъ отъ всѣхъ непріятностей въ этомъ скучномъ мірѣ,-- отвѣтилъ Грандкортъ.-- Напримѣръ, если вы поѣдете верхомъ на Критеріонѣ, то я не могу помѣшать ему случайно оступиться.
   -- А кстати, какъ поживаетъ мой старый другъ Критеріонъ?
   -- Онъ здѣсь; я велѣлъ грумму пріѣхать на немъ, чтобъ вы могли его видѣть. Вчера на него надѣвали датское сѣдло. Подойдите къ окошку и взгляните на него.
   Гвендолина съ удовольствіемъ увидала обѣихъ лошадей, въ роскошныхъ попонахъ; груммъ водилъ ихъ взадъ и впередъ по двору. Онѣ казались ей олицетвореніемъ власти и богатства и представляли поразительный контрастъ съ униженіемъ и нищетою ея положенія.
   -- Хотите завтра покататься на Критеріонѣ?-- спросилъ Грандкортъ.
   -- Очень!-- отвѣтила Гвендолина; -- мнѣ хотѣлось-бы теперь болѣе всего на свѣтѣ забыться въ бѣшеной скачкѣ. Но, право, мнѣ надо пойти за мамой.
   -- Хорошо, я провожу васъ до двери,-- произнесъ Грандкортъ и предложилъ ей руку.
   Она оперлась на нее, и лица ихъ почти прикасались одно къ другому. Она ни сколько не боялась, чтобъ онъ ее не поцѣловалъ, и находила, что онъ ведетъ себя, какъ женихъ, гораздо лучше, чѣмъ обыкновенно описываютъ въ романахъ.
   -- Ахъ, да! вы можете избавить меня отъ одной непріятности -- сказала она, останавливаясь:-- мнѣ непріятно общество м-ра Луша.
   -- Вы будете отъ него избавлены. Я его прогоню.
   -- Значитъ и вы его не любите?
   -- Нисколько; я его терпѣлъ, какъ бѣднаго человѣка, неимѣвшаго куска хлѣба,-- произнесъ Грандкортъ съ пренебреженіемъ;-- его приставили ко мнѣ, въ видѣ спутника въ путешествіяхъ, когда я былъ еще мальчикомъ. Это -- грубое животное, смѣсь свиньи и диллетанта.
   Гвендолина засмѣялась. Все это было очень естественно и любезно, тѣмъ болѣе, что обыкновенно Грандкортъ поражалъ своей надменной торжественностью. Выходя изъ комнаты, онъ почтительно отворилъ передъ нею дверь и она не могла не оцѣнить подобной дани уваженія. Вообще ей казалось, что онъ будетъ менѣе непріятнымъ мужемъ, чѣмъ всякій другой.
   -- Пойдемте, мама, внизъ къ м-ру Грандкорту,-- сказала Гвендолина, поспѣшно входя въ спальню, гдѣ ее съ безпокойствомъ ждала м-съ Давило;-- я ему дала слово.
   -- Голубушка -- воскликнула м-съ Давило, скорѣе съ удивленіемъ, чѣмъ съ радостью.
   -- Да,-- продолжала Гвендолина, не давая матери времени предложить ей какой-нибудь вопросъ,-- все кончено; вы не переѣдете въ сойерскій котеджъ, а я не поступлю къ м-съ Момпертъ въ гувернантки... Все будетъ по-моему. Пойдемте-ка внизъ, мама!
  

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Судьба Гвендолины.

ГЛАВА XXVIII.

   Черезъ часъ послѣ отъѣзда Грандкорта, важная вѣсть о бракѣ Гвендолины достигла пасторскаго дома, и въ тотъ-же вечеръ м-ръ и м-съ Гаскойнъ съ Анною явивись въ Офендинъ.
   -- Поздравляю, милая, что ты сумѣла внушить къ себѣ такое высокое уваженіе со стороны Грандкорта,-- сказалъ пасторъ.-- Ты сегодня очень серьезна, и это неудивительно: бракъ -- дѣло очень важное. Ты видишь, наше несчатье уже принесло свою пользу: оно дало тебѣ случай увидѣть, какъ деликатенъ и великодушенъ твой будущій мужъ.
   -- М-ръ Гаскойнъ намекалъ на обѣщаніе Грандкорта, принять на себя обезпеченіе м-съ Давило, такъ-какъ эту часть ихъ разговора Гвендолина передала матери съ буквальной точностью.
   -- Но я увѣрена, что м-ръ Грандкортъ поступилъ-бы такъ-же благородно, если-бъ ты не уѣхала въ Германію, а сдѣлалась-бы его невѣстою мѣсяцъ тому назадъ,-- прибавила м-съ Гаскойнъ, чувствуя, что долгъ тетки повелѣвалъ ей сдѣлать замѣчаніе молодой дѣвушкѣ за ея прежнее поведеніе;-- но теперь уже капризы невозможны, и я надѣюсь, что ты потеряла всякую къ нимъ охоту. Женщина должна питать искреннюю благодарность къ мужчинѣ, выказавшему такое постоянство въ любви. Я увѣрена, что ты чувствуешь теперь именно то, что должна чувствовать молодая дѣвушка на твоемъ мѣстѣ.
   -- Я въ этомъ вовсе не увѣрена, тетя,-- сказала Гвендолина, надувъ губки;-- я даже не знаю, что именно слѣдуетъ чувствовать невѣстѣ.
   Пасторъ потрепалъ ее по плечу съ добродушной улыбкой, и жена его поняла, что ей не слѣдовало приставать къ Гвендолинѣ. Что-же касается Анны, то она крѣпко поцѣловала свою кузину и, сказавъ: "я надѣюсь, что ты будешь счастлива", отошла въ сторону, потому что едва могла удержаться отъ слезъ. Въ послѣднее время она сочинила цѣлый романъ о Рексѣ и Гвендолинѣ, которая, какъ она твердо надѣялась, должна-же будетъ оцѣнить нѣжную любовь Рекса и, выйти за него замужъ; при этомъ она рѣшила, что своимъ личнымъ трудомъ она будетъ помогать этой счастливой четѣ. Теперь-же ей приходилось радоваться чужому счастью. Миссъ Мерри и всѣ четыре дѣвочки: сутуловатая Алиса, вѣчно перешептывающіяся Берта и Фанни и постоянно подслушивающая у дверей Изабелла, присутствовали на этомъ семейномъ совѣтѣ, собранномъ въ честь Гвендолины, благодаря которой дѣйствительная жизнь неожиданно получала такой романическій интересъ. Весь вечеръ прошелъ въ оживленныхъ разговорахъ, причемъ м-съ Давило и ея сестра терялись въ предположеніяхъ, а м-ръ Гаскойнъ давалъ опредѣленные отвѣты на взѣ ихъ вопросы. По его мнѣнію, не слѣдовало теперь и заикаться о свадебномъ контрактѣ, а все предоставить на благоусмотрѣніе м-ра Грандкорта.
   -- Я хотѣла-бы знать, что это за помѣстья Райландсъ и Гадсмиръ?-- спросила м-съ Давило.
   -- Гадсмиръ, кажется,-- не важное мѣсто, но Райландсъ одно изъ лучшихъ нашихъ помѣстій,-- отвѣтилъ Гаскойнъ:-- паркъ громадный, а лѣса вокругъ первобытные. Домъ выстроенъ Иниго Джонсомъ, а потолки расписаны въ итальянскомъ стилѣ. Говорятъ, это помѣстье приноситъ 12,000 годоваго дохода. Быть можетъ, на немъ есть долги, но м-ръ Грандкортъ единственный сынъ. Не забудьте также, что отъ Грандкорта зависятъ цѣлыхъ два прихода.
   -- А какъ хорошо было-бы, еслибъ онъ еще къ тому сдѣлался лордомъ Станери!-- сказала м-съ Гаскойнъ и стала загибать пальцы:-- онъ получилъ-бы помѣстья Грандкортовъ и Малинджеровъ, а также титулы баронета и пэра; жаль только, что съ этимъ послѣднимъ титуломъ не перейдетъ къ нему и земля.
   -- Ну, на титулъ пэра нечего особенно разсчитывать,-- замѣтилъ пасторъ: -- между м-ромъ Грандкортомъ и теперешнимъ пэромъ стоятъ два двоюродныхъ брата. Конечно, благодаря смерти близкихъ и разнымъ другимъ благопріятнымъ обстоятельствамъ, часто въ однѣхъ рукахъ сосредоточиваются многочисленныя наслѣдства, но избытокъ въ этомъ отношеніи скорѣе вреденъ, чѣмъ полезенъ. По всей вѣроятности, ему суждено будетъ довольствоваться титуломъ сэра Малинджера-Грандкорта-Малинджера, что, конечно, вмѣстѣ съ помѣстьями составляетъ драгоцѣнное наслѣдіе, возлагающее на него и большую отвѣтственность. Будемъ надѣяться, что онъ оправдаетъ возлагаемыя на него надежды.
   -- Положеніе жены такого человѣка, Гвендолина, является, также очень отвѣтственнымъ -- замѣтила м-съ Гаскойнъ Ну, а ты, Генри, напиши тотчасъ-же м-съ Момпертъ; хорошо что у насъ такой славный предлогъ для отказа, а то, пожалуй, она обидѣлась-бы. Говорятъ, она очень гордая женщина.
   "Слава-богу, что я избавлена отъ ея покровительства", подумала Гвендолина, которая безъ отвращенія не могла слышать имени Момпертъ.
   Впродолженіи всего вечера она была очень молчалива, а ночью не могла сомкнуть глазъ. Для ея сильной, здоровой натуры безсонница составляла рѣдкое явленіе, но, быть можетъ, еще необычайнѣе было ея стараніе скрыть отъ матери свою внутреннюю тревогу. Вообще она находилась въ странномъ, новомъ для нея настроеніи; до сихъ поръ она никогда не теряла вѣры въ себя и не сомнѣвалась въ правильности своихъ поступковъ, но теперь она рѣшилась на такой шагъ, отъ котораго не задолго передъ тѣмъ инстинктивно отшатнулась всѣмъ своимъ существомъ. Она не могла пойти назадъ, и предстоявшая будущность улыбалась ей во многихъ отношеніяхъ, въ прошедшемъ-же ей нечего было жалѣть; но ее страшило какое-то новое, непривычное для нея чувство угрызенія совѣсти, котораго не могли-бы кажется заглушить никакія ласки и подарки. Она, повидимому, была уже готова принять за руководящее правило легкомысленныя слова, произнесенныя ею послѣ страшнаго открытія, которое заставило ее бѣжать въ Лейбронъ,-- "все равно какъ поступить, лишь-бы весело жить". Однако, это отрицаніе всякаго серьезнаго элемента въ жизни, это презрѣніе къ нравственному оправданію своихъ поступковъ ужасало ее, наполняя сердце какимъ-то неопредѣленнымъ ожиданіемъ возмездія въ видѣ неожиданнаго горя или несчастья. Блестящее положеніе, о которомъ она мечтала, желанная свобода, доставляемая бракомъ, освобожденіе отъ скучной дѣвичьей доли -- все это было вполнѣ въ ея рукахъ и, въ то-же самое время, казалось ей запрещеннымъ плодомъ, прикосновеніе которому было святотатствомъ. Лежа одна въ темнотѣ съ открытыми глазами, Гвендолина не могла преодолѣть напавшаго на нее страха. Несчастная женщина съ дѣтьми, и отношенія къ ней Грандкорта все болѣе и болѣе сосредоточивали на себѣ всѣ ея мысли, пока, наконецъ, не стушевали всякія другія ощущенія, оставивъ только мучительное сознаніе, что эти образы, эти мысли никогда въ жизни ее не покинутъ. Безсонница къ утру перешла въ бредъ, и, когда первые лучи свѣта блеснули изъ-за темныхъ занавѣсокъ, молодая дѣвушка не выдержала и съ ужасомъ вскрикнула:
   -- Мама!
   -- Что съ тобой голубушка?-- испуганно спросила м-съ Давило, мгновенно просыпаясь.
   -- Позвольте мнѣ перейти къ вамъ?
   Она перешла на постель матери, припала головою къ ея плечу и, успокоившись немного, крѣпко заснула. Когда она открыла глаза, было уже поздно, и м-съ Давило стояла подлѣ кровати съ какой-то завернутой въ рукахъ вещью.
   -- Мнѣ очень жаль тебя будить, дитя мое, но я думала, что лучше тотчасъ-же передать тебѣ эту посылку. Ее принесъ груммъ; онъ также привелъ Критеріона и говоритъ, что ему приказано остаться здѣсь.
   Гвендолина приподнялась въ постели и, развернувъ посылку, увидала маленькій золотой ящикъ съ эмалью. Внутри находилось великолѣпное брилліантовое кольцо и записка съ вложеннымъ въ нее чекомъ на 500 фунт. стерл.
   "Пожалуйста надѣньте это кольцо въ знакъ нашего обрученія,-- писалъ ей женихъ.-- При семъ прилагаю чекъ на имя м-ра Гаскойна для первыхъ необходимыхъ расходовъ. Конечно, м-съ Давило останется въ Офендинѣ, по крайней мѣрѣ на время. Я надѣюсь, что, пріѣхавъ въ двѣнадцать часовъ къ вамъ, я узнаю, что вы назначили очень скоро тотъ день, когда вы станете всецѣло повелѣвать мною.

Преданный Вамъ
М. Г. Грандкортъ".

   Гвендолина молча передала матери письмо и чекъ.
   -- Какъ онъ добръ и деликатенъ,-- съ чувствомъ сказала м-съ Давило;-- но, право, я не желала-бы зависѣть отъ зятя. Я съ дочерьми могла-бы жить преспокойно и безъ его помощи.
   -- Если вы будете, мама, такъ говорить, то я не выйду за него замужъ!-- воскликнула Гвендолина съ сердцемъ.
   -- Я надѣюсь, дитя мое, что ты выходишь замужъ не ради меня,-- отвѣтила м-съ Давило съ упрекомъ.
   Гвендолина отвернулась отъ матери, откинула голову на подушку и не дотронулась до кольца. Ее разсердила эта попытка отнять у нея уважительный предлогъ къ браку, хотя настоящая причина ея неудовольствія, быть можетъ, таилась въ сознаніи, что она выходитъ замужъ не ради одной матери и что отказъ м-съ Давило отъ помощи зятя не могъ-бы помѣшать этой свадьбѣ. Впрочемъ когда она проснулась послѣ тревожной ночи и снова увидала подарки, то ей уже приходилось бороться со своими мечтами, опасеніями и аргументами при дневномъ свѣтѣ, при которомъ, они естественно, значительно поблѣднѣли.
   -- Я желаю только твоего счастья,-- продолжала м-съ Давило съ чувствомъ,-- и не скажу ни слова, которое моглобы тебя разсердить. Но отчего ты не надѣваешь кольца?
   Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ Гвендолина ничего не отвѣчала, но разнородныя мысли толпились въ ея головѣ. Наконецъ, она рѣшилась поступить такъ, какъ поступила-бы, если-бъ скакала на лошади, то-есть полетѣть впередъ безъ оглядки.
   -- Я думала, что женихъ всегда самъ надѣваетъ невѣстѣ обручальное кольцо, сказала она съ прелестной улыбкой и небрежно просунула палецъ въ кольцо; -- а я знаю, почему онъ прислалъ его, а не привезъ самъ.
   -- Отчего?
   -- Онъ предпочелъ, чтобъ я сама надѣла кольцо, чѣмъ просить позволенія надѣть его. Онъ очень гордъ, но и я горда. Мы пара. Я возненавидѣла-бы человѣка, который сталъ-бы ползти передо мною на колѣняхъ. Онъ, право, не противный.
   -- Ну, это не особенно лестная похвала, Гвенъ.
   -- Нисколько; для мужчины это большая похвала,-- отвѣтила Гвендолина; но мнѣ пора одѣваться. Милая мама, причешите меня и не будьте злой, не говорите о своемъ желаніи остаться нищей,-- прибавила она, ласкаясь къ матери;-- вы должны терпѣливо перенести довольство, если-бъ даже его и не желали. Вѣдь, не правда-ли, м-ръ Грандкортъ поступаетъ прекрасно?
   -- Конечно, конечно,-- отвѣтила м-съ Давило, удѣжденная, что Гвендолина все-же любитъ своего жениха.
   Она сама полагала, что Грандкортъ долженъ былъ возбудить къ себѣ любовь молодой дѣвушки. Женихи постоянно оцѣниваются, особенно родителями, только по роли, какую они играютъ въ обществѣ, и поэтому неудивительно, что м-съ Давило безпокоилась не о характерѣ Грандкорта, а о расположеніи къ нему Гвендолины.
   Въ настроеніи молодой дѣвушки наступила теперь новая фаза. Во время своего туалета она подбирала всевозможные аргументы для оправданія своего брака. Болѣе всего она останавливалась на мысли, что, сдѣлавшись женою Грандкорта, она будетъ настаивать на возможно большей щедрости къ дѣтямъ м-съ Глашеръ.
   "Какая ей была-бы польза, если-бъ я не вышла за него замужъ?-- думала она.-- Онъ давно могъ на ней жениться, если бъ хотѣлъ; значитъ онъ не хочетъ. Можетъ быть, она сама въ этомъ виновата. Я совсѣмъ не знаю ея исторіи. Что-же касается до него, то онъ, вѣроятно, былъ очень добръ къ ней, иначе она не желала-бы выдти за него замужъ".
   Однако, послѣдній аргументъ былъ очень сомнительный и гораздо вѣроятнѣе было приписать м-съ Глашеръ желаніе удалить всякое постороннее лицо, которое могло-бы помѣшать ея дѣтямъ сдѣлаться наслѣдниками Грандкорта. Вполнѣ понимая это чувство, Гвендолина рѣшилась помочь и этому горю.
   "Можетъ быть, у насъ не будетъ дѣтей. Я надѣюсь, что ихъ не будетъ, и тогда онъ можетъ оставить все свое состояніе ея хорошенькому мальчику. Дядя говоритъ, что м-ръ Грандкортъ можетъ распорядиться, своимъ помѣстьемъ какъ ему будетъ угодно. Когда-же умретъ сэръ Гюго Малинджеръ, то наслѣдства хватитъ на всѣхъ".
   Это размышленіе убѣдило Гвендолину, что м-съ Глашеръ была очень неблагоразумна, желая видѣть своего сына единственнымъ наслѣдникомъ, а громадное состояніе послѣ смерти Малинджера служило залогомъ того, что бракъ Грандкорта не могъ принести вреда несчастной женщинѣ въ томъ случаѣ, если его женою будетъ Гвендолина Гарлетъ, такъ-какъ молодая дѣвушка привыкла уже давно считать себя непогрѣшимой, а другихъ виновными во всемъ.
   Чѣмъ болѣе укоренялась въ ней мысль, что, выйдя замужъ за Грандкорта, она не причинитъ вреда м-съ Глашеръ, тѣмъ болѣе стушевывалось ея отвращеніе къ прошлому ея жениха. Овладѣвшій ею страхъ, что она будто-бы совершитъ ужасное преступленіе, если рѣшится на нѣчто, казавшееся ей прежде предосудительнымъ, мало-по-малу исчезъ. Что-же касается самого Грандкорта, то она думала о немъ только, какъ о человѣкѣ, котораго совершенно заберетъ въ руки, и такъ-какъ о любви къ нему никогда не было и мысли, то она смотрѣла на бракъ, какъ на сдѣлку, изъ которой сумѣетъ извлечь возможную пользу. Бѣдная дѣвушка не боялась невѣдомыхъ ей элементовъ брачной жизни и считала себя способной поставить все на-своемъ. Относительно прошедшей жизни Грандкорта она теперь уже спрашивала себя, не походилъ-ли онъ на всѣхъ мужчинъ, и придумывала способъ узнать, чего именно жена могла требовать отъ мужа.
   Какъ-бы то ни было, но несмотря на всѣ эти размышленія, она вскорѣ сошла внизъ въ амазонкѣ въ прическѣ, приготовленной для мужской шляпы. Она съ удовольствіемъ ожидала этой прогулки верхомъ: она жаждала снова забыться въ бѣшеной скачкѣ и почувствовать въ себѣ прежній, молодой задоръ. Уже и теперь ей было гораздо легче, потому что при дневномъ свѣтѣ ея сомнѣнія и опасенія были далеко не такъ мучительны, какъ ночью.
   -- Подите, мама, и одѣньтесь получше,-- сказала Гвендолина, когда ея туалетъ былъ оконченъ;-- я хочу, чтобъ вы сегодня походили, по крайней мѣрѣ, на герцогиню; надѣньте свою кружевную косынку.
   Когда Грандкортъ пріѣхалъ и, взявъ ея руку, посмотрѣлъ на кольцо, она серьезно сказала:
   -- Вы очень добры, что обо всемъ позаботились сами.
   -- Скажите мнѣ пожалуйста, если я что-нибудь забылъ,-- отвѣтилъ онъ, не выпуская ея руки,-- я съ радостью исполню всѣ ваши желанія.
   -- Но я очень неблагоразумна въ своихъ желаніяхъ,-- сказала Гвендолина, прелестно улыбаясь.
   -- Я въ этомъ убѣжденъ. Всѣ женщины неблагоразумны.
   -- Такъ я буду благоразумна,-- отвѣтила Гвендолина, надувъ губки,-- я не хочу, чтобъ вы меня поставили на одну доску со всѣми.
   -- Я этого никогда не говорилъ,-- отвѣтилъ Грандкортъ, устремивъ на нее свой обычный серьезный взглядъ.-- Вы единственная женщина въ свѣтѣ!
   -- Почему?
   -- Потому, что я васъ люблю.
   -- Какія прелестныя рѣчи!-- сказала, смѣясь, Гвендолина, которая уже свыклась съ мыслью, что его любовь прежде была обращена на другую женщину.
   -- Скажите-же и вы прелестную рѣчь; скажите: когда наша свадьба?
   -- Подождите. Я такъ жажду прогулки верхомъ, что не могу думать ни о чемъ другомъ. Какъ жаль, что еще не начался сезонъ охоты! Воскресенье -- 20-е число, понедѣльникъ... черезъ недѣлю 28-е, прибавила Гвендолина, загибая пальцы;-- охота начнется черезъ десять дней.
   -- Ну, такъ устроимъ свадьбу черезъ десять дней,-- произнесъ Грандкортъ.
   -- Что обыкновенно говорятъ невѣсты въ подобныхъ случаяхъ?-- спросила Гвендолина съ хитрой улыбкой.
   -- Онѣ соглашаются,-- отвѣтилъ Грандкортъ, попадая въ ловушку.
   -- Такъ я не соглашусь,-- произнесла Гвендолина, надѣвая перчатки съ крагами и устремляя на Грандкорта саркастическій взглядъ.
   Вообще вся эта сцена была очень привлекательна. Болѣе влюбленный женихъ не обратилъ-бы вниманія на прелестную позу и очаровательную улыбку Гвендолины и своими глупыми ласками уничтожилъ-бы весь эффектъ. Но Грандкортъ предпочиталъ патетическія сцены, и Гвендолина на свободѣ разыгрывала роль торжествующей царицы. Быть можетъ, если-бъ Клесмеръ видѣлъ въ эту минуту ея безсознательную игру, онъ счелъ-бы ее лучшей актрисой, чѣмъ онъ полагалъ.
   Но послѣ бѣшеной, захватывающей скачки во весь карьеръ она стала снисходительнѣе смотрѣть на желаніе Грандкорта поспѣшить свадьбой, которая должна была сдѣлать всю ея жизнь безконечнымъ рядомъ подобныхъ одуряющихъ удовольствій. Къ тому-же стоило-ли торговаться о подробностяхъ того, что уже было рѣшено въ принципѣ. На этомъ основаніи, она согласилась назначить свадьбу черезъ три недѣли, несмотря на трудность за такой короткій срокъ приготовить все приданое.
   Лушъ, конечно, узналъ о предстоявшей свадьбѣ своего патрона со стороны, но прямо ему не было объ этомъ объявлено. Впродолженіи нѣсколькихъ дней онъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ, чтобъ Грандкортъ самъ нарушилъ молчаніе по этому животрепещущему вопросу. Онъ зналъ, что свадьба Грандкорта должна будетъ измѣнить его собственную жизнь и жаждалъ убѣдиться, въ чемъ именно будетъ заключаться эта перемѣна. Въ его интересахъ уже не было, прямо сопротивляться этому браку. Онъ, конечно, могъ надѣлать Грандкорту много непріятностей, но въ-концѣ-концовъ онѣ обрушились-бы только на его голову. Съ другой стороны, онъ съ большимъ удовольствіемъ затормозилъ-бы дѣло, очевидно хитро подготовленное Гвендолиною, но неизвѣстно, чѣмъ-бы это еще кончилось. Онъ хорошо зналъ упорство Грандкорта, но его безумное преслѣдованіе нищей дѣвчонки и женитьба на ней казались Лушу чѣмъ-то сверхъестественнымъ и непреодолимымъ. Отношенія его къ своему патрону теперь значительно измѣнились. Грандкортъ самъ писалъ письма и отдавалъ приказанія, ни за чѣмъ не обращаясь къ Лушу, хотя впродолженіи столькихъ лѣтъ никогда самъ не распоряжался; онъ даже пилъ кофе по утрамъ въ своей комнатѣ, что противорѣчило всѣмъ его обычаямъ. Но, въ-концѣ-концовъ, нельзя было избѣгнуть tête-à-tête между двумя обитателями Дипло, гдѣ въ то время никто изъ постороннихъ лицъ не гостилъ. Однажды, послѣ обѣда, Лушъ воспользовался удобной минутой и прямо спросилъ.
   -- Когда ваша свадьба?
   Грандкортъ сидѣлъ, покачиваясь, въ покойномъ креслѣ поредъ каминомъ. Красная бархатная обивка кресла рельефно выдѣляла его блѣдное лицо съ правильными чертами и длинныя, изящныя руки; если-бъ у него въ зубахъ не дымилась сигара, то его можно было было-бы принять за портретъ Марони,-- такъ онъ былъ неподвиженъ и величественно обезмолвенъ. Однако, на вопросъ Луша онъ спокойно отвѣтилъ;
   -- Десятаго.
   -- Вы, вѣроятно, останетесь здѣсь?
   -- Мы поѣдемъ на короткое время въ Райландсъ, а потомъ вернемся сюда для охоты.
   Послѣднія слова Грандкортъ произнесъ тѣмъ обычнымъ растянутымъ тономъ, который обнаруживалъ въ немъ намѣреніе продолжать разговоръ. Лушъ подождалъ нѣсколько минутъ, но, видя, что Грандкортъ молчитъ, хотѣлъ-было предложить ему новый вопросъ, какъ вдругъ тотъ перебилъ его и добродушно промолвилъ;
   -- Вамъ-бы лучше поискать себѣ другихъ занятій.
   -- Что-жъ, мнѣ отсюда убраться?-- спросилъ Лушъ, рѣшившись какъ можно спокойнѣе объясниться со своимъ патрономъ.
   -- Да, въ нѣкоторомъ родѣ...
   -- Невѣста меня забраковала. Надѣюсь, что она вознаградитъ васъ за то, что вы лишитесь моихъ услугъ.
   -- Чѣмъ-же я виноватъ, что женщины васъ не терпятъ?-- спросилъ Грандкортъ какъ-бы въ свое оправданіе.
   -- Извините, только одна женщина меня не терпитъ.
   -- Это все равно, такъ-какъ дѣло идетъ объ этой именно женщинѣ.
   -- Конечно, меня прогонятъ послѣ пятнадцати-лѣтней службы не безъ какого-нибудь обезпеченія?
   -- Да вы сами, вѣрно, нажили копѣйку.
   -- Нѣтъ, чортъ возьми! я не наживалъ, а все сберегалъ для васъ.
   -- Вы можете получать триста фунтовъ въ годъ; но вы должны жить въ Лондонѣ и быть на готовѣ всегда, когда мнѣ что-нибудь понадобится. Теперь я буду немного стѣсненъ въ своихъ финансахъ.
   -- Если вы не будете жить зимою въ Райландсѣ, то я могу отправиться туда и смотрѣть тамъ за вашими собаками.
   -- Какъ хотите: мнѣ рѣшительно все равно, гдѣ вы ни будете, только, не показывайтесь на глаза.
   -- Очень вамъ благодаренъ,-- отвѣтилъ Лушъ, который почему-то переносилъ свою опалу гораздо легче, чѣмъ можно было ожидать.
   Дѣло въ томъ, что въ глубинѣ своего сердца онъ былъ увѣренъ, что Грандкортъ не можетъ жить безъ него и, рано или поздно, онъ снова займетъ свое мѣсто при немъ.
   -- Не найдете-ли вы возможнымъ сейчасъ-же собраться въ путь,-- спросилъ Грандкортъ;-- я жду Торингтоновъ, да и миссъ Гарлетъ будетъ сюда постоянно наѣзжать.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ. Не надо-ли мнѣ съѣздить въ Гадсмиръ?
   -- Нѣтъ, я самъ туда поѣду.
   -- Вы только-что упомянули о своихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Подумали-ли вы о планѣ...
   -- Оставьте меня въ покоѣ, слышите!-- прервалъ его
   Грандкортъ тихо, но рѣшительно, и, вставъ съ мѣста, вышелъ изъ комнаты.
   Весь вечеръ онъ провелъ одинъ въ маленькой гостиной и хотя на столахъ валялось много книгъ, журналовъ и газетъ, которыми обыкновенно окружаютъ себя скучающіе джентльмены никогда ихъ не читая, онъ сидѣлъ неподвижно на диванѣ, погруженный въ свои мысли, не изъ любви къ мышленію, а благодаря апатіи и отвращенію къ какому-бы то ни было усилію. Мысли его теперь, подобно кругамъ на поверхности воды, то исчезали, то снова появлялись, какъ-бы вызываемыя наружу могучей, невѣдомой силой. Эта могучая сила заключалась въ Гвендолинѣ, но возбуждаемыя ею мысли не имѣли ничего общаго съ чувствомъ любви. Замѣчательно, что онъ нисколько не тѣшилъ себя мыслью, что Гвендолина его любитъ и что любовь поборола въ ней ревность, заставившую ее бѣжать отъ него въ Лейбронъ. Напротивъ, онъ вполнѣ сознавалъ, что, несмотря на его упорное ухаживаніе, она его нисколько не любила и, по всей вѣроятности, не приняла-бы его предложенія, если-бъ неожиданное несчастье не постигло ея семейство. Съ самаго начала онъ находилъ какое-то странное очарованіе въ томъ гордомъ, капризномъ равнодушіи, съ которымъ она отворачивалась отъ его ухаживанія. Теперь-же, несмотря на все, она принуждена была дать свое согласіе; обстоятельства ее заставили) быть можетъ, противъ воли, преклонить передъ нимъ колѣни, какъ лошадь, обучаемую для цирка. Мысль объ этомъ доставляла Грандкорту больше удовольствія, чѣмъ могло-бы ему принести убѣжденіе въ искренней любви къ нему молодой дѣвушки. Однако, онъ не могъ совершенно отрѣшиться отъ своей постоянной увѣренности, въ томъ что женщины, на которыхъ онъ обращалъ вниманіе, непремѣнно питали къ нему нѣжное чувство, и думалъ, что, по всей вѣроятности, Гвендолина впослѣдствіи будетъ любить его сильнѣе, чѣмъ онъ ее. Во всякомъ случаѣ, она подчинилась его вліянію, и онъ съ радостью думалъ, что его будущая жена, благодаря своему гордому, энергичному характеру была способна повелѣвать всѣми, кромѣ него. Онъ не любилъ женщинъ нѣжныхъ, смиренныхъ, слѣпо исполнявшихъ его волю. Онъ предвкушалъ счастье повелѣвать женщиной, которая сама желала-бы повелѣвать имъ и добилась-бы этого, если-бъ на его мѣстѣ былъ другой.
   Потерпѣвъ неудачу въ разговорѣ съ Грандкортомъ, Лушъ счелъ полезнымъ написать сэру Гюго, чтобъ онъ далъ ему приличное для джентльмена и не очень трудное мѣсто. Вотъ что заключалось въ этомъ письмѣ, адресованномъ въ Лондонъ, куда недавно возвратился изъ Лейброна сэръ Гюго Малинджеръ со своимъ семействомъ:
   "Любезный сэръ Гюго! считаю своимъ долгомъ сообщить вамъ, что свадьба Грандкорта съ Гвендолиной Гарлетъ рѣшена и, что она состоится черезъ три недѣли. Мать невѣсты потеряла все свое состояніе и -- тѣмъ хуже для Грандкорта, которому придется содержать все ея семейство. Онъ, я знаю, нуждается въ деньгахъ, и, если не предложить ему разумнаго совѣта, то онъ сдѣлаетъ заемъ на сумасшедшихъ условіяхъ. Я немедленно уѣзжаю изъ Дипло и въ этомъ отношеніи ничего сдѣлать не могу. Мой совѣтъ, чтобъ м-ръ Деронда, пользующійся вашимъ довѣріемъ, пріѣхалъ сюда, согласно приглашенію Грандкорта, а вы ему вполнѣ объясните ваши желанія и окончательныя условія. Пусть онъ переговоритъ съ Грандкортомъ, не обнаруживая подозрѣнія, что послѣдній нуждается въ деньгахъ, а только распространяясь о вашемъ пламенномъ стремленіи покончить дѣло. Я уже прежде упомянулъ ему о вашемъ согласіи заплатить большую сумму за его отказъ отъ Дипло, но, если-бъ м-ръ Деронда прямо предложилъ-бы отъ вашего имени подобную сдѣлку, то его слова произвели-бы болѣе сильное впечатлѣніе. Я вполнѣ увѣренъ, что онъ сразу дѣла не покончитъ, но ваше предложеніе засядетъ у него въ головѣ, и онъ будетъ постоянно имѣть эту въ виду, тѣмъ болѣе, что, по всей вѣроятности, Дипло ему вскорѣ опротивѣетъ, хотя теперь онъ очень дорожитъ имъ для охоты. Такимъ образомъ, я готовъ держать пари, что вы въ-концѣ-концовъ одержите побѣду. Меня ссылаютъ не въ Сибирь, но приказываютъ всегда быть наготовѣ, если понадобятся мои услуги, поэтому я еще, быть можетъ, буду вамъ полезенъ. Но въ настоящее время нѣтъ лучшаго посредника, чѣмъ м-ръ Деронда, потому, что Грандкортъ болѣе всего ненавидитъ постороннихъ повѣренныхъ.
   "Надѣясь, что ваша поѣздка въ Лейбронъ возстановила ваши силы на всю зиму, я остаюсь, любезный сэръ Гюго,

Вашъ слуга
Томасъ-Кранмеръ Лушъ".

   Сэръ Гюго получилъ это письмо за завтракомъ и, прочитавъ, передалъ Дерондѣ, который хотя и имѣлъ особую квартиру, но почти всегда находился у сэра Гюго. Словоохотливый баронетъ находилъ-бы удовольствіе въ постоянномъ обществѣ умнаго, способнаго молодого человѣка, даже если-бъ онъ не имѣлъ особыхъ причинъ любить его. Теперь-же глубокая привязанность къ Дерондѣ нисколько не уменьшалась отъ ихъ совершенно противоположныхъ мнѣній и вкусовъ. Можетъ быть, это различіе усиливало его любовь, какъ это часто бываетъ между мужчинами и женщинами. Баронетъ не считалъ себя достойнымъ порицанія, но смотрѣлъ на общество и людей съ либерально-равнодушной точки зрѣнія высшаго существа и съ нѣкоторой гордостью замѣчалъ, что Деронда держится совершенно другого взгляда, "Вы видите этого славнаго молодого человѣка,-- готовъ онъ былъ сказать всѣмъ и каждому;-- я его воспиталъ съ дѣтства и онъ, нѣкоторымъ образомъ, принадлежитъ мнѣ, но вы не легко ему приклеете на лобъ ярлыкъ: онъ имѣетъ свои собственные взгляды и такъ-же далекъ отъ меня, какъ одинъ полюсъ отъ другого". Эту привязанность баронета къ Дерондѣ послѣдній поддерживалъ чисто-женской нѣжностью и уступчивостью въ мелочахъ, тогда какъ въ своихъ мнѣніяхъ и взглядахъ онъ отличался мужественной непреклонностью.
   Прочитавъ письмо, Деронда молча возвратилъ его, недовольный тѣмъ небрежнымъ тономъ, съ которымъ Лушъ отзывался о немъ.
   -- Что ты скажешь, Данъ?-- произнесъ баронетъ.-- Поѣздка въ Дипло доставила-бы тебѣ удовольствіе. Ты давно тамъ не былъ и, отправившись туда на будущей недѣлѣ, ты бы тамъ хорошо поохотился.
   -- Если я поѣду, то не для себя,-- отвѣтилъ Деронда, готовый сдѣлать угодное сэру Гюго, но невидѣвшій ничего привлекательнаго въ подобной поѣздкѣ.
   -- Я полагаю, что Лушъ правъ, и жаль пропустить такой удобный случай.
   -- Это -- другое дѣло; я, конечно, поѣду, если вы полагаете, что могу принести вамъ пользу,-- сказалъ Деронда, очень хорошо зная, какъ близко къ сердцу баронетъ принималъ это дѣло.
   -- Ты увидишь въ Дипло лейбронскую Діану, красавицу-игрока,-- весело замѣтилъ сэръ Гюго и прибавилъ, обращаясь къ леди Малинджеръ, словно ей было извѣстно содержаніе письма:-- намъ придется, Луиза, пригласить ее, послѣ свадьбы, въ аббатство.
   -- Я не понимаю, о комъ ты говоришь,-- отвѣтила леди Малинджеръ, которая не слушала разговора ея мужа съ Дерондой, будучи занята своимъ кофе, не хорошо выглаженными манжетками и предстоящимъ посѣщеніемъ дантиста.
   -- Я говорю, что Грандкортъ женится на дѣвушкѣ, которую ты видѣла въ Лейбронѣ. Помнишь миссъ Гарлетъ? Она еще играла въ рулетку.
   -- Неужели? И это для него подходящая партія?
   -- Смотря по тому, что онъ считаетъ хорошимъ,-- отвѣтилъ сэръ Гюго съ улыбкой;-- во всякомъ случаѣ, она будетъ ему дорого стоить, такъ-какъ ея семейство разорилось; для меня-же это очень хорошо. Ты знаешь мое желаніе купить у Грандкорта его права на Дипло, чтобы оставить тебѣ послѣ моей смерти твое любимое помѣстье?
   -- Я не люблю, когда ты такъ легко говоришь о смерти.
   -- Какъ легко? Напротивъ, мнѣ придется очень тяжело, выплачивая такую крупную сумму Грандкорту -- тысячъ сорокъ, не меньше.
   -- Но зачѣмъ намъ приглашать ихъ къ себѣ въ аббатство? Я не люблю женщинъ-игроковъ, подобныхъ леди Крогстонъ.
   -- Ничего, ты потерпишь ее съ недѣльку; да вѣдь она и не походитъ вовсе на леди Крогстонъ, потому что играла въ рулетку ради развлеченія, точно также какъ я еще не лавочникъ, потому что вигъ. Надо приласкать Грандкорта и показать ему всѣ прелести аббатства; онъ тогда скорѣе забудетъ про Дипло. Право, не знаю, удастся-ли мнѣ это дѣльце; но если-бъ Данъ поѣхалъ къ нему теперь, то могъ-бы замолвить за меня словечко. Онъ этимъ оказалъ-бы мнѣ большую услугу.
   -- Даніель, кажется, не очень любитъ м-ра Грандкорта,-- замѣтила леди Малинджеръ.
   -- Нельзя-же избѣжать всѣхъ, кого не любишь,-- промолвилъ Деронда;-- я поѣду въ Дипло, если сэръ Гюго этого желаетъ, тѣмъ болѣе, что въ настоящее время я не имѣю въ виду ничего лучшаго.
   -- Вотъ молодецъ,-- произнесъ сэръ Гюго съ удовольствіемъ;-- если эта поѣздка будетъ тебѣ и не очень пріятна, то все-же ты увидишь людей, а это для молодого человѣка очень полезно.
   -- Я уже достаточно видалъ Грандкорта,-- замѣтилъ Деронда.
   -- Да, онъ не очень привлекателенъ,-- прибавила леди Малинджеръ.
   -- А все-же имѣетъ большой успѣхъ у женщинъ,-- произнесъ сэръ Гюго;-- двадцати лѣтъ онъ былъ удивительно хорошъ собою, вылитый отецъ. Но относительно женитьбы онъ не слѣдуетъ его примѣру и не выискалъ для себя богатой наслѣдницы. А вѣдь если-бъ онъ женился на миссъ Аропоинтъ и потомъ наслѣдовалъ-бы мои помѣстья, то у этого негодяя, было-бы цѣлое княжество!
   Обдумывая свою предстоящую поѣздку въ Дипло, Деронда чувствовалъ менѣе неудовольствія, чѣмъ въ первую минуту, когда онъ на нее согласился. Свадьба Гвендолины очень его интересовала: узнавъ отъ Луша, что она бѣжала отъ предложенія руки и сердца со стороны того самаго человѣка, котораго она теперь добровольно брала въ мужья, онъ объяснялъ себѣ совершенно иначе ея игру въ Лейбронѣ, а неожиданный переходъ отъ лихорадочнаго блеска свѣтской жизни къ бѣдности, вѣроятно, побудилъ ее къ браку, сначала ей ненавистному. Все это обнаруживало въ ней натуру увлекающуюся, любящую борьбу, а подобныя существа возбуждали въ немъ наибольшее сочувствіе, благодаря его собственнымъ внутреннимъ страданіямъ, вытекавшимъ изъ его невѣдомаго происхожденія. Его болѣе всего привлекали люди, которые, подобно Гансу Мейрику, нуждались въ его защитѣ, поддержкѣ, спасительномъ вліяніи, и, напротивъ, онъ какъ-то инстинктивно отворачивался отъ счастливыхъ людей. Но въ томъ неопредѣленномъ чувствѣ, которое побудило его выкупить ожерелье Гвендолины и до сихъ поръ влекло его къ ней, была не только обычная ему симпатія къ несчастнымъ, но и невольное подчиненіе чарующему вліянію женщины. Онъ былъ очень падокъ на подобное вліяніе и въ пламенномъ воображеніи рисовалъ себѣ самыя заманчивыя картины. Однако, всякій, знавшій его близко, легко предугадалъ-бы, что онъ былъ способенъ любить безмолвно, несмотря на весь его. пылъ. Часто чуткія, впечатлительныя натуры находятъ непреодолимую преграду въ томъ, что обыкновенному глазу даже незамѣтно. Поэтому неудивительно, что воображеніе Деронды было занято двумя женщинами, ухаживать за которыми онъ находилъ одинаково невозможнымъ. Гансъ Мейрикъ въ шутку называлъ его рыцаремъ, и вполнѣ убѣдился-бы въ справедливости этого прозвища, если-бъ зналъ, что происходило въ душѣ Деронды по отношенію къ Мирѣ и Гвендолинѣ.
   Согласно желанію сэра Гюго, онъ тотчасъ-же написалъ Грандкорту о своемъ намѣреніи посѣтить Дипло и получилъ очень любезный отвѣтъ. Грандкортъ при этомъ не только, отдавалъ дань свѣтской учтивости, но, посѣщеніе Деронды ему дѣйствительно было пріятно. Онъ догадывался, съ какой цѣлью сэръ Гюго присылалъ къ нему его двоюроднаго брата, и не имѣлъ никакого желанія прямо противодѣйствовать плану дяди. Вмѣстѣ съ тѣмъ ему было пріятно, что этотъ красивый молодой человѣкъ съ завистью увидитъ его, Генлея Малинджера-Грандкорта, торжествующимъ обладателемъ прелестнаго созданія, которымъ онъ самъ восхищался. Что-же касается его лично, то Грандкортъ могъ только ревновать къ человѣку, угрожавшему поколебать его власть надъ людьми и обстоятельствами, чего въ настоящемъ случаѣ нельзя было опасаться.
  

ГЛАВА XXIX.

   -- Торингтоны теперь въ Дипло,-- не поѣдете-ли вы завтра туда? Я пришлю экипажъ за м-съ Давило. Вы мнѣ скажете, какія передѣлки надо сдѣлать въ домѣ. Пока мы будемъ въ Райландсѣ, тутъ все приведутъ въ порядокъ. Завтра единственный свободный день.
   Говоря это, Грандкортъ сидѣлъ на диванѣ въ гостиной офендинскаго дома; одной рукой онъ опирался о спинку дивана, а другую засунулъ между скрещенными колѣнями, принявъ, такимъ образомъ, позу человѣка, который внимательно наблюдаетъ за сосѣдомъ. Гвендолина всегда ненавидѣла рукодѣлье, но съ тѣхъ поръ, какъ она сдѣлалась невѣстой, стала выказывать неожиданное пристрастіе къ работѣ и въ настоящую минуту держала въ рукахъ англійское шитье, которое однако, доказывало ея совершенную неумѣлость въ этомъ дѣлѣ. Впродолженіи послѣдней недѣли она проводила большую часть дня на лошади, но все-же ей приходилось и сидѣть съ глазу-на-глазъ съ Грандкортомъ, что было гораздо труднѣе, хотя далеко не такъ непріятно, какъ она предполагала. Вообще она была очень довольна своимъ женихомъ. Отвѣчая на всѣ ея разспросы о томъ, что онъ дѣлалъ и видѣлъ въ жизни, онъ обнаруживалъ рѣдкое умѣнье говорить и представлять весь свѣтъ въ такомъ видѣ, что все глупое и пошлое совершалось не имъ, а другими. Кромѣ того, поведеніе Грандкорта, какъ жениха, не выходило за предѣлы почтительной любви, льстившей самолюбію Гвендолины. Только однажды онъ позволилъ себѣ вольность, поцѣловавъ ее въ шею пониже уха; Гвендолина, застигнутая врасплохъ, вскочила въ смущеніи, и Грандкортъ поспѣшно промолвилъ.
   -- Извините, я васъ испугалъ.
   -- Нѣтъ, ничего,-- отвѣтила Гвендолина,-- я только не терплю, чтобъ меня цѣловали за ухомъ.
   Она засмѣялась дѣтскимъ смѣхомъ, но сердце ея тревожно забилось: она не могла обращаться съ Грандкортомъ такъ гордо, повелительно, какъ нѣкогда съ Рексомъ. Что-же касается Грандкорта, то ея смущеніе казалось ему чѣмъ-то вродѣ комплимента, и, удовольствовавшись одной попыткой, онъ не возобновлялъ ея болѣе.
   Въ тотъ день, о которомъ мы теперь говоримъ, шелъ дождь и нельзя было ѣхать верхомъ, но, какъ-бы въ вознагражденіе за эту непріятность, прибылъ изъ Лондона большой ящикъ съ приданымъ, заказаннымъ Грандкортомъ, и м-съ Давило разложила на столахъ великолѣпныя вещи, невольно возбуждавшія восторгъ Гвендолины, которая предвкушала теперь всѣ удовольствія предстоящей ей жизни.
   -- Отчего-же завтра единственный свободный день -- спросила она съ прелестной улыбкой.
   -- Потому, что послѣ завтра начинается охота.
   -- А потомъ?
   -- Потомъ я долженъ буду дня на два уѣхать; конечно, это очень непріятно, но я поѣду утромъ, а на слѣдующій день вечеромъ вернусь. Вы не желаете, чтобъ я уѣзжалъ -- спросилъ онъ, видя, что Гвендолина перемѣнилась въ лицѣ.
   -- Мои желанія ни къ чему не поведутъ,-- отвѣтила она съ усиліемъ, удерживаясь, чтобъ не высказать своего подозрѣнія, куда онъ ѣхалъ, и разъ на-всегда не объясниться съ нимъ откровенно насчетъ м-съ Глашеръ.
   -- Нѣтъ, ваше желаніе для меня законъ -- произнесъ Грандкортъ, взявъ руку молодой дѣвушки;-- я эту поѣздку отложу, а когда предприму ее, то отправлюсь ночью и буду въ отсутствіи только одинъ день.
   Онъ предугадывалъ причину ея неудовольствія и она никогда не была такъ очаровательна въ его глазахъ, какъ въ эту минуту.
   -- Въ такомъ случаѣ не откладывайте, а поѣзжайте ночью, сказала Гвендолина, чувствуя, что она имѣетъ надъ нимъ власть, и находя въ этомъ новое утѣшеніе.
   -- Вы, значитъ, согласны посѣтить завтра Дипло?
   -- Да, если вы желаете,-- отвѣтила Гвендолина небрежно, почти безсознательно.
   -- Какъ вы обходитесь съ нами, бѣдными мужчинами!-- замѣтилъ Грандкортъ, понижая голосъ:-- мы всегда отъ васъ терпимъ.
   -- И вы въ томъ числѣ?-- спросила Гвендолина съ наивной улыбкой и прибавила, желая убѣдиться, не была-ли м-съ Глашеръ виновна болѣе Грандкорта въ своемъ несчастьи:-- Вы всегда терпѣли отъ женщинъ?
   -- Да; развѣ вы такъ-же добры ко мнѣ, какъ я къ вамъ?-- отвѣтилъ Грандкортъ, смотря ей прямо въ глаза.
   Гвендолина почувствовала себя побѣжденной. Она столькимъ была обязана Грандкорту, что, казалось, немыслимо было имъ повелѣвать. Она какъ-будто видѣла себя въ экипажѣ, которымъ правило другое лицо, а не въ ея натурѣ было выпрыгнуть на виду у всѣхъ. Она дала слово сознательно, и все, что могла сказать теперь, только потвердило бы ея сознательный выборъ. Всякое право на объясненіе было уже потеряно и ей оставалось только принять мѣры, чтобы укоры совѣсти не слишкомъ ее мучили. Съ какою-то внутреннею дрожью она рѣшительно перемѣнила теченіе своихъ мыслей и послѣ небольшого молчанія сказала съ улыбкою:
   -- Если-бъ я была къ вамъ такъ-же добра, какъ вы ко мнѣ, то ваше великодушіе потеряло-бы свой грандіозный характеръ.
   -- Такъ я не могу выпросить ни одного поцѣлуя?-- спросилъ Грандкортъ, готовый съ удовольствіемъ заплатить громадную цѣну за этотъ новый видъ ухаживанія.
   -- Ни одного,-- отвѣтила Гвендолина, надувъ губки и качая головой самымъ вызывающимъ образомъ.
   Онъ поднесъ ея лѣвую руку къ своимъ губамъ и потомъ почтительно выпустилъ ее. Онъ не только не былъ теперь противенъ, но казался очаровательнымъ, и Гвендолина почувствовала, что наврядъ-ли могла любить кого-нибудь болѣе его.
   -- Кстати,-- сказала она, принимаясь снова за работу: -- есть-ли въ Дипло кто-нибудь другой, кромѣ капитана Торингтона и его жены? Неужели вы оставляете ихъ вдвоемъ: вѣдь они не могутъ произнести ни одного слова: за него говоритъ -- сигара, а за нее шиньонъ.
   -- Она привезла съ собою свою сестру, отвѣтилъ Грандкортъ съ улыбкой; -- кромѣ того, въ Дипло гостятъ два джентльмена, изъ которыхъ одного вы, кажется, знаете.
   -- И, вѣроятно, уже составила о немъ самое плохое мнѣніе,-- замѣтила Гвендолина, кокетливо покачивая головой.
   -- Вы его видали въ Лейбронѣ... это молодой Деронда... живущій у Малинджеровъ.
   Сердце Гвендолины дрогнуло и пальцы, которыми она стиснула работу, вдругъ похолодѣли.
   -- Я никогда съ нимъ не говорила,-- отвѣтила она стараясь скрыть свое смущеніе;-- что, онъ очень противный?
   -- Нѣтъ, не особенно,-- промолвилъ Грандкортъ своимъ медленнымъ, апатичнымъ тономъ;-- онъ только слишкомъ много думаетъ о себѣ. Но я полагалъ, что онъ былъ вамъ представленъ въ Лейбронѣ.
   -- Нѣтъ, кто-то назвалъ его имя вечеромъ, наканунѣ моего отъѣзда... вотъ и все. Кто онъ такой?
   -- Воспитанникъ сэра Гюго Малинджера. Неважная птица!
   -- Бѣдный! Ему, должно быть, не весело жить,-- сказала Гвендолина безъ малѣйшей тѣни сарказма;-- а кажется, дождь пересталъ? прибавила она, подходя къ окну.
   По счастью, на слѣдующій день не было дождя, и Гвендолина отправилась въ Дипло верхомъ на Критеріонѣ. Она всегда чувствовала себя смѣлѣе и очаровательнѣе всего въ амазонкѣ, а подобное сознаніе служило болшой поддержкой для предстоящей ей тяжелой встрѣчи. Ее гнѣвъ на Деронду мало-по-малу перешелъ въ суевѣрное опасеніе, чтобъ онъ не получилъ какого-нибудь вліянія на ея послѣдующую жизнь.
   До завтрака Гвендолина осматривала всѣ комнаты въ диплоскомъ домѣ вмѣстѣ съ матерью и м-съ Торингтонъ; она рѣшилась сухо поклониться, если встрѣтитъ Деронду, и какъ можно менѣе обращать на него вниманія. Но когда она дѣйствительно очутилась съ нимъ въ одной комнатѣ, то почувствовала непріятное для ея гордости сознаніе, что онъ всецѣло овладѣлъ ея вниманіемъ. Эта встрѣча произошла за завтракомъ, и Грандкортъ сказалъ:
   -- Деронда, по словамъ миссъ Гарлетъ, вы не были ей представлены въ Лейбронѣ?
   -- Миссъ Гарлетъ, вѣроятно меня не помнитъ,-- отвѣтилъ Деронда, смотря на нее просто и спокойно:-- она была очень занята, когда я ее видѣлъ.
   Неужели онъ предполагалъ, что она не подозрѣваетъ въ немъ человѣка, выкупившаго ея ожерелье?
   -- Напротивъ, я васъ помню очень хорошо,-- сказала Гвендолина, съ большимъ усиліемъ поборовъ свое смущеніе и пристально смотря на него;-- вы не одобряли моей игры въ рулетку.
   -- Изъ чего вы могли это заключить?-- спросилъ Деронда серьезно.
   -- Вы меня сглазили -- отвѣтила Гвендолина съ улыбкой,-- до вашего прихода я постоянно выигрывала, потомъ стала проигрывать.
   -- Рулетка въ такой трущобѣ, какъ Лейбронъ, чрезвычайно скучна,-- замѣтилъ Грандкортъ.
   -- Мнѣ она показалась скучной только тогда, когда я стала проигрывать,-- промолвила Гвендолина.
   Говоря это, она повернулась къ Грандкорту и прелестно улыбнулась,-- но черезъ минуту она изподлобья взглянула на Деронду, который пристально смотрѣлъ на нее. Этотъ серьезный, проницательный взглядъ казался для нея еще болѣе острымъ жаломъ, чѣмъ ироническая улыбка его въ Лейбронѣ или строгая критика Клесмера. Она притворилась что равнодушно прислушивается къ общему разговору о безпорядкахъ на Ямайкѣ, но въ сущности думала только о Дерондѣ и поочередно смотрѣла на всѣхъ присутствующихъ лишь для того, чтобы имѣть право взглянуть и на него. Его лицо отличалось тѣми чертами и выраженіемъ, одинъ видъ которыхъ заставляетъ насъ стыдиться своихъ мнѣній и взглядовъ. Кто не видалъ подобныхъ поразительныхъ лицъ,-- увы!-- такъ часто противорѣчащихъ рѣчамъ и дѣйствіямъ ихъ обладателей? Но голосъ Деронды нисколько не сглаживалъ впечатлѣнія, производимаго его лицомъ. Гвендолина слышала его впервые, и въ сравненіи съ лѣнивой, монотонной манерой Грандкорта цѣдить слова, онъ напоминалъ ей мелодичные плавные звуки віолончели среди кудахтанья куръ и писка другихъ обитателей птичьяго царства. Въ глубинѣ своего сердца она не могла не согласиться съ Грандкортомъ, что Деронда слишкомъ много о себѣ думалъ, такъ-какъ это лучшій способъ объяснить унижающее насъ превосходство ближняго. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, она спрашивала себя: "Что онъ обо мнѣ думаетъ? Онъ должно быть, интересуется мною, иначе не прислалъ-бы ожерелья. Какого онъ мнѣнія о моей свадьбѣ? Отчего онъ вообще такъ серьезно смотритъ на жизнь? Зачѣмъ онъ пріѣхалъ въ Дипло?" Всѣ эти вопросы сливались въ одно безпокойное, жгучее желаніе, чтобъ Деронда питалъ къ ней ничѣмъ невозмутимое восхищеніе; эта жажда его одобренія была тѣмъ сильнѣе, чѣмъ оскорбительнѣе ей показался въ первую минуту его критикующій взглядъ. Но отчего она такъ жаждала хорошаго о себѣ мнѣнія столь "неважной птицы", по выраженію Грандкорта? Ей некогда было доискиваться причины этого явленія: она чувствовала только ея жгучую силу.
   Послѣ завтрака все общество перешло въ гостиную, и когда Грандкортъ удалился за чѣмъ-то въ свой кабинетъ, Гвендолина инстинктивно, безъ всякаго опредѣленнаго намѣренія, подошла къ Дерондѣ, который разсматривалъ картины, лежавшія на столѣ у окна.
   -- Вы поѣдете завтра на охоту, м-ръ Деронда?-- спросила она.
   -- Да, вѣроятно.
   -- Вы, значитъ, не порицаете охоты?
   -- Я ее извиняю и самъ склоненъ ею грѣшить, если только нѣтъ случая грести въ лодкѣ или играть въ крокетъ.
   -- Вы, значитъ, не имѣете ничего противъ того, чтобъ и я охотилась?-- спросила Гвендолина, надувъ губки.
   -- Я не имѣю права противиться какому-бы то ни было вашему желанію.
   -- А вы вѣдь считали себя въ правѣ противиться моей игрѣ въ рулетку!
   -- Мнѣ жаль было видѣть, какъ вы играли, но, я кажется не выразилъ вамъ своего порицанія,-- отвѣтилъ Деронда, смотря на нее своими большими, серьезными глазами, которые отличались такой добротой и нѣжностью, что внушали каждому, на комъ только они ни останавливались, убѣжденіе въ томъ, что Деронда питаетъ къ нему особенное чувство.
   -- Однако, вы мнѣ помѣшали вернуться къ игорному столу,-- сказала Гвендолина и вся вспыхнула.
   Деронда также покраснѣлъ, чувствуя, что онъ въ дѣлѣ ожерелья былъ виновенъ въ непозволительной вольности. Но болѣе говорить нельзя было, и Гвендолина отошла отъ окна, сознавая, что она глупо высказала то, чего вовсе не хотѣла, и въ то-же время ощущая какую-то странную радость отъ этого откровеннаго объясненія. Деронда также былъ доволенъ этимъ неожиданнымъ разговоромъ. Вообще Гвендолина показалась ему гораздо привлекательнѣе, чѣмъ прежде; и, дѣйствительно, въ послѣднее время въ ней произошла большая перемѣна. Внутренняя борьба, возбужденная въ ней сознательнымъ уклоненіемъ отъ прямого пути, какъ-бы переродила ея душу, вызвавъ наружу болѣе могучія силы къ добру и злу, чѣмъ преобладавшая до сихъ поръ надъ всѣми ея чувствами грубая самоувѣренность и гордое самодовольство.
   Возвратясь вечеромъ домой, м-съ Давило спросила у дочери:
   -- Ты правду сказала, Гвенъ, или только пошутила, говоря, что м-ръ Деронда сглазилъ тебя во время игры въ рулетку?
   -- Когда я начала проигрывать, то замѣтила, что онъ смотритъ на меня,-- отвѣтила Гвендолина небрежно.
   -- Нельзя его и не замѣтить,-- сказала м-съ Давило:-- у него очень типичное лицо. Онъ напоминаетъ мнѣ итальянскіе портреты. Съ перваго взгляда уже легко отгадать, что въ немъ иностранная кровь.
   -- А развѣ онъ иностранецъ?
   -- Я спросила у м-съ Торингтонъ, кто онъ такой,-- и она объяснила, что его мать была чужестранка высокаго происхожденія.
   -- Его мать?-- произнесла Гвендолина,-- а кто же его отецъ?
   -- Всѣ говорятъ,-- что онъ сынъ сэра Гюго Малинджера, который его и воспиталъ, хотя называетъ себя только опекуномъ молодого человѣка. По словамъ м-съ Торингтонъ, если-бъ сэръ Гюго могъ распоряжаться своими помѣстьями, то, не имѣя законнаго сына, онъ оставилъ-бы ихъ м-ру Дерондѣ.
   Гвендолина ничего не сказала, но м-съ Давило замѣтила, что ея слова произвели на дочь сильное впечатлѣніе, и пожалѣла, что передала ей слышанное отъ м-съ Торингтонъ. Дѣйствительно, по ея мнѣнію, лучше было-бы молодой дѣвушкѣ не знать подобныхъ вещей. Что-же касается Гвендолины, то въ ея воображеніи немедленно возникъ образъ этой невѣдомой матери, непремѣнно черноокой и грустной, несчастной. Трудно было себѣ представить что-либо болѣе непохожее на лицо Деронды, какъ портретъ сэра Гюго, висѣвшій въ кабинетѣ въ Дипло, но черноокая, не молодая красавица стала съ нѣкоторыхъ поръ неотъемлемымъ, необходимымъ элементомъ внутренняго сознанія Гвендолины.
   Ночью лежа въ постели, Гвендолина неожиданно спросила у матери:
   -- Мама, у мужчинъ всегда бываютъ дѣти прежде, чѣмъ они женятся?
   -- Нѣтъ, голубушка,-- отвѣтила м-съ Давило;-- но зачѣмъ ты это спрашиваешь?
   -- Если это общее правило, то мнѣ это надо знать!-- проговорила Гвендолина съ негодованіемъ.
   -- Ты думаешь о томъ, что я сказала про м-ра Деронду и сэра Гюго Малинджера. Но это необыкновенный случай.
   -- А леди Малинджеръ объ этомъ извѣстно?
   -- Вѣроятно,-- иначе м-ръ Деронда не жилъ-бы съ ними.
   -- Каково-же мнѣніе людей о немъ?
   -- Конечно, его положеніе не такое блестящее, какъ если-бъ онъ былъ сыномъ леди Малинджеръ. Онъ не наслѣдникъ сэра Гюго и не имѣетъ никакого значенія въ свѣтѣ. Но никто не обязанъ знать его происхожденія и, ты видишь, онъ вездѣ прекрасно принятъ.
   -- А знаетъ-ли онъ самъ о своемъ происхожденіи и чувствуетъ-ли злобу къ своему отцу?
   -- Зачѣмъ ты объ этомъ спрашиваешь дитя мое?
   -- Зачѣмъ?-- воскликнула Гвендолина съ жаромъ;-- развѣ дѣти не имѣютъ права сердиться на своихъ родителей, браку которыхъ они не могли помѣшать?
   Но не успѣла она произнести этихъ словъ, какъ покраснѣла, не столько отъ сожалѣнія, что ихъ можно было принять за упрекъ матери, сколько отъ сознанія, что произнесла роковой приговоръ надъ своей собственной судьбой. На этомъ разговоръ прекратился, но Гвендолина долго не смыкала глазъ. Въ головѣ ея происходила жестокая борьба съ многочисленными аргументами противъ предстоявшаго ей брака, которые теперь какъ-бы возымѣли новую силу, неожиданно отражаясь въ исторіи человѣка, повидимому имѣвшаго какое-то странное, таинственное сродство съ ней. При этомъ было очень характерно то, что къ борьбѣ разнородныхъ идей и чувствъ не примѣшивалось сознанія, что она, выходя замужъ за Грандкорта, принимаетъ на себя серьезныя обязанности, а не только заключаетъ выгодную сдѣлку. Конечно, мысли Гвендолины были очень грубы, первобытны, не развиты, но намъ часто приходится преодолѣвать большія трудности въ жизни, находясь именно въ такомъ положеніи; и чтобъ придти къ разумному заключенію о многихъ жизненныхъ явленіяхъ, я полагаю, необходимо знать, какъ они представляются обыкновеннымъ людямъ, не мудрецамъ, такъ-какъ изъ этихъ представленій слагается большая часть исторіи человѣчества.
   На слѣдующій день ей предстояло двойное удовольствіе; она отправлялась на охоту вмѣстѣ съ м-съ Торингтонъ, которая согласилась ее сопровождать ради приличія, и должна была снова увидѣть Деронду, о которомъ съ прошлаго вечера она не переставала думать. Какая ожидала его будущность? Если-бъ обстоятельства сложились нѣсколько иначе, то онъ былъ-бы не "неважной птицей", а такимъ-же значительнымъ лицомъ, какъ Грандкортъ, и получилъ-бы то самое наслѣдство, которое ожидаетъ Грандкорта. А теперь онъ, по всей вѣроятности, увидитъ ее, Гвендолину, хозяйкой топингскаго аббатства и обладательницей того титула, который могъ принадлежать его женѣ. Эти мысли дали новый поворотъ самопознанію Гвендолины, которая до сихъ поръ считала все лучшее въ жизни своимъ удѣломъ по праву, а теперь впервые увидала, что улыбавшаяся ей судьба жестоко преслѣдовала другихъ. Деронда занялъ въ ея воображеніи мѣсто рядомъ съ м-съ Глашеръ и ея дѣтьми, передъ которыми она чувствовала себя какъ-бы виновной, тогда-какъ прежде она всѣхъ считала виновными передъ собою. Быть можетъ, Деронда думалъ то-же самое. Зналъ-ли онъ исторію м-съ Глашеръ? Если зналъ, то, конечно, презиралъ Гвендолину за ея бракъ; но врядъ-ли ему это было извѣстно. Но, если онъ это знаетъ, то одобрялъ-ли онъ ея свадьбу? Его сужденіе о ея поступкахъ такъ-же смущало ее, какъ мнѣніе Клесмера о ея драматическихъ способностяхъ, хотя въ первомъ случаѣ ей было гораздо легче опровергнуть въ глубинѣ своей души неблагопріятное заключеніе. Когда дѣло шло о ея неспособности быть актрисой, она не могла сказать: " что-же дѣлать?" а теперь она съ нѣкоторымъ основаніемъ повторяла: "что-жъ дѣлать? я слѣдую примѣру другихъ. Если-бъ я теперь отказалась отъ брака съ Грандкортомъ,-- то это ни къ чему не повело-бы."
   Дѣйствительно, идти назадъ было немыслимо. Кони въ ея колесницѣ неслись во всю прыть, и она готова была рискнуть скорѣе всѣмъ, чѣмъ возвратиться вспять къ прежнему унизительному положенію; мысль-же, что отступленіе грозило неменьшимъ несчастьемъ, чѣмъ дальнѣйшее слѣдованіе по избранному пути, служила ей нѣкоторымъ утѣшеніемъ. Но въ настоящую минуту эти періодически находившія на нее тревожныя мысли были совершенно не кстати; передъ нею былъ радостный фактъ -- охота, на которой она увидитъ Деронду, а онъ ее, такъ-какъ во всѣхъ ея мысляхъ о немъ лежало убѣжденіе, что онъ глубоко ею интересуется. Впрочемъ, она рѣшилась не повторять вчерашней безумной выходки и не вступать съ Дерондой въ откровенную бесѣду, тѣмъ болѣе, что врядъ-ли могъ представиться къ тому случай на охотѣ -- такъ всецѣло хотѣла она предаться этому одуряющему удовольствію.
   Долго все шло такъ, какъ ожидала Гвендолина. Она видѣла Деронду нѣсколько разъ во время охоты, но никакая случайность не столкнула ихъ до самаго возвращенія ихъ въ Офендинъ въ сопровожденіи обитателей Дипло. Пока ее занималъ всепоглощающій интересъ охоты, она довольствовалась тѣмъ, что отъ времени до времени обмѣнивались съ Дерондой взглядами, но теперь она почувствовала неотразимое желаніе заговорить съ нимъ. Она не знала, что именно она ему скажетъ, но онъ уѣзжалъ изъ Дипло черезъ два дня и, по всей вѣроятности, имъ не суждено будетъ болѣе встрѣтиться. Но какъ было вступить съ нимъ въ разговоръ? Грандкортъ ѣхалъ рядомъ съ нею; немного впереди скакала м-съ Торингтонъ съ мужемъ и еще однимъ джентльменомъ, а Деронда слѣдовалъ позади. Стукъ копытъ его лошади только хуже ее раздражалъ, а полумракъ ноябрьскаго дня, клонившагося къ вечеру, увеличивалъ ея нетерпѣніе. Наконецъ, она потеряла всякое самообладаніе и рѣшилась поставить на своемъ, презирая всякія приличія, которыя, какъ и все въ жизни, она полагала, должны были передъ нею преклоняться. Она осадила лошадь и оглянулась назадъ; Грандкортъ также остановился, но она махнула хлыстомъ и весело крикнула:
   -- Поѣзжайте впередъ, я хочу поговорить съ м-ромъ Дерондой.
   Грандкортъ съ минуту колебался; его положеніе было очень неловкое: никакой женихъ не могъ выказать сопротивленія волѣ своей невѣсты, облеченной въ такую шуточную форму. Дѣлать было нечего, онъ молча продолжалъ свой дуть, а Гвендолина дождалась, пока Деронда поравнялся съ нею. Онъ вопросительно взглянулъ на нее и поѣхалъ рядомъ.
   -- М-ръ Деронда,-- сказала Гвендолина прямо,-- я хочу знать, почему вы сочли безнравственной мою игру въ рулетку. Потому-ли, что я женщина?
   -- Не совсѣмъ, и, конечно, я болѣе сожалѣлъ о вашей игрѣ потому, что вы женщина,-- отвѣтилъ Деронда съ улыбкой, понимая, что между ними вполнѣ установился фактъ присылки имъ ожерелья;-- вообще, по моему мнѣнію, хорошо было-бы, если-бъ люди вовсе не играли. Эта безумная страсть часто превращается въ болѣзнь. Къ тому-же, нельзя смотрѣть безъ отвращенія, какъ одинъ человѣкъ съ восторгомъ загребаетъ кучу золота, потерю котораго оплакиваютъ другіе. Это просто низкій поступокъ; вѣдь и такъ въ жизни часто случается, что нашъ выигрышъ -- потеря другого. Намъ слѣдовало-бы какъ можно болѣе уменьшать число подобныхъ случайностей, а не находить удовольствіе въ искусственномъ ихъ учащеніи.
   -- Но вы должны признать, что иногда мы невольны въ своихъ дѣйствіяхъ,-- произнесла Гвендолина, пораженная его неожиданными словами,-- то-есть, я хочу сказать, что бываютъ случаи, когда мы не можемъ помѣшать тому, чтобъ нашъ выигрышъ причинилъ потерю другому.
   -- Конечно, но когда можемъ, мы должны, не допускать этого.
   Гвендолина незамѣтно прикусила губы и послѣ минутнаго молчанія продолжала съ веселой улыбкой:
   -- Но отчего вы болѣе осуждали мою игру, такъ какъ я женщина?
   -- Потому что мы, мужчины, нуждаемся въ томъ, чтобы женщины были лучше насъ.
   -- А если намъ нужно, чтобъ мужчины были лучше насъ?
   -- Это невозможно -- отвѣтилъ Деронда съ улыбкою.
   -- Нѣтъ, я нуждаюсь, чтобъ вы были лучше меня, и вы это поняли,-- сказала Гвендолина и, весело улыбнувшись, поскакала впередъ.
   Черезъ минуту она нагнала Грандкорта, который ничего у нея не спросилъ.
   -- Вы не желаете знать, о чемъ я говорила съ м-ромъ Дерондой?-- спросила Гвендолина, которая изъ чувства гордости ощущала необходимость объяснить свое странное поведеніе.
   -- Н...нѣтъ,-- отвѣтилъ Грандкортъ холодно.
   -- Это первое нелюбезное слово, которое я отъ васъ слышу,-- сказала Гвендолина, надувъ губки;-- вы не желаете слышать того, что я вамъ хочу сказать?
   -- Я желаю слышать все, что вы хотите сказать мнѣ, а не другимъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, не мѣшайте мнѣ вамъ сказать, что я спросила у м-ра Деронды, почему онъ порицалъ мою игру въ рулетку, и что онъ въ отвѣтъ прочелъ мнѣ цѣлую проповѣдь.
   -- Хорошо; только избавьте меня, пожалуйста, отъ этой проповѣди -- проговорилъ сухо Грапдкортъ, желая доказать Гвендолинѣ, что ему было рѣшительно все равно, съ кѣмъ и о чемъ-бы она ни говорила.
   Въ дѣйствительности онъ былъ оскорбленъ тѣмъ, что она приказала ему уступить мѣсто другому, и молодая дѣвушка хорошо это видѣла; но ей было все равно. Она поставила на своемъ и говорила съ Дерондой.
   При поворотѣ въ Офендинъ все общество, за исключеніемъ Грандкорта, простилось съ нею, а онъ проводилъ ее домой, такъ-какъ на другой день они не должны были видѣться по случаю его отъѣзда изъ Дипло. Грандкортъ сказалъ правду, назвавъ эту поѣздку непріятной: онъ отправлялся въ Гадсмиръ къ м-съ Глашеръ.
  

ГЛАВА XXX.

   Представьте себѣ огромный, старинный домъ изъ сѣраго камня, покрытый красной черепицей, съ круглой башней въ одномъ концѣ, украшенной флюгеромъ въ видѣ пѣтуха. Со всѣхъ сторонъ окружаетъ его тѣнистая листва: спереди развѣсистый кедръ и шотландскія сосны съ обнаженными корнями, а сзади густые кустарники, свѣсившіеся надъ прудомъ, гдѣ плескается домашняя птица; далѣе простирается громадный лугъ, окаймленный старыми деревьями и каменными сторожками, походившими на маленькія тюрьмы. За предѣлами этого парка вся окрестная страна, нѣкогда тѣшившая глазъ сельской красотой, представляетъ безконечный рядъ угольныхъ копей, населенныхъ черными людьми, похожими на чертей въ шляпахъ съ воткнутыми въ тульи свѣчами, что особенно возбуждало страхъ четырехъ хорошенькихъ дѣтокъ м-съ Глашеръ, жившей тутъ въ Гадсмирѣ болѣе трехъ лѣтъ. Въ ноябрѣ, когда клумбы въ саду не пестрятъ цвѣтами, деревья потеряли свою роскошную листву и прудъ смотритъ мрачно, непривѣтливо, Гадсмиръ вполнѣ соотвѣтствовалъ чернымъ дорогамъ и чернымъ ямамъ, придававшимъ всей странѣ траурный видъ. Впрочемъ, м-съ Глашеръ не обращала на это вниманія, и это уединенное мѣстечко даже нравилось ей при теперешнихъ ея обстоятельствахъ. Разъѣзжая съ дѣтьми въ фаэтонѣ, запряженномъ парой лошадей, она не боялась встрѣтить тутъ аристократовъ. въ роскошныхъ экипажахъ, въ церкви ей не приходилось избѣгать любопытныхъ взглядовъ, такъ-какъ пасторъ и его жена или не знали ея исторіи, или не обнаруживали своего неодобренія, открыто признавая въ ней только вдову, арендовавшую Гадсмиръ. Вообще имя Грандкорта не имѣло никакого значенія въ округѣ, особенно въ сравненіи съ именами Флетчера и Гокоша, завѣдывавшихъ угольными копями.
   Ровно десять лѣтъ тому назадъ бѣгство прелестной жены ирландскаго офицера съ молодымъ Грандкортомъ и послѣдовавшая затѣмъ дуэль надѣлали много шуму въ обществѣ. Если кто-нибудь теперь и вспоминалъ объ этой исторіи, то выражалъ только недоумѣніе, куда дѣвалась м-съ Глашеръ, которая впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ жила съ Грандкортомъ заграницей, поражая всѣхъ своей красотой и блескомъ. Было очень естественно и даже похвально въ глазахъ свѣта, что Грандкортъ, наконецъ, высвободился изъ ея сѣтей. Что-же касается до нея, то женщина, бросившая мужа и ребенка, должна была, конечно, со временемъ пасть еще ниже. Никто теперь не говорилъ о м-съ Глашеръ, подобно тому, какъ никто не вспоминалъ о бѣдной жертвѣ убійства, совершеннаго десять лѣтъ тому назадъ. Она была погибшимъ судномъ, для розысканія котораго никто не думалъ посылать экспедиціи; напротивъ, Грандкортъ, какъ годный къ плаванію корабль, мирно стоялъ въ гавани съ развѣвающимися флагами.
   Но, въ сущности, онъ никогда не освобождался отъ сѣтей м-съ Глашеръ. Любовь къ ней была самой сильной и продолжительной страстью въ его жизни, и, хотя теперь она уже давно умерла, но оставила послѣ себя такой глубокій слѣдъ, что послѣ смерти ея мужа три года тому назадъ, онъ даже подумалъ, не жениться-ли на ней, согласно обѣщанію, данному имъ въ первое время ихъ любви когда Грандкортъ предлагалъ даже большую сумму за разводъ.
   Годы произвели въ чувствахъ м-съ Глашеръ совершенно противоположную перемѣну. Сначала она была очень равнодушна къ мысли о бракѣ. Ей было совершенно достаточно того, что она освободилась отъ непріятнаго мужа и вела блестящую жизнь съ молодымъ, красивымъ, богатымъ и влюбленнымъ въ нее человѣкомъ. Она была страстная, пламенная женщина, любившая, чтобъ за нею ухаживали, и выведенная изъ терпѣнія пятилѣтней супружеской тираніей. Двусмысленное положеніе не мучило ее, и она не завидовала несчастной долѣ обманутой жены. Сначала въ ея веселой жизни было одно мрачное пятно: брошенный ребенокъ; но черезъ два года онъ умеръ и новыя дѣти мало-по-малу изгладили память о немъ. Однако, годы не только измѣнили очертанія шеи и щекъ м-съ Глашеръ, но и внушили ей непреодолимое желаніе выйдти замужъ за Грандкорта. Для себя она не боялась своего двусмысленнаго положенія, но оно непріятно отражалось на ея дѣтяхъ, которыхъ она любила горячо и преданно, какъ-бы находя въ этой любви себѣ оправданіе. Если-бъ Грандкортъ женился на ней, то ея дѣти не потерпѣли-бы отъ ея прошлой жизни: они увидали-бы свою мать окруженною почестями и заняли-бы въ свѣтѣ принадлежащее имъ мѣсто, а старшій сынъ сдѣлался-бы наслѣдникомъ отца. Ея любовь мало-по малу перешла въ эту жажду получить титулъ жены, и она не ожидала отъ свадьбы другого счастья, какъ удовлетворенія своей материнской любви и гордости. Для достиженія этого результата она готова была терпѣливо перенести все, и, зная упорную натуру Грандкорта, невыносившаго мольбы, она не приставала къ нему съ просьбами на ней жениться. Но это насилованіе своихъ чувствъ дорого стоило страстной женщинѣ, и въ сердцѣ ея накопилась сильная горечь. Въ матеріальномъ отношеніи она совершенно зависѣла отъ Грандкорта, который не назначилъ ей опредѣленнаго содержанія, хотя былъ очень щедръ; она-же, имѣя въ виду его обѣщаніе жениться, не настаивала ни на какомъ иномъ способѣ обезпеченія ея судьбы. Онъ рѣшительно объявилъ, что не назначитъ ей никакой постоянной суммы иначе, какъ въ завѣщаніи, и м-съ Глашеръ часто думала, что, если ей и не удастся выйдти замужъ за Грандкорта, то онъ могъ не имѣть законнаго сына и тогда, во всякомъ случаѣ, ея бѣдный мальчикъ, очень походившій на отца, получитъ большую часть его состоянія.
   Однако ея бракъ съ Грандкортомъ вовсе не представлялся невозможностью, и даже Лушъ выражалъ готовность держать пари, что въ-концѣ-концовъ она одержитъ побѣду. Когда Грандкортъ обнаружилъ нѣкоторое желаніе воспользоваться своимъ пребываніемъ въ Дипло для ухаживанія за м-съ Аропоинтъ, Лушъ подумалъ было, что дѣло м-съ Глашеръ проиграно, но вскорѣ на сцену явилась Гвендолина, и м-съ Глашеръ со страстью и пламенной энергіей ухватилась за мысль Луша устранить эту новую опасность, создавъ въ головѣ молодой дѣвушки нравственную преграду къ ея свадьбѣ. Послѣ своего разговора съ Гвендолиной она узнала черезъ Луша объ ея отъѣздѣ и вѣроятномъ прекращеніи всякой опасности съ этой стороны, но ей ничего не было извѣстно о возобновленіи этой опасности и объ окончательномъ рѣшеніи Грандкорта жениться на Гвендолинѣ. Она нѣсколько разъ писала ему, но онъ болѣе обыкновеннаго медлилъ отвѣтомъ, и она думала, что онъ самъ намѣревался пріѣхать въ Гадсмиръ, утѣшая себя надеждой, что, оскорбленный неудачной любовью, онъ легко вернется къ своему старому намѣренію жениться на ней.
   Отправляясь въ Гадсмиръ, Грандкортъ имѣлъ двѣ цѣли: объявить ей лично о предстоящей женитьбѣ, чтобъ разомъ покончить это дѣло, и взять у нея брилліанты его матери, которые онъ уже давно далъ ей на храненіе. Эти брилліанты не были особенно крупны, но все-же стоили нѣсколько тысячъ, и Грандкортъ, естественно, хотѣлъ ихъ видѣть на своей будущей женѣ. Онъ еще прежде нѣсколько разъ спрашивалъ ихъ у Лидіи подъ предлогомъ, что ихъ надо для безопасности положить въ банкъ, но она постоянно отказывала, ссылаясь на совершенную ихъ безопасность въ ея рукахъ, и, наконецъ, сказала: "Если вы женитесь на другой, то я передамъ ей ваши брилліанты". Въ то время Грандкортъ не имѣлъ причины очень настаивать на этомъ, а обычныя его стремленія выказывать свою власть, приводя окружающихъ его въ отчаяніе или возбуждая въ нихъ злобу, которую они не смѣли выразить, никогда не проявлялись въ отношеніи къ м-съ Глашеръ. Быть можетъ, несчастное положеніе этой женщины, всецѣло зависѣвшей отъ него, достаточно удовлетворяло его страсти повелѣвать, или его удерживалъ остатокъ ея прежняго вліянія надъ нимъ, но теперь жажда новаго ощущенія вполнѣ имъ овладѣла и онъ рѣшился пожертвовать ему всѣмъ, что еще оставалось отъ прошлаго.
   М-съ Глашеръ сидѣла въ комнатѣ, гдѣ она обыкновенно проводила утро со своими дѣтьми. Большое четырехугольное окно выходило на широкую, песчаную дорогу и на зеленый лужокъ, незамѣтно спускавшійся къ ручейку, который извивался до пруда. На старинномъ, дубовомъ столѣ, кожаныхъ креслахъ и низенькой шифоньеркѣ изъ чернаго дерева разбросаны были дѣтскія платья, игрушки и книги, на которыя, снисходительно улыбаясь, смотрѣла со стѣны почтенная дама. Дѣти были всѣ въ сборѣ. Три дѣвочки сидѣли вокругъ матери у окна и казались миніатюрными портретами м-съ Глашеръ: черноокія брюнетки съ нѣжными чертами и яркимъ румянцемъ на щекахъ. Мальчикъ игралъ въ нѣкоторомъ разстояніи на коврѣ съ цѣлой коллекціей звѣрей изъ ноева ковчега, которыми онъ командовалъ повелительнымъ тономъ, убѣждаясь отъ времени до времени зубами въ прочности ихъ шкуры. Старшая дѣвочка, Жозефина, девяти лѣтъ, брала урокъ французскаго языка, а остальныя, съ куклами въ рукахъ сидѣли такъ смирно, что походили на статуэтки. М-съ Глашеръ была одѣта очень изящно, такъ-какъ она ожидала теперь Грандкорта каждый день. Ея лицо, несмотря на поблекшія черты, все еще поражало своимъ прекраснымъ профилемъ, рельефно выдѣлявшемся въ бархатномъ платьѣ темно-бронзоваго цвѣта и массивномъ золотомъ ожерельѣ, которое самъ Грандкортъ надѣлъ на ея лебединую шею много лѣтъ тому назадъ. Она, впрочемъ, уже не находила большого удовольствія въ туалетѣ, и, смотря на себя въ зеркало, только думала: "какъ я перемѣнилась". Но дѣти такъ-же пламенно цѣловали ея блѣдныя, впалыя щеки, какъ если-бъ онѣ сіяли блескомъ молодости, и ей этого было довольно. Давно уже любовь къ нимъ была единственной ея цѣлью въ жизни.
   -- Подожди, дитя мое!-- промолвила она вдругъ, взглянувъ въ окно и прислушиваясь.-- Кажется, кто-то ѣдетъ.
   -- Это мельникъ съ моимъ осломъ, мама!-- воскликнулъ маленькій Генлей, вскакивая съ пола.
   Не получивъ отвѣта, онъ подошелъ къ матери и повторилъ то-же самое съ дѣтскимъ нетерпѣніемъ. Въ эту минуту дверь отворилась и слуга доложилъ:
   -- М-ръ Грандкортъ.
   М-съ Глашеръ встала съ нѣкоторымъ смущеніемъ; Гелней отвернулся отъ гостя, видимо разочарованный, что это не былъ мельникъ, а маленькія дѣвочки застѣнчиво подняли на него свои черные глазки. Никто изъ дѣтей не любилъ "мамина друга", и, когда Грандкортъ, пожавъ руку Лидіи, погладилъ по головкѣ Генлея, то этотъ непочтительный ребенокъ сталъ отбиваться кулаками отъ своего невѣдомаго отца. Дѣвочки смиренно перенесли его поцѣлуи, но всѣ были несказанно довольны, когда ихъ отправили въ садъ поиграть съ собаками.
   -- Откуда вы пріхали?-- спросила м-съ Глашеръ, когда Грандкортъ положилъ шляпу на столъ.
   -- Изъ Дипло,-- отвѣтилъ онъ медленно, садясь прямо противъ нея, но она тотчасъ замѣтила, что его взглядъ былъ невнимателенъ и равнодушенъ.
   -- Вы устали?
   -- Нѣтъ, я отдохнулъ на станціи, выпилъ кофе и покурилъ. Путешествія по желѣзной дорогѣ ужасно скучны.
   Сказавъ это, Грандкортъ вынулъ изъ кармана платокъ, отеръ имъ лицо и, снова спрятавъ, устремилъ глаза на свои безукоризненно лоснившіеся сапоги, словно передъ нимъ былъ незнакомый человѣкъ, а не любимая имъ нѣкогда женщина, которая съ замираніемъ сердца ожидала отъ его словъ жизни или смерти. Впрочемъ, онъ въ дѣйствительности думалъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ о результатѣ этого свиданія; но волненіе упрямаго, привыкшаго повелѣвать человѣка, конечно, разнилось отъ волненія женщины, вполнѣ сознававшей свою зависимость.
   -- Я ждала васъ,-- продолжала м-съ Глашеръ со своей обычной живостью и энергіей;-- я уже давно не имѣла отъ васъ никакихъ извѣстій. Вѣроятно, въ Дипло время кажется не такимъ безконечнымъ, какъ въ Гадсмирѣ.
   -- Да,-- процѣдилъ Грандкортъ;-- но вѣдь вы аккуратно получали деньги.
   -- Конечно,-- отвѣтила м-съ Глашеръ рѣзко и съ замѣтнымъ нетерпѣніемъ.
   Ей казалось, что въ этотъ пріѣздъ Грандкортъ обращалъ на нее и на дѣтей меньше вниманія, чѣмъ прежде.
   -- Да,-- прибавилъ онъ, не смотря на Лидію и медленно проводя рукою по своимъ бакенбардамъ,-- время для меня дѣйствительно летитъ очень быстро теперь, хотя оно прежде и казалось мнѣ безконечнымъ. Вы знаете, что со мною случилось много новаго?
   Съ этими словами онъ впервые взглянулъ ей прямо въ глаза.
   -- Я знаю!-- произнесла рѣзко м-съ Глашеръ.
   -- Да, вамъ извѣстно, что я собираюсь жениться. Вы видѣли миссъ Гарлетъ.
   -- Она вамъ сказала?
   Щеки м-съ Глашеръ поблѣднѣли болѣе прежняго, быть можетъ, оттого, что глаза ея дико сверкали.
   -- Нѣтъ, мнѣ сказалъ Лушъ,-- отвѣтилъ Грандкортъ тѣмъ-же медленнымъ, равнодушнымъ тономъ.
   Каждое его слово казалось несчастной женщинѣ подготовленіемъ къ той пыткѣ, которой ей не суждено было избѣгнуть.
   -- Боже милостивый! Скажите прямо, что вы на ней женитесь!-- воскликнула она, дрогнувъ всѣмъ тѣломъ.
   -- Да, но вѣдь это должно было рано или поздно случиться, Лидія,-- продолжалъ онъ.
   Пытка началась, медленная, жестокая...
   -- Вы не всегда такъ думали.
   -- Можетъ быть, но теперь думаю именно такъ.
   Въ этихъ немногихъ словахъ м-съ Глашеръ ясно слышала свой смертный приговоръ. Всякое сопротивленіе съ ея стороны было немыслимо; просить, умолять было все равно, что стараться ея тонкими, нѣжными пальцами отворить запертую желѣзную дверь. Она не сказала ни слова, не проронила ни слезинки. Всѣмъ ея существомъ овладѣло холодное, безпомощное отчаяніе. Наконецъ, она безсознательно встала, и, подойдя къ окну, прижалась пылающимъ лбомъ къ холодному стеклу. Дѣти, игравшія невдалекѣ на дорожкѣ, увидавъ лицо матери, подумали, что она ихъ зоветъ, и бросились къ ней съ веселымъ смѣхомъ. Она вздрогнула и съ какимъ-то ужасомъ отогнала ихъ отъ себя; потомъ, какъ-бы утомленная этимъ усиліемъ, опустилась въ первое попавшееся кресло.
   Между тѣмъ, Грандкортъ также всталъ и прислонился къ камину. Его очень сердила эта сцена, тѣмъ болѣе, что онъ не могъ избѣгнуть ея, а долженъ былъ довести ее до конца, чтобъ спасти себя въ будущемъ отъ подобныхъ непріятностей.
   -- Все это для васъ не важно,-- произнесла, наконецъ, съ горечью м-съ Глашеръ;-- я и дѣти вамъ только помѣха. Вы думаете теперь, какъ-бы поскорѣе вернуться къ миссъ Гарлетъ.
   -- Не дѣлайте себѣ и мнѣ излишнихъ непріятностей, Лидія. Зачѣмъ убиваться изъ-за того, чему нельзя помочь? Зачѣмъ меня терзать понапрасну своимъ отчаяніемъ? Я нарочно пріѣхалъ самъ, чтобъ объявить вамъ объ этомъ и лично удостовѣрить, что вы съ дѣтьми по-прежнему останетесь обезпечены. Вотъ и все.
   Наступило молчаніе. Она не смѣла отвѣчать, но въ сердцѣ этой энергичной, пламенной, женщины, думавшей только о благѣ своихъ дѣтей, бушевали дикія страсти. Она желала теперь только одного: чтобъ этотъ бракъ сдѣлалъ несчастными вмѣстѣ съ нею также ея соперницу и Грандкорта.
   -- Вамъ будетъ лучше,-- продолжалъ онъ;-- пока вы можете жить здѣсь, а потомъ я переведу на ваше имя значительную сумму и тогда поѣзжайте, куда хотите. Вамъ не на что жаловаться. Что-бы ни случилось, вы всегда будете обезпечены. Я не могъ васъ заранѣе предупредить, потому что все это случилось очень быстро.
   Грандкортъ замолчалъ. Онъ не ожидалъ, чтобъ Лидія его поблагодарила, но все-же считалъ, что она должна быть довольна. Однако, видя ея безмолвіе, онъ продолжалъ.
   -- Я никогда не давалъ вамъ повода опасаться моей скупости. Для меня проклятыя деньги не имѣютъ никакой цѣны.
   -- Если-бѣ деньги были вамъ дороги, то, вѣрно, вы не давали-бы ихъ намъ,-- отвѣтила Лидія съ ядовитой ироніей.
   -- Это дьявольски несправедливо,-- сказалъ Грандкортъ, понижая голосъ,-- и я вамъ совѣтую не говорить болѣе подобныхъ вещей.
   -- Что-жъ, вы меня за это накажете, пустивъ по міру моихъ дѣтей?
   -- Кто вамъ это говоритъ?-- промолвилъ Грандкортъ еще тише;-- но совѣтую вамъ не употреблять такихъ словъ, въ которыхъ послѣ вы сами раскаетесь.
   -- Я привыкла къ раскаянію,-- съ горечью отвѣтила м-съ Глашеръ;-- но и вы, можетъ быть, раскаетесь. Вы уже раскаялись въ своей любви ко мнѣ.
   -- Всѣ эти слова только помѣшаютъ намъ встрѣчаться впредь, а есть-ли у васъ кто-нибудь на свѣтѣ, кромѣ меня?
   -- Правда.
   Она произнесла это слово съ какимъ-то сердечнымъ воплемъ, но въ ту-же минуту въ ея сердцѣ блеснула мысль, что онъ, вѣроятно, не найдетъ воображаемаго счастья съ другой, а, испытавъ горе, возвратится къ ней, чтобъ вкусить хоть сладость воспоминанія о томъ времени, когда онъ былъ молодъ и счастливъ. Но нѣтъ: ему улыбалась жизнь, а страдать приходилось ей одной.
   На этомъ окончился непріятный разговоръ. Грандкортъ долженъ былъ остаться въ Гадсмирѣ до вечера, такъ-какъ ранѣе не было поѣзда и ему нужно было переговорить съ Лидіей о второй цѣли своей поѣздки. Но этотъ разговоръ, какъ новую операцію, необходимо было отложить, чтобъ дать паціенту отдохнуть. Такимъ образомъ, ему пришлось провести нѣсколько часовъ и, отобѣдать съ м-съ Глашеръ; оба они чувствовали свое неловкое положеніе, и только Лидія находила нѣкоторое утѣшеніе въ красотѣ своихъ дѣтей, что, по ея мнѣнію, должно было возбудить въ Грандкортѣ укоры совѣсти. Онъ-же велъ себя совершенно прилично, игралъ съ маленькой Антоніей и даже снискалъ расположеніе Генлея обѣщаніемъ подарить ему прекрасное сѣдло съ уздечкою; только старшія двѣ дѣвочки чуждались его, несмотря на болѣе близкое съ нимъ знакомство въ прежніе годы. Между собою онъ и Лидія говорили только при слугахъ, и Грандкортъ въ глубинѣ своего сердца упрекалъ себя, зачѣмъ онъ отдалъ ей семейные брилліанты и теперь долженъ былъ унижаться до просьбы.
   Наконецъ, обѣдъ кончился, и они снова остались одни. Грандкортъ взглянулъ на часы и небрежно произнесъ;
   -- Я хотѣлъ спросить, Лидія: мои брилліанты у васъ?
   -- Да, они у меня,-- отвѣтила она, вставая и рѣшившись не увеличивать гнѣвной выходкой зіяющей между ними бездны, а по возможности спокойно исполнить задуманный ею планъ.
   -- Они здѣсь, дома?
   -- Нѣтъ.
   -- Вы, кажется, мнѣ говорили, что хранили ихъ при себѣ?
   -- Тогда это было такъ, а теперь они въ Дудлейскомъ банкѣ.
   -- Такъ выньте ихъ оттуда; я пришлю за ними.
   -- Нѣтъ, они будутъ доставлены той, для которой вы ихъ назначаете.
   -- Что это значитъ?
   -- Я всегда говорила, что отдамъ брилліанты вашей женѣ, и сдержу слово. Она еще не жена ваша.
   -- Какая глупость!-- воскликнулъ Грандкортъ съ презрѣніемъ.
   Онъ не могъ придти въ себя отъ негодованія, что, благодаря его минутной слабости, Лидія имѣла надъ нимъ власть въ этомъ отношеніи, несмотря на свою полную отъ него зависимость. Она ничего не отвѣтила и онъ, вставъ съ креселъ, прибавилъ:
   -- Брилліанты должны быть мнѣ возвращены до свадьбы.
   -- А когда свадьба?
   -- Десятаго. Нельзя терять времени.
   -- А куда вы поѣдете послѣ свадьбы?
   Онъ ничего не отвѣтилъ и еще болѣе нахмурился.
   -- Вы должны назначить день, когда вы отдадите брилліанты мнѣ или моему посланному,-- сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія.
   -- Нѣтъ, я этого не сдѣлаю. Они будутъ вручены ей. Я сдержу свое слово.
   -- Вы хотите сказать,-- произнесъ Грандкортъ очень тихо,-- что вы не исполните моего желанія?
   -- Да, не исполню,-- отвѣтила м-съ Глашеръ, сверкая глазами.
   Не успѣла она произнести этихъ словъ, какъ уже поняла, что они могли ей повредить и уничтожить все, что было добыто ею долгимъ терпѣніемъ. Но слова были уже сказаны.
   Грандкортъ находился въ самомъ непріятномъ положеніи: онъ не могъ прибѣгнуть къ насилію, которое ни въ какомъ случаѣ не возвратило-бы ему брилліантовъ, а единственная угроза, которая могла на нее подѣйствовать ему претила. Вообще онъ не любилъ не только энергичныхъ мѣръ, но даже рѣзкихъ словъ, и желалъ чтобы всѣ повиновались ему безъ всякихъ усилій съ его стороны. Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ онъ пристально смотрѣлъ на м-съ Глашеръ и потомъ промолвилъ.
   -- Чертовскія идіотки эти женщины!
   -- Отчего вы не хотите сказать мнѣ, куда вы поѣдете послѣ свадьбы? Я могу вѣдь присутствовать на свадьбѣ и, такимъ образомъ, узнать, куда вы поѣдете,-- сказала Лидія, не гнушаясь единственной, опасной для Грандкорта угрозой.
   -- Конечно, вы можете разыграть роль сумасшедшей,-- отвѣтилъ Грандкортъ съ презрѣніемъ,-- и, вы, вѣроятно, не думаете о послѣдствіяхъ и обо всемъ, чѣмъ вы мнѣ обязаны.
   Онъ чувствовалъ теперь къ этой женщинѣ такое отвращеніе, какого еще никогда не испытывалъ. Онъ не могъ не сознаться, что она была въ состояніи сдѣлать ему много непріятностей и онъ самъ легкомысленно далъ ей къ этому поводъ. Его гордость сильно страдала и впродолженіи нѣсколькихъ минутъ онъ молчалъ, обдумывая, какъ лучше поступить. Наконецъ, онъ рѣшился прибѣгнуть къ часто употреблявшемуся имъ способу повліять на ея прямую, цѣльную натуру. Какъ выражался сэръ Гюго, Грандкортъ умѣлъ разыгрывать игру. Онъ болѣе не произнесъ ни слова, посмотрѣлъ на часы, позвонилъ и приказалъ заложить экипажъ, въ которомъ онъ пріѣхалъ. Послѣ ухода слуги онъ пересѣлъ на кресло въ другомъ углу комнаты и продолжалъ молчать, какъ-бы ожидая, что Лидія первая заговоритъ и подойдетъ къ нему.
   А въ душѣ покинутой женщины, между тѣмъ, происходила сильная борьба. Она предвидѣла, что Грандкортъ уѣдетъ, не сказавъ ни слова, не взглянувъ даже на нее и оставивъ ее въ недоумѣніи, принесла-ли она вредъ своимъ дѣтямъ и себѣ своей горячностью. Но, несмотря на это, она не хотѣла отказаться отъ сладостной мести. Если-бъ она не была-бы матерью, то принесла-бы все въ жертву этому справедливому, по ея мнѣнію, чувству. Но теперь она должна была удовлетворить обоимъ враждующимъ стремленіямъ.
   -- Зачѣмъ намъ разставаться врагами, Генлей?-- сказала она;-- я вѣдь прошу немногаго. Если-бъ я отказывалась возвратить вамъ вашу собственность, то вы могли-бы меня дѣйствительно возненавидѣть, но я прошу теперь только объяснить мнѣ, куда вы поѣдете послѣ свадьбы, а я уже приму мѣры, чтобъ брилліанты были доставлены ей безъ всякаго скандала, слышите -- безъ всякаго скандала.
   -- Подобные безумные капризы дѣлаютъ женщину отвратительной,-- отвѣтилъ Грандкортъ;-- но къ чему говорить съ сумасшедшей?
   -- Да, я глупа... Одиночество притупило мой умъ; будьте все-таки снисходительны,-- произнесла м-съ Глашеръ и вдругъ истерически, зарыдала;-- если вы сдѣлаете мнѣ одну эту уступку, то я буду очень смиренна и никогда не причиню вамъ никакихъ непріятностей.
   Этотъ дѣтскій капризъ и слезы, совершенно несоотвѣтствовавшія ея обыкновенному поведенію, всегда отличавшемуся большимъ достоинствомъ, очень изумили Грандкорта. Но она теперь казалась болѣе склонной къ примиренію, и потому онъ, подойдя къ ней, сказалъ тихимъ, но повелительнымъ голосомъ:
   -- Успокойтесь и выслушайте меня. Я никогда вамъ не прощу, если вы вторично ее увидите и сдѣлаете сцену.
   Осушивъ слезы и собравшись нѣсколько съ силами, м-съ Глашеръ сказала:
   -- Даю вамъ слово, что я не сдѣлаю ничего непріятнаго, если вы позволите мнѣ поступить по моему желанію. Я никогда не нарушала даннаго вамъ слова, а вы можете-ли про себя сказать то-же самое? Отдавая мнѣ брилліанты, вы не думали жениться на другой. Все-же я согласна вамъ ихъ возвратить и не упрекаю васъ, а только прошу: позвольте мнѣ поступить по своему. Кажется, я приняла ваше объясненіе хорошо? Вы меня лишаете всего, и, когда я прошу такой ничтожной милости, то вы и въ этомъ мнѣ отказываете. Но я хочу этого и поставлю на своемъ.
   Грандкортъ видѣлъ, что онъ имѣетъ дѣло почти со сумасшедшей и могъ восторжествовать только сдѣлавъ уступку. Поэтому, когда слуга, объявилъ, что экипажъ готовъ, онъ сказалъ, насупивъ брови:
   -- Мы поѣдемъ въ Райландсъ.
   -- Брилліанты будутъ ей доставлены туда,-- отвѣтила рѣшительно м-съ Глашеръ.
   -- Хорошо, я уѣзжаю.
   Онъ даже не хотѣлъ пожать ея руки,-- такъ сильно она его оскорбила; но, поставивъ на своемъ, она готова была унизиться передъ нимъ ради дѣтей.
   -- Простите меня, я никогда не буду болѣе васъ сердить,-- произнесла она, бросая на него умоляющій взглядъ, хотя въ глубинѣ своей души она сознавала, что не ей слѣдовало просить прощенья, а ему.
   -- Сдержите свое слово,-- сказалъ Грандкортъ:-- вы своей безумной выходкой причинили мнѣ много горечи.
   -- Бѣдный!-- произнесла Лидія съ саркастической улыбкой, но въ ту же минуту съ обычной перемѣнчивостью своей натуры рѣшилась нѣжными ласками примирить его съ собою.
   Она положила ему руку на плечо, и онъ ее не отстранилъ: она такъ его напугала, что онъ теперь съ удовольствіемъ видѣлъ, что она покорно возвращается къ своему прежнему, зависимому положенію.
   -- Закурите сигару,-- сказала она, вынимая портъ-сигаръ изъ внутренняго кармана его сюртука.
   Среди подобныхъ выраженій обоюднаго страха другъ къ другу они разстались. Грандкортъ вынесъ изъ этого свиданія гнетущее впечатлѣніе, что его власть надъ окружающими лицами не была полной и неограниченной.
  

ГЛАВА XXXI.

   Въ день свадьбы Гвендолины и Грандкорта погода была свѣтлая, ясная, и, хотя солнце свѣтило довольно ярко, но легкій морозъ сморщилъ листья. Вѣнчальный поѣздъ представлялъ живописную картину и половина Пеникота вышла на дорогу, которая вела въ церковь. Церковную службу совершалъ пасторъ, старый товарищъ Гаскойна, а онъ самъ исполнялъ должность посаженаго отца, къ наибольшему торжеству церемоніи. Только лица м-съ Давило и Анны не соотвѣтствовали общему радостному тону своимъ грустнымъ выраженіемъ. У м-съ Давило глаза были совершенно красны, какъ-будто она проплакала всю ночь, и никого не удивляло, что, несмотря на блестящій бракъ дочери, она горевала о разлукѣ со своимъ любимымъ дѣтищемъ. Менѣе была понятна причина грустнаго настроенія Анны, особенно въ виду того эфекта, который она производила въ нарядномъ костюмѣ подруги невѣсты. Все остальное общество сіяло радостью и, болѣе всѣхъ, сама невѣста. Никода ея осанка, вполнѣ достойная, по общему мнѣнію, ея новаго высокаго положенія, не была такъ величественна, никогда ея каріе глаза не сверкали такъ ярко, какъ въ этотъ день. Конечно, этотъ блескъ могъ происходить отъ горестнаго волненія или страданія, но въ это памятное утро она не чувствовала ни горя, ни страданія; она теперь находилась почти въ томъ-же напряженномъ, восторженномъ состояніи, въ которомъ она находилась, когда, сидя за игорнымъ столомъ, увидала въ первый разъ Деронду. Это чувство теперь было не чуждо радости: душевное безпокойство, возбужденное въ послѣднее время проснувшейся въ ней совѣстью, было заглушено самодовольнымъ сознаніемъ удовлетвореннаго тщеславія. Она не раскаявалась въ бракѣ съ Грандкортомъ и предавалась вполнѣ упоенію блестящей обстановки, среди которой она играла первую роль. Всѣ смутные образы и мысли, мучившіе ее до сихъ поръ -- преступность ея поступка, предчувствіе страшной кары, отчаяніе несчастной м-съ Глашеръ, вѣроятное осужденіе Деронды ея брака и, особенно, сознаніе, что дѣнь, связывавшій ее съ Грандкортомъ, на всегда сковала ее по рукамъ и ногамъ -- совершенно стушевались передъ одуряющимъ, восторженнымъ сознаніемъ, что она стоитъ у игорнаго стола жизни и въ виду многочисленныхъ, устремленныхъ на нее глазъ, ставитъ на карту все, рискуя или выиграть блестящій кушъ, или проиграться въ пухъ. Однако-жъ, въ это утро она не допускала даже мысли о проигрышѣ; она была увѣрена, что бракъ, которымъ очень многія женщины не умѣютъ пользоваться, дастъ ей новую силу и возможность повелѣвать всѣмъ и всѣми. Бѣдная Гвендолина! ее всегда упрекали за слишкомъ практичный взглядъ на жизнь, а она съ гордо поднятой головой и величественной, осанкой витала среди иллюзій и грезъ, хотя въ глубинѣ ея сердца гнѣздилось полусознаніе, что ее опьяняло это неожиданное торжество.
   -- Слава-богу, голубушка, все обошлось прекрасно,-- сказала м-съ Давило, помогая Гвендолинѣ снять вѣнчальное платье и замѣнить его дорожнымъ костюмомъ.
   -- Вы сказали-бы то же самое, если-бъ я поступила къ м-съ Момпертъ, милая мама,-- отвѣтила Гвендолина, ласкаясь къ матери.-- Вотъ я и м-съ Грандкортъ. Вы должны быть рады: вѣдь вы едва не умерли отъ горя при мысли, что мнѣ не бывать м-съ Грандкортъ.
   -- Тише, тише, дитя мое,-- произнесла м-съ Давило почти шопотомъ;-- я, конечно, очень счастлива, но не могу не жалѣть о нашей разлукѣ. Впрочемъ, я все перенесу съ радостью, если ты только будешь счастлива.
   -- Нѣтъ, мама,-- отвѣтила Гвендолина съ улыбкой,-- вы не можете ничего переносить радостно, а непремѣнно плачете обо всемъ. Вы готовы горевать о томъ, что я буду жить въ роскоши и удовольствіяхъ, что у меня будутъ блестящій домъ, лошади, брилліанты, что я буду леди и стану ѣздить ко двору, все-же продолжая васъ любить болѣе всѣхъ на свѣтѣ.
   -- Я нисколько не буду ревновать тебя, мое сокровище, если мужъ займетъ первое мѣсто въ твоемъ сердцѣ, а онъ, конечно, имѣетъ право на это разсчитывать.
   -- Плохой разсчетъ,-- промолвила Гвендолина, качая головой;-- впрочемъ, я не намѣрена съ нимъ дурно обходиться, если онъ этого не заслужитъ. А жаль, мама, что вы не поѣдете со мной,-- прибавила она дрожащимъ голосомъ.
   На глазахъ ея показались слезы, которыя только увеличили ея прелесть при прощаніи.
   Гаскойнъ проводилъ ее до экипажа и, пожелавъ счастливаго пути, вернулся къ м-съ Давило, которой сказалъ торжественно:
   -- Мы должны быть благодарны судьбѣ, Фани. Гвендолина очутилась въ такомъ блестящемъ положеніи, на какое я не смѣлъ разсчитывать. Вы -- счастливѣйшая изъ матерей, тѣмъ болѣе, что, очевидно, Грандкортъ женился на вашей дочери только ради нея самой.
   До Райландса молодымъ надо было проѣхать по желѣзной дорогѣ около пятидесяти миль и уже въ сумерки они остановились передъ большимъ бѣлымъ домомъ съ изящной террасой, окруженной громаднымъ паркомъ. Во всю дорогу Гвендолина была очень весела и безъ умолку болтала, повидимому, не признавая никакой перемѣны въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ; но было замѣтно, что она находилась въ большомъ волненіи, которое еще болѣе увеличилось при проѣздѣ черезъ паркъ. Неужели всѣ ея новыя мечты исполнились, она стала важной особой и все, что она видѣла передъ собою, принадлежало ей? Но, быть можетъ, сердце трепетало и отъ смутнаго чувства страха за невѣдомое будущее. Какъ-бы то ни было, она вдругъ умолкла, когда Грандкортъ сказалъ: "Вотъ мы и дома", и въ первый разъ поцѣловалъ ее въ губы; она почти не почувствовала этой ласки. Послѣ напряженнаго волненія, она точно онѣмѣла.
   Весь домъ горѣлъ огнями; вездѣ было тепло, уютно, роскошно. Доведя Гвендолину по небольшому корридору до двери, которая вела во внутреннія комнаты, Грандкортъ сказалъ:
   -- Это наше гнѣздо. Вы, вѣрно, захотите отдохнуть. Мы будемъ рано обѣдать.
   Съ этими словами онъ поцѣловалъ ея руку и удалился болѣе влюбленный, чѣмъ ожидалъ.
   Гвендолина сняла шляпку и пальто и бросилась въ кресло у камина.
   -- Вотъ посылка, которую мнѣ приказали передать вамъ лично, наединѣ,-- сказала старая экономка, послѣдовавшая за своей новой госпожей.-- Человѣкъ, привезшій ее, сказалъ что это подарокъ отъ м-ра Грандкорта.
   Гвендолина подумала, что это, вѣрно, брилліанты, которые ей обѣщалъ Грандкортъ, и поспѣшно развернула посылку. Дѣйствительно, въ ней былъ футляръ съ брилліантами, но открывъ его, она увидала прежде всего записку почеркъ которой ей былъ знакомъ; она задрожала всѣмъ тѣломъ и прочла слѣдующее:
   "Эти брилліанты были нѣкогда даны въ знакъ пламенной любви Лидіи Глашеръ, а теперь она присылаетъ ихъ вамъ. Вы нарушили данное слово съ цѣлью овладѣть тѣмъ, что принадлежало ей. Быть можетъ, вы надѣетесь быть счастливой, какъ она была нѣкогда, и имѣть прелестныхъ дѣтей, которыя лишатъ наслѣдія ея дѣтей. Господь слишкомъ справедливъ, чтобъ допустить до этого. Сердце человѣка, за котораго вы вышли, давно умерло. Его юная любовь принадлежала мнѣ и вы не можете у меня отнять ее. Любовь эта умерла, но я -- могила и вашему счастью. Я предупреждала васъ. Вы захотѣли нанести мнѣ и моимъ дѣтямъ неизгладимый ударъ. Онъ въ-концѣ-концовъ женился-бы на мнѣ, если-бъ вы не нарушили своего слова. Будьте увѣрены, что васъ постигнетъ страшное возмездіе, и я желаю этого отъ всей души. Можетъ быть, вы покажете ему это письмо, чтобъ окончательно погубить меня и моихъ дѣтей.
   Но неужели вы захотите, чтобъ вашъ мужъ видѣлъ на васъ эти брилліанты и постоянно напоминалъ вамъ мои слова? Найдетъ-ли онъ, что вы имѣете право жаловаться, когда вы согласились на его предложеніе, зная все? Преднамѣренное зло, которое вы мнѣ причинили, послужитъ вамъ вѣчнымъ проклятіемъ".
   Гвендолина безсознательно прочла нѣсколько разъ роковое письмо, потомъ быстро бросила его въ каминъ, гдѣ пламя немедленно превратило его въ пепелъ. При этомъ она случайно уронила на полъ футляръ и брилліанты разсыпались. Она на это не обратила никакого вниманія и долго сидѣла въ креслѣ, безпомощная, безнадежная, съ дрожащими губами и руками. Она ничего не сознавала, кромѣ того, что прочитала въ письмѣ, каждое слово котораго повторяла безсчетное количество разъ.
   Кто-то постучался въ дверь и Грандкортъ вошелъ, чтобы вести Гвендолину къ обѣду. Увидавъ его, она истерически вскрикнула и смертельно поблѣднѣла. Онъ надѣялся, что она встрѣтитъ его съ улыбкой, но передъ нимъ была трепещущая женщина, а на полу возлѣ ея ногъ валялись разбросанные брилліанты.
   Не сошла-ли она съума?
  

ГЛАВА XXXII.

   Вернувшись въ Лондонъ, Деронда передалъ сэру Гюго результатъ своей поѣздки: онъ далъ понять Грандкорту, что послѣдній могъ получить 50,000 ф. ст. за отказъ отъ будущихъ, еще невѣрныхъ благъ; но Грандкортъ не выразилъ опредѣленнаго согласія, но, очевидно, былъ расположенъ къ поддержанію дружескихъ отношеній къ своему родственнику.
   -- А что ты теперь думаешь о его невѣстѣ?-- спросилъ сэръ Гюго.
   -- Я гораздо лучшаго о ней мнѣнія, чѣмъ въ Лейбронѣ,-- отвѣтилъ Деронда; -- рулетка неподходящая для нея среда; она придавала ей какой-то демоническій видъ. Въ Дипло она гораздо женственнѣе и привлекательнѣе, потому что не такъ рѣзка и самоувѣренна. Выраженіе ея глазъ теперь совершенно иное.
   -- Не ухаживай за нею слишкомъ открыто, Данъ,-- замѣтилъ сэръ Гюго съ веселой улыбкой:-- если ты взбѣсишь Грандкорта во время его посѣщенія аббатства на Рождествѣ, ты испортишь мнѣ все дѣло.
   -- Я могу остаться въ городѣ, сэръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Леди Малинджеръ и дѣти не могутъ обойтись безъ тебя. Только пожалуйста не сдѣлай скандала, впрочемъ, если ты можешь вызвать Грандкорта на дуэль и убить его, то для этого стоитъ перенести всякія непріятности.
   -- Кажется, вы никогда не видали, чтобъ я ухаживалъ за женщинами,-- сказалъ Деронда, не находя ничего непріятнаго въ шуткѣ сэра Гюго.
   -- Такъ ли? Ты всегда бросаешь нѣжные взоры на женщинъ и говоришь съ ними по-іезуитски. Ты опасный человѣкъ, нѣчто вродѣ Ловеласа, который не самъ гоняется за Кларисами, а заставляетъ ихъ бѣгать за собою.
   Деронда былъ убѣжденъ, что онъ никогда не ухаживалъ за женщинами, и потому его не на шутку разсердили слова сэра Гюго. Но въ то-же время онъ былъ очень радъ, что баронетъ не зналъ о выкупѣ ожерелья Гвендолины, и рѣшился впередъ быть осторожнѣе, напримѣръ, въ своемъ обращеніи съ Мирой.
   Мистрисъ Мейрикъ не замѣдлила написать Дерондѣ о подробностяхъ пребыванія Миры въ ея домѣ. "Съ каждымъ днемъ привязанность наша къ ней растетъ,-- писала она;-- по утрамъ мы всѣ съ нетерпѣніемъ ждемъ ея появленія среди насъ и наблюдаемъ и прислушиваемся къ ней такъ, какъ будто она упала къ намъ съ другой планеты; я питаю къ ней полное довѣріе и если бы вы видѣли, какъ она довольна и за все благодарна! Она занимается съ моими дочерьми, которыя стараются достать ей еще уроковъ, ибо больше всего ее страшитъ мысль жить на даровыхъ хлѣбахъ, она всей душой рвется къ работѣ. Мабъ говоритъ, что наша жизнь превратилась въ чудную сказку и только боится, что Мира снова превратится въ соловья и улетитъ отъ насъ прочь. У нея великолѣпный голосъ: не громкій и не сильный, но очаровательный и мягкій, какъ думы о прошломъ; такой, именно, голосъ, который по душѣ такимъ старухамъ, какъ я". Мистрисъ Мейрикъ благоразумно при этомъ умолчала, что Эми и Мабъ, сопровождавшія Миру въ синагогу, нашли еврейскую религію гораздо менѣе подходящей ихъ подругѣ, чѣмъ Ревеккѣ изъ романа "Айвенго". Онѣ умолчали объ этомъ изъ деликатности, такъ какъ по опыту знали, что для Миры ея религія слишкомъ священна, чтобы касаться ее слегка, но, спустя нѣкоторое время, Эми, будучи неисправимой реформаторшей, не могла удержаться отъ вопроса:
   -- Простите меня, Мира,-- начала она осторожно,-- не находите ли вы страннымъ, что женщины у васъ сидятъ позади за рѣшеткой, отдѣльно на галлереѣ?
   -- Я никогда объ этомъ не думала,-- съ удивленіемъ отвѣтила Мира.
   -- И вамъ нравится, что мужчины остаются въ шляпахъ?-- въ свою очередь спросила Мабъ, намѣренно касаясь мелочей.
   -- О да, я люблю все то, что привыкла тамъ видѣть съ дѣтства; оно заставляетъ меня вновь переживать тѣ же чувства, а съ ними я ни за что въ мірѣ не хотѣла бы разстаться.
   Послѣ этого всякая критика религіи и ея обрядовъ прекратилась: благороднымъ хозяевамъ казалось это нарушеніемъ гостепріимства. Въ Мирѣ ея вѣра была скорѣе чувствомъ чѣмъ догматомъ.
   -- Мира сама говоритъ, что она плохая еврейка,-- сказала Эми, когда ихъ гостья улеглась спать,-- по всей вѣроятности это у нея пройдетъ; если только она насъ очень полюбитъ и, къ тому же, не найдетъ своей матери, то я увѣрена, что она превратится въ такую же христіанку какъ всѣ. Неправда-ли, странно, что еще теперь исповѣдуютъ еврейскую религію!
   -- О,-- вскричала Мабъ,-- не желала бы я быть такой христіанкой какъ ты. Какъ можетъ такая учительница какъ ты, у которой все валится изъ рукъ, наставлять на путь истинный прекрасную еврейку, безъ единаго пятнышка.
   -- Можетъ быть это и не хорошо съ моей стороны,-- сказала лукавая Кэтъ,-- но я не хотѣла-бы, чтобъ ея мать нашлась, это было бы очень и очень непріятно.
   -- Я этого не думаю -- возразила мистрисъ Мейрикъ,-- мнѣ кажется, что Мира какъ двѣ капли воды похожа на свою мать и какое для той было бы счастье найти свою дочь и еще такую дочь! Но, я полагаю, что чувства матери не должны приниматься въ разсчетъ (при этомъ она бросила укоризненный взглядъ на своихъ дочерей), а развѣ покойная мать болѣе заслуживаетъ уваженія чѣмъ живая?
   -- Да мама, это правда, но мы предпочитаемъ, чтобы вы жили, хотя бы это заставило насъ питать къ вамъ меньшее почтеніе -- отозвалась Кэтъ.
   Не только барышни Мейрикъ, нахватавшіеся лишь верхушекъ знаній, но и самъ Деронда со всей своей мужской ученостью, началъ, благодаря появленію Миры, понимать, что онъ почти ничего не знаетъ ни о современномъ іудаизмѣ, ни о еврейской исторіи.
   Избранный народъ считали какъ бы созданнымъ для блага другихъ и его міросозерцаніе, (все равно каково оно ни было) -- прямой противоположностью того, чѣмъ оно должно было быть. И Деронда, подобно своимъ сосѣдямъ, смотрѣлъ на іудаизмъ какъ на отжившую окаменѣлость, изученіе которой предоставлялось спеціалистамъ, и которая отнюдь не касалась молодого благовоспитаннаго человѣка. Но Мира, своимъ бѣгствомъ отъ отца и поисками матери озарила передъ нимъ ту истину, что іудаизмъ -- это нѣчто животрепещущее, что онъ служитъ единственно постижимымъ идеаломъ міру, и въ увеселительной поѣздкѣ, которую онъ предпринялъ вмѣстѣ съ семействомъ Гюго, глаза его невольно останавливались на зданіяхъ синагогъ и заглавіяхъ книгъ, трактовавшихъ о евреяхъ. Это пробужденіе интереса, это сознаніе, что до сихъ поръ онъ бродилъ въ потемкахъ и только теперь напалъ на настоящую дорогу, что до сихъ поръ былъ профаномъ въ томъ, въ чемъ считалъ себя непогрѣшимымъ,-- все это было прекрасное средство противъ скуки, не мало украсившее для Деронды томительныя, скучныя недѣли.
   Во время того-же путешествія онъ посѣтилъ синагогу во Франкфуртѣ, гдѣ вся компанія остановилась въ пятницу. Разыскивая еврейскую улицу, которую онъ видѣлъ много лѣтъ тому назадъ, онъ представлялъ себѣ ея старые живописные дома, но его умственный взоръ занимали главнымъ образомъ типы ихъ обитателей и, сопоставляя въ умѣ фазы развитія ихъ расы, онъ невольно поддался исторической къ нимъ симпатіи, игравшей немалую роль въ развитіи нѣкоторыхъ чертъ его характера, небезъинтересныхъ для читателя, слѣдящаго за его будущностью. Правда, когда молодой человѣкъ имѣетъ красивую фигуру, воспитаніе джентльмена, приличный доходъ и не эксцентричныя манеры, то не имѣютъ обыкновенія освѣдомляться объ образѣ его мыслей и его вкусахъ. Онъ можетъ занять прекрасное мѣсто на жизненномъ пиру въ качествѣ пріятнаго, умнаго молодого человѣка, безъ всякаго вмѣшательства въ его духовный міръ. Но когда, въ свое время, молодой человѣкъ отраститъ себѣ брюшко и станетъ нѣсколько неряшливъ, но его странности обратятъ на себя вниманіе и хорошо еще, если онѣ не очень будутъ идти въ разрѣзъ съ мнѣніемъ большинства; но читателю, если онъ хочетъ понять послѣдующія событія въ жизни Деронда, важно узнать внутреннюю именно жизнь этого двадцатипятилѣтняго юноши.
   Самая чуткость его впечатлительнаго характера дѣлала Деронду загадочной личностью для его друзей и придавала странную неопредѣленность его чувствамъ. Рано пробудившаяся податливость ко всякому нравственному вліянію и привычка къ отвлеченному мышленію развили въ немъ многостороннюю способность находить въ каждомъ предметѣ привлекательную сторону, что удерживало его отъ рѣшительнаго, твердаго образа дѣйствій. Какъ только онъ вступалъ хоть мысленно съ кѣмъ или чѣмъ-нибудь въ борьбу, онъ, подобно сабинскому воину, находилъ передъ остріемъ своего копья только плоть своей плоти, только то, что онъ любилъ. Его воображеніе до того привыкло видѣть предметы такими, какими они представлялись другимъ, что искренняя, стойкая защита чего-бы то ни было, исключая случаевъ прямого насилія, была для него невозможна. Многостороннія, чуткія симпатіи его принимали характеръ рефлективнаго анализа, который заглушаетъ всякое живое чувство. Подъ вліяніемъ этой врожденной силы равновѣсія онъ былъ пламеннымъ демократомъ въ своемъ сочувствіи къ народу и, вмѣстѣ съ тѣмъ, строгимъ консерваторомъ въ силу своихъ привязанностей и живой игры воображенія. Онъ ненасытно поглощалъ либеральныя сочиненія по вопросамъ политики и религіи, но съ ужасомъ отворачивался отъ логики освященныхъ временемъ формъ, которыя возбуждали въ немъ дорогія воспоминанія и теплыя чувства, неуничтожаемыя никакими аргументами. Онъ самъ полагалъ, что слишкомъ склоненъ любить слабыхъ, побѣжденныхъ, чувствуя отвращеніе къ успѣху, отрицаніе котораго иногда нарушаетъ общее благо, но страхъ поддаться неразумной, узкой ненависти заставлялъ его оправдывать привиллегированные классы, отворачиваясь отъ горечи униженныхъ и пламеннаго обличенія непризнанныхъ реформаторовъ. Слишкомъ рефлективныя и широко расплывшіяся симпатіи угрожали парализовать въ немъ ту ненависть ко злу и то сознаніе братства единомыслящихъ умовъ, которыя служатъ главными условіями нравственной силы.
   Въ послѣдніе годы онъ самъ такъ ясно понималъ свое душевное настроеніе, что жаждалъ какого-нибудь могущественнаго внѣшняго событія или внутренняго пробужденія, которое заставило-бы его идти по опредѣленному пути и сосредоточить на одномъ предметѣ всю свою энергію. Онъ не желалъ большого теоретическаго знанія; не питалъ практическихъ, честолюбивыхъ замысловъ и опасался той мертворожденной культуры, которая превращаетъ вселенную въ бездушный рядъ отвѣтовъ на всевозможные вопросы, причемъ человѣкъ, зная все обо всемъ, забываетъ сущность всего, и, подробно изучивъ наприм., мельчашія составныя части запаха фіалки, не чувствуетъ самого запаха, потерявъ чувство обонянія.
   Но откуда было ждать этого могучаго вліянія, которое оправдало-бы въ его глазахъ пристрастіе къ одному предмету и сдѣлало-бы его, какъ онъ пламенно желалъ, не имѣя, однако силы осуществить это желаніе,-- органическимъ элементомъ общественной жизни, а не какимъ-то безтѣлеснымъ, безпокойнымъ духомъ, обуреваемымъ смутной любовью къ общественному благу, безъ опредѣленнаго примѣненія къ дѣйствительному, реальному братству людей? Онъ не признавалъ возможнымъ жить, не принимая участія въ дѣлѣ прогресса; но какъ было взяться за это дѣло? Видѣть дорогу одно, а проложить ее -- другое. Онъ во многомъ винилъ свое происхожденіе и воспитаніе, невнушившія ему положительныхъ обязанностей и опредѣленныхъ родственныхъ узъ, но онъ нисколько не скрывалъ отъ себя, что, впадая въ отвлеченное онѣмѣніе, онъ все болѣе и болѣе удалялся отъ практической, энергичной жизни, освѣщенной блескомъ идеальнаго чувства, которую онъ считалъ единственно достойной человѣка.
   Вотъ какая борьба происходила во внутренней, духовной жизни Деронды, и, если нельзя назвать эту фазу умственнаго развитія идеальной, то все-же она является обыкновенно предвѣстницей разсвѣта, переходной эпохой, которую искони проходятъ многіе юноши съ большей или меньшей потерей своихъ силъ.
   Я уже сказалъ, что, при всей своей кажущейся холодности Деронда живо чувствовалъ поэзію повседневной жизни и образы еврейской улицы, поднимая въ немъ чувство связи съ древнимъ міромъ, погружали его въ думы о двухъ періодахъ исторической жизни о туманномъ разсцвѣтѣ религій и учрежденій и ихъ медленномъ, грустномъ увяданіи, о пыли и жалкихъ лохмотьяхъ, ихъ покрывшихъ, усиливающихъ сознаніе былой, высоко поучительной жизни и великолѣпнаго наслѣдства, отъ которыхъ осталось только одно грустное воспоминаніе.
   Эти размышленія, овладѣвшія имъ, въ одинъ теплый, ясный вечеръ по дорогѣ къ синагогѣ, подавили въ самомъ зародышѣ чувство отвращенія, которое возбуждали въ немъ нѣкоторыя мелочи.
   Такъ, напримѣръ, зайдя въ одну старую, книжную лавку спросить, въ которомъ часу начинается синагогальная служба, онъ былъ встрѣченъ весьма любезно однимъ пронырливымъ молодымъ человѣкомъ, одобрившимъ его желаніе идти въ старую, ортодоксальную синагогу, а не въ новую реформаторскую и обманувшимъ его при этомъ не хуже чистокровнаго Тевтона.
   Онъ съ большей ловкостью, сбылъ ему книгу, совершенно вышедшую изъ употребленія, какъ рѣдкость, которую nicht, so leicht su bekommen.
   Говоря правду, Деронда встрѣчалъ не мало евреевъ со странными физіономіями, не совсѣмъ безупречныхъ и мало отличавшихся отъ христіанъ той же категоріи. Въ поискахъ за родными Миры онъ въ послѣднее время сталъ думать о низшемъ классѣ евреевъ съ чувствомъ какого-то личнаго безпокойства.
   Но побольше-бы сравненій, и мы бы не такъ возмущались, при видѣ евреевъ и другихъ диссидентовъ, жизнь которыхъ не совсѣмъ согласуется съ ученіемъ ихъ религіи. Въ тотъ вечеръ Деродна, сознавъ всю свою несправедливость и преувеличеніе, употребилъ въ дѣло это благотворное средство и лишній, уплоченный имъ талеръ не уменьшилъ ни его интереса къ судьбамъ еврейства, ни желанія посѣтить ортодоксальную синагогу во Франкфуртѣ, въ которую онъ поспѣлъ вмѣстѣ съ многими евреями, къ закату солнца.
   Войдя впервые въ синагогу, Деронда случайно помѣстился на одной скамейкѣ со старикомъ, замѣчательная фигура котораго тотчасъ обратила на себя его вниманіе. Обыкновенная еврейская одежда и талисъ, то-есть бѣлое покрывало съ голубой бахромой, надѣваемое во время богослуженія, были на немъ очень поношены, но большая сѣдая борода и круглая поярковая шляпа оттѣняли его прекрасный профиль, столь-же похожій на типъ итальянскій, сколько на еврейскій. Онъ также съ любопытствомъ посмотрѣлъ на Деронду и ихъ глаза встрѣтились, что не всегда пріятно дѣйствуетъ на людей незнакомыхъ; поэтому Деронда отвернулся, но въ ту-же минуту увидалъ передъ собою открытый молитвенникъ, который ему пододвинулъ старикъ, и долженъ былъ кивнуть головою въ знакъ благодарности. Между тѣмъ, чтецъ взошелъ на "биму" или каѳедру -- и служба началась. Взглянувъ на нѣмецкій переводъ, напечатанный въ молитвенникѣ рядомъ съ еврейскимъ текстомъ, Деронда понялъ, что онъ присутствуетъ при пѣніи псалмовъ и отрывковъ изъ ветхаго завѣта. Невольно онъ поддался могучему вліянію литургіи, которая, все равно, какая-бы ни была, еврейская или христіанская, заключается въ общечеловѣческомъ стремленіи къ Творцу, въ мольбѣ о милосердіи и въ славословіи Его святого имени. Поэтому, естественно, что производимое ею впечатлѣніе на человѣческую душу зависитъ не отъ произносимыхъ словъ, а отъ возбуждаемаго религіознаго настроенія, подобно Miserere Алегри или Magnificat Палестрины.
   Монотонный, громкій голосъ чтеца, покрывавшій мелодичное пѣніе дѣтей, ровное, набожное колебаніе головъ, самая простота зданія и бѣдность всей обстановки, среди которыхъ какъ-бы находила отдаленное эхо религія, придавшая величественную форму вѣроисповѣданіямъ почти цѣлаго свѣта,-- все это произвело на Деронду такое сильное впечатлѣніе, какого онъ не ожидалъ. Но когда пѣніе умолкло и зашевелились грубыя еврейскія фигуры съ пошлыми, холодными лицами, въ головѣ Деронды блеснула мысль, что, вѣроятно, только ему одному служба не показалась такой скучной рутиной. Онъ всталъ, молча поклонился своему любезному сосѣду и хотѣлъ выйти изъ синагоги, какъ вдругъ почувствовалъ, что кто-то опустилъ руку на его плечо. Онъ обернулся и увидалъ передъ собою какого-то старика-еврея съ сѣдой бородой, который обратился къ нему по нѣмецки:
   -- Извините, молодой человѣкъ... Позвольте узнать ваше имя... кто вашъ отецъ?.. кто ваша мать?..
   -- Я -- англичанинъ!-- рѣзко отвѣтилъ Деронда, съ неудовольствіемъ освобождаясь отъ руки незнакомца.
   Старикъ посмотрѣлъ на него подозрительно, затѣмъ приподнялъ шляпу и молча удалился. Деронда не могъ сказать навѣрное, призналъ-ли незнакомецъ свою ошибку или обидѣлся рѣзкостью его отвѣта. Но что-же ему было дѣлать? Не могъ-же онъ объявить совершенно чужому человѣку, что онъ не зналъ, кто была его мать! Наконецъ, самый вопросъ старика былъ ничѣмъ неоправдываемой грубостью, происходившей, вѣроятно, отъ его случайнаго сходства съ кѣмъ-нибудь другимъ. Какъ ни казалось маловажнымъ Дерондѣ это обстоятельство, но оно усилило въ немъ впечатлѣніе, произведенное синагогой, и онъ ничего не сказалъ объ этомъ сэру Гюго, отъ котораго вообще скрывалъ все, что слишкомъ положительный баронетъ могъ-бы назвать восторженнымъ донъ-кихотствомъ. Трудно было себѣ представить человѣка добрѣе сэра Гюго, особенно въ отношеніи женщинъ; многія его дѣйствія можно было смѣло назвать романтичными; но онъ самъ никогда не смотрѣлъ на нихъ съ романтической точки зрѣнія и вообще смѣялся надъ примѣненіемъ въ практической жизни возвышенныхъ, отвлеченныхъ идей. Въ этомъ отношеніи между нимъ и Дерондой существовала самая рѣзкая противоположность.
   Вскорѣ послѣ посѣщенія франкфуртской синагоги, Деронда вернулся въ Англію и нашелъ Миру совершенно измѣнившейся. Онъ предупредилъ м-съ Мейрикъ о своемъ пріѣздѣ и, явившись въ скромное убѣжище юной еврейки, засталъ ее въ обществѣ доброй хозяйки и Мабъ. Гладко причесанные волосы, чистенькое, приличное платье и спокойное, счастливое выраженіе ея лица, которое любой живописецъ былъ-бы радъ придать ангелу, возвѣщающему "на землѣ миръ и въ человѣцѣхъ благоволеніе", представляли утѣшительный контрастъ съ тѣмъ видомъ отчаянія, въ которомъ она впервые явилась передъ нимъ. Сама Мира подумала объ этомъ рѣзкомъ различіи и послѣ первыхъ привѣтствій сказала:
   -- Посмотрите на меня. Я теперь совсѣмъ не похожа на то несчастное существо, которое вы избавили отъ смерти. А все потому, что вы меня спасли и передали лучшимъ изъ людей.
   -- Это была простая случайность,-- отвѣтилъ Деронда:-- всякій на моемъ мѣстѣ сдѣлалъ-бы то-же.
   -- Такъ не слѣдуетъ объ этомъ говорить,-- произнесла Мира, серьезно качая головой;-- я знаю и чувствую, что вы, а никто другой спасли меня и были ко мнѣ такъ добры.
   -- Я согласна съ Мирой,-- замѣтила м-съ Мейрикъ:-- нельзя поклоняться всякому встрѣчному.
   -- Къ тому-же всякій не привелъ-бы меня къ вамъ,-- сказала съ улыбкой Мира;-- а я желала-бы жить у васъ лучше, чѣмъ у кого-бы то ни было, конечно, кромѣ матери. Я думаю, что никогда еще бѣдную, потерянную птичку съ надломленными крыльями не приняла чужая мать въ свое гнѣздо такъ, какъ вы меня приняли въ свою семью. Я никогда не воображала, что могу быть такъ счастлива и спокойна. Впрочемъ,-- прибавила она послѣ минутнаго молчанія,-- я иногда боюсь...
   -- Чего вы боитесь?-- спросилъ Деронда съ безпокойствомъ.
   -- Я боюсь вдругъ встрѣтить на улицѣ отца,-- отвѣтила Мира потупившись;-- не правда-ли, страшно, что меня пугаетъ подобная встрѣча?
   -- Оно невѣроятно,-- сказалъ Деронда и, воспользовавшись случаемъ, прибавилъ:-- а вы были-бы очень несчастны, если-бъ никогда не нашли своей матери?
   Она ничего не отвѣтила и задумчиво вперила глаза въ противоположную стѣну. Черезъ нѣсколько минутъ она обернулась къ Дерондѣ и сказала рѣшительно:
   -- Я желала-бы доказать ей, что всегда ее любила, и ухаживать за нею, если она въ живыхъ. Если-же она умерла, то мнѣ хотѣлось бы знать, гдѣ она похоронена, и говоритъ-ли мой братъ кадишъ въ ея память; но я старалась-бы не очень горевать. Уже много лѣтъ, какъ она для меня умерла, хотя въ моихъ мысляхъ она всегда будетъ жить. Мы съ нею неразлучны. Я, кажется, ни въ чемъ не виновна передъ нею и всегда старалась поступать такъ, чтобъ она была довольна мною. Только, можетъ быть, она будетъ жалѣть о томъ, что я не вполнѣ достойная еврейка.
   -- Въ какомъ отношеніи вы не достойная еврейка?-- спросилъ Деронда.
   -- Я не знаю еврейской религіи и никогда не исполняла всѣхъ его правилъ; мы съ отцомъ жили между христіанами и придерживались ихъ обычаевъ. Отецъ мой даже смѣялся надъ строгостью евреевъ относительно пищи и обрядовъ. Я увѣрена, что моя мать была строгая еврейка и не любила иновѣрцевъ; но, она, конечно, не могла-бы мнѣ запретить любить тѣхъ, которые обходятся со мною лучше моихъ соплеменниковъ. Мнѣ кажется, что въ этомъ отношеніи я даже не послушалась-бы ея. Мнѣ гораздо легче любить, чѣмъ ненавидѣть. Я недавно читала по-нѣмецки пьесу, въ которой героиня выражаетъ подобныя мысли.
   -- Это "Антигона",-- сказалъ Деронда.
   -- А, вы ее знаете? Но я не думаю, чтобъ мать запретила мнѣ любить моихъ лучшихъ друзей; напротивъ, она была-бы имъ благодарна. О! если-бъ я только ее нашла! Я могла передать ей все, что чувствую, я была-бы совершенна счастлива, и моя душа ничего-бы не жаждала, кромѣ любви къ ней!
   -- Да благословитъ васъ Господь, дитя мое!-- произнесла м-съ Мейрикъ, тронутая до глубины своего нѣжнаго, материнскаго сердца, и, чтобъ перемѣнить разговоръ, прибавила, обращаясь къ Дерондѣ:-- Странно, что Мира помнитъ такъ хорошо свою мать, и никакого представленія не имѣетъ о братѣ. Ей только смутно мерещится, что онъ когда-то носилъ ее на рукахъ или стоялъ подлѣ матери надъ ея колыбелью. Онъ уже былъ тогда взрослый и, вѣроятно, мало оставался дома. Право жаль, что братъ для нея совсѣмъ чужой.
   -- Онъ хорошій человѣкъ, я увѣрена, что Эзра хорошій,-- сказала Мира съ жаромъ;-- онъ любилъ мать и, конечно, заботился о ней. Я помню его больше, чѣмъ вы говорите. Въ моей памяти ясно сохранились восклицанія матери; "Эзра", и отвѣты брата: "мама!"
   Эти слова Мира произнесла съ различной интонаціей, и голосъ ея дышалъ при этомъ искренней любовью.
   -- Неудивительно,-- продолжала она черезъ минуту,-- что я лучше всего помню ихъ голоса! Голосъ всего глубже врѣзывается въ память. Мнѣ часто кажется, что небо населено голосами.
   -- Да, такими, какъ вашъ,-- замѣтила Мабъ, застѣнчиво молчавшая до сихъ поръ, какъ всегда въ присутствіи Деронды.-- Мама, попросите Миру спѣть что-нибудь. М-ръ Деронда еще не слыхалъ ея голоса.
   -- Это не будетъ вамъ непріятно?-- спросилъ Деронда такимъ нѣжнымъ, почтительнымъ тономъ, какого онъ даже за собою не подозрѣвалъ.
   -- Напротивъ, это доставитъ мнѣ большое удовольствіе,-- отвѣтила Мира;-- теперь я отдохнула, и голосъ ко мнѣ снова вернулся.
   Быть можетъ, простота ея обращенія происходила не только отъ ея безъискусственной, цѣльной натуры, но и отъ обстоятельствъ жизни, которыя побуждали ее смотрѣть на каждое свое дѣйствіе, какъ на обязательную работу, а работать она привыкла прежде, чѣмъ въ душѣ ея родилось самосознаніе.
   Она тотчасъ встала и подошла къ фортепіано; это былъ старый дребезжащій инструментъ, который, однако, издавалъ довольно твердые звуки подъ маленькими, но энергичными пальцами молодой дѣвушки. Деронда сталъ такъ, чтобъ видѣть ее во время пѣнія.
   Представьте себѣ Миру въ эту минуту! Это было существо, физическая красота котораго какъ-бы присуща ему по праву: ея темные волосы, гладко зачесанные назадъ, ниспадали волнистыми прядями на ея тонкую шею; ея правильное античное лицо было какъ-бы выточено изъ смуглаго мрамора, на которомъ рельефно выдавались черные глаза и брови; прозрачныя ноздри дрожали при малѣйшемъ движеніи, а прелестныя уши и художественно очерченный подбородокъ придавали ей общее выраженіе изящества, но не изнѣженной слабости.
   Она пѣла "Per pieta non dirmi addio" Бетховена со свойственнымъ ей сдержаннымъ, но проникающимъ до глубины души чувствомъ, которое заставляетъ забывать обо всемъ въ мірѣ. Ея голосъ былъ не сильный и какъ-бы предназначенъ, подобно воркованью голубки, для услады лишь немногихъ, любимыхъ ею существъ. Деронда сначала смотрѣлъ на нее, но потомъ закрылъ глаза, чтобы всецѣло предаться сладостной нѣгѣ звуковъ; однако, когда она окончила пѣніе и вопросительно взглянула на него, то онъ уже снова устремилъ на нее свои взоры, какъ-бы стыдясь своей невѣжливости.
   -- Мнѣ кажется, что никакая музыка никогда не доставляла мнѣ такого удовольствія,-- сказалъ онъ съ почтительной благодарностью.
   -- Вамъ нравится мое пѣніе? Какъ я рада,-- промолвила Мира со счастливой улыбкой;-- мнѣ было очень больно, что мой голосъ не оправдалъ тѣхъ надеждъ, которыя на него возлагали; но теперь я, повидимому, могу зарабатывать имъ кусокъ хлѣба. У меня, дѣйствительно, хорошая школа. Миссъ Мейрикъ нашла мнѣ двухъ ученицъ и онѣ платятъ мнѣ по золотому за урокъ.
   -- Я знаю нѣсколькихъ дамъ, которыя, вѣроятно, доставятъ вамъ много уроковъ послѣ Рождества,-- сказалъ Деронда;-- вы не откажетесь пѣть въ обществѣ?
   -- Нѣтъ, я хочу непремѣнно зарабатывать на свои нужды. М-съ Мейрикъ увѣряетъ, что я могла-бы обучать грамотѣ, но безъ учениковъ это сдѣлать трудно,-- сказала Мира съ такой веселой улыбкой, какой Деронда никогда еще не видалъ на ея лицѣ,-- Я, вѣроятно, найду ее въ бѣдности...-- я говорю о своей матери,-- и желала-бы собрать для нея что-нибудь. Къ тому-же, я не могу всегда пользоваться милостынею, хотя,-- прибавила она поспѣшно,-- эта милостыня очень деликатна и нисколько неоскорбительна.
   -- Я увѣренъ, что вы скоро разбогатѣете,-- отвѣтилъ Деронда разсмѣявшись;-- конечно, найдутся знатныя дамы, которыя будутъ рады воспользоваться вашими услугами для своихъ дочерей. Но теперь спойте намъ еще что нибудь.
   Она охотно пропѣла наизустъ нѣсколько романсовъ Гардижіани и Шумана.
   -- Мира!-- взмолилась Мабъ, когда та встала и хотѣла отойтй отъ фортепіано;-- спойте пожалуйста, вашъ миленькій гимнъ.
   -- Нѣтъ, это просто дѣтскій лепетъ,-- отвѣтила Мира.
   -- О какомъ гимнѣ вы говорите?-- спросилъ Деронда.
   -- Еврейскій гимнъ, которымъ мать убаюкивала ее въ колыбели,-- сказала м-съ Мейрикъ.
   -- Я очень желалъ-бы его услышать,-- сказалъ Деронда,-- если только вы меня считаете достойнымъ такой святыни.
   -- Я спою, если вы желаете,-- отвѣтила Мира;-- но я словъ не знаю, и если вамъ знакомъ еврейскій языкъ, то, право, мое пѣніе покажется нелѣпымъ дѣтскимъ лепетомъ,
   -- О, для меня все сойдетъ за еврейскій языкъ,-- сказалъ Деронда, качая головой.
   Мира скрестила свои маленькія руки, закинула назадъ голову, словно надъ нею нагибалось какое-то невидимое лицо, и начала пѣть миленькій, дѣтскій мелодичный гимнъ безъ словъ, но съ большимъ чувствомъ, чѣмъ до сихъ поръ.
   -- Если-бъ я даже узнала слова, то, кажется, продолжала-бы пѣть по-прежнему,-- сказала Мира, повторивъ нѣсколько разъ прелестный мотивъ.
   -- Отчего-же нѣтъ?-- произнесъ Деронда;-- эти звуки краснорѣчивѣе всякихъ словъ.
   -- Да,-- прибавила м-съ Мейрикъ,-- эти звуки вѣрно выражаютъ дѣтскій лепетъ, а мать до конца жизни слышитъ въ словахъ своихъ дѣтей этотъ дорогой для нея лепетъ. Ихъ слова не выражаютъ для нея того-же, что слова другихъ, хотя они одни и тѣ-же. Если я доживу до того, что мой Гансъ станетъ старикомъ, то онъ все-же для меня будетъ мальчикомъ. Любовь матери походитъ на дерево, которое сохранило всѣ свои сучья и вѣтви.
   -- То-же самое можно сказать и о дружбѣ,-- замѣтилъ Деронда съ улыбкой;-- нельзя позволить матерямъ быть слишкомъ эгоистичными.
   -- Но все-же пріятнѣе видѣть старую мать, чѣмъ стараго друга,-- отвѣтила добрая женщина, качая головой;-- дружба начинается съ сочувствія или съ благодарности. То и другое имѣетъ неглубокіе корни. Материнскую-же любовь вырвать нельзя.
   -- Мнѣ кажется также, что вашъ гимнъ не произвелъ-бы на меня большаго впечатлѣнія, если-бъ я зналъ его слова,-- сказалъ Деронда, смотря на Миру,-- я недавно заходилъ въ синагогу во Франкфуртѣ, и богослуженіе подѣйствовало на меня, быть можетъ, еще сильнѣе, потому, что я не понималъ словъ литургіи.
   -- Вы были тронуты нашей службой!-- воскликнула Мира съ жаромъ;-- а я думала, что она можетъ дѣйствовать только на сыновъ нашего народа, я думала, что она, какъ рѣка, окаймленная скалами... то-есть... я хочу сказать...
   Она остановилась и не могла докончить своего картиннаго сравненія.
   -- Я понимаю,-- отвѣтилъ Деронда;-- но въ глубинѣ души нѣтъ перегородокъ. Наша религія главнымъ образомъ происходитъ отъ еврейской, и, такъ-какъ евреи -- люди, то ихъ религіозныя чувства должны имѣть много общаго съ нашими, какъ ихъ поэзія имѣетъ тѣсную связь съ поэзіей другихъ народовъ. Впрочемъ, еврей, конечно, долженъ болѣе чувствовать вліяніе обрядовъ своей религіи, чѣмъ люди другихъ вѣроисповѣданій, хотя, быть можетъ, это и не всегда такъ.
   -- Да,-- сказала Мира грустно;-- я видала, какъ нѣкоторые изъ нихъ смѣются надъ своей религіей. Это все равно, что смѣяться надъ родителями или радоваться ихъ позору.
   -- Нѣкоторые умы возстаютъ противъ мыслей и учрежденій, среди которыхъ они воспитаны,-- произнесъ Деронда;-- они видятъ ясно ошибки того, что къ нимъ ближе всего.
   -- Но вы вѣдь не таковы?-- сказала Мира, устремляя на него пристальный взглядъ.
   -- Нѣтъ, я не думаю,-- отвѣтилъ Деронда;-- но вѣдь я не еврей
   -- Ахъ, я всегда это забываю,-- промолвила Мира съ искреннимъ сожалѣніемъ -- и покраснѣла.
   Дерондѣ также стало какъ-то неловко, и, чтобъ нарушить послѣдовавшее молчаніе онъ весело произнесъ:
   -- Какъ-бы то ни было, но мы должны выказывать въ отношеніи другъ друга самую широкую вѣротерпимость, и если-бъ мы всегда шли на перекоръ тому, чему насъ учили въ дѣтствѣ, то все-же между нами существовали бы различія.
   -- Конечно,-- замѣтила м-съ Мейрикъ;-- однако, можно уважать родителей и не слѣдовать слѣпо ихъ взглядамъ или покрою одежды. Мой отецъ былъ шотландскій кальвинистъ, а жать -- французская кальвинистка, я-же ни то, ни другое, тѣмъ не менѣе я отъ души уважаю память родителей.
   -- Что касается меня, то я никогда не могла-бы перестать быть еврейкой, если-бъ даже перемѣнила свою вѣру -- сказала Мира рѣшительнымъ тономъ.
   -- Но если-бъ евреи и еврейки перемѣнили свою религію и не дѣлали-бы никакого различія между собою и христіанами, то въ-концѣ-концовъ не осталось-бы вовсе евреевъ:-- замѣтила м-съ Мейрикъ, съ удовольствіемъ представляя себѣ эту перспективу.
   -- О, пожалуйста, не говорите этого,-- промолвила Мира со слезами на глазахъ;-- я никогда не слыхала отъ васъ ничего непріятнаго, неужели вы хотите сегодня меня обидѣть? Я ни за что не выйду изъ среды своего народа. Я должна была бѣжать отъ отца, но если онъ придетъ ко мнѣ дряхлый, больной, безпомощный, неужели я отъ него отрекусь? Если его имя окружено позоромъ, то я должна раздѣлить его позоръ. Провидѣніе дало мнѣ въ отцы его, а не другого. Точно также и въ отношеніи моего народа. Я всегда останусь еврейкой. Я буду любить христіанъ, которое добры ко мнѣ, какъ вы, но всегда буду тяготѣть къ своему народу всегда буду исповѣдывать его вѣру!
   Говоря это, Мира сжала руки на груди и пылающими глазами смотрѣла на м-съ Мейрикъ. Она казалась Дерондѣ олицетвореніемъ того національнаго духа, который побуждалъ маранновъ послѣ наружнаго исповѣдыванія католицизма втеченіи нѣсколькихъ поколѣній, бросать все: богатство, высокое положеніе въ свѣтѣ, и бѣжать, рискуя жизнью, только для того, чтобъ, явившись въ среду своего народа, торжественно крикнуть: "я еврей!".
   -- Мира, дитя мое!-- воскликнула м- съ Мейрикъ съ испугомъ.-- Боже избави, чтобъ я когда-нибудь стала совѣтовать вамъ поступить противъ своей совѣсти. Я только намекнула на то, что могло-бы случиться при извѣстныхъ условіяхъ, но, конечно, лучше было-бы не мудрствовать лукаво.... Простите меня и вѣрьте, что я не хочу васъ отнять отъ тѣхъ, которые по вашему мнѣнію, имѣютъ больше правъ на васъ.
   -- Я рада все для васъ сдѣлать, кромѣ этого; я вамъ обязана жизнью,-- страстно промолвила Мира, все еще не успокоившись.
   -- Полно, дитя мое,-- произнесла м-съ Мейрикъ,-- я уже довольно наказана за свою глупую болтовню.
   Вскорѣ послѣ этого Деронда всталъ и попростился. М-съ Мейрикъ проводила его до передней, и тамъ онъ, меягду прочимъ, сказалъ:
   -- Вы знаете, что Гансъ будетъ жить у меня, когда онъ вернется на праздники?
   -- Вы писали ему объ этомъ въ Римъ?-- спросила м-съ Мейрикъ, просіявъ.-- Какъ вы добры и предусмотрительны. Вы, значитъ, упомянули ему и о Мирѣ?
   -- Да, вскользь. Я былъ увѣренъ, что онъ все уже знаетъ.
   -- Я должна сознаться въ своей глупости: я еще не написала ему о ней ни слова. Въ каждомъ письмѣ я намѣревалась это сдѣлать и все откладывала, а дѣвочекъ я просила предоставить это мнѣ. Во всякомъ случаѣ, благодарю васъ, тысячу разъ благодарю.
   Деронда легко отгадалъ то, что происходило въ душѣ м-съ Мейрикъ, и безпокойство, мучившее его по временамъ, только еще болѣе усилилось. Онъ ясно сознавалъ, что никто не могъ увидать эту прелестную молодую дѣвушку, чтобъ не влюбиться въ нее; но онъ увѣрялъ себя, что будетъ остороженъ, и для большей безопасности рѣшился какъ можно рѣже видаться съ нею. Было немыслимо, чтобы онъ, покровитель Миры, явился къ ней въ роли влюбленнаго, котораго она не любила и за котораго никогда не могла-бы выйти замужъ. Натура Миры была цѣльная, недопускавшая раздвоенія, и, если-бъ даже любовь побудила ее выйти за человѣка другой національности и религіи, то она никогда не была-бы счастлива, вѣчно упрекая себя за отступничество отъ своей вѣры и своего народа. Деронда ясно видѣлъ все, что омрачило-бы такимъ образомъ будущность Миры, на которую онъ смотрѣлъ, какъ на спасенное имъ дитя. Наша гордость часто принимаетъ нѣжный оттѣнокъ и себялюбіе теряетъ свой корыстный характеръ, когда мы принимаемъ на себя святое дѣло спасенія человѣческаго существа отъ несчастья и гибели.
   "Я скорѣе позволю, чтобъ мнѣ отрѣзали руку, чѣмъ нарушу спокойствіе Миры!-- думалъ Деронда -- Какое счастье, что у меня подъ рукою Мейрики, такіе благородные, деликатные, великодушные люди, въ средѣ которыхъ она не только чувствуетъ себя безопасной, но и счастливой. Другого такого убѣжища мнѣ бы для нея нигдѣ не найти. Но къ чему поведутъ всѣ мои заботы, всѣ благоразумныя рѣшенія и самопожертвованія, если сорванецъ Гансъ вдругъ явится и перевернетъ все вверхъ дномъ?"
   А подобный результатъ былъ очень вѣроятенъ: Гансъ какъ-будто самъ постоянно накликалъ на себя различныя бѣды. Но невозможно же было запретить ему возвратиться въ Лондонъ, гдѣ онъ хотѣлъ устроить мастерскую и поселиться на-всегда; а потому, видя, что онъ ничѣмъ не могъ-бы помѣшать такому роковому результату, Деронда старался увѣрить себя, что напрасно онъ и м-съ Мейрикъ безпокоятся о случайностяхъ, которыя могли бы и не встрѣтиться; однако, это ему не удавалось, и передъ его глазами постоянно вертѣлся образъ Ганса, влюбленнаго въ Миру. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ сознавалъ, что спасти несчастную еврейку отъ смерти не заключало въ себѣ ничего необыкновеннаго, но найти въ ней такое блестящее существо, какъ Мира, было событіемъ чрезвычайнымъ, которое могло повлечь за собою и чрезвычайныя послѣдствія, хотя Деронда ни на минуту не останавливался на предположеніи, чтобъ эти послѣдствія могли измѣнить его жизнь, потому что образъ Миры еще не являлся ему въ лучезарномъ сіяніи взаимной любви.
   Что-же касается до розыска ея матери и брата, то послѣдній разговоръ съ нею далъ ему предлогъ отсрочить принятіе мѣръ къ достиженію этой цѣли. Его совѣсть не оправдывала эту отсрочку, точно такъ-же, какъ и постоянное откладываніе всякой попытки узнать правду о своей матери. Въ томъ и другомъ случаѣ онъ чувствовалъ, что прямая обязанность дѣтей по отношенію къ родителямъ не исполняется; но какъ тутъ, такъ и тамъ его удерживало инстинктивное опасеніе узнать истину.
   -- Во всякомъ случаѣ, я посмотрю, разузнаю,-- говорилъ онъ самъ себѣ;-- можетъ быть, кто-нибудь изъ евреевъ мнѣ и поможетъ; во всякомъ случаѣ, подожду до Рождества.
   Что-бы мы дѣлали, желая отложить непріятную обязанность, если-бъ не существовало календаря? Теперь-же великолѣпная солнечная система, съ помощью которой измѣряется время, даетъ намъ всегда возможность устанавливать себѣ сроки, болѣе или менѣе отодвигающіе необходимость приниматься за то, что намъ почему-либо непріятно.
  

ГЛАВА XXXIII.

   Между тѣмъ, Деронда началъ часто посѣщать отдаленные кварталы Лондона, населенные преимущественно небогатыми евреями, входилъ въ синагоги во время службы, заглядывалъ въ лавки и съ любопытствомъ разсматривалъ всякое еврейское лицо. Конечно, избранный имъ путь къ разысканію родственниковъ Миры не обѣщалъ скорыхъ результатовъ и гораздо проще было-бы обратиться за помощью къ какому-нибудь раввину или другому вліятельному члену еврейской общины. Но, какъ мы уже видѣли, онъ рѣшилъ приступить къ этому только послѣ Рождества.
   Дѣло въ томъ, что, несмотря на свою склонность находить поэтическую сторону въ обыкновенныхъ явленіяхъ повседневной жизни, Деронда, когда затрагивались его личные интересы, подобно всѣмъ людямъ, отворачивался отъ холодной, никогда несправляющейся съ нашими вкусами, дѣйствительности. Энтузіазмъ, мы знаемъ, легко уживается въ мірѣ идей съ запахомъ чеснока, отравлявшимъ атмосферу среднихъ вѣковъ, и съ отвратительными лохмотьями старины; но онъ мгновенно охлаждается, приходя въ столкновеніе съ идеалами, обращенными въ плоть и кровь. Что значитъ мрачная обстановка грязныхъ улицъ и зловонныхъ лавокъ, населенныхъ презрѣнными, отталкивающими фигурами, когда мы переносимся въ Кордову ко временамъ Ибнъ-Габироля и видимъ передъ собою величественные образы несчастныхъ, преслѣдуемыхъ евреевъ, геройски встрѣчающихъ пытку и смерть.
   Перенесемъ мѣсто дѣйствія на берега Рейна къ концу XI столѣтія, когда въ ушахъ людей, ждавшихъ пришествія Мессіи, раздался вдругъ, побѣдный кличъ крестоносцевъ, и въ присутствіи этихъ героевъ, съ огнемъ и мечемъ въ рукахъ, согбенная фигура поруганнаго еврея выпрямилась, засвѣтилась высокимъ героизмомъ и безстрашно пошла навстрѣчу смерти и пыткамъ, крѣпко держась за свою вѣру. Въ возвышеніи ежедневнаго факта, а не въ витаніи среди туманныхъ фантазій познается вся сила поэтическаго стремленія къ идеалу. Радоваться пророческому видѣнію лучезарнаго царства всеобщаго мира на земномъ шарѣ гораздо легче, чѣмъ сознавать его наступленіе въ газетныхъ объявленіяхъ, вывѣшиваемыхъ на столбахъ сельскаго моста среди уединенныхъ полей и луговъ. Вообще Дерсида порицалъ обычное теоретическое поклоненіе идеаламъ до перваго соприкосновенія съ дѣйствительной жизнью; но теперь, заботясь о благосостояніи реальнаго, живого существа, онъ смотрѣлъ на каждаго еврея и еврейку не иначе какъ примѣнительно къ Мирѣ и предчувствовалъ, какая мучительная борьба произойдетъ въ сердцѣ молодой дѣвушки между ея фантастическими представленіями о матери и братѣ и непривлекательной дѣйствительностью. Это предчувствіе было для него тѣмъ мучительнѣе, что онъ сознавалъ возможность для него самого подобнаго столкновенія между мечтою и дѣйствительностью. Это вовсе не значило, что онъ съ большимъ удовольствіемъ разыскивалъ-бы родственниковъ Миры между богатыми евреями; но, такъ-какъ не было никакого вѣроятія, чтобъ они находились въ этой именно средѣ, то онъ вовсе объ этомъ не думалъ.
   Въ подобномъ настроеніи онъ знакомился съ бѣднымъ еврейскимъ населеніемъ Лондона, не ожидая прямыхъ результатовъ, а только подготовляя свой умъ къ будущей теоретической и практической общественной дѣятельности. Точно также, если-бъ родственники Миры были валлійскими рудокопами, то онъ отправился-бы въ Валлисъ для ознакомленія съ ихъ жизнью и не преминулъ-бы, между прочимъ, собрать свѣдѣнія объ исторіи недавнихъ стачекъ.
   Въ сущности онъ вовсе и не желалъ сдѣлать необходимаго ему открытія и даже испытывалъ удовольствіе, когда, прочитывая вывѣску на какой-нибудь лавкѣ, онъ не встрѣчалъ на ней имени Эзры Когана. Онъ даже желалъ, чтобъ Эзра Коганъ не былъ лавочникомъ; но многіе держатся того мнѣнія, что всегда случается именно то, чего мы не желаемъ, и, если вы, наприм., не любите косыхъ, то у васъ непремѣнно родится косой ребенокъ. Оптимисты, конечно, отвергаютъ эту мрачную теорію вѣроятностей и считаютъ желаніе достаточнымъ залогомъ для осуществленія желаемаго. Какъ-бы то ни было, но однажды, въ одномъ маленькомъ переулкѣ близь Гольборна Деронда увидалъ въ окнѣ скромной лавки закладчика красивыя серебрянныя застежки, вѣроятно, отъ стариннаго католическаго молитвенника, и, вспомнивъ, что леди Малинджеръ любитъ подобные предметы старины, остановился, чтобъ ихъ разсмотрѣть подробнѣе.
   Въ ту-же минуту на порогѣ лавки появился молодой человѣкъ лѣтъ тридцати, очевидно, еврей, и, кланяясь радушно промолвилъ: "здравствуйте, сэръ". Опасаясь его навязчивости, Деронда любезно отвѣтилъ на его привѣтствіе и быстро перешелъ на другую сторону улицы, откуда ясно выдѣлилась вся вывѣска лавки: Коганъ. Мѣняютъ и чинятъ часы и золотыя вещи.
   На сотнѣ вывѣсокъ, конечно, могло стоять имя Эзры Когана; но Деронду прежде всего поразило то, что по лѣтамъ еврей-лавочникъ вполнѣ подходилъ къ возрасту брата Миры. Деронда, разумѣется, сталъ убѣждать себя, что это не могъ быть братѣ Миры, и поспѣшно удалился. Онъ даже пришелъ къ тому убѣжденію, что, если-бъ Эзра и оказался дѣйствительно тѣмъ, кого онъ искалъ, то онъ не былъ обязанъ открыть это Мирѣ. Впрочемъ, мысль эта не долго волновала его умъ, и онъ сталъ спрашивать себя, имѣлъ-ли онъ право устраивать чужую жизнь согласно своимъ воззрѣніямъ? Не возставалъ-ли онъ самъ противъ той тайны, которой другіе окружили его собственную жизнь? Во всякомъ случаѣ, эта борьба противорѣчивыхъ мыслей была преждевременна, такъ-какъ имъ, въ сущности, не было еще сдѣлано никакого опредѣленнаго открытія; поэтому онъ рѣшился же при первой, возможности, вернуться въ лавку Эзры Когана подъ предлогомъ покупки застежекъ для леди Малинджеръ.
   Это посѣщеніе было отсрочено на нѣсколько дней случайными обстоятельствами: именно сэръ Гюго попросилъ его разработать юридическую сторону одного животрепещущаго политическаго вопроса, по которому онъ долженъ былъ произнести рѣчь на публичномъ обѣдѣ. Какъ обыкновенно, ихъ мнѣнія и въ этомъ случаѣ расходились, но сэръ Гюго, хотя и сожалѣлъ объ этомъ, но съ удовольствіемъ слушалъ, какъ логически и краснорѣчиво доказывалъ Деронда справедливость своего взгляда.
   -- Чортъ возьми, Данъ,-- говорилъ онъ,-- отчего ты не выскажешь этого публично? Ты, конечно, не правъ, и твои мнѣнія не могутъ имѣть успѣха, но ты-бы могъ заявить себя самымъ блестящимъ ораторомъ и легко попасть въ парламентъ. А ты знаешь, что это было-бы для меня очень пріятно.
   -- Сожалѣю, что не могу вамъ сдѣлать пріятнаго сэръ,-- отвѣтилъ Доронда;-- я не считаю политику ремесломъ.
   -- Отчего-же? Вѣдь политику направлять необходимо, а, это было-бы невозможно, если-бъ всѣ смотрѣли на политику, какъ на нѣчто, требующее наитія свыше. Если тебѣ хочется быть въ парламентѣ, то нельзя сидѣть сложа руки и ожидать призванія съ неба или отъ избирателей.
   -- Я не хочу обратить какія-бы то ни было политическія мнѣнія, особенно чужія, въ средства къ жизни,-- отвѣтилъ Деронда -- я нисколько не осуждаю другихъ, но многіе, стоящіе гораздо выше меня, тоже не брезгаютъ восхваленіемъ себя и своей партіи.
   -- Ты ошибаешься, Данъ: безъ нѣкотораго актерства невозможна общественная дѣятельность. Отвергать это можетъ только непрактичный идеалистъ. Управляя людьми, необходимо потворствовать ихъ идеямъ, хотя онѣ часто нелѣпы. Но есть дурная и хорошая манера обманывать народъ; послѣдняя и есть та, которая смазываетъ колеса прогресса.
   -- Можетъ быть, иногда и приходится прибѣгать къ обману въ случаѣ крайней необходимости,-- отвѣтилъ Деронда;-- но я не вижу такой общественной необходимости, которая мѣшала-бы вѣчно держать высоко знамя идеала, чтобы строго ограничивать подобныя уклоненія отъ прямого пути.. Если-бъ я сдѣлался общественнымъ дѣятелемъ, то могъ-бы легко принять свой личный успѣхъ за общественную необходимость.
   Послѣ этого разговора Деронда отправился въ уединенный переулокъ близь Гольборна для давно задуманнаго посѣщенія лавки Когана и по дорогѣ примѣнялъ мысленно высказанную имъ теорію о позволительности обмана только при крайней необходимости къ настоящему частному случаю. Онъ рѣшительно не зналъ, какъ ему слѣдовало-бы поступить, если-бъ, несмотря на всѣ ожиданія, Эзра Коганъ оказался братомъ Миры; потому онъ, достигнувъ Гольборна, невольно замедлялъ шаги и останавливался почти передъ, каждой лавкой. Его вниманіе привлекла лавка одного букиниста, передъ которой на небольшомъ столѣ лежала груда всевозможныхъ книгъ, отъ безсмертной поэзіи Гомера до мертворожденной прозы современныхъ желѣзнодорожныхъ романовъ включительно. Глаза Деронды остановились на давно разыскиваемой имъ автобіографіи польскаго еврея Соломона Маймона на нѣмецкомъ языкѣ; онъ вошелъ въ лавку, чтобъ купить ее.
   Вмѣсто обыкновенной мрачной фигуры продавца старыхъ книгъ, всегда ведущаго свою торговлю небрежно, въ противоположность всѣмъ другимъ лавочникамъ, Деронда увидалъ въ узкой, темной лавкѣ, человѣка, поразившаго его съ перваго взгляда. Онъ сидѣлъ за низенькой конторкой и читалъ вчерашній "Times"; одежда на немъ была поношенная, а цвѣтъ лица его былъ до того желтый, и до того походилъ на пергаментъ, что трудно было опредѣлить его годы. При входѣ Деронды онъ отложилъ газету и взглянулъ на него; въ головѣ молодого человѣка блеснула мысль, что вѣроятно, такой физіономіей обладали еврейскіе пророки во времена вавилонскаго плѣненія или-же ново-еврейскіе поэты среднихъ вѣковъ. Это былъ прекрасный еврейскій типъ, съ пламеннымъ, энергичнымъ выраженіемъ лица, на которомъ виднѣлись явные слѣды физическихъ страданій и отвлеченнаго мышленія. Черты его были некрупны, но рѣзко опредѣленны, лобъ невысокій, но широкій, окаймленный курчавыми, черными волосами. По всей вѣроятности, это лицо никогда не было красивымъ, но всегда должно было отличаться духовной силой; въ настоящую-же минуту блѣдно-восковое, съ глубокими, черными глазами, оно рельефно выдавалось на темномъ фонѣ книгъ, и его легко можно было принять за еврейскаго мученика въ инквизиціонной тюрьмѣ, въ которую неожиданно ворвалась толпа. Его взглядъ, обращенный на Деронду, такъ сверкалъ пламенно, какъ-будто молодой человѣкъ принесъ ему вѣсть объ освобожденіи или смерти. Этотъ необыкновенный человѣкъ, вѣроятно, не возбуждалъ особаго вниманія въ мѣстныхъ обитателяхъ, но его странный видъ такъ поразилъ Деронду, что онъ не вдругъ его спросилъ:
   -- Что стоитъ эта книга?
   -- На ней нѣтъ никакой помѣтки, а господинъ Рамъ обѣдаетъ,-- сказалъ еврей, не вставая съ мѣста и перелистывая книгу.-- Я только караулю лавку безъ него. Что вы за нее дадите?
   -- Развѣ вы не знаете, что она стоитъ?-- спросилъ Деронда, подозрѣвая, что этотъ необыкновенный книгопродавецъ хотѣлъ воспользоваться его неопытностью.
   -- Я не знаю рыночной цѣны, но позвольте васъ спросить: вы ее читали?
   -- Нѣтъ, я читалъ ея разборъ и потому желаю ее пріобрѣсти.
   -- Вы -- ученый и интересуетесь еврейской исторіей?
   Послѣднія слова были произнесены съ необыкновеннымъ жаромъ, и Деронда до того былъ пораженъ этой странной личностью, что любопытство взяло въ немъ верхъ надъ негодованіемъ, возбужденнымъ такимъ дерзкимъ допросомъ.
   -- Да, я интересуюсь еврейской исторіей,-- отвѣтилъ онъ просто.
   Въ ту-же минуту странный еврей вскочилъ, схватилъ Деронду за руку и взволнованнымъ, но тихимъ голосомъ спросилъ:
   -- Вы, можетъ быть, нашей національности?
   Деронда покраснѣлъ и, покачавъ головой, отвѣтилъ:
   -- Нѣтъ.
   Въ ту-же минуту еврей отдернулъ свою руку, и его пламенное, энергичное лицо приняло равнодушный, грустный видъ.
   -- Я увѣренъ, что господинъ Рамъ будетъ доволенъ полгинеей, сэръ,-- сказалъ онъ съ холодной вѣжливостью и подалъ Дерондѣ книжку.
   Эта неожиданная перемѣна въ евреѣ подѣйствовала чрезвычайно странно на молодого человѣка. Онъ какъ-будто почувствовалъ, что какой-то важный сановникъ, отъ котораго онъ зависѣлъ, забраковалъ его, считая недостойнымъ вниманія. Но ему нечего было дѣлать и, отдавъ требуемыя деньги, онъ удалился въ дурномъ расположеніи духа, которое нисколько, не уменьшилось, когда онъ вошелъ въ лавку Эзры Когана, своимъ грубымъ самодовольнымъ лицомъ, столь рѣзко отличавшагося отъ только-что видѣннаго имъ необыкновеннаго человѣка.
   Коганъ разговаривалъ съ какимъ-то покупателемъ о трехъ серебрянныхъ ложкахъ, лежавшихъ на конторкѣ. Увидавъ вошедшаго Деронду, онъ громко воскликнулъ:
   -- Матушка! Мама! Она сейчасъ придетъ, сэръ,-- прибавилъ онъ, улыбаясь и фамильярно кивнувъ головой.
   Деронда тревожно взглянулъ на дверь и очень смутился когда въ ней показалась пожилая женщина лѣтъ за пятьдесятъ. Въ ней не было, однако, ничего отвратительнаго, и про нея можно было только сказать, что она, подобно многимъ пожилымъ еврейкамъ, при своемъ туалетѣ не прибѣгала часто къ водѣ и, вѣроятно, даже спала въ кольцахъ, ожерельѣ и тяжелыхъ серьгахъ. Сердце Деронды дрогнуло именно потому, что она не отличалась такой грубостью и отвратительной уродливостью, которыя дѣлали-бы невозможнымъ всякое родство ея съ Мирой; напротивъ, стараясь освободить основныя черты ея лица отъ нароста времени, онъ долженъ былъ признать, что Мира могла быть ея дочерью; особенно брови имѣли у нихъ почти одинаковое очертаніе.
   -- Чѣмъ могу служить, сэръ?-- спросила старуха, добродушно взглянувъ на Деронду.
   -- Я желалъ-бы посмотрѣть серебрянныя эастежки, выставленныя въ окнѣ,-- отвѣтилъ онъ.
   Старухѣ трудно было достать изъ окна требуемую вещь, и Коганъ, замѣтивъ это, быстро подбѣжалъ говоря:
   -- Я ихъ достану, мама, я ихъ достану! Матушка ужасно горда,-- прибавилъ онъ, подавая съ улыбкой застежки Дерондѣ;-- она хочетъ все сдѣлать сама, и, когда является къ намъ приличный покупатель, то я не смѣю имѣть съ нимъ дѣло, а долженъ позвать ее; но я не могу позволить ей причинять себѣ безпокойство.
   Старуха засмѣялась и взглянула на Деронду, какъ-бы говоря: "Сынъ мой всегда шутитъ, но вы видите, какъ онъ меня любитъ".
   Деронда началъ внимательно осматривать застежки.
   -- Онѣ стоятъ только три гинеи, сэръ,-- сказала старуха.
   -- Посмотрите, сэръ, какая работа,-- прибавилъ Коганъ издали;-- онѣ стоятъ вдвое дороже, но я купилъ ихъ дешево въ Кельнѣ.
   Въ эту минуту въ лавку вошли два новыхъ посѣтителя, и Коганъ громко крикнулъ:
   -- Адди!
   Въ дверяхъ тотчасъ-же показалась черноглазая молодая женщина, напоминавшая попугая, въ голубомъ платьѣ съ коралловыми серьгами и ожерельемъ. Ея простое, грубое лицо рѣзко отличалось отъ лица пожилой еврейки, что еще болѣе убѣдило Деронду, что послѣдняя была не совсѣмъ обыкновенной еврейкой, и потому Мира могла быть ея дочерью. Вмѣстѣ съ женою Когана въ лавку вошли его дѣти: бойкій мальчикъ лѣтъ шести и дѣвочка лѣтъ четырехъ; оба они отличались своими черными глазами и такими-же курчавыми волосами, причемъ еврейскій типъ сказывался въ нихъ еще рѣзче, чѣмъ въ родителяхъ; наконецъ, молодая женщина имѣла на рукахъ грудного ребенка, также черноокаго и чернокудраго. Мальчикъ вбѣжалъ въ лавку, громко топая ногами и остановился противъ Деронды, заложивъ руки въ карманы панталонъ.
   -- Какъ васъ зовутъ, голубчикъ?-- спросилъ Деронда, погладивъ мальчика по головѣ, вѣроятно, съ дипломатическою цѣлью подольше оставаться въ лавкѣ и снискать расположеніе всего семейства.
   -- Яковъ-Александръ Коганъ,-- отвѣтилъ маленькій человѣкъ очень смѣло и рѣшительно.
   -- Вы названы не въ честь отца?
   -- Нѣтъ, въ память прадѣда. А дѣдушка продаетъ ножи, бритвы и ножницы. Вотъ онъ мнѣ подарилъ этотъ ножикъ.
   Мальчикъ поспѣшно вынулъ изъ кармана перочинный ножикъ и открылъ своими маленькими, грязными пальцами два клинка и штопоръ.
   -- Это опасная игрушка,-- сказалъ Деронда, обращаясь къ бабушкѣ.
   -- Не безпокойтесь: онъ никогда не причинитъ себѣ вреда,-- отвѣтила старуха, съ восторгомъ глядя на внучка.
   -- А у васъ есть ножикъ?-- спросилъ Яковъ какимъ-то хриплымъ голосомъ, словно это былъ старый торгашъ, которому уже надоѣло заниматься торговлей впродолженіи нѣсколькихъ поколѣній.
   -- Да, хотите посмотрѣть?-- отвѣтилъ Деронда, вынимая свой перочинный ножикъ изъ кармана жилета.
   Яковъ быстро схватилъ его и, отойдя нѣсколько шаговъ, сталъ задумчиво сравнивать оба ножика. Между тѣмъ всѣ посѣтители удалились, и старшіе Коганы со всѣхъ сторонъ окружили удивительнаго мальчика.
   -- Мой лучше,-- сказалъ онъ, наконецъ, возвращая Дерондѣ его ножикъ.
   -- О, вы не поймаете Якова на невыгодной сдѣлкѣ,-- сказалъ Коганъ, смѣясь и подмигивая.
   -- Это у васъ единственные внуки?-- спросилъ онъ у старухи.
   -- Да, это мой единственный сынъ,-- отвѣтила она, съ любовью смотря на Когана.
   -- А дочери у васъ нѣтъ?-- спросилъ Деронда, считая свой вопросъ совершенно естественнымъ.
   Лицо старухи внезапно измѣнилось. Она закусила губу, опустила глаза и, отвернувшись отъ Деронды, стала разсматривать индѣйскіе платки, висѣвшіе позади нея. Коганъ бросилъ на Деронду проницательный взглядъ, пожалъ плечами и приложилъ палецъ къ губамъ.
   -- Вы, сэръ, повидимому, знатный джентльменъ изъ Сити?
   -- Нѣтъ, я ничего общаго не имѣю съ Сити.
   -- А я полагалъ, что вы молодой хозяинъ какой-нибудь первоклассной фирмы. Но все-же, какъ видно, вы понимаете толкъ въ серебрѣ.
   -- Да, немного,-- сказалъ Деронда и прибавилъ, мгновенно составивъ планъ для разузнанія дальнѣйшихъ подробностей объ этомъ семействѣ:-- по правдѣ вамъ сказать, я пришелъ не столько для покупки, сколько для заклада. Вы, вѣроятно, даете иногда большія суммы?
   -- Да, сэръ, могу съ гордостью сказать, что оказывалъ услуги важнымъ господамъ. Я не промѣняю своего ремесла ни на какое другое. Нѣтъ болѣе благороднаго, полезнаго и великодушнаго занятія! Въ закладчикѣ нуждаются всѣ: скромная хозяйка для платежа булочнику и блестящій джентльменъ, подобный вамъ, для расходовъ на удовольствія. Я люблю свою лавку, и не помѣнялся-бы даже съ лордъ-мэромъ. Чѣмъ могу вамъ служить?
   Если самодовольствіе служитъ доказательствомъ счастья, то Соломонъ во всей своей славѣ былъ несчастнымъ человѣкомъ въ сравненіи съ Коганомъ, который, торжественно закончивъ свою рѣчь, взялъ у жены ребенка и началъ нѣжно его ласкать. Дерондѣ онъ казался самымъ неинтереснымъ евреемъ, котораго онъ когда-либо встрѣчалъ, и его грубая, мелочная душа ничѣмъ не напоминала его несчастную, преслѣдуемую всѣми историческую расу. Но это не могло послужить причиной отказаться отъ своего плана, и Деронда сказалъ:
   -- У меня есть славное брилліантовое кольцо. Я его никогда не ношу, но могу принести его сегодня вечеромъ. Я желалъ-бы получить подъ закладъ его пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ.
   -- Сегодня пятница, молодой человѣкъ,-- отвѣтилъ Коганъ,-- и я пойду въ синагогу. Лавка будетъ заперта. Но подобныя сдѣлки -- доброе дѣло, и если вамъ некогда, то я могу вечеромъ посмотрѣть вашъ брилліантъ. Вы, можетъ быть, живете въ Вестъ-Эндѣ: тогда это порядочная даль.
   -- Да, но ваша суббота начинается въ это время года, рано, и я могъ-бы пріѣхать къ пяти часамъ,-- произнесъ Деронда, надѣясь въ праздничный вечеръ скорѣе познакомиться съ отличительнымъ характеромъ семейства и, быть можетъ, собрать болѣе подробныя свѣдѣнія.
   Коганъ согласился, и Деронда хотѣлъ уже уйти, когда Яковъ, обращаясь къ нему, вдругъ сказалъ:
   -- Вы вернетесь сегодня назадъ? Есть у васъ дома другіе ножи?
   -- Кажется, есть одинъ,-- отвѣтилъ Деронда съ улыбкой.
   -- Не въ бѣлой-ли оправѣ, съ двумя клинками и крючкомъ?
   -- Да.
   -- А вы любите штопоръ?-- спросилъ Яковъ, снова вынимая свой ножикъ.
   -- Да.
   -- Такъ принесите вашъ ножикъ -- и мы помѣняемся,-- сказалъ Яковъ тономъ лавочника, заключившаго выгодную сдѣлку.
   Окончивъ разговоръ съ мальчикомъ, Деронда приласкалъ и маленькую дѣвочку, спросивъ, какъ ее зовутъ.
   -- Аделаида-Ревекка,-- отвѣтила съ гордостью мать.
   Деронда поцѣловалъ ребенка, къ величайшему удовольствію всего семейства, въ томъ числѣ и бабушки, которая уже совершенно оправилась отъ своего смущенія.
   -- Будьте такъ добры, подождите меня, если я не успѣю вернуться къ вашему пріѣзду,-- сказалъ Коганъ, сіяя самодовольствомъ и любезно смотря на этого пріятнаго свидѣтеля его благоденствія.-- Принесите брилліантъ, и я сдѣлаю все, что будетъ возможно для васъ.
   Такимъ образомъ, Деронда произвелъ на всѣхъ прекрасное впечатлѣніе, а это могло облегчить ему достиженіе его цѣли. Но онъ удалился въ очень грустномъ настроеніи. Если это дѣйствительно были мать и братъ Миры, то, несмотря навсю свою пламеннную, родственную любовь, она, конечно, не могла найти въ жизни съ ними ничего пріятнаго, кромѣ сознанія исполненнаго долга. Его утѣшала только мысль, что все это могло кончиться ничѣмъ, такъ-какъ онъ не имѣлъ еще никакихъ доказательствъ, чтобъ Коганы были именно тѣ, которыхъ онъ искалъ. Но если роковое предположеніе подтвердится, то что надлежало ему дѣлать? Скрыть все отъ Миры, или рискнуть возможными послѣдствіями ради искренности, составляющей самую живительную атмосферу нашей нравственной жизни?
  

ГЛАВА ХХXIV.

   Когда Деронда явился къ Коганамъ въ пять часовъ, то лавка была заперта, и дверь ему отворила христіанская служанка. Войдя въ комнату, позади лавки, онъ былъ удивленъ представившейся ему пріятной картиной. Домъ былъ старый, и большая задняя комната, куда онъ вошелъ, была, вѣроятно, днемъ очень темная; но теперь ее освѣщала красивая бронзовая люстра съ семью рожками, въ которыхъ горѣло масло. Среди комнаты находился большой столъ, покрытый бѣлоснѣжной скатертью, а закоптѣлыя стѣны и потолокъ рельефнѣе выдѣляли характерныя фигуры обитателей въ пестрыхъ, праздничныхъ одѣяніяхъ. Старуха-бабушка была въ темно-желтомъ платьѣ, съ массивной золотой цѣпочкой на шеѣ вмѣсто ожерелья; ея темныя брови и пряди сѣдыхъ волосъ производили большой эффектъ въ общей картинѣ. На молодой г-жѣ Коганъ былъ блестящій костюмъ, красный съ чернымъ, а на шеѣ длинная нитка искусственнаго жемчуга. Ея младшій ребенокъ спалъ въ колыбели, покрытый пунцовымъ одѣяломъ; Аделаида-Ревекка сіяла въ желто-янтарномъ платьѣ, а Яковъ-Александръ съ гордостью выставлялъ свои красные чулки и черную плисовую куртку. Четыре пары черныхъ сверкающихъ глазъ привѣтствовали Деронду, и ему стало стыдно, что онъ днемъ почувствовалъ какое-то инстинктивное отвращеніе къ этимъ довольнымъ, счастливымъ существамъ. Оказанный ему пріемъ былъ самый радушный, и обѣ женщины держались съ гораздо большимъ достоинствомъ у своего семейнаго очага, чѣмъ въ лавкѣ. Онъ съ любопытствомъ осмотрѣлъ находившуюся въ комнатѣ старинную мебель. Высокая, дубовая конторка и такой-же простѣночный столъ, очевидно, были куплены по случаю или изъ экономіи, но не потому, что они соотвѣтствовали семейному вкусу. На этомъ столѣ стояло большое синее блюдо и два старинныхъ серебрянныхъ сосуда, а передъ ними лежала толстая книга въ темномъ, пергаментномъ переплетѣ. Въ противоположномъ углу, противъ двери изъ лавки, находилась другая, отворенная дверь во внутреннія комнаты, гдѣ также виднѣлся свѣтъ.
   Деронда быстро оглянулъ всю комнату и тотчасъ-же долженъ былъ представить Якову ножикъ, который онъ нарочно купилъ, въ бѣлой оправѣ и съ крючкомъ.
   -- Вы желали именно такого, да?-- спросилъ онъ.
   Мальчикъ внимательно осмотрѣлъ ножикъ, открылъ оба клинка и крючокъ, а потомъ, для сравненія, вынулъ изъ кармана свой ножикъ со штопоромъ.
   -- Отчего вамъ нравится крючокъ лучше штопора?-- спросилъ Деронда.
   -- Крючкомъ можно захватывать разныя вещи, а штопоръ только вытаскиваетъ пробки,-- отвѣтилъ мальчикъ;-- для васъ штопоръ лучше, вы можете имъ откупоривать бутылки.
   -- Такъ вы согласны мѣняться?-- сказалъ Деронда, замѣтивъ съ какимъ восторгомъ старуха смотрѣла на внучка.
   -- А что у васъ еще есть въ карманахъ?-- спросилъ Яковъ очень серьезно.
   -- Шшъ... шшъ... Яковъ!-- сказала бабушка, и Деронда, понявъ, что ему слѣдуетъ поддержать дисциплину, отвѣтилъ:
   -- Этого я вамъ не скажу. Мы, вѣдь, уговорились только о мѣнѣ ножей.
   Яковъ пристально посмотрѣлъ на него и, подавъ ему свой ножикъ, дѣловымъ тономъ сказалъ.
   -- Идетъ.
   Потомъ этотъ маленькій представитель еврейскаго племени выбѣжалъ въ сосѣднюю комнату, гдѣ съ кѣмъ-то заговорилъ скороговоркой; черезъ минуту онъ вернулся и, увидавъ въ дверяхъ отца, схватилъ со стула маленькую, плисовую шапочку, поспѣшно надѣлъ ее и подошелъ къ Когану. Послѣдній, не снимая своей шляпы и не обращая никакого вниманія на гостя, остановился посреди комнаты и, простирая руки надъ головами обоихъ дѣтей, благословилъ ихъ на еврейскомъ языкѣ. Потомъ, его жена вынула изъ колыбели малютку и также поднесла къ нему для благословенія. При видѣ этого зрѣлища Деронда рѣшилъ, что закладчикъ, такъ гордившійся своимъ ремесломъ, не былъ исключительно человѣкомъ прозы.
   -- Ну, сэръ, я надѣюсь, что мое семейство и безъ меня васъ приняло радушно,-- сказалъ Коганъ, снимая шляпу и усаживаясь;-- вы очень аккуратны; ничто такъ не учитъ аккуратности, какъ нужда. Она, въ свою очередь, полезна для всѣхъ. Я также знавалъ ее, начавъ самъ зарабатывать себѣ хлѣбъ съ ранней молодости. Ну, посмотримъ, посмотримъ.
   -- Вотъ кольцо, о которомъ я вамъ говорилъ,-- сказалъ Деронда, снимая его съ пальца;-- за него заплочено сто фунтовъ и, конечно, оно будетъ достаточнымъ залогомъ для пятидесяти. По всей вѣроятности, я его выкуплю черезъ мѣсяцъ.
   Блестящіе глаза Когана какъ-то особенно засверкали, встрѣтившись съ наивнымъ взглядомъ молодого человѣка, который полагалъ, что скорый выкупъ доставляетъ удовольствіе закладчику.
   -- Хорошо, хорошо,-- сказалъ онъ, небрежно осмотрѣвъ кольцо;-- мы поговоримъ объ этомъ послѣ трапезы. Вы, можетъ быть, не откажетесь раздѣлить ее съ нами? Вы этимъ окажете намъ большую честь.
   Жена Когана и мать повторили это приглашеніе, и Деронда съ удовольствіемъ согласился. Послѣ этого всѣ встали вокругъ стола, на которомъ находилось только одно блюдо, покрытое салфеткою. Г-жа Коганъ поставила передъ мужемъ фаянсовую чашку съ водою для омовенія рукъ. Онъ надѣлъ шляпу и громко воскликнулъ:
   -- Мардохей!
   "Неужели это составляетъ часть религіозной церемоніи?" -- подумалъ Деронда, не понимая, какое значеніе могло тутъ имѣть имя ветхозавѣтнаго героя.
   Но въ ту-же минуту изъ сосѣдней комнаты раздался голосъ: "Сейчасъ", и онъ съ любопытствомъ устремилъ свой взглядъ на отворенную дверь. Къ величайшему своему изумленію, онъ увидалъ на порогѣ фигуру того самаго загадочнаго еврея, котораго онъ утромъ встрѣтилъ въ книжной лавкѣ. Мардохей также съ удивленіемъ взглянулъ на Деронду, но ни тотъ, ни другой ничѣмъ не обнаружили, что они уже знали другъ друга. Мардохей молча сѣлъ на противоположномъ концѣ стола и холодно поклонился гостю, словно утреннее разочарованіе дурно расположило его къ Дерондѣ.
   Коганъ умылъ руки и, совершивъ обрядъ освященія субботы, кадушъ, снялъ салфетку съ блюда, на которомъ оказались два длинные, плоскіе хлѣба, посыпанные зерномъ въ воспоминаніе о маннѣ, питавшей израильтянъ въ пустынѣ, и, отломивъ маленькіе куски, передалъ ихъ каждому члену своего семейства, въ томъ числѣ, и Аделаидѣ-Ревеккѣ, стоявшей на стулѣ. Потомъ Коганъ произнесъ еще одну еврейскую молитву, которой Яковъ вторилъ, надѣвъ шляпу по примѣру отца. Наконецъ, всѣ усѣлись за столъ, и начался ужинъ, нисколько неинтересный для Деронды. Онъ даже не замѣчалъ, что ѣлъ,-- настолько онъ былъ занятъ мыслью, какъ приступить къ интересовавшимъ его вопросамъ. Кромѣ того, онъ думалъ и о Мардохеѣ, съ которымъ по временамъ изподлобья обмѣнивался взглядами. На Мардохеѣ не было праздничной одежды, но вмѣсто утренняго, поношеннаго, чернаго сюртука, на немъ было свѣтлое, коричневое пальто, сильно осѣвшее отъ стирки: эта одежда еще рельефнѣе выдѣляла его энергичное лицо, окаймленное темными волосами, которое могло-бы принадлежать пророку Езекіилю. Деронда замѣтилъ, что Мардохею клали на тарелку хвостъ фаршированной рыбы и вообще самые дурные объѣдки, какъ обыкновенно поступаютъ съ бѣдными родственниками по старинному обычаю до-историческихъ временъ.
   Коганъ искусно поддерживалъ общій разговоръ и, какъ истый еврей, гордящійся своими вѣрноподданнѣйшими чувствами, болѣе всего говорилъ о королевѣ, ея семействѣ и о посѣщеніи Англіи, десять лѣтъ тому назадъ, французскимъ императоромъ и императрицей. Его жена и мать съ удовольствіемъ вторили ему.
   -- Наша малютка названа Евгенія-Эсфирь,-- замѣтила молодая г-жа Коганъ.
   -- Удивительно, какъ императоръ похожъ на моего двоюроднаго брата,-- сказала старуха.
   -- Я повелъ свою мать въ Хрустальный дворецъ, чтобъ показать ей императора и императрицу,-- прибавилъ Коганъ, трудно-же было охранять ее въ толпѣ.
   -- Ваша мать, вѣроятно, уже давно овдовѣла, и вы привыкли ухаживать за нею,-- произнесъ Деронда, пользуясь случаемъ, чтобъ навести полезную справку.
   -- Да, раненько пришлось мнѣ начать о ней заботиться, отвѣтилъ Коганъ -- отъ этого обыкновенно сталь закаляется.
   -- Отчего закаляется сталь, папа? спросилъ Яковъ, не оставляя въ тоже время и пирожное безъ надлежащаго вниманія. Отецъ мигнулъ гостю и сказалъ:-- если ты положишь свой носъ на точильню, то ты и себя закалишь.
   Яковъ сползъ со стула съ кускомъ пирожнаго въ рукѣ и подойдя къ молчавшему до сихъ поръ Мардохею и спросилъ:-- что это значитъ положить носъ на точильню?..
   -- Это значитъ, что ты молча, долженъ переносить оскорбленія и обиды -- со вздохомъ отвѣтилъ Мардохей, ласково взглянувъ на мальчика; тотъ, въ свою очередь, вложилъ въ ротъ старику край пирожнаго, приглашая его этимъ угощаться и въ то же время съ тревогой наблюдая въ какихъ размѣрахъ воспользуются его благороднымъ предложеніемъ. Мардохей улыбнулся и откусилъ кусочекъ, видимо желая сдѣлать мальчику удовольствіе; это взаимное желаніе сдѣлать пріятное другъ другу разомъ украсило обоихъ.
   Деронда былъ очень разочарованъ, что его вопросъ ни къ чему не повелъ, и, обращаясь къ Мардохею, сказалъ:
   -- А вы, вѣроятно, всю жизнь занимались науками?
   -- Да, я изучалъ кое-что,-- отвѣтилъ онъ спокойно;-- а вы? Судя по купленной вами книгѣ, вы знаете нѣмецкій языкъ?
   -- Я научился ему въ Германіи,-- сказалъ Деронда.-- Вы постоянно занимаетесь книжной торговлею?
   -- Нѣтъ, я только замѣняю книгопродавца Рама во время его отсутствія,-- произнесъ Мардохей, смотря на Деронду съ прежнимъ интересомъ, словно лицо молодого человѣка имѣло для него особую чарующую силу;-- можетъ быть, вы знаете по еврейски?
   -- Къ сожалѣнію, нѣтъ.
   Лицо Мардохея отуманилось, и онъ опустилъ глаза, тяжело переводя дыханіе, что показалось Дерондѣ признакомъ чахотки.
   -- Я занимался не чтеніемъ книгъ, а кое-чѣмъ другимъ болѣе полезнымъ: напримѣръ, я знаю цѣну камнямъ и могу самъ оцѣнить ваше кольцо,-- сказалъ Коганъ,-- но,-- прибавилъ онъ, понижая голосъ,-- что вы за него хотите?
   -- Пятьдесятъ или шестьдесятъ фунтовъ,-- отвѣтилъ Деронда небрежно.
   Коганъ съ минуту помолчалъ, засунувъ руки въ карманы и пристально посмотрѣлъ на Деронду.
   -- Не могу дать такой цѣны,-- произнесъ онъ;-- очень радъ былъ-бы вамъ услужить, но болѣе сорока фунтовъ, право, нельзя.
   -- Хорошо,-- отвѣтилъ Деронда;-- я выкуплю его черезъ мѣсяцъ.
   -- Значитъ по рукамъ, я вамъ приготовлю билетъ,-- сказалъ Коганъ и поднялъ руку въ знакъ окончанія разговора.
   Онъ самъ, Мардохей и Яковъ снова надѣли шляпы, и Коганъ произнесъ благодарственную молитву, которой вторили другіе. Наконецъ, голосъ Мардохея покрылъ всѣ остальные и онъ, скрестивъ руки, произнесъ отдѣльное, довольно продолжительное славословіе торжественнымъ, восторженнымъ тономъ. Не только тонъ этотъ, но и отсутствіе всякой самоувѣренности дѣлали его существомъ совершенно противоположнымъ Когану. Трудно было понять, какъ среди буржуазнаго, благоденствующаго семейства очутился этотъ странный человѣкъ, который, несмотря на свою нищенскую внѣшность, возбуждалъ въ Дерондѣ какой-то смутный страхъ и сожалѣніе о томъ, что онъ не оправдалъ ожиданій этого еврея.
   По окончаніи молитвы, Мардохей всталъ и, слегка кивнувъ головою гостю, вышелъ изъ комнаты, затворивъ за собою дверь.
   -- Это, повидимому, необыкновенный человѣкъ,-- сказалъ Деронда, обращаясь къ Когану; но тотъ пожалъ плечами и ударилъ себя пальцемъ по лбу, ясно указывая, что Мардохей, по его понятіямъ, былъ не въ здравомъ умѣ.
   -- Онъ вашъ родственникъ?-- спросилъ Деронда.
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Коганъ съ презрительной улыбкой, переглянувшись съ женою и матерью;-- я его держу изъ милости. Онъ прежде работалъ на меня, но потомъ онъ сталъ хворать и до того ослабѣлъ, что я его рѣшилъ призрѣвать. Онъ мнѣ большая помѣха, но его присутствіе приноситъ благословеніе нашему дому, и онъ учитъ сына. Кромѣ того, онъ чинитъ часы и золотыя вещи.
   Деронда едва могъ удержаться отъ улыбки при этой смѣси доброты и желанія оправдать ее разсчетомъ. Онъ хотѣлъ продолжать вопросы о Мардохеѣ, загадочная личность котораго становилась для него все болѣе и болѣе интересной, но Коганъ перебилъ его и навелъ разговоръ на закладъ брилліантоваго кольца, который онъ также считалъ добрымъ дѣломъ. Отдавъ кольцо, Деронда получилъ сорокъ фунтовъ и билетъ; теперь уже ему нельзя было болѣе оставаться и онъ ушелъ отъ своихъ новыхъ знакомыхъ, не достигнувъ никакого результата, кромѣ того только, что у него былъ постоянный предлогъ въ видѣ закладного билета для возвращенія къ Коганамъ послѣ Рождества. Онъ твердо рѣшился тогда поближе познакомиться съ Мардохеемъ, отъ котораго онъ могъ бы узнать всѣ подробности о Коганахъ, между прочимъ, и причину, по которой нельзя было спрашивать у старшей г-жи Коганъ, была-ли у нея дочь.
  

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

МАРДОХЕЙ.

ГЛАВА XXXV.

   29 декабря, Деронда зналъ, что Грандкорты прибыли въ аббатство, но онъ не видалъ ихъ до обѣда. Наканунѣ ночью выпалъ густой снѣгъ на радость дѣтямъ, которыя могли предаться рѣдкой забавѣ -- игрѣ въ снѣжки, а во время рождественскихъ праздниковъ дочери сэра Гюго не считали удовольствіемъ какую-то бы ни было забаву безъ участія въ ней двоюроднаго брата, какъ они всегда называли Деронду. Возвратясь домой изъ парка, онъ сыгралъ нѣсколько партій на бильярдѣ, и, такимъ образомъ, до той минуты, когда онъ пошелъ переодѣться къ обѣду, онъ не думалъ о предстоящемъ свиданіи съ Гвендолиной. Оставшись-же около получаса одинъ въ своей комнатѣ, онъ невольно сталъ размышлять о томъ, какую перемѣну произвелъ въ ней бракъ съ Грандкортомъ.
   "Есть натуры, въ которыхъ при близкомъ наблюденіи можно замѣчать ежедневные колебанія настроенія -- думалъ онъ;-- нѣкоторые изъ насъ шагаютъ шибче другихъ, и я увѣренъ, что Гвендолина сохраняетъ въ себѣ замѣтный слѣдъ всего, что производитъ на нее впечатлѣніе. Исторія съ ожерельемъ и мысль, что кто-нибудь нашелъ дурнымъ ея игру въ рулетку, очевидно, глубоко запали въ ея сердце. Но подобная впечатлительность можетъ такъ-же скоро привести къ отчаянію, какъ и къ добру. Хотя, быть можетъ, Грандкортъ и представляетъ какую-нибудь прелесть для извращеннаго вкуса, но кто-бы подумалъ, что онъ можетъ возбудить нѣжное чувство? Я съ удовольствіемъ ударилъ-бы его по лицу хлыстомъ, чтобы только увидѣть на немъ оживленіе и услыхать какую-нибудь энергическую рѣчь. Я боюсь, что она вышла за него замужъ изъ самолюбія и изъ страха нищеты. Но отчего-же она сначала бѣжала отъ него? Конечно, бѣдность посѣтила ее впослѣдствіи. Несчастная, ее, вѣрно, заставили выдти за него! Вообще нельзя не сожалѣть о томъ, что такое юное созданіе, полное жизни и силъ, отдается такой развалинѣ".
   Послѣднее мнѣніе Деронды о Грандкортѣ было основано не на какихъ-либо фактическихъ данныхъ, а на убѣжденіи, вынесенномъ изъ разговоровъ съ нимъ, что Грандкортъ потерялъ всякій живой, естественный интересъ къ жизни. Впрочемъ при заключеніи каждаго выдающагося брака мужчины всегда жалѣютъ невѣсту, а женщины -- жениха.
   Сэръ Гюго пригласилъ къ себѣ блестящее, разнородное общество для встрѣчи молодыхъ. Старинная аристократія имѣла здѣсь своими представителями лорда и леди Пентритъ, мѣстное дворянство -- м-ра и м-съ Фицадамъ изъ Вурчестера, политика -- м-ра Фена, члена парламента, семейство леди Малинджеръ -- ея брата, м-ра Реймонда съ женою, необходимый въ каждомъ обществѣ холостой элементъ -- м-ра Синкера, извѣстнаго адвоката, и м-ра Вандернута, котораго сэръ Гюго нашелъ въ Лейбронѣ до того пріятнымъ собесѣдникомъ, что пригласилъ его въ Англію. Все это общество собралось до появленія молодыхъ въ гостиной, съ пестрымъ потолкомъ изукрашеннымъ гербами, старинными, громадными портретами на стѣнахъ и толстымъ, дорогимъ ковромъ на полу. Всевозможная смѣсь возрастовъ, отъ сѣдого лорда Пентрита до четырехъ-лѣтняго Эдгара Реймонда, придавала особую прелесть оживленнымъ группамъ, освѣщеннымъ краснымъ пламенемъ дубовыхъ полѣнъ въ каминѣ и блѣднымъ мерцаніемъ восковыхъ свѣчей. Леди Малинджеръ, съ нѣжными голубыми глазами и привлекательной полнотой почтенной матроны, ходила взадъ и впередъ по комнатѣ въ своемъ черномъ бархатномъ платьѣ, съ маленькой бѣлой собачкой на рукахъ; дамы занимались дѣтьми, а мужчины стояли поотдаль, разговаривая между собою. Вообще вся сцена была прекрасной обстановкой для появленія молодыхъ, и когда они, наконецъ, появились, то всѣ убѣдились, что они представляли зрѣлище, достойное подобной обстановки. Грандкортъ выдѣлялся той-же изящной фигурой, безукоризненностью одежды и приличной неподвижностью физіономіи какъ и до свадьбы. Всякій, знавшій его, былъ увѣренъ, что онъ никогда не допуститъ въ своей внѣшности ничего шаблоннаго; къ внѣшнему его виду слѣдовало отнести и жену, шедшую съ нимъ подъ руку, и, дѣйствительно, она была именно такова, какую онъ долженъ былъ выбрать.
   -- Клянусь св. Георгіемъ, что она еще болѣе похорошѣла, сказалъ Вандернутъ, обращаясь къ Дерондѣ, который былъ того-же мнѣнія, хотя и не сказалъ объ этомъ ни слова.
   Бѣлое шелковое платье и брилліанты (какъ это ни странно, а въ ея ушахъ, на шеѣ и въ волосахъ блестѣли эти роковые брилліанты), быть можетъ, придавали ея красотѣ болѣе совершенный и величественный видъ, чѣмъ въ первый разъ, когда ее Деронда увидалъ за игорнымъ столомъ. Но въ Дипло онъ замѣтилъ въ ней болѣе женственной очаровательности, какой онъ даже не ожидалъ въ ней встрѣтить. Неужели въ ней произошла какая-нибудь новая перемѣна? Онъ не вѣрилъ своему первому впечатлѣнію, но, видя, какъ она отвѣчала на привѣтствія съ гордымъ, холоднымъ спокойствіемъ и принужденной улыбкой, онъ не могъ не заключить, что въ ней снова дѣйствовала та-же демоническая сила, которая проявлялась въ ея смѣломъ, рѣшительномъ взглядѣ во время игры въ рулетку. Ему не удалось провѣрить этого заключенія до обѣда и онъ даже не успѣлъ съ нею поздороваться.
   За столомъ онъ сидѣлъ противъ нея и могъ слышать обрывки ея разговора съ сэромъ Гюго; хотя онъ желалъ найти случай заговорить съ нею, но Гвендолина ни разу не посмотрѣла въ его сторону, пока сэръ Гюго, полагавшій, что они уже видѣлись ранѣе, сказалъ:
   -- Деронда, ты съ удовольствіемъ услышишь, что разсказываетъ м-съ Грандкортъ о твоемъ любимцѣ Клесмерѣ.
   Гвендолина подняла глаза, какъ показалось Дерондѣ, съ странной нерѣшительностью и на поклонъ молодого человѣка, отвѣтила едва замѣтной улыбкой.
   -- Аропоинты согласились на свадьбу Клесмера съ ихъ дочерью, продолжалъ сэръ Гюго,-- и молодые проводятъ рождественскіе праздники въ Кветчамѣ.
   -- Клесмеръ, вѣроятно, допускаетъ это ради жены, потому что самъ онъ легко обошелся-бы и безъ общества Аропоинтовъ,-- отвѣтилъ, Деронда.
   -- Я очень рада, что у насъ, стариковъ, сохранился еще духъ романтизма,-- замѣтила леди Пентритъ;-- молодежь-же въ послѣднее время стала слишкомъ практична.
   -- Аропоинты доказали свое благоразуміе мирнымъ окончаніемъ этого дѣла, особенно послѣ шума, поднятаго въ газетахъ,-- сказалъ сэръ Гюго;-- отречься отъ своего единственнаго ребенка по случаю mésaillance -- все равно, что отречься отъ своего глаза; всякій знаетъ, что онъ вашъ и что вы безъ него не можете обойтись.
   -- Что касается mésaillance, то вѣдь аристократической крови нѣтъ ни въ одной изъ сторонъ,-- прибавила леди Пентритъ:-- старый адмиралъ Аропоинтъ былъ однимъ изъ офицеровъ Нельсона, отецъ его былъ докторомъ. Мы-же всѣ знаемъ, откуда пришли деньги его матери.
   -- Если была mésaillance, то со стороны Клесмера,-- произнесъ Деронда.
   -- А, ты полагаешь, что безсмертный геній женился на обыкновенномъ смертномъ существѣ,-- сказалъ сэръ Гюго и прибавилъ, смотря на Гвендолину;-- а какъ вы думаете?
   -- Я не сомнѣваюсь, что Клесмеръ считаетъ себя безсмертнымъ,-- отвѣтила она, вполнѣ оправившись отъ своего смущенія, если таковое и было:-- но, конечно, его жена будетъ воскуривать ему фиміамъ, сколько ему угодно.
   -- А вы не одобряете жены, которая куритъ фиміамъ своему мужу?-- весело спросилъ сэръ Гюго.
   -- Отчего-же нѣтъ,-- отвѣтила Гвендолина;-- когда Клесмеръ будетъ восторгаться своимъ геніемъ, его жена станетъ произносить "аминь", и сцена эта не будетъ казаться слишкомъ нелѣпой.
   -- Вы, я вижу, не любите Клесмера,-- замѣтилъ сэръ Гюго.
   -- Нѣтъ, я о немъ очень высокаго мнѣнія,-- отвѣтила Гвендолина;-- я не могу судить о его геніи, но знаю, что онъ великодушный человѣкъ.
   Послѣднія слова были произнесены очень серьезнымъ тономъ; она хотѣла загладить свою несправедливую выходку противъ Клесмера, о которомъ въ глубинѣ души не могла еще думать безъ горечи. Деронда въ эту минуту спрашивалъ себя мысленно, что-бы онъ подумалъ о Гвендолинѣ, если-бъ никогда не видалъ ея прежде? По всей вѣроятности, ему показалось-бы, что она скрываетъ подъ твердой, вызывающей маской какое-то грустное чувство. Но отчего она не выказала ему болѣе дружескихъ чувствъ?
   -- Не правда-ли, эта комната прекрасна?-- сказалъ Гюго, обращаясь къ Гвендолинѣ; -- тутъ происходила монастырская трапеза, и на этомъ самомъ мѣстѣ нѣкогда сидѣли длинными рядами бенедиктинскіе монахи. Что-бы вы сказали, если-бъ вдругъ люстры погасли и призраки умершихъ братьевъ явились за нашими стульями?
   -- О, не говорите этого!-- воскликнула Гвендолина, въ шутку вздрагивая;-- хорошо имѣть знатныхъ предковъ и набожныхъ предшественниковъ, но они должны знать свое мѣсто и спокойно лежать въ землѣ. Мнѣ было-бы страшно одной пройти по дому. Вѣроятно, прошедшія поколѣнія сердятся на насъ за всѣ введенныя нами реформы.
   -- О, призраки должны также принадлежать къ политическимъ партіямъ,-- отвѣтилъ сэръ Гюго;-- тѣ изъ нашихъ предковъ, которые тщетно желали реформъ при своей жизни, должны послѣ смерти быть на нашей сторонѣ. Но если вамъ непріятно одной осмотрѣть домъ, то пойдемте вмѣстѣ, потому что вы и Грандкортъ должны непремѣнно ознакомиться съ нимъ. Мы возьмемъ съ собой и Деронду: онъ знаетъ его лучше меня.
   Гвендолина бросила изподлобья взглядъ на Деронду, который хотя, вѣроятно, и слышалъ слова баронета, но молча углубился въ свою тарелку. При мысли, что Деронда будетъ показывать ей и Грандкорту тотъ самый домъ, который долженъ перейти къ нимъ, когда могъ бы достаться ему, она не могла скрыть нѣкотораго смущенія, но, съ своимъ обычнымъ умѣніемъ скрывать свои чувства, она съ веселой улыбкой сказала.
   -- Вы не знаете, какъ я боюсь м-ра Деронду.
   -- Отчего? Вы думаете, что онъ слишкомъ ученъ?-- спросилъ сэръ Гюго, отъ вниманія котораго не ускользнулъ ея странный взглядъ.
   -- Нѣтъ, я боюсь его еще съ Лейброна. Онъ видѣлъ тамъ мою игру въ рулетку и я, по его милости, проиграла. Онъ не одобрилъ моей игры и потомъ прямо мнѣ это высказалъ. Съ тѣхъ поръ я всегда боюсь, чтобъ онъ снова меня не сглазилъ.
   -- Вотъ какъ! Впрочемъ, я самъ боюсь его неодобренія,-- сказала сэръ Гюго, взглянувъ на Деронду, и прибавилъ вполголоса:-- однако, дамы, обыкновенно не жалуются, когда онъ смотритъ на нихъ.
   -- Я вообще не люблю критическихъ взглядовъ,-- сказала Гвендолина гордымъ, холоднымъ тономъ, не находя, подобно Дерондѣ, ничего пріятнаго въ шуткахъ сэра Гюго.-- А многоли сохранилось старинныхъ комнатъ въ аббатствѣ?
   -- Нѣтъ, остались только прекрасный дворъ съ келіями и длинной галлереей и часть церкви, превращенной въ конюшню. Передѣлывая домъ, я на-сколько возможно старался возстановить старину, но перемѣнить конюшню было нельзя, и лошади продолжаютъ пользоваться самымъ лучшимъ памятникомъ старины. Вамъ непремѣнно надо осмотрѣть конюшню.
   -- Да, я желала бы видѣть и зданіе, и лошадей.
   -- О моихъ лошадяхъ нечего и говорить; Грандкортъ на нихъ смотрѣть не станетъ. Я давно бросилъ охоту и держу только клячъ, какъ подобаетъ старому джентльмену съ арміей дочерей. Къ тому-же мнѣ очень много стоили здѣшнія передѣлки. Мы жили въ Дипло ровно два года, пока здѣсь шла работа. Вы любите Дипло?
   -- Не очень,-- отвѣтила Гвендолина равнодушно, какъ-будто она всю жизнь имѣла много помѣстій и домовъ.
   -- Конечно, Дипло -- ничего въ сравненіи съ Райландсомъ,-- произнесъ сэръ Гюго, очень довольный, и прибавилъ, понижая голосъ:-- Грандкортъ взялъ его для охоты, но онъ нашелъ тамъ такую жемчужину, которая можетъ сдѣлать для него Дипло дороже всего на свѣтѣ.
   -- Мнѣ тамъ нравится одно, это -- близость къ Офендину,-- сказала Гвендолина съ холодной улыбкой.
   -- Ваше чувство совершенно понятно,-- отвѣтилъ сэръ Гюго и перемѣнилъ разговоръ.
   Деронда не разслышалъ всего, что говорила Гвендолина, но ея манера убѣдила его еще болѣе, что она искренности предпочитаетъ искусственность. Послѣ обѣда въ гостиной Деронда, по просьбѣ кого-то изъ гостей, сѣлъ за фортепьяно и спѣлъ романсъ. Его замѣнила м-съ Реймондъ. Вставая, онъ замѣтилъ, что Гвендолина стояла въ углу, отвернувшись отъ всѣхъ, вперивъ глаза въ висѣвшую надъ маленькимъ столикомъ монашескую голову изъ слоновой кости. Ему хотѣлось подойти къ ней и заговорить, но что-то его удерживало и онъ впродолженіи нѣсколькихъ минутъ не двигался съ мѣста. Если вы по какой-бы то ни было причинѣ не рѣшаетесь говорить съ хорошенькой женщиной, то не смотрите долго на изящныя очертанія ея таліи: это непремѣнно кончится тѣмъ, что желаніе увидать то, что скрыто отъ вашихъ глазъ возьметъ верхъ надъ всѣмъ. Такъ случилось и съ Дерондой; онъ обошелъ маленькій столикъ и сталъ прямо противъ Гвендолины; но не успѣлъ онъ открыть рта, какъ она бросила на него такой жалобный, грустный взглядъ, что онъ отъ изумленія не могъ промолвить ни слова. Глаза ихъ встрѣтились. Она какъ-бы находила утѣшеніе въ этой безмолвной исповѣди, а онъ отвѣчалъ ей самымъ глубокимъ, пламеннымъ сочувствіемъ.
   -- А вы не примете участія въ музыкѣ?-- спросилъ онъ, наконецъ чувствуя необходимость сказать что-нибудь.
   -- Я принимаю участіе, слушая,-- отвѣтила она, доказывая быстрой перемѣной въ выраженіи лица, что ея жалобный взглядъ былъ невольнымъ отраженіемъ ея внутренняго чувства,-- я очень люблю музыку.
   -- А вы сами не музыкантша?
   -- Я много занималась музыкой, но не имѣю таланта и никогда больше не рѣшилась пѣть.
   -- Но если вы любите музыку, то всегда стоитъ заниматься ею наединѣ, для себя; вотъ я довольствуюсь-же своимъ посредственнымъ пѣніемъ,-- сказалъ съ улыбкою Деронда;-- посредственность всегда извинительна, если она не выдаетъ себя за совершенство.
   -- Я не могу слѣдовать вашему примѣру,-- отвѣтила Гвендолина прежнимъ искусственно-веселымъ тономъ.-- По моему, посредственность навѣваетъ только скуку, а скука -- главный недостатокъ жизни. Несмотря на ваше порицаніе, я готова одобрять рулетку; она, по краней мѣрѣ, убѣжище отъ скуки.
   -- Я не признаю справедливости вашего довода. Скука -- не есть свойство окружающаго, а недостатокъ, лежащій въ насъ самихъ. Иначе никто никогда не находилъ-бы интереса въ жизни, а вѣдь многіе его находятъ.
   -- Понимаю,-- отвѣтила Гвендолина съ улыбкой:-- вы полагаете, что находя недостатки въ другихъ, я только выказываю свои собственные. А вы никогда не бываете недовольны окружающимъ?
   -- Бываю: когда я не въ духѣ.
   -- И вы ненавидите людей, когда они стоятъ вамъ поперекъ дороги, когда ихъ выигрышъ -- вашъ проигрышъ? Вѣдь это ваши-же слова.
   -- Мы часто не намѣренно становимся поперекъ дороги другъ другу. Глупо за это ненавидѣть людей.
   -- Но если они причиняютъ вамъ зло, а легко могли-бы этого не дѣлать?-- сказала Гвендолина съ такимъ жаромъ, который казался страннымъ въ свѣтскомъ разговорѣ.
   -- Я все-же предпочелъ-бы свое положеніе,-- отвѣтилъ Деронда послѣ минутнаго, грустнаго размышленія о необыкновенномъ выборѣ Гвендолиной предметовъ для бесѣды.
   -- Въ этомъ, я полагаю, вы правы,-- отвѣтила Гвендолина, неожиданно разсмѣявшись, несмотря на его серьезный, задумчивый тонъ.
   Съ этими словами она отошла отъ него и присоединилась къ группѣ гостей у фортепьяно. Деронда оглянулся, отыскивая глазами Грандкорта и желая убѣдиться слѣдитъ-ли онъ за своей молодой женой. Но убѣдиться въ этомъ было очень трудно, такъ-какъ Грандкортъ имѣлъ особую манеру незамѣтно слѣдить своими длинными, узкими глазами за тѣмъ, что его интересовало, и въ этомъ искусствѣ его не могъ-бы превзойти никакой звѣрь, караулящій свою жертву. Теперь онъ спокойно сидѣлъ въ креслѣ, слушая безконечный разсказъ м-ра Вандернута, но очень хорошо зналъ, гдѣ въ настоящую минуту была его жена и какъ она себя ведетъ. Былъ-ли онъ ревнивымъ мужемъ? Деронда считалъ это очень вѣроятнымъ, хотя не имѣлъ никакого основанія для подобной догадки, но мысль, что жена несчастлива, естественно приводитъ къ предположеніямъ о характерѣ и поведеніи мужа. Такимъ образомъ, къ его собственному удивленію, Деронда въ этотъ вечеръ очень долго размышлялъ о блестящей молодой четѣ. Благодаря особенностямъ его характера, онъ былъ очень заинтересованъ предъидущими столкновеніями съ Гвендолиной, а очевидное довѣріе и мольба о помощи, съ которыми она безмолвно обращалась теперь къ нему, не льстили его самолюбіе, а возбуждали въ немъ теплое участіе.
   "Но,-- думалъ онъ, бросая еврейскую грамматику, которую началъ изучать изъ какого-то страннаго желанія угодить Мардохею, и ложась спать,-- я не могу ей ничѣмъ помочь, и никто ей не поможетъ, если она уже сознала свою ошибку. Къ сожалѣнію, она совершенно далека отъ тѣхъ идей, которыя могли-бы ей служить поддержкой. Какую грустную картину представляетъ это бѣдное созданіе, которому постылъ весь свѣтъ, несмотря на ея искусственныя улыбки и гордую осанку! Но развѣ я ее знаю? Можетъ быть въ ней сидитъ демонъ, который не уступитъ самому худшему изъ мужей? Во всякомъ случаѣ, она -- очень дурно воспитанная свѣтская женщина и, вѣроятно, кокетка".
   Къ этому послѣднему заключенію, хотя и не вполнѣ довѣряя его безошибочности, Деронда пришелъ изъ осторожности, вспомнивъ насмѣшливое предостереженіе сэра Гюго, и рѣшился не рисковать болѣе разговоромъ наединѣ съ Гвендолиной. Онъ былъ способенъ сдержать данное себѣ слово, но никогда мужчина не можетъ рѣшить впередъ чего-бы то ни было, касающагося женщины, особенно такой, какъ Гвендолина, натура которой представляла удивительную смѣсь гордой сдержанности и легкомысленной смѣлости, страха и вызывающаго мужества. Никакой эпитетъ не подходилъ къ ней такъ мало, какъ "кокетка". Она любила, чтобъ ей покланялись, и вѣрила въ свою чарующую силу, но не обладала холоднымъ искусствомъ подчинять себѣ людей только ради ихъ подчиненія. Бѣдная Гвендолина теперь принуждена была отворачиваться отъ многихъ своихъ дѣвичьихъ мечтаній, между прочимъ, и отъ гордой увѣренности въ своей силѣ, какъ больной ребенокъ отворачичивается отъ игрушекъ, которыя ему надоѣли.
   На другое утро, за завтракомъ, сэръ Гюго весело сказалъ Гвендолинѣ:
   -- Снѣгъ растаялъ, какъ-бы по мановенію волшебнаго жезла; погода прекрасная,-- не пойти-ли намъ осмотрѣть конюшню и другіе остатки старины?
   -- Да, пожалуйста,-- отвѣтила Гвендолина и прибавила, взглянувъ на мужа:-- А ты хочешь видѣть конюшню, Генлей?
   -- Чрезвычайно!-- произнесъ Грандкортъ съ холоднымъ равнодушіемъ, которое придавало ироническій смыслъ его словамъ.
   Деронда впервые увидѣлъ, какъ мужъ и жена говорили между собою или смотрѣли другъ на друга; ихъ взаимное обращеніе показалось ему холодно-оффиціальнымъ, словно они исполняли возложенную на нихъ обязанность; но обычная англійская сдержанность могла служить достаточнымъ объясненіемъ этого страннаго обстоятельства, такъ-какъ Грандкортъ, конечно, былъ лучшимъ выразителемъ національнаго типа.
   -- Кто еще желаетъ отправиться съ нами?-- спросилъ сэръ Гюго;-- дамамъ лучше одѣться потеплѣе. А ты, Данъ, конечно, не отстанешь?
   -- Конечно,-- отвѣтилъ Деронда, зная, что отказъ былъ-бы очень непріятенъ баронету.
   -- Значитъ мы всѣ соберемся черезъ полчаса въ библіотекѣ -- объявилъ громогласно гостепріимный хозяинъ.
   Гвендолина одѣлась очень скоро и черезъ десять минутъ вышла въ соболяхъ, шляпкѣ съ перомъ и миніатюрныхъ толстыхъ ботинкахъ. Сбѣжавъ въ библіотеку, она увидала, что тамъ уже кто-то былъ: она именно на это и разсчитывала. Деронда стоялъ у окна спиною къ ней и просматривалъ газету. Миніатюрныя, хотя и толстыя ботинки не могли произвести ни малѣйшаго звука на бархатномъ коврѣ, гордость не дозволяла ей прибѣгнуть къ искусственному кашлю а неожиданная застѣнчивость помѣшала ей прямо подойти къ нему, хотя она жаждала съ нимъ заговорить, и эта жажда заставила ее поспѣшить туалетомъ. Она всегда боялась его мнѣнія о себѣ, но болѣе всего въ эту минуту, когда онъ съ презрѣніемъ могъ думать о ней, какъ о торжествующей женѣ Грандкорта, будущей владѣлицѣ роскошнаго дома, который могъ-бы быть его наслѣдіемъ. Въ послѣднее время она намѣренно преувеличивала удовольствіе, приносимое ей чувствомъ удовлетвореннаго самолюбія, но присутствіе Деронды все портило. И тѣни кокетства не было въ настроеніи ея ума относительно и его; онъ казался ей совершенно особеннымъ среди людей, не восторженнымъ ея поклонникомъ подобно всѣмъ, а существомъ высшимъ, какъ-бы частью ея совѣсти. Но онъ не хотѣлъ взглянуть на нее, не хотѣлъ почувствовать, что она возлѣ него. Бумага шелестила въ его рукахъ, голова то поднималась, то опускалась, слѣдя за столбцами газеты, и онъ спокойно гладилъ рукою свою бороду, словно ей, Гвендолинѣ, ничего отъ него не нужно было. А вскорѣ явится остальное общество, и тогда будетъ упущенъ единственный случай загладить въ немъ непріятное впечатлѣніе отъ ея легкомысленнаго разговора наканунѣ вечеромъ. Ей было очень-очень грустно и лицо ея ясно выражало это чувство, которое не могло найти облегченія въ слезахъ.
   Наконецъ Деронда бросилъ газету и обернулся.
   -- А, вы здѣсь! Мнѣ надо надѣть пальто,-- сказалъ онъ поспѣшно и вышелъ изъ комнаты.
   Такое поведеніе, конечно, было не извинительно и ему слѣдовало, хотя-бы изъ простой вѣжливости сказать Гвендолинѣ нѣсколько словъ. Впрочемъ эти слова не могли-бы имѣть большого значенія, такъ-какъ въ дверяхъ съ нимъ встрѣтились сэръ Гюго и Грандкортъ.
   -- Ты, кажется, нездорова,-- сказалъ Грандкортъ, идя прямо къ Гвендолинѣ и смотря пристально ей въ глаза;-- достаточно-ли ты здорова для прогулки.
   -- Да, я очень хотѣла-бы погулять,-- сказала Гвендолина не двигаясь съ мѣста.
   -- Но мы могли-бы отложить осмотръ дома до другого раза, а теперь только удовольствоваться прогулкой по двору,-- замѣтилъ сэръ Гюго.
   -- Ахъ, нѣтъ,-- сказала Гвендолина рѣшительнымъ голосомъ,-- пожалуйста, не будемъ этого откладывать.
   Вскорѣ собралось остальное общество, состоявшее, кромѣ Деронды, изъ двухъ дамъ и двухъ джентльменовъ, и всѣ отправились въ путь. Гвендолина, совершенно пришла въ себя, шла рядомъ съ сэромъ Гюго, и, повидимому, слушала съ одинаковымъ вниманіемъ научныя замѣчанія Деронды объ историческихъ памятникахъ и объясненія баронета, почему домъ сохранялъ странную смѣсь старины и новѣйшей архитектуры. По дорогѣ въ молочную и кухню они осмотрѣли домъ снаружи и остановились передъ великолѣпной стрѣльчатой дверью, единственно сохранившимся историческимъ памятникомъ въ восточномъ фасадѣ.
   -- По-моему,-- сказалъ сэръ Гюго,-- эта дверь гораздо интереснѣе среди этой позднѣйшей пристройки, чѣмъ если-бъ весь фасадъ былъ поддѣланъ подъ архитектурный стиль XIII столѣтія. Я ни за что не уничтожу ни одного стараго камня, но считаю глупостью воспроизводить вновь старину. Къ тому-же гдѣ остановиться? И къ чему дѣлать вездѣ амбразуры, когда не на что смотрѣть? Не правда-ли Грандкортъ?
   -- Это глупость,-- медленно процѣдилъ Грандкортъ;-- я ненавижу дураковъ, желающихъ возстановить въ Англіи католическія мессы.
   -- Да, да, вотъ до чего могутъ дойти романтики, если они будутъ логичны до конца,-- сказалъ сэръ Гюго глубоко-мысленнымъ тономъ.
   -- Нельзя осуждать извѣстное направленіе только потому, что его можно довести до абсурда,-- произнесъ Деронда;-- Ничего на свѣтѣ нельзя сдѣлать хорошо, не предусмотрѣвъ сначала благоразумнаго предѣла, гдѣ слѣдуетъ остановиться.
   -- А, по-моему, карманъ самое лучшее правило для жизни,-- замѣтилъ, сэръ Гюго смѣясь,-- и при теперешней заработной платѣ ужасно дорого превращать новыя пристройки въ художественную поддѣлку старины. Вотъ почему и не слѣдуетъ этого дѣлать.
   -- А вы желали-бы, м-ръ Деронда, придерживаться старины,-- спросила Гвендолина, отставая немного отъ сэра Гюго и Грандкорта.
   -- Да, но только съ выборомъ. Я не понимаю, почему мы въ этомъ отношеніи не можемъ выбирать, что лучше, а непремѣнно должны преклоняться передъ новизной. Напротивъ, подражая нашимъ предкамъ, въ чемъ нельзя ихъ превзойти, мы развиваемъ въ себѣ чувство привязанности, а это чувство -- лучшая основа всего хорошаго на свѣтѣ.
   -- Вы такъ думаете?-- промолвила Гвендолина съ удивленіемъ;-- а я полагала, что вы болѣе цѣните идеи, умъ и знаніе,
   -- Но цѣнить ихъ есть тоже своего рода привязанность,-- отвѣтилъ Деронда, улыбаясь ея наивности.-- Конечно, большая разница, живой-ли предметъ или бездушный сосредоточиваетъ на себѣ нашу привязанность, но когда это чувство искренне и глубоко, то всегда его предметъ становится полу-реальнымъ, полу-идеальнымъ.
   -- Я, кажется, этого не пойму -- сказала Гвендолина, надувъ губы,-- я вообще не отличалась привязанностью къ чемубы-то ни было, и, можетъ быть, вы скажете, что я отъ этого и нахожу мало хорошаго въ жизни?
   -- Сказалъ-бы, если-бъ повѣрилъ вамъ на слово,-- отвѣтилъ Деронда серьезно.
   Въ эту минуту сэръ Гюго и Грандкортъ обернулись и Гвендолина громко произнесла:
   -- Я никакъ не могу добиться отъ м-ра Деронды комплимента, а любопытно было-бы довести его до этого.
   -- Помилуйте -- отвѣтилъ сэръ Гюго, взглянувъ на Деронду,-- кто говоритъ комплименты молодой? Это напрасный трудъ. Она столько наслышалась любезностей отъ мужа, что ей все покажется приторнымъ.
   -- Правда,-- произнесла Гвендолина съ улыбкой, кивая головой;-- м-ръ Грандкортъ побѣдилъ мое сердце, блестящими комплиментами, и, если-бы хоть одно слово, оказалось въ нихъ сказаннымъ не кстати, то онъ потерпѣлъ-бы неисправимое пораженіе.
   -- Слышите?-- сказалъ баронетъ, взглянувъ на Грандкорта.
   -- Слышу,-- отвѣтилъ Грандкортъ спокойно; -- а самъ думалъ, чортъ знаетъ какъ трудно выдержать свою роль.
   Все это казалось сэру Гюго простой шуткой между мужемъ и женой, но Деронду грустно удивляли быстрыя перемѣны въ обращеніи Гвендолины, которая то дѣтской откровенностью возбуждала къ себѣ его сочувствіе, то отталкивала отъ себя гордой скрытностью. Онъ старался избѣгать ея и постоянно разговаривалъ съ миссъ Джульетой Фенъ, которая была одарена такимъ непривлекательнымъ лицомъ, что нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ Гвендолина не считала даже возможнымъ ее ревновать. Но теперь, осматривая кухню, часть стариннаго зданія, сохранившуюся въ неприкосновенности, она не могла вполнѣ насладиться зрѣлищемъ темныхъ углубленій въ каменныхъ стѣнахъ и высокихъ сводовъ, подъ которыми звонко раздавались голоса, только потому, что Деронда занимался другими дамами. Ухаживаніе другихъ кавалеровъ и объясненія сэра Гюго, только сердили ее, а, когда м-ръ Вандернутъ пустился въ длинный разсказъ о великолѣпной кухнѣ лорда Блуфа, то она съ сердцемъ воскликнула:
   -- Пожалуйста не заставляйте меня осмотрѣть двѣ кухни; достаточно жарко и въ одной. Я рѣшительно не могу здѣсь оставаться..
   Съ этими словами она поспѣшно вышла на дворъ, гдѣ уже стоялъ Грандкортъ.
   -- Я все спрашивалъ себя, долго-ли ты останешься въ этомъ пеклѣ?-- сказалъ онъ.
   -- Да, въ шубѣ было немножко жарко,-- сказала Гвендолина, оборачиваясь, чтобъ посмотрѣть, приближаются-ли остальные.
   Когда всѣ снова сошлись, то направились къ конюшнямъ, которыя, уже давно, быть можетъ, со временъ религіозныхъ междоусобныхъ войнъ, устроены были въ великолѣпной старинной церкви и представляли поразительную картину при тускломъ свѣтѣ зимняго солнца. Каждая отдѣльная часовня подъ изящнымъ сводомъ, была превращена въ стойло, куда проникалъ черезъ полу-заложенное кирпичемъ окно, съ остатками цвѣтныхъ стеколъ, нѣжный свѣтъ, живописно отражавшійся на сѣрыхъ и темныхъ спинахъ лошадей, на ихъ спокойныхъ, апатичныхъ мордахъ, на клочкахъ сѣна, торчавшихъ изъ рѣшетокъ и связкахъ соломы, валявшихся по угламъ вымощеннаго пола, на угрюмо уцѣлѣвшихъ вверху четырехъ ангелахъ и на величественномъ, остроконечномъ куполѣ, сохранившемъ свой золоченный блескъ, несмотря на пыль и паутины.
   -- О, какъ это прекрасно!-- воскликнула Гвендолина, забывая все подъ впечатлѣніемъ минуты;-- какъ это великолѣпно! Жаль только, что въ каждомъ стойлѣ нѣтъ по лошади. Я во сто разъ лучше желала-бы имѣть эти конюшни, чѣмъ райландскія.
   Не успѣла она произнести этихъ словъ, какъ покраснѣла и взглянула на Деронду, который, войдя въ конюшню, снялъ шляпу, точно находился въ настоящей церкви. Ей показалось, что сэръ Гюго сочтетъ очень неприличнымъ ея замѣчаніе, а Деронда почувствуетъ къ ней презрѣніе, такъ-какъ съ ея стороны было въ высшей степени неделикатнымъ упоминать о желаніи владѣть чѣмъ-бы то ни было въ аббатствѣ. Она была такъ смущена, что даже не сумѣла, какъ всегда, скрыть это веселой шуткой, а отвернувшись, устремила глаза на куполъ. Если кто-нибудь изъ присутствующихъ замѣтилъ неожиданный румянецъ на ея щекахъ, то конечно, не понялъ его причины, такъ-какъ румянецъ самъ по себѣ не имѣетъ опредѣленнаго значенія, а служитъ только выраженіемъ того или другого изъ двухъ противоположеыхъ ощущеній. Одинъ Деронда частью отгадалъ тайное чувство, волновавшее ея сердце, но, наблюдая за нею, онъ не замѣчалъ, что самъ служилъ предметомъ наблюденія для другихъ.
   -- А вы снимаете шляпу передъ лошадьми?-- спросилъ Грандкортъ съ ироніей.
   -- Отчего-же нѣтъ,-- отвѣтилъ Деронда, надѣвая шляпу, которую онъ снялъ чисто-механически.
   Между тѣмъ, все общество занялось осмотромъ лошадей, причемъ Грандкортъ почтительно соглашался съ отзывами сэра Гюго, въ которыхъ слышалась то критика, то похвала.
   -- Дѣло въ томъ,-- сказалъ баронетъ, выходя изъ конюшни,-- что держать хорошихъ лошадей теперь дорого и я очень радъ, что отучилъ себя отъ этой страсти.
   -- Что-же дѣлать?-- отвѣтилъ Грандкортъ;-- надо же ѣздить, а трястись на клячахъ -- не ѣзда.
   Этотъ косвенный, дипломатическій отзывъ о конюшнѣ сэра Гюго не требовалъ прямого отвѣта, и баронетъ, обращаясь ко всему обществу, сказалъ:
   -- Теперь мы пойдемъ въ монастырскій дворъ, прекрасно сохранившійся; право, кажется, что монахи гуляли въ немъ еще только вчера.
   Гвендолина хотя и оправилась отъ смущенія, но отстала отъ всѣхъ, разсматривая собачьи конуры. Грандкортъ подождалъ ее и повелительно произнесъ:
   -- Ты-бы лучше подала мнѣ руку.
   Она исполнила его приказаніе и подала ему руку.
   -- Какая скука шляться такъ долго и еще безъ сигары,-- прибавилъ онъ.
   -- Я думала, что тебѣ нравится эта прогулка.
   -- Нравится? Эта глупая болтовня? И къ чему это сэръ Гюго приглашаетъ такихъ уродливыхъ молодыхъ дѣвушекъ? Я, право, не понимаю, какъ фатъ Деронда можетъ смотрѣть на...
   -- Отчего ты называешь его фатомъ? Ты его не любишь?
   -- Нѣтъ; мнѣ не за что его не любить. Какое мнѣ дѣло, что онъ фатъ! Если хочешь, я его опять приглашу въ Дипло?
   -- Я не думаю, чтобъ онъ пріѣхалъ; онъ слишкомъ уменъ и образованъ, чтобъ интересоваться нами,-- отвѣтила Гвендолина, считая полезнымъ дать почувствовать мужу, что были люди, которые могли смотрѣть на него свысока.
   -- Я никогда не видывалъ, чтобъ умъ или знаніе дѣлали различіе въ людяхъ,-- замѣтилъ Грандкортъ,-- каждый человѣкъ -- или порядоченъ, или нѣтъ, вотъ и все.
   Всѣмъ было понятно, что молодые жаждали минутнаго tête-а-tête, и потому ихъ оставили спокойно идти позади, пока все общество, войдя въ садъ, не остановилось передъ старинной монастырской стѣной, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ тринадцать лѣтъ тому назадъ Даніель Деронда впервые испыталъ въ жизни горе. Это монастырское зданіе было выстроено изъ болѣе твердаго камня, чѣмъ церковь, и гораздо лучше сохранилось отъ безжалостнаго прикосновенія времени. Оно представляло рѣдкій образецъ монашеской обители на сѣверѣ, съ арками и колоннами, поражавшими своимъ нѣжноизваяннымъ орнаментомъ на капителяхъ, изображавшимъ собою листву. Оставивъ руку мужа, Гвендолина присоединилась къ другимъ дамамъ, которымъ Деронда указывалъ на удивительную вѣрность старинныхъ ваятелей, въ подражаніи природѣ.
   -- Трудно сказать, учитъ-ли природа любить искусство или искусство -- природу,-- сказалъ онъ;-- по крайней мѣрѣ, я еще ребенкомъ научился по этимъ капителямъ находить наслажденіе въ созерцаніи настоящей листвы.
   -- Вы; уже вѣроятно, съ закрытыми глазами сумѣете указать каждую линію въ этихъ стѣнахъ,-- замѣтила Джульета Фенъ.
   -- Да; впродолженіи многихъ лѣтъ я не видалъ другого монастыря и, читая въ книгахъ о монастырской жизни, постоянно возсоздавалъ въ своемъ воображеніи эти стѣны.
   -- Вы, должно быть, очень любите аббатство,-- сказала миссъ Фенъ наивно, не думая ни о чемъ;-- обыкновенно подобные дома походятъ другъ на друга, но этотъ особенно оригиналенъ. Вѣроятно, вы никогда не будете такъ любить что-нибудь другое.
   -- О, онъ вѣчно живетъ въ моихъ мысляхъ,-- отвѣтилъ Деронда спокойно;-- для большинства людей домъ, въ которомъ они родились, составляетъ только драгоцѣннѣйшее воспоминаніе, и, быть можетъ, тѣмъ лучше. Памяти не свойственно разочарованіе, и всѣ ея увлеченія только служатъ къ добру.
   Гвендолина была увѣрена, что онъ говорилъ такъ изъ деликатности къ ней и къ Грандкорту, но, въ сущности, считалъ ее презрѣнной эгоисткой, которая радовалась тому, что наслѣдство его отца должно было перейти къ ея мужу. Онъ, очевидно, избѣгалъ ея и предпочиталъ разговаривать съ другими, что, однако, было все-таки съ его стороны не любезно. Въ подобномъ настроеніи, она, изъ гордости, болѣе не заговаривала съ нимъ и, осматривая длинный рядъ портретовъ въ галлереѣ надъ келіями, весело сыпала остроумными замѣчаніями, не обращаясь прямо къ Дерондѣ. Но подъ конецъ она очень утомилась отъ искусственной веселости, и, когда Грандкортъ послѣ прогулки пошелъ въ билліардную, Гвендолина удалилась въ приготовленной для нея хорошенькій будуаръ, гдѣ она на свободѣ могла предаться своему горю.
   Да, горю... Это очаровательное, молодое, здоровое существо, при ея двадцати двухъ годахъ и, казалось-бы, удовлетворенномъ самолюбіи, уже не цѣловало въ зеркалѣ отраженія своего счастливаго лица; смотря теперь на себя, она только удивлялась какъ можно быть столь несчастной. Увѣренность въ своей силѣ, въ своей способности повелѣвать всѣми, которая до замужества поддерживалась въ ней всеобщимъ подчиненіемъ ея волѣ, теперь совершенно исчезла. Въ короткія семь недѣль, показавшіяся ей полъ-жизнью, мужъ захватилъ ужъ надъ нею власть, которой она не могла сопротивляться. Воля Гвендолины казалась непреложной среди ея дѣтскихъ капризовъ, но это была воля существа, поддававшагося фантастическимъ страхамъ. Теперь-же она столкнулась съ волей, которая, какъ змѣя, охватила все ея существо, не боясь ни молніи, ни грома. Грандкортъ, однако, дѣйствовалъ не безъ разсчета и съ удивителной прозорливостью отгадалъ то душевное настроеніе Гвендолины, которое дѣлало это гордое, энергичное существо безмолвнымъ и безпомощнымъ въ его присутствіи.
   Она сожгла письмо Лидіи Глашеръ, боясь, чтобъ кто-нибудь его не прочелъ и упорно скрывала отъ Грандкорта настоящую причину ея истерическаго припадка по пріѣздѣ въ Райрандсъ, объясняя это усталостью и волненіями свадьбы.
   -- Не спрашивайте меня,-- сказала она, по необходимости прибѣгая ко лжи:-- это ничего, это только слѣдствіе рѣзкой перемѣны въ жизни.
   Но слова этого рокового письма отравили все ея существо и постоянно вызывали передъ, ея глазами памятную сцену свиданія съ м-съ Глашеръ. Она боялась болѣе всего, чтобъ Грандкортъ не узналъ, что она вышла за него замужъ, зная все и нарушивъ данное слово. Всѣ причины, которыми она прежде оправдывала свой бракъ, и всѣ планы о лучшемъ обезпеченіи судьбы м-съ Глашеръ и ея дѣтей, теперь оказались нелѣпыми. Она готова была перенести все, только чтобъ завѣса, скрывавшая ея тайну отъ Грандкорта, не поднялась, предоставивъ ему право ежеминутно укорять ее. Со времени полученія письма м-съ Глашеръ, она стала особенно чувствовать надъ собою роковую власть мужа.
   А мужъ, между тѣмъ, очень хорошо зналъ ея тайну. Ему, правда, не было извѣстно, что она нарушила данное ею слово, и къ тому-же онъ не придалъ-бы большого значенія этому обстоятельству, но онъ зналъ не только то, что ему передалъ Лушъ о свиданіи Гвендолины съ м-съ Глашеръ, но и ложность предлога, которымъ Гвендолина хотѣла скрыть настоящую причину своей истерики въ день свадьбы. Онъ былъ убѣжденъ, что Лидія приложила къ брилліантамъ какую-нибудь записку, которая внушила Гвендолинѣ непоборимое отвращеніе къ нему и, вмѣстѣ, съ тѣмъ, страхъ обнаружить его. Онъ не чувствовалъ, подобно большинству людей на его мѣстѣ, особаго сожалѣнія о томъ, что всѣ его надежды на счастливый бракъ погибли съ перваго же дня: онъ хотѣлъ жениться на Гвендолинѣ -- и женился. Онъ не имѣлъ привычки раскаиваться въ своихъ дѣйствіяхъ и, къ тому-же, зачѣмъ человѣку, никогда не руководствовавшемуся въ жизни чувствомъ, непремѣнно искать его у домашняго очага? Онъ сознавалъ, что условія его власти надъ женою измѣнились, но отъ этого самая власть еще болѣе окрѣпла. Для него было совершенно ясно, что онъ женился не на наивномъ, смиренномъ ребенкѣ, а на гордой, разумной дѣвушкѣ, которая, умѣя отличать большее зло отъ меньшаго, никогда не сдѣлала-бы глупости, отказавшись отъ столь желанныхъ удобствъ ея новаго положенія, а, если-бъ она нуждалась въ напоминаніяхъ о томъ, какъ ей слѣдовало себя вести, то онъ всегда былъ на-сторожѣ.
   Дѣйствительно, Гвендолина, несмотря на мучившее ее горе, ни на минуту не забывала, что она должна держать себя съ достоинствомъ и казаться счастливой передъ другими. Обнаружить свое разочарованіе было-бы такимъ униженіемъ, которое только могло еще болѣе растравить ея раны. Чѣмъ-бы ни сдѣлался ей подъ конецъ мужъ, она рѣшилась нести свое бремя такъ, чтобъ никто не вздумалъ ее жалѣть.
   А она уже боялась Грандкорта, особенно въ будущемъ. Далеко было теперь то время, когда она съ легкомысленной гордостью молодой дѣвушки тѣшила себя мыслью повелѣвать этимъ бездушнымъ олицетвореніемъ приличія; ея намѣренное или невольное кокетство, которому охотно подчинядся Грандкортъ во время сватовства, конечно, послѣ свадьбы потеряло всю свою силу, и она стала сознавать, что онъ впредь будетъ дѣлать все по-своему и что у нея нѣтъ средствъ ни побороть его волю, ни избѣгнуть его насилія.
   Образцомъ отношеній между ними служила сцена, послѣ которой Гвендолина стала носить брилліанты, полученные отъ м-съ Глашеръ. Однажды, за нѣсколько дней до посѣщенія аббатства, молодая чета была приглашена на обѣдъ въ Бракеншоскій замокъ. Гвендолина съ самого начала дала себѣ слово никогда не носить этихъ брилліантовъ, постоянно напоминавшимъ ей роковыя проклятія Лидіи.
   Вся въ бѣломъ съ изумрудными звѣздами въ ушахъ и на шеѣ, Гвендолина сошла въ кабинетъ мужа, чтобъ показаться передъ отъѣздомъ въ замокъ. Она была въ довольно веселомъ настроеніи духа, такъ-какъ на обѣдѣ лорда Бракеншо могла насладиться хоть внѣшнимъ своимъ величіемъ; такъ точно люди съ разстроенными финансами любятъ бывать въ обществѣ пріятелей, преклоняющихся передъ ихъ бывшимъ богатствомъ. Грандкортъ стоялъ у камина и, увидавъ жену на порогѣ, устремилъ на нее свой холодный апатичный взглядъ.
   -- Нравлюсь я тебѣ?-- спросила она съ улыбкой.
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Грандкортъ.
   Гвендсъипа вздрогнула. Она предчувствовала, что исторія съ брилліантами не обойдется безъ борьбы, но рѣшительно не знала, что могло послѣдовать за страннымъ отвѣтомъ Грандкорта. Что, если онъ съ презрѣніемъ скажетъ "ты совсѣмъ мнѣ не нравишься"? Дурно было уже то, что она втайнѣ ненавидѣла его; но еще хуже было-бы, если-бъ онъ первый сталъ ее презирать открыто.
   -- Боже мой!-- воскликнула она, не имѣя силъ переносить тяжелаго молчанія.-- Что-жь мнѣ дѣлать?
   -- Надѣть брилліанты,-- произнесъ Грандкортъ, смотря ей прямо въ глаза.
   Гвендолина боялась выказать свое смущеніе, но чувствовала, что краска выдавала ее.
   -- Ахъ, нѣтъ, брилліанты, кажется, мнѣ не къ лицу,-- отвѣтила она на сколько могла хладнокровно.
   -- Мнѣ рѣшительно все равно, что именно тебѣ кажется,-- произнесъ тихимъ повелительнымъ голосомъ;-- я хочу, чтобъ ты носила брилліанты.
   -- Ахъ пожалуйста не настаивай; я очень люблю этотъ жемчугъ, который ты-же мнѣ подарилъ,-- сказала Гвендолина съ такимъ испугомъ, какъ будто ей казалось даже возможнымъ физическое насиліе съ его стороны.
   -- Скажи пожалуйста, почему ты не хочешь носить брилліантовъ -- спросилъ Грандкортъ, не спуская съ нея глазъ.
   Можно-ли было ей еще сопротивляться? Все, что она могла сказать, повредило-бы ей больше, чѣмъ безмолвное подчиненіе. Она медленно обернулась и пошла въ свою уборную. Вынувъ брилліанты, она рѣшила что Грандкортъ, вѣроятно, знаетъ о письмѣ м-съ Глашеръ. По его глазамъ ей показалось что онъ находилъ удовольствіе ее мучить.
   "Онъ любитъ, чтобы собаки и лошади дрожали передъ нимъ,-- думала она;-- такъ будетъ и со мною; и я должна буду дрожать. Что мнѣ остается дѣлать? Не крикну-же я всему свѣту: пожалѣйте меня!"
   Она хотѣла позвонить горничную, но дверь скрипнула, и вошелъ Грандкортъ.
   -- Надо тебѣ пристегнуть брилліанты?-- спросилъ онъ подходя къ ней.
   Она ничего не отвѣчала и спокойно стояла, пока онъ надѣвалъ ей брилліанты. Видно было, что онъ привыкъ оказывать эту услугу другой.
   "И вотъ для чего я ее ограбила",-- съ ироніей подумала Гвендолина.
   -- Отчего ты такъ дрожишь?-- спросилъ Грандкортъ, окончивъ свое дѣло.-- Пожалуйста одѣнься потеплѣе. Я терпѣть не могу; чтобы женщина, входя въ гостинную, дрожала отъ холода. Если ужь ты моя жена, то держи себя приличнѣе.
   Этотъ супружескій совѣтъ подѣйствовалъ на Гвендолину, и она блестяще разыграла свою роль. Только для нея одной брилліанты имѣли ядовитое жало, всѣ другіе восхищались ея роскошнымъ туалетомъ, а Грандкортъ внутренно радовался, что она такъ чутко повинуется мундштуку, которымъ онъ ее взнуздалъ.
   -- Да, мама, я совершенно счастлива,-- сказала Гвендолина, вернувшись въ Дипло;-- Райландскій домъ еще лучше и больше. Но не надо-ли вамъ денегъ?
   -- Развѣ ты не знаешь, что м-ръ Грандкортъ въ день вашей свадьбы написалъ мнѣ письмо,-- отвѣтила м-съ Давило;-- я буду получать восемьсотъ ф. ст. въ годъ. Онъ желаетъ, чтобъ я оставалась въ Офендинѣ, пока вы будете въ Дипло. Но если-бъ можно было найти хорошенькій котеджъ близь Райландса, то мы могли-бы жить тамъ, не дѣлая большихъ расходовъ, и я была-бы большую часть года ближе къ тебѣ.
   -- Предоставимъ все это Грандкорту, мама.
   -- Конечно; съ его стороны очень любезно было уплатить за аренду Офендина до іюня. Мы отлично управимся безъ слугъ, съ однимъ старымъ Крэномъ. Добрая Мэри останется съ нами и будетъ помогать мнѣ по хозяйству. Естественно, что м-ръ Грандкортъ желаетъ имѣть приличную тещу, и я должна поставить свой домъ на приличную ногу. Неужели онъ ничего не сказалъ тебѣ объ этомъ?
   -- Ничего. Онъ, вѣроятно, хотѣлъ, чтобъ я узнала это отъ васъ.
   Въ сущности Гвендолина уже давно хотѣла узнать, что сдѣлалъ Грандкортъ для ея матери, но никакъ не могла рѣшиться спросить его объ этомъ. Теперь-же она до того живо чувствовала, какъ много она была обязана ему, что не знала покоя, пока не сказала, находясь съ нимъ наединѣ:
   -- Вы очень добры, обезпечивъ маму. Вы взяли на себя большую обузу, женившись на дѣвушкѣ, неимѣвшей ничего, кромѣ бѣдныхъ родственниковъ.
   -- Не могъ-же я позволить ей жить хуже матери моего лѣсника,-- отвѣтилъ Грандкортъ равнодушно, не вынимая изо рта сигары.
   "По крайней мѣрѣ онъ не скряга,-- подумала Гвендолина,-- и свадьба моя хоть мамѣ принесла пользу".
   Она часто сравнивала свое теперешнее положеніе съ тѣмъ, что было-бы, если-бъ она не вышла за Грандкорта, и старалась увѣрить себя, что жизнь вообще никого не удовлетворяетъ и что она въ послѣднемъ случаѣ такъ-же горько раскаявалась-бы, какъ и теперь. Она мало-по-малу начинала понимать мрачное настроеніе своей матери и видѣла въ немъ результатъ обычной опытности замужней женщины. Она все еще намѣревалась повести дѣло иначе, чѣмъ м-съ Давило, но это иначе, заключалось только въ томъ, что она будетъ гордо переносить свое горе, никому не позволяя даже подозрѣвать объ этомъ. Она надѣялась, что совершенно привыкнетъ къ своимъ нравственнымъ страданіямъ и найдетъ возможнымъ забыться въ сильныхъ ощущеніяхъ, какъ она всегда забывала все на свѣтѣ въ бѣшеной скачкѣ верхомъ. Она напримѣръ, могла-бы пристраститься къ игрѣ, а въ Лейбронѣ она слыхала разсказы о многихъ свѣтскихъ женщинахъ, подверженныхъ этой страсти. Потомъ, она могла находить удовольствіе въ свѣтскихъ успѣхахъ, въ поклоненіи мужчинъ, въ роскошныхъ нарядахъ и экипажахъ, вообще въ тысячѣ мелочей свѣтской жизни. Но могла-ли она найти во всемъ этомъ удовольствіе? Что-же касается до возможности разнообразить супружескую жизнь какими-нибудь романическими похожденіями, о которыхъ она имѣла понятіе изъ французскихъ романовъ, то свѣтскіе любовники казались ей до того нелѣпыми, что могли возбудить въ ней только отвращеніе.
   Много безумнаго и преступнаго совершается на свѣтѣ, не доставляя никакого удовольствія, но нельзя впередъ мечтать о чемъ-нибудь, если не надѣешься на какую-нибудь радость, а Гвендолина потеряла всякую способность надѣяться или желать чего нибудь. Ея увѣренность въ себѣ и въ своей счастливой судьбѣ, совершенно исчезла; ею всецѣло овладѣло мрачное чувство страха и угрызенія совѣсти.
   Это сознаніе своего безпомощнаго положенія только усиливало то вліяніе, которое Деронда съ самаго начала получилъ надъ нею. Онъ прикладывалъ къ ней какое-то невѣдомое ей мѣрило, и она спрашивала себя, не могъ-ли его взглядъ на жизнь послужить ей орудіемъ для защиты отъ ожидающей ее страшной кары? До сихъ поръ она думала о всемъ окружающемъ ее, какъ о чемъ-то пошломъ, избитомъ и неинтересномъ, Деронда-же впервые обратилъ на себя ея вниманіе, чѣмъ-то новымъ, способнымъ возбудить и въ ней новое чувство.
   "Какъ-бы я желала, чтобы онъ самъ узналъ обо мнѣ,-- думала она: что я не такая ужъ презрѣнная, какъ онъ думаетъ, что я только очень несчастна, и что я жажду сдѣлаться, лучшей, если-бы это только было возможно!"
   Такимъ образомъ, ея взволнованныя чувства превратили молодого человѣка, бывшаго только нѣсколькими годами старше ея, въ какое-то божество, которому она безусловно вѣрила. Но подобная вѣра часто служитъ источникомъ развитія и для предмета, на котораго она обращена; поэтому, быть можетъ, идеальному поклоненію Гвендолины суждено было сдѣлаться развивающимъ началомъ для самого Деронды.
  

ГЛАВА XXXVI.

   Возвращаясь съ прогулки, Деронда шелъ рядомъ съ м-ромъ Вандернутомъ. Этотъ словоохотливый холостякъ завелъ разговоръ о Грандкортѣ.
   -- Какой полинялый, выцвѣтшій субъектъ этотъ Грандкортъ,-- сказалъ онъ;-- впрочемъ, если онъ вамъ другъ, то я беру свои слова назадъ.
   -- Помилуйте, нисколько.
   -- Я такъ и думалъ. Право, непонятно, откуда у него взялось чувство... Не могъ-же онъ жениться, въ самомъ дѣлѣ, на этой молодой дѣвушкѣ безъ любви; хотя Лушъ и увѣряетъ, что онъ женился изъ упрямства. Какъ-бы то ни было, но эта свадьба должна была ему стоить дорого.
   -- Я совсѣмъ не знаю его дѣлъ. У него, кажется, есть еще одинъ домъ?
   -- Какъ, вы развѣ не знаете?
   -- Въ Дипло? Конечно, знаю. Но вѣдь онъ нанялъ его только на годъ у сэра Гюго.
   -- Нѣтъ, въ Гадсмирѣ. Я убѣжденъ, что сэру Гюго это извѣстно.
   Деронда ничего не отвѣтилъ,-- хотя его любопытство было сильно затронуто: онъ видѣлъ, что м-ръ Вандернутъ самъ все разскажетъ безъ всякихъ разспросовъ.
   -- Я знаю изъ самаго вѣрнаго источника,-- продолжалъ Вандернутъ черезъ минуту,-- что въ Гадсмирѣ у него живетъ другая женщина, съ четверыми дѣтьми. Впродолженіи болѣе десяти лѣтъ она вертѣла имъ и, повидимому, вертитъ еще до сихъ поръ. Она бросила мужа, который теперь уже умеръ, и слѣдовала за Грандкортомъ повсюду. Въ свое время она была извѣстной красавицей; потомъ ее всѣ потеряли изъ виду. Но гнѣздо еще существуетъ, птенчики продолжаютъ жить въ немъ, и Грандкортъ его посѣщаетъ. Удивительно, что онъ не женился на ней, тѣмъ болѣе, что старшій мальчикъ его очень уменъ, и Грандкортъ, говорятъ, можетъ распорядиться своими помѣстьями, какъ хочетъ.
   -- Какое-же право онъ имѣлъ жениться на этой дѣвушкѣ?-- спросилъ Деронда взволнованно:-- она, конечно, ничего не знаетъ объ этомъ?
   Но въ глубинѣ его души невольно родился вопросъ: А можетъ быть она объ этомъ знаетъ? Со временъ своей ранней юности, когда онъ старался возсоздать сокровенную исторію своего происхожденія, онъ никогда съ такимъ любопытствомъ не подбиралъ вѣроятныхъ объясненій чужимъ поступкамъ, какъ теперь въ отношеніи свадьбы Гвендолины. Не знала-ли она о тайной связи Грандкорта и не было-ли это причиной ея бѣгства въ Лейбронъ? А потомъ, не заставила-ли ее побороть свое отвращеніе къ Грандкорту ея крайняя бѣдность? Онъ припоминалъ все, что она когда-нибудь говорила, и ему теперь ясно казалось, что въ ея словахъ явно проглядывало сознаніе нанесеннаго кому-то тяжелаго удара. Его собственная исторія дѣлала его особенно чуткимъ ко всему, что вредило незаконнымъ дѣтямъ и ихъ матерямъ. Не терзало-ли м-съ Грандкортъ, подъ ея счастливою маской, тройное горе: разочарованіе, ревность и укоры совѣсти? Онъ особенно останавливался на признакахъ послѣдняго и готовъ былъ судить о ней снисходительно, пожалѣть ее, извинить всѣ ея поступки. Онъ думалъ, что, нашелъ, наконецъ ключъ къ уясненію ея характера.
   Какъ мрачна должна быть жизнь юнаго существа, соединившаго свои молодыя надежды со старой и тяжелой тайной! Онъ понималъ теперь, почему сэръ Гюго никогда ни слова не говорилъ ему о м-съ Глашеръ, исторія которой могла имѣть много общаго съ его тайнымъ происхожденіемъ. Гвендолина, вышедшая замужъ за Грандкорта заранѣе зная объ этой женщинѣ и ея дѣтяхъ и счастливая своимъ блестящимъ положеніемъ, стала-бы для него презрѣннымъ, отвратительнымъ существомъ: но Гвендолина, испытывающая укоры совѣсти за разрушеніе чужого счастья, была вполнѣ достойна его сочувствія. Въ этомъ случаѣ она вполнѣ раздѣляла его взглядъ на нѣкоторыя трудности жизни, о которыхъ женщины рѣдко судятъ справедливо и человѣколюбиво. Дѣйствительно, ничего не было легче для Гвендолины, какъ, руководствуясь многочисленными прецедентами, видѣть въ женитьбѣ Грандкорта вступленіе его на прямой путь нравственности, тогда-какъ м-съ Глашеръ олицетворяла собою тотъ грѣхъ, отъ котораго онъ отвернулся.
   Деронда все болѣе и болѣе думалъ о Гвендолинѣ, въ особенности благодаря ея необыкновенному обращенію съ нимъ. Интересъ, который она въ немъ пробудила къ себѣ, совершенно измѣнилъ свой характеръ: теперь онъ не считалъ ее бездушной кокеткой, старавшейся его увлечь и рѣшился не избѣгать разговоровъ съ нею.
   Онъ отошелъ отъ м-ра Вандернута и, послѣ получасового размышленія о Гвендолинѣ вспомнилъ, что она, вѣроятно, съ другими дамами пила чай въ гостиной. Это предположеніе было совершенно справедливо: Гвендолинй сначала не хотѣла сойти внизъ раньше четырехъ часовъ, но вскорѣ пришла къ тому заключенію, что, оставаясь въ своей комнатѣ, она упускала случай видѣть Деронду и говорить съ нимъ. Поэтому она собралась съ силами, напустила на себя веселый тонъ и, появившись въ гостиной, постаралась быть со всѣми любезной. Тамъ были только однѣ дамы, и леди Нентритъ забавляла ихъ разсказомъ о пріемѣ при дворѣ въ 1819 году во времена регентства.
   -- Можно-ли мнѣ войти?-- спросилъ Деронда, показываясь въ дверяхъ;-- или я долженъ отправиться къ мужчинамъ, которые, вѣроятно, въ билліардной?
   -- Нѣтъ, пожалуйста, оставайтесь здѣсь,-- крикнула леди Пентритъ;-- всѣмъ уже надоѣла моя болтовня; послушаемъ, что вы намъ разскажете.
   -- Вы ставите меня въ очень неловкое положеніе,--произнесъ Деронда, садясь рядомъ съ леди Малинджеръ;-- я думаю, что лучше всего воспользоваться этимъ случаемъ, чтобъ объявить вамъ о моей пѣвицѣ, если леди Малинджеръ уже предупредила васъ.
   -- Вы говорите о маленькой еврейкѣ? Нѣтъ, я о ней не упоминала, потому что здѣсь, кажется, никто не нуждается въ урокахъ пѣнія.
   -- Помилуйте, каждая дама знаетъ кого-нибудь, кому нужна учительница пѣнія,-- отвѣтилъ Деронда, и, обращаясь къ леди Пентритъ, прибавилъ:-- я случайно встрѣтился съ одной чудной пѣвицей. Она живетъ въ семьѣ одного моего университетскаго товарища; прежде она пѣла въ Вѣнѣ на сценѣ, а теперь хочетъ исключительно посвятить себя урокамъ.
   -- Много у насъ такихъ пѣвицъ,-- замѣтила леди Пентритъ.-- А что, уроки ея стоятъ дешево или очень дорого? Дѣло въ томъ, что то и другое одинаково заманчиво.
   -- Да,-- сказалъ Деронда.-- Но она удивительно поетъ. У нея прекрасная школа, и она поетъ такъ естественно, что каждому видно, что у нея врожденный талантъ.
   -- Зачѣмъ-же она оставила сцену?-- спросила леди Пентритъ;-- я слишкомъ стара, чтобъ повѣрить добровольному отказу отъ блестящей карьеры.
   -- Ея голосъ недостаточно силенъ для сцены,-- сказалъ Деронда, смотря на м-съ Реймондъ;-- но такъ онъ прямо восхитителенъ. Вы до сихъ поръ довольствовалась моимъ пѣніемъ, но услышавъ ее, будете смѣяться надъ моимъ искусствомъ. Она вѣроятно, не откажется пѣть въ обществѣ и выступать въ концертахъ.
   -- Я приглашу ее къ себѣ,-- произнесла леди Малинджеръ,-- и вы всѣ ее услышите. Я собираюсь взять ее въ учительницы къ своимъ дочерямъ.
   -- А, это другое дѣло!-- замѣтила леди Пентритъ; -- я терпѣть не могу благотворительной музыки.
   -- Но такіе уроки -- находка для всѣхъ, любящихъ музыку,-- проговорилъ Деронда;-- если-бъ вы слышали миссъ Лапидусъ,-- прибавилъ онъ, обращаясь къ Гвендолинѣ,-- то, быть можетъ, вы отказались-бы отъ своей рѣшимости бросить пѣніе.
   -- Напротивъ, моя рѣшимость тогда только усилилась бы,-- промолвила Гвендолина;-- не могу-же я заставлять другихъ наслаждаться моимъ посредственнымъ пѣніемъ.
   -- Я полагаю, что совершенство въ чемъ-бы то ни было возбуждаетъ желаніе ему подражать,-- возразилъ Деронда;-- вообще, совершенство увеличиваетъ духовное богатство міра и придаетъ силу людямъ.
   -- Но, если мы не можемъ ему подражать, то оно только еще болѣе омрачаетъ нашу жизнь,-- промолвила Гвендолина.
   -- Это зависитъ отъ точки зрѣнія на этотъ предметъ,-- сказалъ Деронда;-- по моему, большей части изъ насъ слѣдуетъ заниматься музыкой только для подготовленія себя къ тому высшему наслажденію, которое доставляютъ такіе таланты, какъ миссъ Лапидусъ.
   -- Она, должно быть, очень счастлива,-- саркастически сказала Гвендолина, обращаясь къ м-съ Раймондъ.
   -- Не знаю, мнѣ надо собрать о ней больше свѣдѣній, чтобъ положительно отвѣтить на такой вопросъ.
   -- Вѣроятно, неудача на сценѣ была для нея горькимъ разочарованіемъ,-- сочувственно замѣтила Джульета Фенъ.
   -- Во всякомъ случаѣ, она уже не является теперь вовсемъ блескѣ своего таланта,-- сказала леди Пентритъ.
   -- Напротивъ, она еще не достигла зенита своего развитія,-- отвѣтилъ Деронда;-- ей только двадцать лѣтъ.
   -- И она къ тому еще очень хорошенькая,-- прибавила леди Малинджеръ, стараясь помочь Дерондѣ;-- у нея прекрасныя манеры, и я только жалѣю о томъ, что она еврейка. Впрочемъ, для пѣнія это вѣдь все равно.
   -- Ну, если у нея голосъ такъ слабъ, что она не можетъ кричать,-- то я попрошу леди Клементину взять ее для моихъ девяти внучекъ,-- промолвила леди Пентритъ,-- тогда я надѣюсь, что она убѣдитъ ихъ въ необходимости пѣть тихо. На моему мнѣнію, многимъ изъ теперешнихъ молодыхъ дѣвушекъ слѣдовало-бы учиться не пѣть.
   -- Я уже этому научилась,-- сказала Гвендолина, смотря на Деронду;-- вы видите, леди Пентритъ согласна со мною.
   Въ эту минуту въ комнату вошелъ сэръ Гюго, а за нимъ нѣсколько другихъ джентльменовъ, въ томъ числѣ и Грандкортъ.
   -- Что это вамъ разсказываетъ Деронда?-- спросилъ баронетъ;-- онъ пробрался къ вамъ тайкомъ, вѣроятно, для того, чтобъ на свободѣ за вами ухаживать.
   -- Да; онъ хочетъ навязать намъ какую-то хорошенькую пѣвицу-еврейку,-- отвѣтила леди Пентритъ,-- увѣряя, что она выше всѣхъ знаменитостей. Но вѣдь мы съ вами слыхали Каталани во всемъ ея блескѣ; насъ не удивишь.
   -- Но я, какъ либералъ, обязанъ признать, что и послѣ Каталани, были великія пѣвицы,-- сказалъ сэръ Гюго съ усмѣшкой.
   -- А, вы моложе меня. Вы, вѣроятно, безумствовали по Алькаризи. Но она всѣхъ васъ обманула и вышла замужъ.
   -- Да, да,-- замѣтилъ сэръ Гюго,- нехорошо, что великія пѣвицы выходятъ замужъ прежде, чѣмъ у нихъ пропадаетъ голосъ. Ихъ мужья просто разбойники.
   Съ этими словами сэръ Гюго повернулся и отошелъ на другой конецъ комнаты; Деронда также, видя, что его мѣсто занято другими, удалился въ сторону. Но вскорѣ онъ замѣтилъ, что Гвендолина, которой, очевидно, надоѣли комплименты м-ра Вандернута, подошла къ фортепіано и стала перебирать ноты. Дерондѣ пришла въ голову мысль не хочетъ ли она съ нимъ поговорить и взять назадъ свои нелюбезныя выраженія насчетъ Миры.
   -- Вы, кажется, раскаиваетесь и хотѣли-бы что-нибудь сыграть или спѣть?
   -- Я ничего не хочу, но, правда, я раскаиваюсь,-- отвѣтила Гвендолина тономъ смиренія.
   -- Можно узнать, въ чемъ?
   -- Я желала-бы услышать миссъ Лапидусъ и взять у нея нѣсколько уроковъ, съ цѣлью признать ея совершенство и свою посредственность,-- отвѣтила Гвендолина со свѣтлой улыбкой.
   -- Я, дѣйствительно, буду очень радъ, если вы ее увидите и услышите,-- сказалъ Деронда съ такою-же улыбкой.
   -- Не правда-ли, она совершенство во всемъ, не только въ музыкѣ, да?
   -- Не могу поручиться, такъ-какъ я ее очень мало знаю, но до сихъ поръ не видалъ въ ней ничего дурного. Она была несчастна съ самаго дѣтства и выросла въ самой грустной обстановкѣ. Но, увидѣвъ ее, я увѣренъ, вы бы признали, что никакое блестящее воспитаніе не могло-бы придать ей больше изящества и прелести.
   -- Какія-же несчастья она встрѣчала на своемъ пути?
   -- Опредѣленно не знаю, но она находилась въ такомъ отчаяніи, что уже готова была броситься въ воду.
   -- Что-же ей помѣшало?-- поспѣшно спросила Гвендолина, взглянувъ на Деронду.
   -- Какой-то внутренній голосъ сказалъ ей, что она должна жить,-- отвѣтилъ онъ спокойно;-- она очень набожна и согласна перенести все, что представляется ей долгомъ.
   -- Такихъ людей нечего жалѣть,-- произнесла Гвендолина съ нетерпѣніемъ: -- я не сочувствую женщинамъ, которыя всегда поступаютъ хорошо. Я не вѣрю ихъ страданіямъ.
   -- Правда, сознаніе сдѣланнаго зла -- чувство болѣе глубокое, болѣе горькое. Мы, грѣшные люди, не можемъ вполнѣ сочувствовать безгрѣшнымъ.
   -- Это -- пустыя слова,-- промолвила Гвендолина съ горечью;-- вы, я знаю, восторгаетесь миссъ Лапидусъ только потому, что считаете ее безгрѣшной, совершенствомъ и вы презирали-бы женщину, совершившую что-нибудь, по вашему мнѣнію, дурное.
   -- Это зависѣло-бы отъ того, какъ она сама смотритъ на свой проступокъ.
   -- Васъ удовлетворило-бы только ея безконечное отчаяніе!-- сказала съ жаромъ Гвендолина.
   -- Объ удовлетвореніи тутъ не можетъ быть рѣчи; я былъ-бы преисполненъ грусти. Это не пустыя слова; я не хочу этимъ сказать, что совершенство не возбуждаетъ въ немъ восхищенія, но человѣкъ, незаслуживающій никакого состраданія внушаетъ горькое сочувствіе, когда его дѣйствія породили въ немъ укоры совѣсти. Люди развиваются различно; нѣкоторые прозрѣваютъ только благодаря тяжелымъ ударамъ, которые они сами наносятъ себѣ своимъ поведеніемъ. Во время подобныхъ страданій мы испытываемъ къ нимъ больше сочувствія, чѣмъ къ самодовольнымъ, никогда незаблуждающимся существамъ.
   Говоря это, Деронда забылъ обо всемъ, кромѣ подозрѣваемыхъ страданій Гвендолины, и въ его голосѣ и глазахъ ясно выразилось самое теплое участіе.
   -- Вы уговариваете м-съ Грандкортъ спѣть намъ что-нибудь, Данъ?-- спросилъ сэръ Гюго, подходя къ нимъ и положивъ руку на плечо Деронды.
   -- Я никакъ не могу рѣшиться на это,-- отвѣтила Гвендолина, вставая.
   За сэромъ Гюго подошло еще нѣсколько человѣкъ, и въ этотъ день уже не представилось болѣе случая Дерондѣ и Гвендолинѣ поговорить наединѣ.
   На слѣдующій вечеръ былъ канунъ новаго года, и въ портретной галлереѣ, надъ старинными монастырскими келіями, предполагалось устроить ежегодный балъ, даваемый баронетомъ для своихъ фермеровъ, а среди толпы и общей суматохи всегда удобно уединиться. Одѣваясь къ балу, Гвендолина хотѣла, въ воспоминаніе о Лейбронѣ, надѣть на шею только бирюзовое ожерелье, но она боялась оскорбить мужа, не явившись на подобное торжество во всемъ своемъ блескѣ, и потому надѣла памятное ожерелье въ видѣ браслета, обернувъ его три раза вокругъ кисти.
   Балъ наканунѣ новаго года въ аббатствѣ представлялъ живописную картину и, насколько возможно, возсоздавалъ старину, согласно семейнымъ преданіямъ. Полъ монастырской галлереи былъ устланъ краснымъ ковромъ; въ противоположныхъ ея концахъ и вокругъ оконъ были устроены открытые павильоны изъ цвѣтовъ и тропическихъ растеній. Въ числѣ, приглашенныхъ, кромѣ фермеровъ, были и сосѣдніе сквайры, такъ что будущіе обладатели королевскаго и аббатскаго Топинга могли увидѣть здѣсь въ самомъ пріятномъ освѣщеніи свою будущую славу и все мѣстное величіе. Сэръ Гюго былъ увѣренъ, что Грандкорта польститъ приглашеніе на это семейное торжество, и вмѣстѣ съ, тѣмъ надѣялся, что, видя его сіяющую здоровьемъ и благоденствіемъ фигуру, Грандкортъ предпочтетъ получить тотчасъ значительную сумму денегъ, чѣмъ ожидать наслѣдства послѣ его смерти.
   Всѣ присутствующіе, до послѣдней дочери самаго бѣднаго фермера, знали, что они увидятъ наслѣдника сэра Гюго, съ его молодой женой, такъ-какъ, по слухамъ, всегдашнія холодныя отношенія между баронетомъ и Грандкортомъ превратились въ тѣсную дружбу. Гвендолина, открывая балъ вмѣстѣ съ сэромъ Гюго, привлекала къ себѣ всѣ взоры, и, если-бы годъ тому назадъ она съ помощью какого-нибудь волшебнаго зеркала, увидѣла себя въ подобномъ положеніи, то сочла-бы себя вполнѣ счастливой. Теперь-же она удивлялась, какъ могла чувствовать такъ мало удовольствія отъ величія и блеска, среди которыхъ она очутилась послѣ скучной дѣвичьей жизни и ожидавшей ее мрачной будущности. Однако, она держала себя съ такимъ достоинствомъ, что всѣ женщины ей завидовали. Если-бъ она родилась дочерью герцога или даже короля, она не могла-бы болѣе просто и естественно принимать всеобщее поклоненіе. Бѣдная Гвендолина! она мало-по-малу научилась переносить свой роковой проигрышъ въ великой жизненной игрѣ съ совершеннымъ спокойствіемъ и невозмутимымъ самообладаніемъ...
   Вторая пара, слѣдовавшая за сэромъ Гюго и Гвендолиной, также заслуживала вниманія по разительному контрасту между кавалеромъ и дамой -- старой, сѣдой леди Пентритъ и юнымъ, блестящимъ Даніелемъ Дерондой, который казался только-что распустившимся, свѣжимъ цвѣткомъ подлѣ сѣраго лишайника. Третья пара состояла изъ Грандкорта и леди Малинджеръ; первый, являясь какъ всегда, врожденнымъ джентльменомъ, могъ-бы, по мнѣнію всѣхъ присутствующихъ, имѣть болѣе свѣжій цвѣтъ лица, больше волосъ на головѣ и больше жизненности въ глазахъ, а послѣдняя -- своимъ добрымъ простымъ лицомъ и нѣжно смотрѣвшими на всѣхъ голубыми глазами возбуждала въ окружающихъ только сожалѣніе о томъ, что она не подарила мужу красиваго, молодого наслѣдника.
   Только три стороны древней, четырехугольной галлереи отведены были подъ бальную залу, а четвертая представляла закрытый корридоръ; въ одномъ концѣ танцовали, въ другомъ -- былъ приготовленъ ужинъ, а посрединѣ была устроена блестяще освѣщенная гостиная съ роскошной мягкой мебелью.
   Въ серединѣ бала Гвендолина удалилась съ мужемъ въ этотъ импровизированный будуаръ; они не разговаривали между собою; она молча полулежала въ креслѣ, а онъ стоялъ подлѣ, прислонившись къ стѣнѣ. Увидавъ это издали, Деронда подошелъ къ Гвендолинѣ, съ которой онъ почти не промолвилъ ни слова со времени разговора у фортепіано. Онъ такъ добросовѣстно во весь вечеръ исполнялъ свою обязанность относительно гостей, танцуя до упаду, что считалъ себя вправѣ немножко отдохнуть. Присутствіе Грандкорта нисколько не могло уменьшить удовольствія разговаривать съ Гвендолиной, а, напротивъ, избавляло его отъ неловкаго tête à tête. При видѣ приближающагося Деронды, лицо Гвендолины просіяло, и она съ улыбкою приподнялась. Грандкортъ уже давно ворчалъ на скуку и предлагалъ незамѣтно уйти въ свои комнаты, но она все отказывалась, хотя ею уже овладѣло сожалѣніе о томъ, что она даромъ надѣла памятное ожерелье: Наконецъ-то Деронда обратилъ на нее вниманіе.
   -- Вы больше не танцуете?-- спросилъ ои".
   -- Нѣтъ; я увѣрена, что вы этому очень рады,-- весело отвѣтила Гвендолина,-- иначе вы были-бы принуждены предложить мнѣ свои услуги, а, кажется, вы уже вволю наплясались.
   -- Я этого не отрицаю, если вы, съ своей стороны, также устали отъ танцевъ,-- отвѣтилъ Деронда.
   -- Но все-же окажите мнѣ услугу, хотя и въ другомъ родѣ: подайте мнѣ стаканъ воды.
   Чтобъ исполнить желаніе Гвендолины, Дерондѣ надо было сдѣлать только нѣсколько шаговъ. Молодая женщина была завернута въ легкое бѣлое Sortie de bal, такъ что руки ея были закрыты; но когда Деронда возвратился со стаканомъ воды, она сняла перчатку съ правой руки, взяла стаканъ и, поднеся его ко рту, открыла бирюзовое ожерелье, обвивавшее ея кистъ. Грандкортъ это замѣтилъ, и отъ него также не ускользнуло, что Деронда устремилъ на странный браслетъ пристальный взглядъ.
   -- Что это за гадость у тебя на рукѣ?-- спросилъ онъ.
   -- Старинное ожерелье, которое я очень люблю,-- отвѣтила Гвендолина спокойно; я его разъ потеряла, и мнѣ его кто-то нашелъ.
   Съ этими словами она отдала стаканъ Дерондѣ, который отнесъ его и, возвратясь, сказалъ:
   -- Посмотрите въ окно, какъ великолѣпно луна освѣщаетъ колонны галлереи.
   -- Я очень желала-бы посмотрѣть на эту картину,-- сказала Гвендолина, смотря на мужа; ты пойдешь?
   -- Нѣтъ, Деронда тебя проводитъ,-- отвѣтилъ онъ, не сводя съ нея глазъ, и медленно удалился.
   Это обидное равнодушіе оскорбило Гвендолину, и на лицѣ ея выразилось минутное негодованіе. Деронда также вспыхнулъ за нее, но чувствуя, что лучше всего не показывать ей и тѣни состраданія, поспѣшно сказалъ:
   -- Позвольте мнѣ предложить вамъ руку.
   Ему казалось, что онъ совершенно понималъ, зачѣмъ она надѣла памятное ожерелье: она хотѣла ему сказать, что смиренно принимаетъ его упрекъ и нисколько на него не сердится. Съ своей стороны, Гвендолина, идя съ нимъ по залѣ, сознавала, что только-что происшедшая сцена съ мужемъ давала ей еще больше права на совершенную откровенность съ Дерондой. Однако, она не промолвила ни слова и, дойдя до окна, выходившаго на монастырскій дворъ, живописно освѣщенный луною, выпустила его руку и прильнула лбомъ къ стеклу. Деронда отошелъ немного въ сторону чувствуя, что въ эту минуту простой свѣтскій разговоръ былъ-бы не кстати.
   -- Если-бы я теперь снова начала играть въ рулетку и вторично потеряла-бы ожерелье, что-бы вы обо мнѣ подумали?-- спросила она наконецъ.
   -- Я былъ-бы о васъ худшаго мнѣнія, чѣмъ теперь.
   -- Вы совершенно ошибаетесь; вы не хотѣли, чтобы я играла въ рулетку и воспользовалась моимъ выигрышемъ, но я поступила гораздо хуже.
   -- Я, можетъ быть, понимаю, что вы хотите сказать; во всякомъ случаѣ, понимаю испытываемые вами угрызенія совѣсти,-- отвѣтилъ Деронда, пугаясь неожиданной откровенности Гвендолины, всегда столь скрытной.
   -- Что-бы вы сдѣлали, если-бъ находились на моемъ мѣстѣ и были такъ-же несчастны, чувствуя, что поступили дурно и опасаясь возмездія?-- продолжала Гвендолина, какъ-бы торопясь высказать все, что у нея было на душѣ.
   -- Нельзя помочь горю однимъ извѣстнымъ поступкомъ,-- отвѣтилъ Деронда рѣшительно.
   -- Что?-- поспѣшно спросила Гвендолина, поворачивая къ нему голову и смотря прямо на него.
   Онъ, въ свою очередь, устремилъ на нее взглядъ, который ей показался слишкомъ строгимъ, но онъ чувствовалъ что въ эту минуту не слѣдовало быть нѣжнымъ, а нужно было прямо высказывать свое мнѣніе, какъ-бы оно ни было сурово.
   -- Я хочу сказать,-- продолжалъ онъ,-- что многое можетъ вамъ помочь переносить ваше горе. Подумайте, сколько людей подвержены подобной-же участи!
   Она отвернулась, снова прильнула лбомъ къ окну и промолвила съ нетерпѣніемъ:
   -- Вы должны мнѣ сказать, что думать и что дѣлать, иначе -- зачѣмъ вы вмѣшались въ мою жизнь и помѣшали мнѣ играть? Если-бъ я продолжала игру, то, можетъ быть, снова выиграла-бы, и, увлекшись этой страстью, не думала-бы ни о чемъ другомъ. Вы этого не захотѣли. Отчего-же я не могу дѣлать того, что желаю? Другіе, вѣдь, такъ поступаютъ и не терзаются!
   Слова бѣдной Гвендолины не имѣли опредѣленнаго, яснаго смысла, а выражали только сильное раздраженіе.
   -- Я не вѣрю, чтобъ вы могли когда-нибудь хладнокровно переносить зло,-- сказалъ Дероида съ чувствомъ;-- если-бы, дѣйствительно, низость и жестокость спасали человѣка отъ страданій, то какое значеніе это могло-бы имѣть для людей, которые не въ состояніи быть жестокими и низкими? Идіоты не знаютъ нравственныхъ страданій, но вы вѣдь не идіотка. Нѣкоторые причиняютъ зло другимъ безъ малѣйшаго сожалѣнія; но я увѣренъ, что вы не могли-бы сдѣлать зла кому-бы то ни было безъ тяжелыхъ угрызеній совѣсти.
   -- Скажите-же, что мнѣ, дѣлать?
   -- Многое. Смотрите, какъ живутъ другіе, какъ они подвергаются горю и переносятъ его. Старайтесь заботиться о чемъ-нибудь высшемъ, чѣмъ удовлетвореніе своего мелкаго эгоизма. Старайтесь питать интересъ ко всему, что есть лучшаго въ области мысли и человѣческой дѣятельности.
   Гвендолина молчала минуты двѣ и, взглянувъ на него, сказала:
   -- Вы считаете меня эгоисткой и невѣждой?
   -- Вы не будете болѣе эгоистичны и невѣжественны,-- произнесъ онъ твердо, послѣ непродолжительнаго молчанія и не сводя съ нея глазъ.
   Она не опустила головы, не отвернулась, а въ лицѣ ея неожиданно произошла та перемѣна, которая придаетъ какое-то дѣтское выраженіе взрослому человѣку, когда онъ вдругъ теряетъ самообладаніе.
   -- Пойдемте назадъ,-- нѣжно сказалъ Деронда, подавая ей руку.
   Она молча повиновалась и, возвратясь къ Грандкорту, сказала:
   -- Теперь я согласна уйти съ бала; м-ръ Деронда извинится за насъ передъ леди Малинджеръ.
   -- Конечно,-- прибавилъ Деронда;-- лордъ и леди Пентритъ уже давно удалились.
   Грандкортъ, не говоря ни слова, подалъ руку женѣ и кивнулъ головою Дерондѣ, а Гвендолина, также слегка поклонившись ему, промолвила:
   -- Благодарю васъ.
   Молча прошли они всю галлерею и корридоры, которые вели въ отведенныя имъ комнаты; остановившись въ будуарѣ, Грандкортъ затворилъ за собою дверь, и бросившись въ кресло, повелительнымъ тономъ сказалъ:
   -- Сядь!
   Гвендолина предчувствовала непріятную сцену и немедленно сѣла на ближайшій стулъ.
   -- Сдѣлай одолженіе, не веди себя впередъ, какъ сумасшедшая,-- проговорилъ онъ, смотря ей прямо въ глаза.
   -- Что ты хочешь этимъ сказать?-- спросила Гвендолина.
   -- У тебя, вѣроятно, съ Дерондой было какое-нибудь тайное соглашеніе насчетъ этого дрянного ожерелья. Если ты имѣешь что-нибудь ему сказать, то говори прямо, а не прибѣгай къ телеграфу, который могутъ замѣтить и другіе. Это глупо и неприлично.
   -- Если хочешь, ты можешь узнать всю исторію этого ожерелья,-- отвѣтила Гвендолина, въ душѣ которой оскорбленная гордость и гнѣвъ взяли верхъ надъ страхомъ.
   -- Я ничего не хочу знать. Скрывай отъ меня все, что угодно. Что я захочу, я узнаю безъ тебя. Только сдѣлай одолженіе, веди себя, какъ подобаетъ моей женѣ, и не выставляй себя дуракамъ на показъ.
   -- Ты не хочешь, чтобъ я говорила съ м-ромъ Дерондой?
   -- Мнѣ рѣшительно все равно, съ кѣмъ ты говоришь: съ Дерондой или съ другимъ фатомъ. Ты можешь бесѣдовать съ нимъ сколько хочешь. Онъ никогда не займетъ моего мѣста. Ты моя жена и будешь прилично вести себя въ отношеніи меня и всего свѣта, или убирайся къ чорту!
   -- Я постараюсь держать себя достойно,-- отвѣтила Гвендолина сдержанно.
   -- Ты надѣла эту дрянь и спрятала ее отъ меня до той минуты, когда вздумала показать ее Дерондѣ. Только дураки прибѣгаютъ къ языку знаковъ, думая, что ихъ никто не понимаетъ. Ты не должна себя компрометировать. Веди себя прилично. Вотъ все, что я хотѣлъ тебѣ сказать.
   Грандкортъ не спускалъ съ нея глазъ. Она стояла безмолвно. Она не смѣла отвѣчать на его дерзкіе совѣты горькими упреками. Она сама болѣе всего боялась-бы скомпрометировать себя и разыграть какую-нибудь глупую роль. Не стоило разсказывать ему, что Деронда также упрекалъ ее, и еще болѣе строгимъ образомъ. Въ словахъ Грандкорта выражалась не ревность, а презрѣніе. Онъ былъ убѣжденъ въ своей силѣ надъ нею.
   Но почему ей не возстать противъ него и не вызвать на бой? Она жаждала этого всѣми фибрами своей души. Она сидѣла въ блестящемъ, бальномъ нарядѣ, блѣдная, безпомощная, а онъ, казалось, тѣшился своимъ превосходствомъ надъ ней. Она не могла даже выразить жалобу или разразиться громкимъ воплемъ, какъ дѣлала это до замужества. Его презрѣніе привело ее въ какое-то отупѣніе.
   -- Позвать горничную?-- спросилъ онъ послѣ продолжительнаго молчанія.
   Она кивнула головой; онъ позвонилъ и ушелъ въ свою уборную.
   Въ глубинѣ своего сердца Гвендолина повторяла роковыя слова; "зло, причиненное вами мнѣ, будетъ вашимъ проклятіемъ", а когда дверь затворилась за Грандкортомъ, и слезы выступали на ея главахъ, она тихо промолвила, обращаясь къ кому-то:
   -- Зачѣмъ ты мстишь мнѣ, а не ему?!
   Однако, она не долго предавалась отчаянію и, вытеревъ платкомъ глаза, постаралась удержаться отъ дальнѣйшихъ рыданій.
   На слѣдующій день Гвендолина, оправившись отъ тяжелаго впечатлѣнія вчерашней сцены съ мужемъ, рѣшилась воспользоваться его презрительнымъ разрѣшеніемъ и поговорить съ Дерондой; но впродолженіе цѣлаго дня она не могла, найти для этого удобнаго случая, а прибѣгать къ различнымъ хитростямъ -- противорѣчило ея гордости. Такъ прошелъ день, а на другой, въ три часа дня, она должна была уѣхать съ мужемъ домой. Послѣднее утро было посвящено Грандкортомъ поѣздкѣ съ сэромъ Гюго въ королевскій Топингъ. Остальные мужчины отправились на охоту, а дамы съ лордомъ Пентритомъ и м-ромъ Вандернутомъ пошли на птичій дворъ. Хотя этотъ планъ былъ составленъ при Дерондѣ, но онъ не принялъ участія въ прогулкѣ. Выведенная изъ себя, Гвендолина какъ-то инстинктивно отстала по дорогѣ отъ общества и почти бѣгомъ пустилась домой. Она прямо направилась въ библіотеку, гдѣ Деронда, по просьбѣ сэра Гюго, писалъ письма къ его избирателямъ. Тихонько отворивъ дверь и незамѣтно войдя въ комнату, она подождала, пока онъ окончилъ начатое письмо, и тихо произнесла:
   -- М-ръ Деронда!
   Онъ вскочилъ и въ изумленіи оттолкнулъ отъ себя кресло.
   -- Я дурно сдѣлала, что пришла?
   -- Я думалъ, что вы гуляете,-- отвѣтилъ Деронда.
   -- Я вернулась.
   -- Если вы намѣрены снова пойти, то я теперь могу отправиться вмѣстѣ съ вами.
   -- Нѣтъ, я хочу вамъ кое-что сказать и не могу тутъ долго оставаться,-- произнесла Гвендолина поспѣшно и, облокотясь на спинку отодвинутаго имъ кресла, промолвила:-- дѣйствительно, я не могу заглушить въ себѣ укоровъ совѣсти за причиненное другимъ зло. Вотъ почему я сказала, что я поступила хуже, чѣмъ если-бы стала снова играть въ рулетку. Этого измѣнить нельзя. Я тяжело наказана и только умоляю васъ научить меня, что дѣлать. Какъ-бы вы поступили, что-бы вы чувствовали на моемъ мѣстѣ?
   Ея слова были тѣмъ трогательнѣе, что она торопилась говорить и не прибѣгала ни къ какимъ уверткамъ, а прямо шла къ цѣли.
   -- Я чувствовалъ-бы почти то-же, что и вы: безнадежное горе.
   -- Но что-бы вы старались сдѣлать?-- съ жаромъ спросила Гвендолняа.
   -- Я устроилъ-бы свою жизнь такъ, чтобъ по-возможности загладить совершенный грѣхъ и старался-бы удержать себя отъ новыхъ подобныхъ-же поступковъ.
   -- Но я не могу, не могу!-- произнесла Гвендолина плачущимъ тономъ;-- я оттерла другихъ, я превратила чужой проигрышъ въ мой выигрышъ. Я теперь ничего не могу измѣнить, а должна идти по тому-же пути.
   Онъ не могъ отвѣтить тотчасъ и долго боролся между чувствомъ участія къ Гвендолинѣ и сочувствіемъ къ тѣмъ, которымъ она причинила столько зла.
   -- Самое горькое,-- сказалъ онъ, наконецъ,-- это нести бремя своихъ дурныхъ поступковъ, но, если-бы вы подчинялись этому испытанію какъ какому-нибудь недугу, и постарались бы воспользоваться неизбѣжнымъ зломъ для торжества добра, то, быть можетъ, вы достигли-бы благихъ результатовъ. Было много примѣровъ, что заблуждающіеся люди, подстрекаемые укорами совѣсти, приносили большую пользу своей возвышенной дѣятельностью. Сознаніе, что мы испортили одну жизнь, можетъ побудить насъ стараться спасти другихъ отъ той-же участи.
   -- Но вы никому не причинили зла и не испортили ни чьей жизни,-- поспѣшно произнесла Гвендолина;-- другіе вредили вамъ и портили вашу жизнь.
   Деронда слегка покраснѣлъ, но тотчасъ-же отвѣтилъ:
   -- Я полагаю, что, глубоко страдая за себя, мы кончаемъ тѣмъ, что такъ-же пламенно сочувствуемъ страданіямъ другихъ. Вы меня понимаете?
   -- Да, кажется. Но вы правы: я эгоистка. Я никогда не думала о чувствахъ и страданіяхъ другихъ, кромѣ моей матери. Но что-же мнѣ дѣлать? Я должна съ утра до вечера дѣлать то, что другіе. Я стараюсь казаться счастливой и мнѣ все опостылѣло, все опротивѣло,-- прибавила она, съ отвращеніемъ махнувъ рукою;-- вы говорите, что я невѣжественна, но къ чему стараться знать больше, когда жизнь не стоитъ подобныхъ усилій?
   -- А для того, чтобы жизнь получила въ вашихъ глазахъ большую цѣну,-- отвѣтилъ Деронда напряженно-суровымъ тономъ, въ которомъ онъ видѣлъ лучшее средство для своей безопасности.-- Большее знаніе научило-бы васъ интересоваться всѣмъ міромъ, внѣ тѣсныхъ предѣловъ своей личной драмы. Роковое проклятіе, тяготѣющее надъ вашей жизнью и надъ жизнью многихъ другихъ, заключается въ томъ, что всѣ ваши чувства и мысли сосредоточены на маленькомъ кружкѣ личныхъ интересовъ, все остальное въ мірѣ васъ не занимаетъ и не возбуждаетъ вашего сочувствія. Скажите откровенно, есть-ли какое нибудь умственное занятіе, которое имѣло-бы для васъ интересъ?
   Деронда остановился; Гвендолина, пораженная какъ-бы электрическимъ токомъ, лихорадочно слѣдила за каждымъ его словомъ, но ничего не отвѣтила.
   -- Я возьму для примѣра музыку,-- продолжалъ Деронда съ еще большимъ жаромъ;-- вы не хотите ею заниматься, потому что она не можетъ удовлетворить вашей эгоистической жаждѣ чужихъ похвалъ. Никакая земля, никакое небо не могутъ удовлетворить человѣка, душа котораго окаменѣла. Всякое новое явленіе вы заклеймили-бы своимъ безжизненнымъ, безчувственнымъ отношеніемъ. Для васъ, какъ и для многихъ другихъ, единственное убѣжище отъ горя -- это высшая духовная жизнь, которая обнимаетъ все, что выходитъ изъ области животныхъ страстей и личнаго эгоизма. Эта высшая жизнь доступна нѣкоторымъ по врожденному влеченію сердца, но для насъ, которые должны съ борьбою развивать свой умъ, она достигается только путемъ знанія.
   Слова Деронды звучали сурово; но это происходило. не отъ строгаго отношенія его къ Гвендолинѣ, а отъ привычки постоянной внутренней аргументаціи противъ самого себя. Этотъ тонъ дѣйствовалъ на Гвендолину лучше, чѣмъ самое нѣжное утѣшеніе. Ничто не имѣетъ такого растлѣвающаго вліянія на человѣка, какъ апатичная жалоба на судьбу; самоосужденіе-же составляетъ уже нѣкоторую дѣятельность ума.
   -- Я буду стараться,-- промолвила Гвендолина смиренно;-- вы сказали, что привязанность лучше всего; но я ни къ кому не привязана, кромѣ матери. Я желала-бы имѣть ее при себ но это невозможно. Я такъ перемѣнилась за короткое время, что, кажется, начинаю жалѣть свое прошлое.
   -- Смотрите на ваше теперешнее страданіе, какъ на искусъ передъ вступленіемъ на болѣе чистый путь,-- сказалъ Деронда гораздо нѣжнѣе;-- вы теперь сознаете, что есть многое на свѣтѣ внѣ предѣловъ вашего личнаго я; вы начинаете понимать, какъ ваша жизнь отражается на жизни другихъ и ихъ жизнь на вашей. Во всякомъ случаѣ, вы, вѣроятно, не избѣгли-бы этого мучительнаго процесса въ той или иной формѣ.
   -- Но эта форма ужасна!-- произнесла Гвендолина, топнувъ ногою въ сильномъ волненіи;-- все меня пугаетъ, и я боюсь самой себя. Когда кровь во мнѣ закипитъ, я буду способна на все, а это меня страшитъ.
   -- Превратите этотъ страхъ въ орудіе спасенія,-- отвѣтилъ Деронда поспѣшно;--сосредоточьте этотъ страхъ на мысли увеличить укоры совѣсти, столь горькіе для васъ. Думая постоянно объ одномъ, мы можемъ постепенно измѣнить направленіе инстинктивнаго страха, овладѣвшаго всѣмъ нашимъ существомъ. Всякое наше чувство подвержено законамъ развитія, какъ физическаго, такъ и нравственнаго. Воспользуйтесь этимъ страхомъ, какъ орудіемъ для вашего спасенія!
   Деронда говорилъ все съ большимъ и большимъ одушевленіемъ, какъ-бы видя въ своихъ словахъ надежду, хотя и слабую, на спасеніе Гвендолины отъ ожидавшей ее роковой опасности.
   -- Да, я васъ понимаю,-- произнесла она дрожащимъ голосомъ, не глядя на него;-- но что-же я могу сдѣлать, если во мнѣ берутъ верхъ... злоба и ненависть? Если настанетъ минута, когда я не буду въ силахъ...
   Она остановилась и взглянула на Деронду. Лицо его выражало мучительное состраданіе, точно онъ видѣлъ, какъ она на его глазахъ утопаетъ, а руки его и ноги были связаны.
   -- Я васъ мучаю,-- промолвила Гвендолина, мгновенно принимая нѣжный тонъ мольбы;-- я неблагодарна. Вы можете мнѣ помочь. Я буду стараться слѣдовать вашему совѣту. Но скажите, вы не сердитесь, что я въ моемъ горѣ, обратилась къ вамъ? Вѣдь вы сами первые обратили на меня вниманіе,-- прибавила она съ грустной улыбкой.
   -- Я буду счастливъ, если мои слова удержатъ васъ отъ большаго зла,-- отвѣтилъ Деронда съ жаромъ;--иначе я буду въ отчаяніи.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я до этого не дойду. Я могу, я должна сдѣлаться лучшей, узнавъ васъ.
   Съ этими словами она быстро обернулась и вышла изъ комнаты.
   На лѣстницѣ она встрѣтила сэра Гюго, который шелъ въ библіотеку одинъ, безъ Грандкорта. Въ дверяхъ онъ остановился, увидавъ Деронду, на лицѣ котораго ясно выражались слѣды только-что происшедшей сцены.
   -- М-съ Грандкортъ была здѣсь?-- спросилъ баронетъ.
   -- Да,-- отвѣтилъ Дероида, продолжая разбирать бумаги на столѣ.
   -- А другіе гдѣ?
   -- Она оставила ихъ въ саду.
   -- Я надѣюсь, что ты не станешь играть съ огнемъ, Данъ,-- сказалъ сэръ Гюго послѣ непродолжительнаго молчанія;-- ты меня понимаешь?..
   -- Понимаю, сэръ,-- отвѣтилъ Деронда, удерживаясь отъ вспышки;-- но ваша метафора не имѣетъ никакого основанія: здѣсь нѣтъ огня, а слѣдовательно, нельзя и обжечься.
   -- Тѣмъ лучше,-- сказалъ сэръ Гюго, пристально глядя на молодого человѣка;-- а все таки берегись, не скрыта-ли тутъ какая-нибудь пороховая мина?
  

ГЛАВА XXXVII.

   Несмотря на желаніе Деронды поскорѣе вернуться въ Лондонъ, отчасти изъ безпокойства о Мирѣ, отчасти изъ желанія подробнѣе узнать таинственную личность Мардохея, онъ не могъ уѣхать изъ аббатства прежде, чѣмъ сэръ Гюго, который отправился немного раньше, чтобъ приготовиться къ открытію парламентской сессіи.
   Деронда остановился въ домѣ баронета, зная, что его частная квартира занята Гансомъ Мейрикомъ. Онъ надѣялся найти тамъ все вверхъ дномъ, но на дѣлѣ оказалось совсѣмъ не то, что онъ ожидалъ. Прежде всего, онъ съ веселой улыбкой заглянулъ въ свою гостиную, превращенную въ мастерскую, заваленную различными рисунками и художественными предметами, привезенными изъ Рима. Окна были наполовину затянуты зеленой матеріей и бѣлокурый Гансъ царилъ въ этомъ художественномъ безпорядкѣ, какъ демонъ. Волосы его были нѣсколько длиннѣе прежняго, а лицо такъ-же оживленно и голосъ такъ-же громокъ, какъ всегда. Ихъ дружба, со времени выхода изъ университета, поддерживалась не только постоянной перепиской, но и болѣе или менѣе продолжительными свиданіями за-границей и въ Англіи, такъ что первоначальныя отношенія между ними -- неограниченнаго довѣрія съ одной стороны и покровительственнаго снисхожденія съ другой -- укрѣплялись все болѣе и болѣе.
   -- Я зналъ, что ты захочешь взглянуть на мои рисунки и древности, поэтому я и разложилъ ихъ здѣсь,-- сказалъ Гансъ послѣ первыхъ теплыхъ привѣтствій;-- я нашелъ двѣ комнаты въ Чельси, въ ста шагахъ отъ матери, и вскорѣ переберусь туда. Я жду только, чтобъ окончили кое-какія передѣлки, но, ты видишь, я уже здѣсь принялся за работу. Ты не можешь себѣ представить, какой я буду великій художникъ! Искра безсмертія зародилась во мнѣ вдругъ.
   -- Ужъ не чахотка-ли скорѣе?-- спросилъ Деронда со смѣхомъ и, подойдя къ столу, началъ разсматривать пять набросанныхъ эскизовъ одного и того-же лица.
   Онъ довольно долго смотрѣлъ на нихъ, но не сказалъ ни слова. Гансъ также молчалъ и, взявъ палитру, сталъ водить кистью по полотну, стоявшему на мольбертѣ.
   -- Какъ ты ихъ находишь?-- спросилъ онъ наконецъ.
   -- Лицо en face слишкомъ массивно, но другія -- очень похожи,-- отвѣтилъ Деронда, необычайно холодно.
   -- Нѣтъ, нисколько не массивно; это всегда такъ кажется при неожиданномъ переходѣ отъ профилямъ en face,-- рѣшительно проговорилъ Гансъ.-- Впрочемъ, я нѣсколько увеличилъ лицо для Вероники. Я пишу цѣлую серію картинъ изъ исторіи Вероники; посмотри: вотъ уже готовые эскизы. Въ первой картинѣ Вероника умоляетъ Флора помиловать ея народъ; во второй она стоитъ подлѣ Агриппы, уговаривая своихъ соплеменниковъ-евреевъ не продолжать безполезнаго сопротивленія.
   -- Ноги Агриппы никуда не годятся,-- перебилъ его Деронда.
   -- Нѣтъ, ноги очень реальны,-- отвѣтилъ Гансъ; общественные дѣятели часто бываютъ не тверды на ногахъ... Но оставимъ это. Въ третьей картинѣ Вероника радуется извѣстію, что Веспасіанъ объявленъ императоромъ, а ея любовникъ, Титъ, его наслѣдникомъ; она уже видитъ себя будущей императрицей.
   -- Ты это напиши надъ ея головой, а то никто не пойметъ,-- снова перебилъ его Деронда.
   -- Тѣмъ лучше; публика будетъ сама чувствовать свое невѣжество, а это -- чудный эстетическій эффектъ. Въ четвертой картинѣ Титъ выгоняетъ Веронику изъ Рима послѣ десятилѣтняго пребыванія ея во дворцѣ, а въ пятой, Вероника оплакиваетъ свою судьбу, на развалинахъ Іерусалима. Это плодъ моей фантазіи. Никто не знаетъ, чѣмъ кончилась ея судьба, и я это великолѣпно выражаю отрицательнымъ образомъ: шестой картины не будетъ, и серія окончена... Не правда-ли, конецъ чисто гомерическій! Но посмотри на первую картину; она у меня на мольбертѣ, и я уже надъ ней порядочно поработалъ.
   -- Поза, дѣйствительно, хороша,-- отвѣтилъ Деронда послѣ минутнаго молчанія;-- ты много работалъ Рождествомъ, потому что ты, вѣроятно, задумалъ эти картины уже по возвращеніи въ Лондонъ, не такъ-ли?..
   Ни одинъ изъ нихъ не упомянулъ до сихъ поръ имени Миры, хотя, очевидно, Гансъ именно ее изображалъ въ образѣ Вероники.
   -- Нѣтъ, я уже давно задумалъ эту серію, но не находилъ подходящей модели. Моя Вероника должна быть красивѣйшей еврейкой въ мірѣ, и теперь я ее нашелъ.
   -- А хочетъ-ли она появляться въ такомъ образѣ? Я думаю что эта женщина должна быть ей отвратительна и ненавистна. Знаетъ-ли она, что ты рисуешь?
   -- Конечно, она по моей просьбѣ приняла эту позу и сама схватила за колѣни маму, которая изображала Флора.
   -- Она, вѣроятно, не знаетъ исторіи Вероники,-- сказалъ Деронда съ негодованіемъ.
   -- Какъ-же? Я ей разсказалъ, но, конечно, въ дамскомъ вкусѣ. Моя Вероника -- пламенная патріотка, которая изъ любви, а также и честолюбія, послѣдовала за злѣйшимъ врагомъ своего народа, почему и понесла подобающее наказаніе. Мира плакала, воображая отчаяніе Вероники, возвратившейся одинокой и всѣми покинутой на развалины Іерусалима. У меня не хватило духа признаться ей, что я самъ сочинилъ весь этотъ эпизодъ.
   Деронда ничего не отвѣтилъ и снова принялся разсматривать эскизы Ганса. Наконецъ, обернувшись къ нему, онъ произнесъ:
   -- Можетъ быть, я слишкомъ щепетиленъ, Мейрикъ, но я долженъ просить тебя бросить эту мысль.
   -- Какъ!-- воскликнулъ Гансъ, принимая трагическую позу;-- бросить свои картины! Мою безсмертную серію Вероники! Что ты, одумайся! Но, прежде чѣмъ услышать твой отвѣтъ, дай мнѣ бросить палитру и взъерошить себѣ волосы дыбомъ.
   И онъ такъ комично привелъ въ исполненіе свои слова, что Деронда не могъ не улыбнуться.
   -- Рисуй себѣ Вероникъ сколько хочешь но, пожалуйста, избери себѣ другую натурщицу,-- отвѣтилъ онъ.
   -- Почему?-- спросилъ Гансъ серьезно.
   -- Потому, что она, можетъ быть, вскорѣ добьется извѣстности: мы съ м-съ Мейрикъ хлопочемъ о томъ, чтобъ она сдѣлалась пѣвицей, и тогда ея лицо будетъ всѣмъ знакомо. Если ты не понимаешь моего взгляда, то мнѣ нечего и распространяться, но, во всякомъ случаѣ, Мира, если-бъ она знала, конечно, не захотѣла-бы быть выставленной на показъ, какъ модель для подобной героини.
   Гансъ чутъ не лопнулъ со смѣха, и только удержался, увидавъ недовольное выраженіе на лицѣ Деронды.
   -- Извини меня!-- воскликнулъ онъ;-- ты знаешь, что я спокойно перенесу всякое твое замѣчаніе о моихъ картинахъ, но предполагать, что онѣ достигнутъ извѣстности въ публикѣ,-- это ужь слишкомъ! Полно, мое самолюбіе никогда не заходило такъ далеко. Не безпокойся, эти картины останутся для всѣхъ тайной.
   Деронда долженъ былъ согласиться, что съ этой стороны не существовало ни малѣйшей опасности, но его отвращеніе къ тому, чтобъ Мира приняла образъ легкомысленной Вeроники, отъ этого нисколько не уменьшилось. Гансъ, чтобъ загладить неловкое положеніе, иринялся снова за работу, но вскорѣ не выдержалъ и воскликнулъ:
   -- Но, если-бы мои картины и возбудили всеобщее вниманіе, то я не понимаю, почему ты протестуешь? Каждый извѣстный живописецъ обезсмертилъ на полотнѣ лицо, передъ которымъ онъ. болѣе всего преклонялся. Его душа воплощается въ его картинахъ. То, что онъ ненавидитъ, онъ изображаетъ въ каррикатурѣ, а то, что обожаетъ,-- въ героической, священной фигурѣ.
   -- Такими общими мѣстами нельзя разрѣшать нравственные вопросы,-- отвѣтилъ Деронда рѣшительно;-- все, что ты говоришь, можетъ быть, и справедливо, но все-же я правъ, не желая, чтобы ты изображалъ Миру Вероникой. Конечно, я ошибался, говоря, что вся публика увидитъ ее въ твоихъ картинахъ, но даже если онѣ и останутся, въ тайнѣ, то, я полагаю, что тебѣ не слѣдуетъ этого дѣлать. Ты долженъ понять, что положеніе ея теперь очень деликатное и, пока она не достигнетъ самостоятельности, надо съ ней обходиться такъ-же осторожно, какъ съ венеціанскимъ хрусталемъ, изъ опасенія, чтобъ она не лишилась своего теперешняго пріюта. Можешь-ли ты отвѣчать за себя? Извини, Гансъ, но я ее нашелъ и я обязанъ о ней заботиться. Ты меня понимаешь?
   -- Понимаю,-- проговорилъ Гансъ съ добродушной улыбкой:-- ты совершенно справедливо полагаешь, что мнѣ какъ-бы на роду написано разбивать все, попадающееся мнѣ на встрѣчу, и этимъ прошибать себѣ лобъ. Такая ужъ моя судьба. Съ тѣхъ поръ, какъ я живу на с вѣтѣ, я только и дѣлаю, что попадаю въ просакъ или другихъ подвергаю опасности. Первая моя глупость была родиться, а послѣдняя -- любить живопись -- глупость, отъ которой я всю жизнь не отдѣлаюсь. Ты думаешь, что я теперь надѣлаю глупостей дома. Нѣтъ, я измѣнился. По-твоему, я долженъ влюбиться по уши въ Миру. Это правда, я уже, влюбленъ. Но ты думаешь, что я надѣлаю глупостей и испорчу все дѣло? Въ этомъ ты совершенно ошибаешься. Я преобразился; спроси у мамы.
   -- А ты не считаешь глупостью безнадежную любовь?-- спросилъ Деронда.
   -- Я не считаю ее безнадежной,-- отвѣтилъ Гансъ съ вызывающимъ хладнокровіемъ.
   -- Любезный другъ, ты только подготовляешь себѣ тяжелый ударъ,-- произнесъ Деронда:-- она ни за что не выйдетъ замужъ за христіанина, если-бы даже его и полюбила. Ты слыхалъ, конечно, какъ она говоритъ о своемъ народѣ и о своей религіи?
   -- Это не можетъ долго продолжаться. Она никогда не встрѣтитъ сноснаго еврея: они всѣ такіе противные.
   -- Но она можетъ вернуться въ свою семью, чего она такъ жаждетъ. Ея мать и братъ, вѣроятно, закоренѣлые евреи.
   -- Я приму еврейскую религію, если она этого пожелаетъ,-- проговорилъ Гансъ, пожимая плечами и смѣясь.
   -- Не говори пустяковъ,-- произнесъ Деронда съ жаромъ;-- я думалъ, что ты питаешь къ ней серьезное чувство.
   -- Конечно, только ты считаешь его безнадежнымъ, а я нисколько.
   -- Я не знаю, что можетъ случиться, но странно, чтобъ ты нашелъ въ отношеніяхъ Миры къ тебѣ поддержку своимъ несбыточнымъ надеждамъ,-- сказалъ Деронда, сознавая, что онъ говоритъ уже слишкомъ презрительно.
   -- Я строю свои надежды не на женскихъ чувствахъ,-- отвѣтилъ Гансъ, выражаясь тѣмъ шутливѣе, чѣмъ Деронда говорилъ серьезнѣе,-- а на наукѣ и философіи. Природа предназначила Мирѣ влюбиться въ меня. Это вызывается амальгаммой расъ, сродствомъ контрастовъ и необходимостью умѣрить уродливость одного субъекта красотою другого. Я совершенная противоположность Мирѣ -- я христіанинъ, хотя плохой, и къ тому еще не могу пропѣть двухъ нотъ въ тактъ. Никто болѣе меня не имѣетъ шансовъ на ея любовь.
   -- Я вижу, что все это пустая болтовня, Мейрцкъ; ты не думаешь нисколько о томъ, что говоришь,-- сказалъ Деронда, положивъ руку на него плечо и нѣсколько успокоившись;-- я дуракъ, что отвѣчалъ тебѣ серьезно.
   -- Честью клянусь, что я говорю искренно,-- отвѣтилъ Гансъ, также положивъ руку на плечо Деронды и смотря ему прямо въ глаза,-- я все равно, что на исповѣди. Моя мать считаетъ тебя опекуномъ Миры, а себя отвѣтственной передъ тобою за все, что можетъ случиться съ Мирою въ ея домѣ. Да, я ее люблю, я ее обожаю... но я не отчаиваюсь... и сдѣлаюсь достойнымъ ея любви.
   -- Ты не можешь этого сдѣлать.
   -- Виноватъ, я долженъ былъ сказать, что постараюсь быть достойнымъ ея.
   -- Ты не можешь исполнить этого своего намѣренія, Гансъ. Ты вѣдь столько разъ рѣшался помогать матери и сестрамъ?
   -- Ты имѣешь право меня упрекать?-- сказалъ Гансъ тихо.
   -- Можетъ быть, я поступаю не великодушно, но долженъ предупредить тебя, что твои надежды -- безумное донъ-кихотство.
   -- Даже и въ этомъ случаѣ я пострадаю одинъ, потому что не скажу ей ничего прежде, чѣмъ не буду увѣренъ въ благопріятномъ отвѣтѣ. Нѣтъ, я лучше рискну, и, если потерплю пораженіе, бѣда еще невелика; но я не хочу отчаиваться, хотя ты и подносишь мнѣ это зелье. Я болѣе не пью вина, такъ позволь-же мнѣ хоть упиваться надеждами.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, если только это принесетъ тебѣ пользу,-- отвѣтилъ Деронда, отходя отъ Ганса.
   Слова его звучали очень добродушно, но они, очевидно, шли не изъ глубины его сердца. Онъ ощущалъ въ себѣ то непріятное чувство, которому иногда подвергается человѣкъ видя, что покровительствуемые имъ люди отвергаютъ въ немъ всякую способность увлекаться и чего-либо желать, подобно имъ. Мы всегда полагаемъ, что наши руководители должны быть безгрѣшны, хотя часто нѣтъ лучшаго учителя, чѣмъ человѣкъ, исправившійся отъ своихъ собственныхъ заблужденій. Но время своей дружбы Деронда привыкъ къ эгоизму Ганса, но онъ никогда не относился къ нему непріязненно; Гансъ обыкновенно изливалъ передъ нимъ свою душу и никогда не заботился о чувствахъ Деронды, который, въ свою очередь, былъ вполнѣ доволенъ. Но теперь онъ съ негодованіемъ замѣчалъ, что Гансъ не допускалъ и мысли о соперничествѣ съ Дерондою, словно послѣдній былъ архангеломъ Гавріиломъ. Исключать себя изъ числа состязующихся онъ могъ самъ, но чтобъ другіе его исключали -- было нестерпимо обидно. Онъ всегда ожидалъ, что Гансъ надѣлаетъ ему безпокойствъ, но онъ не предчувствовалъ, чтобъ эти безпокойства подѣйствовали на него такъ сильно, и ему было отчасти стыдно за себя, такъ-какъ онъ былъ вполнѣ убѣжденъ въ несбыточности надеждъ Ганса. Но эти надежды возбудили въ немъ мысль о перемѣнѣ, которая могла произойти въ молодой дѣвушкѣ и, хотя онъ протестовалъ противъ подобнаго предположенія, но все-же одна уже ея возможность тревожила его. Вообще бѣдный Гансъ переставалъ относительно его играть роль обращеннаго на истинный путь блуднаго сына и возбуждалъ въ немъ уже не дружеское состраданіе, а совершенно иныя чувства...
   Посѣтивъ Чельси, Деронда безъ особаго удовольствія, какъ слѣдовало-бы ожидать, услыхалъ отъ м-съ Мейрикъ, что она совершенно успокоилась насчетъ ея любимаго сына. Мира казалась веселѣе прежняго и въ первый разъ при немъ смѣялась, разсказывая, какъ Гансъ представлялъ различныя пародіи, не мѣняя костюма.
   -- Я прежде не любила на сценѣ комическихъ пьесъ,-- прибавила она,-- и находила ихъ всегда слишкомъ длинными, но м-ръ Гансъ въ одну и ту-же минуту представляетъ то слѣпого пѣвца, Ріензи, произносящаго торжественную рѣчь къ римлянамъ, то балетнаго танцовщика, то молодого, разочарованнаго юношу. Мнѣ всѣхъ ихъ искренне жаль, но я отъ души смѣюсь,-- прибавила Мира со смѣхомъ.
   -- Мы до пріѣзда Ганса вовсе не думали, что Мира умѣетъ смѣяться,-- замѣтила м-съ Мейрикъ.
   -- Онъ, кажется, теперь въ ударѣ,-- проговорилъ Деронда,-- неудивительно, что онъ васъ всѣхъ развеселилъ.
   -- Во всякомъ случаѣ онъ безукоризненно ведетъ себя со времени своего пріѣзда,-- сказала м-съМейрикъ, прибавляя мысленно: "о, если-бъ это только продолжалось!"
   -- Какое счастье, что сынъ и братъ возвратился въ этотъ домъ -- произнесла Мира:-- съ душевнымъ удовольствіемъя слушаю всегда, какъ они всѣ вмѣстѣ вспоминаютъ о прошломъ. Какое счастье имѣть мать и брата! Я этого никогда не испытала.
   -- И я также...-- невольно прибавилъ Деронда.
   -- Какъ жаль!-- продолжала Мира;-- И вы испытали горе! А мнѣ-бы хотѣлось, чтобъ вы видѣли въ жизни все доброе, какое только въ ней можетъ заключаться.
   Послѣднія слова она произнесла съ особеннымъ чувствомъ, устремивъ глаза на Деронду, который, облокотясь на свое кресло, внимательно смотрѣлъ на нее, стараясь отгадать, произвелъ-ли Гансъ на нее какое-нибудь впечатлѣніе. Мира всегда говорила откровенно съ Дерондой, считая его своимъ ниспосланнымъ съ неба утѣшителемъ, но теперь она впервые стала думать о немъ, какъ о существѣ, прошлое котораго имѣло много общаго съ ея собственной судьбой.
   -- Но м-ръ Гансъ говорилъ вчера,- продолжала она послѣ минутнаго молчанія,-- что вы, заботясь всегда о другихъ, сами ни въ чемъ не нуждаетесь. Онъ разсказалъ намъ великолѣпную исторію Будды, который отдалъ себя въ жертву тигрицѣ для спасенія ея съ дѣтенышами отъ голодной смерти. Онъ увѣряетъ, что вы походите на Будду, и мы всѣ съ нимъ согласны.
   -- Пожалуйста, не воображайте этого!-- проговорилъ Деронда, котораго въ послѣднее время подобныя предположенія начинали сердить;-- Если-бъ даже я такъ много думалъ о другихъ, какъ вы полагаете, то это еще не значитъ, что я самъ ни въ чемъ не нуждаюсь. Когда Будда отдалъ себя на съѣденіе тигрицѣ, онъ, можетъ быть, самъ былъ очень голоденъ.-- Если онъ былъ очень голоденъ, то, онъ вѣроятно, предпочелъ быть съѣденнымъ тигрицей, чѣмъ умереть голодной смертью,-- замѣтила Мабъ.
   -- Пожалуйста, Мабъ, не лишайте поступокъ Будды его красоты!-- сказала Мира..
   -- Если только это -- правда,--прибавила практическая Эми.-- Вы всегда, Мира, говорите о красотѣ, какъ-будто она синонимъ правды.
   -- Это совершенно справедливо,-- проговорила Мира тихо; то, что люди считаютъ высшей красотой, должно быть и высшей правдой...
   -- Я васъ не понимаю,-- возразила Эми.
   -- А я понимаю,-- сказалъ Деронда;-- красота -- теоретическая правда, хотя, быть можетъ, она на практикѣ непримѣнима. Она живетъ въ мірѣ идей. Не такъ-ли?
   -- Вѣроятно; вы понимаете меня, а я не могу ясно выразить своей мысли,-- отвѣтила Мира задумчиво.
   -- Но было-ли хорошо со стороны Будды, что онъ отдалъ себя на съѣденіе тигрицѣ?-- спросила Эми;-- мнѣ кажется, что это дурной примѣръ.
   -- Если-бъ всѣ такъ поступали, то тигры слишкомъ разжирѣли-бы,-- прибавила Мабъ.
   Деронда разсмѣялся, но поспѣшилъ выступить въ защиту поэтическаго миѳа.
   -- Эта исторія только составляетъ крайнее выраженіе ежедневно случающагося самопожертвованія,-- сказалъ онъ;-- преувеличеніе, какъ въ словахъ, такъ и въ народныхъ легендахъ, только доказываетъ развитіе воображенія.
   -- Теперь, кажется, я могу высказать свою мысль,-- произнесла Мира, необращавшая вниманія на предыдущій разговоръ.-- Идеальная красота, мнѣ кажется, столь-же дѣйствительна, какъ дѣйствительна напримѣръ, моя мать, образъ которой такъ-же реаленъ для меня, какъ образы всѣхъ окружающихъ меня живыхъ лицъ.
   -- Но намъ не надо слишкомъ отвлекаться отъ практическихъ предметовъ,-- сказалъ Деронда внутренно вздрогнувъ при мысли, чѣмъ могла быть въ дѣйствительности ея мать;-- я пріѣхалъ сегодня къ вамъ, чтобы разсказать о вчерашнемъ разговорѣ съ великимъ музыкантомъ Клесмеромъ. Я надѣюсь, что онъ окажетъ полезное покровительство Мирѣ.
   -- А!-- произнесла м-съ Мейрикъ съ удовольствіемъ;-- вы думаете, что онъ захочетъ ей быть полезнымъ?
   -- Я надѣюсь; онъ очень занятъ, но обѣщалъ назначить время для миссъ Лапидусъ,-- какъ мы теперь должны ее называть,-- сказалъ онъ съ улыбкой,-- если она согласна порхать къ нему и спѣть что нибудь въ его присутствіи.
   -- Я понимаю его;-- спокойно отвѣтила Мира;-- онъ желаетъ услышать мой голосъ прежде, чѣмъ рѣшить, стою-ли я его вниманія.
   Деронду поразилъ здравый смыслъ молодой дѣвушки, которая такъ просто относилась къ вопросамъ практической жизни.
   -- Я надѣюсь, что эта поѣздка не будетъ вамъ непріятна, особенно если м-съ Мейрикъ отправится съ вами.
   -- Нисколько. Я всю жизнь подвергалась подобнымъ экзаменамъ, и они мнѣ не страшны. А Клесмеръ очень строгъ?
   -- Онъ странный человѣкъ, но я недостаточно его знаю, чтобы судить, строгъ-ли онъ, или нѣтъ. Я увѣренъ только въ одномъ, что онъ истинно добръ на дѣлѣ, болѣе, чѣмъ на словахъ.
   -- Я привыкла, чтобъ со мной обращались грубо, и никогда не слыхала похвалъ.
   -- Правда, Клесмеръ очень грубъ на взглядъ, но добрая улыбка не сходитъ съ его лица, хотя ее трудно увидѣть чрезъ его очки.
   -- О я его не испугаюсь; вѣдь, если-бъ онъ и сталъ рычать на меня, какъ левъ, то мнѣ надо вѣдь только пѣть, а это я всегда съумѣю.
   -- Въ такомъ случаѣ, вы не откажетесь пѣть въ гостиной леди Малинджеръ? Она намѣрена пригласить васъ, и вы тамъ увидите многихъ важныхъ барынь, которыя, конечно, захотятъ воспользоваться вашими уроками для своихъ дочерей.
   -- Какъ вы быстро идете въ гору,-- произнесла м-съ Мейрикъ;-- вы, вѣроятно, никогда этого не ожидали, Мира?
   -- Мнѣ немного страшно носить имя миссъ Лапидусъ, сказала Мира, краснѣя;-- нельзя-ли мнѣ лучше сохранить свое прежнее имя Коганъ.
   -- Я васъ понимаю,-- поспѣшно отвѣтилъ Деронда;-- но, право, Коганъ -- неприличная фамилія для пѣвицы. Мы должны въ подобныхъ мелочахъ подчиняться общественнымъ предразсудкамъ. Впрочемъ, мы, вѣдь, можемъ придумать друroe имя, испанское или итальянское, какъ обыкновенно дѣлаютъ пѣвицы.
   -- Нѣтъ,-- промолвила Мира послѣ нѣкотораго размышленія,-- если Коганъ не годится, то я сохраню лучше свое прежнее имя. Вѣдь мнѣ нечего болѣе скрываться отъ преслѣдованій: у меня теперь есть друзья,-- прибавила она, глядя на м-съ Мейрикъ, а если-бъ я приняла другую фамилію, то мнѣ показалось-бы, что я навсегда отреклась отъ своего бѣднаго отца. Отца!.. Какъ я могла-бы видѣть его горе, услышать его стоны,-- и не придти ему на помощь?.. Вѣдь онъ покинутъ и одинокъ.-- Всѣ мнимые друзья его давно покинули... Неужели и я послѣдую ихъ примѣру?
   -- Дѣлайте то, что считаете правильнымъ, дитя мое, и я никогда не буду васъ отговаривать,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ, хотя она въ душѣ нисколько не жалѣла отца Миры.
   Выходя изъ скромнаго домика въ Чельси, Деронда невольно подумалъ: "не хорошо сердиться на Ганса. Онъ не можетъ-же запретить себѣ любить Миру, хотя глупо воображать и святотатственно надѣяться, что она будетъ когда-нибудь его женой".
   А Деронда могъ-ли самъ питать подобныя надежды? Онъ не былъ достаточно наивенъ, чтобъ ставить себя въ то положеніе, которое онъ признавалъ немыслимымъ для своего друга, но, очевидно, въ послѣдніе дни въ его чувствахъ къ Мирѣ -- произошла какая-то новая перемѣна.
   Но помимо этихъ причинъ у него было достаточно другихъ, для того, чтобы отогнать отъ себя эту мысль; онъ дѣлалъ это по тому же побужденію, по которому не продолжалъ бы читать разсказа, способнаго пробудить въ немъ надежды и мечты о невозможномъ. Но могло-ли неожиданно помочь ему въ этомъ открытіе его происхожденія? что онъ собственно зналъ о немъ?
   Странно, что въ эти послѣдніе мѣсяцы, когда онъ долженъ былъ уже, наконецъ, избрать себѣ дорогу въ жизни, Деронду все сильнѣе и сильнѣе стала безпокоить эта неизвѣстность. Открытіе его происхожденія могло принести ему горе: въ этомъ онъ почти не сомнѣвался; но оно упорядочило бы его жизнь, указавъ ему его ближайшія обязанности..
   Менѣе всего нравилось ему стоять драпируясь въ тогу непризданаго генія, въ качествѣ критика, въ сторонѣ отъ всякой активной дѣятельности. Его привязанность къ сэру Гюго заставляла его иногда соглашаться съ мнѣніями, которыя шли въ разрѣзъ съ его собственными, а когда его осаждали сомнѣнія, онъ даже прямо упрекалъ себя въ неблагодарности къ нему. Многіе жалуются на то, что происхожденіе налагаетъ на нихъ извѣстные узы, Деронду же, наоборотъ, угнетало отсутствіе ихъ. Для него слова: "отецъ и мать" имѣли неизъяснимое значеніе, заключали въ себѣ особый мистическій смыслъ. Средній человѣкъ не пойметъ этого чувства,-- сочтетъ его преувеличеніемъ; но мало ли чего не пойметъ средній, хотя-бы даже и, такъ называемый "образованный", человѣкъ! При всемъ моемъ уваженіи къ знаніямъ такого человѣка, я не могу пройдти молчаніемъ того обстоятельства, что многіе доказанные факты, касающіеся даже движеній его собственнаго сердца, ему тоже неизвѣстны. Быть можетъ, въ Дерондѣ это чувство было еще сильнѣе потому, что ему некому было повѣрить свой сомнѣнія, не на кого было опереться. По временамъ онъ мечталъ о другѣ, передъ которымъ онъ могъ бы излить всю свою душу, о человѣкѣ, не слишкомъ увѣренно смотрящемъ впередъ. До сихъ поръ онъ, по отношенію къ людямъ, являлся всегда руководителемъ и утѣшителемъ другихъ, самъ не имѣя ни того, ни другого; но трудно быть вполнѣ откровеннымъ съ человѣкомъ опекаемымъ, смотрящемъ на тебя снизу вверхъ.
   Но никакой -- надежды встрѣтить такого друга у него до сихъ поръ не было...
  

ГЛАВА XXXVIII.

   Способность предвидѣнія есть, въ сущности, вопросъ спорный, но стремленія и желанія нѣкоторыхъ людей принимаютъ иногда опредѣленную форму живыхъ образовъ; дѣло, которое они только подготовляютъ, часто является передъ ними уже совершеннымъ; событіе, желаемое или, наоборотъ, внушающее страхъ, облекается въ реальную дѣйствительность.
   Это, однако, не значитъ, что они совершенно лишены способности логически мыслить. Есть такія богато одаренныя натуры, въ которыя внѣшнія впечатлѣнія такъ-же легко проникаютъ, какъ въ стовратныя Ѳивы. Правда, мы привыкли смотрѣть на крайнихъ мечтателей, какъ на экземпляры низшей породы.. Но развѣ маленькія животныя, тѣ, которыя легко спрячутся въ перчаткѣ, не единокровные братья огромнымъ четвероногимъ? Мы часто видимъ маленькихъ людишекъ, громко провозглашающихъ себя "патріотами", не понимая смысла этого великаго слова. А, такъ называемые, писатели, властители думъ! Спасутъ-ли ихъ отъ Страшнаго Суда ихъ многотомныя писанія, которыя часто бываютъ такъ-же пусты, какъ и ихъ творцы?
   Къ подобнымъ мечтателямъ, которые, однако, бываютъ иногда не менѣе трезвы и логичны, чѣмъ самые разсчетливые торгаши, принадлежалъ и Мардохей, сразу поразившій Деронду, какъ любопытная загадка. Но интересъ, возбужденный въ молодомъ человѣкѣ этимъ чахоточнымъ евреемъ, очевидно, пламеннымъ изслѣдователемъ одной изъ вѣтвей человѣческаго знанія, который подобно Спинозѣ, снискивалъ себѣ пропитаніе какимъ-нибудь скромнымъ заработкомъ, не шелъ далѣе смутнаго, неопредѣленнаго любопытства, такъ-какъ стремленія его не отвѣчали какой-либо опредѣленной идеѣ занимавшей Деронду.
   Встрѣча съ нимъ произвела, однако, совершенно иное впечатлѣніе на Мардохея. Впродолженіи многихъ лѣтъ чувствуя постоянный упадокъ своихъ физическихъ силъ и испытывая умственное одиночество, онъ пламенно желалъ найти какое-нибудь юное существо, которому могъ-бы передать всѣ сокровища своего ума, найти душу, настолько близкую, чтобъ она въ состояніи была продолжать великую работу его краткой, страдальческой жизни. Весь запасъ свѣтлыхъ иллюзій, обыкновенно отличающій чахоточнаго больного, былъ сосредоточенъ въ Мардохеѣ не на физическомъ желаніи возстановить свое я, а на пламенномъ стремленіи воскреснуть въ лицѣ другого,-- стремленіи, первоначально выросшемъ изъ мрачнаго разочарованія и постепенно превратившемся въ надежду, даже въ увѣренность.
   Постоянно изучая физіономію людей съ одной неизмѣнной цѣлью, онъ, наконецъ, опредѣлилъ себѣ ясно то, чего искалъ. Изслѣдуя тайныя причины неудачъ и преградъ, встрѣченныхъ имъ на своемъ пути, онъ пришелъ къ тому убѣжденію, что этотъ подозрѣваемый, высшій человѣкъ долженъ былъ представлять совершенный съ нимъ контрактъ. Обладая всѣми элементами, необходимыми для сочувствія дѣлу Мардохея, такой еврей, образованный, нравственно развитый, съ пламенной энергіей и живой воспріимчивостью, долженъ былъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, отличаться физической красотой и здоровьемъ, быть изящнымъ человѣкомъ, привыкшимъ къ свѣтскому обществу, одареннымъ живымъ краснорѣчіемъ, свободнымъ отъ лишеній и нищеты. Такому человѣку надлежало доказать во-очію, что блескъ и величіе доступны и евреямъ, а не оплакивать судьбу своего, народа, погибающаго среди нищеты и рабскаго безсилія, съ отличительной печатью отверженной рассы на лицѣ, какую носилъ на себѣ Мардохей.
   Составивъ въ своемъ умѣ идеалъ отыскиваемаго человѣка, Мардохей часто бродилъ по картиннымъ галлереямъ, англійскимъ и заграничнымъ, стараясь найти дорогой ему образъ въ благороднѣйшихъ и возвышеннѣйшихъ типахъ человѣческой красоты, доступной еврейской рассѣ. Но эти прогулки всегда оканчивались только разочарованіемъ, потому что очень мало такихъ знаменитыхъ картинъ, на которыхъ изображено юное, красивое, величественное лицо, мыслящее и способное на какой-бы то-ни было подвигъ. Многіе посѣтители еще до сихъ поръ помнятъ его истощенную фигуру и впалые глаза, горѣвшіе какимъ-то страннымъ блескомъ, когда онъ стоялъ передъ какой-нибудь картиной, останавливавшей на себѣ его вниманіе. Онъ носилъ обыкновенно суконную шапку, оттороченную мѣхомъ, которую ни одинъ физіономистъ-художникъ не посовѣтовалъ-бы ему снять. Но посѣтители смотрѣли на него, какъ на нѣсколько страннаго еврея, по всей вѣроятности, торгующаго старыми картинами, и Мардохей, когда замѣчалъ на себѣ эти взгляды, прекрасно понималъ, какое впечатлѣніе онъ производитъ на зрителей.
   Горькій опытъ доказалъ ему, что къ идеямъ человѣка въ. рубищѣ относятся съ недовѣріемъ, если ихъ, подобно Петру-Пустыннику, не возвѣщать народу посредствомъ колокольнаго звона. Но этотъ еврей былъ слишкомъ уменъ и благороденъ для того, чтобы приписывать свое духовное одиночество исключительно предразсудкамъ другихъ: онъ понималъ, что нѣкоторыя стороны его характера способствовали этому не въ меньшей степени,-- и, потому-то, въ его воображеніи такъ властно и прочно занялъ мѣсто образъ того другого, неизвѣстнаго, олицетворявшаго собой цвѣтущую жизнь, который по представленію каббалистовъ, долженъ былъ появиться для усовершенствованія человѣчества и для того, чтобы воспринять все продуманное и прочувствованное имъ за всю его угасающую жизнь. Сокровенныя думы его сердца (этотъ странный оборотъ здѣсь вполнѣ умѣстенъ) казались ему слишкомъ тѣсно связанными съ жизнью, чтобъ онѣ могли исчезнуть безслѣдно не имѣя будущности, и, по мѣрѣ того какъ образъ этотъ, созрѣвалъ въ его мозгу, любовь къ нему, созерцательная и благодарная, все болѣе и болѣе росла въ его душѣ. Сосредоточивая всѣ свои мысли на одномъ этомъ предметѣ, Мардохей, наконецъ, дошелъ до того, что въ области его фантазіи этотъ идеальный юноша уже представлялся ему медленно приближающимся къ нему изъ голубой дали, озаренный золотистыми лучами восходящаго или заходящаго солнца.
   Мардохей очень любилъ нѣкоторыя красивыя мѣста Лондона, и во время заката или восхода солнца онъ часами простаивалъ на какомъ нибудь мосту, съ интересомъ слѣдя за кипучею дѣятельностью города. Даже когда онъ сидѣлъ согнувшись надъ работой, онъ изъ своего окна смотрѣлъ на. черныя крыши и разбитыя окна сосѣднихъ домовъ, а мысленно уносился далеко, туда, гдѣ горизонты шире, гдѣ небосвѣтлѣе, и въ такія минуты черты долго жданнаго воскресителя возставали передъ нимъ особенно живо. Въ чертахъ, этихъ свѣтились: молодость, красота, разумъ, достоинство, словомъ -- все то, что сохранилось въ его воспоминаніяхъ о лицахъ, которыя онъ видѣлъ среди евреевъ Голландіи и Богеміи. Онъ мечталъ о немъ, какъ мечтаетъ дѣвушка освоемъ будущемъ возлюбленномъ, со страстнымъ желаніемъ олицетворить себя въ немъ и слиться съ нимъ. Видѣніе превратилось для него въ товарища и собесѣдника, съ которымъ онъ дѣлился мыслями не только на яву, но и во снѣ, въ томъ легкомъ снѣ, про который можно сказать: "я сплю, но сердце мое бодрствуетъ", когда тривіальныя событія вчерашняго дня переплетаются съ планами далекаго будущаго.
   Въ послѣднее время жажда воплотить въ другомъ существѣ свою идеальную жизнь становилась въ немъ все тревожнѣе и пламеннѣе, по мѣрѣ того, какъ яснѣе приближалась минута его физической смерти. А между тѣмъ, преемникъ еще не явился, преемникъ, который спасъ-бы трудъ Мардохея отъ забвенія и предоставилъ-бы ему подобающее мѣсто въ наслѣдіи родного народа.
   Многіе сочтутъ это нездоровымъ преувеличеніемъ собственныхъ заслугъ, полагая, что высшее достоинство человѣка выражается въ словахъ: "Не я,-- такъ другой", когда человѣкъ не придаетъ своей жизни особаго значенія. Но нѣтъ, это не такъ! Болѣе благородная натура стремится быть создателемъ, дѣйствующимъ лицомъ, а не зрителемъ; сильная любовь благословляетъ, вмѣсто того, чтобъ смотрѣть на благословенія другихъ и, пока солнце будетъ свѣтить на землѣ, будетъ жить и чувство, съ гордостью говорящее человѣку:-- "Я виновникъ совершившагося!" Поэтому, не теряя своей увѣренности въ конечномъ появленіи идеальнаго юноши, которому надлежало спасти его духъ, Мардохей дѣлалъ и самыя скромныя попытки оставить послѣ себя хоть какой-нибудь слѣдъ своей умственной работы.
   Уже около двухъ лѣтъ онъ жилъ у Эзры Когана, подъ кровомъ котораго всѣ добродушно смотрѣли на него, какъ на нѣчто среднее между чернорабочимъ, учителемъ, вдохновеннымъ идіотомъ, несчастнымъ объектомъ для благотворительности, набожнымъ человѣкомъ и -- опаснымъ еретикомъ. По мѣрѣ того, какъ сынъ Когана, Яковъ, подросталъ и обнаруживалъ раннія способности къ ловкимъ комерческимъ предпріятіямъ, Мардохей началъ его учить еврейской этикѣ. Видя привязанность ребенка, который, однако, смотрѣлъ на него свысока, принимая его услуги, за услуги купленнаго на рынкѣ раба, Мардохей возымѣлъ даже намѣреніе сдѣлать его орудіемъ для передачи будущему поколѣнію своихъ возвышенныхъ идей, которыя онъ, однако, никогда, даже намеками, не выдавалъ его слишкомъ практическимъ родителямъ. Послѣ каждаго урока англійской грамоты и ариѳметики, онъ заставлялъ ребенка, усаживая его у себя на колѣняхъ и обѣщая какія-нибудь игрушки, учить наизусть одну еврейскую поэму, въ которой онъ, еще юношей, излилъ всѣ пламенныя стремленія своей души.
   "Эти слова запечатлѣются въ умѣ ребенка,-- думалъ онъ;-- это своего рода книгопечатаніе".
   Яковъ исполнялъ волю своего учителя и старательно выговаривалъ слова текста, не понимая ихъ смысла. Порою это его очень забавляло и, если онъ въ эту минуту не находилъ для себя другого развлеченія, то онъ вслѣдъ за учителемъ выкрикивалъ подъ рядъ всѣ окончанія словъ, со стономъ вырывавшихся изъ глубины души бѣднаго Мардохея, до тѣхъ поръ, пока этотъ послѣдній не задыхался отъ волненія. Чаще всего маленькій Яковъ въ такія минуты занимался тѣмъ, что выворачивалъ карманы своей куртки или брюкъ, разыскивая, нѣтъ-ли въ нихъ чего-нибудь, надувалъ щеки и, откидывая назадъ голову, выкраивалъ преуморительную рожу, или-же хватался одной рукой за свой носъ, а другой -- за носъ своего учителя, какъ-бы для того, чтобы убѣдиться, который изъ нихъ длиннѣе. Мардохей при этомъ нисколько не сердился на своего ученика, а, наоборотъ, съ удовольствіемъ прислушивался къ его словамъ, радуясь тому, что онъ ихъ такъ безошибочно произноситъ.
   Но иногда мальчику это показывалось слишкомъ скучнымъ, и онъ соскакивалъ съ колѣнъ учителя, бросался на полъ, скакалъ на одной ногѣ, ходилъ на четверенкахъ, ползалъ на животѣ -- и въ такомъ видѣ продолжалъ пищать и визжать, коверкая стихи, которые были написаны когда-то Мардохеемъ кровью его сердца. Но вдохновенный учитель, съ терпѣніемъ пророка прощалъ ему всѣ эти шалости, и на слѣдующій день снова усаживалъ его къ себѣ на колѣни, снова читалъ ему вслухъ то, что легло его мозгъ и волновало его сердце, думая въ душѣ: "Можетъ быть, настанетъ день, когда онъ пойметъ смыслъ заученныхъ словъ и послѣдуетъ за тѣмъ, чему они учатъ. Такъ бываетъ и съ цѣлыми народами".
   Маленькому Якову все это чрезвычайно нравилось, тѣмъ болѣе, что, по окончаніи урока, онъ могъ грозными тирадами ново-еврейской поэзіи до слезъ запугивать своихъ маленькихъ сестеръ и обращать въ бѣгство громаднаго кота. Мардохей все терпѣливо переносилъ и попрежнему продолжалъ свои странные уроки, пока одно неожиданное обстоятельство не положило имъ конецъ.
   Однажды Мардохей читалъ ему вслухъ отрывокъ изъ одной своей поэмы; чахоточный голосъ его дрожалъ отъ волненія сильнѣе обыкновеннаго, когда онъ декламировалъ еврейскіе стихи приблизительно слѣдующаго содержанія;
  
   Прочь забвеніе, изсушающее сердце!
   Прочь елей и вино изъ виноградниковъ враговъ:
   Пустынна и одинока гора Нево;
   Въ сердцѣ ея -- могила; чуднымъ блескомъ
   Свѣтятся тамъ погребенный кивотъ
   И златокрылый херувимъ; тамъ лица
   Не мѣняютъ торжественной своей красоты,
   И крѣпкія крылья простерты надъ нимъ.--
   Заключенный въ тѣсную гробницу
   Лежитъ тамъ завѣтъ. Одиночество и мракъ --
   Мое покрывало, а сердце мое -- могила!..
   О, Гавріилъ, ударь по крышкѣ гроба,--
   И пробуди въ немъ снова, духъ живой!
  
   Послѣднія слова Мардохей не прочелъ, а прокричалъ вдохновеннымъ голосомъ,-- и замеръ.
   Яковъ, между тѣмъ, случайно увидалъ на улицѣ бродячихъ гимнастовъ, и его дѣтское воображеніе тутъ-же занялось подражаніемъ ихъ головоломнымъ упражненіямъ; и когда Мардохей взглянулъ на Якова, который пересталъ вдругъ повторять слова, онъ, къ своему ужасу, увидѣлъ, что мальчикъ стоитъ на головѣ, стараясь языкомъ поднять съ полу мѣдную монету. Какъ ни привыкъ Мардохей къ страннымъ забавамъ ребенка, но эта непонятная выходка показалась ему дьявольской насмѣшкой надъ всѣмъ, что ему было такъ дорого и свято.
   -- Дитя, бѣдное дитя!-- воскликнулъ онъ сдавленнымъ голосомъ и, закрывъ глаза, откинулся въ изнеможеніи на спинку кресла.
   -- Что съ вами?-- спросилъ испуганный Яковъ, быстро подбѣгая къ нему, и, не получивъ отвѣта, началъ съ безпокойствомъ теребить его за руку.
   Мардохей открылъ глаза; они дико и злобно блестѣли.
   -- Дитя!-- произнесъ онъ глухимъ шопотомъ и схватилъ ребенка за плечи,-- твое поколѣніе проклято! Вы превратите золотыя крылья ангеловъ въ деньги и въ дорогія кольца для презрѣнныхъ женщинъ! Вы перемѣните свое имя, но ангелъ возмездія, съ огненнымъ мечемъ въ рукахъ, васъ признаетъ, и сердца ваши будутъ мрачными могилами для вашихъ мертвыхъ желаній, которыя превратятъ вашу жизнь въ мерзость запустѣнія!..
   Суровый видъ и окрикъ Мардохея странно поразили Якова своей необычайностью. Они заключали въ себѣ столько скрытой злобы, что терпѣливый, кроткій до сихъ поръ, товарищъ принялъ вдругъ въ глазахъ мальчика форму грознаго страннаго волшебника. Впалые, темные глаза, хриплые, свистящіе звуки и тонкіе, судорожно сжатые пальцы наполнили мальчика такимъ ужасомъ, что ребенокъ былъ увѣренъ, что еще минута,-- и весь домъ превратится въ развалины. Но когда прошла первая минута испуга, мальчикъ разразился плачемъ; этотъ взрывъ дѣтской печали разомъ привелъ Мардохея въ себя, и онъ нѣжно прижалъ ребенка къ своей груди.
   Однако, эта сцена сильно подѣйствовала на пламеннаго энтузіаста, который, несмотря на свою увлекающуюся натуру, стличался трезвымъ умомъ и постоянно упрекалъ себя за ложно направленную энергію. Онъ понялъ, что стыдно изливать свою душу передъ ребенкомъ, который не способенъ ни выслушать его, ни понять. Тѣмъ болѣе стремился онъ теперь къ тому, чтобы, найти друга, съ которымъ его связывали бы чувства любви и взаимнаго пониманія.
   Въ подобномъ-то настроеніи, онъ впервые увидалъ Деронду въ книжной лавкѣ. Лицо и вся фигура молодого человѣка поразили его необычайнымъ сходствомъ съ тѣмъ идеаломъ, который онъ постоянно носилъ въ своемъ сердцѣ.
   Тѣмъ большее отчаяніе почувствовалъ онъ, когда Деронда сказалъ, что онъ не еврей. Неужели великой надеждѣ, столь одухотворявшей Мардохея, предстояло такое разочарованіе? Но, когда онъ увидалъ въ тотъ-же день Деронду за столомъ у Когановъ, отрицаніе имъ еврейскаго происхожденія потеряло для Мардохея всякое значеніе, и первое впечатлѣніе, произведенное на него Дерондой, воскресло съ новой силой.
   Это второе свиданіе, при еще болѣе странной обстановкѣ, казалось, вполнѣ ручалось за осуществленіе его надеждъ; спрашивая, знаетъ-ли незнакомецъ еврейскій языкъ, онъ совершенно забылъ объ отсутствіи въ немъ другихъ необходимымъ условій для его идеала. Но рѣшительное "нѣтъ" вновь повергло Мардохея въ самое мрачное и, на этотъ разъ, уже безнадежное отчаяніе.
   Первые дни послѣ неожиданной встрѣчи съ Дерондой были чрезвычайно тяжелы для Мардохея; онъ теперь походилъ на матроса погибающаго въ морѣ корабля, который, съ радостью замѣтивъ на горизонтѣ парусъ, съ ужасомъ убѣждается, что онъ не движется, и -- безнадежно повторяетъ; "Это мнѣ только померещилось". Но все-же дорогой, желанный образъ воплотился въ дѣйствительность, принялъ живую форму; плодъ теоретическихъ идей осуществился въ чемъ-то реальномъ. Естественно, что этотъ образъ уже не выходилъ изъ духовнаго кругозора энтузіаста, и ему даже показалось, что лицо Деронды именно и есть лицо такъ долго и такъ страстно призываемаго друга и помощника. Мало-по-малу разочарованіе и отчаяніе уступили мѣсто утѣшающей надеждѣ. Теперь онъ постоянно видѣлъ Деронду, вездѣ: во снѣ и на яву, въ сумеркахъ заката и въ лучезарномъ свѣтѣ рождающагося дня.
   Мардохей зналъ, что незнакомецъ придетъ для выкупа своего перстня, и желаніе снова его увидѣть съ теченіемъ времени перешло въ увѣренность, что онъ непремѣнно его увидитъ. Такимъ образомъ, весь январь прошелъ для Мардохея въ томъ нервномъ волненіи, когда впечатлительные люди не могутъ взяться ни за какое серьезное дѣло, ежеминутно ожидая какой-нибудь важной перемѣны въ своей судьбѣ. Онъ не могъ продолжать учить Якова еврейской поэзіи, не могъ посѣщать и маленькаго клуба, гдѣ онъ также старался проводить свои идеи. Одного только просила его душа въ эти дни напряженнаго ожиданія -- мирнаго, поэтическаго зрѣлища рѣки при пурпурныхъ лучахъ заходящаго солнца, нѣжно отражавшихся въ водѣ, которая какъ будто дышетъ жизнью, способной превратить всякое горе въ радость и утѣшеніе.
  

ГЛАВА XXXIX.

   Черезъ два дня послѣ рѣшенія вопроса о томъ, какое имя принять Мирѣ для публики, въ четвертомъ часу пополудни у дверей скромнаго домика м-съ Мейрикъ, въ Чельси, остановился экипажъ и раздался звонокъ. Всѣ молодыя дѣвушки были дома: Кэти рисовала, м-съ Мейрикъ, Мабъ и Эми сидѣли за вышиваньемѣ, а Мира, не отличавшаяся по этой отрасли искусства, читала что-то вслухъ, служа въ то-же самое время моделью для Кэти, которая рисовала виньетку, долженствовавшую изображать красивую дѣвушку за чтеніемъ. Услыхавъ необычный звонокъ, онѣ всѣ взглянули другъ на друга съ удивленіемъ.
   -- Кто это?-- промолвила м-съ Мейрикъ;-- неужели это леди Малинджеръ? Посмотри, Эми, не остановился-ли у дверей какой нибудь великолѣпный экипажъ?
   -- Нѣтъ, мама,-- простой кэбъ.
   -- Это, вѣроятно, первый министръ, сказала Кэти.-- Гансъ увѣряетъ, что даже первые люди въ Лондонѣ не пренебрегаютъ кэбомъ.
   -- О-о!-- воскликнула Мабъ;-- это не лордъ-ли Руссель!
   Въ эту минуту въ комнату вошла служанка и подала м-съ Мейрикъ карточку, а черезъ отворенную дверь уже виднѣлась характерная фигура, но не почтеннаго перваго министра, а Юлія Клесмера съ его громадной головой, длинными ногами, развѣвающимися волосами и золотыми очками.
   Ничто не могло смутить "маленькую мать", м-съ Мейрикъ; быстро сообразивъ въ чемъ дѣло, она съ удовольствіемъ подумала, что, если такая важная особа не потребовала Миру къ себѣ, а потрудилась сама пожаловать къ ней, то она, значитъ, чувствовала должное уваженіе къ молодой еврейкѣ. Но все-же, передъ его массивной, неуклюжей фигурой, скромный домикъ въ Чельси показался всему семейству какой-то игрушечной клѣткой. Одинъ взглядъ Клесмера вселялъ въ каждаго невольную мысль, что онъ, вѣроятно, слишкомъ привыкъ къ многочисленнымъ аудиторіямъ и широкой дѣятельности. Онъ былъ нѣсколько самодоволенъ, но это самодовольство, казалось, такъ-же естественно шло къ нему, какъ, напримѣръ, его длинные пальцы; и было-бы большой странностью съ его стороны, если-бъ онъ вздумалъ притворяться скромникомъ. Напротивъ, смиренное жилище м-съ Мейрикъ, повидимому, привлекло его особенное вниманіе, и онъ съ любопытствомъ осматривался по сторонамъ, вспоминая, что въ дѣтствѣ онъ самъ жилъ въ подобной-же небогатой обстановкѣ въ маленькомъ городкѣ въ Богеміи.
   -- Я надѣюсь, что васъ не обезпокоилъ,-- сказалъ онъ почтительно, обращаясь къ м-съ Мейрикъ;-- я былъ здѣсь по сосѣдству и думалъ выиграть время, лично явившись къ вамъ. Нашъ общій другъ, м-ръ Деронда, сказалъ мнѣ, что я могу въ вашемъ домѣ имѣть честь познакомиться съ одной молодой особой, миссъ Лапидусъ.
   Входя въ комнату, Клесмеръ уже замѣтилъ Миру, но съ утонченной вѣжливостью отвѣсилъ общій поклонъ всѣмъ молодымъ дѣвушкамъ, какъ-бы недоумѣвая, которая изъ нихъ миссъ Лапидусъ.
   -- Это мои дочери, а вотъ миссъ Лапидусъ,-- проговорила м-съ Мейрикъ, указывая на Миру.
   -- А! произнесъ Клесмеръ съ улыбкой удовлетвореннаго ожиданія и низко поклонился Мирѣ, которой онъ сразу понравился, какъ добрый человѣкъ и великій музыкантъ, хотя и строгій судья.
   -- Вы не откажетесь для перваго знакомства мнѣ тотчасъ-же что-нибудь спѣть?
   -- Съ большимъ удовольствіемъ,-- отвѣтила Мира, подходя къ фортепіано;-- вы очень любезны, что интересуетесь моимъ пѣніемъ. Я сама буду себѣ акомпанировать?
   -- Конечно,-- промолвилъ Клесмеръ, садясь противъ Миры по приглашенію м-съ Мейрикъ, которая нарочно его такъ усадила, предполагая, что, видя передъ собою лицо молодой дѣвушки, онъ найдетъ въ ея пѣніи больше прелести.
   Сердца всѣхъ присутствующихъ, кромѣ Миры, сильно бились, и никто не смѣлъ прямо смотрѣть на страшнаго Клесмера, который, нахмуривъ брови, приготовился слушать. Ихъ утѣшала только мысль, что Деронда, слышавшій всѣхъ знаменитыхъ пѣвицъ, отдавалъ преимущество Мирѣ; что-же касается до нея самой, то она была совершенно спокойна и начала пѣть съ полнѣйшимъ самообладаніемъ.
   Она выбрала знаменитую "Оду къ Италіи" Леопарди: "О, patria mia", переложенную на поразительно эффектную музыку. Это было чудное соединеніе грусти съ торжествомъ, "благоговѣйнаго трепета и радости ожиданія...
  
   "Oh viva, oh viva
   Beatissimi voi
   Montre nel mondo si favelli о scriva". *)
   *) Ахъ! Ахъ! Блаженны люди, съ каѳедры ученыхъ указывающіе этотъ избранный путь!..
  
   закончила она и остановилась.
   -- Это произведеніе старика Лео,-- сказалъ Клесмеръ.
   -- Да, онъ былъ моимъ послѣднимъ учителемъ въ Вѣнѣ,-- отвѣтила Мира съ задумчивой улыбкой;-- онъ былъ такой вспыльчивый, но добрый. Онъ предсказалъ, что мой голосъ никогда не будетъ годиться для сцены, и оказался правымъ.
   -- Продолжайте, пожалуйста,-- произнесъ Клесмеръ, подобравъ нижнюю губу и бормоча что-то себѣ подъ носъ.
   Всѣ три сестры взглянули на него съ ненавистью за то, что онъ не похвалилъ пѣнія Миры; а м-съ Мейрикъ даже начала опасаться за результатъ экзамена.
   Желая исполнить просьбу Клесмера и полагая, что ему болѣе всего понравится нѣмецкая музыка, Мира начала пѣть одинъ за другимъ романсы Гретхенъ изъ "Фауста", князя Радзивилла. Клесмеръ молча слушалъ, а, когда она кончила, онъ всталъ и, пройдясь по комнатѣ, возвратился снова къ фортепіано, гдѣ Мира стояла, скрестивъ свои маленькія ручки, въ ожиданіи приговора.
   -- Позвольте мнѣ пожать вамъ руку: вы -- настоящій музыкантъ!-- сказалъ онъ наконецъ, сверкая глазами и протягивая ей руку.
   Мабъ едва не расплакалась, и всѣ три молодыя дѣвушки тутъ-же признали Клесмера очаровательнымъ. М-съ Мейрикъ свободно перевела духъ. Но черезъ минуту онъ снова насупилъ брови и съ разстановкой произнесъ:
   -- Намъ, однако, нечего заноситься слишкомъ далеко, мы не соловьи и должны быть скромны.
   Мабъ гнѣвно подумала: "Развѣ она самонадѣянна?",-- и тотчасъ-же перестала находить его очаровательнымъ.
   Мира молчала, зная, что онъ сейчасъ выскажетъ своемнѣніе болѣе опредѣленно.
   -- Я не совѣтовалъ-бы вамъ пѣть въ большой залѣ,-- продолжалъ Клесмеръ;-- но въ гостиной вы будете всегда имѣть успѣхъ, а въ Лондонѣ карьера подобной пѣвицы даже блестяща. При томъ, вы, конечно, получите и уроки. Не пріѣдете-ли вы ко мнѣ на маленькій концертъ въ среду?
   -- Я буду вамъ очень благодарна,-- отвѣтила Мира;-- я, во всякомъ случаѣ", предпочла-бы зарабатывать себѣ хлѣбъ, не выступая на публичную арену. Я постараюсь исправить всѣ свои недостатки; но скажите, чѣмъ именно мнѣ слѣдуетъ заняться?
   -- Я васъ познакомлю съ Асторгой,-- промолвилъ Клесмеръ;-- онъ -- отецъ всѣхъ хорошихъ пѣвцовъ и дастъ вамъ добрый совѣтъ. М-съ Клесмеръ, если вы позволите, заѣдетъ къ вамъ до среды,-- прибавилъ онъ, обращаясь къ м-съ Мейрикъ.
   -- Мы сочтемъ это за величайшую честь.
   -- Вы споете ей что-нибудь?-- спросилъ Клесмеръ, глядя на Миру;-- она отличная музыкантша и имѣетъ душу, что лучше всякаго музыкальнаго уха. Ваше пѣніе ей понравится. Vor den Wissenden sich stellen... Вы знаете конецъ?
   -- Да: Sicher ist's in allen Fällen,-- докончила Мира поспѣшно.
   -- Schön,-- произнесъ Клесмеръ и снова протянулъ ей руку. Конечно, онъ прибѣгнулъ къ самой деликатной формѣ похвалы и внушилъ молодымъ дѣвушкамъ самое глубокое уваженіе. Но представьте себѣ изумленіе Мабъ, когда, неожиданно устремивъ на нее свой взглядъ, Клесмеръ рѣшительно сказалъ:
   -- Эта молодая особа, я вижу, хорошая музыкантша.
   -- Да,-- отвѣтила Мира, видя, что Мабъ очень смутилась,-- у нея удивительный toucher.
   -- Мира, что вы! Я не играю, а бренчу,-- промолвила Мабъ съ ужасомъ, боясь, что этотъ сатана въ сѣрыхъ панталонахъ прикажетъ еще ей сыграть что-нибудь! Но, къ ея удивленію и радости, онъ обращаясь къ м-съ Мейрикъ сказалъ:
   -- Не пожелаетъ-ли ваша дочь пріѣхать къ намъ вмѣстѣ съ миссъ Лапидусъ, чтобы послушать нашу музыку?
   -- Она будетъ очень рада и, конечно, съ благодарностью воспользуется вашимъ приглашеніемъ,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ.
   Поклонившись очень почтительно всѣмъ, Клесмеръ вышелъ изъ комнаты, которая снова приняла свой прежній видъ, какъ только огромная фигура Клесмера изъ нея удалилась; м-съ Мейрикъ послѣдовала за нимъ.
   -- Она талантлива,-- сказалъ Клесмеръ, когда дверь за ними затворилась;-- и, если она не будетъ насиловать своего голоса, то можетъ имъ составить себѣ состояніе. Деронда мнѣ сказалъ, что въ этомъ главное дѣло. Вы заботитесь о ней? Она, кажется, очень хорошая дѣвушка.
   -- Это ангелъ!-- воскликнула м-съ Мейрикъ съ душой.
   -- Нѣтъ, она скорѣе хорошенькая еврейка, и ангеламъ до нея далеко,-- отвѣтилъ Клесмеръ съ улыбкой;-- но она, кажется, уже нашла себѣ ангела-хранителя?
   Съ этими словами онъ попрощался съ м-съ Мейрикъ и вышелъ изъ маленькаго домика въ Чельси.
   Когда раздался стукъ отъѣзжающаго экипажа, въ маленькой гостиной произошла самая оживленная сцена. Мабъ начала бѣшено вертѣться, хлопая въ ладоши; м-съ Мейрикъ поцѣловавъ Миру и благословила ее, а Эми воскликнула съ жаромъ:
   -- Къ средѣ не поспѣетъ ея новое платье!
   Одна Мира молча сидѣла передъ фортепіано, и слезы медленно катились по ея щекамъ.
   -- Ну, Мабъ,-- сказала м-съ Мейрикъ;-- полно плясать, поговоримъ серьезно.
   -- Да, да, поговоримъ!-- воскликнула Мабъ, усаживаясь у ногъ матери.-- Гансъ обѣщалъ сегодня придти. Какъ жаль, что его здѣсь не было при Клесмерѣ! Впрочемъ, они-бы здѣсь вдвоемъ едва-ли помѣстились. Мира, о чемъ ты плачешь?
   -- Отъ радости. Я вамъ всѣмъ такъ благодарна; онъ былъ ко мнѣ такъ добръ!
   -- Да, наконецъ, смилостивился,-- рѣзко замѣтила Мабъ;-- но онъ съ самаго начала могъ-бы тебя похвалить хоть для поощренія. Я его возненавидѣла за его холодное, дерзкое "продолжайте". Онъ мнѣ показался тогда уродомъ!
   -- У него прекрасное лицо,-- возразила Кэти.
   -- Да, теперь, но не тогда, когда онъ говорилъ это. Я терпѣть не могу людей, которые держатъ свои мнѣнія закупоренными, чтобъ ихъ выпустить на свѣтъ вдругъ, съ трескомъ. Они какъ-бы боятся сдѣлать васъ счастливыми безъ предварительнаго испытанія. Впрочемъ, я ему все прощаю,-- прибавила Мабъ великодушно,-- за его приглашеніе. Но какъ это онъ узналъ, что я музыкантша? Ужъ непотому-ли, мама, что лобъ у меня сильно выдается впередъ?
   -- Онъ видѣлъ, какъ ты слушаешь музыку, и тотчасъ призналъ въ тебѣ талантъ,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ.-- Повѣрь мнѣ, у него заколдованные очки, и онъ видитъ въ нихъ все. На какую это нѣмецкую фразу ты такъ скоро ему отвѣтила, моя умница?
   -- Тутъ нѣтъ ничего удивительнаго,-- сказала Мира съ улыбкой:-- я учила наизусть эти двѣ строфы, и онѣ гласятъ что "легко пѣть или дѣлать что-бы то-ни-было передъ компетентными судьями."
   -- Вотъ почему ты его и не испугалась,-- замѣтила Эми;-- но намъ надо рѣшить серьезный вопросъ: какое платье надѣнетъ Мира въ среду?
   -- Я поѣду въ этомъ моемъ черномъ, шерстяномъ платьѣ,-- сказала Мира, вставая съ мѣста;-- мнѣ только придется купить бѣлыя перчатки и новые ботинки.
   -- Вотъ идетъ Гансъ!-- воскликнула м-съ Мейрикъ;-- стойте смирно, и мы спросимъ его мнѣнія о вашемъ платьѣ. Художники въ этомъ случаѣ лучшіе совѣтники.
   -- Отчего-же вы никогда не спрашиваете моего совѣта?-- сказала Кэти съ упрекомъ.
   -- Юноши, дитя мое, такое опасное отродье, что съ ними нельзя было-бы справиться, если-бъ мы не придавали имъ излишней цѣны,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ и, когда вошелъ въ комнату Гансъ, прибавила:-- намъ необходимо твое мнѣніе о платьѣ Миры. Клесмеръ только-что былъ здѣсь и пригласилъ ее пѣть у него въ среду. Она полагаетъ, что это платье годится для выхода.
   -- Всякій призналъ-бы мой костюмъ эффектнымъ,-- если-бъ я играла на сценѣ роль бѣдной еврейки, поющей передъ богатыми христіанами -- промолвила Мира.
   -- Да, этотъ костюмъ представлялъ-бы прекрасный контрастъ съ блестящими модными туалетами слушательницъ.
   -- Но вы, Мира, не должны считать евреевъ единственными бѣдняками,-- возразила Эми;-- напротивъ: есть очень много бѣдныхъ христіанъ и слишкомъ богатыхъ евреевъ.
   -- Я не хотѣла сказать ничего дурного,-- произнесла Мира,-- но я всегда сама придумывала себѣ костюмы для сцены и постоянно играла въ самыхъ простенькихъ платьяхъ.
   -- Нѣтъ, по зрѣломъ обсужденіи, должно признать, что оно никуда не годится,-- сказалъ Гансъ:-- оно слишкомъ театрально. Вамъ не слѣдуетъ разыгрывать роли еврейки, богатой или бѣдной.
   -- Но я, дѣйствительно, еврейка и не разыгрываю никакой роли,-- сказала Мира.-- Я всегда была и останусь еврейкой; я горжусь этимъ!
   -- Это -- вашъ взглядъ,-- отвѣтилъ Гансъ,-- а по нашему все равно, чѣмъ-бы ни была совершеннѣйшая изъ женщинъ: еврейкой или христіанкой.
   -- Мнѣ никто еще не говорилъ такихъ комплиментовъ,-- промолвила Мира съ улыбкою, которая Ганса всегда сводила съ ума и, на этотъ разъ, настроила еще болѣе космополитически.
   -- Прошу васъ думать обо мнѣ не, какъ о британцѣ-христіанинѣ, а просто какъ о молодомъ человѣкѣ, не особенно красивомъ и мало обѣщающемъ художникѣ.
   -- Но мы удалились отъ вопроса о платьѣ,-- сказала Эми;-- если это не годится, то какъ-же мы успѣемъ до среды сшить новое,-- тѣмъ болѣе, что завтра воскресенье?
   -- Право, оно отлично,-- сказала Мира;-- вы знаете, что я не рисуюсь, если-бъ даже и казалась нѣсколько театральной. Бѣдная Вероника, сидя на развалинахъ, могла быть также заподозрѣна въ желаніи порисоваться.
   -- Я съ вами поступилъ низко!-- воскликнулъ Гансъ, не считая возможнымъ скрывать долѣе свой обманъ;-- я, вѣдь, исторію Вероники самъ выдумалъ. Никто не знаетъ, чѣмъ кончилась ея жизнь. Простите мнѣ этотъ обманъ.
   -- Отъ всей души,-- отвѣтила Мира послѣ минутнаго изумленія;-- но вы прекрасно поняли чувства еврейки, которая измѣнила своему народу и потомъ раскаялась. Если она и не сдѣлала того, что вы ей приписали, то должна была это сдѣлать.
   -- Но вернемся-же къ платью!-- воскликнула Эми.
   -- Это дѣло рѣшенное,-- отвѣтила Мира, взглянувъ на м-съ Мейрикъ.
   -- А какъ твое мнѣніе, Гансъ?-- снова спросила мать.
   -- Это платье рѣшительно никуда не годится,-- отвѣтилъ Гансъ;-- вѣдь она не будетъ сидѣть на развалинахъ, а очутится среди изящно одѣтыхъ барынь. Нѣтъ, мама, вы должны поѣхать съ нею въ Риджентъ-Стритъ и купить черной шелковой матеріи на платье; сшить его всегда успѣютъ. Мирѣ не слѣдуетъ возбуждать къ себѣ состраданія своей нищенской одеждой, а всѣ должны съ благодарностью относиться къ ея таланту.
   -- Я тоже думаю, что м-ръ Деронда лучше желалъ-бы видѣть ее въ красивомъ шелковомъ платьѣ,-- сказала м-съ Мейрикъ.
   -- Конечно,-- произнесъ Гансъ рѣзко;-- вы, наконецъ, можете мнѣ повѣрить на слово насчетъ чувствъ всякаго молодого человѣка.
   -- Я желала-бы сдѣлать то, что м-ръ Деронда нашелъ-бы приличнымъ,-- промолвила Мира, смотря на м-съ Мейрикъ.
   Гансъ отвернулся и, подойдя къ столу Кэти, началъ разсматривать ея рисунки, какъ будто это очень его интересовало.
   -- Ты нарисовалъ-бы голову Клесмера, Гансъ,-- сказала Кэти;-- ты его, вѣрно, часто видалъ?
   -- Видалъ-ли я его!-- воскликнулъ Гансъ и, сѣвъ за фортепіано, сталъ представлять, какъ Клесмеръ играетъ.
   Но черезъ минуту онъ снова вскочилъ и, взглянувъ на Миру, промолвилъ:
   -- Вамъ, можетъ быть, не нравится эта пародій? Прошу васъ всегда останавливать меня, какъ только вамъ надоѣдятъ мои глупости.
   -- Благодарю васъ,-- отвѣтила Мира съ улыбкой;-- но вы еще ничего не дѣлали такого, что-бы мнѣ не понравилось. Ему, впрочемъ, это и невозможно, какъ вашему сыну,-- прибавила она, обращаясь къ м-съ Мейрикъ.
   Въ улыбкѣ молодой дѣвушки виднѣлось что-то большее, чѣмъ простая веселость, и Гансъ возымѣлъ новыя надежды. Роза не можетъ вѣдь помѣшать нѣсколькимъ пчеламъ принимать ея сладкое благоуханіе за признакъ личнаго расположенія.
  

ГЛАВА XL.

   Выйдя изъ маленькаго домика въ Чельси, Деронда находился въ такомъ напряженномъ душевномъ состояніи, что желалъ какимъ-нибудь физическимъ трудомъ успокоить свои нервы. Поэтому проходя мимо чельсійской пристани, онъ нанялъ лодку и съ паромъ принялся грести. Онъ отправлялся въ Сити, въ книжную лавку Рама, гдѣ надѣялся увидѣть Мардохея, съ которымъ хотѣлъ познакомиться поближе. Естественно думая о тѣхъ свѣдѣніяхъ насчетъ семейства Коганъ, которыя онъ надѣялся собрать у чахоточнаго еврея, онъ мало-по-малу сосредоточилъ свои мысли на этой странной личности, до сихъ поръ казавшейся ему только орудіемъ для достиженія его цѣли. Точно такъ-же вербовщикъ рекрутовъ никогда не помышляетъ о тѣхъ мрачныхъ, драмахъ которыя побуждаютъ наемниковъ вступить въ его ряды.
   "Получивъ отъ него необходимыя свѣдѣнія,-- думалъ Деронда,-- я, конечно, не стану добиваться подробностей его собственной исторіи и тѣхъ надеждъ, которыя я возбудилъ въ немъ. Весь мой интересъ къ нему, конечно, пропадетъ тотчасъ-же, хотя, бытъ можетъ, мы походимъ на двухъ изгнанниковъ, сидящихъ на палубахъ двухъ кораблей, встрѣчающихся гдѣ-нибудь на морѣ. Они навѣрное узнали-бы другъ друга, если-бы только повидались. Но существуетъ-ли дѣйствительно какая-нибудь близкая связь между мною, полнымъ здоровья и силъ, и этимъ чахоточнымъ, умирающемъ человѣкомъ?"
   Занятый подобными мыслями, Деронда гребъ изо всей силы и вскорѣ приблизился къ Блакфайерскому мосту, гдѣ онъ собирался выйти на берегъ.
   Было четыре часа, и сѣренькій день медленно умиралъ среди пурпурнаго блеска заходящаго солнца. Деронда нѣсколько утомился и, передавъ весла лодочнику, надѣлъ пальто. Застегивая верхнюю пуговицу, онъ поднялъ голову и неожиданно увидалъ Мардохея, пристально смотрѣвшаго на него съ моста. Лицо его, рельефно выступавшее на лучезарномъ фонѣ озареннаго закатомъ неба, представляло поразительное сочетаніе физической слабости и духовной мощи. Стоя на мосту и устремивъ свои взоры вдаль, Мардохей уже давно замѣтилъ приближавшуюся лодку и съ какимъ-то нервнымъ предчувствіемъ не сводилъ съ нея глазъ; наконецъ, сидѣвшій въ лодкѣ человѣкъ поднялъ голову,-- и Мардохей увидѣлъ его лицо, лицо желаннаго, долго-жданнаго друга.
   Между тѣмъ, Деронда, боясь, что Мардохей его не признаетъ, сталъ поспѣшно махать ему рукой. Мардохей торжественно снялъ шляпу; онъ чувствовалъ, что его внутреннее пророческое ожиданіе исполняется. Преграды, затрудненія, несоотвѣтствіе условій,-- все это въ его глазахъ исчезло, и сердце его преисполнилось радостью, точно цѣль всей его жизни была уже достигнута. Желанный, давно ожидаемый другъ явился среди лучезарнаго, солнечнаго сіянія и манилъ его къ себѣ. Это случилось -- значить, случится и остальное!
   Черезъ нѣсколько минутъ Деронда вышелъ на берегъ, разсчитался съ лодочникомъ и подошелъ къ Мардохею, который стоялъ неподвижно все на томъ-же мѣстѣ.
   -- Я очень радъ, что вижу васъ,-- сказалъ Деронда;-- я направлялся къ вамъ, въ книжную лавку. Вы знаете, что я былъ у васъ вчера? вамъ говорили?
   -- Да,-- отвѣтилъ Мардохей съ какой-то таинственной торжественностью,-- поэтому я и пришелъ сюда...
   Мардохей проговорилъ это весьма искренно, но Деронда удивился его тону и вспомнилъ слова Когана о томъ, что человѣкъ этотъ не вполнѣ нормаленъ.
   -- Но вы не знали, что я былъ въ Чельси?-- спросилъ Деронда черезъ нѣсколько минутъ.
   -- Нѣтъ, я надѣялся увидѣть васъ на рѣкѣ. Я жду васъ здѣсъ уже пять лѣтъ.
   Впалые глаза Мардохея съ горячей любовью смотрѣли на Деронду, который глубоко былъ тронутъ этой восторженностью незнакомаго ему человѣка, хотя и объяснялъ это какой-нибудь иллюзіей.
   -- Я буду очень радъ, если сумѣю вамъ быть полезенъ,-- проговорилъ онъ искренно;-- но вы, вѣрно, устали; поѣдемте въ кэбѣ, куда вы желаете.
   -- Поѣдемте въ книжную лавку, мнѣ уже пора; но посмотрите прежде на рѣку,-- сказалъ Мардохей, оборачиваясь и говоря вполголоса,-- посмотрите, какъ лучезарный свѣтъ медленно умираетъ. Въ дѣтствѣ я уже любилъ этотъ мостъ. Когда у меня еще были силы, я стаивалъ здѣсь всегда до появленія звѣздъ на мрачномъ небѣ. Это -- мѣсто встрѣчи божественныхъ посланниковъ неба и земли; здѣсь я прислушивался къ ихъ шопоту. Но закатъ солнца былъ мнѣ всего болѣе по душѣ. Закатъ такъ походитъ на мою жизнь: она тихо, медленно угасаетъ, и силы мои медленно исчезаютъ. Я все ждалъ на этомъ мосту и, наконецъ, мой любимый закатъ принесъ мнѣ новую жизнь, новое я, которое будетъ жить, когда отъ меня остается только одинъ прахъ, одно забвеніе...
   Деронда ничего не отвѣчалъ. Мардохей произвелъ на него поразительное впечатлѣніе. Первая мысль, что онъ подверженъ галюцинаціямъ, теперь разсѣялась; натура Деронды была широкая и способная признавать существованіе невѣдомыхъ для него міровъ; онъ не могъ сразу назвать сумасшедшимъ всякаго искренно убѣжденнаго человѣка.
   Кромѣ того, онъ привыкъ сочувственно отзываться всякому, кто обращался къ нему за помощью, а это обращеніе Мардохея въ этотъ тихій вечерній часъ -- дышалъ такой торжественностью, что Деронда уже болѣе не замѣчалъ убожества его наряда. Казалось, что онъ собой олицетворялъ того фигурирующаго во всемірной легендѣ пророка въ рубищѣ, который, сбросивъ съ себя нищенское одѣяніе, превращался вдругъ въ могучаго властелина.
   -- Поѣдемте,-- сказалъ Мардохей послѣ продолжительнаго молчанія;-- мы можемъ выйти изъ кэба на углу и подойти къ лавкѣ пѣшкомъ. Вы пока пересмотрите книги, а Рамъ вскорѣ уйдетъ и оставитъ насъ однихъ.
   Повидимому, этотъ энтузіастъ былъ такъ-же остороженъ въ своихъ поступкахъ и такъ-же обращалъ вниманіе на мнѣніе другихъ, какъ самый практическій человѣкъ.
   Они сѣли въ кэбъ, и Деронда вспомнилъ о Мирѣ и о томъ, что онъ хотѣлъ узнать отъ Мардохея подробности относительно Эзры Когана и его семейства. Но на этотъ разъ, онъ почувствовалъ, что не онъ поведетъ бесѣду, а что разговоромъ завладѣлъ Мардохей, и, кто знаетъ, удастся-ли ему добиться желаемаго? Но въ ту-же минуту его осѣнила другая мысль: "Мнѣ кажется, что и я становлюсь мечтателемъ и энтузіастомъ: какой-то внутренный голосъ говоритъ мнѣ, что будущность моя лежитъ въ рукахъ этого, именно, человѣка, и что отнынѣ онъ будетъ направлять мою жизнь. Какая-то невидимая нить соединяетъ меня съ нимъ: иначе зачѣмъ онъ меня къ себѣ призываетъ во снѣ и на яву?.. Боже! что можетъ быть сильнѣе вѣры, хотя-бы и ложно направленной? И что сильнѣе надежды, хотя-бы обманчивой?.. И неужели мнѣ суждено будетъ разрушить его надежду, разбить его мечты?.. Но нѣтъ! пока я буду въ силахъ, я буду стараться о томъ, чтобы надежда его не обманула!"
   Черезъ десять минутъ они, съ внутренней дрожью, оглядывая другъ друга точно влюбленные, очутились наединѣ въ маленькой, освѣщенной газомъ, книжной лавкѣ. Мардохей прислонился спиною къ конторкѣ, а Деронда сталъ противъ него въ четырехъ шагахъ.
   Какъ-бы я желалъ увѣковѣчить эти два лица, какъ Тиціанъ въ "Платежѣ дани" увѣковѣчилъ когда-то два другихъ типа! Представьте себѣ тридцатилѣтнее, энергичное еврейское лицо, съ трагическимъ отпечаткомъ чахотки въ блестящихъ глазахъ, на которое мысль и страданія наложили печать преждевременной старости, черные волосы и бороду, оттѣняющіе еще больше восковую его блѣдность; придайте этому лицу выраженіе умирающей матери, съ восторгомъ прижимающей къ груди своего единственнаго сына, въ которомъ видитъ продолженіе своего умирающаго я, и передъ вами портретъ Мардохея. Теперь посмотрите на другое лицо, не болѣе восточное, чѣмъ многіе типы, такъ-называемыхъ, латинскихъ рассъ, сіяющее молодостью, здоровьемъ и мощнымъ, мужественно-спокойнымъ взглядомъ -- и вы поймете, съ какимъ благоговѣніемъ взиралъ на него сынъ бѣдности, искавшій въ немъ помощника и друга.
   Лучшее качество Деронды, утонченная симпатія къ ближнимъ, никогда не подвергалось такому тяжелому испытанію, какъ въ эту минуту. Онъ, конечно, не былъ увѣренъ, какъ Мардохей, въ сродствѣ ихъ душъ, но чувствовалъ глубокую симпатію къ воплю о помощи, вырывавшемуся изъ глубины человѣческой души, и готовность къ воспріятію, безъ всякихъ предразсудковъ, идей Мардохея; эта способность къ воспріятію -- такая-же рѣдкая и могучая сила, какъ мужество. Она придавала лицу Деронды такое спокойное, кроткое и добродушное выраженіе, что довѣріе Мардохея къ нему еще болѣе усилилось.
   -- Вы не знаете, что привело меня сюда и соединило насъ,-- сказалъ Мардохей спокойно, какъ-бы приберегая силы.-- Вы видите, что я подобенъ человѣку, стоящему посреди дороги, за желѣзной рѣшеткой, который, если-бъ заговорилъ, то возбудилъ-бы въ прохожихъ однѣ только насмѣшки или-же обидную жалость. День мой клонится къ закату; скоро глаза мои сомкнутся на вѣки; но вы явились во время.
   -- Я очень радъ, что пришелъ во-время,-- отвѣтилъ съ чувствомъ Деронда.
   Онъ не хотѣлъ сказать: "я надѣюсь, что вы не ошиблись:", потому что слово "ошиблись" -- было-бы слишкомъ ужаснымъ въ эту минуту.
   -- Но тайныя причины, побудившія меня обратиться къ вамъ, относятся еще къ тому времени, когда я еще былъ молодъ и учился въ далекой странѣ. Уже въ то время меня посѣтили мои излюбленныя идеи и потому только, что я былъ еврей. Я долженъ былъ ихъ осуществить потому, что я былъ еврей и чувствовалъ, какъ во мнѣ бьется сердце моего народа. Онѣ наполнили всю мою жизнь, я вновь родился на Божій свѣтъ вмѣстѣ съ ними. Я смотрѣлъ на біеніе своего сердца, на эти руки, (онъ съ паѳосомъ ударилъ себя въ грудь и вытянулъ свои блѣдныя, исхудалыя руки), на сонъ и пробужденіе, на пищу, которой поддерживалъ свое тѣло, на прекрасные виды, услаждавшіе мои взоры; я смотрѣлъ на все это, какъ на масло, поддерживающее во мнѣ священный огонь. Но, какъ путникъ въ пустынѣ, я начерталъ свои мысли на пустынныхъ скалахъ и, прежде, чѣмъ я могъ исправить свою ошибку, пришли заботы, трудъ, болѣзнь и заковали меня въ желѣзныя цѣпи, разъѣдающія душу. Тогда я спросилъ себя:-- какъ могу я спасти свое духовное чадо отъ разложенія, которому подвергается мое бренное тѣло?
   Мардохей замолчалъ, чтобы перевести духъ. Онъ хотѣлъ, чтобы его волненіе нѣсколько улеглось. Деронда не смѣлъ произнести ни слова: воцарившаяся въ комнатѣ благоговѣйная тишина казалась ему лучшимъ отвѣтомъ на эти слова, вырвавшіяся изъ самой глубины разбитой души.
   -- Но вы, можетъ быть,--продолжалъ Мардохей -- принимаете меня за невѣжественнаго мечтателя, повторяющаго старыя идеи, не зная даже, что онѣ устарѣли, за человѣка, никогда неприкасавшагося къ великому источнику человѣческаго знанія? Нѣтъ, Англія только родина моего бреннаго тѣла, а моя настоящая жизнь началась въ Голландіи, у ногъ брата моей матери, ученаго раввина. Послѣ его смерти я учился въ Гамбургѣ и Геттингенѣ, усваивая болѣе широкій взглядъ на мой народъ и знакомясь со всѣми отраслями науки. Я былъ молодъ, свободенъ и не зналъ бѣдности, потому что съ дѣтства научился ремеслу. И я говорилъ себѣ:-- ничего, если моя судьба будетъ судьбой Іешуи-бенъ-Хананьи, который, послѣ разрушенія нашего храма добывалъ себѣ хлѣбъ, дѣлая иголки, между тѣмъ, какъ въ молодости онъ пѣлъ въ храмѣ, навсегда сохранивъ воспоминаніе о быломъ величіи! Я говорилъ себѣ:-- пусть мое тѣло живетъ въ бѣдности, пусть руки огрубѣютъ въ работѣ, но пусть душа моя останется храмомъ воспоминаній, гдѣ будутъ храниться сокровищницы знаній и гдѣ святая святыхъ есть -- надежда. Я посѣтилъ всѣ главнѣйшіе наши центры въ Германіи и ясно сознавалъ свою цѣль въ жизни. Про меня говорили: "онъ питается мечтами", и я не спорилъ, потому что мечты созидаютъ и двигаютъ міръ.
   Мардохей замолчалъ, и Деронда понялъ, что это молчаніе есть ожиданіе надежды.
   -- Будьте справедливы ко мнѣ -- сказалъ Деронда -- и повѣрьте, что у меня даже въ мысляхъ не было принять ваши слова, какъ бредъ мечтателя! Я слушаю васъ безъ всякихъ предубѣжденій, чтобы распознать истину. Въ своей жизни я уже не разъ пережилъ такія событія, которыя заставляли меня интересоваться исторіей духовнаго предназначенія, которое люди добровольно принимаютъ на себя въ юные годы.
   -- Духовное предназначеніе?-- повторилъ Мардохей,-- это родилось въ моей душѣ еще въ дѣтствѣ. Моя душа жила среди людей, воскресившихъ въ средніе вѣка древній нашъ языкъ и соединившихъ философію язычниковъ съ вѣрою нашихъ отцовъ. Она витала въ Испаніи и Провансѣ, вступала въ ученые споры съ Ибнъ-Эзрой и Іегудой Галеви, внимала воинственнымъ кликамъ крестоносцевъ и воплю преслѣдуемаго израиля. А когда языкъ моей души заговорилъ, то полилась та древняя рѣчь, которую они оживили своею кровью, страданіями и пламеннымъ стремленіемъ найти снова центръ для своей обездоленной націи!
   -- Вы писали исключительно на еврейскомъ языкѣ?-- спросилъ Деронда.
   -- Да,-- отвѣтилъ Мардохей печально;-- въ юности я углубится въ эту одинокую пустыню, не чувствуя, что она -- пустыня. Вокругъ меня были ряды великихъ мертвецовъ, и они меня слушали. Но вскорѣ я увидѣлъ, что живые отворачиваются отъ меня. Въ началѣ жизнь рисовалась мнѣ безконечно долгой, и я говорилъ себѣ: "нужно призвать на помощь терпѣніе, это неотъемлемое наслѣдіе нашего многострадальнаго народа!" Главное,-- это пустить ростки тамъ, гдѣ другіе сѣятели отчаялись дождаться какихъ-либо всходовъ. Но Предвѣчный судилъ иначе: я долженъ былъ согнуться подъ ярмомъ, угнетающимъ родъ людской, рожденный отъ женщины. Семейныя обязанности оторвали меня отъ дѣла, я долженъ былъ заботиться не объ одномъ себѣ. Снова я былъ одинокъ, а ангелъ смерти уже задѣлъ меня своимъ крыломъ; но я не оставилъ своего дѣла, я просилъ выслушать меня и помочь. Я обращался со своею рѣчью къ вліятельнымъ, знатнымъ и богатымъ евреямъ, но никто не хотѣлъ меня слушать. Меня упрекали въ ереси. Мнѣ давали маленькія суммы, словно милостыню,-- и нѣтъ ничего удивительнаго: я выглядѣлъ нищимъ и носилъ съ собой только маленькую связку еврейскихъ рукописей. Я говорилъ, что наши высшіе наставники совращаютъ насъ съ истиннаго пути. Ученый и купецъ одинаково были слишкомъ заняты для того, чтобы выслушать меня; одно презрѣніе было ихъ отвѣтомъ.-- Одинъ, наприм., сказалъ: "книга Мормона не годится на еврейскомъ языкѣ, и, если вы хотите поучать ученыхъ, то сомнительно, чтобъ они могли у васъ чему-нибудь научиться," -- и въ этомъ -- увы!-- правда была на ихъ сторонѣ!...
   Послѣднія слова прозвучали у Мардохея горькой ироніей.
   -- Но, хотя вы привыкли писать постоянно по-еврейски, вы прекрасно владѣете англійскимъ языкомъ,-- замѣтилъ Деронда.-- Почему-же вы не обратились къ тѣмъ, которые понимаютъ по англійски?-- спросилъ Деронда, какъ бы подстрекая его къ новой попыткѣ, въ которой онъ уже и самъ могъ-бы ему оказать содѣйствіе.
   -- Поздно, другъ мой, поздно! я не могу больше писать: мое творчество было-бы такъ-же тяжело, какъ и мое дыханіе, но въ то время какъ послѣднее можетъ возбудить въ людяхъ хоть состраданіе, первое лишено было-бы даже и этого дара. Еслибъ я теперь сталъ писать по англійски, я уподобился-бы человѣку, созывающему людей, привыкшихъ отзываться только на барабанный бой, простыми ударами по деревянной доскѣ. Мой слухъ улавливаетъ недостатки только родной рѣчи; мое сочиненіе походило-бы вотъ на это тѣло (Мардохей вытянулъ при этомъ свои руки): въ немъ могла бы покоиться Ruach-ha-kodesh, божественная мысль. Но люди съ насмѣшкой ирошли-бы мимо меня со словами: -- "бѣдный жидъ!" -- и -- я увѣренъ -- большинство насмѣшниковъ принадлежало-бы къ дѣтямъ моего собственнаго народа...
   Говоря это, Мардохей низко опустилъ голову и снова впалъ въ мрачное отчаяніе, какъ-бы забывъ, что надежда его не совсѣмъ еще покинула.
   -- Я вполнѣ вамъ сочувствую,-- произнесъ Деронда нѣжнымъ, мягкимъ голосомъ;-- но то, что вы написали, не можетъ пропасть для потомства. Положитесь на меня: если позволите, я доставлю вамъ средства къ напечатанію вашего труда.
   -- Этого мало,-- поспѣшно проговорилъ Мардохей, поднимая голову и говоря съ прежней энергіей;-- не ради денежной поддержки я обратилъ свой взоръ на васъ: вы должны быть не только моей правой рукой, но моей второй душой, второй жизнью! Вы должны имѣть мою вѣру, мои надежды и мои видѣнія!..
   Говоря это, Мардохей подошелъ совсѣмъ близко къ Дерондѣ и крѣпко сжалъ его руку: отъ его лица какъ бы исходило сіяніе: видно было, что онъ крѣпко вѣритъ въ Деронду.
   -- Вы будете продолженіемъ моей жизни!-- началъ онъ снова.--Она возродится въ васъ и дастъ обильный плодъ; вы примете изъ моихъ рукъ великое наслѣдіе евреевъ, которое собиралось вѣками. Цѣлыя поколѣнія встрѣтились въ моей душѣ, какъ люди встрѣчаются на мосту, передавая другъ другу свои мысли и впечатлѣнія... И мостъ этотъ готовъ былъ уже обрушиться, когда явились вы, чтобы стать на мое мѣсто. Вы примете наслѣдство, отъ котораго презрѣнный сынъ народа откажется только потому, что земли усѣянной могилами, не можетъ коснуться ни борона и плугъ земледѣльца, ни лопата золотоискателя... Вамъ я отдаю его!.. Возьмите!..
   Деронда поблѣднѣлъ; ему страшно было разочаровать этого умирающаго энтузіаста, въ которомъ еще такъ крѣпко билась надежда, и въ то-же время онъ не могъ поддерживать его иллюзій, зная, что, въ концѣ концовъ, онъ, можетъ быть, не оправдаетъ возлагаемыхъ на него надеждъ. Инстинктивно онъ положилъ свою руку на руку Мардохея и произнесъ тихо, какъ-бы не вполнѣ увѣренный въ томъ, что говорилъ:
   -- Развѣ вы забыли, что я вамъ сказалъ въ наше первое свиданіе?... Развѣ вы забыли, что я не принадлежу къ вашей рассѣ?...
   -- Этого не можетъ быть!-- увѣренно проговорилъ Мардохей, и рука его по прежнему осталась на плечѣ Деронды.
   Наступило минутное молчаніе. Деронда чувствовалъ, какъ эти слова, произнесенныя Мардохеемъ съ такимъ глубокимъ убѣжденіемъ, начинаютъ заражать и его самого. Мардохей-же, слишкомъ занятый великой важностью, заключавшейся въ его сношеніяхъ съ Дерондой -- для того, чтобы внимательно слѣдить за своей рѣчью, неожиданно добавилъ:
   -- Вы вѣдь не знаете своего происхожденія!
   -- Почему это вамъ извѣстно?-- спросилъ Деронда, отнимая руку и отступая на нѣсколько шаговъ назадъ. Рука Мардохея соскользнула съ плеча Деронды, и онъ снова сѣлъ на свое мѣсто у стола.
   -- Я знаю, знаю!-- воскликнулъ Мардохей съ нетерпѣніемъ;-- скажите мнѣ все. Почему вы отрицаете, что вы еврей?
   Онъ не подозрѣвалъ, что его вопросъ затронетъ самую чувствительную струну въ сердцѣ Деронды, что неизвѣстность насчетъ его происхожденія, которая теперь питала единственную надежду Мардохея, представляла источникъ страданій для Даніеля, который съ юности такъ боялся узнать что-либо роковое о своей, неизвѣстной ему, матери. Но въ эту минуту онъ ощущалъ какое-то новое, странное волненіе; онъ боялся не исполнить своего долга въ отношеніи несчастнаго, умирающаго человѣка, который обращался къ нему со жгучей мольбой о спасеніи. Послѣ минутнаго молчанія, онъ, съ большимъ усиліемъ дрожащимъ голосомъ, произнести:
   -- Я никогда не видалъ своей матери и не знаю, кто она!.. Я никого не называлъ отцомъ, хотя убѣжденъ, что мой отецъ -- англичанинъ...
   Голосъ Деронды дрожалъ отъ волненія, когда онъ впервые открылся этому, казалось, столь чуждому ему, странному человѣку.
   -- Все придетъ, все узнается!-- торжественно и побѣдоносно проговорилъ Мардохей,-- Я, искавшій васъ столько лѣтъ, нашелъ васъ,-- и если это случилось, то случится и все остальное!
   -- Мы не можемъ, однако, закрыть глаза на то, что не всегда наши надежды осуществляются на дѣлѣ,-- сказалъ Деронда, стараясь говорить какъ можно мягче и опасаясь, въ тоже время, дать пищу мечтамъ Мардохея, что было бы, съ его стороны, совсѣмъ уже медвѣжьей услугой.
   -- Вы хотите сказать, что я поддаюсь иллюзіямъ; вы хотите напомнить мнѣ, что вся исторія нашего народа есть -- одна иллюзія,-- произнесъ Мардохей, сіяющее лицо котораго нѣсколько отуманилось, но не потеряло выраженія упорной энергіи;-- я все это знаю; но моя надежда можетъ исчезнуть только тогда, когда вы сдѣлаете ее иллюзіей, а этого вы никогда не сдѣлаете!
   -- Но мое происхожденіе зависитъ не отъ меня, отвѣтилъ Деронда, чувствуя, что онъ долженъ быть особенно твердъ въ эту критическую минуту;-- на мою дальнѣйшую жизнь оно не можетъ имѣть никакого вліянія, и я не обѣщаю вамъ принять мѣръ къ его открытію. Чувства, глубоко пустившія корни въ моей душѣ, могутъ помѣшать мнѣ! Мы должны выжидать: сперва я долженъ хорошенько узнать, чѣмъ будетъ моя жизнь, если она станетъ частью вашей?
   Мардохей выслушалъ эту рѣчь со скрещенными на груди руками и тяжело дыша -- и въ свою очередь заговорилъ:
   -- Вы это узнаете! для чего-же мы встрѣтились? Ваши сомнѣнія меня не смущаютъ! Человѣкъ всегда найдетъ свою дорогу; когда-то его шаги были шагами младенца; теперь-же это быстрые, побѣдоносные шаги героя; его мысль пролетаетъ океаны, по его мановенію воздушный шаръ смѣло разсѣкаетъ воздухъ: но знаетъ онъ развѣ теперь лучше, чѣмъ когда-либо, свое, назначеніе, свою судьбу? Вамъ кажется, что надежды, которыя я на васъ возлагаю-ложны, и это угнетаетъ вашу душу,-- но смотрите: я ждалъ васъ,-- и вы пришли! Много людей умерло отъ жажды, а моихъ губъ коснулась благотворная влага! Что для меня сомнѣнія? Въ ту минуту, когда вы придете ко мнѣ и скажете: "Ты обманутъ: я не еврей, у меня съ тобой нѣтъ ничего общаго" -- даже и въ ту минуту не коснется меня сомнѣніе: я буду только думать, что меня обманули... Но этотъ часъ никогда не наступитъ!
   Деронду поразила эта рѣчь: въ ней уже не звучала, какъ прежде, мольба: вся она дышала сознаніемъ власти. Въ обыкновенное время такая перемѣна обращенія не позволила бы ему пойти на уступки: но здѣсь было нѣчто, не поддававшееся мѣрилу обыденной жизни,-- и этотъ человѣкъ, съ увѣреннымъ взглядомъ и розовыми, отъ избытка здоровья, ногтями, искусившійся во всевозможныхъ дебатахъ, котораго обвиняли въ излишней независимости сужденій и взглядовъ, почувствовалъ себя безсильнымъ, покореннымъ этой страстной вѣрой въ него. Онъ просто сказалъ:
   -- Я пойду навстрѣчу вашимъ желаніямъ, не бойтесь: вѣрьте, я высоко цѣню вашъ трудъ и страданія! Но гдѣ можемъ мы встрѣчаться?
   -- Я уже подумалъ объ этомъ; отвѣтилъ Мардохей,-- для васъ не будетъ затруднительно приходить ко мнѣ иногда по вечерамъ?
   -- Ничуть! Но, насколько я понялъ, вы живете подъ кровлей Когановъ?
   Прежде, чѣмъ Мардохей могъ отвѣтить на его вопросъ, вернулся въ лавку Рамъ и усѣлся за прилавкомъ. Это былъ истинный сынъ Авраама, дѣтство котораго совпало съ началомъ нынѣшняго столѣтія, когда евреямъ жилось не особенно-сладко. Посреди современнаго населенія онъ оставался любопытнымъ образчикомъ старины, на которомъ нищета и презрѣніе, этотъ общій удѣлъ большинства англійскихъ евреевъ семьдесятъ лѣтъ тому назадъ, наложили неизгладимые слѣды: въ немъ не было ни намека на веселость и добродушіе Когана. Мистеръ Рамъ вѣрилъ въ ученость Мардохея и не былъ недоволенъ тѣмъ, что его общества искалъ ученый джентльменъ, посѣщеніе котораго дважды закончилось покупкой книгъ. Онъ неуклюже поклонился Дерондѣ и, вооружившись очками въ серебрянной оправѣ, погрузился въ счеты.
   Деронда и Мардохей вышли на улицу и направились къ дому Когана.
   -- Моя комната слишкомъ мала; намъ лучше было-бы встрѣчаться гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ,-- сказалъ Мардохей.-- Здѣсь по близости есть таверна "Рука и Знамя", въ которой собирается маленькій клубъ, гдѣ я состою членомъ. Мы можемъ занять тамъ для нашихъ бесѣдъ особую комнату.
   -- Хорошо, можно и тамъ встрѣчаться,-- отвѣтилъ Деронда;-- но, быть можетъ, вы мнѣ позволите пріискать вамъ другую, болѣе удобную квартиру?
   -- Нѣтъ, мнѣ ничего не нужно. Я ничего не приму отъ васъ, кромѣ братства вашей души. Но я очень радъ, что вы богаты. Вы, вѣдь, не изъ нужды заложили кольцо? У васъ была какая нибудь другая причина, да?
   Деронда очень удивился его проницательности, но прежде, чѣмъ онъ могъ отвѣтить, Мардохей продолжалъ:
   -- Все равно: если-бы вы даже и нуждались въ деньгахъ, то важнѣе всего это то, что мы встрѣтились. Но вы богаты?
   -- Я не богатъ, но не нуждаюсь ни въ чемъ.
   -- Я желалъ-бы только, чтобъ ваша жизнь была свободна отъ заботъ,-- сказалъ Мардохей;-- моя была постояннымъ вавилонскимъ плѣненіемъ у нужды.
   Подходя къ лавкѣ Когана, Деронда вдругъ вспомнилъ о цѣли своего посѣщенія Мардохея и неожиданно спросилъ:
   -- Можете-ли вы мнѣ сказать, почему съ матерью Когана нельзя говорить о ея дочери?
   Мардохей долго не отвѣчалъ, какъ-бы съ усиліемъ сосредоточивай свои мысли на новомъ предметѣ.
   -- Я знаю почему,-- отвѣтилъ онъ, наконецъ,-- но я не скажу ни слова объ ихъ семейныхъ дѣлахъ. Я живу у нихъ... и все, что слышу, останется тайной. Ихъ исторія, на-сколько она никому не вредитъ, составляетъ ихъ неотъемлемую собственность.
   Деронда покраснѣлъ отъ, этого непривычнаго для него упрека и былъ очень разочарованъ неудачей своихъ поисковъ; но, хотя у него были въ карманѣ деньги для выкупа перстня, Коганы въ эту минуту потеряли въ его глазахъ всякій интересъ, и ему не хотѣлось къ нимъ зайти.
   -- Теперь мы разстанемся; -- сказалъ Мардохей и остановился, повернувъ къ нему свое блѣдное, усталое лицо.-- Когда вы придете?-- спросилъ онъ съ медленной торжественностью.
   -- Могу-ли я не назначить дня? могу-ли я заглянуть къ вамъ вечеромъ, когда вы освобождаетесь отъ занятій? Полагаю, что Коганы могутъ знать о нашихъ свиданіяхъ?
   -- Конечно!-- отвѣтилъ Мардохей.-- Но дни моей жизни уже сочтены и помните, что всѣ мои надежды покоятся исключительно на васъ.
   -- Я исполню свое обѣщаніе!-- съ чувствомъ произнесъ Деронда.-- Въ понедѣльникъ или субботу послѣ семи я буду у васъ!
   Онъ протянулъ ему свою руку безъ перчатки; это пожатіе какъ-бы укрѣпило ихъ взаимное довѣріе, и Мардохей съ новымъ воодушевленіемъ воскликнулъ:
   -- Это свершилось,-- свершится и остальное!
   На этомъ они и разстались.
  

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

Открытіе тайны.

ГЛАВА XLI.

   Представьте себѣ борьбу, возбужденную свиданіемъ съ Мардохеемъ въ умѣ Деронды, не только впечатлительномъ, но привыкшемъ подвергать строгой критикѣ всякій представлявшійся ему вопросъ. Даже самому холодному, прозаическому человѣку Мардохей и его странная рѣчь показались-бы явленіемъ необыкновеннымъ, а Деронда былъ такъ глубоко взволнованъ, что, при обычной въ немъ умственной пытливости онъ началъ тщательно обсуждать причины своего волненія и придумывать средства противостоять ему, такъ-какъ его очень пугало могучее вліяніе безочетной вѣры въ него Мардохея.
   Его характерной чертой было пугаться всего, что близко подступало къ нему. Если-бы онъ узналъ, что такое событіе имѣло мѣсто въ древней Греціи, Римѣ, Малой Азіи, Палестинѣ или въ какомъ-нибудь другомъ уголкѣ античнаго міра и коснулось-бы человѣка, который, подобно ему, тяготился пустотой и безсодержательностью своей жизни, ища интереса въ жизни другого, онъ считалъ-бы это вполнѣ естественнымъ.
   Конечно, онъ нисколько не стыдился того, что на него могъ вліять какой-то бѣдный еврей, хотя это противорѣчило всѣмъ понятіямъ современнаго общества; но, вмѣстѣ, съ тѣмъ онъ не хотѣлъ, чтобы состраданіе къ восторженному энтузіасту и сочувствіе къ нему увлекло его сердце безъ согласія разума по неизвѣстному, темному пути. Здравый разсудокъ ясно говорилъ, что ничего не случилось необыкновеннаго. "Этотъ чахоточный еврей просто фанатикъ, который въ Дерондѣ случайно встрѣтилъ олицетвореніе своихъ мечтаній. Увлеченія не такъ часто встрѣчаются въ наши дни, какъ банкротство, но все-же можно безошибочно сказать, что въ ту минуту, когда Мардохей ждалъ на мосту осуществленія своихъ иллюзій какой-нибудь, другой энтузіастъ находилъ ключъ къ познанію вселенной, который превосходилъ открытіе самого Ньютона думая, что всѣ извѣстнѣйшіе изслѣдователи составили заговоръ, чтобы уничтожить его открытіе въ самомъ зародышѣ: третій -- открывалъ новую метафизическую систему, отличающуюся отъ другихъ на одинъ только волосокъ,-- и поэтому лучшую, чѣмъ тѣ. Такихъ людей часто встрѣчаешь гдѣ-нибудь съ возбужденными лицами и воспаленнымъ взоромъ своихъ широко раскрытыхъ глазъ, какъ-бы ищущихъ кого-нибудь, кто могъ-бы ихъ выслушать. Чаще всего они носятъ подъ мышкой какую-нибудь толстую рукопись, для которой они не могутъ найти типографа или, если онѣ уже напечатаны,-- то не находятъ для нихъ читателя... Мардохей случайно имѣетъ болѣе трогательный видъ и обладаетъ болѣе страстнымъ краснорѣчіемъ, чѣмъ обыкновенный мономанъ; онъ -- болѣе поэтическое явленіе, чѣмъ какой-нибудь реформаторъ общественной мысли, смотрящій на міръ, какъ на систему параллелограммовъ, или же энтузіастъ, увлекающійся, напримѣръ,-- канализаціей. Но все-же, Мардохей принадлежитъ къ этому, именно, типу людей. Конечно, слѣдуетъ, на сколько возможно, относиться къ нему съ участіемъ, утѣшить и успокоить его. Но откуда-же знать, дѣйствительно-ли имѣютъ его идеи то значеніе, которое онъ имъ приписываетъ самъ? Человѣкъ опытный въ такихъ случаяхъ зналъ-бы, какъ поступить. Что-же касается до увѣренности Мардохея въ томъ, что онъ нашелъ новое я для выполненія своихъ предначертаній, то эта мечта принесетъ ему разочарованіе, самое ужасное и, вмѣстѣ съ тѣмъ, послѣднее и окончательное".
   Вотъ что сказалъ-бы практическій человѣкъ, вродѣ сэра Гюго. Деронда тоже повторялъ себѣ эти трезвые доводы, но, въ то-же время, чувствовалъ, что представлявшаяся его разрѣшенію задача касалась вѣчнаго вопроса о родствѣ великихъ благодѣтелей человѣчества и самыхъ возвышенныхъ мыслителей съ изобрѣтателями квадратуры круга и прочими безумными мечтателями. Коперникъ и Галилей были непреклонно убѣждены въ правотѣ своей идеи, но изобрѣтатель perpetuum mobile убѣжденъ въ своемъ открытіи столь же непреклонно. Одна общая мѣрка непригодна для разнороднаго человѣческаго ума, и, если мы хотимъ избавить себя отъ ложныхъ и несправедливыхъ приговоровъ, до должны основательно изслѣдовать тотъ предметъ, который возбуждаетъ въ энтузіастѣ его возвышенную работу духа. Нельзя сказать: "Пусть послѣдующіе вѣка судятъ о достоинствѣ великихъ умовъ". Мы -- первое звено послѣдующихъ поколѣній, и ихъ сужденіе можетъ быть справедливо только тогда, когда будетъ справедливо наше сужденій объ окружающихъ насъ явленіяхъ. Безъ этого условія паровая машина была-бы похоронена въ умѣ Уатта прежде, чѣмъ изъ нея могла-бы вырости идея желѣзныхъ дорогъ.
   Этотъ взглядъ былъ свойственъ Дерондѣ по его природѣ и не позволялъ-бы ему презрительно относиться къ Мардохею, если-бъ даже послѣдній не заявилъ на него особыхъ претензій, столь взволновавшихъ впечатлительнаго молодого человѣка. Но въ чемъ-же состояли эти требованія? чего желалъ отъ него этотъ человѣкъ съ душой, которая пылала въ немъ, какъ горящій уголь? "Ты долженъ быть моей второй душою, ты долженъ вѣрить во все то, во что вѣрю я, надѣяться на все то, на что я надѣюсь и ждать того-же, чего жду я... Тогда ты увидишь то чудное видѣніе, которое мнѣ такъ ясно рисуется въ туманной дали!" -- Вотъ, что говорилъ ему этотъ человѣкъ... Но, къ счастью, онъ не поддался чувству влеченія къ этому странному человѣку, и не поддержалъ, его иллюзій какимъ-нибудь легкомысленнымъ обѣщаніемъ.
   Въ сущности, раціонально говоря, трудно было вообразить болѣе чудовищныя, нелѣпыя грезы, основанныя лишь на невѣроятной, бездоказательной гипотезѣ, что Деронда былъ еврей. Но вѣдь и самъ Деронда съ тринадцати лѣтъ строилъ самыя пламенныя стремленія своего сердца на бездоказательной гипотезѣ, что сэръ Гюго его отецъ. Онъ привыкъ сдерживать свои чувства, освѣщать все съ этой, именно, точки зрѣнія -- и подобное состояніе нравственной неизвѣстности даже имѣло для него своеобразную прелесть. Естественно, что Деронда задавалъ себѣ теперь одинъ вопросъ за другимъ. А, что если онъ, дѣйствительно, еврей? если идеи Мардохея овладѣютъ его умомъ? если ему суждено позаимствовать у Мардохея тотъ идеалъ человѣческаго долга, къ которому его душа смутно стремилась всю жизнь?... Конечно, это предположеніе было очень невѣроятнымъ, но по своему складу ума, Деронда невольно отстаивалъ возможность подобной гипотезы.
   Тогда Деронда началъ задавать себѣ другіе вопросы: Что было-бы, если-бы Мардохей былъ -- не бѣдный, ничтожный еврейскій ученый, излагающій свое ученіе въ какой-нибудь заброшенной конуркѣ безвѣстнаго кабачка "Рука и Знамя",-- а какая-нибудь крупная личность, въ тогѣ политическаго или общественнаго дѣятеля, какой-нибудь извѣстный мудрецъ или философъ, или-же, наконецъ, профессоръ изъ тѣхъ, которые занимаютъ наиболѣе извѣстную каѳедру? Вѣдь тогда многіе послѣдовали-бы за нимъ съ жадностью ловя каждое его слово, преклоняясь и благоговѣя передъ его величіемъ! Неужели-же онъ, Деронда, позволитъ себѣ непочтительно отнестись къ Мардохею лишь за то что онъ одѣть недостаточно элегантно, и имя его недостаточно извѣстно міру? Развѣ по платью цѣнятъ человѣка или по внѣшнему облику можно судить о его содержаніи? Существуетъ-же преданіе о томъ, что однажды до слуха Римскаго императора Домиціана дошло, что среди плѣнныхъ іудеевъ имѣются потомки царя Давида, о которыхъ предсказываютъ, что изъ ихъ чреселъ выйдетъ когда нибудь царь, который завладѣетъ всѣмъ міромъ. Императоръ приказалъ привести ихъ къ нему. Ихъ заковали въ цѣпи и доставили во дворецъ. Но, когда онъ увидѣлъ, то это нищіе чернорабочіе, онъ велѣлъ ихъ отпустить, рѣшивъ, что изъ такой низменной среды не можетъ народиться повелитель міра. Между тѣмъ, другой человѣкъ, еврейскій мудрецъ, цѣлые дни проводилъ у городскихъ воротъ, зорко выслѣживая каждаго входившаго и выходившаго, будучи увѣренъ въ томъ, что только среди забитыхъ и приниженныхъ онъ сумѣетъ найти того, который спасетъ когда-нибудь его народъ отъ чужеземнаго ига. Въ сущности, они оба ошибались,-- потому что не по внѣшнему виду можно узнать человѣка. Нужно тщательно проникнуть въ его душу, прослѣдить его мысли,-- и только тогда произнести надъ нимъ тотъ или другой приговоръ.
   Одно только обстоятельство удерживало еще Деронду отъ того, чтобы окончательно увѣровать въ Мардохея,-- это то, что Мардохей излагалъ свои идеи не по обычной, тщательно разработанной научной системѣ, а въ формѣ какой-то мистически-созерцательной и недостаточно ясной. Но кто знаетъ,-- есть-ли это, дѣйствительно, плодъ его воспламенной фантазіи,-- или-же это результаты его долгихъ думъ и зрѣлыхъ размышленій? Развѣ мы не видимъ почти каждый день великихъ и ученнѣйшихъ изслѣдователей, доходящихъ до своего открытія путемъ не однихъ только логическихъ выкладокъ, но и слѣпой вѣры? Развѣ мы не видимъ сплошь да рядомъ, что какой-нибудь ученый, движимый влеченіемъ своего сердца, безплодно дѣлаетъ всевозможныя усилія для реализаціи своей идеи, между тѣмъ, какъ цѣль его отодвигается отъ него все далѣе и далѣе. Но вотъ онъ сдѣлалъ послѣднее усиліе -- и цѣль его достигнута. Не есть-ли это лучшій примѣръ того, что душевное влеченіе къ поставленному себѣ идеалу часто дѣлаетъ больше, чѣмъ самый зрѣлый умъ?
   Бываютъ изслѣдователи, которые шествуютъ за указаніями своего разума -- и дѣлаютъ ошибки, и бываютъ такіе, которые слѣдуютъ за движеніями своего сердца -- и достигаютъ своей цѣли. То, что сегодня кажется обоснованнымъ и яснымъ -- черезъ день превращается въ мечту, а то, что вчера казалось иллюзіей, можетъ завтра стать дѣйствительностью. Не относится-ли это и къ Мардохею?
   Порою мы видимъ, что какой-нибудь великій ученый, рядомъ формулъ доказавъ вѣрность своихъ доводовъ, называетъ уже свою идею аксіомой. А мы, не взирая ни на что, приходимъ и подписываемъ подъ этой аксіомой три буквы О. Ѳ. d., что означаетъ: "это еще требуетъ доказательствъ"... Съ другой стороны, мы видимъ вдохновеннаго мечтателя, котораго мечты окрыляютъ силой, достаточной для того, чтобы ощупью добраться до своей возвышенной, хотя и туманной, цѣли. Не вдохновенная-ли мечта руководила Колумбомъ въ его плаваніи, подарившемъ человѣчеству такія великія открытія? И не издѣваемся-ли мы теперь сами надъ тѣми, которые въ свое время не могли и не желали прислушаться къ его словамъ и доказательствамъ? Немогу-же и я отвернуться отъ этого еврея и признать немыслимымъ всякое духовное родство съ нимъ только потому, что онъ все облекаетъ въ фантастичныя формы! Наши взаимныя отношенія, конечно, не зависятъ отъ его убѣжденія въ томъ, что насъ сблизило какое-то таинственное сродство. Для меня наше знакомство -- дѣло очень простое, и меня привела къ нему цѣпь совершенно реальныхъ фактовъ. Если-бъ я не встрѣтилъ Миры, то, вѣроятно, не сталъ-бы интересоваться евреями, и, конечно, не искалъ-бы Эзры Когана, а, слѣдовательно, не остановился-бы передъ книжной лавкой Рама, гдѣ впервые увидѣлъ Мардохея. Съ своей-же стороны, онъ жаждалъ ученика и послѣдователя, а я случайно подошелъ подъ идеальный образъ, созданный его воображеніемъ. Онъ принялъ меня за еврея, но вѣдь то-же. показалось и сѣдому старику во Франкфуртѣ. Весь вопросъ теперь для меня заключается лишь въ томъ, что будетъ, если, несмотря на все, его положеніе окажется справедливымъ и я, дѣйствительно, усвою себѣ его идеи? А если результатъ нашей встрѣчи будетъ противоположный?-- Тогда я причиню страшное разочарованіе Мардохею, и къ этому надо приготовиться... А если я не обману его надеждъ, то результатъ будетъ-ли менѣе печаленъ для меня?..
   Деронда колебался дать опредѣленный отвѣтъ на этотъ прямой вопросъ. Въ послѣднее, время въ его сердцѣ возникли чувства, пошатнувшія то отвращеніе, которое прежде возбудила-бы въ немъ мысль, что онъ -- еврей, Къ тому-же его романтическая натура видѣла чарующій интересъ въ предполагаемой возможности вступить на стезю баснословныхъ героевъ, отыскивающихъ свое тайное наслѣдіе, тѣмъ болѣе, что эта стезя лежала столько-же въ области мысли, сколько и въ области практической дѣятельности. Но все-же онъ допускалъ только отдаленную возможность такого результата -- и ничего болѣе.
   При этомъ, увѣренность, что его отецъ, никто иной, какъ сэръ Гюго, еще сильнѣе укоренилась въ немъ въ виду возникшихъ сомнѣній, и мысль, что когда-нибудь эта увѣренность можетъ оказаться иллюзіей, не возбуждала въ немъ никакого чувства удовольствія. Во всякомъ случаѣ, онъ повторялъ себѣ, какъ и говорилъ Мардохею, что ничего не предприметъ для открытія этой роковой тайны. Онъ считалъ теперь эту неизвѣстность даже, самымъ желаннымъ для себя положеніемъ. Если послѣдующія сношенія съ Мардохеемъ обнаружатъ, что его идеи -- только безумныя иллюзіи, то недостатокъ доказательствъ въ еврейскомъ происхожденіи Деронды спасетъ Мардохея отъ тяжелаго разочарованія. Съ другой стороны, эта неизвѣстность могла послужить предлогомъ для принятія Мардохеемъ той матеріальной помощи, которую Деронда желалъ ему оказать.
   Вотъ какія мысли наполняли голову Деронды въ тѣ четыре дня, которые, вслѣдствіе усиленныхъ занятій по разнымъ порученіямъ Гюго Малинджера, прошли до исполненія имъ обѣщанія зайти за Мардохеемъ, чтобъ вмѣстѣ съ нимъ отправиться въ таверну "Рука и Знамя".
  

ГЛАВА XLII.

   "Если есть степени въ страданіяхъ, то Израиль стоитъ во главѣ всѣхъ народовъ; если продолжительность горя и терпѣніе, съ которымъ оно переносится, облагораживаетъ человѣка, то евреи находятся въ рядахъ высшей аристократіи міра; если литературу называютъ богатой, благодаря нѣсколькимъ классическимъ трагедіямъ, то, что-же сказать о національной трагедіи, продолжающейся пятнадцать вѣковъ, и въ которой поэты и актеры въ то-же время и герои?!"
   Деронда недавно прочелъ эти строки въ "Die synagifeale Poesie des Mittelalters" Цунца, и онъ невольно вспомнилъ о нихъ, отправляясь къ Коганамъ, которые, конечно, не обнаруживали никакихъ признаковъ аристократіи скорби или чегобы то ни-было другого. Эзра Коганъ не отличался патетизмомъ мученика, и его страсть къ наживѣ, повидимому, поощрялась успѣхомъ. Этотъ закладчикъ, безъ сомнѣнія, не былъ символомъ великой еврейской трагедіи... Но не былъ-ли типичнымъ тотъ фактъ, что жизнь Мардохея, въ которой вылилось все національное сознаніе еврейскаго народа, протекала подъ кровомъ невѣжественнаго, самодовольнаго, благоденствія Когановъ?
   Все семейство встрѣтило Деронду съ сіяющими отъ радости лицами; Эзра не могъ даже удержаться отъ того, чтобъ незамѣтить гостю, что, хотя отъ скорѣйшаго выкупа заложеннаго имъ кольца, должны значительно пострадать его, Когана, интересы, но что это для него ничего не значитъ въ виду той радости, которую испытываетъ вся его семья при видѣ такого высокаго и пріятнаго гостя. Молодая жена Эзры очень сожалѣла о томъ, что младенецъ ея уже спитъ, и радовалась тому, что Аделаида еще не въ постели. Она пригласила его не оставаться въ лавкѣ, а зайти къ нимъ въ комнату, чтобы посмотрѣть на дѣтей. Деронда охотно исполнилъ ея просьбу, такъ какъ принесъ съ собою маленькіе подарки: коробку цвѣтныхъ бумажныхъ куколъ для Аделаиды и костяные шарики для Якова,
   Бабушка сидѣла за столомъ, на которомъ лежала цѣлая куча игральныхъ картъ, изъ которыхъ она дѣлaла тарелки для дѣтей. Одна такая "тарелка" упала и завертѣлась на полу.
   -- Стой!-- крикнулъ Яковъ Дерондѣ, когда тотъ вошелъ,-- не наступи на эту тарелку и посмотри, какъ я ее подниму.
   Деронда исполнилъ его приказаніе и остановился, переглянувшись съ бабушкой. Тарелка нѣсколько разъ ударилась и разбилась. Тогда Деронда могъ подойти ближе и сѣсть на стулъ. Онъ замѣтилъ, что дверь, изъ который вышелъ Мардохей при первомъ его посѣщеніи, была заперта. Но онъ не хотѣлъ показать, что онъ менѣе интересуется Коганами, чѣмъ ихъ страннымъ жильцомъ; поэтому онъ раньше всего посадилъ къ себѣ на колѣни Аделаиду, разставивъ передъ ней на столѣ бумажныя куклы, между тѣмъ, какъ Яковъ уже возился со своими шариками, а потомъ уже спросилъ:
   -- Мардохей дома?
   -- Гдѣ онъ, Адди?-- спросилъ вошедшій въ эту минуту Эзра.
   -- Тамъ, въ мастерской,-- отвѣтила жена, кивнувъ на запертую дверь.
   -- Дѣло въ томъ,-- пояснилъ Коганъ,-- что мы не знаемъ, что стало съ нимъ за послѣдніе два-три дня? У него всегда тутъ не хорошо,-- прибавилъ онъ, указывая на лобъ,-- но онъ былъ всегда очень аккуратенъ, трудолюбивъ и прекрасно занимался съ моимъ мальчикомъ. Въ послѣдніе-же дни онъ ходитъ, какъ во снѣ, или-же сидитъ неподвижно, какъ восковая фигура.
   -- Это все его проклятая болѣзнь!.. Бѣдняжка!-- съ чувствомъ сказала бабушка,-- я не думаю, чтобы онъ долго продержался.
   -- Нѣтъ, у него на умѣ что-то другое;-- возразила младшая мистрисъ Коганъ,-- онъ все писалъ въ послѣднее время и, когда я къ нему обращалась съ какимъ-нибудь вопросомъ, снъ отвѣчалъ не сразу и имѣлъ видъ человѣка, не понимающаго, чего отъ него хотятъ.
   -- Вы, вѣроятно, находите насъ въ этомъ отношеніи слишкомъ уступчивыми;-- сталъ оправдываться Коганъ;-- но моя мать и жена ни за что бы съ нимъ не разстались, даже въ томъ случаѣ, еслибъ онъ доставлялъ намъ еще больше хлопотъ; не то, чтобъ мы не знали настоящую цѣну вещамъ, но ужъ такой у насъ принципъ; есть такіе дураки, которые торгуютъ и при этомъ теряютъ, сами того не замѣчая; но, къ счастью, я къ такимъ не принадлежу.
   -- О, Мардохей приноситъ благословеніе нашему дому -- съ чувствомъ произнесла бабушка.
   -- Да, съ нимъ что-то не ладно;-- вмѣшался въ разговоръ и Яковъ;-- онъ мнѣ сказалъ, что не можетъ болѣе болтать со мной и даже отказался взять отъ меня кусокъ пирога...
   -- Я вполнѣ раздѣляю ваши чувства къ нему; я говорилъ съ нимъ въ лавкѣ Рама и даже обѣщалъ зайти за нимъ сюда;-- отозвался Деронда, обращаясь къ бабушкѣ.
   -- Такъ вотъ въ чемъ дѣло!-- воскликнулъ Коганъ, хлопнувъ себя по колѣну;-- онъ все ждалъ васъ, и это-то его такъ измѣнило! Я полагаю, что онъ много говорилъ вамъ о своей учености; очень любезно съ вашей стороны выслушивать его бредни, такъ какъ я сомнѣваюсь, чтобы можно было что-нибудь изъ нихъ вынести; но мнѣ пора!-- и съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты.
   -- Я позову Мардохея, если желаете,-- предложилъ маленькій Яковъ; но мать его перебила:
   -- Нѣтъ, отвори дверь въ мастерскую, и джентльменъ самъ пройдетъ къ нему. Тише, не шуми.
   Мальчикъ неслышно отворилъ дверь, и Деронда остановился на порогѣ. Маленькая комната была освѣщена свѣчкой съ зеленымъ абажуромъ и догоравшимъ полѣномъ въ каминѣ. На столѣ, придѣланномъ къ окну, валялось нѣсколько золотыхъ вещей, а въ углу виднѣлась груда книгъ. Мардохей сидѣлъ въ большомъ креслѣ, спиною къ двери, и, облокотившись на столъ, смотрѣлъ на часы, стоявшіе противъ него. Онъ находился въ нервномъ ожиданіи, какъ узникъ, прислушивающійся къ шагамъ тюремщика, который долженъ его освободить.
   -- Я пришелъ за вами, готовы вы?-- сказалъ Деронда.
   Мардохей мгновенно обернулся, схватилъ мѣховую шапку и молча послѣдовалъ за Дерондой.
   Черезъ минуту они очутились въ общей комнатѣ, и Яковъ, который, сразу замѣтилъ перемѣну въ лицѣ и выраженіи своего друга, взялъ его за руку и сказалъ:
   -- Посмотри на мои шарики.
   Онъ держалъ шарики передъ самымъ лицомъ Мардохея, какъ-будто это могло составить какую-нибудь радость для выздоравливающаго. Дѣйствительно, Мардохей улыбнулся и привѣтливо сказалъ:
   -- Красиво, очень красиво!
   -- Вы забыли шарфъ и пальто,-- сказала молодая г-жа Коганъ, и Мардохей вернулся за ними въ свою комнату.
   -- Вы видите, я былъ правъ!-- сказалъ снова вошедшій въ эту минуту Эзра шопотомъ,-- я сказалъ, что онъ грустилъ по васъ и оживился какъ только увидѣлъ васъ возлѣ себя. Теперь вы видите, что я никогда не ошибаюсь.
   Затѣмъ онъ прибавилъ уже громко:
   -- Я вижу, что вы собираетесь уходить. Я не смѣю васъ задерживать, но надѣюсь, что мы васъ видимъ у себя не въ послѣдній разъ, и что вы еще удостоите насъ своими посѣщеніями.
   -- Ты скоро опять придешь къ намъ?-- спросилъ Яковъ, подбѣгая къ нему;-- Смотри; я научился уже бросать шарики и готовъ держать пари, что я ихъ уже всегда буду подхватывать такъ, какъ нужно.
   -- Онъ очень ловокъ -- проговорилъ Деронда, обращаясь къ просвѣтлѣвшей бабушкѣ;-- онъ унаслѣдовалъ это съ отцовской стороны или съ материнской?
   Бабушка ничего не отвѣтила и только кивнула своему сыну, который, выступивъ впередъ, проговорилъ:
   -- Съ моей,-- потому что семья моей жены не отличается такими способностями; члены-же нашей семьи -- повѣрите-ли -- одарены такими ловкими руками, что могутъ ими сдѣлать, что только угодно. Нѣкоторые господа вамъ сдѣлаютъ рѣшительно все, чего вы только отъ нихъ ни потребуете.
   При этомъ онъ тихонько кивнулъ въ сторону маленькаго Якова, думая что онъ не пойметъ его намека.-- Но Яковъ вдругъ разразился громкимъ смѣхомъ и хлопая въ ладоши, началъ громко выкрикивать: Нѣкоторые господа, нѣкоторые господа -- ха -- ха!
   Деронда, между тѣмъ, подумалъ: я такимъ образомъ ничего не узнаю отъ этихъ людей! Развѣ прямо спросить Когана не потерялъ-ли онъ когда-нибудь шестилѣтнюю сестру по имени Мира;-- но это казалось ему не легкимъ дѣломъ, хотя первоначальное чувство отвращенія къ грубости этихъ людей -- незамѣтно смѣнилось другимъ, болѣе дружескимъ: какъ ни грубы были ихъ разговоры и манеры, но онъ долженъ былъ признать за ними большую долю деликатности въ обращеніи ихъ съ чахоточнымъ работникомъ, котораго умственное превосходство они принимали лишь за безвредный бредъ больного.
   -- Коганы, кажется, очень привязаны къ вамъ?-- обратился онъ къ Мардохею, когда они вышли на улицу.
   -- И я къ нимъ тоже:-- былъ отвѣтъ:-- въ нихъ бьется еврейское сердце, хотя они, подобно лошади и верблюду, ничего не видятъ дальше той узкой тропинки, по которой идутъ.
   -- Боюсь, что я причинилъ вамъ безпокойство, не придя раньше; я хотѣлъ придти вчера, но это оказалось невозможнымъ.
   -- Да, да, я вамъ вѣрю; но правду сказать, я немножко безпокоился, ибо думы моей юности проснулись во мнѣ, а это тѣло слишкомъ слабо, чтобъ переносить взмахи ихъ крыльевъ. Я похожъ на закованнаго человѣка, проведшаго долгіе годы въ темницѣ: посмотрите на него, когда оковы съ ногъ его сняты, и онъ впервые слышитъ человѣческую рѣчь -- какъ онъ плачетъ, шатается, какъ радость грозить разбитъ и опрокинуть его тѣлесную оболочку!
   -- Вамъ нельзя говорить на воздухѣ вечеромъ,-- сказалъ Деронда, для котораго довѣрчивыя слова Мардохея были узами, которыми онъ все болѣе и болѣе притягивалъ его къ себѣ.--Закутайтесь въ свой шарфъ. Мы, вѣроятно, отправимся въ таверну "Рука и Знамя", гдѣ никто намъ не будетъ мѣшать?
   -- Въ такомъ случаѣ, пойдемте въ клубъ, если только меня впустятъ,-- сказалъ Деронда.-- Что это за собраніе?
   -- Нѣтъ; оттого-то я и безпокоился вчера о вашемъ отсутствіи, что въ нынѣшній вечеръ въ тавернѣ "Рука и Знамя" происходитъ собраніе нашего клуба, и потому комната очистится очень поздно. А между тѣмъ, я только въ этой комнатѣ и могу говорить. Всякое новое помѣщеніе дѣйствуетъ на меня страннымъ образомъ: я теряюсь и не могу сказать ни слова.
   -- Клубъ "философовъ". Насъ тамъ немного, какъ кедровъ на вершинѣ Ливана. Мы всѣ бѣдны, но иногда между нами появляются и знатные люди. Каждый человѣкъ имѣетъ право привести гостя, интересующагося нашимъ предметомъ. За комнату мы не платимъ, но требуемъ обыкновенно пива и другихъ напитковъ, сидимъ, разговариваемъ, окружая себя клубами табачнаго дыма. Я, когда могу, тоже посѣщаю этотъ клубъ: тамъ бываютъ и другіе мои единовѣрцы. Эти бѣдные философы напоминаютъ мнѣ нашихъ великихъ наставниковъ, передавшихъ намъ свои великія идеи и сохранившихъ душу Израиля отъ совершеннаго уничтоженія. Вѣдь, тѣ также были бѣдняками. Днемъ они зарабатывали себѣ пропитаніе, а ночью занимались ученіемъ; они днемъ пахали землю ради хлѣба, а ночью воздѣлывали нашъ умственный виноградникъ, чтобы сохранить его для насъ, своихъ отдаленнѣйшихъ потомковъ. Я не могу вамъ представить, съ какой радостью я смотрю на этихъ маленькихъ великихъ людей!
   -- Я съ удовольствіемъ приму участіе въ вашемъ собраніи,-- произнесъ Деронда, который былъ, въ сущности, очень доволенъ, что его разговоръ съ Мардохеемъ отлагается.
   Черезъ нѣсколько минутъ они отворили стеклянную дверь съ красною занавѣской и вошли въ небольшую комнату, освѣщенную газомъ, еле мерцавшимъ сквозь облако дыма. Семь человѣкъ различнаго возраста, отъ тридцати до пятидесяти лѣтъ, плохо одѣтыхъ, съ глиняными трубками въ зубахъ, слушали со сосредоточеннымъ вниманіемъ отрывокъ изъ "Прометея" Шелли, который декламировалъ бѣлокурый толстякъ въ сѣромъ костюмѣ.
   Когда присутствующіе увидѣли двухъ новыхъ лицъ, изъ которыхъ одно имъ было совершенно незнакомо, они всѣ замолчали и раздвинули свои стулья, чтобы дать мѣсто вошедшимъ. На столѣ стояли налитые стаканы, пачки табаку и глинянныя трубки. Деронда никогда еще не видалъ чтобы люди, собравшіеся въ трактирѣ, казалось-бы, для того, чтобы выпить, поддерживали въ себѣ такое возвышенное, торжественное настроеніе. Видно было, что они пришли сюда для чего-то высокаго и благороднаго. На лицѣ каждаго было написано столько благородства, что Деронда сразу какъ будто потерялся. Они любезно поздоровались съ Мардохеемъ и тотчасъ-же устремили вопросительный взглядъ на Деронду.
   -- Я привелъ къ вамъ человѣка, моего пріятеля и друга, который интересуется предметомъ нашихъ собесѣдованій,-- сказалъ Мардохей, это -- человѣкъ, который изъѣздилъ многія страны, многое видѣлъ и многое могъ-бы намъ разсказать.
   -- Какъ имя этого господина, или это- секретъ? Можетъ быть, это тотъ "Великій Анонимъ", котораго философы ищутъ вотъ уже много поколѣній?-- спросилъ человѣкъ, который декламировалъ "Прометея" и который вообще любилъ выражаться шутливо.
   -- Меня зовутъ -- Даніель Деронда. Я тутъ, въ самомъ дѣлѣ, чужой, но не тотъ великій, о которомъ вы говорите,
   Деронда проговорилъ эти слова такимъ нѣжнымъ ласкающимъ тономъ, что, казалось, сразу привлекъ къ себѣ, симпатіи всѣхъ.
   -- Слыхали, слыхали,-- какъ-же?-- проговорили они всѣ въ одинъ голосъ. А декламаторъ прибавилъ:
   -- Да будешь благословенъ ты и твое имя, господинъ! А ты, Мардохей, пройди вотъ сюда. Садись вотъ тутъ, на краю стола, противъ меня.
   Онъ хотѣлъ предоставить ему наиболѣе удобное мѣсто, гдѣ ничто не помѣшало-бы ему слушать и говорить.
   Дерондѣ также было предоставлено почетное мѣсто за столомъ, откуда онъ могъ наблюдать за лицами присутствующихъ, а также слѣдить за выраженіемъ лица Мардохея. Онъ видѣлъ, что Мардохей и здѣсь пользуется какимъ-то особеннымъ уваженіемъ и почетомъ, и что присутствующіе вообще не являются людьми изъ толпы, что это, своего рода, умственные аристократы, большинство которыхъ принадлежало еврейскому племени.
   Окинувъ быстрымъ взглядомъ все общество, онъ дѣйствительно, убѣдился, что въ этой группѣ далеко не преобладала чисто-англійская кровь (если ланцетъ можетъ представить ея образецъ). Миллеръ, бѣлокурый толстякъ, торговецъ старинными книгами, имѣлъ дѣда, называвшаго себя нѣмцемъ, и предковъ, отвергавшихъ, что они евреи; Буканъ, сѣдельникъ, былъ шотландецъ; Пошъ, часовщикъ, представлялъ изъ себя типъ маленькаго, живого черноволосаго еврея; Гедеонъ, оптикъ, принадлежалъ къ тѣмъ добродушнымъ, рыжимъ евреямъ которыхъ принимаютъ за необыкновенно любезныхъ англичанъ; Крупъ, башмачникъ, вѣроятно, былъ кельтическаго происхожденія, хотя онъ самъ этого не признавалъ. Только трое представляли неоспоримые признаки англійской рассы: рѣзчикъ на деревѣ, Гудвинъ, съ открытымъ лицомъ и пріятнымъ голосомъ; ассистентъ-химическаго лаборанта -- Марабльсъ и блѣдный, русый конторщикъ, Лилли. Это общество избранныхъ представителей бѣднаго люда, соединившихся во имя знанія, что такъ рѣдко случается въ высшихъ классахъ, возбудило въ Дерондѣ большой интересъ. Это не были счастливые обитатели высокихъ дворцовъ: отъ нихъ они значительно разнились, какъ по своимъ поступкамъ, такъ и по своему обращенію. Они не взвѣшивали своихъ словъ и не обдумывали своихъ выраженій, которыя вычитывали изъ книгъ или-же выслушивали отъ умныхъ собесѣдниковъ. Тѣмъ не менѣе, Деронда смотрѣлъ на своихъ неожиданныхъ собесѣдниковъ съ уваженіемъ, какъ на равныхъ себѣ; онъ потребовалъ воды съ коньякомъ и сталъ подчивать всѣхъ сигарами, которыя обыкновенно носилъ въ карманѣ больше для друзей, чѣмъ для себя. Хорошее впечатлѣніе, произведенное имъ на всѣхъ, немедленно выразилось въ томъ, что пренія, на минуту пріостановленныя, возобновились попрежнему, точно не было никого посторонняго.
   -- Прежде, чѣмъ мы будемъ продолжать нашу бесѣду, я долженъ вамъ заявить, что нынѣшній вечеръ не является очереднымъ въ нашихъ занятіяхъ,-- обратился Миллеръ къ Дерондѣ,-- и послѣдній понялъ, что -- это предсѣдатель собранія.-- Поэтому мы не будемъ сегодня строго послѣдовательны, какъ всегда, когда разрабатываемъ какой-нибудь серьезный вопросъ. Сегодня одинъ изъ нашихъ товарищей, Пошъ, поднялъ вопросъ о факторахъ, двигающихъ міръ, и обратился къ указаніямъ статистики. Другой нашъ товарищъ, Лилли, оспаривая мнѣніе Поша, сталъ доказывать, что изъ статистики мы ничего поучительнаго не почерпнемъ, такъ какъ многое осталось еще незарегистрованнымъ и туманнымъ. Начался оживленный споръ о причинахъ соціальныхъ переворотовъ, и я старался доказать, ссылаясь между прочимъ и на Шелли, что самая главная изъ этихъ причинъ -- есть сила идей.
   -- Я съ вами несогласенъ, Миллеръ,-- возразилъ Гудвинъ, который, очевидно, заботился не о томъ, чтобы заинтересовать гостя, а о томъ лишь, чтобы уяснить себѣ свою мысль,-- или вы разумѣете подъ идеями слишкомъ много -- и тогда ваша мысль не ясна, или-же вы подразумѣваете только извѣстный рядъ идей,-- и тогда ваше понятіе о предметѣ слишкомъ узко. Всѣ дѣйствія, въ которыя человѣкъ влагаетъ мысль,-- суть идеи; напримѣръ, сѣяніе зерна, постройка лодки, обжиганіе кирпичей; всѣ эти идеи примѣняются къ жизни и развиваются вмѣстѣ съ нею, но онѣ не могутъ существовать безъ матеріала, дающаго имъ пищу. Свойства дерева и камня, поддающихся рѣзцу, возбуждаютъ идею о ваяніи. Подобныя идеи, соединяясь съ другими элементами жизни, пріобрѣтаютъ силу. Чѣмъ медленнѣе происходитъ это соединеніе, тѣмъ менѣе онѣ имѣютъ силы. Что-же касается до причинъ соціальныхъ переворотовъ, то я полагаю, что идеи -- это нѣчто вродѣ парламента, внѣ котораго существуетъ народъ, и этотъ народъ работаетъ надъ соціальными переворотами, не зная, что дѣлаетъ парламентъ.
   -- Но если вы считаете распространеніе идей самымъ вѣрнымъ выразителемъ силы,--замѣтилъ Пошъ,-- то почему часто самыя нелѣпыя идеи принимаются быстрѣе разумныхъ?
   -- Онѣ, можетъ быть, дѣйствуютъ, измѣняя направленіе вѣтра -- сказалъ Морабльсъ,-- теперь инструменты стали такъ утонченны, что вскорѣ люди начнутъ опредѣлять распространеніе идей по перемѣнамъ въ атмосферѣ и въ нашихъ нервахъ.
   -- Вы правы -- сказалъ Пошъ съ усмѣшкой;-- вотъ, напримѣръ, идея національности. Она также носится въ воздухѣ. Ослы чувствуютъ ее и, отличаясь большимъ стаднымъ чувствомъ, готовы за ней послѣдовать...
   -- Какъ? Вы не признаете идеи національности?-- спросилъ Деронда, невольно замѣчая странный контрастъ между словами Поша и его типичными чертами, прямо выдававшими его происхожденіе.
   -- Скажите лучше, что онъ не знаетъ этого чувства -- прибавилъ Мардохей, грустно смотря на Поша;-- если національность не есть чувство, то она тѣмъ болѣе не можетъ имѣть силы какъ идея;
   -- Хорошо, Мардохей,-- сказалъ добродушно Пошъ;-- Не чувство національности съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе ослабѣваетъ. Мнѣ эта идея представляется призракомъ смерти, вѣстникомъ кладбища...
   -- Чувство можетъ казаться умирающимъ и все-же воскреснутъ,-- замѣтилъ Деронда;-- націи воскресали, и мы, можетъ быть, еще увидимъ восгановленіе могущества арабовъ, одушевляемыхъ нынѣ новой энергіей, новымъ стремленіемъ къ возрожденію.
   -- Аминь, аминь!-- произнесъ Мардохей, смотря на Деронду сверкающими, радостными глазами, при чемъ его маленькая жалкая фигура на минуту какъ-то выпрямилась и оживилась.
   -- Это, можетъ быть, вѣрно для дикихъ народовъ, возразилъ Пошъ,-- но у насъ, въ Европѣ, чувству національности суждено умереть. Въ странахъ, озаренныхъ великой зарей просвѣщенія, среди народовъ высоко образованныхъ и культурныхъ оно не можетъ имѣть будущности: все теченіе прогресса противорѣчитъ идеѣ національности!
   -- Хорошо,-- крикнулъ вдругъ Буканъ своимъ тоненькимъ, пискливымъ голосомъ -- хорошо, что мы теперь затронули этотъ, именно, вопросъ! уже раньше хотѣлъ кое-что сказать по этому поводу. Вѣдь всѣ почти изслѣдователи въ одинъ голосъ утверждаютъ, что основы человѣческой жизни сильно мѣняются отъ времени. Вотъ я и думаю, что намъ раньше всего слѣдуетъ разобраться въ законахъ этихъ вѣчныхъ измѣненій. Принято думать, что всякій шагъ, который дѣлаетъ человѣчество, есть шагъ впередъ. Но кто можетъ намъ поручиться за то, что шаги, которые мы съ вами дѣлаемъ, предполагая, что подвигаемся впередъ, не заведутъ насъ въ какую-нибудь трясину, изъ которой намъ уже невозможно будетъ выбраться? Три вопроса я хотѣлъ-бы предложить на ваше разрѣшеніе: во первыхъ, дѣйствительно-ли каждый шагъ, который дѣлаетъ человѣкъ, есть шагъ впередъ, а не назадъ? во вторыхъ, можемъ-ли мы опредѣлить по первому нашему шагу, избрали-ли мы направленіе правильное или нѣтъ? и, въ третьихъ, чѣмъ мы можемъ ускорить наши шаги, когда мы видимъ, что они правильны, и наоборотъ, чѣмъ мы въ состояніи ихъ удержать, если мы замѣчаемъ, что они ложны?
   Вопросы Букана остались, однако, неразрѣшенными, потому что Лилли, выслушавъ его, тотчасъ-же заговорилъ:
   -- Всѣ измѣненія, которыя мы замѣчаемъ въ человѣческой жизни и всѣ шаги, которые дѣлаетъ человѣкъ, дѣлаются не по его волѣ, а по законамъ, лежащимъ внѣ его. Они называются: "Законы человѣческаго развитія". Мы видимъ только проявленіе этихъ законовъ и лишь впослѣдствіи въ состояніи судить о томъ, на сколько благотворно ихъ вліяніе на человѣческую жизнь. Если мы ихъ часто не одобряемъ, но это значитъ, что мы ихъ не понимаемъ. Во всякомъ случаѣ, они лежатъ внѣ нашего выбора и всецѣло властвуютъ надъ нами.
   -- Но я не понимаю, чѣмъ вы руководствуетесь, утверждая, что всякія измѣненія, происходящія внутри насъ -- суть только степени нашего развитія и нашего совершенствованія?-- спросилъ Деронда.-- Кто докажетъ намъ, что всѣ люди обладаютъ одинаковой силой духа и что среди людей нѣтъ такихъ, которые располагаютъ большей нравственной или матеріальной силой, и способны подчинить себѣ другихъ? Кто убѣдитъ насъ въ томъ, что все дѣлается по законамъ, лежащимъ внѣ насъ, и что мы сами безсильны направлять нашу жизнь такъ, какъ мы находимъ разумнымъ? Въ такомъ случаѣ, мы должны совершенно опустить руки безъ всякой борьбы съ заблужденіями и тьмой! Если мы будемъ всякое совершаемое нами зло объяснять какими-то лежащими внѣ насъ законами, то не вернемся-ли мы къ первобытному состоянію, отъ котораго давно уже избавились?
   -- Вы правы! Горе тому, кто въ эти печальные дни не видитъ необходимости вь сопротивленіи окружающему злу! произнесъ Мардохей,-- я вѣрю въ ростъ и въ новый расцвѣтъ жизни тамъ, гдѣ сѣмя полнѣе, согласно съ Божественной волей!. Жизнь нашего народа развивается; она связываетъ тысячею нитей чувства, умъ и дѣйствіе всякаго изъ насъ; она претворяетъ въ себѣ мысли другихъ народовъ въ новыя формы и обратно приноситъ ее въ даръ міру -- очищенной; она -- высшая сила и наиболѣе жизненный органъ въ громадномъ тѣлѣ народовъ. Могутъ насильно задержать ея развитіе, воспоминанія могутъ превратиться въ мертвыя реликвіи, душа народа отъ недостатка движенія можетъ покрыться ржавчиной, но -- кто осмѣлится сказать: "Источникъ жизни этого народа изсякъ, онъ никогда болѣе не будетъ націей; такъ повелѣваетъ теченіе событій, и я этому не стану сопротивляться?" -- Эти слова, конечно, не произнесетъ человѣкъ, въ душѣ котораго бьется жизнь его народа, душа котораго есть -- источникъ пламени, которое можетъ, воспламенивъ души всѣхъ сыновъ народа, проложить новый путь для послѣдующаго событія!..
   -- Я не отрицаю патріотизма,-- замѣтилъ Гедеонъ,-- но мы всѣ знаемъ, что, вы, Мардохей, придаете ему особое значеніе. Конечно, вы знаете образъ мыслей Мардохея?-- прибавилъ онъ, обращаясь къ Дерондѣ.-- Я еврей-раціоналистъ и стою за свой народъ по семейнымъ воспоминаніямъ. Я поддерживаю нашу вѣру раціональнымъ образомъ и не оправдываю своихъ соотечественниковъ, перемѣняющихъ религію, такъ-какъ вообще не вѣрю въ обращеніе еврея. Теперь, когда мы достигли политической равноправности, нѣтъ и предлога къ подобному отступничеству. Но я желалъ-бы, чтобъ нашъ народъ отдѣлался отъ всего исключительнаго и суевѣрнаго. Нѣтъ никакого основанія для насъ мало-по-малу не смѣшаться съ той націей, среди которой мы живемъ. Вотъ куда ведетъ насъ прогрессъ. Мнѣ, напримѣръ, все равно, женятся-ли мои сыновья на христіанкахъ или на еврейкахъ. Я стою за старую пословицу: "Отечество человѣка тамъ, гдѣ ему хорошо".
   -- Такую страну не легко найти,-- сказалъ съ улыбкой Пошъ;-- къ тому-же, вы получаете десятью шиллингами въ недѣлю болѣе меня, и у васъ вдвое меньше дѣтей. Если-бъ кто-нибудь открылъ въ Іерусалимѣ хорошую торговлю часами, то я переѣхалъ-бы туда. Что вы на это скажете, Мардохей?
   Деронда слушалъ эти слова -- и только удивлялся, какъ, могъ Мардохей настолько владѣть собой, чтобы не выдать, своего волненія по поводу этого издѣвательства, которому подвергалось, все, что ему было такъ дорого! Вѣдь самое обидное въ такихъ случаяхъ -- это насмѣшка. Какъ-же они, зная его образъ мыслей, не настроили его до сихъ поръ противъ себя?
   Мардохей, между тѣмъ, преспокойно сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, съ улыбкой; глядя на присутствующихъ. Дѣло въ томъ, что онъ обращалъ къ нимъ свои рѣчи не съ тѣмъ, чтобы ихъ убѣдить, а съ тѣмъ, чтобы только высказать то, что переполняло еро душу, что жгло его какимъ-то божественнымъ пламенемъ.
   -- Я скажу,-- отвѣтилъ Мардохей, обращаясь къ Пошу, я скажу на это, что кто отворачивается отъ родного народа и его культуры, предавая ихъ посмѣянію,-- тотъ пусть себѣ идетъ своей дорогой. Это не первый и не послѣдній. Сотни и тысячи изъ нашихъ-же собственныхъ сыновъ, давно уже обратились къ намъ спиною и пошли сливаться съ другими народами, подобно кельтамъ и саксамъ, которыхъ теперь не существуетъ. Туда имъ и дорога! Пусть сливаются, ассимилируются и требуютъ своей доли изъ того наслѣдія, которыми владѣютъ народы, къ которымъ они хотятъ присосаться... Но -- только напрасный трудъ! Богъ Израиля запечатлѣлъ на ихъ лицахъ такой неизгладимый знакъ ихъ семитическаго происхожденія, котораго имъ никогда не удастся стереть,-- и они всегда останутся тѣми, которыми родились. Я знаю: ты также одинъ изъ тѣхъ, которые вѣчно блуждаютъ изъ страны въ страну, отъ одного народа къ другому, и про которыхъ -- увы!-- вездѣ узнаютъ, что это -- дѣти презираемаго племени... Не говорите-ли вы часто сами себѣ: "Зачѣмъ мы родились евреями? Что общаго между нами и домомъ Якова? Какія связи соединяютъ насъ съ той великой и священной работой, которую совершали наши предки въ теченіе тысячелѣтій? Пойдемте лучше къ другимъ, присоединимъ и наши насмѣшки къ тѣмъ, которыя отовсюду сыплются на эту жалкую націю, покажемъ всѣмъ, что и мы не менѣе другихъ умѣемъ смѣяться надъ тѣмъ, что пошло и глупо!"... Да,-- но замѣчаете-ли вы, господа, что вы сами надъ собою смѣетесь, что единственная награда, которую получите отъ тѣхъ, у кого вы заискиваете, будетъ та-же презрительная насмѣшка, только болѣе обидная и болѣе унизительная... Неужели вы думаете, что, сбросивъ съ себя внѣшній обликъ, вы сумѣете вытравить изъ своей души то, что мало-по-малу внѣдрялось въ нее въ теченіе восемнадцати вѣковъ?.. Что за жалкую роль долженъ разыгрывать изъ себя такой человѣкъ, который, подобно вамъ, именуетъ себя "всемірнымъ гражданиномъ". Можетъ-ли быть гражданиномъ человѣкъ, блуждающій среди людей, чуждыхъ ему по духу и потерявшій чувство братства со своими? Это жалкая тварь, которой руководитъ одна только подлая жажда наживы! Онъ всѣмъ чужой; онъ высасываетъ кровь человѣчества, но самъ онъ не человѣкъ! Правду-ли говорю я, Пошъ?
   -- Не совсѣмъ,-- отвѣтилъ тотъ,-- если вы думаете, что я считаю себя хуже потому, что я -- еврей; если я за что-нибудь благодаренъ своимъ предкамъ, такъ это за то, что въ нашей націи меньше дураковъ, чѣмъ во всякой другой, но, по всей вѣроятности, вы правы, полагая, что я не пользуюсь особой благосклонностью христіанъ.
   -- Католики и протестанты ненавидѣли другъ друга не меньше,-- возразилъ Гедеонъ;-- мы должны терпѣливо ждать той поры, когда предразсудки окончательно исчезнутъ. Многіе изъ нашихъ братьевъ пользуются высокимъ положеніемъ, и не мало нашей крови течетъ въ жилахъ высшей христіанской аристократіи. По моему мнѣнію, мы должны все тщательно обдумать и взвѣсить прежде, чѣмъ рѣшить вопросъ о томъ, что ждетъ насъ впереди и на что мы должны и можемъ надѣяться?
   -- И я также,-- крикнулъ вдругъ Мардохей съ особеннымъ жаромъ, наклонивъ впередъ голову и засунувъ свою худую руку за пазуху,-- и я также внутренне горжусь тѣмъ, что я еврей -- и хочу обо всемъ судить раціонально. Но что дастъ намъ этотъ раціонализмъ? Развѣ онъ укажетъ намъ тѣ сокровенныя нити, которыми связано наше настоящее съ нашимъ отдаленнѣйшимъ прошлымъ? Развѣ онъ уяснитъ намъ, чѣмъ поддерживается нашъ національный организмъ, что поддерживаетъ нашу силу, что питаетъ нашъ духъ? Конечно, если считать раціональнымъ то, что человѣкъ отрекается отъ своего отца, отворачивается отъ брата и не хочетъ знать своихъ дѣтей,-- то неменѣе раціональнымъ будетъ, если еврей самовольно рѣшитъ отказаться отъ своего я, затеряться среди окружающихъ народовъ, заставитъ себя забыть пророческое слово и языкъ, на которомъ слово это было возвѣщено, и вытравить изъ себя послѣднія воспоминанія о далекомъ, великомъ прошломъ, которыя превратятся для него въ выцвѣтшія письмена забытой надписи. Но, въ то-же самое время, онъ заставитъ своего сына вытверживать наизусть миѳическія преданія о герояхъ Мараѳона и прочихъ безсмертныхъ эллинахъ, будетъ издѣваться надъ евреями и ихъ ученіемъ, нѣкогда свѣтившимъ всему міру, надъ ихъ пророческими идеалами, надъ святыми мучениками, нѣкогда мужественно ходившими на костеръ для спасенія своей Торы!.. Что значитъ все это для еврея, который умѣетъ пресмыкаться только передъ сильнымъ, хотя-бы это былъ и какой-нибудь язычникъ!..
   Мардохей откинулся на спинку кресла и -- наступило минутное молчаніе. Ни одинъ изъ членовъ клуба не раздѣлялъ его взглядовъ и волненія, но его личность и рѣчи производили на нихъ неотразимое впечатлѣніе кроющимся въ нихъ трагизмомъ, хотя никакихъ практическихъ результатовъ они отъ него не ждали и хотя, обыкновенно, онъ встрѣчалъ съ ихъ стороны одно только противорѣчіе. Деронда думалъ о томъ, сколько пришлось вынести этому человѣку отъ окружающаго его непониманія; онъ смотрѣлъ на Мардохея, какъ на поэта затерявшагося въ чужой странѣ, который не можетъ запечатлѣть свою мысль въ умахъ своихъ слушателей, ибо они не могутъ постигнуть всѣхъ красотъ его языка.
   -- Мы удалились отъ вопроса о соціальныхъ переворотахъ,-- замѣтилъ Буканъ.
   -- Ничего.-- Мы немножко отвлеклись въ сторону, потому что мы хотѣли обратиться на востокъ, къ землѣ "текущей млекомъ и медомъ",-- проговорилъ насмѣшливый Миллеръ, который любилъ казаться вольтерьянцемъ,-- но, если мы уже начали, то пусть сегодня будетъ еврейскій вечеръ. Мы уже давно не обсуждали еврейскаго вопроса. Мы вѣдь всѣ философы, люди безъ предразсудковъ, и не менѣе любимъ нашихъ друзей, Мардохея, Поша и Гедеона оттого, что они -- евреи; наконецъ, мы всѣ братья другъ другу по Адаму. Поэтому, не оскорбляя никого, я считаю себя вправѣ сказать, что въ моихъ глазахъ еврейскій народъ никогда не игралъ особенно важной роли, въ мірѣ. Конечно, въ-старину ихъ безжалостно притѣсняли, и я вовсе не желаю, чтобъ кого-бы то ни было, бѣлаго, чернаго, желтаго или бураго брата моего подвергали тираніи. Мнѣ припоминается одна нѣмецкая книга, которую прочелъ мнѣ пріятель, (самъ я не читаю по нѣмецки), въ которой говорится объ исторіяхъ и предразсудкахъ, направленныхъ противъ евреевъ; и, чтобы вы думали: одна изъ нихъ гласитъ, что евреи наказаны исходящимъ отъ ихъ тѣла сквернымъ запахомъ (книга написана въ 1715 году). "И это вѣрно,-- подтверждаетъ авторъ,-- ибо еще древніе говорили объ этомъ;" но "зато,-- поясняетъ онъ дальше,-- все прочее, какъ напримѣръ, то, что этотъ запахъ испаряется при крещеніи, и что каждое изъ десяти участвовавшихъ въ распятіи колѣнъ израильскихъ, наказано особеннымъ образомъ: у Асира; я помню, правая рука гораздо короче лѣвой, у Нафталія -- уши и запахъ свиньи,-- выдумки." Ну-съ какъ вамъ это понравится? Но я все-же повторяю вмѣстѣ съ философами прошлаго столѣтія, что евреи никогда не играли важной роли, какъ народъ, хотя и говорятъ, что они, со своимъ умомъ, могутъ покорить весь міръ. Отчего-же, спрошу я, они этого не сдѣлали до сихъ поръ?
   -- Отчего?-- переспросилъ Пошъ;-- Да по той-же причинѣ, по которой умнѣйшіе люди въ странѣ не попадаютъ въ парламентъ: оттого, что на свѣтѣ слишкомъ много дураковъ, которые становятся имъ поперекъ дороги.
   -- Можетъ-ли нашъ народъ покорить весь міръ -- вопросъ совершенно пустой,-- сказалъ Мардохей;-- каждая нація дѣлаетъ свою работу, приносящую пользу всѣмъ. Но,-- какъ сказалъ когда-то р. Іегуда-Галеви,-- Израиль -- это сердце человѣчества. Конечно, если подъ этимъ разумѣть любовь, связывающую націю чувствомъ долга, преклоненіе передъ высшими потребностями человѣка, возвысившее запросы нашего животнаго существованія до религіи, и состраданіе къ бѣднымъ, слабымъ и нѣмымъ твореніямъ, гнущимся подъ нашимъ ярмомъ.
   -- По крайней мѣрѣ, евреи не отстали ни отъ какой другой націи въ самохвальствѣ, и, если они погибли, то, во всякомъ случаѣ, не отъ излишней скромности -- замѣтилъ Лилли.
   -- О! хвастаются одинаково всѣ націи,-- сказалъ Миллеръ.
   -- Конечно,-- есть даже такіе самохвалы, вмѣшался Пошъ,-- которые иначе и не изъясняются, какъ только на языкѣ Священнаго. Писанія.
   -- Какъ-бы то ни было,-- прибавилъ Лилли,-- и какую-бы пользу евреи не принесли въ прошломъ -- это народъ отпѣтый. Они представляютъ изъ себя типъ упорной преданности мертвой старинѣ. Они могутъ выказывать хорошія способности, взявшись за проведеніе какихъ-нибудь возвышенныхъ идей, но, какъ нація, они больше развиваться не могутъ.
   -- Это неправда!-- крикнулъ Мардохей съ прежней энергіей;-- покажите мнѣ другой народъ, для котораго религія, законъ и нравственная жизнь составляютъ нѣчто единное, который сохранялъ и развивалъ свое духовное наслѣдіе во время самыхъ жестокихъ преслѣдованій! Разсказываютъ про одного римлянина, что онъ спасъ свою рукопись, держа ее въ зубахъ въ то время, какъ переплывалъ черезъ рѣку. Нашъ народъ совершилъ гораздо большій подвигъ. Онъ геройски защищалъ свое мѣсто среди націй; когда у него отрубили руки, онъ ухватился зубами за свою землю, но, увидѣвъ, что соха прошла тамъ, гдѣ стоялъ его храмъ, онъ сказалъ себѣ: "Духъ мой живъ и я сохраню его!.. Духъ нашъ живъ!.. Сдѣлаемъ-же изъ него долговѣчное убѣжище, долговѣчное потому, что онъ обладаетъ способностью передвиженія и можетъ сохраняться изъ поколѣнія въ поколѣніе; еще не рожденные на свѣтъ Божій, внуки наши будутъ знать наше прошлое и не потеряютъ надежды на будущее, надежды, основанной на незыблемомъ фундаментѣ!" -- Такъ они говорили, такъ они и дѣйствовали; хотя ихъ часто душили безъ воздуха, хотя они часто валялись, тяжело израненные, посреди груды такихъ-же несчастныхъ, какъ и они. Эта разсѣянная по всему свѣту нація была новой Филипіей, разрабатывавшей природныя богатства древней Греціи и дарившей ихъ потомъ всему міру. Нашъ національный духъ стремился къ движенію, а не къ затворничеству,-- и въ то время, когда язычники говорили:-- "все ваше, это наше и больше вамъ не принадлежитъ", въ то время, какъ они безграмотно читали наши письмена или превращали пергаментъ, на которомъ онѣ были начертаны, въ подошвы для своей развращенной, жестокой арміи,-- наши учители трудились надъ ихъ толкованіемъ!.. Но мы, подобно песку, были разсѣяны по земному шару, мы гнулись подъ тяжестью гнета; изгнанниками жили мы между грубыми людьми, среди которыхъ, подъ конецъ, утратили даже сознаніе возвышенной миссіи нашего народа: мы знали о ней столько-же, сколько наши отцы, во времена римскихъ преслѣдованій знали о солнцѣ, когда сидѣли въ темныхъ погребахъ и только потому, что свѣчи горѣли тусклѣе, догадывались о наступленіи дня. Преслѣдуемые, какъ бѣшеныя собаки, евреи возбудили къ себѣ общую зависть своимъ умомъ и богатствомъ; они усвоили себѣ всѣ высшія знанія и распространяли ихъ повсюду!.. Но они были разсѣяны по всѣмъ самымъ дикимъ странамъ и подвергались самымъ ужаснымъ жестокостямъ!..
   Мардохей всталъ со своего стула у камина, и остановился, опираясь спиною на выступавшій карнизъ. Лицо его было блѣдно, глаза горѣли, а голосъ звѣнѣлъ, какъ никогда.
   -- Вы говорите -- началъ онъ далѣе,-- что еврейская толпа невѣжественна, суевѣрна; но въ какомъ-же языческомъ народѣ нѣтъ невѣжественной толпы? Они издѣваются надъ еврейскимъ невѣжественнымъ соблюденіемъ обрядовъ, но не болѣе-ли вредно невѣжество безъ всякихъ обрядовъ, когда оно признаетъ только хитрость и жадность лисицы, для которой законъ -- западня и лай охотничьей собаки? Среди разсѣянной въ трехъ частяхъ свѣта невѣжественной массы, исповѣдующей Божественное единство и исполняющей всѣ наши обряды, душа іудаизма жива. Возстановите органическій центръ еврейскаго народа, дайте внѣшнюю форму тому единству, которое сохранило его религію,-- и нашъ разсѣянный повсюду народъ, имѣя отечество и свою національную политику, возвыситъ свой голосъ наравнѣ со всѣми народами востока и запада. Когда все это исполнится, то пламя жизни снова воскреситъ омертвѣвшіе члены израильскаго организма и суевѣріе исчезнетъ не отъ позорнаго отступничества, а лучезарнаго блескавеликихъ событіи, расширяющихъ человѣческую душу и оживляющихъ человѣческую мысль!
   Голосъ Мардохея дошелъ до полушепота, но при вдохновенномъ блескѣ его глазъ онъ нисколько не утратилъ своей поразительной силы. Его необыкновенное волненіе, очевидно, происходило отъ присутствія Деронды, къ которому, собственно, онъ и обращался со своей пламенной рѣчью, хотя, конечно, его подстрекало и хорошо извѣстное ему равнодушіе другихъ слушателей. Это обращеніе къ Дерондѣ, имѣло для него смыслъ торжественнаго завѣщанія, и это придавало Мардохею особенную необыкновенную силу.
   Онъ не смотрѣлъ на Деронду; онъ никого не видѣлъ и, еслибъ его въ эту минуту ударили, онъ, по всей вѣроятности, не замѣтилъ-бы этого.
   Опять Дерондѣ пришли на умъ слова:-- "вы должны лелѣять мои надежды, видѣть цѣль, которую, я указываю, видѣть славу тамъ, гдѣ я ее вижу",-- и онѣ овладѣли имъвъ ту минуту съ новой силой. Передъ нимъ стоялъ бѣднякъ, котораго никто не зналъ, больной, чувствующій близость своей смерти, но живущій еще жизнью невидимаго прошлаго и туманнаго будущаго, заботящійся о своей личной судьбѣ лишь постольку, поскольку она могла содѣйствовать осуществленію добра, плодами котораго онъ никогда не воспользуется, чье солнце ни разу его не согрѣетъ и которому онъ отдалъ, весь жаръ своего израненнаго сердца!
   Однако, глаза всѣхъ были устремлены на него, и не безъ сочувствія. Впрочемъ, добродушный Гедеонъ, питавшій къ Мардохею наибольшую симпатію, счелъ своимъ долгомъ возразить ему, особенно, въ виду присутствія гостя.
   -- Вы, Мардохей, смотрите на все со своей оообой точки зрѣнія, которая вамъ кажется раціональной. Я знаю, что вы не ожидаете возстановленія Іудеи отъ сверхъестественнаго чуда, но, вѣдь, съ этимъ вопросомъ соединено слишкомъ много нелѣпостей. Что-же касается до неразрывной связи нашей рассы съ Палестиной, то она только породила растлѣвающее суевѣріе. Поддонки нашего народа отправляются туда, чтобы жить на чужой счетъ нищими. Безполезно бороться съ фактами. Мы должны ими руководиться и тогда только наша дѣятельность можетъ быть названа раціональной. Самые ученые и либеральные люди между нами, придерживаясь нашей религіи, стремятся къ тому, чтобъ выбросить изъ нея вѣру въ буквальное исполненіе пророчествъ о возстановленіи еврейскаго царства. Кромѣ того, очистите нашу религію еще отъ нѣкоторыхъ излишнихъ обрядовъ -- и она станетъ простѣйшей изъ всѣхъ религій, связующимъ звеномъ между нами и всѣмъ міромъ.
   -- Вы хотите вырвать дерево съ корнемъ,-- произнесъ съ иронической улыбкой Пошъ,-- оборвать на немъ всѣ сучья съ листьями и очистить кору, чтобъ сдѣлать изъ него трость. Но, по моему лучше ужъ бросить его въ огонь, какъ никуда ненужный хворостъ; я не знаю, почему наша старина должна быть намъ болѣе священна, чѣмъ, напримѣръ, браминская или буддійская?
   -- Вы, Пошъ,-- отвѣтилъ Мардохей,-- потому такъ говорите, что потеряли душу еврея. Я превозношу не суевѣріе, я преклоняюсь передъ живымъ источникомъ всепросвѣтляющей вѣры. Вы начали нашу сегодняшнюю бесѣду съ вопроса о соціальныхъ переворотахъ, и я, переходя отъ общаго къ частному, утверждаю, что жизнь нашего народа, вдохновлявшая весь міръ, не достигнетъ своего высшаго проявленія иначе, какъ только добившись снова національной самостоятельности. Какое мнѣ дѣло до того, что десять колѣнъ Израиля затеряны для насъ безвозвратно, что толпы евреевъ смѣшались съ язычниками: народъ нашъ все-же существуетъ, онъ живъ! Посмотрите на него! Одежды его изорваны, растоптаны въ грязь, но на груди у него сіяетъ драгоцѣнный камень! Пусть финансовые князья, ученые, художники, ораторы, государственные люди, въ жилахъ которыхъ течетъ еврейская кровь, сохранившая энергію и величіе еврейскаго генія,-- пусть они скажутъ: "Мы поднимаемъ наше народное знамя, мы соединяемся для великаго дѣла, достойнаго подвиговъ Моисея и Эзры!" У нихъ достаточно богатства, чтобъ откупить нашу землю у бѣдныхъ, развращенныхъ завоевателей, у нихъ довольно государственной мудрости, чтобы составить планъ дѣйствій, довольно краснорѣчія, чтобъ убѣдить всѣхъ въ своей правотѣ! Развѣ между нами нѣтъ поэта или пророка, который могъ-бы устыдить христіанскую Европу и доказать, что ея взаимной ненавистью и междоусобіями только пользуются турки? У насъ довольно ума и знанія, чтобъ создать новое, великое, и простое, какъ въ старину, государство, обезпечивающее всѣмъ людямъ равенство и свободу. Тогда голосъ презираемаго, унижаемаго еврея будетъ услышанъ въ международномъ судѣ, на совѣтѣ націй, какъ голосъ англичанина, и американца!.. И весь міръ выиграетъ отъ этой побѣды евреевъ! Во главѣ Востока станетъ могучая община, которая понесетъ туда знамя цивилизаціи и будетъ нейтральнымъ убѣжищемъ для востока, какъ Бельгія для запада. Вы мнѣ скажете, что слишкомъ многія преграды помѣшаютъ успѣху этого великаго дѣла. Да, преграды существуютъ, но пусть духъ великихъ подвиговъ вдохновитъ умы высшихъ представителей нашего народа -- и начало будетъ положено!..
   -- Я съ этимъ согласенъ, Мардохей,-- проговорилъ нѣсколько насмѣшливо Пошъ;-- когда князья биржи и мудрые ученые примутъ вашу теорію, то всѣ преграды, дѣйствительно, исчезнутъ но...
   -- Если мы обратимся къ исторіи,-- замѣтилъ Деронда, нѣсколько обиженный насмѣшливымъ тономъ Поша,-- то увидимъ, что многіе великіе перевороты сначала казались смѣшными. Напримѣръ, борьба за единство Италіи была начата Мадзини при самыхъ тяжелыхъ обстоятельствахъ; все было противъ него: соотечественники были невѣжественны или равнодушны, правительства враждебны, Европа не вѣрила въ его успѣхъ. Всѣ издѣвавшіеся надъ нимъ были, повидимому, правы, но, въ-концѣ-концовъ, дѣло объединенія увѣнчалось успѣхомъ. Пока въ народѣ еще хранится искра національнаго сознанія, нельзя отчаяваться, нельзя утверждать, что не наступитъ день его возрожденія.
   -- Аминь!-- произнесъ Мардохей;-- Необходимо одно -- закваска; а мысль о наслѣдіи израиля живетъ въ сердцахъ милліоновъ людей, хотя еще до сихъ поръ, какъ неясный зародытъ. Пусть только зажжется свѣточъ великаго еврейскаго единенія, пусть разумъ израиля выкажетъ себя какимъ-нибудь внѣшнимъ реальнымъ фактомъ, пусть совершится великое переселеніе -- и израиль составитъ націю, сыны которой будутъ по-прежнему встрѣчаться в о всѣхъ странахъ свѣта, такъ-же, какъ англичане и нѣмцы, но у него будетъ національный центръ и національная политика. Кто скажетъ, что это немыслимо? Даже Борухъ Спиноза, не отличавшійся особенной преданностью своему народу, несмотря на то, что на его этикѣ онъ выросъ и изъ его сокровищницъ черпалъ свои знанія, сказалъ, что онъ не видитъ причинъ, почему израилю не сдѣлаться снова націей и не вернуться снова на свою старую, историческую родину. Кто можетъ утверждать, что исторія и литература нашей рассы -- это мертвая буква? Нѣтъ онѣ такъ-же вѣчны, какъ исторія и литература Греціи и Рима, которыя произвели революцію въ Европѣ, двинули впередъ современную мысль и заставили содрогнуться могущество нечестивыхъ. Но наслѣдіе Греціи и Рима извлечено было изъ могилъ, а наше наслѣдіе никогда не переставало одушевлять милліоны человѣческихъ существъ!..
   Мардохей простеръ къ небу свои длинныя, сухія руки и умолкъ. Слова его, очевидно, тронули Гедеона, потому что, возражая, онъ говорилъ уже гораздо мягче прежняго.
   -- Отстаивая великое наслѣдіе нашихъ отцовъ, вы, Мардохей, забываете, однако, что въ немъ есть и значительная доля ненависти. Вы забываете, что нашъ народъ -- этотъ вѣчный, бездомный скиталецъ, успѣлъ захватить въ свою дорожную сумку и тѣ проклятія, которыми его преслѣдовали его гонители... Что этотъ глубоко проникшій въ его душу осадокъ злобы и ненависти переходитъ по наслѣдству отъ одного поколѣнія къ другому. Почему-же вы говорите только о хорошемъ, забывая все дурное? Вѣдь Божіе слово начертано было на двухъ скрижаляхъ: какъ-же мы можемъ прочесть то, что написано на одной сторонѣ, совершенно опуская другую?
   -- Я беру только хорошее и отвергаю все дурное!-- отвѣтилъ Мардохей.-- Я желаю для еврейской націи лишь добра, которіое принесетъ пользу не только ей, но и всѣмъ другимъ народамъ земли. Сущность еврейскаго закона, его духъ и содержаніе -- это есть любовь, а не ненависть, абсолютная любовь къ ближнему. Еще наши законодатели-талмудисты учили: "преступленіе по отношенію къ ближнему наказуется строже, чѣмъ преступленіе по отношенію къ Богу".. Какъ не быть ненависти въ сердцахъ евреевъ, когда они невѣжественны и всѣми гонимы? Но пусть они только сдѣлаются гражданами своего національнаго государства -- и душа израиля выкажетъ все свое величіе, основавъ новое государство на старыхъ, очищенныхъ принципахъ, доведенныхъ до высшаго ихъ состоянія, согласно современному прогрессу. Два вѣка тому назадъ одинъ корабль перенесъ черезъ Атлантическій океанъ ядро великой сѣверо-американской націи. Новый народъ, состоявшій изъ различныхъ племенъ и сектъ, быстро развился, и, наконецъ, сто лѣтъ тому назадъ, его геройскіе граждане основали великую націю, положивъ въ основаніе ея европейскіе принципы, развитые и усовершенствованные. Пусть-же и наши мудрецы и богачи выкажутъ себя героями! Они знаютъ все прошлое запада и востока, они могутъ усвоить себѣ все, что до сихъ поръ было хорошаго, и еще увеличить, расширить это добро. Новая Персія, со своей очищенной религіей, прославила себя въ искусствѣ и философіи. Такова будетъ судьба и новой Іудеи, которая, находясь между востокомъ и западомъ, представитъ изъ себя поприще для ихъ взаимнаго примиренія. Кто скажетъ мнѣ:-- "пророческія видѣнія вашего народа -- одна глупость и ханжество: ангелъ прогресса не имѣетъ ничего общаго съ іудаизмомъ; послѣдній -- это только полуразрушенный городъ, въ которомъ остановившіяся воды мутны и грязны?" -- Я говорю, что первое условіе возрожденія народа это -- желаніе его воскреснуть; сыны израиля должны желать, чтобъ Господь вновь избралъ ихъ. Древніе египтяне развѣ не покорили себѣ самого Нила, и изъ оружія Божьяго гнѣва они его развѣ не сдѣлали своимъ слугою, орошавшимъ ихъ поля, и поддерживавшимъ ихъ благополучіе? Развѣ человѣкъ -- этотъ царь природы, станетъ отрицать свой рангъ, говоря:-- "я только зритель на жизненной аренѣ, не требуйте отъ меня ничего?" Постараемся-же достигнуть лучшаго будущаго для нашего народа и всего міра; не откажемся отъ высокаго дара и не будемъ больше говорить;-- "пусть незамѣтно будетъ наше существованіе среди другихъ народовъ" -- но бодро и смѣло разберемся въ нашемъ наслѣдствѣ и приступимъ къ осуществленію братства въ нашемъ народѣ, а затѣмъ,-- и всего міра. Время это близко! Пора снять тяготѣющее на нашемъ народѣ проклятіе и уготовить какъ ему, такъ и всему міру болѣе свѣтлую будущность? Вотъ цѣль всѣхъ нашихъ усилій -- и эта цѣль будетъ достигнута!..
   Произнеся шопотомъ послѣднія слова, Мардохей поникъ головой и закрылъ глаза. Всѣ молчали. Эти мысли, собственно, не были для нихъ новы, но никогда еще Мардохей не излагалъ ихъ съ такимъ пламеннымъ одушевленіемъ, какъ въ этотъ вечеръ. До сихъ поръ онъ, говоря объ этомъ предметѣ, призывалъ всегда на борьбу другйхъ, самъ оставаясь безучастно. Тутъ-же, благодаря присутствію Деронды, онъ впервые заговорилъ такъ, какъ будто онъ и самъ готовъ ринуться въ бой, отъ котораго зависѣла судьба всего его народа.
   Онъ замолчалъ и въ изнеможеніи опустился на стулъ, устремивъ свой вдохновенный, лучистый взоръ куда-то вдаль, очевидно, вслѣдъ за своими воспоминаніями. Поставить новую тему для обсужденія никому не хотѣлось, и члены маленькаго клуба быстро разоишись одинъ за другимъ, попрощавшись съ Мардохеемъ, который, повидимому, ничего не замѣчалъ, по прежнему оставаясь въ какомъ-то забытьѣ
  

ГЛАВА XLIII.

   Оставшись вдвоемъ съ Мардохеемъ, Деронда не хотѣлъ нарушить его спокойствія, пока онъ самъ не очнется. Когда-же онъ открылъ глаза, то взглянулъ на молодого человѣка не съ удивленіемъ, а со спокойной радостью. Деронда молча пододвинулъ къ нему свой стулъ.
   -- По теоріи каббалы -- началъ Мардохей слабымъ голосомъ,-- души умершихъ воплощаются въ новыя тѣла для большаго ихъ усовершенствованія; освободившись отъ пришедшаго въ ветхость тѣла, душа можетъ присоединиться къ другой, сродственной, нуждающейся въ ней, душѣ для общаго совершенствованія и совмѣстнаго исполненія своей земной задачи. Когда моя душа освободится отъ этого изнуреннаго тѣла, то она присоединится къ вашей и совершитъ предназначенное ей дѣло.
   Мардохей умолкъ, и Деронда, чувствуя, что онъ ждетъ сочувственнаго отвѣта, произнесъ:
   -- Все, что я могу по совѣсти сдѣлать для васъ, я сдѣлаю.
   -- Знаю,-- отвѣтилъ Мардохей со спокойной увѣренностью,-- вы вполнѣ раздѣляете мои идеи и вѣрите въ ихъ исполненіе, тогда какъ другіе только насмѣхаются. Вы будете продолжать мою жизнь съ той минуты, когда она внезапно прервется -- продолжалъ онъ послѣ минутнаго молчанія.-- Я припоминаю себя въ одинъ памятный день моей жизни. Утреннее солнце заливало лучезарнымъ свѣтомъ набережную Тріеста. Греческій корабль, на которомъ я отправлялся въ Бейрутъ, въ качествѣ приказчика у одного купца, долженъ былъ выйти въ море черезъ часъ. Я былъ тогда молодъ, здоровъ, дышалъ легко. У меня была легкая, юношеская походка, я могъ переносить всякія лишенія, по цѣлымъ днямъ ничего не ѣсть и спать на голой землѣ; я обвѣнчался съ бѣдностью и любилъ ее, ибо она давала мнѣ свободу. Въ первый разъ тогда я увидѣлъ востокъ; душа моя расцвѣла и, стоя на набережной, тамъ, гдѣ земля, казалось, испускала свѣтъ, я почувствовалъ, какъ меня подхватили мягкія волны новой, прекрасной жизни, и мое короткое существованіе, въ виду окружавшей меня безконечности, показалось мнѣ такимъ блѣднымъ, незамѣтнымъ, что я какъ-бы пересталъ его ощущать. Я говорилъ себѣ: "пойду на востокъ, увижу тамъ землю и людей, чтобъ потомъ проводить свои идеи сознательнѣе, пламеннѣе". Я находился въ какомъ-то восторженномъ состояніи, и сердце мое ликовало. Стоя на берегу, я поджидалъ своего товарища, какъ вдругъ онъ, подошелъ ко мнѣ и сказалъ: "Эзра, я былъ на почтѣ, и вотъ тебѣ письмо".
   -- Эзра!-- воскликнулъ Деронда внѣ себя отъ изумленія.
   -- Да,-- Эзра,-- отвѣтилъ Мардохей, совершенно углубившись въ свои воспоминанія;-- я ожидалъ письма отъ матери, съ которой былъ постоянно въ перепискѣ. Я распечаталъ конвертъ, и первыя слова, жгучій вопль о помощи, возвратили меня съ небесъ на землю... "Эзра, сынъ мой!.."
   Мардохей остановился, и Деронда, затаивъ дыханіе, ожидалъ продолженія его разсказа. Странная, невѣроятная мысль блеснула у него въ головѣ.
   -- О моей матери,-- продолжалъ Мардохей -- можно было сказать; "И дѣти ея вѣчно ее благословляли". Къ ней могли относиться слова нашего великаго учителя, который при шумѣ шаговъ своей матери вставалъ и говорилъ:-- "Величіе Предвѣчнаго приближается къ намъ"!-- И это письмо было крикомъ ея наболѣвшаго сердца, сердца матери, у которой похитили ея малютку.-- У нея было много дѣтей, но всѣ перемерли, кромѣ меня, старшаго, и младшей дочери, составлявшей всю ея надежду. "Эзра, сынъ мой,-- писала она,-- отецъ укралъ ее и увезъ; они никогда не возвратятся"!.. Моя судьба -- была судьба всего израиля. За грѣхъ отца, душа моя подвергалась неволѣ, и я долженъ былъ отказаться отъ своего святого дѣла. Существо, давшее мнѣ жизнь, находилось въ одиночествѣ, въ нищетѣ, въ несчастьи. Я отвернулся отъ свѣтлаго, теплаго юга и снова отправился на мрачный сѣверъ. Время было холодное; въ дорогѣ я переносилъ всевозможныя лишенія, чтобъ сохранить для матери послѣднія свои деньги. Подъ конецъ путешествія, я провелъ одну ночь подъ открытымъ небомъ, на снѣгу, и съ тога времени началась моя медленная смерть. Но, поселившись съ матерью, я долженъ былъ работать. Кредиторы отца все у нея отобрали, и здоровье ея было совершенно разстроенно горемъ о своемъ пропавшемъ ребенкѣ. Часто по ночамъ я слыхалъ, какъ она плакала, и я, вставая, молился съ нею вмѣстѣ, чтобъ милосердное небо спасло Миру отъ несчастія.
   -- Миру!-- переспросилъ Деронда, желая убѣдиться, не обмаяывалъ-ли его слухъ;-- вы сказали: Миру?
   -- Да, такъ звали мою маленькую сестру.
   -- Вы никогда не имѣли о ней извѣстій? -- спросилъ Деронда какъ можно спокойнѣе.
   -- Никогда! Я до сихъ поръ не знаю, услышана-ли наша молитва и спасена-ли Мира отъ несчастія, или нѣтъ? Сила нечестивыхъ велика; она отравила мою жизнь и довела до могилы мать. Послѣ четырехлѣтнихъ страданій, она умерла, и я остался одинъ среди нищеты и болѣзни. Впрочемъ, что объ этомъ говорить? Теперь все прошло,-- прибавилъ Мардохей, смотря на Деронду съ радостной надеждой чахоточнаго больного.-- Мое дѣло будетъ окончено другимъ,-- и тѣмъ лучше. Я буду жить въ васъ.
   Съ этими словами онъ судорожно сжалъ руку Деронды, сердце котораго сильно забилось. Неожиданное открытіе, что Мардохей -- братъ Миры, придало его страннымъ отношеніямъ къ чахоточному еврею особенную нѣжность. Но онъ молчалъ, боясь открыть Мардохею, въ его возбужденномъ состояніи, что его сестра жива и, по своей чистотѣ вполнѣ достойна его.
   -- Пойдемте отсюда, я не могу болѣе говорить,-- проговорилъ послѣ продолжительнаго молчанія Мардохей, и Деронда проводилъ его до лавки Когана, гдѣ они молча разстались, еще разъ пожавъ другъ другу руки.
   Деронда теперь чувствовалъ въ одно и то-же время, и радость, и безпокойство: онъ радовался, что отысканъ братъ Миры, вполнѣ достойный ея, и безпокоился о томъ, какъ открыть тайну обоимъ и какія принять предварительныя мѣры? Наконецъ, онъ чувствовалъ, что встрѣча Миры съ братомъ было-бы для него началомъ вѣчной разлуки съ нею. Относительно чувствъ Миры къ брату, онъ ни мало не сомнѣвался и былъ увѣренъ, что она вполнѣ пойметъ величіе Мардохея. Да, величіе: этимъ, именно, словомъ Деронда опредѣлялъ впечатлѣніе, произведенное на него Мардохеемъ.
   Онъ думалъ о томъ, что этотъ чахоточный, еврейскій рабочій въ изношенной одеждѣ, изъ милости, живущій въ домѣ торгаша высказывающій свои завѣтныя мысли передъ людьми, непридающими имъ никакого значенія, какъ бы ни правильны были по временамъ его сужденія, содержитъ въ себѣ всѣ элементы величія: умъ, сознательно, широко обобщающій судьбы человѣчества, чуткую совѣсть и любящее, отзывчивое сердце; способность, не оглядываясь, твердо идти къ намѣченной цѣли, цѣли всѣхъ своихъ стремленій, результаты которыхъ скажутся только въ отдаленномъ будущемъ, и, наконецъ, незамѣтный для другихъ героизмъ, заставившій его, по одному зову сыновняго долга, бросить любимое дѣло и окунуться въ житейскія дрязги нищеты и лишеній.
   Въ ту ночь Деронда особенно почувствовалъ, что на немъ лежитъ обязанность позаботиться объ этой быстро догорающей жизни. Онъ былъ еще подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ дружескаго равнодушія, съ которымъ относились члены клуба къ словамъ Мардохея. Передъ нимъ носился еще этотъ образъ одного изъ мучениковъ, сгоравшихъ въ огнѣ одинокого энтузіазма, стоявшихъ, въ силу своего исключительнаго ума, въ сторонѣ отъ людей, чья рѣчь, за непониманіемъ окружающихъ, превращалась въ бесѣду съ самимъ собой. Иногда, уже на порогѣ гроба, лучъ сознанія принесенной людямъ пользы освѣщаетъ ихъ грустное одиночество, но чаще всего они кончаютъ, подобно Копернику, которому передъ смертью, когда его угасающія взоры не различали уже предметовъ, показали первый печатный экземпляръ его сочиненія...
   Деронда случайно столкнулся съ такимъ духовнымъ изгнаникомъ и живо почувствовалъ тѣ обязанности, которыя на него налагала эта встрѣча; болѣе того, онъ былъ готовъ прямо идти по указанному Мардохеемъ пути.
   Мира, конечно, захочетъ жить вмѣстѣ съ братомъ, и потому надо было еще болѣе позаботиться о доставленіи ему всѣхъ удобствъ въ жизни, особенно необходимыхъ въ его болѣзненномъ состояніи. Эти заботы онъ рѣшился снова раздѣлить съ м-съ Мейрикъ; но счастью, лучшій кварталъ Лондона для чахоточныхъ находится близъ маленькаго домика въ Чельси, и Деронда сталъ тщательно обдумывать, какъ омеблировать маленькую квартиру, украсивъ ее своими старыми книгами въ пергаментныхъ переплетахъ, покойными креслами и имѣвшимися у него изображеніями Мильтона и Данта. Впрочемъ, главнымъ украшеніемъ скромной квартиры, по мнѣнію Деронды, должна была служить сама Мира.
   "По крайней мѣрѣ,-- думалъ онъ,-- сосредоточеніе всѣхъ надеждъ Мардохея на мнѣ привело къ тому, что онъ нашелъ, себѣ прекрасную, любящую сестру".
  

ГЛАВА XLIV.

   А Гвендолина? Она думала о Дерондѣ гораздо больше, чѣмъ онъ о ней. Она часто спрашивала себя, какъ онъ смотритъ на тотъ или другой предметъ и какъ вообще проводитъ свое время? Несмотря на сознаніе его превосходства, она воображала, что занимаетъ въ его мысляхъ гораздо большее мѣсто, чѣмъ было въ дѣйствительности. Только очень разумные люди, со значительной жизненной опытностью, не думаютъ, что ихъ безпокойство или радость непремѣнно отражаются на другихъ; а потому Гвендолинѣ, при ея молодости и нравственномъ одиночествѣ, было извинительно придавать излишнюю важность тѣмъ признакамъ сочувствія, которые выказывалъ ей единственный человѣкъ, подчинившій ее своему вліянію.
   Между тѣмъ, она старалась слѣдовать его совѣту. "Онъ сказалъ,-- говорила она себѣ,-- что я должна интересоваться ближними и расширять свои познанія; но какъ приняться за такое дѣло?" Она не знала, какія, именно, книги посовѣтовалъ-бы онъ ей читать; съ полуиронической улыбкой вспоминая самыхъ скучныхъ авторовъ, она собиралась спросить Деронду, не они-ли составляютъ лучшее лекарство для ума? Но вскорѣ она раскаялась въ этой легкомысленности и, незамѣтно для всѣхъ, перенесла изъ библіотеки въ свою комнату сочиненія Декарта, Бэкона, Локка, Бутлера и Борка. Какъ всякая умная и образованная женщина, она знала, что эти авторы были украшеніемъ человѣчества, была убѣждена, что Деронда ихъ читалъ, и надѣялась, что, обогатившись ихъ мыслями, она станетъ смотрѣть на вещи болѣе основательно,-- и тогда ея взгляды будутъ сходиться съ его взглядами больше, чѣмъ теперь.
   Но удивительно, какъ мало времени у нея оставалось для подобной умственной работы! Она постоянно должна была разыгрывать роль м-съ Грандкортъ, чувствуя, что за нею всегда слѣдитъ требовательное око ея мужа, который нашелъ достойную цѣль для.своей стойкой, упорной натуры:-- сломить ея сопротивленіе. Хотя она внутренне возставала противъ своего невыносимаго положенія, но ни за что не примирилась-бы съ мыслью, что откажется успѣшно разыгрывать взятую на себя роль. Она не могла рѣшиться дѣйствіемъ или словомъ обнаружить передъ всѣмъ міромъ свою тайну и болѣе всего боялась, чтобы какое-нибудь внутреннее чувство невольно не побудило ее къ откровенной исповѣди. Но рѣшимость молчать передъ всѣми придавала особенно страстный характеръ ея откровенности съ Дерондой, о которомъ она постоянно думала, какъ объ орудіи противъ себя самой. Въ прогулкахъ верхомъ, на охотѣ, въ обществѣ она замѣняла искреннюю веселость искусной пародіей на веселіе, и всѣ сосѣди единогласно признавали, что м-съ Грандкортъ съ необыкновеннымъ достоинствомъ держитъ себя среди неожиданныхъ для нея почестей и блеска.
   -- Она смотритъ на окружающее ее великолѣпіе, какъ на самую обыденную обстановку,-- говориліа о ней м-съ Аропоинтъ,-- Съ перваго взгляда кажется, какъ будто она не возвысилась, благодаря своему браку, а наоборотъ, удостоила Грандкорта чести снизойти до него.
   Особенно старалась Гвендолина казаться вполнѣ счастливой при матери, и бѣдная м-съ Давило была до того обманута, что объясняла себѣ нѣкоторое отчужденіе отъ нея молодой четы исключительно охлажденіемъ дочери, для которой бракъ создалъ новые интересы. Всѣ сношенія матери съ дочерью, ограничивались присылкой изрѣдка экипажа за м-съ Давило и Гаскойнами, съ приглашеніемъ на обѣдъ, послѣ котораго они ночевали въ Дипло и возвращались домой на другое утро; кромѣ того, Гвендолина иногда заѣзжала къ матери на нѣсколько минутъ, причемъ Грандкортъ ожидалъ ее у воротъ на лошади или въ экипажѣ. Вотъ и все.
   Дѣло въ томъ, что, когда Гвендолина однажды сказала мужу, что она во второй разъ пригласитъ къ себѣ м-съ Давило и Гаскойновъ, то Грандкортъ, послѣ минутнаго молчанія холодно произнесъ:
   -- Мы не можемъ вѣчно принимать у себя этихъ людей. Гаскойнъ слишкомъ многорѣчивъ. Сельскіе пасторы всегда навѣваютъ на слушателей скуку.
   Эти слова были грознымъ предзнаменованіемъ для Гвендолины. Прежнее желаніе не допускать мать до слишкомъ близкаго ознакомленія съ ея новой жизнью только усилилось при мысли, что о ней такъ презрительно выражался Грандкортъ. Но, конечно, она не могла объяснить ей истинной причины своего кажущагося отчужденія, не могла сказать матери: "м-ръ Грандкортъ не желаетъ васъ часто видѣть; вообще намъ лучше порѣже встрѣчаться, а то вы скоро догадаетесь, что я несчастна". Поэтому она ловко избѣгала прямого отвѣта на намеки матери, и, когда послѣдняя начала очень настаивать на переѣздѣ куда-нибудь поближе къ Райландсу, Гвендолина поспѣшно проговорила:
   -- Тамъ, мама, вамъ не будетъ такъ хорошо, какъ здѣсь. Вы имѣете въ Офендинѣ подъ рукою дядю и тетю Гаскойновъ, безъ которыхъ вамъ будетъ скучно. Что-же касается до насъ, то мы, можемъ быть, не будемъ долго оставаться въ Райландсѣ.
   Между тѣмъ, презрительное vetto, наложенное мужемъ на ея родственниковъ, возбуждало въ ней все большую и большую привязанность къ нимъ. Она прежде никогда не питала такого нѣжнаго чувства къ дядѣ Гаскойну и не отдавала такого предпочтенія его веселому, дѣятельному и добродушному характеру передъ холодной напыщенностью Грандкорта, ежедневно леденившей ее. Въ этомъ отношеніи она, быть можетъ, безсознательно расширяла свой умственный горизонтъ, чего не могла-бы достигнуть чтеніемъ глубокомысленныхъ авторовъ, которые требовали полнаго отреченія отъ окружавшихъ ее мелочей повседневной жизни.
   При подобномъ положеніи дѣлъ, неожиданное появленіе въ одно прекрасное утро Гвендолины въ Офендинѣ, безъ мужа, привело въ восторгъ всѣхъ обитателей скромнаго домика и случайно зашедшихъ туда м-ра и м-съ Гаскойнъ. Пасторъ вышелъ на встрѣчу племянницѣ и протянулъ руку, чтобъ помочь ей сойти съ лошади; Гвендолина такъ быстро и весело соскочила и вбѣжала въ комнату, что невольно подтвердила у всѣхъ мысль объ ея безпредѣльномъ счастьѣ....
   -- М-ръ Грандкортъ уѣхалъ по дѣлу, и я воспользовалась этимъ случаемъ, чтобъ пріѣхать къ вамъ, мама -- сказала юна, снимая шляпу и садясь рядомъ съ м-съ Давило за столъ, накрытый къ завтраку;-- я нарочно явилась нечаянно, чтобъ застать васъ врасплохъ. Какой на васъ противный чепчикъ, мама! Но вы, конечно, не ожидали моего визита, нехорошая, никогда недумающая о себѣ, мама.
   -- Брани меня, голубушка, сколько хочешь,-- отвѣтила м-съ Давило, сіяя отъ радости,-- но мнѣ очень жаль, что мнѣ нечѣмъ тебя угостить. Джокоза, сварите ей шоколаду! Она когда-то его очень любила.
   Миссъ Мерри встала и вышла изъ комнаты, хотя Гвендолина поспѣшно сказала:
   -- Нѣтъ, дайте мнѣ просто кусокъ хлѣба или сухарь. Я не могу ѣсть. Я пріѣхала съ вами проститься.
   -- Какъ! Вы уже ѣдете въ Райлаидсъ?-- спросилъ Гаскойнъ.
   -- Нѣтъ, мы переѣзжаемъ въ Лондонъ,-- отвѣтила Гвендолина, переламывая кусокъ хлѣба, но не кладя его въ ротъ.
   -- Немного рано,-- замѣтила м-съ Гаскойнъ; вѣдь, Грандкортъ не членъ парламента?
   -- У Генлея какія-то дѣла въ городѣ,-- произнесла Гвендолина;-- а я, кстати, очень, рада переѣхать въ Лондонъ.
   -- Ты увидишь тамъ свой домъ въ Гросвенорскомъ скверѣ,-- сказала м-съ Давило, пожирая глазами свою любимицу.
   -- Да, въ Лондонѣ найдется многое, что повидать и сдѣлать.
   -- Я желалъ-бы, милая Гвендолина,-- промолвилъ м-ръ Гаскойнъ добродушно,-- чтобы ты употребила все свое вліяніе на м-ра Грандкорта и уговорила его поступить въ парламентъ. Человѣкъ въ его положеніи долженъ имѣть голосъ въ политикѣ. Я не знаю, каковы именно его политическіе взгляды,-- онъ при мнѣ никогда прямо не высказывался,-- но это все равно. Я думаю не о томъ, сходимся-ли мы съ нимъ въ политическігхъ убѣжденіяхъ, а забочусь о пользѣ страны. Жена всегда имѣетъ большое вліяніе на мужа. Подѣйствуй на него, голубушка.
   Пасторъ чувствовалъ, что онъ исполнялъ свою обязанностъ, придавая, такимъ образомъ, браку племяницы значеніе общественнаго благодѣянія; но Гвендолинѣ его слова показались горькой насмѣшкой. Если-бъ она была въ веселомъ настроеніи духа, то, конечно, разсмѣялась-бы надъ замѣчаніемъ Гаскойна о томъ, что онъ не слыхалъ отъ Грандкорта прямого объясненія его политическихъ убѣжденій. А вліяніе жены! Нѣкогда сама Гвендолина вѣрила въ безпредѣльную силу этого вліянія, а теперь?.. Теперь она думала только о томъ, какъ-бы поприличнѣе отвѣтить дядѣ.
   -- Я съ удовольствіемъ исполнила-бы вашъ совѣтъ,-- произнесла она;-- но, полагаю, что м-ру Грандкорту противны всѣ заботы и безпокойства, предшествующія выборамъ. А главное -- онъ не любитъ рѣчей; для кандидатовъ-же это необходимо.
   -- Не всегда,-- отвѣтилъ Гаскойнъ; -- человѣкъ съ извѣстнымъ положеніемъ и вѣсомъ можетъ обойтись и безъ длинныхъ рѣчей. Провинціальный депутатъ, въ палатѣ и внѣ ея, чѣмъ меньше говоритъ, тѣмъ лучше. Скажи м-ру Грандкорту, что таково мое мнѣніе.
   -- А вотъ и Джокоза съ моимъ шеколадомъ!-- воскликнула Гвендолина, обрадовавшись случаю избѣгнуть обѣщанія передать слова дяди Грандкорту, который, конечно, принялъбы ихъ такъ, какъ не ожидалъ почтенный пасторъ...
   Вообще Гаскойнъ пришелъ къ тому убѣжденію, что Грандкортъ былъ очень гордъ, но, сознавая вполнѣ свое значеніе и преимущество передъ нимъ во многихъ отношеніяхъ, онъ не оскорблялся холодностью къ нему Грандкорта и нисколько не думалъ о немъ хуже, чѣмъ, если-бъ видѣлъ съ его стороны самую любезную предупредительность. Добродушный пасторъ утѣшалъ себя тѣмъ, что представитель стариннаго, знатнаго рода не можетъ быть близокъ со всѣми; но м-съ Гаскойнъ обижалась за мужа и винила Гвендолину въ надменномъ обращеніи ея мужа.
   -- Твой дядя и Анна, вѣроятно, поѣдутъ въ Лондонъ на Святой,-- сказала она недовольнымъ тономъ; -- Рексъ получаетъ ученую степень и зоветъ отца съ Анной, чтобъ вмѣстѣ отпраздновать свой выходъ изъ университета. Я нисколько не удивлюсь, если лордъ Бракеншо пригласитъ ихъ къ себѣ; со времени его возвращенія въ замокъ, онъ очень любезенъ съ нами.
   -- Я надѣюсь, что дядя привезетъ Анну погостить къ намъ,-- сказала Гвендолина, рискнувъ на подобное приглашеніе въ данную минуту ради приличія, но внутренне надѣясь, что ей никогда не представится необходимости принимать въ домѣ Грандкорта кого-нибудь изъ своихъ родственниковъ.-- Я очень рада за Рекса.
   -- Не надо радоваться заранѣе,-- произнесъ Гаскойнъ,-- хотя самые безпристрастные люди говорили мнѣ, что онъ подаетъ блестящія надежды своими необыкновенными способностями и твердой нравственной выдержкой.
   -- Онъ будетъ великимъ юристомъ,-- прибавила м-съ Гаскойнъ.
   -- Какъ я рада!-- снова произнесла Гвендолина, противорѣча своему внутреннему убѣжденію, что въ жизни нѣтъ и не можетъ быть никакой радости.
   -- Ты еще не знаешь, Гвендолина, какъ любезенъ и добръ былъ къ намъ лордъ Бракеншо -- сказала м-съ Давило:-- онъ просилъ меня быть его гостьей въ этомъ домѣ, пока я не найду подходящей квартиры. Теперь такая квартира представилась: старикъ Джонсонъ умеръ, и я нанимаю ее домикъ. Онъ только въ одной милѣ отъ Гаскойновъ и, хотя онъ очень маленькій, но тебѣ не будетъ стыдно за меня. Помнишь, бѣлый, низенькій домъ въ аллеѣ, ведущей къ церкви?
   -- Да; но у васъ нѣтъ мебели, бѣдная мама,-- промолвила она грустно.
   -- О, я на это откладываю деньги,-- сказала м-съ Давило, кладя руку на плечо Гвендолины; ты знаешь, кто меня сдѣлалъ богатой... Къ тому-же Джокоза, ведетъ хозяйство просто даромъ. Она дѣлаетъ чудеса!
   -- Пойдемте, мама, на верхъ, мнѣ надо поправить шляпку -- сказала Гвендолина, неожиданно поднося руку къ волосамъ и, незамѣтно приводя ихъ въ безпорядокъ.
   Ея сердце было такъ переполнено скорбью, что она готова была заплакать, хотя ясно сознавала, что положеніе матери было-бы еще хуже, если-бъ она, Гвендолина, не вышла замужъ за Грандкорта.
   -- Вѣроятно, я никогда болѣе не увижу всего этого,-- сказала Гвендолина, входя въ знакомую спальню и бросаясь въ кресло передъ зеркаломъ.
   Она сильно поблѣднѣла отъ усилія удержать свои слезы и тяжело переводила духъ,
   -- Ты нездорова, голубушка?-- спросила м-съ Давило съ испугомъ.
   -- Нѣтъ, мнѣ немного тошнитъ отъ шоколада,-- отвѣтила Гвендолина, протягивая руку.
   -- Мнѣ позволятъ ухаживать за тобою, если ты будешь больна?-- спросила м-съ Давило нерѣшительно и при этомъ крѣпко сжала руку дочери.
   Какой-то внутренній голосъ говорилъ ей, что ея драгоцѣнное дѣтище никогда ее такъ не любило и такъ не нуждалось въ ней, какъ въ эту минуту.
   -- Конечно,-- отвѣтила Гвендолина, прижимаясь къ матери;-- но, вѣдь вы знаете, что я никогда не бываю больна. Вамъ нечего безпокоиться обо мнѣ: будьте счастливы, насколько это возможно, съ дѣвочками. Онѣ всегда были лучшими дочерьми, чѣмъ я,-- прибавила она съ улыбкою.
   -- Наоборотъ: ты всегда была доброй, дитя мое.
   -- Но я никогда для васъ ничего не сдѣлала, кромѣ того, что вышла замужъ за м-ра Грандкорта,-- произнесла Гвендолина, желая шуткой скрыть свое смущеніе,-- но и это я сдѣлала потому, что находила это и для себя удобнымъ.
   -- Боже избави, чтобы выходило, что ты вышла замужъ только ради меня! Твое счастье -- половина моего благополучія!
   -- Такъ будьте хоть на половину счастливѣй: это для васъ такая рѣдкость -- сказала Гвендолина, поправляя шляпку, и прибавила со своей старинной, веселой улыбкой:-- м-ръ Грандкортъ даетъ мнѣ ужасно много денегъ и требуетъ, чтобъ я ихъ непремѣнно израсходовала, а я не умѣю. Вы знаете, что я терпѣть не могу добродѣтельствовать, и вотъ у меня осталось на рукахъ свободными тридцать фунтовъ. Вотъ они. Я желала-бы, чтобъ дѣвочки употребили ихъ на свои нужды при переѣздѣ въ новый домъ. Скажите имъ, что это отъ меня.
   Гвендолина сунула деньги матери въ руку и поспѣшно направилась къ дверямъ.
   -- Да благословитъ тебя Господь,-- проговорила м-съ Давило;-- онѣ будутъ чрезвычайно счастливы, что ты вспомнила о нихъ.
   -- Онѣ, положимъ, достаточно противны, но вѣдь теперь онѣ мнѣ не надоѣдаютъ,-- сказала Гвендолина, весело улыбаясь.
   Она сама не понимала, что чувствовала въ эту минуту къ своимъ сестрамъ, но, во всякомъ случаѣ, не хотѣла, чтобъ этому чувству придавали серьезное значеніе. Она была рада, что вышла изъ спальни, не обнаруживъ своего смущенія, и очень прилично простилась съ матерью и сестрами.
   "Я, кажется, хорошо играю роль м-съ Грандкортъ!..",-- думала она съ саркастической улыбкой, возвращаясь домой.
   Она была увѣрена, что Грандкортъ уѣхалъ въ Гадсмиръ. Она это отгадала, точно также, какъ отгадала и имена обитателей Гадсмира. Но эти догадки произвели въ ней странную борьбу противоположныхъ чувствъ, побудившую ее немедленно предпринять поѣздку въ Офендинъ. Ее поражало явное противорѣчіе въ ея чувствахъ. Почему ей было непріятно, что Грандкортъ заботился о тѣхъ самыхъ существахъ, которыя возбуждали въ ней такія угрызѣнія совѣсти? Не давала-ли она себѣ слово до свадьбы дѣйствовать всегда въ ихъ пользу? Ей слѣдовало радоваться тому, что Грандкортъ думалъ о нихъ, а между тѣмъ, съ тѣхъ поръ, какъ она стала женою Грандкорта, мысль, что онъ ѣздитъ въ Гадсмиръ, жгла ее, какъ раскаленное желѣзо. Она сама навлекла на себя страшное униженіе постояннаго безмолвія изъ боязни, чтобъ онъ не узналъ ея роковой тайны. Она должна была идти прежнимъ путемъ, какъ сказала Дерондѣ въ самую пламенную минуту ненависти къ мужу, который съ перваго-же дня подчинилъ ее своей желѣзной волѣ; она чувствовала, что это подчиненіе было неизбѣжно. Всякая попытка освободиться изъ-подъ этого ига, могла только повлечь за собою новое, худшее униженіе. Она не смѣла преднамѣренно измѣнять свою будущность, обѣщавшую ей одинъ позоръ. Несмотря на укоры совѣсти, она все-же считала, что самымъ худшимъ результатомъ ея брака было-бы ея публичное униженіе, и она находила нѣкоторое утѣшеніе въ мысли, что ея тайну знаетъ только одна м-съ Глашеръ. Ей и не приходило въ голову, чтобъ свиданіе у Шепчущихъ-Камней было устроено Лушемъ, а письмо м-съ Глашеръ ясно обнаруживало, что она столько-же боялась открытія тайны, сколько и Гвендолина.
   Точно также ошибочно считала она тайной для мужа пламенное чувство сопротивленія, которое, къ ея ужасу, бушевало въ ея душѣ. Конечно, Грандкортъ не зналъ мыслей Гвендолины, но съ удивительной прозорливостью угадывалъ, что она втайнѣ возставала противъ его могущественнаго вліянія и это нисколько не умаляло его удовольствія побороть ея попытки къ самоосвобожденію.
  

ГЛАВА XLV.

   На третій день послѣ прибытія Грандкортовъ въ Лондонъ, Гвендолина получила приглашеніе на музыкальный вечеръ у леди Малинджеръ. Она очень разсѣянно занялась осмотромъ своего новаго дома,-- такъ какъ мысли ея были заняты ожиданіемъ увидѣть Деронду и миссъ Лапидусъ, которая "была способна перенести все, что представлялось ей въ формѣ долга". Гвендолина вспомнила слово-въ-слово все, что Деронда говорилъ о Мирѣ, и особенно эту фразу, которую она повторяла съ горечью и съ тяжелымъ сознаніемъ, что она сама подчинялась не чувству долга, а необходимому слѣдствію, своего позорнаго поступка, который она старалась скрыть изъ себялюбія.
   Гостиныя леди Малинджеръ были не очень переполнены гостями, когда вошли м-ръ и м-съ Грандкортъ. Около получаса тому назадъ былъ уже начатъ инструментальный концертъ, и Гвендолина, еще изъ дверей, увидала Клесмера за фортепіано, и Миру, стоявшую рядомъ и приготовлявшуюся пѣть арію Лео "О patria mia". Гвендолину тотчасъ провели на почетное мѣсто противъ пѣвицы, и она, сіяя своимъ свѣтлозеленымъ бархатнымъ платьемъ и сверкающими, ужасными для нея только одной, брилліантами, съ улыбкой поклонилась Клесмеру. Онъ отвѣтилъ такой-же улыбкой, и они оба невольно вспомнили то памятное утро, когда она заявила самолюбивое желаніе сдѣлаться артисткой и стоять на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ теперь стояла маленькая еврейка, а не находиться въ блестящей толпѣ, способной выражать только, или восторгъ, или порицаніе недоступному ей таланту.
   -- Онъ думаетъ, что теперь я на своемъ мѣстѣ,-- сказала сама себѣ Гвендолина со злобной ироніей.
   Помѣстившись рядомъ съ сэромъ Гюго и разговаривая съ нимъ, она смотрѣла по сторонамъ и слегка кивала головою знакомымъ. Деронды не было нигдѣ, и она боялась продолжать свой внимательный обзоръ присутствующихъ, чтобы не дать повода мужу снова упрекнуть ее въ неприличномъ поведеніи. Но прежде, чѣмъ она опустила глаза, она встрѣтилась со взглядомъ м-ра Луша, котораго сэръ Гюго принималъ у себя, какъ полу-джентльмена. Онъ стоялъ подлѣ Грандкорта, разговарившаго съ лордомъ Пентритомъ. Впервые въ головѣ Гвендолины блеснула непріятная мысль, что этотъ человѣкъ зналъ всю прошлую жизнь ея мужа. По ея желанію, онъ былъ изгнанъ изъ ихъ дома и не показывался ей на глаза, такъ-что она почти забыла его; но теперь онъ неожиданно снова появился передъ ней и стоялъ рядомъ съ Грандкортомъ. Отвернувшись отъ этого антипатичнаго ей человѣка, которому, по необходимости, отвѣтила легкимъ поклономъ, она неожиданно отыскала глазами Деронду. Онъ не смотрѣлъ на нее, и она утѣшала себя мыслью, что онъ, вѣроятно, видѣлъ ее, когда она вошла въ комнату. Онъ стоялъ недалеко отъ двери вмѣстѣ съ Гансомъ Мейрикомъ, котораго онъ представилъ леди Малинджеръ, какъ своего друга и товарища. Они оба съ безпокойствомъ ожидали перваго дебюта Миры. Деронда едва не обнаружилъ своего смущенія и почти грубо отвернулся отъ леди Пентритъ, когда она сказала ему:
   -- Ваша жидовочка -- красавица: этого отъ нея отнять нельзя. Но куда дѣвалась еврейская самонадѣянность? Она застѣнчива, какъ монахиня. Вѣроятно, она научилась этому на сценѣ?
   Онъ начиналъ чувствовать въ отношеніи Миры то-же самое, что ощущалъ самъ въ юности, когда сэръ Гюго хотѣлъ сдѣлать его знаменитымъ пѣвцомъ; ему непріятно было, что на нее смотрѣли, какъ на презрѣнную игрушку, покупаемую публикой для своей забавы. Въ такомъ настроеніи, онъ увидалъ входившихъ въ гостиную Грандкортовъ.
   -- Вотъ Ванъ-диковская красавица, герцогиня!-- воскликнулъ Гансъ, указывая Дерондѣ на Гвендолину.
   -- Я думалъ, что ты восхищаешься одной только Вероникой,-- отвѣтилъ Деронда саркастически, неожиданно почувствовавъ къ Гвендолинѣ прежнее отвращеніе, какъ будто ея красота и блескъ были виновны въ томъ, что свѣтъ дурно обращался съ Мирой.
   -- Я не восхищаюсь Вероникой, а обожаю ее,-- произнесъ Гансъ;-- ради другихъ женщинъ я способенъ на одно только зло, а ради Вероники я могу даже сдѣлаться хорошимъ человѣкомъ; а это гораздо труднѣе.
   -- Шш!-- промолвилъ Деронда подъ предлогомъ, что начинается пѣніе, но въ сущности для того, чтобъ прекратить разговоръ, который принималъ для него непріятный оборотъ.
   Онъ никогда еще не слыхалъ, какъ Мира пѣла "О, patгіа mia", но хорошо зналъ великолѣпную оду Леопарди къ Италіи, которая въ то время, скованная цѣпями, неутѣшно рыдала о своей погибшей свободѣ. Вдохновенныя слова поэта въ устахъ Миры невольно напоминали ему Мардохея и его геройскую преданность своему народу.
   Пѣніе Миры вполнѣ удовлетворило его надежды. Среди взрыва всеобщихъ рукоплесканій, Клесмеръ нагнулся къ ней и сказалъ ей вполголоса:
   -- Хорошо, хорошо. Crescendo лучше, чѣмъ прежде.
   Но ее безпокоила мысль, доволенъ-ли былъ ею Деронда. Она боялась неудачи своего перваго дебюта, не столько для себя, сколько для него, потому что была ему обязана своимъ появленіемъ въ аристократическомъ домѣ, служившемъ ему семейнымъ очагомъ. Она бросила на него, хотя издали, нѣжный взглядъ; онъ это замѣтилъ, но не подошелъ къ ней, а съ любопытствомъ слѣдилъ за длинной вереницей восторженныхъ поклонниковъ ея таланта, которые толпились вокругъ нея. Наконецъ, всѣ разступились передъ Гвендолиной, которую подвела къ фортепьяно м-съ Клесмеръ. Успокоившись насчетъ успѣха "маленькой жидовочки", Деронда началъ мягче смотрѣть и на блестящую Гвендолину; ему даже стало стыдно за минутную жестокость къ ней, и онъ вспомнилъ, что она ясно дала ему почувствовать въ прежнія съ нимъ свиданія, что она также нуждалась въ спасеніи; но ее спасти было гораздо труднѣе, чѣмъ бѣдную дѣвушку, хотѣвшую уже броситься въ рѣку, и Деронда чувствовалъ себя на это неспособнымъ. Но развѣ онъ имѣлъ право изъ-за этого отворачиваться отъ нея? Онъ рѣшился подойти къ ней при первой возможности и доказать, что онъ вполнѣ цѣнитъ ея довѣріе къ нему.
   Клесмеръ всталъ, когда Гвендолина подошла къ фортепіано, и, сказавъ нѣсколько словъ, отошелъ въ сторону, съ улыбкой смотря на обѣихъ красавицъ, изъ которыхъ одна, болѣе блестящая, ухаживала за другой, болѣе скромной.
   -- Позвольте васъ поблагодарить за доставленное удовольствіе,-- сказала Гвендолина;-- я уже знала отъ м-ра Де ронды, что мнѣ предстоитъ большое удовольствіе, но вашъ талантъ превзошелъ всѣ мои ожиданія.
   -- Вы слишкомъ добры,-- отвѣтила Мира, съ любопытствомъ смотря на Гвендолину, какъ на блестящую представительницу незнакомаго ей свѣта.
   -- Мы теперь всѣ захотимъ брать у васъ уроки: по крайней мѣрѣ, я,-- продолжала Гвендолина; -- я пою очень дурно -- это можетъ вамъ подтвердить м-ръ Клесмеръ,-- прибавила она, саркастически взглянувъ на великаго музыканта;-- но мнѣ выговаривали за то, что я не хочу быть посредственностью, если не въ состояніи сдѣлаться ничѣмъ лучшимъ; хотя я полагаю, что эту теорію м-ръ Клесмеръ не раздѣляетъ.
   -- Напротивъ, вамъ стоитъ продолжать свои музыкальныя занятія, и м-съ Лапидусъ съ удовольствіемъ поможетъ вамъ,-- сказалъ Клесмеръ, и съ этими словами удалился въ другую комнату.
   -- Я буду очень рада, если смогу васъ чему-нибудь научить,-- произнесла Мира наивно-серьезнымъ тономъ; я желаю имѣть нѣсколько уроковъ, но я только что начала этимъ заниматься, и, если дѣло пойдетъ успѣшно, то я буду благодарна не себѣ, а своему почтенному учителю.
   Гвендолина поспѣшила перемѣнить разговоръ, не желая зайти слишкомъ далеко въ разговорѣ объ урокахъ...
   -- Вы въ Лондонѣ недавно и, вѣроятно, познакомились съ м-ромъ Дерондой заграницей?-- спросила она.
   -- Нѣтъ, въ первый разъ я увидала его нынѣшнимъ лѣтомъ здѣсь въ Англіи.
   -- Но онъ васъ часто видѣлъ и слышалъ?-- продолжала Гвендолина;-- онъ отзывался о васъ самымъ лестнымъ образомъ. Онъ, повидимому, знаетъ васъ хорошо.
   -- Я ему обязана всѣмъ -- промолвила Мира съ чувствомъ;-- я была бѣдной, безпомощной дѣвушкой; онъ сжалился надо мною и свелъ меня съ добрыми людьми, которые сдѣлались моими лучшими друзьями.
   Бѣдная Гвендолина, которая нѣкогда хотѣла сама сдѣлаться артисткой, теперь полагала, что обращеніе, которое она сочла-бы грубымъ въ отношеніи къ себѣ, было очень любезно, когда дѣло шло о еврейкѣ, долженствовавшей давать ей уроки. Мира-же, какъ всегда, старалась откровенно объяснить, что была многимъ обязана Дерондѣ, и, по чувству деликатности, не могла допустить въ другихъ мысли, что между нею и Дерондой существуютъ какія-либо другія отношенія, кромѣ благодарности съ ея стороны и благодѣянія -- съ его. Однако, ея отвѣтъ былъ-бы очень непріятенъ Дерондѣ и Гансу, если-бъ они слышали, какъ она себя унижала передъ Гвендолиной; но послѣдняя была очень довольна всѣмъ, что слышала, и думала только о нѣжномъ состраданіи Деронды, которое, хотя и въ другой формѣ, она испытала на себѣ. Поэтому, видя, что Клесмеръ собирается играть, она отошла отъ Миры въ очень хорошемъ расположеніи духа, нисколько не подозрѣвая, чтобъ эта юная еврейка могла играть какую-нибудь роль въ ея жизни, кромѣ учительницы, если-бъ она нашла время и желаніе брать другіе уроки, кромѣ тѣхъ, которые жизнь давала ей на каждомъ шагу за очень дорогую цѣну.
   Съ обычнымъ для нея рѣзкимъ переходомъ отъ благоразумной осторожности къ смѣлому удовлетворенію минутной фантазіи, она сѣла въ отдаленный уголъ на маленькую кушетку, близъ того мѣста, гдѣ стоялъ Деронда. Онъ, естественно, подошелъ къ ней и, поздоровавшись, сѣлъ рядомъ съ ней. Сначала они молча слушали игру Клесмера, а потомъ Гвендолина, къ величайшему своему неудовольствію, увидала, что не вдалекѣ стоялъ Лушъ и могъ подслушать ихъ разговоръ. Однако, она не могла болѣе сдерживать себя и вѣжливымъ, равнодушнымъ тономъ сказала:
   -- Миссъ Лапидусъ вполнѣ оправдываетъ всѣ ваши похвалы.
   -- Однако, скоро-же вы въ этомъ убѣдились!-- отвѣтилъ Деронда иронически.
   -- Я не говорю о всѣхъ ея достоинствахъ, о которыхъ вы такъ краснорѣчиво распространялись, но она прекрасно поетъ и, вообще, прелестное существо... Я увѣрена, что ее ожидаетъ громкій успѣхъ.
   Слова эти рѣзали слухъ Дерондѣ, и онъ не хотѣлъ на нихъ отвѣчать. Она поняла, что онъ былъ ею недоволенъ, но не хотѣла говорить откровенно, пока Лушъ стоялъ такъ близко. Наконецъ, когда онъ удалился, она сказала съ нетерпѣніемъ:
   -- Вы презираете меня за мою искусственную рѣчь, да?
   -- Нѣтъ:-- отвѣтилъ Деронда, холодно смотря на нее;-- это бываетъ иногда очень извинительно; но я не думаю, чтобы ваши послѣднія слова были совершенно искусственны.
   -- Вамъ что-то въ нихъ не понравилось... Нельзя-ли узнать, что именно?
   -- Такихъ тонкостей нельзя объяснить словами.
   -- Вы думаете, что я ихъ не пойму?-- спросила Гвендолина дрожащимъ голосомъ, и потомъ прибавила, едва удерживаясь отъ слезъ:-- развѣ я такъ тупа, что ничего не понимаю, когда вы говорите со мной?
   -- Нѣтъ,-- произнесъ Деронда болѣе мягкимъ голосомъ;-- но одного человѣка поражаетъ то, къ чему хладнокровенъ другой. Что-же касается до вашей тупости, то я имѣлъ много доказательствъ противнаго,-- прибавилъ онъ съ улыбкой.
   -- Но можно чувствовать свои недостатки и не быть въ состояніи поступать хорошо,-- сказала Гвендолина, не улыбаясь, такъ-какъ холодность Деронды ее грустно поражала;-- вы не должны во мнѣ ничему удивляться. Я уже слишкомъ стара, чтобы измѣняться, и не знаю, какъ приняться за разумъ, какъ вы мнѣ когда-то совѣтовали?
   -- Изъ моихъ проповѣдей рѣдко выходитъ какая-нибудь польза, и потому мнѣ лучше вовсе не вмѣшиваться въ вашу жизнь,-- отвѣтилъ Деронда и грустно подумалъ о томъ, что его непрошенное вмѣшательство въ дѣло ожерелья можетъ въ-концѣ-концовъ привести ее къ еще худшей игрѣ, чѣмъ рулетка.
   -- Не говорите этого!-- воскликнула Гвендолина поспѣшно, не желая пропустить случая высказать то, что уже давно накипѣло у нея на душѣ;-- если вы отчаятесь во мнѣ, то я совершенно погибну. Ваши слова о томъ, что я не должна быть эгоистичной и невѣжественной, послужили для меня большой поддержкой. Если-же вы теперь жалѣете, что вмѣшались въ мои дѣла, то это значитъ, что вы отчаяваетесь во мнѣ и бросаете меня; но знайте, что всѣ послѣдствія падутъ на васъ, потому что, если-бъ вы захотѣли, то, находясь постоянно подлѣ меня, вы могли-бы измѣнить меня къ лучшему.
   Говоря это, она смотрѣла не на него, а на свой вѣеръ, и, проговоривъ послѣднія слова, удалилась на свое прежнее мѣсто.
   Мира, между тѣмъ, пѣла тихимъ, мелодичнымъ голосомъ:

"Per pietà non dirmi addio".

   Дерондѣ это пѣніе казалось продолженіемъ мольбы Гвендолины... Но когда замерла послѣдняя нота, онъ очнулся какъ-бы изъ забытья и упрекнулъ себя за нелѣпое преувеличеніе Гвендолиной его вліянія надъ нею.
   -- Какой ты счастливый,-- сказалъ Гансъ, подходя къ нему:-- ты сидѣлъ на одной кушеткѣ съ Ванъ-диковской герцогиней и имѣлъ съ нею такую интересную ссору.
   -- Ссору?-- повторилъ Деронда съ безпокойствомъ.
   -- Конечно: по богословскимъ вопросамъ. Она сдѣлала тебѣ выговоръ, научила, какъ слѣдуетъ думать о данномъ предметѣ -- и величественно удалилась. Я желалъ-бы написать портреты ея и ея мужа. Онъ -- настоящій типъ баритона-герцога въ Лукреціи Борджіа.
   Деронда надѣялся, что впечатлѣніе, произведенное на постороннихъ зрителей его разговоромъ съ Гвендолиной, было только плодомъ фантастическаго воображенія Ганса. Точно также Гвендолина надѣялась, что мужъ не замѣтилъ ея обращенія съ Дерондой, которое, какъ она сама сознавала, не соотвѣтствовало ея идеалу достойнаго приличія. Возвращаясь домой, Грандкортъ, дѣйствительно, не сдѣлалъ ей никакого замѣчанія, а только сказалъ:
   -- Лушъ будетъ завтра обѣдать у насъ съ нѣсколькими лицами. Надѣюсь, ты будешь съ нимъ вести себя прилично.
   Сердце Гвендолины судорожно забилось. Она хотѣла сказать: "Ты нарушаешь слово, данное мнѣ передъ свадьбой", но не смѣла. Она боялась ссоры съ нимъ, какъ-будто эта ссора должна была кончиться насиліемъ съ его стороны.
   -- Я думала, что ты рѣшительно закрылъ для него двери нашего дома,-- сказала она послѣ минутнаго молчанія и, скорѣе съ покорностью побѣжденнаго, чѣмъ съ негодованіемъ.
   -- Онъ мнѣ теперь нуженъ, и ты будешь съ нимъ прилична.
   Оба замолчали. Въ брачной жизни бываетъ минута, когда самый преданный мужъ, до свадьбы обѣщавъ женѣ не курить, неожиданно вынимаетъ сигару въ полномъ убѣжденіи, что жена обязана примириться съ его табачнымъ дымомъ. М-ръ Лушъ, въ данномъ случаѣ, былъ, если можно такъ выразиться, очень большой сигарой.
  

ГЛАВА XLVI.

   Настало время для открытія Мардохею, что Мира его сестра, и для переѣзда его на новую квартиру, гдѣ онъ могъ-бы жить вмѣстѣ съ нею. М-съ Мейрикъ, которой Деронда открылъ все, кромѣ своихъ особенныхъ отношеній къ Мардохею, помогла ему найти приличную квартиру въ Бромптонѣ, въ нѣсколькихъ минутахъ разстоянія отъ ея дома, такъ что братъ и сестра могли постоянно пользоваться ея материнскими попеченіями. Она старательно скрывала свои хлопоты отъ дѣтей, такъ-какъ они непремѣнно все разболтали-бы Мирѣ, а м-съ Мейрикъ и Деронда хотѣли обезпечить ея независимость прежде, чѣмъ она узнаетъ брата. Быть можетъ, добрая женщина сомнѣвалась въ достоинствахъ еврея, и, если радовалась предполагаемому счастѣю Миры, то исключительно изъ слѣпой вѣры въ слова Деронды. Болѣзнь Мардохея, конечно, возбуждала въ ней сожалѣніе, но, какъ могла она сочувствовать его идеямъ, которыя ей показались лишь еврейскимъ упорствомъ? какъ могла она радоваться появленію въ своемъ семейномъ кружкѣ человѣка, выражавшагося, подобно стариннымъ пуританамъ въ романѣ Вальтеръ-Скота, какими-то таинственными намеками? Она нисколько не была прозаична, но можно съ восторгомъ читать цѣлую ночь біографіи суровыхъ аскетовъ, въ родѣ Сакіа-Муни, Св. Франциска или Оливера Кромвеля, и въ то-же время вы пришли-бы въ ужасъ, если-бъ одна изъ подобныхъ личностей, явилась вдругъ къ вамъ въ гости, а, тѣмъ болѣе, оказалась бы вашимъ родственникомъ. Къ тому-же, м-съ Мейрикъ всегда надѣялась, вмѣстѣ со своими дочерьми, что преданность Миры еврейской вѣрѣ мало-по-малу ослабѣетъ отъ постоянныхъ дружескихъ сношеній съ ея семействомъ, и, въ глубинѣ своего сердца, оканчивала романъ молодой еврейки не нахожденіемъ ея родственниковъ, а свадьбой съ Гансомъ, любовь котораго не была тайной для матери. А теперь вдругъ появился братъ, который, конечно, еще болѣе укрѣпитъ въ Мирѣ всѣ ея еврейскія стремленія. Поэтому она не могла удержаться, чтобъ не сказать Дерондѣ:
   -- Я не менѣе вашего рада, что ея братъ не закладчикъ Коганъ, и увѣрена, что Мардохей хорошій человѣкъ. Я, вообще, рада убѣдиться въ томъ, что не всѣ евреи похожи на Эзру Когана, который хватаетъ за полы всякаго проходящаго мимо его лавки, чтобы затащить его къ себѣ и не отпустить до тѣхъ поръ пока онъ у него чего-нибудь не купитъ. Этотъ второй Эзра, котораго вы назвали Мардохеемъ, мнѣ симпатиченъ уже потому, что онъ такъ тепло относится къ своей матери и сестрѣ; это доказываетъ, что у него доброе любящее сердце; но я никогда не любила фанатиковъ, вѣроятно, потому, что въ юности меня слишкомъ доканали проповѣдями.
   -- Я не думаю, чтобъ Мардохей надоѣдалъ кому-бы-то ни было своими проповѣдями,-- отвѣтилъ Деронда;-- онъ не фанатикъ, то-есть, не человѣкъ съ узкимъ, одностороннимъ взглядомъ, несправедливо и несочувственно относящійся къ людямъ противоположныхъ мнѣній. Мардохей-- энтузіастъ; я такъ называю высшій умъ, стремящійся къ всеобщему благу, къ счастью всего человѣчества. Онъ не еврей, въ строгомъ смыслѣ этого слова, никому не прощающій малѣйшее отступленіе отъ традицій, и высказываетъ удивительное снисхожденіе и сочувствіе ко всѣмъ. Люди, съ которыми онъ живетъ, чрезвычайно его любятъ, хотя и не въ состояніи его понимать.
   -- Хорошо, я буду любить его за тѣ хорошія стороны, которыя увижу въ немъ, а относительно другихъ достоинствъ я повѣрю вамъ на-слово. Согласно вашему опредѣленію, можно быть фанатикомъ и поклоняться только здравому смыслу; мой мужъ всегда говаривалъ, что плохо было-бы жить на свѣтѣ, еслибы въ немъ не было ничего, кромѣ здраваго смысла. Во всякомъ случаѣ -- (разговоръ происходилъ въ квартирѣ, которую приготовляли для Мордохея и его сестры),-- я позабочусь о томъ, чтобъ нигдѣ не дуло изъ оконъ и чтобъ у брата Миры была мягкая постель.
   -- Теперь надо обо всемъ предупредить Мардохея и перевезти его сюда, что, пожалуй, будетъ не особенно легко,-- сказалъ Деронда.
   -- А вы хотите разсказать объ этомъ Мирѣ прежде, чѣмъ я своимъ дѣтямъ?-- спросила м-съ Мейрикъ; но видя, что Деронда колеблется отвѣтомъ, прибавила -- я полагала-бы лучше сказать обо всемъ Гансу и дѣвочкамъ наканунѣ, вечеромъ, а на другое утро, когда вы пріѣдете, они нарочно уйдутъ изъ дома.
   -- Да и я думаю, что такъ будетъ лучше; но, пожалуйста, не возстановляйте ихъ противъ Мардохея, представляя имъ его какимъ-нибудь лжепророкомъ,-- сказалъ Деронда съ улыбкою.
   -- Будьте покойны: я такъ пламенно выставлю все говорящее въ его пользу, что сама увѣрую въ него.
   Деронда не сталъ болѣе распространяться о Мардохеѣ, не желая наносить оскорбленія семейству Коганъ, привязанностью котораго Мардохей, очевидно, дорожилъ. Въ послѣднее время онъ видался съ Мардохеемъ въ тавернѣ, теперь-же онъ написалъ ему, что на другой вечеръ придетъ въ квартиру Когановъ, такъ-какъ имѣетъ сообщить ему нѣчто очень важное. Деронда надѣялся, что это письмо послужитъ для него маленькимъ подготовленіемъ.
   Дѣйствительно, когда онъ въ назначенный часъ явился къ Мардохею, то все семейство Коганъ встрѣтило его не только съ обычной любезностью, но и съ какой-то безмолвной таинственностью. Деронда замѣтилъ, что всѣ въ домѣ, даже дѣти, одѣты были по праздничному, и что на всѣхъ лицахъ запечатлѣно было какое-то нетерпѣливое ожиданіе. Самъ Эзра также раздѣлялъ общее настроеніе и долженъ былъ сильно себя удерживать, чтобы не попросить Де.ронду поскорѣе удовлетворить его любопытство. Только когда вошедшій, оглянувшись по сторонамъ, замѣтилъ: "Мардохей еще вѣроятно, у себя въ комнатѣ?" маленькій Яковъ подошелъ къ нему и спросилъ:
   -- Зачѣмъ тебѣ нуженъ Мардохей?
   -- У меня къ нему дѣло, утѣшительное для него и совершенно непонятное для тебя,-- сказалъ онъ, слегка дернувъ мальчика за ухо.
   -- А вотъ, сумѣешь-ли ты такъ говорить, какъ я?-- спросилъ Яковъ и началъ вдругъ торопливо декламировать многочисленные еврейскіе стихи, изученные имъ у Мардохея, безсвязно нанизывая одинъ стихъ на другой, сливая и недоканчивая словъ, говоря горломъ, носомъ, руками и покачивая подъ тактъ головой.
   -- Нѣтъ, мальчикъ,-- отвѣтилъ Деронда съ улыбкой,-- я такъ не сумѣю.
   -- Я такъ и зналъ!-- радостно воскликнулъ Яковъ и началъ прыгать по комнатѣ выворачивая при этомъ карманы своихъ красныхъ панталонъ и доставая оттуда всѣ свои бездѣлушки, съ очевиднымъ намѣреніемъ поразить Деронду своимъ богатствомъ. Наконецъ, онъ отворилъ дверь въ мастерскую и громко воскликнулъ:
   -- Мардохей! Къ вамъ пришелъ вашъ молодой франтъ.
   Такъ его назвалъ когда-то отецъ въ присутствіи Якова, и теперь маленькій Каганъ хотѣлъ этимъ окончательно осадить Деронду.
   Мать и бабушка закричали на мальчика, а Деронда войдя въ мастерскую, увидалъ, что въ ней тоже были сдѣланы нѣкоторыя приготовленія для его пріема: огонь горѣлъ въ каминѣ, свѣчи были зажжены, коверъ положенъ на полъ передъ креслами, а Мордохей смотрѣлъ на него пылающимъ взоромъ, какъ будто онъ ожидалъ отъ него чего-то рокового. Это тѣмъ болѣе удивило Деронду, что изъ его письма къ Мардохею ничего особеннаго нельзя было заключить.
   Нѣсколько минутъ они оба молчали. Наконецъ, Деронда взялъ свободный стулъ, придвинулъ его къ столу и сѣлъ рядомъ съ Мардохеемъ.
   -- Вы пришли сказать мнѣ то, чего такъ жаждетъ моя душа,-- сказалъ Мардохей торжественнымъ, увѣреннымъ тономъ.
   -- Да, я имѣю сказать вамъ нѣчто важное и, надѣюсь, радостное для васъ,-- отвѣтилъ Деронда.
   -- Вы узнали о своемъ происхожденіи!-- воскликнулъ Мардохей съ жаромъ;-- вы теперь мой братъ. Насъ не раздѣляетъ уже болѣе никакое сомнѣніе. Наслѣдіе моихъ отцовъ -- это и ваше?..
   -- Я ничего не узналъ новаго о себѣ,-- промолвилъ Деронда, зная, что разочарованіе будетъ слишкомъ тяжело для Мардохея, и не желая поддерживать въ немъ несбыточныхъ надеждъ.
   Мардохей опустился въ кресло въ безмолвномъ отчаяніи. То, о чемъ онъ мечталъ цѣлые дни, на что онъ надѣялся и во что вѣрилъ,-- обмануло его. Этотъ ударъ былъ слишкомъ силенъ, и онъ страдальчески закрылъ глаза.
   -- Но,-- продолжалъ Деронда послѣ минутнаго молчанія,-- я познакомился съ близкой вамъ особой.
   Мардохей спокойно взглянулъ на Деронду, не дѣлая даже никакихъ догадокъ.
   -- Это лицо, близкое къ вашей покойной матери,-- сказалъ Деронда, желая понемногу подготовить Мардохея; но видя, что онъ нервно вздрогнулъ, поспѣшно прибавилъ:-- оно было для васъ и для матери дороже всего на свѣтѣ.
   Мардохей схватилъ Деронду за руку, и въ глазахъ у него показался страхъ услышать мрачную вѣсть о дорогомъ ему существѣ. Деронда его понялъ и торжественно произнесъ:
   -- То, о чемъ вы молили Бога, случилось: Мира спасена. Ваша сестра достойна вашей матери, которую вы такъ уважали.
   Мардохей снова откинулся на спинку кресла и, закрывъ глаза, началъ что-то бормотать про себя по-еврейски. Мало-по-малу онъ успокоился, и лицо его приняло такое невозмутимое, счастливое, выраженіе, какое иногда бываетъ только у покойниковъ. Впервые Деронда нашелъ въ немъ сходство съ Мирой. Какъ только Мардохей могъ выслушать разсказъ, Деронда, передалъ ему исторію Миры, но не распространялся о поведеніи ея отца, объяснилъ ея бѣгство въ Англію желаніемъ найти мать и, скрывъ ея попытку утопиться, подробно описалъ ея пребываніе въ домѣ его друзей.
   -- Она болѣе всего заботится объ отысканіи своей матери и брата,-- прибавилъ онъ;-- и для этой цѣли я, принимая въ ней живое участіе, явился въ этотъ домъ. Имя Эзры Когана было для меня самымъ интереснымъ на свѣтѣ. Признаюсь, я очень боялся, чтобъ Коганъ не оказался ея братомъ, и вотъ почему я васъ спрашивалъ о его сестрѣ. Но узнавъ, что ея Эзра скрывается подъ именемъ Мардохея, я успокоился; у нея вполнѣ достойный ея братъ.
   -- Мардохей -- мое настоящее имя. Меня зовутъ Эзра-Мардохей Коганъ.
   -- Вы не родственникъ Коганамъ?
   -- Нѣтъ. Но мое сердце лежитъ къ людямъ, которые пріютили меня изъ любви къ единовѣрцу и вообще изъ милосердія, которая сохранилась еще въ еврейскихъ сердцахъ. Встрѣчаются евреи, которые по наружности, могли-бы быть отнесены къ самымъ презрѣннымъ людямъ, но въ которыхъ все-таки бьется благородное, любвеобильное сердце, подобно тому, какъ въ завалявшихся черепкахъ иногда еще сохраняется запахъ тѣхъ цвѣтовъ, которые росли въ нихъ тогда, когда они еще были горшкомъ. Я мирюсь съ ихъ невѣжествомъ и, питая къ нимъ благодарность, сознаю всю нравственную нищету еврейскаго рабочаго и торговаго класса, мало культурнаго, отъ котораго, поэтому, многаго нельзя и требовать.
   -- Но вы не обязаны оставаться у нихъ теперь, когда нашлись болѣе близкіе вамъ люди,-- сказалъ Деронда; -- не правда-ли, вамъ слѣдуетъ жить теперь съ вашей сестрой, и я уже приготовилъ для васъ обоихъ квартиру, по близости отъ ея друзей. Пожалуйста, исполните мое желаніе. Я тогда буду въ состояніи бывать у васъ часто въ тѣ часы, когда Мира будетъ занята. Но, главное, Мира пожелаетъ ухаживать за вами, а вы, какъ братъ, должны быть ея покровителемъ. У васъ будетъ достаточно книгъ, и вы, конечно, не откажетесь заниматься со мною, а иногда и покататься со мною на рѣкѣ. Вы найдете въ новомъ помѣщеніи отдыхъ и комфортъ, которые вамъ съ каждымъ днемъ становятся все болѣе и болѣе необходимы. Согласитесь на мою просьбу,-- и вы меня осчастливите!
   Деронда говорилъ со страстнымъ искреннимъ чувствомъ; Мардохей пристально смотрѣлъ на него.
   -- И вы еще хотите, чтобъ я сомнѣвался въ вашемъ еврейскомъ происхожденіи!-- сказалъ онъ съ жаромъ, послѣ непродолжительнаго молчанія;-- развѣ съ самой первой минуты наши души не узнали другъ друга какъ-бы послѣ долгой разлуки? Конечно, я бѣденъ и немощенъ, мое тѣло слабо, и я уже стою на краю могилы, но развѣ души наши не сроднились помимо насъ? Развѣ мы не походимъ на листья одного и того-же дерева, колыхаемые однимъ и тѣмъ-же дуновеніемъ? Кровь Израиля течетъ въ твоихъ жилахъ, а ее не скроешь ни чѣмъ!..
   Деронда молчалъ, но лицо его побагровѣло. Онъ не могъ ни отрицать словъ Мардохея, ни согласиться съ ними. Онъ ждалъ, чтобъ Мардохей далъ ему болѣе рѣшительный отвѣтъ.
   -- Все, что вы желаете, я сдѣлаю,-- сказалъ наконецъ, Мардохей твердо;-- моя мать,-- да благословитъ ее Предвѣчный Богъ,-- только подтвердила-бы ваше желаніе. Я принимаю все, что вы для меня приготовили, и домъ Миры будетъ моимъ домомъ. Но,-- прибавилъ онъ грустно,-- мнѣ жаль разстаться съ Коганами и ихъ дѣтьми. Скажите вы имъ объ этомъ: у меня для этого не хватитъ духу.
   -- Я также думаю, что лучше мнѣ имъ это сказать,-- сказалъ Деронда, внутренне радуясь тому, что Мардохей не заставилъ себя долго упрашивать,-- мы выйдемъ къ нимъ сейчасъ?
   -- Да, сейчасъ -- ибо дѣло это рѣшенное, и мы не можемъ его измѣнить!-- отвѣтилъ Мардохей, рѣшительно поднявшись съ мѣста, какъ человѣкъ съ твердо принятымъ рѣшеніемъ.-- Но,-- прибавилъ онъ -- прошу васъ не распространяйтесь о моей сестрѣ и ея приключеніяхъ.
   Они вошли въ комнату Когановъ, и Мардохей попросилъ Якова вызвать изъ лавки отца на нѣсколько минутъ; старушкѣ-же онъ тихо сказалъ:
   -- Мой другъ, Деронда, хочетъ вамъ что-то сказать.
   Обѣ женщины улыбнулись тому, что Мардохей осмѣливается назвать джентльмена своимъ другомъ и, чтобы загладить его неловкость, младшая м-съ Коганъ пододвинула гостю наиболѣе удобное изъ имѣвшихся въ комнатѣ кресло.
   Эзра не замедлилъ явиться изъ лавки съ карандашомъ за правымъ ухомъ и, съ удовольствіемъ потирая обѣ руки, развязно проговорилъ:
   -- Я очень радъ, господинъ, что вы снова удостоили насъ своимъ посѣщеніемъ и что наша мирная обитель пришлась вамъ по сердцу.
   Говоря это, Эзра съ удовольствіемъ оглядѣлся во всѣ стороны, любуясь на всю свою семью. Картина, дѣйствительно, получилась умилительная: въ одномъ концѣ сидѣла его молодая жена, покачивая люльку, въ которой мирно спалъ ребенокъ, покрытый шелковымъ одѣяльцемъ, а въ другомъ сидѣла старушка, держа на колѣняхъ Аделаиду-Ревекку. Въ сторонѣ стоялъ самъ Эзра, къ ногамъ котораго прижался Яковъ, а въ углу сидѣли Мардохей и Деронда, рѣзко отличаясь другъ отъ друга, какъ своими лицами, такъ и костюмами. Мардохей старался держаться въ тѣни, какъ-бы для того, чтобы скрыть свое волненіе; но отблескъ пылающаго камина игралъ на ближайшей къ нему стѣнѣ и иногда неожиданно заливалъ это задумчивое, вдохновенное лицо, при чемъ глаза его зажигались какимъ-то особеннымъ, неземнымъ блескомъ.
   -- Я, вотъ, принесъ Мардохею вѣсть,-- началъ Деронда, обращаясь ко всѣмъ присутствующимъ,-- которая должна сразу измѣнить всю его жизнь. Вы также сейчасъ всѣ признаете, что обстоятельства, о которыхъ я говорю, въ высшей степени важны для Мардохея; но такъ-какъ онъ считаетъ васъ своими лучшими друзьями, то онъ и поручилъ мнѣ прежде всего открыть это вамъ.
   -- Вы вѣроятно, отыскали для него какихъ нибудь богатыхъ родственниковъ?-- поспѣшно спросилъ Эзра, какъ-бы желая доказать ему свою догадливость.
   -- О, нѣтъ,-- возразилъ Деронда, улыбаясь,-- хотя это и лучшая изъ его родныхъ: я нашелъ его младшую сестру, которая всею душою жаждетъ его увидѣть, помочь ему и ухаживать за нимъ, въ виду его безпомощности и болѣзни.
   -- Замужняя?
   -- Нѣтъ, дѣвушка.
   -- Но, вѣроятно, съ большимъ состояніемъ, которымъ могла-бы его содержать.
   -- Нѣтъ, но съ большими дарованіями, болѣе обезпечивающими ее, чѣмъ самыя большія богатства... Я уже нанялъ для нихъ и квартиру.
   Въ комнатѣ стояла глубокая тишина, которую никто не рѣшался нарушить. Наконецъ старушка со слезами въ голосѣ проговорила:
   -- Значитъ, ты, Мардохей, оставляешь насъ навсегда.
   -- Ты уходишь туда, гдѣ нѣтъ такихъ дѣтокъ, какъ наши? въ свою очередь проговорила жена Эзры жалобно.
   -- Гдѣ ни Якова, ни Аделаиды, ни Евгеніи нѣтъ!-- прибавила старушка -- и окончательно расплакалась.
   -- Такъ, такъ;-- послѣдовалъ за нею и Эзра,-- значитъ, нашъ Яковъ забудетъ все, что онъ когда-то училъ. Придется, значитъ, отдать его въ школу.
   Маленькій Яковъ все это слушалъ съ широко раскрытыми глазами. Онъ не вѣрилъ словамъ Деронды, потому что вообще не могъ себѣ представить, чтобы Мардохей могъ когда-нибудь уйти отъ нихъ навсегда, чтобы проходили дни, недѣли, годы, въ которые онъ не увидитъ своего учителя. Но, когда Эзра заговорилъ о школѣ, Яковъ понялъ, что это не шутка и разревѣлся. Аделаида также послѣдовала ево примѣру, такъ-какъ вообще любила дѣлать то, что дѣлалъ ея старшій братъ. Вскорѣ изъ люльки присоединился къ нимъ голосъ разбуженнаго младенца, и всѣ трое дружно заголосили. Мардохей вздрогнулъ и поманилъ къ себѣ Якова, который радостно подбѣжалъ къ нему и прижался головкой къ его плечу.
   Между тѣмъ, Эзра, чувствуя, что онъ, какъ хозяинъ отвѣтственъ передъ гостемъ за безпорядокъ въ домѣ, набрался духу и, обращаясь къ Дерондѣ твердо заговорилъ:
   -- Вы должны знать, господинъ, что мы вообще не алчны и не завистливы и, еслибы явился человѣкъ, который устроилъ-бы Мардохею такую-же лавку, какъ у меня, и на нашей-же улицѣ, по сосѣдству съ нами, то повѣрьте, что это-бы меня нисколько не огорчано. Дѣло въ томъ, что я и самъ не изъ послѣдняго десятка и въ обиду себя не дамъ... Я могу пресмыкаться передъ сильнымъ, извиваться, какъ червякъ, но при первой возможности, снова стану на ноги. Вотъ и теперь, когда вы лишаете насъ помощника въ домѣ, я не тужу. Дѣло въ томъ, что еврей обыкновенно творить добро не для награды, а во имя добра. Правда, мнѣ придется теперь потратиться на учителя для Якова, но я никогда не былъ скрягой и теперь тоже не буду скупиться на это дѣлю. Конечно, не скрою отъ васъ, наши женщины и дѣти слишкомъ привыкли къ нему, и имъ жалко съ нимъ разстаться: но -- на то онѣ женщины, и не даромъ мы, мужчины, ежедневно благодаримъ Бога за то, что онъ не создалъ насъ женщинами... Простите-же насъ за все, что вамъ пришлось пережить въ нашемъ домѣ. Что-же касается до посланной Богомъ Мардохею молодой дѣвушки -- сестры, то вѣдь вы сами понимаете, на сколько мы всѣ рады его счастью.
   Эзра замолчалъ, но прежде, чѣмъ Деронда собрался отвѣтить на эту странную, полупонятную рѣчь, Мардохей воскликнулъ:
   -- Друзья мои!-- я никогда не разстался-бы съ, вами ради лучшей пищи, одежды или жилища. Вы любовью услащали мнѣ каждый кусокъ хлѣба, и я надѣялся до конца своей жизни жить у васъ и учить Якова. Конечно, я безъ важной причины не отвернулся-бы отъ вашей нѣжной доброты. Но вы, вѣдь, знаете: "награда за исполненіе одной обязанности заключается въ способности исполнять другую", какъ говоритъ Бенъ-Азай. Вы обратили свой долгъ къ ближнимъ въ радость для себя и утѣшеніе для меня; ваша награда будетъ въ томъ, что вы никогда не лишитесь возможности доставлять себѣ счастье подобными добрыми дѣлами... А Якову можно будетъ приходить ко мнѣ?-- спросилъ вдругъ Мардохей, обращаясь къ Дерондѣ.
   -- Конечно,-- произнесъ Деронда,-- ваша новая квартира недалеко отсюда, въ Бромптонѣ.
   Яковъ мало по малу пересталъ плакать и вытеръ слезы, которыя ему мѣшали слушать и видѣть все окружающее. Извѣстіе о томъ, что ему можно будетъ посѣщать Мардохея, его очень обрадовало, потому что онъ зналъ, изъ своихъ визитовъ къ дѣдушкѣ, что всякія его посѣщенія вознаграждаются вкусными пирожками и всякими другими соблазнами. Онъ началъ радостно прыгать по полу, добрался до камина и, засунувъ руки въ карманы, началъ пристально всматриваться въ пылающій огонь.
   -- Но я надѣюсь, Мардохей,-- проговорила старушка со вздохомъ,-- что тебя будутъ кормить "кошерной" пищей? вѣдь не ты самъ себѣ будешь готовить, а другіе?
   -- Успокойся, мамаша, все будетъ въ порядкѣ,-- прервалъ ее Эзра, стараясь замять разговоръ, который, могъ быть непріятенъ Дерондѣ.-- Такъ вы, сэръ, не объ ученыхъ предметахъ хотѣли поговорить съ Мардохеемъ?-- прибавилъ онъ съ улыбкой;-- я всегда подозрѣвалъ, что тутъ кроется нѣчто важное.
   -- Мардохей вамъ, можетъ быть, объяснитъ, почему я искалъ его,-- произнесъ Деронда, вставая съ мѣста и прощаясь съ Коганами.
   Всѣ домашніе стали упрашивать его, чтобы онъ ихъ попрежнему посѣщалъ, обѣщая отпустить Мардохея на слѣдующій день утромъ. Когда Деронда вышелъ, Мардохей одѣлъ пальто, обернулъ платкомъ шею и послѣдовалъ занимъ. Ночь стояла холодная и темная. Деронда боялся за Мардохея и старался не уходить съ нимъ слишкомъ далеко отъ дома. Онъ зналъ, что происходитъ въ душѣ Мар дохея, и не говорилъ ни слова. На краю улицы Деронда началъ упрашивать его вернуться домой.
   -- Мира, вѣроятно, пожелаетъ зайти къ Коганамъ и поблагодарить ихъ за васъ?-- спросилъ Деронда,-- мнѣ кажется, что и вамъ это желательно, не правда-ли?
   Мардохей молчалъ нѣсколько минутъ, не произнося ни слова.
   -- Не знаю, слѣдуетъ-ли это дѣлать?-- промолвилъ онъ, наконецъ, съ усиліемъ,-- дѣло въ томъ, что въ этомъ домѣ имѣется одна семейная рана, которую не слѣдуетъ растравлять. Уже много лѣтъ тому назадъ дочь старушки, сестра Эзры, безвозвратно пропала съ тѣмъ, чтобы никогда болѣе не вернуться... Какъ неисповѣдимы пути Господа! Многіе бѣдные люди взываютъ о помощи, но не всѣ ее находятъ; мы часто проходимъ безучастно мимо одного нуждающагося, между тѣмъ, какъ второй получаетъ отъ насъ то, что ему нужно. Я всю свою жизнь прислушивался къ чужимъ мольбамъ, но къ мольбамъ не отдѣльныхъ лицъ, а цѣлыхъ поколѣній!.. И я понялъ, что я не для себя живу, а для чего-то высшаго и безконечнаго... И, если я теперь о чемъ нибудь молюсь, такъ только о томъ, чтобы жизнь моя не прошла безслѣдно и безполезно...
   Деронда молча пожалъ ему руку,-- и они разстались.
  

ГЛАВА XLVII.

   Деронда съ такимъ удовольствіемъ занимался всѣми подробностями туалета Мардохея и меблировки квартиры, какъ будто онъ былъ художникомъ и подбиралъ эффекты, для своей картины. Онъ уже предвкушать то впечатлѣніе, которое произведетъ на всѣхъ Мардохей, въ его сѣрой шерстяной фуфайкѣ и длинномъ коричневомъ халатѣ, походившемъ на францисканскую рясу. Конечно, при этомъ главной его заботой было удалить отъ Миры всякую непріятность въ ея совмѣстной жизни съ братомъ; но, устроивъ все какъ можно лучше, онъ невольно спрашивалъ себя, не ошибался-ли онъ на счетъ ея чувствъ: очень можетъ быть, что среди бѣдной обстановки она, подобно ему самому, скорѣе поняла-бы величіе ея брата. Однако, ему надо было думать не объ одной Мирѣ, а также о томъ, чтобы расположить въ пользу Мардохея все семейство Мейрикъ, а потому онъ еще болѣе старался удалить всякій малѣйшій поводъ для возбужденія въ нихъ обычнаго чувства отвращенія къ евреямъ. Онъ еще удвоилъ-бы эти усилія, если-бъ услышалъ разговоръ м-съ Мейрикъ со своими дѣтьми однажды вечеромъ, послѣ того, какъ Мира ушла спать.
   -- Сядьте всѣ вокругъ меня,-- сказала м-съ Мейрикъ.-- Кэти, потуши свѣчу, а ты, Гансъ, перестань хохотать въ девяносто девятый разъ надъ одними и тѣми-же стихами. Я вамъ должна разсказать что-то очень важное.
   -- Я это видѣла уже давно по вашимъ глазамъ и таинственнымъ отлучкамъ изъ дому,-- отвѣтила Кэти. Всѣ разсѣлись вокругъ матери, а Гансъ сѣлъ верхомъ на стулъ и уперся подбородкомъ въ спинку.
   -- Если ужъ ты такая умница, то, можетъ быть, ты знаешь, братъ Миры найденъ,-- произнесла м-съ Мейрикъ.
   -- А чортъ бы его побралъ!-- воскликнулъ Гансъ.
   -- Какъ тебѣ не стыдно?-- сказала Мабъ;-- а, если-бъ ты у насъ пропалъ!
   -- Я тоже не могу не пожалѣть объ этомъ,-- произнесла Кети.-- А ея мать? гдѣ она?
   -- Она умерла.
   -- Я надѣюсь, что ея братъ -- хорошій человѣкъ,-- сказала Эми.
   -- А я надѣюсь, что онъ далеко не похожъ на ассирійца въ Хрустальномъ дворцѣ?...-- промолвилъ Гансъ, нахмуривъ брови.
   -- Я никогда не видывала такихъ безчувственныхъ дѣтей,-- сказала м-съ Мейрикъ, еще болѣе подстрекаемая къ пламенной защитѣ Мардохея благодаря оппозиціи;-- вы нисколько не думаете о радости Миры!
   -- Но она своего брата еле помнитъ,-- замѣтила Кэти.
   -- Люди, пропадавшіе двѣнадцать лѣтъ, не должны отыскиваться,-- произнесъ Гансъ:-- они всѣмъ только мѣшаютъ.
   -- Гансъ!-- проговорила съ упрекомъ м-съ Мейрикъ,-- если-бъ я пропадала двадцать лѣтъ, то...
   -- Я говорилъ о двѣнадцати годахъ,-- перебилъ ее Гансъ:-- за такой длинный срокъ пропавшій родственникъ, пропалъ бы на-всегда.
   -- А все-же, хорошее дѣло находить пропавшихъ,-- сказала Мабъ.-- Его отыскалъ принцъ Камарильзаманъ?
   М-съ Мейрикъ разсказала подробно все, что знала, а потомъ прибавила:
   -- М-ръ Деронда съ уваженіемъ и восторгомъ отзывается о Мардохеѣ. Онъ говоритъ, что Мира, именно, и способна оцѣнить такого брата.
   -- Деронда помѣшанъ на жидахъ!-- воскликнулъ Гансъ съ отвращеніемъ и, вскочивъ, швырнулъ отъ себя стулъ;-- онъ хочетъ только усилить въ Мирѣ ея предразсудки.
   -- Стыдись, Гансъ, такъ говорить о м-рѣ Дерондѣ,-- заступилась Мабъ.
   -- И мы уже теперь никогда не будемъ просиживать попрежнему цѣлые вечера,-- продолжалъ Гансъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ;-- Этотъ пророкъ Елисей будетъ вѣчно торчать между нами, а Миру вѣчно будетъ занимать одна мысль -- какъ-бы отправиться въ Іерусалимъ. Помните мое слово: ее совершенно испортятъ и, вмѣсто артистки, сдѣлаютъ ханжей. Все пойдетъ къ чорту. Мнѣ остается только спиться съ круга -- и окончательно пропасть.
   -- Фи, Гансъ!-- произнесла Кэти съ нетерпѣніемъ,-- Мужчины -- это самыя ужасныя чудовища на свѣтѣ. Все непремѣнно должно сдѣлаться по ихъ желанію, или они становятся нестерпимы!
   -- Совершенно вѣрно! Я ихъ ненавижу! Какъ бы я желала поселиться въ разрушенной и вновь отстроенной Ниневіи, безъ этихъ гадкихъ мужчинъ?
   -- Я желала-бы знать, зачѣмъ ты, Гансъ, былъ въ университетѣ и всему учился, если ты такой ребенокъ,-- сказала Эми;-- надо примириться съ человѣкомъ, котораго посылаетъ намъ Провидѣніе.
   -- Надѣюсь, что вамъ всѣмъ понравится эта ходячая Іереміяда,-- отвѣтилъ Гансъ, схватывая шляпу; -- не къ чему быть самостоятельнымъ человѣкомъ, если необходимо подчиняться какому-то съумасшедшему. Тогда лучше быть старымъ башмакомъ, а я не башмакъ и не старый. Ну, прощайте, мама,-- прибавилъ онъ, поспѣшно цѣлуя м-съ Мейрикъ и въ дверяхъ уже прибавилъ;-- прощайте, дѣвченки!
   -- Если-бъ только Мира видѣла, какъ ты ведешь себя!-- воскликнула Кэти. Но Гансъ не удостоилъ ее отвѣтомъ и громко хлопнулъ дверью. Какъ-бы я желала видѣть Миру въ ту минуту, когда м-ръ Деронда объявитъ ей эту новость. Я знаю: она будетъ великолѣпна!
   Обдумавъ хорошенько все, Деронда написалъ м-съ Мейрикъ письмо, въ которомъ просилъ ее разсказать Мирѣ все, подъ предлогомъ, что онъ желаетъ остаться съ Мардохеемъ и ожидать ея пріѣзда съ Мирой. Въ сущности-же, ему было противно лично выдавать себя за всеобщаго благодѣтеля.
   Въ глубинѣ своей души Деронда чувствовалъ нѣкоторое безпокойство о томъ, какъ встрѣтитъ сестру Мардохей, привыкшій столько лѣтъ въ одиночествѣ предаваться всецѣло своимъ восторженнымъ идеямъ. Конечно, онъ выказывалъ теплое расположеніе къ семейству Коганъ, особенно-къ маленькому Якову, но онъ къ нимъ привыкалъ впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ; Деронда съ удивленіемъ замѣчалъ, что Мардохей ничего не распрашивалъ о Мирѣ, а молча подчинялся перемѣнѣ, происшедшей въ его жизни. Онъ послушно, какъ ребенокъ, надѣлъ свою новую одежду и только съ улыбкой сказалъ:
   -- Вы знаете? я желалъ-бы сохранить свое старое платье, какъ чудное воспоминаніе о прошломъ.
   Когда наступило время для перваго посѣщенія Миры, Мардохей сѣлъ въ кресло и, закрывъ глаза, упорно молчалъ; но его руки и вѣки нервно дрожали. Онъ находился въ томъ нервномъ состояніи, которое свойственно людямъ, направившимъ въ одну извѣстную точку все свое умственное бытіе и вдругъ побуждаемымъ своротить въ сторону отъ избраннаго имъ пути. Впечатлительная натура пугается встрѣчи съ прошедшимъ, отъ котораго она уже давно отвернулась; быть можетъ, въ этой встрѣчѣ кроется радость, но и радость часто бываетъ страшна.
   Деронда также чувствовалъ какое-то безпокойство и, услыхавъ звонокъ, тотчасъ-же пошелъ Мирѣ на-встрѣчу. Онъ съ изумленіемъ увидѣлъ, что на ней была старая шляпка и тотъ самый бурнусъ, въ которомъ она когда-то хотѣла утопиться въ Темзѣ. М-съ Мейрикъ не менѣе его изумилась этому костюму, когда Мира вышла изъ своей комнаты.
   -- Вы хотите пойти къ брату въ этой одеждѣ?-- спросила она.
   -- Да, братъ мой бѣденъ, и я хочу быть какъ можно ближе къ нему: а то онъ станетъ меня чуждаться,-- отвѣтила Мира, воображавшая, что увидитъ Мардохея въ одеждѣ простого рабочаго.
   Деронда не могъ промолвить ни слова; но ему стало стыдно, что онъ такъ хлопоталъ о приличной внѣшней обстановкѣ для нихъ обоихъ. Мира была очень блѣдна и задумчива; они молча пожали другъ другу руку.
   Когда Деронда отворилъ дверь и пропустилъ впередъ Миру, Мардохей всталъ съ кресла, устремивъ пылающій взоръ на молодую дѣвушку. Она сдѣлала два шага и остановилась. Они молча посмотрѣли другъ на друга. Имъ казалось, что при этомъ свиданіи невидимо присутствуетъ ихъ любящая мать.
   -- Эзра!-- сказала, наконецъ, Мира тѣмъ самымъ тономъ, которымъ она произносила это слово, разсказывая Мейрикамъ о матери и братѣ.
   -- Это голосъ нашей матери!-- произнесъ Мардохей, подходя къ Мирѣ и нѣжно положивъ руку на ея плечо;-- ты помнишь? она меня такъ называла.
   -- Да; а ты съ любовью отвѣчалъ "мама!",-- промолвила Мира и, обнявъ его, съ дѣтскимъ жаромъ поцѣловала его въ губы.
   Мардохей былъ гораздо выше ея, и поэтому она должна была притянуть къ себѣ его голову, а сама приподняться на цыпочки; при этомъ ея шляпка свалилась, и ея кудри разсыпались во всѣ стороны.
   -- Милая, милая головка!-- сказалъ Мардохей, съ любовью гладя волосы Миры.
   -- Ты оченъ боленъ, Эзра?-- опросила Мира грустно.
   -- Да, дитя мое, я недолго останусь съ тобою на этомъ свѣтѣ,-- спокойно отвѣтилъ онъ.
   -- Я буду тебя очень любить и разскажу тебѣ все! я тебѣ должна такъ много разсказать!-- щебетала Мира;-- а ты меня научишь, какъ сдѣлаться хорошей еврейкой. Это ей будетъ по сердцу. Я постоянно буду проводить съ тобою свободное время, потому что остальное время я работаю и буду содержать насъ обоихъ. Ты не знаешь, какіе у меня чудесные друзья!
   До этой минуты она совершенно забыла, что въ комнатѣ были посторонніе, но теперь она взглянула съ благодарностью на м-съ Мейрикъ и Деронду. Миссъ Мейрикъ не могла сдержать своего волненія при видѣ этой встрѣчи двухъ любящихъ сердецъ. Она тотчасъ-же внутренне перенесла свою материнскую любовь съ Миры на ея брата.
   -- Посмотри на эту прекрасную женщину!-- продолжала Мира: я была несчастна и одинока; она мнѣ вѣрила и обращалась со мною, какъ съ дочерью. Пожалуйста, дайте вашу руку брату,-- прибавила она нѣжно, взяла руку м-съ Мейрикъ и, соединивъ ее съ рукою Мардохея, поднесла ихъ къ своимъ губамъ.
   -- Провидѣніе послало васъ моей сестрѣ,-- сказалъ Мардохей;-- вы исполнили то, о чемъ всегда молилась наша мать.
   -- Я думаю, что намъ лучше теперь уйти,-- промолвилъ вполголоса Деронда, дотрагиваясь рукою до плеча м-съ Мейрикъ, которая тотчасъ-же послѣдовала за нимъ.
   Онъ боялся, чтобы Мира не стала при немъ разсказывать, какъ онъ спасъ ее, что онъ старательно скрывалъ отъ Мардохея; кромѣ того, теперь, увидавъ первую встрѣчу брата съ сестрою,-- онъ уже болѣе не боялся оставить ихъ наединѣ.
  

ГЛАВА XLVIII.

   Роль Грандкорта, какъ англійскаго подданнаго, была чисто пассивная, проистекавшая изъ его поземельныхъ владѣній. Политическія и общественныя движенія касались его только черезъ повышеніе или пониженіе ренты, и его біографу не надо было-бы изучать, ни шлезвигъ-гольштинскаго вопроса, ни политики Бисмарка, ни рабочихъ союзовъ, ни избирательныхъ системъ, ни послѣдней коммерческой паники. Грандкортъ пробѣгалъ глазами лучшія газетныя статьи по этимъ предметамъ, и нельзя сказать, чтобъ его взгляды неотличались широтою, такъ-какъ онъ считалъ всѣхъ нѣмцевъ, всѣхъ коммерческихъ дѣятелей и избирателей "варварами". Но онъ никогда не принималъ никакого участія въ политическихъ спорахъ, смотрѣлъ искоса на всякаго, кто заговаривалъ съ нимъ о политикѣ, а самъ хранилъ при этомъ торжественное молчаніе, которое не разъ колебало мнѣнія болѣе шаткихъ мыслителей.
   Однако, въ сферѣ своихъ личныхъ интересовъ онъ выказывалъ нѣкоторыя изъ высшихъ дипломатическихъ качествъ. Ничто въ отношеніяхъ Гвендолины къ Дерондѣ не ускользало отъ его взгляда. Онъ не признавалъ себя ревнивымъ, потому что ревность доказывала-бы сомнѣніе въ его силѣ помѣшать тому, чего онъ не желалъ. Ему нисколько не было непріятно, что жена предпочитала его обществу -- общество другого, но онъ хотѣлъ, чтобы она была вполнѣ убѣждена въ невозможности противорѣчить въ чемъ-бы то ни было его волѣ. Если онъ, быть можетъ, передъ женитьбой выказывалъ нѣкоторое колебаніе и дѣйствовалъ по капризу, то теперь онъ нисколько не колебался насчетъ смысла супружескихъ узъ. Онъ не раскаивался въ своемъ бракѣ, который далъ ему новую цѣль въ жизни, новый предметъ для подчиненія своей волѣ. Онъ не раскаивался и въ своемъ выборѣ. Онъ любилъ блескъ, и Гвендолина вполнѣ удовлетворяла его вкусу. Онъ не желалъ-бы имѣть женою женщину, равную съ нимъ или выше его по своему положенію. Ему было-бы противно, если-бъ у его жены были ногти не длинные и не красивые, и уши слишкомъ большія или красныя. Ему было-бы досадно, если-бъ она не умѣла разговаривать умно и остро. Всѣ эти требованія врядъ-ли покачнутся чрезмѣрными, но, конечно, немногіе подобно ему, были-бы довольны тѣмъ, что Гвендолина вышла за него замужъ не по любви, а по другимъ побужденіямъ, и что она отличалась гордымъ, вспыльчивымъ характеромъ, который тѣмъ пріятнѣе было укрощать. Грандкортъ предпочиталъ господство любви и поэтому находилъ свой выборъ вполнѣ удовлетворительнымъ. Онъ взялъ на себя роль мужа и рѣшился ни въ какомъ случаѣ не позволять себя одурачивать. Онъ былъ далекъ отъ ревности, хотя его поведеніе въ нѣкоторыхъ случаяхъ очень походило на ревность; такъ желтый цвѣтъ всегда походитъ на желтый, хотя онъ составляется изъ смѣси различныхъ другихъ оттѣнковъ.
   Грандкортъ переѣхалъ въ Лондонъ ранѣе обыкновеннаго для того, чтобъ заняться своимъ духовнымъ завѣщаніемъ и заключеніемъ выгодной сдѣлки съ дядей насчетъ наслѣдства Дипло, такъ-какъ искусно веденная тактика сэра Гюго достигла своей цѣли. Кромѣ того, онъ желалъ показать великосвѣтскому обществу свою прелестную жену, на которой онъ женился совершенно неожиданно для всѣхъ. Правда, онъ восхищеніе другихъ ставилъ ни во что, но для того, чтобы презирать восхищающихся зрителей, надо было, чтобъ они существовали, а это было возможно только въ Лондонѣ. Поэтому онъ находилъ удовольствіе появляться съ женою въ блестящемъ обществѣ, на обѣдахъ, балахъ и модныхъ прогулкахъ. Ему было пріятно, что ею всѣ восхищались и ухаживали за нею; онъ даже былъ-бы не прочь, чтобъ она пококетничала съ толпою своихъ поклонниковъ. Но одно только ему не нравилось -- это ея обращеніе съ Дероидой.
   На музыкальномъ вечерѣ леди Малинджеръ, Грандкорта поразилъ, не менѣе, чѣмъ Ганса, оживленный разговоръ Гвендолины съ Дерондой; но онъ не сдѣлалъ ей никакого замѣчанія, боясь выказать ей слишкомъ рѣзко свое отвращеніе, что было-бы только униженіемъ для его гордости. Говоря о томъ, кого пригласить къ себѣ на вечеръ, онъ просто упомянулъ Деронду вмѣстѣ съ Малинджерами, съ цѣлью доказать, что присутствіе или отсутствіе Деронды для него не имѣло никакого значенія. Однако, черезъ нѣсколько дней онъ нашелъ случай сказать, какъ-бы вскользь:
   -- Ничто такъ не противно въ женщинѣ, какъ неумѣнье держать себя въ обществѣ и привычка бросаться публично на шею кому-бы то ни было. Женщина должна прежде всего имѣть хорошія манеры: иначе невозможно выѣзжать съ нею въ свѣтъ.
   Гвендолина поняла этотъ намекъ и съ испугомъ подумала: неужели она не умѣетъ вести себя въ обществѣ? Но выговоръ мужа только увеличилъ ея желаніе какъ можно чаще видѣться съ Дерондой. Это, однако, было довольно трудно среди шумной и разнообразной столичной жизни, все-же имѣвшей для Гвендолины много сторонъ, удовлетворявшихъ ея самолюбію. За то тѣ сравнительно рѣдкіе случаи, когда она могла поговорить съ Дерондой, принимали въ ея глазахъ гораздо большую важность, чѣмъ они дѣйствительно имѣли. Что-же касается Деронды, то онъ, конечно, ея не избѣгалъ, желая доказать самымъ деликатнымъ образомъ, что ея откровенность нисколько не уменьшила его уваженія. Кромѣ того, какъ могъ онъ не находить удовольствія въ ея обществѣ? Она была не только любопытной загадкой, но и прелестной женщиной, за судьбу которой онъ считалъ себя нѣсколько отвѣтственнымъ, тѣмъ болѣе, что, думая о своей собственной будущности, онъ нисколько не связывалъ ея съ этимъ блестящимъ существомъ, умолявшимъ его о постоянной помощи на томъ основаніи, что онъ однажды предостерегъ ее отъ угрожавшей опасности.
   Какъ мы уже сказали, Грандкортъ своими замѣчаніями только усиливалъ въ Гвендолинѣ то чувство, которое хотѣлъ въ ней уничтожить. Одно изъ нихъ имѣло близкое отношеніе къ Мирѣ. Однажды, за завтракомъ, Гвендолина со своей прежней рѣшимостью сказала:
   -- Я хочу извлечь пользу изъ нашего пребыванія въ городѣ и начать брать уроки пѣнія.
   -- Зачѣмъ?-- процѣдилъ Грандкортъ.
   -- Зачѣмъ?-- повторила Гвендолина, надувъ губы:-- потому, что я не могу наѣдаться до усыпленія страсбургскимъ паштетомъ, курить сигары и ѣздить въ клубъ,-- а надо-же чѣмъ нибудь развлечь свою скуку. Въ такое время дня, когда ты занятъ, мнѣ лучше всего было-бы брать уроки у маленькой жидовки, вошедшей теперь въ моду.
   -- Когда хочешь,-- отвѣтилъ Грандкортъ, и потомъ прибавилъ, неподвижно смотря на нее,--я, право, не знаю, къ чему свѣтской женщинѣ пѣть. Любители всегда разыгрываютъ изъ себя дураковъ. Никакая леди, конечно, не рискнетъ пѣть въ обществѣ, а дома никто не нуждается въ ея завываніяхъ.
   -- Я люблю откровенность: это лучшее качество мужа,-- отвѣтила Гвендолина,-- но ты, вѣроятно, не будешь имѣть ничего противъ приглашенія миссъ Лапидусъ на нашъ вечеръ? Леди Бракеншо и Раймондсы, тонкіе музыкальные цѣнители, приглашали ее на свои музыкальные вечера, а м-ръ Деронда, тоже хорошій музыкантъ, говоритъ, что ея пѣніе какъ нельзя лучше соотвѣтствуетъ домашнимъ концертамъ. Я думаю, что его мнѣніе можетъ служить авторитетомъ.
   -- Неприлично Дерондѣ такъ расхваливать эту дѣвчонку!-- небрежно сказалъ Грандкортъ.
   -- Неприлично?-- повторила Гвендолина, покраснѣвъ.
   -- Да; особенно когда ей покровительствуетъ леди Малинджеръ. Ему слѣдовало-бы лучше молчать о ней. Мужчинамъ понятно, въ какихъ онъ съ нею отношеніяхъ...
   -- Тѣмъ мужчинамъ, которые судятъ о другихъ по себѣ!-- воскликнула Гвендолина болѣзненно поблѣднѣвъ.
   -- Конечно; а женщины должны полагаться на сужденіе мужчинъ: иначе онѣ могутъ попасть въ просакъ. Ты, вѣроятно, считаешь Деронду святымъ?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила Гвендолина, призывая на помощь все свое самообладаніе,-- я считаю его не святымъ, но не такимъ чудовищемъ, какъ многіе другіе...
   Она встала, отодвинула стулъ и медленно вышла изъ комнаты, словно пьяница, боящійся обнаружить, что онъ пьянъ. Запершись въ своей уборной, она долго сидѣла блѣдная, неподвижная. Даже послѣ прочтенія рокового письма м-съ Глашеръ, она не ощущала такого отчаянія, какъ въ эту минуту. Деронда оказывался вовсе не такимъ человѣкомъ, какимъ она его себѣ представляла, и это разочарованіе болѣзненно сжало ея сердце. Она не разсуждала, было-ли замѣчаніе Грандкорта справедливымъ или нѣтъ, а содрагалась отъ представлявшагося ей страшнаго образа, тѣмъ болѣе вѣроятнаго, что ея вѣра въ Деронду не была ни на чемъ не основана. Она вовсе не знала его прошлаго и, какъ ребенокъ, слѣпо довѣрилась ему. Его строгій тонъ въ отношеніи ея и упреки казались ей теперь отвратительными, всѣ высшія теоріи были, очевидно, только обманомъ, а прекрасное, вдумчивое лицо Деронды, повидимому, служило только маской для прикрытія обыкновеннаго, свѣтскаго разврата. Всѣ эти мысли съ необычайной быстротой смѣнялись въ ея головѣ; но вдругъ въ ней произошла какая-то неожиданная реакція.
   -- Это неправда!-- произнесла она почти вслухъ:-- Какое мнѣ дѣло до того, что думаетъ о немъ Грандкортъ?
   Но это не значило, чтобъ въ ней воскресла прежняя слѣпая вѣра, въ него: она просто хваталась за соломенку, какъ утопающая. Но она не могла оставаться съ этимъ горькимъ сомнѣніемъ въ сердцѣ. Съ обычнымъ своимъ пыломъ она стала обдумывать средства къ тому, чтобы узнать истину. Прежде всего она хотѣла поѣхать къ леди Малйнджеръ и вывѣдать отъ нея все, то ей извѣстно о Мирѣ; потомъ она рѣшилась написать Дерондѣ, которому она могла бы выразить всю горечь своего разочарованія. Наконецъ, она остановилась на немедленномъ посѣщеніи Миры, подъ предлогомъ приглашенія на свой вечеръ. Она не видѣла другого способа разсѣять свое сомнѣніе. Она даже не имѣла времени обстоятельно объ этомъ подумать. Если-бъ мысль, приводившая ее въ бѣшенство, была бы живымъ существомъ, то она, Гвендолина, вступила бы въ личную борьбу съ нимъ, не разсуждая о послѣдствіяхъ.
   Вставъ съ кресла, она позвонила, спросила, дома-ли м-ръ Грандкортъ, и, узнавъ, что онъ уѣхалъ, приказала заложить карету и принялась одѣваться. Потомъ она сошла въ гостиную и стала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, не узнавая себя въ громадныхъ зеркалахъ и ничего не замѣчая въ своей золоченой клѣткѣ. Конечно, ея мужъ пойметъ, куда она ѣздила, и онъ, такъ или иначе, накажетъ ее за это, но ей теперь ни до чего не было дѣла, кромѣ необходимости убѣдиться, что она не напрасно вѣрила въ Деронду.
   У нея былъ адресъ Миры, и черезъ нѣсколько минутъ она уже ѣхала къ ней въ ея великолѣпномъ экипажѣ, быстро уносившемъ ее съ ея безпокойно бьющимся сердцемъ. Она не знала, что спроситъ у Миры, и какъ узнаетъ то, чего жаждала ея душа; вообще она ничего не сознавала, пока не очутилась въ комнатѣ м-съ Лапидусъ и не услыхала за дверью голоса Деронды. Овладѣвшее ею смущеніе было такъ велико, что она сама испугалась и съ нервной дрожью стала снимать перчатки. Но когда вышла Мира и съ нѣжной улыбкой привѣтствовала ее, она нашла въ себѣ достаточно силы, чтобъ также съ улыбкой протянуть ей руку. Прелестное лицо молодой дѣвушки и голосъ Деронды какъ-то сразу успокоили ее, и она теперь смутно чувствовала, что тайна, за разгадкой которой она пріѣхала, не могла быть страшной. Между тѣмъ, Мира сѣла подлѣ Гвендолины, смотря на нее въ безмолвномъ ожиданіи.
   -- Вы, вѣроятно, удивляетесь тому, что я сама пріѣхала,-- сказала, наконецъ, Гвендолина страннымъ, застѣнчивымъ тономъ;-- можетъ быть, мнѣ слѣдовало вамъ раньше написать... но у меня до васъ большая просьба.
   -- Я очень рада, что вижу именно васъ, а не ваше письмо,-- отвѣтила Мира, съ удивленіемъ замѣчая неожиданную перемѣну въ "Ванъ-диковской герцогинѣ", какъ называлъ ее Гансъ.
   Спокойное, розовое личико молодой дѣвушки, представляло поразительный контрастъ съ блѣдными, взволнованными чертами блестящей красавицы въ роскошной шляпкѣ съ огромными перьями.
   -- Я думала,-- продолжала Гвендолина,-- по крайней мѣрѣ, я надѣялась, что вы не откажете мнѣ въ моей просьбѣ пропѣть что-нибудь у насъ на вечерѣ четвертаго числа, какъ у леди Бракеншо. Я была-бы вамъ очень благодарна.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ; я пріѣду въ половину десятаго или въ десять,-- отвѣтила Мира, не спуская глазъ съ Гвендолины, которая приходила все въ большее и большее смущеніе.
   -- Пожалуйста, я васъ буду ждать въ половину десятаго,-- сказала она и умолкла, чувствуя, что ей нечего болѣе говорить.
   Но она не могла уѣхать; это было невозможно: голосъ Деронды раздавался въ ея ушахъ.
   -- М-ръ Деронда въ сосѣдней комнатѣ?-- спросила она наконецъ.
   -- Да -- отвѣтила Мира совершенно спокойно,-- онъ читаетъ съ моимъ братомъ по-еврейски.
   -- У васъ есть братъ?-- спросила Гвендолина, которая совершенно забыла, что леди Малинджеръ уже разсказывала ей объ этомъ.
   -- Да; онъ очень боленъ, онъ -- въ чахоткѣ, и м-ръ Деронда -- его лучшій другъ, также какъ и мой,-- произнесла Мира съ жаромъ.
   -- Скажите,-- промолвила Гвендолина почти шопотомъ и крѣпко схватила Миру за руку,-- скажите мнѣ правду. Вы убѣждены, что онъ хорошій человѣкъ? Вы не знаете о немъ ничего, дурного? Все, что говорятъ противъ него,-- ложь?
   Конечно, гордая, умная женщина не могла поступить болѣе по дѣтски; но изъ словъ Гвендолины Мира поняла только, что они выражали какое-то торжественное негодованіе.
   -- Кто осмѣливается говорить дурно о немъ? - произнесла она, сверкая глазами и дрожащимъ голосомъ.-- Я не повѣрила-бы, даже если-бъ ангелъ явился ко мнѣ и сталъ-бы доказывать виновность м-ра Деронды. Онъ спасъ меня, когда я, одинокая покинутая всѣми, хотѣла утопиться. Вы тогда приняли-бы меня за нищую, а онъ обошелся со мною, какъ съ царской дочерью. Онъ поселилъ меня въ семействѣ прекраснѣйшей женщины и отыскалъ мнѣ брата. Онъ уважаетъ его, несмотря на его нищету, и братъ также уважаетъ м-ра Деронду. А это не бездѣлица,-- прибавила Мира, гордо закинувъ голову;-- мой братъ очень ученый, и м-ръ Деронда говоритъ, что мало такихъ превосходныхъ людей на свѣтѣ.
   Въ послѣднихъ словахъ Миры звучало пламенное негодованіе противъ всѣхъ, не исключая и Гвендолины, которые сомнѣвались въ совершенствѣ Деронды; но Гвендолина незамѣтила этого, а только чувствовала какое-то сладостное утѣшеніе. Она ясно сознавала, что Деронда такъ-же мало походитъ на представленіе, которое составилъ себѣ о немъ Грандкортъ, какъ лондонское туманное утро, пропитанное копотью и газомъ, на свѣтлое, благоухающее деревенское утро.
   -- Благодарю васъ, благодарю,-- сказала она поспѣшно прежнимъ шопотомъ и, вставъ съ мѣста, громко прибавила, пожимая руку Мирѣ:-- мнѣ пора ѣхать; до свиданія!.. Вы будете у меня четвертаго?.. Очень вамъ благодарна.
   Мира молча отворила ей дверь и не могла понять, почему она вдругъ приняла такой гордый, холодный видъ.
   Гвендолинѣ было вовсе не до того, чтобъ выразить свое теплое сочувствіе къ тому существу, которое теперь успокоило ея душевную тревогу. Необходимость опровергнуть слова Грандкорта о Дерондѣ не позволяла ей ни о чемъ думать, пока эта цѣль не была достигнута; но какъ только образъ Деронды снова возсталъ передъ нею во всей своей непорочной чистотѣ, она почувствовала, что ей не мѣсто у Миры, и ей стало страшно встрѣтиться съ Дерондой. По дорогѣ домой она начала думать о томъ, что ожидало ее въ блестящей тюрьмѣ на Гросвенорскомъ скверѣ? У подъѣзда ее встрѣтилъ Грандкортъ, возвращавшійся съ прогулки и, бросивъ сигару, торчавшую у него въ зубахъ, помогъ ей выйти изъ кареты. Она прошла прямо въ гостиную, чтобъ помѣшать ему послѣдовать за нею далѣе и тѣмъ отрѣзать ей отступленіе, если-бъ оно потребовалось. Опустившись въ кресло, она стала медленно снимать перчатки, какъ-бы не замѣчая его присутствія, хотя онъ сѣлъ противъ нея такъ близко, что нельзя было избѣгнуть его взгляда безъ преднамѣреннаго усилія.
   -- Могу-ли я узнать, куда ты ѣздила въ такое, странное время?-- спросилъ онъ, наконецъ.
   -- Конечно,-- отвѣтила Гвендолина, не смотря на него:-- я ѣздила пригласить миссъ Лапидусъ...
   -- И спросить объ ея отношеніяхъ къ Дерондѣ?-- прибавилъ Грандкортъ холоднымъ, презрительнымъ тономъ.
   Въ первый разъ, со времени своей свадьбы, она съ такой ненавистью посмотрѣла ему прямо въ глаза и открыто, съ горечью сказала:
   -- Да! Все, что вы говорили,-- низжая ложь!
   -- Она вамъ это сказала?-- промолвилъ Грандкортъ еще болѣе презрительно.
   Гвендолина не могла произнести ни слова. Неустрашимая, пламенная злоба мгновенно смѣнилась въ ней глубокой покорностью. Она не могла ничѣмъ доказать справедливости своихъ словъ; могучіе, безспорные доводы въ ея глазахъ казались теперь слабыми, безсмысленными. Она имѣла одно доказательство -- свое убѣжденіе въ невинности Деронды; но для Грандкорта это убѣжденіе было только безуміемъ. Она поспѣшно отвернулась отъ него и вышла-бы изъ комнаты, если-бъ онъ не загородилъ ей дорогу.
   -- Ты можешь когда угодно принимать ее для пѣнія,-- сказалъ Грандкортъ, понимая все свое преимущество, какъ хозяина,-- но помни, пожалуйста, что тебѣ не слѣдуетъ болѣе бывать въ ея домѣ. Ты -- моя жена и должна дѣлать то, что я считаю приличнымъ. Рѣшившись быть м-съ Грандкортъ, ты приняла на себя обязанность не корчить изъ себя дуры, а сегодня ты сыграла дурацкую роль, и, если ты будешь продолжать, то вскорѣ о тебѣ заговорятъ въ клубахъ, какъ о помѣшанной. Ты не знаешь свѣта. Ты вышла замужъ за меня и должна руководствоваться моимъ мнѣніемъ.
   Каждое изъ этихъ медленно произнесенныхъ словъ имѣло для Гвендолины страшную силу. Грандкортъ зналъ это и никогда болѣе не упомянулъ о случившемся. Однако, Гвендолина нисколько не отреклась отъ своей воскресшей вѣры въ Деронду, подобно тому, какъ во время религіозныхъ преслѣдованій старые протестанты еще съ большей силой сохраняли втайнѣ библію. Но замѣчательно, что изъ разговора съ Мирой она вынесла только убѣжденіе, что Деронда былъ ея благодѣтелемъ, а тотъ фактъ, что онъ читалъ по-еврейски съ ей братомъ, совершенно ускользнулъ отъ ея вниманія.
   Однако, результатъ этого разговора, на-сколько онъ касался Грандкорта, ясно обнаружился въ ея постоянной внутренней борьбѣ и даже въ нѣкоторой внѣшней перемѣнѣ, быть можетъ, видимой только для одного Дерондѣ. Послѣ каждаго случайнаго свиданія съ нею, онъ все болѣе замѣчалъ, что въ ней усиливалась наружная холодность, рядомъ съ которой рѣзко отличались пугавшія его рѣдкія вспышки чувства. На самомъ дѣлѣ она подвергалась той дисциплинѣ непокорной воли, которая подчиняетъ только одну половину существа и укрѣпляетъ силу сопротивленія въ другой половинѣ. Грандкортъ скорѣе угадывалъ, чѣмъ замѣчалъ въ Гвендолинѣ подобную непокорную волю, которая, повидимому, какъ доказывала поѣздка къ Мирѣ, тѣмъ болѣе развивалась въ ней, чѣмъ чаще она видала Деронду. Онъ сознавалъ, что между нею и Дерондой происходило что-то "дьявольски глупое"; онъ не подозрѣвалъ существованія между ними любви, а о другихъ чувствахъ, связывающихъ между собой людей, онъ не имѣлъ никакого понятія; но, очевидно, эта "глупость" поддерживала въ Гвендолинѣ внутреннее волненіе, которое могло въ концѣ-концовъ обнаружиться и внѣшними непріятными проявленіями. Поэтому, смутно замѣчая въ Гвендолинѣ нѣчто, угрожавшее его супружескому спокойствію, онъ рѣшился уничтожить его въ самомъ зародышѣ. Но среди средствъ, избранныхъ имъ для этой цѣли, было одно очень странное и далеко не столь искусное, какъ только-что приведенныя его рѣчи.
   Онъ хотѣлъ, чтобъ Гвендолина узнала содержаніе его завѣщанія, но не отъ него самого, такъ-какъ его гордой, скрытной натурѣ было-бы въ высшей степени непріятно прямо упоминать женѣ о своихъ отношеніяхъ къ м-съ Глашеръ. Съ другой стороны, онъ желалъ дать ей почувствовать, что ему было хорошо извѣстно, какъ сознательно выходила она за него замужъ, зная отлично объ его отношеніяхъ къ Лидіи, что и давало ему право завести теперь рѣчь о такомъ щекотливомъ предметѣ. Большинство людей на его мѣстѣ написали-бы въ письмѣ все, что онъ хотѣлъ сообщить женѣ, но Грандкортъ не любилъ писать; даже составленіе самой маленькой записки было для него наказаніемъ, и, къ тому-же, онъ давно возложилъ всю корреспонденцію на Луша; поэтому Грандкорту не входила въ голову мысль о письменномъ объясненіи съ Гвендолиной, и онъ считалъ Луша единственно возможнымъ орудіемъ для сообщенія съ нею, тѣмъ болѣе, что этотъ почтенный господинъ казался ему такимъ-же неодушевленнымъ предметомъ, какъ перо и чернила.
   Грандкортъ былъ увѣренъ, что Гвендолина, какъ женщина, знавшая вѣроятно, правило сложенія, подозрѣвала участіе Луша въ устройствѣ ея свиданія съ м-съ Глашеръ и потому просила удалить его въ Дипло. Но сложныя чувства, женщинъ, возбуждаемыя сложными причинами, не опредѣляются одной способностью складывать дважды два -- и въ этомъ отношеніи у Грандкорта не доставало того элемента мышленія, который избавилъ-бы его отъ ошибки -- именно: личнаго знакомства на опытѣ съ нѣжными чувствами. Онъ правильно опредѣлилъ, что Гвендолину мучили оскорбленная гордость и сознаніе необходимости подчиниться его волѣ, но укоры совѣсти, если-бъ онъ даже зналъ о нарушеніи даннаго ею слова, были, ему непонятны и потому онъ не подозрѣвалъ объ ихъ существованіи. Онъ былъ увѣренъ, что она просто питала безмолвную ревность къ Лидіи, а Лидія написала ей, отсылая брилліанты, что они нѣкогда принадлежали ей,-- и тому подобныя любезности, на которыя способна ревнивая женщина. Онъ внутренне торжествовалъ, что могъ усилить въ Гвендолинѣ эту ревность, заставляя ее въ то-же время еще болѣе безмолствовать. Его цѣль заключалась въ томъ, чтобы заставить эгоизмъ жены вторить его эгоизму, и, выбравъ Луша для сообщенія съ нею, онъ нисколько не хотѣлъ ее оскорбить, а предполагалъ, что она признаетъ въ немъ единственно возможнаго между ними посредника.
   Однажды утромъ Грандкортъ вошелъ въ будуаръ Гвендолины и, остановившись передъ нею, сказалъ самымъ добродушнымъ и убѣдительнымъ тономъ, на какой онъ только былъ способенъ:
   -- Мнѣ надо тебѣ объяснить кое-что о финансовыхъ дѣлахъ, и я просилъ Луша поговорить съ тобой. Онъ все знаетъ и единственный человѣкъ, который можетъ объяснить это дѣло. Я уѣзжаю и тотчасъ пошлю его сюда. Вѣдь тебѣ все равно, кто тебѣ это разъяснитъ?
   -- Ты знаешь, что не все равно,-- отвѣтила Гвендолина съ сердцемъ;-- я его не приму.
   Съ этими словами она вскочила съ кушетки и хотѣла выбѣжать изъ комнаты, но онъ предупредилъ ее и сталъ спиной къ двери.
   -- Не изъ-за-чего шумѣть,-- произнесъ онъ спокойно, точно дѣло шло объ отказѣ ѣхать на обѣдъ;-- на свѣтѣ много непріятныхъ людей, съ которыми мы вынуждены говорить. Человѣкъ, умѣющій держать себя, не дѣлаетъ скандала изъ подобнаго пустяка. Надо поговоритъ о дѣлѣ, за что, конечно, не можетъ взяться какой-нибудь джентльменъ. Если я поручилъ дѣло Лушу, то тебѣ не слѣдуетъ поднимать скандала и кусать себѣ губы. Онъ этого не стоитъ.
   Грандкортъ такъ долго тянулъ эту рѣчь, что Гвендолина успѣла обдумать его слова прежде, чѣмъ онъ ихъ кончилъ. Что могъ онъ ей сказать о финансовыхъ дѣлахъ? Въ этомъ отношеніи ей скорѣе пришла въ голову ея мать, чѣмъ м-съ Глашеръ. Но, какая польза была ей отказываться отъ разговора съ Лушемъ? Могла-ли она просить Грандкорта объясниться съ нею лично? Это было-бы невыносимо, если-бъ онъ даже согласился, что было очень сомнительно. Въ настоящую минуту она сознавала только, что не могла долѣе оставаться узницей, передъ которой мужъ запиралъ дверь; отвернувшись, она прислонилась къ сосѣдней этажеркѣ.
   -- Я сказалъ Лушу, чтобъ онъ переговорилъ съ тобою во время моего отсутствія,-- продолжалъ Грандкортъ, снова останавливаясь передъ нею.-- Позвать его?
   -- Да,-- отвѣтила Гвендолина послѣ, продолжительнаго молчанія, отвернувшись отъ мужа.
   -- Я вернусь во-время если ты желаешь,-- прибавилъ Грандкортъ; но она ничего не отвѣтила.
   "Она страшно сердится",-- подумалъ онъ, но такъ-какъ ея гнѣвъ былъ безмолвный, то и не представлялъ для него ничего непріятнаго.
   Подождавъ съ минуту, онъ взялъ ее за подбородокъ и поцѣловалъ, хотя она все еще не поднимала глазъ. Потомъ онъ молча вышелъ изъ комнаты.
   Что ей было дѣлать? Она даже не имѣла никакого повода къ жалобѣ. Всѣ ея романтическія иллюзіи при выходѣ замужъ за Грандкорта заключались въ томъ, что она заберетъ его въ руки. Теперь-же оказалось, что онъ забралъ ее въ руки. Она ждала разговора съ Лушемъ, какъ пытки, потому что факты, вызывавшіе въ ней такіе тяжелые укоры совѣсти, становились еще ужаснѣе въ его устахѣ. Но все это было частью той страшной игры, въ которой проигрышъ не былъ просто минусомъ, а роковымъ плюсомъ, никогда невходившимъ въ ея разсчетъ.
   Лушъ не чувствовалъ ни особаго удовольствія, ни особой непріятности отъ порученнаго ему дѣла. Передавъ ему все, что слѣдовало, Грандкортъ прибавилъ:
   -- Будьте, какъ можно менѣе непріятны.
   Лушъ хотѣлъ было отвѣтить, что это зависѣло отъ обстоятельствъ, но, подумавъ, сказалъ, что составитъ на бумагѣ краткій очеркъ всего дѣла, хотя не упомянулъ о томъ, что онъ этимъ удовольствуется. Вообще изъ его словъ можно было понять, что свиданіе съ Гвендолиной не было ему противно. По завѣщанію Грандкортъ оставлялъ ему кое-что и потому не было причины быть ему не въ духѣ. Онъ былъ убѣжденъ, что зналъ всѣ тайны мужа и жены, но ихъ неудачная брачная жизнь не возбуждала въ немъ дьявольской радости, хотя, конечно, ему было пріятно, что его ожиданія оправдались, и этотъ бракъ не оказался столь счастливымъ, какъ надѣялась Гвендолина и какъ увѣрялъ Грандкортъ. Вообще Лушъ не былъ сердитымъ, злопамятнымъ человѣкомъ, но все-же чувствовалъ нѣкоторое удовольствіе отъ того, что могъ унизить гордую красавицу, которая обходилась съ нимъ такъ дерзко.
   Когда лакей доложилъ Гвендолинѣ о м-рѣ Лушѣ, она уже оправилась отъ смущенія и рѣшила не обнаруживать передъ нимъ своихъ чувствъ, что-бы онъ ни сообщалъ. Съ холоднымъ достоинствомъ она пригласила его сѣсть и слегка ему поклонилась.
   -- Полагаю, что излишне говорить,-- началъ онъ, держа въ рукахъ свернутый листъ бумаги,-- что я никогда не явился-бы къ вамъ по своему собственному желанію. М-ръ Грандкортъ поручилъ мнѣ переговорить съ вами, какъ онъ самъ, конечно, вамъ объяснилъ. Я пользуюсь довѣріемъ м-ра Грандкорта болѣе пятнадцати лѣтъ и потому нахожусь въ исключительномъ положеніи. Онъ говоритъ со мною о дѣлахъ совершенно откровенно, и никто другой не могъ-бы исполнить этого полученія, которое я принялъ на себя только изъ дружбы къ нему. Это должно служить мнѣ извиненіемъ въ вашихъ глазахъ, если-бъ вы предпочли имѣть дѣло со всякимъ другимъ, кромѣ меня.
   Она ничего не отвѣтила, но его слова показались ей очень дерзкими, хотя для посторонняго они, повидимому, дышали уваженіемъ.
   -- Въ этой бумагѣ вы найдете,-- продолжалъ онъ,-- краткое извлеченіе изъ той части завѣщанія м-ра Грандкорта, съ которой онъ хочетъ васъ познакомить. Будьте такъ добры -- прочтите, но прежде я долженъ сказать вамъ нѣсколько словъ, въ видѣ предисловія, и надѣюсь, что вы меня простите, если они не будутъ вамъ пріятны.
   -- Говорите все, что нужно, безъ всякихъ извиненій,-- сказала Гвепдолина такимъ тономъ, какимъ она встрѣтила-бы вора собачника, требовавшаго вознагражденія за находку имъ-же украденной собаки.
   -- Я долженъ напомнить вамъ нѣчто, случившееся до сватовства м-ра Грандкорта,-- продолжалъ Лушъ, платя нѣсколько дерзкимъ тономъ за ея холодное презрѣніе;-- вы, конечно, помните, что встрѣтили, даму въ Кардельскомъ лѣсу, и она вамъ объяснила, въ какихъ отношеніяхъ она находилась къ м-ру Грандкорту.
   Губы Гвендолины были такъ-же блѣдны, какъ и ея щеки; слова Луша поражали ее кинжаломъ въ самое сердцѣ, и она уже забыла свой гнѣвъ на этого наглаго посредника, среди бушевавшихъ въ ней разнородныхъ чувствъ.
   -- М-ру Грандкорту извѣстно, что вы знали заранѣе эту несчастную исторію, и онъ считаетъ необходимымъ, довести до вашего свѣдѣнія свои намѣренія касательно его состоянія и будущности. Конечно, ему самому непріятно говорить объ этомъ, и потому онъ поручилъ мнѣ выслушать ваши замѣчанія или возраженія на его планъ. Сдѣлайте милость прочтите эту бумагу.
   Съ этими словами Лушъ всталъ и подалъ ей свернутый листъ.
   Рѣшившись не обнаруживать своихъ чувствъ передъ Лушемъ, Гвендолина не ожидала услышать, что ея мужъ зналъ при какихъ условіяхъ она вышла за него замужъ. Она не смѣла протянуть руки и взять бумагу, боясь, что Лушъ замѣтитъ ея смущеніе. Съ минуту Лушъ молча стоялъ передъ нею; наконецъ, она тихо, но все-же съ гордымъ пренебреженіемъ произнесла:
   -- Положите бумагу на столъ и пройдите въ другую комнату.
   Лушъ повиновался и, усѣвшись въ кресло въ маленькой гостиной, сказанъ самъ себѣ:
   "Ее кажется покоробило... Она не подозрѣвала, какую цѣну придется заплатить за такой первоклассный товаръ, какъ Генлей Грандкортъ".
   Но все-же ему казалось, что нищая молодая дѣвушка, выйдя замужъ за Грандкорта, получила болѣе, чѣмъ могла когда-нибудь ожидать, и что она выказала необыкновенную ловкость.. Ея обѣщаніе Лидіи, конечно, ничего не значило, а бѣгство за-границу оказалось геніальной хитростью.
   Между тѣмъ Гвендолина собиралась съ силами, чтобъ прочесть бумагу. Это было необходимо. Ее побуждали къ этому всѣ волновавшія ее чувства: гордость, сопротивленіе упорной волѣ мужа, стремленіе къ свободѣ, укоры совѣсти и страхъ передъ новыми несчастіями. Но не легко было сразу понять дѣловой слогъ завѣщанія; наконецъ, она разобрала, что въ случаѣ неимѣнія сына отъ жены, Грандкортъ назначатъ своимъ наслѣдникомъ маленькаго Генлея. Вотъ все, что прямо ее интересовало,-- остальное-же, въ томъ числѣ назначеніе ей послѣ смерти Грандкорта нѣсколькихъ тысячъ и пожизненнаго владѣнія Гадсмиромъ, она пробѣжала вскользь. Того, что она узнала, ей было совершенно достаточно, и она могла отпустить Луша съ презрительной рѣшимостью, которая воскресла въ ней при мысли, что этимъ распоряженіемъ насчетъ наслѣдства ей хотѣли нанести окончательное униженіе. Она сунула бумагу въ первую попавшуюся книжку и вышла въ другую комнату, гдѣ ждалъ ее Лушъ. Увидя ее, онъ всталъ, но она, не останавливаясь, медленно прошла мимо и, бросивъ на него презрительный взглядъ, гордо сказала:
   -- Скажите м-ру Грандкорту, что его распоряженія вполнѣ соотвѣтствуютъ моему желанію.
   Лушу оставалось только восхищаться ея граціозной спиной и непреклоннымъ, смѣлымъ умомъ. Впрочемъ, онъ и не желалъ большей кары для нея и отправился съ удовольствіемъ въ клубъ, гдѣ его ожидалъ завтракъ съ салатомъ изъ гомара.
   А Гвендолина?... Возвратившись домой, Грандкортъ нашелъ ее въ амазонкѣ, совершенно готовой для прогулки. Она рѣшилась не сказываться больной, не запираться въ свою комнату, а дѣйствовать совершенно въ духѣ какого-нибудь гордаго отвѣта, брошеннаго ей мужу. Поэтому, не давая себѣ времени на мучительное раздумье, она тотчасъ послѣ ухода Луша позвонила горничную и принялась за свой туалетъ съ обычнымъ вниманіемъ. Конечно, Грандкортъ хотѣлъ произвести на нее уничтожающее впечатлѣніе своимъ завѣщаніемъ, и, можетъ быть, впослѣдствіи она докажетъ ему, что это впечатлѣніе было совершенно противоположнымъ тому, котораго онъ ожидалъ, но теперь она могла только обнаруживать вызывающее удовольствіе. Она инстинктивно сознавала, что было-бы непростительнымъ самоуниженіемъ выразить какимъ-бы то ни было признакомъ свое раскаяніе въ ту минуту, когда ей напомнили, что она выходила замужъ сознательно, вполнѣ понимая всѣ условія предстоявшей ей брачной жизни... У нея не было времени обстоятельно обсудить, что предпринять въ будущемъ, и она только дала себѣ слово поразить мужа своимъ холоднымъ достоинствомъ. Она не только поѣхала съ нимъ верхомъ, но, возвратившись домой, переодѣлась и отправилась на званый обѣдъ: при этомъ не было ни малѣйшей перемѣны въ ея обращеніи съ мужемъ и даже -- характерная черточка -- она не взяла изъ рукъ горничной платокъ, случайно надушенный духами, которыхъ не терпѣлъ Грандкортъ. Гвендолина ни за что не хотѣла быть предметомъ отвращенія для человѣка, котораго она ненавидѣла; отвращеніе должно было оставаться всецѣло на ея сторонѣ.
   Но не думать о томъ, что однажды пришло въ голову, все равно, что не слыхать звона въ собственномъ ухѣ. Мысль, неразрывно связанная съ нашими чувствами или страстями, проникаетъ всюду, какъ воздухъ, и разговоры, шутки, улыбки, поклоны -- это только медовый сотъ, черезъ который мысль свободно проходить, хотя не всегда выноситъ благоуханіе меда. Не углубляясь въ уединеніе, Гвендолина впродолженіи нѣсколькихъ часовъ невольно прошла черезъ цѣлый лабиринтъ мыслей, обсуждая и отвергая тысячи путей для безопаснаго выхода. Конечно, ее болѣе всего тяготило сознаніе, что Грандкортъ объяснилъ себѣ всѣ ея прошлые поступки самыми низкими побужденіями; она съ горечью вспомнила теперь объ его ухаживаніи и была вполнѣ увѣрена, что онъ, зная ея тайну, съ тѣмъ большимъ удовольствіемъ поборолъ ея безмолвное сопротивленіе до свадьбы и тиранилъ ее послѣ свадьбы. "Я потребую развода",-- было ея первою мыслю. Потомъ она прибавляла: "я брошу его, будетъ-ли онъ на это согласенъ или нѣтъ; если этотъ мальчикъ -- его наслѣдникъ, то я уже искупила свою вину". Однако, она не могла уяснить себѣ возможности практически исполнить это рѣшеніе. Какъ она могла возвратиться въ свое семейство, поселить въ немъ горе и произвести скандалъ въ покинутомъ ею обществѣ? Какая будущность предстояла м-съ Грандкортъ, возвратившейся къ ея бѣдной матери, которая снова погрязнетъ въ нищетѣ, тогда какъ одною изъ главныхъ причинъ, оправдывавшихъ бракъ Гвендолины, была помощь матери? Чѣмъ могла она оправдать бѣгство отъ мужа? Ея мать только плакала-бы, дядя совѣтовалъ-бы ей вернуться къ мужу, тетка и Анна съ испугомъ смотрѣли-бы на нее, а Грандкортъ могъ потребовать ее обратно. Настоять на разводѣ! Сказать это было легко, но она не могла привести ни одной благоразумной или законной причины для расторженія брака. Съ чего ей было начать? На что жаловаться? Каждое ея слово могло только послужить къ ея собственному обвиненію. "Нѣтъ, ужъ если мнѣ суждено быть несчастной" оканчивала она всѣ свои мечты о бѣгствѣ,-- "то лучше, чтобъ мое несчастіе было неизвѣстно никому". Къ тому-же, со своимъ обычнымъ сознаніемъ правды, она повторяла постоянно, что не имѣла никакого права жаловаться на добровольно, сознательно заключенную сдѣлку, а тѣмъ болѣе нарушить ее. Среди доводовъ, побуждавшихъ ее подчиниться своей судьбѣ, однимъ изъ главныхъ было инстинктивное сознаніе, что, бросивъ мужа, она разстанется и съ Дерондой. Соединеніе имени Деронды съ сомнительнымъ положеніемъ одинокой, разведенной жены было не мыслимо. И что-бы онъ сказалъ, если-бъ узналъ все? Конечно, онъ посовѣтовалъ-бы ей покорно переносить подготовленную себѣ судьбу, если она не была увѣрена, что, избравъ другой путь, она сдѣлается лучшей женщиной. А было-ли это возможно для одинокой, разочарованной, подозрительной для всѣхъ "бѣглянки", если-бъ ей и удалось достигнуть призрачной свободы? Бѣглая м-съ Грандкортъ была-бы болѣе жалкимъ существомъ, чѣмъ Гвендолина Гарлетъ, вынужденная учить дочерей епископа и подвергаться инспекторскому надзору м-съ Момпертъ. Интересно, что она ни разу болѣе не взглянула на бумагу, принесенную Лушемъ; спрятавъ ее въ шкатулку, она гордо рѣшилась не удовлетворять своего любопытства относительно назначенной ей доли наслѣдства, сознавая, что, въ глазахъ ея мужа и его наперсника, она была такимъ низкимъ созданіемъ, которое согласно на всѣ самыя позорныя условія для сохраненія своей блестящей, роскошной обстановки.
   Дни шли за днями, недѣли за недѣлями, іюнь смѣнилъ май, а м-съ Грандкортъ оставалась по-прежнему на своемъ мѣстѣ, сіяя красотой, граціей и блескомъ среди обычныхъ удовольствій свѣтской жизни, начиная отъ слушанія въ воскресенье проповѣди моднаго проповѣдника до посѣщенія субботней оперы. Но можно-ли удивляться тому, что ея непокорная воля скрывала внутренній протестъ подъ маской внѣшняго подчиненія? Подобное явленіе встрѣчается часто, и многіе открыто объясняютъ это длиннымъ рядомъ самыхъ сложныхъ причинъ, хотя, въ сущности, они мирятся со своей судьбой только потому, что она является лучшимъ, чѣмъ всѣ другія возможныя для нихъ положенія. У бѣдной Гвендолины было въ одно и то-же время слишкомъ много и слишкомъ мало умственной силы и благороднаго мужества чтобъ дѣйствовать самостоятельно, выдѣляясь этимъ изъ безличной толпы. Неудивительно поэтому, что выраженіе ея лица и манеры принимали съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе холодный, рѣзкій оттѣнокъ, благодаря постоянной необходимости заглушать въ себѣ всякое проявленіе чувства.
   Такъ, однажды утромъ, проѣзжая верхомъ по парку вмѣстѣ съ Грандкортомъ, она увидѣла на поворотѣ дороги прямо передъ собою чернокудрую красавицу съ маленькой дѣвочкой и стройнымъ мальчикомъ. Она тотчасъ узнала въ нихъ тѣхъ, съ которыми она менѣе всего желала-бы встрѣтиться. Они ѣхали шагомъ, и Грандкортъ сидѣлъ къ той сторонѣ, откуда показалось роковое видѣніе; Гвендолина поспѣшно отвернулась отъ проницательнаго взгляда устремленныхъ на нее черныхъ глазъ, а Грандкортъ проѣхалъ мимо, ни малѣйшимъ движеніемъ не выражая того, что онъ видѣлъ м-съ Глашеръ и своихъ дѣтей. Гвендолина вскипѣла злобой; ей стало стыдно за себя и досадно за Грандкорта. "Вы могли-бы хоть поклониться ей!",-- хотѣла она воскликнуть, но уста отказывались произнести эти слова. Если онъ, ея мужъ, не хотѣлъ при ней узнать то существо, которое она согнала съ принадлежащаго ей мѣста для того, чтобъ самой его занять, то могла-ли она его упрекнуть? Ей пришлось молчать....
   М-съ Глашеръ не случайно попалась на-встрѣчу Гвендолинѣ, а намѣренно устроила эту сцену въ паркѣ. Она пріѣхала въ Лондонъ для покупки учебныхъ пособій дѣтямъ и, конечно, повидалась съ Лушемъ, который утѣшилъ ее увѣреніями, что, въ-концѣ-концовъ, побѣда останется на ея сторонѣ и, что бракъ Грандкорта съ Гвендолиной будетъ такъ или иначе расторгнутъ, и ея сынъ получитъ принадлежащее ему наслѣдство. Она имѣла также свиданіе и съ Грандкортомъ, который, какъ всегда, совѣтовалъ ей вести себя благоразумно, грозя въ противномъ случаѣ тяжелой карой, и выразилъ готовность быть болѣе обыкновеннаго щедрымъ, въ чемъ ему должны были помочь деньги, получаемыя имъ отъ сэра Гюго за Дипло. Хотя все это нѣсколько успокоило разгнѣванную Медузу и, улучшивъ ея матеріальное положеніе, пробудило въ ней блестящія надежды на будущее, она все-таки не могла отказать себѣ въ удовольствіи нанести ударъ соперницѣ неожиданнымъ появленіемъ передъ нею. Такъ змѣя, отброшенная въ сторону, все-же высовываетъ свое жало, хотя ея злоба уже вполнѣ безсильна. Узнавъ отъ Луша, когда именно Гвендолина ѣздитъ верхомъ по парку, она впродолженіи нѣсколькихъ дней поджидала ее, рискуя даже возбудить противъ себя негодованіе Грандкорта. Впрочемъ, у нея было отличное оправданіе: неужели она не имѣла права погулять съ дѣтьми въ паркѣ?
   Но даже Лидія не могла предвидѣть, какъ сильно поразитъ Гвендолину встрѣча съ нею. Ее взволновало до глубины души то, что Грандкортъ не счелъ нужнымъ поклониться женщинѣ, которая нѣкогда была ему дороже всего на свѣтѣ и до сихъ поръ оставалась матерью его дѣтей. Вмѣстѣ съ тѣмъ, этотъ мрачный образъ женщины, отверженной общественнымъ мнѣніемъ, какъ-бы пролилъ новый свѣтъ на предстоявшую ей будущность въ случаѣ если-бъ и она покинула мужа. Неопредѣленный страхъ все болѣе и болѣе овладѣвалъ ею, и она чувствовала, что ей не было спасенія отъ этой блестящей тюрьмы. Да, ей не было другого спасенія, кромѣ смерти, но смерти не своей... Такая женщина, какъ Гвендолина, не могла-бы думать о своей смерти и рисовать себѣ мрачную картину вступленія въ невѣдомый міръ. Для нея доступнѣе была мысль о смерти Грандкорта... Но и это представлялось ей невѣроятнымъ. Его деспотическая власть надъ нею была, казалось, такъ сильна, что мысль о его смерти, какъ единственномъ средствѣ спасенія отъ укоровъ совѣсти и тяготѣвшаго надъ нею ига, соединялась въ ея умѣ съ другою мыслью -- что это спасеніе для нея невозможно. Ей казалось, что онъ будетъ вѣчно жить и вѣчно держать ее въ цѣпяхъ подъ своей непреклонной волей. Ей было страшно даже думать о его смерти: ей мерещилось, что за подобныя мысли онъ задушитъ е.е собственными руками.
   Черезъ два дня послѣ встрѣчи съ м-съ І'лашеръ въ паркѣ Гвендолина была приглашена на большой концертъ у Клесмера, который жилъ въ великолѣпномъ домѣ на Гросвенерской площади, какъ настоящій князь музыки. Она съ нетерпѣніемъ ожидала этого вечера, зная, что она тамъ встрѣтитъ Деронду, и заранѣе приготовила фразу, которая, не выражая прямо того, что она никогда не рѣшилась-бы высказать, была-бы достаточно ясна, чтобъ онъ понялъ ея положеніе. Но Деронда, какъ нарочно, держался отъ нея въ сторонѣ, и она, боясь обнаружить свое нетерпѣніе, приняла на себя еще болѣе обыкновеннаго недоступный, холодный видъ, что даже подало поводъ м-ру Вандернуту замѣтить:
   -- Однако, м-съ Грандкортъ вскорѣ сдѣлается достойной парой для своего мужа.
   Наконецъ, когда Деронда случайно встрѣтился съ нею, она поспѣшно его остановила.
   -- М-ръ Деронда, пріѣзжайте завтра ко мнѣ въ пять часовъ,-- сказала она смѣло и открыто, съ какимъ-то царскимъ величіемъ, точно разрѣшая ему давно просимую аудіенцію.
   -- Непремѣнно!-- отвѣтилъ Деронда съ низкимъ поклономъ.
   Онъ, было, подумалъ, не лучше-ли ему написать Гвендолинѣ, что не можетъ пріѣхать? До сихъ поръ онъ тщательно избѣгалъ посѣщенія Грандкортовъ, но никакъ не могъ рѣшиться сдѣлать что-нибудь непріятное Гвендолинѣ, а его отказъ, мотивированный или дѣйствительнымъ равнодушіемъ съ его стороны или искусственной пародіей на равнодушіе, былъ-бы одинаково оскорбителенъ. Поэтому онъ рѣшился сдержать свое слово.
   На слѣдующій день Гвендолина, подъ предлогомъ нездоровья, отказалась отъ прогулки верхомъ, когда лошади стояли уже у крыльца. Она боялась, однако, что Грандкортъ также останется дома, но онъ не сдѣлалъ никакого замѣчанія и молча уѣхалъ. Приказавъ никого не принимать, кромѣ м-ра Деронды, она сошла въ гостиную и стала ходить взадъ и впередъ въ нервномъ раздраженіи. Ее тревожила мысль, что Деронда вскорѣ явится сюда, и она будетъ принуждена говорить съ нимъ; то, что она цѣлыми часами готовилась ему сказать, теперь казалось ей невозможнымъ, произнести. Какая-то странная застѣнчивость впервые удерживала ее отъ откровеннаго обращенія съ нимъ, и теперь, когда уже было поздно, она стала опасаться, не счелъ-ли онъ ея приглашеніе неприличнымъ. Въ такомъ случаѣ онъ, конечно, перестанетъ ее уважать. По черезъ мгновеніе она отогнала отъ себя эту страшную мысль. Насколько велико было волненіе Гвендолины, доказывало одно обстоятельство, хотя и мелкое, но никогда съ нею до сихъ поръ неслучавшееся. Неожиданно увидавъ себя въ большомъ зеркалѣ, она вдругъ замѣтила, что ея лицо и бѣлоснѣжная шея слишкомъ рельефно выдавались на темномъ фонѣ ея чернаго платья. Она быстро отвернулась, побѣжала въ будуаръ и, схвативъ кружевную косынку, накинула ее на себя такъ, что скрыла всю голову и шею, оставляя открытымъ только лицо. Этимъ явнымъ презрѣніемъ къ своей внѣшности она думала уничтожить всякое подозрѣніе кокетства съ ея стороны; вмѣстѣ съ тѣмъ ей казалось, что ея нервное волненіе не будетъ такъ замѣтно. Но черныя кружева не могли скрыть тревожнаго блеска ея глазъ и нервную дрожь ея губъ.
   Она стояла посреди комнаты, когда вошелъ Деронда, и съ перваго взгляда замѣтила, что въ немъ также произошла какая-то перемѣна. Она не могла-бы ясно опредѣлить, въ чемъ именно она состояла, но онъ не казался уже такимъ счастливымъ, какъ всегда, и говорилъ съ нею какъ-то принужденно. Они оба поздоровались очень сухо и Гвендолина не сѣла, а облокотилась на спинку кресла. Деронда остановился противъ нея, держа въ рукахъ шляпу. Оба они не знали, что сказать, и хотя мысли его были совершенно далеки отъ Гвендолины, она приняла его смущеніе за отраженіе своего.
   -- Вы удивляетесь, что я васъ просила пріѣхать?-- оказала она, наконецъ, нерѣшительно:-- я хотѣла кое-что у васъ спросить. Вы сказали, что я въ жизни ничего не знаю. Это правда. Но у кого-же мнѣ спросить совѣта, если не у васъ?
   Въ эту минуту она чувствовала совершенную невозможность сказать ему то, что хотѣла. Деронда видѣлъ ея необычайное волненіе, и, предчувствуя новую вспышку, промолвилъ грустнымъ, нѣжнымъ тономъ:
   -- Я сожалѣю только о томъ, что могу принести вамъ такъ мало пользы.
   Эти слова придали ей смѣлость, и она продолжала поспѣшно, какъ-бы торопясь все высказать:
   -- Я хотѣла вамъ сказать, что много думала о вашемъ совѣтѣ... Но что дѣлать, я не могу перемѣниться... Все меня окружающее возбуждаетъ во мнѣ только дурныя чувства. Я должна жить по-прежнему... Я не могу ничего измѣнить... Это невозможно!..
   Она остановилась на минуту, какъ-бы сознавая, что неможетъ подыскать подходящаго слова, но потомъ продолжала такъ-же поспѣшно:
   -- Но если я буду вести прежнюю жизнь, я сдѣлаюсь еще хуже. А я не хочу этого! Я хочу исправиться. Я знаю, что есть хорошіе люди и что они счастливы, а я -- презрѣнное существо. Я чувствую, что ненавижу людей. Я хотѣла бѣжать, но не могу. Многое меня удерживаетъ. Вы, можетъ быть, думаете, что мнѣ все равно? Нѣтъ, я все чувствую и всего боюсь. Я боюсь сдѣлаться совсѣмъ дурной. Скажите, что мнѣ дѣлать?
   Говоря это, она забыла обо всемъ, кромѣ своего несчастнаго положенія, которое она хотѣла обрисовать Дерондѣ въ этихъ отрывочныхъ, неясныхъ словахъ. Глаза ея были широко раскрыты и болѣзненно сверкали, а въ голосѣ ея, едва возвышавшемся надъ шопотомъ, слышалось сдержанное рыданіе.
   То, что чувствовалъ Деронда въ эту минуту, онъ впослѣдствіи называлъ страшнымъ, невыносимымъ. Слова казались ему теперь столь-же безсильными для спасенія бѣдной Гвендолины, какъ, если-бъ дѣло шло о спасеніи погибавшаго въ морѣ корабля. Какъ могъ онъ однимъ словомъ измѣнить горькую судьбу этого юнаго созданія? Онъ боялся что-нибудь промолвить. Слова, которыя вертѣлись у него на языкѣ, казались только выраженіемъ безпомощнаго отчаянія. Прежде всего онъ хотѣлъ ей сказать: "Признайтесь во всемъ мужу, не скрывайте отъ него ничего". Но эту мысль надо было развить подробно, а онъ не успѣлъ еще произнести перваго слова, какъ дверь отворилась, и Грандкортъ вошелъ въ комнату.
   Онъ нарочно вернулся, чтобъ подтвердить свое подозрѣніе. Предствившаяся ему картина поразила его: онъ увидѣлъ лицо Гвендолины, искаженное горемъ, и Деронду, стоящаго въ трехъ шагахъ, и смотрѣвшаго на нее съ такимъ нѣжнымъ сожалѣніемъ, какъ-будто онъ присутствовалъ при послѣдней борьбѣ съ жизнью любимаго существа. Не выразивъ ни малѣйшаго удивленія, Грандкортъ кивнулъ головою Дерондѣ, снова взглянулъ на Гвендолину и, пройдя мимо нихъ, спокойно опустился въ кресло.
   Увидавъ мужа, Гвендолина вздрогнула, но не двинулась съ мѣста. Въ эту минуту она не могла прикидываться и чувствовала только тупое отчаяніе при мысли, что ея свиданіе съ Дерондой прервано, что занавѣсъ опустился. Естественно опасаясь послѣдствій этой сцены для нея и чувствуя, что, оставаясь долѣе, онъ только увеличилъ-бы подозрѣнье Грандкорта, Деронда просто сказалъ:
   -- Прощайте, я не могу здѣсь оставаться долѣе.
   Онъ протянулъ ей руку, и она позволила ему пожать ея холодные пальцы, но не промолвила ни слова.
   Когда онъ ушелъ, Гвендолина опустилась въ кресло въ какомъ-то тупомъ ожиданіи пытки. Но Грандкортъ, казалось, не обратилъ на нее никакого вниманія; онъ довольствовался тѣмъ, что доказалъ ей невозмоягность его обманывать. Вечеромъ они должны были ѣхать на балъ; Гвендолина подъ предлогомъ нездоровья отказалась и онъ, даже не улыбнувшись, поѣхалъ одинъ.
   На слѣдующее утро онъ опокойно произнесъ:
   -- Я отправляюсь на яхтѣ въ Средиземное море.
   -- Когда?-- спросила Гвендолина, и въ сердце ея проснулась надежда.
   -- Послѣ завтра. Яхта стоитъ въ Марсели. Лушъ поѣхалъ впередъ, чтобы все приготовить.
   -- Я приглашу на это время маму погостить ко мнѣ, сказала Гвендолина съ неожиданной радостью.
   -- Нѣтъ: ты поѣдешь со мной...
  

ГЛАВА XLIX.

   Прощаясь съ Гвендолиной, Деронда не сказалъ ей: "на врядъ-ли мы скоро увидимся: я уѣзжаю". Онъ боялся этими словами дать почувствовать Грандкорту, что его отъѣздъ имѣлъ какое-нибудь значеніе для Гвендолины.
   Онъ, дѣйствительно, уѣзжалъ изъ Англіи, и при чрезвычайно серьезныхъ для него обстоятельствахъ; вотъ почему, отправляясь къ Гвендолинѣ, онъ находился въ большомъ волненіи. Въ это утро онъ получилъ записку отъ сэра Гюго: "Приходи немедленно: очень нужно". Деронда, конечно, въ ту-же минуту поскакалъ къ баронету и очень успокоился, увидавъ его здоровымъ и спокойнымъ.
   -- Я надѣюсь, что не случилось ничего дурного, сэръ? спросилъ Деронда.
   -- Нѣтъ, Данъ,-- отвѣтилъ сэръ Гюго съ необыкновеннымъ волненіемъ;-- сядь. Я имѣю тебѣ кое что передать. Ничего не случилось дурного для меня, дитя мое, если конечно, случившееся не очень опечалитъ тебя. Признаюсь, я этого никогда не ожидалъ и поэтому не подготовлялъ тебя къ подобному извѣстію. По нѣкоторымъ весьма важнымъ причинамъ я никогда не говорилъ тебѣ о твоемъ происхожденіи, и всячески старался,чтобы это не имѣло для тебя дурныхъ послѣдствій...
   Сэръ Гюго остановился, но Деронда не произнесъ ни слова. Только онъ одинъ могъ понять, какую важность имѣла для него эта минута торжественнаго объясненія. Сэръ Гюго никогда не видалъ его такимъ блѣднымъ и встревоженнымъ.
   -- Я дѣйствовалъ согласно желанію твоей матери,-- продолжалъ баронетъ съ безпокойствомъ;-- она требовала сохраненія тайны, но теперь хочетѣ ее сама открыть. Она желаетъ тебя видѣть. Вотъ ея письмо, ты потомъ его прочтешь и найдешь въ немъ ея желаніе и адресъ, по которому ты можешь ее найти.
   Сэръ Гюго подалъ Дерондѣ письмо въ конвертѣ съ иностраннымъ штемпелемъ, и молодой человѣкъ спряталъ его въ карманъ, чрезвычайно довольный, что не надо было его читать тотчасъ-же. Волненіе, овладѣвшее Дерондой, отразилось теперь и на баронетѣ, который находилъ болѣе возможнымъ произнести ни слова. Что-же касается до Деронды, то онъ страстно желалъ спросить сэра Гюго о многомъ, но чувствовалъ, что говорить не можетъ. Между тѣмъ, откладывать этотъ вопросъ было невозможно, ибо подобной подходящей минуты могло болѣе никогда не представиться. Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ онъ не поднималъ глазъ на баронета; наконецъ, онъ взглянулъ почтительно на него и произнесъ очень вѣжливымъ тономъ, какъ-бы боясь невольно выразить упрекъ:
   -- Отецъ мой тоже живъ?
   -- Нѣтъ!-- поспѣшно отвѣтилъ сэръ Гюго.
   Этотъ отвѣтъ возбудилъ въ душѣ Деронды такую смѣсь разнородныхъ чувствъ, что трудно было опредѣлить, преобладало-ли въ немъ радость или горе.
   Между тѣмъ, сэръ Гюго неожиданно взглянулъ на все это съ совершенно новой точки зрѣнія и, послѣ продолжительнаго молчанія, вовремя котораго Деронда сознавалъ, что старая вѣра въ немъ рухнула, а новая еще не родилась, баронетъ сказалъ тономъ чистосердечнаго признанія:
   -- Можетъ быть, Данъ, я виноватъ тѣмъ, что принялъ на себя это дѣло, но мнѣ такъ отрадно было обладать тобою всецѣло! Если-же ты когда-нибудь испытывалъ горе, отъ котораго я могъ-бы тебя предохранить, то прошу у тебя прощенія.
   -- Я уже давно всѣмъ простилъ,-- отвѣтилъ Деронда,-- и самое большое горе причиняла мнѣ всегда мысль о той, которую я никогда не видалъ, и только теперь, наконецъ, увижу. Но это не мѣшало мнѣ питать къ вамъ самую сильную привязанность, наполнявшую почти всю мою жизнь...
   И оба они молча протянули другъ другу руки...
  

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.

МАТЬ и СЫНЪ.

ГЛАВА L.

"Моему сыну Даніелю Дерондѣ.

   "Нашъ добрый другъ, сэръ Гюго Малинджеръ, вѣроятно, сообщилъ уже тебѣ, что я желаю тебя видѣть. Мое здоровье очень разстроено, и я хочу, не теряя времени, передать тебѣ то, что я долго скрывала въ своей душѣ. Будь непремѣнно въ Генуѣ въ отелѣ "Италія" къ 14 числу сего мѣсяца. Жди меня тамъ. Я точно не знаю, когда я буду въ состояніи пріѣхать изъ Спеціи. Это зависитъ отъ многихъ обстоятельствъ. Не уѣзжай, не повидавъ меня, княгиню Гольмъ-Эберштейнъ. Привези съ собою брилліантовый перстень, подаренный тебѣ сэромъ Гюго. Я желаю его видѣть.

"Твоя, неизвѣстная тебѣ, мать
"Леонора Гольмъ-Эберштейнъ".

   Таково было содержаніе письма, переданнаго сэромъ Гюго Дерондѣ. Оно, по своимъ неопредѣленнымъ выраженіямъ, не давало молодому человѣку ни малѣйшаго ключа къ объясненію загадки его жизни; а сэръ Гюго упорно молчалъ, очевидно, давъ слово матери Даніеля не открывать ему роковой тайны. Деронда и самъ не могъ не подчиниться этому молчанію и разубѣдившись въ своей всегдашней увѣренности, что сэръ Гюго его отецъ, не хотѣлъ дѣлать болѣе никакихъ предположеній, а рѣшился мужественно встрѣтить свою судьбу, какова-бы она ни была.
   Въ подобномъ настроеніи, онъ не желалъ кому-бы-то ни было сообщать о причинѣ своего отъѣзда: менѣе-же всего -- Мардохею, который, узнавъ, что Деронда ѣдетъ куда-то для того, чтобъ открыть тайну своего происхожденія, могъ-бы возъимѣть новую надежду, которая причинила-бы ему новыя волненія. Онъ объявилъ Мардохею, что уѣзжаетъ по дѣлу сэра Гюго, не зная самъ на сколько времени, но, вѣроятно, не на долго.
   -- Я попрошу, чтобы ко мнѣ привели на это время маленькаго Якова,-- сказалъ Мардохей, надѣясь въ обществѣ этого мальчика хоть нѣсколько утѣшиться въ разлукѣ съ Дерондой.
   -- Хорошо, я поѣду къ м-съ Коганъ и уговорю ее отпустить внука,-- сказала Мира.
   -- Старуха бабушка вамъ ни въ чемъ не откажетъ,-- сказалъ Деронда и прибавилъ, съ улыбкой глядя на Мардохея;-- я очень радъ, что вы ошиблись. Вы думали, что старой м-съ Коганъ будетъ непріятно видѣть Миру.
   -- Признаюсь, я недостаточно высоко цѣнилъ ея доброе сердце,-- отвѣтилъ Мардохей: оказывается, что она способна радоваться тому, что цвѣтетъ чужое растеніе, хотя ея собственное безъ времени завяло.
   -- О! они всѣ очень добрые, славные люди! Мнѣ кажется, что мы всѣ другъ другу родные!-- воскликнула Мира, весело улыбаясь.
   -- Что-бы вы чувствовали, еслибъ Эзра Коганъ оказался вашимъ братомъ?-- спросилъ Деронда, недовольный тѣмъ, что она такъ сочувственно отзывается о людяхъ, причинившихъ ему изъ-за нея столько бе зпокойствъ.
   -- Онъ -- недурной человѣкъ,-- сказала Мира, съ удивленіемъ взглянувъ на Деронду:-- онъ, я думаю, не бросилъ-бы никого изъ своихъ близкихъ.
   Но не успѣла она произнести этихъ словъ, какъ вдругъ покраснѣла и, бросивъ изъ подлобья взглядъ на Мардохея, отвернулась отъ него. Она думала теперь о своемъ отцѣ, который составлялъ предметъ многихъ грустныхъ разговоровъ ея съ братомъ. Мысль, что отецъ можетъ явиться къ нимъ во всякое время, пугала ее, и его страшный образъ мерещился ей повсюду.
   Деронда понялъ ея невинный намекъ и послѣдовавшее затѣмъ смущеніе. И, какъ было ему не понять чувствъ, совершенно сродныхъ съ его собственными теперешними чувствами! Судя по письму его матери, онъ могъ догадаться, что его встрѣча съ ней не будетъ очень утѣшительной.
   Дѣйствительно, это письмо, фактически приблизившее его къ матери, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ-бы удалило ее изъ его сердца навсегда. Съ давнихъ поръ въ его мечтахъ мать являлась существомъ, не пользовавшимся должнымъ уваженіемъ и состраданіемъ, существомъ, жизнь котораго была недостаточно полна, за отсутствіемъ любви и попеченія о немъ. Но теперь это представленіе казалось ему столь-же несправедливымъ, какъ и предположеніе о томъ, что сэръ Гюго его отецъ. Онъ съ удивленіемъ сознавалъ, что, читая холодныя строки матери, онъ неожиданно сталъ чувствовать къ ней полное равнодушіе. Таинственная маска, съ неясной, неопредѣленной рѣчью, замѣнила мѣсто дорогого его сердцу существа, созданнаго его воображеніемъ и сосредоточившаго на себѣ его теплую, сыновнюю любовь. Отправляясь въ Геную, онъ больше думалъ о Мардохеѣ и Мирѣ, чѣмъ о матери, которую ему предстояло увидѣть первый разъ въ жизни.
   -- Господь съ тобою, Данъ!-- сказалъ сэръ Гюго, прощаясь съ нимъ,-- какія-бы перемѣны не произошли въ твоей судьбѣ, я останусь всегда твоимъ самымъ старымъ и любящимъ другомъ. Я не могъ-бы тебя любить болѣе, если-бы ты былъ моимъ роднымъ сыномъ. Это, конечно, было-бы лучше, и мои владѣнія, унаслѣдовалъ-бы ты вмѣсто моего милаго племянника. При томъ-же, ты былъ-бы тогда обязанъ выступить на политическое поприще. Впрочемъ, надо покориться судьбѣ.,
   Прибывъ въ указанный отель въ Генуѣ, Деронда узналъ, что княгиня Гольмъ-Эберштейнъ еще не пріѣхала. Черезъ два дня онъ получилъ второе письмо, въ которомъ она увѣдомляла его, что обстоятельства удерживаютъ ее отъ путешествія и просила терпѣливо подождать ее недѣльки двѣ, а, быть можетъ,-- и болѣе.
   Такимъ образомъ, Деронда долженъ былъ оставаться не-опредѣленное время въ безпокойной неизвѣстности и отыскивать для себя въ этотъ промежутокъ времени такое занятіе, которое успокоило-бы его взволнованныя чувства. Хотя онъ и прежде бывалъ въ Генуѣ, но только проѣздомъ и поэтому находилъ теперь много интереснаго для изученія, какъ на улицахъ и набережныхъ, такъ и въ окрестностяхъ города. Но чаще всего онъ катался въ лодкѣ по морю, любуясь великолѣпнымъ видомъ на гавань и городскія зданія. Однако, на что онъ ни смотрѣлъ, о чемъ-бы онъ ни думалъ, не исключая и предстоявшаго свиданія съ матерью, всѣ его мысли вращались вокругъ Мардохея и Миры. Такъ, катаясь по громадной, живописной гавани, онъ думалъ о тѣхъ испанскихъ евреяхъ, которые, за нѣсколько столѣтій до насъ, во время бѣгства изъ Испаніи, остановились въ Генуѣ, и, сойдя на берегъ, распространили по всему городу чуму. Какъ-то невольно мечты о предполагаемыхъ, своихъ предкахъ соединялись въ его головѣ съ историческими фактами, которые получили въ его глазахъ новый, особенный интересъ, со времени его знакомства съ Мирой и, въ особенности, съ Мардохеемъ. Онъ прямо не желалъ, даже въ глубинѣ своего сердца, чтобы надежды Мардохея исполнились, но постоянно повторялъ себѣ, что не имѣетъ свободнаго выбора въ этомъ дѣлѣ; что желать одного исхода предпочтительно передъ, другимъ, было чѣмъ-то вродѣ отреченія заранѣе отъ своихъ родителей. Ему оставалось только признать совершившійся фактъ, тѣмъ болѣе, что, разочаровавшись въ своей увѣренности на счетъ родства съ сэромъ Гюго, онъ уже не могъ составить никакихъ опредѣленныхъ предположеній о томъ, кто были его родители.
   Среди этой мучительной неизвѣстности, которой онъ старался противодѣйствовать настолько, насколько это возможно для человѣка въ положеніи полной апатіи, на него находило продолжительное безпокойство, которое онъ и не старался разсѣять, а скорѣе грустно обдумывалъ несчастье того, кому онъ не въ силахъ помочь: онъ думалъ о Гвендолинѣ. Въ сложномъ механизмѣ нашей внутренней природы существуетъ чувство, совершенно отличное отъ страстной любви (на которую однако способны не всѣ), и въ то-же время это не дружба и не преданность отъ восторженнаго уваженія или отъ состраданія. Ощущая подобное чувство къ женщинѣ, мы обыкновенно говоримъ: я любилъ-бы ее, если-бы... Это еслибы подразумѣваетъ ранѣе пробудившуюся привязанность къ другой или другое какое-нибудь обстоятельство, служащее плотиной противъ разлива страсти. Что касается Деронды, то это еслибъ относилось и къ тому и другому, но всеже Деронда постоянно сознавалъ, что его отношенія къ Гвендолинѣ носили опасный характеръ не только для нея, но и для него; именно онъ могъ бояться необдуманной, минутной вспышки и замѣны избраннаго сердцемъ вѣчнаго блаженства скоро преходящимъ капризомъ.
   Такъ шли дни; въ воздухѣ Италіи чуялось, что война Австріи объявлена и что событія одно за другимъ быстро подвигаются къ Садовскому бою, измѣнившему судьбы всего міра. Между тѣмъ, жара въ Генуѣ къ полудню, становилась нестерпима, дороги покрывались густымъ слоемъ бѣлой пыли, олеандры въ садахъ принимали видъ уставшихъ кутилъ и только прохладный вечеръ вызывалъ на набережныя все населеніе, которое жило веселой, общественной жизнью лишь въ эти вечерніе часы до тѣхъ поръ, пока воцарялась ночная тишина, и среди окружающаго мрака загорались однѣ звѣзды на небѣ да маякъ на берегу. Деронда безсознательно слѣдилъ за этимъ правильнымъ круговоротомъ сутокъ, ожидая какого-нибудь событія. Неизвѣстность такъ томила его, что онъ отворачивался отъ всякаго занятія, даже отъ чтенія и смотрѣлъ на какую-бы-то ни было дѣятельность глазами узника, съ минуты на минуту ожидающаго освобожденія.
   Много безсонныхъ ночей онъ провелъ сидя у окна, созерцая мертвую тишину, устремивъ свой взглядъ на слегка проницаемую тьму, угнетенный неизвѣстностью своего положенія, которому Мардохей придавалъ такое великое значеніе.
   Наконецъ, однажды утромъ онъ услыхалъ странный стукъ въ дверь его номера. Въ комнату вошелъ ливрейный лакей и передалъ по-французски, что княгиня Гольмъ-Эберштейнъ пріѣхала, но будетъ отдыхать весь день, а вечеромъ въ семь часовъ ждетъ къ себѣ м-ра Деронду.
  

ГЛАВА LI.

   Когда Деронда явился въ отель "Италія", онъ почувствовалъ себя снова юношей и сердце его тревожно билось при одной мысли о матери. Два лакея, сидѣвшіе въ передней большаго номера, занимаемаго княгиней, посмотрѣли на него подозрительно, удивляясь тому, что докторъ, съ которымъ желала посовѣтоваться ихъ госпожа, былъ такой изящный джентльменъ въ модномъ фракѣ. Но Деронда ничего не видалъ вокругъ себя, пока не вошелъ во вторую комнату, гдѣ посрединѣ неподвижно стояла женская фигура, очевидно дожидавшаяся его. Она была окутана съ головы до ногъ черными кружевами, ниспадавшими съ ея роскошныхъ, но сѣдѣющихъ уже волосъ. Руки, обнаженныя до локтей, были украшены богатыми браслетами, а гордая осанка еще поразительнѣе выставляла ея былую красоту. Но Дерондѣ не было времени разсматривать ее подробно; онъ схватилъ протянутую ему руку и поднесъ ее къ губамъ. Княгиня впилась въ него глазами; ея взглядъ и выраженіе лица такъ быстро мѣнялись, что каждую минуту она казалась новымъ существомъ. Деронда не смѣлъ сдѣлать ни малѣйшаго движенія: онъ не зналъ, какъ слѣдуетъ вести себя передъ ней; онъ чувствовалъ, что краснѣетъ, какъ молодая дѣвушка и, въ то-же время, удивлялся отсутствію въ себѣ искренней радости. Онъ пережилъ уже, много идеальныхъ встрѣчъ съ матерью, созданныхъ его воображеніемъ, и всѣ онѣ казались реальнѣе настоящей. Онъ даже не могъ себѣ представить на какомъ языкѣ она заговоритъ, но былъ увѣренъ, что не на англійскомъ. Неожиданно для него она положила обѣ свои руки на его плечи и на лицѣ ея выразилось неограниченное восхищеніе.
   -- Какъ ты прекрасенъ!-- сказала она по-англійски, мелодичнымъ голосомъ, но съ иностраннымъ, хотя и пріятнымъ акцентомъ;-- я знала, что ты будешь красавцемъ!
   Съ этими словами она поцѣловала его въ обѣ щеки; онъ отвѣтилъ на ея поцѣлуи,-- но эта ласка казалась не выраженіемъ материнской и сыновней любви, а политическимъ привѣтствіемъ двухъ царственныхъ особъ.
   -- Я -- твоя мать,-- продолжала княгиня болѣе холоднымъ тономъ;-- но ты не можешь меня любить...
   -- Я думалъ о васъ болѣе, чѣмъ о комъ-либо на свѣтѣ -- отвѣтилъ Деронда съ нервной дрожью въ голосѣ.
   -- Ты меня воображалъ не такой?-- произнесла она, снимая руки съ его плечъ и скрещивая ихъ на груди. Она отступила шагъ назадъ и, не спуская съ него глазъ, какъ-бы приглашала разглядѣть ее съ головы до ногъ. Онъ часто рисовалъ въ своемъ воображеніи ея лицо, имѣвшее сходство съ нимъ; теперь передъ нимъ, было, дѣйствительно похожее на него лицо, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, рѣзко отъ него разнившееся. Она была замѣчательно красива, но въ ея поблекшихъ прелестяхъ было что-то странное, какъ-будто она была не обыкновенная мать, а Мелюзина, связанная таинственными узами съ другимъ сверхъестественнымъ міромъ.
   -- Я думалъ, что вы, можетъ быть, страдаете, и желалъ быть вамъ утѣшеніемъ,-- сказалъ Деронда, боясь, главнымъ образомъ, какъ-нибудь невольно оскорбить ее.
   -- Я, дѣйствительно, страдаю, но ты не можешь облегчить моихъ страданій,-- отвѣтила княгиня рѣзкимъ тономъ и опустилась на диванъ, гдѣ были заранѣе приготовлены для нея подушки.-- Сядь,-- прибавила она, указывая на стулъ, но, замѣтивъ безпокойство на лицѣ Деронды, сказала гораздо нѣжнѣе: теперь я не страдаю. Я могу говорить.
   Деронда сѣлъ и терпѣливо ждалъ, пока она не возобновитъ свою рѣчь. Ему казалось, что онъ въ не присутствіи давно желанной матери, а своей таинственной судьбы. Она сразу его оттолкнула своею холодностью, и теперь онъ уже смотрѣлъ на нее съ любопытствомъ и изумленіемъ, какъ на совершенно чужое для него существо.
   -- Я не посылала за тобою для того, чтобъ ты меня утѣшилъ,-- начала она наконецъ;-- я не могла знать, и теперь не знаю двоихъ чувствъ ко мнѣ. Я не воображала, чтобы ты могъ полюбить меня только потому, что я твоя мать, хотя ты никогда въ жизни не видалъ меня и не слыхалъ обо мнѣ. Но я полагаю, что я предоставила тебѣ лучшую участь, чѣмъ жизнь со мною. Я была увѣрена, что не лишаю тебя ничего полезнаго или пріятнаго...
   -- Но вы не можете-же меня увѣрить, чтобъ ваша любовь не была мнѣ пріятна,-- отвѣтилъ Деронда, полагая, что она тогда нарочно остановилась, ожидая его отвѣта.
   -- Я нисколько не уменьшаю своего достоинства,-- сказала княгиня съ гордостью,-- но я не могла дать тебѣ своей любви и сама не нуждалась въ твоей. Я хотѣла жить широкой жизнью, не стѣсняя себя никакими привязанностями. Я тогда еще не была княгиней.
   Она неожиданно встала, и Деронда также поднялся съ мѣста, едва переводя дыханіе.
   -- Я не была тогда княгиней и не вела своей теперешней скучной жизни. Я была великой пѣвицей и не менѣе великой актрисой. Всѣ мои родственники были бѣдны, а я жила въ роскоши. Пламенные поклонники слѣдовали за мною изъ одной страны въ другую, и я, упиваясь славой, жила тысячею жизней. Ребенокъ могъ быть мнѣ только помѣхою.
   Въ ея словахъ звучало искреннее желаніе оправдать и предупредить упреки сына, который слушалъ ее съ тревожнымъ біеніемъ сердца, точно онъ присутствовалъ при исполненіи страннаго, религіознаго обряда, придававшаго преступленію священный характеръ.
   -- Я не хотѣла выдти замужъ, но меня насильно принудили обвѣнчаться съ твоимъ отцомъ; я говорю насильно, потому что отецъ мой желалъ и требовалъ этого, а для меня не было тогда другого пути къ свободѣ. Я могла повелѣвать своимъ мужемъ, но не отцомъ. Я имѣла право быть свободной и сбросить съ себя ненавистныя узы рабства!
   Она снова сѣла, а Деронда продолжалъ стоять. Она усѣлась противъ Деронды. Прерванный разговоръ придавалъ особое выраженіе ея лицу. Деронда продолжалъ на нее смотрѣть, а она умоляющимъ голосомъ продолжала.
   -- Я хотѣла освободить и тебя отъ такого-же рабства,-- продолжала она гораздо нѣжнѣе;-- но какая любящая мать не сдѣлала-бы этого для своего ребенка! Я избавила тебя отъ несчастія быть евреемъ...
   -- Значитъ, я еврей!-- воскликнулъ Деронда, съ такой силой, что мать его съ испугомъ откинулась на спинку кресла;-- Мой отецъ былъ еврей, и вы -- еврейка?
   -- Да: твой отецъ былъ моимъ двоюроднымъ братомъ!-- отвѣтила княгиня, пристально слѣдя за выраженіемъ лица Деронды и какъ-бы замѣчая въ немъ что-то для нея опасное.
   -- Я очень радъ!-- произнесъ Деронда съ жаромъ.
   Онъ никогда не воображалъ, что наступитъ минута, когда онъ заявитъ нѣчто подобное, и, при томъ, въ видѣ протеста противъ матери. Онъ чувствовалъ невольную злобу къ этой женщинѣ, которая, какъ-бы противъ воли, родила его, добровольно его бросила и теперь, быть можетъ, открыла ему свою жизнь, также противъ своей воли. Но и мать его была одинаково потрясена чувствомъ озлобленія. Глаза ея широко раскрылись и она мгновенно поблѣднѣла.
   -- Чему-же ты радъ? Ты -- англійскій джентльменъ. Я для тебя это устроила.
   -- Но вы вѣдь не знали какую готовите мнѣ судьбу! Какъ могли вы выбрать для меня новую родину?-- произнесъ Деронда, опускаясь въ кресло и отворачивая голову отъ матери.
   Онъ чувствовалъ, что въ его сердцѣ кипѣла злоба; но онъ старался всѣми силами сдержать себя, боясь сказать что-нибудь лишнее.
   -- Я выбрала тебѣ такую судьбу, какую желала-бы и для себя,-- сказала она твердо послѣ нѣкотораго молчанія.-- Какъ могла я подозрѣвать, что въ тебѣ воскреснетъ духъ моего отца? Какъ могла я знать, что ты будешь любить то, что я ненавидѣла, если ты, дѣйствительно, радъ быть евреемъ.
   Послѣднія слова были произнесены съ такой горечью, что каждый посторонній человѣкъ могъ-бы сразу увидѣть, что мать и сынъ ненавидѣли другъ друга.
   Однако, Деронда мало-по-малу совершенно овладѣлъ собою. Передъ нимъ была женщина, очевидно, многое пережившая и выстрадавшая. Объективная точка зрѣнія, съ которой онъ всегда смотрѣлъ на окружающихъ, помогла ему и въ этомъ случаѣ. Лицо его приняло спокойный видъ, и онъ произнесъ серьезно:
   -- Простите меня за мою поспѣшность. Но почему вы теперь рѣшились открыть мнѣ то, что такъ долго и такъ старательно отъ меня скрывали?
   -- Не легко объяснить каждое свое дѣйствіе,-- отвѣтила княгиня съ грустной ироніей;-- когда ты поживешь съ мое, то тебѣ вопросъ: "отчего вы такъ поступили, а не иначе?" не покажется простымъ. Каждая женщина, повидимому, должна поступать такъ, какъ поступаютъ другія, иначе ее признаютъ за чудовище. Но я не чудовище, хотя не всегда чувствую то-же самое, что чувствуютъ другія женщины. Я, напримѣръ, не ощущала къ тебѣ того чувства, которое, обыкновенно, питаютъ матери къ дѣтямъ. Я была рада избавиться отъ тебя. Но я поступила съ тобою хорошо и отдала тебѣ все состояніе отца. Я нисколько не отрекаюсь отъ своихъ поступковъ и не рисуюсь любовью, которой не чувствую... Но въ послѣднее время во мнѣ начала развиваться смертельная болѣзнь, и я долго не проживу. Если я поступила несправедливо къ памяти покойныхъ, то мнѣ уже остается немного времени для того, чтобъ загладить свою вину и сдѣлать то, что я до сихъ поръ не исполнила.
   Она говорила съ такимъ разнообразіемъ интонацій, что ей позавидовала-бы самая знаменитая актриса. Она, дѣйствительно, въ эту минуту играла естественно и совершенно искренно, такъ-какъ въ ея натурѣ всякое сильное ощущеніе принимало драматическую форму. Подобное явленіе встрѣчается не рѣдко, но игра княгини отличалась удивительнымъ совершенствомъ мимики, экспрессіи и тона. Деронда всего этого не замѣтилъ, а обращалъ только вниманіе на ея слова! Хотя онъ жаждалъ узнать всѣ подробности той странной, умственной борьбы его матери, которая сопровождала его появленіе на свѣтъ, онъ терпѣливо ждалъ, пока она сама нарушитъ наступившее молчаніе.
   -- Сэръ Гюго мнѣ много писалъ о тебѣ -- продолжала она, наконецъ, снова, пристально глядя на него.-- Онъ увѣрялъ, что ты удивительно уменъ, все понимаешь и гораздо смышленнѣе его, хотя ему уже шестьдесятъ лѣтъ. Ты увѣряешь, что радъ своему еврейскому происхожденію. Но не думай, чтобъ я подъ вліяніемъ этого, перемѣнила свое мнѣніе о еврейской рассѣ. Твои чувства прямо противоположны моимъ. Ты не благодаришь меня за то, что я сдѣлала... Желаешь ли ты понять дѣйствія твоей матери, или-же хочешь ихъ огульно порицать?
   -- Я всѣмъ сердцемъ желаю васъ понять,-- отвѣтилъ Деронда:-- мысль объ осужденіи вашихъ дѣйствій прямо противорѣчитъ всѣмъ моимъ стремленіямъ. Я всегда старался понимать людей, расходившихся со мною во мнѣніяхъ.
   -- Значитъ ты не походишь на своего дѣда,-- продолжала княгиня,-- хотя по внѣшности ты -- вылитый его портретъ. Онъ никогда меня не понималъ и думалъ только о томъ, какъ подчинить меня своей волѣ. Подъ опасеніемъ его проклятія, я должна была быть "еврейкой", чувствовать то, чего я не чувствовала и вѣрить тому, чему я не вѣрила. На меня долженъ былъ нападать страхъ при видѣ куска пергамента въ "мезуза" надъ дверью; бояться чтобы маленькій кусочекъ масла не попалъ въ мясное блюдо; восхищаться тѣмъ, что мужчины одѣваютъ тфилинъ, а женщины -- нѣтъ; обожать мудрость законовъ, которые я считаю наивными... Меня заставляли любить длинныя молитвы въ душныхъ синагогахъ, исполнять всѣ, обряды, какъ они глупы ни были, соблюдать скучные посты и постоянно слушать непонятныя разглагольствованія отца о нашемъ народѣ. Мнѣ приказывали вѣчно думать о прошломъ величіи Израиля, а меня это нисколько не интересовало. Я любила свѣтъ и все, что онъ мнѣ сулилъ! Я ненавидѣла свою жизнь, благодаря строгостямъ отца и жаждала свободы... А ты радъ, что родился евреемъ! Впрочемъ, это потому, что ты не воспитанъ по-еврейски и не знаешь того, отъ чего я тебя спасла...
   -- Но рѣшившись на это, вы, повидимому, намѣревались никогда не открывать мнѣ тайны моего происхожденія,-- сказалъ Деронда съ жаромъ,-- почему-же вы измѣнили свое намѣреніе?
   -- Да! Я хотѣла, чтобы ты никогда не узналъ своего настоящаго происхожденія, и я до сихъ поръ не мѣняла своего рѣшенія. Но обстоятельства измѣнились противъ моей воли. Я все та-же Леонора, и въ моемъ сердцѣ все тѣ-же желанія, та-же воля, та-же рѣшимость; но,-- прибавила она, трагически сжавъ губы и глухо, скороговоркой, произнося дальнѣйшія слова,-- но обстоятельства оказались сильнѣе меня! Мысли, чувства, видѣнія, являющіяся во мракѣ, въ сущности, такія-же обстоятельства, какъ и факты повседневной жизни. Я имъ подчиняюсь, но не добровольно; добровольно мы подчиняемся только любви. Я страдаю, сохну и медленно умираю... Но что-же дѣлать? Я принуждена исполнить волю моего умершаго отца: я принуждена открыть тебѣ, что ты еврей и передать тебѣ то, что онъ велѣлъ.
   -- Умоляю васъ, скажите мнѣ, что побудило васъ избрать артистическую карьеру, противъ которой, судя по вашимъ словамъ, возставалъ вашъ отецъ?-- сказалъ Деронда,-- хотя я на опытѣ не могъ чувствовать ничего подобнаго, но не могу себѣ представить всю тяжесть подобнаго положенія.
   -- Нѣтъ!-- отвѣтила княгиня, качая головой и скрещивая руки,-- ты не женщина и никогда не въ состояніи вообразить положенія, въ которомъ находится женщина, чувствующая въ себѣ геній мужчины и обязанная нести узы рабства молодой дѣвушки. Мой отецъ говорилъ мнѣ: "ты должна быть еврейской женщиной; вотъ въ чемъ состоитъ твоя обязанность; вотъ, что ты должна дѣлать и думать; сердце твое должно имѣть такіе-то размѣры, а, если оно больше, то его надо сжать, какъ китайцы сжимаютъ ноги; твое счастье должно быть достигнуто по установленному рецепту". Отецъ всегда жалѣлъ о томъ, что я -- дочь, а не сынъ и дорожилъ мною только, какъ звеномъ, которое соединитъ его съ послѣдующими поколѣніями. Онъ всецѣло былъ преданъ еврейской національной идеѣ и ненавидѣлъ мысль, что христіанскій міръ смотритъ на евреекъ, какъ на глину, изъ которой можно создать великихъ художниковъ и артистовъ. Но, вѣдь, въ этомъ, именно, и заключается наша завидная доля и возможность избѣгнуть узъ рабства.
   -- Мой дѣдъ былъ ученый человѣкъ?-- спросилъ Деронда, желая узнать подробности, которыя онъ боялся, чтобъ мать не пропустила.
   -- Да;-- отвѣтила она, нетерпѣливо махнувъ рукой,-- онъ былъ умный, добрый человѣкъ и хорошій докторъ. Я не отрицаю его достоинствъ. Это былъ человѣкъ съ желѣзной волей, вродѣ старика Фоскари до сцены прощенія. Но подобные люди возбуждаютъ восторгъ на сценѣ, а въ жизни тиранятъ женъ и дочерей. Они, если-бъ могли, повелѣвали-бы всѣмъ міромъ, но, такъ-какъ это невозможно, то они сосредоточиваютъ всю силу своей воли на несчастныхъ подчиненныхъ имъ женщинахъ. Впрочемъ, судьба по временамъ ставитъ и имъ преграды. Такъ, и у моего отца была одна дочь, неуступавшая ему по силѣ характера.
   Говоря это, она приняла величественную позу, словно вызывая на бой всякаго, кто вздумалъ-бы посягнуть на ея свободу.
   -- Твой отецъ былъ совершенно иной человѣкъ,-- продолжала она,-- онъ не походилъ на меня. Это было олицетвореніе доброты, нѣжности, любви. Я знала, что могу повелѣвать имъ и, прежде, чѣмъ выдти за него замужъ, взяла съ него слово не мѣшать мнѣ поступить на сцену. Мой отецъ уже находился на смертномъ одрѣ, когда мы обвѣнчались, но съ самаго начала онъ настаивалъ на томъ, чтобъ я была женою его племянника, Ефраима. Если у женщины такая-же сила воли, какъ у мужчины, старающагося ее подчинить, то все-же она должна прибѣгать къ хитрости. Я рѣшилась въ-концѣ-концовъ поставить на своемъ; но для этого, мнѣ надо было принять на себя маску смиренія. Я боялась своего отца, и хотя ненавидѣла это чувство страха и жаждала открыто противъ него возстать, но это было невозможно. Я не могла вообразить, чтобъ, вызвавъ отца на бой, я одержала-бы побѣду, а рисковать пораженіемъ я никогда не умѣла.
   Послѣднія слова она произнесла съ трагическимъ паѳосомъ и умолкла, какъ-будто длинный рядъ воспоминаній пересѣкъ ея рѣчь. Деронда слушалъ ее, едва переводя дыханіе; въ сердцѣ его происходила сложная борьба самыхъ разнообразныхъ чувствъ: въ первую минуту холодность матери оттолкнула его, а ея слова возбудили въ немъ негодованіе; но, мало-по-малу, онъ сталъ смотрѣть на нее съ сочувствіемъ, состраданіемъ и уваженіемъ къ необыкновенной силѣ ея характера, которыя возбудила-бы въ немъ всякая посторонняя женщина, обращался за его помощью. Однако, онъ все-же не могъ оставаться хладнокровнымъ слушателемъ и боялся, чтобы она не сказала чего-нибудь еще болѣе ему непріятнаго; онъ готовъ былъ воскликнуть: "разсказывайте только то, что крайне необходимо"; но его сдерживало чарующее вліяніе, которое она сразу произвела на него. Онъ молча смотрѣлъ на нее и слушалъ. Когда-же она замолчала, то онъ, желая навести ее на интересовавшія его подробности дѣтства, спросилъ:
   -- Гдѣ-же жилъ дѣдушка?
   -- Здѣсь, въ Генуѣ; тутъ я и вышла замужъ. Его семейство искони обитало въ этомъ городѣ, но онъ путешествовалъ по различнымъ. странамъ.
   -- Вы, конечно, жили въ Англіи?
   -- Моя мать -- англичанка, т.-е. еврейка португальскаго происхожденія. Отецъ женился на ней въ Англіи. Эта женитьба помѣшала осуществленію его плановъ и нѣкоторыя, связанныя съ нею обстоятельства, имѣли рѣшительное вліяніе на мою судьбу. Сестра матери была пѣвица; выйдя потомъ замужъ за англійскаго купца, компаніона одной генуэзкой фирмы, она переселилась сюда. Я лишилась матери восьми лѣтъ, и отецъ позволилъ мнѣ находиться постоянно у тетки Леоноры, которая учила меня пѣнію, и онъ этому не противился: онъ не опасался, что я захочу также сдѣлаться актрисой, какъ она. Онъ всегда такъ поступалъ, вполнѣ увѣренный въ томъ, что ему не надо принимать никакихъ предосторожностей, такъ-какъ онъ всегда чувствовалъ себя въ силахъ помѣшать тому, что ему не нравилось. Но прежде, чѣмъ тетка уѣхала изъ Генуи, во мнѣ уже проснулись вкусы пѣвицы и актрисы; отецъ это зналъ; но онъ рѣшилъ, что я выйду замужъ за моего двоюроднаго брата, единственнаго представителя его семейства. Я сначала противилась этому и составляла различные планы для того, чтобъ обойти волю отца; но, наконецъ, убѣдившись, что я буду въ состояніи взять верхъ надъ мужемъ -- я согласилась. Отецъ умеръ черезъ три недѣли послѣ моей свадьбы, и тогда я осуществила свой планъ.
   Лицо ея приняло торжествующее, восторженное выраженіе; но черезъ минуту она прибавила съ горькой улыбкой:
   -- Но мнѣ не суждено было всегда повелѣвать... Теперь снова исполняется воля моего отца. Ты совершенно похожъ на него, но ты нѣсколько мягче,-- продолжала она, послѣ нѣкотораго молчанія,-- въ тебѣ есть что-то унаслѣдованное и отъ твоего отца. Онъ всю свою жизнь посвятилъ мнѣ, бросилъ свои банкирскія дѣла, измѣнилъ свои убѣжденія и служилъ мнѣ, какъ рабъ. Какъ я любила свое искусство, такъ онъ любилъ меня. Дай-ка мнѣ свою руку. Вотъ этотъ перстень -- твоего отца.
   Деронда пододвинулъ свое кресло и протянулъ руку, которая очень походила на ея миніатюрную ручку. Чувствуя прикосновеніе ея руки, видя передъ собою черты лица, столь схожія съ его чертами, онъ невольно почувствовалъ что жажда любви беретъ верхъ надъ всѣмъ въ его сердцѣ, и онъ съ жаромъ воскликнулъ:
   -- Мама! соедините насъ всѣхъ, живыхъ и мертвыхъ, въ вашемъ сердцѣ. Простите тѣмъ, которые когда-то заставляли васъ страдать и не отвергайте моей любви!
   Она взглянула на него скорѣе съ восторгомъ, чѣмъ съ нѣжной привязанностью, поцѣловала его въ лобъ и грустно сказала:
   -- Я не отвергаю твоей любви, но сама не могу уже любить!
   Она выпустила его руку и откинулась на спинку дивана. Деронда поблѣднѣлъ отъ мучительнаго сознанія, что его любовь была презрительно отвергнута. Она это замѣтила и продолжала тѣмъ-же мелодичнымъ, грустнымъ тономъ:
   -- Повѣрь, что такъ лучше. Мы должны снова разстаться, и ты мнѣ не обязанъ ничѣмъ. Я не хотѣла, чтобъ ты родился и разсталась съ тобою добровольно. Послѣ смерти твоего отца, я рѣшилась не связывать себя никакими узами, которыхъ я сама не могла-бы расторгнуть во всякое время. Я -- знаменитая Алькаризи, о которой ты, конечно слыхалъ. Мое имя пользовалось вездѣ магической славой, и всѣ мужчины поклонялись мнѣ. Сэръ Гюго Малинджеръ былъ одинъ изъ многихъ, предлагавшихъ мнѣ руку и сердце. Онъ былъ влюбленъ въ меня до безумія. Я, однажды, спросила его: "есть-ли на свѣтѣ человѣкъ, готовый, изъ любви ко мнѣ, исполнить мое желаніе, не ожидая никакой награды?" Онъ отвѣтилъ: "чего вы желаете?" Я сказала: "возьмите моего ребенка, воспитайте его, какъ англичанина и никогда не говорите ему о его родителяхъ". Тебѣ тогда было два года, и ты сидѣлъ у него на колѣняхъ. Онъ отвѣтилъ, что готовъ былъ бы заплатить деньги за такого прелестнаго ребенка. Но сначала онъ принялъ мои слова за шутку, а когда я убѣдила его въ ихъ искренности, онъ согласился со мною, что это было-бы для тебя наибольшимъ счастьемъ. Великая пѣвица и актриса, безъ сомнѣнія, царица, но она не передастъ своему сыну царственной порфиры. Все это происходило въ Неаполѣ и, хотя мой планъ возникъ въ моей головѣ неожиданно, но я не могла успокоиться, пока онъ не осуществился. Впослѣдствіи, я назначила сэра Гюго опекуномъ надъ твоимъ состояніемъ. Сдѣлавъ это, я почувствовала себя счастливой, я торжествовала! Мой отецъ тиранилъ меня потому, что онъ считалъ меня за ничто, а только заботился о своемъ будущемъ внукѣ. Ты долженъ былъ быть такимъ-же евреемъ, какъ и онъ, ты долженъ былъ выполнить его задушевную мечту. Но ты былъ мой сынъ, и пришла очередь исполнить мою волю. Я не хотѣла, чтобъ ты былъ евреемъ...
   -- Но я долженъ вамъ заявить, что обстоятельства послѣднихъ мѣсяцевъ заставили меня съ радостью узнать, что я еврей,-- произнесъ Деронда, чувствуя, что въ немъ снова пробуждается негодованіе къ матери,-- лучше было-бы, если-бъ я съ самаго начала зналъ правду. Я всегда возставалъ противъ тайны, имѣющей постоянно характеръ позора. Не стыдно быть евреемъ, но стыдно отрекаться отъ своихъ собственныхъ родителей!
   -- По твоему, значитъ, стыдно было скрывать отъ тебя твое происхожденіе!-- воскликнула княгиня, гнѣвно сверкая глазами.-- Нѣтъ, мнѣ нечего стыдиться! Я освободила себя отъ позорнаго клейма, заставляющаго всѣхъ отворачиваться отъ насъ, какъ отъ прокаженныхъ. Я избавила тебя отъ позорнаго подчиненія всѣмъ нелѣпостямъ еврейскаго сепаратизма! Я этого нисколько не стыжусь: я обезпечила тебѣсчастье.,
   -- Такъ зачѣмъ-же вы теперь нарушили тайну, зачѣмъ уничтожили то, что сами создали, хотя послѣдствія вашего поступка неизгладимы? Зачѣмъ вы вызвали меня и объявили, что я еврей?
   Въ голосѣ Деронды звучало еврейское упорство, какъ-бы сохранившееся въ его натурѣ помимо воли матери.
   -- Зачѣмъ? Зачѣмъ?-- воскликнула княгиня, быстро вставая.
   Пройдясь раза два по комнатѣ съ нервной поспѣшностью, она остановилась передъ нимъ и глухимъ голосомъ продолжала:
   -- Я не могу этого объяснить! Я теперь такъ-же мало люблю религію отца, какъ и прежде. До моего замужества, я приняла христіанство, чтобы быть равной съ тѣми, среди которыхъ мнѣ приходилось жить. Я имѣла на это полное право; я не животное, обязанное пастись непремѣнно со своимъ стадомъ. Я никогда въ этомъ не раскаявалась и теперь не раскаяваюсь; но,-- прибавила она, еще ближе подходя къ нему и въ то-же мгновеніе отступая назадъ, какъ-бы рѣшившись не поддаваться какому-то невѣдомому страху, овладѣвавшему ею,-- вѣроятно, по причинѣ моей болѣзни, вотъ уже годъ, какъ мои мысли постоянно переносятся въ прошедшее... Я вдругъ опустилась, посѣдѣла. Нестерпимыя страданія уничтожили мои силы; вѣроятно, сегодня ночью со мною будетъ такой-же припадокъ, во время котораго все исчезаетъ: мысли, воля, избранная мною жизнь, и жгучая мука приковываетъ меня къ прошедшему. Мое дѣтство, молодость, день первой свадьбы, смерть отца -- вотъ все, что я вижу передъ собою. Невѣдомый страхъ овладѣваетъ мною... Я начинаю думать, что меня держитъ въ когтяхъ то, что отецъ признавалъ истиной. Вотъ почему я и рѣшилась прежде, чѣмъ сойти въ могилу, удовлетворить его желаніе. Быть можетъ, тогда мнѣ будетъ легче. Я благодарю Бога, что не сожгла того, что онъ мнѣ вручилъ, и могу это передать по его назначенію тебѣ.
   Она снова опустилась на подушки, въ изнеможеніи.
   Деронда, при видѣ ея страданій, забылъ обо всемъ и приблизившись къ ней, съ чувствомъ сказалъ:
   -- Поберегите себя. Не отложить-ли намъ этотъ разговоръ до завтра?
   -- Нѣтъ;--отвѣтила она рѣшительно,-- я окончу свою исповѣдь... Бываютъ минуты, когда всѣ эти мрачныя грезы исчезаютъ, и я чувствую себя хорошо, но вскорѣ онѣ снова возвращаются. Я, по своей натурѣ, люблю сопротивляться и, дѣйствительно, сопротивляюсь, пока хватаетъ силъ. Но по временамъ, даже въ минуты просвѣтленія, какія-то мрачныя видѣнія витаютъ вокругъ меня, и невѣдомая сила гнететъ меня. Теперь ты еще удвоилъ мои страданія, сказавъ что ты радъ быть евреемъ,-- прибавила она съ горькой улыбкой.-- Но я тебѣ скажу все. Іосифъ Калонимъ упрекалъ меня въ томъ, что я сдѣлала тебя гордымъ англичаниномъ, съ презрѣніемъ отворачивающимся отъ евреевъ. Какъ-бы я желала, чтобъ это была правда!
   -- Кто этотъ Іосифъ Калонимъ?-- спросилъ Деронда, неожиданно вспомнивъ о старомъ евреѣ, взявшимъ его когда-то за руку во франкфуртской синагогѣ.
   -- Злая месть привела его съ востока и натолкнула его на тебя. Онъ былъ другомъ моего отца. Онъ зналъ о твоемъ рожденіи и о смерти моего мужа; двадцать лѣтъ тому назадъ онъ вернулся изъ Малой Азіи и, явившись ко мнѣ, прежде всего, спросилъ: гдѣ ты? Я отвѣтила, что ты умеръ. Если-бъ я этого не сказала, то онъ принялъ-бы на себя роль твоего отца и помѣшалъ-бы мнѣ сдѣлать тебя англичаниномъ. Я должна была скрыть отъ него правду, потому- что иначе онъ поднялъ-бы скандальную исторію и совершенно безполезно, такъ-какъ не ему побороть меня! Я была тогда въ полномъ расцвѣтѣ силъ и славы; я, во всякомъ случаѣ, одержала-бы побѣду, какъ-бы сильна ни была борьба, но я нашла исходъ безъ борьбы, желая избавить себя отъ непріятностей. Онъ мнѣ повѣрилъ и просилъ передать ему шкатулку, которую мой отецъ когда-то вручилъ мнѣ и моему мужу для передачи нашему старшему сыну. Я знала, чтобъ этой шкатулкѣ хранился его завѣтъ, столь часто раздававшійся въ моихъ ушахъ и такъ ужасно стѣснявшій мою юную свободу.
   Послѣ смерти мужа, я хотѣла сжечь эту шкатулку, но мнѣ какъ-то стало стыдно сжигать семейныя бумаги, отданныя на храненіе, а я никогда въ жизни не дѣлала ничего, за что могла-бы краснѣть. Я никогда не поступала безсовѣстно, не считая, конечно, того, что еврей считаетъ безсовѣстнымъ. Поэтому я сохранила шкатулку и передала ее Іосифу Калониму. Онъ ушелъ отъ меня печальный, мрачный, говоря: "если вы выйдете снова замужъ и подарите покойнику внука, то я передамъ ему шкатулку". Я молча кивнула головой. Я тогда не думала, что выйду вторично замужъ и стану когда-нибудь такой развалиной, какъ теперь.
   Она умолкла, откинувъ назадъ голову и задумчиво глядя впередъ. Она мысленно пронеслась надъ прошлой жизнью и, когда она опять начала свой разговоръ, то ея голосъ началъ лихорадочно дрожать -- потерявъ свою твердость.
   -- Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ Калонимъ увидѣлъ тебя во франкфуртской синагогѣ,-- продолжала она наконецъ, печальнымъ тономъ,-- онъ прослѣдилъ тебя до отеля, въ которомъ ты остановился, и узналъ тамъ твою фамилію. Никому на свѣтѣ, кромѣ Калонима, эта фамилія не могла напомнить обо мнѣ.
   -- Значитъ, у тебя не настоящее имя?-- спросилъ Деронда съ неудовольствіемъ.
   -- Такое-же настоящее, какъ всякое другое,-- отвѣтила княгиня равнодушно,-- евреи всегда мѣняли свои фамиліи. Семейство моего отца называлось Каризи, и мужъ мой былъ также Каризи. Когда я сдѣлалась пѣвицей, то мы измѣнили это имя въ Алькаризи. Но была одна вѣтвь нашего семейства, носившая фамилію Деронда; когда сэръ Гюго посовѣтовалъ мнѣ дать тебѣ иностранную фамилію, я вспомнила о Дерондѣ и назвала тебя Дерондой. Іосифъ Калонимъ слыхалъ отъ моего отца объ этихъ родственникахъ и тотчасъ-же догадался, что ты мой сынъ. Онъ розыскалъ меня въ Россіи, когда я уже была слаба и силы мои изчезли. Онъ сталъ гнѣвно упрекать меня за неисполненіе завѣта отца, за лишеніе сына его наслѣдія. Онъ обвинялъ меня въ томъ, что я скрыла отъ тебя твое происхожденіе и дала тебѣ воспитаніе англійскаго джентльмена. Двадцать лѣтъ тому назадъ, я доказала-бы ему, что я имѣла на это право, но теперь я ничего не могу доказать. Въ моемъ сердцѣ нѣтъ никакой твердой вѣры. Быть можетъ, отецъ былъ правъ, и Богъ на его сторонѣ. Среди моихъ физическихъ страданій слова Калонима жгли меня огнемъ, а угрозы отца усиливали мои муки. И я тогда себѣ сказала,-- "если я все скажу сыну и.отдамъ ему шкатулку, то имъ нечего болѣе требовать отъ меня. Я не могу любить народа, котораго я никогда не любила; довольно ужь того, что я лишилась той жизни, которую я только и любила на свѣтѣ"!
   Послѣднія слова она произнесла съ едва сдержаннымъ воплемъ и протянула впередъ руки, какъ-бы съ мольбою. Сердце Деронды разрывалось отъ боли. Онъ забылъ, что она уже однажды оттолкнула его отъ себя и, ставъ на колѣни, взялъ ея руку и нѣжно сказалъ:
   -- Мамочка, позвольте мнѣ васъ утѣшить.
   Теперь она уже не оттолкнула его, а сосредоточила на немъ свой пламенный взглядъ. Въ глазахъ ея блеснули слезы, но она мгновенно ихъ вытерла и прильнула щекой къ его горячему лбу.
   -- Развѣ я не могу жить съ вами и утѣшить васъ?-- спросилъ Деронда подъ вліяніемъ чувства состраданія, для котораго нѣтъ невозможной жертвы.
   -- Нѣтъ, это невозможно,-- отвѣтила она, поднимая голову и освобождая свою руку изъ его руки,-- у меня -- мужъ и пятеро дѣтей. Никто изъ нихъ не знаетъ о твоемъ существованіи.
   Деронда ничего не отвѣтилъ и, вставъ, грустно отошелъ къ окну.
   -- Ты удивляешься тому, что я вышла замужъ,-- продолжала княгиня,-- дѣйствительно, я никогда не намѣревалась вступить въ новый бракъ. Я хотѣла всегда оставаться свободной и жить только для своего искусства. Разставшись съ тобою, я уже не знала никакихъ узъ. Впродолженіе девяти лѣтъ я царила безгранично и была счастлива. Но вдругъ я начала брать фальшивыя ноты... На меня нашло какое-то забытье... Я сначала старалась это скрыть, но друзья меня предупредили. Другая пѣвица стремилась занять мое мѣсто. Я не могла вынести мысли о потерѣ своей славы. Это было слишкомъ страшно, и я рѣшилась выдти замужъ. Я увѣрила всѣхъ, что предпочитаю сдѣлаться женою русскаго аристократа, чѣмъ остаться первой пѣвицей въ свѣтѣ. Мнѣ повѣрили и никто не догадался, что я вышла замужъ съ отчаянія, не желая дожить до той минуты, когда меня прогонятъ со сцены. Но я горько раскаялась въ этой минутной вспышкѣ. Фальшивыя ноты были только послѣдствіемъ временной усталости. Я отдохнула, и голосъ вернулся ко мнѣ во всемъ своемъ блескѣ. Но было уже поздно...
   Она умолкла, и страшная блѣдность покрыло ея лицо; но Деронда уже, не предложилъ ей снова отложить конецъ разговора до завтра, такъ-какъ онъ понималъ, что эта исповѣдь приноситъ ей нравственное облегченіе. Молчаніе длилось долго. Наконецъ, она промолвила.
   -- Я больше не могу говорить.
   Она протянула ему руку, но тотчасъ ее отдернула, говоря:
   -- Подожди, я не знаю увидимся-ли мы еще? Я терпѣть не могу показывать другимъ свои страданія. Вотъ письмо Іосифа Калонима -- прибавила она, вынимая конвертъ изъ бумажника,-- на имя банкирскаго дома въ Майнцѣ, гдѣ хранится шкатулка твоего дѣда. Если ты не найдешь тамъ самого Калонима, то тебѣ передадутъ шкатулку по этому письму.
   Деронда взялъ конвертъ, и она съ усиліемъ, но гораздо нѣжнѣе прежняго проговорила:
   -- Стань на колѣни и дай мнѣ поцѣловать тебя.
   Онъ повиновался. Она взяла его голову обѣими руками и торжественно поцѣловала его въ лобъ.
   -- Ты видишь, что у меня не осталось силъ любить тебя,-- произнесла она шепотомъ;-- но ты будешь счастливъ и безъ меня. Я сохранила тебѣ все состояніе твоего отца. Сэръ Гюго оставилъ его въ резервѣ. По крайней мѣрѣ, меня не упрекнутъ въ томъ, что я тебя обокрала.
   -- Я съ большой радостью сталъ-бы работать для васъ,-- сказалъ Деронда, чувствуя, что всѣ его розовыя мечты изчезли навѣки.
   -- Мнѣ ничего не нужно,-- отвѣтила княгиня, впиваясь глазами въ его лицо,-- но, быть можетъ, теперь, когда я исполнила волю моего отца, мнѣ будетъ мерещиться не его грозное лицо, а твои нѣжныя, любящія черты.
   -- Но я васъ еще увижу?-- спросилъ Деронда съ безпокойствомъ.
   -- Да, вѣроятно. Подожди, не уѣзжай. А теперь оставь меня одну.
  

ГЛАВА LII.

   Между письмами, полученными Дерондой на слѣдующій день, было письмо отъ Ганса Мейрика, написанное со свойственнымъ Мейрикамъ красивымъ почеркомъ, въ полушутливомъ тонѣ.
   "Дорогой другъ!" -- писалъ онъ -- "Во время твоего отсутствія, я развлекаю себя посѣщеніями еврейскаго пророка, во время которыхъ я изучаю формы его головы и соглашаюсь съ тѣмъ общимъ принципомъ, что все лучшее на свѣтѣ должно быть непремѣнно еврейское. Я никогда не считалъ себя строгимъ мыслителемъ, но все-таки я понимаю, что, если A -- самое лучшее, а B случайно тоже самое лучшее, то B -- A, хотя раньше этого нельзя было предвидѣть. На этомъ основаніи я признаю справедливость одной протестантской брошюрки, гдѣ доказывается, что протестантское искусство выше всего. Нашъ пророкъ необыкновенно интересный собесѣдникъ -- онъ лучшій типъ, чѣмъ Рембрандтъ нашелъ въ своемъ Раби: я никогда не ухожу отъ него безъ какого-нибудь новаго открытія. Я постоянно удивляюсь тому, что, хотя онъ питаетъ горячія чувства къ своему народу и къ его традиціямъ, я его все-таки не могу считать строгимъ приверженцемъ еврейства. Онъ плюетъ при произношеніи слова "язычникъ", надѣется, что у язычниковъ будутъ напрасно слюнки течь при видѣ куска жаренаго левіаѳана, между тѣмъ, какъ евреи будутъ его имѣть "ad libitum". Я сознаюсь, что всегда относился легко къ твоимъ похваламъ относившимся къ Мардохею, зная, что ты готовъ усвоить себѣ допотопную точку зрѣнія, чтобъ только не отнестись недостаточно несправедливо къ ихтіозавру. Но теперь, лично бесѣдуя съ нимъ, я, дѣйствительно, готовъ признать, что это философско-мистическій энтузіастъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, очень умный діалектикъ. Подобное соединеніе, можетъ быть, составляетъ привиллегію однихъ только" евреевъ. Я никогда съ нимъ не спорю и вполнѣ соглашаюсь,
   1) что цѣлый христіанинъ равняется тремъ четвертямъ еврея,
   2) что со времени александрійскихъ философовъ, самые глубокіе мыслители были евреи; я даже хочу доказать Мирѣ, что, за исключеніемъ нѣкоторыхъ мелочей, между мною и Маймонидомъ нѣтъ никакого различія. Однако, послѣднее время твой легкомысленный и влюбленный другъ никакъ не можетъ рѣшиться на объясненіе. Если-бъ Мира не была такъ очаровательна и если-бы сидѣть рядомъ съ нею -- не составляло такого райскаго блаженства, то я давно бросился-бы къ ея ногамъ и спросилъ-бы ее: хочетъ-ли она, чтобъ я съ отчаянія застрѣлился или нѣтъ? Правда, я питаюсь надеждами, которыя составляютъ чрезвычайно полезный капиталъ, если только не ищешь ихъ реализаціи. Мои надежды странствуютъ среди цвѣтовъ и не боятся ничего, кромѣ чудовищной, какъ Янусъ, богини Дѣйствительности. Однако, серьезно говоря, я убѣжденъ, что правда, наконецъ, восторжествуетъ, предразсудки исчезнутъ и соединеніе необыкновенныхъ думъ, наконецъ, осуществится; или иначе говоря, еврейка, которую я предпочитаю всѣмъ женщинамъ, предпочтетъ меня всѣмъ мужчинамъ".
   Далѣе, Гансъ сообщалъ, что Мира въ послѣднее время стала немного грустна, и постоянно старается это скрывать; онъ объяснялъ это тѣмъ, что братъ ея таялъ на ея глазахъ. Вообще-же домашняя жизнь Мейриковъ, но его словамъ, разнообразилась посѣщеніями его товарища по университету, Рекса Гаскойна, готовящагося въ адвокаты, и его сестры, которая оказалась двоюродной сестрой Ванъ-Диковской герцогини. "Гаскойнъ хочетъ непремѣнно,-- писалъ Мейрикъ,-- чтобъ я погостилъ у его отца въ августѣ мѣсяцѣ, но я сталъ такъ знаменитъ, что меня рвутъ на части, и сэръ Гюго предлагаетъ мнѣ отправиться къ нему въ аббатство и,-- да проститъ ему Господь его смѣлость -- написать портреты его трехъ дочерей въ стилѣ Генсборо. Я думаю, что въ моихъ прямыхъ интересахъ принять это приглашеніе. Къ тому-же, онъ, изъ любви къ тебѣ, удивительно со мною любезенъ, и его болтовня меня очень забавляетъ. Между прочимъ, онъ сказалъ мнѣ, что твоя Ванъ-Диковская герцогиня отправилась съ мужемъ на яхтѣ въ Средиземное море. Мнѣ тогда неожиданно пришла въ голову мысль, что, вѣроятно, съ яхты можно сойти на берегъ, а съ берега можно поѣхать на яхту... Не будешь-ли ты имѣть случая продолжать съ нею ваши богословскіе споры? А герцогъ Альфонсо тоже богословъ? Впрочемъ, я уже вижу, какъ ты, насупивъ брови, бросаешь мое письмо и принимаешь гнѣвную позу, оглашая воздухъ восклицаніями: "о, мракъ! о, ночь!"
   Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ это письмо произвелобы на Деронду непріятное впечатлѣніе, особенно тѣ строки, которыя касались Миры. Но съ тѣхъ поръ, какъ Мира переѣхала къ брату, въ судьбѣ Деронды произошла сильная перемѣна, завершившаяся открытіемъ его происхожденія и долженствовавшая освѣтить совершенно новымъ свѣтомъ всю его будущность. Поэтому разглагольствованія Ганса о его надеждахъ, возбудили въ Дероидѣ не гнѣвное раздраженіе, а только удивленіе, такъ-какъ онъ считалъ Ганса слишкомъ легкомысленнымъ, чтобъ ему была доступна истинная любовь.
   "Онъ уже начинаетъ играть въ любовь,-- думалъ Деронда,-- и придаетъ всей исторіи комическій характеръ. Онъ очень хорошо знаетъ, что не можетъ одержать надъ ней побѣду. Бѣдный Гансъ! Онъ и не подозрѣваетъ, что мнѣ могутъ быть непріятны его изъясненія въ любви къ Мирѣ! Мнѣ кажется, что, если-бъ мы оба находились въ огнѣ, то онъ никогда не подумалъ-бы о томъ, что я могу также горѣть. Въ сущности, онъ добрый, любящій человѣкъ, но никогда не заботится о другихъ, а исключительно занятъ собою".
   Отстранивъ, такимъ образомъ, мысль о любви Ганса къ Мирѣ, и рѣшивъ, что отъѣздъ Гвендолины съ мужемъ за границу, вѣроятно, былъ отголоскомъ его послѣдняго свиданія съ нею, Деронда остановился съ безпокойствомъ на извѣстіи о таинственной грусти Миры. Онъ не соглашался съ объясненіемъ Ганса относительно этого неожиданнаго явленія и спрашивалъ себя: не случилось-ли чего-нибудь во время его отсутствія, или не боялась-ли она какого-нибудь угрожающаго ей въ будущемъ обстоятельства? Наконецъ, можетъ быть, Мардохей сообщилъ ей свои надежды на счетъ еврейскаго происхожденія Деронды, и она, по своей впечатлительности, заподозрила, что Деранда относился къ ея брату не съ искреннимъ уваженіемъ, какъ казалось сначала, а лишь съ унизительнымъ состраданіемъ.
   Въ этомъ послѣднемъ отношеніи, Деронда вѣрно понималъ благородную, впечатлительную натуру молодой дѣвушки, которая всегда, хотя и тайно, протестовала противъ покровительственнаго обращенія съ нею окружающихъ ее лицъ во всѣ моменты жизни до встрѣчи съ нимъ. Даже та глубокая благодарность, которую она питала къ нему и старалась выражать при всякомъ удобномъ случаѣ, большею частью происходила отъ сравненія его обращенія съ нею съ обращеніемъ другихъ. Отгадать эту тайну Деронда могъ только благодаря замѣчательному сродству ихъ чувствъ. Но за то, онъ совершенно ошибался, предполагая, что Мардохей нарушилъ обѣтъ своего безмолвія. Никому, кромѣ Деронды, онъ ни слова не говорилъ о своихъ отношеніяхъ къ нему и о питаемыхъ имъ надеждахъ; онъ поступалъ такъ не только потому, что этотъ предметъ былъ въ его глазахъ слишкомъ священнымъ для пустой болтовни, но и потому, что онъ видѣлъ, какъ непріятно было Дерондѣ упоминать о своемъ происхожденіи.
   -- Отчего это, Эзра, когда я говорю съ Дерондой, мнѣ всегда кажется, что онъ еврей?-- спросила однажды Мира.
   -- Вѣроятно, потому, что онъ обращается съ нами, какъ съ братомъ и сестрой,-- отвѣтилъ Мардохей со спокойной улыбкой;-- но онъ не любитъ, чтобы говорили при немъ о различіи вѣроисповѣданій.
   -- М-ръ Гансъ говорилъ мнѣ, что Деронда никогда не жилъ со своими родителями,-- продолжала Мира.
   -- Не разспрашивай о немъ, м-ра Ганса,-- отвѣтилъ Мардохей,-- все что захочетъ намъ сказать о себѣ Даніель Деронда, онъ передастъ намъ самъ.
   Мира почувствовала въ этихъ словахъ упрекъ, точно такъ-же, какъ Деронда въ отказѣ Мардохея, открыть ему семейную тайну Когановъ. Но подобнымъ упрекомъ Мардохея она только гордилась!
   -- Я не знаю никого, который былъ-бы благороднѣе моего брата,-- сказала однажды Мира, сидя съ глазу-на-глазъ съ м-съ Мейрикъ въ маленькомъ домикѣ въ Чельси,-- трудно повѣрить, что онъ принадлежитъ къ той средѣ, въ которой я нѣкогда жила. Она мнѣ всегда казалась отвратительной, но, смотря на Эзру, я прихожу къ убѣжденію, что его жизнь приноситъ всѣмъ добро, хотя самъ онъ сильно страдаетъ. Мнѣ стыдно, что я хотѣла умереть отъ временнаго и незначительнаго горя сравнительно съ тѣмъ, что онъ переноситъ. Его душа такъ полна, что онъ не можетъ желать смерти. Глядя на него, я чувствую то-же, что ощущала вчера, возвращаясь усталая домой по парку, гдѣ яркое солнце весело блестѣло въ безчисленныхъ капляхъ дождя, дрожавшихъ на листьяхъ и цвѣтахъ. Все на небѣ и на землѣ было такъ прекрасно, такъ цѣломудренно, что заботы и горе казались ничтожной мелочью, и я чувствовала себя болѣе терпѣливой, болѣе спокойной, чѣмъ всегда.
   Грустный тонъ этихъ словъ заставилъ м-съ Мейрикъ пристально взглянуть на молодую дѣвушку, и она замѣтила на ея лицѣ ясные слѣды сдерживаемыхъ страданій.
   -- У васъ есть какое-нибудь горе, голубушка?-- спросила м-съ Мейрикъ.
   -- Можетъ быть; я слишкомъ труслива и во всемъ вижу опасность,-- произнесла Мира, послѣ минутнаго колебанія;-- но, не слѣдуетъ безпокоить другихъ, безъ крайней необходимости.
   -- О, милая Мира, матери для того и существуютъ, чтобы выслушивать горести и заботы дѣтей. Вы безпокоитесь о томъ, что у васъ мало уроковъ и что они прекратятся съ скончаніемъ сезона?
   М-съ Мейрикъ была увѣрена, что она не задѣла больной струны Миры, но все-же надѣялась, что ея догадка облегчитъ исповѣдь молодой дѣвушки.
   -- Нѣтъ;-- отвѣтила Мира, нѣжно качая головой;-- правда, очень грустно, что многія дамы, обѣщавшія мнѣ уроки, не сдержали своего слова, но я надѣюсь, что послѣ праздниковъ, я достану занятія въ школахъ. Къ тому-же, вы знаете, что я теперь богата, какъ принцесса. Я еще не тронула ста фунтовъ стерлинговъ, которые мнѣ дала м-съ Клесмеръ, а что касается Эзры, то я не боюсь, чтобъ онъ когда-нибудь, нуждался, такъ-какъ м-ръ Деронда сказалъ мнѣ: "я считаю для себя величайшею честью раздѣлить съ вашимъ братомъ все, что имѣю". Нѣтъ, я не боюсь нужды въ кускѣ хлѣба.
   -- Чего-же вы боитесь? Вы опасаетесь за ваше душевное спокойствіе? Но, милое мое дитя, думать объ опасностяхъ только тогда полезно, когда ихъ можно предотвратить. Иначе, придется безпокоиться всегда безъ всякаго основанія. Развѣ вы теперь имѣете болѣе причинъ для безпокойства, чѣмъ, напримѣръ, мѣсяцъ тому назадъ?
   -- Да,-- отвѣтила Мира,-- я скрыла это отъ Эзры, но, простите, вамъ не могу не сказать. Я видѣла отца.
   М-съ Мейрикъ съ трудомъ удержалась, чтобъ не осыпать этого непрошеннаго гостя ругательствами.
   -- Онъ очень измѣнился,-- продолжніа Мира;-- онъ уже въ послѣднее время, передъ моимъ бѣгствомъ былъ очень слабъ, изнуренъ и часто плакалъ. Я разсказала Эзрѣ все извѣстное вамъ и онъ говоритъ, что отецъ часто предавался игрѣ и поэтому былъ постоянно въ нервномъ волненіи. Увидавъ его, я невольно остановилась; настолько онъ похудѣлъ; одежда его вся изъ лохмотьевъ, а товарищъ, съ которымъ онъ ходилъ, на взглядъ еще страшнѣе его. Они торопились сѣсть въ дилижансъ.
   -- Надѣюсь, онъ васъ не замѣтилъ.
   -- Нѣтъ, я только-что вышла отъ м-съ Раймондсъ и стояла подъ аркой. Но эта минута была ужасна! Вся моя прежняя жизнь, воскресла предо мною и я лишь вздохнула свободно, когда онъ уѣхалъ, не замѣтивъ меня. Но, въ то-же время, мнѣ стало больно и стыдно, что я отвернулась отъ отца. Что онъ дѣлалъ? гдѣ онъ жилъ? Какъ могла я не признать его, не помочь ему хоть чѣмъ-нибудь? Самыя разнообразныя чувства терзали мое сердце и, право, не помню, какъ я вернулась домой. Я знаю только, что я повторяла про себя: "я не могу, я не должна говорить объ этомъ Эзрѣ".
   -- Вы боитесь его встревожить?-- спросила м-съ Мейрикъ.
   -- Да,-- отвѣтила Мира и прибавила съ замѣтнымъ колебаніемъ:-- меня удерживаетъ и нѣчто другое. Это чувство я скрыла-бы даже отъ матери, но вамъ я скажу все. Я стыжусь за отца и, странно, болѣе всего стыжусь за него передъ Эзрой. Мнѣ больно, что Эзра знаетъ всю правду объ отцѣ и невыносима мысль, что онъ когда-нибудь явится и принужденъ будетъ выслушать упреки сына. Мнѣ кажется, что я съ радостью согласилась-бы тайно содержать его на мою трудовую копейку, только, чтобъ Мардохей его не видѣлъ.
   -- Вы не должны развивать въ себѣ этого чувства, Мира,-- отвѣтила м-съ Мейрикъ -- это нехорошее и опасное чувство. Вы не должны ничего скрывать отъ своихъ друзей.
   -- Вы полагаете что я обязана объявить Эзрѣ, что я видѣла отца?-- спросила Мира.
   -- Нѣтъ; я не считаю этого необходимымъ, потому что онъ можетъ не попадаться вамъ болѣе на глаза и вы, такимъ образомъ, избавите брата отъ излишнихъ тревогъ. Но обѣщайте мнѣ Мира, что, если когда-нибудь отецъ найдетъ васъ, то вы сообщите объ этомъ всѣмъ намъ. Дайте мнѣ слово; я, кажется, имѣю право этого требовать отъ васъ?..
   Мира нѣсколько потупилась и наконецъ, протянувъ руку м-съ Мейрикъ, торжественно сказала:
   -- Вы этого желаете? Я даю вамъ слово. Давно уже я привыкла затаивать въ своемъ сердцѣ подобныя горькія чувства. Но вы не повѣрите, какъ тяжело, какъ жестоко стыдиться своего собственнаго отца!
   На глазахъ Миры не было видно слезъ, такъ-какъ она не позволяла себѣ такого проявленія слабости, но въ ея голосѣ слышалось самое глубокое горе. М-съ Мейрикъ, несмотря на всю свою доброту, не могла въ этомъ отношеніи сочувствовать молодой дѣвушкѣ и принимала ея симпатію къ такому недостойному отцу за совершенно излишнюю нѣжность, понятную еще въ матери относительно сына, но не въ дочери относительно отца. Она едва не высказала желанія, чтобы отецъ Миры скорѣе попалъ въ тюрьму, и только успокоилась мыслью, что обѣщаніе, данное Мирой, предотвратить ее отъ излишней слабости.
   Этотъ случай былъ единственной причиной, которую Мира могла-бы представить въ объясненіе ея странной грусти, о которой Гансъ писалъ Дерондѣ. Въ ея настроеніе входилъ еще одинъ новый элементъ; но онъ былъ смутенъ и не ясенъ какъ, напримѣръ, предчувствіе перемѣны погоды, и потому Мира не могла даже дать себѣ въ немъ отчета. Быть можетъ, первыя сѣмена этой грусти были заброшены въ сердце молодой дѣвушки страннымъ поведеніемъ Гвендолины, котбрая, очевидно, пріѣзжала къ ней не для приглашенія ея на вечеръ, а чтобъ распросить о Дерондѣ. Мира скрыла отъ всѣхъ это посѣщеніе, но оно возбудило въ ней первыя тревожныя мысли объ отношеніяхъ Деронды къ тому обществу, которое она знала довольно близко по своей сценической дѣятельности и разнообразному чтенію, хотя сама не принадлежала къ нему. Мало-по-малу все, что было ей извѣстно о свѣтскихъ интригахъ и любовныхъ похожденіяхъ, стало сосредоточиваться вокругъ центральной фигуры м-съ Грандкортъ, становившейся все болѣе и болѣе ей ненавистной, и, хотя она прямо не признавала за собою ни какихъ правъ, на Деронду, но ее мучила мысль, что онъ вращался въ такой средѣ, гдѣ его чувства и дѣйствія могли придти въ столкновеніе съ подобной женщиной. Ей никогда не приходило въ голову, чтобъ она сама или кто-нибудь другой могли думать о Дерондѣ, какъ объ ея женихѣ; объ этомъ не могло быть и рѣчи не только по ея личному мнѣнію, но и по мнѣнію всего семейства Мейрикъ, которое считало его отношенія къ молодой дѣвушкѣ такими опредѣленными, что всякое подозрѣніе любовныхъ замысловъ показалось-бы имъ оскорбительнымъ для ея избавителя и покровителя. Въ этомъ съ нимъ вполнѣ соглашался и Гансъ. Дѣйствительно, нѣкоторые люди бываютъ поставлены на такой пьедесталъ, что обыкновенное, житейское чувство, особенно любовь, какъ бы унижаетъ ихъ въ глазахъ ихъ поклонниковъ. Благодаря такому, именно, взгляду, добрые Мейрики послужили первой причиной тревоги въ юномъ сердцѣ Миры. Конечно, поводъ къ этому былъ самый незначительный, но онъ подготовилъ почву, и ея впечатлительная натура быстро откликнулась на послѣдующія событія.
   Познакомившись съ Анной Гаскойнъ, Мейрики, естественно, устроили ей свиданіе со своей любимицей, Мирой, причемъ, кромѣ хозяйки, были дома и всѣ три ея дочери. Усѣвшись вокругъ чайнаго стола, эти юныя созданія вскорѣ завели самую дружескую, оживленную бесѣду.
   -- Представьте себѣ наше удивленіе, Мира, сказала Кэти, когда, упомянувъ о м-рѣ Дерондѣ и Малинджерахъ, мы узнали, что миссъ Гаскойнъ съ ними знакома.
   -- Я, собственно говоря, съ ними не знакома,-- отвѣтила Анна,-- но нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, моя двоюродная сестра вышла замужъ за м-ра Грандкорта, племянника сэра Гюго Малинджера.
   -- О, изъ этого выйдетъ что нибудь необыкновенное!-- воскликнула Мабъ;-- м-съ Грандкортъ, Ванъ-Диковская герцогиня -- ваша двоюродная сестра?
   -- Да: наши матери сестры. Въ прошломъ году онѣ обѣ потеряли все свое состояніе. Мой папа состоитъ пасторомъ и потому намъ пришлось только отказаться отъ званныхъ обѣдовъ и экипажей; но бѣдная тетя Давило была въ очень печальномъ положеніи, такъ какъ у нея четыре дочери, кромѣ Гвендолины. Но когда Гвендолина вышла замужъ за Грандкорта, дѣла ихъ поправились, потому что онъ очень богатъ.
   -- А м-ра Деронду вы видали?-- спросила Мабъ.
   -- Нѣтъ,-- отвѣтила Анна,-- но онъ бывалъ въ Дипло, гдѣ живетъ м-ръ Грандкортъ, до свадьбы Гвендолины, и я слыхала, что тетка говорила отцу о немъ почти то-же, что и вы, только не такъ подробно. Я помню также, что я сама, спросила однажды у Гвендолины ее мнѣніе о немъ, и она мнѣ сказала: "не говори никому, Анна, но у него, кажется, черные волосы"... Она всегда была очень странная и любила шутить. Но, право, удивительно, что мнѣ пришлось услышать о немъ такъ много, благодаря тому, что я имѣла удовольствіе познакомиться съ вами.
   -- Наоборотъ: все удовольствіе выпало на нашу долю -- отвѣтила м-съ Мейрикъ;-- но удивительно было-бы, если-бъ вы въ нашемъ домѣ ничего не услыхали о м-рѣ Дерондѣ, не правда-ли Мира?
   Мира молча улыбнулась, но соединеніе нѣкоторыхъ именъ и образовъ возбудило въ ней какое-то странное неудовольствіе.
   -- Мой сынъ называетъ м-съ Грандкортъ Ванъ-Диковской герцогиней,-- продолжала м-съ Мейрикъ, обращаясь къ Аннѣ,-- онъ находитъ ее слишкомъ блестящей и картинной.
   -- Да, Гвендолина всегда была красива, и всѣ мужчины влюблялись въ нее до безумія. Я ихъ, бѣдныхъ, очень жалѣла, потому что они всегда бывали несчастны...
   -- А какъ вамъ нравится м-ръ Грандкортъ, ея мужъ?-- спросшіа м-съ Мейрикъ.
   -- Папа одобрилъ выборъ Гвендолины, а тетя говоритъ, что онъ очень щедръ -- сказала Анна, рѣшившись скрыть свое собственное мнѣніе; но потомъ, не выдержавъ, прибавила:-- мнѣ онъ не нравится: онъ такой гордый и апатичный. Мнѣ кажется, что Гвендолинѣ лучше было-бы выйти за болѣе молодого и болѣе живого человѣка. Впрочемъ, можетъ быть, я говорю такъ потому, что у меня есть чудный братъ, и всѣ мужчины мнѣ кажутся стоящими ниже его.
   -- Подождите, вотъ вы увидите м-ра Деронду,-- сказала Мабъ -- и убѣдитесь, что никакой братъ не выдержитъ сравненія съ нимъ.
   -- Наши братья должны нравиться всѣмъ, потому, что никто не осмѣлится называть м-ра Деронду своимъ женихомъ,-- замѣтила Кэти.
   -- Конечно!-- воскликнула Мабъ.-- Мнѣ кажется, что никому даже и въ голову не прійдетъ мысль, что онъ тоже молодой человѣкъ, что у него есть счетъ отъ портного или машинка для снятія сапогъ, какъ у Ганса. Я, по крайней мѣрѣ, не могу себѣ представить, чтобъ онъ могъ влюбиться.
   -- А я не только представляла себѣ его женихомъ,-- сказала Кэти,-- но даже нарисовала его портретъ, какъ жениха въ одной картинкѣ для романа "Бубны и Черви"; только мнѣ стоило много труда найдти ему достойную невѣсту. Я такъ и не нашла никого подходящаго.
   -- Тебѣ надо было посмотрѣть на м-съ Грандкортъ,-- замѣтила мать;-- по словамъ Ганса, она и м-ръ Деронда прекрасная пара. Она бѣлокура и очень высокаго роста. Но вы, вѣдь, ее знаете, Мира, и умѣете въ нѣсколькихъ словахъ охарактеризовать человѣка. Что вы думаете о м-съ Грандкортъ?
   -- Я полагаю, что она похожа на принцессу Эболи въ Донъ-Карлосѣ,-- отвѣтила Мира серьезно.
   -- Ваше сравненіе намъ не понятно,-- съ улыбкой отвѣтила м-съ Мейрикъ.
   -- Вы сказали, что м-съ Грандкортъ -- блондинка высокаго роста,-- произнесла Мира, слегка поблѣднѣвъ:-- это совершенно справедливо.
   Зоркій глазъ и чуткое ухо м-съ Мейрикъ тотчасъ замѣтили что-то необыкновенное во взглядѣ и голосѣ молодой дѣвушки, но она объяснила себѣ это тѣмъ, что многія аристократки оскорбляли Миру своимъ гордымъ обращеніемъ.
   -- М-съ Грандкортъ желала брать уроки у Миры,-- замѣтила м-съ Мейрикъ, обращаясь къ Аннѣ,-- и многія другія свѣтскія красавицы выразили то-же желаніе, но, вѣроятно, у нихъ не хватило для этого времени.
   Послѣ этого, разговоръ перешелъ на другіе предметы, и уже никто болѣе не упоминалъ о принцессѣ Эболи. Это сравненіе сорвалось съ языка Миры подъ впечатлѣніемъ удара, поразившаго ее въ самое сердце. Этотъ разговоръ съ самаго начала былъ ей непріятенъ, но замѣчаніе м-съ Мейрикъ, что фигуры Гвендолины и Деронды какъ нельзя болѣе подходятъ другъ къ другу подтвердило ея тайное, еще смутное предположеніе, что эта стройная красавица имѣла какое-то вліяніе на его судьбу. Долго послѣ возвращенія отъ Мейриковъ она чувствовала во всемъ своемъ существѣ какую-то нервную дрожь.
   На другой день она, прильнувъ горячей щекой къ плечу брата, спросила: не грустно-ли тебѣ думать, что м-ръ Деронда, котораго ты такъ любишь, проводитъ большую часть своей жизни среди людей и заботъ о людяхъ, столь отличныхъ отъ насъ, то есть, отъ тебя?
   -- Нѣтъ, нисколько,-- отвѣтилъ Мардохей,-- напротивъ: я очень радъ, что онъ имѣетъ подготовку, которой мнѣ не доставало, что онъ всесторонне развитый человѣкъ. Тѣмъ лучше, что у насъ различныя духовныя богатства,-- прибавилъ онъ, вспомнивъ, что его сестра не знаетъ и не должна знать объ его надеждахъ на счетъ Деронды;-- тѣмъ сильнѣе будетъ наша дружба.
   -- Однако,-- какое продолжала Мира, послѣ минутнаго молчанія,-- предстояло-бы тебѣ испытаніе, если-бъ его свѣтская жизнь отвлекла его отъ тебя, не на время, какъ теперь, а навсегда. Какъ-бы ты это перенесъ?
   -- Плохо, сестра, очень плохо,-- но это никогда не случится,-- отвѣтилъ Мардохей, съ нѣжной улыбкой глядя на сестру, которая, какъ онъ полагалъ, говорила это изъ сочувствія къ нему.
   Мира замолчала. Она мысленно сравнивала свое настроеніе съ настроеніемъ брата и сознавала всю свою сравнительную мелочность. Отчего она не могла довольствоваться тѣмъ, чѣмъ удовлетворялся онъ? Отчего ее тревожили смутныя, неопредѣленныя опасенія, среди которыхъ главную роль играло ненавистное ей имя?.. Вотъ гдѣ скрывался главный источникъ той затаенной грусти, которую въ молодой дѣвушкѣ замѣтилъ Гансъ.
  

ГЛАВА LIII.

   На слѣдующее утро Деронда получилъ отъ матери черезъ слугу извѣстіе, о томъ, что она нездорова и не, можетъ его принять. А черезъ два дня ему вручили слѣдующую записку:
   "Я уѣзжаю сегодня, приходи сейчасъ".
   Черезъ, нѣсколько минутъ онъ уже снова былъ въ той-же комнатѣ, въ которой происходило ихъ первое свиданіе, теперь въ ней царствовалъ полумракъ отъ спущенныхъ сторъ и занавѣсей. Княгини въ комнатѣ не было, но она вскорѣ вошла; на ней былъ широкій темный, шелковый капотъ, съ головы по прежнему спускались волны кружевъ и руки виднѣлись изъ-подъ широкихъ рукавовъ обнаженными до локтей. Въ полумракѣ ея лицо казалось еще болѣе поразительнымъ, глаза большими, очертанія болѣе энергичными. Ее легко можно было-бы принять за чародѣйку, которая приготовляла средства для возвращенія юности старикамъ, но съ презрѣніемъ отворачивалась отъ нихъ сама, потому что достаточно пожила въ юности.
   Она положила обѣ свои руки сыну на плечи, поцѣловала его и величественно опустилась на диванъ, приглашая Деронду сѣсть рядомъ.
   -- Вы совершенно оправились, мамаша?-- спросилъ онъ, молча повинуясь ея жесту.
   -- Да; мнѣ теперь лучше. Ты хочешь узнать отъ меня что-нибудь о прошломъ?-- произнесла она, скорѣе тономъ повелительницы, чѣмъ матери.
   -- Да; не можете-ли указать мнѣ въ Генуѣ домъ, гдѣ вы жили вмѣстѣ съ моимъ дѣдомъ?-- спросилъ Деронда.
   -- Нѣтъ; отвѣтила она, нетерпѣливо махнувъ рукою,-- онъ снесенъ. Но о нашемъ семействѣ и о вѣчныхъ странствованіяхъ отца, ты найдешь всѣ подробности въ бумагахъ, находящихся въ шкатулкѣ. Мой отецъ, какъ я уже сказала, былъ докторомъ, а мать принадлежала къ семейству Мортейра. Я родилась въ этой средѣ не по своей волѣ и, какъ только была въ состояніи, покинула ее на вѣки.
   Деронда постарался скрыть непріятное впечатлѣніе, произведенное на него этими словами, и поспѣшно сказалъ:
   -- Я желаю слышать отъ васъ только то, что вы сами сочтете нужнымъ мнѣ сказать.
   -- Я полагаю, что уже передала тебѣ все, что только можно отъ меня требовать,-- сказала княгиня холоднымъ, равнодушнымъ тономъ.
   Повидимому она въ прошлое свиданіе съ сыномъ израсходовала весь запасъ своихъ чувствъ. Теперь она внутренно подумала: "я во всемъ призналась: нечего повторять по нѣскольку разъ одно и то-же; лучше охранить себя отъ излишняго волненія". Согласно этому она и дѣйствовала.
   Но для Деронды настоящая минута была очень тяжела; материнской любви, которой онъ такъ жаждалъ, ему все-таки не привелось испытать. Чисто женское чувство, котораго недоставало княгинѣ, сильно жило въ немъ, и онъ, дрожащимъ отъ волненія голосомъ проговорилъ:
   -- Неужели мы должны разстаться навсегда, и я никогда не буду вашимъ настоящимъ сыномъ?
   -- Такъ лучше;-- сказала она болѣе нѣжнымъ тономъ;-- если-бъ и было возможно тебѣ занять мѣсто моего сына, ты только этимъ принялъ-бы на себя весьма тяжелыя обязанности. Ты не можешь меня любить... Не отрицай этого!-- прибавила она, махнувъ рукой;-- Я знаю, что ты сердишься на меня за то, что я сдѣлала. Ты стоишь на сторонѣ своего дѣда и всегда будешь противъ меня.
   Деронда ничего не отвѣтилъ, но, поднявшись съ мѣста, сталъ подлѣ матери, ожидая, что она еще скажетъ.
   -- Но ты несправедливъ,-- произнесла она, глядя на него съ восхищеніемъ;-- все, что я сдѣлала, послужило только къ твоему благу. А что ты намѣренъ теперь дѣлать?-- прибавила она неожиданно.
   -- Вы говорите о настоящемъ или будущемъ?-- спросилъ Деронда.
   -- Конечно, о будущемъ. Какую перемѣну совершитъ въ твоей жизни извѣстіе о томъ, что ты рожденъ евреемъ?
   -- Огромную!-- отвѣтилъ Деронда торжественно;-- Большей, кажется, и придумать нельзя.
   -- Что-же ты намѣренъ сдѣлать съ собою?-- спросила княгиня рѣзко;-- ты послѣдуешь примѣру своего дѣда и станешь такимъ фанатичнымъ евреемъ, какъ и онъ?
   -- Это невозможно! Я не могу отрѣшиться отъ своего воспитанія; чувства, съ которыми я выросъ, не могутъ во мнѣ умереть,-- произнесъ Деронда твердымъ тономъ,-- но я считаю своимъ долгомъ, на-сколько возможно, слиться воедино со своимъ народомъ, и я всею душою готовъ ему служить.
   Княгиня нѣсколько минутъ молча смотрѣла на него, стараясь прочесть на его лицѣ затаенные помыслы его души. Наконецъ она нагнулась къ нему и рѣшительно сказала:
   -- Ты влюбленъ въ еврейку?
   -- Повѣрьте, что, еслибъ это даже и было дѣйствительно такъ, то такая случайность не могла-бы еще руководить моимъ рѣшеніемъ работать на пользу евреевъ,-- сказалъ Деронда, покраснѣвъ.
   -- Я знаю лучше тебя, что такое любовь мужчины!-- произнесла княгиня рѣзко.-- Скажи мнѣ правду: она еврейка и выйдетъ замужъ только за еврея. Говорятъ, что есть такія женщины,-- прибавила она съ презрительной улыбкой.
   Деронда молчалъ.
   -- Ты любишь ее такъ-же, какъ твой отецъ любилъ меня; она влечетъ тебя за собою, какъ я влекла его. Но я вела его въ другую сторону. Въ твоемъ лицѣ мнѣ мститъ мой отецъ.
   -- Мама! не будемъ смотрѣть на все совершившееся съ этой, именно, точки зрѣнія! Я согласенъ, что воспитаніе, которое вы мнѣ дали, будетъ для меня полезно. Я готовъ скорѣе съ благодарностью оцѣнить полученное мною благо, чѣмъ упрекать васъ за это. Вы теперь возвратили мнѣ мое наслѣдіе и избавили себя отъ нареканія за лишеніе меня моихъ обязанностей, а мой народъ -- услугъ, которыя я, можетъ быть, въ состояніи ему оказать. Отчего-же вы не можете искренно помириться съ этимъ?
   Деронда на мгновеніе остановился; мать смотрѣла на него пристально и качала головой, не соглашаясь съ его словами.
   -- Вы оказали, продожалъ онъ -- что стремились только къ тому, что считали благомъ для меня; откройте-же ваше сердце для любви и къ моему дѣду, который также жаждалъ только блага для васъ.
   -- Нѣтъ! Онъ никогда не думалъ обо мнѣ,-- сказала она, еще рѣшительнѣе, качая головой:-- я въ его глазахъ была только орудіемъ для достиженія поставленной имъ цѣли, а такъ-какъ я не признавала этой цѣли, то онъ меня и подвергалъ мучительной пыткѣ. Если мои дѣйствія были дурны, если Богъ повелѣваетъ мнѣ уничтожить все, что я сдѣлала, и караетъ меня за то, что я обманула отца, то я подчинилась и высказала тебѣ все. Большаго я не могу ничего сдѣлать! Твоя душа возрадовалась тому, что ты еврей. Чего-же больше! Въ концѣ-концовъ, я же оказалась орудіемъ для достиженія цѣлей отца, какъ онъ и желалъ! "Я желаю имѣть внука съ истинно-еврейскимъ сердцемъ,-- говорилъ онъ.-- Каждый еврей долженъ такъ воспитывать своихъ дѣтей, какъ, будто онъ надѣется, что изъ ихъ среды выйдетъ Мессія".
   Говоря это, княгиня прищурила глаза, закинула назадъ голову и медленно отчеканивала каждое слово какимъ-то сдавленнымъ глухимъ голосомъ.
   -- Это подлинныя выраженія дѣда?-- спросилъ Деронда.
   -- Да, и ты много подобнаго найдешь въ его шкатулкѣ,-- отвѣтила она съ жаромъ.-- Ты хочешь, чтобы я любила то, что я ненавидѣла съ дѣтства: это невозможно! Но мое противодѣйствіе, какъ видишь, ничему не помѣшало; и ты именно такой внукъ, какого онъ желалъ.
   Ея рѣзкій, презрительный тонъ непріятно подѣйствовалъ на Деронду и только помня, что она его мать, онъ еще удерживался отъ возраженія.
   -- Мама!-- воскликнулъ онъ, тономъ мольбы,-- не говорите такъ. Я нахожусь въ самомъ затруднительномъ положеніи и не вижу другого пути, чтобъ выйти изъ окружающаго меня мрака, какъ только придерживаясь правды, а не скрывая отъ себя факты, которые влекутъ за собою новыя обязанности; подобные факты, рано или поздно, раскрываются, несмотря на всѣ усилія ихъ скрыть. То, что подготовлено цѣлыми поколѣніями, должно восторжествовать надъ эгоистичными желаніями одного человѣка. Ваша воля была сильна, но завѣтъ моего дѣда, который вы приняли и не исполнили, оказался еще могущественнѣе! Вы отреклись отъ меня, вы и теперь не хотите признать меня своимъ сыномъ, но судьбѣ угодно было, чтобъ я все-же сдѣлался тѣмъ сыномъ моего народа, котораго желалъ мой дѣдушка.
   Княгиня смотрѣла на него съ восхищеніемъ и, послѣ неиродолжительнаго молчанія, повелительнымъ тономъ сказала:
   -- Сядь!
   Онъ сѣлъ, и она продолжала, положивъ ему руку на плечо:
   -- Ты упрекаешь меня за то, что я совершила кагда-то и сердишься на то, что я равстаюсь теперь съ тобою. Живя со мною, ты не могъ-бы служить мнѣ утѣшеніемъ, а только напрасно мучилъ-бы меня и себя. Твоя мать отжила свой вѣкъ. Для меня міръ болѣе не существуетъ. Ты упрекаешь меня за то, что я тебя покинула. Но я была тогда счастлива и безъ тебя! Теперь ты вернулся ко мнѣ, но я не могу уже доставить тебѣ счастья... Но неужели въ тебѣ живетъ непреклонный духъ еврея? Неужели ты не можешь меня простить? Неужели ты будешь радоваться тому, что судьба меня такъ жестоко наказала за мой отказъ быть для тебя настоящей, еврейской матерью?
   -- Какъ вы можете это говорить!-- воскликнулъ Деронда съ нетерпѣніемъ;-- вѣдь я самъ просилъ васъ, чтобъ вы позволили мнѣ быть вашимъ сыномъ. Но вы, сказали, что я не могу быть для васъ утѣшеніемъ. Я многимъ пожертвовалъ-бы, чтобъ избавить васъ хоть отъ минутнаго страданія.
   -- Я знаю: ты ничѣмъ не пожертвуешь для меня,-- сказала она съ замѣтнымъ волненіемъ.-- Ты самъ будешь счастливъ. Я не причинила тебѣ никакого зла, и тебѣ нѣтъ причины меня проклинать. Ты будешь думать обо мнѣ, какъ объ умершей, и будешь желать, чтобъ я поскорѣе освободилась отъ всякихъ страданій. А я буду видѣть твое лицо передъ собою въ мои мрачныя минуты, вмѣсто строгаго образа моего отца. Неужели ему хуже на томъ свѣтѣ оттого, что впродолженіи одиннадцати лѣтъ никто не произносилъ по немъ несчастнаго кадиша? Если ты думаешь, что кадишъ, принесетъ мнѣ пользу, то произноси его послѣ моей смерти. Тогда ты будешь тѣмъ звеномъ, который соединитъ меня съ твоимъ дѣдомъ. Вспоминая обо мнѣ, ты будешь всегда казаться мнѣ, какъ въ эту минуту, добрымъ, нѣжнымъ сыномъ,-- точно я была доброй, нѣжной матерью.
   Она, повидимому, рѣшилась не поддаваться своему душевному волненію, но Деронда чувствовалъ, что рука ея дрожала на его плечѣ. Глубокое чувство жалости не позволяло ему промолвить ни слова; онъ молча обвилъ рукою ея станъ и прижалъ ея голову къ своей груди. Черезъ нѣсколько минутъ она нѣжно освободилась изъ его объятій, глубоко вздохнула и встала. Деронда послѣдовалъ ея примѣру, полагая, что наступила минута разставанія. Но въ умѣ ея вдругъ блеснула какая-то новая мысль.
   -- Она хороша собою?-- спросила вдругъ княгиня.
   -- Кто?-- произнесъ Деронда, поблѣднѣвъ.
   -- Женщина, которую ты любишь?
   -- Да!-- принужденъ былъ отвѣтить Деронда.
   -- Не самолюбива?
   -- Нѣтъ, не думаю. Она не такая, чтобы непремѣнно требовать самостоятельности. Да и вообще, она женщина съ небольшими потребностями.
   -- Она не похожа вотъ на это?-- спросила княгиня, подавая сыну миніатюрный портретъ, усыпанный драгоцѣнными камнями.
   Деронда съ грустнымъ восхищеніемъ взглянулъ на портрета: это была его мать во всемъ блескѣ ея юной красоты.
   -- Не правдами, я имѣла законное право не довольствоваться скромной долей дочери и матери?-- продолжала она.-- Мой голосъ и драматическій талантъ вполнѣ соотвѣтствовали этому лицу. Какъ видишь, я имѣла право сдѣлаться артисткой, помимо воли отца? Моя страстная натура меня къ этому побуждала...
   -- Да; я долженъ съ этимъ согласиться -- отвѣтилъ Деронда, глядя то на портретъ, то на оригиналъ, въ глазахъ котораго въ эти минуты сверкалъ такой огонь, какого ни одинъ живописецъ въ мірѣ не могъ-бы изобразить.
   -- Возьмешь съ собой этотъ портретъ?-- спросила княгиня нѣжно;-- если она добрая женщина, то иногда подумаетъ обо мнѣ.
   -- Благодарю васъ отъ всей души -- произнесъ Деронда,-- но я еще не увѣренъ, отвѣчаетъ-ли она мнѣ взаимностью... Я никогда еще не высказалъ ей своихъ чувствъ.
   -- Кто-же она такая?-- нетерпѣливо спросила княгиня.
   -- Ее тоже съ дѣтства готовили въ пѣвицы,-- неохотно отвѣтилъ Деронда -- отецъ увезъ ее отъ матери ребенкомъ, и жизнь ея была самая тяжелая. Она еще очень молода: ей нѣтъ еще и двадцати лѣтъ. Отецъ старался развивать въ ней презрѣніе къ еврейской вѣрѣ и ея народу, но она упорно сохранила любовь къ матери, и къ своимъ соплеменникамъ.
   -- А, значитъ она всецѣло походитъ на тебя! Она предана еврейству, вовсе его не зная!.. Это бываетъ красиво только на сценѣ, а не въ жизни. Нравится-ли ей жизнь артистки? Она хорошая пѣвица?
   -- Она поетъ чудесно, но ея голосъ недостаточно великъ для сцены. Что-же касается до привязанности къ артистической профессіи, то она, кажется, ей достаточно опротивѣла.
   -- Значитъ, она тебѣ пара. Сэръ Гюго мнѣ говорилъ, что ты ни за что не хотѣлъ сдѣлаться актеромъ, и я вижу, что ты никогда не согласился-бы, подобно, твоему отцу, совершенно стушеваться передъ своей женой.
   -- Но я повторяю,-- сказалъ Деронда съ жаромъ,-- что я не увѣренъ въ ея любви и въ возможности нашего брака. Можетъ быть, мнѣ еще предстоитъ тяжелая жизнь. Я всегда думалъ, что надо пріучать себя къ мысли, что счастье невозможно. Будетъ-ли оно нашимъ удѣломъ или нѣтъ,-- лучше быть готовымъ обойтись безъ него.
   -- Ты это чувствуешь?-- спросила она, пристально глядя на него и медленно, задумчиво произнося каждое слово,-- Бѣдный мальчикъ... Если-бъ я оставила тебя при себѣ... сталъ ли-бы ты придерживаться отжившей старины?... воскресъ-ли-бы въ тебѣ духъ дѣда... и ссорились-ли-бы мы съ тобою?
   -- Я думаю, что моя любовь превозмогла-бы всѣ мелкія разногласія и послужила-бы вамъ утѣшеніемъ,-- замѣтилъ Деронда, становясь все грустнѣе и грустнѣе.
   -- Но тогда... тогда мнѣ не требовалось утѣшенія... А теперь я была-бы этому рада, еслибъ только могла чему нибудь радоваться.
   -- Но вы любите вашихъ другихъ дѣтей, и онѣ любятъ васъ?-- спросилъ Деронда съ безпокойствомъ.
   -- О, да!-- отвѣтила она машинально и тотчасъ-же прибавила, болѣе искреннимъ тономъ:-- но надо сказать правду, я -- нелюбящая женщина. Любовь -- это своего рода искусство, и я имъ не одарена. Другіе меня любили, а я только изображала любовь на сценѣ. Я знаю очень хорошо, что такое любовь: это подчиненіе себя другому, а я никогда не подчиняла себя ни одному мужчинѣ. Наоборотъ: всѣ мужчины подчинялись мнѣ.
   -- Можетъ быть, тотъ, кто подчинялся, былъ счастливѣе васъ?-- грустно замѣтилъ Деронда.
   -- Можетъ быть; но я была счастлива!.. Впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ я была совершенно счастлива! Если-бъ я не боялась лишиться славы, то, это счастье, вѣроятно, продолжалось-бы долѣе. Я плохо разсчитала. Что-жъ дѣлать? Теперь все кончено... Говорятъ, что "другая жизнь" начинается для человѣка за могилою. Это не правда: я ужъ давно живу другою жизнью.
   Она закрыла глаза, подняла руки къ своему, омраченному скорбью, челу и въ этой позѣ, въ своей широкой, длинной одеждѣ, она казалась какимъ-то призракомъ, явившимся на землю изъ заоблачной выси.
   Волненіе Деронды дошло до того, что онъ не могъ удержаться отъ стона. Его мать тотчасъ-же открыла глаза и снова положила ему обѣ руки на плечо.
   -- Прощай, сынъ мой,-- сказала она:-- прощай: мы никогда болѣе не услышимъ и не увидимъ другъ друга... Поцѣлуй меня.
   Онъ обнялъ ее, и они поцѣловались.
   Деронда не помнилъ, какъ вышелъ изъ комнаты. Онъ чувствовалъ, что вдругъ постарѣлъ на нѣсколько лѣтъ. Всѣ его юношескія стремленія и жажда материнской любви разомъ исчезли. Онъ, въ глубинѣ своего сердца сознавалъ, что этотъ трагическій эпизодъ наложилъ печать на всю его жизнь и что впредь онъ будетъ гораздо серьезнѣе относиться ко всѣмъ узамъ, связывающимъ людей между собой.
  

ГЛАВА LIV.

   Мадонна Піа, мужъ которой, почувствовавъ себя оскорбленнымъ, отвезъ ее въ свой замокъ, чтобы извести ее тамъ среди Мареммъ, являлась-бы характерной фигурой для дантевскаго Чистилища, между грѣшниками, раскаявшимися подъ конецъ жизни и пожелавшими сохранить о себѣ добрую память среди живыхъ. Мы очень мало знаемъ подробностей о взаимныхъ отношеніяхъ этой Сіенской четы, но все-же можемъ заключить, что мужъ не былъ ей очень пріятнымъ сотоварищемъ въ жизни и, что среди болотъ Мареммъ, его отталкивающія манеры должны были еще болѣе усилиться; но, желая подвергнуть жену крайней степени наказанія, онъ былъ вынужденъ, освобождая себя отъ нея,-- освободить и ее отъ себя. Такимъ образомъ, не выказывая особой жестокости къ бѣдной тосканкѣ, мы однако имѣемъ полное право не питать къ ней того сочувствія, какое мы выказываемъ болѣе намъ знакомой Гвендолинѣ, которая, вмѣсто того, чтобы быть освобожденной отъ своихъ грѣховъ въ Чистилищѣ, искупляла ихъ на землѣ.
   Отправляясь съ женой на прогулку на яхтѣ, Грандкортъ конечно, не желалъ ее извести: онъ только хотѣлъ во всякое время быть увѣреннымъ въ томъ, что она принадлежитъ ему и что онъ можетъ съ ней поступать, какъ хочетъ. Къ тому-же, онъ очень любилъ жизнь на яхтѣ съ ея апатичной, деспотической обстановкой, не нарушаемой никакими свѣтскими требованіями; онъ не считалъ подобное существованіе похожимъ на заточеніе въ замкѣ среди Мареммъ. Онъ имѣлъ вѣскія причины удалить на время Гвендолину отъ посторонняго общества, но эти причины были вовсе не жестокаго, кровожаднаго характера. Онъ подозрѣвалъ, что въ ней развивается духъ сопротивленія его волѣ, а то, что онъ чувствовалъ при видѣ ея сантиментальнаго влеченія, къ Дерондѣ онъ самъ во всякомъ другомъ человѣкѣ назвалъ-бы ревностью. Въ отношеніи-же къ себѣ, онъ считалъ это только средствомъ положить конецъ тѣмъ глупостямъ, которыя должны были произойти отъ свиданія, назначеннаго его женою Дерондѣ и прерваннаго его неожиданнымъ появленіемъ. Грандкортъ могъ себя оправдывать тѣмъ, что онъ имѣлъ полное право принимать мѣры для исполненія его женою всѣхъ принятыхъ на себя обязательствъ. Его бракъ заключался въ добровольной сдѣлкѣ, всѣ матеріальныя преимущества которой были на ея сторонѣ, и въ числѣ ихъ заключалось, между прочимъ условіе, что мужъ долженъ былъ не допускать ее ни до какого соблазна или неприличнаго поступка. Онъ очень хорошо зналъ, что она вышла за него замужъ, и при этомъ превозмогла свое отвращеніе къ нѣкоторымъ фактамъ изъ его жизни, не изъ любви къ нему: онъ купилъ ее своимъ богатствомъ и положеніемъ въ свѣтѣ, которыми она теперь вполнѣ пользовалась; слѣдовательно, онъ исполнялъ свои обязательства аккуратно.
   Гвендолина, съ своей стороны очень хорошо понимала то положеніе, въ которое она сама себя поставила. Она не могла оправдывать себя тѣмъ, что въ проэктѣ ея контракта было одно тайное условіе, а именно: необходимость властвовать надъ мужемъ. Несмотря на ея привычку повелѣвать всѣми ее окружающими, она не принадлежала къ числу тѣхъ ограниченныхъ женщинъ, которыя считаютъ свои права непреложными законами, а всякую свою обязанность оскорбленіемъ для своего самолюбія. въ ней еще жила совѣсть, и процессъ искупленія начался для нея еще на землѣ: она знала, что поступила дурно.
   Но заглянемъ нѣсколько глубже въ сердце этого юнаго существа, вдругъ очутившагося среди синихъ волнъ Средиземнаго моря, оторванной отъ всего міра, на утломъ деревянномъ островкѣ, которымъ являлась яхта ея мужа, которому она себя продала и отъ котораго сполна получила условленную плату,-- даже нѣсколько большую, такъ-какъ щедрая поддержка ея матери вовсе не была условлена ихъ взаимнымъ договоромъ.
   На что она могла жаловаться? Яхта эта -- была прехорошенькая игрушка, украшенная шелковыми занавѣсями, зеркалами и рѣзьбой изъ кедроваго дерева; экипажъ былъ подобранъ самый изысканный; былъ даже одинъ матросъ съ чудными вьющимся кудрями, смуглымъ лицомъ и бѣлыми перламутровыми зубами; наконецъ, на яхтѣ не было Луша, который, устроивъ все, удалился обратно въ Англію. Кромѣ того, Гвендолина любила море, не страдала морской болѣзнью, а подготовленіе яхты къ выходу въ море составляло для нея такую разнообразную дѣятельность, которая вполнѣ удовлетворяла ея жажду командовать и повелѣвать; погода была прекрасная и они шли вдоль южнаго берега, гдѣ даже солнцемъ припеченная и дождемъ размытая глина походитъ на лучшій драгоцѣнный камень и гдѣ можно безпечно колыхаться въ безконечномъ, синемъ пространствѣ, отрѣшившись отъ всего міра вмѣстѣ съ его горестями и заботами.
   Но можетъ-ли что-нибудь утолить жажду сердца, которая лишаетъ человѣка способности любоваться красотою и дѣлаетъ всякое, утонченное удовольствіе нестерпимымъ страданіемъ? Какой мусульманскій рай можетъ заглушить нравственныя страданія и гнѣвный протестъ возмутившейся совѣсти? А между тѣмъ, въ то время, когда Гвендолина, сидя на роскошныхъ, шелковыхъ подушкахъ, безсознательно смотрѣла на спокойную тишину моря и неба, каждую минуту боясь, что вотъ-вотъ Грандкортъ, ходившій взадъ и впередъ по палубѣ, остановится передъ нею, посмотритъ на нее и заговоритъ съ нею,-- гдѣ-нибудь въ отдаленномъ уголкѣ, подъ чернымъ закоптѣлымъ небомъ, какая-нибудь бѣдная труженица, готовившая сама обѣдъ для своего семейства, весело прислушивалась къ поспѣшнымъ шагамъ возвращавшагося съ работы мужа,-- или какая-нибудь счастливая чета, прижавшись щекою къ щекѣ, считала заработанные гроши, на которые она могла позволить себѣ въ воскресенье отдохнуть отъ городского шума среди зеленыхъ луговъ на деревенскомъ праздникѣ.
   Зналъ-ли Грандкортъ, что происходило въ сердцѣ его жены? Онъ зналъ, что она его не любитъ; но необходима-ли вообще любовь? Достаточно того, что она подчинялась его власти, а онъ не привыкъ утѣшать себя мыслью, какъ многіе добродушные люди, что всѣ окружающіе его любятъ. Но онъ не хотѣлъ допустить предположенія о томъ, что она можетъ чувствовать къ нему отвращеніе. Это было немыслимо. Онъ зналъ лучше всякаго другого, что такое личное отвращеніе... Онъ самъ сознавалъ, какъ скучны были его близкіе, мужчины и женщины, какъ нестерпимо фамильярно они обращались, какъ нелѣпо одѣвались, какими противными духами душили свои платки, какими глупостями старались снискивать себѣ всеобщее расположеніе. Въ этомъ уничтожающемъ взглядѣ на окружающихъ онъ до свадьбы вполнѣ сходился съ Гвендолиной, и его отрицательныя отношенія тогда сильно ее привлекали. Поэтому онъ понималъ ея отвращеніе къ Лушу. Но какъ могъ онъ допустить, чтобъ она питала отвращеніе къ Генлею Грандкорту? Нѣкоторые люди утверждаютъ, что вовсе не существуетъ внѣшняго міра, а другіе, наоборотъ, считаютъ себя достойнымъ предметомъ для отвращенія, не дожидаясь того, чтобъ имъ это прямо объяснили. Но Грандкортъ не принадлежалъ ни къ тѣмъ, ни къ другимъ. Во всю свою жизнь онъ имѣлъ основательныя причины питать самое лестное мнѣніе о своей привлекательной особѣ и считать себя не похожимъ на человѣка, способнаго возбуждать отвращеніе въ болѣе или менѣе развитой женщинѣ. Онъ не имѣлъ понятія о нравственномъ отвращеніи и не повѣрилъ-бы, если-бъ ему сказали, что подобное чувство мало-по-малу можетъ сдѣлать красоту болѣе ненавистной, чѣмъ уродство. Какимъ-же образомъ, послѣ этого, могъ Грандкортъ отгадывать, что дѣлалось въ сердцѣ Гвендолины?
   Что касается до ихъ внѣшнихъ отношеній, то онѣ не останавливали на себѣ вниманія постороннихъ, даже иностранной горничной и опытнаго камердинера Грандкорта, а ужъ тѣмъ болѣе приличнаго экипажа, смотрѣвшаго на нихъ, какъ на влюбленную, великосвѣтскую парочку. Ихъ взаимныя отношенія, главнымъ образомъ, выражались въ приличномъ молчаніи. Грандкортъ никогда не позволялъ себѣ никакихъ юмористическихъ замѣчаній, которыя могли не вызвать улыбку на лицѣ Гвендолины и вообще не отличался любовью къ пустой болтовнѣ, которая могла-бы послужить источникомъ для какихъ нибудь ссоръ. Онъ очень вѣжливо поправлялъ на ней пледъ и подавалъ ей то, что въ данную минуту было ей необходимо; она-же не могла отказываться отъ такихъ слишкомъ уже обыкновенныхъ любезностей.
   Чаще-же всего между ними происходили сцены въ родѣ слѣдующей:
   -- Вонъ, у подножія той скалы виднѣется плантація сахарнаго тростника, хочешь на это взглянуть?-- спрашивалъ Грандкортъ, подавая ей телескопъ.
   -- Да; съ большимъ удовольствіемъ,-- отвѣчала Гвендолина, помня, что ей слѣдовало интересоваться сахарнымъ тростникомъ, какъ всякимъ первымъ, попавшимся предметомъ, лежащимъ внѣ области ея внутреннихъ чувствъ.
   Иногда Грандкортъ ходилъ взадъ и впередъ по палубѣ, останавливаясь и указывая на парусъ, виднѣвшійся на горизонтѣ; а иногда онъ садился противъ Гвендолины и смотрѣлъ на нее своимъ властнымъ, неподвижнымъ взглядомъ, точно она составляла неотъемлемую часть яхты. А Гвендолина, чувствуя на себѣ этотъ взглядъ, всячески старалась не встрѣчаться съ нимъ глазами. Во время обѣда онъ замѣчалъ, что фрукты попортились и что надо зайти въ какой-нибудь портъ за новой провизіей; или видя, что она не пьетъ вина, онъ спрашивалъ, не предпочитаетъ-ли она чего нибудь другого. Приличная женщина не могла не отвѣчать какъ слѣдуетъ на подобныя замѣчанія и, если-бъ она даже хотѣла поссориться съ Грандкортомъ, конечно, не изъ-за такихъ пустяковъ, то ссора съ нимъ была немыслима: онъ не обратилъ-бы никакого вниманія на ея досаду. Къ тому-же какая гордая, уважающая себя женщина, стала-бы ссориться съ мужемъ на яхтѣ?
   Грандкортъ былъ очень доволенъ подобной жизнью; онъ держалъ свою жену въ золотой клѣткѣ; эта жизнь на виду у всѣхъ, лишенная всякаго интимнаго характера, по заранѣе опредѣленному, точно установленному этикету, совершенно подходила къ его холодному высокомѣрію. Всѣ ему повиновались, начиная съ супруги, а скрываемый ею въ глубинѣ своей души горячій протестъ противъ подобнаго порабощенія только увеличивалъ для него прелесть деспотизма.
   Что касается до Гвендолины, которая никогда не знала какихъ-бы-то ни-было возвышенныхъ стремленій, то жизнь теперь представлялась ей сквозь призму ея отношеній къ своему тирану. Существо, ближайшее къ намъ, все равно по чувству любви или ненависти, часто является для насъ фактическимъ истолкователемъ окружающаго міра. Его тривіальныя выраженія, мелочные взгляды, низкія подозрѣнія, мучительная скука могутъ превратить нашу жизнь въ вѣчную прогулку по Пантеону, населенному уродливыми идолами. Нѣкоторыя, несчастныя жены часто утѣшаются надеждой быть матерями; но Гвендолина чувствовала, что желать ей дѣтей значило стремиться къ окончательному довершенію того несчастія, которое она причинила себѣ своимъ бракомъ. Поэтому она болѣе всего боялась сдѣлаться матерью. Не образъ новой зарождающейся счастливой жизни являлся ей спасительной мечтою спасенія, а нѣчто совершенно другое...
   Развитіе въ человѣческомъ сердцѣ чувства ненависти, часто такъ-же необъяснимо для постороннихъ зрителей, какъ возникновеніе любви; и, дѣйствительно, оно не зависитъ отъ внѣшнихъ причинъ. Всякая страсть, какъ зерно, находить пищу въ себѣ самомъ и становится мало-по-малу центромъ, соединяющимъ въ себѣ всѣ жизненныя нити. А ненависть зиждется на страхѣ, который заглушаетъ всякую вспышку безмолвной жаждой мести къ ненавистному существу. Подобному-же мрачному процессу ненависти предавалась Гвендолина въ глубинѣ своего сердца; но это ее не утѣшало, а напротивъ: какой-то мрачный ужасъ овладѣвалъ ею. Параллельно съ боязнью передъ мужемъ развивалась въ ней боязнь самой себя, и она съ лихорадочнымъ трепетомъ отворачивалась отъ преслѣдовавшихъ ее роковыхъ образовъ. Сознаніе совершеннаго ею поступка и его послѣдствій багровымъ заревомъ освѣщало всякую смѣлую, безумную попытку къ освобожденію. Кромѣ того, она привыкла смотрѣть на каждый свой поступокъ съ той точки зрѣнія, съ которой долженъ, былъ-бы взглянуть на это Деронда; какого-бы утѣшенія она ни ждала отъ того или другого поступка, онъ всегда былъ нераздѣльно связанъ въ ея умѣ съ тѣмъ мнѣніемъ о ней, которое онъ могъ внушить Дерондѣ. Онъ казался Гвендолинѣ строгимъ ангеломъ-судьею съ насупленными бровями, отъ котораго она ничего не могла скрыть; всѣ ихъ взаимныя отношенія были основаны на полномъ довѣріи и правдѣ, такъ-какъ его вліяніе на нее началось съ возбужденія въ ней недовольства собою. Впрочемъ теперь она и не находила особенной пользы скрывать чего-бы-то ни было: она сознавала ясно, что ей слѣдовало болѣе всего опасаться жестокой, страстной вспышки, какого-нибудь безумнаго поступка, который былъ-бы совершенъ какъ-бы во снѣ, за которымъ послѣдовало-бы немедленное пробужденіе. Увидѣвъ при дневномъ свѣтѣ образъ смерти, она-бы почувствовала не удовлетворенное чувство мести, а ужасъ совершеннаго преступленія, не радость свободы, а страхъ передъ блѣднымъ мертвымъ лицомъ, преслѣдующимъ ее повсюду. Она помнила слова, Деронды, раздававшіяся вѣчно въ ея ушахъ. "Обратите вашъ страхъ въ орудіе самообороны, и вы избѣгнете лишнихъ упрековъ совѣсти. Этотъ страхъ будетъ постоянно сосредоточивать ваше вниманіе на возможныхъ послѣдствіяхъ каждаго поступка". Такъ было и на самомъ дѣлѣ. Во внутреннемъ сознаніи Гвендолины соблазнъ и страхъ встрѣчались, какъ блѣдные призраки, отражающіеся другъ въ другѣ, и она молила небо объ освобожденіи ея отъ этихъ ужасныхъ призраковъ. Смутныя, неопредѣленныя мольбы дрожали на ея губахъ среди могильнаго безмолвія ночи, прерываемаго лишь дыханіемъ мужа, плескомъ воды да скрипомъ мачтъ; мысль-же о помощи не представлялась ей иначе, какъ въ формѣ появленія Деронды, съ его яснымъ міросозерцаніемъ и нѣжной симпатіей. Часто послѣ того, какъ ея воображеніе рисовало ей кровавые роковые призраки, она впадала въ тяжелое забытье, послѣ чего наступали минуты просвѣтленія, мольбы о помощи, и она со слезами умиленія на глазахъ, говорила себѣ: "нѣтъ,-- удержусь отъ грѣха".
   Такъ шли дни за днями, и яхта Грандкорта, нѣжно колыхаемая голубыми волнами, медленно двигалась кругомъ Балеарскихъ острововъ, Сардиніи и Корсики. Но это тихое, мирное "развлеченіе" становилось для Гвендолины хуже всякаго кошмара.
   -- Долго мы еще будемъ кататься на яхтѣ?-- спросила однажды Гвендолина, послѣ того, какъ она выходила на берегъ въ Аячіо, и это небольшое разнообразіе на время изгнало изъ ея головы тревожныя мысли, заставлявшія ее съ ужасомъ отворачиваться отъ мужа.
   -- Что-жъ намъ другое дѣлать?-- спросилъ Грандкортъ,-- мнѣ эта жизнь не надоѣла: почему-жъ намъ ее не продолжать? На яхтѣ насъ никто не стѣсняетъ. Да и куда намъ ѣхать? Мнѣ противны всѣ заграничные курорты, а въ Райландсѣ мы и такъ достаточно поживемъ. Или ты желаешь непремѣнно вернуться въ Райландсъ?
   -- Нѣтъ,-- равнодушно отвѣтила Гвендолина, которой всякое жилище казалось отвратительнымъ, если она должна была жить въ немъ съ мужемъ;-- я только удивляюсь, что тебѣ такъ долго нравится эта жизнь на яхтѣ.
   -- Я предпочитаю ее всякой другой жизни: къ тому-же я въ прошломъ году вовсе не пользовался яхтой,-- отвѣтилъ Грандкортъ;-- но тебѣ она, кажется, уже надоѣла? Женщины чрезвычайно капризны; онѣ всегда хотятъ, чтобъ имъ всѣ уступали.
   -- Нисколько,-- произнесла Гвендолина съ презрительной улыбкой;-- я никогда не требую, чтобъ ты мнѣ въ чемъ-нибудь уступилъ.
   -- Да и не зачѣмъ уступать -- промолвилъ Грандкортъ холодно.
   Послѣ этого разговора она помирилась съ мыслью, что жизнь на яхтѣ будетъ продолжаться безконечно; но на другой-же день, послѣ бурной ночи, она впервые почувствовала приступы морской болѣзни, и Грандкортъ, войдя въ ея каюту сказалъ:
   -- Буря надѣлала много вреда; капитанъ говоритъ, что намъ надо зайти починить яхту въ Геную, по крайней мѣрѣ на недѣлю.
   -- А тебѣ это не нравится?-- спросила Гвендолина, сильно поблѣднѣвшая отъ морской болѣзни.
   -- Еще-бы! Кому-же охота жариться на улицахъ Генуи?
   -- Все-же это разнообразіе,-- замѣтила Гвендолина, забывъ свою обычную осторожность.
   -- Я не желаю никакого разнообразія. Къ тому-же, Генуя прескучный городокъ; единственное утѣшеніе для дасъ будетъ развѣ-въ томъ, что мы будемъ кататься на лодкѣ. Такимъ образомъ, можно провести нѣсколько часовъ въ день довольно пріятно, вмѣсто того, чтобъ торчать въ прескверномъ отелѣ.
   Въ сердцѣ Гвендолины воскресла надежда. Она могла теперь оставаться одна впродолженіи нѣсколькихъ часовъ, пока Грандкортъ будетъ кататься на лодкѣ, такъ-какъ, онъ, конечно, не потребуетъ, чтобъ она его сопровождала. Въ первую минуту радости объ этомъ неожиданномъ освобожденіи отъ постояннаго присутствія при ней ненавистнаго ей мужа, она составляла сотни дикихъ, фантастическихъ плановъ спасенія, и бѣгство, казавшееся ей до сихъ поръ невозможнымъ, пріобрѣтало въ ея глазахъ прелесть, какъ самое легкое средство избавиться отъ своихъ преступныхъ мыслей. Эта надежда возбудила въ ней новую энергію и придала е необыкновенно оживленный жизнерадостный, видъ,-- что уже не могло ускользнуть отъ вниманія Грандкорта.
   На другое утро ее разбудилъ стукъ якоря, брошеннаго въ Генуэзской гавани. Она очнулась отъ сна, въ которомъ видѣла себя спасающейся бѣгствомъ черезъ Сенисъ и встрѣчающей Деронду, который уговаривалъ ее вернуться домой.
   Черезъ часъ послѣ этого пробужденія, она, дѣйствительно, увидѣла Деронду. Эта неожиданная встрѣча произошла на роскошной лѣ'стницѣ отеля "Италія", по которой она поднималась подъ руку съ мужемъ.
   Деронда невольно вздрогнулъ и, молча снявъ шляпу, прошелъ мимо. Онъ не считалъ эту минуту удобной для разговора, тѣмъ болѣе, что сомнѣвался, отнесется-ли къ нему достаточно дружелюбно Грандкортъ послѣ сцены, происшедшей въ Англіи, незадолго до ихъ отъѣзда.
   Это сомнѣніе было вполнѣ основательно. Увидѣвъ Деронду, Грандкортъ тотчасъ-же началъ соображать, не явился-ли онъ въ Геную по тайному уговору съ Гвендолиной? Конечно, онъ вскорѣ долженъ былъ сознаться, что для осуществленія подобнаго заговора, Гвендолина должна была обладать необыкновеннымъ даромъ предвидѣнія, а Деронда -- умѣньемъ мгновенно пролетать громадныя пространства.
   Какъ-бы то ни было, но Деронда находился въ Генуѣ, и, хотя Грандкортъ рѣшился не терять времени на нелѣпыя объясненія его неожиданнаго пріѣзда, онъ все-же не могъ отнести этотъ пріѣздъ къ одной только случайности. Это былъ, во всякомъ случаѣ, фактъ отвратительный и который, безъ сомнѣнія, привелъ Гвендолину въ восторгъ. Человѣкъ, выходя изъ себя отъ гнѣва, не ищетъ доказательствъ для своихъ подозрѣній, а прямо обвиняетъ всѣхъ въ тайномъ заговорѣ противъ него. Такъ именно и относился теперь Грандкортъ къ Дерондѣ и Гвендолинѣ, которая, какъ онъ былъ убѣжденъ, непремѣнно устроитъ свиданіе съ Дерондой во время его отсутствія.
   Сидя за чашкой кофе и пристально наблюдая издали за женою, онъ ясно замѣчалъ въ, ней необыкновенное оживленіе и особенный блескъ глазъ, обнаруживавшій внутреннюю радость. Пережитыя за послѣднее время волненія нисколько не повліяли на красоту Гвендолины. Она была еще очаровательнѣе, чѣмъ до свадьбы: ея грація и выраженіе лица пріобрѣли новую прелесть, благодаря оживленной игрѣ лица и плавности всѣхъ ея движеній; вся ей фигура обнаруживала то неизъяснимое нѣчто, которое дѣлаетъ женщину послѣ свадьбы болѣе интересной, чѣмъ до замужества.
   Въ это утро лицо ея, благодаря благодѣтельному вліянію морского путешествія, сіяло больше, чѣмъ всегда. Вставъ изъ-за-стола и, по обыкновенію, заложивъ за спину свои бѣлыя, сверкавшія брилліантами руки, она не могла скрыть своего радостнаго ожиданія. Она старалась казаться любезной, такъ-же, какъ глава семьи, желая выказать себя болѣе любезнымъ къ семьѣ послѣ скандальной сцены, показываетъ это только передъ своимъ уходомъ изъ дому. Обладая тонкимъ чутьемъ собаки, привыкшей къ своему хозяину и понимающей по малѣйшему движенію лица желанія своего хозяина, Грандкортъ понялъ тѣ причины, которыя вызвали въ ней такое настроеніе и рѣшилъ принять надлежащія мѣры. Онъ всталъ, закурилъ сигару и, взявъ шляпу, сказалъ:
   -- Пожалуйста, позвони и скажи Джобсу, чтобъ обѣдъ былъ готовъ къ тремъ часамъ. Я пошлю Ангуса на берегъ найти парусную лодку: мы поѣдемъ съ тобой вечеромъ кататься по морю. Я буду управлять парусомъ, а ты сядешь за руль. Лучшаго препровожденія времени намъ и не придумать въ этомъ скучномъ городкѣ.
   Морозъ пробѣжалъ но спинѣ у Гвендолины; она чувствовала не только жестокое разочарованіе, но была убѣждена, что мужъ бралъ ее съ собою для того, чтобъ не оставить одну: вѣроятно, эта прогулка казалась ему тѣмъ пріятнѣе, чѣмъ тяжелѣе она была для Гвендолины. Но они теперь находились не на утломъ деревянномъ островкѣ, и она сочла возможнымъ на этотъ разъ вступить съ нимъ въ борьбу. Взглядъ внутренняго довольства, сверкавшій въ ея глазахъ, быстро померкъ, и въ ней произошла та перемѣна, какая происходитъ въ альпійскомъ ледникѣ послѣ заката солнца.
   -- Я не желаю этой прогулки,-- сказала она,-- возьми съ собою кого-нибудь другого.
   -- Хорошо, если ты не хочешь, то и я не поѣду,-- сказалъ Грандкортъ;-- мы оба останемся и будемъ дышать этой проклятой пылью.
   -- Но я не переношу катанія въ лодкѣ,-- произнесла Гвендолина съ сердцемъ.
   -- Это для меня новость,-- возразилъ Грандкортъ съ саркастической улыбкой;-- но если ты не хочешь, то пожалуй, останемся.
   Онъ положилъ на столъ шляпу, снова закурилъ сигару и сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, останавливаясь по временамъ у окна. Гвендолина рѣшилась не уступать; она знала, что безъ нея онъ не поѣдетъ; но, если ему уже суждено было тиранить ее, то она, по крайней мѣрѣ, не позволитъ ему поставить на своемъ относительно формы этой тираніи. Она заставитъ его остаться дома!
   Не говоря ни слова, она вышла въ сосѣднюю комнату и бросилась въ кресло; она сознавала, что ея горю не было никакого исхода и снова роковыя мысли овладѣли ея сердцемъ, изгнавъ изъ него только-что воскресшую надежду.
   Черезъ нѣсколько минутъ Грандкортъ подошелъ къ ней въ шляпѣ и, усѣвшись прямо противъ ея кресла, небрежно сказалъ:
   -- Ты успокоилась или все еще капризничаешь? Ты нарочно стараешься сдѣлать мнѣ что-нибудь непріятное.
   -- А почему ты хочешь сдѣлать мнѣ непріятность?-- спросила Гвендолина, чувствуя неожиданный припадокъ безпомощнаго горя.
   -- Скажи мнѣ, пожалуйста, на что ты жалуешься?-- сказалъ Грандкортъ, пристально глядя на нее;-- развѣ только на то, что я остаюсь съ тобою?..
   Она не могла произнести ни слова. Сказать правду было невозможно; ее душили слезы. Черезъ минуту отчаяніе и униженіе до того овладѣло ею, что она горько заплакала, впервые выказавъ передъ мужемъ свою слабость.
   -- Я надѣюсь, что это тебя успокоитъ,-- сказалъ Грандкортъ послѣ нѣкотораго молчанія;-- но, признаюсь, подобныя сцены очень непріятны и ни къ чему не поведутъ. Право, я не понимаю, зачѣмъ прибѣгаютъ къ нимъ женщины. Ты, вѣроятно, имѣешь какую-нибудь цѣль, но я вижу только одинъ результатъ: скучный вечеръ дома, вмѣсто пріятной прогулки до морю.
   -- Такъ поѣдемъ-же!-- воскликнула вдругъ Гвендолина.-- Можетъ быть мы и утонемъ!..
   Слезы снова потекли по ея щекамъ. Это странное поведеніе жены еще болѣе убѣдило Грандкорта въ томъ, что дѣло шло о Дерридѣ. Онъ пододвинулъ стулъ къ креслу Гвендолины и вполголоса сказалъ:
   -- Выслушай меня.,
   Въ этихъ словахъ заключалась какая-то неумолимая сила. Гвендолина отвернулась отъ него, но перестала плакать и, крѣпко сжавъ руки, низко опустила голову.
   -- Намъ надо понять другъ друга,-- продолжалъ Грандкортъ тѣмъ же тономъ;-- я очень хорошо знаю, что все это означаетъ. Но, если ты думаешь, что я позволю тебѣ дурачить меня, то ты жестоко ошибаешься. Что ждетъ тебя, если ты будешь вести себя не такъ, какъ слѣдуетъ моей женѣ? Одинъ позоръ! Твое дѣло выбирать; но помни: Деронда тебя и знать не хочетъ.
   -- Это -- ложь!-- воскликнула Гвендолина;-- Ты меня не понимаешь! Гораздо лучше будетъ, если ты позволишь мнѣ разговаривать съ кѣмъ я хочу. Это будетъ гораздо безопаснѣе....
   -- Предоставь мнѣ объ этомъ судить,-- холодно отвѣтилъ Грандкортъ, вставая и отходя къ окну.
   Слова Гвендолины имѣли для нея самой такой ясный, роковой смыслъ, что она сама испугалась, когда ихъ произнесла. Она думала, что и Грандкортъ ихъ пойметъ. Но онъ былъ застрахованъ отъ всякихъ предчувствій и опасеній; онъ отличался мужествомъ и самоувѣренностью человѣка, убѣжденнаго въ своей силѣ. Въ эту минуту онъ чувствовалъ только удовольствіе при мысли, что держалъ жену на мундштукѣ. "Не пройдетъ и года,-- думалъ онъ,-- она совсѣмъ объѣздится, и тогда будетъ достаточно одного моего взгляда". Онъ стоялъ у окна, водя рукой по бакенбардамъ, очевидно, дожидаясь чего-то. Между тѣмъ, Гвендолина чувствовала, что по-прежнему ее душитъ тяжелый кошмаръ, и что эта ужасная, неподвижная фигура застилаетъ передъ нею весь міръ.
   -- На что-же ты рѣшилась?-- спросилъ онъ, наконецъ, взглянувъ на нее холодно,-- какъ мнѣ распорядиться?
   -- Ѣдемъ!-- воскликнула Гвендолина.
   Она чувствовала какъ мрачныя стѣны темницы ее тѣснятъ со всѣхъ сторонъ, что этотъ человѣкъ, пока онъ живъ, будетъ безгранично ею повелѣвать. Его слова жгли ее, какъ раскаленное желѣзо: сопротивляться еку было-бы совершенно безполезно, даже глупо.
   Лодка была уже нанята, и Гвендолина передъ обѣдомъ пошла съ мужемъ на берегъ посмотрѣть ее. Грандкортъ былъ теперь въ прекрасномъ расположеніи духа и съ презрительной улыбкой самодовольствія смотрѣлъ на общее вниманіе, которое онъ возбуждалъ во всѣхъ встрѣчавшихся на берегу. Повсюду слышался одобрительный говоръ объ англійскомъ лордѣ, который только-что прибылъ на своей роскошной яхтѣ и отправляется въ море одинъ на лодкѣ, умѣя, какъ всякій англичанинъ, такъ-же ловко обращаться съ парусомъ, какъ и съ лошадью. Утромъ Грандкортъ замѣтилъ въ Гвендолинѣ необычайное одушевленіе, а теперь она видѣла въ немъ что-то необыкновенное; онъ рѣшился во чтобы-то ни стало совершить эту прогулку въ лодкѣ и чувствовалъ удовольствіе, отъ того, что поставилъ на своемъ, что побѣдилъ Гвендолину. Къ тому-же, онъ вообще отличался замѣчательной физической силою и любилъ опасность.
   Они оба снова появились на берегу часовъ въ пять пополудни.
   Нѣкоторые изъ стоявшихъ на берегу говорили между собою о томъ, что къ закату солнца могъ подняться вѣтеръ и что необходимо будетъ осторожно поварачивать парусъ; но самоувѣренная осанка Грандкорта. убѣждала всѣхъ, что лучше не обращаться къ нему съ совѣтами, такъ какъ онъ самъ зналъ не хуже ихъ, что дѣлать.
   Какъ только лодка отошла отъ пристани, Гвендолина погрузилась въ тяжелую думу. Она не боялась внѣшнихъ опасностей: она гораздо больше страшилась своихъ собственныхъ помысловъ и тѣхъ адскихъ видѣній, которыя витали вокругъ нея. Ее ужасала ненависть къ мужу, въ этотъ день достигшая крайняго напряженія. Держа въ рукахъ руль и, безмолвно повинуясь распоряженіямъ мужа, она искала спасенія отъ овладѣвавшаго ею страха при мысли о самой себѣ и о Дерондѣ. Она была увѣрена, что онъ не уѣдетъ, не повидавшись съ нею, такъ-какъ онъ, конечно, зналъ, что она нуждалась въ его поддержкѣ. Мысль о его близости могла бы еще спасти ее отъ несчастія. Но роковые образы, обступившіе ее со всѣхъ сторонъ и терзавшіе ея сердце, молча дѣлали свое дѣло...
   Лодка плавно скользила по морю. Дулъ легкій, западный вѣтерокъ. Небольшія тучи заволакивали горизонтъ, умѣряя яркій блескъ солнца, склонявшагося къ закату. Тамъ и сямъ мелькали паруса. Вдали смутно виднѣлся городъ и надъ нимъ неясныя очертанія горъ. Кругомъ царила гробовая тишина.
   -- Какъ тебѣ нравится наша сегодняшняя прогулка?-- спросилъ Грандкортъ.
   -- Очень!
   -- Ты теперь согласна, что намъ не предстояло ничего лучшаго?
   -- Да; мнѣ кажется, что мы будемъ всегда носиться по волнамъ, какъ вѣчный жидъ,-- промолвила Гвендолина, дико сверкнувъ глазами.
   Грандкортъ пристально посмотрѣлъ на нее.
   -- Если ты хочешь,-- сказалъ онъ,-- мы можемъ завтра отправиться на лодкѣ въ Спецію, а яхта придетъ за нами туда.
   -- Нѣтъ, зачѣмъ? Такъ лучше...
   -- Хорошо; мы завтра опять можемъ повторить то-же самое. Но пора и назадъ. Постой: я поверну парусъ...
  

ГЛАВА LV.

   Когда Деронда встрѣтилъ Гвендолину и Грандкорта на лѣстницѣ отеля "Италія", онъ отправлялся на второе свиданіе съ матерью, и всѣ его мысли были сосредоточены исключительно на этомъ предметѣ.
   Часа черезъ два послѣ этого свиданія, онъ узналъ, что княгиня Гольмъ-Эберштейнъ уѣхала изъ Генуи, и онъ могъ теперь отправиться къ Майнцъ для отдачи Іосифу Калониму письма и полученія отъ него семейной шкатулки. Но сложныя душевныя побужденія, не принимавшія, однако, формы опредѣленныхъ причинъ, еще удерживали его почему-то въ Генуѣ.
   Долго послѣ отъѣзда матери отъ оставался въ какомъ-то апатичномъ состояніи, переживая вновь событія послѣднихъ дней. Теперь, наединѣ съ самимъ собою, онъ съ чувствомъ состраданія плакалъ надъ несчастной судьбой этой женщины, столь близкой ему и, вмѣстѣ съ тѣмъ, столь далекой. Все въ его глазахъ какъ-то вдругъ перемѣнилось: его надежды, и опасенія стали совершенно другими; какъ-будто онъ среди мрака ночи, присталъ къ чужому стану и утромъ, при первыхъ лучахъ солнца, замѣтилъ, что шатры его соратниковъ раскинуты на другомъ мѣстѣ. Онъ тревожно сознавалъ, что имѣетъ много общаго со своимъ дѣдомъ и что въ его сердцѣ воскресаютъ пламенныя чувства истиннаго еврея. Къ этимъ грезамъ неотступно примѣшивались образы Мардохея и Миры, которые вообще никогда его не покидали, а теперь какъ-бы сочувственно ему улыбались.
   Бой часовъ вывелъ его изъ его безчувственной апатіи; онъ заглянулъ въ "путеводитель" и рѣшилъ отправиться со слѣдующимъ поѣздомъ,-- но въ то-же время не двигался съ мѣста. Онъ мысленно стремился въ Майнцъ, гдѣ его ожидало наслѣдіе его предковъ, и въ Лондонъ, куда влекла его любовь; но какія-то другія чувства удерживали его въ Генуѣ. Онъ не. гбворилъ себѣ прямо: "я останусь здѣсь, потому что сегодня пятница, и я пойду въ синагогу; къ томуже, можетъ быть, я увижу еще разъ Грандкорта"; онъ просто сидѣлъ неподвижно и мысленно рисовалъ себѣ старую синагогу, вѣроятно, нисколько неизмѣнившуюся съ тѣхъ поръ, какъ въ ней молился его дѣдъ, и думалъ, что было-бы жестоко съ его стороны уѣхать, не выказавъ Гвендолинѣ своего сочувствія послѣ ихъ послѣдняго, прерваннаго Грандкортомъ, свиданія.
   Въ подобномъ настроеніи, онъ отложилъ свой отъѣздъ. пообѣдалъ безъ всякаго аппетита и пошелъ въ синагогу. По дорогѣ онъ узналъ, что Грандкорты еще оставались въ отелѣ, но вечеромъ предприняли морскую прогулку въ лодкѣ. Это извѣстіе не могло отвлечь его вниманія отъ искренно молящихся евреевъ въ синагогѣ. Они, по описаніямъ княгини, напоминали ему его дѣда, который, какъ онъ полагалъ, былъ необыкновеннымъ евреемъ, также, какъ и Мардохей. Но развѣ пылкіе, глубоко и искренно вѣрующіе люди вообще не кажутся странными! Размышленія эти, однако, заставили его уйти изъ синагоги до окончанія службы. Почти безсознательно онъ направилъ свои шаги къ набережной, гдѣ могъ встрѣтить Грандкортовъ, возвращающихся съ прогулки, и рѣшилъ прямо подойти къ нимъ, какъ-бы совершенно игнорируя нерасположеніе къ ному мужа Гвендолины.
   Солнце окончательно сѣло за тучи, и только слабый, желтоватый отблескъ дрожалъ еще на поверхности моря, волнуемой довольно сильнымъ вѣтромъ. Подходя къ пристани, Деронда замѣтилъ, что многочисленныя толпы народа сосредоточили свое вниманіе на маленькой лодкѣ, которая быстро подвигалась къ берегу, благодаря усиліямъ двухъ гребцовъ. Разговоръ шелъ очень оживленный, на различныхъ языкахъ; но Деронда нашелъ, что лучше не разспрашивать о случившемся у другихъ, а пробраться впередъ и убѣдиться, въ чемъ дѣло. Нѣкоторые изъ присутствовавшихъ смотрѣли въ зрительныя трубы и громко заявляли, что въ лодкѣ лежитъ утопленникъ. Одни утверждали, что это былъ милордъ, отправившійся съ женою въ море, а другіе полагали, что фигура, лежавшая на днѣ лодки, была миледи. Какой-то французъ громко кричалъ, что это, вѣроятно, милордъ по англійскому обычаю, утопилъ свою жену; шкиперъ англичанинъ вступилъ съ нимъ, въ жаркій споръ доказывая, что въ лодкѣ была женщина. Въ головѣ Деронды при этомъ замелькали самыя разнородныя мысли и опасенія. Неужели это была м-съ Грандкортъ?
   Вскорѣ всякое сомнѣніе исчезло: лодка пристала къ берегу, и Гвендолина медленно поднялась съ ея дна, гдѣ она лежала, покрытая, кускомъ смоляной парусины. Блѣдная, дрожа всѣмъ тѣломъ, съ распущенными волосами и дико блуждающими глазами, она со страхомъ озиралась по сторонамъ, точно всѣ стоявшіе на берегу хотѣли ее схватить и бросить въ тюрьму. Одинъ изъ гребцовъ, мокрый съ головы до ногъ, выскочилъ изъ лодки и побѣжалъ къ своей хижинѣ; Деронда хотѣлъ поспѣшить къ Гвендолинѣ на помощь, но находившіеся тутъ матросы помѣшали ему и бережно высадили на берегъ Гвендолину, которая бросала на всѣхъ безчувственные, испуганные взгляды. Вдругъ она увидѣла Деронду и, какъ-бы ожидая его, протянула къ нему обѣ руки и крикнула страшнымъ, глухимъ голосомъ:
   -- Свершилось! Онъ умеръ!
   -- Тише, тише!-- воскликнулъ Деронда;-- успокойтесь. Я родственникъ мужа этой дамы -- прибавилъ онъ обращаясь къ матросамъ:-- проводите ее въ отель "Италія", а все остальное я уже возьму на себя.
   Оставшись на берегу, онъ разспросилъ о случившемся у одного изъ гребцовъ и узналъ, что Грандкортъ утонулъ, а его лодку унесло въ море. Что-же касается до Гвендолины, то она была спасена въ ту самую минуту, когда она съ отчаянія бросилась въ воду вслѣдъ за мужемъ.
   Послѣ этого Деронда поспѣшилъ въ отель, послалъ за лучшими докторами и телеграфировалъ сэру Гюго, чтобъ онъ немедленно пріѣхалъ, а также м-ру Гаскойну съ просьбой передать грустное извѣстіе м-съ Давило. Онъ помнилъ, что Гвендолина, въ минуту откровенной исповѣди, говорила ему, что присутствіе матери служило ей всегда самымъ лучшимъ утѣшеніемъ.
  

ГЛАВА LVI.

   Деронда не раздѣвался всю эту ночь. Прежде, чѣмъ лечь въ постель, Гвендолина потребовала его къ себѣ и шопотомъ, едва сдерживая свое волненіе, просила его придти къ ней на другое утро, какъ только, она за нимъ пришлетъ. Хотя она сравнительно была уже теперь нѣсколько спокойнѣе, чѣмъ раньше, на берегу, но Деронда боялся, чтобъ ночью не произошла въ ней какая-нибудь перемѣна къ худшему, и чтобы она, въ лихорадочномъ бреду, не произнесла, какого-нибудь неосторожнаго слова. Онъ сказалъ горничной Гвендолины, чтобъ за нимъ прислали во всякое время, если случится что-нибудь серьезное. Онъ счелъ своей обязанностью принять на себя всѣ попеченія о ней, пока не пріѣдутъ ея родственники изъ Англіи. Ему тѣмъ легче было поставить себя такъ по отношенію къ ней, что старый каммердинеръ Грандкорта давно зналъ его, какъ близкаго человѣка всей ихъ семьи.
   Но къ утру усталость и треволненія тяжелаго дня осилили Деронду, и онъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   Проснувшись на другой день, онъ съ удовольствіемъ узналъ, что за нимъ еще не присылали и что Гвендолина проведши ночь безъ сна, недавно крѣпко заснула. Онъ удивлялся, какъ могла она выказать такую силу воли и умѣла такъ скрывать свои чувства. Самъ-же онъ продолжалъ оставаться въ полной апатіи; свиданіе съ матерью такъ сильно утомило его нервы, что теперь весь организмъ его словно замеръ, онъ заботился о Гвендолинѣ скорѣе по чувству долга, чѣмъ по своей обычной симпатіи къ людямъ.
   Деронда прежде всего позаботился о составленіи формальнаго акта, на основаніи свидѣтельскихъ показаній рыбаковъ, спасшихъ Гвендолину. Но, въ сущности, онъ узналъ очень мало подробностей рокового происшествія. Рыбаки объясняли только, что они замѣтили лодку, въ которой отправился Грандкортъ, со спущеннымъ парусомъ и въ ту самую минуту, когда приблизились къ ней, услыхали только крикъ бросившейся въ воду женщины. По ихъ мнѣнію, Грандкортъ, вѣроятно, не сумѣлъ какъ слѣдуетъ повернуть парусъ, полотномъ его столкнуло въ воду, и онъ утонулъ, не умѣя плавать.
   Вернувшись въ отель, Деронда узналъ, что Гвендолина проснулась и хочетъ его видѣть. Его провели въ полутемную комнату со спущенными занавѣсями и сторами. Гвендолина сидѣла на диванѣ, закутанная въ бѣлую шаль, устремивъ глаза на дверь съ нетерпѣливымъ безпокойствомъ. Ея роскошные волосы были старательно собраны на затылкѣ и въ ея ушахъ блестѣли бирюзовыя серьги. При входѣ Деронды въ комнату, она вскочила и выпрямилась во весь ростъ. Въ бѣлой шали, блѣдная, съ покраснѣвшими глазами и полуоткрытымъ ртомъ, какъ пойманный и обезоруженный преступникъ, она показалась Дерондѣ призракомъ той гордой Гвендолины Гарлетъ, которую онъ въ первый разъ увидѣлъ за игорнымъ столомъ. Въ сердцѣ его мгновенно пробудилось къ ней горячее сочувствіе, которое еще болѣе усиливалось отъ воспоминанія объ ихъ странныхъ, прежнихъ отношеніяхъ.
   -- Пожалуйста, сядьте,-- сказалъ онъ, подходя къ ней; она молча опустилась въ кресло.
   -- Пододвиньте стулъ поближе ко мнѣ -- произнесла она:-- я не могу говорить громко. Вы знаете, что я преступница?
   Деронда вздрогнулъ и только отвѣтилъ:
   -- Я ничего не знаю.
   -- Онъ умеръ!-- промолвила она тѣмъ-же глухимъ, но рѣшительнымъ тономъ.
   -- Да;-- сказалъ Деронда, не сознавая того, что онъ говоритъ.
   -- Никто уже не увидитъ его лица?-- продолжала она, сдержаннымъ трепетомъ, не возвышая голоса.
   -- Никто.
   -- Но я всегда буду видѣть передъ собой это лицо... это мертвое лицо!..
   Эти слова она произнесла, не глядя на Деронду, а устремивъ свой взглядъ въ пустое пространство. Не преувеличивала-ли она отъ страха и волненія смыслъ совершившагося событія и свою роль въ немъ? не говорила-ли она это въ безсознательномъ бреду? Эти мысли блеснули въ головѣ Деронды, какъ свѣтлая надежда. Но борьба разнородныхъ чувствъ мѣшала ему высказать ихъ. Гвендолина, хотѣла раскрыть передъ нимъ свое сердце, а онъ боялся выслушать ея исповѣдь. Его пугала предстоявшая ему обязанность, и онъ желалъ, чтобъ она сохранила свою тайну въ себѣ самой, хотя вполнѣ сознавалъ, какъ постыдно подобное желаніе, какъ постыдно опасаться, что тайна этой женщины ляжетъ камнемъ и на его душу.
   -- Вы не полагаете, что я обязана сказать правду всему міру?-- продолжала Гвендолина, пытливо глядя на Деройду;-- вы не думаете, что я должна быть публично опозорена? Я бы этого не вынесла! Я не могу сказать всего даже матери; но я отъ васъ не скрою ничего. Ради Бога, не говорите, что мою исповѣдь должны услышать и другіе.
   -- Я ничего не могу сказать, потому что ничего не знаю,-- отвѣтилъ Деронда мрачно,-- но я отъ всего сердца желалъ-бы вамъ помочь.
   -- Я вамъ сказала уже съ самаго начала... когда еще была въ состояніи говорить.... что боюсь самой себя,-- произнесла Гвендолина съ такою жалобной мольбою въ голосѣ, что Деронда отвернулся, чтобъ не увидѣть выраженія ея лица;-- я чувствовала въ себѣ страшную, постоянно усиливавшуюся ненависть. Въ головѣ моей постоянно носились мысли о томъ, какъ освободиться отъ этого ужаснаго положенія. Мнѣ становилось все страшнѣе и страшнѣе!.. Вотъ почему я въ Лондонѣ попросила васъ пріѣхать ко мнѣ. Я хотѣла еще тогда открыть вамъ все, но не могла сразу. А потомъ онъ пришелъ.
   Она остановилась, и лихорадочная дрожь пробѣжала по ея тѣлу.
   -- Но теперь, я вамъ скажу все!-- продолжала она.-- Думали-ли вы, что женщина, боровшаяся съ самимъ собою, умолявшая небо о спасеніи и безнадежно искавшая помощи у другихъ, можетъ сдѣлаться убійцей?
   -- Боже мой!-- воскликнулъ Деронда глухимъ, дрожащимъ голосомъ;-- не терзайте понапрасну себя и меня! Вы его не убили! Напротивъ, вы бросились въ воду, чтобъ его спасти. Когда нибудь, послѣ вы мнѣ разскажете всѣ подробности. Я знаю, что эта смерть -- случайность, и вы не могли ее предотвратить.
   -- Не сердитесь на меня,-- проговорила Гвендолина съ дѣтской мольбою,-- вы говорили, что болѣе сочувствуете несчастнымъ, грѣшнымъ созданіямъ вы говорили, что они еще могутъ исправиться. Еслибъ я не слыхала этого отъ васъ, мнѣ было-бы еще хуже. Я помню все, что вы мнѣ говорили. Даже въ послѣднюю минуту... я потому и... Но, если вы теперь не позволите мнѣ сказать вамъ все, если вы отъ меня отвернетесь, то что-же станется со мною? Развѣ я стала хуже съ тѣхъ поръ, какъ узнала васъ? Нѣтъ. Зло жило уже во мнѣ и до васъ; можетъ быть, оно было-бы еще сильнѣе. Неужели вы меня бросите теперь?
   Ея крѣпко стиснутыя руки безпомощно дрожали, а губы судорожно сдвигались, не издавая никакого звука. Деронда не могъ произнести ни слова, не могъ смотрѣть на нее. Онъ взялъ ея руку и крѣпко сжалъ, краснорѣчиво выражая этимъ: "я тебя не покину". И, однако, онъ чувствовалъ себя въ положеніи человѣка, подписывавшаго бланкъ, на которомъ можно было выставить нѣчто роковое. Ихъ обоюдное положеніе, его отвернутое отъ нея лицо, выражавшее самое жгучее страданіе, могли-бы сразу объяснить постороннему наблюдателю въ чемъ дѣло?
   Гвендолина до сихъ поръ ни въ комъ еще не встрѣтила такого сочувствія къ себѣ, и ея силы вдругъ вернулись къ ней. Она продолжала свою исповѣдь, увѣренная въ его терпѣливомъ вниманіи. Она говорила отрывисто, нисколько не придерживаясь хронологическаго порядка событій.
   -- Въ моемъ умѣ вертѣлись всякіе помыслы, но всѣ онѣ были такъ неясны. Меня приводили въ ужасъ мои собственныя мысли. Давно уже я видѣла передъ собою его мертвое лицо,-- прибавила она почти на ухо Дерондѣ,-- и я желала, чтобъ онъ умеръ... Но мысль объ этомъ меня пугала... Во мнѣ было два различныхъ существа. Я желала его убить... и я страшилась... Я чувствовала заранѣе свое преступленіе. Но оно свершилось!..
   Она умолкла: точно память ея вдругъ перестала ей повиноваться.
   -- Когда я въ первый разъ говорила съ вами въ аббатствѣ, я уже кое-что сдѣлала,-- продолжала она черезъ нѣсколько минутъ;-- это была единственная попытка къ осуществленію моихъ роковыхъ замысловъ. Среди драгоцѣнныхъ игрушекъ въ моемъ будуарѣ былъ прелестный, маленькій, острый кинжалъ. Я его спрятала въ свой туалетный несессеръ и постоянно думала о томъ, какъ бы его примѣнить къ дѣлу? Я хотѣла положить его къ себѣ подъ подушку. Но я этого не сдѣлала. Я никогда не отпирала ящичка, въ которомъ онъ хранился. На яхтѣ на меня даже нашелъ такой страхъ, что я бросила ключъ отъ ящичка въ море. Но страшныя мысли не покидали меня; я стала думать, какъ открыть его безъ ключа, а когда мы прибыли сюда въ Геную, мнѣ пришла въ голову мысль отпереть его другимъ образомъ... Но тутъ, на лѣстницѣ, я увидѣла васъ и рѣшилась повидаться съ вами наединѣ, чтобы сказать вамъ все, чего не могла высказать въ Лондонѣ. Но меня принудили отправиться въ лодкѣ...
   Къ горлу у нея подступили слезы, и она молча откинулась на спинку кресла. Вспоминая объ этомъ тяжеломъ моментѣ, она какъ-бы забывала обо всемъ, случившемся послѣ
   -- Все это плодъ вашего воображенія;-- сказалъ Деронда не глядя на нее,-- я знаю: вы до конца сопротивлялись страшному соблазну.
   Она молчала. Слезы текли цо ея щекамъ. Она стерла ихъ платкомъ и, собравшись съ силами, сказала почти шопотомъ:
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Видитъ Богъ, я вамъ скажу всю правду. Я ничего отъ васъ не скрою! Я думала, что никогда не сумѣю совершить ничего преступнаго. А, между тѣмъ, я была преступна. Я чувствовала себя преступницей. Все казалось мнѣ карой, даже солнечный свѣтъ. Вы знаете, что я не должна была выдти за него замужъ. Съ этого и началось. Я причинила несчасгіе другимъ и не принесла счастія себѣ. Я хотѣла жить въ свое удовольствіе и только подготовляла себѣ неизбѣжное горе. Я хотѣла извлечь пользу для себя изъ несчастія другого,-- вы помните, какъ въ рулеткѣ; но деньги только жгли мои руки. Мнѣ нельзя было жаловаться. Я торжествовала и, вмѣстѣ съ тѣмъ, чувствовала свою виновность. На яхтѣ, въ открытомъ морѣ, я цѣлыя ночи не смыкала глазъ и все думала. Только мысль о васъ еще нѣсколько поддерживала меня. Я была увѣрена, что вы не захотите казнить меня и протянете мнѣ руку помощи... Вы не измѣните себѣ, вы не захотите покарать меня теперь? Да?
   Слезы снова душили ее..
   -- Боже избави!-- пробормоталъ Деронда.
   Ему было больно слушать эту исповѣдь, но онъ не смѣлъ прервать ее какимъ-быто ни-было вопросомъ. Наконецъ, послѣ непродолжительнаго молчанія, она снова наговорила, переходя уже къ послѣднимъ событіямъ:
   -- Мнѣ было очень тяжело, когда меня принудили отправляться на лодкѣ въ море. Увидавъ васъ, я съ неожиданною радостью рѣшилась снять съ своего сердца давившій его камень и открыть вамъ все. Я надѣялась, что тогда злоба, ненависть, соблазнъ и страхъ, преслѣдовавшіе меня, потеряютъ свою силу. Но, когда меня оторвали отъ васъ и посадили въ лодку, всѣ злыя мысли снова вернулись ко мнѣ, и мнѣ уже невозможно было отъ нихъ отдѣлаться. Я отдала-бы все въ ту минуту, чтобъ избавиться отъ него на вѣки. Что бы я дѣлала, если-бъ онъ былъ живъ? Я не жалѣю о его смерти, но я не могу вѣчно видѣть передъ собою его мертвое лицо... Да! я поступила, каръ презрѣнный трусъ. Мнѣ слѣдовало вынести позоръ и уйти, бѣжать. Лучше было-бы просить милостыню, чѣмъ чувствовать въ себѣ адскую жажду мести... Мнѣ иногда казалось, что онъ меня убьетъ, если я буду сопротивляться его волѣ... Но теперь это лицо, это мертвое лицо, оно не даетъ мнѣ покою!..
   Неожиданно выпустивъ руку Деронды, она вскочила съ креселъ и, простирая руки кверху;-- прокричала страшнымъ голосомъ.
   -- Я злая, грѣшная женщина! Что мнѣ дѣлать? У кого просить помощи? Я тону!.. Умри... умри... исчезни во мракѣ! Неужели всѣ меня безжалостно бросятъ?!
   Она снова опустилась въ кресло и залилась слезами. Деринда былъ пораженъ этой новой страстной вспышкой. Онъ думалъ уже, что свиданіе съ матерью окончательно заглушило въ немъ способность откликнуться на какое-бы то ни-было новое ощущеніе, но исповѣдь юнаго существа, еще недавно столь жизнерадостнаго и легкомысленнаго, а теперь предававшагося такому безпомощному отчаянію, заставила его сердце забиться еще тревожнѣе, чѣмъ другая исповѣдь, исповѣдь другого разбитаго сердца... Онъ находился въ томъ мрачномъ настроеніи, когда чувство состраданія побуждаетъ насъ отказаться отъ всякихъ удовольствій и жить только для страждущихъ и несчастныхъ. Онъ всталъ и, невольно отвернувшись отъ нея, отошелъ къ окну; но черезъ минуту снова обернувшись, увидѣлъ, что она молча смотритъ на него широко раскрытыми глазами. Въ эту минуту она представляла собой олицетвореніе самой отчаянной мольбы. Неужели онъ ее броситъ? Ихъ взгляды встрѣтились въ первый разъ послѣ того, какъ она сказала: "я преступница",-- и его грустный взоръ ясно говорилъ ей: "я это знаю, но все-таки не покину васъ". Онъ снова сѣлъ подлѣ нея, но не взялъ ея руки и попрежнему смотрѣлъ въ сторону.
   Выраженіе его лица, произвело на Гвендолину такое-же впечатлѣніе, какъ его грустный взглядъ когда-то въ аббатствѣ; забывъ свою печаль, она съ искреннимъ сожалѣніемъ сказала:
   -- Я вамъ причиняю горе?
   -- О!-- воскликнулъ Деронда,-- тутъ дѣло идетъ, не о моемъ горѣ или удовольствіи. Я желаю вамъ помочь. Скажите мнѣ все. Исповѣдь, кажется, облегчаетъ ваши страданія.
   Хотя эти слова звучали искренней преданностью, но онѣ какъ-бы болѣе открывали нравственную бездну между ними и она чувствовала, что ей было трудно продолжать. Она готова была броситься передъ нимъ на колѣни, но какое-то сложное чувство удерживало ее, и она осталась безмолвной и неподвижной.
   -- Можетъ быть, вы слишкомъ измучены,-- сказалъ, наконецъ, Деронда,-- не лучше-ли мнѣ уйти, а вы пришлете за мною, когда немножко оправитесь.
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣтила Гвендолина поспѣшно, боясь что онъ уйдетъ;-- я хочу вамъ разсказать.ъ все, что случилось въ лодкѣ. Я была внѣ себя отъ злобы, что меня заставили предпринять эту морскую прогулку и сидѣла неподвижно, какъ невольникъ. Мало-по-малу мы удалялись отъ города въ открытое море; мы не смотрѣли другъ на друга и не разговаривали; онъ только давалъ мнѣ приказанія, какъ дѣйствовать рулемъ. Вокругъ все было безмолвно. Я вспоминала, что въ дѣтствѣ я очень хотѣла полетѣть въ челнокѣ по голубымъ волнамъ въ такую страну, гдѣ не было людей, которыхъ я не любила; тогда я не терпѣла только одного человѣка: моего отчима. Теперь я сидѣла въ лодкѣ съ человѣкомъ, къ которому въ эту минуту чувствовала наибольшую ненависть, а судьба уносила меня все далѣе и далѣе отъ возможнаго спасенія. Я была безпомощнѣе, чѣмъ когда-либо прежде. Въ головѣ моей толпились злыя мысли, преступныя надежды... Я лично не хотѣла умереть, и меня очень страшила возможность утонуть вмѣстѣ съ нимъ. Если-бъ я смѣла, я стала-бы молить небо, чтобы оно ниспослало ему погибель. Я не знала, какъ его убить -- но уже я не разъ убивала его мысленно...
   Она умолкла на нѣсколько минутъ, какъ-бы удрученная тяжестью воспоминаній, которыхъ нельзя было высказать словами.
   -- Я чувствовала, что становилась все хуже и хуже, продолжала она;-- преступныя мысли брали верхъ надъ всѣмъ въ моемъ сердцѣ, изгоняя изъ него всякое сознаніе добра. Я помню, что, бросивъ шнурокъ отъ руля, я произнесла "Боже!" Потомъ меня заставили снова взяться за руль, и я уже ничего не помнила. Грѣшныя мысли снова зашевелились въ моемъ сердцѣ... Я не знаю какъ... онъ повертывалъ парусъ... порывомъ вѣтра... его столкнуло въ воду... Я ничего не помню, ничего не знаю... только вдругъ я увидѣла свою смутную надежду осуществленной!..
   Она на мгновеніе остановилась и продолжала еще поспѣшнѣе, почти шепотомъ:
   -- Я видѣла, какъ онъ погрузился въ воду, и сердце мое едва не выпрыгнуло изъ груди. Но я не двинулась съ мѣста и не разжала рукъ. Я, въ одно и то-же время, обрадовалась своему спасенію и очень хорошо знала, что это радость очень пустая, и что онъ вынырнетъ. Онъ снова показался на поверхности, но уже на значительномъ разстояніи, такъ-какъ лодка не переставала подвигаться. Все это произошло въ одно мгновеніе. "Веревку!" воскликнулъ онъ не своимъ голосомъ. Я слышу этотъ голосъ до сихъ поръ... Я схватила веревку... Я чувствовала, что должна это сдѣлать, ибо, такъ или иначе, онъ спасется. Онъ умѣлъ плавать, и я боялась этого. Но онъ вновь исчезъ въ морской глубинѣ... а я держала веревку въ рукѣ. Опять надъ водою показалось его лицо и снова раздался его крикъ. Я протянула руку, но губы мои лепетали: "умри!.." И онъ исчезъ на вѣки... Я чувствовала, что все кончено, что я погибла, что я преступница. Не знаю, что я тогда думала, но я сама бросилась въ воду. Вѣроятно, я хотѣла спастись отъ своего преступленія, отъ страшнаго зрѣлища этого мертваго лица... О, я знаю, это страшное лицо никогда никогда меня не докинетъ! Вотъ все, что случилось... Вотъ что я сдѣлала... Теперь вы знаете все.
   Она умолкла и въ изнеможеніи опустила голову на спинку кресла. Деронда чувствовалъ нѣчто въ родѣ радости: его опасенія были страшнѣе дѣйствительности. Изъ исповѣди Гвендолины видно было, что она долго боролась со своими злыми мыслями. Смерть Грандкорта произошла независимо отъ ея воли. Но все-же внѣшнее проявленіе преступнаго намѣренія не можетъ измѣнить его преступности. Деронда это вполнѣ сознавалъ, но, въ то-же время, былъ убѣжденъ, что Гвендолина сама преувеличивала свою вину и придавала неопредѣленному, минутному желанію значеніе рѣшительнаго поступка. Во всякомъ случаѣ, мучившіе ее укоры совѣсти означали, что ея натура еще способна къ исправленію, и что передъ нею открывается новая жизнь. Въ этомъ отношеніи она рѣзко отличалась отъ обыкновенныхъ преступниковъ, которые только сожалѣютъ о неудачѣ своихъ преступленій. Деронда не могъ произнести ни слова въ утѣшеніе Гвендолинѣ,-- съ цѣлью ослабить ея святое отвращеніе отъ дурныхъ стремленій ея сердца. Онъ чувствовалъ, что ему приходилось-бы только подтвердить ея самоосужденіе, а потому онъ предпочелъ молчать.
   Прошло нѣсколько минутъ глубокаго молчанія. Наконецъ, онъ взглянулъ на нее: она полулежала въ креслахъ съ откинутой назадъ головою и закрытыми глазами, точно сраженная бурей голубка, неимѣвшая силъ продолжать своего полета. Онъ всталъ и подошелъ къ ней. Она очнулась и открыла глаза. По всему ея тѣлу пробѣжала дрожь, какъ-бы отъ страшнаго испуга.
   -- Вы должны отдохнуть,-- сказалъ онъ,-- постарайтесь уснуть. Я могу придти къ вамъ сегодня вечеромъ... завтра... когда хотите. Но теперь не будемъ болѣе объ этомъ говорить.
   Гвендолина молча кивнула головой, и на глазахъ ея снова показались слезы, Деронда позвалъ горничную и, посовѣтовавъ уложить въ постель больную, вышелъ изъ комнаты.
  

ГЛАВА LVII

   Вечеромъ Гвендолина снова послала за Дерондой. Прошло почти около сутокъ съ той минуты, когда рыбаки привезли ее на берегъ; она сидѣла теперь у открытаго окна, устремивъ пристальный взглядъ въ море. Она теперь казалась спокойнѣе, чѣмъ утромъ, но глубокая печаль сквозила во всѣхъ ея чертахъ. Увидавъ Деронду, она не протянула ему руки, а поспѣшно сказала:
   -- Какъ долго! Сядьте подлѣ меня.
   Онъ исполнилъ ея желаніе; замѣтивъ по ея лицу, что она желаетъ говорить, онъ приготовился слушать. Но ее видимо удерживать какой-то страхъ; желая ее ободрить, Деронда отвернулся къ окну.
   -- Такъ вы думаете: мнѣ необходимо всѣмъ открыть свою исповѣдь?-- спросила она тономъ самой горячей мольбы.
   -- Зачѣмъ? Исповѣдью ничего не загладишь, ничего не поправишь...
   -- Не, еслибъ я не питала преступныхъ замыс ловъ,-- сказала она, едва переводя дыханіе,-- еслибъ я бросила ему веревку, то, можетъ быть, онъ не утонулъ-бы?
   -- Нѣтъ!-- вы не могли-бы его спасти, несмотря на всѣ его усилія. Если онъ, дѣйствительно, умѣлъ плавать, то надо предположить, что съ нимъ сдѣлался ударъ. Ваша минутная преступная воля, я полагаю, не могла измѣнить событія. Она отразилась только на васъ самихъ. Злая воля вліяетъ прежде всего на наше сердце, а потомъ, рано или поздно, выражается въ какихъ-нибудь внѣшнихъ поступкахъ, именно приводитъ или къ преступленію, или, при протестахъ совѣсти,-- заставляетъ насъ вести лучшую жизнь.
   -- Я, слава Богу, никого не ограбила!-- сказала Гвендолина дрожащимъ голосомъ;-- другіе получатъ все... все, что имъ слѣдуетъ. Объ этомъ я знала еще въ Лондонѣ. Вы не подозрѣваете меня въ корыстныхъ цѣляхъ?
   -- Я объ этомъ и не думалъ; я слишкомъ поглощенъ вашимъ несчастіемъ.
   -- Но можетъ быть, вы не знаете начала всѣхъ моихъ несчастій? продолжала Гвендолина съ нѣкоторымъ усиліемъ;-- Онъ долженъ былъ жениться не на мнѣ, а на другой. Я это знала и сказала ей, что не буду ей помѣхой. Потому-то я и уѣхала заграницу, гдѣ вы меня увидѣли въ первый разъ. Затѣмъ, моя мать внезапно потеряла все наше состояніе; я была бѣдна и поддалась соблазну. Я думала, что все поведу по-своему, и что всѣ будутъ довольны. Но вышло иначе... Мое положеніе стало ужасно. Тогда-то и возникла впервые въ моемъ сердцѣ ненависть. Вотъ какъ это все произошло. Я вамъ говорила, что боялась самой себя. Я послѣдовала вашему совѣту и старалась извлечь пользу изъ этого страха. Я думала о послѣдствіяхъ... о томъ, что при дневномъ свѣтѣ, я буду всегда жаждать ночи, а ночью терзаться отъ страшныхъ привидѣній. Но все это не помогло. Теперь я могу только избавить другихъ отъ ознакомленія съ этой горькой истиной... Главное, я должна постараться скрыть все отъ моей бѣдной матери, которая никогда не была счастлива; но, я вижу, вы не можете по-прежнему смотрѣть на меня,-- продолжала Гвендолина, едва сдерживая слезы;-- вы считаете меня слишкомъ преступной, и не вѣрите, чтобъ я могла когда-нибудь исправиться и снова стать человѣкомъ.
   Ея голосъ оборвался. Деронда взглянулъ на ея блѣдное, устремленное на него съ мольбою, лицо и сказанъ:
   -- Я бѣжденъ, что вы можете сдѣлаться болѣе достойной, чѣмъ вы были до сихъ поръ. Ваша жизнь еще впереди. Никакое зло не въ состояніи совершенно отравить наше существованіе, если мы не упорствуемъ въ немъ, а, напротивъ, стараемся исправиться. Вы дѣлали усилія въ этомъ направленіи и, надѣюсь, будете ихъ продолжать.
   -- Но вы, виновникъ этихъ усилій, вы не должны меня кидать!-- проговорила Гвендолина, крѣпко схватившись за ручку кресла и пристально глядя на Деронду,-- я согласна перенести всякое наказаніе. Я буду дѣлать все, что вы мнѣ скажете, но вы должны быть всегда подлѣ меня. Еслибъ я могла вамъ все говорить и постоянно имѣть васъ при себѣ, то этого не случилось-бы. Вы не можете, вы не должны меня покинуть!..
   -- Я никогда и не желалъ васъ покидать,-- поспѣшно отвѣтилъ Деронда своимъ обычнымъ, голосомъ, который всегда выражалъ больше сочувствія, чѣмъ, быть можетъ, юнъ самъ того желалъ.
   Въ настоящемъ случаѣ онъ боялся, чтобъ его слова не были истолкованы въ смыслѣ обѣщанія, которое впослѣдствіи окажется неисполнимымъ. Онъ предугадывалъ въ будущемъ возможныя затрудненія и вполнѣ сознавалъ, что съ его стороны было неопредѣленное обѣщаніе, а съ ея столь-же неопредѣленная надежда. Заботы, близкія и отдаленныя, тревожили его и, подъ ихъ вліяніемъ, онъ послѣ минутнаго молчанія сказалъ:
   -- Я жду сэра Гюго Малинджера завтра къ вечеру и надѣюсь, что м-съ Давило скоро послѣдуетъ за нимъ. Свиданіе съ нею будетъ для васъ лучшимъ утѣшеніемъ и представить вамъ на первое время цѣль въ жизни, именно: избавить вашу мать отъ излишняго горя.
   -- Да, да; я сдѣлаю все, что могу. Но вы не уѣдете?
   -- Ни въ какомъ случаѣ, до пріѣзда сэра Гюго.
   -- Мы всѣ вмѣстѣ отправимся въ Англію?
   -- Да; какъ только представится возможность,-- отвѣтилъ Деронда, не желая входить въ подробности этого вопроса.
   Гвендолина снова отвернулась къ окну; выраженіе ея лица обнаруживало, несмотря на сумерки, нѣкоторое оживленіе.
   -- Вы теперь будете всегда жить у сэра Гюго?-- спросила она послѣ минутнаго молчанія.
   -- Я рѣшительно не знаю, что мнѣ предстоитъ;-- отвѣтилъ Деронда, покраснѣвъ.
   Гвендолина поняла, что она поступила слишкомъ легкомысленно и замолчала.
   -- Невозможно предугадать, какъ сложится и моя жизнь,-- промолвила она черезъ нѣсколко минутъ;-- для меня было-бы лучше, если-бы я была бѣдна и поставлена въ необходимость трудиться ради куска хлѣба.
   -- Все устроится само собою; когда вы будете снова среди своихъ друзей, вы легко найдете для себя и новыя обязанности. Теперь намъ надо заботиться только объ одномъ: вы должны оправиться и успокоиться, прежде чѣмъ...
   Онъ остановился, а Гвендолина поспѣшно докончила:
   -- Прежде чѣмъ пріѣдетъ мама? Да; я, должно быть, очень измѣнилась. Узнали-ли-бы вы теперь во мнѣ ту самую Гвендолину Гарлетъ, которую вы видѣли когда-то въ Лейбронѣ?
   -- Конечно, узналъ-бы. Наружная перемѣна въ васъ невелика; видно только, что вы пережили очень большое горе.
   -- Вы не сожалѣете о томъ, что встрѣтили меня?-- спросила Гвендолина со слезами на глазахъ.
   -- Я презиралъ-бы себя за подобное чувство. Какъ могу я жалѣть объ этомъ? Наши обязанности вытекаютъ изъ совершившихся фактовъ, а не изъ воображаемыхъ нами событій. Но, если-бъ, я о чемъ-нибудь сожалѣлъ, то, конечно, не о томъ, что узналъ васъ, а о томъ что не могъ предотварить вашего теперяшняго несчастія.
   -- Вы меня спасли отъ худшаго несчастія,-- сказала Гвендолина въ волненіи,-- если-бъ не вы, мнѣ было-бы еще тяжелѣе. Если-бъ вы не были такимъ чуднымъ человѣкомъ, я была-бы еще большей преступницей.
   -- Да; но мнѣ пора идти,-- сказалъ Деронда, чувствуя, что эта сцена заходитъ слишкомъ далеко;-- помните, что ваша обязанность теперь,-- это какъ можно скорѣе поправиться и успокоиться.
   Онъ всталъ, и она молча протянула ему руку. Но, какъ только онъ вышелъ изъ комнаты, она упала на колѣни и разразилась истерическими рыданіями. Разстояніе между нею и Дерондой было слишкомъ велико: она это чувствовала. Она была погибшимъ созданіемъ, которое видѣло въ жизни возможность счастія, но само пресѣкло себѣ всѣ пути для достиженія этого счастія...
   Черезъ нѣсколько минутъ, горничная, войдя въ комнату, нашла ее на полу безъ чувствъ. Это показалось, всѣмъ вполнѣ естественнымъ для бѣдной женщины, на глазахъ которой наканунѣ утонулъ мужъ.
  

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ.

Плоды и сѣмена.

ГЛАВА LVIII.

   Протяженіе, какъ извѣстно, является наименѣе надежнымъ мѣриломъ для изученія вещей. Разстояніе, пробѣгаемое землею вокругъ солнца, нисколько не опредѣляетъ тѣхъ шаговъ, которые сдѣлало человѣчество въ области нравственнаго и умственнаго усовершенствованія, точно также, какъ часть пройденнаго нами поля не уясняетъ намъ того, что совершается въ его нѣдрахъ. Человѣкъ можетъ предпринять путешествіе на югъ и, наткнувшись на какой-нибудь черепъ, пуститься въ далекій путь анатомическихъ изслѣдованій, создавая, такимъ образомъ, новую научную систему. Другой какой-нибудь изслѣдователь удалится на востокъ и, направивъ свой пытливый умъ на лингвистическія изслѣдованія, покажетъ и въ этой области чудеса. Но измѣнится-ли отъ этого человѣчество? Нисколько! Стоитъ только этимъ людямъ вернуться на родину, какъ они убѣдятся, что мелкая будничная жизнь течетъ себѣ по своему старому руслу, безъ всякихъ отклоненій куда-бы то ни-было. Такъ-же, какъ и всегда люди сплетничаютъ, передавая другъ другу новости дня, такъ-же, какъ и всегда, толпа безцѣльно шляется, по улицамъ, глазѣетъ по сторонамъ, останавливается у витринъ магазиновъ, любопытствуетъ, зѣваетъ и ведетъ свою сложнвшуюся вѣками сѣренькую, будничную жизнь.
   Такой-же контрастъ произошелъ втеченіи года между блестящей, самодовольной Гвендолиной Гарлетъ, рѣзко превратившейся въ мрачное, убитое, кающееся въ своемъ преступленіи, существо, и ея семействомъ, которое вело свою обычную жизнь въ Пеникотѣ безъ всякой замѣтной перемѣны, кромѣ развѣ уменьшенія нѣкоторыхъ расходовъ и прекращенія выѣздовъ. Пасторскій домъ былъ такимъ-же пріятнымъ домашнимъ очагомъ, какъ и всегда; малиновые піоны на лужайкѣ и пестрыя штокрозы въ изгородяхъ цвѣли такъ-же роскошно, какъ и въ прошломъ году; самъ пасторъ попрежнему питалъ безусловное уваженіе къ своимъ знатнымъ покровителямъ и твердую рѣшимость заслужить ихъ расположеніе ревностнымъ исполненіемъ своихъ обязанностей. Что-же касается до потери 1,800 ф. ст. годового дохода, то она вполнѣ вознаграждалась тѣмъ счастіемъ, которое доставляли ему успѣхи Рекса. Перемѣна, произшедшая въ молодомъ человѣкѣ послѣ неудачной любви, оказалась незначительной въ сравненіи съ той самолюбивой энергіей, которая проснулась въ немъ со времени ихъ семейнаго несчастія; Гаскойнъ называлъ теперь исторію первой любви сына, столь встревожившей его въ прошломъ году, испареніемъ излишней сырости изъ неустановившейся еще почвы.
   На лѣтніе мѣсяцы Рексъ, вмѣстѣ съ Анной, пріѣхалъ въ Пеникотъ и, обнаруживая свою прежнюю дѣтскую живость въ обращеніи со своими братьями и сестрами, продолжалъ серьезно перечитывать по утрамъ разныя юридическія книги.
   -- Ты не раскаиваешься въ томъ, что избралъ для своей карьеры юриспруденцію?-- спросилъ его однажды отецъ.
   -- Я избралъ ее по внутреннему влеченію,-- отвѣтилъ Рексъ,-- и желалъ-бы только окончить свою жизнь первокласнымъ судьею или составителемъ новаго кодекса. Я съ удовольствіемъ всегда говорю, извращая извѣстную поговорку: "дайте мнѣ писать законы, а пусть кто хочетъ пишетъ стихи"
   -- Но тебѣ предстоитъ еще очень много труда,-- сказалъ пасторъ.
   -- Я не думаю, чтобъ этотъ трудъ былъ скучнѣе всякаго другого. Между законовѣдами было не мало остроумныхъ людей; исторія возникновенія законовъ составляетъ весьма интересный отдѣлъ философіи и соціальныхъ наукъ. Конечно, необходимо трудиться и обладать терпѣніемъ, но ни что на свѣтѣ не дается легко.
   -- Но, милый Рексъ, лучшій залогъ успѣха,-- это способность человѣка любить избранную имъ карьеру. Такъ смотритъ на свое дѣло всякій энергичный человѣкъ. Напримѣръ, на-дняхъ кузнецъ Бревитъ жаловался мнѣ на нерадѣніе своего ученика и характерно прибавилъ: "я, право, не понимаю, что-же любить молодому человѣку, если не кузнечное ремесло?"
   Гаскойнъ, въ глубинѣ своей души, гордился своимъ сыномъ, но не выказывалъ ему этого. Другой его сынъ, Варгамъ, уѣхалъ въ Индію, и онъ легко перенесъ эту разлуку; но на Рексѣ сосредоточивались всѣ его самолюбивыя надежды, и онъ охотно рисовалъ уже себѣ соблазнительныя картины его будущаго величія.
   -- Рексъ будетъ знаменитымъ человѣкомъ, Нанси,-- говорилъ онъ женѣ по секрету;-- я въ этомъ убѣжденъ такъ-же, какъ Пассей былъ увѣренъ въ будущей славѣ своего сына.
   -- Пассей былъ, кажется, старый холостякъ?-- спросила м-съ Гаскойнъ.
   -- Это къ дѣлу не относится,-- отвѣтилъ пасторъ, совершенно упустивъ изъ виду это обстоятельство.
   Мирное существованіе въ пасторскомъ домѣ раздѣляла и м-съ Давило, которая переѣхала изъ Офендина въ сосѣдній низенькій, бѣлый домъ, кругомъ утопавшій въ зелени и извѣстный окрестнымъ поселянамъ подъ названіемъ Джодсоновскаго. На лицѣ м-съ Давило выражалось только немного больше грусти и волосы ея болѣе посѣдѣли, чѣмъ въ прошломъ году. Молодыя дѣвушки казались гораздо прелестнѣе за отсутствіемъ Гвендолины, а добрая Джокоза попрежнему презрительно относилась ко всѣмъ удовольствіямъ свѣта, которыя, по ея мнѣнію, не были созданы для гувернантокъ.
   Однажды, въ теплый іюльскій день, въ маленькой гостиной съ двумя окнами, выходившими въ садъ, сидѣло все семейство, въ томъ числѣ и Рексъ съ Анной, которая была любимицей своихъ двоюродныхъ сестеръ, которыя не переставали разспрашивать ее о томъ, что она видѣла въ Лондонѣ, главнымъ-же образомъ, о Гвендолинѣ, ея роскошномъ домѣ и яхтѣ. Къ величайшему разочарованію меньшихъ сестеръ, Анна не видала яхты, и имъ пришлось довольствоваться одними только догадками о невѣдомомъ интересномъ предметѣ, такъ-какъ Гвендолина написала имъ изъ Марселя только то, что у нея прелестная каюта и что она болѣе писать не будетъ, а вмѣсто этого пришлетъ имъ длинный дневникъ о своихъ впечатлѣніяхъ во время морского путешествія. Объ этой яхтѣ говорилось также въ газетахъ, но вскользь. Вообще, этотъ новый фактъ въ блестящей жизни Гвендолины очень занималъ ея сестеръ, а романтичная Изабелла уже рисовала въ своемъ воображеніи цѣлыя драматичныя картины нападеній корсаровъ, оканчивавшихся конечно, благополучно.
   Но теперь, въ присутствіи Рекса, молодыя дѣвушки, слѣдуя приказанію старшихъ, ни слова не упоминали о Гвендолинѣ; разговоръ сосредоточился на семействѣ Мейрикъ, и ихъ странныхъ еврейскихъ друзьяхъ, которые представляли совершенно невѣдомую породу для дочерей м-съ Давило. Евреи представлялись ихъ воображенію представителями низшей зоологической разновидности или миѳическимъ народомъ изъ "естественной исторіи" Плинія, дѣти котораго спятъ подъ тѣнью своихъ собственныхъ ушей. Берта не могла точно опредѣлить ихъ вѣру и лишь имѣла смутное представленіе о томъ, что они отвергли Ветхій Завѣтъ, такъ какъ новый истекаетъ изъ него, а Алиса, хотя и не обращала вниманія на вѣру евреевъ, но такъ ихъ терпѣть не могла. Мистрисъ Давило старалась защищать благовоспитанныхъ евреевъ, которые жили въ высшихъ сферахъ и примѣняла ихъ мнѣнія только по отношенію къ низшему классу. Изабелла удивленно спрашивала, умѣетъ-ли Мира говорить такъ, какъ разговариваютъ люди и можно-ли сразу узнать, что она еврейка? Рексъ, ради потѣхи, разсказывалъ самыя невѣроятныя подробности изъ жизни евреевъ. Среди общаго оживленія и часто возобновлявшагося смѣха, м-съ Давило неожиданно подали письмо отъ Гаскойна. Въ немъ была телеграмма, и м-съ Давило нѣсколько разъ перечитала ее съ замѣтнымъ волненіемъ. Всѣ взоры были обращены на нее съ безпокойствомъ; поднявъ наконецъ голову, она поняла, по блѣднымъ лицамъ всѣхъ присутствовавшихъ, что они сильно встревожены.
   -- Милыя дѣти,-- сказала она, удерживая слезы,-- м-ръ Грандкортъ... м-ръ Грандкортъ умеръ; онъ утонулъ!
   Рексъ вскочилъ, точно бомба. Анна тревожно взглянула на него; онъ тотчасъ-же собрался съ силами, и дрожащимъ голосомъ сказалъ:
   -- Не могу-ли я быть вамъ чѣмъ-нибудь полезенъ, тетя? не прикажете-ли передать что-либо отцу?
   -- Да, голубчикъ, скажи ему, что я буду готова. Онъ такъ добръ, что предлагаетъ мнѣ поѣхать съ имъ сегодня-же въ Геную. Гвендолина спаслась, но, должно быть, нездорова. Джокоза и Алиса, помогите мнѣ приготовить все необходимое для отъѣзда. Я не хочу, чтобъ Гаскойнъ меня ждалъ. Да благословитъ его Господь за его доброту!
   Рексъ и Анна поспѣшили домой и всю дорогу хранили глубокое молчаніе. Она опасалась, какъ-бы это неожиданное извѣстіе не растравило едва закрывшуюся рану въ сердцѣ Рекса, а онъ выдерживалъ тяжелую борьбу съ пламенными чувствами, снова овладѣвшими всѣмъ его существомъ.
   -- Нани,-- сказалъ онъ наконецъ, уже у воротъ пасторскаго дома,-- передай отцу все, о чемъ просила тетя. Если я ему нуженъ, то приди за мною. Я погуляю по саду... минутъ десять не болѣе.
   Кто при извѣстіи о чужомъ несчастіи, горѣ или смерти не чувствовалъ эгоистичнаго удовольствія при мысли о возможномъ счастливомъ для него результатѣ этого печальнаго событія?.. Повышеніе по службѣ и наслѣдство -- самый обыденный поводъ для подобнаго соблазна, который, однако, вмѣстѣ съ удовольствіемъ, возбуждаетъ обыкновенно и чувство стыда. Рексъ тѣмъ болѣе стыдился тѣхъ радостныхъ мыслей, которыя возникли въ его умѣ при извѣстіи о смерти мужа Гвендолины, что всякая тѣнь надежды тутъ-же уничтожалась сознаніемъ существующихъ непреодолимыхъ преградъ. Мысль о томъ, что Гвендолина свободна, немедленно изгонялась другою мыслью, что Гвендолина богата, занимаетъ высокое положеніе и окружена поклонниками. Если она съ презрѣніемъ отвернулась отъ него когда-то, то на какомъ основаніи онъ могъ разсчитывать на ея любовь теперь? Впродолженіи года онъ мало-по-малу охладилъ свои пламенныя чувства, и съ большимъ трудомъ достигъ душевнаго спокойствія, а теперь двухъ словъ было достаточно, чтобъ все перевернуть вверхъ дномъ и снова возбудить въ его сердцѣ безнадежныя, мучительныя стремленія, которыя въ эту минуту заставляли его инстинктивно покраснѣть.
   Но можно-ли за это винить бѣднаго Рекса? Полтора года тому назадъ, его въ самое сердце поразила стрѣла, отравленная медленнымъ, скрытымъ ядомъ. Любовь его была той мгновенно возникающей, пламенной и всепожирающей страстью, которую знали и воспѣвали древніе, но о которой только болтаютъ по наслышкѣ въ наше сѣренькое время, совершенно не отличающееся демонизмомъ. Сознаніе, что другая личность совершенно овладѣла всѣмъ вашимъ существомъ, и что ея власть надъ вами не зависитъ отъ ея внутренныхъ достоинствъ -- составляетъ такую форму любви, которая въ слабомъ, дюжинномъ человѣкѣ граничитъ съ животной страстью, непостигающей возвышеннаго ученія о средствѣ душъ. Но, когда эта могучая сила зарождается не въ грубой, а впечатлительной натурѣ, вполнѣ сознающей свое человѣческое достоинство, то она можетъ дойти до возвышенной, почти божественной, преданности, о которой и понятія не имѣли древніе. Флегматичный раціонализмъ презрительно качаетъ головой при встрѣчѣ съ подобнымъ неразумнымъ, непонятнымъ ему чувствомъ,-- но оно существуетъ, какъ вѣтеръ на морѣ, приводящій корабль или къ крушенію или же -- къ счастливому окончанію своего опаснаго плаванія.
   Такая именно любовь жила въ сердцѣ добраго, мужественнаго Рекса, и онъ лелѣялъ это чувство, какъ дорогое, безпомощное существо, неожиданно лишившееся рукъ и ногъ. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ рѣшился не губить своей жизни изъ-за того, что одинъ видъ счастья былъ для него недостижимъ; напротивъ, онъ началъ сызнова жить, приведя въ извѣстность всѣ оставшіяся у него сокровища и чувствуя себя сильнѣе для борьбы отъ сознанія, что не для кого ему было беречь свою голову.
   Ходя взадъ и впередъ по аллеямъ сада, онъ упрекалъ себя за то, что, хоть на минуту, допустилъ сомнѣніе въ непреложности его судьбы, благодаря такой перемѣнѣ обстоятельствъ, которая нисколько не могла повліять на его жизнь. Онъ прямо себѣ говорилъ:
   -- Она никогда не можетъ полюбить меня и, притомъ-же, въ ея теперешнемъ положеніи, я даже и не посмѣю объяснить ей свое чувство. Я не занимаю никакого положенія въ свѣтѣ и, если когда-либо его добьюсь, то не ранѣе сѣдыхъ волосъ. Но какое ей дѣло до меня? Я знаю: она ни подъ какими условіями не согласится быть моей женою, и я не стану болѣе унижаться. Подло даже думать объ этомъ теперь; подобныя мысли походятъ на ограбленіе убитыхъ на полѣ брани. Мнѣ слѣдуетъ смотрѣть прямо въ глаза совершившемуся факту и на сколько возможно помочь отцу, который боится говорить со мною объ этомъ предметѣ.
   Подъ вліяніемъ этой послѣдней мысли, Рексъ поспѣшно вошелъ въ домъ и, увидавъ изъ двери кабинета, что отецъ укладываетъ чемоданъ, твердо сказалъ:
   -- Не могу-ли я вамъ чѣмъ-нибудь помочь?
   -- Да,-- отвѣтилъ Гаскойнъ, взглянувъ на него;--послѣ моего отъѣзда распечатывай всѣ письма на мое имя, отвѣчай на которыя можно, и увѣдомляй меня обо всемъ, что здѣсь дѣлается. Димокъ отлично управится съ приходомъ, а тебя прошу оставаться здѣсь съ матерью до моего возвращенія, или, по крайней мѣрѣ, почаще ее навѣщать.
   -- Вы, вѣроятно, недолго останетесь за границей и привезете Гвендолину прямо въ Англію?-- спросилъ Рексъ, впервые выговаривая это имя.
   -- Это зависитъ отъ обстоятельствъ,-- отвѣтилъ Гаскойнъ, очень довольный тѣмъ, что, онъ могъ наконецъ, говорить съ сыномъ объ этомъ щекотливомъ предметѣ;-- можетъ быть, при ней останется ея мать, а я вернусь сюда. Въ телеграммѣ нѣтъ никакихъ подробностей, но, безъ сомнѣнія, Грандкортъ оставилъ Гвендолинѣ большое состояніе. Къ тому-же, можетъ быть, у нея еще родится ребенокъ.
   -- Какой страшный ударъ для нея!-- замѣтилъ Рексъ;-- Онъ, вѣроятно, былъ любящій и преданный мужъ?
   -- Конечно,--- отвѣтилъ Гаскойнъ рѣшительнымъ тономъ;-- рѣдкій человѣкъ въ его положеніи женился-бы такимъ образомъ.
   Рексъ никогда не видалъ Грандкорта, никогда не слыхалъ о немъ и не зналъ о бѣгствѣ Гвендолины въ Лейбронъ. Ему было только извѣстно, что Грандкортъ влюбился въ нее, сдѣлалъ ей предложеніе черезъ нѣсколько недѣль послѣ того, какъ неожиданно разорилась ея мать и, женившись, щедро поддерживалъ мать и сестеръ своей жены. Все это было очень естественно, и самъ Рексъ съ радостью поступилъ-бы также, будучи на его мѣстѣ. Онъ считалъ Грандкорта счастливымъ человѣкомъ, вкусившимъ блаженствѣ на землѣ, хотя и на короткое время. Но, онъ съ недоумѣніемъ спрашивалъ себя, дѣйствительно-ли любила Гвендолина своего мужа или только удержалась отъ того, чтобы во-время сказать и ему, что она терпѣть не можетъ, когда за нею ухаживаютъ?...
  

ГЛАВА LIX.

   Сэръ-Гюго Малинджеръ не торопился отъѣздомъ въ Геную, а Деронда ни въ какомъ случаѣ не хотѣлъ выѣхать оттуда, не повидавшись съ баронетомъ. Не только смерть Грандкорта, но и свиданіе съ матерью дѣлали свиданіе между ними крайне необходимымъ, такъ-какъ Деронда въ письмѣ не могъ написать ему всѣхъ подробностей. Только на пятый день вечеромъ онъ отправился встрѣтить сэра Гюго на станцію желѣзной дороги. Съ улыбкою удовольствія ожидалъ онъ встрѣчи со своимъ старымъ другомъ, который, вѣроятно, находился въ самомъ счастливомъ настроеніи, оттого, что за смертью Грандкорта, онъ могъ передать дочерямъ всѣ свои помѣстья.
   -- Ну, Данъ,-- сказалъ сэръ Гюго, выходя изъ вагона и горячо пожимая руку молодому человѣку.
   Онъ ничего не прибавилъ къ этому лаконическому привѣтствію; отдавъ приказаніе насчетъ багажа, онъ предложилъ Дерондѣ отправиться съ нимъ пѣшкомъ въ отель.
   -- Я не торопился пріѣздомъ,-- сказалъ онъ по дорогѣ;-- потому что собиралъ кое-какія справки. Но прежде всего: какъ вдова?
   -- Гораздо спокойнѣе, чѣмъ раньше,-- отвѣтилъ Деронда; -- она, кажется, счастливо отдѣлалась отъ серьезной болѣзни, которой можно было ожидать, какъ результата ея нервнаго потрясенія. Ея дядя и мать пріѣхали два дня тому назадъ; за нею теперь прекрасный уходъ.
   -- Есть-ли надежда на наслѣдника?
   -- Кажется, нѣтъ; по крайней мѣрѣ, такъ говоритъ м-ръ Гаскойнъ. По его словамъ, еще вопросъ, получитъ-ли она даже въ пожизненное пользованіе всѣ помѣстья Грандкорта.
   -- Я полагаю, что потеря мужа не слишкомъ огорчила ее...-- сказалъ сэръ Гюго, пристально глядя на Деронду.
   -- Напротивъ неожиданность смерти Грандкорта была для нея ужаснымъ ударомъ,-- отвѣтилъ Деронда, ловко отражая нападеніе баронета.
   -- Я желалъ-бы знать, говорилъ-ли ей Грандкортъ о содержаніи своего завѣщанія?-- спросилъ сэръ Гюго.
   -- А вы развѣ знаете, что въ немъ заключается?--снова отпарировалъ его Деронда.
   -- Да; поспѣшно отвѣтилъ баронетъ;-- если Гвендолина не подаритъ ему наслѣдника, то все состояніе его должно перейти къ сыну, котораго онъ имѣетъ отъ м-съ Глашеръ. Ты, вѣроятно, совершенно не знаешь объ этой исторіи. Онъ жилъ съ одной женщиной, какъ съ женою, впродолженіи многихъ лѣтъ; у нихъ имѣются три дочери и одинъ сынъ, который теперь приметъ имя отца, Генлея Малинджера Грандкорта. Этотъ щенокъ получитъ очень хорошее состояніе,-- особенно когда кончится черезъ четырнадцать лѣтъ, надъ нимъ опека; а красавица-вдова должна будетъ довольствоваться несчастными двумя тысячами фунтовъ стерлинговъ въ годъ и домомъ въ Гадсмирѣ, гдѣ она можетъ преблагополучно провести остальную жизнь въ уединеніи, хотя я не полагаю, чтобъ она была въ состояніи такъ поступить. Она жила тамъ въ послѣдніе годы. Я, конечно, внѣ себя отъ негодованія, и Грандкортъ мнѣ былъ поэтому просто противенъ. Я, право, не знаю, почему я долженъ сочувствовать всѣмъ его распоряженіямъ по той только причинѣ, что онъ утонулъ? Впрочемъ, мнѣ его смерть приноситъ, огромныя выгоды.
   -- По моему, онъ очень дурно поступилъ, женившись на миссъ Гарлетъ, но вполнѣ правильно поступилъ, оставивъ свои помѣстья сыну,-- отвѣтилъ Деронда сухо.
   -- Я ничего не имѣю противъ назначенія наслѣдникомъ этого ребенка,-- замѣтилъ сэръ Гюго;-- но разъ онъ женился, онъ обязанъ былъ оставить женѣ приличное состояніе, такъ чтобъ она могла жить соотвѣтственно ея положенію въ свѣтѣ. Ей слѣдовало-бы оставить четыре или пять тысячъ ф. ст. въ годъ и лондонскій домъ въ пожизненное владѣніе. Вотъ что я сдѣлалъ-бы на его мѣстѣ. Вѣроятно, ея друзья немогли настоять на приличной записи въ ея пользу въ брачномъ контрактѣ, такъ-какъ она не имѣла ничего своего, и надѣялась лишь на его завѣщаніе. Но самый умный человѣкъ часто пишетъ глупости въ своемъ завѣщаніи; я могу привести въ примѣръ своего отца. Очевидно, Грандкортъ, хотѣлъ, чтобъ его смерть послужила какой-то расправой, для его жены, если она не родитъ сына.
   -- Но въ противномъ случаѣ, подъ расправой очутилась-бы ero незаконная семья?-- замѣтилъ Деронда.
   -- Что-жъ? м-съ Глашеръ получила-бы 2,000 ф. ст. и Гадсмиръ. Хуже всего, что онъ меня назначилъ своимъ душепршищикомъ; но онъ сынъ моего единственнаго брата, и я не могу отказаться. Впрочемъ, я былъ-бы очень радъ, еслибъ мнѣ удалось оказать ей какую-нибудь помощь. Лушъ увѣряетъ, что ей давно извѣстно существованіе незаконной семьи мужа и духовнаго завѣщанія. По его словамъ, она не была очень счастлива съ Грандкортомъ. Но я полагаю, что ты лучше всѣхъ знаешь истину о чувствахъ, м-съ Грандкортъ, не правда-ли?..
   Сэръ Гюго задалъ этотъ вопросъ не своимъ обычнымъ насмѣшливымъ тономъ, а очень серьезно и съ явнымъ любопытствомъ, и поэтому Деронда почувствовалъ невозможность уклониться отъ отвѣта.
   -- Она, конечно, не была счастлива,-- отвѣтилъ онъ тихо;-- они не сошлись характерами; что-же касается до наслѣдства, то, насколько я знаю Гвендолину, она будетъ вполнѣ довольна распоряженіями мужа.
   -- Значитъ, она не похожа на другихъ женщинъ...-- сказалъ сэръ Гюго, пожавъ плечами;-- Впрочемъ, она должна быть необыкновенной женщиной, и ея судьба, вѣроятно, тѣсно сплетается съ твоей. Когда мы получили отъ тебя телеграмму, то леди Малинджеръ тотчасъ воскликнула: "какъ странно, что именно Даніель сообщаетъ это извѣстіе". Въ моей жизни былъ также подобный примѣръ. Я случайно узналъ въ одномъ заграничномъ отелѣ, что какой-то мужъ бросилъ свою жену безъ гроша и, когда я вызвался помочь ей, то оказалось, что она была стариннымъ предметомъ моей любви. Но въ этотъ отель я явился совершенно по другому дѣлу, точно такъ-же, какъ ты явился въ Геную, не для свиданія съ Грандкортами...
   Наступило молчаніе. Сэръ Гюго избралъ разговоръ о Грандкортахъ, какъ менѣе щекотливый для него и для Деронды, но оба они одинаково желали искренне поговорить о томъ, что касалось ихъ личныхъ взаимныхъ отношеній. Деронда чувствовалъ, что его письмо къ сэру Гюго, послѣ свиданія съ матерью, нисколько не выяснило дѣла и ждалъ чтобы сэръ Гюго, какъ старшій, первый затронулъ этотъ трудный вопросъ.
   -- Ну, Данъ, что-же ты ничего не говоришь о главной цѣли твоей поѣздки въ Геную?-- спросилъ, наконецъ, баронетъ, когда они вышли на морской берегъ,-- я надѣюсь, что ты не былъ глубоко опечаленъ всѣмъ, что ты узналъ. Вѣдь въ твоемъ положеніи не произошло, въ сущности, никакой перемѣны. Ты всегда будешь для меня дорогъ.
   -- Я, сэръ, обязанъ отвѣчать на вашу доброту полной откровенностью, произнесъ Деронда;-- многое, что я услышалъ о прошломъ, сильно меня огорчило. Мнѣ больно было видѣть мою мать въ болѣзненномъ состояніи и на вѣки съ нею прощаться... Но извѣстіе о моемъ происхожденіи нисколько меня не огорчило; напротивъ, я очень радъ, что всѣ мои сомнѣнія окончились. Что-же касается до моей будущности, то одно только никогда не измѣнится: это -- моя благодарность къ вамъ, сэръ, за ваши отеческія попеченія и любовь ко мнѣ. Но тотъ фактъ, что я -- еврей, можетъ имѣть громадное вліяніе на всю мою дальнѣйшую жизнь, хотя теперь, въ настоящую минуту, я еще не. могу опредѣлить, въ чемъ, именно выразится эта перемѣна.
   Послѣднія слова Деронда произнесъ съ твердой рѣшимостью. Баронетъ бросилъ на него испытующій взглядъ и, отвернувшись, продолжалъ идти далѣе. Потомъ, подумавъ немного онъ серьезно сказалъ:
   -- Я давно ожидалъ отъ тебя, Данъ, чего-нибудь, необыкновеннаго; но ради Бога не пускайся въ эксцентричности. Я уважаю мнѣніе всякаго, кромѣ сумасшедшихъ. Надо относиться къ жизни трезво, а не мечтательно-глупо. Пожалуйста, не истолковывай моихъ словъ въ дурную сторону. Я не думаю, чтобы ты самъ былъ сумасшедшій, но ты во всякое время готовъ идти рука объ руку съ сумасшедшимъ, особенно, если онъ нуждается въ покровительствѣ... Ты всегда особенно, сочувствовалъ, тѣмъ людямъ, въ которыхъ бросаютъ грязью. Я ихъ также жалѣю, но предпочитаю держаться отъ нихъ подальше... Впрочемъ, пожалуйста, не стѣсняйся моими взглядами въ бесѣдѣ со мною. Когда ты рѣшишься на что-нибудь и тебѣ понадобятся деньги, то знай, что у меня есть твоихъ 16,000 фунт. стерлинговъ, которые накопились помимо полученныхъ тобою процентовъ. Теперь, когда я пріѣхалъ сюда, ты вѣроятно, тотчасъ-же отправишься со мною въ Англію?
   -- Нѣтъ; мнѣ надо прежде заѣхать въ Майнцъ, чтобъ получить тамъ шкатулку оставленную моимъ дѣдомъ и повидаться съ его старымъ другомъ. Я уже и безъ того потерялъ здѣсь много времени послѣ отъѣзда матери, хотя очень радъ, что могъ быть полезенъ м-съ Грандкортъ.
   -- Такъ, такъ,-- отвѣтилъ сэръ Гюго со своей обычной веселостью;-- но я надѣюсь, что ты мертвому еврею не отдашь предпочтенія передъ живымъ христіаниномъ?
   Деронда вспыхнулъ, но ничего не отвѣтилъ. Въ эту минуту они уже подошли къ отелю "Италія".
  

ГЛАВА LX.

   Явившись въ банкирскій домъ на Шустеръ-штрассе въ Майнцѣ, Деронда спросилъ Іосифа Калонима, и его тотчасъ-же провели въ сосѣднюю комнату, гдѣ за столомъ сидѣлъ старикъ съ сѣдой бородой, тотъ самый, котораго онъ видѣлъ годъ тому назадъ во франкфуртской синагогѣ. На немъ была та-же старинная поярковая шляпа, а на полу подлѣ него стоялъ уложенный чемоданъ съ пледомъ и пальто, перекинутыми черезъ крышку. Увидавъ Деронду, который еще въ конторѣ подалъ письмо княгини, онъ всталъ, но не сдѣлалъ къ нему ни шагу и не протянулъ руки.
   -- Вотъ видите-ли, молодой человѣкъ,--сказалъ онъ по-нѣмецки, смотря на него проницательнымъ взглядомъ своихъ блестящихъ черныхъ глазъ,-- теперь вы меня ищете.
   -- Да, ищу, чтобъ выразить горячую благодарность другу моего дѣда,-- отвѣтилъ Деронда:-- я премного обязанъ вамъ за ваши заботы обо мнѣ.
   -- Такъ вы не сердитесь за то, что вы -- не англичанинъ?-- спросилъ Калонимъ, радушно протягивая ему руку.
   -- Напротивъ: я вамъ очень благодаренъ за то, что вы нѣкоторымъ образомъ помогли мнѣ узнать тайну моего происхожденія и сохранили для меня шкатулку моего дѣда.
   -- Садитесь, садитесь,-- сказалъ Калонимъ поспѣшно и, занявъ свое прежнее мѣсто у стола, снялъ шляпу.
   Онъ сталъ пристально разсматривать молодого человѣка; Деронда отвѣчалъ на его испытующій взглядъ почтительнымъ молчаніемъ, какимъ-то инстинктивнымъ удовольствіемъ сознавая, что этотъ взглядъ соединяетъ его невѣдомымъ электрическимъ токомъ съ дѣдомъ, другомъ котораго былъ этотъ старикъ.
   -- Боже! Ты былъ многомилостивъ къ нашимъ предкамъ, многомилостивъ Ты и къ намъ!-- сказалъ торжественно Калонимъ по-еврейски и потомъ продолжалъ по-нѣмецки.-- Я очень радъ, молодой человѣкъ, что вы меня застали дома, потому, что я сегодня уѣзжаю въ далекое путешествіе. Вы мнѣ доставили большое удовольствіе своимъ посѣщеніемъ. Я вижу въ васъ моего друга, какимъ онъ былъ въ молодости, и меня больше всего радуетъ то, что вы уже не чуждаетесь своего народа, и не отворачиваетесь съ гордымъ презрѣніемъ отъ человѣка, который узналъ въ васъ еврея. Вы теперь пришли принять то наслѣдіе, котораго васъ хотѣли лишить посредствомъ обмана. Не правда-ли, вы добровольно и отъ всего сердца говорите: "Я внукъ Даніеля Каризи"?..
   -- Конечно!-- отвѣтилъ Деронда,-- Но позвольте васъ увѣрить, что я никогда не относился презрительно къ еврею только потому, что онъ еврей. Вы сами поймете, что я не могъ-же сказать незнакомому человѣку: "я не знаю, кто моя мать!"
   -- Грѣхъ, великій грѣхъ,-- произнесъ Калонимъ, закрывая лицо рукою;-- это такой-же грабежъ по отношенію къ нашему народу, какъ воспитаніе юношества въ былыя времена римскою церковью. Но я возсталъ противъ подобнаго насилія и спасъ васъ для нашего народа. Мы съ вашимъ дѣдомъ, Даніелемъ Каризи, еще дѣтьми поклялись быть вѣчными друзьями, и, хотя послѣднее время мы рѣдко встрѣчались, но связывавшія насъ узы любви никогда не были расторгнуты. Его рѣшились ограбить послѣ смерти, но нельзя было лишить его моей дружбы. Я спасъ то, что онъ цѣнилъ дороже всего на свѣтѣ, и завѣщалъ своему внуку, а теперь я возвращаю ему и этого внука, котораго у него хотѣли отнять. Я сейчасъ отдамъ вамъ вашу шкатулку.
   Калонимъ вышелъ въ другую комнату и черезъ минуту возвратился въ сопровожденіи слуги, который несъ шкатулку въ кожанномъ чехлѣ. Она была невелика, но очень тяжела отъ массивныхъ, литыхъ бронзовыхъ бляхъ и ручекъ. Деревянная крышка была богата украшена инкрустаціей съ арабскими буквами.
   -- Вотъ,-- сказалъ Калонимъ,-- и секретный ключъ. Я надѣюсь, что вы будете его беречь...
   -- У меня никогда не было ничего драгоцѣннѣе этого залога столькихъ надеждъ и заботъ!-- отвѣтилъ Деронда, пряча ключъ въ карманъ;-- Я буду достойнымъ хранителемъ его и никогда не забуду, что вамъ обязалъ сохраненіемъ этого дорогого для меня залога. Не можете-ли вы передать мнѣ подробныя свѣдѣнія объ этомъ дѣлѣ, или я злоупотребляю вашимъ временемъ?
   -- Я могу еще немного посидѣть съ вами; черезъ часъ и восемнадцать минутъ я отправлюсь въ Тріестъ,-- сказалъ Калонимъ, глядя на часы;-- сейчась придутъ мои сыновья, и вы позволите мнѣ познакомить васъ съ ними. Они будутъ очень рады оказать гостепріимство внуку моего лучшаго друга. Они живутъ здѣсь въ богатствѣ и роскоши, но я самъ предпочитаю жизнь вѣчнаго странника.
   -- Я съ удовольствіемъ познакомлюсь съ ними, но только въ другой разъ:-- сказалъ Деронда;-- мнѣ необходимо ѣхать, какъ можно скорѣе въ Англію, гдѣ друзья, быть можетъ, нуждаются въ моемъ присутствіи. Меня слишкомъ долго задержали на континентѣ непредвидѣнныя обстоятельства. Я непремѣнно пріѣду въ Майнцъ при первой возможности, чтобъ ближе познакомиться съ вами и вашимъ семействомъ.
   -- Хорошо, но вы наврядъ-ли найдете меня, такъ-какъ мнѣ за семьдесятъ лѣтъ, и я постоянно странствую. Но мои сыновья и внуки живутъ здѣсъ въ покоѣ и довольствѣ. Для нашего народа въ Майнцѣ теперь наступило другое время: насъ уже не рѣжутъ поголовно, какъ въ эпоху огульнаго и насильственнаго обращенія. Многое перемѣнилось съ тѣхъ поръ, какъ Карлъ Великій перевелъ изъ Италіи моихъ предковъ для просвѣщенія грубыхъ нѣмецкихъ братьевъ. Впрочемъ, въ моей жизни были и печальные дни. Но мы выдержали тяжелую борьбу и теперь живемъ спокойно. Еврейскіе мозги поддерживаютъ нѣмецкую науку на достойной высотѣ, но наши ученые и мыслители не всегда сохраняютъ еврейскія сердца... Вы, конечно, молодой человѣкъ совершенно не знаете исторіи нашего народа?
   -- Нѣтъ; я съ нею знакомъ,-- отвѣтилъ Деронда;-- я въ послѣднее время, не зная еще своего происхожденія, случайно изучалъ эту исторію съ большимъ интересомъ, такъ что безъ всякаго спеціальнаго намѣренія приготовился къ воспринятію наслѣдія моего дѣда.
   -- Вы, вѣроятно, были-бы такимъ-же великимъ человѣкомъ, какъ вашъ дѣдъ, если-бъ не получили англійскаго воспитанія,-- произнесъ Калонимъ.-- Вы очень похожи на него, но у него было болѣе энергичное выраженіе лица. Желѣзная воля свѣтилась во всѣхъ его чертахъ У васъ я этого не вижу. Даніель Каризи обыкновенно говорилъ: "дурно направленная воля, лучше чѣмъ нерѣшительная, прямой врагъ, лучше чѣмъ колеблющійся другъ, ложная вѣра, лучше чѣмъ безвѣріе". Онъ болѣе всего на свѣтѣ презиралъ равнодушіе. Я не могу теперь привести вамъ всѣхъ его доводовъ, но онъ доказывалъ справедливость своего мнѣнія очень краснорѣчиво.
   -- Однако, при всей его рѣшительности, онъ не былъ человѣкомъ ограниченнымъ?-- сказалъ Деронда, намекая на обычное оправдываніе нерѣшительности многостороннимъ знаніемъ.
   -- Онъ -- ограниченный? Нѣтъ;-- отвѣтилъ съ улыбкой Калонимъ.-- Съ дѣтства онъ всасывалъ въ себя знаніе, какъ растеніе -- дождевую влагу. Спеціально-же онъ занимался медициной и различными теоріями о жизни и здоровьѣ человѣка. Онъ путешествовалъ по различнымъ странамъ, многое видѣлъ и изслѣдовалъ лично. Онъ, главнымъ образомъ, утверждалъ, что сила и богатство людей зависятъ отъ равновѣсія принциповъ индивидуальности и общественности; вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ пламенно возставалъ противъ нашихъ единовѣрцевъ, сливающихся съ массой иновѣрцевъ. Въ немъ соединялись всякаго рода знанія, и онъ напоминалъ собою арабскихъ писателей золотой эры. Мы занимались съ нимъ вмѣстѣ, но онъ всегда уходилъ гораздо дальше меня. Хотя мы всегда были закадычными друзьями, и онъ всегда изливалъ передо мною свою душу, между нами все-таки была огромная разница: онъ мыслилъ самостоятельно, а я перенималъ его мысли. Мы оба были ревностными евреями, но онъ постоянно думалъ о будущности нашего народа, а я довольствовался тѣмъ, что нашему народу, наконецъ, предоставлена относительная свобода. Я съ молодости любилъ странствовать и наблюдать. Для меня самое большое удовольствіе это было -- лежать на палубѣ парохода и смотрѣть на звѣзды. Его-же никакія зрѣлища не соблазняли; онъ все думалъ о прошломъ и будущемъ нашего народа. Мы любили другъ друга, и я очень радъ, что хоть подъ старость могъ исполнить обязанность, возложенную на меня этой дружбой.
   Калонимъ всталъ, и Деронда послѣдовалъ по примѣру.
   -- Оставаясь его преданнымъ другомъ, вы, вмѣстѣ съ тѣмъ, не дали мнѣ лишиться моего наслѣдія,-- сказалъ Деронда,-- еще разъ, благодарю васъ отъ всего сердца.
   -- Будьте-же достойнымъ внукомъ великаго дѣда, молодой человѣкъ! Какая у васъ спеціальность?
   Этотъ неожиданный вопросъ привелъ въ смущеніе Деронду, который считалъ безсовѣстнымъ сослаться на свою адвокатскую подготовку.
   -- Я еще не избралъ себѣ спеціальности.
   -- Намъ надо на чемъ-нибудь остановиться. Еврей долженъ быть дѣятеленъ и трудолюбивъ. Вы конечно, объявите себя евреемъ и будете исповѣдывать вѣру нашихъ отцовъ?
   Произнеся эти слова, Калонимъ положилъ руку на плечо Деронды и впился въ него своими зоркими глазами.
   -- Я буду называть себя евреемъ,-- сказалъ Деронда, нѣсколько блѣднѣя,-- но я не могу исповѣдывать именно ту религію, которой придерживались отцы. Даже они расширяли свои духовные горизонты и многому учились у другихъ народовъ. Но, полагаю, что я могу держаться принципа моего дѣда о согласованіи индивидуальности съ общественностью. Я чувствую, что выше всего для меня -- это долгъ по отношенію къ нашему народу, и, если можно чѣмъ-нибудь возстановить и улучшить жизнь моихъ единовѣрцевъ, то я посвящу этой задачѣ всю свою жизнь!
   Этотъ моментъ для Деронды составлялъ цѣлую эпоху. Уважая друга своего дѣда онъ находилъ отвѣты, а отвѣчая онъ находилъ истину для себя.
   -- О, вы также заглядываете въ будущее: вы настоящій внукъ Даніеля Каризи!-- сказалъ Калонимъ и по-еврейски благословилъ молодого человѣка.
   Они разстались и, когда Деронда приближался къ Лондону, старикъ Калонимъ уже снова предавался своему любимому созерцанію звѣздъ на безоблачномъ небѣ востока.
  

ГЛАВА LXI.

   Извѣстіе о смерти Грандкорта произвело сильное впечатлѣніе еще въ одномъ домѣ, кромѣ пасторскаго дома въ Пеникотѣ, и поразило еще одно сердце, кромѣ сердца Рекса Гаскойна.
   Гансъ Мейрикъ постоянно приносилъ матери "Times", которая очень любила прочитывать всю газету, начиная отъ передовой политической статьи вплоть до объявленій о свадьбахъ. Послѣднія приносили ей особое удовольствіе, такъ-какъ этимъ путемъ она узнавала конецъ всѣхъ свѣтскихъ романовъ, не имѣя времени узнавать ихъ начало. Особенно аккуратно Гансъ приносилъ газету по четвергамъ, когда Мира давала Мабъ урокъ пѣнія. Въ одинъ изъ такихъ четверговъ, онъ, какъ всегда, тихо вошелъ въ домъ, отперевъ дверь собственнымъ ключемъ, и, появившись въ гостиной, сталъ такъ громко шелестить газетой, что музыка и пѣніе поневолѣ прекратились.
   -- Гансъ,-- воскликнула Мабъ;-- зачѣмъ ты поднимаешь еще болѣе непріятный шумъ, чѣмъ даже мое пѣніе!
   -- Ну покажи: какія удивительныя вѣсти ты принесъ?-- спросила м-съ Мейрикъ;-- не отдаютъ-ли австрійцы Венецію?
   -- Да, извѣстіе, дѣйствительно., изъ Италіи, но только не объ этомъ,-- сказалъ Гансъ, многознаменательнымъ тономъ.
   -- Надѣюсь, что не случилось ничего дурного?-- сказала м-съ Мейрикъ, съ безпокойствомъ думая о Дерондѣ.
   Та-же мысль блеснула и въ головѣ Миры, причемъ сердце ея дрогнуло.
   -- Нѣтъ, ничего дурного не случилось, по крайней мѣрѣ, для нашихъ друзей,-- отвѣтилъ поспѣшно Гансъ;-- напротивъ, судьба даже кое-кому улыбнулась... Я никогда не слыхалъ, чтобы кто-нибудь умеръ такъ кстати...
   -- Гансъ!-- воскликнула Мабъ съ нетерпѣніемъ;-- скажи-же, что случилось?
   -- Герцогъ Альфонсо утонулъ, а герцогиня жива,-- произнесъ Гансъ -- подавая газету м-съ Мейрикъ и указывая на одинъ изъ столбцовъ;-- главное, Деронда былъ въ то время въ Генуѣ и видѣлъ, какъ рыбаки вынесли ее на берегъ. Повидимому она бросилась въ воду вслѣдъ за мужемъ: но, признаюсь, я никогда не ожидалъ-бы подобнаго неблагоразумнаго поступка со стороны герцогини. Какъ-бы-то ни было, Деронда очень ловко подвернулся, чтобы ухаживать за нею.
   Мира молча опустилась на стулъ, поникнувъ головой.
   -- Бѣдная!-- промолвила м-съ Мейрикъ, передавая газету Мабъ;-- она, должно быть, очень любила мужа, если рѣшилась броситься, за нимъ въ море.
   -- Она это сдѣлала не иначе какъ по ошибкѣ!-- произнесъ Гансъ съ лукавой улыбкой:-- какая женщина можетъ любить ревниваго баритона съ леденящимъ взоромъ, вѣчно поющаго не въ тактъ? Повѣрьте мнѣ: ея мужъ игралъ именно такую роль. Онъ не могъ придумать ничего лучшаго, какъ только утонуть. Герцогиня теперь свободна и можетъ выдти замужъ за человѣка, взгляды котораго могутъ воспламенять, а не замораживать женщину. Я конечно буду приглашенъ на ихъ свадьбу...
   -- М-ръ Гансъ, вы не должны такъ, говорить!-- воскликнула Мира, дрожащимъ отъ негодованія голосомъ, вскакивая со стула и гнѣвно сверкая глазами;-- м-ръ Деронда не заслужилъ, чтобы вы такъ выражались о немъ. Зачѣмъ вы говорите, что судьба улыбнулась ему. Зачѣмъ вы такъ легко относитесь къ смерти? Почемъ вы знаете, что онъ былъ бы счастливъ, женившись на м-съ Грандкортъ? Это, быть можетъ, послужило-бы только къ его несчастью! Во всякомъ случаѣ, она отвлекала-бы его отъ моего бѣднаго брата; но едва-ли м-ръ Деронда счелъ бы для себя возможнымъ такъ истерзать сердце моего брата.
   Всѣ присутствующіе были поражены перемѣной, происшедшей въ ней. Мира страшно поблѣднѣла, такъ что даже губы ея, обыкновенно темно-малиновыя, побѣлѣли, и все ея лицо дышало гнѣвомъ.
   -- Я съ вами согласенъ: я дуракъ и невѣжда,-- произнесъ Гансъ, краснѣя и говоря съ нервной дрожью въ голосѣ;-- пойду и повѣшусь, какъ Іуда, если только можно здѣсь произносить его имя...
   Даже въ самыя грустныя минуты Гансъ не могъ удержаться отъ шутки. Но гнѣвъ Миры не утихъ. Она молча сѣла за фортепіано и положила передъ собою ноты, точно желая продолжать урокъ.
   -- Мира совершенно права, Гансъ,-- сказала Мабъ;-- ты всегда произносишь имя м-ра Деронды всуе. Какъ тебѣ не стыдно шутить насчетъ его женитьбы на м-съ Грандкортъ!
   -- Будемте продолжать, Мабъ,-- сказала Мира необычайно рѣзкимъ для нея тономъ;-- спойте еще разъ ту-же арію или, хотите, я вамъ ее спою?
   -- Пожалуйста, спойте лучше вы!-- сказала Мабъ.
   Мира пропѣла "Lascia ch'io pianga" съ особенной силой и задушевностью. Окончивъ послѣднюю ноту, она встала и поспѣшно сказала:
   -- Мнѣ надо идти домой: Эзра меня ждетъ.
   Она молча протянула руку м-съ Мейрикъ, вмѣсто того, чтобы поцѣловать ее, какъ всегда, но добрая женщина притянула къ себѣ прелестную головку Миры и тономъ нѣжнаго участія сказала:
   -- Да благословить васъ Богъ, дитя мое!
   Мира чувствовала, что она огорчила м-съ Мейрикъ рѣзкой выходкой противъ Ганса, и жалѣла, что выказала ей такую черную неблагодарность.
   Гансъ, не говоря ни слова, взялъ свою шляпу и подошелъ къ дверямъ.
   -- Ты-бы, Гансъ, лучше не провожалъ сегодня Миру,-- сказала Мабъ; ей, вѣроятно, будетъ твое присутствіе непріятно.
   -- Я только буду смотрѣть, чтобы съ нею ничего не случилось,-- отвѣтилъ Гансъ смиренно.
   Мира ничего не отвѣтила, и они молча пошли по улицѣ. Она не рѣшалась первая заговорить, чувствуя, что, быть можетъ, слишкомъ рѣзко отвѣтила Гансу, но не могла взять своихъ словъ назадъ. Къ тому-же, въ ней прдисходила борьба разнородныхъ мыслей и чувствъ.
   Гансъ, съ своей стороны, былъ также погруженъ въ серьезную думу. Гнѣвъ Миры пробудилъ въ его головѣ новую мысль, и онъ называлъ себя дуракомъ, что прежде не напалъ на нее. Онъ съ безпокойствомъ спрашивалъ себя, не занималъ-ли Деронда въ сердцѣ Миры большее мѣсто, чѣмъ подобаетъ благодѣтелю? Къ чести Ганса надо сказать, что это безпокойство было не эгоистичное; онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что Деронда и м-съ Грандкортъ любили другъ друга. Это мнѣніе подтверждали не только его собственныя наблюденія, но и разсказы Анны Гаскойнъ. Что-же касается до неодобренія Дерондой его любви къ Мирѣ, то Гансъ объяснялъ себѣ это безкорыстной заботой Деронды о молодой дѣвушкѣ, находившейся въ зависимости отъ Мейриковъ. Наконецъ, увѣряя, что Мира никогда не выйдетъ замужъ иначе, какъ за еврея, Деронда исключалъ и себя изъ числа возможныхъ ея обладателей, такъ-какъ Гансъ раздѣлялъ общее мнѣніе о томъ, что Деронда былъ сынъ сэра Гюго Малинджера.
   Такимъ образомъ, онъ былъ совершенно спокоенъ насчетъ Деронды и очень обрадовался извѣстію о смерти Грандкорта, сдѣлавшей возможнымъ бракъ его друга съ прелестной вдовушкой; но неожиданное обнаруженіе Мирой ея пламенныхъ чувствъ по отношенію къ Дерондѣ наполнило его сердце грустью, столько-же за себя, сколько и за нее. Впрочемъ, онъ былъ-бы гораздо несчастнѣе, если-бъ зналъ, что и Деронда питаетъ нѣжныя чувства къ Мирѣ, такъ-какъ намъ вообще легче переносить свое горе тогда, когда и предметъ нашей страсти также несчастливъ въ любви. Во всякомъ случаѣ въ сердцѣ Ганса боролись два чувства: злоба на Деронду за то, что по его винѣ страдала Мира, и благодарность къ нему за его любовь къ другой женщинѣ. Онъ не могъ прямо выразить Мирѣ, что понялъ ея вспышку, но старался придать своему молчанію характеръ нѣжной симпатіи.
   Наконецъ, они достигли дома Миры, и Гансъ, протянувъ ей руку, сказалъ тономъ искренняго раскаянія:
   -- Прощайте!
   -- А развѣ вы не зайдете къ брату?-- спросила Мира грустнымъ, но мягкимъ голосомъ.
   -- Если позволите,-- отвѣтилъ онъ, принимая это приглашеніе за доказательство, что Мира ему прощаетъ.
   Его грусть мгновенно исчезла, и въ головѣ его снова составился романъ, который кончается тѣмъ, что онъ, цѣною долгой преданности, наконецъ пріобрѣтаетъ любовь Миры. Что-же касается до ея происхожденія, то это его теперь не смущало. Кто не читалъ о томъ, что еврейскія и мусульманскія дѣвушки часто влюблялись въ христіанъ, жертвуя для нихъ своей религіей. Тотъ фактъ, что Мира любитъ христіанина Деронду, служитъ тому лучшимъ доказательствомъ. Все это сразу успокоило Ганса, и онъ просвѣтлѣлъ.
   Они нашли Мардохея въ радостномъ настроеніи духа; онъ держалъ въ рукахъ письмо, и глаза его сверкали торжествомъ. Послѣ первыхъ привѣтствій, Мира обняла брата и бросила любопытный взглядъ на письмо, не рѣшаясь, однако, спросить, отъ кого оно.
   -- Это письмо отъ Даніеля Деронды,-- сказалъ Мардохей;-- оно очень коротенькое; онъ пишетъ, что надѣется скоро вернуться сюда. Его задержали непредвидѣнныя обстоятельства. Надежда увидѣть его -- это для меня лучъ свѣта среди окружающаго меня мрака. И вы также,-- прибавилъ онъ обращаясь къ Гансу,-- должны быть рады его возвращенію. Второго такого друга, никогда не найдемъ.
   Между тѣмъ, Мира ушла въ свою комнату, заперла за собою дверь и сѣла на диванъ, закрывъ лицо руками; потомъ она встала, облила голову водою, промыла глаза и, вытерла лицо полотенцемъ. Она была похожа на цвѣтокъ, освѣженной росою. Тяжело вздохнувъ, она надѣла туфли снова спустилась на диванъ и, просидѣвъ, нѣсколько минутъ въ забытьи, направилась внизъ для приготовленія чая. Она переживала тяжелыя минуты.
   Продолжая повторять ежедневно роли для игры, она ходила на репетиціи не измѣняя своихъ отношеній къ окружающей средѣ. Она скрывала свои чувства къ отцу и, чѣмъ болѣе она любила, тѣмъ болѣе она это скрывала. Внутренняя борьба выразилась у нея въ терпѣніи и, если въ настоящее время она острѣе чувствовала боль, то она еще смѣлѣе старалась встрѣтить грозившее ей несчастье, продолжая быть такой же веселой и разговорчивой, какъ въ дни ея сладкаго дѣтства. Но зоркій наблюдатель могъ-бы замѣтить, что это наружное спокойствіе -- результатъ заглушаемой внутренней борьбы.
   Мира сознавала, что спокойные, счастливые дни ея новаго существованія окончились навсегда, и знакомое ей старое горе снова вернулось къ ней послѣ краткаго перерыва. Солнечный блескъ, на минуту согрѣвшій ея душу, зажегшій тамъ чувство, котораго она еще не испытала, доставившій ей блаженство, котораго она, какъ ей казалось, не заслужила, одновременно и радовалъ ее, и пугалъ. Она не вѣрила въ то, чтобы счастье для нея было возможно и боялась имъ пользоваться, какъ чѣмъ-то чужимъ, ей не принадлежащимъ. Вотъ почему она сравнительно спокойно выслушала открытіе о томъ, что между нею и ея счастьемъ стала женщина, которую было-бы безсмысленно думать устранить со своего пути. Это ее не удивляло. Она такъ привыкла переносить страданія, что сразу повѣрила Гансу, хотя онъ ничѣмъ не доказалъ ей справедливость своихъ словъ. Она давно уже подозрѣвала любовь Деронды къ м-съ Грандкортъ, но не могла за это его осуждать. Обстоятельства сложились такъ, что онъ былъ тѣсными узами связанъ съ этой женщиной, принадлежавшей совершенно другому міру и казавшейся нетолько чуждой Мирѣ и ея брату, но и самому Дерондѣ. Главнымъ образомъ ее безпокоило то дѣйствіе, которое неминуемо произведетъ на Эзру это событіе; она не знала настоящихъ отношеній между Дерондой и ея братомъ, но понимала, что бракъ Деронды съ м-съ Грандкортъ, вполнѣ разъединитъ его съ Эзрой. Этимъ опасеніемъ за брата она сперва объясняла свое отвращеніе къ м-съ Грандкортъ, но вскорѣ должна была сознаться въ глубинѣ своего сердца, что оно нисколко не уменьшилось-бы, еслибъ Эзра былъ на этотъ счетъ вполнѣ обезпеченъ... То, что я такъ часто изображала своимъ пѣніемъ и игрою, теперь бушуетъ въ моей собственной душѣ,-- прямо и безстрашно говорила Мира:-- я люблю и ревную.
   Но какое дѣло было другимъ до ея чувствъ? Они должны были остаться на вѣки скрытыми отъ всѣхъ, какъ нѣкогда ея любовь и преданность къ матери. Но эти новыя чувства не походили на прежнія. Она теперь невольно краснѣла за то, что чувствовало ея сердце; безграничная благодарность къ своему избавителю, которую она нѣкогда выражала съ такой радостью, теперь, къ ея величайшему стыду, превратилась въ безсмысленную жажду быть чѣмъ-нибудь для человѣка, которому она была такъ много обязана, и въ ненависть къ женщинѣ, обладавшей тѣмъ, о чемъ она тщетно мечтала. И это сплетеніе чувства любви съ чувствомъ ненависти болѣе, всего смущало ея невинную, чистую душу, умѣвшую только быть благодарной къ человѣку, который спасъ ей жизнь. Хотя она никогда не воображала, чтобъ Деронда могъ ее любить, но образъ м-съ Грандкортъ, увлекавшій его все далѣе и далѣе отъ нея, наполнялъ ея сердце незнакомой еще ей злобой.
   "Я все переносила,-- думала она, ложась въ этотъ день спать,-- но теперь я чувствую, что настоящее мое мученіе сильнѣе всѣхъ прежнихъ моихъ страданій. Я никогда ни къ кому еще не питала такой ненависти".
   Къ этому печальному заключенію она пришла послѣ длиннаго разговора съ братомъ, который, радуясь скорому возвращенію своего друга, между прочимъ, сказалъ:
   -- Видишь-ли Мира,-- молитва "Шма Іисроэль" -- Слушай, Израиль: Господь Богъ нашъ -- Богъ единый!-- которую мы читаемъ три раза въ день и въ которой мы провозглашаемъ единство Бога,-- главная молитва евреевъ. Но единство Бога -- подразумѣваетъ и единство человѣчества: вотъ почему я люблю людей, вотъ почему я люблю человѣчество. Ты понимаешь меня, Мира?
   -- Немного,-- отвѣтила едва слышно Мира,-- но моя душа слишкомъ мелка, чтобъ я могла питать подобное чувство.
   -- Однако,-- продолжалъ Мардохей,-- женщины созданы для любви, которая находитъ свое высшее проявленіе въ самоотверженіи. Въ нашихъ священныхъ книгахъ говорится объ одной еврейской дѣвушкѣ, которая до того любила одного языческаго царя, что проникла въ темницу и заняла мѣсто приговоренной къ смерти женщины, которую любилъ царь, и, освободивъ такимъ образомъ ее; сама умерла на плахѣ, доставивъ любимому человѣку возможность наслаждаться счастьемъ вмѣстѣ съ ея соперницей. Вотъ высшая любовь, которая не останавливается ни передъ какой жертвой!
   -- Нѣтъ, Эзра, нѣтъ!-- воскликнула Мира съ жаромъ;-- Она такъ поступила только для того, чтобы послѣ ея смерти царь могъ убѣдиться, кто изъ нихъ двоихъ лучше, кто любилъ его больше: она или ея счастливая соперница? Она умерла изъ желанія побѣдить соперницу, хотя-бы и своею смертью.
   -- Ты, можетъ быть, права, Мира,-- отвѣтилъ Мардохей,-- но представь себѣ, что она такъ дѣйствовала въ полномъ убѣжденіи, что царь никогда не узнаетъ объ ея поступкѣ!
   -- Только ты такъ истолковываешь эту исторію. У тебя великая душа, и ты вездѣ видишь возвышенные поступки; но дѣло было не такъ. Я увѣрена, это эта еврейская дѣвушка терзалась ревностью и хотѣла во-что-бы-то ни стало занять первое мѣсто въ сердцѣ царя. Для этого она не пожалѣла отдать и свою жизнь.
   -- Ты, сестра, слишкомъ начиталась театральныхъ пьесъ, въ которыхъ человѣческія страсти изображаются олицетворенными демонами. Ты обо всемъ судишь по этимъ пьесамъ, а не по влеченію своего собственнаго сердца, которое такъ-же хорошо и возвышенно, какъ сердце нашей матери.
   Мира ничего не отвѣтила и замолчала.
  

ГЛАВА LXII.

   Страхъ встрѣтить отца, въ послѣднее время постоянно преслѣдовавшій Миру, еще болѣе усилился теперь, когда надъ ея головой, въ ея новомъ, счастливомъ положеніи, разразилось первое горе. Она была увѣрена, что ея старая, горькая судьба снова отыскала ее и теперь уже не выпустить ее изъ своихъ когтей.
   Однажды, возвращаясь домой съ утренняго благотворительнаго концерта въ одномъ знатномъ домѣ, куда ее рекомендовалъ Клесмеръ, Мира услыхала, что за нею кто-то идетъ торопливыми шагами. Она была одѣта просто, въ черномъ, шелковомъ платьѣ и въ легкой темной накидкѣ, такъ-что не могла обратить на себя вниманіе уличныхъ ловеласовъ; эта мысль не пришла даже ей въ голову, но она. тотчасъ-же подумала не преслѣдуетъ-ли ее отецъ? Ей было страшно обернуться, и она рѣшилась выждать, пока онъ самъ остановитъ ее, если уже это было неизбѣжно. Она продолжала идти своимъ обычнымъ шагомъ; не къ чему было торопиться такъ-какъ убѣжать отъ судьбы она все равно не могла. Передъ ея глазами носилась уже картина предстоявшей встрѣчи, настолько она была увѣрена въ томъ, что за ней идетъ отецъ. Опасаясь, чтобы его неожиданное появленіе не произвело слишкомъ сильнаго впечатлѣнія на брата, она рѣшила, что не доходя до дому, обернется и сама вызоветъ отца на объясненіе. Но, прежде, чѣмъ она исполнила это намѣреніе, при самомъ поворотѣ въ ту улицу гдѣ она жила съ братомъ, она почувствовала, что кто-то схватилъ, ее за руку и произнесъ:
   -- Мира!
   Она остановилась, но не вздрогнула; она ожидала услышать этотъ голосъ и встрѣтить этотъ взглядъ. Она взглянула на отца твердо и торжественно, точно передъ нею стоялъ палачъ. Онъ-же смотрѣлъ на нее съ заискивающей улыбкой. Его лицо, нѣкогда красивое, теперь пожелтѣло и густо покрылось морщинами. Его подвижная, вертлявая фигура придавала ему странный, комичный видъ, тѣмъ болѣе, что ему было пятьдесятъ семь лѣтъ. Одежда на немъ была поношенная и, вообще, вся его наружность не внушала къ нему никакого, уваженія. Горе, сожалѣніе, стыдъ и отвращеніе одновременно зашевелились въ душѣ Миры.
   -- Отецъ, это вы?-- спросила она дрожащимъ голосомъ.
   -- Да; но зачѣмъ ты отъ меня бѣжала?-- началъ онъ поспѣшно, сопровождая свою рѣчь жестикуляціей;-- чего ты боялась? Ты знаешь, что я никогда не принуждалъ тебя ни къ чему тебѣ противному. Для твоей-же пользы я нарушилъ, твой контрактъ съ вѣнскимъ театромъ, а ты, въ благодарность за всѣ мои заботы, бросила меня. Я заключилъ контрактъ для тебя на гораздо лучшихъ условіяхъ съ дрезденскимъ театромъ и не сказалъ тебѣ объ этомъ ни слова, желая сдѣлать тебѣ сюрпризъ. Покинутый тобою, я долженъ былъ поплатиться за нарушеніе контракта. Тяжелое было тогда для меня время! А, между тѣмъ, можетъ быть, ни одинъ отецъ не заботился такъ о своей дочери, какъ я. Ты знаешь, что я всѣмъ пожертвовалъ для того, чтобъ дать тебѣ блестящее воспитаніе и терпѣливо снесъ тяжелое разочарованіе насчетъ твоего голоса. Ты всѣмъ была обязана мнѣ, и чѣмъ-же ты меня вознаградила? Когда я постарѣлъ, ослабѣлъ и долженъ былъ разсчитывать на чужую помощь, ты меня покинула, совершенно не заботясь о томъ, буду-ли я живъ, или-же умру съ голоду!..
   Лапидусъ умолкъ не отъ недостатка громкихъ фразъ, а потому, что онъ достигъ патетическаго момента и, заливаясь слезами, сталъ вытирать глаза платкомъ, какъ женщина. Онъ искренно полагалъ, что дочь дурно съ нимъ поступила, ибо онъ принадлежалъ къ тому числу безсовѣстныхъ людей, которые только признаютъ обязанности другихъ въ отношеніи къ себѣ, а за собою не знаютъ никакого долга. Несмотря на его слезы, Мира имѣла достаточно силъ, чтобъ твердо ему отвѣтить. Она даже въ первый разъ. позволила себѣ обратиться къ нему съ прямымъ обвиненіемъ.
   -- Вы знаете, отецъ, почему я васъ покинула! Я имѣла право сомнѣваться въ васъ, потому что вы обманули мою мать. Если-бъ я могла вамъ вѣрить, то никогда-бы васъ не оставила и съ удовольствіемъ трудилась-бы для вашего пропитанія.
   -- Я никогда не хотѣлъ обмануть твоей матери, Мира,-- продолжалъ Лапидусъ, пряча платокъ, но все-же всхлипывая по временамъ;-- я намѣревался вернуться къ ней вмѣстѣ съ тобой, но обстоятельства помѣшали мнѣ, а потомъ я получилъ извѣстіе о ея смерти. У меня оставалась ты одна, и для твоего-же блага я не могъ возвратиться въ Англію. Твой братъ былъ въ состояніи существовать самъ безъ посторонней помощи. Я узналъ о смерти твоей матери отъ одного пріятеля и послалъ ему денегъ на расходы. Конечно,-- прибавилъ Лапидусъ на всякій случай,-- онъ могъ написать мнѣ ложь съ цѣлью выманить у меня деньги.
   Мира ничего не отвѣтила. Она не могла рѣшиться произнести: "я вамъ не вѣрю", а больше ей нечего было сказать. Она молча пошла впередъ, а онъ послѣдовалъ за нею. Они представляли между собою поразительный контрастъ, который заставлялъ прохожихъ невольно на нихъ оборачиваться. Странно было видѣть прелестную молодую дѣвушку, скромно, но хорошо одѣтую, въ сопровожденіи оборваннаго иностранца съ длинными сѣдыми кудрями, торопливой походкой и сомнительнымъ выраженіемъ лица.
   -- Тѣбѣ, кажется, живется хорошо, Мира? Ты, я вижу, ни въ чемъ не нуждаешься,-- сказалъ наконецъ Лапидусъ пристально глядя на нее.
   -- Добрые друзья нашли меня въ печали и одиночествѣ и доставили мнѣ работу,-- отвѣтила Мира, едва сознавая, что она говорила: настолько она была поглощена мыслью о томъ, что ей предстояло еще сказать:-- я даю уроки и пою въ частныхъ домахъ. Я только-что участвовала въ благотворительномъ концертѣ. У меня есть очень добрые друзья, и они знаютъ всю мою исторію.
   -- И тебѣ было-бы стыдно, если-бъ они увидѣли твоего отца? Это совершенно естественное чувство. Я пріѣхалъ въ Англію только для того, чтобъ тебя отыскать. Я могъ остаться въ Германіи совершенно свободно и жилъ-бы припѣваючи; но во мнѣ билось родительское сердце. Я думалъ, что моя маленькая Мира раскается въ томъ, что бросила меня. Тяжело мнѣ здѣсь жить, Мои таланты не цѣнятся въ этой странѣ, да и трудно найти хорошее мѣсто въ такой одеждѣ. Мнѣ уже приходилось приниматься за самую низкую работу, чтобъ заработать хоть шилнигъ.
   Мира съ безпокойствомъ подумала о томъ, что, если она не поможетъ отцу, то онъ можетъ пасть еще ниже; но прежде, чѣмъ она успѣла отвѣтить, онъ поспѣшно спросилъ:
   -- Гдѣ ты живешь, Мира?
   -- Недалеко отсюда.
   -- Въ меблированныхъ комнатахъ?
   -- Да.
   -- Ты живешь съ кѣмъ-нибудь?..
   -- Да;-- сказала Мира, смотря ему прямо въ глаза,-- я живу вмѣстѣ съ братомъ.
   Во взглядѣ старика что-то блеснуло, точно молнія. Но черезъ минуту онъ пожалъ плечами и произнесъ:
   -- Съ Эзрой? Гдѣ-же ты его нашла?
   -- Это слишкомъ долго разсказывать. Вотъ нашъ домъ. Братъ никогда не простилъ-бы мнѣ, если-бъ я отказала вамъ въ гостепріимствѣ.
   Въ эту минуту Мира стояла у подъѣзда и пристально смотрѣла на отца, который остановился на троттуарѣ. Сердце ея тревожно билось при мысли, что произойдетъ при свиданіи отца съ Эзрой и, въ то-же время, ей было жаль этого несчастнаго человѣка.
   -- Подожди минуту, liebchen,-- сказалъ Лапидусъ, понижая голосъ,-- скажи мнѣ, какимъ человѣкомъ вышелъ Эзра?
   -- Добрымъ, удивительнымъ!-- воскликнула Мира въ волненіи, чувствуя необходимость подготовить отца къ тому, что его ожидало;-- Эзра былъ бѣднымъ чернорабочимъ, когда его нашли мои друзья. Двѣнадцать лѣтъ тому назадъ онъ еще былъ счастливый, цвѣтущій здоровьемъ юноша; онъ отправлялся на Востокъ, куда его влекли всѣ стремленія его души; но мать вызвала его, потому что... потому что она лишилась меня. Онъ вернулся къ ней и окружалъ ее всякими попеченіями, пока она не умерла. Отъ тяжелой работы и простуды во время путешествія, Эзра самъ надорвалъ свое здоровье. Годъ отъ году онъ становился все слабѣе и слабѣе, хотя продолжалъ работать. Онъ обладаетъ множествомъ знаній и занятъ самыми возвышенными стремленіями; всѣ его глубоко уважаютъ. Рядомъ съ нимъ чувствуешь себя стоящимъ передъ пророкомъ:-- прибавила Мира, съ трудомъ произнося роковыя слова,-- передъ нимъ невозможно обманывать и лгать...
   Она опустила глаза, чтобы не видѣть заискивающаго, подобострастнаго взгляда отца.
   -- Liebchen!-- сказалъ онъ нѣжнымъ, ласкающимъ тономъ, неужели ты допускаешь, чтобы сынъ меня могъ увидѣть въ такихъ лохмотьяхъ? Если-бы у меня была небольшая сумма денегъ, то я одѣлся-бы прилично и могъ-бы найти себѣ приличное мѣсто. Въ чистомъ бѣльѣ и во фракѣ я могъ-бы куда-нибудь поступить, а теперь меня принимаютъ за какого-то нищаго гаера. Я желалъ-бы снова зажить со своими дѣтьми, забыть прошлое и простить всѣмъ. Еслибъ ты мнѣ дала десять фунтовъ стерлинговъ или принесла-бы мнѣ ихъ завтра, я черезъ два дня явился-бы къ вамъ въ приличномъ видѣ, какъ подобаетъ отцу такихъ дѣтей, какъ вы.
   Мира почувствовала, что она не должна поддаться соблазну и рѣшительно сказала:
   -- Мнѣ больно вамъ отказать, отецъ, но я обѣщала не имѣть съ вами никакихъ тайныхъ сношеній. Мнѣ тяжело видѣть васъ въ нищетѣ, но потерпите немного, пойдемте къ брату, и мы все устроимъ.
   Въ эту минуту она не могла не признать, какъ благоразумна была м-съ Мейрикъ, взявъ съ нея слово ничего не предпринимать въ отношеніи отца безъ вѣдома своихъ друзей.
   -- Ты, однако, практичная дѣвушка,-- сказалъ Лапидусъ съ презрительной улыбкой:--ти дала обѣщаніе не помогать отцу, который тебя боготворилъ, который пожертвовалъ всей жизнью для тебя. Ты сама щеголяешь въ шелковыхъ платьяхъ, а для него жалѣешь нѣсколькихъ фунтовъ!..
   -- Я знаю, что кажусь вамъ очень жестокой,-- отвѣтила Мира, чувствуя, что ей въ эту минуту тяжелѣе, чѣмъ было въ то время, когда она хотѣла броситься въ рѣку;-- но еще жестокосерднѣе обманывать людей, которые вамъ вѣрятъ. Отъ этого разбилось сердце матери, отъ этого умираетъ и Эзра! Мы должны честно переносить печальные плоды нашихъ поступковъ. Покоритесь своей судьбѣ, войдите къ брату такъ, какъ есть, и мы сдѣлаемъ для васъ все, что только будетъ возможна
   -- Хорошо, я приду завтра,-- отвѣтилъ Лапидусъ, отворачиваясь отъ своей блѣдной, дрожащей отъ волненія дочери, но черезъ минуту, онъ снова обернулся и прибавилъ тономъ унизительной просьбы:-- я разстроенъ этой встрѣчей, Мира. Позволь мнѣ немного оправиться. Но, если у тебя есть деньги въ карманѣ, одолжи мнѣ что-нибудь на покупку сигаръ. Я надѣюсь, что этимъ ты не нарушишь своего обѣщанія?..
   Мира, не разсуждая, опустила руку въ карманъ и подала отцу свой портмоне. Лапидусъ поспѣшно схватилъ его и почти бѣгомъ удалился, крикнувъ:
   -- Прощай, дитя мое! До завтра!
   Завернувъ за уголъ сосѣдней улицы, Лапидусъ остановился и раскрылъ портмоне. Тамъ оказались двѣ золотыхъ и нѣсколько серебрянныхъ монетъ, а также приклеенная къ крышкѣ маленькая записочка, на которой Эзра написалъ по еврейски имя матери, день ея рожденія, свадьбы и смерти, а также ея обычную молитву "Избави, Господи Миру отъ всякаго зла". Лапидусъ прочелъ эти строки, и его воображеніе унесло его къ тому отдаленному дню; когда онъ, красивый, честный юноша, снискивающій себѣ пропитаніе перепиской бумагъ, обвѣнчался съ прелестной горячолюбящей Сарой. Однако, онъ вспоминалъ объ этомъ счастливомъ времени совершенно хладнокровно, подобно человѣку, который, потерявъ чувство осязанія, безучастно дотрагивается до какого-нибудь предмета. Это воспоминаніе только промелькнуло въ его головѣ и тотчасъ-же замѣнилось мыслью о томъ, сколько онъ можетъ выручить отъ продажи этого хорошенькаго портмоне. Потомъ онъ сталъ размышлять о томъ, какимъ способомъ выманить у дочери еще денегъ, не подвергая себя унизительному покаянію и скучной жизни подъ покровительствомъ богобоязненнаго сына.
   Между тѣмъ, Мира вернулась домой сильно взволнованная. Она застала брата за чтеніемъ старыхъ рукописей, которыя онъ хотѣлъ передать Дерондѣ. Она бросилась передъ нимъ на колѣни и, схвативъ его за руки, со слезами воскликнула:
   -- Эзра! Эзра!...
   Онъ взглянулъ на нее съ испугомъ и никакъ не могъ понять причины ея неожиданной и столь необычной вспышки отчаянія. Однако, онъ не промолвилъ ни слова.
   -- Отецъ!-- сказала она сквозь слезы,-- Отецъ остановилъ меня. Я хотѣла его привести сюда, сказала, что ты его примешь. Но онъ отвѣтилъ: "нѣтъ, я приду завтра". Онъ попросилъ у меня денегъ. Я отдала ему свой портмоне, и онъ ушелъ.
   Эзра ожидалъ чего-то худшаго. Успокоившись, онъ, глядя на Миру, сказалъ:
   -- Успокойся, Мира, и разскажи мнѣ все по порядку.
   Она передала ему весь свой разговоръ съ отцомъ.
   -- Видишь, Мира,-- сказалъ онъ,-- судьба наша -- это судьба, израильскаго народа: горе и слава тѣсно связаны въ ней, какъ дымъ и пламя. Мы, какъ дѣти, получили въ наслѣдство понятіе о добрѣ, потому что мы знаемъ, что такое зло. А эти чувства предназначены для насъ такъ-же, какъ нашъ отецъ былъ предназначенъ для матери,-- отъ Бога.
   Онъ говорилъ словами Раби, объясняя Мирѣ, что Вездѣсущій еще за сорокъ дней до рожденія назначаетъ каждому жениха или невѣсту и дѣлаетъ при этомъ удивительныя комбинаціи, изъ которыхъ впослѣдствіи получается счастіе или-же несчастіе.
   -- Онъ завтра не придетъ!-- сказалъ Эзра.
   Ни одинъ изъ нихъ не высказалъ своего тайнаго предположенія, что Лапидусъ будетъ, вѣроятно, подстерегать на улицахъ Миру и выпрашивать у нея денегъ.
  

ГЛАВА LXIII.

   Возвращаясь въ Лондонъ, Деронда чувствовалъ себя совершенно новымъ человѣкомъ. Онъ уѣзжалъ за-границу въ полномъ невѣдѣніи относительно того, на-сколько желанія и стремленія, возбужденныя въ его душѣ за послѣднее время, найдутъ себѣ оправданіе въ тайнѣ его происхожденія, которая, наконецъ, должна была объясниться. А вернулся онъ какъ-бы съ хартіей, узаконившей его право на то, чего онъ смутно такъ жаждалъ онъ вернулся съ пріятнымъ сознаніемъ, что долгъ побуждалъ его идти именно туда, куда тайно влекло его сердце. Съ той самой минуты, какъ Мира простилась съ нимъ въ домѣ м-съ Мейрикъ послѣ ея спасенія отъ смерти, онъ почувствовалъ къ ней ту возвышенную, чистую любовь, которая помогла ему выдти незапятнаннымъ изъ всѣхъ тяжелыхъ искушеній, созданныхъ его отношеніями къ Гвендолинѣ. Эта любовь, постоянно усиливаясь, особенно со времени переѣзда молодой дѣвушки къ брату и почти ежедневныхъ ихъ свиданій, долго оставалась какъ-бы безсознательной; только въ разговорѣ съ матерью онъ впервые открыто признался, что, дѣйствительно, любитъ юную еврейку, точно такъ-же, какъ Іосифъ Калонимъ побудилъ его выразить опредѣленно свою рѣшимость вести жизнь, достойную еврея. Энергія, проявившаяся въ немъ при этой перемѣнѣ всего его нравственнаго бытія, изумляла даже его самого. Отыскавъ своихъ предковъ, онъ точно нашелъ свою вторую душу; онъ уже не терялся въ лабиринтѣ общихъ, неопредѣленныхъ симпатій, а съ благородной горячностью сосредоточивалъ всѣ свои чувства и стремленія на одномъ предметѣ. Ему уже теперь не для чего было сдерживать свое влеченіе къ Мардохею и страсть къ Мирѣ, хотя молодая дѣвушка, какъ онъ опасался, была далека отъ любви къ нему, несмотря на то, что она преклонялась передъ нимъ, какъ передъ своимъ благодѣтелемъ. Самыя сильныя влеченія его души слились теперь въ одно стремленіе. Онъ наслаждался предстоящимъ счастьемъ встрѣтить существо, столь близкое его сердцу. Онъ строилъ всевозможные планы для своей будущей дѣятельности.
   Вотъ почему Деронда, прибывъ въ Лондонъ, прямо съ вокзала отправился въ Бромптонскій скверъ и тихо приблизился къ дверямъ хорошо знакомаго ему домика. Это было, именно, въ тотъ день, когда Мира встрѣтила отца, и, какъ она, такъ и ея братъ, находились въ самомъ печальномъ душевномъ настроеніи.
   Мардохей, пораженный горемъ своей сестры и собственными воспоминаніями, сидѣлъ неподвижно. Онъ не пересматривалъ разбросанныхъ въ безпорядкѣ бумагъ и не старался привести ихъ въ порядокъ. Незамѣтно надвигались сумерки, цѣлый день Мира провела безъ пищи, сидя около Мардохея и, обнявъ его голову, безпрестанно смотрѣла въ его болѣзненное лицо. Мысль, что его смерть приближается, усугубило ея горе. Жизнь снова развернулась передъ Мирой съ ея печальными повтореніями. Тѣнь живого отца и умершей матери преслѣдовали ее.
   Вдругъ знакомый голосъ заставилъ ее встрепенуться.
   -- Даніель Деронда можетъ войти?-- произнесъ этотъ голосъ.
   -- Да, да!-- крикнулъ Мардохей, вставая и идя навстрѣчу Дерондѣ.
   Онъ, повидимому, нисколько не былъ удивленъ его неожиданнымъ появленіемъ, точно онъ видѣлъ своего друга утромъ и теперь ожидалъ его вторичнаго посѣщенія; но Мира вскочила, воя покраснѣвъ, съ тревожнымъ ожиданіемъ чего-то дурного.
   Однако, лицо Деронды сіяло необыкновенной радостью. Онъ протянулъ руки Мирѣ и Мардохею и молча взглянулъ на нихъ обоихъ.
   -- Не случилось-ли что-нибудь непріятное?-- спросилъ онъ, наконецъ, видя смущеніе Миры.
   -- Не говорите теперь о несчастьяхъ,-- произнесъ Мардохей,-- въ вашихъ глазахъ сіяетъ радость; подѣлитесь ею со мною.
   Мира внутренно подумала о томъ, что Деронда, вѣроятно, не можетъ раздѣлять съ ними свою радость, но ничего не сказала. Они всѣ сѣли, и Даніель торжественно произнесъ: -- Вы сказали правду: радость, которую я теперь ощущаю, останется всегда въ насъ, какія-бы несчастья ни разразились надъ нашими головами. Я не говорилъ вамъ, зачѣмъ я поѣхалъ за-границу; меня вызвали туда для раскрытія мнѣ тайны моего происхожденія. Вы были правы, Мардохей: я -- еврей!
   Они крѣпко пожали другъ другу руки; при этомъ глаза Мардохея лихорадочно заблестѣли, а Мира вздрогнула, какъ отъ электрической искры.
   -- Мы принадлежимъ къ одному и тому-же народу,-- продолжалъ Деронда,-- наши души стремятся къ одной цѣли и ни въ жизни, ни въ смерти ничто насъ не разъединитъ!
   Вмѣсто отвѣта, Мардохей шопотомъ произнесъ еврейскую молитву: "Богъ нашъ -- Богъ нашихъ праотцевъ". Мира отпустилась на колѣни подлѣ брата;-- такъ сильно подѣйствовалъ на нее быстрый переходъ отъ отчаянія къ радости. Въ первую минуту она думала лишь о братѣ, который сіялъ счастьемъ.
   -- Я не только сынъ израиля,-- сказалъ Деронда,-- но происхожу отъ знаменитыхъ испанскихъ евреевъ, свято сохранившихъ завѣты нашего народа и прославившихся многими великими учеными. Мой дѣдъ, Даніель Каризи, оставилъ коллекцію драгоцѣнныхъ рукописей, надѣясь, что онѣ перейдутъ въ руки внука. Теперь это исполнилось, несмотря на всѣ старанія людей скрыть отъ меня мое происхожденіе. Я привезъ шкатулку съ этими бумагами и оставлю ее у васъ, Мардохей. Вы, конечно, мнѣ поможете ихъ разобрать и прочесть?
   При этихъ словахъ на лицѣ Деронды показалась такая свѣтлая улыбка, что Мира невольно вспомнила о м-съ Грандкортъ и въ замѣтномъ смущеніи поднялась со стула. Деронда съ своей стороны подумалъ, что въ его глазахъ, вѣроятно, слишкомъ ясно выражалось его чувство къ Мирѣ и что это, именно, побудило молодую дѣвушку отвернуться. Между тѣмъ, Мардохей произнесъ торжественнымъ тономъ:
   -- Даніель, я вамъ говорилъ съ самаго начала, что мы не знаемъ всѣхъ путей Провидѣнія. Всѣ вещи тѣсно связаны съ желаніями Всевышняго, Который тебѣ предназначилъ служить и работать на пользу своего народа, жизнь котораго регулируется особыми законами. Люди со злыми намѣреніями побуждаютъ чистыя натуры къ справедливому сопротивленію. Нашъ народъ можетъ найти спасеніе, если будетъ имѣть добрыхъ совѣтниковъ и внимать законамъ справедливости и любви. Ваша доброта къ моей сестрѣ и ко мнѣ подготовила васъ къ принятію великаго завѣта нашего народа.
   -- Да, вы и Мира были моими лучшими учителями!-- сказалъ Деронда;-- если-бъ я узналъ о своемъ происхожденіи прежде, чѣмъ познакомился съ вами обоими, то я, кажется, возсталъ-бы противъ мысли стать евреемъ. Но теперь, благодаря постепенному усвоенію вашихъ идей, я всѣмъ своимъ существомъ откликнулся на этотъ новый призывъ, на эту неожиданную перемѣну въ моей жизни. Вы развили во мнѣ мысли и стремленія, вѣроятно, тайно унаслѣдованныя мною отъ моихъ предковъ, хотя они долго оставались во.мнѣ въ неясной, неопредѣленной формѣ. Съ самой моей юности я всегда жаждалъ служить какому-нибудь высокому дѣлу, вести свой народъ къ возвышенной цѣли. Вы указали мнѣ на эту цѣль: эта цѣль -- соединеніе нашего разъединеннаго разсѣяннаго по всему міру народа въ одну націю. Я часто задумывался надъ участью нашего народа. Идеалы моего народа живы во мнѣ, я наслѣдовалъ ихъ отъ моего дѣда. Если взять маленькаго дикаря и воспитать его въ шумномъ городѣ, то инстинкты его праотцевъ всегда будутъ въ немъ проявляться; такъ-же и я, получивъ отъ моего народа драгоцѣнное наслѣдство -- еврейство, которое билось въ каждой моей жилкѣ неожиданно встрепенулся, когда узналъ истину моего происхожденія. Вы сказали, что наша религія создала насъ единымъ народомъ прежде, чѣмъ судьба насъ разсѣяла. Я рѣшился испробовать ваши идеи на дѣлѣ. Въ неудачѣ нѣтъ ничего безчестнаго, а было-бы безчестно съ моей стороны не попытать счастья.
   -- Родной братъ не могъ-бы въ своихъ чувствахъ такъ тѣсно сойтись со мною, какъ вы!-- произнесъ Мардохей съ восторгомъ.
   Чтобъ понять вою силу впечатлѣнія, произведеннаго на Мардохея одушевленными словами Деронды, надо припомнить, что Даніель до сихъ поръ удерживалъ себя отъ всякаго прямого и явнаго сочувствія къ идеямъ Мардохея. На Миру онѣ также сильно подѣйствовали, тѣмъ болѣе, что неожиданно выраженное Дерондой родство мыслей и стремленій съ ихъ мыслями и стремленіями возбудило въ молодой дѣвушкѣ радостное удивленіе, и въ душѣ ея снова возникла надежда... Не ложны-ли были всѣ ея опасенія? Все, повидимому, въ немъ доказывало, что онъ былъ свободенъ отъ всякихъ тайныхъ узъ, которые связывали-бы его такъ или иначе мѣшая начать новую жизнь!
   Послѣ нѣкотораго молчанія Мардохей сказалъ:-- наши души слились. Послѣ моей смерти, все, что принадлежало мнѣ, будетъ принадлежать тебѣ. Ты будешь пополнять пробѣлы оставленные мною; я думаю, что послѣ физической смерти можетъ наступить духовная смерть, но пусть наши души слившіяся при жизни сдѣлаются источникомъ духовнаго вознагражденія нашего народа.
   Послѣ этихъ словъ взглядъ Деронды остановился на Мирѣ. Она уже ждала, что послѣ этого торжественнаго сліянія двухъ сердецъ, Мардохей разскажетъ Дерондѣ о сегодняшнемъ происшествіи.
   -- Мы сегодня имѣли горе,-- сказалъ Мардохей.-- То, что, казалось, ушло отъ насъ давно, вернулось снова. Впрочемъ, я отложу это до слѣдующаго раза. Я хочу сегодня праздновать нашъ союзъ и не позволю грустнымъ мыслямъ омрачить нашу радость.
   Когда Деронда въ этотъ памятный день, уходилъ онъ просилъ позволенія у Миры называть Мардохея Эзрой, какъ и она его называла.
   -- Пожалуйста, называйте его Эзрой!-- отвѣтила она едва слышно и въ смущеніи опустила глаза.
   Человѣкъ утонченной гордости воздерживается дѣлать предложеніе женщинѣ извѣстнаго происхожденія и богатства, дѣлающихъ ее недоступной. Деронда же былъ въ менѣе затруднительномъ положеніи, такъ какъ зналъ, что всякая женщина отзовется благосклонно на идеальную любовь. Онъ только не зналъ какой отвѣтъ получитъ онъ на свое предложеніе. Онъ сознавалъ, что Мира была обязана ему многимъ и что ея чувства должны отвѣчать его желаніямъ, иначе они не сумѣютъ совмѣстно наблюдать за здоровьемъ Эзры и поддерживать его существованіе. Боясь, что она будетъ считать его своимъ благодѣтелемъ, онъ рѣшилъ безотлагательно открыть Мирѣ свои намѣренія. Его волненіе все болѣе и болѣе увеличивалось чѣмъ ближе этотъ моментъ наступалъ. Человѣкъ, привыкшій къ любовнымъ изліяніямъ смѣлѣй приближается къ предмету своего выбора, чѣмъ тотъ, который не испыталъ любви. Къ этимъ послѣднимъ принадлежалъ и Деронда. Что-же касается до Миры, то она, положивъ голову на подушку, на которой она по ночамъ умственно перелистывала исторію своей жизни, всю ночь мечтала. Она была увѣрена, что Деронда освободился или можетъ освободиться изъ оковъ, которыя, она полагала, лишаютъ его свободы. Но, несмотря на всѣ свои благоразумные выводы, Мира все-таки волновалась: она была убѣждена, что на него имѣла извѣстное вліяніе миссъ Грандкортъ и что она его удерживаетъ. Мысль о возможной связи между ними начала снова грызть ея наболѣвшее сердце, которое уже было спокойно.
   Было-ли дѣйствительно что нибудь новое, необычайное въ Дерондѣ, или она смотрѣла на него подъ вліяніемъ неожиданной перемѣны въ ея собственныхъ чувствахъ?..
  

ГЛАВА LXIV.

   Послѣ пріѣзда матери Гвендолина не хотѣла долго оставаться въ Генуѣ. Ея желаніе какъ можно скорѣе покинуть эту "жемчужину моря" придавало ей особенную силу и мужество.
   -- Я постараюсь никогда болѣе не увидѣть Средиземнаго моря,-- сказала Гвендолина матери, которая, какъ ей казалось, вполнѣ понимала чувства своей дочери, и ея запрещеніе когда-либо упоминать объ ея покойномъ мужѣ.
   Что-же касается до самой м-съ Давило, то, хотя она формально признавала настоящую минуту печальной, но въ сущности, со времени свадьбы Гвендолины, она никогда еще не наслаждалась такъ полно, какъ теперь. Ея дорогое дѣтище возвращалось къ ней и выказывало ей еще большую привязанность, чѣмъ прежде.
   -- Вы здѣсь, мама?-- воскликнула Гвендолина однажды ночью, какъ во дни своего дѣтства, когда ее пугало что-нибудь во снѣ.
   -- Да, голубушка,-- отвѣтила м-съ Давило, спавшая въ одной комнатѣ съ дочерью;-- что тебѣ нужно?
   -- Ничего: я только хотѣла убѣдиться, что вы со мною. Я васъ разбудила, простите.
   Такихъ словъ Гвендолина никогда раньше не произносила.
   -- Нѣтъ, я вовсе не спала.
   -- Мнѣ не вѣрилось, что вы со мною, и я хотѣла услышать вашъ голосъ. Я все перенесу, если только вы меня не покинете; но вы не должны безпокоиться обо мнѣ. Вы должны быть счастливы, должны позволить мнѣ сдѣлать васъ счастливой. Иначе, что-же мнѣ остается?
   -- Господь съ тобою, голубушка! Для меня нѣтъ большаго счастья, чѣмъ твоя любовь.
   На слѣдующую ночь м-съ Давило услыхала, что Гвендолина тяжело вздыхаетъ, и спросила ее:
   -- Не дать-ли тебѣ, Гвенъ, успокоительныхъ капель?
   -- Нѣтъ, мама, благодарю; я не хочу.
   -- А тебѣ было-бы хорошо заснуть.
   -- Но вы, мама, не можете знать, что для меня хорошо!-- воскликнула Гвендолина съ жаромъ.-- Вы не должны мнѣ перечить и увѣрять, что для меня хорошо то, что я вовсе не считаю для себя хорошимъ.
   М-съ Давило замолчала, нисколько не удивляясь раздражительности дочери.
   -- Я всегда была дурною дочерью, мама!-- сказала черезъ нѣсколько минутъ Гвендолина.
   -- Нѣтъ, голубушка!
   -- Да, да!-- воскликнула Гвендолина настойчиво:-- я всегда поступала дурно,-- и вотъ почему я теперь несчастна!
   Она горько расплакалась. Несмотря на ея рѣшимость, никогда не упоминать о подробностяхъ ея замужней жизни, она отъ времени до времени подвергалась подобнымъ нервнымъ припадкамъ. Благодаря этимъ вспышкамъ и отрывочнымъ свѣдѣніямъ, которыя передавалъ ей Гаскойнъ, м-съ Давило мало-по-малу начала понимать правду объ отношеніяхъ Гвендолины къ ея покойному мужу. Извѣстія, собранныя Гаскойномъ, были далеко неутѣшительны; добродушный сэръ Гюго счелъ своей обязанностью сообщить пастору въ возможно-мягкой формѣ содержаніе духовнаго завѣщанія Грандкорта. Онъ не хотѣлъ, чтобы Гаскойнъ сохранилъ по возвращеніи въ Англію свои иллюзіи на этотъ счетъ и постепенно приготовилъ его къ принятію этой непріятной вѣсти. Сначала онъ выразилъ опасеніе, что вдова, кажется, получитъ менѣе, чѣмъ слѣдовало ожидать; а потомъ, послѣ долгихъ, смутныхъ намековъ, прямо заявилъ, что у Грандкорта была незаконная связь и, за неимѣніемъ законнаго наслѣдника, почти все его состояніе переходило по завѣщанію къ его побочнымъ дѣтямъ.
   Гаскойнъ былъ очень опечаленъ этой вѣстью и невольно вспомнилъ, какъ гордо и оскорбительно обходился съ нимъ покойный, вспомнилъ, что во время пребыванія Грандкорта въ Дипло онъ, Гаскойнъ, слышалъ объ его холостой разгульной жизни, но никогда не подозрѣвалъ, что-бы послѣдствія подобной жизни отозвались такимъ печальнымъ образомъ на людяхъ порядочныхъ и ни въ чемъ неповинныхъ. Но пасторъ не высказалъ этихъ мыслей сэру Гюго, а только замѣтилъ, какъ истинно-свѣтскій, хотя и добросовѣстный служитель алтаря.
   -- Молодые люди, составляя духовныя завѣщанія, обыкновенно разсчитываютъ, что жизнь ихъ еще продлится долго Вѣроятно, м-ръ Грандкортъ не думалъ, что это завѣщаніе когда-нибудь будетъ приведено въ исполненіе. Во всякомъ случаѣ, въ нравственномъ отношеніи, очень печально, что незаконной связи дается преимущество передъ законнымъ бракомъ.
   -- Я впрочемъ, нахожу справедливымъ,-- сказалъ сэръ Гюго,-- то, что Грандкортъ, имѣя сына, позаботился о немъ и оставилъ ему свои помѣстья. У него не было родственниковъ ближе двоюроднаго брата, а грустно думать, что, покидая жизнь, приносишь пользу только двоюродному брату. Пріятно писать духовное завѣщаніе, когда оно составляется въ пользу своихъ собственныхъ дѣтей, и, повторяю, тяжело оставлять свое состояніе чужому человѣку. Поэтому я прощаю Грандкорту его завѣщаніе въ этомъ отношеніи. Но, между нами будь сказано, я никогда ему не прощу, что онъ обошелся съ вашей племянницей... съ нашей племянницей такъ скверно. Онъ оставилъ ее въ положеніи вдовы какого-нибудь мелкаго чиновника. Я презираю человѣка, который мститъ женѣ изъ-за гроба. Всякій джентльменъ обязанъ позаботиться о томъ, чтобъ его вдова была въ состояніи поддерживать честь его имени. Да, наконецъ, и легче умирать, зная, что жена и дѣти останутся обезпеченными. Я вполнѣ понимаю чувства нашихъ солдатъ во время крымской войны, которые смѣло шли на штурмъ, зная, что ихъ семейства получатъ хорошую пенсію.
   -- Ваши слова тѣмъ болѣе меня огорчаютъ -- сказалъ Гаскойнъ,-- что я, замѣняя Гвендолинѣ отца, выказалъ слѣпое довѣріе м-ру Грандкорту и не выговорилъ въ брачномъ контрактѣ никакого опредѣленнаго содержанія его вдовѣ, въ случаѣ его смерти. Мнѣ казалось, что, при его щедрости, подобная мѣра была совершенно излишней. Но вы, вѣроятно, меня за это осуждаете?
   -- Нѣтъ:-- я уважаю человѣка, довѣряющаго своему ближнему; но, если вы станете выдавать замужъ другую племянницу, хотя-бы за архіепископа Кентерберійскаго, то свяжите ему руки точнымъ условіемъ, на случай смерти. Если онъ хорошій человѣкъ, то онъ не станетъ противиться. Что-же касается до м-съ Грандкортъ, то, право, я питаю къ ней гораздо болѣе родственное чувство съ тѣхъ поръ, какъ съ нею поступили несправедливо, и я надѣюсь, что она всегда будетъ разсчитывать на меня, какъ на друга.
   Такъ говорилъ рыцарски-благородный сэръ Гюго, одушевляясь негодованіемъ, что прелестная юная вдова Грандкорта получила всего двѣ тысячи фунт. стер. въ годъ и домъ въ каменно-угольномъ округѣ. Конечно, пастору эта цифра показалась не настолько незначительной, какъ баронету, но онъ гораздо болѣе его сознавалъ всю тяжесть униженія, которому подвергли Гвендолину и ея родственниковъ публичнымъ заявленіемъ объ отношеніяхъ ея покойнаго мужа къ м-съ Глашеръ. При этомъ онъ съ ужасомъ думалъ о томъ, какъ онъ передастъ это извѣстіе м-съ Давило и Гвендолинѣ? Добрый пасторъ былъ вполнѣ увѣренъ, что его племянница не имѣла ни малѣйшаго понятія о существованіи м-съ Глашеръ. Но м-съ Давило, узнавъ о содержаніи духовнаго завѣщанія, объяснила себѣ многое въ брачной жизни дочери, которая, очевидно узнала какимъ-нибудь способомъ о незаконной связи мужа и его незаконныхъ дѣтяхъ. Она надѣялась, что по дорогѣ въ Англію она найдетъ удобную минуту развѣдать, что было дѣйствительно извѣстно Гвендолинѣ, и мало-по-малу приготовить ее къ тяжелому разочарованію. Но оказалось, что ей не пришлось вовсе прибѣгать къ какимъ-нибудь уловкамъ и хитростямъ.
   -- Я надѣюсь, мама, что вы не особенно огорчитесь, если мнѣ придется отказаться отъ богатства и роскоши,-- сказала Гвендолина вскорѣ послѣ разговора пастора съ ея матерью;-- можетъ быть, я ничего не получу.
   М-съ Давило вздрогнула и, послѣ минутнаго размышленія, сказала:
   -- Нѣтъ, голубушка, ты кое-что получишь. Сэръ Гюго точно знаетъ содержаніе духовнаго завѣщанія.
   -- Это еще ничего не значитъ,-- произнесла Гвендолина задумчиво.
   -- Какъ ничего? По словамъ сэра Гюго, ты получишь двѣ тысячи фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго дохода и домъ, въ Гадсмирѣ.
   -- Я получу только то, что приму;-- отвѣтила Гвендолина,-- вы и дядя не должны уговаривать меня измѣнить мое рѣшеніе. Я готова все сдѣлать для вашего счастья, но, когда дѣло идетъ о моемъ покойномъ мужѣ, то я не желаю, чтобъ кто-нибудь вмѣшивался. Довольно вамъ будетъ, мама, восьмисотъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ?
   -- Болѣе, чѣмъ довольно, голубушка, но ты не должна давать мнѣ столько. А ты знаешь, кто получаетъ все остальное состояніе?
   -- Да,-- отвѣтила Гвендолина, махнувъ рукою;-- я все: знаю, и нахожу завѣщаніе вполнѣ правильнымъ, но прошу никогда мнѣ о немъ не упоминать.
   М-съ Давило отвернулась и взяла со стола вѣеръ. Не желая встрѣтить взоровъ дочери, она не поднимала головы. Но Гвендолина слѣдила за нею съ тѣмъ новымъ чувствомъ, которое такъ еще недавно впервые въ ней проснулось.
   -- Сядьте ко мнѣ поближе, мама, и не горюйте,-- сказала она.
   М-съ Давило исполнила ея желаніе, тщетно стараясь удержаться отъ слезъ.
   -- Не плачьте,-- продолжала Гвендолина, ласкаясь къ матери;--я хочу быть умной и доброй, особенно къ вамъ, моя старая, добрая мама.
   Дѣло въ томъ, что Гвендолина рѣшилась спросить совѣта у Деронды, слѣдовало-ли ей принимать что-нибудь отъ покойнаго мужа,-- во всякомъ случаѣ, не болѣе той суммы, какая необходима на содержаніе ея матери. Она чувствовала въ себѣ достаточно силъ на все, что могло возвысить ее въ глазахъ Деронды.
   Сэръ Гюго настойчиво уговаривалъ ее тотчасъ-же отправиться въ Англію съ м-съ Давило и поселиться въ его лондонскомъ домѣ до окончанія траура и приведенія въ порядокъ ея дѣлъ. По его словамъ, въ эту пору Лондонъ былъ очень хорошимъ мѣстомъ для уединенія; онъ брался самъ отобрать всѣ принадлежавшія Гвендолинѣ вещи въ роскошномъ домѣ на Гросвенорскомъ скверѣ. Этотъ планъ, какъ нельзя болѣе, соотвѣтствовалъ желаніямъ Гвендолины, потому что въ Лондонѣ она могла легче всего устроить свиданіе съ Дерондой.
   Узнавъ во время обратнаго путешествія, что ей завѣщаніе мужа заранѣе было извѣстно, сэръ Гюго нѣсколько разъ заговаривалъ объ ея будущей, скромной жизни и старался представить ее въ возможно благопріятномъ свѣтѣ. По его мнѣнію, вдова, въ отношеніи которой мужъ поступилъ несправедливо, должна была вскорѣ утѣшиться, чтобъ не дать возможности другимъ истолковывать ея горе финансовымъ разочарованіемъ... Благодаря своимъ неожиданно поправившимся обстоятельствамъ и искреннему сочувствію къ Гвендолинѣ, сэръ Гюго обращался съ нею, какъ добрый отецъ, называлъ ее голубушкой и, говоря съ Гаскойномъ о Гадсмирѣ, прямо объяснялъ, какія улучшенія "мы тамъ введемъ". Гвендолина, блѣдная, молча слушала, какъ онъ доказывалъ, что, если она пожелаетъ отдать Гадсмиръ въ аренду, то выгоднѣе всего войти въ сдѣлку съ хозяевами каменноугольныхъ копей, хотя, по его личному мнѣнію, трудно найти болѣе уютное и живописное мѣстечко, чѣмъ Гадсмиръ.
   -- Конечно, тамъ повсюду царитъ угольная сажа,-- прибавилъ баронетъ добродушно,-- но она очень полезна для здоровья. Я съ удовольствіемъ жилъ-бы въ Гадсмирѣ.
   -- Это мѣстечко лучше Офендина?-- спросилъ Гаскойнъ.
   -- Да,-- отвѣтилъ баронетъ рѣшительно;-- я бывалъ тамъ, впрочемъ, еще ребенкомъ, вмѣстѣ съ братомъ, но помню очень хорошо, что паркъ гораздо обширнѣе Офендинскаго, хотя самыя комнаты, быть можетъ, такія-же, какъ и въ Офендинѣ.
   -- Бѣдный, милый Офендинъ теперь совершенно опустѣлъ!-- замѣтила м-съ Давило:-- м-ръ Гейнсъ отказался отъ аренды. Жаль, что я не воспользовалась любезнымъ предложеніемъ лорда Бракеншо остаться тамъ еще годъ даромъ: по крайней мѣрѣ, я отапливала-бы и содержала въ чистотѣ хорошенькій домикъ.
   -- Я надѣюсь, что ваше новое жилище столь-же уютно?
   -- Даже слишкомъ уютно,-- отвѣтилъ Гаскойнъ съ улыбкой;-- большому семейству тамъ немного тѣсновато...
   Услыхавъ, что Офендинъ не занятъ, Гвендолина поспѣшно отвернулись и мысленно перенеслась въ знакомый дорогой домикъ, окруженный мирными пастбищами, тѣнистыми деревьями и живописной аллеей, оканчивавшейся пасторскимъ домомъ. Она видѣла себя входящей въ широко отворенную дверь, на порогѣ которой ее съ нетерпѣніемъ ожидали мать и сестры. Мирная, уединенная жизнь въ этомъ забытомъ уголкѣ казалась ей нѣкогда нестерпимо скучной, но теперь она желала этой жизни всей душой...
   Гвендолина тѣмъ болѣе сосредоточила свои мысли на Офендинѣ, что она твердо рѣшилась никогда не всупить ногою въ гадсмирское чистилище. Но она не выказала никакого интереса къ происходившему вокругъ нея разговору, какъ-будто дѣло шло о совершенно чуждомъ ей предметѣ, о подводномъ телеграфѣ или церковныхъ реформахъ, о которыхъ бесѣдовали, между прочимъ, истощивъ всевозможныя темы, ея дядя и сэръ Гюго. Только они одни наполняли скучные часы дороги въ вагонахъ и на станціяхъ веселой, пріятной бесѣдой; Гвендолина упорно молчала, сосредоточившись въ своемъ внутреннемъ мірѣ и принимая все, что говорилось и дѣлалось вокругъ нея, за тревожный сонъ. Что-же касается до м-съ Давило, то она постоянно думала объ одномъ: что такъ терзаетъ ея дочь? Она терялась въ догадкахъ о причинахъ, побуждающихъ ее отказаться отъ наслѣдства мужа,-- по крайней мѣрѣ, ей казалось, что дочь выражаетъ такое именно намѣреніе.
   Чѣмъ ближе къ концу подвигалось путешествіе, тѣмъ болѣе останавливались мысли Гвендолины на одномъ предметѣ: какъ-бы поскорѣе увидѣть Деронду и спросить его совѣта, что дѣлать? Только благодаря этому человѣку, служившему ей чѣмъ-то вродѣ внѣшней совѣсти, она примирилась съ необходимостью скрывать въ глубинѣ своего сердца укоры ея внутренней совѣсти. Она не могла сдѣлать теперь ни шага безъ полной увѣренности въ томъ, что Деронда это одобряетъ. Но она забыла спросить его адресъ, и узнать о немъ теперь можно было только отъ сэра Гюго. Она очень хорошо понимала, какъ посторонніе люди могли истолковать явное преслѣдованіе ею Деронды, который всегда выказывалъ къ ней сравнительное равнодушіе. Но жажда видѣть Деронду и почерпнуть изъ бесѣды съ нимъ новыя силы для себя, до того овладѣла сердцемъ Гвендолины, что она готова была заплатить за свиданіе съ нимъ не только мелкой непріятностью, но даже тюрьмой или пыткой. Поэтому, прибывъ въ Лондонъ и узнавъ, что баронетъ уѣзжаетъ на нѣсколько дней въ аббатство къ женѣ и дѣтямъ, она безъ малѣйшаго колебанія, сказала:
   -- Сэръ Гюго, я желала-бы видѣть м-ра Деронду какъ можно скорѣй. Я не знаю его адреса; пожалуйста, скажите, гдѣ онъ живетъ, или передайте ему, что мнѣ нужно его видѣть.
   -- Право, я не знаю, гдѣ онъ теперь: въ городѣ или въ аббатствѣ,-- но я его разыщу,-- отвѣтилъ баронетъ добродушно, какъ-будто порученіе Гвендолины было самое обыкновенное;-- я ему сейчасъ-же напишу, а, если онъ въ аббатствѣ, то передамъ ваше желаніе на словахъ. Конечно, онъ сейчасъ-же къ вамъ явится.
   Однако, баронетъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что Гвендолина страстно любила Деронду уже давно, и боялся, чтобъ она не сдѣлала чего-нибудь слишкомъ неосторожнаго, легкомысленнаго. Онъ былъ очень радъ, что такое прелестное созданіе любила его дорогого Дана, и что судьбѣ было угодно устранить единственную преграду къ ихъ счастью. Но его тревожила мысль, достаточно-ли любилъ ее Данъ, и не составилъ-ли онъ себѣ какой-нибудь новый планъ жизни, при которомъ этотъ бракъ былъ-бы немыслимъ? Конечно, всѣ эти мысли были преждевременны, такъ-какъ послѣ смерти Грандкорта не прошло еще и двухъ недѣль, но почти всегда наши мысли или забѣгаютъ впередъ, или опаздываютъ.
   Какъ-бы то ни было, но сэръ Гюго написалъ записку Дерондѣ, и тотъ получилъ ее на своей городской квартирѣ.
  

ГЛАВА LXV.

   Деронда явился на приглашеніе Гвендолины не безъ нѣкотораго волненія. Не самолюбіе, но чувство нѣжной симпатіи нашептывало ему, что сердце Гвендолины могло требовать отъ него большаго, чѣмъ онъ могъ дать; не путемъ теоретическаго мышленія, а инстинктивнымъ чутьемъ онъ дошелъ до убѣжденія, что Гвендолина его любитъ. Онъ чувствовалъ, что судьба этой женщины таинственно связана съ его судьбой. Если-бъ все это случилось годъ тому назадъ, онъ не сталъ-бы спрашивать себя, любитъ-ли онъ ее, или нѣтъ, а безсознательно поддался-бы пламенному желанію спасти ее отъ горя, охранять въ будущемъ отъ мрачнаго одиночества и довести до конца ту роль покровителя, которая когда-то началась выкупомъ ея ожерелья. Но теперь чувства и долгъ связывали его другими узами, и это влеченіе уже не могло руководить его жизнью; все-же это чувство, было настолько сильно, что онъ съ нѣкоторымъ трепетомъ ожидалъ встрѣчи съ ея умоляющими, страстными взорами. Чѣмъ сильнѣе онъ сознавалъ, что его сердце занято другою и что эта любовь заставляла его отвернуться отъ Гвендолины, тѣмъ съ большимъ состраданіемъ онъ думалъ о ея судьбѣ.
   Явившись въ Паркъ-Лэнъ, онъ прошелъ въ маленькую гостиную, гдѣ нѣкогда, на музыкальномъ вечерѣ, Гвендолина въ первый разъ обратилась къ нему съ горячей мольбою, слившейся съ мелодичнымъ воплемъ -- Per pieta non dirmi addio. Теперь онъ сознавалъ, что вся прелесть той минуты происходила отъ чуднаго дорогого ему голоса Миры, пѣвшей эту мелодію.
   Въ ожиданіи Гвендолины, Деронда ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, всѣ предметы которой онъ зналъ наизусть уже много лѣтъ назадъ. Но теперь всѣ они, начиная съ улыбающагося портрета леди Малинджеръ до львиныхъ мордъ, украшавшихъ каминъ, казались ему чѣмъ-то далежимъ, принадлежностью не настоящаго, а далекаго прошлаго: такъ велика была перемѣна, происшедшая въ немъ, такъ глубоко преобразили его впечатлѣнія послѣдняго времени, такъ новы были условія, при которыхъ онъ. очутился въ этомъ знакомомъ, почти родномъ домѣ.
   Наконецъ, въ комнату вошла Гвендолина, сильно измѣнившаяся, не столько отъ своего траурнаго наряда, сколько отъ новаго, болѣе спокойнаго выраженія ея лица. Она была довольна тѣмъ, что Деронда пріѣхалъ тотчасъ, но никто изъ нихъ не улыбнулся, пожимая другъ другу руки: оба они были слишкомъ переполнены грустными воспоминаніями и грустными предчувствіями.
   -- Вы очень добры, что пришли; сядемте,-- сказала она,-- опускаясь въ кресло.
   Онъ сѣлъ противъ нея.
   -- Мнѣ очень нужно было васъ видѣть:-- продолжала она;-- скажите, что мнѣ слѣдуетъ дѣлать? Не бойтесь, говорите все, что думаете. Я рѣшилась исполнить свой долгъ, какъ-бы тяжелъ онъ ни былъ. Я прежде боялась бѣдности и зависимости отъ другихъ -- и поэтому я вышла замужъ. Но съ тѣхъ поръ я перенесла многое, гораздо худшее, чѣмъ нищета и чувствую, что перенесу и бѣдность, если вы найдете это необходимымъ. Вамъ извѣстно завѣщаніе моего мужа?
   -- Да; сэръ Гюго передалъ мнѣ его содержаніе,-- отвѣтилъ Деронда, уже догадываясь, какого совѣта она у него спроситъ.
   -- Должна-ли я принять наслѣдство, которое онъ мнѣ оставилъ?-- спросила Гвендолина съ нервнымъ раздраженіемъ,-- я вамъ скажу, что, я думаю по этому предмету. Вамъ быть можетъ неизвѣстно, что выходя замужъ, я болѣе всего заботилась о своей матери. Правда, я была эгоисткой, но я искренно ее любила, и въ началѣ моей несчастной брачной жизни меня утѣшала мысль, что мать моя находится въ лучшемъ положеніи, чѣмъ до моего замужества. Теперь мнѣ было-бы прискорбнѣе всего видѣть ее снова въ нищетѣ, и я думаю, что взявъ только такую сумму, которая обезпечитъ ея положеніе, я не сдѣлаю ничего дурного. Вѣдь я была очень дорога моей матери, а онъ меня отнялъ у ней и... и...
   Хотя Гвендолина приготовилась заранѣе къ этому свиданію и хотѣла говорить только о своихъ отношеніяхъ къ матери, но горькія воспоминанія заставили, ее, остановиться благодаря сильному волненію, и она безпомощно опустила глаза, смотря на свои руки, на которыхъ не было ни одного кольца, за исключеніемъ обручальнаго.
   -- Не тревожьтесь:-- произнесъ нѣжно Деронда,-- дѣло очень просто, и я полагаю, что не могу даже дать вамъ дурного совѣта. Вы обращаетесь ко, мнѣ потому, что я единственный человѣкъ, которому вы довѣрили свою грустную тайну.
   Онъ остановился, чтобъ дать время Гвендолинѣ оправиться и когда она снова подняла на него свои глаза, онъ продолжалъ:
   -- Вы сознаете, что въ отношеніи умершаго вы совершили поступокъ, который считаете преступленіемъ, хотя его вовсе не было. Вы не хотите взять отъ него ничего, боясь доказать свѣту, что его смерть принесла вамъ пользу. Вы, наконецъ, желаете подвергнуть себя самобичеванію за то, что поддались соблазну. Я самъ чувствовалъ нѣчто подобное... Такъ-ли я васъ понялъ?
   -- Да;-- отвѣтила Гвендолина,-- я хочу стать хорошей, не такой, какъ прежде. Я постараюсь перенести все, что вы найдете необходимымъ. Что мнѣ дѣлать?
   -- Если-бъ финансовый вопросъ касался только васъ однихъ, то я не сталъ-бы васъ отговаривать, но теперь я беру въ руководство ваше чувство къ м-съ Давило -- совершенно справедливое, по моему мнѣнію. Я полагаю, что ваше поведеніе нисколько не освобождаетъ вашего мужа отъ исполненія своего долга въ отношеніи васъ. Онъ по своей собственной волѣ женился, на васъ и перекроилъ всю вашу жизнь. Кромѣ того, онъ, конечно, обязанъ позаботиться и о вашей матери.
   -- Она получала восемьсотъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ, и я думала теперь этимъ именно и удовольствоваться,-- сказала Гвендолина.
   -- По-моему, вы не имѣете права назначать въ этомъ случаѣ предѣлы,-- отвѣтилъ Деронда; -- вы поставили-бы м-съ Давило въ самое непріятное положеніе, обязывая ее принять то, отъ чего вы отказались по неизвѣстной для нея причинѣ. Къ тому-же мы въ Генуѣ рѣшили, что никто не долженъ узнать, какое бремя тяготитъ надъ вашей совѣстью, а эту тайну будетъ очень трудно сохранить при вашемъ отказѣ отъ наслѣдства. По моему, вы должны просто покориться послѣдней волѣ вашего мужа, и упреки совѣсти могутъ только указать вамъ на способъ употребленія означенныхъ суммъ.
   Съ этими словами Деронда машинально взялъ свой цилиндръ, который онъ въ началѣ разговора поставилъ на полъ подлѣ себя. Сердце Гвендолины дрогнуло при мысли что онъ уйдетъ, и она безсознательно встала, не соображая что этимъ только поддерживала его намѣреніе удалиться. Онъ тотчасъ-же также всталъ и подошелъ къ ней поближе.
   -- Я исполню вашъ совѣтъ, но... что-же мнѣ еще дѣлать?-- спросила Гвендолина поспѣшно.
   Она не могла произнести ничего другого, какъ только эти простыя, дѣтскія слова, и не была въ силахъ удержаться отъ слезъ. Деронда почувствовалъ въ сердцѣ жгучую боль; но, сознавая всю важность этой минуты, онъ сдержалъ себя, чтобъ не слишкомъ поддаться своему чувству состраданія.
   -- Вы, вѣроятно, вскорѣ уѣдете изъ Лондона вмѣстѣ съ м-съ Давило?-- спросилъ онъ просто, когда она нѣсколько успокоилась.
   -- Да: черезъ недѣлю или полторы,-- отвѣтила Гвендолина, устремивъ грустный взглядъ въ окно, словно передъ нею открывалась вся картина предстоявшей ей жизни;-- я хочу быть доброй ко всѣмъ моимъ... для нихъ счастье еще возможно. Не правда-ли, это хорошо?
   -- Конечно, это ватъ долгъ!-- произнесъ Деронда;-- Потомъ вы найдете для себя и другія обязанности. Если смотрѣть на жизнь, какъ на исполненіе долга, то она только, издали кажется скучной и мрачной, а въ сущности, лишь отсутствіе всякой цѣли въ жизни дѣлаетъ ее таковой. Но положивъ однажды въ основу вашей новой дѣятельности желаніе принести пользу другимъ, вы на каждомъ шагу будете находить неожиданное удовольствіе и жизнь ваша станетъ расширяться съ каждымъ днемъ.
   Гвендолина посмотрѣла на него тѣмъ взглядомъ несчастнаго, умирающаго отъ жажды, человѣка, который вдругъ слышитъ журчаніе ручья. Этотъ взглядъ поразилъ Деронду, и онъ нѣжно промолвилъ:
   -- Горе разразилось надъ вами въ такихъ молодыхъ лѣтахъ, что вы можете взглянуть на него, какъ на подготовленіе къ жизни, а не какъ на пресѣченіе ея. Подумайте: судьба васъ спасла отъ худшихъ послѣдствій брака, который вы сами считаете предосудительнымъ. Вы стояли на пути, который могъ привести васъ къ позорному униженію, а ангелъ хранитель остановилъ васъ во-время, указавъ на всѣ ужасы, которые васъ ждутъ въ жизни. Вы молоды: взгляните на все случившееся, какъ на спасительный для себя урокъ. Вы можете, вы должны, сдѣлаться одной изъ лучшихъ женщинъ въ мірѣ!..
   Деронда говорилъ такимъ умоляющимъ тономъ, какъ будто дѣло шло о его собственномъ счастьѣ, и слова его дѣйствовали на Гвендолину съ магической силой. Она чувствовала, что въ ней просыпались новыя силы, что она начинала жить новою жизнью: такъ могущественно вліяніе человѣка, передъ которымъ мы преклоняемся съ пламенной любовью. Но новый открывавшійся передъ нею жизненный путь былъ безусловно связанъ съ присутствіемъ Деронды. Она не говорила себѣ, что онъ ее любитъ, но инстинктивно чувствовала, что не можетъ безъ него жить. Въ первый разъ послѣ роковой прогулки по морю, лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ; но она не произнесла ни слова.
   -- Я не хочу васъ болѣе безпокоить,-- сказалъ Деронда, протягивая ей руку.
   Она снова вздрогнула и молча положила свою маленькую руку на его могучую ладонь.
   -- Вы больны; вы сами на себя не походите!-- продолжалъ онъ.
   -- Я не могу спать,-- отвѣтила она своимъ прежнимъ унылымъ тономъ;-- я достоянно вижу передъ собою одни и тѣ-же странные образы.
   -- Они мало-по-малу исчезнутъ,-- сказалъ Деронда, не находя возможнымъ вырвать у нея свою руку и удалиться.
   -- Сэръ Гюго намѣренъ пріѣхать въ Дипло,-- промолвила Гвендолина;-- вы также пріѣдете?
   -- Вѣроятно,-- отвѣтилъ Деронда, и, чувствуя, что онъ говорилъ слишкомъ холодно, прибавилъ съ жаромъ:-- да, непремѣнно!
   При этомъ онъ крѣпко пожалъ ей руку, точно прощался съ нею навсегда.
   -- А здѣсь вы больше меня не посѣтите?-- спросила Гвендолина грустно и болѣе прежняго поблѣднѣла.
   -- Конечно, приду, если только сумѣю принести вамъ какую-нибудь пользу... если вы этого желаете.
   -- Какъ-же мнѣ этого не желать?-- воскликнула съ жаромъ Гвендолина;-- къ кому-же другому обратиться мнѣ за помощью? А у самой не хватаетъ силъ!
   Слезы снова стали ее душить.
   -- Я непремѣнно приду,-- промолвилъ Деронда, и на лицѣ его запечатлѣлось истинное страданіе.
   Гвендолина замѣтила эту неожиданную перемѣну въ Дерондѣ; но мысль о новомъ свиданіи съ нимъ взяла въ ней верхъ надъ всемъ, и въ сердцѣ ея проснулась надежда.
   -- Не будьте-же несчастны изъ-за меня,-- сказала она тономъ нѣжной самоувѣренности;-- я не забуду вашихъ словъ и буду стараться выполнить ваши указанія.
   Она бросила на него рѣшительный взглядъ и снова протянула ему руку, но на ея устахъ уже не играла прежняя улыбка. Съ минуты смерти мужа она казалась только холоднымъ изваяніемъ той Гвендолины, смѣхъ которой нѣкогда такъ весело раздавался среди самыхъ серьезныхъ и скучныхъ людей.
   Разговоръ съ Гвендолиной глубоко поразилъ Деронду. Трудно было вообразить болѣе тяжелое положеніе для человѣка добраго и нѣжнаго, но благоразумнаго! Онъ не могъ жестоко оттолкнуть ее отъ себя, но, въ то-же время, ясно сознавалъ, что настанетъ минута, когда ихъ отношенія должны будутъ прерваться, и ударъ этотъ для Гвендолины будетъ тѣмъ ужаснѣе, чѣмъ тѣснѣе они теперь сойдутся. Какъ-бы то ни было, но онъ посѣтилъ ее въ Лондонѣ еще два раза.-- Эти свиданія происходили въ присутствіи м-съ Давило и поэтому были не столь тревожны. Гвендолина, помирившись съ мыслью принять оставленное мужемъ наслѣдство, составила планъ своей будущей жизни, о которомъ она теперь съ удовольствіемъ говорила. Она желала снова поселиться съ матерью и сестрами въ Офендинѣ, гдѣ она нѣкогда была такъ счастлива, хотя этого и не сознавала. Сэръ Гюго одобрилъ этотъ планъ и обѣщалъ похлопотать о сдачѣ Гадсмира въ аренду, причемъ вырученными деньгами можно было съ избыткомъ уплатить за аренду Офендина. Деронда также охотно говорилъ объ этомъ предметѣ, видя, что подобный разговоръ дѣйствовалъ успокоительно на Гвендолину. О себѣ-же онъ вовсе не упоминалъ, да и она не спрашивала о томъ, что его болѣе всего занимало. Ее интересовало теперь только одно: пріѣздъ Деронды въ Дипло предстоящей осенью. Она никогда не смѣла подозрѣвать, чтобъ маленькая еврейка и ея братъ могли произвести какую-нибудь перемѣну въ ея судьбѣ.
  

ГЛАВА LXVI.

   Узы, связывавшіе Эзру и Миру съ Дерондой, становились все тѣснѣе и тѣснѣе.
   Старикъ Лапидусъ, разставшись съ дочерью, думалъ объ одномъ -- о возможности проиграть полученныя имъ деньги. Онъ не спрашивалъ себя, обратится-ли онъ снова къ помощи Миры или рискнетъ-ли свидѣться съ сыномъ; фактическое обладаніе кошелькомъ Миры изгоняло у него всякую, мысль о будущемъ. Но какъ ни сильна была въ немъ страсть къ игрѣ, и какъ ни скромны были требованія его желудка, всеже необходимо было ему ѣсть хоть одинъ разъ въ день, а для этого нужны были деньги. Поэтому, когда въ игорномъ домѣ Лапидусъ сперва удвоилъ и утроилъ, а потомъ проигралъ всѣ данные ему Мирой тридцать шилинговъ, онъ сталъ разсуждать о томъ, что было благоразумнѣе: продать-ли кошелекъ и поставить снова вырученныя деньги на карту, или-же возвратить кошелекъ Мирѣ и объяснить, что ея деньгами онъ заплатилъ необходимые долги? Принявъ въ соображеніе все, онъ долженъ былъ согласиться, что жизнь съ дѣтьми представляла ему наибольшія выгоды; по его мнѣнію, онъ имѣлъ полное право на все, чѣмъ пользовались его дѣти, а, если ему и пришлось-бы вынести нѣкоторое униженіе при встрѣчѣ съ Эзрой, то оно вполнѣ искуплялось прелестью безопаснаго и лѣниваго существованія на чужой счетъ. Къ тому же, онъ могъ черезъ дочь и добрыхъ друзей, о которыхъ она говорила, добыть иногда и денегъ для игры. Всѣ эти разсужденія привели, наконецъ, къ тому, что вечеромъ, на другой день послѣ перваго свиданія съ Мирой, онъ отправился въ Бромптонскій скверъ въ надеждѣ увидѣть Миру и найти удобный предлогъ для входа въ домъ. Но было уже довольно поздно, и, остановившись подъ открытымъ окномъ, онъ услыхалъ ея пѣніе.
   Мира пѣла "Herz, mein Herz", а Эзра слушалъ ее съ закрытыми глазами. Вдругъ въ комнату вошла служанка, м-съ Адамъ, и нерѣшительнымъ тономъ сказала:
   -- Какой-то господинъ спрашиваетъ васъ, миссъ. Онъ называетъ себя вашимъ отцомъ.
   -- Я сейчасъ выйду!-- сказала Мира, испуганно глядя на брата.
   -- Нѣтъ, Мира;-- сказалъ Эзра твердо,-- попросите его сюда, м-съ Адамъ.
   Сердце Миры тревожно забилось; она не сводила глазъ съ Эзры. Онъ былъ очень взволнованъ, но выраженіе лица его было строгое и рѣшительное, а брови грозно сведены.
   Отворивъ дверь передъ старикомъ, м-съ Адамъ невольно взглянула прежде на Лапидуса, а потомъ -- на Эзру.
   -- Да, конечно, это отецъ!-- промолвила она тихо.
   Дѣйствительно, чертами лица они очень походили другъ на друга, хотя выраженія у нихъ были совершенно различныя.
   -- Эзра, сынъ мой! Ты вѣрно меня не узнаешь, послѣ столькихъ лѣтъ разлуки?-- сказалъ Лапидусъ искуственно-печальнымъ тономъ.
   -- Напротивъ: я васъ знаю слишкомъ хорошо, отецъ -- отвѣтилъ Эзра съ торжественной холодностью.
   -- А, ты мною недоволенъ... Неудивительно: наружность обманчива. Находясь въ бѣдности, нельзя поступать такъ, какъ хочешь. Я въ жизни много выстрадалъ.
   Все это Лапидусъ произнесъ поспѣшно, находя новыя силы въ звукахъ своего собственнаго голоса.
   -- Вотъ твой кошелекъ, голубушка,-- прибавилъ онъ, обратясь къ Мирѣ;-- я думалъ, что ты о немъ безпокоишься: тутъ есть надпись. Ты видишь, я его опорожнилъ. Я уплатилъ необходимые долги за квартиру и столъ. Я зналъ, что тебѣ это будетъ пріятно, а теперь я безъ гроша и вполнѣ завишу отъ васъ. Вы можете меня прогнать, не прибѣгая къ помощи полиціи. Пусть только Мира скажетъ: "отецъ, ты мнѣ надоѣлъ; ты заботился обо мнѣ и ничего не жалѣлъ для меня, когда я не могла существовать безъ твоей помощи; а теперь ты мнѣ не нуженъ!" Скажи это -- и я тотчасъ-же исчезну. Я не стану своимъ присутствіемъ отравлять твоей веселой жизни.
   -- Вы знаете, что я этого не скажу,-- сказала Мира, которую слова отца потрясли до глубины души, хотя она и понимала, что все это была одна комедія.
   -- Мира, оставь насъ однихъ;-- произнесъ Эзра тономъ хозяина.
   Она взглянула на брата съ пламенной мольбою и, взявъ его за руку, промолвила тихимъ голосомъ, который, однако вполнѣ могъ разслышать Лапидусъ..
   -- Помни, Эзра, что ты самъ сказалъ: наша мать его не прогнала-бы...
   -- Положись на меня,-- сказалъ тихо Эзра.
   Мира вышла изъ комнаты, но, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ по лѣстницѣ, остановилась и сѣла на ближайшую ступеньку. Сердце ея тревожно билось при мысли, что послѣ объясненія съ Эзрой, отецъ можетъ ихъ покинуть навсегда.
   Лапидусъ предугадывалъ, что скажетъ ему сынъ, и приготовился хладнокровно выслушать всѣ его проповѣди, какъ бредъ умирающаго человѣка.
   -- Мы живемъ здѣсь съ сестрою,-- началъ Эзра,-- на средства, доставляемыя мнѣ добрымъ, щедрымъ другомъ и добываемыя Мирой тяжелымъ трудомъ. Пока у насъ будетъ домъ, мы не выгонимъ васъ изъ него, не оставимъ васъ на съѣденіе вашимъ собственнымъ порокамъ. Вы -- нашъ отецъ, и, хотя вы порвали съ нами всѣ узы родства, но мы признаемъ свой долгъ. Вы бѣжали съ деньгами, оставивъ долги неуплаченными, вы бросили свою жену, отняли у нея ребенка, сдѣлались безсовѣстнымъ игрокомъ; вы хотѣли продать мою сестру и даже продали ее, но сдѣлка не состоялась; сестра кое-какъ сама себя спасла. Послѣ этого можете-ли вы пользоваться нашимъ довѣріемъ? Мы дадимъ вамъ кровъ, постель, пишу, одежду, но мы никогда не будемъ вамъ довѣрять. Вы дурной человѣкъ, вы погубили нашу мать! Такой отецъ, какъ вы -- это Божія кара; но, если-бъ даже человѣческое правосудіе подвергло васъ самому тяжелому поруганію, мы и тогда сказали-бы: это нашъ отецъ, позвольте намъ его спасти!
   Лапидусъ не предчувствовалъ, что слова сына поразятъ его въ самое сердце. Онъ бросился въ кресло и заплакалъ истерически, какъ женщина. Эзра замолчалъ, едва переводя дыханіе, послѣ вспышки тѣхъ чувствъ, которыя онъ скрывалъ въ себѣ впродолженіи многихъ лѣтъ. Руки его дрожали, и онъ чувствовалъ, что смерть приближается къ нему быстрыми шагами.
   Между тѣмъ, Мира, услыхавъ знакомыя, хотя уже давно неслышанныя всхлипыванія, не выдержала и вбѣжала въ комнату. Но, отворивъ дверь, она увидѣла, въ какомъ положеніи находился Эзра, и все ея вниманіе сосредоточилось на немъ. Она подошла къ нему и взяла его дрожащую руку. Черезъ нѣсколько минутъ отецъ, почувствовавъ ея присутствіе, поднялъ голову, вытеръ платкомъ глаза и произнесъ жалобнымъ тономъ:
   -- Прощай, Мира; твой отецъ никогда болѣе тебя не обезпокоитъ. Онъ достоинъ собачьей смерти и околѣетъ на улицѣ! Если-бъ твоя мать была жива, то она меня простила-бы, и мы прожили-бы вмѣстѣ нашу старость. Но я этого не заслужилъ. Прощай!
   Онъ всталъ съ кресла, но Мира схватила его за руку и съ испугомъ воскликнула:
   -- Нѣтъ, отецъ, нѣтъ!.. Эзра, не гони его!-- вскричала она, обращаясь къ брату.-- Останьтесь! Эзра, я этого не могу!
   -- Я его и не гонялъ,-- отвѣтилъ Эзра съ усиліемъ;-- напротивъ, я сказалъ: останьтесь и живите съ нами.
   -- Такъ не уходите-же отсюда, отецъ! Мы будемъ заботиться о васъ,-- сказала Мира и, взявъ отца за руку, повела его внизъ въ гостиную.-- Это моя комната, а рядомъ будете жить вы. Представьте себѣ, что вы вернулись къ моей матери, и она васъ простила. Она теперь говорить моими устами.
   Лапидусъ только этого и ждалъ. Вскорѣ въ немъ исчезла всякая тѣнь, смущенія. Онъ сталъ весело говорить съ Мирой о ея пѣніи, а когда м-съ Адамъ принесла ему ужинъ, онъ даже постарался доказать ей, что онъ настоящій джентльменъ, хотя одежда его этого далеко не подтверждало. Ночью онъ, по обыкновенію, долго не засыпалъ; его мысли сосредоточивались на томъ, сколько могла имѣть денегъ Мира и какой методъ игры въ рулетку былъ самый вѣрный для выигрыша? О своемъ строгомъ сынѣ онъ вовсе не думалъ.
  

ГЛАВА LXVII.

   Вернувшись изъ аббатства, Деронда былъ очень пораженъ, найдя въ скромномъ бромптонскомъ домикѣ новаго обитателя -- старика Лапидуса. Мира нашла нужнымъ разсказать отцу о дружбѣ между Дерондой и ея братомъ и о его благодѣяніяхъ, но умолчала о спасеніи ея самой изъ воды, а о своемъ пребываніи у м-съ Мейрикъ упомянула въ такихъ неопредѣленныхъ выраженіяхъ, что можно было подумать, что она познакомилась съ Дерондою тамъ. Она не могла быть откровенна съ отцомъ, потому что не желала, чтобъ его тлетворное дыханіе коснулось ея идеальныхъ отношеній къ Дерондѣ, а Лапидусъ, по понятнымъ причинамъ, не старался узнать всѣхъ подробностей о ея бѣгствѣ въ Англію. Но его чрезвычайно интересовалъ тотъ фактъ, что Мира и Эзра имѣли, повидимому, очень вліятельнаго и высокопоставленнаго покровителя.
   Деронда впервые узналъ объ увеличеніи семейства свохіхъ друзей отъ Эзры.
   -- Я теперь успокоился,-- сказалъ онъ,-- и надѣюсь, что нѣжныя попеченія сестры и спокойная, мирная жизнь отвлекутъ его отъ всѣхъ соблазновъ. Я, конечно, взялъ слово съ Миры, чтобы она никогда не давала ему денегъ, потому что деньги приведутъ его къ окончательному паденію.
   Деронда въ первый разъ явился въ Бромптонъ на третій день послѣ переѣзда Лапидуса. Новое платье, заказанное старику, не было еще готово, и потому онъ не вышелъ къ Дерондѣ, не желая произвести на него непріятное впечатлѣніе. Но онъ изъ окна пристально осмотрѣлъ Деронду, и его болѣе всего поразила молодость друга Эзры. Но разсказамъ Миры, онъ никакъ этого не ожидалъ, и тотчасъ догадался, что причиной частыхъ посѣщеній молодого человѣка была любовь къ Мирѣ, а не ученыя занятія съ ея братомъ. Это открытіе какъ нельзя болѣе обрадовало Лапидуса, такъ-какъ онъ надѣялся извлечь больше пользы изъ нѣжнаго, сердца дочери, чѣмъ изъ холодныхъ отношеній къ нему сына; къ тому-же онъ былъ увѣренъ, что съумѣетъ снискать расположеніе Деронды. Вообще, онъ старался вести себя чрезвычайно осторожно и любезно со всѣми; онъ входилъ съ видимымъ интересомъ во всѣ подробности музыкальныхъ уроковъ Миры, смиренно исполнялъ требованія м-съ Адамъ насчетъ некуренія табаку въ комнатахъ и наслаждался подаренной ему дочерью трубкой и табакомъ въ сосѣднемъ скверѣ. Онъ никогда не протествовалъ противъ торжественнаго заявленія Миры, что она обѣщала брату не давать ему никакихъ денегъ, и терпѣливо ждалъ удобнаго случая измѣнить это ея рѣшеніе.
   Во второе свое посѣщеніе Деронда засталъ Лапидуса въ комнатѣ Эзры; онъ уже былъ прилично одѣтъ и просилъ позволенія остаться при чтеніи старыхъ бумагъ изъ шкатулки Даніеля Каризи. Деронда обошелся съ нимъ очень холодно, питая естественное отвращеніе къ человѣку, причинившему такое несчастье всему своему семейству; но онъ не могъ прогнать его изъ комнаты, тѣмъ болѣе, что старикъ оказался даже полезнымъ для разбора древнихъ нѣмецкихъ манускриптовъ. Лапидусъ предложилъ самъ переписать эти рукописи, такъ-какъ зрѣніе его было гораздо острѣе, чѣмъ у больного Эзры. Деронда охотно согласился, полагая что эта готовность работать доказывала спасительную перемѣну въ старикѣ, и даже на лицѣ Эзры появилось довольное выраженіе; но онъ все-же выразилъ желаніе, чтобъ переписка происходила на его глазахъ. Онъ смотрѣлъ на отца, какъ на преступника, отданнаго на частныя работы, и не былъ увѣренъ, что онъ будетъ честно работать наединѣ. Но, благодаря этой необходимой мѣрѣ, бѣдный Эзра долженъ былъ выносить постоянное присутствіе отца, который мало-по-малу отвыкъ отъ своего страха къ сыну и велъ себя по-старинному, то-есть, не могъ сидѣть спокойно пять минутъ, вскакивалъ съ мѣста, жестикулировалъ, выбѣгалъ на улицу, ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, разговаривалъ съ Мирой о всякомъ вздорѣ, вспоминалъ о старыхъ товарищахъ, разсказывалъ пикантные анекдоты и сцены изъ игранныхъ встарину пьесъ. Все это разстраивало нервы Эзры и глубоко его возмущало, такъ-что Мира, когда только могла, уводила отца къ себѣ внизъ и тамъ заставляла его переписывать бумаги подъ своимъ наблюденіемъ.
   Между тѣмъ, постоянное присутствіе Лапидуса воздвигло какъ-бы непреодолимую преграду между Дерондой и Мирой, которые боялись говорить между собою при немъ, и при этомъ въ глубинѣ своего сердца ложно объясняли себѣ свою взаимную сдержанность. Однако Деронда не долго оставался въ томительной неизвѣстности на счетъ чувствъ, питаемыхъ къ нему Мирой.
   Вскорѣ послѣ возвращенія изъ аббатства, онъ зашелъ къ Гансу Мейрику, чувствуя, что старыя узы дружбы обязываютъ его разсказать Гансу результатъ его путешествія и перемѣну, происшедшую въ его жизни. Юнаго живописца не было дома, и Дерондѣ сказали, что онъ уѣхалъ на нѣсколько дней въ деревню къ знакомымъ. Подождавъ съ недѣлю и боясь, чтобъ щепетильный Гансъ не разсердился на него за что-нибудь онъ снова отправился къ нему и на этотъ разъ засталъ его въ мастерской. Онъ стоялъ передъ мольбертомъ съ палитрою въ рукахъ, но лицо его было-до того желто и угрюмо, что трудно было повѣрить, что онъ только-что вернулся изъ деревни.
   -- Не похоже на то, что ты недавно былъ на свѣжемъ воздухѣ,-- сказалъ Деронда, пожимая ему руку;-- не ѣздилъ-ли ты въ Кембриджъ?
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Гансъ, бросая палитру, которую онъ очевидно, взялъ за минуту передъ тѣмъ, только ради приличія;-- я былъ въ невѣдомой странѣ, принадлежащей никому -- и всѣмъ;-- но, признаюсь, тамъ смертельно скучно.
   -- Неужели ты пилъ, Гансъ?-- спросилъ Деронда съ безпокойствомъ.
   -- Нѣтъ, хуже: я курилъ опіумъ. Я уже давно хотѣлъ испытать блаженство, которое ощущаютъ курильщики опіума, но даю тебѣ честное слово, что никогда не повторю своей попытки. Опіумъ положительно мнѣ не годится.
   -- Что-же случилось? Ты кажется былъ въ духѣ, когда писалъ мнѣ послѣднее письмо.
   -- Ничего не случилось особеннаго. Только міръ для меня сталъ походить на грядку капусты, послѣ ея уборки: все мнѣ казалось голо, мрачно, пустынно. Конечно, это припадокѣ болѣзни, свойственной геніямъ. Или, просто, мнѣ надоѣло быть нравственнымъ среди такой духоты.
   -- Ничего другого? значитъ не случилось никакого несчастья?
   Гансъ молча покачалъ головой.
   -- Я пришелъ, чтобъ поговорить съ тобой о своихъ дѣлахъ,-- продолжалъ Деронда,-- но, если ты будешь скрытничать, то и я не сумѣю быть откровеннымъ съ тобою.
   -- У меня нѣтъ никакихъ дѣлъ!-- воскликнулъ Гансъ съ напряженной улыбкой,-- кромѣ дрязгъ съ продавцомъ картинъ. Къ тому-же, если ты желаешь разсказать мнѣ что-нибудь о своихъ дѣлахъ, то это вѣдь будетъ не первый разъ въ жизни и, конечно, не сквитаетъ нашихъ старыхъ счетовъ.
   Деронда чувствовалъ, что слова и обращеніе Ганса были слишкомъ искусственны, но, надѣясь, что своей откровенностью онъ возбудитъ и въ немъ искренность, продолжалъ какъ-будто ничего не случилось:
   -- Ты смѣялся надъ моимъ таинственнымъ путешествіемъ въ Италію, Гансъ, но цѣль его была очень серьезная, и отъ нея зависѣло счастье всей моей жизни. Я никогда не зналъ своихъ родителей и отправился въ Геную для свиданія съ моей матерью. Оказывается, что отецъ мой умеръ давно, когда я еще былъ ребенкомъ; какъ онъ, такъ и мать моя -- евреи, и мой дѣдъ былъ знаменитый ученый. Многое уже прежде давало мнѣ основаніе предполагать, что я -- еврейскаго происхожденія, и я былъ къ этому на-столько подготовленъ, что, убѣдившись въ этомъ окончательно, только обрадовался.
   -- Не ожидай, чтобъ я разинулъ ротъ отъ изумленія,-- произнесъ Гансъ, устремивъ глаза на свои туфли.
   -- Тебѣ уже разсказали?
   -- Да, мамаша. Ей эту новость передали Мардохей и Мира. Конечно, мы не можемъ такъ радоваться этой неожиданной перемѣнѣ въ твоей жизни, какъ они, но, если ты этому радъ, то въ-концѣ-концовъ и я буду радъ, хотя, право, не знаю, когда этотъ конецъ придетъ.
   -- Я отлично понимаю, что ты не можешь раздѣлять моихъ чувствъ,-- сказалъ Деронда,-- но я не могъ не передать тебѣ лично такого важнаго событія въ моей жизни. Вся моя будущность должна теперь измѣниться. Я усвоилъ себѣ теорію и идеи Мардохея и намѣренъ, на-сколько это возможно одному человѣку, примѣнить ихъ на дѣлѣ. По всей вѣроятности, я отправлюсь въ Палестину и останусь тамъ надолго.
   Гансъ ничего не отвѣтилъ, а поднявшись съ кресла, подошелъ къ мольберту, и, повернувшись спиною къ Дерондѣ, сказалъ очень тихо.
   -- Извини за нескромный вопросъ: м-съ Грандкортъ знаетъ объ этомъ?
   -- Нѣтъ, но я долженъ просить тебя, Гансъ, перестать шутить!-- сказалъ Деронда съ сердцемъ.-- Всѣ твои предположенія по этому предмету не имѣютъ основанія.
   -- Во-первыхъ, я такъ-же мало шучу теперь, какъ шутилъ-бы въ день своихъ похоронъ, а во вторыхъ, тебѣ вѣдь неизвѣстно, на чемъ основаны мои предположенія.
   -- Можетъ быть. Но позволь мнѣ разъ навсегда убѣдить тебя, что я никогда не былъ и не буду къ м-съ Грандкортъ въ положеніи ея поклонника или жениха. Если ты серьезно предполагалъ что-нибудь подобное, ты жестоко ошибся!
   Наступило минутное молчаніе, одинаково непріятное для обоихъ.
   -- Можетъ быть, я также ошибался и относительно другого моего предположенія?-- произнесъ, наконецъ, Гансъ.
   -- Какого?
   -- Относительно твоего нежеланія ухаживать за другой женщиной, не замужней и не вдовой...
   -- Я понимаю твой намекъ, Мейрикъ, и очень сожалѣю, что въ одномъ отношеніи мы останемся враждебны другъ другу. Но я надѣюсь, что ты скажешь прямо, есть-ли у тебя основанія разсчитывать на успѣхъ, или нѣтъ?
   -- Твой вопросъ совершенно излишенъ,-- отвѣтилъ Гансъ съ видимымъ раздраженіемъ.
   -- Отчего?
   -- Оттого, что ты долженъ это знать гораздо лучше меня.
   -- Я буду откровеннѣе тебя и скажу, что у меня нѣтъ и тѣни надежды на успѣхъ.
   Гансъ поспѣшно взглянулъ на Деронду и снова отвернулся.
   -- Я даже не знаю,-- продолжалъ Деронда, оскорбленный недовѣріемъ Ганса,-- какъ мнѣ высказать ей мои чувства. Если она не любить меня, то я причиню ей большое горе, такъ-какъ не могу оставить ея брата, а постоянно видѣть ее послѣ подобнаго объясненія будетъ мнѣ крайне тяжело.
   -- И я, кажется, никогда не высказывалъ ей своихъ чувствъ,-- замѣтилъ Гансъ какъ-бы въ свое оправданіе.
   -- Ты хочешь сказать, что мы съ тобою въ одинаковомъ положеніи. Въ такомъ случаѣ, тебѣ нечего мнѣ завидовать.
   -- Я слишкомъ высокаго о себѣ мнѣнія, чтобы тебѣ завидовать.
   -- Я вижу, что ты считаешь меня помѣхой твоему счастью, но, право, я нисколько не испорчу твоего дѣла,-- сказалъ Деронда, вставая:-- если-бъ даже я и имѣлъ преимущество предъ тобою, то, при настоящихъ обстоятельствахъ, это не принесло-бы мнѣ никакой пользы. Ты знаешь, что у нихъ поселился старикъ -- отецъ?
   -- Да, и я съ удовольствіемъ обругалъ-бы его, если-бъ онъ не былъ еврей.
   -- Мои отношенія къ ней теперь очень натянуты и могутъ пройти цѣлые годы прежде, чѣмъ мнѣ удастся узнать ея чувства ко мнѣ. Вотъ какъ обстоитъ дѣло, Гансъ. Ты видишь, что ни одинъ изъ насъ, въ сущности, не вредитъ другому, и наше глупое соперничество не кончится ничѣмъ. Я надѣюсь только, что наша старая дружба выдержитъ такое испытаніе.
   -- Наша дружба, моя дружба къ тебѣ,-- съ жаромъ воскликнулъ Гансъ, подбѣгая къ Дерондѣ и смотря ему прямо въ глаза,-- не можетъ выдержать такой низости! Я, неблагодарная собака, плачу тебѣ за всю твою доброту подлостью. Я, скрываю отъ тебя, что ты счастливѣйшее животное на свѣтѣ. Если Мира любитъ кого-нибудь болѣе своего брата, то это именно тебя!
   Деронда вздрогнулъ и, взглянувъ съ изумленіемъ на Ганса, промолвилъ:
   -- Ты выдумываешь, чтобъ доставить мнѣ удовольствіе!
   -- Не въ такомъ я сегодня настроеніи, чтобъ дѣлать кому-нибудь удовольствіе,-- продолжалъ Гансъ;-- увѣряю тебя, что я убѣдился въ этомъ не безъ горечи, тѣмъ болѣе,-- а, быть можетъ тѣмъ менѣе,-- что считалъ твое сердце занятымъ герцогиней. Но чортъ тебя возьми! Ты любишь кого слѣдуетъ, ты еврей -- и все тебѣ улыбается!..
   -- Но какъ-же ты въ этомъ убѣдился, голубчикъ, говори скорѣе?-- воскликнулъ Деронда, не вѣря еще своему счастью.
   -- Не спрашивай. Мама моя была свидѣтельницей! Дѣло въ томъ, что Мира ревнуетъ тебя къ герцогинѣ, и, чѣмъ скорѣе ты ее успокоишь, тѣмъ лучше. Ну, слава Богу, очистилъ я свою совѣсть отъ тяжелаго гнета; теперь я имѣю полное право послать тебя къ чорту! Вишь, проклятый, до какого счастья ты дожилъ, и, надо сознаться, ты его вполнѣ заслуживаешь.
   -- Ну спасибо, Гансъ, да благословитъ тебя Господь,-- промолвилъ Деронда, крѣпко пожавъ руку своему другу.
  

ГЛАВА LXVIII.

   Совѣтъ Ганса успокоить Миру, ревновавшую м-съ Грандкортъ, побудилъ Деронду какъ можно скорѣе объясниться ей въ своей любви. Онъ чувствовалъ, что, если она, дѣйствительно, его любитъ, то онъ мужественно перенесетъ всѣ ожидавшія его непріятности со стороны Лапидуса. Онъ не замѣчалъ въ немъ никакой рѣзкой перемѣны, и старикъ по-прежнему ухаживалъ за нимъ; но онъ предвидѣлъ, что пребываніе Лапидуса въ домѣ дѣтей приведетъ когда-нибудь къ открытому столкновенію и позорному униженію, отъ которыхъ онъ рѣшился на-сколько возможно защитить Эзру и Миру.
   Эти предчувствія еще болѣе усилились-бы, если-бъ онъ зналъ, что происходило въ душѣ старика, который добровольно подвергалъ себя всѣмъ стѣсненіямъ своего новаго положенія въ надеждѣ выждать удобный случай и получить значительную сумму отъ Деронды или отъ Миры. Желаніе добыть денегъ для удовлетворенія своей страсти къ игрѣ было въ немъ такъ сильно, что онъ не остановился-бы даже передъ кражей. Съ этой цѣлью онъ старался узнать, гдѣ Мира прятала свои деньги и ключи; но все это было тщетно такъ-какъ она, со своимъ обычнымъ практическимъ благоразуміемъ, отдавала всѣ свои деньги м-съ Мейрикъ, оставляя себѣ только мелочь на необходимые расходы. Поэтому Лапидусъ мало-по-малу пришелъ къ тому убѣжденію, что ему остается только попросить у Деронды большую сумму, въ видѣ отступного, и снова уѣхать заграницу.
   Въ тотъ день, когда Деронда явился съ твердымъ рѣшеніемъ объяснить Мирѣ свои чувства, Лапидусъ находился въ такомъ дурномъ настроеніи, что даже не желалъ слушать чтенія еврейскихъ рукописей, а пошелъ прямо въ скверъ покурить. Миры не было дома, но Деронда зналъ, что она вскорѣ вернется, и былъ необыкновенно веселъ, разсчитывая найти подтвержденіе словъ Ганса въ выраженіи глазъ молодой дѣвушки при ея входѣ въ комнату.
   -- Въ такую жару вамъ здѣсь, Эзра, вѣроятно, особенно тяжело дышать,-- сказалъ онъ, прерывая чтеніе;-- я постараюсь найти для васъ лучшее жилище. Вѣдь теперь,-- прибавилъ онъ съ улыбкой,-- я могу распоряжаться вами, какъя самъ захочу.
   -- Мнѣ вездѣ трудно дышать, но вы, вотъ, могли-бы жить въ какой-нибудь деревнѣ, въ великолѣпномъ дворцѣ, а ради меня остаетесь въ этой тюрьмѣ. И все-таки я не могу сказать вамъ прямо: уѣзжайте!
   -- О, нѣтъ, самая лучшая мѣстность показалась-бы мнѣ безъ васъ тюрьмою,-- отвѣтилъ Деронда;-- эта комната -- для меня самый пріятный уголокъ во всемъ мірѣ. Къ тому-же я здѣсь представляю себя уже въ Палестинѣ, такъ-какъ я все равно собираюсь туда рано или поздно. Только позвольте мнѣ снять галстухъ съ этимъ тяжелымъ кольцомъ,-- прибавилъ онъ и положилъ ихъ на столъ, заваленный книгами и бумагами.-- Я не разстаюсь съ этимъ памятнымъ мнѣ кольцомъ и всегда ношу его въ галстухѣ, но во время работы оно меня душитъ своею тяжестью.
   Черезъ нѣсколько минутъ Деронда снова принялся за чтеніе еврейской рукописи подъ руководствомъ Эзры, который коментировалъ ему каждую фразу, и ни одинъ изъ нихъ не замѣтилъ, какъ въ комнату вошелъ Лапидусъ и тихо сѣлъ въ углу. Глаза его тотчасъ-же остановились на блестящемъ кольцѣ Деронды, и, занятый мыслью выманить у Деронды какую-нибудь сумму денегъ, онъ невольно сталъ, размышлять, за сколько можно было-бы продать это кольцо. Конечно, онъ не могъ-бы выручить столько, сколько надѣялся получить отъ Деронды наличными, но послѣднее было только гадательно, а первое находилось уже въ его рукахъ. Онъ могъ свободно взять кольцо, не боясь никакого преслѣдованія со стороны друга его дѣтей, и не было ничего легче, какъ на вырученныя деньги уѣхать заграницу. Но, съ другой стороны, было лучше получить прямо значительную сумму, и поэтому онъ рѣшился подождать ухода Деронды и на улицѣ объясниться съ нимъ на этотъ счетъ. Онъ всталъ и подошелъ къ окну; но кольцо, хотя оно лежало на столѣ за его спиною, неотступно преслѣдовало его своимъ блескомъ, и онъ только соображалъ, можно-ли однимъ шагомъ перейти отъ стола къ выходной двери. Тѣмъ не менѣе, онъ все-же не измѣнилъ своего рѣшенія объясниться съ Дерондой, и вышелъ на лѣстницу, чтобъ тамъ его дождаться. Но проходя мимо стола, онъ какъ-то инстинктивно протянулъ руку къ кольцу, какъ пьяница -- къ водкѣ. Очутившись съ кольцомъ на лѣстницѣ, онъ надѣлъ шляпу и поспѣшно вышелъ на лѣстницу. Дойдя до конца сквера, онъ окончательно рѣшилъ продать кольцо и отправиться моремъ заграницу.
   Деронда и Эзра еле замѣтили его уходъ и продолжали, попрежнему, свои занятія. Вскорѣ, однако, появленіе Миры прервало чтеніе. Она вошла въ комнату въ шляпѣ, и, когда Деронда всталъ, чтобъ съ нею поздороваться, она съ какимлуто страннымъ смущеніемъ промолвила:
   -- Я зашла только на минуту, чтобъ подать Эзрѣ новое лекарство. Я сейчасъ должна пойти къ м-съ Мейрикъ по дѣлу.
   -- Позвольте мнѣ васъ проводить,-- сказалъ Деронда;-- я не хочу болѣе безпокоить Эзру и, къ тому-же, сегодня слишкомъ жарко заниматься. Мнѣ также надо повидаться съ м-съ Мейрикъ. Вы позволите мнѣ пойти вмѣстѣ съ вами?
   -- Конечно,-- отвѣтила Мира, замѣчая что-то новое въ. выраженіи лица Деронды, и невольно краснѣя.
   Отвернувшись, она налила въ ложку лекарства и подала брату, который сидѣлъ съ закрытыми глазами, всецѣло поглощенный содержаніемъ только-что прочитанныхъ еврейскихъ рукописей. Деронда все время думалъ о предстоящемъ объясненіи, и вдругъ вспомнилъ, что онъ былъ въ неприличномъ deshabillé.
   -- Извините меня, пожалуйста, я совсѣмъ забылъ,-- сказалъ онъ, обращаясь къ молодой дѣвушкѣ и поспѣшно надѣвая галстухъ;-- но гдѣ-же кольцо?
   Нагнувшись, онъ сталъ искать его на полу. Эзра молча взглянулъ на него, а Мира, быстро подбѣжавъ, промолвила:
   -- Вы положили кольцо на столъ?
   -- Да,-- отвѣтилъ Деронда, продолжая разыскивать свою пропажу, передвигая мебель и предполагая, что, вѣроятно, кольцо куда-нибудь закатилось.
   -- Здѣсь былъ отецъ?-- спросила Мира у брата на ухо, блѣдная, какъ смерть.
   Онъ выразительно взглянулъ на нее и молча кивнулъ головой. Она снова подбѣжала къ Дерондѣ и быстро опросила.
   -- Не нашли?
   -- Можетъ быть, я положилъ кольцо въ карманъ,-- произнесъ Деронда, замѣтивъ испуганное выраженіе лица Миры.
   -- Нѣтъ, вы положили его на столъ!-- сказала она рѣшительно и выбѣжала вонъ изъ комнаты.
   Деронда послѣдовалъ за нею. Она прежде всего заглянула въ гостиную, а потомъ въ спальню, но отца не было нигдѣ. Наконецъ, она съ отчаяніемъ посмотрѣла на гвоздь, на которомъ всегда висѣла его шляпа, и, подойдя къ окну устремила безсознательный взглядъ на улицу. Черезъ минуту она обернулась къ Дерондѣ, и въ глазахъ ея отразилось самое тяжелое чувство позора, и униженія. Но онъ взялъ ее за обѣ руки и съ жаромъ произнесъ.
   -- Мира! Я понимаю васъ, но, прошу васъ, пусть онъ будетъ моимъ отцомъ, такъ-же, какъ и вашимъ; будемъ вмѣстѣ дѣлить съ этой минуты всякое горе и радость! Ваше униженіе въ моихъ глазахъ выше самой громкой славы. Скажите, что вы меня не отталкиваете, что вы раздѣлите со мною все, что только вамъ предстоитъ въ жизни, что вы будете моею женою. Я долго скрывалъ отъ васъ свою любовь, долго сомнѣвался. Скажите, что вы ее принимаете, и я докажу вамъ всей своей жизнію, какъ горячо и преданно я варъ люблю!
   Мира не сразу перешла отъ отчаянія къ блаженной радости, не сразу поняла, что въ эту позорную для нея минуту Деронда счелъ ее достойной быть его женою. Съ первыхъ его словъ она уже успокоилась, но объясняла ихъ любовью Деронды не къ ней, а къ Эзрѣ, и только мало-по-малу усвоила себѣ истинное значеніе его неожиданнаго объясненія. Она вспыхнула, глаза ея заблестѣли; но когда Деронда умолкъ, она не могла произнести ни слова, а только подняла къ нему лицо и просто, молча поцѣловала его, словно это былъ самый естественный отвѣтъ на его предложеніе. Нѣсколько минутъ они стояли неподвижно, подъ вліяніемъ только-что пережитыхъ впечатлѣній. Наконецъ, она шопотомъ промолвила:
   -- Пойдемъ, милый, успокоимъ Эзру.
  

ГЛАВА LXIX.

   Сэръ Гюго исполнилъ обѣщаніе, данное имъ Гаскойну, провести часть осени въ Дипло, и его пребываніе въ замкѣ съ начала октября придавало какое-то особое оживленіе всѣмъ окрестностямъ, отъ роскошныхъ домовъ въ Бракеншо и Кветчамѣ до гостепріимныхъ и уютныхъ домиковъ Ванчестера. Сэръ Гюго умѣлъ быть любезнымъ со всѣми и, умѣя искусно поддерживать свою популярность, причислялъ себя къ тѣмъ аристократамъ-либераламъ, которые стоятъ за всевозможныя реформы, но, въ то-же время, требуютъ сохраненія стариннаго англійскаго строя, въ томъ числѣ раздѣленія общества на строго разграниченные классы. Онъ гостепріимно принималъ въ Дипло и старыхъ ванчестерскихъ стряпчихъ, и молодыхъ сельскихъ пасторовъ, но всегда очень разборчиво составлялъ списокъ приглашаемыхъ на обѣдъ. Добродушный лордъ Бракеншо, напримѣръ, не разсердился-бы, если-бъ его посадили за одинъ столъ со стряпчимъ Робинсономъ, но Робинсонъ не былъ-бы доволенъ обѣдомъ вмѣстѣ съ лицами, считавшими себя равными ему. Всѣ эти тонкости хорошо понималъ сэръ Гюго и, стараясь каждому доставить наибольшее удовольствіе, незамѣтно увеличивалъ свою популярность.
   Но особымъ расположеніемъ его теперь пользовался пеникотскій пасторъ. Баронетъ не только находилъ Гаскойна пріятнымъ собесѣдникомъ, но желалъ сохранить съ нимъ дружескія отношенія ради м-съ Грандкортъ, къ которой онъ относился съ чисто-рыцарской преданностью, возникавшей, главнымъ образомъ, изъ того обстоятельства, о которомъ онъ даже не упоминалъ леди Малинджеръ. Его рыцарскія чувства доходили до того, что онъ считалъ недостойнымъ порядочнаго человѣка открывать тайну женщины кому-бы то ни было, даже своей женѣ.
   Послѣ объясненія съ Мирой, Деронда нашелъ нужнымъ увѣдомить сэра Гюго о предстоявшемъ ему бракѣ, но, опасаясь, что это извѣстіе возбудитъ неудовольствіе баронета и приведетъ къ какому-нибудь непріятному объясненію, онъ предпочелъ сообщить ему объ этомъ письменно. Дѣйствительно, сэръ Гюго, прочитавъ это неожиданное посланіе, вышелъ изъ себя, хотя, но правдѣ сказать, оно его не очень удивило. Чтобъ сорвать на комъ-нибудь свою злобу, онъ тотчасъ-же понесъ письмо къ женѣ, и, когда она выразила глубокое сожалѣніе, что необыкновенные таланты Даніеля пропадутъ даромъ, благодаря его сумасбродной еврейской фантазіи, баронетъ рѣзко сказалъ:
   -- Все это вздоръ! Повѣрь мнѣ, Данъ никогда не былъ дуракомъ. У него высшіе политическіе взгляды на еврейскій вопросъ, которыхъ ты понимать не можешь, и не бойся: онъ себя никогда не осрамитъ.
   Что-же касается до брака Деронды, то мнѣніе леди Малинджеръ настолько согласовалось съ его собственнымъ, что сэръ Гюго не могъ назвать его ошибочнымъ. Она съ сожалѣніемъ заявила, что никогда не думала о возможности такого брака, приглашая Миру пѣть на домашнемъ концертѣ и давать уроки ея дочерямъ; напротивъ: она была увѣрена, что Деронда женится на м-съ І'рандкортъ, которая, во всякомъ случаѣ, была лучше какой-то еврейки, хотя лично она ей не очень нравилась. Баронетъ на это замѣчаніе ничего не отвѣтилъ, а только попросилъ до поры до времени сохранять втайнѣ сообщенное извѣстіе, такъ-какъ, думалъ, что чѣмъ долѣе Гвендолина объ этомъ не узнаетъ, тѣмъ лучше; лучше, чтобъ онъ самъ ей это разсказалъ. Между тѣмъ, сосѣдство Гвендолины съ Дипло позволяло ему и леди Малинджеръ окружать бѣдную вдову самымъ дружескимъ вниманіемъ.
   Гвендолина привела въ исполненіе свой планъ поселиться въ Офендинѣ и поражала добрую м-съ Давило своимъ необыкновеннымъ спокойствіемъ. Она находилась въ томъ мирномъ, меланхолическомъ настроеніи, которое всегда доступно человѣку, отказывающемуся отъ всякихъ самолюбивыхъ стремленій и принимающему за особый, неожиданный даръ судьбы каждую, хотя-бы и самую мелкую, радость въ жизни, особенно всякія добрыя душевныя проявленія не только въ людяхъ, но даже и въ собакахъ. Развѣ кто-нибудь, освободившись изъ мрачной, душной тюрьмы, можетъ жаловаться на свѣжій воздухъ и дневной свѣтъ? Можно примириться со всякой тяжелой долей, если смотрѣть на свою жизнь, какъ на избавленіе отъ другого, болѣе худшаго существованія. Подобное чувство доступно всякому, кто одаренъ способностью Гамлета къ самопознанію и самобичеванію. Къ такимъ натурамъ принадлежала и Гвендолина, тысячу разъ мысленно переживавшая страшную исторію своего паденія, начиная отъ удовлетворенія своей самолюбивой страсти къ удовольствіямъ, впервые заставившаго ее нѣкогда отвернуться отъ голоса совѣсти, до пламенной ненависти, которая неудержимо повлекла ее къ преступленію, несмотря на всѣ ея старанія найти опору въ нѣкогда попранной ею совѣсти. Она теперь постоянно повторяла про себя слова Деронды, придавшія ей силу бороться съ овладѣвшимъ ею отчаяніемъ, и ясно доказавшія, что, въ сущности, судьба спасла ее отъ несчастія худшаго, какъ для нея самой, такъ и для другихъ.
   Кромѣ того, Гвендолину поддерживала увѣренность, что она вскорѣ опять увидитъ Деронду и что вся ея будущность, на которую она теперь смотрѣла со свѣтлой надеждой, это будетъ -- постоянное самоусовершенствованіе подъ его непосредственнымъ руководствомъ. Съ присущимъ человѣческой натурѣ эгоизмомъ, она всецѣло поддавалась увѣренности, что Деронда необходимъ ей, нисколько не думая о потребностяхъ его личной жизни, казавшейся бѣдной Гвендолинѣ исключительно наполненной ею. Она никогда не воображала его себѣ иначе, какъ только рядомъ съ собою, готовымъ откликнуться на каждый ея вздохъ. Не самъ-ли онъ явился передъ нею впервые, какъ наставникъ и покровитель, возбудивъ къ себѣ сначала одно негодованіе, и лишь потомъ -- полное довѣріе и любовь? Она не могла вообразить, чтобъ когда-нибудь могла уничтожиться эта опора, казавшаяся ей столь-же твердой, какъ земля, но которой она, однако, не могла сдѣлать ни одного шага безъ поддержки друга.
   Дѣйствительно, Деронда вскорѣ пріѣхалъ въ Дипло, которое было отъ Лондона гораздо ближе, чѣмъ аббатство. Онъ хотѣлъ было перевести Эзру и Миру въ какое-нибудь живописное мѣстечко, гдѣ-нибудь на берегу моря, пока не приготовитъ новаго, болѣе удобнаго жилища въ Лондонѣ для всѣхъ троихъ. Но Эзра просилъ оставить его на прежней квартирѣ, такъ-какъ всякое передвиженіе было для него слишкомъ тягостно, хотя онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, выражалъ упорное желаніе отправиться вмѣстѣ съ ними въ Палестину. Деронда надѣялся устроить свою свадьбу мѣсяца черезъ два, и, дѣлая необходимыя къ тому приготовленія, долженъ былъ серьезно переговорить съ сэромъ Гюго о положеніи своихъ дѣлъ и о денежныхъ средствахъ, которыми онъ могъ располагать. Вотъ почему онъ ускорилъ свою поѣздку въ Дипло. Съ другой стороны, его не менѣе побуждало къ тому и обѣщаніе, данное Гвендолинѣ. Сознаніе своего собственнаго личнаго счастья пробуждало въ его сердцѣ какое-то болѣзненное, тревожное чувство по отношенію къ Гвендолинѣ. Это, быть можетъ, покажется страннымъ, такъ-какъ, обыкновенно, влюбленнаго, пользующагося взаимностью, считаютъ счастливцемъ, а подъ этимъ подразумѣвается всегда полное равнодушіе къ горю другихъ. Но человѣческій опытъ обыкновенно не соотвѣтствуетъ современнымъ свѣтскимъ понятіямъ и вкусамъ. Деронда нисколько не оскорблялъ своей любви, а только дѣлалъ ее еще болѣе достойной Миры, примиряя съ этой любовью заботы о другой женщинѣ. Дѣйствительно, что такое самая любовь къ существу, которое мы любимъ болѣе всего на свѣтѣ, какъ не сочетаніе безконечныхъ заботъ, которыя, однако, для насъ сладостнѣе всякихъ радостей внѣ этой любви?
   Деронда два раза пріѣзжалъ въ Дипло и оба раза видѣлъ Гвендолину, но все не рѣшался ей сказать о перемѣнѣ, происшедшей въ его жизни. Онъ сильно себя за это упрекалъ, но объясненіе, отъ котораго могутъ произойти важныя послѣдствія, зависитъ чаще всего отъ расположенія того лица, которому объясненіе можетъ доставить непріятность или горе. Въ первое свиданіе съ Гвендолиной она такъ забрасывала его вопросами о лучшемъ устройствѣ ея жизни, о средствахъ преобразить себя, лучше обходиться со всѣми окружающими и уничтожить въ себѣ всякую тѣнь эгоизма, что Деронда не могъ нанести ей этого тяжелаго удара въ ту минуту, когда она просила его помочь ей вступить на путь истины. Во второй разъ онъ засталъ ее въ такомъ отчаяніи, и, подъ вліяніемъ ея тяжелыхъ воспоминаній, она такъ истерически рыдала, убѣждая себя въ его презрѣніи къ ней, что онъ могъ только думать о томъ, какъ ее успокоить и утѣшить. Когда-же она мало-по-малу оправилась и глаза ея снова засвѣтились дѣтской радостью, то онъ уже не рѣшился причинить ей новое горе.
   Однако, время шло, и Деронда чувствовалъ, что объясненіе съ Гвендолиной становилось все необходимѣе. Правда, она никогда не спрашивала его о дѣлахъ и даже не полюбопытствовала узнать, зачѣмъ онъ ѣздилъ въ Геную, но тѣмъ тяжелѣе должна была отозваться на ней то, что произошло въ его жизни. Предоставить другимъ сообщить ей печальную вѣсть было-бы слишкомъ жестоко и, точно такъ-же безжалостно казалось ему прибѣгнуть къ помощи письма. Сообразивъ все это, онъ, наконецъ, рѣшился снова поѣхать въ Дипло и, во что-бы то ни стало, объясниться съ Гвендолиной.
   На этотъ разъ онъ нашелъ тамъ Ганса Мейрика, который рисовалъ портреты дочерей сэра Гюго и въ свободное время посѣщалъ семейство своего друга, Рекса Гаскойна. Онъ, повидимому, находился въ прежнемъ веселомъ настроеніи, хотя Деронда сразу почувствовалъ нѣкоторую искусственность въ его обращеніи.
   -- Когда ты пріѣхалъ сюда, Гансъ?-- спросилъ Деронда.
   -- Дней десять тому назадъ, до срока, назначеннаго мнѣ сэромъ Гюго. Я два дня провелъ въ Пеникотѣ. Какое идиллическое мѣстечко! Гаскойны -- просто прелесть и, кромѣ того, они родственники Ванъ-Диковской герцогини. Я видѣлъ ее издали въ траурѣ, хотя она не показывается чужимъ.
   Слишкомъ высоко цѣня счастье Деронды, чтобъ подозрѣвать, какія чувства онъ питалъ къ Гвендолинѣ, Гансъ выражался о ней совершенно свободно.
   -- Развѣ она гоститъ теперь въ пасторскомъ домѣ?-- спросилъ Деронда.
   -- Нѣтъ, но меня водили въ Офендинъ, чтобъ посмотрѣть старый домъ, и я познакомился съ семействомъ герцогини. Ты, конечно, бывалъ тамъ и знаешь ихъ всѣхъ?
   -- Да, бывалъ,-- спокойно отвѣтилъ Деронда.
   -- Славный, старый домъ. Прекрасное жилище для романтической вдовушки. А у нея, говорятъ, въ жизни было много романовъ. Я слышалъ, напримѣръ, что у нея было нѣчто и съ моимъ другомъ, Рексомъ.
   -- Это, вѣроятно, случилось незадолго до ея свадьбы,-- промолвилъ Деронда, сильно заинтересованный словами Ганса;-- она жила въ Офендинѣ не болѣе года. Откуда ты узналъ эту исторію?
   -- О! самъ испытавъ горе, я тотчасъ-же сталъ узнавать слѣды его и въ другихъ. Я случайно узналъ, что Рексъ никогда не бываетъ въ Офендинѣ и ни разу не видѣлъ герцогини со времени ея пріѣзда, а миссъ Гаскойнъ разсказала мнѣ о какомъ-то представленіи шарадъ въ Офендинѣ, изъ чего я понялъ, что Рексъ такъ увивался вокругъ своей двоюродной сестры, что обжегъ себѣ крылышки, какъ муха на пламени свѣчи. Но я не знаю, какую роль она тутъ играла. Мнѣ извѣстно только, что явился герцогъ и выхватилъ изъ его рукъ красавицу, какъ всегда бываетъ, когда достойный молодой человѣкъ искренно полюбитъ кого-нибудь... Я понимаю теперь, почему Гаскойнъ говоритъ что его невѣста это Законъ и что онъ никогда не женится. Но все это вздоръ. Если герцогъ утонулъ не ради тебя, то, можетъ быть, онъ сдѣлалъ эту любезность дея моего друга Рекса. Кто знаетъ?
   -- А развѣ м-съ Грандкортъ необходимо снова выйти замужъ?-- промолвилъ Деронда.
   -- Ахъ, ты, чудовище!-- сказалъ Гансъ;-- ты хочешь, чтобъ она всю жизнь оплакивала тебя и сгорала на медленномъ огнѣ, какъ индійскія жены по смерти своихъ мужей, пока ты будешь счасливъ и веселъ?
   Деронда ничего не отвѣтилъ, но на лицѣ его выразилось неудовольствіе, и Гансъ тотчасъ-же перемѣнилъ разговоръ. Однако, разставшись съ Дерондой, онъ сказалъ себѣ что Деронда, вѣроятно, питалъ нѣкогда къ герцогинѣ такія чувства, о которыхъ узнать Мирѣ было-бы не особенно пріятно.
   "Напрасно она не влюбилась въ меня,-- прибавилъ онъ мысленно,-- тогда у нея не было-бы соперницъ. Ни одна женщина въ мірѣ никогда еще не бесѣдовала со мною о богословскихъ вопросахъ".
   На другой день Деронда отправился въ Офендинъ съ твердой рѣшимостью не возвратиться оттуда не объяснившись съ Гвендолиной. Наканунѣ онъ послалъ узнать, приметъ-ли она его, и получилъ утвердительный отвѣтъ. теперь-же онъ засталъ ее въ той-же самой старой гостиной, гдѣ произошли главнѣйшіе эпизоды изъ ея жизни. Она казалась не столь печальной, какъ прежде, и, хотя на лицѣ ея не играла прежняя улыбка, но она выражала мирное спокойствіе, составлявшее поразительный контрастъ съ тѣмъ нервнымъ волненіемъ, въ которомъ она находилась въ послѣднее его посѣщеніе. Тѣмъ скорѣе она замѣтила печальное выраженіе на лицѣ Деронды; не успѣлъ онъ сѣсть противъ нея, какъ она поспѣшно сказала:
   -- Вы боялись снова пріѣхать, потому что я въ прошлый разъ слишкомъ много плакала. Послѣ я объ этомъ очень жалѣла и рѣшилась, быть какъ можно спокойнѣе, чтобъ не причинить вамъ непріятности.
   Гвендолина такъ нѣжно произнесла эти слова, что выполненіе своей задачи стало для Деронды еще труднѣе; но надо было исполнить свой долгъ.
   -- Я сегодня самъ взволнованъ,-- сказалъ онъ грустнымъ тономъ,-- но это потому, что я долженъ разсказать вамъ нѣчто, касающееся меня и моей будущности. Я боюсь, что вы меня упрекнете въ недостаточной откровенности съ вами до сихъ поръ, тогда-какъ вы отъ меня ничего не скрывали. Но ваши испытанія были такъ тяжелы, что, говоря съ вами, я всегда забывалъ о себѣ и о своихъ дѣлахъ.
   Въ голосѣ Деронды было столько застѣнчивой нѣжности и онъ смотрѣлъ на Гвендолину такимъ умоляющимъ взоромъ, что она невольно вздрогнула. Но слова его только изумили ее, но не испугали. Она подумала, что дѣло, вѣроятно, шло о какой-нибудь перемѣнѣ въ отношеніямъ Деронды къ сэру Гюго и его будущему наслѣдству.
   -- Я понимаю; какъ могли вы что-нибудь сказать мнѣ о себѣ, когда вы все время думали только о томъ, какъ-бы успокоить и утѣшить меня.
   -- Вы конечно удивитесь, тому что я только недавно узналъ о томъ, кто были мои родители,-- произнесъ Деронда.
   Гвендолина нисколько не удивилась рѣшивъ, что ея догадка справедлива.
   -- Я ѣздилъ въ Италію,-- продолжалъ онъ,-- съ цѣлью увидѣть свою мать. По ея желанію, отъ меня до сихъ поръ скрывали мое происхожденіе. Она разсталась со мною послѣ смерти моего отца, когда я былъ еще ребенкомъ. Но теперь она очень больна и не хотѣла долѣе скрывать отъ меня своей тайны. Главная причина, по которой она такъ долго не открывала тайны моего происхожденія, заключалась въ томъ, что я -- еврей.
   -- Вы -- еврей!-- глухо произнесла Гвендолина въ какомъ-то поразительномъ изумленіи.
   Деронда покраснѣлъ, но не сказалъ ни слова и ожидалъ пока Гвендолина оправится отъ своего смущенія. Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ она не поднимала глазъ съ пола и какъ-бы отыскивала выходъ изъ окружающаго ее со всѣхъ сторонъ мрака. Наконецъ, она, повидимому, выбилась на свѣтъ и тихо промолвила:
   -- Какую-же перемѣну можетъ совершить въ вашей жизни это открытіе?
   -- Громадную!-- отвѣтилъ Деронда съ жаромъ, но вдругъ остановился, пораженный той бездной, которая открылась между нимъ и Гвендолиной.
   Они точно начали говорить на различныхъ языкахъ, непонимая другъ друга.
   -- Вамъ нечего обращать на это вниманіе; вы остаетесь тѣмъ-же человѣкомъ, хотя вы и еврей,-- произнесла Гвендолина съ чувствомъ, стараясь успокоить Деронду насчетъ того, что никакая внѣшняя перемѣна не въ состояніи измѣнить ихъ взаимныхъ отношеній.
   -- Напротивъ: это открытіе я встрѣтилъ съ особенной радостью,-- сказалъ Деронда;-- я былъ подготовленъ къ этому заранѣе, познакомившись съ однимъ очень замѣчательнымъ евреемъ, идеи котораго такъ увлекли меня, что я намѣренъ. посвятить ихъ осуществленію всю свою остальную жизнь.
   Гвендолина снова была озадачена; но, на этотъ разъ, къ ея изумленію присоединился уже и страхъ. Ей и въ голову не приходило, что слова Деронды касались Миры и ея брата, но ее пугала мысль, что ея умъ не въ состояніи будетъ послѣдовать за Дерондой въ новую таинственную область его стремленій.
   -- Мнѣ, можетъ быть, придется для этой цѣли уѣхать на нѣсколько лѣтъ на востокъ,-- сказалъ Деронда послѣ минутнаго молчанія.
   Мракъ, окружавшій Гвендолину, началъ понемногу разсѣиваться; слова Деронды становились для нея хотя понятнѣе, но все страшнѣе и страшнѣе.
   -- Но, вѣдь, вы вернетесь, да?-- промолвила она дрожащими губами, и слезы незамѣтно потекли по ея щекамъ.
   Деронда вскочилъ и отошелъ отъ нея на нѣсколько шаговъ. Гвендолина вытерла глаза и вопросительно взглянула на него.
   -- Да; когда-нибудь, если буду живъ, сказалъ Деронда.
   Снова наступило молчаніе. Онъ не могъ рѣшиться произнести ни слова, а она, повидимому, обдумывала то, чтособиралась сказать.
   -- Что-же вы тамъ будете дѣлать?-- спросила она, наконецъ, нерѣшительнымъ, застѣнчивымъ тономъ.-- Могу-ли и я постигнуть ваши, идеи, или я для этого слишкомъ невѣжественна?
   -- Я отправляюсь на востокъ, чтобы ознакомиться съ положеніемъ моего народа въ различныхъ странахъ,-- отвѣтилъ Деронда, охотно распространяясь о томъ, что не касалось истинной причины ихъ предстоявшей разлуки;-- идеи, которой я намѣренъ посвятить свою жизнь, заключается въ политическомъ возрожденіи моего народа, въ созданіи еврейской націи съ такимъ-же политическимъ центромъ, какимъ обладаетъ англійская, хотя англичане также разсѣяны по всему свѣту. Какъ-бы ни были слабы мои усилія, но я, рѣшился исполнить свой долгъ, и, во всякомъ случаѣ, я постараюсь пробудить въ другихъ сочувствіе къ этому движенію.
   Долго молчали они послѣ этихъ словъ Деронды. Гвендолинѣ показалось, что міръ передъ нею растетъ и расширается, а она остается посреди него -- попрежнему одинокая, безпомощная. Мысль о возвращенія Деронды съ востока стушевалась при сознаніи, что передъ его возвышенными стремленіями она совершенно исчезала, становилась незамѣтной точкой. Для многихъ людей рано или поздно наступаетъ роковая минута, когда великія, міровыя движенія и общечеловѣческія задачи, до тѣхъ поръ погребенныя въ газетахъ, и въ скучныхъ книгахъ, вдругъ врываются въ ихъ ежедневную жизнь. Когда земля передъ ихъ собственными глазами разверзается для того, чтобы все перевернуть вверхъ дномъ, когда одно поколѣніе возстаетъ противъ другого, братъ на брата, сынъ на отца, когда вся земля заливается кровью, когда міръ превращается въ адъ... Когда убѣленные сѣдинами старцы отправляются розыскивать трупы своихъ павшихъ сыновей, когда иныя прекрасныя дѣвушки забываютъ все и отправляются на поле брани, чтобы, въ качествѣ сестръ милосердія, облегчать страданія своихъ умершихъ братьевъ и друзей... Когда съ трепетомъ видишь проявленіе величія Бога, который, по выраженію псалмопѣвца, "на облакахъ, погоняемыхъ вихремъ" носится для того, чтобы "горы заставить трепетать, цѣлый міръ -- колебаться"...
   Нѣчто подобное почувствовала теперь и Гвендолина; она впервые почувствовала присутствіе внѣ ея какой-то таинственной, огромной силы, впервые начала сомнѣваться въ своей власти надъ окружавшимъ ее міромъ. Несмотря на всѣ тяжелыя испытанія, чрезъ которыя она прошла за послѣднее время, она еще сохранила свою дѣтскую увѣренность въ томъ, что все окружавшее ее было создано для нея, и вотъ почему она никогда не ревновала Деронду, считая невозможнымъ, чтобъ онъ принадлежалъ кому-нибудь, кромѣ нея. Но теперь что-то закралось въ ея сердце страшнѣе всякой ревности, что-то таинственное, безплотное, сразу отбросившее ее на задній планъ, и, однако, возбудившее въ ней не злобу, а сознаніе своего собственнаго ничтожества.
   Деронда молчалъ, внутренне радуясь отсрочкѣ рокового объясненія, а Гвендолина сидѣла неподвижно, какъ статуя, скрестивъ на груди руки и устремивъ глаза въ пространство.
   Наконецъ, она взглянула на Деронду и дрожащимъ голосомъ сказала:
   -- Это все, что вы можете мнѣ сказать?
   -- Еврей, о которомъ я только-что упомянулъ,-- продолжалъ онъ съ замѣтнымъ волненіемъ,-- человѣкъ, который совершилъ переворотъ во всемъ моемъ существѣ,-- это братъ миссъ Лапидусъ, пѣніе которой вы уже не разъ слыхали.
   Гвендолина покраснѣла до корней волосъ. Воспоминанія широкой волной нахлынули на нее. И, прежде всего, ей припомнилось тайное посѣщеніе Миры, во время котораго она услышала голосъ Деронды, читавшаго что-то по-еврейски съ братомъ молодой дѣвушки.
   -- Онъ очень боленъ; онъ близокъ къ смерти,-- продолжалъ Деронда съ нервной дрожью въ голосѣ,
   -- Она вамъ сказала, что я была у нея?-- спросила неожиданно Гвендолина, поднимая глаза.
   -- Нѣтъ; но я васъ не понимаю...
   Она снова отвернулась. Румянецъ на ея щекахъ замѣнился смертельной блѣдностью, и она, не поворачивая головы, тихо сказала, словно думая вслухъ:
   -- Но вы не собираетесь жениться?
   -- Напротивъ, я женюсь -- такъ-же тихо отвѣтилъ Деронда.
   Въ первое мгновеніе Гвендолина какъ-бы замерла; потомъ она вздрогнула, глаза ея широко раскрылись; она протянула руки прямо впередъ и глухимъ, гробовымъ голосомъ промолвила:
   -- Я знала, что всѣ меня бросятъ! Я была жестокая, безсердечная женщина!.. И вотъ я теперь одна... одна!
   Сердце у Деронды дрогнуло. Передъ нимъ была жертва его счастія. Онъ схватилъ ее за руки и инстинктивно опустился передъ нею на колѣни.
   -- Я жестокъ передъ вами, жестокъ!-- проговорилъ онъ, глядя на нее съ мольбою, какъ-бы прося прощенія.
   Его близость и прикосновеніе руки сразу разсѣяли охватившій ее мракъ; его взглядъ, полный нѣжнаго сочувствія, вернулъ ее къ сознанію. Она впилась въ него глазами. Крупныя слезы потекли по ея щекамъ, и Деронда, не выпуская ея рукъ, вытеръ ей глаза платкомъ, какъ ребенку. Она хотѣла говорить, но вопли, заглушали ея слова. Наконецъ, она удержалась и отрывисто произнесла.
   -- Я сказала... я сказала... помните въ библіотекѣ, въ аббатствѣ, что я стану лучше оттого, что узнала васъ!
   Деронда почувствовалъ, что глаза его также покрылись влагой. Гвендолина тихо высвободила одну изъ своихъ рукъ и, въ свою очередь, вытерла ему лицо платкомъ.
   -- Мы не совсѣмъ разстаемся,-- сказалъ онъ;-- я буду вамъ писать, когда возможно будетъ, а вы мнѣ отвѣчайте.
   -- Я буду стараться,-- произнесла она шопотомъ.
   -- Мы теперь будемъ ближе другъ къ другу,-- продолжалъ онъ, вставая;-- если-бъ мы прежде видались чаще, то раздѣляющая насъ бездна все болѣе и болѣе увеличивалась-бы. Теперь-же мы, можетъ быть, никогда не увидимся, но мысленно мы всегда будемъ вмѣстѣ.
   Гвендолина не произнесла ни слова; она машинально встала, безсознательно, чувствуя, что онъ сейчасъ уйдетъ и что этому помѣшать невозможно. Въ глазахъ ея отражалось отчаяніе человѣка, на-вѣки похоронившаго всѣ свои радости и надежды... Дерондѣ стало стыдно за свои пошлыя слова утѣшенія.
   Онъ молчалъ. Увѣренный, что они разстанутся безъ дальнѣйшихъ объясненій, онъ ждалъ только удобной минуты, чтобъ удалиться. Но это было не легко. Наконецъ, она взглянула на него. Онъ протянулъ ей руку. Она крѣпко сжала ее и медленно промолвила:
   -- Вы были ко мнѣ слишкомъ добры. Я этого не заслужила. Я буду стараться... жить лучше. Я буду постоянно думать о васъ... Кому я въ жизни сдѣлала хоть какое-нибудь добро? Одно только зло... Я не хочу причинять вамъ горя. Я стану лучше и чище...
   Она не могла окончить фразы, не оттого, что слезы душили ее, а отъ какой-то внутренней дрожи. Она молча потянулась къ нему и поцѣловала его въ щеку. Онъ обнялъ ее. Потомъ они посмотрѣли другъ другу прямо въ глаза. Онъ отвернулся и вышелъ изъ комнаты.
   Черезъ нѣсколько минутъ въ дверяхъ показалась м-съ Давило.
   -- Гвендолина, что съ тобою, ты не здорова?-- сказала она, приближаясь къ дочери и взявъ ея холодныя руки.
   -- Да, мама; но не бойтесь, я буду жить,-- отвѣтила Гвендолина и истерически зарыдала.
   Мать уговорила ее лечь въ постель. Весь день и всю ночь она лихорадочно металась, въ бреду но между припадками истерики шопотомъ произносила:
   -- Не бойтесь, я буду жить... Я хочу жить!..
   Къ утру она заснула, а когда на слѣдующій день открыла глаза, то, нѣжно посмотрѣвъ на мать, промолвила:
   -- Бѣдная мама! вы все сидѣли подлѣ меня. Не отчаявайтесь. Я буду жить. Я буду лучшей, чѣмъ была до сихъ поръ.
  

ГЛАВА LXX.

   Одно изъ самыхъ блаженныхъ ощущеній любви -- это чарующее сознаніе, что, соединяя съ нашею жизнью жизнь любимаго созданія, мы можемъ замѣнять для него горе радостью и даже стушевать мрачное воспоминаніе о прошломъ болѣе свѣтлымъ настоящимъ. Любовь Деронды къ Мирѣ отличалась этимъ, именно, сладостнымъ оттѣнкомъ покровительства. Еще съ дѣтства жизнь ея была вся усѣяна терніями, и, когда Онъ впервые ее увидѣлъ, то ея черты искажало самое безнадежное отчаяніе; но теперь она сіяла, какъ только-что распустившійся цвѣтокъ, подъ теплыми лучами безоблачнаго счастья, и горе казалось ей, если и возможнымъ, то очень легко переносимымъ, вмѣстѣ съ любимымъ человѣкомъ. А онъ съ необъяснимою радостью слѣдшть за спокойнымъ, яснымъ счастіемъ, разливавшимся по всему ея существу, и говорилъ себѣ ежеминутно, что ему не надо другого блаженства, какъ только охранять это нѣжное созданіе отъ малѣйшихъ страданій.
   Она не знала о разочарованіи Ганса и отчаяніи Гвендолины; убѣдившись, что Деронда любилъ ее, она легко объясняла себѣ всѣ чувства къ нему Гвендолины той благодарной преданностью за сдѣланное ей добро, которую она нѣкогда сама ощущала. Все, что говорилъ Деронда о м-съ Грандкортъ, хотя онъ очень рѣдко и очень сдержанно о ней упоминалъ, вполнѣ подтверждало это предположеніе. Мира легко вѣрила, что онъ былъ ангеломъ-хранителемъ не только для нея одной, и она только удивлялась тому, что среди всѣхъ облагодѣтельствованныхъ имъ созданій онъ избралъ спутницей своей жизни именно ее, Миру.
   Такимъ образомъ, очутившись подъ балдахиномъ Мира не ощущала обычнаго страха молодой дѣвушки передъ невѣдомой судьбой, а лишь чувствовала душевную тревогу при мысли, достойна-ли она того великаго счастья, которымъ судьба ее наградила. Рѣдко подъ этимъ бархатнымъ балдахиномъ, стояла болѣе счастливая чета; рѣдко болѣе надежная клятва въ вѣрности была произносима устами, прикасавшимся къ брачной чашѣ. Вѣнчаніе, конечно, происходилопо еврейскому обряду въ главной Лондонской синагогѣ, въ присутствіи огромной толпы, изъ которой богатые и бѣдные пользовались одинаковымъ вниманіемъ. Среди гостей, присутствовавшихъ при брачной церемоніи и на послѣдовавшемъ за нею скромномъ обѣдѣ, находилась вся семья Когановъ, за исключеніемъ одного только грудного младенца, оставшагося дома, Мардохей въ минуты счастія не могъ, конечно, забыть о своихъ друзьяхъ, неоставлявшихъ его въ тяжелую, пору его жизни.
   М-съ Мейрикъ вполнѣ это понимала и совершенно примирилась съ мыслью встрѣтить на свадебномъ обѣдѣ еврея-закладчика; она явилась со всѣми своими тремя дочерьми, которыя съ удовольствіемъ взирали на этотъ блестящій финалъ романа между Мирой и Дерондой. Одинъ только Гансъ неприсутствовалъ на этомъ интересномъ торжествѣ, потому что, по выраженію Эми, мужчины всегда имѣютъ глупую привычку влюбляться въ тѣхъ, въ кого не слѣдуетъ. Мейрики были вознаграждены за побѣду надъ своими предразсудками характерной рѣчью Когана, нисколько не походившей на обыкновенные послѣобыденные изліянія. Маленькій Яковъ, конечно сидѣлъ тутъ-же, между большими, ѣлъ за троихъ и, когда Эзра закончилъ свой тостъ, онъ не преминулъ, съ своей стороны, также сказать пару словъ, чувствуя, что дастъ этимъ отцу лишній поводъ похвастать передъ всѣми ученостью своего сына. Одна только Аделаида-Ревекка смирно сидѣла на своемъ мѣстѣ, сіяя въ своемъ свѣтломъ, праздничномъ платьицѣ, которое, какъ она знала, очень шло къ ея розовому личику. Мардохей большею частью молчалъ, но его блестящіе, впалые глаза сверкали неподдѣльной радостью, особенно когда они останавливались на Дерондѣ.
   Свадебный обѣдъ былъ очень скромный, но Мира получила дорогіе подарки. Сэръ Гюго и леди Малинджеръ приготовили молодымъ полную коллекцію необходимыхъ дорожныхъ принадлежностей для путешествія по востоку и брилліантовый медальонъ съ надписью: "Женѣ милаго Даніеля Деронды, съ пожеланіями всего лучшаго. Г. и Л. М." Клесмеры прислали великолѣпные дамскіе часы съ соотвѣтственной надписью.
   Но Деронда въ день своей свадьбы получилъ нѣчто болѣе драгоцѣнное, чѣмъ золото и брилліанты. Это было слѣдующее письмо изъ Дипло:
   "Не вспоминайте обо мнѣ съ грустью въ день вашей свадьбы. Я помню ваши слова, что я должна сдѣлаться одной изъ тѣхъ женщинъ, имя которыхъ произносится всѣми съ любовью и уваженіемъ. Я до сихъ поръ не понимаю, какъ это можетъ случиться, но, если ваши слова когда-нибудь исполнятся, то лишь благодаря вашей помощи. Я всегда думала только о себѣ, причиняя вамъ одни страданія. Но не печальтесь болѣе обо мнѣ. Я буду стараться и, надѣюсь, стану лучшей только потому, что узнала васъ.
   Гвендолина Грандкортъ."
   Тотчасъ послѣ свадьбы приступили къ приготовленіямъ для отъѣзда на востокъ, потому что Деронда не могъ отказать Эзрѣ въ желаніи сопровождать его и Миру, а очевидные симптомы свидѣтельствовали о его быстро приближавшейся кончинѣ, такъ что времени терять было нельзя.
   -- Не все-ли равно, гдѣ я умру; только-бы быть поближе къ вамъ,-- говорилъ Озра.
   Но судьбѣ не угодно было, чтобъ онъ выѣхалъ изъ Англіи. Однажды утромъ онъ сказалъ Дерондѣ:
   -- Не уходите отъ меня: сегодня вечеромъ меня не станетъ.
   Онъ потребовалъ, чтобъ его одѣли и посадили въ покойное кресло; Деронда и Мира не отходили отъ него ни на минуту, и впродолженіи нѣсколькихъ часовъ онъ молчалъ, устремивъ на нихъ глаза, полныя спокойствія и мирнаго созерцанія. Только поздно вечеромъ, когда уже смеркалось, онъ взялъ за руки Деронду и Миру и тихо промолвилъ:
   -- Смерть приближается; но она только лишитъ меня возможности видѣть васъ, дорогіе друзья. Я, Даніель, буду всегда присутствовать въ твоей душѣ. Куда ты, Даніель пойдешь, туда пойду и я. Моя душа будетъ жить въ тебѣ, и мы никогда не разстанемся!
   Онъ умолкъ, и Деронда ждалъ, не прибавитъ-ли онъ еще чего-нибудь. Но Эзра медленно приподнялся и произнесъ по-еврейски отходную молитву, съ которой каждый еврей обращается къ Богу, чувствуя приближеніе смерти. Потомъ онъ снова опустился въ кресло и уже не произнесъ болѣе ни слова.
   Черезъ нѣсколько часовъ онъ тихо угасъ на рукахъ у Миры и Деронды.

КОНЕЦЪ.

  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов