Острогорский Виктор Петрович - Мещанин во дворянстве

МѢЩАНИНЪ ВО ДВОРЯНСТВѢ.

Комедія въ 5-ти дѣйствіяхъ Мольера.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Комедія "Мѣщанинъ во дворянствѣ" (Le bourgeois gentilhomme) была въ первый разъ представлена въ замкѣ Шамборѣ 14 октября 1670 года и написана около того же времени, т. е. за три года до смерти автора. Такимъ образомъ, пьеса эта относится къ 48 году жизни Мольера, т. е. къ періоду полной зрѣлости его таланта, когда уже написаны были "Тартюфъ", "Скупой" и "Мизантропъ". "Мѣщанинъ" доставилъ автору не мало горя послѣ перваго представленія и много счастливыхъ минутъ въ послѣдующія. На первомъ представленіи пьесы присутствовалъ самъ король, но ни слова не было произнесено имъ о комедіи, ни въ театрѣ, ни за ужиномъ. Кажется ни одно произведеніе Мольера не было принято такъ холодно королемъ, и весь дворъ, принимая молчаніе государя за явное неодобрѣніе пьесы, съ радостью ухватился за случай смѣшать съ грязью ненавистнаго автора, который, какъ всѣмъ казалось, впалъ въ немилость короля. "Мольеръ считаетъ насъ за дураковъ -- громко говорилъ одинъ изъ знатнѣйшихъ вельможъ того времени,-- думая заставить насъ восхищаться такими пошлостями! Что хотѣлъ сказать авторъ своими балаба-балашу? Бѣднякъ исписался совершенно. Онъ просто бредитъ! И если не явится другаго болѣе талантливаго драматурга театръ нашъ неминуемо погибнетъ. Этотъ Мольеръ уже вдается въ итальянскіе фарсы".

Но прошло пять дней, и пьесу повторили. Во все это время Мольеръ, глубоко огорченный всѣми насмѣшками и колкостями, которыя пришлось ему выслушать въ несчастный вечеръ 14-го октября, не выходилъ изъ своей комнаты. Нѣсколько разъ посылалъ онъ своего друга Барона (Baron) развѣдывать, что говорятъ о пьесѣ при дворѣ, и каждый разъ вѣсти получались одна другой грустнѣе. Кромѣ брани, самой грубой, злорадостной и, главное, единодушной, о комедіи не слышалось ничего. Но повторили пьесу, и все измѣнилось. Король, выходя изъ театра, сказалъ Мольеру: "Я не говорилъ вамъ ничего о пьесѣ въ первое представленіе, боясь быть подкупленнымъ первымъ впечатлѣніемъ и игрой, но, сказать правду, Мольеръ, вы не писали еще ни одной пьесы, которая понравилась бы мнѣ до такой степени, какъ эта. Пьеса ваша великолѣпна"!

Ожилъ Мольеръ. Тотчасъ же послѣ словъ короля посыпались на автора со всѣхъ сторонъ похвалы и любезности. Слова короля повторялись всѣми, и тотъ же самый вельможа, котораго колкій отзывъ о Мольерѣ мы привели, запѣлъ теперь иначе.

"Этотъ человѣкъ неподражаемъ," кричалъ онъ всюду, "во всемъ, что онъ пишетъ, есть какая-то удивительная vis comica (сила комизма), которой не достигали даже и древніе!"

Но полное торжество Мольера было позже. 29 ноября того же года пьесу дали въ Парижѣ на публичномъ театрѣ, и она выдержала кряду восемьдесятъ четыре представленія. Животрепещущій интересъ сюжета охватывалъ каждаго. Надобно только вспомнить о томъ стремленіи лѣзть въ знать, которое было тогда во всемъ среднемъ классѣ, о тѣхъ безпрестанныхъ денежныхъ сдѣлкахъ, займахъ, на которые пускались разгоравшіеся на наряды, игру и праздники всякіе маркизы, графы и виконты, чтобы понять, на сколько эта комедія била каждаго своей жизненной правдой, сквозившей въ каждой строкѣ, не смотря даже на нѣкоторую каррикатурность личностей. Прибавьте ко всѣмъ достоинствамъ пьесы великолѣпное исполненіе ея на сценѣ, и вы легко представите себѣ восторгъ тысячей буржуа: лавочниковъ, ростовщиковъ, разбогатѣвшихъ ремесленниковъ, которые, какъ это бываетъ почти всегда, не узнавая въ пьесѣ себя, потихоньку въ театрѣ подталкивали сосѣдей, указывая пальцемъ на того или другаго знакомаго. Словомъ, во всѣ представленія театръ былъ полонъ, и единодушный хохотъ и восторгъ толпы предоставлялъ критикѣ толковать, что угодно. И въ самомъ дѣлѣ, со времени появленія "Мѣщанина" прошло уже болѣе двухсотъ лѣтъ, но едвали найдется еще пьеса на какомъ угодно языкѣ, которая бы до такой степени отъ начала до конца была смѣшна и въ тоже время такъ умна, типична и общечеловѣчна. По откуда заимствовано Мольеромъ содержаніе этой комедіи? послужило ли ей основаніемъ произведеніе такого нибудь другаго писателя, или его дала сама современная автору жизнь? Сколько имъ извѣстно, подобной по сюжету пьесы у современныхъ Мольеру авторовъ не встрѣчается, и едвали мы ошибемся, если предположимъ, что Журденъ въ томъ или другомъ комическомъ положеніи встрѣчались въ то время въ Парижѣ на каждомъ шагу. Разсказываютъ даже, что на идею "Мѣщанина" натолкнулъ Мольера на... кой-то шляпочникъ Гандуэнъ (Gandouin), издержавшій на одну барыню изъ высшаго круга до 50000 экю и подарившій ей въ придачу великолѣпный домъ. Раззорившись на нее въ конецъ, онъ хотѣлъ завести съ ней тяжбу, но его племянникъ, прокуроръ суда, отказался принять сторону дяди. Тогда послѣдній бросился на него съ ножемъ, но не убилъ. Сумасброда заперли въ тюрьму, но онъ перелѣзъ черезъ стѣну и убѣжалъ.

Этотъ анекдотъ, дѣйствительно случившійся въ Парижѣ, однако не могъ подать автору идеи "Мѣщанина", такъ какъ Мольеръ, вовсе Гандузна и не зналъ, да и самое раззореніе его случилось уже послѣ смерти писателя.

И такъ, допустивъ что главное лицо во всякомъ случаѣ легко давалось самою современною жизнью, посмотримъ, на сколько жизненны остальныя личности.

Начнемъ съ учителей, лица которыхъ на первый взглядъ могутъ, показаться каррикатурнымя, между тѣмъ какъ они на самомъ дѣлѣ живыя личности, конечно нѣсколько утрированныя. Интереса нѣмузыкальный учитель, напримѣръ, весьма напоминаетъ композитора Люлли {Люлли Джіованни Батиста, французскій композиторь, родился во Флоренціи въ 1633 г., ум. въ 1687; сначала жилъ поваренкомъ у г-жи Монпансье; своимъ талантомъ обратилъ на себя вниманіе Людовика XIV, который поручилъ ему управленіе скрипичнымь оркестромъ, такъ называемымъ "Bande dés petits violons". Съ 1670 принялъ дирекцію Большой Парижской Оперы. Своими операми онъ началъ новую эпоху французской музыки.}, начавшаго свою карьеру уличнымъ музыкантомъ въ Италіи; и всю жизнь копившаго деньги, такъ что послѣ его смерти у него въ шкатулкѣ было найдено 7000 луидоровъ золотомъ и 20000 экю. серебромъ. Въ Учителѣ танцевъ также нельзя не узнать большинства тогдашнихъ хореографовъ, бѣдныхъ образованіемъ, въ невѣжествѣ считавшихъ свое искусство выше всѣхъ знаній въ мірѣ. Воображалъ же, напримѣръ, хореографъ Марсель, что государственнаго человѣка можно узнать потому, какъ онъ танцуетъ, а позднѣе -- Вестрисъ (Vestris {Вестрисъ, или Вестрись-Алларь Огюстъ, знаменитый балетмейстеръ, приводившій въ восторгъ своими танцами публику еще въ 1832 г. Род. 1759, ум. 1342. }) говаривалъ, что "на свѣтѣ есть только три великихъ человѣка: Прусскій король, Вольтеръ и онъ самъ.-- Вестрисъ". Что же касается до уморительной фигуры. Учитеоль фехтованія, то вспомните только тогдашнія понятія о дворянской чести, которую нужно было защищать со шпагой въ рукахъ, безпрестанныя дуэли изъ за пустяковъ, наконецъ, частыя убійства противника изъ за угла, -- и вы поймете всю жизненность учителя "искусства убить человѣка самымъ скорымъ и вѣрнымъ манеромъ".

Но уморительнѣе ихъ всѣхъ, и въ тоже время серьезнѣе по сатирическому замыслу, Учитель философіи. Напоминая нѣсколько Сократа въ Аристоѳановскихъ "Облакахъ", онъ въ урокѣ грамматики изображаетъ въ каррикатурѣ одинъ изъ педантическихъ уроковъ тогдашнихъ извѣстнѣйшихъ ученыхъ схоластиковъ. Всѣ объясненія буквъ (дѣйствіе II, явл. VI) встрѣчаются почти слово въ слово въ книгѣ нѣкоего Кордемэ (Cordemoy) "Discours phisique de la parole", изданной французской академіей за два года до появленія "Мѣщанина" {Желающіе свѣрить эту сцену съ книгой Кордемэ найдутъ обширныя выдержки изъ нея въ изд. Мольера Aimé Martin, Paris 1845; T. IV стр. 81--33.}.

Оставляя въ сторонѣ г-жу Журдень, какъ типъ довольно общій, остановимся на Люсиллѣ и Николеттѣ, какъ лицахъ прямо выхваченныхъ авторомъ изъ жизни, и даже его собственной. Люсилла -- это никто иная какъ сама супруга автора, актриса Бежаръ, портретъ которой и представляетъ неизбѣжный любовникъ тогдашней комедіи, Клеонтъ, въ своемъ разговорѣ съ Ковьелемъ въ IX явленіи III дѣйствія. Что же касается Николетты, то эта роль живой, плутоватой служанки-хохотушки создана авторомъ для молоденькой актрисы Боваль (Beauval). Не отличаясь особеннымъ талантомъ и страдая къ тому же тикомъ, заставлявшимъ ее постоянно дѣлать смѣшныя гримасы, она не понравилась Людовику XIV, и король хотѣлъ даже исключить ее изъ своей труппы. Жаль было Мольеру, всегда старавшемуся выдвинуть впередъ каждаго товарища, лишиться актрисы, которая, во всякомъ случаѣ, при своемъ живомъ характерѣ, ловкости и грубоватомъ голосѣ могла быть очень полезна въ жанровыхъ роляхъ, и онъ собственно для нея создалъ нормандскую служанку-хохотушку Николетту. Успѣхъ Боваль былъ полный, и король, выходя изъ театра, сказала. Мольеру:-- "Я оставляю вашу актрису въ своей труппѣ".

Не говоря о Ковьелѣ, довольно общемъ типѣ слуги себѣ-наумѣ, скажемъ нѣсколько словъ о личностяхъ Доранта и Доримены. Оба они -- люди своего вѣка. Удивительно одно, какъ Мольеръ могъ рѣшиться вывести ихъ передъ дворомъ. Но вспомнимъ, что и наша Екатерина позволяла Державину и другимъ писателямъ смѣяться., надъ своими придворными, а съ другой стороны личность Доронта вовсе не казалась тогдашнимъ зрителямъ такой ничтожной и плутоватой, какъ намъ. Онъ въ ихъ глазахъ былъ только свѣтскій человѣкъ, веселый собесѣдникъ, мастеръ пообѣдать, сочинить стишки, повеселить общество острымъ словцомъ, аристократъ, наружно не роняющій ни гдѣ своего достоинства. Если онъ занимаетъ деньги, безъ отдачи у буржуа, если водитъ послѣдняго за носъ, то вѣдь этотъ буржуа глупъ, или, по крайней мѣрѣ, очень простоватъ -- отчего же имъ и не воспользоваться, не поживиться на счетъ дурака, а главное, отъ чего же, не роняя своего достоинства, не прикрыть интрижки чужимъ домомъ, весело не пообѣдать на чужой, счетъ, а тамъ даже и не съиграть у него же въ домѣ и свадьбу инкогнито для людей своего общества? Кромѣ того, въ концѣ пьесы довольны всѣ: Журдень -- своимъ мимамуши и зятемъ, Ковьель -- бракомъ съ Николеттой; г-жа Журдень добилась таки своего, Лоримена совершенно счастлива. Нравы тогдашняго времени требовали отъ человѣка высшаго круга прежде всего умѣнья, себя держать и, легко извиняя грѣшки въ родѣ долговъ безъ отдачи и житья на счетъ дураковъ, кто бы они нц были, называли такой способъ жить -- savoir vivre, (т. е. умѣньемъ жить).. Обратитесь къ Запискамъ Шевалье де Граммона {Графъ Филибертъ Граммонъ род. Въ 1621; служилъ во франц. Войскахъ, впалъ въ немилость Людовика XIV, уѣхалъ въ Англію, гдѣ и умеръ въ 1707 г.} (Mémoires du chevailer de Grammont) или къ "Лосымалсй" Шевалье де Мэрэ (Lettres du chevalier, de Méré), вы встрѣтите тамъ портреты свѣтскихъ людей въ, родѣ Доранта.

Всего сказаннаго уже, кажется, достаточно, для того чтобы убѣдиться, на сколько при созданіи своей комедіи авторъ пользовался матеріалами, которые давала ему сама жизнь. Чтобы покончить, съ; этимъ вопросомъ, позволимъ себѣ привести еще одинъ фактъ, указывающій на то, какъ авторъ старался быть вѣрномъ жизни даже, въ фарсахъ. Многіе, напримѣръ, находятъ совершенно невозможнымъ легковѣріе Журденя, когда Ковьель (дѣйствіе IV, явл. V), говоритъ о посвященія его Журденя въ мамамушы, и затѣмъ явную увѣренность въ серьезности всей церемоніи. Но на то, что подобные чудаки, хоть и рѣдко, но встрѣчались, указываетъ, между прочимъ, и слѣдующій фактъ, случившійся въ Нормандіи, въ городѣ Канѣ (Caen) въ 1686 году, т. е. чрезъ 16 лѣтъ послѣ перваго представленія "Мѣщанина". Тамъ жилъ нѣкто аббатъ Сенъ-Мартэнъ (Saint Marin), употребившій часть своего состоянія на украшеніе го)ода разными памятниками и фонтанами. Онъ вообразилъ, что Сіамскій король, прочтя о его работахъ, долженъ возвести его въ мандарины, и самъ совершилъ возведеніе себя въ этотъ санъ еще съ большею церемоніею, чѣмъ Журдень. Этотъ чудакъ оставался въ убѣжденіи, что онъ Сіамскій мандаринъ, цѣлую жизнь и подъ всѣми бумагами пренаивно подписывался Сіамскимъ мандариномъ, Маркизомъ Новой Франціи де Миску (Miscou). Эта исторія впослѣдствіи была разсказана въ 3 томахъ подъ именемъ Мандаринада или смѣшная исторія мандаринства аббата де Сенъ-Мартэна, Маркиза де Миску, доктора теологіи. La Haye 1738.

Нападали на Мольера за его заимствованіе изъ разныхъ писателей, которыми онъ пользовался всюду, гдѣ находилъ у нихъ подходящія положенія или лица для своихъ пьесъ. Мы показали уже насколько "Мѣщанинъ во дворянствѣ" и въ идеѣ, и въ личностяхъ, далекъ отъ подобныхъ упрековъ, но не умолчимъ о тѣхъ немногихъ заимствованіяхъ и передѣлкахъ, которыя въ комедіи все таки встрѣчаются. Такъ лицо Г-жи Журдень, при всей общности этого типа богатой и грубой въ манерахъ и словахъ мѣщанки, весьма напоминаетъ жену Санхо Пансы, Терезу, въ Сервантесовомъ "Донъ-Кихотѣ", и даже одна изъ лучшихъ сценъ пьесы, XII явленіе III-го дѣйствія, едвали не просто передѣлка комическаго разговора Санхо съ женой. (См. Донъ-Кихотъ пер. Карелина ч. II, глава V.) Точно также и сцена урока у философа (Дѣйствіе II явл. VI), при всей своей современности, есть подражаніе подобной же сценѣ въ Аристоѳановскихъ "Облакахъ", въ которой Сократъ обращается къ Стрепсіаду съ такимъ же вопросомъ "съ чего же мы начнемъ!" (См. "Облака" переводъ Карповича, Репертуаръ 1845 No 1. Дѣйствіе II-е сцена I.); эту же комедію напоминаетъ и сцена между Журденемъ, его женой и Николеттой, когда Журдень хочетъ поставить ихъ втупикъ только что пріобрѣтеннымъ знаніемъ того, что онъ всегда говоритъ прозой (дѣйств. III явленіе III). У Аристоѳана своими знаніями, пріобрѣтенными у Сократа, ставитъ втупикъ Стрепсіадъ своего сына.

Перейдемъ къ постройкѣ пьесы. Вся она представляетъ собою собственно одинъ актъ, раздѣленный на части интермедіями-балетами, такъ что напоминаетъ пьесы древнихъ. Съ такой постройкой, комедія эта у Мольера единственная. Внимательно вчитываясь въ нее, нельзя не замѣтить, что первые два акта составляютъ какъ бы особое эпизодическое цѣлое, нужное для обрисовки характера главнаго лица, его занятій и интересовъ. Дѣйствіе начинается собственно третьимъ актомъ, когда интересы Журденя сталкиваются съ интересами его жены и служанки, ведущими съ нимъ войну. Эти первые три акта особенно заботливо отдѣланы авторомъ и принадлежатъ къ самымъ лучшимъ вещамъ, когда либо написаннымъ великимъ поэтомъ. Послѣдніе два -- геніальные фарсы, написанные наскоро, по требованію короля, которому хотѣлось скорѣе видѣть пьесу; и еслибъ не это обстоятельство, можетъ быть, авторъ окончилъ бы ее спокойно согласно своему великому замыслу, и свѣтъ, на закатѣ славной жизни Мольера, увидѣлъ бы еще одно его величайшее, серьезнѣйшее произведеніе, по достоинствамъ равное "Тартюфу" и "Скупому". Но капризная воля государя-мецената, отъ котораго Мольеръ вполнѣ зависѣлъ, лишила пьесу серьезной выдержанности до конца и обратила послѣднія дѣйствія, по крайней мѣрѣ съ IV явленія, правда въ блестящій остроуміемъ, уморительный безъ пошлости, но все-таки довольно грубоватый фарсъ.

Что же заставило автора вывести на сцену именно Турокъ? Неизвѣстный авторъ "Жизни Мольера", писанной въ 1724 г., разсказываетъ, что въ 1670 г. дѣйствительно жилъ въ Парижѣ турецкій посолъ, удивлявшій всѣхъ пышностью и блескомъ наряда и роскошью жизни. Король, не любившій уступать никому въ костюмѣ, далъ ему аудіенцію въ великолѣпнѣйшемъ платьѣ, усыпанномъ драгоцѣнными камнями. Выходя изъ залы, посолъ восхищался наружностью и любезностью короля, но о бриліантахъ не сказалъ ни слова. Одинъ изъ придворныхъ, желая непремѣнно вывѣдать мнѣніе о нихъ турка, обратился къ послу съ вопросомъ, что онъ думаетъ о бриліантахъ короля. На это посолъ очень спокойно отвѣтилъ, что для человѣка видѣвшаго Востокъ нѣтъ уже ничего удивительнаго, и что у его владыки султана гораздо богаче разукрашено сѣдло любимой лошади. Министръ Людовика, Кольберъ, слышавшій этотъ отвѣтъ, передалъ его Мольеру, писавшему въ то время "Мѣщанина", и бѣдный авторъ, чтобы угодить королю, желавшему хоть чѣмъ нибудь уколоть посла, долженъ былъ вывести въ своей пьесѣ въ смѣшномъ видѣ турокъ, такъ какъ на этотъ спектакль намѣревались пригласить и Самаго посланника. Одинъ изъ тогдашнихъ вельможъ, Шевалье д'Арвье (d'Arveux), знавшій по турецки, разсказываетъ въ своихъ запискахъ, будто бы Людовикъ поручилъ ему передать Мольеру подробности церемоніи и костюмовъ, а также и входящія въ нее восточныя слова; композиторъ же Люлли, отличавшійся талантомъ комика-буффа, написалъ музыку какъ къ речитативамъ и застольной пѣснѣ, такъ и ко всей турецкой церемоніи, и въ первое представленіе "Мѣщанина" съ большимъ успѣхомъ исполнилъ самъ роль Муфти. Турецкій посолъ просмотрѣлъ всю церемонію, надъ которой много смѣялся, но, на вопросъ какъ она ему поправилась, замѣтилъ только, что въ его отечествѣ наказываютъ палками не по спинѣ, а по пяткамъ.

Въ переводѣ вся церемонія оставлена безъ передѣлки на русскій языкъ, такъ какъ намъ казалось совершенно невозможнымъ безъ пошлаго коверканья русскаго языка передать эяу уяорительную пеструю смѣсь различныхъ словъ, частію выдуманныхъ самимъ авторомъ, частью восточныхъ. Мы предпочли оставить ее въ томъ же видѣ, какъ является она у автора, помѣстивъ весь подстрочный переводъ ея въ примѣчаніяхъ. Совершенно опущенъ въ переводѣ также весь балетъ съ пѣніемъ, присоединенный къ пятому дѣйствію комедіи, но не имѣющій съ. ней ни малѣйшей. связи. Если лица различныхъ національностей поющія на своихъ нарѣчіяхъ совершенно пустыя фразы и могли костюмами и танцами тѣшить дворъ, не удовлетворявшійся даже фарсами пьесъ, то переводъ этихъ фразъ не можетъ имѣть ни малѣйшаго значенія для русскихъ читателей.

Кромѣ предлагаемаго, существуютъ еще слѣдующіе переводы и передѣлки этой пьесы на русскій языкъ.

1) Мѣщанинъ во дворянствѣ въ 5 дѣйствіяхъ съ балетомъ, сочиненіе Мольера, пер. съ франц. Москва въ Универ. типографіи 1788 г.

2) Мошенники комедія въ 5 дѣйствіяхъ соч. С. Обтемперанцева (псевдонимъ?) Москва, въ тип. Воейкова и Ком. 1811 г. въ 8 д. л.

Это собственно не переводъ, а довольно удачная передѣлка пьесы для домашняго театра, съ опущеніемъ всѣхъ женскихъ ролей.

3) Мѣщанинъ-дворянинъ комедія въ 4-хъ дѣйствіяхъ соч. Мольера, передѣлка для театра В. Зотова, въ Репертуарѣ и Пантеонѣ 1844 г. т. V. Передѣлка эта, часто съ вставкою собственныхъ фразъ я даже цѣлыхъ сценъ самого передѣлывателя, дана въ первый разъ, въ С.-П-бургѣ на Александринскомъ театрѣ въ бенефисъ Мартынова 14 декабря 1843 года.

Викторъ Острогорскій.

"Театральная Библіотека", No 4, 1879