Оду Маргарита - Отец

Новые разсказы Маргариты Оду*).

*) Авторъ "Мари Клэръ".

(Переводъ разрѣшенъ авторомъ).

ОТЕЦЪ.

(Отрывокъ изъ письма).

"Я хотѣла, было, поѣхать къ тебѣ въ Индію, но не рѣшилась изъ-за своихъ дѣвочекъ и особенно изъ-за мальчика, который очень слабъ.

Во всякомъ случаѣ, я хочу возможно скорѣе покинуть эти мѣста: меня пугаетъ самая мысль о томъ, чтобы остаться здѣсь. Мнѣ ненавистенъ мой собственный домъ.

Я хочу вернуться въ родные края; тамъ я родилась и выросла, тамъ я найду своихъ подругъ дѣтства, которыя, подобно мнѣ, стали молодыми матерями; возлѣ нихъ я не такъ больно буду чувствовать свое одиночество.

Я знаю, многія молодыя вдовы предпочитаютъ остаться въ томъ же домѣ, гдѣ онѣ потеряли мужа. Я этого не могу; постигшее меня несчастье такъ ужасно, что... Впрочемъ, когда я разскажу тебѣ, ты поймешь меня.

Я никому никогда не говорила объ этомъ: люди не повѣрили бы мнѣ и, быть можетъ, смѣялись бы надо мной.

Ты, моя единственная сестра, ты любишь меня, и не посмотришь на меня, какъ на сумасшедшую...

Ты мало знала моего мужа, но, навѣрное, помнишь его глубокіе глаза, цвѣтъ которыхъ такъ часто мѣнялся, что невозможно было опредѣлить, какіе они. Я долго не могла къ нимъ привыкнуть, и даже послѣ свадьбы невольно опускала глаза каждый разъ, когда онъ пристально смотрѣлъ на меня. Но онъ былъ ко мнѣ очень добръ, внимателенъ, и я любила его.

Когда я въ первый разъ должна была стать матерью, онъ окружилъ меня самыми нѣжными заботами. Нерѣдко я ловила на. себѣ его безпокойный взгляды Я долго не знала, чѣмъ объяснить его тревожное состояніе, пока онъ какъ-то не сказалъ мнѣ:

-- Лишь бы это былъ мальчикъ!

Черезъ нѣкоторое время я родила Лизу. Невозможно передать, съ какимъ презрѣніемъ онъ взглянулъ на нее въ первый разъ.

Лизѣ еще и года не было, когда я снова родила,-- и опять дѣвочку. Мужъ мой презрительно пожалъ плечами. Тѣмъ не менѣе, онъ нѣсколько дольше смотрѣлъ на новорожденную, и грустно сказалъ:

-- Приходится мириться съ этимъ! У насъ, повидимому, будутъ однѣ только дѣвочки!

Въ тотъ день, когда родился мой маленькій Реймондъ, все измѣнилась. Я была такъ счастлива, что послала горничную отыскать мужа, чтобы сообщить ему счастливую вѣсть. Онъ не хотѣлъ вѣрить. "Вы, должно быть, ошибаетесь",-- говорилъ онъ ей,-- "я увѣренъ, что и на этотъ разъ родилась дѣвочка".

Онъ не спѣша вошелъ въ комнату и, не взглянувъ даже на меня, направился прямо къ колыбели. Онъ взялъ новорожденнаго кончиками пальцевъ, точно какую-нибудь драгоцѣнность. Онъ съ любовью смотрѣлъ на него, смѣялся и,-- я это прекрасно видѣла,-- чуть не плакалъ отъ радости. Наконецъ, онъ повернулся ко мнѣ и сказалъ:

-- Я счастливъ!

Мнѣ кажется, что онъ все же любилъ нашихъ дѣвочекъ, но онѣ его какъ-то не интересовали; онъ какъ будто только сына считалъ своимъ ребенкомъ: вѣдь онъ такъ страстно мечталъ о немъ! Съ какой гордостью онъ говорилъ друзьямъ и знакомымъ: "это мой сынъ"!

Какъ только ребенка отняли отъ груди, онъ самъ сталъ ухаживать за нимъ. Съ какой ловкостью онъ купалъ и одѣвалъ его! Потомъ начались безконечныя прогулки. Мальчикъ любилъ одного только отца, и я только изрѣдка рѣшалась поцѣловать его, чтобы не раздражать мужа, который не разъ говорилъ мнѣ: "Цѣлуй своихъ дѣвочекъ и оставь мнѣ моего сына"!

Ночью онъ часто подымался, чтобы взглянуть, спитъ ли мальчикъ.

Однажды я позвала къ своей Лизочкѣ, которая что-то расхворалась, доктора. Онъ былъ пораженъ тѣмъ, какъ исхудалъ мужъ, и убѣдилъ его позволить выслушать себя. Едва онъ приложилъ ухо къ его груди, я прочла въ его широко раскрытыхъ глазахъ тревогу.

Онъ долго выслушивалъ его и, кончивъ, написалъ длинный рецептъ. Когда я провожала его до двери, онъ тихо сказалъ мнѣ: "у него затронуты легкія. Слѣдите, чтобы онъ аккуратно принималъ лекарство: болѣзнь зашла довольно далеко".

Я не отдавала себѣ яснаго отчета, что это за болѣзнь. Только недѣлю спустя докторъ наединѣ подробно разсказалъ мнѣ о положеніи мужа.

Я вспомнила, что мужъ началъ кашлять послѣ того, какъ его захватилъ въ деревнѣ проливной дождь. Онъ тогда снялъ съ себя верхнее платье, чтобы прикрыть нашего мальчика, и потомъ довольно долгое время оставался въ мокрой одеждѣ.

Съ тѣхъ поръ кашель его все усиливался. Въ короткое время болѣзнь сдѣлала быстрые успѣхи. Скоро мужъ долженъ былъ отказаться отъ своихъ прогулокъ съ сыномъ. Тогда онъ потребовалъ, чтобы мальчикъ все время былъ при немъ. И онъ по цѣлымъ днямъ проводилъ въ саду, сидя въ креслѣ, между тѣмъ, какъ Реймондъ молча игралъ возлѣ него.

Когда наступила зима, положеніе стало невыносимымъ. Мужъ ужъ не вставалъ съ постели и хотѣлъ, чтобы сынъ все время оставался въ его комнатѣ; но докторъ рѣшительно воспротивился этому. Я все время только и дѣлала, что придумывала предлоги, какъ бы удалить мальчика изъ комнаты. Это было ужасно!

Отецъ грозилъ и умолялъ, добиваясь, чтобы Реймондъ оставался при немъ. Мальчикъ, въ свою очередь, тоже плакалъ и рвался къ отцу.

Приблизительно въ началѣ марта докторъ предупредилъ меня, что больной не доживетъ до лѣта.

Онъ прожилъ еще два мѣсяца, не переставая нервничать и волноваться. Онъ громко звалъ сына, и, хотя послѣдній былъ большей частью далеко, крики отца, казалось, все же доходили. до него; онъ съ плачемъ вырывался отъ меня и бѣжалъ къ отцу.

Однажды утромъ мужъ знаками попросилъ меня подойти совсѣмъ близко. Онъ съ тревогой смотрѣлъ на дверь, и когда я наклонилась къ нему, шопотомъ сказалъ:

-- Тамъ, за дверью, цыгане. Они пришли за моимъ мальчикомъ. Дай имъ денегъ, чтобы они поскорѣе ушли!

-- Цыгане?-- спросила я.

-- Ну, да! Неужели ты не видишь? Вотъ они, плюютъ на мою постель!

Я возвысила голосъ, какъ бы для того, чтобы прогнать ихъ. До самаго послѣдняго дня онъ не переставалъ кричать, что цыгане стоятъ вокругъ его постели и плюютъ на нее. Чтобы успокоить его, я бросала къ дверямъ пригоршни мелкихъ денегъ.

За минуту до смерти онъ вдругъ выпрямился и крикнулъ:

-- Я хочу видѣть своего сына!

Потомъ онъ протянулъ руки такъ, какъ если бы держалъ въ объятіяхъ ребенка; когда все было уже кончено, на лицѣ его сохранилось выраженіе улыбки.

Когда я вернулась съ кладбища, мнѣ пришлось отвѣчать на разспросы дѣтей, гдѣ отецъ. Я стала, было, говорить имъ, что отецъ уѣхалъ путешествовать, но маленькій Реймондъ перебилъ меня словами:

-- Неправда! Папа умеръ на кладбищѣ!

Говоря это, онъ поднялъ на меня свои, не по лѣтамъ серьезные глаза. Потомъ онъ сталъ плакать и звать папу.

Я взяла его къ себѣ на колѣни и ласками старалась успокоить его. Онъ долго еще плакалъ, но подъ конецъ заснулъ. Рученка его и во снѣ шевелилась, какъ будто искала чью-то руку.

День приходилъ къ концу. Я была измучена и боролась съ овладѣвшимъ мною сномъ, какъ вдругъ легкій шумъ заставилъ меня повернуться къ окну.

Вдоль стѣны скользила длинная тѣнь, и когда она очутилась какъ разъ противъ меня, я узнала въ ней своего мужа. Онъ показалъ пальцемъ на ребенка и сказалъ мнѣ:

-- Цѣлуй его крѣпко, потому что ты скоро потеряешь его.

Съ французскаго Л. Бернштейнъ.

"Современникъ", Кн. VII, 1911