Оду Маргарита - Дочь контрабандиста

Дочь контрабандиста.

Маргариты Оду.

(Разрѣшенный авторомъ переводъ).

Вальсерина съ самаго восхода солнца стояла у окна. Она ждала отца, и хотя отлично знала, что онъ не вернется въ это утро, невольно смотрѣла на ту тропинку, по которой онъ обыкновенно возвращался, когда, согнувшись, приносилъ контрабанду.

Она столько плакала наканунѣ и въ теченіе всей ночи, что и теперь еще продолжала всхлипывать. Вдругъ она отвела глаза въ другую сторону: она услышала конскій топотъ, который раздавался на крутой тропинкѣ, ведшей отъ шоссейной дорога къ дому.

Съ тревогой высунулась она изъ окна и, убѣдившись, что шумъ приближается, подошла къ двери, задвинула засовъ, затѣмъ вернулась къ окну, тихонько закрыла его и застыла на мѣстѣ, вся дрожа отъ страха.

Скоро она увидѣла лошадь, которая, понуря голову, тяжело подымалась по дорогѣ. Повода повисли и болтались. Рядомъ съ лошадью шелъ человѣкъ, въ которомъ она скоро узнала жандарма. Держась руками за бока, онъ подымался медленно, твердыми, размѣренными шагами.

Дѣвочка отодвинулась отъ окна, чтобы ее не могли увидѣть. Лошадь остановилась, и тотчасъ же раздался стукъ въ дверь. Она не знала, отвѣтить ей, или нѣтъ. Она боялась не впустить жандарма, и въ то же время надѣялась, что онъ, въ концѣ-концовъ, уйдетъ, рѣшивъ, что въ домѣ никого нѣтъ. Но жандармъ не уходилъ. Онъ брался за ручку двери, пробовалъ открыть ее, снова стучалъ, звалъ.

Прислушиваясь къ его вознѣ, дѣвочка догадалась, что онъ привязалъ лошадь къ желѣзному кольцу, вдѣланному, въ стѣну, а самъ отошелъ.

Черезъ нѣкоторое время она снова услышала его голосъ, раздававшійся на этотъ разъ позади дома.

-- Вальсерина! Вальсерина!-- громко звалъ онъ.

Не переставая звать, онъ вернулся къ двери. Голосъ его не уходилъ больше вглубь лѣса, а, проносясь черезъ долину Мижу, ударялся о возвышающуюся противъ дома гору, которая какъ будто дробила его на нѣсколько голосовъ и отбрасывала назадъ,-- въ поиски за дѣвочкой.

Жандарму, видимо, надоѣло ждать. Онъ еще разъ потрясъ дверь, подошелъ къ окну и вплотную приложилъ лицо къ стеклу, стараясь разглядѣть, что дѣлается внутри.

Вальсерина подошла ближе. Она узнала жандарма изъ сосѣдней деревни Сетмонсель, того самаго, съ хорошенькой дочкой котораго она не разъ играла. Увидѣвъ ее, жандармъ обрадовался.

-- Что же ты, дѣвчурка, открой же дверь, не бойся!-- ласково сказалъ онъ ей...

Вальсерина тотчасъ же открыла дверь.. Ей было совѣстно, что она заставила его такъ долго ждать. Жандармъ сѣлъ на стулъ, а дѣвочка стала передъ нимъ.

-- Да, милая, попался твой отецъ... А таможенные вотъ говорятъ, что ты помогала ему переносить контрабанду.

Дѣвочка посмотрѣла на жандарма въ упоръ и отвѣтила:

-- Неправда!

-- Развѣ не ты караулила вчера, когда они поймали его?

Дѣвочка опустила голову.

-- Его испугалъ твой крикъ, онъ поскользнулся и скатился съ горы,-- продолжалъ жандармъ.

Она быстро подняла голову, точно хотѣла разсказать, какъ все случилось, но удержалась, и, лишь послѣ нѣкотораго молчанія, едва слышно спросила:

-- Онъ сломалъ себѣ ногу?

-- Нѣтъ,-- отвѣтилъ жандармъ,-- онъ скоро сможетъ ходить.

-- А голова его?-- опять спросила дѣвочка.

Жандармъ посмотрѣлъ въ сторону, какъ бы затрудняясь отвѣтомъ. Онъ снялъ фуражку и забарабанилъ по ней пальцами.

-- Все это пустяки,-- наконецъ заговорилъ онъ.-- Но, вѣдь, отца-то твоего въ тюрьму засадятъ, а ты не можешь здѣсь оставаться одна.

Дѣвочка подняла на него полные тревоги глаза. Жандармъ объяснилъ ей, что почтарю изъ Сенъ-Клода поручено взять ее съ собой сегодня же, при возвращеніи съ горы Фосиль. Ей придется ждать внизу, на дорогѣ, почтовую карету, которая отвезетъ ее въ Сенъ-Клодъ. Тамъ она будетъ жить въ одной семьѣ до тѣхъ поръ, пока отца не выпустятъ изъ тюрьмы.

Вальсерина согласилась. Жандармъ ушелъ, обѣщавъ ей въ утѣшеніе часто давать ей вѣсти объ отцѣ. Дѣвочка заперла за нимъ дверь и задумалась.:

Она вспомнила, что незадолго до этого отецъ какъ-то сказалъ ей:

"Тебѣ минетъ скоро двѣнадцать лѣтъ".

А затѣмъ, послѣ долгаго молчанія, прибавилъ: "Я бы хотѣлъ, чтобы ты научилась шлифовать алмазы".

Онъ часто говорилъ съ ней о будущемъ,-- особенно въ тѣ дни, когда она лѣнилась готовить уроки. Она живо представила себѣ, какъ, бывало, наклонившись надъ ней, такъ, что ихъ головы почти соприкасались, онъ исправлялъ ея ошибки Она какъ будто еще слышала, какъ онъ говорилъ: "Я-то и самъ не больно ученъ, но кой-чему все же могу научить тебя.. Въ будущемъ это тебѣ пригодится".

Въ будущемъ! Она повторяла себѣ это слово, стараясь проникнуться его тайнымъ смысломъ, казавшимся ей такимъ же отдаленнымъ и неуловимымъ, какъ тѣ тучи, которыя, нагромождаясь, выплывали изъ ущелья Фасиль и быстро уносились, вытягиваясь длинной лентой надъ хребтомъ Юрскихъ горъ...

Вниманіе ея привлекла прирученная ею горлица, ежедневно раннимъ утромъ прилетавшая за лаской и кормомъ Вальсерина долго держала ее въ рукахъ, но на этотъ разъ не могла вести съ ней обычную бесѣду. Когда птичка улетѣла, Вальсерина вышла изъ дому и направилась въ "сторожку", куда отецъ ея пряталъ контрабанду.

Она сдѣлала большой крюкъ, принимая всѣ предосторожности, чтобы не быть замѣченной. Съ тѣхъ поръ, какъ она узнала, что сторожка служитъ тайникомъ, она всегда ходила туда съ опаской. Долгое время она думала, что товаръ полагается тамъ держать, такъ какъ въ пещерѣ онъ меньше портится. Объ опасности, грозящей отцу въ связи съ находившимися въ пещерѣ товарами, она догадалась лишь въ тотъ вечеръ, когда таможенные надсмотрщики устроили засаду на прикрывавшихъ тайникъ камняхъ.

На дворѣ въ тотъ памятный вечеръ было еще, вѣроятно, свѣтло, но въ пещерѣ уже царилъ мракъ. Дѣвочка вмѣстѣ съ отцомъ только что кончила, упаковку пакетиковъ, которые легко можно было запрятать въ карманы. На слѣдующій день отецъ долженъ былъ продать ихъ.

Они уже собирались выйти изъ тайника, какъ вдругъ совсѣмъ близко отъ нихъ раздался грубоватый голосъ:

-- Ну, и щели же здѣсь между камнями!..

Голосъ сталъ едва внятнымъ, какъ если бы говорившій удалялся. Скоро они различили какіе-то шаги, а затѣмъ тотъ же голосъ раздался еще ближе:

-- А что если выстрѣлить...

Дѣвочка почувствовала, что отецъ потянулъ ее къ себѣ; она почувствовала также, что онъ дрожалъ, произнося едва слышнымъ шопотомъ: "Они надъ нами!".

Въ этотъ моментъ Вальсерина не испытывала никакого страха. Она только удивлялась тому, что отецъ такъ дрожитъ, прижимая ее къ себѣ. Она хотѣла было заговорить съ нимъ, но онъ шепнулъ ей: "Таможенные!".

Дѣвочка вдругъ поняла, что ея отецъ занимается контрабандой, какъ сынъ тетки Марьяны, который жилъ у самаго подножья горы, и котораго жандармы уже не разъ уводили въ тюрьму. И хотя въ пещерѣ было совсѣмъ темно, рна обѣими руками закрыла лицо, чтобы отецъ не видѣлъ, какъ она покраснѣла отъ стыда.

Отецъ еще крѣпче прижалъ ее къ себѣ, наклонившись надъ ней и какъ бы желая прикрыть ее своимъ тѣломъ. Дѣвочка поняла это движеніе и, чтобы успокоить его, обвила одной рукой его шею, а другую приложила къ его щекѣ. Такъ, прижавшись другъ къ другу, долго стояли они, какъ вдругъ что-то твердое ударилось о камни пещеры. Въ то же мгновеніе они услышали знакомый уже, выходившій точно изъ рупора, голосъ:

-- "Не достаетъ моя палка дна".

Въ отвѣтъ послышался другой голосъ:

-- Будетъ тебѣ усердствовать! Того и гляди, оттуда еще выползетъ какая-нибудь гадина...

Мелкій стукъ по камнямъ продолжался и прекратился лишь тогда, когда что-то твердое быстро соскользнуло въ пещеру. Вальсерина поняла, что у таможеннаго выскользнула изъ рукъ палка.

Отецъ и дочь молча сѣли на тутъ же находившійся узкій камень и просидѣли такъ до самаго утра, избѣгая малѣйшаго движенія и не проронивъ ни звука.

Только когда свѣтъ ярко озарилъ "сторожку", контрабандистъ рѣшился выйти посмотрѣть, ушли ли уже таможенные.

Сегодня, очутившись одна въ пещерѣ, Вальсерина припомнила малѣйшія подробности этой ужасной ночи. Съ тѣхъ поръ прошло больше года, и за это время Вальсерина столько распрашивала отца, что теперь ей ужъ многое стало понятнымъ.

Она знала, что въ "сторожку", никогда не слѣдуетъ ходить той же дорогой, чтобы не проложить къ ней тропинки. Она знала, какимъ образомъ отецъ открылъ этотъ тайникъ. Она знала также, что можно быть контрабандистомъ, не будучи воромъ, и чувствовала какую-то новую близость къ отцу съ тѣхъ поръ, какъ послѣдній сталъ разговаривать съ ней, какъ съ другомъ.

Теперь она испытывала почти гордость, вспоминая слова жандарма, что таможенные увѣряютъ, будто она помогала отцу переносить контрабанду. Она посмотрѣла, на мѣстѣ ли товаръ, не подмоченъ ли онъ, потомъ свернула валявшіяся на землѣ веревки и вышла изъ "сторожки" съ тѣми же предосторожностями, какъ и вошла.

Вернувшись домой, она и тамъ все привела въ порядокъ и, въ условленный съ жандармомъ часъ, старательно заперевъ за собою дверь, спустилась на дорогу ждать почтовой кареты.

Карета была полна народа.

Возница хотѣлъ было посадить ее рядомъ съ собой, но одинъ изъ пассажировъ, старикъ, внимательно оглядѣвъ дѣвочку, уступилъ ей свое мѣсто въ каретѣ, а самъ помѣстился на козлахъ.

Вальсерина сидѣла спиной къ лошадямъ. Она придерживала рукой толстую, въ красныхъ полоскахъ, парусину, прикрывавшую съ боковъ карету. При каждомъ поворотѣ ей казалось, что горы сдвигаются съ своихъ мѣстъ.

Время отъ времени возница понукалъ лошадей. Эти понуканія чередовались съ такой регулярностью, и возница такъ монотонно покрикивалъ, будто все это дѣлалось съ правильностью часового механизма. Дѣвочкѣ казалось, что пониканья эти необходимы, и что безъ нихъ карета не подвигалась бы такъ мѣрно и ровно.

Скоро въѣхали въ деревню Лажу, куда Вальсерина бѣгала въ школу. Навѣрно всѣ ребятишки, игравшіе у дверей домовъ, знаютъ уже, что отецъ ея заключенъ въ тюрьму. Она не хотѣла, чтобы они видѣли ее, и вся съежилась, стараясь прикрыть лицо парусиной.

Потомъ карета остановилась въ деревнѣ Сетмонсель, Жандармъ, приходившій утромъ, прошелъ мимо; онъ держалъ за руку свою дочку и съ одобрительной улыбкой взглянулъ на Вальсерину.

Поѣхали дальше. Дѣвочка, замѣчала, что горы становятся болѣе черными и точно вытягиваются, и ей казалось, что онѣ быстро исчезаютъ за поворотами дороги. Когда стемнѣло, карета въѣхала въ городъ.. Это былъ Сенъ-Клодъ.

Лошади остановились на углу площади. Вальсерина, спустилась на землю, и къ ней тотчасъ же подошла молодая женщина съ тремя дѣтьми. Дѣвочка вспомнила, что незадолго до того видѣла эту женщину на деревенскомъ праздникѣ въ Лажу. Она разговаривала съ ея отцомъ.

-- Отецъ твой расчитывалъ отдать тебя въ ученье только черезъ годъ,-- сказала она Вальсеринѣ,-- ну, что же, начнешь годомъ-раньше -- бѣда не велика!

Она пошла рядомъ съ дѣвочкой, ведя дѣтей съ другой стороны.

Вальсерина молчала. Въ ушахъ ея все еще стоялъ стукъ колесъ. Она какъ будто испытывала безпокойство, что не слышитъ больше монотонныхъ понуканій возницы, такъ успокоительно дѣйствовавшихъ на нее въ пути.

Надъ ея головой вдругъ засвѣтился огонекъ, за нимъ другой, третій... Она поняла, что это газовые рожки.

Улица, по которой они шли, спускалась внизъ крутымъ наклономъ и была плохо вымощена. Дѣтишки взапуски побѣжали. впередъ, а молодая женщина заботливо указывала Вальсеринѣ на попадавшіяся по пути ступеньки.

Они свернули въ полутемную улицу. Дѣти вбѣжали въ домъ, весело толкая поджидавшую ихъ на порогѣ старую женщину.

Только черезъ три дня Вальсерина узнала, что она поступаетъ ученицей въ мастерскую, гдѣ шлифуютъ алмазы.

Наступило воскресенье. Молодая женщина, встала позже обыкновеннаго. Ребятишки были одѣты по праздничному. Обѣдъ былъ обильнѣе, чѣмъ въ предшествовавшіе дни.

Изъ шумной болтовни дѣтей Вальсерина узнала, что мать ихъ вдова, что зовутъ ее г-жей Реми, и что она шлифовальщица.

Она успѣла также узнать, что это чистое ремесло, не слишкомъ тяжелое, и что женщины въ немъ зарабатываютъ почти такъ же хорошо, какъ и мужчины.

За обѣдомъ г-жа Реми, обведя рукой всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ, гордо сказала:

-- Я всѣхъ ихъ прокармливаю собственнымъ трудомъ!

Затѣмъ она сняла съ пальца кольцо, чтобы показать наглядно дѣвочкѣ грани, которыя надо отшлифовать для того, чтобы алмазъ пріобрѣлъ должный блескъ.

Она также дала понятъ Вальсеринѣ, что та должна быть благодарна судьбѣ за то, что станетъ шлифовальщицей, такъ какъ въ этомъ ремеслѣ очень неохотно берутъ въ ученіе изъ боязни, что увеличеніе рабочихъ рукъ вызоветъ пониженіе заработной платы.

Вальсерина не разъ слышала о мѣстныхъ мастерскихъ для шлифовки алмазовъ, но только теперь она отнеслась къ этому внимательно. Въ школѣ ей говорили, что алмазъ очень твердый камень, и она хорошо помнила, какъ учительница увѣряла, что даже колесо тяжело нагруженной телѣги не можетъ его раздавить.

Въ теченіе всего дня она думала о томъ, какъ ей трудно будетъ держать въ рукахъ такой маленькій камешекъ.

Ей представлялось, что для того, чтобы дѣлать на немъ грани, нуженъ большой ножъ, острый, какъ бритва ея отца. Она думала, что ей придется сидѣть на низенькомъ стульчикѣ передъ такимъ же низенькимъ столомъ, на которомъ разставлены коробочки, наполненныя этими блестящими дорогими камнями.

Это трудное ремесло внушало ей страхъ. Войдя на слѣдующій день утромъ въ мастерскую, она жадно стала ко всему присматриваться. Она увидѣла большія, во всю стѣну, окна, съ двухъ сторонъ пропускавшія свѣтъ; полъ, выложенный краснымъ кирпичемъ; стѣну въ глубинѣ, съ высоко висящими на ней круглыми часами; приставленную къ той же стѣнѣ лѣсенку, ступеньки которой она тотчасъ же сосчитала. Посреди мастерской она замѣтила какое-то сложное сооруженіе съ быстро вращающимися ремнями. У оконъ съ обѣихъ сторонъ сидѣли на высокихъ табуретахъ мужчины и женщины, съ любопытствомъ разглядывавшіе ее.

-- Осторожно около ремней!-- услышала она голосъ г-жи Реми.

Она обернулась. Г-жа Реми взяла ее за руку и повела направо. Онѣ шли позади ряда рабочихъ, и Вальсерина чувствовала, что на нее съ любопытствомъ оглядываются. Но она не смѣла поднять глазъ и видѣла только рядъ табуретовъ. Г-жа Реми остановила ее за руку и снова предостерегла относительно ремней.

По ея указанію она надѣла длинную, въ голубыхъ клѣткахъ, рабочую блузу, которую та ей купила наканунѣ, сказавъ, что отнынѣ она замѣнитъ ей школьный передникъ. Г-жа Реми улыбнулась ей, и, несмотря на начинавшій оглушать ее шумъ, она разслышала совѣтъ не трогаться съ мѣста и внимательно слѣдить за всѣмъ, что дѣлается вокругъ.

Вальсерина, по примѣру другихъ, сѣла на табуретъ. Длинная блуза нѣсколько стѣсняла ее. Она скрестила руки и стала внимательно слѣдить за тѣмъ, что дѣлается въ мастерской.

Всѣ рабочіе и работницы одинаковымъ движеніемъ и съ тѣми же жестами наклонялись надъ круглой пластинкой; Вальсерина только потомъ разглядѣла, что пластинка эта была ничѣмъ инымъ, какъ точиломъ, на которомъ шлифовали алмазы.

Со слѣдующаго дня она стала выполнять кой-какія порученія. Ей не дали никакихъ предварительныхъ объясненій, но рабочіе каждый разъ точно указывали, что она должна дѣлать.

-- Вальсерина, подай порошокъ... Нѣтъ, не эту коробку, а ту, круглую, которая рядомъ... Вальсерина, положи олово въ форму и увеличь огонь...

По прошествіи двухъ недѣль она уже знала, какъ называются всѣ инструменты, сколько нужно насыпать порошку на стальное точило, вращавшееся такъ быстро, что при первомъ взглядѣ оно казалось неподвижнымъ. Она умѣла также расплавлять маленькій оловяный шарикъ, на которомъ закрѣпляли камень и который поддерживали надъ точиломъ при помощи тяжелыхъ клещей. Она уже не слышала больше такъ часто повторявшагося въ первые дни предостереженія относительно ремней.

Мужчины и женщины перестали уже съ любопытствомъ разглядывать ее. Большинство обращалось съ ней очень ласково, и оначувствовала себя среди нихъ, какъ въ большой семьѣ. Но когда г-жа Реми, случалось, спрашивала ее, нравится ли ей это ремесло, она не сразу отвѣчала утвердительно. Ей хотѣлось чего-то другого. Она сама не могла бы сказать, что именно, такъ какъ ни одно изъ извѣстныхъ ей ремеселъ не привлекало ее. Ей хотѣлось бы болѣе трудной работы, при которой приходилось бы чаще вставать съ табурета.

Она съ большой точностью исполняла все, что ей приказывали. Но мало-по-малу она стала проникаться какимъ-то презрѣніемъ къ этимъ камнямъ, съ которыми обращались такъ осторожно: разъ, когда камешекъ выскочилъ у нея изъ рукъ, она была крайне удивлена, видя то безпокойство, съ какимъ г-жа Реми заставила ее тотчасъ же найти его.

Она прекрасно уже знала, что это были рѣдкіе камни, но никакъ не могла понять, почему ихъ такъ дорого цѣнили.

Съ первыхъ же дней она сдѣлала наблюденіе, что всѣ работавшіе въ мастерской лучше одѣты, чѣмъ большинство рабочихъ въ Сенъ-Клодѣ; женщины носили хорошо сшитыя платья, и волосы были у нихъ всегда красиво причосаны.

Разъ какъ-то Вальсерина замѣтила, что одна изъ близко сидѣвшихъ около нея работницъ очень волнуется. Она то поднимала, то опускала клещи надъ точиломъ и недовольни ворчала:

-- Никакъ не могу справиться съ этимъ камнемъ! Этакъ у меня весь день пропадетъ, прежде чѣмъ я отшлифую хоть одну грань.

Вальсерина не смѣла спросить, въ чемъ дѣло, но глазами слѣдила за всѣми движеніями недовольной работницы.

Г-жа Реми замѣтила это. Она объяснила дѣвочкѣ, что съ алмазомъ приходится иногда долго возиться, прежде чѣмъ найдешь поддающееся шлифовкѣ мѣсто.

Вальсерина поняла, что это ремесло такое чистое и, казалось бы, пріятное, требуетъ много терпѣнія и вниманія. Она вспомнила, что отецъ давно уже выбралъ его для нея, и ей пріятно было думать, что онъ долженъ быть теперь менѣе несчастенъ въ тюрьмѣ, такъ какъ желаніе его исполнилось.

II.

Цѣлую недѣлю ждала Вальсерина жандарма изъ Сетмонселя. Въ прошлый понедѣльникъ онъ не пришелъ, хотя въ теченіе двухъ мѣсяцевъ, еженедѣльно навѣщалъ ее и сообщалъ новости объ отцѣ. Она знала, что у отца на головѣ рана еще не залечилась, и смутное безпокойство мѣшало ей сосредоточиться на работѣ. Она то и дѣло путала, подавала рабочимъ не то, что они просили. Изъ рукъ ея два раза выскользали алмазы, которыхъ она ни за что не нашла бы сама, безъ помощи г-жи Реми. Противъ ожиданія никто не упрекалъ и не бранилъ ее. Она замѣтила, что на нее какъ будто иначе смотрятъ. Въ этотъ день ей показалось даже, будто всѣ что-то скрываютъ отъ нея. Рабочіе и работницы перешептывались между собою, но какъ только взгляды ихъ встрѣчались съ глазами Вальсерины, они замолкали, какъ если бы ихъ стѣсняло то, что она ихъ видитъ.

Вальсерина замѣтила, что г-жа Реми сдѣлала ея сосѣдкѣ какой-то знакъ, и та тотчасъ наклонилась къ ней. Она уловила на себѣ ея быстрый взглядъ, который та тотчасъ же отвела. Дѣвочка догадалась, что рѣчь идетъ о ней. Какъ это случается, шумъ ремней на минуту затихъ, и она услышала, какъ работница сказала:

-- Кончилась для него тюрьма!..

Все вдругъ показалось ей ясно. Она поняла, почему жандармъ не пришелъ. Она успокоилась и стала довѣрчиво дожидаться наступленія вечера, надѣясь, что г-жа Реми сообщитъ ей, какъ и всѣмъ, новость объ освобожденіи отца изъ тюрьмы.

Вечеромъ, за ужиномъ, г-жа Реми сказала Вальсеринѣ:

-- Завтра мы поѣдемъ за твоимъ бѣльемъ и другими, оставшимися дома вещами.

Дѣвочка такъ вздрогнула, что стулъ ея отодвинулся. Она снова приставила его къ столу, но уже слишкомъ близко, и уставилась на г-жу Реми, стараясь встрѣтиться съ ней глазами, но та внимательно разглядывала свой стаканъ, затѣмъ стала усердно вытирать его салфеткой.

-- Насъ повезетъ Грогужанъ,-- продолжала она, все еще вытирая стаканъ, словно въ данный моментъ это являлось для нея самымъ важнымъ.

-- У него повозка большая, и въ ней помѣстится все, что ты захочешь забрать.

Она тотчасъ же поднялась и отошла отъ стола, не обращая вниманія на крикъ дѣтей, просившихъ повезти ихъ съ собою.

На слѣдующій день, рано утромъ, за ними пріѣхалъ Грогужанъ. Г-жа Реми, уступивъ ихъ просьбамъ, взяла съ собой и троихъ своихъ дѣтей.

Лошадь медленно ступала по дорогѣ, все время подымавшейся въ гору. Дѣти безпечно болтали. Они указывали Вальсеринѣ на все, что обращало на себя ихъ вниманіе, и та почти не отвѣчала имъ. Она замѣтила озабоченный видъ г-жи Реми, и это мѣшало ей проявлять радость, которую она испытывали. Въ полдень они пріѣхали въ Сетмонсель и остановились тамъ обѣдать. Скоро въ корчму, гдѣ они сидѣли, вошелъ жандармъ.

Г-жа Реми быстро поднялась ему навстрѣчу, и оба они вышли изъ комнаты, тихо разговаривая между собою. Вальсерина была очень удивлена, когдаг-жа Реми вернулась одна.

Нѣсколько минутъ спустя она увидѣла жандарма въ открытое окно. Онъ медленно поднимался по улицѣ, нѣсколько наклонившись туловищемъ впередъ и заложивъ назадъ руки.

Обѣдъ кончился, и повозка снова тронулась въ путь. Подъ монотонное покачиваніе ея дѣти стали клонить головы и скоро совсѣмъ заснули.

Г-жа Реми сидѣла противъ Вальсерины. Время отъ времени она глубоко вздыхала. Вальсерина все ждала, что она вотъ-вотъ заговоритъ съ ней. Но молодая женщина старалась не смотрѣть въ ея сторону и казалась всецѣло озабоченной тѣмъ, чтобы не дать уснувшимъ дѣтямъ соскользнуть со скамейки. Вальсерина помогала ей, поддерживая головку одного изъ нихъ, но думала она о другомъ и часто оглядывалась, чтобы увидѣть скрывавшую ея домъ гору.

Когда повозка проѣхала деревню Лажу, Вальсерина заволновалась. Она болтала ногами нервно смѣялась, и ей сильно хотѣлось говорить. Она хотѣла бы сказать г-жѣ Реми о томъ, что она слышала наканунѣ въ мастерской, спросить, когда отца выпустили изъ тюрьмы. Ей казалось, что если бы дѣти проснулись, то легче было бы завязать разговоръ. Но дѣти продолжали сдать, и скучающій видъ г-жи Реми только увеличивалъ робость дѣвочки. Она боялась разсердить ее и услышать отъ нея упреки по адресу отца, какъ это случалось каждый разъ, когда жандармъ приносилъ о немъ Вальсеринѣ вѣсти. Волненіе ея все возрастало, и она то и дѣло выглядывала изъ повозки въ надеждѣ увидѣть своего отца у тропинки, которая подымалась къ ихъ дому.

Повозка быстро катилась по спускавшейся наклономъ извилистой дорогѣ, ведущей отъ Лажи въ Мижу. На одномъ поворотѣ Вальсерина, выпустивъ изъ рукъ голову ребенка, въ сильномъ волненіи закричала:

-- Остановитесь, мы пріѣхали!

Она съ безпокойствомъ стала смотрѣть во всѣ стороны, а затѣмъ стала изо всѣхъ силъ дергать ручку дверцы. Но та не поддавалась.

-- Подожди, сейчасъ повозка остановится!-- закричала ей г-жа Реми, удерживая ее за платье.

Дѣвочка выпрямилась и ногой съ силой толкнула дверцу, которая съ визгомъ распахнулась. Лошадь въ это время стала замедлять шаги, и Вальсерина выскочила изъ повозки. Она чуть не упала, подняла вверхъ руки, сдѣлала нѣсколько невѣрныхъ шаговъ, затѣмъ перескочила черезъ ровъ, и, когда повозка совсѣмъ остановилась, дѣвочка уже взбиралась на гору, чтобы скорѣе выйти на тропинку, которая, круто поднимаясь, вела на косогоръ, гдѣ у самой опушки лѣса стоялъ ея домъ.

Г-жа Реми удерживала дѣтей въ повозкѣ и все еще кричала Вальсеринѣ:

-- Постой! Подожди:

Но дѣвочка не обращала вниманія на ея крики и бѣжала къ тропинкѣ. Черезъ минуту она уже взбиралась вверхъ, дѣлая большіе шаги и вся изогнувшись.

Г-жа Реми все еще звала ее.

-- Вальсерина! Не бѣги такъ!-- И голосомъ, въ которомъ слышалось безпокойство, она прибавила:

-- Подожди! Я должна тебѣ что-то сказать, непремѣнно должна!

Она даже разсердилась, видя, что дѣвочка, не оглядываясь, продолжаетъ такъ же быстро подниматься. Она высадила на землю ребятъ и вмѣстѣ съ ними тоже стала взбираться по крутой тропинкѣ.

Тѣмъ временемъ Вальсерина вошла въ домъ и, найдя его пустымъ, тотчасъ же разочарованно вышла и огласила воздухъ долгимъ пронзительнымъ, призывнымъ крикомъ. Взглядъ ея охватывалъ всю доступную даль, но кругомъ никого не было, кромѣ Грогужана, который толкалъ лошадь назадъ, чтобы поставить повозку у самаго края дороги, и г-жи Реми, которая тяжело подымалась, держа за руки дѣтей.

Подождавъ нѣсколько секундъ и не получивъ отвѣта на свой крикъ, Вальсерина бѣгомъ бросилась къ "сторожкѣ".

Тамъ она все нашла на своемъ мѣстѣ. Пачки табаку были завернуты въ темную, сѣрую бумагу, а жестяныя коробки съ шоколадомъ лежали въ томъ же порядкѣ, въ которомъ она сама ихъ разложила.

Съ тѣмъ же разочарованіемъ, съ какимъ она только что вышла изъ дому, она покинула сторожку, чтобы издать тотъ же продолжительный крикъ. Ей казалось, что въ первый разъ она недостаточно напрягла голосъ, и теперь она крикнула во всю силу своихъ легкихъ, чтобы призывъ ея дошелъ возможно дальше. Но въ ту же минуту она испуганно отскочила, словно ея коснулась чья-то таинственная рука. Она вспомнила, что находилась передъ самымъ входомъ въ "сторожку". Какъ бы убѣгая отъ грозившей ей опасности, она быстро наклонилась и опустилась, почти соскользнула черезъ узкій проходъ въ тайникъ. Тамъ она сѣла на ближайшій камень и, вся дрожа, стала прислушиваться къ тому, что происходило извнѣ.

Скоро Вальсерина замѣтила, что въ "сторожкѣ" было, какъ будто, гораздо свѣтлѣе обыкновеннаго. Нѣкоторые выступы скалы, которые всегда казались ей чернѣе другихъ, были теперь того же цвѣта, что и всѣ камни. Она съ любопытствомъ подняла глаза и была крайне удивлена, когда увидѣла надъ своей головой клочекъ голубого неба. Выпрямившись, чтобы лучше видѣть, она убѣдилась, что щель, черезъ которую таможенный надсмотрщикъ тыкалъ палкой, стала много шире. Два, громадныхъ камня, образовывавшихъ сводъ, значительно отодвинулись другъ отъ друга съ одной стороны, между тѣмъ какъ съ другого конца они сблизились настолько, что почти соприкасались. И когда дѣвочка взглянула на длинную полосу свѣта, спускавшуюся въ тайникъ, она увидѣла, что сквозь отверстіе сыплется песокъ, образовавшій широко расползшуюся уже по землѣ кучу.

Вальсерина стояла въ недоумѣніи; скоро до нея донесся голосъ г-жи Реми, снова звавшей ее. Она хотѣла было выйти, но та же боязнь чего-то таинственнаго удержала ее, и она даже отступила на нѣсколько шаговъ отъ входа.

Въ голосѣ г-жи Реми звучали раздраженіе и гнѣвъ. Но потомъ онъ сталъ жалобнымъ, полнымъ отчаянія, и Вальсерина заткнула себѣ уши, чтобы не слышать его.

Наступила тиишина. Сумерки все сгущались. Длинная полоса свѣта медленно ускользнула черезъ отверстіе.

Вальсерина еще долго ждала въ темнотѣ. Моментами она вздрагивала, пугаясь шума сыпавшагося сверху песка. Вдругъ ей показалось, что она слышитъ шаги отца на ближней тропинкѣ; ей пришло въ голову, что онъ можетъ пойти прямо домой, не подозрѣвая даже, что дочь ждетъ его въ "сторожкѣ",-- и безшумно вышла.. Все было спокойно. Съ земли, заросшей высокой травой, подымалась свѣжесть. Вальсерина скользила по громаднымъ, покрытымъ мохомъ камнямъ, окружавшимъ тайникъ, то и дѣло хватаясь за тонкіе стволы изогнутыхъ деревьевъ, выступавшихъ изъ ущелій между камнями. Она подошла къ дому, толкнула дверь и тихо позвала:

-- Отецъ...

Повысивъ немного голосъ, она повторила:

-- Отецъ...

Она поняла, что въ домѣ никого не было, и что ей лишь померещилось, будто отецъ лежитъ, вытянувшись на кровати. Но она была увѣрена, что онъ долженъ сейчасъ придти, и потому только закрыла дверь, не запирая ее на ключъ. Ощупью добралась она до своей кроватки, но прежде чѣмъ лечь, она обшарила рукою кровать отца.

Она боялась заснуть и употребляла усилія, чтобы вѣки ея не закрылись...

Ее разбудили крики: но Вальсерина тотчасъ поняла, что это она сама кричала во снѣ. Она тяжело и порывисто дышала, и хотя не издавала больше никакихъ звуковъ, но чувствовала, что тѣ же подавленные, полные ужаса крики подступаютъ ей къ горлу. Она протянула руки къ кровати отца, хотя отлично знала, что кровать пуста, и трогала ее только для того, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Ей грезилось, что кто-то ей дружески протягиваетъ руку...

Никогда еще ночь не казалась ей такой темной, и каждый разъ, какъ она закрывала глаза, смутная тревога заставляла ее снова открыть ихъ. Какой-то странный шумъ стоялъ въ ушахъ ея. Она приподнялась, чтобы лучше прислушаться, и ей показалось, что шумъ этотъ наполняетъ всю комнату. Напутанное воображеніе представило ей громаднаго паука, который ткетъ паутину вкругъ ея кроватки. Ей стало еще страшнѣе, грудь сдавило, и она тяжело дышала. Вдругъ она услышала біеніе своего сердца. Она стала считать удары и громко произнесла:

-- Какъ оно стучитъ!

Собственный голосъ показался ей страннымъ, чужимъ. Все ея маленькое тѣло сжалось, и сердце забилось еще сильнѣе.

Успокоившись немного, она замѣтила, что не слышитъ больше обычнаго тиканья старыхъ стѣнныхъ часовъ съ кукушкой. Ею снова овладѣлъ страхъ, и чтобы придалъ себѣ бодрости, она стала искать на стѣнѣ мѣсто, на которомъ они висѣли. Ей хотѣлось бы говорить съ ними, какъ со старымъ другомъ, который почему-то сердится. Она пошла бы завести ихъ, но не смѣла двинуться изъ страха передъ тѣмъ невѣдомымъ и страшнымъ, что все еще наполняло шумомъ ея упіи. И она продолжала неподвижно лежать съ устремленными въ темноту, широко раскрытыми, глазами.

Начинало свѣтать. Вальсерина видѣла, какъ свѣтъ старался проникнуть въ домъ, пробираясь сквозь щели ставенъ и двери. Она видѣла, какъ онъ медленно подкрадывался къ зеркальцу, висѣвшему около окна, затѣмъ поползъ по потемнѣвшимъ балкамъ потолка и, наконецъ, проникъ во всѣ углы.

Когда онъ освѣтилъ и пожелтѣвшій циферблатъ старыхъ часовъ, Вальсерина быстро встала, подбѣжала къ нимъ и пальцемъ толкнула маятникъ. Едва только раздалось ихъ тиканье, прекратился такъ напутавшій ее шумъ, и ей показалось уже, что въ домѣ ничего не измѣнилось.

Она все же внимательно осмотрѣла комнату, точно боясь еще, что въ ней прячется какое-то чудовище.

Она обшарила вездѣ, гдѣ только можно было, и сняла отовсюду паутину.

Шумъ крыльевъ и два слабыхъ удара въ ставни заставили ее забыть таинственный шумъ ночи. То горлица, какъ въ былые дни, прилетѣла за лаской. Вальсерина широко открыла окно, и птичка стала на подоконникъ, подпрыгивая и воркуя, точно принесла цѣлый ворохъ новостей. Но когда дѣвочка протянула руку, чтобы приласкать ее, горлица встрепенулась, забила крылышками и улетѣла. Вальсерина слѣдила за ней глазами, не смѣя позвать ее, и когда птичка скрылась въ вѣтвяхъ высокаго дерева, она отошла отъ окна, готовая расплакаться. Но въ эту минуту взглядъ ея упалъ на столикъ, на которомъ лежали ея учебники и письменныя принадлежности. Она вспомнила о тетради для записи уроковъ, въ которой отецъ записывалъ и свои порученія, взяла ее въ руки, и стала быстро перелистывать, пробѣгая глазами слова, выведенныя между заполненными уже строками. Это были длинныя фразы, указывавшія дѣвочкѣ, что ей дѣлать по возвращеніи изъ школы, и, особенно часто, какой дорогой отецъ вернётся домой.

Вальсерина остановилась на послѣднихъ словахъ:

... Внизу просѣки...

Тамъ именно таможенные схватили его. Она точно теперь видѣла, какъ отецъ упалъ въ узкомъ проходѣ, сдѣланномъ дровосѣками во всю длину горы для спуска срубленныхъ деревьевъ. Онъ пытался подняться, но не удержался и упалъ, ударившись головой о гладко отесанные стволы.

Теперь, впрочемъ, онъ уже вышелъ изъ тюрьмы и, конечно, не замедлитъ вернуться. Она рукавомъ вытерла слезы и немного дальше, тоже между строками, написала:

-- Кликни меня.

Занималось утро. По цвѣту неба Вальсерина догадалась, что солнце уже освѣтило снѣжныя вершины по ту сторону горы, но сама гора была еще окутана туманомъ. Выдѣлялись лишь верхушки каменныхъ утесовъ, и бѣлыми пятнами выступали тѣ мѣста, гдѣ, весною, тающій снѣгъ образовалъ обвалы.

Вальсерина въ первый разъ замѣтила, что она знаетъ названія сосѣднихъ горъ. Указывая на нихъ рукою, какъ если бы она это дѣлала не для себя самой, а для кого-то другого, она называла ихъ по именамъ: тамъ, направо, Монронъ, налѣво Доль, а почти напротивъ ущелье Фосиль.

Теперь она окончательно успокоилась и чувствовала себя такъ, какъ будто никогда не покидала дома.

Солнце взошло надъ Монрономъ, и туманъ, покрывавшій долину, медленно поднялся, открывъ взору бѣлые дома деревни Мижу, гдѣ находилась таможня. Вальсерина узнала и самый домъ таможни, мимо котораго она никогда не могла пройти безъ страха, съ тѣхъ поръ, какъ узнала, что отецъ ея контрабандистъ.

Дѣвочка опять подумала, что отецъ находится, быть можетъ, поблизости, на одной изъ тропинокъ. И она снова огласила воздухъ призывнымъ крикомъ, который онъ такъ хорошо зналъ и на который всегда откликался. Но крикъ ея и на этотъ разъ остался безъ отвѣта. Это ее, однако, не тревожило. Она была увѣрена, что онъ долженъ вернуться. Онъ, конечно, согласится оставить ее при себѣ на нѣсколько дней, а затѣмъ она вернется въ Сенъ-Клодъ, въ мастерскую.

Она почувствовала голодъ. Отправившись въ сторожку, она набила карманы шоколадомъ и сухими пряниками, а затѣмъ углубилась въ лѣсъ и пошла тропинками, ведущими къ ущелью Фосиль. Долго бродила она лѣсомъ, стараясь держаться вблизи нѣкогда проѣзжей, но теперь заброшенной, заросшей травой и усѣянной камнями, дороги; наконецъ, она очутилась на полянѣ, откуда открывался видъ на городъ Жексъ, гдѣ находилась тюрьма.

Никогда еще Жекская долина не представлялась ей такой огромной. Вдали, тамъ, гдѣ кончалась долина, виднѣлось женевское озеро, походившее на выцвѣтшую и ободранную по краямъ матерію.

Вальсеринѣ казалось, будто все, что она сейчасъ видѣла, не похоже на то, что ей случалось видѣть раньше. Голова старца съ длинной, бѣлой бородой,-- такой ей представлялась всегда вершина Монблана,-- приняла сегодня форму собаки, которая вытягивала морду, какъ будто собираясь жалобно завыть. А барки на озеръ съ торчащими остроконечными, какъ крылья ласточки, парусами представлялись ея воображенію большими птицами, которыя вотъ-вотъ погрузятся въ воду. Она закрывала глаза, стараясь представить вещи въ ихъ прежнемъ видѣ; но ей это не удавалось и нисколько, впрочемъ, не смущало ее. Она только жалѣла, что тутъ нѣтъ отца, который вмѣстѣ съ ней смѣялся бы надъ этимъ, какъ онъ смѣялся въ тотъ день, шфда они были въ первый разъ.

Онъ тогда остановился на той же полянѣ, гдѣ Вальсерина стояла теперь.

-- Не везетъ тебѣ,-- сказалъ онъ,-- какъ разъ сегодня не видно озера.

И протягивая палку свою по направленію къ долинѣ, онъ прибавилъ:

-- Вонъ видишь, тамъ густой туманъ. Подъ нимъ-то и находится озеро.

Но Вальсерина подняла руку въ сторону Монблана и показала отцу на широкую голубую полосу неба, открывавшуюся между двумя розовыми облаками снѣжныхъ горъ. Она это приняла за озеро.

Разъ ей случилось видѣть Монбланъ, объятый пламенемъ, но она сама тогда догадалась, что онъ только освѣщенъ солнцемъ.

Въ это же утро тяжелый, сѣрый туманъ не скрывалъ озера. Онъ медленно, бѣлой дымкой, подымался къ снѣжнымъ вершинамъ, и вся долина открывалась настолько ясно, что видны были даже извивавшіяся по ней дороги. Вальсерина стала смотрѣть на ближайшія изъ нихъ. Ей казалось, что идущіе по нимъ люди движутся крайне медленно, будто топчутся на одномъ мѣстѣ, хотя она видѣла, что они все же идутъ впередъ. И всѣ ихъ движенія казались ей странными, необыкновенными.

Когда стали надвигаться сумерки, Вальсерина рѣшила вернуться домой.

Солнце садилось, и дѣвочка невольно вздрогнула, видя его такимъ огненно-краснымъ. Оно прошло между двумя длинными облаками, напоминавшими своимъ внѣшнимъ видомъ срубленныя деревья, и вошло въ тяжелую темную тучу, которая какъ будто поджидала его. Вальсерина думала; что оно уже скрылось. Но солнце разсѣкло тучу на двое и снова выглянуло, точно хотѣло еще разъ взглянуть на дѣвочку. Заливъ краснымъ свѣтомъ все, что окружало его, оно, наконецъ, исчезло за горой. Въ это время какая-то птичка перелетала съ дерева на дерево, издавая звукъ, похожій на тотъ, который издаютъ ножницы, когда ихъ безпрерывно раскрываютъ и закрываютъ...

-- Тзикъ... Тзикъ... Тзикъ...

Ночь медленно спускалась, и Вальсерина, никогда не знавшая страха въ лѣсу, часто оглядывалась назадъ.

Время отъ времени она нарушала ночную тишину пронзительнымъ крикомъ, который попрежнему оставался безъ отвѣта.

Она шла дорогой, и ей предстояло пройти мимо дома тетки Марьяны.

Вальсерина знала ее уже съ давнихъ поръ. Каждый разъ, когда сына ея сажали въ тюрьму, она приносила отцу дѣвочки яйца и домашній сыръ, прося его продать ихъ въ Сенъ-Клодѣ или Сетмонселѣ. Дѣвочка знала также, что старуха страшно озлоблена противъ таможенныхъ. Она даже не разъ видѣла, какъ та съ горы брасала въ нихъ камнями. Но она никогда не осмѣлилась близко подойти къ ней, удерживаемая страхомъ, который ей внушали быстрые, недовѣрчиво глядѣвшіе на всѣхъ, глаза старухи.

Но теперь ей хотѣлось зайти къ ней поговорить объ отцѣ. Утромъ она издали видѣла на дорогѣ сына старухи, отправлявшагося, повидимому, въ Жексъ. Онъ уже, навѣрное, вернулся и, конечно, зналъ, гдѣ находится ея отецъ.

Вальсерина обогнула домъ и послѣ нѣкотораго колебанія рѣшилась войти.

Тетка Марьяна стояла у длиннаго узкаго стола, протягивая впередъ руку со сжатымъ кулакомъ, какъ будто собираясь ударить кого-нибудь. Жестъ этотъ казался тѣмъ болѣе угрожающимъ, что рука ея находилась какъ разъ въ свѣтѣ лампы, стоявшей на буфетѣ. Увидавъ Вальсерину, старуха опустила руку.

-- Тебя здѣсь жандармы искали! -- сказала она сердито. Вальсерина не знала, относился ли гнѣвъ старухи къ жандармамъ или къ ней. Она все же собралась съ духомъ и сказала:

-- Я жду отца.

Старуха посмотрѣла на дѣвочку съ глубокимъ недоумѣніемъ.

-- Онъ уже на свободѣ,-- продолжала дѣвочка,-- и долженъ вернуться домой.

Тетка Марьяна молчала и смотрѣла на нее тѣмъ же недоумѣвающимъ взглядомъ.

-- Я зашла спросить,-- поторопилась прибавить дѣвочка,-- видѣлъ ли его вашъ сынъ?

Старуха поднесла къ подбородку сжатые кулаки, вѣки ея задрожали и, заикаясь, точно слова застрѣвали у нея въ горлѣ, она закричала., наступая на Вальсерину:

-- Они убили твоего отца! Убили его! А ты и не знала... Вальсерина смотрѣла на искаженное гнѣвомъ лицо старухи, и охватившій ее ужасъ точно приковалъ ее къ мѣсту.

-- Они убили его, какъ убили раньше моего несчастнаго мужа,-- продолжала старуха полнымъ злобы голосомъ.-- Его сегодня хоронили... Сынъ пошелъ въ Жексъ на похороны...

Старуха закрыла руками глаза, какъ будто желая отогнать какое-то страшное видѣніе.

Вальсерина въ ужасѣ убѣжала.

III.

Лѣто было на исходѣ. Вальсерина уже нѣсколько недѣль жила въ домѣ тетки Марьяны. На слѣдующій день послѣ того, какъ она узнала о смерти отца, сынъ старухи нашелъ ее въ кустахъ. Она окоченѣла отъ холода, но все еще кричала, и, казалось, конца не будетъ этимъ крикамъ отчаянія осиротѣвшей дѣвочки. Тетка Марьяна, чтобы утѣшить ее, разсказала ей, какъ таможенные убили ея мужа. Она думала, что разсказомъ о своемъ горѣ, она облегчитъ горе дѣвочки.

Его звали Катриномъ, и онъ занимался контрабандной перевозкой алкоголя. Часто онъ отлучался на нѣсколько дней. Таможенные преслѣдовали его со всѣхъ сторонъ, но онъ былъ ловокъ и умѣло ускользалъ отъ нихъ. Онъ отличался удивительной смѣлостью: на всѣ угрозы таможенныхъ, онъ смѣхомъ отвѣчалъ:

-- Живымъ-то я вамъ въ руки не дамся!

Разъ какъ-то, зная, что онъ долженъ проѣхать ночью, они спустили шлагбаумы на дорогѣ, пересѣкавшей полотно желѣзнодорожнаго пути. Ничего не подозрѣвая, Катринъ гналъ свою лошадь во-всю. Дорога къ тому же шла уклономъ. Онъ несся съ такой быстротой, что сломалъ первый шлагбаумъ. Повозка ударилась о второй и разбилась вдребезги. Когда прибѣжали таможенные, они увидѣли повисшее на шлагбаумѣ, изуродованное тѣло Катрина, не подававшаго уже никакихъ признаковъ жизни.

-- Только черезъ два дня послѣ его смерти, они принесли мнѣ его,-- ломая руки, заключила старуха свой разсказъ съ такимъ отчаяніемъ въ голосѣ, какъ если бы все это только вчера случилось.

Дни проходили за днями, и каждый изъ нихъ уносилъ съ собой немного печали, наполнявшей душу дѣвочки. Теперь она цѣлыми часами просиживала на порогѣ дома, согнувшись, какъ старушка, и не спускала глазъ съ дороги, ведущей въ Жекскую долину. Она ясно представляла себѣ всю долину, какой она видѣла ее съ поляны, съ разбросанными по ней деревьями, изрѣзанную дорогами, и мысль ея часто останавливалась на замѣченномъ ею одиноко стоящемъ тоненькомъ деревцѣ, которое немилосердно гнулъ и клонилъ во всѣ стороны вѣтеръ. Она не боялась больше тетки Марьяны. Старуха разговаривала съ ней то какъ съ ребенкомъ, то какъ съ взрослой женщиной. Ихъ, такъ сходное между собою, горе сближало и связывало родственными узами.

Сынъ старухи отправлялся еженедѣльно въ Сенъ-Клодъ и приносилъ оттуда нѣсколько дюжинъ трубокъ, на которыхъ онъ вырѣзывалъ всякія фигуры. Работалъ онъ за маленькимъ столикомъ, который выносилъ на дворъ и ставилъ у двери. Вальсерина внимательно слѣдила за его работой, почти неслышной и нисколько не нарушающей царившей въ домѣ тишины.

Разъ тетка Марьяна, выйдя на порогъ и усѣвшись рядомъ съ дѣвочкой, неожиданно сказала ей:

-- Г-жа Реми прислала справиться, думаешь ли ты вернуться въ мастерскую.

Вальсерина отрицательно покачала было головой, но вслѣдъ за этимъ отвѣтила утвердительно.

-- Ты причинила ей много безпокойства,-- продолжала старуха.-- Вечеромъ тогда она совсѣмъ потеряла голову, и І'рогужану стоило не малаго труда убѣдить ее вернуться съ дѣтьми домой.

Вальсерина, застыдившись, опустила голову.

-- Но она не сердится на тебя,-- прибавила старуха,-- и охотно снова возьметъ тебя къ себѣ.

Дѣвочка ничего не отвѣтила. Она какъ будто прислушивалась къ легкому стуку трубокъ, которыя сынъ старухи, предварительно подержавъ ихъ немного въ рукѣ, бросалъ одну за другой въ стоявшую подлѣ него корзину.

-- Женщины тоже дѣлаютъ трубки?-- неожиданно спросила она, поднявъ глаза на старуху.

Глаза тетки Марьяны заблестѣли, какъ алмазы.

-- Я сама была до замужества полировщицей трубокъ,-- отвѣтила она съ живостью.

И точно вспомнивъ всю свою молодость, она съ увлеченіемъ стала разсказывать о ней дѣвочкѣ. Она говорила ей о Сенъ-Клодѣ, о своихъ родителяхъ, о томъ, какъ дѣвушки обвязывали волосы платкомъ, чтобы предохранить ихъ отъ пыли вересковаго корня, окрашивавшаго ихъ въ темно-розовый цвѣтъ. Она даже называла по имени всѣхъ своихъ подрутъ, какъ если бы Вальсерина знала ихъ.

-- У Адели былъ голубой платокъ, а у Агаты желтый... Я носила красный платокъ,-- сказала она, поднявъ голову, и вдругъ умолкла. Она дотронулась до платка, который былъ у нея на головѣ, и тотчасъ опустила руку, какъ будто одного Прикосновенія этого было для нея достаточно, чтобы убѣдиться, что платокъ былъ чернаго цвѣта. Наступило долгое молчаніе.

Тетка Марьяна глубоко задумалась, а сынъ ея пересталъ работать.

Вальсерина встала и обѣими руками откинула черныя пряди волосъ, спадавшія ей на щеки.

-- Я хочу научиться полировать трубки,-- заявила она рѣшительно.

-- Тебѣ больше нравится полировать трубки, чѣмъ шлифовать алмазы?

-- Да,-- отвѣтила Вальсерина: трубки красивѣе алмазовъ.

Старуха вынула изъ корзинокъ нѣсколько трубокъ, поглядѣла на нихъ, положила обратно и сказала:

-- Ну, что толку въ алмазѣ?

Спустя нѣсколько дней, сынъ тетки Марьяны, побывавъ въ Сенъ-Клодѣ, вернулся оттуда съ желаннымъ для Вальсерины отвѣтомъ. Ее соглашались принять на фабрику трубокъ, жить же она будетъ въ одной рабочей семьѣ, которая знала и любила ея отца.

Наканунѣ отъѣзда она отправилась въ "сторожку". На этотъ разъ она шла, уже не разбирая пути. Очутившись около нея, она съ удивленіемъ увидѣла, что глыба земли, прикрывавшая пещеру, обвалилась. Камни и песокъ, въ громадномъ количествѣ скатившіеся сверху, увлекли и деревья, изъ которыхъ одни, вывороченныя съ корнями, безжизненно лежали на землѣ, а другія, какъ будто ища поддержки, всѣми своими вѣтвями опирались о деревья, нетронутыя обваломъ. Вальсерина вспомнила, что "сторожка" образовалась тоже благодаря обвалу, и ей припомнились даже слова отца, который разсказалъ ей, что въ этотъ годъ ужасная гроза размыла гору и надѣлала немало бѣдъ въ городѣ.

Теперь "сторожка" закрылась навсегда, чтобы навѣки сохранить тайну контрабандиста. Вальсеринѣ тутъ нечего было больше дѣлать.

Она пошла къ себѣ домой. Едва лишь переступивъ порогъ, она вспомнила тотъ странный, такъ напугавшій ее шумъ, который она слышала въ послѣднюю проведенную ею дома ночь, когда она ждала возвращенія отца. И снова тотъ же загадочный шумъ наполнилъ ея уши.

Теперь комната была залита яркимъ свѣтомъ, и все-таки тысячи тонкихъ голосовъ перекрещивались и сливались въ воздухѣ. Вальсерина долго прислушивалась къ нимъ, и ей пришла мысль, что тишина, тоже полна звуковъ, которые можно уловить, если прислушаться къ ней.

На слѣдующій день, когда она уже собиралась отправиться въ Сенъ-Клодь, тетка Марьяна задержала ее на порогѣ.

-- Возьми,-- сказала она, подавая ей черный платокъ,-- теперь тебѣ надо носить черное...

Дѣвочка съ благодарностью обняла старуху, положила платокъ въ карманъ, затѣмъ побѣжала догонять сына, который уже вышелъ на тропинку.

Долина была въ это утро совершенно чиста отъ тумановъ, а свѣжій вѣтеръ рвалъ въ клочья облака, которыя, казалось, хотѣли сдѣлать привалъ на горѣ.

Въ томъ мѣстѣ, гдѣ тропинка пересѣкала дорогу, Вальсерина встрѣтила почтовую карету. Ей вспомнилось, какъ ямщикъ понукалъ лошадей.

Она старалась идти въ ногу съ сыномъ тетки Марьяны, и не чувствовала усталости. Какая-то безотчетная радость наполняла ея душу, и она даже не прислушивалась къ журчанію, бѣжавшаго по камнямъ, ручейка, берегомъ котораго шла тропинка.

Они миновали нѣсколько деревень. Подходя уже къ городу, Вальсерина замѣтила у самой дороги березку, совершенно обнажившуюся отъ листьевъ, и ей почему-то захотѣлось остановиться посмотрѣть на пожелтѣвшіе листья, валявшіеся на землѣ, какъ брошенная за негодностью одежда.

Они быстро спустились по неровной улицѣ и вошли въ фабрику трубокъ. Дѣвочкѣ прошла первую мастерскую, гдѣ тонко визжали пилы, которыми вересковому корню придавалась форма трубокъ. Надъ ней и вокругъ нея носились въ воздухѣ тоненькія свернутыя стружки, отскакивавшія отъ станковъ, а машины жужжали, какъ рой шмелей въ горахъ.

Она обратила вниманіе на открытыя и энергичныя лица, рабочихъ. Когда же сынъ тетки Марьяны ввелъ ее въ полировальную мастерскую, она, не испытывая никакой неловкости, смотрѣла на работницъ, повернувшихся въ ея сторону, точно онѣ ждали ея прихода.

Дѣвочка успѣла замѣтить стоявшую посреди комнаты печку, похожую на трубку; къ ней тотчасъ же подошла одна, изъ работницъ и повела ее на ея мѣсто. Работница шла впереди, отталкивая ногой загромождавшія проходъ корзины. Она помогла Вальсеринѣ надѣть блузу и предложила ей платокъ того же цвѣта, какъ носила сама.

Вальсерина поблагодарила ее, съ милой улыбкой отказавшись отъ голубого платка, затѣмъ вынула изъ кармана черный платокъ, который ей утромъ дала тетка Марьяна, и обвязала себѣ имъ голову.

Пер. Л. Бернштейна и Н. Тасина.

"Современникъ". Кн. XII. 1911