В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи
Издание подготовили Н. В. Королева, В. Д. Рак
Л., "Наука", 1979
Серия "Литературные памятники"
Переписал я набело и вторую часть "Отроков"; остается еще написать в прозе окончание 3-й главы "Декамерона" 1 да переписать оное, тогда работам нынешнего года конец, а разве что напишу на Новый год. "Отроки" мне вообще менее нравятся "Зоровавеля"; впрочем, это узнаю лучше завтра, когда перечту обе книги вместе.
Сегодня я не переписывал набело, а дополнил, чего мне недоставало в прозе в 3-й главе "Декамерона". "Отроков" я перечел: может быть, потому что они мне надоели, а при чтении они мне принесли мало удовольствия; увидим, что скажет сестра;2 впрочем, того, чего я всего более опасался, - темноты - я в них не нашел. Прочел я три статьи Шиллера: 3 1. О том, как должно обучаться всеобщей истории, 2. Письмо к издателю "Пропилеи", 3. О необходимых границах в употреблении прекрасных форм. Первая не заключает в себе ничего необыкновенного, вторая писана на случай, зато третья заслуживает величайшее внимание. В ней сначала, как мне кажется, Шиллер приписывает разуму (Verstand) слишком большие преимущества, но потом несколько ближе подходит к истине, когда говорит, что философ должен говорить не какой-нибудь одной способности души, но всем. Хорошо замечание, что нашего разряда красноречивый дидактик (der schone писатель-художник (нем.).} предмет, о котором говорит, представляет более возможным и достойным желания, нежели настоящим или даже необходимо существующим.. Но лучше всего конец,4 где автор рассуждает о пагубном влиянии на нравственность преобладания над умом вкуса и чувства изящного, такого преобладания, при котором эти низшие способности, заимствующие все достоинство свое от согласия с законами ума (die Vernunft), из его наместников становятся похитителями престола, принадлежащего ему одному, и оружие, которое он же им дал, обращают против него. "Дикарь, - говорит Шиллер, - будет побежден ужасным искушением, но он не скажет в минуту падения, что не пал, и тем самым при падении изъявит свое благоговение к уму, которого предписания нарушает. Напротив того, утонченный питомец искусства не сознается в своем заблуждении, и, чтоб успокоить совесть свою, обманет ее".
Давно уже у меня в голове бродит вопрос: возможна ли поэма эпическая, которая бы наши нравы, наши обычаи, наш образ жизни так передала потомству, как передал нам Гомер нравы, обычаи, образ жизни троян и греков? "Беппо" и "Дон Жуан" Байрона и "Онегин" Пушкина попытки в этом роде, - но, надеюсь, всякий согласится, попытки очень и очень слабые, если их сравнить с "Илиадою" и "Одиссеею": не потому, что самые предметы Байрона и Пушкина малы и скудны (хотя и это дело не последнее), но главное, что они смотрят на европейский мир как судьи, как сатирики, как поэты-описатели; личность их нас беспрестанно разочаровывает - мы не можем обжиться с их героями, не можем забыться. Тысячелетия разделяют меня с Гомером, а не могу не любить его, хотя он и всегда за сценою, не могу не восхищаться свежестью картин его, верностию, истиною каждой малейшей даже черты, которою он рисует мне быт древних героев, которою вызывает их из гроба и живых ставит перед глаза мои; ювеналовские, напротив, выходки Байрона и Пушкина заставляют меня презирать и ненавидеть мир, ими изображаемый, а удивляться только тому, как они решились воспевать то, что им казалось столь низким, столь ничтожным и грязным. Нет, Гомер нашего времени - если он только возможен - должен идти иною дорогою.
Наконец я сегодня совсем кончил "Отроков"; остается только их доставить куда следует.5 Читаю "Uber die asthetische Erziehung des Menschen". {"Об эстетическом воспитании человека" (нем.).}
Отдал "Отроков"; писал к матушке, а при письме немецкие стихи;6 не знаю, хороши ля они или худы, только надеюсь, что они принесут моей старушке удовольствие; помню, как она [бывало] носилась с какими-то, которые я ей прислал, будучи еще в Лицее, читала их покойнице Анне Ивановне, Наталии, Эмилии Федоровне,7 сберегла их и показала мне лет шесть спустя. Стихи припишу в конце сегодняшней заметки. В статье "Uber die asthetische Erziehung" много глубокомысленного, и Шиллер является в ней совершенно зрелым мужем; в одной из прежних "Was heifit Universalgeschichte?" {"Что такое всеобщая история?" (нем.).} etc. находится пылкая похвала 18-му столетию; как совсем иначе говорит он об этом столетии здесь!8 Пользу изящных искусств Шиллер полагает не в мнимом нашем улучшении, которого многие от них требуют, но в освобождении человека как из-под ига чувственности, так и из-под приневоливания мыслящей силы, в слиянии сих двух борющихся между собою стихий и в восстановлении тем возможности самовольного избрания или того, к чему влекут нас ощущения, или того, чего хотят от нас законы ума; главною же выгодою изящного воспитания находит он устранение препятствий, удерживающих человека исполнить предписания своего высшего предназначения. Но красота перестает быть красотою, как скоро душе дает определенное направление, и потому-то так нелепы все поучительные и назидательные выродки поэзии. Впрочем, я еще не кончил всей статьи.
1
Pfeifend fegt die todten Folder
Braust und wirbelt Sturm und Schnee.
Heulend neigen sich die Walder,
Kalter Stein ist Bach und See.
Aber in des Winters Toben
In des Jahres dustrer Nacht
Fallt ein reines Licht von oben,
Das dem Geist, wie Eden, lacht.
Hort es aller Menchen Ohren,
Engel Gottes lobt und singt:
Christus ist der Welt geboren,
Der uns Heil und Gnade bringt.
2
Ja, an diesem schonen Tage,
Weiche, fliehe Gram und Schmerz,
Schweige du, des Lebens Plage,
Sorge, driicke nicht das Herz!
Allen giebt des Festes Sonne
Allen das verlohrne Gluck
Allen die gesuchte Wonne,
Allen Seeligkeit zuriick.
Erd' und Himmel schliessien
Friedcn Friede sang in jeder Brust
Dort ist jeder und hienieden
Eines Vaters sich bewusst.
3
Freude in des Aethers Raumen
Fullt das UnvenneBte aus;
Zu den heitern Weihnachtsbaumen
Ruft die Freude jedes Haus.
Wenn des Seraphs Hymnen schallen
Vor des Schopfers Angesicht
Hort er auch des Sauglings
Lallen Und vergifit des Staubes nicht.
Nichts 1st klein dem Blick der Liebe
Nichts ist ihrem Blick zu Grofi.
Liebe pflegt der Mutter Triebe
Und das All in einem Schoss.
4
Doch was lacht auch in der Feme,
Wie Vergissmeinnichtes blau,
Glanzet wie des Abends
Sterne Leuchtet wie des Morgens Thau?
Welch' em paradisisch Weben
Haucht mich an mit Schmerz und Lust?
Welch' ein neues reges Leben
Wogt in meiner vollen Brust?
Seh ich denn dich endlich wieder,
Dich, den ich beweinen mufi,
Steigst du wirklich zu mir nieder,
Meiner Unschuld Genius?
5
Und ich blick umher und frage:
Kehrt zuriick der Stunden Lauf?
Meine langst verbluhend Tage
Stehen sie vpm Grabe auf?
Stimmen, mir bekannt und teuer
Rauschen um mein traulich Ohr.
Was da ist, bedeckt ein Schleier:
Wieder bin ich vor dem Tor;
An der Schwelle bin ich wieder
Meines Lebens, froh und blind
Hore meiner Hoffnung Lieder,
Seelig bin ich, bin ein Kind.
6
Sie sind mit gesammelt alle
Die das Schicksal mil geraubt:
Zu der heimathlichen Halle
Seh' ich dem geliebtes Haupt.
Mutter, Freundin meiner Jugend,
Memer Kindheit Fuhrerin,
Ueren fromme, lautres Tugend
Deren hoher Heldersinn
Wicht aus diesen Zeiten stammet,
Wo die Selbstsucht Thaten wagt,
Wo kein reines Feuer flammet,
Wo kein Herz wie deines, schlagt.
7
Und bereitet sind die Gaben,
Und die Kerzen brennen klar,
Dass doch Stunden Flugel haben
Und mein Gliick ein <нрзб.> war?
Seelig wont ich nur im Traume;
Ach, der goldne Traum geschloss,
Gleich dem leichten, weifien
Schaume In der Wellen schwarzen schoss.
Duster sind die Fenstern Mauern,
Niemand meiner Lieben da -
Ewig word' ich um sie trauern
Das mein Wunsch ist ilinen nah.
8
Wie das schonste Fest der Erde
In des Winters Dunkel fallt,
Also, Teure Mutter, werde
Deines Winters Nacht erhelt:
Mogst du Trost und Ruh und
Freud e Nehmen von der Tochter
Hand Ahnlich sind sie ja die beide,
Allem edlen ja verwandt.
Stillen werden sie das
Lehnen Deiner leiderfullten Brust,
Trocknen deiner Wangen Traneo,
Lindern jeglichen Verlust. {*}
{* 1. Свистя, несутся по мертвым полям, Бушуют и завывают бураны. С воем наклоняются леса, Ручей и озеро стали холодным камнем. Но в зимнюю бурю, В мрачную новогоднюю ночь Падает сверху чистый свет, Который улыбается душе, как рай. Слушайте, все люди: ангел славит бога и поет: на свет родился Христос, который принесет нам спасенье и благодать. 2. Да, в этот прекрасный день Уходи, улетай, скорбь и боль, Умолкните, мученья жизни, Забота, не сжимай сердце! Всем возвращается солнце праздника, Всем - потерянное счастье, Всем - искомое блаженство, Всем - духовная благодать. Земля и небо заключают мир, Мир поет в каждой груди. Там (наверху) и внизу Каждый осознает своего отца. 3. В небесах радость заполняет неизмеримое пространство. К веселым рождественским елкам Каждый дом призывает радость. Когда раздаются гимны серафима Перед ликом творца, Он слышит также лепет младенца И не забывает о земном прахе. Ничто не мало для взгляда любви, Ничто для ее взгляда не слишком много. Любовь сохраняется заботой матери, И вселенная в ее лоне то, сочинял, а по-гречески читал более, чем вчера и третьего дня; впрочем, тут хвастать нечем, мне не оставалось никакого другого средства провесть кое-как день: читать - книг нет, а лежать я боялся, раз, чтоб не заснуть и через то не лишиться сна почию, а второе, чтоб не завести в постеле еще более блох, которые и без того меня измучили.
Сегодня 4 месяца с моего отъезда из Ревеля. Прочел я плач, молитву и послание Иеремиины и Книгу пророка Варуха.38
Что такое humour? Понятия не совершенно ясные всего лучше определяются отрицаниями; итак: humour не есть просто насмешливость, не есть одно остроумие, не есть vis comica {комическая жилка (лат.).} без всякой примеси; humour не выражается исключительно ни прямою сатирою, ни ирониею; насмешник, остряк, комик холодны, их обязанность, ремесло их - устраняться, избегать чувства; сатирик-саркастик ограничивается чувством гнева, негодования. Юморист, напротив, доступен для всех возможных чувств; но он не раб их: не они им, он ими властвует, он играет ими, - вот чем он с другой стороны отлинается от элегика и лирика, совершенно увлекаемых, порабощаемых чувством; юморист забавляется чувствами и даже над чувствами, но не так, как чернь забавляется над теми, над которыми с грубою и для самой себя неприятной надменностюо воображает превосходство свое; но как добрый старик забавляется детьми, или как иногда в дружеском кругу трунишь над небольшою слабостию приятеля, которого любишь и уважаешь. Юморист вовсе не пугается мгновенного порыва; напротив, он охотно за ним следует, только не теряет из глаз своей над ним власти, своей самобытности, личной свободы. Humour может входить во все роды поэзии: самая трагедия не исключает его; он даже может служить началом, стихиею трагической басни; в доказательство приведу Гетева "Фауста" и столь худо понятого нашими критиками "Ижорского":39 "Ижорский" весь основан на юморе; автор смотрит и на героя своего, и на событие, которое изображает, и на самые средства, которыми оное изображает (чего никак не вобьешь в премудрые головы наших Аристархов), как на игру, и только смысл игры сей для него истинно важен; вот отчего во всей этой мистерии от первого стиха до последнего господствует равнодушие к самому искусству и условным законам его: поэт не боится разочаровать читателя, потому что не хотел и не думал его очаровывать; анахронизм его чудесного [махинации] (Maschinerie), в котором упрекнул его какой-то критик "С<ына> от<ечества>", основан именно на том же юморе, на коем основан и весь план поэмы, и каждая сцена в особенности.
Один из тех дней, о которых только и можно сказать: "Прошли!".
Я провел нынешний день как вчерашний: между тем вчера тосковал, а сегодня чувствовал себя едва ли не счастливым; такое-то действие имеет расположение духа на счастие и несчастие человека.
Моя жизнь чрезвычайно как бедна происшествиями, книг же теперь у меня нет; оттого и отметки в дневнике моем так скудны. Драматическую сказку свою продолжаю. Впрочем, бог милостив: что далее, не знаю, а до сих пор я и без книг не очень скучаю.
Кончил первое действие своей сказки. Начинаю читать Гомера с удовольствием. Всему можно найти хорошую сторону; "все к лучшему", -как говаривал знаменитый Панглос.40 Без книг, конечно, скучно, но при книгах я, может быть, не принялся бы опять за греческий язык и, вероятно, бросил бы "Ивана, купеческого сына", которым, признаться, и по сию пору занимаюсь почти нехотя: mais 1'appetit viendra en mangeant. {но аппетит приходит во время еды (франц.).}
Переправлял первые три сцены сказки: третью еще надо пересмотреть и сократить.
"Picture of Italy" - препустая книга; но и в ней можно найти кое-что не вовсе дурное. Так-то, напр., в описании Альпийских гор поразили меня стихи, которые автор приводит не очень кстати, но которые превосходны:
Dear is that shed, to which his soul conforms,
And dear that hill, which lifts him to the storms:
And as a child, when scaring sounds molest,
Clings close and closer to the mother's breast;
So the loud torrent and the whirlwind's roar
But bind him to his native mountain moor. {*}
{* Дорога та хижина, к которой стремится его душа, и дорог тот холи, по которому он поднимается к бурям. И как дитя льнет ближе и ближе к материнской груди, когда страшные звуки пугают его, так шумный поток и рев вихря сильнее связывают его с родными горами (англ.).}
4-й и 5-й стих напоминают окончание бесподобного Шиллерова стихотворения "Die Macht des Gesanges". {"Сила пенья" (нем.).} 41
1
На стезе в тот край небесный, 42
Где сияет вечный свет,
В тлен и прах, в покров телесный
Мой бессмертный дух одет;
Но мгновенная обитель
Мне гостиница сия,
Не всегдашний мира житель,
Нет, пришелец в мире я.
Над звездами край покоя,
Сень от хлада, бурь и зноя,
Странствию, трудам конец,
Там твой дом, о мой отец!
2
Там терпенья посох брошу,
[Я] Там сложу забот суму,
[Я покину скорби ношу]
[Всех скорбей покину]
Мук я страха скину ношу,
Боже мой, в твоем дому.
[Всё под солнцем на мгновенье]
Здесь и скорбь, и наслажденье
[Промелькнет] Чуть мелькнет и пропадет.
Миг один мое теченье,
Путь мой молнии полет.
Луч, который в мраке ночи
Поразит незапно очи,
Но едва воздвигнешь взор,
Снова темен весь обзор.
3
[Я ли суетой] ничтожной
[Мне] Как прельщаться мне ничтожной
[Я ли обольщусь мечтой?]
[Легкокрылой] Быстротечной суетой?
Радость, горе - призрак ложной -
Возмутят ли мой покой?
[Неба] Рая гражданин, ужели
[Буду прилеплен к земле]
[Сердцем] Прилеплюсь душой к земле?
Вижу свет блестящей цели,
Медлить стану ли во мгле?
[Что, всеведец, пред тобою
Утаю и что сокрою?]
Пред всеведцем что сокрою?
Тьма не день ли пред тобою?
[Иль с] С лучезарной высоты
[Ты не зришь, не видишь ты?]
[Господи, не видишь ты?]
Бездну сердца видишь ты.
4
[Жаждой грешной и] безумной
[Благ мирских я] распален.
[Слух мой ловит зов их] шумной,
Плотью дух мой подавлен;
Обладает мною время,
Грудь не вечностью полна;
Не без ропота под бремя
Преклоняю рамена.
Ты послал мне испытанья,
Ах, несу не без стенанья,
Не без слез, владыко мой,
Крест, наложенный тобой.
5
Слабых щит, податель силы, [мне силу]
Силу мне твою пошли,
[Да вовдвигну за могилу
Взор на небо от земли]
Смелый взор за мрак могилы
Да воздвигну от земли.
Разреши меня от плена,
[Буйных и] От оков слепых страстей;
Дух даруй мне выше тлена,
Выше всех [земных] мирских сетей.
Под рукой святой твоею
Для отчизны да созрею!
[В дом родимый кровь Христа