Доклад "Евангельский смысл слова "земля"" был прочитан Вяч. Ивановым 3 мая 1909 г. на заседании Христианской секции Религиозно-философского общества в Петербурге. {См. вклеенную афишу и запись о заседании в дневнике секретаря РФО С. П. Каблукова (ГПБ, ф. 322, No 4, л. 76), а также повестку, посланную Иванову 30 апреля (ИРЛИ, ф. 607, No 269, л. 1 об.)}Здесь же был прочитан (А. В. Карташевым) также доклад В. В. Розанова "О радости прощения". {Опубликован: Весы. 1909. No 12. С. 173--181.} На заседании, состоявшемся в помещении Географического общества, присутствовало (по подсчетам С. П. Каблукова) около пятидесяти членов Общества, среди них С. А. Алексеев (Аскольдов), Д. С. Мережковский, Д. В. Философов, З. Н. Гиппиус, В. В. Успенский и др. {См.: Н. О. <Лосский Н. О.?> В религиозно-философском обществе // Речь. 1909. No 221. 5/18 мая. С. 5. Если судить по этому отчету, текст доклада Иванова представляется достаточно полным.}
Иванов имел самое близкое отношение к образованию новой секции Религиозно-философского общества, и "Евангельский смысл слова "земля"" явился вторым докладом, читанным в ней. Хронология создания Секции по изучению вопросов истории, философии и мистики христианства восстанавливается по дневнику С. П. Каблукова: 2 марта 1909 г. была создана комиссия по организации секции (куда входил и Иванов), 6 марта на заседании комиссии (на "башне" Иванова) было решено созвать Совет Общества с целью организации Секции, и -- по плану -- 12 марта на собрании действительных членов Общества (опять на "башне" Иванова) был выбран президиум и состав новой секции. {ГПБ, ф. 322, No 3, л. 59, 65, 83, 99, 101. Об активной организационной работе Иванова в делах Секции свидетельствует его письмо к Каблукову от 18 марта, вклеенное в дневник (там же, л. 126).} Председателем секции стал Иванов, товарищем председателя -- С. А. Алексеев, С. П. Каблуков был выбран секретарем. {Печатный листок с перечнем состава Совета и членов Секции см.: ИРЛИ, ф. 607, No355, л. 20.} На первом заседании Секции (15 апреля) после доклада К. М. Аггеева "Индивидуализм в христианстве" было решено назначить второе заседание с докладами Иванова и Розанова, а окончательная дата была утверждена на собрании Совета Обществ 27 апреля. {ГПБ, ф. 322, No 4, л. 16, 51.}
Все это позволяет рассматривать доклад Иванова как программный, и в этой связи особое значение приобретает открытая полемичность его к идеям В. В. Розанова и Д. С. Мережковского.
Конечно, Розанов в силу своего антихристианства должен был оказаться в фокусе внимания Христианской секции. Уже на организационном собрании 6 марта, по записи Каблукова, "присутствующие обменялись мнениями о В. В. Розанове, как гениальном противнике христианства". {ГПБ, ф. 322, No 3, л. 81.} Лапидарно ивановская позиция сформулирована в тезисах доклада, хранящихся вместе с разрозненными набросками и неоконченными отрывками в той же папке, что и публикуемый текст (No 135, л. 15):
"Вопрос о Земле
Ницше
Розанов κόσμος смешивается с γῆ
нивелированная мораль
Рождение от Духа
"истор<ическое> христианство"
Мережковский
Индивидуалисты".
Все пункты критики идей Розанова нашли в том или ином виде отражение в докладе, кроме спора с розановским взглядом на догмат о непорочности Богородицы. Мнение Иванова по этому поводу можно восстановить по записи С. П. Каблуковым разговора с Ивановым 27 августа 1909 г.: "По поводу утверждения Розанова о невозможности физического девства перенесшей роды Девы Марии, Вяч<еслав> Иванович указал на мнение мистиков средних веков, допускавших, что в акте рождения "печать девства" преломилась, но в тот момент, когда полнота Христа присвоилась человеку Иисусу в акте крещения от Иоанна, пречистая матерь Его вновь стала вполне Девою, и она развивалась в этом направлении, как бы молодела, параллельно развитию Богочеловеческого естества в Христе Иисусе, како<во>е развитие завершилось в акте крещения". {ГПБ, ф. 322, No 6, л. 117.} Видимо, за отрицание догмата о непорочности была арестована в начале октября 1909 г. брошюра Розанова "Русская Церковь". Корректура и несколько экземпляров брошюры имелись у Каблукова, и он мог дать их на прочтение Иванову. Вероятно, именно об этой книге Иванов хотел читать обстоятельный доклад, о чем он сообщал в письме к И. Ф. Анненскому от 16 октября: "Но во вторник заседание Совета Религ.<иозно> Философ.<ского> Общества, и я обязан сделать длинный, важный и безотлагательный доклад (по корректурам новой книги Розанова), определяющий ближайшие работы Общества". {ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, No 328, л. 2--3.}
Выбрав своим вторым идейным противником Мережковского, Иванов уже не отражал общее настроение в Секции, этот спор имел для него более личное значение. Возвращаясь осенью 1908 г. после почти годового затворничества, вызванного смертью Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, к литературной и общественной жизни, Иванов ищет литературных и духовных союзников. Новая литературная ориентация его отразилась в докладе "Символизм и религиозное творчество" (составил основу статьи "Две стихии в современном символизме") -- попытке предложить новую концепцию символизма, тем самым сняв противостояние московской и петербургской групп модернистов.
Поиском философских единомышленников в какой-то степени можно считать участие Иванова в организации Христианской секции РФО. Однако еще до этого, на рубеже 1908--1909 гг., Иванов пытается наладить контакты с Мережковскими. В письме от 22 января 1909 г. к А. Герцык Волошин сообщал со слов ее сестры, Е. К. Герцык, жившей в то время на "башне": "Теперь она пишет мне, что он посылал ее как защитницу своих идей к Мережковским, и они несколько часов беседовали с Гиппиус". {ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, No 26, л. 5.} Звеном этих контактов явилось письмо Иванова к Мережковскому, Гиппиус и Философову от 28 ноября 1908 г., написанное, "чтобы выяснить и проверить наличность согласий и разногласий, в настоящее время между нами существующих". Основные положения письма в его декларативной части сопоставимы с идеями доклада "Евангельский смысл слова "земля"": "... всю догматику церковную я нахожу адекватно выражающей религиозную истину; но знаю также, что эта догматика не выражает всей истины в ее полноте. Не слишком много в церкви догматов; а, напротив, недостаточно: многое прежде скрыто или не раскрылось еще. <...> Верю в Церковь, как мистическую реальность, и в ее Таинства, как мистическую реальность (из чего вытекает признание духовного иерархизма), -- почему сознаю себя -- как и вас, разделяющих церковное вероучение и видящих в Таинствах Церкви мистическую реальность, -- находящимся в лоне Церкви. Относясь в очень и очень многом отрицательно к человеческой организации церковной мистической реальности, я расхожусь с вами, быть может, в том, что тем не менее неправым считаю прекращение общения с церковною жизнью, с обрядом и Таинством: всюду и безраздельно приемлю мистическую реальность, где нахожу ее, -- но только ее одну, -- не смущаясь земными оболочками, ее затемняющими. Причастие, и переданное рукою убийцы, приемлю". {ГБЛ, ф. 109, карт. 10, No 18, л. 2 об. -- 3.} Письмо, с одной стороны, расширяет сферу несогласий Иванова с Мережковским, а с другой -- более четко указывает на корень этих несогласий. Действительно, неприятие Ивановым принципиального неучастия Мережковских в церковной жизни (известны их попытки создать "домашнюю церковь") и критика им в докладе идей Третьего Завета имеют одну концептуальную основу -- более последовательно проведенный принцип веры в догматы церкви, а значит, и в канонический текст Евангелия.
I
ЕВАНГЕЛЬСКИЙ СМЫСЛ СЛОВА "ЗЕМЛЯ"
С глубоким сознанием духовной и душевной ответственности за все, что позволю себе сказать, приступаю я к изложению своего понимания некоторых основных истин христианской религии. В то время, когда обычными стали непрестанные переоценки и переистолкования христианского вероучения, исходящие, с точки зрения церкви, извне -- от представителей светской мысли, т<о> е<сть> мысли языческой, поскольку она утверждает свою независимость от вероучения церковного, и никого уже, конечно, к сожалению, не удивит, что слышится еще новый голос, говорящий о тех христианских тайнах, речь о коих здоровое религиозное чувство желало бы слышать только из уст лиц, на то уполномоченных. Я разделяю это чувство, и потому рассуждаю так. Или прилично мне мыслить с той свободой, как если бы я был язычник и эллин, и следуя путем этой моей свободы приближаться, сообразно закону моего духовного бытия, к истине христианской -- или удаляться от нее; но не должно мне в этих свободных моих и безответственных исканиях переступать через ограду того священного сада, где расцветают цветы внутреннего, т<о> е<сть> церковного в мистическом смысле, познания, не должно называть имен и изрекать слов Тайны Церковной. Или же, если я говорю о тайне верных и остался среди них после слов "двери, двери", {}1 то мне необходимо проникнуться смирением мысли, решительно отвращающейся, в глубочайшей воле своей, от всего произвольного и личного, устремленной единственно к истинному уразумению сокровенного и исполненной искреннею готовностью отказаться от своих примыслов, если они окажутся несогласными с верою верных. Другими словами: или я буду мудрствовать хотя бы и об истине, совпадающей с церковною, но не в терминах церкви; или я буду говорить о церковных истинах и в терминах церковных -- но в этом случае устраню все, что свое и личное, из моих слов и моих помыслов и, пытаясь способствовать оживлению сознания церковного, буду бояться впасть в противоречие с утвержденными церковью истинами. Мое намерение говорить не извне, но изнутри, как тот, кто сознает себя в церкви. Живое сознание принадлежности к церкви и искренне изволение быть в ее лоне кажется мне, по крайней мере в переживае<мую> нами эпоху, уже как бы достаточным полномочием к некоему богословствованию. Но, строго относясь перед своею совестью к мерилу церковности как <в> моих воззрениях, так и в моих заявлениях, я должен присовокупить, чтобы до конца быть прямым и искренним, что по вопросу о внешних критериях принадлежности к церкви в духе и действии я держусь мнений, чрезвычайно, быть может, расходящихся с самоопределением внешних церковных организаций. Внутренним критерием кафолического церков<ного> созна<ния> я полагаю глубокое и безусловное приятие священных догматов кафолич<еской> церкви и живую веру в мистиче<скую> реальность ее таинств. Эта -- чисто-мистичес<кая> -- связь в духе со всеми верными <как> живущими, так и ушедшими и теми, что еще не пришли, обеспечивает принадлежность церкви даже и такого мыслителя, мнения которого не встретили бы признания в представителях внешней церковн<ой> организации или были бы этой последней, как таков<ые? ой?>, прямо враждебны.
Судьба современ<ного> религ<иозного> созна<ния> тесно связана с постижением доселе