Измайлов Александр Алексеевич - Владычный подарок

Александр Измайлов

Владычный подарок

Из бытовых апокрифов

Что отцу Дмитрию уже не первый день как-то "не по себе", и он чем-то не то обеспокоен, не то смущен, -- это дальновидный ум дьякона Колчанова уловил еще до начала святок. В лице главы богоявленского прихода было такое выражение, словно бы он к чему-то прислушивается и чего-то ждет. Движенья его стали нервнее, и ко всему этому в словах и действиях стали явны черты предательской рассеянности. Накануне самого Рождества Дымский служил с Колчановым панихиду известной прихожанке Столыпиной: и в конце требы, по рассеянности, протянул кадило заказчице, а ее поминанье дьякону, вместо того, чтобы сделать это наоборот.

Заказчица с недоумением посмотрела на батюшку, а дьякон, которому за смешливость всегда сбавляли в семинарии пол балла по поведению, только потому не фыркнул, что вовремя достал платок и притворился, будто сморкается. За праздничной всенощной о. Дмитрий дважды спутал возгласы, а когда, по окончании ее, стал рыться в Типиконе, с очками, сдвинутыми на лоб, то обратился к Колчанову и уронил:

-- Ну-ка, Николай Алексеич, не в службу, а в дружбу, дай-ка мне мои очки... Должно быть, в пономарке, на окошке...

Тут уж дьякон не утерпел и рассмеялся, -- "рукавицы у вас, о. Дмитрий, за поясом"! -- и окончательно решил, что тут что-нибудь неспроста. Либо с попадьей что вышло, либо у начальника какие-нибудь особые "планы". Дьякон насторожился и усилил внимательность стараясь уловить пояснительный намек.

Но батюшка был на этот раз особенно неразговорчив. Лишь, прощаясь с Колчановым у его дверей, он уронил -- Ну отец, так завтра после обедни сразу на славенье. Лошадь я заказал. Не забудь "книгу молебных пений". А смотри-ка, как распустило. Надо думать, и завтра оттепель. Вот тебе и рождественские морозы! Нам-то с тобой по городу ничего, а что, ежели бы, к примеру, довелось по такой путине в консисторию ехать?..

"В консисторию"! Дьякона точно толкнуло в грудь. Гм! С чего бы такие мысли? Уж не жалоба ли? Колчанов даже растерялся и лишь тогда поддакнул Дмитрию, когда тот уже переступил ногою за калитку.

В первый день причт ездил по приходу славить родившегося Христа. Сани хлюпали по талому снегу. Что-то мокрое сыпалось сверху. Дьякон сидел рядом с Дымским, закутав шарфом горло в три оборота, косил глаза на сослуживца, продолжавшего пребывать в прежней задумчивости, и изнемогал от любопытства.

Справедливость требует сказать, что именно этою чертою характера, определившеюся очень рано, обусловливалась в семинарии сбавка Колчанову половины балла по поведению. Сидели ли все семинаристы в классе на занятии, Колчанову непременно нужно было выскочить за дверь, чтобы полюбопытствовать, кто из начальства есть на коридоре, -- и, разумеется, "налететь" на строгого монаха инспектора. Ставил ли учитель кому-либо балл в журнал, -- он уж непременно тянул с третьей парты шею, чтобы подсмотреть, тройка это или двойка. И чем дальше, тем эта черта проявлялась ярче, так что трудно сказать, до чего она развилась бы к шестому классу, если бы Колчанову не пришлось распроститься с рассадником просвещения, просидев по два года в первом и во втором классах. И тут будущему дьякону подставила ножку та же пресловутая черта. Все началось с того, что ему страшно захотелось узнать, кто родился у жены учителя гомилетики, -- мальчик или девочка, и из этого вышла целая история. В итоге, "по совокупности преступлений", великовозрастности и малоуспешности Колчанову пришлось покончить с наукой.

Итак, дьякон жался на уголке сиденья, кутал свое горло и страдал муками неудовлетворенного любопытства. Не раз он пробовал "раскачать" о. Дмитрия на разговор, но Дымский был сосредоточен. Лишь изредка он ронял слова; и из них только три отрывка Колчанов счел достойными своего исследования. Выйдя от одного прихожанина купца и только что усевшись в сани, начальник его неожиданно уронил:

-- В сущности, дьякон, я мог бы ждать себе камилавки к этой пасхе, а уж к будущей и кольми паче. Стратегин -- мой товарищ и только годом старше меня по священству, а у него уж второй год камилавка. А на днях рассказали мне чудной случай. Не знаю, анекдот или правда. Будто бы где-то владыка, подписывая награды, отмахнул целый ряд фамилий чертою и подписал резолюцию: "к камилавке". И будто бы попал туда некий секретарь консистории. Вот тебе награда! Светский человек, изволь видеть, щеголяй в камилавке!..

Дьякон засмеялся и кстати рассказал, как одна немка поздравляла его тестя-священника:

-- У вас, говорит, теперь каминналавка!

-- А мой тесть ей в ответ: нет, говорит, милая моя, каменной лавки у меня еще нет, да и не будет, ибо по канонам я на это права не имею...

Колчанов покосился на Дмитрия, чтобы увидеть, рассмешил ли он его, или нет, и убедился, что лицо его совершенно серьезно.

Очевидно, он совсем не слышал его слов и был весь погружен в свою таинственную заботу.

Другой раз о. Дмитрий прервал долгое молчание разговором про местного архиерея.

-- Строгий, говорят, человек, -- вдруг, столь же неожиданно, заметил он. -- Слышно, что весьма не любит закреплений духовных мест за невестами. Рассказывают, будто одна вдова подала ему прошение о том, чтобы отцово, псаломщичье место он за ее дочерью закрепил. Ну, понятно за женихом ее, то есть. А владыка на прошении положил таковую резолюцию. "Что, говорит, за прошение делать девиц дьячками"?

И, опять Дмитрий точно воды в рот набрал и умолк надолго.

Третий и последний намек на загадочный план в глазах дьякона был совсем предательский. Ни больше, ни меньше, Дымский дословно повторил фразу, которую обронил накануне, насчет того, что им еще ничего ездить по такому беспутью, но что, если бы, к примеру, пришлось теперь ехать в консисторию.

Дьякон даже рот раскрыл от изумления. "Вот оно"! -- подумал он. -- "Нет, тут дело неспроста. Только бабушка на двое кинула, -- либо батя о награде хлопочет, либо свою племянницу замуж выдавать собирается. А уж в том и другом случае консистории в самом деле не минуешь"...

III

И Колчанов решил взять "начальство", как шутя причт звал о. Димитрия, -- хитростью. Стараясь удержать совершенно спокойное выражение лица и не отразить в голосе ни малейшего волнения или любопытства, Николай Алексеич с места подхватил реплику собеседника.

-- Да, о. Дмитрий, погодишка дрянь. А до консистории изрядно. Опять же и лета ваши не мои. Мне-то за милую душу, ну, а ежели уж за сорок перескочило, так оно -- того. Горло кутайте основательнее. Это нашему брату, что балерине ноги, крючнику спина, а становому кулак. Впрочем, с вашими энотами -- ништо!

Дымский встрепенулся, спохватившись, не проговорился ли он, и с поднявшимися бровями повернулся к сослуживцу,

-- О чем ты таком, дьякон? Про какую ты такую поездку в консисторию?..

Колчанов сделал беззаботный голос, придал ему добродушную иронию и ответил.

-- Про какую ж? Разумеется не про мою. Про вашу, отец Дмитрий. Вам скоро в консисторию ехать...

Дымский не отвел глаз от Колчанова и укоризненно спросил:

-- Что? Али уж попадья успела тебе на хвосте принести?

-- Помилуй Бог! Катерина Васильевна тут решительно неповинна!

-- Так откуда же ты можешь знать?

-- Как не знать, о. Дмитрий. По всему видно, ехать. Чего уж вам от меня-то таиться?

-- Не верю. Это тебе Катерина Васильевна. Кому больше? Самая умная женщина -- всегда женщина. Но если так, то, в самом деле, что ж скрываться? Да, Николай Алексеич, чего доброго, придется ехать!

-- Чего же ради?

Голос Колчанова не дрогнул, хотя на самом деле он сидел, как на угольях.

-- Того ради, про что тебе попадья разболтала!

-- Но, вот Бог, вы говорите напраслину, о. Дмитрий. И всуе супругу виноватите!

-- Всуе? Ну, а в какие же тогда очки ты мои мысли прочел? Аль уж ты такой угадчик?

-- Ей Богу, угадчик!

Дымский недоверчиво покачал головой и зажмурил один глаз, но, тем не менее, ответил:

-- Ты, дьякон, знаешь, что в приходе у Ильи Пророка отец Миловзоров тяжко болен?

-- Знаю!

-- Ну, и, -- под глубоким секретом тебе говорю, -- я владыке на его место, в случае праздности вакансии, подал прошение. Старик безнадежен, а железо надо ковать, пока горячо. Вторствует там после Миловзорова Чихирев и, того жди, подаст просьбу на место умирающего!

-- Вот оно что! -- протянул Колчанов. -- Это дело сурьезное. Там доход против нас будет действительно, почитай, полуторный... Но как же это, отец... Ведь это, значит, вы меня оставите сирым?

-- Ну, дьякон, сирым не будешь. Дадут тебе попа, может, лучше меня. Однако, вылезай-ка, -- это как раз подъезд нашего акцизника. А вот как жену-то его зовут, -- я грешным делом запамятовал...

IV.

Дымский очень выразительно мог читать огорчение на лице дьякона на протяжении всего дальнейшего пути, -- и огорчение непритворное. Колчанов за несколько лет привык к своему "начальству" и пугала ли его неопределенность нового, или, в самом деле уж успели пойти от его сердца к сердцу о. Дмитрия дружественные нити, -- но он был огорчен предстоящей переменой. Тем не менее, когда первое впечатление известия сгладилось, Колчанов вспомнил, что в таких случаях жмут руку и высказывают пожелания успеха. И, спохватившись, он пожал Дмитрию руку и пожелал успеха.

Вечером, как это водилось и в прежние годы, дьякон "нанес" визит домочадцам батюшки, и после того, как молодежь занялась играми, домохозяин, хозяйка и дьякон втроем уединились в кабинетике для обсуждения жгучего вопроса. Оказалось, что за три дня до Рождества от Дымского пошло прошение, и так как владыка славился энергией и "подтягиваньем" консистории, то можно было надеяться, что дело уже находится в процессе решения.

-- А что да ежели, -- предположил дьякон, -- в сию самую минуту владыка изволит вашу епистолию читать и уж обмакнул перо, чтобы подмахнуть резолюцию. Что да ежели -- "быть по прошению"?

В кабинетике вдруг стало совершенно тихо, так что Колчанов через минуту даже заметил, что сейчас, должно быть, родился городовой или мировой судья. Дмитрий на этот раз был разговорчивее и вспомнил не один случай из своего жизненного опыта о том, как совершались такие, со стороны ничтожные, но лично очень важные "переводы" и назначения.

-- С моим дедом, -- вспомнил он, -- какой достопримечательный случай вышел. Был он псаломщиком и никогда о священстве не мыслил. Вдруг, извольте видеть, снится ему во сне, будто вызван он в губернский город к архиерею, и вопрошают его, хочешь ли ты, Пимен, быть иереем? -- "Как не хотеть"! -- Так спой, "Господи воззвах" на глас пятый! -- Что ж бы вы думали? Вскоре, в самом деле, нашлись добрые люди, похлопотали за него, был он подлинно вызван в губернию, и, ведь, что особливо диковинно, -- на экзамене владыка его действительно на пятый глас "Господи воззвах" петь заставил! Вот тебе и не верь снам!

Уходил Колчанов от Дымского с тихою грустью в душе. В сущности, слишком много было шансов на успех просьбы. Ко всему, у о. Дмитрия был в консистории знакомый чиновник, на хорошем счету у секретаря. Если он не мог особенно плодотворно "поворожить" Дымскому, -- в крайнем случае, он обещал ему немедленно, лишь только что-нибудь выяснится, уведомить знакомого об успехе или поражении.

На третий день святок пришло о. Дмитрию желаемое письмо от консисторского чиновника, и та его часть, которая имела отношение к рассказываемой несочиненной были, гласила следующее:

"...Что до вашего дела, то, кажется, можно сказать, что оно в шляпе, -- пока еще, впрочем, не в моем котелке, но в секретарском цилиндре. Достоверно знаю, что резолюция на вашем деле владыкою уже положена (Эти строки были подчеркнуты), но, к досаде моей, никак не мог узнать, в чем именно она состоит. В день рассмотрения вашего прошения владыка сам соизволил быть в нашей "коптилке", -- вы знаете, что наше учреждение так титулуют по епархии за то, что в нем больно давно не было ремонта, -- и в этот день, всем заметно, был весьма в духе. С улыбкою положил некоторые резолюции и остался, по-видимому, очень доволен аудиенцией, данной на глазах всех нас некоему хромому и захудалому просителю духовного звания. Дело, видите, в том, что сей чудак, хлопотавший об утверждении за ним места псаломщика и дозволении жениться на присмотренной им особе, персонально опротестовал владычную резолюцию. Тот ему написал: "Хромец едва себя одного пропитает, надлежит ли ему отягощать себя браком, дабы вдвоем бедниться"? Проситель же взял да на том же прошении владыке ответствовал: "Хромцу-то и приличествует опора, ибо он пока молод, не упадет, а кто ему в старости костыль подаст"? Преосвященный изволил смеяться, вызвал лично просителя, исполнил его просьбу и изрек: "тебе твое горе виднее". И еще прибавил: "как было бы благо, если бы просители не были подлинными рабами перед владыками, а имели сего хромца дерзновение, -- тогда бы меньше было горя в поповстве и дьячестве". Прошу у вас извинения, что затруднил вас этим рассказом, но привел его потому, что этот случай предшествовал вашей резолюции и, бесспорно, подготовил то доброе настроение, в каком мы видели владыку... Как только дело вырешится, нанятый мною нарочный из консистории привезет вам ваше извещение".

-- Посмотрим, сказал слепой, -- уронил о. Дмитрий по прочтении. -- Пока утешительные вести. Пошлите-ка вы это письмо, дьякону, -- он мое дело близко к сердцу приемлет...

VI.

В нарочном, привезшем Дымскому официальный пакет в пятницу праздничной недели, можно было уже за полверсты распознать консисторского сторожа. До такой степени во всем, -- в его лице голосе, жесте, -- сквозила хищность и пронырство, и он так оглядывал подошедших к его тележке обывателей, точно и с них рассчитывал "стрельнуть" по двугривенному, к чему приобык в "коптилке".

Дмитрий трепещущей рукой взял пакет, заклеенный знакомою консисторскою маркой и на минуту задержал его в руке, не вскрывая. Что он принес скорбь или радость?

В кабинете Дымский нервно зажег свечу, сорвал конверт, холодный и местами мокрый с мороза, и, склонившись вместе с попадьей над четвертушкой казенной бумаги, с бланком ведомства, прямо попал глазами на воспроизведенную целиком архиерейскую резолюцию с его бумаги. Резолюция гласила:

"Больной может выздороветь. И о сем молимся. Отцу же Дымскому, не чувствующему неприличия своего прошения, гласным порядком предписать ежегодно, не стесняя себя временем, заявляться в консисторию и на своем прошении, доколе хватит места, расписываться в том, что он мою резолюцию читал и в назидание принял".

Дмитрий едва успел отвести глаза от стоявшей под резолюцией подписи епископа, как увидел просунувшуюся в дверь кабинета голову Колчанова. Очевидно, дьякон увидел подъехавшую повозку, догадался, в чем дело, и не одолел своего любопытства.

-- Вам собственно что, дьякон? -- вскинулся Дмитрий.

-- Гм... Да вот... Собственно говоря... Собственно говоря, вы о. Дмитрий, завтра намерены всенощную начать ровно в шесть?

-- Пять лет, дьякон, мы всенощные ровно в шесть служим...

Колчанов совсем растерялся и спутался.

-- Гм... А это к вам, о. Дмитрий не из консистории?..

-- Из консистории, дьякон. И ступай, спи спокойно: никуда я от тебя не ухожу. Отказали!

-- Так-таки и отказали?.. Какая же, позвольте, резолюция?

-- Только одно слово, дьякон, -- "отказать". Ну, стало, и быть так!

-- Ну, нет худа без добра, отец. Теперь вам хоть в консисторию по такой грязи не ехать...

VII.

В консисторию, однако, Дмитрий поехал, и с этой поры посещал он ее каждогодно и довольно долго. Ездил бы он и дольше, но на его счастье прошение было написано довольно разгонисто и заполнять своими автографами ему пришлось лишь одну последнюю страницу.

Дымский приезжал в "коптилку", сконфуженно требовал дело за 2371-м и торопливо выводил на своем роковом прошении:

-- "Резолюцию его преосвященства читал и в назидание принял. Дмитрий Дымский".

Чиновник, к которому всегда обращался о. Дмитрий, -- а естественно, что он предпочитал всегда обращаться к одному, -- уже знал об его деле и улыбался. Улыбался и батюшка. Улыбался и его родственник-чиновник, служивший по другому столу и не могший поэтому избавить Дмитрия от конфуза перед чужим человеком.

Но искренно улыбнулся Дымский только в тот раз, когда ему удалось изобразить свой автограф на самой последней стороне прошения, ниже которой уже нельзя было подписаться.

В консистории, как и в городке, где, конечно, очень скоро узнали про владычный подарок Дмитрию, вскоре забыли об архиерейской шутке. Не забыл о ней только Дымский и, сбыв с себя тяжелую повинность, долго еще в шутку говорил на святках своим домочадцам:

-- А без поездки в губернию оно как будто и святки не в святки... Что, дьякон, не съездить ли нам с тобой в консисторию поназидаться?..

----------------------------------------------------

Источник текста: Александр Алексеевич Измайлов. Сборник рассказов "Осени мертвой цветы запоздалые". 1906 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.