Иванцов-Платонов Александр Михайлович - Объяснение по вопросу о православии и современности

<A. M. ИВАНЦОВ-ПЛАТОНОВ>

Объяснение по вопросу о православии и современности

Серия "Русский путь"

Архимандрит Феодор (А. М. Бухарев): Pro et contra

Личность и творчество архимандрита Феодора (Бухарева) в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология

Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1997

Разобщение между интересами религиозными и интересами общественными, -- разобщение, с давнего времени утвердившееся у нас и до сих пор далеко еще не потерявшее своей силы, -- одно из самых печальных, самых болезненных явлений в нашей общественной жизни. Грустно смотреть, как между представителями духовного образования -- в духовной литературе -- по какой-то необходимости проходятся молчанием, оставляются без внимания такие явления жизни общественной, которые волнуют все наше образованное общество, занимают всю современную светскую литературу и которые с нравственной стороны своей ближайшим образом соприкасаются с непосредственными интересами религиозными. Грустно смотреть, с другой стороны, как наше так называемое светское общество остается равнодушным к интересам религиозным, к интересам церковным, как в светской литературе оставляются без внимания явления церковной жизни и духовной литературы. Неужели религия составляет достояние и интерес одних непосредственных ее служителей, а жизнь общества должна идти сама по себе, совершенно отдельно от религии? Представители духовного образования размышляют, говорят, пишут о предметах веры и интересах Церкви, как будто совершенно не заботясь о том, что они размышляют и пишут только для самих себя, а обществу до этого никакого дела нет. Представители сознания общественного размышляют, говорят, пишут о потребностях общества и о средствах к их удовлетворению, совершенно не заботясь о том, какое отношение имеют все их соображения и стремления к тому, что есть или, по крайней мере, что называется верою народа. Так ли это должно быть в обществе христианском -- в Церкви Христовой, где у всех должна быть одна душа, одна жизнь, где сознание непосредственных служителей веры и представителей Церкви должно быть выражением сознания народа, который составляет собою Церковь, а жизнь народа должна развиваться по идее веры как жизнь народа христианского, как жизнь Церкви? Когда встречают человека, у которого жизнь совершенно расходится с его верованиями и убеждениями, его не назовут человеком нравственным, -- независимо от того, каковы бы ни были его убеждения и верования, -- и тем более, если он остается равнодушен к своему внутреннему раздвоению и не заботится выйти из него. То же самое должно сказать о всяком обществе, которое признает известную веру, но на деле в жизни все интересы признаваемой веры предоставляет одному известному сословию; а оно, в свою очередь, призванное к служению вере и верующим, остается равнодушно ко всем жизненным интересам общества, остается равнодушно и к самому равнодушию общества относительно интересов веры. Положим, в таком обществе люди, непосредственно призванные к служению вере, для самих себя исполняют свое назначение прекрасно, хранят веру правую в безукоризненной чистоте и живут сообразно с требованиями веры; все-таки, если интересы веры остаются только их сословными интересами, нельзя сказать, чтобы их служение вполне достигало своего назначения. Общество должно быть цельным организмом, в котором все члены должны жить одною жизнию, и каждый отдельный член, совершая свое особое, ему свойственное отправление, должен передавать выработанное им в общую жизнь всего организма и сам заимствовать жизненные соки из всего организма. В каком обществе нет этой внутренней органической цельности, то общество больное.

В последнее время у нас начало в некоторой мере обнаруживаться стремление к уничтожению причин этого болезненного общественного состояния. С одной стороны, служители веры -- представители духовного образования начинают следить за потребностями общества и сочувственно относиться к лучшим его стремлениям. С другой стороны, представители общественного сознания начинают быть внимательными к голосу служителей веры и Церкви. Благородно дело тех людей, которые посильно стараются помочь этому сближению жизни общества с жизнию Церкви. Но, к сожалению, есть еще у нас и имеют право общественного голоса и такие люди, которые всеми мерами стараются укреплять укоренившееся разобщение и бросают тень подозрения на всякую благородную попытку к сближению разобщенных сторон.

По этому случаю мы намерены обратить внимание на одно недавнее обстоятельство, может быть не очень многими замеченное, но весьма немаловажное.

В половине прошедшего года вышла в свет книга о. архимандрита Феодора "О православии в отношении к современности". Книга эта замечательна, между прочим, в том отношении, что в ней автор, не делая никаких уступок в ущерб твердому православному убеждению и нимало не льстя современности, не одобряя того, что в ней есть дурного, относится с искренним и разумным сочувствием к лучшим стремлениям современности. В свое время это было не оставлено без внимания в "Православном обозрении". Не прошла без внимания эта книга и в светской литературе. В No 48 "Сына отечества" за 1860 год помещен о ней похвальный отзыв1. Утешительное явление у нас уже то, что газетные фельетонисты читают серьезные богословские книги и серьезно относятся к ним. Но особенно утешительно в отзыве фельетониста "Сына отечества" то, что, не смущаясь строгим голосом о. Феодора против непохвальных стремлений в современности, он высказывает искренний горячий восторг о том, что современные представители духовного образования начинают относиться к ней разумно и правдиво, не осуждая по предубеждению всех лучших ее стремлений. Хотя нельзя делать заключения от маленького частного к большему общему, но, читая фельетон "Сына отечества", можно было прийти к мысли, что то предубеждение против духовной литературы, в котором обвиняют у нас представителей современной светской литературы, не есть какое-либо неискоренимое предубеждение против самого православия, что некоторые, по крайней мере, представители светской литературы готовы протянуть руку представителям духовной литературы, если только эти последние будут относиться к ним с искренностью и серьезным пониманием дела. Утешительное в статье "Сына отечества" было еще то, что в ней, независимо от газетного образа выражения, видно настолько удовлетворительное понимание истин религиозных и сочувствие к ним, насколько этого мы можем теперь желать от человека светского -- писателя газетных фельетонов.

Нашлись, однако ж, люди, которые посмотрели на это с противоположной точки зрения. По поводу статьи "Сына отечества" в 51-м выпуске "Домашней беседы" за 1860 год появился обвинительный акт против светской литературы, против современности вообще и всех сочувствующих ей. Он составлен, кажется, самим г. Аскоченским, редактором "Домашней беседы". Предавая проклятию прогресс и цивилизацию со всеми служителями и представителями их, г. Аскоченский вооружается и против автора книги "О православии в отношении к современности". В самых неделикатных выражениях он насмехается над гуманными тенденциями автора по отношению к современности, старается представить его сочувствие к современности в виде какого-то духовного блужения и прямо обвиняет его ни более ни менее как в вероотступничестве.

Могут ли иметь место в литературе подобные обвинения, и как тяжело человеку, искренно преданному делу православия, в виду всего читающего общества получить самую тяжкую обиду -- обвинение в вероотступничестве?

Предоставляя самому обществу решать этот вопрос по отношению к личностям автора названной книги и его обвинителя, мы считаем необходимым обратить внимание на общее значение этого дела.

Обвинение "Домашней беседы" касается не одного о. Феодора. Г<-н> Аскоченский вообще утверждает, и утверждает, считая себя представителем православия, что между православием и современностью не может и не должно быть ничего общего; православие и современность, по его представлению и желанию, всегда должны оставаться двумя враждебными лагерями. Всякая попытка к сближению и примирению их есть низкая, изменническая попытка. "Человек, ратующий за православие и протягивающий руку современной цивилизации, -- трус, ренегат, изменник" -- подлинные слова "Домашней беседы".

"Домашняя беседа" всегда отличалась крайним предубеждением и неприязнью против современности. "Домашняя беседа" позволяла себе называть прогресс окаянным прогрессом и желала ему сквозь землю провалиться вместе с его родною сестрицею -- цивилизациею. Но никогда еще направление "Домашней беседы" не высказывалось так ясно, как теперь. "Домашняя беседа", равно как и издание "Современные идеи православны ли?", осуждала прежде большею частью частные и случайные явления современности, и замечания ее в этом роде бывали иногда не лишены справедливости. "Домашняя беседа" не раз клеймила память и благородных общественных деятелей, имена которых всегда останутся дорогими для русского сердца за их высокие таланты, за их горячую любовь к русскому человеку. В "Домашней беседе", особенно в прошедшем году, было помещено немало обвинительных доносов прямо против личности. Во всем этом было немало возмутительного. Но это все, по крайней мере, были обвинения частные, и слово г. Аскоченского не могло серьезно повредить авторитету достойных уважения общественных деятелей. Еще замечательная черта: прежде г. Аскоченский, обвиняя в неправославии то того, то другого из светских газетных фельетонистов, никогда не осмеливался обращать подобных обвинений против таких людей, для которых подобные обвинения могли быть особенно тяжелы, не позволял себе даже и намеком бросать тень подозрения на чистоту убеждений кого-либо из замечательных представителей духовного образования и деятелей духовной литературы. Но теперь излишняя ревность увлекла г. Аскоченского далее тех пределов, которые он поставил для себя сообразно с своим положением. Обвинение в отступничестве от православия, высказанное в No 51 "Домашней беседы", падает на многих из таких людей, которые непосредственною задачею своей деятельности поставляют служение православию, -- и первою жертвою этого обвинения является здесь человек, за православие которого, кроме его публичной литературной деятельности, может ручаться в известной мере и то доверие к нему, вследствие которого он призван служить в обществе именно охранению чистоты православия {Считаем не излишним заметить, что под 51-м выпуском "Домашней беседы" подписано: "Цензор архимандрит Феодор". Г. Аскоченский, видимо, употребил все средства к тому, чтобы сделать свой удар как можно тяжелее, вполне полагаясь на то, что личность, против которой он направлен, нравственно не способна отражать этот удар внешними мерами, хотя бы могла это сделать при существующем порядке вещей.}.

Но не в этом все еще главное дело.

"Человек, ратующий за православие и протягивающий руку современной цивилизации, -- трус, ренегат, изменник".

Это вывод, касающийся всякого, кто не считает для себя чуждым вопрос о православии и современной цивилизации и о их взаимных отношениях между собою. В ответ на этот вызов нужны не длинные рассуждения о православии и современности, а прямой решительный ответ, как кто относится к православию и современности? Ответ здесь может быть троякий: нужно или отказаться от современности для православия, или отказаться от православия для современности, -- или, не отказываясь от того и другой, отказать только г. Аскоченскому в понимании православия и современности и в праве суда и осуждения относительно того, как кто относится к православию и к современности.

Мы, собственно, не считаем себя вправе не отвечать на вызов "Домашней беседы". Читателям "Православного обозрения" известны наши отношения и к православию, и к современности. Вызов "Домашней беседы" касается нас непосредственно. Не отвечать -- значило признаться, что наше положение фальшиво, что мы обманываем или себя, или других в своих отношениях к православию и к современности, что мы боимся вопроса, поставленного г. Аскоченским, -- что мы принимаем на себя обвинение в трусости и ренегатстве.

Главная задача нашего журнала -- служение православию. При этом мы, кажется, всегда относились и будем относиться с сочувствием к современности, к прогрессу, к цивилизации, принимая эти слова в их истинном значении. Мы, однако ж, не думаем принимать на себя обвинений в трусости и ренегатстве. Мы не видим в православии противного прогрессу человечества; напротив, признаем в нем самые крепкие и истинные залоги исторического прогресса. Мы не считаем современность вообще противною православию; напротив, думаем, что все ее лучшие стремления идут из начал истинно христианских, православно-христианских. Потому мы не считаем несовместным служения православию с сочувствием к современности.

Для оправдания такого отношения к делу нет нужды пускаться в длинные рассуждения, обращать внимание на частности. Одно Евангелие может убедить всякого непредубежденного, что в истинном христианстве -- в православном христианстве -- даны человечеству самые полнейшие и крепчайшие начала прогресса: начала истины, любви, правды, свободы. С другой стороны, достаточно обратить внимание на самые общие явления нашего современного прогресса, чтобы видеть, что он в своих главных и лучших проявлениях зиждется на христианских началах. Улучшение быта нескольких миллионов православного народа, развитие общественной благотворительности, распространение образования в народе, стремление к тому, чтобы было больше искренности и справедливости в различных отношениях общественных, -- вот главнейшие явления современности. Что же? Разве есть в этих явлениях что-либо, противное христианству?.. Мысль о бедном, угнетенном, страждущем человечестве -- самая основная мысль современности. Не та же ли и основная мысль христианства? Можно ли после этого, не будет ли страшною хулою -- видеть в современной цивилизации дух не Христов, а антихристов, как это нередко представляется в "Домашней беседе"?.. Этого здесь довольно пока.

А о том, можно ли о нехристианском характере современной цивилизации вообще заключать по некоторым частным явлениям между так называемыми современными людьми: по тому, напр<имер>, что некоторые из них не почитают праздников, нарушают посты, позволяют себе глумиться над чем-либо священным, -- по тому, что другие личиною современности покрывают только отсутствие всяких нравственных начал, разнузданность страстей, -- по тому, что у современных людей дело и жизнь нередко расходятся с словом и мыслью, проникнутою как будто самою горячею любовию к человеку, -- обо всем подобном можно будет еще сказать после. Равно и о том может быть речь впереди, как несправедливо было бы о враждебном будто бы цивилизации и прогрессу характере православия заключать по тому, что между провозглашающими себя за поборников православия встречаются люди, которые личиною православия покрывают только личную закоренелую вражду против всего живого, против всякого общественного улучшения, которые позволяют себе бросать тень подозрения на такие великие дела, как, напр<имер>, освобождение крестьян или распространение грамотности в народе, -- люди, у которых на словах является ревность о христианской нравственности, а на деле?!..

Нужно прежде иметь в виду общее, а потом уже обращать внимание на частности. Вся беда у нас выходит оттого, что прежде бросаются на частности и частностями заслоняют общее. Отсюда-то выходит много предубеждений против современности, с одной стороны, против православия, с другой.

Вот наш короткий решительный ответ на вызов "Домашней беседы". Вот объяснение наших отношений к православию и к современности!

Но вызов "Домашней беседы" касается не нас одних. Всех, кто не только деятельно служит современной цивилизации, но и сочувствует ей, г. Аскоченский называет трусами, вероотступниками, ренегатами.

Мы не имеем права отвечать за других. Но желательно было бы знать, как примут вызов г. Аскоченского все, до кого он касается?

Все почти образованные светские люди, вся светская литература проникнуты, как это представляется, сочувствием к современной цивилизации. А "Домашняя беседа" всех сочувствующих современности называет трусами, ренегатами. Что же? Согласятся ли они принять на себя такие названия?

Духовная литература, занимаясь по преимуществу предметами, непосредственно относящимися к области религиозной мысли и жизни, мало высказывалась в отношении к современным общественным вопросам. Но, без сомнения, будет и она высказываться по времени. Что же? Поставит ли она своею задачею явную непримиримую вражду против современной цивилизации или отнесется к ней с сочувствием? В последнем случае примет ли она на себя обвинение в вероотступничестве? {С удовольствием встретили мы в январской книжке "Странника", уже после того как эта статья была готова, сочувственный отзыв о сочинениях о. Феодора2. С удовольствием потому, что теперь наш голос в пользу о. Феодора и, след<овательно>, в пользу воззрений его не остается одиночным. В "Страннике" разделяют наш взгляд на сочинения о. Феодора, а не взгляд "Домашней беседы". Статья "Странника" является ко времени. В ней нет прямого ответа на вызов "Домашней беседы", но критик довольно хорошо выясняет воззрения о. Феодора, обращая внимание, между прочим, на те места в его сочинениях, из которых видно, что о. Феодор, вопреки обвинению "Домашней беседы", не одобряет тех явлений в современности, которые не заслуживают одобрения.}

Наука наша хочет быть современною наукою. В учебных заведениях стараются, чтобы воспитание и преподавание было современно. Ужели здесь скрытная цель вероотступничества? Современная цивилизация, прогресс у нас не в словах, не в газетных фельетонах, а в жизни. Сочувствующие современному прогрессу сочувствуют ему не за фразы, а за дело. Освобождение крестьян, распространение образования, развитие общественной благотворительности -- вот в чем наш современный общественный прогресс. Что же? Ужели все эти великие факты нашего времени впоследствии занесутся в историю как факты вероотступничества?..

Коротко: ужели наше общество, о котором теперь часто и справедливо говорят, что оно идет путем прогресса, неужели оно на самом-то деле идет путем вероотступничества, путем антихристовым?

Об этом стоит подумать и объясниться, и объясниться решительно.

Вопрос об отношениях между православием и современностью у нас не только не решен, но даже доселе прямо не был поставлен. Кто знает? Быть может, многие втайне разделяли воззрение "Домашней беседы" на этот предмет, опасались, что в сочувствии к современности есть действительно измена православию, но только не хотели выйти из нерешительного колебания между тем и другою, не хотели отказаться ни от православия, ни от цивилизации, а потому и боялись прямой постановки вопроса, внутренне оставаясь на самом деле трусами и изменниками пред своею совестью.

"Домашняя беседа" первая прямо поставила вопрос и дала на него решительный ответ. За это нужно отдать ей справедливость. Теперь дело в том, как примется слово "Домашней беседы". Нужно или согласиться с ним и отвергнуть или православие, или современную цивилизацию, или нужно, чтобы слово "Домашней беседы" было взято назад и на место его сказано другое слово.

Может быть, скажет кто-нибудь из людей умных, прогрессивных: "Стоит ли поднимать крик из-за "Домашней беседы"?" -- Никого и ничего не нужно презирать. Мало будет пользы, если мы будем умны, нравственны только для себя, а вокруг нас будут распространяться самые темные и вредные предубеждения. Не отсюда ли на самом деле слабость и безуспешность наших лучших стремлений? Не здесь ли, не в нас ли самих причина наших жалоб на то, что нас мало понимают, мало сочувствуют нам?..

Положение "Домашней беседы" в нашей литературе и обществе совсем не малозначительно. "Домашняя беседа" почти одна из всех журналов, служащих органами православной мысли, толкует о современности. "Домашняя беседа" приняла на себя право говорить от имени православия, свои частные мнения выдавать за мысль самого православия. Удивительно ли, что мнения "Домашней беседы" многими примутся за норму отношений православия к современности? "Домашняя беседа" распространяется тысячами, и преимущественно в простом народе. "Домашняя беседа" не чужда некоторых заманчивых для неопытного взгляда внешних качеств. Г. Аскоченский говорит иногда ловко и бойко, языком, похожим на народную речь. Он умеет искусно приноровляться к понятиям и предубеждениям простого народа.

Мы знаем, что и на самом деле мнения "Домашней беседы" многими принимаются за норму отношений православия к современности. Как ни печален этот факт, как ни плохо рекомендует он наше общественное развитие, но главное -- это факт. Мы сами слышали, как некоторые судят о прогрессе и цивилизации тирадами из "Домашней беседы". С другой стороны, немало есть представителей современности, которые судят о православии по "Домашней беседе". Нам случалось слышать и где-то печатно было сказано о "Домашней беседе", что это журнал "православного направления". Сама "Домашняя беседа" еще более старается распространить ту мысль, что в настоящее время она единственная искренняя представительница и защитница православия по отношению к современности. Вот отсюда-то представление о православии как начале, враждебном всякому прогрессу, вот отсюда-то предубеждения против православия в представителях современности!

Словом, "Домашняя беседа" старается всячески и значительно успевает закреплять разобщение и неприязнь между представителями православия и представителями современности. В этом ее главная задача.

Кому это вредит более? Православию или современности? Православию. У современности есть деятельные представители, хорошие органы. Светская литература постоянно выясняет светлые, положительные стороны современности. Дело современности более и более становится ясно; оттого и является все более поборников современности. В этом отношении назойливый голос "Домашней беседы" может быть более досаден, чем опасен.

А православие? Мы, поборники православия, не можем похвалиться, что много сделали для него. Мы не сделали столько, сколько сделано для современности ее представителями. Светлый, высокий идеал православия далеко не выяснен вполне; великие залоги для развития человечества, в нем заключающиеся, не раскрыты. Нам теперь, по крайней мере, нужно было бы не вредить ему, не отталкивать от него. А оттолкнуть можно, отождествляя с мыслию православия свою темную мысль и фанатически преследуя из-за нее всех как будто по ревности к православию. Сказать, что православие враждебно современности, между тем как на глазах у всех такое великое дело, как освобождение крестьян, не значит ли это дать самое дурное представление о православии? Ум ясно видит и сердце чувствует, что это дело хорошее, следовательно, все, что противно или враждебно ему, то дурно. Мало зная светлый идеал православия, поверив таким представителям его, которые отличаются неприязнью ко всему живому и хорошему, -- благородному, нравственному человеку нетрудно получить враждебное предубеждение против православия. Так оно и бывает на самом деле... Или заклеймить черным обвинением, и заклеймить от имени православия, память какого-либо благородного общественного деятеля, жизнь которого была служением человечеству, не значит ли это опять дать самое превратное понятие о православии? Евангелие говорит нам: "Всякий, кто делает для меньшего из братии Христовых, делает для самого Христа". Следовательно, все служащие человечеству чашею ли студеной воды или лучшими дарами своей духовной природы, служат делу Христову, служат православию. Но им говорят выдающие себя за представителей православия, что их дело противно православию. Убеждение в святости служения человечеству запало в их душу так глубоко, что они готовы пожертвовать всем ради своего дела. Их называют безбожниками, они сами начинают считать себя такими, а между тем на деле, в жизни они, может быть, ближе к духу христианства, чем те, которые неразумно оттолкнули их от христианского общества...

Так пусть не думает г. Аскоченский, что нас возмущают в "Домашней беседе" ее выходки против современности, нет -- ее вред православию.

Мы верим, что люди редко делают зло из любви к злу. Оно делается большею частию по слабости или по недоразумению. Зло, однако ж, все остается злом, и мы должны употреблять средства, чтобы предотвращать и искоренять зло.

Как ни оскорбительны названия труса, вероотступника, ренегата, которыми ущедряет г. Аскоченский всех сочувствующих современности, мы не будем, однако ж, платить г. Аскоченскому той же монетой. В литературной деятельности г. Аскоченского мы видим положительный вред, и главным образом для православия. Мы не думаем, однако ж, чтобы г. Аскоченский был человек неблагонамеренный и хотел сознательно вредить православию. Кажется, он грешит более по недоразумению и излишней горячности характера.

Напр<имер>, г. Аскоченский нередко обвиняет того или другого из светских литераторов в ереси. Мы не думаем, чтобы он в этом случае сознательно принимал на себя роль доносчика и серьезно желал повредить обвиняемому. Все происходит оттого, что г. Аскоченский действительно слишком горячо принимает к сердцу все, что представляется ему противным его убеждениям. С другой стороны, г. Аскоченский, столько ратующий против обличительного направления современной литературы, сам слишком увлечен духом ее. Жаль только, он не может сообразить, что обвинение в ереси никак нельзя поставить наряду с обвинением, напр<имер>, в тупости, отсталости и даже в каком-нибудь ненравственном поступке.

Г. Аскоченский на основании двух-трех легкомысленных или превратно перетолкованных строк, вырванных из какого-нибудь фельетона, делает часто заключение, что вся современная светская литература приняла вредное направление, все современное общество развращено вконец и наступает царство антихристово. Это опять не оттого происходит, чтобы г. Аскоченский из-за какой личной неприязни или своекорыстных расчетов желал поселить в народе, к которому он ведет речь, неприязнь ко всем добрым мерам и стремлениям, а просто оттого, что у него логика очень плоха. Он забывает, что от мелочной частности нельзя заключать к великому целому. При плохой логике у г. Аскоченского и понимание очень узко: он не может обнять дела в целости, а бросается только на частности. Наконец, у г. Аскоченского, при всей его видимой преданности православию, слишком как будто слаба вера в него; он боится, как бы православие не пало от какой-либо фельетонной выходки, которая прошла бы совершенно незамеченною, если бы "Домашняя беседа" не поставила ее на вид. Г. Аскоченский, желая распространить в народе недоверие к современной науке, честит иногда самыми неуважительными именами великих западных ученых (напр<имер>, хоть известного церковного историка Неандера), ни во что не ставит труды их, которым, независимо от вероисповедных особенностей воззрения, отдают справедливость православные ученые. Это опять не оттого происходит, что г. Аскоченский сознательно способен отрицать заслугу там, где отрицать ее было бы крайне недобросовестно, а просто оттого, что он вовсе незнаком хоть, напр<имер>, с германскою философскою и богословскою литературою. По крайней мере, "Домашняя беседа" не подавала ни малейшего повода к подозрению ее в таком предосудительном знакомстве. Жаль, конечно, г. Аскоченский не может сообразить и такой простой вещи, что дурно говорить о том, чего не знаешь.

Точно так же, когда г. Аскоченский старается уверить, будто все суждения нашей литературы об общественном прогрессе и благосостоянии Западной Европы -- сущий вздор, что все там идет очень дурно: и здесь опять ложь простодушная. Г. Аскоченский с Западною Европою по ближайшим источникам едва ли знакомился. Он судит о ней по тем же фельетонам наших газет (главным образом, кажется, по "Санкт-Петербургским ведомостям"). Здесь опять дурно только то, зачем же он выбирает из газет только подходящее под его воззрения? Но у людей, у которых мысль помрачена каким-либо предубеждением, так часто бывает. Это факт психологический.

Г. Аскоченский весьма криво перетолковывает разные общественные вопросы. Это опять не оттого, что он намеренно хочет толковать их криво. Каждый общественный вопрос имеет свою историю, и для того, чтобы понять как должно его современное положение, нужно много думать о нем, изучать его. Г. Аскоченский, как видно, не занимался серьезно общественными вопросами, полагаясь на природную русскую даровитость (эта природная русская даровитость едва ли не главный его враг), он думает, что обо всем можно говорить с плеча. Как же можно после этого требовать от него правильного понимания и объяснения общественных вопросов. По суждениям, высказываемым г. Аскоченский, мы можем определить, на какой ступени умственного развития стоит он и какое место занимает эта ступень в истории нашего общественного развития. Воззрения на общественные вопросы, подобные тем, какие он высказывает, даже двадцать лет назад были уже слишком отсталы. А ему пришлось остановиться на них; он не мог идти в уровень с общественным развитием; уже одна кипучая литературная деятельность мешает ему вновь приобресть что-нибудь. Что же удивительного при этом, если г. Аскоченский вовсе не понимает многих современных идей. А для него как для человека слишком горячего непонимание дела может служить достаточною причиною ратовать против него.

Г. Аскоченский, распространяя в обществе свои мнения, выдает их за непреложную истину, говорит во имя православия -- как будто от лица Церкви, -- за несогласие с своими мнениями осмеливается обвинять то того, то другого в ереси на том основании, что и древняя Церковь то же делала. Злоупотребление страшное! Но вина ему -- одно непонимание г. Аскоченским той великой истины, что ни один из православных не может выдавать своей мысли за мысль самого православия, никакая частная мысль не может обнять собою всей истины православия и в Церкви не может принимать на себя ни одна личность, а тем более такая, которая не имеет даже непосредственного полномочия, как член Церкви представительной.

Вообще: если г. Аскоченский вредит православию, распространяя превратные мнения касательно отношений православия к прогрессу и цивилизации, то это не потому, чтобы он сознательно хотел вредить православию под личиною ревности о нем. Мы верим, что г. Аскоченский -- человек искренний и горячо предан православию. Он только слишком узко понимает идею православия и вовсе не понимает идеи прогресса и цивилизации. Если литературная деятельность г. Аскоченского имеет ложное и вредное направление, то это не потому, чтобы он хотел дать своему журналу ложное и вредное направление, а потому, что он не имеет качеств, нужных для полезной литературной деятельности -- ни ясного ума, ни многостороннего образования, ни спокойного отношения к делу.

Жаль только, г. Аскоченский не может сообразить простой истины, что для всякого дела, а тем более для важного дела общественного, нужно не одно слепое рвение, но и уменье вести дело.

Января 1, 1861

-----

Того, что сказано, оказалось мало. И как ни тяжело нам вести речь в том тоне, в каком она начата, -- но мы должны продолжать.

При последнем номере "Домашней беседы" за прошедший год разослана брошюрка "О недостатках сочинения "О православии в отношении к современности"". В этой брошюрке, как и в статье г. Аскоченского, о. архимандрит Феодор опять обвиняется в неправославии.

Так мы и думали. Резкая, оскорбительная выходка г. Аскоченского не была случайною обмолвкою. Видно, около него группируется целая партия людей, поставивших себе задачею разжигать фанатический раздор в нашем обществе, выставлять православие началом, враждебным общественному прогрессу, и публично чернить людей несогласных с ними мнений.

Брошюрка "О недостатках сочинения "О православии в отношении к современности"" принадлежит некоему г. А. Загоскину, известному сотруднику г. Аскоченского, тому самому, который для назидания читателей "Домашней беседы" допустил напечатать в ней письма своего брата -- нашего покойного романиста M. H. Загоскина3, свидетельствующие о нетвердости его религиозных убеждений. Г-н А. Загоскин пишет вроде г. Аскоченского, так же смело и бесцеремонно. Только у него нет уже и внешних литературных талантов г. Аскоченского. Он пишет вяло, темно, нескладно; в его брошюре почти постоянно путаются понятия самым жалким образом. Способ обвинения здесь тот же, какой обыкновенно употребляется в "Домашней беседе". Обвинитель вырывает места из сочинений обвиняемого вне связи с целым его воззрением и, не давая себе труда обозначить, откуда именно он вырывает эти места, нередко перетолковывает по-своему мысль обвиняемого и потом вооружается против нее; иные обвинения высказывает голословно, оставляя их без всяких объяснений; смешивает понятия, дабы запутать дело, прикрывает свои мнения авторитетами, нимало не говорящими в его пользу. Собственное воззрение г. Загоскина -- общее воззрение "Домашней беседы", только оно доводится здесь до последней крайности. Сколько мы могли заметить, автор постоянно отождествляет понятие ветхого греховного человека с понятием просто человека естественного и, основываясь на учении Св. Писания об умерщвлении ветхого человека, требует распинать -- убивать все, что есть живого, разумного, прекрасного в естественной жизни человека. О. Феодор в статье "Сына отечества" достаточно объяснил, как далеко такое воззрение от истинно православного воззрения, как сродно оно с односторонностью вредного заблуждения евтихианского.

Вообще, эта брошюрка сама по себе не заслуживает ни малейшего внимания, суждениям, выраженным в ней, не следовало бы придавать серьезного значения. При большей развитости общественного сознания, при большей твердости общественного мнения не только успех, но и самое появление подобных брошюр в литературе были бы невозможны. Но так как печальный факт совершился, брошюра явилась, притом она написана не просто в критическом, а прямо в обвинительном тоне; так как она разослана при "Домашней беседе" с тою целию, чтобы распространить в читающем обществе подозрение относительно образа убеждений о. Феодора, то эта брошюрка получает значение важного, не литературного только, но и общественного факта, -- и в этом отношении стоит не нашего только, но и общего внимания.

Г. Загоскин находит в сочинении о. Феодора восемь важных недостатков, которые считает нужным раскрыть пред читающим обществом "с целию -- предостеречь тех, кто легко может быть увлечен неосторожными суждениями автора". Вот эти недостатки.

1. "Неудобовразумительность, приводящая к ложным выводам на пагубу современных прогрессистов и цивилизаторов, имеющих духовно-языческое направление". О. Феодор действительно пишет не совсем удобовразумительно. Об этом упоминалось и в критическом отзыве о сочинениях о. Феодора, помещенном в "Православном обозрении". Но мы не знаем, насколько этот недостаток может быть предметом не простой критики, а обвинения, -- не видим, какую связь имеет с ним "пагуба современных прогрессистов и цивилизаторов".

Вот все, что говорит г. Загоскин в пояснение своих слов: "Первый недостаток сочинения "О православии и проч." обнаружился сам собою восторгом фельетониста "Сына отечества", который нашел, что автор сочувствует прогрессистам и цивилизаторам, мирит современные идеи с православием, и заключил свой восторг следующими словами: "Итак, мы можем сказать теперь смело: да здравствует современность! Ты не так дурна, как говорят о тебе; ты можешь жить в мире с православием". Правильность этого замечания и восторга можно поверить, прочтя добрый голос автора в пользу современности: "Посмотрите на чувственное и материальное направление нашего времени, на положительные вещественные интересы, почти всех занимающие и озабочивающие едва ли не сильнее других интересов. Что значит это страстное алкание земных благ, направляемое к заглушению духовных христианских потребностей? Не открыто ли, не очевидно ли здесь страшное искушение для духа христиан? И, что особенно достойно внимания и размышления, -- не одно легкомыслие или суетность, но и серьезные многодельные умы нашего времени заняты и озабочены особенно материальным благоустройством -- общественным и частным -- как самыми человеческими потребностями и существенными благами. Видно -- как иудейство извратило блистательную видимость древней теократии до значения чисто плотского, так большинство и нового Израиля -- мира христианского -- успело уже ту благодать Господа нашего, что Он стал для нас плотию, забыть и обратить только почти в плотские человеческие интересы"". -- Из этой сопостановки слов о. Феодора с словами фельетониста "Сына отечества", по нашему мнению, видно только то, что о. Феодор, при всем сочувствии к современности, не увлекается ею безотчетно, не льстит ей, не одобряет того, что в ней действительно есть непохвального. За такое разумное, правдивое отношение к делу и принята с сочувствием его книга представителями современности, а у г. Загоскина эта сопостановка получает, кажется, такой смысл, если только вообще он имел в виду дать ей какой-либо смысл: "О. Феодор осуждает дурные стороны современности, след<овательно>, он не сочувствует ей, -- след<овательно>, фельетонист "Сына отечества" не понял о. Феодора, расхваливая его за то, что он сочувствует прогрессистам и цивилизаторам, мирит современные идеи с православием, а не понял он оттого, что о. Феодор пишет неудобовразумительно. Вот и выходит неудобовразумительность, приводящая к ложным заключениям на пагубу современных прогрессистов и цивилизаторов, имеющих духовно-языческое направление". Но г. Загоскин! Пусть фельетонист "Сына отечества" не понял о. Феодора, восхваляя его за то, что он сочувствует прогресссистам и цивилизаторам, мирит современные идеи с православием! Но ведь и вы именно за это главным образом обвиняете о. Феодора? Что же? Вы понимаете ли его или хоть сами себя? Это первый образчик логики г. Загоскина.

2. "Присваивание богодухновенной светлой мысли лжеименному человеческому разуму". Здесь г. Загоскин еще логичнее. Голословно высказав приведенное сейчас обвинение, он совершенно оставляет его -- ив том пункте, который должен бы служить его объяснением, говорит о посторонних предметах (как вам это кажется, читатели?). Именно: здесь он приводит одно место из предисловия к книге о. Феодора, не имеющее никакого отношения к высказанному обвинению и довольно неясное. Затем без церемонии восклицает: "Дико, нелепо!" Далее г. Загоскин излагает собственные рассуждения, которые также трудно понять. Дело, кажется, в том, что ему не понравилась мысль о. Феодора, будто "развитие человеческой мысли может проявить духовную истину" (г. Загоскин сам извратил мысль о. Феодора в такую нескладную форму, да и сердится на нее), следовательно, и остановки ее развития быть не следует. "Очевидно, -- говорит г. Загоскин, -- что такое мнение не согласно ни с Словом Божиим, ни с учением Православной Церкви". Выходит, однако ж, нисколько не очевидно. Г-н Загоскин не приводит в подтверждение этого обвинения ни слов Св. Писания, ни определений Православной Церкви и объясняет только свою мысль тем, что должно различать истины натурального мира и истины духовные. Развитие человеческой мысли, по его учению, может проявить истину только натурального мира, а в духовном отношении мысль человеческая при развитии своем может проявить не истину, а ложь. Ни такого различения между какою-то истиною натурального мира и истиною духовною, ни такого учения о развитии человеческой мысли, сколько нам известно, нет ни в Слове Божием, ни в определениях Православной Церкви, -- а высказана она, и почти в тех же выражениях, как в рассматриваемой брошюрке, в одном из недавних выпусков "Домашней беседы" (No 50, 1860 г., см. статью "Прогресс и цивилизация" того же г. Загоскина). Мы протестуем против самовольно усвоенного "Домашнею беседою" права -- отождествлять собственные мудрования с учением Слова Божия и Православной Церкви и осуждать в неправославии кого бы то ни было за самое отступление от выражений, канонизированных в "Домашней беседе"; хотя "Домашняя беседа" и провозглашает, будто она одна остается теперь блюстительницею православия и ратует не только на защиту Церкви, но даже на защиту Самого Бога. (См., напр<имер>, No 48 -- "Журнальные заметки" за подписью "Застенчивый"4). 3. "Пересаживание западных идей на почву православия и ложное заключение о пользе их". Во всем, что написал о. Феодор, не дается ни малейшего повода думать, будто он желает пересаживать на почву православия какие-либо неправые, напр<имер> догматические, мнения западные. Поэтому обвинение г. Загоскина оказывается ложным. Если же о. Феодор желает, чтобы на нашей почве принимались различные общественные улучшения западные (истины и труды, входящие в сферу мира натурального, как замысловато выражается г. Загоскин), то за это никто не имеет права обвинять его в неправославии. В этом соглашаются с ним все благомыслящие люди и будто бы сам г. Загоскин, чему мы, впрочем, имеем основание не слишком доверять.

4. "Предложение способов, очевидно неудобоисполнимых" (sic). Предлог к этому, так толковито выраженному обвинению, Загоскин находит в прекрасных словах о. Феодора о том, что твердые в вере должны с глубоким участием любви следить за тружениками мысли, хотя во многом претыкающимися и падающими, собственною верою поддерживать их и приближать мысль их ко Христу как единой истине, подобно тому как святые угодники Божий с отеческою и материнскою любовию берегли и носили юных, борющихся еще со страстями и уязвленных, подобно тому как и ныне в Православной Церкви восприемники верою своею держат во Христе и бессознательные души младенцев. "При явном оскудении ныне любви в сердцах наших, -- говорит о. Феодор, -- следует посмотреть, не откроется ли для жизни сердечной многосторонняя мысль современности и, вместо того чтобы заглушать или отталкивать ее, не умнее ли будет для оживления сердца нашего с осторожностию и уважительным участием следить за делом и движениями современной мысли, чтобы она и своей искренности не утрачивала, и верно шла к истине?.." Приведши эти слова, г. Загоскин насмехается над тем, что сердце автора осуждаемой им книги преисполнено любовию. Ничего смешного в этом нет; даже и в том нет смешного, когда мы видим, что сердце у человека преисполнено не любовию, а ненавистью ко всем труженикам мысли, ко всем поборникам современности и ко всему человеческому роду. "Нечего сказать, совет, преисполненный любви! -- восклицает г. Загоскин. -- Но пусть-ка автор покажет нам на деле, как нам должно действовать, чтобы не отступить ни на шаг от его благого совета? Пусть-ка он проследит за мыслями хоть одного прогрессиста из фельетонных крикунов так, чтобы мысли крикуна не утрачивали свой искренности и верно шли к истине?" Дело не неудобоисполнимое, г. Загоскин! нет ни одной газеты, нет ни одного журнала, за литературного деятельностью которого нельзя было бы следить с уважительным участием, в котором бы не было мыслей теплых, проникнутых искреннею заботою об общественном благе. А вы, г. Загоскин, не имеете права всех заурядных журнальных фельетонистов обвинять в отступлении от православия, как это вы делаете в заключение своего четвертого обвинительного пункта.

5. "Неодобрение вместо высоких и хитрых мудрований стремления дорожить и спасаться простотою веры старого русского народа". Приведши здесь слова Апостола Павла к Тимофею против суесловий и прекословии лжеименного разума, г. Загоскин присовокупляет далее: "Хотя простота старого русского народа несовершенна, но если Св. Апостол Павел счел нужным предостеречь Апостола Тимофея от влияния ложного знания, то не благоразумнее ли будет спасаться этой простотой, чем вдаваться в высокие и хитрые мудрования?" Удивительная логика! Ведь Апостол Павел предостерегает Тимофея против ложного знания, против суесловий и прекословии лжеименного разума. А о. Феодор никогда не высказывал ничего подобного дикой мысли, будто ложное знание, суесловия и прекословия лжеименного разума должно предпочитать простоте веры. Его мнение относительно этого предмета только то, что одною простотою старого русского времени нельзя удовольствоваться, особенно при современных условиях общественной жизни, что нам нужно разумно усвоять и уяснять себе то, во что мы веруем, что древнерусская простота только в семени заключает в себе то, что теперь нам нужно развить и т. д. В таких мыслях нет ничего ложного и вредного... Намеренно или ненамеренно г. Загоскин так перепутывает понятия, что из этого выходит клевета на человека в том, что ему и на мысль никогда не всходило? Или он сам всякое знание считает ложным знанием, суесловием и прекословием лжеименного разума, отвергает всякое разумное усвоение и уяснение истин религиозных из боязни повредить простоте веры? Но это было бы не только нелепо, но и неправославно. Против этого можно найти много опровержений и у Св. Апостола Павла, и у отцов Церкви, и в церковной истории и практике.

6. "Соглашение духа времени, духа греховного мира с духом Христовым". Это опять ложное обвинение, основанное на смешении понятий. Что в духе всякого времени есть истинное, доброе, след<овательно> согласное с духом Христовым, этого никто не станет отрицать; а что во времени -- в мире есть ложного, греховного, этого о. Феодор никогда не думал соглашать с духом Христовым.

7. "Присвоение наслаждениям, по причине несовершенства человеческой природы, высшего духовного чувства, во вред православию" (sic). Это, говорит г. Загоскин, самый существенный недостаток рассматриваемого сочинения. Литературные недостатки в книге о. Феодора, по нашему мнению, есть другие, но предлогов к обвинению в неправославии более существенных (т. е. сколько-нибудь существенных) ни г. Загоскин и никто другой здесь действительно не мог найти. Это присвоение наслаждениям, по причине несовершенства человеческой природы, высшего духовного чувства (до сих пор не можем понять, что это такое) выражено будто бы о. Феодором в целой статье по поводу известной картины Иванова. Здесь г. Загоскин пускается в преоригинальные рассуждения "о значении живописного искусства в деле церковном". Он говорит, что наслаждение изящным мира натурального (куда относятся у него и Св. иконы, изящно написанные) дозволяется по причине несовершенства человеческой природы, подобно тому как Моисей дозволил, по жестокосердию иудеев, развод, -- что сущность всех христианских религий (сколько же их, г. Загоскин?) состоит в приготовлении себя (кого?) к вечной жизни, которое совершается духовною бранию с самственною любовию, с тройственным Божеством мира, -- что одною из причин падения Западной Церкви и заблуждения протестантов было присвоение иконам не иконной, а изящной живописи. Наконец, г. Загоскин более ясно высказывает свою мысль в следующих словах: "Верующий смотрит на икону как на буквы, передающие мысль, которая ничего не выигрывает, быв написана по всем правилам каллиграфии, даже, если хотите, теряет, когда внимание читателя развлекается красивым и фигурным почерком" (очень хорошо, г. Загоскин! Вам часто хороший почерк мешал понимать смысл написанного? Нам, напротив, -- дурной почерк, точно так же, как безграмотное изложение). "Точно так же, -- продолжает г. Загоскин, -- и иконы изящной живописи, поражая молящегося своей изящностью, неизбежно делают его рассеянным, оземленяют его молитву, обращая ее в одно наслаждение изящным, и наконец сами утрачивают свое значение в духовном отношении". (Вы, г. Загоскин, можете это смело утверждать о всех иконах изящной живописи?) Итак, значит, в церковной живописи, как и в каллиграфии, чем хуже будет идти дело, тем лучше? Мы ничего не можем сказать против такого воззрения и предать осуждению о. Феодора за то, что он в своей статье следовал другому воззрению. Видимо, г. Загоскин своими рассуждениями об иконописании хотел сказать что-то более серьезное. Это не новый вопрос о преимуществах византийской иконописи пред западною. Но г. Загоскин жалким образом перепутал понятия. Предпочитающие византийскую живопись западной предпочитают ее не за то, что она слишком плоха в отношении художественном, что в ней нет никакого изящества (г. Загоскин противополагает иконную живопись изящной), а потому, что видят в ней особое направление искусства, которое имеет значение в отношении художественном и должно иметь свое развитие; и картина Иванова именно считается первым великим опытом возведения византийского стиля до художественности.

8. "Главный и существенный недостаток (который же на самом деле существенней, тот ли, который в 7-м пункте, или тот, который в 8-м?), сопряженный с гибельными последствиями, состоит в цели самого сочинения, которое имеет в виду направление современных идей на путь истинный средствами, не согласными ни с законами Божественного порядка в мироздании, ни с Божественным Откровением, ни с учением Церкви Православной".

Страшное обвинение! О. Феодор в своей книге имел целию -- не согласное с законами Божественного порядка в мироздании, с Божественным Откровением, с учением Церкви Православной!.. Подумали ли вы, считающий себя представителем православия, защитником учения Св. матери Церкви, вы, хотящий быть духовным руководителем и наставником народа, -- подумали ли вы, что говорите?.. Чем автор сочинения "О православии в отношении к современности" -- человек (скажем не в оскорбление его скромности, и да вознаградит его сколько-нибудь наше и общее сочувствие за тяжкую обиду, нанесенную ему в виду всего читающего общества), -- человек, который в продолжение его уже не маловременного служения Церкви и обществу не подавал еще повода к подозрению его искренней преданности православию, благородства побуждений, доброй нравственности, -- чем о. архимандрит Феодор заслужил такое обвинение? А тем, что он относится с сочувствием к лучшим явлениям современности и советует ревнителям православия не запугивать современных деятелей жестким, ригористическим отношением к ним, а следить за делом и движениями современной мысли в духе любви Христовой {В No 2 "Сына отечества" помещен самим о. Феодором ответ на брошюрку Загоскина: в нем более полно, чем у нас, выясняются воззрения самого о. Феодора и опровергаются обвинения Загоскина. Тем из читателей, которые заинтересуются этим делом, рекомендуем в дополнение нашей статьи прочитать и статью о. Феодора против Загоскина, и прежнюю -- против Аскоченского -- в No 52 "Сына отечества" за 1860 год5. Читатели найдут в них немало светлых и глубоких мыслей.}.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые: Православное обозрение. 1861. Т. IV. Январь. С. 9-40. Статья не подписана. Источник атрибутации: Смирнов С. История Московской Духовной академии до ее преобразования (1814--1870). М., 1879. С. 510.

Эта статья -- первая летопись богословской полемики вокруг сочинений о. Ф. Она была перепечатана в дружественном ему издании -- журнале "Сын отечества" (1861. No 7. 12 февраля. С. 197-203). В. И. Аскоченский откликнулся на эти публикации статьей "Отповедь "Домашней беседы" на "Объяснение" "Православного обозрения"" (Домашняя беседа. 1861. Вып. 7. 18 февраля. С. 136-144).

1 Имеется в виду рецензия редактора-издателя "Сына отечества" А. В. Старчевского в его постоянной рубрике "Листок".

2 См. в наст. изд. статью П. А. Матвеевского.

3 В "Домашней беседе" была опубликована по инициативе А. Н. Загоскина "Переписка между братьями", т. е. между ним и писателем M. H. Загоскиным (письма за 1838): 1860. Вып. 20. 14 мая; Вып. 26. 25 июня.

4 Псевдоним "Застенчивый" скорее всего принадлежит самому хозяину "Домашней беседы" В. И. Аскоченскому.

5 Имеется в виду антикритика о. Ф.: "Заметки на "Журнальные заметки" "Домашней беседы"".