Иванов Лев Львович - Габриэль д'Эстрэ

Лев Львович Иванов
Замечательные женщины
с древнейших времен до наших дней
Критико-биографические очерки

III. Реформация
13. Габриэль д'Эстрэ

В глубокой тишине старинного дворца,

Вдали от шума битв она ждала отца,

Который, королям служа всю жизнь без лести,

С Великим Генрихом ушел на поле чести.

Она звалась д'Эстрэ; природа на нее

Без меры излила могущество свое:

Так не блистала встарь, красою поражая,

Преступная жена Атрида Менелая!

Без гордых помыслов царицы египтян,

Что обольстить смогла властителя римлян.

Которой на Кидне, -- узрев ее галеру.

Курили фимиам, приняв за Венеру

В том возрасте была теперь д'Эстрэ, когда

Все чувства одному покорствуют всегда;

Но сердце, полное надежд и упований,

Еще не слышало влюбленного признаний...

В таком идиллическом виде Вольтер в своей "Генраде" представил женщину, внушившую безумную страсть французскому королю Генриху IV, отличавшемуся необыкновенным волокитством, имевшему громадное количество любовниц -- числом 56, и своим поведением много способствовавшему развращению нравов. Но так как поэты не всегда бывают согласными с истиной, то и "фернейский философ" в данном случае, не желая считаться с фактами, не остался безгрешным. Он не сгустил красок, рисуя физический портрет Габриэли д'Эстрэ, прозванной "прекрасной", но, воспевая ее нравственные качества, покривил душой и, так сказать, наклеветал на природу. На самом деле старинный дом д'Эстрэ, давший Франции двух выдающихся фельдцейхмейстеров, нескольких храбрых маршалов, талантливых академиков, духовных проповедников и кардиналов, быть может, никогда не получил бы известности, если бы -- слова из песни не выкинешь -- блестящая проституция одной из представительниц фамилии, воспетой Вольтером, происходившей из той крепкой, здоровой и изящной расы, которая появилась как нельзя более кстати, чтобы составить двор Валуа, не создала ему популярности.

Маркиз Антуан д'Эстрэ, отец Габриэли, родившейся в 1571 г., был хороший солдат, честный гражданин и добрый католик, проведший большую часть своей жизни в походах. Реформаторское движение не смогло поколебать ни его религиозных убеждений, ни веры в законные права монарха, будь тот гугенотом или папистом. Супруга маркиза, Франсуаза, урожденная де ла Бурдезьер, принадлежала к семье, женщины которой исстари славились на всю Францию своим легкомыслием. В этом достойном роду насчитывалось 25 или 26 особ прекрасного пола, частью замужних, частью посвятивших себя служению Богу, которые, не стесняясь ни положением, ни саном, имели открыто по нескольку любовников. Например, одна из де ла Бурдезьер откровенно хвастала, что разделяла ложе с папой Климентом VII в Риме, с императором Карлом V в Ницце при проезде его через Францию и с королем Франциском I, где только случалось. Теперь мы ужасаемся подобному чудовищному разврату, не находя ему никаких оправданий, но по понятиям людей, переживших эпоху беспокойного и утонченного Возрождения, сменившуюся бурной Реформацией, поколебавшей умы, эти дамы считались настоящими женщинами. Будучи пропитаны испанской гордостью, итальянской страстностью и французской грацией, жаждавшие "любить и умереть", равнодушные к наукам, пренебрегавшие властью и чуждые тщеславию, они, как ни странно это звучит, создали в королевстве семью, оживив новыми побегами обессиленный ствол династии и окружив престол рядом прекрасных детей.

Антуан и Франсуаза д'Эстрэ имели многочисленное потомство: двух сыновей и шесть дочерей. Старший сын был убит при осаде Лана, а младший, Франсуа-Аннибаль, готовившийся к духовному званию и уже назначенный лионским епископом, неожиданно сбросил сутану и перешел на военную службу; что касается дочерей, ловкая мамаша, торговавшая как собственным телом, так и их красотою, хорошо сумела пристроить девушек: старшая, Диана, жила на содержании у любимца Генриха III, герцога д'Эпернона, "вельможного сводника", а остальные, за исключением Габриэли, красота которой готовила ей в будущем еще более блестящую карьеру, вышли замуж за маркиза Виллара, г-на де Ноа, графа Сансэ и г-на де Баланьи, что ничуть не мешало им вести самую беспорядочную жизнь. Сестер вместе с братом не называли иначе, как "семью смертными грехами" -- прозвищем тогда настолько оскорбительным, насколько и лестным, хотя относительно Габриэли это было совершенно несправедливо; пока она еще ничем не проявила себя. Стройная, с чудесным цветом лица, густыми белокурыми волосами, большими голубыми глазами, грудью, которой позавидовала бы сама дочь Лэды, изящными руками и миниатюрными ногами, Габриэль в свои 16 лет вполне оправдывала название "прекрасной". Отсутствие глубокого ума искупалось чарующей улыбкой, а в образовании, обладая божественной наружностью, она не нуждалась, имея в библиотеке всего одну книгу -- "Часослов", -- да и ту перелистывала не особенно усердно. Несомненно, судьба предназначала ее не простому смертному, и вот мать, при посредстве герцога д'Эпернона, предложила "прекрасную Габриэль" самому Генриху III. "Вельможный сводник" такими яркими красками описал красоту молодой девушки, что возбудил в хладнокровном к женским ласкам короле желание обладать ею. Маркизе д'Эстрэ через другого королевского "миньона", маршала Монтиньи, было послано 6.000 экю, из которых посланный, найдя, вероятно, плату слишком высокой, удержал 2.000 в свою пользу, и таким образом невинность Габриэли оказалась проданной всего за 4.000! Но развратный Генрих III недолго наслаждался объятиями своей юной любовницы.

-- Мне незачем искать худобы и белизны тела у других женщин, -- сказал он, -- этого добра в достаточном количестве имеется у моей жены!..

Чтобы не терять времени даром, огорченная маркиза д'Эстрэ тотчас же предложила свою дочь, удостоившуюся королевского внимания, что, несомненно, увеличивало ее престиж, известному финансисту и тайному агенту герцога тосканского, итальянцу Себастьяну Замету, но, не сойдясь с ним в цене, показала "прекрасную Габриэль" кардиналу Лотарингскому, герцогу Людовику Гизу, который влюбился в красавицу и, не торгуясь, уплатил требуемую сумму. Его страсть длилась около года и, быть может, продолжалась бы и дольше, если бы мамаше не понадобились деньги, ради чего она тайно от кардинала свела свою дочь с герцогом де Лонгвилем. Узнав об этом, Гиз оставил Габриэль за три или четыре дня до "Баррикад" (12 мая 1588 года). Переходя из рук в руки, молодая девушка случайно стала любовницей "великого конюшего" Генриха III, красавца герцога Белльгарда, к которому и сама не оставалась равнодушной. Король, только и думавший, как бы угодить любимцу, осыпал любовников своими милостями: одевал их в одинаковые цвета, заставлял на балах танцевать вместе и очень гордился, имея возле себя такую очаровательную пару. Внезапная смерть Генриха III, убитого Жаком Клэманом, положила конец этому блаженству.

В смутное время воцарения Генриха IV "прекрасная Габриэль" была увезена своей матерью в их родовой замок Кевр, неподалеку от Манта, ставшего как бы столицей Франции, вследствие отказа парижан открыть ворота королю-гугеноту. Герцог Белльгард, находившийся безотлучно при "Беарнце", только изредка имел возможность навещать любовницу, жившую в замке со стариком-отцом и сестрами, г-жами де Баланьи и де Ноа, маркиза д'Эстрэ с младшей дочерью Жюлльеттой-Ипполитой, маркизой Виллар, уехала к предмету своей страсти д'Аллегру, иссуарскому губернатору. В Кевре "прекрасная Габриэль" не скучала одиночеством, по врожденной склонности к прелюбодеянию разделяя объятия с соседними дворянами Брюнэ-де-ла-Бюсьером и Мтанэ, и не отказывала по старой памяти в ласках герцогу де Лонгвилю, случайно проезжавшему через Кевр. Не правда ли, как далека эта Габриэль от той, которую воспевал Вольтер.

Однажды герцогу Белльгарду под веселую руку, пришла в голову мысль похвастаться Генриху IV своей любовницей. Он так красноречиво описал ее красоту и очарование, что король заочно влюбился в прекрасную Габриэль. Когда на следующий день герцог стал собираться в Кевр, "Беарнец" пожелал сопутствовать ему. Белльгард слишком поздно понял свою ошибку. Надежды на то, что королю не понравится девица д'Эстрэ, и быть не могло: алмаз остается алмазом, и только слепые способны отрицать его блеск, а король, к несчастью герцога, обладал слишком хорошим зрением, будучи знатоком женской красоты. Последствия глупой откровенности, зная характер "Беарнца", не оставляли в Белльгарде ни малейших сомнений.

Пока Генрих IV и Белльгард скачут в Кевр, посмотрим, что происходит в зале замка, где собрались за столом три сестры. Габриэль не шутя беспокоилась о любовнике, не в состоянии себе объяснить его продолжительного отсутствия. Что это значит? Уж не ранен ли он? Неужели разлюбил? Чтобы утешить сестру, г-жа де Ноа взялась погадать ей. Достав из шкатулки колоду карт, бывших в моде еще при Карле IX, в которой короли назывались не по мастям, а Августом, Константином, Соломоном и Кловисом, и перетасовав их, она предложили Габриэли выбрать одну. Красавица с улыбкой вытащила карту и неловким движением: уронила другую, оказавшуюся валетом, в обыкновенном гаданьи изображавшем Белльгарда; первая была король Август. Сестры, смеясь, начали уверять Габриэль, что, судя по этому, в ее жизни большую роль сыграет какой-то король, быть может, даже сам Генрих IV, и с низкими реверансами стали выпрашивать себе помещения в Лувре, когда она почти превратится в королеву Франции и Наварры. В этот момент загремели цепи подъемного моста; Габриэль бросилась к окну и увидела Белльгарда, въезжавшего во двор рядом с незнакомым мужчиной.

-- Да это наш король!.. -- вскричала г-жа де Баланьи, узнавшая Генриха IV, которого годом раньше видела в Компьене.

-- Король?.. -- повторила Габриэль, несколько смущенная, рассматривая обе карты, оставшиеся у нее в руках, и с недоумением глядя на сестер, находивших, так же, как и она, совпадение очень странным.

Маркиз д'Эстрэ, польщенный неожиданным визитом монарха, не знал, как и чем ему угодить, но Генрих IV ни на что не обращал внимания, пожирая глазами одну прекрасную Габриэль. Несчастному Белльгарду не удалось и двух слов сказать своей любовнице. Впрочем, он еще не отчаивался, надеясь, что за ужином "Беарнец" по обыкновению напьется и забудет о красавице, но на этот раз жестоко ошибся: король почти ничего не пил. После ужина, любезно простившись с дамами, Генрих IV и его "великий конюший", сопровождаемые гостеприимным хозяином дома, направились в предназначенные для них комнаты, помещавшиеся рядом. Прождав около получаса и не слыша шума в спальне короля, герцог решил, что он заснул, и осторожно вышел в коридор, спеша на свидание к Габриэли. Каково же было его изумление, когда он увидел Генриха IV, расхаживающего по коридору со свечою в руках. "Беарнец" пригласил растерявшегося Белльгарда к себе и горячо поблагодарил за самопожертвование. "Великий конюший", совершенно сбитый с толку, стоял перед королем в виде соляного столба. Тогда Генрих IV таинственным шепотом очень серьезно стал объяснять ему, что они совершили непростительную глупость, в такое тревожное время приняв гостеприимство маркиза д'Эстрэ. А что если он по секрету послал уже сказать "литерам", врагам короля, о его пребывании в Кевре? Что смогут они поделать против сотни людей, решившихся покончить с ними? Во всяком случае эту ночь они должны провести вместе -- две шпаги больше, чем одна, -- и ради спокойствия крепко-накрепко запрут дверь. Уверенный, что Белльгард спешил к нему, охваченный точно такими же мыслями, Генрих IV еще раз поблагодарил его и запер дверь, спрятав ключ в карман. Встревоженный речью короля, герцог готов был. поверить в несуществующую опасность, но "Беарнец" не выдержал: он улыбнулся, и "великий конюший" сразу все понял. Монарх, влюбленный в Габриэль, не хотел, чтобы с этого дня она принадлежала другому, и ревниво оберегал свое сокровище. Герцогу оставалось только повиноваться, и он всю ночь, не смыкая глаз, просидел в кресле возле постели, на которой крепко, спал король, сладко мечтавший об обладании Габриэлью.

Утром, в час, назначенный королем для отъезда, маркиз д'Эстрэ с дочерьми ожидал его у входа в большой зал. Габриэль, бледная от бессонной ночи, что еще сильнее выделяло ее красоту, и раздосадованная пренебрежением любовника, не подозревая истины, стояла, надув губки, с нахмуренными бровями, между улыбающимися сестрами. Белльгард, не желая прогневить короля, не обменялся ни одним жестом, ни одним взглядом с любовницей, готовой от отчаянья разразиться слезами. Но когда Генрих IV взял слово с маркиза д'Эстрэ в самом недалеком будущем вместе с дочерью приехать погостить в Мант, красавица сообразила, кто разлучил ее с любовником, и, делая глубокий реверанс новому обожателю, мысленно поклялась отомстить ему и, если уж ей суждено принадлежать монарху Франции, поучить его терпению. Она сдержала клятву: действительно, Генриху IV пришлось ждать год и три месяца, прежде чем он мог похвастать, что красавица разрешила ему "развязать подвязку". Впрочем, этому помешали и другие причины. Во-первых, Габриэль не любила короля и, значит, не спешила раскрыть ему свои объятия; во-вторых, вследствие постоянных смут "Беарнцу" часто приходилось покидать свою пассию, и в-третьих, что, пожалуй, важнее всего, предшествовавшая Габриэли любовница Генриха IV, вернонская игуменья Екатерина Вердэн, заразила его болезнью, называвшейся тогда "помни обо мне", заставившей короля в течение известного времени волей-неволей быть несколько воздержаннее в любовных удовольствиях.

Пока король Франции завоевывал маленькие и большие города своего королевства, не имея возможности овладеть Парижем, прекрасная Габриэль, проживавшая в Манте, возобновила свою связь с Белльгардом, долго упорствовавшим, не желая обмануть доверие "Беарнца", и с герцогом де Лонгвилем, мало беспокоившемся о Генрихе IV. В одно и то же время она осчастливливала двоих, будучи способной осчастливить и третьего, так как, по примеру матери, частые жертвы "богине любви" ничуть не пугали ее. Возвращение короля прекратило эту двойную связь. Поочередно вызванные к Генриху IV, де Лонгвиль и Белльгард выслушали строжайший выговор, и если первый спокойно покорился обстоятельствам, второй, искренне любивший Габриэль, изнывал от отчаянья. При первой же встрече с королем красавица не сдержалась и объявила, что не признает никаких препятствий, что она любит герцога Белльгарда, который обещал на ней жениться, и что если Генрих IV воображает таким способом победить ее сердце, то жестоко ошибается и вместо расположения заслужит от нее только презрение и ненависть. После этого объяснения Габриэль заперлась в своей комнате и, несмотря ни на просьбы, ни на мольбы короля, не пожелала выйти. "Беарнец" еще больше удивился, узнав на следующее утро, что красавица, даже не предупредив отца, уехала ночью в Кевр в сопровождении двух слуг. Безумно влюбленный, Генрих IV, не думая долго, отправился вслед за ней. Так как в данный момент подобное путешествие представляло немало опасностей, король, не доезжая трех лье до замка, переоделся в крестьянское платье и с мешком соломы на спине пошел пешком в Кевр. Прекрасная Габриэль была поражена, увидя монарха Франции в таком странном виде, но вместо того, чтобы оценить его жертву и отвечать на его любезности, резко объявила:

-- Вы так, государь, некрасивы в этом наряде, что мне противно смотреть на вас!..

И с этими словами захлопнула дверь перед самым носом обескураженного Генриха IV, которому по возвращении в Мант пришлось еще терпеливо выслушать нотацию от своих друзей, маршала Морнэ и герцога Сюлли, обеспокоенных его внезапным исчезновением.

Бедный маркиз д'Эстрэ, возмущенный слишком бесцеремонным поведением дочери, заставил ее вернуться в Мант, что несколько ободрило короля, в ее отсутствие казавшегося потерявшим половину своего королевства. Отец, единственный порядочный человек в семье, находил свое положение довольно щекотливым, так как Генрих IV осыпал его незаслуженными милостями, которые все увеличивались по мере расположения Габриэли к королю. Не желая разыгрывать роль "покладистого папаши", маркиз д'Эстрэ решил выдать дочку замуж, чтобы снять с себя ответственность. Дело предстояло нешуточное. Во-первых, было необходимо отыскать такого молодца, который, обладая титулом и средствами, составил бы партию, достойную дочери маркиза д'Эстрэ, и в то же время не возбудил бы ревности Генриха IV. Этим счастливцем оказался Николай д'Амерваль, сир де Лианкур, очень богатый и родовитый, но непроходимо глупый и горбатый до уродства. Король вполне одобрил этот выбор, чтобы отомстить красавице за холодность, надеясь позднее заслужить ее благодарность за развод с таким комическим мужем. Прекрасная Габриэль наотрез отказалась стать г-жею де лианкур и лишь после обещания "Беарнца" в день свадьбы встать между ней и уродом скрепя сердце согласилась.

Брачное торжество состоялось в Манте, в феврале 1591 года, в отсутствие Генриха IV, задержанного делами в соседнем городе Шони. За несколько минут до церемонии невеста получила записку, в которой король сообщал, что прибудет к 8 часам вечера. Брак был заключен, но пробило 8, 9, 10, 11 часов, а "Беарнца" нет как нет. Новобрачный пожирал глазами свою молодую жену. Возможно ли, чтобы такой маленький человечек был способен выразить глазами столько страсти, делавшей его еще уродливее, еще отвратительнее! Откуда он черпает эту страсть, из своего горба, что ли? Габриэль затрепетала при мысли остаться наедине с горбуном. Наконец, наступила полночь, а о короле ни слуху ни духу. Через несколько минут красавица должна будет отдаться своему законному владыке... Однако этого не случилось. Габриэль так ловко распорядилась, что, выйдя замуж в четверг, до воскресенья еще не стала женой собственного мужа. В первую ночь она притворилась больной и прогнала горбуна из спальни, во вторую -- уложила на свою постель подругу, которая будто бы почувствовала себя дурно, а в третью, не сказавшись мужу, уехала ночевать в соседний замок. Горбун рвал и метал, обманутый в своих ожиданиях, и уже готовился силой завладеть тем, что ему принадлежало по праву, когда получил королевский приказ предписывавший сиру де Лианкур немедленно прибыть вместе с супругой в Шони для представления. Отказаться было невозможно, и супруги в сопровождении маркизы де Виларь и девицы де ла Бердезьер, кузины Габриэли, поспешили к королю, которого нашли готовившимся к осаде Шартра. "Беарнец" без церемоний тотчас же отправил горбуна обратно в Мант, чем, разумеется, тот остался не особенно доволен, а его супругу и ее спутниц увез с собою. Когда пушечные ядра пробили брешь в воротах Шартра, нежные ласки короля разбили лед, сковывавший сердечко Габриэли; непокорный город, как и строптивая красавица, одновременно пали пред монархом Франции, и при радостных криках "Да здравствует наш добрый король!" Генрих IV торжествовал двойную победу!

Вскоре после этого "Беарнец" формально развел свою "прекрасную Габриэль" с уродливым сиром де Лианкуром, по причине его неспособности к брачной жизни. Горбун протестовал, доказывая, что от первого брака имел 14 детей, которые ясно свидетельствуют о его крепком здоровье, но это признание только ухудшило его положение. Очевидно, в первое супружество он настолько растратил свои силы, что, вступив во второе, в течение трех суток не смог стать фактическим мужем своей жены. Сир де Лианкур пытался объяснить судьям, как Габриэль вела себя с ним в первые дни брака, но его не слушали, и развод был утвержден. В качестве статс-дамы королевской фаворитки была назначена маркиза де Сурди, родная тетка Габриэли, а маркиз д'Эстрэ получил место шартрского губернатора.

Маленький двор Генриха IV встретил не особенно дружелюбно его любовницу. Безумная страсть короля к прекрасной Габриэли одинаково беспокоила и мужчин, и дам, хотя по совершенно разнородным причинам. Все отлично знали волокитство монарха, менявшего женщин, как перчатки; его увлечения погасали обыкновенно настолько же быстро, как и возгорались; но на этот раз дело казалось более серьезным. Приближенные Генриха IV и в особенности герцог Сюлли опасались влияния Габриэли, могущего привести к дурным последствиям, угрожавшим всему государству; придворные дамы возненавидели женщину, занявшую место, на которое втайне они сами рассчитывали. Все, однако, сходились на том, что король мог бы сделать лучший выбор, чем возвышать до себя особу, принадлежавшую доброму десятку мужчин да, как кажется, и теперь по-прежнему благоволившую к герцогу Белльгарду. Что делать, старая любовь не ржавеет! Разумеется, нашлись добрые люди, пожелавшие открыть "Беарнцу" глаза на двусмысленное поведение его фаворитки, но король смотрел на вещи, как истинный философ. Он не простил бы Габриэли измены, застав ее на месте преступления, но все сплетни пропускал мимо ушей. Мало ли чего злые языки не придумают! К тому же он так любил Габриэль, что простил бы ей, пожалуй, даже измену. Вот два анекдота, превосходно обрисовывающие характер Генриха IV.

Однажды подкараулили фаворитку, тайно принявшую герцога Белльгарда. Об этом, разумеется, немедленно же донесли королю. Генрих IV вспылил и в сопровождении нескольких человек отправился застать любовницу на месте преступления. Придворные торжествовали, считая гибель "прекрасной Габриэль" неизбежной, когда король, дошедший до дверей ее спальни, вдруг круто повернул обратно.

-- Я не хочу?? причинить ей такую неприятность. -- оправдывался он.

В другой раз Генрих IV, обещавший приехать к фаворитке только на следующий день, неожиданно вернулся. При первых звуках его шагов Белльгард, сидевший с Габриэлью, спрятался под стол, покрытый тяжелой скатертью. Смущение любовницы выдало секрет, но добрый король делал вид, что ничего не замечает. Он беззаботно болтал с красавицей, проведя с ней несколько часов, во время которых несчастный герцог, боясь шевельнуться, сидел ни жив ни мертв под столом. В конце ужина "Беарнец" неожиданно поднял конец скатерти и сунул туда тарелку с куском куропатки.

-- Пусть все будут сыты, -- сказал он спокойно, глядя на испуганную Габриэль.

Не прибавив ни слова, он ласково простился с нею и ушел, находя, что достаточно наказал обоих.

В сущности Генрих IV был совершенно прав. Если прекрасная Габриэль обманывала его, он, постоянно переезжавший с места на место, в свою очередь не оставался в долгу, хотя эти мелкие интрижки ничуть не мешали им вполне искренно любить друг друга. Клевета и сплетни не могли поколебать его страсти. Любовница короля, как и жена Цезаря, по мнению "Беарнца", должна была стоять выше подозрения. Несмотря на то, что финансы страны были окончательно исчерпаны, Генрих IV, сам буквально оставаясь без рубашки, не слушал брюзжание герцога Сюлли, осыпал подарками прекрасную Габриэль, утопавшую в роскоши замка Куси, тогда как король зачастую голодал. Помимо любви к этому побуждало его и другое обстоятельство. При чисто солдатской и гасконской неряшливости и нечистоплотности, отвратительный запах, исходивший от ног и изо рта короля, "способный, по выражению современников, убить на расстоянии любого врага", принуждал великого Генриха не скупиться, чтобы в иные минуты заставлять забывать этот страшный недостаток.

Прошло почти три года с начала связи Генриха IV с прекрасной Габриэлью, а он, по-видимому, и не думал порвать ее, что сильно беспокоило придворные круги. Мог ли кто-нибудь ожидать такого постоянства от "Беарнца", привыкшего с легкостью мотылька перелетать от одной красавицы к другой? Чем эта "потаскушка" привлекала его? Неужели он никогда не расстанется с ней? Событие, случившееся в-1549 году в замке Куси, вполне ясно подтвердило последнее предположение. Прекрасная Габриэль родила сына. Генрих IV хотел назвать его Александром, но не рискнул сделать это, боясь, чтобы ребенка не стали называть Александром Великим, так как враги фавортики считали виновником его дней не короля, а герцога Белльгарда, называемого обыкновенно по званию "великого конюшего" просто Великим. Вследствие такого обстоятельства сын Габриэли, несомненно, от "Беарнца", был наименован Цезарем. Радости Генриха IV не было границ! Наконец-то он имеет потомство! Чем он может отблагодарить женщину за это счастье? Он женится на ней! Да, он посадит мать своего первенца на престол и увенчает короной Франции! Однако этот проект не встретил сочувствия при дворе, но король ни на что и ни на кого не обращал внимания. Он разведется с Маргаритой Валуа, которую никогда не любил, на которой женился, преследуя исключительно политические цели, и с которой не жил вот уже в течение 17-ти лет. Дело принимало настолько острый характер, что встревожило не только Францию, но и всю Европу. Но как добиться развода? Маргарита Валуа, всей душой ненавидевшая Габриэль, ни под каким видом не соглашалась дать его. Как "добрая католичка", она не считала возможным расторгнуть союз, освященный Всемогущим Богом. Это мог сделать только один папа, а Генрих IV был гугенотом, отлученный от римской церкви. Значит, прежде всего необходимо во что бы то ни стало примириться с "непогрешимым", иными словами, вернуться в лоно католичества, что шло вразрез с убеждениями "Беарнца". Но чего не сделает любовь! К тому же и обстоятельства благоприятствовали. Герцоги Сюлли и Крильон давно убеждали короля для блага народа переменить религию, чтобы положить конец смутам в государстве и войти в Париж. Почему бы теперь и не уступить им! "Париж стоит одной мессы", а если к этому прибавить надежду на благополучный исход задуманного проекта женитьбы на "прекрасной Габриэли", тогда и думать больше не о чем! Королевская фаворитка, которой будущность рисовалась в таких радужных красках, со своей стороны убеждала Генриха IV последовать советам своих приближенных, чего позднее гугеноты не хотели ей простить. Этого было достаточно. 25-го июня 1593 года в церкви Сент Дени король покаялся в своих заблуждениях и принес торжественную клятву вернуться на лоно истинной римско-католической церкви. Благодаря этому "сальтоморталэ", как писал Генрих IV Габриэли, между ним и папой Клементом VIII состоялось полнейшее примирение.

С этих пор положение "прекрасной Габриэли" при дворе значительно ухудшилось. Ненависть, окружавшая красавицу, была тем более опасна, что скрывалась под льстивыми улыбками. Приходилось защищаться не ото львов, которые громко рычат и открыто нападают, а от змей, глухо шипящих и ползающих. Мысль, что мелкопоместная, провинциальная дворяночка станет не более не менее как королевой Франции, сводила с ума верноподданных Генриха IV. Сплетни, самая гнусная клевета, ни на чем не основанная, злословие, низкие способы интриги, вплоть до поддельных писем от имени Белльгарда, с которым фаворитка уже не имела ничего общего, -- все было пущено в ход, чтобы только не допустить совершиться тому, что стало единственным желанием короля. Увы, все происки завистников и недоброжелателей Габриэли не достигли цели! Генрих IV ответил на них тем, что 22 марта 1593 года, в день, когда "добрый город" Париж, наконец, открыл ему свои ворота, пожаловал фаворитке титул маркизы де Монсоро и узаконил Цезаря, наименовав его герцогом Вандомским. В торжественной процессии при вступлении в столицу Франции прекрасная Габриэль предшествовала королю, вся залитая драгоценностями, сидя в носилках, по сторонам которых гарцевали в виде почетного эскорта высшие придворные чины. "Беарнец" немедленно же начал хлопотать о разводе. Государственный канцлер Силлери был отправлен в Рим для переговоров с Климентом VIII, которые, к сожалению, слишком поздно увенчались успехом.

В это время король составлял приданое своей будущей супруги, подарив ей со всеми землями и доходами графства Вандейль и Креси, маркизат Монсоро и герцогство Жуан; немного позднее она получила герцогство Бофор и графства Жонкур и Луазинкур, принадлежавшие герцогине Гиз, и, наконец, графства Монтретон и Сен Жан и герцогство д'Этамп. Таких владений не имела ни одна французская королева. Народ порицал расточительность доброго короля Генриха IV, так как ему приходилось своими боками расплачиваться за его щедрость к фаворитке, справедливо опасаясь, что при подобном положении дел желание "Беарнца", "чтобы в воскресенье каждый крестьянин имел возможность съесть за обедом курицу", вряд ли осуществимо. Но если народ не шел дальше порицаний, многое прощая королю за заботы о нем, придворные положительно бесились, не зная, чем бы сломить упорство Генриха IV, чтобы заставить его отказаться от проекта, называемого Сюлли "глупостью из глупостей", имея в виду другую женщину, на которой хотели женить короля. Мало того, протестантские проповедники, озлобленные переходом "Беарнца" в католичество, громко обвиняли его в разврате и сыпали на голову Габриэли всевозможные проклятия. Но, опираясь на сильную руку Генриха IV, маркизе де Монсоро нечего было опасаться.

Имея под Парижем несколько маленьких домиков, она очень часто удалялась в один из них от городской суеты и придворного этикета, где проводила время так, как ей нравилось. Увы, прекрасная Габриэль никогда не могла забыть, что по женской линии происходила из фамилии де ла Бурдезьер. Рассказывают, что однажды король во время своего продолжительного отсутствия из Парижа прислал к ней с запиской пажа Готье де Дампьера. Красивый мальчик, совершивший утомительное путешествие, от усталости едва стоял на ногах. Вопреки приказанию Генриха IV немедленно вернуться к нему с ответом, Габриэль не отпустила Готье. Она сама накормила его ужином -- бедняжка был так голоден! -- и сама уложила его спать -- бедняжка так устал! Однако, несмотря на утомление, юный паж провел очаровательную ночь в объятиях своей будущей повелительницы. Под утро, когда он сладко заснул, прекрасная Габриэль "место себя оставила в его комнате свою горничную, пожилую, толстую и очень некрасивую. Открыв глаза и увидев возле себя существо, не возбуждающее ничего, кроме отвращения, несчастный паж долго не мог придти в себя, теряясь в догадках. Только прощаясь с Габриэлью, он понял все, хотя красавица и старалась его уверить, что он видел сон.

В 1596 году в Руане, в монастыре Сент-Уэн, герцогиня де Бофор, как теперь титуловалась фаворитка, одарила короля дочерью Екатериной-Генриэттой, которую окрестили с торжественностью, подобающей настоящей дофине. С этих пор "прекрасной Габриэли" стали оказывать почести как законной королеве Франции, что, конечно, не служило ее популярности. Переговоры с папой приняли решительный характер, Генрих IV не щадил ничего, чтобы только добиться развода. Откровенный Сюлли как-то в присутствии фаворитки позволил себе объявить монарху, что он совершит непоправимую ошибку, если не оставит своего проекта женитьбы. Габриэль возмутилась нахальством министра.

-- На вашем месте, государь, -- сказала она, -- я бы выгнала слугу, позволяющего так много...

-- Сударыня, -- ответил ей король, -- я скорее выгоню двадцать таких любовниц, как вы, чем одного слугу, как он!..

Это была единственная размолвка между Генрихом IV и Габриэлью, да и ту забыли очень скоро. Мало ли чего не скажешь сгоряча!

В 1598 году в Нанте король праздновал рождение своего второго сына, смело названного Александром. О герцоге Белльгарде больше не было и помина. Все видели ясно, что близка минута, когда "прекрасная Габриэль" увенчается короной. Нет, этого нельзя допустить, необходимо освободить короля и Францию от такого позора. Искали только случая, который и не замедлил представиться. На Страстной неделе 1599 года прекрасная Габриэль, будучи на четвертом месяце беременности, собиралась поехать с королем в Фонтенбло, но ее духовник Ренэ Бенуа потребовал, чтобы она на время рассталась со своим незаконным сожителем и перед Пасхой провела время в посте и покаянии. "Беарнец", ставший истинным католиком, вполне соглашался с этим. Но Габриэль как будто предчувствовала угрожавшую ей опасность и со слезами простилась с королем, умоляя его позаботиться о детях. По желанию Генриха IV во вторник она приехала в Париж и временно поселилась в доме Замета, с которым король находился в самых дружеских отношениях. Этим-то и воспользовались враги фаворитки. Банкир, обладая практической сметкой, был далеко не умен, почему не представлялось особенной трудности уговорить его совершить героический подвиг -- освободить Францию от ненавистной королевы, которую ей хотят навязать, и этим открыть дорогу к престолу племяннице его покровителя герцога Тосканского, Марии Медичи, портрет которой недаром постоянно ужасал Габриэль. Франция и Тоскана, конечно, сумеют отблагодарить его за подобную услугу. Увлеченный такими речами, итальянец взялся за гнустное дело, надеясь в будущем занять более видное положение при дворе.

Уже на следующий день "прекрасная Габриэль" чувствовала себя не особенно хорошо, объясняя недомогание слишком роскошным ужином, которым накануне угостил ее Замет. Но все-таки она была еще настолько сильна, что в сопровождении герцогини Гиз, ее дочери, маршальши Рец и ее дочерей поехала в часовню Сент Антуан. Во время службы фаворитка, не отличавшаяся религиозностью, показывала своим спутницам письма, только что полученные из Рима, сообщавшие о скором утверждении развода, и записку от короля, сгоравшего от страсти в разлуке с ней. Возвращаясь из часовни, прекрасная Габриэль жаловалась на странные боли в голове и вместо того, чтобы ехать к Замету, просила отвезти ее к маркизе де Сурди, близ Сент Жермена дел'Оксеруа. Испуганная бледностью племянницы, тетка тотчас уложила ее в постель и послала за доктором. Еще до его прихода у несчастной женщины начались такие ужасные желудочные спазмы, что она едва удерживалась от крика. Королевский лейб-медик приписал их неправильной беременности и дал успокоительного. Ночь прошла спокойно, но в четверг с утра боли возобновились. Прекрасная Габриэль хотела написать несколько слов королю, но перо выпало из ее рук, а когда получилась записка от Генриха IV, больная не смогла ее прочесть. Всю пятницу бедная женщина, корчась от мучительных конвульсий, переносила нечеловеческие мучения и в субботу, 10 апреля 1599 года скончалась, не приходя в сознание, разрешившись мертворожденным ребенком. Ее дивное тело почернело, а лицо до такой степени было обезображено страданиями, что в этом отвратительном трупе вряд ли кто-нибудь признал бы когда-то "прекрасную Габриэль". Уверяют, что такая смерть была предсказана каким-то астрологом. Однажды в Тюльери она полюбопытствовала о своей судьбе. "У вас есть все, чтобы быть счастливой, -- сказал он ей,- но, когда вы пожелаете большего, то умрете. Если хотите узнать, какой смертью, -- взгляните в зеркало". Габриэль взглянула и упала без чувств. Она увидела в зеркале, что ее душит дьявол. Предсказание оправдалось. Только такой дьявол, как Замет, мог решиться на подобное преступление, оставшееся безнаказанным и не давшее ему тех благ, о которых он мечтал.

Известие о смерти страстно обожаемой фаворитки почти накануне того дня, когда она могла стать королевой Франции, повергло Генриха IV в непритворное отчаяние. Он плакал как ребенок, и в течение полутора месяцев не желал никого видеть. 15 апреля он писал своей сестре, герцогине Барской: "Корень моей любви засох и больше не даст побегов". Но мог ли легкомысленный король долго оплакивать женщину, когда вокруг него их было так много? Уже 6 октября Генриэтта д'Антраг получила его первое любовное послание, а 17 декабря того же года флорентийка Мария Медичи стала супругой "Беарнца", который подарил ей все богатства, раньше принадлежавшие герцогине де Бофор.

Жизнью пользуйся, живущий.

Мертвый, в гробе мирно спи!..

Настоящая Габриэль -- это вечная улыбка здоровой, но неразвитой души; цветущее тело, позлащенное молодостью, все пропитанное сладким ароматом любви; она -- олицетворение спокойствия, беспечности и семейного счастья; добродушная, откровенная, с ясным взглядом и беспредельным сердцем, она никому не причиняла зла; чуждая интриг, недовольства, тщеславия или ревности, всегда одинаковая, живая, как жаворонок, она веселит, рассеивает, утешает, не нуждаясь сама в утешениях. Это чарующая радость Генриха IV, его весна, смеющаяся над подкрадывающейся зимой, в течение восьми лет обвивающая его шею своими прекрасными руками, звонким смехом изгоняющая заботы и поцелуем разглаживающая морщины. К ее порокам должно относиться снисходительно, так как она принадлежала к своему веку, а не к нашему. Язычники, вероятно, поклонялись бы красавице как богине, усыпая путь ее розами, христиане эпохи Реформации рассыпали на ее дороге одни шипы и кончили тем, что отравили беременную женщину, покрыв имя "прекрасной Габриэли" вечным позором!

---------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Иванов, Л.Л. Замечательные женщины с древнейших времен до наших дней: Критико-биографические очерки / Л.Л. Иванов. -- СПб.: тип. П.Ф. Пантелеева, 1906.