23,000 миль на яхтѣ "Тамара"
23,000 миль на яхтѣ "Тамара"
ПУTЕШЕСTBIЕ
Ихь Императорскихъ Высочествъ
Великихъ Князей
Александра и Сергія Михаиловичей
въ 1890--1891 гг.
Путевыя впечатлѣнія д-ра Г. И. РАДДЕ.
Иллюстрировано академикомъ H. С. САМОКИШЕМЪ.
Предисловіе.
Съ Сѣвера на Югъ.
Петергофъ. Ревель. Берега Англіи.-- Островъ Уайтъ.-- Саутгэмптонъ.-- Парижъ.-- Въ Діеппѣ.-- Въ Плимутѣ.-- Бискайская бухта.-- Гибралтаръ и Цеута.-- Въ Средиземномъ морѣ. Алжиръ. Сирокко.-- Неаполь и Везувій.-- Экскурсія въ Помпею.-- Сцилла и Харибда.-- Въ Элладѣ. Пирейская гавань.-- Въ Аѳинахъ.-- Въ Татоѣ.-- Босфоръ.-- Севастополь
Глава I.
На Кавказѣ.-- Недѣля до отъѣзда.-- Охота на кабановъ въ Караязѣ.-- Отъѣздъ изъ Боржома. Путь до Батума.-- Новороссійскъ.-- Ѳеодосія.-- Ялта.-- Севастополь
Глава II.
Яхта "Тамара", обычная жизнь на ней и ея обитатели
Глава III.
Константинополь.-- Чесма.-- Портъ-Саидъ.-- Суэцкій каналъ.-- Измзилія.-- Каиръ.-- Пирамиды.-- Древній Мемеисъ.-- Суэцъ.-- Красное море.-- Аденъ.-- Сокотора.-- Коломбо
Глава IV.
Недѣля на Цейлонѣ.-- Коломбо.-- Кэнди.-- Нурэлія.-- Гакгала.-- Обратный путь.-- Выходъ въ Суматру.-- Ачинъ.-- На пути въ Сингапуръ
Глава V.
Сингапуръ.-- Островъ Малый Нангъ.-- Островъ Люзипара.-- Ява.-- Батавія.-- Бейтензоргъ.-- Бандонгъ.-- Синагаръ.-- Семарангъ.-- Суракарта.-- Джокьокарта.-- Боробудуръ
Глава VI.
Целебесъ.-- Бутонъ.-- Кендари.-- Амбоина.-- Мангкассаръ
Глава VII.
Отъ Целебеса до Сингапура.-- Посѣщеніе Джохорскаго султана.-- На пути въ Цейлонъ.-- Восемнадцать дней въ джбигляхъ Гамбантоты.-- Охота на слоновъ
Глава VIII.
Второе посѣщеніе Коломбо.-- Прибытіе ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЫСОЧЕСТВА НАСЛѢДНИКА ЦЕСАРЕВИЧА.-- Десять дней на Цейлонѣ.-- Кэнди.-- Скачки въ Деравиллѣ.-- Нурэлія.-- Загонъ и ловля дикихъ слоновъ -- Возвращеніе на "Тамару" и отъѣздъ въ Индію.
Приложенія
Со времени Васко-де-Гама, съ 1498 года, широкій открытый путь велъ изъ Европы въ тропическія страны Азіи. Геній Лессепса сократилъ его въ 1869 году болѣе чѣмъ на двѣ трети.
Поѣздки въ Индію, на Цейлонъ, къ островамъ Зондскаго архипелага перешли изъ области мечты въ дѣйствительность; обставленныя всевозможными удобствами, вслѣдствіе необычайнаго развитія и усовершенствованія въ морскомъ дѣлѣ, путешествія эти теперь уже не рѣдки. Пароходы-колоссы слѣдуютъ одинъ за другимъ чрезъ узкій проливъ Гибралтаръ и Суэцкій каналъ съ тысячами людей и милліонами пудовъ груза, унося свои сокровища къ далекимъ берегамъ Инда, Ганга и возвращаясь нагруженными обратно. Болѣе короткій маршрутъ путешествій въ восточную Азію въ наше время, когда все торопится и спѣшитъ жить, обусловливается, въ большинствѣ случаевъ, коммерческими или служебными соображеніями. Все это, вмѣстѣ взятое, наложило на путь въ Индію печать прозы, превративъ его въ большую военную и коммерческую дорогу.
Только въ весьма рѣдкихъ случаяхъ предпринимаются путешествія, подобныя совершенному на яхтѣ "Тамара", являясь плодомъ научной любознательности и желанія взглянуть собственными глазами на величественную природу тропическихъ странъ.
Исключительныя условія, при которыхъ "Тамара" совершила путешествіе, придало послѣднему необычайную прелесть. Чтобы сохранить впечатлѣнія, передать ихъ читателю и написана эта книга. Гдѣ-бы ни находилась стройная яхта, разрѣзала-ли она океанскія волны, или стояла въ гаваняхъ европейскихъ и азіатскихъ морей, далеко отъ культуры, -- около острововъ, съ дѣвственною природою, -- всюду пассажиры ея были счастливы. Передъ ними открывались новыя, неизвѣстныя имъ до тѣхъ поръ, картины, созданныя всемогущею рукою Творца и сохранившіяся въ своей первобытной чистотѣ!
"Тамара" была снабжена не только всѣмъ необходимымъ въ самомъ широкомъ смыслѣ этого слова, но и другія условія путешествія были необыкновенно благопріятны.
Гдѣ бы ни появлялись Августѣйшіе путешественники, вездѣ Ихъ Высочествамъ оказывался радушный пріемъ и самая внимательная предупредительность, доставлявшая возможность видѣть и наблюдать иногда то, что недоступно простымъ смертнымъ.
Судьба, благопріятствовавшая плаванію, охраняла отъ превратностей погоды, и только единственный разъ разгнѣванное сѣверное Балтійское море захотѣло испробовать добрыя морскія качества яхты, вскорѣ послѣ ухода ея изъ Петербурга.
Если прибавить ко всему этому живой интересъ къ наукѣ, люоовь къ красотамъ природы, неустрашимость, выказанную во время охотничьихъ экскурсій и любезную предупредительность въ отношеніи другъ друга, то нужно сознаться, что путешествіе это носило идеальный характеръ.
Слово слабо, чтобы точно передать о пройденныхъ "Тамарою" 23.000 миляхъ!
Краткій географическій обзоръ нѣкоторыхъ посѣщенныхъ мѣстностей и замѣтки о встрѣченныхъ въ пути предметахъ, представляющихъ особый интересъ, помѣщены въ приложеніи.
Намъ остается принести глубокую благодарность тѣмъ изъ ученыхъ, которые способствовали этому труду.
Опредѣленіе большинства видовъ растеній и животныхъ сдѣлано при любезномъ содѣйствіи профессора Книга въ Калькуттѣ, доктора Тримэна въ Пераденіи (Цейлонъ) -- директорами мѣстныхъ ботаническихъ садовъ. Растенія изъ района Средиземнаго моря -- гг. Винклеромъ и Ниманомъ въ Императорскомъ ботаническомъ саду въ С.-Петербургѣ; часть зоологическихъ коллекцій -- академикомъ г. Штраухомъ (отдѣлъ пресмыкающихся), г. Герценштейномъ (рыбы) и г. Бюхнеромъ (млекопитающіеся) -- въ Академіи Наукъ. Нѣкоторыя птицы опредѣлены графомъ Берлепшемъ въ Мюнхенѣ, раковины, кораллы и проч.-- профессоромъ О. Беттгеромъ во Франкфуртѣ-на-Майнѣ; докторомъ Сиверсомъ, гг. Алфераки и Христовымъ опредѣлены насѣкомыя, преимущественно бабочки. Перу профессора И. Вальтера изъ Іены и г. Ленденфельда въ Грацѣ принадлежатъ двѣ небольшія замѣтки о свѣченіи моря, а баронъ Ф. Ф. Врангель не отказался подѣлиться съ нами добытыми результатами при измѣреніи глубины Чернаго моря. Повѣрка и дополненіе метеорологическихъ данныхъ была произвадена въ главной физической обсерваторіи академикомъ Вильдомъ.
Еще разъ приносимъ всѣмъ нашу глубокую благодарность.
Впечатлѣнія и наброски
А. Л. Зандера.
Петергофъ.-- Ревель.-- Берега Англіи.-- Островъ Уайтъ.-- Саутгэмптонъ.-- Парижъ.-- Въ Діеппѣ.-- Въ Плимутѣ.-- Бискайская бухта.-- Гибралтаръ и Цеута.-- Въ Средиземномъ морѣ.-- Алжиръ.-- Сирокко.-- Неаполь и Везувій.-- Экскурсія въ Помпею.-- Сцила и Харибда.-- Въ Элладѣ.-- Пирейская гавань.-- Въ Аѳинахъ.-- Въ Татоѣ.-- Босфоръ.-- Севастополь.
Была темная осенняя ночь. Небо покрылось тучами, сквозь причудливыя контуры которыхъ тамъ и сямъ проглядывали звѣзды. Ночная тишина нарушалась только плескомъ гонимыхъ вѣтромъ волнъ, да изрѣдка окликомъ соннаго вахтеннаго матроса: "Кто гребетъ?!".
Вдалекѣ мелькали разбросанные по берегу огоньки Петергофа, постепенно погасая одинъ за другимъ, а на рейдѣ довольно мористо покачивалась красавица "Тамара", ожидая своего Августѣйшаго хозяина.
Все готово къ отплытію завтра на разсвѣтѣ.
И такъ, завтра мы уходимъ?.. Давно желанный часъ, наконецъ, насталъ; мы поплывемъ въ страну баядерокъ, мы увидимъ Индію. Шутка-ли сказать -- Индію?..
"Да неужели вы пойдете на этой "скорлупѣ" въ дальнее плаваніе?" спрашивали одни.
"Какъ? на этомъ "суденышкѣ" (каждаго нашего моряка передернуло-бы при такихъ сравненіяхъ) вы поплывете въ океанъ!" удивлялись другіе.
"Ну, однако, это рискованно: на такой яхточкѣ идти въ Индѣйскій океанъ!" заявляли третьи, и между ними даже не мало моряковъ.
Правда, если бы подобную экскурсію предпринялъ какой-нибудъ англичанинъ, американецъ или французъ, то, конечно, никто-бы ни удивился и не разговаривалъ-бы объ этомъ; у насъ же такое предпріятіе породило много толковъ и разговоровъ.
Настала полночь. Проглянувшя было звѣзды спрятались за тучи; совершенно стемнѣло и началъ моросить дождь. "Кто гребеть?!", послышался гдухой голосъ вахтеннаго съ мостика. "Тамара", отвѣтилъ густой бась.
"Фалрепныя на правую", скомандовалъ старшій офицеръ, и мгновенно вся яхта освѣтилась своимъ чуднымъ электрическимъ свѣтомъ, и всѣ стояли готовыми на своихъ мѣстахъ.
Черезъ нѣсколько минутъ ловко присталъ къ трапу паровой катеръ, изъ котораго вышли: Е. И. В. Наслѣдникъ Цесаревичъ, Великіе Князья Георгій Александровичъ, Георгій, Александръ и Сергій Михайиловичи и нѣсколько человѣкъ свиты.-- "Тамару" передъ ея уходомъ ожидала великая честь увидѣть еще разъ Наслѣдника Цесаревича, который, въ сопровожденіи Великихъ Князей, пріѣхалъ пожелать намъ добраго пути. Обойдя яхту, побесѣдовавъ и пожелавъ намъ, за рюмкою доброй мадеры, счастливаго плаванія, Ихъ Императорскія Высочества, за исключеніемъ Августѣйшаго хозяина яхты, отбыли въ Александрію.
Настало 16-е августа 1890 года. Ровно въ 8 часовъ утра мы подняли якорь -- и "Тамара" тронулась въ путь.
Мы направились въ Кронштадтъ, гдѣ насъ на рейдѣ радушно привѣтствовали "Держава", "Память Азова" и "Императоръ Александръ II"; ихъ дружное "ypa" провожало насъ до самыхъ выходныхъ бочекъ.
Менѣе радушно кивалъ намъ со штурманской рубки зловѣщій конусъ, предсказывая близкій штормъ. Надѣясь, однако, на Бога и на всесильное русское "авось", мы продолжали путь, позабывъ предсказаніе конуса.
По выходѣ въ Финскій заливъ, насъ стало покачивать; но "Тамарочка" съ такою легкостью и изяществомъ скользила по волнамъ, что о качкѣ не могло быть и рѣчи.
Сѣрыми свинцовыми тучами заволокло небо; дождь накрапывалъ большими, рѣдкими каплями. Завтракъ, сервированный въ верхней рубкѣ, прошелъ очень весело и оживленно, и ни на комъ еще не было видно симптомовъ морской болѣзни; никто еще не поддался этому морскому бичу. Увы! Недолго мы наслаждались этимъ спокойствіемъ! Конусъ, повидимому, не желалъ остаться въ долгу и начиналъ оправдывать свое предсказаніе...
Небо покрылось темными, грозными тучами; вдалекѣ появились барашки, и сталъ задувать вѣтеръ. Верхушки волнъ срывались и летѣли на палубу, обдавая любопытныхъ холоднымъ душемъ.
Было 3 часа дня. Мы подходили къ острову Готландъ.
"Закрыть всѣ люки! задраить всѣ иллюминаторы! осмотрѣть все!" -- раздалась спокойная команда съ мостика.
И это было какъ разъ во-время. Въ воздухѣ чувствовалось что-то неладное. Небо мгновенно почернѣло; зловѣщія, причудливой формы, облака низко неслись надъ нами съ неимовѣрною скоростью, а волны, поднимаясь все выше и выше, превращались въ цѣлыя горы и ежеминутно, со страшнымъ шумомъ, опрокидывались на палубу.-- Скалистые берега Готланда освѣщались луннымъ свѣтомъ, а пѣнистыя волны расходившагося моря съ шумомъ и ревомъ разбивались объ острыя скалы опаснаго острова. Разразилась страшная буря, и заливъ превратился какъ-бы въ цѣлый океанъ. Ливмя лилъ лождь, а брызги волнъ заливали и осыпали все ѣдкимъ солянымъ налетомъ. Кругомъ насъ кипѣла и шумѣла вода, превратившаяся въ сплошную пѣну, и бѣдная "Тамара" нервно содрогалась подъ ударами чисто-океанскихъ волнъ.
Съ полнымъ спокойствіемъ смотрѣли съ мостика на расходившуюся стихію Великій Князь Александръ Михаиловичъ и нашъ капитанъ, время отъ времени отдавая приказанія.
Въ верхней рубкѣ лежалъ докторъ и безсознательно созерцалъ эту грозную картину природы...
-- Ну, что? спросилъ его Великій Князь, спустившійся въ рубку, чтобы отереть лицо и глаза отъ слипавшей ихъ соли.
-- Ничего! отвѣтилъ докторъ въ минорномъ тонѣ, -- дѣла наши, кажеіея, не важныя!
-- Да, да, необыкновенный штормъ; но яхта -- идеальна! Посмотрите, какъ она чудно держится на волнѣ.
Докторъ что-то промычалъ въ отвѣтъ, смутно сознавая блестящія качества яхты; какъ вдругъ страшный ударъ пробудилъ его изъ апатіи.
-- Пресвятая Богородица, спаси и помилуй: погибаемъ! кричитъ, влетая въ рубку, обезумѣвшій отъ страха буфетчикъ М.
Великій Князь поспѣшилъ къ капитану.
-- Ваше высокоблагородіе, продолжалъ буфетчикъ, все кончено! выломало двери у передняго люка и вода безъ удержу валитъ въ корридоръ; въ салонѣ и въ каютахъ уже по колѣно воды. О, Господи! неужели придется здѣсь погибать!
Прислуга вся тоже растерялась, и даже старые матросы не выдержали такого натиска: всѣхъ укачало...
Поломанный люкъ, однако, въ нѣсколько минутъ заколачиваютъ досками, затягиваютъ парусиной и ставятъ преграду разрушающей стихіи.
На палубѣ цѣлое море. Вода то приливаетъ, то отливаетъ, образуя каскады, въ которыхъ плаваютъ корзины, ящики, куры, утки и разная домашняя утварь. Вѣтеръ неистово реветъ и свиститъ въ снастяхъ, а разъяренныя волны бьютъ немилосердно борты нашей бѣдной "Тамарочки", которую бросаетъ, какъ скорлупку.
По временамъ вѣтеръ немного стихаетъ, чтобы въ слѣдующую минуту заревѣть еще съ большею силою.
А Гогландъ все передъ нами. Только поздно къ вечеру, когда уже совершенно стемнѣло, мы миновали этотъ злосчастный островъ.
Всѣ свободно вздохнули: главная опасность -- разбиться объ острыя скалы Гогланда -- миновала; но буря еще долго завывала, стихая постепенно, по мѣрѣ приближенія утра. Всѣ свободные отъ службы спустились внизъ, усталые и изнеможенные; болѣе же всѣхъ были утомлены Великій Князь и командиръ, простоявшіе весь штормъ на мостикѣ.
Въ 4 часа утра вѣтеръ заревѣлъ съ новою силою, но это былъ только слабый отголосокъ вчерашняго. Измокшіе и усталые, мы порѣшили зайти въ Ревель, куда и взяли курсъ.
Утромъ мы увидѣли издалека шпицъ старика Олая, а въ 1 часъ дня бросили якорь на Ревельскомъ рейдѣ, вблизи клипера "Стрѣлокъ".
Сколько разсказовъ, сколько разспросовъ ожидало насъ здѣсь! Только и слышно было: "у насъ унесло всѣ шлюпки, которыя стояли на дрекѣ". "А нашу махину подрейфовало, и мы еле удержались на двухъ якоряхъ", говорили офицервы "Первенца". Особенно рьяно и одушевленно бесѣдовали мичмана, подкрѣпляя себя мадерой.
Но нашему удивленію не было границъ, когда мы увидѣли опустошенія и бѣдсвія, надѣланныя бурею на берегу. Что сдѣлалось съ чуднымъ Екатеринентальскимъ паркомъ! На каждомъ шагу лежали столѣтнія деревья, вырванныя съ корнями. Громадные дубы, стройныя березы, ели, тополи, ивы-все это валялось въ безпорядкѣ, въ какихъ-то безобразныхъ грудахъ.
Въ Ревелѣ провели время, какъ подобаетъ въ аккуратномъ, монотонномъ, скучномъ городѣ бюргеровъ: мирно и покойно; побродили по улицамъ, зашли въ кондитерскую знаменитаго "Штуде", выпили кофе съ плохими сливками въ Екатериненталѣ и вернулись на яхту.
Просушившись и отдохнувъ, мы на другой день, послѣ завтрака на радушномъ "Стрѣлкѣ", продолжали путь, освѣдомившись раньше телеграммой о состояніи предстоящей погоды. Отвѣтъ былъ самый успокоительный: ожидаются штили.-- Пріятная перспектива,-- и мы съ легкимъ сердцемъ поплыли.
Не успѣли мы потерять изъ виду Ревель, какъ опять засвѣжѣло. Опять заморосилъ дождь, закрѣпчалъ вѣтеръ, и пошелъ свистъ и стонъ. Къ счастью, это было къ ночи, и всѣ, кромѣ вахтенныхъ, предались объятіямъ Морфея.
Наступившее утро оказалось не лучше ночи. Качало изрядно, и хотя Великій Князь и увѣрялъ, что яхта идеально держится на волнѣ, что это положительно утка, и что никакого перебоя въ винтѣ не слышно, но докторъ и казакъ (гр. Граббе) никакъ не могли свыкнуться съ плавными движеніями этой "утки" и чувствовали себя прескверно. Завтракъ прошелъ вяло: не доставало нѣсколькихъ членовъ компаніи, которые въ это время "отдавали дань Нептуну".
Къ 4-мъ часамъ стало стихать, и когда мы уже проходили островъ Готландъ, "данники Нептуна" появились наконецъ на мостикѣ; они восхищались природой и моремъ, смѣялись и острили, какъ ни въ чемъ не бывало. Всѣ страданія, всѣ ужасы были забыты...
Обѣдъ отличался уже весельемъ и оживленіемъ. Павелъ Ивановичъ, нашъ поваръ par excellence, былъ на высотѣ своего поварского призванія. Борщъ съ ватрушками и остальные нумера меню оказались превосходными. Насколько рюмокъ прекрасной мадеры и отличнаго "Карданаха" развязали всѣмъ языки, и пошла бесѣда...
Раздались на піанино, изъ подъ пальцевъ воспрянувшаго доктора, звуки не то польки, не то мазурки; дикія рулады и импровизованные аккорды дерзко нарушали тишину безбрежнаго пространства. Съ этой страстной музыкой слились потомъ нѣжные звуки родной балалайки, изъ которой нашъ казакъ извлекалъ "дзинь, дзинь, дзинь" -- свою единственную мелодію "Ахъ, ты кумушка".
А вотъ и наверху послышались звуки гармоніи и бубна, затянули матросики пѣсню и -- "пошла писать губернія!"...
Что сказать про слѣдующіе дни? Начинается то однообразіе, которое неизбѣжно въ морѣ. Для характеристики приведу нѣсколько замѣтокъ изъ дневника.
"20 августа. Чудный день. Небо чисто, и солнце свѣтитъ во-всю, но не грѣетъ, такъ какъ дуетъ довольно свѣжій вѣтерокъ. Видны берега. Завтракъ прошелъ вяло. Читаемъ мало, бесѣдуемъ больше, спимъ еще больше. Въ 8 1/2 часовъ подошли къ Копенгагену и взяли лоцмана. Какъ привѣтливо свѣтятъ и манятъ веселые огоньки Копенгагена и Гельсингэра! Какъ стремится dahin, dahin нашъ казакъ! Все тщетно: преспокойно проходимъ мимо... "Не плачь, казакъ, во тьмѣ ночной"...
"21 августа. Превосходный день. Прохладно, легко дышется свѣжимъ, чистымъ, прозрачнымъ морскимъ воздухомъ, который придаетъ добрый аппетитъ, хорошее настроеніе и -- еще лучшій сонъ. Да, ѣдимъ хорошо и много, спимъ еще больше и еще лучше!
Огибаемъ Скагенъ. Начинаетъ покачивать. Вечеромъ игра на балалайкѣ съ аккомпанементомъ піанино. Концертъ кончился фатально: балалаечникъ сдалъ и сдѣлался "жертвою Нептуна".
Но не стоитъ продолжать выписки изъ дневника: одинъ день похожъ на другой стереотипно; надо только упомянуть объ одномъ происшествіи, которое заняло все наше вниманіе.
У скалистыхъ береговъ Англіи насъ застигъ туманъ, да такой густой, что носъ яхты, казалось, упирался въ опущенный флеръ. Все гуще и гуще ложился туманъ на гладкую поверхность моря, такъ что черезъ четверть часа передъ нами стояла какая-то непроницаесая стѣна. Уменьшили ходъ; загудѣлъ ревунъ; кругомъ ни зги не видно. Сыро, холодно; непріятная дрожь пронизываетъ все тѣло.
Къ счастью, скоро задулъ вѣтерокъ и сорвалъ густой вуаль тумана; постепенно стало проясняться, и мы увидѣли сначала какіе-то неясные контуры, а потомъ ясно и отчетливо -- крутые, скалистые берега Англіи. Красныя черепичныя крыши домовъ, остроконечныя башни и церкви городка Southwold весело манили насъ къ себѣ, а тамъ, дальше, тянулись лѣса и рощи до самаго обрывистаго берега.
Опредѣливши мѣсто, мы ускорили ходъ, спѣша къ мѣсту назначенія.
Проходя островъ Уайтъ, любимѣйшее лѣтнее мѣстопребываніе англичанъ, съ его прелестнымъ бѣлымъ дворцомъ и множествомъ дачъ и виллъ, утопающихъ въ роскошной зелени, съ его знаменитымъ пляжемъ и съ цѣлымъ лѣсомъ мачтъ самыхъ разнообразныхъ яхтъ и яхточекъ, -- "Тамара" съ достоинствомъ отвѣчала на предупредительные салюты своихъ многочисленныхъ собратьевъ, гордо скользила по волнамъ, продолжая намѣченный себѣ путь, и въ 9 часовъ утра, 24 августа, прибыла въ Соутгэмптонъ, -- въ этотъ первый, назначенный по росписанію, -- портъ, но, по стеченію обстоятельствъ и по волѣ судебъ, оказавшійся вторымъ.
Въ Саутгэмптонѣ мы застали самый разгаръ стачки угольщиковъ и доковыхъ рабочихъ. Съ первыхъ шаговъ на берегу, мы замѣтили осадное положеніе. На всѣхъ углахъ вооруженная полиція и войска, а тутъ-же, на набережной, сотня бастующихъ рабочихъ съ дикими, озлобленными физіономіями. Картина, во истину, непривлекательная! Здѣсь мы приняли заказанный раньше паровой катеръ, или вѣрнѣе -- катерокъ, легкій и изящный, достойный сынъ "Тамарочки".
Продѣлавъ всевозможныя эволюціи, проскакивая то подъ носомъ, то подъ кормой лавирующихъ яхтъ и снующихъ пароходовъ, катеръ оказался во отношеніяхъ безукоризненнымъ, и былъ въ тотъ же день съ тріумфомъ поднятъ на палубу и поставленъ на мѣсто, на правой сторонѣ яхты.
На другой день мы укатили по желѣзной дорогѣ въ Лондонъ, а тамъ дальше, черезъ Дувръ и проливъ-въ Парижъ. Въ Лондонѣ мы останавливались лишь нѣсколько часовъ; за то въ Парижѣ пробыли цѣлыхъ четыре дня.
Что мнѣ сказать о Парижѣ. Это не городъ, а-цѣлый міръ. Чтобы быть краткимъ, сознаюсь, что мы провели время такъ, что было некогда скучать. "И только-то? о Парижѣ"? спроситъ любознательные и недовольные читательница или читатель.-- Да! Потому что о Парижѣ можно писать или цѣлые іомы, или обойти вовсе молчаніемъ. Я предпочитаю второе, такъ какъ на первое довольно потрачено труда, бумаги и чернилъ.
Объ одномъ долженъ съ удовольствіемъ упомянуть, это о 30-мъ августа, проведенномъ уже въ Діеппѣ, въ кругу симпатичнѣйшихъ, прелюбезныхъ и милѣйшихъ соотечественницъ и соотечественниковъ. Это былъ на славу удавшійся день безконечнаго веселья и юмора! Мы хохотали до упаду и сожалѣли, что этотъ день былъ такъ кратокъ, и что мы должны такъ скоро оставить веселую компанію.
Съ быстротою 20-ти узловъ въ часъ, мы пересѣкали каналъ и съ молніеноснымъ поѣздомъ помчались черезъ Лондонъ въ Саутгэмптонъ, гдѣ насъ ждала яхта, уже готовая къ отплытію. Сѣсть на яхту и сняться съ якоря было дѣломъ нѣсколькихъ минутъ, чтобы уже на слѣдующее утро опять бросить якорь на рейдѣ Плимута, куда пришелъ фрегатъ "Память Азова" съ Великимъ Княземъ Георгіемъ Александровичемъ. Завтракъ на фрегатѣ, куда мы были приглашены, прошелъ весело и оживленно: преобладали, конечно, морскіе разговоры, въ которыхъ штормъ и наводненіе 16-го августа играли не послѣднюю роль. Менѣе удаченъ былъ завтракъ въ кулинарномъ отношеніи, и нашъ Павелъ Ивановичъ куда "заткнулъ за поясъ" метрдотельствующаго на "Азовѣ", когда-то всему Петербургу извѣстнаго -- Понсэ.
Тотчасъ-же послѣ завтрака мы распростились съ Великимъ Княземъ, и въ 2 часа уже были въ пути. Вы видите, читатель, что мы не особенно мѣшкали и не теряли напрасно времени, а стремились все впередъ, все впередъ...
Предстояло пересѣчь пресловутую, вѣчно бурную Бискайскую бухту или, какъ ее попросту называютъ, "Бискайку". Впрочемъ, на этотъ разъ она была довольно милостива, и вотъ что отмѣчено въ моемъ дневникѣ:
"3 сентября. Мы въ Бискайкѣ. Мертвая зыбь, и насъ мотаетъ съ борта на бортъ. Одни ѣдятъ съ волчьимъ аппетитомъ; другіе больше глядятъ; особенно фатально эта качка отражается на новобранцахъ: они блѣдны и ничего не ѣдятъ, зато старые матросы уплетаютъ за четверыхъ".
"4 сентября. Мотало всю ночь, да и теперь продолжаетъ мотать. Великій Князь восхищается чудными качествами яхты; нашъ молчаливый капитанъ вполнѣ соглашается, а бѣдный казакъ угрюмо молчитъ. Докторъ что-то очень повеселѣлъ -- признакъ хорошей погоды впереди; да и правда: барометръ подымается; море улеглось. Подходимъ къ берегамъ Португаліи. Картина оживляется. Попадаются массы рыбаковъ съ ихъ оригинальными ботами, вооруженными громаднымъ сѣрымъ парусомъ съ большою буквой посрединѣ. Погода чудная. Море не шелохнетъ; солнце свѣтитъ и грѣетъ, а зеленѣющіе вдали берега ласкаютъ глазъ. Слышенъ ароматъ съ берега и по временамъ налетаютъ пташки и садятся на наши мачты. Какъ хорошо, какъ привольно!
"Мы на рубежѣ Атлантическаго океана и Средиземнаго моря".
Слѣва, водворившись на чужой землѣ, "гордый Альбіонъ" построилъ у скалы свой неприступный Гибралтаръ. И вотъ на испанской землѣ величаво развѣвается англійскій флагъ и съ насмѣшкой смотритъ на своего испанскаго vis-à-vis, пріютившагося уже на африканскомъ берегу. Испанцы, изгнанные изъ собственной родной земли, нашли утѣшеніеніе въ Африкѣ -- въ Цеутѣ, гдѣ и водрузили свой флагъ. Какъ не вспомнить знаменитый англійскій девизъ: "Honni soit, qui mal y pense".
Средиземное морѣ встрѣтило насъ очень дружелюбно; его лазурныя воды и бережно несли нашу яхточку, которая легко скользила по гладкой поверхности. Чистый, ясный голубой сводъ неба придавалъ тишинѣ еще больше прелести, больше спокойствія. Чудная звѣздная ночь смѣнила теплый, совершенно лѣтній, день и открыла новыя прелести, новыя чудеса. Мы здѣсь впервые познакомились съ подводнымъ фейерверкомъ -- со свѣченіемъ моря.
За кормою тянулась блестящая серебристая лента, прерываемая подымавшимися огненными шарами, фосфорическими фонтанами и ракетами, которыя разсыпались въ блестящія брызги, въ мельчайшіе брилліанты, такъ что вся корма, казалось, пылала въ фосфорическомъ свѣтѣ.
8 сентября, рано утромъ, мы подходили къ Алжиру. Расположенный большимъ полукругомъ по терассамъ, на которыхъ пріютились бѣлые, чистенькіе домики, утопающіе въ лѣсу тропической зелени, Алжиръ смотритъ очень привѣтливо и симпатично. Слѣва -- европейская часть съ большими красивыми домами, съ аркадами, выше-дачи и виллы посреди роскошныхъ садовъ, съ тропическою растительностью. Справа мусульманская часть, на что указываютъ эти красивыя мечети, стройные минареты и вся эта оригинальная восточная обстановка. Какая здѣсь жизнь, какое разнообразіе! Трудно описать детали этой горячей, своеобразной дѣятельности; надо быть художникомъ, чтобы вѣрно и живо набросить всѣ разнохарактерные типы и группы. Арабы, мавры, евреи, армяне, тюркосы, зуавы свились въ одинъ разноцвѣтный клубокъ. И вся эта масса, движется, кричитъ, торгуетъ...
Продѣлавъ всѣ формальности въ таможнѣ, мы съѣхали мы съѣхали на берегъ и поспѣшили укрыться отъ палящихъ лучей южнаго солнца въ красивый jardin d'été -- образчикъ южной, тропической природы. Въ миніатюрѣ вы видите здѣсь изящную, густоразросшуюся бамбуковую аллею, превратившуюся въ длинную, темную веранду; здѣсь-же вы найдете аллею кокосовыхъ, а подальше -- аллею королевскихъ пальмъ. Маленькая роща широколистныхъ банановъ дополняетъ картину и еще болѣе увеличиваетъ иллюзію чисто тропической природы. Кто не видалъ тропиковъ, кому невозможно съѣздить на Цейлонъ или еще дальше, на того этотъ уголокъ тропическаго міра произведетъ подавляющее впечатлѣніе, а вѣдь въ Алжиръ -- рукой подать. Не менѣе интересна была прогулка въ горы, въ окрестности Алжира, гдѣ пріютились дома и виллы богачей и пріѣзжихъ больныхъ; здѣсь же и лучшіе пансіоны.
Какіе здѣсь чудные уголки, какіе прелестные домики и дачи съ роскошными обширными садами; какой мягкій ароматическій воздухъ! Все это вмѣстѣ съ очень теплою зимой, съ незначительною влажностью и массою солнечнаго свѣта, сдѣлало Алжиръ одною изъ лучшихъ зимнихъ климатическихъ станцій.
Цитадель Касба, бывшая резиденція деевъ, на вершинѣ крутого холма, вѣерный павильонъ, въ которомъ, по разсказамъ, французскій посланникъ получилъ оскорбленіе отъ послѣдняго дея, и чудный видъ на расположенный амфитеатромъ городъ и на море дополняютъ достопримѣчательности Алжира. Однако, въ день нашего ухода намъ суждено было познакомиться и съ однимъ непріятнымъ явленіемъ алжирскаго климата. Задулъ пресловутый "сирокко" и поднялъ такую сплошную массу пыли и мелкаго песку, что положительно не хватало воздуха дышать. Покрытое тучами небо окрасилось подъ вечеръ въ зловѣщій красно-желтый цвѣтъ, а надъ моремъ разразилась гроза. Фосфорическимъ свѣтомъ сверкала молнія на темномъ фонѣ тучъ, разряжаясь яркими зигзагами. Пошелъ дождь и послышались вдали глухіе раскаты грома. Мы уходили изъ Алжира...
Къ утру море опять взволновалось; развело крупную зыбь и начало качать; къ вечеру-же качка сдѣлалась на столько неправильною и невыносимою, а яхту стало валять съ борта на бортъ съ такою силою, что мы рѣшили зайти въ ближайшій портъ Каліяри, въ Сардиніи. Мы бросили якорь и ждали, но -- ничего не дождались. Передъ нами оказался какъ бы мертвый городъ. Казалось, все лежало въ непробудномъ снѣ. И старый замокъ съ башнями на высокой скалѣ, и маленькіе, чистенькіе, крытые черепицей, домики, и люди, и животныя -- всѣ навѣрное спали крѣпкимъ сномъ, ибо мы, не смотря на всѣ старанія, на самое пристальное высматриваніе, не могли открыть ни одной живой души. Кромѣ рева вѣтра, да качавшихся на волнахъ шкунъ и двухъ-трехъ пароходовъ, мы ничего не видали и не слыхали. Никто насъ не замѣчалъ, никто къ намъ не пріѣзжалъ, и мы, обождавши здѣсь нѣсколько часовъ, ушли безъ привѣта, безъ отвѣта. Стихло. Оставивъ непривѣтливые берега Сардиніи, мы направили путь въ Италію, -- въ тотъ чудный край, гдѣ небо блещетъ неизъяснимой синевой, гдѣ вѣчный лавръ и кипарисъ, по волѣ гордо разрослись; въ страну искусствъ и вдохновеній:
"Гдѣ Рафаэль живописалъ,
Гдѣ въ наши дни рѣзецъ Кановы
Послушный мраморъ оживлялъ,
И Байронъ, мученикъ суровый,
Страдалъ, любилъ и проклиналъ".
Мы подходили къ Неаполю. На голубомъ фонѣ прозрачнаго воздуха выплыли неясныяо чертанія Искіи и Капри.
Бинокли, подзорныя весь арсеналъ оптическихъ инструментовъ появился на мостикѣ. Возгласамъ удивленія и восхищенія не было конца. Каждый видѣлъ что нибудь особенное; каждый открывлъ что нибудь оригинальное; нѣкоторые видѣли даже то, чего нельзя было изъ-за острововъ и горъ... Вдругъ воздухъ всеобщимъ "а!"... (Къ чести нашихъ путеественниковъ надо сказать, что они стояли выше Бобчинскаго и Дбчинскаго и не оспаривали другъ у друга первенства въ этомъ "а").
Въ туманѣ показался Везувій со своимъ вѣчнымъ дымкомъ, а вскорѣ передъ нами открылась и очаровательная бухта "Bella Napoli".
О, какъ она хороша, какъ восхитительна! Дайте мнѣ кисть Айвазовскаго; дайте мнѣ лиру Пушкина, чтобы достойно изобразить этотъ прелестнѣйшій уголокъ міра! Но -- приходится вернуться къ прозѣ...
Стемнѣло. Засверкала окаймленная жемчужнымъ поясомъ безчисленныхъ огоньковъ бухта, ведущая отъ Пуццоли до величественнаго Везувія, который по временамъ вспыхивалъ и извергалъ горючую лаву, красными, пылающими зигзагами, катившуюся съ его вершины.
Не успѣли мы бросить якорь, какъ насъ облѣпили со всѣхъ сторонъ шлюпки; тутъ-какъ-тутъ были и неизбѣжные неаполитанскіе пѣвцы. Раздалась знаменитая "Santa Lucia", подъ аккомпанементъ мандолины и гитары. Не смотря на сиплые, разбитые голоса, въ этомъ пѣніи слышалось что-то привлекательное, что-то задушевное.
И какъ здѣсь не пѣть! Какъ здѣсь не предаваться "dolce far niente", когда небо, море, южное солнце и вся природа располагаютъ къ этому! И я понимаю васъ, лѣнтяи-lazzaroni, предающіеся по цѣлымъ днямъ кейфу и работающіе лишь настолько, чтобы имѣть горсть макаронъ для утоленія голода! Развѣ тутъ до работы, когда каждый камешекъ, каждая травка, каждый уголокъ зазываетъ васъ, чтобы помечтать и полюбоваться живописной природой. Не даромъ сказалъ Гёте, описывая Неаполь: "Говори, разсказывай, рисуй, что хочешь, здѣсь -- больше, чѣмъ все".
Но вѣдь и на солнцѣ есть пятна, и разочарованіе не заставило долго себя ждать. Потерявъ изъ виду море, я забрелъ въ старую часть города. Узкія, грязныя улицы, смрадъ, полуразрушенные дома съ побитыми стеклами, испитыя, мрачныя физіономіи мужчинъ; блѣдныя, страдальческія, измученныя фигуры жалкихъ женщинъ чуть-ли не съ нагими ребятишками; ругань, брань, плачъ, ревъ, крикъ; безконечная нищета -- вотъ сердце "bella Napoli"!...
Прочь, прочь оттуда! Къ чему я буду смотрѣть на нищету, къ чему я буду описывать бѣдность, когда я пріѣхалъ сюда наслаждаться? Я радь, что я выбрался изъ этой трущобы и очутился въ самомъ разгарѣ жизни и веселья. Я -- на via Roma! Блескъ, богатство, кипучая жизнь въ такомъ разнообразіи, въ такихъ яркихъ краскахъ, съ такою оригинальностью и новизною, какъ нніяѣ въ мірѣ. Неаполь славится своею необыкновенною, роскошною жизнью. Вереница великолѣпныхъ экипажей и еще великолѣпнѣе выглядывающіе оттуда черные, какъ смоль, глазки итальянскихъ красавицъ; разноцвѣтные, блестящіе мундиры итальянской гвардіи; тутъ-же разнохарактерные костюмы неаполитанцевъ и неаполитанокъ; оживленный разговоръ толпы; рѣзкое выкрикиваніе газетчиковъ и торговцевъ, -- все это слилось въ какой-то невообразимый хаосъ. Въ концѣ Via Roma, если считать ея начало отъ Королевскаго замка -- Неаполитанскій музей, знаменитый собраніемъ древностей Помпеи и Геркуланума. Какъ любитель, такъ и записной археологъ проведутъ здѣсь нѣсколько пріятныхъ часовъ и навѣрно найдутъ больше, чѣмъ ожидали. Я, какъ профанъ въ этомъ дѣлѣ, наскоро пробѣжалъ музей, но, въ оправданіе свое, долженъ сказать, что торопился на яхту, гдѣ ожидали къ обѣду Великую Княгиню Анастасію Михаиловну.
Принявъ Августѣйшую Гостью, всѣ мы возлагали особенно свѣтлыя надежды на обѣдъ, который былъ затѣянъ на славу. Увы! нашъ Павелъ Ивановичъ, отличавшійся всегда, какъ знаетъ читатель, своимъ кулинарнымъ искусствомъ и срывавшій съ нашихъ устъ не одну похвалу, на этотъ разъ -- просто оскандалился. Рыба, приготовленная имъ со всевозможными финтифлюшками и чуднымъ гарниромъ, правда, смотрѣла очень аппетитно; но, при первой же попыткѣ воспользоваться этимъ блюдомъ, распространился самый непріятный запахъ, и хотя нашъ кулинарный божокъ и увѣрялъ всѣхъ, что это рыба "морская" и запахъ отъ нея только "морской", рыба осталась нетронутою. Sic transit gloria mundi! Обиженный до глубины своего поварскаго сердца и найдя утѣшеніе у Бахуса, Павелъ Ивановичъ со слезами на глазахъ воскликнулъ: "а рыба все-таки хороша! боцманъ всю съѣлъ и сказалъ, что чудная рыба".
Этотъ аргументъ, конечно, убѣдилъ всѣхъ.
Но чудный вечеръ и тихая лунная ночь искупили всѣ поварскіе грѣхи.
Быстро несъ насъ паровой катерокъ по гладкой, какъ зеркало, поверхности моря, въ которой отражалась луна въ своей величавой прелести, со своимъ томно-нѣжнымъ свѣтомъ.
Великая Княгиня удачно замѣтила, что "сегодня луна не только свѣтитъ, но и грѣетъ". И дѣйствительно: свѣтлый мѣсяцъ въ лазурномъ эѳирѣ разливалъ такіе ласковые лучи, что они если и не грѣли наше тѣло, то согрѣли наши сердца. "Счастливая страна, счастливые люди"! воскликнулъ кто-то.-- А ужасная нищета и горе, которыя живутъ въ нѣдрахъ этой счастливой страны?-- подумалъ я...
Вся бухта разстилалась передъ нами во всей своей безконечной прелести. На востокѣ возвышался, какъ жертвенникъ, величавый Везувій, разыгравшійся немного, чтобы показаться во всемъ своемъ грозномъ величіи. Его вѣчный дымокъ прерывался по временамъ яркимъ пламенемъ, которое, потухая, струилось по скатамъ горы въ видѣ красныхъ, блистающихъ змѣекъ, что придавало картинѣ какой-то величественный, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и зловѣщій видъ. Вдалекѣ, на темномъ фонѣ мелькали огоньки разстилающагося у подножія горъ несравненнаго Кастелламаре; а съ другой стороны бухты виднѣлся утопающій въ апельсинныхъ рощахъ, ярко освѣщенный Сорренто. Вынырнувъ изъ моря отдѣльной скалой, показался островъ Капри; справа открылись Посименно съ могилою безсмертнаго Виргилія и одинокая Искія -- совершенный конусъ. Всего не пересказать и не перечесть; словами пословицы "приди въ Неаполь и умри"-- сказано все.
На слѣдующій день мы сдѣлали экскурсію по бухтѣ на яхтѣ Великаго Герцога Мекленбургъ-Шверинскаго -- "Conqueror". Та-же идеальная картина, но уже днемъ, съ другими красотами, чѣмъ ночью. Въ "Torre del Nunciata" мы бросили якорь и отсюда на лошадяхъ поѣхали въ Помпею.
Осмотрѣвши музей, полный рѣдкостей и древностей, построенный у входа въ городъ, мы подошли къ воротамъ мертваго города и вступили на первую, не очень широкую улицу. Улица мощена большими четырехугольными камнями, въ которыхъ остались и по нынѣ глубокіе слѣды отъ массивныхъ колесъ тяжеловѣсныхъ римскихъ экипажей."Strada della Abbondanza! Strada di Sallustio "! и т. п., восклицалъ, указывая направо и налѣво, нашъ услужливый чичероне.
По обѣимъ сторонамъ улицъ тянутся троттуары, между которыми положены черезъ улицу небольшіе квадратные камешки, для перехода пѣшеходовъ на другую сторону безъ риска утонуть въ грязи, -- роскошь, которой-бы позавидовала сама матушка-Москва, не говоря уже о нашихъ губернскихъ городахъ. Городъ довольно обширный; многочисленныя улицы его перекрещиваются подъ прямыми углами, и почти у каждаго изъ нихъ по глубокому колодцу. Отъ домовъ теперь остались, конечно, однѣ голыя стѣны, и впечатлѣніе отъ всего города -- громадное пепелище. Рѣзко выдѣляются дома знатныхъ римлянъ своими размѣрами, изяществомъ и внутреннимъ убранствомъ, отъ котораго остались еще и понынѣ слѣды живописи и мозаики такой красоты и художественности, а главное -- такой свѣжести, что кажется, будто еще вчера помпейскій художникъ трудился надъ этими орнаментами.
Особенно хороши, по богатой обстановкѣ и грандіозности, дома тогдашнихъ богачей -- Марка Ольконія, Мелеагра и Корнелія Руффа.
"Toro civile! tenipio del Panteon! tenipio di Venere! tempio di Mercurio!" продолжалъ нашъ словоохотливый чичероне, обращая наше вниманіе на развалины исполинскихъ и роскошныхъ храмовъ. Затѣмъ слѣдовали казармы гладіаторовъ, комическій и трагическій театры -- видимо, римляне любили повеселиться, и какъ трагедія, такъ и оперетта у нихъ процвѣтали. Но верхъ совершенства это -- особенно близкія русскому сердцу общественныя бани, chef d'oeuvre изящества и комфорта, такъ что даже нашъ XIX вѣкъ не придумалъ-бы ничего лучшаго.
"Улицею гробницъ" мы завершили наше странствованіе по мертвому городу и поспѣшили домой. Но возвращеніи въ Неаполь, мы распростились съ Великою Княгинею и съ Гроссгерцогомъ и продолжали путь въ Грецію.
Съ отрадными воспоминаніями и съ благодарностью въ сердцѣ оставляли мы этотъ лучшій изъ уголковъ міра, а
..."Впереди синѣлъ просторъ безбрежный,
Заливъ пылалъ вдали въ лучахъ заката,
И доносился чей-то голосъ нѣжный:
"O, bella Napoli! О, suol beato"!"
Погода намъ благопріятствовала. 17-го сентября мы были уже въ Мессинскомъ проливѣ и проходили мимо "чудовищъ", игравшихъ въ произведеніяхъ древнихъ поэтовъ такую важную роль, -- мимо "Сциллы и Харибды", звѣрство которыхъ Одиссей разсказываетъ слѣдующими словами:.
"Скилла грозила съ одной стороны, а съ другой пожирала
Жадно Харибда соленую влагу; когда извергались
Воды изъ чрева ея, какъ въ котлѣ, на огнѣ раскаленномъ,
Съ свистомъ кипѣли онѣ, клокоча и буровясь, и пѣна
Вихремъ взлетала на обѣ вершины утесовъ; когда же
Волны соленаго моря обратно глотала Харибда,
Внутренность вся открывалась ея"...
Отъ всѣхъ этихъ ужасовъ остались теперь одни небольшіе водовороты, да гладкія полосы и круги, прерывающіе мѣстами мелкую зыбь залива.
Слѣдующая картина по берегамъ Калабріи не очень утѣшительна: голыя горы, да тамъ и сямъ поросшіе кипарисомъ холмы, а тамъ -- опять безбрежное пространство, вода да небо...
На яхтѣ шла жизнь съ ея обычными занятіями, или вѣрнѣе -- обычная жизнь безъ занятій. Нѣсколько партій въ пикетъ, оживленный споръ, вкусный обѣдъ и завтракъ и благодатный сонъ: вотъ яхтенскія событія этихъ дней.
На третій день пріятнаго, спокойнаго плаванія подъ свѣтлымъ южнымъ небомъ, мы увидѣли берегъ: это былъ мысъ Матапанъ, древній Тенаресъ. Здѣсь ожидалась качка, но на этотъ разъ, къ большому удовольствію всѣхъ, ожиданія не оправдались, и мы могли тихо и мирно восхищаться новой прелестной картиной -- восходомъ луны на морѣ. Изъ-за неясныхъ контуровъ бѣлѣющихъ Тайгетскихъ горъ блеснула огненная змѣйка, которую вахтенный принялъ было за судовой огонь и былъ готовъ крикнуть: "По носу огонь!", но огонь постепенно прекращался въ красно-желтый рогъ, который все росъ и росъ, пока не сталъ большимъ желтымъ шаромъ съ глазами, носомъ и какою-то комическою гримасою."Рожа клоуна, да и только!" подумалось мнѣ; но луна, видимо обидевшись этимъ сравненіемъ, измѣнила физіономію и, поднявшись выше, всплыла чуднымъ свѣтиломъ и озарила своимъ ровнымъ, блѣднымъ, задумчивымъ свѣтомъ дремавшія въ серебрѣ волны, придавая всей картинѣ какое-то тихое спокойствіе. А за кормой тянулась опять ярко-серебристая лента и, освѣщенная луннымъ свѣтомъ, отдавала милліонами сапфировъ, рубиновъ и брилліантовъ.
Настало утро. Солнце золотистымъ блескомъ освѣтило чуть видныя горы Эллады. Холодило. Легкій туманъ лежалъ еще на гладкой, какъ зеркало, поверхности моря, воды котораго "Тамара" мѣрно разсѣкала, оставляя по обѣ стороны двѣ точно на голубомъ бархатѣ ложившіяся складки.
Скоро мы увидѣли пирамидальную оконечность Св. Иліи -- высочайшей горы на островѣ Эгинѣ. Какъ великанъ, выросъ передъ нами мысъ Суніонъ (теперь Колонна) съ мраморными развалинами храма воинственной богини Аѳины.
Направо и налѣво тянутся острова; дальше показалось цѣлое море мачтъ Пирея и знаменитый своимъ мраморомъ Пентеликонъ. Каждое мѣстечко, каждый островокъ -- свидѣтель историческихъ событій. Здѣсь нѣкогда жилъ и пожиналъ лавры Мильтіадъ; здѣсь -- Ѳемистоклъ, Алкивіадъ; здѣсь нѣкогда училъ мудрѣйшій Сократъ или писалъ законы Солонъ; здѣсь когда-то ваялъ безсмертный Фидій; здѣсь творили Эсхилъ, Софоклъ и Эврипидъ; здѣсь во дни оны была колыбель искусствъ и художествъ... Какъ чудный метеоръ, промелькнулъ передъ нами "глазъ Эллады"-- Аѳины, расположенныя на скалистыхъ холмахъ съ рѣзко выдѣляющимся Акрополемъ, мелькнулъ, чтобы въ слѣдующій моментъ скрыться за полуостровомъ. Еще нѣсколько минутъ, -- и мы въ Пиреѣ.
Въ Пирейской гавани шла кипучая работа. За 1/2 часа до насъ пришла яхта Великаго Герцога Лейхтенбергскаго Георгія Максимиліановича "Роксана" и теперь швартовилась у праваго берега гавани. Мы стали рядомъ съ нею и тотчасъ приступили къ чисткѣ и уборкѣ яхты.
Великій Князь немедленно уѣхалъ въ лѣтнюю резиденцію Королевы "Татой", мы же отправились погулять на берегъ.
Нынѣшній Пирей -- слабая тѣнь прежняго;, прямыя улицы, двухъ-трехъ-этажные дома; по набережной склады, лавки и въ изобиліи гостинницы или кабаки, изобличающіе въ немъ заурядный приморскій городокъ.
Близкое разстояніе Аѳинъ манило въ тотъ же день съѣздить туда. Сказано -- сдѣлано!
Но какъ найти вокзалъ? Неужели пятилѣтнее зубреніе,-- виноватъ!-- "изученіе" греческаго языка не выручитъ меня изъ затрудненія? На этотъ разъ классицизмъ и достойный классикъ, каковымъ я оказался, восторжествовали. Послѣ нѣкотораго раздумья, у меня сорвалось слово "сидеросъ" (что значитъ по гречески желѣзный), къ которому нашъ находчивый возница присовокупилъ "дромосъ" и повезъ насъ на вокзалъ желѣзной дороги.
Дорога изъ Пирея въ Аѳины не представляетъ ничего интереснаго. Холмистая поверхность и попадающіяся изрѣдка плантаціи оливъ не особенно оживляютъ мѣстность. Первая промежуточная станція "Фалеронъ", когда-то знаменитая гавань Аѳинъ, теперь излюбленныя и модныя "bains de mer" богатыхъ аѳинянъ,-- довольно красивое мѣстечко со многими дачами и отелями; но отсутствіе зелени бросается въ глаза.
Скоро паровозъ примчалъ насъ на Аѳинскій вокзалъ, который для метрополіи Греціи показался мнѣ и малымъ, и жалкимъ. У выхода съ вокзала насъ обступили возницы, предлагая свои услуги съ такимъ шумомъ и гвалтомъ, что мы были рады выбраться изъ этого кагала, сѣвъ въ первый попавшійся фаэтонъ.
Первое впечатлѣніе отъ Аѳинъ неважно. Маленькіе домики съ грязными лавченками; посреди улицы поросята, козы, куры, индюшки и т. п. домашняя тварь: вотъ картина первой отъ вокзала аѳинской улицы. Чѣмъ ближе къ новому городу, тѣмъ лучше попадаются дома, а въѣхавъ на улицу "Гермеса", мы очутились уже въ центрѣ настоящаго европейскаго города. Большіе, въ свѣтлый цвѣтъ выкрашенные, дома блестятъ своей красотой и новизной; богатые, роскошные магазины, съ красиво убранными окнами, изобилуютъ самыми изящными предметами. Здѣсь-же предъ вами дефилируютъ самые разнохарактерные типы, самая разнообразная толпа, начиная отъ красиваго островитянина въ своемъ эффектномъ національномъ костюмѣ и кончая греческимъ гвардейцемъ, въ новенькомъ, какъ съ иголочки, блестящемъ мундирѣ. Особенно кипитъ жизнь на плацу, передъ дворцомъ: здѣсь цѣлый карнавалъ! Быть въ Аѳинахъ и не видѣть Акрополя то-же самое, что "быть въ Римѣ и не видать папы!" Дабы не заслужить подобнаго упрека, я на другой-же день посѣтилъ этотъ "краеугольный камень" Аѳинъ, безъ котораго Аѳины не были-бы Аѳинами, безъ котораго метрополія Греціи не имѣла бы ни интереса, ни значенія. Съ невольнымъ благоговѣніемъ я подошелъ къ скалѣ, на которой возвышается и господствуетъ надъ городомъ Акрополь.
Пройдя двое воротъ, я увидѣлъ развалины маленькаго храма богини "Побѣды", а затѣмъ -- и знаменитыя Пропилеи, преддверіе Акрополя. Сооруженная изъ мрамора, эта колоссальная постройка можетъ, по справедливости, считаться однимъ изъ самыхъ драгоцѣнныхъ памятниковъ древности. Поднявшись по ступенямъ широкой каменной лѣстницы, мы очутились на большомъ полѣ, покрытомъ массою останковъ статуй, колоннъ, храмовъ и т. п. древностей. Направо, на высокой терассѣ возвышается Партенонъ, развалины гигантскаго храма богини Аѳины, самый законченный, самый драгоцѣнный памятникъ греческаго зодчества, твореніе безсмертнаго Фидія и знаменитаго Иктина.
Не перечтешь всѣхъ памятниковъ, всѣхъ рѣдкостей, которые встрѣчаешь на каждомъ шагу; но невольно вспомнишь тѣхъ новѣйшихъ вандаловъ-англичанъ, которые, "въ минуту жизни трудную" для Греціи, увезли лучшіе образцы скульптуры въ своей Britisch Museum и поставили ихъ въ особенномъ залѣ, названномъ въ честь похитителя "заломъ лорда Элгина".
Видъ съ Акрополя безподобенъ. Далеко видны лазурное море, съ разбросанными на большомъ пространствѣ островами, Фалеронъ древняя гавань Аѳинъ и нынѣшняя его гавань Пирей. Полукругомъ разстилаются горныя цѣпи Скараманги и Пентеликона, а дальше знаменитый Саламинъ и другія безчисленныя историческія мѣстности...
Особенно хорошъ, какъ разсказываютъ, видъ съ Акрополя при лунномъ свѣтѣ; но мнѣ не удалось его видѣть, такъ какъ въ тотъ-же вечеръ я былъ вытребованъ въ Татой.
Собравъ свои скромныя пожитки, я усѣлся въ вагонъ и по узкоколейной дорогѣ, не торопясь, покатилъ въ Татой. Желѣзная дорога меня довела до Кефиссіи, -- мѣста, гдѣ, по разсказамъ, находится гробница Гомера. Отсюда я въ кабріолетѣ, высланномъ изъ Татоя, отправился дальше. По узкимъ, извилистымъ дорогамъ, высѣченнымъ въ горахъ, мы поднимались, какъ по спирали, все выше и выше. Было уже совершенно темно, и путь освѣщался только матовымъ свѣтомъ луны. Лишь изрѣдка попадались огоньки въ избушкахъ; но, не смотря на отсутствіе жилищъ и людей, меня пріятно поражали хорошія огороженныя дороги, разчищенные лѣса, маленькія плантаціи оливъ, иногда небольшіе виноградники и новенькія, чистенькія постройки. Видно было, что чья-то любящая рука заботливо охраняла это мѣстечко; а между тѣмъ лѣтъ двадцать тому назадъ это была дикая, запущенная, непроходимая глушь.
Поздно вечеромъ мы прибыли въ Татой, и я немедленно отправился во дворецъ, гдѣ удостоился высокой чести и счастія впервые увидѣть Державную Хозяйку -- Королеву Греціи и всю Королевскую Семью.
Не считаю себя въ правѣ описывать семейную жизнь и домашній обиходъ Августѣйшей Семьи, упомяну только, что пять дней, проведенные здѣсь, показались намъ всѣмъ за одинъ свѣтлый праздникъ. Благодать Божія надъ тѣмъ народомъ, который считаетъ нашу Высокую Хозяйку своей Королевой!..
Не скажу, чтобы сама природа надѣлила Татой особенными дарами; но старательныя и умѣлыя руки успѣли извлечь изъ малаго очень много. На мѣстахъ, гдѣ нѣкогда росъ бурьянъ и дикій кустарникъ, появились цѣлыя плантаціи оливъ, виноградники, хорошо обработанныя поля; лѣса были очищены; построены хозяйственныя службы; введено образцовое скотоводство. Въ довершеніе ко всему этому возникъ даже маленькій музей, въ которомъ вы найдете все, что произростаетъ и приготовляется въ Татоѣ.
Королевскій дворецъ -- сколокъ съ дворца въ Александріи, въ которомъ жилъ нашъ покойный Императоръ Александръ Николаевичъ. Внутренняя обстановка дворца проста и изящна; прелестна и любимая комната Королевы въ русскомъ стилѣ. Съ великимъ огорченіемъ оставили мы это дивное мѣстечко, душевно сожалѣя, что только пять дней провели въ немъ; но этотъ маленькій земной рай крѣпко врѣзался въ нашей памяти, и мы часто вспоминали его, часто бесѣдовали о чудномъ Татоѣ.
Вечеромъ, 26-го сентября, мы были уже опять въ морѣ. Насъ прибавилось. Великій Князь любезно предложилъ нашему посланнику въ Аѳинахъ г. Ону довезти его на яхтѣ до Севастополя, откуда онъ долженъ былъ ѣхать въ Петербургъ для присоединенія къ свитѣ Наслѣдника Цесаревича.
27-го сентяоря, къ вечеру, мы подходили къ Дарданелламъ. Имѣя въ карманѣ фирманъ на свободный проходъ черезъ этотъ проливъ, мы преспокойно продолжали путь.
Вдругъ съ праваго берега мелькнулъ огонекъ, а за нимъ раздался холостой выстрѣлъ. Что за притча? Не успѣли мы очнуться и подумать, въ чемъ тутъ дѣло, какъ послѣдовалъ второй и третій выстрѣлъ. Мы уменьшили ходъ и стали искать якорнаго мѣста; но вотъ надъ нашими головами прожужжала граната. Остановили ходъ. Кой какъ, съ разными ухищреніями, мы, наконецъ, нашли глубину въ 12 сажень и бросили якорь, дожидаясь, чѣмъ все это кончится. Черезъ 1/4 часа пріѣхали турки съ величайшими извиненіями. Все это было "недоразумѣніе", все это произошло "по ошибкѣ". Они извинялись, упрашивали и галдѣли безъ конца; видно было, что этотъ "инцидентъ" могъ имъ дорого обойтись; что дѣло пахло для нихъ чѣмъ-то недобрымъ...
На другое утро съ разсвѣтомъ мы пошли дальше. Погода стояла сѣренькая; слегка покачивало, а малонаселенные пустынные берега Мраморнаго моря не особенно оживляли наше общее мрачное настроеніе. Но, по мѣрѣ приближенія къ Константинополю, картина оживляется.
Было уже темно, когда мы входили въ Босфоръ; во мракѣ едва выступали силуэты красивыхъ куполовъ, мечетей и стройныхъ минаретовъ. Весь городъ былъ залитъ милліонами огоньковъ, которые насъ окружали со всѣхъ сторонъ и представляли страничку изъ "Тысячи и одной ночи". Этимъ ограничилось на этотъ разъ наше знакомство съ Константинополемъ. На другое утро мы настойчиво продолжали путь и вошли въ родное Черное море.
30 сентября мы завидѣли берегъ Россіи, а въ 9 часовъ утра бросили якорь въ Севастополѣ. Здѣсь было назначено свиданіе Ихъ Императорскими Высочествами Великимъ Княземъ Михаиломъ Николаевичемъ и Великою Княгинею Ольгою Ѳеодоровной; здѣсь-же ожидались и два новыхъ пассажира -- Великій Князь Сергій Михаиловичъ и Д-ръ Радде, которому и передаю свое неопытное перо для повѣствованія о нашемъ дальнѣйшемъ плаваніи въ Индію.
Глава I.
На Кавказѣ.-- Недѣля до отъѣзда.-- Охота на кабановъ въ Караязѣ.-- Отъѣздъ изъ Боржома.-- Путь до Батума.-- Новороссійскъ.-- Ѳеодосія.-- Ялта.-- Севастополь.
Миновало знойное лѣто. Дремлетъ подъ лучами осенняго солнца Тифлисъ, раскинувшійся на берегахъ бурной Куры, у подошвы горы Давида. Опаленная лѣтнимъ зноемъ почва оживилась отъ послѣднихъ дождей, и склоны горъ зазеленѣли вновь. Рѣзко вырисовываются въ вышинѣ ихъ разорванные, окрашенные какъ-бы разными тонами сепіи, массивы.
Предъ отъѣздомъ въ тропическія страны Азіи, вмѣстѣ съ Августѣйшимъ братомъ своимъ, Великимъ Княземъ Александромъ Михаиловичемъ, Великій Князь Сергій Михаиловичъ пожелалъ поохотиться на кабановъ и оленей. Охота была назначена въ лѣсахъ Караяза, лежащихъ на луговомъ берегу рѣки Куры. Въ изобиліи водятся тамъ эти звѣри.
17 (29) сентября, за нѣсколько минутъ до 10 часовъ утра, мы уже занимали свои мѣста въ отдѣланномъ персидскими матеріями салонъ-вагонѣ, и ровно въ 10 часовъ поѣздъ увозилъ насъ. Черезъ два часа Его Высочество, въ сопровожденіи пяти приглашенныхъ лицъ, вышелъ на одной изъ промежуточныхъ станцій желѣзной дороги, откуда и отбылъ въ экипажѣ за семь верстъ въ охотничій домъ Караяза.
Утомленные лѣтними жарами въ Тифлисѣ и задыхавшіеся въ насыщенной дымомъ лѣсныхъ пожаровъ атмосферѣ Боржома, мы возрождались, вдыхая чистый, свѣжій воздухъ. Отдаленные контуры альпъ Осетіи, съ ихъ дѣвственно-бѣлымъ покровомъ, видны на западѣ; съ сѣвера и сѣверо-востока тѣснятся предгорья Іоры, закрывая собою Тушинскія и Дагестанскія Альпы, а на югѣ, по правую сторону отъ насъ, на лѣвомъ берегу Куры извивается зеленая, то съеживающаяся, то расползающаяся лента лѣсовъ.
Обмытые и освѣженные недавними дождями, стояли они въ своемъ лѣтнемъ убранствѣ; лишь въ густомъ кустарникѣ тутовника, и на липахъ были замѣтны осенніе оттѣнки, да порѣдѣла листва на серебристыхъ тополяхъ слѣдствіе, бывшей предъ тѣмъ, продолжительной засухи.
Въ охотничьемъ домѣ все уже было готово къ пріему гостей; тріумфальныя арки, флаги украшали нашъ путь.
Сколько чудныхъ воспоминаній пробудилось въ душѣ, при видѣ этого уголка!
Послѣ отдыха, въ пять часовъ вечера, мы отправились на охоту, распорядителемъ которой былъ завѣдывающій охотами Ихъ Высочествъ, знатокъ своего дѣла, г. Краткій.
Въ нѣсколькихъ стахъ саженяхъ отъ охотничьяго дома, среди обширнаго плодоваго питомника, были уже явственно видны многочисленные слѣды оленей и кабановъ. Содранная кора на молодыхъ деревьяхъ и изрытая на большомъ пространствѣ почва, отпечатки копытъ встрѣчались чуть не на каждомъ шагу. Держась днемъ въ чащѣ лѣса, кабаны, по ночамъ, выходятъ на поля, въ баштаны и сады, и на зарѣ возвращаются обратно. Чутко прислушиваясь, безъ шума, медленно пробирается къ опушкѣ лѣса скрытое травою стадо въ 5, 8, рѣдко 10 головъ, съ сѣкачемъ впереди. Только старые черные кабаны держатся въ одиночку.
Съ нервнымъ трепетомъ прислушивается охотникъ, когда кабаны идутъ чрезъ кусты; издали доносится трескъ сучьевъ подъ ихъ тяжелыми слѣдами.
Я расположился у огромнаго, засохшаго серебристаго тополя вершковъ двадцать въ діаметрѣ; куски подгнившей коры валялись вокругъ этого мертваго гиганта, поднимавшаго футовъ на сорокъ свою высохшую, лишенную листьевъ и вѣтвей, вершину. Полная тишина; изрѣдка легкій порывъ вѣтра шелохнетъ листьями; глухо стукнетъ о землю упавшій желудь съ сосѣдняго дуба и опять все тихо...
Густой кустарникъ, съ преобладаніемъ тутовника, растилается предо мною по скату пригорка; вдали разлилась выступившая изъ поросшихъ камышомъ, осокою и ситовникомъ береговъ рѣчка. Правый берегъ ея, возвышающійся на цѣлую сажень надъ лѣвымъ, покрытъ ежевикою (Rub. fruticosus) и пожелтѣвшею травою. Около меня низкорослые клены, серебристые тополи, Еlаеagnus, дубы и побѣги дикаго винограда.
Чрезъ густую, подвижную листву деревьевъ проникаютъ лучи заходящаго солнца, образуя на землѣ безчисленное множество, перебѣгающихъ и измѣняющихъ свою форму, свѣтовыхъ пятенъ.
Молчатъ, чувствуя приближеніе холоднаго времени года, назойливыя цикады и стрекозы; гдѣ-то слышно торопливооднообразное пѣніе дрозда, при взлетѣ; свиснула дятломъ и мяукнула желудковая сойка, радуясь обилію пищи. Видно, какъ сорвала она вѣтку съ желудями, выронила ее изъ клюва и слѣдитъ, загнувъ головку, за паденіемъ, а за тѣмъ сама, сложивъ крылья, камнемъ бросается внизъ въ сухую траву съ цвѣтущими запоздалыми луговыми васильками (Centaurea jacea).
Чрезъ кустарникъ протянула небольшая стайка камышевыхъ синицъ (Parus palustris), останавливаясь и поклевывая по дорогѣ. Почти около меня сѣла на землю краснозобка. Солнце бросаетъ свои послѣдніе лучи на лугъ, по ту сторону рѣчки, ярко озаряя обращенные къ свѣту листья и стволы деревьевъ...
Низины уже погружены въ сѣроватый мракъ. Сумерки съ каждымъ мгновеніемъ охватываютъ все болѣе и болѣе своими темными тонами окрестность; нѣтъ пѣсни зяблика, не слыхать и страстной и нѣжной мелодіи южнаг'о соловья. Ни звука... Лишь гдѣ-то надоѣдливо жужжитъ комаръ. Лѣсъ замеръ...
Грубый, отрывистый ревъ оленей, переходящій въ трубный звукъ, нарушаетъ, сразу въ шести мѣстахъ, наступившую тишину. Я осматриваю ружье. Прицѣлъ видно.
Дуетъ легкій SW -- можно и покурить.
Расположившись на походныхъ стульяхъ, мы издали переговариваемся знаками съ генераломъ Гельмерсеномъ.
Послышался шорохъ на другой сторонѣ рѣки; раздался трескъ. Судя по производимому шуму, цѣлая семья кабановъ идетъ въ нашу сторону.
Громкое, отрывистое хрюканье и плескъ воды. Восемь двухъ-трехлѣтнихъ свиней и сѣкачъ вошли, нѣсколько въ сторонѣ отъ насъ, въ воду и стали купаться, издавая отрывистое похрюкиваніе...
Должно быть, почуявъ насъ, вожакъ предупредилъ короткимъ, рѣзкимъ звукомъ все стадо. Поднялось оно и пошло внизъ по теченію рѣчки -- прямо подъ выстрѣлы.
Къ сожалѣнію, ружье у меня малаго калибра, но я приготовился къ выстрѣлу, стараясь сохранить хладнокровіе.
Кабаны, пройдя заросли, вышли на чистое мѣсто, шагахъ въ пятидесяти. Затаивъ дыханіе, я цѣлюсь въ лопатку вожаку.
Короткій звукъ выстрѣла... Полоса огня... Эхо... Стадо бросилось въ разсыпную, оставивъ на мѣстѣ раненаго сѣкача. То упадетъ онъ, то снова поднимется на ноги и... уходитъ умирать въ чащу лѣса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чрезъ два дня мы оставили Караязъ.
Великій Князь возвратился въ имѣніе своего Августѣйшаго родителя, а я поѣхалъ въ Тифлисъ, чтобы окончательно приготовиться къ далекому путешествію въ Индію и устроить свои служебныя и другія дѣла.
Возвращаясь въ Боржомъ, я уже нашелъ растительность, на склонахъ горъ по берегамъ Куры, разцвѣченную въ осенніе разнообразные цвѣта.-- Недалеко уже время, когда спадетъ эта раззолоченно-пурпурная листва, обнаживъ вѣтви дубовъ, буковъ, кленовъ, кизиля, сумаха (Rhus) и другихъ породъ, сбрасывающихъ на зиму свой лѣтній уборъ.
На этомъ яркомъ фонѣ осенней окраски разбросана темная зелень хвойныхъ деревьевъ: азіатской ели, сосны, съ синеватымъ отливомъ, и пихты. Изрѣдка, среди лѣса, попадаются обнаженныя сѣрыя и коричневыя скалы слоистаго сланца и трахита.
Южныя окраины далекихъ предгорій блестятъ отъ бѣлаго снѣжнаго покрова. Прозрачныя въ это время года воды Куры, текущей на сѣверо-западъ къ Сураму, по узкому ущелью, образуютъ водопады и успокоиваются въ заводяхъ -- раздольѣ кряковныхъ утокъ.
Воздухъ чистъ и свѣжъ, а заходящее солнце обливаетъ, изъ безоблачной синевы, своими ласкающими лучами весь этотъ чудный горный ландшафтъ. Быстро мчится четверка лихихъ коней по прекрасной дорогѣ и останавливается у дворца Великаго Князя.
Въ столовой, послѣ удачной охоты, собрались Вел икій Князь Сергій Михаиловичъ и много приглашенныхъ лицъ. Трофеями были два оленя: крупный, съ прекрасно развитыми въ 14 концовъ рогами, и молодой, годовалый.
Стояла прекрасная, безъ перемѣнъ, погода, какая, обыкновенно, бываетъ осенью на Кавказѣ. Ясные дни смѣнялись чудными, тихими ночами, съ миріадами ярко блещущихъ звѣздъ. Въ такія ночи отчетливо доносился ревъ оленей изъ окружающихъ лѣсовъ...
Обильныя утреннія росы поддерживали влажность. Въ куртинахъ розъ, на террассѣ у дворца цвѣли безчисленныя "Souvenir de Malmaisona", "Gloire de Dijon". Крупные бутоны "La France" еще роскошнѣе и пышнѣе распускали свои разрозненные лепестки подъ лучами полуденнаго солнца.
25 сентября (7 октября) было для насъ днемъ особаго торжества. Великій Князь Сергій Михаиловичъ вступилъ въ 22 годъ своей жизни и праздновалъ день своего тезоименитства.
Послѣ обѣдни и пріема поздравленій, Августѣйшій именинникъ направился въ помѣщенія охоты, построенныя на лѣвомъ берегу Куры. Осмотрѣвъ добычу прошедшаго дня, при чемъ были сняты фотографическіе снимки съ охотниковъ и звѣрей, Великій Князь пожелалъ увидѣть породистыхъ собакъ. Изъ 60 своръ трехъ породъ особенно выдѣлялась французская, съ длинною лохматою шерстью.
Послѣ подробнаго осмотра, собравшись въ столовой, мы провели нѣсколько часовъ въ оживленной бесѣдѣ и затѣмъ распрощались съ гостями, разставаясь надолго... впредь до возвращенія изъ Индіи, куда Великій Князь отправлялся 26 сентября (8 октября).
До отъѣзда мы были предоставлены самимъ себѣ и имѣли достаточно времени, чтобы проститься со знакомыми, посмотрѣть на дорогія по воспоминаніямъ мѣста. Въ душѣ былое иногда воскресаетъ въ иномъ, лучшемъ чѣмъ въ дѣйствительности, видѣ. Осенняя меланхолическая природа, какъ нельзя болѣе, гармонировала съ состояніемъ духа и наводила на многія размышленія.
Прибывъ изъ Боржома въ полночь на станцію Михайлово, гдѣ насъ ожидалъ экстренный поѣздъ, мы, съ зарею, двинулись въ путь черезъ только что открытый Сурамскій тоннель, прорытый, на высотѣ болѣе 3000 футовъ, въ нѣдрахъ горъ, служащихъ водораздѣломъ бассейновъ Ріона (Ѳаза) и Куры (Кира). Путь нашъ, направляющійся къ западу, постепенно спускался и пролегалъ сначала по узкой долинѣ Черемелы, потомъ по болѣе широкой -- Квирилы и, наконецъ, вступалъ въ низменности Ріона на классическую почву древней Колхиды.
По выходѣ изъ тоннеля, мы еще разъ полюбовались на осеннюю окраску лѣса, покрывающаго оба откоса желѣзнодорожнаго полоіна.
Вѣчно зелеными стояли: падубъ, лавровишневые кусты, понтійская и альпійская розы; вился по стволамъ деревьевъ пышными гирляндами съ большими листьями плющъ (Hedera colchica); встрѣчались и изящныя формы паноро и-піконь. На обнаженныхъ склонахъ цвѣлъ исопъ (Hissopus), нѣкоторые виды колокольчиковъ (Campanula), поздній лядвенецъ (Lotus) и вязель (Coionilia). Тоннели, мосты, оживленныя работы по устройству и переносу полотна на болѣе удобныя мѣста, взорванныя динамитомъ и порохомъ скалы твердыхъ горныхъ породъ -- мелькали въ окнахъ вагона.
Мѣстность, приближаясь къ долинѣ Ріона, становилась оживленнѣе, лѣса рѣже; на склонахъ горъ дозрѣвалъ виноградъ, спѣли поля маиса. Вмѣсто бука и ясеня, появился крылоплодникъ (Pterocarya), орѣхъ и черное дерево (Diospyros).
Прелестная область садовъ Понтійскихъ низменностей -- страна Медеи и Язона -- бывшее царство Митридата, населенная теперь мингрельцами, гурійцами и имеретинами, была предъ нами!
Нѣкогда процвѣтали здѣсь греческія колоніи. Памятники нѣмые свидѣтели высокой культуры -- изрѣдка попадаются въ этихъ мѣстахъ.
Шире и величественнѣе становится долина Ріона, обрамленная на югѣ Понтійско-Аджарскими прибрежными горами, покрытыми пихтою, альпійскими пастбищами, теперь бѣлыми отъ недавно выпавшаго снѣга.
Среди лиственныхъ насажденій, у подножья горъ, ютятся селенія съ ихъ садами и тучными пажитями, засѣянными кукурузой.
На сѣверѣ и сѣверо-востокѣ высятся южные склоны Большого Кавказа, съ выступающими въ долину отрогами; на Сванетскихъ Альпахъ блещутъ фирновыя поля, а ниже на равнинахъ растетъ маисъ въ три аршина высоты, итальянское просо, съ тяжелыми золотистыми кистями; виноградныя лозы взбираются высоко по деревьямъ и уже наливаютъ свои сочныя гроздья.
Ближе къ морю, поѣздъ идетъ по болотистой мѣстности, покрытой непроходимой чащею. Головки рогоза (Турка) поднимаются надъ другими болотными растеніями, а тамъ, гдѣ почва возвышается надъ этимъ "царствомъ болотъ", начинаются настоящія, населенныя кабанами, джонгли. Съ трудомъ пробивается въ этой сплошной массѣ растеній и колючаго Rubus'а вьющаяся сассапариль (Smilax), опутывающая сѣтью побѣговъ безпомощно протянутыя вѣтви старыхъ гигантовъ. Рѣчныя скопы парятъ въ вышинѣ; съ каркающимъ крикомъ проносятся мимо ночныя цапли.
Желѣзнодорожный путь проложенъ вдоль морского берега, и вскорѣ показалась оживленная торговая бухта Батума, представляющая прекрасную якорную стоянку. Далеко разстилается эта свѣтлосиняя, спокойная поверхность; кое-гдѣ бороздятъ ее рыбачьи лодки, а на горизонтѣ -- торговое судно съ поставленными парусами. Влѣво отъ насъ, постепенно поднимающійся берегъ покрытъ низкорослыми Понтійскими и альпійскими розами. Особенно хороши онѣ въ концѣ апрѣля, когда распускаются ихъ крупные красновато-фіолетовые бутоны и цвѣты.
Благоухающія желтыя азаліи, рододендроны, лавровишневые кусты и падубъ (Ilex) спускаются къ морю, подъ сѣнью старыхъ ясеней (Fraxinus) и ильмовъ (Ulmus).
Поѣздъ остановился у самой пароходной пристани.
Сегодня отправляется, третьимъ рейсомъ, одинъ изъ новѣйшихъ и лучшихъ пароходовъ Русскаго Общества Пароходства и Торговли -- "Великій Князь Алексѣй". Роскошно отдѣланный пароходъ этотъ, ровно въ 4 часа, отвалилъ отъ пристани, взявъ курсъ на сѣверъ.
Великій Князь помѣстился въ директорской каютѣ, мы въ первомъ классѣ. Отличный столъ, хорошая прислуга и немного пассажировъ -- все это давало надежду, что путешествіе будетъ очень пріятнымъ.
Я вышелъ наверхъ. Погода была тихая, но сумрачная. Съ сѣверозапада выползала темная туча.
Пароходъ идетъ, разрѣзая совершенно гладкую поверхность.
Скачутъ, играя вокругъ него, морскія свиньи, съ жирной, лоснящейся, почти черной спиной. Солнце, опускающееся въ море, какъ бы прощаясь, позолотило снѣжныя высоты прибрежныхъ горъ Лазистана.
Синева неба затянулась тучами. Море, полное фосфорическихъ искръ, слабо сверкаетъ и серебрится отъ движенія парохода. Изъ оконъ, дробясь и извиваясь полосами, ложится далеко по поверхности моря электрическій свѣтъ.
Послѣ полуночи мы встрѣтили отъ NW довольно сильную мертвую зыбь.
Винтъ парохода, вслѣдствіе качки, по временамъ оголяется и будитъ своимъ стукомъ.
На зарѣ, я опять вышелъ на палубу. Сносная погода, однообразный зимній, сѣроватый колоритъ. Показавшееся изъ за горъ солнце нагрѣваетъ воздухъ.
Все время мы идемъ вдоль берега и притомъ такъ близко, что видны узкія поперечныя долины; гребни скалъ заслоняютъ собою величественную, горную страну отъ Эльбруса до Казбека. Рѣдкія поселенія разбросаны на неширокой прибрежной полосѣ.
Ближе къ Новороссійску горы постепенно понижаются, сходя къ морю отвѣсными сѣроватыми, вывѣтрившимися обрывами, или же твердыми скалами. Скудный кустарникъ покрываетъ ихъ; издали виденъ яркій багрянецъ сумаха.
Въ три часа, при стихающей погодѣ, мы подошли къ Новороссійску. Городъ, соединенный желѣзною дорогою съ сѣтью путей въ Россіи, развивается съ изумительной быстротою. Бухта была бы прекрасна, если бы не было боры -- сѣверо-восточнаго холоднаго вѣтра; даже теперь, подъ жаркимъ солнцемъ, незначительной силы бора заставляетъ насъ дрожать отъ холода и испытывать качку.
Выйдя изъ Новороссійска въ 7 часовъ вечера, къ двумъ часамъ ночи мы были на Керченскомъ рейдѣ.
Здѣсь пароходъ долженъ былъ сдать часть груза и принять новый. Воспользовавшись продолжительной стоянкой, мы успѣли посмотрѣть Керчь -- древнюю Пантикапею.
Множество флаговъ разныхъ націй развѣвалось на этомъ русскомъ морѣ. Итальянцы, французы, англичане, нѣмцы пришли сюда на своихъ судахъ, чтобы нагрузиться зерномъ изъ европейской житницы Запада -- Россіи. Уволенные въ запасъ солдаты, расположившись группами на палубѣ нашего парохода, пѣли, шутили, возвращаясь къ роднымъ деревнямъ.