Измайлов Владимир Константинович - Рассказ маленького человека

Владимир Измайлов

Рассказ маленького человека

От составителя

Этот рассказ был передан мне "маленьким человеком", разумеется, далеко не в один раз. Я собрал здесь воедино немало его отрывочных разговоров. Больше всего я стремился к точности передачи. Планировка по главам также принадлежит мне. Все это, по моему мнению, дает мне некоторое право разделить с "маленьким человеком" славу авторства, подписав под его рассказом свою фамилию. А если и найдется столь строгий читатель, который обвинит меня в плагиате, я найду себе некоторое утешение в том, что главный-то виновник рассказа, в своем настоящем возрасте, ко всякой славе -- и литературной в особенности -- совершенно равнодушен.

Все говорят, что я -- маленький. Положим, это верно. Папа, мама, няня и много других людей -- все выше стола. Даже сестра Лида, которой я ни капельки не боюсь, выше стола. Я должен подняться на цыпочки, чтобы видеть на столе чайные чашки, стаканы, или тарелки, в которые наливают горячий суп.
На столах вообще бывает очень много интересных вещей. Например, на папином столе в кабинете есть крошечная железная собачка с желтыми глазами; в спину собачки вделана щетина, а в щетину воткнута ручка... Собачка стоит и ручка не падает! Там же на столе есть еще тяжелая белая каменная доска, а на доске человечишка стоит. Тоже белый и каменный. Он стоит в удивительной шляпе, -- концы шляпы спереди и сзади точь-в-точь утиные носы! Руки у человечишки на груди -- и такой он сердитый... Хочется щелкнуть его по носу. Он ведь не живой, а каменный. Даром -- что сердитый. Я много раз щелкал его по носу.

Когда большие садятся обедать и очень шумят стульями и молчат -- меня, нянька поднимает с полу высоко и сажает на стул. Этот стул выше всех других стульев! Я делаюсь выше всех! Я смеюсь и кричу за столом. На меня прикрикнут, -- я начинаю сердиться. Чтобы показать маме, что сердишься, надо ничего не говорить и вот так надуть губы.

Я люблю, когда мама увидит мои толстые губы и скажет: "ну, нечего губы дуть, кушай!" А папа "капризник-мальчишка... губа толще, брюхо тоньше". Что это такое?

Мама говорит: если бы на меня поставить половинку меня, я был бы не ниже Лиды. Лида сильнее меня. Когда я нападаю на нее и махаю руками, мне больно достается. Но я не плачу, а то она может обрадоваться и скажет: "ага, больно небось; то-то вот!.."

Когда я буду большой, я буду сильнее Лиды. Я -- мужчина. Не так ли? Один раз папа говорит мне: "Я -- мужчина и ты -- мужчина". Папа сильнее мамы. Папа поднимает за ножку огромный стул, а мама не может.

Лиде еще когда-нибудь достанется.

II.

Меня спрашивают: "любишь ты Лиду?" Я очень люблю ее.

Один раз она взяла картонную лошадь за шею, а я ухватился за хвост. И крепко держу! Эта лошадка не живая, она не дышит и не кричит, и сама не может бегать. Ей никогда не бывает больно. Тянули -- тянули, и я выдернул хвост.

Я ударился затылком о стену. Глаза у меня сейчас же стали мокрые, А Лида подняла голову, громко захохотала, потом подбежала ко мне и поцеловала меня в щеку и в мокрые глаза.

Я сказал:

-- Подуй мне в затылок!

Лида стада дуть мне в затылок. Мне не стало больно.

Другой раз я хотел сдернуть со стола скатерть. Лиза топнула ногой, точь-в-точь, как мама, и сердито сказала:

-- Ах ты, негодный мальчишка! Не смей тянуть за скатерть. На столе стакан!

Я не знал, есть ли на столе стакан. Я сказал.

-- Нет стакана!

-- Ты не можешь видеть!

-- А вижу!

-- Ах упрямый мальчишка, -- закричала Лида, взяла меня и оттащила от стола.

А кончик скатерти вот тут в руке был у меня. Скатерть сползла со стола. Стакан упал и разбился. Пришла мама. Но Лида ничего не сказала.

Мама Лиду поставила в один угол лицом, а меня в другой угол лицом. Я перестал говорить и надул губы. У Лиды глаза стали мокрые.

Я сказал:

-- Мама, это я разбил стакан.

Мама сначала молчала, а потом сказала:

-- Ну, ладно. Идите оба в зал. В зале мы сели на полу и запели:

"Петушок, петушок!
Выгляни в окошечко...
Дам тебе... зернышко".

Потом мы захлопали в ладоши. Смеялись. Мне было хорошо... Лида обняла меня за шею.

III.

Маму мы видим всегда, а папу видим мало. Он каждый день уходит служить. Что это значит -- служить? У нас на дворе служит на задних лапках Шарик. За это ему дадут корочку хлебца. Папа не ходит на четырех ногах и служить не может. Нет, он не служит!

Раз он сказал: "мне очень нравится игра в кегли". Папа уходит играть в кегли, а не служить. Его рука покрывает мою голову. Он легко берет рукой большой шар и бросает в деревянные бутылки. Это и есть игра в кегли.

Папа ужасно большой человек. Он меня никогда не бранит, а я его боюсь. Он говорит мало. Придет, пообедает, ляжет спать. Встанет -- пьет чай и потом один сидит в кабинете.

Я люблю сидеть у него на коленях и теребить его за бороду! Ах, какая у него бородища! Гораздо -- гораздо больше, чем грива у нашей лошадки у которой мы оторвали хвост... У маленьких мужчин никогда не бывает бороды. У Лиды никогда бороды не будет...

Я спросил папу:

-- Ты -- сильный, потому, что у тебя большая борода?

Папа громко засмеялся, показал даже зубы. Он обрадовался, что я -- умный. Умный тот, кто говорит правду? Не правда ли?

Мама часто бранит и меня, и Лиду. Я ее не боюсь. Когда она бранит, она не сердится. Раз она улыбнулась, когда меня бранила. Когда я сержусь, я никогда не улыбаюсь. И Лида не улыбается. У Лиды глаза делаются большие и мокрые. А я перестаю говорить и надуваю губы...

IV.

Мама не пускает нас одних на улицу. Она говорит: "вас может задавить лошадка, вы можете заблудиться". Ведь она ошибается? Я всегда могу видеть, скачет на меня лошадка, или нет. Не правда ли? И заблудиться очень трудно. Я смотрю в окно, вижу улицу, потом она заворачивается, -- и очень просто. По этой улице я пойду и потом приду назад. Наш дом я сразу узнаю; я в нем живу. Я сразу узнаю маму, папу, няню и даже Маруську -- нашу кошку.

Я сказал Лиде:

-- Мама не пускает нас одних на улицу. Уйдем тихонько, Ты наденешь соломенную шляпу и возьмешь красный зонтик. Я надену фуражку и возьму палку от тележки; по улице бегает большая черная собака; у нее длинные уши, длинный, высунутый на сторону язык и мохнатый хвост крючком.

Я делаюсь бравым мужчиною, когда надеваю фуражку. Если бы у меня было две длинных бороды -- по одной стороне подбородка и по другой, -- я походил бы на генерала Гурко, который храбро сражался с турками. Его портрет -- в папиной книжке. Папа указал мне на портрет генерала Гурко и сказал: "бравый мужчина".

У меня есть фуражка. Жалко, что у меня нет двух длинных бород.

Я сказал Лиде: уйдем, -- она обрадовалась и подпрыгнула от радости. Лида любит прыгать, когда обрадуется; это верно оттого, что у нее длинные ноги. Когда она прыгает, косичка у нее на затылке тоже прыгает. А глаза смеются.

Тогда и мне хочется подпрыгнуть высоко-высоко... под самый потолок!

Солнышко очень светило на улице. Встанешь у окна и от солнца весь, как золотой, сделаешься. Только уж больно жарко голове. И глаза щурятся. На солнышко нельзя долго смотреть. Посмотришь и вдруг ничего не видишь, что делается на улице. Зато, когда закроешь глаза, -- к глазам прилетают красные, зеленые и желтые пятна.

Лида верно говорит: если смотреть на солнце, можно ослепнуть. И мама говорит то же. Верно, слепые только и видят черное, да еще зеленые, красные и желтые кружочки. Это очень скучно.

Вот мы тихонько от мамы и няньки вышли из дому. Огромные люди широкими шагами быстро мчались по каменным плитам около домов. На лошадей было страшно смотреть. Мы взялись за руки и долго боялись перебежать улицу. Шла высокая дама под зонтиком. Лида распустила свой красный зонтик; а я посмотрел на свою палку от тележки и вспомнил большую черную собаку с высунутым языком. Собаки не было нигде.

Мы побежали на другую сторону. Ни одна лошадка нас не задавила. От радости я захлопал в ладоши, запрыгал и закричал: "ура!".

-- Ну, ты, тише! -- строго сказала Лида. -- Здесь не дома.

Я перестал прыгать и кричать, -- и все люди, которые бежали мимо нас, стали сердитые. Я прижался к Лиде и подумал: "когда же мы воротимся назад?" Но ничего не сказал.

VI.

Мы стояли около окна. На этом окне даже папа мог бы ходить взад и вперед, заложив руки назад, а я бы мог бегать со своей тележкой! На нем разложены разные блестящие вещи, потом разные чернильницы, ручки, красные резиновые куклы, собаки, лошади, коровы, барашки, слоны, разные звери и еще... черт! Черный с рожками, красными глазами, длинным-длинным хвостом!.. И ни капельки не страшный! Я завизжал от радости. Лида подпрыгнула и задела зонтиком проходившего человека с черной палкой.

Лида отставила ногу взад, присела, стала важная и сказала:

-- Простите!

Я увидел одного человека с корзинкой на голове и тихонечко тронул его палкой от тележки; потом отставил ногу, присел и сказал:

-- Простите!

Лида засмеялась и крикнула:

-- Ах, ты глупый! Мальчики никогда не приседают. Мальчики шаркают ножкой...

И она шаркнула ножкой. Я шаркнул ножкой. Потом мы опять стали смотреть в огромное окно.

Я подумал: когда мы придем домой, я разобью свою глиняную копилку и куплю себе резиновую лошадку, а Лиде резиновую девочку. Тут я вспомнил, что у Лиды своя копилка. Пусть она, если хочет, разобьет свою копилку и купит девочку. Уж тогда не лучше ли разбить одну Лидину копилку?

Я ничего не сказал Лиде. Я прижал лицо к стеклу. Мой нос заворотился в сторону. Стекло такое гладкое!

В магазине стоял длинный господин без бороды, но за то у него огромные красные усы. Галстук у него голубой. Мама любит голубой цвет. Верно, и этот господин любит голубенькое. Но волосы на голове у него были белые, а пиджак и брюки серые.

Он вдруг погрозил мне пальцем. Палец у него длинный, белый и тонкий. Папа тоже иногда грозит мне пальцем и после этого смеется, а я сажусь к нему на колени.

И я погрозил господину пальцем. Господин притворился сердитым, зашевелил красными усами, открыл рот, замотал вот так головой, замигал глазищами...

Мы засмеялись и пошли дальше.

VII.

Когда мы отошли немного, я остановился и оглянулся назад. Господин с красными усами стоял в дверях магазина и смотрел на нас.

-- Слушай, Лида, -- сказал я, -- спросим его об игрушках?

-- Хорошо, спросим! -- согласилась Лида.

-- Ты ведь можешь разбить свою копилку? -- спросил я.

-- А ты почему не можешь?

-- Лида! -- сказал я громко, -- не лучше ли разбить одну твою копилку, чем обе?

-- Ишь ты! Так ты разбей свою...

-- Мне жалко.

-- А мне не жалко? Ишь какой!

-- А ты тоже... ишь какая!

-- Замолчишь ты, негодный мальчишка, или нет?

-- А ты, негодная девчонка, замолчишь, или нет?

-- Я вот... я вот тебе сейчас...

Лида замахнулась на меня раскрытым красным зонтиком.

Мы прежде ведь сражались! Я высоко поднял палку от тележки... Но тут случилось очень страшное...

-- Ах, сорванец! -- кто-то закричал тут же, около нас.

Я схватил Лиду за руку и прижался к ней. Лида побелела и схватилась за мое плечо.

Когда я замахивался на Лиду палкой, я не видел ничего позади себя. А мне бы надо оглянуться. Поэтому нянька и говорит: "ходи, да оглядывайся". Я замахнулся и концом палки попал в нос старенькому старичку. Нос у него большой, красный и горбатый.

-- На улице поднял драку сопляк! -- бранился старичок.

И пальцами держался за кончик своего длинного носа.

VIII.

Старичок был очень старенький. Голова его вместе с носом выставилась вперед, а плечи придвинулись к ушам.

-- "Его нос сам виноват, вон он как высунулся". Я надул губы. "Он отнимет палку". Я спрятал ее за спину.

Тут подошел господин с красными усами из магазина. Он улыбнулся. Я подбежал к нему и схватился за его рукав, и сказал:

-- Я не сопляк! Я не нарочно. У него нос большой!..

Господин спросил:

-- Кто вы такие? Откуда? Не заблудились ли?

И старичок спросил:

-- Уж и верно! Не заблудились ли?

-- Мы гулять вышли, -- сказала Лида, и присела.

-- Мама нас не пускает одних на улицу. Она думает, что мы очень маленькие, -- сказал я, и шаркнул ножкой.

Старичок зачем-то покачал головой, -- вот так. Мне его стало жалко. Я захотел погладить и подуть на его длинный и красный нос. Я встал на цыпочки, а носа его так и не достал рукой. Я подул издали.

Господин спросил:

-- Где вы живете?

Лида сказала:

В белом каменном доме.

-- С лестницей, -- сказал я. -- В нашем доме много-много окошек.

-- Где это?

И я и Лида посмотрели на другую сторону улицы. Но там все дома были белые, каменные и во всех домах было много окошек!

-- С лестницей, -- сказал я.

-- Чьи вы?

-- Чьи мы? -- удивительно. Я надул губы. Лида подняла голову и, точь в точь как мама, когда она сердится -- сказала:

-- Сергеевы. У нас есть папа и мама...

-- Что делает ваш папа -- спросил старичок.

Лида сказала:

-- Служит.

-- Врет она! -- закричал я. -- В кегли играет!

И господин, и старичок улыбнулись. "Они смеются над Лидой... так ей и надо! А верно, его носу не больно"?

Около нас остановилась женщина в огромной красивой шляпке с цветами. Какое хорошее синее перо было на ней! Потом около нас остановился человек с белым фартуком на животе. Потом чья-то бабушка в черном платке. И потом мужик, грязный и в изорванной фуражке.

Господин из магазина увидел мужика и сказал:

-- А-а, Семен... поищи-ка брат, с ними их квартиру. На той стороне... Может быть, узнают...

Я подумал: "неужели этот мужик ему брат?" Право, как все удивительно на улице!

Мужик ничего не сказал, а прямо взял нас за руки. Лида обернулась к господину с красными усами и сказала:

-- Мерси!

Умная эта Лида. Все она знает!

Руки у мужика были такие огромные и черные, и жесткие, как деревяшки!

Мне стало страшно. Мы ничего не сказали, пошли.

IX.

Лида спотыкалась о камни. Неудобно иметь длинные ноги. Она смотрела на дома. Лицо у ней стало красное. Верно, она стыдилась, что -- барышня, а идет с мужиком. Никогда барышни с мужиками не ходят. Я -- мужчина. И папа мне раз сказал: "ну, мужчина, иди сюда". Мне ничего.

-- Вот тут! -- закричал я и указал на большой дом с крыльцом. Мужик сказал:

-- Ага! Ну, и ступайте... ша-агом-арш! -- Что это? Он отворил дверь и впустил нас.

-- Куда мы пришли? -- шепнула Лида. Глаза у ней стали большие-большие!

Все тут не наше. Лестница покрыта ковром, а наша лестница без ковра. Под лестницей комната с окошечком и с желтой дверью. И у нас под лестницей комната, но с белой, а не с желтой дверью...

Я сказал:

-- Лида, убежим отсюда!

Лида взялась руками за дверь, надулась, покраснела и отворила дверь. Мы убежали. Мы дошли до другого дома и тут встали. Как много людей вдруг пошло по улице... там, где только на лошадках ездят! Я крепко ухватился за Лидину руку. В середине людей один нес длинную палку. А на палке болтался большой красный платок. "Это не солдатики, -- подумал я, -- солдатики ходят рядышком и они с ружьями"... Вдруг люди запели! "Нет, это не солдатики!

Солдатики играют в медные трубы... у них флаг, а не красный платок... Эти люди играют в солдатики".

Лида очень любит, когда поют. Она от радости замахала красным зонтиком. Мы прислонились к стене, за зеленой трубой.

Лида сделала строгое лицо и стала молиться Богу и кланяться. Удивительно! Молятся только утром, вечером, -- когда надо ложиться в кроватку, потом перед обедом... Я спросил:

-- Лида, ты зачем молишься Боженьке?

Лида сказала:

-- Глупый! Не слышишь, люди поют молитву?

Так значит, они не играли в солдатики? Они шли обедать? Я тоже стал молиться Боженьке. И тут я захотел кушать. Человек подошел к нам, засмеялся, погладил меня по плечу. У него была синяя грязная рубаха, а лицо -- в саже. Все-таки он не был трубочист. Трубочист вовсе черный, -- с помелом и с ведром. Я еще больше стал молиться Боженьке. Потом все люди побежали. Я сказал:

-- Лида! Побежим и мы домой; -- и мне кушать хочется.

Вдруг Лида обрадовалась, засмеялась, закричала:

-- Гляди-ка! Гляди-ка!

Очень далеко от нас мчались блестящие люди на лошадках. И тоже было их много!

Я запрыгал и закричал:

-- Ура! Это настоящие солдатики на лошадках!

Солдатики на лошадках подъехали близко. У одного была борода точь-в-точь как у папы. Я замахал ему своей палкой от тележки. И все они были в красивых серых сюртуках с серебряными пуговицами. И держали в руках cабли! "Зачем я не большой? Я сел бы на лошадку и держал бы в руках саблю! И мчался бы на лошадке! На мне был бы сюртук с серебряными пуговицами!"

Вдруг кто-то сзади схватил меня и Лиду, точно мы какие игрушки. И побежал с нами...

Лида взвизгнула. Мне стало страшно-страшно! "Пропали! Схватило нас, Лихо Одноглазое и несет-несет к себе в подвал, в подвал! И будет кормить нас сухими корочками, и будет возить на нас воду!" Я стал плакать и кричать.

-- Солдатики на лошадках отнимите от Лиха Одноглазого! -- отнимите от Лиха Одноглазого!

Побежало Лихо Одноглазое к крыльцу дома... Бежит-бежит!.. Торк! -- а крыльцо заперто... заперто! Никто не хочет пускать Лиха Одноглазого... Бежит-бежит оно дальше! А лошадки скачут близко... тук-тук -- стучат ногами... Мечется-мечется Лихо Одноглазое... "Ай, солдатики! Ай, мои милые! Бежите-бежите к нам!" А Лида визжит. А лошадка около нас... стучит ногами... Верно, ударил солдатик Лиху Одноглазого! Упало оно на колени... И выпустило нас из рук! А мы опять к стенке пришлись. Крепко прижались! Лида зонтиком закрылась. А у меня в руках палка от тележки!..

Побежало-побежало Лихо! А солдатик на лошадке нагнал его, и хлоп-хлоп кнутом по спине. Упало Лихо...

-- Ура-а! Лихо Одноглазое убили!

Тут побежала Лида, красным зонтиком машет, соломенная шляпка на затылке болтается и кричит... не на Лиху Одноглазого кричит, а на солдатика! Кричит Лида:

-- Дурной! Не смей бить! Сопляк! Не смей бить! Сорванец! -- не смей бить!

И зонтиком тычет солдатика в ногу. И ногами топает.

Я закричал:

-- Дура -- Лидка! Дура -- Лидка!

Ускакал солдатик на своей лошадке.

XI.

Я говорю:

-- Убежим, Лида; вскочит Лихо, схватит нас!

А Лида стоит. Глаза у ней мокрые. А Лихо вставать стало. Я потащил Лиду за рукав. Я заплакал. Встало Лихо...

Это было не Лихо Одноглазое!

Лида сказала:

-- Это не Лихо; видишь, у него два глаза...

Верно, -- у этого человека два глаза! И из двух его глаз текли слезы. Тут около нас опять встали разные люди. Я подошел к человеку с двумя глазами и сказал:

-- Ты, верно, большой шалун, вот тебя и побили?

Он ничего не сказал. Я спросил:

-- Тебе больно? Ты наклонись, я тебе вытру глаза. Тебе тогда не будет больно. Мама вытирает у меня глаза, когда мне больно.

Человек с двумя глазами ничего не сказал. Он улыбнулся и тихонько пошел. Он был тоже чумазый, на нем был изорванный пиджак. Старенькая бабушка в черной шляпке спросила:

-- Это чьи дети? Боже мой! Боже мой!

Тут у ней стало такое лицо! "Вот бабушка сейчас заплачет... верно, человек с двумя глазами ее сынок". Я сказал:

-- Не плачьте, бабушка. Он вон где...

Бабушка спросила:

-- Где вы, милые, живете?

Лида отставила ногу назад, присела и сказала:

-- Мы не можем найти, где живем.

-- Пойдемте, милые, со мной, -- сказала бабушка, и взяла нас за руки.

Она повела нас в свой дом, -- куда хотел утащить нас бабушкин сынок. Я спросил бабушку:

-- Зачем ваш сынок не идет домой?

-- Какой сынок? -- спросила бабушка.

Лида сказала:

-- Он еще глуп. Он говорит про человека, которого человек на лошади бил кнутом.

Бабушка сказала:

-- Я не знаю его.

XII.

Мы с бабушкой шли по лестнице. Вдруг дверь на верху отворилась, с лестницы стала сходить женщина, как мама; а с ней -- мальчик побольше меня. Верно, они шли встречать бабушку.

-- Ну, что? -- спросила мама мальчика.

-- Ничего... -- сказала бабушка. -- Вот заблудились эти...

Тут она сказала слово "герои". Что это?

-- Ах, бедняжки! -- закричала мама мальчика и подбежала к нам. Глаза у ней стали мокрые. Что это такое? Бабушка хотела заплакать... И эта хочет плакать. Я посмотрел на Лиду. И у Лиды глаза мокрые! Я заплакал.

-- Не плачь, -- сказала бабушка, -- Марья проводит вас домой... -- Она увела нас в свою квартиру.

Я плакал. Мальчик сказал:

-- Мне папа купит большую живую лошадь, я сяду верхом...

-- А у меня есть не живая лошадка и тележка.

-- А у тебя есть барабан? -- спросил мальчик.

Он достал из-под стула барабан и забарабанил.

Я сказал:

-- Я разобью свою копилку и тоже куплю барабан!

-- Эх! -- закричал мальчик. -- Я давно разбил свою копилку, а деньги отдал нищему.

Лила громко спросила:

-- Какому нищему? -- Глаза у ней стали большие.

Мальчик ответил:

-- Он к нам пришел. Он не обедал.

-- Не обедал! -- закричала Лида.

-- Да, не обедал; и его девочка тоже не обедала.

Я крикнул:

-- Девочка? -- вот как Лида?

Лида сказала мальчику:

-- Знаете что: приходите к нам, мы будем отдавать свои деньги нищему с девочкой, чтобы они обедали,

Я захлопал в ладоши и запрыгал.

Пришла мама мальчика вместе с нянькой и сказала:

-- Вот ты и найдешь с ними их квартиру. Они не могли далеко уйти. Да верно, их уж ищут...

Я сказал:

-- Нет, мы ушли очень далеко!

Заключение.

Мы с чужой нянькой вышли на улицу. Мальчик мне понравился. Такой тоненький и не смеется. Все рассказывает. Немножко мы прошли, -- вдруг за нами бежит наша нянька. Кричит нянька:

-- Ах, вы... куда занесло вас!

Я сказал:

-- Никто не заносил нас, мы ушли сами.

Мы бегом побежали с нянькой, Увидели маму и бросились к ней на шею.

Я сказал:

-- Я разобью свою копилку!

-- И я -- сказала Лида, -- мама ты найди нищего, который не обедал.

-- Да, да... и с девочкой! Мама, сопляк значит -- драчун?

Мама ответила;

-- Кто свой нос нечисто держит.

-- У меня нос чистый. Я -- не сопляк.

Лида сказала:

-- Сопляк -- свинушка? Носом землю роет...

Мама дала нам молока с булками. А копилки мы разбили. Мама нашла нищего, который не обедал. Нищий -- это который не обедает и он... плешивый? Не правда ли? Жалко, что у нашего нищего нет девочки!

----------------------------------------------------------

Первая публикация: журнал "Пробуждение", No 5, 1908 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.