Иванов Иван Иванович - Современная Италия

СОВРЕМЕННАЯ ИТАЛІЯ.

По поводу сочиненія Filippo Ottonieri -- L'Italia presente e i suoi fati. Roma. 1897.

Старая романтическая литература завѣщала намъ множество всевозможныхъ исключительныхъ и чудесныхъ героевъ, но вся ея нѣжность покоилась преимущественно на одномъ. На первый взглядъ это любимое дитя судьбы. Чарующая красота, царственный умъ, блестящая рѣчь и вдобавокъ сказочное богатство: всѣ данныя быть счастливымъ и совершать жизненный путь среди цвѣтовъ и пѣсенъ. Но какая-то злобная фея со дня рожденія героя разстроила его гороскопъ и отравила сладость бытія.

Едва юноша сталъ различать добро и зло и почувствовалъ въ себѣ желаніе и силы наслаждаться жизнью, какая-то роковая туча налегла на его прекрасное чело, неизбывная тоска завладѣла его сердцемъ, и ему нѣтъ мѣста подъ солнцемъ. Онъ не знаетъ, какъ задушить червя, грызущаго его душу. Онъ мечется отъ одной крайности къ другой. Сегодня онъ набрасывается на искусство, на идеальную красоту и мечтаетъ утонуть въ морѣ возвышенныхъ созерцаній. Завтра онъ готовъ опозорить какой угодно идеалъ, насмѣяться надъ мечтаніемъ и принести свой умъ и свое человѣческое достоинство въ жертву самымъ низменнымъ утѣхамъ плоти.

Какой злой духъ терзаетъ и гонитъ образцовое Божье созданіе?-- никто не знаетъ, всякій ужасается темной стихіи и дивится фатальнымъ противорѣчіямъ природы. Поэты, по врожденной любви ко всему необыкновенному, таинственному и мощному, поддаются невольному очарованію предъ грозной загадкой и увѣнчиваютъ вдохновеннымъ краснорѣчіемъ -- демоническую натуру, прекраснаго но мрачнаго генія, необъятную злую силу. На языкѣ поэтовъ все это звучитъ искренне и художественно. Но кому не дано пылкаго воображенія и музыкальнаго слуха, для того геніальный злодѣй и прекрасный безумецъ -- мучительнѣйшія нарушенія естественныхъ законовъ.

Романтизмъ умеръ и погребенъ, отошли въ невозвратную даль и его кошмарные образы. Но за цѣлые вѣка до нихъ на сценѣ дѣйствительности подвизалась героиня, трагическими контрастами затмевающая самые смѣлые вымыслы фантазіи, и она донесла свою "роковую печать" до нашихъ дней. Героиня -- цѣлая страна, и съ ея исторіей не могутъ даже отдаленно соревновать потрясающія біографіи всѣхъ Манфредовъ и Ренэ.

Вы помните, германскій поэтъ въ самомъ пламенномъ порывѣ лирическихъ желаній, не могъ представить ничего обаятельнѣе края, гдѣ лимоны цвѣтутъ, и трудно пересчитать, сколько поэтовъ всѣхъ народовъ и временъ воспѣвали "чары Цирцеи", ея красоту, геній, неистощимое художественное творчество. Все, что подъ другимъ солнцемъ созрѣвало въ процессѣ трудной работы и многими десятилѣтіями, здѣсь собиралось счастливыми обитателями, будто плоды почвы. Часто одинъ городъ производилъ столько великихъ художниковъ и ученыхъ, что ихъ хватило бы для славы цѣлой великой державы. Часто одинъ человѣкъ совмѣщалъ въ себѣ столько первостепенныхъ талантовъ, что его произведенія могли бы создать великую эпоху въ жизни многомилліоннаго культурнаго народа. Часто одно поколѣніе успѣвало столько пережить-политически и нравственно, что его дѣла легко заполнили бы нѣсколько главъ умственной исторіи всего человѣчества.

И такъ въ теченіе цѣлыхъ вѣковъ! Если бы какая-либо катастрофа уничтожила Аппенинскій полуостровъ и всѣ благодѣянія и чудеса цивилизаціи, какими онъ одарилъ міръ, наша планета очутилась бы снова въ борьбѣ съ варварствомъ, и народы окончили бы эту борьбу неизмѣримо медленнѣе и, навѣрное, съ гораздо меньшимъ блескомъ. И до сихъ поръ они все еще стремятся за творческимъ вдохновеніемъ и наукой красоты въ тотъ же чудный край. Никакіе историческіе перевороты и вновь возникшія политическія силы не въ состояніи разсѣять его древняго ореола -- почти сверхъ человѣческой даровитости...

До сихъ поръ все -- дары благодѣтельныхъ фей. Но здѣсь же рядомъ жесточайшая иронія зла, какую только можетъ допустить человѣческая мысль. На каждый подвигъ генія и свободы соотвѣтствующее нравственное уродство. Пройдите по музеямъ и галлереямъ -- вы не найдете словъ оцѣнить достойно эту головокружительную мощь человѣческаго духа, раскройте Тацита и Данте, вамъ покажется, вы въ царствѣ чудовищъ и предъ ними всѣ издѣвательства Свифта надъ человѣческой грязью и ложью -- наивный смѣхъ неопытнаго весельчака...

Развѣ осмѣлилась бы самая разнузданная фантазія заключить страсти артиста и эстетика въ натуру урода, приходящаго въ восторгъ предъ кровью, предъ воплями неописуемой агоніи, предъ утонченнѣйшими страданіями людей? Развѣ Данте додумался бы до героя, сжигающаго заживо двадцать тысячъ своихъ подданныхъ и со смѣхомъ бросающаго въ огонь самого составителя списка казненныхъ, чтобы онъ и на томъ свѣтѣ у самого діавола провѣрилъ количество жертвъ? Развѣ поэтъ дерзнулъ бы самовольно представить папу съ личностью и біографіей Александра Боржіа, облечь въ архіепископскую мантію палача въ родѣ Руджіери? Развѣ повѣрили бы драматургу, если бы онъ изобразилъ такую сцену: миланскій герцогъ не желаетъ бриться у обыкновенныхъ брадобрѣевъ, онъ предварительно подвергаетъ жесточайшимъ оскорбленіямъ и мукамъ своихъ придворныхъ, потомъ приказываетъ имъ брить его -- своего мучителя: пусть люди знаютъ, до какой степени они жалки и трусливы! Развѣ можно бы ожидать ни берегахъ лазурныхъ венеціанскихъ лагунъ страшнѣйшихъ тюремъ и пытокъ, какимъ могли бы позавидовать дикари и варвары всѣхъ тропическихъ странъ? И не только здѣсь, а вездѣ въ Римѣ, въ Неаполѣ геніальнѣйшіе изобрѣтатели инквизиціонныхъ средствъ для укрощенія и уничтоженія тѣхъ самыхъ силъ духа, какія озарили безсмертной красотой все человѣчество.

И царство этой красоты отнюдь не прекращается злодѣйствами" Напротивъ, отвратительнѣйшіе вырожденцы нравственности часто усердные покровители наукъ и искусствъ. Они готовы выжать послѣднюю каплю крови у своихъ подданныхъ, лишь бы украсить дворецъ художественнымъ произведеніемъ. Они основываютъ университеты, принимаютъ къ себѣ на службу знаменитѣйшихъ ученыхъ и поэтовъ, соперничаютъ съ Нерономъ жестокостями и извращеніемъ всѣхъ чувствъ, даже эстетическаго. Они упиваются сонетами Петрарки и травятъ собаками людей всякаго пола и возроста. Они заботятся о тщательнѣйшемъ научномъ толкованіи поэмы Данте и составляютъ списки пытокъ на сорокъ одинъ день съ разсчетомъ окончить зрѣлище колесованіемъ. Во дворцѣ они бесѣдуютъ съ профессорами о сокровеннѣйшихъ тайнахъ древней филологіи и поэзіи, а на улицахъ рубятъ чернь ради забавы и развлеченія.

Все это подлинные факты. Представьте, что либо подобное нагромоздилъ бы писатель въ свой романъ или пьесу, критика признала бы его невмѣняемымъ и его произведеніе обозвала бы безумной клеветой на человѣческую природу. Вѣдь до сихъ поръ не перевелись философы, приписывающіе эстетическимъ наслажденіямъ глубокое и облагораживающее вліяніе на людей и готовые отождествлять эстетическое чувство съ гуманнымъ и нравственнымъ. Пусть бы они поговорили съ графами Висконти или съ герцогами Сфорцо: болѣе тонкихъ эстетиковъ и болѣе озвѣрѣлыхъ деспотовъ міръ не видалъ и врядъ ли увидитъ.

Таковы удивительные плоды края, гдѣ лимоны цвѣтутъ и апельсины зрѣютъ! Время сильно сократило, отчасти совсѣмъ уничтожило графовъ и герцоговъ, даже герцогства и графства превратило въ воспоминанія прошлаго, но оно нисколько не измѣнило основного тона итальянской жизни. Онъ по прежнему поражаетъ дисгармоніей: понизилась только внѣшняя сила звуковъ, но сущность разлада стала еще печальнѣе и глубже.

Беззаботные туристы по прежнему славословятъ природу и искусства, журналы и газеты кишатъ "впечатлѣніями" имянинъ сердца и медовыхъ мѣсяцевъ: Венеціи, какъ водятся, посвящаются сонеты, Неаполитанскому заливу -- романы и повѣсти, Риму -- разсужденія о развалинахъ и статуяхъ. Все, какъ было въ XVI вѣкѣ, когда франты всѣхъ странъ Западной Европы вздыхали по южнымъ Лаурамъ и Джульеттамъ: Италія -- академія, салонъ, олеандровый садъ. Но и въ то далекое время она была также тюрьмой и полемъ нескончаемыхъ битвъ. Теперь стѣны тюрьмы, повидимому, раздвинулись еще шире, вся страна наканунѣ генеральнаго сраженія и опасность грозитъ не только будущему художественнаго генія націи, но и его уже накопленнымъ богатствамъ. Именно современная Италія, повидимому, готова оправдать всѣ ужасы эстетиковъ. Ея демократія не желаетъ щадить красоты красокъ и камня, она больше не понимаетъ этой красоты и обращается съ ней, какъ германскіе варвары среднихъ вѣковъ.

Европейскую печать одновременно занимаютъ вопросы о матеріальной судьбѣ итальянцевъ и о быстро развивающемся одичаніи блестяще-одареннаго народа. Отвѣты получаются самые печальные отъ искреннихъ друзей страны и даже отъ ея гражданъ. Нищій и варваръ -- таковъ, будто бы, современный итальянецъ, какъ представитель массы. И факты не противорѣчатъ выводу, даже факты уже совершившіеся, а будущее, по единодушному признанію наблюдателей, грозитъ еще горшими бѣдствіями.

Не прошло и пяти лѣтъ послѣ возмущеній въ Сициліи, страна снова охвачена огнемъ. Тогда еще кое-чѣмъ можно было утѣшиться. Сицилія -- это вѣдь почти Африка, царство неискоренимаго разбоя, неизлѣчимой умственной тьмы и необузданно-горячей крови. Человѣческая власть безсильна исправить такой естественный порядокъ вещей. Сициліецъ какъ былъ, такъ и останется тунеядцемъ, фанатикомъ и бандитомъ и даже прогрессивная итальянская печать о бѣдствіяхъ сицилійцевъ будетъ говорить гораздо спокойнѣе и снисходительнѣе, чѣмъ о положеніи настоящей Италіи,

Но вотъ приходить время и эта самая L'Italia vera поднимаетъ возстаніе. Миланъ -- одинъ изъ культурныхъ центровъ страны, становится во главѣ смуты. Одновременно волнуются неаполитанскія провинціи. Это -- тоже не совсѣмъ Италія, неаполитанцы -- popolo fiacco и даже хуже, народъ -- неполитическій, нравственно-немощный, искони изнѣженный своимъ солнцемъ и моремъ. Но его возмущеніе чрезвычайно краснорѣчиво.

Неаполитанецъ -- варваръ, суевѣръ, въ каждую минуту готовъ схватиться за ножъ, но благодарнѣйшій въ нірѣ подданный. Онъ выносилъ даже режимъ Бурбоновъ и монаховъ и именно на неаполитанской черни зиждилась власть самыхъ реакціонныхъ правительствъ. Теперь -- въ царство конституціи -- онъ возсталъ и, конечно, обнаружилъ свои расовыя достоинства.

По выраженію англійскаго журнала, народъ на югѣ велъ себя, какъ курды, разрушалъ дома, убивалъ владѣльцевъ, въ одномъ случаѣ бросилъ даже въ огонь больную женщину, а мужа, доктора -- изрубилъ на куски. Бунтовщикамъ отдавали деньги, имущество, одинъ промышленникъ бросилъ толпѣ все свое состояніе, 60.000 лиръ. Толпа не хотѣла и слышать о пощадѣ. Деньги были расхватаны, домъ сожженъ и хозяинъ убитъ. Толпа скоро утолила голодъ, но продолжала грабить склады хлѣба и бросала мѣшки съ мукой въ воду.

На югѣ смута началась исключительно изъ-за хлѣба. Ни о какой политикѣ неаполитанецъ не помышлялъ и кричалъ лишь одно: хлѣба) Но смута не ограничилась югомъ, и чѣмъ дальше къ сѣверу, тѣмъ рѣзче характеръ ея мѣнялся.

Лаццарони желали быть сытыми, но это не значило, чтобы они требовали работы. Въ Тосканѣ толпа кричала: хлѣба или работы! Еще сѣвернѣе, въ Ломбардіи, на сценѣ оказался совершенно другой мотивъ бунта.

Миланъ не нуждается въ настоящее время ни въ хлѣбѣ, ни въ работѣ. Сочувствовать Неаполю онъ не имѣетъ ни малѣйшаго расположенія. О между тѣмъ, миланскіе безпорядки сильнѣе всѣхъ другихъ обезпокоили правительство. Съ Неаполемъ вопросъ покончили просто и скоро: раздачей дешеваго хлѣба. Въ Миланѣ порядокъ водворили, но пришлось прибѣгнуть къ чисто-политическимъ мѣрамъ, прекратить изданіе газетъ, вчинить преслѣдованіе противъ журналистовъ и депутатовъ и вести его съ необыкновенной энергіей и суровостью.

Очевидно, смуты въ Миланѣ ни что иное, какъ попытка поднять междоусобную войну. Это движеніе не голодныхъ и нищихъ, а политическихъ соціалистовъ, враждующихъ съ царствующей династіей и даже съ государственной формой. Это не безпорядки уличной толпы, а возстаніе демократіи.

Слѣдовательно, правительство единой Италіи успѣло создать горючій матеріалъ и для политической открытой смуты, и для чисто-экономическаго возмущенія темной массы. Неаполитанскій лаццарони, получивъ свою порцію хлѣба или муки отъ городского синдика, опять можетъ отдаться dolce far niente на неопредѣленное время. На сѣверѣ давно организовалась обширная противоправительственная агитація, во главѣ съ серьезнѣйшими и распространеннѣйшими органами печати -- Secolo, Italia del Popolo. Задолго до миланскихъ смутъ онѣ обсуждали вопросъ о замѣнѣ существующаго политическаго строя другимъ.

Будущей республикѣ даже успѣли подыскать наименованіе, не совсѣмъ только сговорились на счетъ срока ея возникновенія. Secolo -- ожесточеннѣйшій врагъ Криспи и буржуазіи, ждалъ перемѣнъ отъ болѣе или менѣе отдаленнаго будущаго, Italia del Popolo -- обнаруживала больше нетерпѣнія.

Всякому извѣстно, политическіе реформаторы иногда не только совсѣмъ не признаютъ соціальныхъ вопросовъ, но даже становятся въ рѣшительно враждебное отношеніе ко всякому соціальному движенію. Чистая политика -- это перемѣна въ составѣ правящаго класса, точное осуществленіе принципа: "уйди, а я займу твое мѣсто". Въ этомъ направленіи нѣтъ никакой разницы между монархическими либералами и республиканцами. Собственно народъ для тѣхъ и для другихъ -- предметъ совершенно посторонній и одинаково тягостный. И исторія западной Европы неоднократно доказывала, какъ мало выигрываетъ демократія отъ разныхъ пересмотровъ и даже коренныхъ передѣлокъ конституцій.

Въ Италіи долго вопросъ стоялъ въ обычномъ положеніи. Политическіе радикалы не желали имѣть ничего общаго съ соціалистами. Вражду уничтожило удручающее правленіе Криспи, его "мегаломанія", т. е. безумныя притязанія вести воинственную политику великой державы съ неокрѣпшими силами недавно объединеннаго государства, его цинически-откровенное нарушеніе свободы выборовъ и въ вѣнцѣ всѣхъ подвиговъ -- несомнѣнная причастность къ банковскимъ хищеніямъ. Общій врагъ заставилъ сплотиться всю крайнюю оппозицію. Къ ней естественно примыкала клерикальная партія. Она состоитъ въ непримиримой междоусобицѣ съ демократами и соціалистами, но предметъ ненависти у всѣхъ одинъ и тотъ же, и въ миланскомъ возстаніи, несомнѣнно, таилась капля и католическаго яду.

Эта лига образовала своего рода государство. Нельзя сказать, чтобы оно управлялось добропорядочно и блистало талантами; напротивъ. Соціалистскіе органы, въ родѣ руководящаго римскаго Avanti (Впередъ), поражаютъ иностранца крайней наивностью полемическихъ пріемовъ и фразистымъ, праздно-шумливымъ краснорѣчіемъ. На посторонній взглядъ, много терпитъ отъ такихъ доблестей несомнѣнно искреннее народолюбіе партіи и утрачиваютъ не мало внушительности даже благодарнѣйшія для соціалистовъ ошибки правительства.

Газета пользуется успѣхомъ у политиканствующаго юношества и, повидимому, на этомъ успѣхѣ разсчитываетъ упрочить свой авторитетъ. Она восторженно сообщаетъ, напримѣръ, о возникновеніи соціалистскаго кружка среди рабочихъ, въ возрастѣ отъ семнадцати до двадцати лѣтъ. Она привѣтствуетъ преобразованіе юношескихъ кружковъ народнаго просвѣщенія въ политическіе клубы. Соціалистомъ, несомнѣнно, быть пріятнѣе, чѣмъ просвѣщать народъ, но только для Италіи врядъ ли политическое краснорѣчіе нужнѣе образованія. Avanti почти ежедневно печатаетъ свѣдѣнія о постоянной подпискѣ въ его пользу: набирается лиръ 20--30, иногда болѣе сотни, но крайне рѣдко. Большинство взносовъ не превышаютъ лиры или двухъ и время отъ времени сопровождаются какимъ-нибудь протестующимъ motto. Очевидно, газета читается мелкой грамотной публикой и не имѣетъ широкаго распространенія.

И Миланъ это доказалъ.

Движеніе вспыхнуло раньше, чѣмъ предполагали вожди. Они поспѣшили явиться въ палату и принялись толковать ей, что они еще не готовы, что народъ долженъ разойтись по домамъ и предоставить имъ, журналистамъ и депутатамъ, приготовить день побѣды. Убѣжденія не дѣйствовали, толпа кричала: "Долой правительство! Долой династію!.." Войскамъ пришлось дать сраженіе,-- и порядокъ пока водворенъ.

Именно пока. Такъ думаютъ и сочувственники, и противники возстанія. "Италія тяжело больна" -- единогласный вопль итальянскихъ патріотовъ. И болѣзнь тѣмъ опаснѣе, что она разрушаетъ организмъ въ самыхъ глубокихъ источникахъ его жизни. Экономическія бѣдствія даже неаполитанца превращаютъ въ революціонера, цѣлый рядъ политическихъ ошибокъ правительства, отъ таможенной войны съ Франціей и тройственнаго союза до убійственной борьбы съ Абиссиніей, въ какихъ-нибудь десять лѣтъ создалъ и сплотилъ мощную оппозицію. Для единодушнаго дѣйствія массы и революціонной интеллигенціи не потребовалось даже особенной агитаціи, всенароднаго распространенія и разъясненія какихъ либо программъ и принциповъ. Единеніе создано простѣйшимъ чувствомъ, всѣмъ одинаково доступнымъ -- всеобщимъ недовольствомъ. Malcontento -- это пароль и лозунгъ страны. И онъ вполнѣ ясенъ каждому, потому что точно выражаетъ его личныя настроенія.

Но смутами и отдѣльными вспышками недовольства не ограничивается недугъ прекраснѣйшей въ мірѣ страны. Существуетъ нѣчто худшее.

Дороговизну хлѣба можно облегчить таможенной реформой, соціалистовъ итальянскаго типа не трудно укротить кое-какими реформами въ демократическомъ направленіи, уменьшеніемъ косвенныхъ налоговъ, сокращеніемъ военнаго бюджета и въ особенности заключеніемъ торговаго договора съ Франціей.

Въ положительныхъ чувствахъ къ этой странѣ для политиковъ изъ Avanti заключается весь символъ вѣры иностранныхъ отношеній: и ненависть къ тройственному союзу, и мечта освободить Европу отъ Турціи, и установить союзъ латинскихъ національностей -- нѣчто въ родѣ романскаго панславизма. Вообще, вопросъ съ партіями разрѣшается сравнительно легко. Совершенно иначе обстоитъ дѣло относительно народа.

Единая Италія получила его отъ прежнихъ правительствъ погруженнымъ въ средневѣковую тьму. Папство воспитывало лишь матеріалъ для своей непогрѣшимой власти надъ душой и тѣломъ, неаполитанскіе монархи упорно держались семейныхъ бурбонскихъ преданій, и подавляющее большинство гражданъ новаго королевства оказалось безграмотнымъ, младенчески суевѣрнымъ и совершенно безпомощнымъ предъ политическими и нравственными запросами культурнаго государства новаго времени.

И фактъ вѣренъ не только относительно массы: буржуазія, призванные правители государства до сихъ поръ обнаруживаютъ некультурность истыхъ варваровъ. Они пользуются своей властью въ отечествѣ будто въ завоеванной странѣ, не щадя величественныхъ и поэтическихъ преданій прошлаго. И на этотъ разъ о тяжкой болѣзни Италіи вопіютъ уже не политики и экономисты, а ученые и художники.

II.

Въ западной литературѣ давно стало правиломъ оплакивать старый античный и средневѣковый міръ, осыпить укоризнами современное итальянское правительство въ вандализмѣ. Ученая Европа привѣтствовала гибель папскаго государства, но она немедленно подняла вопль негодованія, лишь только новые властители Рима стали по сибему расправляться съ вѣчнымъ городомъ.

Первый возмутился мюнхенскій ученый Григоровіусъ, авторъ исторіи средневѣкового Рима. За этотъ трудъ онъ удостоился званія римскаго гражданина. Теперь новая власть налагала кощунственную руку на священныя древности, и какъ налагала!..

За Грегоровіусомъ послѣдовали другіе, вопросъ грозилъ стать международнымъ. По крайней мѣрѣ, Англія не остановилась даже, предъ дипломатическими шагами. Неумѣлыя поправки въ венеціанскомъ соборѣ св. Марка сначала вызвали агитацію на столбцахъ Times'а, а потомъ правительство чрезъ своего посла сдѣлало представленія въ Римѣ.

Поступокъ Англіи встрѣтилъ восторженное сочувствіе у многочисленныхъ поклонниковъ древностей и величественныхъ преданій Рима. Они доказывали, что судьба итальянской столицы -- вопросъ всѣхъ культурныхъ націй. Всѣ онѣ безконечно обязаны столицѣ древняго и средневѣкового міра. Здѣсь колыбель во ликихъ мыслей и великихъ людей: она должна быть священна и неприкосновенна. Римъ, духовное отечество всякаго культурнаго европейца, и кто бы ни владѣлъ имъ, долженъ считаться съ его міровымъ значеніемъ.

Очевидно, всякій ударъ историческому достоинству Рима -- кровное оскорбленіе нравственному чувству и культурному сознанію всякаго просвѣщеннаго человѣка. И правительство объединенной Италіи очутилось подъ строжайшимъ надзоромъ не дипломатовъ и политиковъ, а ученыхъ и эстетиковъ.

Нѣтъ ни одного города, игравшаго видную роль въ исторіи, не оплаканнаго европейской печатью. Нѣкоторымъ посвящались и до сихъ поръ посвящаются особые мартирологи. Еще Грегоровіусъ переустройство столицы новымъ итальянскимъ правительствомъ обозвалъ уничтоженіемъ Рима, его единомышленники принялись искать у общественнаго мнѣнія всего просвѣщеннаго міра управы на новыхъ варваровъ.

Въ самомъ дѣлѣ, чего только они ни натворили въ одномъ Римѣ! Городъ сталъ неузнаваемымъ для тѣхъ, кто его видѣлъ лѣтъ сорокъ тому назадъ. Что ни шагъ, то разгромъ. Начать съ центра, съ Капитолійскаго холма. Какой злой духъ могъ внушить современнымъ итальянцамъ воздвигнуть здѣсь конную статую Виктора-Эммануила, ради него совершенно уничтожить многовѣковой обликъ всей мѣстности, бросить милліоны затѣмъ, чтобы стереть съ лица земли античное величіе и средневѣковую поэзію. Потомъ Колизей! До владычества единой Италіи здѣсь красовался цѣлый міръ зелени и цвѣтовъ, отсюда, съ амфитеатра открывался величественный видъ на Римъ, а теперь настроили шестиэтажныхъ и семиэтажныхъ зданій банальнаго типа и задушили духъ древней мощи.

То же самое сдѣлали и на окраинахъ. Французскій ученый плакалъ, войдя въ портикъ Іоанна Латеранскаго и взглянувъ вокругъ. Куда дѣвалась прежняя неописуемо-чарующая перспектива! Предъ зрителемъ теперь какіе-то ужасные бараки; они опозорили одну изъ благороднѣйшихъ картинъ, какія только предстаи ляетъ міръ.

А дальше эти чудныя виллы -- Лодовизи, Волконскихъ, особенно первая. Ея дубовая роща, знаменитая кипарисовая аллея исчезли. Ея античные мраморы, ея фрески возрожденія похитили. Ея владѣнія распродали по кускамъ.

И все это -- зачѣмъ? Думали воздвигнуть столицу за американскій образецъ, и вышелъ мертвый городъ. Начали строить громадные дома, разбили грандіозные планы, и остановились на половинѣ пути. Спекуляторы разорились, дома остаются недостроенными и свидѣтельствуютъ о непосильныхъ замыслахъ людей неразумныхъ и корыстныхъ.

И замѣчательно, отвѣтственность за всѣ вандализмы лежитъ на муниципалитетѣ Рима и на общегосударственномъ парламентѣ, особенно на послѣднемъ. Флорентіецъ, неаполитанецъ, пьемонтецъ совершенно равнодушно одобряли какіе угодно проекты, оскорблявшіе святыни исторіи или религіи. Какое имъ было дѣло до красоты и величія города напъ, и еще меньше до античныхъ воспоминаній! Они явились иностранцами въ новую столицу и ихъ могли занимать только чисто-финансовые вопросы. Всякій министръ могъ добиться отъ такого собранія какой угодно мѣры, необходимой, по его соображеніямъ, для превращенія папскаго Рима въ королевскій.

То же самое происходило по всей Италіи, гдѣ только новый политическій строй встрѣчался съ древнимъ наслѣдствомъ. Рѣшительно никакая красота и поэзія не трогали сердецъ синдиковъ и муниципальныхъ совѣтниковъ. Въ короткое время ихъ злодѣянія создали даже особый типъ Іеремій, оплакивающихъ горючими слезами святую старину. Напримѣръ, депутатъ отъ Венеціи, Помпео Мольменти пріобрѣлъ себѣ имя неутомимой и страстной войной съ парламентомъ и венеціанской городской думой за дворцы и произведенія искусства родного города.

Мольменти безпрестанно говоритъ рѣчи, печатаетъ въ журналахъ статьи, выпускаетъ брошюры и книги, и все съ единственной цѣлью: оберечь средневѣковую и республиканскую Венецію отъ покушеній промышленнаго вѣка. Писателю и трибуну дорогъ каждый камень, каждый рельефъ, каждый рисунокъ -- на мостахъ и въ дворцахъ Венеціи. Онъ впадаетъ въ отчаяніе отъ асфальтовыхъ переулковъ, отъ желѣзныхъ мостовъ, въ особенности отъ товарныхъ складовъ. Онъ приходитъ въ ужасъ, что въ Венеціи можетъ появиться трамвай, въ параллель съ существующей желѣзной дорогой черезъ лагуны. Онъ возмущенъ пароходами, отбивающими хлѣбъ у гондольеровъ и совершенно разрушающими дѣвственную поэзію царицы моря. Онъ отъ души сочувствуетъ гондольерамъ, обзывающимъ пароходы "черными чертями".

Вообще, всюду торжествуетъ демонъ наживы, холоднаго коммерческаго разсчета. Старинная церковь, башня, народная вѣчно зеленѣвшая площадь будутъ упразднены, засыпаемы пескомъ, залиты асфальтомъ, замѣнены и застроены электрическими станціями, магазинами и складами. Историческіе дворцы сеньоровъ будутъ отданы въ аренду международнымъ спекуляторамъ, и Венеція со временемъ превратится въ закоптѣлый душный коммерческій портъ -- съ доками и со всѣми прелестями американской и европейской промышленности.

Такъ вопіютъ наши рыцари. Многое въ ихъ жалобахъ дышитъ наивностью чисто рыцарскаго увлеченія, но многое вполнѣ основательно. Прежде всего поразительно повсемѣстное равнодушіе современныхъ итальянцевъ къ художественной или исторической старинѣ. Рѣшительно во всѣхъ городахъ можно видѣть полное пренебреженіе новыхъ строителей къ памятникамъ исторіи и искусства. Имъ ничего не стоитъ выстроить какое-нибудь казенное уродливое сооруженіе, въ родѣ станціи трамвая рядомъ съ знаменитымъ флорентійскимъ Баптистеріемъ, также просто срыть какой-нибудь дворецъ, уничтожить паркъ, чтобы очистить перспективу новому монументу, безъ всякаго смысла разрушить древнюю часовню подъ предлогомъ борьбы съ народнымъ суевѣріемъ. Смѣшно, конечно, возмущаться, что площадь св. Марка освѣщена электричествомъ, но совсѣмъ не смѣшно какое-то затаенное странное чувство новыхъ людей противъ слишкомъ живописной и величавой старины. Оскорбленные эстетики прямо называютъ это чувство ненавистью пигмеевъ и вырожденцевъ противъ великановъ и геніевъ. Здѣсь, пожалуй, есть доля правды.

Нельзя, разумѣется, приспособлять всякій вѣкъ къ прошлому только потому, что оно красиво и грандіозно. Пароходы и электричество также не безъ достоинствъ и, если угодно, не безъ своеобразной красоты. Въ XIV вѣкѣ Венеція благоденствовала при такихъ порядкахъ, какіе въ настоящее время не дали бы ей и десяти лѣтъ политическаго существованія. Она царствовала надъ морями съ такими средствами и силами, какія въ XIX столѣтіи не создали бы величія даже второстепенному американскому или англійскому порту. Легко быть великаномъ среди карликовъ, и аристократомъ среди плебеевъ, и мечтать о неприкосновенности венеціанскихъ поэтическихъ уголковъ и о священномъ покоѣ ея дворцовъ -- значитъ, по меньшей мѣрѣ, впадать въ праздное донъ-кихотство. И итальянская палата депутатовъ не всегда бываетъ виновата, когда невнимательно слушаетъ Помпео Мольменти.

Но она рѣшительно неправа въ своемъ невозмутимомъ равнодушіи вообще къ жалобамъ венеціанскаго патріота. А онъ, въ свою очередь, правъ, видя явные признаки упадка культуры, въ этомъ равнодушіи.

На классической почвѣ въ наше время нарождается совершенно новый типъ интеллигентнаго итальянца, не похожій на прежнія поколѣнія, будто новая раса сравнительно съ эпохой возрожденія. Даже и физическая природа другая.

Уйда недавно разразился громовой статьей противъ современнаго итальянскаго варварства и съ свойственной беллетристу горячностью нарисовалъ фигуру новаго итальянца {Misgovernement in Italy. The Fortnightly Review. June 1896.}. Это нѣчто въ высшей степени неклассическое и нехудожественное.

Только развѣ въ захолустныхъ провинціяхъ теперь можно встрѣтить лица, достойныя кисти Тацита, Микель-Анжело, Рафаэля, Корреджіо. Въ городахъ, задушенныхъ нравственными и физическими міазмами, рождается и живетъ человѣкъ, совершенно лишенный граціи и изящества. Его отличаютъ тупые и наглые глаза, циническое зубоскальство, характерная челюсть преступника, дыханіе, постоянно зараженное никотиномъ... Уйда готовъ и еще сильнѣе разукрасить ненавистный типъ, но онъ правъ въ своемъ сравненій итальянскихъ горожанъ съ сельчанами. Даже населеніе окрестностей Рима гораздо красивѣе и классичнѣе, чѣмъ сами римляне. Но только врядъ ли и эти красавцы съ большимъ уваженіемъ отнеслись бы къ дворцамъ сеньоровъ и развалинамъ римской республики и имперіи. Можно посѣтовать, что современная слишкомъ напряженная борьба за существованіе не способствуетъ развитію олимпійской красоты, не производитъ ни величаво благоволящихъ Юпитеровъ, ни беззаботно-побѣдоносныхъ Аполлоновъ, но дѣло не въ физическомъ благообразіи, а въ несомнѣнномъ нравственномъ отупѣніи и измельчаніи.

Всякому путешественнику бросается въ глаза полнѣйшее безучастіе современнаго итальянца къ чудесамъ искусства и очарованіямъ природы. Соображеніе, будто они ко всему этому присмотрѣлись, не имѣетъ ни малѣйшаго смысла -- ни вообще, ни въ данномъ случаѣ. Иностранцы посвящаютъ цѣлыя книги Лаокоону и Аполлону Бельведерскому. На знаменитыхъ скульптурахъ нельзя найти ни одной черты, тщательно не изученной и не оцѣненной. Итальянская интеллигенція не имѣетъ самаго отдаленнаго представленія о подобной работѣ, и все-таки она будто устала отъ созерцанія классическихъ произведеній. Вѣрнѣе, она лишена всякой охоты созерцать ихъ. Народъ тѣмъ болѣе. И даже, если бы всѣ эти люди являлись красавцами, ихъ отнюдь нельзя было бы признать ни культурными, ни просто духовно-развитыми. И Уйда правъ въ своихъ похоронныхъ причитаніяхъ итальянской цивилизаціи.

Итальянскій публицистъ проникнутъ тѣми же чувствами и мотивируетъ ихъ не эстетическими впечатлѣніями, а фактами политики и экономической жизни новой Италіи.

III.

Авторъ не принадлежитъ ни къ радикаламъ, ни къ соціалистамъ. Онъ вполнѣ благонамѣренный монархистъ и искренній поклонникъ въ теоріи и на практикѣ королевской власти. Онъ рѣшительно не сочувствуетъ революціоннымъ агитаціямъ, его не подкупаетъ шумное и блестящее политиканство соотечественниковъ, онъ безпощадно разоблачаетъ изнанку и сущность мишурнаго блеска и мнимаго гражданскаго духа.

Въ самомъ началѣ книги авторъ свидѣтельствуетъ о фактѣ вполнѣ естественномъ, но удручающемъ по своему политическому значенію для современной Италіи.

Въ этой странѣ нѣтъ патріотизма, нѣтъ необходимаго мощнаго чувства, какое только и спасаетъ государство я общество отъ разложенія и гибели. Мы думаемъ издали, Италія великая держава, въ ней тридцать милліоновъ населенія, она одинъ изъ трехъ оплотовъ европейскаго мира, и вдругъ въ ней нѣтъ патріотовъ. Точнѣе, патріоты есть, только искусственные, народъ не знаетъ единаго итальянскаго отечества.

Когда итальянская армія потерпѣла страшное пораженіе въ Абиссиніи, на улицахъ итальянскихъ городовъ слышались крики: Да здравствуетъ Менеликь!

Положимъ, могли кричать враги Криспи, но возможно ли въ другомъ культурномъ государствѣ, чтобы партійная вражда доходила до такого ослѣпленія, до такого политическаго самоотрицанія? Во Франціи когда-то Ферри попалъ въ подобное положеніе. Тонкинскія приключенія вооружили всю Францію противъ министра "тонкинца". Его свергли, похоронили навсегда его политическую карьеру. Но что бы сказали французы, если бы кто-нибудь на ихъ площади закричалъ: "да здравствуютъ тонкинцы!"

А въ Италіи кричали, и весьма многіе, и даже не какъ враги Криспи, а какъ люди совершенно посторонніе вообще правительству итальянскаго королевства.

Волей-неволей приходится объяснять этимъ людямъ, что такое патріотизмъ и національность и нашъ авторъ пускается въ поучительное классическое краснорѣчіе. Онъ ссылается на Сократа. Философъ объявлялъ себя гражданиномъ вселенной, но это гражданство не мѣшало ему героически сражаться за отечество и умереть даже по приговору несправедливаго суда съ заповѣдью ученикамъ: повиноваться всегда и во всемъ законамъ родины.

Если Сократъ не убѣдителенъ для итальянцевъ, пусть они припомнятъ французскихъ соціалистовъ. Они, стремясь къ сліянію всѣхъ народовъ, страстно защищаютъ принципъ національности и Франція для нихъ такое же божество, какъ и для самыхъ умѣренныхъ партій, можетъ быть, даже болѣе чтимое.

Не правда ли, оригинальная публицистика? Правительство уже десятки лѣтъ ведетъ политику великой державы, содержитъ соотвѣтствующую армію, занимаетъ извѣстное emploi въ европейскомъ концертѣ, и вотъ оказывается все сооруженіе на пескѣ. Благонамѣреннѣйшій писатель заявляетъ, что въ новой Италіи, и то далеко не во всей, единственное общее достояніе литературный языкъ lingua scritta. Все остальное рѣзко различно и положительно не поддается объединенію.

Нравы, привычки, преданія, интересы раздѣляютъ сѣверную и южную Италію непроходимой пропастью. Опытнѣйшіе государственные люди страны единодушно сознаются, что для удовлетворенія дѣйствительныхъ нуждъ Италіи требуются отдѣльные законы для каждой провинціи. Даже города отличаются другъ отъ друга не только историческимъ наслѣдствомъ и мѣстными обычаями, но расой населенія. Сѣверный итальянецъ искренне презираетъ римлянина, и пьемонтецъ, ломбардецъ, неаполитанецъ являются въ парламентъ съ діаметрально противоположными идеями и чувствами.

Каждый, сколько-нибудь знакомый съ жизнью Италіи, можетъ подтвердить фактъ по личному опыту. Въ прошломъ году, напримѣръ, въ сицилійскомъ городѣ Милаццо открывали статую свободы. У этого города, какъ извѣстно, Гарибальди одержалъ блестящую побѣду надъ неаполитанскимъ войскомъ. Въ походѣ принималъ участіе Криспи и, естественно, явился главнымъ дѣйствующимъ лицомъ при открытіи памятника. Сицилійцы горячо привѣтствовали своего земляка. Синдикъ Милаццо произнесъ хвалебную рѣчь заслугамъ Криспи...

Сѣверяне пришли въ страшное негодованіе отъ этой "профанаціи" праздника и свободы. Миланскій Secolo не находилъ словъ достойно заклеймить глупость синдика и политическую безтактность его согражданъ. Въ Венеціи, во Флоренціи, въ Миланѣ находили только одно объясненіе позорному скандалу -- неизлѣчимое расовое тупоуміе южанъ во всемъ, что касается высшихъ вопросовъ нравственности и политики. Въ то самое время, когда Криспи состоялъ подъ судебнымъ слѣдствіемъ за банковскую панаму, на югѣ ему устраивали тріумфы и въ честь его синдикъ приводилъ безграмотныя классическія цитаты съ именами Брута и Катона!

Это было, дѣйствительно, слишкомъ. Но опять ненависть и презрѣніе къ политическому дѣятелю вовлекли печать въ международные счеты. Иначе нельзя назвать отчаянные отзывы, какими сѣверъ Италіи осыпалъ несчастный, полудикій югъ. Можно было подумать.-- то компанія Рошфоровъ и Деруледовъ пишетъ о нѣмцахъ.

И нашъ авторъ не видитъ, въ настоящее время по крайней мѣрѣ, признаковъ другого порядка. Большинство сельскаго населенія находится въ рукахъ священниковъ: но не католическая церковь, конечно, станетъ воспитывать патріотовъ для новой Италіи. Сельскіе учителя также равнодушны къ этой цѣли: они занимаютъ слишкомъ незавидное общественное положеніе, крайне дурно вознаграждаются. Имъ не до высшей политики, а если и случается имъ поддаваться политическимъ соблазнамъ, это бываетъ исключительно подъ давленіемъ какой-нибудь партіи, парламентскаго вожака, сулящаго за поддержку всяческія блага.

И это равнодушіе къ судьбамъ страны останется навсегда, если только уровень народной грамотности не измѣнится. Въ Италіи оффиціально существуетъ обязательное начальное обученіе, и, несмотря на это, по послѣднимъ свѣдѣніямъ въ Италіи было 61% безграмотныхъ. По закону безграмотный не можетъ участвовать въ парламентскихъ выборахъ, слѣдовательно, около двухъ третей населенія не пользуются конституціонными правами. Мои среди грамотныхъ политическій индифферентизмъ поразителенъ. Въ выборахъ 1895 года изъ всего числа избирателей приняло участіе немного больше половины. Естественно, выборы дали побѣду Криспи, а въ результатѣ абиссинскій разгромъ и потрясеніе всего государственнаго организма.

Легко представить, при такомъ повальномъ невѣжествѣ и апатіи полное раздолье всякаго рода искателямъ приключеній. Въ палату попадаютъ отнюдь не достойнѣйшіе, а наиболѣе ловкіе и неразборчивые въ средствахъ. При каждыхъ выборахъ является громадное количество министерскихъ кандидатовъ, и они всегда имѣютъ надежныя данныя пройти въ палату. Все величіе Криспи держалось на этомъ законѣ и врядъ ли поколебалось бы вслѣдствіе обычныхъ конституціонныхъ порядковъ, если бы Сіссіо {Уменьшительное отъ Francesco, имени Криспи.} не стало уличнымъ браннымъ словомъ и если бы противъ "мегаломаніи" отечественнаго Бисмарка не стали протестовать женщины. Онѣ бросались на рельсы, съ воплями останавливали поѣзда, увозившіе ихъ дѣтей и мужей въ Абиссинію на вѣрную бойню.

Сіссіо палъ, во порядки не измѣнились. Авторъ въ самыхъ мрачныхъ краскахъ рисуетъ итальянскій парламентаризмъ. Его слова не трудно провѣрить по отчетамъ о засѣданіяхъ парламента. Врядъ ли какое собраніе цивилизованныхъ людей можетъ отличаться болѣе безплодными, безцѣльно эффектными поединками краснорѣчія и острословія, чѣмъ итальянскій парламентъ. Безпрестанные запросы, мелочныя партійныя препирательства, чисто театральная наклонность позировать въ роли протестанта и оппонента ради зрѣлища: все это залу дворца Montecitorio превращаетъ часто въ актерское ристалище, къ большому удовольствію самихъ героевъ и восемнадцатилѣтнихъ преобразователей государства, но къ неоцѣнимому ущербу настоятельнѣйшихъ задачъ внутренней и внѣшней политики.

За кулисами этого феерическаго зрѣлища скрывается печальная дѣйствительность. Прежде всего, въ итальянскомъ парламентѣ собственно нѣтъ партій, нѣтъ принципіальныхъ программъ. Существуютъ группы и групповые и личные интересы. Каждая группа имѣетъ своего вождя и борется за его карьеру въ надеждѣ за грядущую щедрую расплату. Партіи возможны только въ странѣ, гдѣ политическая мысль находитъ глубокую и сознательно-отзывчивую почву въ народѣ, гдѣ политическій дѣятель можетъ опираться на активное сочувствіе населенія, на его способность пристально и критически относиться къ дѣятельности представительнаго собранія. Все равно, какъ только публика дѣлаетъ писателя свободнымъ и его дѣло достойнымъ и почетнымъ, такъ лишь одинъ народъ можетъ создавать государственныхъ мужей -- независимыхъ, принципіально убѣжденныхъ.

Какой же народъ въ странѣ, гдѣ двѣ трети населенія безправны, а половина остальнаго не желаетъ пользоваться правами? Неминуемо политика превращается въ аферу, конституція въ парламентаризмъ, т. е. въ личную политическую борьбу депутатовъ за ближайшіе личные интересы. Самъ по себѣ конституціонный строй здѣсь ни при чемъ: благороднѣйшее растеніе можетъ дать самые прискорбные плоды или совсѣмъ погибнуть на дурной почвѣ. Вопросъ гораздо проще: конституція, ради возможнаго совершенства политическаго строя, нуждается во всеобщей подачѣ голосовъ, а всеобщее голосованіе требуетъ, по крайней мѣрѣ, грамотной націи, если не просвѣщенной. Италія не удовлетворяетъ этому условію, отсюда "криспизмъ" и всяческіе другіе недуги парламентскаго спорта и авантюризма.

Для внутренней жизни страны самое гибельное послѣдствіе извращеннаго парламентаризма -- отсутствіе свободы и правды въ судахъ. Судьи, какъ и чиновники, являются слугами той или другой парламентской группы. О независимости не можетъ быть и рѣчи, какъ бы ни былъ строгъ въ теоріи законъ о несмѣняемости. Давидъ Юмъ говорилъ, что вся политическая система Англіи, обѣ палаты, ея войско и флотъ, только средства для достиженія одной цѣли: сохранить независимость двѣнадцати главныхъ судей страны.

Этой цѣли не знаетъ современный политическій порядокъ Италіи. Avanti безпрестанно повторяетъ одну и ту же мысль: оффиціальная Италія устроена такимъ образомъ, что всякій нарушитель законовъ можетъ остаться безнаказаннымъ, лишь бы онъ заручился защитой какого-либо знакомаго депутата.

На томъ же фактѣ настаиваетъ и нашъ благонамѣренный авторъ. Изъ всѣхъ бѣдствій современнаго итальянскаго парламентаризма "самое тяжелое и болѣзненное" зависимость магистратуры отъ партій. Въ доказательство можно привести множество процессовъ, направленныхъ политическими вліяніями. Достаточно вспомнить, какъ раздѣлывался Криспи со своими противниками при помощи судовъ и какъ самъ долго оставался свободнымъ даже отъ слѣдствія при глубокомъ убѣжденіи общественнаго мнѣнія въ его преступности.

Но и общественное мнѣніе дешево стоитъ, разъ оно не опирается на политически-развитую и мужественную интеллигенцію. Такой пока нѣтъ въ Италіи. Мы слышали жалобы иностранцевъ на варварское пренебреженіе современнаго правящаго класса къ историческимъ памятникамъ и искусству. Нашъ авторъ не упоминаетъ объ этихъ разрушеніяхъ, но онъ даетъ общую характеристику итальянской буржуазіи, вполнѣ объясняющую ея вандальство.

Высшіе классы не блещутъ культурой. Въ Италіи нѣтъ аристократіи ума, т. е. нѣтъ людей, самостоятельно и съ любовью отдающихся наукѣ и литературѣ. Только они могли бы оживлять и возрождать стоячую атмосферу мысли, неминуемо водворяющуюся въ академіяхъ и другихъ оффиціальныхъ пріютахъ учености. Только они могли бы вносить въ среду гражданъ развитые политическіе принципы и являться грозной критической силой для политикановъ и авантюристовъ. И только они могли бы дать парламенту дѣйствительно государственныхъ дѣятелей.

Ничего подобнаго нѣтъ въ странѣ. Полуобразованность наверху и невѣжество внизу -- таковъ фундаментъ для свободной единой Италіи. Самыя наглядныя послѣдствія -- низкій уровень политической не чати и мертвенность высшаго образованія. Для серьезныхъ періодическихъ изданій требуется особая публика, не первый попавшійся обладатель пяти чентезимовъ. Газета ярче и нервнѣе, чѣмъ всякое другое общественное явленіе, отражаетъ на себѣ умственныя и нравственныя качества современнаго общества. Популярность уличной печати -- неопровержимое свидѣтельство о крайне низменномъ умственномъ уровнѣ большинства читателей. Распространенность безпринципной, пошлой, но забавной и неунывающей газеты -- вѣрнѣйшій показатель политическаго индифферентизма и апатіи въ извѣстной средѣ.

То же самое можно сказать и о противоположномъ полюсѣ общественной жизни. Если среднее и высшее образованіе стремится замереть въ схоластическихъ неподвижныхъ формахъ, если университетскія каѳедры изъ поколѣнія въ поколѣніе пробавляются архивной ископаемой ученостью и не желаютъ знать настойчивыхъ запросовъ непрестанно развивающейся дѣйствительности, будьте увѣрены, эти разсадники умственнаго отупѣнія и нравственнаго обезличенія процвѣтаютъ среди темнаго и политически-первобытнаго общества. Таково положеніе итальянскихъ университетовъ, "настоящихъ твердынь средневѣковья", во выраженію автора. Обскурантизмъ въ преподаваніи и карьеризмъ въ преподавателяхъ царствуютъ невозбранно. Страна, затрачивая большія средства, на эти питомники надутыхъ трутней, не получаетъ взамѣнъ ни искры духовнаго свѣта, ни намека на свѣжее, бодрящее дыханіе дѣятельной просвѣтительной мысли.

Естественно, число недовольныхъ растетъ. Знаменитый вождь соціалистской партіи Чипріани недавно утверждалъ, что Италія по части соціализма преуспѣла больше всѣхъ другихъ странъ. Это справедливо въ томъ смыслѣ, что Италія переполнена оппозиціонными элементами. Они не имѣютъ организаціи. Мы видѣли, сами соціалисты не въ силахъ управлять народной массой. Но отсутствіе организаціи не мѣшаетъ стройному единодушію недовольныхъ, ихъ инстинктивному взаимному сочувствію. Ни въ одной странѣ, по словамъ вашего автора, рабочіе не находятся въ такомъ стѣсненномъ положеніи, не отличаются такой отупѣлостью, до такой степени не увѣрены въ завтрашнемъ днѣ, какъ въ Италіи. Немногимъ лучше и положеніе мелкихъ собственниковъ. Каждый изъ нихъ готовый кандидатъ въ соціалисты.

Авторъ не приводитъ фактовъ, считая ихъ извѣстными своимъ читателямъ. Но мы должны обратиться къ нѣкоторымъ подробностямъ, въ высшей степени оригинальнымъ для современной Италіи.

Она до сихъ поръ, съ эпохи римской республики и имперіи., страдаетъ разрушительнымъ земельнымъ недугомъ -- латифундизномъ. Громадныя пространства земли находятся во владѣніи сеньёровъ. Латифундіи тянутся по всему полуострову, отъ Тосканы да Сициліи. Большая часть ихъ остается безъ всякой обработки. Богатства древнихъ фамилій давно исчезли, покупщиковъ на землю нѣтъ, и цѣлые округи превращаются въ пустыни, въ мареммы, т. е. въ болота, насылающія на страну всякаго рода болѣзни. Особенно много такихъ пустынь на югѣ Италіи, въ Сициліи и въ Сардиніи, принадлежащихъ бывшимъ феодаламъ, благотворительнымъ обществамъ и муниципалитетамъ.

Рядомъ съ латифундіями естественно развивается другой, не менѣе опасный недугъ: крайнее дробленіе мелкихъ владѣній. У землевладѣльца крестьянина единственная возможность надѣлить наслѣдствомъ всѣхъ членовъ семьи -- отдать имъ землю, каждому извѣстную часть. А такъ какъ населеніе Италіи растетъ быстрѣе, чѣмъ въ какой-либо другой странѣ западной Европы, мелкая земельная собственность переходитъ въ атомную, дробится до послѣдней степени. Обработка у крестьянъ остается первобытной, въ результатѣ -- сегодняшній собственникъ завтра же можетъ превратиться въ нищаго. И само государство какъ нельзя усерднѣе способствуетъ этому превращенію.

Громадныя потребности новой великой державы подняли налоги до подавляющихъ размѣровъ. Что легко извлекается во Франціи и въ Германіи, то въ Италіи становится источникомъ разоренія. Вчерашнихъ подданныхъ папы и Бурбоновъ слѣдовало сначала пріучить къ серьезной упорной работѣ, слѣдовало, по возможности, понизить вѣками укорененную наклонность къ безпечной нищетѣ и мечтательной праздности. Правительству некогда было заниматься вообще воспитаніемъ народа, оно нагрянуло на страну цѣлой массой налоговъ и повинностей.

Въ нѣкоторыхъ областяхъ налоги стали поглощать весь чистый доходъ съ земли. "Земледѣльческая Италія, -- говорилъ недавно одинъ изъ сенаторовъ,-- совершенно обезкровлена политической Италіей". И факты подтверждаютъ это обвиненіе.

Ни въ одной странѣ такъ часто и въ такомъ количествѣ не продается имущество несостоятельныхъ плательщиковъ податей. Въ 1891 году, напримѣръ, состоялось около 10.000 приговоровъ о продажѣ съ аукціона мелкихъ владѣній. И особенно поучительны суммы недоимокъ: 24% неплательщиковъ были должны меньше, чѣмъ по 5 лиръ, т. е. около полутора рубля; ста лиръ, т. е. около сорока рублей недоимка достигала только въ одномъ случаѣ изъ десяти. Въ слѣдующемъ году происходили продажи за недоимки по двѣ лиры. Такихъ владѣній было продано около двухъ тысячъ, при чемъ судебныя издержки больше, чѣмъ въ полтора раза превосходили взысканную сумму.

Эти факты вошли въ обычный порядокъ на югѣ, въ Сициліи и въ Сардиніи. Но и на сѣверѣ совершается то же самое. Въ венеціанской провинціи, въ теченіе девяти лѣтъ, съ 1875 года, правительство отчудило четыре десятыхъ земельныхъ владѣній, т. е. цѣлую четверть всей территоріи.

Куда же дѣвались и дѣваются собственники, превращенные въ пролетаріевъ? Прежде всего, эмигрируютъ. Это распространеннѣйшій способъ избѣжать голодной смерти. Потомъ превращаются въ рабочихъ и, конечно, весьма часто безъ работы. Ему нечего охранять и онъ естественный врагъ охранителей и самого правительства, лишившаго его собственности и родного дома на какое-нибудь африканское предпріятіе или на удовлетвореніе престижа великой державы, союзницы Германіи и Австріи. Можетъ быть, пролетарій и понялъ бы планы и задачи высшей политики, но на его бѣду и на горе государства, онъ рѣшительно ничего не понимаетъ въ общественныхъ вопросахъ, кромѣ голода и безработицы.

Такимъ путемъ само же объединенное королевство создаетъ себѣ враговъ среди народа, во всякомъ случаѣ не пріобрѣтаетъ горячихъ друзей. И народъ, несомнѣнно блестяще одаренный отъ природы, въ теченіе вѣковъ производившій геніальныхъ художниковъ и мыслителей, теперь готовъ поднять руку на свою же цивилизацію и надъ своей страной продѣлать опыты варварской орды.

Да, именно такое будущее рисуется иностраннымъ наблюдателямъ современной Италіи и нашему патріотически-настроенному публицисту. Ему хотѣлось бы владѣть рѣчью Ювенала и Данте, чтобы пробудить родину. У нею нѣтъ вдохновенія, и онъ можетъ рисовать только чертами разсказчика печальное настоящее и умолять согражданъ подумать о неотразимомъ судѣ исторіи.

Чего ждать отъ многомилліоннаго плебса, все глубже погрязающаго въ бѣдность и отчаяніе? Утративъ всякое терпѣніе, достигши предѣла страданій, онъ можетъ возстать темной разрушительной силой и похоронить враждебную ему цивилизацію подъ развалинами и пепломъ.

Вѣдь именно въ Италіи возникла своеобразная теорія историческаго прогресса. Авторъ ея, Вико, доказывалъ, что движеніе человѣческой культуры кругообразно, въ исходной и конечной точкѣ варварство, только въ началѣ естественное, а въ концѣ цивилизованное, еще болѣе эгоистическое и безпощадное. Нашъ авторъ будто по этой программѣ рисуетъ судьбы новой Италіи. Онъ только далекъ отъ оптимизма стараго философа. Вико былъ увѣренъ въ торжествѣ правды: Провидѣніе, по его мнѣнію, всегда находитъ средство вывести народъ изъ состоянія анархіи...

Современный писатель держится другого взгляда. Онъ ссылается на соціолога, Гумиловича, много занимавшагося вопросомъ о расахъ и законахъ историческаго развитія. Для нѣкоторыхъ народовъ можетъ наступить день, когда внутренніе варвары осуществляютъ былую разрушительную работу внѣшнихъ. И къ такому-то предѣлу идетъ современная Италія, если только она не измѣнитъ своихъ путей. И автора уже начинаетъ томить грозное предчувствіе, что въ одинъ прекрасный день онъ и его соотечественники проснутся отъ дикаго вопля, при зловѣщемъ блескѣ пламени, среди вихря разрушенія. Кто тогда спасется?..

И все это не декламація политиковъ изъ Avanti. Предъ нами совершенно спокойный, уравновѣшенный человѣкъ, гораздо болѣе наклонный къ чувствительнымъ сожалѣніямъ, чѣмъ къ мрачнымъ пророчествамъ. Его заключенія должны имѣть вѣсъ. И имѣютъ.

Среди многочисленныхъ единодушно мрачныхъ изображеній политическаго состоянія Италіи во всей европейской печати мы встрѣтили одинъ сравнительно оптимистическій сводъ фактовъ. Авторъ видимо старался всѣми силами нарисовать возможно болѣе розовую картину, воспользовался отчетами министровъ, собралъ самыя отрадныя наблюденія у путешественниковъ, и дѣйствительно достигъ извѣстной цѣли.

Но самый этотъ успѣхъ, при столь напряженномъ усердіи, въ высшей степени поучителенъ. Авторъ съумѣлъ нарисовать болѣе или менѣе утѣшительную перспективу для одной сѣверной Италіи. Онъ даже заранѣе оговорился, что всѣ толки европейской печати о финансовыхъ крахахъ, о бунтахъ голодной толпы, о безработицѣ справедливы, только надо помнить одно обстоятельство.

Италія бѣдствій и мятежей -- это южная Италія. Она начинается въ Римѣ и оканчивается въ Мессинѣ. Это традиціонное царство безпечности и безпорядка. Настоящая Италія совсѣмъ другая: она идетъ отъ Альпъ до Рима. Ее даже министры оффиціально выдѣляютъ изъ основного королевства. И вотъ въ ней-то обнаруживаются симптомы истинно культурнаго современнаго развитія.

IV.

Еще пятнадцать лѣтъ назадъ Европа, со словъ вполнѣ достовѣрнаго свидѣтеля, Леона Сэя, узнала о чудесахъ, совершающихся въ сѣверной Италіи. Всѣ они выражались однимъ простымъ словомъ ассоціація. Рѣчь шла, слѣдовательно, исключительно объ экономическихъ успѣхахъ страны. Они, дѣйствительно, поучительны {L'effort de l'Italie. "Revue de Paris". 1 mai 1898.}.

Образцомъ можно взять миланскій "кооперативный союзъ". Цѣль его -- довести необходимые расходы рабочаго до самой скромной цифры и помочь сбереженіямъ. Общество беретъ въ свои руки снабженіе жизненными припасами своихъ членовъ, устраняетъ посредниковъ, улучшаетъ продукты и понижаетъ цѣны до послѣдней возможности. Оно также завѣдуетъ сбереженіями рабочихъ и употребляетъ свои фонды за разныя экономическія улучшенія въ ихъ быту.

Подобный "кооперативный союзъ" существуетъ въ Римѣ среди офицеровъ и только онъ могъ обезпечить своимъ сочленамъ, получающимъ очень ограниченное содержаніе, приличное и безбѣдное существованіе. Этотъ "военный союзъ" въ сильной степени помогъ итальянской арміи въ многочисленныхъ экспедиціяхъ послѣдняго времени. Такой же цѣли достигаютъ и рабочія ассоціаціи во время рабочаго военнаго положенія, т. е. въ безработицу, въ старости, въ тяжкихъ болѣзняхъ.

И только въ Италіи принципъ потребительной ассоціаціи приведенъ въ систему, получилъ широкое распространеніе и легъ въ основу цѣлаго ряда экономическихъ благодѣяній. Онъ создалъ не только болѣе дешевую жизнь, но помогъ возниковенію общедоступнаго и необременительнаго кредита. Сберегательныя кассы, учреждаемыя при кооперативныхъ союзахъ, являются мѣстными банками для рабочаго класса. Часть капитала ассоціація употребляетъ на улучшеніе своихъ операцій, другая -- является источникомъ мелкаго народнаго кредита. Осуществляется, такимъ образомъ, одна изъ основныхъ идей еще ранняго сенъ-симонизма: народный банкъ регулируетъ, поощряетъ и даже отчасти создаетъ промышленность извѣстной мѣстности. Итальянская ассоціація соединяетъ три функціи: потребительную, производительную и ссудную.

Кредитъ личный и основанъ на круговой порукѣ. За кредитоспособность заемщика ручается весь союзъ и въ случаѣ его неисправности ущербъ падаетъ на всю ассоціацію.

На этомъ же принципѣ возникли и сельскія кассы взаимопомощи, одно изъ любопытнѣйшихъ явленій новой Италіи. Всѣ онѣ тѣсно связаны съ сберегательными кассами и капиталъ, получаемый отъ труда, онѣ снова обращаютъ на расширеніе труда.

Въ другихъ странахъ, напримѣръ, во Франціи, также существуютъ кооперативныя общества, сберегательныя кассы, рабочіе синдикаты, банки, но нигдѣ всѣ эти учрежденія не приведены въ одну цѣльную систему, нигдѣ всѣ эти функціи не превращены въ органы одного и того же организма. Только въ Италіи многообразные вопросы новой соціальной жизни разрѣшены съ идеальной стройностью и широтой взгляда.

Кооперативныя общества уже успѣли обнаружить благодѣтельныя послѣдствія не только въ частныхъ улучшеніяхъ жизни рабочихъ. Они сильно подвинули вопросъ о болѣе совершенной обработкѣ земли и продуктовъ. Благодаря земледѣльческому кредиту, мелкіе собственники стали пользоваться искусственными удобреніями, приготовлять сельскіе продукты по новымъ способамъ, пользоваться указаніями науки въ винодѣліи. Ссуды отдѣльнымъ рабочимъ и мелкимъ группамъ создали цѣлый рядъ предпріятій, не имѣвшихъ сначала никакого другого капитала, кромѣ скромнаго займа. Несомнѣнно и чисто соціальное вліяніе этихъ учрежденій. Возникши на почвѣ солидарности, они углубляютъ и распространяютъ ее, помогаютъ взаимному единенію не только рабочихъ, но и классовъ. Рабочія ассоціаціи становятся хозяевами, предпринимателями и капиталистическими силами. Заинтересованный министръ въ прошломъ году имѣлъ возможность сообщить парламенту множество утѣшительныхъ фактовъ изъ еще сравнительно молодой исторіи кооперативныхъ союзовъ. Министръ счелъ также себя въ правѣ нарисовать весьма свѣтлыя перспективы будущаго. Министръ подтверждалъ свои сообщенія и свои надежды цифрами. Самыми краснорѣчивыми должны были казаться собранію повышеніе ренты и частная конверсія государственнаго долга.

Все это, несомнѣнно, положительныя данныя, но только, къ сожалѣнію, онѣ нисколько не проясняютъ мрачнаго горизонта, тяготѣющаго надъ страной. Прежде всего, самъ же министръ говорилъ только о L'Italia vera. Это его выраженіе. А эта Италія всего какая-нибудь треть королевства и даже въ этой трети докладъ министра налегалъ преимущественно на Миланъ, Туринъ, Геную. Венеція также сѣверная Италія, но мы знаемъ, въ какомъ положеніи здѣсь мелкая собственность.

Но даже если бы и въ самомъ дѣлѣ надъ настоящей Италіей занималась новая заря экономическаго и соціальнаго прогресса, это не свидѣтельствуетъ о двухъ существенныхъ фактахъ: о развитіи въ населеніи патріотическаго обще-итальянскаго чувства и о подъемѣ культурнаго уровня.

Начало и успѣхъ ассоціацій не зависѣли отъ добрыхъ намѣреній и дѣйствій правительства. Министрамъ приходилось только удостовѣрять факты, созданные общественной и народной иниціативой. Сами они не создали ни потребительныхъ обществъ, ни дешеваго кредита, ни даже сельскихъ кассъ взаимопомощи -- учрежденій, въ большомъ количествѣ возникшихъ благодаря духовенству.

Правительство облагало населеніе, взыскивало налоги и безпощадно пускало съ аукціона имущество неисправныхъ плательщиковъ.

Правительство, поглощенное внѣшней политикой великой державы и добываніемъ усиленныхъ средствъ на эту политику, не имѣетъ времени и силъ жить внутренними интересами государства, и особенно тамъ, гдѣ интересы разнообразятся до полной противоположности, по отдѣльнымъ провинціямъ и городамъ.

Въ результатѣ именно факты, утѣшающіе министровъ, могутъ оказаться роковыми для правительства. Ассоціаціи съ теченіемъ времени создадутъ своего рода политическую организацію, внѣшнюю для оффиціальнаго единаго королевства, и савойская династія, дѣйствительно, окажется иностранной, чисто-завоевательной, какъ на нее и смотрятъ до сихъ поръ правовѣрные католики и южане.

Это одно. Другое соображеніе не менѣе важно не для политики Италіи, а для ея цивилизаціи.

Въ какихъ бы блестящихъ краскахъ ни рисовали намъ экономическій прогрессъ народа, для насъ остается неразрѣшеннымъ вопросъ: а что же умственная культура -- также идетъ шагъ въ шагъ съ матеріальнымъ благосостояніемъ, отстаетъ или опережаетъ его? Одинъ отвѣтъ чрезвычайно простъ: матеріально обезпеченный человѣкъ непремѣнно постарается быть культурнымъ и будетъ имъ.

Къ сожалѣнію, простота отвѣтовъ въ общественныхъ и соціальныхъ задачахъ чаще всего обратно пропорціональна ихъ основательности. Факты показываютъ, что экономическая обезпеченность отнюдь не обусловливаетъ высокаго культурнаго уровня, грамотность можетъ быть, но образованность -- только случайно. У матеріально обезпеченныхъ людей безпрестанно развивается наклонность смотрѣть на всѣ идеальные и реальные вопросы съ точки зрѣнія непосредственной полезности, т. е. которую сейчасъ же можно и учесть на звонкую монету.

Эта наклонность заставляетъ русскаго торговца вести своего сына не дальше городского училища и сейчасъ же засадить въ лавку, вдохновляетъ даже, "именитаго" коммерсанта на бухгалтерію и языки, но никакъ не выше. Она же -- эта наклонность -- воспитывала повальное невѣжество среди нашихъ даже титулованныхъ недорослей не особенно отдаленнаго прошлаго, ограничивая ихъ культуру только непосредственно-полезнымъ въ ихъ быту, т. е. Французскимъ языкомъ и танцами.

Очевидно, для центровъ цивилизаціи въ ея истинномъ смыслѣ слова требуется нѣчто другое, помимо матеріальной обезпеченности. Необходима, конечно, и она, но только отнюдь не какъ единственное и безусловно-дѣйствительное условіе.

И мы могли убѣдиться на примѣрѣ той же Италіи. Въ ней имѣется свое среднее сословіе, своя буржуазія, какъ вездѣ въ современной Европѣ -- царствующая и управляющая. И эта именно сила оказывается менѣе всего культурной. Она проникнута грубымъ матеріализмомъ, эгоистична въ личныхъ и общественныхъ отношеніяхъ. Она не знаетъ своего духовнаго отечества и не понимаетъ запросовъ мысли и чувства. Она не щадитъ міровыхъ преданій своей страны и хозяйничаетъ въ былыхъ столицахъ европейскаго умственнаго движенія съ слѣпымъ равнодушіемъ и даже враждой чужака и варвара.

Даже министры, выдвигаемые ею, отличаются той же культурной ограниченностью и тѣмъ же узко-практическимъ мѣщанскимъ міросозерцаніемъ.

Такое положеніе дѣла въ высшей степени обостряетъ и безъ того одинъ изъ самыхъ острыхъ вопросовъ современной Италіи.

Помимо всевозможныхъ затрудненій извнутри и извнѣ, у объединеннаго королевства имѣется непримиримый и безпощадный врагъ -- папство и католическое духовенство.

Надо познакомиться только съ клерикальными органами печати, чтобы убѣдиться во всей глубинѣ и напряженности этой вражды.

Католическія газеты не пропускаютъ ни одного факта, ни одного случая, способнаго унизить, скомпрометировать или поставить въ затрудненіе королевское правительство. У нихъ существуетъ даже особый отдѣлъ подъ заглавіемъ, Итальянскія прелести -- Delizie italiche. Здѣсь сообщаются подробные списки экспропріацій, совершаемыхъ властями за невзносъ податей. Отчеты сопровождаются обыкновенно указаніями на исключительныя естественныя богатства провинціи, и дается понять, что только современное правительство могло довести край до нищенства и запустѣнія.

Ни одна личная и политическая ошибка "либерала" не укрывается отъ всевидящихъ очей іезуитовъ и даже какой-нибудь вздорной выходкѣ дурно воспитаннаго юнца они дадутъ громкій титулъ -- молодое либеральное поколѣніе. Если дорожаютъ продукты, объ этомъ сообщается подъ спеціальнымъ заглавіемъ свѣтская дороговизна, если какой-нибудь молодой человѣкъ бросится въ Тибръ, печатается диссертація объ упадкѣ католической вѣры у гражданъ современнаго свѣтскаго государства.

И такъ безъ конца! Въ послѣднія смуты клерикальная печать играла на столько видную роль, что правительство сочло себя вынужденнымъ прекратить нѣкоторыя изданія. И вотъ съ такимъ-то врагомъ, вооруженнымъ громадными средствами среди суевѣрной массы, превосходно дисциплинированнымъ и далеко не бѣднымъ талантами, новая Италія должна вести борьбу.

Здѣсь не помогутъ ни армія, ни флотъ, ни пятое или шестое мѣсто въ концертѣ великихъ державъ. Только просвѣщеніе и культура могутъ противостать этой силѣ, опирающейся на свою культуру и на свое просвѣщеніе. Новая Италія должна создать особую породу просвѣщенныхъ, энергическихъ гражданъ, привязанныхъ къ объединенному королевству, какъ къ своему общему отечеству. Для этого ей необходимо по цивилизаціи и духовнымъ силамъ стать выше мѣстныхъ провинціальныхъ преданій. Покоряетъ оружіе, но подчиняетъ только "высшая культура. Она непремѣнно окажется побѣдительницей, какъ бы ни были ослѣпительны военные подвиги побѣдоноснаго народа. Эту истину исторія доказываетъ со временъ плѣненія прекрасной Элладой желѣзнаго Рима.

И этотъ законъ долженъ помнить и современный Римъ. Его настоящій врагъ не въ полуварварской Абиссиніи, а въ вѣковой культурной почвѣ Флоренціи, Венеціи, Неаполя и особенно Ватикана. Никакой успѣхъ иностранной политики не одолѣетъ этихъ враговъ. Они окончательно преклонятся предъ новой властью, какъ національной, только убѣдившись въ ея нравственномъ превосходствѣ и въ ея цивилизаторскомъ геніѣ.

Вступить ли новая Италія на этотъ путь? Нашъ публицистъ не задаетъ этого вопроса, даже не указываетъ пути, молитъ только небо спасти несчастную страну отъ "суроваго и неумолимаго суда исторіи". Но именно потому, что этотъ судъ дѣйствительно неумолимъ, слѣдуетъ идти ему на встрѣчу не съ воплями жалобы и не съ надеждами на состраданіе сильнаго къ слабому, а съ яснымъ и увѣреннымъ представленіемъ о размѣрахъ опасности и о средствахъ борьбы.

Ив. Ивановъ.

"Міръ Божій", No 9, 1898