Иванов-Разумник Р. В. - Начало социализма

ИВАНОВЪ-РАЗУМНИКЪ.
СОЧИНЕНІЯ
ТОМЪ ПЯТЫЙ

КНВО-ПРОМЕТЕЙ.
Н. Н. МИХАЙЛОВА
1916

Начало соціализма.

(Неизвѣстная статья Бѣлинскаго).

Въ концѣ 1841 года Бѣлинскій говорилъ о себѣ: "Я теперь въ новой крайности, это -- идея соціализма, которая стала для меня идеею идей, бытіемъ бытія"... Онъ сталъ проповѣдывать эту идею соціализма "со всѣмъ фанатизмомъ прозелита", по его же выраженію, и проповѣдью этой заполнены годы 1842--1846. Но, разумѣется, это была проповѣдь только въ узкомъ кругу друзей; изрѣдка и въ письмахъ къ Боткину Бѣлинскій прорывался горячей тирадой въ честь соціализма, и то, конечно, только въ тѣхъ письмахъ, которыя шли "окказіей", не по почтѣ, ибо "Шпекины,-- писалъ Бѣлинскій, -- распечатываютъ чужія письма не изъ одного личнаго удовольствія, но и по долгу службы, ради доносовъ"... Въ этихъ письмахъ "по-окказіи" Бѣлинскій восторженно говорилъ о грядущемъ соціалистическомъ хиліазмѣ, "тысячелѣтнемъ царствѣ Божіемъ на землѣ", восклицалъ, что настанетъ время и "Отецъ-Разумъ снова воцарится, но уже въ новомъ небѣ и надъ новой землей", проповѣдывалъ единство человѣчества, какъ цѣльной, идеальной личности, и т. д., и т. д. (письма къ Боткину отъ 8-го сентября 1841 года, 20-го апрѣля 1842 г. и др).

Въ своихъ журнальныхъ статьяхъ Бѣлинскій, разумѣется, не могъ прямо высказывать свои завѣтныя убѣжденія: проповѣдь соціализма въ тискахъ николаевской цензуры являлась, конечно, немыслимой. Бѣлинскаго иногда приводила въ отчаяніе эта невозможность подѣлиться съ читателями самыми цѣнными изъ своихъ новыхъ убѣжденій. "Истину я взялъ себѣ,-- говорилъ однажды Бѣлинскій (въ письмѣ къ Герцену отъ 26-го января 1845 года),-- но, вѣдь, я попрежнему не могу печатно сказать все, что я думаю и какъ я думаю. А чортъ ли въ истинѣ, если ее нельзя популяризовать и обнародовать?-- мертвый капиталъ"...

И однако такая возможность все-таки была,-- и причиной ея была та "глупость цензуры", которой иногда такъ восхищался Бѣлинскій. Цензура порой не пропускала самыхъ невинныхъ вещей и тутъ же одобряла вещи, которыя никто въ то время не могъ бы надѣяться напечатать. Неудивительно поэтому, что и въ статьяхъ Бѣлинскаго часто проскальзывали выраженія его новой вѣры, его новыхъ убѣжденій, особенно по цѣлому ряду частныхъ вопросовъ. Тѣмъ интереснѣе та его статья, въ которой мы находимъ обобщеніе всѣхъ этихъ его взглядовъ, поскольку обобщеніе это было возможно въ рамкахъ николаевской цензуры.

Въ 1841 году появилась книга "Руководство къ всеобщей исторіи. Сочиненіе Фридриха Лоренца. Часть первая. Санктпетербургъ". Книга эта была составлена изъ лекцій, читанныхъ Лоренцомъ въ педагогическомъ институтѣ, и была только простымъ компилятивнымъ учебникомъ; Бѣлинскому надо было написать статью объ этой книгѣ. Повидимому, онъ хотѣлъ уклониться отъ этой обязанности, считая себя недостаточно подготовленнымъ для критической статьи по такому спеціальному вопросу; въ декабрѣ -- январѣ 1841-- 1842 года онъ гостилъ у Боткина въ Москвѣ, и, повидимому, предложилъ послѣднему написать статью о книгѣ Лоренца. Боткинъ, быть можетъ, и пообѣщалъ, но обѣщанія своего не исполнилъ; это видно изъ слѣдующаго начала письма Бѣлинскаго къ Боткину отъ 17-го марта 1842 г.: "Вотъ мнѣ и опять пришла охота писать къ тебѣ, Боткинъ. Но о чемъ писать?-- право не знаю: и хочется, и не о чемъ. Ну, пока не придумаю лучшаго, выругаю тебя хорошенько за то, вопервыхъ, что ты ничего не прислалъ мнѣ съ Кульчикомъ о Лоренцѣ, и тѣмъ ввергъ меня въ бѣдственное положеніе писать о томъ, чего не знаю"... (упоминаемый въ письмѣ "Кульчикъ" -- знакомый Бѣлинскаго и Боткина, Кульчицкій). Боткинъ, повидимому, отвѣтилъ на это письмо, такъ какъ мы имѣемъ въ свою очередь отвѣтъ Бѣлинскаго въ письмѣ отъ 31-го марта 1842 года: "О Лоренцѣ не хлопочи: преступленіе совершено, и въ 4-мъ No ["Отечественныхъ Записокъ" ты прочтешь довольно гнусную статью своего пріятеля -- ученаго послѣдняго десятилѣтія"... Такъ иронизировалъ надъ собой самъ Бѣлинскій.

Статья о книгѣ Лоренца оставалась до сихъ поръ неизвѣстной, а между тѣмъ статья эта дѣйствительно была напечатана въ апрѣльскомъ номерѣ "Отечественныхъ Записокъ" за 1842 годъ (т. XXI, отд. V, стр. 36--45); она представляетъ большой интересъ, какъ первое печатное проявленіе идеи соціализма въ статьяхъ Бѣлинскаго. Мало этого: статья интересна еще и тѣмъ, что въ ней мы имѣемъ развитіе не какого-нибудь частнаго вопроса (напримѣръ, "женскаго", съ точки зрѣнія "сенсимонизма",-- что можно найти въ другихъ статьяхъ Бѣлинскаго), а общее воззрѣніе, обобщеніе частныхъ вопросовъ, вопросъ о человѣчествѣ вообще. Принужденный писать о спеціальномъ вопросѣ, -- учебникѣ по всеобщей исторіи,-- Бѣлинскій блестяще вышелъ изъ затрудненія, сказавъ о самомъ учебникѣ только нѣсколько хвалебныхъ словъ, сдѣлавъ только нѣсколько критическихъ замѣчаній, а большую часть статьи посвятивъ восторженному прославленію "прогресса", который въ концѣ концовъ приведетъ человѣчество къ "новой землѣ и новому небу". Въ николаевскомъ цензурномъ застѣнкѣ нельзя было яснѣе высказать въ печати вѣрованія утопическаго соціализма.

Статья начинается указаніемъ, что вѣкъ нашъ -- по преимуществу вѣкъ историческій: "историческое созерцаніе могущественно и неотразимо проникло собой всѣ сферы современнаго сознанія". Какъ извѣстно, историческая точка зрѣнія стала въ концѣ 1841 и началѣ 1842 года характерной и для литературно-критическихъ сужденій Бѣлинскаго; особенно выразилось это въ его статьѣ "Русская литература въ 1841 г.", написанной мѣсяцами тремя раньше статьи по поводу книги Лоренца. "Историческое созерцаніе, -- продолжаетъ Бѣлинскій, -- проникло всю современную дѣйствительность, даже самый бытъ нашъ. Чувство общественности теперь вездѣ сильнѣе, чѣмъ когда-либо прежде было. Каждый живѣе чувствуетъ себя въ обществѣ и общество въ себѣ, и каждый, по крайней мѣрѣ, претендуетъ служить обществу, служа себѣ самому"... И такое "историческое созерцаніе" проникло всюду,-- въ бытовую жизнь, въ науку, въ искусство. Историческій романъ и историческая драма царятъ въ литературѣ: Вальтеръ Скоттъ "былъ органомъ и провозвѣстникомъ вѣка, давши искусству историческое направленіе". Въ наукѣ -- то же самое: "Давно ли эстетика шла своимъ особымъ путемъ, не спрашиваясь у исторіи, не соприкасаясь съ ней? Еще и теперь многіе добрые люди, повторяя чужіе зады, пренаивно увѣряютъ, что искусство само по себѣ, а жизнь сама по себѣ..." Здѣсь Бѣлинскій говоритъ pro domo sua: это онъ двумя-тремя годами раньше (а также и въ теченіе всей своей московской журнальной дѣятельности) былъ проповѣдникомъ самоцѣльнаго искусства, "безцѣльнаго съ цѣлью"; теперь, въ сороковыхъ годахъ, эти "зады" стали достояніемъ "многихъ добрыхъ людей", -- напримѣръ, Сенковскаго-Брамбеуса, Булгарина, отчасти Полевого, которые отстаивали теперь "чистое искусство", ожесточенно нападая на Гоголя и утверждая, что "искусство само-по-себѣ, а жизнь сама-по-себѣ", и что "искусство унизилось бы, снизойдя до современныхъ интересовъ"... Да,-- соглашается Бѣлинскій, -- если подъ "современными интересами" подразумѣвать моды, сплетни, мелочи свѣта, биржевой курсъ, -- то симпатія ко всему этому была бы упадкомъ искусства; но вѣдь не это надо понимать подъ сближеніемъ искусства съ исторіей и жизнью. "Нѣтъ, не то разумѣется подъ историческимъ направленіемъ искусства: это -- или современный взглядъ на прошедшее, или мысль вѣка, скорбная дума или свѣтлая радость времени; это -- не интересы сословія, но интересы общества; не интересы государства, но интересы человѣчества; словомъ, это общее, въ идеальномъ и возвышенномъ значеніи слова"...

Пропускаю развитіе ряда интереснѣйшихъ и характерныхъ для Бѣлинскаго положеній объ искусствѣ, какъ выраженіи сознанія народа и человѣчества въ опредѣленную эпоху, "какъ бы біеніи пульса его жизни", о связи исторіи искусства съ исторіей человѣчества, о синтезѣ классицизма и романтизма въ современномъ искусствѣ, о связи между исторіей и философіей. "Философія есть душа и смыслъ исторіи, а исторія есть живое, практическое проявленіе философіи въ событіяхъ и фактахъ. По Гегелю, мышленіе есть какъ бы историческое движеніе духа, сознающаго себя въ своихъ моментахъ; и ни одинъ философъ не далъ исторіи такого безконечнаго и всеобъемлющаго значенія, какъ этотъ величайшій и послѣдній представитель философіи"... Это мѣсто очень цѣнно для опредѣленія отношенія Бѣлинскаго эпохи "соціализма" къ Гегелю, съ которымъ онъ, казалось бы, порвалъ еще годомъ раньше ("Благодарю покорно, Егоръ Ѳедорычъ, кланяюсь вашему философскому колпаку",-- обращался Бѣлинскій къ "его философскому филистерству", Гегелю, въ знаменитомъ письмѣ къ Боткину отъ і марта 1841 года). Теперь очевидно,-- это, впрочемъ, было извѣстно историкамъ литературы и раньше,-- что, раскланявшись съ Гегелемъ, Бѣлинскій все же продолжалъ во многомъ быть послѣдователемъ этого "величайшаго и послѣдняго представителя философіи", какъ онъ его здѣсь называетъ. Философія Гегеля давала лишнюю опору "историзму" Бѣлинскаго, и въ этомъ отношеніи Бѣлинскій самостоятельно пошелъ по пути, прокладывавшемуся въ то время въ Германіи лѣвыми гегеліанцами.

Историческая точка зрѣнія неизбѣжно приводила къ понятію "прогресса" и къ опредѣленію основной причины его. "Прогрессъ и движеніе,-- говоритъ Бѣлинскій, сдѣлались теперь словами ежедневными. Новизна никого не пугаетъ; предѣла усовершенствованіямъ никто не видитъ"... Какая же причина этого скораго движенія?-- задается вопросомъ Бѣлинскій и даетъ отвѣтъ, характерный для "утописта" того времени: причина интенсивнаго прогресса -- "созрѣвшее историческое сознаніе вслѣдствіе успѣха въ послѣднее время исторіи какъ науки"... Только исторія въ своемъ развитіи могла создать понятіе о человѣчествѣ какъ единой развивающейся "личности", прошлое которой опредѣляетъ ея будущее. "Сущность исторіи, какъ науки,-- говоритъ Бѣлинскій,-- состоитъ въ томъ, чтобы возвысить понятіе о человѣчествѣ до идеальной личности; чтобы во внѣшней судьбѣ этой "идеальной личности" показать борьбу необходимаго, разумнаго и вѣчнаго со случайнымъ, произвольнымъ и преходящимъ, а въ движеніи впередъ этой "идеальной личности" показать побѣду необходимаго, разумнаго и вѣчнаго надъ случайнымъ, произвольнымъ и преходящимъ. Да, задача исторіи -- представить человѣчество какъ индивидуумъ, какъ личность и быть біографіей этой идеальной личности. Человѣчество есть именно "идеальная личность": личность -- потому что у него есть свое л, есть свое сознаніе, хотя и выговариваемое не однимъ, а многими лицами; есть свои возрасты, какъ и у человѣка, есть развитіе, движеніе впередъ; идеальная -- потому что нельзя эмпирически доказать ея существованія, указавъ невѣрующему пальцемъ и сказавъ: вотъ человѣчество -- смотри!..."

Такъ подходитъ Бѣлинскій къ понятію человѣчества, которое станетъ основой его міровоззрѣнія эпохи 1842--1846 гг. Нѣсколько послѣдующихъ страницъ этой статьи онъ посвящаетъ доказательствамъ того положенія, что "человѣчество" дѣйствительно можно считать "идеальной личностью",-- мысль, которую -- замѣчаетъ Бѣлинскій -- "многіе весьма умные отъ природы люди не признаютъ съ какимъ-то упорствомъ и ожесточеніемъ". Это происходитъ оттого, что "не всякій способенъ самъ собою отъ людей и народовъ сдѣлать отвлеченіе и назвать его человѣчествомъ; но еще менѣе найдется способныхъ одушевить это отвлеченіе мыслію, дать ему индивидуальность и личность"... И Бѣлинскій начинаетъ примѣнять къ "человѣчеству" тѣ построенія, которыя раньше, въ 1834--1840 гг., онъ примѣнялъ къ понятію "народа", доказывая (отъ "Литературныхъ мечтаній" до "Очерковъ бородинскаго сраженія"), что народы суть личности человѣчества. Теперь это шеллингіанское положеніе онъ замѣняетъ обобщеннымъ: само человѣчество есть развивающаяся личность. Не всѣмъ доступна эта истина. "Сколько этихъ невѣрующихъ,-- восклицаетъ Бѣлинскій,-- которые никогда не признаютъ существованія того, на что нельзя указать, чего нельзя увидѣть глазами, обонять носомъ, отвѣдать языкомъ, услышать ухомъ, осязать рукою!.. Таково свойство всякой живой истины: сколько громко говоритъ она живой душѣ, столько нѣма для мертвой! Никто не усомнится въ существованіи человѣчества, какъ числительнаго собранія двуногихъ тварей, населяющихъ собою земной шаръ; но многіе ли въ состояніи понять, что человѣчество есть не только собирательное, но еще и личное имя,-- названіе одного лица, которое, проживъ нѣсколько тысячелѣтій, подобно каждому человѣку, отдѣльно взятому, не помнитъ своего рожденія и первыхъ лѣтъ своего безсознательнаго существованія; которое, подобно каждому человѣку, отдѣльно взятому, было младенцемъ, отрокомъ, юношей и теперь стремится къ своей полной возмужалости; которое, подобно каждому, отдѣльно взятому человѣку, всегда стремилось къ положительному убѣжденію и знанію и всегда отрицало свое убѣжденіе и знаніе, чтобы на его развалинахъ основать болѣе близкое къ истинѣ; которое, подобно человѣку, заблуждалось и возставало, страдало и блаженствовало, и котораго жизнь вѣчно будетъ состоять въ томъ, чтобы заблуждаться и возставать, страдать и блаженствовать"...

Но, несмотря на это вѣчное разрушеніе и вѣчное созиданіе, или, вѣрнѣе, именно благодаря вѣчному разрушенію и созиданію, человѣчество идетъ впередъ, движется по пути прогресса. Движеніе это,-- тутъ Бѣлинскій повторяетъ свою постоянную, излюбленную мысль, -- идетъ "не прямою линіей и не зигзагами, а спиральнымъ кругомъ, такъ что высшая точка пережитой имъ (человѣчествомъ) истины въ то же время есть уже и точка поворота его отъ этой истины"... Такъ идетъ впередъ всемірная исторія: поколѣнія смѣняются поколѣніями и играютъ роль плодородной почвы, на которую "сѣмена бросаются геніями, этими избранниками и помазанниками свыше" (-- опять постоянная и излюбленная мысль Бѣлинскаго о роли генія въ историческомъ процессѣ). Но геніи рѣдки; всякій вообще человѣкъ, превышающій окружающую его толпу, "есть движитель въ сферѣ своей дѣятельности" -- такъ составляется "общее движеніе массъ". Великую роль въ этомъ движеніи играетъ "мрачный духъ сомнѣнія и отрицанія....-- отрывая отдѣльныя лица и цѣлыя массы отъ непосредственныхъ и привычныхъ положеній и стремя ихъ къ новымъ и сознательнымъ убѣжденіямъ"... Этотъ скрытый намекъ на эпохи революцій не могъ быть выраженъ яснѣе подъ бдительнымъ окомъ цензуры того времени; не могъ также цензоръ прочесть въ душѣ Бѣлинскаго, что для него "новыя и сознательныя убѣжденія" значило въ послѣднемъ счетѣ -- соціализмъ.

А между тѣмъ это несомнѣнно было такъ, что особенно ясно изъ послѣднихъ, заключительныхъ словъ Бѣлинскаго въ этой части статьи. Снова возвращаюсь къ мысли объ историческомъ созерцаніи, какъ основѣ всякаго знанія и всякой истины, Бѣлинскій повторяетъ опять-таки постоянное свое положеніе, усвоенное имъ отъ шеллингіанства и гегеліанства -- объ "единой лѣстницѣ природы". "Естествовѣдѣніе есть исторія творящей природы, повѣствованіе о восходящей лѣстницѣ ея явленій, картина развитія въ нѣмой природѣ того же духа вѣчной жизни, который развивается въ исторіи,-- что Шеллингъ выразилъ двумя многознаменательными словами: Deus fit... Безъ историческаго созерцанія, безъ понятія о прогрессѣ человѣчества, безъ вѣры въ разумный промыселъ, вѣчно торжествующій надъ произволомъ и случайностью -- нѣтъ истиннаго и живого знанія въ наше время"... И послѣ небольшого полемическаго выпада (явно направленнаго противъ Сенковскаго) Бѣлинскій заключаетъ всю свою аргументацію резюмирующимъ выводомъ,-- горячей тирадой на ту тему, что "современное состояніе человѣчества есть необходимый результатъ разумнаго развитія и что отъ его настоящаго состоянія можно дѣлать посылки къ его будущему состоянію, что свѣтъ побѣдитъ тьму, разумъ побѣдитъ предразсудки, свободное сознаніе сдѣлаетъ людей братьями по духу, и будетъ новая земля и новое небо"... Яснѣе этого нельзя было высказать свою соціалистическую вѣру,-- и Бѣлинскій высказалъ ее тѣми же самыми словами, которыя мы встрѣчаемъ и въ его письмахъ той же эпохи къ Боткину.

Не будемъ слѣдить за дальнѣйшимъ содержаніемъ статьи Бѣлинскаго, хотя и тамъ мы нашли бы немало интересныхъ и характерныхъ для Бѣлинскаго мыслей; но и приведеннаго выше достаточно, чтобы судить, какой значительный интересъ представляетъ эта доселѣ неизвѣстная статья Бѣлинскаго. Она такъ характерна для него, что ее необходимо было бы приписать Бѣлинскому даже и въ томъ случаѣ, если бы мы не имѣли никакихъ другихъ данныхъ, кромѣ самаго содержанія статьи; но, по счастью, мы имѣемъ еще и непосредственное указаніе въ приведенныхъ выше отрывкахъ изъ писемъ Бѣлинскаго къ Боткину. О значеніи этой статьи для исторіи развитія Бѣлинскаго мы уже сказали въ другомъ мѣстѣ (Сочин., т. IV); здѣсь достаточно будетъ еще разъ подчеркнуть, что главное значеніе этой статьи Бѣлинскаго -- въ первомъ печатномъ выраженіи идеи соціализма, въ общемъ взглядѣ Бѣлинскаго эпохи начала соціализма на человѣчество, на степень и причины его прогресса, на свѣтлое будущее его.

Невысоко цѣнилъ Бѣлинскій эту свою статью ("довольно гнусная статья",-- говорилъ, какъ мы видѣли, онъ); онъ не придавалъ ей значенія, какъ блѣдному выраженію въ печати тѣхъ идей, которыя съ такой страстностью проповѣдывались имъ и устно, въ бесѣдахъ съ друзьями, и письменно, въ письмахъ къ нимъ. Но теперь статья эта для насъ тѣмъ интереснѣе, -- особенно въ виду того, что въ ней есть развитіе положеній, только слегка намѣченныхъ въ другихъ статьяхъ Бѣлинскаго. Въ собраніи сочиненій Бѣлинскаго эта небольшая статья о книгѣ Лоренца займетъ одно не изъ послѣднихъ мѣстъ.

1911 г.