Лагарп Фредерик Сезар - О врагах стихотворства

О врагахъ стихотворства -- новое сочиненіе Лагарпа, переведенное изъ Французскаго Журнала.

Во время Регента былъ во Франціи двойной заговоръ: противъ стихотворства и (еще важнѣйшій) противъ благонравія. По смерти Лудовика XIV (который въ срединѣ своего царствованія истощилъ всю хвалу, и наконецъ, утративъ блескъ щастія, казался только строгимъ), духъ французовъ стремился избавить себя отъ бремени Морали и почтенія къ талантамъ. Извѣстно, что Регентъ и Дворъ его шутили надъ честностію, и въ то же самое время нѣкоторые остроумцы, тайно завидуя славѣ многихъ великихъ Геніевъ хотѣли славу ихъ вмѣстить въ число предразсудковъ: слово, которое уже начинало тогда входить въ моду. Фонтенель и Ламотъ, главные изъ сихъ остроумцевъ, писали въ разныхъ родахъ, но чувствовали, что мѣста вездѣ были заняты -- и кѣмъ? Корнелемъ, Расиномъ, Мольеромъ, Боало, Лафонтеномъ, Кино. Какъ ихъ уронить или стать на ряду съ ними? Невольнымъ образомъ признаваясь, что они были великіе Поэты, Фонтенель и Ламотъ вздумали унижать Поэзію, и доказывая ничтожность Искусства, хотѣлъ уменьшить славу Артистовъ. Самолюбіе есть развязка всѣхъ нелѣпыхъ и странныхъ мнѣній, оно служитъ ключемъ къ безуміямъ ума. Говорили, что Стихотворство имѣетъ великой порокъ, за которой люди разсудительные не могутъ любить его: а именно, тотъ, что оно мѣрою и риѳмою мѣшаетъ дѣйствію разума, и стихотворцы никогда не скажутъ всего, что бы имъ хотѣлось или должно было сказать. Въ слѣдствіе такого правила, желая иногда похвалить хорошіе стихи, они говорили: это не уступаетъ прозѣ! Я слыхалъ еще сію похвалу отъ Дюклоса. Она вообще не лестна, но въ ихъ смыслѣ была весьма велика. Софисмы обыкновенно заключаютъ въ себѣ тѣнь истины, которую Софисты во зло употребляютъ: такъ и наши остроумцы. Всякой знаетъ, что хорошіе стихи, кромѣ великихъ пріятностей мѣры и гармоніи, должны имѣть еще полноту смысла, совершенную правильность, легкость и ясность лучшей прозы, имѣя болѣе смѣлости и силы въ выраженіяхъ. Дѣло состоитъ въ томъ, что по дурнымъ стихамъ, въ которыхъ нѣтъ сего достоинства, смѣшно заключать объ истинной и хорошей Поэзіи. Они считали механизмъ Стихотворства за самое Стихотворство, которое заслуживаетъ имя Искусства единственно тогда, когда побѣждаетъ всѣ трудности и скрываетъ необходимый трудъ мой. Тотъ единственно Поэтъ, кто умѣетъ писать хорошо, пріятно, умно, мѣрою и риѳмою украшая свои выраженія. Знаю, что такихъ стихотворцевъ не много; но ихъ не надобно въ большомъ числѣ: довольно пяти или шести въ цѣлой вѣкъ.

Натура мудрая предвидѣла сама,

Что слава Генія, великаго ума,

Должна быть рѣдкою....

Естьли всегда и вездѣ находимъ болѣе хорошихъ музыкантовъ, живописцевъ и ваятелей, нежели Поэтовъ, то сіе доказываетъ превосходную красоту и трудность Поэзіи, но всегда по хорошимъ. Артистамъ надобно судить о достоинствѣ Искусства, и смѣшно осуждать ихъ за безсиліе неспособныхъ. Пусть разберутъ какую нибудь сцену лучшихъ Расиновыхъ трагедій, эпистолу Поэта Боало, оду Жан-Батиста Руссо -- и тогда увидятъ, можно ли въ прозѣ написать лучше ихъ стиховъ! увидятъ, что мѣра и риѳма не мѣшали имъ выражать своихъ мыслей, и что слогъ Поэтовъ отличается отъ прозы одною красотою Стихотворства, которую чувствовалъ и самъ Ламотъ г но только называлъ ее безполезною игрою разума. Какъ самолюбіе можетъ ослѣпишь умнаго человѣка! Какое различіе между прозою и стихами? то, что одна есть обыкновенный языкъ, а другіе языкъ искусственный. Проза ничто иное, какъ слова написанныя, а Поэзія искусство ума, слуха и воображенія: предметъ же всякаго искусства не есть ли доставлять нѣжное удовольствіе людямъ чувствительньтъ? Вы грубо ошибаетесь, предполагая, что прозою и стихами надобно только выражать мысли. Можно ли укорять искусство тѣмъ, что оно труднѣе неискусства? Оно безъ сомнѣнія не легко, особливо для хорошихъ Артистовъ, которые знаютъ, что такое совершенство.

Не мудрено, что Трюбле, усердный подражатель Ламота и Фонтенеля, -- Мариво, завистникъ Вольтеровъ, называвшій его творенія совершенствомъ обыкновенныхъ идей, и холодной философъ Дюкло не любили Поэзіи; "но, жаль, что Монтескьё въ Персидскихъ Письмахъ своихъ причисляетъ Стихотворцевъ къ сумасшедшимъ, и что философъ Кондильякъ испортилъ свой Курсъ Литтературы глупою критикою на стихи Поэта Боало. Бюффонъ по крайней мѣрѣ не писалъ о семъ предметѣ; но такъ часто говорилъ о томъ, что мнѣніе его всѣмъ извѣстно. Онъ былъ послѣднимъ непріятелемъ стиховъ изъ людей славныхъ, и непріятелемъ самымъ жестокимъ. Однажды при мнѣ и многихъ дерзкихъ сей великой Писатель утверждалъ, что никакіе стихи не выдержатъ критическаго разбора; что лучшіе Расиновы наполнены ошибками -- и вызвался доказать то первою сценою Аталіи. Онъ говорилъ долго, и одинъ. Изъ уваженія къ его славѣ не хочу повторять сказанныхъ имъ глупостей; а тогда, изъ уваженія къ его старости, не хотѣлъ я противорѣчитъ ему, и вмѣстѣ съ другими молчалъ, искренно жалѣя, что великой человѣкъ дѣлаетъ себя смѣшнымъ, говоря о томъ, чего ни мало не разумѣетъ.

"Вѣстникъ Европы", 1803, No 3