Разгнѣванные боги согнали Аполлона съ Олимпа, и заточили его на землѣ. Для облегченія судьбы изгнанника, мать его Лайона просила Юпитера воспалить въ немъ любовь къ смертной. "Это свыше власти своей" отвѣтствовалъ Юпитеръ. "Бога могутъ только любить богинь, а смертныя жены только плѣнять насъ, питать какіе тщеславіе, разгорячать воображеніе, но производитъ любовь...." -- Какъ, -- перервала Латона, -- развѣ это не все равно? "Конечно нѣтъ; любовь, та любовь, которая сливаетъ существо наше съ другимъ существомъ, предметомъ нашей любви; та любовь, которая предчувствуетъ потребности, угадываетъ склонности, входитъ въ сношенія съ возлюбленною и въ нѣдрахъ общаго блаженства радуется не столько своимъ щастливымъ удѣломъ, сколько ея радостями и любовію: такая любовная страсть, какъ ты можешь видѣть, предполагаетъ равенство въ природѣ" и проч.-- Вотъ Метафизика чувствительности сказала Латона; -- но довольно для сына моего заняться только любовію отъ скуки.-- О! до скуки не допустятъ смертныя красавицы, и ему будетъ дѣло.
Аполлонъ увидѣлъ Клитію. Не было въ Аркадіи другой дѣвицы, которая украшалась бы столькими талантами, которая по красотѣ и добродѣтели была бы достойнѣе вниманія бога, и богъ плѣнился ею. Первое дѣло Аполлона было привлечь ее удивленіемъ къ своимъ талантамъ. Клитія удивлялась имъ, но холодно; сердце ея могло только полюбить качества блестящія. Явное требованіе вызывали и всегдашняя готовность выказывать свое дарованіе, удаляли отъ него Клитію. Аполлонъ замѣтилъ ея удаленіе; сдѣлался скроменъ и снисходителенъ по другому тонкому тщеславію, -- и ему удалось плѣнить Клитію.
Явились соперники; богъ ревновалъ; оскорбленное самолюбіе обратилось въ пылкую страсть. "Какія жертвы могу принести тебѣ" говорилъ онъ Клитіи, "какимъ опытамъ угодно подвергнуть меня для пріобрѣтенія права на твое сердце, для убѣжденія тебя въ истинѣ и силѣ моей любви?" -- Побѣди слабости, отвѣчала Клитія; будь со дня на день совершеннѣе, а особливо скромнѣе; только этой жертвы требую, только этому опыту подвергаю тебя. Трудись для собственнаго твоего щастія, и оправдай меня въ моемъ выборѣ.-- Скоро Аполлонъ преклонилъ Клитію къ признанію въ любви, увѣривъ ее, что онъ достоинъ сего признанія.
Не довольно было для Аполлона владѣть сердцемъ Клитіи; онъ желалъ всякой день болѣе. "Любить есть то же, что забывать самаго себя, чтобы только жить для щастія милаго человѣка!" такъ разсуждала Клитія, и скоро обтерла слезы, которыхъ ей стоила любовная слабость; но ея жертва убавила, казалось, щастія любовника. Аполлоново тщеславіе стремилось къ другимъ наслажденіямъ, -- онъ хотѣлъ быть предметомъ боготворенія -- и былъ боготворимъ. Хотѣлъ повелѣвать исключительно, безъ границы -- и повелѣвалъ; Хотѣлъ ежедневно новыхъ прелестей, свѣжихъ удовольствій любви; -- но тутъ увидѣлъ преграду, увы! не Клитія была виновна. Безщастная! она всѣмъ пожертвовала; одна любовь у ней осталась. Но любовь, обратясь въ привычку, ему соскучила; онъ охладѣлъ и оставилъ Клитію.
Девять дней и девять ночей проводила она въ горести, оплакивая непостоянство любовника; она не вкушала никакой пищи; сонъ не смыкалъ глазъ ея; на десятый день боги сжалились, и превратили ее въ тотъ цвѣтокъ, который донынѣ служитъ эмблемою истинной любви. Клитія, въ разлукѣ съ любовникомъ, увядала въ семъ состояніи до того времени, какъ боги возвратили Аполлону его божественную лучезарность. Сей блескъ оживилъ ее, и не переставая до сихъ дней обращаться къ неблагодарному, взоры ея издали слѣдуютъ за лучезарнымъ его теченіемъ; въ радости любовника заключается ея радость и отрада.
Но пока боги не возвратили Аполлона на Олимпѣ, они осудили его нѣсколько времени скитаться еще на землѣ. Скука томила его отъ пустоты, всегда оставляемой въ сердцѣ распаленнымъ воображеніемъ. Но скоро пылкій Аполлонъ въ другой разѣ влюбился, и влюбился на вѣки.
Какія же превосходныя достоинства предполагать намъ къ той смертной, которая навсегда привязала къ себѣ Аполлона бога? А эта смертная имѣла только одно достоинство,-показываться всегда въ томъ видѣ и съ тѣмъ блескомъ, которые могли плѣнить Аполлона.
Наружная откровенность, и показываемое равнодушіе къ желанію нравиться, съ примѣтнымъ расположеніемъ къ любви исключительной, покрывали тайну ея кокетства, которое умѣло удовлетворять себя. Не льзя было не предполагать въ ней великой чувствительности; ибо, по видимому, она сражалась съ самой собою и съ нею. Не льзя было не предполагать въ ней великаго остроумія; ибо у ней было столько ума, чтобы показывать, что она удерживаетъ и умѣряетъ свою остроту. Не льзя даже было не предполагать въ ней и лишней красоты; ибо видимая беззаботность о своихъ прелестяхъ украшала ее тою, которая всѣхъ болѣе плѣняетъ сердце скромностію. Первое свиданіе Дафны съ Аполлономъ не имѣло ничего похожаго на первое его свиданіе съ Клитіею. Клитія отвѣчала съ осторожностію на привѣтствія бога; Дафна не дожидалась ихъ, она сама изъявила съ дѣтскою почти откровенностію лестное вниманіе въ его красотѣ и его рѣчамъ. Это было для бога нѣчто новое. "Милая красавица!" говорилъ онъ самъ себѣ; "подобно младенцу, она повинуется одной природѣ невинная и откровенная душа ея не подозрѣваетъ тѣхъ притворныхъ личинъ которыми порокъ себя одѣваетъ и которыя такъ несправедливо называются благопристойностію. Воспользуемся симъ расположеніемъ, и займемся пріятнымъ образованіемъ дѣвственнаго сердца! Скучное заточеніе мое усладится сею минутною забавою!" И Аполлонъ приступилъ къ Дафнѣ. Но хитрая Нимфа, какъ будто бы опомнясь и какъ будто бы стыдясь своей слабости, убѣжала передъ началомъ рѣчи, которую богѣ готовъ былъ произнести къ ней.
Аполлонъ не отчаялся. "Не отъ меня бѣжитъ она," говорилъ онъ; "бѣжитъ отъ своего собственнаго сердца." Такая мысль заманчива; и Дафна умѣла питать ее. При удобномъ случаѣ Аполлонѣ объявилъ ей любовь свою. Она выслушала его въ молчаніи. Сильно движущаяся грудь, разгорѣвшійся на щекахъ румянецъ, обнаруживали ея внутреннее волненіе; какъ вдругъ -- она содрагается. Сіе движеніе пробуждаетъ, кажется, усыпленный на часъ разсудокъ, и открываетъ грозящую опасность. Изъ груди ея вылетаетъ тяжкое стенаніе; она возводилъ на небо томный взорѣ, призывая небо во свидѣтели сердечнаго сраженія, и бѣжитъ сокрыться въ толпу рѣзвыхъ подругъ своихъ; но среди общаго веселья одна кажется задумчивою, и быстрые взоры, украдкою обращенные на Аполлона, съ намѣреніемъ изъявляютъ тайно горящую любовь, едва побѣждаемую силою разсудка.
Смиряясь передъ великимъ умомъ влюбчиваго бога, Дафна не позволяла себѣ мѣшаться въ разговорѣ, когда краснорѣчивый Аполлонѣ разсуждалъ. Но глубокое вниманіе къ его рѣчамъ показывало, что она входила во всѣ его мысли, но всѣ его чувства. А когда Богъ не бралъ дѣятельнаго участія въ разговорѣ, Дафна отваживалась выговорить два или три слова кроткимъ и робкимъ голосомъ, который трогалъ сердце. Ея выраженія были заимствованы изъ рѣчей любовника. Но, повторяя слова, она украшала ихъ особенною прелестію чувства и скрывала первый источникъ мыслей. "Какое близкое отношеніе имѣетъ нашъ образъ мыслей и чувства," говорилъ Аполлонъ! "какое сходство между нашими склонностями и характерами! Ахъ! скромность одна лишаетъ насъ удовольствіе чаще удивляться ея разуму!"
Богъ Поэзіи выразилъ любовную страсть свою къ Дафнѣ въ стихахъ, которые твердили во всей Аркадіи. Въ одинъ вечеръ, прогуливаясь передъ окномъ красавицы, услышалъ онъ звуки божественнаго голоса, который пѣлъ стихи его, только примѣняемые къ женщинѣ; съ голосомъ женскимъ сливалась томная лира, одушевленная искусною игрою, "Какъ!" воскликнулъ Аполлонъ; "буду ли ежедневно находишь новыя дарованія въ красавицѣ" и въ полномъ восторгѣ толкнулъ дверь, чтобы упасть къ ногамъ Дафны. Но ее уже не было. Дафна, ожидая сего порыва, при первомъ стукѣ двери изчезла, и за собою увела ту подругу, которая вмѣсто ее играла на лирѣ и пѣла стихи, переложенные по ея прозьбѣ.
Наставшая буря не позволила Аполлону обѣгать всѣ уголки дому; а ночью изломало хижину одного бѣднаго и семейнаго пастуха въ окружности. На другой день Аполлонъ созвалъ своихъ знакомыхъ и друзей, въ прекрасной рѣчи восхвалилъ любовь къ благотворенію, и склонилъ ихъ облегчить судьбу нещастныхъ. Собирая самъ подаяніе, онъ удивился, что Дафна была не щедрѣе многихъ. Но удивленіе обратилось въ радостное восклицаніе, когда, вручая пастухамъ помощь щедраго человѣколюбія, онъ свѣдалъ, что Дафна втайнѣ раздала имъ гораздо болѣе того, что составляла общая сумма. Она запретила о томѣ говорить; но взяла мѣры свои, чтобы не льзя было не угадать ея имени.
Такое рѣдкое собраніе дарованій и добродѣтелей воспалило піитическій духъ Аполлона. Скоро воображеніе соединило въ лицѣ Дафны божественныя совершенства. Предметѣ боготворенія казался ему столь священнымъ, что передъ нимъ умолкли и тѣ грубыя желанія, которыя съ начала влекли его въ смертной. Онъ молилъ только отца боговъ, да позволитъ Дафна любить себя; да не лишитъ его надежды, за долговременное и постоянное терпѣніе, пользоваться сею взаимною любовію! "Какое сладкое наслажденіе!" мечталъ богѣ Поэзіи, "когда душа забываетъ самаё себя, чтобы парить выше грубой личности; когда всѣ обѣты и способности наши обращаются къ единственной цѣди! Но какое пріятнѣйшее наслажденіе., когда въ сердечныхъ восторгахъ симпатическое влеченіе сливается съ благороднымъ самолюбіемъ! О радость! въ тебѣ предвкушаетъ человѣкъ блаженство небесное. Безкорыстіе и нѣжность въ любви возносятъ выше смертнаго человѣка, а образъ другаго превосходнѣйшаго существа, непобѣдимой любовію къ нимъ привлеченнаго, равняетъ насъ съ богами.-- Сими пріятными мечтами Аполлонъ уничтожалъ тайное намѣреніе своихъ гонителей. Боги осудили его скитаться на землѣ; но пламенное воображеніе переносила его въ небеса.
Увы! для чего такое щастіе не долговѣчно? для чего можно только наслажаться имъ въ отсутствіи, или въ отдаленности предмета любви вашей? отъ чего, въ близости, когда можемъ мы судить вѣрно и видѣть подробно, мечта изчезаетъ, и, вмѣсто ея остается только чувство стыда и заблужденія?
Дафна знала сію тайну. Кокетство не умствуетъ, но, что гораздо лучше всякаго умствованія, знаетъ свою пользу. Чтобы отсрочить ту минуту, которой надлежало разрушить очарованіе, она удалилась изъ тѣхъ мѣстъ, въ которыхъ обиталъ ея любовникъ; удалилась, но вездѣ оставила въ Аркадія слѣды любви своей и того принужденія, съ которымъ ее побѣждала, По всѣмъ мѣстамъ искавъ ту, которой только присутствіе могло возвратить ему благополучіе, часто Аполлонъ находилъ имя свое перевязанное съ именемъ Дафны, и на корѣ деревъ, или на каменныхъ скалахъ, исписанныхъ любовными стихами, угадывалъ ту руку, которая ихъ вырѣзала. Но та же самая рука хотѣла, казалось, изгладишь строки и подъ ними начертала обращенія въ добродѣтели, и вѣчную клятву соблюдать ея уставы.
Наконецъ Аполлонъ утомился, и удалясь въ пещеру, посвятилъ дни свои горести, любви и тому мысленному образцу, совершенства, который украшался въ глазахъ его именемъ Дафны.
Но можемъ ли долго заниматься отвлеченнымъ предметомъ, мысленнымъ кумиромъ? Нѣтъ! всякое поклоненіе требуетъ чувствительнаго предмета. Аполлонъ сочинилъ на досугѣ Романъ, въ которомъ самъ игралъ ролю главнаго героя, а любовница его была главною героинею. Между тѣмъ, чтобы привесть лица въ дѣйствіе и сдѣлать произшествія заманчивыми, надлежало представить богиню сговорчивѣе, приступнѣе и преклоннѣе къ слабостямъ чувствительной женщины. Сочиненіе Романа укротило немного пылкую страсть его, и возвратило ему спокойствіе духа. Онъ началѣ слагать сонеты панцони и элегіи.
Это заняло его, разсѣяло, успокоило еще болѣе. Романъ его навелъ безсонницу на молодыхъ Аркадскихъ пастушекъ, а стихи его были пѣты на всѣхъ серенидахъ, которыми пастухи забавляли своихъ красавицъ. Слава Аполлона разнеслась по Аркадіи; его назвали первымъ Эротическимъ поэмамъ, и первымъ изъ чувствительныхъ любовниковъ. Добрые люди тому повѣрили, и самъ Аполлонъ увѣрился въ своемъ достоинствѣ.
Аполлонъ, скрываясь отъ міра и отъ его шумныхъ забавѣ, бесѣдуя съ одною горестію своею, наслаждался въ одно время и тайно отъ самаго себя сладостію сердечной нѣги и дѣятельностію для благородной, мужественной, довольной собою. Страдать для любви, для той страсти, которая болѣе другихъ повелѣваетъ жертвовать личностію, и производитъ благотворныя для другихъ дѣйствія было то же, что страдать для добродѣтели; и Апполонъ почиталъ любовь свою добродѣтелью. Пережить отчаяніе и надежды любви обманутой, любви нещастной -- то же, что бороться съ рокомъ и богами, подобно добродѣтельному мужу, подверженному ихъ искушеніямъ; и Аполлону казалось, что онъ представляетъ міру сіе великое зрѣлище. Самъ онѣ удивлялся себѣ, какъ человѣку необыкновенному, и онъ изъ мрака своего уединенія разпалялъ умы Аркадскихъ жителей. Одни восхищались; многіе выставляли его въ образецъ другимъ; всѣ занимались имъ. Какое стеченіе обстоятельствѣ, лестныхъ для самолюбія, но отнесенныхъ любовію къ лицу Дафны! Аполлонѣ, посвящая жизнь своей любовницѣ, научался проводить дни свои въ разлукѣ съ нею. Въ головѣ его заключались только предметъ и цѣль желаній.
Однажды, стоя у своей пещеры, мечтающій богѣ увидѣлъ Дафну, простирающую къ нему руки съ высоты ближняго холма. Онѣ принялъ ее за видѣніе, но видѣніе сопровождалось такими очевидными знаками истины, что богъ пересталъ сомнѣваться: онъ звалъ ее и взорами и знаками, а она приходила въ нетерпѣніе, видя его колеблющагося, Наконецъ онъ бросился къ ней, но какъ не спѣшилъ къ тому мѣсту, гдѣ видѣлъ Дафну, Аполлонъ уже не нашелъ ее. Пораженный богъ стоялъ въ изумленіи; кого онѣ видѣлъ? тѣнь Дафны, умершей жертвою любви къ нему; или Дафну живую, но осужденную богами гонителями терзать его душу грозными явленіями? Такая неизвѣстность, сама по себѣ ужасная, прибавляла нѣчто таинственное къ его сношеніямъ съ Дафною; пробуждала любопытство, питала желаніе съ нею увидѣться, доводила до послѣдняго распаденія умѣ и воображеніе бога.
Но то, что видѣлъ онъ, то было не мечтаніе и не слѣпое орудіе разгнѣванныхъ боговъ -- то была сама Дафна, которая, по собственному побужденію, являлась передъ Аполлономъ. Видя, что онъ проводитъ дни свои покойнѣе, и что любовь къ ней можетъ простыть въ его сердцѣ, Нимфа старалась поддержать пламя. Не одинъ разъ показывалась она съ холма, не допуская его до себя. Кокетство повторяло игру хитрости. Однажды, какъ Дафна немного замѣшкалась, Аполлонъ настигъ ее, и заключилъ въ свои объятія. Напрасно вырывалась она, то склонятся въ прозьбѣ, то принимая на себя видѣ гордости. Въ упоеніи любви и страсти Аполлонъ не внималъ ни чему. "Нѣтъ," говорилъ онъ съ отчаяніемъ, "нѣтъ, Дафна, не разстанусь съ тобою! Я не могу безъ тебя жить; и для чего тебѣ упорствовать? Ты любишь меня, знаю, а я боготворю тебя. Запечатлѣемъ на вѣки любовный союзѣ нашъ. О! ты отрада моего кратнаго на землѣ заточенія; будь въ то же время радостію и украшеніемъ моего въ небесахъ безсмертія!"
Уже Дафна близка къ тому паденію, которому надлежало навсегда разрушить мечтаніе и ея владычество надъ любовникомъ. Она молитъ боговъ,-- не дать сей любви угаснуть, -- и боги исполняютъ ея моленіе: Дафна превращается въ лавровое дерево. Отчаянный богъ падаетъ на колѣни передъ растительнымъ существомъ, погубляющимъ его надежды.
О Юпитеръ! воскликнула Латона, твое наказаніе безъ мѣры строго. На только ты не облегчилъ судьбу моего сына любовію къ смертной, но обратилъ ее въ источникъ жестокаго страданія для Аполлона.
Не ропщи, отвѣтствовалъ Юпитеръ; опредѣленіе судебъ есть для него благодѣяніе. Та безчувственная кора, въ которую облеклося тѣло Дафны, есть вѣрное подобіе холоднаго сердца, съ которымъ она родилася. Одно ея безстрастіе питало любовь Аполлона; противъ пылкаго воображенія надобно стоять съ холоднымъ сердцемъ; надобно не имѣть тѣхъ слабостей, до которыхъ доводитъ истинная горячность, чтобы владѣть искусствомъ, и поддержать мечты души распаленной.
Лавровое дерево, которое по видимому погубило радости твоего сына, продолжалъ Юпитеръ, обезпечитъ на вѣки его щастіе, которое не могло продолжаться болѣе. Оно обратится для него въ память сладкихъ движеній сердца, кроткихъ жалобъ на судьбу и утѣшительныхъ мечтаній воображенія. Ничто не разрушитъ впредь того мнѣнія, которое онъ составилъ себѣ, о характерѣ своей любовницы; всегда она будетъ представляться ему въ образѣ совершенства. Лавровыя вѣтви осѣнятъ божественную главу его, и до позднѣйшихъ вѣковъ останутся предметомъ и наградою того поклоненія, которое поэты не престанутъ воздавать любви и красотѣ.
О Руссо! о Петрарка!
-----
Рамдор Ф.В.Б. фон. Аполлон и Дафна, или Как любят поэты: Повесть / Сочиненная на немецком языке Рамдором; [Пер. В. В. Измайлова] // Вестн. Европы. -- 1814. -- Ч. 74, No 6. -- С.81--96.