Рихтер Жан-Поль - Очерк литературного характера Жан-Поля

АНТОЛОГІЯ
изъ
ЖАНЪ-ПОЛЯ РИХТЕРА.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ К. ЖЕРНАКОВА.
1844.

Да будетъ достойно оцѣненъ Русскими великій писатель, почти неизвѣстный въ Россіи, по крайней мѣрѣ въ русскомъ печатномъ мірѣ. Эти песчинки золота, собранныя въ богатомъ рудникѣ, эти малые отрывка,-- одна блѣдная тѣнь, недостойная великаго подлинника,-- можетъ-быть, возбудятъ у насъ желаніе изучать подробнѣе безсмертнаго генія Германіи, философа, натуралиста, и живописца нравовъ; пусть читатели, пресыщенные Французскими романами, утолятъ возбужденную ими жажду въ новомъ, чистомъ, живомъ источникѣ!

Первый камень положенъ нетвердою рукою въ основу зданія; авось рука, болѣе искусная и опытная, довершитъ начатое и подаритъ насъ полнымъ переводомъ произведеній Жанъ-Поля! Тогда издатель будетъ вполнѣ вознагражденъ за слабый трудъ.

Б.

Москва. 30 Января 1838 гола,

ОЧЕРКЪ ЛИТЕРАТУРНАГО ХАРАКТЕРА ЖАНЪ-ПОЛЯ.

Статья Филарета Шаля, съ примѣч. перев.

Вотъ большая зала, наполненная дымомъ,-- вы сочтете ее за базаръ, покинутый купцами. Въ срединѣ стоитъ широкая печь, съ двумя нишами, на которыхъ ловко сидѣтъ зимою, курить, дремать или мечтать. Черныя балки бороздятъ желтый потолокъ. Домашніе голуби перелетываютъ тамъ-и-сямъ, грустно воркуя; старуха, съ очками на носу, вяжетъ чулки возлѣ печки; молодая женщина стряпаетъ кушанье налѣво, у большаго окна; стукъ домашней утвари мѣшается съ глухимъ и однообразнымъ говоромъ голубей, которые собираютъ на полу сѣмя, кокетничая другъ передъ другомъ; направо стоитъ столикъ изъ бѣлаго дерева и подлъ его широкій дубовый сундукъ.

Мужчина, сидящій у этого столика, это Жанъ-Поль-Фридерикъ Рихтеръ, изумительный геніи, самый оригинальный изъ современныхъ писателей.

На немъ толстый длинный сертукъ съ полевымъ цвѣткомъ въ петлицѣ. Вникните въ его черты; изученіе его физіономіи любопытно: эти черты не соглашаются между собою; онѣ неправильны и огромны; его узкіе глаза брызжутъ огнемъ, и на этомъ худощавомъ лицъ вы замѣчаете смѣсь добродушія съ огнемъ вдохновенія. Онъ безпрестанно вытаскиваетъ изъ открытаго у ногъ его сундука маленькіе клочки бумаги, приводить ихъ въ порядокъ и связываетъ одинъ съ другимъ: это ссылки, думы, извлеченія, ученыя размышленія, осколка, обрѣзки, амальгама всѣхъ ученіи, отрывки тысячи цвѣтовъ, шутовской маскарадъ, ученый, мистическій, циническій, задумчивый и грустный.

Такъ, создаетъ онъ свои произведенія, и его произведенія не предадутся забвенію!

Нѣмцы прозвали его единственнымъ: Жанъ-Поль der Einzige.

Она была правы. Онъ былъ такъ особенъ, отличенъ отъ другихъ, что никто не дерзнулъ передать его произведенія ни на одномъ европейскомъ языкѣ. Госпожа Сталь сдѣлала легкій очеркъ его литературнаго характера; въ немъ замѣтно болѣе блеска, нежели вѣрности. Онъ жаловался на это съ прискорбіемъ. "Ахъ, сударыня," восклицалъ онъ съ шутливымъ добродушіемъ: "оставьте меня варваромъ, вы изображаете меня слишкомъ прекраснымъ!" Переводчики, ослѣпленные лучезарнымъ сіяніемъ генія, со страхомъ отступали отъ дивнаго феномена. Онъ написалъ около шестидесяти томовъ; никогда не видала еще подобнаго слога. Это хаосъ вводныхъ предложеній, эллипсисовъ, подразумеваній; карнавалъ мыслей и языка; заселеніе новыхъ словъ, приходящихъ, по прихоти автора, требовать нрава гражданства въ рѣчи; періоды на трехъ страницахъ, безъ знаковъ соединенія, состоящіе изо ста "разъ; вводныя предложенія порождаютъ другія и такъ далѣе; подобія на подобіяхъ, заимствованныя у искусствъ, у ремеслъ, у самой глубокой учености. И въ этомъ лабиринтѣ нѣтъ аріадниной нити, чтобъ показать вамъ дорогу; какая-то новая географія: города нигдѣ не существовавшіе -- Гаарау, Шэерау, Блинлохъ, Флакнифингенъ; лексиконъ, грамматика, эстетика -- созданіе воображенія; князья, маркизы, о которыхъ никто никогда не слыхивалъ, приходящіе, какъ говоритъ Мольеръ, montrer ne bout de leur nez, неизвѣстно за чѣмъ; короли, возводимые на вымышленные престолы; государственные совѣтники и министры, являющіеся неизвѣстно откуда и переносящіе терпѣливо насмѣшки, и все это удивительнымъ образомъ переплетено, убрано цитатами, междометіями, восклицаніями, каламбурами, эпиграммами, усѣяно неожиданными порывами, трогательными сценами, бѣлыми листками, отступленіями, которымъ посвящаются иногда цѣлые томы, эпизодами, между которыми заблуждается главный предметъ.

Прежде нежели переводить Жанъ-Поля, нужно, понять его; какого неизмѣримаго труда это стоитъ!

Разверните романъ Жанъ-Поля: вы увидите, сколько скрывается чувствительности, нѣжности, граціи, глубокомыслія въ его отважныхъ арабескахъ. Вы узнаете въ шумномъ фарсѣ его произведеній, чувство гуманистическое, искреннюю любовь къ людямъ, мощное сочувствіе, умиляющую поэзію. Среди густаго тумана, облекающаго всѣ его произведенія, въ нѣдрѣ неясныхъ порывовъ, среди оглушающаго смѣха, вы найдете слѣды невыразимаго вкуса, и изумитесь, будто увидѣвъ очаровательную фею въ пещерѣ циклопа, закопченной дымомъ. Тогда вы, можетъ-быть, разгадаете писателя столь необъятнаго, столь мало читаемаго, этого генія, совершенно германскаго, покрытаго для другихъ націй тройнымъ покрываломъ,-- единственнаго оригинальнаго писателя, столь оригинальнаго, что онъ не нашелъ себѣ ни подражателя въ своемъ отечествѣ, ни переводчика у другихъ народовъ.

Жанъ-Поль Рихтеръ совершенно постигнулъ смѣшную сторону своего времени: онъ создалъ "Шмельцля". Но должно прочесть "Титана", "Левану" и десять другихъ произведеніи этого самого Жанъ-Поля, чтобъ постигнуть эту мысль во всемъ ея безуміи, этотъ маскарадъ, исполинское и ребяческое переряживаніе; это воображеніе, тривіальное, высокое, фантастическое, шутовское, безпредѣльное, издѣвающееся надъ всѣмъ, смѣшивающее домашнюю утварь съ пляскою планетъ и проникающее своимъ взглядомъ въ бездны созданія. Вы скажете, что это игра исполина: такъ тяжелы, неразвязны и своенравны его движенія. Онъ быстро перебѣгаетъ, неспотыкаясь, въ неправильныхъ порывахъ, всю лѣстницу совершенно-разнородныхъ идей. Вотъ путешествуетъ полковой священникъ, и по этому случаю луна бомбардируетъ землю. Вотъ Марсъ становится предрекателемъ и говоритъ съ другими иновѣрческими мірами. Вселенная въ рукахъ Жанъ-Поля -- игрушка, которую онъ разбиваетъ, и потомъ собираетъ ея обломки; его преимущественно метафизическія идеи облекаются въ шутовской нарядъ: онъ вручаетъ палку арлекина времени и пространству. Неимовѣрная и продолжительная оргія, необузданная анархія, кузница, гдѣ среди дыма и паровъ "являются передъ вами то маленькія человѣческія каррикатуры, тонко отдѣланныя, какъ-то очеркъ Шмельцля, то неясные, мрачные, невиданные образы въ блескѣ или печальномъ мракѣ, то черты глубокой чувствительности, восхищающія насъ въ "Зибенкэзъ" (Siebenkдse), повѣсти о бѣдномъ студентѣ, женившемся по любви, повѣсти, раздирающей сердце.

Красота, грація, гармонія столь же глубоко трогаютъ Жанъ-Поля, сколько уязвляетъ безобразіе; ему доступна иронія, но нѣжность сердца сочувствуетъ въ немъ всѣмъ дѣйствіямъ человѣческимъ, всѣмъ мелодіямъ природы. Самая трусость Шмельцля и тщеславіе его жены Теуберги для насъ завлекательны и заманчивы. Онъ изображаетъ человѣчество съ его смѣшной стороны, но вмѣстѣ внушаетъ къ нему состраданіе и любовь, не смотря за его пороки, ни на смѣтныя стороны. Въ повѣсти объ эстетическомъ полковомъ священникъ онъ явно издѣвается надъ всѣмъ своимъ отечествомъ, надъ столькими трудами, ни къ чему неведущими, надъ всѣми учеными, республиканскими, тевтоническамя грезами; но сравните эту кроткую иронію съ ироніею Свифта или Вольтера. Если бы мы слѣдовали до конца за логической цѣпью идей, еслибъ слѣпо вѣрили Свифту и Вольтеру, изображающимъ міръ въ видѣ темницы, наполненной узниками, убивающими другъ друга, мы не знали бы на что рѣшиться и скоро убѣжали бы изъ этого разбойничьяго вертепа. Рихтеръ не доводитъ васъ до такого отчаянія; подобно Свифту и Вольтеру, онъ любитъ проникать въ глубины, исчисляетъ подробности, ищетъ смѣшную сторону высокаго и высокую смѣтнаго. Вотъ человѣкъ: ангелъ и демонъ, ничтожество и геній, земляной червь и разумѣніе, вотъ онъ предъ вами: плачьте, насмѣхайтесь, сострадайте ему, презирайте его, даруйте ему прощеніе. Въ этомъ отношеніи Рихтеръ приближается къ Сервантесу; они не презираютъ, не ненавидятъ, но улыбаются и плачутъ; ихъ веселіе проистекаетъ отъ истинной чувствительности. Не думайте, чтобъ они отвращались отъ своихъ героевъ: не замѣчаете ли, какъ нѣжно они къ нимъ привязаны, и не видите ли вы въ ихъ насмѣшкахъ состраданія и скорби?

Если разсматривать Жанъ-Поля въ отношеніи къ искусству и къ исполненію, онъ стоитъ ниже Сервантеса. Въ его произведеніяхъ обозначается недостатокъ цѣлаго, связи и плавности. Чтеніе ихъ оставляетъ впечатлѣнія неясныя и противоположныя. Изъ этого хаоса мыслей и чувствъ, какъ съ раскаленнаго желѣза, брызжутъ тысячи искръ, пламенныхъ, высокихъ, комическихъ: но это хаосъ. Одинъ стиль этихъ дивныхъ созданій есть уже феноменъ: дѣвственная дубрава, вѣтви которой, переплетенныя между собою, образуютъ непроницаемую ограду, представляетъ вамъ неодолимыя препятствія. Языкъ, метафоры, правописаніе,-- все облекается у Жанъ-Поля въ праздничную одежду.

Онъ безпрестанно намекаетъ вамъ на то, что вамъ незнакомо ей никогда не будетъ знакомо, на затерянную строку неизвѣстнаго европейскаго писателя, на физическій опытъ одесскаго ученаго. Жанъ-Поль пишетъ цѣлый томъ объ одномъ erratum, или въ одномъ періодѣ призываетъ небо, землю и адъ; не только слова, но и самыя идеи ударяются у него другъ объ друга неслыханнымъ образомъ: среди трогательнаго разсказа вы встрѣчаете остроумную насмѣшку; грубый, дерзкій намекъ среди глубокой или мистической идеи; странная смѣсь двуемыслія, бранныхъ поговорокъ, граціозныхъ образовъ, ученыхъ ссылокъ, нестройности и причудъ фантазіи!

Жанъ-Поль облекъ въ эти фантастическія формы даже свои ученыя, важныя сочиненія: и вездѣ, среди этой отталкивающей вычурности, вы найдете тотъ же характеръ, тайное чувство нѣжности, потребность участія и любви, религіозное чувство сердца, все человѣческое сочувствіе, скрытое подъ чудными и странными образами. Это благоуханіе доброты и чувствительности еще болѣе очаровываетъ васъ посредствомъ контраста; сцены самой скромной жизни волнуютъ вашу душу, самыя грубыя каррикатуры васъ растрогиваютъ: онъ выворачиваетъ наизнанку и высокое и патетическое. Омиръ и Эсхилъ поражаютъ сердце ваше величіемъ, заставляя боговъ нисходить съ неба на землю. Жанъ-Поль, Сервантесъ, Стернъ, Краббъ достигаютъ того же результата, раскапывая, такъ-сказать, самыя обыкновенныя чувства, самые обыкновенные случаи жизни, чтобъ отыскать въ нихъ патетическое, волнующее душу, занимательносгь, философію, величіе.

Если разсматривать Жанъ-Поля какъ философа и какъ мыслителя, онъ вездѣ остается вѣренъ самому себь: его идеи о Богѣ и природѣ мелодически гармонируютъ между собою; убѣжденіе въ безсмертіи души, живая вѣра въ другую жизнь, какъ вознагражденіе за бѣдствія жизни земной, чудная, очищенная теорія счастія, ѣдкія сатиры противъ порока, пылкая любовь во всему человѣчеству, нѣжное состраданіе къ его слабостямъ и горестямъ -- вотъ что находимъ мы на каждой страницѣ, вышедшей изъ-подъ пера великаго мыслительности. Жанъ-Поля должно разсматривать особенно въ отношеніи къ нравственной психологіи; онъ возноситъ васъ въ высокія страны мистицизма и спиритуализма на крыльяхъ поэзія, и здѣсь каждая метафизическая идея символизируется, принимаетъ образъ, иногда простой, но всегда вѣрный и истинный, заимствованный отъ природы, поражающій наши чувства въ то самое время, какъ идея, въ немъ облеченная, овладѣваетъ всей нашей душею, такъ что каждая истина вдвойнѣ напечатлѣвается въ вашей памяти.

Жанъ-Поля можно назвать звѣздой первой величины на горизонтѣ европейской литературы. Оцѣнить его по достоинству, писать критику на Жанъ-Поля также трудно, какъ разобрать красоты и недостатки произведеній Шекспира, Гёте и другихъ, стоящихъ съ нимъ на одной высотѣ. Чтобъ писать о Жанъ-Полѣ, надобно изучить всѣ его произведенія, посвятить нѣсколько лѣтъ этому изученію для того, чтобъ вполнѣ постигнуть всю необъятность этого геній -- нужно даже сильную волю. Нѣтъ писателя, въ которомъ было бы такое совершенное отсутствіе односторонности направленія, какъ въ Жанъ-Полѣ. Его лира, можно сказать, настраивалась на всѣ возможные тоны. До-тѣхъ-поръ, пока вы не перечтете всѣхъ его произведеній (60 томовъ), вы еще не составите себѣ полнаго о немъ понятія. Въ каждомъ произведеніи отъищете новую сторону, еще вамъ неизвѣстную. Что же касается до перевода на русскій языкъ произведеніи Жанъ-Поля, здѣсь представляется новая трудность: переводчикъ необходимо долженъ владѣть совершенно не только нѣмецкимъ, но и русскимъ языкомъ. Здѣсь мы подъ знаніемъ русскаго языка не разумѣемъ, однако, внѣшняго знанія, знанія грамматическаго. Онъ долженъ самъ быть поэтомъ, великимъ живописцемъ, чтобъ вполнѣ передать всю свѣжесть и яркость жанъ-полевскихъ красокъ. Иначе переводъ этотъ будетъ безцвѣтенъ я, читая его, вы не составите себѣ понятія о живыхъ красотахъ подлинника, какъ бы этотъ переводъ вѣренъ ни былъ. Если не художническою кистью вы вздумаете копировать картины Жанъ-Поля -- вы не создадите прекраснаго, и копія ваша будетъ уродлива, мертва. Это основано на самомъ характерѣ слога Жанъ-Поля, на его неподражаемой оригинальности. Переводъ полнаго произведенія Жанъ-Поля, въ которомъ видно было бы соперничество въ силѣ и живости языка, остался бы на-вѣкъ замѣчательнымъ явленіемъ въ области русской литературы.