Книговод

Отрывки из Жан-Поля

Рихтер Жан-Поль


ОТРЫВКИ ИЗЪ ЖАНЪ-ПОЛЯ.

   Дружба и любовь, два великія чувства, совершенно измѣняютъ человѣка, когда онъ приближается къ двадцатилѣтнему возрасту: онъ достигаетъ возраста, когда пѣсни поэта и соловья оставляютъ столь глубокое впечатлѣніе, когда сердце бьется при созерцаніи прекраснаго, когда очи увлаживаются при каждомъ звукѣ, исходящемъ изъ души. Изидино покрывало становится для него прозрачнымъ: онъ понимаетъ наконецъ весну, мѣсяцъ, зарю и небо, усыпанное звѣздами, сочувствуетъ имъ... Ахъ! мы всѣ испытывали это когда-нибудь; заря жизни освѣщала насъ всѣхъ, убирала душу своими волшебными розовыми лучами... Зачѣмъ не смотримъ мы на эти перворожденныя наши чувства, какъ Евреи смотрѣли на своихъ первенцевъ, и не приносимъ ихъ, этой чистой жертвы, на алтарь божественный? Что можетъ быть чище, пламеннѣе нашей первой дружбы, нашей первой любви, нашего перваго порыва къ истинѣ, нашего перваго сочувствія съ природою?

*

   Что за бѣда, если несчастіе грызетъ молодаго человѣка! Въ другой разъ онъ покоритъ страданіе, теперь его подавляющее. Кто никогда не носилъ ноши, не въ состояніи нечего перенести; что касается до слезъ, я имъ несовершенный врагъ, хотя принадлежу къ сектѣ стоиковъ; къ тому же Эпиктетъ, Антонинъ, Катонъ и другіе молодцы этаго покроя, холодные какъ ледъ, но вмѣстѣ и твердые какъ желѣзо, совѣтовали употреблять слезы вмѣсто масла, чтобъ подмазывать ими колеса страждущей машины, лишь бы только разсудокъ оставался неприкосновеннымъ и сухимъ. Право, жалко видѣть, какъ утѣшаютъ другихъ, или какъ другіе насъ утѣшаютъ: надобно умѣть выпить до дна чашу горестей, не обмазывая медомъ краевъ ея.

*

   Я не могу постигнуть, какъ человѣкъ можетъ спокойно и беззаботно жить въ Римѣ, въ настоящемъ Римѣ, безъ того, чтобъ огонь изящныхъ искуствъ не пожиралъ его; безъ того, чтобъ сердце его не рвалось къ великимъ дѣяніямъ, не жаждало жизни дивной. Въ Римѣ описанномъ, въ Римѣ поэтизированномъ можетъ еще муза парить свободно и величественно: но въ дѣйствительномъ Римѣ, въ Римѣ живомъ, гдѣ обелиски, колизёй, Капитолій, тріумфальныя арки безпрерывно смотрятъ на васъ и порабощаютъ васъ, гдѣ исторія великихъ дѣяній обхватываетъ своимъ дыханіемъ городъ, какъ невидимый ураганъ -- кто можетъ остаться равнодушнымъ зрителемъ торжественныхъ переворотовъ міра? Духъ Святыхъ, героевъ, художниковъ идетъ навстрѣчу живаго человѣка и вопрошаетъ его со гнѣвомъ: кто ты? Когда вы выходите изъ Ватикана Рафаэля или изъ капитолія, вы уже не тотъ человѣкъ, какимъ были бы, если бы выходили изъ Нѣмецкой картинной галлереи или кабинета древностей. Нѣтъ холма, который бы не производилъ священнаго головокруженія; нѣтъ Римлянки, которая бы своей величественной поступью и своею гордостью не казалась вамъ роднею великаго города.

*

   Скажите мнѣ, какъ, не узнавши, что есть нетлѣннаго, узнаете вы, что есть тлѣннаго? Гдѣ найти смерть, если не въ нѣдрахъ жизни? Тщетно все превращается въ прахъ, все изсякаетъ. Есть три безсмертія: вопервыхъ, то безсмертіе, которое осуществляется горѣ; потомъ безсмертіе подъ землею" -- ибо все можетъ превращаться въ прахъ, но прахъ остается прахомъ, и наконецъ безсмертіе на землѣ, въ слѣдствіе котораго каждое дѣйствіе дѣлается вѣчною матерью, будучи само вѣчною дочерью. Этотъ самый союзъ вселенной съ вѣчностью внушаетъ намъ, бѣднымъ существамъ однодневнымъ, мужество бросить въ землю нѣсколько праха цвѣтовъ, чтобъ въ теченіе десяти вѣковъ возрасла пальмовая роща.

*

   Я не требую отъ женщины, чтобъ она слѣдовала за мною на дальнемъ пути моей волшебной колесницы -- но чтобъ по-крайней-мѣрѣ расцвѣтшая земля и небо усыпанное звѣздами не были для нея нѣмыми; чтобъ она видѣла во вселенной не одну кухню, не одну дѣтскую, не одну бальную залу; чтобъ ея набожное и нѣжное сердце, ея живая и свѣтлая чувствительность совершенствовали человѣка, съ которымъ соединяется ея судьба.

*

   Благословенная ночь! Раздѣляя наше существованіе, она одна препятствуетъ намъ изнемогать подъ бременемъ пыла мыслей. Человѣкъ походитъ на стѣнные часы; онъ разбивается въ-дребезги отъ насильственнаго напряженія руки, желающей ускорить его дѣйствіе, когда вся цѣпь уже обвилась вокругъ оси. Эта смерть, называемая сномъ, защищаетъ насъ только отъ излишняго блеска, одной идеи, отъ лихорадки нашихъ желаній, отъ пылкаго прилива нашихъ мыслей. Она образуетъ между нашими знойными днями тотъ же промежутокъ, какимъ разлучаются планеты. Вѣчность задавила бы насъ; продолжительность убивала бы насъ; намъ дана смерть, чтобъ она утѣшала насъ въ утратѣ жизни и помогала намъ приступить къ жизни новой; намъ дана ночь, чтобъ наслаждаться покоемъ на лонѣ этой жизни, за которой послѣдуетъ другой сонъ...

*

   Подымите съ земли черепъ и загляните во внутренность этихъ развалинъ чертога, обители исчезнувшаго духа... Сходство этой обнаженной головы съ головами, еще не лишенными своего наряднаго украшенія, повѣдаетъ вамъ много глубокаго!

*

   Наставники слишкомъ рано допускаютъ своихъ учениковъ взбираться на верхнія вѣтви дерева науки; послѣ меда они жаждутъ сладкихъ напитковъ, потомъ напитковъ крѣпкихъ, наконецъ пламени; и когда ихъ воображеніе превратитъ жизнь въ нефтяной полъ, на который нельзя ступить ногою, неизвлекая огня -- пожаръ, возбуждаемый науками, ч усиливается болѣе и болѣе и наконецъ пожираетъ прекрасное зданіе. Для этихъ погорѣлыхъ не существуетъ болѣе въ жизни ни новыхъ наслажденій, ни новыхъ истинъ; даже ни одно изъ прежнихъ наслажденій, ни одна изъ прежнихъ истинъ не сохранилась для нихъ во всей чистотѣ и цѣлости... Будущность, полная гордости, отвращеніе къ жизни, невѣріе и противорѣчіе открываются предъ ними еще счастливыми, когда крылья воображенія могутъ сдернуть хоть уголъ ихъ савана.
   
   Жалкіе молодые люди! Они расточаютъ не однѣ истины, но и самое чувство, переходятъ богатыя нивы природы, любви и дружбы, и возвращаются съ нихъ, не принося ничего съ собою. Они отдаютъ на жертву своимъ страстямъ сокровища великихъ мыслей и мощной энергіи, подражая тѣмъ жителямъ Суринама, которые кормятъ своихъ свиней ананасами.

*

   Обнимайте другъ друга крѣпче, несчастные, прижимайтесь другъ къ другу сердцемъ, полнымъ скорби, до тѣхъ поръ, пока прольете послѣднія слезы, забудете небо и землю -- и не разрывайте этаго небеснаго союза. Ахъ! какъ скоро вы будете разлучены, эта истощенная жизнь лишится всего, что могло бы васъ привязать другъ къ другу; ей остается предложить вамъ одно начало новаго бытія.

*

   Дѣти, супруга -- суть горизонтальные и вертикальные корни, привязывающіе насъ къ землѣ.

*

   Вѣкъ есть достиженіе великихъ цѣлей съ малыми людьми.

*

   Должно бы тщательно во время собиранія винограда выжимать каждую виноградинку; ибо она болѣе не выростетъ. Праздники торжества и радости суть праздники, непостоянные; минуты восторга сердечнаго суть случайные поэтическіе очерки, которымъ болѣе несуждено возобновляться -- и въ opera séria жизни запрещено на афишѣ заставлять повторять трудныя аріи.

*

   Дитя не постигаетъ смерти: каждое мгновеніе его радостнаго существованія блеститъ, какъ блудящій огонекъ надъ его маленькимъ гробомъ. Дѣловые люди и люди утопающіе въ наслажденіяхъ не лучше понимаютъ смерть -- и грустно подумать, что тысячи людей могутъ сказать съ такимъ холоднымъ равнодушіемъ: жизнь коротка! Тяжело, что нельзя открыть глазъ этой упоенной толпѣ, которой рѣчь есть произнесенное храпѣніе. Посмотрите, сказали бы мы имъ, сквозь малое число годовъ, остающихся вамъ прожить, посмотрите на постель, гдѣ вы будете лежать; представьте себѣ ваши руки оледенѣвшими и висящими, ваши тусклые и неподвижные какъ мраморъ глаза; прислушайтесь съ нынѣшняго дня къ фантастическому бреду вашей послѣдней ночи, этой торжественной ночи, безпрестанно къ вамъ приближающейся, которая по истеченіи каждаго часа становится къ вамъ часомъ ближе, и безъ всякаго сомнѣнія распространится вокругъ васъ, существа однодневныя, блуждающія теперь при лучахъ заходящаго солнца или въ сумракахъ вечера! Но двѣ вѣчности возвышаются на двухъ концахъ земли какъ кресты колокольни, а мы, безразсудные, слѣпые, глухіе, продолжаемъ ползать и погружаться въ жизненную бездну, мучась въ судорогахъ, не видя широкой дороги, кромѣ той, по которой мы тащимся въ грязи съ нашей улиткою.

*

   Молодость есть праздничный день жизни; всѣ улицы украшены и оглашаются радостными кликами, всѣ дома убираются золотыми обоями; жизнь и добродѣтель привлекаютъ насъ еще. своими ласками какъ милостивыя божества, между-тѣмъ -какъ въ старости мы призываемъ ихъ, какъ строгихъ боговъ, заклинаніями! Въ счастливую эпоху жизни дружба обитаетъ еще въ воздушномъ и лучезарномъ Греческомъ храмъ, а позднѣе -- въ мрачной и дикой Готической часовнѣ.

*

   Судьба, скрывающаяся подъ покрываломъ за нашимъ земнымъ шаромъ какъ за маскою, и удѣляющая намъ время существованія! Ахъ, когда смерть сокрушитъ нашу тлѣнную оболочку, и геній вознесетъ васъ изъ могилы къ небу; когда душа разольется отъ солнцевъ и чистыхъ радостей -- возвратишь ли намъ то, что мы никогда не могли забыть? Никто не обратятъ своихъ взоровъ на ту страницу, чтобы не оплакивалъ здѣсь кого-нибудь и не жаждалъ бы тамъ чьей-нибудь встрѣчи. Увы! прошедши путь этой жизни, усѣянной мертвецами, не встрѣтимъ ли мы лица друга, которому могли бы сказать: привѣтствую тебя, давно ожиданный! Судьба подъ маскою хранитъ молчаніе; слезы человѣка высыхаютъ во мракѣ на могилѣ; солнце не отражается въ слезахъ.

*

   Самая необходимая школа для дѣтей есть школа терпѣнія: воля должна быть сокрушена въ молодости, или она сокрушитъ сердце въ зрѣломъ возрастѣ.

*

   Паденіе народовъ отличается отъ паденія человѣка, котораго остатки уничтожаются на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ онъ умираетъ; оно скорѣе походитъ на водопадъ потоковъ, коего воды хотя разсыпаются въ прахъ, но соединяются вновь на новомъ ложѣ и слѣдуютъ новому теченію.

*

   Холодное слово, вырвавшееся у любви и дружбы, похоже на осенній снѣгъ, скоро тающій и превращающійся въ блестящую росу. Выраженіе ненависти походитъ на осеннюю изморозь -- предзнаменованіе суровой зимы.

*

   Гердеръ и Шиллеръ хотѣли сдѣлаться въ молодости хирургами, но судьба имъ это запретила; "есть раны опаснѣйшія и глубочайшія ранъ тѣлесныхъ, сказала она имъ, исцѣляйте ихъ!" и оба стали писать.

*

   Молодость плачетъ, дряхлый возрастъ тоже плачетъ; но тамъ роса утренняя, здѣсь роса вечерняя. Молодой человѣкъ умѣетъ оцѣнить слезы, пролитыя прекрасными очами. Но когда отъ дневнаго жара сохнетъ роса утренняя и блекнутъ цвѣты, молодой человѣкъ превращается въ старика, и тогда онъ восклицаетъ: "вѣрно роса вечерняя холодна и длится всю мрачную ночь," но у ней свое солнце и оно одинаково блистаетъ.

*

   Плодъ ананаса созрѣваетъ между двумя пучками колючихъ листьевъ: настоящее, напротивъ, созрѣваетъ между двумя ананасами -- воспоминаніемъ и надеждой.

*

   Чѣмъ больше мы любимъ Бога и людей; тѣмъ меньше любимъ самихъ себя: планета тѣмъ медленнѣе обращается вокругъ своей оси, чѣмъ быстрѣе ея теченіе около солнца.

*

   Безъ библіотеки жизнь была бы слишкомъ вялою и безсмысленною. Самое умное общество не есть то, которому одежду шьютъ портные, но то, которое обязано ею переплетчикамъ.

*

   Бросайте, дѣвы, цвѣты на смертные остатки вашей молодой подруги, равнявшейся съ вами нѣкогда въ красотѣ: колыбель дѣтства усыпаютъ цвѣтами, покройте ими нынче ея гробницу; радости смерти должны пережить радости жизни -- могила есть колыбель неба.

*

   Счастливъ тотъ, чье сердце довольствуется однимъ-другимъ сердцемъ и ничего болѣе не желаетъ, ни Англійскаго парка, ни opera séria, ни музыки Моцарта, ни картинъ Рафаэля, ни луннаго затмѣнія, ни даже луннаго свѣта, ни романическихъ сценъ, ни ихъ исполненія.

*

   Любовь начинаетъ съ глазъ, какъ искуство рисованья.

*

   Не есть ли жизнь прозаическій переводъ, безъ рифмъ и безъ мѣры, нашихъ идеальныхъ надеждъ и нашихъ предпріятій?

*

   Свѣтская жизнь походитъ на сливки, которыя вмѣстѣ и холодны и сладки.

*

   Ахъ! тяжело сердцу подумать, какъ легко и скоро забываютъ человѣка, покоится ли онъ подъ урной, или подъ пирамидой, и какъ мгновенно начинаютъ считать отсутствующимъ наше безсмертное я, между тѣмъ какъ оно, подобно комедіанту, находясь за кулисами, перестаетъ только говорить и дѣйствовать на сценѣ.

*

   Кто смотритъ на могилу, какъ на подземную галлерею, имѣющую сообщеніе съ сосѣдними мірами, тотъ не долженъ страшиться своего незнанія другаго міра -- и изъ того, что глубокія воды Мертваго моря непроницаемы для нашего взгляда, мы не можемъ заключить, что горы человѣчества не идутъ подъ Мертвое море, такъ какъ всѣ хребты горъ простираются подъ океаномъ.

*

   Веселый ребенокъ бѣжитъ на палочкѣ; угрюмый старикъ тащится на костыляхъ: какая разница между этими двумя дѣтьми? надежда и воспоминаніе.

*

   Оцѣнка очаровательныхъ странъ есть произведеніе сѣвера, потому что тамъ ихъ познаютъ только въ книгахъ. Итальянецъ, въ нихъ обитающій, пользуется ими, какъ здоровьемъ; одно лишеніе можетъ его заставить оцѣнить ихъ.

*

   Чѣмъ долѣе роса утренняя остается на цвѣтахъ, тѣмъ лучше долженъ быть день, по законамъ погоды. Да не высохнетъ роса на цвѣтахъ человѣчества отъ слишкомъ ранняго луча! О старецъ, изъ благодарности за весеннія розы, которыми дѣтство увѣнчало твои бѣлые власы, приготовь также своимъ дѣтямъ небесныя радости подобныхъ воспоминаній. Знакомы ли вамъ тѣ долгія болѣзни и дождливые годы, которымъ суждено нѣкогда проясниться однимъ взглядомъ, брошеннымъ на зарю вашего чистаго дѣтства? Знакомы ли вамъ сны, которые внушаетъ обыкновенно одно дѣтство съ его наивными играми? Неужели вы хотите обвить траурнымъ крепомъ, какъ похоронную комнату, сновидѣнія, ожидающія ваше дитя въ его старости? И вамъ легче доставать вашему сыну въ его колыбели цѣлыя стада Аркадскія, нежели одну овцу этой счастливой страны въ его возмужалости.

*

   Мы иногда видимъ во время дня, какъ звѣзда вечерняя и звѣзда утренняя блистаютъ подлѣ солнца, когда оно затмѣваемо облакомъ. Высокая аллегорія! Когда жизнь для насъ помрачается слишкомъ великими страданіями, юность и смерть, звѣзда вечерняя и утренняя, показываются во всей ясности.

*

   Одна похвала, одно простое изъявленіе привязанности въ нашемъ отсутствіи могутъ насъ глубоко тронуть; Не будемъ ли мы еще болѣе тронуты, если пошлютъ то и другое вслѣдъ за нами, подобно прощальному поцалую, послѣ нашего бѣгства съ этой земли? Я не хочу вѣрить, чтобы нашлось одно человѣческое существо, за которымъ не послѣдовала бы поникнутая глаза и слеза на рѣсницѣ, когда смерть опускаетъ его въ могилу, какъ будто подъ колоколъ водолаза: слѣдовательно каждый можетъ любить покрайней-мѣрѣ друга, который нѣкогда его оплачетъ.

*

   Умереть за истину не значитъ умереть за отечество -- но за весь міръ. Истина, подобно Венерѣ Медичейской, перейдетъ къ потомству въ тридцати различныхъ отломкахъ; по потомство ихъ соберетъ, и изъ этихъ дребезговъ воздвигнетъ богиню. Твой храмъ, вѣчная истина, теперь вполовину сокрытый подъ землею, воздвигнется при раскапываніи могилъ двоихъ мучениковъ и возвысится надъ землею; каждая его бронзовая колонна будетъ попирать любимую могилу.

*

   Для людей съ великою силой души великое горе и великія радости походятъ на высокія горы, съ высоты которыхъ имъ открывается весь путь жизни.

*

   Пріучайте съ раннихъ лѣтъ вашу дочь къ домашнимъ занятіямъ, и внушайте ей къ нимъ охоту: пусть одна религія и поэзія откроютъ ея сердце небу. Собирайте землю вокругъ корня, питающаго это нѣжное растеніе, но не уроните земли въ чашечку его цвѣтка.

*

   Въ мысли о смерти есть что-то высокое. За мрачными и величественными занавѣсами смерть одна совершаетъ это таинственное чудо и трудится для вѣчности, между-тѣмъ-какъ смертные со взорами потупленными и наполненными слезъ присутствуютъ при этомъ зрѣлищѣ другаго міра.

*

   Любить въ ранней молодости и поздно жениться все равно, что утромъ восхищаться пѣніемъ жаворонка въ воздухъ и съѣсть его вечеромъ изжареннаго за своимъ ужиномъ.

*

   Я остановленъ на пути моихъ предначертаній: въ этой низкой долѣ ничего нельзя довершить окончательно. Жизнь моя для меня такъ мала, что это почти самое легкое пожертвованіе, какое могу сдѣлать своему отечеству; достигну кладбища, сопровожденный большимъ или меньшимъ числомъ годовъ. Радость для меня равно потеряна; отяжелѣвшая рука моя слишкомъ легко стряхиваетъ пыль съ четырехъ крыльевъ разноцвѣтной бабочки -- я оставляю ее порхать вокругъ меня и не ловлю ея. Несчастье и трудъ одни такъ близоруки, что строятъ на будущемъ. Съ радостію васъ встрѣчаю пришедшихъ въ мой домъ, о блѣдные и печальные лики -- отраженіе цвѣтовъ земли! Васъ, о люди, я люблю -- и теперь вдвое къ вамъ снисходительнѣе: ибо какая другая власть, кромѣ любви, исторгаетъ насъ изъ праха чувствомъ безсмертія? Что могло бы охладить и уменьшить еще для васъ эти два Декабрскіе дня, называемые вами осмьюдесятью годами? Ахъ! мы только бѣгущія тѣни, и одна тѣнь силится растерзать другую.

*

   Когда владыки плачутъ, народы обливаются кровью; когда горы обхватываются туманами, въ долинахъ идетъ дождь.
   
   Нынѣ, наконецъ, Боже милосердый, тропы Германіи, освобожденные отъ облаковъ, возвышаютъ свои вершины среди лазу]ри неба и, кажется, обѣщаютъ лазурную будущность. Вы все, владыки, помните, что слезы скорѣе высыхаютъ, нежели раны -- и вершины горъ скорѣе, нежели долины.

*

   Добродѣтель не можетъ доставить намъ счастія, но только способствуетъ намъ сдѣлаться болѣе достойными его; потому-что существованіе уже даетъ намъ, также какъ и животнымъ, лишеннымъ нравственнаго чувства, право на радость; потому-что добродѣтель и радость суть неизмѣримыя величины, и неизвѣстно, заслуженъ ли вѣкъ счастья десятью годами добродѣтели, или наоборотъ; потому-что года радости предшествуютъ годамъ добродѣтели, такъ-что добродѣтельный человѣкъ долженъ бы сначала заслужить прошедшее вмѣсто будущаго и землю вмѣсто неба.

*

   Какъ новый свѣтъ является взорамъ мореплавателей сначала какъ темная черта надъ горизонтомъ, такъ другой міръ покоится какъ облако вредъ вашимъ умирающимъ глазомъ до тѣхъ поръ, пока онъ не развернется передъ нами и не предложитъ намъ своихъ пальмъ и своихъ цвѣтовъ, когда мы къ нему приблизимся. Чувство наслажденія и славы часто напечатлѣвается на лещѣ умирающаго. Клопштокъ вновь увидѣлъ любимое имъ существо, прежде его умершее; Гердеръ въ восторгѣ воскликнулъ: что совершается во мнѣ? Такъ въ первыя времена христіанства старики обыкновенно умирали въ тихомъ и радостномъ спокойствіи; они ложились подобно солнцу, среди блеска прекраснаго вечера, предвѣстника еще радостнѣйшей зари.

*

   Есть дни, когда добродѣтель имѣетъ на насъ великое вліяніе, дни, когда мы все прощаемъ, когда мы можемъ ко всему себя принудить, когда радость, эта дщерь неба, преклоняетъ колѣно предъ нашимъ сердцемъ и умоляетъ отца дозволить ей долѣе оставаться у ногъ его, когда все блеститъ въ нашихъ глазахъ новою ясностію. Если въ эти минуты мы проливаемъ слезы радости, она такъ велика, что все предъ нами исчезаетъ.

*

   Любовь есть Итадіанокая школа человѣка; самая сильная и возвышенная способна къ величайшей нѣжности: такъ самыя высокія деревья даютъ сладчайшіе плоды.

*

   Не въ мягкихъ характерахъ, но въ характерахъ твердыхъ кротость имѣетъ болѣе прелести: такъ сила намъ болѣе нравится въ женщинѣ, нежели въ мущинѣ.

*

   Я описываю свою жизнь передъ Богомъ. Весела ли она -- что мнѣ за дѣло? Не самъ ли онъ изобразилъ свои мысли на хвостѣ павлина и на чашечкѣ тюльпана?

*

   Сны какъ растенія, распускающіяся во время ночи и закрывающіяся съ зарею: таинственный и благовонный запахъ остается для насъ однимъ признакомъ ихъ минутнаго явленія.

*

   Какъ отличаются страданія грѣшника отъ Страданій праведника! Одни походятъ на лунное затмѣніе, еще болѣе увеличивающее мрачность ночи; другія походятъ на затмѣніе солнечное, умѣряющее жаръ дня, распространяющее романическую темноту, въ продолженіе которой соловей вновь начинаетъ оглашать воздухъ своими гармоническими пѣснями.

*

   Родъ человѣческій хочетъ находить созвѣздіе любви именно такъ, какъ находятъ Венеру на небѣ: во-первыхъ какъ задумчивый Гесперусъ, или какъ вечернее созвѣздіе, предвѣщающее міръ сновидѣній и вечерніе сумраки, полные цвѣтовъ и соловьевъ; позднѣе же, напротивъ, какъ звѣзду утреннюю, предвѣстницу ясности и могущества дня; между-тѣмъ-какъ эти двѣ звѣзды составляютъ одну и отличаются только минутой ихъ появленія.

*

   Воспоминаніе счастія есть единственный рай, изъ котораго насъ нельзя изгнать; наши прародители даже не были его лишены.

*

   Два раза хранятъ молчаніе во время любви: въ первый разъ по боязни, во второй по довѣрію -- вопервыхъ, въ нѣмую весну сердца, когда взгляды еще слишкомъ громкія слова, когда двѣ души согрѣваются другъ для друга подъ своею мрачною тѣнью; потомъ въ осень сердца, когда два существа молчаливымъ довѣріемъ наслаждаются вмѣстѣ своимъ воспоминаніемъ на мрачномъ холмъ, ими достигнутомъ; такъ съ вершины горы мы видимъ солнце, восходящее надъ блистающей равниной, неслыша утренняго пѣнія птицъ, порхающихъ внизу.

*

   Человѣкъ празднуетъ лучшимъ торжествомъ смерть утраченнаго и любимаго имъ существа, отирая чужія слезы, нежели проливая свои собственныя: и роскошнѣйшій вѣнецъ цвѣтовъ и кипарисовъ, какой мы можемъ повѣсить надъ любимою могилою, есть вѣнецъ добрыхъ дѣлъ.

*

   Нельзя думать безъ живаго чувства о маленькомъ существѣ, переходящемъ отъ усыпленія утробы матери ко сну смерти; котораго глаза закрываются предъ роскошною землею, не встрѣтившись со взорами родителей, на него смотрѣвшихъ со слезами на очахъ; которое было любимо не любя; чей маленькой языкъ приходилъ въ гніеніе, ничего не промолвивши, какъ и лицо его, не улыбнувшись нашему безумному пѣнію. Этотъ отпрыскъ, оторванный отъ земли, тотчасъ найдетъ другое дерево, къ которому судьба его привьетъ; эти цвѣты, подобно нѣкоторымъ цвѣтамъ нашихъ садовъ, закрывающимся съ утра, встрѣтятъ другую зарю, отъ которой вновь распустятся.

*

   Мысль о смерти должна для насъ быть средствомъ сдѣлаться лучшими, но не конечною цѣлію; если прахъ могильный западаетъ въ наше сердце, какъ земля въ чашечку цвѣтка, онъ его уничтожаетъ, вмѣсто того, чтобы оплодотворить.

*

   Горе проникаетъ въ нѣжныя сердца; слезы, проливаемыя человѣкомъ, тѣмъ обильнѣе и быстрѣе текутъ, чѣмъ онъ менѣе надѣется на этой землѣ и чѣмъ болѣе возвышается надъ нею. Такъ дождевыя капли, падающія на насъ съ облаковъ, тѣмъ крупнѣе, чѣмъ выше разстояніе облаковъ.

*

   Если судьба запрягаетъ въ одно время коня радости и коня горести въ колесницу Психеи, черный конь всегда обѣгаетъ коня бѣлаго; то есть, улыбающаяся муза и муза плачущая въ продолженіе однаго часа вмѣстѣ являются на одномъ театрѣ -- человѣкъ не возьметъ стороны музы улыбающейся; онъ не останется въ недоумѣніи выбора между двумя сестрами, но влюбится въ плачущую музу. Такъ вездѣ, по примѣру Мильтона, мы описываемъ потерянный рай съ большимъ жаромъ, нежели рай обѣтованный; адъ, подобно Данту, лучше, нежели небо.

*

   О! зачѣмъ не поникнуть отяжелѣвшимъ взоромъ предъ великою природой, подъ лазурнымъ сводомъ неба, на зеленѣющейся землѣ, могущей вамъ служить кресломъ больнаго, мѣстомъ отдыха, пира и ложа: дѣти не слаще ли усыпаютъ на груди своей матери?

*

   Молитва есть лучшая исповѣдь и грозное судилище совѣсти.

*

   Есть минуты, когда два міра, духовный и матеріальный, приближаются другъ къ другу, когда день земли и ночь неба сходятся зарями. Такъ тѣни облаковъ бѣгутъ надъ цвѣтами и надъ жатвами, такъ небо вездѣ бросаетъ свои прозрачныя тѣни и отражается на обыкновенныхъ равнинахъ дѣйствительности.

*

   Страсти походятъ на льва, смѣлаго и великодушнаго, хотя свирѣпаго и пожирающаго. Эгоизмъ походитъ на клопа, кусающаго и удаляющагося въ молчаніи. У человѣка два кармана въ сердцѣ: въ одинъ онъ кладетъ свое я, въ другой то, что ему чуждо; онъ лучше оставитъ пустымъ послѣдній, нежели дурно его наполнитъ. У эгоиста одинъ карманъ, какъ у червей и насѣкомыхъ: настоящій эгоизмъ безъ зазрѣнія совѣсти требуетъ любви, въ которой самъ отказываетъ... Онъ согласится измолоть весь міръ въ кошинельной мельницѣ, чтобъ раскрасить имъ свое лице и свою одежду; онъ полагаетъ себя центромъ вселенной, смотритъ на діавола и на ангела и на истекшіе вѣка, какъ на поставщиковъ и нѣмыхъ прислужниковъ, на міры, какъ на гостинницы однаго суетнаго и жалкаго я.

*

   Телеграфы или маяки трона нынѣ поставлены на горахъ, посвященныхъ музамъ. Было нѣкогда время, когда потокъ Французской арміи покрылъ своими волнами самыя вершины маяковъ. Они болѣе не свѣтились; корабли разбивались о каждый подводный камень. Нынѣ маяки должны продолжать освѣщать самыя тихія ночи. Освободители Европы могутъ отложить увольненіе музъ до окончанія своихъ трудовъ, когда настанетъ время отдыха. Пусть эта отрадная мысль будетъ пророческою! Буря сраженія въ одну весну изгнала Корсиканскую зиму и уничтожила съ толпою своихъ шпіоновъ морозъ, которымъ она связала священныя горы музъ и всѣ ноля человѣческаго образованія; но эти ноля, нынѣ позеленѣвшія и расцвѣтшія, не должны ли страшиться позднихъ и ночныхъ морозовъ, которыхъ можно когда-нибудь ожидать?
   
   Предзнаменованія намъ благопріятствуютъ, ибо по обыкновеннымъ законамъ времени весеннія бури предохраняютъ насъ отъ позднихъ морозовъ.

*

   Когда въ человѣкѣ еще не развернулись его нѣжные отпрыски, онъ жертвуетъ безконечнымъ, которое одно въ состояніи его удовлетворять, предметамъ, чуждымъ его наслажденій, коихъ границы онъ еще не имѣлъ времени замѣтить. Дѣтство отъ того устремляется за предѣлы будущаго, что не можетъ читать въ будущемъ. Нѣтъ ни вѣнцевъ, ни лавровъ, могущихъ возвратить человѣку чувство восторга, съ которымъ дитя получало подарки въ новый годъ, восторги юноши отъ первыхъ истинъ и первыхъ стихотвореній, или отъ первой славы и блестящей будущности, предъ нимъ открывающейся: всѣ эти радости теряютъ прелесть новизны и притупляются, какъ скоро заря молодости не освѣщаетъ, своимъ плѣнительнымъ блескомъ облаковъ жизни, и когда солнце и своемъ полуднѣ тяготить его своими пламенными лучами. Какъ скоро человѣкъ выходитъ изъ возраста своего развитія я уже узнаетъ, что одно его воображеніе украшало такъ роскошно предметы, его ослѣпляющіе, онъ дѣлается равнодушнымъ и спокойнымъ, знаетъ, чего можетъ ждать отъ каждаго мгновенія, знаетъ, что не получить болѣе отъ наступающаго дня, какъ отъ вчерашняго, что его наслажденія будутъ всегда одни и тѣ же. Жизнь только сверху рисуется старикамъ -- и, говоря языкомъ живописцевъ, они схватываютъ перспективу ея только по прямой линіи; они лишены прелести заднихъ плановъ.

*

   Тотъ, кто шелъ къ отдаленной цѣли, останавливается, чтобъ бросить взглядъ назадъ, и полный новыхъ желаній, вздыхая, измѣряетъ пройденный имъ путь, на что, онъ посвятилъ столько драгоцѣнныхъ часовъ.

*

   Нынче до ночи я собралъ вмѣстѣ всѣ остатки, упавшіе съ этой книги, вмѣсто того, чтобъ ихъ сжечь, какъ дѣлаютъ другіе авторы; я въ то же время собралъ на полкѣ всѣ письма моихъ друзей, коимъ уже невозможно болѣе ко мнѣ писать, какъ отрывки тяжбы, прерванной настояніемъ смерти: такъ человѣкъ долженъ бы обогащать свои архивы и сохранять хоть засохшими цвѣты радости; я даже бы не хотѣлъ, чтобъ онъ отдавалъ или продавалъ свое изношенное платье, какъ бренные остатки часовъ утраченныхъ какъ маріонетки прошедшихъ наслажденій и caput mortuum прошедшихъ временъ.

*

   Труднѣе быть великимъ государемъ, нежели государемъ -- честнымъ человѣкомъ; быть предметомъ удивленія, нежели оправданнымъ. Государь кладетъ свой мизинецъ на ручку исполинскаго рычага и, новый Архимедъ, онъ подымаетъ корабли и цѣлыя страны. Голосъ государя раздается вокругъ него подобно грому въ неизмѣримомъ пространствѣ долинъ.

*

   Міръ во мракѣ, но человѣкъ стоитъ выше своего жилища; онъ поднимаетъ къ нему свои взоры и распускаетъ крылья своей души. Когда шестьдесятъ минутъ, называемыя нами шестьюдесятью годами, пробьютъ, онъ улетаетъ и воспламеняется въ пространствѣ; прахъ его оболочки падаетъ на землю, и душа его, освобожденная изъ ломкой темницы, подымается одна, чистая какъ звукъ, къ эѳирнымъ странамъ... Но въ сей низкой долѣ, въ этой мрачной жизни онъ открываетъ вершины міра, его ожидающаго, освѣщенныя лучами солнца, восходящаго не надъ этимъ міромъ: такъ житель сѣвернаго полюса въ долгія ночи, непрерываемыя солнцемъ, видитъ однако жъ въ полдень сѣверное сіяніе, озлащающее верхи самыхъ высокихъ горъ, и онъ мечтаетъ о продолжительномъ лѣтѣ, когда солнце его болѣе не покидаетъ.

*

   Человѣкъ проводитъ въ этомъ мірѣ двѣ минуты съ половиной: одну въ смѣхѣ, другую въ слёзахъ и полминуты въ любви, ибо на срединѣ смерть его застигаетъ.
   
   Но могила не глубока; это яркій слѣдъ насъ ищущаго ангела: когда его невидимая рука бросаетъ послѣднюю стрѣлу въ голову человѣка, человѣкъ ее наклоняетъ -- и стрѣла срываетъ терновый вѣнокъ, покрывающій его рану.

*

   Безконечное Существо можетъ смотрѣть, какъ на обманчивую мечту, на причину нашего горя, но никогда на самое горе; человѣческія страданія естественно отличаются отъ страданій животныхъ: послѣднія ощущаютъ во время сна раны, почти также какъ мы, но не видятъ ихъ горе, ими чувствуемое, непродолжено вполнѣ ожиданіемъ, воспоминаніемъ и сознаніемъ его: это быстрый ударъ -- и ничего болѣе; только нашимъ глазамъ даны въ удѣлъ слезы!

*

   Старые эмигранты походятъ на часы съ репетиціей, оставшіеся нѣсколько лѣтъ незаведенными. Когда подавишь пружину, изъ всѣхъ часовъ дня они звонятъ и повторяютъ тотъ часъ, на которомъ остановились,

*

   Въ глазахъ безконечнаго Существа молитва за цѣлый міръ, или за кусокъ хлѣба отличается только тщеславіемъ молящаго, и Богъ считаетъ солнцы и волоса.

*

   Чѣмъ меньше вещь, тѣмъ она должна быть драгоцѣннѣе. Цѣпь горъ можетъ состоять изъ однихъ слоевъ соли, мѣла и каменнаго уголья; но перстень долженъ заключать въ своей отдѣлкѣ что-нибудь драгоцѣннѣе глины. Такъ приписываютъ одному человѣку гораздо болѣе добродѣтели, мудрости и генія, нежели цѣлому народу.

*

   Часто на Альпахъ встрѣчаютъ на берегахъ ледника равнину, усѣянную цвѣтами; часто подлѣ льдовъ смерти мы находимъ цвѣты новой весны.

*

   Воображеніе своимъ могуществомъ можетъ измѣнить первое рубище, ему попавшееся, въ дивную парчевую одежду; оно можетъ открыть бьющій ключемъ источникъ въ челюсти осла; наши пять чувствъ предлагаютъ ему только ткань и элементы его горя и его наслажденія.

*

   Граверъ, прежде-нежели вырѣзываетъ гербъ на драгоцѣнномъ камнѣ, отпечатываетъ его на воску. Такъ и человѣкъ долженъ прежде испытать себя на какомъ-нибудь сердцѣ, прежде-нежели изберетъ одно, чтобъ на-вѣкъ напечатлѣть на немъ свое имя.

*

   Никогда улыбка святаго не бываетъ такъ прекрасна, такъ небесна, какъ въ минуту его смерти; никогда злодѣй или распутный не является въ видѣ, болѣе отвратительномъ и гнусномъ, какъ на одрѣ, смерти.

*

   Молодыхъ дворянъ въ наше время такъ рано осыпаютъ розами наслажденій, что они-какъ жители филиппійскихъ острововъ, которые, родившись среди пряныхъ кореньевъ, не слышатъ болѣе ихъ запаха, не знаютъ болѣе цѣны этимъ розамъ и употребляютъ ихъ только на набивку матрасовъ, какъ сибариты; ихъ поятъ розовымъ сиропомъ, ихъ купаютъ въ розовомъ маслѣ; они вскорѣ пресыщаются ихъ упоительнымъ благовоніемъ -- и уже одни шипы въ состояніи возбудить въ нихъ вкусъ.

*

   Кто съ равнодушіемъ смотритъ на усопшихъ, тотъ едва ли не также смотритъ и на живыхъ... Я люблю минуты, доставляющія сердцу случай пролить слезу въ воспоминаніе любимаго предмета.

*

   Высшее общество походитъ иногда на почву, гдѣ косятъ нѣжные цвѣты любви, какъ сѣно, чтобъ продавать ихъ на рынкѣ.

*

   Когда вселенная очищена отъ своихъ ненастныхъ дней... когда небо смотритъ на землю всѣми своими свѣтилами, какъ будто столькими очами... когда солнце и соловей одни говорятъ въ своемъ созданіи... тогда ея высшій духъ проявляется во всемъ своемъ величіи, тогда понимаешь ея душу, между-тѣмъ-какъ днемъ понимаешь однѣ ея прелести.

*

   Есть люди, которые смотрятъ на любовь, какъ на картофель и приготовляютъ ее четырнадцатью разными способами.

*

   Взгляните на вселенную -- вы вездѣ найдете Бога: міры суть Его созданія; каждый благочестивый человѣкъ есть слово, взглядъ этаго Бога, Который весь любовь.

*

   Въ густой дубравѣ, называемой нами жизнію, нельзя сдѣлать шагу въ безопасности: иногда среди роскошнѣйшаго сада встрѣчается дерево манценила -- и вѣтеръ доноситъ до сердца отравленный его паръ.

*

   Солнце, этотъ добрый отецъ семейства, ласкаетъ и согрѣваетъ насъ съ одинаковою любовію: человѣка, влажные цвѣты, птенца въ гнѣздѣ, ожидающаго времени, когда оперившись облечется въ нарядную одежду, и онѣмѣвшую бабочку... Если бъ человѣкъ былъ такъ милостивъ, такъ добръ, какъ добро солнце!

*

   Когда человѣкъ въ присутствіи моря или горъ, пирамидъ или развалинъ; когда несчастіе встаетъ передъ нимъ, готовое его поразить -- кого призываетъ онъ? Дружбу. Когда потоки гармоніи прельщаютъ его слухъ; когда томный свѣтъ луны играетъ на листьяхъ деревьевъ; когда весна воскрешаетъ природу -- кого онъ призываетъ? Любовь. И тотъ, кто никогда не искалъ ни той, ни другой, въ-тысячу-разъ бѣднѣе того, кто ихъ обѣихъ утратилъ.

*

   Двѣнадцать тысячъ Іудеевъ, построившіе Колизей, не начертали его плана, между-тѣмъ эта высокая идея зачалась въ умѣ однаго человѣка -- Веспасіана. Такъ, впереди концентрическихъ движеній, въ соединеніи малыхъ силъ, должна всегда находиться сила большая.

*

   О годы, свидѣтели первыхъ начертаній человѣка, этихъ страницъ, гдѣ безпорядокъ мыслей облагороживается творческимъ жаромъ души, когда онъ открываетъ первые міры свои и восходитъ отъ истины до истины -- эти годы освѣщаются непомеркшимъ свѣтомъ и остаются навѣки въ памяти нашей, были ли эти мысли лишь сбивчивыя истины, или обновленныя лжи! Увы, ты не можешь возвратиться неизгладимое время нашей первой любви къ истинѣ -- и вздохи, тобою вырываемые изъ груди моей, жарко золотитъ воспоминаніе мое о тебѣ... Если ты когда-нибудь возвратишься, это вѣрно неслучится на этой землѣ столь жалкой, столь холодной, но когда длань смерти, поднявши погребальную крышу этаго кладезя, гдѣ мы тревожимся бѣдные работники безъ платы, поведетъ насъ въ новыя обѣтованныя страны, богатыя любовію и полныя блаженства.

*

   Какъ прекрасно видѣть, прежде-нежели артеріи внутренняго человѣка превратятся, какъ артеріи старика, въ высушеной хрящь, прежде-нежели нравственное сердце будетъ биться, какъ другое сердце, только шестдесятъ разъ въ минуту, какъ прекрасно, говорю я, видѣть молодаго человѣка, бодро идущаго къ жизни твердымъ и прямымъ шагомъ!.. видѣть его идущаго съ открытою головою, съ довѣрчивостью на устахъ, навстрѣчу другу и недругу, чтобъ любить однаго и сражаться съ другимъ!

*

   Какъ научиться вмѣстѣ думать о великихъ и малыхъ вещахъ? Думая прежде о великихъ. Когда мы смотримъ на солнце, то явственнѣе различаемъ атомы пыли и мошекъ. Богъ для всѣхъ насъ есть солнце.

*

   Солнце тогда находилось низко надъ пространной равниной, среди розовыхъ оттѣнковъ неба. Вѣтреная мельница. стояла на пригоркѣ, въ багряной атмосферѣ. На крутизнѣ горы цѣли дѣти подлѣ своихъ пасущихся стадъ, и юные братья играли подлѣ нихъ. Вечерній колоколъ убаюкивалъ солнце и землю своимъ мелодическимъ звономъ. Смѣющееся село и его окрестности представлялись взорамъ съ сладостною дѣтскою улыбкою. Никакая буря, подумали бы вы, не можетъ возмутить этой плѣнительной страны; никакой вѣтеръ не долженъ вторгнуться въ нее въ своей тяжелой бронѣ морозовъ; здѣсь порхаютъ одни весенніе вѣтерки и облака гармоническаго цвѣта; здѣсь дождь -- одна роса, здѣсь листья -- одни цвѣты; пыль поднимается отъ однѣхъ ихъ тычинокъ, и радуга образуется только изъ незабудокъ и бѣлыхъ и голубыхъ листьевъ майскихъ цвѣтовъ. Вся эта страна и жизнь въ ней текущая кажутся одною продолжительною утреннею зарею, зарею столь свѣжею, столь новою, полною предчувствія, безъ пожирающаго зноя, безъ ослѣпительнаго блеска; она усѣяна только нѣсколькими звѣздами, плывущими на ея багряницѣ. Дѣти съ вѣнками цвѣтовъ въ рукахъ сидятъ на возахъ, нагруженныхъ золотистыми снопами, и величаются на нихъ, какъ будто бъ на торжественныхъ колесницахъ.
   
   "Одинъ сельской житель счастливъ, говоритъ Идоина: ибо онъ съ-младенчества продолжаетъ жить въ Аркадіи; въ старости онъ замѣчаетъ вокругъ себя однѣ земледѣльческія орудія и работы, съ которыми онъ свыкся съ молодыхъ лѣтъ; наконецъ онъ уходитъ туда, въ тотъ садъ, и засыпаетъ."
   Она указала между-тѣмъ на пригорокъ, гдѣ рисовалось кладбище, въ самомъ дѣлѣ настоящій садъ со своими грядами цвѣтовъ и стѣною плодовитыхъ деревьевъ. Прозрачные лучи вечера разсыпали вокругъ себя золотую пыль. Шумъ дня умолкъ, и жизнь засыпала въ тихомъ спокойствіи; оливы лѣниво наклоняли свои вѣтви и свои цвѣты подъ яснымъ и тихимъ небомъ.
   "Вотъ единственное мѣсто, сказала Идоина, гдѣ человѣкъ заключаетъ съ собою и своими ближними вѣчный союзъ мира! "
   Они вышли и направили путь къ кладбищу. Небо было безъ тучи. Надъ узенькими переулками города простирался голубой эѳиръ страны божественной, освѣщенной міріадами солнцевъ, коими былъ усыпанъ ночной амфитеатръ -- пути свѣтозарные, мозаика звѣздъ, таинственныя буквы, начертаніе имени Предвѣчнаго на сводѣ великато храма. Да, всѣ празднества должны бы кончаться посѣщеніемъ этаго ночнаго поля, увѣнчаннаго этимъ святилищемъ. Насытившись земными наслажденіями, мы должны бы приходить сюда освѣжать душу въ присутствіи Бога, черпать спокойствіе и сладко упиваться прохладою ночи.

*

   Когда Прометей оживотворилъ искрою небеснаго огня статую, созданную имъ изъ праха земнаго, разгнѣванный Юпитеръ сказалъ ему: "человѣкъ, твое произведеніе будетъ умирать ежедневно, и половину своей жизни лишенное чувства и мыслящей способности, оно будетъ лежать предъ тобой въ неподвижности, пока наконецъ уснетъ навѣки." И вотъ новосозданный. человѣкъ упадаетъ вечеромъ и засыпаетъ. Однажды музы, очаровательныя дочери Юпитера, находятъ его спящимъ и съ любовію и сожалѣніемъ глядятъ на вѣжды, сомкнутыя этой періодическою смертію ночи. Бѣдное созданіе, сказали онѣ, также прекрасно и также молодо, какъ Аполлонъ! Не уже ли, желая отдохнуть, каждый день онъ долженъ, окруженный холодными и густыми тѣнями орка, утрачивать небо и землю?
   "Испытаемъ, сказала Калліопа, самая смѣлая муза, проникнуть въ его оркъ и дать ему въ даръ прекраснѣйшую землю и Олимпъ, пока непреклонный отецъ со днемъ не возвратитъ ему жизни!" Божества, надѣляющія счастіемъ боговъ, тогда прикоснулись къ смертному; величественная муза поэзіи своею трубою, муза гармоніи своею Флейтою, Талія своимъ жезломъ, Уранія своею сферою, Эрато стрѣлами любви, Мельпомена своимъ кинжаломъ, и всѣ другія музы поочередно. Мгновенно спящій трупъ ночи оживился: сновидѣніе явилось и создало вокругъ него новое небо и новую землю, и ихъ принесло ему въ даръ. Смѣлыя и легкія тѣни, порхая, окружили его очаровательными призраками жизни, и онъ остался среди нихъ. Плоды превратились въ пучки, пучки въ цвѣты, а цвѣты принесли въ свою очередь плоды. Прекрасная молодость стала еще прекраснѣе. Земля потеряла свою тяжесть, и легкій эѳиръ игралъ на вершинахъ горъ до захожденія солнца. Игла терновника въ образѣ кинжала Мельпомены, прикоснулась слегка ко груди человѣка -- и его кровь превратилась въ розу- Мелодическіе акорды флейты внушили еще одно желаніе его счастію и низошли съ небесныхъ высотъ въ глубины его сердца.
   
   Усыпленный человѣкъ улыбнулся, какъ блаженный, и въ тоже время заплакалъ. Богъ музъ разбудилъ его тогда дневнымъ свѣтомъ, опасаясь, чтобы смертный не узрѣлъ безсмертныхъ.

*

   Новый годъ открываетъ свои торжественныя врата. Судьба, въ багряныхъ облакахъ утра и солнца, стоитъ надъ грудою пепелища протекшаго года; она совершаетъ раздѣлъ дней. "Что спрашиваешь ты, Наталія?"
   
   -- Ненужны мнѣ радости; увы! всѣ посѣтившія мое сердце оставили въ немъ одинъ мрачный терновникъ, и ихъ розовое благоуханіе- скоро выдохлось. Тяжелыя тучи бури собираются близъ лучей солнца, и блескъ, насъ окружающій, есть отраженіе меча, направленнаго будущимъ противъ груди, трепещущей отъ радости. Нѣтъ, я не прошу радостей: онѣ оставляютъ пустоту въ жаждущемъ сердцѣ; одна скорбь въ состояніи его наполнить.--
   
   "Судьба надѣляетъ будущимъ. Чего желаешь ты, Наталія?" -- Ненужно мнѣ любви. О! тотъ, кто прижимаетъ къ сердцу бѣлую розу любви, истекаетъ отъ нея кровію, и горячія слезы радости, падающія капля по каплѣ въ ея чашечку, скоро охладѣютъ, чтобъ потомъ высохнуть. На утрѣ жизни любовь является намъ, какъ блистающая заря, освѣжающая пурпурное небо. О! не приближайся къ этому пожирающему облаку: оно состоитъ изъ тумановъ и слезъ. Нѣтъ, нѣтъ, я не желаю любви! Пусть она умираетъ въ страданіяхъ болѣе прекрасныхъ; пусть остынетъ отъ вѣчнаго холода подъ ядовитымъ деревомъ которое выше этаго маленькаго мирта!--
   
   "Ты преклоняешь колѣна предъ судьбою, Наталія: открой ей, чего ты желаешь?"
   
   -- Ненужно друга; нѣтъ, мы стоимъ всѣ рядомъ другъ подлѣ друга у вырытыхъ могилъ, и когда мы такъ нѣжно сжимаемъ другъ другу руки, мы такъ долго страдавшіе вмѣстѣ, пустая могила моего друга разступится, и онъ безжизненный о блѣдный сойдетъ въ нее, а я, я останусь въ одиночествѣ и оцѣпенѣнія подлѣ зарытой могилы. Нѣтъ, нѣтъ -- если сердце безсмертно, если нѣкогда друзьямъ суждено соединяться въ вѣчномъ мірѣ: пусть мое твердое сердце забьется тогда сильнѣе, пусть нетлѣнныя очи мои заплачутъ отъ живѣйшей радости, и уста, коимъ несуждено болѣе блѣднѣть, тихо произнесутъ эти слова: "спѣши теперь ко мнѣ, мой возлюбленный, полюбимъ нынѣ другъ друга: мы болѣе никогда уже не разстанемся."
   
   "О бѣдная Наталія, чего же спрашиваешь ты на землѣ?"
   
   -- Терпѣнія и могилы, и болѣе ничего. Но не откажи мнѣ въ нихъ, молчаливая судьба! Осуши мои очи, и потомъ сомкни ихъ на-вѣки! Успокой мое сердце, и потомъ сокруши его оболочку. Нѣкогда, когда духъ распуститъ свои крылья надъ прекраснѣйшимъ небомъ, когда новый годъ начнется въ чистѣйшемъ мірѣ, когда всѣмъ существамъ можно будетъ увидѣть и полюбить другъ друга, въ то время я открою тебѣ свои желанія. Ни одно моленіе не будетъ относиться ко мнѣ. Я буду слишкомъ счастлива!--

*

   Что такое всѣ удовольствія и наслажденія человѣка? Прекрасныя прогулки на дворѣ темницы.

И. Бецкій.

"Современникъ", No XII, 1838

   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов