Рок Рюрик Юрьевич - От ничевоков чтение: ВАМ

От ничевоков чтение:
ВАМ

"Мы пока последние трещины
Что не залил в мире прогресс
Мы последние в нашей династии
Так любите ж в оставшийся срок"...
В. Шершеневич

Редакция С. М. Сухаребского

Манифест от ничевоков

Заунывно тянутся в воздухе похоронные звуки медного колокола; медленно колышется под печальный трезвон, по дороге Жизни, покрытой пылью и усыпанной терниями мрачный катафалк смерти, на котором лежит сухой, бессочный, желтый труп поэзии в выданном по купону широкого потребления, наскоро сколоченном гробу эпох. Позади плетутся ковыляют, молча пережевывая слезы седые старички, ветераны и инвалиды поэзии, шатая старческими дрожащими, ослабленными членами, сзади шамкают ногами дерзкие из дерзких умершей поэзии: футуристы всех мастей, имажисты, экспрессионисты групцы, группки, группики.

И только вдали смотрим на это мы ничевоки, ставящие диагноз паралича и констатирующие с математической точностью летальный исход.

О, великий поэт, гигант и титан, последний борец из бывшей армии славных Вадим Шершеневич радуйся и передай твою радость своему другу, автору высокочтимой "Магдалины" Мариенгофу, шепни на ухо Есенину о том, что ни тебе, ни твоим потомкам не придется:

"Вадим Шершеневич пред толпой безликой,

Выжимает, как атлет, стопудовую гирю моей головы".

Вам, написавшим собрание поэз "Мы", мы вручаем свой манифест.

Читайте и подписывайтесь *).

У свежевырытой могилы стал мрачный кортеж смерти и гулко и тупо стучат влажные комья глины об осиновую крышку гроба эпох. Эфир впитывает звуки и поглощает, а Жизнь дающее солнце льет свои живительные лучи на прекрасную трехмерность пространства.

От лица ничевоков президиум:

М. Агабабов.
А. Ранов.
Л. Сухаребский.

*) P. S. Подписи собираются: Мал. Афанасьевский пер., д.2, кв. 18, от 3 до 5 ч. дня.

1920 год.

Аэций Ранов

С благодарностью любви, листки посвящаю Елене Николаевой

Прелюдия к "Мертвому человеку"

Дал удар в дар годов

Пустоты Мариенгоф,

А ты, а ты без движения азов

Пьешь, хлещешь цистерну тоски.

Зри летит последний мили

На разновесок киль судьбы,

Першат плошки любви к Миле

Пред рампой духа бириби.

Вбит в упор гор

Гвоздь

Пред динамитом вселенской любви:

Вы -- кость.

Леса щемят в обьятьях облака...

Руки лакают, лакают...

Труб губы вдавились в звезд соски:

Решено времена коммунизма близки.

Стянуты в пруд

Орут мертвецы,

Мрут и орут,

В тины тенетах смерти трут.

Красный нерв удел дел,

Революция пылесос тоски:

Так вот отчего так неудержимо близки

Я и, мертвый Шура, ты.

Апрель 20 г. Сыпно-Тифозный Барак.

"Золоту чуши пропасть..."

Золоту чуши пропасть,

Лоту, до глубин небытия шесту,

Еще клиника просвету

Острого, тучи сквозь, наискось.

К лету жизни не вырвать из фантазии тела

Победу у пепельного дождя образов,

Двадцать лет Помпею неверия выбивала раз за разом

Ума наковальня у стенки мира на расстреле.

Обухом Эйфеля не перешибить тучи,

Саранчи выкриков, криков:

Выговорю от засухи перепевов пылью куч,

Десятина нечесаной вики.

Желтым, поганым кричу криком

Вопль о конце концевом:

Вы увидите меня человека, поэта на лыком

Обтесанном годе венцом.

В двадцать лет, как и в сто двадцать

Буду в лахмотьях перепевов кое-как одет,

В куче мертвой красот поэзии ковыряться,

Я, уже наверно, последний пророк и поэт.

Разве воплю простор

Взломать замок змеи уст?

Истасканности пев штор

Не обновит никакой лучей куст.

Пуст Иеремия твой

Куст

Времени хруст

Ритма открой

На кой, на кой...

Он нужен вам, тем, что из кожи

Гложут безмозглую кость --

И тебя золотая достижений пропасть,

Сгложет в зубов ложе.

г. Лебедянь.

"Возьму вашу силу..."

Гиточке.

Возьму вашу силу,

Голову сил,

Душу щуплую, пряную,

Руками косилки скосил

Шеи стебля данную.

Черные глаз чернила

Никуда мне никогда не выплеснуть

Другим поцелуям брода

Не отыскать и в воздухе спелом киснуть

Кистями

Слобода Белопесоцкая. 1920.

"Рана губ ваших кровоточит..."

Рана губ ваших кровоточит

Моей крови потом,

Именно, так узел сердца точит, наточит

Любви прудок неизмеримый лотом.

Сознанием выжгу на брусках рта,

Вытравлю вывеску:

Ты и та и вон та

Напоминаете мне норвежскую, вот, треску.

Холоден и не люблю как никто

Знаю почему:

Той и тому,

Кто расплющит мысль шиной авто --

Душу подниму.

"И я опоздал к сожалению..."

Вадиму Шершеневичу.

И я опоздал к сожалению

На пир дорогих чудес,

Позвольте, виноват, мое мнение

Приладить с облегчением, как согревающий компресс.

Завтра попробую преломить искусство:

Ленин и ты помоги,

А то, ведь по глупости спрячуся в куст я

Оголтелой и босой тоски.

Мертвым стулом за кафе столиками

Буду расплескивать коричневое кофе души

И в вас, дорогая коликами

Вскипят моих глаз ковши.

5 июня 1920 г. Москва.

От Рюрика Рока чтение

Ага...

Напрасно бьетесь вы в извивах:

Настанет всех час сумрачной тоски;

Напрасно ловите счастенышей игривых --

Старуха Вечность вяжет изстари носки.

Уж так стара, что лишь вязать и может.

И вяжет, вяжет и бормочет какие-то слова;

Она, она тоску умножит --

И будет все вязать: она всегда права.

Напрасно давитесь тоскою свою склизкой,

Скребете криком старенькую дверь:

Она всегда, всегда вам будет близкой,

Она и Смерть.

918.

"Волить, волить красного и кровавого..."

Волить, волить красного и кровавого

Иль сцепленья Ваши тихо так целовать.

И кто прав, я не знаю право, --

Я иль Боженьки лиловые слова.

Если помню Вас застывшей, бледной в днях ненастья,

Если сам давно я одинок --

Так зачем, зачем играть нам в счастье,

И несчастья прятать легкий вздох.

И кому, в чьи руки бросить горечь этих строчек,

И ненужность, и забвенье этих встреч;

Желтенький по сини хрупкость свою точит,

Как тоска моя не хочет в омут синий лечь.

Что-же знаю: я медвяный и острый

Он метнется вниз, сюда когда-нибудь,

Срежет это тело, эти кости,

Глаз улыбку и печаль у губ.

Но пока все красного и кровавого хочет,

И мне нечем завалить дней течь. --

И кому, в чьи руки бросить горечь этих строчек,

И ненужность и забвенье этих встреч.

919.

"Как в лугах незабудок -- небе..."

Как в лугах незабудок -- небе

Луна блином лежит --

Ваших губ петушиный гребень,

Заставляет нелепо жить.

Гобеленами сумерек вставать с постели,

Долго кольцами мечты бросать,

Покуда в ненужном теле

Истома заставит встать.

Идти смотреть, где куклятся подкрашенные лица,

Где пляскою Святого Вита пьянистки лукавит ми, ре --

Думать: "Что же делать? Жениться?

Или умереть?"

И в папиросном дыме, и в цоканьи стаканов

Встанет небоскребом Ваше пушистое имя,

Дни, что в луга незабудок канув,

Полосами верст прохлестали своими.

А потом нежданно, негаданно

Бубенцами звеня идей,

Эпатировать отрадно

Проституток как милых детей.

Бледными тротуарами от разгула в зари разбеге,

Вести себя, как гид --

Ваших губ петушиный гребень

Заставляет нелепо жить.

919.

Лазарь Сухаребский

Perpetuum Mobile

Княжне Сулико Дадешкелиани.

Грохочет буфер шатаясь,

Вагоны стучат, бегут

Радостью тоски обливаясь.

Пейзажи строем плывут.

Шатается буфер жизни,

Скачет кавалькада дней,

Понорамой разноцветной новизны

Жужжит дней пестрых улей.

Дни несчастья, дни печали

Дни веселья, дни тоски

Декорацией забросали

В тисках сжали мозги.

Эфемерно все, эфемера.

День фотография дня,

Шатается жизни химера.

Грохочет вагон бытия.

Аул Ала-Керим, Дагестан, 1918 г.

Врагам моим.

Я вождь мировых мечтаний,

Член Цека полетов слов,

Ответственный администратор искания,

Заведующий отделом пленительных снов.

Скальпеля острым ударом

Препарирую сердце я,

Творчество бурным пожаром

Пронзает насквозь меня

Опиум поэзии вдыхаю,

Колышется медленно грудь.

Трубка за трубкой сгорает

Мозговых фантазий пук,

Нити прелестных узоров

Плету я душой, мозгом,

Образы прекрасных хоров

Кую молота удара ковком.

Канцелярия предприятий. 1920.