Руссо Жан-Жак - Руссо, Джона Морлея. Перевел с последнего английского издания В. Н. Неведомский

Руссо, Джона Морлея. Перевелъ съ послѣдняго англійскаго изданія В. Н. Невѣдомскій. Изданіе К. Г. Солдатенкова. Москва. 1881 г.

"Исторія чьей-либо жизни есть столько же исторія тѣла, сколько и исторіи души",-- говоритъ Джонъ Норіей, авторъ книги "Руссо", вышедшей въ настоящее время въ Англіи вторымъ изданіемъ. Біографы обыкновенно игнорируютъ въ знаменитомъ человѣкѣ его тѣлесную сторону и видятъ въ немъ развитіе только его духовныхъ способностей. Такимъ образомъ знаменитость выступаетъ передъ читателемъ не полною фигурой, не лицомъ, а какимъ-то духомъ, который способенъ углубляться въ міръ абстрактныхъ идей, доискиваться до сокровенныхъ тайнъ природы, рѣшать великіе вопросы и т. д., оставаясь свободномъ отъ всякихъ страстей, присущихъ человѣку съ плотью и кровью. Такое отношеніе біографовъ къ изучаемой имъ личности объясняется, отчасти, идеально-благоговѣйнымъ отношеніемъ къ помойнымъ, а частію и отсутствіемъ матеріаловъ инаго рода.

Морлей въ сочиненіи "Руссо" не слѣдуетъ пути всѣхъ біографовъ. Въ названномъ сочиненіи Руссо выступаетъ передъ нами не только великимъ мыслителемъ своего вѣка, не только человѣкомъ, давшимъ громадный толчокъ европейской мысли, имѣвшимъ неотразимое вліяніе на поэта-олимпійца Германіи Шиллера, Байрона и другихъ {Надо замѣтить, что авторъ ни слова не говоритъ о вліяніи Руссо на Карамзина и на русскую литературу вообще.},-- онъ выступаетъ передъ нами слабыхъ, какъ и всѣ люди, и невообразимо чувственнымъ. Раскрытъ въ Руссо эту послѣднюю сторону его существа, которая имѣла громадное вліяніе на его отношеніе къ людяхъ, представать намъ не безплотнаго духа, а человѣка со всѣми его страстями, біографу, разумѣется, помогъ самъ великій человѣкъ, безпощадно анализировавшій свою душу и тѣло въ извѣстной всѣхъ "Исповѣди" (Confession), которая изъ всѣхъ сочиненій Жанъ-Жака находитъ читателей еще до настоящаго времени. Какъ извѣстно, она была писана авторомъ въ крайне болѣзненномъ состояніи. Руссо не рвалъ себѣ пощады и нерѣдко разсказывалъ о такихъ своихъ недостаткахъ, о которыхъ принято обычно умалчивать. Потому такому талантливому писателю, какъ Джонъ Морлей, воспользовавшись "Исповѣдью" помимо другихъ постороннихъ матеріаловъ, не трудно было нарисовать полный образъ человѣка съ мозгомъ, нервами, мускулами.

Люди, не закрывающіе глазъ на жизнь и желающіе знакомства съ полными образами великихъ людей, а не съ одной ихъ показной стороной, будутъ вполнѣ довольны книгою Морлея. Она, кромѣ талантливаго изображенія личности знаменитаго француза, увлекаетъ своимъ не менѣе талантливымъ изложеніемъ и тою картинностью языка, какая присуща истинно-поэтическимъ произведеніямъ. Вотъ, напр., какъ картинно передаетъ авторъ разницу впечатлѣній отъ посланія одного архіепископа и отъ возраженія на него Руссо: "Когда мы переходимъ къ нему (возраженію Руссо) отъ возвышеннаго пастырскаго посланія, намъ кажется* что съ нами случился кошмаръ, во время котораго за нами гонялись какія-то замаскированныя фигуры, но что потомъ мы наконецъ схватили руку живаго человѣка" (стр. 280). Или вотъ сравненіе непріятнаго положенія знаменитаго человѣка, когда на него устремлены тысячи глазъ: "пьедесталъ славы имѣетъ нѣкоторое сходство съ позорнымъ столбомъ или съ кандалами" (стр. 288).

Этотъ картинный слогъ, передачѣ котораго много помогаетъ хорошій переводъ г. Невѣдомскаго, дѣлаетъ книгу Морлея однимъ изъ пріятныхъ чтеній, нисколько не утомляя читателя серьезностью своего содержанія. При бѣдности нашей беллетристики эта книга можетъ замѣнить чтеніе хорошаго романа: почти половина ея занята романами Жанъ-Жака.

Читая послѣдніе, невольно удивляешься, въ какомъ противорѣчіи стояла личная жизнь Руссо съ его теоретическими воззрѣніями. Вотъ что авторъ "Эмиля" говорить въ одномъ мѣстѣ о бракѣ, о женѣ:

"Въ лицахъ обоего пола и усматриваю два дѣйствительно различныхъ класса людей; къ одному массу принадлежать люди, которые размышляютъ, а къ другому -- люди, которые размышляютъ, и это различіе почти вполнѣ происходить отъ воспитанія. Мужчина, принадлежащій къ первому изъ этихъ классовъ, не долженъ, жениться на особѣ изъ втораго класса, такъ какъ онъ, не найдетъ самой большой прелести общежитія, если, имѣя жену, все-таки долженъ будетъ размышлять наединѣ. Только развитой дѣлаетъ отношенія пріятными, а для отца семейства, любящаго домашнею жизнь, было бы непріятно, еслибъ онъ былъ принужденъ оставаться глазъ-на-глазъ съ самимъ собой и не имѣть подлѣ себя никого, кто въ состояніи его принимать" (стр. 388).

Послѣ этихъ словъ позволительно думать, что человѣкъ, такъ хорошо и ясно понимавшій удобства отъ сожительства съ существомъ, способнымъ раздѣлять его думы и размышленія, все это, разумѣется, имѣетъ въ своей подругѣ жизни. Но правильно, логически разсуждать и такъ же дѣйствовать, совсѣмъ не одно и то же, въ этомъ каждый изъ насъ убѣждался и убѣждается на каждомъ шагу. Жанъ-Жакъ представляетъ только болѣе замѣтный примѣръ противорѣчія, можетъ-быть изъ тысячи ему подобныхъ.

Онъ, какъ извѣстно, болѣе 26 лѣтъ жилъ съ Терезой Ле-Вассёръ, съ которой встрѣтился близъ Сорбонны, въ одной гостиницѣ. Тереза Ле-Вассёръ служила тамъ, кухаркой. Хозяйка гостинцы соблазняла ее той веселой жизнью, которая такъ легко открывается дѣвушкѣ 22 лѣтъ. Руссо почувствовалъ къ Терезѣ сперва состраданіе, а потомъ и болѣе горячее чувство, затѣмъ сошелся... Когда впослѣдствіи между ними происходили размолвки и когда Тереза къ нему совсѣмъ охладѣла,-- вотъ какія нѣжныя письма писалъ онъ къ этой женщинѣ. Въ теченіе 26-лѣтней нашей связи я никогда, дорогая моя, не искалъ моего счастья иначе, какъ въ вашемъ счастьи, и никогда не переставалъ стараться сдѣлать васъ счастливой..." (стр. 79).

И что же это была за женщина, съ которой жилъ Руссо 26 лѣтъ, къ которой питалъ такія нѣжныя чувства? Это было нѣчто до невозможности тупое. Сдѣланная ей характеристика Морлеемъ весьма любопытна. "Она,-- говоритъ біографъ,-- никогда не могла научиться читать сколько-нибудь сносно. Она никогда не была въ состояніи заучить, въ какомъ порядкѣ мѣсяцы года слѣдуютъ одинъ другимъ, никогда не могла пріобрѣсть знаніе ариѳметическихъ знаковъ, не могла сосчитать никогда суммы, денегъ или сообразить что можетъ стоить та или другая вещь. Цѣлаго мѣсяца усилій было недостаточно, чтобъ изучить часы дня по циферблату. Слова, которыя она употребляла, часто выражали совершенно противное тому, что она хотѣла сказать". (стр. 72).

Трудно себѣ представить болѣе рельефный примѣръ противорѣчія теоріи съ жизнью, чѣмъ представляетъ личность Руссо, и это высказывается не въ одномъ только данномъ фактѣ. Не менѣе поразительнымъ кажется и его безчувственное отношеніе къ собственныхъ дѣтямъ. Такой нѣжный человѣкъ, какъ Руссо, способный проливать слезы при видѣ букашки, спокойно, легко, безъ малѣйшихъ колебаній отдаетъ своихъ собственныхъ дѣтей въ воспитательный домъ, не выказывая ни малѣйшей заботы къ тому, чтобы когда-нибудь разыскать ихъ: онъ не записываетъ даже дня ихъ рожденія! А между тѣмъ вотъ что этотъ самый человѣкъ говоритъ въ "Эмилѣ" о прелестяхъ семейной жизни, гдѣ есть дѣти. "Дѣтскій шумъ, кажущійся вамъ надоѣдливымъ, мало-по-малу становится пріятнымъ; іонъ сближаетъ отца съ матерью, а семейное оживленіе въ связи съ домашними заботами доставляетъ самое пріятное занятіе для жены и самое сладкое развлеченіе для мужа" (стр. 362).

Послѣ такихъ невѣроятныхъ противорѣчій намъ кажется страннымъ, что такой проницательный писатель, какъ Джонъ Морлей, останавливаясь на вопросѣ: могъ ли Жанъ-Жакъ покончить съ собой, т. е. умереть Насильственною смертью, какъ въ то время думали,-- полагаетъ возможнымъ строить рѣшеніе вопроса на основаніи высказаннаго на этотъ счетъ Руссо въ "Новой Элоизѣ", тѣмъ болѣе, что вовсе нѣтъ необходимости исповѣдывать теоретически эту возможность, чтобы покончить съ собой de facto. Послѣ близкаго знакомства съ біографіей Руссо, гдѣ противорѣчія теоріи и жизни на каждомъ шагу поражаютъ читателя, немыслимо искать разъясненія или опоры фактамъ жизни Жанъ-Жака въ его теоретическихъ воззрѣніяхъ. Кромѣ того, возможно ли искать логики въ дѣйствіяхъ психически-больнаго человѣка, какимъ былъ Руссо при концѣ своей жизни? Возможно ли искать логики вообще въ такихъ ненормальныхъ проявленіяхъ, какъ самоубійство? Наука уже давно констатировала, что самоубійство есть слѣдствіе хроническаго или остраго патологическаго состоянія самоубійцы. Иногда такое патологическое состояніе неоспоримо-ясно для всякаго, иногда же его процессъ совершается скрытно, незамѣтно для простаго наблюдателя.

Не пропуская безъ критики и безъ анализа ни одного изъ важныхъ положеній въ жизни и въ сочиненіяхъ Руссо, авторъ этимъ самымъ придаетъ своему труду особый интересъ, а оригинальныя теоріи Руссо, какъ и его личность -- дѣлаются чрезъ это еще яснѣй. Желательно, чтобы личность и сочиненія хоть одного изъ нашихъ писателей подучили такое ясное, такое полное освѣщеніе, какое даетъ личности Руссо разсматриваемое сочиненіе Джона Морлея.

К.

"Русская Мысль", No 4, 1882