Ремизов Алексей Михайлович - Подорожие

Предисловие к четвертой редакции

Подорожие

История моего "Пруда"

"Пруд" -- мое первое произведение. Написан в Вологде (1902--1903), но в него вошло -- все лирические вступления -- из ранее написанного еще в Устьсысольске (1900--1901). В 1-ой редакции с некоторыми редакционными пропусками -- увы! меня до сих пор редакторы цензуруют! -- "Пруд" был напечатан в ж<урнале> "Вопросы Жизни", Пб. 1905. Встреча была дружная -- не было журнала и газеты, где бы не было отзыва -- везде выругали.

Несмотря на изустное заступничество -- несмотря на слово П. Е. Щеголева, Н. А. Бердяева, В. В. Розанова, Льва Шестова, Е. В. Аничкова -- я не мог найти издателя. Последняя надежда Пирожков -- и Пирожков не согласился! И только в 1908 г. взял меня под свою руку С. К. Маковский и в издательстве "Сириус" (С. Н. Тройницкий, А. А. Трубников, М. Н. Бурнашов) вышел "Пруд" отдельной книгой с обложкой М. В. Добужинского. Это II-я редакция "Пруда". Изд. Сириус. Пб. 1908.

"Пруд" отпугнул "странностью" и "непонятностью", теперь совсем не странной и вполне понятной. Правда, у меня не было ни "серебристой дали", ни "истомы зноя", ни традиционных "вальдшнепов", я, по пылу молодости, наоборот -- хотел все обозначить по-своему, назвать каждую вещь еще не названным именем. И в построении глав было необычное, теперь совсем незаметное: каждая глава состоит из лирического вступления, описания факта и сна; при описании же душевного состояния -- как борьбы голосов "совести" -- я пользовался формой трагического хора. И само собой, как тогда говорили, "наворотил!".

Через год после выхода "Пруда" в Сириусе я попал в еще горшее положение: "Неуемный бубен" -- последняя надежда, как тогда Пирожков -- был отвергнут редакцией Аполлона, хотя устно -- и И. Ф. Анненский, и Вяч. И. Иванов, и С. К. Маковский, и Н. С. Гумилев, и М. А. Кузмин, и Е. А. Зноско-Боровский выражали мне только сочувствие. Все издательства отказались издавать -- от Горького ("Знание") до Андрея Белого ("Мусагет") -- ну, никуда!

Через Р. В. Иванова-Разумника, принимавшего в моей жизни сердечное участие, попал я в "Шиповник": "Шиповник", напечатав в 13-ом Альманахе "Крестовые сестры", взялся издать собрание сочинений в 8 книгах.

Тут-то вот мне и пришло в голову: "а что если попробовать странный и непонятный Пруд изложить своими словами?"

Никому никогда ни под каким видом не пожелаю этого делать -- ни волею, ни неволею, ни от желания и сердца, ни со зла, ни назло!

Целое лето, сидя в Париже, я прилежно занимался исправлением: и если в I-ой и во II-ой редакциях я "наворотил", в III-ей я так "разворотил", что самому неловко читать стало. Так вышла III-ья редакция "Пруда" (1911 г.) Изд. Шиповник-Сирин (1910--1912). Собр. соч. т. IV.

* * *

[И теперь -- через <2 нрзб.> -- "Пруд" в пражском "Пламени"].

И теперь -- новый "Пруд".

Я взял II-ую редакцию (Сириус), а из III-ей (Шиповник) только то, что дополняло, все же "изложенное своими словами" вычеркнул; выделил, как запев, лирические вступления, сны и хор; и, насколько возможно, сделал поправки в письме.

Есть для прозы невыносимые вещи:

1) т<ак> н<азываемая> "ритмическая проза" (само собой, во (всякой прозе свой ритм!), но это именно то, что принято называть "ритмической" и что так любят мелодекламировать, -- большой соблазн для начинающих, но от которого легко избавиться чтением вслух;

2) всевозможные описательные украшения по преимуществу природы, ничего не изображающие или захватанные донельзя;

3) отдельные слова между точек -- без надобности, а главное без внутреннего напряжения, что можно сравнить с искусственным органом без пульса;

4) повторение слова для углубления, смысл не углубляющее, а только строчки -- "коротенькие-коротенькие!"

5) библейское "и", уместно звучащее у пророков;

6) беспричинные "многоточия", как мушиная паль...

Виновен --

Виновен: и в только заманивающей "сухой" краткости, и в "пророка", и в "повторениях", и -- но когда я впадал, и не раз, в грехи более тяжкие:

7) дешевые ассонансы (глагольные), производящие стрекотню кузнечиков, да чего кузнечиков! -- бывает зазорнее;

8) расслабляющая слащавая чувствительность, что достигается очень просто: ставь определение за определяемым и готово дело, не скажи, напр<имер>, "русский народ", а говори "народ русский".

Эту чувствительность (весь т<ак> н<азываемый> "русский стиль" на ней стоит!) исправить легко опять же чтением вслух, ну, а с кузнечиками потруднее (на кузнечиках-то -- "Also sprach Zaratustra!" ["Так говорил Заратустра!" -- нем.] и все, что через него застрекотало по русской земле!), эти кузнечики, что блохи, от которых сейчас Париж стонет -- сказывали, что с Океана прибыли с устрицами! -- тут без персидского порошку... или, просто говоря, надо все заново.

Что касается самого содержания, я не решался трогать, хотя и следовало бы разгрузить, особенно в любовных сценах, которые: не люблю, и не выходят.

В первый раз я читал "Пруд" в Вологде -- Щеголеву, Савинкову и Каляеву: когда П. Е. Щеголев не был еще "архивным фондом", а был "академиком" (в кавычках) за осанку, за голос и за искусное плавание, а Б. В. Савинков был сотрудником "Искры", а И. П. Каляев -- корректором в Ярославле в "Северном Крае". И "обезьянья великая и вольная палата" называлась не ОБЕЗВОЛПАЛ, а С.С.А. (Союз Свободных Алкоголиков).

"Пруд" автобиографичен, но не автобиография. Круг моих наблюдений -- фабрика -- фабричные, где прошло мое детство; улица -- я был "уличный мальчишка"; монастыри -- "богомолье", куда оравой выбирались мы из города. Все это из жизни. Но самые центральные места романа: "Монах" (самоубийство матери) и "Латник" (в тюрьме) вышли из подлинных снов.

[Я очень благодарен "Пламени"! Алексей Ремизов]

Paris

1925

-------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Ремизов А. М. Собрание сочинений в десяти томах. Том 1. Пруд. -- М.: Русская книга, 2000.