Ремизов Алексей Михайлович - Автобиография 1912 г

Автобиография 1912 г.

Моя фамилия Ремизов [Ударение на рe, а не на ми (Примечание А. М. Ремизова)].

Я, Алексей Михайлович Ремизов, ратник ополчения 2-го разряда, почетный гражданин. Родился я в 1877 году 24 июня в Москве в Замоскворечье. Отец мой Михаил Алексеевич Ремизов -- московский 2-ой гильдии купец; торговля отца -- большая галантерея. Моя мать Мария Александровна Ремизова, урожденная Найденова, из знаменитой купеческой семьи Найденовых. Предки мои по отцу Ремизовы -- тульские, из города Венёва; предки по матери Найденовы -- владимирские, из села Батыева Суздальского уезда.

Учился я сначала у дьякона Василия Егоровича Кудрявцева -- дьякон В. Е. Кудрявцев священником теперь у Бориса и Глеба на Арбате, потом учился я в Московской 4-ой гимназии, потом в Александровском коммерческом училище, которое и окончил в 1895 году, потом слушал я лекции в Московском университете, всякие лекции слушал: и о ракообразных и финансовое право, и физику и русскую историю, и о паукообразных и английскую литературу, и многое множество введений, и историю философии права, и о таких мелких живых песчинках, которых "невооруженным глазом" нипочем не увидишь... Зимою по воскресеньям я ходил рисовать в Строгановское училище, летом к учителю музыки Александру Александровичу Скворцову, учился на трубе играть.

Хотел я все произойти, все искусства одолеть, всю мудрость постичь, и ничего не вышло. Рисовать я не научился, -- так рогульку еще могу какую, чертей с рогами, елку, а уж коня... чтобы всадник на коне ехал, нет, и трубою тоже не владею, только что в концертах случится иногда бывать, так за трубою непременно, как трубач мундштук прочищает, ну и лекций университетских до конца не дослушал...

В ноябре 1896 года за полугодовую ходынку попал и я, грешным делом, в Каменщики -- в губернский тюремный замок -- в Таганскую новую тюрьму. В тюрьме продержали меня до сочельника и на волю выпустили да не домой, а на Рязанский вокзал с околодочным к поезду: ехать мне в Пензенскую губернию на 2 года под гласный надзор. Кн[язь] П. Д. Святополк-Мирский, губернатор пензенский, ни в какой Мокшан и никуда в Чембар меня не отослал, а оставил в самой Пензе жить. И все шло тихо и смирно и вдруг опять грех: весной 1898 года опять меня посадили в острог, а весной 1900 года погнали этапным порядком через Тулу, через Москву -- по Москве сквозь Бутырки в Ярославль, а через Ярославль за тысячу верст за Вологду в зырянский город Устьсысольск на 3 года под гласный надзор.

Весной 1903 года кончилась моя ссылка и положено было отбыть мне еще 5 лет ограничения, ни в Москву, ни в Петербург не велели въезжать. В 1903 году я женился на Серафиме Павловне, урожденной Довгелло. В 1904 году родилась у нас дочь Наталья. Где-где мы только не жили, отбывая наше ограничение: жили мы и в Херсоне -- в Херсоне служил я в театре "Товарищество Новой Драмы" у Вс. Эм. Мейерхольда, был я в театре не актером, а вроде как смотрителем актерским, пастухом театральным, жили мы и в Одессе на Молдаванке и в Киеве у Печерской лавры на Зверинце и по другим городам разным и дачам, и углам, и закоулкам. В 1905 году в генваре кн[язь] П. Д. Святополк-Мирский, уж не губернатор, а министр внутренних дел, снял с нас ограничение, и с тех пор живем мы в Петербурге.

Коммерческие познания свои я применял не раз. Кроме мелких поденных и сдельных работ, которые исполнялись походя, служил я в Вологде бухгалтером в магазине С. Л. Сегаля -- С. Л. Сегаль известный знаток драгоценных камней, служил я и старым дворецким при журнале "Вопросы жизни": хозяйство журнальное вел у Д. Е. Жуковского -- Д. Е. Жуковский философ и издатель философских книг. И Соломон Леонтьевич и Димитрий Евгеньевич, хозяева мои, не жаловались, но и медали мне золотой не дали.

Кроме всякой коммерческой арифметики, навык я писать с завитушками. Это хитрое искусство, к которому пристрастил меня еще в гимназии учитель чистописания Александр Родионович Артемьев -- Артем, Московского художественного театра артист, я к делу почти не применял, и только что для приятелей да удовольствия своего ради выведешь другой раз в письме какой усик или виноградом заплетешь заглавную букву.

Было мне 2 года, играл я однажды в игру какую-то мудреную: одинокую и молчаливую, взобрался я на комод да с комода и кувырнулся на пол да прямо на железку. С переломанным носом и разорванной верхней губой сидел я, закатившись, посиневший, на полу, а мое белое пикейное платьице -- меня наряжали девочкой -- становилось алым от хлеставшей из носу и из губы крови. Сквозь слезы я видел мое алое платьице и злую острую железку, и сидел на полу, не двигался с места, пока не хватились. И вот боль, которая закатила меня, которая меня измазала всего, липкая такая кровь, словно бы открыли мне глаза на мир, чтобы видеть и открыли мне уши к миру, чтобы слышать. С этих пор я отчетливо помню себя, с этих пор я стал вглядываться и вслушиваться, складывая в памяти слова, дела и деяния.

У меня было 2 кормилицы: первая моя кормилица... так я и не дознался, откуда она попала в дом, вторая -- баба калужская, мужа ее в солдаты забрали. У меня было 2 няньки: первая нянька -- тульская, не замужняя, вторая -- зарайская, крепостная, вдовая. От них-то я впервые и услышал чистый русский говор, от них я узнал русские сказки, в их жалобах, в их молитве, в их жизни самой я почуял нашего русского Бога, и принял в сердце беду нашу и страду нашу и терпение. Все они перемерли, уж нет никого в живых, -- царствие им небесное!

Всенощные, обедни и ранние и поздние, часы великопостные, ночные приезды в наш дом чудотворных икон, ночные и дневные крестные ходы, хождения по часовням и на богомолье по святым местам, заклинание бесов в Симоновском монастыре, жития из Макарьевских четий-миней, -- вот моя первая грамота и наука после сказок, россказней, докук и балагурья.

Детских книг я никаких не читал, ни Жюля Верна не читал, ни Майн-Рида, я хорошо знал церковную службу, много житий всяких мучеников и подвижников и благоразумных разбойников, умел речисто прочитать шестопсалмие и кафизмы, умел пропеть на все 8 гласов, умел звонить, умел и трезвонить.

5-и лет меня отдали к дьякону в науку, 7-и лет мне сшили сапоги и отправили в гимназию учиться, с 12-ти лет я на нос очки надел.

В нашем доме водились книги и русские и нерусские. Моя мать окончила лютеранскую школу Peter-Paulschule, и немецкий язык был ей, что русский. Мать постоянно читала журналы и всякие новые книги. В 12 лет и я уселся за книгу и все читал, все, что только ни попадалось. А чтобы прочитать как можно больше, я по ночам ставил ноги в холодную воду и так читал до утра, забывая и сон и уроки. В год я одолел много книг, много всяких историй и рассуждений, рассказов и романов, и задумал я постичь философию. Как постигнуть философию, какие надо книги читать и так, чтобы все узнать, с этим я обратился к профессору Николаю Андреевичу Звереву, преподававшему в старших классах Александровского коммерческого училища "энциклопедию права". Н. А. Зверев -- важный теперь сенатор, в Сенате сидит -- отнесся ко мне необыкновенно внимательно и всячески надоумил меня; следуя его указаниям, равно бы стал я постигать непостижимую премудрость философскую.

-- Батюшки, барин, зачитаетесь! -- охала нянька, старуха старая: ложилась она, я сидел за книгою, вставала она, я все сидел за книгою.

А книгами философскими пользовал меня гимназист, товарищ старшего брата моего Николая, П. В. Беневоленский и другой гимназист, тоже одноклассник брата моего Николая, Н. П. Суворовский, и книгами, и добрым словом.

В ноябре 1899 года вышла 15 книжка "Вопросов философии и психологии" со статьей В. П. Преображенского о Ницше с примечаниями от редакции. И предался я Ницше, как некий святой пещерник нечистому. В 1894 году вышел сборник "Русские символисты" и стихи К. Д. Бальмонта "Под северным небом". Тут я узнал имена Бальмонта и Брюсова, эти первые имена современной русской поэзии, и полюбил их без рассуждения. В 1895 году прочитал я Метерлинка, заполонившего меня не меньше самого Ницше. В 1899 году начал выходить журнал "Мир искусства"; художники, объединенные С. П. Дягилевым, с Александром Н[иколаевичем] Бенуа в корню, стали мне любимыми моими спутниками. Тут же я узнал Льва Шестова и Василия Васильевича Розанова и записался в их постоянные любительные читатели.

Сам я никогда даже и не думал о писательстве. И всего один раз за все ученические годы мои для ученического журнала написал я рассказ из деревенской жизни -- в деревне я никогда не жил! -- историю, как убили какого-то священника, очень страшный рассказ -- истинное происшествие со слов дворника нашего Афанасия. Предавшись Ницше и Метерлинку, я стал переводить их. И только в тюрьме -- в Московском губернском тюремном замке затеял я и собственные свои писания. Мне захотелось описать чувства, человеком испытываемые в тюрьме, застенную нашу неволю, и, принявшись за описание тюрьмы -- "вся наша жизнь сесветная -- тюрьма!" я имел перед глазами не Записки из мертвого дома, а Serres chaudes Метерлинка (Собр. соч. Т. II. В плену).

От сказок и Макарьевских четий-миней через любимых писателей -- Достоевского, Толстого, Гоголя, Лескова, Печерского к Ницше и Метерлинку и опять к сказкам и житиям и опять к Достоевскому... Вот она как загнулась дорожка, вот те камушки, по которым шел и иду за тридевять земель в тридесятое царство за живою водой и мертвой.

Проживал в Вологде один ссыльный Б. В. Канин [В тексте соскоблена фамилия "Савинков" и вместо нее вписан его литературный псевдоним. -- А. Г.]. Уж не раз пробовал перо Б. В. Канин, только не в беллетристике, и вот надумал он рассказ сочинить, сочинил рассказ, да с моим Бебкой самому Горькому в Арзамас и послал. Не одобрил Горький наших рассказов, ни канинского рассказа, ни моего, а все-таки переслал рукописи в Москву к Л. Н. Андрееву. И 24-го ноября 1892 года [Так в рукописи. На самом деле первая публикация Ремизова состоялась в 1902. -- А. Г.] в газете "Курьер" появился Бебка.

С Катеринина дня 1892 года я и веду мою писательскую летопись.

В 1902 году мне разрешили побывать в Москве. Первым делом пошел я на Пресню к Л. Н. Андрееву, от Андреева отправился я на Цветной бульвар к В. Я. Брюсову, Брюсов взял у меня для 3-его альманаха "Северных цветов" мою Красную коробку (Собр. соч. Т. II). И завязался узелок.

В начале 1903 года П. Е. Щеголев поехал из Вологды в Петербург и рукописи мои не забыл взять. Неусыпными стараниями его попал я к Мережковским в "Новый Путь". Кое-что удалось мне о эту пору поместить при содействии А. В. Тырковой (А. Вергежского) в ярославской газете "Северный Край".

Большую заботливость встретил я у Дмитрия Владимировича Философова: Философов мне и "Мир Искусства" высылал в Вологду, Философов и письма мне о моем Пруде писал длинные. Петербургские литературные столпы Ф. К. Сологуб и Вяч. И. Иванов, приняли меня с моими произведениями сочувственно. Первое пригласительное письмо и при том, как к заправскому литератору, я получил от "Грифа" -- С. А. Соколова-Кречетова. А книгами пользовал меня Е. В. Аничков и П. Е. Щеголев, и книгами и добрым словом.

Так и пошло мое писательство потихоньку да полегоньку из кулька в рогожку.

Автобиографических произведений у меня нет. Все и во всем автобиография: и мертвец Бородин (Собр. соч. Т. I. Жертва) -- я самый и есть, себя описываю, и кот Котофей Котофеич (Собр. соч. Т. IV. К Морю-Океану) -- я самый и есть, себя описываю, и Петька ("Петушок" в Альманахе XVI Шиповника) тоже я, себя описываю. А мертвец Бородин, известно, чем кончил, а Котофей Котофеич... где он теперь, Котофей, по-хорошему ли пробирается ли к Лиху-одноглазому освобождать свою беленькую Зайку, никто об этом не знает, а Петьку в 1905 году в Москве на Земляном валу на мостовой подняли с простреленной грудью уж окоченевшего.

Петербург, 1912 г.

Алексей Ремизов

Собрание сочинений Алексея Ремизова издано "Шиповником", СПб. 1911--1912 гг. Вышло 8 томов: т. I Неуемный бубен и др[угие] расс[казы]; т. II Часы и др[угие] расск[азы]; т. III Бедовая доля и др[угие] расс[казы]; т. IV Пруд; т. V Крестовые сестры и др[угие] расс[казы]; т. VI Сказки -- Посолонь и К Морю-Океану; т. VII Отреченные повести -- Лимонарь; т. VIII Русальные действа (пьесы).

Переводы Алексея Ремизова: А. Родэ. Гауптман и Ницше. М., 1902 г.; А. фон Леклер. К монистической гносеологии. Изд. Д. Е. Жуковского. СПб., 1904 г.; Пьесы: Андре Жида, Рашильд и др., изд. "Театр и Искусство". СПб., 1908 г.

Примечания
(Грачева А.М.)

Впервые опубликовано: Лица. Биографический альманах. Вып. 3. М.; СПб., 1993. С. 437--447 (публикация А. М. Грачевой).

Рукописные источники: I: 1) Беловой автограф, "1912" -- РНБ. Ф. 634. Ед. хр. 1. Л. 1, 2, 7--12; II: 1) Беловой автограф, "1913" -- ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 2; 2) Беловой автограф, "1913" -- РНБ. Ф. 634. Ед. хр.1. Л. 3--6.

Тексты публикуются по автографам РНБ.

Публикуемые автобиографии А. М. Ремизова были предназначены для фундаментальных историко-литературных трудов, создававшихся под руководством проф. С. А. Венгерова.

Автобиография, датированная 1912 г., написана для посвященного Ремизову, но так и не опубликованного раздела коллективной монографии "Русская литература XX века" (М., изд-во "Мир"), лишь три тома которой были изданы в 1914--1918 г. Она должна была дополнять статью Г. И. Чулкова "Алексей Ремизов" (опубл. под загл. "Сны в подполье" в кн. Г. Чулкова "Наши спутники" (М., 1992. С. 7--37). Машинописный текст статьи, датируемый 1912 г., сохранился в архиве Венгерова в ИРЛИ. 7 марта 1912 г. Чулков писал Венгерову о завершении своей работы: "Я передал в контору "Мир" рукопись моей статьи о Ремизове и получил сто рублей, как мы с Вами условились. Я буду Вам очень признателен, Семен Афанасьевич, если Вы распорядитесь, чтобы мне прислали корректуру: может быть, я сделаю некоторые изменения (незначительные). Статья вышла немного больше листа. Возможно сократить некоторые ее части. Если Вы найдете нужным это сделать, пожалуйста, будьте так добры, уведомьте меня, что именно Вы желаете выпустить" (ИРЛИ. Ф. 377. Оп. 7. Ед. хр. 3059). Тогда же была написана и ремизовская автобиография, о чем Ремизов сообщал Венгерову в письме от 10 февраля 1912 г.: "Посылаю Вам заказ[ной] бандеролью автобиографию: как я писать стал" (ИРЛИ. Ф. 377. Собр. автобиографий. Ед. хр. 3046. Л. 1). В ответном письме от 13 февраля Венгеров высказал Ремизову ряд замечаний: "Большое, большое спасибо Вам, многоуважаемый Алексей Михайлович, за присланное житие. Очень оно и любопытно, и поучительно. Одно только место меня удивило и огорчило: где Вы сообщаете, что записались в "постоянные любительные читатели" Розанова. Неужели и теперь его любите? Ведь это же гадина, форменная гадина, отвратительно-продажная, подло-предательская, фарисейски-лицемерная. Всегда он такой был, но прежде, в моменты подсознательного творчества, писал почти гениально. А теперь ничего кроме вонючих испражнений из него не исходит. И рядом с Розановым Вы ставите благородного искателя истины Льва Шестова! Гореть Вам за это на том свете в огне неугасимом. С искренним приветом С. Венгеров" (РНБ. Ф. 634. Ед. хр. 73. Л. 1). Ремизов согласился с пожеланиями редактора, об этом свидетельствует его письмо от 14 февраля: "Глубокоуважаемый Семен Афанасьевич! Оставьте в этой фразе одного Льва Шестова [В своем примечании к письму Ремизов дал исправленный вариант текста: "Тут же я узнал Льва Шестова и записался в его постоянные любительские читатели"]. Так будет лучше и правдивее. Книги Розанова меня всегда интересовали и занимали, но к статьям его теперешним у меня душа не лежит. Об этом и говорить тяжко. Какое уж тут любительское читательство!" (ИРЛИ. Ф. 377. Собр. автобиографий. Ед. хр. 3046. Л. 2). Окончательный исправленный текст автобиографии в архиве Венгерова не сохранился. Настоящая публикация осуществлена по экземпляру текста 1912 г. -- авторской копии, находящейся в той части архива Ремизова, которая была передана им на хранение в Публичную библиотеку (РНБ). Текст написан черными чернилами на крупноформатной бумаге размером в пол-листа. Значимые имена и названия выделены красными чернилами и под этими же словами автором произведена карандашная разметка для набора курсивом или в разрядку.

Вторая публикуемая автобиография, датируемая в рукописи 1913 г., была отослана Ремизовым Венгерову одновременно с биобиблиографическими сведениями для готовившегося критико-биографического Словаря русских писателей. Об этом сообщалось в письме Ремизова Венгерову от 21 [марта] / 4 апреля 1913: "Для Критико-Библиографического словаря посылаю Вам краткие сведения о себе [текст находится -- ИРЛИ. Ф. 377. Собр. автобиографий. Ед. хр. 3046. Л. 8. -- А. Г.], перечень моих книг [текст находится -- там же. Л. 9--18. -- А. Г.] и карточку фотографическую. Есть у меня автобиофафическое "заветы родительские", написано для Анастасии Николаевны Чеботаревской, для какого-то сборника. Посылаю рукопись, может быть, пригодится. Посылаю Вам последнюю мою книгу "Подорожие", оттиск портрета моего, рис[унок] М. В. Сабашниковой и указатели к 8-и томному собранию сочинений. Хотел бы попросить Вас, Семен Афанасьевич, когда с чулковской статьей и моя автобиография печататься будет, мне бы корректуру прислали" (Там же. Л. 4).

Указание на А. Н. Чеботаревскую дало новый поворот в деле установления времени, когда была создана автобиография своеобразного типа -- повествование об истоках самосознания писателя. В 1907 г. Чеботаревская собирала автобиографии писателей для подготовки сборника "Краткие биографические данные русских писателей за последнее 25-летие русской литературы". Но в подготовленной рукописи этого труда, сохранившейся в архиве Чеботаревской в ИРЛИ, биография Ремизова отсутствует. Нет этого текста и в подготовительных материалах к сборнику. Все объясняет шуточное письмо писателя к Чеботаревской, датируемое по штемпелю 23 мая 1907 г.: "Многоуважаемая Анастасия Николаевна! По обещанию написал Вам краткое жизнеописание, но не посылаю. Ведь, это же не то все будет. О влияниях чего бы то ни было не могу сказать, потому же не то все будет. О влияниях чего бы то ни было не могу сказать, потому что, Бог его знает, что другой раз на тебя повлияет и на веки вечные вгвоздится // Год рождения моего: 1877 // День: Купальская ночь (с 23 на 24 июня) // А именины мои 5 октября в день празднования московских митрополитов: Петра, Алексея, Ионы и Филиппа // Сидел дважды и высылался дважды. Один раз за мордобой в Пензенскую губ[ернию] на 2 года, а другой раз за ничего в Вологодскую на 3-и // Особенного -- выдающегося в жизни моей не случалось: на войне не сражался и ранен не был // Хотел быть кавалергардом, разбойником и учителем чистописания // Начал печататься в 1902 г. в "Курьере" (такая московская газета была), потом в "Северном Крае" (Ярославль), в "Юге" (Херсон), в "Северных цветах" и "Весах" (Москва), в "Грифе" (Москва), в "Новом Пути" (СПб.), в "Вопр[осах] Жизни" (СПб.) и т. д // Вот и все // Всего Вам хорошего, Анастасия Николаевна // А. Ремизов" (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 5. Ед. хр. 230. Л. 1--2). Таким образом, можно предположить, что в 1907 г. Ремизов написал "краткое жизнеописание" под заглавием "Заветы родительские", но не послал его Чеботаревской. В 1913 г. он заново переписал текст для отправки Венгерову. Палеографический анализ этого текста, и листов из персоналии "Ремизов" в собрании автобиографий Венгерова, содержащих библиографические сведения (Л. 7--8), показал, что они совпадают по типу бумаги, характеру письма, использованию чернил двух цветов. Возможно, что при объединении всех материалов, касающихся Ремизова, в единый фонд, его автобиография была отделена от библиографического "конвоя", оставшегося в фонде Венгерова. Этот экземпляр автографии (ИРЛИ) является точной копией рукописи РНБ.

-------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Ремизов А.М. Собрание сочинений. М.: Русская книга, 2000--2003. Том 4. Плачужная канава. С. 453--463..