Ремизов Алексей Михайлович - Заветные сказки

Алексей Михайлович Ремизов
Заветные сказки

Из цикла "Свет немерцающий"

Был я тогда совсем маленький, лет шесть мне было, не больше, и был у меня приятель кот, такой кот-воркота чудесный, белогорлистая шея, серый хвост, и очень усатый, а курлыкал и мурлыкал, вроде как разговаривал. Не помню, с чего повелось, только ввечеру, перед ужином я укладывался на пол, у горячей печки, и тут же прилаживалась к печке старая наша нянька, и приходил кот мой любимый.

Свет не зажигали в детской, одна лампадка горела Скорбящей -- малый огонек, а все видно: старуха-нянька за лампадкой ходила.

Кот запевал песню -- где-то теперь мой кот усатый, где его душа витает? -- запевал кот ласково песни, тепло ему, приятно было: там под полом тоненько скреблась мышка-теретышка, я ему, усатому, под его белым горлышком шейку почесывал, -- и нянька начинала сказку.

Пелась песня, сказывалась сказка -- об Иване-царевиче и сером волке, моя любимая сказка.

Я все мечтал обернуться волком, стать самим серым, и все твердил за старухой, как скажу Ивану-царевичу, когда, не узнав меня, примется за меня царевич:

-- Не губи меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь!

Я все мечтал, я все хотел пройти ту опасность смертную, что волку выпала. Ведь, волк-то для царевича все сделает, волк из беды царевича выручит, от самой смерти, уж на куски разрезанного, снова вернет к жизни, а царевич смотрит и не узнает волка, не видит, не узнает серого и хочет порешить с ним.

-- Не губи меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь!

Так с полным сердцем, готовым к смертной опасности, я слушал любимую сказку и повторял заветные слова серого волка.

Уж по двору дрёма бродила, собирала она наряд себе, расспрашивала, где кто спит и рыбка-соломинка ни хвостика у ней, ни ребрышка, только одна спинка -- огненная рыбка плыла у меня в глазах.

Но, бывало, в сумерки... но это уж про другое из тех же первых дней, когда зацветшая крапива да лапушник казались, как кудрявая калина, калина -- с горку, гора, как облаки, а облаки-небо, как крыша, чуть что разве повыше нашей крыши, другое я вспоминаю, такое странное -- и легкое и грустное, как тонкий сон.

К нам в дом приходила белица -- молоденькая монашка из монастыря, белица. И, бывало, в сумерки я любил, когда совсем неслышно, вся в черном, она входила в нашу детскую.

Она примащивалась на полу, и я подле нее свертывался калачиком, я клал голову в ее колени, и она искала у меня вошку -- ласково так гладила по голове, перебирала волосок за волоском, раскладывала волосок к волоску, а сама рассказывала. Так не рассказывала нянька-старуха, нет, совсем другим голосом, совсем другими словами, и про другое, не об Иване-царевиче, о лебедях, о кораблях воздушных, о море, о морской царевне рассказывала она сказку.

И я лежал тихонько и слушал, и думал в тонком сне, легком и грустном. И вдруг замолкал голос, обрывалась сказка... и тогда тихонько подымал я голову и с замеревшим сердцем глядел на нее, в глаза ее, а в глазах у нее, как волны, -- шла волна за волной.

О лебедях, о кораблях воздушных, о море, о морской царевне -- какие это были странные сказки!

Потом она пропала.

-- Пропала девка! -- раз услышал я, как разговаривали большие: старуха, наша старая нянька, сказала.

И правда, ведь, пропала. И я уж никогда ее не видел -- не показывалась она у нас в доме, не приходила в детскую, и я больше нигде ее не встречал, ни в церкви, ни в монастыре, ни на улице, -- пропала, как в воду канула.

О лебедях, о кораблях воздушных, о море, о морской царевне... и в глазах, как волны, шла волна за волной... какие это были странные сказки!

И все позабылось, другое вошло в душу, другим занялись мысли. Померла старуха-нянька -- царство ей небесное, и где-то теперь ее душа отдыхает? -- и нянька не вспоминалась, ни ее сказка.

И вот уж много спустя, однажды ночью, в глухой час проходил я длинными бульварами, летом, и вдруг словно толкнуло меня, и я вспомнил о лебедях, о кораблях воздушных, и было, как в тонком сне, легко и грустно.

И с замеревшим сердцем я засматривал в глаза прохожим -- так вот и увижу, мне казалось, так вот и узнаю.

А еще много, много спустя, в смертельной опасности опять, словно толкнуло меня, и я вспомнил о сером волке, я на колени стал и просил Ивана-царевича -- он в своей беде не узнавал меня.

-- Не губи меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь!

1913 г.

Комментарии
(Обатнина Е. Р.)

Заветные сказки

Впервые опубликован: Ежемесячный журнал литературы, науки и общественной жизни. 1914. No 1. С. 41 (под общим загл. "Весеннее порошье. Рассказы").

Прижизненные издания: Сполохи (Берлин). 1922. Октябрь. No 12 (под загл. "Заветное").

Дата: 1913.

Использованное в названии рассказа слово "заветный" имеет несколько значений; здесь употреблено как синоним слова "тайный". В русском языке существует и утраченный глагол "заветать" ("завечать"), обозначающий наложение запрета. В отечественной фольклористике именно такое значение слова "заветный" (введенное В. И. Далем) используется для определения группы фольклорных сказок непристойного, эротического содержания, затруднительного для помещения в печати. Ср. с эротическими сказками Ремизова, собранными под названием "Заветные сказы" (Пг., 1920).

...лет шесть мне было, не больше, и был у меня приятель кот... -- Имеется в виду кот Наумка, образ которого был для писателя воплощением домашнего уюта (Подстриженными глазами. С. 29--30; 51).

-------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Ремизов А.М. Собрание сочинений. М.: Русская книга, 2000. Том 3. Оказион. С. 140--142.