Книговод

Крестовая барышня

Ремизов Алексей Михайлович


Алексей Михайлович Ремизов
Крестовая барышня

Из цикла "Семидневец"

   Только любовь неизменна.
   И это истинная правда, что это так. И думаю я, в последние минуты земли нашей, при последнем ее издыхании, одна не замрет и не замерзнет любовь.
   Надежда Дмитриевна мало чего еще понимала в жестоком веке нашем и любовь она не могла оценить, но уж думать думала, и в тайниках дум своих представляла любовь, и, пожалуй, верно -- в самой сути ее неизменной.
   И верила, что так и есть.
   И всегда будет.
   Глаза у нее небесные.
   Им спросите их:
   "Что вы видите?"
   И они ответят:
   "Видим мы Божий мир -- цветы цветут, звезды сияют, милые сердцу проходят по земле люди".
   "А дурные? И все это злое, злоба человеческая, измена -- вы испугались?"
   Поутру, как идти на службу, свернет Надежда Дмитриевна с Симбирской и к Происхождению Честных Древ 1 я идет, поставит свечку Божьей Матери и молится -- так молятся цветы и звезды.
   А неказистая служба у Надежды Дмитриевны -- в Крестах.
   Придет в канцелярию, повесит на колок кофточку да шляпку и за дело: возьмет одну большую книгу, возьмет Другую и замелькают Иваны, Петры да Сидоры -- арестантов она записывает.
   И бегает перо -- сжаты белые пальчики -- пишет без конца.
   А какая у нее рука!
   Подойдет помощник начальника, прапорщик Эдингард, забудет, что и сказать хотел, а другой помощник плешак Звездкин, так тот только губой чмокает, тычась по углам.
   А Надежда Дмитриевна знай пишет, да из стакана холодный чай отхлебывает. Она не понимает, чего это стоит Эдингард и смотрит, и о Звездкине она не понимает, чего топчется да чмокает: и Эдингард и Звездкин не больше трогают ее сердце, чем эти казенные большие книги.
   Целый день за книгами и в этом вся служба.
   А бывают тяжелые дни -- очередные дежурства. И тогда сидит она до семи за перегородкой и записывает ответы новых арестантов, которых опрашивает дежурный помощник.
   И потому, что это очень трудно -- ведь, надо не пропустить ни одного слова и все должно быть точно! -- и потому еще, что слова-то эти и обыкновенные, да ведь тот, кто произносит их, в неволю идет, такие дни тяжелы.
   И всегда измученная с неспокойным сердцем пугливо возвращается Надежда Дмитриевна домой.
   Чует сердце, что в мире неладно, и боится сказать, и жалко ей.
   Если бы было и каждому из нас хоть немного жалко друг Друга, не было бы никаких безжалостных Крестов!
   Был серый дождливый день, когда смеркается рано и сумерки несут тоску.
   Дежурным был помощник Головтеев.
   На его дежурстве всегда бывало очень трудно; и бестолков -- и спрашивает, и отвечает совсем не то -- и как мга какая, безразличный.
   А тут еще и арестантов навели тьму-тьмущую.
   И вот среди первых опросов о фамилии из потемок услышала Надежда Дмитриевна голос:
   -- Граф д'Оран-д'орен.
   И это такой был голос, -- стукнуло маленькое сердечко: или почуяло? или что вспомнило? -- прямо ей в душу.
   А когда у загородки стал высокий молодой арестант, она поняла, что это он.
   И заиграло на сердце. Это он, о ком она мечтала, ее рыцарь, туманный всадник, мчавшийся по розовому полю в ее тайных девичьих розовых снах.
   Как быстро он отвечал на вопросы и как воздушно прошел, когда старшой Юматов грубо окликнул:
   -- Ну, пойдем!
   И в дреме перед сном в ту ночь вдруг всплыли перед ней знакомые глаза и голос повторял:
   "Граф д'Оран-д'орен".
   А сердце, окропленное любвиявленскою водою, забилось вперебой: д'оран-д'орен.
   Вы спросите глаза ее, в них орган гремит.
   "Отчего вы певучи так?"
   И они ответят:
   "Есть в Божьем мире любовь и любовью запета земля, оттого и поем".
   А случилось так: три томительных дня, и Надежда Дмитриевна нашла у себя на столе большую чайную розу, а еще через день они встретились.
   И то, что смутно выговаривало сердце, сказалось ясно и закрепилось навсегда.
   Выбранный арестантами старостой, граф д'Оран-д'орен явился в канцелярию: на нем была офицерская тужурка и белый Георгий. И никак нельзя было подумать, что он арестант. Скорее плешивый Звездкин, либо крикливый Эдингард -- арестанты. Эдингард ходил неряшливо, Звездкин, хоть и чисто, но потрепанно и старомодно, а на нем вес было ново и необыкновенно, как на картинке.
   И говорил он ни на кого не похоже. И кажется, такому ни в чем не откажешь. И даже Головтеев на его вопросы отвечал куда мягче, чем всегда.
   С Надеждой Дмитриевной он сказал в эту первую встречу всего несколько пустяшных слов, но в каждом слове было столько скрыто, и самого главного, и это говорил его взгляд.
   Прошла педеля. Как незаметно пролетела неделя -- краткие, решающие встречи! -- и опять цветы на столе, дне лилии.
   Низко нагнулась Надежда Дмитриевна над толстой книгой, а не видит ни имен, ни цифр, и не глядя, видит только его и слышит только его -- его шепот.
   Они уедут вместе -- забудут весь мир -- с первой встречи полюбил он ее -- и всегда будет с нею --
   -- Навек.
   И горячие его губы обожгли ее щеку.
   И в ответ запылала щека. Еще ниже наклонилась Надежда Дмитриевна над толстой книгой, а сердце стучит, и кажется, из соседней комнаты Звездкин слышит, как ее сердце стучит.
   Две лилии она унесла с собой и весь вечер просидела над ними.
   Какие белые-белые, она сохранит навек.
   "Навек, -- стучит сердце, -- навек".
   И большего счастья не надо ни на земле, ни на небе.
   А в тот вечер на собрании во втором корпусе после всяких тюремных пререканий вошел в круг арестантов д'Оран-д'орен и сказал так же негромко, как и там в канцелярии Надежде Дмитриевне, почти шепотом:
   -- Через неделю освободится тридцать человек, мечи жребий. Кто сумеет уйти, того счастье.
   И каждое слово его отозвалось на все Кресты.
   С каким нетерпением ждала Надежда Дмитриевна утра, когда вновь увидит его и опять он ей скажет, как ее любит, и как они вместе уедут и не расстанутся друг с другом век.
   Неизменные -- слова любви, вы горячее всех слов на земле, и самые тихие, вы громче и ярче самых громких призывов и кличливей всех кличей. И в предсмертном бреду на издыхающей земле, знаю, только вы не замрете. И тот, кто вас слышал однажды, не забудет до смерти.
   Дежурным был Звездкин.
   Маленький, лысенький, чмокая, поглядывал он из-под очков на Надежду Дмитриевну: так была она вся овеяна и тянула любовью своей, как огоньком. Тычась по углам, Звездкин кружил около стола ее, заговаривал.
   А она сидела над толстою книгой, не видя и не слыша, -- ожидая его.
   Стуча сапогами, в канцелярию вошел Юматов.
   -- Г-н помощник, разрешите свидание: жена к графу Дардарену пришла. Давать им, как прикажете?
   -- Что ж, можно. Зови сюда, -- ответил Звездкин.
   И шурш шелка наполнил всю канцелярию.
   Согнувшаяся над книгой Надежда Дмитриевна собрала все свои силы и, не приподнимая головы, заглянула.
   Боже мой, какая красавица стояла за перегородкой!
   И слезы так и брызнули на книгу, размазывая чернила, а маленькое сердце забилось робко под каблуком этой нарядной красивой дамы.

* * *

   Раздавленная вышла Надежда Дмитриевна на волю. как еще сегодня поутру шла она легко! Нет, пешком ей никак не дойти.
   В трамвае было очень тесно.
   Какая-то дама беспомощно металась со множеством всяких маленьких свертков, которые валились у нее из рук. Надежда Дмитриевна сейчас же стала ей помогать, а тут и место освободилось, помогла сесть. Дама успокоилась, но когда хватилась платить за билет, кошелька не оказалось, и подняла крик на весь вагон, указывая на Надежду Дмитриевну.
   Надежда Дмитриевна не хотела верить.
   -- Обыскать надо! -- сказал кто-то.
   А дама, схватив ее за руку, кричала в иступлении:
   -- Умоляю, отдайте кошелек!
   -- Что вы говорите? И разве можно -- И, теперь поверив, она вывернула себе карманы, и слезы побежали по проторенным дорожкам.
   Кошелька не было, все убедились.
   Проехав свою остановку, Надежда Дмитриевна вышла.
   За ней вышла и дама.
   -- Верю, -- со слезами сказала ей дама, -- и не могу. Мне не денег жалко, серебряный кошелек, это память.
   Надежде Дмитриевне ничего не оставалось, как зайти куда-нибудь по двор, и пусть там ее всю обыщет и убедится.
   Так и сделала.
   И во дворе всю ее ошарила дама, а кошелька не было.
   -- Но я не могу жить без него, это такая память! -- повторяла дама, еще и еще шаря по груди и рукам.
   В отчаянии обе вышли на улицу.
   И вдруг Надежда Дмитриевна все поняла и точно в мерный раз посмотрела на мир, где цветы цветут и сияют звезды.
   И каким жестоким показался ей мир цветной и звездный.
   И в этом жестоком мире жила она.
   "Одна, -- вздрагивали пересохшие ее губы, -- одна -- одна".
   И надорванное сердце не проклинало
   Только зябко.
   Беззащитно.

* * *

   Вы спросите глаза, отчего есть такие, в них крест горит?
   И они только горько заплачут.
   С неделю не показывалась Надежда Дмитриевна в канцелярии. Все одна в комнатенке своей, как больной зверок на пеньке -- так и дни прошли. И вот опять повесила на колок кофточку да шляпку и за книгу.
   И не слышно.
   В канцелярии были оба помощника и Эдингард и Звездкин.
   Оба шутили и на все их шутки она подымала глаза и только смотрела.
   Перемену приписали болезни и замолчали.
   Тычась по углам, Звездкин вынул из шкапа какую-то бумагу и несколько раз повернув ее около самого носа, вдруг сказал, неизвестно кому:
   -- А какая бестия этот Дардарен: и сам ушел и тридцать арестантов увел, каналья!
   
   1917 г.

Комментарии
(Обатнина Е. Р.)

Крестовая барышня

   Впервые опубликован: Сирена (Воронеж). 1918. Ха 1. С. 38--42. Прижизненные издания: Жар-Птица (Берлин). 1921. No 3. Дата: 1917.
   
   ...свернет Надежда Дмитриевна с Симбирской и к Происхождению Честных Древ зайдет... -- имеется в виду церковь во имя Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня, располагавшаяся (до 1932) на Симбирский ул. (ныне -- Комсомола) на Выборгской стороне.
   
   Кресты -- знаменитая петербургская тюрьма (1892) на Выборгской стороне, состоящая из двух корпусов, пересекающихся в виде огромного креста.

-------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Ремизов А.М. Собрание сочинений. М.: Русская книга, 2000. Том 3. Оказион. С. 413--418.
   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов