Ремезов Митрофан Нилович - Аглая

АГЛАЯ.

(Изъ воспоминаній о добромъ старомъ времени).

Самый чиновный изъ гостей, Антонъ Адамовичъ Мансловъ, любезно распрощался со всѣми и ушелъ, оставивъ за собой очень тонкій и необыкновенно противный запахъ духовъ, которымъ онъ постоянно отравлялъ воздухъ въ квартирахъ своихъ многочисленныхъ знакомыхъ. Никто не могъ опредѣлить, что это за духи и откуда онъ ихъ добываетъ, хотя всѣ отлично знали ихъ ароматъ, столь же специфическій, какъ "собственный запахъ" Чичиковскаго Петрушки; всѣ отъ него морщились и сладко улыбались, пожимая надушенную руку богача, пытающагося бочкомъ пролѣзть въ сановники.

-- Вотъ напустилъ смраду!-- сказалъ молодой профессоръ, когда вернулся хозяинъ, провожавшій важнаго гостя до прихожей.-- Послѣ этого барина надо окна открывать, провѣтривать комнаты отъ его ароматовъ и разговоровъ.

-- Да,-- согласился хозяинъ,-- и чортъ его знаетъ, чѣмъ отъ него пахнетъ... не то бывшею кокоткой, не то будущимъ помпадуромъ.

-- Не то биржевымъ зайцемъ, не то финансовымъ тузомъ червонныхъ валетовъ,-- добавилъ другой гость.

-- Я знаю, какіе это духи,-- заявилъ высокій старикъ, Максимъ Наумовичъ Ростковъ,-- называются они Fin de siècle Russe, приготовлены изъ сложной смѣси экстрактовъ: крѣпостнически-приказнаго, сивушно-откупнаго, концессіонно-строительнаго, ссудно-ломбарднаго и ассенизаціоннаго, съ примѣсью каменноугольной пыли и пѣнокъ отъ нефтяныхъ остатковъ. Это мнѣ сообщилъ одинъ ученый химикъ, только не открылъ секрета изготовленія, для собственнаго употребленія бережетъ.

-- Рецептъ любопытный,-- разсмѣялся хозяинъ,-- только названіе мнѣ кажется не совсѣмъ вѣрнымъ. Я думаю, что тутъ пахнеть не "концомъ вѣка", а остатками домодѣльныхъ эссенцій добраго стараго времени. Были онѣ долго закупорены, стали тоньше и намъ, съ непривычки, шибаютъ въ носъ. Какъ ни противны, впрочемъ, его духи, а постоянныя восхваленія прежнихъ, отжившихъ порядковъ еще гаже.

-- Вы что же не возражали?-- сказалъ профессоръ.

-- Я съ большимъ правомъ могу предложить вамъ тотъ же вопросъ. Мнѣ, какъ хозяину, это менѣе удобно, чѣмъ вамъ.

-- Это вѣрно,-- поддержалъ Ростковъ хозяина,-- и такъ же вѣрно, что никому неудобно увлекаться съ нимъ спорами на его излюбленныя темы. Доказать ему ничего не докажешь: онъ лучше насъ знаетъ, что все вретъ, и знаетъ, зачѣмъ вретъ, когда въ какую сторону выгодно врать. И выйдетъ, что только разозлишь безъ толку. Ссориться же съ нимъ изъ-за пустаго дѣла нѣтъ резона. Онъ золъ и злопамятенъ, и въ душѣ кляузникъ, ни передъ чѣмъ не остановится, пойдетъ сплетничать, такими духами напрыскаетъ, что жизни не радъ будешь.

-- Въ сущности, и спорить не стоило сегодня,-- замѣтилъ хозяинъ.-- Восхищался онъ прелестями крѣпостнаго права, и на здоровье. Все это давно покончено и въ архивъ сдано.

-- Правда, покончено,-- сказалъ Ростковъ,-- а, все-таки, не безполезно и въ наши дни навести иногда архивную справочку о томъ, каковы были въ дѣйствительности порядки добраго стараго времени, передъ которыми продолжаютъ умиляться вотъ такіе господа.

-- Я помню крѣпостное право очень смутно,-- проговорилъ хозяинъ,-- совсѣмъ еще ребенкомъ былъ тогда. А вы, Максимъ Наумовичъ, близко его видѣли, сами были помѣщикомъ.

-- Настоящимъ помѣщикомъ я никогда не былъ,-- отвѣтилъ Ростковъ.-- Отъ отца мнѣ досталась только небольшая лѣсная дача, а крѣпостныхъ людей у насъ не было. Но вышелъ разъ въ моей жизни такой казусъ, что я чуть не сдѣлался собственникомъ... не крѣпостной души даже, а просто рабовладѣльцемъ, такъ какъ женщины не признавались за души.

-- Это еще что же такое?-- удивился профессоръ.

-- Это архивная справочка, быть можетъ, не лишенная интереса для молодыхъ людей, имѣющихъ лишь очень неясное представленіе о томъ, что дѣлалось въ доброе старое время и что такое было крѣпостное право, даже передъ самымъ его уничтоженіемъ.

Хозяинъ и гости попросили подѣлиться съ ними архивною справкой, и вотъ что разсказалъ старикъ Ростковъ.

-----

Въ началѣ семидесятыхъ годовъ мнѣ пришлось заѣхать по дѣлу въ одинъ довольно большой, но захолустный уѣздный городъ средней полосы Россіи. Ни желѣзныхъ дорогъ, ни пароходовъ, ни даже шоссе въ тѣхъ мѣстахъ не было. Добрался я туда по очень красивой и почти непроѣздной столбовой дорогѣ, по которой два раза въ недѣлю неторопливо плелась почта, лѣтомъ шли гурты скота, а зимнимъ временемъ ползли нескончаемые обозы съ хлѣбомъ и лѣсомъ. Набалованный вагонами, я пріѣхалъ основательно изломаннымъ двѣнадцати-часовою тряской въ ямской кибиткѣ и съ чувствомъ, близкимъ къ ужасу, вошелъ въ длинный одноэтажный домъ съ балкономъ подъ вывѣской: "Номера для господъ проѣзжающихъ". Въ удивленію моему, "номера" оказались весьма удовлетворительными, чистыми и даже совсѣмъ не "номерами". Это былъ старинный барскій домъ самаго зауряднаго вида: зала съ вѣнскими стульями по стѣнамъ и раздвижнымъ круглымъ столомъ по серединѣ, гостиная съ жесткою мебелью изъ корельской березы, дальше спальная. Изъ залы отворена дверь въ корридоръ. Ни въ чемъ ни намека на гостиницу, на "номера". Къ довершенію сходства съ барскимъ старосвѣтскимъ жильемъ, въ залѣ меня встрѣтила высокая, худая старуха въ темномъ платьѣ и въ чепцѣ, нынѣ уже вымершій типъ помѣщичьей экономки давно минувшихъ временъ. Она оглядѣла меня зоркимъ взглядомъ бывалаго человѣка и поспѣшила вывести изъ недоумѣнія:

-- Вамъ нумерокъ, сударь? Пожалуйте. Тутъ хорошо бы,-- она отворила дверь прежней барской спальни,-- только, пожалуй, обезпокоятъ. Иногда вечеромъ заходятъ гости, ну, и шумно бываетъ. Не угодно ли въ пристроечку? Тамъ прохладнѣе и тишина. А, впрочемъ, гдѣ понравится...

Мнѣ понравилось въ пристроечкѣ. Окна смотрятъ въ тѣнистый, запущенный, настоящій деревенскій садъ, пахнетъ только что подкошеннымъ сѣномъ. Впечатлѣніе получалось такое, будто я попалъ въ гости къ помѣщику,-- такъ вся обстановка этихъ необыкновенныхъ "номеровъ" напоминала давно исчезнувшее благополучное питье. Подъ стать всему была и дополняла иллюзію востроглазая, по-дворовому, хорошенькая горничная съ толстою рыжею косой, заложенною на затылкѣ кренделемъ. На мой вопросъ, кто хозяинъ этой странной гостиницы, бойкая дѣвица,-- какъ звали ее, я забылъ,-- такъ и посыпала съ обычною провинціальною готовностью отвести душу болтовней съ новымъ человѣкомъ.

-- Хозяинъ -- кондитеръ, онъ тутъ въ клубѣ держитъ буфетъ. Видѣли клубъ, наискось отсюда, большой бѣлый домъ?... А эту усадьбу снимаетъ у предводителя. Знаете предводителя, Илью Ивановича Прахова? Усастый такой, изъ себя полный... онъ и въ мировой съѣздѣ предсѣдателемъ, безперечь бываетъ въ городѣ, почитай проживаетъ здѣсь, у насъ же во дворѣ подъ себя флигель оставилъ Семенъ Петровичъ, это хозяинъ нашъ, кондитеръ, прежде ренту платилъ за домъ, а послѣ того собрался уѣзжать, убытки, вишь большіе. Такъ Илья Ивановичъ и прочіе господа удержали Семена Петровича, не пожелали отпустить, потому онъ кондитеръ и товаръ хорошій. Безъ него никакъ нельзя, что въ клубѣ, что на собраніяхъ, когда господа съѣзжаются. Опять же хозяйка господамъ угождаетъ, со всякимъ умѣетъ обойтись. Такая-то ловкая, кого хочешь вокругъ пальца обведетъ. Такъ и остались...

-- Это хозяйка меня встрѣтила?-- спросилъ я.

-- Старая-то? Нѣтъ, это хозяинова мамаша. А та, Юзефа Антоновна, супруга его, молодая, да красавица... А ужь ловкая! Такихъ ловкихъ, кажется, и на свѣтѣ еще не сыщешь.

-- Полька, вѣроятно,-- замѣтилъ я.

-- Точно что изъ полекъ. Ужь больно она... Безъ нея пропадать бы Семену Петровичу. Да вотъ ужо сами увидите, какъ пойдете въ клубъ. Здѣсь-то она мало доходитъ, развѣ когда господа наѣзжаютъ.

-- Какъ же я попаду въ клубъ, когда нѣтъ никого знакомыхъ въ городѣ?-- полюбопытствовалъ я.

-- Это ничего, тамъ познакомитесь. Прочіе-другіе записываются въ клубѣ по знакомству, а отъ насъ можно такъ, просто, черезъ Семена Петровича, какъ они въ клубѣ хозяйствуютъ.

Такъ я вечеромъ и очутился въ клубѣ "просто, черезъ Семена Петровича", и знакомыхъ нашелъ, встрѣтилъ даже стараго товарища, врача Василія Васильевича Дукина, съ которымъ не видался лѣтъ десять. Я оглянуться не успѣлъ, какъ онъ меня перезнакомилъ со всѣмъ наличнымъ обществомъ и такъ наладилъ дѣло, из за котораго я пріѣхалъ, что къ обѣду слѣдующаго дня все было свершено и покончено.

-- По случаю свиданьица пропустимъ по маленькой, -- сказалъ Дукинъ, увлекая меня въ буфетъ позади билліардной.

-- Здравствуйте, панна Юзя.-- Онъ пожалъ руку очень красивой и эффектной буфетчицѣ.-- Вотъ стараго пріятеля обрѣлъ и вамъ привелъ. Прошу любить и жаловать и пару рюмочекъ напенить... При сей оказіи имѣю честь представить,-- и онъ назвалъ меня по имени и фамиліи.

Въ упоръ мнѣ сверкнулъ какой-то странный взглядъ яркихъ сѣрыхъ глазъ панны Юзи,-- сверкнулъ и скрылся подъ черными, длинными рѣсницами. Густыя черныя брови чуть замѣтно сдвинулись и на лицѣ промелькнуло такое выраженіе, какое бываетъ у людей, старающихся что-то сообразить, припомнить. Мнѣ почудилось, будто я видѣлъ гдѣ-то эти глаза, очень давно, во дни моей юности.

-- Кто эта особа?-- спросилъ я Василья Васильевича, когда мы отошли отъ буфета, а панна Юзя куда-то скрылась.

-- Что, батюшка, какова? Вотъ, вѣдь, у насъ что водится, въ Москвѣ бы не оплошала, такъ-то-съ...-- Дукинъ разсмѣялся.-- Да-съ, у нашего предводителя губа не дура, не даромъ онъ супругу въ деревнѣ закупорилъ, а самъ все здѣсь привитаетъ.

-- Скажите, полька она?-- спросилъ я, не будучи въ силахъ отдѣлаться отъ набѣгавшихъ на меня воспоминаній.

-- Изъ Вильны выудилъ. Онъ былъ тамъ на службѣ и вывезъ сюда съ мужемъ. Семенъ -- отличный поваръ. Вотъ нашъ Илья Ивановичъ и лакомится...-- Дукинъ расхохотался надъ своимъ острословіемъ.-- Да и Семенъ не промахъ, усадьбу даромъ отобралъ, пока въ видѣ аренды, а современемъ... обдерутъ они Прахова, какъ липку. Хлопнемъ еще по маленькой за ихъ обоюдно-пріятное согласіе.

Мы хлопнули. На шутовскую болтовню доктора красивая Юзя отвѣчала неохотно, видимо, была не въ духѣ. И ея недовольное, почти злое лицо показалось мнѣ еще болѣе знакомымъ, чѣмъ взглядъ огневыхъ глазъ. Въ моей головѣ мелькали видѣнныя когда-то картины, на память приходили имена: моего дальняго родственника Дмитрія Бѣлоконова, его возлюбленной, крѣпостной дѣвушки Аглаи, старой помѣщицы Ѳеклы Кузьминишны... Еслибъ я встрѣтилъ эту панну Юзю лѣтъ десять назадъ, я не задумался бы назвать ее Аглаей. Но съ тѣхъ поръ, какъ я зналъ Аглаю, прошло двадцать лѣтъ и теперь ей было бы подъ сорокъ. А передо мною стояла женщина въ полномъ разцвѣтѣ самой блестящей поры, предшествующей тридцати годамъ.

Потолокся я немного въ клубѣ, выпилъ съ Дукинымъ еще по маленькой, поужиналъ и подошелъ расплатиться съ панной за буфетомъ.

-- Знаете, Юзефа Антоновна,-- заговорилъ я въ то время, какъ она отсчитывала сдачу,-- вы мнѣ необыкновенно напомнили одну старую знакомую.

-- Да?-- равнодушно сказала буфетчица, положила передо мной деньги и отвернулась къ полкамъ съ бутылками.

-- Да,-- продолжалъ я,-- вы напомнили мнѣ очень милую дѣвушку, звали ее Аглаей...

Панна Юзя вздрогнула, пробормотала: "Извините" -- и исчезла за дверью.

-----

Да, я уже не сомнѣвался въ томъ, что это не полька, а бывшая крѣпостная дѣвушка старой помѣщицы Ѳеклы Кузьминишны, и цѣлою вереницей понеслись передо мной картины прошлаго... Въ своемъ номерѣ, въ пристройкѣ, я раздѣлся, сѣлъ къ окну, всматриваясь въ темную глубь едва уловимо шелестящаго сада, прислушиваясь къ далекому лаю собакъ и къ перебою трещетки ночнаго сторожа. Было за полночь. Такъ же точно сидѣлъ я у открытаго окна въ деревенской усадьбѣ Дмитрія Бѣлоконова много лѣтъ назадъ, въ пятидесятыхъ годахъ, юношей, только что кончившимъ курсъ гимназіи. Въ этотъ вечеръ я уѣзжалъ, прогостивши у Мити половину каникулъ. Онъ былъ лѣтъ на пять старше меня, но это не мѣшало намъ быть пріятелями, разсуждать и спорить до хрипоты о матеріяхъ важныхъ. Сороковые годы свое дѣло сдѣлали, расшевелили мозги, и въ этомъ смыслѣ не мало добраго найдется въ томъ старомъ времени... Впрочемъ, если разсказывать мою исторію, то надо передать все съ начала и по порядку, а не такъ растрепанно, какъ бродила моя мысль, когда я вернулся изъ клуба и вспоминалъ старину. По порядку же дѣло было такъ.

Я кончилъ курсъ на реальномъ отдѣленіи гимназіи и, по приглашенію моего родственника, Дмитрія Николаевича Бѣлоконова, пріѣхалъ на лѣто къ нему въ село Нагорное готовиться къ дополнительному университетскому экзамену изъ латинскаго языка. Обучать меня классической премудрости взялся братъ тамошняго священника, семинаристъ, которому было "велѣно пріискивать" невѣсту "съ мѣстомъ" для посвященія въ попы. Тогда нельзя было получить иначе священный санъ, какъ по наслѣдству или женившись на дочери священника, за которою оставлено мѣсто ея родителя. Петръ Ивановичъ Тритоновъ,-- такъ владыка-архіерей соблаговолилъ наименовать его при поступленіи въ семинарію, по сходству его якобы съ тритономъ,-- усердно пріискивалъ "благопотребную" дѣвицу, пилъ совсѣмъ непотребно,-- то было уже начало сгубившаго его запоя,-- и со мною каждое утро склонялъ и спрягалъ по-латыни. Мой dominus magister былъ дѣтина здоровенный и довольно красивый, лихо "бряцалъ" на гитарѣ, превосходно пѣлъ и съ тритономъ имѣлъ лишь то сходство, что плавалъ и нырялъ удивительно. Напоколебимо вѣрующій православный христіанинъ, въ дѣлахъ мірскихъ онъ такъ же твердо держался самыхъ крайнихъ и, по тогдашнему времени, необыкновенныхъ убѣжденій, не считалъ нужнымъ этого скрывать и, при случаѣ, высказывалъ свои мнѣнія очень опредѣленно и неустрашимо. Ни о какомъ коммунизмѣ или соціализмѣ онъ понятія не имѣлъ, даже не слыхивалъ именъ Бабёфа, Сенъ-Симона, Бланки, Кабе, Прудона, Луи-Блана, Роберта Оуэна... До всего семинаристъ своимъ умомъ дошелъ и хваталъ много дальше основателей нынѣшняго соціализма. На ряду съ супинами и герундіями Петръ Ивановичъ посвящалъ меня въ своеобразное пониманіе имъ "царства Божія -- царства правды" на землѣ. Слово "эмансинація" еще не было выдумано, а мы съ Тритоновымъ уже судили и рядили о такомъ освобожденіи всѣхъ и отъ всякой зависимости, при которомъ немыслимымъ дѣлалось существованіе какого бы ни было государства. Возраженія Бѣлоконова ни чуть не смущали нашего доморощеннаго Петра Прудона. Онъ, впрочемъ, рѣдко вступалъ въ споры съ Дмитріемъ Николаевичемъ, не долюбливалъ его и по большей части отдѣлывался короткими сентенціями, сбивавшими не сильнаго въ логикѣ барчука съ толку и выводившими его изъ себя.

-- Кабы не ты, я бы къ этому рабовладѣльцу и ходить не сталъ,-- говорилъ мнѣ Тритоновъ послѣ первой стычки съ Бѣлоконовымъ, происшедшей вскорѣ по моемъ пріѣздѣ.-- Хоть онъ тебѣ и родственникъ, а такой же скотъ, какъ его пріятельница Ѳекла.

-- Это кто такая Ѳекла?-- спросилъ я.

-- Повремени мало и самъ увидишь... Барышня такая у насъ есть, Ѳекла Кузминишна, по фамиліи госпожа Карабашева, помѣщица изъ рода татарскаго. Любопытная дѣвица...

И дѣйствительно, дня черезъ два Дмитрій предложилъ мнѣ прокатиться вечеромъ въ гости къ старушкѣ сосѣдкѣ, жившей верстахъ въ пяти отъ него, на краю другаго села. И тамъ я увидѣлъ нѣчто на самомъ дѣлѣ любопытное и въ наше время, пожалуй, даже мало вѣроятное. Небольшой дворъ обнесенъ тыномъ, напоминавшимъ старинные острожки. Старый домикъ съ мезониномъ смотритъ хмуро маленькими покосившимися окошками. Такая же старая конюшня съ каретнымъ сараемъ, длинный амбаръ на столбахъ и вросшая въ землю изба дополняли обстановку этой помѣщичьей крѣпостцы. Вдоль тына лѣпилось нѣсколько разнокалиберныхъ клѣтушекъ. Четыре огромныхъ пса такъ и взвивались на цѣпяхъ при въѣздѣ нашемъ во дворъ, двѣ шавки встрѣтили насъ еще за воротами. Отъ лая стонъ стоялъ на всю округу. Оборванный старичишка съ совершенно голою головой напрасно старался угомонить дубиной расходившихся цѣпняковъ и едва успѣвалъ отгонять звонкихъ шавокъ. Мы вошли въ прихожую, потомъ въ залъ. И тутъ многоголосый лай и визгъ мосекъ и вышедшихъ теперь изъ моды, ставшихъ рѣдкостью, такъ называемыхъ шарло. Эти, впрочемъ, не злобствовали, а, кажется, выражали свое удовольствіе и голосили для собственнаго развлеченія. Высокая, костлявая старуха въ купеческой повязкѣ на головѣ низко кланялась и приглашала насъ пожаловать въ садъ, гдѣ "барышня изволятъ" кушать чай подъ липками.

-- Здравствуйте, красавицы,-- проговорилъ Бѣлоконовъ, обращаясь къ полдюжинѣ дѣвушекъ разнаго возраста, сидѣвшихъ за пяльцами съ вышиваніями.

Дѣвушки, не поднимаясь съ мѣстъ и не оборачиваясь, отвѣтили наклоненіемъ головъ и пробормотали:

-- Здравствуйте, баринъ.

Одинъ изъ табуретовъ передъ пяльцами у дальняго окна оставался пустымъ. Дмитрій подошелъ къ темноволосой дѣвушкѣ, сидѣвшей на другомъ табуретѣ, и, подавая ей руку, сказалъ:

-- Здравствуй, Аглаечка. А гдѣ же Клеопатра?

-- Наверху,-- отвѣтила Аглая и концами пальцевъ пожала его руку.

-- Подъ наказаніемъ, значитъ,-- продолжалъ Бѣлоконовъ, забирая во всю ладонь вырывавшуюся руку дѣвушки.-- Чѣмъ провинилась?

-- Пустите,-- чуть слышно прошептала Аглая.

Съ боку я видѣлъ, какъ лицо дѣвушки вспыхнуло яркимъ румянцемъ, зардѣлись даже маленькія ушки, почти скрытыя низко спущенными волосами, заложенными въ двѣ толстыя косы вокругъ головы.

-- Нельзя безъ этого, батюшка,-- отвѣтила за Аглаю старуха.-- Молоды, глупы, одно баловство на умѣ. Пожалуйте въ садъ, сударь, чайку откушать.

Ѳеклу Кузминишну мы нашли лежащею на тесовой кровати подъ двумя развѣсистыми липами. Смуглое, скуластое лицо характернаго татарскаго типа улыбалось очень привѣтливо. Изъ-подъ густыхъ черныхъ бровей хитро выглядывали узкіе, бѣгающіе глазки; толстыя губы широкаго рта то расходились,ти сходились и поминутно причмокивали, точно старая барышня постоянно пробуетъ варенье.

-- Здравствуй, сударь, забылъ старуху, глазъ не кажешь, -- проговорила она, подставляя Дмитрію руку для поцѣлуя и цѣлуя его въ лобъ.

Бѣлоконовъ представилъ меня. Ѳекла Кузминишна такъ и засыпала восхваленіями моихъ покойныхъ родителей, съ которыми она была, яко бы, въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ, съ восхищеніемъ вспоминала про мою красоту въ дѣтствѣ, про мой удивительный умъ и т. д., все въ тонѣ пріятныхъ гостю славословій. Тѣмъ временемъ на столѣ появились банки съ вареньемъ и подогрѣтый самоваръ. Наливать чай, по приказанію барышни, была вызвана Аглая. Тутъ я въ первый разъ увидалъ эту замѣчательно красивую дѣвушку, еще не совсѣмъ сложившуюся, но уже обѣщавшую стать въ полномъ смыслѣ слова красавицей. Въ особенности были привлекательны яркіе сѣрые глаза, такъ и сверкавшіе изъ-подъ длинныхъ черныхъ рѣсницъ. Въ этихъ вспыхивающихъ взглядахъ было что-то манящее и притягивающее, захватывающее хорошія чувства человѣка и скверные инстинкты мужчины. Въ глазахъ семнадцати-лѣтней дѣвочки, почти ребенка, свѣтились умъ и сила, мелькали жгучія искры затаенной, несознанной страстности. Точно художникомъ рѣзанныя губы складывались твердо, выражали энергію характера и сулили одурманивающіе поцѣлуи. Лица Аглаи не портило въ эту минуту выраженіе недовольства, почти злости,-- настолько оно было серьезно, чуждо всякаго намека на капризъ.

-- Ѳекла Кузминишна, голубушка,-- остановилъ Бѣлоконовъ сладкую рѣчь хозяйки,-- Клеопатрочка подъ опалой. Для нашего пріѣзда смягчите вашъ гнѣвъ и простите.

-- Тебѣ, сударь, дѣла нѣтъ до Клеопатры,-- сурово отвѣтила Ѳекла Кузминишна и опять обратилась ко мнѣ.

-- Пока не простите, не буду ни чай пить, ни ѣсть вашего варенья,-- приставалъ Дмитрій.

-- И не пей, и не ѣшь. Аглая, чая ему не наливай, варенье отставь,-- распорядилась хозяйка.

-- Ѳекла Кузминишна,-- сказалъ я,-- хотя мнѣ тоже дѣла нѣтъ до вашихъ дѣвушекъ, но позвольте и мнѣ просить о помилованіи провинившейся.

-- Ну, для тебя такъ и быть.-- Барышня Карабашева съ первой фразы говорила уже мнѣ "ты".

-- Фима,-- крикнула она,-- одѣть и привести Клеопатру!

Изъ-за дерева поднялась съ табурета встрѣтившая насъ костлявая старуха и скрылась въ дверь балкона. Черезъ нѣсколько минутъ была приведена Клеопатра, совершенная противуположность Аглаи и, на мой взглядъ, еще лучше ея. Бѣлокурые, совсѣмъ льняные, серебристые волосы пышнымъ валомъ двухъ длинныхъ косъ обрамляли свѣженькое, молочно-бѣлое лицо съ нѣжнымъ, перемѣнчивымъ румянцемъ. Большіе, небесно-голубые глаза смотрѣли мягко, грустно и мечтательно. Пухлыя, алыя губки по-дѣтски улыбались, хотя на рѣсницахъ еще видны были слѣды невысохшихъ слезъ. Стройный бюстъ, затянутый безъ корсета въ ловко сшитое ситцевое платье, обрисовывался болѣе откровенно, чѣмъ слѣдовало бы, но представлялся настоящимъ художественнымъ изваяніемъ. Дѣвушка подошла къ хозяйкѣ, прошептала что-то и поцѣловала ея руку.

-- Вотъ его благодари.-- Ѳекла Кузминишна указала на меня.-- Онъ выпросилъ, не то бы...

Клеопатра сильно покраснѣла, вскинула на меня своими ясными глазами и нагнулась поцѣловать мою руку. Я вскочилъ, какъ, обожженный,-- со мною этого никогда не продѣлывали.

-- Не надо... не надо... я не хочу!-- лепеталъ я растерянно.

-- А въ губки, небось, хочешь?-- смѣялась Ѳекла Кузминишна.-- Хочетъ... Клеопатра, въ губы, да покрѣпче, чтобы помнилъ.

Клеопатра послушно двинулась ко мнѣ. Я готовъ былъ убѣжать, сквозь землю провалиться. Хозяйка и Дмитрій заливались хохотомъ.!

-- Нечего, нечего монашкомъ прикидываться!-- говорила старая барышня.-- Цѣлуйтесь, да такъ, чтобъ я довольна осталась, не то сейчасъ ее опять наверхъ.

Такъ насъ и заставили цѣловаться, и не разъ, и не два. Дмитрій кричалъ: "горько!" Ѳекла Кузминишна командовала: "еще!"...Я; чуть не плакалъ, Клеопатра фыркала отъ смѣха и съ каждымъ разомъ все усерднѣе исполняла приказаніе... Когда кончилась эта пытка, я взглянулъ на Аглаю. Она не смѣялась, но лицо ея прояснилось, губы были полуоткрыты, взглядъ не сверкалъ, а точно ласкалъ меня и успокоивалъ мои взбудораженные нервы.

-- Ну, дѣвушки, ведите теперь новаго гостя, покажите нашъ садикъ,-- распорядилась хозяйка.-- Фима, со стола убирай, только варенье оставь.

Я пошелъ съ двумя дѣвицами, въ преглупомъ положеніи, самъ не зная, что мнѣ говорить съ ними и какъ говорить: "вы" или "ты". На видъ онѣ были совсѣмъ барышни, -- какъ есть настоящія уѣздныя барышни,-- и, въ то же время, это были дворовыя "дѣвки", какъ тогда говорилось, никому не въ обиду. Затрудненіе не малое, не то что занимать дамъ въ кадрили и мазуркѣ. И молча шествовать неловко, не хотѣлось показаться смѣшнымъ этимъ самымъ дѣвицамъ. Выручила Аглая.

-- Вы къ намъ надолго, милый баринъ?-- заговорила она.-- Изъ Москвы погостить пріѣхали?

Я отвѣчалъ, и слово за слово мы разговорились, какъ старые знакомые.

-- А у васъ много дворовыхъ дѣвушекъ въ имѣніи?-- спросила, между прочимъ, Клеопатра и очень удивилась, когда я сказалъ, что нѣтъ у меня никакихъ дворовыхъ, ни крестьянъ.

-- Какъ же такъ,-- недоумѣвала она,-- развѣ вы не баринъ?

Имъ обѣимъ совершенно непонятно было, какъ баринъ можетъ существовать безъ крѣпостной дворни. Про наемную прислугу онѣ, разумѣется, знали, такъ какъ весь мужской персоналъ дворовыхъ Карабашевой жилъ по паспортамъ на оброкѣ. Но тѣ нанимались у купцовъ и приказныхъ, а баринъ безъ собственныхъ лакеевъ, кучеровъ и дѣвокъ представлялся имъ просто какою-то несообразностью, чѣмъ-то невѣроятнымъ.

-- А вы, баринъ хорошій, вотъ что: какъ въ Москву поѣдете, вы купите меня у нашей барышни,-- сказала Клеопатра и разсмѣялась, заглядывая мнѣ въ глаза.-- Вы, вѣдь, добрый... и какъ бы я вамъ служить стала!

-- То-есть какъ же это купить?-- удивился я въ свою очередь такой странной шуткѣ.-- Развѣ это можно?

Слыхалъ я про это и читалъ, хотя бы въ Горѣ отъ ума, но считалъ "преданіемъ старины глубокой".

-- Отчего не можно?-- продолжала дѣвушка.-- Вотъ покупаетъ же Дмитрій Николаевичъ Аглаечку.

-- Васъ? Митя покупаетъ?-- у меня въ головѣ мелькнула мысль, что дѣвицы задумали надо мной потѣшиться.

-- Да, меня.-- Лицо Аглаи было серьезно и мрачно. Ей, видимо, было не до шутокъ.

-- Васъ?... зачѣмъ ему? У него полонъ домъ дворовыхъ, дѣваться отъ нихъ некуда.

-- А зачѣмъ, про то у него спросите,-- отвѣтила она и отвернулась.

Мнѣ стало до того не по себѣ, что я направился было назадъ къ липамъ. Клеопатра остановила меня:

-- Постойте, добрый, хорошій... вы, ради Христа-Создателя, не выдайте, что я сболтнула. Никому не говорите... дойдетъ до Дмитрія Николаевича, онъ барышнѣ скажетъ, бѣда намъ обѣимъ будетъ. Баринъ милый, не скажете?

Я обѣщалъ молчать, Клеопатра продолжала:

-- И туда ходить погодите. Позовутъ, тогда пойдемъ, а то и за это намъ достанется.

Я ушамъ своимъ не вѣрилъ и, признаюсь, доброй половины изъ слышаннаго не понималъ по своей наивности. Пришлось все уразумѣть и повѣрить самому неправдоподобному.

-----

Я жилъ не въ домѣ, а въ отдѣльномъ павильонѣ въ глубинѣ сада. Тутъ было совсѣмъ тихо, удобно для занятій, до меня не доходилъ шумъ усадьбы, и я почти ничего не зналъ изъ того, что дѣлается въ барской резиденціи. Данный мнѣ въ услуженіе мальчикъ Стёпа былъ угрюмъ и несообщителенъ, исполнялъ точно приказанія и не удручалъ меня своими разговорами. Черезъ нѣсколько дней послѣ нашего посѣщенія Ѳеклы Кузминишны онъ утромъ убиралъ мою комнату болѣе хмурый, чѣмъ обыкновенно. Такое же суровое выраженіе я замѣтилъ на лицѣ садовника, приходившаго полить цвѣты у меня на окнахъ. Потомъ оказался такимъ же насупленнымъ старый буфетчикъ, доложившій, что поданъ завтракъ. И, наконецъ, самъ баринъ былъ, видимо, не въ духѣ, разстроенъ чѣмъ-то, хотя и старался скрыть это. Ясно было, что произошло нѣчто всѣмъ непріятнѣе. Держась всегдашняго моего правила не вмѣшиваться въ чужія дѣла, я ни о чемъ не сталъ спрашивать и тотчасъ же послѣ завтрака ушелъ къ себѣ поджидать моего наставника Тритонова. Въ первый разъ за время нашихъ занятій онъ не пришелъ. Обѣдъ тянулся еще скучнѣе, чѣмъ завтракъ, хозяинъ былъ еще раздраженнѣе и уже менѣе сдерживался, запустилъ даже въ буфетчика нечисто вытертою тарелкой, что, вообще, случалось очень рѣдко съ благодушнымъ Бѣлоконовымъ.

-- Чай вели подать къ себѣ,-- сказалъ Дмитрій, съ громомъ отодвигая стулъ.-- Я уѣзжаю, вернусь поздно.

Послѣобѣденный чай мы всегда пили вмѣстѣ на террасѣ. Я и одинъ могъ тамъ же его пить, какъ то и бывало, но разъ сердитый хозяинъ говоритъ: "уходи къ себѣ",-- надо уходить. Самоваръ мнѣ принесъ Стёпа, а чайный приборъ буфетчикъ Савельичъ. Онъ же, не ожидая приказанія, заварилъ чай и отошелъ къ двери, покрякивая и бормоча что-то себѣ подъ носъ. Мнѣ еще за обѣдомъ показалось, что онъ выпилъ лишнее, а теперь въ этомъ сомнѣнія быть не могло. Онъ и еще подбавилъ, вѣроятно.

-- Дѣла тоже! Нечего сказать, хорошо!-- разслышалъ я ворчаніе старика, дѣлавшееся съ каждою фразой громче.-- По мнѣ что, бей тарелки, хоть всю посуду побей... Это на свадьбахъ бьютъ, такъ было бы съ чего бить-то... Анъ ишь, посгодить надоть, атанде-съ, выходитъ...

-- Что ты тамъ бурчишь, Савельичъ? Шелъ бы съ Богомъ, отдохнулъ бы. Чай я самъ могу налить,-- сказалъ я, чтобъ отдѣлаться отъ непрошеннаго собесѣдника.

-- Мнѣ что-жь, сударь, я и пойду, коль вашей милости не угоденъ. Наше дѣло холопское, какъ мы есть передъ вами холопы и рабы. Намъ судить господъ не положено, а какъ оно что есть не хорошо, такъ никто хорошимъ не назоветъ.

-- Уходите вонъ отсюда, -- возвысилъ я голосъ.-- Мнѣ дѣла нѣтъ ни до вашего хорошаго, ни до худаго. Уйдите.

Вмѣсто того, чтобы удалиться, Савельичъ сдѣлалъ шага три ко мнѣ, оглянулся, какъ бы удостовѣряясь, не подслушиваетъ ли кто, приложилъ руку ко рту и громко прошепталъ:

-- Вчера ввечеру привезли барыню.

Затѣмъ онъ кивнулъ головой, подмигнулъ однимъ глазомъ и опять сталъ у двери.

-- Какую барыню привезли?-- не выдержалъ я.

-- Такъ-то, сударь, барыню, новую... привезли это и прямо значитъ, къ барину въ кабинетъ. А она-то, вишь, въ барыни не хочетъ. Туда-сюда, вплоть до утра хороводились. Не желаетъ и весь сказъ... А Настька-то садовникова такъ рѣкой и льется, въ го-о-лосъ это,-- руки, говоритъ, на себя наложу, утоплюсь, говоритъ...

-- Ничего я не понимаю у тебя, Савельичъ, ни какая тамъ барыня, ни что это за Настька у авсъ... да понимать не хочу...

-- И понимать, сударь, нечего, дѣло самое то-есть простое,-- не унимался старикъ.-- Мы, какъ есть, холопы, а онѣ рабыни, больше ничего-съ. А только, къ примѣру вамъ доложить, зачѣмъ же теперича со стороны привозить. Какъ Настасья при баринѣ состояла, такъ и пущай... А тутъ вдругъ, на-поди, ночью привезли, прямо въ кабинетъ... И эта теперь на антресоляхъ сидитъ, говоритъ: "скорѣй удавлюсь, ни если что"... Такъ безперечь и караулятъ, какъ бы впрясь чего не надѣлала. Вотъ тебѣ и барыня!

-- Да кто же она, эта барыня?-- По правдѣ говоря, мнѣ становилось жутко.

-- Аглая-съ отъ барышни Карабашевой дѣвица, отъ Ѳеклы Кузьминишны, изволите знать? Въ барыни нашъ Дмитрій Николаевичъ себѣ, значитъ, купили. Филька кучеръ сказывалъ, тысячу рублей на ассигнаціи {Въ то время старики все еще продолжали считать на ассигнаціи, т.-е. по 3 р. 50 к. за рублевую бумажку.} дали... Эдакую-то уйму денегъ и за что? Посмотрѣть не на что, вѣрьте-съ Богу, такъ, щуплявенькая, да тоненькая, только что глазаста. Точно своихъ у насъ мало? Хоть Марѳутку взять, вашего Стёпки сестренку, коли ужь Настасьѣ отставъ выходитъ,-- дѣвка гладкая, кровь съ молокомъ, смирная... А то и вожжайся теперь съ покупною-то. Нѣтъ-съ, воля ваша, намъ господъ судить никакъ невозможно, а похвалить никто не похвалитъ. Опять же Надежда Сергѣевна... имъ каково покажется?

-- Это еще что за Надежда Сергѣевна?-- Я чувствовалъ, что со всѣмъ шалѣть начинаю.

-- Надежда Сергѣевна, госпожа Синякина, супруга майора Андрея Силыча Синякина. Они, то-есть супругъ-то, въ военной службѣ были, поранены и въ лѣтахъ, къ тому же, да и винцомъ рѣзко зашибаются... Ну, а сама-то ничего, годовъ подъ тридцать, изъ себя пышная такая, щеголиха, по-французски такъ и жаритъ. Нашъ то же: "Жи-музю, да жи-музю"... Вотъ и имъ, Надеждѣ-то Сергѣевнѣ новая барыня не пондравится...

-- Однако, что же это такое?-- Я окончательно былъ подавленъ пьянымъ буфетчикомъ и, точно загипнотизированный, говоря по нынѣшнему, вдавался, полубезсознательно и противъ воли, въ разсужденіе на совершенно нежелательную тему.-- Какъ же, тутъ Настасья, тамъ маіорша... Настасья -- ничего, другая вдругъ не понравится... Чортъ знаетъ что такое!

-- Какъ же можно, сударь, Настасья -- то одно дѣло, а карабашевская дѣвица -- статья особливая. Нешто можно равнять? Что Настька, что Марѳутка, аль Аришка ключницына -- то свои дворовыя дѣвчонки, а эта, купленная-то, будетъ ужь все равно, родъ какъ "метрессы"... Это всякій понимать можетъ...

А я такъ ровно ничего не понималъ, только глазами хлопалъ и задыхался, какъ человѣкъ, попавшій въ комнату, гдѣ сильно печь начадила. Сознавая невозможность иначе избавиться отъ Савельича, я взялъ шляпу и черезъ садъ ушелъ на село. До церкви было всего версты двѣ, и я направился къ поповскому дому узнать, не случилось ли чего съ моимъ преподавателемъ.

-- Батюшки дома нѣтъ, въ отлучкѣ,-- сообщилъ мнѣ попавшійся на встрѣчу дьяконъ,-- а Петръ въ негодности, запилъ превыше мѣры и возбуйствовалъ, столь неподобное учинилъ, что мы его связали. Теперь подъ карауломъ дьячка лежитъ за огородами въ банѣ и все возглашаетъ, все возглашаетъ...

-- Что же онъ возглашаетъ?-- полюбопытствовалъ я.

-- Весьма неудобь-сказуемое,-- и дьяконъ махнулъ рукой.-- Если угодно, сами дойдите, вотъ тутъ можно черезъ плетень, потомъ за уголъ, а тамъ на низочкѣ и банька будетъ.

Изъ сѣней баньки выглянулъ сухой, длинный, носатый дьячокъ.

-- Притихъ и усмирился,-- отвѣтилъ онъ на мой вопросъ о Тритоновѣ.-- А все не засыпаетъ, испилъ квасу и теперь не громкимъ голосомъ читаетъ 68 псаломъ царя Давида. Строптивъ и непокоренъ... Загляните, дверь отворена.

Едва я показался у двери, связанный Тритоновъ началъ биться на разостланной по полу соломѣ и завопилъ неистовымъ голосомъ:

-- Pereant! pereat Ѳекла!... Анаѳема!...

Этотъ вой, искаженное лицо, вся всколокоченная фигура, въ изорванной рубахѣ и съ закрученными назадъ руками, были такъ ужасны, что я, себя не помня, выскочилъ изъ сѣней.

-- Вотъ все такъ-то,-- сокрушался дьячокъ,-- да хорошо еще, что на латинскомъ язйкѣ, а то давеча, на улицѣ, при всемъ народѣ столь неподобное, столь престрашное...

-- Отчего же это съ нимъ подѣлалось?-- спросилъ я.

-- Изъ-за дѣвицы смутился, -- шепталъ дьячокъ, провожая меня по огороду.-- Сказывалъ тутъ утрось Бѣлоконскихъ малый, быдто ввечеру привезена къ нимъ дѣвица, по имени Аглаида, отъ госпожи Карабашевой, Ѳеклы Кузминишны. Петръ въ тотъ же моментъ на барскій дворъ, вышло все вѣрно. Онъ въ кабакъ, выпилъ пошгофъ, опосля того еще полштофъ и вознеистовствовалъ, и такое возглашалъ...-- дьячокъ еще понизилъ голосъ:-- Сибирь! дойдетъ до кого -- навѣрняка Сибирь!

-----

Вся эта исторія такъ подѣйствовала на меня, что я ни уснуть не могъ, ни лежать въ своемъ павильонѣ, всю ночь прошлялся по саду, провалялся на травѣ, заснулъ подъ какимъ-то кустомъ и заполучилъ лихорадку. Черезъ день мой Стёпа ходилъ съ поразительно дурацкимъ лицомъ, такъ и расплывавшимся въ блаженную улыбку, и, видимо, порывался сообщить мнѣ что-то.

-- Ну, говори, чему радуешься?-- спросилъ я, все еще лежа къ постеаи.

-- Увезли!-- Степа растопырилъ руки и присѣлъ отъ восторга.

-- Что увезли, куда?-- Несмотря на ломоту во всемъ тѣлѣ, меня тоже разбиралъ смѣхъ надъ его дико-ликующею фигурой.

-- Мамзелю увезли,-- и онъ фыркнулъ въ руку.-- Назадъ, къ Карабашихѣ, не годились... И смѣху было! Бились это, бились, такъ опять ночью и увезли, и улещали-то всячески, такая ты, молъ, сякая, барыней будешь, и утращивали... Ключница Степанида Андревна пужаеть это: а не хошь, говоритъ, въ крестьяне, замужъ за самаго что ни-на-есть послѣдняго мужичонку?-- Пущай, говоритъ,-- это Аглая-то говоритъ,-- пущай за мужика. А тетка Степанида стращаетъ: не хошь, косу отрѣжутъ, въ лапти, въ поньку, и кирпичный глину мять?-- Пущай рѣжутъ, было бы за что... хоть въ куски меня изрѣжь, а то ишь купили, ровно псицу... И смѣхъ только! Наши-то, что Настасья, что Аришка, что моя Марѳуткеа, такъ и катаются, животы понадорвали. А баринъ лютѣй, то-есть тигры ходитъ.

Мальчишка присочинялъ, разумѣется, такъ какъ Бѣлоконовъ по мягкости характера, не способенъ былъ ни къ такимъ "утращиваніямъ", ни къ "лютости" вообще. Когда онъ заходилъ ко мнѣ больному,-- а заходилъ онъ часто, хотя и на короткое время,-- ничего лютаго я въ немъ не замѣтилъ. Напротивъ, онъ былъ какъ бы удрученъ и приниженъ, въ глазахъ и во всемъ лицѣ ясно видя было тоскливое выраженіе. Я заподозрилъ, что онъ не на шутку влюбленъ въ Аглаю. Вѣроятно, такъ оно и было на самомъ дѣлѣ. И этимъ я пытался оправдать его поступокъ.

Прошло нѣсколько дней. Я почти совсѣмъ оправился и собирался идти завтракать въ домъ, когда сіявшій все время Стёпа съ мрачнѣйшимъ видомъ подалъ мнѣ утренній чай и заявилъ:

-- Мамзеля опять тутъ.

Я нагнулся надъ книгой и отклонилъ всякія дальнѣйшія сообщенія. Въ обычное время пришелъ буфетчикъ Савельичъ спросилъ гдѣ мнѣ угодно завтракать. "Идти или не идти?" -- раздумывалъ! Старикъ ждалъ молча, заложивши руки за спину. Мнѣ казалось, что онъ понимаетъ причину моего раздумья и въ душѣ, быть можетъ потѣшается надъ этимъ. Мнѣ стало досадно и я сказалъ, что приду. Въ сущности, не было достаточнаго основанія не идти, все равно, не къ завтраку, такъ къ обѣду, не въ этотъ день, такъ на слѣдующій, а пришлось бы быть въ домѣ. Не могъ же я, живя гостемъ у Бѣлоконова, перестать бывать у него. Уѣхать же было некуда и не зачѣмъ и опять-таки разумнаго повода не оказывалось. Что мнѣ вправду, за дѣло до того, покупаетъ онъ себѣ дѣвицъ въ любовницы или беретъ своихъ Настекъ и Марѳутокъ, надрывающихся съ смѣху надъ несчастною Аглаей, приглянувшеюся ихъ барину и невольно ставшею ихъ соперницей? И еще: такъ ли на самомъ дѣлѣ несчастна Аглая, когда ей завидуютъ всѣ Марѳутки, Аришки и, съ ними вмѣстѣ, ихъ братья, дяди, быть можетъ, отцы и матери? Не была ли бы неизмѣримо несчастнѣе та же Аглая, если бы, вмѣсто добраго, красиваго и влюбленнаго въ нее Бѣлоконова, она попала къ какому-нибудь пьяному и мерзкому старичишкѣ, вродѣ майора Синякина? Едва ли только ради смѣха сказала мнѣ Клеопатра: "Купите меня, милый баринъ"... Разъ ихъ продаютъ, какъ псицъ, онѣ сами, естественно, должны желать попасть въ хорошія руки, гдѣ имъ, все-таки, будетъ легче существовать, чѣмъ... чортъ знаетъ гдѣ, куда можетъ требоваться такая живность... Такъ разсуждалъ я, входя въ столовую, и остановился на порогѣ въ положеніи, близкомъ къ остолбенѣнію: передъ накрытымъ на три прибора столомъ распоряжалась Аглая. Бѣлоконова не было, онъ запоздалъ умышленно, вѣроятно, чтобы не присутствовать при нашей встрѣчѣ въ его домѣ.

-- Вотъ гдѣ привелъ Богъ свидѣться, милый баринъ, -- говорила Аглая, подходя ко мнѣ и крѣпко сжимая мою руку.-- Что же не поздравляете? Видите, въ барыни попала... вчера была дѣвка, ныньче вотъ что...-- и она показала на свой дорогой и модный нарядъ, впору любой барынѣ.

-- Какъ это случилось, Аглая, какъ могло быть? Вѣдь, вы уѣхали, не хотѣли этого...-- Я все еще не могъ оправиться.

-- Уѣхала!...-- дѣвушка горько разсмѣялась.-- Уѣхала потому, что отвозили ума набираться. Наша Ѳекла Кузьминишна, дай ей Богъ здоровья, мастерица ума прибавлять. Въ трое сутокъ хоть изъ кого дурь-то выскочитъ. Вотъ и я умная стала.

У меня морозъ пробѣжалъ по кожѣ.

-- Что же она дѣлала съ вами?

-- Э, что было, то прошло!-- Аглая повела плечами и тряхнула головой.-- Ну, да и я не изъ мягкихъ, тоже не даромъ досталась Дмитрію Николаевичу, а на уговорѣ, взяла съ него честное слово, первое: какъ надоѣмъ, мнѣ вольную; второе: при мнѣ чтобы никакой другой, не то зарѣжу; третье: всѣхъ дѣвокъ вонъ, Настькѣ, что передо мною была, вольную, остальныхъ, которыхъ на мое мѣсто прочили, куда угодно -- на волю, замужъ, на оброкъ, но чтобы здѣсь ни одной не было. Согласился, далъ слово,-- ну... стало быть, такая и судьба моя.

И, какъ бы въ подтвержденіе моей мысли, она добавила:

-- Могло и хуже выйти, на то мы и рабы.

Вошелъ Бѣлоконовъ. Послѣ нѣкотораго замѣшательства, онъ обратился ко мнѣ:

-- Ты ничего не имѣешь противъ того, чтобы Аглая завтракала съ нами?

Ничего я противъ этого имѣть не могъ, разумѣется. Напротивъ, я былъ доволенъ, что дѣла такъ складывались. И всѣ были въ удовольствіи: Настя перестала "рѣкой литься", получила вольную новые наряды и сколько-то денегъ "на приданое". Приходила благодарить барина, ручку у него цѣловала, Аглаю -- въ плечико, меня, невѣдомо за что, отъ избытка радости, должно быть, тоже въ плечико. Она ногъ подъ собою не слышала и очень скоро вышла замужъ за мѣщанина, торговавшаго по базарамъ пряниками и орѣхами. Марѳушу отдали замужъ за конторщика. Они, какъ выяснилось, были давно неравнодушны другъ къ другу и составили счастливую парочку. Ариша, въ виду заслугъ ея матери, ключницы, получила вольную и тотчасъ же куда-то исчезла. Обѣ свадьбы произошли необычайно скоропалительно, точно все было заранѣе налажено и рѣшено. Въ усадьбѣ водворились миръ и идиллія. Наши "молодые" переживали настоящій медовый мѣсяцъ, Дмитрій блаженствовалъ, Аглая входила въ роль "барыни" и хорошѣла не по днямъ, а по часамъ. Я не разъ подмѣчалъ ея страстные взгляды, устремленные на Дмитрія. Если не сердце, то натура брала свое.

Со всѣмъ этимъ не могли помириться только двое, майорша и Тритоновъ. Обозлившаяся помѣщица плела невообразимыя гадости про измѣнившаго любовника. Мой наставникъ допился до чертиковъ. По возвращеніи изъ больницы, онъ написалъ мнѣ, что готовъ продолжать уроки только въ поповой банѣ, а не въ усадьбѣ, къ которой онъ не желаетъ и близко подходить. Я согласился. За первымъ же урокомъ я попробовалъ осторожно вывѣдать, отчего онъ вдругъ забезобрачничалъ. Но съ Тритоновымъ невозможны были никакія осторожности, ни подходы.

-- А ты не виляй, спрашивай прямо,-- проговорилъ онъ, мрачно ероша и безъ того торчавшіе въ разныя стороны волосы.

-- Ну, прямо: съ чего ты пилъ и буйствовалъ, domine? Тебѣ что за дѣло до всей этой исторіи?

-- Ты барченокъ и несмысленокъ,-- отрѣзалъ семинаристъ.-- Тебѣ ничего, что дѣвицъ на такія дѣла продаютъ и покупаютъ, а мнѣ -- чего. Ты, пожалуй, и самъ купишь, а я бы всѣхъ этихъ покупателей и продавцовъ...-- Онъ не договорилъ и закончилъ весьма энергическимъ жестомъ.

-- Ну, я то не куплю. А скажи ты мнѣ, carrissime, какъ это дѣлается? Вѣдь, закономъ такія продажи запрещены, какъ же онѣ совершаются?

-- Вельми просто: завожделѣлъ какой-нибудь свинтусъ обезчестить чужую крѣпостную дѣвицу, онъ ее и приторговываетъ яко бы въ замужство за своего крѣпостнаго человѣка. Собственникъ выдаетъ ему на ту дѣвицу "выводное письмо"... Не понимаешь? Запись такую выдаетъ, что продалъ, дескать, я такую-то дѣвушку такому-то псу смердящему для выдачи оной дѣвицы въ замужство. Вотъ тебѣ и весь сказъ. А когда и за какого человѣка въ замужство, о томъ нѣтъ надобности писать. Это уже дѣло покупателя. А сей дѣвицу получаетъ и хочетъ -- во щахъ варитъ, хочетъ -- съ кашей ѣстъ. Чисто?

-- Хотя и очень нечисто, но ясно.

-- Вотъ то-то.

-- Ну, ладно, скверно это,-- продолжалъ я,-- но, стало быть, такъ дѣлается нерѣдко, и не первая Аглая, и не послѣдняя. Съ чего же ты взбѣленился? Что тебѣ Аглая?

-- Далеко заѣзжаешь; это ужь не твоего ума дѣло.

Онъ всталъ и прошелся, вѣрнѣе, впрочемъ, потоптался на одномъ мѣстѣ, такъ какъ въ крошечной банѣ пройтись было негдѣ.

-- У тебя на рыльцѣ чуть еще пушокъ показывается, у иной бабенки больше... А вотъ поживи, да... Э, что тамъ вихляться! Поживи, да полюби, да посмотри, какъ любимую дѣвушку силой поволокутъ...

Онъ пошатнулся, вышелъ въ сѣни, грохнулся на-земь и залаялъ, и завылъ, какъ звѣрь. Такого истерическаго припадка я никогда еще не видалъ, и не приведи Богъ видѣть.

-----

Пока "медовый мѣсяцъ" все ярче и привѣтнѣе свѣтилъ Бѣлоконеву, мнѣ становилось все тоскливѣе. Дмитрій и Аглая, видимо, принимали въ серьезъ свое положеніе "молодыхъ". Третій человѣкъ оказывался тутъ лишнимъ. Наши выѣзды къ сосѣдямъ прекратились, у насъ тоже почти никто не бывалъ. А въ девятнадцать лѣтъ тяжело жить съ однѣми книгами въ кельѣ подъ елью. Единственный мой собесѣдникъ Тритоновъ сталъ до того мраченъ, что отъ него не больше было мнѣ радости, чѣмъ отъ латинской грамматики. Меня такъ и тянуло изъ дому. Я бы могъ, конечно, ѣздить по гостямъ и безъ Дмитрія, но всѣ наши общіе знакомые были очень мало интересны, слишкомъ стары для меня. Ихъ занимали посѣвы, урожаи, карты и собаки, свои мелкія уѣздныя дрязги и непомѣрныя выпивки, внушавшія мнѣ глубокое отвращеніе. Аглая видѣла, что я брожу, какъ козленокъ, отбившійся отъ стада, и посовѣтовала поѣхать къ майоршѣ, попытаться утѣшить ее въ горѣ. Я почти разсердился; эта "пышная" дама, съ провинціальными ухватками разбитной солдатки, казалась мнѣ настолько противною, что я не могъ надивиться неразборчивости Бѣлоконова.

-- Поѣзжайте къ Ѳеклѣ Кузминишнѣ,-- предложила Аглая,-- узнайте, какъ тамъ поживаютъ. Никакихъ мнѣ извѣстій нѣтъ оттуда. Разспросите Клеопатру, только, смотрите, тихонько, осторожненько. Тамъ, вѣдь, за всѣми подсматриваютъ, все подслушиваютъ.

При имени Клеопатры я покраснѣлъ, самъ не знаю почему,-- вѣроятно, вспомнилъ о поцѣлуяхъ и о томъ, какимъ я былъ дуракомъ въ ту минуту. Отъ того я покраснѣлъ или нѣтъ, но о поцѣлуяхъ я, несомнѣнно, вспомнилъ, на то, что дуракомъ былъ, сильно досадовалъ и рѣшилъ про себя, что повторись это еще разъ, я бы поступилъ и, вообще, держалъ бы себя иначе.

Повторилось это въ тотъ же день, и оказался я не менѣе глупымъ, чѣмъ въ первый разъ. Ѳекла Кузминишна встрѣтила меня на балконѣ, гдѣ наблюдала за приготовленіемъ варенья, и разцѣловалась со мною прямо въ губы, причитая о своей дружбѣ съ моею матерью.

-- Со мною старухой цѣловаться не велика сласть,-- перебила она свои воспоминанія,-- заѣшь вареньемъ. Клеопатра, Клеопатка! блюдечко, чайную ложку!... А не то, можетъ быть, лучше мой-то поцѣлуй стереть Клеопатринымъ? Лучше, лучше, ужь вижу! Ну, Клеопатра...-- Старая барышня кивнула головой въ мою сторону и выразительно показала дѣвушкѣ, что надо со мною продѣлать.

Выдрессированы онѣ были у Карабашевой такъ, что повторятъ приказаній не приходилось, и я опять покраснѣлъ, какъ ракъ, переконфузился до слезъ. Немного погодя, меня отправили гулять съ Клеопатрой въ сопровожденіи дѣвчонки лѣтъ тринадцати, то-есть подъ ея надзоромъ, какъ объяснила мнѣ потомъ Аглая. На прощанье Ѳекла Кузминишна сказала:

-- Пріѣзжай въ воскресенье, веселѣе будетъ, дѣвушки свободны, пѣсни будутъ, горѣлки...

Взглядъ Клеопатры говорилъ тоже: "пріѣзжай!" -- и я, разумѣется, пріѣхалъ. Домъ казался пустымъ, даже собаченокъ не было. Въ прихожей меня встрѣтила Клеопатра. Я расхрабрился и, пожимая ей руку, сказалъ:

-- Неужели только по приказанію?

Вмѣсто отвѣта, она обвила меня руками и... дуракомъ я уже не былъ. Но это былъ мигъ одинъ,-- въ залѣ послышались шаги старой Фимы.

-- На лугъ пожалуйте, тамъ, внизу,-- говорила раскраснѣвшаяся Клеопатра слегка задыхающимся голосомъ.-- Барышня просятъ, всѣ тамъ.

-- Проводите, я не знаю, куда идти.-- Я уже восхищался мыслью побыть въ саду вдвоемъ съ начинавшею увлекать меня красавицей. Но у Ѳеклы Кузминишны все было предусмотрѣно, разсчитано и налажено, какъ по нотамъ,-- на балконѣ сидѣла та же тринадцатилѣтняя дѣвочка, которая и теперь стала нашею спутницей и надзирательницей. Я, все-таки, умудрился шепнуть Клеопатрѣ:

-- Неужели одну я васъ никогда не увижу?

-- Въ то воскресенье,-- отвѣтила она чуть слышно.

На лугу за огородомъ я засталъ такое общество: хозяйка съ сосѣдкой, старой помѣщицей-вдовой, и съ попадьей сидѣла на разостланномъ коврѣ передъ самоваромъ. Двѣ рыженькія, пухлыя дочки попадьи прогуливались по лугу съ мѣстнымъ становымъ приставомъ, попыхивавшимъ трубку на короткомъ чубукѣ. Съ ними рядомъ сѣменилъ короткими ножками пузатенькій господинъ изъ мелкопомѣстныхъ дворянъ. Въ сторонкѣ сидѣли на лугу разряженныя по праздничному три дѣвочки-подростки Ѳеклы Кузминишны, дочь дьячка, три или четыре крестьянскихъ дѣвушки и очень красивая молодая солдатка. Нельзя сказать, чтобы мнѣ особенно улыбалась перспектива провести вечеръ въ такой компаніи. Удрать, однако, нельзя было, неловко, къ тому же, тутъ была Клеопатра, въ ушахъ еще звучалъ ея нѣжный шепотъ: "въ то воскресенье!..." губы еще горѣли отъ ея поцѣлуевъ не по приказу. Былъ ли я влюбленъ въ эту дѣвушку? На такой вопросъ я и тогда не съумѣлъ бы отвѣтить, и теперь, по прошествіи столькихъ лѣтъ, не могу ясно опредѣлить моего чувства къ ней. Мнѣ, вѣдь, было всего девятнадцать лѣтъ, ей -- семнадцать, и такая она была хорошенькая, такая...-- какъ бы это сказать?-- незаурядная, что ли... Ну, да, словомъ, я самъ не знаю, что такое со мною было. Судите сами, сейчасъ увидите.

Это было въ пятницу, какъ разъ въ слѣдующую пятницу, за день до того воскресенья, когда я разсчитывалъ увидаться съ Клеопатрой наединѣ. Мы, то-есть Бѣлоконовъ, Аглая и я, пили послѣ обѣда чай на террасѣ. Ключница, Степанида Андреевна, выглянула изъ двери и кивкомъ головы позвала Аглаю. Минутъ черезъ пять Аглая вернулась съ такимъ лицомъ, что на нее взглянуть было страшно.

-- Что случилось?-- спросили мы въ одинъ голосъ.

-- Клеопатру... спасите!... Дмитрій Николаевичъ, родной ты мой, спаси!-- Она опустилась на колѣни и обвила его руками.

-- Да что такое? Отъ чего спасать?

-- Поповъ работникъ приходилъ... она присылала. Продаютъ ее... Какіе-то странніе, заѣзжіе, козаки, чтоли, торгуютъ... Милый мой, голубчикъ мой, спаси ты ее... поѣзжай, перекупи!

-- Что за пустяки!-- Онъ приподнялъ ее и посадилъ въ кресло.-- Твоя Ѳекла каждый годъ по двѣ, да по три дѣвчонки продаетъ. Если я всѣхъ спасать буду, такъ денегъ не наготовишься, моего состоянія не хватитъ.

-- Дмитрій Николаевичъ, Клеопатра мнѣ подруга, выросли вмѣстѣ, все равно что сестра родная. Ни за кого не буду просить.

-- Вотъ что, Аглаечка, какъ это ни глупо, а для тебя бы я сдѣлалъ. Только у меня и денегъ-то около ста рублей. Вотъ тебѣ ключъ, поди и смотри сама. А старая вѣдьма за самую плохенькую меньше двухсотъ не беретъ, и денежки сполна въ руки. За Клеопатру она заломитъ дороже, чѣмъ за тебя, ужь я ее хорошо знаю.

Умоляющій взглядъ Аглаи обратился ко мнѣ.

-- У меня около трехсотъ, они тамъ же въ столѣ у Мити, достаньте изъ моего бумажника,-- сказалъ я.

Это былъ весь мой капиталъ на поѣздку въ университетъ и на прожитокъ до января.

-- А если вправду заломитъ?-- проговорила она, оживляясь и обхватывая рукой шею Бѣлоконова.

-- Ну-ну, ладно, выгребай всѣ и поѣзжай сама. По ея счету на ассигнаціи, это, вѣдь, тысяча четыреста рублей. Сразу не показывай, не то старая карга заграбастаетъ всѣ и на придачу моськи не дастъ. А покупай-то ему,-- и онъ указалъ на меня.

Я сталъ возражать, но Аглая убѣжала, не давши мнѣ договорить, и черезъ нѣсколько минутъ мы слышали, какъ по двору загремѣли дроги, уносившіяся во всю прыть лихой тройки. Меня, охватило такое волненіе, что я не могъ выдержать и получаса этой томительной неизвѣстности, и черезъ садъ направился пѣшкомъ по дорогѣ къ усадьбѣ Карабашевой. Село было уже видно, когда изъ-за кустовъ тихою рысцей выѣхала мнѣ на встрѣчу наша тройка. Аглая сидѣла въ дрогахъ одна. Я замеръ на мѣстѣ.

-- Опоздала,-- сказала Аглая упавшимъ голосомъ, поровнявшись со мной,-- увезли голубку, купили за тысячу двѣсти ассигнаціями какіе-то донскіе козаки...

Я опомнился лишь на слѣдующее утро съ ледянымъ компрессомъ на головѣ. Несмотря на всѣ уговоры Бѣлоконова и Аглаи, я въ тотъ же вечеръ рѣшилъ уѣхать, не могъ я дольше тамъ оставаться и, кажется, понялъ, почему запилъ Тритоновъ, отчего онъ буйствовалъ и вопилъ "pereant"...

И вотъ также точно, какъ въ семидесятыхъ годахъ въ номерѣ уѣздной гостиницы, я сидѣлъ за двадцать лѣтъ передъ тѣмъ, у раскрытаго окна моего павильона. Такъ же точно сквозь темную листву деревьевъ пробивался голубоватый свѣтъ луны, неясный шорохъ пробѣгалъ по саду, издали доносился лай собакъ, отъ времени до времени раздавался гдѣ-то перебой трещетки караульнаго, а въ углу лежалъ раскрытый чемоданъ. За окномъ мелькнула бѣлая тѣнь, неслышно приблизилась ко мнѣ, обнаженная рука обвилась вокругъ моей шеи, жаркія губы припали долгимъ поцѣлуемъ къ моему лбу, страстныя уста шептали мнѣ:

-- Ты добрый, милый... такого можно любить. Прощай, помни Аглаю, помни Клеопатру, она любила бы тебя...

-----

Я вздрогнулъ, чуть не вскрикнулъ: не въ воспоминаніяхъ, не въ мечтахъ, а на яву все это повторилось черезъ двадцать лѣтъ,-- и тотъ же поцѣлуй, горячій, долгій, и тотъ же нѣжный шепотъ:

-- Такого можно любить. Помнишь Аглаю?

Только на этотъ разъ Аглая не исчезла, какъ тогда.

-- Аглая, вы?-- очнулся я.

-- Да, милый, добрый баринъ. Можно къ вамъ? Я къ вамъ войду.

Она вошла и тотчасъ же всякая иллюзія пропала,-- это была Дѣйствительно Аглая, но только уже не та, не даромъ, видно, столько лѣтъ прошло. Правда, ей никто бы не далъ и теперь больше двадцати пяти лѣтъ и по лицу, и по фигурѣ, не стянутой ни корсетомъ, ни лифомъ. На ней была тоненькая, полупрозрачная ночная кофта съ кружевными вставками и бѣлая юбка съ дорогимъ шитьемъ. Двѣ толстыхъ, темныхъ косы низко падали за спину. Очень была эффектна эта женщина, очень хороша, но непривлекательна, а только соблазнительна въ самомъ грубомъ смыслѣ этого слова. Я всталъ, хотѣлъ надѣть что-нибудь. Она остановила:

-- Ну, что за церемоніи? Видите, какая я къ вамъ пришла? Оба мы съ вами не молоденькіе, и друзья мы старые.

И она совсѣмъ уже безцеремонно обняла меня, поцѣловала въ губы. Мнѣ противно стало до омерзенія, дѣло принимало характеръ не дружеской встрѣчи, а какого-то гаденькаго свиданія проѣзжаго на постояломъ дворѣ съ уѣздною гетерой. Ни въ двадцать лѣтъ, ни въ сорокъ я выносить не могъ дамъ этого сорта. Естественно, что холодъ почувствовался, и намъ обоимъ стало неловко. Я накинулъ дорожный плащъ и сѣлъ опять къ окну.

-- Садитесь, Аглая, -- пригласилъ я ее, подвигая другой стулъ.-- Какъ живете, какъ жили? Разскажите, какъ разстались съ Бѣлоконовымъ?

Про это я слышалъ что-то очень смутное. Самъ Дмитрій никогда не говорилъ и уклонился отъ разговора, когда я спросилъ про Аглаю, при встрѣчѣ съ нимъ въ Москвѣ тою же зимой.

-- Извѣстно, какъ разставались съ крѣпостными любовницами, особливо такіе-то Митяюшки!-- Она непріятно разсмѣялась.-- А живу ничего, не пропала, какъ видите.

-- Что же, разлюбилъ и отпустилъ на волю, какъ обѣщалъ?-- спросилъ я, интересуясь прошлымъ больше, чѣмъ настоящимъ, которое, на самомъ дѣлѣ, было достаточно видно.

-- Обѣщалъ!... Дура я была, что барскимъ обѣщаніямъ вѣрила. Вольную надо было тогда же вытянуть у него и можно было. Дура-дурой и осталась... а онъ вышелъ самымъ послѣднимъ человѣкомъ.

-- Что же онъ сдѣлалъ, однако?

-- А вотъ что сдѣлалъ: по осени, какъ вы уѣхали, припожаловала къ намъ, нежданно-негаданно, тетенька ихная, княгиня, вы, вѣдь, знаете ее, вамъ тоже сродни доводится. Пріѣхала ничего себѣ, живетъ день, другой и третій. Меня, извѣстное дѣло, сейчасъ же изъ дома убрали, скорымъ маршемъ на деревню, въ горницу къ старостѣ. Я ни сномъ, ни духомъ не чую, какъ ночь, приходитъ за мной буфетчикъ Савельичъ и въ вашъ павильонъ. Баринъ при тетенькѣ туда перебрался. Только на четвертый день отъявляется Степанида Андреевна, лицо щучье: "Пожалуйте, говоритъ, къ ихъ сіятельству, изволятъ къ себѣ требовать".-- "Не пойду, пусть баринъ прикажетъ".-- "И они, говоритъ, приказывали".-- "Не пойду, пусть самъ придетъ за мной..." Такъ Степанида ни съ чѣмъ и отправилась. Немного погодя, смотрю -- Степанида и съ Савельичемъ: "Пожалуйте, привести приказано, не пойдешь -- силкомъ поведутъ". Дѣлать было нечего, пошла. Осмотрѣла меня княгиня; я ни жива, ни мертва. "Ничего, говоритъ, вкусъ не дуренъ. Что дѣлать умѣешь?" -- "Все, говорю, умѣю, ваше сіятельство".-- "А это и совсѣмъ хорошо. Собирайся, черезъ часъ ты со мною поѣдешь". Вывели меня подъ руки, опамятовалась я въ дѣвичьей и завыла на весь домъ: не поѣду я добромъ, хоть расказни меня. "Свяжутъ, да повезутъ, и глотку заткнутъ платкомъ",-- утѣшаетъ Степанида. А я говорю: "Пусть баринъ одно слово скажетъ, коли языкъ у него повернется, тогда и вязать не надо, все сдѣлаю..." И что же, вышелъ, на самомъ лица нѣтъ, глаза красные, плакалъ, губы дрожатъ, на меня не смотритъ, сталъ въ дверяхъ и говоритъ: "Что дѣлать, Аглая, должна ты ѣхать; стало быть, судьба наша такая. Я и самъ такой же, какъ ты, подневольный". Такъ меня, рабу -- не Божію, а господскую, забрали и увезли за семьсотъ верстъ. Княгиня, царство ей небесное, была барыня добрая, обходительная, всю дорогу утѣшала меня, потомъ, какъ къ нимъ въ домъ привезли, черезъ день-другой позвала и говоритъ: "Вотъ что, Аглаечка, понравилась ты мнѣ и губить тебя я не хочу. Рѣшила было я косу тебѣ отрѣзать и на деревню за вдоваго мужика замужъ отдать. Да волосъ твоихъ стало жалко, а теперь отпустить отъ себя такую дѣвку не желаю. Выбирай сама изъ дворовыхъ лоботрясовъ любаго и выходи замужъ, при мнѣ будешь второю камеръ-фрау". Чего мнѣ было выбирать, нешто Митяюшку-то я выбирала, я и отвѣтила: "Пусть ужь меня выбираютъ, ваше сіятельство, въ навязъ я не хочу. А во всемъ воля ваша. Коли изволите, я и въ дѣвкахъ вѣрною рабой вамъ буду". Княгиня не согласилась. "Нельзя, дескать, не дѣвица ты и не замужняя, а такая при мнѣ находиться не можетъ". На другое утро позвала меня къ себѣ старшая камеръ-фрау и сказала, что проситъ меня у барыни въ замужество за себя кондитеръ Семенъ, ѣздившій съ княгиней въ Нагорное. Я все то же отвѣтила, что мнѣ все равно: за Семена ли, за кого другаго. Такъ насъ и повѣнчали.

-- Какъ же Дмитрій согласился? Вѣдь, онъ любилъ васъ, сами же говорите, что огорченъ былъ, плакалъ.

-- Что вашъ Дмитрій! Тьфу!... Вотъ и вся ему цѣна!-- Она плюнула и въ волненіи прошлась по комнатѣ.-- Потомъ я все узнала, мужъ разсказалъ и сама княгиня. Провѣдала это она про меня и испугалась, какъ бы ея Митенька не привязался ко мнѣ, какъ бы не женился на дѣвкѣ. Вотъ и прикатила сама, припугнула, что лишитъ наслѣдства. А ему, вѣдь, половина приходилась, своихъ-то дѣтей у княгини не было. Онъ и такъ, и сякъ,-- на волю, молъ, обѣщалъ. Знать ничего не захотѣла княгиня, съ вольной-то и вовсе не справишься, живо обкрутитъ... И обкрутила бы, это вѣрно. А какъ перекрутили самоё съ крѣпостнымъ человѣкомъ, тутъ ужь не вырвешься. И вышелъ вашъ Дмитрій то же, что наша Ѳекла: та меня за триста цѣлковыхъ продала, этотъ -- за триста тысячъ. Только старая вѣдьма продавала крѣпостную дѣвку, а этотъ кого? Жену, вѣдь,-- не вѣнчанную, а, все-таки, жену, по-нынѣшнему, гражданскую супругу...Вотъ что вашъ Дмитрій!

-- Какъ же вы въ польку превратились, изъ Аглаи сдѣлались Юзефой?

-- Это уже потомъ,-- проговорила она нехотя.-- Когда воля вышла, мы уѣхали съ Семеномъ въ Варшаву, выучилась я по-польски. Впослѣдствіи его пригласили въ Вильну поваромъ при клубѣ. Тамъ офицерства много... польки нравятся. Семенъ и передѣлалъ меня въ Юзю и поставилъ за буфетомъ. Хорошая тамъ была жизнь, веселая...

Аглая близко подошла ко мнѣ, закинула обѣ руки за голову и, какъ-то особенно выгибаясь и потягиваясь, сказала:

-- Пойду... поздно ужь, свѣтаетъ.

-- А что Клеопатра?-- спросилъ я.

-- Ничего про нее не знаю. Покойной ночи.

Мы холодно пожали другъ другу руки. Взявшись за скобу двери, Аглая остановилась въ полъ-оборота ко мнѣ и съ недовольною усмѣшкой проговорила:

-- А что, если бы такъ-то вотъ пришла къ вамъ не Аглая, а Клеопатра, небось иные были бы у васъ разговоры.

Она захохотала гадкимъ смѣхомъ и вышла изъ комнаты. На другой день я уѣхалъ, не видавши Аглаи.

-----

Ростковъ кончилъ и залпомъ выпилъ холодный чай изъ стоявшаго передъ нимъ стакана. Молодой профессоръ первый нарушилъ молчаніе, длившееся съ минуту.

-- Любопытный архивный документикъ... И люди жили, могли жить при такихъ порядкахъ и быть довольными, веселыми, счастливыми, справлять свои медовые мѣсяцы!

-- Позвольте, однако,-- заговорилъ одинъ изъ гостей,-- какіе же это люди? Этотъ Бѣлоконовъ, покупающій красивыхъ дѣвушекъ; эта Ѳекла, баба-яга, воспитывающая дѣвицъ на продажу, торгующая ими, какъ моськами; эта княгиня, наконецъ, рѣжущая имъ косы и отдающая насильно замужъ потому, изволите видѣть, что къ ея сіятельству могутъ приближаться только весталки, да матроны дворовыя... Развѣ же это люди? Звѣрье какое-то!

-- Извините,-- вступился Ростковъ,-- все это люди, какъ люди, только люди своего времени и такіе, какими ихъ сдѣлало время. И были они ничуть не хуже нынѣшнихъ людей. Повѣрьте старику, не люди были дурны, ужасно было время. И слава тѣмъ, по чьей милости оно миновало. Не забывайте одного, что руками этихъ людей, вотъ такихъ, какъ Бѣлоконовъ, уничтожено крѣпостное право и сданы въ архивъ старые, возмущающіе васъ порядки. И я сообщилъ вамъ мою справку изъ этого архива не для характеристики лицъ,-- ея и нѣтъ въ моемъ разсказѣ,-- а для того, чтобы представить маленькую картинку "добраго стараго времени", полузабытаго теперь. Я уже не говорю о такихъ господахъ, какъ насмердѣвшій здѣсь своими духами Мансловъ, но люди, много крупнѣе его, люди, вполнѣ искренніе и чтимые по заслугамъ, убѣжденно пускаютъ въ оборотъ мнѣніе, будто общественная нравственность не зависитъ отъ существующихъ законовъ, а наоборотъ: все хорошо и превосходно будетъ, если люди будутъ хороши и добродѣтельны. Такъ вотъ изъ моей справки вы уже соблаговолите сами вывести заключеніе, насколько такое установленіе, какъ крѣпостное право, способствовало нравственному подъему власть имѣвшихъ и подъ властью обрѣтавшихся... За симъ, простите...

Ростковъ поклонился, спѣшно пожалъ руку хозяину и вышелъ.

М. Анютинъ.

"Русская Мысль", кн.X, 1892