Ремезов Митрофан Нилович - Современное искусство

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО

"Малый театръ": Правительница Софья, историческая драма В. Крылова и П. Полевого.

Задолго до перваго представленія театральныя афиши оповѣщали о томъ, что въ "непродолжительномъ времени" пойдетъ историческая драма гг. Виктора Крылова и Петра Полевого -- Правительница Софья, и также, задолго стали говорить, что пьеса эта скучна необыкновенно. 15 ноября состоялось первое представленіе, и на самомъ дѣлѣ москвичи претерпѣли такую скуку, которая даже ихъ, людей привычныхъ, удивила. Во всей драмѣ, состоящей изъ пяти дѣйствій и девяти картинъ, не нашлось ни одной сцены, ни одной фразы, которыя заинтересовали бы зрителя хотя бы на минуту и которыхъ нельзя было бы выкинуть безъ ущерба для пьесы. Изъ этого ясно, разумѣется, что можно выкинуть всю пьесу безъ ущерба для публики и съ большою пользой для репертуара нашего театра. Въ драмѣ нѣтъ ничего крупнаго, ни лицъ и характеровъ, ни положеній; въ ней все сплошь какая-то мелочь, историческая пустяковина, давно выкинутая историками, какъ ненужный хламъ. Въ этихъ отбросахъ копаются сочинители историческихъ романовъ и сшиваютъ, склеиваютъ изъ нихъ свои повѣствованія, по большей части только и пригодныя тоже въ отбросъ. Но на опубликованіе историческихъ романовъ и повѣстей затрачиваются только бумага да трудъ наборщиковъ, тогда какъ постановка такого же качества драмы требуетъ затраты большихъ артистическихъ силъ и крупныхъ денежныхъ суммъ. Надъ постановкою ихъ на сценѣ работаетъ чуть не вся труппа и весь закулисный персоналъ: завѣдующіе художественною частью -- декораторы, режисеры, бутафоры, костюмеры, всевозможные мастера. И досадно, и грустно видѣть, какъ гибнуть всѣ эти труды и средства безъ малѣйшаго толка. Въ старые годы такія пьесы, какъ Русская свадьба въ XVI вѣкѣ, благодаря отчасти костюмамъ и роскошной постановкѣ, держалась долго на сценѣ и привлекала публику. Изрѣдка эта пьеса дается, кажется, и до сихъ поръ. Но то статья совсѣмъ особая: въ Русской свадьбѣ воспроизведены не одни костюмы и утварь, въ ней живою картиной проходитъ передъ зрителемъ весь домашній бытъ нашихъ предковъ со всѣми его особенностями, съ его обрядами, обычаями и повѣрьями; это интересная, блестящая картина, вродѣ картины К. Е. Маковскаго Свадебный пиръ. Содержанія немного какъ пьесѣ, въ такъ и въ картинѣ; но обѣ представляютъ несомнѣнный интересъ исторически-бытовой. Чѣмъ вѣрнѣе, чѣмъ точнѣе изображается бытъ нашихъ предковъ въ какомъ-либо произведеніи, тѣмъ большее значеніе получаетъ и самое произведеніе. Тутъ дорога всякая мелочь, или, вѣрнѣе сказать, тутъ нѣтъ ничего мелочнаго, а есть только большая или меньшая детальность воспроизведенія, и, притомъ, каждая подробность служитъ къ характеристикѣ того времени, которое воспроизводится авторомъ. Совсѣмъ не то требуется отъ исторической драмы, въ которой воспроизводятся событія и лица, участвовавшія въ событіяхъ, въ особенности же лица, которыя сдѣлали исторію". Авторы драмы Правительница Софья взяли въ основу своей пьесы очень крупное историческое событіе, разбившее русскую исторію на два періода: на царскій и императорскій,-- дореформенный и послѣ-реформенный. Старая жизнь была уже надломлена, но держалась еще настолько крѣпко, что потребовалась необычайная сила Петра и громадныя усилія его приближенныхъ, чтобы ввести ее въ новую колею, и, конечно, ни одинъ народъ въ мірѣ, ни одна государственная власть не переживали такого кризиса, какой былъ вызванъ отъѣздомъ молодаго царя Петра изъ Преображенскаго въ Троицкую лавру. Всѣмъ извѣстно, что отъѣздъ совершился ночью, и при такихъ условіяхъ, которыя свидѣтельствуютъ о крайней серьезности положенія. Ни царя Петра, ни окружавшихъ его въ Преображенскомъ нельзя заподозрить въ слабости или въ боязливости; стало быть, на противной сторонѣ была тоже сила очень большая,-- не физическая только, но и нравственная, если Петръ нашелъ необходимымъ съ 7 на 8 августа ночью, "какъ былъ" въ постели, вскочить на лошадь, скрыться въ лѣсъ и, одѣвшись уже въ лѣсу, ускакать къ Троицѣ. Вотъ этой-то серьезности положенія мы и не видимъ въ драмѣ гг. Крылова и Полевого. Намъ говорятъ, что царь уѣхалъ къ Троицѣ; но никому изъ зрителей непонятно, почему онъ уѣхалъ и зачѣмъ. А если бы сказали, что не уѣхалъ онъ, а ускакалъ верхомъ, и даже раздѣтый, "какъ былъ", то зрители, незнакомые съ положеніемъ дѣлъ, пришли бы въ полное недоумѣніе отъ талой поспѣшности царя Петра. Въ драмѣ не видно, отъ какой опасности спасался Петръ, а по характерамъ, приданнымъ авторами царевнѣ Софьѣ и князю Василью Голицыну, нельзя даже предполагать, чтобы ему могла грозить какая-нибудь опасность изъ Москвы. У зрителя получается такое впечатлѣніе, будто все дѣло затѣялось изъ-за тостовъ, предложенныхъ въ пьяной компаніи у князя Василья Голицына, да изъ-за какой-то стрѣлецкой избы, кѣмъ-то разбитой ночью. При чемъ тутъ изба и кѣмъ она разбита, такъ и осталось невыясненнымъ. Это -- одна изъ тѣхъ историческихъ мелочей, о которыхъ мы сказали выше; это -- та пустяковина, которую нѣкоторые авторы очень любять подбирать въ историческихъ отбросахъ. Столь же мало выясняется дѣло во второмъ дѣйствіи, гдѣ намъ показываютъ правительницу Софью въ ея правительственной дѣятельности. Прелюбопытная это картина. Мѣсто дѣйствія -- "золотая палата теремнаго дворца, парадная пріемная царевны Софьи", какъ значится въ афишѣ. Очень хорошая золотая палата, вѣроятно, похожа на настоящую. Въ ней -- опять по афишѣ -- "бояре, жильцы (стража), стряпчіе (слуги), придворный чинъ у царевны" дожидаются выхода правительницы. Бояре расхаживаютъ въ высокихъ мѣховыхъ шапкахъ и говорятъ о князѣ Васильѣ Голицынѣ. Выходитъ царевна съ боярыней, съ постельницами, въ сопровожденіи Голицына и Шакловитаго. Всѣ кланяются, не снимая своихъ огромныхъ шапокъ. Правительница (г-жа Ѳедотова) садится на кресло, Голицынъ (г. Ленскій) становится по одну сторону, Шакловитый (г. Южинъ) по другую, достаетъ длинную бумагу въ видѣ столбца и собирается что-то писать стоя. Одинъ изъ критиковъ весьма резонно спрашиваетъ: "чѣмъ же это пишетъ Шакловитый?" Карандашей въ то время, кажется не было, а пера у него въ рукахъ не видно. И что такое онъ пишетъ?... Но еще интереснѣе, зачѣмъ тутъ собраны всѣ эти "бояре, жильцы (стража), стряпчіе (слуги), придворный чинъ у царевны" и ея постельницы? Быть можетъ, затѣмъ, чтобы показать намъ "бытъ русскихъ царицъ и царевенъ". Въ такомъ случаѣ боярамъ надо шапки снимать, а окольничему карандашомъ не писать. Вотъ подходитъ одинъ бояринъ -- и опять таки въ шапкѣ -- кланяется деревнѣ и подноситъ именинный калачъ. Царевна благодаритъ именинника, приказываетъ выдать ему ружье съ золотою насѣчкой. Подходитъ другой шапконосецъ и просится къ сестрѣ въ деревню; царевна хвалитъ его за любовь къ сестрѣ и отпускаетъ съ тонкими намеками на отношенія къ ней брата. Стрѣльчиха приноситъ царевнѣ четки съ богомолья. Царевна и ее благодаритъ и хвалитъ. Выступаетъ присланный Петромъ князь Борисъ Голицынъ и говоритъ, что царь проситъ прислать два воза оружія и всѣхъ московскихъ барабанщиковъ. Этого царевна не хвалитъ и Бориса Голицына не благодаритъ,-- напротивъ, дѣлаетъ ему какіе-то реприманды, оружіе разрѣшаетъ выдать, а въ присылкѣ барабанщиковъ отказываетъ потому, что такой большой городъ, какъ Москва, никакъ не можетъ прожить безъ барабанщиковъ. Таково мнѣніе кн. Василья Васильевича Голицына. Софья почему-то находитъ нужнымъ пространно объяснять, какъ она хана крымскаго смирила и "съ султаномъ турскимъ миръ заключила", и Россію передъ всѣми народами "превознесла"... или что-то въ этомъ родѣ. А Борисъ Голицынъ возражаетъ, что и довольно съ нея, Петръ уже не маленькій и можетъ безъ сестриной опеки обходиться. Царевна разгнѣвалась и ушла. Тѣмъ дѣло и кончилось въ золотой палатѣ. Можетъ быть, исторія съ барабанщиками была въ дѣйствительности, но не изъ-за барабанщиковъ же загорѣлся сыръ-боръ между кремлевскими палатами и селомъ Преображенскимъ. Насколько возможно, а -- пожалуй -- и должно, было обойтись въ исторической драмѣ безъ имениннаго калача и стрѣльчихиныхъ четокъ, настолько же ненужными въ ней оказываются эти барабанщики. Всѣ эти пустяшныя мелочи отнимаютъ время и мѣсто, которыми въ особенности обязаны дорожить драматурги.

Четвертая картина переносить насъ въ стрѣлецкую слободу Замоскворѣчья. Тутъ дѣло идетъ опять о разбитой неизвѣстными людьми стрѣлецкой избѣ, и опять это дѣло остается неразъясненнымъ. Авторы, повидимому, объ этомъ и не хлопотали. Имъ было желательно изобразить народно-бытовую сцену. Режиссеръ сдѣлалъ для исполненія этого желанія все, что отъ него зависѣло, народу выпустилъ много, обучилъ его двигаться, какъ слѣдуетъ, и шумѣть очень громко. И народная сцена удалась бы прекрасно, если бы не подгадили сами авторы, по волѣ которыхъ стрѣльчиха Катерина (г-жа Уманецъ-Райская) разсказываетъ, что получила записка. Слово записка въ сценѣ, происходящей около двухсотъ лѣтъ назадъ, производитъ такое же впечатлѣніе, какое получилось бы въ томъ случаѣ, если бы стрѣлъчиха пришла подъ зонтикомъ. По указанію, сдѣланному въ "запискѣ", Катерина нашла "подметную грамоту", волнующую стрѣльцовъ такъ, что они берутся за оружіе и идутъ въ Кремль.

Въ третьемъ дѣйствіи князь Василій Голицынъ уговариваетъ Софью помириться съ Петромъ. Она называетъ его: "Милъ-сердечный другъ мой, Васенька...", но ни на что не рѣшается. Приходитъ Шакловитый съ подметнымъ письмомъ и совѣтуетъ царевнѣ воспользоваться возбужденіемъ стрѣльцовъ и дѣйствовать противъ Петра вооруженною силой. Софья я на это не рѣшается. Голицынъ поспорилъ съ Шакловитымъ и уходитъ, объявивши, что отказывается дѣйствовать заодно съ царевной.

Слѣдующая (шестая картина) въ шатровой палатѣ въ хоромахъ князя Василья Голицына. Тутъ побывала на сценѣ жена Голицына (г-жа Чернова-Бларамбергъ), ея нянька (г-жа Павлова), кудесникъ (г. Дубровинъ), стрѣлецкій голова (г. Милевскій) съ письмомъ отъ Софьи и думный дьякъ Украинцевъ (г. Дубровинъ), сообщившій, что Петръ уѣхалъ къ Троицѣ, и посовѣтовавшій Голицыну ѣхать туда же. На письмо Софьи Голицынъ отвѣтилъ, что вернется къ ней лишь тогда, когда она распуститъ стрѣльцовъ, а къ Петру ѣхать наотрѣзъ отказался. Проводивши послѣдняго посѣтителя, Голицынъ сталъ на колѣни и началъ Богу молиться. Его супруга вышла изъ боковой двери и весьма тому порадовалась.

Первая половина четвертаго дѣйствія происходитъ въ комнатѣ царевны Софьи. Дѣло правительницы окончательно проиграно; бояре уѣхали къ Троицѣ, иноземные полки ушли туда же, даже патріархъ уѣхалъ къ Петру.

Все это мы узнаемъ изъ разговоровъ Софьи съ Шакловитымъ, котораго она прячетъ въ своихъ покояхъ вмѣстѣ съ Кондратьевымъ, однимъ изъ стрѣлецкихъ начальниковъ. Кондратьевъ печалуется о томъ, что не можетъ теперь за капустой ухаживать... Нашелъ время! Постельницы хохочутъ,-- по-старинѣ выражаясь,-- "пустограйничаютъ"; тоже нашли время, -- конечно, не постельницы, онѣ туѣ не причемъ, а авторы, которымъ слѣдовало бы знать, что въ палатахъ Софьи было тогда далеко не до смѣху, какъ и Кондратьеву не до капустныхъ кочановъ. Петръ требуетъ выдачи Шакловитаго; царевна обѣщаетъ вѣрному слугѣ не выдавать его и посылаетъ одну изъ постельницъ, Нелидову (г-жа Яблочкина 2), на развѣдки въ домъ Голицына.

Слѣдующая (восьмая) картина представляетъ площадь передъ Краснымъ крыльцомъ. Стрѣльцы требуютъ выдачи Шакловитаго, грозятъ силой ворваться и взять его. Софья пытается уговорить стрѣльцовъ, но, въ концѣ-концовъ, вынуждена выдать своего послѣдняго приверженца.

Послѣднее дѣйствіе въ Новодѣвичьемъ монастырѣ. Бояринъ Образцовъ (г. Рябовъ), по просьбѣ постельницъ, разсказываетъ про казнь Шакловитаго и про ссылку князя Василья Голицына. Потомъ приходитъ Софья и предлагаетъ Нелидовой оставить монастырь; Нелидова проситъ царевну оставить ее при себѣ. Царевна растрогана ея преданностью и соглашается. Присланный Петромъ князь Борисъ Голицынъ допрашиваетъ Софью, сносилась ли она съ опальнымъ Bac. Вас. Голицынымъ и посылала ли ему денегъ. Софья говоритъ о своихъ государственныхъ заслугахъ. Борисъ Голицынъ доказываетъ ей, что все она дѣлала изъ честолюбія и гордости. Стрѣдьчиха Катерина вопитъ о Шакловитомъ, котораго она любила. На всѣхъ пунктахъ разбитая правительница Софья идетъ постригаться въ монахини, искать утѣшенія въ религіи.

Одна петербургская газета пришла въ восторгъ и умиленіе отъ драмы гг. Крылова и Полевого и, между прочимъ, говоритъ, что эта драма "представляетъ собою богатый и серьезно разработанный историческій матеріалъ, до сихъ поръ еще никѣмъ не тронутый". Мы же думаемъ, что авторы загубили своею драмой богатѣйшій историческій матеріалъ именно тѣмъ, что не съумѣли отнестись къ нему достаточно серьезно, не осилили разработать его такъ, какъ того требовала важность сюжета. Изложеніе тѣхъ же событій въ исторіи Соловьева захватываетъ читателя неизмѣримо болѣе, чѣмъ изображеніе ихъ въ картинахъ, изготовленныхъ для сцены гг. Крыловымъ и Полевымъ. Настоящая исторія болѣе драматична, чѣмъ драма этихъ авторовъ. Къ тому же, они и писали-то свои картины, повидимому, не съ историческихъ документовъ, а съ историческихъ повѣстей литературно-ремесленнаго издѣлія. Въ дѣйствительности событія даннаго времени слѣдовали одно за другимъ съ необыкновенною быстротой. Обѣими борющимися за власть сторонами были пущены въ ходъ самыя энергичныя, чтобы не сказать -- отчаянныя средства. Да и боролись-то между собою рѣ громадныя силы на жизнь и смерть. Въ драмѣ не видно ни этихъ силъ, ни этой борьбы; событія проходятъ до крайности вяло, расплываются въ какихъ-то мелочахъ, вродѣ барабанщиковъ сторожевой избы, неумѣстнаго хихиканья дворцовыхъ дѣвушекъ и неубранныхъ капустныхъ кочановъ. Общее впечатлѣніе получается такое, что ряженные въ старинные костюмы разсказываютъ со сцены плохо понимаемыя ими историческія событія, переплетая ихъ съ довольно скучными анекдотами и слегка перевирая. Для примѣра укажемъ на такой фактъ: въ драмѣ говорится, что "патріархъ уѣхалъ къ Петру въ Троицкій посадъ", тогда какъ въ дѣйствительности Софья сама послала патріарха. Въ исторіи Соловьева это передано такъ: "Схватились за соломенку, рѣшились послать патріарха, о которомъ сами прежде говорили, что вмѣсто уговариванія только мутитъ: Іоакимъ былъ радъ вырваться изъ Москвы, изъ рукъ враговъ своихъ, уѣхалъ къ Троицѣ и тамъ остался"... Или еще: "Изъ Троицкаго монастыря пріѣхалъ полховникъ Нечаевъ съ стрѣльцами, привезъ къ царю Ивану и Софьѣ грамоту, которой Петръ извѣщалъ ихъ о заговорѣ и требовалъ присылки Ѳедьки Шакловитаго и старца Сильвестра Медвѣдева съ сообщниками для розыска къ Троицѣ. Это произвело сильное движеніе при дворѣ... Нечаева позвали на Верхъ и спросили, какъ онъ смѣлъ привезти грамоту? Тотъ отвѣтилъ, что не смѣлъ ослушаться царскаго повелѣнія. Софья велѣла отрубить ему голову; но онъ спасся тѣмъ, что не могли или не хотѣли скоро сыскать палача, а, между тѣмъ, гнѣвъ Софьи прошелъ" (Соловьевъ: Исторія Россіи, т. XIV). Вотъ сцена, которая для характеристики Софьи и ея приближенныхъ послужила бы неизмѣримо больше, чѣмъ плачъ Кондратьева (г. Живокини) о капустѣ въ седьмой картинѣ. Вмѣсто умилительной сцены "въ шатровой палатѣ" (картина 6), гдѣ князь Василій Голицынъ Богу молится, болѣе шла бы къ дѣлу сцена нижеслѣдующая, по Соловьеву: "4 числа (сентября) появилась царская грамота, призывавшая всѣхъ служилыхъ иноземцевъ къ Троицѣ. Иноземцы рѣшили, что должно показать грамоту кн. В. В. Голицыну, какъ главному своему начальнику. Гордонъ съ нѣсколькими полковниками отправился къ оберегателю. Тотъ былъ сильно смущенъ, когда они подали ему грамоту, но поспѣшилъ оправиться и отвѣчалъ, что покажетъ грамоту старшему царю и царевнѣ и тогда скажетъ, что имъ дѣлать. Гордонъ замѣтилъ, что они боятся за свои головы, если не послушаются. Голицынъ обѣщалъ прислать отвѣтъ не позже вечера; но иноземцы не хотѣли дождаться отвѣта и ушли къ Троицѣ. Вѣдь, это само просится на сцену; это -- дѣло, жизнь и дѣйствіе. А гг. Крыловъ и Полевой угощаютъ насъ разсказами о томъ, что въ учебникахъ напечатано, прибавляя отъ себя анекдотическія украшенія, только затягивающія и безъ того томительно длинную пьесу. Мы привели эти выписки изъ исторіи, чтобы наглядно показать, какой матеріалъ былъ въ рукахъ авторовъ какъ они его растеряли, мимо рукъ пропустили, погнавшись за ничтожными мелочами. Намъ остается только одного пожелать, чтобы нашелся писатель, который взялся бы за тотъ же сюжетъ и дѣйствительно "серьезно разработалъ" бы богатый историческій матеріалъ, столь неумѣло тронутый и растрепанный гг. Крыловымъ и Полевымъ.

Ан.

"Русская Мысль", кн.XI, 1888