Ремезов Митрофан Нилович - Современное искусство

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.

(Малый театръ: Аргунинъ (Отрава жизни), ком. въ 5-ти дѣйств. Виктора Крылова. Компаньоны, ком. въ 4-хъ дѣйств. П. М. Невѣжина).

Мы не разъ высказывали сожалѣнія и упреки нашимъ драматургамъ по поводу того, что они слишкомъ усердно пишутъ раздирательныя драмы и какъ будто совсѣмъ разучились писать комедіи. Нашему ли голосу вняли драматурги или сами почувствовали, что увлекались свыше мѣры печальными и смертоносными сюжетами,-- этого мы рѣшать не беремся, но можемъ отмѣтить съ удовольствіемъ тотъ фактъ, что комедія за послѣднее время получила преобладаніе надъ пьесами съ убійствами и самоубійствами и заняла на сценѣ подобающее ей мѣсто, въ соотвѣтствіи съ тѣмъ, что мы видимъ въ дѣйствительной жизни. На самомъ дѣлѣ, развязка смертью, болѣе или менѣе насильственною, всякихъ житейскихъ столкновеній, осложненій и неудачъ -- явленіе довольно рѣдкое и почти всегда нѣсколько случайное. Въ огромномъ большинствѣ современныхъ житейскихъ конфликтовъ финалы не такъ эффектны, какъ это требуется драматургамъ для воздѣйствія на нервы зрителей. Какъ ни разнообразны житейскія драмы, какъ ни тяжелы и мучительны онѣ для переживающихъ семейныя и личныя несчастья, въ дѣйствительности почти не бываетъ такихъ безвыходныхъ положеній, когда человѣкъ, теченіемъ обстоятельствъ, роковымъ и логическимъ ходомъ вещей, безусловно лишается свободы выбора между жизнью и смертью или между убійствомъ и примиреніемъ, такъ или иначе, съ фактомъ, причинившимъ ему страданія, хотя бы очень жестокія. Въ современной жизни выборъ трагическаго конца является, чуть ли не всегда, дѣломъ совершенно произвольнымъ. Такіе же концы въ театральныхъ пьесахъ въ еще большей мѣрѣ оказываются результатомъ сочинительскаго произвола. Вотъ почему мы говорили и настаиваемъ на томъ, что, по нашему времени, правдивѣе и жизненнѣе такъ называемая "благополучная" развязка, которою, въ силу обычая, обусловливается названіе пьесы "комедіей", а не драмой, какъ бы ни были "драматичны" въ пьесѣ положенія главныхъ дѣйствующихъ лицъ. Назначеніе современной трагедіи или драмы заключается въ томъ, чтобы показать такія стороны въ жизни общества, которыя неизбѣжно доводятъ людей до горькаго конца -- до невозможности жить. И для зрителей, для публики должно быть ясно что тать "жить нельзя", что въ самомъ складѣ общественной жизни есть нѣчто ненормальное, прискорбное, подлежащее измѣненію. Въ серьезной комедіи должны быть показаны, обличены и осмѣяны такія обычныя явленія въ современномъ обществѣ, которыя портятъ людямъ жизнь, отравляютъ ее всякою дрянью, не настолько, что "нельзя жить", но въ достаточной степени для того, чтобы жить было мерзко, при тѣхъ условіяхъ, которыя выведены авторомъ на сцену. И тутъ, какъ въ драмѣ, центральное лицо,-- то, что мы привыкли называть "героемъ",-- страдаетъ либо отъ отдѣльныхъ лицъ и недостатковъ, имъ присущихъ, либо отъ такихъ общихъ явленій, которыя составляютъ характеристическую черту въ жизни даннаго общества. На нашъ взглядъ, значеніе комедіи и отчасти ея достоинства должны опредѣляться на основаніи того, вѣрно ли подмѣчены авторомъ и съ достаточною ли ясностью изображены обстоятельства, отравляющія жизнь хорошихъ людей, и, въ особенности, на основаніи того, насколько такія обстоятельства оказываются явленіемъ общественнымъ. Мы здѣсь не говоримъ о такихъ комедіяхъ, какъ Ревизоръ, стоящихъ совершенно особнякомъ, въ которыхъ страдающимъ оказывается все общество. Это идеалъ комедіи, къ которому должны стремиться драматурги. Къ такому идеалу приближались нѣкоторыя комедіи Островскаго; но полностью ни одна его не осуществила. Изъ этого не слѣдуетъ, однако же, что такая задача неосуществима и что, кромѣ этой задачи, нѣтъ другой, или много способа то же самое показать публикѣ и на частномъ примѣрѣ страданія одного лица дать уразумѣть, какъ любой членъ даннаго общества можетъ сдѣлаться жертвою взятыхъ авторомъ заурядныхъ и обычныхъ условій быта извѣстнаго круга общества. Такою-то именно цѣлью задался авторъ комедіи Аргунинъ, напечатанной въ нашемъ журналѣ подъ заглавіемъ Отрава жизни.

Изъ того, что комедія В. А. Крылова напечатана нами, отнюдь не слѣдуетъ, что мы почитаемъ ее неоцѣнимымъ перломъ нашей драматической литературы. Изъ этого слѣдуетъ лишь то, что за этою комедіей мы признаемъ такое общественное значеніе, какого давно не видимъ въ пьесахъ нынѣшнихъ драматурговъ. Нашимъ читателямъ пьеса знакома, и намъ нѣтъ надобности повторять здѣсь ея содержаніе. Мы могли бы ограничиться передачею того, какъ она была исполнена на сценѣ, если бы на комедію г. Крылова не было сдѣлано нѣкоторыми критиками нападеній, которыхъ мы не можемъ признать основательными и заслуженными. Намъ нѣтъ надобности вступаться за произведеніе г. Крылова и апологетствовать. Чего добраго, можетъ еще кто-нибудь подумать и, пожалуй, сказать, что мы изъ-за того ведемъ нашу рѣчь, что пьеса нами напечатана. Отнюдь нѣтъ,-- объ Отравѣ жизни мы считаемъ своею обязанностью говорить, во-первыхъ, потому, что комедія шла съ большимъ успѣхомъ на первоклассной русской сценѣ; во-вторыхъ, потому, что въ современномъ репертуарѣ она занимаетъ выдающееся мѣсто, благодаря своему общественному значенію", въ-третьихъ, потому, что наиболѣе сильныя нападки критики направлены на такую сторону комедіи, которая, по нашему мнѣнію, всего менѣе заслуживаетъ порицанія. Съ этого послѣдняго пункта мы и начнемъ, такъ какъ дѣло касается не одной только комедіи г. Крылова, я вопроса, такъ сказать, принципіальнаго въ области драматургіи. Критикой,-- тою критикой, съ которой приходится считаться литературѣ и сценѣ,-- высказано мнѣніе, что Аргунинѣ, "поставленный въ самыя исключительныя условія, въ полномъ смыслѣ героическія, насколько это возможно въ будничной жизни, безличенъ, лишенъ интереса въ смыслѣ характера и дѣятельности". Онъ "можетъ сказать прекрасную рѣчь", убѣдительную и логичную; "но при всякомъ столкновеніями съ живыми фактами жизни, даже личной, этотъ теоретическій боецъ, герой слова, спасуетъ"... "Авторъ съ такимъ героемъ не могъ создать пьесы съ содержаніемъ, принципіальнымъ въ общественномъ или личномъ сливомъ". Аргунинъ "опускаетъ руки"... "болѣзненно хватается за грудь подъ наплывомъ чисто-личнаго чувства"... "Мелко, эгоистично, немощно". Могъ ли авторъ,-- не тотъ или другой авторъ, а вообще писатель,-- "съ такимъ героемъ" создать требуемую критикой пьесу? Думаемъ, что могъ, ибо имѣемъ Горе отъ ума, гдѣ "теоретическій боецъ" "опускаетъ руки", "болѣзненно хватается за грудь", никакой геройской дѣятельности не проявляетъ, говоритъ прекрасныя рѣчи, столкнувшись "съ живымъ фактомъ" нелѣпой сплетни, "очищаетъ своимъ врагамъ поле",-- "пасуетъ" и уходитъ вонъ изъ Москвы, подальше отъ ея общества, "искать по свѣту, Гдѣ оскорбленному есть сердцу уголокъ". Неужели Горе отъ ума есть комедія, не имѣющая "принципіальнаго общественнаго значенія" потому, что центральное лицо не дѣйствуетъ геройски? Мы не приравниваемъ, разумѣется, Отраву жизни къ комедіи Грибоѣдова, ни Аргунина къ Чацкому; мы говоримъ только, что, при условіяхъ, выставленныхъ критикой въ укоръ комедіи г. Крылова, авторъ можетъ создать желательную пьесу съ общественныхъ значеніемъ. Аргунинъ не герой, а самый обыкновенный порядочный человѣкъ, дѣйствующій честно въ своей сферѣ дѣятельности. Пусть онъ и не герой, ибо геройство ни для кого не обязательно въ такихъ обстоятельствахъ, при какихъ развертывается дѣйствіе комедіи, тогда какъ нравственная порядочность для всѣхъ обязательна. Что долженъ дѣлать просто порядочный человѣкъ, когда цѣлое общество, весь городъ, принимается его травить сплетнями, пасквилями, непрошенными соболѣзнованіями, "добрыми" совѣтами подпѣвать этому обществу "хоть въ полголоса", дружескими указаніями, что всего лучше "плюнуть и уѣхать",-- какъ долженъ, по мнѣнію критики, поступить въ такомъ случаѣ хотя и талантливый, но обыкновенный человѣкъ,-- мы не знаемъ и не видимъ, знаетъ ли самъ критикъ, такъ какъ онъ объ этомъ не говоритъ. Аргунинъ не герой, но онъ ни передъ кѣмъ не "пасуетъ", никому не уступаетъ мѣста, рукъ не опускаетъ и не уходитъ; несмотря ни на какія каверзы, онъ остается на своемъ мѣстѣ и продолжаетъ свое честное дѣло, борьбу со зломъ -- талантливымъ, логическимъ и убѣдительнымъ еле немъ. Онъ не соглашается не только "подпѣвать хотя въ полголоса", но даже только молчать; онъ не протягиваетъ руки на примиреніе съ каверзниками и не подаетъ имъ руки, когда тѣ протягиваютъ ему свои руки на мировую. Неужели это "мелко, эгоистично и немощно"? Неужели мощь, альтруизмъ и величіе должны проявляться въ ломаніи стульевъ геройскимъ обычаемъ? Неужели борьба противъ зла словомъ не есть борьба и тотъ, кто ничего не ломаетъ, никого не побиваетъ, а только обличаетъ негодяйство, эгоизмъ и всякую крайность, пытавшуюся его сломить, можетъ быть признанъ "лишеннымъ интереса въ смыслѣ характера и дѣятельности"? Аргунинъ говоритъ честный слова и поступаетъ всегда и во всемъ такъ, какъ говоритъ, стойко выдерживаетъ натискъ цѣлаго города, начиная съ мелкихъ прохвостовъ и кончая тузами и воротилами. Дѣлаетъ онъ это не потому, что лично ему нужно что-нибудь отъ этихъ людей, отъ этого общества: онъ богатъ и независимъ, онъ талантливъ и знаменитъ, вездѣ найдетъ себѣ мѣсто и дѣло, ему ничего не стоитъ создать себѣ и нѣжно любимой дочери благополучный покой и занять блестящее положеніе,-- стоитъ только перестать говорить то, что онъ говоритъ, т.-е. перестать тревожить общество словомъ. А онъ этого не дѣлаетъ, вопреки сильныхъ міра, тузовъ, тревожимыхъ его оловомъ, недовольныхъ причиняемымъ безпокойствомъ доброжелателей и друзей, вполнѣ уравновѣшенныхъ и самодовольныхъ потому, что сами они не дѣлаютъ мерзостей, какъ докторъ Тенетовъ, лицо живое и интересное уже потому, что людей этого склада въ нашемъ обществѣ много. Это лицо совсѣмъ пропущено безъ вниманія критикой. А, между тѣмъ, на жизненной сценѣ такія лица играютъ очень серьезную роль, и такое лицо необходимо было въ комедіи съ общественнымъ значеніемъ. Докторъ Тенетовъ весьма типическій представитель лично честныхъ, умныхъ и добрыхъ обывателей, одинаково спокойно относящихся къ добру и злу въ томъ соображеніи, что міра не перестроишь, общества не передѣлаешь, стало быть, не изъ-за чего ни самому надрываться, ни людей безпокоить. Это не индифферентизмъ: такіе люди искренно ликуютъ, когда добро одолѣваетъ зло; но они же готовы потѣшаться и обращать въ смѣхъ, для пищеваренія полезный, всякую мерзость, ловко подставляющую ножку добру. "Что,-- говорятъ они съ своимъ страшнымъ и зловреднымъ добродушіемъ,-- попался, по дѣломъ, ни лѣзь на рожонъ. Въ другой разъ умнѣе будешь". Такіе честные добряки, съ ихъ непоколебимою увѣренностью въ своей правотѣ и въ превосходствѣ своей философіи "непротивленія" опаснѣе для общества, чѣмъ каверзники и негодяи. Ихъ благополучная и добродушная уравновѣшенность миритъ со зломъ и отнимаетъ энергію у борцовъ въ гораздо большей мѣрѣ, чѣмъ мягкотѣлая распущенность предводителя Утроцкаго, озабоченнаго лишь тѣмъ, чтобы общество жило дружно и любовно, и въ веселіи сердца распѣвало обычаемъ утвержденные мотивы, безъ диссонансовъ Аргунина, нарушающихъ стройность сидящаго по уши въ болотѣ хора. "Подпѣвайте, ну, хотя въ полголоса",-- убѣждаетъ онъ этого баламутчика. И У Троцкій живое лицо, истинный представитель того провинціальнаго типа людей, которыхъ цѣлая губернія любитъ и уважаетъ за ихъ милую покладистость и умѣнье "соединить общество", поддержать въ немъ согласіе, миръ и благоволеніе. Губернаторъ Глазовъ и его супруга очень дорожатъ такимъ превосходнымъ человѣкомъ, видятъ въ немъ наилучшаго сотрудника своей административной дѣятельности, первѣйшая задача которой состоитъ въ томъ, чтобы показать, донести и доложить кону слѣдуетъ, что все обстоитъ благополучно и идетъ въ наилучшемъ видѣ въ наилучшей изъ губерній. Тутъ мерзости дѣлаютъ, завѣдомыми пасквилями травятъ честныхъ людей, обираютъ невмѣняемыхъ больныхъ, дѣлаютъ подлоги, выписываютъ изъ Москвы шайку грабителей, учиняютъ денной разбой, подстраиваютъ убійство, не удавшееся только благодаря вмѣшательству Аргунина, а искусный администраторъ все это ловко сглаживаетъ и улаживаетъ "домашними средствами" у себя въ кабинетѣ, къ общественному благополучію и удовольствію и къ собственному спокойствію и прославленію своихъ административныхъ способностей. Въ губерніи все благоденствуетъ, вездѣ тишь и гладь, да Божія благодать.

Критика недовольна тѣмъ, что "все дѣло стоитъ на психическомъ недугѣ одного изъ дѣйствующихъ лицъ", т.-е. на умственной и душевной растрепанности Савицкаго, доведеннаго кутежами, пьянствомъ и любовью къ негодницѣ до потери воли и способности къ сопротивленію завертѣвшей, очаровавшей его мѣщанки Жигулевой. Это не совсѣмъ такъ. Въ началѣ пьесы передъ нами не психически больной, а измотавшійся человѣкъ слабаго темперамента. При всевозможныхъ уступкахъ мнѣнію о немъ критики, его можно признать, пожалуй, выздоравливающимъ отъ "психическаго недуга", если почитать за таковой привязанность слабохарактернаго человѣка къ сильной и глубоко-безнравственной женщинѣ. Выздоровленіе идетъ водъ благотворнымъ вліяніемъ Аргунина. Родственники Савицкаго выписали мѣщанку Жигулеву за тѣмъ, чтобы съ ея помощью ограбить Савицкаго. Жигулева доводитъ его до неистовства и до безумныхъ поступковъ. Вотъ на чемъ "стоитъ" не пьеса, а часть пьесы, необходимая для того, чтобы показать, какія дѣла возможны въ томъ обществѣ, которое выводитъ авторъ въ своей комедіи, и при такихъ условіяхъ, когда провинція, во что бы то ни стало, должна благоденствовать. Дѣло не въ тонъ, одержимъ ли не одержимъ Савицкій психическимъ недугомъ, а въ Іомъ дѣло, что появленіе отчаянной московской бабы будоражитъ цѣлый губернскій городъ, выбиваетъ изъ колеи все общество и ставитъ втупикъ всю администрацію, которая принуждена откупаться деньгами отъ нежданной гостьи, лишь бы только она уѣхала и ихъ самихъ не притянула туда, гдѣ уже ничего не спрячешь въ кабинетѣ, охраняемомъ отъ публики и гласности. Пусть же читатель разсудитъ, имѣетъ ли комедія г. Крылова общественное значеніе, возможно ли изображенное авторомъ въ жизни губернскаго города, похожи ли на живыхъ людей выведенныя въ пьесѣ лица и таково ли вліяніе этихъ лицъ на общество, какимъ оно представлено.

Исполняется пьеса не такъ дружно, ровно и законченно, какъ мы то привыкли видѣть на сценѣ Малаго театра. Начнемъ съ общаго впечатлѣнія. Въ томъ, что мы слышали и видѣли на сценѣ, нѣтъ настоящаго тона, характернаго для губернскаго города и для изображаемаго общества. Это сказывается уже въ первомъ актѣ, превосходно поставленномъ въ сценическомъ отношеніи, очень ловко скомпанованномъ авторомъ, но едва ли возможномъ въ дѣйствительности. Конечно, на сценѣ почти все условно; но всякой условности есть граница, и эту-то границу перешелъ авторъ, давши въ корридорахъ суда рядъ сценъ, не подходящихъ къ мѣсту дѣйствія. Въ особенности же диссонансы и невѣрность тона были замѣтны въ третьемъ дѣйствіи, происходящемъ въ гостиной губернатора. Сайо по себѣ то, что происходитъ тутъ и говорится, возможно въ любомъ губернскомъ городѣ средней руки, гдѣ, по малочисленности общества, не существуетъ строго разграниченныхъ кружковъ. Но тонъ, которымъ говорятъ докторъ Тенетовъ (г. Макшеевъ), желѣзно-дорожникъ Рощинъ (г. Лошивскій), а тѣмъ болѣе молодой адвокатъ Николаевъ (г. Багровъ), совсѣмъ не подходитъ ни жъ какой гостиной, и такая развязность умѣстна только въ квартирѣ мѣщанки Жигулевой. Г. Багровъ, да отчасти и г. Макшеевъ, не сообразили, что одинъ и тотъ же человѣкъ ведетъ себя и говоритъ на различные лады въ корридорѣ суда, на практикѣ, въ квартирѣ пройдохи мѣщанки и въ гостяхъ въ порядочномъ домѣ. Очень хороши и типичны были г. Левицкій въ роли губернатора и г. Рыбаковъ въ роли предводителя дворянства. Г. Южинъ, игравшій Аргунина, загримировался неудачно. Вообще мы бы посовѣтовали артистамъ избѣгать въ гримѣ сходства съ личностями болѣе или менѣе извѣстными имъ и обществу. Это только вредитъ настроенію публики и отвлекаетъ ея вниманіе отъ существа дѣла на мелочи, ни для чего ненужныя. Перетаскиваніе ходячихъ портретовъ на театральную сцену пріемъ во всѣхъ отношеніяхъ неудобный. Мѣстами г. Южинъ былъ очень хорошъ, но мы не можемъ сказать, чтобы онъ производилъ впечатлѣніе человѣка стойкаго и непоколебимо-убѣжденнаго въ своей правотѣ. Не это ли обстоятельство дало поводъ критикѣ упрекать Аргунина въ безсиліи и отсутствіи характера? на самомъ дѣлѣ у г. Южина (въ 4 дѣйствіи) чувствуется какая-то растерянность и подавленность, тогда какъ выпукло должны бытъ выражены горечь и негодованіе человѣка убѣжденнаго, не идущаго ни на какіе компромиссы и сдѣлки. Г-жа Лешковская безукоризненно, задушевно и трогательно провела роль дочери Аргунина, любящей отца до обожанія, вѣрящей въ него безусловно, чтущей въ немъ идеалы добра и правды. Это такъ и сквозило въ каждомъ движеніи, въ каждомъ взглядѣ, въ каждомъ словѣ, сказанномъ талантливою артисткой. Въ г. Садовскомъ передъ нами было живое лицо истрепавшагося Савицкаго, гибнущаго человѣка, сознающаго, что ему нѣтъ спасенія. Въ исполненіи г-жи Ѳедотовой мѣщанка Жигулева вышла цѣльнымъ типомъ. На первомъ представленіи слышалась еще нѣкоторая нетвердость, такъ сказать, шероховатость тона. Но удивительная артистка очень скоро доказала, что ей все по силанъ, и безподобно воспроизвела не образъ только,-- нѣтъ, а цѣлый внутренній міръ, весь складъ ума, всю душу, со всѣми ея мельчайшими и тонкими изгибами, обаятельно дѣйствующими на всякаго, кого хочетъ закружить мѣщанка Жигулева, "баба простая, неученая". Г-жа Ѳедотова показала намъ не одну мѣщанку и не типическую только московскую дерзкую пройдоху, русскую авантюристку. Въ ней съ необычайною ясностью и всецѣло отразилось все то, страшное до ужаса, что таитъ въ себѣ русская женщина слободской культуры и рогожской или дорогомиловской цивилизаціи. Необходимымъ ея спутникомъ и дополненіемъ къ ней является мѣщанинъ Антоновъ (г. Дротовъ): "братецъ, по торговой части помогаетъ"... Это нашъ самобытномосковскаго происхожденія "сутенеръ", по-русски -- "вышибало", состоящій на всякій случай "при сестрицѣ". Безъ него фигура Жигулевой была бы такъ же не закончена, какъ фигура на картинѣ, написанная безъ падающей отъ нея тѣни.

Новая пьеса П. М. Невѣ жива, четырехъ-актная комедія Компаньоны, представляетъ собою интересную и характерную картину изъ быта нашихъ крупныхъ коммерсантовъ. Завязкою комедіи служитъ то обстоятельство, что Кириллъ Денисовичъ Байчугинъ (г. Рыбаковъ) намѣревается отобрать у своего "компаньона" по торговому дѣлу Привольнова (г. Горевъ) принадлежащую тому половину большой фабрики. Байчугинъ поступилъ на эту фабрику рабочимъ-мальчишкой Кирюшкой, выдѣлился изъ толпы своими способностями, былъ замѣченъ хозяиномъ, прошелъ всѣ служебныя степени заводской іерархіи, сталъ получать долю прибылей и, въ концѣ-концовъ, сдѣлался компаньонокъ-совладѣльцемъ фабрики своего бывшаго хозяина. Байчугинъ -- рабочая сила и душа всего дѣла; онъ сжился съ этою фабрикой, она ему "родная", она его гордость, въ ней его радости и смыслъ жизни. Привольновъ предоставилъ все веденіе дѣла своему компаньону, получаетъ причитающуюся ему долю прибылей и живетъ въ полное свое удовольствіе, не считая ни приходовъ, ни расходовъ и не заботясь о балансахъ. Его супруга, Прасковья Павловна (г-жа Ѳедотова), усердно помогаетъ нужу проживать деньги и занимать, когда не хватаетъ доходовъ. Не щадить родительскихъ достатковъ и ихъ сынокъ Евгеній (г. Садовскій), кутила я добродушный шалопай. Ихъ дочь Саша (г-жа Полякова) не похожа на брата, она дѣвица умная и серьезная, на мотовство смотритъ неодобрительно и въ душѣ питаетъ нѣжныя чувства къ сыну Байчугина, молодому технику Дмитрію Кирилловичу (г. Южинъ). Денежныя дѣла Привольновыхъ разстроены настолько, что всѣми уважаемому коммерсанту грозитъ разореніе, а съ нимъ -- продажа фабрики. Кириллъ Байчугинъ ни за что не хочетъ выпустить изъ рукъ дѣла и, при помощи Тушилова (г. Музиль), бывшаго ростовщика-дисконтера, скупаетъ векселя своего компаньона, грозитъ Привольнову позорнымъ банкротствомъ и отбираетъ у него всю фабрику цѣликомъ. А для закрѣпленія союза Байчугинъ и Тушиловъ рѣшаютъ породиться, женить Дмитрія на дочери ех-ростовщика Сусаннѣ (г-жа Павловская), милой, образованной дѣвушкѣ, нѣжно любящей своего родители, награбившаго такую деньжищу, что во искупленіе старыхъ грѣховъ, онъ жертвуетъ по четыреста тысячъ на благотворительныя учрежденія. Туйиловъ не сразу соглашается принять участіе въ ограбленіи стараго знакомаго, добрѣйшаго и уважаемаго Привольнова. Бывшій дисконтеръ давно оставилъ разбойныя дѣда, онъ волкъ сытый. Но Байчугинъ такъ его умасливаетъ, такъ убѣдительно говоритъ: "пограбимъ еще разокъ, да и закаимся уже навсегда; не мы, такъ другіе пустятъ его въ трубу". И новые союзники, въ своемъ родѣ тоже "компаньоны", выпускаютъ въ трубу слишкомъ довѣрчиваго Привольнова. Но тутъ приключается для всѣхъ неожиданный казусъ: Дмитрій Байчугинъ любитъ дочь Привольнова, хочетъ жениться на ней и не хочетъ жениться на Сусаннѣ Тушиловой. Сусанка тоже не имѣетъ особеннаго желанія выходить замужъ за молодаго БаЙчугина, за то очень увлекаетъ ее мысль женить своего стараго отца на молодой Привольновой. Казусъ происходитъ еще болѣе неожиданный, на этотъ разъ даже и для публики: старый плутъ давно влюбленъ въ Сашу Прмвольнову и, не откладывая въ долгій ящикъ, дѣлаетъ ея родителямъ залпомъ два предложенія: выдать за него дочь и надуть Кириллу Байчугина. Возликовали Приводьновы передъ такими заманчивыми перспективами, и вдругъ... новый крахъ: Саша не хочетъ выручить родителей, она любитъ Дмитрія Байчугина. Дмитрій Байчугинъ не хочетъ исполнять союзнаго договора своего родителя съ Тушидовымъ,-- онъ женится на дочери ограбленнаго компаньона. Родители въ ужасѣ, чуть не проклинаютъ дѣтей, выгоняютъ ихъ вонъ отъ себя и, по мѣрѣ своихъ средствъ, лишаютъ наслѣдствъ. Дмитрій Байчугинъ, все-таки, женится на любимой дѣвушкѣ, все-таки, поселяется на одной квартирѣ съ Привольновымъ, который съ нимъ не говоритъ, затѣваетъ какое-то новое, маленькое предпріятіе съ кутилой и шалопаемъ Евгешей, преобразившимся вдругъ въ энергичнаго и дѣльнаго помощника Дмитрія. Старуха Байчугина (г-жа Садовская) давно уже примирилась съ молодыми супругами и бываетъ у нихъ потихоньку отъ муха, который тоже затосковалъ о сынѣ. Является и самъ Байчугинъ, мирится съ сыномъ и съ его женой, и его тещей, хочетъ мириться съ Привольновымъ. Но Привольновъ гордъ, всякій миръ отвергаетъ и обмываетъ своего бывшаго компаньона разными нехорошими словами. Молодые люди успокоиваютъ старика тѣмъ, что поставятъ его во главѣ своего зарождающагося предпріятія и оно процвѣтетъ и разростется подъ его просвѣщеннымъ руководствомъ. Утѣшенный Привольновъ ободряется и выражаетъ согласіе помириться съ Кириллой Байчугинымъ. Объятія и поцѣлуи, всѣ идутъ роспить на радостяхъ бутылку шампанскаго. Впрочемъ, и весь этотъ умиротворительный актъ проходитъ въ перекрестныхъ лобзаніяхъ, точно Святая недѣля наступила.

Пьеса написана очень честно и тепло; въ ней много добрыхъ чувствъ и хорошихъ словъ. Мы думаемъ даже, что добросердечіе и незлобивость автора заходятъ нѣсколько далѣе, чѣмъ слѣдовало. Въ концѣ пьесы добро торжествуетъ; это прекрасно, но еще умилительнѣе то, что норокъ не наказанъ по той восхитительной причинѣ, что наказывать неіого, порока совсѣмъ не существуетъ. Онъ былъ, конечно, -- этого не отрицаютъ и сами дѣйствующія лица,-- былъ порокъ, было даже много пороковъ и нѣтъ ихъ, всѣ исчезли, яко дымъ отъ лица солнца. Кириллъ Байчугинъ изподтишка и долго подкрадывался къ своему компаньону и, наконецъ, слопалъ его; но не потому слопалъ, что жадность обуяла, а потому, что возлюбилъ онъ фабрику и не могъ вынести мысли, что это русское дѣло можетъ достаться въ руки иностранцевъ. Онъ сдѣлалъ это изъ патріотизма, а патріотизмъ чувство высокое, почтенія и всякой хвалы достойное. Не слопай Байчугинъ Привольнова, его скушали бы нѣмцы. За что же имъ отдавать такіе хорошіе куски? Но тотъ же Байчугинъ весьма скоро позналъ, что "не въ фабрикѣ счастье", и поспѣшилъ загладить и исправить свою ошибку, сдѣланную въ порывѣ патріотизма. Привольновы всю жизнь занимались проматываніемъ отцовскаго наслѣдства, русскихъ трудовыхъ денегъ, и восчувствовали, что это плохо, что хотя и "не въ деньгахъ счастье",-- безъ денегъ, все-таки, жить неудобно. И они взялись за дѣло, обѣщающее впереди опять много денегъ. Ту Шиловъ переграбилъ множество народа, насытился и сталъ добродѣтельнымъ рантьеромъ, благотворителемъ, другомъ человѣчества. Евгеша былъ "купеческимъ саврасомъ", уразумѣлъ, что это нехорошо, и принялся за честный трудъ. Всѣ остальные, до дочери ростовщика включительно, были всегда добродѣтельны и непоколебимыми остались при самыхъ тяжкихъ испытаніяхъ. Просмотрѣвши эту комедію, выходишь изъ театра съ такимъ чувствомъ, будто авторъ показалъ вамъ не Замоскворѣчье, не Таганку, а двери коммерсантскаго Эдема, у которыхъ невзначай поразбойничавшіе люди братскими лобзаніями привѣтствуютъ другъ друга въ день торжества фабричнозаводской добродѣтели. Повторяемъ, комедія написана очень тепло; добавимъ еще, что она разыграна превосходно. И тѣмъ опаснѣе намъ кажется то Панглосовское заключеніе, которое само собою вытекаетъ изъ этой пьесы, помимо желанія, вѣрнѣе -- вопреки желанія ея автора и единственно вслѣдствіе его излишне мягкаго и добросердечнаго отношенія къ темнымъ сторонамъ изображеннаго имъ быта. На первомъ представленіи составъ публики весьма напомнилъ намъ тѣ лица и костюмы, которые преобладали въ театральной залѣ въ былые годы на представленіяхъ пьесъ Островскаго. Островскій не щадилъ эту публику и въ яркихъ картинахъ показывалъ ей "темное царство" такимъ, каково оно было въ дѣйствительности. Славный русскій драматургъ училъ, обличалъ и исправлялъ; онъ никого не гладилъ по головкѣ и "памятникъ воздвигъ себѣ нерукотворный"... А г. Невѣжинъ не только по головѣ гладитъ, но и умащаетъ елеемъ своего благодушія тѣхъ, по комъ еще плачетъ и долго будетъ плавать добрая палка покойнаго А. Н. Островскаго.

Между исполнителями первое мѣсто принадлежитъ г-жѣ Садовской, сумѣвшей создать не только живое, но и типическое лицо въ ничтожной роли жены Байчугина. Замѣчательно хорошъ былъ г. Горевъ, съ необыкновенною выдержанностью и тонкостью проведшій роль старика Привольнова. Г-жа Ѳедотова съ обычнымъ мастерствомъ воспользовалась единственнымъ выдающимся мѣстомъ довольно неблагодарной роди и во второмъ актѣ поразительно, до слезъ больно, воспроизвела страданія гордой женщины, вынужденной любовью къ семьѣ просить милости у враговъ, такъ недавно еще унижавшихся передъ нею. Благодаря всему этому, пьеса имѣетъ выдающійся успѣхъ.

Ан.

"Русская Мысль", кн.XII, 1891