Ремезов Митрофан Нилович - Современное искусство

СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО.

Московскій "Малый театръ": Татьяна Рѣпина, комедія А. С. Суворина.-- Трагедія Д. В. Аверкіева.-- Фотографическая выставка въ Москвѣ.

Въ половинѣ января на сценѣ "Малаго театра", для бенефиса Н. А. Никулиной, была дана четырехъ-актная "комедія" А. С. Суворина Татьяна Рѣпина. На театральныхъ афишахъ имя г. Суворина появляется во второй разъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ шла трагедія, написанная гт. Суворинымъ и Буренинымъ. Съ тѣхъ поръ г. Буренинъ написалъ еще двѣ трагедіи, г. Суворинъ ничего не писалъ для театра и самостоятельно, т.-е. въ одиночку, выступилъ въ качествѣ драматическаго писателя въ вышеназванною "комедіей". Авторъ назвалъ свою пьесу "комедіей", несмотря на ея "раздирательнѣйшій" конецъ, завершающійся смертью героини. Мы не знаемъ, почему онъ это сдѣлалъ, потому ли, что считаетъ всю нашу жизнь и Всякую жизнь "комедіей" и не придаетъ значенія тому, какъ эта жизнь заканчивается, или изъ желанія ввести своего рода новшество въ подражаніе французскимъ драматургамъ, которые начали называть свои драматическія произвенія просто "пьесами", pièces, во столькихъ-то актахъ, откинувши болѣе точныя ихъ наименованія драмами, комедіями и трагедіями, или же авторъ хотѣлъ этимъ дать понять, что самый раздирательный конецъ его пьесы есть не болѣе, какъ "комедія", разыгранная героиней даже въ моментъ самоубійства. Послѣднее кажется намъ самымъ правдоподобнымъ. Въ дѣйствительности мы видимъ иногда, что люди, убивая себя, продѣлываютъ только ужасную комедію. Но дѣло не въ этомъ, а въ томъ, какъ написана пьеса г. Суворина и для чего она написана, какую идею она собою проводитъ въ сознаніе публики. Идеи мы въ этой комедіи, съ ея начала и до конца, никакой не усматриваемъ и для чего намъ все это показываютъ -- рѣшить не можемъ. Говорятъ, нѣчто подобное случилось когда-то на самомъ дѣлѣ. Ну, и пускай случилось, да намъ-то до этого какое дѣло? Мало ли что случается, нельзя же всякій fait-divers переносить на сцену и къ этому fait-divers'у придѣлывать драматическій хвостъ въ нѣсколькихъ актахъ. Взятый г. Суворинымъ въ основу его пьесы случай заключается въ нижеслѣдующемъ: когда-то въ одномъ изъ нашихъ губернскихъ городовъ отравилась и умерла пользовавшаяся извѣстностью провинціальная актриса. По большей части, причиною самоубійствъ молодыхъ женщинъ бываетъ несчастная любовь, измѣна любимаго человѣка. Не много нужно выдумки, чтобы тѣмъ же мотивомъ объяснить и самоубійство провинціальной актрисы. А извѣстно, что измѣнникъ долженъ быть непремѣнно дурнымъ человѣкомъ и шалопаемъ... Точно хорошій-то человѣкъ не можетъ разлюбить, точно хорошіе люди, мужчины и женщины, не разлюбляютъ другъ друга, ничуть не дѣлаясь отъ того дурными? Но въ томъ-то и дѣла, что такая несчастная случайность между хорошими людьми ведетъ почти всегда къ тяжелой драмѣ, далеко не всегда кончающейся убійствомъ или самоубійствомъ. Такія драмы могутъ быть весьма разнообразны, смотря по характеру лицъ, по ихъ положенію, по средѣ, въ которой онѣ разыгрываются. Такія драмы давали и будутъ давать неисчерпаемый матеріалъ драматургамъ, при условіи, чтобы драматурги умѣли имъ пользоваться для выясненія какой-либо общечеловѣческой идеи, о ненормальности, напримѣръ, семейныхъ или общественныхъ отношеній, въ которыхъ и кроется первоначальная, основная причина драмы. Въ пьесѣ г. Суворина нѣтъ ничего подобнаго. Провинціальная актриса Татьяна Петровна Рѣпина (г-жа Ермолова) разошлась съ мужемъ,-- онъ ее бросилъ,-- и пошла на сцену. Тутъ, по ея собственнымъ словамъ, она пожила въ полное свое удовольствіе: "Вы жить не умѣете,-- говоритъ она одному знакомому.-- Вотъ я жила, такъ жила! И любовь, и ненависть, и злоба, и слава, и разгулъ. Силы какъ будто вчетверо увеличиваются, и чувствуешь, что сердце такое огромное..." И вотъ, поживши всласть, полюбивши, насколько то дозволяли и требовали размѣры ея сердца, погулявши на своемъ вѣку, какъ душенькѣ ея хотѣлось, Татьяна Рѣпина все еще не нагулялась и любитъ богатаго помѣщика Сабинина (г. Южинъ). Этотъ тоже погулялъ и пожилъ такъ, что совсѣмъ разорился, огромное наслѣдство прожилъ и все человѣческое нутро прогулялъ. Остатки того и другаго Сабининъ ухлопываетъ уже вмѣстѣ съ Рѣпиной, съ которою находится въ любовной связи и безпрерывно ссорится. Татьяна Петровна ревнуетъ его въ богатой вдовѣ Олениной (г-жа Лешковская), а сама на глазахъ у Сабинина уѣзжаетъ "кутить" за-городъ съ пріѣзжимъ журналистомъ Адашевымъ (г. Ленскій). "Что за безобразная женщина!" -- восклицаетъ Сабининъ, когда она умчалась съ литераторомъ. И дѣйствительно, зритель долженъ сознаться, что Татьяна Рѣпина совсѣмъ "безобразная", невозможная женщина.

Во второмъ актѣ Сабининъ дѣлаетъ предложеніе молодой вдовушкѣ Олениной, за которою ухаживалъ еще въ Петербургѣ, при жизни ея мужа. Оленина богата, и, конечно, Сабининъ не женился бы на ней, если бы у нея не было состоянія; но вдовушка и сама по себѣ настолько привлекательна, что Сабининъ можетъ быть увлеченъ ею совершенно искренно. Одно съ его стороны мерзко -- это то, что, встрѣтившись у Олениной съ своимъ пріятелемъ, Котельниковымъ (г. Садовскій), онъ говоритъ ему, будто разорился на Татьяну Рѣпину. А Татьяна-то, какъ на грѣхъ, тутъ, какъ тутъ. Она явилась къ Олениной, сама не знаетъ зачѣмъ,-- объясняться... но въ чемъ объясняться? Что Сабинянъ ея любовникъ? Да это весь городъ знаетъ. Что онъ промотался? Это также всѣмъ извѣстно; Оленина покупаетъ даже его послѣднее имѣніе, продающееся съ аукціона. Взбалмошная, "безобразная" женщина явилась "скандалъ" дѣлать и сразу налетѣла на мерзость, сказанную про нее Сабининымъ. "Повтори!-- кричитъ она ему.-- Повтори, что ты сказалъ"... Сабининъ молчитъ. Рѣпина кидается его бить и побила бы, если бы ее не удержалъ Котельниковъ. Приходить хозяйка, Оленина, и скандалъ кончается изгнаніемъ актрисы-скандалистки изъ дому.

Въ третьемъ актѣ Сабининъ кутитъ съ пріятелями въ загородномъ ресторанѣ -- празднуетъ свою помолвку съ богатою вдовушкой. А Рѣпина кутитъ съ другою компаніей и пріѣзжаетъ въ тотъ же ресторанъ. Сабининская компанія уходитъ со сцены и уступаетъ мѣсто рѣпинской компаніи, являющейся подъ предводительствомъ жида-банкира Зоненштейна (г. Правдинъ). Среди всякихъ разговоровъ, не идущихъ къ дѣлу, Татьяна напивается пьяна, разбиваетъ стаканъ, говоритъ О самоубійствѣ, дразнитъ жида-банкира, плескаетъ ему въ лицо вино, рыдаетъ, продѣлываетъ всякій пьяный вздоръ до тѣхъ поръ, пока журналистъ Адашевъ не уводитъ ее долой со сцены. Тѣмъ дѣло пока и кончается. Но Татьяна, хотя и съ пьяныхъ глазъ, все-таки, не даромъ говорила о самоубійствѣ. Что у трезваго на умѣ, то у пьянаго на языкѣ: она недовольна изображеніемъ смерти на сценѣ; она хочетъ показать публикѣ на сценѣ же, какъ люди взаправду умираютъ... И вотъ, для приведенія такого плана въ исполненіе, она отравляется передъ выходомъ на сцену въ драмѣ Василиса Мелентьева. Сцена перегорожена надвое: одна половина изображаетъ уборную артистки, другая -- закулисную часть сцены. Татьяна чувствуетъ уже роковое дѣйствіе яда и съ величайшими усиліями доигрываетъ роль Василисы Мелентьевой. Изъ ея словъ можно заключить, что отравилась она не изъ одного желанія показать зрителямъ настоящую смерть, а изъ желанія "поразить всѣхъ, отомстить ей и ему". "Пусть видятъ, кто честнѣе и лучше, -- говоритъ она сама съ собою.-- Пусть онъ почувствуетъ; пусть всѣ честные люди будутъ клясть его, преслѣдовать, указывать на него, какъ на мучителя и убійцу"... Умереть на сценѣ Татьянѣ Рѣпиной, разумѣется, не удается; умирать ее приводятъ въ уборную, гдѣ г-жа Ермолова и изображаетъ передъ московскою публикой, какъ должна умирать отравившаяся актриса въ великолѣпномъ русскомъ костюмѣ. Прибѣгаетъ Сабининъ, бросается на колѣни, проситъ простить его. Передъ смертью Рѣпина говоритъ ему: "Видите, какая я... Ничего вы не понимали, да и я... Не ради васъ... Нѣтъ, не изъ-за васъ!... Безобразная жизнь!..."

И такъ, сначала Татьяна отравляется, чтобы показать публикѣ, какъ умираютъ по-настоящему, потомъ, чтобы показать, кто лучше и честнѣе, и отомстить ей и ему, и, наконецъ, не для того и не для этого, а потому, что "никто ничего не понимаетъ и она тоже не понимаетъ" и что ея "жизнь безобразная"... Стало быть, самоубійство это отнюдь не является-логическимъ и неотвратимымъ послѣдствіемъ видѣннаго нами въ первыхъ трехъ актахъ. Она еще въ первомъ актѣ говоритъ, что пожила и покутила на сдоемъ вѣку много, что любила и ненавидѣла, что любитъ жизнь, пьетъ ее и ѣсть ее",-- это жизнь-то. Стало быть, всю выпила и всю выѣла и кончать надо, умирать. Ничуть не бывало, никакой въ томъ надобности мы не видимъ, и зрители не видятъ: въ томъ же направленіи можно продолжать еще много лѣтъ. И всѣ мы отлично знаемъ, что многія женщины такъ и дѣлаютъ. Иная возьметъ да стрѣльнетъ въ своего Сабинина, иная -- въ себя или сѣрныхъ спичекъ наглотается, но изъ этого равно ничего не слѣдуетъ; и стрѣляютъ онѣ, и спички ѣдятъ только въ минуты сильныхъ аффектовъ, говоря просто -- въ минуты ума помраченія. Мы и требуемъ отъ литературнаго и отъ сценическаго произведенія, чтобы намъ было показано съ полною ясностью, что именно довело человѣка до такого помраченія ума, чтобы мы поняли безвыходное положеніе человѣка и невозможность для него противустоять помраченію ума. Ничего этого въ "комедіи" г. Суворина мы не видимъ. Татьяна говоритъ: "опозорили меня, насмѣялись", но позоръ она видитъ не въ томъ, что у нея есть любовникъ, и не въ томъ, что она предается "разгулу",-- тѣмъ и другимъ она похваляется передъ Адашевымъ и передъ кѣмъ угодно, рекомендуя Сабинина такъ: "рекомендую, Сабининъ, тайна моего сердца"... Нѣтъ, для нея въ томъ "позоръ", что Сабининъ ее бросилъ для Олениной, а не она бросила Сабинина хотя бы для Адашева или для кого другаго. Но и это пустяки,-- не отъ такого "позора" она отравилась, а единственно потому, что взбалмошная она женщина, безобразная... Характеровъ въ пьесѣ нѣтъ; для того, чтобы показать взбалмошность Татьяны, и одного акта слишкомъ много. Между тѣмъ, надо же было чѣмъ-нибудь наполнить три первыхъ акта, къ тому же предлинныхъ. Авторъ и наполнилъ ихъ посторонними разговорами или, вѣрнѣе, монологами, не имѣющими ни малѣйшаго отношенія къ сюжету пьесы. Дѣйствующія лица одно за другимъ приходятъ на сцену, я каждое отчитываетъ свой монологъ въ то время, какъ другія находящіяся тутъ же лица молчатъ и не знаютъ, куда имъ дѣвать свои лишнія особы. Приходитъ Котельниковъ я говоритъ о свиньяхъ, объ экспортѣ свиныхъ тушъ, о банкахъ, кажется, и еще о чемъ-то,-- отзвонилъ и "съ колокольни долой",-- ушелъ на кулисы. На смѣну является г-жа Никулина, въ роли свѣтской болтуньи, и болтаетъ о литературѣ, о Москвѣ и Петербургѣ, о сайкахъ, калачахъ, о купцахъ и дворянахъ, о мужчинахъ и женщинахъ, и отбываетъ, уступая мѣсто г. Макшееву, антрепренеру театра, который излагаетъ "взглядъ и нѣчто... О чемъ-бишь нѣчто?" -- это все равно, отсчиталъ и ушелъ. Далѣе то же самое продѣлываетъ г-жа Медвѣдева въ роли жидовки, факторши и свахи. Жидъ Зоненштейнъ (г. Правдивъ), журналистъ Адашевъ каждый въ свою очередь мелетъ всякій фельетонный вздоръ въ одиночку "обо всемъ", задирая земство, суды, банки, жидовъ, золотыхъ тельцовъ и "золотыхъ поросятъ". Въ особенности достается жидамъ. Во всемъ этомъ поочередномъ пустословіи не мало остроумія, но еще больше всякихъ плоскостей. То и другое тоже поочередно вызываетъ смѣхъ и апплодисменты въ тѣхъ ярусахъ театра, гдѣ приходится по вкусу то или другое качество соли и перца, который въ избыткѣ пересыпаны прочитываемые артистами отрывки старыхъ фельетоновъ. А прочитываются они на удивленіе, какъ могутъ быть прочитаны только артистами "Малаго театра".

Послѣдній актъ весь занять умираніемъ Татьяны Рѣпиной. На первомъ представленіи г-жа Ермолова изобразила смерть героини съ такими воплями и корчами, что со многими зрительницами и даже съ зрителями сдѣлалось дурно, потребовалась врачебная помощь. Со втораго представленія наша высокоталантливая артистка стала играть уже много легче. Она, очевидно, поняла, что, увлекшись на первый разъ, перешла мѣру художественности и сдѣлала то, чего на сценѣ дѣлать не слѣдуетъ. Мы неоднократно говорили, что патологическія демонстраціи неумѣстны въ драматическихъ представленіяхъ. Ничего онѣ не говорятъ ни уму, ни сердцу зрителя и если производятъ на публику дѣйствіе, то совсѣмъ не такое, производить которое предназначены драмы. На сценѣ необходимо воспроизведеніе всѣхъ внѣшнихъ признаковъ нравственныхъ страданій и всякихъ психическихъ движеній дѣйствующихъ лицъ, и чѣмъ реальнѣе, чѣмъ ближе къ истинѣ такое воспроизведеніе, тѣмъ лучше для автора, для артиста и для публики. Страданія же физическія могутъ быть вводимы авторами съ большою осмотрительностью лишь тогда, когда они безусловно необходимы, и съ еще большею осторожностью должны быть воспроизводимы артистами. Тутъ крайне трудно опредѣлить "границы прекраснаго", художественнаго. Если не одобряется шаржъ комическій, то еще менѣе можетъ быть одобренъ трагическій шаржъ. А что подобное стремленіе къ реализму въ изображеніи болѣзненныхъ явленій очень легко переходитъ въ то, что мы называемъ шаржемъ,-- въ томъ не можетъ быть сомнѣнія. Возьмемъ для примѣра предсмертныя мученія отравившейся Татьяны. Съ полною точностью они никакъ не могутъ быть воспроизведены потому... потому что въ дѣйствительности сопровождаются усиліями организма отдѣлаться отъ принятаго внутрь яда, т.-е. тошнотою и ея послѣдствіями. Что бы сказала публика и что бы сдѣлалось съ публикой, если бы артистъ или артистка, увлекшись погоней за реальностью, вздумали не отступать отъ таксико-патологической программы? Въ Татьянѣ Рѣпиной дѣло не дошло до такихъ реальностей, но шло дѣло какъ разъ по этому пути. Для публики же вся подобная реальность и не нужна, и смысла не имѣетъ, во-первыхъ, потому, что никто не знаетъ, какимъ ядомъ отравилась Татьяна, дѣйствіе же ядовъ различное, и, стало быть, никто не можетъ сказать съ достовѣрностью, правдиво ли изображеніе страданій; во-вторыхъ, потому, что если бы ядъ и былъ Извѣстенъ, публика, все-таки, не судья правдивости изображенія, ибо въ дѣйствительности почти никто не видалъ отравленныхъ этимъ именно ядомъ; въ-третьихъ, публикѣ дѣла нѣтъ до того, какъ корчатся и вопятъ отъ мышьяка, какъ -- отъ фосфора, или еще тамъ отъ чего-нибудь,-- для публики одно важно, что заставило человѣка покончить самоубійствомъ. Все послѣдующее, т.-е. большая или меньшая мучительность яда, можетъ имѣть значеніе только при выборѣ рода смерти тѣмъ, это хочетъ себя лишить жизни, и, слѣдовательно, для публики, идущей въ театръ не за этимъ, разумѣется, никакого смысла не имѣетъ. Одной полоумной Татьянѣ Рѣпиной могла придти въ голову дикая мысль показать публикѣ на сценѣ, какъ въ дѣйствительности умираютъ отъ мучительнаго яда. Но, вѣдь, Татьяна въ самомъ дѣлѣ полоумная и потому не сообразила, что ей не дадутъ угощать публику такимъ зрѣлищемъ и уведутъ умирать въ закулисный чуланъ, называемый уборною. Мы отнюдь не винимъ г-жу Ермолову за эту сцену и всю вину возлагаемъ на автора. Артистка, въ мѣру своихъ огромныхъ силъ, сдѣлала лишь то, что ей задано пьесой, и не отъ нея зависитъ, ослабляя или усиливая свою игру, придать смыслъ такой сценѣ, въ которой, по существу ея, нѣтъ никакого смысла, а потому нѣтъ и художественности.

Нѣтъ намъ счастья на историческія драмы. Въ прошлогодній сезонъ очень дорого стоившая Княгиня Курагина блеснула своими костюмами и постановкой и быстро прослѣдовала въ архивъ за отсутствіемъ публики, желавшей на нее любоваться; въ нынѣшнемъ -- Правительница Софья и Теофано, Д. В. Аверкіева, подвергнутся, повидимому, той же участи. Лучшая изъ всѣхъ, трагедія г. Ѳедотова, Въ Шильонскомъ замкѣ, по какимъ-то невѣдомымъ причинамъ, не идетъ на сценѣ послѣ трехъ-четырехъ представленій, давшихъ полные сборы. Трагедія г. Аверкіева не имѣетъ литературныхъ и сценическихъ достоинствъ трагедіи г. Ѳедотова, но во многихъ отношеніяхъ превосходитъ Правительницу Софью. Въ Теофано мы видимъ ярко, но сухо написанную картину византійской дворцовой жизни X вѣка; въ Правительницѣ Софьѣ -- блѣдную и тоже сухую картину московской жизни конца XVII столѣтія. Какъ ни слаба эта послѣдняя драма, она, все-таки, ближе и понятнѣе большинству московской публики, особливо праздничной. Имена въ этой драмѣ все знакомыя, въ ней есть калачъ и четки, и стрѣльцы шумятъ, и стрѣльчихи, и мѣста изображены все "нашинскія": Замоскворѣчье, кремлевская дворцовая площадка, Новодѣвичій монастырь. Любопытно посмотрѣть. А въ Теофано -- все чужое: имена, мѣста, названія ("хартофилаксъ", напримѣръ, это г. Музиль -- хартофилаксъ, а ужъ какъ г. Садовскаго титулуютъ, и не повторишь, не записавши на память); вмѣсто вида на Замоскворѣчье, видъ на Босфоръ, нѣтъ тутъ ни калачей, ни кренделей, ни "свѣтъ ты мой, милъ сердечный другъ..." Между тѣмъ, Д. В. Аверкіевъ много потрудился надъ изображеніемъ византійскаго двора и историческаго событія, разыгравшагося въ немъ 918 лѣтъ тому назадъ. Дирекція театровъ сдѣлала съ своей стороны все возможное для наиболѣе соотвѣтствующей сюжету и исторически вѣрной постановки пьесы. Честь и слава завѣдующимъ этою частью сценическаго дѣла. Къ сожалѣнію, всѣ эти весьма почтенныя усилія не спасутъ Теофано, какъ не спасли они Княгиню и Правительницу Софью.

Очень жаль, и всѣхъ больше жаль Теофано. Авторъ взялъ интересный, моментъ изъ исторіи Византіи, а именно -- заговоръ и дворцовую революцію, жертвою которыхъ палъ императоръ Никифоръ Ѳока въ ночь съ 10 на 11 декабря 969 года. За семь лѣтъ передъ этимъ (въ 962 году) Никифоръ такимъ же нелегальнымъ путемъ сдѣлался санъ императоромъ и женился на Теофано, вдовѣ своего предшественника Романа II, сына Константина VII Багрянороднаго. Теофано происходила изъ низкаго званія, плѣнила сердце Романа и вышла за него замужъ, когда онъ былъ наслѣдникомъ престола. Молва, а за нею исторія обвиняютъ Романа въ томъ, что онъ отравилъ отца, по Настоянію Теофано, и, сдѣлавшись императоромъ, выгналъ изъ дворца родную мать, Елену, и своихъ сестеръ, которыя очутились въ крайней нищетѣ, доведшей ихъ до послѣдней степени паденія. На Теофано лежитъ также подозрѣніе въ отравленіи ея перваго мужа, Романа, хотя по нѣкоторымъ даннымъ есть основаніе думать, что умеръ онъ отъ чрезмѣрныхъ излишествъ и безпутства. Никифоръ Ѳока, сдѣлавшись императоромъ, женился на Теофано, чтобы этимъ придать нѣкоторый видъ законности своему захвату престола при существованіи прямыхъ наслѣдниковъ, сыновей Романа. Своимъ суровымъ нравомъ и скупостью Никифоръ возбудилъ противъ себя общее недовольство придворныхъ, военачальниковъ и духовенства. Народъ даже въ самой Византіи уже давно оставался почти совершенно безучастнымъ къ тому, кто занимаетъ византійскій престолъ, и, кромѣ того, ничѣмъ не могъ бы, если бы и хотѣлъ, выразить свое участіе, возвысить свой голосъ, такъ какъ сила была въ войскѣ, а войско -- въ рукахъ тѣхъ, кто умѣлъ его привлечь къ себѣ. Никифоръ Ѳока былъ военачальникомъ и захватилъ престолъ, опираясь на свое войско. Въ его правленіе возвысился военачальникъ Іоаннъ Цимисхій, его родственникъ, заручился сочувствіемъ духовенства и высшихъ дворцовыхъ чиновъ, а также согласіемъ императрицы Теофано, ночью проникъ тайно во дворецъ съ толпою своихъ сообщниковъ, убилъ Никифора и провозгласилъ себя императоромъ и опекуномъ малолѣтняго Василія, сына Теофано и Романа II. Іоаннъ Цимисхій умеръ въ январѣ 976 г., отравленный главнымъ дворцовымъ евнухомъ Василіемъ. Императорская власть перешла къ сыну Романа, Василію II, царствовавшему до 1025 г. Какая участь постигла Теофано, мы не знаемъ достовѣрно; она чуть ли не была отправлена Цимисхіемъ куда-то ссылку.

Сдѣлавши эту историческую справку, мы перейдемъ къ трагедіи г. Аверкіева. Очень интересный сюжетъ переданъ авторомъ не вѣрно съ дѣйствительностью и до крайности скучно. Вся пьеса, кромѣ послѣдняго, 4-го акта, написана діалогами, въ которыхъ разъясняются взаимныя отношенія дѣйствующихъ лицъ, ихъ прошлое и настоящее и то, что дѣлается внѣ сцены, невидимо для публики. Изъ такихъ разговоровъ перваго акта мы узнаемъ, что противъ царя Никифора существуетъ глухое недовольство, что недовольные ищутъ средствъ избавиться отъ тяжелаго самодержца. Василій, "царскій постельничій и печальникъ двора", т.-е. просто главный евнухъ (г. Садовскій), старается привлечь на сторону недовольныхъ военачальника Іоанна Цимисхія (г. Южинъ). На смѣну Василія приходитъ императоръ Никифоръ (г. Горевъ). Онъ подозрѣваетъ Іоанна въ любовной связи съ Теофано и отправляетъ его въ ссылку. Цимисхій удаляется, входитъ Теофано (г-жа Ермолова). Никифоръ пытается найти въ ея словахъ подтвержденіе сбоямъ подозрѣніямъ. Но Теофано насторожѣ и ничѣмъ себя не выдаетъ. По уходѣ Никифора, является Цимисхій проститься съ Теофано, съ которою онъ уже давно находится въ связи. Второй актъ происходитъ на женской половинѣ дворца, въ пріемной императрицъ". Цимисхій возвращенъ изъ ссылки, но ему запрещено являться во дворецъ. Онъ пробрался къ Теофано тайкомъ. Объ этомъ провѣдала придворная дѣвушка Анна (г-жа Яблочкина 2). Она подозрѣваетъ, что царю грозитъ опасность, и рѣшается предупредить его въ надеждѣ, что за свое спасеніе царь женится на ней, удаливши невѣрную супругу, и она, Апна, будетъ щеголять въ красной обуви, носить которую имѣетъ право только супруга царствующаго императора. Патріаршій чиновникъ Евстафій (г. Музиль) является посредникомъ между патріархомъ и Цимисхіемъ, а равно и царицей, въ дѣлѣ назрѣвающаго заговора. Вопросъ о сверженіи съ престола Никифора рѣшенъ и окончательно назначенъ день приведенія въ исполненіе заговора. Теофано просить только Цимисхія не проливать крови, не убивать Никифора, а добиться отъ него отреченія и постричь его въ монахи. Тогда она станетъ свободною и выйдетъ замужъ за своего возлюбленнаго (такъ зоветъ она Іоанна Цимисхія; по каковски это?). Между тѣмъ, доносъ придворной дѣвушки дошелъ до царя. Женская половина дворца оцѣплена стражей, и Василію поручено сдѣлать обыскъ. Хитрый евнухъ устраиваетъ такъ, что Цимисхій спасается тайнымъ ходомъ, а вмѣсто него захватываютъ патріаршаго чиновника, у котораго такая же рыжая борода, какъ у Цимисхія. Въ третьемъ актѣ, въ ночь, назначенную для исполненія заговора, Теофано не спитъ у себя въ опочивальнѣ. Она въ страшной тревогѣ за Яни, за исходъ задуманнаго государственнаго переворота, за участь мужа, котораго ей жаль, и за свою собственную судьбу. Въ комнату царицы приходитъ императоръ Никифоръ. Онъ тоже не можетъ заснуть въ эту бурную декабрьскую ночь. Ему не даютъ покоя предсказанія, по которымъ именно въ декабрѣ съ нимъ должно случиться несчастіе. Его подозрительность разрослась до крайнихъ предѣловъ; онъ всѣхъ боится, измучена его душа. Теофано предлагаетъ ему подкрѣпиться виномъ; онъ подозрѣваетъ, что она хочетъ отравить его. Она говоритъ, что придетъ въ его спальную посидѣть съ нимъ, почитать ему. "А если я засну,-- говоритъ онъ,-- и ты меня... придушишь!..." Онъ собирается уходить и вдругъ быстро оборачивается назадъ, воображая, что Теофано крадется за нимъ съ ножомъ. Это лучшая сцена во всей трагедіи, и исполнена она г. Горевымъ неподражаемо хорошо. Никифоръ ушелъ. Черезъ потайную дверь вбѣгаетъ Цимисхій. Его люди проникли во дворецъ, черезъ минуту совершится роковой ударъ. Все послѣдующее происходитъ на половинѣ царя, и зрители узнаютъ подробности изъ разсказа Анны, переодѣвшейся мальчикомъ, чтобы пробраться къ царю и сторожить вмѣстѣ съ царскимъ отрокомъ, своимъ двоюроднымъ братомъ. Вопреки клятвѣ, данной Іоанномъ царицѣ, Никифоръ убитъ. Боярыня Евираксія (г-жа Никулина), тетка Анны, уводить дѣвушку. Входитъ Цииисхій въ царскомъ вѣнцѣ. На упреки Теофано Іоаннъ отвѣчаетъ рѣзко. Ему не до сантиментальностей теперь и не до нѣжностей; сдѣлана только половина дѣла, народъ волнуется, рвется во дворецъ, хочетъ вступиться за свергнутаго царя. Цимисхій приказываетъ отрубить голову Никифора, на копьѣ показать народу и силою прекратить волненіе. Теофано съ проклятіями падаетъ безъ чувствъ. Трагедія, собственно, кончена, и четвертый актъ представляетъ собою эпилогъ или апоѳеозъ. Въ тронной палатѣ собрались сенаторы привѣтствовать новаго императора. Это продажная, раболѣпная толпа византійскихъ паразитовъ. Въ глубинѣ сцены раздергивается громадный занавѣсъ. На двойномъ тронѣ въ императорскихъ одеждахъ возсѣдаютъ. Іоаннъ I и малолѣтній Василій II (г-жа Панова). Колѣнопреклоненія и льстивыя рѣчи высшихъ сановниковъ имперіи прерываются появленіемъ Теофано въ черной монашеской одеждѣ. Вмѣсто царскаго вѣнца и разрѣшенія сочетаться бракомъ съ Іоанномъ, патріархъ прислалъ ей монашескій клобукъ. Она срываетъ этотъ клобукъ, топчетъ его ногами, осыпаетъ всѣхъ горькими упреками. Ея сынъ, юный Василій, вступается за дядю Яни, онъ любитъ его и вѣритъ ему. Іоаннъ сходитъ съ трона, даетъ торжественную клятву оберегать имперію для Василія, воспитать юношу въ духѣ доблести и добра и никогда не приближать къ себѣ ни одной женщины. "Довольна ты, Теофано?" -- обращается онъ къ царицѣ.-- "Довольна!" -- отвѣчаетъ Теофано. Занавѣсъ падаетъ.

Признаемся, мы очень были удивлены, какъ г. Аверкіевъ, опытный писатель, авторъ Каширской старины и Фрола Скабеева, такъ плохо, можно сказать, такъ неумѣло распорядился съ находившимся въ его рукахъ богатымъ историческимъ матеріаломъ. За исключеніемъ указанной нами сцены между Никифоромъ и Теофано, все необыкновенно вяло, безжизненно и скучно. Яркими чертами обрисована только личность Никифора Ѳоки, а Теофано, Цимисхій и евнухъ Василій вышли блѣдными, какими-то неопредѣленными, не сильными. Намъ разсказываютъ про заговоръ; но заговора мы не видимъ, онъ складывается и зрѣетъ гдѣ-то за кулисами. Іоаннъ Цимисхій оказывается орудіемъ въ рукахъ евнуха. Теофано -- влюбленная женщина, и только; о заговорѣ она знаетъ, но сама играетъ во всей этой исторіи совершенно пассивную роль. Нельзя даже повѣрить, чтобы эта ничтожная и боязливая женщина изъ какой-то лавченки сдѣлалась императрицей и въ своихъ рукахъ держала судьбы цѣлаго міра, смѣняя по своей волѣ императоровъ -- Константина Багрянороднаго Романомъ, Романа -- Никифоромъ, Никифора -- Іоанномъ. Самъ евнухъ Василій, несомнѣнно принимавшій огромное участіе во всѣхъ этихъ переворотахъ,-- очевидно, тотъ самый Василій, который впослѣдствіи, черезъ шесть лѣтъ, отравилъ Цимисхія, отъ котораго едва могъ отдѣлаться императоръ Василій II,-- самъ этотъ дворцовый злой геній оказывается чѣмъ-то вродѣ добродушнаго шутника. И что еще важнѣе, никому неизвѣстно, изъ-за чего онъ, собственно, хлопочетъ, почему для него можетъ быть Цимисхій желательнѣе Никифора. Мы понимаемъ, что униженный и оскорбленный въ своемъ человѣческомъ достоинствѣ евнухъ, достигши высокаго положенія при византійскомъ дворѣ, мечталъ самъ захватить верховную власть, и если не облечься въ императорскій пурпуръ, то, по меньшей мѣрѣ, распоряжаться императоромъ, какъ палатные мэры въ свое время распоряжались потомъ королями. Ближайшій человѣкъ къ дарю, держащій въ своихъ рукахъ всѣ дворцовыя тайны, всѣ нити и пружины дворцовой жизни, важный сановникъ, соединяющій въ своей особѣ должности министра двора и министра полиціи, главный евнухъ долженъ возбуждать ужасъ, а не смѣхъ, какъ мы это видимъ въ трагедіи г. Аверкіева. Передъ такимъ лицомъ должны были трепетать всѣ вельможи, весь дворъ, вся Византія, военачальники и патріархъ, и сама императрица. Повторяемъ, это -- зло! геній, неистребимо внѣдрившійся въ императорскія палаты и своимъ положеніемъ характеризующій весь бытъ византійскаго двора. А этого-то и нѣтъ въ трагедія г. Аверкіева, и потому въ ней все для зрителя неясно. Дѣлается что-то очень важное, но въ чемъ вся суть происходящаго, почему все это дѣлается, гдѣ мотивы и скрытыя причины, производящія историческое событіе, это остается непонятнымъ. А непонятное всегда и неизбѣжно остается скучнымъ. Боярыню Евпраксію, нѣчто вродѣ оберъ-гофмейстерины, говоря по-нынѣшнему, авторъ хотѣлъ, повидимому, сдѣлать комическимъ лицомъ; но это ему не удалось и изъ Евпраксіи ничего не вышло. Женской половины византійскаго двора мы не видали, кромѣ Евпраксіи и Анны, да и вообще мы не видали этого пышнаго и своеобразнаго двора, кишащаго интригой, лестью, всяческою хитростью, вошедшею въ пословицу. Въ послѣднемъ актѣ авторъ попытался, правда, пополнить этотъ пробѣлъ, но неудачно, но нашему мнѣнію. Это скорѣе живая картина, это изображеніе внѣшняго обряда, и, притомъ, невѣрное изображеніе, а не сущность дворцовой жизни въ ея повседневномъ обиходѣ.

Неопредѣленность характеровъ и неясность положеній, а также вялость дѣйствія отразились на исполненіи. Безукоризненно хорошъ былъ только г. Горевъ, благодаря, какъ мы сказали, отличнѣйшей рельефности изображаемаго имъ лица -- Никифора Ѳоки. Пьеса, разумѣется, никакого успѣха не имѣла.

-----

Довольно трудно съ полною точностью опредѣлить различіе между искусствомъ и ремесломъ. Необходимость творчества въ искусствѣ и рабское подражаніе даннымъ образцамъ въ ремеслѣ суть, конечно, важные признаки, и ремесленникъ приближается къ художнику или можетъ совсѣмъ превратиться въ художника по мѣрѣ того, насколько онъ вноситъ своего личнаго творчества въ произведеніе рукъ своихъ. Въ этомъ смыслѣ типографскій наборщикъ не можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ ремесленникомъ, ибо въ его дѣлѣ нѣтъ мѣста творчеству, но лишь до тѣхъ поръ, пока онъ набираетъ буквы, слова и строчки. И тотъ же ремесленникъ-рабочій можетъ изъ различныхъ типографскихъ знаковъ составить украшенія, рамки и т. под., весьма приближающіяся къ произведеніямъ искусства. Несмотря на такую возможность, типографское дѣло, все-таки, остается дѣломъ ремесленнымъ. Ее есть другое дѣло, фотографное, въ которое фотографъ, по самому существу дѣла, не можетъ внести ни малѣйшей доли собственнаго творчества. Есть въ фотографіяхъ ретушеры, иногда настоящіе художники. Но высшая задача фотографіи состоитъ въ томъ, чтобы обойтись безъ ретушевки, я фотографы похваляются отчетливостью своихъ издѣлій безъ ретушей. Между тѣмъ, фотографія одною стороной дѣла примыкаетъ къ области искусства, неудержимо въ нее вторгается, это -- красотою своихъ произведеній, дающей возможность ея издѣліямъ соперничать съ произведеніями искусства, и если не приравняться къ нимъ, то очень часто замѣнять ихъ. Только что окончившаяся московская фотографическая выставка въ историческомъ музеѣ показала намъ, до какой степени совершенства развилось теперь это дѣло. Мы видѣли тамъ портреты, начиная отъ миніатюръ и кончая снимками въ натуральную величину и во весь ростъ; мы видѣли портреты, раскрашенные масляными красками, акварелью и пастелью, удивительной прелести,-- портреты на стеклѣ, просвѣчивающіе въ видѣ экрановъ на окнахъ, тоже красоты замѣчательной. Порою не знаешь, чему отдать предпочтеніе -- портрету, сдѣланному художникомъ, или фотографіи, сдѣланной художественно. Въ этомъ отношеніи фотографія была бы опасною соперницей искусству, если бы не страдала однимъ очень важнымъ недостаткомъ -- непрочностью своихъ произведеній, весьма быстро выцвѣтающихъ. Не менѣе серьезнымъ конкуррентомъ художника является фотографъ своими снимками видовъ, съ которыми никакое искусство не можетъ равняться точностью воспроизведенія. То же самое можно сказать о снимкахъ съ внутренностей церквей, дворцовъ, комнатъ, съ картинъ и гравюръ, со всякихъ произведеній искусства, съ памятниковъ старины, съ книгъ и рукописей. Тутъ фототипія и цинкографія являются на помощь фотографіи, удешевляютъея произведенія до полной ихъ общедоступности. Такимъ образомъ, фотографія является неоцѣнимою помощницей науки, даетъ возможность замѣнять рѣдчайшіе экземпляры безусловно точными снимками по интересующей каждаго области знанія. Но не въ этомъ только значеніе фотографіи для науки. Благодаря новѣйшимъ усовершенствованіямъ, моментальной фотографіи и микрофотографіи, наука пріобрѣла могущественное орудіе для своихъ наблюденій и изслѣдованій. На нашей выставкѣ мы видѣли снимки съ солнечнаго затмѣнія, которые до сихъ поръ приходилось дѣлать отъ руки,-- снимки съ планетъ, съ частей звѣзднаго неба. Моментальная фотографія дала намъ изображенія различныхъ скоропреходящихъ болѣзненныхъ явленій эпилептическихъ и т. появленій, вызванныхъ гипнозомъ. Микрофотографія воспроизвела микроорганизмы и много уже сдѣлала для развитія ученія о бактеріяхъ, а сдѣлаетъ, конечно, еще большее, чего въ данную минуту мы и предвидѣть не можемъ. Въ Московскомъ университетѣ, въ лабораторіи профессора В. G. Богословскаго, мы видѣли въ высшей степени интересные и важные для науки микрофотографическіе снимки. На выставкѣ ихъ, кажется, не было, или поставлены они такъ неудобно, что мы ихъ не разыскали, да это и довольно трудно было сдѣлать за неимѣніемъ указателя выставки. Анатомія, разумѣется, де замедлла воспользоваться услугами фотографіи и способами, ею предоставляемыми, для увеличенія снимковъ съ препаратовъ слишкомъ мелкихъ. Фотографія оказываетъ ничѣмъ незамѣнимыя услуги антропологіи, что доказываютъ выставленные Н. Л. Гондати многочисленные портреты сибирскихъ инородцевъ. Отдѣлы морскаго и военнаго министерствъ представляютъ большой интересъ не для однихъ только спеціа я стовъ. Сними изъ аэростата показались намъ не совсѣмъ удовлетворительными; но въ этомъ дѣлѣ мы считаемъ себя недостаточно компетентными судьями. Во всякомъ случаѣ, моментальному фотографированію съ аэростатовъ предстоитъ очень важная будущность не ради только человѣкоистребленія на войнѣ, но для астрономическихъ наблюденій, производить которыя мѣшаютъ иногда туманная погода и облака, какъ то было при послѣднемъ солнечномъ затмѣніи.

Легкость работы, достигнутая изобрѣтеніемъ моментальной фотографіи и готовыхъ пластинокъ, дала возможность заниматься фотографіей всякому безъ особаго обученія. Такимъ образомъ, это важное орудіе наблюденій я изслѣдованій сдѣлалось теперь, можно сказать, общимъ достояніемъ врача, естествоиспытателя, антрополога, археолога и простаго путешественника. Насколько разростается интересъ къ этому дѣлу, можно судить по множеству снимковъ, доставленныхъ на выставку любителями. Въ заключеніе мы выразимъ нѣсколько пожеланій: во-первыхъ, чтобы фотографическія выставки сдѣлались періодическими; во-вторыхъ, чтобы онѣ стаи передвижными; въ-третьихъ, чтобы награду экспонентамъ были распредѣлены по отдѣламъ, т.-е. особо для фотографовъ-промышленниковъ, особо для любителей, особо для каждаго рода работъ по ихъ спеціальностямъ.

Ан.

"Русская Мысль", кн.II, 1889