Ремезов Митрофан Нилович - Современное искуство

Современное искусство.

Московскій Малый театръ: Семья, комедія В. Александрова.-- Театръ Корша: Лихая сила, комедія Вл. Ив. Немировича-Данченко, Чары, драма Е. П. Карпова.

Въ ноябрѣ мѣсяцѣ на сценѣ Малаго театра поставлена комедія Виктора Александрова (Крылова) Семья. Она напечатана въ ноябрской кн. Вѣстника Европы, и мы дали о ней отзывъ въ "Библіографич. отдѣлѣ" нашего журнала за тотъ же мѣсяцъ, а потому мы не станемъ еще разъ передавать содержанія пьесы. Въ чтеніи она понравилась намъ больше, чѣмъ въ исполненіи на. сценѣ. Въ этомъ виноватъ отчасти авторъ, на всего болѣе виноваты артисты и режиссеръ. Нѣкоторые изъ актеровъ не знали ролей, заминались, начинали не съ того тона и, обрываясь на полусловѣ, продолжали фразу совсѣмъ въ другомъ тонѣ, часто переговаривали одно и то же слово, путали другъ друга и т. п. Затѣмъ, начнемъ съ небольшихъ нашей труппы: г-жа Медвѣдева, въ роли бабушки, была, какъ всегда, безукоризненна; но сама по себѣ роль довольно безцвѣтна и, при всемъ талантѣ исполнительницы, изъ нея нельзя ничего сдѣлать. Для г-жи Ермоловой роль Зины слишкомъ молода, такъ же молода, какъ роли героинь въ комедіяхъ Въ усадьбѣ Повадаевыхъ и въ Арказановыхъ; къ тому же, роль Зины слабѣе этихъ послѣднихъ ролей. Говорятъ, будто некѣмъ замѣнить г-жу Ермолову въ сильныхъ драматическихъ роляхъ очень молодыхъ дѣвушекъ, и это справедливо, но лишь именно относительно сильныхъ драматическихъ ролей, къ каковымъ роль Зины можно было бы и не причислять. Во всякомъ случаѣ, есть нѣкоторое основаніе думать, что у насъ и не объявится подходящей по лѣтамъ актрисы на молодыя роли до тѣхъ поръ, пока такихъ ролей не будутъ давать молодымъ артисткамъ. Вѣдь, рано ли, поздно ли, надо же будетъ кѣмъ ни будь замѣнить г-жу Ермолову; такъ не лучше ли сдѣлать это раньше, теперь же, пока г-жа Ермолова можетъ еще брать на себя болѣе крупныя роли, уступая менѣе драматическія только еще развивающимся силамъ. Не вѣчно же будетъ г-жа Ермолова играть дѣвочекъ, почти подростковъ. Объ этомъ слѣдуетъ серьезно подумать заранѣе, чтобы не остаться совсѣмъ безъ молодыхъ артистокъ, какъ мы уже остались безъ актеровъ на нѣкоторыя роди и, пожалуй, даже на нѣкоторыя амплуа. Конечно, г-жа Ермолова сыграла роль Зины хорошо и въ заключительной сценѣ вскрикнула удивительно хорошо. Но вся сила пьесы не въ этой роли, а въ мужскихъ роляхъ гг. Ленскаго, игравшаго Петра Пришельцева, Южина, игравшаго его сына студента, и Горева -- Владиміра Балахнина. Г. Ленскій нѣсколько пересолилъ въ изображеніи.старика-художника, незнакомаго съ свѣтскими приличіями и не стѣсняющагося условіями такихъ приличій. Въ исполненіи г. Ленскаго Пришельцевъ совсѣмъ неприличенъ, безусловно, и потому каррикатуренъ. Онъ можетъ не стѣсняться высокими чинами и богатствомъ Балахниныхъ, можетъ держать себя съ ними за-просто, но для этого нѣтъ надобности выходить къ молодой генеральшѣ съ трубкой-носогрѣйкой въ зубахъ и разговаривать съ гостьей сквозь эубы, которыми стиснута эта трубка. У истиннаго художника, какимъ намъ представляется Пришельцевъ, есть непремѣнно "художественное" чувство прекраснаго, есть врожденное и инстинктивное отвращеніе отъ "грубаго" и безобразнаго, которыя замѣняютъ ему такъ называемый свѣтскій лоскъ и дѣлаютъ его простоту особенно привлекательною. Этого-то мы и не видимъ въ игрѣ г. Ленскаго, замѣнившаго нѣсколько наивную и добродушную простоту чрезмѣрною и аффектированною развязностью, напоминающею зазнающагося мастероваго, а не выдающагося своихъ талантомъ художника. Въ соотвѣтствіи съ этимъ весь тонъ г. Ленскаго былъ невѣренъ, а черезъ это роль Пришельцева утратила свой истинный характеръ, да пострадалъ и смыслъ пьесы. Игра г. Ленскаго даетъ зрителю ложное понатіе о всей семьѣ художника. И это ошибочное представленіе еще болѣе усиливается чрезмѣрною рѣзкостью, съ которою г-жа Потѣхина, въ роли Анны, сестры Пришелъцева, ведетъ сцену съ пришедшими къ нимъ въ гости супругами Балахниными. Въ дѣйствительной жизни такая сцена и въ такомъ тонѣ рѣшительно невозможна. Г. Ленскій и г-жа Потѣхина не должны забывать, что въ семьѣ Пришельцевыхъ они изображаютъ людей образованныхъ и нечуждыхъ хорошему обществу. Да, наконецъ, и ни въ какомъ обществѣ нельзя, ни съ того, ни съ сего, накинуться на гостей и обругивать ихъ безъ всякаго повода, какъ это вышло въ игрѣ г-жи Потѣхиной. Г. Южинъ былъ недуренъ, за исключеніемъ, впрочемъ, самой важной сцены въ его роди,-- сцены въ третьемъ актѣ съ отцомъ, когда молодой человѣкъ, доведенный до отчаянія своимъ неосторожнымъ поступкомъ, разрушившимъ счастье Зины, готовъ на самоубійство. Вся эта сцена, одна изъ сильнѣйшихъ въ пьесѣ, прошла очень безцвѣтно, главнымъ образомъ, вѣроятно, вслѣдствіе нетвердаго знанія ролей исполнителями. Г. Горевъ былъ положительно хорошъ, особенно во второмъ дѣйствіи, гдѣ онъ постоянно переходитъ отъ увѣренности въ любви Зины къ сомнѣнію въ ея искренности, отъ вѣры въ счастье къ мучительнымъ подозрѣніямъ и, наконецъ, къ полному и безнадежному отчаапію. Г. Макшеевъ типиченъ и хорошъ въ роли отставнаго чиновника Сурзикова, друга Пришельцевыхъ. Ему не слѣдовало бы только впадать въ нѣкоторый шаржъ въ третьемъ дѣйствіи, когда онъ разсказываетъ про свою подушку съ вышитою турчанкой. Въ заключеніе мы считаемъ нужнымъ сдѣлать два замѣчанія, относящіяся въ режиссерской части. Въ первомъ актѣ мы находимъ совершенно неумѣстными шутовскія штуки, которыя продѣлываетъ горничная (г-жа Мочалина), летающая по сценѣ, чуть не выплясывая въ присядку съ подносомъ въ рукахъ. Сцена Малаго театра -- не балаганъ. Затѣмъ въ послѣдней сценѣ комедіи было бы лучше не выпускать г. Макшеева съ бутылками подъ мышками, хотя появленіе его и значится въ печатномъ текстѣ пьесы. Появленіе этой комической фигуры производитъ громкій хохотъ, почти совсѣмъ заглушающій рыданія г-жи Ермоловой. Неудобно разыгрывать на авансценѣ потрясающую драму и, въ то же время, смѣшить публику комическими выходками въ глубинѣ сцены. Безъ этихъ смѣхотворныхъ бутылокъ можно свободно обойтись и даже съ большою пользой для дѣла.

Въ театрѣ Порша была поставлена новая пьеса Вл. Ив. Немировича-Данченко: Лихая сила. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, когда Эмиль Золя сталъ было постояннымъ сотрудникомъ Вѣстника Европы и его Письма изъ Парижа печатались въ этомъ журналѣ переведенными прямо съ рукописи, былъ тамъ помѣщенъ его разсказъ такого содержанія: дочь одного милліонера-буржуа увлеклась какимъ-то бариномъ,-- помнится намъ, изъ аристократовъ. Этотъ баринъ воспользовался минутой самозабвенія дѣвушки, и когда оказался результатъ несчастной минуты, онъ объявилъ, что женатъ и лишенъ возможности прикрыть бравомъ случившееся. Въ это время, по сосѣдству съ палатами милліонера, на чердакѣ чуть не умиралъ съ голоду молодой человѣкъ, одаренный блестящими способностями. Компаньонка или горничная указала приходящей въ отчаяніе дѣвушкѣ на возможный для нея исходъ въ бракѣ съ бѣднякомъ и устроила этотъ бракъ на такихъ условіяхъ, что молодой человѣкъ получитъ милліоны своей жены, но ни на какія иныя права законнаго мужа не долженъ никогда претендовать, ребенка долженъ признать своимъ и впредь ни въ чемъ не стѣснять свою жену, не переступать порога ея комнаты,-- словомъ, быть подставнымъ, фиктивнымъ мужемъ. Да все это молодой человѣкъ согласился и всѣ условія исполнялъ по уговору, погрузившись всѣми силами души въ огромныя коммерческія дѣла тестя. Въ рукахъ энергичнаго и необыкновенно талантливаго молодаго человѣка дѣла преуспѣвали; самъ молодой человѣкъ занялъ выдающееся мѣсто въ финансовомъ мірѣ, а потомъ и въ государственномъ управленія второй имперіи, сдѣлался депутатомъ я, наконецъ, министромъ... Онъ достигъ всего, о чемъ только могъ когда-либо мечтать, къ чему только могъ стремиться честолюбивѣйшій изъ смертныхъ, и былъ глубоко несчастливъ: онъ полюбилъ свою жену, единственную женщину въ мірѣ, на любовь которой не смѣлъ никогда разсчитывать. Съ любовью явилась ея неизбѣжная въ такихъ обстоятельствахъ спутница -- ревность, разжигаемая еще тѣмъ обстоятельствомъ, что аристократъ, соблазнитель его жены, сталъ опять бывать у нея и опять за нею ухаживать. Попытка законнаго мужа удалить непріятнаго посѣтителя и его требованіе отъ жены держать себя такъ, чтобы носимое ею имя не подверглось безчестью, были встрѣчены презрительнымъ напоминаніемъ, что имя это куплено и имъ продано и что, по смыслу договора, мужу нѣтъ никакого дѣла до поведенія молодой женщины. Измученный, онъ возвращается въ свой кабинетъ и хочетъ покончить самоубійствомъ; но самоубійству кто-то помѣшалъ. Жена узнала обо всемъ, умилилась возвышенностью души, та лаптами и всякими добрыми качествами своего номинальнаго супруга, разочаровалась, въ то же время, въ аристократѣ-ухаживателѣ и все дѣло кончилось водевильною развязкой примиренія супруговъ, взаимной любви и наступленія семейной идилліи... Все это разсказано Эмилемъ Золя очень хорошо и мѣстами даже трогательно.

Слово въ слово то же самое, только въ приспособленіи къ русской жизни и нравамъ, изображено Влад. Ив. Немировичемъ-Данченко въ его пятиактной комедіи Лихая сила. Мы не имѣемъ никакихъ основаній сказать, что нашъ драматургъ передѣлалъ свою комедію изъ приведеннаго разсказа Э. Золя, такъ какъ на афишѣ нѣтъ указанія, что это передѣлка или что "сюжетъ заимствованъ", какъ это установлено обычаемъ дѣлать въ подобныхъ случаяхъ. А потому сходство мысли и фабулы разсказа Золя и комедіи г. Немировича-Данченко слѣдуетъ приписать простой случайности: "les beaux esprits же recontrent". Только самыя мысль и фабулу мы считаемъ болѣе подходящими для маленькаго и, притомъ, французскаго разсказа, чѣмъ для большой комедіи. Въ чтеніи и прикрашенный бойкимъ изложеніемъ, разсказъ производитъ одно впечатлѣніе, а комедія, разыгранная на сценѣ, -- совсѣмъ другое. Въ комедіи Лихая сила весь первый актъ занятъ разговорами о томъ, что Наташа (г-жа Рыбчинская), дочь богатаго фабриканта, беременна; всѣ объ этомъ охаютъ и ахаютъ и сообщаютъ другъ другу, что и сдѣлалось-то это какъ-то очень случайно, что и видѣлась-то она наединѣ съ офицеромъ Каменевымъ (г. Киселевскій) всего одинъ разъ... и вотъ -- на-жь поди!... Выходитъ это крайне грубо, больше того -- непристойно. Женихъ сыскивается тотчасъ же въ лицѣ директора фабрики, Суровича (г. Рощинъ-Инсаровъ). Затѣмъ все идетъ точь-въ-точь какъ у Золя въ вышеприведенномъ разсказѣ, съ тою разницей, конечно, что Суровичъ не дѣлается ни депутатомъ, ни министромъ, по причинамъ, впрочемъ, отъ него независящимъ, а дѣлается онъ добродѣтельнымъ фабрикантомъ. Его жена, свидѣвшись послѣ двухъ лѣтъ разлуки съ Каменевымъ, опять какъ будто увлекается имъ и собирается ѣхать въ столицу, да все медлитъ и откладываетъ. Мужъ собирается застрѣлиться. Въ этихъ сборахъ проходитъ весь четвертый актъ, но кончается благополучно,-- Суровичъ не застрѣлился, а расплакался. Въ пятомъ актѣ Суровичъ приноситъ женѣ отдѣльный видъ на жительство, отказывается отъ ея богатства и хочетъ идти опять работать. Всѣ умиляются, умиляется и Наташа; она познаетъ добродѣтели своего супруга, отказывается видѣть Каменева и соглашается стать по-настоящему женой Суровича. Всѣ обнимаются, цѣлуются... не достаетъ только, чтобы потребовали шампанскаго пить за здоровье молодыхъ. Пьеса скучная и фальшивая, а идея въ ней проводится нелѣпая; было бы даже правильнѣе сказать, что въ ней никакой идеи не проводится, а изображается въ лицахъ мало вѣроятное событіе, наводящее на слѣдующія скверныя мысли: быль дѣвицѣ не укоръ, если дѣвица богата или если имѣетъ кое-какія деньжонки, на которыя можно купить (вѣрнѣе -- нанять) мужа. На это и денегъ требуется не Богъ знаетъ сколько, такъ какъ Нюточка (г-жа Кудрина) разсказываетъ, что одной барышнѣ, очутившейся въ положеніи Наташи, нашли очень скоро подходящаго мужа за десять тысячъ рублей. Можно, вѣроятно, найти и много дешевле. Наташа, выйдя замужъ въ такъ называемомъ "интересномъ" положеніи, не чувствуетъ отъ того ни малѣйшаго неудобства; совсѣмъ напротивъ, она счастлива на удивленіе и на зависть всѣмъ дѣвицамъ и дамамъ: мужъ ее боготворитъ, исполняетъ всѣ ея прихоти; бывшій любовникъ тоже; оба наперерывъ другъ передъ другомъ стараются. Она не любитъ ни того, ни другаго, и весь драматизмъ ея положенія заключается въ томъ, что она не знаетъ, кому отдать предпочтеніе: мужу, любовнику или же, не дѣлая выбора, подождать, авось навернется третій. Ея ребенка обожаютъ въ равной мѣрѣ оба отца, номинальный и настоящій; вся ея жизнь -- сплошной праздникъ, вѣчная "масляница сердца". Всѣ души не чаютъ въ Наташѣ, а за что собственно -- неизвѣстно, такъ какъ никакихъ выдающихся качествъ ума и души въ ней не проявляется; она просто хорошенькая куколка, проводящая счастливѣйшую жизнь безъ волненій, тревогъ и любви, въ довольствѣ и роскоши. Единственная въ ея жизни тревога, по случаю неудобнаго для дѣвицы положенія, была устранена легко и просто я послужила источникомъ такого счастья, что всякая дѣвушка можетъ только позавидовать Наташѣ.

Сыграна была пьеса ни дурно, ни хорошо. У г-жи Рыбчинской роль совсѣмъ безцвѣтная и сдѣлать изъ нея нельзя, кажется, ничего. Остальныя женскія роди -- г-жи Очкиной, матери Наташи, г-жи Кудриной, бѣдной родственницы, и г-жи Романовской, богатой родственницы, тоже не даютъ никакого матеріала для артистовъ; въ особенности отличается большою неясностью и неопредѣленностью роль г-жи Романовской. Нельзя понять, что хотѣлъ въ ней изобразить авторъ, ни даже того, для чего она понадобилась автору. Безъ этой "родственницы" можно было обойтись весьма свободно, вышло бы лучше, пожалуй. Сосватать Наташу съ Суровичемъ могла бы и Нюточка, въ сценѣ съ которою слѣдовало дать высказаться Наташѣ, дабы хотя сколько-нибудь выяснить передъ зрителемъ характеръ и взгляды на жизнь героини. Нюточка разсказываетъ "богатой родственницѣ" о томъ, какъ она встрѣтила Наташу въ саду, готовою броситься въ рѣку. Мы думаемъ, что было бы много лучше дѣйствіе перваго акта провести въ саду на берегу рѣки. Тутъ въ минуту отчаянія Наташа могла бы разсказать Нюточкѣ про свою бѣду, а Нюточка -- воспользоваться ея отчаяніемъ и вырвать у нея согласіе на бракъ съ подставнымъ мужемъ. Это было бы, все-таки, не такъ грубо, какъ въ комедіи г. Немировича-Данченко. Г. Рощинъ-Инсаровъ былъ мѣстами очень хорошъ въ роли мужа Наташи. Г. Солонинъ нѣсколько переигралъ, перемужичилъ роль Кузнецова, директора фибрики и друга Суровича. Ньеса, совершенно заслуженно, не имѣла успѣха; на второмъ представленіи театръ былъ пустъ болѣе чѣмъ на половину. Ее, говорятъ, сняли съ репертуара "по желанію автора".

Такая же участь ждетъ, повидимому, четырехъактную драму Е. П. Карпова: Чары любви,-- пьесу, имѣющую большія, однако же, преимущества передъ Лихою силой, во-первыхъ, въ томъ, что она не напоминаетъ никакого французскаго разсказа, во-вторыхъ, въ томъ, что совершенно прилична, тогда какъ пьеса г. Немировича весьма непристойна. Но эти неважныя преимущества отнюдь не мѣшаютъ драмѣ г. Карпова быть очень скучною и удивительно нелѣпою. Дѣйствіе происходитъ въ провинціи, въ кругу мелкопомѣстныхъ дворянъ. Дочь одного изъ нихъ, Зина (г-жа Рыбчинская), дѣвица очень разумная, воспитанная просто, по-деревенски, соглашается, въ первомъ актѣ, выйти замужъ за молодаго сосѣда Бабикова (г. Солонинъ), сына отставнаго исправника, кулака, обирающаго мужиковъ. Викторъ (г. Рощинъ-Инсаровъ), дальній родственникъ Зины, писатель, пріѣхавшій въ деревню "изучать" народъ, какъ будто влюбился въ Зину. Говоримъ "какъ будто" потому, что въ пьесѣ этотъ пунктъ остается невыясненнымъ и всецѣло предоставленъ рѣшенію самого зрителя, какъ и многое другое. Молодой Бабиковъ влюбленъ въ свою невѣсту, а она мало-по-малу разлюбляетъ жениха, влюбляется въ Виктора, очень много истерически хохочетъ, потомъ рыдаетъ, а въ концѣ пьесы топится на горѣ. Это уже такъ повелось теперь для вящаго эффекта, чтобы героини топились не на ровномъ мѣстѣ, а непремѣнно съ горъ, въ Майоршѣ, въ Степи-матушкѣ г. Салова, въ Чарахъ любви... Героини, порѣшившія перейти въ вѣчность водянымъ путемъ, забираются на гору и оттуда, на виду у публики, прыгаютъ за кулисы. Никакихъ достаточныхъ поводовъ самоубиваться Зинѣ нѣтъ въ пьесѣ г. Карпова. "Разумная" дѣвушка могла совершенно свободно отказать жениху и выйти замужъ за "очаровавшаго" ее,-- неизвѣстно, впрочемъ, чѣмъ,-- дальняго кузена, за которымъ ухаживаетъ пріятельница Зины, дѣвица Вязова (г-жа Мартынова), единственное живое лицо въ пьесѣ. Между отцомъ Зины (г. Давыдовъ) и отцомъ ея жениха (г. Вязовскій) нѣсколько разъ возобновляется споръ о томъ, слѣдуетъ или не слѣдуетъ обирать и грабить мужика. Г. Рощинъ-Инсаровъ нѣсколько разъ съ большимъ жаромъ доказываетъ г-жамъ Рыбчинской и Мартыновой, что мужика грабить очень стыдно, а надо его любить и помогать ему. Г-жа Мартынова машетъ рукой на эти рѣчи и говоритъ: "Ну, и прекрасно... Будемъ жалѣть, помогать, а пока давайте любить... другъ друга". По ея мнѣнію, это занятнѣе, чѣмъ любить мужика. Г-жа Рыбчинская, напротивъ, убѣждается въ томъ, что грабить стыдно, -- это всю жизнь-то проживши въ деревнѣ съ родителями, которые не на словахъ только, но и на дѣлѣ проводили ту же мысль!... Однако, слова и примѣръ родителей не помѣшали Зинѣ стать невѣстой сына завзятаго и всѣмъ извѣстнаго грабителя, не помѣшали бы ей, очевидно, и замужъ выйти за участника и помощника въ этихъ грабежахъ, если бы ваѣзжій кузенъ не наболталъ кучи жалкихъ словъ, вычитанныхъ въ книжкѣ. Какъ бы то ни было, резонно или нѣтъ, а г-жа Рыбчинская взобралась на подмостки и прыгнула. Всѣ забѣгали, закричали: "Утонула! Утопилась!" Эффектъ отъ того вышелъ совсѣмъ неожиданный: большинство публики расхохоталось. По нашему мнѣнію, это хорошій признакъ, свидѣтельствующій объ умственномъ ростѣ толпы, наполняющей театральныя залы. Въ этомъ смѣхѣ сказывается самый дѣйствительный протестъ противъ фальши, которую намъ преподносятъ подъ названіемъ драмъ и комедій. Драматурги и дирекціи театровъ вынуждены будутъ понять, наконецъ, что теперь уже трудно кого-либо растрогать жалостливыми словами изъ прописей и дѣтскихъ книжекъ, или обморочить прыганьемъ съ картонныхъ горъ въ холстинную воду. Публика становится очень чутка и понятлива, начинаетъ отлично разбирать всю пустячную вздорность громкихъ фразъ и весь комизмъ театральныхъ самоубійствъ изъ-за ребячьихъ мотивовъ. Авось хохотъ зрителей на первыхъ представленіяхъ и отсутствіе публики на вторыхъ заставятъ образумиться сочинителей забавныхъ драмъ и снотворныхъ комедій и заставятъ ихъ поглубже вдумываться въ нашу дѣйствительную жизнь съ ея заглушаемыми стонами и рыданіями, неслышными изъ-за грохота торжествующей оголтѣлости.

Ан.

"Русская Мысль", кн. XII, 1886