Книговод

В новый мир

Алтаев Ал.


Въ новый міръ.

Историческая повcсть.

Ал. Алтаевъ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Товарищества "Общественная Польза", Б. Подъяч., 39.
1905.


1.
Мечтатели.

   Въ женскомъ лиссабонскомъ монастырѣ Всѣхъ Святыхъ только что окончилась обѣдня, и монахини, а за ними и монастырскія пансіонерки стали чинно выходить изъ церкви. Это было въ свѣтлый весенній день 1474 года.
   У самой церковной паперти за кустами колючаго рузгуса стояли два синьора въ черныхъ плащахъ и черныхъ беретахъ. Простота одежды указывала на то, что они были иностранцы: лиссабонцы любили-таки принарядиться.
   Когда съ молодыми синьорами поравнялась послѣдняя пара пансіонерокъ, одинъ изъ нихъ толкнулъ другого локтемъ и шепнулъ:
   -- Ты видѣлъ, Бартоломео, замѣтилъ?
   -- Она на тебя смотритъ, Кристовалъ,-- отвѣчалъ другой.также шепотомъ.
   Одна изъ пансіонерокъ, дѣйствительно, выглянула изъ-подъ покрывала, губы ея дрогнули, и плутовская улыбка открыла два ряда бѣлыхъ, какъ фарфоръ, зубовъ. Въ ея большихъ черныхъ глазахъ, остановившихся на мгновеніе на рыжеволосомъ Кристовалѣ, свѣтилось глубокое обожаніе.
   -- Филиппа! услышала за своею спиною дѣвушка злобное шипѣнье одной изъ старшихъ сестеръ-монахинь,-- ты ведешь, себя не какъ дочь благороднаго дона Бартоломео Перестрелло, а какъ уличная дѣвчонка! Сегодня ты будешь стоять три часа у стѣны! И еще двѣсти поклоновъ во время вечерни на колѣняхъ посреди церкви...
   Христофоръ Колумбъ, или, какъ называли его въ этой странѣ, Кристоваль Колонъ, не слышалъ словъ старухи, но видѣлъ ея злое лицо и слезы въ кроткихъ глазахъ Филиппы. Дѣвушка опустила голову и ускорила шаги, громко стуча о камешки дорожки своими грубыми башмаками. Когда пансіонерки и монахини ушли, Христофоръ увидѣлъ на пескѣ у своихъ ногъ маленькую записку. Онъ быстро поднялъ ее и развернулъ съ волненіемъ. У Христофора не было тайнъ отъ брата, и онъ прочелъ вполголоса безсвязное посланіе, написанное дѣтскимъ почеркомъ Филиппы:
   "Вы такъ богомольны, вы такъ усердно молитесь у образа Богоматери, что мнѣ кажется, будто вы святой. Меня зовутъ донья Филиппа Моньицъ-Перестрелло. Мой отецъ -- кавалеръ морской службы -- умеръ... Моя мать помѣстила меня сюда потому, что надѣялась постричь меня въ монахини. Но я ни за что не хочу постричься... Монастырь -- это тюрьма. О, спасите меня, спасите! Филиппа".
   Прослушавъ это посланіе, Бартоломео расхохотался. Христофоръ закрылъ ему ротъ рукою.
   -- Ты съ ума сошелъ, сказалъ онъ спокойно,-- старухи услышатъ, и тогда все пропало.
   -- Да что же ты думаешь предпринять?
   Христофоръ усмѣхнулся и спокойно положилъ письмо въ боковой карманъ.
   -- Отъ меня ничего не уйдетъ, сказалъ онъ,-- Идемъ-ка домой.
   Братья Колумбы направились къ монастырскимъ воротамъ. Бартоломео замѣтилъ, что Христофоръ очень озабоченъ.
   Вернувшись въ скромную квартиру, состоявшую всего изъ двухъ комнатъ, Христофоръ и Бартоломео принялись за свои обычныя занятія. Въ то время какъ Бартоломео погрузился въ какія-то вычисленія, Христофоръ, вооружившись перомъ и циркулемъ, чертилъ карту, заказанную ему кѣмъ-то изъ лиссабонскихъ моряковъ. Еще живя въ домѣ у своего отца, ткача Доменико Колумба, на родинѣ въ Генуѣ, Христофоръ имѣлъ хорошій заработокъ, благодаря своему искусству черченія. Доменико Колумбъ далъ всѣмъ дѣтямъ весьма скудное образованіе. Четырнадцати лѣтъ Христофоръ уже служилъ юнгой на генуэзскомъ кораблѣ; въ Лиссабонъ Христофоръ пріѣхалъ годъ тому назадъ уже морскимъ офицеромъ. Благоразумный ткачъ Доменико Колумбъ и жена его Сусанна не понимали бурной натуры Христофора. Положимъ, и Бартоломео не отличался любовью къ ремеслу отца, но страсть къ морю не была въ немъ такъ сильна, какъ въ братѣ.
   Доменико сначала помѣстилъ сына въ остерію {Кабачокъ.}, которую держалъ нѣсколько лѣтъ въ Савоннѣ, но сынъ плохо торговалъ виномъ, и отецъ перевелъ его въ свою ткацкую мастерскую. Бѣдняга и тутъ жестоко ошибся. Хотя всѣ родные, дѣды и прадѣды Колумбовъ, были ткачами испоконъ вѣка, Христофоръ никуда не годился для этой работы: онъ такъ-же небрежно относился къ чесанью шерсти, какъ и къ продажѣ вина, былъ разсѣянъ, непонятливъ и изводилъ отца своею лѣнью. Вмѣсто того, чтобы работать за станкомъ, онъ дѣлалъ какіе-то нелѣпые чертежи кораблей, или бѣгалъ на набережную, гдѣ колыхались бѣлые паруса судовъ. Съ какою завистью смотрѣлъ онъ_ на нихъ! Все было напрасно,-- слезы матери, уговоры и угрозы отца. Наконецъ, Доменико махнулъ на сына рукою. Христофоръ, а за нимъ и Бартоломео, оба поступили на корабли юнгами. У Доменико остались еще два сына, Джіованни и Джакомо, и онъ рѣшилъ имъ передать свое дѣло: ткацкую мастерскую и остерію. Маленькая дочь Бланкетта отлично справлялась въ домѣ, помогая матери въ хозяйствѣ. Когда братья уѣхали въ Лиссабонъ, Блан.кетта давно уже была замужемъ; Джіованни умеръ, а Джакомо почувствовалъ такое же отвращеніе къ ткацкому станку, какъ и старшіе братья. Его манила тишина обители, и онъ сдѣлался монахомъ. Старикъ остался вдвоемъ съ женою, покинутый на старости лѣтъ дѣтьми, обремененный долгами. Тяжелое положеніе отца невыносимо мучило Христофора. Онъ винилъ себя, что не могъ быть его поддержкой, что бродячая натура влекла его въ неразгаданную даль. Образъ хилаго, покинутаго старика стоялъ передъ его глазами въ то время, какъ буря рвала паруса на корабляхъ, на которыхъ онъ возилъ вино изъ Хіоса, во время жестокихъ схватокъ съ пиратами, въ то время, наконецъ, какъ онъ мчался въ Лиссабонъ, привлеченный успѣхами мореплаванія въ Португаліи. Съ давнихъ поръ португальцы славились своими успѣхами на морѣ. Они вели обширную морскую торговлю; ихъ моряки прошли вдоль всего западнаго берега Африки, вплоть до мыса Доброй Надежды. На этомъ пространствѣ португальцы заняли рядъ африканскихъ острововъ и основали колоніи по берегамъ Африки для торговли съ туземцами. Въ эту эпоху море представляло много заманчиваго для отважныхъ юношей. Извѣстная доля пиратства заключалась даже въ самомъ благонамѣренномъ коммерческомъ предпріятіи. Корабли одного государства беззастѣнчиво нападали на корабли другого и съ спокойной совѣстью предавались грабежу и насилію. До Христофора Колумба постоянно долетали вѣсти о морскихъ разбояхъ и битвахъ; къ нимъ примѣшивались чудесные разсказы о португальцахъ и ихъ опасныхъ вылазкахъ на африканскомъ берегу, близь экватора. До него долетѣла и вѣсть о смерти великаго генія Португаліи, принца Генриха Мореплавателя, и о послѣднихъ подвигахъ капитановъ принца на великомъ западномъ океанѣ. Сынъ португальскаго короля Іоаньо, инфантъ {Инфантъ -- сынъ короля, принцъ въ Испаніи и Португаліи.} Генрихъ, страстно любя науки, покинулъ дворъ и поселился въ южной пасти Португаліи, близъ мыса св. Винцента. Выбранное имъ мѣсто находилось недалеко отъ африканскаго берега. Въ это время всѣхъ охватила жажда открыть морской путь въ Индію. О богатствѣ Индіи разсказывали удивительныя сказки. Инфантъ Генрихъ былъ увѣренъ, что, объѣхавъ Африку, можно достигнуть юго-западной Азіи. Существовало древнее преданіе о томъ, какъ нѣкогда финикіане объѣхали всю Африку, но боялись несносной жары подъ экваторомъ, боялись разсказовъ о дикихъ звѣряхъ, нападающихъ на корабли, объ огненныхъ потокахъ, объ илистой водѣ, густой, какъ студень, въ которой будто бы вязли суда.


   Несмотря на всѣ эти страхи, Генрихъ снарядилъ на свой счетъ нѣсколько кораблей и отправилъ ихъ въ поиски за неизвѣстными землями. Но первые мореходы скоро вернулись, напуганные нелѣпыми сказками. Впрочемъ, нашлись-таки два отважныхъ рыцаря, рѣшившіеся во чтобы-то ни стало сдѣлать открытіе новыхъ странъ. Буря разбила ихъ суда и выбросила отважныхъ мореплавателей на маленькій островокъ Порто-Санто. На этомъ крошечномъ клочкѣ земли Генрихъ основалъ колонію, велѣлъ насадить на немъ различныя европейскія растенія и переселить туда многихъ европейскихъ животныхъ.
   Въ 1420 году мореходы того же принца Генриха вновь открыли забытый и потерянный въ-теченіе цѣлаго столѣтія островъ Мадейру, на которомъ была основана колонія, и Азорскіе острова, основали колонію на Канарскихъ островахъ, извѣстныхъ уже древнимъ подъ именемъ "Счастливыхъ острововъ".
   Мореплаватели не ходили еще тогда южнѣе Канарскихъ острововъ; ихъ пугалъ мысъ, далеко вдающійся въ море на западѣ. Около мыса были страшные водовороты. Этотъ мысъ долго считался границею міра и назывался мысомъ Нономъ; впослѣдствіи онъ былъ переименованъ въ мысъ Боядоръ. Около 1440 года португальцы достигли рѣки Сенегала. Близь устья Сенегала находится Зеленый Мысъ, а передъ нимъ лежатъ десять острововъ Зеленаго Мыса, открытые въ 1460 году.
   Въ теченіе многихъ вѣковъ Востокъ составлялъ мечту ученыхъ и конечную цѣль торговыхъ людей. Востокъ представлялся земнымъ раемъ: тамъ были въ изобиліи металлы, жемчугъ, пряности, великолѣпныя растенія, гигантскія и разнообразныя животныя.
   Въ тринадцатомъ вѣкѣ итальянскій путешественникъ Марко Поло посѣтилъ Китай, и его чудесные разсказы объ этой странѣ передавались во времена Христофора Колумба изъ устъ въ уста.
   Инфантъ Генрихъ мореходецъ основалъ обсерваторію {Зданіе, устроенное для физическихъ и астрономическихъ наблюденій.} въ юго-западной части Португаліи и сгруппировалъ вокругъ себя искусныхъ мореплавателей; онъ положилъ основаніе величію и силѣ небольшого португальскаго королевства.
   Въ Лиссабонѣ жило множество моряковъ и купцовъ различныхъ народностей, среди которыхъ было не мало генуэзцевъ. Немудрено, что разсказывая на родинѣ о славной Португаліи, они соблазнили этими разсказами сначала Бартоломео Колумба, а потомъ и Христофора. Благодаря своему умѣнью чертить карты и планы, братья нашли здѣсь вѣрный заработокъ. Но не заработокъ, конечно, удерживалъ въ Лиссабонѣ мятежную душу Христофора,-- столица Португаліи была для него окномъ въ далекія невѣдомыя страны за океаномъ. Онъ мечталъ о нихъ постоянно, даже теперь, вернувшись изъ монастыря Всѣхъ Святыхъ и углубившись въ работу. Наконецъ, Христофоръ бросилъ циркуль, и глубокій вздохъ вырвался изъ его груди.
   -- Какой чортъ заставляетъ меня здѣсь сидѣть!-- крикнулъ онъ раздраженно,-- пожалуй, все, о чемъ разсказывали наши родичи въ Генуѣ и Савоннѣ,-- басни, и мнѣ порою даже кажется, что разсказы объ инфантѣ Генрихѣ -- тоже басни! Впрочемъ, его уже нѣтъ въ живыхъ... Вотъ уже годъ, какъ я сижу въ Лиссабонѣ и ни шагу не сдѣлалъ дальше стѣнъ женскаго монастыря! Неужели же я пріѣхалъ сюда только для того, чтобы чертить карты? Этимъ бы я могъ заниматься и дома.
   Бартоломео попробовалъ пошутить:
   -- Да, но ты бы не видѣлъ тамъ прелестной Филиппы Перестрелло!
   Христофоръ улыбнулся; но сейчасъ же лицо его затуманилось грустью.
   -- Бѣдный отецъ... прошепталъ онъ,-- я все думаю о немъ... въ прошлый разъ мы выслали ему нѣсколько червонцевъ... Но какъ этого мало! Вѣдь онъ разоренъ... Толкнула-же его злая судьба заняться покупкою и перепродажею земельныхъ участковъ... Говорятъ, Бартоломео, онъ потерпѣлъ большіе убытки... былъ обманутъ... Я все скрывалъ это отъ тебя... оказывается, онъ не заплатилъ за одинъ участокъ, и теперь его ждетъ судъ...


   Бартоломео вскочилъ и въ волненіи забѣгалъ по комнатѣ.
   -- Ужасная новость! Бѣдный старикъ! Какъ велика сумма долга?
   -- Я не знаю,-- уныло отвѣчалъ Христофоръ,-- но думаю, что если мы съ тобою станемъ работать нѣсколько дольше, чѣмъ обыкновенно, то скоро въ состояніи будемъ заплатить за него долгъ. Но, подумай, братъ, развѣ въ этомъ платежѣ есть хоть капля смысла? Сегодня мы ему поможемъ, а завтра случится то же. Старикъ безпомощенъ, брошенъ,-- вотъ въ чемъ бѣда. Самое лучшее было бы жить возлѣ него, но... но... я не могу.
   Онъ уныло помолчалъ и продолжалъ глухимъ, безнадежнымъ голосомъ:
   -- По настоящему, кто-нибудь изъ насъ долженъ былъ бы вернуться на родину, но мы оба этого сдѣлать не въ силахъ. Мы чего-то тщетно ждемъ, горимъ отъ напряженнаго ожиданія. Если я уѣду изъ Лиссабона, мнѣ кажется, я навсегда распрощусь съ завѣтною мечтою найти новый путь въ Индію. О, Бартоломео, это свыше моихъ силъ!
   Онъ закрылъ лицо руками, но, когда послѣ нѣсколькихъ тяжелыхъ минутъ отнялъ ихъ, глаза его смотрѣли спокойно, а голосъ звучалъ твердо.
   -- Быть можетъ, мое рѣшеніе и жестоко; быть можетъ, отецъ умретъ тамъ, въ темницѣ, а мы погибнемъ въ пучинѣ морской... Но, оставаясь здѣсь для выполненія великой цѣли, я не буду винить себя, и ты, мой Бартоломео, тоже не долженъ ни въ чемъ упрекать себя. Каждый человѣкъ родился для того, чтобы выполнить ту или иную задачу. Я же глубоко вѣрю, что на мою долю выпала громадная задача Бартоломео!
   Онъ всталъ, выпрямился, а глаза его гордо загорѣлись. Протянутая рука указывала на окно, откуда синѣло море.
   -- Смотри! закричалъ онъ,-- море должно быть для насъ дороже отца, дороже родины! О, Индія, ты дашь мнѣ возможность разбогатѣть, чтобы твое золото пошло на борьбу съ проклятыми турецкими пиратами! Твое золото будетъ священно: оно освободитъ Гробъ Господенъ изъ рукъ невѣрныхъ.
   Быстрымъ движеніемъ онъ разстегнулъ воротъ своей рубашки и показалъ брату на груди широкій темный рубецъ.
   -- Этотъ знакъ -- рану положили мнѣ на грудь, сказалъ онъ торжественно,-- какъ священный залогъ ненависти къ пиратамъ. И я отомщу имъ. Рана моя ноетъ и проситъ этого, братъ!
   Христофоръ весь дрожалъ отъ негодованія; слова его были рѣзки, но не надо забывать, что въ то время вся южная Европа страдала и отъ турокъ, и въ особенности отъ разныхъ пиратовъ. Они постоянно дѣлали набѣги на христіанскія земли, жгли, грабили, убивали и уводили въ рабство христіанъ. Вся Европа была охвачена непримиримою ненавистью къ туркамъ, и эта ненависть, естественно, приняла религіозный характеръ. Бороться съ турками, отдать на эту борьбу всю свою жизнь -- казалось дѣломъ чести, вполнѣ угоднымъ Богу.
   -- Я соберу громадное войско на золото, собранное въ Индіи,-- звучалъ голосъ Христофора,-- это войско будетъ больше, чѣмъ армія самыхъ сильныхъ государей, и оно двинется на невѣрныхъ. Гробъ Господенъ я принесу, какъ священный даръ, Генуѣ или тому государству, которое поможетъ мнѣ совершить походъ въ Индію
   -- Я не отстану отъ тебя!-- горячо подхватилъ Бартоломео.
   Братья вздрогнули отъ удара колокола. Этотъ гулкій ударъ оторвалъ ихъ отъ міра мечтаній и вернулъ къ дѣйствительности. Христофоръ вскочилъ и сталъ искать шляпу.
   -- Ты туда?-- спросилъ Бартоломео.
   Христофоръ кивнулъ головою и улыбнулся. Должно быть, онъ вспомнилъ о маленькой монастырской затворницѣ.
   Онъ быстро вышелъ изъ дому и повернулъ къ холму, на которомъ стоялъ монастырь Всѣхъ Святыхъ. За вечерней онъ не видѣлъ Филиппу Перестрелло на ея обычномъ мѣстѣ въ хорѣ пѣвчихъ, откуда серебристыми переливами звучалъ ея свѣжій голосокъ. Въ волнахъ кадильнаго дыма онъ замѣтилъ ея стройную фигуру на колѣняхъ посреди церкви, склоненную къ полу головою. Она горько плакала. Бѣдная маленькая Филиппа, какою жалкою показалась она Христофору въ этой согбенной позѣ рядомъ съ наказавшей ее монахиней!
   Взволнованный покинулъ Христофоръ Колумбъ монастырскую церковь. Онъ рѣшилъ спасти Филиппу, во что-бы то ни стало вырвать ее изъ этой тюрьмы.
   На другой день Христофоръ въ сопровожденіи Бартоломео подходилъ къ небольшому старому дому, окруженному садомъ съ паттіо {Паттіо -- внутренняя вымощенная часть двора, гдѣ проводятъ обыкновенно время жители Пиренейскаго полуострова. Она обсажена растеніями и окружена галлереями.}, гдѣ донна Изабелла, вдова извѣстнаго моряка Перестрелло, любила проводить свободное время. Онъ засталъ хозяйку въ обществѣ дочери, миловидной дѣвушки. Дочь играла на мандолинѣ, а мать, наслаждаясь вечернею прохладою, слушала нѣжную мелодію. Музыка растрогала ее; мечтательный взглядъ ея погасшихъ глазъ устремился въ голубое небо, гдѣ рѣяли мелкія перистыя облака въ румянцѣ заходящаго солнца. Она думала о мужѣ, котораго небесныя силы навѣрное успокоили въ царствѣ вѣчнаго свѣта, такъ какъ онъ былъ добрый католикъ.
   Приходъ трехъ гостей прервалъ ея мечтанія. Молоденькая Марія Перестрелло выронила изъ рукъ своихъ мандолину и испуганно уставилась на двухъ незнакомцевъ, которыхъ привелъ съ собою ея женихъ, морской офицеръ Педро Карреа.
   -- Простите меня, донна Изабелла,-- началъ донъ Педро,-- за то, что я такъ безцеремонно ввожу въ вашъ домъ этихъ молодыхъ синьоровъ, но они -- мои друзья, и, на правахъ сына, я позволилъ себѣ представить ихъ вамъ. Надѣюсь, мои друзья сдѣлаются и вашими друзьями.
   Послѣ такой любезной рѣчи донна Изабелла отвѣчала съ неменьшей любезностью:
   -- Дорогой донъ Педро, я думаю, что вы не можете привести въ домъ вашей невѣсты недостойныхъ людей.
   Она церемонно раскланялась съ пришедшими и, хлопнувъ въ ладоши, велѣла старому едва волочащему ноги слугѣ принести прохладительнаго питья и фруктовъ, такъ называемую "меріэнду" или угощеніе. Снова зазвенѣла мандолина, и подъ ея несложный напѣвъ полилась тихая бесѣда. Братья-Колумбы удивлялись, какъ просто и легко имъ удалось познакомиться съ семьею Филиппы. Еще наканунѣ вечеромъ они ломали голову, какъ проникнуть въ домъ къ доннѣ Изабеллѣ, которая жила очень уединенно и замкнуто послѣ смерти своего мужа, морехода инфанта Генриха. Утромъ счастливый случай привелъ къ нимъ одного изъ заказчиковъ морскихъ картъ -- дона Педро Карреа. Это былъ молодой блестящій морякъ, котораго, какъ было слышно, правительство въ скоромъ времени назначало губернаторомъ острова Порто-Санто. Въ разговорѣ Педро Карреа упомянулъ имя своей невѣсты -- сестры Филиппы Перестрелло. Это сообщеніе развязало языкъ Христофору, и онъ тутъ же безъ утайки разсказалъ дону Педро свою исторію въ монастырѣ Всѣхъ Святыхъ. Молодой офицеръ разсмѣялся и обѣщалъ Христофору устроить его женитьбу на Филиппѣ.
   Сидя на галлереѣ паттіо, донъ Педро разсыпался передъ Изабеллой Перестрелло въ похвалахъ генуэзскимъ братьямъ; въ особенности онъ расхваливалъ Христофора Колумба. Увлекшись безкорыстною ролью свата, донъ Педро не щадилъ красокъ для похвалы Христофору и безъ стѣсненія искажалъ истину.
   -- Этотъ храбрый рыцарь изъ знаменитаго рода въ Генуѣ, говорилъ онъ,-- это -- герой, убившій на своемъ вѣку болѣе тысячи пиратовъ и взявшій въ плѣнъ десять турецкихъ галеръ. На груди онъ носитъ вѣчную память о проклятыхъ невѣрныхъ,-- рану отъ кинжала врага. Онъ поклялся отомстить невѣрнымъ. Его знаетъ самъ король. Когда я получу должность губернатора,-- я сдѣлаю его своею правою рукою и выхлопочу ему потомъ назначеніе губернаторомъ въ одну изъ колоній,-- на это я уже получилъ обѣщаніе...
   Тщетно братья дѣлали знаки дону Педро, стараясь остановить потокъ этой краснорѣчивой фантазіи. Донна Изабелла кивала головою, съ уваженіемъ смотря на молодого человѣка такихъ высокихъ дарованій, которому женихъ ея дочери сулилъ блестящую карьеру. А донъ Педро продолжалъ еще горячѣе:
   -- Но кто первый оцѣнилъ его, спросите вы? Вашъ мужъ, благородный донъ Бартоломео Перестрелло!
   Пышная фигура донны Изабеллы подскочила отъ изумленія, а донья Марія замерла, и обѣ женщины вскричали въ одинъ голосъ:
   -- Онъ зналъ моего мужа?
   -- Онъ зналъ отца?
   -- Да, вашего мужа, вашего отца!
   -- Вы знали моего мужа?-- спросила вдова умиленнымъ голосомъ.
   Христофоръ смущенно отвѣчалъ:
   -- Да... я... я зналъ вашего мужа...
   Этимъ заявленіемъ онъ безповоротно попалъ въ ловушку выдумокъ дона Педро, но за то побѣдилъ сердце донны Изабеллы.
   -- Мало того,-- продолжалъ торжественно донъ Педро,-- одинъ разъ онъ спасъ вашего мужа отъ руки пирата во время путешествія по океану подъ флагомъ инфанта Генриха...
   -- Само небо послало васъ къ намъ!-- со слезами воскликнула вдова.
   Христофоръ совершенно растерялся и ждалъ, чего еще нагородитъ этотъ повѣса Карреа.
   -- Въ тотъ день вашъ мужъ сказалъ ему,-- продолжалъ морякъ, лукаво подмигнувъ братьямъ Колумбамъ:-- "Кристовалъ, если я умру, не забудь моей семьи. Оберегай ее. Ты -- мой другъ, и лучшее, что я могу тебѣ пожелать, это -- получить руку одной изъ моихъ дочерей".
   При этихъ словахъ Марія опустила глаза и метнула укоризненный взглядъ на жениха.
   -- О, благородный молодой человѣкъ!-- говорила донна Изабелла, заливаясь слезами,-- какъ мнѣ благодарить васъ? Но... но... Марія уже помолвлена...
   -- У васъ есть еще дочь... раздался торжественный голосъ дона Педро.
   Донна Изабелла смущенно пролепетала:
   -- Филиппа? Она еще въ монастырѣ...
   Тутъ насталъ уже чередъ краснорѣчію Христофора. Онъ описалъ тяжелую жизнь Филиппы, разсказалъ, какъ они любятъ другъ друга. Послѣ нѣсколькихъ возраженій и глубокихъ вздоховъ, вдова объявила, что благословляетъ на бракъ съ генуэзцемъ Филиппу, свое послѣднее сокровище, которое она хотѣла посвятить въ даръ Богу.
   Чудная южная ночь спустилась надъ паттіо Перестрелло. Въ лунныхъ лучахъ тѣни старыхъ потрескавшихся колоннъ галлереи выросли и поползли по вымощенному двору прихотливо-чудовищными змѣями. Еще чудовищнѣе казались тѣни отъ вѣтвей винограда, обвивавшаго эти колонны. Донна Изабелла, простирая руки впередъ, говорила растроганнымъ голосомъ:
   -- И такъ, до свиданія, дорогія мои дѣти! Само небо досылаетъ мнѣ еще одного сына!
   Маленькая калитка хлопнула; трое молодыхъ людей вышли на улицу, гдѣ заливались бѣшенымъ лаемъ лиссабонскія собаки.
   

II.
Море зоветъ.

   Двѣ веселыя свадьбы сестеръ Перестрелло промелькнули одна за другой и, согласно обѣщанію, донъ Педро Карреа увезъ съ собою своего новаго родственника на островъ Порто-Санто, гдѣ у Филиппы было маленькое имѣніе.
   Это былъ прелестный цвѣтущій уголокъ земли. Въ небольшомъ домикѣ, гдѣ поселилась молодая чета Колумбовъ, царила уютность и чистота; тѣнистый садъ окружалъ домикъ со всѣхъ сторонъ; среди зелени пальмъ, агавъ и чудовищныхъ кедровъ образовались прелестныя бесѣдки изъ плюща и ліанъ. А вдали синѣла безпредѣльная морская гладь.
   Филиппа безъ устали хозяйничала подъ руководствомъ своей матери, которая переѣхала къ ней на Порто-Санто. Казалось, въ маленькомъ домикѣ царило безпредѣльное счастье. Но Филиппа скоро стала замѣчать, какъ затуманивается дымкою грусти лицо ея мужа и какъ онъ молчитъ по цѣлымъ часамъ, глядя въ ту сторону, гдѣ синѣетъ море. Иногда онъ уходилъ на берегъ и бродилъ тамъ одиноко до глубокой ночи. Своимъ простымъ сердцемъ Филиппа не могла понять того, что творилось въ мятежной душѣ ея мужа. Иногда онъ не спалъ ночи напролетъ, а когда небо покрывалось тучами, и вѣтеръ уныло гудѣлъ въ трубѣ, онъ уходилъ изъ дому и терялся въ тяжелой мглѣ ненастья. Это были страшные часы для Филиппы. Она съ ужасомъ вглядывалась во мракъ, гдѣ бушевала непогода. При свѣтѣ молніи она видѣла въ саду хаосъ разрушенія: поломанныя деревья валялись среди огромныхъ лужъ; курятникъ былъ разнесенъ въ щепки, а вдали ревѣло, какъ безумное, дикое свирѣпое море. И Филиппа, дрожа, опускалась на колѣни передъ грубымъ изваяніемъ Мадонны, покровительницы всѣхъ страждущихъ, и плакала, и молилась, чтобы миновала гроза. Когда, наконецъ, возвращался домой Христофоръ Колумбъ, она бросалась ему на шею съ рыданіемъ и просила не оставлять ее одну.
   Эти припадки дѣтскаго страха смѣшили Колумба.
   -- Трусишка!-- говорилъ онъ,-- ты бы посмотрѣла, какъ славно разбушевался океанъ! Я былъ на берегу, видѣлъ громадные валы, вдыхалъ запахъ моря, и мнѣ казалось, что я снова на кораблѣ, среди необъятнаго водяного пространства!
   Онъ тяжело вздыхалъ; Филиппа чувствовала, какъ отъ него шелъ ненавистный ей іодистый запахъ водорослей, которыя приносила буря. И она съ грустью сознавала, какъ различны они съ мужемъ по складу души: онъ -- такой бурный, мятежный, какъ море; она -- тихая и мирная, какъ земля.
   Только одна донна Изабелла ничего не замѣчала.
   -- Знаю, отчего вы такъ скучаете, дорогой Кристовалъ,-- съ улыбкой говорила она.-- Мой мужъ былъ такой же! Молодымъ синьорамъ нуженъ блескъ, почести, шумная жизнь... Но, погодите! Педро поѣдетъ въ Лиссабонъ и представитъ васъ ко двору, и Филиппочка будетъ придворною дамой!
   Когда родился у Колумба первенецъ, Діэго, Колумбъ на время оживился, но скоро его охватила прежняя тоска. Это была тоска по морю. Онъ сталъ снова цѣлыми днями пропадать на берегу, не отрывая глазъ отъ горизонта.
   Разъ, бродя по берегу послѣ бури, онъ увидѣлъ на прибрежныхъ галькахъ, въ полосѣ бурыхъ водорослей, довольно большой кусокъ дерева, прибитый сюда западными вѣтрами. На немъ были вырѣзаны странныя изображенія людей съ перьями на головѣ и съ длинными волосами. Дрожь пробѣжала по тѣлу Колумба, и онъ воскликнулъ въ сильнѣйшемъ волненіи:
   -- Этотъ кусокъ дерева побывалъ въ волшебной, незнакомой намъ странѣ! Онъ изъ Индіи!
   Колумбъ вбѣжалъ въ домъ съ развѣвающимися рыжими волосами и блуждающимъ взглядомъ, потерявъ шляпу и потрясая въ воздухѣ кускомъ гнилого дерева, и Филиппѣ казалось, что онъ сошелъ съума. Отъ крика Колумба Діэго, котораго она кормила грудью, проснулся и громко заплакалъ.
   -- Ты скоро уморишь мнѣ ребенка!-- съ укоромъ сказала Филиппа,-- ты сумасшедшій! Если-бы я это знала, то никогда не вышла бы за тебя замужъ!
   Въ этотъ день супруги поссорились. Колумбъ, казалось, не обращалъ вниманія на гнѣвъ жены и продолжалъ внимательно разглядывать свою странную находку.
   Чтобы ихъ примирить, донна Изабелла подошла къ зятю и заговорила заискивающимъ голосомъ:
   -- А знаете, Кристоваль, вѣдь такъ тосковалъ по морю и мой покойникъ. Онъ много писалъ, чертилъ при жизни, и знаете, у меня остались на память всѣ его планы и записки. Но куда они мнѣ? У меня нѣтъ сыновей-моряковъ, а Педро теперь интересуется гораздо больше землей, чѣмъ моремъ. Я покажу вамъ эти карты; быть можетъ, онѣ васъ развлекутъ.
   Она принесла зятю множество чертежей и записныхъ книжекъ своего мужа. Колумбъ сначала отнесся къ нимъ съ большимъ пренебреженіемъ, но чѣмъ больше онъ разбирался въ принесенныхъ запискахъ и картахъ, тѣмъ болѣе оживлялось его лицо, а глаза такъ и сіяли.
   -- Чортъ возьми!-- услышала изъ сосѣдней комнаты Филиппа голосъ мужа,-- да вѣдь онъ стремился къ тому же, къ чему стремлюсь я! Это -- предполагаемый путь въ Индію!
   Съ этими словами онъ вбѣжалъ въ комнату къ Филттѣ. Молодая женщина съ упрекомъ крикнула матери:
   -- Ахъ, зачѣмъ вы дали ему эти проклятые чертежи и планы?
   По своему Филиппа была права. Съ этихъ поръ Христофоръ Колумбъ сталъ еще болѣе чуждаться Филиппы. Дни и ночи проводилъ онъ за вычисленіями и чертежами, а когда къ нему обращался съ вопросомъ кто-нибудь изъ домашнихъ, онъ точно пробуждался отъ сна.
   Природа пышно цвѣла и благоухала вокругъ домика Филиппы; маленькій Діэго оглашалъ садъ веселымъ смѣхомъ, но Колумбъ не замѣчалъ ни пѣнія птицъ, ни весны, ни смѣха своего первенца; ему, казалось, теперь не было дѣла даже до Филиппы. Идея поработила его. Онъ не замѣчалъ даже, какъ часто въ ихъ саду скользила тѣнь старой сморщенной ворожеи и какъ Филиппа по утрамъ давала ему умываться изъ какого-то особеннаго кувшина, надѣясь, что завороженная вода сниметъ съ него чары.
   Колумбъ вытащилъ всѣ книги, всѣ записки, которыя велъ еще на родинѣ, вспомнилъ все, что зналъ, и обдумывалъ задачу всей своей жизни.
   Земля должна быть шарообразна. Это была смѣлая мысль для того времени, но за нее говорило множество доказательствъ. Съ запада лежалъ новый путь на востокъ.
   -- Съ запада на востокъ!-- твердилъ постоянно Колумбъ и улыбался.
   Въ концѣ XIII вѣка Марко Поло, а потомъ Петръ д'Айльи и Мандевиль высказывали тѣ же предположенія; у древнихъ ученыхъ -- Аристотеля, Птоломея и Сенеки встрѣчались также намеки на существованіе странъ, находящихся на западѣ; пророчество Исаіи {Исаія, 24, 16.} говорило: "Съ концовъ міра слышимъ мы пѣснопѣнія"... "Я создамъ новое небо и новую землю" {Исаія. 65, 17.}.
   "Конецъ міра" Колумбъ видѣлъ на Пиренейскомъ полуостровѣ.
   Кромѣ этихъ сомнительныхъ намековъ, Колумбъ вѣрилъ мнѣнію знаменитаго въ то время ученаго старца, флорентинскаго математика Тосканелли. Неизвѣстно когда именно, но нѣсколько ранѣе описываемаго нами времени, португальскій король Альфонсъ V черезъ посредство одного монаха пожелалъ достовѣрно узнать, что могли значить слухи, шедшіе изъ Италіи отъ Тосканелли, слухи о кратчайшемъ западномъ пути въ Индію. Такой же запросъ получилъ Тосканелли почти одновременно отъ Колумба. Онъ тотчасъ же послалъ два отвѣта. Въ своихъ письмахъ Тосканелли восхвалялъ богатства и роскошь востока и прилагалъ карту, которая служила иллюстраціей къ его сообщенію объ азіатскомъ берегѣ, лежащемъ противъ Испаніи. И Колумбу казалось, что онъ созданъ для выполненія великой задачи найти новый путь на востокъ.
   Былъ тихій весенній вечеръ. Земля, только-что освободившаяся отъ зимнихъ дождей, ликовала: пышно цвѣли розы въ саду, и плоская крыша дома Колумбовъ казалась цвѣтущимъ палисадникомъ. Маленькій Діэго игралъ на пескѣ подъ причудливой агавой. Въ тѣни бесѣдки шелъ нескончаемый разговоръ. Старый слуга, вывезенный донной Изабеллой изъ Лиссабона, поминутно приносилъ подъ сѣнь зеленаго плюща прохладительное питье; Филиппа болтала безъ умолку съ сестрою Маріей, пріѣхавшей съ мужемъ къ ней въ гости; Педро Карреа слушалъ разсказы двухъ моряковъ, которыхъ привезъ съ собою. Одинъ изъ нихъ, молодой, захлебываясь, съ жаромъ говорилъ:
   -- Охотно вѣрю, донъ Кристовалъ, что вы видѣли на берегу кусокъ дерева съ вырѣзаннымъ рисункомъ! Такія бревна приплываютъ къ намъ на Азорскіе острова очень часто. Да что я! Помните, донъ Родриго, тѣ громадныя деревья невиданныхъ породъ, о которыхъ намъ разсказывали старые моряки эскадры инфанта Генриха?
   Старикъ кивнулъ головою и, наклонившись къ самому уху Колумба, таинственно зашепталъ:
   -- Одинъ лоцманъ нашелъ трупъ человѣка, который принесла ему буря. Этотъ человѣкъ былъ совсѣмъ непохожъ на насъ.
   Колумбъ вскочилъ. Глаза его горѣли.
   -- Все говоритъ мнѣ о справедливости моихъ предположеній! Волны приносятъ намъ трупы, какъ будто напоминая, что мы должны воспользоваться благами востока для Святого Гроба Господня!
   -- Знаменитѣйшій ученый Тосканелли, извѣстный всему міру,-- продолжалъ онъ еще горячѣе,-- говоритъ, что двѣсти городовъ лежитъ тамъ, въ той волшебной, странѣ, гдѣ мраморные мосты переброшены черезъ единственную рѣку, гдѣ торговля готова удовлетворить алчныхъ купцовъ со всего міра, гдѣ золото лежитъ плитами, какъ у насъ камни; гдѣ жемчугомъ играютъ дѣти, какъ у насъ ракушками, а пряности... о, пряности совсѣмъ не цѣнятся, потому что весь воздухъ въ этой странѣ напоенъ корицей, шафраномъ и другими душистыми прекрасными растеніями!
   -- Но труденъ путь въ эту страну,-- качая головою, проговорилъ старый морякъ.
   -- Тѣмъ лучше! И это во славу гроба Господня!-- перебилъ Колумбъ.-- Правда, ужасы ожидаютъ смѣлаго путника: ему встрѣтится море горгонъ и ужасныхъ химеръ, море Тьмы... Ужасы ожидаютъ путника: онъ можетъ очутиться во власти отвратительныхъ людей съ песьими головами и съ хвостами, у которыхъ по одному глазу во лбу... Ему могутъ встрѣтиться острова амазонокъ, воинственныхъ и страшныхъ дѣвъ, но что всего страшнѣе,-- это призрачныя дѣвы -- рыбы-сирены, съ голосами, нѣжнѣе эоловой арфы... Онѣ заманиваютъ путника въ водовороты; горе тому, кто заслушается ихъ пѣнія: устоять противъ его очарованія невозможно...
   Онъ замолчалъ, услышавъ рыданія. Филиппа вскочила, вся блѣдная, дрожащая, и бормотала съ ужасомъ, заливаясь слезами:
   -- И ты... и ты поѣдешь туда, Кристовалъ?
   Колумбъ сначала нахмурился, а потомъ расхохотался.
   -- Да вѣдь для того и существуютъ карты!-- крикнулъ онъ женѣ.-- Зная о существованіи сиренъ, амазонокъ на островѣ Антиліи, я могу объѣхать эти страшныя мѣста!
   Колумбъ твердо вѣрилъ во всѣ сказки, въ которыя вѣрили и его современники.
   Филиппа не слушала возраженій и со слезами ушла къ себѣ въ комнату. Колумбъ отправился утѣшать жену, а донна Изабелла съ укоризною сказала дону Педро Карреа:
   -- Какъ я жалѣю, что послушалась вашего совѣта и отдала руку бѣдной Филиппы этому мятежному человѣку!
   Наступило неловкое молчаніе. Гости не знали, какъ начать разговоръ. Но Колумбъ скоро пришелъ, какъ ни въ чемъ ни бывало, и спокойно обратился къ старому моряку:
   -- Донъ Родриго, когда вы думаете отправиться обратно на Азорскіе острова?
   -- Завтра, синьоръ.
   -- Я ѣду съ вами,-- выпалилъ неожиданно Колумбъ,-- мнѣ надо расширить поле своихъ наблюденій и провѣрить то, что вы мнѣ разсказывали.
   При этихъ словахъ донна Изабелла всплеснула руками и назвала зятя сумасшедшимъ и убійцей жены. Колумбъ молча пожалъ плечами.
   Это было начало семейной драмы. Филиппа весь вечеръ просидѣла запершись въ спальнѣ, вся въ слезахъ, а Колумбъ съ ожесточеніемъ разбирался въ чертежахъ и картахъ и толковалъ съ пріѣзжими моряками. Онъ убѣдился, что всѣ уговоры его безполезны: Филиппа, рыдая, твердила, что онъ загубилъ ея жизнь.
   На другой день Колумбъ уѣхалъ съ моряками и вернулся домой только черезъ нѣсколько мѣсяцевъ. Съ этихъ поръ онъ часто предпринималъ путешествія на острова Зеленаго Мыса, Канарскіе и Азорскіе. Во время этихъ путешествій онъ убѣдился, что моряки говорили правду о странныхъ находкахъ, которыя приносили къ берегамъ волны океана. Съ каждымъ новымъ путешествіемъ въ немъ сильнѣе крѣпла вѣра въ шарообразность земли, потому что онъ все болѣе вѣрилъ въ существованіе западнаго пути въ Индію.
   Древніе греки были убѣждены въ томъ, что земля имѣетъ плоскій видъ, но въ VI вѣкѣ до P. X., послѣдователи знаменитаго ученаго Пиѳагора учили въ Италіи, что земля шарообразна. Ученіе о шарообразности земли у грековъ переходило изъ поколѣнія въ поколѣніе. Но оно было исключительно достояніемъ ученыхъ; по временамъ и среди нихъ замѣчалось недовѣріе къ этому ученію. Противъ него сильно возставала церковь въ дни св. Іоанна Златоуста и другихъ отцовъ церкви.


   Невѣдомая часть земли вселяла ужасъ. По направленію къ сѣверу отъ умѣренныхъ странъ Европы путешественники- встрѣчали увеличивающійся холодъ; по направленію къ югу -- чувствовали все увеличивающійся жаръ, и для ученаго было естественно заключить, что существуетъ сѣверъ, гдѣ холодъ невыносимъ, и югъ, гдѣ жаръ слишкомъ силенъ, чтобы тамъ было. возможно жить. Все это естественно задерживало стремленія къ изслѣдованію неизвѣстныхъ частей земли, потому что люди въ то время руководствовались главнымъ образомъ практическими цѣлями.
   По мнѣнію Тосканелли и его современниковъ, при попутномъ вѣтрѣ пришлось бы недолго плыть на западъ до Китая тому, кто отважился-бы предпринять это путешествіе. Если бъ не существовало непреодолимыхъ преградъ въ морѣ Тьмы, то было бы нетрудно добраться до тѣхъ многочисленныхъ острововъ, которые, какъ предполагали, окаймляютъ берегъ Китая. Гдѣ-то на этомъ необъятномъ океанѣ лежалъ чудесный островъ Чипанго,-- цѣль путешествія Колумба. Невѣдомая полоса океанійскихъ водъ была какъ разъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ укрывались въ морѣ Тьмы чудовищныя горгоны и гдѣ находились острова Блаженныхъ, за которые принимали Канарскіе острова. Вообще, во времена Колумба существовало множество легендъ, преданій, полныхъ суевѣрнаго ужаса и прикрасъ, выплывшихъ изъ тьмы вѣковъ древней Греціи и Рима и со многими прибавленіями, явившимися въ пятнадцатомъ вѣкѣ. Эти сказки насчитывали столько необыкновенныхъ мелей, подводныхъ рифовъ и фантастически-ужасныхъ странъ, что путешествіе на ничтожныхъ скорлупкахъ-корабляхъ заставляло призадуматься даже отважныхъ изслѣдователей.
   Но горячка открытій новыхъ земель не прекратилась. Въ январѣ 1482 года вся Португалія только и говорила, что о путешествіи нѣсколькихъ смѣльчаковъ, ихъ родичей, перебравшихся за экваторъ. Въ январѣ они отслужили первую мессу на Гвинейскомъ берегу.
   Во время своихъ многочисленныхъ поѣздокъ изъ Порто-Санто на Азорскіе острова Колумбъ подружился съ знаменитымъ путешественникомъ Мартиномъ Бегеймомъ, который поддерживалъ въ немъ стремленіе къ изслѣдованію невѣдомаго пути въ Индію.
   Возвращаясь домой, весь поглощенный своею идеей, Колумбъ казался Филиппѣ больнымъ. Она была увѣрена, что его испортилъ злой духъ. Цѣлыми днями онъ сидѣлъ надъ вычисленіями и картами и, казалось, не замѣчалъ, что дѣлается вокругъ, не замѣчалъ ни жены, ни дѣтей, которыхъ у него въ это время было уже трое. Впрочемъ, старшій сынъ иногда останавливалъ на себѣ вниманіе отца. Мальчикъ, повидимому, любилъ море. Видъ бѣлаго паруса вдали вызывалъ у него на лицѣ радостную улыбку, и каждый разъ, когда отецъ уѣзжалъ, Діэго горько плакалъ.
   Разъ Колумбъ засталъ сына у себя въ рабочей комнатѣ. Пятилѣтній мальчикъ забрался съ ногами на стулъ и внимательно водилъ пальчикомъ по чертежамъ. Очер-. такія острововъ приводили его въ восторгъ; вѣроятно, они напоминали ему формой какіе нибудь знакомые предметы.
   Колумбъ внимательно наблюдалъ съ порога за мальчикомъ и въ порывѣ восторга закричалъ:
   -- А, мой маленькій ученый! Тебѣ придется быть вмѣстѣ съ отцомъ свидѣтелемъ великихъ событій! Да, пожалуй, ты одинъ поймешь отца!
   Уже тогда между нимъ и Филиппой выросла стѣна взаимнаго непониманія: она обвиняла его въ безсердечности, онъ -- въ томъ, что умъ ея не въ состояніи подняться выше обычныхъ мелочей жизни. И оба они были по-своему правы.
   Взявъ Діэго на руки, Колумбъ долго показывалъ ему странные чертежи, разсказывалъ объ ужасахъ и приманкахъ невѣдомыхъ странъ. Вдругъ Діэго обхватилъ шею отца руками и прошепталъ молящимъ голосомъ:
   -- Возьми меня, возьми съ собою!
   Съ этихъ поръ Діэго еще больше полюбилъ море. Онъ строилъ изъ щепочекъ маленькіе корабли съ бумажными парусами и пускалъ ихъ въ каменный водоемъ въ саду и хлопалъ въ ладоши и хохоталъ, когда игрушечное судно попадало подъ струю воды, кружилось и перевертывалось.
   -- Буря!-- кричалъ онъ весело,-- посмотри, батюшка, корабль перепорченъ... мачта сломана... сейчасъ пойдетъ ко дну!
   Когда же въ тихую погоду слуги выѣзжали въ море на рыбную ловлю, Діэго упрашивалъ мать отпустить его съ ними, и эти просьбы ребенка всегда вызывали ссору между отцомъ и матерью.
   Наконецъ, у Колумба совершенно созрѣлъ планъ далекаго путешествія за океанъ. Для снаряженія экспедиціи нужны были немалыя средства. Колумбъ несомнѣвался, что всякое правительство, заинтересовавшись его идеей, поможетъ ея осуществленію. Конечно, путешествіе принесло бы немалыя выгоды предпринимателямъ, и Колумбу хотѣлось, чтобы эти выгоды выпали на долю родной Генуи. Сначала изложилъ онъ свой проектъ письменно генуэзскому правительству, по скоро отправился на родину самъ, чтобы поддержать его. Кстати ему хотѣлось повидаться съ больнымъ отцомъ, который только что похоронилъ жену и изнемогалъ отъ одиночества.
   Несчастья тяжелымъ бременемъ легли на генуэзское государство; казна была истощена, и Сенатъ пришелъ въ ужасъ отъ громадныхъ затратъ; сомнѣваясь въ выгодѣ предпріятія, онъ отказалъ Колумбу. Разочарованный, убитый, мечтатель покинулъ Геную и вернулся на островъ Порто-Санто.
   

III.
Пилигримы.

   Въ жаркій лѣтній день 1485 года по песчаной отмели испанскаго берега, недалеко отъ приморскаго города Палоса, шелъ усталый путникъ въ ветхомъ, почти монашескомъ рубищѣ, подпоясанный веревкою, въ подражаніе Св. Франциску. За нимъ едва поспѣвалъ мальчикъ лѣтъ восьми. Сквозь изорванные башмаки ребенка съ отставшими подошвами-выглядывали грязныя израненныя ноги; по блѣдному измученному личику текли крупныя слезы. Наконецъ, онъ остановился и протянулъ тоненькимъ, жалобнымъ голоскомъ:
   -- Я не могу больше итти... мои ноги болятъ... и я... я такъ усталъ.
   Онъ почти упалъ на песокъ, съ отчаяніемъ глядя на безконечную безотрадную картину пустыни...
   -- А ну, малышъ,-- проговорилъ старшій спутникъ съ напускнымъ весельемъ,-- поднимись! Да поднимись же, Діэго! Я не буду Христофоромъ Колумбомъ, если мы не доберемся скоро до какого нибудь жилья! Перестань же хныкать, будь настоящимъ мужчиной!
   Но Діэго вовсе не хотѣлъ быть настоящимъ мужчиной: онъ продолжалъ плакать и гнусавымъ тономъ измученнаго ребенка тянулъ:
   -- Я не могу... Я усталъ... я пить хочу...
   Колумбъ терпѣливо ждалъ, пока мальчикъ отдохнетъ, но напрасно; едва -омъ поднялся съ мѣста, какъ убѣдился, что Діэго не можетъ ходить: ноги его распухли и болѣли; онъ, хромая, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ за отцомъ и потомъ остановился.
   Положеніе Колумба было не изъ пріятныхъ. Діэго плакалъ и просилъ ѣсть, а въ сумкѣ у отца не было ни кусочка хлѣба. Наконецъ, Діэго опустился на землю и сказалъ покорно и кротко отцу:
   -- Ты или себѣ, батюшка, а я лягу здѣсь и умру.
   Эти слова какъ клещами сжали сердце Колумба. Онъ проклиналъ себя за то, что взялъ сына съ собою и рѣшилъ подвергнуть его всѣмъ превратностямъ судьбы. Но поправить ошибку было поздно. Тогда онъ поднялъ мальчика и медленно поплелся съ нимъ на рукахъ по вязкому песку. Скоро Колумбъ почувствовалъ, что силы оставляютъ его; тогда онъ посадилъ Діэго къ себѣ на спину и велѣлъ ему крѣпко держаться за шею. Такъ подвигались они впередъ черезъ голую песчаную пустыню, среди которой кое-гдѣ попадались жалкіе оазисы колючаго кустарника. Едва передвигая ноги и угрюмо глядя на однообразную желтую равнину, Колумбъ думалъ невеселую думу. Ему вспоминались всѣ неудачи и страданія, которыя пришлось пережить въ послѣднее время.
   Страстная любовь къ путешествіямъ повлекла его на сѣверъ Европы. Онъ побывалъ въ Англіи и доходилъ до Исландіи.
   По возвращеніи въ Португалію Колумбъ уже не засталъ въ живыхъ короля Альфонса V, покровителя мореходовъ; впрочемъ новый король Іоаньо II отличался большою страстью къ мореплаванію, и Колумбъ былъ увѣренъ, что онъ немедленно снарядитъ экспедицію для путешествія на западъ. Но онъ ошибся. Іоаньо II отнесся къ проекту Колумба очень холодно и поручилъ его разсмотрѣть своимъ придворнымъ врачамъ, а затѣмъ королевскому совѣту. Коммисія нашла планы генуэзца безумными.
   -- Къ чему,-- говорили они,-- рисковать затратами? Не лучше ли продолжать уже начатыя ранѣе изслѣдованія вдоль западныхъ береговъ Африки? Къ тому же условія Колумба прямо чудовищны!
   Дѣйствительно, условія, которыя поставилъ Колумбъ, могли показаться при дворѣ чудовищными. Онъ требовалъ возведенія себя въ дворянское сословіе, требовалъ наслѣдственнаго титула адмирала моря и вице-короля новооткрытыхъ странъ. Колумбу была необходима неограниченная власть для того, чтобы достигнуть своей цѣли: добыть богатства для завоеванія Гроба Господня.
   Говорили, что Іоаньо II склонялся къ принятію этихъ условій, но придворные вооружили его противъ Колумба, увѣривъ, будто послѣдній посягаетъ на королевскія права. Іоаньо предложилъ Колумбу пожизненное губернаторство въ открытыхъ имъ странахъ. Колумбъ отказался.
   Тогда португальскій король пустился на недостойную хитрость. Придворные предательски получили отъ довѣрчиваго генуэзца планъ задуманнаго путешествія, и небольшое грузовое судно, подъ предлогомъ экспедиціи къ островамъ Зеленаго мыса, было отправлено за поисками предполагаемаго острова Чипанго. Но бѣшеная буря заставила экипажъ вернуться, проклиная ни въ чемъ неповиннаго Колумба.
   Узнавъ о коварствѣ португальскаго правительства, Колумбъ пришелъ въ сильнѣйшее негодованіе. Португалія сдѣлалась ему ненавистна. Онъ чувствовалъ, что за нимъ слѣдятъ глаза шпіоновъ. Долги, которые онъ сдѣлалъ, отчасти во время своей скитальческой жизни, отчасти, чтобы спасти отца, тяжелымъ гнетомъ легли на него. Стоило только Колумбу попасть изъ-за нихъ въ тюрьму, и онъ согласился бы, конечно, на самыя скромныя условія правительства и пустился бы безропотно во главѣ экспедиціи въ невѣдомый океанъ, лишь бы выйти на свободу. Объ этомъ предупредилъ Колумба Педро Карреа. Необходимо было бѣжать изъ коварной страны и какъ можно скорѣе...
   Колумбъ вспомнилъ тяжелый день передъ отъѣздомъ и блѣдное исхудалое лицо жены, измученной продолжительною лихорадкою и нравственными страданіями. Она давно поняла, какая пропасть отдѣляетъ ее отъ мужа. Этой пропастью было море. Море было для Христофора Колумба дороже семьи; ему онъ, не колеблясь, принесъ бы въ жертву и жену, и дѣтей, и свою собственную жизнь.
   И Колумба, тащившагося по безконечно-унылой палосской дорогѣ, преслѣдовали большіе, оттѣненные синими кругами глаза жены. Онъ вспомнилъ и о томъ, какъ вошелъ къ ней въ комнату, когда она укладывала спать Діэго и грустно разсказывала ему старую сказку о Птицѣ-Правдѣ, о той, что искали всѣ, начиная отъ короля и кончая бѣднымъ дровосѣкомъ. Голосъ Филиппы звучалъ, какъ надорванная струна, а ребенокъ таращилъ на мать задумчивые, полные недѣтской мысли глаза и слушалъ, затаивъ дыханіе.
   Когда вошелъ Колумбъ, Филиппа обернулась къ нему съ тоскою и замолчала. Она привыкла ко всякаго рода неожиданностямъ, и ея пугливое сердце вѣчно ждало новой бѣды. Филиппа не ошиблась и на этотъ разъ.
   -- И что же дальше, мама?-- спрашивалъ Діэго, теребя замолкнувшую мать за рукавъ.
   Филиппа ничего не отвѣтила.
   -- Что нибудь случилось, Кристоваль? Ты принесъ дурныя извѣстія?-- спросила она дрожащимъ голосомъ.
   О, какъ больно было, какъ безчеловѣчно ранить это и безъ того разбитое сердце! Но другого исхода не оставалось, и Колумбъ мрачно сказалъ:
   -- Дѣла давно приняли дурной оборотъ, Филиппа, ты это знаешь. Жить въ Португаліи я не могу: не сегодня -- завтра меня посадятъ въ тюрьму за долги, и тогда прощай всѣ мои завѣтные планы, а это для меня равносильно смерти, ты понимаешь, Филиппа. Какой я мирный гражданинъ, какой чиновникъ, землевладѣлецъ или торговецъ? Я могъ бы, конечно, уѣхать вмѣстѣ съ тобою въ Геную. Но развѣ похожъ я на шерстобита, Филиппа? Развѣ я могу работать въ мастерской отца?
   Филиппа покачала головою: она соглашалась, что онъ совершенно не похожъ на чесальщика шерсти или ткача, мирное ремесло которыхъ накладывало на лица работниковъ печать терпѣнія, обыденности и покорности судьбѣ. Это было рѣзкое лицо съ орлинымъ носомъ и голубыми глазами, окруженными ореоломъ золотисто-рыжихъ волосъ. Это было лицо мятежнаго борца, для котораго жизнь была вѣчной бурей.
   -- А уйди я въ море,-- продолжалъ Колумбъ,-- и ты останешься на рукахъ моего дряхлаго полуслѣпого отца, который и самъ едва перебивается на родинѣ.
   Онъ помолчалъ; Филиппа подняла на него робкій умоляющій взглядъ и сама тутъ же предложила ему выходъ:
   -- Ты говоришь, что тебѣ нужно уѣхать изъ Португаліи, Кристоваль. Что же? Вѣдь я могу остаться здѣсь. Мы съ матерью можемъ прокормиться на средства, которыя намъ доставляетъ это маленькое имѣніе, а если я умру,-- тутъ голосъ ея понизился до шопота,-- тогда сестра Марія не оставитъ дѣтей...
   Какъ все это вышло просто, сердечно, безъ всякихъ сценъ, слезъ и упрековъ! Какъ переродила Филиппу болѣзнь и жизнь, полная страданій!
   Слова жены привели Колумба въ восторгъ. Въ своемъ увлеченіи планомъ новыхъ открытій онъ забывалъ о томъ ударѣ, который наноситъ сердцу несчастной женщины, покидаемой на долгіе годы безъ всякой надежды на возвращеніе. Онъ открылъ записную книжку, висѣвшую на шнуркѣ у его пояса, и съ жаромъ заговорилъ:
   -- Ты не раскаешься, дорогая Филиппа, въ томъ, что благословляешь теперь меня въ далекій путь. Подумай, какія великія задачи ждутъ меня! Я вновь обрѣту рай земли -- востокъ на западѣ! Слушай, что говоритъ мой другъ Бегеймъ и другіе путешественники объ этихъ странахъ: "Zansiber insula" {Несуществующіе на самомъ дѣлѣ острова на томъ мѣстѣ, гдѣ находится Америка.}. Этотъ островъ, именуемый Занзиберомъ, имѣетъ 2.000 миль въ окружности. Тамъ есть свой король, особый языкъ; жители поклоняются идоламъ. Эти жители -- очень большіе люди; каждый изъ нихъ -- съ четырехъ нашихъ, а иной и съ пятерыхъ. Они ходятъ нагіе и всѣ черны, почти безобразны, съ большими длинными ушами, широкими ртами, большими страшными глазами, и руки у нихъ вчетверо больше рукъ прочихъ людей.
   Онъ перевернулъ страницу и продолжалъ:
   -- А вотъ еще: въ королевствѣ Ямбри {Островъ Ява-Ямбри.} люди -- мужчины и женщины, имѣютъ назади хвосты, какъ собаки. Тамъ растетъ многое-множество пряностей и живутъ разныя животныя: единороги и другія. Въ другомъ королевствѣ -- Фанфарѣ -- растетъ лучшая въ свѣтѣ камфара. Чипанго {Чипанго -- Японія.} -- большой островъ. Тамъ находится много морскихъ чудесъ, сиренъ и другихъ рыбъ. Если кто пожелаетъ больше узнать объ этомъ чудномъ народѣ, о рѣдкостныхъ рыбахъ въ тамошнемъ морѣ и о животныхъ на сушѣ, тотъ пусть прочтетъ книги Плинія, Исидора, Аристотеля, Страбона и другихъ учителей"..
   Колумбъ читалъ эти сказки, въ которыя свято вѣрили самые выдающіеся люди того времени, читалъ съ истиннымъ воодушевленіемъ, а Филиппа слабо, снисходительно улыбалась, украдкой вытирая кончикомъ платка непрошенныя слезы.
   Колумбъ ушелъ тогда отъ жены ободренный, и не замѣтилъ пары горящихъ отъ восторга глазъ, выглядывавшихъ изъ кроватки Діэго.
   Когда весь домъ погрузился въ глубокій сонъ, а Колумбъ за своимъ столомъ просматривалъ бумаги, чтобы уложить ихъ въ дорогу, онъ услышалъ странный шорохъ у двери: кто-то крался вдоль стѣны, робко и неувѣренно, потомъ тихонько скрипнула дверь, и въ полумракѣ показалась маленькая бѣлая фигурка. Вглядѣвшись, Колумбъ узналъ своего сына Діэго. Мальчикъ былъ въ одной рубашонкѣ и весь дрожалъ отъ холода и смущенія.
   -- А, это ты,-- сказалъ ласково Колумбъ,-- поди сюда, мальчуганъ. Отчего ты не спишь?
   -- Не могу!-- прозвучалъ плаксивый дѣтскій голосокъ;-- мама все кашляла, а теперь заснула; я и ушелъ.
   Онъ вдругъ порывистымъ движеніемъ бросился на шею отцу.
   -- Ахъ, батюшка,-- шепталъ мальчикъ, какъ въ бреду,-- я все слышалъ о сиренахъ и людяхъ съ хвостами... Возьми, возьми меня съ собою!
   Колумбъ разсмѣялся и, отводя русые кудри со лба ребенка, ласково проговорилъ:
   -- Я тебѣ привезу одну маленькую сирену и человѣка съ хвостомъ, а теперь спи и не болтай глупостей.
   Діэго спустился у него съ колѣнъ, но не уходилъ и стоялъ, переминаясь съ ноги на ногу, а горькія, крупныя слезы такъ и капали у него изъ глазъ.
   -- Мама сказала, что она умретъ,-- сказалъ онъ неожиданно съ дѣтскимъ простодушіемъ,-- тогда я брошусь въ море.
   Колумбъ нахмурился. Въ самомъ дѣлѣ, мальчикъ говоритъ правду: Филиппа была ненадежна. Кто воспитаетъ тогда Діэго? Неразумно направленныя способности сдѣлаютъ изъ него бродягу.
   -- Ступай спать, малышъ,-- сказалъ задумчиво Колумбъ,-- а то ты напугаешь мать, да спи крѣпко. Я думаю, что мы съ тобою вмѣстѣ увидимъ сиренъ и людей съ хвостами.
   Діэго ушелъ, недоумѣвая.
   На утро Колумбъ переговорилъ съ женою о мальчикѣ. Филиппа и не ожидала, какой еще ударъ готовится ей, но приняла вѣсть о разлукѣ съ сыномъ твердо и спокойно. Она благословила Діэго и сказала мужу:
   -- Увози его. Если тебѣ трудно будетъ справиться съ мальчикомъ, то помни, что въ Испаніи, недалеко отъ Палоса, въ городкѣ Гуэльвѣ, живетъ моя сестра Віоланта; она замужемъ за испанцемъ Муліарте. Когда Віоланта жила дома, она была доброй, хорошей дѣвушкой и, конечно, не откажется позаботиться о моемъ сынѣ.
   Филиппа осталась мужественной до конца: даже въ моментъ прощанія она не пролила ни единой слезинки и только долго судорожно сжимала въ своихъ объятіяхъ худенькую фигурку Діэго. Филиппа знала, что смерть еяч близка, и ей уже ни разу больше не придется обнять своего первенца.
   Все это вспомнилось Колумбу, когда онъ брелъ, истомленный, по палосской дорогѣ.
   Солнце уходило, величавое и могучее, и багровымъ шаромъ пряталось за горизонтъ. Колумбъ едва волочилъ ноги, когда вдали показался слабый силуэтъ какого то монастыря. Высокія стѣны обители на вершинѣ холма казались особенно унылыми на однообразномъ фонѣ береговой полосы. Но Колумбъ обрадовался этой печальной картинѣ: передъ нимъ былъ пріютъ, гдѣ ребенокъ могъ подкрѣпить свои силы.
   Взявъ молотъ, привѣшенный у воротъ, Колумбъ дрожащею рукою съ силою ударилъ имъ по каменной стѣнѣ. Калитка открылась, и въ ней показалась темная: фигура привратника -- францисканца.
   -- Eu nombre de Iesucristo! {Во имя Іисуса Христа.} дорогой братъ...-- прозвучалъ слабый упавшій голосъ путника,-- скажи, пожалуйста, гдѣ мы находимся и что это за монастырь?
   -- Этотъ монастырь посвященъ Св. Маріи де Рабида; онъ стоитъ въ полумилѣ отъ города Палоса.
   -- Въ полумилѣ? Это недалеко!-- отвѣчалъ обрадованный Колумбъ,-- ну, а скажи мнѣ, гдѣ будетъ Гуэльва?
   -- Гуэльва дальше.
   Колумбъ призадумался. Силы измѣняли ему; онъ чувствовалъ, что не донесетъ мальчика до Гуэльвы, гдѣ можетъ найти подкрѣпленіе и пріютъ у донны Віоланты. И онъ робко попросилъ монаха:
   -- Дай мнѣ немного хлѣба и воды; видишь, ребенокъ умираетъ отъ голода.
   Въ первый разъ въ жизни онъ, какъ нищій, просилъ подаянія, что-бы не умеръ его сынъ!
   Монахъ посмотрѣлъ на солнце и сурово сказалъ:
   -- Уже поздно, и я не смѣю тебя впустить въ монастырь, но я сейчасъ вынесу тебѣ сюда воды и хлѣба.
   Онъ ушелъ, щелкнувъ тяжелымъ замкомъ калитки, но скоро вернулся съ выдолбленной тыквой, полною водой, и увѣсистой краюхой хлѣба. Мальчикъ жадно накинулся на грубый хлѣбъ, запивая его большими глотками воды.
   -- Откуда вы идете?-- рѣзко спрашивалъ привратникъ.
   -- Изъ Сантъ-Лукара. Мы высадились тамъ съ корабля, но у меня не хватило денегъ на наемъ мула. Я не умѣлъ высчитать расходовъ, которые влечетъ съ собою путешествіе.
   -- Но куда вы идете?-- раздался изъ-за калитки голосъ.
   Передъ Колумбомъ стоялъ настоятель монастыря, Хуанъ-Перецъ-де-Меркена, бывшій духовникъ испанской королевы Изабеллы, доживавшій остатокъ жизни въ монастырѣ.
   Умные глаза отца Хуана съ состраданьемъ остановились на ребенкѣ. Осунувшееся личико Діэго, въ самомъ дѣлѣ, представляло очень плачевный видъ.


   -- Онъ едва стоитъ у васъ на ногахъ. Возможно ли еще дальше вести этого крошку? По выговору я узнаю въ васъ иностранца, синьоръ. Вѣрно, вы совершили далекій путь и вынесли немало горя. Не зайдете ли въ нашу обитель передохнуть и собраться съ силами?
   Колумбъ отвѣчалъ, что не знаетъ, какъ и благодарить его преподобіе. Привратникъ впустилъ путниковъ за монастырскую ограду, а настоятель провелъ ихъ въ свою келью. Дорогою, глядя на блѣдное лицо гостя, монахъ думалъ:
   "Какой у него благородный видъ и величественная осанка; какія случайности заставили его очутиться нищимъ на палосской дорогѣ?"
   И отецъ Хуанъ тутъ же рѣшилъ во что бы то ни стало вызвать путника на откровенность.
   Онъ приказалъ послушнику приготовить гостямъ постели въ помѣщеніи для странниковъ, а въ свою келью принести ужинъ и вино, чтобы они могли подкрѣпить силы.
   Скоро Колумбъ и Діэго сидѣли въ кельѣ настоятеля за столомъ и уплетали за- обѣ щеки незатѣйливый, но сытный ужинъ. Колумбъ разсказывалъ свою исторію отцу Хуану. Старикъ слушалъ внимательно и качалъ головою.
   -- Вы пріѣхали въ Испанію, чтобы служить католическимъ государямъ противъ невѣрныхъ?-- говорилъ онъ.-- Эта мысль мнѣ нравится, сынъ мой, но...
   Онъ съ состраданіемъ посмотрѣлъ на мальчика, который уснулъ, положивъ голову на колѣни отцу.
   -- Мнѣ кажется,-- продолжалъ монахъ,-- вашъ сынъ не выдержитъ пути даже до Гуэльвы. Онъ такъ малъ и слабъ! Посмотрите, какія зловѣщія тѣни легли на его лицо; онъ спитъ, но кажется мертвымъ... Куда вы поведете его?
   Колумбъ печально посмотрѣлъ на Діэго и сказалъ:
   -- Что жъ дѣлать! Мнѣ приходится теперь скитаться по дорогамъ потому, что Богъ закрылъ глаза и уши португальскому королю Іоаньо II.
   Настоятель тихонько дотронулся до руки путника.
   -- Слушайте, что я посовѣтую вамъ. Планъ открытія новыхъ земель, о которомъ вы мнѣ сейчасъ разсказали, приводитъ меня въ восторгъ, да и всякаго, я думаю, приведетъ въ восторгъ, кто будетъ васъ слышать. Ихъ королевскія величества очень благочестивы. Вся ихъ жизнь, всѣ силы направлены на борьбу съ невѣрными. Если вамъ удастся ихъ посвятить въ свои проекты, я увѣренъ, они дадутъ вамъ средства для ихъ осуществленія. Но добиться аудіенціи во дворцѣ не такъ то легко: нигдѣ нѣтъ такого строгаго этикета при дворцѣ, какъ у насъ въ Испаніи. Но постойте... Когда то я имѣлъ при дворѣ вліяніе... въ то время, какъ былъ духовникомъ королевы... это, правда, было очень давно...
   Отецъ Хуанъ задумался; тонкая печальная усмѣшка тронула его губы.
   -- Постойте, другъ мой,-- вдругъ оживленно заговорилъ онъ, и умное лицо его сразу помолодѣло отъ радостнаго волненія.-- Я вѣдь, кажется, что то придумалъ! У меня при дворѣ есть испытанный другъ, духовникъ обоихъ "королей" {Такъ называли въ то время короля Фердинанда и жену его королеву Изабеллу.} Фернандо-ди-Талавера. Когда-то онъ былъ скромнымъ безвѣстнымъ пастыремъ церкви, но я зналъ его доброе сердце и глубокій умъ и, удаляясь на покой въ монастырь, уступилъ ему свое мѣсто духовника. Я считалъ тогда его способнымъ хорошо вліять на "королей"... Теперь я буду просить Талаверу оказать мнѣ услугу и помочь вамъ ради расположенія ко мнѣ. Какъ раньше это не пришло мнѣ въ голову! Вѣдь Талавера очень силенъ при дворѣ! Во всякомъ случаѣ я вамъ дамъ къ нему письмо.
   Колумбъ не успѣлъ даже поблагодарить настоятеля, какъ тотъ уже снова горячо заговорилъ:
   -- Я возвращаюсь къ мальчику, вашему сыну. Его судьба сильно безпокоитъ меня. Такое хрупкое созданіе невозможно дѣлать игрушкой жизненныхъ бурь! Хорошо ли вы знаете ту родственницу, на попеченіе- которой собираетесь отдать ребенка?
   Колумбъ смутился.
   -- Ахъ, святой отецъ,-- горестно отвѣчалъ онъ,-- я вѣдь взялъ мальчика съ собою, только уступая его горячимъ мольбамъ и побѣжденный безвыходнымъ положеніемъ. Моя жена очень ненадежна... быть можетъ, ее и теперь уже нѣтъ въ живыхъ...
   Онъ помолчалъ, прямо смотря на ребенка и потомъ продолжалъ мрачно:
   -- Съ самаго начала путешествія я убѣдился, что не могу таскать съ собою всюду мальчика и подвергать его опасностямъ дороги. На кораблѣ онъ изнемогъ отъ морской болѣзни... Тогда же я и рѣшилъ отвезти его къ сестрѣ жены въ Гуэльву. Вы спрашиваете меня, знаю ли я эту родственницу? Понятія не имѣю о ней, святой отецъ! Моя жена, впрочемъ, хвалила ее, но и жена моя помнитъ ее еще тогда, когда она была молоденькою дѣвушкою.
   -- Вотъ видите!-- вскричалъ отецъ Хуанъ,-- женщины большею частью мѣняются, выходя замужъ и попадая подъ вліяніе мужа, а знаете ли вы мужа этой дамы?
   -- Нисколько.
   Старикъ покачалъ головою.
   -- Послушайте,-- сказалъ онъ вдругъ,-- оставьте лучше вашего мальчика у меня. Я позабочусь о немъ до тѣхъ поръ, пока вамъ это будетъ нужно, хотя бы вы странствовали цѣлыхъ десять лѣтъ. Я буду заботиться о немъ, какъ о собственномъ сынѣ, а если васъ не будетъ въ живыхъ, поставлю его на честный путь. Кромѣ того я постараюсь сдѣлать изъ него образованнаго человѣка. Я такъ люблю дѣтей, а жизнь отказала мнѣ въ счастьи имѣть собственныхъ сыновей. Этотъ мальчикъ въ своей безпомощности особенно близокъ моему сердцу. Что скажете вы на это, донъ Кристоваль?
   Что же могъ сказать на это Колумбъ? Онъ протянулъ обѣ руки монаху, растроганный до глубины души.
   

IV.
Добьется ли?

   Хотя отецъ Хуанъ и обѣщалъ Колумбу дать рекомендательное письмо къ Талаверѣ, но прежде хотѣлъ какъ можно лучше ознакомиться съ проектами генуэзца. Онъ просилъ Колумба остаться на нѣкоторое время въ монастырѣ; въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, проведенныхъ Колумбомъ въ палосской обители, часто въ кельѣ отца Хуана происходили совѣщанія, въ которыхъ принималъ участіе живущій неподалеку докторъ изъ Палоса и нѣкій Педро-де-Веласко, мореходъ. Педро-де-Веласко поддерживалъ бодрость Колумба разсказомъ о томъ, какъ много лѣтъ тому назадъ видѣлъ издалека невѣдомую землю, когда корабль его былъ отброшенъ вѣтромъ на далекое разстояніе къ сѣверо-западу отъ Ирландіи.
   Наконецъ, снабженный рекомендательнымъ письмомъ къ духовнику "королей" и деньгами на первое время, чтобы пріодѣться въ приличное платье, Колумбъ отправился въ Кордову ко двору. Своего сына онъ оставилъ на попеченіе отца Хуана.
   Съ давнихъ поръ генуэзцы пользовались въ Испаніи благосклонностью монарховъ и правителей, какъ славные отважные мореходы. Но въ то время, когда Колумбъ явился въ Кордову, испанское государство находилось въ совершенно исключительномъ положеніи. Король, королева, а съ ними и весь дворъ были всецѣло поглощены борьбою, которую вели съ маврами. Въ VIII столѣтіи по P. X. Пиренейскій полуостровъ былъ покоренъ воинственнымъ народомъ -- маврами. Покоривъ страну, мавры плѣнились ея богатой природой и мало по-малу принялись за мирный трудъ. Посредствомъ каналовъ они осушили болотистыя мѣстности, устроили искусственное орошеніе на случай засухи, высоко подняли торговлю, ремесла, устроили школы, провели дороги, построили мосты и чудные дворцы и развели сады. Но испанцы мало заботились о томъ, чтобы перенять эти улучшенія: они слишкомъ ненавидѣли магометанъ -- мавровъ, какъ своихъ побѣдителей, исповѣдывавшихъ другую религію, и между христіанами и магометанами постоянно происходили стычки.
   Фердинандъ и Изабелла, наслѣдники двухъ наиболѣе сильныхъ христіанскихъ государствъ Пиренейскаго полуострова -- Аррагоніи и Кастиліи, подъ вліяніемъ духовенства, стремившагося къ могуществу католической религіи, соединились бракомъ. Оба они были религіозны до фанатизма, оба нетерпимы къ иновѣрцамъ, жестоки и коварны; оба стремились образовать силу, которая бы. положила конецъ владычеству мавровъ. Испанія уже была обременена налогами вслѣдствіе усиленныхъ подготовленій двора и арміи къ походу противъ мавровъ. Смотря по надобности, Фердинандъ и Изабелла находились на мѣстѣ военныхъ дѣйствій иногда вмѣстѣ, а иногда отдѣльно. Осада слѣдовала за осадою, и Талавера, на помощь котораго разсчитывалъ Колумбъ, былъ слишкомъ занятъ военными дѣйствіями, чтобы увлечься его планами. Онъ выслушалъ генуозца очень разсѣянно, почти не вникнувъ въ суть его предложеній, и отдѣлался общими фразами:
   -- Ваше предложеніе очень интересно, но теперь.... теперь -- не время, и при томъ планы такъ фантастичны: предположенія, предположенія и ничего вѣрнаго! Но не унывайте: я исполню желаніе моего друга, отца Хуана, и замолвлю за васъ словечко передъ королями, чтобы вы могли получить у нихъ аудіенцію.
   Тѣмъ и кончилось свиданіе Колумба съ Талаверою.
   Въ ожиданіи аудіенціи у "королей" Колумбъ остался жить въ Кордовѣ. Но проходили дни за днями, а отъ Талаверы не было никакихъ извѣстій. Въ это самое время Колумбъ получилъ письмо изъ Порто-Санто о томъ, что его жена и дѣти умерли отъ лихорадки. Послѣдняя связь съ Португаліей порывалась сама собою; Колумбъ такъ или иначе рѣшилъ остаться въ Кордовѣ и ждать у моря погоды, хотя Талавера, казалось, забылъ объ его существованіи. Дворъ спѣшно собирался и покидалъ Кордову. Колумбъ ожидалъ возвращенія двора и пока занимался черченіемъ картъ, но заработокъ этотъ оказался недостаточнымъ, и ему пришлось наняться къ одному книгоиздателю продавать печатныя книги, календари и астрономическія предсказанія.
   Горе, разочарованія и одиночество сильнѣе закаляли желѣзную волю Колумба. Онъ работалъ съ остервенѣніемъ, а въ свободное время собиралъ и приводилъ въ порядокъ свои проекты о заатлантическихъ областяхъ. Трудъ скрашивалъ ему томительную жизнь въ Кордовѣ.
   Впрочемъ, здѣсь нашлись люди, которые сдѣлались поддержкой генуэзца. Колумбу удалось свести знакомство съ контролеромъ финансоваго управленія, папскимъ нунціемъ Антоніо Джиральдини и братомъ его, воспитателемъ королевскихъ дѣтей,-- Алессандро Джиральдини. Послѣднему Колумбъ былъ рекомендованъ знаменитымъ Паоло Тосканелли. Черезъ этихъ людей Колумбъ свелъ знакомство и- съ Педро Гонзалесомъ де-Мендозой, архіепископомъ толедскимъ и великимъ кардиналомъ Испаніи. Вслѣдствіе своего вліянія при дворѣ Мендоза назывался "третьимъ королемъ Испаніи". Мендоза охотно слушалъ страстныя рѣчи Колумба, но его богословскій умъ смущала идея о шарообразности земли.
   "Если земля -- шаръ, говорили монахи того времени,-- то какъ встрѣтятъ второе пришествіе Христа люди, находящіеся подъ нами, съ другой его стороны (антиподы)"?
   У Мендозы была дальняя родственница, бѣдная дѣвушка -- сирота изъ очень знатной фамиліи -- донья Беатриса Энрикесъ. Познакомившись въ домѣ кардинала съ оригинальнымъ генуэзцемъ, она стала искать съ нимъ встрѣчи, ловила на-лету его слова, и въ ея темно-сѣрыхъ глазахъ вспыхивалъ огонекъ восторга всякій разъ, когда кто-нибудь при ней упоминалъ о планахъ Колумба.
   Беатриса жила уединенно подъ надзоромъ старой дуэньи {Дуэнья -- пожилая женщина въ Испаніи, смотрящая за поведеніемъ молодыхъ женщинъ и дѣвушекъ. Держать дуэнью -- въ обычаѣ въ каждомъ испанскомъ домѣ.} -- родственницы въ маленькомъ домикѣ на скудныя средства, которыя ей удѣлялъ Мендоза. Необразованная, какъ большинство дѣвушекъ того времени, она цѣлые дни проводила за рукодѣльемъ, молитвами и помогала старой воспитательницѣ хозяйничать. Но, несмотря на одуряющую домашнюю обстановку, умъ Беатрисы не успѣлъ заглохнуть и дѣятельно работалъ надъ тѣмъ, что ей приходилось слышать и видѣть. Ужасы, о которыхъ разсказывали кругомъ, кровавыя картины войны съ маврами заставляли содрогаться ея сердце. Но когда появлялся въ домѣ Мендозы высокій стройный генуэзецъ, съ шапкою золотыхъ волосъ, начинающихъ сѣдѣть, она вся оживлялась. Онъ говорилъ не "о маврахъ, не о крови,-- онъ говорилъ о страшномъ, почти фантастическомъ путешествіи въ призрачную даль туманной лазури. И горячее воображеніе рисовало Беатрисѣ среди этой грозной стихіи его, рыцаря моря, величественнаго и могучаго, у ногъ котораго ложатся покорно невѣжественные народы, который царитъ даже надъ неприступными капризными волнами. И она, какъ мальчикъ, порывисто срывалась съ мѣста и хлопала въ ладоши, радостно смѣясь:
   -- Боже мой, какъ все это хорошо! Мнѣ кажется, весь міръ у вашихъ ногъ!
   -- Всѣ народы падутъ ницъ передъ крестомъ,-- продолжалъ торжественный, почти суровый голосъ Колумба.
   -- Вы покорите ихъ!-- говорила восторженно Беатриса,-- но только безъ крови, силою своего разума, донъ Кристовалъ, не правда-ли?
   Онъ ласково ей улыбался и кивалъ головою, а она чувствовала себя счастливой въ его присутствіи. Ей казалось, что она одна его понимаетъ и одна имѣетъ на него вліяніе, и это все болѣе и болѣе привязывало ее къ нему.
   Скоро и Колумбъ почувствовалъ, какъ становится ему дорогъ домикъ на окраинѣ города, весь обвитый виноградомъ, гдѣ онъ всегда находилъ привѣтъ и ласку. И онъ шелъ къ Беатрисѣ, когда на душѣ у него было тоскливо и горько, но никогда не думалъ о томъ, долго-ли это продолжится.
   Разъ въ праздничное утро онъ пришелъ къ Беатрисѣ вмѣстѣ съ Мендозою, когда она только-что вернулась изъ церкви; въ бѣломъ платьѣ съ опущенными глазами и четками въ рукахъ, она казалась воплощеніемъ чистоты и святости. Мендоза прошелъ на балконъ, куда старая дуэнья Беатрисы должна была принести угощеніе; молодая дѣвушка на минуту остановилась передъ Колумбомъ. Лицо ея все улыбалось, все сіяло сознаніемъ молодости, красоты. Она встрѣтила унылый, почти суровый взглядъ голубыхъ глазъ и въ порывѣ дѣтскаго простодушія вскричала:
   -- О, донъ Кристоваль, не смотрите такъ на меня! Мнѣ кажется, что ваше сердце ранено на смерть... Я давно замѣчаю, какъ вы страдаете, и еслибъ я могла...
   -- Что было бы тогда, донья Беатриса?
   -- Я все бы сдѣлала для васъ...
   Она отвернулась въ большомъ смущеніи.
   Колумбъ засмѣялся и почтительно дотронулся до руки дѣвушки.
   -- Дорогая донья Беатриса,-- сказалъ онъ.-- Вы такъ прекрасны въ своемъ смущеніи, но вы -- дитя. Развѣ вы можете понять стремленія человѣка, который теряетъ надежду добиться цѣли всей своей жизни? Я раньше умру, чѣмъ добьюсь аудіенціи у королей.
   Беатриса вспыхнула и гордо подняла голову.
   -- Я сдѣлаю такъ, что они выслушаютъ васъ,-- объявила она рѣшительно и быстро пошла на балконъ.
   Что говорила на балконѣ Мендозѣ Беатриса, Колулібъ не слышалъ, но до него доносился гулъ оживленныхъ голосовъ. Когда онъ вышелъ, Беатриса смотрѣла вызывающе-весело, а кардиналъ сказалъ Колумбу съ благодушной улыбкой:
   -- Дорогой донъ Кристовалъ, я попрошу васъ зайти ко мнѣ сегодня вечеромъ. Я бы хотѣлъ поговорить съ вами о важномъ дѣлѣ.
   Весь вечеръ этого дня Мендоза провелъ въ обществѣ Колумба, разспрашивая его о планахъ путешествія, а когда генуэзецъ собрался итти долгой, кардиналъ тихо сказалъ:
   -- Вы такъ добивались аудіенціи при дворѣ, донъ Кристоваль. Я обѣщаю вамъ очень скоро устроить желанное свиданіе. Знаете, этимъ вы обязаны доньѣ Беатрисѣ Энрикецъ. Но въ Испаніи не принято, чтобы такія молоденькія дѣвушки устраивали судьбу синьоровъ-иностранцевъ. Я бы хотѣлъ знать, что это означаетъ, донъ Кристоваль?
   Голосъ кардинала зазвучалъ сурово. Колумбъ улыбнулся счастливою улыбкою: такъ вотъ что для него сдѣлала Беатриса!
   Онъ наклонилъ голову передъ Мендозою и серьезно отвѣчалъ:
   -- Я не молодъ и никогда бы не посмѣлъ, но... если вашей эминенціи и доньѣ Беатрисѣ угодно будетъ принять мое предложеніе,-- я былъ бы счастливъ назвать донью Беатрису моей женою.
   Мендоза благосклонно протянулъ ему руку.
   Въ эту лунную ночь, когда рѣшалась судьба доньи Беатрисы Энрикецъ, она долго не спала. Она стояла на своемъ балконѣ, обвитомъ виноградомъ, цвѣтущимъ кактусомъ и алоэ, и, задумчиво улыбаясь, смотрѣла въ темныя воды Гвадалквивира, по которымъ скользили лунные лучи, обливая все кругомъ голубымъ свѣтомъ. Прозрачная трепетная ночь вызывала на глазахъ дѣвушки слезы восторга. Снизу издалека летѣла и замирала сладкая серенада, которую кто-то пѣлъ подъ окномъ своей возлюбленной. Ея возлюбленный не споетъ ей серенаду; его любовь -- море. Она протянула руку на западъ и тихо прошептала:
   -- Ты будешь тамъ, ты будешь тамъ, великій человѣкъ!
   На утро Колумбъ явился къ Беатрисѣ и попросилъ ея руки.
   Мендоза исполнилъ свое обѣщаніе и устроилъ Колумбу свиданіе съ монархами Испаніи въ Саламанкѣ, куда Фердинандъ и Изабелла переселились на зиму послѣ треволненій лѣтняго похода на мавровъ.
   Наконецъ-то Колумбъ увидѣлъ "королей", передъ могуществомъ которыхъ дрожали сосѣднія державы, наконецъ-то увидѣлъ пышный и чопорный дворъ. Изабелла плѣнила его своею благочестиво-кроткою внѣшностью; онъ и не подозрѣвалъ, какая жестокость скрывалась подъ этою оболочкою скромности и великодушія. Тонкая улыбка Фердинанда не показалась ему фальшивой, а между тѣмъ этотъ ханжа-король съ такой же льстивой улыбкой выслушивалъ генуэзца, съ какою смотрѣлъ на казни ни въ чемъ неповинныхъ людей. Онъ все дѣлалъ во имя Бога, и выпрашивалъ Божье благословеніе какъ на добрыя, такъ и на дурныя дѣла; онъ давалъ нерѣдко обѣщанія и нарушалъ ихъ съ благословенія папы. Правда, онъ не вымогалъ у несчастныхъ преступниковъ силою денегъ; онъ просто вырывалъ ложныя признанія пытками и законнымъ образомъ отбиралъ имущество преступниковъ въ казну. Это былъ король-палачъ, прикрытый искусною личиною кротости и благочестія.
   Проектъ Колумба плѣнилъ Изабеллу своею религіозною стороною; она заранѣе торжествовала побѣду креста надъ жителями вновь открытыхъ странъ. Фердинандъ, наоборотъ, весьма подозрительно отнесся къ словамъ генуэзскаго мечтателя; проектъ путешествія въ невѣдомый океанъ казался ему слишкомъ рискованнымъ, почти безумнымъ, но картинное описаніе богатствъ Востока возбуждало его алчность. Король колебался и отдалъ предложеніе Колумба на разсмотрѣніе совѣта во главѣ съ Талаверою. Совѣтъ состоялъ почти исключительно изъ духовенства, зараженнаго старыми предразсудками. Они говорили, что идея о шарообразности земли противорѣчитъ Св. Писанію. Доказательства Колумба имъ показались неубѣдительными и ложными. Только немногіе въ этомъ совѣтѣ одобрили планы Колумба. Къ числу этихъ людей принадлежали Алессандро Джиральдини, герцогъ Медина Сидонія, главный казначей Кастиліи -- герцогъ Медина Кинтанила, любимица королевы маркиза Мона и Жуанна де-Ла Торъ, кормилица наслѣднаго принца Хуана. Гораздо больше у Колумба было враговъ, которые старались ему какъ можно больше повредить.
   Весною 1487 года дворъ снова переѣхалъ въ Кордову, и проектъ Колумба былъ на время забытъ: при дворѣ только и говорили, что о предстоящемъ походѣ на Малагу, которая въ то время принадлежала маврамъ.
   Колумбъ велъ скитальческую жизнь и почти не видѣлся съ Беатрисой. Свадьба съ нею была отложена на неопредѣленное время. Онъ всюду слѣдовалъ за королями, чтобы при болѣе или менѣе благопріятныхъ условіяхъ поднять вопросъ о путешествіи. Жилъ Колумбъ очень скудно, то пользуясь гостепріимствомъ новыхъ вліятельныхъ друзей, то зарабатывая средства черченіемъ картъ. Въ 1489 году онъ сражался въ рядахъ испанскаго войска.
   Малага и Боза сдались: испанцы немного передохнули отъ военной горячки, но Колумбъ почти потерялъ надежду дождаться чего-нибудь отъ испанскаго правительства. Бартоломео, вернувшійся отъ отца изъ Генуи, вызвался съѣздить въ Англію къ королю Генриху VII, чтобы посвятить послѣдняго въ проекты брата. Но Бартоломео уѣхалъ и пропалъ безъ вѣсти... Какъ оказалось потомъ, онъ попалъ въ плѣнъ къ пиратамъ.
   Христофоръ Колумбъ, наконецъ, назначилъ день своей свадьбы съ Беатрисой Энрикецъ. Новобрачныхъ ждала впереди непросвѣтная нужда. Заработокъ картографа былъ невеликъ, и на него трудно было существовать семьѣ, особенно, когда черезъ годъ у Беатрисы родился сынъ -- маленькій Фернандо. Жить становилось все тяжелѣе, и Беатриса впервые сказала себѣ, что Кристовалъ мечтатель, которому никогда не слѣдовало обзаводиться семьею: онъ былъ совершенно не способенъ къ практическому расчету; онъ вѣчно виталъ въ мечтахъ о воздушныхъ замкахъ, и въ безсонныя ночи, когда Беатриса ломала голову надъ грошевыми разсчетами, метался во снѣ и бредилъ о дивной странѣ за океаномъ.
   Разъ, сидя у очага послѣ пустого голоднаго ужина, Беатриса чинила платье мужа подъ вдохновенные звуки его порывистой рѣчи.
   -- Ты увидишь, дорогая моя,-- говорилъ онъ ей, быстро ходя взадъ и впередъ по комнатѣ,-- завтра я одержу полную побѣду надъ вельможами на обѣдѣ у герцога Медины-Сидоніи, и всѣ они наперерывъ будутъ мнѣ предлагать средства, чтобы снарядить экспедицію! Зашей только получше мое платье!
   Она снисходительно посмотрѣла на мечтателя, съ бѣлой, какъ снѣгъ, головою, но который ей все-таки казался большимъ ребенкомъ, и улыбнулась.
   -- Кристовалъ,-- прервала она его вдругъ,-- а что дѣлаетъ теперь твой сынъ Діэго?
   Колумбъ внезапно остановился и слегка нахмурился. Поглощенный всецѣло одною идеей, онъ забылъ даже о своемъ сынѣ, котораго, въ сущности, искренно любилъ.
   -- А, да... Діэго?-- протяжно сказалъ онъ.-- Ну, что можетъ дѣлать мальчикъ? Онъ здоровъ; полгода назадъ отецъ Хуанъ мнѣ писалъ объ этомъ.
   Беатриса грустно улыбнулась: полгода назадъ! Когда-то она мечтала такъ же страстно, какъ онъ, и была рада умереть за его идею, а теперь, когда маленькій Фердинандъ плакалъ въ колыбели, и ей приходилось отказать изъ экономіи единственной служанкѣ, Беатриса точно сразу остыла къ планамъ мужа. И ей было жалко до слезъ, что нужда такъ сломила ее, обрѣзала ей крылья.
   Въ этотъ вечеръ Колумбъ былъ особенно нѣженъ съ женою. Обнявъ ее за шею, онъ тихо говорилъ:
   -- Знаешь-ли ты, что португальскій король зоветъ меня въ Лиссабонъ и предлагаетъ снарядить экспедицію на западъ?
   Беатриса вздрогнула, и Колумбъ поймалъ у нея такой же тревожный взглядъ, какой былъ нѣкогда у покойной Филиппы.
   -- И ты поѣдешь, Кристоваль?
   -- Успокойся, не поѣду! Ты знаешь, что мнѣ неудобно показываться въ страну, гдѣ меня могутъ каждую минуту посадить въ тюрьму за долги, да и не вѣрю я португальскому правительству послѣ того, какъ уже былъ разъ обманутъ.
   Въ этотъ вечеръ Беатриса вновь стала вѣрить въ удачу Кристоваля и легла спать съ счастливой улыбкой, хотя и знала, что на завтра у нея нѣтъ ни одного мараведиса {Мелкая испанская монета.}.
   На другой день вернувшійся отъ Медина Сидонія Колумбъ объявилъ женѣ, что, хотя ему и не удалось убѣдить грандовъ Испаніи дать денегъ на снаряженіе флота, но онъ получилъ приказаніе явиться во дворецъ для свиданія съ монархами.
   Это свиданіе не принесло почти ничего новаго для дѣла Колумба; короли все еще ни на что не рѣшались и дали Колумбу только небольшое вспомоществованіе.
   Но энергія великаго генуэзца не гасла; наоборотъ, она возрастала съ каждымъ днемъ. Все кругомъ говорило за необходимость экспедиціи. Два монаха, охранители Гроба Господня, прибыли въ Испанію съ посланіемъ отъ египетскаго султана, который угрожалъ истребить всѣхъ христіанъ, если не будетъ прекращена война съ маврами.
   Монархи Испаніи отнеслись небрежно къ этимъ угрозамъ.
   Въ февралѣ 1490 года Фердинандъ и Изабелла были всецѣло поглощены празднествами въ Севильѣ по случаю побѣды надъ маврами, и имъ снова было не до Колумба. Только одинъ Діэго-де-Деза, наставникъ принца Хуана, стоялъ энергично за планы Колумба. Но покровительство Дезы не помогло, и онъ уѣхалъ изъ Севильи, куда примчался за дворомъ, съ полнымъ отчаяніемъ въ душѣ. Тогда онъ снова принялся мечтать о помощи испанскихъ грандовъ.
   Гранды хоть и считались подданными испанской короны, но въ своихъ владѣніяхъ были маленькими царьками. Они пополняли подданными армію, доставляли правительству деньги, провіантъ и корабли; въ ихъ гаваняхъ укрывался собственный многочисленный флотъ.
   Одинъ изъ такихъ царьковъ -- Медина Дели, согласился, наконецъ, снарядить для путешествія Колумба флотъ, но королева остановила его. Она объявила, что сама хочетъ принять участіе въ этомъ предпріятіи, какъ только кончится война съ маврами.
   А войнѣ, казалось, не будетъ конца.
   -- Знаешь,-- говорилъ женѣ Колумбъ,-- я потерялъ всякую надежду на твою родину и хочу ѣхать во Францію.
   Ему было уже около пятидесяти лѣтъ; морщины избороздили его лобъ, голова была бѣла, какъ снѣгъ. Но онъ все еще рвался впередъ, неутомимый, какъ буря. Беатриса спокойно и ясно улыбнулась.
   -- Что-жъ,-- отвѣчала она бодро,-- поѣзжай, но не оставляй твоего мальчика въ монастырѣ. Отдай его на мое попеченіе: я буду ему доброй матерью.
   Колумбъ съ благодарностью обнялъ жену... Не мѣшкая, онъ собрался за сыномъ въ палосскій монастырь. Онъ нашелъ мальчика почти взрослымъ юношей, хорошо образованнымъ для того времени. Узнавъ о намѣреніи Колумба, отецъ Хуанъ возмутился. Онъ не могъ допустить, чтобы слава новыхъ открытій была вырвана изъ рукъ Испаніи, и уговорилъ Колумба отложить свой отъѣздъ во Францію, обѣщая уладить при дворѣ его дѣло. Онъ написалъ прошеніе бывшей своей духовной дочери -- королевѣ, и послалъ его съ гонцомъ въ городъ Санта Фэ, а вскорѣ и лично отправился туда для свиданія съ Изабеллой.
   Очевидно, отецъ Хуанъ не пожалѣлъ краснорѣчія при разговорѣ съ Изабеллой; послѣ этого разговора Колумбъ получилъ отъ королевы деньги, чтобы сдѣлать приличный костюмъ, и приглашеніе въ военный лагерь Санта Фэ. Перецъ самъ повезъ Колумба ко двору.
   Наконецъ, война была окончена. Въ январѣ 1492 года пала Гренада, и испанскія войска вошли въ ея ворота. Христіанское знамя гордо взвилось надъ мавританскимъ дворцомъ. Всѣ провинціи королевства встрепенулись; воздухъ потрясали торжествующіе крики побѣдителей.
   Побѣдители не знали кроткаго милосердія. Священное судилище изъ духовныхъ лицъ, называемое инквизиціей, которое ретиво поддерживали Фердинандъ и Изабелла, безпощадно преслѣдовало побѣжденныхъ. Великій инквизиторъ, суровый Торквемада, требовалъ полнаго торжества христіанской вѣры. Въ мавританскихъ городахъ, въ томъ числѣ и въ Гренадѣ, было не мало евреевъ. Предпріимчивый и талантливый народъ, пришедшій сюда изъ Палестины, благодаря своему трудолюбію и сильной сплоченности, прекрасно освоился на новой родинѣ. Дворяне Кастиліи, Арагоніи и другихъ мѣстностей Испаніи посвятили себя главнымъ образомъ военнымъ подвигамъ и веселой жизни. Торговля, служба въ правительственныхъ и частныхъ учрежденіяхъ, оставались на долю духовенства, простыхъ людей и евреевъ. У евреевъ были свои школы и даже академіи. Многіе евреи занимали высокія должности.
   Все это не могло нравиться испанцамъ и возбуждало въ нихъ все болѣе и болѣе ненависть къ пришельцамъ-удачникамъ, а народной массѣ евреи казались единственными виновниками ея темноты и несчастія. Объ евреяхъ ходили всевозможныя гнусныя басни; говорили, что они убиваютъ христіансісихъ дѣтей и пользуются ихъ кровью для приготовленія опрѣсноковъ. Духовенство дѣятельно поощряло ненависть къ евреямъ. Гоненія вооружили евреевъ противъ христіанъ.
   Чтобы избавиться отъ преслѣдованій, евреи часто добровольно принимали христіанство и вмѣстѣ съ обращенными путемъ насилія составляли особую группу населенія Испаніи -- мараносовъ, которые сдѣлались первыми жертвами испанской инквизиціи. Достаточно было, напримѣръ, мараносу въ субботу надѣть чистое платье, чтобы навлечь на себя подозрѣніе въ тайномъ іудействѣ. Шпіоны не скупились дѣлать доносы въ тайное судилище, иногда изъ мести, а иногда изъ корысти, чтобы получить денежную награду.
   Торжество покоренія Гренады казалось Торквемадѣ неполнымъ, пока евреи оставались въ этомъ городѣ. Онъ добился королевскаго указа о томъ, чтобы они или крестились, или оставили Испанію. Стонъ и плачъ стояли надъ еврейскими жилищами. Несчастные покидали страну, наскоро продавая за безцѣнокъ имущество; были случаи, что виноградникъ отдавался за кусокъ полотна; домъ промѣнивался на осла. А впереди ихъ ждали казни, пытки, рабство...
   Колумбу пришлось быть свидѣтелемъ жестокихъ мѣръ правительства противъ евреевъ, но онъ мало интересовался политическими событіями страны, весь поглощенный завѣтною идеею. Наконецъ, монархи вспомнили о генуэзцѣ, и Талавера съ Мендозой возобновили съ нимъ переговоры. Но Колумбу снова было отказано: его требованія показались безумными. Тогда онъ рѣшилъ покинуть Испанію и, отправивъ Діэго къ женѣ, самъ выѣхалъ изъ Кордовы на мулѣ во Францію.
   Надъ королевскимъ дворцомъ нависли грозовыя тучи. Изабелла хандрила. Ея любимая подруга, маркиза Мона, говорила въ сотый разъ королевѣ:
   -- Вѣдь еще не поздно его вернуть. На долю королевской казны выпадетъ вовсе ужь не такъ много расходовъ, хотя она и истощена. Испанскіе гранды отовсюду предлагаютъ поддержку. Какъ великолѣпны должны быть богатства Индіи и какъ пышно взовьется испанское знамя въ этихъ новооткрытыхъ земляхъ! Подумайте о святой религіи... подумайте о славѣ нашей дорогой родины... Его еще можно вернуть!
   Королева молчала, и лицо ея было мрачно: она была недовольна тѣмъ, что Фердинандъ какъ будто безучастно относится къ идеѣ Колумба, поглощенный дѣлами новозавоеванныхъ областей,!
   Наконецъ, Изабелла рѣшительно поднялась и приказала доложить, что желаетъ видѣть короля. Черезъ часъ гонецъ спѣшно выѣзжалъ изъ королевскаго замка и во весь опоръ скакалъ по дорогѣ къ Франціи.
   Послѣ минутнаго колебанія Колумбъ вернулся во дворецъ.
   Изабелла стала душою предпріятія. Фердинандъ оказалъ ей кредитъ изъ церковныхъ суммъ Арагоніи; гранды внесли отъ себя въ дѣло посильную лепту; наконецъ, Изабелла заложила свои брильянты. Короли Испаніи соглашались на всѣ условія Колумба.
   Передъ отправленіемъ въ далекій путь Колумбъ помѣстилъ маленькаго сына Фернанда въ кордовскую школу; Діэго былъ назначенъ пажемъ наслѣднаго принца Хуана.
   Спѣшно снаряжалась экспедиція Колумба. Испанское правительство возложило постройку кораблей на жителей города Полоса. Недовольные палосцы выставили никуда негодные корабли; смѣльчаковъ, желавшихъ пуститься въ далекій невѣдомый путь, не находилось.
   Опечаленному Колумбу помогъ снова добрый настоятель монастыря Маріи де Рабида: онъ отыскалъ отважныхъ моряковъ, рѣшившихся участвовать въ экспедиціи. Это были три брата-корабельщика, по фамиліи Пинзоны, съ колыбели привыкшіе къ морю.
   Собравшись въ церкви, послѣ того, какъ всѣ палосскіе моряки отказались пускаться на волю волнъ, эти люди стали убѣждать народъ согласиться на предложеніе Колумба. Пинзоны пользовались большимъ довѣріемъ палосцевъ. Старшій изъ нихъ, Мартынъ-Алонзо, громко крикнулъ:
   -- Эй, братья, мы идемъ съ Богомъ въ море искать великія страны, богатыя золотомъ и пряностями! Кто съ нами?
   Изъ толпы, наполнявшей церковь, вышло множество бродягъ -- бывшихъ арестантовъ, приведенныхъ сюда изъ тюремъ. Ихъ звѣрскія лица сіяли безумною отвагою. Къ бродягамъ присоединилась молодежь, жаждавшая приключеній, и старые испытанные моряки, тосковавшіе по морю.
   Пинзоны снарядили корабль "Нину", и Винцентъ Венезъ сталъ командиромъ этого судна. Городъ Палосъ отдалъ въ распоряженіе экспедиціи корабль "Караки", съ огромной палубой, а агенты королевы снарядили третье судно "Пинту". Командиромъ "Пинты" былъ назначенъ Мартынъ Алонзо Пинзопъ, а помощникомъ его -- третій братъ, Франсуа-Мартынъ.
   Плохое судно "Караки" было переименовано Колумбомъ въ "Святую Марію". Онъ управлялъ имъ самъ, взявъ себѣ въ помощники племянника Беатрисы, Діэго де Арана. И экипажъ, и суда были одинаково ничтожны. На "Св. Маріи" едва насчитывалось 66 человѣкъ, на "Пинтѣ" -- 30, а на "Нинѣ" -- 24 человѣка.
   Была ночь со 2-го на 3-е августа. Востокъ уже алѣлъ слабымъ отблескомъ зари. Отецъ Хуанъ со слезами на глазахъ благословлялъ команду, собравшуюся на палубахъ кораблей. Онъ только-что исповѣдалъ ихъ и причастилъ: отправляясь въ далекій путь, они оставались безъ духовника.
   Наконецъ, монахъ сошелъ по мосткамъ на берегъ. Онъ обернулся. Высокая фигура съ ореоломъ сѣдыхъ волосъ, могучая и гордая, стояла на кормѣ, гдѣ развѣвался флагъ съ изображеніемъ распятія. Сдвинувъ брови и скрестивъ руки на груди, онъ смотрѣлъ впередъ на волны необъятнаго океана.
   -- Отча-а-ли-вай!-- раздалась команда.
   -- Готово!
   Канаты зашуршали, цѣпи завизжали; вода закипѣла у бортовъ, и корабли, поднимая громадныя волны у берега, отчалили... Легкій вѣтерокъ помчалъ ихъ впередъ.
   А тамъ, на высокомъ утесѣ, долго еще виднѣлась неподвижная согбенная фигура старика въ темной рясѣ францисканца. Весь въ слезахъ, онъ посылалъ кораблямъ благословеніе и, кто знаетъ, можетъ быть, жалѣлъ, что старость и недуги не позволили ему принять участіе въ путешествіи. Потомъ, когда на горизонтѣ исчезли ничтожныя точки кораблей, онъ уныло поплелся къ холму, гдѣ стояла церковь св. Георгія и опустѣвшій мавританскій дворецъ, а за нимъ бѣлѣли скромныя стѣны обители Санта Марія де Рабида.


V.
Обѣтованная земля.

   Распустивъ паруса, корабли уже четвертый день плавно неслись по янтарнымъ волнамъ океана, освѣщеннымъ яркимъ полуденнымъ солнцемъ. Колумбъ стоялъ на кормѣ, величественный въ своихъ военныхъ доспѣхахъ; вѣтеръ шевелилъ его алый плащъ, казавшійся въ солнечныхъ лучахъ кровавымъ знаменемъ. Адмиралъ пристально слѣдилъ за призрачною чертою горизонта. Его вывелъ изъ задумчивости отчаянный крикъ, который несся съ корабля "Пинта". По палубѣ "Пинты" въ смертельномъ испугѣ бѣгали матросы. Среди шума и криковъ Колумбъ услышалъ сердитый голосъ Алонзо Пинзона, отдающаго приказанія.
   -- Что тамъ случилось?-- закричалъ въ рупоръ адмиралъ.
   Не разобравъ отвѣтнаго крика, онъ сѣлъ въ шлюпку и самъ отправился разобрать дѣло.
   -- Сломался руль,-- коротко объявилъ Алонзо Пинзонъ, и его угрюмое лицо еще больше нахмурилось.-- Онъ долженъ былъ сломаться, потому что никуда не годенъ. Братъ Франсуа увѣряетъ, что хозяева судна сдѣлали это нарочно, по приказанію агентовъ короля, чтобы мы скорѣе вернулись.
   Послѣднія слова Пинзонъ прибавилъ очень тихо, чтобы его не слышали матросы.
   Колумбъ стоялъ у борта въ глубокомъ раздумьи. Франсуа Пинзонъ, бывшій на Пинтѣ лоцманомъ, вопросительно смотрѣлъ на адмирала.
   -- На этомъ кораблѣ тридцать человѣкъ,-- проговорилъ медленно Колумбъ,-- если ихъ размѣстить по остальнымъ судамъ, то...
   -- Позволю замѣтить, адмиралъ,-- перебилъ его лоцманъ,-- мы держимъ путь на Канарскіе острова. Руль можно кое-какъ починить, и онъ выдержитъ этотъ путь, а тамъ ужь получше исправимъ эту скверную скорлупку. Клянусь святымъ Яго, мнѣ еще никогда въ жизни не приходилось ѣздить на такой дряни!
   -- Ладно,-- отвѣчалъ Колумбъ,-- чинить такъ чинить.
   И онъ пошелъ въ сопровожденіи одного изъ Пинзоновъ смотрѣть, какъ матросы будутъ чинить руль.
   Работа всегда хорошо спорится въ рукахъ людей, которые защищаютъ ею свою жизнь. Вдругъ вниманіе Колумба было привлечено необычайнымъ шумомъ и криками, доносившимися съ другого конца палубы. Матросъ Родриго де Тріана, высунувшись до половины изъ трюма, держалъ за шиворотъ мальчика лѣтъ четырнадцати, который бился у него въ рукахъ, молча, красный отъ натуги, крѣпко стиснувъ зубы и сверкая глазами. Онъ весь былъ перепачканъ сажею, и столпившіеся вокругъ него матросы хохотали до упаду.
   -- Что тамъ такое?-- спросилъ адмиралъ.
   Широкое, обросшее волосами, всегда смѣющееся лицо Тріаны сдѣлалось серьезно и онъ отрапортовалъ:
   -- Да вотъ, изволите видѣть, ваше превосходительство, какая попалась мнѣ штука. Не пойму: человѣкъ это, или дьяволенокъ? Я выудилъ эту штуку между тюками въ трюмѣ. Что прикажете съ нею дѣлать?
   Матросы, хохоча, закричали:
   -- Въ море его, чертенка!
   Но Тріана съ состраданіемъ посмотрѣлъ на маленькаго путешественника и ласково сказалъ:
   -- Къ чему въ море? Вонъ у него на шеѣ блеститъ крестъ: значитъ, онъ не дьяволенокъ. Оставимъ-ка его ради забавы, если позволитъ адмиралъ.
   И онъ поставилъ передъ Колумбомъ маленькую перепачканную фигурку мальчика. Мальчуганъ былъ голоденъ и имѣлъ очень жалкій видъ; онъ давно уже покончилъ со всѣми запасами хлѣба, которыми набилъ карманы своего длиннаго темнаго одѣянія, напоминавшаго монашескій подрясникъ, и опорожнилъ фляжку съ водою. Дрожа съ ногъ до головы и жалобно склонивъ голову, смотрѣлъ онъ на Колумба и ожидалъ покорно своей участи.
   -- А, послушникъ изъ монастыря Санта Марія де Рабида!-- сказалъ Колумбъ,-- я что-то припоминаю твою физіономію. Зачѣмъ ты попалъ сюда?
   Робкій голосокъ съ примѣсью затаеннаго лукавства и дерзости отвѣчалъ:
   -- Я хотѣлъ видѣть новыя страны, царство женщинъ, сиренъ и людей съ собачьими головами и хвостами. Я хотѣлъ сражаться съ ними!
   Колумбъ смѣрилъ взглядомъ съ ногъ до головы маленькую фигурку и засмѣялся.
   -- Ну, крошка,-- воскликнулъ онъ добродушно,-- и храбръ же ты не по силенкамъ! А что, если я тебя брошу въ море?
   Мальчикъ лукаво прищурился, глядя на этого шутника. Когда бросаютъ въ море живого человѣка, тогда такъ добродушно не смѣются.
   -- Я убѣжалъ изъ монастыря,-- бойко сказалъ онъ.-- Но Богъ милосердъ... быть можетъ, онъ внушитъ вамъ, что я буду лучшей жертвой для сиренъ или людоѣдовъ, чѣмъ для акулъ. А если настанетъ голодъ, вы можете воспользоваться мною еще лучше.
   Эти слова вызвали у присутствовавшихъ взрывъ хохота, а Колумбъ, хлопнувъ мальчика по плечу, крикнулъ:
   -- Ты остаешься хотя бы ради этого бойкаго отвѣта! А пока не наступилъ у насъ еще голодъ, тебя надо хорошенько откормить: ты, я вижу, порядочно отощалъ, сидя въ трюмѣ.
   Въ это время за спиною Колумба раздался крикъ ужаса:
   -- Боже мой, Діэго, мой племянникъ!
   При звукѣ этого голоса мальчикъ съежился и присѣлъ на землю.
   -- Iesus Maria... San Jago!-- пробормоталъ онъ съ комическимъ ужасомъ,-- мой дядя, капитанъ и кавалеръ донъ Пьеро Гуттьерецъ!
   -- Да, это я, маленькій негодяй,-- отвѣчалъ сердито человѣкъ съ длинной бородой и въ бархатной оливковой капѣ, на фонѣ которой рѣзко выдѣлялось его суровое бронзовое лицо,-- это я, который тебя, сироту, не имѣющаго за душою ни одного мараведиса, помѣстилъ въ монастырь добрыхъ палосскихъ братьевъ, а ты, нерадивый шелопай, вмѣсто благодарности постоянно устраивалъ тамъ всякія скверныя шалости, а теперь вотъ бѣжалъ!..
   Діэго, видя, что окружающіе едва сдерживаютъ смѣхъ, пріободрился и, выпрямившись во весь свой небольшой ростъ, дерзко отвѣчалъ:
   -- Господинъ адмиралъ, получившій столько королевскихъ полномочій, что мнѣ и не выговорить, оставляетъ меня, и этого съ меня довольно. Вы хотя и мой дядя, но должны подчиняться его приказаніямъ. Вѣдь вы же сами это говорили въ церкви Св. Георгія. Къ тому же кто сказалъ вамъ, что благородному гидальго {Гидальго -- дворянинъ въ Испаніи.}, сыну воина, убитаго въ бою, дону Діэго Мендецъ приличнѣе быть монахомъ, чѣмъ завоевателемъ?
   Діэго Мендецъ, молодой гидальго, былъ очень забавенъ въ эту минуту со своимъ дерзкимъ видомъ. Пьеро Гуттьерецъ махнулъ рукою. Колумбъ сказалъ, смѣясь:
   -- Тріана, возьми этого маленькаго юнгу, своего найденыша, накорми и дай ему на кораблѣ какое-нибудь дѣло.
   Матросъ тотчасъ же взялъ подъ свое покровительство юнаго искателя приключеній, и Діэго весело побѣжалъ за нимъ.
   Колумбъ вернулся въ сопровожденій мрачнаго Пьеро Гуттьереда на свой корабль. Онъ былъ теперь совершенно покоенъ: руль "Пинты" починили, и можно было продолжать путешествіе до Канарскихъ острововъ, не боясь гибели.
   Прошло три недѣли съ тѣхъ поръ, какъ путешественники покинули Палосъ. Едва Колумбу и братьямъ Пинзонамъ удалось успокоить команду относительно сломаннаго руля, какъ ее снова взволновалъ неожиданный случай.
   Приближаясь къ Тенерифскому пику, пловцы были охвачены внезапной мглою. Земля трепетала; трепетали волны морскія; мракъ прорѣзывался каскадами огненнаго дождя...
   Матросы упали на колѣни и съ ужасомъ твердили молитвы, смотря издали на грозное явленіе.. Тамъ, вдали, бушевала грозная стихія. Вулканъ Тенерифскаго пика яростно выбрасывалъ лаву, камни, жидкую грязь и пепелъ.
   -- Это Самъ Богъ велитъ намъ вернуться,-- говорили суевѣрные матросы.
   Впрочемъ, нѣсколько опытныхъ моряковъ, уже знакомыхъ съ подобными явленіями, успокаивали товарищей.
   Въ то же время Пинзоны заявили Колумбу, что "Пинта" дала течь. Течь была не шуточная, и Алонзо Пинзонъ объявилъ рѣшительно:
   -- "Пинту" необходимо перемѣнить, иначе она погибнетъ.
   Пришлось сдѣлать довольно продолжительную стоянку на Канарскихъ островахъ, чтобы перемѣнить "Пинту" на болѣе надежное судно и замѣнить новыми никуда негодные паруса "Нины". Но никто не соглашался брать такое ничтожное суденышко, какъ "Пинта".
   Тутъ Алонзо Пинзонъ снова пріободрилъ Колумба: онъ нашелъ, что судно можно починить. За починкою прошло около двухъ недѣль; въ это время Колумбъ побывалъ на нѣсколькихъ изъ Канарскихъ острововъ. Онъ вернулся къ судамъ бодрый, полный вѣры въ успѣхъ своего предпріятія. На корабляхъ снова весело развѣвались испанскіе флаги, а матросы таскали на на.лубу послѣдніе мѣшки съ провизіей и боченки съ прѣсною водою.
   На берегу три брата Пирроны и Діэго Аранъ наблюдали за работою матросовъ. Колумбъ весело закричалъ имъ издали:
   -- Друзья! Я сообщу вамъ радостную вѣсть! Люди здѣшнихъ острововъ недалеко отъ Ферро видѣли землю! Цѣль наша близка! Съ какимъ нетерпѣніемъ жажду я водрузить древко кастильскаго флага въ землю вновь открытой страны!
   Въ тихое ясное утро 6-го сентября флотилія вышла изъ гавани Гомеры. На океанѣ былъ штиль; поверхность его казалась зеркальной^ Среди безконечной глади водъ на горизонтѣ не было видно ничего. Только на другой день адмиралъ замѣтилъ вдали черную точку; она росла, и скоро можно было ясно различить небольшое судно. Это былъ корабль съ острова Ферро. Приблизившись къ испанской флотиліи, экипажъ судна столпился у борта и съ любопытствомъ смотрѣлъ на отважныхъ пловцовъ, о которыхъ уже разнеслась вѣсть по всѣмъ Канарскимъ островамъ.
   -- Откуда держите путь?-- спросилъ въ рупоръ Колумбъ.
   Среди тишины раздался голосъ капитана:
   -- Съ острова Ферро! Помогай вамъ Мадонна! Не хотятъ ли къ вамъ присоединиться три грузовыхъ португальскихъ судна?... они кого то поджидаютъ недалеко отъ нашего острова!
   Колумбъ нахмурился.
   -- Діэго,-- сказалъ онъ племяннику,-- помяни мое
   слово, это погоня короля Іоаньо. Онъ недоволенъ мною и хочетъ мстить. Эй, друзья, паруса намъ не помогутъ безъ вѣтра!;
   Но подулъ легкій вѣтерокъ, и флотилія, сдѣлавъ маленькій поворотъ, избѣгла встрѣчи съ засадою португальскаго короля.
   Скоро вѣтеръ утихъ. Штиль стоялъ нѣсколько дней, суда подвигались весьма медленно. Колумбъ боялся, что поколеблется твердость его людей и пустился на хитрость: онъ сталъ поддѣлывать счисленіе пути, обманывая команду, которая вѣрила, что корабли ушли дальше, чѣмъ было на самомъ дѣлѣ. Въ своемъ же дневникѣ Колумбъ велъ вѣрный счетъ.
   Вскорѣ послѣ того, какъ флотилія миновала Канарскіе острова, Колумбъ былъ разбуженъ на зарѣ шумомъ и криками, несшимися съ палубы. Выбѣжавъ изъ своей каюты, онъ увидѣлъ, что команда столпилась у борта. Всѣ смотрѣли внизъ на волны, на которыхъ качались безформенныя палки и доски.
   -- Брамъ-стеньга,-- мрачно сказалъ какой то старый морякъ.-- Здѣсь вблизи должно быть есть рифы, и о нихъ разбился корабль какого-нибудь безумца, вродѣ насъ! А вотъ и мачты!
   Сердце Колумба затрепетало отъ страха: угрюмыя лица матросовъ не предвѣщали ничего хорошаго. Изъ ихъ устъ вырывалась робкая, трепетная молитва:
   -- Pater noster {Отче нашъ...}...
   Это были самые малодушные изъ всего экипажа. Другіе провожали адмирала, злобными взглядами. Это были преступники, промѣнявшіе заточеніе тюрьмы на опасное плаваніе. Но никто изъ нихъ пока еще не смѣлъ открыто упрекать Колумба. Только по временамъ слышались вздохи и тихія жалобы:
   -- Берегъ далеко... Что ждетъ насъ впереди? Увидимъ ли мы когда-нибудь землю?..
   Эти жалобы, впрочемъ, стихали, когда адмиралъ приближался къ упавшимъ духомъ.
   Колумбъ казался бодрымъ: онъ слишкомъ слѣпо вѣрилъ въ успѣхъ экспедиціи; только глубокое знаніе человѣческой натуры заставляло его скрывать истину относительно пройденнаго судами разстоянія.
   Адмиралъ ходилъ по палубѣ своего флагманскаго судна, отдавая приказанія и пріободряя упавшихъ духомъ; вдругъ съ "Нины" раздался радостный крикъ одного изъ моряковъ, отважнаго искателя приключеній Гульэльмо Иресъ:
   -- Птица! птица!
   При этомъ крикѣ Колумбъ сталъ внимательно вглядываться въ даль. На ясномъ голубомъ небѣ рѣзко вырисовывался силуэтъ летящей птицы. Это была водяная трясогузка, которая, по свидѣтельству моряковъ, не встрѣчалась вдали отъ берега.
   -- Земля близко,-- сказалъ весело и увѣренно Колумбъ и торжественно показалъ на птицу.
   Этотъ день 14-го сентября прошелъ въ радостномъ возбужденіи. На корабляхъ молитвы мѣшались съ живымъ напѣвомъ испанскихъ пѣсенъ. Матросы толпились у бортовъ, поздравляли другъ друга и толковали, что скоро на горизонтѣ покажется желанная земля.
   Насталъ вечеръ, тихій и ясный. Солнце медленно уходило на покой, тонуло въ багровыхъ волнахъ океана, и по небу медленно плыли пурпурныя облака... Но и они таяли и гасли, и темный пологъ неба необъятнымъ шаромъ раскинулся надъ головами пловцовъ, полный глубокой прекрасной тайны, и звѣзды на немъ сіяли, вездѣ яркія, для всѣхъ одинаково свѣтлыя и кроткія. Внизу, у бортовъ, нѣжно плескались волны...
   Настало лучезарное радостное утро. Настроеніе у экипажа было прекрасное. Вдругъ одновременно изъ всѣхъ грудей вырвался крикъ безумнаго ужаса: по небу рѣзкой чертой, какъ молнія, пролетѣла громадная огненная стрѣла, одинокая и грозная среди бѣлаго дня, оставляя длинный слѣдъ на безоблачномъ небѣ. Ужасъ охватилъ даже такого сильнаго человѣка, какимъ былъ Колумбъ. Никто изъ нихъ не зналъ, что это былъ метеоръ. Впрочемъ, пловцы скоро успокоились: странное явленіе не повторилось.
   Весь слѣдующій день шелъ мелкій дождикъ, къ вечеру небо прояснилось, и среди безмятежной лазури ослѣпительнымъ свѣтомъ сіяло заходящее солнце. Но случилось чудо: вмѣсто воды вокругъ судовъ моряки увидѣли ярко-зеленые луга, покрытые сочною травою. Эта трава казалась живою; причудливые листочки ея постоянно шевелились, и одинъ суевѣрный матросъ, крестясь, прошепталъ:
   -- Iesus Maria! Мы попали въ страну заколдованныхъ плавучихъ острововъ, въ которыхъ запутаются и погибнутъ наши корабли! Море смѣется надъ нами... Кайтесь, товарищи, смерть близка.
   -- Это водоросли, старина,-- смѣясь, успокаивалъ его Колумбъ;-- плохіе же мы будемъ моряки, если не сумѣемъ изъ нихъ выбраться. Здѣсь, вѣрно, есть по близости острова,-- иначе откуда взяться водорослямъ?
   Эти слова были встрѣчены моряками съ радостными криками. Только одинъ изъ матросовъ, живой Таллерте Лайесъ, кричалъ товарищамъ:
   -- Будь проклятъ я, или врутъ ученые люди, говорящіе, что конецъ міра будетъ только черезъ полтораста лѣтъ... {Мнѣніе о томъ, что конецъ свѣта наступитъ черезъ полтораста лѣтъ, раздѣляли въ то время самые образованные люди.} Онъ наступитъ черезъ часъ, если я не увижу землю! Я увижу ее первый... я молился объ этомъ и давалъ Святой Дѣвѣ строгій обѣтъ... Я слышалъ, что тотъ, кто первый увидитъ землю, получитъ богатую королевскую награду! Скоро плавающіе луга затвердѣютъ!
   Но плавучіе луга не твердѣли; флотилія впервые натолкнулась на это неизвѣданное и таинственное явленіе океана.
   Водоросли продолжали плыть за судами и на слѣдующій день, но вода сдѣлалась менѣе соленою; на ней видѣли даже живого краба -- признакъ близости суши, и снова наткнулись на трясогузку. Черезъ день "Пинта" обогнала другія суда и увидѣла большія стаи птицъ, двигавшихся къ западу. Еще большее подтвержденіе близости земли путешественники увидѣли въ появленіи пеликановъ, которые, по мнѣнію моряковъ, никогда не летаютъ вдали отъ берега. Но когда Колумбъ забросилъ лотъ, онъ не нашелъ дна.
   Съ каждымъ днемъ водорослей становилось все больше, и все чаще встрѣчались пеликаны.
   -- Эти птицы спятъ на берегу и летятъ на море только утромъ,-- говорили матросы.-- Земля близко.
   -- Смотрите, смотрите! Вонъ китъ! Эти чудовища никогда не водятся вдали отъ берега.
   Небольшой вѣтеръ нѣсколько измѣнилъ направленіе судовъ, отнеся ихъ къ западу; потомъ снова наступило полное затишье. Матросы видѣли, что адмиралъ совѣщается съ Алонзо Пинзономъ относительно карты, находившейся при нихъ; когда зашло солнце, они услышали торжествующій крикъ съ "Пинты".
   -- Земля! земля! Я первый увидѣлъ землю! Адмиралъ! Мнѣ, Алонзо Пинзону, принадлежитъ королевская награда!
   Въ тотъ же моментъ моряки, какъ одинъ человѣкъ, опустились на колѣни, и при трепещущемъ красноватомъ вечернемъ свѣтѣ безпредѣльная молчаливая гладь океана огласилась умиленнымъ напѣвомъ:
   -- Слава въ вышнихъ Богу!
   -- Слава въ вышнихъ Богу!-- пѣли, радостно эти люди, истомившіеся, полные страха, сомнѣній и суевѣрныхъ предчувствій.
   Земля казалась лежащей къ юго-западу, и всѣ видѣли ея появленіе, и флотилія, чтобы подойти къ ней, должна была перемѣнить направленіе. Окрыленные надеждою, матросы спускались въ шлюпки и потомъ купались съ нихъ въ волнахъ океана, казавшихся янтарными при заходящемъ солнцѣ. И неподвижная гладь оглашалась веселымъ смѣхомъ и шумными криками...
   Настала ночь, полная трепетнаго ожиданія. Какая это была ночь! Никто не спалъ на корабляхъ, жадно вглядываясь въ темноту, какъ будто во мракѣ можно было разглядѣть слабыя очертанія суши. Всѣ, даже самые угрюмые моряки оживились. Радость развязала имъ языки, и они разсказывали товарищамъ про старые походы то подъ знаменами Испаніи въ Венецію и Неаполь, то подъ знаменами инфанта Генриха Португальскаго. То были на самомъ дѣлѣ славные, отважные походы, но досужая болтливость украсила ихъ небывалыми чудесами: въ нихъ участвовали и огненныя рѣки съ хвостатыми чудовищами, и люди съ песьими головами, и дивныя сладкозвучныя сирены, и драконы, и горгоны, и люди, обращенные въ животныхъ... Молодежь слушала эти басни, затаивъ дыханіе. Особенно оживленно было на "Пинтѣ", виновницѣ восторженнаго состоянія экипажа. Всѣ поздравляли Алонзо Пинзона съ открытіемъ земли и съ королевской наградой. Веселый смѣхъ оглашалъ воды океана; во мракѣ флотилія весело сіяла огнями, и съ кораблей перекидывались шуточками, какъ будто всѣ эти люди покинули землю только для того, чтобы справить на морѣ веселый праздникъ.
   Но вотъ появилась алая полоска зари; потомъ она разсѣялась, и изъ необъятныхъ водъ, поднялось лучезарное солнце. Это была величественная картина, которой такъ страстно ждала эскадра... Сейчасъ покажется желанная земля...
   Но солнечные лучи, прогнавшіе тьму и неизвѣстность, разсѣяли и обманъ зрѣнія; кругомъ безъ конца тянулась однообразная гладь океана, и нигдѣ не было видно земли. Она оказалась призрачнымъ видѣніемъ: то были только облака!
   Ужасную минуту переживалъ экипажъ. Старики плакали, какъ дѣти, твердя:
   -- Море издѣвается надъ нами! Эти видѣнія -- вѣстники смерти! Мы умремъ, не найдя земли, и никогда уже не увидимъ нашей милой родины!
   Они услышали зычный голосъ Колумба. Скрестивъ руки на груди, сдвинувъ брови и гордо закинувъ голову, онъ крикнулъ повелительнымъ голосомъ:
   -- Эй, товарищи! Вы ропщете, и каждый изъ васъ готовъ малодушно броситься въ обратный путь! Стыдно! Вѣдь многіе изъ васъ выросли на морѣ и хвастались, что свершили великіе походы съ знаменитыми мореходами!
   При этихъ словахъ старые моряки опустили сѣдыя головы. Колумбъ продолжалъ:
   -- Развѣ не безуміемъ было бы пускаться въ обратный путь теперь, когда мы такъ далеко отъ Испаніи? Кто намъ поручится, что буря не разобьетъ наши суда, а португальцы не захватятъ насъ, измученныхъ и безсильныхъ, въ плѣнъ?
   Матросы смущенно молчали. Колумбъ кинулъ имъ презрительно:
   -- Тотъ, кто первый увидитъ землю, получитъ королевскую награду -- доходъ въ десять тысячъ мараведисовъ. Неужели кто-нибудь изъ васъ способенъ отказаться отъ такой награды?
   Адмиралъ хорошо зналъ человѣческую натуру и приберегъ къ концу напоминаніе о золотѣ. Это напоминаніе возбудило въ матросахъ заснувшую алчность. Переглядываясь и ворча, они разошлись и вернулись къ своимъ обычнымъ занятіямъ.
   Корабль продолжалъ подвигаться къ западу. По расчетамъ Колумба черезъ пять дней флотилія должна была пройти разстояніе въ 707 лигъ {Лига Колумба = тремъ новѣйшимъ морскимъ милямъ; морская миля -- около 1 1/3 версты.} отъ острова Ферро. По дорогѣ имъ попадались опять водоросли и птицы; нѣкоторыя изъ послѣднихъ показались путешественникамъ похожими на тѣхъ, которыхъ онъ уже встрѣчали на островахъ Зеленаго Мыса. Черезъ два дня имъ показалось, что между водорослями есть что-то похожее на плоды.
   Колумбъ, занятый всецѣло наблюденіями надъ океаномъ, не замѣчалъ, что Алонзо Пинзонъ, каждый разъ, какъ являлся по дѣлу на флагманское судно, особенно долго бесѣдовалъ съ племянникомъ его жены, Діэго Драномъ. Колумбъ горячо любилъ Арана, молчаливаго, серьезнаго юношу, отважнаго моряка, съ дѣтства бредившаго океаномъ, и довѣрчиво вручилъ ему руль корабля.
   Въ то время, какъ Санта Марія скользила по зеркальной поверхности, а Діэго Аранъ острымъ взглядомъ, казалось, хотѣлъ проникнуть въ самыя нѣдра океана, Колумбъ восторженно говорилъ ему:
   -- Мой милый Діэго, ты для меня теперь все, что осталось мнѣ отъ семьи! Кто знаетъ, можетъ быть, мнѣ никогда не придется увидѣться съ моими дѣтьми и женою; вѣдь я уже старъ; тогда ты будешь моимъ преемникомъ и докончишь мое дѣло. Ты смѣлъ и отваженъ; я вѣрю въ тебя... судьба избрала тебя для свершенія великаго дѣла!
   . Колумбъ не замѣчалъ, какъ странная, тонкая улыбка змѣилась по губамъ Діэго. Онъ не зналъ, что наканунѣ, 6-го октября, Алонзо Пинзонъ о чемъ-то долго бесѣдовалъ съ Драномъ. Разставаясь, Пинзонъ говорилъ насмѣшливо:
   -- Жди, Діэго, когда твой дядя будетъ вице-королемъ новооткрытыхъ странъ, а ты, управлявшій этимъ судномъ, будешь скромнымъ безвѣстнымъ свидѣтелемъ его почестей! Впрочемъ, мы съ тобою скромны. Не такъ ли, дружище?
   При этомъ громадные черные глаза Діэго блеснули недобрымъ огнемъ и, сжимая рукою свою наваху {Наваха -- ножъ, который носятъ за поясомъ испанцы.}, онъ пробормоталъ проклятіе.
   Діэго Аранъ безумно завидовалъ дядѣ, и слова Алонзо только подлили масла въ огонь.
   Алонзо Пинзонъ заявилъ Колумбу, что необходимо перемѣнить путь и итти къ юго-западу,-- многія примѣты, по его мнѣнію, были за то, что тамъ лежатъ неизвѣстные дотолѣ острова. Конечно, это заявленіе было не болѣе, какъ уловка со стороны Пинзона: онъ расчитывалъ, пройдя нѣкоторое время къ югу, повернуть къ востоку и возвратиться въ Европу. Но Колумбъ отвѣтилъ Алонзо рѣшительнымъ отказомъ и потребовалъ, чтобы капитаны двухъ судовъ переходили каждую ночь на бортъ "Санта Марія".
   7-го, октября "Нина" выкинула флагъ и сдѣлала выстрѣлъ въ знакъ того, что увидѣла землю. Но это оказался снова обманъ зрѣнія. Вечеромъ Колумбъ увидѣлъ стаю птицъ и сдался на увѣренія Алонзо Пинзона направить свой путь вслѣдъ за ними.
   Три дня неслась флотилія за птицами, но земли не было видно.
   Было 10-е октября. Болѣе двухъ мѣсяцевъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ отважная эскадра покинула берега Испаніи. Колумбъ замѣтилъ съ утра на своемъ кораблѣ какое-то странное движеніе. Діэго Аранъ долго о чемъ-то шептался съ однимъ изъ офицеровъ; вскорѣ около нихъ собралась большая толпа. Матросы гудѣли, какъ пчелы. Они всѣ были вооружены, и когда при движеніи у нихъ распахивались капы, видно было, что подъ, капами они прячутъ хорошо отточенныя блестящія навахи.
   Адмиралъ рѣшительной походкой направился къ племяннику.
   -- Діэго, о чемъ, говорятъ они всѣ?-- спросилъ онъ рѣзко.-- Чего они хотятъ?
   Глаза Діэго сверкнули и, выступивъ впередъ, онъ уныло заявилъ:
   -- Они хотятъ того же, чего и я: земли.
   -- Хорошо,-- спокойно отвѣчалъ Колумбъ,-- а если земли еще не видно?
   -- Тогда они требуютъ возвращенія на родину.
   Колумбъ смѣрилъ племянника съ ногъ до головы печальнымъ взглядомъ, но сдержался и такъ же спокойно продолжалъ:
   -- Вернуться на родину, Діэго? Но развѣ ты не могъ имъ объяснить, что это -- безуміе?
   -- Мы проѣхали не такое разстояніе, о которомъ вы намъ объявили!-- раздался чей-то разъяренный голосъ изъ толпы.
   Колумбъ спокойно обернулся и отвѣчалъ:
   -- Если ты въ этомъ увѣренъ, то докажи.
   На минуту воцарилось глубокое молчаніе; его нарушилъ взрывъ негодующихъ голосовъ:
   -- Мы -- недовольные со всѣхъ судовъ! Насъ всѣхъ сто двадцать человѣкъ!
   -- Между нами есть немало благородныхъ гидальго, немало и такихъ, у которыхъ остались дома семьи! Ты влечешь насъ въ бездну!
   -- Да, да! куда несемся мы по волѣ этого безумнаго пришельца изъ чужой страны?!
   Колумбъ выпрямился. Грозно зазвучалъ его могучій голосъ:
   -- Молчать! Въ вашихъ крикахъ -- безуміе отчаянія! Ваши навахи блестятъ при солнечномъ свѣтѣ! Я одинъ, васъ много, но я не боюсь васъ! Со мною правда и Богъ, а съ вами глупая трусость! Но постойте: пусть подниметъ на меня руку тотъ, кто не боится королевскаго гнѣва! Вѣдь въ данный моментъ я -- представитель королевской власти.
   Эти слова произвели сильное впечатлѣніе. Среди общаго безмолвія Колумбъ увѣренно продолжалъ:
   -- Земля впереди. Пусть каждый изъ васъ смотритъ въ оба глаза и не пропуститъ ея: къ десяти тысячамъ королевскихъ мараведисовъ я прибавлю въ награду серебряную куртку.
   Эти слова произвели на экипажъ магическое дѣйствіе. Лица бунтовщиковъ прояснились, и дикій крикъ огласилъ воздухъ:
   -- Да здравствуютъ король и королева! Да здравствуетъ адмиралъ!
   Бунтовщики расходились, ободряя тѣхъ, кто въ нѣмомъ отчаяніи валялся на палубѣ, уныло смотря на волны. Діэго Аранъ стоялъ, отвернувшись отъ дяди. Колумбъ, уходя, сказалъ ему тихо и грустно:
   -- Ты плохо кончишь, Діэго. А я такъ вѣрилъ въ тебя! Но если ты захочешь исправиться, мое сердце всегда открыто для тебя.
   Этотъ день окончился мирно. Сила одного человѣка побѣдила толпу.
   На другой день Колумбъ весело говорилъ матросамъ, показывая на воду:
   -- Смотрите, друзья! Мы близки къ цѣли! Вонъ носятся бревна и куски дерева... Смотрите, да это почти цѣлый стволъ! А вотъ и камышъ, и тростникъ... смотрите, скорѣе смотрите... что это тамъ поднимается надъ водою? Эй, въ шлюпку!
   Онъ стоялъ у борта съ развѣвающимися сѣдыми волосами, въ красной капѣ; глаза его горѣли восторгомъ, и этотъ восторгъ передавался экипажу...
   Проходя мимо мачты, около которой лежали свёрнутые канаты, Колумбъ почувствовалъ на рукѣ поцѣлуй. Обернувшись, онъ увидѣлъ маленькаго юнгу, Діэго Мендеца.
   Во время бунта, видя неизбѣжность гибели Колумба, мальчикъ, забравшись на канаты, плакалъ отъ боли, страха и безсилья: онъ не могъ спасти отъ гнѣва толпы адмирала, котораго обожалъ. Маленькій юнга въ то же время отъ всей души ненавидѣлъ зачинщиковъ бунта -- Алонзо Пинзона и Діэго Арана. Его сердце билось слѣпою преданностью человѣку, который такъ отважно пускался въ неизвѣстную даль и имѣлъ такое вліяніе на толпу. И онъ рѣшилъ броситься въ море въ тотъ моментъ, когда не станетъ адмирала. Но Колумбъ побѣдилъ, и мальчикъ отъ восторга цѣловалъ его твердую РУку...
   Адмиралъ нагнулся и крѣпко обнялъ мальчика.
   -- Изъ тебя выйдетъ славный человѣкъ,-- сказалъ онъ растроганно,-- у тебя золотое сердце, маленькій монашекъ!
   Онъ всегда звалъ Діэго "монашкомъ", за то, что тотъ былъ послушникомъ въ палосскомъ монастырѣ.
   -- Ты не боишься моря?-- спросилъ онъ ласково.
   -- Чего-жъ бояться?-- отвѣчалъ мальчикъ, тряхнувъ головою.-- Море! Да я съ радостью умеръ бы въ немъ, только бы не возвращаться назадъ, въ кельи... Чего бояться съ такимъ адмираломъ?
   Колумбъ улыбнулся; онъ вспомнилъ, что въ послѣднее время среди общаго унынья бодрыми нотками звенѣлъ только голосокъ маленькаго Діэго Мендеца.
   Всѣ, кромѣ Діэго Арана, послѣ объясненія съ адмираломъ, испытывали празднично-веселое чувство. Арану было стыдно; онъ избѣгалъ встрѣчаться глазами съ Колумбомъ.
   Шлюпка отдѣлилась отъ судна и понеслась впередъ. Черезъ полчаса она вернулась; матросы съ торжествомъ показывали адмиралу находку: то была вѣтка шиповника; совершенно свѣжая, съ ягодами. Люди обнимали другъ друга и, смѣясь, твердили, какъ безумные:
   -- Земля близко, земля близко!
   Насталъ вечеръ; стемнѣло; на небѣ зажглись звѣзды.
   Вдругъ Колумбъ окликнулъ одного изъ товарищей:
   -- Пьеро Гуттьерецъ, взгляните на море; видите вы что нибудь въ темнотѣ?
   -- Я вижу огонь. Это звѣзда,-- отвѣчалъ Гуттьерецъ.
   -- Но она движется!-- воскликнулъ Колумбъ.
   -- Она движется!-- повторилъ радостнымъ удивленнымъ тономъ Гуттьерецъ.-- Что это можетъ быть?
   -- Это или лодка, или костеръ на берегу! Нѣтъ, скорѣе лодка... пламя костра не можетъ такъ колебаться отъ вѣтра...-- задумчиво говорилъ Колумбъ.-- Это земля, донъ Пьеро, увѣряю васъ! Но не говорите пока объ этомъ никому, будемъ наблюдать. Слушайте, товарищи!-- крикнулъ онъ матросамъ,-- соберитесь вмѣстѣ, гряньте хоромъ: "Слава въ Вышнихъ Богу!" Такъ веселѣе будетъ двигаться впередъ и встрѣтить землю! Помните о серебряной курткѣ и о десяти тысячахъ мараведисовъ!
   Торжественный напѣвъ огласилъ недвижный воздухъ. Никто не спалъ эту ночь на корабляхъ. У бортовъ стояли темные силуэты людей, страстно вглядывавшихся въ темноту.
   Свѣтъ исчезъ быстро. Никто больше не видѣлъ его; никто не зналъ о немъ, кромѣ Колумба и Гуттьереца. Ночь проходила въ томительномъ ожиданіи. Было два часа утра; при свѣтѣ мѣсяца океанъ сіялъ серебромъ. Вдругъ съ "Пинты" раздалось:
   -- Земля! Земля въ двухъ шагахъ! Я, Діэго де Тріана, матросъ "Пинты", первый увидѣлъ ее!


   Пушечный залпъ подхватилъ эти слова. Когда дымъ разсѣялся, на кормѣ адмиральскаго судна увидѣли могучую фигуру. Колумба, который, простирая руку впередъ, отчетливо сказалъ:
   -- На этотъ разъ Родриго де- Тріана ошибся: донъ Пьеро Гуттьерецъ знаетъ, что я раньше его увидѣлъ свѣтъ на землѣ.
   Флотилія убрала паруса и остановилась, слегка покачиваясь на волнахъ. Пловцы мучительно ожидали разсвѣта. Ихъ мучила мысль, что и теперь они могутъ увидѣть при блескѣ дня вмѣсто призрачной полоски земли безпредѣльный океанъ.
   Но едвй занялась заря, какъ воздухъ огласился дружными криками:
   -- Земля! Земля!
   Дѣйствительно, впереди виднѣлся небольшой островъ, на которомъ зоркіе глаза моряковъ различили нѣсколькихъ голыхъ людей. Флотилія спѣшно готовилась пристать къ берегу.
   Въ лодку сѣлъ Колумбъ съ королевскимъ флагомъ въ рукахъ и два командира судовъ, Пинзоны, съ знаменами; съ ними было нѣсколько офицеровъ. Лодка направилась, къ берегу, Здѣсь моряки водрузили королевскій флагъ и формально завладѣли землею; нотаріусъ составилъ объ этомъ актъ. Островъ назывался на туземномъ языкѣ "Гванагани", но Колумбъ далъ ему имя "Санъ-Сальвадоръ".


VI.
Въ новой странѣ.

   Колумбъ видѣлъ, какъ голые люди убѣгали толпами въ лѣсъ въ смертельномъ страхѣ.
   -- Не надо ихъ пугать,-- сказалъ онъ командѣ,-- не будемъ на нихъ обращать вниманія, и они сами подойдутъ къ намъ.
   Колумбъ приказалъ, чтобы еще двѣ лодки съ людьми изъ его экипажа высадились на берегъ. На берегу испанцы развели костеръ и мирно усѣлись вокругъ него. Между ними былъ Тріана и Діэго Мендецъ.
   Бродя по берегу, Монашекъ услышалъ странный плачущій голосокъ. Очевидно, плакалъ ребенокъ. Онъ раздвинулъ кусты колючаго кустарника и увидѣлъ маленькую голую дѣвочку съ красно-бронзовымъ лицомъ, большими печальными глазами и черными жесткими волосами. Дѣвочка, должно быть, потеряла мать и заливалась горькими слезами. Діэго взялъ ее на руки, какъ она ни упиралась, и принесъ къ костру, вокругъ котораго сидѣли испанцы. Увидѣвъ маленькую дикарку, Колумбъ расхохотался.
   -- Ого,-- сказалъ онъ,-- молодецъ Монашекъ! Онъ первый заводитъ знакомство съ этими людьми! Постой, маленькая обезьянка, будь нашимъ посломъ, говори своимъ родичамъ о нашихъ мирныхъ намѣреніяхъ.
   Онъ досталъ красную шапочку, надѣлъ ее на голову ребенка, нацѣпилъ на шею его стеклянныя бусы, а на руки надѣлъ жестяной браслетъ съ колокольчиками и велѣлъ отнести дѣвочку въ лѣсъ. Діэго смѣло исполнилъ приказаніе адмирала, нисколько не боясь встрѣчи съ туземцами. Едва онъ отошелъ отъ маленькой дикарки, какъ изъ-за деревьевъ выскочило два краснокожихъ, повидимому, отецъ и мать ребенка. Испанцы издали наблюдали какъ они вертѣли дѣвочку и съ удивленіемъ разглядывали дешевыя побрякушки и шапку, подарокъ бѣлыхъ пришельцевъ, а потомъ стали хлопать въ ладоши и хохотать отъ удовольствія. Они убѣжали, унося на рукахъ счастливицу, но скоро вернулись съ небольшою толпою своихъ родичей.
   Голые люди, наконецъ, осмѣлились подойти ближе къ европейцамъ. Между ними была одна женщина. Статныя тѣла дикарей были ярко раскрашены; въ носу у нихъ болтались блестящіе кусочки золота. Блѣднолицые люди указывали взволнованно на эти своеобразныя украшенія, а дикари стали охотно снимать ихъ и отдавать чужеземцамъ, а потомъ замахали руками по направленію къ югу и громко закричали. Испанцы поняли, что тамъ, на югѣ лежитъ много золота.
   Бронзовые люди, очевидно, были незнакомы съ острымъ оружіемъ. Они съ любопытствомъ хватались руками за военные доспѣхи, за остріе шпагъ европейцевъ, обрѣзывали руки и съ удивленіемъ качали головами. Впрочемъ, Колумбъ и его спутники видѣли на ихъ тѣлѣ рубцы и сообразили, что у этихъ мирныхъ людей есть враги, которые отъ времени до времени нападаютъ на нихъ.
   Попавъ на островъ, Діэго-Монашекъ, казалось, сошелъ съ ума отъ радости. Правда, онъ еще не видѣлъ сиренъ и хвостатыхъ людей, но онъ былъ въ числѣ первыхъ смѣльчаковъ, открывшихъ новую землю! Онъ бѣгалъ къ берегу и смотрѣлъ на волны, по которымъ скользили узкія пироги туземцевъ -- челны, выдолбленные изъ цѣльнаго дерева, съ веслами, похожими на лопаты, которыми въ хлѣбопекарняхъ сажаютъ въ печь хлѣбы. Завидѣвъ на берегу одинокую фигуру Тріаны, онъ побѣжалъ къ нему облегчить свое переполненное восторгомъ сердце. Подобравъ полы длиннаго не по немъ сшитаго камзола, мальчикъ прыгалъ съ камня на камень и, добравшись до матроса, съ разбѣга повисъ у него на шеѣ.
   -- Тріана... какія у нихъ лодки!-- бормоталъ онъ, указывая на пироги,-- Тріана... о чемъ ты?
   На него глянули изъ-подъ насупленныхъ бровей добрые, честные глаза матроса. Они были полны слезъ.
   -- О чемъ ты, Тріана?
   -- А королевская награда?-- отвѣтилъ ему морякъ вопросомъ на вопросъ.
   -- Какая награда?-- удивился мальчикъ.
   -- Я первый увидѣлъ землю, но награды не получу. Зналъ бы, не ѣздилъ. Будь проклята людская справедливость!
   Діэго растерянно смотрѣлъ на своего друга. Онъ его не понималъ. Онъ весь былъ полонъ сознаніемъ важности открытія; онъ боготворилъ Колумба и не думалъ ни о золотѣ, ни о мараведисахъ, ни о серебряной курткѣ, а Тріана думалъ только о практической сторонѣ дѣла; ему непонятна была великая цѣль экспедиціи, но главное, что въ глазахъ Діэго было святотатствомъ,-- Тріана осуждалъ адмирала!
   Мальчикъ покачалъ головою и попробовалъ разубѣдить своего друга:
   -- Постой, Тріана, какъ же ты не понимаешь, что теперь надо забыть о всякой денежной наградѣ? Ты только подумай: что мы открыли?
   Тріана вмѣсто отвѣта безнадежно махнулъ рукою и отвернулся.
   Маленькій юнга отошелъ отъ него, повѣсивъ носъ, полный горя и недоумѣнія. Добрый Тріана, который во все время путешествія такъ заботился о немъ, а въ моментъ бунта поклялся, что никогда не оставитъ адмирала, теперь не понималъ безкорыстнаго восторга Монашка.
   Опустивъ голову, мальчикъ грустно брелъ къ лагерю испанцевъ.
   Колумбъ, глядя на яркіе угли костра, весь ушелъ въ глубокую думу. Онъ былъ увѣренъ, что за маленькимъ островкомъ Гванагани лежитъ материкъ, какъ это и оказалось потомъ на самомъ дѣлѣ, но Колумбъ ошибочно считалъ этотъ материкъ С. Америки за восточную сторону Азіи.
   Колумбъ снова чувствовалъ себя сильнымъ; снова онъ былъ владыка и вождь толпы, отдавшей ему въ руки свою жизнь. Часъ тому назадъ, водрузивъ кастильскій флагъ въ землю новооткрытаго острова, его товарищи всѣ поголовно цѣловали его руки, край его платья, смотрѣли на него съ благоговѣніемъ, умоляли простить имъ прежніе проступки и поклялись ему повиноваться до послѣдняго вздоха.
   Глядя на пугливыя лица дикарей, Колумбъ думалъ, что эти жалкіе люди, падавшіе передъ нимъ ницъ, какъ будто созданы самой природой для того, чтобы служить христіанамъ. Это была первая мысль о порабощеніи несчастныхъ обитателей Америки, мысль, принесшая впослѣдствіи такъ много зла...
   А дикари довѣрчиво и жадно смотрѣли на кусочки битой посуды, которые лежали около костра. Европейцы, перемигнувшись, предложили имъ эти кусочки въ обмѣнъ на золото, и они съ радостью соглашались на этотъ торгъ. Вскорѣ они притащили бѣлымъ пропасть съѣстныхъ припасовъ. Дикари положительно не придавали никакого значенія золоту и удивлялись " тому, что испанцы такъ дорожатъ этимъ металломъ. Такое отношеніе дало испанцамъ самое преувеличенное понятіе о богатствѣ Новаго Свѣта и разожгло ихъ жадность.
   Колумбъ рѣшилъ отправиться къ югу, гдѣ должны были находиться громадныя залежи золота. Онъ думалъ, что тамъ лежитъ волшебный Чипанго. Захвативъ силою нѣсколькихъ туземцевъ, онъ отправился отыскивать страну золота.
   Онъ шелъ всю ночь и въ полдень 15-го октября подошелъ къ другому острову, бросилъ здѣсь якорь и назвалъ островъ Санта-Марія-де-ла-Концепціонъ. Туземцы помогли Колумбу найти третій островъ, названный Колумбомъ Фернандиной. Жители Фернандины уже имѣли понятіе объ одеждѣ: они прикрывали свое тѣло кусками бумажной матеріи и жили въ палаткахъ съ высокими трубами, гдѣ было чисто и даже уютно: между сваями въ этихъ простыхъ хижинахъ висѣли сѣти, которыя туземцы называли гамаками, и названіе это было перенято моряками для обозначенія висячихъ постелей.
   Вслѣдъ за Фернандиной былъ открытъ островъ Изабелла. Колумбъ предполагалъ найти здѣсь много пряностей, но хотя растительность острова и была богата, адмиралъ совершенно не зналъ ботаники и не могъ опредѣлить ни одной породы деревьевъ.
   Подвигаясь впередъ, онъ всюду разспрашивалъ о золотѣ. Туземцы качали головами И показывали на голову, какъ будто изображали корону.
   -- Они пытаются намъ разсказать о царѣ, покрытомъ съ ногъ до головы золотомъ,-- говорилъ Колумбъ своимъ спутникамъ.-- Но гдѣ этотъ царь, гдѣ страна золота?
   Туземцы упорно указывали въ даль, гдѣ порхали стаи пестрыхъ попугаевъ, и твердили:
   -- Колба! Колба!
   -- Навѣрное, Колба -- это Чипанго,-- сказалъ Колумбъ.-- Друзья, мы близки къ цѣли. Боюсь, что мы помѣшаемся, увидѣвъ землю, состоящую сплошь изъ золотого песку.
   Въ концѣ октября испанцы уже плыли къ Колбѣ или къ Кубѣ, какъ этотъ островъ былъ названъ впослѣдствіи. Дикари сопутствовали ему, какъ проводники.
   Флотилія остановилась возлѣ устья рѣки. Прелестная картина развернулась передъ европейцами. Берега рѣки живописно заросли травою; въ кустахъ пѣли красивыя птицы; вдали голубѣли воздушныя очертанія горъ. Дикари, широко раскрывъ глаза и разставивъ руки, говорили что островъ очень великъ, и на пирогѣ его невозможно объѣхать.
   -- Куманаканъ!-- кричали они на своемъ гортанномъ языкѣ, и показывали на берегъ.


   Это слово, навѣрное, обозначало одну изъ частей острова. Колумбъ рѣшилъ, что дикари говорятъ о богатомъ Кублай-ханѣ, страна котораго Катай (Китай) лежитъ неподалеку. Онъ послалъ на развѣдки двухъ испанцевъ въ сопровожденіи индѣйскихъ проводниковъ.
   Всюду, гдѣ появлялись бѣлые пришельцы, ихъ принимали съ божескими почестями. Дикари смотрѣли на нихъ со страхомъ, оживленно бормотали что-то на своемъ непонятномъ языкѣ и показывали руками то на небо, то на испанцевъ, а женщины и дѣти падали передъ ними ницъ, какъ передъ божествами.
   Въ числѣ украшеній дикарей часто попадался жемчугъ. Въ деревняхъ испанцы нашли, запасъ превосходнаго длинноволосаго хлопка. Располагаясь въ хижинахъ на отдыхъ, бѣлые люди впервые познакомились съ двумя растеніями этихъ странъ, сыгравшими впослѣдствіи важную роль въ жизни европейскихъ народовъ.
   Колумбъ и его спутники часто видѣли, какъ туземцы, сидя около очаговъ, гдѣ варился ихъ неприхотливый обѣдъ, тянули дымъ изъ горящихъ свернутыхъ листьевъ какого-то растенія; этотъ дымъ былъ ѣдкій, и отъ него съ непривычки у европейцевъ кружилась голова; но краснокожіе всѣ поголовно курили: мужчины, женщины, старики, даже дѣти. Они радушно приглашали бѣлыхъ гостей отвѣдать сигаръ и удивлялись ихъ нежеланію затянуться дымомъ.
   Потомъ испанцы увидѣли, какъ туземцы вытаскивали изъ горячей золы какіе-то круглые сморщенные клубни съ темной кожей и ѣли ихъ съ величайшимъ наслажденіемъ. Бѣлые рѣшились тоже попробовать страннаго кушанья; оно оказалось очень вкуснымъ. Туземцы доставали эти клубни изъ корней одного растенія. Нетрудно, конечно, догадаться, что сигары были изъ листьевъ табаку, а клубни -- картофель. Послѣдній привлекъ симпатіи бѣлыхъ, но табакъ на первыхъ порахъ привелъ ихъ въ ужасъ. Впослѣдствіи это растеніе принесло испанской коронѣ гораздо больше дохода, чѣмъ пресловутое золото, за которымъ она съ такою жадностью гонялась.
   Великій генуэзецъ рѣшилъ во что бы то ни стало найти страну золота на югѣ. Туземцы называли ее то Бажбъ, то Богайо, то Каритаба. Но сначала надо было починить корабли. Пока шла эта починка, Колумбъ старался сблизиться съ дикарями и вывѣдать у нихъ указанія о состояніи торговли въ юго-восточной части острова.
   Колумбъ ходилъ по отлогому берегу, самъ наблюдая за работой корабельщиковъ. Дикари охотно помогали бѣлымъ, таская громадныя бревна и по указанію европейцевъ распиливая доски. Діэго-Монашекъ вертѣлся тутъ же съ пилой. Онъ ухитрился объясняться съ туземцами знаками при помощи нѣсколькихъ выученныхъ мѣстныхъ словъ. Вдругъ, бросивъ пилу, мальчуганъ сталъ прыгать какъ чертенокъ, и его маленькая фигурка въ широкомъ камзолѣ заколебалась какъ маятникъ. Онъ визжалъ и хохоталъ, точно сумасшедшій.
   Колумбъ съ любопытствомъ подошелъ къ нему.
   -- Чему ты смѣешься, пострѣленокъ?-- спросилъ онъ съ напускною строгостью.
   Діэго вытянулся въ струнку и объявилъ неестественно дѣловымъ тономъ.
   -- Мѣстные владѣтели говорятъ, что на островахъ вблизи есть одноглазые люди съ собачьими м ордами и каннибалы, свирѣпые каннибалы, которые постоянно ведутъ войны, чтобы утолить свой голодъ мясомъ убитыхъ людей.
   Сдѣлавъ забавный поворотъ налѣво-кругомъ, "пострѣленокъ" вдругъ фыркнулъ и, весело перекувыркнувшись черезъ голову, вскочилъ на ноги съ крикомъ:
   -- Наконецъ-то мнѣ удастся увидѣть чудовищъ и людоѣдовъ!
   Діэго ужасно обрадовался, когда Колумбъ обѣщалъ ему непремѣнно показать эти чудеса.
   Когда починка судовъ, наконецъ, была окончена, испанцы пустились вдоль западнаго берега, чтобы найти хвостатыхъ людей и страну золота Бабэкъ, гдѣ по словамъ дикарей, золото собирали на берегу по ночамъ при свѣтѣ факеловъ, а затѣмъ дѣлали изъ него слитки. Но дикари путали свои показанія о хвостатыхъ людяхъ, и Діэго съ грустью объявилъ, что они живутъ значительно сѣвернѣе, а Колумбъ боялся, что на сѣверѣ его ждетъ холодъ, и спустился къ югу.
   Эта случайность помѣшала Колумбу сдѣлать болѣе великое открытіе. Если бы онъ прошелъ дальше на западъ, то убѣдился бы, что Куба или Хуана, какъ онъ назвалъ въ честь принца Хуана вновь открытую землю, островъ. Онъ нашелъ бы материкъ вблизи лежащихъ Мексики и Юкатана и предупредилъ бы такимъ образомъ великія завоеванія своихъ послѣдователей.
   При помощи блестящихъ бездѣлушекъ Колумбъ заманилъ къ себѣ на корабль шестерыхъ мужчинъ, семь женщинъ и трехъ дѣтей. Когда корабли отошли на значительное разстояніе отъ берега, дикари попробовали бѣжать, но бѣлые люди помѣшали имъ. Тогда они опустились на палубу и, закрывъ лицо руками, заплакали. Дѣти прижимались къ матерямъ и ревѣли благимъ матомъ. Невыносимо было смотрѣть на этихъ обманутыхъ дѣтей природы. Одинъ изъ нихъ, судя по роскошной раскраскѣ лица и по богатому головному убору изъ перьевъ, былъ начальникомъ. Гордый и статный, онъ стоялъ у борта, закинувъ голову назадъ, неподвижный, какъ бронзовое изваяніе, и только губы его трепетали отъ чувства боли и оскорбленія, да въ красивыхъ глазахъ сверкали злыя слезы.
   Діэго-Монашку стало жалко этого гордаго красавца; онъ не могъ выносить несправедливости и насилія. Молодой дикарь успѣлъ на Кубѣ подружиться съ нимъ Подойдя къ нему, Діэго положилъ ему руку на плечо и горячо проговорилъ:
   -- Не горюй, другъ! Мой начальникъ не сдѣлаетъ тебѣ зла. Посмотри: здѣсь твоя жена и твой ребенокъ. Мальчикъ уже смѣется, я далъ ему хлѣба съ патокой. Ты только взгляни, какъ онъ уписываетъ сладкій кусокъ! Адмиралъ не сдѣлаетъ тебѣ зла: онъ хочетъ научить тебя добру и правдѣ...
   Дикарь грустно покачалъ головою и молча улыбнулся. И Діэго отвернулся, будучи не въ силахъ переносить этого унылаго взгляда. Съ этихъ поръ онъ всячески старался облегчить неволю бѣдныхъ дикарей, и тѣ платили ему самою горячею благодарностью.
   Правда, адмиралъ не отставалъ въ этомъ отношеніи отъ маленькаго юнги; онъ обращался съ невольниками такъ ласково, что они привязались къ нему, хотя и вздыхали о покинутой родинѣ. Они понемногу свыклись съ неволей, учились испанскому языку и уже не выказывали прежняго желанія броситься въ волны.
   Колумбъ посѣтилъ нѣсколько маленькихъ островковъ и достигъ большого острова, принятаго туземцами за Бабэкъ. Ноябрьскіе противные вѣтры помѣшали ему пристать здѣсь къ берегу, и онъ повернулъ обратно къ Кубѣ.
   Чтобы не потерять другъ друга изъ виду, адмиралъ приказалъ постоянно поддерживать огонь на вершинѣ своей мачты. Отъ времени до времени на Санта-Маріи стрѣляли; съ двухъ другихъ судовъ отвѣчали выстрѣлами. Но къ концу ночи съ "Пинты" въ теченіе долгаго времени не было слышно ни одного выстрѣла.
   -- Что значитъ это молчаніе?-- спросилъ Колумбъ, опытнаго моряка Талерте де Лайеса.
   Открытое лицо Таллерте не умѣло лгать; глаза его давно съ недоумѣніемъ и тревогою вглядывались въ тусклый предразсвѣтный сумракъ. Его мучили тяжелыя мысли...
   -- Надо подождать...-- смущенно пробормоталъ онъ, вытирая платкомъ лысину.
   -- Э, пустяки!-- воскликнулъ безпечно Гульельмо Иресъ, веселый искатель приключеній,-- они близко! Это проклятый вѣтеръ относитъ отъ насъ звуки ихъ выстрѣловъ.
   Пьеро Гуттьерецъ, поглаживая длинную бороду, объявилъ, что тутъ ужъ какая нибудь "штука", вродѣ заколдованнаго моря или водоворота, который, конечно, извѣстенъ туземцамъ.
   -- Надо спросить объ этомъ племянника: онъ отлично объясняется съ дикарями.
   Съ тѣхъ поръ, какъ Діэго-Монашекъ сталъ переводчикомъ, онъ пріобрѣлъ въ глазахъ дяди значительный вѣсъ.
   Колумбъ продолжалъ безучастно вглядываться въ даль и случайно услышалъ рѣчи, которыя навели его на тяжелыя сомнѣнія. Онъ услышалъ голосъ мрачнаго Родриго де Тріана. Бѣдный матросъ тосковалъ съ тѣхъ поръ, какъ экипажъ высадился на берегъ Санъ-Сальвадора, и адмиралъ перевелъ его съ "Пинты" на "Санта Марію".
   Тріана говорилъ что то уныло вполголоса, и Колумбъ не могъ сначала разобрать словъ.
   -- О, Господи, что ты болтаешь?-- прозвучалъ полный ужаса голосъ Діэго Мендеца.
   -- Я говорю только то, что знаю, тысяча чертей!-- пробурчалъ сердито Тріана,-- повѣрь мнѣ, онъ ненавидитъ адмирала.
   -- Да за что?
   -- А за то, что завидуетъ ему. Ему одному хочется погрѣть руки около золота въ новыхъ земляхъ; пожалуй, онъ не прочь былъ бы сдѣлаться вмѣсто него вице-королемъ. У него, братъ, губа-то не дура! Это не то, что я, у котораго опустились руки съ тѣхъ поръ, какъ случилась та... та несправедливость, тысяча чертей и одинъ въ придачу! Я ненавижу адмирала, который меня перевелъ зачѣмъ-то на свое судно, съ охотой задушилъ бы его, не будь онъ моимъ начальникомъ, но разъ ужъ онъ мой начальникъ, то я ему подчиняюсь... Я честный солдатъ, Монашекъ!
   Тріана вздохнулъ. Діэго пробормоталъ почти плачущимъ голосомъ:
   -- Тебѣ тяжело, Тріана, но мнѣ больно тебя слушать... я вѣдь любилъ... я вѣдь люблю тебя... Отчего ты не уйдешь отъ адмирала?
   -- Не съ Пинзонами-ли?-- презрительно отозвался старый морякъ.-- Нѣтъ, я еще не потерялъ чести, мальчуганъ. Тысяча чертей, я вернусь на родину при первой возможности, но открыто и честно!
   Голоса смолкли.
   Кровь бросилась въ голову Колумбу: неужели же Тріана говорилъ правду, неужели Алонзо Пинзонъ бѣжалъ?
   Его предположенія, казалось, были вѣрны: насталъ декабрь, а о Пинзонѣ не было ни слуху, ни духу.
   Объѣхавъ берега Кубы, Колумбъ убѣдился, что этотъ островъ представляетъ одну изъ богатѣйшихъ странъ міра, но не золотомъ, не драгоцѣнными камнями, а богатою и разнообразною растительностью, дающею цѣлый рядъ въ высшей степени цѣнныхъ продуктовъ.
   Направляясь къ юго-востоку, Колумбъ увидѣлъ горы, живописно возвышавшіяся на горизонтѣ. Замѣтивъ направленіе, куда съ восхищеніемъ смотрѣлъ вождь бѣлыхъ, молодой красивый туземецъ пробормоталъ:
   -- Гаити! Богайо!
   Генуэзецъ не понялъ словъ индѣйца. Впослѣдствіи островъ "Гаити" былъ названъ Испаньолой. Послѣднее названіе, впрочемъ, не удержалось, и теперь этотъ островъ носитъ имя Гаити или Санъ-Доминго.
   Адмиралъ отрядилъ "Нину" для развѣдокъ и приказалъ ея капитану найти удобную гавань. Гавань скоро была найдена, и, съ разсвѣтомъ корабли бросили въ ней свои якоря.
   Передъ испанцами раскинулась прекрасная гористая страна, напоминавшая Кастилію; многіе изъ моряковъ плакали отъ умиленія, слушая въ миртовыхъ рощахъ пѣніе, птицъ, которое такъ напоминало имъ пѣсни лѣсныхъ пташекъ на родинѣ.
   Колумбъ старался познакомиться съ жителями. Когда его люди поймали красивую женщину-дикарку съ продѣтымъ въ носъ кольцомъ, онъ надавалъ ей массу бездѣлушекъ и тотчасъ же отпустилъ на свободу. Женщина разсказала своимъ родичамъ, какъ ласковы бѣлые пришельцы, и они толпами являлись къ Колумбу, неся ему въ подарокъ пестрыхъ попугаевъ. Когда Колумбъ выпустилъ на свободу съ подарками одного плѣннаго туземца, тотъ привлекъ съ собою къ берегу несмѣтную толпу земляковъ. Индѣйцы глазѣли на испанцевъ, а послѣдніе безъ труда выманивали у нихъ золотыя украшенія. Скоро карманы бѣлыхъ были полны золотомъ, но съ каждымъ новымъ кусочкомъ этого злополучнаго металла алчность ихъ разгоралась все сильнѣе.
   Въ толпѣ индѣйцевъ стоялъ красавецъ-воинъ, съ громадною короною изъ перьевъ. Онъ держалъ себя гордо, а окружающіе относились къ нему съ подобострастіемъ.


   -- Мой пріятель, плѣнный индѣецъ, говоритъ, что это кацикъ {Кацикъ -- правитель индѣйцевъ.},-- сказалъ Діэго адмиралу.
   -- Пусть же твой пріятель поговоритъ съ нимъ и спроситъ у него, гдѣ больше всего находится золота въ этихъ странахъ.
   Черезъ минуту съ корабля зазвучалъ гортанный голосъ плѣннаго индѣйца. Слушая его, Діэго громко хохоталъ и хлопалъ отъ восторга въ ладоши.
   -- Онъ говоритъ кацику,-- пояснилъ мальчикъ адмиралу,-- что бѣлые люди пришли съ неба и отправляются въ Бабэкъ; онъ говоритъ, что имъ нужно золото. Охъ, не слыхалъ я въ монастырѣ, чтобы небожители нуждались въ золотѣ!
   Эта шутка вызвала на губахъ Колумба улыбку. Онъ послалъ кацику въ подарокъ бусы и наваху, и тотъ сказалъ, что черезъ два дня бѣлые могутъ достигнуть Бабэка. Онъ подарилъ на прощанье бѣлымъ нѣсколько золотыхъ пластинокъ и обѣщалъ скоро принести еще золота.
   Было 18 декабря, католическій праздникъ Благовѣщенія. Колумбъ разукрасилъ корабли и велѣлъ стрѣлять изъ пушекъ.
   Громкіе раскаты пушечной пальбы разсыпались въ воздухѣ; флаги весело развѣвались, и среди этой торжественной обстановки показались носилки, разукрашенныя перьями; ихъ несли туземцы. На носилкахъ важно лежалъ кацикъ. Сзади шли рабы, обмахивая его вѣерами изъ перьевъ.
   Колумбъ отдыхалъ въ своей каютѣ. Діэго, котораго онъ взялъ Себѣ въ пажи, влетѣлъ въ каюту и закричалъ:
   -- Кацикъ Гваканагари!
   -- Забавное имя,-- отозвался Колумбъ.-- Пригласи этого Гваканагари какъ можно почтительнѣе.
   Испанскіе матросы съ преувеличеннымъ подобострастіемъ сняли подъ руки кацика и посадили за столъ рядомъ съ адмираломъ. Гваканагари обѣдалъ съ аппетитомъ и, видимо, остался очень доволенъ пищей "небожителей". Слуги, сидѣвшіе у его ногъ, получали отъ времени до времени отъ него лакомые куски. Краснокожій властелинъ таращилъ свои большіе дѣтски простодушные глаза на занавѣсы у кровати Колумба. Адмиралъ тотчасъ же приказалъ снять эти занавѣсы и подарилъ ихъ гостю; въ придачу онъ далъ бутылку померанцевой настойки, нѣсколько зеренъ янтаря изъ своего ожерелья и пять паръ красныхъ башмаковъ. Кацикъ покинулъ испанскій корабль очень довольный пріемомъ "небожителей" и оставилъ адмиралу на память пять золотыхъ коронъ.
   -- Откуда взялось это золото у славнаго Гваканагари?-- спросилъ Колумбъ черезъ переводчика у индѣйскаго вождя.
   Гваканагари улыбнулся и показалъ на югъ.
   Когда Гваканагари ушелъ, нитайяно, приближенное къ кацику лицо, разсказалъ, что на востокѣ въ странѣ Цибао царскія знамена сдѣланы изъ золота.
   -- Клянусь честью, онъ говоритъ о волшебномъ островѣ Чипанго!-- восторженно крикнулъ адмиралъ.
   Старый индѣецъ съ презрѣніемъ покачалъ головою.
   -- Что за радость въ золотѣ? Въ вашихъ рукахъ камешки блестятъ куда лучше. Тамъ,-- онъ указалъ рукою на юго-востокъ,-- есть земля, гдѣ золото сѣютъ черезъ сито, гдѣ вся земля золотая!
   -- Это Чипанго!-- повторилъ Колумбъ еще съ большимъ волненіемъ.
   Испанцы теперь рыскали за золотомъ, какъ алчные волки за добычею. Они походили на звѣрей, готовыхъ растерзать другъ друга. Разъ Таллерте заявилъ, что подчиненный ему матросъ избилъ другого за украденное у него золото. Въ другой разъ Діэго прибѣжалъ весь въ крови и хромая. Онъ молчалъ и ни за что не хотѣлъ выдать своего обидчика, но ходили слухи, что одинъ изъ забіякъ-матросовъ пытался вытащить у него изъ кармана слитокъ золота. Подобные случаи заставили Колумба издать строгій приказъ, чтобы ни одна крупица золота не пряталась въ карманахъ его команды, пока не будетъ записана въ число общихъ доходовъ.
   -- Мы должны будемъ отдать отчетъ казнѣ,-- говорилъ онъ,-- а если половина моихъ людей падетъ жертвою своей алчности, что я скажу королю?
   Наступилъ канунъ Рождества. За день передъ тѣмъ Колумбъ отправился вдоль берега, чтобы поставить тамъ "символы искупленія", кресты, первые памятники христіанства въ языческой странѣ.
   Рождественская ночь была темна, какъ могила. Діэго Аранъ, умиравшій отъ зависти къ Колумбу, исполнялъ свои обязанности изъ рукъ вонъ плохо. Стоя у руля, онъ сердито ворчалъ:
   -- Рождественская ночь на дворѣ, а этотъ сумасбродъ заставляетъ насъ мчаться куда-то по своей прихоти. Онъ думаетъ, что люди сдѣланы изъ желѣза! Я предпочту спать, чѣмъ дрогнуть здѣсь на вѣтру. Эй, Діэго, ступай сюда... Эй, Діэго, да проснись же!
   Склонившись внизъ, къ палубѣ, онъ звалъ Діэго. Мальчикъ спалъ, безмятежно свернувшись на канатахъ.
   Онъ вскочилъ, протирая сонные глаза, и бормоталъ испуганно и несвязно...
   -- Становись у румпеля, лежебокъ!-- кричалъ Аранъ,-- мнѣ надо отлучиться! Да смотри, не спи!
   Маленькій юнга не смѣлъ ослушаться лоцмана, хотя ненавидѣлъ его отъ всего сердца. Ночь была темна, и онъ до смерти боялся этой темноты и руля, съ которымъ онъ рѣшительно не умѣлъ справляться. Аранъ ушелъ, не давъ ему даже времени на раздумье. Мальчикъ вглядывался въ мракъ, весь дрожа отъ волненія. Тамъ все было черно и таинственно. Бѣдняга вспомнилъ всѣ молитвы, которымъ его научили палосскіе братья.


   Вся команда крѣпко спала. Онъ одинъ стоялъ на рулѣ. На немъ лежала отвѣтственность за безопасность судна.
   -- Господи, спаси и помилуй!-- шептали побѣлѣвшія губы мальчика.
   Вдругъ во мглѣ прозвенѣлъ его отчаянный крикъ. Корабль весь задрожалъ и сталъ, глубоко врѣзавшись въ песчаную мель.
   Колумбъ первый услышалъ крикъ Діэго.
   -- Гибнемъ! Гибнемъ!-- звенѣлъ дѣтскій надорванный голосъ.
   Люди проснулись и заметались по кораблю, объятые паникой. Ихъ молящіе голоса звучали безнадежнымъ., отчаяніемъ.
   Діэго побѣжалъ къ Колумбу и страстно заговорилъ:
   -- Я умру съ вами, адмиралъ...
   -- Не бойся, мальчикъ,-- отвѣтилъ Колумбъ, не потерявшій хладнокровія,-- мы спасемся.
   Лодка ожидала команду. Подходя къ борту, Діэго услышалъ голосъ своего друга, молодого индѣйца Никао, служившаго испанцамъ переводчикомъ. Индѣецъ звалъ Діэго по имени и шепталъ что-то безсвязное, схвативъ мальчика за руку. Къ нему жались его жена и ребенокъ. Въ порывѣ состраданія Діэго схватилъ женщину за руку и повелъ къ тому мѣсту, гдѣ была:лодка. Но индѣянка вырвалась и положила на руки своего смуглаго ребенка. Никао нѣжно сказалъ:
   -- Сбереги его, Діэго, во имя своего Бога.
   Мальчикъ осторожно, сознавая важность возложенной. на него задачи, отнесъ ребенка въ лодку.
   Лодка поплыла къ "Нинѣ", и это судно отправило свою команду на помощь "Санта Маріи". Но для флагманскаго корабля уже не было спасенія: въ немъ образовалась трещина, и онъ сильно наклонился набокъ. Мачту срубили, но "Санта Марію" поднять не было возможности. Колумбъ перешелъ со своими людьми на "Нину", при чемъ перевелъ туда и всѣхъ плѣнниковъ.
   Утромъ Гваканагари прислалъ на помощь испанцамъ нѣсколько пирогъ, чтобы помочь имъ разгрузить корабль и спасти все цѣнное. Гибель самаго большого судна заставила адмирала заговорить о. возвращеніи въ Испанію: невозможно было пускаться въ дальнѣйшія изслѣдованія съ однимъ крошечнымъ суденышкомъ "Ниной". Вѣрный себѣ, Колумбъ и въ гибели "Санта Маріи" видѣлъ предопредѣленіе свыше.
   -- "Санта Марія" погибла... Господь это допустилъ...-- говорилъ онъ товарищамъ,-- и я долженъ избрать мѣсто гибели для основанія колоти.
   -- Да здравствуетъ адмиралъ!-- задрожалъ въ воздухѣ дружный крикъ команды.
   Многіе изъ этихъ людей хотѣли здѣсь остаться, чтобы отыскать золотую руду и обогатиться, пока Колумбъ съѣздитъ въ Испанію объявить о своемъ открытіи. Адмиралъ приказалъ построить фортъ съ башнею и рвомъ, и скоро были сдѣланы всѣ распоряженія по изготовленію запасовъ хлѣба и вина болѣе, чѣмъ на годъ, кромѣ посѣвовъ для будущаго урожая. Баркасъ былъ предоставленъ въ распоряженіе остающихся; изъ разбитаго судна были выстроены дома для колонистовъ. Передъ отъѣздомъ адмиралъ раздалъ также остающимся товарищамъ разныя вещи для мѣновой торговли съ туземцами и строго-настрого запретилъ имъ всякое насиліе надъ ними. Кацикъ Гваканагари поклялся относиться къ оставшимся бѣлымъ такъ же дружественно, какъ до сихъ поръ относился къ ихъ начальнику.
   Насталъ, наконецъ, моментъ, когда Колумбъ могъ разстаться съ племянникомъ Діэго Араномъ, который рѣшилъ остаться въ колоніи. Надзоръ за Араномъ онъ поручилъ двумъ друзьямъ, Педро Гуттьерецу и Родриго де-Эсковеда. Діэго-Монашка адмиралъ бралъ съ собою, такъ какъ мальчикъ ни за что не хотѣлъ съ нимъ разстаться.
   Прощанье съ Гваканагари вышло очень трогательнымъ. Кацикъ объявилъ Колумбу, что въ память о вождѣ бѣлыхъ отольетъ золотую статую, которой должны будутъ воздавать почести всѣ его подданные.
   4 Января великій мореплаватель вышелъ изъ Виллы де Навидадъ, какъ онъ назвалъ испанскую колонію. Спустя два дня онъ, къ своему удивленію, встрѣтилъ "Пинту". Алонзо Пинзонъ пробовалъ оправдаться, говоря, что судно его потеряло флагманскій корабль, благодаря темнотѣ. Очевидно Пинзонъ нигдѣ не нашелъ золота и потому вернулся къ командиру. Не довѣряя братьямъ Пинзонамъ, Колумбъ торопился выйти въ открытый океанъ. Въ то время, какъ адмиралъ запасался свѣжею водою, онъ увидѣлъ въ морѣ странныя существа съ темными лицами и рыбьими хвостами. Въ своемъ дневникѣ Колумбъ назвалъ ихъ сиренами и удивлялся, что они вовсе не были такъ пригожи, какъ ихъ обыкновенно описываютъ. По всей вѣроятности за сиренъ Колумбъ принялъ тюленей.
   Черезъ двѣ недѣли Испаньола скрылась изъ глазъ испанцевъ, и они очутились въ открытомъ океанѣ. То былъ періодъ бурь въ Атлантическихъ водахъ. Февраль не принесъ съ собою штиля.
   Жалкимъ суденышкамъ Колумба суждено было выдержать страшную бурю. Оба корабля принуждены были убрать паруса. "Пинта" скрылась изъ вида: ее отнесло вѣтромъ на сѣверъ. Ужасная ночь смѣнилась не менѣе ужаснымъ днемъ. Люди молились, плакали, давали тяжелые обѣты...
   Въ то время, какъ люди вокругъ изнемогали и падали духомъ, Діэго Мендедъ испытывалъ вдохновенный восторгъ. Мужество адмирала заражало маленькаго юнгу. Стоя на кормѣ, Колумбъ украдкой работалъ надъ боченкомъ, который долженъ былъ спустить въ воду. Ободряя команду, онъ называлъ штормъ "вѣтеркомъ". Но никто, яснѣе его не сознавалъ опасности положенія. Въ боченкѣ лежалъ свертокъ пергамента, на которомъ Колумбъ сообщалъ исторію своихъ открытій. Второй боченокъ съ описаніемъ путешествія онъ помѣстилъ на кормѣ. Если бы буря разбила въ щепки корабль, слѣпой случай могъ бы принести боченокъ къ берегамъ Европы и разсказать о новомъ мірѣ.
   Черезъ три дня буря утихла, и люди увидѣли землю. То были Азорскіе острова. Здѣсь Колумба ожидала новая неудача. Португальцы -- жители Азорскихъ острововъ -- были крайне поражены, узнавъ, откуда пришло судно адмирала; огромная толпа любопытныхъ собралась на лодкахъ подивиться на него и на индѣйцевъ. Колумбъ чуть не сдѣлался жертвою мести португальскаго правительства. Губернаторъ острововъ хотѣлъ захватить корабль Колумба и овладѣть его бумагами, но замыселъ его не удался: адмиралъ не впустилъ его къ себѣ на корабль.
   Буря вновь занесла путешественниковъ въ одинъ изъ португальскихъ портовъ. Колумбъ получилъ приглашеніе отъ короля Іоаньо II явиться ко двору. Не безъ страха великій мореплаватель принялъ это приглашеніе, но, сверхъ его ожиданія, въ королевскомъ приглашеніи не было никакой ловушки: Іоаньо II оказалъ Колумбу царственный пріемъ и отпустилъ съ почетомъ. Исправивъ поврежденія на кораблѣ, Колумбъ отправился далѣе по направленію къ Палосу.
   Бѣднымъ безвѣстнымъ искателемъ приключеній покинулъ онъ палосскую гавань нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Мирные жители обрекали на гибель своихъ близкихъ, рѣшившихся раздѣлить безумную затѣю пришлаго генуэзца. Теперь Колумбъ возвращался къ нимъ героемъ. Всѣ, кого палоссцы давно уже мысленно похоронили, по комъ служили въ монастырѣ обѣдни, были живы, да не только живы,-- они сдѣлались владѣльцами богатыхъ сокровищъ и новыхъ земель!
   Радостные крики нѣсколько дней подрядъ оглашали всегда тихій и мирный городокъ. Добрый настоятель палосскаго монастыря плакалъ отъ счастья, слушая безконечные разсказы Колумба, и отъ всей души простилъ побѣгъ маленькаго дерзкаго Діэго Мендеца.
   Скоро въ палосской гавани показались паруса испанскаго корабля. Это была злополучная "Пинта". Совѣсть нинзона была нечиста; онъ боялся гнѣва Колумба и, узнавъ, что адмиралъ собирается въ Барцелону, рѣшилъ скрываться неподалеку отъ Палоса, пока Колумбъ не покинетъ послѣдняго. "Пинтѣ" пришлось перенести не мало приключеній: буря занесла ее къ берегамъ Франціи. Алонзо Пинзонъ послалъ отсюда гонца къ испанскому двору, увѣдомляя о намѣреніи посѣтить "королей". Однако, королевскій приказъ запретилъ этому выскочкѣ явиться ко двору: тамъ ждали объясненій Колумба.
   Огорченный неудачей, Алонзо Пинзонъ заболѣлъ и умеръ у себя на дому въ Налосѣ черезъ нѣсколько дней послѣ пріѣзда.

Конецъ первой части.


VII.
Тріумфъ генуэзца и судьба испанскаго форта.

   Апрѣльское утро 1493 года застало испанскій дворъ въ барцелонскомъ дворцѣ мавританскихъ королей.
   Въ глубинѣ великолѣпной залы, вокругъ трона выстроились офицеры гвардіи въ позолоченныхъ латахъ, стальныхъ шлемахъ съ перьями и въ красныхъ съ золотомъ мундирахъ, держа обнаженные мечи. Справа и слѣва на ступеняхъ трона, покрытыхъ краснымъ сукномъ, стояли рѣзные стулья съ шелковыми подушками. Только самыя важныя лица имѣли право сидѣть и присутствіи короля.
   Съ улицы раздались трубные звуки; ихъ заглушилъ ревъ толпы... Въ рядахъ придворныхъ пробѣжалъ шопотъ изумленія; точно волною всколыхнуло роскошныя парчевыя платья дамъ; заколыхались перья, шелкъ и бархатъ на шляпахъ и камзолахъ мужчинъ; всѣ поднялись на цыпочки и замерли, уставясь глазами на входную дверь.
   Сквозь крики ликованія прорвались мелодическіе звуки серебряныхъ трубъ. Въ дверяхъ появился церемоніймейстеръ въ пышномъ костюмѣ съ длиннымъ бѣлымъ жезломъ и объявилъ:
   -- Его величество король... ея величество королева!
   Отрядъ дворцовой стражи -- алебардщиковъ выстроился въ одну шеренгу; передъ ними сталъ генералъ съ обнаженнымъ мечомъ.
   Это былъ торжественный выходъ "королей".
   Въ пышномъ платьѣ, блиставшемъ серебромъ, золотомъ и драгоцѣнными камнями, появилась подъ руку съ мужемъ блестящая красавица Изабелла. За ними шелъ инфантъ Хуанъ. По желанію короля онъ былъ одѣтъ очень просто: Фердинандъ самъ одѣвался скромно и не любилъ роскоши.
   Отвѣтивъ на подобострастные поклоны придворныхъ, "короли" поднялись на тронъ. Повидимому, и Изабелла, и Хуанъ изнемогали отъ любопытства; король оставался холоденъ. Изящная, воздушная Изабелла перегибалась черезъ ручку трона и, напряженно вглядываясь въ распахнутыя настежь двери, что-то съ улыбкой говорила сидящему близь нея сыну. Юноша слушалъ разсѣянно и жадно чего-то искалъ глазами у витыхъ воздушныхъ колоннъ двери.
   Ревъ толпы приближался; казалось, неистовая чернь сейчасъ ворвется подъ своды мавританскаго дворца; звукъ трубъ сдѣлался явственнѣе; по рядамъ придворныхъ пробѣжалъ топотъ изумленія; двери распахнулись шире...
   На мягкомъ коврѣ, покрывавшемъ полъ тронной залы, показалась странная процессія. Впереди шествовали индѣйцы, съ головы до ногъ одѣтые въ золотыя ткани, съ раскрашенными лицами и яркими перьями всѣхъ цвѣтовъ на головѣ. Они выступали робко, неувѣренно, съ испугомъ смотря на общество европейцевъ своими дѣтски-наивными глазами. За индѣйцами выступали матросы Колумба; они несли сорокъ попугаевъ и другихъ удивительныхъ птицъ съ перьями самыхъ яркихъ цвѣтовъ, шкуры неизвѣстныхъ животныхъ, безцѣнныя растенія-пряности, благовонія и драгоцѣнныя украшенія дикарей. Позади всѣхъ шелъ Колумбъ въ красной капѣ съ непокрытой головой, которая бѣлѣла, какъ снѣгъ; шелъ важный и спокойный.
   Увидѣвъ процессію, инфантъ Хуанъ пришелъ въ необычайное волненіе; лицо его вспыхнуло, глаза заблестѣли и перебѣгали съ диковинныхъ людей на диковинныхъ птицъ и вещи. Королева, казалось, видѣла одного только Колумба. Едва онъ появился, она встала, подавъ руку мужу.
   Колумбъ подошелъ къ трону и преклонилъ колѣно...
   И вдругъ на глазахъ у пораженнаго, привыкшаго къ строгому этикету двора, "короли" нагнулись, приподняли склоненнаго къ ихъ ногамъ человѣка и посадили рядомъ съ собою на приготовленное заранѣе кресло!... И это было сдѣлано по отношенію къ тому самому генуэзцу-выскочкѣ, который еще такъ недавно не могъ купить себѣ приличнаго платья, чтобы явиться ко двору.
   Придворные съ изумленіемъ и негодованіемъ переглядывались и подталкивали другъ друга... А мягкій голосъ Изабеллы звучалъ:
   -- Примите нашу глубочайшую благодарность и вѣрьте въ наше милостивое къ вамъ расположеніе, дорогой донъ Кристоваль Колонъ. Мы съ восторгомъ прочли ваше донесеніе изъ Палоса и теперь сгораемъ отъ нетерпѣнія услышать разсказъ о томъ, что вы видѣли.
   Колумбъ, сидя рядомъ съ королями, спокойно началъ свой разсказъ о всемъ, что съ нимъ случилось съ тѣхъ поръ, какъ онъ покинулъ берега Испаніи. Разсказывая о новыхъ земляхъ, онъ показывалъ рукою на вещественныя доказательства сдѣланныхъ открытій и, по его знаку, къ королевскому трону подводили всѣхъ матросовъ по очереди, которые должны были показывать удивительныя сокровища Востока.
   Дворецъ наполнился необыкновенными звуками: то кричали пестрые попугаи; нѣкоторые изъ нихъ произнесли нѣсколько картавыхъ звуковъ, похожихъ на рѣчь человѣка. Эти звуки насмѣшили и короля и королеву.
   Глаза и щеки Изабеллы лихорадочно горѣли; она страшно волновалась, слушая разсказъ адмирала, а инфантъ Хуанъ совершенно- забылъ объ этикетѣ, которымъ его мучили съ пеленокъ, вскочилъ съ мѣста, ласкалъ попугаевъ, звонко смѣялся и рѣшился даже дотронуться рукою до бронзовой кожи раззолоченныхъ индѣйцевъ. Никогда еще инфантъ не смѣялся такъ заразительно.
   Діэго Мендецъ стоялъ передъ трономъ около своего друга Никао съ большимъ зеленымъ попугаемъ на рукѣ. Чтобы инфантъ могъ получше разглядѣть индѣйца, онъ шепнулъ плѣннику нѣсколько словъ на его родномъ нарѣчіи, и дикарь съ простодушною улыбкою отвернулъ свою золотую мантію, показывая обнаженную бронзовую руку.
   -- Ихъ было больше,-- говорилъ Колумбъ, указывая на дикарей,-- но одинъ умеръ еще во время пути, а трое заболѣли и остались въ Палосѣ.
   Когда "короли" достаточно налюбовались диковинками новооткрытыхъ странъ и наслушались о нихъ разсказовъ Колумба, Изабелла, а за нею и Фердинандъ встали. Аудіенція была окончена. Хоръ королевской капеллы грянулъ сверху изъ-за колоннъ торжественный "Те Deum" {Тебе, Бога, хвалимъ.}. Это была благодарственная пѣснь за дарованныя сокровища.
   Колумбъ, поднявъ голову во время молитвы, встрѣтилъ взглядъ двухъ холодныхъ глазъ, горѣвшихъ ненавистью. Онъ вздрогнулъ: то были глаза короля. Но Фердинандъ сейчасъ же спохватился, и самая обворожительная улыбка заиграла у него на губахъ. Колумбъ не подозрѣвалъ тогда, какой коварный умыселъ таило сердце короля. Слушая чудесные разсказы Колумба и любуясь привезенными имъ сокровищами, Фердинандъ чувствовалъ, какъ сердце его сжимается отъ зависти. Онъ жалѣлъ, что далъ такія широкія полномочія какому-то выскочкѣ и не урѣзалъ долю его добычи въ новооткрытыхъ странахъ. И изворотливый умъ Фердинанда искалъ предлога, который бы помогъ ему нарушить условія. Онъ тутъ же поклялся себѣ, что такъ или иначе найдетъ этотъ предлогъ.
   Когда процессія "Новаго Свѣта" съ Колумбомъ во главѣ вышла изъ дворца, она нашла площадь запруженной народомъ. Толпа встрѣчала его, какъ народнаго героя, какъ сына своей страны, а не пріемыша. Его осыпали цвѣтами; изъ всѣхъ оконъ привѣтливо кивали ему оживленныя лица барцелонскихъ красавицъ съ развѣвающимися шарфами и гирляндами въ рукахъ; толпа провожала мореплавателя ликующими криками до самой гостиницы, гдѣ онъ остановился.
   Едва Колумбъ переступилъ порогъ своей комнаты, какъ его окружили гранды (вельможи) Испаніи; они подобострастно умоляли сдѣлать имъ честь и воспользоваться гостепріимствомъ въ ихъ роскошныхъ дворцахъ.
   Слава героя отразилась и на его маленькомъ пажѣ. Діэго Монашекъ, какъ вѣрный оруженосецъ Колумба, ѣлъ и пилъ всласть на даровщину, ходилъ разодѣтый въ шелкъ и бархатъ и получилъ нѣсколько плащей, расшитыхъ руками прекрасныхъ, знатныхъ барцелонокъ. Его пріятели-индѣйцы пользовались тоже немалымъ успѣхомъ въ отчизнѣ: ихъ зазывали во всѣ дома, закармливали и щедро одѣляли всевозможными бездѣлушками. Конечно, это продолжалось до тѣхъ поръ, пока изъ дворца не пришелъ указъ привести краснокожихъ къ королевѣ для разныхъ услугъ, а главнымъ образомъ ради забавы. Діэго трогательно распрощался со своими друзьями и обнялъ каждаго изъ этихъ язычниковъ, къ ужасу всѣхъ благочестивыхъ католиковъ.
   Изабелла назначила второго сына Колумба пажемъ къ инфанту. Это извѣстіе очень обрадовало адмирала: но пріѣздѣ въ Барцелону онъ получилъ извѣстіе, что вторая жена его умерла, и не зналъ, что дѣлать съ Фернандо. Смерть жены сильно омрачила его счастье...
   Впрочемъ, великому человѣку некогда было предаваться горести: онъ работалъ надъ планомъ новой экспедиціи, къ которой его торопила предпріимчивая королева. Король относился къ затѣѣ королевы холодно, не принимая въ ней почти никакого участія, и уже тогда ясно обнаружилось его враждебное отношеніе къ открытіямъ Колумба.
   Фердинандъ назначилъ распорядителемъ новой экспедиціи севильскаго архіепископа, Хуана Родригеца де Фонсэку, человѣка ловкаго и неискренняго. Фонсэка былъ выбранъ для ограниченія власти Колумба.
   Пока готовилась экспедиція, адмиралъ вызвалъ изъ Генуи своего брата, патера Джакомо, перемѣнившаго свое имя по пріѣздѣ въ Испанію на имя Діэго. Патеръ Діэго долженъ былъ раздѣлить со своимъ старшимъ братомъ его счастье въ новооткрытыхъ земляхъ.
   Изабелла сильно увлекалась идеями Колумба. Въ то время, какъ ея мужъ алчно высчитывалъ, какой доходъ могутъ принести ему новыя земли, она мечтала о томъ, какъ всѣ дикари преклонятся передъ крестомъ. Изабелла рѣшила торжественно отпраздновать крестины привезенныхъ въ Барцелону индѣйцевъ и была у нихъ воспріемницею вмѣстѣ съ королемъ и инфантомъ. По желанію Колумба, нѣсколько индѣйцевъ было отпущено съ нимъ обратно въ Новый Свѣтъ. Изъ этихъ несчастныхъ только одинъ Никао увидѣлъ родную землю,-- остальные умерли, не перенеся тяжелаго пути и волненій.
   Сборы ко второму путешествію сильно затягивались. Фонсэка готовилъ семнадцать судовъ, большихъ и малыхъ, нагружалъ ихъ лошадьми, всевозможными домашними животными, сѣменами, земледѣльческими орудіями, разными вещами, необходимыми для жизни и торговаго обмѣна съ индѣйцами. Нетрудно было найти и экипажъ для флота. Скоро въ спискахъ Колумба значилось около 2.000 человѣкъ, желавшихъ извѣдать счастье за. океаномъ. Торговля, отвага, страсть къ богатой наживѣ и къ военнымъ подвигамъ являлись сильной приманкой для всѣхъ и каждаго въ отдѣльности. Рядомъ съ ничтожными искателями приключеній, прокутившимися на родинѣ, были такія почтенныя имена, какъ Хуанъ Понсъ де Леонъ, впослѣдствіи открывшій Флориду, Хуанъ де Ла Коза, давшій намъ первую карту Новаго Свѣта, и Алонзо де Охеда, юный отважный воинъ, слава котораго, какъ героя мавританскихъ походовъ, гремѣла въ Испаніи.
   Флотъ выступилъ изъ гавани города Кадикса въ концѣ сентября. Отплытіе представляло великолѣпную картину. Былъ вечеръ. Вся набережная кишѣла народомъ: нищій, благородный гидальго, разодѣтая знатная дама стояли рядомъ, толкали другъ друга, чтобы лучше увидѣть героя дня -- великаго Колумба. Разношерстная толпа наполняла палубы кораблей: патеръ и рыцарь, ремесленникъ и солдатъ, гидальго и нищій, прокутившійся недоучка, купецъ и, наконецъ, чиновникъ, расчитывающій сдѣлать карьеру въ новыхъ странахъ. Послѣ обычныхъ церковныхъ обрядовъ всѣ отъѣзжающіе обнялись. На пристани, въ толпѣ, глазѣющей на разукрашенные яркими матеріями корабли, слышались веселыя пожеланія, смѣхъ, восторженные крики и рыданія. Ревъ толпы заглушала громкая музыка трубъ, арфъ, литавровъ и горновъ. Нѣсколькимъ венеціанскимъ галерамъ удалось пройти въ гавань, чтобы присоединиться къ торжественнымъ проводамъ; въ недвижномъ воздухѣ задрожали звуки гимна, который дружно подхватили венеціанцы.
   Настала ночь, но кадикская набережная не опустѣла; уличные продавцы воспользовались этимъ, предлагая толпѣ прохладительное питье и печеные каштаны. На зарѣ оживленіе еще усилилось съ того момента, какъ послышался крикъ "отчаливай". Ржавыя цѣли визжали скрипѣли мачты; всѣ суетились, бѣгали, кричали. Наконецъ, море всколыхнулось, и суда отошли. При слабомъ трепетномъ свѣтѣ зари они дружно неслись, въ открытый океанъ, а впереди летѣли провожавшія ихъ венеціанскія галеры.
   Заѣхавъ на Канарскіе острова и въ Гомеръ, чтобы починить одно изъ судовъ и пополнить кое-какіе запасы, Колумбъ направилъ свой флотъ къ югу. Онъ расчитывалъ подойти къ неизвѣстнымъ островамъ, которые, по слухамъ, лежали къ юго-западу отъ Испаньолы.
   Флотилію застала буря, и Колумбу едва удалось поддержать бодрость у экипажа. По цвѣту воды онъ угадалъ, что земля близка, и когда команда стала громко и настойчиво выражать жалобы на недостатокъ прѣсной воды, адмиралъ отдалъ имъ послѣдніе остатки запаса, увѣренный, что теперь уже недолго придется носиться по волнамъ. Колумбъ не ошибся: флотилія скоро замѣтила землю. Это былъ одинъ изъ Малыхъ Антильскихъ острововъ, открытыхъ въ это путешествіе великимъ генуэзцемъ. Онъ назвалъ его островомъ Доминика, а сосѣдній съ нимъ Маригалантэ. Такимъ образомъ Колумбъ открылъ шесть острововъ, на которыхъ не было видно ни одного человѣческаго существа. Одинъ изъ нихъ, покрытый густымъ лѣсомъ незнакомыхъ деревьевъ съ блестящей листвою, Колумбъ назвалъ Гвадалупой, въ честь монастыря Гвадалупской Божіей Матери въ Испаніи.
   Дѣлая изслѣдованія острова, испанцы, наконецъ, набрели на деревню. Она точно вымерла; только изъ нѣсколькихъ хижинъ доносился дѣтскій плачъ. Испанцы обвѣшали дѣтей бубенчиками, чтобы пріобрѣсти расположеніе ихъ родителей, когда тѣ возвратятся. Деревня представляла своеобразный видъ: дома были сдѣланы изъ бревенъ и хвороста и покрыты пальмовыми листьями. Посреди площади зеленѣлъ садъ. Въ домахъ виднѣлась глиняная посуда, гамаки, луки и стрѣлы съ костяными наконечниками. По угламъ валялись человѣческія кости и черепа; глядя на нихъ, бѣлые пришельцы рѣшили, что жители Гвадалупы людоѣды, хотя ихъ предположеніе никогда не было доказано. Впослѣдствіи выяснилось, что Гвадалупу населяло воинственное племя караибовъ, дѣлавшее частые набѣги на сосѣдніе острова и рѣзко отличающееся своею отвагою отъ вялыхъ обитателей другихъ острововъ.
   Взятыя здѣсь въ плѣнъ нѣсколько женщинъ и дѣтей объяснили испанцамъ, что начальникъ острова со своимъ войскомъ отправился на разбой.
   Пройдя къ сѣверо-западу, Колумбъ остановился у острова, который назвалъ Санта-Круцъ (Св. Креста). Здѣсь также обитали караибы. На Санта-Круцъ произошло первое сраженіе бѣлыхъ съ этимъ неукротимымъ народомъ, когда испанцы сдѣлали попытку овладѣть одной изъ пирогъ дикарей. Караибы дрались необычайно храбро; женщины не уступали мужчинамъ въ отвагѣ, и одна изъ нихъ смертельно ранила испанскаго офицера отравленной стрѣлою. Однако, въ концѣ концовъ всѣ караибы были взяты въ плѣнъ и закованы въ цѣпи на кораблѣ.
   Флотилія Колумба послѣ этой схватки промчалась мимо дикихъ и скалистыхъ острововъ къ острову, который въ настоящее время извѣстенъ подъ именемъ ІТорто-Рико. Это былъ большой островъ, покрытый великолѣпнымъ лѣсомъ. Испанцы наткнулись на прибрежную деревушку, жители которой разбѣжались при ихъ приближеніи.
   Ровно черезъ два мѣсяца послѣ выхода изъ кадикской гавани, въ одинъ ноябрьскій вечеръ флотилія Колумба бросила якорь у Виллы де-Павидадъ, или форта Рождества. Едва ступивъ на землю, матросы въ ужасѣ закричали:
   -- Адмиралъ! Мертвецы! Мертвецы!
   Колумбъ поспѣшилъ на лодкѣ къ берегу. За нимъ слѣдовалъ неизмѣнный Діэго Монашекъ.
   Среди рыжей песчаной отмели Колумбъ увидѣлъ человѣческое тѣло съ обезображеннымъ до неузнаваемости лицомъ. Только длинная черная борода съ просѣдью была ему знакома. Трупъ издавалъ невыносимое зловоніе.


   -- Діэго!-- воскликнулъ вдругъ горестно адмиралъ,-- взгляни... да вѣдь это твой дядя!
   Дѣйствительно, то былъ донъ Педро Гуттьерецъ; искривленный палецъ, перебитый во время сраженія съ маврами, выдалъ его. Діэго, вглядываясь въ лицо мертвеца, покапалъ головою и прошепталъ со свойственнымъ одному ему юморомъ:
   -- Вотъ уже и нѣтъ дяди Педро! И некому будетъ оспаривать у сироты Діэго наслѣдство, некому будетъ запирать его въ монастырь!
   Колумбъ собирался сдѣлать мальчику выговоръ за непочтительность къ покойному, но вдругъ отскочилъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- Боже мой!-- вскрикнулъ онъ, закрывая лицо руками,-- еще одинъ мертвецъ... да это... это Діэго Аранъ, мой племянникъ! Я говорилъ, что характеръ этого юноши не доведетъ его до добра! Неужели они всѣ здѣсь перессорились и дошли до братоубійства?
   Діэго, пробуя утѣшить адмирала, сказалъ:
   -- Теперь ужъ этотъ не будетъ устраивать противъ васъ заговора...
   Колумбъ молчалъ, поникнувъ горестно головою... Страшныя предположенія бродили у него въ головѣ, и онъ не зналъ, какое изъ нихъ правдоподобнѣе. Было слишкомъ темно, чтобы сейчасъ же провѣрить догадки адмирала. Вдали слабо чернѣли неопредѣленныя очертанія холмовъ. Адмиралъ приказалъ стрѣлять изъ пушки. На эти сигналы не послѣдовало отвѣта.
   А мгла ночи становилась все чернѣе и таинственнѣе,
   Въ тяжеломъ раздумьи, поникнувъ головою, стоялъ возвратившійся на свой корабль Колумбъ и мучительно вглядывался во мракъ. И опять все было мертво и безмолвно. Вдругъ онъ услышалъ невдалекѣ слабые всплески воды. Черезъ минуту въ полосѣ свѣта, падавшей отъ корабельнаго фонаря, выступилъ узкій силуэтъ индѣйской пироги. Человѣкъ стоя управлялъ ею. Колумбъ услышалъ свое имя, произнесенное на рѣзкомъ гортанномъ нарѣчіи. Неужели это былъ старый другъ Гваканагари? Испанцы спустили шлюпку, чтобы принять кацика на бортъ корабля. Голосъ изъ пироги заявилъ грубо по-индѣйски:
   -- Мы не хотимъ къ вамъ итти. Мы васъ боимся.
   Снова послышался всплескъ веселъ, и пирога пропала во тьмѣ. Тогда Колумбъ, помня свое вліяніе на дикарей, показался у борта такъ, что свѣтъ отъ фонаря падалъ на него, и люди въ пирогѣ могли видѣть его. Едва онъ показался у борта, какъ пирога быстро стала приближаться къ испанскимъ кораблямъ, и скоро дикари довѣрчиво вошли на судно адмирала. Они принесли съ собою подарки для бѣлыхъ друзей -- золотые кувшины и золотыя маски съ украшеніями. Начальникъ пріѣхавшихъ индѣйцевъ заговорилъ что-то на своемъ языкѣ, и Никао объяснилъ, что индѣецъ привезъ подарки отъ расположеннаго къ испанцамъ кацика Гваканагари.
   -- Поблагодари отъ насъ Гваканагари и скажи, что намъ бы хотѣлось знать, гдѣ наши братья.
   Тогда посолъ кацика разсказалъ Никао печальную повѣсть о колонистахъ. Съ каждымъ новымъ словомъ лицо переводчика выражало все большій и большій ужасъ. Этотъ большой ребенокъ, потерявшій въ далекомъ пути по океану жену и ребенка, не имѣлъ въ сердцѣ злобы на бѣлыхъ; наоборотъ, въ неволѣ онъ успѣлъ сильно привязаться къ нимъ.
   Когда индѣецъ кончилъ свой разсказъ, Никао упалъ на колѣни и, простирая руки, со слезами на глазахъ закричалъ на ломаномъ испанскомъ языкѣ:
   -- О, вождь бѣлыхъ, великій братъ моего народа! Зачѣмъ тебя не было здѣсь? Они не могли жить безъ тебя мирно! Они убивали другъ друга, убивали моихъ братьевъ... потомъ къ нимъ пришла болѣзнь... за то. что они обижали наше племя... Но великій Гваканагари любилъ ихъ, много любилъ... И за это наше племя разсердилось на Гваканагари и перестало ему повиноваться... И злой, сильный Каонабо пришелъ изъ горъ, сжегъ всѣ дома бѣлыхъ и деревню... Великій Гваканагари дрался съ Каонабо, но его ранили въ ногу...
   -- А бѣлые?-- нетерпѣливо спросилъ Колумбъ.
   Никао печально показалъ на океанъ.
   -- А бѣлые утонули тамъ, а другихъ перебилъ Каонабо.
   -- Всѣхъ до одного человѣка, Никао?
   Никао опустилъ голову.
   -- Всѣхъ до одного.
   И какъ бы желая утѣшить Колумба, онъ ласково произнесъ:
   -- Великій Гваканагари придетъ къ тебѣ утромъ и самъ все разскажетъ.
   Колумбъ молчалъ, охваченный ужасомъ и недоумѣніемъ. При первыхъ лучахъ солнца адмиралъ убѣдился, что индѣйскіе послы говорили праву. Весь берегъ представлялъ слѣды разрушенія. Отъ домовъ колонистовъ остались однѣ развалины. Изъ-за деревьевъ робко выглядывали индѣйцы, но не отваживались подойти къ бѣлымъ, и Гваканагари не было между ними. На выстрѣлы не послѣдовало отвѣтовъ.
   Проходя по берегу, Колумбъ видѣлъ сожженную деревню вмѣстѣ съ домомъ Гваканагари, а невдалекѣ одиннадцать труповъ въ европейской одеждѣ. Днемъ Колумбу удалось заманить нѣсколько индѣйцевъ, отъ которыхъ онъ вывѣдалъ подробности ужасной упасти своихъ товарищей. Ихъ безконечныя ссоры, притђсненія туземцевъ и, наконецъ, бунтъ противъ начальниковъ были на руку бродягђ-караибу Каонабо. Онъ напалъ на форты врасплохъ и перебилъ всђхъ колонистовъ.
   Одинъ изъ испанскихъ кораблей отправился для осмотра восточной границы острова подъ командою капитана Мельхіора Мальдонадо. Вскорђ къ кораблю пристала пирога съ двумя индђйцами. Они просили капитана зайти въ сосђднюю деревню, гдђ находился ихъ больной кацикъ. Мальдонадо тотчасъ же согласился. Онъ нашелъ Гваканагари лежащимъ на цыновкахъ съ перевязанной ногой. Отъ больного кацика капитанъ услышалъ уже извђстную намъ исторію гибели форта.
   Въ тотъ же день Колумбъ съ пышною свитою самъ навђстилъ Гваканагари. Докторъ Чанка осмотрђлъ ногу кацика, но не нашелъ на ней ни синяка, ни раны. Обмђнявшись подарками, Колумбъ покинулъ кацика, но сердце его сталъ точить червь сомнђнія: не обманывалъ ли его этотъ дикарь? Патеръ Бойль убђждалъ адмирала расправиться съ кацикомъ для устрашенія другихъ индђйцевъ, но Колумбъ рђшительно отвергъ это жестокое предложеніе.
   Гваканагари проводилъ вождя бђлыхъ до корабля на носилкахъ. При видђ лошадей онъ весь затрепеталъ отъ ужаса и пролепеталъ безсвязно:
   -- Какихъ чудовищъ привезли бђлые... ихъ кормятъ человђческимъ мясомъ... они съђдятъ всђхъ моихъ бђдныхъ братьевъ!
   Онъ замолчалъ, поникнулъ головою, и едва отвђчалъ на вопросы Колумба. Въ головђ индђйскаго кацика шла мучительная работа: онъ въ сущности потерялъ довђріе къ бђлымъ людямъ, такимъ жестокимъ къ его племени, и придумалъ рану на ногђ, чтобы избђгнуть ихъ мести. Разсказъ о битвђ съ Каонабо, о сожженномъ домђ кацика и о ранђ долженъ былъ тронуть испанцевъ. Но дружба съ испанцами казалась несчастному кацику и безплодной и непрочной, и онъ подумывалъ, какъ бы бросить эту землю, которой завладђли бђлые пришельцы, и уйти подальше съ тђми, кто еще оставался ему преданъ.
   -- Вы видите, какъ угрюмъ этотъ дикарь,-- сказалъ Колумбу патеръ Бойль.-- У него взглядъ волка. Не лучше ли во время посадить его на цђпь или связать веревками?
   Колумбъ съ негодованіемъ посмотрђлъ на монаха и запальчиво оборвалъ;
   -- Мнђ кажется, мы еще не имђли случая убђдиться въ вђроломствђ Гваканагари, а представителю церкви болђе, чђмъ кому либо другому, нужно помнить о кротости и милосердіи.
   Патеръ Бойль усмђхнулся и пожалъ плечами.
   Въ это время Гваканагари замђтилъ блестящій взглядъ одной изъ плђнныхъ караибокъ. Испанцы недавно окрестили ее, назвавъ "донной Каталиной". Высокая, статная, она стояла, надменно закинувъ голову, какъ воплощеніе гордой силы, и красивое мужественное лицо ея выражало крайнее презрђніе къ поработившимъ ее христіанамъ.
   Взглядъ Гваканагари сдђлался вдругъ необычайно нђжнымъ. Красивая караибка, видимо, привела его въ восторгъ. Въ то время, какъ Каонабо жегъ его деревню, донна Каталина была въ числђ женщинъ, вооруженныхъ палицами, луками и камнями, но она не бросила ни одного камня въ хижину Гваканагари и дала ему возможность убђжать, отвлекши во время отъ него вниманіе своихъ родичей. Эта дђвушка знала, что принадлежитъ къ тому же племени мирныхъ индђйцевъ, къ которому принадлежалъ и Гваканагари. Ее въ раннемъ дђтствђ похитили караибы. И когда ей удалось помочь бђгству Гваканагари, она и смђялась, и плакала, глядя ему вслђдъ. И образъ юнаго красавца глубоко врђзался ей въ сердце.
   Судьба столкнула ихъ снова. Ихъ роли перемђнились: она была рабою бђлыхъ, онъ -- свободнымъ и почетнымъ ихъ гостемъ.
   Гваканагари узналъ ее и въ одинъ мигъ очутился съ нею рядомъ. Каталина взглянула на него большими глазами, обведенными по караибскому обычаю красной краской. По губамъ ея скользнула торжествующая улыбка.
   -- Тебђ хорошо здђсь?-- быстро спросилъ по караибски Гваканагари.
   Она покачала головою и лукаво отвђтила вопросомъ на вопросъ:
   -- Здоровъ ли великій вождь моего племени?
   Этимъ она созналась во всемъ: открыла ему свою заботу о немъ и свое происхожденіе. Гваканагари весь засіялъ улыбкою счастья и съ волненіемъ воскликнулъ:
   -- О, я увђренъ, что красавица будетъ такъ же счастлива, какъ счастливъ теперь Гваканагари!
   Въ это время къ кацику подошелъ патеръ Бойль и значительно сказалъ ему:
   -- Твой братъ и другъ Кристоваль Колонъ предлагаетъ тебђ надђть на шею вотъ это распятіе.
   И онъ хотђлъ надђть на шею Гваканагари крестъ.
   -- Такой крестъ носитъ у насъ всякій, кто принадлежитъ къ нашей вђрђ,-- пояснилъ адмиралъ.
   Глаза индђйца расширились отъ ужаса; онъ, дрожа, отстранилъ руку священника.
   -- Нђтъ! нђтъ!-- закричалъ кацикъ.-- Ты добръ, но твоя вђра -- жестокая вђра! Она заставляетъ мучить людей! Люди твоей вђры пришли сюда, чтобы убить насъ!
   Онъ показалъ на кусокъ золота, висђвшій у него на шеђ, и съ презрђніемъ добавилъ:
   -- Смотри: вотъ христіанскій Богъ!
   То былъ крикъ сердца, измученнаго, перепуганнаго на смерть жестокостями испанцевъ.
   Колумбъ нахмурился и холодно простился съ кацикомъ.
   На слђдующій день случилось событіе, которое переполошило весь испанскій флотъ. Утромъ посланные отъ Гваканагари приходили узнать, когда уходитъ эскадра, и обмђнять золото на европейскія диковинки. Одинъ изъ нихъ очень долго разговаривалъ съ Каталиной на караибскомъ нарђчіи. Когда онъ ушелъ, индђянка долго взволнованно смотрђла ему вслђдъ, а потомъ до самой глубокой ночи сидђла у борта, загадочно смђялась и пђла какую-то странную, безумно радостную пђсню...
   Глубокая тьма окутывала корабль, а индђйская дђвушка все еще сидђла на палубђ и не отрываясь смотрђла на волны. Когда же при ней кто-то изъ испанцевъ упомянулъ о Гваканагари, она вздрогнула и опять странно, ласково засмђялась.
   Настала полночь. Весь берегъ, какъ ожерельемъ, былъ унизанъ яркими точками огней. Каталина вдругъ шепнула что-то подругамъ, наклонилась къ борту и, раскинувъ широко руки, какъ вольная чайка, бросилась въ океанъ.
   Она плыла къ берегу на сигнальные огни. Погоня была безполезна. Каталина убђжала съ красавцемъ Гваканагари, который отплатилъ ей за спасеніе своей жизни освобожденіемъ. Она бђжала и смђялась отъ счастья, потому что Гваканагари сказалъ ей, что сдђлаетъ ее своею женою.
   Утромъ Колумбъ узналъ, что Гваканагари ушелъ въ глубь страны. Это извђстіе очень огорчило адмирала, но въ душђ онъ не могъ винить кацика за измђну. Гваканагари не вђрилъ больше бђлымъ, послђ того, какъ они такъ жестоко отплатили его племени за дружеское расположеніе.
   

VIII.
Друзья или враги бђлые братья?

   Ужасъ гналъ испанцевъ отъ того мђста, гдђ спали вђчнымъ сномъ вђроломные колонисты. Флотилія Колумба навсегда покидала развалины форта Рождества и основала городъ восточнђе, около удобной гавани Этотъ живописный городокъ Колумбъ назвалъ въ честь испанской королевы Изабеллой. Изабелла вся выросла изъ камня, съ христіанскимъ храмомъ и правильными улицами. На первыхъ порахъ испанцы работали, не покладая рукъ, накладывали камень на камень, разрыхляли почву для садовъ и огородовъ. Стукъ, грохотъ, пђсни далеко разносились по окрестности. Нђкоторые изъ лђнивыхъ искателей приключеній начинали роптать: они думали, что золото само приплыветъ къ нимъ въ руки. Чтобы пріохотить ихъ къ труду, Колумбъ самъ взялся за заступъ и топоръ, и работа закипђла въ его рукахъ. Скоро въ центрђ города возвышался веселый каменный домикъ вице-короля Новаго Свђта.
   Но непривычная работа и испаренія предательскаго озера Изабеллы, которымъ такъ восхищались колонисты, свалили многихъ съ ногъ. Въ колоніи свирђпствовала изнурительная болђзнь -- малярія. Работа стала; большинство испанцевъ лежало въ сильнђйшей лихорадкђ. Между больными былъ и Колумбъ. Онъ лежалъ въ своей спальнђ одиноко; Діэго Мендецъ не могъ подать ему даже напиться: лихорадка свалила и его... Одинъ только севильскій докторъ Чанка съ братомъ адмирала патеромъ Діэго, да Никао заходили отъ времени до времени во дворецъ Колумба. Но болђзнь была упорная, и передъ нею оказывалось безсильнымъ даже искусство знаменитаго севильскаго врача.
   Проходили недђли, а Колумбъ попрежнему не покидалъ постели. Только изрђдка болђзнь отпускала его, и тогда онъ выходилъ къ подчиненнымъ, едва держась на ногахъ, и ободрялъ ихъ, силясь самъ казаться бодрымъ... Здоровая натура Колумба, впрочемъ, въ концђ концовъ, справилась съ тяжелой болђзнью.
   Онъ поднялся какъ разъ во время. Работа испанцевъ шла плохо; здоровые люди предавались бездђлью и разгулу; докторъ Чанка, бросившій богатый заработокъ въ Севильђ ради путешествія въ новый міръ, изнемогалъ, чувствуя безцђльность стремленія спасти людей, которые падали жертвами своей неумђренности.
   Корабли стояли разгруженные, въ ожиданіи обратнаго путешествія. Адмиралъ еще такъ недавно расчитывалъ, что его маленькая колонія соберетъ много золота и другихъ цђнныхъ продуктовъ для отправки на родину. Онъ хорошо понималъ, какое впечатлђніе произведетъ въ Испаніи возвращеніе пустыхъ кораблей съ разсказомъ о гибели форта. Необходимо было найти во что бы то ни стало золотыя розсыпи Цибао, чтобы нагрузить пустые корабли. Это было опасное предпріятіе: предстояло проникнуть въ область свирђпаго караиба Каонабо.
   Для этой рискованной экспедиціи Колумбъ выбралъ двухъ смђльчаковъ: Алонзо Охеду и молодого рыцаря Горвалана. Они были посланы на развђдки съ отрядами въ разныя стороны отъ Изабеллы. Діего Мендецъ просился съ Охедою, но былъ такъ слабъ послђ болђзни, что адмиралъ оставилъ его дома.
   Въ началђ января 1494 года экспедиція тронулась въ путь за золотомъ. Колумбъ оставался въ Изабеллђ управлять работами. Недђли черезъ двђ вернулся Охеда, а послђ него и Горваланъ. Они разсказывали чудеса о добродушныхъ жителяхъ острова, которые не имђли и понятія о свирђпомъ Каонабо; о рђкахъ, на днђ которыхъ сверкалъ золотой песокъ; о крупныхъ золотыхъ самородкахъ -- находкђ Охеды.
   Горваланъ, болтливый по натурђ, не обошелся безъ вычурныхъ прикрасъ и впослђдствіи въ Испаніи разсказывалъ, будто Охеда нашелъ золотоносную скалу. Когда ее стали разбивать молотомъ, по словамъ Горвалана, изъ нея посыпалась масса золота, и золотыя крупинки необыкновеннаго блеска освђтили все вокругъ такъ ярко, что Охеда упалъ безъ чувствъ. Многіе изъ испанцевъ, благодаря подобнымъ разсказамъ, серьезно думали, что вся почва въ Новомъ Свђтђ была изъ чистђйшаго золота.
   Снарядивъ двђнадцать кораблей, Колумбъ отправилъ на нихъ тђхъ испанцевъ, которые желали вернуться на родину. Между ними былъ и краснорђчивый Горваланъ. Колумбъ послалъ съ Горваланомъ "королямъ" длинный отчетъ о своихъ открытіяхъ и жизни въ Новомъ Свђтђ и жаловался на многое, а въ особенности на людей, сопровождавшихъ его въ экспедицію; жаловался на плохіе съђстные припасы, на жалкихъ клячъ, которыми ему подмђнили кавалеристы Гренады великолђпныхъ андалузскихъ коней...
   Въ концђ января двђнадцать кораблей, нагруженныхъ золотомъ и пряностями, отправились, наконецъ, въ Испанію. Занятый снаряженіемъ флота, Колумбъ не замђчалъ, какъ съ каждымъ днемъ увеличивалось недовольство между его товарищами, не замђчалъ придирокъ контролера колоніи, Барналя Діаца. Послђ ухода кораблей Діацъ сдђлался невыносимъ. При встрђчђ съ Колумбомъ онъ или отворачивался, или говорилъ адмиралу дерзости; то-же дђлали и пріятели Діаца. Часто Діэго Мендецъ выходилъ изъ себя, видя, какъ колонисты дурно обращаются съ адмираломъ, но Колумбъ и патеръ Діэго всегда останавливали его:
   -- И что ты кипятишься, мальчикъ? До того-ли намъ теперь, чтобы затђвать раздоры? Оставь Барналя: онъ грубъ отъ природы.
   Въ одинъ вечеръ, проходя по темнымъ улицамъ городка, мимо дома Діаца, Діэго Мендецъ остановился, пораженный необыкновеннымъ зрђлищемъ. У дома Барналя собралась группа чиновниковъ, назначенныхъ "королями" на службу въ колоніи. Среди нихъ было нђсколько матросовъ. Они играли въ кости на перевернутой бочкђ. Около каждаго изъ нихъ лежало по пластинкђ мягкаго золота, которое они постепенно откусывали, кладя на ставку. Въ этотъ моментъ, впрочемъ, игра была забыта. При тускломъ свђтђ луны Діэго видђлъ, какъ игроки напряженно слушали человђка, стоявшаго въ центрђ толпы. Это былъ ни кто иной, какъ Барналь. Размахивая руками, онъ что то горячо говорилъ, и до слуха Діэго доносилось:
   -- Какой то выскочка изъ Генуи... лигуріецъ... {Лигуріецъ -- генуэзецъ.} намъ, благороднымъ гидальго...
   "Ну, ужъ теперь я не уйду отсюда, хоть святые отцы и говорятъ, что грђхъ подслушивать"! подумалъ Діэго Монашекъ и притаился за грудою камней.
   Берналь Діацъ продолжалъ:
   -- Друзья и братья! Лигуріецъ обманываетъ корону ложными описаніями страны. Вы всђ это знаете. Онъ даетъ "королямъ" невђрные отчеты, собирая золото въ свои карманы.
   -- И при этомъ скверное золото, которое онъ выдаетъ за золото хорошаго качества!-- перебилъ Діаца раздраженный голосъ Кадо, пробирщика колоніи, низкопоклоннаго лицемђра.
   -- Это правда,-- согласился Діацъ.-- Но корабли въ нашемъ распоряженіи. Нуженъ день, не болђе, на сборы. Завтра же ночью можно сняться съ якоря. Кто хочетъ?
   -- Я, я, я!-- раздалось со всђхъ сторонъ.
   Барналь Діацъ пересчитывалъ всђхъ, называя по именамъ, и всякому давалъ назначеніе.
   Замирая отъ ужаса, Діэго бросился со всђхъ ногъ къ дворцу Колумба и влетђлъ къ адмиралу, какъ бомба. Патеръ Діэго въ это время съ умиленіемъ читалъ вслухъ брату жизнь Св. Франциска; по лицу его текли слезы. Онъ съ упрекомъ посмотрђлъ на Мендеца, помђшавшаго его чтенію, но мальчикъ не обратилъ на это вниманія и быстро заговорилъ:
   -- Адмиралъ! Я открылъ заговоръ. Если вы пойдете сейчасъ же, вы найдете всђхъ заговорщиковъ на мђстахъ. Торопитесь.
   На минуту Колумбъ остолбенђлъ отъ изумленія, но не сталъ разспрашивать и рђшительно пошелъ за Діэго Мендецомъ. По дорогђ онъ захватилъ съ собою отрядъ преданныхъ ему людей. Патеръ Діэго опустился на колђни съ молитвой о мирђ среди своихъ несчастныхъ заблудшихся братьевъ... Діацъ, Кадо и всђ ихъ соучастники были тутъ же арестованы. Они ждали отъ вице-короля строгаго, кроваваго суда, но Колумбъ отнесся къ нимъ мягко; онъ отправилъ главарей бунта въ Испанію, а чтобы отнять у оставшихся колонистовъ навсегда надежду на успђхъ бунта, приказалъ сложить всю военную амуницію и орудія на одинъ изъ кораблей, надзоръ за которымъ поручилъ вполнђ надежнымъ лицамъ.
   -- Дорогой Діэго,-- говорилъ Колумбъ брату,-- я все-таки увђренъ, что мятежъ можетъ вспыхнуть снова не сегодня -- завтра. Единственное средство заткнуть глотки крикунамъ, это достать золота. Дикари сказали правду; золото -- Богъ испанцевъ. Я иду самъ достать золота, а тебђ передаю всђ мои полномочія.
   -- О, я увђренъ, что Богъ поможетъ мнђ побђдить ихъ добромъ и кротостью,-- сказалъ увђренно Діэго,-- это -- заблуждающіеся, но не негодяи, дорогой братъ.
   Въ серединђ марта Колумбъ двинулся въ путь съ четырьмя стами хорошо вооруженныхъ солдатъ. Они пролагали свой путь топорами черезъ непроходимые лђса и ущелья. Маленькая армія, двигавшаяся по прелестнымъ долинамъ, привлекала вниманіе изумленныхъ туземцевъ громомъ, звономъ и пышностью военныхъ доспђховъ. Дикари восхищались всадниками, галоппирующими по дорогђ, и въ первый разъ, когда одинъ изъ всадниковъ сошелъ съ лошади, имъ показалось, что странное существо съ человђческой головою, пастью чудовища и четырьмя ногами раздђлилось пополамъ. Бездђлушки испанцевъ продолжали производить эффектъ. Испанцы обращались съ идђйцами ласково, и послђдніе снабжали ихъ постоянно припасами. Этотъ край казался испанцамъ земнымъ раемъ.
   Пользуясь указаніями индђйцевъ, Колумбъ положилъ здђсь начало разработкђ золотоносныхъ породъ. Здђсь онъ основалъ новую колонію Св. Ѳомы. Оставивъ въ колоніи часть отряда, Колумбъ вернулся въ Изабеллу. Въ новой колоніи оставались пятьдесятъ шесть человђкђ подъ командою Педро Маргарита, пріятеля патера Бойля.
   Дорогою Колумбу удалось свести ближе знакомство съ туземцами. Онъ узналъ, что индђйцы -- идолопоклонники, ревниво охраняющіе свои вђрованія. Они знали лђкарственныя свойства многихъ мђстныхъ травъ и деревьевъ; у нихъ было немало красивыхъ повђрій.
   Вернувшись въ Изабеллу, Колумбъ засталъ городъ въ очень печальномъ положеніи: хотя посђянныя сђмена и дали хорошій урожай, но работниковъ насчитывалось немного: некому было даже молоть зерна въ муку. Большинство испанцевъ лежало въ сильнђйшей лихорадкђ, а оставшіеся на ногахъ роптали, что имъ приходится трудиться за другихъ. Благородные гидальго положительно никудане годились для работы; адмиралъ, чтобы спасти колонистовъ отъ голода, сталъ принуждать ихъ работать на ручныхъ мельницахъ и въ полђ, и эта мђра еще болђе озлобила недовольныхъ испанцевъ. А лихорадка продолжала неутомимо косить колонистовъ.; Умирающіе проклинали призраки счастья, которыми ихъ заманилъ ненавистный чужестранецъ въ Новый Свђтъ...


   Но неудачи не ослабили предпріимчивости Колумба, и онъ рђшилъ продолжать дальнђйшія открытія. Въ теченіе пяти мђсяцевъ онъ былъ въ отсутствіи, поручивъ Изабеллу патеру Діэго. Въ эти пять мђсяцевъ великій мореплаватель обслђдовалъ островъ Кубу и открылъ Ямайку. Онъ узналъ, что на Ямайкђ живетъ племя, болђе воинственное и умное, чђмъ на Испаньолђ; ямайцы были искусными моряками; громадные стволы краснаго дерева служили имъ для выдалбливанія самыхъ большихъ пирогъ.
   Туземцы описывали Кубу громаднымъ островомъ, который никто изъ нихъ еще не могъ объђхать кругомъ. Это извђстіе не поколебало въ Колумбђ увђренности, что Куба -- материкъ, точнђе, восточная часть Азіи.
   Туземцы разсказывали также Колумбу о сосђдней странђ, гдђ живутъ люди съ хвостами, скрывающіе ихъ подъ длинными бђлыми одеждами. Наивный Діэго Мендецъ вђрилъ этому и отправился на берегъ смотрђть "хвостатыхъ" людей. Они оказались бђлыми журавлями!
   На обратномъ пути въ Изаббелу Колумбъ, здоровье котораго было подточено всђми волненіями послђдняго времени, наконецъ, свалился. Онъ лежалъ въ полномъ оцђпенђніи, съ помутившимися глазами, почти безъ сознанія. Флотъ вошелъ въ авань Изабеллы подъ командою другого;
   Патеръ Діэго сидђлъ за столомъ въ одной изъ комнатъ домика Колумба и въ сотый разъ слушалъ разсказъ какого-то сђдого человђка съ грубыми мозолистыми руками. Незнакомецъ разсказывалъ священнику о злоключеніяхъ, испытанныхъ имъ въ Англіи. Неожиданный пушечный выстрђлъ заставилъ патера вскочить и съ тревогою выбђжать на улицу, а гость погрузился въ чтеніе Библіи, лежавшей на столђ.
   За дверью слышался шумъ, топотъ, голоса. Наконецъ, она распахнулась настежь, и въ нее хлынула толпа. Взволнованный голосъ патера Діэго выдђлялся изъ общаго гула:
   -- Сюда, сюда... Пресвятая Дђва, что съ нимъ еще случилось?
   Гость вскочилъ, пропуская носилки. Съ носилокъ на него глянули воспаленные глаза, казавшіеся неестественно громадными на этомъ похудђвшемъ лицђ. Вдругъ худыя руки потянулись къ незнакомцу, и дрожащій голосъ зазвенђлъ безумною радостью:
   -- Братъ мой... Бартоломео! Милый братъ мой!
   Крикнувъ эти слова, больной потерялъ сознаніе.
   Бартоломео Колумбъ съ рыданіемъ бросился къ нему.
   Въ нервной болђзни Колумба скоро произошелъ переломъ, и онъ сталъ быстро поправляться. Онъ узналъ отъ Бартоломео про его приключенія въ плђну у пиратовъ, про бђгство и скитанія и про нищенскую жизнь въ Англіи. Когда до Бартоломео долетђли слухи о славђ Христофора, онъ собралъ кое-какъ денегъ на дорогу въ Испанію, но уже не засталъ тамъ брата. Тогда Бартоломео черезъ племянниковъ -- пажей обратился къ королевђ съ просьбой помочь ему перебраться въ новооткрытыя земли, къ Христофору. Изабелла назначила Бартоломео начальникомъ надъ тремя кораблями, отправлявшимися на Испаньолу съ запасами для колоніи.
   Когда Колумбъ настолько поправился, что былъ въ состояніи снова заняться дђлами колоніи, патеръ Діэго рђшился открыть ему тяжелую новость.
   -- Дорогой братъ,-- говорилъ онъ адмиралу какимъ то виноватымъ тономъ,-- мнђ придется разсказать тебђ много грустныхъ вещей. Но Богъ свидђтель, я убђждалъ этихъ людей, со слезами на глазахъ напоминая имъ о грђхђ и Божьемъ гнђвђ; они не слушались...
   -- Что такое? Говори скорђе,-- взволнованно проговорилъ Колумбъ.
   -- Ахъ, братъ!-- горестно воскликнулъ патеръ Діэго,-- солдаты взбунтовались... индђйцы вооружились, возмущенные насиліями Педро Маргарита, котораго ты послалъ въ фортъ св. Ѳомы. Онъ въ самомъ дђлђ очень обижалъ ихъ... Потомъ Маргаритъ въ сообщничествђ съ патеромъ Бойлемъ и еще другіе бунтовщики отправились самовольно въ Испанію съ жалобами на тебя... Ахъ, патеръ Бойль, патеръ Бойль! Да проститъ ему Богъ грђхъ... Онъ забылъ свой долгъ...
   Но Колумбъ уже не слушалъ. Онъ вскочилъ, весь побагровђвъ отъ гнђва.
   А патеръ Діэго докончилъ, печально качая головою:
   -- Бунтовщики, оставшись безъ надзора, продолжали немилосердно мучить бђдныхъ дикарей, Каонабо нападалъ на нихъ и вырђзывалъ, гдђ могъ, цђлые отряды нашихъ братьевъ. Только одинъ Алонзо де Охеда сумђлъ хоть на время обуздать разъяренныхъ дикарей... но только на время, я это чувствую... Боже, горе намъ, братъ!
   Патеръ Діэго закрылъ лицо руками; въ самомъ дђлђ, этотъ безхарактерный миролюбивый человђкъ былъ подавленъ своимъ безсиліемъ и порочностью своихъ подчиненныхъ.
   -- О, какъ жаль, что меня не было здђсь,-- вырвалось изъ груди Колумба,-- я всегда умђлъ жить въ мирђ съ этимъ народомъ! И какъ жаль, что ты, Бартоломео, не пріђхалъ при мнђ! Если бы ты остался моимъ намђстникомъ, этого не случилось бы! Твой сильный характеръ подчинилъ бы себђ эту дрянь!
   Едва онъ произнесъ послђднія слова, какъ въ комнату вошелъ Діэго Мендецъ съ сіяющимъ лицомъ и выпалилъ однимъ духомъ:
   -- Честь имђю доложить, что кацикъ Гваканагари прибылъ въ городъ и желаетъ видђть адмирала.
   Лицо Колумба просвђтлђло; онъ пошелъ самъ навстрђчу Гваканагари, хотя едва держался на ногахъ. Адмиралъ встрђтилъ кацика у дверей своего дворца, обнялъ и сердечно проговорилъ:
   -- Дорогой мой братъ, вђрный Гваканагари! Только въ бђдђ узнаемъ мы истинныхъ друзей.
   Губы кацика улыбались, обнажая два ряда ослђпительно бђлыхъ зубовъ, но глаза смотрђли грустно. Онъ велђлъ свитђ передать вождю бђлыхъ роскошные золотые кувшины. Колумбъ пригласилъ его въ свой дворецъ.
   -- Бђлый братъ,-- началъ Гваканагари, войдя вслђдъ за адмираломъ въ его домъ,-- я былъ счастливъ, а теперь я убитъ. Гваканагари нђтъ. Онъ умеръ. Передъ тобою духъ мести.
   -- Что случилось, Гваканагари?-- съ изумленіемъ воскликнулъ Колумбъ,-- или и отъ тебя отложились твои подданные?
   Кацикъ покачалъ головою и тихо отвђчалъ:
   -- Я всегда любилъ бђлаго брата, но мнђ понравилась женщина на его кораблђ, женщина изъ моего племени. Можетъ быть, бђлый братъ хотђлъ ее взять себђ въ жены, а я увелъ ее къ себђ. Вђрно, за это боги разсердились на меня: злой Каонабо разорилъ мой домъ, взялъ въ плђнъ моихъ женъ, а ее... убилъ... У нея была рана на груди, до самой спины... Я схоронилъ. ее и самъ раскрасилъ ей глаза красной краской.
   Онъ сидђлъ, охвативъ колђни руками, и по смуглымъ щекамъ его катились крупныя слезы. Онъ весь былъ воплощеніе скорби. Вдругъ индђецъ вскочилъ и, положивъ руки на плечи Колумбу, засмђялся горькимъ смђхомъ, такъ что перяная корона закачалась у него на головђ.
   -- Мужчина не долженъ горевать изъ-за женщины,-- прозвучалъ его полный слезъ голосъ,-- не долженъ скучать даже изъ-за такой, какъ та, мудрая и безстрашная! Когда Каонабо пришелъ, она своею грудью защищала моего старшаго сына, и стрђла попала въ нее... Я пришелъ къ тебђ не затђмъ, чтобы плакать... Я пришелъ сказать: вотъ тебђ рука Гваканагари!
   И въ безсвязныхъ словахъ, сказанныхъ наполовину по-испански, наполовину на языкђ лукайскаго племени, Гваканагари разсказала Колумбу вещи, отъ которыхъ у кого угодно сталъ бы волосъ дыбомъ.
   Адмиралъ узналъ, что туземцы готовятся къ нападенію на колонистовъ. Гваканагари ушелъ, обђщавъ ему дружбу до самой смерти.
   Послђ его ухода Колумбъ принялся обдумывать планъ, какъ бы помђшать въ самомъ началђ союзу между индђйцами. Онъ поручилъ ведете войны свое му брату. Бартоломео, но это была ошибка, хотя послђдній и отличался смђлымъ и твердымъ характеромъ. Знатные испанцы, прославившіеся военными подвигами, и безъ того роптали на Колумба, когда тотъ назначилъ Бартоломео своимъ представителемъ по нђкоторымъ дђламъ съ титуломъ "adelantado"; когда же Бартоломео выступилъ въ роли военнаго начальника, ропотъ между испанцами усилился.
   Вскорђ изъ Испаніи явилось четыре корабля; они привезли съђстные припасы, второго врача, много лекарствъ, а главное, ремесленниковъ и садовниковъ. Колумбъ боялся наговоровъ при дворђ патера Бойля и Маргарита; необходимо было отправить въ Испанію какъ можно больше золота и успокоительныхъ вђстей, но золота въ колоніи было сравнительно очень мало, чтобы удовлетворить чрезмђрные аппетиты "королей".
   Колумбъ ломалъ голову, чђмъ спасти свое дђло, и придумалъ средство, которое повело впослђдствіи ко многимъ бђдамъ. Это была торговля невольниками. Онъ отправилъ съ возвращавшимися въ обратный путь кораблями массу пряностей, разнообразныхъ плодовъ и металловъ, немного золота и пятьсотъ несчастныхъ невольниковъ-индђйцевъ изъ мирнаго населенія Иснаньолы. Доходъ съ продажи этихъ рабовъ долженъ былъ покрыть расходы колонизаціи. Колумбъ старался оправдать свой поступокъ тђмъ, что индђйцы получатъ райское блаженство, познавъ черезъ испанцевъ свђтъ христіанскаго ученія.
   Между тђмъ время стычки съ воинственными племенами этого края не прекращались. Впрочемъ, побђда большею частью была на сторонђ испанцевъ: индђйцы сражались нагіе; бђлые же были хорошо вооружены и преслђдовали дикарей при помощи свирђпыхъ охотничьихъ собакъ. Гваканагари и одинъ кацикъ, родственникъ Никао, дђятельно помогали испанцамъ.
   Главная цђль Колумба была отдђлаться отъ грознаго Каонабо. Отважный Охеда предложилъ адмиралу выполнить это предпріятіе: "для этой цђли мнђ нужно только десять смђльчаковъ", сказалъ онъ адмиралу.
   Колумбъ удивился, но вђря въ доблесть Охеды, обђщалъ прислать ему десять отборныхъ молодцовъ. Когда тотъ уходилъ, адмиралъ попробовалъ, было, его остановить:
   -- Послушайте, Алонзо, но вђдь это безуміе: итти на страшнаго Каонабо, грозу здђшняго края, съ горсточкой удальцовъ!
   Охеда только разсмђялся.
   Вечеромъ юноша стоялъ въ своей скромной, почти монашеской кельђ на молитвђ. На него кротко смотрђло фламандское изображеніе Богоматери, висђвшее всегда у его изголовья.
   -- Amen! {Аминь.} -- въ умиленіи шептали губы Охеды...
   Вдругъ въ дверь послышался стукъ. Черезъ минуту въ комнату вошелъ Діэго Мендецъ, весь блђдный отъ волненія, и дрожащимъ голосомъ заговорилъ:
   -- Я пришелъ къ вамъ, благороднђйшій изъ рыцарей Испаніи, умолять... Мнђ уже семнадцать лђтъ, но на меня все еще смотрятъ какъ на ребенка. Возьмите меня съ собою въ походъ! Вы увидите, что я съ честью исполню всђ ваши приказанія!
   Охеда улыбнулся, внимательно оглядђлъ съ ногъ до головы мальчика и согласился. Діэго былъ зачисленъ въ отрядъ десяти смђльчаковъ.
   Воинственный Охеда явился въ деревню Каонабо мирнымъ гостемъ. Кацикъ принялъ его съ обычнымъ для туземцевъ гостепріимствомъ. Охеда пригласилъ его съ собою въ Изабеллу, чтобы заключить дружественный договоръ съ Колумбомъ и положить конецъ распрямъ между индђйцами и бђлыми. При словђ "Изабелла" угрюмое лицо Каонабо просвђтлђло. Онъ вскочилъ и сдђлалъ языкомъ странный звукъ, который долженъ былъ изображать звукъ колокола.
   -- О, у бђлыхъ тамъ что-то хорошо поетъ! --- крикнулъ онъ восторженно.
   Діэго, знавшій нђсколько мђстныхъ нарђчій, понялъ, что кацикъ говоритъ о большомъ колоколђ, который звонитъ въ капеллђ испанскаго города. Каонабо любилъ слушать его звонъ, проходя мимо испанскаго поселенія. Діэго тихонько шепнулъ Охедђ:
   -- Скажите кацику, что вы подарите ему нашъ колоколъ!
   Охеда уполномочилъ Діэго передать это обђщаніе, Каонабо. Кацикъ радовался, какъ ребенокъ, и приказалъ живђе подавать себђ, носилки.
   Пока бђлый воинъ разговаривалъ съ кацикомъ, изъ за циновки, привђшенной къ потолку, за ними слђдила пара черныхъ глазъ.
   -- Я иду за бђлыми!-- крикнулъ Каонабо.
   За циновкою послышался плачъ, и женская фигура упала къ ногамъ дикаря. Молодая, красивая индђянка валялась у ногъ Каонабо и съ испугомъ повторяла:
   -- О, Каонабо, великій вождь моего народа, дорогой мужъ мой! Не ходи къ бђлымъ! Они лукавы и вђроломны!
   Каонабо нахмурился и сердито оттолкнулъ женщину.
   -- Уйди, Анакаона, это не женское дђло,-- сердито крикнулъ онъ.
   Она гордо выпрямилась и со злобою посмотрђла на мужа.
   -- Помни, Каонабо, что Анакаона сестра великаго кацика Бегекіо; помни, что она царской крови и не захочетъ имђть мужа раба.
   Каонабо отвђчалъ, смђясь:
   -- Я привезу тебђ для забавы музыку бђлыхъ!
   Послђ этихъ словъ онъ рђшительно отправился за
   Охедою и его маленькимъ отрядомъ, но къ смущенію испанцевъ объявилъ, что желаетъ явиться къ Колумбу съ пышною свитою и вооруженнымъ войскомъ.
   Охеда не подалъ вида, что ему не нравится желаніе кацика. Когда испанцы вмђстђ съ индђйцами расположились лагеремъ на берегу рђки, молодой рыцарь съ самою невинною улыбкою показалъ Каонабо нђсколько ручныхъ кандаловъ и объяснилъ, что эти украшенія испанскій король надђваетъ при самыхъ торжественныхъ церемоніяхъ и въ знакъ своей дружбы онъ приказалъ подарить этотъ уборъ самому могущественному изъ туземныхъ государей. Выкупавшись въ рђкђ, Охеда сказалъ кацику черезъ Діэго:
   -- Я не могу ђхать на конђ, когда моего краснокожаго друга несутъ просто на носилкахъ. Я прошу тебя, великій государь, сђсть рядомъ со мною и войти въ нашъ городъ въ полномъ парадђ съ этими браслетами на рукахъ.
   Кацикъ залился восторженнымъ дђтскимъ смђхомъ робко усђлся на лошадь и съ покорнымъ довђрчивымъ видомъ протянулъ къ Охедђ руки. Охеда предательски заковалъ его въ кандалы.
   Діэго покраснђлъ и отвернулся; на глазахъ его выступили слезы. Ему было стыдно за свое вмђшательство въ эту исторію, за обманъ дикаря. И въ эту минуту мальчикъ почти ненавидђлъ храбраго Охеду.
   А вђроломный рыцарь галопомъ мчался впередъ, сопровождаемый восторженными криками дикарей. Скоро они отстали, будучи не въ силахъ поспђть за своимъ государемъ, съ такимъ почетомъ посаженнымъ на дивное животное.
   Когда индђйцы остались далеко позади, Охеда остановился, крђпко скрутилъ веревкою несчастнаго кацика и привязалъ его къ сђдлу. Глаза Каонабо налились кровью; онъ испустилъ жалобный, протяжный вой, зовя на помощь свиту, но индђйцы не слышали его, а Охеда злобно смђялся, приговаривая:
   -- Не сердись, великій государь, я привязалъ тебя для того, чтобы ты не свалился съ сђдла; вђдь ты еще не привыкъ ђздить, какъ мы, верхомъ.
   Онъ привезъ Каонабо къ Колумбу, какъ плђнника, честно взятаго въ бою, и кацика заточили въ временную тюрьму дворца вице-короля. Каонабо отнесся къ своей неволђ съ презрительнымъ спокойствіемъ; онъ все еще вђрилъ въ помощь подданныхъ. Но это были однђ мечты: Охеда вернулся въ фортъ св. Ѳомы, съ отчаянной храбростью отбилъ атаку индђйцевъ, и дикари бђжали, оставивъ своего предводителя въ плђну у испанцевъ. Всђ союзные Каонабо кацики пошли на мировую, кромђ одного Бегекіо, брата Анакаоны, царствовавшаго на юго-западномъ концђ острова. Онъ увелъ къ себђ сестру, проклиная чужеземцевъ.
   Настало время, когда индђйскія племена почувствовали ясно гнетъ испанскаго владычества. Испанской коронђ нужны были деньги, и бђлые пришельцы обложили индђйцевъ тяжелыми податями: каждый туземецъ, старше четырнадцати лђтъ, обязанъ былъ вносить въ испанскую казну свою долю золота, которая должна была равняться объемомъ тремъ зернамъ бобовъ для обыкновенныхъ людей и тыквенной бутылкђ для кацика. Вскорђ туземцевъ заставили работать на испанскихъ фермахъ; эта насильственная мђра, возведенная въ законъ, имђла развращающее вліяніе на жизнь господина и раба. Когда же число плђнниковъ увеличилось до того, что сдђлалось обременительнымъ стеречь ихъ, было рђшено завести широкую торговлю невольниками въ пользу испанской короны.
   И зеленые луга, гдђ еще такъ недавно звенђли веселыя пђсни краснокожихъ, промывавшихъ ради забавы золотой песокъ, превратились въ долины скорби. Подъ нестерпимымъ зноемъ работали они на поляхъ, и ударъ бича служилъ аккомпаниментомъ къ ихъ унылымъ пђснямъ. Сердце Діэго содрогалось отъ этого зрђлища; онъ не радовался даже шпагђ, которую получилъ изъ рукъ самого Колумба за походъ Охеды.
   Чтобы избђжать невыносимой работы, туземцы убђгали въ глубь страны, въ горныя ущелья, бросали имущество, жили впроголодь, прячась въ сырыхъ вертепахъ, и вымирали въ громадномъ количествђ. Даже Гваканагари не избђжалъ общей участи данника, хотя онъ и оказалъ немало услугъ бђлымъ завоевателямъ.
   Обративъ индђйцевъ въ рабовъ отчасти изъ коммерческихъ, отчасти изъ религіозныхъ соображеній, Колумбђ, впрочемъ, приказывалъ товарищамъ обращаться съ ними кротко, но его подчиненные злоупотребляли своею властью.
   Между тђмъ жалобы Маргарита и патера Бойля произвели въ Испаніи сильное впечатлђніе, и въ Испаньолу было послано двђнадцать кораблей, нагруженныхъ разными припасами, въ сопровожденіи особаго агента Хуана Агуадъ для разслђдованія дђлъ колоніи.
   Агуадо прибылъ въ Изабеллу въ началђ октября 1495 года. Онъ не засталъ въ этомъ городђ адмирала, который былъ занятъ дђлами въ другой части острова. Агуадо очень дурно обошелся съ намђстникомъ Колумба, аделантадо Бартоломео, и помимо него сталъ чинить судъ надъ колонистами, отмђнялъ распоряженія аделантадо, сажалъ колонистовъ по своему усмотрђнію въ тюрьму и вездђ присваивалъ себђ власть губернатора. Испанцы открыто говорили, что король прислалъ имъ защитника противъ суровыхъ генуэзцевъ.
   Дерзко и грубо отнесся Агуадо и къ самому адмиралу. Онъ собралъ противъ послђдняго массу ложныхъ обвиненій и рђшилъ везти ихъ ко двору. Положеніе Колумба было очень тяжело. Послђ небольшого колебанія онъ объявилъ, что желаетъ вернуться въ Испанію, чтобы лично объяснить свой образъ дђйствій монархамъ, и сталъ собираться въ дорогу.
   Великій мореплаватель пустился въ путь одновременно съ Агуадо. Съ нимъ на кораблђ ђхалъ Охеда. Въ числђ плђнниковъ испанцы везли на материкъ Каонабо, который во время пути умеръ съ отчаянія. Корабли увезли также всђхъ больныхъ, желавшихъ вернуться на родину.
   Дорогою Колумбу пришлось снова поддерживать мужество своихъ товарищей, когда оказался недостатокъ въ провизіи. Онъ уменьшилъ свою порцію и ђлъ меньше, чђмъ любой матросъ, чтобы подать примђръ воздержанности и терпђнія. Но голодъ не уступалъ...
   Разъ одинъ изъ офицеровъ обратился къ Колумбу съ наглымъ предложеніемъ:
   -- Велите заколоть этихъ дармођдовъ-индђйцевъ,-- они только обременяютъ наши корабли. Если мы будемъ щадить этихъ тварей, то дня черезъ три они съђдятъ насъ!
   Колумбъ вскочилъ, сжимая кулаки, и выпрямился во весь ростъ, какъ богъ мщенія, властный и грозный.
   -- Эти твари -- люди! закричалъ онъ,-- и только тотъ прикоснется къ нимъ, кто переступитъ черезъ мой трупъ.
   Никто не двинулся съ мђста...
   

IX.
Достойная награда.

   На кадикской набережной въ іюньскій день 1496 года собралась большая толпа встрђчать великаго генуэзца, открывшаго Новый міръ. Но въ этой толпђ не было замђтно радостнаго возбужденія; она скорђе съ мрачнымъ любопытствомъ, чђмъ съ восторгомъ, смотрђла на команду Колумба. У всђхъ офицеровъ и матросовъ былъ несчастный, удрученный видъ, а лица ихъ носили печать тяжелой изнурительной болђзни. Но вотъ появился и самъ адмиралъ. Голова его была опущена на грудь; похудђвшая, сгорбившаяся фигура казалась особенно мрачной въ длинной одеждђ францисканскаго монаха, подпоясанной веревкою. Онъ былъ такъ удрученъ, что не хотђлъ другой одежды. Онъ зналъ, что при дворђ его ждетъ немилость, а среди народа -- осужденіе.
   Дворъ находился въ это время въ Бургосђ, гдђ шли приготовленія къ бракосочетанію инфанта Хуана съ принцессой Маргаритой австрійской. "Короли" приняли Колумба милостиво. Колумбъ сталъ просить, чтобылъ ему дали флотъ для отправки въ Испаньолу добавочныхъ припасовъ, но, главнымъ образомъ, чтобы онъ могъ продолжать дальнђйшія открытія. Адмиралъ былъ увђренъ, что къ югу отъ Испаньолы находится никому неизвђстный материкъ. Но монархи въ это время были поглощены самыми разнообразными дђлами: непріязненныя отношенія къ Франціи требовали бдительнаго надзора за Пиренеями; флотъ былъ нуженъ на Средиземномъ морђ и на Атлантическомъ океанђ, чтобы постоянно отражать нападенія; кромђ того необходимы были корабли для пышнаго путешествія инфанты Хуаны, которая обручалась съ Филиппомъ австрійскимъ; корабли должны были доставить въ Испанію на возвратномъ пути сестру Филиппа, Маргариту, невђсту инфанта.
   Поглощенные собственными хлопотами монархи забыли объ обђщаніи снарядить для Колумба эскадру. Колумба охватило мрачное отчаяніе: онъ чувствовалъ себя никому ненужнымъ, видђлъ, что при дворђ на предложеніе его смотрятъ съ снисходительнымъ презрђніемъ. Онъ сталъ думать о поступленіи въ монастырь: ему казалось, что одна только келья можетъ спасти его отъ людской несправедливости.
   Весною 1497 года отпраздновали свадьбу инфанта; съ весною воскресли надежды Колумба. У королевы теперь было больше времени для проектовъ Колумба, и хотя король относился къ нимъ съ полнымъ равнодушіемъ, но королева настояла на возстановленіи правъ генуэзца. Ему были предложены громадныя земли въ Испаньолђ и титулъ маркиза, но Колумбъ рђшительно отказался отъ этихъ милостей. Онъ хотђлъ показать, что у него нђтъ ни малђйшаго стремленія къ обогащенію и что онъ жаждетъ только одной справедливости. Въ глубинђ его души скрывалась глубокая обида: ни Агуадо, ни клеветники, оскорблявшіе его въ Новомъ Свђтђ, не понесли наказанія. Напротивъ, они оставались въ полной милости у Фердинанда. Впрочемъ, Колумбъ принялъ одно изъ предложеній монарховъ, чтобы поправить свои запутанныя денежныя дђла. Отнынђ ему предоставлялась одна восьмая пасть валового дохода и десятая пасть съ чистой прибыли, полученной въ Новомъ Свђтђ; Бартоломео назначался на должность аделантадо.
   Королева покровительствовала Колумбу и взяла его сына Фернандо къ себђ въ пажи.
   -- Какое, дђло Испаніи до принудъ этого фантазера? говорили недовольно благородные гидальго,-- что стоятъ его алоэ и мастика? Гдђ золото? Онъ сулилъ намъ рай, а привезъ только жалкихъ невольниковъ. Вернетъ ли онъ намъ нашихъ братьевъ, погибшихъ въ этихъ проклятыхъ странахъ?
   Подобные упреки мђшали снаряженію экспедиціи; купцы не давали продовольствія; контора для записей охотниковъ-мореходовъ пустовала: не находилось желающихъ отправиться въ опасное путешествіе. Подобное затрудненіе не могло остановить фанатика-генуэзца. Онъ набралъ экипажъ изъ преступниковъ, которые охотно мђняли кандалы на матросскую куртку. Убійцами, ворами, негодяями хотђлъ великій безумецъ населить свои колоніи, и среди этого отребья общества собирался жить!
   Только въ концђ мая 1498 года флотъ Колумба вышелъ изъ порта Санъ-Лукаръ-де-Баррамеда. Эскадра изъ шести кораблей подвигалась на юго-западъ. Колумбъ разсчитывалъ придти къ большому материку, о существованіи котораго ему разсказывали коренные жители Испаньолы. Эти разсказы подтверждались наблюденіями самаго Колумба надъ Антильскими островами. Послђдніе онъ считалъ частью материка, оторваннаго отъ него океаномъ. Югъ привлекалъ въ то время вниманіе многихъ мореплавателей и купцовъ. Югъ называли "страною сокровищъ"; всеобщее мнђніе говорило, что искатель богатствъ долженъ избђгать холоднаго сђвера.
   Черезъ двђ недђли флотилія встрђтила французское пиратское судно съ двумя испанскими кораблями, взятыми въ плђнъ. Между эскадрой Колумба и пиратами произошло большое сраженіе; плђнники были освобождены и отправлены въ близь-лежащій портъ одного изъ Канарскихъ острововъ. Подойдя черезъ нђсколько дней къ Ферро, адмиралъ отправилъ три корабля прямо къ Испаньолђ, а самъ съ остальными судами поплылъ къ островамъ Зеленаго Мыса, но вскорђ перемђнилъ направленіе къ юго-западу.
   Флотилія очутилась въ экваторіальной полосђ при полномъ штилђ; люди падали почти замертво отъ нестерпимой жары. Воздухъ былъ накаленъ, какъ гигантская печь; прђсная вода и съђстные припасы гнили; боченки съ виномъ разсохлись и стали течь; матросы ходили, какъ тђни, истомленные зноемъ и лихорадкою. Колумбъ едва держался на ногахъ; болђзнь не пощадила и его: вмђстђ съ лихорадкою его мучили невыносимые приступы подагры.
   Наконецъ, корабли выбрались въ болђе прохладную полосу и двинулись прямо на западъ, въ надеждђ встрђтить землю прежде, чђмъ выйдетъ вся провизія и вода. И того, и другого оставалось очень немного. Пришелъ моментъ, когда Колумбъ роздалъ послђднюю воду. Боченки были пусты; матросы мрачно смотрђли на безпредђльную гладь океана. Что ихъ ждало впереди?
   Радостный крикъ затрепеталъ въ воздухђ. Онъ несся съ верхушки мачты. Матросъ, выпрямившись и отчаянно махая рукою, кричалъ:
   -- Земля! Земля!
   На горизонтђ рђзко выступали три коническія возвышенія. То былъ островъ, и Колумбъ далъ ему названіе Тринидада, такъ какъ три вершины его горъ напоминали Св. Троицу. Изслђдуя островъ, покрытый богатою растительностью, Колумбъ замђтилъ на югђ отъ острова береговую линію неизвђстной страны. Онъ подумалъ, что это другой островъ; а между тђмъ, это былъ берегъ материка, совершенно неизвђстнаго европейцамъ. Это былъ берегъ Южной Америки...
   Испанцы встрђтили пирогу съ красивыми стройными туземцами съ болђе свђтлою кожею, чђмъ у индђйцевъ, видђнныхъ Колумбомъ раньше. Ихъ нагія тђла прикрывались только поясами. Дикари были робки и низа что не рђшались приблизиться къ кораблямъ бђлыхъ пришельцевъ.
   У береговъ Тринидада Колумбъ впервые познакомился съ бурнымъ африканскимъ теченіемъ, которое, пересђкая океанъ, стремительно бросается въ Карибское море и, обойдя вокругъ большого залива, переходитъ на сђверъ въ такъ называемый Гольфстремъ. Теченіе перервало канатъ на одномъ изъ кораблей, а другой сорвало съ якоря.
   Противоположный берегъ материка манилъ Колумба, Онъ направилъ къ нему свои корабли и бросилъ якорь въ устьђ рђки Ориноко, тянувшейся на протяженіи двухсотъ верстъ. Здђсь онъ встрђтилъ людей большого роста, красивыхъ, съ болђе свђтлою кожей, чђмъ на Испаньолђ, увидђлъ веселыхъ обезьянъ на вђткахъ роскошныхъ пальмъ, опутанныхъ ліанами. Дикари съ любопытствомъ обнюхивали мђдныя деньги и бубенчики -- подарки бђлыхъ пришельцевъ. Страна устья Ориноко, Которую они называли Паріей, цвђла и благоухала, какъ божій рай. Въ зелени вьющихся розъ и сладкаго винограда щебетали разноголосыя птицы съ блестящими яркими перьями; имъ вторило журчанье ручейковъ и ропотъ бурныхъ потоковъ; красивыя пироги съ крытыми павильонами сновали по рђкђ; изъ нихъ выглядывали стройныя туземныя женщины, увитыя нитками жемчуга. Туземцы гостепріимно зазывали къ себђ испанцевъ и, указывая имъ рукою по направленію къ холмамъ, давали понять, что тамъ лежитъ страна, гдђ ловится много жемчуга.
   Этотъ земной рай навелъ Колумба на мысль о грушевидности земли. Онъ думалъ, что здђсь, гдђ текутъ четыре большихъ рђки, гдђ люди красивы, а воздухъ прохладнђе и мягче, чђмъ къ сђверу на широтђ Гаити, находится выпуклость земли, расположенная ближе къ небу. Онъ думалъ, что эта область, купающаяся въ волнахъ чистђйшаго эѳира, такая высокая, что потопъ не могъ до нея достигнуть. Эта идея находила опору въ средневђковыхъ воззрђніяхъ.
   Наконецъ, эскадрђ пришлось покинуть Парію. Надо было спђшить въ Испаньолу, такъ какъ съђстные припасы начинали портиться, да и здоровье адмирала было очень плохо. Подагра и глазная болђзнь совсђмъ надломили его организмъ. Необходимо было подкрђпиться въ Испаньолђ и потомъ уже продолжать дальнђйшія открытія.
   Увидђвъ незнакомый берегъ Паріи, Колумбъ еще упорнђе сталъ думать, что нашелъ новый путь въ Азію и совершенно не подозрђвалъ, что имъ открыта новая часть свђта.
   На пятый день флотилія увидђла знакомые берега Испаньолы. Положеніе вещей на этомъ островђ среди колонистовъ было очень печально. По приказанію адмирала, данному имъ колоніи передъ отъђздомъ въ Испанію, Бартоломео началъ постройку крђпости въ золотоносной области Гананы. Эту область назвали Санъ-Кристоваль, но колонисты чаще называли ее Золотою Башней. Пока шла работа, случился недостатокъ въ продовольствіи рабочихъ. Индђйцы отказывали бђлымъ въ провіантђ. Не смотря на ропотъ рабочихъ, Бартоломео упорно велъ постройку новаго города. Такъ, подъ стоны и проклятія голодныхъ людей, возникъ городъ Санъ-Доминго.
   -- Испанцы были возмущены и не переставали роптать,-- разсказывалъ Бартоломео,-- они съ трудомъ сдерживали свой гнђвъ. Я постоянно слышалъ объ ихъ непріязненныхъ отношеніяхъ къ туземцамъ; вражду усиливали наши патеры: они притђсняли язычниковъ. Туземцы возненавидђли ихъ до того, что ворвались въ нашу капеллу, разрушили алтарь и закопали въ землю нђсколько священныхъ сосудовъ. Мы же сожгли этихъ изверговъ. Послђдовала месть индђйцевъ: кацикъ Гваріонексъ пошелъ противъ насъ, но я подавилъ возстаніе и казнилъ главныхъ зачинщиковъ. О, братъ! Если бы ты зналъ, чего мнђ стоила эта борьба, и сколько сђдыхъ волосъ прибавилось на моей головђ!
   Онъ остановился и съ состраданіемъ посмотрђлъ на адмирала, лицо котораго перекосила судорога, какъ будто отъ физической боли.
   -- Итакъ, вмђсто покоя и отдыха,-- воскликнулъ горько Колумбъ,-- меня ждутъ и здђсь однђ только муки!
   Аделантадо опустилъ голову.
   -- Говори дальше,-- нетерпђливо крикнулъ Колумбъ.
   Бартоломео съ удивленіемъ замђтилъ, какъ сталъ раздражителенъ за эти годы его братъ, и продолжалъ глухимъ подавленнымъ голосомъ: "колонисты почти всђ поголовно ненавидятъ меня и тебя потому, что мы -- иноземцы. Недовольство между ними все возрастаетъ. Негодяй Ролданъ, котораго ты самъ назначилъ главнымъ судьею острова, заискивалъ у этихъ подлыхъ людей и, наконецъ, самъ открыто сталъ во главђ заговора. Я зналъ, что меня собираются убить. Нђтъ времени объяснять тебђ теперь подробности; ты видишь, имъ это не удалось. Но состояніе духа моего ужасное: во всђхъ я вижу предателей. Состояніе духа брата Діэго не лучше. Насъ ненавидятъ здђсь потому, что мы -- Колумбы. Бунтовщики Ролдана ворвались въ Изабеллу, разграбили арсеналъ и общественные склады и пытались спустить на море судно. Но оно засђло въ землю такъ глубоко, что невозможно было вытащить его. Дьявольскій духъ вражды повлекъ ихъ въ глубь страны. Ролданъ изо всђхъ силъ старался пріобрђсти расположеніе кациковъ. Въ это время сюда пришли изъ Испаніи корабли съ припасами. Узнавъ отъ прибывшихъ, что тебя хорошо приняли монархи, а меня утвердили въ должности аделантадо, бунтовщики какъ будто смирились: они еще боялись королевскаго гнђва. Только одинъ Ролданъ по прежнему упорно отказывался признать мою власть. Онъ спрятался въ горномъ ущельђ и объявилъ, что не подчинится никому, кромђ адмирала. Ролданъ продолжалъ упорно возбуждать противъ насъ дикарей.
   -- Неужели же ему удалось возбудить противъ насъ и Гваканагари?-- вырвалось у Колумба.
   -- О, нђтъ! Бунтовщики -- Гваріонексъ и Майобанексъ, его союзникъ. Даже Бегекіо -- другъ нашъ. И знаешь, кто помирилъ насъ? Женщина, дорогой братъ, женщина!
   -- Я не знаю, чтобы какая нибудь женщина могла улаживать войны или разстраивать миръ, кромђ Изабеллы Кастильской,-- пожалъ плечами Колумбъ.
   -- Это женщина -- Анакаона, вдова умершаго Каонабо. Какая перемђна произошла въ ней,-- видђла ли она вђщій сонъ, или колдуны сказали ей, что мы -- небожители, но она объявила объ этомъ своему брату, и Бегекіо, этотъ свирђпый дикарь, сталъ подъ вліяніемъ сестры самымъ кроткимъ нашимъ другомъ. Онъ устроилъ въ честь моего прихода пиръ, на которомъ подавали игуану, и угощалъ ею...
   -- Игуану? воскликнулъ Колумбъ,-- неужели же голодъ принудилъ васъ ђсть эту ящерицу?
   -- Индђйцы пріучили насъ къ ней, и мы ее любимъ. Меня привђтствовало не мало прекрасныхъ дђвушекъ съ пальмовыми вђтвями въ рукахъ. Всђ онђ были нагія, въ уборђ изъ цвђтовъ. Между ними была и дивная Гигвамота, тринадцатилђтняя дочь Анакаоны, такая же красивая, какъ и ея мать. На ней хотятъ жениться нђсколько изъ нашихъ офицеровъ... Анакаону несли на носилкахъ, всю въ цвђтныхъ гирляндахъ, и когда я спросилъ ее, почему она перемђнила свое отношеніе къ бђлымъ, она грустно отвђчала мнђ: "Если блђднолицые люди покорили моего мужа, великаго Каонабо, значитъ, они пришли къ намъ съ небесъ". Кацикъ Бегекіо обђщалъ мнђ платить дань, не золотомъ, котораго, по его словамъ, у него нђтъ, а хлопкомъ, пенькой, маніоковымъ хлђбомъ.
   За минуту назадъ оживленное лицо Бартоломео вдругъ, снова приняло унылое выраженіе. Онъ продолжалъ разсказъ:
   -- Я долго не могъ покорить Гваріонекса и скрывавшаго его Майобанекса. Наконецъ, и это мнђ удалось. Ты увидишь ихъ въ оковахъ. Но Ролданъ попрежнему стоитъ въ рядахъ нашихъ враговъ, и Богъ знаетъ, что онъ. еще надђлаетъ.
   Разговаривая, братья подошли къ кораблямъ, которые мирно качались на якоряхъ. Матросы группами разгуливали по берегу. Взглянувъ на нихъ, Колумбъ вдругъ поблђднђлъ.
   -- Откуда ты взялъ этихъ молодчиковъ?-- спросилъ Бартоломео, какъ бы угадывая его волненіе.-- Увђренъли ты въ ихъ преданности?
   Колумбъ покачалъ головою и отвђчалъ:
   -- Что за бђда, что они -- каторжники! Имъ нечего терять на родинђ, и они скорђе честныхъ людей привяжутся къ землђ, которая имъ дастъ свободу и счастье.
   Бартоломео усмђхнулся.-- Не разсчитывай на это,-- сказалъ онъ, качая головою.-- Моя желђзная рука, не дрогнувшая передъ кровавой расправой съ бунтовщиками, не могла справиться съ людьми, бывшими до сихъ поръ честными гидальго. Какую же силу нужно имђть, чтобы управлять подобнымъ сбродомъ?
   Колумбъ молчалъ.
   Вернувшись въ Изабеллу, адмиралъ пришелъ въ ужасъ отъ положенія колоніи. Никто не хотђлъ работать: колонистамъ грозилъ голодъ. Ролданъ сманилъ каторжниковъ съ трехъ кораблей Колумба, разставшихся съ нимъ около острова Ферро, забралъ у нихъ съђстные припасы и съ большой шайкой бунтовщиковъ выжидалъ удобнаго случая, чтобы свергнуть вицекороля. Многіе изъ вліятельныхъ испанцевъ примкнули къ Ролдану.
   Колумбъ спђшно отправилъ корабли въ Испанію съ донесеніемъ о своихъ открытіяхъ и обо всемъ, что слувилось въ Испаньолђ, и просилъ у монарховъ суда надъ Ролданомъ.
   Но въ ожиданіи отвђта изъ Испаніи Колумбъ рђшилъ вступить въ переговоры съ бунтовщиками. Цђлый годъ прошелъ въ безплодныхъ переговорахъ съ Ролданомъ и его партіей, а изъ Испаніи не было ни слуху, ни духу. Наконецъ, Ролданъ уступилъ, а Колумбъ, въ свою очередь согласился на его требованія. Онъ объявилъ полное прощеніе бунтовщикамъ и возвращеніе прежнихъ правъ, а также обђщалъ отправить въ Испанію всђхъ, кто пожелаетъ туда возвратиться.
   Колумбъ подписалъ это соглашеніе, когда получилъ отъ Фонсэки письмо, что на помощь Испаніи расчитывать нечего. Ролданъ и его партія торжествовали; положеніе Колумба сдђлалось невыносимымъ: послђ уступки бунтовщикамъ онъ потерялъ въ колоніяхъ все свое вліяніе. Сбродъ Ролдана, вернувшись къ прежнимъ должностямъ, сталъ еще больше безчинствовать. Колумбъ ясно сознавалъ, какъ невыносимо сдђлалось положеніе невольниковъ изъ-за насилія испанцевъ. Испанцы обращались теперь съ туземцами хуже, чђмъ со скотомъ; они били ихъ нещадно палками, заставляли непосильно работать, травили собаками и все поведеніе сваливали на Колумба, обвиняя его передъ дворомъ въ страданіяхъ невольниковъ. Адмиралъ былъ безсиленъ заступиться за дикарей и молчалъ, не оправдываясь... Теперь только созналъ онъ, какой неосторожный, легкомысленный шагъ сдђлалъ, введя торговлю людьми; Быть можетъ, если-бы онъ зналъ раньше, что влечетъ за собою рабство, то никогда не посягнулъ бы на свободу этихъ несчастныхъ.
   Между тђмъ Колумба ждалъ новый ударъ. Фонсэка, вопреки правамъ адмирала, разрђшилъ Алонзо Охедђ снарядить самостоятельно экспедицію къ заливу Парія. Колумба ловко обошли, давъ возможность другому продолжать по его слђдамъ дальнђйшія открытія. У Охеды была очень покладливая совђсть; къ тому же онъ страдалъ болђзненною жаждою подвиговъ; описанія "земного рая", гдђ въ изобиліи находится жемчугъ и другія богатства, разожгли въ юномъ рыцарђ стремленіе разбогатђть. Съ помощью карты Колумба Охеда пустился къ берегамъ Южной Америки, или иначе залива Паріи, но такъ какъ провіанта у него оказалось недостаточно, онъ тотчасъ же повернулъ къ Испаньолђ.
   Высадившись на берегъ, Охеда сталъ во главђ противниковъ Колумба и со свойственнымъ ему коварствомъ подбивалъ ихъ свергнуть вице-короля и заключить его въ тюрьму. Онъ разсказывалъ, что единственная покровительница адмирала королева Изабелла при смерти. Шайка бунтовщиковъ пристала къ Охедђ. Чтобы усмирить возстаніе, Колумбу пришлось обратиться къ Ролдану, еще недавнему своему врагу. Ролданъ разбилъ Охеду и заставилъ его уђхать въ Испанію.
   Жемчужный берегъ Южной Америки привлекалъ къ себђ еще нђсколько человђкъ, въ томъ числђ и Винценто Пинзона. Въ Испаніи не обращали вниманія на привилегіи Колумба и всђмъ разрђшали вести экспедиціи.
   Ударъ за ударомъ сыпались на голову адмирала. Геніальный мореплаватель, онъ въ то же время былъ безразсуднымъ мечтателемъ, покорнымъ рабомъ своей идеи. Эта идея захватила его всецђло; внђ этой идеи онъ не видђлъ и не хотђлъ видђть ничего. Управлять колоніями во вновь открытыхъ, земляхъ и справляться съ шайками преступниковъ-колонистовъ не было подъ силу этому непрактичному человђку. Увлекаясь, онъ часто давалъ невыполнимыя обђщанія; это показала исторія съ невольниками, которые должны были замђнить испанской коронђ недостатокъ обђщаннаго золота; его разсказы объ удивительномъ великолђпіи новой области принесли немало горькихъ разочарованій колонистамъ; планъ спасенія Гроба Господня заставилъ Колумба утаивать часть золота и задерживать платежи рабочимъ. И въ то время, какъ онъ копилъ золото для крестовыхъ походовъ, молва кричала объ его хищничествђ въ колоніяхъ; мало того, въ самой Испаніи имя его произносилось съ ненавистью и презрђніемъ. Когда сыновья его -- королевскіе пажи -- выходили изъ дворца народъ. осыпалъ ихъ насмђшками и свистками, крича
   -- Отецъ вашъ возвеличилъ своихъ родственниковъ, и славно набилъ карманы золотомъ; вы ходите въ шелку, а мы не можемъ получить съ казны наши кровныя деньги! Мы умираемъ съ голода!
   Все это вызывало страшное неудовольствіе при дворђ, и въ Испаньолу былъ посланъ королевскій комиссаръ для разслђдованія дђлъ колонистовъ.
   Въ одно августовское утро къ гавань Сантъ-Доминго изъ Испаніи прибыли два корабля, привезшіе судью Колумба, Франциско Боабадилью. Онъ получилъ полномочія арестовать виновныхъ въ Новомъ Свђтђ и забрать въ казну имущества арестованныхъ, и суровый коммисаръ ђхалъ съ цђлью никого не щадить, какъ бы велики ни были прежнія заслуги виновнаго.
   Боабадилья былъ человђкъ честный, но грубый и рђшительный; онъ зналъ, что "короли" начинаютъ сожалђть о данныхъ Колумбу полномочіяхъ. При дворђ открыто говорили, что монархамъ приходится краснђть за управленіе Колумба колоніей.
   Боабадилья не засталъ Колумба въ Изабеллђ. Адмиралъ былъ въ это время съ аделантадо внутри страны. Коммисаръ прочиталъ свои-полномочія въ церкви при многочисленной толпђ народа; въ нихъ говорилось, что власть адмирала отнынђ упраздняется монархами. Но Діэго Колумбъ и члены совђта отказались признать полномочія Боабадильи. Тогда коммисаръ взялъ приступомъ крђпость, гдђ содержались преступники, посаженные Колумбомъ.
   Вернувшись въ Изабеллу, адмиралъ не узналъ своего дома: въ немъ хозяйничалъ королевскій коммисаръ. Его документы, карты, письма, даже носильное бђлье и платье были арестованы. У входа въ дверяхъ дорогу Колумбу преградила скрещенными алебардами стража. Это были арестанты, недавно посаженные имъ туда за тяжкія преступленія.
   -- Вы съ ума сошли!-- воскликнулъ пораженный Колумбъ.
   -- Великій коммисаръ Франческо Боабадилья не приказалъ никого пускать безъ доклада.
   Адмиралъ изо всей силы теръ себђ лобъ; ему казалось, что онъ сходитъ съ ума или видитъ ужасный кошмаръ. Но кошмаръ не разсђивался.
   Послђ доклада къ Колумбу вышелъ Боабадилья, высокій, съ безцвђтными глазами и спокойной увђренностью въ движеніяхъ, и процђдилъ сквозь зубы:
   -- Отнынђ власть, данная вамъ монархами Испаніи, переходитъ ко мнђ вмђстђ съ вашимъ имуществомъ.
   -- Но по какому праву?
   -- По праву, данному мнђ моими государями.
   -- Власть -- да, я это еще допускаю, но имущество, мой домъ, мои бумаги, мое золото?!
   -- Золото ваше пошло на уплату долговъ, которые вы успђли здђсь надђлать, а остальное имущество я арестовалъ по праву, данному мнђ короной.
   Онъ спокойно развернулъ бумаги, и Колумбъ увидђлъ хорошо знакомыя ему королевскія печати. Боабадилья былъ правъ! Голова у Колумба закружилась.
   -- О, Боже, я подчиняюсь,-- воскликнулъ онъ со слезами на глазахъ,-- но да вразумитъ Богъ тђхъ, кто выкопалъ мнђ яму въ Испаніи!
   Закрывъ лицо руками, адмиралъ услышалъ непріятный голосъ коммисара:
   -- Эй, люди, отведите-ка лигурійца Христофора Колумба подъ стражу, да не забудьте надђть на него кандалы.
   Колумбъ отнялъ руки отъ лица и гордо выпрямился. На него смотрђли десятки глазъ людей, столпившихся въ дверяхъ. Это все были его враги, негодяи, бунтовщики, попавшіе въ милость къ Боабодильђ. Двое изъ нихъ сейчасъ же подошли къ адмиралу, но остановились въ нерђшительности: они колебались надђть оковы адмиралу.
   -- Ну, ну, живђе! раздраженно крикнулъ коммисаръ.
   Вдругъ изъ толпы выступилъ впередъ человђкъ съ" повязанною краснымъ шарфомъ головою, въ передникђ, съ засученными рукавами. Это былъ поваръ Колумба человђкъ, который еще такъ недавно рабски преклонялся передъ адмираломъ. Онъ спокойно взялъ изъ рукъ стражи кандалы и сталъ на колђни передъ адмираломъ.
   -- А, Санхо Эспиноза,-- съ горькою усмђшкою сказалъ ему Колумбъ -- ты -- искуссный поваръ, посмотримъ будешь ли ты такимъ же исправнымъ тюремщикомъ! Когда-то ты такъ же пресмыкался передъ мною, когда я тебя накрылъ въ грабежђ у бђдныхъ жителей этой страны! Вђрно, твоя судьба -- всю жизнь ползать передо мною на колђняхъ...
   Эта шутка вызвала смђхъ у негодяевъ-стражниковъ; нђкоторые, впрочемъ, отвернулись, будучи не въ силахъ выносить униженія этого сильнаго человђка. Эспиноза со злобою лязгнулъ цђпями и пробормоталъ:
   -- Теперь готово...


   И вотъ Колумбъ очутился въ темномъ и сыромъ подвалђ башни юго-восточной части города. Въ этой ужасной тюрьмђ не было даже соломы, охапку которой обыкновенно бросаютъ узникамъ, вмђсто постели. Передъ Колумбомъ стояла кружка съ водою, кусокъ хлђба и отвратительная зловонная похлебка. Больной, старый, изнуренный, сидя на голой землђ, скользкой отъ сырости, адмиралъ дрожалъ въ своемъ легкомъ платьђ, такъ какъ суровые тюремщики не дали даже капы, чтобы избавить его отъ холода.
   Въ это время Боабодилья спђшно велъ слђдствіе. Враги Колумба не скупились на обвиненія. Всђ бунтовщики оказались героями, возставшими на защиту испанской короны противъ злоумышленника Колумба.
   Слђдствіе подходило къ концу. Одни говорили, что Боабодилья собирается казнить адмирала; другіе,-- что его повезутъ на судъ въ Испанію.
   Была глубокая ночь. Въ тюремной башнђ царилъ непроглядный мракъ. Въ спертомъ сыромъ воздухђ Колумбъ дышалъ тяжело, никакъ не могъ заснуть и напряженно прислушивался къ шагамъ сторожа, замиравшимъ гдђ-то далеко подъ сводами.
   Вдругъ онъ услышалъ странный шорохъ и голоса. Голоса доносились сначала слабо, потомъ все слышнђе. Щелкнулъ замокъ, со скрипомъ распахнулась дверь, и на Колумба упалъ дрожащій лучъ свђта. Онъ вздрогнулъ: въ яркой полосђ свђта рядомъ съ тюремщикомъ стоялъ Діего Монашекъ.
   Лицо юноши было блђдно и носило слђды тяжелыхъ нравственныхъ страданій, но губы слабо улыбались... Онъ не сразу нашелъ въ темнотђ узника, который еще такъ недавно былъ кумиромъ и повелителемъ толпы, а теперь лежалъ безпомощный прямо на голой землђ. Потомъ, увидђвъ желтое опухшее лицо адмирала, Діэго упалъ на колђни и зарыдалъ, цђлуя руки Колумба въ тђхъ мђстахъ, гдђ были ссадины отъ кандаловъ...
   -- Дорогой адмиралъ... шепталъ онъ порывисто,-- я... пришелъ... меня пропустили... развђ этихъ людей нельзя подкупить золотомъ? Я пришелъ за вами... Мы устроимъ побђгъ... Аделантадо съ вооруженнымъ флотомъ ждетъ только вашего приказанія, чтобы двинуться на коммисара... Идемте... Обопритесь на меня; я поддержу васъ...
   Тюремщикъ равнодушно слушалъ этотъ шопотъ, готовый за деньги выпустить хотя бы всђхъ башенныхъ узниковъ,
   -- Спасибо тебђ, Діэго,-- сказалъ кротко Колумбъ, обнимая юношу,-- я зналъ, что ты всегда будешь мнђ вђренъ. Но я не пойду съ тобою. Я буду искать справедливаго суда въ Испаніи. Но если я умру здђсь или на висђлицђ, ты скажешь моимъ дђтямъ, что я никогда не былъ ни воромъ, ни негодяемъ.
   Діэго плакалъ, охвативъ шею узника руками. Колумбъ указалъ на бумагу, лежавшую около него.
   -- Сегодня ночью,-- сказалъ онъ съ грустною покорностью,-- я подписалъ эту бумагу; аделантадо долженъ повиноваться королевскому коммисару.
   Діэго ушелъ, сознавая, что Колумбъ погубилъ себя.


   Два мђсяца томился великій узникъ въ цђпяхъ на днђ смрадной ямы. Но вотъ двери темницы отворились, при свђтђ фонаря въ рукахъ тюремщика онъ увидђлъ смущенное лицо молодого испанскаго гидальго Виллехо. Виллехо служилъ у адмирала чиновникомъ по особо важнымъ дђламъ, и Колумбъ считалъ его человђкомъ весьма честнымъ. Появленіе чиновника въ темницђ показалось Колумбу подозрительнымъ. Лицо узника покрылось смертельною блђдностью; онъ закрылъ глаза и слабо прошепталъ:
   -- Господи! Насталъ мой конецъ, и мнђ уже никогда не придется увидђть море!
   Онъ думалъ, что его ждетъ висђлица.
   -- Куда вы ведете меня, Виллехо?
   Молодой гидальго почтительно отвђчалъ:
   -- Посадить васъ на корабль, ваше превосходительство.
   -- Посадить на корабль, Виллехо? -- повторилъ Колумбъ, пытливо вглядываясь въ лицо чиновника.-- Правда ли это? Вђдь вы прежде отличались честностью, капитанъ Виллехо?
   -- Я и теперь не лгу, а говорю истинную правду.
   -- Въ такомъ случађ да благословитъ васъ Богъ.
   Колумбъ съ трудомъ поднялся съ земли и выпрямился. Глаза его загорђлись.
   -- Я снова увижу море, Виллехо, снова увижу безконечныя воды океана! Я найду правосудіе!
   Виллехо вывелъ адмирала за руку изъ тюрьмы. Дневной свђтъ ослђпилъ глаза узника, привыкшіе за два мђсяца къ мраку, а гулъ толпы оглушилъ его. Боабадилья успђлъ возстановить это человђческое отребье противъ бывшаго вице-короля, и толпа ревђла:
   -- А, вотъ идетъ жестокосердый тиранъ, угнетатель страны!
   -- Вотъ онъ, нашъ врагъ и разоритель родины!
   -- На висђлицу!
   Только одинъ смђлый голосъ, звенящій отъ негодованія, выдђлился изъ яростнаго вопля озвђрђвшей толпы:
   -- Вы лжете! Передъ этимъ человђкомъ мы всђ должны преклоняться!
   Колумбъ узналъ голосъ Діэго Мендеца.
   Гремя кандалами, адмиралъ прошелъ на корабль. Къ его каютђ приставили стражу. Корабль тронулся, преслђдуемый неистовыми свистками толпы. На берегу стоялъ неподвижно Діэго Монашекъ и плакалъ, онъ стоялъ до тђхъ поръ, пока корабль не исчезъ на горизонтђ чуть замђтною точкой. Боабадилья строго запретилъ юношђ сопровождать въ Испанію адмирала. Съ Христофоромъ Колумбомъ ђхали его братья, также закованные въ цђпи.
   Сидя въ каютђ, мореплаватель слышалъ, какъ капитанъ судна Андреасъ Мартинъ разговаривалъ съ Виллехо, сторожившимъ его.
   Андреасъ Мартинъ, говорилъ;
   -- Жаль адмирала! Какое униженіе! Ты видђлъ: цђпи натерли ему руки и ноги...
   -- Коммисаръ не позволилъ ихъ снять; онъ сказалъ, что адмиралъ можетъ броситься въ воду и достигнуть вплавь берега,-- мрачно отвђтилъ Виллехо.
   -- Но теперь мы далеко отъ берега.
   -- А развђ я не радъ былъ бы снять съ него эти цђпи?
   -- Такъ снимемъ, капитанъ!
   -- А коммисаръ?
   -- Ослушаемся, да и только. Что насъ повђсятъ за это?
   Виллехо и Андреасъ Мартинъ отправились къ Колумбу и почтительно обратились къ нему съ предложеніемъ:
   -- Позвольте васъ расковать, ваше превосходительство.
   Колумбъ съ горькою усмђшкою покачалъ головой.
   -- Я очень благодаренъ вамъ, господа, но мои государи велђли мнђ повиноваться, а Боабадилья надђлъ на меня кандалы. Я останусь въ этихъ цђпяхъ, пока королевскимъ приказомъ не будетъ велђно снять ихъ съ меня. Но и тогда я сохраню ихъ на память о своихъ заслугахъ.
   Колумбъ сдержалъ свое слово и пріђхалъ въ Кадиксъ въ цђпяхъ. Когда величественная фигура адмирала съ гордо поднятою головою шла подъ стражею по улицамъ Кадикса, даже, враги его смотрђли на это унизительное шествіе съ негодованіемъ. Цђпи покорили Колумбу сердца многихъ изъ его бывшихъ враговъ...
   "Короли" немедленно приказали снять съ Колумба цђпи. Адмиралъ получилъ отъ нихъ письмо, въ которомъ они высказывали сожалђніе по поводу случившагося и негодованіе на поступки коммисара. Впрочемъ, это письмо было одною изъ уловокъ Фердинанда: король не сдђлалъ Боабадильђ даже серьезнаго выговора. По приказанію Фердинанда Колумбу было возвращено имущество, отнятое у него въ Изабеллђ. Вмђстђ съ имуществомъ адмиралъ получилъ отставку отъ должности вице-короля колоній.


   -- "Ваши силы нужны для новыхъ открытій", -- писалъ Колумбу король.
   На мђсто адмирала вице-королемъ былъ назначенъ Боабадилья. Этотъ жестокій человђкъ продержался въ колоніяхъ очень недолго. При немъ колоніи пришли въ совершенный упадокъ. Повсюду царилъ необузданный произволъ. Уменьшивъ размђръ подати онъ отдалъ трудъ туземцевъ въ полное распоряженіе бђлыхъ. Добыча золота быстро возрасла, но за то туземцы умирали подъ непосильнымъ трудомъ въ золотыхъ рудникахъ. Смертность ихъ была такъ велика, что надо было опасаться окончательнаго истребленія этого племени.
   Тогда милосердные испанцы придумали перевезти на Испаньолу негровъ. Говорили, что чернокожіе сильнђе и выносливђе индђйцевъ и будутъ лучше переносить рабскій трудъ въ рудникахъ. Такимъ образомъ вмђсто униженія одной расы понадобилось униженіе двухъ.
   Вице-королемъ колоній былъ назначенъ Николасъ де Овандо. Онъ отправился въ путь съ блестящимъ флотомъ изъ тридцати судовъ. Экипажъ на этотъ разъ состоялъ не изъ отребьевъ общества, а изъ извђстныхъ въ Испаніи, уважаемыхъ людей, которые везли въ Новый Свђтъ свои семьи.
   

X.
По бурнымъ волнамъ.

   Послђ отъђзда Колумба Діэго-Мендецъ остался служить при ненавистномъ Боабадилльђ, который отправилъ юношу въ колонію св. Ѳомы въ составъ гарнизона. Боабадиллью смђнилъ Овандо, а Діэго все еще продолжалъ служить солдатомъ въ гарнизонђ св. Ѳомы. Онъ былъ свидђтелемъ того, какъ испанцы угнетали несчастное туземное населеніе, и его юная душа съ каждымъ днемъ проникалась все большимъ и большимъ состраданіемъ къ дикарямъ. Онъ старался какъ можно ближе сойтись съ туземцами и часто бывалъ у Бегекіо, дружественнаго испанцамъ кацика, у котораго жила Анакаона. Вдова Каонабо давно уже была предана испанцамъ. Жизнь сломила ее. Какъ часто теперь она говорила, глядя на свою молоденькую дочку Гигвамоту:
   -- Ты красива, Гигвамота, какъ пышный цвђтокъ нашихъ лђсовъ; ты стройна, какъ пальма, и гибка, какъ ліана... Но слезы застилаютъ мнђ глаза, когда я подумаю, что ты, царственной крови, дочь моя, достанешься въ жены одному изъ людей нашего племени, покореннаго бђлыми, что твои дђти станутъ рабами и запоютъ печальныя пђсни, надрываясь надъ работой въ потемкахъ рудниковъ. О, Гигвамота, не выходи ни за кого изъ нашихъ братьевъ, какъ бы ты ни любила ихъ! Я не отдамъ тебя въ неволю; будемъ лучше вмђстђ оплакивать судьбу нашего племени; будемъ рыдать о томъ, что боги послали съ неба такихъ жестокихъ сыновъ.
   Гигвамота подняла на мать темные глаза и прошептала со странной усмђшкой:
   -- Всђ ли они жестоки, мать?
   -- Нђтъ, не всђ; я знала добрыхъ и справедливыхъ блђднолицыхъ, но ихъ мало. Твой дядя Бегекіо не любитъ бђлыхъ и ни за что бы не хотђлъ, чтобы ты вышла за бђлаго замужъ, а я... ахъ, Гигвамота, развђ не счастье породниться съ дђтьми неба?
   Анакаона вздохнула и замолчала, а Гигвамота, постоявъ съ минуту въ глубокой; задумчивости, тихонько вышла изъ хижины.
   Она побрела къ рђкђ, взявъ съ собою тыквенные кувшины, Ей хотђлось выкупаться, и сдђлать себђ новыя гирлянды изъ водяныхъ цвђтовъ. Послђ разговора съ матерью ей почему-то захотђлось, быть одной, и она даже ускользнула отъ служанокъ, которыя обыкновенно носили ее на носилкахъ. Гигвамота искупалась въ рђкђ, нарвала бђлыхъ и розовыхъ ненюфаръ и усђлась подъ агавами плесть себђ гирлянды. Но Она сегодня почему-то была лђнива, и работа ея подвигалась медленно.
   Рђка серебрилась, какъ кожа громадной змђи. На душђ у Гигвамоты была смутная грусть. Пятнадцатую весну жила она на свђтђ, а въ первый разъ скрывала отъ матери какую-то тайну. Тяжелые вздохи то и дђло вырывались изъ ея груди.
   Вчера, купаясь здђсь съ подругами, Гигвамота хохотала, шалила и осыпала: молодыхъ дђвушекъ брызгами. На обратномъ пути Гигвамота ни за что не хотђла сђсть на носилки, а бђжала рядомъ со служанками, свђжая и смђющаяся, въ своемъ странномъ нарядђ изъ цвђтовъ. Вдругъ она остановилась, какъ вкопанная: изъ-за кустовъ на неё смотрђла пара жгучихъ черныхъ глазъ. Молодая дђвушка невольно опустила рђсницы подъ этимъ упорнымъ взглядомъ, и сквозь ея смуглую кожу выступилъ румянецъ.
   Черезъ минуту изъ-за кустовъ показалась стройная фигура юноши, въ камзолђ и капђ, какіе носили испанцы. Гигвамотђ показалось, что глаза незнакомца свђтятся кротко, какъ звђзды на небђ. Это продолжалось одну минуту, но Гигвамота почувствовала при этой встрђчђ странное волненіе, а съ глазъ ей невольно пришлось смахнуть слезинку. Она скрыла эту встрђчу отъ матери...
   Теперь, сидя у рђки и слушая таинственный шопотъ камыша, она думала о незнакомомъ блђднолицомъ юношђ. Почему она скрыла это отъ матери?
   Вдругъ позади нея зашевелились кусты. Дђвушка вскочила, полная страха, думая, что на нее сейчасъ прыгнетъ змђя. Передъ нею стояла знакомая стройная фигура блђднолицаго юноши. Это былъ Діэго Мендецъ.
   Опустивъ длинныя рђсницы, онъ сказалъ полукайски:
   -- Не бойся меня, Гигвамота,-- я тебђ не сдђлаю зла.
   -- Откуда ты знаешь, что меня зовутъ Гигвамотой?-- дрожащимъ голосомъ, но не безъ лукавства, спросила дђвушка.
   -- Ты -- дочь прекрасной, вђчно юной Анакаоны и великаго Каонабо. Я зналъ твоего отца,-- онъ былъ могучій кацикъ. Я вђдь иногда бываю у твоего дяди Бегекіо, но ты ни разу не выходила ко мнђ. Можетъ быть, тебђ непріятно, что я говорю съ тобою?
   Она улыбнулась и живо отвђчала:
   -- О, нђтъ, нђтъ! Когда ты говоришь... это... точно звенитъ ручей, шумитъ камышъ...
   Она помолчала и засмђялась, показывая рукою на его глаза:
   -- Зачђмъ ты, бђлый братъ, взялъ съ неба звђзды?
   -- А ты похожа на этотъ цвђтокъ ненюфара, Гигвамота. Ты не боишься меня?
   Гигвамота серьезно взглянула на него, потомъ сдержанно засмђялась и съ дђтской довђрчивостью прошептала:
   -- Я люблю тебя...
   Все лицо Діэго засіяло. Онъ залюбовался этимъ простодушнымъ ребенкомъ.
   -- И я люблю тебя, Гигвамота...-- прошепталъ онъ смущенно,-- но... тебђ надо надђть платье... наши дђвушки носятъ платья, Гигвамота...
   Она густо покраснђла отъ обиды. Развђ ея цвђточный нарядъ такъ уже плохъ?
   -- Принеси мнђ платье,-- прошептала она тихо и покорно, переломивъ себя,-- я буду носить его.
   -- И ты пойдешь за мною, Гигвамота?
   -- Я буду твоею женою.
   -- Но вђдь для этого нужно принять нашу вђру...
   Она вздрогнула и нахмурила тонкія брови.
   -- Дядя Бегекіо говоритъ, что люди вашей вђры бьютъ палками нашихъ братьевъ.
   -- Я никогда не ударилъ никого изъ твоихъ братьевъ!-- запальчиво крикнулъ Діэго,-- это такъ же вђрно, какъ то, что меня зовутъ Діэго-Мендецъ! Я всегда заступался и буду заступаться за нихъ, Гигвамота.
   Она благодарно посмотрђла на него и застђнчиво прошептала:
   -- Я приму твою вђру.
   -- Завтра, когда солнце будетъ стоять высоко на небђ, я принесу тебђ платье и уведу тебя, Гигвамота,-- сказалъ Діэго,-- а теперь прощай. Я приду на это же мђсто.
   Съ послђдними словами онъ скрылся въ зеленыхъ заросляхъ рђки.
   Придя домой, Гигвамота со странной улыбкой попросила у матери нитокъ, хлопка и ткани агавы, изъ которыхъ Анакаона дђлала цыновки, украсила эту грубую ткань перьями и соорудила себђ нђчто вродђ, юбки. Увидђвъ затђю дочери, Анакаона пришла въ ужасъ.
   -- Развђ тебђ надођли наряды изъ цвђтовъ, Гигвамота?-- недовольно спросила она,-- развђ дочери кациковъ носятъ на тђлђ грубыя цыновки?
   Гигвамота вдругъ бросилась матери на шею и заплакала.
   -- Ахъ, мать! Такъ мнђ велђлъ бђлый.
   Анакаона съ удивленіемъ слушала безсвязный лепетъ дочери, а та со слезами разсказала ей свою встрђчу и разговоръ съ Діэго.
   Въ душђ вдовы кацика происходила сильная борьба.
   -- А если я тебђ запрещу видђться съ бђлымъ? -- спросила она Вигвамоту.
   -- Я убђгу,-- рђшительно заявила молодая дђвушка.
   -- А если я тебя запру?
   -- Я убью себя,-- чуть слышно, но твердо прошептала Гигвамота.
   Задумчиво смотрђла Анакаона, какъ догорало солнце и земля тонула въ пурпурђ и золотђ. И ей казалось, что солнце благословляетъ ея дочь на бракъ съ небожителемъ-бђлымъ.
   -- Мой братъ Бегекіо ни за что не согласится,-- сказала она взволнованно,-- а я... Вотъ что, дитя мое, единственное мое сокровище! Больше жизни, больше свђта люблю я тебя и все-таки отдамъ тебя блђднолицому человђку, разъ ты этого хочешь! Онъ пришелъ съ неба, чтобы взять звђзду нашего племени! Завтра я помогу тебђ бђжать и пошлю зятю хорошіе подарки.
   Анакаона всю ночь возилась около тыквенныхъ кувшиновъ, наполненныхъ золотомъ, а потомъ передала нђсколько такихъ кувшиновъ дочери и лукаво сказала:
   -- Эти желтые кусочки, я знаю, больше всего любятъ бђлые,-- за нихъ мучаютъ они нашихъ братьевъ. Передай кувшины жениху,-- онъ будетъ крђпче любить тебя.
   На другой день Анакаона сама привела дочь къ берегу рђки, гдђ ждалъ ее Діэго Мендецъ. Она вела дочь за руку, а Гигвамота, убранная сверху перяной юбки роскошными гирляндами, шла съ вђнкомъ на головђ; служанка несла за нею тыквенные кувшины съ золотомъ. Анакаона обняла Гигвамоту и, толкая ее къ Діэго, съ мольбою сказала:
   -- Возьми ее и люби. Люби нашъ народъ. Вотъ тебђ золото; возьми его и не обижай Гигвамоту.
   Діэго увђрилъ ее, что онъ будетъ хорошо обращаться съ ея дочерью и набросилъ на нее красивое платье, сшитое имъ самимъ изъ бархатной капы и атласнаго праздничнаго камзола. Глядя на дочь въ новомъ нарядђ, со стеклянными бусами на шеђ, Анакаона пришла въ восторгъ и, прищелкивая языкомъ, принялась быстро расхваливать на своемъ родномъ нарђчіи одежду дочери. Потомъ она еще разъ обняла ее и ушла, а молодые люди рука объ руку направились къ пирогђ, которая стояла въ камышахъ.
   Отчаливъ отъ берега, Діэго сказалъ невђстђ:
   -- Сегодня же мы отправимся въ Изабеллу,-- я тебя окрещу и женюсь на тебђ.
   Пріђхавъ въ Изабеллу, Діэго узналъ, что туда прибыла новая эскадра Колумба. Это было четвертое путешествіе великаго адмирала. Въ мађ 1502 года Колумбъ вышелъ изъ Кадикса, чтобы предпринять дальнђйшія открытія за океаномъ. Его флотъ состоялъ изъ четырехъ ничтожныхъ судовъ съ командою, состоящею изъ полутораста человђкъ. Какъ это ни странно, но Колумбу непремђнно хотђлось прежде, нђмъ пуститься въ погоню за новыми землями, увидђть страну, которая взяла отъ него столько силъ и которая не принесла ему ничего, кромђ горя и униженій. Измученная душа адмирала рвалась увидђть тђ мђста, гдђ протекли его лучшіе годы. Правда, колоніею управлялъ Овандо, любимецъ короля, а онъ, главный виновникъ новыхъ пріобрђтеній, былъ выкинутъ за бортъ съ снисходительнымъ презрђніемъ... Но все это не останавливало Колумба посђтить Испаньолу.
   Подойдя къ форту, адмиралъ выслалъ на берегъ въ лодкђ одного изъ своихъ капитановъ, прося Овандо позволить ему укрыться въ гавани и перемђнить судно, которое было ненадежно и не могло выдержать далекаго плаванія. Конечно, это былъ только предлогъ, и Овандо понялъ его. Тайнымъ приказомъ король запрещалъ пускать на Испаньолу Колумба; появленіе въ колоніи бывшаго вице-короля, имђвшаго, можетъ быть, и теперь своихъ сторонниковъ среди колонистовъ, могло вызвать между послђдними смуты. Овандо рђшительно воспретилъ Колумбу войти въ гавань.
   Съ гнђвнымъ изумленіемъ прочелъ адмиралъ письмо Овандо. Когда онъ поднялъ глаза, собираясь что-то сказать капитану, привезшему письмо, они встрђтили знакомый взглядъ веселыхъ глазъ, сверкавшихъ молодымъ задоромъ. Изъ лодки вмђстђ съ капитаномъ выпрыгнулъ на корабль Колумба Діэго Мендецъ и теперь стоялъ, прижавшись къ мачтђ и смотря на адмирала блестящими отъ нетерпђнія глазами. Позади Діэго стояла молодая индђянка, почти дђвочка, въ неумђло сшитомъ европейскомъ платьђ.
   -- Монашекъ!-- воскликнулъ пораженный адмиралъ,-- какими судьбами? И кто эта дђвушка, стоящая за тобою?
   -- Не гоните меня, великій адмиралъ!-- взволнованно отвђчалъ Діэго,-- я поклялся служить вамъ до послђдней капли крови; я не хотђлъ оставаться въ колоніи при другихъ правителяхъ и бђжалъ къ вамъ въ пирогђ. По дорогђ меня перехватила ваша лодка. А это -- моя невђста, дочь Каонабо и Анакаоны, съ которой я хочу обвђнчаться!
   -- Гигвамота,-- обратился Діэго къ молодой дђвушкђ,-- положи къ ногамъ нашего вождя свое золото. Я прошу, великій адмиралъ, принять его отъ насъ.
   Колумбъ принялъ только часть богатства Гигвамоты, а остальное оставилъ ей, какъ приданое.
   -- Оставайся, пожалуй, Монашекъ,-- сказалъ адмиралъ,-- но тебя слђдовало бы хорошенько наказать: вђдь ты устраиваешь побђгъ во второй разъ въ жизни!
   -- Я сроднился съ моремъ!-- весело крикнулъ Діэго глядя на зеленыя волны.
   -- Но что мы будемъ дђлать съ дђвушкой?
   -- Гигвамота не уступитъ мужчинђ въ отвагђ,-- отвђчалъ Мендецъ,-- она раздђлитъ опасности и труды своего мужа.
   Это было сказано съ такою забавною гордостью, что даже на мрачномъ лицђ Колумба появилась улыбка.
   -- Оставайся, дђлать нечего,-- повторилъ онъ,-- но только смотри, пусть твоя невђста потомъ не пеняетъ на насъ: ревъ волнъ мало походитъ на свадебныя пђсни. Дђлать нечего, придется отчалить отъ Испаньолы. Діэго, вотъ патеръ Бартоломео,-- онъ можетъ обвђнчать васъ. Патера Діэго, моего брата, вђдь уже нђтъ на свђтђ!
   Эти слова были сказаны съ большою грустью.
   Патеръ Бартоломео Ласказасъ, доминиканецъ, съ кроткимъ лицомъ и правдивыми глазами, подошелъ къ Мендецу и ласково сказалъ:
   -- Я съ радостью окрещу эту дђвушку и, если вы любите другъ друга, то обвђнчаю васъ. Да пошлетъ вамъ Господь счастье въ этой бурной жизни!
   Ласказасъ задумчиво смотрђлъ на море и какъ-будто угадывалъ будущее, да и что, кромђ горя, могли сулить измђнчивыя волны плохенькимъ суденышкамъ Колумба? Друзья и родные удерживали доминиканца отъ путешествія съ безумнымъ генуэзцемъ, отъ котораго отвернулся дворъ, но онъ упрямо отвђчалъ имъ:
   -- Вотъ потому-то я и пођду. Эти бђдные люди пускаются въ такой опасный путь, гдђ имъ постоянно нужна будетъ поддержка.
   Колумбъ мрачно смотрђлъ на море. Глубокая тишина казалась ему зловђщей. Ослђпительно-лазурное небо было грозно. Чутье моряка подсказало Колумбу, что море готово сыграть надъ пловцами злую шутку.
   -- Быть бурђ,-- сказалъ, онъ обрывисто, нахмуривъ густыя брови, и рђзкій голосъ его заставилъ поблђднђть стройнаго мальчика лђтъ тринадцати съ большими черными глазами, который стоялъ невдалекђ, мечтательно прислушиваясь къ разговору, и былъ какъ двђ капли воды похожъ на красавицу Беатрису, вторую жену адмирала.
   -- Фернандо,-- обратился адмиралъ къ мальчику,-- если Овандо будетъ стоять на своемъ,-- тебђ придется пережить на первыхъ же порахъ твоей походной жизни жестокую бурю. Это не то, что стоять около королевскаго трона, подъ узорнымъ потолкомъ дворца Альгамбры.
   -- Я не боюсь, отецъ,-- просто отвђчалъ Фернандо Колумбъ,-- но мнђ будетъ жаль, если буря помђшаетъ тебђ сдђлать новыя открытія.
   Онъ съ любовью взглянулъ на отца и замолчалъ.
   Колумбъ послалъ къ Овандо новое письмо и въ ожиданіи отвђта не сходилъ съ палубы. Онъ совђтовалъ Овандо не выпускать изъ гавани Изабеллы корабли съ золотомъ, добытымъ отъ туземцевъ. Въ числђ пассажировъ на корабляхъ Овандо находился бывшій мятежникъ Ролданъ и Боабадиллья. Колумбъ великодушно предупредилъ заклятыхъ враговъ о грозящей имъ бђдђ.
   Но Овандо не обратилъ никакого вниманія на предостереженія адмирала, и богато нагруженный флотъ вышелъ въ море.
   Предсказанія Колумба оправдались: буря погубила корабли Овандо вмђстђ съ Боабадилльей, Ролданомъ и золотымъ грузомъ... Въ эту же бурю попали и суда Колумба. Команда была настроена сначала очень бодро. Въ ожиданіи шторма Ласказасъ окрестилъ Гигвамоту, давъ ей имя Инесы. Послђ крестинъ тотъ же фраБартоломео обвђнчалъ ее съ Діэго. Едва замолкли звуки свадебныхъ мелодій, океанъ завелъ свою ужасную яростную пђсню. Эта была пђсня смерти. Пучина ревђла, какъ-будто милліоны невидимыхъ существъ кричали отъ гнђва и боли. Всюду была бездна, бездна безъ конца; она клокотала внизу, кругомъ, общая громадная могила для всђхъ,-- для счастливыхъ новобрачныхъ и утомленнаго жизнью несчастнаго адмирала.
   Впрочемъ, флотъ Колумба выдержалъ бурю. Когда наступилъ штиль, эскадра собралась у порта Гермозо, на западной оконечности острова.
   Во время бури Діэго Мендецъ убђдился, какая великая душа была въ хрупкомъ тђлђ маленькой дикарки, на которой онъ женился. Валы ревђли, буря стонала, мачты трещали, а Инеса, блђдная и больная, не переставала слабо улыбаться своему мужу и, сжимая его руку, тихо шептала то на своемъ нарђчіи, то на ломаномъ испанскомъ языкђ:
   -- Не бойся... мы вђдь умремъ вмђстђ... твоя вђра... наша вђра... говоритъ, что мы и тамъ, на небђ, буд, ем-ъ вмђстђ!
   Приведя кое-какъ въ порядокъ суда и отдохнувъ, Колумбъ снова отправился въ путь. Онъ очутился въ архипелагђ близь Кубы, и вскорђ при благопріятномъ вђтрђ повернулъ къ югозападу, гдђ встрђтилъ небольшой островокъ противъ сђвернаго берега Гондураса, Этотъ островокъ туземцы называли Гванайя, а испанцы перекрестили его въ въ островъ Сосенъ. Впереди передъ пловцами на материкђ высились вершины горной цђпи. Къ кораблямъ подошла громадная пирога; подъ балдахиномъ въ ней сидђлъ кацикъ; двадцать пять гребцовъ въ хорошихъ одеждахъ управляли лодкой. У нихъ были котелки, колокольчики, топоры, хорошо отшлифованныя мђдныя орудія.
   Обмђнявшись съ этими людьми бездђлушками, Колумбъ направился къ югу. Въ августђ корабли достигли материка близъ нынђшняго мыса Гондураса. Здђсь ихъ дружелюбно встрђтили татуированные {Татуировка -- обычай дикихъ народовъ выводитъ на своемъ тђлђ посредствомъ накалыванія разные рисунки.} индђйцы серьгами въ ушахъ.
   Флотилія продолжала двигаться вдоль берега къ Востоку, ища пролива. Быстрое теченіе и буря изорвали паруса и произвели въ судахъ сильныя поврежденія. Матросы стали громко роптать. Адмиралъ былъ тяжело боленъ: никогда приступы подагры- не были у него такъ мучительны, какъ въ это время, но онъ не обращалъ на нихъ вниманія; онъ лежалъ на койкђ, привязанной по его приказанію къ палубђ, подъ холщевымъ навђсомъ, жадно вглядывался въ морскую пучину и не переставалъ подбодрять команду. Громкій властный голосъ его прорывался сквозь ревъ моря и вой вђтра. Сердце Колумба болђло за сына и за брата Бартоломео, который отправился въ это путешествіе помимо своей воли, уступая желанію адмирала. Фернандо, очевидно, очень страдалъ; его печальный взглядъ рвалъ на части сердце отца. Что если Фернандо погибнетъ въ волнахъ?
   Разъ Колумбъ позвалъ къ себђ Діэго Мендеца, и, когда онъ заговорилъ, Діэго замђтилъ, какъ дрожитъ его голосъ.
   -- Моего старшаго сына зовутъ, какъ и тебя, Діэго; замђни же мнђ его во время пути и будь для младшаго братомъ и другомъ, если меня не станетъ.
   Діэго наклонился и прижался губами къ блђдной старческой рукђ.
   -- Клянусь пречистой Мадонной, вашъ сынъ будетъ для меня отнынђ дороже брата!
   Съ этихъ поръ Діэго сталъ заботиться о Фернандо, какъ самая нђжная мать. Онъ ободрялъ мальчика разсказами о чудныхъ дняхъ первыхъ открытій, о томъ, что ждетъ ихъ впереди, а. когда мальчикъ, измученный морского болђзнью, падалъ безъ чувствъ, Діэго съ Инесой ухаживали за нимъ, какъ умђли.
   А мальчикъ, приходя въ себя, кротко говорилъ:
   -- Не бойтесь за меня... я такъ счастливъ, что отецъ меня взялъ съ собой... и что... мнђ удастся увидђть много чудеснаго.
   Фернандо уже въ то время проявлялъ удивительную любознательность; способность его къ наблюденію приводила въ восторгъ Колумба. Жажда познанія, казалось, сжигала умъ мальчика. Впослђдствіи онъ отказался отъ почетной службы при дворђ, посвятивъ себя научнымъ занятіямъ и путешествіямъ по Европђ. Въ Севильђ онъ основалъ великолђпную библіотеку; въ ней было до двадцати тысячъ томовъ; кромђ того онъ оставилъ пространный трудъ о Новомъ Свђтђ и жизнеописаніе своего великаго отца.
   Скоро флотилія подошла къ берегу Коста-Рики {Коста-Рика -- богатый берегъ.} у названному такъ вслђдствіе богатой своей растительности. Экипажъ сразу пріободрился. Здђсь испанцы увидђли индђйцевъ, обвђшенныхъ золотыми пластинками. Дикари ни за что не хотђли разстаться со своими ожерельями, чтобы промђнять ихъ на испанскія бездђлушки; впрочемъ, они указали бђлымъ пришельцамъ на берегъ Верагуа, гдђ будто бы можно было найти много золота. Отправившись по указанному направленію, испанцы, дђйствительно, совершили выгодный торгъ съ туземцами.
   Флотилія двигалась все къ югу; туземцы повсюду принимали ихъ ласково и охотно мђняли золото на бездђлушки; но бђлые люди не сумђли воспользоваться довђріемъ наивныхъ дђтей природы. Скоро Колумбъ замђтилъ, что по ночамъ въ окрестности раздаются отчаянные крики и свирђпые возгласы индђйцевъ, заглушаемые хохотомъ матросовъ. Эти негодяи уходили ночью на берегъ и грабили мирныхъ жителей.
   Ласказасъ пробовалъ увђщевать испанцевъ.
   -- Дђти мои, вы -- христіане, а поступаете, какъ звђри. Но придетъ часъ, и Господь сжалится надъ дикарями потому, что они -- тоже люди.
   Простыя слова священника смђшили напыщенныхъ испанцевъ. Краснокожіе -- дикари, люди? Эта мысль имъ казалась положительно забавной. Они были глубоко убђждены, что Богъ создалъ краснокожихъ для удобства бђлыхъ.
   Предсказаніе Ласказаса скоро оправдалось: въ одну ночь дикари напали на испанскіе корабли, кидая въ команду большія раковины и камни.
   -- Что вы скажете теперь?-- говорили бђшено испанцы Ласказасу,-- или еще будете ихъ защищать?
   -- Ихъ уже защитило Небо,-- отвђчалъ спокойно Ласказасъ,-- потому что передъ Небомъ всђ равны.
   Однако, нападеніе индђйцевъ было такъ яростно, что Колумбъ рђшился стрђлять. За выстрђлами послђдовали отчаянные крики, и индђйцы отступили.
   Маленькую флотилію ожидала новая буря. Она длилась девять дней съ ужасною-силою. Корабли, источенные червями тропическаго моря, дали течь; провизія совершенно испортилась;
   -- Братья мои и духовныя: дђти!-- говорилъ Ласказасъ,-- если намъ суждено умереть, умремъ безъ ропота, безъ проклятій , простя: другъ другу обиды... Кто: хочетъ облегчить душу,^-я готовъ принять...
   Колумбъ коротко отдавалъ приказанія; поглощенный распоряженіями, онъ, казалось, совсђмъ забылъ о сынђ. Но на самомъ дђлђ душа его ныла за судьбу Фернандо, котораго онъ такъ неосмотрительно взялъ съ собою въ это опасное путешествіе.
   Фернандо крђпился, но Инеса видђла, что хрупкій организмъ его надломленъ отъ истощенія и страха. Въ минуту сильнђйшей опасности эта женщина выказала всђ высокія качества своей души. Ея мужъ работалъ около Колумба, а она взяла на себя попеченіе о больномъ сынђ адмирала и поила его какою-то травою, цђлебныя свойства которой были ей одной извђстны.
   Однажды утромъ взглянувъ на море, Инеса поблђднђла, и лицо ея исказилось судорожной болью. Выпрямившись во весь ростъ, она торжественно указала на горизонтъ и вдохновенно заговорила:
   -- Вотъ идетъ смерть. Мы должны быть ей покорны. Насъ ничто не спасетъ.
   Инеса говорила громко на своемъ родномъ нарђчіи, и Діэго Мендецъ понялъ ее. Онъ взглянулъ на океанъ и замеръ въ ужасђ. Впереди шелъ смерчъ, точно громадное неумолимое чудовище... Волны бурно клокотали у его подножія; облака слились съ нимъ, чтобы придать ему еще больше силы. Смерчъ шелъ впередъ на жалкіе корабли испанцевъ.
   Колумбъ, затаивъ дыханіе, смотрђлъ на это явленіе. Онъ невыносимо страдалъ отъ раскрывшейся раны, которую получилъ еще въ молодости, и отъ подагры. Суевђрный, какъ большинство людей того времени, онъ, вмђсто того, чтобы стрђлять издали въ смерчъ, приказалъ зажечь благословенныя свђчи и носить при пђніи молитвъ знамена со священными изображеніями. Ласказасъ торжественно читалъ евангеліе, а Колумбъ чертилъ магическіе круги съ крестомъ въ серединђ. Этимъ кругамъ онъ научился еще въ молодости отъ старыхъ моряковъ. Къ счастью путниковъ, смерчъ благополучно прошелъ мимо.
   Когда опасность миновала, матросы и Ласказасъ занялись похоронами товарищей, которые умерли въ эту ночь отъ страха и истощенія. Они обертывали тђла парусиной и, по обычаю моряковъ, бросали ихъ прямо въ воду.
   Діэго Мендецъ страшно усталъ; съ лица его градомъ катился потъ.
   -- Адмиралъ хочетъ видђть дона Фернандо,-- сказалъ онъ Инесђ.
   Инеса ласково взглянула на мальчика, который лежалъ на кучђ канатовъ возлђ нея, и тихо прошептала:
   -- Оставь: онъ спитъ. Я такъ боялась за его жизнь!
   Эта индђянка съ каждымъ днемъ все больше и больше проникалась радостями и страданіями бђлыхъ. Она полюбила Фернандо, какъ брата.
   Послђ многихъ испытаній флотилія причалила къ берегу Верагуа, къ рђкђ, которую Колумбъ назвалъ Санта-Марія де-Беланъ (Виѳлеемская). Здђсь испанцамъ удалось собрать отъ туземцевъ громадное количество золота. Колумбъ задумалъ основать въ этомъ мђстђ колонію, населивъ ее восемьюдесятью людьми. Испанцы тотчасъ же принялись за постройку домовъ когда все было налажено, оказалось, что сняться съ якоря невозможно по случаю мелководья.
   

XI.
Все приходитъ къ концу.

   -- У Квибіана глаза и языкъ змђи, а сердце лисицы,-- говорила маленькая Инеса, сидя на землђ у костра.
   Діэго пристально посмотрђлъ на жену.
   -- Ты что-нибудь знаешь?-- спросилъ онъ ее подозрительно.
   -- Тс!-- прошептала индђянка, приставивъ палецъ къ губамъ, и показала глазами на черную тђнь одного изъ колонистовъ, стоявшаго невдалекђ.
   -- Если ты станешь попусту стрђлять на воздухъ, то у тебя не хватитъ стрђлъ для враговъ,-- добавила она словами родной пословицы и продолжала быстро на своемъ нарђчіи: кацикъ Квибіанъ замышляетъ злое. Я это замђтила еще тогда, когда онъ дружелюбно обмђнивался съ адмираломъ золотомъ. Онъ никогда не смотритъ прямо въ глаза, а это -- плохая примђта. Потомъ я слђдила за нимъ и его послами и вчера замђтила...
   Она оглянулась кругомъ и продолжала еще тише:
   -- Вчера я слышала, какъ послы говорили между собою: "Много ли у бђлыхъ ружей? Наши стрђлы отравлены". Они замышляютъ недоброе, хотя и прикидываются друзьями!
   Діэго вскочилъ и вплотную подошелъ къ женђ. Она была очень взволнована.
   -- Инеса,-- сказалъ Мендецъ,-- быть можетъ, у твоего народа принято нападать на друзей, но Богъ христіанскій и честь строго осуждаютъ предательство. Я буду себя проклинать, если хоть одинъ волосъ упадетъ съ головы человђка, который считается моимъ другомъ! Если правда то, что ты говоришь, то мы немедленно должны принять крутыя мђры, но... увђрена ли ты, что это -- правда?
   Маленькая индђянка прижала одну руку ко лбу, другую -- къ сердцу, собираясь произнести языческую клятву, но вспомнила, что ее окрестили, и тихо, торжественно сказала:
   -- Клянусь Дђвой Маріей и Іисусомъ, христіанскимъ Богомъ,-- все это правда. Квибіанъ замышляетъ на насъ нападеніе!
   Діэго вспомнилъ странный зловђщій блескъ глазъ Квибіана, кацика Верагуа и недобрую улыбку, съ которой онъ увђрялъ бђлыхъ въ своей дружбђ. Что жъ, быть можетъ, дурная слава о грабежахъ испанцевъ долетђла до Квибіана, раньше, чђмъ флотилія Колумба прибыла въ страну. Безпутства матросовъ довели испанцевъ до гибели!
   Онъ быстро отправился къ адмиралу и доложилъ ему обо всемъ случившемся. Колумбъ задумался.
   -- Необходимо что-нибудь предпринять,-- бормоталъ онъ,-- но что? Я не знаю даже силъ противника.
   -- Квибіанъ еще не успђлъ собрать много народа,-- отвђчалъ Діэго.-- Его легко перехитрить, и я берусь это сдђлать, если ваше превосходительство дадите мнђ разрђшеніе.
   Колумбъ смђрилъ юношескую фигуру Діэго съ головы до ногъ и протянулъ удивленно:
   -- Ты, Діэго?
   Онъ все еще продолжалъ считать его мальчикомъ.
   -- Я, великій адмиралъ.
   Адмиралъ погрузился въ глубокую задумчивость. Послђ нђкотораго колебанія онъ протянулъ Діэго руку:
   -- Я согласенъ.
   Діэго съ поклономъ удалился.
   Въ ту же ночь онъ напалъ на Квибіана съ вооруженными силами. Квибіанъ не ожидалъ, что его планъ нападенія на бђлыхъ открытъ, и беззаботно спалъ въ своей хижинђ. Коварный кацикъ былъ схваченъ и вмђстђ съ полсотней приверженцевъ отправленъ Мендецомъ къ аделантадо Бартоломео. Но, благодаря оплошности Бартоломео, кацику удалось бђжать прежде, чђмъ его доставили къ адмиралу.
   Діэго съ ужасомъ видђлъ, какъ Квибіанъ освободился отъ веревокъ и бросился въ рђку. Это было около самаго устья. Бронзовое тђло дикаря юркнуло ко дну и вынырнуло далеко, далеко... О погонђ нечего было и думать.
   Вооруженное столкновеніе съ бђлыми еще болђе разожгло дикарей. Квибіанъ быстро собралъ отрядъ воиновъ и напалъ на поселеніе колонистовъ. Индђйцы уже начали одолђвать своихъ противниковъ, но, благодаря находчивости Діэго Мендеца и Аделантадо, который выпустилъ на нихъ ужасныхъ собакъ, туземцы со свистомъ и оглушительными криками бђжали... Въ этой битвђ, впрочемъ, испанцы понесли большую потерю: краснокожіе убили командира одного изъ кораблей и уничтожили весь его небольшой отрядъ.
   Положеніе испанцевъ теперь было далеко не изъ пріятныхъ. Туземцы сидђли въ лђсу, оглашая воздухъ дикими воинственными криками; изъ лђсу на испанцевъ летђлъ цђлый дождь громадныхъ раковинъ и дротиковъ; колонисты не имђли ни малђйшей возможности пробраться къ кораблямъ; они были заперты за маленькимъ укрђпленіемъ, наскоро сооруженнымъ изъ земли и деревьевъ. Два фальконета {Особый родъ пушекъ -- стариннаго устройства.} и нђсколько ружей стрђляли непрерывно. Положеніе дђлалось съ каждымъ днемъ тяжелђе для колонистовъ; съђстные припасы подходили у нихъ къ концу, а о фуражировкђ нечего было и думать: индђйцы кругомъ устроили засады.
   Колумбъ ничего не зналъ о случившемся, прикованный лихорадкою къ койкђ на кораблђ. Отсутствіе извђстій волновало его и ухудшало болђзнь. Воображеніе рисовало ему всякіе ужасы. Индђйцы были рђшительны,-- онъ это зналъ; они презирали смерть: всђ плђнники, заключенные у него въ трюмђ, удавились. Чего можно было еще ждать?
   Колумбъ полулежалъ на постели, мрачно поникнувъ головою. Вдругъ онъ услышалъ крикъ Фернандо:
   -- Отецъ! Кто-то дђлаетъ знаки съ высокого холма! Это нашъ; это -- испанецъ!
   Зоркіе глаза Фернандо не ошиблись: одинъ смђлый лоцманъ изъ испанской колоніи рђшился пойти на вылазку и дать извђстіе адмиралу о печальномъ положеніи колоніи. Это ему удалось. Колумбъ тотчасъ-же послалъ къ берегу лодку и узналъ отъ прибывшаго лоцмана печальную исторію колоніи: колонисты вышли изъ повиновенія аделантадо Бартоломео; у всђхъ было одно безумное желаніе -- бђжать къ кораблямъ.
   Послђ долгаго раздумья Колумбъ рђшилъ во что бы то ни стало освободить колонистовъ и покинуть непривђтный берегъ. Расшатанные корабли едва держались и трещали подъ напоромъ неутихавшаго вђтра.
   Колумбъ не могъ заснуть; забываясь на минуту, онъ вскакивалъ, дрожа отъ ужаса. Кошмары терзали его. Ему казалось, что онъ сходитъ съ ума.
   Положеніе было почти безвыходное: экипажъ сильно уменьшился; вђтеръ мђшалъ жалкимъ суденышкамъ сняться съ якоря; невозможно было послать въ колонію единственную лодку, которая. оставалась въ распоряженіи Колумба. Для колонистовъ тоже представляло большой рискъ пуститься на утлыхъ индђйскихъ челнахъ черезъ бурную стремнину къ кораблямъ. Приходилось ждать, какъ это ни было мучительно.
   Но вотъ неожиданно наступила хорошая погода. Глядя на ясное небо и спокойную гладь воды, колонисты все еще не рђшались что-либо предпринять Вдругъ задумавшійся аделантадо услышалъ около себя голосъ Діэго Мендеца.
   -- Ваше превосходительство,-- сказалъ почтительно юноша,-- когда прикажете готовиться къ отплытію?
   -- Ты, кажется, съ ума сошелъ, Мендецъ!-- крикнулъ
   съ досадою Бартоломео,-- хоть ты и отваженъ, но развђ возможно пускаться въ такой опасный путь въ чёлнахъ?
   -- Я приготовилъ чудесный плотъ, смђю васъ увђрить,-- отвђчалъ весело Мендецъ,-- я до того увђренъ въ его прочности, что не побоялся бы посадить, на него мою жену.
   Аделантадо отправился осматривать плотъ и остался имъ очень доволенъ.
   -- Еще разъ мнђ приходится преклониться передъ находчивостью мальчика,-- сказалъ онъ, обнимая Діэго.
   Колонисты спђшно собирались въ путь. Безъ сожалђнія покидали они проклятый берегъ, захвативъ съ собою на плотъ все, кромђ полусгнившаго выброшеннаго на берёгъ судна. На этомъ плоту перебрались къ кораблямъ всђ до одного колонистамъ томъ числђ Инеса, мужественно вынесшая осаду.
   Когда колонисты добрались до Колумба, адмиралъ узналъ о находчивости Мендеца.
   -- Теперь я окончательно убђдился, что ты не мальчикъ,-- сказалъ онъ, обнимая Мендеца,-- ты не мальчикъ, а сильный, мужественный юноша. Я благословляю тотъ часъ, въ который вытащилъ изъ трюма маленькаго Діэго Монашка. Спасибо тебђ отъ всего сердца. Отнынђ я назначаю тебя командиромъ судна!
   При этихъ словахъ Инеса расцвђла отъ: счастья.
   Насталъ, наконецъ, день, когда флотилія вышла изъ гавани, Колумбъ направилъ курсъ къ востоку, но кто-то пустилъ слухъ, что адмиралъ обманываетъ экипажъ и готовитъ ему гибель,
   -- Корабли: давно дали течь,-- кричали, враги Колумба,-- а адмиралъ хочетъ пуститься на нихъ по безграничному океану въ далекій путь, къ берегамъ Испаніи! Вђдь это -- вђрная гибель!
   -- Развђ вы не видите,-- говорили нђкоторые изъ моряковъ,-- вђдь адмиралъ сошелъ съ ума!
   -- Неправда,-- возражали третьи,-- онъ просто -- ловкій колдунъ и съумђетъ спастись даже тогда, когда мы всђ до одного человђка попадемъ на дно или въ пасть акулы!
   На самомъ дђлђ Колумбъ и не думалъ возвращаться въ Испанію; онъ хотђлъ, отойдя нђсколько къ востоку, пристать около Санъ-Доминго.
   Былъ майскій, день, когда жалкій флотъ испанцевъ кое-какъ дотащился до береговъ Кубы. Колумбъ сдђлалъ здђсь небольшую стоянку, чтобы Выкачать изъ судовъ воду и добыть провіантъ. Буря едва не разбила въ щепки корабли, сорвавъ ихъ съ якорей. Они были такъ плохи, такъ изъђдены червями, что пришлось измђнить направленіе пути и пуститься къ Ямайкђ. Колумбъ не нашелъ здђсь ни воды, ни провіанта. Корабли были въ самомъ плачевномъ состояніи; Колумбъ нашелъ, что всего лучше поставить ихъ на мель, иначе они бы непремђнно пошли ко дну. Въ портђ Санъ-Георгія, переименованномъ впослђдствіи въ Убђжище Христофора, Колумбъ поставилъ корабли, связавъ ихъ вмђстђ. Вскорђ они наполнились водою. Весь экипажъ ютился на кормахъ, и Колумбъ строго приказалъ, чтобы никто изъ матросовъ не смђлъ безъ разрђшенія отлучаться на берегъ.
   Испанцы оказались въ отчаянномъ положеніи. Они никуда не могли двинуться; у нихъ не было ни мастеровъ, ни средствъ, чтобы выстроить новыя суда; провіантъ испортился, а съ туземцами они не успђли еще завязать никакихъ сношеній. Испанцы ихъ совершенно не знали. Они могли быть мирными людьми, но могли быть и свирђпыми людођдами, которые, конечно, воспользовались бы немедленно безпомощностью бђлыхъ пришельцевъ.
   Видя растерянность товарищей, Діэго Мендецъ рђшился на смђлый, почти отчаянный подвигъ. Испанцы умирали съ голоду, и онъ долженъ былъ ихъ спасти во что бы то ни стало. И вотъ, въ минуту все общаго унынія, онъ обратился къ адмиралу съ отчаяннымъ предложеніемъ.
   -- Великій адмиралъ,-- сказалъ онъ, и простодушная улыбка обнажила у него два ряда ослђпительно-бђлыхъ зубовъ,-- я предлагаю пойти на розыски провіанта. Дайте мнђ двухъ матросовъ, чтобы они помогли мнђ нести товаръ для обмђна. Быть можетъ, я найду здђсь мирный народъ и затђю торговлю, которая спасетъ насъ всђхъ отъ голодной смерти.
   Адмиралъ съ состраданіемъ смотрђлъ на юношу.
   -- Я люблю тебя, какъ сына,-- сказалъ онъ тихо.-- Походная жизнь и общія бђдствія научаютъ любить. Знаешь ли ты, Діэго, чђмъ рискуешь?
   -- Не болђе, чђмъ жизнью,-- отвђчалъ безпечно Мендецъ,-- и я радъ бы былъ ее отдать тысячу разъ за васъ и за моихъ товарищей по несчастью.
   Слезы выступили на глазахъ у адмирала; онъ проговорилъ глухимъ голосомъ:
   -- Слухи о насъ навђрное распространились и между здђшними жителями. Послђ исторіи съ Квибіаномъ врядъ ли можно надђяться, что ты вернешься живымъ. Но у меня не остается другого выбора. Я дамъ тебђ двухъ матросовъ; ступай... да сходи сначала на исповђдь къ отцу Бартоломео,-- вђдь можетъ быть, эта исповђдь будетъ послђднею передъ смертью.
   Инеса сидђла на кормђ у борта, уныло глядя на затопленныя водою части корабля. Повсюду была вода, безъ конца и края... Въ этой водђ Инеса видђла свою могилу; объ этомъ ей сказалъ сегодняшній сонъ: она видђла бђлую женщину на морђ. Объ этомъ ей сказало ожерелье изъ бобоваго растенія, которое она бросила въ море. Еслибы вода не готовила ей могилы, ожерелье прибили бы волны къ борту корабля, но нитка разорвалась; бобы распустились и поплыли въ разныя стороны. И Гигвамота покорно ждала смерти...
   Она съ удивленіемъ взглянула на подошедшаго къ ней мужа. Діэго весь сіялъ и улыбался торжествующей улыбкой, какъ будто для него насталъ праздникъ или онъ поймалъ въ сђти массу рыбы.
   -- Инеса!-- сказалъ онъ радостно,-- у насъ завтра будетъ много пищи!
   Она смотрђла на него безсмысленными глазами отупђвшаго отъ страданія существа. Но когда Діэго открылъ ей свой планъ, Инеса пришла въ неописуемый ужасъ. Изъ.широко раскрытыхъ глазъ ея покатились крупныя слезы.
   -- Тебя убьютъ,-- шептала индђянка,-- тебя убьютъ! Діэго съ состраданіемъ склонился, къ женђ.
   -- Ахъ, бђдняжка, какъ ты несчастна!-- сказалъ онъ, -- мнђ не слђдовало на тебђ жениться и заставлять тебя такъ мучиться!
   Инеса вскочила. Слезы ея сразу высохли. Большіе мягкіе глаза зажглись гордымъ гнђвомъ.
   -- Нђтъ!-- крикнула она, и упрямыя презрительныя нотки затрепетали въ ея голосђ,-- Гигвамота не заставитъ тебя жалђть, что ты на ней женился. Женщины моего племени храбры и терпђливы. Иди.
   Она отошла отъ него и, опершись на бортъ, стала задумчиво смотрђть на воду.
   Діэго Мендецъ сидђлъ на сверткђ канатовъ. Возлђ него стояли два молодые матроса, совсђмъ готовые въ путь. Діэго перебиралъ бездђлушки, разложенныя на парусиновомъ мђшкђ, и пробовалъ шутить:
   -- Двадцать пять бубенцовъ... три ножа... бусы... три. дюжины блестящихъ пуговицъ... Отлично! Если этого не хватитъ, друзья мои, то дикари нами пообђдаютъ! На здоровье, не такъ ли?
   Матросы, ободренные этими шутками и порядочной порціей вина, поднесеннаго имъ Колумбомъ, хохотали во все горло.
   Въ это время къ нимъ подошла Инеса. Никогда не видђлъ Діэго, чтобы лицо молодой индђянки было такъ прекрасно. Глаза ея смотрђли серьезно, почти строго; губы были крђпко сжаты. Она положила руку на плечо Діэго и коротко сказала:
   -- Возьми меня съ собою.
   -- Тебя?-- удивился Діэго,-- но ты сошла съ ума, дорогая Инеса!
   -- Я здорова,-- отвђчала молодая женщина,-- и ноги мои крђпки и легки, какъ у лошади вашихъ странъ. Я могу даже бђжать. А жена должна быть всегда тамъ, гдђ ея мужъ.
   -- Но зачђмъ я возьму тебя, Инеса?
   -- Жена должна быть тамъ, гдђ ея мужъ,-- повторила упрямо Инеса,-- и потомъ я могу " помочь тебђ говорить съ этими людьми, такъ Какъ знаю много нарђчій этихъ странъ.
   Все это она сказала мужу на своемъ нарђчіи, чтобы ее не поняли матросы.
   Послђ нђкотораго колебанія Діэго согласился взять съ собою Инесу. Она, дђйствительно, могла быть ему полезна, и онъ рђшилъ рискнуть жизнью жены ради спасенія товарищей.
   Черезъ часъ лодка подвезла къ берегу капитана Діэго Мендеда, его жену и двухъ матросовъ.
   Выходя на берегъ, этотъ маленькій отрядъ расцђловался съ гребцами, какъ передъ смертью, и двинулся пђшкомъ вглубь страны.
   Черезъ день Колумбъ, оплакивавшій гибель Діэго Мендеца, замђтилъ на берегу двђ мужскихъ фигуры. Съ ними не было ни Діэго, ни индђянки. Прибывъ на корабль, они разсказали, что Діэго былъ очень привђтливо встрђченъ мђстными кациками и остался у нихъ на время съ женою, отправивъ матросовъ на корабли съ частью съђстныхъ припасовъ. Инеса сумђла расположить кациковъ къ Діэго, и тђ обђщали подђлиться съ испанцами провіантомъ. Мендецъ просилъ Колумба приготовить какъ можно больше бездђлушекъ для мђновой торговли.
   Черезъ нђсколько дней вернулся въ пирогђ и самъ Діэго Мендецъ, въ сопровожденіи жены и туземцевъ-носильщиковъ. Онъ привезъ съ собою много провіанта.
   Колумбъ восторженно встрђтилъ юношу Не было конца похваламъ его смђлости и находчивости. Немало похвалъ выпало и на долю Инесы.
   Въ тотъ же вечеръ адмиралъ говорилъ Мендецу:
   -- Дорогой сынъ мой, твоя отвага и находчивость изумительны, но... вђдь то, что ты сдђлалъ, не спасетъ насъ; не можемъ же мы вђчно сидђть здђсь или высадиться на берегъ, поселиться на вђки въ этой странђ и проститься съ мыслью о родинђ. Корабли наши погибли; необходимо имђть другіе...
   -- У насъ нђтъ мастеровъ, адмиралъ.
   -- Я знаю. Но все же надо какъ нибудь пробраться на Испаньолу... хотя бы въ пирогахъ...
   Діэго вздрогнулъ и изумленно посмотрђлъ на Колумба. Предложеніе послђдняго даже смђльчаку -- Діэго казалось безумнымъ.
   -- Пуститься въ лодкђ по океану?-- прошепталъ онъ,-- простите... но вы шутите со мною, адмиралъ?
   -- Я не шучу,-- серьезно отвђчалъ Колумбъ,-- и ты знаешь, что когда-то на мое путешествіе въ погоню за новыми землями смотрђли такъ же, какъ смотришь теперь ты на пођздку въ лодкђ. Я бы пустился въ эту экспедицію самъ, но я старъ, и силы мои не выдержатъ...
   Діэго задумался и долго молчалъ, опустивъ голову. Вдругъ онъ тряхнулъ головою и рђшительно посмотрђлъ на адмирала.
   -- Я попытаю счастья и помђряюсь силами со смертью,-- сказалъ Діэго пылко,-- но прежде пусть ваше предложеніе выслушаютъ остальные мои товарищи. Можетъ быть, кто нибудь захочетъ замђнить меня.
   -- А если не захочетъ?-- пытливо спросилъ Колумбъ.
   -- Тогда пођду я,-- горячо отвђчалъ юноша.
   Собравъ экипажъ, Колумбъ предлагалъ желающимъ съђздить на Испаньолу, чтобы просить у Овандо помощи. Крикъ ужаса и негодованія былъ отвђтомъ на эти слова. Никто не соглашался довђрить свою жизнь утлой пирогђ. Тогда Діэго выступилъ впередъ изъ толпы и твердо сказалъ:
   -- Я готовъ выполнить это порученіе.
   Взрывъ негодованія былъ отвђтомъ на эти слова. Многіе изъ испанцёвъ называли Діэго выскочкой и безумцемъ. Къ нему присталъ только одинъ испанскій гидальго да шесть индђйцевъ-гребцовъ.
   Діэго дђятельно принялся за оснащиваніе пироги: онъ придђлалъ къ ней киль, закрђпилъ у нея бока, поставилъ мачту и парусъ и, наконецъ, нагрузилъ провіантомъ.
   -- Я ђду на твою родину,-- коротко сказалъ онъ женђ,-- а ты останешься, конечно, здђсь ожидать моего возвращенія?
   Она улыбнулась, покачала головою и показала ему на маленькій узелокъ со своими вещами, который она давнымъ-давно приготовила. Этотъ узелокъ она положила въ пирогу, а потомъ легко прыгнула туда сама. Молодая женщина не сказала мужу, что влечетъ ее въ океанъ, кромђ желанія не покидать его. Она не созналась ему, что сырость, тяжелыя лишенія и голодъ довели ее до странной болђзни, свойственной этикъ странамъ, болђзни отъ которой нђтъ спасенія. Инеса худђла не по днямъ, а по часамъ; глаза ея горђли лихорадочнымъ блескомъ, силы падали... Она знала, что скоро умретъ, и ей хотђлось еще хоть разъ увидђть родной берегъ...
   Напутствуемые всевозможными пожеланіями смђльчаки пустились въ океанъ. Это было безумное предпріятіе, и Діэго на первыхъ же порахъ ожидало тяжелое испытаніе: на путниковъ напалъ страшный воинственный кацикъ. Мендецу, Инеођ и гребцамъ-индђйцамъ грозилъ плђнъ, а можетъ быть и смерть отъ руки людођдовъ, но и здђсь ловкость спасла Діэго. Пока дикари спорили о томъ, какъ имъ подђлить добычу, Діэго съ Инесой удалось вскочить въ пирогу. Начало путешествія было неудачно: пришлось вернуться къ кораблямъ.
   Но мужество не покидало Діэго, и онъ принялся за снаряженіе новой экспедиціи. На этотъ разъ въ Испаньолу отправлялись двђ пироги: второй командовалъ генуэзецъ Фізско.
   На всю жизнь у Діэго врђзалось въ памяти это бђдственное путешествіе. Онъ не могъ забыть неизмђримой глади океана, по которой двигались жалкія пироги съ не менђе жалкими людьми. Солнце пекло невыносимо; прђсная вода вышла; одинъ изъ индђйцевъ-гребцовъ уже умеръ отъ жажды, другіе -- обезсиленные, лежали на днђ пироги. Діэго чувствовалъ, что во рту у него сухо, и языкъ прилипаетъ къ небу; голова его кружилась, а солнечные лучи, казалось, сжигали всђ внутренности.
   Когда спустили въ волны трупъ индђйца, Мендецъ взглянулъ на жену. Инеса лежала на днђ лодки, не отрывая остраго горячаго взгляда отъ мужа. Лицо ея осунулось и стало темнымъ; въ глубокихъ орбитахъ неестественно большіе глаза казались ужасными. Но Инеса не стонала; она покорно сложила на груди руки и ждала смерти. И Діэго теперь понялъ сердцемъ, что она скоро отъ него уйдетъ въ невђдомый міръ, но ему не хотђлось этому ъђрить: потеря Инесы казалась ему чудовищной.
   -- Потерпи, немного потерпи, моя Инеса,-- говорилъ онъ ласково, дрожащимъ голосомъ.-- Скоро мы встрђтимъ небольшой островъ Навазъ,-- тамъ есть вода. Ты отдохнешь, Инеса, и...
   Она безучастно покачала головою и чуть слышно прошептала:
   -- Нђтъ... Гигвамота не увидитъ зари... ее унесетъ бђлая женщина...
   -- Гигвамота, говоришь ты?-- прошепталъ, задыхаясь отъ слезъ, Діэго,-- Гигвамота не увидитъ, но Инеса, моя Инеса... она увидитъ...
   -- Гигвамота не увидитъ,-- упрямо повторила индђянка.
   Она долго смотрђла на небо и на солнце щ вдругъ тихо проговорила:
   -- Съ неба пришли бђлые люди и унесли Гигвамоту, чтобы дать ей безсмертную душу...
   Эти слова раздирали на части сердце Діэго.
   Наступилъ вечеръ. Мендецъ увидђлъ на восточной сторонђ горизонта мерцающій свђтъ, предвђстникъ восходящей луны. Нижній край диска заволакивала какая то черная полоса. То была земля, то былъ желанный островъ Навазъ!
   Казалось, ихъ радости не будетъ конца, когда усталые путники, наконецъ, вышли на берегъ. Діэго осторожно несъ на рукахъ Инесу. Эта ноша не была тяжела. Діэго все еще вђрилъ, что ее можно вернуть къ жизни, и крђпко прижималъ къ груди, какъ будто хотђлъ отогрђть около своего сердца. Несмотря на теплую ночь, Инеса была холодна и тяжело дышала. Діэго далъ ей напиться изъ чистаго источника. Она едва коснулась губами кружки и тихо прошептала:
   -- Положи меня на землю...
   Онъ осторожно опустилъ Инесу на землю. Ея большіе глаза, не мигая, остановились на полномъ дискђ луны. Вся она, залитая серебристымъ свђтомъ луны, казалась фантастическимъ видђніемъ, случайно попавшимъ на землю.
   -- Прощай,-- услышалъ Діэго ея шопотъ, похожій на шелестъ осеннихъ листьевъ,-- за Гигвамотой уже пришла бђлая женщина. Она не можетъ ждать...
   И руки ея недвижно упали вдоль тђла.
   Гигвамоты-Инесы не стало. Діэго долго просидђлъ надъ дорогимъ трупомъ, не вытирая тяжелыхъ слезъ, катившихся у него по щекамъ. Онъ не замђчалъ, какъ гребцы на берегу развели огонь, а потомъ жадно набросились на похлебку изъ собранныхъ на берегу ракушекъ; онъ все всматривался пристально въ застывшія черты покойницы, точно хотђлъ разгадать какую-то страшную тайну. Сидђвшіе у костра вздрогнули отъ глухого голоса Діэго:
   -- Помогите-ка мнђ вырыть могилу. Я очень ослабђлъ.
   Ему не хотђлось отдать Гитвамоту волнамъ, какъ отдавали моряковъ. Ему было тяжело думать, что ее будутъ ђсть акулы. Ей было лучше спать въ этомъ уютномъ уголкђ, въ расщелинђ скалъ, подъ развђсистымъ деревомъ.
   И когда невысокій холмикъ выросъ надъ ея могилой, Діэго легъ на него и лежалъ тамъ долго, не чувствуя, какъ вся грудь и рукава его рубашки мокры отъ слезъ. Онъ почти ничего не ђлъ; только, уступая просьбамъ Фіэско, копая могилу, Діэго проглотилъ нђсколько улитокъ, и теперь чувствовалъ, какъ страшно ослабђлъ...
   Въ это время нђсколько индђйцевъ, черезчуръ жадно набросившихся на воду, корчились отъ судорогъ по землђ. Нђкоторые изъ нихъ умерли въ эту ночь отъ неумђренности въ питьђ.
   Въ слђдующую ночь отдохнувшіе путники снова сђли въ пироги, а черезъ день добрались до пустыннаго полуострова на юго-востокђ Испаньолы.
   Отъ береговыхъ жителей Діэго узналъ, что Овандо нђтъ въ Санъ-Доминго. Онъ отправился пђшкомъ отыскивать правителя Испаньолы.
   Овандо принялъ Мендеца довольно благосклонно, но объявилъ, что не можетъ теперь помочь адмиралу, такъ какъ поглощенъ войною съ туземцами. Мендецъ далъ себђ клятву какимъ бы то ни было путемъ достать для Колумба корабль и съ этою цђлью отправился въ Санъ-Доминго.
   Около восьми мђсяцевъ Колумбъ ждалъ на обломкахъ своего флота помощи отъ Овандо. Терпђливо выносилъ онъ ропотъ команды, заговоръ, чуть не кончившійся его убійствомъ; адмиралъ былъ свидђтелемъ мятежа, зачинщикъ котораго отнялъ, у него большую часть провіанта и ушелъ на пирогахъ въ море.
   Этотъ негодяй своими набђгами на мирныхъ жителей возстановилъ ихъ противъ бђлыхъ, и туземцы перестали доставлять на корабли провіантъ. Очевидно, они рђшили уморить бђлыхъ голодомъ. Люди умирали отъ истощенія. Чтобы достать провіантъ, Колумбъ прибђгнулъ къ хитрости. Это было въ концђ февраля 1504 года. Ожидалось затменіе луны. Астрономическія таблицы дали Колумбу возможность заранђе узнать объ этомъ затменіи. Онъ призвалъ нђсколькихъ сосђднихъ кациковъ и сказалъ имъ, будто Богъ испанцевъ разсердился на индђйцевъ за вражду къ Его народу; индђйцы не хотятъ кормить бђлыхъ, и за это Богъ пошлетъ имъ много бђдъ и на первыхъ же порахъ отниметъ у нихъ луну. Когда наступила ночь, и предсказаніе Колумба оправдалось, кацики испугались и бросились къ ногамъ адмирала. Они умоляли вождя Избраннаго народа вернуть имъ ночное свђтило. Колумбъ удалился, какъ будто для священнодђйствія, и скоро вернулся, говоря, что Богъ проститъ индђйцевъ, и луна скоро явится. Дђйствительно, затменіе скоро кончилось, и кацики принесли Колумбу массу съђстныхъ припасовъ.
   Въ это время Мендецъ усиленно ратовалъ на Испаньолђ въ пользу Колумба. Своими разсказами о бђдственномъ положеніи адмирала онъ возбудилъ противъ Овандо колонистовъ; пристыженный Овандо послалъ на Ямайку корабль со съђстными припасами. Маленькое судно привезло съ собою немного муки, вина и письмо отъ Овандо. Правитель Испаньолы извинялся, что еще не можетъ помочь соотечественникамъ, но надђется это сдђлать въ недалекомъ будущемъ.
   Передавъ съђстные припасы и письмо, судно скрылось.
   Колумбъ понялъ, что Овандо издђвается, надъ нимъ, и слегъ... Больной и слабый, онъ не переставалъ безпокоиться объ участи бунтовщиковъ, бђжавшихъ отъ него и лишенныхъ теперь продовольствія. Онъ послалъ имъ въ догонку предложеніе вернуться и подчиниться всђмъ его требованіямъ. Вернуться бунтовщики отказались, но нагло требовали у Колумба съђстныхъ припасовъ, полученныхъ отъ Овандо.
   -- Мы вернемся только тогда, когда за нами придутъ съ Испаньолы корабли, говорили эти негодяи,-- а пока мы требуемъ свою долю провіанта, иначе возьмемъ его силою. Бунтовщики сдђлали попытку привести свою угрозу въ исполненіе. Они рђшили взять корабли приступомъ, а Колумба лишить жизни.
   -- Колумбъ -- врагъ народа! кричали они,-- проклятый генуэзецъ! Испанія не дорога ему, нђтъ, онъ -- врагъ короны! Онъ -- колдунъ, жестокій негодяй и бездђльникъ!
   Аделантадо Бартоломео отразилъ нападеніе, хотя и получилъ рану въ руку. Вожакъ мятежниковъ былъ схваченъ и связанный доставленъ къ адмиралу. Усмиренные бунтовщики принесли Колумбу повинную. Адмиралъ простилъ ихъ, но учредилъ за ними надзоръ надежныхъ офицеровъ.
   День спасенія приближался. Мендецъ купилъ въ Испаньолђ корабль за счетъ адмирала изъ числа судовъ, только что прибывшихъ изъ Испаніи; другой корабль далъ Овандо, побуждаемый, конечно, не участіемъ къ адмиралу, а общественнымъ мнђніемъ. Все населеніе кричало объ ужасахъ, которые приходится терпђть Колумбу и его спутникамъ; даже священники съ церковныхъ каѳедръ осуждали промедленіе правителя.
   Діэго Мендецъ переживалъ на Испаньолђ тяжелое время. Онъ былъ свидђтелемъ несправедливостей и жестокостей испанцевъ по отношенію къ индђйцамъ. Рабство успђло уже принести свои плоды. Въ продолженіе шести или семи мђсяцевъ каждый дикарь долженъ былъ непрерывно работать на испанцевъ при недостаточномъ продовольствіи. Раба-индђйца разлучали съ семьею, перегоняли въ отдаленнђйшія мђста острова, понукали къ работђ плетьми и палками; бђглецовъ ловили и заставляли работать въ кандалахъ сверхъ положеннаго срока. А когда этихъ несчастныхъ на время распускали, истомленныхъ, голодныхъ, больныхъ, ихъ путь можно было прослђдить по разлагающимся трупамъ.
   Все это было дђломъ Овандо. Видя недостатокъ золота въ новооткрытыхъ земляхъ, правитель старался извлечь доходъ для короны изъ дарового труда въ отощавшихъ рудникахъ
   Никогда на Испаньолђ не было такого звђрства при Колумбђ, котораго злые языки обвиняли въ притђсненіи индђйцевъ.
   Но этого мало. Испанцы укрђпляли за собою славу предателей.
   По прибытіи на Испаньолу Діэго Мендецъ отправился навђстить Анакаону, чтобы разсказать ей о судьбђ Гигвамоты. Бегекіо уже умеръ, и сестра наслђдовала послђ него управленіе областью Ксарагвы. Царственная Анакаона приняла зятя привђтливо и съ кроткимъ видомъ выслушала его разсказъ о безвременной смерти Гигвамоты. Она жаловалась ему на произволъ испанцевъ, насилія которыхъ такъ вооружили индђйскія племена, что Анакаона уже не могла ихъ сдерживать. Слезы текли по лицу ея.
   -- Какъ бы я хотђла теперь лежать тамъ, рядомъ съ моей Гигвамотой,-- вырвалось у нея изъ груди.
   Желаніе Анакаоны исполнилось, хотя она нашла себђ могилу не среди тихой сђни лђсовъ острова Наваза, а въ разъяренной толпђ испанцевъ.
   До Овандо долетђли слухи, что область Ксарагва готовится къ возстанію. Онъ рђшилъ подавить его въ самомъ началђ и пошелъ въ эту область съ тремя стами человђкъ пђхоты и семьюдесятью конницы. Анакаона дружески встрђтила правителя бђлыхъ, отвела ему и его воинамъ лучшее помђщеніе и устроила въ честь гостей праздникъ. Для потђхи бђлыхъ друзей индђйцы затђяли игры и пђсни. Овандо смотрђлъ на эти забавы вмђстђ со своими спутниками со странною улыбкою.
   -- Прекрасная Анакаона -- раздался его медоточивый голосъ,-- позволь мнђ показать тебђ во всеоружіи мое войско...
   Анакаона выразила свое согласіе, и войско испанцевъ выстроилось на площади передъ ея дворцомъ. Тутъ произошло нђчто ужасное. Вооруженные солдаты бросились на индђйскія хижины, поджигали ихъ вмђстђ съ бывшими внутри людьми, кололи и топтали несчастныхъ, объятыхъ паническимъ ужасомъ.
   Діэго Мендецъ былъ въ Санъ-Доминго, когда увидђлъ царственную Анакаону въ кандалахъ. Стража зорко смотрђла, чтобы индђянка не покончила съ собою. Анакаона шла, гордо поднявъ голову, полная злобы и презрђнія. Впереди ее ждала висђлица. Увидђвъ Діэго Мендеца въ толпђ, собравшейся поглазђть на ея казнь, Анакаона крикнула ему, сдвигая тонкія брови:
   -- Будь проклятъ ты, испанская собака! Будь проклятъ тотъ часъ, когда я отдала тебђ свою дочь! Ты, ты сгубилъ ее... Я думала, что васъ, бђлое племя, прислали къ намъ боги! Вы -- духи тьмы; вы -- злые духи тьмы, и васъ надо было сгубить нашимъ сильнымъ вождямъ въ самомъ началђ!
   Она твердыми шагами подошла къ висђлицђ, а Мендецъ громко крикнулъ ей, дрожа отъ ужаса и возмущенія:
   -- О, благородная Анакаона, ты оскорбила меня несправедливо! Еслибы я могъ, я бы снялъ-съ тебя кандалы! Мой адмиралъ, котораго я люблю больше жизни, никогда не былъ предателемъ, и это хорошо знаютъ твои братья!
   Анакаона ничего не отвђтила и просунула голову въ петлю. Черезъ нђсколько минутъ ея не стало.
   Уходя съ мђста казни, Мендецъ поклялся честью, что отнынђ онъ будетъ другомъ несчастныхъ индђйцевъ. Его преслђдовали два образа: одинъ -- нђжный, Гигвамоты, который кротко просилъ его о помощи братьямъ; другой -- грозный и неумолимый, образъ Анакаоны, требовалъ для нихъ человђческихъ правъ.
   Мендецъ сдержалъ свое слово: получивъ владђнія въ новооткрытыхъ земляхъ, онъ заслужилъ любовь туземцевъ; онъ старался мирнымъ путемъ поднять уровень ихъ развитія и вмђстђ съ почтеннымъ Ласказасомъ ратовалъ противъ рабства слабосильныхъ и кроткихъ дикарей.
   Въ серединђ августа 1504 года Колумбъ прибылъ со своими спутниками въ Санъ-Доминго на двухъ корабляхъ, посланныхъ изъ Испаньолы. Овандо принялъ адмирала съ наружнымъ почтеніемъ, но Колумбъ отлично понималъ, что онъ чуждъ всђмъ на этомъ островђ, и торопилъ отплытіе въ Испанію. Все состояніе онъ употребилъ на починку кораблей и черезъ мђсяцъ ушелъ въ море.
   Страшныя бури преслђдовали его на пути. Одинъ изъ кораблей, совершенно разбитый, пришлось вернуть въ Санъ-Доминго; второй, одинокій полуразбитый корабль вынесъ наконецъ, въ прохладный ноябрьскій день несчастнаго героя въ портъ Санъ-Лукаръ. Изъ Санъ-Лукара Колумбъ переђхалъ въ Севилью.
   На одной изъ отдаленныхъ севильскихъ улицъ стоялъ маленькій невзрачный домикъ. Окна его были постоянно завђшены; свиньи и куры свободно бродили по заросшему колючками двору; толстая, грязная служанка сушила бђлье прямо на полусгнившемъ заборђ. Но около домика можно было часто видђть разношерстную толпу: рыцарей, чиновниковъ ремесленниковъ и матросовъ, которые входили и выходили черезъ низкія двери. И если прохожіе спрашивали, кто живетъ въ этомъ домикђ, служанка равнодушно отвђчала:
   -- Да такъ... бђдный старикъ... тотъ, что, говорятъ, открылъ какія то земли, да видно, открывать то ихъ вовсе не слђдовало, потому что старикъ попалъ въ немилость у королей и скоро пойдетъ по улицамъ съ сумою.
   Въ самомъ дђлђ, герой, положившій къ ногамъ испанскихъ монарховъ цђлый новый міръ; человђкъ, съ которымъ "короли" по договору должны были дђлить всђ богатства этого міра, почти умиралъ съ голода. Изможденный, чуть живой, онъ неподвижно лежалъ на узенькой жесткой постели и едва сдерживалъ стоны. Но не одна болђзнь была причиною этихъ стоновъ: душа Колумба ныла отъ сознанія оскорбленнаго человђческаго достоинства, несправедливости, разбитыхъ надеждъ. Все было кончено для него въ этой жизни: онъ умиралъ.
   Вотъ только что вышли отъ него несчастные товарищи послђдняго бђдственнаго путешествія, прося жалованья за службу во флотђ. Что могъ имъ дать нищій -- старикъ, когда правительство отказалось платить, согласно бывшему раньше договору? Несчастные люди провели въ отсутстіи три года, а за эти три года дђла ихъ на родинђ пришли въ упадокъ. Вернувшись въ Испанію, они не принесли съ собою ничего, кромђ болђзней. Среди этихъ обойденныхъ судьбою былъ и Діэго Мендецъ, дважды спасшій товарищей, отдавшій золото своей жены на сооруженіе кораблей.
   Въ награду за это ему предоставили право голодать. Колумбъ много разъ писалъ ко двору, писалъ и старшему сыну Діэго, чтобъ онъ, какъ любимый пажъ королевы, похлопоталъ о выдачђ жалованья несчастной командђ и о возстановленіи принадлежавшихъ ему по договору правъ.
   Съ этою же цђлью отправился ко двору и Діэго Мендецъ. Хлопоты обоихъ молодыхъ людей не привели ни къ чему. "Короли" упорно молчали. Впрочемъ, Діэго Колумбъ сообщилъ отцу печальную вђсть, что дни королевы Изабеллы сочтены, и потому королю не до дђлъ адмирала.
   Въ то же время до Колумба долетали слухи, что флорентинцу Америго Веспуччи при дворђ оказывается большое вниманіе и что Веспуччи хлопочетъ о снаряженіи новой экспедиціи въ Атлантическій океанъ. На" конецъ, не смотря на свое нездоровье, Колумбъ рђшилъ ђхать въ Сеговію, гдђ въ то время находился дворъ.
   Разъ жители Севильи были крайне удивлены при видђ катафалка, на которомъ возили севильскихъ архіепископовъ на кладбище. Катафалкъ стоялъ передъ ма-. ленькимъ домикомъ, гдђ жилъ опальный генуезецъ. Его со всђхъ сторонъ окружала густая толпа любопытныхъ. Тутъ и тамъ слышались вопросы.
   -- Кого хоронятъ?
   -- Кардинала Мендозу?
   -- Да вђдь его же похоронили, а новый архіепископъ пока въ добромъ здравіи!
   -- А можетъ быть, здђсь живетъ гробовщикъ, къ которому привезли катафалкъ для починки.
   -- Да нђтъ же,-- даже разсердилась толстая служанка, которую теребили со всђхъ сторонъ,-- въ этомъ катафалкђ повезутъ въ Сеговію ко двору генуэзца Кристовала Колумба. Онъ такъ боленъ, что не можетъ сђсть на лошадь, ну, архіепископъ и разрђшилъ ему пођхать на этой колесницђ, благо она никому не нужна!
   Въ толпђ послышались возгласы разочарованія:
   -- Какой-то генуэзецъ! Стоило, нечего сказать, смотрђть!
   Любопытные быстро расходились. Колумбъ слышалъ шумъ и крики на улицђ, подъ своими окнами, и съ удивленіемъ говорилъ стоявшимъ около его кровати Фернандо и Діэго Мендецу:
   -- О чемъ это тамъ шумитъ толпа? Она хочетъ меня видђть? Нђтъ, нђтъ, скажите, что я не могу... не въ силахъ... отошлите катафалкъ обратно да поблагодарите его эминенцію, архіепископа... Мнђ уже не подняться! Позовите брата Бартоломео...
   Великій человђкъ со свойственной ему наивностью вообразилъ, что толпа хочетъ привђтствовать его, какъ героя. Онъ еще не забылъ торжественную встрђчу въ Налосђ и Кордовђ послђ его перваго путешествія...
   Колумбъ попросилъ пришедшаго брата съђздить за него въ Сеговію, отдать королямъ отчетъ о путешествіи и разсказать о тягостномъ положеніи адмирала. Бартоломео тотчасъ же уђхалъ въ Сеговію.
   Въ августђ 1505 года немного поправившійся Колумбъ съ трудомъ усђлся на мула и шагомъ отправился ко двору. Королевы, прежней его покровительницы, уже не было на свђтђ, а король выказывалъ адмиралу полное пренебреженіе. До Колумба дошли слухи, что Америго Веспуччи уже получилъ мђсто надсмотрщика по снаряженію экспедиціи въ Новый Свђтъ. И это было въ то самое время, какъ имущество героя новооткрытыхъ земель продавали съ публичнаго торга для удовлетворенія его должниковъ, а самаго его оставляли умирать на соломђ!
   Съ внђшней стороны Фердинандъ принялъ Колумба очень ласково, но къ разсказамъ его о послђдней экспедиціи отнесся совершенно равнодушно. Оскорбленный этимъ равнодушіемъ адмиралъ отказался отъ ничтожной пенсіи, предложенной ему королемъ.
   А здоровье Колумба съ каждымъ днемъ становилось хуже: старая рана снова открылась; подагра окончательно уложила его въ постель. Смерть близилась: для Колумба это было слишкомъ ясно. Онъ составилъ завђщаніе и написалъ королю послђднее письмо. Онъ умолялъ Фердинанда, чтобы почести, которыя стоили ему столькихъ тяжелыхъ трудовъ, были переданы его дђтямъ.
   Вмђстђ съ дворомъ престарђлый адмиралъ отправился изъ Сеговіи въ Вальядолидъ навстрђчу къ наслђдницђ Изабеллы Хуанђ, женђ Филиппа Австрійскаго. Онъ надђялся, что молодая королева приметъ участіе въ его судьбђ. По болђзнь окончательно свалила Колумба, и онъ уже не покидалъ постели, а потому и не видђлъ королевы Хуаны.
   Въ скромномъ вальядолидскомъ домђ около постели умирающаго Колумба 20-го мая 1506 года столпились его сыновья и друзья. Ближе всђхъ, около самаго изголовья, стоялъ доминиканскій патеръ.
   Колумбъ слегка приподнялся и знакомъ подозвалъ друзей поближе.
   -- Діэго,-- сказалъ онъ стройному молодому человђку въ блестящемъ нарядђ придворнаго,-- ты уже твердыми шагами идешь по намђченной дорогђ. Ты силенъ, какъ дубъ, а онъ...
   Лицо умирающаго передернула судорога. Онъ съ грустью посмотрђлъ на младшаго сына, тонкаго, еще несложившагося юношу съ кроткими мечтательными глазами.
   -- А онъ,-- продолжалъ адмиралъ,-- онъ такъ юнъ и уже столько перенесъ лишеній! Жизнь не щадила его... Сынъ мой Діэго... поддержи его, когда меня не станетъ... И ты,-- обратился Колумбъ къ Мендецу,-- будь ему вђрнымъ другомъ и братомъ...
   Онъ соединилъ руки трехъ юношей, и всђ слышали, какъ на одђялђ у него загремђло желђзо.
   -- Это -- цђпи,-- горько улыбнулся Колумбъ,-- тђ цђпи, которыя я когда-то носилъ въ награду за страданія на этомъ свђтђ! Я сохранилъ ихъ до самой смерти. Возьми же теперь ихъ, Мендецъ, лучшій изъ друзей моихъ, на память о пережитыхъ нами вмђстђ страданіяхъ. Я бы отдалъ ихъ Бартоломео, но онъ... онъ при дворђ... онъ хлопочетъ...
   Силы измђняли ему: онъ прошепталъ коснђющимъ языкомъ:
   -- Святой отецъ, приступите къ исповђди...
   Всђ вышли изъ комнаты. Патеръ наклонился къ умирающему. Находящіеся въ сосђдней комнатђ услышали рыданія. Адмиралъ плакалъ. Послђ причастія онъ поманилъ близкихъ рукою, но былъ уже не въ силахъ говорить... Голова его откинулась на подушки; глаза закатились; изъ груди вырвался хриплый стонъ:
   -- Въ руки Твои, о, Боже, предаю духъ мой...
   Черезъ минуту онъ былъ мертвъ.
   Похороны Колумба были очень просты. Мало кто обратилъ вниманіе на печальное погребальное шествіе; за скромнымъ гробомъ шла маленькая кучка людей. Вальядолидскія кумушки презрительно повторяли, что умеръ какой-то бђднякъ.


   Семь лђтъ спустя тђло Колумба было перенесено изъ Вальядолида въ Севилью, въ монастырь Ласъ-Куевасъ; въ 1536 году его перевезли на Испаньолу, т. е. на Гаити. Но и здђсь не суждено было успокоиться костямъ этого безпокойнаго человђка. Въ 1795 году останки Колумба были перенесены съ Гаити на Кубу, въ Гаванну.
   Судьба всю жизнь зло шутила надъ великимъ человђкомъ, не подозрђвавшимъ даже, какое грандіозное открытіе онъ сдђлалъ для міра, не знавшимъ даже, что онъ открылъ новую часть свѣта, и допустила его умереть въ нищетѣ. Мало того: даже память о безсмертномъ имени Христофора Колумба неблагодарное потомство пыталось стереть съ лица земли: открытая геніальнымъ генуэзцемъ страна была названа Америкой, въ честь Америго Веспуччи, совершившаго нѣсколько путешествій въ Новый Свѣтъ и издавшаго описаніе своихъ путешествій. Только одна провинція Южной Америки, да и то значительно позднѣе, получила имя Колумбіи.


   
Ко всем произведениям автора К списку авторов