Мещерский Андрей Павлович - Петр Михайлович Бицилли

Андрей Павлович Мещерский.
Заметки и материалы к биобиблиографии
русских преподавателей в высших учебных заведениях Болгарии.
1920-1944

София
1955-1956

Предисловие

I. Несколько лет назад я начал собирать эти материалы, руководствуясь желанием сохранить для будущего то исключительное научное и культурное наследство, которое оставили нам отдельные представители русской науки, оказавшиеся в силу ряда исторических событий вне пределов своей родины. Насколько мне известно, это первая попытка своего рода охватить путем сбора биобиблиографических материалов всю научно-педагогическую и общественно-политическую деятельность тех русских ученых, которые оказались к 1920 году за рубежом России.

Мысль о том, что со временем, при равнодушии одних и при пристрастном потакании других, вероятно, исчезнет не только память, но и плоды всех трудов и знаний этих людей, заставила меня приступить к этому неблагодарному труду.

Сохранить память о русских ученых, работавших в Болгарии, сохранить путем сбора и библиографической обработки их научное наследство -- вот моя непосредственная задача.

II. В прошлом подавляющее число работ русских ученых всегда оставалось совершенно неизвестным Западу, потому что эти работы печатались только на русском языке. Вот почему одной из положительных сторон русского рассеяния следует считать предоставленную возможность ученому миру Запада непосредственно познакомиться с состоянием русской науки в лице тех ее представителей, которые в силу сложившихся политических обстоятельств были вынуждены покинуть свою страну.

Отрицательной же стороной этого великого рассеяния русских людей по всему миру следует признать -- речь идет о русской ученой и культурной среде -- ее вынужденный отрыв от России и от тех молодых научных кадров, которые формировались в течение десятилетий на родной земле.

Я очень далек от желания повторять бескритично мысль П.Я. Чаадаева в его знаменитых "Философических письмах" о том, что "мы все имеем вид путешественников. Ни у кого нет определенной формы существования, ни для чего не выработано хороших привычек, ни для чего нет правил... Ничего прочного, постоянного; все протекает, уходит... Мы не храним в наших сердцах ничего из тех уроков, которые предшествовали нашему собственному существованию... Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня... Каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам Бог весть откуда... Мы подобны тем детям, которых не приучили мыслить самостоятельно; в период зрелости у них не оказывается ничего своего..."

Эти утверждения, очевидно, спорны и всегда -- в прошлом и, вероятно, теперь -- остаются несправедливым упреком русской интеллигенции в целом.

Но отмечая неуклонный подъем в развитии целого ряда областей гуманитарных наук в России, необходимо, однако же, подчеркнуть несомненное отсутствие научной преемственности, что не может не отражаться отрицательно на общем итоге этого подъема[*] . В области исторических наук, языковедения, литературно-исследовательской работы, литературной критики и т. д. чувствуется часто отсутствие глубины и самостоятельности суждения: культурная подготовка советского специалиста еще не всегда достаточна. Этот существенный изъян может быть восполнен в известной степени внимательным и критическим исследованием того научного наследства, которое оставлено предшествующим поколением русской научной и культурной мысли. Нужды нет в том, что политические разногласия между двумя поколениями представителей русской науки -- дореволюционного и эмигрантского и послереволюционного, советского -- очень велики. Но не в этих разногласиях дело. Дело не в том, что все лица, о которых здесь идет речь, были почти всегда решительными противниками коммунистических идей и советского строя. Дело даже не в личной одаренности одних и научной посредственности других. Не степенью талантливости и научной подготовленности и не политическим аршином следует измерять тот вклад в русскую и европейскую культуру, который сделали эти представители русской научной мысли за границей. Мерой, с которой следует подходить к их наследству, должна быть компетентная и беспристрастная оценка их деятельности на новом поприще -- достойных представителей и пропагандистов русской культуры и русской науки вне пределов их отечества. И в этом отношении заслуги этих русских людей -- исключительны. Их научные достижения -- очень крупны. Их влияние и их значение в развитии культуры тех стран, в которых они жили и работали, -- несомненны.

[*] -- Несколько более осторожно, но в том же смысле в мае 1956 высказался и чл.-корр. АН СССР проф. Е.М. Жуков на страницах советского журнала "Вестник АН СССР": "В советской исторической науке до сих пор недостаточно изучены вопросы истории мировой культуры. Главная редакция столкнулась с фактом почти полного отсутствия специалистов, занимающихся этими проблемами. Наблюдается также известное отставание в области разработки проблем историографии и источниковедения, что умножает трудности, стоящие перед авторским коллективом. Бросается в глаза почти полное отсутствие диссертаций на историографические темы по всеобщей истории... Известно, что среди зарубежных историков, не стоящих на марксистских позициях, имеется значительная группа прогрессивных ученых... вносящих свой положительный вклад в развитие науки (путем публикации новых ценных источников, материалов и т.п.), но и стремящихся к плодотворному научному контакту... Нет сомнения в том, что такого рода контакт может принести большую пользу. Но для того, чтобы установить контакт с зарубежными историками, представляющими различные направления, необходимо хорошо знать их научную продукцию, разобраться в оттенках мнений, в существующих школах. Составление "Всемирной истории" по многим разделам шло бы гораздо более быстрыми темпами, если бы институты Отделения исторических наук всегда были хорошо и полно информированы о состоянии исторической науки за рубежом. Этого нельзя сказать ни об Институте истории, ни об Институте востоковедения. Обнаружилось, что в отдельных случаях наши авторы не всегда достаточно внимательно следили за новейшими публикациями исторических документов, появившихся за рубежом. Это относится, в частности, к истории культуры и к использованию обобщающего материала..." (Жуков Е.М. Научная проблематика и принципы издания "Всемирной истории". К выходу 1-го тома // Вестник АН СССР. 1956, кн. 5, с. 38 и сл.).

Подводя итоги вкладу, внесенному русскими учеными во все области гуманитарных наук, мы должны отметить в большинстве случаев их оригинальность и богатство затронутых и разрешенных тем. Одновременно с этим необходимо указать и на свойственную почти всем им характерную черту -- их более крупные исследования не носят узкопрактического, утилитарного характера, и это дает их работам черты несомненного долголетия.

И наконец должны быть, хотя бы мимоходом, подчеркнуты исключительно трудные условия их жизни за границей, которые не могли не отразиться отрицательно на всем их творчестве. Не имея объединяющего печатного органа, работы этих ученых оказывались рассеянными в целом ряде специальных и общих журналов, и выискивать их, собрать их в одно библиографическое целое представляется очень трудной задачей. Что же касается отдельных монографий, отражающих наиболее полно мировоззрение их авторов, их знания, их осведомленность о современном им состоянии их наук и т. д. -- дело обстоит тоже очень плохо. Отдельные научные исследования получили известность. Некоторые труды были переведены на иностранные языки. Все, что было возможно обнаружить в софийских библиотеках, -- вошло в это исследование. Но к сожалению, ряд книг был издан вне пределов Болгарии, и добраться до них мне теперь не представляется возможным. Во-вторых, некоторые исследования не находили своих издателей и долгие годы оставались не изданными. Часть этих рукописей погибла, другая часть попала в руки отдельных (не всегда добросовестных) лиц, и обнаружить их иногда очень трудно. Все эти обстоятельства крайне затруднили сбор материалов и обусловили неполноту исследования.

III. Общее число русских преподавателей в Софийском государственном университете, Торговой академии в г. Варна и в так называемом Свободном университете в Софии за период с 1888 г. (основания Софийского университета) до 1944 года составляло 42 человека. Из этого числа следует выделить в особую группу пятерых преподавателей, читавших лекции в Софийском университете в дореволюционный период:

1. П.М. Бахметьев, естественник 1895-1907

2. Г.А. Белковский, юрист 1893-1897

3. О.М. Говорухин, лектор рус. языка 1911-1925

4. М.П. Драгоманов, историк 1889-1895

5. П.Н. Милюков, историк 1897-1898

Оставшаяся группа преподавателей -- 37 человек -- может быть распределена по факультетам следующим образом:

Историки

1. П.М. Бицилли, кафедра всеобщей истории 1924-1949

2. Э.Д. Гримм, кафедра всеобщей истории 1920-1923

3. Н.П. Кондаков, кафедра археологии и средневекового искусства 1920-1922

4. В.А Мякотин, кафедра истории Восточной Европы 1928-1937

К этой группе историков принадлежит по праву и магистрант истории при Санкт-Петербургском университете -- К.В. Фроловская, проживавшая в Болгарии с 1920 по 1955 год, но оказавшаяся вне стен Софийского университета.

Филологи

1. Н.М. Дылевский, кафедра русского языка 1934

2. К.В. Мочульский, кафедра всеобщей истории литературы 1920-1922

3. М.Г. Попруженко, кафедра истории славянской литературы 1920-1944

4. И.П. Созонович, кафедра всеобщей истории литературы 1921-1922

5. Н.С. Трубецкой, кафедра сравнительного языковедения 1920-1922

К этой группе русских ученых следует прибавить и следующих лиц: Ф.Г. Александрова, Н.М. Бахтина, И.А. Бунина, С.Г. Вилинского, С.М. Карцевского, Н.А. Котляревского, И.П. Нилова, В.А. Погорелова и др., имевших известное отношение к болгарским высшим учебным заведениям.

Богословы

1. Н.Н. Глубоковский, кафедра Св. Писания и Нового Завета 1923-1937

2. М.З. Поснов, кафедра истории Церквей 1924-1928

3. А.П. Рождественский, кафедра Св. Писания и Ветхого Завета 1923-1924

4. Г.И. Шавельский, кафедра Св. Писания и Ветхого Завета 1924-1939

Юристы и экономисты

1. О.Н. Андерсон, Варна, кафедра статистики и эконом. географии 1924-1944

2. И.А. Базанов, София, кафедра римского права 1920-1943

3. П.М. Богаевский, София, кафедра международного права 1920-1929

4. С.С. Демосфенов, София, кафедра полит, экономии 1921-1946

5. Н.В. Долинский, Варна, кафедра полит, экономии 1923-1944

6. И.Г. Кинкель, София, кафедра полит, экономии 1930-1942

7. В.Н. Рененкампф, София, кафедра общей теории права 1920-1925

8. К.Н. Соколов, кафедра государственного права 1920-1927

К числу этих специалистов следует прибавить быв. доцента Юрьевского (Дерптского) университета при кафедре полит, экономии, который не сумел устроиться преподавателем в Софийском университете, -- А.С. Мулюкина, скончавшегося в огромной бедности в приюте бездомных в г. Бургасе в 1953 году.

Медики

1. С.С. Абрамов, кафедра общей патологии 1921-1924

2. С.П. Алисов, ассистент при кафедре общей анатомии 1921-1925

3. В.А. Болотов, ассистент при кафедре общей мед. физиологии 1920-1922

4. В.П. Воробьев, кафедра общей анатомии 1920-1921

5. В.В. Завьялов, кафедра физиологической химии 1920-1930

6. В.В. Завьялов, ассистент при кафедре физиологической химии 1922-1930

7. Д.Д. Крылов, кафедра патологической анатомии 1925-1934

8. М.Л. Лебель, ассистент при кафедре патологической анатомии 1923-1929

9. М.А. Маньковская, ассистент при кафедре гистологии и эмбриологии 1928-1929

10. А.Ф. Маньковский, кафедра гистологии и эмбриологии 1920-1929

11. А. К. Медведев, кафедра физиологической химии 1920-1921

12. Н.М. Попов, кафедра психиатрии 1922-1937

13. Г.Е. Рейн, кафедра гинекологии и акушерства 1920-1926

14. А.М. Черевков, кафедра психологической анатомии 1922-1926

15. И.Ф. Шапшал, кафедра общей анатомии 1923-1933

16. А.А. Янишевский, кафедра нервных и душевных болезней 1922-1933

Из лиц, не устроившихся в болгарские высшие учебные заведения, еще следует упомянуть: медика, быв. проф. Юрьевского университета -- Н.Ю. Калачева, технолога, быв. проф. СПб. Технологического института -- Н.А. Пушина, быв. ректоров Новороссийского университета -- медиков Д.Д. Кишенского (1920) и С.С. Груздева (1922), проф. фон Фриза и др.

IV. Русские ученые, начавшие прибывать к концу 1919 года в Болгарию, были очень сердечно встречены руководством университета в лице ректора -- проф. Ал.Ц. Цанкова, декана историко-филологического ф-та -- проф. В.Н. Златарского, декана юридического ф-та -- проф. Дим. Мишайкова, декана медицинского ф-та -- проф. д-ра Ив. Кипрова и др. Эти люди имеют исключительные заслуги перед болгарской наукой и культурой: именно благодаря их усилиям, упорству и неизменному расположению русские ученые нашли в Болгарии и приют, и доброе отношение, и возможность продолжить свою научную деятельность. Для того чтобы понять все трудности, которые приходилось преодолевать руководству Софийского университета в деле устройства русских ученых в научных учреждениях Болгарии, достаточно напомнить, что маленькая и несчастная Болгария только что вышла из поражений Первой мировой войны, -- разгромленной, ограбленной, нищей. К этому необходимо подчеркнуть несомненно очень сильные антирусские настроения в кругах тех политических партий, которые возглавляли болгарские правительства с 1921 по 1923 год.

И вопреки всему этому, уже в расписании лекций Софийского государственного университета за летний семестр 1920-1921 учебного года мы встречаем имена историков -- Кондакова и Гримма, филологов -- Попруженко, Трубецкого и Мочульского, юристов -- Соколова, Богаевского, Рененкампфа, Базанова и др.

В 1920 году Софийский университет, конечно, испытывал острую необходимость улучшить, усилить свои преподавательские кадры[*]. В общем, состав профессорской коллегии был недостаточен, а на некоторых факультетах в качественном отношении очень слаб.

факультеты

ордин. проф.

экстраорд. проф.

доценты

приват-доц.

лектор

ВСЕГО

1. Ист.-филолог.

2. Физико-матем.

3. Юридический

4. Медицинский

В ИТОГЕ:

Эта таблица дает представление о том, какая огромная научно-педагогическая и организационная работа предстояла русским ученым для упорядочения занятий на трех гуманитарных факультетах. Притом не следует забывать, что в первые же годы своего пребывания в Болгарии русские ученые содействовали созданию богословского факультета и организации так называемого Свободного университета в Софии (инициатива быв. проф. международного права Киевского университета П.М. Богаевского).

И наконец, в конце этих вступительных строк, я даю точный текст договорных условий, продержавшихся почти без изменений с 1920 по 1944 год, на основании которых и были законтрактованы русские ученые на болгарскую государственную службу. Все другие данные, читатель найдет в самом тексте настоящего исследования.

А. М.

София, 1955

[*] -- В своем заключительном отчетном докладе 8 декабря 1920 года проректор Софийского университета проф. Ал.Ц. Цанков сказал: "Руските колеги ни дойдоха на помощ в един момент, когато нашите собствени сили не бяха достатьчни и ние сме били особено доволни, че те, като хора с преподавателска опитност, а някои от тях и със своите авторитети, ще ни помогнат, за да издигнем престижа на Софийския Университет..." (Цит. по книге проф. Мих. Арнаудова "История на Софийския университет св. Климент Охридски през първото му полустолетие 1888-1938". София: Придворна п-ца, 1939. С. 406). ("Русские коллеги пришли к нам на помощь в тот момент, когда наших собственных сил было недостаточно, и мы были особенно довольны потому, что они как люди, имеющие преподавательский опыт, а некоторые из них и в силу своего авторитета помогут нам поднять престиж Софийского университета..." -- Пер. с болг. И.А. Васюковой)

Другое признание, частичное и неполное, мы находим в недавно изданном 2-м томе "История на България". София: БАН., 1955. В этой книге мы читаем на с. 839-840: "В периода след 1-а Световна война се създаде Медицинският ф-т (1918) при Софийския държавен университет. Той стана огнище за развитие на медицинската наука. На първо време в него работиха много руски учени. Макар да имаха реакционни политически възгледи, руските професори-емигранти Воробьов, И. Шапшал, А. Манковски, В. Завялов, А. Черевков, А. Медведев, С. Абрамов, Д. Крилов, Н. Попов, А. Янишевски и др. допринесоха за развитието на младата медицинска наука у нас, като принесоха опита и научните постижения на руските университети от Москва, Петроград, Киев и други градове. В преподаването на някои руски професори (В. Завялов, А. Черевков, А. Янишевски) бяха намерили място някои идеи от павловската физиология... През 20-те години в Медицинския ф-т... работиха солидните руски учени Н.М. Попов и А.А. Янишевски. Със своите трудове и практическа дейност те придвижиха неврологията и психиатрията напред..." ("В период после Первой мировой войны при Софийском государственном университете был создан медицинский факультет (1918). Он стал центром развития медицинской науки. В первое время на нем работало много русских ученых. Русские профессора-эмигранты Воробьев, И. Шапшал, А. Маньковский, В. Завьялов, А. Черевков, А. Медведев, С. Абрамов, Д. Крылов, Н. Попов, А. Янишевский и др., хотя и разделяли реакционные политические взгляды, внесли большой вклад в развитие молодой медицинской науки в нашей стране, внедрив опыт и научные достижения российских университетов Москвы, Петрограда, Киева и других городов. В преподавательской деятельности ряда русских профессоров (В. Завьялова, А. Черевкова, А. Янишевского) нашли место некоторые идеи павловской физиологии... В 20-е годы на медицинском факультете работали солидные русские ученые Н.М. Попов и А.А. Янишевский. Своими трудами и практической деятельностью они способствовали прогрессу неврологии и психиатрии..." -- Пер. с болг. И А. Васюковой)

Петр Михайлович Бицилли

Ординарный профессор историко-филологического факультета Софийского государственного университета "Св. Климент Охридски" при кафедре новой и новейшей истории Европы с 1 января 1924 до 1 июня 1949.

"Рим погиб потому, что лишь наполовину выполнил свою миссию regare imperio populos. Феодализация Империи была скорее продуктом, нежели причиной гнета литургической системы. С народно-хозяйственной точки зрения распадение Империи было разложением мертвеца: оно не имеет ничего общего, кроме хронологического совпадения, ни с отпадением отдельных провинций, ни с административным разделением на префектуры...

Римская Империя создавалась главным образом завоеванием... колонизация же играла только второстепенную роль.

В истории Англии такая же второстепенная роль принадлежит завоеванию -- нужды нет, что именно завоеванием ей досталась жемчужина ее Империи.

Большинство войн, веденных Англией, были войны в защиту Империи, и не завоеванием, а колонизацией выполнила Англия освоение заокеанских территорий. В этом глубокое отличие Британии от Рима и сходство ее с судьбами России. В истории Рима отсутствует один первостепенной важности момент: римляне не имели понятия о том, что такое освоение земли -- с народно-хозяйственной точки зрения... Напротив, вся русская история есть история упорного труда. Наши Помпеи и Цезари, конквистадоры Средней Азии осваивали беспредельные пустыни: с этой точки зрения можно сказать, что в истории образования нашей Азиатской империи завоевание стоит на втором месте.

Со всем этим связана еще и другая важная сторона дела. Британия, Франция, Испания вышли на путь образования "Империи" в моменты, когда развитие британцев, французов, испанцев как национальных типов было завершено. В новые земли они понесли веками сложившиеся культурные привычки, вкусы, традиции, предрассудки, несокрушимую национальную гордость и национальное высокомерие... Ничего подобного не было в России... Русская колонизация открывает собою русскую историю. Как и в Риме, процессы образования "нации" являются в России двумя сторонами одного и того же процесса: "расширение России" приводит к тем же результатам, что и римский синойкизм. Но развитие русской народности в самом процессе колонизации привело к тому, что в России -- по крайней мере до последнего времени -- "национального вопроса" не существовало. Пресловутая "национальная исключительность" допетровской Руси на деле была лишь формой выражения религиозной исключительности: Русь оберегала свое правоверие, а не свою "чистоту крови"... И русский народ, подобно прочим народам Европы, играл всегда активную роль в своих сношениях с народами Востока; и он был и остался державным народом. Свое подчинение монголам он переживал как нечто противоестественное, как падение, как оскорбление величества. И он сознательно нес "инородцам" свою высшую христианскую культуру. Но, приобщая к ней "инородцев", он тут же открывал им доступ в свои ряды: православный "инородец" ipso facto становился "русским".

"Руссофикация" Востока как сознательно осуществляемое задание -- если отвлечься от случайностей и мелочей -- была всегда -- от Андрея Боголюбского до Николая II -- только христианизацией. В этом отношении в истории России нет перерывов и переломов... Римское завоевание и следовавший за ним синойкизм создавали перерыв в спонтанном развитии покоренных народов. Делаясь "римлянами", они утрачивали свое лицо и взамен не приобретали, в сущности, ничего. Напротив, русская колонизация была сама по себе творческой деятельностью. Русь не накопляла чужих ценностей, но создавала свои. Выработка русской нации на колонизационных путях была творческим, а не механическим, как в Риме, процессом...

И вот тут надобно настойчиво и еще раз подчеркнуть громадное различие исторических судеб обеих Империй. Тот сложный процесс, который именуется "падением Римской Империи", протекал в организме действительно "одряхлевшем" -- поскольку этот организм остановился в своем росте и все свои отправления подчинил соображениям самосохранения. Напротив, Россия -- до революции -- была полна жизненных сил, росла и развивалась буйно и порывисто, находилась в процессе выработки высших и сложных форм жизни.

Революция явилась, как все революции, неизбежным следствием давно установившегося несоответствия между "содержанием" русской исторической жизни и давившей ее политической "формой"; но, раз появившись, она сама стала фактором. Она не только освободила накопившиеся силы, она их и направила. Было много и роковых сцеплений случайностей, и нисколько не "закономерного" безволия у одних, и опять-таки нисколько не "неотвратимой" злой воли у других -- в результате чего революция явилась силой, несущей неоправданно много разрушений и смертей.

Это -- во-первых. Во-вторых, надо заметить, что русская революция, строго говоря, не была процессом разложения Империи. Мы знаем, что у "империй" есть два пути развития. Они или распадаются, или превращаются в национальные государства сложного строения. Россия с самого начала шла преимущественно этим вторым путем. Ее "имперское" развитие было тем же самым, что и развитие русского народа. И гибель "Российской Империи" означала бы потому не просто крушение имперского единства, не просто "возврат к допетровской Руси", а нечто гораздо более грозное -- конец национального бытия".

П. М. Бицилли. Julius Hatschek. Britisches und Rmisches Weltreich. 1921 (Критика и библиография. Русская мысль. Прага. 1923. Кн. 1-2. С. 346-356) [А.П. Мещерский приводит рецензию Бицилли на труд Ю. Хачека в редакции, отличающейся от текста в "Русской мысли", на которую он ссылается. -- Прим. сост.].

В архивах Министерства народного просвещения, ректората Софийского университета мне не удалось найти никаких документов, связанных с почти 25-летним пребыванием П.М. Бицилли в Софийском университете. Какая-то злая и преднамеренная воля, вопреки закону и установленным порядкам, содействовала, очевидно, изъятию всех документов и данных, по которым исследователь мог бы собрать нужные ему материалы. Вот почему я был вынужден ограничиться самыми краткими данными и теми материалами, которые мне удалось собрать об этом талантливом, очень тонком и очень знающем русском ученом.

I. Из краткой автобиографии, которая находится в архиве покойного профессора, мы узнаем, что "...Бицилли П.М., родился в г. Одессе, 13 сентября 1879 г. Мой отец, по происхождению из среды мелкопоместного дворянства, служил секретарем Одесского городского кредитного общества. Мать, урожденная Штейнгард, еврейской семьи. Среднее образование получил в Одесской ІІ-ой гимназии, высшее -- на Историко-филологическом ф-те Новороссийского (Одесского) У-та. По окончании его, в 1904, был оставлен при нем в качестве стипендиата для подготовки к магистерскому экзамену по кафедре всеобщей истории. В 1910 сдал магистерский экзамен и был избран приват-доцентом всеобщей истории в Новороссийском У-те. Одновременно преподавал историю Западной Европы на Одесских Высших Женских Курсах, а также историю в VІІІ-х классах нескольких Одесских женских гимназий. В 1917, по защите в Петербургском У-те диссертации на тему "Салим-бене. Очерки итальянской культуры XIII века", получил степень магистра всеобщей истории и был избран штатным доцентом, а спустя несколько месяцев экстраординарным профессором. В 1918 был приглашен занять в качестве ординарного профессора кафедру всеобщей истории в Саратовском У-те, но в силу сложившихся обстоятельств, не имел возможности переехать туда. В годы учения примыкал к левым течениям студенчества; впоследствии зачислился в партию социалистов-революционеров. Впрочем, будучи поглощен преподавательской и научной работой, активного участия в партийной жизни не принимал.

Как и вся окружавшая меня интеллигентская среда, я с радостью принял Февральскую революцию... Хотя, в бурные 1917/1920 г.г. я был далек от активной политики, не участвуя непосредственно в Гражданской войне и не разделяя ее идеологических обоснований, но по своей установке, по связям, которые поддерживал, находился в лагере враждебном Октябрьской революции и, когда наступил неизбежный конец контр-революции, вместе с людьми меня окружавшими, покинул родину и поселился в Югославии, где занимал должность приват-доцента всеобщей истории в Скоплянском У-те (Македония). В 1924, по рекомендации покойного Э.Д. Гримма [а также по совету Н.П. Кондакова -- А.М.], занимавшего кафедру новой истории Западной Европы в Софийском У-те... был избран на эту кафедру в качестве ординарного профессора, и переехал в Софию, где нахожусь и сейчас...

...Оторванный и от родины, и от эмигрантской общественности (которая, говоря вообще -- по крайней мере там, где я находился, вдохновлялась совсем иными идеями и надеждами), я всецело отдался научным занятиям. Мною было напечатано много статей на общественно-исторические, а еще более на литературоведческие и лингвистические темы. Работы по последним двум вопросам были напечатаны в Zeitschrift fr Slavische Philologie, Slavia, Revue des tudes Slaves, в Годишник на Софийския У-т. Я сотрудничал в русских периодических изданиях, выходивших в Париже: Современные записки, Русские записки, Звено, Числа и др., а также в ряде болгарских периодических изданий..."

Вот почти все, что о себе пожелал сказать этот исключительно скромный и взыскательный к себе человек.

II. После смерти П.М. Бицилли (Љ 25 августа 1953 года) автор этих очерков начал собирать материалы для составления библиографии трудов покойного профессора. За полтора года кропотливого выискивания необходимых материалов выяснилось, что П.М. Бицилли за 48 лет своей преподавательской и научно-исследовательской деятельности, протекавшей, в общем, в очень благоприятной для творческой работы обстановке, написал: 27 отдельных исследований, 144 статьи и 118 заметок и рецензий. Этот цифровой перечень, конечно, нельзя считать полным: ряд библиографических источников был недоступен составителю.

Просматривая заглавия газет и журналов, в которых сотрудничал П.М. Бицилли, мы находим, что он участвовал в 21 русском (дореволюционном и эмигрантском) издании, в 17 болгарских изданиях, в 4 английских, в 3 французских, 2 итальянских, 4 немецких, 2 испанских, 2 чешских и т. д.

Самый факт постоянного сотрудничества в лучших, ведущих периодических изданиях Европы подсказывает мысль, что сотрудничество П.М. Бицилли считалось ценным, и имя его, далеко перешагнув за стены Софийского университета, было очень хорошо известно в Европе и Америке.

Один экземпляр этой библиографии, распространенный мною на началах рукописи, под заглавием "Библиография трудов профессора П.М. Бицилли. София, 1954" был передан на сохранение (и использование) Болгарскому библиографическому институту в Софии и записан в инвентарной книге института под No Д-1880/54.

III. Выехав из Одессы в феврале 1920 года, П.М. Бицилли с семьей -- через Салоники -- добрался до Югославии, где и осел в городе Вранье.

Безнадежность положения принудили его написать академику Н.П. Кондакову письмо, в котором мы находим подробное описание условий его жизни в ту пору [Очевидно, это письмо, как и приводимое ниже curriculum vitae и прошение П.М. Бицилли о назначении его преподавателем в Софийский университет, Н.П. Кондаков передал со своим ходатайством проф. Здатарскому. Эти два документа я обнаружил в архиве покойного В.Н. Златарского, переданного его наследниками в Архивный институт Болгарской Академии наук (фонд No 9 инв. 2741 и 2745)]:

Вранье, 28 марта, 1920

Глубокоуважаемый Никодим Павлович,

Был до сих пор убежден, что Вы находитесь в Белграде, и делал безуспешные попытки снестись с Вами. Только вчера из письма Кишенского узнал, что Вы остались в Софии, куда и спешу написать Вам. Не удивляйтесь, если получите от меня еще одно, или даже два письма одинакового содержания: я решил использовать все оказии, чтобы застраховать себя. У меня к Вам большая просьба: оказать мне, если для Вас это возможно, какое-либо содействие, чтобы получить в Сербии, -- или, если нельзя в Сербии, -- то в Болгарии, то или иное место -- университетского преподавателя, Schulmeistera, библиотекаря и т.п. Пока дело со мною обстоит очень для меня плохо. Выяснилось, что свободных кафедр истории в Сербии не имеется. Правда, у них существуют еще сверхштатные профессуры, но получить таковую может только человек, так или иначе известный, чего нельзя сказать о meine Wenigheit: впрочем -- по-видимому -- за русской исторической наукой здесь плохо, вообще, следят, к тому же здесь широко практикуется русскими самозванство. Поэтому даже простое подтверждение того, что я написал о себе декану философского факультета в моем curriculum vitae, т. е., что я профессор Новороссийского Университета, что у меня имеются такие-то и такие-то печатные работы -- которые Вы знаете и о которых Вы сказали однажды доброе слово, -- даже говорю я, простое подтверждение со стороны ученого, здесь хорошо известного и ценимого, имело бы большое значение. Самое простое -- со стороны белградского ареопага было потребовать мои труды на просмотр. Но я сомневаюсь, чтобы это было сделано, т. к. насколько мне кажется, здесь никто не интересуется вопросами романского средневековья и ренессанса и я бы попросту не нашел бы здесь рецензентов. Пока я уже месяц сижу в г. Вранье, где нельзя достать ни единой книги, и шалею от вынужденного абсолютного безделья. Если, чего я опасаюсь, это положение продлится, -- это будет равносильно отбыванию каторги. В конце концов мне все равно: я бы охотно взял и учительское место (напр. русского языка, французского или латинского), лишь бы в городе, где имеются библиотеки и книжные магазины. Особенно обидно попасть в страну, где столько интересного для историка, где так мало еще в области исследования сделано, и быть поставленным в условия, исключающие всякую возможность научной работы. Очень бы хотелось узнать, как Вы доехали, как устроились и как чувствуете себя. Если есть возможность и охота, напишите мне через Д.П. Кишенского [Проф. Д.П. Кишенский -- медик, быв. Ректор Новороссийского университета]. Не знаете ли Вы, где находится А.Н. Грабарь? Прошу Вас передать мой привет Екатерине Николаевне.

Жму Вашу руку,

Искренно преданный Вам

П. Бицилли

Вероятно, Н.П. Кондаков или В.Н. Златарский затребовали от П.М. Бицилли прошение на имя декана историко-филологического факультета Софийского университета для назначения его на тогда еще свободную должность заведующего кафедрой всеобщей истории. Это прошение было написано 14 мая 1920 года и послано в Софию.

Господину декану филологического факультета Софийского Университета
от и.д. экстраординарного профессора Новороссийского Университета
по кафедре всеобщей истории
Петра М ихайловича Бицилли

Имею честь просить факультет допустить меня к конкурсу на замещение вакантной кафедры всеобщей истории. При сем прилагаю мое краткое curriculum vitae с показанием моих печатных работ...

...По окончании Университета был оставлен в качестве профессорского стипендиата для подготовки к профессуре. По выдержании магистерского экзамена был принят в число приват-доцентов Новороссийского У-та. Дважды ездил по поручению факультета в научные командировки за границу. Результатом занятий в библиотеках Парижа и Флоренции явилась магистерская диссертация "Салимбене, очерки..." (Одесса, 1916, В Записках Новороссийского У-та. Том XII), которую защитил в Петроградском У-те в 1917 г. (оппонентами были проф. И.М. Гревс и Д.К. Петров). Историко-филологическим факультетом Петроградского У-та был удостоен степени магистра всеобщей истории. В том же году был избран Новороссийским У-том в доценты и Саратовским У-том в ординарные профессора по всеобщей истории. В силу политических обстоятельств (Гражданская война и перерыв сообщений) остался в Одессе, и в 1919 г., когда освободилась кафедра всеобщей истории [Из-за преждевременной и трагической смерти профессора Вл. Эд. Крусмана], был избран факультетом и Советом Новороссийского У-та на нее в качестве и.д. экстраординарного профессора.

С 1911 состоит преподавателем и членом факультета и Совета Одесских Высших Женских Курсов, а с 1918 г., профессором Одесского Политехнического института. В указанных высших учебных заведениях читал курсы и вел практические занятия почти по всем отделам всеобщей истории.

Кроме диссертации выпустил в свет следующие отдельные печатные работы: "Элементы средневековой культуры" (Одесса, Гносис. 1919) и "Падение Римской империи" (Одесса, 1920).

Кроме того, имеет многочисленные статьи и рецензии, печатавшиеся в Журнале М-ва народного просвещения, в Научном историческом журнале Кареева, в Летописи Одесского Об-ва истории и древностей, в Записках Одесского историко-филологического об-ва, в Исторических известиях Московского исторического об-ва (в последнем журнале был постоянным сотрудником).

О работах П.М. Бицилли имеются рецензии проф. Карсавина в Историческом Вестнике и в Русской Мысли (Салимбене), проф. Забугина в Giorn Storia di Litteratura Italiana (о той же книге) и акад. Кондакова в Одесском листке (об Элементах средневековой культуры). Большинство печатных работ находится при нем и может быть представлено факультету для ознакомления.

(п.) Петр Мих. Бицилли

Вранье, Югославия

14 мая 1920 г.

Хотя это и не установлено, но можно считать вероятным, что прошение Э.Д. Гримма, поданное, как мы знаем, в апреле-мае 1920 года, опередило эту инициативу П.М. Бицилли, и ему ничего не оставалось другого, как принять предложение Скоплянского университета (Македония) и занять место доцента при кафедре всеобщей истории в городе Скопле.

Жизнь П.М. Бицилли в Скопле протекала очень скучно. Лишенный возможности следить за развитием исторической науки, работая без необходимых книг, П.М. Бицилли читает лекции, пишет статьи, путешествует.

Этот период его жизни освещен им в письмах одному его старому и доброму знакомому, К<лавдии> В<асильевне> Ф<лоровской>, который, уезжая в августе этого года в Россию, передал мне пачку этих писем.

Для более полного освещения этого периода, я позволяю себе дать, с некоторыми пояснениями, выдержки из этих писем:

Из письма No 1 б/д 1921:

...Скучно Вам, -- скучно и нам. Все же -- только в славянских землях русские не чувствуют себя на положении жидов... Я понемногу приспособляюсь к "независящим обстоятельствам", т. е. к составу библиотеки......В общем же, -- не знаю, как "Ваши" славяне, но "наши" -- очень неплохой народ, только в том, что касается области "духа", с малым еще масштабом и с малым куражем, но т. к. они люди способные и сердечные, то это у них пройдет, надо думать.

...Сегодня у меня великий день: появилось в печати мое первое сербское произведение -- комплект лекций, которые я здесь читал в нашей русской колонии (запугивал желтой опасностью), -- в местном "Экономическом вестнике". Там же --профессора-искусствоведа Н.Л. (Окунева) рецензия на... детский спектакль. Это ничего: печатался же белградский Петрониевич (известный философ) в "Вестнике департамента полиции". Надеюсь, впрочем, что мне удастся устроиться и в более значительном месте: именно в Giorn St di Litt It, куда Забугин [О нем же см. письмо No 19/25 дек. 1923: "Окунев сообщил, что бедняга Забугин погиб в Швейцарии -- сорвался с кручи. Мне его жаль, п.ч. он был очень добрый человек и отличный товарищ..."] передал одну мою статейку с юбилеем Sommo poeta... Сrосе выпустил к юбилею особую книгу: La Poesia di Dante. По-видимому, что-то интересное готовит Н. Cochin. Известно ли Вам, что св. Престол особым постановлением объявил Dante безупречным католиком...

Интересуясь разными древностями, разбросанными так щедро вообще на Балканах, П.М. Бицилли увлекался палеографией и римскими и византийскими памятниками и надписями. Отсутствие необходимых пособий ставило его в необходимость за всякой более или менее серьезной справкой обращаться в Софию:

Из письма No 2 б/д 1922:

...Можно ли Вам дать одно поручение, -- если только Вы посещаете Университет? Посмотреть III том Corp Inscr Lat, не имеется ли там подписи из Скопле (Scupis), посвященной Септимию Северу. Дело в том, что у меня собралось несколько надписей, гл. образом из окрестностей Скопле, где живой души не бывало; эти наверное не изданы... А среди моей коллекции имеется и надпись, найденная в самом Скопле. Вот я и не знаю, посылать ли ее для напечатания, или нет. На всякий случай, я бы очень просил Вас заглянуть и в Ephem Epigr За время войны: надо очистить совесть... Еще просьба: выписать из Corp. Insc. Lat., III Suppl, надпись 8270 и все относящееся к ней, надеюсь, что в Софийских библиотеках все это имеется...

Из открытки No13/25 окт. 1922:

...Опять приходится Вас беспокоить по эпиграфической части: посмотрите ради Бога, у Wilmanns'a Exempl Inscript Lat, что может значить такая группа V.P.O.R., а также сигла L ? У меня под руками только Dessau и маленький Man Hocpli. Из них я ничего выцедить не мог. Сигла L просто на просто даже не показана. Wilmanns несомненно в Софийской библиотеке имеется. Выручите!..

Из письма No 15 / 12 ноября 1922:

...Ужасно трудно работать без Corpus'a. Неужели кроме выписанной Вами надписи, относящейся к Септимию Северу нет никакой другой в Скопле?.. Надпись моя помещена во дворе казенного дома... и читается по-видимому (я ее видел мельком под ярким солнцем, мешавшим читать...)

...Если Вы еще раз проверите, нет ли ее в отделе Moesia superior, то я буду Вам бесконечно признателен... Северова надпись интересна в силу некоторых особенностей титулатуры.

Жизнь профессора в Скопле протекала в исключительно тяжелых для научной работы условиях:

Из письма No6/8 апр. 1922:

...У нас мало хорошего. Сильно прижали в материальном отношении, хотя и без того трудно было жить; а между тем теперь придется делать регулярные отчисления на посылки в Одессу, где положение отчаянное. Т. ч. мои мечты пожить летом в Праге и там, как следует, поработать -- рассеялись. Остается одно, подобно Мольеровскому герою vіvге pour manger...

Или вот еще выдержка

Из письма No16/5 дек. 1922:

Мать моя пишет мне из Одессы, что хочет приехать ко мне, и ломаю себе голову над тем, как это устроить...

Или вот: