Розеггер Петер - Этот не пропадет

Этот не пропадет.

Из жизни маленькою немецкого эмигранта.

Рассказ П. Розеггера.

Во время переезда моего с острова Рюггена в Гамбург в мой вагон сел на вокзале в Шверине один крестьянский мальчик. У него были большие темные глаза, очень приятные черты лица и белокурые курчавые головы, спускавшиеся кудерками на лоб, как обыкновенно носят крестьяне. Костюм его был из черного грубого сукна, шляпа была также черная, с широкими полями. В синем платочке было, завязано его белье, а в руках он держал небольшую палочку из белой березы.

- Когда поезд двинулся, мальчик еще раз взглянул на городок и. озера, среди которых он расположен, на буковый лес, и вполголоса проговорил: -- Прощай макленбургская страна!

-- Разве ты так далеко едешь, паренек?-- спросил я мальчугана.

-- Да, в Америку!-- коротко и уверенно, почти вызывающе ответил, он. Затем, опустив глаза, забарабанил палочкой.

Удивленный, я не знал, что сказать.

-- В Америку...-- проговорил я, наконец,-- с кем же ты едешь?

Мальчик продолжал барабанить, ничего мне не отвечая.

-- Тебе, наверное, тяжело расставаться с родными местами. Ты отсюда родом?

Мальчик стоял, опустив глаза, и барабанил, своей палочкой.

Спустя некоторое время, я снова задал ему вопрос, потому что мальчуган заинтересовал меня.

-- Сколько же тебе лет, мой милый?

Вместо ответа, он строго посмотрел на меня. Теперь я понял его.

-- Отлично,-- проговорил я -- тот, кто так смело и бесстрашно идет в чужую страну, уже не дитя, а взрослый человек; вы едете в Гамбург?

-- Да, сударь.

Разговор оборвался. Юный путешественник продолжал барабанить березовой палочкой, а я, уткнувшись в угол вагона, следил за ним полузакрытыми глазами.

Наконец, он перестал барабанить, взглянул на меня, но уже более дружелюбно, и проговорил:

-- Мне девять лет. Хотите знать, где я родился, так посмотрите вон там на домик в лесу,-- сказал он, не обращая внимания на мой новый вопрос и отвечая на старый.

-- Вон тот маленький домик с соломенной крышей?

-- Да, этот самый.

-- Так это ваша родина?-- заметил я, все более интересуясь мальчуганом.

-- Я сказал только, что там родился, а что такое родина, я не имею понятия. Моя мате умерла уже восемь лет тому назад; отец -- четыре месяца; здешние люди не хотят меня ничему учите, а я бедный мальчик, и сам не умею делать ничего, вот и еду к своему дяде.

-- А где живет ваш дядя?

-- В Чикаго.

-- В самом деле, вы едете в Америку? Но неужели вы поедете один?

-- Нет, поедут еще и другие.

-- Но, Милый друг, понимаете ли вы, что значит ехать в Америку?-- --сказал я. Мне показалось, что мальчик страшно легкомыслен, что он сбежал из дому и вздумал, ни с того, ни с сего, перекочевать в Америку.

-- Вы приедете сначала в громадный город Гамбург, откуда отправляются корабли в Америку. Там будут бегать тысячами чужие люди, но ни один из них не позаботится о вас, или же будет спрашивать вас только о деньгах, все только о деньгах. И когда, наконец, в Америку отойдет корабль, с которым вы захотите поехать, вам надо будет иметь много денег, рекомендательные письма и притом хорошее здоровье.

Мальчик равнодушно слушал, меня с таким видом, как будто хотел сказать: все это у меня имеется.

-- Корабль будет долго нестись по бесконечным водам,-- продолжал я,-- и бурные волны будут бросать его во все стороны и мачты гнуться, и скрипеть, а вы будете сидеть, больной и всеми забытый, в углу, никто не вспомнит о вас, в лучшем случае бросит вам матрос грубую шутку. Тогда вы будете вспоминать свор тихую родину, свое немецкое отечество, с котором вы так холодно расстались. И, наконец, если уж все будет хорошо, вы попадете в Америку, в эту страну гордых и корыстных людей, и в гавани громадного города...

-- Будет меня ждать мой дядя,-- прервал меня мальчик спокойно, но решительно, и темные глаза его снова вызывающе взглянули на меня.

-- Кто ваш дядя?

-- Рабочий. Двадцать шесть лет тому назад он матросом отправился в Америку, и теперь берет меня к себе, так как мои родители умерли, и я буду тоже рабочим,

Это я называю решительностью в выборе жизненного пути: Я почувствовал уважение к этому маленькому мальчику.

-- Милый друг, мне хотелось бы знать, как вас зовут?-- спросил я.

-- Меня зовут Симонис.

Это юное, самостоятельное существо действовало и на меня ободряюще. Я почувствовал, что мог бы очень сильно полюбить мальчугана.

-- Да, милый друг,-- заметил я,-- так-то и все на свете; вот мы с вами видимся сегодня в первый и наверное в последний раз. Ваше имя я запишу в свою записную книжку, а вот вам карточка с моим именем.

-- А вы кто и чем вы занимаетесь? Вы барин?

-- Симонис,-- сказал я -- я так же, как и вы, сын крестьянина, я пристрастился к науке и хочу добиться чего-нибудь хорошего.

-- А вы хотите также зарабатывать деньги?

Так шла наша беседа.

* * *

Когда мы в'ехали в гамбургский вокзал, мальчик крепче затянул свой узел, застегнул курточку и взял в руки палку.

-- Итак, мистер Симонис, прощайте!-- сказал я, когда мы оба вышли.

-- Позвольте донести ваши вещи!-- крикнул какой-то юркий человек; самоуверенно хватаясь за узелок мальчика.

-- Благодарю, не надо!-- отвечал тот, хлестко ударив палочкой по пальцам протянутой руки. Затем, бросив на меня еще один короткий, холодный взгляд, он исчез в толпе.

-- В Америке этот не пропадет!-- подумал я про себя, проталкиваясь сквозь людской поток с чемоданом в руках:

Почти стемнело; сверканье и блеск сотен огней, шум, крик, толкотня, давка -- все это создано для того, чтобы запугать в первый момент провинциала, впервые попавшего в торговый приморский город.

Стараясь держаться домов, я переходил из улицы в улицу, ища гостиницу.

Я проходил мимо громадных мясных и с'естных рядов, мимо оживленных трактиров и пивных; затем меня окружили справа и слева высокие стеклянные стены, полные золота и серебра, драгоценных камней и сокровищ, естественных и искусственных, всех родов и всех стран; затем снова я остановился перед мрачными безднами, в которых отражались лучи и сияние звезд -- то были озера, пруды и каналы Альстера. И сколько разнообразия, сколько всюду жизни!

Я шел дальше, глядя на гордые дворцы, восхищаясь художественностью древне-германских построек, я наслаждался великолепием, грубо толкался с простонародьем, и я забыл о своей гостинице.

Теперь я пробирался, по более темным, уединенным улицам. Там стояла невозможная пыль, воздух был тяжелее, и с шумом, смехом и руганью толпились матросы и рыбаки.

Вдруг дома прекратились, и предо мной, высоко прорезая темноту ночи, встал лес мачт.

"Слишком далеко забрался",-- подумал я, и поспешно повернул назад, пустился в другие улицы.

Вскоре разыскал я свою гостиницу.

Часто с тех пор вспоминаю я о полной жизни и многообразия гавани, где я гулял целыми часами, о маленьких, больших и громадных судах, между которыми я любил кататься, покачиваясь на ялике; о зоологическом саде, куда я ходил, о колокольне св. Михаила, на которую я взбирался, о базаре, о парках и еще о том, как я поднялся на борт гигантского парохода линии Гамбург-Америка.

Он уже несколько дней находился в гавани, готовясь к отплытию в Нью-Йорк. Я восхищался удобством устройства, бесчисленным множеством помещений. Повсюду работали столяры и слесаря, поправляя испортившиеся части; работали под'емные краны, наполняя трюмы и кладовые парохода товарами. Повсюду шли оживленные приготовления на те дни, в течение которых корабль будет отдан во власть океану и бурной стихии.

К пароходу подвозили на тачках уголь; на черной наружной обшивке судна висели люди, смазывая их смолой, по мачтам лазали матросы.

На самом верху, на конце средней мачты, где развевался германский; и Оеверо-Американский флаги, сидел на поперечной перекладине мальчик и высвобождал третий флаг о цветами Нью-Йорка, зацепившийся за канаты.

-- Это наш новый юнга,-- сказал человек, сопровождавший меня по пароходу,-- у мальчика нет ни отца, ни матери; хочет ехать в Америку.

Тут только я ближе присмотрелся к мальчику на мачте -- ей-богу, это был мой юный незнакомец, маленький эмигрант.

-- Симонис!-- крикнул я ему вверх.

-- Э-э! Вы тоже едете?-- звонко крикнул он мне.

-- Нет, я пришел только посмотреть пароход.

-- Привет от меня Макленбургу!-- крикнул он, и нью-йоркский флаг весело завеял над ним.

На следующий день огромный пароход вышел из гавани. На пристани стояла громадная толпа народа, многие махали шляпами и платками: привет отплывающим и стране по ту сторону океана!

Я также замахал своим платком, потому что на самом верху средней мачты, посреди трех развевающихся флагов, стоял маленький Симонис, размахивая своей шляпой. Гордое судно тихо спускалось вниз по течению реки Эльбы.

В Америку...

Счастливого пути, Симонис!

Этот -- не пропадет.

---------------------------------------------------

Источник текста: Негритенок Маду / Рассказ Альфонса Додэ и другие рассказы из жизни маленьких тружеников разных стран и народов; Под ред. Вл. А.Попова. -- М : Земля и фабрика, 1923. -- 136 с.: ил.; 18 см. -- (Маленькие труженики ; Сб.1)