Книговод

Путешествия г-ж Мэккензи и Ирби в славянских землях Турции

Пыпин Александр Николаевич


ПУТЕШЕСТВІЯ Г-жъ МЭККЕНЗИ и ИРБИ ВЪ СЛАВЯНСКИХЪ ЗЕМЛЯХЪ ТУРЦІИ.

II.
Замокъ Марка-Крайвича.-- Прилипъ.-- "Задруга".-- Велеса.-- Рыльскій монастырь въ 1862.

   Путешественницамъ пріятно было оставить турецкій городъ, чтобы перейти въ "ту атмосферу поэзіи и романа, которая окружаетъ средневѣковыя мѣста сербскаго могущества". Однимъ изъ такихъ мѣстъ былъ замокъ ("градъ") Марка-Кралевича, знаменитаго героя и сербской, и болгарской народной поэзіи, надъ городомъ Прилипомъ; этотъ замокъ есть одинъ изъ немногихъ значительныхъ феодальныхъ остатковъ въ этомъ краю Турціи.
   Городъ Прилипъ (Прилепъ, тур. Перлепе) есть общая почва для болгаръ и сербовъ, какъ Скадаръ (Скутари) -- общая почва для сербовъ и албанцевъ. Населеніе города и округа прилипскаго -- болгарское, но присутствіе замка Марка-Кралевича связываетъ эту мѣстность съ старо-сербскими воспоминаніями и миѳами. 3амокь стоитъ на скалѣ, у подножія которой находится небольшой монастырь, въ нѣсколькихъ стахъ ярдовъ отъ Прилипа.
   "Быть можетъ, монахи съ удовольствіемъ показали бы намъ развалины и разсказали бы всякія легенды; по крайней мѣрѣ, такъ дѣлали они обыкновенно въ другихъ мѣстахъ, когда мы обращались къ нимъ черезъ славянское посредство; но мы оставили переводчика дома, и одна изъ насъ самымъ любезнымъ образомъ обратилась въ монахамъ по-турецки. Тогда все пропало; болгары приняли тупой, деревянный видъ, и предоставили намъ отправиться на развалины съ однимъ чичероне -- нашимъ провожатымъ. Мы сдѣлали-было попытку смягчить ихъ, но безуспѣшно, такъ-какъ были не сильны въ болгарскомъ языкѣ: "мы хотѣли бы видѣть Марко...", сказали мы и остановились, припоминая слѣдующее слово. Монахъ съ улыбкой пожалъ плечами, какъ-будто хотѣлъ сказать: "все ваше желаніе не можетъ сдѣлать этого", и отвѣчалъ: "Богъ забылъ насъ! Марко умеръ 400 лѣтъ тому назадъ". И однако-жъ, если всѣ разсказы справедливы, то это вовсе не былъ резонъ, чтобы мы не могли видѣть Марко: надо было бы только дождаться его годового праздника или "славы" и спрятаться въ одной небольшой часовнѣ {Или церковномъ придѣлѣ (chapel)?}, гдѣ погребены нѣкоторыя лица изъ его рода. Въ полночь двери растворяются и въѣзжаетъ Марко, во всемъ вооруженіи, и на своемъ любимомъ конѣ -- Шарцѣ".
   Надобно замѣтить, что многія мѣстности балканскаго края связываются съ преданіями о Маркѣ-Кралевичѣ -- большей частью, вѣроятно, безъ всякаго историческаго основанія, а только вслѣдствіе обширной популярности героя. Замокъ близъ Прилипа, напротивъ, находится именно въ мѣстности, которая исторически соединяется съ его именемъ. Замoвъ Марка стоитъ на крутой горѣ подлѣ монастыря: это развалины, гдѣ сохранились стѣны, но ни одной комнаты съ уцѣлѣвшей крышей. На самой вершинѣ горы остатки небольшой постройки, которую мѣстные жители называютъ "Марковъ кіоскъ", гдѣ, по болгарской легендѣ, онъ сидѣлъ и могъ видѣть издали всѣхъ, приближавшихся къ его замку, друзей или враговъ. На стѣнахъ кіоска еще видны слѣды грубыхъ фресковъ, изображающимъ лошадей и собакъ (быть можетъ, сцены охоты): сами путешественницы не въ силахъ были подняться на крутизну вершины, но о фрескахъ они слышали ранѣе, и провожавшій ихъ заптій, который вдѣвъ наверхъ, восклицалъ, что нашелъ тамъ удивительныя картины. Тотчасъ ниже кіоска находятся стѣны другой комнаты, ходъ къ которой идетъ по краю крутой и гладкой скалы, такъ что очевидна была необходимость вырубить въ скалѣ ступеньки; нѣкоторыя изъ нихъ похожи видомъ на лошадиную подкову, и, конечно,-- замѣчаетъ г-жа Меккензи,-- было бы гипер-критически сомнѣваться въ томъ, что эти слѣды оставилъ конь Марка, Шарацъ.-- Какъ ни pasрушенъ "градъ" Марка-Кралевича, онъ, очевидно, былъ болѣе обширнымъ сооруженіемъ, чѣмъ простая сторожевая башня или албанская кула. Онъ напоминаетъ не гнѣздо разбойничьяго атамана, а резиденцію феодальнаго властителя -- и, въ такомъ случаѣ, относится въ эпохѣ, когда въ Турціи возможны еще были полу-независимые славянскіе владѣльцы, какимъ былъ и Марко-Кралевичъ.
   Г-жа Мэккензи посвящаетъ цѣлую главу характеристикѣ этого героя, въ личности котораго народная поэзія сербовъ и болгаръ олицетворила постепенный упадокъ національной свободы. Пропускаемъ этотъ историко-литературный эпизодъ, который отвлекъ бы насъ отъ разсказовъ о настоящемъ; скажемъ только, что англійская писательница показала въ этомъ очеркѣ много историческаго пониманія и поэтическаго чутья.
   Упомянемъ здѣсь кстати, что одна изъ мѣстностей съ именемъ Марка-Кралевича лежитъ въ знаменитомъ отнынѣ Шипкинскомъ перевалѣ. Именно, немного сѣвернѣе самаго перевала, по спуску габровской дороги, стоитъ, еще съ уцѣлѣвшими развалинами, "Марко-кральски градъ": по болгарскому преданію, Марко-Кралевичъ стерегъ здѣсь балканскій проходъ! {Kanitz, Donau-Bulgarien, II, стр. 102--103.}.
   Отъ Монастира до Прилипа считается шесть часовъ пути,-- по дикой и пыльной равнинѣ; на половинѣ дороги надо пересѣчь Черную рѣку, за которой греко-цинцарскій элементъ становится все слабѣе, а болгарскій беретъ верхъ и въ церкви, и въ школѣ. На нѣкоторомъ разстояніи отъ Прилипа становятся видны отроги Бабунскаго хребта съ развалинами упомянутаго замка на вершинѣ. Въ Прилипѣ считается около 6,000--7,000 жителей; разъ въ году бываетъ здѣсь большая ярмарка, и потому Прилипъ -- одинъ изъ самыхъ богатыхъ городовъ южной Болгарія. На ярмарку стекается большая масса окрестнаго населенія, которую, говорятъ, очень любопытно видѣть. Въ одномъ округѣ женщины замѣчательно рослы, сильны, бережливы и трудолюбивы. Имъ, кажется, не позволяютъ выходить замужъ раньше тридцати лѣтъ, по слѣдующимъ причинамъ: во-первыхъ, чтобы родители, вскормившіе ихъ, могли быть за это вознаграждены ихъ трудомъ; во-вторыхъ, чтобы сами онѣ не были рано отягощены большой семьей. Подобный этому обычай господствуетъ и въ нѣкоторыхъ округахъ Сербіи: молодые мужчины женятся на женщинахъ во всей force de l'âge. Этотъ обычай казался страннымъ англійской путешественницѣ и, вѣроятно, не совсѣмъ пріятнымъ для женщины, такъ какъ основанъ былъ на желаніи получить съ нея сколько можно больше работы; но мужчины оправдывали обычай его результатами и говорили, что домашній комфортъ, общественная нравственность и прекрасное физическое развитіе преобладаютъ въ тѣхъ округахъ, гдѣ держатся этого обычая. Въ городахъ, у сербовъ и болгаръ, женщины слѣдуютъ восточному обычаю -- рано выходить замужъ и рано увядать.
   По рекомендаціи монастирскаго консула, путешественницы помѣстились въ Прилипѣ очень удобно въ домѣ богатаго болгарскаго купца; имъ дали двѣ комнаты, хорошо убранныя коврами, диванами и подушками; опрятность была такова, что г-жа Мэккензи сочла нужнымъ упомянуть, что онѣ могли расположиться спать на диванахъ, не прибѣгая къ своей складной желѣзной кровати. Купецъ велъ торговлю табакомъ, который въ изобиліи растетъ на прилипской равнинѣ, и одинъ изъ братьевъ имѣетъ дѣла съ Вѣной. Къ сожалѣнію, его не было тогда дома; его вѣнскія наклонности обнаруживались часами съ музыкой, которые били каждую четверть часа; этотъ артикль находился какъ разъ въ спальнѣ путешественницъ и хозяева, замѣтивши вѣроятно, что это произведеніе вѣнскаго искусства не давало спать пріѣзжимъ ихъ посѣтителямъ, къ ночи остановили ихъ.
   Семья состояла изъ пяти братьевъ, которые жили вмѣстѣ съ женами и дѣтьми и ѣли за однимъ столомъ; двери дома открывались во дворъ, окруженный высокой стѣной. "Эти семейныя общины или "задруги",-- замѣчаетъ г-жа Мэккензи,-- распространены во всей Болгаріи, и безъ сомнѣнія служили къ тому, чтобы защищать христіанъ отъ беззаконнаго правленія турокъ. Кромѣ того, что задруга обезпечивала каждому хозяйству присутствіе большого числа мужчинъ, для защиты женщинъ, она обезпечиваетъ также вдовамъ и сиротамъ содержаніе среди ихъ собственныхъ родныхъ. Гдѣ обработывается земля, тамъ семья, живущая въ задругѣ, можетъ обойтись безъ найма чужихъ работниковъ, а молодые люди получаютъ возможность обучиться работамъ, не уходя на заработки въ чужимъ людямъ. Кромѣ того, семья избавляется отъ всякихъ шпіоновъ; старыя сваей, воспоминанія и обычаи могутъ держаться крѣпко, и чужія нововведенія не находятъ почвы. А главное, естественныя привязанности находятъ свое должное удовлетвореніе; молодыя женщины предохраняются отъ соблазна, и молодые люди имѣютъ удобный и порядочный домашній пріютъ. Если болгары сохранили вмѣстѣ и свою національность и чистоту нравовъ, живя подъ игомъ иноземцевъ и часто рядомъ съ людьми самыми испорченными, то этимъ они обязаны своей общинно-семейной жизни".
   Но г-жа Мэккензи ясно видитъ, что если эти семейныя общины должны были главнымъ образомъ защищать и сохранять, онѣ становятся не нужны, когда опасность прошла; онѣ не могутъ сохраниться при болѣе подвижныхъ отношеніяхъ и личной предпріимчивости новѣйшаго общества.
   Въ Прилипѣ есть христіанскія школы, одна -- цинцарскихъ купцовъ, которые предпочитаютъ учить своихъ дѣтей по-гречески, двѣ -- болгарскія, считающія вмѣстѣ до 400 учениковъ и управляемыя самими болгарами. Болгарскія книги приходятъ изъ разныхъ мѣстъ -- изъ Филиппополя, Пепла, Вѣны, Бѣлграда; нѣкоторыя переведены съ сербскихъ учебниковъ, другія съ американскихъ. Главный учитель былъ сербъ; ученики прекрасно писали, умѣли, кажется, пользоваться картой; учитель говорилъ нашимъ путешественницамъ, что ученики читаютъ по-сербски такъ же хорошо, какъ по-болгарски. (Это послѣднее замѣчаніе могло имѣть ту подкладку, что у сербовъ есть желаніе увѣрить болгаръ, что имъ легко и слѣдуетъ принять сербскій языкъ какъ литературный). Путешественницы не увидѣли въ школѣ обычной картины (или иконы?) съ изображеніемъ Кирилла и Меѳеодія, но оказалось, что ученики хорошо знали исторію національныхъ апостоловъ, и хорошо понимали ея смыслъ, потому что съ памятью переводчиковъ славянской библіи соединяли имя прилипскаго патріота, которому всего больше ихъ школа обязана своимъ существованіемъ.
   "Прилипъ былъ однимъ изъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ греческое духовенство производило сожиганіе славянскихъ книгъ; мы думали поэтому, что подарокъ книгами можетъ быть принятъ, и дали нѣсколько книгъ нашимъ хозяевамъ, школьному учителю и лучшимъ ученикамъ. Очень желали имѣть исторію Сербіи, и едва мы вернулись домой, какъ пришелъ къ намъ болгарскій священникъ и попросилъ насъ дать и ему книгу. Мы просили его принять Новый Завѣтъ, и онъ, увидѣвъ, что книга была на обыкновенномъ народномъ языкѣ, тотчасъ принялся его громко читать. Другой любитель менѣе возвышеннаго рода литературы нашелся въ маленькомъ племянникѣ нашего хозяина, который открылъ одну изъ нашихъ азбукъ и началъ читать въ ней назидательное описаніе "Домашней Кошки". Маленькія дѣвочки собрались и усердно его слушали; тогда мы взяли книгу и дали одной изъ нихъ, сказавши мальчику, что онъ будетъ получать книгу, когда предложитъ сестрамъ читать имъ изъ нея. Мать, услышавъ это, позвала другихъ женщинъ, и всѣ онѣ сердечно благодарили насъ за то, что мы говорили мужчинамъ, что и женщины должны учиться изъ книгъ. Хозяева дома, получивши этотъ вызовъ, объявили, что они желали устроить женскую школу, что у нихъ есть для нея мѣсто и деньги, но что они не знаютъ, какъ добыть учительницу".
   Разговоръ о книгахъ повелъ въ нѣкоторому сближенію; но хозяева все-таки оставались нѣсколько сдержанны, что г-жа Мэккензи объясняла тѣмъ, что рекомендація въ этотъ домъ шла не отъ кого-нибудь изъ болгарскихъ соотечественниковъ. Путешественницы особенно жалѣли, что и здѣсь онѣ не услышали легендъ о Маркѣ-Кралевичѣ, которыхъ такъ доискивались.
   Отъ Прилипа до слѣдующаго болгарскаго города, Велесы, считается отъ одиннадцати до двѣнадцати часовъ пути; этого нельзя было сдѣлать въ одинъ день, и путницы рѣшили, выѣхавъ послѣ обѣда, переночевать въ Визиръ-ханѣ, у подножія Бабунскаго прохода. Этотъ проходъ начинается часахъ въ двухъ отъ Прилила, и ихъ предупреждали, что, вступивъ въ горы, нельзя будетъ ѣхать въ экипажѣ: поэтому онѣ уже изъ города отправились верхомъ. Но на равнинѣ жаръ былъ невыносимъ, а въ оврагѣ, куда онѣ должны были спуститься, началась такая свѣжесть, что онѣ стали бояться, какъ бы не возвратилась лихорадка. "Право не знаешь, въ какое время года путешествовать по Болгаріи (въ этой ея части). Зимой, на равнинахъ страшный холодъ, лѣтомъ -- страшный жаръ; весной,-- дороги непроходимы, а въ горныхъ странахъ разливаются потоки; наконецъ, осень -- нездоровое время года, когда множество мѣстъ дѣлается почти необитаемымъ отъ лихорадокъ".
   Въ Бабунскихъ горахъ, мимо которыхъ идетъ въ началѣ дорога отъ Прилипа, путешественницы видѣли небольшія развалины: имъ сказали, что это остатки "кулъ", въ которыхъ еще недавно держались гайдуки; теперь онѣ разрушены. "Вмѣсто гайдуковъ, ихъ ближайшіе родственники, заптіи, держатъ кулу на высшемъ пунктѣ Бабунскаго прохода; здѣсь останавливаются отдохнуть, взобравшись по скверной турецкой дорогѣ съ одной стороны ущелья, чтобы спуститься по скверной турецкой дорогѣ съ другой стороны". Дорога была очень опасная, но мѣстность очень живописна. На другой день путешественницы оказались "жертвой болгарскихъ понятій о гостепріимствѣ". Оказалось, что болгаринъ, къ которому онѣ были рекомендованы въ Велесѣ, выѣхалъ къ нимъ на встрѣчу за нѣсколько часовъ впередъ; ѣхать въ экипажѣ было почти невозможно, и хотя онѣ бросили ввести ихъ въ домъ съ той стороны, гдѣ къ нему удобно было подъѣхать, хозяинъ безъ милосердія подвезъ ихъ по крутой улицѣ въ парадному фасаду своего доха.
   Bелeca стоитъ на высокихъ и крутыхъ берегахъ Вардара, который здѣсь представляетъ уже значительную рѣку, и торговцы деревомъ спускаютъ отсюда плоты къ Эгейскому морю. Городъ, довольно богатый, населенъ главнымъ образомъ болгарами; изъ 4000 домовъ только одна тысяча дѣлится между турками и цинцарами. При этомъ положеніи, болгары Велесы долго послѣ турецкаго завоеванія въ состояніи были сберечь извѣстную долю національной образованности. Въ одномъ изъ здѣшнихъ монастырей, какъ говорятъ, былъ сбереженъ запасъ цѣнныхъ рукописей; нѣсколько времени здѣсь, кажется, существовала болгарская типографія. "Все это,-- замѣчаетъ г-жа Меккензи,-- даетъ новыя доказательства факта, который постоянно открывается путешественнику при ближайшемъ знакомствѣ съ христіанами европейской Турціи, именно, что болѣе старыя времена турецкаго угнетенія не были во всѣхъ отношеніяхъ худшія, и что для болгаръ самыя жестокія испытанія происходили въ послѣднія девяносто лѣтъ. До конца прошлаго столѣтія славянскіе патріархата (болгарскій и сербскій) еще не были уничтожены, и пока они сохранялись, условія, на которыхъ славянскіе христіане разстались съ своей національной свободой, кажется, не были совсѣмъ пренебрежены".
   "Книги, сохраненныя въ Велесѣ,-- продолжаетъ г-жа Мэккензи,-- избѣжали истребленія въ теченіи болѣе 400 лѣтъ оттоманскаго господства; но именно христіанскій посредникъ турокъ, греческій епископъ, велѣлъ устроить тотъ потѣшный огонь, который истребилъ эти книги на торговой площади; и говорятъ, это было только тридцать лѣтъ тому назадъ. Поэтому, до тѣхъ поръ, пока Порта будетъ продолжать отказывать болгарскимъ общинамъ въ народномъ духовенствѣ и навязывать имъ чужое, ея славянскіе подданные не могутъ не думать, что она намѣрена еще больше попрать ихъ права, чѣмъ было въ первую эпоху турецкаго правленія".
   Это сказано было десять лѣтъ тому назадъ, въ англійской книгѣ. Странно сказать, что въ русской литературѣ находились союзники грековъ во взглядѣ на вопросъ національной болгарской церкви.
   Городъ Велеса -- одинъ изъ тѣхъ пунктовъ, гдѣ было въ особенности сильно болгарское церковное движеніе. Въ концѣ пятидесятыхъ годовъ оно дошло до такой степени, что могло грозить серьёзными волненіями: по разсказу жителей, "власти видѣли" что болгаръ никогда нельзя передѣлать въ грековъ и что они никогда не сойдутся съ греками; поэтому мы просили нѣкоторыхъ изъ консуловъ вступиться за наше дѣло, чтобы сохранить спокойствіе въ странѣ. Съ тѣхъ поръ намъ предоставили совершать церковную службу на нашемъ языкѣ и устроитъ свои собственныя школы". Велесскіе болгары были упорны и смѣлы; когда довѣренный греческаго епископа (depaty; викарій?), ѣздившій собирать доходы, прибылъ въ Велесу, онъ началъ въ церкви службу и сталъ читать по-гречески. Народъ тотчасъ остановилъ его и велѣлъ ему читать по-славянски. Тотъ возразилъ, что не знаетъ этого языка. "Такъ у насъ есть, кто знаетъ", и затѣмъ служба была совершена по-славянски. Притомъ жители Велесы очень заботятся объ образованіи, и изъ ихъ среды вышелъ Хаджи Трайко, составившій себѣ почетную извѣстность своими трудами въ этомъ дѣлѣ.
   Жители Велесы, ведущіе торговлю на югѣ, знаютъ по-гречески, также какъ на Дунаѣ болгары выучиваются по-нѣмецки; тотъ болгаринъ, у котораго остановились наши путешественницы, бѣгло говорилъ по-гречески, но въ его семействѣ не понимали по-гречески ни слова. "Европейскіе путешественники, не знающіе по-славянски или даже знающіе отчасти,-- замѣчаетъ г-жа Мэккензи,-- часто обманываются относительно распространенія турецкаго или греческаго языка внутри европейской Турціи,-- такъ какъ въ славянскихъ городахъ они часто останавливаются именно у тѣхъ немногихъ горожанъ, которые знакомы съ однимъ изъ этихъ языковъ".
   "Домъ, въ которомъ мы жили въ Велесѣ,-- разсказываетъ дальше г-жа Мэккензи,-- былъ домъ богатаго купца. Онъ былъ меблировавъ въ европейскомъ стилѣ, и хозяинъ носилъ родъ франкскаго платья, очень обыкновеннаго въ турецкихъ городахъ, т.-е. широкіе бѣлые штаны, черный сюртукъ и небольшую красную феску. Онъ довольно обращался въ свѣтѣ и успѣлъ святъ кору съ того основательнаго и тонкаго ума, который отличаетъ болгарскій характеръ и который ждетъ только осуществленія честныхъ стремленій, чтобы развиться въ такой же крѣпкій и практическій народный характеръ, какой только есть на югъ отъ скалъ Дувра. Но до тѣхъ поръ, пока болгары живутъ подъ восточнымъ деспотизмомъ, они едва ли освободятся отъ своихъ нынѣшнихъ недостатковъ -- недружелюбной робости и недостатка открытости".
   Наши путешественницы имѣли письма къ мѣстнымъ выдающимся лицамъ Велесы, и въ разговорахъ съ ниже нашли подтвержденіе своимъ прежнимъ свѣдѣніямъ о положеніи края. Магометане и здѣсь часто убиваютъ христіанъ, чтобы избавиться отъ уплаты долговъ или устранить мѣшающихъ югъ людей; pasбой за дорогахъ -- обыкновенное дѣло. Угнетеніе христіанъ не можетъ кончиться, пока турецкіе губернаторы не будутъ строго наказывать мусульманъ; но этого не можетъ быть, такъ какъ самый интересъ турецкаго правленія требуетъ поддержанія этого безправія. И здѣсь слышались тѣ же жалобы на собираніе податей: оно было крайне тяжело, когда поселяне платили натурой, но стало еще невыносимѣе, когда налогъ собираютъ деньгами, а поселянинъ не имѣетъ возможности вывезти свои произведенія за рынокъ. Правительству нужны деньги, и подать, хотя въ меньшемъ размѣрѣ, собирается и съ мусульманъ; и такъ какъ послѣдніе лѣнивы, то многіе изъ нихъ совсѣмъ разорены и землевладѣльцы стараются продать свои "чифлики" (помѣстья),-- но стараются напрасно, отчасти потому, что богатыхъ людей мало, отчасти потому, что христіане, купивши и улучшивъ имѣнья, рискуютъ, что имѣнья будутъ опять у нихъ отобраны. Это -- то же положеніе вещей, какое путешественницы видѣли въ Босніи.
   Путешественницы не могли посѣтить болгарскихъ школъ въ Велесѣ: середи дня стояли страшные жары, отъ котораго онѣ "таяли"; вечеромъ классовъ не было. Но о состояніи умственныхъ интересовъ онѣ могли судить по другому обстоятельству. Ихъ переводчикъ получилъ отъ салоникскаго миссіонера запасъ болгарскихъ книгъ и объявилъ, что открываетъ ихъ продажу. Тотчасъ къ нему явились толпами покупщики, и въ особенности бросились на Ветхій Завѣтъ -- нѣсколько книгъ его, уже переведенныхъ на новый болгарскій языкъ, были сплетены вмѣстѣ въ томы, стоившіе полъ-крону (2 1/2 шиллинга). Весь запасъ (взятый вѣроятно на всю дорогу по Болгаріи) былъ проданъ въ Велесѣ, и священникъ просто разсердился на путешественницъ, что онѣ не привезли больше. Нѣкоторые изъ стариковъ медленно пересчитывали число пророческихъ книгъ и нѣсколько подозрительно спрашивали, почему здѣсь нѣтъ полнаго Ветхаго Завѣта. Нужно было объяснять имъ, въ чемъ дѣло, и что здѣсь вовсе не было намѣренія пропустить которыя-нибудь книги.
   Въ Прилипѣ, гдѣ преданія о Маркѣ-Кралевичѣ связываютъ городъ съ исторіей Сербіи, школьный учитель былъ изъ Сербія "большой интересъ возбуждали сербскія исторіи. Въ Велесѣ историческая почва чисто болгарская, и здѣсь не спрашивали сербскихъ исторій и народныхъ пѣсенъ, а только религіозныхъ книгъ. По этому поводу г-жа Мэккензи дѣлаетъ слѣдующее saг мѣчаніе о болгарскомъ литературномъ языкѣ. "Болгарскій способъ обработки своего языка необходимо (?) отличается отъ сербскаго. Книжный языкъ, употребительный теперь въ Сербіи, взятъ изъ устъ горцевъ и пастуховъ; основной его словарь есть словарь народныхъ пѣсенъ, и его произношеніе взято у воинственныхъ пѣвцовъ Герцеговины и Черногоріи. У болгаръ, напротивъ, языкъ простого народа выродился въ испорченное, ужасное нарѣчіе (а corrupt and frightful patois), полное иностранныхъ словъ, греческихъ, турецкихъ и смѣшанныхъ съ ними, съ торопливымъ произношеніемъ и особеннымъ акцентомъ. Словомъ, если что можетъ извинить грековъ, что они не могутъ понять нежеланія болгаръ разстаться съ своимъ роднымъ языкомъ, это извиненіе доставляется ухомъ, когда слышишь болгарскій языкъ послѣ греческаго. Съ другой стороны, болгары считаютъ славянскій языкъ Кирилла и Меѳеодія за свой собственный древній языкъ, и наклонны воспользоваться имъ (какъ аѳинскіе греки пользуются древнимъ греческимъ), какъ образцомъ, по которому могли бы сформировать свой новый языкъ. Еслибы они когда-нибудь успѣли воскресить этотъ знаменитый древній языкъ, съ его могущественными звуками и богатой глубиной выраженія, они оказали бы чрезвычайную услугу всему славянскому міру, и ихъ національна! жизнь нашла бы свое выраженіе въ одномъ изъ благороднѣйшихъ Органовъ человѣческой рѣчи".
   Отзывъ очень любопытенъ въ устахъ европейской писательницы. Издатель одного болгарскаго журнала старался сдѣлать его равно возможнымъ для чтенія сербамъ, хорватамъ и болгарамъ; практически онъ успѣлъ въ этомъ и говорилъ нашимъ путешественницамъ, что старо-славянскій языкъ доставилъ ему слова и формы, понятныя всѣмъ южнымъ славянамъ. По мнѣнію г-жи Мэккензи, послѣ болгарскаго нарѣчія, сербскій языкъ, какимъ говоритъ смѣшанное населеніе Бѣлграда, можетъ считаться наименѣе музыкальнымъ и облагороженнымъ изъ всѣхъ южно-славянскихъ діалектовъ; но чистый сербскій, какимъ говорятъ въ Черногоріи, есть самый пріятный для уха по своей ясности и гармоніи.
   Въ числѣ книгъ, проданныхъ въ Велесѣ, ново-болгарскій переводъ Ветхаго Завѣта сдѣланъ былъ трудами американца, д-ра Риггса (Riggs); переводъ Новаго Завѣта предпринятъ былъ для протестантскаго общества Іоанномъ Неофитомъ, настоятелемъ Бильскаго монастыря, находящагося въ четырехъ дняхъ пути отъ Велесы на сѣверо-востокъ, въ Родопскихь горахъ.
   Путешественницы не осмотрѣли въ Вёлееѣ и небольшого болгарскаго монастыря; взамѣнъ этого, онѣ разсказываютъ о посѣщеніи ими знаменитаго Рильскаго монастыря, самаго большого и замѣчательнаго изъ всѣхъ болгарскихъ монастырей и гдѣ національный элементъ всего успѣшнѣе удержалъ свою почву. Онѣ. посѣтили монастырь во время своего перваго путешествія, за годъ передъ тѣмъ (въ августѣ 1852) и съ другой стороны -- по пути изъ Константинополя въ Бѣлградъ.
   До открытія желѣзной дороги изъ Константинополя въ Филиппополю и Софіи, путешественникъ долженъ былъ много скучныхъ дней ѣхать по знойной и заражающей лихорадкою ѳракійской долинѣ, и, только приближаясь къ Филиппополю, онъ могъ замѣтить на западѣ границу Родопа, а на сѣверѣ -- далекій хребетъ Балканъ. День спустя онъ достигалъ холмовъ, и если держался почтовой дороги, то переѣзжалъ Балканы самымъ западнымъ и самымъ знаменитымъ проходомъ, Капу-Дербенть, или Воротами Траяна. Г-жи Мэккензи и Ирби, ѣхавшія этой дорогой изъ Константинополя, не хотѣли пропустить Рыльскій монастырь, лежащій въ ущельѣ, при подножіи Рыльской горы, высшаго пункта Родопскихъ горъ,-- поэтому онѣ направились влѣво, въ холмы, прошли черезъ проходъ Кисъ-Дербентъ, между Родопамъ и Балканами, и сдѣлали первую станцію на минеральныхъ водахъ Баньи, вторую въ небольшомъ городѣ Самаковѣ. Это былъ первый городъ на западъ отъ Константинополя, гдѣ путешественницы увидѣли, что греческаго языка даже не понимаютъ, не только не говорятъ на немъ, "и однако это не дѣлало жителей варварами", замѣчаетъ г-жа Мэккензи, имѣя въ виду претензію турецкихъ трековъ, что только съ принятія ихъ языка (и нравовъ?) болгарами начинается для послѣднихъ цивилизація. Напротивъ, здѣсь, были двѣ хорошенькихъ школы -- для мальчиковъ и дѣвочекъ. Надпись надъ дверьми гласила, что школы были построены старшинами общины безъ малѣйшаго пособія отъ кого бы то ни было -- разумѣлось: безъ пособія бывшаго греческаго епископа и турецкаго правительства. Другимъ интереснымъ предметомъ въ Самаковѣ былъ женскій монастырь. Едва путешественницы расположились въ своей квартирѣ у одного изъ богатыхъ болгаръ, какъ вошла въ комнату молодая миловидная женщина, одѣтая въ черное. Къ удивленію ихъ, она заговорила по-нѣмецки и объяснила, что она -- австрійская славянка, и пріѣхала сюда изъ Вѣны съ матерью, которая служила у нѣмца-доктора; по смерти матери, старикъ докторъ посовѣтовалъ ей искать себѣ пріюта, поступивши въ монахини. Самаковскы община признавала своей духовной властью игумена (или архимандрита? abbot) Рильскаго монастыря. Женскій монастырь въ Самаковѣ состоялъ изъ нѣкотораго числа пожилыхъ женщинъ; онѣ живутъ тѣмъ, что прядутъ и ткутъ; изъ своихъ заработковъ онѣ построили себѣ маленькую церковь; онѣ не ищутъ посторонней помощи и гордятся тѣмъ, что мы отъ кого ея не получаютъ. Святость жизни получается, по ихъ мнѣнію, пятью дѣлами: трудолюбіемъ, послушаніемъ, воздержаніемъ отъ мясной пищи, ношеніемъ черной одежды и странствіемъ въ Іерусалимъ. Это странствіе въ Іерусалимъ есть событіе въ каждой тихой жизни и доставляетъ ей искупающую приправу ожиданія, воспоминаній, приключеній, поэзіи. У нихъ нѣтъ общаго имущества; однѣ богаче, другія бѣднѣе; нѣкоторымъ помогаютъ родные въ средствахъ на путешествіе, другія дѣлаютъ его на свои сбереженія. Когда средства соберутся, двѣ пускаются въ путь, и примыкаютъ гдѣ-нибудь въ партіи паломниковъ, какія постоянно идутъ изъ Болгаріи въ Іерусалимъ. Онѣ переплываютъ моремъ въ Яффу, идутъ потомъ въ святой городъ и получаютъ мѣсто въ монастырѣ, гдѣ могутъ оставаться цѣлый годъ, чтобы видѣть всѣ церковные праздники. Возвращаясь домой, онѣ приносятъ съ собой священную картину, "удивительное соединеніе краснаго съ золотомъ", гдѣ изображены всѣ святыя мѣста, всѣ святыя лица,-- "и чортъ, съ рогами и хвостомъ -- что не лишнее, чтобъ его можно было угнать между такимъ количествомъ ужасныхъ фигуръ".
   "...Мы вошли въ ворота монастыря,-- разсказываетъ г-жа Мэккензи,-- и очутились на чистомъ и сухомъ дворѣ передъ красивой маленькой церковью. За ней находятся садики монахинь съ. ихъ небольшими жилищами, состоящими изъ двухъ комнатъ, крошечной кухни и пріемной съ диванами по стѣнамъ. Здѣсь мы сдѣлали рядъ вопросовъ, сначала къ игуменьѣ общины, затѣмъ къ очень старой и святой матери, владѣющей великолѣпною картиной Іерусалима и любимой молодыми монахинями за безконечныя исторіи объ ея приключеніяхъ на пути; наконецъ, въ спеціальной матери нашей руководительницы, которая велѣла своей дорогой дочери показать намъ равныя маленькія сокровища и вынести свою лучшую воскресную мантію. Затѣмъ пришла вечерня, на которой мы присутствовали, и въ полу-мракѣ церкви молодая монахиня шептала намъ, съ сверкающими глазами, что сестры молились за успѣхъ храбрыхъ черногорцевъ и чтобъ Богъ далъ всѣмъ христіанамъ мужество и единодушіе. "Правда ли,-- спрашивала она,-- что великія христіанскія государства оставили эту небольшую толпу сражаться одну? О здѣшнемъ народѣ я ничего не говорю; они заслуживаютъ того, что выноситъ, потому что у нихъ нѣтъ мужского сердца. Но черногорцы воины креста. Ни одинъ народъ въ христіанствѣ не бился съ невѣрными, какъ они".
   Изъ Санакова путешественницы двинулись въ путь съ цѣлымъ вооруженнымъ конвоемъ -- ихъ провожало восемь могамеданскихъ заптіевъ, драгоманъ и одинъ іоніецъ, данный имъ англійскимъ консуломъ, чтобы на крайній случай онъ могъ доставить имъ защиту христіанскаго оружія, если бы въ горахъ напали на нихъ братцы ихъ мусульманскихъ стражей. Дамы добыли себѣ прекрасныхъ турецкихъ лошадей и не могутъ нахвалиться ихъ достоинствами. Время стояло прекрасное, и пока путь лежалъ по равнинѣ, это была пріятная прогулка; но пріятности кончились, какъ скоро онѣ вступили въ ущелье, гдѣ надо было ѣхать по краю горнаго потока безъ всякой дорога. На вершинѣ ущелья былъ сдѣланъ отдыхъ; провожатые показали имъ могилы убитыхъ здѣсь разбойниковъ: до недавняго времени это было самое опасное мѣсто; но теперь, увѣряли ихъ, когда разбойники истреблены, лѣто пройдетъ спокойнѣе. Спускъ на другую сторону ущелья былъ еще непроходимѣе; но камни рѣзали ноги, и дамы остались на лошадяхъ "гораздо долѣе, чѣмъ было безопасно". Дикая мѣстность съ сѣрыми камнями и величественными елями была такъ красива, что, по словамъ г-жи Мэккензи, художнику стоило бы нарочно пріѣхать сюда изъ Англіи, лишь бы увезти въ своемъ портфелѣ этотъ горный пейзажъ. При новомъ подъемѣ прежде всего открылся видъ на буковые лѣса, выходившіе на зеленую долину, въ концѣ которой шла черта сѣрой стѣны. "Здѣсь,-- сказали провожатые,-- граница земли, уступленной старыми султанами великому Рыльскому монастырю". Едва поѣздъ переступилъ границу, путешественниковъ встрѣтила монастырская стража, одѣтая въ бѣлыя полотняныя туники съ краснымъ кушакомъ, подъ начальствомъ человѣка въ албанскомъ костюмѣ, который, впрочемъ, назвалъ себя сербомъ, разумѣя вѣроятно, что онъ православный. Эта группа вооруженныхъ людей, конныхъ и пѣшихъ, въ яркихъ костюмахъ и съ блестящимъ оружіемъ, придала колоритъ темному долгому лѣсу. Ниже, проходъ черезъ узкую долину съ каждымъ шагомъ дѣлался прекраснѣе, и тѣмъ замѣчательнѣе, что обыкновенно, между сѣверомъ Албаніи и Дунаемъ, горный ландшафтъ бываетъ скорѣе дивъ, нежели живописенъ. Амфитеатры холмовъ, покрытыхъ лѣсомъ, зелень котораго отъ смѣшенія бука и дуба съ елью подучаетъ синеватый оттѣнокъ; нѣсколько рѣзкихъ возвышеній, нѣсколько скалистыхъ пропастей -- таковъ характеръ этой "планины", какъ называютъ сербы и болгары лѣсистый горы. Отдѣльные пейзажи чрезвычайно милы, и въ числѣ ихъ -- Рыльское ущелье. Обрывы холмовъ имѣютъ самыя фантастическій формы, лѣсная масса разбивается на группы и кусты, съ лужайками, окаймляя потокъ, пробѣгающій по долинѣ. Съ одной стороны его, направо, находится обширное зданіе, которое путешественницы приняли-было за самый монастырь, но это оказался домъ для богомольцевъ, которые въ извѣстные дни собираются здѣсь въ большомъ числѣ. До монастыря нужно проѣхать всю длину долины. Горы сходятся все ближе и ближе, и наконецъ въ углу между ними поднимаются суровыя башни и купоны. За воротами, величественнымъ рядомъ стоятъ монахи въ длинныхъ мантіяхъ, съ длинными покрывалами, съ длинными бородами, и важно привѣтствуютъ и приглашаютъ войти. Когда путешественницы вошли подъ ворота, зазвонили колокола -- христіанскіе колокола, запрещенные вездѣ въ другихъ мѣстахъ Турціи.
   "Мы были до того утомлены нашимъ карабканьемъ по горамъ въ теченіи цѣлаго долгаго дня,-- разсказываетъ г-жа Мэккензи,-- что, проходя черезъ дворъ и по галлереямъ монастыря, получили только общее впечатлѣніе мира и красоты. Насъ привели въ комнату, выкрашенную въ яркіе цвѣта и снабженную хорошими низкими диванами и коврами. Здѣсь мы остались и получили свой ужинъ -- столько цыплятъ, плодовъ и сластей, сколько могъ бы пожелать самый голодный человѣкъ, кромѣ рису, сливокъ и огромнаго стекляннаго кувшина превосходнаго вина. Мы нашли также небольшой шкапчикъ въ стѣнѣ, гдѣ поставлена была бутылка вина и сласти въ запасъ, кромѣ того. Но эту ночь мы хотѣли только спать.
   "На слѣдующее утро мы были приглашены на свиданіе съ игуменомъ въ его пріемной валѣ, и нашли его съ двумя или тремя почтенными монахами, одного изъ которыхъ, съ длинной бѣлой бородой, мы наканунѣ приняли-было за игумена. Настоящій игуменъ былъ немного старѣе среднихъ лѣтъ, небольшого роста, худощавый, съ тонкимъ, умнымъ выраженіемъ лица, необычнымъ между болгарами, которые вообще -- рослые и тяжеловѣсные люди, съ выраженіемъ скорѣе благоразумія, нежели тонкаго ума. Но Іоаннъ Неофитъ человѣкъ не обыкновенный. Имя его стоитъ на заглавномъ мѣстѣ ново-болгарскаго Новаго Завѣта, и его знаніе своего языка, древняго и нынѣшняго, вмѣстѣ съ ревностью обрадовать свой народъ и приметъ ему пользу, побудили его согласиться на предложеніе одного протестантскаго общества взять на себя этотъ переводъ. Въ монастырѣ у него есть запасъ священныхъ книгъ, и увидѣвъ, что мы имѣли съ собой нѣсколько книгъ, онъ убѣждалъ насъ употребить свое путешествіе для распространенія ихъ въ народѣ. Онъ говорилъ намъ, что американскіе миссіонеры въ Константинополѣ; которые переводятъ священное писаніе, ведутъ съ нимъ переписку и что двое изъ нихъ въ нынѣшнемъ году посѣтили его. Затѣмъ намъ показали любопытные древніе документы, относящіеся въ старой исторіи монастыря. Надпись на башнѣ во дворѣ указываетъ, что онъ существовалъ при могущественномъ царѣ Стефанѣ Душанѣ, который соединилъ Сербію и Болгарію въ одно царство. Но древнѣйшій хрисовулъ (грамота) относится въ концу четырнадцатаго столѣтія, и данъ лицомъ, которое называетъ себя "Іоаннъ Шишманчъ, благочестивый царь и самодержецъ всѣхъ болгаръ и грековъ", т.-е. грековъ въ Болгаріи.
   "Слѣдующіе документы -- турецкіе фирманы, какіе могли купить у первыхъ султановъ болѣе богатые монастыри. Рыльскій монастырь, въ силу своихъ привилегій, не подчиненъ никакому епископу (какъ наше Вестминстерское аббатство), и могъ поэтому удержать свой исключительно болгарскій характеръ. Въ немъ считается 150 монаховъ, и каждый имѣетъ своего послушника, который дѣлается его наслѣдникомъ. Всего монастырскій персоналъ заключаетъ до 400 человѣкъ; Женщины не принимаются въ монастырѣ, и говорятъ даже, что ни одна женщина не можетъ жигъ на монастырской землѣ. Это, впрочемъ, не простирается на посѣтительницъ и на родственницъ богомольцевъ. Доходы монастыря основаны отчасти на горныхъ пастбищахъ, отчасти на приношеніяхъ богомольцевъ. Съ прошлаго столѣтія онъ пользовался щедростью сѣверныхъ единовѣрцевъ, и монахамъ разрѣшено было собирать деньги на свою новую церковь, странствуя до пособіями по Россіи, Сербіи, Австріи и пр.
   "Знакомство игумена съ исторіей своего отечества и настоящими нуждами своихъ земляковъ, его заслуги въ дѣлѣ перевода св. писанія -- все это поразило насъ какъ странное противорѣчіе тому, что мы слышали въ Константинополѣ: что греческій патріархъ не назначаетъ туземныхъ епископовъ въ болгарскія епархіи будто бы потому, что между ними нѣтъ достаточно обученныхъ людей. Мы слышали потомъ, что игуменъ Неофитъ былъ указанъ своими соотечественниками, требовавшими его назначенія въ епископы, но что со стороны ревнивыхъ, фанаріотовъ единственнымъ результатомъ этого признанія его талантовъ было -- удалить его въ эту уединенную обитель Балканъ {Имя Балканъ въ Турціи употребляется не только для означенія собственныхъ Балканъ, но и вообще -- горныхъ мѣстностей, какъ въ настоящемъ случаѣ.}. Теперь въ монастырѣ у него есть литографическій аппаратъ, и онъ говоритъ объ устройствѣ типографіи. Хотя, на глазахъ у недовѣрчивыхъ духовныхъ властей, свѣтъ должно старательно скрывать, но не можетъ бытъ сомнѣнія, что подъ вліяніемъ такого игумена молодые воспитанники Рыльскаго монастыря выйдутъ на свои странствія для собиранія пособій способными и сѣять и пожинать.
   "Одно замѣчаніе игумена въ особенности поразило насъ. Мы сказали ему, что первый славянскій монастырь, видѣнный нами, былъ монастырь въ Цетиньѣ, въ Черногоріи. Его лицо нахмурилось, и черезъ минуту колебанія онъ сказалъ: "Говорятъ, что теперь этотъ монастырь сданъ мусульманамъ и сожженъ" {Рѣчь идетъ въ 1863 году. }. Мы спросили его, гдѣ онъ читалъ объ этомъ? "Въ одной выпискѣ изъ "Journal de Constantinople". Только-то? воскликнули мы: -- тогда не печальтесь; этотъ журналъ уже два или три раза сжегъ Цетинье и истребилъ все населеніе Черногоріи".
   "Но,-- спросилъ игуменъ,-- думаете ли вы, что великія европейскія державы будутъ сидѣть спокойно и позволятъ сжечь этотъ монастырь?" -- "Мы не думаемъ этого. Франція сдѣлаетъ все, что можетъ, чтобъ спасти его".-- "Франція, можетъ быть,-- отвѣчалъ онъ:-- но Англія?" Чувствуя себя истинно пристыженными, мы отвѣчали, что недостатокъ интереса, какой обнаруживаетъ Англія къ славянскимъ христіанамъ, происходилъ въ значительной мѣрѣ отъ ея незнанія относительно ихъ -- что тамъ дѣйствительно никогда не слыхали объ ихъ имени.
   "Я такъ и понималъ это", отвѣчалъ игуменъ. "Такъ говорили мнѣ американцы. Жалко, однако, что такая великая страна, дѣти которой такъ спокойно путешествуютъ куда угодно, и издаютъ что угодно, остаются въ такомъ глубокомъ невѣжествѣ относительно христіанъ въ землѣ, гдѣ она находится въ такой тѣсной дружбѣ съ турками. Впрочемъ", прибавилъ онъ, перемѣняя тонъ, "что мнѣ за дѣло до этихъ вещей? Я живу здѣсь какъ мышь въ норѣ, и нашъ болгарскій народъ спокоенъ. Не хотите ли вы пройти по монастырю?"
   По монастырю пройти стоитъ, но остановимся на минуту въ его открытой галлереѣ и полюбуемся на богатую массу лѣса, который поднимается тотчасъ за башнями во дворѣ. Гора служитъ монастырю и стѣной, и защитой отъ вѣтра.
   "Церковь во дворѣ -- новая, а прежняя сгорѣла до основанія. Она была возстановлена въ 1839 на средства, большая доля которыхъ была доставлена приношеніями. Зданіе имѣетъ форму греческаго ареста, съ куполами, и переходы его расписаны внутри и снаружи. Внутренность поддерживается колоннами и имѣетъ прекрасный иконостасъ изъ поволоченнаго дерева, сдѣланный цинцарскими рѣзчиками, которые исполняютъ всѣ такія работы въ Турціи. Намъ показали голову Христа, написанную уроженцемъ Санакова, который учился въ Москвѣ. Живопись показывала смягченный византійскій тонъ новѣйшей русской (иконописной) школы.
   "Странные поклонники были въ храмѣ -- пастухи съ Балканъ, говорящіе варварскимъ діалектомъ латинскаго языка и называющіе себя "римлянами" (румунами), тогда какъ живутъ дикарями. Эти люди пасутъ стада, и когда мужчины находятся въ отсутствіи, женщины защищаютъ хижины и подобно албанкамъ извѣстны своей мѣткой стрѣльбой. Ихъ дикій образъ жизни характеризовался ихъ замѣчаніями о насъ самихъ; потому что, увидѣвъ, что мы иностранки и насъ сопровождаетъ турецкая стража, они рѣшили, что мы пришли сюда не но своей доброй волѣ и, указывая на насъ, спрашивали: "изъ какой страны ихъ украли?"
   "Не будь такихъ монастырей, какъ Рыльскій, эти пастухи были бы лишены всякой религіозной помощи, но здѣсь они собираются въ извѣстное время для исповѣди и совершенія таинствъ. Насколько эти люди получаютъ назиданія отъ службы на непонятномъ имъ языкѣ, быть можетъ, остается открытымъ вопросомъ, по мы были свидѣтелями того, какое поученіе могутъ въ подобныхъ случаяхъ доставлять священныя изображенія. На стѣнѣ церкви находится фреска, гдѣ изображается Рождество Спасителя. Старѣйшія изъ такихъ изображеній столь ужасны, что можно сказать по крайней мѣрѣ, что люди, поклоняющіеся имъ, не поклоняются "подобію чего бы то ни было на небесахъ или на землѣ"; но новѣйшія иконы болѣе похожи на жизнь, и упомянутая икона была настоящей восточной сценой. Одинъ изъ этихъ пастуховъ-богомольцевъ увидѣлъ ее и въ восторгѣ воскликнулъ: "смотри, вотъ Рождество Христа". Женщины окружили его, и онъ увивалъ имъ Младенца, мать, звѣзду, пастуховъ, быка, осла, объясняя все это.
   "Мы были потомъ на вечернемъ служеніи, въ одномъ мѣстѣ котораго монахи сняли свои клобуки и оставались нѣсколько времени съ непокрытой головой, и ихъ длинные волосы падали по плечамъ. Пѣніе было хорошо по голосамъ, но монотонно и въ носъ. Намъ казалось, что оно нѣсколько отливается отъ того, какое мы слышали въ греческихъ церквахъ; но оно не улучшилось настолько какъ сербское, гдѣ западное вліяніе противодѣйствовало идеѣ, повидимому господствующей на Востокѣ, какъ въ Шотландіи, что пѣніе въ носъ нужно для священности музыки.
   "Любопытнѣйшая часть Рыльскаго монастыря есть старая башня, заключающая въ себѣ первоначальную церковь. Времена, въ которыя била построена церковь, указываются ея положеніемъ -- высоко въ стѣнѣ, безъ оконъ и другихъ отверстій, кромѣ окна надъ входной дверью, черезъ которое можно было бросать камни и лить кипящее масло на нападающихъ. Это не есть церковь св. Іоанна Рыльскаго, который жилъ и умеръ пустынникомъ, молясь въ пещерахъ и дуплахъ деревьевъ; это даже не мѣсто его погребенія, которое находится въ нѣкоторомъ разстояніи на горѣ. Какъ говорятъ, церковь была выстроена въ очень древнія времена для защиты монастыря отъ разбойниковъ, и впослѣдствіи была безъ сомнѣнія полезна въ худшіе дни мусульманскаго фанатизма, когда для монашеской жизни требовалось быть храбрымъ человѣкомъ. Внизу башни есть келья, въ которую сажаютъ сумасшедшихъ, и отсюда ихъ приводятъ въ церковь во время службы для изгнанія бѣсовъ. Монахъ спросилъ насъ, есть ли такіе люди въ нашей странѣ? Мы отвѣчали:-- "да; но вмѣсто келій у насъ помѣщаютъ ихъ въ просторныхъ жилищахъ съ свѣжимъ воздухомъ, и вмѣсто священника ихъ возятъ въ доктору". "Что же, они выздоравливаютъ?" -- "Иногда, но, къ сожалѣнію, не всегда".-- "Странно", отвѣчалъ онъ: "у насъ совершенно также".
   "Послѣднее мѣсто, которое надо было посѣтить въ монастырѣ, есть погребальная часовня, гдѣ мы увидѣли на алтарѣ множество череповъ. Намъ сказали, что положить здѣсь черепъ есть комплиментъ покойнику, за что его родственники охотно платятъ. Такимъ образомъ, здѣсь, какъ въ греческихъ областяхъ Турція, мертвыхъ (обыкновенно черезъ годъ) вырываютъ изъ могилъ, чтобы по состоянію ихъ тѣлъ судить, находятся ли ихъ души на небѣ или въ аду {Первое въ томъ случаѣ, если тѣло разложилось и истлѣло; противное есть дурной признакъ.}
   "Въ вознагражденіе за наше щедрое содержаніе въ монастырѣ намъ, на другой день, не было позволено оставить ничего, кромѣ пожертвованія, какъ говорилось, на церковь. Съ другой стороны, мы увозили съ собой нѣсколько оригинально вырѣзанныхъ деревянныхъ ложекъ, портретъ стараго царя Шипмана, взятый изъ современнаго документа, и самое новое жизнеописаніе св. Іоанна Рыльскаго, разсказывающее объ его странностяхъ, чудесахъ и погребеніи".
   Читатель обратилъ конечно вниманіе на сходство болгарскаго монастыря съ нашими относительно пріема богомольцевъ посѣтителей.
  

III.
Скопія.-- Качаникскій проходъ.-- Албанскій городъ Качаникъ.-- Косово Поле.-- Грачаницкій монастырь -- Приштина.-- Старая Сербія.

   Дорога въ Скопію или Скопле (Ускюбъ, по-турецки) шла по палящей равнинѣ, и путешественницы сочли нужнымъ взять экипажъ,-- но ѣхать въ телѣгѣ на буйволахъ, по мѣстному обычаю, было слишкомъ медленно, и онѣ рѣшили взять предложенный имъ экипажъ, служившій для переѣздовъ гарема: это была деревянная коробка на жердяхъ, которая прилаживалась къ лошадямъ какъ носилки. Это называлось "тактараванъ", или въ такомъ родѣ. Путешествіе было крайне неудобно еще потому, что носилки были очень тѣсны.
   Изъ окна своей клѣтки онѣ увидѣли мелькомъ деревню Таоръ, которая, по мнѣнію извѣстнаго путешественника Гана, есть давній Таурезіумъ, родина императора Юстиніана; затѣмъ онѣ прибыли въ Сколію, гдѣ комфортабельно помѣстились въ домѣ цинцарсхаго купца. Устроившись на мѣстѣ, путешественницы достали свои книги, чтобы вычитать историческія воспоминанія объ Юстиніанѣ. Знаменитый императоръ, который, какъ теперь извѣстно, былъ родомъ славянинъ, помнилъ свою родину и построилъ вокругъ деревни четырехъ-угольную стѣну съ башнями, такъ называемый тетрапиргонъ; построилъ или возобновилъ города этого округа и въ особенности Скопію, которая подъ именемъ "первой Юстиніаны" сдѣлалась столицей архіепископа иллирійскаго. Впослѣдствіи, царь болгарскій Самуилъ, основавши свою резиденцію въ Охридѣ, перенесъ туда и архіепископскій престолъ. Византійскій писатель Прокопій, видѣвшій первыя времена Сколіи, говоритъ, что трудно было бы описать церкви, великолѣпные дома, колоннады, площади и фонтаны этого города; онъ имѣлъ свой водопроводъ; благосостояніе города было такъ упрочено, что онъ долго былъ однимъ изъ красивѣйшихъ и богатѣйшихъ городовъ въ этой части имперіи. Отъ болгарскаго владычества онъ перешелъ потомъ подъ власть сербовъ,-- здѣсь вообще встрѣчались двѣ эти народности, какъ тогда, такъ и до сихъ поръ, и болагарскія историческія воспоминанія чередуются съ сербскими. Въ 1347, въ Скопіи собрался "соборъ", на которомъ знаменитый Стефанъ Душанъ получилъ царскій титулъ и обнародовалъ свой "Законникъ", замѣчательнѣйшій памятникъ древняго сербскаго законодательства. Здѣсь же сербскій митрополитъ получилъ санъ независимаго сербскаго патріарха.
   Когда сербское царство пало послѣ Косовскаго боя, Скопія была однимъ изъ первыхъ трофеевъ завоевателя; нѣкоторыя преданія говорятъ, что она мирнымъ образомъ подчинилась туркамъ, какъ часть наслѣдія Марка- Кралевича. Извѣстно, что въ самый годъ Косовской битвы султанъ Баязетъ послалъ въ Скопію первыхъ турецкихъ колонистовъ, такъ что фактически она раньше всѣхъ другихъ частей сербскаго царства подпала прямому турецкому господству. Подавляющее вліяніе послѣдняго должно было сказаться, но сказалось не вдругъ; путешественникъ 1686 года еще описываетъ Скопію, какъ цвѣтущій городъ, и еще въ прошломъ столѣтіи посѣщали ее купцы изъ Рагуэы и Венеціи. Теперь Скопія -- бѣдный, плохой городъ, съ жителями, страдающими отъ вредныхъ испареній окружающихъ его, неосушенныхъ болотъ. Въ такомъ же упадкѣ находится городъ Ново-Бердо, въ двухъ дняхъ пути къ сѣверу отъ Скопіи; въ сербскія времена онъ славился своими серебряными рудниками и назывался "матерью городовъ"; въ 1858 г. въ немъ было только шестнадцать домовъ, изъ которыхъ одинъ -- христіанскій; мусульмане говорятъ, что нѣкогда было въ немъ 6,000 домовъ, а христіане утверждаютъ, что ихъ было вдвое больше. Гдѣ же причина этого упадка? Одну такую причину г-жа Мэккензи указываетъ: въ сосѣдствѣ города лежатъ развалины замка, составлявшаго еще не такъ давно жилище наслѣдственнаго правителя этого края; эти правители были дикіе албанскіе вожди, которые во время безпорядковъ турецкаго правленія оставляли свои горы для грабежа цвѣтущихъ сербскихъ городовъ и наконецъ сами погибли въ возстаніяхъ противъ турецкаго правительства.
   Равнина Скопіи на сѣверо-востокѣ ограничивается низкой цѣпью горъ, которыя турки зовутъ Бара-дагъ, а славяне болгарской Черной-Горой. Эти горы заселены отчасти албанцами, отчасти болгарами. Къ сѣверу лежитъ хребетъ Шаръ-планина, древній Скардусъ: здѣсь находятся источники рѣки Вардара, протекающей по равнинѣ Скопіи. Часть равнины занята рисовыми полями; другая покрыта болотнымъ озеромъ, которое могло бы быть осушено, но въ своемъ настоящемъ видѣ заражаетъ лихорадками Скопію.
   Единственное нѣсколько красивое зданіе, которое путешественницы замѣтили въ Скопіи, была мечеть и ея минаретъ. Имъ сказали, что этой мечети "четыреста лѣтъ",-- разумѣя, что она такъ стара, какъ вообще можетъ быть мечеть въ этой странѣ. "Четыреста лѣтъ" считаются круглымъ числомъ какъ время занятія славянскихъ земель турками. Сказать, что какому-нибудь зданію "четыреста лѣтъ", значитъ, что оно было выстроено первыми завоевателями; сказать, что ему "больше четырехъ-сотъ лѣтъ" значитъ отнести его въ христіанскимъ временамъ. "Теперь, по словамъ заптія, не строятъ больше хорошихъ мечетей, а строятъ только плохія".
   Г-жа Мэккензи отмѣчаетъ здѣсь послѣдній пунктъ греко-цинцарскаго вліянія. Въ Скопіи совсѣмъ нѣтъ цинцарской школы, есть только славянская. Вмѣстѣ съ тѣмъ, этотъ городъ есть пунктъ встрѣчи болгарскаго элемента съ сербскимъ, а въ сербскихъ округахъ ни греки, ни румыны не подучаютъ преобладанія надъ славянами. "Невидимому, историческая гордость и ожиданіе будущаго господства, которыя даютъ греку такую положительную самоувѣренность относительно болгарина, сламываются объ историческую гордость и опредѣленное честолюбіе серба. Цинцарскіе купцы -- самые богатые граждане Скопіи, но христіанскій школьный учитель -- сербъ, и у него дома мы нашли изображенія старыхъ сербскихъ царей и героевъ, процвѣтавшихъ въ тѣ времена, когда Скопія была мѣстопребываніемъ сербскаго собора".
   Христіане построили въ Скопіи большую церковь, которая повидимому была въ неповрежденномъ состояніи, и г-жа Мэккензи объясняетъ ея сохранность тѣмъ, что Скопія одно время была консульскимъ пунктомъ. Между Скопіей и Нишемъ есть мѣста, гдѣ христіане, получивъ султанскій разрѣшительный фирманъ, строили церкви, но онѣ уже два раза были разрушаемы мѣстными мусульманами, и существовали лишь потому, что жители успѣли собрать денегъ, чтобы выстроить ихъ въ третій разъ.
   Въ Скопіи путешественницы встрѣтили одного христіанскаго купца, который слышалъ о нихъ съ годъ передъ тѣмъ въ Босніи, откуда онъ былъ родомъ, и очень желалъ ихъ видѣть. Онѣ разспрашивали его о положеніи здѣшнихъ христіанъ и по словамъ купца, хорошо гнавшаго эти мѣста, самые свирѣпые, хищные и дикіе мусульмане въ Турціи -- это сосѣдніе албанцы въ Ипекѣ (Печи), Дьяковѣ, Призренѣ, Приштинѣ, и мусульмане близъ Прилила; боснійскіе мусульмане очень угнетаютъ христіанъ, но они дѣлаютъ это "только потому, что мусульмане; они говоритъ тѣмъ же языкомъ, какъ мы"! между тѣмъ какъ албанцы и османлисы, "не говорящіе тѣмъ же языкомъ", будутъ все равно врагами, мусульмане они или нѣтъ. На вопросъ, держатъ ли албанцы данное обѣщаніе, боснякъ отвѣчалъ утвердительно: самый свирѣпый албанецъ держитъ слово, когда далъ его бѣднѣйшему райѣ; у боснійскихъ мусульманъ нѣтъ этого качества"
   Въ Скопіи турецкія власти добыли путешественницамъ рѣдкость -- экипажъ, родъ телѣги, съ верхомъ, на четырехъ подпоркахъ и съ занавѣсками по бокамъ: онъ такъ страшно скрипѣлъ и вообще былъ такъ мало заманчивъ, что путешественницы отправились верхомъ далеко впередъ,-- предполагая воспользоваться "экипажемъ" только въ случаѣ дождя. Невдалекѣ отъ города цѣлы еще развалины водопровода Юстиніана, доставлявшаго воду въ Скопію изъ Карадага, на два или два съ половиной часа разстоянія; около города почва понижается и водопроводъ идетъ на двойномъ рядѣ аровъ, которыхъ г-жа Мэккензи насчитала 120. Съ одной арки падалъ потокъ воды; въ тѣни другого путешественницы увидѣли маленькій огородъ съ дынями и тыквами, а въ немъ сидѣлъ и курилъ турокъ въ бѣлой чалмѣ. "Странно было,-- замѣчаетъ г-жа Мэккензи,-- найти здѣсь рядомъ свидѣтельства двухъ завоевательныхъ племенъ: римскаго, которое строило, и оттоманскаго, которое разрушало".
   Путешественницы достигли холмовъ, ограничивающихъ заражающую лихорадками равнину Скбпіи; направляясь отсюда въ зеленой плоской возвышенности Босоватоля, надо пройти Качаникскій проходъ, длинное узкое ущелье, которымъ протекаетъ рѣка Лепевацъ. Въ ущельѣ устроена дорога, нужная для провоза пушекъ; но недобросовѣстность инженерныхъ чиновниковъ дѣлала то, что черезъ пять-шесть лѣтъ послѣ постройки, когда проѣзжали здѣсь наши путешественницы, мосты были уже не безопасны. Г-жа Мэккензи дѣлаетъ слѣдующія замѣчанія по тому поводу, что австрійскіе путешественники Цахъ и Ганъ очень восхваляли эту дорогу:
   "Качаникскій проходъ населенъ албанцами. А албанцы -- большіе любимцы Австріи, потому что въ томъ случаѣ, если она когда-нибудь овладѣетъ этими краями, ей надо будетъ, подобно Турціи, воспользоваться этими головорѣзами для подавленія сербовъ и болгаръ. Вслѣдствіе этого, наблюдательный и дальновидный австрійскій консулъ Ганъ {Этотъ Ганъ имѣетъ большое имя въ ученомъ наслѣдованія Албаніи. Ему при надлежить нѣсколько капитальныхъ сочиненій о топографіи, исторіи, этнографіи и народной поэзіи албанскаго племени. По этимъ предметамъ, Ганъ -- самый крупныя авторитетъ.}, повидимому, съ удовольствіемъ приходилъ къ заключенію (если только ему не говорили этого дѣйствительно), что если качаникская дорога построена жителями сосѣднихъ деревень,-- то, значитъ, она была построена арнаутами. Если такъ, это былъ бы замѣчательный фактъ. Называйте албанцевъ чѣмъ хотите: разбойниками, грабителями,-- но вотъ, дескать, какъ они могутъ быть полезны, при небольшой дисциплинѣ. Но товарищъ консула по путешествію былъ того мнѣнія, что дѣло можетъ быть объясняемо иначе.
   "-- Хотя арнауты и занимаютъ Качаникъ,-- говорилъ онъ намъ,-- невѣроятно, чтобъ турецкій губернаторъ, имѣя надобность строить дорогу, сталъ искать работниковъ въ ихъ племенахъ; сосѣдняя равнина Скопіи и другіе ближніе округа населены трудолюбивыми христіанскими болгарами; и потому, самое вѣроятное и согласное со всѣми прецедентами, что рабочихъ искали и нашли именно здѣсь".-- "Конечно,-- прибавляетъ г-жа Мэккензи,-- мы не беремъ на себя рѣшать, которое изъ двухъ мнѣній справедливо; можетъ быть, что правда находится между ними; но, въ поддержку послѣдняго, мы можемъ сослаться на свидѣтельство самихъ албанцевъ, изъ которыхъ двое, въ качествѣ заптіевъ, сопровождали насъ черезъ Качаникъ. Ихъ, кажется, очень позабавила идея, будто султанъ заставлялъ работать мусульманъ, когда тутъ же подъ бокомъ была райя".
   Достопримѣчательности Качаника были разбойничьи. Одно мѣсто памятно настоящимъ сраженіемъ, которое не такъ давно каймакамъ Скопіи далъ шайкѣ въ сорокъ человѣкъ разбойниковъ. На другомъ мѣстѣ, только за два дня передъ тѣмъ, поймано было шесть разбойниковъ. На вершинѣ одного мѣстнаго холма стоялъ уединенный домикъ, передъ которымъ расчищено было поле для маиса и лугъ для сѣна; домикъ стоялъ такъ, что жители могли во всѣ стороны видѣть приближеніе чужого человѣка. Здѣсь нѣтъ деревень, и рѣдко больше трехъ албанскихъ домовъ стоятъ вмѣстѣ. Албанскія "кули", видѣнныя путешественницами впослѣдствіи, служили обыкновенно для нѣсколькихъ братьевъ съ ихъ семействами, и могли быть защищаемы выстрѣлами черезъ отверстія въ стѣнахъ. Заптіи указали путешественницамъ проходившихъ двухъ женщинъ, и замѣтили, что онѣ очень умѣютъ обращаться съ ружьемъ. "Онѣ магометанки?" -- "Конечно".-- "Отчего же они не носятъ яшмакъ?" -- "Правда, они его не носятъ, и никогда не носили; да и зачѣмъ онъ имъ? Онѣ храбрѣе самихъ мужчинъ и къ нимъ еще труднѣе подступиться".-- "Послѣ этихъ разсказовъ о жителяхъ Качаникскаго прохода,-- замѣчаетъ г-жа Мэккензи,-- мы уже не удивлялись, что онъ указывается въ сербскихъ пѣсняхъ, какъ сцена знаменитой встрѣчи Марка-Кралевича съ Мусой, арнаутскимъ бандитомъ".
   У сербовъ есть мнѣніе, что султанъ Амуратъ пришелъ ни Косово-поле съ юга, изъ Скопіи, черезъ Качанивскій проходъ, такъ что будто бы сербы сдѣлали величайшую ошибку, не напавши на него здѣсь; иные говорили даже, что Марко-Кралевичъ предательски пропустилъ Амурата по этой дорогѣ. Г-жа Мэккензи считаетъ болѣе вѣроятнымъ показаніе турецкихъ источниковъ, что Амуратъ шелъ восточнѣе, изъ Бюстендила,-- такъ что этой ошибки сербовъ и измѣны Марка-Кралевича вовсе не было. Но въ Качаникѣ была другая военная встрѣча, позднѣе, триста лѣтъ спустя послѣ Косовской битвы. Здѣсь турки разбили австрійскій авангардъ: это было началомъ отступленія имперской арміи, оставившей на жертву турецкому мщенію жителей, которыхъ австрійскія обѣщанія завлекли присоединиться къ австрійцамъ.
   Видъ Качаникскаго ущелья -- есть видъ рѣчного дефиле, покрытаго лѣсомъ; не представляя ничего особеннаго, онъ дивъ и живописенъ, въ особенности его конецъ, гдѣ, при впаденіи рѣки Нередимки въ Лепенацъ, стоитъ городъ Качаникъ.
   Но, при живописной обстановкѣ, "городъ" Качаникъ поразилъ путешественницъ ужаснымъ видомъ упадка и разрушенія; дома смотрѣли такъ, какъ-будто они не могутъ выстоять дольше одного дня; улицы были пустынны; городъ былъ не только въ дурномъ состояніи, но въ такомъ, которое должно было съ каждымъ днемъ еще ухудшаться. Нужно было какое-нибудь объясненіе, и оно скоро явилось. На первый вопросъ путешественницъ о населеніи города, имъ отвѣтили, что въ Качаникѣ семьдесятъ магометанскихъ домовъ, и "между ними одною райи". Этимъ все было объяснено.
   Хозяинъ дома, гдѣ онѣ остановились, принялъ ихъ со всѣмъ вниманіемъ, и просилъ переводчика сказать имъ, что у него всегда останавливаются всѣ паши, беги и консулы, что самъ онъ также бегъ, и что подъ его кровомъ имъ "нечего бояться". Въ Скопіи говорили о томъ, приметъ ли ихъ кто-нибудь въ домъ въ Качаникѣ, и потому путешественницы оцѣнили гостепріимство албанца и поблагодарили его утонченной вѣжливой фразой, которой онъ остался, повидимому, доволенъ, и продолжалъ повторятъ: "не бойтесь",-- такъ что путешественницы, наконецъ, спросили его, почему онъ думаетъ, что онѣ "боятся"?-- "Дальнѣйшее знакомство съ Арнаутлукомъ (арнаутской землей),-- замѣчаетъ г-жа Мэккензи,-- пріучило насъ слышать фразу: "не бойтесь", и, кромѣ того, научило насъ не считать вѣрнымъ, чтобы мы въ самомъ дѣлѣ были въ безопасности".
   Комната, предназначенная для нихъ, была лучше, чѣмъ можно было бы ждать по наружности дома,-- съ диванами, окнами, которыя были отчасти со стеклами, отчасти заклеенныя бумагой, съ рѣзнымъ потолкомъ, печью, шкапами для посуды и т. д.; но юна была крайне грязна и, кромѣ того, рѣзьба, диваны, шкапы заключали множество неназываемыхъ насѣкомыхъ. Г-жа Мэккензи оставляетъ открытымъ вопросъ, насколько вообще турки опрятны, но, по собственному наблюденію, замѣчаетъ, что оттоманскіе офицеры и солдаты, греки, мужчины, женщины и дѣти, и албанцы всѣхъ племенъ и вѣръ -- до отвращенія грязны.
   О разной степени опрятности у балканскихъ народовъ, г-жа Мэккензи говоритъ:
   "Изъ своего славянскаго сосѣдства наименѣе опрятны черногорцы, которые, впрочемъ, стыдятся этого, извиняя себя тѣмъ фактомъ, что большую часть года ихъ села имѣютъ мало воды. Съ другой стороны, болгары опрятнѣе, чѣмъ какой-нибудь народъ между ними и голландцами, и притомъ трудолюбивы и любятъ порядокъ. Дунайскіе сербы менѣе грязны, чѣмъ нѣмцы; они любятъ свѣжій воздухъ, и обильно допускаютъ его въ свои домѣ; хотя они еще несовсѣмъ опрятны, но очень стараются сдѣлаться такими, такъ какъ "отсутствіе рубашки" считаютъ однимъ изъ атрибутовъ турка. Ихъ братья по-племени, мусульманскіе джентльмены Босніи имѣютъ бѣлоснѣжное бѣлье и прекрасную чистоту въ домахъ,-- также и боснійскіе христіане, насколько имъ позволяетъ ихъ бѣдность. Дѣйствительно, оцѣнка опрятности есть одинъ изъ тѣхъ пунктовъ, гдѣ славянскіе христіане отличаются характеромъ отъ своихъ южныхъ единовѣрцевъ грековъ, съ которыми ихъ такъ часто смѣшиваютъ" {Это смѣшеніе грековъ съ южными славянами принадлежитъ, конечно, иностранной литературѣ, писатели которой въ прежнее время, и еще недавно, мало зная славянъ, смѣшивали ихъ съ греками,-- по тождеству религіи.}.
   Прибывшія иностранки -- великая рѣдкость въ этомъ глухомъ и дикомъ краѣ -- заинтересовали женское населеніе дома; послѣднее пожелало сдѣлать имъ визитъ. Путешественницы, конечно, согласились, сами любопытствуя видѣть албанскихъ женщинъ, которыя, вѣроятно, покажутся въ своихъ извѣстныхъ живописныхъ костюмахъ. Но они были крайне и непріятно изумлена, когда албанки явились къ нимъ въ самомъ незатѣйливомъ и грязномъ дезабилье. Разспросивъ одну служанку, умѣвшую немного говорить по-славянски, путешественницы узнали, что албанскія женщины боялись показать имъ свои платья, чтобъ не возбудить ихъ "жадности"!-- При отъѣздѣ оказалось, что арнаутъ-хозяинъ былъ просто содержатель "хана", почему онъ и принялъ ихъ въ свой домъ.
   Холмы, составляющіе западную стѣну Качаникскаго прохода, встрѣчаются дальше съ восточной отраслью Шаръ-планины, и пунктъ ихъ соединенія -- есть пирамидальная гора Любатернъ, достигающая 6,400 футовъ высоты. По словамъ провожатыхъ, не далеко отъ вершины горы лежитъ озеро, съ снѣжными берегами, которое и даетъ начало рѣкѣ. Путешественницамъ не удалось провѣрить этого свѣдѣнія болѣе компетентными показаніями.
   Когда раздвинулись горныя цѣпи, путешественницамъ открылась обширная возвышенная равнина Косова-поля, простирающаяся до Митровицы на сѣверѣ, на разстояніи четырнадцати часовъ верховой ѣзды. Она лежитъ среднимъ числомъ на 1,700 футовъ надъ уровнемъ моря и составляетъ водораздѣлъ Эгейскаго моря и Дуная. Полагаютъ, что вся ея площадь была нѣкогда, озеромъ, и часть ея доселѣ остается болотомъ; текущія съ нея рѣки идутъ однѣ въ Вардаръ и Эгейское море (Лепенацъ и Нередимка); другія -- Лабъ и Ситница -- черезъ Ибаръ и Мораву въ Дунай.

-----

   Вступивъ на Косово-поле, путешественницы вступили на. иную почву: желтыя равнины Востока смѣнились зелеными горами и орошенными водой долинами Европы.
   "Къ несчастію,-- продолжаетъ г-жа Мэккензи,-- зеленъ и прохлада и составляютъ все, что свидѣтельствуетъ на Косовомъ-полѣ объ Европѣ. Старыя хроники разсказываютъ, что въ тѣ времена, когда здѣсь впервые появилось турецкое войско, страна была, хорошо обработана и покрыта селеніями; дороги и мосты была особенной заботой правителя; сербскій парламентъ имѣлъ обыкновенно свои собранія въ здѣшнемъ сосѣдствѣ, и прилежащіе города -- Скопія, Ново-Бердо и Призренъ -- имѣли ежегодныя ярмарки, на которыя собирались иноземные купцы. Да, въ тѣ времена Косово принадлежало Европѣ,-- принадлежало, хотя и грубому, обществу груда и прогресса; но оно было завоевано, чтобы стать пастбищемъ для турецкихъ лошадей, лѣтъ пятьсотъ тому назадъ"...
   Косово-поле, расположенное въ гористой странѣ, лежитъ какъ-бы у дверей дунайской Сербіи, Босніи и Албаніи, издавна отмѣчено было какъ мѣсто великихъ битвъ, и еще указывается тетерь какъ, мѣсто, гдѣ битва должна нѣкогда рѣшить судьбу окрестныхъ земель. Г-жа Мэккензи припоминаетъ происходившія здѣсь столкновенія сербскаго царя съ византійцами, венгерскаго полководца Гуньяда съ турками -- но знаменитѣйшей и несчастнѣйшей была та битва 1389 года, которой кончилась сербская свобода. "Память ея до настоящаго дня остается такъ свѣжа, что путешественнику едва ли возможно поговорить съ настоящимъ сербомъ больше пяти минутъ, чтобы не услышать имени Косова-поля. Послѣ пяти вѣковъ, все еще примѣняются уроки, данные пораженіемъ; потеря страны остается болѣющей раной. Мы сами были свидѣтелями, какъ ссорившіеся сербы успокоились отъ замѣчанія: "неужели вы будете спорить, какъ ваши отцы передъ косовской битвой"... Всякій, кто живалъ въ Сербіи и изучалъ національныя преданія и пѣсни, будетъ, наконецъ, почти чувствовать, какъ будто онъ самъ былъ на Косовомъ-полѣ,-- съ такой точностью перечисляются всѣ факты, такъ живо изображаются побужденія и дѣйствія, такъ глубоки линіи, такъ ярки цвѣта, которыми рисуются главные характеры".
   Г-жа Мэккензи передаетъ извѣстный поэтическій разсказъ о Косовской битвѣ, наполняющій въ сербскихъ народныхъ пѣсняхъ цѣлый и знаменитѣйшій циклъ...
   Ближайшей цѣлью путешественницъ на Косовомъ-полѣ былъ городъ Приштина и историческій монастырь Грачаница. До сихъ поръ онѣ ѣхали верхомъ; на Косовской равнинѣ можно было, наконецъ, воспользоваться экипажемъ, и даже ѣхать рысью,-- хотя и не потому, чтобъ дорога была хороша: мосты были въ такомъ положеніи, что ихъ надо было переходить пѣшкомъ. Мѣстность не представляла никакого особеннаго интереса. Лѣсъ съ каждымъ шагомъ становится рѣже, луга перемежаются съ песками; дорога не оживляется и человѣческими жилищами. Рѣдкія албанскія жилища бѣдны и жалки; "ханъ", т.-е. постоялый дворъ, называвшійся "Новымъ ханомъ" (Іениханъ), оказался полу-разрушеннымъ, какъ самый старый, и, вѣроятно, удерживалъ потому свое названіе, что не было ничего новѣе.
   Далѣе, влѣво отъ дороги лежитъ деревня, домовъ въ тридцать, съ христіанскимъ населеніемъ и съ церковью. Гильфердингъ (сочиненія котораго извѣстны были англійскимъ путешественницамъ) замѣчаетъ, что имя этой деревни, Липлянъ, упоминается: у византійскихъ писателей еще въ ХІ-мъ столѣтіи, а въ старая времена она била столъ важномъ мѣстомъ, что имѣла митрополичью каѳедру. Направо отъ дороги лежитъ болгарская деревня Бабушъ: до недавняго времени она бала замѣчательна тѣмъ, что вся принадлежала одному роду, члена котораго были освобождены отъ платежа податей, такъ какъ предки его оказали услугу султану Амурату въ качествѣ лазутчиковъ. Привилегія эта, какъ говорятъ, прекратилась съ изданіемъ танзимата.
   Вступивъ утромъ на Косовскую равнину, путешественница въ вечеру приблизились въ послѣднимъ слѣдамъ холмовъ, ограничивающихъ равнину съ востока и въ низкомъ, прикрытомъ мѣстѣ увидѣли деревню и монастырь Грачаницу.

-----

   Съ южнаго края Косова-поля начинается Старая-Сербія, сѣверный предѣлъ которой есть граница княжества и Босніи. На русскомъ языкѣ читатель можетъ найти описаніе Старой-Сербіи въ извѣстной книгѣ Гильфердинга {"Боснія, Герцеговина и Старая-Сербія", Спб. 1869" -- начиная съ ІХ-й главы.}; его разсказъ обильнѣе гео

  

ПУТЕШЕСТВІЯ Г-ЖЪ МЭККЕНЗИ И ИРБИ ВЪ СЛАВЯНСКИХЪ ЗЕМЛЯХЪ ТУРЦІИ.

Окончаніе.

IV.
Арнауты и сербы въ Старой-Сербіи.-- Косово-поле.-- Вучитернъ.-- Боснійская граница.-- Ипекъ и Дечаны.

   Когда сербское населеніе, ухода отъ турецкаго ига, стало покидать Старую-Сербію, мѣсто его заняли албанцы, или скипетары (турки зовутъ ихъ арнаутами), спустившіеся съ горъ сосѣдней Албаніи. Во времена древняго царства албанцы находились частью модъ властью сербовъ; княжество Зета, нынѣшняя Черногорія, соединяло сѣверныхъ скипетаровъ и южныхъ сербовъ; албанцы были православные и католики. Послѣ паденія сербскаго царства и зетскаго княжества, у албанцевъ оставались еще свои независимые князья, которые -- какъ самъ знаменитый Скандербегъ -- были родственники и союзники сербскихъ князей.
   Большая частъ албанцевъ, жившихъ на прибрежьѣ Адріатическаго моря, были римскіе католики. Туркамъ выгодно было съ самаго начала внести раздоръ въ христіанскія племена, и такъ какъ албанцы-католики въ сравненіи съ православными сербами и болгарами составляли меньшинство, то имъ удобнѣе было дать нѣкоторыя привилегіи, которыя еще больше отдѣлили ихъ отъ православнаго населенія. Впослѣдствіи, когда албанцы по* селились на сербскихъ равнинахъ, и стали ближе въ могаммеданскимъ господамъ, они не умѣли воспротивиться турецкой политикѣ: настъ одного племени, называющагося клементинцами, ушла вмѣстѣ съ сербами; но оставшіеся въ Турціи мало-по-малу приняли исламъ и цѣной отступничества получили разрѣшеніе безчинствовать надъ остальнымъ населеніемъ, т.-е. райей.
   Теперь число албанцевъ-католиковъ въ Старой-Сербія не велико; оно поддерживается новыми поселенцами съ горъ, но они легко поддаются примѣру своихъ предшественниковъ и дѣлаются мусульманами. Католическое духовенство ихъ, даже съ поддержкой иностранныхъ государствъ, съ трудомъ можетъ противодѣйствовать этимъ переходамъ въ мусульманство. Когда такіе католики поселяются среди мусульманскаго большинства, имъ обыкновенно очень трудно сохранить свою вѣру,-- ихъ соотечественники-мусульмане всячески притѣсняютъ ихъ, чтобы вынудить въ принятію могаммеданства, потому что для ренегатовъ, кажется, нѣтъ ничего непріятнѣе, какъ присутствіе людей, болѣе твердыхъ, чѣмъ они. Люди колеблющіеся прибѣгаютъ къ средней мѣрѣ -- они принимаютъ мусульманскія имена и слывутъ за могаммеданъ, оставаясь дома католиками.
   Албанцы дѣлятся на два племенные отдѣла: на сѣверѣ живетъ племя гегга (геги), которое питаетъ величайшее отвращеніе къ племени тосковъ, живущему на югѣ. Послѣдніе нѣсколько отречены, по сосѣдству съ греками; гаги, напротивъ, имѣютъ сильную примѣсь славянской крови,-- нѣкоторые роды ихъ дѣйствительно славянскаго происхожденія, потому что какъ скоро сербъ покинулъ свою религію, его называютъ арнаутомъ. По отзыву г-жи Мэккензи, южные албанцы, тоски, отличаются отъ сѣверныхъ и внѣшними свойствами, и характеромъ, они болѣе подвижны и развиты въ умственномъ отношеніи; геги -- рослый, крѣпкій, храбрый и суровый народъ. По другимъ отзывамъ, я тѣ и другіе одинаково дики и свирѣпы, и тоски въ особенности доставляютъ турецкимъ арміямъ контингентъ башибузуковъ. Г-жа Мэккензи также находить, впрочемъ, что смѣшеніе съ сербами не смягчило характера геговъ. Они считаютъ себя въ полномъ правѣ грабить райю, но вмѣстѣ съ тѣмъ относятся съ пренебреженіемъ къ турецкой власти. Презирая и осуждая ихъ дикое невѣжество и необузданность, сербы отдаютъ справедливость ихъ храбрости, и разсказываютъ, что много албанцевъ присоединилось къ нимъ въ войнѣ за освобожденіе и съ тѣхъ поръ смѣшалось съ дунайскими сербами.
   Въ какомъ же положеніи находятся немногіе сербы, оставшіеся въ Старой-Сербіи?
   По языку, одеждѣ, физическому сложенію старо-сербы совершенно похожи на жителей южной границы княжества; вообще, это -- прекрасный, крѣпкій народъ. Ихъ воинственныя качества возбуждаютъ уваженіе даже между мусульманскими сосѣдями; но они тяжелы на подъемъ, и это нерѣдко ставило ихъ невыгодно относительно турокъ и албанцевъ, когда нужно было смѣлое и рѣшительное дѣйствіе. Но радикальное различіе племенъ обнаруживается въ мирное время: у серба понятіе о правѣ и порядкѣ -- не восточное, а европейское. Въ противоположность съ арнаутомъ, сербъ считается "хорошимъ работникомъ", но это все-таки разныя степени лѣности, потому что сербъ никакъ не можетъ равняться съ болгариномъ въ любви въ земледѣльческому труду. Этотъ недостатокъ выдержки, вмѣстѣ съ особеннымъ упрямствомъ, которое мѣшаетъ сербу сходиться съ другими, составляютъ большой его недостатокъ. Этого недостатка не искупаетъ тотъ духъ независимости, самоуваженія и сдержанности, которыя отличаютъ серба, и становятся особенно цѣнны, такъ какъ именно этими свойствами мало надѣлены другія христіанскія племена Турціи.
   "Правительство княжества -- разсказываетъ г-жа Мэккензи -- не поощряетъ старо-сербовъ переселяться къ ихъ братьямъ,-- потому что, выселившись, они окончательно отдали бы страну мусульманамъ. Понятно, что близость свободнаго сербскаго государства сообщаетъ старо-сербамъ извѣстную самоувѣренность, и, кромѣ того, въ Старой-Сербіи много славныхъ воспоминаній, которыя всѣ -- христіанскія. Азіатскій турокъ, послѣ Косовской битвы, оставилъ здѣсь лишь немногія и рѣдкія поселенія; албанцы, представляютъ вдвойнѣ покоренное племя: это -- европейцы, потерявшіе не только свободу, но и религію, которыхъ прошедшее есть варварство, настоящее -- отступничество, а будущее -- или со стыдомъ сдѣланное возвращеніе въ прежней вѣрѣ, или рабство подъ деспотическимъ правленіемъ чужихъ чиновниковъ. Напротивъ, христіане, собираясь въ праздники подъ стѣнами своихъ древнихъ величественныхъ храмовъ, считаютъ своими всѣ преданія стараго царства и старой цивилизаціи, отличавшей Сербію, когда она еще принадлежала къ Европѣ. И если прошедшее принадлежитъ имъ, то имъ остается лишь съ увѣренностью ждать, что и будущее принадлежитъ также имъ; что рано или поздно они должны снова сдѣлаться частью христіанской Европы. Ихъ единоплеменники -- часто ихъ собственные близкіе родственники -- живутъ, какъ европейскіе христіане, въ Сербіи и Австріи; поэтому они знаютъ, что такое свобода, и у нихъ нѣтъ недоумѣнія и неувѣренности о судьбѣ дѣтей, которыя воспитываются въ убѣжденіи, что они будутъ, наконецъ, свободны. Но при всей этой идеальной жизни (которую, правда, можно увидѣть только встрѣчаясь съ людьми, имѣющими нѣкоторое знаніе своего языка к исторіи) возможенъ бываетъ и безотрадный взглядъ на настоящее, и рѣшимость все бросить и уйти".
   Настоящее положеніе дѣйствительно можетъ доводить до отчаянія. Турція съумѣла уничтожить національную свободу Албаніи, привести множество албанцевъ въ отступничеству, но не съумѣла, да и не особенно старалась сдѣлать ихъ спокойными гражданами. Турецкая власть вмѣшивается только когда нужно набрать солдатъ, или поставить турецкаго правителя вмѣсто какого-нибудь наслѣдственнаго князька,-- но никогда не вмѣшивается, чтобы обезпечить положеніе христіанъ. "Управленіе" состоитъ вкратцѣ въ слѣдующемъ.
   Въ городахъ Старой-Сербіи губернаторъ есть турецкій чиновникъ, иногда османлисъ, не знающій мѣстнаго языка, иногда албанецъ, служившій въ регулярной арміи. Этотъ чиновникъ поддерживаетъ свою власть при помощи нѣсколькихъ заптіевъ или кавасовъ, и эти. полезныя лица оплачиваются главнымъ обратомъ тѣмъ, что могутъ награбить у народа. Мудиръ, каймакамъ или паша обыкновенно покупаетъ свое мѣсто, и, конечно, прежде всего старается скорѣе вернуть сдѣланныя на это издержки; и христіане, и мусульмане это знаютъ, и когда нужно, пріобрѣтаютъ его благосклонность взятками. Но, кромѣ собиранія своихъ денегъ, чиновникъ собираетъ казенныя подати; и если мусульмане не платятъ, онъ долженъ вдвойнѣ обирать христіанъ; съ мусульманами шутить нельзя, потому что они могутъ подкупить еще болѣе высокую власть, и чиновникъ потеряетъ свое мѣсто. Г-жа Мэккензи видѣла такой примѣръ въ Приштинѣ; чиновникъ, котораго она тамъ встрѣтила, былъ уже второй, назначенный въ томъ году, но и онъ былъ смѣненъ, прежде чѣмъ она успѣла покинуть этотъ округъ. Но бываютъ случаи, когда правитель имѣетъ сильныхъ друзей въ Константинополѣ, и мусульмане, недовольные имъ, не могутъ добиться его удаленія: тогда прибѣгаютъ къ болѣе сильному средству. Въ Ипекѣ каймакамъ рѣшился, несмотря на сопротивленіе, собрать подати съ мусульманъ; ему прислана была для этого военная сила: это показалось защитой христіанъ, и албанцы подстрѣлили его изъ-за угла.
   Послѣ турецкаго губернатора, слѣдующая власть есть городской совѣтъ, или меджлисъ. Члены его (кромѣ одного христіанина) всѣ -- мусульмане, и въ городахъ Старой-Сербіи это -- самые вліятельные люди изъ албанцевъ. Въ прежнее время, когда губернаторомъ бывалъ мѣстный уроженецъ, онъ имѣлъ обыкновенно въ совѣтѣ сильную партію изъ своихъ родственниковъ, и достаточно, было давать взятки ему. Теперь, когда губернаторомъ присылается человѣкъ чужой, не имѣющій столько вліянія въ меджлисѣ, надо подкупать, кромѣ его, и членовъ меджлиса,-- такъ что дѣло стало еще хуже. Остается одно средство -- перессорить губернатора съ меджлисомъ, но это игра опасная; потому что когда они примирятся, то это сдѣлается на счетъ райи.
   Христіане могли бы лучше устроивать свои дѣла, если бы имѣли хорошихъ представителей въ меджлисѣ, но это бываетъ рѣдко. Въ Старой-Сербіи, какъ во всей европейской Турціи, мусульманское населеніе собирается въ городахъ, а христіане, чтобъ меньше встрѣчаться съ нимъ живутъ по деревнямъ и селамъ. Вслѣдствіе того городскія христіанскія общины не велики, и турки пользуются этимъ, чтобы дать имъ только одного представителя въ меджлисѣ, или двухъ, когда христіанское населеніе состоитъ изъ православныхъ и католиковъ. Но и это представительство христіанъ есть недавняя уступка, и нѣкоторые турецкіе губернаторы, которые съ удовольствіемъ помогли бы христіанамъ противъ мусульманъ, разсказывали нашимъ путешественницамъ, что эти христіанскіе представители обыкновенно играютъ въ меджлисѣ самую жалкую роль. Во-первыхъ, они -- меньшинство; во-вторыхъ, ихъ считаютъ слугами для подаванія трубокъ и кофе; въ-третьихъ, ихъ удаляютъ изъ комнаты, когда нужно переговорить о важныхъ вещахъ (--роль, похожая на ту, какую въ нашихъ земскихъ судахъ недавняго прошлаго играли "засѣдатели отъ крестьянъ", подметавшіе "присутствіе", подававшіе шубы и т. д.). Поэтому между христіанами не было охотниковъ для подобныхъ должностей, и представителями посылали людей, которые соглашались играть подобную роль; иногда же это была какая-нибудь креатура епископа или губернатора, и тогда такой человѣкъ былъ бичомъ общины. Въ Старой-Сербіи смѣлость христіанъ обнаруживается тѣмъ, что болѣе порядочные люди являются представителями ихъ въ меджлисѣ; и тѣ, кто бывалъ въ свободной Сербіи, показываютъ такую твердость мнѣній и дѣйствій, которая иногда даетъ имъ возможность настоять на своемъ.
   Собственно говоря, главнымъ представителемъ общины долженъ быть епископъ; поэтому, ничто такъ не обезкураживаетъ славянскихъ христіанъ въ Турціи, какъ передача этихъ важныхъ должностей грекамъ, которымъ нѣтъ никакого дѣла до славянскихъ интересовъ. Г-жа Мэккензи замѣчаетъ, что въ большей части мѣстъ Старой-Сербіи съ именемъ епископа соединялось понятіе о человѣкѣ, который отбираетъ послѣднія пары (мелкая монета), какія остались послѣ турка. Когда епископъ въ городѣ, онъ можетъ иногда помѣшать туркамъ брать христіанскихъ дѣтей и обращать ихъ въ могаммеданство; но епископъ слишкомъ часто уѣзжаетъ Изъ города, такъ что безполезенъ и въ этомъ отношеніи. Конечно, и здѣсь бываютъ хорошія исключенія, какъ между турецкими губернаторами и христіанскими представителями въ меджлисѣ. Настоящимъ главой христіанской община остается старшина, называемый по-турецки ходжа-баши и который, собственно говоря, долженъ выбираться общиной. Онъ не имѣетъ никакой политической власти, но можетъ дѣлать много хорошаго или дурного въ гражданскомъ управленіи, потому что онъ участвуетъ въ распредѣленіи податей и вмѣстѣ съ такъ-называемыми "кметами" рѣшаетъ гражданскія дѣла общины. Уголовныя дѣла рѣшаются мудиромь, причемъ, какъ извѣстно, свидѣтельство христіанъ не принимается.
   Г-жа Мэккензи приводитъ затѣмъ отзывы самихъ жителей о порядкѣ вещей въ странѣ. Они думали, что, быть можетъ, въ другихъ мѣстахъ Турціи турецкое правленіе способно къ улучшенію, но что здѣсь оно само есть корень всего зла. Бѣдствія, разоряющія Старую-Сербію, происходятъ изъ вражды племенъ и религій: всякое хорошее правительство заботилось бы о примиреніи этой вражды, турецкое правленіе живетъ ею. Азіатскаго завоевателя одинаково ненавидятъ и сербы и албанцы, но онъ съумѣлъ ослабить обояхъ, поселивши между ними раздоръ: если бы онъ когда-нибудь позволилъ имъ кончить ссору, первымъ дѣломъ ихъ было бы выгнать его изъ страны. Этого ждутъ обѣ стороны, потому что албанцы держатся своего мусульманства только изъ разсчета: "всѣ они были нѣкогда христіанами, и чтобы что-нибудь выиграть, они опять готовы стать христіанами". Въ послѣдніе годы албанцы были очень недовольны попытками Порты ввести у нихъ конскрипцію и турецкихъ правителей; въ то время (1862) у черногорцевъ шла война съ турками; ожидали, что сербская армія будетъ дѣйствовать вмѣстѣ съ своими единоплеменниками, и албанцы поговаривали, что они могли бы съ выгодой для себя присоединиться къ сербамъ.
   "Но сербская армія,-- замѣчаетъ г-жа Мэккензи,-- могла перейти границу только въ случаѣ общаго возстанія въ Турціи,-- возстанія, которое, если бы даже имѣло успѣхъ, привело бы съ собой рѣзню и грабежъ. Неудивительно поэтому, что нѣкоторыя лица желали предотвратить эти крайности дипломатическими мѣрами. По ихъ мнѣнію, мы должны были найти агента дли введшія цивилизаціи въ эту часть Турціи, не отдѣляя ея непремѣнно отъ турецкой имперіи; такого агента можно найти въ туземномъ христіанскомъ правительствѣ Сербіи. Это правительство заботится о порядкѣ; и если бы южная граница княжества обняла и Старую-Сербію, мы скоро увидѣли бы разбойничество уничтоженнымъ и всѣ племена и классы равными передъ закономъ. Нынѣшнее населеніе рѣдко, лѣниво, разстроено; но какъ только жизнь и собственность будутъ обезпечены на плодоносныхъ равнинахъ Метохіи и Косова, ихъ населеніе было бы подкрѣплено изъ-за Дуная любящими трудъ и порядокъ колонистами (т.-е. сербскими), способными вознаградить изгнаніе ихъ отцовъ и возвратить Европѣ Старую-Сербію".

-----

   Дорога отъ Приштины въ Вучитерну проходятъ по самому полю Косовской битвы и пересѣкаетъ рѣку Лабъ, которая раздѣляла во время этой битвы два враждебные лагеря. Направо лежатъ развалины старой Самодрежской церкви, въ которой много разъ сходились сербскіе соборы и гдѣ въ послѣдній разъ молилось сербское войско. Мѣсто, гдѣ былъ убитъ султанъ Амуратъ, покрыто небольшой мечетью, и вся сосѣдняя мѣстность между ней и Приштиной связана съ легендами о Милошѣ Обиличѣ, который умертвилъ султана при началѣ битвы. Сами турки показываютъ домъ, заключающій гробницы визиря и его товарищей, убитыхъ Милошемъ въ его смертной борьбѣ. Они показываютъ и валъ, на верху котораго онъ сталъ, по ихъ словамъ, и убивалъ всѣхъ, кто пытался подойти къ нему. "Всѣ могилы здѣсь кругомъ -- могилы турокъ, убитыхъ Милошемъ". Но самый любопытный памятникъ погибъ -- три большіе камня, положенныхъ на равномъ разстояніи, означали три скачка, которые сдѣлалъ Милошъ къ своему коню. Третій камень указывалъ мѣсто, гдѣ онъ самъ былъ убитъ. Нѣсколько лѣтъ назадъ, когда перестраивалась мечеть Амурата, эти камни были сняты и употреблены на постройку.
   Въ такъ-называемой могилѣ Амурата не остается однако ничего историческаго: тѣло его было перенесено въ Бруссу; нѣкогда оставались здѣсь его одежды, но и онѣ перевезены въ Константинополь и вмѣсто нихъ положены другія. Говорятъ, что здѣсь хранился и мечъ Милоша, но и того теперь нѣтъ. Оставивши мечеть, путешественницы проѣхали съ полчаса дальше, и заптій остановился, чтобы показать имъ мѣсто, гдѣ стояла палатка Милоша. Онѣ переѣхали потомъ рѣку Лабъ, но такъ какъ съ ними не было ни одного серба изъ сосѣдства, онѣ не могли ничего узнать о боевомъ расположеніи сербскаго войска -- онѣ видѣли только "голешскіе" холмы, гдѣ, какъ говорятъ, стоялъ измѣнникъ Вукъ Бранковичъ,-- изъ-ea него эти холмы подверглись проклятіи* и остаются голы и безплодны.
   Но если въ мѣстномъ преданіи изгладилась память о томъ, гдѣ стояло сербское войско, народная поэзія до сихъ поръ хорошо знаетъ порядокъ битвы и какъ пали ея герои: старый Югъ-Богданъ, отецъ Юговичей и царицы Милицы, жены царя Лазаря, палъ въ началѣ дня; затѣмъ, по порядку, пали восемь братьевъ Юговичей; храбрый Банъ Страхиня палъ, "гдѣ кровь была по колѣна"; послѣдній знаменоносецъ Бошко "гонялъ непріятеля толпами, какъ соколъ гоняетъ голубей, и загналъ ихъ въ рѣку Ситницу"; а тамъ, "гдѣ всего больше набросано было сломанныхъ копій, и гдѣ храбрѣйшіе воины лежали убитые" -- тамъ палъ царь Лазарь.
   "Такъ при сгущающихся сумеркахъ мы проѣзжали этимъ роковымъ полемъ, гдѣ нѣкогда, въ жаркое субботнее утро, вышла "косовская дѣвушка" съ водой, чтобы обмыть кровь раненыхъ, съ виномъ, чтобы освѣжить уста изнуренныхъ, а между тѣмъ среди сегодняшнихъ обезображенныхъ труповъ искала своего вчерашняго радостнаго жениха".

-----

   Въ городѣ Вучитернѣ путешественницы нашли настоящій "Арнаутлукъ", потому что большинство жителей были албанцы-мусульмане. Турецкій начальникъ города, османлисъ, желавшій отличиться европейскими манерами, встрѣтилъ путешественницъ очень любезно, и даже не отвѣчалъ отказомъ, когда онѣ выразили желаніе видѣть женскую мусульманскую школу. Онъ принялъ это за простое женское любопытство и счелъ возможнымъ оказать ему снисхожденіе. До тѣхъ поръ путешественницамъ не удавалось проникнуть въ такую школу: подъ разными предлогами ихъ туда не пускали. Но передъ посѣщеніемъ школы, мудиръ предложилъ путешественницамъ сдѣлать визитъ его "ханумъ", т.-е. женѣ, гдѣ между прочимъ онѣ увидятъ и лучшіе въ городѣ женскіе костюмы, которые интересовали путешественницъ. Въ назначенный часъ онѣ отправились, въ сопровожденія жены сербскаго попа, въ домѣ котораго онѣ остановились. Попадья оказалась живая, разумная женщина, которая притомъ прекрасно понимала плохой сербскій языкъ англичанокъ и могла служить переводчицей.
   У "ханумъ" собралась большая женская компанія, которая хотѣла и похвалиться костюмами и посмотрѣть на гяурскую женщину. Это албанское общество произвело на г-жу Мэккензи и ея спутницу не самое пріятное впечатлѣніе: сама ханумъ, уже не молодая, имѣла видъ упитанной хищной птицы; другія дамы были до того раскрашены, что были точно въ маскахъ: выраженіе лицъ свидѣтельствовало о крайней неразвитости, тривіальности или необузданной страстности. Оказалось, что эти дамы были сами въ школѣ и однако не умѣли ни читать, ни писать -- въ школѣ ихъ учили только турецкимъ (т.-е. мусульманскимъ) молитвамъ, хотя турецкій языкъвнала одна "ханумъ", вѣроятно, природная турчанка; албанскія женщины этого языка не знали. Когда въ разговорѣ путешественницы упомянули, что отсюда желали отправиться въ школу (какъ имъ обѣщалъ мудиръ), это произвело страшное волненіе: "ханумъ" съ презрительнымъ смѣхомъ сказала что-то о "гяурахъ", вѣроятно, что ихъ не слѣдуетъ пускать въ такія священныя мѣста. Тогда англичанки рѣшили настоять на своемъ и увидѣть школу. Онѣ встали и ушли, сказавъ, что идутъ смотрѣть школу, которая помѣщалась въ сосѣднемъ домѣ. Мудиръ, повидимому, уже раньше отдалъ приказъ о допущеніи путешественницъ: тамъ ихъ впустили, но очень ясно давали понять, что вовсе не желали бы ихъ видѣть. Дамская компанія отъ "ханумъ" выбѣжала смотрѣть, что будетъ. Англичанки вошли въ грязную и непривлекательную школу -- главная учительница не вышла къ нимъ; о ней только послѣ спохватились сказать, что она "больна" -- ученицы, покачиваясь взадъ и впередъ, бормотали что-то, т.-е., вѣроятно, учили турецкія молитвы. Затѣмъ, путешественницы, въ сопровожденіи своихъ заптіевъ и драгомана, отправились домой, но извѣстіе о томъ, что онѣ забрались въ мусульманскую шкоду, вѣроятно, облетѣло городъ, и на улицахъ ихъ встрѣтила толпа съ самыми недружелюбными минами. Сынъ мудира, провожавшій ихъ, перепугался и повторялъ, что "вѣдь здѣсь -- Арнаутлукъ"; при немъ дѣло шло еще спокойно, но когда онъ простился съ ними, уличные мальчишки повели противъ англичанокъ правильную осаду и, расположившись партіями, принялись бомбардировать ихъ мелкими камнями. Бомбардировка кончилась только тогда, когда камень попалъ въ самого заптія, и тотъ, озлобившись, бросился на мальчишекъ съ ханджаромъ...
   Какая перемѣна, когда изъ дикаго албанскаго общества у "ханумъ" онѣ посѣтили христіанскій домъ ходжа-баши, и нашли скромное, гостепріимное семейство и занимательную бесѣду. То же онѣ встрѣтили и въ домѣ своего хозяина. Попъ Данчо былъ человѣкъ извѣстный во всей Старой-Сербіи. Не зная прежде объ его репутаціи, путешественницы были поражены его умомъ, свѣдѣніями и мужественной самостоятельностью. Въ присутствіи губернатора онъ вовсе не показывалъ той робкой уклончивости, какая вообще отличаетъ турецкихъ христіанъ; а въ отсутствіи его воздерживался отъ охужденій, вполнѣ признавая трудность его положенія: что онъ могъ сдѣлать съ полдюжиной заптіевъ противъ цѣлаго необузданнаго населенія? Въ Вучитернѣ около 200 христіанскихъ домовъ, а мусульманскихъ 400 или 500. Албанцы дѣлаютъ что хотятъ, безнаказанно грабятъ и воруютъ, и ихъ невѣжественные и грабительскіе нравы оставляютъ всю страну въ состояніи варварства. Христіанамъ нѣтъ никакой поддержки и надежды изъ Константинополя, и они всего ждутъ отъ Сербіи -- въ Старой-Сербіи они ищутъ одушевляющихъ воспоминаній, отъ княжества ждутъ ободренія и совѣта.
   Нѣкогда Вучитернъ былъ, вѣроятно, значительнымъ городомъ; здѣсь была епископская каѳедра; развалины стараго замка служатъ конакомъ для губернатора; Вучитернъ упоминается въ историческомъ эпосѣ сербовъ. Древняя его церковь разрушена; новая церковь имѣетъ самую простую внѣшность, и, кромѣ того, чтобы не быть выше арнаутскихъ домовъ, она опущена на нѣсколько футовъ въ землю. Такую же церковь, но еще глубже опущенную и почти темную, путешественницы видѣли въ Нишѣ. Въ Вучитернѣ была небольшая школа для мальчиковъ, но женской школы не было; но при первой возможности устроили бы и ее,-- жена попа Данчо, столько же умная и энергическая, какъ онъ самъ, употребила бы для этого всѣ усилія.
   "Я родомъ изъ Ипека" (или Печи, столицы древней сербской патріархіи),-- говорила она съ гордостью,-- "а въ Ипекѣ есть женская школа".-- "Но вѣдь тамошніе арнауты самые дикіе въ Турціи?" -- "Да, но съ другой стороны христіане Ипека самые мужественные люди въ Старой-Сербіи. У нихъ -- патріаршая церковь, которая такъ прекрасна и достопочтенна; потомъ у нихъ -- Катерина, женщина, равной которой нѣтъ во всей странѣ. Она основала женскую школу". Попъ прибавилъ съ гордостью: "моя жена -- родственница Катеринѣ". Разсказы объ Ипекѣ заинтересовали нашихъ путешественницъ, и онѣ отдали попадьѣ всѣ оставшіяся у нихъ книги для пересылки туда; онѣ сами рѣшили побывать въ Ипекѣ.
   Полъ Данчо взамѣнъ книгъ далъ имъ подробный списокъ всѣхъ церквей, монастырей и школъ въ сосѣдствѣ Вучитерна. Онѣ обдумывали уже планъ путешествіи, но ихъ обстановка опять о себѣ напомнила: волненіе въ городѣ далеко не улеглось, и имъ не совѣтовали показываться у дверей дома,-- отъ албанцевъ можно было ожидать всего противъ подозрительныхъ иноземокъ.
   На другой день мудиръ снова посѣтилъ путешественницъ. Онѣ сказали ему о своемъ планѣ ѣхать въ Инекъ; но его оказалось чрезвычайно труднымъ. Въ Ипекѣ убитъ каймакамъ, тамошній край въ большомъ волненіи, и путь опасенъ. Мудиръ однако собиралъ городской совѣть, и совѣтъ рѣшилъ, для исполненія султанскаго фирмана, дать имъ конвой; но конвой не могъ быть меньше ста человѣкъ -- такъ велика опасность дороги, и такъ много враговъ у здѣшнихъ албанцевъ въ томъ краю; они не вернулись бы безъ сраженія, и въ концѣ - концовъ губернаторъ все-таки не совѣтовалъ этой поѣздки. Путешественницы выравняй сожалѣніе, что владѣнія султана находятся въ такомъ состояніи, но сказали, что такъ какъ губернаторъ отвѣчаетъ за ихъ безопасность, то онѣ должны послѣдовать его совѣту. На самомъ дѣлѣ, онѣ отказались на этотъ разъ отъ поѣздки потому, что, при посѣщеніи христіанскихъ селъ, монастырей и т. д., имъ не доставилъ бы особеннаго удобства конвой изъ ста враговъ.
   Путешественницы отправились не въ Ипекъ, а на сѣверъ къ босанской границѣ. Изъ Вучитерна нужно ѣхать четыре часа къ сѣверному предѣлу Косова-поля, гдѣ сходятся горные хребты, между которыми течетъ рѣка Ибаръ. Здѣсь стоить замокъ Звечанъ, имя котораго опять памятно въ сербской исторіи, и городокъ Митровица,-- близъ него находится "ханъ" и граница между Отарой-Сербіей и Босніей, обозначенная большимъ камнемъ, на которомъ мусульманскіе путники, переходящіе границу, обыкновенно рѣжутъ барана, въ видѣ благодарственной жертвы за счастливое путешествіе.
   Граница, указываемая этимъ камнемъ, не прилагается къ христіанскому населенію, которое и до него и за нимъ остается сербское, называетъ страну Отарой-Сербіей и утверждаетъ, что настоящая граница Босніи лежитъ дальше къ сѣверо-западу. Но для мусульманъ это -- дѣйствительная граница, такъ какъ въ Арнаутлухѣ мусульмане -- албанскіе пришельцы, а въ Боснія -- ренегаты, происходящіе изъ стараго славянскаго боярства. Въ Боснія землевладѣніе старѣе, такъ какъ босанскій высшій классъ сохранилъ старыя земли, принявъ мусульманство еще въ концѣ XV-го вѣка; тогда какъ албанское переселеніе въ Старую-Сербію идетъ не дальше конца XVII-го столѣтія. Отношенія мусульманъ и христіанъ въ Босніи и Арнаутлукѣ (Старой-Сербіи) также различны. Въ Старой-Сербіи тѣ знатные роды, которые не погибли въ войнѣ, постепенно смѣшались съ народомъ и одушевляли массу историческими воспоминаніями, сообщали ей гордое упорство, воинственный духъ. Поэтому, хотя позднѣе албанцы получили верхъ, принявши религію побѣдителя, сербы продолжаютъ чувствовать свое превосходство надъ ними, и ненавидятъ ихъ не столько за ихъ могаммедансгво, сколько за то, что они варвары и разбойники. Въ Босніи, напротивъ, христіанами остались тѣ, которые и до турецкаго завоеванія составляли низшіе классы; а высшіе, принявшіе мусульманство, издавна были землевладѣльцами и военными людьми; -- оттого тамъ вражда больше основана на вѣрѣ, чѣмъ въ Арнаутлукѣ.
   "Любопытно замѣтить -- говоритъ г-жа Мэккензи -- что хорваты, и даже сербы княжества, уже не угнетаемые мусульманами-землевладѣльцами, смотрятъ на мусульманскихъ босняковъ съ большой философіей и даже съ расположеніемъ, какъ на братьевъ по племени, и какъ на остатокъ славянской аристократіи. Они съ нѣкоторой гордостью указываютъ, что боснякъ былъ обыкновенно "левъ, оберегавшій Стамбулъ"; что нѣкоторые изъ величайшихъ турецкихъ визирей были босняки; мало того, они хвалятъ даже ихъ ростъ и осанку въ сравненіи съ чиновниками османлисами. Для босанскихъ мусульманъ не трудно было бы получить хорошія условія въ политическомъ соглашеніи съ какимъ-нибудь изъ свободныхъ южно-славянскихъ владѣній; но горе высокомѣрному и суровому землевладѣльцу, если онъ оставленъ будетъ на волю успѣшному возстанію его собственной райи".
   Г-жа Мэккензи замѣчаетъ (какъ это замѣчалъ и Гильферднигъ), что въ Босніи, которой они проѣхали большую часть въ своемъ прежнемъ путешествіи, онѣ вообще встрѣчали отъ тамошнихъ мусульманскихъ помѣщиковъ и властей самый любезный пріемъ, который, казалось имъ, напоминалъ въ нихъ остатки старой аристократіи. Такъ было и на этотъ разъ. Ихъ встрѣчали съ большою любезностью, съ угощеніями и такъ далѣе;-- но это имѣло и свои неудобства. Встрѣчаемыя и окружаемыя мусульманами, онѣ не могли наблюдать райи и сближаться съ ней, какъ было до сихъ поръ: христіане удалялись, потому что видѣли въ нихъ друзей своихъ враговъ.
   Изъ Митровицы путешественницы отправились въ Новый-Базаръ. Путь лежалъ черезъ горный, лѣсной хребетъ, Зеленую Планину, съ вершины которой онѣ въ послѣдній разъ увидѣли Звечанъ и Косово-поле. По дорогѣ онѣ не имѣя сербскаго чичероне, и потому не услышали историческихъ именъ и легендъ; но въ Новомъ-Базарѣ онѣ остановились въ христіанскомъ домѣ, и имъ снова открылся запасъ историческихъ воспоминаній и разсказовъ о тяжеломъ, невыносимомъ настоящемъ. Христіане составляютъ здѣсь меньшинство, и потому въ особенности подвержены всякому притѣсненію, обидѣ и насилію. Новый-Базаръ находится не вдалекѣ отъ мѣста древней Расы, которая была гнѣздомъ стараго сербскаго царства; городъ окруженъ историческими мѣстностями; тутъ одна дорога до сихъ поръ называется "Царской Улицей"; по ней, какъ говорятъ, былъ "дворъ" или загородный домъ царя Стефана Душана; около находится деревня "Судско", нѣкогда мѣсто, гдѣ творилъ судъ сербскій царь, и т. д.; невдалекѣ отъ города стоить церковь "Джурджеви Ступови" т.-е. Георгіевы столбы, построенная въ двѣнадцатомъ вѣкѣ первымъ королемъ сербскимъ изъ династіи Немани -- церковь, какъ обыкновенно, носящая слѣды мусульманскаго озлобленія и безчинства, съ полуистребленными фресками, и т. д. Отъ христіанскихъ хозяевъ путешественницы услышали печальный разсказъ о подвигахъ баши-бузуковъ, присланныхъ въ этотъ городъ; шопотомъ говорили имъ о своемъ отчаяніи, и единственной надеждѣ, что когда-нибудь придетъ освобожденіе изъ Сербіи. Самъ турецкій провожатый говорилъ о дикости здѣшнихъ мусульманъ и объяснялъ беззащитность жителей: "здѣсь вѣдь нѣтъ консула".
   Путешественницы столько наслышались объ Ипекѣ и Дечанскомъ монастырѣ, что опять стали думать о поѣздкѣ въ эти мѣста. Власти Новаго-Базара, какъ оказалось, не знали, что случилось съ ипекскимъ каймакамомъ, но все-таки нашли, что путешествіе возможно, что стоитъ дать имъ хорошій конвой, котораго вѣроятно не могли дать мелкіе губернаторы Митровици и Вучитерна. Итакъ, надо было вернуться почти назадъ, черезъ ту же Зеленую-Шанину. Это была опять страна съ новымъ этнографическомъ характеромъ: была близка Албанія, но также близка и Черногорія; мѣстное населеніе состояло изъ босансиніъ мусульманъ и райи; первые относились очень недружелюбно въ стамбульскимъ правителямъ, и путешественницы замѣтили, что и къ нимъ также относились иногда недовѣрчиво: послѣ оказалось, что послѣ событій въ Ипекѣ ихъ сочли за посланныхъ изъ Константинополя, за собираніемъ свѣдѣній.
   Но изъ райи многіе съ великимъ удовольствіемъ видѣли вещь невиданную -- что "гяурскихъ" женщинъ съ такимъ почетомъ провожаютъ и встрѣчаютъ ихъ мусульманскіе господа. Въ числѣ провожаютъ нашелся сообщительный чаушъ, внявшій мѣстѣ, и по дорогѣ, очень рѣдко посѣщаемой путешественниками, г-жа Мэккензи могла слышать мѣстныя преданія, народную исторію и миѳологію. "Зеленая-Планина", какъ сказано выше, горный хребетъ, покрытый лѣсами, отъ ели до орѣшника, съ прекрасными долинами, густымъ чернымъ лѣсомъ, рощами и страшными оврагами. Въ такихъ мѣстахъ -- замѣчаетъ г-жа Мэккензи -- можно понять тѣ славянскія названія, которыя даже звуками какъ будто рисуютъ это разнообразіе лѣсной и горной природы. Здѣсь есть шума, или густой лѣсъ; планима -- горная цѣнъ; бердо -- узелъ скалистыхъ горъ; черная гора -- холмы, покрытые темнымъ лѣсомъ; и наконецъ верхъ -- отдѣльная высота, которой громадная масса выдѣляется изъ голубовато-зеленыхъ лѣсовъ. Такой "верхъ" есть Гала, возвышающаяся до 7000 футовъ и вершина которой до конца іюля была покрыта снѣгомъ. Нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, этотъ край былъ наполненъ разбойниками, такъ что проѣхать здѣсь можно было только въ большомъ отрядѣ, и та "тысяча свадебныхъ гостей съ блестящимъ оружіемъ", которая прославляется въ сербской народной поэзіи, была очень нелишнимъ конвоемъ въ этихъ мѣстахъ.-- Заптіи, провожавшіе путешественницъ, или по обычаю или отъ удовольствія чувствовать себя въ безопасности, принялись кричать и стрѣлять изъ пистолетовъ -- такъ что кавасъ и драгоманъ, ѣхавшіе на плохихъ лошадяхъ и далеко отставшіе, страшно перепугались,-- очевидно было, что разбойниковъ можно было бы ожидать и теперь.
   Первая большая станція былъ Рожай, гдѣ снова явился вопросъ, можно ли ѣхать дальше, т.-е. было ли кому-нибудь въ Ипекѣ исполнить султанскій фирманъ. По общему совѣту мудира съ его приближенными и самими путешественницами, рѣшено было сначала послать туда письмо съ вопросомъ объ этомъ предметѣ. Въ ожиданіи отвѣта, путешественницы должны были оставаться на мѣстѣ, и по обыкновенію принялись за разспросы и собираніе свѣдѣній. Здѣсь онѣ нашли новое видоизмѣненіе отношеній и новый типъ губернатора. Передъ тѣмъ, во время черногорской войны (1861) у мусульманъ, какъ подозрѣвали, составился заговоръ -- забрать въ тюрьмы и истребить всѣхъ самыхъ энергическихъ людей сербской райи, заговоръ въ родѣ того, какой въ началѣ столѣтія повелъ къ возстанію и освобожденію Сербіи. Затѣмъ произошло извѣстное бомбардированіе Бѣлграда; сербское населеніе итого края стадо держаться смѣлѣе -- въ ожиданіи, что сербская армія изъ княжества перейдетъ границу. Турецкое правительство не желаю доводить дѣла до крайности и отдало приказъ -- оставить народъ въ покоѣ. Между прочимъ приславъ былъ новый мудиръ, съ которымъ теперь и познакомились путешественницы. Онъ принадлежалъ по происхожденію къ одному изъ главныхъ внятныхъ родовъ Босніи, въ роду Ризванъ-бега; этотъ родъ участвовалъ въ возстаніи босанскихъ мусульманъ противъ турецкаго правительства и, лишившись своихъ обширныхъ помѣстій въ Босніи, долженъ былъ переселиться въ Константинополь, гдѣ получалъ уже отъ правительства свое содержаніе. Ризванъ-беговичи (исторія которыхъ между прочимъ разсказана въ книгѣ Гильфердинга о Босніи) были однимъ изъ старѣйшихъ знатныхъ родовъ Босніи; при турецкомъ завоеваніи они приняли исламъ; но другая ихъ часть предпочла выселиться въ Рагуву; обѣ отрасли, мусульманская и латинская, поддерживали однако родовыя связи. Нынѣшній мудиръ родился уже въ Константинополѣ; его мать была черкешенка, но отецъ держался родного языка, и научилъ ему сына. Но сынъ, гордившійся своими родовыми воспоминаніями, не стремился однако на родину; ему гораздо больше нравилось въ Малой-Азіи или въ Бухарестѣ -- тамъ можно очень весело проводить время. Что ему правится Бухарестъ, это должно было показывать, что онъ человѣкъ съ образованіемъ: въ Константинополѣ онъ учился въ школѣ, впрочемъ только по-турецки, а братъ его учился и по-французски и по-гречески. Выросши въ Константинополѣ, онъ былъ равнодушенъ къ мѣстнымъ мусульманскимъ притязаніямъ, и былъ совершенно способенъ исполнить данное ему порученіе -- относиться мягче къ христіанскому населенію: какъ чиновникъ, онъ чувствовалъ за собой султанскій авторитетъ. Но это имѣло другое неудобство: это крайне раздражало мѣстныхъ мусульманъ, и убійство каймакама было именно слѣдствіемъ такого раздраженія.
   Наконецъ, пришло письмо изъ Ипека. Оттуда извѣщали, что нишскій паша судитъ это дѣло въ Призренѣ, но въ Ипекъ назначенъ новый губернаторъ, который исполнитъ все, что повелѣвается фирманомъ. Путешественницы отправились съ конвоемъ въ двадцать человѣкъ, конныхъ и пѣшихъ; на полдорогѣ къ нимъ присоединилось еще человѣкъ десять арнаутовъ, высланныхъ на встрѣчу изъ Ипека.
   "Какъ мы потомъ узнали,-- говоритъ г-жа Мэккензи,-- предводитель этихъ арнаутовъ былъ величайшій негодяй въ Арнаутлукѣ; вѣроятно, поэтому его и сдѣлали отвѣтственнымъ за нашу безопасность. Его красная фигура, выдѣлявшаяся въ зеленой пустынѣ лѣса, годилась бы для Саміэля во "Фрейшюцѣ". Онъ былъ высокаго роста, съ багровымъ лицомъ, прямыми черными волосами, и черные глаза закрывались рѣсницами. Онъ былъ еще совсѣмъ молодъ, но свирѣпость и безжалостная алчность стерли съ его лица всякій слѣдъ юношеской свѣжести; носъ его былъ острый, нижняя губа выставилась впередъ, голосъ рѣзкій. Въ славянскомъ племени, между мусульманами и христіанами, мы видѣли много людей, извѣстныхъ своей жестокостью, но ни одного" -- безъ какого-нибудь слѣда человѣческаго сердца, бекъ какой-нибудь черты обращенія, указывающей, что этотъ человѣкъ можетъ любить дѣтей, быть ласковъ въ семьѣ и -- если въ немъ не возбуждены подозрѣнія -- гостепріименъ. Но у этого арнаута, какъ и у другихъ его рода, улыбка была еще болѣе отвратительна, чѣмъ нахмуренныя брови, смѣхъ свирѣпѣе, чѣмъ угроза, весь инстинктъ его -- хищность. Между звѣрями, боснякъ соотвѣтствовалъ бы медвѣдю, арнаутъ -- волку или гіенѣ. Таковъ былъ человѣкъ; но его одежда была великолѣпна -- мы вступали въ область албанскаго костюма племени геговъ"...
   Это былъ, конечно, прямой кандидатъ въ предводители башибузуковъ.
   Мѣстность была пустынна и дика: покрытые лѣсами хребты, голыя скалы, пропасти; дорога, собственно говоря, не существовала; подъемы и спуски бывали таковы, что даже привычные мѣстные жители сходили съ лошадей на этихъ крутизнахъ. Человѣческая жизнь была дива не меньше. Путешественницамъ говорили, что въ этихъ мѣстахъ были деревни, которыя (съ XV-го вѣка!) только нѣсколько лѣтъ тому назадъ покорились султану. Изъ pasговоровъ съ провожавшимъ ихъ узбаши, съ мѣстными жителями можно было замѣтить, что турецкая власть у самихъ мусульманъ вовсе не пользуется особымъ сочувствіемъ, и "будь больше денегъ" у черногорскаго князя, дѣла могли бы сильно перемѣниться. Черногорцамъ отдавали справедливость ихъ враги, что это настоящіе юнаки, герои.
   Дорога шла сначала долиной рѣки Ибара, затѣмъ, послѣ перевала, берегомъ небольшой рѣки Быстрицы. Въ скалахъ по берегу рѣки путешественницы увидѣли значительное число пещеръ, довольно высоко надъ водой, съ небольшими четырехъ-угольными отверстіями. Эти пещеры -- "печи" по-сербски,-- вѣроятно дали имя самому городу Ипеву или "Печи", какъ онъ называется по-сербски. Пещеры несомнѣнно сдѣланы человѣческими руками. Ущелье въ концу все съуживается, дорога становится труднѣе, нѣсколько разъ пересѣваетъ рѣку, спускаясь и поднимаясь лѣстницей. Въ концѣ ущелья буквально виситъ на скалѣ цѣлая маленькая крѣпость явь соединенныхъ между собою пещеръ. Кто были ея строителями, неизвѣстно. Арнауты называютъ ее, какъ многія другія сербскія развалины этого края -- "градомъ" Ирины; сербы -- "градомъ" Елены, разумѣя или жену царя Душена, или болгарскую царицу этого имени. Нѣкоторые говорятъ, что эту крѣпостцу построили "римляне"; по мнѣнію другихъ, строителями были (столько же мало извѣстные, какъ и "римляне") "дивы", великаны Зеленой-Планины: "можетъ быть, дивы построили ее, чтобы не пустить римлянъ въ горы; можетъ быть, римляне построили ее, чтобъ не пустить дивовъ на равнины".
   "Градъ" завершаетъ ущелье, какъ ворота. Пройдя его, дорога спускается ровнѣе и шире. Заслушавшись исторій и легендъ, путешественницы не замѣтили, когда очутились передъ бѣлыми стѣнами монастыря. Арнаутъ остановился: "вотъ патріархатъ!"
   Г-жа Мэккензи посвящаетъ особую главу исторіи сербской церкви, чтобы объяснить національное значеніе Печенаго патріархата. Сербская церковь пріобрѣла свое патріаршество во времена могущества сербскаго царства. Сербы, какъ болгары въ свое время, хотѣли быть независимы отъ константинопольскаго патріарха. Послѣ покоренія сербскихъ земель, турки, еще не увѣренные въ своемъ господствѣ, оставили нетронутыми свободу исповѣданія и церковныя учрежденія; но чѣмъ дальше, тѣмъ усиливались притѣсненія; они коснулись, наконецъ, и сербской патріархіи, столицею которой была Печь или Ипекъ. Въ половинѣ XVII-го вѣка дошло до того, что сербскій патріархъ былъ схваченъ, отвезенъ въ Бруссу и тамъ повѣшенъ. Положеніе становилось невыносимымъ, и въ концѣ этого столѣтія произошло уже упомянутое нами переселеніе десятковъ тысячъ сербскихъ семействъ въ Австрію, подъ предводительствомъ патріарха Арсенія Черноевича. Сербская патріархія основалась въ Австріи, въ Карловцѣ. Это было, конечно, страшное бѣдствіе, оставившее свое впечатлѣніе и въ послѣдующихъ поколѣніяхъ. Сербы на новой родинѣ возстановили память прежней, на Фрушкой-горѣ. За потерей свободы, національныя воспоминанія сосредоточились на преданіяхъ церковныхъ, и Печь осталась однимъ изъ священныхъ мѣстъ, пробуждавшихъ сербскій національный патріотизмъ.
   Г-жа Мэккензи отмѣчаетъ многія трогательныя черты этой подавленной, но еще живой памяти о національной старинѣ, въ этой памяти почерпается сила и для настоящаго сопротивленія игу; она, какъ извѣстно, создала и великолѣпнѣйшую народную поэзію, сохранившую до ХІX-го вѣка живой слѣдъ героическихъ вѣковъ. По той дорогѣ, гдѣ теперь проѣзжали путешественницы, нѣтъ недостатка въ развалинахъ старыхъ "градовъ" и церквей; одинъ священникъ разсказывалъ имъ, что недалеко отъ Рожая сохранились остатки фундамента древней церкви, и что въ большіе праздники христіане собираются здѣсь и отправляется церковная служба на этихъ заросшихъ травою камняхъ...
   Сцена пріѣзда нашихъ путешественницъ въ Печскую патріархію очень хорошо рисуетъ положеніе печскихъ сербовъ къ господствующимъ туркамъ и албанцамъ- мусульманамъ, и съ другой стороны наглядно указываетъ, какими господами умѣли поставить себя англичане въ Турціи,-- не теперь, а еще пятнадцать лѣтъ тому назадъ.
   Вступивъ въ патріархатъ, путешественницы увидѣли, что дворъ наполненъ солдатами; арнауты шумѣли; монахи, выстроенные въ рядъ, съ своимъ игуменомъ во главѣ, приняли ихъ съ глубокими поклонами; но путешественницы напрасно отвѣчали имъ со всей возможной сердечностью -- очевидно было, что монахи были перепуганы до смерти. Прежде всего монахи заявили, что для нихъ ничего не приготовлено, такъ какъ предполагалось, что онѣ остановятся у ходжа-баши, въ самомъ городѣ. Путешественницы, подумавши минуту, сообразили, что ходжа-баши вѣроятно также мало желаетъ ихъ визита, какъ монахи, и отвѣтили, что онѣ очень утомлены и охотно остановились бы въ тѣхъ комнатахъ, какія обыкновенно назначаются для посѣтителей.
   Имъ показали комнату, съ окнами -- безъ рамъ, но она была столь неудобна, что онѣ не рѣшились остановиться въ ней; случайно онѣ увидѣли на другой сторонѣ двора окна со стеклами, и попросили показать имъ тѣ комнаты. Монахи поморщились, но повели ихъ іуда; тамъ оказались довольно удобныя комнаты, но игуменъ заявилъ, что это его собственныя комнаты, что онъ, еслибъ зналъ, могъ бы приготовить ихъ ранѣе, но что теперь въ нихъ онѣ найдутъ "слишкомъ много блохъ".
   Путешественницы, притворивъ двери, чтобъ остаться на-единѣ съ игуменомъ, сказали ему: "Мы -- христіане, и не хотимъ васъ стѣснять. Если вы захотите, мы уйдемъ сейчасъ; но мы чрезвычайно устали, и намъ бы не хотѣлось отправляться сегодня дальше. Если вы позволите намъ остаться, мы отошлемъ всѣхъ арнаутовъ и заплатимъ за все, что намъ понадобится". Монахи очень успокоились и объясняли свое видимое негостепріимство: они провели ужасный день; рано утромъ пришла къ нимъ толпа арнаутовъ и съѣла все, что 6могла найти; затѣмъ явился конвой. Монахи охотно помѣстили бы путешественницъ, но боялись, что подъ этимъ предлогомъ расположится въ монастырѣ и вся толпа албанцевъ.
   Путешественницы заплатили однимъ изъ своего конвоя, чтобы они отправились въ обратный путь, а арнаута послали въ городъ, объяснивъ, что не нуждались больше въ его охранѣ. Конвой удалился; это было уже поздно вечеромъ. Тогда монахи указали имъ комнаты, гдѣ онѣ могли расположиться удобнѣе; но среди этихъ хлопотъ на монастырскомъ дворѣ снова поднялся шумъ. Это губернаторъ прислалъ своего сына съ привѣтствіями; путешественницы кое-какъ отдѣлались отъ него и могли, наконецъ, валяться устройствомъ своей комнаты. Она была удобна, но въ окнахъ недоставало рамъ! Когда турки, наконецъ, ушли, принесены были и рамы со стеклами,-- невидимому, ихъ прятали, чтобы онѣ не были утащены или не были перебиты стекла... "Послѣ всей этой кутерьмы,-- разсказываетъ г-жа Мэккензи,-- мы были утомлены до той степени, когда человѣкъ желаетъ провалиться сквозь землю. Послѣднее наше приказаніе драгоману было -- что бы ни случилось: пожаръ, революція, землетрясеніе,-- чтобы насъ ни подъ какимъ видомъ не будили".
   На другое утро ихъ уже дожидались три депутаціи. Пришли привѣтствовать ихъ сербскіе старшины изъ города; явилась депутація отъ католическихъ албанцевъ; наконецъ, пришли три женщины. Путешественницы прежде всего спросили ихъ -- знаютъ ли онѣ школьную учительницу Катерину Симичъ?-- о которой они давно слышали самые сочувственные отзывы. Оказалось, что въ числѣ женщинъ была Катерина сама.
   Г-жа Мэккензи говоритъ о Катеринѣ Симичъ, что это -- одно изъ замѣчательнѣйшихъ лицъ, какія онѣ встрѣчали въ Турціи, и самая энергическая женщина, какихъ онѣ гдѣ-либо видѣли. Въ то время, это была женщина среднихъ лѣтъ, выше средняго роста, съ блѣднымъ спокойнымъ лицомъ и удивительно тонкимъ выраженіемъ. Въ ней не было ни малѣйшаго ханжества, еще меньше какого-нибудь искательства и лести, но полное самообладаніе и благородство; авторитетъ ея присутствія чувствовался самъ-собой. Она выучилась читать у попа -- онѣ не могли разобрать, ея мужа или мужа ея сестры. Она была замужемъ, овдовѣла и потеряла своего ребенка. Тогда, не имѣя кого воспитывать, она стада учить чужихъ дѣтей. Наконецъ, пріѣхалъ однажды епископъ изъ Призрена (конечно, грекъ); случилось, что онъ зналъ по-сербски, и предложилъ ей пойти въ монахини,-- потому что тогда ей еще удобнѣе будетъ учить дѣтей. Она такъ и сдѣлала: монашество давало ей авторитетъ, къ ней посылали дѣтей, къ ней присоединились другія женщины. Потомъ былъ у нихъ Гильфердингъ; по возвращеніи въ Россію, онъ доставилъ имъ ежегодныя пособія отъ одного благотворительнаго общества, кромѣ того, прислалъ имъ запасъ книгъ. Ученицамъ сначала трудно было проходить по улицамъ въ школу (г-жа Мэккензи по другимъ городамъ знала, что это бывало неодолимымъ препятствіемъ для устройства женскихъ школъ -- мусульмане никакъ не хотѣли этого допускать); но Катерина внушала, что лучше терпѣть оскорбленія, чѣмъ бросить дѣло, угодное Богу. Арнауты два раза врывались въ школу и уносили все, что стоило унести; но школа была, къ счастью, слишкомъ бѣдна, чтобы возбудить ихъ хищничество.
   Катерина нарочно пришла въ монастырь, чтобы видѣть англійскихъ путешественницъ; въ городѣ имъ было бы труднѣе имѣть съ ними спокойный разговоръ. Безчинства арнаутовъ доходятъ до послѣдней степени; напримѣръ, когда христіане хоронятъ своихъ покойниковъ, арнауты бросаютъ въ мертвое тѣло камнями и грязью.
   Одна изъ спутницъ Катерины пришла съ своимъ горемъ и просьбой. Исторія была довольно обыкновенная. Арнауты убили одного серба, и свалили убійство на другого серба, ничѣмъ неповиннаго, который не могъ оправдаться, потому что показанія христіанъ не принимаются мусульманскимъ судомъ. Каймакамъ посадилъ серба въ тюрьму, гдѣ онъ находится уже нѣсколько мѣсяцевъ; потомъ арнауты убили самого каймакама. Теперь, когда нишскій паша судитъ въ Призренѣ убійство каймакама, заключенныхъ перевезли также въ Призренъ. Женщина умоляла англичанокъ заступиться за несчастнаго серба. Путешественницы должны были объяснять, что къ сожалѣнію не въ ихъ власти принудить турокъ въ справедливому рѣшенію...
   На другой день онѣ осматривали монастырь печской патріархіи. Не будемъ останавливаться на описаніи его внѣшняго вида, внутренности церкви, такъ какъ русское описаніе ихъ есть въ книгѣ Гильфердинга. Къ сожалѣнію, присутствіе арнаута, который все-таки явился, съ порученіемъ отъ губернатора, помѣшало монахамъ показать имъ нѣкоторыя особенныя достопримѣчательности монастыря. Затѣмъ путешественницы отправились въ городъ -- отъ монастыря это былъ часъ ѣзды. Населеніе города уже знало о пріѣздѣ двухъ путешественницъ; впослѣдствіи онѣ узнали, что о нихъ составились цѣлыя легенды -- жители не хотѣли вѣрить, чтобы онѣ были какія-нибудь простыя обыкновенныя частныя лица, путешествующія для своего личнаго любопытства: въ огонь дивомъ захолустьѣ иностранецъ былъ рѣдкостью, и тотъ почетъ, съ какимъ турецкія власти встрѣчали женщинъ гяурскихъ, заставлялъ и арнаутовъ, и несчастныхъ сербовъ думать, что здѣсь есть инкогнито, что это -- какія нибудь очень важныя лица. Когда потомъ онѣ отправились въ Дечанскій монастырь, арнауты допрашивали о нихъ монаховъ, кто онѣ и что дѣлаютъ -- арнауты полагали, что одна Изъ нихъ -- черногорская княгиня Даринва, а другая, вѣроятно, англійская королева: такъ какъ Турція должна была много денегъ Англіи, то думали, что, не имѣя возможности заплатить долга, Турція отдаетъ Англіи эту область, а путешественницы пріѣхали осмотрѣть ее. Сербы, повидимому, тоже считали ихъ за важныхъ лицъ.
   Такъ рѣдко проникалъ въ эту страну другой человѣкъ, кромѣ арнаута; такъ рѣдко было слово участія и вниманія къ этому ужасному положенію вещей, что пріѣздъ англійскихъ путешественницъ сталъ, здѣсь въ особенности, великимъ событіемъ. Когда онѣ ѣхали отъ монастыря къ городу, дорога усѣяна была любопытными мальчуганами, забѣжавшими впередъ: предъ городомъ Катерина выставила всю свою школу, которая должна была ихъ привѣтствовать; въ домѣ сербскаго старшины, гдѣ онѣ остановились, уже былъ приготовленъ пріемъ. Въ домѣ была невѣста; она явилась въ своемъ лучшемъ праздничномъ костюмѣ. Сербскія женщины, встрѣтившія путешественницъ у ходжа-баши, произвели на нихъ очень пріятное впечатлѣніе; послѣ безобразій дикаго "Арнаутлука", это былъ совсѣмъ другой міръ -- спокойный, разумный, трудолюбивый. Ипевскія женщины -- "сербкини" удивляли путешественницъ своею свѣжестью въ тѣхъ лѣтахъ, когда турчанка уже увядаетъ, толстѣетъ и брюзгнетъ; и онѣ справедливо приписиваютъ это трудолюбивой, правильной жизни, безъ восточной отупляющей лѣни гаремовъ. Но на каждомъ шагу для нихъ виденъ былъ безконечный гнетъ и притѣсненія, на которыя осуждены христіанскіе жители этого края. То же впечатлѣніе производила жизнь христіанъ на Гильфердинга, который былъ тамъ за нѣсколько лѣтъ до г-жъ Мэккензи и Ирби.
   По обыкновенію, онѣ посѣтили школы, церковь албанцевъ-католиковъ, получили визитъ отъ губернатора и т. д. Явились и монахи изъ Дечанскаго монастыря: они, конечно, узнали о предстоящемъ посѣщеніи ихъ монастыря, передали свои привѣтствія и просьбу -- не братъ съ собой въ монастырь албанцевъ или турокъ...
   Передъ отъѣздомъ, пришелъ къ нимъ самъ хозяинъ дома, ходжа-баши. Онъ выслалъ изъ комнаты всѣхъ женщинъ кромѣ Катерины, сѣлъ, и сказалъ имъ торжественно: "Я не знаю вашей страны и вашего рода. Я не знаю, друзья ли вы и можно ли вамъ довѣряться, и могу ли я безопасно говорить съ вами". Онъ подождалъ,-- но путешественницы думали, что могутъ не давать увѣреній, и онъ продолжалъ: "Я буду говорить. Мы страдаемъ такъ, что языкъ не можетъ сказать, чего тѣло и кровь не могутъ больше вынести; наша жизнь и собственность, жены и дѣти предоставлены на волю шайки разбойниковъ. Наши губернаторы и меджлисы, наши судьи и полиція -- все это воры, негодяи и убійцы. Если кто-нибудь изъ нихъ захотѣлъ бы быть лучше, чѣмъ другіе, если онъ попробовалъ бы оказать намъ хоть сколько-нибудь справедливости, остальные нападутъ на него и убьютъ его. Вы слышали, что они сдѣлали съ этимъ несчастнымъ каймакамомъ?
   -- Такъ этотъ каймакамъ былъ хорошій правитель?
   -- Хорошій и нехорошій. Какъ сказать? Не такъ хорошъ, какъ долженъ бы быть правитель, но слишкомъ хорошъ для нихъ. Они рѣшили покончить съ нимъ: вы слышали?
   -- Что за человѣкъ новый мудирь?
   -- Онъ здѣсь всего нѣсколько дней. Я еще не знаю его, и не хочу говорить ни за, ни противъ -- кромѣ того, что я знаю. Но я знаю одно, что онъ или долженъ походить на другихъ, или не можетъ остаться здѣсь.
   -- Каковъ человѣкъ -- тотъ, который провожалъ насъ черезъ горы (т.-е. арнаутъ)? Мы слышали, что онъ сынъ очень сильнаго бея?
   "Ходжа-баши нахмурился.
   -- Вы хотите знать, кто онъ? Отецъ его дѣйствительно бей. Онъ и отецъ его самые худшіе негодяи, разбойники изъ разбойниковъ, плуты изъ плутовъ. Каждая пара (мелкая монета) въ ихъ карманѣ -- грабежъ; каждый клочокъ одежды на его плечахъ -- грабежъ,-- грабежъ у трудолюбивыхъ и бѣдныхъ... Госпожи, я не фанатикъ. Я былъ въ свободной Сербіи. Я слышалъ разговоры образованныхъ людей. Я знаю, что человѣкъ не бываетъ дуренъ потому, что онъ той или другой вѣры. Пусть мусульманинъ имѣетъ свою мечеть, пусть еврей имѣетъ свою... (какъ это называется, Катерина?). Но человѣкъ въ родѣ того, о которомъ вы говорите, есть дурной человѣкъ; онъ попираетъ ногами, онъ плюетъ на то, что я считаю священнымъ. Чей это законъ, что я долженъ стоять подлѣ беззащитнаго и смотрѣть?"
   Путешественницы заговорили о томъ, что, какъ слышно, новый губернаторъ привелъ съ собой отрядъ низама (регулярнаго войска) для усмиренія арнаутовъ; что есть слухъ о назначеніи русскаго консула въ Призренъ.
   "Сербскій старшина всталъ съ дивана и сказалъ обдуманно и серьёзно:-- Низамъ лучше, чѣмъ баши-буауки -- въ первое время; во въ такомъ мѣстѣ, какъ здѣсь, онъ дѣлается какъ всѣ,-- я это всегда видѣлъ. Консулъ, который могъ бы заступаться за христіанъ, сдѣлалъ бы намъ добро; но такіе консулы, какихъ я зналъ въ Призренѣ, безсильны и не могутъ сдѣлать ничего. Д не говорю, что дѣла не могутъ улучшиться, но я говорю, что если они совершенно не измѣнятся, мы, печскіе сербы, должны сдѣлать, какъ сдѣлали наши отцы -- мы должны уйти!"
   "Онъ отворилъ дверь, и оставилъ насъ.
   "Монахиня и мы посмотрѣли другъ на друга. Потомъ мы взяли ее за руки и сказали: "Катерина, вы вѣдь не отпустите ихъ? Выдержавши столько вѣковъ, неужели они оставятъ теперь патріархатъ на произволъ арнаутовъ? Катерина, вы имъ объясните, что лучшія времена должны придти". Она спокойно отвѣчала: "послѣ прошлогодней войны {1862.} мы отрѣзаны отъ Сербіи; времена будутъ не лучше, а хуже".
   Въ несчастью, Катерина не ошиблась...
   Гильфердингъ, разсказывая въ своемъ путешествіи о печской патріархіи, считалъ большимъ несчастіемъ для сербскаго и христіанскаго дѣла выселеніе сербовъ изъ этихъ мѣстъ въ Австрію съ патріархомъ Арсеніемъ Черноевичемъ, въ 1690. Когда Старая-Сербія опустѣла отъ христіанъ, это послужило въ большему усиленію мусульманства: оно усилилось въ Босніи, гдѣ прежде кучка ренегатовъ окружена была сплошнымъ христіанскимъ населеніемъ; оно усилилось въ самой Отарой-Сербіи, гдѣ ему легко поддавались занявшіе этотъ край арнауты. Переселеніе сербовъ помогло развѣ только Австріи, которую они не разъ спасали своимъ оружіемъ въ критическія минуты... "Что же случилось?-- говоритъ Гильфердингъ. Тамъ, гдѣ православная стихія сербская осталась безъ примѣси мусульманъ {Это не совершенно точно, потому что мусульмане были и въ Сербіи.}, сербы возстали: Карагеоргій проникъ до Вышеграда и Новаго-Базара, но дальше не могъ идти, остановленный въ Босніи сербами-мусульманами, въ Старой-Сербіи -- арнаутами. Босняки и арнауты, а не османлія сдѣлали освобожденіе сербскаго княжества столъ труднымъ и кровопролитнымъ. Чтобы было, еслибы Арсеній Черноевичъ остался въ своей древней патріархіи и не вывелъ православнаго народа изъ Старой-Сербіи! Знамя Карагеоргія было бы тотчасъ поднято въ Приштинѣ, Призренѣ, въ Сѣницѣ: онъ подалъ бы руку Черной-Горѣ, мусульмане боснійскіе были бы подавлены такъ, какъ подавлены были мусульманскіе жители въ городахъ сербскаго княжества. Было бы нынѣ не маленькое княжество сербское, а большое сербское королевство. Вотъ (если позволено предполагать, что случилось бы, если бы...) послѣдствіе шага, сдѣланнаго печскимъ патріархомъ въ 1690 году... Ревностнѣйшій поборникъ и служитель своей вѣры и своего народа, Арсеній Черноевичъ, у котораго сердце наболѣло при видѣ страданій сербовъ подъ игомъ мусульманъ, принялъ рѣшеніе, почти невиданное въ новой исторіи: перевести на чужбину народонаселеніе цѣлой области; и рѣшеніе это послужило въ уничиженію его народа и вѣры, и къ возвеличенію злѣйшаго противника славянства и православной церкви".
   Можетъ быть, но мы скажемъ: очень трудно судить о подобныхъ рѣшеніяхъ; трудно судить, насколько другой могъ бы выносить тяжкія бѣдствія, когда мы не испытали сами подобнаго положенія, или по крайней мѣрѣ не представили его себѣ во всемъ объемѣ и ужасѣ. Очень возможно, что бы Арсеній остался въ своей патріархіи, турки повѣсили бы его такъ же, какъ повѣсили его предшественника, какъ въ XIX столѣтіи замучили константинопольскаго патріарха Григорія и т. п. Очень возможно, что судьба народа была бы столь тяжела, что не онъ, такъ другой возымѣлъ бы ту же мысль -- уйти, какъ ага мысль пришла сербскому старшинѣ, который бесѣдовалъ съ г-жами Мэккензи и Ирби.
   Какъ финалъ этой исторіи и объясненіе положенія, г-жа Ирби прибавила въ 1877 году:
   "Большая часть православныхъ христіанскихъ жителей Старой-Сербіи находится теперь (1877) изгнанниками въ княжествѣ. Мы не знаемъ, что сталось съ Катериной". къ этому г-жа Ирбя приводитъ выписку изъ газеты "Глас Црногорца", гдѣ помѣщена корреспонденція изъ Печи (Ипека) отъ 25-го декабри 1876 г. Сербская война привела и здѣсь турецкія репрессаліи. Сербовъ открыто убивали среди бѣлаго дня и сажали въ тюрьмы. Корреспондентъ разсказываетъ съ отчаяніемъ страшную повѣсть: "Мы испытали отъ турокъ величайшія бѣдствія, о какихъ только было слыхано. Они заперли церковь нашего священнаго патріархата, которая никогда не запиралась со временъ Босова. Тюрьмы переполнены нашими людьми. Нами всякій помыкаетъ, и всякій, кто хочетъ, можетъ мстить на насъ за султанскія войска (т.-е. послѣ сербской войны)... Печская нахія (округъ) почти пуста. Всѣ наши лучшіе люди въ тюрьмахъ. Веревка виситъ надъ головой каждаго. Мы погибли; помощи нѣтъ ни откуда".
   Итакъ, сербы ушли -- кромѣ тѣхъ, которые остались въ турецкихъ тюрьмахъ. Не въ такихъ ли обстоятельствахъ рѣшилъ уйти и Арсеній Черноевичъ?
   Въ нашихъ газетахъ мы не помнимъ извѣстій объ этомъ положеніи Старой-Сербіи и печскаго патріархата. Вѣроятно, ихъ и не было. Въ прошломъ году мы интересовались однимъ сербскимъ княжествомъ, въ нынѣшнемъ интересуемся одной Болгаріей. Мы давно уже забыли о Боснѣ и Герцеговинѣ, не говоря о Старой-Сербіи...

-----

   Изъ Ипека путешественницы отправились въ Дечаны, чтобы внимательно осмотрѣть Дечанскій монастырь, "прекраснѣйшую и самую знаменитую обитель сербскую, лучшій памятникъ древняго сербскаго величія и благочестія", по словамъ Гильфердинга, который въ своемъ путешествіи подробно описываетъ этотъ историческій монастырь. Это была'"задушбина" царя Стефана Уроша, называемаго Дечанскимъ, по имени построеннаго имъ храма. Постройка относится къ 1335 году, но храмъ, потерпѣвшій отъ времени и отъ турокъ, доселѣ поражаетъ путешественниковъ красотой -- и внѣшняго вида, и внутренняго устройства. Народная пѣсня до сихъ поръ помнитъ царя, строителя храма, и влагаетъ ему въ уста выраженіе гордости своей церковью:
  
   Да ю нигде на свиjету нема
   Нек се знадне царска задушбина
   Нек се знадне: есмо царовали!
  
   -- т.-е.: "хочу, чтобы нигдѣ на свѣтѣ не было такой церкви, чтобы видна была царская "задушбина", чтобы видно было, что мы царствовали!"
   Дечанскій монастырь находится въ трехъ часахъ ѣзды отъ Ипека. Дорога, по обыкновенію, небезопасна, и наши путешественницы выѣхали опять съ цѣлымъ конвоемъ -- тотъ же арнаутъ съ баши-бузукамнь узбаши съ нѣсколькими солдатами низами, нѣсколько горожанъ верхомъ. Дорога шла у подножія хребта Копаоника; горы, съ причудливыми формами скалъ, были покрыты лѣсомъ, затѣмъ, по скату, тянулись рощи и поля; на вечернемъ солнцѣ ландшафтъ былъ прекрасенъ. Эти горы ограничиваютъ долину Метохіи, лежащей, какъ въ старину, между монастырями Печи, Дечанъ и Призрена и составлявшей тогда церковную землю, откуда и ея названіе.
   Теперешнее названіе этой равнины -- Дукадьинъ, имя, принесенное албанцами, и изъ всѣхъ разбойничьихъ гнѣздъ, откуда албанцы грабятъ и мѣстнаго жителя и путешественника, самое извѣстное -- сѣверная часть Дукадьина.
   Когда путешественницы проѣхали нѣсколько больше половины дороги, ихъ уже встрѣтили монахи, высланные изъ монастыря. Первой заботой ихъ было напомнить посѣтительницамъ, что онѣ обѣщали не брать съ собой турокъ въ монастырь. Но отослать конвой было не легко -- ему очевидно хотѣлось побывать въ Дечанахъ; наконецъ, кое-какъ, съ помощью бакшиша, удалось отъ нихъ отдѣлаться; за безопасность путешественницъ ручались высланные монахи. Съ удаленіемъ турокъ, монахи почувствовали себя свободно, главный изъ нихъ поѣхалъ рядомъ съ путешественницами и объяснялъ имъ достопримѣчательности пути. Наконецъ, онѣ въ первый разъ увидѣли Высоко-Дечанскій храмъ. Въ началѣ темной долины, при подошвѣ лѣсистыхъ холмовъ, въ сумеркахъ, выдѣлились съ жемчужнымъ блескомъ ясныя очертанія его мраморныхъ стѣнъ. Путешественницы снова почувствовали себя въ христіанской странѣ.
   У главныхъ монастырскихъ воротъ ожидалъ ихъ сановитый игуменъ, "хаджи" Серафимъ, и съ нимъ три священника съ хоругвями, одѣтые въ праздничныя одежды. Когда онѣ поравнялись съ ними, эти монахи повернули и пошли передъ ними въ церковь; шуменъ сдѣлалъ имъ знакъ идти за процессіей. Путешественницы вошли въ церковь и послѣ короткой молитвы игуменъ привѣтствовалъ ихъ въ Дечанахъ.
   Путешественницы пробыли здѣсь десять дней, и хотя нездоровье отняло у нихъ нѣсколько времени, успѣли подробно осмотрѣть Дечаны и ихъ окрестность. Въ этой окрестности разсѣяны отдѣльныя кельи и пещеры, въ которыхъ нѣкогда спасались сербскіе пустынники и подвижники: въ нѣкоторыхъ изъ нихъ доселѣ сохранились фресковыя изображенія святыхъ и т. п.; но многое перепорчено албанскими пастухами, которые пользовались потомъ этими кельями...

-----

   Мы остановимся на этихъ извлеченіяхъ изъ книги г-жъ Мэккензи и Ирби. Изъ Дечанъ онѣ отправились въ Призренъ, "сербскій Царьградъ",-- такъ онъ, разумѣется, назывался очень давно, во времена сербскаго царства,-- затѣмъ, изъ Призрена переѣхали въ Скутари, по-сербски Скадаръ, въ берегамъ Адріатическаго моря. Этотъ послѣдній путь шелъ по самому дикому мѣсту всей Европейской Турціи: съ кѣмъ ни говорили путешественницы, всѣ отсовѣтывали имъ этотъ путь; такъ говорили въ австрійскомъ консульствѣ люди, знавшіе эту дорогу; Дечанскій игуменъ на вопросъ о томъ, гдѣ удобнѣе проѣхать изъ Призрена до Скутари (собственно говоря, это потребовало бы меньше одного дня),-- отвѣчалъ, что всего удобнѣе проѣхать черезъ Болгарію и Македонію въ Салоники и оттуда моремъ (кругомъ Греціи!) къ берегамъ Адріатики -- такъ невозможенъ казался ему этотъ путь. Дѣло въ томъ, что здѣсь превращалась уже всякая безопасность и "сякая отвѣтственность турецкихъ властей: такъ и сказалъ имъ призренскій паша. Но англичанки торопились и, кромѣ того, имъ нужно было видѣть "опасныя мѣста". Дѣло въ томъ, что это была самая настоящая Албанія, гдѣ разбой составлялъ обыкновенный образъ жизни; дорога была пустынна и на ней разсѣяно лишь нѣсколько "хановъ", содержатели которыхъ и были атаманами. Призренскій паша далъ путешественницамъ заптія, и увѣрялъ, что дать одного или цѣлую толпу -- все равно: если албанцы захотятъ обратить вниманіе на султанскій фирманъ, то одного заптія будетъ довольно; если нѣтъ,-- то и цѣлый отрядъ заптіевъ не въ состояніи будетъ защитить отъ разбоя. Единственное, что могли сдѣлать, и сдѣлали, путешественницы -- это добыть нѣчто въ родѣ рекомендательныхъ писемъ къ "ханджіямъ", т.-е. содержателямъ хановъ, отъ ихъ родныхъ и знакомыхъ въ Призренѣ... Онѣ отправились, несмотря на всѣ предостереженія и на всѣ крайнія неудобства, какими ихъ пугали,-- и увидѣли настоящую Албанію, увидѣли не безъ серьезнаго риска.
   Упоминаемъ этотъ эпизодъ какъ черту, которая характеризуетъ путешественницъ, какъ англійскихъ женщинъ: столько энергіи,-- употребленной на дѣло истинной любви въ человѣчеству и внушающей глубокое уваженіе,-- столько энергіи даетъ свободное образованіе, широкая общественная жизнь и сознаніе своей тѣсной связи съ обществомъ и государствомъ,-- потому что въ ихъ смѣлости имѣло свою долю сознаніе англійскаго могущества, которое въ случаѣ нужды -- станетъ за нихъ. Скажутъ, что Англія особеннымъ образомъ вліятельна въ Турціи;-- правда, но извѣстно и то, что англичанинъ также гордо и независимо чувствуетъ себя во всякой странѣ, и въ Турціи, и въ Россіи. Но мы видѣли примѣры, что эта національная гордость не мѣшала путешественницамъ очень строго относиться и въ англійскимъ дѣйствіямъ въ Турціи вообще, и въ частности въ дѣйствіямъ отдѣльныхъ лицъ. Онѣ не скрываютъ, какъ мало дѣйствія Англія отвѣчали требованіямъ справедливости, какой странной является въ глазахъ балканскаго славянства (и въ ихъ собственныхъ глазахъ) дружба англійской королевы съ повелителемъ той Турціи, въ которой онѣ видѣли такія грубыя и свирѣпыя нарушенія всякаго человѣческаго права; онѣ не скрываютъ того постыднаго факта, что англичанинъ Чорчилль, пользовавшійся гостепріимствомъ черногорцевъ и внимательно изучившій мѣстность ихъ страны, сталъ потомъ (въ войнѣ 1862 г.) проводникомъ турецкихъ войскъ въ эту самую страну.
   Указанныя качества -- энергія въ изысканіяхъ и правдивость -- составляютъ уже великое достоинство труда г-жъ Мэккензи и Ирби. Но самая привлекательная нравственная черта его есть теплое участіе въ судьбѣ бѣдствующихъ племенъ, всѣми забытыхъ и графическими и особенно археологическими данными,-- англійскія путешественницы, конечно, не были для послѣдняго достаточно вооружены, но разсказъ ихъ очень любопытенъ бытовыми чертами, и во многихъ случаяхъ онѣ едва ли не рельефнѣе русскаго путешественника рисуютъ междуплеменныя отношенія и положеніе славянской райи. Оба разсказа, впрочемъ, хорошо дополняютъ другъ друга.
   Приближаясь въ Грачаницѣ съ юга, путешественницы встрѣтили сначала выстроенную недавно часовню: она очень мала и совершенно лишена всякихъ украшеній,-- потому, конечно, что христіане боялись ими раздразнить могамеданъ какъ роскошью. Въ противоположность скромной новѣйшей часовнѣ возвышается старая церковь монастыря, величественная "задушбина" одного изъ сербскихъ царей {"Задушбиной" навивается постройка храма или другого религіознаго и человѣколюбиваго учрежденія -- "за душу", или для спасенія души.}. Издали церковь кажется цѣлой группой куполовъ, надъ которыми высится одинъ большой: приближаясь въ церкви, различаешь четыре меньшихъ купола съ оригинально переплетенными арками, изъ которыхъ верхнія остроконечны, а нижнія круглы. Главное достоинство постройки -- ея общій эффектъ; она необычно граціозна для византійской архитектуры и напоминаетъ нѣкоторые изъ старыхъ храмовъ сѣверной Италіи. Г-жа Мэккензи предполагала, что объ итальянскомъ вліяніи могли свидѣтельствовать и фрески во внутренности церкви; но имъ очень повредили многочисленныя дѣленія церкви, необходимыя для того, чтобы приладить внутреннюю форму въ внѣшней. И алтарь, и средина храма и паперть темны и по высотѣ узки. Этотъ недостатокъ Грачаницы какъ будто послужилъ предостереженіемъ для строителя патріаршей церкви въ Ипекѣ, гдѣ внѣшняя красота, очевидно, пожертвована желанію дать общинѣ обширный, хорошо освѣщенный храмъ.
   Въ числѣ фресокъ Грачаницы есть изображенія основателя церкви враля Милутина и его жены, дочери византійскаго императора, Андроника II. Сынъ Милутина былъ строителемъ другого, еще болѣе знаменитаго, Дечанскаго храма; внукомъ Милутина былъ славнѣйшій и самый могущественный изъ сербскихъ царей, Стефанъ Душанъ. Изображенія святыхъ на фрескахъ потерпѣли отъ турокъ, которые стрѣляли въ нихъ изъ пистолетовъ и позаботились выковырять имъ глаза. Эта злостная и намѣренная обида больше оскорбляетъ сербовъ, чѣмъ полное разрушеніе, которое можно приписать азарту и суматохѣ нападенія. Изображенія остаются на стѣнахъ, и оскорбленіе не можетъ быть забыто; изуродованныя лица святыхъ, встрѣчаясь съ глазами богомольцевъ, какъ будто вопіютъ о мщеніи. Въ княжествѣ Сербіи, когда перестроивались нѣкоторыя разрушенныя церкви, эти ослѣпленныя изображенія остались невозстановленными. Одинъ старый епископъ говорилъ путешественницамъ: "намъ еще нужно ихъ -- это архивы вѣковъ угнетенія; и нашъ народъ долженъ ихъ видѣть, пока угнетатель еще стоитъ на сербской землѣ!" Г-жа Мэккензи замѣчаетъ, что эта порча была, съ другой стороны, выгодна для самыхъ фресокъ, потому что спасла ихъ отъ вавраски. Г-жа Мэккензи выражаетъ желаніе, чтобы сохраняема была и внѣшность древнихъ памятниковъ,-- которымъ вообще новые реставраторы могутъ грозить еще большимъ истребленіемъ, нежели опустошеніе враговъ.
   Только одна изъ фресокъ Грачаницы осталась нетронутою, сохраненная высотою купола, или, какъ говорятъ монахи, таинственнымъ ужасомъ, который объялъ разрушителей и тѣмъ спасъ самую церковь. Это изображеніе есть голова Христа, которая въ восточныхъ церквахъ дѣлается обыкновенно колоссальной величины и смотрящей внизъ въ актѣ благословенія. "Концепція лица, здѣсь нарисованнаго, столько же выше жесткости византійской школы, сколько выше вялости новѣйшихъ школъ,-- замѣчаетъ г-жа Мэккензи. Художникъ, изобразившій его лицо, могъ бить современникомъ Чимабуэ и Лучіо Сіенскаго, и какъ у нихъ, его геній былъ довольно силенъ для того, чтобы влить силу и величіе даже въ принятыя тогда условныя формы. Въ самомъ дѣлѣ, Христосъ Грачаницы -- такого суроваго типа, что можно почта подумать, что художникъ имѣлъ предсказаніе о мрачныхъ временахъ, предстоявшихъ церкви въ будущемъ. Эти строгіе глаза смотрятъ изъ-подъ бровей, нахмуренность которыхъ могла поразить ужасомъ осквернителей, совершавшихъ поруганіе святыни".
   Путешественницы ожидали найти въ монастырѣ удобства а отдыхъ, но нельзя было встрѣтить болѣе сильнаго контраста между Грачаницей и монастырями, какіе были ими видѣны въ Сербіи. Грачаница произвела на нихъ самое безотрадное впечатлѣніе. Игуменъ -- молодой человѣкъ, получившій свое мѣсто куплей -- въ то время замѣшанъ былъ въ одну темную исторію и сидѣлъ въ турецкой тюрьмѣ; оставшіеся монахи были перепуганы появленіемъ наглыхъ заптіевъ; монастырская школа была въ нищенскомъ и жалкомъ состояніи. Путешественницъ тяжело поразилъ еще способъ привѣтствія, сдѣланнаго имъ учениками при входѣ въ школу. Ученики буквально упали имъ въ ноги...
   "Мы спросили,-- почему они могли предположить, чтобы мы могли желать подобнаго пріема? Учитель отвѣчалъ: -- такъ научили насъ турки: ихъ важные чиновники требуютъ, чтобы мы, христіане, кланялись имъ въ ноги.-- Но вѣдь мы не турки, а для христіанъ требовать или даже допускать такое самоуниженіе не только стыдно, но и грѣхъ. Развѣ кто-нибудь изъ васъ не былъ въ свободной Сербіи и не видѣлъ, какъ тамъ держатъ себя ученики?-- Нѣтъ, никто не былъ.
   "Но при этихъ словахъ они переглянулись и стали улыбаться. Насъ пригласили войти въ церковь, и затѣмъ привели туда человѣка изъ деревни, который былъ въ свободной Сербіи... Этотъ человѣкъ былъ откровеннѣе монаховъ. Мы просили его сказать, кланяются ли въ ноги ученики въ сербскихъ школахъ, какъ здѣсь?-- Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ онъ, да вѣдь въ Сербіи все иначе. У нихъ хорошія дороги, хорошіе судьи, миръ и благоденствіе; а здѣсь нѣтъ ничего, только безпорядокъ и зулумъ".
   Турецкое слово "зулумъ" вошло въ сербскій языкъ; оно значитъ насиліе, притѣсненіе; "зулумджія" -- обыкновенное слово (между прочимъ въ пѣсняхъ) для обозначенія злого турка, притѣснителя и обидчика.
   "Эти земные поклоны какъ въ Грачаницѣ,-- продолжаетъ г-жа Мэккензи,-- нерѣдко встрѣчали мы во время путешествія. Мы не думаемъ, чтобъ и другіе путешественники видѣли ихъ съ меньшимъ прискорбіемъ, чѣмъ видѣли мы. Но то чувство, съ какимъ мы смотримъ на это униженіе намъ подобныхъ людей и христіанъ, даетъ только слабое понятіе о томъ, что чувствуютъ сербы княжества, къ которымъ эта райя стоитъ въ отношеніи братьевъ по племени, а часто и братьевъ по родству. Монахи, торговцы и эмигранты всякаго рода постоянно переходятъ изъ турецкихъ округовъ въ свободную Сербію, и не нужно даже ихъ разсказовъ о своемъ положеніи, чтобы пробудить такое негодованіе,-- довольно того невольнаго свидѣтельства, какое дается ихъ униженной манерой держать себя, пока они не усвоятъ обычаевъ новой страны".
   Изъ Грачаницы путешественницы должны были отправиться въ Приштину. Турецкія власти этого города были уже извѣщены объ ихъ пріѣздѣ; и заптій, присланный на встрѣчу имъ изъ Приштины, предлагалъ, что если онѣ желаютъ ѣхать дальше въ томъ же экипажѣ (нанятомъ въ Скопіи), то онъ можетъ заставить возчиковъ ѣхать безъ всякой прибавочной платы: путешественницы, конечно, отказались отъ турецкой любезности -- дѣлавшейся на счетъ возчика.
   Приштина лежитъ въ полутора часахъ ѣзды отъ Грачаницы, въ волнистой мѣстности; городъ не великъ, и по турецкому обыкновенію грязенъ, но издали красивъ, благодаря минаретамъ одиннадцати мечетей, построенныхъ, какъ говорятъ, турецкими женщинами, мужья которыхъ были убиты при Косовѣ. Турецкій начальникъ города, старый албанецъ изъ хорошаго рода, въ крымскую войну служившій подъ англійскимъ начальствомъ, выбралъ квартирой для путешественницъ домъ епископа. Самъ епископъ былъ по обыкновенію въ Константинополѣ, и община,-- говорить г-жа Мэккензи,-- не жалѣла объ его отсутствіи; вмѣсто него управлялъ "ходжа-баши" изъ мѣстныхъ христіанъ. Ходжабаши пригласилъ путешественницъ осмотрѣть школу,-- которая послѣ Грачаницы пріятно поразила ихъ и своимъ наружнымъ порядкомъ, и бойкостью учениковъ; учителемъ былъ сербъ изъ Митровицы, на австрійской границѣ, по Савѣ. Книги были изъ Бѣлграда; по разспросамъ оказалось, что у учителя есть и сербская исторія, но онъ боится учить по ней открыто,-- потому что въ школу заходятъ иногда турецкіе офицеры, и одинъ, увидѣвъ такую книгу, грозилъ учителю, что донесетъ на него начальству. Этотъ офицеръ былъ -- полякъ. "Я затрепеталъ съ ногъ до головы,-- разсказывалъ учитель,-- и не зналъ что сказать или что сдѣлать; во, къ счастью, при этомъ былъ еще казакъ, бѣжавшій изъ русской службы, который всегда относился къ намъ дружески; онъ вывелъ поляка изъ комнаты и сказалъ ему съ неудовольствіемъ, что они посланы въ Приштину не затѣмъ, чтобы мѣшаться въ сербскія школы. Съ тѣхъ поръ чтеніе исторіи нашего отечества дѣлается частнымъ образомъ".
   "Нѣтъ надобности объяснять,-- говоритъ г-жа Мэккензи,-- что польскій офицеръ оказывалъ плохую услугу султану, раздражая христіанъ запрещеніемъ открытаго школьнаго чтенія "сербской исторіи въ томъ мѣстѣ, гдѣ самыя возбуждающія подробности этой исторіи извѣстны всякому мужчинѣ, женщинѣ и ребенку черезъ народныя пѣсни. Къ сожалѣнію, этотъ примѣръ не единственный, и мы слышали потомъ, какъ въ одномъ изъ наибольшихъ славянскихъ городовъ Турціи школьныя исторіи Сербіи были отобраны. Само собою разумѣется, что самъ паша ихъ не читалъ, но кто-то сказалъ ему объ ихъ существованіи, и что въ нихъ были мѣста, стремящіяся возбуждать презрѣніе въ турецкому правительству; фанатическіе мусульмане подняли кривъ, и греческій епископъ оказался усерднымъ агентомъ при арестаціи книгъ. Достойно замѣчанія, что одинъ изъ болѣе разсудительныхъ мѣстныхъ мусульманъ, самъ славянинъ и имѣвшій у себя заподозрѣнныя исторіи, возражалъ противъ этой мѣры на томъ основаніи, что этимъ дѣйствіемъ гораздо скорѣе можно возбудить презрѣніе въ турецкому правительству, нежели чѣмъ-нибудь, заключающимся въ сербскихъ школьныхъ книгахъ. Прочитавши, какъ этотъ мусульманинъ, книгу, о которой идетъ рѣчь, мы можемъ, не колеблясь, присоединиться въ его мнѣнію".
   Школьный учитель говорилъ, что поляки въ оттоманской арміи больше чужды своимъ угнетеннымъ братьямъ по христіанству, чѣмъ сами магометане. Г-жа Мэккензи признаетъ, что онѣ слышали очень часто объ этомъ, и притомъ съ самыми горькими жалобами; и думаетъ, что богъ сомнѣнія поляки были очень способны ненавидѣть христіанскихъ подданныхъ Турціи, считая ихъ кліентами Россіи. Но потомъ, говоритъ она, поляки показали больше пониманія, и при бомбардировкѣ Бѣлграда поляки и венгерцы предложили свои услуги сербскому правительству.

-----

   Приштина лежитъ въ-самомъ сердцѣ "Старой-Сербіи". Еще во времена древняго царства, собственная Сербія отличаема была отъ другихъ сербскихъ земель, какъ Боснія, Зета и др., и заключала въ себѣ нынѣшнее княжество съ тѣмъ краемъ, который лежитъ на югъ отъ него до Македоніи. На старыхъ картахъ Европейской Турціи, рисованныхъ въ то время, когда вся Сербія была подъ турецкимъ владычествомъ, вся эта страна является подъ ея собственнымъ именемъ; но теперь, когда сербскій земли на Дунаѣ "освободились, а остальныя все еще принадлежатъ Турціи, составители каргъ ограничили имя Сербіи свободнымъ княжествомъ. Другія области, оставшіяся подъ властью турокъ, называются у ихъ христіанскаго населенія Старой-Сербіей,-- имя извѣстное и вообще въ славянскомъ мірѣ, но неизвѣстное турецкимъ властямъ и европейскимъ консуламъ въ Турціи. Послѣдніе, за исключеніемъ австрійскаго консула въ Призренѣ, находятся слишкомъ далеко отъ этихъ мѣстъ, и знаютъ только, что турки называютъ этотъ край Арнаутдукомъ, и что онъ отчасти населенъ албанцами-могамеданами. Въ самомъ краѣ можно слышать оба имени. Если вы замѣчаете какой-нибудь фактъ разоренія или беззаконія, турки и сербы одинаково отвѣчаютъ: "чего же вы хотите въ Арнаутлукѣ?" Если вы выражаете удивленіе при видѣ какой-нибудь древней церкви и замѣтите: "кто бы ожидалъ встрѣтить здѣсь такое зданіе!" то священникъ, который служитъ вашимъ чичероне, пододвигается и шепчетъ: "мы зовемъ" этотъ край Старой-Сербіей".
   Такимъ образомъ, границы Старой-Сербіи не имѣютъ никакого политическаго опредѣленія, и вообще никакого, кромѣ того, какое даютъ ей христіанскіе жители ея: это послѣднее опять зависитъ отъ соображеній историческихъ. Г-жа Мэккензи очерчиваетъ эти границы Старой-Сербіи, какъ онѣ опредѣляются мѣстнымъ преданіемъ. На сѣверѣ, гдѣ Старая-Сербія прилегаетъ" къ южнымъ предѣламъ княжества, находится городъ Новый-Базаръ (въ древности Раса, старое гнѣздо Сербіи), откуда къ западу идетъ цѣпь холмовъ, кончающаяся тѣмъ горнымъ узломъ, верхъ котораго составляютъ черногорскія Берды (въ этомъ пунктѣ лежатъ самыя высокія горы европейской Турціи, и главныя вершины, Комъ и Дормиторъ, достигаютъ 8000--9000 футовъ). Въ юго-восточной оконечности Старой-Сербіи лежитъ Призренъ, старый сербскій "Царьградъ", и затѣмъ горы Скарда, или Шаръ-планины. Какъ на западѣ линія съ сѣвера къ югу означается горами Герцеговины, сѣверной Албаніи и Черногоріи, такъ ни востокѣ, линію съ юга къ сѣверу можно провести отъ "града" Марка-Кралевича въ Прилипѣ къ Скопіи, и отсюда, по хребту болгарской Черной-Горы, къ Нишу. Нишъ стоитъ нѣсколько въ сторону отъ границы свободныхъ округовъ, но въ немъ есть памятникъ, построенный турками изъ череповъ сербовъ, павшихъ за защитѣ свободы,-- и этотъ памятникъ, по замѣчанію, сдѣланному Ламартиномъ, обозначаетъ настоящую границу Сербіи.
   Въ Старой-Сербіи сосредоточены главные города древняго царства и славнѣйшія воспоминанія сербской старины. На Косовѣ или близъ него лежатъ города Приштина, Ново-Бердо, Вучи-Тернъ, монастырь Грачаница, знаменитая старая церковь въ Самодрежѣ; замокъ Звечанъ, нѣкогда резиденція сербскихъ кралей, занимаетъ возвышенность у сѣвернаго входа въ равнину. На равнинѣ "Метохія", которая лежитъ рядомъ съ Косовомъ, отдѣленная отъ него невысокой цѣпью холмовъ, цари изъ рода Неманичей основали свою столицу; "сербскій Царьградъ", Призренъ, лежитъ въ нѣсколькихъ часахъ отъ Ипека, или Печи, столицы сербской патріархіи, и между ними стоялъ знаменитый храмъ въ Дечанахъ, которымъ строитель его такъ гордился, что перешелъ въ потомству съ именемъ Стефана Дечанскаго. Въ народной поэзіи сербовъ Косово знаменито какъ боевое поле, Метохія какъ садъ Сербіи. Повидимому, здѣсь, въ этихъ краяхъ древней Сербіи, собралось тогда не только политическое могущество страны, ея церковное представительство, но и богатство и образованность. Старые памятники, въ видѣ развалинъ или болѣе или менѣе сохранившихся храмовъ, свидѣтельствуютъ, что цивилизація и искусства давно проникли въ эти страны, которыя теперь представляютъ только пустыню.
   Поворотнымъ пунктомъ сербской исторіи была косовская битва; но превращеніе плодоносной страны въ пустыню, и извѣстной цивилизаціи въ одичаніе было медленнымъ процессомъ, который состоялъ въ слѣдующемъ. По первымъ условіямъ между султаномъ и покорившимися ему сербами, христіанская церковь и мечеть могли стоять рядомъ, и жители могли молиться въ той или другой, какъ кто хотѣлъ. Но эти условія соблюдались и въ Сербіи такъ же мало, какъ въ Болгаріи. Умѣренность и терпимость держались у турокъ лишь до тѣхъ поръ, пока они не захватили страну крѣпко въ руки; а потомъ они присвоили себѣ все, чего не разрушили. Изъ дѣтей, которые не были убиты, мальчиковъ они брали и готовили въ янычары, дѣвушекъ въ гаремы, а отцы спасались, только "выкупая свои головы" -- харачемъ. Церкви или были разрушены, или обращены въ мечети; остальныя уцѣлѣли или потому, что были малы, или потому, что ихъ положеніе не было удобно для могамеданскаго поклоненія, или, наконецъ, потому, что за сохраненіе ихъ христіане готовы были платить большія суммы денегъ. Такимъ образомъ Грачаница и Дечаны продолжаютъ быть источникомъ дохода для мусульманъ.
   Послѣ косовской битвы, турки выслали сюда свои колоніи, но могамеданство не имѣло большого успѣха, пока оставалось здѣсь сербское населеніе. Дѣло пошло иначе съ конца XVII-го столѣтія. Завоевавъ Балканскій полуостровъ, Турція вела все дальше свои захваты, и наконецъ, грозила нѣмецкой имперіи; турки овладѣли Венгріей и осаждали Вѣну. Австрія увидѣла, что дѣло серьёзно; она начала войну съ Турціей, и для большаго успѣха искала союзниковъ въ сербскомъ населеніи; но австрійскіе генералы дѣйствовали плохо, и должны были отступить. Покинутые сербы увидѣли, что борьба безнадежна, предпочли покинуть свою родину, чѣмъ покориться, и приняли предложеніе императора выселиться въ предѣлы Австріи. Тогда, въ 1690, произошло извѣстное переселеніе 37,000 семействъ изъ центральной Сербіи въ австрійскія владѣнія, гдѣ они должны были сохранить свое внутреннее управленіе, нравы и церковь. Императоръ требовалъ лишь -- на время,-- чтобы они защищали предѣлы имперіи отъ турокъ, и обѣщалъ, что онъ завоюетъ для нихъ впослѣдствіи ихъ старую родину.
   Старая родина, какъ извѣстно, не была завоевана, и въ ней стали хозяйничалъ албанцы-мусульмане. Нѣкогда многолюдная, обработанная страна запустѣла; съ мусульманами, какъ и въ другихъ славянскихъ краяхъ, шло разрушеніе и упадокъ. Сербское населеніе, пришедшее въ Австрію и составившее значительную долю Военной Границы, должно было увидѣть, что австрійское правительство не думало исполнять обѣщаній, какія давало относительно ихъ внутренней автономіи... Не мудрено, что эти австрійскіе сербы не забываютъ и теперь, почти черезъ двѣсти лѣтъ, стараго отечества и стремятся къ нему, какъ и ихъ единоплеменники за Дунаемъ. По замѣчанію г-жи Мэккензи, австрійскіе сербы -- не менѣе витузіастическіе сербскіе патріоты, чѣмъ сербы княжества: ихъ молодые люди охотнѣе ищутъ службы въ княжествѣ, чѣмъ въ имперіи. Со времени войны за освобожденіе сотни семействъ переселились въ свободную Сербію, и если турки очистятъ когда-нибудь болѣе южные округи, то масса сѣверныхъ дунайскихъ колонистовъ объявляетъ, что они возвратятся туда, откуда пришли.
   Эта неизмѣнная привязанность въ старой землѣ очень знаменательно выразилась тѣмъ, что австрійскіе сербы отдѣлили часть своей территоріи и посвятили ее воспоминаніямъ. Выбранная для этого мѣстность есть Фрушка-Гора, холмистый полуостровъ между Дунаемъ и Савой: здѣсь новоприбывшіе эмигранты построили церкви и назвали ихъ по именамъ оставленныхъ на родинѣ; сюда они перенесли свои немногія сокровища и останки своего послѣдняго царя.
   "Мы посѣтили монастырь, гдѣ лежитъ Лазарь,-- разсказываетъ г-жа Мэккензи.-- Тѣло его съ Босова-поля было перенесено сначала въ Грачаницу, потомъ въ Раваницу -- церковь, находящуюся теперь въ предѣлахъ княжества; наконецъ, въ Новую-Раваницу, построенную на Фрушкой-Горѣ. День Косовской битвы ("Видов дан", т.-е. день св. Вита, 15 іюня) празднуется какъ годовщина царя; въ этотъ день тысячи народа приходятъ на богомолье въ его ракѣ, толпясь около открытаго гроба, въ которомъ онъ лежитъ, облеченный въ одежды, въ которыхъ сражался и палъ на Косовѣ. Въ томъ же монастырѣ хранится большая картина битвы: она служитъ текстомъ для поэмъ о турецкомъ завоеваніи"...
   Таково было историческое прошедшее Старой-Сербіи. Г-жа Мэккензи вполнѣ вѣрно указываетъ національное значеніе этой страны для сербскаго народа: со Старой-Сербіей соединены ли него всѣ главнѣйшія историческія воспоминанія,-- а съ этими воспоминаніями неразрывно связано національное сознаніе и чувство народнаго достоинства. Такимъ образомъ стремленіе княжества присоединить Старую-Сербію получаетъ смыслъ не только матеріальнаго пріобрѣтенія, но и глубокаго нравственнаго требованія. Право свободной Сербіи на Старую-Сербію еще усиливается современнымъ положеніемъ послѣдней: возвращеніе ея сербскому народу есть единственное средство возвратить эту страну цивилизаціи. Турецкое и албанское господство отозвались здѣсь только грабежомъ и разореніемъ: это фактъ, продолжающійся нѣсколько вѣковъ, и, слѣдовательно, съ излишкомъ доказанный.
   Мы обратимся дальше къ разсказу г-жи Мэккензи о современномъ положеніи Старой-Сербіи, когда въ ней господствуютъ турки и албанцы.

А. Пыпинъ.

"Вѣстникъ Европы", No 10, 1877

  
заброшенныхъ, желаніе помочь страшной бѣдѣ. Это желаніе и руководило ихъ трудами; ради его онѣ выносили тягости путешествія часто среди полудикихъ или совсѣмъ дикихъ населеній; это желаніе, вмѣстѣ съ внимательнымъ изученіемъ, помогло имъ -- удивительно хорошо для иностранокъ, тогда еще плохо владѣвшихъ славянскимъ языкомъ -- понять характеръ быта и людей, ясно увидѣть трагическую сторону жизни балканскаго славянства, его недостатки и достоинства, его прозу и поэзію. Наконецъ, путешествіе г-жъ Мэккензи и Ирби -- прекрасно написанная книга: это -- не сухой сборъ свѣдѣній или безучастное изложеніе видѣннаго и слышаннаго, а живой разсказъ, легко читающійся, но веденный съ очень серьёзною мыслью. Мы привели въ началѣ отзывъ Гладстона объ этой книгѣ: она вполнѣ его оправдываетъ {Можетъ случиться, что книга найдетъ, пожалуй, русскаго переводчика, по прежде бывшимъ опытамъ, надо желать, чтобы взялся за нее переводчикъ порядочный и добросовѣстный. Было бы постыдно, еслибъ книга явилась по-русски въ такомъ изуродованномъ видѣ, какъ, напр., Каницъ или "Влохити".}.
   Путешественницы не безъ тяжелыхъ испытаній, но благополучно добрались до Скутари. Оттуда онѣ поѣхали въ Черногорію: эту страну онѣ посѣщали тогда уже въ третій разъ. Тамъ уже были у нихъ давнишніе друзья.
   По смерти г-жи Мэккензи, ея спутница продолжала дѣятельность, начатую ими вмѣстѣ. Въ 1875 году началось боснійское возстаніе: г-жа Ирби отдала свое время и средства на помощь несчастнымъ боснійскимъ эмигрантамъ. Это было естественное практическое примѣненіе той любви къ человѣчеству и свободѣ, которая много лѣтъ назадъ привела ихъ къ изученію балканскаго славянства. Какъ мы замѣтили прежде, въ настоящемъ изданіи г-жа Ирби прибавила три новыя главы о Босніи въ послѣдніе три года.

А. Пыпинъ.

"Вѣстникъ Европы", No 11, 1877

  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов