Лонгфелло Генри Уодсворт - Стихотворения

Генри Вордсворт Лонгфелло

(1807 - 1882 гг.).

Стрела и песня.

С тетивы пустил стрелу я, и взвилась высоко

Та стрела, потом упала на землю далёко,

В высь лазури полетела с дивной быстротой,

Так что глаз не мог угнаться за стрелой той.

Песню спел я; звуки песни весело неслись.

А потом, упав на землю, больше не нашлись.

А и можно ль было видеть, видеть, как летели,

Как неслись и исчезали заливные трели?

После раз в лесу стрела та мне в глаза попалась,

Крепко в дуб она засела, но цела осталась;

Те же звуки, что исчезли, без следа пропали,

В душу друга-человека глубоко запали.

1868 г.

Впервые:

СПб., "Иллюстрированная газета", 1868 г. No 47. 28 ноября. С. 350.

Ручей и волна.

Весь в серебре, сбегал

По золоту песков,

Ручей из гор пробился, -

Пел бард былых веков.

Далёко в пенном море

Катилась та волна;

Тревожная - то пела,

То плакала она.

Ручей слился с волною,

Хоть долго розно жил,

И много в горечь сердца

Ей сладостного влил.

1877 г.

Эмма и Эгингард.

Посвящается М. В. Бородиной.

Когда в ту школу, где учил

Саксонец Алкуин ((735 - 804 гг.) - выдающийся учёный, монах и поэт эпохи раннего средневековья, по происхождению - англосакс),

Шли Карла сыновья и шёл

Последний селянин,

И шли затем они туда,

Что б от него узнать:

Одни - как следует терпеть,

Другие - управлять,

Он даровитейшим из них

Влагал, как мёд в уста,

Священной радости глагол,

Учение Христа;

Других же утолял вином

Сказаний прошлых лет, -

Вином изысканным, хотя

В нём только света нет.

Одних, желающих познать,

Грамматике учил,

Других таинственным путям

Немеркнущих светил,

Что в синем небе зажжены

Величием Творца,

Как лампы яркие вверху,

Под сводами дворца.

И как на самом деле был

Хорош старик-монах,
С чернильным рогом на боку

И книгою в руках,

Когда своих учеников,

Любя, он поучал:

То взором радостно светлел,

То посохом стучал, -

Иль коридорами когда

Знакомый несся стук

Его размеренных шагов,

И всё стихало вдруг!..

А как хорош, когда кругом

Ученики стоят,

А он так кротко говорит

И так суров на взгляд!

В ту пору юный Эгингард

Был так же привлечён.

Он родом франк был,

Раньше всех

Являлся в школу он;

Его прекрасное лицо

Светилось той зарёй,

Что весть о Солнце нам даёт

Рассветною порой.

Ему легко давалось всё,

А то, чего не знал,

О том, - сомненья нет, что он

Когда-нибудь мечтал,

И что казалось всем другим

Немыслимо порой,

То Эгнигарду было всё

Лишь лёгкою игрой.

Смарагд, Сент-Михельский аббат,

Передавал, как слух,

Что эти юношей владел

Какой-то тёмный дух, -

Что он товарищей своих

Оставил далеко,

Причём, качая головой,

Вздыхал он глубоко,

Дивясь, как тривиум (так на латыни именовались три первых дисциплины стандартного для Средних веков курса обучения: грамматика, риторика и логика) учить -

И лоз не испытать?

Твердил один лишь Алкуин,

Что это - благодать.

И стал учёным Эгингард:

Грамматик, ритор был,

Науку чисел понял всю,

Геометром прослыл;

Теченье отдалённых звёзд

Своим умом постиг.

И музыки ему знаком

Волшебный был язык:

Он миннезингером прослыл,

Певцом любви, в те дни,

Когда не пели про неё

И в Швабии они.

И Карл Великий, услыхав

Про знания его,

Своё вниманье обратил,

Подумав: "Вот кого

Сама судьба теперь даёт,

Заботясь обо мне!

Он может верным быть слугой

И в мире, и в войне.

Возьму его в секретари:

И пусть узнает он

Искусство миром управлять,

Правления закон"!

И скоро юный Эгингард,

Недавний ученик,

Попав в придворные, большой

Известности достиг.

Как руку правую свою

Монарх его любил,

Умом и знаньем Эгингард

Повсюду славен был,

И все любили горячо

Красавца-мудреца

За скромность речи и черты

Прекрасного лица, -

За то, что, при дворе живя,

Не соблазнялся он

Придворной жизнью: одинок

И в книги погружён,

Не виден был среди мечей

И заострённых шпор,

Верхом меж рыцарской толпы,

Въезжающей во двор.

И как великий государь

Недаром говорил:

В искусство миром управлять

Его он посвятил,

Но об одном искусстве, чей

Закон, как рок, силён,

Среди занятий и трудов

Забыл подумать он.

Принцесса Эмма, красотой

Пленявшая сердца,

Покинув кров монастыря,

Вернулась в дом отца;

И если имя сенешаль

Или заезжий бард

Принцессы Эммы поминал, -

Смущался Эгингард.

Он видел в первый раз её

Из своего окна,

Как в свите рыцарей, верхом,

Проехала она;

Он видел в этот день её

На празднике, когда

Она сидела за столом,

Как утро молода;

Он встретил раз её в саду,

С служанкой позади,

Среди душистых цветников

И с розой на груди...

Она спросила: "Эгингард!

Реши один вопрос:

В чём заключается весь смысл

И тайна этих роз"?

Он ей ответил, и в лице

Его зарделась кровь:

"Смысл розы - юность; тайна роз,

По-моему, любовь"!

Я не берусь здесь пояснить,

Не в силах передать,

Как их сердца сумели враз

Друг друга угадать;

Я знаю только лишь одно,

Что средств немало есть,

Через которые сердцам

Передаётся весть.

О тайна вечная любви,

Тебя не разгадать!

Ни перья пышного двора,

Ни рыцарская знать

В блестящих латах и верхом

На борзых скакунах,

Рожденьем славная своим

И славная в делах,

Вниманье Эммы на себя

Не привлекла на миг:

Она глядела на него,

На человека книг.

За летом осень подошла,

И стебельки лилей

Темнели, чуя холода;

Среди густых аллей

Кружился лист, то золотой,

То красный, будто кровь,

Как письма, что диктует нам

То ревность, то любовь;

Или как ливень золотой,

Который сам Зевес

На нимфу пролил в старину

С вершин своих небес.

Сравненья странные не раз

Пускает в ход поэт,

А жару любящих сердец

В сравненьях меры нет.

В аллеях парка, при дворце,

Так, как в былые дни,

Они, влюблённые, теперь

Не встретятся одни:

Зима подходит, а с зимой

Большие вечера,

И пламя лампы трудовой

Зажечь пришла пора.

И со вниманием следить

В полночной тишине,

Погашен или нет огонь

В принцессином окне.

Безумьем страсти молодой

Раз ночью опьянён,

Идти и Эмму увидать

Решил внезапно он.

Чего всесильная любовь

Не в силах совершить?

Чего она не может сметь,

О чём не говорить?

Пройти двором, взойти наверх

Был надобен предлог...

Его, как Карла секретарь,

Найти всегда он мог...

Но только в комнату вошёл

И Эмму увидал,

Как виноватый, перед ней

Он на колени пал

К её ногам, и замерла

Придуманная речь,

Пока руки своей она,

Как обнажённый меч,

Не положила на него,

Сказав: "Сюда прийти!

Пусть сердце в уровень с моим

Здесь бьётся на груди"!

И он остался у неё

До первых петухов,

Что будят мирные стада

И сельских пастухов,

Своею песней говоря,

Что отлетает день

И загорается рассвет,

Ведя с собою день.

Они простились, только вдруг

В окно упал их взор:

От снега, выпавшего в ночь,

Белел широкий двор.

И, как отшельница, с небес,

Покойна и ясна,

Из кельи облачной своей

Смотрела вниз луна

"Увы, - воскликнул Эгингард, -

Теперь спасенья нет!

Как скрыть мне от твоих дверей

Ко мне ведущий след?

Обратно нет его"... Не мог

Он в ту минуту знать,

Как может женщина схитрить,

Что в силах предпринять.

Сам государь, под гнётом дум,

Заботой удручён,

Уснул немного в эту ночь,

И, отряхнувши сон,

Он до рассвета поднялся

И, подойдя к окну,

В недоуменье созерцал

Ночную тишину, -

Как будто странною ему

Казалась там она,

Перед тревогою его

Волнующего сна.

Луна свой бледный свет лила

На кровли черепиц,

Здесь освещала часть двора,

Там - заострённый шпиц...

Глядит: от башни через двор,

Ступая в мягкий снег,

С тяжёлой ношей на плечах

Проходит человек.

Он Эгингарда вдруг узнал

По очерку лица...

И кто же? Женщина несла

Его к дверям крыльца!

Кругом всё было так бело,

Луной светила ночь, -

Карл в этой женщине узнал

Свою родную дочь!..

Из груди Карла не дошёл

Ни крик, ни тяжкий стон, -

Нет, превратился в этот миг

В недвижный камень он.

И будто статуя стоял

До той поры, когда,

Рассеявшись, ночная мгла

Исчезла без следа,

Потухли звёзды, и луна

Склонилась на закат.

Над рядом башен городских

И городских палат

Сверкнула алая заря,

И Солнца яркий взор,

Блеснув, по-царски осветил

Весь мировой простор:

Подёрнул розовым снега,

На всё, сияя, лёг,

Румянцем мёртвый лик зимы

Властительно зажёг;

Вершины башен озарил

Вдруг пламенем своим,

Окошка, кровли, золотя

Из труб идущий дым;

Вершины парка пробежал,

По замку, и на нём

Гнездо аиста охватил

Своим живым огнём.

До той поры остался он,

Пора к нему, как встарь,

Смиренно, робко, не вошёл

Любимец-секретарь,

С красивой русой бородой,

С кудрями на плечах.

О неотложных в этот день

Спросив его делах,

Вдруг улыбнулся государь,

Взглянувши на него:

"Пока не надобно, мой сын, -

Сказал он, - ничего:

Сейчас сбираю я совет,

И мы решить должны

Вопрос один, - серьёзен он

И важен для страны.

Ты через час сюда зайди.

Когда ко мне придёшь,

Работу здесь на этот день

Ты у меня найдёшь".

Когда влюблённый трубадур

Отпущен был домой,

Совет великий государь

Собрал немедля свой

И, не колеблясь, рассказал,

Взойдя на пышный трон,

Кого и что сегодня в ночь

В окно увидел он;

Затем советников спросил:

"Как юношу судить"?

Одни решили, что изгнать,

Другие - умертвить.

Тогда монарх сказал: "Не так

Его судил бы я:

Нам жизнь от Господа дана

И ей я не судья!

Пускай слова мои из тех,

Кто здесь теперь стоит,

Вне стен дворца, в душе своей,

Как тайну, не хранит.

Не так вы к делу отнеслись, -

Я рассужу за вас...

Ты, достославный Алкуин,

Я помню, как-то раз,

Когда мой маленький Пипин (имеется в виду старший сын Карла Великого, Пипин Горбатый (769 -- 811 гг.)

Спросил тебя о том,

Что значат люди, - свой ответ

Ты записал пером:

"Все люди - странники в пути;

Могила - пристань их".

И это верные слова

Для малых и больших.

Когда же все из одного

Мы праха созданы,

То справедливы и добры

К ошибкам быть должны.

Я вам сегодня передал

Правдивый свой рассказ,

Как этот путник-человек

Мой лучший взял алмаз;

Но если я ему решусь

Его и сам отдать,

То буду камнем тем владеть

По-старому опять.

Итак, я Эмму отдаю,

А снежный след пускай

Прикроет мантия моя,

Мой белый горностай"!

Тогда бы позван Эгингард...

Когда вошёл он в зал.

Толпою знати окружён,

Монарх ему сказал:

"Любезный сын мой Эгингард!

(Я именем таким

Зову тебя за то, что был

И остаёшься им).

Ты долго ревностно служил,

И, за труды любя,

Хочу достойно наградить

Сегодня я тебя!

Я прежде, милый Эгингард,

За должное считал,

Когда ты ревностно дела

И вёл, и исполнял,

Час воздаяния настал:

От всей души я рад

Любовь достойно наградить

Наградой из наград,

Которой из отцовских рук

Добиться не могли

Не только графы и князья,

Но даже короли"!

И вот раскрылась настежь дверь

Палаты запертой

И Эмма, Карла дочь, вошла

Сияя красотой,

И можно было проследить

В её живых чертах

Румянец тайного стыда,

Смущение и страх...

Тогда великий государь

Престол покинул свой,

За руку белую её

Он взял своей рукой

И, Эгингарду передав,

Сказал: "Мой милый сын,

Её за свой усердный труд

Достоин ты один!

Так я плачу свои долги,

А снежный след пускай

Прикроет мантия моя,

Мой белый горностай"!

1883 г.

Впервые: журн. "Русская мысль", 1883 г. No 1.

Перевод поэмы Г. В. Логфелло "Эмма и Эгинхор" (1863 г.) из цикла "Рассказы придорожной гостиницы". В другом, позднем переводе М. А. Донского - "Эмма и Эгинхард", Лонгфелло Г. В., Уитмен У. "Стихотворения, поэмы", М., "Художественная литература", 1986 г. Серия "Библиотека США". См.: http://medilat-life.com/genri-longfello/emma-i-eginhard.html