Розанов Василий Васильевич - Я. Колубовский. Философский ежегодник

В.В. Розанов

<Я. Колубовский. Философский ежегодник>

Обзор книг, статей и заметок, преимущественно на русском языке, имеющих отношение к философским знаниям. Год второй -- 1894. Издание Л. Ф. Пантелеева. Москва, 1896 г.

Чрезвычайное оживление философских интересов и изучений, какое замечается в нашем обществе за последние годы, вызвало естественное желание обозревать, время от времени, и закреплять в памяти литературные выражения этого оживления. Таков был труд, уже несколько лет назад принятый на себя г. Колубовским, переводчиком Ибервег-Гейнце, Гёфдинга и Вундта. Библиографические работы его стали появляться в виде приложений к книжкам журнала "Вопросы Философии и Психологии". Первоначально они носили характер простых указателей книг и статей, появлявшихся в периодических изданиях, с кратким определением их темы или содержания. Но вот уже второй год эти указатели стали переходить в настоящие обзоры, и период времени, за которое обозревается материал, приурочен к году. Мы, таким образом, имеем перед собою начало правильно задуманной и организованной работы, и нет причин думать, чтобы она не продолжалась очень долго и не становилась год от году лучше.

Понятие "лучше" для всякой работы определяется приближением к той цели, ради которой она предпринимается. В данном случае этою целью служит полнота обозрения и его верность. Автор труда, г. Колубовский, если не позитивист, то ближе к позитивизму, чем к каким-либо другим философским школам; но он имеет то значительное преимущество между слепой, точнее -самоослепившей себя братией позитивистов, что, нисколько не пренебрегая другими течениями философии -- знает их все, ими всеми заинтересован, и вообще философски отлично образован. Этого нельзя сказать даже о корифеях позитивизма: не говоря об О. Конте, который задумчиво-рассеянно сказал как-то: "Я никогда не читал Канта", о Д.С. Милле, который в него никогда не вникал, даже Льюис-историк прямо и очевидно не понимает предмета, о котором пишет, и, что поистине удивительно, не делает никакого особенного усилия, чтобы его понять, т.е. вчитаться и вдуматься в произведения философов, которые излагает и даже хотел бы критиковать. Также ничего неизвестно о философском образовании Спенсера. Все эти люди, т.е. члены всей этой замечательной школы, начинали философию от себя и следили за нею только после себя, справедливо находя ее успехи огромными и надежды всегда осуществляющимися. Принадлежа по симпатиям к позитивизму, г. Колубовский не имеет ничего общего с этою его ignorantia [незнание (лат.)], и уже по одному этому можно заключить, что он скорее сходит, хоть и незаметно для себя, со ступеней позитивной лестницы, нежели восходит по ним, или стоит на них неподвижно. Вот отчего, не говоря о совершенной осведомленности его во всех областях философской литературы, и со стороны беспристрастия он исполняет почти хорошо свое дело, и, можно надеяться, будет исполнять его наконец, совершенно хорошо.

Теперь -- относительно полноты. Обзоры его имеют целью сохранить годовую философскую работу общества; в книге и в журнале работа и сама по себе сохраняется: и роль его обзора здесь есть роль руководителя для того, кто захотел бы осветить тот или иной вопрос текущею литературою предмета. Таким образом, по отношению к книге и журналу роль его могла бы ограничиться в тесном смысле указателем, т.е. каталогом заглавий с краткими отметками о теме. Если здесь он излагает содержание, он делает дело, конечно, прекрасное, но это -- уже начало истории философии в ее элементарной задаче и выходит, собственно, из границ его труда. Напротив, совершенно необходимо не только излагать, но и излагать очень точно и очень подробно содержание газетных статей: это -- пыль литературы, совершенно улетучивающаяся из оборота в обществе через год, и между тем эта пыль бывает иногда, по крайней мере, изредка, чрезвычайно ценна. Мы могли бы указать на газетные статьи, которые гораздо более содержат в себе мысли, именно философской мысли, нежели не только журнальные статьи, но, увы! -- иногда магистерские или докторские диссертации, даже -- увы, увы! -- по философии. Так, в газете появилось известное рассуждение покойного Страхова: "Справедливость, Милосердие и Святость": и многие мысли о дарвинизме г. Эльпе, высказываемые на страницах "Нового Времени", вероятно, даже такой упорный дарвинист, как проф. К.А. Тимирязев, предпочел бы собственным рассуждениям о том же предмете, даже академическим. В силу вынужденной сжатости, газетная статья, -- если она серьезна и принадлежит серьезному человеку, бывает иногда увита и перевита мыслью, и сохранение подобных мыслей надолго, введение их в кругооборот постоянного общественного сознания могло бы, настаиваем, составить ценную и важную сторону работ г. Колубовского.

Обзор за 1894 год сделан им неизмеримо обстоятельнее, чем таковой же за 1893 год: он именно начинает переходить в первые элементы истории, и вообще может читаться, местами читается даже с интересом, тогда как обзор за предыдущий год есть в узком значении только справочная книга, не допускающая чтения. Теперь, в большинстве излагаемых статей, уловляется мысль, и как еще ни скомкано ее развитие, все-таки оно видно, видно движение, за коим читатель может сколько-нибудь следить. Ирония, почти всегда острая, оживляет время от времени текст, по необходимости утомительно серый; и как бы некоторым авторам ни была больна эта ирония, они не должны забывать, что она составляет единственную поэзию в тяжелой работе, которую, в общем их интересе, предпринял неутомимый и бескорыстный обозреватель. Нужно желать только, чтобы она не закрывала от него главную цель -- изложить и изложить, не ошибаясь и не впадая в пристрастие, против излагаемой мысли, в самой ее передаче: но что потом она отвергается или осмеивается -- это есть право излагающего, которое тем менее может кто-нибудь оспорить у него, что, в сущности, оно есть единственная форма философствования, которую автор себе оставил.

Впервые опубликовано: Русский Труд. 1897. 19 января. No 1. С. 21.