Книговод

Братья Хрычевы

Авсеенко Василий Григорьевич


   

B. Авсѣенко

ЛЮДИ и ЖИЗНЬ

ПОВѢСТИ И РАЗСКАЗЫ

   

С.-ПЕТЕРБУРГЬ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА
1902

   

БРАТЬЯ ХРЫЧЕВЫ

РАЗСКАЗЪ.

I.

   Позднія іюньскія сумерки начинали обволакивать пыльную дорогу, мягко стлавшуюся среди зеленыхъ полей. Тѣни отъ попадавшихся кое-гдѣ вербъ становились длиннѣе и неопредѣленнѣе. Когда дорога подымалась на перевалъ, на далекомъ краю горизонта видно было совсѣмъ красное и тусклое солнце, погружавшееся словно въ какое-то пыльное облако. Тогда косые красные лучи вспыхивали на опушкѣ лѣсг, уходившаго куда-то далеко всей своей темнѣющей массой.
   По дорогѣ ѣхала повозка съ рогожнымъ кузовомъ. На облучкѣ сидѣлъ молодой парень въ холщевой рубахѣ и небрежно перебиралъ веревочными вожжами, отчего впрочемъ утомленная буланая пара нисколько не прибавляла ходу. Подъ кузовомъ, на охапкахъ сѣна и подушекъ, неудобно сидѣлъ съ вытянутыми ногами господинъ лѣтъ тридцати шести, въ военной шинели и фуражкѣ съ краснымъ околышкомъ. Средняго роста, сухощавый, костистый и мускулистый, загорѣвшій какъ табачный листь, онъ носилъ на своемъ простомъ, ничѣмъ не отличавшемся лицѣ слѣды утомленія или недавно пережитой болѣзни. Но въ маленькихъ, сѣрыхъ, зоркихъ глазахъ его еще чувствовался молодой огонекъ, и въ складкахъ губъ съ бритыми по тогдашней модѣ усами какъ будто залегло выраженіе, отзывавшееся силой.
   Чтобъ лучше разглядѣть мѣстность, господинъ этотъ нагнулся всѣмъ туловищемъ впередъ, и наконецъ высунулъ голову изъ-подъ кузова.
   -- Никакъ это ужъ пороховскіе лѣса?-- обратился онъ къ возницѣ.
   Тотъ сейчасъ же наполовину повернулся къ нему на облучкѣ.
   -- Пороховскіе и есть,-- отвѣтилъ онъ.-- Вотъ, сколько глазъ видитъ, все они и есть. За лѣсомъ и усадьбы не видать. Только глянь-ка вонъ туда, ваше благородіе -- (онъ протянулъ руку) -- верхушка креста словно горитъ. Тамъ и есть усадьба. Церковь, значитъ, рядомъ.
   -- Ишь вѣдь, лѣсомъ-то всю округу заняло; конца-краю не видать,-- произнесъ какъ бы про себя проѣзжій,-- А что, Пороховъ-то самъ живъ?-- добавилъ онъ громче.
   -- Гдѣ живъ! Лѣтъ пять какъ померъ. Дочернее теперь все. А слышь ты и дочка-то овдовѣла. Въ прошломъ году мужъ ея въ заморской сторонѣ померъ. Она какъ вышла замужъ, все больше въ чужихъ государствахъ съ нимъ жила. Теперь, говорятъ, ждуть ее здѣсь.
   -- Эка перемѣнъ что!-- какъ будто съ оттѣнкомъ грусти произнесъ проѣзжій,-- Да и то сказать: вѣдь безъ малаго двадцать лѣтъ не бывалъ дома. На семнадцатомъ году уѣхалъ.
   Возница еще больше повернулся на облучкѣ.
   -- Воевалъ все, ваше благородіе?-- спросилъ онъ.
   -- Воевалъ,-- подтвердилъ проѣзжій и усмѣхнулся.-- А не то въ походахъ да на стоянкахъ прохлаждался. А не то почитай полгода послѣ итальянской войны въ госпиталѣ провалялся.
   -- Ранили, небось?
   -- Прорѣшетили немало. Всего было.
   Ямщикъ окинулъ его взглядомъ, словно надѣясь разсмотрѣть, какъ такъ прорѣшетили его благородіе. Но затѣмъ по молодому лицу его скользнула угрюмая тѣнь.
   -- Ты вотъ хоша черезъ двадцать лѣтъ, да домой доплелся,-- сказалъ онъ.-- А изъ нашихъ сколько за то время на войну угнали, а никто по сей часъ не вернулся.
   -- Неужто никто?
   -- Какъ есть ни одинъ человѣкъ.-- Можетъ, которые и живы еще, да нѣтъ отъ нихъ ни слуху, ни духу. И скажи ты мнѣ, ваше благородіе, неужто такъ завсегда воевать будутъ? Какъ имъ народу не жалко! А можетъ, перестанутъ теперь?
   Проѣзжій опять усмѣхнулся.
   -- Хотя въ настоящее время россійскія войска не воюютъ, однако же надо такъ полагать, что еще большія войны будутъ,-- сказалъ онъ.
   Молодой парень окончательно повернулся спиной къ лошадямъ.
   -- Что жъ такъ? Какое нибудь царство завоевать порѣшили?-- спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ, не то, а причина такая, что у французовъ очень славолюбивый генералъ императоромъ сдѣланъ и вмѣсто прежнихъ королей на престолѣ воцарился,-- объяснилъ проѣзжій.-- По всѣмъ видимостямъ много съ нимъ воевать придется.
   -- Ишь ты, дѣло-то какое,-- отозвался парень, и неодобрительно тряхнулъ головой,-- А ты, ваше благородіе, не хрычевскій ли баринъ будешь?
   -- Да, я Хрычевъ, капитанъ Семенъ Ивановичъ Хрычевъ.
   -- Вотъ я такъ и домекнулся. Потому чужіе въ Хрычевку и не ѣздятъ. Батька-то твой померъ?
   -- Померъ.
   -- Такъ оно и есть. Вотчину, значитъ, принимать ѣдешь.
   Проѣзжій помолчалъ и сталъ еще пристальнѣе вглядываться въ окружающую мѣстность. За переваломъ обрисовалась въ сумеркахъ небольшая усадьба.
   -- Вонъ она, Хрычевка-то твоя,-- указалъ на нее возница.--Нонѣ, надо быть, народъ тамъ повеселѣлъ сколько нибудь.
   -- Почему?
   -- Да какъ почему? Дѣло простое. Батька-то твой лютъ былъ.
   -- Лютъ?
   -- Сказывали. Потому, говорятъ, лютъ, что чинъ на немъ большой былъ. Бригадиромъ никакъ былъ.
   Проѣзжій опять замолчалъ. Отзывъ объ отцѣ непріятно кольнулъ его въ сердце.-- "А впрочемъ,-- подумалъ онъ,-- у нихъ кто всякимъ ихъ непотребствамъ не повадчикъ, тотъ и лютъ. Строгій человѣкъ былъ отецъ, однако про лютость его не слыхалъ".
   Парень подтянулъ вожжи, переложилъ шапку на правое ухо, подъ которымъ у него болталась серебряная серьга, и даже присвистнулъ. Буланая пара подхватила, благо дорога шла уже подъ гору, и повозка, объѣхавъ вскачь далеко растянувшіяся службы, подкатила къ низенькому крылечку длиннаго стараго одноэтажнаго дома.
   На это крылечко, заслышавъ колокольчикъ, прибѣжалъ изъ бокового флигелька старикъ лѣтъ шестидесяти-двухъ, съ длинной сѣдой бородой, подпоясанный поверхъ полукафтанья широкимъ бумажнымъ поясомъ, а вслѣдъ затѣмъ изъ внутреннихъ покоевъ вышла женщина лѣтъ сорока, полная, съ благодушно-серьезнымъ лицомъ, гладко зачесанными и подобранными подъ повойникъ волосами и небольшими, опрятными, бѣлыми руками. Одѣта она была въ свѣжее холстинковое платье съ чернымъ каленкоровымъ передникомъ.
   Оба они съ радостно растерянными лицами взглянули на пріѣзжаго. На этихъ лицахъ выражался вопросъ: "нашъ баринъ, или нѣтъ?". Но возница, уже соскочившій съ облучка, подмигнулъ имъ. Старикъ повалился въ ноги.
   -- Батюшка, Семенъ Ивановичъ, милостивецъ нашъ!-- проговорилъ онъ.
   -- Порфирій?-- вопросительно отнесся къ нему капитанъ.
   -- Онъ самый, рабъ твой нижайшій. Господу Богу благодареніе за благополучное прибытіе...-- продолжалъ, медленно поднимаясь, старикъ, и окладистое лицо его приняло простодушно-умиленное выраженіе.
   -- И о тебѣ домекаюсь: Петровна?-- обратился Хрычевъ къ женщинѣ, которая уже ловила его руку.
   -- Она самая и есть,-- подтвердилъ за нее старикъ.-- А мы ужъ тутъ ждали-заждались...
   На дворъ, между тѣмъ, выползли откуда-то всякаго рода люди, и окруживъ барина, кланялись въ поясъ и имѣли на лицахъ такое же подобострастно-умиленное выраженіе. Молодой парень, привезшій Хрычева и успѣвшій уже скинуть съ повозки подушки и кое-какую кладь, похаживалъ между дворовыми и сообщалъ вполголоса:
   -- Хорошій баринъ, доступчивый. Дорогою со мною по душѣ разговорился. Какъ есть все про войну разъяснилъ и про бѣглаго царскаго генерала, который у французовъ за мѣсто короля объявился. И страшную же, братцы, онъ теперь войну поведетъ: всѣхъ рассейскихъ войскъ мало будетъ.
   -- Въ горницы, батюшка баринъ, пожалуй; мы вся. каго твоего распоряженія ждемъ,-- пригласилъ Порфирій.
   

II.

   Но въ ту минуту, когда Хрычевъ собирался ступить на крылечко, до слуха его донесся странный шумъ. Чей-то разбитый, натуженный до послѣдней возможности голосъ тянулся издалека. Въ деревнѣ тоже раздавались голоса, и какіе-то мужики бѣжали одинъ за другимъ въ сторону, противоположную той, откуда пріѣхалъ Хрычевъ.
   Порфирій, стоя на верхней ступени крылечка, зорко вглядывался по направленію проселка, тянувшагося по лѣсному логу къ почтовой дорогѣ.
   -- Что за оказія? Видать, какъ карета передъ гатью остановилась. Обломалась, что ли? Да ужъ не баринъ ли Натолій Ивановичъ?-- говорилъ онъ съ безпокойствомъ.-- Больше-то вѣдь некому и проѣзжать здѣсь, окромя твоего братца.
   Хрычевъ сейчасъ же повернулъ, и подобравъ полы своей запыленной и забрызганной шинели, быстрыми шагами пошелъ по направленію къ мѣсту, откуда доносился призывавшій на помощь голосъ.
   Дѣло вскорѣ объяснилось: поперекъ гати лежало бревно, а передъ бревномъ находилась порядочная яма. Ямщикъ не примѣтилъ этой ямы, и переднія колеса дормеза, погрузившись въ нее по ступицу, уже не могли перекатиться черезъ бревно. Громоздкій рыдванъ тотчасъ остановился, постромки оборвались, лошади попадали. Ямщикъ дикимъ голосомъ кричалъ и махалъ руками, торопя шедшихъ изъ деревни мужиковъ.
   Семенъ Ивановичъ, подойдя, увидѣть впереди господина лѣтъ тридцати, довольно красивой наружности, въ плащѣ и шляпѣ съ широкими полями. Этотъ господинъ шелъ прямо ему навстрѣчу, прищурившись и помахивая тростью съ дорогимъ набалдашникомъ. Шагахъ въ двухъ онъ остановился, и протянувъ лѣвую руку какъ бы для привѣтствія, произнесъ съ пріятною картавостью:
   -- Не братца ли моего, Семена Ивановича, я вижу?
   Тогда Семенъ Ивановичъ быстро приблизился, сжалъ его въ обѣтіяхъ, и трижды поцѣловалъ.
   -- Вотъ какой вы стали, братецъ Анатолій. Красавецъ да щеголь, а по-вашему петиметръ,-- сказалъ онъ, и отступивъ на шагъ, еще разъ оглядѣлъ брата съ головы до ногъ.-- Ей-ей, петиметръ. Мнѣ рядомъ стыдно и взглянуть на себя.
   Анатолій Ивановичъ, опершись на трость, слегка покачивался и улыбался, показывая отличные бѣлые зубы.
   -- Хорошо, однако, меня здѣсь принимаютъ, въ своей вотчинѣ: чуть шею не свихнулъ, да и дормезъ, пожалуй, обломали,-- сказалъ онъ.
   -- Да что такое случилось?-- спросилъ Семенъ Ивановичъ.
   Анатолій объяснилъ. Лошадей между тѣмъ выпрягли, и собравшіеся мужики принялись было подымать передокъ рыдвана.
   -- Дурачье! Бревно уберите, вотъ что,-- прикрикнулъ на нихъ Семенъ Ивановичъ.-- А васъ, братецъ, не утомитъ пройти шаговъ двѣсти до дома? И какъ мы удивительно съѣхались: не то что въ одинъ день, а въ одинъ часъ.
   Семенъ Ивановичъ хотя былъ старше брата, но какъ будто стѣснялся его щеголеватой внѣшности и предпочиталъ оставаться съ нимъ на "вы".
   Анатолій Ивановичъ, драпируясь въ плащъ и помахивая тростью, пошелъ рядомъ съ нимъ, приказавъ сопровождавшему его человѣку остаться при рыдванѣ.
   -- Совсѣмъ какъ чужіе мы съ вами встрѣчаемся, братецъ,-- заговорилъ онъ своимъ красивымъ баритономъ.-- И тѣмъ болѣе, что при превратностяхъ вашей походной жизни, мы и въ перепискѣ почти не состояли. Судьба наша была до чрезвычайности различна. Оба мы малолѣтними покинули отчій домъ; но вы -- чтобы обнять бранное поприще и вплести въ нашъ родовой гербъ новые лавры...
   -- Что вы, братецъ, какъ это можно такъ говорить!-- смущенно перебилъ капитанъ.
   -- А я,-- продолжалъ, не обращая вниманія на этотъ протестъ, Анатолій,-- я отдался честолюбію двора и высшей чреды гражданской службы. Не сомнѣваюсь, что каждый изъ насъ послѣдовалъ своему призванію и умѣлъ увѣнчаться соотвѣтственными успѣхами. Сколько умѣю судить, вы достигли степени капитана. Сожалѣю, что геройская служба ваша протекла не въ блестящихъ рядахъ гвардіи...
   -- "Что это онъ, словно поетъ надо мною",-- подумалъ Семенъ Ивановичъ и сказалъ вслухъ:
   -- Помилуй Богъ, братецъ, какая же геройская служба? У насъ героемъ былъ только покойный генералиссимусъ. И что мнѣ въ гвардіи дѣлать? Я человѣкъ простой.
   -- А я тѣмъ временемъ также стяжалъ многія отличія,-- продолжалъ прежнимъ тономъ Анатолій.-- И наипаче при настоящихъ обстоятельствахъ и при принадлежности моей къ новому двору, уповаю видѣть передъ собою открытымъ поприще гражданской службы до наивысшихъ даже степеней. Не вдаваясь въ хвастовство или кичливость, дозволяю себѣ сказать, что въ настоящее время, при молодомъ нашемъ императорѣ, преисполненномъ стремленій къ человѣколюбивымъ усовершенствованіямъ, требуются люди, столь же проникнутые просвѣщеніемъ.
   -- Про молодого императора много уже вездѣ слышится хорошаго,-- замѣтилъ Семенъ Ивановичъ.
   -- По сему можете судить, братецъ, сколь велико восхищеніе тѣхъ, кои, подобно мнѣ, могутъ почесть себя приближенными къ его сіянію, -- заключилъ Анатолій Ивановичъ.
   На Семена Ивановича рѣчи брата производили такое впечатлѣніе, какъ будто что-то все болѣе раздвигало ихъ.
   -- Вижу, что обоюдныя судьбы наши весьма разнствуютъ,-- сказалъ онъ,-- жизнь наша текла въ несходныхъ направленіяхъ, и единая токмо соединила насъ теперь кончина родителя. Получивъ сіе печальное извѣстіе, я не могъ тотчасъ пріѣхать, ибо лежалъ въ госпиталѣ больной ранами, и впослѣдствіи тщетно хлопоталъ нѣкоторое время о полученіи отпуска.
   -- Я же подобнымъ образомъ удержанъ былъ обстоятельствами службы, въ коей при воцареніи молодого императора великая проявилась суета,-- объяснилъ съ своей стороны Анатолій.-- И при томъ желаніе мое было прибыть сюда не инако, какъ одновременно съ вами, братецъ. А посему, получивши письмецо ваше, пущенное изъ Екатеринослава, разсчиталъ я такимъ образомъ, чтобы ежели не упредить васъ, то и не затруднить своимъ опозданіемъ.
   -- И словно какъ по волшебному дѣйствію, съѣхались въ день и въ часъ,-- весело заключилъ Семенъ Ивановичъ.
   

III.

   Хрычевы вступили въ господскій домъ, и сейчасъ же вслѣдъ за ними прошла неторопливой и важной походкой Петровна, сопровождаемая краснощекой дѣвкой, тащившей самоваръ. У самой Петровны въ рукахъ былъ ларецъ краснаго дерева, съ чаемъ и сахаромъ. Она провела братцевъ въ угловую комнату съ широкою стеклянною дверью въ садъ и принялась хозяйничать, похаживая вокругъ стола.
   Анатолій Ивановичъ нѣсколько минутъ наблюдалъ за нею, насмѣшливо потягивая своими красивыми губами, потомъ подтолкнулъ брата и сказалъ вполголоса:
   -- La bonne à papa, hein?..
   -- Какъ-съ?-- всполошился Семенъ Ивановичъ и покраснѣлъ. Онъ понялъ французскую фразу, но ему не хотѣлось отвѣчать на нее.
   -- Вы, милая, тугъ и живете, въ этомъ самомъ домѣ?-- обратился Анатолій къ Петровнѣ.
   -- Жила тутъ. Надо же было кому нибудь за домомъ присмотрѣть,-- отвѣтила ключница.
   Что-то похожее на чувство достоинства выражалось въ ея голосѣ и движеніяхъ.
   -- Я ничего не имѣю противъ того, чтобы вы продолжали тутъ жить, ничего не имѣю,-- произнесъ Анатолій.-- И вы, братецъ, вѣроятно, также?
   -- Помилуйте, братецъ, что же я могу имѣть?-- поспѣшно подтвердилъ Семенъ Ивановичъ.
   -- У васъ, конечно, все въ сохранности, что осталось послѣ покойнаго родителя нашего?-- продолжалъ Анатолій:-- серебро, посуда, платье, вещи разныя?
   -- Все какъ есть въ полной сохранности,-- отвѣтила Петровна.-- Какъ при жизни покойнаго батюшки вашего все хозяйство у меня на рукахъ было, такъ и по кончинѣ его цѣло осталось. Мы тогда съ Порфиріемъ Васильевичемъ все какъ есть перебрали и по мѣстамъ уложили. Цѣло все.
   Вошелъ, слегка откашливаясь, Порфирій и почтительно остановился подлѣ дверей.
   -- Вы бы, Петровна, присѣли, да и вы тоже, Порфирій Васильевичъ,-- сказалъ Семенъ Ивановичъ.
   Петровна медленно отошла къ самому дальнему стулу и спокойно сѣла. Порфирій только крякнулъ и поклонился, но не сѣлъ. Онъ успѣлъ замѣнить надѣтые на босую носу башмаки высокими огромными сапогами, смазанными дегтемъ. Отъ этихъ салогь шелъ сильнѣйшій запахъ.
   -- Коли угодно будетъ принять деньги и всякую движимость, какая послѣ покойнаго батюшки осталась, то извольте приказать, а у меня все въ полной готовности состоитъ,-- заявилъ онъ.-- Мнѣ, признаться, въ большую было тягость деньги оберэгать: ночи бывало не спишь, все думаешь, какъ бы лихой человѣкъ не забрался. Хлигелекъ-то старенькій, долго ли поджечь, да и меня самого тамъ сжарить.
   -- Гдѣ же у васъ деньги хранятся?-- спросилъ Семенъ Ивановичъ.
   -- А въ томъ самомъ сундукѣ, какъ при покойномъ баринѣ, -- отвѣтилъ Порфирій.-- И сундукъ-то у меня подъ кроватью стоитъ.
   -- И много денегъ?-- съ дѣланною небрежностью полюбопытствовалъ Анатолій Ивановичъ.
   Порфирій даже головой тряхнулъ.
   -- Много. Мы даже и сосчитать не умѣли,-- отвѣтилъ онъ.-- Всякія деньги: ассигнаціи, золото, серебро; мѣди тоже большой мѣшокъ. Ассигнаціями, надо быть, тысячъ десять есть. Да червонцами тысячъ шесть. А еще заграничными монетами очень много, такъ тѣхъ не сосчитали, не знаемъ. Серебра тоже за двѣ тысячи будетъ. Большая казна.
   Братья переглянулись и помолчали.
   -- А по хозяйству тоже все въ порядкѣ,-- продолжалъ Порфирій.-- Какъ при покойномъ баринѣ было, такъ и послѣ него. Я потачки никому не давалъ. Вотъ если сами распорядитесь, можетъ, сколько нибудь поослобоните народъ, а я въ это не вступался.
   -- А развѣ тяжело?-- спросилъ Семенъ Ивановичъ.
   Порфирій опять тряхнулъ головой.
   -- Тяжеловато. Покойный батюшка-то строгій былъ человѣкъ, да и своего упустить не любилъ. Притомился народъ, надо правду сказать,-- объяснилъ онъ.-- А только надо тоже и такъ разсудить, народъ у насъ не балованный, худа большого отъ строгости этой ему нѣтъ.
   -- Я тоже такъ думаю,-- процѣдилъ Анатолій.
   -- Вѣдь народъ глупъ,-- какъ бы съ удовольствіемъ подхватилъ Порфирій.-- Ослобонишь его вотъ настолько, а ему больше подавай. Распустить-то вѣдь недолго.
   Анатолій все больше морщился, втягивая носомъ дегтярный запахъ сапогъ Порфирія.
   -- Ну, вы теперь ступайте, мой милый, а когда будетъ нужно, мы позовемъ васъ,-- сказалъ онъ.
   Порфирій поклонился и вышелъ. Петровна тоже поднялась и вышла вслѣдъ за нимъ.
   -- Намъ надо будетъ, конечно, осмотрѣть все хозяйство и установить порядки,-- сказалъ Анатолій.-- Надо узнать, что приноситъ эта Хрычевка. Покойный отецъ не очень-то много высылалъ мнѣ, хотя при моемъ положеніи въ Петербургѣ издержки у меня были весьма изрядныя.
   -- Полагаю, что на одно ваше щегольство большія деньга уходили,-- замѣтилъ Семенъ Ивановичъ, и еще разъ оглядѣлъ брата съ головы до ногъ. При этомъ онъ подумалъ, что покойный отецъ въ послѣдніе годы совсѣмъ ничего не высылалъ ему, а жалованье выдавалось иногда не аккуратно, и нужда случалась большая. Но онъ подумалъ объ этомъ безъ всякой досады и сейчасъ же мысленно добавилъ, что въ походахъ да на глухихъ стоянкахъ новенькихъ мундировъ, пожалуй, и не надо совсѣмъ.
   Анатолій откинулся на деревянную спинку стула и вытянулъ ноги, обутыя въ англійскія ботфорты. На губахъ его играла самодовольная улыбка.
   -- Вращаясь въ высшемъ петербургскомъ свѣтѣ, невозможно отставать отъ другихъ,-- сказалъ онъ.-- Щегольство щегольствомъ, а и кромѣ того издержекъ превеликое множество. Вы представьте себѣ, братецъ, что за одну квартиру я плачу тысячу рублей ассигнаціями въ годъ. За то и квартира у меня на Милліонной улицѣ, въ двухъ шагахъ отъ императорскаго дворца. Четверка лошадей, кучера, лакеи, повара -- всѣхъ кормить надо. А теперь, вы сами знаете, за ассигнаціонный рубль немного больше полтины даютъ.
   -- Чай, при такомъ образѣ жизни не иначе, какъ въ долги вошли?-- замѣтилъ Семенъ Ивановичъ.
   Анатолій сдѣлалъ гримасу.
   -- Безъ этого ужъ конечно не обошлось,-- отвѣтилъ онъ.-- Но теперь, вступая въ наслѣдство, уповаю, что и кредитъ мой утвердится. Кстати, братецъ: деньгами, которыя остались послѣ батюшки, я желалъ бы воспользоваться, соотвѣтственно увеличивъ вашу долю въ недвижимомъ владѣніи. Такъ какъ батюшка не выразилъ своей послѣдней воли въ завѣщаніи, то мы властны раздѣлиться по своему усмотрѣнію.
   Семенъ Ивановичъ подумалъ и сказалъ, что въ наличныхъ деньгахъ онъ не нуждается, и готовъ согласоваться съ желаніемъ брата.
   -- Только сдается мнѣ,-- добавилъ онъ,-- что въ Петербургѣ деньги эти размотаются у васъ зря. А если бы, въ случаѣ чего, пришла намъ крайность и пожелали бы вы Хрычевку продать, то на это я не согласенъ. Объ этомъ, братецъ, я вамъ прямо заявляю. Имѣніе родовое, и въ родѣ у насъ останется. Тутъ и могилы родителей и предковъ нашихъ. Вотъ кстати и вспомнилось мнѣ: вѣдь мы еще не поклонились могилѣ батюшки. Я велю сейчасъ попа позвать, и мы туда пойдемъ и отстоимъ панихиду.
   Анатолій Ивановичъ согласился.
   

IV.

   Посѣщеніе могилы отца навѣяло на Семена Ивановича грустное настроеніе.
   -- Вотъ, братецъ, и при жизни мы почти не знали своего родителя, и при кончинѣ его не привелось быть,-- заговорилъ онъ, шагая уже впотьмахъ на перерѣзъ по широкому лугу, отдѣлявшему церковь отъ усадьбы.-- И сколько уже великихъ жизней прервала смерть. Скончался и самъ генералиссимусъ, Александръ Васильевичъ Суворовъ, и императоръ Павелъ Петровичъ скончался...
   -- Ну, генералиссимусъ вашъ давно уже изъ ума выжилъ,-- небрежно замѣтилъ Анатолій.
   Семенъ Ивановичъ остановился и даже раскрылъ ротъ отъ изумленія.
   -- Какъ? какъ вы сказали, братецъ?-- переспросилъ онъ, и при этомъ нижняя губа у него странно задрожала.
   -- Въ Петербургѣ давно уже смѣялись надъ его чудачествами, -- пояснилъ Анатолій.-- Согласитесь, братецъ, нельзя же при дворѣ пѣтухомъ пѣть.
   -- А, пѣтухомъ пѣть... Такъ вѣдь это орелъ пѣтухомъ пѣлъ, вотъ что-съ,-- съ волненіемъ выговорилъ Семенъ Ивановичъ.-- Да-съ, орелъ, который воспарилъ надъ Альпами, вотъ-съ. И который съ налету билъ...
   -- Однакоже, дѣйствовалъ съ большими ошибками противъ правилъ стратегіи и тактики, такъ что только слѣпое счастье часто выручало его,-- равнодушно возразилъ Анатолій.
   Семенъ Ивановичъ поблѣднѣлъ, и нижняя губа его затряслась еще болѣе.
   -- Я удивляюсь, братецъ, какъ вы можете такъ судить, проговорилъ онъ, почти задыхаясь отъ волненія.-- Суворовъ... Суворовъ... это богатырь, вотъ-съ. Его подвиги превзошли все, что записано въ военную исторію. Онъ не только самъ былъ богатырь, но изъ каждаго вшиваго солдатишки богатыря дѣлалъ. Вы, братецъ, ужъ пожалуйста... Вы никогда такъ про Александра Васильевича не выражайтесь.
   Анатолій Ивановичъ посмотрѣлъ на брата съ насмѣшливымъ удивленіемъ, пожалъ плечами и посвисталъ.
   -- Я думаю, намъ надо будетъ осмотрѣть имѣніе и разсудить, даетъ ли оно надлежащій доходъ, -- сказалъ онъ черезъ минуту,-- Покойный отецъ, говорятъ, былъ хорошій хозяинъ, но придерживался во всемъ старой рутины, тогда какъ въ настоящее время извѣстны многіе способы, коими можно возвысить доходность.
   Семенъ Ивановичъ сомнительно покачалъ головою.
   -- Развѣ вы, братецъ, имѣете въ намѣреніи серьезно заняться хозяйствомъ?-- спросилъ онъ.
   -- Для этого мнѣ пришлось бы пожертвовать всей перспективой, а при нынѣшнихъ обстоятельствахъ это было бы прямо неразумно,-- отвѣтилъ онъ.-- Но можно было бы прислать сюда управляющаго, англичанина или нѣмца, доподлинно знакомаго со всѣми усовершенствованіями агрикультуры.
   -- Ну, нѣтъ, это чтоже-съ!-- съ живостью возразилъ Семенъ Ивановичъ.-- Наслышанъ я много объ этихъ управляющихъ, только не съ хорошей стороны. Да и вотчина наша не столь значительна. А осмотрѣться, конечно, слѣдуетъ. Если вы на томъ согласны, то завтра съ утра и поѣдемъ въ объѣздъ.
   Утро слѣдующаго дня выдалось погожее, яркое. Къ крылечку господскаго дома спозаранку подали линейку на круглыхъ рессорахъ, заложенную старымъ, застоявшимся рысакомъ, на которомъ еще покойный бригадиръ ѣздилъ лѣтъ десять. Братья проѣхали прямо на "порядокъ", зашли въ двѣ-три избы, осмотрѣли скоть и гумна, опросили мужиковъ, и въ садикѣ у старосты напились густого, какъ сливки, молока съ отлично выпеченнымъ чернымъ хлѣбомъ. Видъ нѣкоторой зажиточности пріятно подѣйствовалъ на Семена Ивановича.-- "А при покойномъ батюшкѣ мужикамъ-то, какъ видно, не дурно жилось, даромъ, что они его лютымъ прославили",-- подумалъ онъ.
   Потомъ объѣхали поля, и такъ какъ солнце поднялось высоко и начинало припекать, Анатолій Ивановичъ предложилъ свернуть въ лѣсокъ и возвратиться домой другимъ путемъ, со стороны почтовой дороги и пороховскаго лѣса.
   Узкая песчаная просѣка безъ конца тянулась между мохнатыми елями и прямыми, частыми соснами. Густая хвоя казалась прозрачной отъ пронизывающаго ее солнца. Старый рысакъ, притомившись, плохо передвигалъ ногами, и только обмахивался хвостомъ отъ облѣпившихъ его оводовъ. Братья почти не разговаривали между собою.
   Вдругъ сзади донесся звонъ колокольчика, топотъ лошадиныхъ ногъ, глухо задѣвавшихъ копытами корневища, и тяжелое громыханье дорожнаго экипажа. Всѣ эти звуки близились, становились явственнѣе, и наконецъ покрылись громкимъ окрикомъ ямщика:
   -- Гей! гей! сторонись!
   Братья оглянулись. На нихъ ѣхала запыленная, забрызганная карета заграничнаго вида, съ наросшею на колесахъ грязью. Почтовая четверня бѣжала крупной рысью, а ямщикъ, повидимому, очень мало заботился о томъ, что на этой узкой дорогѣ невозможно было объѣхать на всемъ ходу застрявшую впереди линейку.
   -- Держи къ одной!-- снова окрикнулъ ямщикъ, не убавляя рыси.
   Семенъ Ивановичъ, сидѣвшій впереди и правившій, ударилъ рысака вожжей и такъ круто повернулъ вправо, что линейка совсѣмъ прижалась къ стволамъ деревьевъ. Анатолій приподнялся, и размахивая тростью, крикнулъ ямщику:
   -- Тише, каналья!
   Но почтовыя лошади, разбѣжавшись, продолжали нести, и не прошло нѣсколькихъ секундъ, какъ карета зацѣпила за линейку и опрокинула ее. Оба брата вывалились на дорогу. Изъ окна кареты выглянуло испуганное женское лицо.
   Это было очень красивое лицо молодой женщины, въ дорожномъ плащѣ съ капюшономъ, покрывавшимъ голову. Складки капюшона придавали особую миловидность всему прелестному облику, изящному, нѣжному и оживленному. Большіе темносѣрые глаза глядѣли съ безпокойнымъ любопытствомъ изъ-подъ длинныхъ рѣсницъ. Карета остановилась. Сидѣвшій на козлахъ лакей въ плащѣ заграничнаго покроя соскочилъ и подошелъ къ дверцѣ.
   Анатолій первый поднялся и прежде всего подбѣжалъ къ козламъ, и размахнувшись тростью, вытянулъ ею ямщика. Только потомъ уже онъ замѣтилъ хорошенькую женскую головку. Онъ покраснѣлъ, и снявъ свою запачканную при паденіи шляпу, подошелъ къ окну кареты.
   -- Боже мой, какъ это случилось?-- воскликнула дама.
   -- Случилось очень просто, благодаря ротозѣйству вашего ямщика, въ отношеніи котораго, право, жаль было бы ограничиться однимъ ударомъ палки, -- объяснилъ Анатолій, съ любопытствомъ вглядываясь въ лицо дамы и сразу захваченный ея красотою.-- Позвольте себя представить: камеръ-юнкеръ Хрычевъ, здѣшній помѣщикъ.
   -- Хрычевъ? изъ Хрычевки?-- переспросила дама, тотчасъ оживляясь.-- Но вѣдь, значитъ, я васъ знаю. То-есть скорѣе по имени, конечно. Когда я была маленькая, вы бывали у насъ въ Пороховкѣ. Только я совсѣмъ, совсѣмъ васъ не помню...
   -- Зато я прекрасно васъ помню, хотя вы изъ маленькой дѣвочки превратились въ цвѣтущую красавицу,-- отвѣтилъ, улыбаясь, Анатолій.
   Молодая женщина сдѣлала кокетливую гримаску.
   -- А это вашъ братъ?-- спросила она, кивнувъ на Семена Ивановича, который, почистившись и уставивъ своего рысака, тоже подходилъ къ каретѣ, снявъ фуражку.
   Анатолій отвѣтилъ утвердительно.
   -- Сосѣди, -- произнесла дама съ любезной улыбкой.-- Васъ я тоже совсѣмъ не помню. Ахъ. нѣтъ, припоминаю: вы разъ посадили меня на свою лошадь, и мнѣ потомъ за это досталось...
   Семенъ Ивановичъ не говорилъ ни слова. Онъ только кланялся, не отрываясь глазами отъ красивой головки, и все болѣе краснѣлъ.
   -- Можетъ быть, вы меня не узнали? Можетъ быть, мнѣ надо назвать себя?-- продолжала дама, забавляясь его смущеніемъ.-- Бывшая Таисочка, а потомъ Таиса Лаврентьева Порохова, а теперь Баблонская.-- И вдова!-- добавила она съ маленькимъ, и какъ показалось Анатолію, не совсѣмъ искреннимъ вздохомъ.
   Сидѣвшая рядомъ съ нею горничная-нѣмка тоже вздохнула, какъ будто поняла, о чемъ шла рѣчь.
   -- Судьба, очевидно, насъ балуетъ, посылая намъ неожиданно такое прелестное сосѣдство,-- сказалъ Анатолій, продолжая любоваться молодой женщиной совсѣмъ влюбленными глазами.-- Сочтемъ себя счастливыми, если разрѣшите бывать у васъ на правахъ сосѣдства.
   -- Mais comment donc!-- оживленно воскликнула Баблонская.-- Я намѣрена вести здѣсь очень уединенную жизнь, но не хотѣла бы совсѣмъ лишить себя человѣческаго общества. Пріѣзжайте завтра же. А теперь до свиданья, прикажите моему ямщику ѣхать. Ахъ, я еще не извинилась за него. Но мосье Анатоль немножко уже разсчитался съ нимъ.
   Она вдругъ припомнила, какъ перевернулась линейка, и оба братца полетѣли на землю, растопыривъ руки. Это было такъ забавно, что она не выдержала и расхохоталась.
   -- Да, вамъ смѣшно...-- пробормоталъ Анатолій.-- Пошелъ, каналья!-- прикрикнулъ онъ на ямщика.
   Карета тронулась, а красивая головка, въ сѣромъ дорожномъ капюшонѣ, еще продолжала смѣяться и кивать.
   

V.

   Семенъ Ивановичъ медленно вернулся къ линейкѣ и въ смущеніи хлопнулъ себя обѣими руками по бедрамъ.
   -- Вѣдь оглобля-то сломана,-- сказалъ онъ:-- пожалуй, что придется намъ пѣшкомъ возвращаться.
   -- Покорнѣйше благодарю. Отчего же вы не заставили этого подлеца ямщика перевязать ее какъ-нибудь?-- проворчалъ Анатолій.
   -- Что вы, братецъ, какъ-же можно задерживать такую даму!-- возразилъ Семенъ Ивановичъ.-- Посмотрю, мобыть, какъ-нибудь и самъ справлюсь съ этой чертовой оглоблей.
   И онъ дѣйствительно справился, найдя подъ сидѣньемъ конецъ веревки и перевязавъ оглоблю настолько крѣпко, что можно было шагомъ дотащиться на линейкѣ.
   Нѣсколько минутъ братья ѣхали молча. Наконецъ Анатолій сказалъ, подсмѣиваясь:
   -- А вы, братецъ, совсѣмъ растерялись и стояли, какъ вкопанный. Должно быть, сосѣдка-то наша сразу ударила васъ по сердечку.
   Семенъ Ивановичъ хотя сидѣлъ спиною къ брату, но весь вспыхнулъ.
   -- Не знаю, отчего вамъ такъ показалось, братецъ,-- отозвался онъ.
   -- Да ужъ ясное дѣло. Вѣдь вы хотя и тихоня по виду, а очень должны быть слабы къ женскому полу,-- продолжалъ Анатолій.-- Но и то сказать, на такую бабенку всякій заглядится. Такихъ и въ Петербургѣ не много.
   -- Я такъ полагаю, что ей собственно тамъ и мѣсто, въ Петербургѣ,-- замѣтилъ Семенъ Ивановичъ.-- Здѣсь для нея и веселости никакой не будетъ, да и общества подходящаго совсѣмъ не найдется.
   -- А мы-то съ вами на что?-- весело возразилъ Анатолій.-- Сосѣдство самое близкое, и дѣла у насъ тутъ немного, вотъ и будемъ ѣздить въ Пороховку ферлакурить.
   Семенъ Ивановичъ помолчалъ, потомъ сказалъ:
   -- Это для васъ, братецъ, дѣйствительно... А мы съ такими дамами и разговаривать не умѣемъ. По всему видно, что за границей она привыкла къ самому утонченному обществу. Ну, вы всѣ эти этикета знаете, и пофранцузски объясняться можете. А на такую армейскую косточку, какъ я, она и вниманія обратить не пожелаетъ.
   -- А вѣдь хороша? вѣдь чортовски хороша, а?-- произнесъ Анатолій.-- Нѣтъ, я отступаться не намѣренъ. Мнѣ ее само провидѣніе посылаетъ въ столь скучномъ мѣстѣ.
   Семенъ Ивановичъ ничего не сказалъ, и во всю остальную дорогу разговоръ больше не возобновлялся.
   На другой день Анатолій сейчасъ же послѣ завтрака напомнилъ брату, что ихъ ждутъ въ Пороховкѣ.
   -- Не слишкомъ ли скоро это будетъ? Вѣдь она, можетъ быть, только изъ любезности пригласила сегодня?-- замѣтилъ, краснѣя, Семенъ Ивановичъ.
   -- А мы изъ любезности и поѣдемъ,-- возразилъ Анатолій Ивановичъ.-- Впрочемъ, если вы, братецъ, стѣсняетесь, то достаточно будетъ, если я и одинъ сдѣлаю ей визитъ. Васъ-же могу оправдать внезапнымъ нездоровьемъ.
   Семенъ Ивановичъ еще больше смутился.
   -- Нѣтъ, для чего же? Ужъ я поѣду съ вами,-- рѣшилъ онъ.
   На этотъ разъ братья распорядились заложить большую старую колымагу, лѣтъ десять не выдвигавшуюся изъ сарая. На туалетъ свой они тоже обратили вниманіе. Семенъ Ивановичъ вынулъ изъ своего плоскаго походнаго чемоданчика новенькій мундиръ, съ пришпиленными на длинной пряжкѣ орденами и медалями, а Анатолій Ивановичъ облекся въ коричневый фракъ съ золоченными пуговицами, узкія бѣлыя брюки и высокіе сапоги съ кисточками. На лѣвой рукѣ его, поверхъ перчатки, были надѣты перстни съ цѣнными камнями.
   Старшій братъ какъ-то косо оглядѣлъ его и сказалъ съ нѣсколько натянутой шутливостью:
   -- Настоящимъ, братецъ, петиметромъ явитесь.
   Анатолій усмѣхнулся съ довольнымъ видомъ.
   -- Каждый изъ насъ не плохъ въ своемъ родѣ,-- отвѣтилъ онъ.-- Вы, съ вашей военной осанкой и съ регаліями, имѣете очень марсіальный видъ.
   -- Какъ-съ?-- переспросилъ Семенъ Ивановичъ.
   -- Имѣете, говорю, марсіальную наружность. Богъ войны, Марсъ, понимаете?-- объяснилъ Анатолій.
   Семенъ Ивановичъ вдругъ какъ будто обидѣлся.
   -- Мнѣ, братецъ, учиться теперь поздно, да и не вижу надобности входить въ разныя такія тонкости, -- сказалъ онъ съ внезапною краскою въ лицѣ.
   -- Почему же вы, братецъ, недовольны на мои слова?-- удивился Анатолій.
   -- Нѣтъ, такъ-съ. Селадономъ быть не собираюсь,-- отрѣзалъ капитанъ.
   Анатолій, очень проницательный въ такихъ случаяхъ, только посмотрѣлъ на брата и усмѣхнулся.
   Подобранная на этотъ разъ рѣзвая четверня въ нѣсколько минутъ привезла ихъ въ Пороховку. Огромный, но весьма не затѣйливой архитектуры господскій домъ глянулъ на нихъ холодно и строго. Несмотря на суетившуюся прислугу, большія свѣтлыя залы казались необитаемыми. Хрычевыхъ провели на боковую половину, выход-іи:і ую въ сидъ. Таиса Лаврентьевна приняла ихъ въ своей маленькой гостиной, принадлежавшей ей еще въ дѣвушкахъ. Тутъ было уютнѣе и моднѣе, стояла мягкая низенькая штофная мебель, разбросаны были разныя бездѣлушки. Большія зеркала, съ гирляндами фарфоровыхъ розъ на бѣлыхъ рамахъ, весело отражали глядѣвшую въ раскрытыя окна зелень сада.
   Молодая вдова была одѣта въ трауръ. Черныя складки кашемира мягко охватывали ея тонкій и стройный станъ. Была особая прелесть въ противорѣчіи этой строгой одежды съ подвижными, выразительными, дышавшими жизнью чертами ея лица. Обоимъ братьямъ она показалась сегодня еще очаровательнѣе, чѣмъ вчера, когда ея хорошенькая головка выглядывала изъ-подъ дорожнаго капюшона.
   -- Ну, вотъ мило, что вы не заставили себя ждать,-- встрѣтила Баблонская, гостей и поочередно протянула имъ для поцѣлуя руку, при чемъ большіе сѣрые глаза ея улыбались съ кокетливой смѣшливостью.-- Можно вамъ предложить закусить?
   Хрычевы отказались, сославшись, что сейчасъ только завтракали.
   -- Тогда я велю подать моего любимаго вина,-- сказала Баблонская и дернула за шнурокъ.
   Старый дворецкій, въ башмакахъ и штиблетахъ, подалъ на фарфоровомъ подносѣ рюмки венеціанскаго стекла и графинъ съ мальвазіей.
   -- Вѣдь вы недавно изъ Петербурга?-- обратилась Баблонская къ Анатолію.-- Что тамъ новаго? Слышно, большія перемѣны: весь дворъ другой. Но я многихъ изъ нихъ встрѣчала въ чужихъ краяхъ: Чарторыйскій, напримѣръ. Онъ мнѣ показался человѣкомъ большого ума.
   -- Великій государственный мужъ, -- подтвердилъ Анатолій,-- и пользуется полнымъ довѣріемъ обожаемаго императора. А равно Новосильцевъ, графъ Кочубей, графъ Строгановъ... Молодые, просвѣщенные умы, направляющіе наше отечество на путь европейскаго благоустройства.
   -- Графа Строганова я видѣла въ Парижѣ, графа Кочубея въ Лондонѣ, они оба очаровали меня, -- сказала Таиса Лаврентьевна.-- Но если теперь наверху все такіе молодые и европейски просвѣщенные люди, то у васъ въ Петербургѣ, должно быть, сдѣлалось очень весело?
   -- Невозможно себѣ представить, до чего измѣнился съ новымъ царствованіемъ петербургскій свѣтъ, -- съ живостью подхватилъ Анатолій Ивановичъ.-- Наша столица стала прямо неузнаваема. Высокія душевныя качества молодого императора и его неизреченная благосклонность, будучи отражаемы новымъ дворомъ, какъ вѣрнымъ зеркаломъ, озаряютъ всѣ круги столичнаго общества.
   -- Послѣ того, что такъ недавно было, я воображаю!-- воскликнула Баблонская.
   -- Нынѣшній вѣкъ можно сравнить съ лучшими временами великой императрицы,-- съ чувствомъ сказалъ Анатолій.
   Но эти слова вызвали скептическую улыбку на лицо Таисы Лаврентьевны.
   -- Да, развѣ что лучшія времена, которыхъ я не видала,-- сказала она.-- А что касается ея послѣднихъ лѣтъ, которыя я немножко захватила въ Петербургѣ, то надо сказать правду, при дворѣ великой императрицы набралось порядочно-таки всякаго старья.
   И она засмѣялась маленькимъ, веселымъ смѣхомъ.
   Этотъ смѣхъ точно защекоталъ Анатолія Ивановича. Онъ выпилъ давно налитую для него рюмку мальвазіи, подвинулся къ Таисѣ Лаврентьевнѣ и вытянулъ свои ноги въ ботфортахъ съ кисточками.
   -- Всякое старье... mais c'est charmant!-- воскликнулъ онъ.-- Вы именно выразили существо дѣла. Пудренные парики и подагра въ ногахъ... Табакерки съ музыкой... ха-ха! Теперь этого уже не увидишь.
   -- Назовите мнѣ, изъ кого состоитъ маленькій высшій кружокъ теперешняго общества,-- обратилась къ нему Баблонская.-- Я боюсь, что когда пріѣду въ Петербургъ, то буду тамъ, какъ чужая.
   -- О, петербургскій свѣтъ приметъ васъ съ распростертыми объятіями,-- отвѣтилъ Анатолій Ивановичъ.-- Вы имѣете слишкомъ много данныхъ, чтобъ блистать въ немъ.
   Молодая женщина, улыбаясь, ударила его по рукѣ вѣеромъ.
   -- Льстецъ!-- сказала она.-- Ну, такъ разскажите, какія у васъ тамъ красавицы двора и кумиры высшаго общества. Я хочу заранѣе составить себѣ понятіе.
   

VI.

   Анатолій Ивановичъ былъ въ восторгъ, что ему дали предметъ для разговора. Онъ попросилъ позволенія налить себѣ еще рюмку мальвазіи, подвинулъ свое кресло еще ближе, расположился еще удобнѣе, и принялся разсказывать. Калейдоскопъ именъ, портретовъ, сплетенъ, словно посыпался съ его языка. Онъ старался быть веселымъ, остроумнымъ, немножко злымъ, и благодаря своему уже продолжительному вращенію въ свѣтѣ, отчасти умѣлъ этого достигнуть.
   Во время этого разговора Семенъ Ивановичъ, сидя нѣсколько поодаль, имѣлъ очень стѣсненный и даже жалкій видъ. Его тяготила и совершенная невозможность принять участіе въ бесѣдѣ, и явно заинтересованное вниманіе, съ какимъ Таиса Лаврентьевна слушала разсказы Анатолія. Неистощимая болтовня брата, свобода, съ какой онъ держался предъ блестящей хозяйкой дома, подавляли капитана.-- "Гдѣ ужъ намъ! Что ужъ тутъ!" -- носилось въ его угнетенной мысли, и сухощавое лицо его то блѣднѣло, то какъ-то странно бурѣло.
   Но вдругъ эта блестящая хозяйка повернулась къ нему и словно облила его своимъ долгимъ, зажигающимъ взглядомъ.
   -- Семенъ Ивановичъ, какъ это все суетно и ничтожно!-- сказала она.-- И за какую пустую и вертопрашную женщину вы должны меня принимать...
   Капитанъ вздрогнулъ и почувствовалъ, какъ все лицо его густо залила краска.
   -- Что вы, помилуйте! Какъ же можно такъ говорить...-- пробормоталъ онъ, съ трудомъ находя слова.-- Мнѣ и на мысль ничто подобное никакъ не могло прійти. Я вѣдь очень понимаю, что при вашей молодости и всемъ прочемъ... какъ вы всегда обращались въ самомъ тонкомъ обществѣ и даже въ чужихъ краяхъ...
   Тайса Лаврентьевна продолжала смотрѣть на него своимъ завораживающимъ взглядомъ, подавляя мелькавшую на губахъ улыбку.
   -- Вы надо мной насмѣхаетесь, Семенъ Ивановичъ, это нехорошо...-- сказала она до безсовѣстности искреннимъ тономъ.
   Капитанъ даже поблѣднѣлъ.
   -- Богъ съ вами, Таиса Лаврентьевна... я бы далъ голову себѣ отсѣчь, если бъ что нибудь подобное...-- протестовалъ онъ, слегка заикаясь.
   -- Конечно, всю эту пустую суетность вы понимаете, какъ она того заслуживаетъ,-- продолжала Баблонская.-- Но не спѣшите заключать съ справедливою строгостью. Что такое женщина? У нея ничего нѣтъ своего -- ни понятій, ни вкусовъ, ни предрасположеній. Она мыслить и чувствуетъ, заимствуя отъ окружающаго. Я была поставлена судьбою такимъ образомъ, что видѣла вокругъ одну суетность. Но повѣрьте, что я умѣю цѣнить въ людяхъ истинныя достоинства и почитать истинныя заслуги. Скромность въ моихъ глазахъ не скрываетъ, а только усугубляетъ возвышенныя качества...
   "Ба, это еще что такое?" -- мысленно произнесъ Анатолій Ивановичъ. А капитанъ только глядѣлъ на Баблонскую, не совсѣмъ понимая, къ кому относились ея слова, и не замѣчая, что ротъ его довольно забавно раскрылся.
   -- Повѣрьте, что мое вертопрашество не препятствуетъ мнѣ отличать героевъ, покрывшихъ неувядаемою славою русское оружіе,-- продолжала молодая женщина, и лицо ея становилось серьезнѣе.-- Я была въ Парижѣ, когда туда, словно раскаты отдаленнаго грома, докатились слухи о страшныхъ ударахъ, нанесенныхъ въ Италіи республиканскимъ войскамъ суворовскими богатырями. Какіе это были чудные дни! Какъ я прислушивалась къ этимъ громовымъ ударамъ! Цвѣтъ французской арміи, предводимый лучшими генералами, собрался противостоять нашимъ ничтожнымъ силамъ, но тамъ былъ Суворовъ, и побѣда, какъ всегда, была прикована къ его знаменамъ.
   -- Никто, какъ онъ, Александръ Васильевичъ!-- воскликнулъ капитанъ, весь подавшись впередъ и съ трудомъ переводя духъ.
   -- Вокругъ меня, въ Парижѣ, все глухо роптало, съ одушевленіемъ продолжала Баблонская.-- Самолюбіе французовъ жестоко страдало. Враждебныя директоріи партіи готовы были низринуть правительство. Положеніе мое и моего мужа сдѣлалось почти невыносимымъ. Мы перестали показываться въ парижскомъ свѣтѣ, гдѣ русскихъ тогда, кромѣ насъ, никого и не было Ни мое сердце билось торжественно и радостно, и моею мечтой было прижать къ нему нашего непобѣдимаго героя нашего старика фельдмаршала
   Семенъ Ивановичъ, совсѣмъ блѣдный, не сводилъ съ Баблонской разгорѣвшагося взгляда. Ея одушевленная рѣчь звучала въ его ушахъ, какъ небесная музыка Анатолій, повернувшись бокомъ, немножко хмурилъ брови, тогда какъ по губамъ его блуждала насмѣшливая улыбка
   -- Вы его совсѣмъ осчастливили, Таиса Лаврентьевна,-- сказалъ онъ, кивнувъ на брата.-- Онъ и безъ того бредить своимъ Суворовымъ.
   -- Ахъ, я вполнѣ понимаю капитана,-- съ живостью подхватила Баблонская.-- Раздѣлить военные подвиги этого сказочнаго богатыря, сіять лучами его безсмертной славы -- что можетъ быть выше для гражданина, для героя?
   -- Кланяйтесь, братецъ, и благодарите,-- произнесъ насмѣшливымъ тономъ Анатолій.
   -- Вѣдь вы, капитанъ, дѣлали съ Суворовымъ итальянскій походъ?-- обратилась къ Семену Ивановичу Баблонская, не удостоивъ вниманіемъ замѣчаніе Анатолія.-- Вы непремѣнно должны когда нибудь разсказать мнѣ объ этомъ. Непремѣнно, слышите!
   Семенъ Ивановичъ снова покраснѣлъ.
   -- Нѣтъ-съ, что же я могу разсказать? Война -- извѣстно, война-съ,-- протестовалъ онъ.-- Генералиссимусъ Александръ Васильевичъ дѣйствительно герой; только объ этомъ запишется въ исторію. А я разсказывать не умѣю.
   -- Нѣтъ, не отговаривайтесь; я когда нибудь улучу минуту и заставлю васъ быть краснорѣчивымъ,-- настаивала Таиса Лаврентьевна.
   Анатолій съ небрежнымъ видомъ всталъ, оглянулся, и замѣтивъ въ углу комнаты клавесины съ раскрытыми на пюпитрѣ нотами, подошелъ къ нимъ и перебралъ нѣсколько тетрадокъ.
   -- Вижу моего любимаго Керубини,-- объявилъ онъ.-- Наша очаровательная хозяйка оказывается, кромѣ всего, и серьезною музыкантшею. Что, если бы она удостоила насъ сыграть одну изъ этихъ прелестныхъ пьесъ?
   -- Мосье Анатолю наскучили наши разговоры,-- сказала Баблонская и тоже поднялась съ мѣста.-- Отлично, послушаемъ Керубини. Я недаромъ въ Вѣнѣ и Миланѣ много училась клавесинной игрѣ.
   Клавиши звонко дрогнули подъ ея искусными пальцами. Заграничные учителя, очевидно, не потеряли времени, давая уроки знатной русской дамѣ. Таиса Лаврентьевна играла увѣренно и тонко, съ изящной бойкостью и одушевленіемъ. Хрычевы слушали ее съ восторгомъ.
   -- Великолѣпно, великолѣпно!-- повторялъ Анатолій, раскачивая въ тактъ головой.-- Но, судя по вашимъ нотамъ, вы и поете тоже?-- спросилъ онъ, когда Баблонская окончила піесу.
   -- Это ужъ когда нибудь въ другой разъ,-- отвѣчала она.
   Братьевъ просили остаться обѣдать, но они отказались.
   -- Если вамъ не было скучно, то надѣюсь вскорѣ опять видѣть васъ,-- сказала имъ на прощанье хозяйка.
   Рѣзвая четверня опять довезла Хрычевыхъ въ нѣсколько минутъ. Братья всю дорогу не разговаривали, и только разъ Семенъ Ивановичъ сказалъ, глядя изъ окна на поля:
   -- А овсы хорошо поднялись.
   Анатолій слегка фыркнулъ -- до такой степени это замѣчаніе казалось несообразнымъ при настоящихъ обстоятельствахъ.
   За обѣдомъ, впрочемъ, онъ сдѣлалъ попытку обратить разговоръ на занимавшій ихъ обоихъ предметъ.
   -- Ну что же, братецъ, какъ вамъ понравилась наша сосѣдка?-- спросилъ онъ.
   -- Не вижу, почему вамъ любопытно это знать. Вы больше меня понимаете толкъ въ такихъ вещахъ,-- отвѣтилъ съ нескрываемой сухостью капитанъ.
   Анатолій слегка обидѣлся, но не показалъ этого, а только посвисталъ.
   -- Ну, а хотите знать мое мнѣніе?-- сказалъ онъ черезъ минуту.-- Кокетка она первой степени, и на вашемъ мѣстѣ я держалъ бы себя съ нею крайне осторожно.
   -- Почему же на моемъ мѣстѣ?
   -- Да потому что вы, братецъ, въ этихъ дѣлахъ не весьма искусны.
   -- Ну, такъ тому и быть,-- заключилъ съ видимымъ раздраженіемъ Семенъ Ивановичъ.-- Учиться во всякомъ разѣ не собираюсь.
   

VII.

   Нѣсколько дней въ Хрычевкѣ не произносилось имя Таисы Лаврентьевны. Оба брата съ серьезнымъ видомъ занялись хозяйственными распоряженіями. Сундукъ съ деньгами былъ перенесенъ изъ флигелька Порфирія въ господскій домъ; капиталъ пересчитанъ и сданъ Анатолію Ивановичу, который, въ свою очередь, выдалъ брату соотвѣтствующее обязательство. Денегъ, впрочемъ, оказалось менѣе, чѣмъ ожидали, такъ какъ большая часть капитала заключалась въ ассигнаціяхъ, цѣнившихся тогда немногимъ больше полтины за рубль. Затѣмъ дѣлались объѣзды полей, распоряженія насчетъ покосовъ, разборъ крестьянскихъ просьбъ и жалобъ. Петровна съ своей медлительной важностью завѣдывала домашнимъ хозяйствомъ. Споровъ между братьями не возникало, но тѣмъ не менѣе оба они чувствовали, что между ними существуетъ какая-то натянутость, и что есть предметъ, о которомъ оба они избѣгаютъ говорить.
   Но на пятый день Анатолій Ивановичъ за обѣдомъ сказалъ:
   -- А мы совсѣмъ забыли нашу сосѣдку; не съѣздить ли къ ней сегодня?
   Семенъ Ивановичъ постарался сохранить равнодушное выраженіе лица, хотя у него что-то дрогнуло на уголкахъ губъ.
   -- Что-жъ, поѣдемъ,-- сказалъ онъ.
   На этотъ разъ Хрычевы провели въ Пороховкѣ полѣдня, до самой ночи. Таиса Лаврентьевна, несмотря на свой траурный нарядъ, была еще оживленнѣе, чѣмъ въ первый разъ. Она предложила прогулку на озеро, въ двухъ верстахъ отъ имѣнія, гдѣ находилась ея собственная пристань съ лодками и маленькой парусной шлюпкой. Дня катанья съ парусомъ погода была самая благопріятная: дулъ теплый, но довольно сильный вѣтеръ, и мелкая рябь то и дѣло пробѣгала по озеру. Когда солнце сѣло, и низкіе красно-золотистые лучи его косо ударили по водяной поверхности, озеро казалось загорѣвшимся яркимъ рдянымъ пламенемъ. Изъ мужчинъ никто не умѣлъ управлять парусомъ, но Таиса Лаврентьевна каталась по этому озеру еще въ дѣтствѣ и смѣло распоряжалась шлюпкой, предоставляя обоимъ братьямъ только помогать ей, когда приходилось сильно потянуть веревку отъ паруса или повернутъ руль.
   -- Съ такимъ адмираломъ можно и черезъ океанъ пуститься на этой скорлупкѣ,-- сказалъ Анатолій, покачиваясь у ногъ Таисы Лаврентьевны.-- Какъ вы думаете, братецъ?
   -- Не знаю-съ, я съ морской службой незнакомъ,-- отвѣтилъ капитанъ.-- А вотъ, если бы Таиса Лаврентьевна обронила въ воду колечко, такъ бросился бы на дно достать его.
   -- Браво, браво, братецъ!-- воскликнулъ Анатолій, и захохоталъ принужденнымъ смѣхомъ.
   Баблонская, стоявшая подъ парусомъ, медленно обратила на Семена Ивановича свои большіе и въ тѣни почти черные глаза. Выраженіе ихъ было серьезно и странно... Потомъ также медленно она ступила два шага къ нему, даже не покачнувшись своимъ гибкимъ станомъ, сняла съ руки обручальное кольцо, и высоко поднявъ другую руку, съ силою взмахнула ею.
   Семенъ Ивановичъ поблѣднѣлъ, всталъ и быстро занесъ ногу на бортъ шлюпки. Въ ту же минуту онъ почувствовалъ, что его схватили за рукавъ, и услышалъ сдержанный, нервный смѣхъ Таисы Лаврентьевны.
   -- Сядьте и сидите смирно, сумасшедшій!-- сказала она.-- Я пошутила: вотъ мое кольцо.
   И она спокойно надѣла его на палецъ. Но она не вернулась на прежнее мѣсто, а тихо опустилась на скамью подлѣ капитана.
   -- Вы сумасшедшій,-- повторила она.-- Вѣдь тутъ пять сажень глубины. И я видѣла по вашему лицу, что вы не задумаетесь броситься.
   -- Я же не зналъ, что вы шутите,-- наивно оправдывался капитанъ.
   Баблонская опять взглянула на него, все съ тѣмъ же серьезнымъ и страннымъ выраженіемъ.
   -- Вы молодецъ. Я люблю такихъ,-- сказала она.
   Семенъ Ивановичъ вспыхнулъ, и не зная что съ собой сдѣлать, снялъ фуражку и обтеръ платкомъ лобъ. На этомъ лбу ясно обозначалась красная, какъ будто припухшая полоса.
   -- Что это такое? Вы были ранены?-- спросила Баблонская.
   -- Нѣтъ, пустяки... контузія,-- отвѣтилъ капитанъ.-- Это вотъ каждый разъ, когда разволнуюсь чѣмъ нибудь, рубецъ и покраснѣетъ. Тупой стороной ятагана попало. Оно бы ничего, только сильно кровь къ головѣ приливаетъ, такъ что иногда совсѣмъ разсудокъ теряю.
   Разговоръ разомъ оборвался. Таиса Лаврентьевна повернулась бокомъ, и свѣсивъ черезъ борть руку, наблюдала, какъ вода съ силою бѣжала у нея между пальцами. Анатолій Ивановичъ, сидя у руля, хмурился, а губы его саркастически подсмѣивались. При другихъ условіяхъ, онъ готовъ былъ бы гордиться своимъ братомъ, но теперь почти злобствовалъ на него.
   Солнце уже совсѣмъ сѣло, и жидкія, длинныя тѣни отъ сосноваго лѣса легли на полъ-озера.
   -- Я вамъ обѣщала что нибудь спѣть,-- вдругъ сказала Баблонская, и по утихающей водяной ряби тихо и нѣжно, какъ колыбельная пѣснь, понеслись звуки ея красиваго голоса. Она пѣла по-итальянски, и въ ея мелодіи звучало что-то веселое и мечтательное въ одно время, и наивно простое.
   -- Это баркаролла, которую я слышала въ Венеціи,-- объяснила она, окончивъ первую строфу.-- Тамъ еще есть настоящіе гондольеры и настоящія баркароллы. Боюсь, что скоро ихъ уже не будетъ, потому что въ наши плохія времена народъ въ Италіи теряетъ свою прежнюю веселую безпечность.
   -- Виноваты господа герои, съ ихъ нескончаемыми войнами,-- замѣтилъ вскользь Анатолій.
   -- Герои войнъ не дѣлаютъ, они дѣлаютъ только побѣды,-- возразила значительнымъ тономъ Баблонская.
   Она снова запѣла. Все та же весело-мечтательная мелодія зазвенѣла надъ озеромъ. Вѣтеръ стихъ, и повисшій парусъ печально хлопалъ, какъ подстрѣленная птица хлопаетъ крыломъ.
   -- Ну, господа, теперь надо приняться за весла и завернуть назадъ: ночь ужъ близко,-- прервала наконецъ свое пѣнье Таиса Лаврентьевна.
   Въ усадьбу вернулись уже совсѣмъ впотьмахъ. Въ той же бѣлой гостиной, гдѣ молодая хозяйка принимала въ первый разъ Хрычевыхъ, былъ поданъ чай. Но Баблонская извинилась, что по случаю усталости должна переодѣться, и оставила гостей однихъ. Черезъ нѣсколько минуть она вернулась въ свѣтло-сѣрой блузѣ съ широкими рукавами и съ открытымъ воротомъ, густо убраннымъ кружевами. Анатолій Ивановичъ не могъ удержаться и воскликнулъ съ разгорѣвшимися глазами:
   -- Какъ вы прелестны! Ваша роскошная красота создана для того, чтобы блистать въ бальномъ нарядѣ при свѣтѣ тысячи огней и ослѣплять упоенную толпу...
   Таиса Лаврентьевна очень мило погрозила ему пальчикомъ и даже слегка покраснѣла. Но при этомъ рука ея освободилась по локоть изъ-подъ широкаго рукава блузы, и Семенъ Ивановичъ, видѣвшій въ Миланѣ антики, которые потомъ сдѣлались добычею парижскаго Лувра, припомнилъ, что именно такія дивныя очертанія онъ встрѣчалъ у мраморныхъ богинь...
   Онъ не подозрѣвалъ, что конецъ этого вечера, такъ пріятно начавшагося, вызоветъ въ немъ удрученное, тоскливое чувство. Таиса Лаврентьевна, какъ будто вспомнивъ, что до сихъ поръ мало обращала вниманія на Анатолія, захотѣла теперь сосредоточить на немъ свою любезность. Между ними опять завязался разговоръ о петербургскомъ свѣтѣ и европейскихъ столицахъ, въ которомъ Семенъ Ивановичъ не могъ принимать участія. Потомъ Баблонская предложила выйти въ садъ, и хотя капитанъ шелъ слѣва и собирался подать ей руку, она сама взяла руку Анатолія.
   Въ довершеніе всего, когда уже зашли довольно далеко въ аллею, дремотно темнѣвшую подъ густыми кленами, Баблонская почувствовала, что ей холодно, и попросила Семена Ивановича сходить въ домъ и принести ей горностаевую мантилью. Капитанъ даже поблѣднѣлъ отъ ревнивой досады, но тѣмъ не менѣе повиновался.
   "Кокетка, опытная и искусная кокетка",-- съ подавленнымъ чувствомъ думалъ онъ, возращаясь домой.-- "Но надъ кѣмъ же изъ насъ двоихъ изощряетъ она свое искусство, надо мной или надъ братомъ? Или же надъ нами обоими?"
   

VIII.

   Семенъ Ивановичъ дурно спалъ въ эту ночь. Волнующій образъ Таисы Лаврентьевны неотступно стоялъ въ его воображеніи, и въ этомъ образѣ была какая-то влекущая и озлобляющая прелесть. И онъ самъ не могъ понять, какое въ немъ сложилось отношеніе къ ней. Онъ былъ раздраженъ непонятнымъ и обиднымъ невниманіемъ, съ какимъ она относилась къ нему послѣ того, какъ сама же дала ему поводъ предполагать, что умѣла оцѣнить его.
   -- "То же самое, какъ и въ тотъ разъ, только въ обратномъ порядкѣ,-- припоминалъ онъ.-- Тогда она сперва словно совсѣмъ меня не замѣчала, а потомъ занялась мною однимъ; а теперь наоборотъ. Въ намѣреніяхъ ея, какъ видно, одурачить насъ обоихъ".
   И онъ озлоблялся, точно видѣлъ въ ней своего личнаго врага. Но потомъ это чувство медленно замирало въ немъ, и онъ какъ будто переживалъ обаяніе той минуты, когда она, послѣ шутки съ кольцомъ, сѣла подлѣ него, молчаливая и серьезная, словно вся охваченная и покоренная налетѣвшимъ на нее властнымъ порывомъ чувства.
   "Вы молодецъ, я люблю такихъ",-- звучало, какъ музыка, въ ушахъ капитана, и онъ съ каждой новой минутой безсонной ночи чувствовалъ съ испугомъ, что самъ онъ уже несомнѣнно охваченъ страстью...
   -- "Но какъ же это будетъ?-- мучительно думалъ онъ, ворочаясь на своемъ жаркомъ пуховикѣ, который Петровна, несмотря на его протесты, упрямо приказывала стлать ему.-- "Вѣдь такую женщину никогда не поймешь: она всякому мужчинѣ глаза завяжетъ. И притомъ -- братъ. Онъ въ нее съ первой встрѣчи влюбился, это ясно. И они пара; захочетъ онъ на ней жениться, все получитъ: и красавицу жену, и богатство. И каждый скажетъ: женихъ и невѣста стоять другъ друга. Можетъ быть тамъ, въ темной аллеѣ, пока онъ ходилъ за мантильей, у нихъ и объясненіе произошло. Можетъ быть, цѣловались тамъ"...
   Семенъ Ивановичъ чувствовалъ, что пуховикъ сильно жжетъ его, и тоскливо переворачивался на другой бокъ.
   "Неужели мы съ братомъ будемъ соперники другъ другу?-- продолжалъ онъ думать.-- И такъ мы всю молодость прожили врознь, и встрѣтились тутъ, какъ чужіе. Правда, и общаго у насъ мало. Даже "ты" другъ другу говорить не умѣемъ. Все же таки родные братья. А тутъ вдругъ бабенка подвернулась, чтобъ окончательно развести насъ другъ съ другомъ. Прямо позорное дѣло".
   Даже подъ утро Семенъ Ивановичъ не заснулъ, но зато пришелъ къ рѣшенію, что какъ бы то ни было, а надо непремѣнно переговорить съ братомъ. Анатолій хотя и моложе, но опытнѣе его. Можетъ быть, изъ ихъ разговора само собою что нибудь разъяснится, и выйдетъ, что утро вечера мудренѣе.
   Семенъ Ивановичъ поднялся очень рано и вышелъ въ садъ, въ ожиданіи, пока проснется братъ. Но едва повернулъ онъ въ большую липовую аллею, какъ увидѣлъ Анатолія Ивановича, въ архалукѣ и туфляхъ, задумчиво шагавшаго по сырому отъ росы песку. Это очень удивило капитана. Неужели и братъ, обыкновенно поздно встававшій, отъ волненія плохо спалъ ночь?
   -- Съ добрымъ утромъ, братецъ,-- привѣтствовалъ онъ его еще издали.-- Вотъ и вы нынче, какъ ранняя птичка, въ одно время со мною поднялись. Или, можетъ быть, вамъ отчего нибудь безпокойно почивалось?
   -- Не знаю самъ отчего; какой-то шумъ на дворѣ былъ,-- отвѣтилъ Анатолій Ивановичъ.
   -- Не иначе какъ глупая скотница Лукерья свою возню подняла,-- лукаво замѣтилъ капитанъ.-- Вотъ я велю Порфирію постращать ее.
   -- Очень можетъ быть, что скотница; да, да, именно скотница,-- разсѣянно подтвердилъ Анатолій.-- Но и утро прекрасное: надо полагать, день будетъ жаркій.
   -- Нельзя ожидать, братецъ; въ той сторонѣ очень облачно. Да и съ вечера вчера захолодило, словно какъ къ перемѣнѣ погоды,-- возразилъ Семенъ Ивановичъ, и при этомъ подумалъ: "горностаевая мантилья!"
   Анатолій продолжалъ скорыми шагами итти по аллеѣ; онъ словно хотѣлъ отдѣлаться отъ брата. Но Семенъ Ивановичъ взялъ его подъ руку.
   -- Я хотѣлъ бы, братецъ, имѣть съ вами разговоръ,-- сказалъ онъ нѣсколько загадочнымъ тономъ.
   Анатолій быстро взглянулъ на него. Лицо капитана имѣло смущенное, но рѣшительное выраженіе.
   -- Да, разговоръ,-- подтвердилъ Семенъ Ивановичъ.-- Какъ надлежитъ между родными братьями. И вы, братецъ, при вашемъ тонкомъ умѣ, конечно, уже сообразили, о какомъ предметѣ желательно мнѣ было бы побесѣдовать.
   Красивое лицо Анатолія отразило замѣшательство вмѣстѣ съ любопытствомъ. Онъ напряженно усмѣхнулся.
   -- Ужъ не по поводу ли нашей сосѣдки?-- спросилъ онъ.
   -- Вотъ я и зналъ, что для васъ не представитъ трудности домекнуться,-- продолжалъ Семенъ Ивановичъ.-- Ибо сія особа своими привлекательными качествами произвела на насъ обоихъ столь сильное впечатлѣніе, что овладѣла нашими помышленіями и даже чувствами... А какъ насъ соединяетъ кровное родство, то, по моему понятію, не подобаетъ намъ явиться въ семъ случаѣ соперниками. И я полагаю, братецъ, что намъ приличествуетъ со всею откровенностью изъяснить другъ другу свои намѣренія.
   Семенъ Ивановичъ не безъ труда справлялся со своею рѣчью. Онъ совсѣмъ не былъ искусенъ въ объясненіяхъ такого рода, и потому былъ очень доволенъ, что ему все-таки удалось выразить свою мысль.
   Анатолій Ивановичъ слушалъ, закусивъ губу. На лбу его обозначались морщины. Рѣшимость брата приступить къ такому предмету застала его врасплохъ. Въ умѣ его мысли бѣжали съ необычайной быстротой. Потомъ въ глазахъ его мелькнулъ лукавый огонекъ. Онъ остановился, слегка закинувъ голову, оглядѣлъ брата пристальнымъ и насмѣшливымъ взглядомъ, и вдругъ громко захохоталъ.
   -- Да вы, какъ я вижу, и впрямь желаете иройствовать... Вотъ поразили меня!-- произнесъ онъ почти весело.-- И все потому, что сія очаровательница, Таиса Лаврентьевна, достойную смѣха комедію разыграла вчера, едва не допустивъ васъ броситься черезъ бортъ въ воду... Видно, по всему видно, братецъ, что въ своей бранной жизни вы не имѣли случая постигнуть коварное легкомысліе свѣтской женщины.
   И Анатолій Иванрвичъ опять разсмѣялся, и съ такой будто бы добродушной веселостью, что у капитана сразу упало сердце.
   -- Однако же къ коварному легкомыслію той очаровательницы вы сами не остались нечувствительны,-- сказалъ онъ.
   -- Чувствительность къ прелестямъ женщины вполнѣ свойственна людямъ, обращающимся въ свѣтскомъ обществѣ,-- отвѣтилъ Анатолій.-- Но въ семъ случаѣ легкомыслію они противопоставляютъ легкомысліе, и кокетству -- еще болѣе искусное кокетство.
   Семенъ Ивановичъ топнулъ ногою.
   -- А мы люди простые и этихъ искусныхъ хитростей вовсе не понимаемъ,-- произнесъ онъ съ волненіемъ.-- Если мы испытываемъ любовь, то она повелѣваетъ нашими сердцами. Играть же этимъ чувствомъ или смѣяться надъ нимъ никому нельзя дозволить.
   Анатолій опять разсмѣялся.
   -- Любопытно было бы видѣть, какъ вы эти простыя требованія предъявите нашей красавицѣ,-- сказалъ онъ.-- Ничего, кромѣ достойнаго смѣху, изъ того не вышло бы.
   Краска бросилась въ лицо Семена Ивановича, и багровая полоска на лбу надулась.
   -- Я не къ Таисѣ Лаврентьевнѣ, а къ вамъ,-- понимаете, братецъ, къ вамъ обращаю этотъ разговоръ,-- произнесъ онъ съ возраставшимъ волненіемъ.-- Ибо намъ, говорю я, не приличествуетъ при нашемъ кровномъ родствѣ быть соперниками въ любовномъ дѣлѣ. И я требую, чтобы вы изъяснили мнѣ свое намѣреніе, потому что самъ я имѣю въ виду открыть Таисѣ Лаврентьевнѣ свои чувства и искать удовлетворенія имъ въ законномъ супружествѣ.
   Анатолій Ивановичъ вскользь взглянулъ на брата, и его непріятно поразилъ до крайности возбужденный видъ капитана. Губы его надменно и хитро усмѣхнулись.
   -- А если бы я изъяснилъ вамъ, что и самъ питаю совершенно таковыя же намѣренія?-- сказалъ онъ.
   Семенъ Ивановичъ, приступая къ разговору, именно ожидалъ такого оборота. Но когда вопросъ былъ сдѣланъ, онъ совершенно растерялся. Все лицо его нервно подергивалось.
   -- Да, что бы вы сдѣлали, если бы оказалось, что мы на самомъ дѣлѣ являемся соперниками?-- повторилъ свой вопросъ Анатолій.
   Семенъ Ивановичъ вскинулъ на него вспыхнувшій взглядъ.
   -- Я не знаю, что я сдѣлалъ бы, но знаю, что мы въ такомъ случаѣ не могли бы оставаться всѣ трое въ живыхъ,-- отвѣтилъ онъ.
   Анатолій вздрогнулъ. Какъ вчера на озерѣ Баблонская поняла, что капитанъ дѣйствительно сейчасъ бросится въ воду, такъ теперь по тону голоса и по выраженію лица брата онъ понялъ, что тотъ способенъ на самое крайнее рѣшеніе. Онъ опять разсмѣялся съ искусно скрытымъ смущеніемъ.
   -- Вотъ, братецъ, вы привыкли съ вашимъ Суворовымъ всякія крѣпости брать, поэтому вамъ и тутъ кажется, будто передъ вами какая-то крѣпость стоитъ, которую надо взять штурмой,-- сказалъ онъ.-- Только совсѣмъ понапрасну вы себя въ такое волненіе приводите. Я хотя и моложе васъ, но не въ первый разъ вижу такую барыню, какъ наша сосѣдка. Вы можете вполнѣ довѣриться моей опытности. Будьте спокойны, что если у васъ есть намѣренія, то у нея никакихъ намѣреній на нашъ счетъ нѣтъ. Совсѣмъ она въ другую сторону смотритъ.
   И Анатолій посвисталъ съ безпечнымъ видомъ.
   -- Повѣрьте, братецъ, что она заѣхала въ свою вотчину только потому, что желательно ей доходы собрать да съ порядками ознакомиться,-- продолжалъ онъ, съ удовольствіемъ замѣчая, что возбужденное выраженіе лица капитана смѣняется угнетеннымъ.-- Да еще потому, что срокъ траура не кончился. А затѣмъ улетитъ сія залетная птичка въ Петербургъ, займетъ собою тамошній высшій придворный кругъ, и будучи весьма искусна въ обращеніи, выйдетъ замужъ за какого-нибудь вельможу знатнаго рода, находящагося на чредѣ высшихъ отличій.
   Слова эти повергли Семена Ивановича въ тягостное сомнѣніе.
   -- Однако же вы сами должны были примѣтить, братецъ, что сосѣдка наша оказывала намъ обоимъ знаки отмѣннаго вниманія,-- сказалъ онъ.
   Анатолій снова выразительно посвисталъ.
   -- Все это дѣло пустого кокетства,-- возразилъ онъ.-- Неужели въ этомъ отмѣнномъ вниманіи не чувствовалась вамъ смѣшливость? Что меня касается, то мнѣ даже тягостно было присутствовать, когда она издѣвалась надъ простотою вашего сердца, заговаривая о вашемъ иройствѣ.
   Семенъ Ивановичъ поблѣднѣлъ.
   -- Вы полагаете, братецъ, что то была одна издѣвка?-- проговорилъ онъ какъ бы сдавленнымъ голосомъ.
   Анатолій съ видомъ сожалѣнія повелъ плечами.
   -- Вы же сами слышали, что она любопытна только до всего касающагося новаго петербургскаго двора,-- отвѣтилъ онъ.
   Разговоръ на минуту оборвался. Семенъ Ивановичъ шелъ подлѣ брата, опустивъ голову и переживая самыя удручающія ощущенія. Онъ почти вѣрилъ брату. Въ самомъ дѣлѣ, все, что тотъ говорилъ, было такъ правдоподобно. Но въ такомъ случаѣ что же оставалось дѣлать?
   И опять влекущій и властный образъ Тапсы Лаврентьевны какъ бы проплылъ предъ его глазами. Съ жуткимъ ощущеніемъ обманутаго счастья припомнился ему теперь ея мечтательно-серьёзный, почти влюбленный взглядъ, и ея слова: "Вы молодецъ; я люблю такихъ".
   Онъ вдругъ чуть не съ яростью топнулъ ногой.
   -- Но такая женщина заслуживала бы презрѣнія!-- громко воскликнулъ онъ.
   Анатолій взялъ его подъ руку.
   -- Такимъ женщинамъ надо платить тою же монетой,-- сказалъ онъ тѣмъ мягкимъ и вкрадчивымъ тономъ, какой умѣлъ иногда придавать своему голосу.-- На ихъ притворныя чувства надо отвѣчать тѣмъ же притворствомъ и любезнымъ безсердечіемъ. А такъ какъ вы, братецъ, не имѣете опытности въ семъ искусствѣ, то за наилучшее надо считать для васъ -- соблюдать воздержную осторожность. Во время овладѣвъ своею страстью, можно стать господиномъ ея.
   

IX.

   Жизнь въ Хрычевкѣ потянулась однообразно. Никакихъ хозяйственныхъ распоряженій братья не дѣлали, предоставивъ все попрежнему въ руки Порфирія. Семенъ Ивановичъ полюбилъ только разбирать всякія крестьянскія дѣла: просьбы, жалобы, ссоры. Кто бы ни пришелъ къ нему, онъ внимательно выслушивалъ, вызывалъ отвѣтчиковъ и производилъ судъ. Все это онъ дѣлалъ съ шутками и прибаутками, не замѣчая, какъ онѣ иногда мало согласовались съ суровою строгостью его взысканій. На мужика онъ смотрѣлъ нѣсколько по своему: какъ въ походѣ ему казалось, что солдатъ обязанъ быть веселъ подъ пулями, такъ и тутъ онъ считалъ, что шутка должна быть съ удовольствіемъ принята дворовымъ или крестьяниномъ, которому прописано полсотни "горячихъ".
   Когда Анатолій въ первый разъ присутствовалъ при этомъ судѣ скоромъ и правомъ, но не особенно милостивомъ, Семенъ Ивановичъ немножко стѣснялся его. Но младшій братъ не выразилъ никакого протеста, и только произнесъ философскомъ тономъ:
   -- Сколь прискорбно видѣть людей на столь низкой степени совершенствованія, что для управленія ими необходимы жестокія и унизительныя наказанія.
   И какъ бы оправдывая свою низкую степень совершенствованія, хрычевскіе крестьяне сами охотно шли къ капитану со своими дрязгами, получали порцію "горячихъ", благодарили и уходили успокоенные.
   За отсутствіемъ другихъ занятій, братья стали каждый день уходить на охоту. Первые два раза они ходили вмѣстѣ, но потомъ Анатолій сказалъ:
   -- Вы, братецъ, стрѣляете лучше меня и отбиваете у меня дичь. Завтра я пойду въ другую сторону.
   Семенъ Ивановичъ подумалъ, что была только одна другая сторона -- пороховскій лѣсъ; и что-то непріятно кольнуло его въ сердце. Но онъ ничего не сказалъ.
   Анатолій Ивановичъ вообще очень мало бывалъ дома, уходя или уѣзжая въ половинѣ дня и возвращаясь ночью. По его словамъ, онъ познакомился съ нѣсколькими сосѣдними помѣщиками и игралъ у нихъ въ ломберъ; въ Хрычевку же не звалъ ихъ потому, что боялся стѣснить брата. Уѣзжалъ онъ обыкновенно въ двуколкѣ, и никого, кромѣ собаки, не бралъ съ собою, или же бралъ своего вольнонаемнаго петербургскаго камердинера, очень важничавшаго передъ хрычевской дворней и для важности же пившаго красное вино, къ которому будто бы привыкъ въ чужихъ краяхъ.
   Имя Баблонской опять перестало упоминаться между братьями. Но Семена Ивановича неотступно мучила мысль: видится ли съ нею Анатолій? Прямо задать этотъ вопросъ онъ не рѣшался, но однажды сказалъ:
   -- Слышно, въ пороховскомъ лѣсу богатая охота. Вы тамъ стрѣляете, братецъ?
   -- Да, стрѣляю, -- отвѣтилъ, не глядя на него, Анатолій.
   -- Имѣете, значитъ, разрѣшеніе отъ Таисы Лаврентьевны?
   -- Какое тамъ разрѣшеніе? У нея все равно свои же мужики охотятся.
   -- А не съѣздить ли намъ какъ нибудь туда?-- вдругъ сказалъ Семенъ Ивановичъ, и покраснѣлъ.
   -- Въ лѣсъ?-- переспросилъ Анатолій.
   -- Нѣтъ, къ самой Таисѣ Лаврентьевнѣ.
   Анатолій взглянулъ на него и повелъ плечами.
   -- Что-жъ, съѣздимъ когда-нибудь, -- отвѣтилъ онъ, но такимъ тономъ, который ясно показывалъ, что совмѣстная поѣздка съ братомъ мало отвѣчала его желаніямъ.
   Семенъ Ивановичъ не продолжалъ разговора, но вынесъ убѣжденіе, что брать навѣрное бываетъ у Таисы Лаврентьевны, и можетъ быть даже много подвинулся въ своихъ ухаживаньяхъ. Это опять растравило его ревнивое чувство.-- "Если онъ даже вправду не имѣетъ серьёзныхъ видовъ, то что же ему мѣшаетъ вести амурную игру и добиваться любовныхъ утѣхъ?" -- подумалъ онъ.-- "А къ тому же онъ молодъ и красивъ, и понимаетъ обращеніе. А она тоже молодая да красивая, и полагать надо, насмотрѣлась въ чужихъ краяхъ всякихъ бабьихъ вольностей и дурашествъ".
   И жгучее ревнивое чувство такъ и жгло взволнованную кровь капитана.
   Какъ нарочно, ему случилось въ тотъ же день встрѣтиться съ Таисой Лаврентьевной. Послѣ довольно неудачной охоты онъ возвращался домой, усталый, съ ружьемъ за плечами и собакой, понуро тащившейся за его ногами. Уже вечерѣло, и сумерки мягко стлались по полямъ. Семенъ Ивановичъ шелъ по пыльному и совершенно безлюдному проселку. По обѣимъ сторонамъ желтѣла рожь, уже вытянувшаяся до человѣческаго роста. Вдругъ послышался сзади лошадиный топотъ -- странный, быстрый топотъ, не сопровождавшійся громыханьемъ крестьянской телѣги. Капитанъ оглянулся и узналъ Баблонскую. Она скакала короткимъ галопомъ на рыжей англійской лошадкѣ. Нарядный егерь, въ зеленой курткѣ и желтыхъ ботфортахъ, поспѣвалъ за нею рысцой.
   Увидавъ капитана, молодая женщина круто осадила лошадь и окликнула его.
   -- Вотъ чудесно: у васъ навѣрное есть съ собой вода,-- сказала она.-- Мой дуракъ всю расплескалъ. Помогите мнѣ сойти съ лошади.
   И она соскочила на землю, сильно опершись на руку капитана, и бросила поводья подоспѣвшему егерю.
   -- Какъ я давно васъ не видала; гдѣ вы? что вы?-- продолжала она, ловко закинувъ на руку длинный шлейфъ амазонки.-- Пройдемте туда, въ рожь. Кажется, это мои поля, я могу ихъ топтать. Здѣсь чудесно, я хочу отдохнуть. Доставайте вашу баклагу.
   Она шла впередъ, небрежно отстраняя свободной рукой колосья. Крошечныя ножки ея въ высокихъ ботинкахъ смѣло перепрыгнули черезъ узенькую канавку, на днѣ которой, въ едва примѣтной влагѣ, скромно пестрѣли незабудки. Дальше шли небольшія рытвины, густо поросшія колосьями; по краямъ ихъ синѣли молодые, только что распустившіеся васильки.
   Таиса Лаврентьевна остановилась, взяла изъ рукъ Семена Ивановича баклагу, отпила прямо изъ горлышка нѣсколько глотковъ и поморщилась.
   -- Вода совсѣмъ теплая; дайте мнѣ лучше каплю рому,-- сказала она.
   Семенъ Ивановичъ подалъ ей серебряную фляжку. Она поднесла ее къ губамъ, выпила глотокъ, и оглянувшись кругомъ, опустилась прямо въ рожь.
   -- Вотъ, я здѣсь отдохну, -- сказала она.-- Я очень много скакала, когда было еще жарко. Садитесь и извольте-ка объяснить, почему васъ давно не видно.
   -- Занятъ былъ; да и боялся надоѣсть вамъ, злоупотребляя сосѣдствомъ,-- отвѣтилъ Семенъ Ивановичъ.
   Тайса Лаврентьевна засмѣялась и погрозила ему пальчикомъ.
   -- Пустяки разсказываете,-- возразила она.-- Я отлично знаю, почему вы не пріѣзжали. Вы вздумали ревновать къ брату.
   Семенъ Ивановичъ весь вспыхнулъ.
   -- Это братецъ вамъ сказалъ?-- спросилъ онъ.
   -- Я могла и сама догадаться. Такіе, какъ вы, всегда ревнуютъ и всегда ошибаются,-- отвѣтила Баблонская.
   Ея глаза весело и задорно смѣялись изъ-подъ короткихъ полей шляпы.
   "Они видятся",-- мрачно подумалъ Семенъ Ивановичъ, и сказалъ вслухъ;
   -- Можетъ быть вы и угадали; только врядъ ли я ошибаюсь.
   Молодая женщина опять взглянула на него и промолчала. Только по яркимъ губамъ ея продолжала бѣгать замысловатая усмѣшка.
   -- Подлѣ васъ васильки, нарвите мнѣ, -- попросила она черезъ минуту.
   Капитанъ исполнилъ ея желаніе. Она бросила цвѣты на колѣни, сняла перчатки и принялась сплетать вѣнокъ. Потомъ вдругъ сдернула съ головы Семена Ивановича фуражку, прикрѣпила вокругъ околышка вѣнокъ, и снова надѣла фуражку ему на голову.
   -- Не смѣйте снимать этого вѣнка, пока Анатолій Ивановичъ его не увидить,-- приказала она -- А теперь нарвите мнѣ незабудокъ.
   Семенъ Ивановичъ опять повиновался. Баблонская взяла букетикъ и пришпилила его себѣ на грудь.
   -- И я тоже буду носить этотъ букетикъ, пока Анатолій Ивановичъ его не увидитъ,-- сказала она со смѣхомъ.
   Капитану не понравился этотъ смѣхъ.
   -- Братецъ, кажется, правду говоритъ, что вы кокетка и имѣете въ мысляхъ только играть чувствами мужчинъ,-- сказалъ онъ.
   -- Братецъ смѣетъ это говорить?-- переспросила съ надменной усмѣшкой Тайса Лаврентьевна.-- Хорошо же, ему припомнится эта дерзость.
   Но измѣнчивое лицо ея сейчасъ же приняло свое задумчивое и замысловатое выраженіе.
   -- Я вамъ объясню, почему я хочу, чтобъ Анатолій Ивановичъ увидѣлъ на васъ этотъ вѣнокъ,-- заговорила она совсѣмъ другимъ, довѣрчивымъ и вкрадчивымъ голосомъ.-- Потому, что вы тихоня. Вы меня боитесь. Мнѣ надоѣло это. Васъ надо растормошить, чтобъ вы опять сдѣлались сумасшедшимъ, какъ тогда, въ лодкѣ...
   У капитана задрожали мускулы въ лицѣ.
   -- Зачѣмъ вамъ это нужно?-- спросилъ онъ.
   -- Затѣмъ, что я люблю, когда вы такой.
   И она смѣло взглянула ему въ глаза своими потемнѣвшими, смѣющимися и угрожающими зрачками. Но вѣроятно и въ лицѣ Семена Ивановича она подмѣтила что-то опасное, потому что быстро встала и набросила на руку шлейфъ амазонки.
   -- Но, послушайте... вѣдь это же скучно, что вы не показываетесь,-- сказала она.-- Только не пріѣзжайте вмѣстѣ съ братомъ, вы будете ревновать меня другъ къ другу. Пріѣзжайте одинъ, завтра, въ это время.
   Она махнула рукой, подавая знакъ егерю. Семенъ Ивановичъ молча подсадилъ ее въ сѣдло. Онъ тяжело дышалъ, и колѣни его немного дрожали.
   

X.

   Словно нарочно, Анатолій былъ дома, когда капитанъ вернулся. Необычное украшеніе на фуражкѣ брата бросилось ему въ глаза.
   -- Это какая же нимфа полей или дріада лѣсовъ оказала вамъ сей знакъ нѣжной благосклонности?-- шутливымъ тономъ полюбопытствовалъ Анатолій Ивановичъ.
   -- Нимфа ли она, или еще какъ по-вашему, ужъ незнаю, а по-нашему она называется Таисой Лаврентьевной Баблонской, -- отвѣтилъ не очень дружественнымъ тономъ Семенъ Ивановичъ.
   Анатолій удивленно покосился на него и прикусилъ губу.
   -- Вотъ какъ... Вы, вѣроятно, прогуливались во ржаномъ полѣ? Вмѣстѣ васильки рвали?-- проговорилъ онъ и захохоталъ.
   Семенъ Ивановичъ молча повѣсилъ фуражку съ вѣнкомъ на крючокъ. Анатолію было видимо не по себѣ. Онъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, посвисталъ въ открытое окно, и вдругъ приказалъ подать себѣ бѣговыя дрожки.
   -- "А вѣдь я дуракъ-дуракомъ вышелъ, -- подумалъ Семенъ Ивановичъ, оставшись одинъ.-- Ей не меня растормошить надо было, а раздразнить братца. Теперь онъ, понятное дѣло, самъ не свой поскакалъ къ ней. Перебранка у нихъ горячая выйдетъ, а потомъ замиреніе произойдетъ. Цѣловаться-миловаться будутъ. А надо мной посмѣются, да и есть за что".
   И Семенъ Ивановичъ чувствовалъ, что въ груди у него будто клокочетъ, и ему мало воздуха. Ему приходила мысль сейчасъ же поскакать въ Пороховку и застать тамъ ихъ обоихъ. Но по какому же праву?
   -- "Нѣтъ, это несообразно. А вотъ завтра я объяснюсь съ ней. Напрямки заставлю ее изъясниться. И тогда видно будетъ",-- рѣшилъ онъ.
   Таиса Лаврентьевна приняла его на другой день на большой открытой террасѣ, выходившей въ садъ. Въ виду жаркой погоды, она не въ состояніи была строго придерживаться траура: вмѣсто тяжелаго кашемироваго платья, на ней была юбка изъ легкой черной тафты и полуоткрытый корсажъ изъ какой-то прозрачной ткани, отдѣланный черными блондами. Нитка жемчуга подхватывала ея чудесные темно-русые волосы и падала красиво завязанной петлей на сквозившее изъ подъ блондъ плечо.
   Въ ту минуту, когда Семенъ Иванычъ входилъ на террасу, ему послышался удаляющійся топотъ лошади и скрипъ колесъ по песку.
   -- У васъ какой-то гость сейчасъ былъ?-- спросилъ онъ.
   Таиса Лаврентьевна сдѣлала удивленные глаза.
   -- Гость? Какой же можетъ быть гость?-- возразила она,-- Я веду здѣсь совершенно уединенную жизнь. Съ сосѣдями я не познакомилась. Нѣкоторые пріѣзжали ко мнѣ, но я никого не приняла. Зачѣмъ? Вѣдь я здѣсь не надолго.
   -- Не успѣешь оглянуться, какъ вы и упорхнете отсюда,-- произнесъ съ замѣтною грустью Семенъ Ивановичъ.
   Баблонская засмѣялась.
   -- Можно подумать, что для васъ это будетъ большимъ лишеніемъ. А между тѣмъ вы совсѣмъ не торопитесь пользоваться моимъ присутствіемъ,-- сказала она.-- Кажется, вы всего третій разъ удостоили меня посѣщеніемъ.
   -- Если бы я руководился своимъ влеченіемъ, то давно обременилъ бы васъ учащенный заѣздами,-- отвѣтилъ капитанъ.-- Но опасеніе вызвать ваше неудовольствіе своею навязчивостью каждоразно воздерживало меня.
   -- И напрасно,-- сказала Баблонская, прямо глядя ему въ глаза своими весело-замысловатыми глазами.-- Кого мнѣ не надо, тѣхъ я не зову; а къ вамъ и къ брату вашему многократно обращалась со своимъ зовомъ.
   -- Братецъ -- то совсѣмъ другое дѣло.
   -- Почему же вы такъ почитаете?
   -- Этотъ предметъ и изъясненія не требуетъ. Братецъ по всѣмъ обстоятельствамъ можетъ быть пріятнымъ гостемъ для молодой и утонченной дамы.
   -- Сколько скромности! Но повидимому вы полагаете, что женщины умѣютъ цѣнить одни наружныя достоинства.
   -- Таково, по крайней мѣрѣ, общее на этотъ предметъ разсужденіе.
   -- Разсужденіе людей, мало понимающихъ природу женщины. Я думала, Семенъ Ивановичъ, что вы составили обо мнѣ болѣе выгодное мнѣніе.
   Баблонская оглянулась и указала рукой на фарфоровый столикъ, на которомъ въ маленькой хрустальной вазѣ нѣжились въ водѣ вчерашнія незабудки.
   -- Если бы я была такая, какъ вы себѣ представляете, то я выбросила бы этотъ букетикъ, снимая амазонку,-- сказала она.-- Но вы видите, какъ я за нимъ ухаживаю. Онъ милъ мнѣ своею скромной простотой. Въ оранжереѣ у меня роскошныя розы всѣхъ сортовъ, а я дорожу вотъ этими незабудками, которыя вы для меня нарвали.
   Семенъ Ивановичъ почувствовалъ, точно у него по сердцу пробѣжали мурашки.
   -- Не иначе себѣ это объясняю, какъ дѣйствіемъ окружающей васъ здѣсь сельской простоты,-- сказалъ онъ.-- Но въ помыслахъ у васъ неизбѣжно суета и роскошь столицъ. Ваше пребываніе здѣсь временное и случайное, и покинувъ здѣшнія мѣста, вы не сохраните даже воспоминанія о нихъ.
   Баблонская медленно подняла не него серьезный, почти печальный взглядъ. Темные зрачки ея сдѣлались глубокими.
   -- Какъ вы заблуждаетесь!-- произнесла она своимъ вкрадчивымъ и довѣрчивымъ тономъ.-- Если бы я могла слѣдовать своему внутреннему влеченію, то конечно съ наслажденіемъ похоронила бы себя въ этой сельской тишинѣ. Не проходитъ дня, чтобы я не открывала въ ней новыхъ прелестей. И не удивляйтесь: я считаю великаго Руссо своимъ учителемъ въ познаніи природы. Вамъ, конечно, извѣстны творенія этого отмѣннаго сочинителя?
   Семенъ Ивановичъ немножко смутился.
   -- Какъ же, случалось слышать; хотя, впрочемъ, находясь въ походной жизни и не будучи притомъ знакомъ съ чужими языками, мало могъ предаваться чтенію,-- отвѣтилъ онъ, видимо запинаясь.
   -- Великій, несравненный творецъ и наставникъ въ возвышенныхъ чувствахъ,-- съ оживленіемъ продолжала Таиса Лаврентьевна.-- Онъ болѣе всѣхъ другихъ, болѣе самого Вольтера, властвуетъ надъ человѣческими умами. Даже и у насъ, между нашими новѣйшими сочинителями, есть нѣкто Карамзинъ, искусно заимствующій у Руссо его пріятную чувствительность.
   Семенъ Ивановичъ, поглощенный вниманіемъ, не сознавалъ, что ротъ его довольно забавно раскрылся. А Таиса Лаврентьевна не показывала виду, что замѣчаетъ это, хотя по губамъ ея такъ и змѣилась предательская улыбка.
   -- Отъ Руссо я научилась понимать уединенныя красоты природы и прелесть простыхъ сердецъ. Онъ и моему сердцу привилъ раннюю чувствительность,-- продолжала она.-- Я съ вами объ этомъ говорю, потому что и въ васъ предполагаю такую же склонность къ сельской тишинѣ и простому образу жизни, близкому къ пастушеской природѣ.
   Волненіе все болѣе охватывало Семена Ивановича.
   -- И вы согласны были бы прожить всю жизнь здѣсь, отказавшись отъ всѣхъ соблазновъ столичной суеты? Промѣнять пышность двора на тихое сельское уединеніе?-- спросилъ онъ.
   Баблонская слегка вздохнула.
   -- Уединеніе -- это діэта души,-- отвѣтила она.-- Здоровый человѣкъ не можетъ всю жизнь находиться на діэтѣ. Но если бы сердце мое было полно, то я съ радостью бѣжала бы отъ суетной пышности столицъ.
   Она откинулась въ креслѣ, и на лицо ея опять набѣжало то самое выраженіе, съ какимъ она сидѣла тогда подлѣ капитана въ лодкѣ, на озерѣ. Что-то завораживающее и влекущее блуждало въ ея темныхъ зрачкахъ.
   Семенъ Ивановичъ внутренно весь похолодѣлъ. У него захватывало духъ отъ такого же жуткаго чувства, съ какимъ онъ когда-то впервые шелъ на огнедышащій турецкій окопъ. Онъ вдругъ опустился предъ Баблонской на колѣни.
   -- Таиса Лаврентьевна, я не властенъ болѣе таить свои чувства. Найду ли я въ васъ свое счастье или погибель, но участь моя рѣшена!-- произнесъ онъ страннымъ, глухимъ и волнующимся голосомъ.
   Баблонская, повидимому, не ожидала такого быстраго оборота разговора. Въ глазахъ ея отразился испугъ, тогда какъ уголки губъ ея чуть примѣтно подергивались, словно она усиливалась удержать улыбку.
   -- Семенъ Ивановичъ, встаньте, успокойтесь!-- поспѣшно произнесла она, и отодвинулась отъ него вмѣстѣ съ кресломъ.
   Капитанъ поднялся и молча, тяжело переводя духъ, смотрѣлъ на нее. Нижняя губа его замѣтно дрожала.
   -- Какой вы пламенный въ движеніяхъ своего сердца!-- тономъ нѣжнаго укора сказала Тайса Лаврентьевна.-- Я совсѣмъ не была приготовлена къ такому изъясненію. Считая васъ человѣкомъ, посвятившимъ себя одиночеству боевой жизни, я полагала себя въ безопасности, находясь съ вами.
   -- Отнынѣ участь моя въ вашихъ рукахъ,-- произнесъ Семенъ Ивановичъ, покорно склоняя голову.-- Я жду отвѣта, коимъ рѣшена будетъ моя жизнь.
   Таиса Лаврентьевна немножко отвернулась, чтобы скрыть предательское подергиваніе губъ.
   -- Но развѣ я могу сейчасъ же дать вамъ отвѣтъ?-- сказала она.-- Этотъ глубокій трауръ (она опустила глаза на свои сквозившія изъ-подъ легкихъ блондъ плечи) долженъ вамъ объяснить, сколь мало расположена я въ настоящее время думать объ устроеніи будущей судьбы своей.
   -- Слишкомъ хорошо понимаю несвоевременность моей деклараціи, но и не притязаю ни на что иное, какъ на разрѣшеніе питать въ сердцѣ своемъ отдаленную надежду,-- возразилъ Семенъ Ивановичъ.
   Баблонская поспѣшно достала изъ кармана батистовый съ кружевами платокъ и прижала его вмѣстѣ съ руками къ лицу: она была уже не въ силахъ совладать съ совершенно дѣтскимъ смѣхомъ, неудержимо рвавшимся наружу.
   А Семенъ Ивановичъ, видя ея вздрагивавшія плечи и предполагая, что она плачетъ, снова бросился къ ея ногамъ и въ судорожномъ порывѣ цѣловалъ ея колѣни. Таиса Лаврентьевна, испуганная, быстро встала.
   -- Полноте, Семенъ Ивановичъ, успокойтесь,-- сказала она.-- Я васъ всегда считала такимъ благоразумнымъ. Вы, вѣроятно, не захотите со мною ссориться теперь... теперь... когда хотите сохранить надежду...
   И ея лицо улыбалось ему ст задорнымъ, насмѣшливымъ кокетствомъ. Онъ весь побагровѣлъ и опять судорожно потянулся къ ней.
   -- Значитъ, вы разрѣшаете? Вы даете слово?-- почти вскричалъ онъ, чувствуя, какъ туманъ словно застилаетъ ему глаза, и видя въ этомъ туманѣ только ея обольстительный обликъ и какъ мраморъ сверкавшія изъ-подъ черныхъ блондъ плечи. Баблонская, испуганная, отшатнулась отъ него, вильнувъ между креслами мягкими складками своей юбки.
   -- Вы бѣшеный!-- произнесла она строго.-- И никакого слова я вамъ не дала. Вы меня напугали... Вы оскорбили печальное значеніе этихъ траурныхъ одеждъ. Въ наказаніе я ничего больше не скажу вамъ сегодня.
   Семенъ Ивановичъ рванулся къ ней и схватилъ ее за руку.
   -- Ваше слово!-- громко и глухо потребовалъ онъ.
   -- Ой, больно!-- воскликнула она, и вырвавъ руку, распахнула дверь во внутреннія комнаты.
   Но на порогѣ она обернулась, и обливъ капитана своимъ загадочнымъ и завораживающимъ взглядомъ, произнесла тономъ героини мольеровскаго театра:
   -- Мое слово -- терпѣніе!
   Семенъ Ивановичъ сжалъ обѣими руками виски, въ которые напряженно стучала кровь, и пошатывающимися ногами вышелъ въ садъ.
   

XI.

   Опять безсонная ночь посѣтила капитана, но теперь въ душѣ его расцвѣталъ рай. Онъ забылся подъ утро легкой дремотой и всталъ бодрый, счастливый, переполпенный какимъ-то побѣднымъ и мечтательнымъ возбужденіемъ.
   Цѣлый день, впрочемъ, онъ словно не находилъ себѣ мѣста и дѣла. Съ Порфиріемъ, явившимся за распоряженіями, онъ завелъ совершенно посторонній разговоръ.
   -- Пороховская-то вотчина съ нами вѣдь межа съ межой сходится?-- спросилъ онъ между прочимъ.
   -- Совсѣмъ о-бокъ,-- подтвердилъ Порфирій.-- Наши мужички, правду сказать, частенько тамъ въ лѣсу пошаливаютъ.
   -- А ты зачѣмъ же спуску даешь?
   -- Спуску я не даю, а все, разумѣется, думаешь: чужимъ вѣдь попользовался, не своимъ господскимъ.
   -- Ну, это ты глупо разсуждаешь. Чтобъ у меня больше въ пороховскомъ лѣсу не смѣли хозяйничать!
   Заслышавъ тянувшійся съ лужайки запахъ малины, Семенъ Ивановичъ вышелъ посмотрѣть, какъ Петровна варила варенье, и зачѣмъ-то приказалъ наварить побольше.
   -- Да зачѣмъ же, сударь, больше? У насъ и кушать некому, -- возразила ключница.-- Развѣ въ дорогу съ собой возьмете, или прикажете къ Анатолію Ивановичу въ Петербургъ послать?
   -- Ну, тамъ видно будетъ,-- нѣсколько загадочнымъ тономъ отвѣтилъ капитанъ.
   За завтракомъ онъ спросилъ Анатолія, предполагаетъ ли тотъ остаться до конца лѣта въ Хрычевкѣ.
   -- Намѣренія мои иныя,-- отвѣтилъ Анатолій Ивановичъ.-- Благодаря вашей щедрости, братецъ, я могу аккитовать изрядный долгъ и возстановить свой кредитъ, и у меня есть желаніе скорѣе заняться сими важнѣйшими дѣлами. А кромѣ того, получено мною сегодня письмо отъ родственника нашего и моего пріятеля, Петра Артемьевича Допрядскаго, пущенное изъ Царскаго Села, коимъ онъ увѣдомляетъ, что присгуплено уже къ нѣкоему важному государственному преобразованію, касающемуся и моего служебнаго интереса.
   -- Значитъ, невдолгѣ и въ Петербургъ собираетесь?-- промолвилъ съ скрытымъ чувствомъ удовольствія Семенъ Ивановичъ.
   -- Невдолгѣ и въ Петербургъ, братецъ, -- спокойно подтвердилъ Анатолій.
   Семенъ Ивановичъ какъ-то странно хихикнулъ.
   -- А не слыхали ли, братецъ, какъ располагаетъ сосѣдка наша, Таиса Лавритьевна? Пожалуй, и она тоже въ столицу сбирается, такъ что я тутъ совсѣмъ одинокій останусь?-- спросилъ онъ замысловато звучавшимъ голосомъ.
   Анатолій незамѣтно покосился на него, и отвѣтилъ съ равнодушнымъ видомъ:
   -- Доподлинно не могу вамъ изъяснить, братецъ, но полагать надо, что и ей нѣтъ причины продолжительно здѣсь оставаться.
   Семенъ Ивановичъ сощурился и подтянулъ губы.
   -- Гм... А кажется, чѣмъ бы тутъ не житье Таисѣ Лаврентьевнѣ,-- замѣтилъ онъ тѣмъ же замысловатымъ тономъ.-- Лѣто Господъ Богъ далъ прекрасное, усадьба у нея полная чаша. Вотъ развѣ только пустой этой столичной суеты нѣтъ. Такъ вѣдь и безъ этого можно не безъ пріятности прожить. Сдается мнѣ, что она не очень скоро помышляетъ уѣзжать отсюда.
   Анатолій опять покосился на брата, но не понимая, къ чему онъ это говоритъ, повелъ плечомъ и не продолжалъ разговора. Затѣмъ вскорѣ онъ велѣлъ заложить себѣ одноколку и уѣхалъ.
   Спустя нѣсколько часовъ, когда въ душномъ воздухѣ потянуло уже предвечерней прохладой, Семену Ивановичу вздумалось пойти на охоту. Онъ перекинулъ черезъ плечо ружье, позвалъ собаку, и въ первый разъ рѣшилъ попытать счастья въ пороховскомъ лѣсу. Послѣ вчерашнято замѣчательнаго разговора съ Таисой Лаврентьевной онъ уже какъ бы не считалъ себя совсѣмъ чужимъ въ ея владѣніяхъ.
   Чудныя старыя сосны и ели, и между ними дубы и серебристыя березы, обступили его со всѣхъ сторонъ. Пахло поспѣвающимъ орѣхомъ, первыми молодыми грибами и земляникой; но все это заглушалъ терпкій, смолистый запахъ нагрѣтой хвои.
   Дичи было немного, да и лучшіе часы для охоты уже ушли. Семенъ Ивановичъ брелъ не спѣша, занятый пріятно волновавшими его мыслями и мечтами. Онъ даже не отдавалъ себѣ отчета, въ какомъ направленіи змѣилась узкая лѣсная дорога. Только выйдя на небольшую прогалину, онъ неожиданно увидѣлъ невдалекѣ блеснувшій крестъ пороховской церкви. Стало быть, усадьба была близко.
   "Развѣ зайти къ Таисѣ Лаврентьевнѣ?-- подумалъ онъ.-- Вотъ такъ, съ ружьемъ и собакой, будто утомился на охотѣ. Можно даже пройти садомъ, и если ея не будетъ на террасѣ, то уйти не доложившись".
   И онъ взялъ въ сторону, туда, гдѣ лѣсъ былъ гуще, и понемногу подымаясь, подходилъ къ саду, отъ котораго отдѣлялъ его сухой оврагъ. Пріятныя мысли продолжали тихо волновать его.
   -- "А должно быть и въ оныхъ дѣлахъ поступать слѣдуетъ по примѣру нашего старичка фельдмаршала: не робѣть и прямо переходить къ натиску, -- думалось ему.-- Кабы робѣлъ, потерялъ бы навсегда. Такъ и не домекнулся бы, что можно и съ нашей армейской наружностью дерзать добиваться. А вышло-то вонъ оно какъ...".
   И ему припомнились всѣ подробности вчерашняго свиданія, и завораживающій взглядъ Тайсы Лаврентьевны, и ея кокетливая пугливость, и вздрагивающія подъ прозрачными кружевами бѣло-мраморныя плечи,-- "Мое слово -- терпѣніе!" -- какъ музыка, звучало въ его ушахъ, и на крупныя губы его то и дѣло набѣгала довольная усмѣшка.
   -- "А братецъ, поди, гадаетъ, что она за нимъ слѣдомъ въ Петербургъ поѣдетъ, и тамъ, какъ столичная вертопрашка, амурную игру съ нимъ затѣетъ", -- мысленно подсмѣивался онъ.
   И сейчасъ же волна горячаго, жуткаго счастья обливала его сладкимъ трепетомъ, и всѣ его думы тонули въ одной поглощающей и необъятной мечтѣ.
   

XII.

   Вдругъ лѣниво тащившаяся за Семеномъ Ивановичемъ собака сдѣлала нѣсколько безпокойныхъ прыжковъ и слабо залаяла.
   Капитанъ оглянулся. Онъ былъ уже близко къ оврагу, отдѣлявшему лѣсъ отъ сада. Благодаря разросшемуся орѣшнику, здѣсь была настоящая, почти непроходимая чаща. Проѣзжая дорога сворачивала въ сторону, а прямо предъ нимъ извивалась узенькая тропка, протоптанная между пнями и молодою порослью, и вся закиданная изсохшими сучьями и еловыми шишками.
   Собака бросилась по этой тропинкѣ, продолжая нерѣшительно лаять. Капитанъ снова оглянулся, и зоркіе глаза его замѣтили невдалекѣ, сквозь переплетъ вѣтвей, соломенную крышу какого-то павильона. Въ ту-же минуту онъ увидѣлъ Анатолія Ивановича, который, признавъ собаку, крикнулъ что-то и броосился бѣжать внизъ по оврагу. За нимъ изъ павильона выскочила женская фигура, въ которой капитанъ тотчасъ узналъ Баблонскую. Она спустилась вслѣдъ за Анатоліемъ въ оврагъ, и тамъ они, взявшись за руки, кинулись еще поспѣшнѣе бѣжать вверхъ, по направленію къ саду.
   Семенъ Ивановичъ въ два прыжка очутился подлѣ павильона. Черезъ раскрытую дверь онъ увидѣлъ уютно убранную комнатку. На низенькомъ диванѣ валялась брошенная и забытая впопыхахъ турецкая шаль.
   Капитанъ пріостановился, разомъ зашатавшись на ногахъ. Лицо его покривилось отъ внезапной судороги, нижняя губа повисла. Багровый, припухлый шрамъ рѣзко обрисовывался на лбу.
   Прошла, можетъ быть, только одна секунда, но капитану казалось, что въ эту безконечно длинную секунду какая-то неодолимая сила разорвала всю его жизнь, раздавила ему мозгъ. Въ черепѣ чувствовалась боль, точно вся кровь разомъ хлынула туда.
   Обѣ фигуры, мужская и женская, продолжали мелькать на той сторонѣ оврага, полузакрытыя кустарникомь. Только теперь мужчина, охвативъ женщину рукою, какъ будто несъ ее въ своихъ объятіяхъ.
   Семенъ Ивановичъ, почти не понимая, что дѣлаетъ, перекинулъ изъ-за плеча ружье, приложился и выстрѣлилъ. Мужчина упалъ, потомъ сейчасъ же поднялся и сталъ медленно пробираться между кустами, придерживаясь за бедро. Женщина продолжала бѣжать.
   Дымокъ отъ выстрѣла уже совсѣмъ разсѣялся, и обѣ фигуры успѣли скрыться, а Семенъ Ивановичъ все еще стоялъ на мѣстѣ, словно въ столбнякѣ, опираясь на опущенное къ ногѣ ружье. И лицо его имѣло еще болѣе искаженное и дикое выраженіе.
   Наконецъ онъ словно очнулся, и шатаясь вошелъ въ павильонъ. Отшвырнувъ ружье, онъ бросился ничкомъ на диванъ, лицомъ на забытую Таисой Лаврентьевной шаль, и судорожно зарыдалъ.
   Собака его жалобно завыла.
   Сумерки между тѣмъ быстро сгущались. Когда Семенъ Ивановичъ приподнялся на диванѣ, въ павильонѣ было уже почти темно. Онъ облокотился на столъ, опустилъ голову, и сгорбившись, долго еще сидѣлъ такъ, словно ожидая чего-то. Потомъ всталъ, взялъ ружы; и тихо пошелъ черезъ лѣсъ домой. Жутко отдавались въ ушахъ его собственные шаги, сопровождаемые шорохомъ сухихъ листьевъ, и жутко было ночное безмолвіе лѣса.
   Придя домой, онъ вызвалъ Порфирія и объявилъ ему, что завтра уѣзжаетъ и поручаетъ ему попрежнему завѣдывать управленіемъ вотчиной.
   -- "Да, уѣду,-- рѣшилъ онъ мысленно.-- Послѣ того, чему Господь попустилъ совершиться, оставаться мнѣ здѣсь негоже. Вдалекѣ и среди привычностей полковой жизни, уповательно, скорѣе забудутся и женское коварство, и пустяшныя треволненія страсти".
   Анатолій Ивановичъ не вернулся на ночь домой.
   Утромъ Семенъ Ивановичъ послалъ къ нему въ Пороховку его петербургскаго камердинера, съ порученіемъ освѣдомиться о здоровьѣ барина. Слуга вернулся съ письмомъ отъ Анатолія, въ которомъ капитанъ прочиталъ слѣдующія строки:
   "Милостивѣйшій государь и дражайшій братецъ! Богъ вамъ судья, ежели вы, презрѣвъ соединяющія насъ кровныя узы, стрѣляли въ меня дробью изъ ружья, словно по какому нибудь зайцу. По счастію, зарядъ сей былъ на излетѣ и причинилъ мнѣ токмо легкую рану въ лѣвую лядвею. Да подобнымъ же образомъ двѣ дробинки попали и въ Таису Лаврентьевну, но къ великому благополучію увязли въ ея корсетѣ, причинивъ токмо незначительную боль. И она поручаетъ написать вамъ, что за сіе гнѣва на васъ не имѣетъ, радуясь сердцемъ, что Провидѣніе не попустило совершиться задуманному вами двойному человѣкоубійству.
   "Въ сихъ строкахъ увѣдомляю васъ, братецъ, что хотя и раненый, но сего же числа уѣзжаю одновременно съ Таисой Лаврентьевной въ Петербургъ, а васъ прошу прислать съ камердинеромъ моимъ мои вещи, въ томъ числѣ и шкатулку карельскаго дерева, въ коей находятся принадлежащія мнѣ деньги.
   "А еще приписываю вамъ, братецъ, что во всѣхъ сихъ происшествіяхъ никоимъ образомъ виновнымъ признать себя не могу. Пламенная страсть моя къ невѣстѣ моей Таисѣ Лаврентьевнѣ возгорѣлась во мнѣ съ перваго мгновенія встрѣчи, и если въ дальнѣйшемъ я не открылся вамъ въ моихъ намѣреніяхъ, то единственно по причинѣ вашего смѣхоподобнаго и несообразнаго ни съ наружностями вашими, ни съ воспитаніемъ поведенія. А наипаче какъ вы стали приходить въ безумство и угрожать изступленіемъ. Даже и посейчасъ благодарю Создателя, что когда вы, крадучись въ лѣсу, выданы были собакою вашею, то въ ту же минуту домекнулся я отъ ярости вашей бѣжать, и тѣмъ спасеніе жизни своей и Таисы Лаврентьевны оградилъ.
   "Кончая сіе письмо, тщусь присовокупить, что Таиса Лаврентьевна жестоко потрясена сими происшествіями, и посейчасъ уразумѣть не можетъ, какъ вы въ смѣхоподобномъ ослѣпленіи своемъ чрезъ невинныя ея шалости и издѣвательства довели себя до безумства.
   "За симъ имѣю честь быть вашимъ, дражайшій братецъ, покорнѣйшимъ слугою и братомъ".
   Семенъ Ивановичъ читалъ медленно, останавливаясь на нѣкоторыхъ выраженіяхъ и возвращаясь къ прочитанному. Послѣднія строки онъ уже съ трудомъ могъ разобрать, потому что изъ глазъ его тихо текли обильныя слезы. И трудно сказать, что выплакивали эти слезы: погибшую любовь, или оскорбленіе.
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов