Книговод

Черногорские женщины

Попович-Липовац Иван Юрьевич


ЧЕРНОГОРСКІЯ ЖЕНЩИНЫ

I.

   Родилась черногорка... Мать убаюкиваетъ ее словами юнацкихъ пѣсенъ, обѣщая въ нихъ ей мужа -- не богача, не красавца, но богатыря:
  
   "Расти, кчери, докле не порастеш,
   Кад порастеш, кад лепа нарастеш,
   Удатьу те за добра jунака".
   (Рости, дочка, пока не выростешь красивою дѣвушкою, тогда я выдамъ тебя замужъ за храбреца).
  
   Вотъ первое воспитаніе черногорки,-- первое пророчество и желаніе ея матери, которая только объ одномъ и думаетъ, чтобы ея дочь вышла замужъ за богатыря. Но что отецъ,-- какъ онъ относится къ новорожденной? "Извините", говоритъ отецъ, разсказывая о рожденіи дочери, "у меня родилась дочь" -- и это "извините" ("опростите"), характеризующее отношеніе отца къ новорожденной, сопровождаетъ ее до могилы: черногорецъ о своей дочери, женѣ, сестрѣ, матери, не можетъ иначе говорить, какъ прибавляя слово "опростите". Почему же это такъ?
   Многіе путешественники, не проникнувъ въ центръ страны, по незнанію языка и нравовъ, по недоступности горъ и самаго народа, не любящаго сближаться съ иностранцами, поняли этотъ обычай, какъ фактъ, говорящій въ пользу ихъ предположенія, что черногорка -- рабыня. Но они очень ошибаются: я, зная свою родину и ея обычая, готовъ опровергнуть эти нелѣпыя свѣдѣнія, распространяемыя по Европѣ, и постараюсь дальше объяснить, что черногорка пользуется полнымъ равенствомъ съ черногорцемъ.
   Дѣйствительно, черногорецъ не радуется новорожденной: онъ предпочитаетъ, чтобы у него родился, сынъ; но этого самаго мнѣнія придерживаются поселяне всего міра, потому что, получая сына, они со временемъ пріобрѣтаютъ рабочую силу. А въ Черногоріи и еще болѣе нуждались въ сыновьяхъ: историческая жизнь этого народа сложилась такъ, что ему приходилось 500 лѣтъ бороться за свободу своей родины съ врагомъ, гораздо сильнѣйшимъ его -- турками, и очень естественно, что онъ, какъ народъ воинственный, желалъ имѣть побольше людей, способныхъ воевалъ; во-вторыхъ, общественная жизнь черногорца заставляла его постоянно съ нетерпѣніемъ ожидать сына: до владыки Петра II между самими черногорцами шли племенныя распри, происходившія изъ "кровной мести", и надѣяться на побѣду должна была та сторона, въ которой преобладало мужское населеніе. Въ-третьихъ, домъ и, наконецъ, племя, въ которомъ находилось больше мужчинъ, брало верхъ надъ другими племенами и называлось "кугичи", а другіе -- "никоговичи" (это замѣняло въ Черногоріи несуществующія тамъ сословія). Нельзя было не желать сыновей,-- и такъ это бывало и бываетъ у всѣхъ воинственныхъ народовъ.
   Но почему же "опростите", почему съ такимъ пренебреженіемъ встрѣчаетъ черногорецъ черногорку, появляющуюся на свѣтъ? Бякъ вы увидите изъ моего разсказа, черногорецъ уважаетъ женщину и готовъ погибнуть за нее; но патріархальные нравы смотрятъ вообще на отношенія въ женщинѣ, какъ на грѣхъ, и черногорецъ также говоритъ "опростите" и о родившемся сынѣ. Если ему необходимо сказать, что его супруга находится въ интересномъ положеніи, онъ не находитъ словъ для выраженія итого обстоятельства, и смѣшно смотрѣть, какъ усиливается онъ подыскать болѣе приличное и удобное слово.
   Но, несмотря на предпочтеніе сыновей, черногорская дѣвочка растетъ, встрѣчая такую же любовь; съ того времени, какъ дѣвочка начинаетъ говоритъ, отецъ не пренебрегаетъ ею, играетъ съ ней, цѣлуетъ ее. Хотя она при появленіи на свѣтъ и не возбуждаетъ такого одушевленія и радости, какъ сынъ, котораго встрѣчаютъ выстрѣлами, поздравленіями и пиршествами, но все-таки она считается равнымъ членомъ семейства, какъ и ея братъ. Ея воспитаніемъ -- опять, какъ вездѣ -- занимается мать, сестра, тетка, вообще женщины; отцу принадлежитъ исключительно воспитаніе сына. Но и дочь внимательно слушаетъ, какъ отецъ, сидя вечеромъ у костра, поетъ эпическія пѣсни своего народа, "уа гуслярски звои", и также съ ребячества напитывается духомъ храбрости и самопожертвованіи, который отличаетъ черногорскихъ женщинъ"
  

II.

   Воспитаніе черногорской женщины -- спартанское. Она растетъ въ родительскомъ домѣ до седьмого года; подросши, она исключительно занимается уходомъ за птицами; на нее до этого времени и не обращаютъ много вниманія. Но когда исполнилось дѣвочкѣ семь лѣтъ, въ ней уже появляется инстинктивное стремленіе въ труду, ее начинаютъ считать членомъ семейства, которое своимъ трудомъ заработиваетъ хлѣбъ. Не разъ путешественникъ встрѣчалъ на отвѣсныхъ скалахъ Черногоріи молодую дѣвчонку, которая тащитъ на плечахъ тягу дровъ, ею самою нарубленныхъ,-- не разъ онъ могъ видѣть румяную восьмилѣтнюю дѣвочку, которая, какъ серна, прыгаетъ по неприступнымъ скаламъ романтичнаго Ловчена за бѣлоруннымъ стадомъ.
   Въ Черногоріи развито скотоводство, особенно въ краяхъ сосѣднихъ съ Герцеговиной, Старой-Сербіей и Албаніей. Заниматься скотоводствомъ, быть пастухомъ -- считается почетнымъ; несмотря на родъ, племя и развитіе, всѣ черногорцѣ и черногорки переживаютъ эту фазу жизни. Странно это кажется многимъ путешественникамъ; одинъ изъ русскихъ ученыхъ путешественниковъ удивлялся, что черногорскій князь былъ прежде пастухомъ... Но пастушество для черногорца -- и военная школа. За недостаткомъ въ своемъ краю пастбищъ, черногорцы принуждены были водить свои стада на турецкую территорію и тамъ пасти ихъ силой. Окруженные со всѣхъ сторонъ ренегатами, которые въ храбрости нисколько не уступаютъ имъ самимъ, черногорцы неоднократно вынуждены бывали съ оружіемъ въ рукахъ отстаивать своего барана,-- иной баранъ стоитъ головы черногорскаго юноши, нерѣдко и дѣвушки. Благодаря этой обстановкѣ и у черногорской дѣвушки и женщины формируется такой характеръ,-- пріобрѣтается энергія, храбрость, которыя стали славой черногорскаго народа. Здѣсь черногоркѣ-дѣвицѣ случается увидать раненаго брата, убитаго дядю, обезглавленнаго отца! Нервы ея крѣпнутъ, она исполняется местью туркамъ; ей не разъ приходится и самой участвовать въ схваткѣ...
   Вотъ одинъ случай. На восточномъ краю Черногоріи живетъ племя Дрекаловичей, которые пасутъ свои стада въ густыхъ лѣсахъ высокаго, вѣчно покрытаго снѣгомъ Дурхитора, большая масть котораго принадлежитъ туркамъ-колашинцамъ. Паслось стадо черногорца Митры, смотрѣла за нимъ двѣнадцати-лѣтняя дѣвочка Яница, рядомъ паслись стада и другихъ черногорцевъ: всего въ этомъ краю находилось до двадцати пастуховъ и пастушекъ. На противоположной сторонѣ пасли турки-колашинцы. Въ одно майское утро, раньше зари, послышался голосъ Яницы: "братцы, на ноги! идутъ турки!" Моментально этотъ голосъ разнесся между молодыми пастухами и пастушками. Всѣ встали, вооружились и, собравъ раньше свое стадо и заперши его въ торъ, заняли позицію. "Гдѣ турки, Яница?" -- "Вотъ, смотри, уже подымаются на гору. Идите, ребята, веселѣй, рубите турка,-- вѣдь онъ несетъ намъ свое оружіе въ подарокъ".
   "За крестъ частни и слободу златну -- кто черногорецъ -- впередъ!" закричала Яница и бросилась впередъ, вооруженная однимъ кремневымъ пистолетомъ. Для черногорца и не нужно больше этого слова: тогда онъ бросаетъ ружье -- цефердарь, хватаетъ "святой ятаганъ" и бросается на врага. Пастушки тоже послѣдовали за ними: у одной -- дубина, у другой -- топоръ, у третьей -- ружье, но у большинства -- камни, которые онѣ и бросаютъ съ высокихъ скалъ на наступающаго врага...
   Схватка началась... Турки отступаютъ, черногорцы торжествуютъ, возвращаясь съ окровавленными ятаганами и турецкими трофеями; они безъ особенныхъ потерь уничтожили двадцать турокъ. Но кого несутъ на носилкахъ по извилистой тропинкѣ? Это -- Яница: она довольно тяжело ранена ятаганомъ по плечу; спасая другого, она получила сама ударъ, но она не плачетъ,-- она смѣется, она радуется, что спасла своего жениха Марка.
   При такихъ примѣрахъ, которыхъ множество, черногорки не только участвуютъ въ битвѣ, но послѣ ухаживаютъ за ранеными, становясь сестрами милосердія. Не мудрено, что изъ нихъ воспитываются впослѣдствіи матери -- славянскія спартанки...
   Въ послѣдніе годы и русскимъ докторамъ не разъ случалось видѣть между своими паціентами дѣвочекъ 8--12-ти лѣтъ. Лично я зналъ двухъ такихъ,-- онѣ лежали въ цетиньскомъ госпиталѣ "Билярда". Обѣ были ранены въ правое плечо.
   О чемъ же думаетъ такая пастушка въ продолженіи своего пастушества?
   На неприступныхъ романтичныхъ черногорскихъ горахъ, пропитанныхъ кровью турецкой, нерѣдко увидишь молодую стройную, красивую дочь природы, которая, какъ олень, прыгаетъ за молодыми ягнятками.
  
   "Расти драги, докле не порастеш,
   Кад порастеш, проси ме у отца,
   Па допес ми на дар ти ябуку,
   Турску главу на верх опітра колца".
   (Расти мой женихъ, пока не выростешь; когда выростешь, проси меня у отца, но принеси мнѣ въ подарокъ яблоко -- турецкую голову на остромъ колу).
  
   Такъ черногорка еще ребенкомъ пропитана традиціоннымъ озлобленіемъ противъ турокъ и подстрекаетъ своего будущаго жениха, чтобы онъ непремѣнно постарался добиться ея любви "кровью турка",-- она отъ него ничего не желаетъ, только чтобы онъ былъ юнакъ.
   Цивилизованныя дамы могутъ придти въ ужасъ: "что тутъ хорошаго? Варварство, отсутствіе женской нѣжности, жажда къ пролитію крови" и т. п. Но я скажу въ защиту моихъ соотечественницъ, что женщина, которая съ самаго рожденія слушала "уз гуслярни звон" о подвигахъ своихъ прадѣдовъ, которая видѣла, можетъ быть, не разъ, какъ турки ранили ея отца, оскорбили сестру, мучили старую мать, отрубили голову любимому брату и пр., и не можетъ иначе чувствовать; ея условія жизни, окружающая среда, доблестная исторія ея народа -- даже обязываютъ ее быть подстрекательницею народа, которому она считается дочерью.
  

III.

   Но пускать взрослыхъ дѣвушекъ въ пастушки или "пастирицы", какъ ихъ у насъ называютъ, въ обществѣ молодыхъ "пастырей", безъ всякаго родительскаго присмотра,-- не покажется ли съ перваго взгляда страннымъ и щекотливымъ? Правда, странно для человѣка незнакомаго съ высокою нравственностью черногорцевъ, но вполнѣ естественно для того, кому она Извѣстна. Народъ черногорскій придаетъ великое значеніе чистотѣ нравовъ,-- рѣдко случается, чтобы дѣвушка нарушила строгій обычай. Если такая и найдется,-- она не только бываетъ прогнана изъ родительскаго дома, но народный обычай прогоняетъ ее и изъ границъ ея маленькаго отечества; обыкновенно она обречена искать убѣжища въ Турціи и Австріи. Но и молодца, который осмѣлился пренебречь обычаемъ, ждетъ ужасная казнь: въ большинствѣ случаевъ его убиваютъ братья оскорбленной дѣвушки, хотя случается, что дѣло приходитъ въ обоюдному соглашенію, т.-е. онъ женится на дѣвушкѣ. Но и впослѣдствіи, уже въ законномъ бракѣ, она не пользуется уваженіемъ. Не разъ изъ-за этого повода выходили ужасныя кровопролитія между племенами, изъ которыхъ однѣ принимали сторожу дѣвушки, другія -- юноши.
   Тридцать лѣтъ тому назадъ,-- разсказывала мнѣ бабушка,-- жила въ моей деревнѣ дѣвица Мака, которую родители послали пасти стадо на островъ Вранину, на Скутарскомъ озерѣ. Тамъ пасло и племя цеклинъ. Между цеклинскими пастухами былъ сипъ капитана Лага Джуканова, Иванъ, который соблазнилъ Маху. Несчастная дѣвица поздно опомнилась -- и рѣшила удаваться. Но въ ту минуту приходитъ ея братъ и спрашиваетъ: что сестрица? Отчего ты такъ скучна? Что съ тобой?
   -- Братъ, я недостойна зваться твоею сестрою, я несчастная, я нанесла пятно на нашъ храбрый домъ...
   -- Что ты сестра, съ-ума сошла или шутишь! Не можетъ быть! Кто оскорбилъ тебя? Покажи его или я убью тебя,-- слышишь -- покажи!...
   Но несчастная не хотѣла выдать любимаго юнака, она предпочла смерть и бросилась въ глубокое озеро. Братъ посмотрѣлъ на эту сцену спокойно, онъ только сказалъ: "и лучше честно умереть, чѣмъ нечестной жить!" и бросился искать молодыхъ пастуховъ. Не долго искалъ; нашелъ ихъ онъ въ веселой бесѣдѣ, которую онъ прервалъ такими словами:
   -- Гдѣ скрылся извергъ, трусъ, подлецъ, который осмѣлился осрамить мою сестру? Если онъ юнакъ, то пусть выходитъ на поединокъ? Гдѣ онъ, баба?..
   Закипѣла кровь, поднялась рука -- и въ ней ятаганъ: вышелъ молодой, красивый парень, Иванъ: "Вотъ я! вотъ тебѣ и поединокъ!" Скрестили они ятаганы: разъ, два -- и все кончено! Нѣтъ головы у Ивана -- онъ убить...
   Послѣ этого событія загорѣлась война между двумя племенами, стоившая сорока человѣкъ убитыми и ранеными. Такъ дорого цѣнятъ честь черногорки!..
   Молодая черногорка сана сознаетъ, какъ она можетъ своей несдержанностью уронить свой домъ, даже племя, и предпочитаетъ смерть безчестію. Вотъ примѣръ изъ прошлогодней турецко-черногорской войны, извѣстный всей Черногоріи. На границѣ Васоевичей находится турецкая крѣпость Колашинъ, которая, кстати замѣтить, въ силу берлинскаго трактата, уже находится въ рукахъ черногорцевъ. Въ 1677 году Мехмедъ-али-паша напалъ на племя Васоевичей; Али-Саибъ-паша двигался на соединеніе съ извѣстнымъ Сулейманомъ-пашой, который прошелъ Дугу, достигъ Никшича, перевалилъ на правую сторону и находился въ Бѣлопавличѣ.
   Именно въ это время войско Мехмеда-али-паши, состоявшее изъ албанцевъ, которые его впослѣдствіи убили, заняло деревню, кажется, Смоково. Часть неуспѣвшихъ спастись жителей была вырѣзана, другая -- посажена на колъ, третья -- брошена на съѣденіе свиньямъ. Осталась въ живыхъ одна только жертва, шестнадцатилѣтняя дѣвушка Іоке. Во время всеобщаго избіенія она усоѣла спрятаться въ какую-то пещеру, но зоркіе глаза юсбаши Мехмеда не упустили изъ виду красавицы; онъ бросился на Іову, защищавшуюся, насколько было возможно, камнями. Бой былъ неравенъ; Мехмедъ естественно оказался сильнѣе, можетъ быть, не вполнѣ еще сформировавшейся дѣвицы... Онъ ее взялъ живую въ плѣнъ. Началъ онъ цѣловать свою плѣнницу. Защищаться было напрасно, оставалось употребить прирожденную горцамъ хитрость. Іоке обратилась въ Мехмеду съ такими словами: "делибаша (красавецъ)-турокъ, вѣдь я не убѣгу отъ тебя, я твоя... но только не здѣсь,-- здѣсь насъ увидятъ, пойдемъ подальше, пойдемъ, делибаша!"
   Мехмедъ послѣдовалъ за Іоке на край отвѣсной скалы. Здѣсь, стоя на границѣ жизни и смерти, Іоке прошептала Мехмеду: "поцѣлуй меня, делибаша!" Разгорѣлись глаза у свирѣпаго турка, охватилъ онъ ее своими окровавленными руками, охватила и она его за шею, крѣпко прижала въ своей дѣвической груди и -- бросилась вмѣстѣ съ нимъ въ пропасть... Они погибли... Спустя нѣсколько дней родственники спустились въ пещеру и тамъ нашли два трупа: изверга Мехмеда и героини Іоке. Народъ впослѣдствіи говорилъ: молодецъ-дѣвушка!
   На правой сторонѣ рѣки Тари, текущей въ черногорскихъ Дробнякахъ, находится монастырь Доволя, построенный монахомъ Германомъ въ 1707 г. Прелестная мѣстность, покрытая лѣсомъ, окруженная горами, приманила сюда и турокъ. Въ 1857 году въ игомъ монастырѣ находилась турецкая посада (гарнизонъ); начальнику ея пришлась по душѣ четырнадцатилѣтняя черногорская дѣвушка -- и онъ рѣшилъ, во что бы ни стало, овладѣть ею. Но какъ это сдѣлать? Онъ хорошо зналъ, что черногорка не станетъ съ нимъ, мусульманиномъ, и разговаривать; оставалось увезти ее, что онъ и сдѣлалъ. Несчастная дѣвушка пала жертвой страстей турецкаго бимбаши...
   Вѣсть донеслась по Черногоріи и особенно на Цетиньѣ. Тогдашній князь Даніилъ, человѣкъ мужественный и энергичный, никоимъ обратомъ не хотѣлъ перенести оскорбленія, сдѣланнаго простой дѣвушкѣ, и немедленно прививалъ черногорцамъ уничтожить турецкій гарнизонъ. Сказано -- сдѣлано. Гарнизонъ былъ истреблевъ до единаго человѣка.
   Считаю нелишнимъ упомянуть здѣсь о бесѣдѣ русскаго путешественника, А. Н. Попова, съ владыкой черногорскимъ, Петромъ II.
   Поповъ. "Отчего нѣтъ въ Черногоріи ни одного постановленія объ оскорбленіи дѣвицы или замужней женщины?"
   Владыка. "Не нужно".
   Поповъ. "Но, а если кто оскорбитъ женщину?"
   Владыка. "Это было бы то же самое, если бы вы сказали: "ну, а если кто вспрыгнетъ на луну?"
   Далѣе въ своей книгѣ Поповъ говоритъ: "права мужчинъ и женщинъ въ Черногоріи однѣ и тѣ же, и нѣтъ никакой зависимости, кромѣ нравственной; личность женщины обезпечена еще болѣе, нежели личность мужчины".
   Не разъ дѣвушки совершали подвиги, которымъ удивлялся весь народъ, и которые сохраняются въ народныхъ пѣсняхъ.
   Вотъ, между прочимъ, историческій фактъ, вложенный народомъ въ уста гуслярамъ:
   На деревню Камтелъ напалъ, сильный отрядъ турецкихъ войскъ; онъ грозилъ превратить все въ пепелъ. Не трудно было взять приступомъ слабо защищенную деревню, и турки, дѣйствительно, взяли и разорили ее, но не могли овладѣть они "кулою" (башнею), въ которой искали убѣжища женщины и дѣти, геройски защищавшія ее. Много турокъ легло подъ стѣнами башни, но подъ конецъ не доставало силы храбрымъ женщинамъ.
   -- Что же вамъ дѣлать?-- спросила одна.
   -- Я знаю что!-- отвѣтила дѣвица Іела Марунова и, стащивъ въ уголъ башня весь остававшійся порохъ, поспѣшно отворила ворота.
   Турки, озлобленные потерями, воспламеняемые -- отчасти желаніемъ отмстить за павшихъ товарищей, отчасти овладѣть женщинами, жадно бросились въ башню. Но когда вошло въ нее человѣкъ до 500, страшный гулъ взрыва пронесся по окрестностямъ: отъ башни остались только развалины -- и въ нихъ похоронены всѣ -- кто въ ней были -- и славянки, и турки...
  

IV.

   Черногорская дѣвушка бываетъ "планинкой" (пастушкой, отъ "планина" -- гора) только весною и лѣтомъ -- и тогда учатся хозяйству: дѣлать масло, сыръ и проч., не забывая въ свободное время заняться работой. Она вяжетъ свои живописныя рубашки, схожія съ малороссійскими, шьетъ одежду брату, отцу, родственникамъ, дѣлаетъ обувь, т.-е. "опанки" или русскіе лапти: только у насъ они далеко прочнѣе, лучше и красивѣе.
   Дѣвушку считаютъ за хорошую рабочую силу; она трудолюбива, она работаетъ постоянно -- лѣтомъ и весной въ густыхъ лѣсахъ и пастбищахъ, осенью и зимой у родительскаго очага. Иначе не можетъ и быть. Условія черногорскаго быта заставляютъ женщину вести именно такую труженическую жизнь. Въ то время, какъ мужчины дерутся съ врагомъ, въ двадцать разъ сильнѣйшимъ, чтобы спасти свою родину, женъ и дѣтей, женщины занимаются домашними работами, чтобы имѣть возможность прокормить юнаковъ. Если къ этому еще прибавить, что, до послѣдняго времени, черногорцы, какъ народъ воинственный, всевозможныя ремесла считали ниже достоинства воина, и что не находилось человѣка, который согласился бы взять въ руки ремесленный инструментъ, то не мудрено, что приходилось женщинѣ дѣлать то, чего черногорецъ такъ боялся.
   Кстати упомяну здѣсь, какимъ способомъ появился первый ремесленникъ въ Черногоріи, сапожникъ Чокета.
   Молодой бѣлопавличъ Чокета приготовлялся въ, какой-то школѣ къ священническому званію, но такъ какъ онъ хромалъ на одну ногу, то владыка и не согласился посвятить его. Въ это время князь Николай пригласилъ нѣсколько ремесленниковъ изъ Австріи въ учителя молодымъ черногорцамъ, которыхъ князь намѣревался собрать и отдать въ руки австрійскимъ учителямъ. Но, увы! князю не удалось собрать молодежи: кому онъ ни предложитъ,-- всѣ отказываются. Всѣ говорятъ: "господару! наши предки рѣзали турокъ, а не сапоги шили,-- мы убѣжимъ въ Турцію, если насъ заставятъ работать". Родители тоже взбунтовались. Нечего было дѣлать; князь долженъ былъ отказаться отъ своего плана. Только несчастный Чокета, не принадлежавшій къ хорошему племени, былъ жертвой черногорскаго прогресса. Князь, разъ гуляя съ своей свитой въ Цетиньѣ, замѣтилъ Чокету и, подозвавъ его къ себѣ, началъ говорить: "Ну, Чокета, знай,-- я тебя повѣшу, если ты не начнешь работать!" "Вѣшай, государь, я предпочитаю смерть этому постыдному ремеслу".-- Какъ постыдное? Ты, мой милый, не знаешь, что многіе европейскіе государи учатся ремеслу,-- не то, что ты, бѣдняжка. Пойдемъ, Чокета, къ сапожнику, поработаемъ вмѣстѣ, чтобы черногорцы не смѣялись надъ тобой,-- и если кто тебѣ что-нибудь скажетъ, ты ему отвѣчай: я съ господаремъ работалъ". Сказано" -- сдѣлано. Князь взялъ въ руки работу и, такимъ образомъ, застать работать Чокеіу. Такъ явился въ 1869 году первый черногорскій сапожникъ!
   Но народъ не пересталъ смотрѣть на него съ презрѣніемъ, говоря: "ты занимаешься бабьимъ дѣломъ", а женщины говорятъ: "нашъ другъ Чокета".
  

V.

   Итакъ, дѣвушкѣ приходится много и усердно работать. На этотъ трудъ черногорцы привыкли смотрѣть съ благодарностью, которую они высказываютъ не словами, а дѣломъ: отмстить за дѣвицу считается одинаковымъ, какъ и отмстить за мужчину. Поповъ разсказываетъ въ своемъ путешествіи по Черногоріи фактъ, случившійся въ его время.
   Черногорцы хотѣли разрушить одну австрійскую казарму, находящуюся на границѣ маленькаго княжества, но ихъ было мало, штурмомъ взять ее было невозможно. Тогда одна черногорская дѣвушка безъ вѣдома мужчинъ вздумала поджечь казарму, ее замѣтили австрійцы и убили...
   Увидавъ это, черногорцы взбѣсились: "какъ же можно убивать женщину? это бабье дѣло!" (Самъ черногорецъ считаетъ самымъ постыднымъ дѣломъ тронуть непріятельскую женщину). И, вынувъ ятаганы, бросились на казарму и отмстили за молодую героиню.
   Черногорецъ считаетъ своею обязанностью защищать вездѣ и противъ всякаго хотя бы и незнакомую женщину или дѣвушку. Приведу въ примѣръ дѣйствительное событіе изъ жизни племени кучи.
   Былъ праздникъ въ извѣстномъ монастырѣ Бѣлопавличскомъ подъ Острогомъ, гдѣ почиваетъ тѣло св. Василія, поклониться которому стекается почти вся Черногорія, часть Албаніи и Герцеговины, не исключая и турокъ. Отравилась и одна дѣвушка въ племени кучи, по имени Ружа. Подкараулилъ ее молодой Станко и преслѣдовалъ ее по дорогѣ, пока не догналъ. Заговорилъ онъ съ нею, началъ любезничать, какъ выучился въ Подгорицѣ, турецкой крѣпости, гдѣ жилъ два года, предложилъ ей присѣсть: она его послушала. Взялъ онъ изъ своей торбы разныхъ съѣстныхъ припасовъ и предложилъ ей съ нихъ позавтракать: она не отказалась. Онъ было позволилъ себѣ и болѣе фамильярное обращеніе съ ней; отвѣтовъ былъ ударъ, который нанесла ему по лицу Ружа, говоря: "извергъ! ты за хлѣбъ и соль хочешь оскорбить меня и мой домъ". Подвыпившій Станко, думая, что никто его не видитъ и не слышитъ, кромѣ Ружи, схватилъ ее и силой повалилъ на землю. Но все это видѣлъ и слышалъ его родной брать, который, какъ, звѣрь, прыгнулъ чрезъ какую-то стѣну и ятаганомъ отрубилъ голову родному брату... За то онъ спасъ честь молодой черногорки. Этотъ фактъ случился въ 1858 году.
   Какая громадная разница въ отношеніяхъ черногорца въ женщинѣ сравнительно съ нѣкоторыми изъ кавказскихъ племенъ: черкесовъ, имеретинцевъ и др., гдѣ продаютъ своихъ дочерей, чтобы наполнить гаремы турецкихъ вельможъ, гдѣ по случаю прохода турецкихъ войскъ добровольно приводятъ своихъ женъ въ палатки турецкихъ офицеровъ. И вотъ такихъ-то женщинъ нѣкоторые путешественники сравниваютъ съ свободными дочерями свободнаго народа!
   Въ дополненіе этихъ эпизодовъ, не могу умолчать объ одномъ фактѣ нашей исторіи, гдѣ весь народъ принимаетъ участіе въ судьбѣ и чести нѣсколькихъ дѣвицъ.
   Великій визирь боснійскій (1756 г.), съ 45,000 войскомъ вздумалъ заставить храбрыхъ черногорцевъ прислать ему "горный букетъ изъ лучшихъ цвѣтовъ неприступныхъ горъ". По преданію, визирь писалъ владыкѣ и государю черногорскому, Василію Петровичу: "слушай меня, горный монахъ: пришли мнѣ немедленно двѣнадцать красивыхъ дѣвицъ 12--15-ти-лѣтняго возраста, и кромѣ того еще вдову, красавицу Бѣлу Станишину: ихъ возьму я вмѣсто подати. Если не исполнишь моего желанія -- клянусь тебѣ, черный монахъ, святымъ Мухамедомъ и богомъ Аллахомъ, что предамъ пламени всю Черногорію, и весь народъ вашъ или подъ саблю положу, или въ плѣнъ возьму!.. Помни о томъ, что теперь написано тебѣ и скорѣй отвѣчай". Черногорія находилась тогда въ критическомъ положеніи: изнуренная продолжительными войнами, она была доведена до крайности, былъ недостатокъ въ военныхъ припасахъ, свирѣпствовалъ голодъ, не было, наконецъ, ни денегъ, ни лошадей.. Что оставалось дѣлать владыкѣ? Онъ собралъ всѣхъ племенныхъ старшинъ Черногоріи, прочиталъ письмо, на которое рѣшено было, по эпическому преданію, отвѣтить такимъ образомъ: "пошлю я тебѣ вмѣсто дѣвицъ молодыхъ -- двѣнадцать свиныхъ хвостовъ, а за одну Бѣлу Станишину -- двѣнадцать бараньихъ роговъ, чтобы все это носилъ ты на своемъ турбанѣ; кромѣ того, пошлю тебѣ двѣнадцать камней, чтобы ты ихъ отослалъ царю, вмѣсто подати, и чтобы зналъ -- что такое Черногорія". Послѣ такого отвѣта послѣдовалъ полный разрывъ между владыкою и визиремъ; черногорцы ждали турокъ у Оногошти. Сраженіе продолжалось четырнадцать дней -- съ перемѣннымъ счастьемъ, подъ конецъ турки начали одерживать верхъ. У черногорцевъ уже истощился запасъ пороху, но имъ удалось добыть аммуницію отъ бокезовъ; они напали на турокъ, разбили ихъ, визирь самъ едва ускакалъ.
  

VI.

   Обратимся къ домашней и общественной жизни черногорской дѣвушки.
   Дѣвушка въ Черногоріи пользуется такою широкою свободою, съ которою можетъ сравниться только отчасти свобода американскихъ дѣвицъ. Родители пускаютъ ее вездѣ одну; даже и за границей Черногоріи, напр. на австрійскихъ и турецкихъ рынкахъ, присмотръ предоставляется ей. Иностранныхъ наблюдателей, которые считаютъ черногорку рабыней, поражаетъ и убѣждаетъ въ этомъ одинъ, съ перваго взгляда, странный обычай -- цѣлованія дѣвушками и женщинами рукъ у мужчинъ, а въ нѣкоторыхъ краяхъ Черногоріи еще удержался обычай умовенія ногъ гостямъ. Этотъ послѣдній обычай очень древній, старославянскій и даже античный; существуетъ онъ въ пограничныхъ округахъ съ Герцегоиной и Старой-Сербіей: въ Бананахъ, Зубцахъ, Васоевичахъ и др. Что касается цѣлованія рукъ старшему,-- то отъ него не освобождены и мужчины до шестнадцатилѣтняго возраста, т.-е. до той поры, пока они не начнутъ носить оружіе и воевать съ врагомъ отечества. Кромѣ того, женщина цѣлуетъ руку старшей женщины и сама получаетъ отвѣтный поцѣлуй въ щеку, напр., при встрѣчахъ на дорогѣ, хотя бы и незнакомыхъ черногорокъ. Неженатому мужчинѣ дѣвушка избѣгаетъ цѣловать руку; она считаетъ его недостойнымъ этой чести, потому что онъ еще не выросъ, чтобы носить оружіе, не выросъ, чтобы жениться, не выросъ, чтобы рѣзаться съ турками. Единственный случай, при которомъ цѣлуютъ руку и у юноши,-- это когда онъ отсутствовалъ изъ дома болѣе, чѣмъ на годъ.
   Конечно, этотъ обычай кажется нѣсколько страннымъ иностранцу, привыкшему, напротивъ, изъ уваженія въ прекрасной половинѣ человѣческаго рода, цѣловать прелестныя ручки, пропитанныя ароматами и духами. Признаюсь, и для меня, черногорца по рожденія)) итогъ обычай показался страннымъ. Въ 1870 г., когда но окончаніи гимназическаго курса, я возвратился въ свою ровную деревню, гдѣ уважали меня, какъ сына пламеннаго предводителя,-- я помню, какъ собралась вокругъ толпа юнаковъ. Всѣ они цѣловали меня въ лицо, но, вдругъ, приходятъ дѣвушки, женщины и старушки, годящіяся мнѣ въ прабабушки, схватываютъ мои руки и покрываютъ ихъ поцѣлуями. Я покраснѣлъ при такой неожиданности и поднялъ руки вверхъ, чтобы не дать имъ возможности продолжать эту для меня непріятную сцену. Я крайне удивился, когда одна красотка заплакала при этомъ; послѣ я узналъ, что она обидѣлась -- зачѣмъ я не далъ поцѣловать ей мою руку,-- хотя я охотно перецѣловалъ бы ея руки.
   Не дать поцѣловать руку женщинѣ очень опасно, потому что не даютъ цѣловать только тѣмъ, которыя слывутъ за безчестныхъ.
   Этотъ обычай черногорцы получили въ наслѣдство отъ древнихъ сербовъ, и онъ до того укоренился, что если вы скажете черногоркѣ: отчего вы цѣлуете у мужчинъ руки? то, навѣрное, получите всегда такой отвѣтъ: "какъ же не цѣловать руки у такихъ юнаковъ, какъ наши братья, отцы, родственники, которые такъ храбро защищаютъ насъ и нашихъ дѣтей; они богатыри, а богатырей нужно уважать!"
   Дѣвушки въ Черногоріи иди совсѣмъ не пьютъ никакихъ спиртныхъ напитковъ или въ самыхъ незначительныхъ дозахъ. Пьяную женщину (какъ, впрочемъ, и пьянаго черногорца, который постоянно жилъ бы въ своемъ отечествѣ) -- видѣть невозможно; недаромъ сложилась у насъ поговорка: "пьяница -- готовая блудница". Дѣвушка тоже не уважаетъ мужчины, который много пьетъ; она радуется, если женихъ у ней трезвый, и говоригъ въ пѣснѣ:
  
   "Мать моя! Оставила я шутить,
   Я себѣ выбрала жениха...
   Не вьетъ онъ, не куритъ,
   Развѣ немного вина,-- но ни капельки водки".
  
   Дѣвушка, ничуть не теряя въ своей строгой скромности, бываютъ на общественныхъ сходкахъ, на народныхъ праздникахъ, собираются на "керстно имя" (день сербскаго святого, который считается патрономъ чьего-либо дома), гдѣ бываютъ національные танцы, такъ-называемые "хори". Здѣсь юнакъ не стыдится протанцовать съ дѣвицею оригинальный и довольно интересный народный танецъ, послѣ котораго цѣлуетъ ее предъ лицомъ всего народа. Этотъ традиціонный обычай очень уважаетъ нашъ народъ.
   Правда, находятся знатоки нашего народа, въ родѣ француза Фриллея и сербскаго капитана Влаховича, которые въ своей книгѣ Черногоріи утверждаютъ, что черногорецъ никогда не цѣлуетъ женщину въ лицо, а только въ воздухъ, наглядно показывая ей свое презрѣніе. Эти два автора сравниваютъ "рабство" черногорской женщины съ рабствомъ женщины у дикихъ первобытныхъ индійцевъ на берегахъ Ореноко и т. д. Но эти сужденія людей, совсѣмъ не понявшихъ черногорской жизни, не заслуживаютъ никакого вниманія. Какъ большинство иностранныхъ писателей, они не только не знаютъ народа черногорскаго, но и не могутъ знать, потому-что никогда не входили внутрь народной жизни. Писатели этого рода всего чаще просто переписываютъ другъ у друга. Перечитать едва ли не всѣ книги о Черногоріи, я пришелъ къ заключенію, что очень большая доля того, что находится въ книгахъ полковника Біалла 1720 г., Ами Буэ 1840 г., С. Робера 1844 г., Шопена и Убичини 1856 г., Денормана 1866 г., Деларю 1862 г., а также и другихъ писателей, не что иное, какъ буквальное переписываніе одного у другого. Единственные путешественники, заслуживающіе нашего вниманія -- это русскіе: А. Н. Поповъ и Е. П. Ковалевскій, о которыхъ впослѣдствіи упомяну.
   Біалла, Буэ, Роберъ имѣютъ значеніе только потому, что передаютъ нѣсколько характеристичныхъ фактовъ, забытыхъ народомъ.
   Почти всѣ путешественники говорили о черногорской жизни модъ вліяніемъ своихъ домашнихъ взглядовъ и привычекъ. И нашли страннымъ, что дѣвушки или женщины сами пашутъ землю, носятъ на плечахъ по два и по три пуда изъ Цетинья въ Каттаро на разстояніи болѣе пяти часовъ ходьбы и т. п. Но они не подумали, что въ его самое время ихъ мужья, братья, отцы или работаютъ еще усерднѣе, или стоять на турецкой границѣ часовыми, слѣдя за движеніемъ турокъ; что черногорцы заставляютъ женщинъ работать не изъ принципа, какъ восточные народы, а изъ нужды, изъ бѣдности. Нужда и бѣдность заставляетъ работать вездѣ. Мнѣ случаюсь видѣть самому жъ Берлинѣ, Парижѣ, Лондонѣ и проч. женщинъ -- отъ восьмилѣтнихъ дѣвочекъ до шестидесятилѣтнихъ старухъ, работающихъ въ удушливой атмосферѣ фабрикъ, съ сами часовъ утра до семи вечера. Стало быть, нѣмки, француженки, англичанки тоже рабыни? Эм. Зола говоритъ о французскихъ женщинахъ, который рабынями не считаются, слѣдующее: "французская крестьянка, разъ выйдя замужъ, по большей части хорошо ведетъ себя. Она очень много работаетъ. Среди каждаго поля мы видимъ согбенныхъ женщинъ, работающихъ безъ отдыха, безъ перерыва,-- это рабочіе волы. На сѣверѣ Франціи крестьянка большею частію умственно ниже крестьянина. Она покорна ему. На югѣ она трепещетъ мужа, на сѣверѣ иногда попадаются бой-бабы. Смерть приходить, какъ избавленіе. Во французскихъ селахъ роль женщины ограничивается рожденіемъ дѣтей и трудомъ; у шея нѣтъ другого дѣла. Суевѣрно-набожная, она слѣдуетъ узкимъ обрядамъ религіи и не можетъ способствовать смягченію нравовъ своихъ близкихъ. Если крестьяне развиваются такъ медленно, то это потому, что ихъ женщины не въ состояніи играть своей цивилизующей роли".
   Вотъ характеристика самой свободной женщины; развѣ она лучше черногорки по Фриллею?
   "Черногорки,-- говорятъ Фриллей и Влаховичъ,-- находятъ удовольствіе въ ихъ подчиненности и униженіи и даже видятъ въ этомъ удовлетвореніе своего самолюбія, совершенно не понимая того, что оно -- просто самолюбіе вьючнаго животнаго, работающаго изъ всѣхъ своихъ силъ. Черногорецъ бьетъ свою жену, дочь или сестру самымъ жестокимъ образомъ, но это наказаніе не озлобляетъ ее; напротивъ, она переноситъ его съ гордостью!"
   Возможно-ли вѣрить, чтобы такой нравственный народъ, какъ черногорцы, которые не заставили работать даже плѣнныхъ турчанокъ, чтобы они заставляли работать своихъ родныхъ матерей или чтобы ихъ матери сносили побои съ охотою и даже съ удовольствіемъ? Черногорецъ счелъ бы оскорбленіемъ назваться сыномъ "рабыни" и Боже сохрани, чтобы онъ названъ жену "рабой". Какая разница въ этомъ отношеніи у турка-помака и черногорца. Турокъ всегда скажетъ: "я взялъ жену хорошенькую -- рабыню", черногорецъ не иначе какъ: "моя вѣрная люба". Пѣсня говоритъ именно о свободной черногорской женщинѣ: "Не родила меня рабыня-дѣвица, ни була, ни бѣлая латинка, родила меня храбрая черногорка, которая не знаетъ такого рабства". Чтобы меня не заподозрили въ пристрастіи къ своему народу, приведу снова А. Н. Попова: "Постоянная война черногорцевъ была одною изъ главныхъ побудительныхъ причинъ къ развитію особаго характера семейныхъ отношеній. Всякій черногорецъ -- воинъ, онъ вооруженъ съ того времени, какъ только можетъ носить оружіе и драться съ врагами. Этотъ военный характеръ черногорца придаетъ ему особенное значеніе въ общественномъ быту, ярко отличное отъ значенія женщины, потому-что женщина, какъ не воинъ, не входитъ въ государственныя дѣла, намъ ея мужъ; ея дѣятельность ограничивается кругомъ семьи.
   "При родовомъ устройствѣ, женщина не должна была мстить (хотя и есть очень многіе примѣры женской мести, которые и самъ Поповъ приводитъ), равно и мщеніе никогда не падало на женщинъ.
   "Во время самой жестокой мести и междоусобной войны, женщина всегда безопасна, свободно ходитъ во враждебныя села, встрѣчается съ врагами, и никогда рука черногорца не поднималась на женщину. Очень интересенъ обычай: когда враждуютъ два племени, то враги, изъ опасенія быть убитыми по дорогѣ, обязаны не покидать своихъ деревень. Но такъ какъ нужно же бывать на общественныхъ рынкахъ: въ Каттаро, Рѣкѣ, Вирѣ, Даниловѣ градѣ, то собираются женщины, дѣвицы, и сопровождаютъ мужикъ до рынка. Этотъ конвой, сильнѣе всякой вооруженной силы, потому-что черногорецъ никогда не убьетъ человѣка въ присутствія женщины.
   "Уваженіе къ женщинамъ у черногорцевъ такъ сильно, что онъ раньше простить обиду свою, чѣмъ обиду женѣ, матеря, сестрѣ, или даже незнакомой женщинѣ. На каждое дерзкое слово, направленное на женщину, одинъ отвѣть: или ударъ ятаганомъ, ш пуля пистолета. Строгое разграниченіе семейныхъ обязанностей и военный характеръ черногорца кладетъ особый отмечаютъ на отношенія мужчинъ къ женщинамъ и условливаетъ нѣкоторые обычаи, кажущіеся странными съ перваго взгляда, въ которыхъ думаютъ видѣть какое-то рабство и угнетеніе женщины, между тѣмъ, какъ всматриваясь внимательно въ особенныя начала ихъ быта, это поверхностное предубѣжденіе исчезаетъ само собою.
   "Правда, что черногорецъ мало заботится о семейственныхъ занятіяхъ; почтя всѣ домашнія работы принадлежатъ женѣ; она цѣлуетъ мужчинамъ руку и называетъ мужа не иначе, какъ господаремъ,-- но съ другой стороны, черногорка можетъ имѣть свое имущество, ея личность обезпечена болѣе еще, нежели личность мужчины. Права мужчинъ и женщинъ однѣ и тѣ же, и нѣтъ никакой зависимости, кромѣ нравственной.
   "Женщина черногорская дика и робка внѣ своего дома, но за то нѣтъ гостепріимнѣе и услужливѣе хозяйки, какъ черногорка -- дома".
   С. Роберъ также понялъ эту сторону черногорской жизни:
   -- Черногорка,-- говоритъ онъ,-- для черногорца святыня, онъ бережетъ ее отъ всякаго оскорбленія. Черногорка очень учтива и гостепріимна, если вы путешественникъ и особенно иностранецъ. Стоитъ спросить у женщины воды, чтобы она принесла вамъ молока или вина и, притонъ, безъ всякаго денежнаго вознагражденія ". Таковъ же отзывъ и Ани Буэ.
  

VII.

   Черногорская дѣвушка всѣми любима въ домѣ. Особенно нѣжная любовь существуетъ между братомъ и сестрой, к подобной любви, по моему мнѣнію, нигдѣ въ цѣломъ мірѣ отыскать невозможно. Дѣвушка, какъ членъ семейства, но смерти отца, можетъ получить въ наслѣдство все имущество, кромѣ родительскаго оружіи, принадлежащаго въ силу обычнаго права -- ближнему родственнику, способному употребить это оружіе противъ врага. Есть обычай, что если остаются послѣ смерти отца малолѣтнія дѣти и между ними сыновья, то дочь въ наслѣдство нечего не получаетъ, кромѣ собственнаго имущества матери; но за то братья, а въ случаѣ ихъ малолѣтности опекуны изъ ближайшихъ родственниковъ, должны выдать ее за-мужъ и купить всѣ необходимыя для приданаго вещи. Если она почему-нибудь не выйдетъ замужъ, то имѣетъ право оставаться подъ родительскимъ кровомъ до самой смерти.
   Дѣвушка пользуется совершенною полноправностью съ мужчиною. Ее допускаютъ одну предъ сельское начальство, предъ высшій судъ -- сената, предъ лицо государя и вездѣ она можетъ наложить ея претензія; ея присяга имѣетъ одинаковое значеніе съ присягой мужчины. Во многихъ случаяхъ она пользуется снисхожденіемъ, недоступнымъ мужчинѣ. Ее всякій защищаетъ, если только она пользуется хорошей репутаціей; въ противномъ случаѣ даже ея близкіе родственники отказываются принимать къ ней участіе.
   Въ Черногоріи, какъ т вездѣ на югѣ, женятся и выходятъ замужъ очень рано: тринадцати-четырнадцати-лѣтній возрастъ считается зрѣлымъ.
   Обрученія дѣлались, бывало, еще въ колыбели между пятимѣсячными дѣвочками и двухлѣтними мальчиками. Между прочимъ и и былъ обрученъ такимъ же образомъ.
   Въ 1856 году, во время непрерывной войны съ турками, мой отецъ предводительствовалъ нашимъ племенемъ и, однажды, аттаковалъ непріятельскую позицію около Скутарскаго озера. Турки-албанцы, которые въ храбрости нисколько не уступаютъ черногорцамъ, защищались очень удачно; нѣсколько безуспѣшныхъ аттакъ еще болѣе воодушевило дикое арнаутское племя и оно, не выждавъ послѣдняго нападенія, бросилось на черногорцевъ съ ятаганами въ рукахъ. "Страшная была эта минута!-- разсказывалъ мнѣ послѣ отецъ.-- Ружейные выстрѣлы стихли, только нерѣдка щелкали "леденицы" -- маленькіе пистолеты, которыхъ пули или достигали убѣгающаго, или заканчивали жизнь раненаго... Успѣхъ сначала клонился на нашу сторону, албанцы отступали, но, вдругъ, я увидѣлъ на правомъ флангѣ два турецкіе полка, которые открыли по насъ огонь. Не мудрено было ужаснуться въ десять разъ сильнѣйшаго и не менѣе храбраго непріятеля! Что оставалось дѣлать? Нужно было отступать. Такъ мы и сдѣлали. Я шелъ,-- если не послѣднимъ, то изъ послѣднихъ. Вдругъ, непріятельская пуля, сыскавшая меня, ранила въ ногу... Я упалъ и не могъ тронуться ни на шагъ. Голосъ мой, звавшій помощь,-- былъ голосомъ вопіющаго въ пустынѣ: отъ сильной ружейной пальбы ничего не было слышно. Значитъ, и пропалъ... Вслѣдствіе сильнаго кровотеченія я ослабѣлъ ужасно, но не потерялъ сознанія; ожидая вѣрной смерти, я все-таки рѣшился продать жизнь подороже: въ рукахъ я держалъ два пистолета, заряженные -- каждый тремя пулями -- и ждалъ своего палача... Недолго мнѣ пришлось ждать, и и теперь припоминаю, васъ албанцы съ азартомъ приближались, перегоняя другъ-друга: каждый хотѣлъ первымъ отрубить мою голову. Наконецъ, одинъ красивый горецъ, съ ятаганомъ въ правой рукѣ, и съ головой черногорца въ лѣвой, кинулся на меня, крича какія-то непонятныя для меня слова, но удачный мой выстрѣлъ послалъ этого храбраго молодца въ рай Мухамеда. Другой, старый, свалился къ моимъ ногамъ съ разбитымъ черепомъ. Но за то третій бросился на меня съ ужаснымъ ревомъ. Страшно мнѣ было видѣть смерть предъ своими глазами!.. Еще два шага, еще одинъ ударъ -- и я былъ бы убитъ... но судьба, которой я вѣрю, спасла меня. Не знаю, откуда-то выскочилъ молодой черногорецъ Михайло, уроженецъ Девлина, который однимъ ударомъ ятагана отрубилъ голову смѣлому арнауту, и, затѣмъ, не долго думая, взвалилъ меня на плечи и вынесъ въ безопасное мѣсто. Чрезъ нѣсколько дней я его увидѣлъ и предложилъ слѣдующую благодарность: "первый сынъ у меня и первая дочь у тебя -- будутъ мужемъ и женой". Такъ и случилось: родился ты, и у него родилась дочь -- Милица. Какъ только вы родились,-- я сейчасъ послалъ ему обручальное кольцо и, обмѣнявшись посѣщеніями, повеселились, радуясь тому, что между двумя племенами "пріятельство".
   Но если случайно родится у обоихъ отцовъ по сыну, тогда они должны быть "побратимами",-- а если по дочери, тогда онѣ должны быть "сестрами". Объ этомъ я поговорю впослѣдствіи.
   Я свою невѣсту видѣлъ только разъ въ жизни -- и то, когда мнѣ было отъ роду лѣтъ семь. Она мнѣ нравилась, я называлъ ее "вѣреницею" (невѣстою), отдалъ ей въ подарокъ какую-то турецкую брошь, но обстоятельства заставили насъ разойтись; я уѣхалъ заграницу учиться, а она осталась дома, заболѣла и умерла...
   Такихъ случаевъ бываетъ много -- и обычай считается святымъ, сильнѣйшимъ иного религіознаго. Рѣдко найдется черногорецъ или черногорка, которые отказались бы отъ брака, заключеннаго ихъ родителями; черногорское народное право позволяетъ отказаться только въ случаѣ наличности какого-либо умственнаго или физическаго недостатка, напр. въ случаѣ сумасшествія, слѣпоты и пр. Правда, не разъ случалось, что два племени, поссорившись, измѣняютъ этому условію, или, по-просту, дѣвушка заинтересовавшись другимъ, отказывается отъ жениха. Тогда начиналась "кервава отвѣта" (кровавая месть). Приведу въ примѣръ эпизодъ, случившійся лѣтъ сорокъ назадъ, о которомъ говорила вся Черногорія.
   На четверть часа разстоянія отъ Цетинья находится подъ высокими скалами маленькое село, въ которомъ видно до двадцати бѣлокаменныхъ домовъ, которые всѣ снабжены бойницами на случай нападенія непріятеля. Эта деревня называется "Даньи Край"; живетъ въ ней маленькое племя Ивановичей.
   Одинъ изъ нихъ, по имени Илья Ивановъ, отправившись однажды въ гости въ сосѣднюю деревню Баице, къ племени Мартиновичамъ, увидѣлъ красивую дѣвочку еще въ колыбели. Она такъ ему поправилась, что Илья въ азартѣ отъ нея и отъ угощевія сказалъ предводителю Мартиновичей: "слышишь, братъ, мы. сосѣди, живемъ дружно, а чтобы скрѣпить эту дружбу родствомъ -- отдай твою дѣвочку за моего пятилѣтняго сына Маркишу! Пусть дѣти растутъ, пока не выростутъ, а потомъ сыграемъ свадьбу". Илья согласился. Сказано -- сдѣлано. Сейчасъ послѣ этихъ словъ вышелъ изъ дому одинъ изъ Мартиновичей и выстрѣлилъ изъ пистолета. Этимъ выстрѣломъ онъ далъ знать, что будетъ празднество. Немедленно собралось все племя, появились водка и вино, началось веселье, стрѣльба, занялъ и гусляръ свое мѣсто, началъ онъ "уз гуслярни звон" пѣть "Женитьбу Максима Червоевича". Пиршество продолжалось всю ночь; церемонія свадебная тоже была соблюдена: подъ конецъ привели пятилѣтняго жениха, одѣтаго въ золото съ двумя маленькими пистолетами за поясомъ, и онъ, подойдя къ своей невѣстѣ и поцѣловавъ ее, подарилъ ей перстень.
   Утромъ всѣ разошлись. Годъ шелъ за годомъ, пока росла Кристина. Четырнадцати лѣтъ отроду -- она была высокой стройной красавицей и обращала на себя всеобщее вниманіе. Молодцомъ оказался и Маркиша, но не съумѣлъ затронуть сердца невѣсты; не его полюбила она, а другого юнака, который, опасаясь Маркишиной мести, рѣшился уйти въ Турцію. Долго отговаривали его родственники отъ этого поступка,-- но все по-напрасну; онъ убѣжалъ въ Антивари съ Кристиной и тамъ поселился. Эммъ не кончилось дѣло. Ивановичи нашли себя оскорбленными, зачѣмъ Мартиновичи такъ вѣроломно уничтожили этотъ бракъ -- и рѣшили мстить. За смерть одного Мартиновича, его родственники убили одного Ивановича: выступила на сцену "кровавая жестъ". Рѣзня продолжалась шестнадцать лѣтъ -- и въ теченіи этого времени съ обѣихъ сторонъ погибло шестьдесятъ два человѣка, все отборныхъ, храбрѣйшихъ и честнѣйшихъ черногорцевъ. Только усиліями владыки Петра они помирились, съ тѣмъ условіемъ, чтобы Мартиновичи выдали за одного изъ Ивановичей дочь воеводы Богдана: послѣ свадьбы заключенъ былъ вѣчный миръ.
   Бываютъ и такіе примѣры, что вслѣдствіе постоянныхъ войнъ родъ имѣетъ только единственнаго представителя, какого-нибудь мальчугана. Что же дѣлать? Парень хотя и малолѣтній, но все-таки черногорецъ и, притонъ, хозяинъ дома. Положимъ, хозяинъ плохой, у него нѣтъ жены, да и самый домъ безъ женщины считается пустымъ, согласно съ пословицами: "тешко кучи, гдѣ нема жене" (тяжело дому, въ которомъ нѣтъ женщины), "пуста куча, гдѣ нема котуле" (пустой тотъ домъ, въ которомъ нѣтъ юбки). Слѣдовательно, нужно женитъ мальчугана. Находятъ ему невѣсту изъ храбраго племени, которая обыкновенно моложе его самого и вѣнчаютъ ихъ какъ взрослыхъ, съ соблюденіемъ всѣхъ обычныхъ церемоній. Дѣвчонку приносятъ въ домъ ея мужа, гдѣ она и воспитывается, пока не будетъ въ состояніи раздѣлить супружеское ложе. Такимъ образомъ женился и теперешній князь Николай. Княгиня Милена жила и воспитывалась у отца князя воеводы Мирна, пока князь оканчивалъ свое воспитаніе въ Парижѣ.
   Но въ продолженіи этого времени -- Боже сохрани!-- если мужъ поцѣлуетъ свою малолѣтнюю жену. Это считается грѣхомъ въ силу стараго преданія, гласящаго: "великій грѣхъ развращать дѣвицу раньше, чѣмъ придетъ ея способность рождать". Такого человѣка преслѣдуютъ русалки и плодъ въ утробѣ его жены превращаютъ въ камень. Но и не будь этого повѣрья, уже самая честь черногорца не позволила бы ему совершить проступка. Примѣръ покажетъ, насколько сильна въ подобномъ случаѣ нравственность юноши-черногорца.
   У брата черногорскаго владыки и князя Петра II былъ братъ Перо, при жизни владыки -- предсѣдатель сената и полководецъ, а послѣ его смерти, владѣтель Черногоріи, до совершеннолѣтія Даніила I. У Пера была хорошенькая дочь Іоанна, которую онъ обѣщалъ еще въ колыбели нѣкоему Дулагичу, уроженцу Цеклина. Но Іоанна, выросши, влюбилась въ моего дядю Петра Мартиновича, и на-отрѣзъ отказала Дулагичу. Отнявъ былъ выслушавъ далеко не хладнокровно; не только женихъ, но и все племя возстало противъ этого поступка и in corpore, конечно всѣ вооруженные, пришли въ Цетинье искать правды. Они не посмотрѣли на то, что Іоанна дочь государя черногорскаго и что она невѣста сына представителя сильнаго и храбраго племени Мартиновичей: они категорически предложили "или выдать имъ дѣвицу Іоанну -- или бой на жизнь и смерть". Угроза произвела такое впечатлѣніе, что Перо рѣшилъ лучше мирнымъ путемъ окончить это дѣло. Хотя Іоанна и не любила Дулагича, но въ виду того, что она была ему обѣщана, владыка разрѣшаетъ звать ее съ собой Дулагичу и держать въ продолженіи двухъ лѣтъ: если Іоанна полюбитъ его въ это время -- пусть женится, если нѣтъ -- то будетъ женою Петра Мартиновича. Дулагичъ согласился и съ пальбою, съ пѣснями повезъ красавицу въ себѣ. Въ теченіи двухъ лѣтъ онъ старался ласковымъ обхожденіемъ и подарками подѣйствовать на сердце дѣвушки, но всѣ усилія его были напрасны, она осталась вѣрна своему Петру. "Прежній женихъ,-- разсказывала мнѣ послѣ тетка,-- старался всѣми способами, чтобы я его полюбила въ продолженіи этихъ двухъ лѣтъ, но никогда не позволялъ себѣ фамильярности, онъ только честно и добросовѣстно угождалъ во всемъ, что я желала". Она осталась непреклонна и, возвратившись домой подъ пальбу изъ ружей, вышла за моего дядю.
   Помню еще случай съ дочерью знаменитаго воеводы Вукаловича и уроженцемъ Грахова Буланчемъ. Она была обѣщана Буланчу еще въ колыбели и свадьба была сыграна съ соблюденіемъ всѣхъ церемоній. Но невѣста, выросши, не взлюбила жениха и рѣшилась лучше совсѣмъ не выходить замужъ. Просьбы, даже заклинанія ея отца, извѣстнаго своимъ честнымъ характеромъ -- пощадить его, старика, не срамить въ глазахъ народа,-- не привели ни жъ чему: она осталась вѣрною своему намѣренію. Тогда молодой Буланчъ, увидѣвъ въ чемъ дѣло, рѣшился съ горя навсегда оставить свое отечество и переселился въ Сербію, гдѣ и теперь служитъ капитаномъ.
   Упомяну еще, что сестра князя Николая, нынѣ г-жа Пламенацъ, также не согласилась выдти за мужъ за того, кого ей выбрали родители.
   Изъ подобныхъ фактовъ видно, что дѣвушка выходить замужъ весьма часто до любви. Но въ большинствѣ случаевъ преобладаетъ право отца: онъ выбираетъ своему малолѣтнему или совершеннолѣтнему сыну невѣсту.
   Матери также, хотя рѣже, заключаютъ подобные браки дѣтей. Напр., двѣ подруги дѣтства изъ взаимной любви рѣшаютъ, что ихъ первыя дѣти будутъ мужъ и жена и, утвердивъ свое рѣшеніе клятвою, обмѣниваются подарками. Какая-нибудь черногорка спасла другую отъ смерти или спасла ея отца, брата, сына, родственника, во время междоусобной войны: опять случай для заключенія ранняго брака.
   Многіе путешественники утверждаютъ, что въ Черногоріи не существуетъ не только любви, но не бываетъ даже знакомства между женихомъ и невѣстою, что они не видятъ другъ друга до самой свадьбы -- и самый день этотъ ожидается очень спокойно я равнодушно дѣвушкою, которая и но старается понравиться своему жениху. Въ этихъ словахъ есть доля правды, но, какъ выше упомянуто, есть большой процентъ выходящихъ замужъ по любви, разумѣется не любви салонной, а по дѣйствительному увлеченію. По обычному праву черногорцевъ, также какъ и по законникамъ Петра I, Петра II, Даніила I, въ бракѣ нужно согласіе родителей, но народъ смотритъ на принужденіе къ браку, какъ на смертный грѣхъ. Уже старая сербская поэзія говорить въ пользу свободнаго выбора женихомъ невѣсты, и наоборотъ.
  

VIII.

   Способовъ женскаго гаданья множество. Къ сожалѣнію, мнѣ не удалось собрать все, что можно было бы собрать; ограничится нѣсколькими примѣрами.
   Мара Милошева Ковачъ разсказывала мнѣ, что въ Цеклинѣ существуетъ такой обычай: въ день св. Георгія, дѣвушки, придя на зарѣ къ колодцамъ за водой, смотрятъ въ глубину до тѣхъ поръ, пока въ глазахъ не потускнѣетъ отъ слезъ, а въ водѣ не покажется изображеніе будущаго жениха. Многія утверждаютъ, что имъ дѣйствительно удавалось его видѣть.
   Наканунѣ дня св. Ѳеодора, дѣвушки, выходя изъ церкви, усиленно смотрятъ на небо, стараясь среди причудливыхъ облачныхъ очертаній отыскать силуэтъ жениха, что и удается при пылкомъ воображеніи.
   Въ Бѣлопавличѣ дѣвушки въ первый день масляницы берутъ у недавно вышедшихъ замужъ женщинъ ночную рубашку и, надѣвая ее, приговариваютъ: "Боже, дай, чтобы я дѣвица... (слѣдуетъ имя гадальщицы) видѣла въ этой рубашкѣ во снѣ -- моего жениха, какъ видѣла въ ней моя подруга своего мужа (такого-то)".
   Въ Граховѣ зимой собираются дѣвушки вмѣстѣ и проводятъ день въ бесѣдахъ и въ взаимномъ угощеніи, а когда наступаетъ часъ гаданья, онѣ дѣлятся по двѣ и шопотомъ говорятъ:
   Мака. "Я чу мужа черноока!" (Я хочу мужа черноокаго).
   Стана. "Я -- висока!" (Я -- высокаго).
   Мака. "Я -- юнака!" (Я -- молодца).
   Стана. "Я -- на ноге лака, да уграби главу у турака!" (Я -- легконогаго, чтобы опередилъ всѣхъ, когда будетъ снимать турецкую голову).
   Мака. "Я -- племича-господичича!" (Я -- родовитаго юнака).
   Стана. "Я -- отъ юначне куче Кривокапича!" (Я отъ храбраго семейства Кривокапичей).
   Мака. "Я -- потена!" (Я -- честнаго).
   Стана. "Да будеш ты и я у скоро испрошена!" (И чтобы та и я были въ скоромъ времени сосватаны).
   Подобный разговоръ идетъ у нихъ очень быстро и та считается лучшей гадалкой, которая можетъ живо и складно отвѣтить на слова первой.
   Есть повѣрье, что дѣвица можетъ заколдовать, влюбитъ въ себя молодца помимо его воли, или, выражаясь народнымъ терминомъ: "замаджати"...

-----

   Говоря о брачныхъ обычаяхъ, надо упомянуть о такъ-называемой "отмицѣ": это -- похищеніе, увозъ дѣвицы, который часто случался прежде и случается даже теперь, несмотря на строгія запрещенія еще со времени Законника черногорскаго 1798-го г. Между прочимъ, онъ говоритъ: "который человѣкъ уграбитъ чужую жену, если у нея есть мужъ или увезетъ дѣвушку безъ согласія родителей и родственниковъ,-- такого человѣка нужно прогнать изъ Черногоріи, какъ беззаконника, мошенника и вора чужихъ дѣтей, а его движимое и недвижимое имущество продать и раздѣлитъ, все равно, какъ если бы онъ убилъ человѣка". Въ другомъ параграфѣ говорится, что священникъ, повѣнчавшій похитителя на похищенной, лишается сана и прогоняется изъ Черногоріи. То же самое говоритъ и Законникъ князя Даніила I-го 1855 г.
   Но сіи узаконенія не достигали цѣли. Черногорцы считали подвигомъ увезти дѣвицу. Болѣе всего этотъ обычай практиковался въ Бердѣ и въ Герцеговинѣ. Для уясненія его процедуры я приведу фактъ 1853 г. Жилъ въ деревнѣ Загарачъ черногорецъ съ красавицей дочерью, на которую давно засматривался молодой парень Берсто. Іоке -- такъ звали дѣвушку -- вполнѣ сочувствовала Берету, но ея отецъ, заклятой врагъ отца Берета, не могъ хладнокровно видѣть предполагаемаго будущаго зятя и на предложеніе молодого человѣка не обратилъ ни малѣйшаго вниманія.
   Онъ предпочиталъ выдать дочь за своего избранника, съ которымъ и уговорился скрутить свадьбу въ нѣсколько дней. Берсто рѣшилъ увезти дѣвушку. Въ одну темную ночь онъ пришелъ въ деревню, вызвалъ знаками свою суженую и предложилъ ей бѣжать съ нимъ. Но Іоке боялась: у нея было три брата, и множество родственниковъ, они не могли бы простить Берсто, они убьютъ его.
   -- Не бойся,-- разувѣрялъ ее Берсто,-- вѣдь я приду не одинъ, а съ десятками двумя товарищей; завтра ночью мы -- не какъ воры, а съ выстрѣлами сыграемъ нашу свадьбу... пусть она будетъ кровавая, но за то юнацкая.
   Но Іоке не успокоивалась.-- Жаль мнѣ тебя, Берсто,-- говорила она, да жаль отца и трехъ братьевъ. Долго-ли погибнуть кому-нибудь изъ васъ? И какъ тяжело будетъ думать мнѣ, что я одна всему причиною. Но что же дѣлать мнѣ? Обмануть тебя нечестно и страшно, убѣжать съ тобой -- значитъ навлечь на себя родительское. проклятіе, а что можетъ быть этого страшнѣе?
   -- Но еще страшнѣе -- это стыдъ видѣть свою невѣсту въ рукахъ другого... Что скажутъ юнаки?..
   -- А! Если такъ, я согласна!.. Оставайся юнакомъ. За тѣхъ васъ Богъ и создалъ, чтобы носить оружіе... Приходи завтра... я буду ждать, но, Бога ради, щади моихъ братьевъ и отца...
   Назавтра, вечеромъ, горсть молодежи тихомолкомъ подошла къ дому Іоке. Керсто, не теряя времени, увезъ свою невѣсту. Племя Загарачъ черезъ четверть часа узнало въ чемъ дѣло и бросилось догонять Берета съ его компаніей. Догнали около Спужскаго луга; произошла кровавая схватка, стоившая нѣсколькихъ убитыхъ и раненыхъ. Загарчане однако возвратились домой, когда подоспѣло подкрѣпленіе къ Берету.
   Этимъ не кончилась печальная исторія. Племя Бѣлопавличей, услышавъ, что Пиперы отбили у нихъ невѣсту, рѣшили непремѣнно отмстить, и разъ ночью, собравшись въ числѣ ста человѣкъ, отправились въ дому Берета. Ночь была темная, глухая, облака закутали высокія верхушки крѣпости Спужа. Молодые спали непробуднымъ сномъ: несмотря на яростный лай собакъ, они проснулись не ранѣе, чѣмъ Бѣлопавличи окружили цѣпью домъ.
   -- Эй, Керсто Ивановъ, выходи не надолго; мнѣ нужно кое-что тебѣ сказать! Выходи скорѣе!-- закричалъ одинъ изъ Бѣлопавличей.
   -- Сейчасъ! послышался отвѣтъ изъ избы.
   Черезъ минуту, фигура Берета появилась въ дверяхъ. Тотчасъ раздались три выстрѣла -- и, вслѣдъ за ними, замирающій голосъ: "изверги! обманомъ убили!.."
   На шумъ и грохотъ выстрѣловъ выскочила въ одной рубашкѣ, прямо со сна, красавица Іоке. Трупъ мужа, окруженный убійцами, попалъ ей на глаза. "Мстить!" мелькнуло въ головѣ Іоке, она повернулась, чтобы взять пистолетъ, но сильныя руки убійцы уже вцѣпились въ нее. Отчаянный крикъ замеръ въ пространствѣ... Черезъ какихъ-нибудь два часа Іоке была уже въ домѣ ея перваго жениха -- и Бѣлопавличи стрѣляли на воздухъ отъ радости. Эта кража Іоке и убійство Берета не обошлось Бѣлопавличахъ даромъ. Пиперы нѣсколькихъ изъ нихъ выждали въ ущельяхъ и убили, а Іоке черезъ два мѣсяца покончила съ своимъ мужемъ и убѣжала въ Загарачъ. Только тогда окончилось дѣло. Въ Іове, какъ къ женщинѣ, кровавая месть была непримѣнима. Черногорецъ никогда не согласится обратить оружіе на женщину, хотя бы она въ его глазахъ убила его отца, сына, брата. Недаромъ они говорятъ: "менѣе согрѣшишь, если убьешь безъ причины сотню вооруженныхъ людей, чѣмъ если рукой тронешь беззащитную женщину". Въ 1875 г. во время герцеговинскаго возстанія, турчанка Фатима на глазахъ черногорцевъ убила двухъ изъ нихъ,-- и однако черногорцы, имѣвшіе полную возможность отплатить ей смертью за смерть, отпустили ее здравою и невредимою въ Мостаръ. По старому обычаю, женщины всегда имѣли полное право и возможность во время самой ожесточенной рѣзни между двумя племенами свободно ходить въ деревни воюющихъ племенъ.
   "Отмица" практиковалась не только въ Черногоріи, но и въ Албанія, и у зурокъ-помаковъ.
  

IX.

   Для уясненія свадебныхъ обычаевъ Черногоріи, въ которыхъ, по моему мнѣнію, проглядываетъ, чисто славянская далекая старина, передамъ слѣдующій разсказъ.
   Молодой юнакъ Михаилъ не разъ встрѣчался на хороводахъ съ красавицей Зоркой, танцовалъ съ нею нѣсколько разъ, сопровождая танецъ публичнымъ поцѣлуемъ.
   Придя однажды домой, онъ ждалъ съ нетерпѣніемъ минуты, когда домашніе усядутся вкругъ костра -- толковать о старинѣ. Наконецъ, заколыхалось красноватое пламя, раздался звонъ гуслей -- "національнаго инструмента, безъ котораго черногорецъ считаетъ домъ пустымъ: "тешко кучи, гдѣ гусала нема", говоритъ черногорская пословица ("тяжело дому, въ которомъ нѣтъ гуслей*). Только Михаилъ что-то грустенъ... "Милошу, што ты е?" спросили его окружающіе. "Ништа!" отвѣчаетъ Михаилъ, покуривая короткую трубочку. Однако подъ конецъ его языкъ развязался.
   -- Отецъ!-- началъ онъ,-- приглядѣлась мнѣ одна дѣвица -- и я хотѣлъ бы жениться на ней... Разрѣшишь ли ты мнѣ это?
   -- Разрѣшаю, Милошъ, разрѣшаю... Но какого она дому и племени? Если она дочь не храбрыхъ родителей,-- тогда только не соглашусь благословить тебя.
   -- Она изъ кроваваго и храбраго рода Янковичей.
   -- Янковичей? А, въ такомъ случаѣ и согласенъ, даже если она слѣпая или хромая.
   И старикъ началъ разсказывать подвиги итого храбраго племени, которое два раза брало у турокъ крѣпость Жаблякъ одними ятаганами.
   Кто-то изъ женщинъ спросилъ еще: "красивая ли она?"
   -- Ну, что такое... красивая?.. Не посылать ее въ Венецію на показъ!.. А вотъ, здорова ли она? Будетъ ли рожать молодцовъ,-- похожихъ на ея родственниковъ?
   -- Да, она красива,-- отвѣтилъ, краснѣя, Милошъ.
   Въ домѣ рѣшили просить руку Зорки, но предварительно сговорились никому о томъ не сказывать, потому что, въ случаѣ отказа, будетъ стыдъ и срамъ. На слѣдующій день одинъ изъ пожилыхъ и достойнѣйшихъ членовъ племени Милоша, Богданъ, отправился просить руку Зорки.
   Депутатъ пришелъ въ домъ Янковича и повелъ дѣло слѣдующимъ образомъ. Остановившись на порогѣ дома, онъ прежде всего закричалъ: "добар вече!" -- "Добра ти среча!" отвѣчали гостю. Онъ вошелъ въ домъ. "А дома ли старина Марко!" -- "Дома".-- "Ну, что, друзья, какъ поживаете, нѣтъ ли голосовъ изъ Албаніи, не бывали ли въ гайдуцкихъ четахъ, убили-ли сколько-нибудь турокъ?" посыпались обычные вопросы. Между тѣмъ женщины, случайно оказавшіяся въ нарядной одеждѣ, подошли поцѣловать руку Богдану. Въ числѣ ихъ была и Зорка. Депутатъ обратилъ на нее особенное вниманіе. Осмотрѣвъ дѣвушку, что называется, съ головы до ногъ, онъ проговорилъ наконецъ: "згодна си, дѣвойка, жива била!-- (красивая ты, дѣвица, будь здорова!)
   Жена хозяина сняла съ гостя "струку" (родъ плода) и подала ему треногій стульчикъ. Вскорѣ появилась у востра водка, а затѣмъ и ужинъ. Подкрѣпившись, старикъ Богданъ началъ такую рѣчь:
   -- Самъ я знаю, да и отъ честныхъ людей слышалъ, что есть у тебя дочь Зорка. Я и все наше племя желало бы породниться съ вами,-- согласенъ ли ты выдать ее за моего племянника замужъ?
   -- Не знаю...-- отвѣчалъ хозяинъ,-- я бы и самъ хотѣлъ того же, но нужно сначала спросить дочь. И, позвавъ жену и дочь, спросилъ -- какъ онѣ находятъ партію?
   Стыдливое молчаніе невѣсты -- у черногорцевъ знакъ ея согласія. Отцу оставалось только пожать Богдану руку и сказать при этомъ: даю вамъ ее... Дай Богъ, чтобы она принесла вамъ счастіе.
   -- Хвала тебѣ, братъ!-- отвѣтилъ Богданъ. Они поцѣловались. Богданъ вынулъ изъ кармана червонецъ и подарилъ его Зоркѣ.-- Если дѣвица не беретъ денегъ -- значить, она не согласна на бракъ.
   Утромъ депутатъ началъ сбираться домой, предварительно уговорившись никому не разсказывать объ обрученіи и, затѣмъ, еще назначивъ время окончательной, такъ-называемой "великой просьбы" -- въ отличіе отъ "малой", о которой сейчасъ разсказано.
   Возвратился Богданъ домой и разсказалъ, что все хорошо, что чрезъ недѣлю будетъ "великая просьба". Послѣ такого радостнаго извѣстія пригласили всѣхъ почти родственниковъ: по обычаю они тоже, положимъ только по формѣ, должны дать согласіе на этотъ бракъ. Отецъ началъ рѣчь общеупотребительною фразой:
   -- Что скажете вы, мои сродники,-- я хочу женить моего сына Милоша на дѣвицѣ Зоркѣ (дочери) Янковича. Согласны ли вы на этотъ бракъ?
   -- Мы согласны!-- отвѣтили сродники, и начался веселый пиръ, продолжавшійся до утра.
   Точно также сдѣлали и родственники Зорки.
   Черезъ недѣлю племя выбрало четырехъ старыхъ и храбрыхъ черногорцевъ, между которыми былъ и отецъ Милоша,-- и отправились съ подарками формально искать руки Зорки. Получивъ формальное согласіе, отецъ Милоша далъ кольцо красавицѣ Зоркѣ: она взяла его и надѣла на палецъ. Послѣ этой церемоніи, всѣ усѣлись вокругъ стола и началось угощеніе, сопровождаемое пѣснями, гуслярнымъ звономъ и грохотомъ выстрѣловъ. Въ пирушкѣ приняла участіе и Зорка.
   Въ нѣкоторыхъ краяхъ Черногоріи существуетъ обычай -- послѣ поднесенія гостямъ по третьему стакану вина подносить его и дѣвицѣ. Если она его выпьетъ, то это съ ея стороны равносильно публичному согласію на бракъ.
   За обѣдомъ гости обѣихъ сторонъ перемѣняются подарками: рубашками, опанками, платками,-- женщинъ дарятъ мыломъ и т. п. Между прочимъ, отецъ Милоша подарилъ Зоркѣ румяное яблоко,-- а въ немъ золотую или серебряную монету. Этотъ символическій подарокъ, по мнѣнію многихъ,-- пожеланіе невѣстѣ здоровыхъ и румяныхъ дѣтей, а монета -- пожеланіе имъ золота и серебра въ изобиліи. Невѣста немедленно по полученіи этихъ подарковъ -- отдала ихъ въ руки брата (иногда подарки передаются при посредствѣ матери жениха).
   Невѣста отвѣчаетъ тоже подарками. Она дарить рубашки, полотенца, платки, даритъ и будущаго свекра: только въ знакъ особеннаго уваженія рубашка для него была завернута и подана въ платкѣ.
   По окончаніи всѣхъ этихъ церемоній, отецъ невѣсты, внизъ гусли, затянулъ обычную въ данномъ случаѣ народную пѣсню:
  
   Перстен дава Jанко харамбаша,
   За перстеном ябуке се маша,
   У ню мече до десет дуката,
   Све дуката от чистота злата, и проч.
   (Янко атаманъ даетъ кольцо, а за кольцомъ и яблоко румяное, вложивъ въ него десять червонцевъ изъ червоннаго золота).
  
   Послѣ этой пѣсни, имѣющей значеніе обряда, дѣло считается оконченнымъ: "перстеи давай -- свадбу уговарай"; перстен je найвеча вѣра"; "без прстена нема разговора" (кольцо давай -- про свадьбу говори; кольцо -- самое сильное ручательство; безъ кольца нѣтъ и бесѣды о свадьбѣ). Златан перстен род вѣре дѣвойци: чи je перстеи -- тога и дѣвойка (Золотое кольцо замѣняетъ слово дѣвушки: чье кольцо -- того и дѣвушка).
   Конечно, бываетъ, что сватанье разстраивается, особенно, если находятся какія-нибудь уважительныя причины. Народъ презираетъ вѣроломство, и извиняетъ только слѣдующіе случаи: 1) если дѣвица измѣнитъ своему жениху и войдетъ въ интимныя сношенія съ другимъ; 2) если, послѣ сосватанія, невѣста по несчастію потеряла разсудокъ, зрѣніе, способность говорить и т. п.; 3) если какими-нибудь судьбами открылось, что женихъ съ невѣстой близкіе родственники и, стало быть, по православнымъ канонамъ, бракъ состояться не могъ бы. Сватанье разстраивается также, если женихъ не понравится невѣстѣ или наоборотъ; но на это народъ смотритъ уже какъ на преступленіе и съ презрѣніемъ относится въ племени, измѣнившему своему слову, а оскорбленная сторона съ оружіемъ въ рукахъ ищетъ удовлетворенія. Народъ говоритъ въ пѣснѣ:
  
   Грехота je любити дѣвойку,
   Облюбити, па ю оставити.
  
   Въ нѣкоторыхъ краяхъ Черногоріи не такъ строго смотрятъ на измѣну жениха "великой просьбѣ" (свилѣ), какъ на измѣну слову, данному лично невѣстѣ. Обманутая дѣвушка преслѣдуетъ его

  

ЧЕРНОГОРСКІЯ ЖЕНЩИНЫ

XI.

   Приближаясь въ дому жениха, свадебный кортежъ встрѣчаетъ мать жениха; она разстилаетъ на порогъ дома шерстяное одѣяло, по которому должна пройти невѣста. Этотъ обычай имѣетъ символическое значеніе: языкъ невѣсты долженъ быть мягкій, какъ шерсть, и не болтливый.
   На порогѣ встрѣчаетъ ее женщина или мужчина, который держитъ младенца мальчика: невѣста должна поцѣловать его и погладить. Этотъ обычай имѣетъ, по мнѣнію народа, большое значеніе для будущаго потомства невѣсты; благодаря ему, у новобрачной будутъ рождаться все мальчики -- единственная отрада черногорской семьи. Въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ новобрачная должна обернуть младенца вокругъ головы два раза.
   Г-нъ Гопчевичъ разсказываетъ въ своей книгѣ, что отецъ жениха даетъ новобрачной румяное яблоко, которое она должна изъ всей силы перебросить черезъ крышу дома, и что неудача въ этомъ случаѣ считается за дурное предзнаменованіе. Но обычай переданъ имъ не вполнѣ вѣрно. Яблоко, дѣйствительно, бросаютъ, но не черезъ крышу (это часто физически невозможно, по высотѣ домовъ), а просто -- куда придется.
   Исполнивъ эти церемоніи, новобрачная входитъ въ домъ. Въ Цермницѣ и въ Градишканевомъ округѣ новобрачная подходить прямо къ разгорѣвшемуся костру или печи и смотритъ на горячіе уголья, чтобы у ея дѣтей были черные глаза.
   Между тѣмъ, гости садятся вокругъ стола и послѣ священническаго благословенія принимаются за кушанья и рѣчи, аккомпанируемыя выстрѣлами. Съ наступленіемъ ночи, они ложатся спать, гдѣ кто знаетъ.
   Но что съ женихомъ и невѣстой, которая ничего не ѣла и во пила, прислуживала гостямъ и ни слова не перемолвила съ мужемъ? Не пить и не ѣсть -- опять старый обычай, и до того распространенный, что даже сложилась поговорка: "чего не ѣшь, точно приведенная недавно невѣста". Этотъ обычай многіе объясняютъ такъ: новобрачная въ первый день брака должна только служить своимъ гостямъ, которые, оставляя ее, разнесутъ по горамъ и доламъ хорошее мнѣніе о молодой хозяйкѣ.
   Въ земляхъ сербскаго племени сохранилось до сихъ поръ много оригинальныхъ обычаевъ относительно начала брачной жизни, обычаевъ отличающихся большой патріархальной непосредственностью. Ихъ много пересказано въ книгѣ извѣстнаго ученаго Богишича (1874). Прибавимъ нѣсколько подробностей изъ обычаевъ черногорскихъ.
   Черногорскій ужинъ окончился. Сваты и гости собираются спать. Два шафера берутъ невѣсту за руку и ведутъ ее въ отдѣльную (а если таковой нѣтъ, то въ общую) спальню. Она раздѣвается до рубашки, шафера слѣдуютъ ея примѣру. Раздѣвшись, они ложатся по обѣ стороны молодой женщины. Такая церемонія продолжается три дня, въ теченіе которыхъ женихъ даже и не разговариваетъ съ невѣстой. Этого мало. У васъ есть примѣры, что мужъ цѣлый годъ и больше не вступаетъ въ супружескія права. Пѣсня, съ эпическимъ преувеличеніемъ, говоритъ о девяти годахъ:
  
   "Ево има девет годиница,
   Како си ме удо, мила майко,
   Иош я не знам, што е мушка глава".
   (Уже девять лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ ты выдала меня, моя милая матушка, а я все еще не знаю, что такое мужчина).
  
   Но Боже сохрани, чтобы шафера осмѣлились употребить довѣріе во зло. Нѣкоторые писатели-путешественники утверждаютъ, что шафера часто нарушаютъ святость этого обряда, но я могу положительно увѣрить, что такихъ примѣровъ не существовало и что шаферамъ, обыкновенно близкимъ родственникамъ, это и въ голову не приходитъ. Когда я старался узнать символическое значеніе этого обычая, то получалъ различныя объясненія -- и больше всего такое: "пусть будетъ невѣста въ продолженіе своей жмени такъ же цѣломудренна со всѣми мужчинами, какъ была цѣломудренна съ шаферами". Мнѣ кажется, этотъ обычай просто остовъ существовавшаго въ древности сожительства братьевъ мужа съ его женой.
   Этими тремя днями еще не оканчивается испытаніе новобрачныхъ. Четвертую, пятую и даже шестую ночь ложится съ невѣстой мать или замужняя сестра жениха, а за ихъ отсутствіемъ какая-нибудь пожилая родственница, какъ во всемъ уже опытная. Цѣль ихъ -- подучитъ невѣсту относительно бранной жизни. Самъ женихъ точно также не только стыдится, но и боится приступить въ первую недѣлю къ своей женѣ. Ему также бываютъ нужны наставленія и поощренія... Часто бываетъ, что невѣста, заслышавъ приближеніе мужа, моментально убѣгаетъ во дворъ; тогда мать, сестры и т. п. убѣждаютъ ее вернуться:
  
   "Ид', невjесто скоро доведена
   Не стиди се своег домачина:
   Домачин те за то и доведе,
   Да му шикаш у колjиевци сина".
   (Ступай, недавно привезенная невѣста, не стыдись своего мужа; мужъ затѣмъ тебя и привезъ, чтобы ты убаюкивала ему въ колыбели сына).
  
   Фриллей и Влаховичъ допускаютъ невѣрность, когда говорятъ, что шафера, гости и сваты, уѣзжая или ложась спать, передаютъ невѣсту жениху, и что черногорцы вообще потеряли смыслъ вышеприведенныхъ почти "миѳическихъ" обычаевъ. Правда, свадьба черногорца, совсѣмъ бѣднаго, продолжается не долго, но въ массѣ народа описываемые обычаи держатся еще крѣпко.
   Рано утромъ, на слѣдующій день, невѣста встаетъ и приготовляетъ воду для умываная и кофей. Когда встанутъ гости и родня, она должна имъ услуживать: помогать при умываньѣ и проч. всѣмъ, кромѣ мужа; за ея услуги болѣе состоятельные дарятъ ее деньгами,-- а весь этотъ, обрядъ носитъ у насъ названіе "полjевачины". Затѣмъ она должна убрать всѣ кровати, кромѣ своей собственной. За ней смотрятъ сестра или мать жениха вплоть до того дня, когда новобрачная вполнѣ вступитъ въ семейную жизнь.
   Какъ раньше сказано, народъ презираетъ женщинъ безнравственныхъ: что же дѣлается, если открывается это въ новобрачной? Самъ черногорецъ, какъ строго-нравственный человѣкъ, считающій недостойнымъ юнака даже въ молодой мужской компаніи разсуждать о подобныхъ предметахъ, какъ я думаю, и не понимаетъ, что такое дѣвственность, какъ медицинскій терминъ. Для европейца это можетъ показаться страннымъ, но оно вполнѣ естественно ли того, кому знакомы нравы еще первобытно-патріархальнаго народа. Но если и найдется черногорецъ, понимающій, что его жена провинилась, онъ, объ этомъ никому не говоритъ изъ боязни товарищескихъ насмѣшекъ. Онъ даже проситъ свою мать, сестру или родственницу держать -- что онѣ знаютъ -- въ строжайшей тайнѣ, но за то не разъ упрекнетъ свою жену, говоря: "берегись! обрублю носъ, если ты будешь такою, какою была раньше". Основываясь на на народномъ правѣ, онъ можетъ вполнѣ безнаказанно убить своего соперника и отрѣзать конецъ носа невѣрной женѣ, если застанетъ ихъ на мѣстѣ прелюбодѣянія.
   Предки наши болѣе строго относились къ распутнымъ женщинамъ -- "каменовали" ихъ. Несчастная погибала подъ кучами камней, бросаемыхъ самыми близкими родственниками. Но съ смягченіемъ нравовъ, черногорцы замѣнили обычай "каменованія" отрѣзываніемъ конца носа. Комично, въ послѣднее время, по мѣрѣ сближенія черногорцевъ съ другими народами, значительно испортились и ихъ нравы,-- и если бы соблюдались обычаи, то пришлось бы увидѣть въ Черногоріи не одну безносую женщину.
   Въ народныхъ пѣсняхъ сохранились указанія на ту неумолимую строгость, съ какою народъ относился къ преступнымъ женамъ. Такъ, напр., въ "Женитьбѣ короля Вукашина" мы видимъ измѣну жены воеводы Момчила, молодой и красивой Видосавы, прельстившейся обѣщаніями короля. Но король, умертвивъ Момчила, раскаялся, а Видосару, какъ невѣрную жену, возненавидѣлъ. Онъ приказалъ своимъ слугамъ привязать ее въ хвостамъ лошадей и растерзать. Въ пѣснѣ о "Банѣ Милутинѣ и Дукѣ Херцеговцѣ", Милутинъ, уѣхавъ на войну, оставилъ жену Ивонію съ двоими дѣтьми. Но Ивонія убѣжала съ Дукомъ Херцеговцемъ; Милутинъ, возвратившись домой, нашелъ свой дворецъ пустымъ и въ развалинахъ, а въ нихъ свою милую сестру Елиду. Елрда ему объяснила, что всему виной его жена, что она увезла его сыновей. Разсерженный Милутинъ отправляется во дворецъ Дуки, встрѣчается съ Дукой и убиваетъ его. Иконія хотѣла бѣжать, но ей не позволяли этого сдѣлать ея же родные сыновья. Они выдали мать раздраженному отцу, который и поступалъ съ нею слѣдующимъ образомъ: приказанъ закутать Иконію въ кусокъ полотна, намазаннаго саломъ и дегтемъ, и потомъ зажечь ее, онъ хладнокровно любовался этимъ зрѣлищемъ, попивая изъ кубка вино.
  

XII.

   Въ теченіи нѣсколькихъ дней новобрачная вполнѣ освоивается съ своимъ новымъ положеніемъ и съ новыми сожителями. Занимаясь обычными домашними работами, она ожидаетъ визита родственниковъ. Народъ не установилъ извѣстнаго дня для такихъ визитовъ; но обыкновенно они совершаются не ранѣе трехъ дней, смотря по погодѣ и обстоятельствамъ. Установлено только одно -- именно, что брать и мать непремѣнно должны посѣтитъ свою дочь и сестру. Пріѣзжаетъ и отецъ съ кѣмъ-либо изъ родственниковъ, которые съ собой привозятъ въ подарокъ большой хлѣбъ, ветчину и другіе подарки, разумѣется, если они люди состоятельные. Мать часто даритъ новобрачной красивую, вышитую шелкомъ и золотомъ рубашку, которую она уже давнимъ-давно приготовила на итогъ случай, но тщательно скрывала отъ дочери, изъ желанія сдѣлать ей сюрпризъ. Послѣ обмѣна подарковъ слѣдуетъ обѣдъ; время послѣ него новобрачная проводитъ съ матерью.
   День проходитъ въ веселыхъ бесѣдахъ "уз гуслярни звон". Вотъ и поужинали; отецъ жениха дарить матери невѣсты кусокъ мыла и въ немъ червонецъ, а остальнымъ шелковые платки. Этотъ обычай -- дарить деньгами -- быть можетъ, есть наслѣдство временъ, когда невѣсть покупали за деньги.
   На слѣдующее утро всѣ дарятъ что нибудь невѣстѣ и уходятъ домой, сопровождаемые стрѣльбою и пѣснями. Немедленно, по отправленіи родственниковъ и гостей, женихъ посылаетъ за ними большой хлѣбъ, жаренаго барана, а если есть, то и равные фрукты:-- пусть скажутъ люди отцу новобрачной, что у него богатый и благородный зять.
   Первый годъ замужства невѣста одѣвается нарядно; она постоянно бываетъ съ своими шаферами или съ отцомъ мужа на ярмаркахъ, въ хороводахъ, на крестинахъ, ходитъ на "крестно имя". При встрѣчѣ съ знакомымъ своего мужа, она должна цѣловать руку этому знакомому, а онъ отвѣчаетъ ей поцѣлуемъ въ лицо и словами: "жива была". Новобрачная цѣлуетъ руки и женщинамъ старше ея возрастомъ, впрочемъ, не всегда руки, а иногда и правую сторону груди. Дѣвицы, въ свою очередь, цѣлуютъ новобрачную прямо въ лицо; иногда и въ руку.
   Въ продолженіе перваго года новобрачная служитъ чѣмъ-то въ родѣ украшенія дома. Работою ее не утомляютъ. Но она должна вести себя скромно и своимъ поведеніемъ вполнѣ оправдать поговорку: "буд стидна к'о скоро доведена невjеста", "безочна у очи, а стидна преда се" ("будь скромна, какъ недавно вышедшая замужъ", "нахальная смотритъ прямо въ глаза, а скромная -- въ землю").
   Существуетъ странный обычай, идущій въ разрѣзъ съ нравственностью черногорцевъ, въ силу котораго шафера имѣютъ право публично цѣловать новобрачную, хотя бы въ присутствіи мужа. По моему мнѣнію, въ этомъ обычаѣ сказывается остатокъ упомянутаго обычая патріархальныхъ временъ: въ древности шафера имѣли право, ни отъ кого не скрываясь, пользоваться молодою женою брата.
   Въ первое воскресенье или праздникъ послѣ брака, черногорка должна сходить въ церковь. Ее провожаютъ въ церковь родственницы и послѣ обѣдни потчуютъ сосѣдей водкой. Впослѣдствіи черногорка, хотя она и очень набожна, рѣдко посѣщаетъ церковь и въ этомъ вполнѣ сходится съ мужчинами. Ее отвлекаютъ постоянный трудъ и забота о домѣ, мужчинъ -- войны. Крайне нивкій уровень образованія черногорскаго духовенства еще болѣе способствуетъ охлажденію черногорцевъ къ посѣщенію церкви. Черногорскій попъ до недавняго времени почти не умѣлъ читать и писать, а литургію служилъ на память, распѣвая ее точно пѣсню. Онъ носилъ обыкновенную одежду и оружіе и часто бывалъ знаменитымъ воеводой, сердаромъ, полководцемъ. Въ продолженіе 400 лѣтъ до перваго князя Даніила (1853) черногорскіе князья были также и "владыками", т.-е. епископами. Въ послѣднюю войну духовенство дало намъ извѣстныхъ военныхъ героевъ, какъ военный министръ попъ Илія, попъ Богданъ Зимоничъ, попъ Мило и т. п. Очень естественно, что эти головорѣзы бываютъ плохими богословами и проповѣдниками.
   За то въ Черногоріи нѣтъ фарисейства, какъ нѣтъ и людей, относящихся въ религіи съ пренебреженіемъ. Богохульство въ Черногоріи -- вещь невозможная, и человѣкъ, который рѣшится на кощунственное слово, всегда можетъ ожидать неожиданности въ родѣ пули въ лобъ. Въ Черногоріи божба говорится въ такомъ родѣ: "Бога мы светога Петра и Василіе", "аманатми", "Исуса мы" и т. п. Измѣнить православію никто не рѣшится ни за какія блага въ мірѣ; точно также женщина не рѣшится выдти за "латина" (католика). Если бы нашлась такая, она была бы во всеобщемъ презрѣніи у народа. Мнѣ, по крайне* мѣрѣ, не случалось видѣть черногорскую женщину замужемъ за туркомъ, за католикомъ и т. п., и разсказы путешественниковъ, будто черногорки вѣнчались съ австрійскими солдатами, не принявшими православія,-- по моему мнѣнію, пустая выдумка. Черногорецъ постоянно держится правила жениться только на родинѣ, несмотря на то, что народная поэзія даетъ примѣры заключенія браковъ съ плѣнными перекрещенными турчанками. Такимъ образомъ турчанка Бунина Златія вышла замужъ за Сенянина Ива, предварительно повѣсивъ своего мужа башибузука, Хассанъ-агу. Такихъ пѣсенныхъ примѣровъ много.
   Изъ черногорокъ весьма немногія знаютъ на память самыя употребительныя молитвы, какъ-то: "Отче нашъ", "Богородице Дѣво", Символъ вѣры и т. п. По большей части онѣ молятся своими словами: "Боже и Св. Троица и Богородица, помоги намъ" и т. д. въ этомъ родѣ, молятся не кланяясь и не становясь на колѣни ни въ церкви, ни дома. Въ церкви онѣ занимаютъ мѣсто при входѣ, мужчинъ пропуская впередъ. Въ глубокомъ невѣжествѣ черногорокъ виновата отчасти безграмотность "головорѣзовъ"-поповъ, отчасти отсутствіе всякихъ заботъ о школьномъ воспитаніи дѣвочекъ. Да и мальчики получили возможность учиться весьма недавно; только въ послѣднее десятилѣтіе, благодаря энергіи князя Николая и щедрымъ пожертвованіямъ русскаго правительства, устроены въ деревняхъ школы для дѣтей обоего пола. Кромѣ того, въ черногорской столицѣ существуетъ высшій женскій пансіонъ подъ покровительствомъ русской императрицы. Результаты возникновенія школъ блистательны, теперь немногія дѣти не знаютъ читать и писать, а также начальной ариѳметики.
  

XIII.

   Наконецъ, черногорка стала полной хозяйкой дома и находится въ подчиненіи одному лишь мужу. Родители и родственники теряютъ надъ нею свои права, кромѣ права защиты ея въ случаѣ, если мужъ превыситъ супружескую власть, и права мести, если молодая женщина подвергнется какимъ-либо оскорбленіямъ съ чьей бы ни было стороны, а мужъ и его родственники не успѣли еще отмстить за обиду. Племя, въ которое вошла женщина со времени своего замужства, точно также считаетъ своимъ долгомъ защищать ее всегда и вездѣ, какъ и всякаго другого своего члена.
   Обязанности жены къ мужу по народнымъ обычаямъ слѣдующія: жена, согласно съ ученіемъ св. писанія, должна слушать своего мужа, какъ старшаго. Она должна быть вѣрною мужу, но имѣетъ право требовать и отъ него того же. Мужъ, ухаживающій за посторонними женщинами, находится во всеобщемъ презрѣніи у народа, который не одобряетъ эти не юнацкія дѣла. Женщина должна слѣдить за домашнимъ хозяйствомъ и между прочимъ приготовлять обувь мужу и дѣтямъ. Первоначальное воспитаніе дѣтей также лежитъ на женщинѣ. Наконецъ, она не освобождена отъ работы въ огородахъ, въ полѣ, виноградникахъ и т. п. Народная поэзія даетъ программу всѣхъ женскихъ занятій въ такихъ словахъ мужа своей женѣ передъ отъѣздомъ на войну: "слушай меня, моя милая жена: смотри за моимъ дворцомъ, чтобы онъ не опустѣлъ (не разрушился), наблюдай за моими двумя сыновьями еще не взрослыми, выдай замужъ мою сестрицу, обработывай мои девять виноградниковъ" и проч. Трудъ для черногорскихъ женщинъ -- какая-то моральная пища, онъ вошелъ въ плоть и кровь нашего народа, и смѣло можно сказать, что нѣтъ въ мірѣ женщины трудолюбивѣе черногорки.
   Путешественники любятъ повторять, что черногорка одна только усердно работаетъ, а черногорецъ больше покуриваетъ свою трубку... Но я уже раньше сказалъ, что такое мнѣніе -- пустая выдумка или крайне нелогичное заключеніе отъ частнаго къ общему, отъ примѣровъ черногорскихъ главарей-старшинъ на Цетиньѣ (дѣйствительно скоро отвыкающихъ отъ работы при полученіи чина "перяника" или "кадабавіи") -- къ массѣ народа. Простой народъ, очень бѣдный, умеръ бы съ голода, если бы не сталъ самъ обработывать свои поля и могла-ли бы женщина вынести весь этотъ трудъ? Напротивъ, черногорецъ, если онъ не воинъ, то непремѣнно трудолюбивъ, по крайней мѣрѣ, въ хлѣбопашествѣ; другое дѣло -- ремесла, сапожное, портняжное и др.: онѣ недостойны имени "юнака" и всецѣло предоставляются женщинамъ.
   Не знаю, почему, но пахать не дозволяется женщинамъ. Для нихъ это грѣхъ, и если нужно кого-нибудь проклясть, обыкновенно говорятъ: "Дай Богъ, чтобы у васъ пахала женщина". Или: "и Богъ смѣется, когда женщина пашетъ".
   Самый тяжелый и неблагодарный трудъ женщинъ -- это тасканье на плечахъ разныхъ полевыхъ продуктовъ, дровъ и другихъ тяжестей. Именно поэтому иностранные писатели и называютъ женщинъ вьючными животными. Мужчина ни за что не позволитъ себѣ тащить что-либо на плечахъ, развѣ только въ отсутствіи постороннихъ лицъ. Интересно, что масса черногорцевъ, уйдя въ Константинополь на заработки, начинаютъ усердно подражать своимъ женамъ, оставшимся на родинѣ.
   Этотъ достаточно непріятный способъ переноски тяжестей въ то же время и единственно возможный; онъ обусловливается географическими свойствами мѣстности.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Мужъ въ присутствіи постороннихъ никогда не обратится въ женѣ за совѣтомъ, и на вопросъ: гдѣ былъ?-- непремѣнно отвѣтить, какъ Телемакъ Пенелопѣ: "соль сѣялъ!". Но наединѣ совѣты жены имѣютъ большое значеніе, особенно по хозяйству. Въ отсутствіе мужа, она становится полною распорядительницею всего имущества, встрѣчаетъ гостей, угощаетъ ихъ. Этотъ обычай безъ сомнѣнія давній. Въ одной старой эпической пѣснѣ, мужъ, возвратившись домой, находить, что "на крестное имя (праздникъ патрона дома) жена пригласила гостей, кумовьевъ и пріятелей: госпожа "крестное имя" справляетъ, она и пьетъ въ честь его и въ славу его рѣчи говоритъ". Словомъ, женщина изображается не только хозяйкой дома, но и лицомъ вообще уважаемымъ: гости сидятъ съ ней рядомъ, пьютъ съ нею вино и слушаютъ ея рѣчи. Какая разница съ затворничествомъ женщины въ Турціи, Албаніи, и др.
   Черногорецъ рѣдко говоритъ съ женой о предстоящихъ военныхъ дѣлахъ или о распрѣ съ сосѣдомъ или другимъ черногорцемъ. Бываетъ также, что жена по цѣлымъ мѣсяцамъ, а иногда и годамъ не знаетъ, гдѣ находится ея мужъ, въ то время, какъ онъ, собравъ "чету", ушелъ въ гайдуки. Эта скрытность, вѣроятно, есть слѣдствіе войнъ между-племенныхъ, гдѣ часто мужъ принадлежалъ къ одному племени, а жена къ другому, и зятю случалось убивать тестя.

-----

   Мы не разъ упоминали о той ошибкѣ, какую дѣлали нѣкоторые путешественники, говорившіе о мнимомъ рабскомъ положеніи черногорской женщины. Довольно только провести параллель между турчанкой, дѣйствительной рабой, и дочерью свободныхъ и неприступныхъ черногорскихъ скалъ. Турчанка проводитъ жизнь въ удушливомъ гаремѣ, съ вѣчно закрытымъ лицомъ, пользуясь вниманіемъ своего хозяина, пока ея лицо и свѣжесть привлекаютъ его. Но если она надоѣстъ мужу, онъ имѣетъ право, по закону и обычаю, выгнать несчастную жену на улицу, гдѣ она должна умереть съ голода, какъ это и бывало въ дѣйствительности. Турокъ покупаетъ свою жену, какъ товаръ, и пользуется ею, пока она ему нужна, не стѣсняясь въ присутствіи ея покупать двадцать другихъ, и вступая въ законный бракъ столько разъ, сколько ему нравится; не разъ его первая жена дѣлается прислужницей женъ болѣе молодыхъ. У турокъ женщина не имѣютъ права участвовать въ общественныхъ увеселеніяхъ, не могутъ вліять на общественныя и политическія дѣла, не пользуются правомъ наслѣдства, передъ судомъ ихъ голосъ, считается неравносильнымъ голосу мужчины; словомъ, турецкая женщина -- рабыня въ полномъ смыслѣ этого слова.
   Черногорка пользуется полною свободою не только дома, по и вездѣ. Она одна идетъ на базара, находящіеся на разстояніи нѣсколькихъ дней ходьбы. Ей позволяется торговать, заключать устные и письменные контракты. Ея личность внѣ дома -- священна для каждаго, никто ее не тронетъ, ей будутъ покровительствовать всѣ знакомые и незнакомые, особенно въ случаѣ нужды. Въ церковь она ходитъ вмѣстѣ съ мужчиною съ открытымъ лицомъ, на хороводахъ она свободна танцовать съ другими мужчинами. Въ случаѣ обиды она можетъ жаловаться на мужа не только своимъ роднымъ, но и суду, наконецъ, самому князю. Обычное право даетъ ей возможность требовать развода. Правда, выпадаютъ и на ея долю побои отъ мужа, но отъ этого не освобождены и другія женщины Европы, особенно въ рабочемъ классѣ. Она освобождена отъ тѣлеснаго наказанія и судъ никогда не приговоритъ ее, какъ мужчину, къ палочнымъ ударамъ; но въ тюрьму ее сажаютъ на болѣе продолжительное время. Она не отвѣчаетъ ни личностью, ни имуществомъ за проступки мужа; можетъ не давать показаній противъ него на судѣ; ей даже предоставляется право говорить въ его защиту, если поведеніе ея безукоризненно. До послѣдняго времени женщина могла спасти мужа чрезъ геройское "выниманіе мазіи". "Мазія" -- это кусокъ желѣза, раскаленнаго въ кипяткѣ, и вынимать его позволялось только голыми руками. Этотъ обычай имѣлъ мѣсто, когда судъ старшинъ затруднялся въ разрѣшеніи юридическаго спора, или, когда онъ, не отыскавъ настоящаго преступника, взводилъ преступленіе на невиновнаго. Если лицо, вынувшее "мазію" (обыкновенно это былъ свидѣтель), не повредило себѣ рукъ совершенно и навсегда, то преступникъ считался оправданнымъ и передъ Богомъ, и передъ судомъ, и передъ народомъ. Этотъ суровый обычай извѣстенъ всѣмъ народамъ, живущимъ патріархально, и былъ въ большомъ употребленіи у всѣхъ славянъ. Я не видѣлъ самаго процесса выниманія "мазій",-- онъ уничтоженъ въ началѣ нынѣшняго столѣтія,-- но слышалъ разсказы, что многіе оставались при этомъ невредимыми, чему, конечно, трудно вѣрить. Но не въ этомъ и важность, а въ томъ, что черногорцы даже въ тотъ, еще болѣе патріархальный, періодъ считали женщину въ этомъ обрядѣ равноправной мужчинѣ, чего мы не на* ходимъ у турокъ и у другихъ народовъ, у которыхъ также практиковалась "магія".
   Разрѣшеніе развода въ извѣстныхъ случаяхъ, опредѣляемыхъ обычнымъ правомъ, принадлежитъ племеннымъ старшинамъ, но съ утвержденія митрополита. Если разводъ состоялся, то въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ жена приноситъ мужу красный мужской поясъ, который мужъ долженъ перерѣзать, послѣ чего разводъ считается дѣйствительнымъ. Свобода развода является также доказательствомъ самостоятельности и равенства женщины. Послѣ развода жена имѣла право брать съ собой свои вещи, т.-е. сундукъ, въ которомъ она привезла свое приданое, одежду, и надъ которымъ во время супружества не имѣлъ никакого права ея мужъ. Она не имѣетъ права увеличивать или продавать свое имущество безъ вѣдома мужа, но можетъ, на случай смерти, завѣщать той или другой дочери. Если же дочерей нѣтъ, до сундукъ съ вещами отправляется въ роднымъ покойницы. Если отъ перваго брака имѣются дѣти, а вдовецъ вступитъ во второй, то одежда первой жены принадлежитъ дѣтямъ отъ перваго брака, одежда второй -- дѣтямъ отъ второго брака. Если мужъ поступитъ иначе, то его строго преслѣдуетъ народъ. Деньги, пріобрѣтенныя женой отъ торговли домашнею мелочью, принадлежатъ ей; на нихъ она обыкновенно приготовляетъ приданое дочерямъ. Если до развода прошло десять лѣтъ, то мужъ обязанъ былъ давать женѣ денежную помощь, соразмѣрную его состоянію и опредѣляемую стариками, которые судили и разбирали это дѣло. На дѣтей имѣетъ право мужъ -- и только онъ одинъ; впрочемъ, при дѣтяхъ разводъ очень рѣдокъ. До развода женщина нерѣдко бѣжитъ къ родителямъ, но въ этомъ случаѣ ея доля незавидная: народъ смотритъ на нее съ презрѣніемъ, а родители почти всегда принуждаютъ ее вернуться къ мужу, если нѣтъ какихъ-либо особенно уважительныхъ причинъ. Но разведенная не имѣетъ болѣе права выходить замужъ.
   Кто осмѣлится жениться на замужней женщинѣ, тотъ подлежитъ наказанію наравнѣ съ убійцей. То же самое ожидаетъ мужчину, женившагося при живой женѣ. Случалось, впрочемъ, что народъ, въ видѣ исключенія, ради политическихъ разсчетовъ позволялъ жениться по нѣскольку разъ. Напр., Перо Томовъ Пегровичъ-Нѣгошъ, по смерти своего брата, владыки " владѣтеля Черногоріи, Петра ІІ-го (1851 г.), и сына, наслѣдника престола (который, будучи его единственнымъ сыномъ, умеръ въ Петербургѣ), вступилъ вторично въ бракъ при живой еще женѣ, женщинѣ старой и потерявшей способность къ дѣторожденію. Но и вторая жена оказалась "неродимкой". Тогда онъ женился на третьей. Подобный случай считается феноменальнымъ.
   Женщина имѣетъ надъ дѣтьми власти не меньше, если не больше отца. Ее всѣ члены дома, кромѣ мужа, называютъ сестрой, теткой, бабушкой, матерью, и только мужъ никогда не употребляетъ ея имени, замѣняя его мѣстоименіемъ "ты" или "она". "Слышишь ты! принеси ты! эй, ты!.. Развѣ не слышишь"...-- вотъ обычное обращеніе мужа. Этотъ странный обычай объясняется тѣмъ, что на первыхъ порахъ женитьбы ему крайне совѣстно своихъ отношеній къ женѣ, онъ не можетъ не только говорить, но и смотрѣть на нее, и это отношеніе первыхъ дней проходитъ чрезъ всю жизнь. Жена, какъ хозяйка, имѣетъ право голоса въ домашнихъ и даже въ политическихъ дѣлахъ. Домохозяйкой всегда бываетъ жена старшаго брата или мать братьевъ, если они живутъ вмѣстѣ. Старшая невѣстка всегда имѣетъ право сказать младшей:-- "Мене су пріе овдjе сватови довели. Ред ты слушати, за то си млада, я сам више у ову кучу воде довела и леба умjестила. Я сам пріе овдjе кроивпролила". ("Меня раньше сваты въ этотъ домъ привели. Ты должна слушаться,-- на то ты и младшая, я больше въ этотъ домъ принесла воды и изготовила въ немъ хлѣба. Я раньше здѣсь кровь пролила").
   Если умрутъ всѣ взрослые мужчины и останутся только дѣти, то женщина имѣетъ право владѣть и управлять всѣмъ движимымъ и недвижимымъ имуществомъ. Она дѣлается наслѣдницею "части имущества мужа и владѣетъ его очагомъ; дѣти не могутъ прогнать ее. Права эти уничтожаются съ выходомъ вдовы замужъ, а опекунами имущества дѣтей дѣлаются близкіе и испытанно-честные родственники покойнаго мужа. Мать вообще пользуется большимъ почетомъ, какъ и сестра. Сестры "заклинаются", т.-е. клянутся братомъ: "живъ мы братъ" (да будетъ живъ мой братъ).
   Сохрани Боже, чтобы черногорецъ выбранилъ свою мать или тѣмъ паче ударилъ ее. Если кто другой выбранитъ его мать -- тому не жить больше на свѣтѣ: сынъ оскорбленной убьетъ его безъ всякой жалости. Подобная руготня часто доводила племена до схватки.
  
   "Побратиме часни харамбаша,
   Что je тебе, те за Вучка питаш,
   Или ты je облюбио любу,
   Или, ты je опсовао майку?"
   (Побратимъ ты мой, атаманъ, зачѣмъ ты спрашиваешь о Вучкѣ, развѣ онъ отбилъ твою жену, или обругалъ "твою родную мать?).
  
   Если турокъ называетъ своихъ женъ рабами, то черногорецъ свою всегда: "люба жена", "домачица невjеста", "господа", "баница", "соко-жена" (люба жена, хозяйка, невѣста, соколъ-жена).
   Ничто такъ не возмущаетъ черногорцевъ, какъ оскорбленіе ихъ женщинъ, что нерѣдко случалось при нападеніяхъ турокъ на черногорскія деревни, и изъ чего не разъ выходилъ casus belli. Народная пѣсня разсказываетъ, какъ извѣстный юнакъ, попъ Лешевичъ, пишетъ письмо Юшковичу: онъ можетъ все проститъ туркамъ баши-бувукамъ, но не простить только турку Наргилу-аліи, зачѣмъ --
  
   "Онъ мы фата Пивлявке Српкине
   И люби ихъ силом на срамоту".
  
   За это онъ рѣшилъ выждать турокъ въ ущельяхъ Дуги; выждалъ ихъ и перебилъ.
  

XIV.

   Ни одинъ изъ существующихъ народовъ не имѣлъ и, вѣроятно, не будетъ имѣть столько и притомъ такихъ самоотверженныхъ, нравственныхъ и храбрыхъ героинь, какъ наша маленькая страна, своимъ геройствомъ обратившая на себя вниманіе всей западной Европы. Даже въ англійскомъ парламентѣ, который такъ несочувственно относится къ намъ, знаменитые ораторы высказывали невольное уваженіе въ "микроскопической Черногоріи", совершившей "гигантскія дѣла". Но Европа забыла или не умѣла сказать что-нибудь въ честь черногорки-воина, но справедливость требуетъ отвести ей заслуженное мѣсто въ нашей исторіи.
   Женщина-воинъ,-- это можетъ показаться страннымъ, мало вѣроятнымъ. Какимъ образомъ женщина могла принимать участіе въ войнахъ,-- она, которая работала день и ночь, кормила своихъ дѣтей и мужа, пока онъ геройски защищалъ свои границы? Ами-Буэ замѣтилъ, что если женщины и не носятъ оружія, то все-таки онѣ бываютъ способны отмстить за своихъ родныхъ. Я могу сказать болѣе, чѣмъ иностранецъ: въ моемъ распоряженіи множество фактовъ и народныя пѣсни. Я, наконецъ, лично видѣлъ войны 1876--77 годовъ. На основаніи всѣхъ этихъ данныхъ, можно смѣло утверждать, что черногорская женщина, не только какъ хозяйка дома, но и какъ воинъ, займетъ видное мѣсто въ нашей исторіи.
   Да, женщина, которой весь міръ приписываетъ слабую нервную систему, незавидную физическую силу, нѣжность и мягкость характера и т. п., эта самая женщина показала себя въ лицѣ черногорки способною на всякій трудъ физическій и нравственный; она показала свое умѣнье храбро и самоотверженно защищать интереса своей страны, сопровождая своего мужа, брата или отца даже тамъ, гдѣ стотысячная армія неумолимыхъ азіатскихъ звѣрей окружала маленькую десятитысячную черногорскую армію, вооруженную чѣмъ попало, и грозила ей поголовнымъ уничтоженіемъ,-- черногорская женщина участвовала въ сраженіяхъ.
   Послѣ несчастной косовской битвы 1389 г., когда султанъ Амуратъ покорилъ большое царство сербское, оставалось еще на берегу Адріатическаго моря княжество зетское, подъ властью Бальшичей, побѣжденное уже впослѣдствіи султаномъ Мехметомъ, равно какъ и Герцеговина, управляемая герцогомъ Стефаномъ. Иванъ Черноевичъ, изъ рода Бальшичей, правившій тогда Зетою, видя невозможность защищать свое княжество и подстрекаемый женою, оставилъ свою столицу Жаблякъ и удалился въ горы, которыя (какъ говорятъ иные) по немъ и называются "Черногоріей". Его сопровождало много самыхъ богатыхъ и извѣстныхъ дворянъ Сербіи, которые презрѣли предложенія турецкихъ султановъ, обѣщавшихъ имъ за переходъ въ магометанство знатность и богатство. Они предпочли удалиться въ горы и испытывать тамъ всѣ лишенія, по спасти свою свободу и вѣру. Мало-по-малу они образовали маленькое княжество, удивившее своею храбростью весь міръ.
   Образованіе Черногоріи очень походить на основаніе Рима, съ тою разницей, что римляне были принуждены отнять силою сабинянокъ, а за черногорцемъ шла всегда вѣрная патріотка -- его жена, и здѣсь начинаетъ сказываться ея историческая роль. Она не только принимала участіе въ сраженіяхъ, но и воодушевляла своихъ родственниковъ. Эти женщины, презрѣвшія всякими лишеніями, чтобы только сохранить свою "вѣру и свободу", были прабабушками нашихъ матерей и сестеръ, слѣдующихъ теперь ихъ примѣру,-- такъ какъ примѣси въ черногорскомъ народѣ нѣтъ никакой.
   Черногорскія женщины не разъ заставляли отступающихъ черногорцевъ снова идти въ схватку, грозя имъ въ противномъ случаѣ повѣсить передникъ и дать вмѣсто ружья прялку (то же самое сказано въ § 18 уложенія князя Даніила); не разъ онѣ сами подавали примѣръ, уничтожая историческимъ ятаганомъ турецкихъ башибузуковъ.
   "Куда вы бѣжите, презрѣнные люди, предъ нашимъ врагомъ туркомъ?" говорить народная пѣсня.-- "Развѣ не стыдъ и не срамъ вамъ, развѣ не грѣшно передъ Богомъ дозволить туркамъ насъ всѣхъ перерѣзать, малолѣтнихъ дѣтей губить предъ вашими же глазами, дозволить -- передъ вашими же глазами любить вашихъ женъ, мучить вашихъ родителей, садить ихъ на острый колъ, содрать съ живой матери кожу? Измѣнники! вы измѣнили вѣрѣ!.. Отдайте намъ, женщинамъ, смертоносное оружіе. Мы будемъ драться, если у васъ силъ не хватаетъ, а вы возьмите наши шелковые передники, возьмите наши прялки, и прядите, если не способны драться".
   Естественно, что послѣ такихъ оскорбительныхъ словъ, храбрый черногорецъ бросался въ бой, какъ разъяренный левъ, и обращалъ въ бѣгство въ десять разъ сильнѣйшаго непріятеля. Такой фактъ случился недавно, именно въ 1862 году, въ Цермницѣ. Извѣстныя англійскія путешественницы, г-жи Меккензи и Ирби, къ своей книгѣ говорятъ такъ: "Женщины, которыя преимущественно занимаются земледѣліемъ и торговлей, не отставали отъ мужей и братьевъ и во время кампаніи. "Жаль, что она не мальчикъ, она была бы вторымъ Мирномъ", часто говорили горцы о сестрѣ князя Николая, которая неизмѣнно слѣдовала за отцомъ на войну каждый разъ, какъ онъ позволялъ ей. Женщины вообще ходили въ лагерь, носили мужьямъ своимъ пищу и питье, потомъ возвращались домой. Но были и такіе дни, когда женщины домой не являлись, потому, что когда завязывалось сраженіе, онѣ оставались зрительницами его, и поощряли воиновъ криками: "впередъ, впередъ вы, сербскіе юнаки! за крестъ честный и свободу золотую".
   Женщины поощряютъ черногорцевъ къ битвѣ, перевязывая ихъ раны, восхищаясь храбрецами, упрекая трусовъ. Съ презрѣніемъ встрѣтитъ мать струсившаго въ битвѣ сына, какъ говорится въ пѣснѣ: "Пусть ядомъ и проклятіемъ станетъ пища, которою я тебя кормила, и пусть мое молоко выйдетъ чрезъ твои раны: потерялъ ты честь юнака. Дай Богъ умереть тебѣ, какъ умираютъ женщины, отъ Бога, отъ стараго непріятеля".
   Матъ не можетъ страшнѣе проклясть сына-труса, какъ пожелавъ ему умереть естественной смертью. Точно также женщина-женщину, если хочетъ кровно обидѣть, то говоритъ: "Богъ дай, чтобы всѣ твои умирали на кровати", или: "Знаю я твоихъ, всѣ они помирали на кровати". И развѣ могъ черногорецъ послѣ такой встрѣчи не броситься на турокъ и не смыть турецкой кровью материнскаго проклятія?
   Наоборотъ, если храбрецы погибаютъ въ сраженіи, про нихъ поется: "пусть они погибаютъ, пусть веселятся ихъ матери, души дѣтей ихъ будутъ царствовать, потому что за военную славу и отмщеніе своихъ братьевъ и единомышленниковъ они погибли".
   Не разъ черногорцы приписывали побѣды надъ турками женщинамъ и не мало народныхъ пѣсенъ, собранныхъ Караджичемъ и лучшимъ сербскимъ поэтомъ, владыкой Петромъ II, въ которыхъ обыкновенно разсказывается, что черногорка видѣла сонъ, будто турки нападутъ на ту или другую мѣстность,-- и что, благодаря. ея пророчеству, черногорцы одерживали верхъ надъ врагами. Для примѣра я приведу одну изъ этихъ пѣсенъ: у На албанской границѣ, въ деревнѣ Мартиничахъ, видѣла сонъ молодая попадья, вѣрная жена попа Радивоя, что тучи поднялись со стороны кроваваго Скадра (Окутали) и спустились на село Мартиничи, а изъ тучъ вылетѣли молніи и лишили зрѣнія ее и ея восемь невѣстъ (женъ ея восьми шаферовъ). Но вотъ дунулъ вѣтеръ, въ одинъ разъ съ высотъ Пиперскихъ, въ другой -- со стороны Жупи,-- въ третій -- со стороны Сдатины и прогналъ черныя тучи до турецкаго города Служа. Попадья разсказала свой сонъ мужу, а онъ истолковалъ его какъ предсказаніе о близкомъ нападеніи и, вставъ съ постели, взялъ свое ружье, пригласилъ съ собою родственниковъ и отправился во главѣ ихъ противъ турокъ, приближавшихся съ факелами къ селу Мартиничамъ. Сражаясь съ ними, онъ старался прикрыть отступленіе стариковъ, женъ и дѣтей, пока, наконецъ, не былъ смертельно раненъ двумя пулями. Тогда онъ закричалъ изъ всей силы: "куда дѣвались вы, мои два племянника -- Стефанъ и Гаврило? Я погибаю, защищая отступающихъ, но жалѣю не о томъ; мнѣ досадно, что я не дорого продалъ жизнь свою, и что турки задаромъ отрубятъ мою голову. Возьмите меня и унесите куда-нибудь, чтобъ они не торжествовали". Услышавъ эти слова, два его племянника -- во главѣ тридцати родственниковъ -- бросились на непріятеля, отрубили тридцать турецкихъ головъ и, прогнавъ непріятеля, спасли своего храбраго дядю.
   Въ это самое время паша Намикъ-Халимъ во главѣ 3,000 человѣкъ, съ сильной артиллеріей, началъ блокировать маленькій фортъ Мартиничи, въ которомъ храбро защищались черногорцы, пока не получили подкрѣпленій отъ Пиперовъ, Бѣлопавличей въ числѣ 800 чел., которые дружно бросились въ ятаганы на враговъ, разбили ихъ, отрубили 160 турецкихъ головъ и, кромѣ того, захватили еще до 300 раненыхъ. Теперь пусть ѣдетъ Намикъ-Халимъ паша въ Стамбулъ хвастать предъ султаномъ,-- какъ онъ побѣдилъ храбрыхъ черногорцевъ".
   Въ Черногоріи никогда не существовало военной организаціи -- и каждый воинъ долженъ былъ во время войны самъ находить себѣ и пищу и одежду. Пока онъ защищалъ границы своего отечества иногда отъ четырехъ до восьми дней ходьбы отъ дому, его жена или сестра приносила ему провіантъ и аммуницію, иногда подъ убійственнымъ артиллерійскимъ и ружейнымъ огнемъ. Съ величайшимъ хладнокровіемъ подвергалась она опасности, чтобы только доставить пищу своему мужу, брату или сыну. Не разъ черногорцамъ, окруженнымъ со всѣхъ сторонъ непріятелями, оставалось на выборъ -- или погибнуть въ послѣднемъ бою, или сдаться въ плѣнъ, или умереть съ голоду. Но въ теченіи пятисотъ лѣтъ, турки не могли похвастаться, что видѣли плѣннаго черногорца; въ подобныхъ случаяхъ они обыкновенно предпочитаютъ погибнуть... Вдругъ, на горахъ показываются бѣлыя платья женщинъ, уже девятый день несущихъ на спинѣ пудъ хлѣба и мяса. Какъ тутъ не пробиться чрезъ турецкіе ряды?.. И когда черногорцы начинаютъ сраженіе, женщины, вооруженныя чѣмъ попало, пробиваются чрезъ турецкія линіи, подвергаясь опасности погибнуть отъ своихъ же и турецкихъ пуль -- или попасть въ плѣнъ къ туркамъ. Иногда такъ и случалось. Пробившіяся оставались съ своими мужьями и братьями на все время осады, заряжая ружья для родственниковъ, и по временамъ заступая ихъ мѣсто, перевязывая раны, ободряя воюющихъ. Случается, что возлѣ матеря лежитъ ея смертельно раненый сынъ или возлѣ невѣсты женихъ, но и въ этихъ случаяхъ черногорка не плачетъ о своей потерѣ, она заряжаетъ раненому ружье или пистолетъ и поддерживаетъ его, пока онъ не выстрѣлитъ. Иногда турокъ уже бросается на раненаго черногорца, чтобы отрубить ему голову, но она убиваетъ врага и, затѣмъ, уносятъ убитаго или раненаго, черногорца.
   Такими-то сценами выработывается характеръ черногорки, способный выносить всѣ несчастія. Она смотритъ спокойно на смерть родныхъ -- не потому, что ей не жаль ихъ, а потому, что въ силу обычая, во время сраженія нельзя жалѣть своихъ родныхъ. Но послѣ женщины сопровождаютъ въ могилу павшихъ жалостными пѣснями..
   Черногорія, какъ извѣстно, окружена съ одной стороны Турціей, съ другой -- Австріей. Во время непрерывной черногорско-турецкой войны Австрія соблюдала нейтралитетъ, но обыкновенно онъ приносилъ пользу однимъ туркамъ. Черногорцы не могли ни откуда получать аммуницію и провіантъ: Австрія не допускала ихъ во время войны на свои рынки. Что оставалось дѣлать? у черногорца не было чѣмъ заплатить контрабандисту. Но женщина и здѣсь помогала: "Увы, жена,-- говоритъ пѣсня,-- нѣтъ больше зарядовъ".-- "Ничего, мой милый господарь, я пойду въ Австрію, гдѣ за полстара жита (мѣрка) получу пять зарядовъ". Женщина весла два пуда на спинѣ восемь дней -- съ тѣмъ, чтобы купить у австрійцевъ нѣсколько патроновъ, которымъ ея мужъ радъ болѣе, чѣмъ золоту.
   Вучедольское сраженіе (17 іюля, 1876) окончилось; турки были разбиты и въ этотъ день потеряли приблизительно 4,000 чел. и между ними храбраго Селима-пашу съ его 60-ю штабъ-офицерами. Энергичный и очень симпатичный черкесъ, Османъ-паша былъ взятъ въ плѣнъ. Пять пушекъ, множество знаменъ и ружей также сдѣлались добычей черногорцевъ. Словомъ, это сраженіе очень прославило я черногорцевъ и ихъ главнокомандующаго, князя Николая. Между прочимъ, и мнѣ довелось въ немъ участвовать. Послѣ сраженія все войско расположилось бивуакомъ на высотахъ Билеча. Можно представить себѣ общую радость, когда внизу горы увидѣли поднимающійся "бѣлый низамъ": такъ называли черногорскихъ женщинъ. Онѣ несли на себѣ вино, водку и другую провизію. И нельзя было не радоваться, когда въ продолженіе восьми дней мы питались въ главномъ штабѣ князя сухарями и свинымъ саломъ.
   Женщины живо разсыпались по батальонамъ, гдѣ служили ихъ родные. Нѣкоторыя, проходя мимо меня и одного итальянскаго корреспондента, съ которымъ я стоялъ, разспрашивали, гдѣ тотъ или другой батальонъ. Между прочимъ, спросила меня и одна дѣвушка изъ Цермницы: "братъ, скажи мнѣ, гдѣ цермницкій батальонъ?" -- "Вонъ тамъ, дѣвушка!" указалъ я ей мѣсто. Ее сопровождала старушка мать, во Марица интересовала насъ болѣе: это была замѣчательная красавица. Мой спутникъ уговорилъ меня вмѣстѣ съ нимъ прослѣдить Марицу. Мы дошли до самаго цермницкаго батальона, все любуясь ею. Марица весело смѣялась съ матерью, приближаясь къ батальону. И какъ не веселиться, когда онѣ надѣются сейчасъ увидѣть своихъ! У перваго же костра сидѣло человѣкъ десять. "Добар вече!" сказали имъ мать съ дочерью, принявъ смиренный видъ. "Добра ты среча!" отвѣтили черногорцы.-- "А гдѣ Станко, мой мужъ?" -- спросила старуха. "Убитъ", отвѣтилъ ей меланхолическій черногорецъ. "А брать гдѣ?" спроста затѣмъ Марица.-- "Убитъ", былъ отвѣтъ.
   Мгновенно поблѣднѣли и дѣвушка и несчастная старуха. Онѣ стали похожи на статуи... Чрезъ нѣсколько секундъ по лицамъ несчастныхъ женщинъ покатились слезы, но ими все кончилось. Старуха только освѣдомилась -- "отмстилъ ли за смерть свою?" -- "Отмстилъ -- и юнацки!" отвѣчали ей.-- "Сколько онъ убилъ ихъ?" -- "Четырехъ".-- "А братъ мой?" спросила, наконецъ, Марица.-- "Онъ убилъ шесть турокъ".-- "Ну, и пусть ихъ... Нечего жалѣть. Пусть погибаютъ,-- затѣмъ и родились... Не умирать имъ на кровати",-- сказали и мать-старуха и красавица-дочь въ одинъ голосъ.
   Но вечеромъ -- часовъ около восьми, когда черногорцы возвращались въ свой лагерь, то одинъ изъ нихъ велъ плѣннаго турка. Увидѣвъ его, несчастная мать съ дикимъ ревомъ и совершенно потерявъ сознаніе, бросилась на плѣннаго съ очевидною цѣлью его задушить, и только окружающіе помѣшали ей это сдѣлать, съ большими, впрочемъ, усиліями. Тогда она начала кричать: "заклинаю васъ Богомъ, черногорцы, позвольте мнѣ отмстить за родныхъ!" -- "Они сами отмстятъ за себя по-юнацки... Они никогда не нуждались въ мести за нихъ женщины", отвѣчали ей.
   -- Пожалуй, вы правы,-- сказала она, наконецъ, успокоившись.
   Спустя нѣсколько времени, имъ была принесена окровавленная одежда убитыхъ, которую онѣ берегли, какъ святыню, и надъ которой исполняютъ обрядъ -- "покойнице", обрядъ оплакиванья, въ своей деревнѣ.
  

XV.

   "Посестримство" встрѣчается въ Черногоріи довольно часто, и это опять указываетъ на уваженіе, которымъ пользуется черногорская женщина. Иначе юнакъ никогда не согласился бы предложить женщинѣ братскій союзъ. Старая пѣсня часто разсказываетъ, какъ богатырь-гайдукъ заклинаетъ женщину помочь ему и вмѣстѣ съ тѣмъ сдѣлаться его посестримою. У знаменитаго Бралевича Марка была не одна посестрима. Я самъ лично видѣлъ въ Черногоріи юнаковъ, у которыхъ были посестримы. Гайдуки при набѣгахъ на турецкіе города или деревни особенно нуждаются въ помощи женщинъ, содержащихъ по большимъ дорогамъ "керчмы" (кабаки).
   "Заклинаю тебя Богомъ и св. Іоанномъ, сестра жабатчяца Іел а,-- говоритъ въ пѣснѣ юнакъ,-- спрячь меня сегодня у Удбжии, не выдавай меня туркамъ. И спрятала она его до вечера, а когда зашло солнце, она отворила двери подвала и пустила съ Богомъ побратима".
   Черногорцы, выбирая себѣ посестриму, стараются, какъ и при выборѣ невѣсты, чтобы она была незапятнанной репутаціи и происходила изъ храброй фамиліи. Посестримство заключается въ томъ случаѣ, когда женщина спасетъ черногорца во время схватки, какое бы ни было за нимъ преступленіе, будь онъ даже убійца ея мужа, брата -- все-таки ни одна черногорка не откажетъ въ посестримствѣ преслѣдуемому врагами и заклинающему ее Богомъ и св. Іоанномъ спасти его. Заключается также посестримство при взаимной сердечной склонности въ годы молодости, или при желаніи одного дома сблизиться съ другимъ; заключается даже дѣвушками. Право предложить посестримство принадлежитъ и мужчинѣ и женщинѣ. Женщина называетъ мужчину "побратимомъ", а онъ ее "посестримой". Любовь между ними -- вѣчна, измѣнить другъ другу -- значитъ совершить величайшую низость, и такіе люди подвергаются всеобщему презрѣнію.
   Въ послѣднее время посестримство заключается рѣже, чѣмъ въ началѣ столѣтія. Одинъ черногорскій сотникъ, лѣтъ семидесяти отъ роду, разсказывалъ мнѣ,-- какъ онъ сталъ "побратимомъ" Станѣ Янковичъ въ Цеклинѣ: "Я зналъ эту дѣвицу,-- говорилъ онъ,-- уже нѣсколько лѣтъ; она очень мнѣ нравилась. Разъ я рѣшился попросить у ея отца ея руку, но получилъ отказъ: она еще въ колыбели была помолвлена за другого. Тогда я предложилъ ей побратимство. Она согласилась: мы пошли въ церковь; попъ прочиталъ намъ какія-то молитвы,-- по окончаніи ихъ, мы трижды поцѣловались. Я подарилъ ей серебряный поясъ, она мнѣ хорошую плеть". Мужчины при заключеніи побратимства мѣняются оружіемъ: пистолетами, ятаганами и т. п.
   Бетъ у меня одна народная пѣсня, переданная мнѣ, въ довольно плохихъ стихахъ, однимъ сердаремъ, безъ сомнѣнія однако старая, въ которой обрядъ разсказывается слѣдующимъ образомъ. Спаленный юнакъ предлагаетъ своей спасительницѣ, дѣвушкѣ, побрататься. Она соглашается; затѣмъ приглашаютъ священника/ который приноситъ икону св. Іоанна. Предъ нею вступающіе въ братскій союзъ даютъ клятву быть вѣрными другъ другу -- и, по прочтеніи священникомъ молитвы, обмѣниваются троекратнымъ поцѣлуемъ. Этимъ, однако, обрядъ не кончается. Юнакъ рѣжетъ ятаганомъ палецъ у своей посестрины надъ стаканомъ -- и, затѣмъ, такомъ же образомъ,-- свой. Кровь въ стаканѣ смѣшивается. Тогда онъ говоритъ ей:
  
   "Посестримо, керви смо смjешале,
   Сад унакат треба ятагане".
   (Посестрима! кровь наша смѣшана, слѣдуетъ омочить въ ней наши ятаганы).
  
   Она ему отвѣчаетъ:
  
   "Богом брате, крвави юначе,
   Ни сам мушко, да оружjе носим,
   Но сам женско, те кудjелю предем,
   Ал' чу узем от мог баба палу,
   Умочит чу, да je любав твердья".
   (Богомъ данный брать, кровавый юнакъ! Я не мужчина, чтобы носить оружіе,-- для меня, какъ для женщины,-- куделя и прялка,-- но я возьму у отца саблю и омочу ее: пусть любовь будетъ крѣпче).
  
   Затѣмъ обрядъ заключается:
  
   "Тад се млади три пут полюбише
   Руйну кровцу из чаше попише".
   (Послѣ этого "молодые" (побратимы) еще трижды поцѣловались и выпили красную кровь изъ стакана).
  
   Случается, какъ рѣдкость, что черногорцы заключаютъ побратимство и съ турками. Напр., князь Николай имѣетъ одного "побратима" -- мусульманина въ Никшичѣ. Что касается заключенія "посестримства" черногорки съ туркомъ, то подобны" примѣровъ я не знаю, хотя въ народной поэзіи и такіе встрѣчаются.
   Отношенія между "побратимами" и "посестримами" тѣ же,-- что и между родными братьями и сестрами. Обязанности каждаго заключаются, между прочимъ, въ мщеніи за смерть или рану другого. Братья и сестры ихъ не имѣютъ права заключать между собою бракъ.

-----

   Всѣ славянскіе народы отвели женщинѣ почетное мѣсто въ національной поэзіи, сербы -- особенно. Въ народныхъ сербскихъ пѣсняхъ женщины являются и въ миѳическихъ образахъ, то "вилами", то "вѣштицами", то "морами",-- и въ прежнія времена съ настоящимъ религіознымъ значеніемъ.
   Вила (русалка) обыкновенно является, въ представленія" народа красивою молодою женщиною, въ бѣлой одеждѣ и съ распущенными волосами. Есть вилы водяныя, которыя живутъ въ ручьяхъ, рѣкахъ, озерахъ; есть лѣсныя, обитающія въ густыхъ тѣнистыхъ рощахъ; третій видъ составляютъ облачныя. Черногорцы не считаютъ ихъ чѣмъ-нибудь недосягаемымъ, не придаютъ имъ сказочныхъ совершенствъ. Черногорская дѣвушка, напримѣръ, можетъ быть и умнѣе, и красивѣе "виды". Вилы доступны смертному человѣку; если онъ хочетъ завести съ ними знакомство, онѣ его не чуждаются. Мужчины и женщины не рядъ заключали съ ними "посестримство". Вила, "посестрима" Кралевича Марка, спасаетъ его отъ смерти въ поединкѣ съ знаменитымъ турецкимъ богатыремъ Мусой Кесенджіемъ, упрекая его, въ то же время, зачѣмъ онъ затѣваетъ поединокъ въ воскресенье, ибо это грѣшно. Такимъ образомъ, народъ считалъ вилъ не только патріотками, но и благочестивыми. Въ народной пѣснѣ жена Ивана Радуловича говоритъ видѣ: "послушай меня, вида, по Богу посестрима, скажи мнѣ, гдѣ государь мой, Радуловичъ Иванъ? Не погибъ ли онъ въ кровавомъ бою,-- въ кровавомъ бою, отомстивъ за себя?" -- "Черногорка, милая моя посестрима! Видала я утромъ Радуловича, какъ бьетъ онъ и разитъ бусурманъ..." и т. д.
   Вила горячо сочувствуетъ черногорцамъ и на каждое несчастье ихъ смотритъ какъ на свое собственное. Нѣтъ пѣсни о сраженіи или о смерти вліятельнаго лица, въ которыхъ не участвовала бы, такъ или иначе,-- если не сама черногорка, то черногорская "вила". Не разъ она спасала свободу нашего народа. Такъ, напримѣръ, однажды кричитъ она съ высокой горы черногорскому князю: "Владыка, черногорскій старшина! На тебя идетъ сильное войско Оттомановича царя: поспѣши собрать храбрыхъ черногорцевъ!" Владыка отвѣчаетъ: "скажи мнѣ, дорогая вила,-- сколько воиновъ у врага, гдѣ онъ набралъ ихъ, куда идетъ и когда сдѣлаетъ на васъ нападеніе?" Вила отвѣчаетъ на всѣ эти вопросы и исчезаетъ. Благодаря извѣщенію ея, спасена Черногорія. Въ другой разъ она опять спасаетъ Черногорію чрезъ Лѣшевича Вука. "Закричала бѣлая вила съ высокаго вершца, на которомъ жила: "послушай меня, Вукъ Лѣшевичъ! если пьешь ты вино въ меанѣ (корчмѣ), дай Богъ, чтобы отравило оно твои раны. Если спишь съ женой въ кровати, вдовой бы осталась жена твоя. Вставай же скорѣе, вооружайся! Наступаетъ на васъ сильное войско все удальцовъ -- турокъ отборныхъ".
   Не разъ случалось, по народнымъ пѣснямъ, что "вила" таскала молодыхъ людей въ свои убѣжища, устроивала вокругъ нихъ хороводы съ пѣснями, не разъ она и сама рѣшалась раздѣлять съ богатыремъ брачное ложе. Правда, въ послѣднее время установилось мнѣніе, что "вилы" такъ нравственны, что этого не дѣлаютъ, но одна пѣсня разсказываетъ, какъ вила женить своего сына и выдаетъ замужъ дочь, хотя и не объясняется, откуда взялись у нея дѣти. Бетъ, наконецъ, и прямыя указанія. "Отправился на охоту молодой бояринъ Секула,-- разсказываетъ пѣсня.-- Ходилъ онъ по горамъ и по лѣсамъ и вдругъ напалъ на молодецкое "побоиште" (мѣсто, на которомъ разыгралось когда-то достопамятное сраженіе). Оно же было убѣжищемъ вилъ, которыя въ это время танцовали. Одна изъ нихъ понравилась Секулу. Схватилъ онъ ее,-- а она просить, заклинать: "отпусти ты меня, молодецъ,-- я подарю тебѣ за это три вещи: дружина твоя будетъ уважать тебя, жена твоя родитъ тебѣ сына, сабля твоя будетъ всегда уничтожать турокъ". Но Секулъ не согласился, увезъ вилу и подарилъ ее своему дядѣ".
   Вилы строятъ даже города:
   "Городъ построила бѣлая вила не на землѣ и не въ небѣ, а въ туманныхъ облавахъ. Въ городѣ этомъ трое воротъ: одни- ворота изъ бархата, вторыя -- изъ жемчуга, а третьи -- изъ чистаго золота. Тамъ, гдѣ ворота изъ бархата, вила замужъ дочь выдаетъ, въ воротахъ изъ жемчуга -- вила сына женитъ, въ воротахъ изъ чистаго золота -- вила сама сидитъ".
   Не разъ на эти города нападаетъ сильное турецкое войско и хочетъ взять ихъ приступомъ. Она защищается -- и всегда побѣдоносно.
   Въ противоположность вѣдьмѣ, вила является покровительницею семейной любви и согласія.
   "Вила смотритъ въ облака, гдѣ громы съ молніей играютъ, точно милая сестра съ братьями родными, какъ невѣста съ двумя своими шаферами. Но молнія обыграла громъ, и сестра родная -- родныхъ братьевъ, а невѣста -- милыхъ шаферовъ... Это вилѣ пріятно было!"
   Нижеслѣдующая пѣсня передаетъ воззрѣнія народа не только на жизнь вилъ, но указываетъ еще на основную мысль сербской исторіи.
   "Однажды ввечеру легъ спать пастухъ подъ деревомъ. Съ нимъ никого, кромѣ стада и обычнаго оружія, не было. Молодцу не спалось; онъ взялъ гусли и началъ пѣть "уз гуслярни звон" пѣсню. Черезъ нѣсколько времени, онъ неожиданно уснулъ и почти тотчасъ же проснулся. Но картина уже измѣнилась. На востокѣ взошла заря, вслѣдъ за нею -- солнце, и вдругъ оно скрылось; ночь наступила по-прежнему. Дѣвушка необыкновенной красоты явилась пастуху. "Не бойся меня,-- сказала она,-- я не изъ твоихъ враговъ, я посестрима твоя -- вила съ Ловченской горы, коренная черногорка". И, убравъ цвѣтами свою лошадь, покрывъ ее блестящимъ покрываломъ, посадила на нее пастуха и понеслась, вмѣстѣ съ нимъ, на верхушку Ловчева. Чудное зрѣлище увидѣлъ тамъ черногорецъ! На тронѣ, въ свѣтлой одеждѣ, сидѣла царица; въ ея взглядѣ блистала радость; вокругъ стояла толпа народа. Надъ ними носился вѣнецъ; соколы и орлы, схвативъ его, возложили на голову царицы. Всѣ пѣли, ликовали. Вдругъ произошло нѣчто странное... Стало темно, вмѣсто музыки и пѣсенъ понеслись стоны и вопли... Заплакали глаза у царицы, завяли и печально склонились цвѣты ея вѣнца. Они покрылись кровью: это была кровь потомка великаго Немани. Цареубійца Вукашинъ сѣлъ на сербскій престолъ; рядъ несчастій постигъ царство. Грустно пѣли вилы, но вскорѣ пѣсня сдѣлалась веселѣе и зазвучала о битвахъ черногорцевъ съ турками, мало-по-малу исчезали слѣды крови съ вѣнца у царицы, ожили и расцвѣли нѣкоторые цвѣтки на немъ. Наконецъ раздался самый голосъ царицы: "стыдъ мѣшаетъ мнѣ жить: какъ подумаю я, несчастная мать, что турокъ предписываетъ мнѣ законы... Ахъ, долго ли продолжаться этому!"

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   "Вѣштицы" (вѣдьмы) -- олицетвореніе дурныхъ свойствъ женщины. Это -- женщины, заключающія въ себѣ нѣчто дьявольское въ буквальномъ смыслѣ этого слова, какую-то частицу изъ дьявольскаго существа. Во время сна она превращается въ вампира и летаетъ по домамъ. Найдя человѣка спящимъ (вампиръ особенно любитъ дѣтей), она немедленно прокалываетъ ему лѣвую грудь, съѣдаетъ сердце и затѣмъ закрываетъ рану. Послѣ этой операціи, одни умираютъ,-- другіе живутъ ровно столько времени, сколько присудитъ "вѣштица". Смерть ихъ, во всякомъ случаѣ, та, на которую "вѣштица" обрекла ихъ. Вѣштица не ѣстъ бѣлаго луку и даже боится самаго запаха. Бѣлый лукъ, поэтому, постоянный спутникъ очень многихъ черногорцевъ. Имъ намазывается грудь для защиты отъ "вѣштицъ".
   Вѣштицами обыкновенно бываютъ старыя женщины, молодыя въ данномъ случаѣ внѣ всякихъ подозрѣній. Живутъ онѣ между людьми и, разъ сдѣлавшись "вѣштицами", навсегда остаются такими, если только не хотятъ исповѣдаться, признаться въ своемъ ремеслѣ. Въ послѣднемъ случаѣ, онѣ перестаютъ вредить людямъ и даже становятся лекарками укушенныхъ "вѣштицами". Ночью вѣштица, летя по воздуху, блеститъ какъ огонь. Обыкновенно онѣ слетаются на гумнахъ.
   "Вѣштицы" и "мори" преслѣдуются народомъ. Имъ приписывается всякое зло, постигающее страну. Особенно ихъ винятъ въ эпидемическихъ болѣзняхъ, отъ которыхъ умиряютъ маленькія дѣти. Этимъ и объясняются крутыя мѣры, какія принималъ народъ противъ "вѣштицъ" или, лучше сказать, подозрѣваемыхъ въ вѣштичествѣ. Такія мѣры особенно практиковались въ Герцеговинѣ. Чтобы узнать, кто въ деревнѣ вѣштица, собиралась деревня и, подъ предсѣдательствомъ старшины, рѣшала: "такъ какъ проклятыя вѣштицы ѣдятъ нашихъ дѣтей, то пусть каждый завтра утромъ приведетъ жену и мать на рѣчку и тамъ увидимъ, кто изъ нихъ вѣштица". Утромъ всѣ женщины престарѣлаго возраста приводятся на рѣчку. Каждый вяжетъ своихъ поясомъ и бросаетъ въ воду. Затонувшія вытаскиваются и освобождаются, какъ невинныя, но если которая-нибудь держится на водѣ, то всѣ считаютъ ее за "вѣштицу". Богишичъ разсказываетъ въ своей книгѣ, что въ 1857 г. турки заставили православныхъ изъ города Требинья продѣлать подобную операцію надъ ихъ женщинами и, что, такъ какъ семь изъ нихъ остались на водѣ, вслѣдствіе наполненія водою ихъ платья, то турки хотѣли ихъ "каменовать", но, благодаря просьбамъ и подкупу, согласились, чтобы православные пригласили архимандрита Дучича, предъ которымъ семь женщинъ, признанныхъ виновными, должны были поклясться св. евангеліемъ, что онѣ перестанутъ быть "вѣштицами". Въ Черногоріи этотъ обычай болѣе не существуетъ, но на границахъ кое-гдѣ секретно практикуется.
   Обыкновенно думаютъ, что "вѣштица" можетъ повредить ребенку только изъ своего племени. Но бывали случаи, что племена вступали между собою въ ожесточенную борьбу изъ-за того, что "вѣштица" одного племени будто бы съѣдала ребенка изъ другого племени.

-----

   Въ народной поэзіи и обычаѣ женщинамъ и особенно вдовамъ дается названіе "кукавицы" (кукушки). "Закуковала черная кукушка въ городѣ Скадрѣ, на Бояпѣ, гдѣ ужъ многія куковали отъ сербскихъ рукъ и оружія, но и есть ей отчего куковать: немного прошло времени, какъ она стала женою, а теперь сдѣлалась черною вдовою, черною вдовою-кукушкою".
   Черногорцы считаютъ кукушку хотя и птицею, но священною, и никогда не согласятся убить ея, несмотря на то, что она предвѣстница печали и скорби. Перелетая черезъ чей-нибудь домъ, она возвѣщаетъ ему несчастье. Откуда взялась кукушка, объясняютъ различно. Одни говорятъ, что брату надоѣлъ вѣчный плачъ сестры и онъ обратилъ ее въ кукушку, другіе -- наоборотъ, что сестра потеряла брата и до того плакала, что сдѣлалась кукушкой. Третьи придаютъ ей религіозное значеніе. Когда кого-либо оплакиваютъ -- мужа или брата, обыкновенно начинаютъ словами: "что теперь буду дѣлать, черная кукушка, безъ него, безъ молодца? Ку-ку! ку-ку!"
  
   Заплакала черная кукушка
   Въ Чевскихъ кровавыхъ горахъ:
   Это не была черная кукушка,
   Это была черная вдовушка.
   Шесть лѣтъ она плачетъ по Станку,
   А на седьмой изъ-за Станка зарѣзалась...
  
   Сестра плачетъ по ровному брату,
   Изъ жалости она съ ума сошла,
   Въ сумасшествіи изъ дому ушла
   И въ Зетѣ холодной она утопилась.
  
   Какъ сильно жалѣетъ черногорка своихъ ближнихъ, видно явь полуварварскаго обычая, который существовалъ во всей Черногоріи до князя Даніила I (1857 г.) и который, несмотря на усилія нынѣ владѣющаго кн. Николая, еще не совершенно уничтожился въ нѣкоторыхъ отдаленныхъ краяхъ, сосѣднихъ турецкимъ областямъ. Женщины изъ сожалѣнія къ роднымъ царапали свое лицо и рѣзали свои черныя кудри. Мнѣ лично пришлось видѣть въ прошлую кампанію 1876 г. въ Бананахъ, какъ на могилахъ убитыхъ красовались соломенные кресты, украшенные разноцвѣтными матеріями, изъ которыхъ висятъ густые и длинные волосы.
   Женщины сопровождаютъ храбро-погибшаго воина своими монотонными, но полными содержанія пѣснями. Это -- "куканье", или "покайница". Покойникъ лежитъ на кровати; женщины, приходящія отдать ему послѣдній долгъ, поютъ сквозь слезы:
  
   Куда ты улетѣлъ, мой соколъ-молодецъ,
   Изъ твоего молодецкаго гнѣзда?
   Ты полетѣлъ съ соколами въ бой кровавый,
   Гдѣ юнаки дерутся съ туркомъ за свободу,
   Гдѣ турокъ рѣжутъ -- все за вѣру,
   За православную святую;
   Гдѣ изъ-за чести молодцы перегоняются
   Изъ-за военной чести, изъ-за имени юнака.
   Ты рѣзалъ турокъ, дикихъ бусурманъ,
   Ты билъ ихъ, богатырь, молодецъ, храбрецъ.
   Но тебя нашла турецкая пуля
   И свалила она къ родной землѣ.
   Но пусть ты погибъ, я жалѣть не хочу,
   Не для того ли и на свѣтъ ты родился,
   Чтобы умереть не смертью женщины,
   Не на мягкой постелѣ, возлѣ молодой жены,
   Но на бранномъ полѣ за родную землю,
   За святую нашу Черногорію.
   Погибъ ты, родной, оставилъ кукушку,
   Оставилъ меня, черную вдову,
   И еще родныхъ четверо дѣтей,
   Четверо дѣтей, милыхъ сыновей.
   Выростутъ они -- отмстятъ за тебя,
   Отмстятъ за тебя, ужасно отмстятъ.
   Тебя нѣтъ больше между нами здѣсь;
   Но за то ты сидишь въ небесахъ,
   Въ кружкѣ, мой соколъ, храбрыхъ юнаковъ;
   Тамъ тебѣ почетное мѣсто выбрали,
   Съ радостью они тебя встрѣтили.
   Тамъ увидишь ты Милоша-атамана
   Еще Ивана Сокола бана,
   И Марка храбраго, Груицу-юнака, и т. п.
  
   Послѣ каждаго стиха повторяютъ: "ку-ку мене, кукавица", и продолжаютъ пѣть, указывая по очереди, опредѣляющейся значеніемъ и старшинствомъ, на всѣхъ юнаковъ, погибшихъ на полѣ брани. Когда одна устанетъ пѣть, ее замѣняетъ другая и начинаетъ пѣсню съ новымъ содержаніемъ. Мужчины слушаютъ ихъ со вниманіемъ.
   Мнѣ случалось читать въ разсказахъ иностранцевъ, что путешественникъ слышитъ иногда монотонную пѣсню женщины, несущей тяжелый грузъ въ Каттаро, сначала думаетъ, что она поетъ, но потомъ, въ удивленію, видитъ, что глаза ея налиты слезами; путешественникъ не могъ объяснить себѣ такой странности и слезы приписывалъ тяжести груза.

-----

   "Освѣта" -- по-русски -- кровная месть. Этотъ древній обычай часто бывалъ причиною междоусобій, продолжавшихся десятки лѣтъ и стоившихъ десятки, а иногда и сотни людей. Народъ считаетъ этотъ обычай не только за законъ природы, но и за божій, и находитъ подтвержденіе въ невѣрно-толкуемыхъ словахъ символа вѣры: "свѣта отъ свѣта, Бога истинна". Это мѣсто народъ переводитъ такъ: "свѣта освѣта, Божья истина". Не отмстить своему врагу въ продолженіи года считается трусостью, и такого человѣка преслѣдуютъ даже женщины обычной насмѣшкой: "сними штаны, надѣвъ юбки, ты не юнакъ, ты не отмстилъ, ты трусъ!" Даже родная мать преслѣдуетъ сына, если онъ не успѣлъ отмстить за отца, брата, родственника или побратима. Чтобы читателю понять, до какой степени этотъ обычай, общій всѣмъ патріархальнымъ народамъ, пагубенъ для насъ, надо привести слѣдующія соображенія. Вся Черногорія составлена изъ нѣсколькихъ родовъ, которые связаны между собою такъ крѣпко, что, несмотря на многочисленность нѣкоторыхъ изъ нихъ (есть роды въ три тысячи человѣкъ), они не женятся въ своемъ родѣ и такой поступокъ считали бы грѣхомъ. Если, положимъ, черногорецъ изъ племени Бѣлопавличей убьетъ кого-нибудь изъ племени Цуцы, то всѣ Цуци считаютъ своимъ долгомъ отмстить за убитаго собрата. Если нельзя убить убійцу, убиваютъ перваго встрѣчнаго Бѣлопавлича (дѣти и женщины освобождены отъ мести). Бѣлопавличи въ свою очередь убиваютъ Цуцу, Цуцы опять Бѣлопавлича, и такъ можетъ продолжаться нѣсколько лѣтъ, пока не заключатъ миръ. Гдѣ убить человѣка -- на это мало обращалось вниманія. Богишичъ разсказываетъ, что однажды убили священника Лазаревича во время чтенія евангелія. Я знаю только то, что черногорскіе священники и въ церковь ходятъ вооруженными.
   Причины мести различны. Обыкновенно или бываетъ безчестье сестры, родственницы, отказъ отъ жены послѣ брака, затѣмъ -- убійство, раны, обида и т. п. Случается, что и женщина мститъ сама за себя или за своего возлюбленнаго.
   Случается, что избѣгаютъ кровной мести уплатой денегъ и просьбами женщинъ. Это обставляется слѣдующими церемоніями: собираются 20--30 человѣкъ изъ племени убійцы и отправляются къ дому убитаго. Въ первый разъ ихъ не принимаютъ и они обязаны явиться въ другой, въ болѣе многочисленномъ сборѣ, и, опять просить мира. Если семейство убитаго согласно, ихъ впускаютъ и тамъ уговариваются, сколько нужно заплатить за убитаго. Обычная цѣна головы -- 240 талеровъ, которые, за исключеніемъ 40, идутъ семейству убитаго. А 40 талеровъ дѣлятъ между собою уполномоченные старшины племени убитаго. Эта сумма считалась ужасной, и не разъ случалось, что цѣлое племя не могло собрать ея. Тогда оставлялось подъ закладъ серебряное оружіе. Но чтобы договоръ былъ тверже, посылали къ дому убитаго двѣнадцать матерей съ двѣнадцатые (если столько оказывалось) некрещеныхъ дѣтей. Двѣнадцать юнаковъ брали на руки дѣтей и кричали: "прими куме Бога и св. Іована". Родственники убитаго принимали и цѣловали своихъ крестныхъ дѣтей. Потомъ выходили съ каждой стороны по четыре человѣка, цѣловались и дѣлались "побратимами".
   Когда племена заключили миръ, тогда убійца, повѣсивъ на шею оружіе, которымъ онъ убилъ покойнаго, становятся шаговъ на пятьдесятъ отъ человѣка, у котораго онъ проектъ мира, и, пригнувшись къ землѣ, на четверенькахъ ползетъ къ нему. Послѣдній встрѣчаетъ его на половинѣ дороги и снимаетъ съ шея оружіе. Обидчикъ цѣлуетъ обиженнаго въ правое плечо, а тотъ его въ лицо. Послѣ этихъ церемоній убійца созываетъ къ себѣ гостей и начинается пирушка или "трапеза од вражде". Масса гостей дарить хозяина-обидчика во время обѣда -- кто сколько можетъ, изъ желанія спасти его отъ разоренія, но за то и онъ долженъ подарить что-нибудь всѣмъ гостямъ со стороны убитаго. Мясо, предлагаемое гостямъ, должно быть хорошо изжарено, чтобы не напоминало своимъ видомъ кровь убитаго.
   Такой же характеръ носитъ заключен проклятіями, имѣющими, по мнѣнію народа, большую силу.
   "Проклятъ будь, незнаемый молодецъ,-- поется въ пѣснѣ,-- что испортилъ все мое лицо. Боже, дай болѣзнь тебѣ на девять лѣтъ! чтобъ болѣлъ ты -- не поправился, и чтобъ смерти тебѣ не было, пока не выпросишь прощенія, не выстроишь церковь средь дороги: пусть тогда лишь похоронитъ передъ ней тебя твоя матушка! Такъ кляла Дунайка-дѣвица, такъ кляла, да такъ и сбылося".
   Женихъ, если онъ измѣнить невѣстѣ, обязанъ навсегда оставятъ свою родину, кромѣ тѣхъ рѣдкихъ случаевъ, когда, въ силу особаго соглашенія, онъ обязывается только возвратить полученье имъ подарки. Невѣста при подобныхъ же условіяхъ возвращаетъ вдвое болѣе подарковъ. Часто случается, что измѣнникъ, боясь мести невѣстиныхъ родственниковъ, бѣжитъ въ Турцію, Австрію или поступаетъ въ гайдуки, между тѣмъ какъ отецъ его, чтобы предотвратить весьма возможное несчастіе, стирается женатъ на оставленной невѣстѣ своего другого сына или какого-нибудь родственника.
   Случается также, что женихъ до самой свадьбы не знакомъ съ своею невѣстою и даже не видитъ ея. Впрочемъ, нынѣ это бываетъ очень рѣдко. Въ силу стариннаго обычая, женихъ имѣетъ возможность видѣть свою суженую, если хорошенько попросить ея родственницъ; какъ скоро онѣ согласны, женихъ подходитъ къ невѣстѣ, цѣлуетъ ее. А она принимаетъ этотъ поцѣлуй со стыдомъ, съ смущеніемъ и -- даже какъ-бы съ негодованіемъ, и обыкновенно бѣжитъ отъ жениха. Тотъ, въ свою очередь, догоняетъ и даетъ бѣглянкѣ золотую иди серебряную монету, которая обыкновенно бываетъ съ презрѣніемъ отброшена невѣстой. Какое символическое значеніе имѣетъ этотъ обычай, не знаю, но думаю, что цѣль его -- поднять по возможности въ глазахъ мужчинъ униженную природой женщину. Здѣсь мужчина какъ-бы теряетъ свою естественную власть надъ женщиной, онъ вынужденъ просить; невѣста показывается ему въ видѣ только особеннаго снисхожденія, котораго онъ, собственно говоря, не заслуживаетъ. Съ тою же мыслью о нравственномъ возвышеніи женщины нерѣдко составляется уговоръ между дѣвушками-невѣстами -- не принимать монеты: "мы, молъ, не хотимъ продавать себя за золото и серебро". Быть можетъ, въ этомъ уговорѣ отразился протестъ женщины, игравшей такую жалкую пассивную роль въ прежнее время, когда невѣстъ дѣйствительно покупали за деньги, не спрашивая ихъ согласія.
  

X.

   Между "великой просьбой", когда невѣста принимаетъ кольцо, и свадьбой проходить равное время, что вполнѣ зависитъ отъ заключеннаго обѣими сторонами условія. Обыкновенный еровъ -- годъ, но бываетъ и больше. Наши народныя пѣсни говорятъ о долгихъ промежуткахъ: одна дѣвушка назначаетъ семь лѣтъ до свадьбы, другая ждетъ девять лѣтъ, и т. п.
   Между "просьбой" и свадьбой женихъ очень часто посѣщаетъ свою невѣсту. Извѣстный знатокъ нашего народа, Вужь Караджичъ утверждаетъ, что женихъ бываетъ въ домѣ невѣсты только на Рождествѣ, на Пасхѣ, или на "крестное имя" и что онъ никогда не говоритъ съ своей невѣстой, что она отъ него скрывается и смотритъ изъ-за угла на своего будущаго мужа. Но этого нельзя считать за правило. Это можетъ быть справедливымъ только въ тѣхъ случаяхъ, когда разстояніе между ними на пять, на шесть дней ходу, но если разстояніе не велико, женихъ безъ церемоніи заходитъ въ пріятельскій домъ. Также не точенъ Караджичъ, когда говорить, что женихъ обязанъ снабжать невѣсту "опанками" до самой свадьбы. Я такого обычая въ Черногоріи не видѣлъ. Женихъ можетъ дѣлать подарки невѣстѣ, но не обязательно обувью. Невѣста пользуется подмой свободой: ей, какъ и прежде, дозволяется ходить одной по рынкамъ, бывать на хороводахъ, на общественныхъ праздникахъ и г. п. Всѣ домашніе помогаютъ ей въ заготовкѣ приданаго ("перчіи"), которое состоитъ только изъ одежды. Черногорецъ очень рѣдко беретъ за женой деньги или какое-нибудь недвижимое имущество, исключая тотъ случай, когда% она останется единственной наслѣдницей всего родительскаго имущества.
   Наконецъ, приходитъ пора и увозить невѣсту. Чтобы это было сдѣлано болѣе дружески, сходятся съ обѣихъ сторонъ депутаты и уговариваются, во-первыхъ, относительно времени прихода или пріѣзда свадебнаго кортежа за невѣстой (обыкновенно выбирается время, когда полевыя и домашнія работы прекращаются) и, во-вторыхъ, сколько будетъ со стороны жениха сватовъ и кто именно.
   Приглашенные въ сваты обыкновенно избираются изъ всей Черногоріи. Наканунѣ дня отъѣзда они сходятся въ домъ жениха, который получаетъ въ это время въ подарокъ большіе хлѣбы (такъ-называемые "погачи"), цѣлыхъ жареныхъ барановъ, свиней (такъ-называемыя "пецива"), вино, водку и т. п. Всѣ сваты ужинаютъ, пьютъ и веселятся, здѣсь же условливаются -- кто какое выбьютъ себѣ названіе. Одинъ назовется первенецъ, второй -- старый сватъ, другіе два -- шаферы, далѣе -- воевода, хукъ, остальные -- просто сваты. "Первенацъ" -- это передовой вѣстникъ, на немъ лежитъ обязанность идти передъ кортежемъ и извѣстить родственниковъ невѣсты, что кортежъ приближается. Обыкновенно онъ избирается изъ храброй лихой молодежи. "Старый сватъ" (большей частью, лицо отличное отъ "первенца"), долженъ владѣть даромъ слова. Ему приходится болѣе всѣхъ говорить рѣчи: это искусство даетъ славу умнаго человѣка; онъ выбирается изъ честныхъ, храбрыхъ и пожилыхъ черногорцевъ. Шафера бываютъ всегда родные или двоюродные братья жениха; если же таковыхъ не имѣется, то они берутся изъ самыхъ близкихъ родственниковъ. "Воевода" въ свадебномъ поѣздѣ занимаетъ роль незначительную. "Бумъ" избирается по разсчету,-- выборъ падаетъ на то лицо, которое семьѣ жениха желательно бы было ввести въ число своихъ родственниковъ. "Сваты" бываютъ друзья и пріятели, жениха, набираемые изъ всей Черногоріи.
   Весь этотъ кортежъ, въ которомъ женщины не участвуютъ, рано утромъ съ пѣснями, шумомъ, выстрѣлами отправляется въ далекій путь, который весьма часто тянется по пяти, шести дней; само собой разумѣется, вино и провизію приходится вези съ собой. Первымъ идетъ "первенецъ", потомъ "старый сватъ", за нимъ "кумъ", шафера и "сваты", послѣднимъ идетъ "воевода". Этотъ порядокъ, впрочемъ, не вездѣ одинаковъ; въ нѣкоторыхъ краяхъ есть и знаменоносецъ. Роль его, по народному обычаю, состоитъ въ томъ, что, недоходя на 100 шаговъ до дому невѣсты, онъ выходитъ изъ кортежа сватовъ, держа въ одной рукѣ знамя, а въ другой заряженный пистолетъ, и начинаетъ танецъ, подскакивая вверхъ. Ему навстрѣчу выходитъ знаменоносецъ со стороны невѣсты и они танцуютъ визави, сильно прикрикивая и стрѣляя изъ своихъ пистолетовъ. Потанцовавъ вдоволь, они цѣлуются и этимъ даютъ знакъ сватамъ входить въ домъ невѣста, что они и дѣлаютъ, стрѣляя въ воздухъ.
   Возвращаемся къ свадебному кортежу. Итакъ, онъ отправился въ путь.
   Шумъ голосовъ, ржанье лошадей, выстрѣлы изъ ружей и пистолетовъ -- все это смѣшивается въ одинъ общій гудъ, постепенно уменьшающійся по мѣрѣ удаленія отъ деревни. Традиціонный обычай предписываетъ, чтобы сваты несли съ собой водку и вино, которыми и потчуютъ всѣхъ встрѣчныхъ по дорогѣ, не исключая даже турокъ и племенныхъ враговъ. Отказъ отъ этой чести считается грѣхомъ и потому предложеніе принимаютъ всѣ съ благодарностью, а сватовъ провожаютъ благословеніями. Если случайно не хватитъ водки, то ее требуютъ на дорогѣ, въ первой же деревнѣ; и она предлагается безъ всякаго вознагражденія. Если во встрѣчныхъ деревняхъ есть знакомые жениха или невѣсты, они всегда выносятъ большую бутылку ракіи или водки (такъ-называемую "боцу"), а на горлышко бутылки кладутъ яблоко и апельсинъ и предлагаютъ взамѣнъ угощенія сватовъ: "пусть пьютъ на здоровье, въ добрый часъ". Выстрѣламъ и пѣснямъ въ родѣ: "ой, ябуко зеленико" или "шета Новакъ Дебелевичъ" и т. п. нѣтъ конца. Въ старину, если два свадебные поѣзда встрѣчались на дорогѣ, то они никакъ не соглашались дать одинъ другому дорогу; это значило бы унизить одну невѣсту передъ другою. Изъ-за этого происходили иногда рукопашныя схватки, кончавшіяся потерею нѣсколькихъ человѣкъ убитыми и ранеными.
   Какъ скоро свадебный кортежъ приблизится въ дому невѣсты, "первенецъ" спѣшитъ увѣдомить ея родителей. При входѣ въ деревню невѣсты, сваты обыкновенно потчуются жителями деревни водкой, виномъ и благожеланіями, въ родѣ слѣдующихъ: "сретна ви была"; "родила ви девет Юговича"; "сречу ви у дом доніела"; "юнаке родила ко што су нjой стари" (счастливъ путь вашъ да будетъ; чтобъ родила вамъ девять Юговичей; чтобы счастье въ вашъ домъ принесла; пусть богатырей родитъ вамъ, какъ ея предки). На всякое доброе слово со стороны сватовъ слѣдуетъ выстрѣлъ. Подъѣхавъ къ дому невѣсты, сваты останавливаются, а изъ дому выходятъ невѣстины братья и родственники и потчуютъ сватовъ винами. Но въ самый домъ прежде всего входятъ два шафера, изъ нихъ одинъ несетъ "опанки", которыя и кладетъ подъ столъ; свадебный калачъ и бутылка краснаго вина кладутся на столъ. По окончаніи этой церемоніи, шаферъ выходитъ на порогъ дома и даетъ выстрѣлъ, на который сваты дружно отвѣчаютъ тоже выстрѣлами и всѣ входятъ въ домъ невѣсты. Эти свадебные выстрѣлы вѣроятно остатокъ патріархальнаго обычая увозить силой невѣстъ, что сопровождалось рѣзней. Женихъ былъ врагомъ и невѣсты, и ея рода; онъ добывалъ себѣ жену только послѣ упорнаго боя.
   По входѣ въ домъ начинаются обрядности, унаслѣдованныя отъ далекой старины. Шаферъ беретъ свой свадебный хлѣбъ ("погачу") и передаетъ его "старому свату" со стороны невѣсты, который, взявъ его и держа въ рукахъ, говорить: "позолотите его". На это старой сватъ жениха отвѣчаетъ: "у добри час", но не хочетъ "позолотить" сразу, а спрашиваетъ сколько нужно, чтобы "позолотить". Тутъ начинается настоящая торговля. Наконецъ, сговорившись, "старый сватъ" жениха кладетъ на хлѣбъ нѣсколько червонцевъ. "Старый сватъ" невѣсты кладетъ хлѣбъ себѣ на голову и, ломая его, произносить: "такъ какъ изъ этого дома уходитъ дѣвица, то дай Богъ и св. Іоаннъ, чтобы въ новомъ ея домѣ родилась пшеница и кукуруза; дай Богъ, чтобы расплодились овцы, какъ на небѣ звѣзды; чтобъ сколько въ морѣ песку, столько было бы въ ея домѣ жита; сколько у Югъ Богдана {Извѣстный сербскій герой Югъ Богданъ имѣлъ девять храбрыхъ сыновей, которые всѣ вмѣстѣ съ отцомъ погибли на Косовомъ полѣ.} сыновей, чтобы столько Богъ далъ и ей; чтобы крыша ея дома не проваливалась" etc.
   Хлѣбъ кладется на "терпезу", которая бываетъ убрана слѣдующимъ образомъ: кромѣ хлѣба и вина, нафтолѣ находится, за большихъ мѣдныхъ турецкихъ тарелкахъ, цѣлый жареный баранъ или свинья (кстати замѣтить: мало найдется такихъ вкусныхъ кушаньевъ, если ихъ приготовить по горскому способу). Кто-нибудь изъ сватовъ вынимаетъ ятаганъ, который не разъ срѣзалъ турецкую голову, и рубитъ "пециво". Начинается пиръ. Вино пьютъ сначала безъ всякихъ спичей, но потомъ, когда вино ударитъ въ удалыя головы, начинаются рѣчи. По большей части онѣ переполнены благожеланіями, говорятся стихами. Многіе знатоки черногорскихъ нравовъ говорятъ, что въ Катунской нахіи существуетъ родительскій благословъ, т.-е. что родители даютъ кубокъ вина невѣстѣ и при этомъ благословляютъ ее, а она, выпивъ вино, удерживаетъ у себя кубокъ на всегдашнюю память. Но я нигдѣ не видѣлъ такого обычая.
   Когда гости наѣлись и напились, шаферъ приноситъ невѣстѣ опанки и кольцо (если оно не было дано на "просьбѣ"), напоминая ей, что пришло время сбрасывать родительскую обувь и надѣвать женихову. Этотъ обычай объясняютъ различно. Одни говорятъ, что это дѣлается для того, чтобы она знала, что ходитъ не по родной землѣ (которая могла попасть въ старую обувь); другіе указываютъ на народное повѣрье, по которому невѣста, сбрасывая старую обувь, сбрасываетъ вмѣстѣ съ нею злыя качества и старые грѣхи. Въ Бѣлопавличахъ говорили мнѣ, что существуетъ проклятіе: "дай Богъ, чтобы не доносила родительской обуви и чтобы раньше этого возвратилась отъ мужа безъ чести". Вотъ, чтобы избѣгнуть этого проклятія, невѣста и уходитъ изъ родительскаго дома, покидая родительскую обувь. Послѣднее мнѣ кажется наиболѣе вѣроятнымъ потому, что черногорцы довольно суевѣрны.,
   Между тѣмъ, въ отдѣльной комнатѣ подруги и родственницы невѣсты раздѣваютъ ее до-гола и, затѣмъ, одѣваютъ въ новое, начиная рубашкой и кончая верхнимъ платьемъ. Но шапкой -- этой эмблемой дѣвственности -- никто не можетъ распоряжаться, кромѣ родного брата или, за его отсутствіемъ, близкаго родственника: именно онъ приходить въ уборную своей сестры (или близкой родственницы) и съ словами: "у добри час, сестро" (въ добрый часъ, сестра) снимаетъ шапку и, бросивъ ее въ уголъ, надѣваетъ невѣстѣ "маражу" -- черный шелковый платокъ съ красными краями. Тогда она одѣтая и совершенно готовая приходитъ въ сопровожденіи брата въ столовую, гдѣ сваты усаживаютъ ее въ головѣ трапезы, т.-е. на самомъ почетномъ мѣстѣ. Этимъ она, по мнѣнію нѣкоторыхъ, получаетъ, какъ будущая мать, право сидѣть въ обществѣ отборныхъ мужчинъ-юнаковъ, и теперь должна стараться быть вездѣ и всегда честною, чтобы не потерять этого права. Ей предлагаютъ вина, но она, по обычаю, сначала отказывается, пока не упросятъ ее сваты. Но какъ она допила стаканъ,-- спичи оканчиваются; всѣ встаютъ и собираются ѣхать. Въ болѣе зажиточныхъ домахъ сваты получаютъ подарки въ родѣ шелковыхъ платковъ {"Но je мене данае найжаліе,
   Што я не жам свиленога дара,
   Да даруемъ кичене сватове".
   (Теперь я всего болѣе сожалѣю, что у меня нѣтъ шелковыхъ подарковъ -- въ подарокъ убраннымъ сватамъ).
   Вообще, подарки вещами и деньгами -- остатокъ отъ древняго общая покупки невѣстъ, замѣнившаго собою другой, еще болѣе древній -- "умыканіе".}. Братья невѣсты передаютъ сестру въ руки двухъ шаферовъ, которые съ словами: "хвала вам, пріятели", выводятъ ее изъ родительскаго дома.
   Кортежъ поднимается, распѣвая удалыя юнацкія пѣсни. Невѣста идетъ между двумя шаферами. Когда она удалится на нѣкоторое разстояніе, родители кричать ей вслѣдъ: "Прощай, родимая дочь!" Она, по обычаю, должна обернуться и посмотрѣть на родительскій домъ и на своихъ братьевъ: тогда у нея дѣти будутъ похожи на своихъ дядей. На обратномъ пути кортежъ по прежнему встрѣчается съ "боцами ракіи". Всѣ, сопровождая невѣсту благожеланіями, пьютъ, а она съ унылымъ видомъ упорно смотритъ въ землю. Боже сохрани, чтобы шафера оставили невѣсту хотя на минуту одну во все продолженіе дороги къ жениху: такая оплошность была бы постыдна. Этотъ довольно стѣснительный обычай получилъ начало давно, вѣроятно въ тѣ времена, когда сербы отбивали по дорогамъ чужихъ невѣстъ, а турецкіе гайдуки были настолько смѣлы и дерзки, что пускались въ самую глубь Черногоріи и тамъ, встрѣчая сватовъ, отбивали у нихъ невѣсту. Случалось и такъ, что во время схватки шафера, не сдержавъ сердечнаго порыва и бросивъ невѣсту, кидались съ ятаганами въ рукахъ и отбивали аттаку; въ схваткѣ невѣста пропадала, нападающіе успѣвали увезти ее -- и тогда весь стыдъ на шаферовъ. Отсюда поговорка: "као дѣвери безъ дѣвойке" (какъ шафера безъ дѣвицы).
   По мѣрѣ приближенія въ деревнѣ жениха, пѣсни и выстрѣлы учащаются, компанія, не стѣсняясь, стрѣляетъ даже у церковныхъ воротъ. Снимая шапки, но не снимая свои кубури-пистолеты и ружья, она преклоняется предъ иконами. Женихъ приходитъ въ церковь незамѣтно и вѣнчается съ своею невѣстою въ православной церкви. Черногорцы всѣ безъ исключенія православные и ни за какія блага въ мірѣ не согласятся вступить въ бракъ съ субъектомъ неправославнаго вѣроисповѣданія. По словамъ извѣстнаго ученаго Богишича, свадьба считается оконченной, какъ скоро священникъ совершитъ половину св. обряда и что въ народѣ существуетъ повѣрье -- будто до половины обряда еще можно отказаться отъ брака, но послѣ половины -- уже нѣтъ. Когда обрядъ совершенно оконченъ, женихъ выходитъ изъ церкви и даетъ выстрѣлъ изъ пистолета. Имъ онъ даетъ знать, что онъ уже не холостой. И, затѣмъ, незамѣтно уходить домой. Свадебный кортежъ отправляется вслѣдъ за женихомъ, напѣвая національную пѣсенку:
  
   "Ой ябуко зеленико,
   "Зелеи ли си род родила" и т. д.
  
   Или другую:
  
   "Све за славу Бога великого,
   А за здравлjе князя свѣтлою
   И великог цара Александра" и т. д.

И. Поповичъ-Липовацъ.

"Вѣстникъ Европы", No 9, 1879

OCR Бычков М. Н.

  
іе мира послѣ нанесенія ранъ, только плата за рану считается обыкновенно въ 50 цехиновъ, иногда сполна не принимаемыхъ. За то въ нѣкоторыхъ мѣстахъ ружье или пистолетъ въ серебряной оправѣ, изъ котораго покушавшійся на жизнь раненаго стрѣлялъ въ то время, обыкновенно переходитъ во владѣніе потерпѣвшаго. Не разъ случалось, что и женщины принимаютъ участіе въ "освѣтѣ", что онѣ съ оружіемъ въ рукахъ мстятъ за убитаго. Случалось множество разъ, что черногорка убивала изъ мести черногорца. Она вполнѣ одобряетъ кровную месть; у нея всегда на губахъ: "ко се освети, тай се посвети". Мать проклинаетъ сына, жена -- мужа, сестра -- брата, если погибшій собратъ не отомщенъ. Въ нѣкоторыхъ краяхъ женщины снимаютъ окровавленную рубашку съ убитаго и хранятъ ее, какъ талисманъ, показывая ее изрѣдка мужчинамъ и укоряя ихъ при этомъ, что - они не смѣютъ мстить. Еще немного, и женщины сами берутся за оружіе. Существуетъ также народный обычай снимать со всякаго убитаго верхнее расшитое золотомъ платье и относить въ родное ему племя. Тамъ собираются женщины, окружаютъ окровавленную одежду и плачутъ нараспѣвъ: "не сердись, юнакъ, хоть ты погибъ за свободу и вѣру православную, но тебя отомстятъ молодцы, молодцы твои родичи" и проч.
   Хотя женщина и мститъ за убитаго, но сама она безопасна, хотя бы и была поймана на мѣстѣ преступленія.
  

XVI.

   Общественное положеніе черногорской женщины можно разсматривать съ двухъ точекъ зрѣнія: de jure и de facto. De jure женщина не участвуетъ въ сходкахъ, имѣющихъ политическое и общественное значеніе, по крайней мѣрѣ, закономъ не признано за нею это право; de facto -- она участвуетъ всегда, то какъ поддерживающая, то какъ оппозиціонная сторона. Мужчина обыкновенно показываютъ видъ, что не придаютъ никакого значенія совѣтамъ женъ, но все-таки, сознавая себя нравственно обязанными имъ, невольно выслушиваютъ ихъ мнѣнія. Примѣрокъ можетъ служить историческій фактъ женскаго суда надъ тридцатью турецкими аристократами. Два брата Ченчичи и бей Любовкчъ съ помаками герцеговинскими напали на село Травино въ племени Цуцы. Но черногорцы разбили ихъ и 170 человѣкъ взяли въ плѣнъ, въ томъ числѣ и трехъ предводителей. Плѣнниковъ привели въ Чево и начали съ ними переговоры о выкупѣ: черногорцы очень бѣдны, деньги нужны имъ постоянно. Черногорцы всѣ изъявили согласіе на эту сдѣлку, но женщины протестовали. "Черногорцы!-- воскликнула ихъ предводительница -- послушайте голоса женщинъ. Вѣдь вы хотѣли разъ выкупить своихъ плѣнныхъ у проклятаго Чупреличъ-визиря, но онъ отказался; теперь обратите вниманіе на черныхъ, какъ кукушка, несчастныхъ вдовъ, потерявшихъ позапрошлаго года своихъ мужей. Не стыдно ли вамъ передъ людьми и предъ Богомъ не мстить за своихъ братьевъ? Нѣтъ, вы еще хотите выпустить турокъ за деньги. Но этого не будетъ! Этого мы не позволимъ!"..
   Послѣ такой энергической рѣчи, единодушно было рѣшено погубить всѣхъ плѣнныхъ, что и было исполнено.
   Черногорцы не только слушаютъ совѣта своихъ женъ, но иногда не отказываются подчиняться имъ дарю на полѣ сраженія" Вотъ разсказъ г-жъ Мэккензи и Ирбы, которыя были безпристрастными судьями:
   "Жила женщина, и у нея былъ мужъ и четверо сыновей. Мужъ погибъ знаменоносцемъ, который имѣетъ большое значеніе и видное мѣсто въ общественной жизни. Но такъ какъ въ Черногоріи маіоратъ, то наслѣдовалъ отцу старшій сынъ. Не долго пришлось ему ждать случая показать -- достоинъ ли онъ носить знамя передъ своимъ племенемъ, какъ его отецъ. Бой начался и онъ въ самомъ его началѣ погибъ отъ непріятельской пули и палъ на землю. Но знамя не упало: второй братъ слѣдовалъ за нимъ и вырвалъ знамя изъ рукъ убитаго (былъ бы великій стыдъ и срамъ, если бы это другой успѣлъ его подхватить). Но не долго и онъ носилъ знамя предъ племенемъ: онъ тоже погибъ. Третій брать поступилъ точно такъ же, какъ второй, схватилъ знамя, пронесъ нѣсколько шаговъ и точно также былъ убитъ... Оставался еще четвертый, двѣнадцатилѣтній мальчикъ, вблизи котораго находилась мать, хотѣвшая узнать -- какъ онъ понесетъ знамя, перешедшее къ нему по наслѣдству отъ старшихъ его братьевъ. Но судьба такъ рѣшила, что и онъ сдѣлался жертвой смерти. Какъ раненая львица бросилась мать къ трупу послѣдняго сына, безъ слезъ и рыданій поцѣловала его еще не остывшую голову и, схвативъ сама знамя, понесла его передъ юнацкимъ отрядомъ. Отрядъ бодро пошелъ впередъ, и благодаря, быть можетъ, личной храбрости этой женщины, выигралъ сраженіе".
   Существуетъ и еще подобный фактъ, съ тою только разницею, что у матери погибло три сына, но одинъ малолѣтній оставался еще дома, нона, чтобы сохранить знамя въ своей семьѣ, носила его во время сраженія среди рядовъ разъяренныхъ баши-бузуковъ.
   Черногорцы не отнимаютъ у женщинъ права на военную славу, они даже охотно разсказываютъ о подвигѣ той или другой женщины. Иногда и гусляръ передаетъ пѣсней -- что случилось въ 1862 году при нашествіи на Черногорію Омера-паши. "Когда турки взяли городъ Рѣку, они замѣтили, что изъ одного дома, построеннаго на небольшой возвышенности, правильно и безпрерывно сыплются выстрѣлы, такъ что почти каждый проходившій близъ этого дома погибалъ. Заподозривъ засаду, они послали за пушкой, между тѣмъ какъ нѣсколько албанцевъ бросились въ домъ на приступъ. Никто и не препятствовалъ войти имъ; въ немъ они нашли только одну черногорскую женщину съ двумя ружьями и сыномъ,-- маленькимъ Нальчикомъ, заряжавшимъ и подававшимъ ей ружья по мѣрѣ того, какъ она стрѣляла". Племя Бошковичей и сегодня гордится одной своей героиней, которая еще дѣвушкой успѣла убить одного турка. Племя Нѣгушъ гордится Гордановой Лазой Перичевой, которая во время кампаніи 1862 г. съ Омеромъ-пашой, въ схваткѣ на Синяцѣ близъ Рѣки, носила ятаганъ и пистолеты, и храбро сражалась съ турками. Очевидецъ Видо Бошковичъ самъ много разсказывалъ мнѣ о ней. Село Раганы тоже дало свою героиню Тару Вучиничъ, которая во время схватки слѣдила за своимъ женихомъ Янкомъ Іовановичемь Вучиничемъ и подняла знамя, за которымъ бросились черногорцы въ аттаку на турокъ. Тара даже и тогда не оставила сраженія, когда случайно наступила на трупъ своего жениха.
   Между прочимъ, село Рагамы памятно и для меня лично. Вблизи его я имѣлъ случай убѣдиться въ необыкновенномъ мужествѣ черногорскихъ сестеръ милосердія. Бой, продолжавшійся до сумерекъ, еще не окончился, какъ наши ряды запестрѣли живописными нарядами черногорскихъ женщинъ. Однѣ ищутъ отцовъ, другія -- мужей, третьи -- братьевъ, и въ то же время каждая носитъ въ деревянныхъ сосудахъ, "тыквицахъ", воду или вино, предлагаемыя раненымъ. Свистъ пуль Генри-Мартини и картечи еще не замолкли,-- но кому до этого дѣло? Черногорки, точно неуязвимыя, идутъ впереди по стопамъ храбрыхъ воиновъ, съ своею помощью. Я съ удивленіемъ смотрѣлъ на этихъ женщинъ и особенно на одну дѣвушку, лѣтъ четырнадцати. Приблизясь ко мнѣ, она схватила меня за руку и спросила дрожащимъ голосомъ: живъ ли ея братъ -- и на мой успокоительный отвѣтъ,-- предложила мнѣ напиться. Это предложеніе было какъ нельзя болѣе кстати. Глотокъ воды точно воскресилъ меня изъ мертвыхъ. "Спасибо, дѣвойка!" поблагодарилъ я ее и направился за отступающими турками. Вскорѣ затѣмъ я явственно услышалъ замирающій голосъ смертельно раненаго: "воды! воды!" Это былъ молодой человѣкъ, у котораго грудную кость прорѣзало картечью, внутренности его были видны... Страшная картина! Однако дѣвушка подошла къ нему, дала воды... Онъ глотнулъ, посмотрѣлъ на сестру милосердія благодарнымъ взглядомъ... и умеръ у ея ногъ...
   Послѣ полночи войска собрались въ Рагами -- и началось перевязыванье ранъ и погребеніе мертвыхъ, которыхъ было нѣсколько сотъ. Женщины и здѣсь усердно намъ помогали, нова не подошли русскіе врачи, Зальцъ и др.
   Женщины съ давнихъ временъ занимались ухаживаньемъ за ранеными, чему доказательство народныя пѣсни, напр., въ сборникѣ Караджича:
  
   Въ коляску положили Тадію,
   Возлѣ него красотку дѣвицу:
   Она рветъ шелковую рубаху,
   Перевязываетъ раненаго молодца,
   Чтобы у него кровь не текла...
  
   Ну, вотъ и Сенянина Ивана
   Воровой конь въ крови купался...
   На немъ, юнакѣ, семнадцать ранъ,
   Правую руку онъ несетъ въ лѣвой
   И такимъ приходить въ свой дворецъ.
   Тамъ встрѣчаетъ его старушка-мать.
   Говоритъ Иванъ: "ахъ, родимая ты мать,
   Помоги мнѣ сойти съ лошади,
   Вымой мои раны тяжелыя,
   Завяжи ихъ шелковымъ платкомъ,
   Причасти меня краснымъ виномъ!
  
   Читатель можетъ себѣ представить, сколько пользы приносить такія женщины народу, у котораго никогда не бывало ни лазаретовъ, ни общинъ сестеръ милосердія, ни докторовъ,-- словомъ, никакихъ средствъ помочь раненому.
   Черногорка -- эта милосердная сестра, безъ краснаго креста, во время сраженія -- ведетъ себя, какъ истинная героиня: она смѣло, въ глаза смотритъ смерти и безъ всякаго рыданія на убитаго отца, мужа, брата; она, по обычному проку, не имѣетъ даже возможности оплакивать погибшихъ, чтобы не смущать воюющихъ: это право предоставляется ей по окончаніи сраженія.
   Для черногорца выше всего храбрость: здѣсь и полъ не дѣлаетъ ровницы. Если женщина обладаетъ храбростью, ея голосъ выслушается и въ военныхъ дѣлахъ. Примѣромъ можетъ служить извѣстная всей Черногоріи юначина Милица, сестра владыки Петра II, погибшаго въ бою. Милица, сильно любившая его, поклялась передъ всѣми, что раньше не выйдетъ замужъ, какъ по смерти убійцы ея брата, которому твердо рѣшилась отмстить. Она надѣла мужской костюмъ и оружіе, и, покуривая трубку, нерѣдко сиживала въ кружкѣ юнаковъ въ бесѣдѣ о военныхъ дѣлахъ. Не разъ она и сражалась съ турками, не одного отравила въ рай Магомета, но убійцы брата отыскать не могла. У черногорцевъ она пользовалась величайшимъ уваженіемъ.
   Народныя пѣсни даютъ вамъ также образцы амазонокъ, игравшихъ видную роль въ нашей военной исторіи. Такъ, есть народная пѣсня, напоминающая по содержанію греческое сказаніе объ извѣстной Леенѣ. Захваченная по заговору противъ Пизистратидовъ, она откусила себѣ языкъ, чтобы не проговориться. Языкъ былъ выплюнутъ въ лицо судьямъ, а сама Леена умерла подъ пыткой, своею твердостью заслуживъ памятникъ у аѳинянъ. У насъ случилось нѣсколько иначе. Сидѣли у костра до двадцати черногорцевъ и между ними Стана Перишина, жена харамбаши Мирка изъ Банянъ, и условливаются сдѣлать нападеніе на одного изъ беговъ Любовичеі. Условившись, отправляются. Ночь была темна, какъ могила, двадцать юнаковъ потерялась въ горахъ. Домъ Мирка былъ на турецкой границѣ, и турки часто посѣщали его, уничтожая огнемъ. На этотъ разъ Стана не успѣла, по обыкновенію, убѣжать въ горы съ двумя малолѣтними дѣтьми и была застигнута врасплохъ бегомъ Любовичемъ.
   -- Говори! гдѣ у тебя мужъ?
   -- Не знаю, бегъ, онъ на Цетиньѣ.
   -- Врешь, собака; онъ, навѣрно, пошелъ съ своей четой палить наши дома и гаремы.
   -- Не знаю, бегъ, мужья ничего не говорятъ намъ о своихъ дѣлахъ.
   -- Муса!-- закричалъ бегъ: -- схвати этихъ ребятишекъ и, зарѣжь ихъ, гяуровъ, если она не хочетъ сказать, куда отправились гайдуки.
   Стана посмотрѣла, со слезами на глазахъ, на своихъ дѣтей и, поцѣловавъ ихъ, сказала: "погибайте же, дѣти, васъ отмстятъ, а мнѣ не быть измѣнницей юнакамъ, въ которыхъ нуждается, народъ мой". Черезъ минуту зарѣзанныя дѣти лежали у ногъ несчастной матери.
   -- Нѣтъ, это еще не все, кауркиня {Т.-е. "гяурка", невѣрная.}, ты скажешь намъ все... или мы тебя замучимъ, сожжемъ, изрѣжемъ въ куски. Говори же -- гдѣ они?-- крикнулъ бегъ и ударилъ ее такъ сильно, что она упала на землю.-- Вставай, черногорка, говори -- куда они ушли?
   Стана, понявъ, что ее будутъ пытать и, боясь въ мукахъ выдать мужа и его друзей, сказала бегу: "бегъ! будь милостивъ! Оставь меня одну собраться съ духомъ. Я все скажу".-- Оставьте ее, турки,-- крикнулъ бегъ.-- Она, воспользовавшись минутой, схватила ножницы и отрѣзала себѣ языкъ. Турки замучили ее за это и, наконецъ, сожгли вмѣстѣ съ домомъ. "Но не горюй, Черногорія,-- оканчиваетъ пѣсня эту трагическую исторію,-- Мирко сжегъ почти всѣ дома Любовичей и убилъ нѣсколько беговъ за родную Стану".
   Для заключенія характеристики черногорской женщины приведу еще историческій фактъ женскаго поединка,-- фактъ текущаго столѣтія.
   Въ горахъ жалуется и плачетъ гайдукъ: "бѣдный Станиша, несчастье мнѣ, не отомстившему за себя!" Въ глубинѣ долины Цуцы услышала эти стоны жена погибшаго Станиши. Пылкая христіанка бросается съ ружьемъ въ рукѣ на зеленыя тропинки, по которымъ спускалось 15 турокъ, предводимыхъ Ченгичъ-агой, убійцей ея мужа. Она быстро прицѣливается въ него и кладетъ мертвымъ агу. Остальные турки убѣгаютъ, испуганные героизмомъ этой женщины, а она отрѣзываетъ голову ихъ начальника и приносить ее въ деревню.
   Тогда Фати, вдова Ченгичъ-аги, пишетъ письмо вдовѣ Станиши: "Ужасная христіанка! Убивъ моего Ченгича, ты вырвала у меня оба глаза, и поэтому, если ты настоящая черногорка, то придешь завтра одна на границу. Тамъ я буду ждать: мы помѣряемся силою и увидимъ, кто изъ насъ была лучшей женой!" Христіанка снимаетъ съ себя женское и надѣваетъ мужское платье и оружіе Ченгичъ-аги, беретъ его ятаганъ, два пистолета и прекрасный карабинъ, садится на его лошадь и пускается въ путь по тропинкамъ Цуцы, крича передъ каждымъ утесомъ: "если тутъ спрятался братъ черногорецъ, то пусть онъ меня не убиваетъ: я не турка, а дочь Черногоріи". Но, пріѣхавъ на границу, она увидѣла, что коварная турчанка, не довѣряясь своей храбрости, привела съ собой родственника, который верхомъ на огромной черной лошади, какъ бѣшеный, бросается на черногорку. Но она безъ страха ждетъ его. Хорошо направленная пуля попадаетъ ему прямо въ сердце. Она отрубаетъ ему голову, потомъ догоняетъ ударившуюся въ бѣгство Фату, приводитъ ее связанною въ Черногорію, дѣлаетъ ее своею служанкою, заставляетъ ее усыплять пѣснями сиротъ Станиши. По прошествіи нѣсколькихъ лѣтъ, она освобождаетъ Фату и отсылаетъ ее къ ея соотечественникамъ.

-----

   Одежда у черногорки "гунь" изъ бѣлаго сукна, только длиннѣе мужской и безъ рукавовъ, украшена у богатыхъ -- золотомъ, а у бѣдныхъ -- шелковымъ шитьемъ. Рубашка длинная, съ широкими рукавами, тоже вышитыми, на подобіе малороссійскихъ, золотомъ и шелкомъ. Поверхъ рубашки надѣваютъ передникъ и серебряный или украшенный большими красными камнями поясъ (часто вѣсящій до 20-ти фунтовъ). Обувь -- чулки и толстые лапти (опанки); замужнія женщины заплетаютъ волосы въ двѣ косы, которыя обвиваются вокругъ головы и привязываются сзади. Голову покрываютъ чернымъ платкомъ, концы котораго опускаются на спину. Дѣвушки заплетаютъ волосы въ одну косу, на затылкѣ связываемую; на головѣ носятъ шапку: въ этомъ отличіе ихъ костюма отъ костюма замужнихъ женщинъ. Шапка -- обыкновенно съ узорами изъ золота, поверхъ ея пришпиливаютъ бѣлый платокъ съ распущенными концами. Какъ дѣвушки, такъ и замужнія женщины, въ дурную погоду закутываются въ "струки",-- родъ пледа, обыкновенно разноцвѣтные.

И. Ю. Поповичъ-Липовацъ.

"Вѣстникъ Европы", No 10, 1879

  
Ко всем произведениям автора К списку авторов