(ИЗЪ НѢМЕЦКАГО БЫТА XVI ВѢКА)
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВѢСТЬ
КЛЕЙСТА
ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ЖУРНАЛУ "ИСТОРИЧЕСКІЙ ВІ.СТНИКЪ"
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1892
Около середины XVI столѣтія, у береговъ Гавеля, жилъ нѣкій лошадиный барышникъ, по имени Михаэль Кольгаасъ, сынъ школьнаго учителя, одинъ изъ правдивѣйшихъ и вмѣстѣ съ тѣмъ одинъ изъ чудовищнѣйшихъ людей своего времени. Этотъ необычайный человѣкъ до тридцатилѣтняго возраста могъ бы служить образцомъ добраго гражданина. Въ одной деревнѣ, до сихъ поръ носящей его имя, была у него усадьба, на которой онъ мирно жилъ своимъ промысломъ. Дѣтей своихъ, которыми подарила его молодая жена, воспитывалъ онъ въ страхѣ Божіемъ, пріучая ихъ къ трудолюбію и честности. Среди сосѣдей его не было ни единаго человѣка, который не отдавалъ бы ему чести за его благотворительность и справедливость. Словомъ сказать, міръ благословилъ бы память о немъ, если бы онъ не пересолилъ въ одной добродѣтели. Чувство справедливости сдѣлало изъ него вора и убійцу.
Однажды онъ отправился за границу съ партіей молодыхъ, сытыхъ, лоснившихся лошадокъ и по дорогѣ принялся высчитывать, какъ употребить барышъ, который надѣялся нажить на нихъ при продажѣ, причемъ, какъ добрый хозяинъ, часть этого барыша предназначалъ пустить въ новый ростъ, а на остальную потѣшить себя въ настоящемъ. Вдругъ, подъѣхавъ къ Эльбѣ, около одного великолѣпнаго рыцарскаго замка, на Саксонской территоріи, замѣтилъ онъ шлагбаумъ, котораго на этомъ мѣстѣ прежде никогда не видывалъ. Дождь лилъ, какъ изъ ведра. Кольгаасъ мгновенно пріостановилъ лошадей, крикнувъ сборщика шоссейныхъ пошлинъ, который дѣйствительно вскорѣ послѣ того высунулъ изъ окна угрюмое свое лице. Лошадиный барышникъ попросилъ пропустить его. "Что тутъ у васъ за новости?" -- спросилъ онъ, когда, долгое время спустя, сборщикъ налоговъ показался изъ дому.-- "Привиллегія, дарованнная землевладѣльцу,-- отпирая шлагбаумъ, отвѣчалъ тотъ:-- юнкеру {Въ Германіи юнкеръ означаетъ дворянина, не имѣющаго никакого другаго титула.} Венцелю фонъ-Тронка".
-- Вотъ оно что. Такъ юнкера зовутъ Венцелемъ?-- замѣтилъ Кольгаасъ, оглядывая замокъ, блестящими зубцами своими смотрѣвшій въ поле.-- Развѣ старый владѣлецъ умеръ?
-- Умеръ отъ удара,-- отвѣчалъ сборщикъ пошлинъ, поднимая шлагбаумъ.
-- Гмъ! жаль!-- продолжалъ Кольгаасъ.-- Достойный былъ старикъ, находившій отраду въ сношеніяхъ съ людьми, поддерживавшій торговлю по мѣрѣ силъ, проложившій нѣкогда шоссе, только изъ-за того, что одна кобыла сломила у меня ногу въ томъ мѣстѣ, гдѣ дорога поворачиваетъ въ деревню. Ну, сколько же я долженъ?-- спросилъ онъ, съ недовольствомъ вытаскивая потребованные сборщикомъ гроши изъ-подъ развѣвавшагося отъ вѣтра плаща.
-- Да, старина,-- прибавилъ онъ еще, когда тотъ, проклиная скверную погоду, бормоталъ ему: "скорѣй, скорѣй",-- если бы дерево осталось стоять на мѣстѣ въ лѣсу, было бы лучше для меня и для васъ.
Съ этими словами онъ вручилъ ему деньги и хотѣлъ продолжать свой путь. Но едва успѣлъ онъ подъѣхать подъ шлагбаумъ, какъ позади него изъ башни послышался другой голосъ: "Стой, ей ты, скребница!" и вслѣдъ затѣмъ барышникъ увидѣлъ, какъ кастелянъ, захлопнувъ окно, бросился бѣгомъ къ нему. "Ну, еще какія новости?" -- спрашивалъ себя Кольгаасъ, пріостановивъ лошадей. Кастелянъ, застегивая куртку на объемистомъ животѣ, подошелъ къ нему и, повернувшись спиной къ вѣтру, потребовалъ пропускной билетъ. Кольгаасъ переспросилъ: "Пропускной билетъ?" Нѣсколько смутившись, онъ отвѣчалъ, что, на сколько ему извѣстно, никакого пропускнаго билета у него нѣтъ, прося, впрочемъ, объяснить ему, что это за штука, а то, быть можетъ, какъ нибудь случайно у него и окажется таковой.
Оглядѣвъ его сбоку, кастелянъ возразилъ, что безъ пропускнаго билета отъ курфюрста торговцы лошадьми за границу не пропускаются.
Кольгаасъ завѣрялъ, что семнадцать разъ въ жизни переѣзжалъ границу безъ такого билета, что всѣ постановленія курфюрста, касающіяся его промысла, ему въ точности извѣстны, что это навѣрное, должно быть, простое недоразумѣніе, которое онъ проситъ обдумать, и, въ виду далекаго пути, предстоявшаго ему въ тотъ день, не задерживать его долѣе понапрасну. Но кастелянъ отвѣчалъ, что въ осьмнадцатый разъ ему не удастся такъ проскользнуть, что для того-то и сдѣлано недавно новое распоряженіе, и что онъ долженъ или сейчасъ же добыть себѣ пропускной билетъ, или же убираться туда, откуда пришелъ. Лошадиный барышникъ, нѣсколько уже озадаченный такими незаконными стѣсненіями, послѣ нѣкотораго раздумья, сошелъ съ лошади, отдалъ ее работнику и сказалъ, что самъ поговоритъ о томъ съ юнкеромъ фонъ-Тронка. И онъ отправился въ замокъ. Кастелянъ послѣдовалъ за нимъ, бормоча о скряжническомъ загребаніи денегъ и необходимости кровопусканія для подобныхъ господъ. Такимъ образомъ, измѣряя одинъ другаго взглядами, оба вошли въ зало. Такъ случилось, что юнкеръ въ это время сидѣлъ за кубкомъ съ нѣсколькими веселыми пріятелями, причемъ, по поводу какой-то шутки, они залились раскатистымъ смѣхомъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда Кольгаасъ подошелъ къ Венцелю для принесенія своей жалобы.
Юнкеръ обратился къ нему съ вопросомъ, чего онъ желаетъ. Увидѣвъ чужаго человѣка, рыцари притихли. Но едва тотъ успѣлъ заикнуться о своей просьбѣ насчетъ лошадей, какъ вся компанія съ восклицаніями: "Лошади? гдѣ онѣ?" -- бросились къ окну посмотрѣть на лошадей. По предложенію Венцеля, при видѣ отличныхъ коней, они кинулись внизъ на дворъ. Дождь пересталъ. Кастелянъ, управляющій и рабочіе столпились вокругъ нихъ и всѣ стали разглядывать животныхъ. Одинъ хвалилъ рыжечалаго коня съ бѣлымъ пятномъ на лбу, другому нравилась бурая лошадка, третій поглаживалъ пѣгашку съ черножелтыми пятнами, и всѣ сходились въ томъ, что кони напоминали собою оленей и что въ этой мѣстности лучшихъ не бывало. Кольгаасъ отвѣчалъ, что кони не лучше рыцарей, которые будутъ на нихъ ѣздить, и предложилъ имъ купить лошадей. Юнкеръ, которому рыжечалый жеребецъ пришелся особенно по вкусу, освѣдомился у Кольгааса насчетъ его цѣны. Управляющій настоятельно просилъ рыцаря купить пару вороныхъ, которыхъ, за недостаткомъ лошадей, онъ могъ бы употреблять для полеводства. "Скребница" объявилъ свою цѣну, рыцари нашли ее слишкомъ высокой, причемъ юнкеръ сострилъ, что барышнику придется ѣхать къ рыцарямъ Круглаго Стола, чтобы добиться короля Артура, если онъ такъ дорого цѣнитъ своихъ лошадей. Замѣтивъ перешептываніе кастеляна съ управляющимъ, причемъ они бросали выразительные взгляды на вороныхъ коней,-- изъ какого-то темнаго предчувствія, Кольгаасъ рѣшился на все, чтобы сбыть имъ лошадей. Онъ обратился къ юнкеру со словами: "Сударь, этихъ вороныхъ коней шесть мѣсяцевъ тому назадъ я пріобрѣлъ за двадцать пять гульденовъ золотомъ; давайте мнѣ тридцать, и тогда берите ихъ себѣ". Двое рыцарей, стоявшихъ рядомъ съ Венцелемъ, довольно ясно высказались, что эти лошади, конечно, стоили этихъ денегъ. Но юнкеръ отвѣчалъ, что готовъ затратиться на рыжечалаго коня, а никакъ не на вороныхъ, и сталъ собираться уходить, причемъ Кольгаасъ выразилъ надежду, что, быть можетъ, они сторгуются въ слѣдующій разъ, когда онъ снова будетъ проѣзжать мимо со своими лошадьми. Затѣмъ, откланявшись хозяину замка, онъ взялся за поводъ своихъ лошадей, собираясь уѣзжать. Въ это мгновеніе изъ толпы выступилъ кастелянъ и громко напомнилъ ему, чтобы безъ пропускнаго билета онъ ѣздить не смѣлъ. Кольгаасъ обернулся и спросилъ юнкера, дѣйствительно ли существуетъ такое постановленіе, разстроивающее весь его промыселъ. Венцель съ смущеннымъ видомъ, уходя, отвѣтилъ: "Да, Кольгаасъ, съ пропускнымъ билетомъ надо будетъ устроиться. Переговори съ кастеляномъ и отправляйся своей дорогой".
Кольгаасъ сталъ увѣрять его, что и въ помыслахъ не имѣетъ обходить постановленія, могущія касаться вывода лошадей, обѣщалъ, при проѣздѣ черезъ Дрезденъ, выправить билетъ въ магистратѣ и просилъ пропустить его только на этотъ разъ, въ виду полнаго его невѣдѣнія насчетъ этого требованія.
-- Ну!-- сказалъ юнкеръ, побуждаемый снова забушевавшей погодой, пронизывавшей его тощіе члены,-- пропустите этого лизоблюда. Идемъ,-- обратился онъ къ рыцарямъ, повернулся и хотѣлъ войти въ замокъ, но тутъ кастелянъ, обратясь къ рыцарю фонъ-Тронка, замѣтилъ, что Кольгаасъ долженъ, по крайней мѣрѣ, оставить что нибудь въ залогъ, въ обезпеченіе доставки пропускнаго билета. Юнкеръ снова остановился въ воротахъ замка. Кольгаасъ спросилъ, сколько же ему оставить, деньгами или вещами, въ залогъ за проводъ лошадей. Управляющій, бормоча себѣ подъ носъ, замѣтилъ, что онъ могъ бы оставить самыхъ вороныхъ коней. "Конечно,-- замѣтилъ кастелянъ,-- это самое цѣлесообразное. Какъ только онъ выправитъ билетъ, то можетъ во всякое время явиться за ними".
Изумленный такимъ нахальнымъ требованіемъ, Кольгаасъ напомнилъ юнкеру, прикрывавшему камзоломъ животъ, что вѣдь вороныхъ своихъ онъ намѣревался продавать. Но въ это мгновеніе порывъ вѣтра вогналъ подъ ворота цѣлую массу дождя съ градомъ, и, чтобы поскорѣе покончить съ этимъ дѣломъ, фонъ-Тронка крикнулъ: "Если онъ не желаетъ разставаться съ лошадьми, въ такомъ случаѣ вышвырнуть его обратно за шлагбаумъ".
Тогда барышникъ, хорошо сознавая, что ему придется уступить насилію, такъ какъ болѣе ему ничего не оставалось, рѣшился исполнить ихъ требованіе: выпрягъ вороныхъ и свелъ ихъ въ конюшню, указанную ему кастеляномъ. Онъ оставилъ при нихъ своего рабочаго, снабдивъ его деньгами, умолялъ его беречь лошадей до его возвращенія и затѣмъ,-- въ полусомнѣніи, не появилось ли въ Саксоніи въ самомъ дѣлѣ такого распоряженія, въ виду разроставшагося промысла коннозаводства,-- съ остальной партіей лошадей двинулся по направленію къ Лейпцигу, куда спѣшилъ на ярмарку.
По прибытіи въ Дрезденъ, гдѣ въ одномъ изъ подгородныхъ предмѣстій у него былъ собственный домъ съ нѣсколькими конюшнями, такъ какъ съ этого именно пункта распространялъ онъ свою торговлю на болѣе мелкихъ мѣстныхъ рынкахъ,-- онъ немедленно отправился въ магистратъ. Здѣсь отъ нѣкоторыхъ знакомыхъ ему совѣтниковъ онъ узналъ то, что и самому ему съ самаго начала приходило въ голову, а именно, что исторія его съ пропускнымъ билетомъ есть простая басня. Испросивъ отъ угрюмыхъ совѣтниковъ письменное удостовѣреніе въ неосновательности требованія пропускнаго билета, Кольгаасъ посмѣивался надъ выходкой тощаго юнкера, хотя не могъ еще вполнѣ уяснить себѣ цѣли его въ данномъ случаѣ. Нѣсколько недѣль спустя, къ великому своему удовольствію, продавъ партію приведенныхъ имъ лошадей, онъ отправился обратно въ Тронкенбургъ, безъ всякой горечи на душѣ, кромѣ мысли о всеобщей нуждѣ на свѣтѣ. Кастелянъ, которому онъ показалъ удостовѣреніе, безъ дальнѣйшихъ разговоровъ, на вопросъ "скребницы", можетъ ли онъ теперь обратно получить лошадей, отвѣчалъ, что проситъ его только спуститься внизъ и взять ихъ. Но Кольгаасъ, проходя черезъ дворъ, успѣлъ уже узнать о непріятномъ инцидентѣ съ его работникомъ, который, нѣсколько дней спустя послѣ поселенія своего въ Тронкенбургѣ, за "непристойное" поведеніе былъ избитъ и изгнанъ изъ замка. Онъ освѣдомился у мальчика, сообщившаго ему это извѣстіе, что же такое натворилъ его работникъ и кто же ходилъ за лошадьми въ это время. Но тотъ отвѣтилъ, что ему объ этомъ ничего неизвѣстно, и затѣмъ отворилъ конюшню передъ Кольгаасомъ, у котораго отъ недобрыхъ предчувствій заныло сердце. Каково же было его изумленіе, когда, вмѣсто двухъ гладкихъ, сытыхъ вороныхъ коней, онъ увидѣлъ пару тощихъ, изнуренныхъ клячъ. Кости торчали у нихъ, какъ колья, на которые можно было вѣшать вещи; грива и шерсть, безъ присмотра и ухода, свалялись: то была истинная картина заброшенности въ животномъ царствѣ! Лошади, слегка потоптавшись, заржали при появленіи Кольгааса, который пришелъ въ крайнее негодованіе и спросилъ, что же приключилось съ его конями. Стоявшій около него мальчикъ отвѣтилъ, что съ лошадьми ничего особеннаго не было, что и кормъ они получали, какъ слѣдуетъ, только вотъ, въ виду подоспѣвшей какъ разъ жатвы, за недостаткомъ рабочаго скота, ими слегка пользовались для полевыхъ работъ. Кольгаасъ разразился проклятіями на такое гнусное, предумышленное насиліе, но, сознавая полную свою безпомощность и затаивъ въ душѣ свою злобу, сталъ уже готовиться,-- такъ какъ болѣе ему ничего не оставалось,-- убраться изъ этого разбойничьяго гнѣзда со своими лошадьми, какъ вдругъ появился кастелянъ, привлеченный крупнымъ ихъ разговоромъ, и поинтересовался узнать, въ чемъ дѣло.
-- Въ чемъ дѣло?-- отвѣчалъ Кольгаасъ.-- А кто далъ юнкеру фонъ-Тронка и его людямъ право оставленныхъ у него моихъ лошадей употреблять на полевыя работы?
Онъ прибавилъ насчетъ безчеловѣчности такого обхожденія, попробовалъ подбодрить обезсилѣвшихъ лошадей ударомъ хлыста, но онѣ не тронулись съ мѣста.
Посмотрѣвъ на него въ упоръ нѣсколько мгновеній, кастелянъ продолжалъ:
-- Скажите, какой грубіянъ! Вмѣсто того, чтобы благодарить Бога, что клячи его еще не подохли!... Небось, не спроситъ, кому же было за ними ухаживать, когда работникъ его сбѣжалъ! Развѣ не дешево отдѣлывались лошади за кормъ, отработывая его на полѣ?
Въ заключеніе онъ посовѣтывалъ барышнику лучше прекратить препирательства, иначе де онъ кликнетъ собакъ, при помощи которыхъ сумѣетъ водворить спокойствіе во дворѣ.
Сердце заколотилось у Кольгааса о фуфайку. Ему хотѣлось столкнуть этого толстопузаго въ грязь и пристукнуть ногой мѣдную его рожу. Однако, присущее ему чувство справедливости, походившее на золотые вѣсы, еще колебалось. Въ собственномъ сознаніи его не было еще увѣренности, тяготѣетъ ли вина на его противникѣ. Затѣмъ, подавивъ въ себѣ раздраженіе, онъ подошелъ къ лошадямъ и, раздумывая про себя насчетъ данныхъ обстоятельствъ, сталъ расправлять имъ гривы и упавшимъ голосомъ спросилъ, за какой проступокъ удаленъ былъ изъ замка его работникъ.
-- За то, что этотъ негодяй вздумалъ ослушиваться,-- отвѣчалъ кастелянъ.-- За то, что онъ заартачился противъ одной необходимой перемѣны въ конюшнѣ и потребовалъ, чтобы лошади двухъ молодыхъ людей, пріѣхавшихъ въ Тронкенбургъ, изъ-за его лошадей, ночевали подъ открытымъ небомъ!
Кольгаасъ готовъ былъ пожертвовать лошадьми, чтобы имѣть работника подъ рукой и возможность сравнить показаніе его съ показаніемъ этого толстомордаго кастеляна. Онъ продолжалъ еще стоять, разглаживая лошадямъ чолки и размышляя, какъ въ данномъ случаѣ слѣдуетъ ему поступить, какъ вдругъ картина внезапно измѣнилась, и юнкеръ Венцель фонъ-Тронка, съ толпой рыцарей, прислужниковъ и стаей собакъ, влетѣлъ во дворъ замка, возвращаясь съ заячьей травли. На вопросъ его, что случилось, кастелянъ сталъ держать рѣчь. При видѣ чужаго человѣка, собаки залились убійственнымъ лаемъ, рыцари приказывали имъ молчать, а кастелянъ тѣмъ временемъ представилъ юнкеру дѣло въ злонамѣренно искаженномъ видѣ: какой де скандалъ подымаетъ этотъ "скребница "изъ-за того, что его вороные взяты были немного поработать. Онъ. добавилъ съ язвительнымъ смѣхомъ, что барышникъ отказывается теперь признать этихъ лошадей за своихъ.
-- Это не мои лошади, сударь! Это не тѣ лошади, которыя стоили тридцать гульденовъ золотомъ! Я желаю получить обратно моихъ добрыхъ и здоровыхъ коней!
Лице юнкера покрылось внезапной блѣдностью. Онъ сошелъ съ лошади и сказалъ:
-- Если этотъ дуракъ не желаетъ брать обратно лошадей, то пусть оставляетъ ихъ. Идемъ, Гюнтеръ! Гансъ! Идемъ!-- крикнулъ онъ, обмахивая пыль со своихъ брюкъ.-- Подайте вина!-- прибавилъ онъ еще, проходя съ рыцарями въ дверяхъ, и затѣмъ вошелъ въ домъ.
Кольгаасъ объявилъ, что скорѣе готовъ призвать живодера и выбросить лошадей на живодёрню, нежели въ такомъ видѣ, какъ онѣ есть, вести ихъ въ свою конюшню въ Кольгаасенбрюкъ. Оставивъ вороныхъ безъ всякаго вниманія на томъ же мѣстѣ, гдѣ онѣ стояли, и увѣряя, что сумѣетъ найти свои права, онъ вскочилъ на своего каряго и ускакалъ оттуда.
Онъ несся уже по дорогѣ въ Дрезденъ во весь опоръ, когда при воспоминаніи о работникѣ и принесенной на него жалобѣ въ замкѣ вдругъ придержалъ лошадь и поѣхалъ шагомъ. Но едва лошадь его успѣла сдѣлать тысячу шаговъ, какъ онъ снова повернулъ ее по направленію къ Кольгаасенбрюку, рѣшившись произвести допросъ своему работнику, по собственному разумѣнію и чувству справедливости. Ибо подъ давленіемъ этого справедливаго чувства, знакомаго съ несовершеннымъ устройствомъ міра, не смотря на всѣ вынесенныя оскорбленія, барышникъ склонялся уже примириться съ утратой лошадей, какъ естественнымъ послѣдствіемъ, въ томъ случаѣ, если,-- какъ утверждалъ кастелянъ,-- работникъ его дѣйствительно погрѣшилъ въ чемъ бы то ни было. Но противъ этого обвиненія возставало въ немъ какое-то особое упорное предчувствіе, и это чувство укоренялось въ немъ все сильнѣе и сильнѣе, по мѣрѣ того, какъ онъ подвигался впередъ и всюду на остановкахъ слышалъ о неправдѣ, творимой ежедневно въ Тронкенбургѣ, въ отношеніи ко всѣмъ путникамъ. Чувство это подсказывало ему, что если все это дѣло, какъ по всему было видно, являлось простой злоумышленностью, то онъ обязывается передъ міромъ всѣми силами добиться удовлетворенія за понесенную обиду себѣ и обезпеченія на будущее время для своихъ согражданъ.
Едва успѣлъ онъ, по пріѣздѣ въ Кольгаасенбрюкъ, обнять Лизбетту, вѣрную жену свою, и поцѣловать дѣтей, прыгавшихъ около его ногъ, какъ немедленно спросилъ о старостѣ Герзе, нѣтъ ли о немъ какихъ либо извѣстій.
-- Да, дорогой Михаэль, этотъ Герзе,-- отвѣчала Лизбетта,-- представь себѣ, этотъ злосчастный человѣкъ недѣли двѣ тому назадъ явился сюда избитый до полусмерти... нѣтъ, до такой степени избитый, что онъ не могъ даже свободно вздохнуть. Мы положили его въ постель, и у него сдѣлалось сильное кровохарканье. Затѣмъ, въ отвѣтъ на наши многократные вопросы, мы услышали исторію, которую никто не можетъ понять. Онъ разсказываетъ, какъ ты оставилъ его въ Тронкенбургѣ съ лошадьми, которыхъ не пропускали, какъ его заставили уйти изъ Тронкенбурга постыднымъ нанесеніемъ побоевъ и какъ ему не было никакой возможности взять съ собой лошадей.
-- Да?-- сказалъ Кольгаасъ, снимая плащъ.-- Что же онъ оправился уже?
-- Кровохарканье почти прошло,-- отвѣчала Лизбетта.-- Я хотѣла немедленно послать работника въ Тронкенбургъ, который ходилъ бы тамъ за лошадьми до твоего пріѣзда. Герзе всегда казался такимъ правдивымъ и такимъ безпримѣрно преданнымъ по отношенію къ намъ, что мнѣ и въ голову не пришло усомниться въ его показаніи, подтверждавшемся притомъ столькими фактами, и заподозрѣть, что лошади пропали у него какимъ либо инымъ способомъ. Но онъ сталъ умолять меня никого не посылать туда, а прямо отказаться отъ лошадей, если ради нихъ я не хочу пожертвовать человѣкомъ.
-- Развѣ онъ еще въ постелѣ?-- спросилъ Кольгаасъ, развязывая свой галстухъ.
-- Нѣсколько дней бродитъ онъ уже по двору,-- отвѣчала она.-- Да вотъ ты самъ увидишь,-- продолжала она,-- что все это справедливо, и что этотъ случай является однимъ изъ умышленныхъ насилій, какія съ недавняго времени допускаются въ Тронкенбургѣ по отношенію къ чужестранцамъ.
-- Все это я долженъ еще разслѣдовать,-- возразилъ Кольгаасъ.-- Позови-ка мнѣ его сюда, Лизбетта, если онъ не лежитъ.
Съ этими словами онъ усѣлся въ кресло, а жена, очень довольная хладнокровіемъ мужа, вышла и призвала работника.
-- Что такое натворилъ ты въ Тронкенбургѣ?-- спросилъ Кольгаасъ, когда Лизбетта вошла съ нимъ въ комнату.-- Я не особенно-то доволенъ тобой.
При этихъ словахъ хозяина, по блѣдному лицу работника пятнами разлился румянецъ. Помолчавъ нѣсколько секундъ, онъ отвѣчалъ:
-- Вы правы, хозяинъ, такъ какъ сѣрная нитка, которую я, по соизволенію Божію, носилъ при себѣ, чтобы поджечь это разбойничье гнѣздо, была брошена мною въ Эльбу, когда я услышалъ тамъ плачъ ребенка. Я подумалъ: пускай испепелитъ его Божья гроза, я не хочу брать такого грѣха на себя!
Смущенный Кольгаасъ продолжалъ:
-- Чѣмъ же навлекъ ты на себя изгнаніе изъ Тронкенбурга?
Утирая выступившую испарину со лба, Герзе отвѣчалъ:
-- Изъ-за одной скверной штуки, хозяинъ. Но случившагося уже не вернуть. Я не хотѣлъ допустить, чтобы загубили лошадей полевой работой, и сказалъ, что онѣ еще молоды и еще не объѣзжены.
Стараясь скрыть свое волненіе, Кольгаасъ возразилъ, что въ данномъ случаѣ онъ сказалъ не вполнѣ правду, такъ какъ еще въ началѣ прошлой весны онѣ были подъ упряжью.-- Ты могъ бы въ замкѣ, гдѣ до нѣкоторой степени былъ гостемъ, разокъ, а то и нѣсколько разъ проявить свою любезность, тѣмъ болѣе въ такое время, когда, вслѣдствіе усиленной ѣзды по жатвѣ, оказалась такая нужда въ лошадяхъ.
-- Такъ я и сдѣлалъ, хозяинъ,-- сказалъ Герзе.-- Замѣтивъ ихъ недовольныя лица, я подумалъ, что лошадямъ это будетъ ни по чемъ, и на третій день до обѣда запрягъ ихъ и привезъ три фуры хлѣба.
Кольгаасъ, у котораго сердце готово было выпрыгнуть изъ груди, опустилъ глаза долу, присовокупивъ:
-- Мнѣ о томъ ничего не сказали, Герзе.
Герзе увѣрялъ его, что это была истина.
-- Моя нелюбезность заключалась въ томъ,-- заговорилъ онъ снова: -- что я не соглашался становить лошадей подъ ярмо вторично послѣ обѣда, когда онѣ только-что успѣвали поѣсть. Да еще, когда кастелянъ и управляющій предложили мнѣ давать воронымъ даровой кормъ, а деньги, которыя вы мнѣ оставили на кормъ для нихъ, положить себѣ въ карманъ, то я отвѣтилъ, что пускай этого они и не воображаютъ, а затѣмъ повернулся и ушелъ.
-- Однако не изъ-за этой же нелюбезности прогнанъ ты изъ Тронкенбурга?
-- Боже сохрани!-- воскликнулъ работникъ,-- за безчеловѣчное преступленіе! Вечеромъ того дня въ конюшню были поставлены лошади двухъ пріѣхавшихъ въ Тронкенбургъ рыцарей, а мои лошади были привязаны къ двери конюшни. Я взялъ лошадей изъ рукъ кастеляна, который самъ же и водворилъ ихъ тамъ, и спросилъ его, гдѣ же теперь имъ прикажутъ оставаться. Онъ указалъ мнѣ на свиной хлѣвъ, пристроенный къ стѣнѣ замка изъ рѣшетинъ и досокъ.
-- Ты полагаешь,-- перебилъ его Кольгаасъ,-- что это было такое скверное помѣщеніе для лошадей, которое скорѣе походило на свинарникъ, нежели на конюшню.
-- То былъ свиной хлѣвъ, хозяинъ, дѣйствительно настоящій свинарникъ, куда вбѣгали и откуда выбѣгали свиньи, и гдѣ я не могъ встать во весь ростъ.
-- Быть можетъ, негдѣ было иначе пристроить вороныхъ,-- возразилъ Кольгаасъ: -- рыцарскіе кони имѣли до извѣстной степени преимущество.
-- Мѣста было мало,-- отвѣчалъ упавшимъ голосомъ работникъ.-- Въ замкѣ жило въ то время семь рыцарей. Если бы то были вы, то вы приказали бы немного потѣснить лошадей. Я предложилъ пойдти посмотрѣть, нельзя ли будетъ нанять конюшни въ деревнѣ. Но кастелянъ возразилъ, что не можетъ выпустить лошадей съ своихъ глазъ, и запретилъ мнѣ выводить ихъ изъ дому.
-- Гмъ!-- произнесъ Кольгаасъ.-- Что же ты предпринялъ далѣе?
-- По словамъ управляющаго, гости должны были переночевать всего одну ночь и на другое же утро уѣхать, и потому я поставилъ-таки лошадей въ свинарникъ. Но прошелъ слѣдующій день, а гости все еще были тутъ; на третій день поутру выяснилось, что рыцари пробудутъ въ замкѣ еще нѣсколько недѣль.
-- Пожалуй, въ свинарникѣ-то и не было уже такъ плохо, Герзе, какъ тебѣ это показалось съ перваго раза,-- замѣтилъ Кольгаасъ.
-- Это правда,-- отвѣчалъ тотъ.-- Я его немножечко повымелъ, и оно вышло не совсѣмъ скверно. Я далъ работницѣ на чай, чтобы она куда нибудь сунула свиней въ другое мѣсто. А на слѣдующій день я устроилъ и то, чтобы лошади могли стоять во весь ростъ, снимая сверху доски съ обрѣшетинъ съ наступленіемъ утренней зари и накладывая ихъ снова по вечерамъ. Онѣ выглядывали изъ-подъ крыши, словно гуси, озираясь на Кольгаасенбрюкъ, или вообще на болѣе привѣтливыя мѣста.
-- Ну, дальше,-- сказалъ Кольгаасъ,-- за что же, чортъ побери, выгнали тебя вонъ?
-- Скажу вамъ, хозяинъ,-- отвѣчалъ ему работникъ,-- потому что хотѣли отъ меня отдѣлаться, потому что, пока я былъ тамъ, они не могли доканать лошадей. Повсюду, на дворѣ и въ людской корчили они мнѣ непріятныя рожи. А такъ какъ я себѣ разсуждалъ: вытягивайте свои морды, чтобы вамъ ихъ совсѣмъ перекосило,-- то они взяли, да ни съ того, ни съ сего и вышвырнули меня со двора долой.
-- А поводъ къ тому!-- воскликнулъ Кольгаасъ:-- вѣдь они навѣрное имѣли же какой либо поводъ къ тому.
-- О, безъ сомнѣнія,-- отвѣчалъ Герзе,-- и самый справедливѣйшій. Вечеромъ, на второй день пребыванія въ свинарникѣ, въ виду того, что лошади тамъ загрязнились, я хотѣлъ свести ихъ выкупать. И вотъ, въ тотъ самый моментъ, когда я былъ въ воротахъ замка и хотѣлъ уже выѣхать, вдругъ слышу, какъ кастелянъ и управляющій съ работниками, собаками и дубинами вылетаютъ изъ людской, какъ помѣшанные, съ крикомъ: "держите его мошенника, держите его висѣльника!". Привратникъ пересѣкъ мнѣ дорогу. Я обратился къ нему и къ неистовавшей толпѣ съ вопросомъ, въ чемъ дѣло.
-- Въ чемъ дѣло?-- отвѣчалъ кастелянъ, подхватывая обѣихъ моихъ вороныхъ за повода.-- Куда ты собрался съ лошадьми?-- кричалъ онъ мнѣ, хватая меня за грудь.
-- Куда я собрался?-- говорю я.-- Громы небесные! Да купать ихъ хочу вести. Что же вы думаете, что я...
-- Купать!-- восклицаетъ кастелянъ.-- Я те поучу, мошенникъ, плавать по столбовой дорогѣ въ Кольгаасенбрюкъ!
Съ этими словами, съ злостью сбрасываетъ онъ меня съ лошади, при помощи управляющаго, схватившаго меня за ногу, и я во весь ростъ растягиваюсь въ грязи.
-- Живодеры! дьяволы!-- восклицаю я,-- въ конюшнѣ остались у меня подпруги и потники, да и узелъ собственныхъ моихъ вещей!
Но пока управляющій уводилъ лошадей, онъ съ прислужниками набросился на меня съ ногами, кнутами и дубинами, такъ что я полумертвый свалился по ту сторону воротъ. А такъ какъ я произнесъ слова: "ахъ, грабители! куда они уводятъ отъ меня лошадей?" и затѣмъ сталъ приподниматься, то кастелянъ крикнулъ: "Вонъ со двора замка! Куси, Кейзеръ! куси, Егерь! куси, Шпицъ!". Цѣлая свора собакъ, болѣе двѣнадцати штукъ, кинулась на меня. Тутъ я вырвалъ съ изгороди обрѣшетину что ли, или что-то другое,-- самъ не знаю,-- только трехъ собакъ укокошилъ наповалъ около себя. Терзаемый мучительными ранами, я вынужденъ былъ отступить. Вдругъ слышится рожокъ, собакъ забираютъ во дворъ, ворота затворяются на запоръ, и я безъ сознанія падаю на улицу.
-- Ты ужъ и вправду не задумалъ ли дать тягу, Герзе?-- съ дѣланнымъ лукавствомъ процѣдилъ поблѣднѣвшій Кольгаасъ.
Вспыхнувъ какъ зарево, Герзе опустилъ глаза.
-- Признайся мнѣ,-- продолжалъ барышникъ:-- тебѣ не понравилось въ свинарникѣ. Ты подумалъ, что въ Кольгаасенбрюковской конюшнѣ, молъ, лучше.
-- Разрази меня небо!-- воскликнулъ Герзе:-- да вѣдь подпруги и попоны, да и узелъ съ моими вещами я оставилъ въ свинарникѣ. Развѣ я тогда оставилъ бы тамъ три гульдена, которые я засунулъ за ясли, въ красномъ шелковомъ шейномъ платкѣ? Чортъ побери! Если и вы такъ говорите, то у меня снова является желаніе зажечь ту сѣрную нитку, которую я тогда выбросилъ.
-- Ну, ну,-- замѣтилъ Кольгаасъ,-- успокойся. Я вѣдь сказалъ это не серьезно. Всему, что ты говорилъ, смотри, я вѣрю отъ слова до слова. Мнѣ жаль, что отъ моей службы такъ тебѣ не поздоровилось. Ступай, Герзе, ступай, ложись, да вели подать себѣ бутылку вина и не печалься, будетъ тебѣ воздана справедливость!
Съ этими словами онъ всталъ, составилъ опись вещамъ, оставленнымъ старостой въ свинарникѣ, назначилъ ихъ цѣну, спросилъ его также, во что тотъ ставитъ расходы по лѣченію, и затѣмъ отпустилъ его, еще разъ пожавъ ему крѣпко руку.
Затѣмъ онъ разсказалъ Лизбеттѣ, своей женѣ, обо всемъ случившемся и о внутренней связи всей исторіи, объявилъ ей, что рѣшилъ добиться суда, причемъ съ удовольствіемъ увидѣлъ, что она всей душой сочувствуетъ его намѣренію. Она разсуждала такъ, что черезъ этотъ замокъ можетъ проѣзжать другой какой путешественникъ, менѣе настойчивый, чѣмъ ея мужъ; что пресѣченіе подобныхъ безпорядковъ было бы дѣломъ Божьимъ, и что она уже возместитъ какъ нибудь тѣ расходы, какіе потребуются ему на веденіе процесса. Кольгаасъ назвалъ ее доброй женкой, наслаждался этотъ и слѣдующій день въ сообществѣ ея и дѣтей и, какъ только справился съ дѣлами, двинулся въ Дрезденъ для принесенія жалобы своей въ судъ.
Здѣсь съ помощью одного знакомаго ему юриста онъ составилъ жалобу, гдѣ по предварительномъ подробномъ описаніи умышленнаго злодѣянія, содѣяннаго юнкеромъ Венцелемъ фонъ-Тронка, какъ по отношенію къ нему, такъ и по отношенію къ его работнику,-- онъ ходатайствовалъ о карѣ его, по закону, о возстановленіи лошадей въ прежнемъ видѣ и о возмещеніи убытковъ, понесенныхъ вслѣдствіе того какъ имъ, такъ и его работникомъ. Искъ дѣйствительно былъ вполнѣ ясный. Фактъ противозаконнаго задержанія лошадей бросалъ на все остальное рѣшительный свѣтъ. Даже въ томъ случаѣ, если бы можно было допустить, что лошади заболѣли совершенно случайно, то и тогда требованіе барышника вернуть ему ихъ здоровыми было бы, все-таки, вполнѣ справедливо.
Оглядѣвшись въ столицѣ, Кольгаасъ нашелъ тамъ не мало друзей, посулившихъ ему горячую поддержку въ его дѣлѣ. Обширная торговля его лошадьми доставила ему многія знакомства, а честность, съ какою онъ велъ это дѣло,-- расположеніе вліятельнѣйшихъ людей въ странѣ. Онъ не разъ пріятно обѣдалъ у одного адвоката, весьма почтеннаго человѣка, внесъ ему извѣстную сумму денегъ на веденіе процесса и, по истеченіи нѣсколькихъ недѣль, вполнѣ успокоенный имъ насчетъ исхода его тяжбы, вернулся къ женѣ своей Лизбеттѣ, въ Кольгаасенбрюкъ. Однако, прошли мѣсяцы, не далеко было и до года, а онъ все еще не имѣлъ изъ Саксоніи никакого объясненія, не говоря уже о рѣшеніи,-- по поводу жалобы, имъ самимъ поданной въ судъ. Послѣ многократныхъ новыхъ представленій суду, онъ спросилъ своего адвоката въ интимномъ письмѣ, что причиной такой чрезмѣрной затяжки, и узналъ, что въ жалобѣ его ему совершенно отказано, по высшему распоряженію Дрезденской судебной палаты. Въ отвѣтъ на удивленное письмо барышника, спрашивавшаго, чему же можно приписать такой исходъ дѣла, тотъ сообщилъ ему, что юнкеръ Венцель фонъ-Тронка состоитъ въ родствѣ съ двумя дворянами, Винцомъ и Кунцомъ, изъ коихъ одинъ состоитъ при особѣ господина мундшенка, а другой даже камерарій. Адвокатъ посовѣтовалъ ему, безъ дальнѣйшихъ судебныхъ проволочекъ, постараться обратно вернуть своихъ лошадей изъ Тронкеи бурга, далъ ему понять, что юнкеръ, проживающій въ данное время въ столицѣ, повидимому, сдѣлалъ распоряженіе, чтобы люди его выдали этихъ лошадей барышнику, и въ заключеніе просилъ послѣдняго въ томъ случаѣ, если онъ не намѣренъ на томъ успокоиться,-- отъ дальнѣйшихъ порученій по этому дѣлу его избавить.
Кольгаасъ былъ въ то время въ Бранденбургѣ, гдѣ бургомистръ Генрихъ фонъ-Гейзау, въ округѣ котораго находился также и Кольгаасенбрюкъ, занятъ былъ какъ разъ устройствомъ благотворительныхъ учрежденій для больныхъ и бѣдныхъ на суммы, доставшіяся городу случайно. Въ особенности хлопоталъ онъ объ устройствѣ для пользованія больныхъ одного минеральнаго источника, бывшаго въ одной мѣстной деревнѣ, и отъ котораго ожидали большей цѣлебности, чѣмъ то оправдалось впослѣдствіи. Во время пребыванія своего при дворѣ по различнымъ дѣламъ, ему приходилось встрѣчаться съ Кольгаасомъ. Благодаря этому знакомству, онъ далъ разрѣшеніе старостѣ Герзе, страдавшему болью въ груди, съ того самаго пагубнаго дня въ Тронкенбургѣ, испробовать дѣйствіе цѣлебнаго источника, снабженнаго срубомъ и крышей. Такъ случилось, что бургомистръ, имѣя въ виду сдѣлать нѣкоторыя распоряженія, находился около углубленія, въ которое Кольгаасъ уложилъ Герзе, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда посланный отъ жены доставилъ барышнику письмо съ печальнымъ извѣстіемъ отъ адвоката его изъ Дрездена. Разговаривая съ докторомъ, бургомистръ замѣтилъ, что Кольгаасъ прослезился, вскрывъ полученное имъ письмо. Фонъ-Гейзау подошелъ къ нему и дружески, сердечно спросилъ, какое горе его постигло. Барышникъ, молча, подалъ ему письмо. Тогда почтенный бургомистръ, знавшій объ отвратительной несправедливости, какую продѣлали съ нимъ въ Тронкенбургѣ, и вслѣдствіе которой Герзе, быть можетъ, на всю жизнь долженъ былъ болѣть, потрепавъ Кольгааса по плечу, сказалъ, чтобы тотъ не отчаивался, что онъ похлопочетъ объ удовлетвореніи его претензіи. Когда, согласно его приказанію, барышникъ явился къ нему вечеромъ въ замокъ, онъ велѣлъ ему подать прошеніе на имя курфюрста Бранденбургскаго, съ краткимъ изложеніемъ случившагося, приложивъ притомъ письмо адвоката и ходатайствуя въ этомъ прошеніи о государственной защитѣ противъ насилія, учиненнаго надъ нимъ въ Саксонской землѣ. Онъ обѣщалъ передать эту просьбу вмѣстѣ съ другимъ приготовленнымъ уже пакетомъ непосредственно въ руки курфюрста, который, во имя его, при первой возможности, передастъ это прошеніе курфюрсту Саксонскому. Этого, конечно, вполнѣ будетъ достаточно, чтобы, вопреки всѣмъ кознямъ юнкера и его присныхъ, найдти правосудіе въ дрезденскомъ судѣ.
Горячо обрадованный Кольгаасъ, сердечно поблагодарилъ бургомистра за новое доказательство его благосклонности къ нему, прибавивъ, что ему жаль только одного, что вмѣсто всякихъ попытокъ въ Дрезденѣ онъ не началъ дѣла прямо въ Берлинѣ. Затѣмъ, составивъ прошеніе въ канцеляріи городскаго суда, по всей формѣ, и вручивъ его бургомистру, онъ вернулся въ Кольгаасенбрюкъ болѣе спокойный за исходъ своей тяжбы, чѣмъ когда либо. Но черезъ нѣсколько же недѣль ему пришлось узнать отъ одного помѣщика, облеченнаго судебной властью, бывшаго въ канцеляріи бургомистра въ Потсдамѣ, что курфюрстъ передалъ прошеніе его своему канцлеру, графу Калльгеймъ, а тотъ, вмѣсто того чтобы войдти непосредственно къ дрезденскому двору съ представленіемъ о разслѣдованіи и наказаніи насилія, какъ это бы казалось вполнѣ цѣлесообразнымъ, вошелъ съ представленіемъ о предварительномъ ближайшемъ опросѣ юнкера фонъ-Тронка. Вышеупомянутый помѣщикъ, остановившись въ экипажѣ около дома Кольгааса, очевидно, вслѣдствіе возложеннаго на него порученія сообщить барышнику это извѣстіе, не могъ дать удовлетворительнаго отвѣта на смущенный вопросъ Кольгааса, почему именно поступлено было такъ, а не иначе. Онъ прибавилъ только, что бургомистръ велѣлъ сказалъ барышнику, чтобы онъ запасся терпѣніемъ. Помѣщикъ, видимо, спѣшилъ продолжать свой путь, и лишь въ концѣ ихъ краткой бесѣды, изъ нѣкоторыхъ вскользь брошенныхъ словъ, Кольгаасъ понялъ, что графъ Калльгеймъ съ семействомъ юнкера находился въ свойствѣ.
Не находя болѣе отрады ни въ торговлѣ лошадьми, ни въ своемъ домѣ, ни во дворѣ, полуохладѣвъ къ самой женѣ и дѣтямъ, весь слѣдующій мѣсяцъ Кольгаасъ провелъ въ грустномъ предчувствіи будущаго. И не даромъ онъ ждалъ,-- по истеченіи этого времени изъ Бранденбурга возвратился Герзе, нѣсколько оправившійся послѣ купанья, съ письмомъ бургомистра, приложеннымъ при большой бумагѣ и гласившимъ, что, сожалѣя о невозможности чѣмъ либо помочь въ его дѣлѣ, онъ посылаетъ ему направленную къ нему резолюцію государственной канцеляріи и совѣтуетъ взять обратно лошадей, оставленныхъ имъ въ Тронкенбургѣ, а на дѣлѣ вообще поставить крестъ.
Въ резолюціи говорилось, что де, по свѣдѣніямъ дрезденскаго суда, Кольгаасъ пустой сутяга; что юнкеръ фонъ-Тронка, у котораго онъ оставилъ лошадей, ихъ у себя не удерживаетъ; что стоитъ ему только послать за ними въ замокъ, или, по крайней мѣрѣ, дать знать юнкеру, куда онъ долженъ ихъ ему доставить, и что государственная канцелярія, во всякомъ случаѣ, проситъ избавить ее отъ подобныхъ хлопотъ и дрязгъ.
Кольгаасъ пришелъ въ ярость, получивъ это письмо. Дѣло было не въ лошадяхъ -- онъ огорчился бы не менѣе, если бы оно касалось двухъ собакъ. При малѣйшемъ шумѣ на дворѣ, онъ оглядывался на проѣзжія ворота съ такимъ непріятнымъ чувствомъ, какого никогда не знавала его грудь, въ ожиданіи, не появятся ли люди "юнкера" и, чего добраго, съ извиненіемъ возвратятъ ему голодныхъ и измученныхъ лошадей. То былъ единственный случай, въ которомъ душа его не была готова ни къ чему такому, что вполнѣ бы соотвѣтствовало ея чувству. Вскорѣ, однако, онъ узналъ черезъ одного знакомаго, проѣзжавшаго мимо, что лошади его въ Тронкенбургѣ, попрежнему, наравнѣ съ остальными лошадьми юнкера, работаютъ въ полѣ. И посреди горя, какое возбуждалось въ немъ картиной міра, представлявшагося въ такой ужасной неисправности, у барышника всплыло внутреннее удовлетвореніе, при сознаніи порядочности своей собственной души въ данномъ дѣлѣ. Онъ пригласилъ къ себѣ мѣстнаго старшину, своего сосѣда, который давно носился съ мыслью увеличить свои владѣнія прикупкой поземельныхъ участковъ, прилегавшихъ къ ихъ границамъ. Когда тотъ сѣлъ, Кольгаасъ освѣдомился у него, сколько бы онъ далъ за его бранденбургскія и саксонскія владѣнія, за домъ и дворъ, за все, гуртомъ, движимое и недвижимое. Жена его Лизбетта поблѣднѣла при этихъ словахъ. Она обернулась, подняла на руки младшаго своего ребенка, игравшаго позади нея на полу, и устремила взоры, въ которыхъ отражался смертельный ужасъ на ряду съ красными щечками мальчика, игравшаго ея ожерельемъ,-- на барышника и бумагу, которую онъ держалъ въ своихъ рукахъ. Сосѣдъ, посмотрѣвъ на него съ изумленіемъ, поинтересовался узнать, что именно такъ внезапно навело его на эту мысль, на что Кольгаасъ возможно веселѣе отвѣчалъ, что мысль продать свою усадьбу на берегахъ Гавеля не такъ нова, что оба они уже давненько толковали на эту тему, что домъ его въ дрезденскомъ предмѣстьѣ, въ сравненіи съ этимъ, представляетъ простое приложеніе, которое не идетъ въ счетъ, что, словомъ сказать, если сосѣдъ согласенъ на его предложеніе взять оба поземельныхъ участка, въ такомъ случаѣ онъ готовъ заключить съ нимъ контрактъ. Съ нѣсколько натянутой шутливостью, онъ прибавилъ, что вѣдь Кольгаасенбрюкъ не включаетъ въ себѣ цѣлаго міра; что могутъ быть такія задачи, въ сравненіи съ которыми занятіе домоводствомъ, въ качествѣ порядочнаго отца семейства, является дѣломъ второстепенной важности и малозначащимъ, и что душа де направлена на высокія дѣла, о которыхъ, быть можетъ, сосѣдъ услышитъ въ недалекомъ будущемъ. Удовлетворенный этимъ объясненіемъ, старшина шутливо обратился къ женѣ Кольгааса, осыпавшей своего ребенка порывистыми поцѣлуями, и высказалъ надежду, что вѣрно отъ него не потребуютъ всѣхъ денегъ немедленно. Затѣмъ, положивъ на столъ шляпу и палку, которую держалъ между колѣнъ, онъ взялъ бумагу изъ рукъ барышника съ тѣмъ, чтобы прочесть ее. Подойдя къ нему, Кольгаасъ объяснилъ, что то была купчая крѣпость, составленная имъ случайно, срочная на четыре недѣли, указалъ, что купчая эта сдѣлана по всѣмъ правиламъ, что не достаетъ въ ней только подписей, да не внесены суммы какъ самой запродажной цѣны, такъ и неустойки, которую онъ беретъ на себя въ томъ случаѣ, если бы влеченіе четырехъ недѣль вздумалъ отказаться отъ этой сдѣлки. Затѣмъ, еще разъ весело пригласилъ сосѣда предложить свою цѣну, увѣряя притомъ, что не будетъ дорожиться и осложнять дѣло большими хлопотами. Жена ходила по комнатѣ взадъ и впередъ. Грудь ея вздымалась такъ сильно, что платокъ, за который мальчикъ продолжалъ теребить ее, грозилъ совершенно свалиться съ ея плеча. Старшина замѣтилъ, что о цѣнности дрезденской собственности, во всякомъ случаѣ, онъ судить не можетъ. Въ отвѣтъ на это замѣчаніе, Кольгаасъ, подвигая къ нему документы, полученные имъ при ея покупкѣ, отвѣтилъ, что онъ предлагаетъ ее ему за сто гульденовъ золотомъ, хотя изъ писемъ этихъ ясно было видно, что самому ему она стоила почти вдвое. Перечтя еще разъ купчую и, съ своей стороны, находя въ ней право отступленія до странности обусловленнымъ, почти готовый согласиться, старшина замѣтилъ, что вѣдь такимъ образомъ барышникъ лишаетъ себя возможности пользоваться своими заводскими лошадьми, которыя стояли въ его конюшняхъ. Но Кольгаасъ возразилъ, что продавать лошадей онъ и не намѣренъ и что, кромѣ того, желаетъ удержать за собою нѣкоторое оружіе, находившееся въ арсеналѣ. Послѣ продолжительнаго колебанія, покупатель повторилъ наконецъ ту цѣну, которую какъ-то незадолго передъ тѣмъ, полушутя, полусерьезно,-- пустякъ въ сравненіи съ дѣйствительной стоимостью усадьбы,-- предлагалъ Кольгаасу во время прогулки. Кольгаасъ пододвинулъ къ нему перо и чернила для подписи. Не довѣряя собственнымъ чувствамъ, сосѣдъ еще разъ переспросилъ его, серьезно ли его намѣреніе. Барышникъ нѣсколько обиженно отвѣтилъ, какъ же то онъ и думать можетъ, что онъ станетъ шутить съ нимъ въ такомъ дѣлѣ. Послѣ этого, хотя все еще съ озабоченнымъ лицомъ, сосѣдъ взялъ перо и подписалъ купчую, вычеркнувъ въ ней, однако, пунктъ, въ которомъ говорилось о неустойкѣ въ случаѣ, если бы продавецъ раздумалъ заключить торгъ; затѣмъ, обязался представить сто гульденовъ золотомъ по ипотекѣ дрезденскаго участка и предоставилъ Кольгаасу полную свободу отказаться отъ продажи втеченіе двухъ мѣсяцевъ. Тронутый такимъ поступкомъ, барышникъ отъ всей души потрясъ ему руку и, договорившись насчетъ главнаго условія, а именно, чтобы четвертая часть покупной цѣны уплачена была немедленно наличными, а остальное втеченіе трехъ мѣсяцевъ внесено въ гамбургскій банкъ, потребовалъ вина спрыснуть столь удачно уладившуюся сдѣлку. Работнику Штернбальду, черезъ служанку, принесшую стаканы, приказалъ онъ осѣдлать рыжака, объявивъ, что ему необходимо по дѣламъ ѣхать въ городъ, и тутъ же намекнувъ, что вскорѣ послѣ своего возвращенія откровеннѣе выскажется насчетъ того, что въ данный моментъ вынужденъ еще хранить про себя. Затѣмъ, наполняя стаканы, освѣдомился насчетъ турки и поляка, враждовавшихъ тогда какъ разъ другъ съ другомъ, вовлекъ старшину въ политику, еще разъ выпилъ съ нимъ за успѣхъ ихъ сдѣлки и отпустилъ его домой.
Едва старшина успѣлъ выйдти изъ комнаты, какъ Лизбетта упала передъ нимъ на колѣни.
-- Если ты сколько нибудь любишь меня и дѣтей, которыхъ я тебѣ родила,-- воскликнула она: -- если мы, не знаю, по какой причинѣ, не изгнаны изъ твоего сердца, въ такомъ случаѣ скажи мнѣ, что значатъ эти ужасныя распоряженія?
-- Пока ничего, дорогая жена моя,-- отвѣчалъ Кольгаасъ: -- что могло бы тебя тревожить. Я получилъ резолюцію, въ которой жалоба моя на юнкера Венцеля фонъ-Тронка признается лишь пустой сплетней. Тутъ очевидно кроется какое нибудь недоразумѣніе: вотъ почему я и рѣшился еще разъ лично подать мою жалобу самому курфюрсту.
-- Зачѣмъ же ты хочешь продавать твой домъ?-- воскликнула она, съ разстроеннымъ лицомъ поднимаясь съ колѣнъ.
Нѣжно прижавъ ее къ своей груди, барышникъ произнесъ:
-- Потому, дорогая Лизбетта, что я не могу оставаться въ странѣ, гдѣ не оберегаются мои права. Ужъ лучше быть собакой, нежели человѣкомъ, если меня будутъ попирать ногами! Я увѣренъ, что въ данномъ случаѣ жена моя, навѣрное, раздѣляетъ мое мнѣніе.
-- Почемъ ты знаешь, что тебя не станутъ защищать въ твоихъ правахъ?-- возразила она.-- Если ты скромно, какъ это тебѣ и подобаетъ, явишься съ своей просьбой къ курфюрсту, почемъ ты знаешь, что она будетъ брошена подъ столъ или же встрѣчена отказомъ выслушать тебя?
-- Ну, ладно,-- отвѣчалъ Кольгаасъ,-- если въ данномъ случаѣ опасеніе мое окажется неосновательнымъ, то вѣдь и домъ мой еще не проданъ. Самъ курфюрстъ, какъ мнѣ извѣстно, справедливъ. И если только мнѣ удастся, черезъ посредство его приближенныхъ, добиться личной у него аудіенціи, то я не сомнѣваюсь, что буду удовлетворенъ въ своемъ правѣ, и недѣли не пройдетъ, какъ вернусь веселый къ тебѣ и прежнимъ своимъ дѣламъ. И тогда уже,-- прибавилъ онъ, цѣлуя ее,-- не уйду отъ тебя никуда всю жизнь! Но, во всякомъ случаѣ, благоразумнѣе быть готовымъ на все,-- продолжалъ онъ,-- и потому мнѣ хотѣлось бы, чтобы на нѣкоторое время, если это возможно, ты съ дѣтьми поѣхала къ своей тетушкѣ въ Шверинъ, которую, кстати, ты давно собиралась навѣстить.
-- Какъ?-- воскликнула жена,-- мнѣ поѣхать въ Шверинъ? за границу въ Шверинъ къ моей тетушкѣ?
Отъ ужаса у нея прерывался голосъ.
-- Конечно,-- отвѣчалъ Кольгаасъ,-- и, если возможно, немедленно, чтобы ничто не препятствовало мнѣ на пути замысловъ моихъ насчетъ моего дѣла!
-- О, я понимаю тебя!-- вскричала она.-- Теперь тебѣ ничего не нужно, кромѣ оружія и лошадей. До всего остальнаго тебѣ нѣтъ никакого дѣла.
Съ этими словами она отвернулась отъ него, бросилась на стулъ и заплакала.
-- Дорогая Лизбетта,-- заговорилъ смущенный Кольгаасъ,-- что ты дѣлаешь? Господь благословилъ меня женой, дѣтьми и средствами. Неужто сегодня впервые мнѣ придется пожелать, чтобы это было иначе?..
Онъ снова ласково подсѣлъ къ ней, а она, зардѣвшись, обвила руками его шею.
-- Ну, скажи же,-- обратился онъ къ ней, откидывая локоны со лба,-- что мнѣ дѣлать? Бросить мое дѣло? Или ѣхать въ Тронкенбургъ и просить юнкера возвратить мнѣ лошадей, затѣмъ вскочить на нихъ и привести ихъ къ тебѣ?
Лизбетта не рѣшилась сказать: да, да, да! и только со слезами покачивала головой. Крѣпко прижавшись къ нему, она осыпала грудь его горячими поцѣлуями.
-- Итакъ,-- воскликнулъ Кольгаасъ,-- если ты сознаешь, что для продолженія моего промысла я долженъ быть удовлетворенъ въ своемъ правѣ, въ такомъ случаѣ не лишай же меня свободы, необходимой для того, чтобы добиться этого права.
Съ этими словами онъ поднялся съ своего мѣста и приказалъ работнику, доложившему ему, что рыжакъ стоить ужо осѣдланъ, чтобы на другой день были заложены карія лошади, которыя отвезутъ жену его въ Шверинъ.
Лизбетта заявила, что ей пришла въ голову одна мысль. Она встала, вытерла слезы и спросила его въ то время, какъ онъ усѣлся за бюро, не согласится ли онъ передать ей просьбу и, вмѣсто себя, ее пустить въ Берлинъ, для врученія этой просьбы курфюрсту.
Тронутый этимъ предложеніемъ, по многимъ основаніямъ, Кольгаасъ привлекъ ее къ себѣ на колѣни, съ словами:
-- Ну, милая моя женка, это врядъ ли возможно! Курфюрстъ окруженъ массой людей. Человѣкъ, подходящій къ нему близко, подвергается многимъ непріятностямъ.
Лизбетта отвѣчала, что женщинѣ въ тысячу разъ легче, нежели мужчинѣ, добиться аудіенціи у него.
-- Давай мнѣ просьбу,-- повторила она,-- и если ты ничего болѣе не желаешь, какъ только быть увѣреннымъ, что она находится въ его рукахъ, то я ужъ ручаюсь, что онъ получитъ ее.
Имѣвши неоднократныя доказательства ея мужества и разумности, Кольгаасъ спросилъ, какъ же она думаетъ съ этимъ устроиться.
Сконфуженно опустивъ глазки, она отвѣчала, что кастелянъ курфюрстскаго двора, въ бытность свою на службѣ въ Шверинѣ, нѣкогда сватался за нее, и что хотя въ настоящее время онъ женатъ и отецъ многочисленнаго семейства, но что она, все-таки, не совсѣмъ еще забыта,-- словомъ, просила его предоставить ей извлечь пользу изъ того или другаго обстоятельства, описывать которыя заняло бы слишкомъ много времени.
Кольгаасъ душевно расцѣловалъ ее, сказалъ, что принимаетъ ея предложеніе, растолковалъ ей, что все дѣло въ томъ, чтобы остановиться у жены кастеляна, тогда она увидитъ курфюрста въ самомъ дворцѣ, отдалъ ей просьбу, велѣлъ запрячь карихъ и, хорошо усадивъ ее, отпустилъ съ вѣрнымъ слугою своимъ Штернбальдомъ.
Но эта поѣздка -- изъ всѣхъ безуспѣшныхъ его шаговъ по его дѣлу -- была самая злосчастная, ибо нѣсколько дней спустя Штернбальдъ снова уже въѣзжалъ во дворъ, шагомъ пустивъ лошадей съ экипажемъ, въ которомъ барыня его лежала навзничь, опасно контуженная въ грудь.
Подойдя къ экипажу, побѣлѣвшій Кольгаасъ не могъ добиться ничего толковаго насчетъ причины этого несчастія. По словамъ работника, кастеляна не было дома, вслѣдствіе чего пришлось остановиться въ гостинницѣ, по близости отъ дворца. На другое утро Лизбетта ушла изъ гостинницы, приказавъ работнику остаться при лошадяхъ, и вотъ въ какомъ положеніи вернулась только вечеромъ. Повидимому, она слишкомъ смѣло стала добиваться аудіенціи у курфюрста и, безъ всякой вины со стороны послѣдняго, просто изъ грубаго усердія окружавшей его стражи, ей нанесенъ былъ ударъ рукояткой копья. Такъ, по крайней мѣрѣ, говорили люди, принесшіе ее подъ вечеръ въ гостинницу въ безсознательномъ состояніи. Сама же она мало могла говорить вслѣдствіе сильнаго кровоизліянія изо рта. Штернбальдъ прибавилъ, что его намѣреніе было немедленно сѣсть на коня и донести ему о случившемся несчастій, но что барыня, не смотря на всѣ резоны призваннаго хирурга, настояла на томъ, чтобы безъ всякихъ предварительныхъ извѣщеній ее отвезли къ ея мужу въ Кольгаасенбрюкъ.
Кольгаасъ снесъ совершенно разбитую дорогой жену свою въ постель, гдѣ, среди мучительныхъ усилій при каждой попыткѣ вздохнуть, она прожила еще нѣсколько дней. Тщетно добивались вернуть ей сознаніе, чтобы получить нѣкоторое разъясненіе насчетъ случившагося. Она лежала съ остановившимися и уже помутившимися глазами и ничего не отвѣчала. Только незадолго до смерти вернулось къ ней сознаніе, когда лютеранскій пасторъ (по примѣру своего мужа, она перешла въ то время въ это возникавшее тогда вѣроисповѣданіе), стоя около ея постели, громкимъ и чувствительно торжественнымъ голосомъ читалъ ей главу изъ Библіи. Она вдругъ взглянула на него съ мрачнымъ выраженіемъ, взяла у него изъ рукъ Библію, словно нечего было ей слушать оттуда, и начала усиленно перелистывать, какъ будто ища чего-то. Затѣмъ пальцемъ указала стоявшему у ея постели Кольгаасу на стихъ: "Прощайте врагамъ вашимъ, благотворите ненавидящимъ васъ". При этомъ она пожала ему руку съ необыкновенно выразительнымъ взглядомъ и скончалась.
Кольгаасъ думалъ: "Пускай же Господь никогда не проститъ меня такъ, какъ я прощаю юнкеру!".
Затѣмъ поцѣловалъ покойницу, причемъ по лицу его заструились обильныя слезы, закрылъ ей глаза и вышелъ изъ комнаты. Взявъ сто гульденовъ золотомъ, уже заготовленные для него старшиной за дрезденскія конюшни, онъ заказалъ похороны, которыя, казалось, устроены были скорѣе для какой нибудь княгини, нежели для жены его: дубовый гробъ, крѣпко обитый металломъ, шелковыя подушки съ золотыми и серебряными кистями и могила въ восемь аршинъ глубины, устланная булыжникомъ и известкой. Онъ самъ стоялъ у могилы съ младшимъ сыномъ на рукахъ и смотрѣлъ на работу. Въ день похоронъ покойница, бѣлая, какъ снѣгъ, была выставлена въ зало, по его распоряженію, обтянутое чернымъ сукномъ.
Едва успѣлъ пасторъ окончить трогательное слово покойницѣ, какъ Кольгаасу вручили резолюцію курфюрста на просьбу, поданную его женой. Въ этой резолюціи говорилось, чтобы онъ взялъ лошадей изъ Тронкенбурга и, подъ страхомъ тюремнаго заключенія, прекратилъ это дѣло. Кольгаасъ сунулъ въ карманъ бумагу и велѣлъ ставить гробъ на дроги. Какъ только накидали могильный холмъ, поставили нй немъ крестъ и отпущены были похоронные гости, онъ еще разъ поклонился ея опустѣвшему ложу и затѣмъ немедленно принялся за дѣло возмездія. Онъ сѣлъ и изготовилъ приговоръ, въ которомъ, собственной своей волей, обязывалъ юнкера Венцеля фонъ-Тронка втеченіе трехъ дней по предъявленіи привести въ Кольгаасенбрюкъ вороныхъ, которыхъ тотъ у него отобралъ и загубилъ полевой работой, и самолично откормить ихъ въ его конюшняхъ. Это рѣшеніе онъ послалъ ему съ коннымъ гонцемъ, наказавъ послѣднему немедленно по передачѣ бумаги скакать обратно къ нему въ Кольгаасенбрюкъ. Три дня прошли, а лошади возвращены не были. Тогда, призвавъ Герзе, онъ открылъ ему о своемъ ультиматумѣ, посланномъ имъ молодому рыцарю и обязывавшемъ послѣдняго откормить вороныхъ. Затѣмъ двусмысленно спросилъ Герзе, готовъ ли онъ отправиться съ нимъ въ Тронкенбургъ за юнкеромъ и поучить его кнутомъ, въ случаѣ если онъ замѣшкается исполненіемъ поставленнаго ему требованія. Смекнувъ слова хозяина, Герзе такъ и зарычалъ: "Хозяинъ, да хоть сегодня же!". Подбросивъ вверхъ свою шапку, работникъ увѣрялъ, что "закажетъ сплести себѣ ремень съ десятью узлами, чтобы выучить юнкера чистить скребницей лошадей".
Послѣ этого отвѣта Кольгаасъ продалъ домъ, отослалъ дѣтей за границу, при наступленіи ночи призвалъ также и остальныхъ семерыхъ своихъ работниковъ, преданныхъ ему, какъ собаки, вооружилъ ихъ, посадилъ на коней и двинулся съ ними въ Тронкенбургъ.
Съ этой-то малочисленной кучкой и ворвался онъ въ замокъ при наступленіи третьей ночи, сбивъ съ ногъ таможеннаго сторожа и караульнаго у воротъ, бесѣдовавшихъ другъ съ другомъ подъ воротами.
Среди внезапнаго треска подожженныхъ ими строеній, въ районѣ замка, Герзе кинулся по винтовой лѣстницѣ на башню и съ ударами и пинками набросился на кастеляна и управляющаго, сидѣвшихъ полураздѣтыми за карточной игрой. Тѣмъ временемъ Кольгаасъ устремился въ замокъ къ юнкеру. И вотъ ангелъ суда ниспустился съ неба. Какъ разъ въ этотъ моментъ, среди гомерическаго хохота, юнкеръ читалъ вслухъ компаніи собравшихся у него пріятелей приговоръ, присланный ему Кольгаасомъ. Не успѣлъ онъ хорошенько разслушать голосъ послѣдняго, раздавшійся во дворѣ, какъ, покрывшись мертвенной блѣдностью, поспѣшно крикнулъ: "Ну, братцы, спасайтесь!" и самъ исчезъ. Схвативъ за грудь попавшагося ему на встрѣчу юнкера Ганса фонъ-Тронка, Кольгаасъ швырнулъ его въ уголъ зала съ такой силой, что у несчастнаго мозги разлетѣлись о камни. Пока работники его одолѣвали остальныхъ рыцарей, взявшихся за оружіе, барышникъ допытывался: гдѣ же находится юнкеръ Венцель фонъ-Тронка? Оторопѣвшая компанія ничего не могла ему отвѣтить, и онъ въ ярости пинками выломалъ двери въ двухъ комнатахъ, которыя вели въ боковые флигели замка. Исколесивъ все обширное зданіе по всѣмъ направленіямъ и не найдя тамъ никого, онъ съ проклятіями спустился во дворъ и велѣлъ оберегать выходы. Между тѣмъ отъ пожара строеній занялся замокъ съ боковыми своими постройками, вознося къ небу большіе клубы дыма. Штернбальдъ вмѣстѣ съ тремя усердными работниками тащили все, что только оказывалось не укрѣпленнымъ желѣзными заклепками или гвоздями, и сваливали въ кучу около лошадей, подготовляя себѣ славную добычу. Въ это время изъ открытаго окна башни, при громкомъ радостномъ возгласѣ Герзе, вылетѣли тѣла кастеляна и управляющаго вмѣстѣ съ ихъ женами и дѣтьми.
Спускаясь съ лѣстницы замка, Кольгаасъ встрѣтилъ старую, страдавшую ломотой ключницу, которая вела у юнкера хозяйство. Старуха бросилась барышнику въ ноги. Пріостановившись на ступенькѣ лѣстницы, онъ спросилъ у нея о мѣстѣ укрывательства юнкера Венцеля фонъ-Тронка. Слабымъ дрожащимъ голосомъ высказала она ему свое предположеніе, нѣтъ ли его въ капеллѣ. Кольгаасъ крикнулъ двухъ работниковъ съ факелами и, за неимѣніемъ ключей, распорядился открыть входъ въ церковь ломами и топорами. Перевернувъ вверхъ дномъ весь алтарь и скамьи, барышникъ, къ величайшему своему огорченію, юнкера тамъ не нашелъ.
Выходя изъ капеллы, онъ наткнулся на одного молодаго прислужника изъ Тронкенбургской дворни, который бѣжалъ мимо, спѣша вывести боеваго коня своего господина изъ отдаленной каменной конюшни, которой угрожало пламя пожара. Какъ разъ въ этотъ моментъ Кольгаасу бросились въ глаза обѣ его лошади, стоявшія въ небольшомъ сараѣ, съ соломенной крышей, и онъ спросилъ Тронкенбургскаго прислужника, отчего онъ не спасаетъ вороныхъ. Сунувъ ключъ въ дверь конюшни, тотъ отвѣчалъ, что сарай де ужъ объятъ пламенемъ. Тогда Кольгаасъ, съ силою рванувъ ключъ изъ двери конюшни, перекинулъ его по ту сторону стѣны, затѣмъ, подгоняя слугу юнкера, словно градъ, сыпавшимися на него плоскими ударами рапиры, загналъ его въ горѣвшій сарай и среди страшнаго хохота окружающихъ заставилъ спасать вороныхъ. Прислужникъ побѣлѣлъ отъ страха. Сарай рухнулъ, всего нѣсколько мгновеній спустя послѣ того, какъ онъ вышелъ оттуда, ведя подъ уздцы лошадей Кольгааса, но послѣдняго уже не было. Молодой слуга отправился на площадь, куда собралась и остальная прислуга, и обратился къ барышнику съ вопросомъ, куда же ему теперь дѣвать лошадей. Но тотъ упорно повертывалъ къ нему спину. Наконецъ, съ мрачнымъ видомъ занесъ онъ ногу, рискуя, оступившись, поплатиться жизнью, и вскочилъ на своего каряго, такъ-таки и не отвѣтивъ прислужнику ни слова. Затѣмъ, помѣстившись подъ воротами замка, Кольгаасъ, молча, сталъ дожидаться разсвѣта, между тѣмъ какъ работники его продолжали начатое ими дѣло. Къ утру весь замокъ до самыхъ стѣнъ сгорѣлъ, причемъ, кромѣ Кольгааса и его работниковъ, тамъ никого не оставалось. Онъ сошелъ съ лошади и при яркомъ свѣтѣ солнца еще разъ обыскалъ всѣ уголки площади, освѣщенные лучами дневнаго свѣтила. Тяжко было ему убѣдиться, что нападеніе его на замокъ оказалось неудачнымъ. Удрученный душевной скорбью и горемъ, рѣшилъ онъ послѣ того отправить Герзе съ нѣсколькими работниками на развѣдки насчетъ направленія, избраннаго юнкеромъ при его бѣгствѣ.
Въ особенности безпокоилъ его одинъ ясенскій Монастырь, по имени Эрлабруннъ, на берегу Мульды, настоятельница котораго, Антонія фонъ-Тронка, слыла за благочестивую, святую женщину. Несчастному Кольгаасу казалось вполнѣ естественнымъ, что юнкеръ, освобожденный отъ всякой нужды, бѣжалъ въ этотъ монастырь, въ которомъ его родная тетка, воспитательница его ранняго дѣтства, была настоятельницею. Когда Кольгаасъ узналъ это, онъ поселился въ областной тюрьмѣ, въ которой внутри была еще одна жилая комната, и составилъ такъ называемый "Указъ Кольгааса", въ которомъ онъ приглашалъ страну, юнкеру Венцелю фонъ-Тронка, съ которымъ онъ въ небезосновательной враждѣ,-- не оказывать никакого содѣйствія, даже болѣе, обязывалъ къ тому всѣхъ жителей, не исключая его родныхъ и друзей, подъ угрозою смерти и превращенія въ пепелъ всего, что называется имуществомъ. Это заявленіе онъ распространялъ въ странѣ черезъ путешественниковъ и чужестранцевъ; онъ далъ Вальдманну, слугѣ, копію съ него, съ приказаніемъ снести ее въ Эрлабруннъ, госпожѣ Антоніи. Затѣмъ онъ вступилъ въ переговоры съ тронкенбургскими работниками, которые были недовольны юнкеромъ и, въ расчетѣ на наживу, желали перейти на службу къ нему, вооружилъ ихъ на манеръ пѣхоты арбалетами и кинжалами, выучилъ ихъ сидѣть позади всадниковъ и затѣмъ, превративъ весь обозъ въ деньги и роздавъ эти деньги между ними, онъ рѣшилъ отдохнуть нѣсколько часовъ отъ своихъ печальныхъ трудовъ подъ городскими воротами.
Къ обѣду пришелъ Герзе и подтвердилъ то, что ему уже подсказало раньше его сердце, всегда настроенное на все мрачное, а именно, что юнкеръ находится въ монастырѣ, у своей тетки, почтенной Антоніи фонъ-Тронка. По всей вѣроятности, онъ спасся изъ замка черезъ маленькую дверь, которая была на задней стѣнѣ замка, и оттуда пробрался на узенькую каменную лѣстницу, которая изъ-подъ маленькой крыши спускалась въ Эльбу, къ лодкамъ. По крайней мѣрѣ, Герзе утверждалъ, что въ одной деревушкѣ на Эльбѣ, къ удивленію всего народа, собравшагося тамъ по случаю пожара въ Тронкенбургѣ, въ 12 часовъ ночи, онъ прибылъ въ челнѣ, безъ руля и безъ веселъ, и сейчасъ же на деревенской телегѣ отправился дальше, въ Эрлабруннъ. Кольгаасъ тяжело вздохнулъ при этомъ извѣстіи, спросивъ, покормились ли лошади, и получивъ утвердительный отвѣтъ, велѣлъ своему отряду сѣсть на коней и черезъ три часа онъ уже былъ въ Эрлабруннѣ.
Съ раскатами грома удаляющейся грозы, съ факелами, которые они зажгли подъѣзжая, онъ въѣхалъ съ своимъ отрядомъ во дворъ монастыря. Вальдманнъ, слуга, вышелъ навстрѣчу и сообщилъ, что указъ переданъ по назначенію; въ это самое время онъ увидалъ настоятельницу, растерянную, на подъѣздѣ монастыря, въ переговорахъ со смотрителемъ, и пока смотритель, маленькій сѣденькій старичекъ, бросая гнѣвные взоры на Кольгааса, облачился въ латы и далъ сбѣжавшимся слугамъ приказаніе бить въ набатъ, появилась настоятельница монастыря съ серебрянымъ распятіемъ въ рукахъ, блѣдная какъ полотно; она спустилась съ лѣстницы и, вмѣстѣ со всѣмъ своимъ женскимъ персоналомъ, бросилась на колѣни передъ лошадью Кольгааса. Пока Г'ерзе и Штернбальдъ завладѣли смотрителемъ монастыря, у котораго не было меча, и какъ плѣнника помѣстили его между лошадей, Кольгаасъ обратился къ ней съ вопросомъ:
-- Гдѣ Венцель фонъ-Тронка?
На что она отвѣтила, снимая съ кушака большое кольцо съ ключами:
-- Въ Виттенбергѣ, Кольгаасъ, почтенный человѣкъ!-- и прибавила дрожащимъ голосомъ:-- побойся Бога и не твори зла!
Кольгаасъ же, сгорая отъ жажды мести, повернулъ лошадь и чуть было не отдалъ приказанія: "поджигай!", какъ вдругъ сверкнула молнія со страшнымъ ударомъ грома и прямо ударила въ землю около него.
Кольгаасъ вернулся къ ней и спросилъ, получила ли она его указъ. На что настоятельница отвѣтила едва слышнымъ, слабымъ голосомъ:
-- Только что!
-- Когда?
-- Черезъ два часа, помоги мнѣ Боже, послѣ отъѣзда моего племянника!
Вальдманнъ, слуга, къ которому Кольгаасъ обернулся съ грознымъ взглядомъ, запинаясь, подтвердилъ это, сказавъ, что, благодаря дождю и разливу Мульды, онъ только что прибылъ. Кольгаасъ съ трудомъ овладѣлъ собою. Въ эту самую минуту страшный ливень потушилъ факелы и залилъ всю площадку. Онъ нѣсколько успокоился, быстро обернулся къ настоятельницѣ, приподнявъ слегка шляпу, повернулъ лошадь, пришпорилъ ее со словами: "За мной, братья, нашъ молодецъ въ Виттенбергѣ!" и выѣхалъ изъ монастыря.
Когда настала ночь, онъ заѣхалъ на постоялый дворъ и рѣшилъ дать день на отдыхъ лошадямъ, и такъ какъ ему было ясно, что съ кучкою людей изъ десяти человѣкъ ему не справиться въ Виттенбергѣ, онъ объявилъ второй указъ, въ которомъ онъ, изложивъ вкратцѣ все, что онъ перенесъ, приглашалъ "каждаго хорошаго христіанина, какъ онъ выразился, за небольшія деньги и другія преимущества войны, отнестись къ его дѣлу сочувственно, а къ юнкеру фонъ-Тронка, какъ ко врагу всѣхъ христіанъ". Во второмъ указѣ, который вскорѣ появился, онъ называетъ себя "въ государствѣ и въ мірѣ свободнымъ человѣкомъ, одному Богу подчиненнымъ",-- болѣзненная, ошибочная иллюзія, которая вмѣстѣ со звономъ его золота и надеждою на добычу проникла въ народъ, оставшійся безъ куска хлѣба вслѣдствіе мира съ Польшею, такъ что онъ вступилъ въ Виттенбергъ, по правую сторону Эльбы, уже съ отрядомъ въ 30 головъ, Онъ остановился со своими людьми и лошадьми подъ крышею стараго, развалившагося кирпичнаго амбара, въ глуши темнаго лѣса.
Не очень-то скоро узналъ онъ отъ Штернбальда, котораго отправилъ съ указомъ въ городъ, что тамъ указъ уже извѣстенъ; тогда онъ съ своимъ отрядомъ вступилъ въ городъ вечеромъ, наканунѣ Троицына дня, и въ то время, когда весь городъ спалъ, онъ велѣлъ его поджечь съ нѣсколькихъ концовъ. Въ то время, какъ его люди грабили въ предмѣстьѣ; онъ наклеилъ къ дверямъ церкви листокъ слѣдующаго содержанія: "Онъ, Кольгаасъ, поджегъ городъ и, если ему не выдадутъ юнкера, онъ превратитъ все въ пепелъ, не останется ни одной стѣны, за которой ему пришлось бы его искать". Нельзя описать негодованіе жителей по поводу этой неслыханной жестокости; пламя, которое, благодаря довольно тихой, лѣтней ночи, поглотило только 19 домовъ и, между прочимъ, одну церковь, только къ утру стало стихать; тогда старый областной начальникъ, Отто фонъ-Горгасъ, выслалъ отрядъ въ 50 человѣкъ, чтобы захватить злодѣя. Начальникъ же отряда, по имени Герстенбергъ, такъ дурно распорядился, что вся экспедиція Кольгааса, вмѣсто того, чтобы пасть, только пріобрѣла себѣ военную славу. Этотъ военный человѣкъ разбилъ свой отрядъ на нѣсколько частей, имѣя въ виду окружить Кольгааса съ разныхъ пунктовъ, Кольгаасъ же, собравъ весь свой отрядъ воедино, нападалъ и разбивалъ противника на всѣхъ пунктахъ, такъ что къ вечеру слѣдующаго дня не осталось въ полѣ ни одного человѣка изъ отряда, на который возлагались надежды страны. Кольгаасъ, который черезъ это сраженіе пріобрѣлъ себѣ еще нѣсколькихъ людей, на утро слѣдующаго дня снова поджегъ городъ, и его злодѣйскіе замыслы такъ удались ему, что снова масса домовъ и почти всѣ амбары предмѣстья были превращены въ пепелъ. Затѣмъ, онъ снова наклеилъ свой указъ къ дверямъ ратуши съ прибавленіемъ къ нему отчета о судьбѣ посланнаго противъ него областнымъ начальникомъ гауптманна Герстенберга и казненнаго имъ. Взбѣшенный всѣми этими дѣяніями, областный начальникъ, во главѣ 150 человѣкъ, самъ лично выступилъ противъ него. По письменной просьбѣ дворянина Венцеля фонъ-Тронка, онъ далъ ему стражу, которая охраняла бы его отъ насилій населенія, которое требовало, чтобъ онъ оставилъ городъ; затѣмъ, поставивъ караулъ по всѣмъ окрестнымъ деревнямъ и вдоль городскихъ стѣнъ на случай нападеній, онъ самъ выступилъ на травлю дракона-опустошителя страны.
Лошадиный барышникъ былъ достаточно хитеръ, чтобы не попасть въ руки этому отряду: онъ завлекъ областнаго начальника искусною лавировкою за 5 миль отъ города и, убѣдивъ его, что онъ, испугавшись неравной силы, направляется къ Бранденбургишену, внезапно, на третью ночь, свернулъ въ Виттенбергъ и поджегъ его въ третій разъ. Герзе, переодѣтый, проникъ въ городъ и привелъ въ исполненіе его злодѣйскій замыселъ. Пламя приняло такіе размѣры, благодаря сѣверному вѣтру, что, менѣе чѣмъ въ три часа, сгорѣло 42 дома, 2 церкви, нѣсколько монастырей, нѣсколько школъ, даже само зданіе курфюрстерскаго областнаго начальства превратилось въ пепелъ.
Областной начальникъ, который думалъ, что его противникъ на зарѣ будетъ въ Бранденбургишенѣ, когда узналъ о случившемся, быстро повернулъ назадъ и засталъ весь городъ въ волненіи; тысячная толпа стояла передъ домомъ дворянина Венцеля съ палками и кольями и требовала съ криками его выселенія. Два бургомистра, по имени Іенкенсъ и Отто, въ оффиціальныхъ мундирахъ во главѣ цѣлаго магистрата, напрасно старались убѣдить, что необходимо дождаться возвращенія гонца къ президенту государственной канцеляріи съ запросомъ, можно ли выслать дворянина фонъ-Тронка въ Дрезденъ, куда онъ и самъ желаетъ по многимъ причинамъ отбыть; но неразумная толпа, вооруженная кольями, пиками, не внимая никакимъ увѣщеваніямъ, вела переговоры и изобрѣтала разные способы, чтобы снять съ лица земли домъ, въ которомъ жилъ дворянинъ, какъ вдругъ въ городъ прибылъ самъ областной начальникъ съ отрядомъ всадниковъ. Этому почтенному человѣку, привыкшему уже однимъ своимъ появленіемъ внушать народу повиновеніе и уваженіе, удалось еще у воротъ города захватить трехъ молодцовъ изъ шайки поджигателя, которыхъ въ глазахъ народа заковали въ цѣпи; онъ обратился къ магистрату съ умною рѣчью, въ которой высказывалъ, что имѣетъ надежду привести въ оковахъ и самого Кольгааса, такъ какъ напалъ на его слѣдъ. Ему удалось такимъ образомъ разсѣять нѣсколько страхи собравшагося народа, успокоить насчетъ пребыванія дворянина фонъ-Тронка въ городѣ до возвращенія гонца изъ Дрездена. Онъ слѣзъ съ коня и, когда были убраны разбросанные колья и палки палисадника, проникъ, въ сопровожденіи нѣсколькихъ рыцарей, въ домъ, гдѣ дворянинъ Венцель находился на рукахъ двухъ докторовъ, которые всякими эссенціями и спиртами старались привести его въ чувство изъ обморока, въ какой онъ безпрестанно впадалъ.
Отто фонъ-Горгасъ понималъ, что теперь не время вести съ нимъ переговоры о цѣли его прихода; онъ только съ презрѣніемъ во взорѣ велѣлъ ему одѣться и послѣдовать за нимъ, для его собственной безопасности, въ помѣщеніе рыцарской тюрьмы. Когда на Венцеля надѣли латы и шлемъ, съ полураскрытой грудью, такъ какъ онъ все еще задыхался, повели его подъ руки, съ одной стороны, областной начальникъ, а съ другой -- его зять графъ фонъ-Гершау, и вывели на улицу, со всѣхъ сторонъ на него посыпались проклятія, какъ служителя ни сдерживали народъ, отовсюду раздавалось: "пьявка, грабитель страны, истязатель людей, проклятіе города Виттенберга, несчастіе Саксоніи", наконецъ, послѣ печальнаго шествія черезъ развалины города, во время котораго онъ нѣсколько разъ терялъ свой шлемъ, который одинъ изъ рыцарей снова надѣвалъ ему съ затылка, добрались до тюрьмы, гдѣ онъ исчезъ въ одной изъ башенъ подъ охраною усиленной стражи.
Тѣмъ временемъ прибывшій гонецъ повергъ городъ въ новое отчаяніе рѣшеніемъ курфюрста. Управленіе страны, къ которому Дрезденское бургграфство обратилось съ своей настоятельною просьбою, отвѣтило, что оно не желаетъ и слышать о пребываніи дворянина фонъ-Тронка въ столицѣ, прежде чѣмъ не будетъ покоренъ поджигатель и убійца; областному7 же начальнику предоставлялось употребить данную ему власть на защиту его тамъ, гдѣ онъ находится, такъ какъ онъ гдѣ же нибудь да долженъ находиться; затѣмъ городъ Виттенбергъ оповѣщался, что на защиту ему выступаетъ отрядъ въ 500 человѣкъ подъ предводительствомъ принца Фридриха Мейссенскаго. Областной начальникъ, которому было ясно, что подобная резолюція никоимъ образомъ не можетъ успокоить народъ, такъ какъ, не говоря уже о тѣхъ слухахъ, которые распространялись о силѣ лошадинаго торговца, благодаря его маленькимъ побѣдамъ на разныхъ пунктахъ города, но самая война, которую онъ велъ во тьмѣ ночной, посредствомъ смолы, соломы и сѣры, была такова, что даже большая сила, чѣмъ та, съ какою долженъ былъ прибыть принцъ Мейссенскій, оказалось бы безпомощной,-- въ виду всего этого онъ рѣшилъ скрыть полученную имъ резолюцію. Онъ наклеилъ на концахъ города только письмо Мейссенскаго принца, въ которомъ онъ извѣщалъ о своемъ прибытіи, между тѣмъ, съ разсвѣтомъ, со двора тюрьмы выѣхала закрытая карета подъ конвоемъ четырехъ вооруженныхъ всадниковъ и отправилась по направленію къ Лейпцигу, причемъ всадники неопредѣленно говорили, что ѣдутъ въ Плессенбергъ, а такъ какъ пребываніе Венцеля фонъ-Тронка для народа было соединено съ огнемъ и мечемъ, то отъѣздъ являлся успокоеніемъ, самъ же областной начальникъ выступилъ съ 300 людьми на встрѣчу принцу Мейссенскому, чтобы присоединиться къ его отряду.
Тѣмъ временемъ Кольгаасъ, благодаря своему удивительному положенію въ свѣтѣ, увеличилъ свои силы до 109 человѣкъ и, такъ какъ у него въ Іессенѣ былъ заготовленъ запасъ оружія и онъ могъ сейчасъ же вооружить своихъ людей, то узнавъ, какая гроза собирается противъ него, онъ рѣшилъ немедленно идти на встрѣчу врагамъ. Черезъ день онъ уже напалъ на принца Мейссенскаго ночью около Мюльберга, и въ этомъ сраженіи, къ большому его горю, онъ лишился своего Герзе, который первыми же выстрѣлами былъ убитъ подлѣ него. Озлобленный этою потерею, онъ, впродолженіе трехъ часовъ, продолжалъ битву съ принцемъ, разбилъ его, лишивъ возможности соединиться съ другимъ отрядомъ, и къ утру принцъ, тяжело раненный, съ приведеннымъ въ полный безпорядокъ остаткомъ отряда, двинулся назадъ къ Дрездену. Опьяненный своимъ успѣхомъ, онъ двинулся на отрядъ областнаго начальника прежде, чѣмъ тому стало что либо извѣстно, напалъ на него при деревнѣ Дамеровъ среди бѣлаго дня, въ открытомъ полѣ, и сражался съ нимъ при большой потерѣ, хотя и съ успѣхомъ до поздней ночи. Вѣроятно, онъ окончательно разбилъ бы областнаго начальника съ его остаткомъ людей, бѣжавшаго на кладбище подъ Дамеровъ, если бы тотъ не узналъ во время о пораженіи принца подъ Мюльбергомъ и не нашелъ бы болѣе благоразумнымъ вернуться въ Виттенбергъ до болѣе благопріятныхъ обстоятельствъ.
Черезъ пять дней послѣ разбитія обоихъ отрядовъ, Кольгаасъ былъ въ Лейпцигѣ и поджегъ городъ съ трехъ сторонъ. Онъ величаетъ себя въ указѣ, раздававшемся по этому случаю: "намѣстникомъ Михаиломъ Архангеломъ, пришедшимъ наказать мечемъ и огнемъ всѣхъ сторонниковъ дворянина Венцеля въ этомъ спорномъ дѣлѣ, всѣхъ коварныхъ міра". Затѣмъ онъ изъ замка Лютценъ, на который онъ неожиданно напалъ и захватилъ, обратился къ народу съ воззваніемъ, въ которомъ онъ приглашалъ всѣхъ, желающихъ лучшаго положенія вещей, примкнуть къ нему. Подъ воззваніемъ значилось безумная подпись: "Дано сіе въ мѣстопребываніи нашего временнаго міроваго управленія въ замкѣ Лютценъ".
Къ счастью обывателей Лейпцига, огонь, благодаря дождю, не быстро распространялся и, при дѣйствіи тушительныхъ средствъ, сгорѣло только нѣсколько мелочныхъ лавокъ подъ Плессенбургомъ. Тѣмъ не менѣе весь городъ былъ объятъ ужасомъ отъ сознанія, что поджигатель и дворянинъ Венцель -- оба въ Лейпцигѣ. Былъ высланъ отрядъ въ 180 человѣкъ, который потерпѣлъ пораженіе; тогда магистрату, который не желалъ рисковать богатствомъ города, не оставалось ничего болѣе, какъ запереть городскія ворота и охранять день и ночь бургграфство. Напрасно вывѣшивались магистратомъ по окрестнымъ деревнямъ объявленія о томъ, что дворянина Венцеля нѣтъ въ ІІлессенбургѣ, лошадиный барышникъ въ такихъ же объявленіяхъ утверждалъ, что онъ въ Плессенбургѣ, и даже еслибъ его не было, онъ будетъ дѣйствовать, какъ бы онъ тутъ былъ, пока ему точно не назовутъ того мѣста, гдѣ онъ находится. Курфюрстъ, которому было дано знать черезъ гонца, въ какомъ положеніи находится Лейпцигъ, отвѣтилъ, что онъ самъ идетъ съ двухтысячнымъ войскомъ на Кольгааса. Отто фонъ-Горгасъ получилъ отъ него строгій выговоръ за его двусмысленную и необдуманную хитрость, чтобы выпроводить поджигателя изъ Виттенберга. Трудно описать волненіе всей Саксоніи и въ особенности столицы, когда узнали, что въ деревняхъ подъ Лейпцитомъ неизвѣстно кѣмъ вывѣшено объявленіе, обращенное къ Кольгаасу слѣдующаго содержанія: "Венцель, юнкеръ, находится въ Дрезденѣ у своихъ кузеновъ Гинца и Кунца".
При такомъ положеніи дѣлъ, докторъ Мартынъ Лютеръ взялся образумить Кольгааса силою слова, разсчитывая на возможность хорошихъ чувствъ въ душѣ убійцы и поджигателя, и онъ написалъ обращеніе къ нему, которое было развѣшано по всѣмъ городамъ и мѣстечкамъ курфюршества. Вотъ оно:
"Кольгаасъ, ты, который выдаешь себя за посланнаго съ мечемъ творить справедливость, за что берешься ты, ослѣпленный страстью, ты, олицетворенная несправедливость съ головы до ногъ? Оттого только, что правитель твоей страны, которому ты подчиненъ, отказалъ тебѣ въ твоихъ правахъ въ спорѣ по поводу ничтожнаго имущества, ты идешь съ мечемъ и огнемъ и нападаешь, точно волкъ пустыни, на мирныхъ гражданъ, которыхъ онъ охраняетъ. Ты, который въ твоемъ обѣщаніи коварно обманывалъ людей, неужели ты думаешь, грѣховодникъ, спастись отъ Бога въ тотъ день, когда предстанутъ на Его судъ всѣ помыслы сердецъ? Какъ смѣешь ты утверждать, что тебѣ отказано было въ твоихъ правахъ, когда сердце твое, полное чувства мести, послѣ первыхъ же неудачныхъ попытокъ отказалось отъ желанія отстоять ихъ. Развѣ слуги суда и полицейскіе чины, которые утаятъ полученное письмо или задержатъ какой нибудь приговоръ вмѣсто того, чтобы его объявить,-- твое начальство? Неужели я долженъ говорить тебѣ, что твое начальство даже и не знаетъ о твоихъ дѣлахъ, скажу больше: правителю страны, противъ котораго ты возстаешь, не извѣстно даже твое имя, и когда однажды ты предстанешь предъ престолъ Божій съ намѣреніемъ обвинить его, онъ скажетъ со спокойнымъ лицомъ: "я не виноватъ, Господь, предъ этимъ человѣкомъ, его существованіе невѣдомо душѣ моей". Твой мечъ -- мечъ грабежа и убійства, ты бунтовщикъ, а не воинъ Божій, и тебѣ предстоятъ на землѣ колесо и висѣлица, а на томъ свѣтѣ проклятіе и за безбожіе и злыя дѣла.
"Виттенбергъ.
Кольгаасъ какъ разъ обдумывалъ въ замкѣ Лютценъ свой новый планъ превращенія Лейпцига въ пепелъ,-- объявленію, сдѣланному въ деревняхъ, что юнкеръ Венцель въ Дрезденѣ, онъ не повѣрилъ, такъ какъ оно появилось безъ подписи и не отъ магистрата, какъ онъ того требовалъ, какъ вдругъ Штернбальдъ и Вальдманнъ, къ своему великому смущенію, прочли обращеніе Лютера, наклеенное въ ночь на воротахъ города.
Напрасно надѣялись они впродолженіе нѣсколькихъ дней, что Кольгаасъ, которому они не хотѣли объ этомъ говорить, самъ его замѣтитъ; мрачный и сосредоточенный появился онъ вечеромъ, но только для того, чтобы отдать свои короткія приказанія, и ничего не замѣтилъ; наконецъ, въ одно прекрасное утро, когда онъ собирался велѣть повѣсить нѣсколько человѣкъ изъ своей шайки, которые грабили въ странѣ противъ его желанія, они рѣшились заставить его обратить на него вниманіе. Онъ только-что возвращался съ мѣста казни цѣлымъ шествіемъ,-- со времени послѣдняго своего указа онъ иначе не появлялся,-- а народъ боязливо передъ нимъ разступался, впереди несли на красной кожаной подушкѣ съ золотыми кистями его херувимскій мечъ, 12 слугъ съ зажженными факелами слѣдовали за нимъ, Штернбальдъ и Вальдманнъ съ мечами подъ мышкой появились у столба, гдѣ было наклеено обращеніе, такъ, что онъ не могъ ихъ не замѣтить. Кольгаасъ вошелъ въ ворота съ заложенными на спинѣ руками, углубленный въ свои мысли, внезапно поднялъ глаза и его ошеломило; его слуги, при взорѣ его, почтительно изчезли, онъ разсѣянно взглянулъ на нихъ и быстрыми шагами приблизился къ столбу. Какъ описать, что произошло въ его душѣ, когда онъ прочиталъ листокъ, въ которомъ его упрекали въ его несправедливости, подписанный самымъ дорогимъ, глубоко уважаемымъ именемъ, какое онъ только зналъ -- именемъ Мартына Лютера; на лицѣ его вспыхнулъ яркій румянецъ, онъ дважды перечиталъ листокъ, снявъ шлемъ,-- дважды, съ начала до конца; повернулся съ смущеніемъ во взглядѣ къ своимъ людямъ, точно онъ собирался что-то сказать, ничего не сказалъ, снялъ со стѣны листъ, снова перечиталъ его и вскричалъ: "Вальдманнъ, вели осѣдлать мнѣ коня!", "Штернбальдъ, въ замокъ за мной!" и затѣмъ изчезъ. Этихъ немногихъ словъ было достаточно, чтобы обезоружить его при всей его порочности. Онъ одѣлся арендаторомъ, сказалъ Штернбальду, что онъ по важному дѣлу отправляется въ Виттенбергъ, передалъ ему, въ присутствіи лучшихъ слугъ, предводительство остающагося въ Лютценѣ отряда, и съ обѣщаніемъ вернуться черезъ 3 дня, въ которые нечего было опасаться нападенія, отправился въ Виттенбергъ.
Подъ чужимъ именемъ онъ остановился въ гостиницѣ, и когда настала ночь, завернувшись въ мантію и съ парою пистолетовъ, добычею, отнятою въ Тронкенбургѣ, онъ вошелъ въ комнату Лютера. Лютеръ сидѣлъ у стола, погруженный въ свое писанье и книги, когда увидалъ, что къ нему вошелъ незнакомый человѣкъ и заперъ за собою дверь на ключъ, спросилъ его: кто онъ? и что ему нужно?
Незнакомецъ приподнялъ почтительно шляпу и, напередъ смущаясь страхомъ, который онъ вселитъ, отвѣтилъ, что онъ Михаель Кольгаасъ, лошадиный барышникъ, какъ Лютеръ уже закричалъ:
-- Уйди отсюда, немедленно уйди!-- всталъ отъ стола и направился къ колокольчику, добавивъ:-- дыханье твое -- чума, близость твоя -- пагуба!
Кольгаасъ, не двигаясь съ мѣста, вынулъ пистолетъ и сказалъ:
-- Милостивый государь, если вы позвоните, этотъ пистолетъ превратитъ меня въ бездыханный трупъ у вашихъ ногъ! Сядьте и выслушайте меня, среди ангеловъ, псалмы которымъ вы пишите, вы не безопаснѣе, чѣмъ со мною.
Лютеръ, садясь, спросилъ его:
-- Чего ты хочешь?
Кольгаасъ отвѣтилъ:
-- Хочу, чтобы вы измѣнили ваше мнѣніе обо мнѣ, что я дурной человѣкъ. Вы сказали мнѣ въ вашемъ обращеніи, что мое начальство не знаетъ о моемъ дѣлѣ,-- прекрасно, въ такомъ случаѣ дайте мнѣ свободный пропускъ, я отправлюсь въ Дрезденъ и самъ все изложу.
-- Безбожный, ужасный человѣкъ!-- воскликнулъ Лютеръ, смущенный и въ то же время успокоенный его словами:-- кто далъ тебѣ право нападать на дворянина фонъ-Тронка на основаніи выдуманныхъ тобою предположеній и, не найдя его въ его городѣ, съ огнемъ и мечемъ обыскивать всѣхъ обывателей, которые оберегаютъ его?
Кольгаасъ отвѣтилъ:
-- Высокопочитаемый господинъ, никто не далъ мнѣ этого права, но одно извѣстіе, которое я получилъ изъ Дрездена, обмануло меня, ввело въ заблужденіе! Война, которую я веду съ обществомъ, была бы преступленіемъ, если, какъ вы утверждаете, я не былъ выброшенъ изъ него!
-- Выброшенъ!-- воскликнулъ Лютеръ, взглянувъ на него.-- Какъ могло придти тебѣ на умъ такое безуміе? Кто могъ тебя изгнать изъ общества, государства, въ которомъ ты живешь? Назови случай, со времени существованія государствъ, когда кто либо былъ бы изъ него выброшенъ?
-- Выброшеннымъ изъ общества я называю того,-- продолжалъ Кольгаасъ,-- кому отказано въ покровительствѣ закона. Ибо въ подобномъ покровительствѣ я нуждаюсь для процвѣтанія моего мирнаго ремесла, да, съ нимъ и съ тѣмъ, что оно мнѣ дало, я ищу защиты у этого общества и тотъ, кто мнѣ отказываетъ въ ней, тотъ выгоняетъ меня въ дикіе дебри, тотъ даетъ мнѣ, согласитесь сами, дубину въ руки для самосохраненія.
-- Кто когда отказалъ тебѣ въ покровительствѣ закона?-- воскликнулъ Лютеръ.-- Развѣ я не написалъ тебѣ, что твоя жалоба, съ которой ты обратился къ властелину страны, ему неизвѣстна? Если слуги государства у него за спиною похищаютъ дѣла или невидимо для него надсмѣхаются надъ его святымъ именемъ, кто, кромѣ Бога, можетъ призвать его къ отвѣту за такой выборъ слугъ? и развѣ ты, проклятый Богомъ и ужасный человѣкъ, уполномоченъ его за то казнить?
-- Прекрасно,-- продолжалъ Кольгаасъ,-- если властелинъ страны не отталкиваетъ меня, то я вернусь въ то общество, которое онъ охраняетъ. Добудьте мнѣ, повторяю, свободный пропускъ въ Дрезденъ, и я распущу отрядъ, который я оставилъ въ замкѣ Лютценъ, и снова подамъ жалобу суду страны, въ которой мнѣ было уже разъ отказано.
Лютеръ съ недовольнымъ лицемъ разбросалъ бумаги, которыя лежали у него на столѣ, и замолкъ. Его злило положеніе, которое этотъ странный человѣкъ занялъ въ государствѣ, и обдумывая судебный приговоръ, онъ спросилъ, что же онъ намѣренъ требовать отъ суда въ Дрезденѣ.
Кольгаасъ отвѣтилъ:
-- Чтобы юнкеръ былъ наказанъ согласно закону, чтобы лошади были приведены въ прежнее состояніе, чтобы убытки, которые я потерпѣлъ, а также и мой слуга Герзе подъ Мюльбергомъ во время насилія, сдѣланнаго надъ нами, были намъ возмѣщены.
-- Возмѣщены убытки!-- воскликнулъ Лютеръ:-- ты набиралъ тысячами у жидовъ и христіанъ подъ векселя и залоги для осуществленія твоей дикой мести. Не обозначишь ли ты твоихъ убытковъ цыфрами на счетѣ?
-- Сохрани меня, Богъ!-- замѣтилъ Кольгаасъ.-- За дворъ, домъ и обстановку, которыя у меня были, я не требую уплаты, такъ же какъ и за погребеніе моей жены! Старуха мать Герзе сдѣлаетъ расчетъ расходовъ по леченью и убытковъ, которые Герзе понесъ въ Тронкенбургѣ, мои же убытки по непродажѣ вороныхъ лошадей пускай опредѣлитъ какое нибудь свѣдущее лицо по назначенію отъ правительства.
На это Лютеръ сказалъ ему:
-- Безумный, непонятный и ужасный человѣкъ!-- и взглянулъ на него.-- Если ты мечемъ твоимъ мстилъ юнкеру самымъ ужаснымъ образомъ, къ чему тебѣ еще искать приговора суда, который сравнительно будетъ ничтоженъ?
На глазахъ у Кольгааса блеснули слезы, и онъ отвѣтилъ:
-- Изъ-за него я лишился жены моей; Кольгаасъ хочетъ доказать свѣту, что она погибла не изъ-за безчестнаго дѣла. Подчинитесь въ этомъ моей волѣ, пускай насъ разсудитъ судъ, во всемъ остальномъ, что можетъ встрѣтиться спорнаго, я подчинюсь вамъ.
Тогда Лютеръ сказалъ ему:
-- Взгляни, чего ты требуешь, и если бы ты твой споръ, прежде чѣмъ мстить за него самовластно, представилъ на рѣшеніе правителя страны, то я убѣжденъ, что ты былъ бы удовлетворенъ по всѣмъ пунктамъ твоихъ требованій. Но не лучше ли бы ты поступилъ, если бы во имя твоего Искупителя ты простилъ юнкера, вороныхъ исхудалыхъ, изнуренныхъ, какія они были, на первыхъ порахъ взялъ бы и занялся бы въ твоихъ конюшняхъ въ Кольгаасенбргокѣ откармливаньемъ ихъ?
На это Кольгаасъ отвѣтилъ:
-- Можетъ быть -- да, а можетъ быть -- и нѣтъ. Если бы я зналъ, что мнѣ придется возстановлять ихъ силы кровью изъ сердца моей дорогой жены, быть можетъ, я поступилъ бы такъ, какъ вы говорите, высокочтимый господинъ, и не пожалѣлъ бы четверика овса: но если онѣ обошлись мнѣ такъ дорого, то пусть же, рѣшилъ я, все пойдетъ настоящимъ порядкомъ! Пускай рѣшитъ судъ и приговоритъ юнкера откормить мнѣ вороныхъ.
Лютеръ, занятый разными мыслями и снова принявшись за бумаги, обѣщалъ переговорить съ курфюрстомъ, съ уговоромъ, чтобы онъ до тѣхъ поръ сидѣлъ смирно въ замкѣ Ліотценъ, а если курфюрстъ согласится дать ему свободный пропускъ, то онъ объ этомъ узнаетъ черезъ наклеенныя на его пути объявленія.
-- Не знаю,-- продолжалъ онъ, въ то время какъ Кольгаасъ приблизился, чтобы поцѣловать ему руку,-- пожелаетъ ли курфюрстъ замѣнить справедливость милостью, потому что онъ стоитъ во главѣ цѣлаго войска, чтобы захватить тебя въ Лютценѣ; во всякомъ случаѣ, обѣщаю тебѣ употребить все мое стараніе.
Затѣмъ онъ всталъ и собрался уходить. Кольгаасъ сказалъ, что его вмѣшательство въ его судьбу его вполнѣ успокоиваетъ. Лютеръ послалъ ему поклонъ рукой, но тотъ вдругъ опустился передъ нимъ на колѣни со словами, что у него на сердцѣ есть и еще просьба къ нему: въ Троицынъ день онъ имѣетъ обыкновеніе принимать трапезу Божію, но въ этомъ году, по случаю его воинственныхъ предпріятій, онъ былъ лишенъ возможности исполнить это, не согласится ли онъ безъ предварительной подготовки отъисповѣдывать его и допустить его до принятія св. Таинствъ.
Лютеръ послѣ минутнаго размышленья, взглянувъ на него пристально, отвѣтилъ ему:
-- Хорошо, Кольгаасъ, я не имѣю ничего противъ. Но Господь, тѣло Котораго ты просишь, прощалъ врагамъ своимъ. Согласенъ ли ты тоже простить дворянина Венцеля, который тебя оскорбилъ, отправиться въ Тронкенбургъ, сѣсть тамъ на твоихъ вороныхъ и вернуться съ ними въ Кольгаасенбрюкъ, гдѣ ихъ и откармливать?
-- Высокочтимый господинъ!-- проговорилъ Кольгаасъ, краснѣя и схвативъ его руку.
-- Ну, что же?
-- Господь тоже не всѣмъ врагамъ прощалъ. Я готовъ простить курфюрсту, моимъ обоимъ начальникамъ -- областному начальнику и управляющему, господамъ Гинцу и Кунцу и всѣмъ остальнымъ, кто меня обидѣлъ въ этомъ дѣлѣ, но юнкера желалъ бы заставить откормить моихъ лошадей.
При этихъ словахъ Лютеръ съ недовольнымъ видомъ повернулся къ нему спиною и взялся за звонокъ. Когда на звонокъ появился въ передней прислужникъ со свѣчей, Кольгаасъ, смущенный, отеръ глаза и такъ какъ прислужникъ напрасно старался открыть дверь, такъ какъ она была заперта на задвижку, а Лютеръ снова занялся своими бумагами, то Кольгаасъ самъ отперъ ему дверь. Лютеръ, указавъ взглядомъ на чужаго, сказалъ вошедшему прислужнику:
-- Посвѣти!-- послѣ чего этотъ, не безъ удивленія взглянувъ на посторонняго, снялъ со стѣны ключъ и вернулся въ переднюю, ожидая его ухода.
Кольгаасъ въ волненіи, вертя шляпу въ рукахъ, спросилъ:
-- Итакъ, многопочитаемый господинъ, я не могу расчитывать на то благодѣтельное примиреніе, о которомъ я васъ просилъ?
Лютеръ отвѣтилъ ему коротко.
-- Съ Господомъ Богомъ -- нѣтъ, а съ правителемъ страны, какъ уже сказалъ тебѣ, я попытаюсь.
Затѣмъ онъ сдѣлалъ знакъ прислужнику. Кольгаасъ съ грустью скрестилъ руки на груди и послѣдовалъ за человѣкомъ, освѣщавшимъ ему лѣстницу.
На слѣдующее утро Лютеръ отослалъ къ курфюрсту саксонскому посланіе, въ которомъ онъ сообщалъ о прискорбномъ фактѣ утайки отъ него жалобы окружающими его Гинцомъ и Кунцомъ о дѣлѣ фонъ-Тронка и совершенно откровенно высказывалъ, что въ настоящее время ничего не остается болѣе, какъ согласиться на предложеніе лошадинаго барышника и ему, въ силу случившагося, даровать амнистію для возобновленія процесса. Общественное мнѣніе, говорилъ онъ, весьма опаснымъ образомъ на сторонѣ этого человѣка; даже его троекратный поджогъ Виттенберга оправдывается, и если ему будетъ отказано въ его просьбѣ, онъ, безъ сомнѣнія, будетъ распространять объ этомъ въ народѣ самые неблаговидные слухи и можетъ на столько повліять на него, что всѣ мѣры правительства будутъ безсильны. Въ заключеніе онъ высказывалъ, что въ этомъ исключительномъ случаѣ не слѣдуетъ останавливаться передъ соображеніемъ вступать въ переговоръ съ гражданиномъ, взявшимся за оружіе, что онъ дѣйствительно въ виду обращенія съ нимъ какъ будто исключенъ изъ государства, и что въ сущности къ нему слѣдуетъ отнестись не какъ къ чужестранной силѣ, за которую онъ какъ будто и самъ себя считаетъ, а просто какъ къ мятежнику, который возстаетъ противъ правительства.
Курфюрстъ получилъ это письмо въ присутствіи принца Христіерна фонъ-Мейссенъ, генералиссимуса государства, дяди принца Фридриха Мейссенскаго, разбитаго подъ Мюльбергомъ и тамъ лежавшаго отъ полученныхъ ранъ, въ присутствіи великаго канцлера суда графа Вреде, графа Кальгейма, президента государственной канцеляріи, обоихъ фонъ-Тронка -- Кунца и Гинца, казначея и мундшенка, друзей молодости и повѣренныхъ курфюрста. Казначей Кунцъ, который въ качествѣ тайнаго совѣтника курфюрста велъ его тайную корреспонденцію съ полномочіемъ пользоваться его именемъ и гербомъ, первый держалъ рѣчь и, изложивъ сперва весьма подробно, что онъ никогда не рѣшился бы взять на себя лично уничтожить жалобу барышника Кольгааса на его двоюроднаго брата Венцеля фонъ-Тронка, если бы не былъ введенъ въ заблужденіе фальшивыми показаніями, что все это совершенно неосновательная, безполезная кляуза; затѣмъ онъ перешелъ къ изложенію настоящаго положенія дѣлъ. Онъ говорилъ, что барышникъ ни по божьему, ни по человѣческому закону не можетъ быть оправданъ, за подобную ошибку позволивъ себѣ столь ужасную месть. Старался представить, въ какомъ сіяніи явилась бы его проклятая личность, если бы отнестись къ нему, какъ къ благородной воинственной силѣ, и позоръ, который бы при этомъ палъ на священную особу курфюрста, былъ бы для него такъ не выносимъ, что онъ, въ пылу своего краснорѣчія, готовъ былъ скорѣе перенести самое ужасное, именно рѣшеніе безумнаго бунтовщика, чтобы юнкеръ, его двоюродный братъ, былъ отправленъ въ Кольгаасенбрюкъ откармливать тамъ его вороныхъ, нежели знать, что предложеніе доктора Лютера будетъ принято. Великій канцлеръ суда, графъ Верде, стоя въ полоборота къ нему, выразилъ свое сожалѣніе, что онъ, проявляющій такую нѣжную заботу къ разъясненію этого непріятнаго дѣла для славы своего повелителя, не проявилъ такой же заботливости въ самомъ началѣ. Онъ представилъ курфюрсту свои опасенія насчетъ привлеченія государственной власти къ примѣненію явно несправедливой мѣры и, между прочимъ, указалъ на то сочувствіе, какимъ барышникъ пользуется въ странѣ, такъ что такимъ образомъ не будетъ конца его злодѣяніямъ, и только поступивъ съ нимъ по справедливости, исправивъ сдѣланную ошибку, правительство можетъ отъ него освободиться. На вопросъ, предложенный присутствующими принцу Христіерну фонъ-Мейссенъ, что онъ имѣетъ сказать, принцъ отвѣтилъ почтительно, обращаясь къ великому канцлеру, что относится съ истиннымъ уваженіемъ къ изложенному имъ мнѣнію, но что они, отстаивая права Кольгааса, забываютъ, что они тѣмъ наносятъ вредъ Лейпцигу и Виттенбергу и всѣмъ мѣстностямъ, потерпѣвшимъ отъ него и имѣющимъ право на возмѣщеніе убытковъ. И потому онъ присоединяется къ мнѣнію камергера фонъ-Тронка -- воспользоваться для этого тѣми средствами, какія примѣняются: собрать достаточную военную силу и захватить барышника, расположившагося въ Лютценѣ, или сразить его. Каммергеръ, который самымъ любезнымъ образомъ придвинулъ два стула для него и для принца, замѣтилъ, что онъ счастливъ, что такой правовѣдъ и осторожный человѣкъ, какъ принцъ, обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ, согласенъ съ нимъ въ средствахъ пресѣченія этого двусмысленнаго дѣла. Принцъ, взявъ стулъ въ руки и не садясь, смотря въ упоръ на него, замѣтилъ, что ему нечего особенно радоваться, такъ какъ прежде всего пришлось бы арестовать его за злоупотребленіе дорогимъ для страны именемъ и противъ него начать процессъ. Курфюрстъ, на котораго взглянулъ сконфуженный каммергеръ, покраснѣвъ, отошелъ къ окну. Графъ Кальгеймъ послѣ мучительнаго всеобщаго молчанія замѣтилъ, что такимъ образомъ нѣтъ возможности выйдти изъ заколдованнаго круга. На томъ же основаніи можно привлечь къ отвѣтственности и его племянника принца Фридриха, потому что и онъ нарушилъ данныя ему инструкціи въ своемъ походѣ на Кольгааса на столько, что если бы пришлось перебирать всѣхъ виновныхъ въ томъ затрудненіи, въ которомъ находятся, въ число ихъ пришлось бы включить и его, и правителей страны, пришлось бы и его привлечь къ отвѣтственности за то, что произошло подъ Мюльбергомъ. Мундшенкъ Гинцъ фонъ-Тррика въ то время, какъ курфюрстъ смущенный подошелъ къ его столу, замѣтилъ, что ему рѣшительно не понятно, какъ такіе мудрые люди, какъ собравшіеся тутъ, не могутъ уразумѣть, какое должно быть въ данномъ случаѣ государственное рѣшеніе. Барышникъ Кольгаасъ обѣщаетъ распустить свой отрядъ за одно обѣщаніе вторичнаго разсмотрѣнія его дѣла въ Дрезденѣ и за свободный пропускъ въ Дрезденъ. Изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы за всѣ его злодѣянія ему полагалось даровать амнистію -- два понятія, которыя, очевидно, и докторъ Лютеръ, и правительство одинаково смѣшиваютъ. "Ибо,-- продолжалъ онъ, приткнувъ палецъ къ носу,-- если даже на судѣ былъ бы постановленъ оправдательный приговоръ по поводу вороныхъ лошадей, то это не мѣшаетъ нисколько засадить Кольгааса за убійство и грабежъ -- весьма остроумный государственный компромисъ, который соединяетъ въ себѣ мнѣнія обоихъ государственныхъ мужей и успѣхъ котораго былъ несомнѣненъ какъ въ настоящемъ, такъ и въ будущемъ". Такъ какъ принцъ, а также великій канцлеръ, на это отвѣтили мундшенку Гинцу только взглядомъ, и совѣщаніе этимъ закончилось, то курфюрстъ объявилъ, что всѣ разнообразныя мнѣнія, какія были сегодня высказаны, онъ обсудитъ самъ лично къ слѣдующему совѣщанію. Повидимому, та предварительная мѣра, какую предложилъ принцъ, породила въ его сердцѣ, столь склонномъ къ пріязни, желаніе выступить походомъ противъ Кольгааса, для чего все было уже готово.
По крайней мѣрѣ, онъ задержалъ у себя графа Верде, мнѣніе котораго казалось ему наиболѣе цѣлесообразнымъ, и такъ какъ графъ показалъ ему письма, изъ которыхъ онъ узналъ, что у лошадинаго барышника была уже сила въ 400 человѣкъ, а при всеобщемъ неудовольствіи на камергерра, какое господствуетъ въ странѣ за его непристойности, можно расчитывать, что она возростетъ вдвое, втрое, и потому курфюрстъ рѣшилъ, не откладывая, принять совѣтъ доктора Лютера. Онъ поручилъ графу Вреде веденіе всего дѣла, и черезъ нѣсколько дней появился указъ. Вотъ вкратцѣ его содержаніе.
"Мы и т. д., и т. д., курфюрстъ саксонскій, объявляемъ симъ, въ силу посланія намъ отъ доктора Мартина Лютера, съ ходатайствомъ за Михаила Кольгааса, лошадинаго барышника изъ Бранденбургскаго курфюршества, съ условіемъ, что если дѣло его будетъ снова слушаться въ Дрезденѣ и ему будетъ разрѣшенъ свободный пропускъ, онъ черезъ три дня сложитъ оружіе, съ тѣмъ, однако, что если ему въ Дрезденскомъ судѣ будетъ отказано въ оправдательномъ приговорѣ по его жалобѣ относительно вороныхъ лошадей, къ нему будетъ примѣнена вся строгость закона за его самовольную расправу, а въ противномъ случаѣ ему и всей его шайкѣ будетъ дано помилованіе и полная амнистія за всѣ произведенныя ими насилія".
Едва Кольгаасъ чрезъ доктора Лютера получилъ экземпляръ такого указа, наклееннаго по всей странѣ, онъ немедленно, не смотря на условность, высказанную въ немъ, распустилъ свою шайку, надѣливъ ее подарками, благодарностями и наставленіями.
Все, что у него было имущества въ золотѣ, въ оружіи и инструментахъ, онъ все вручилъ судьямъ въ Лютценѣ, какъ собственность курфюрста. Съ письмомъ насчетъ остальной продажи своей фермы, если возможно, онъ отправилъ Вальдманна къ начальнику въ Кольгаасенбрюкъ, а Штернбальда послалъ въ Шверинъ за дѣтьми, которыхъ онъ снова пожелалъ имѣть при себѣ, затѣмъ, превративъ остатокъ своего маленькаго состоянія въ бумаги, онъ покинулъ замокъ въ Лютценѣ и отправился въ Дрезденъ.
Рано утромъ, когда весь городъ еще спалъ, Кольгаасъ постучался въ дверь маленькаго домика своего помѣстья въ предмѣстьѣ Пирны, которое сохранилось, благодаря честности его управляющаго, и объявилъ старику Томасу, который завѣдывалъ у него хозяйствомъ и который не мало удивился, увидавъ его, чтобы онъ немедленно отправился и оповѣстилъ бы принца Мейссенскаго, что онъ, Кольгаасъ, лошадиный барышникъ, прибылъ. Принцъ Мейссенскій, который рѣшилъ, что всего цѣлесообразнѣе будетъ самому лично разузнать, каковы отношенія съ этимъ человѣкомъ, немедленно прибылъ съ цѣлою свитою рыцарей и погонщиковъ и засталъ всю улицу, ведущую къ дому Кольгааса, наполненную народомъ. Какъ только распространилась вѣсть, что ангелъ смерти тутъ, онъ, который казнитъ притѣснителей народа огнемъ и мечемъ, весь Дрезденъ, городъ и предмѣстья поднялись на ноги, и пришлось запереть дверь на замокъ отъ напора любопытной толпы; мальчишки же влѣзали на окна, чтобы посмотрѣть на поджигателя, который преспокойно въ это время завтракалъ. Принцъ, съ помощью караула пробрался въ комнату, гдѣ сидѣлъ полураздѣтый Кольгаасъ, и спросилъ его, дѣйствительно ли онъ Кольгаасъ. На что Кольгассъ, вынувъ изъ-за кушака нѣкоторыя бумаги, утверждающія его личность, и почтительно подавая ихъ ему, отвѣтилъ: "да",-- прибавивъ, что, распустивъ свою шайку, онъ прибылъ въ Дрезденъ, чтобы подать въ судъ жалобы на дворянскаго сына Венцеля фонъ-Тронка за своихъ вороныхъ лошадей.
Принцъ, окинувъ его быстрымъ взглядомъ съ головы до ногъ, пробѣжалъ поданныя ему бумаги, спросилъ, что означало свидѣтельство отъ суда въ Лютценѣ о внесенномъ въ пользу курфюршества имуществѣ и, поразспросивъ его еще кое о чемъ, о его дѣтяхъ, о его состояніи, о его намѣреніяхъ на будущее время и убѣдившись, что онъ не внушаетъ опасеній, возвратилъ ему его бумаги, сказавъ, что препятствій для веденія его процесса не имѣется, и что ему слѣдуетъ для этого обратиться лично къ великому канцлеру суда, графу Вреде. Затѣмъ принцъ, отойдя къ окну и увидѣвъ передъ домомъ собравшуюся толпу, прибавилъ: "На первое время къ тебѣ надо будетъ приставить стражу, которая охраняла бы тебя дома и на улицѣ". Кольгаасъ смущенно молчалъ, опустивъ глаза. "Что дѣлать!-- прибавилъ принцъ, отходя отъ окна,-- во всемъ случившемся вини самого себя!". Затѣмъ направился къ двери, намѣреваясь уйдти. Кольгаасъ, очнувшись, проговорилъ: "Милостивый государь, поступите со мной, какъ хотите! Обѣщайте мнѣ только одно, что, когда я пожелаю, я могу быть избавленъ отъ караула, тогда я не буду имѣть ничего противъ этой мѣры!". Принцъ отвѣтилъ, что это само собой разумѣется, и затѣмъ, указавъ на троихъ слугъ, онъ объяснилъ имъ, что человѣкъ, въ домѣ котораго они находятся, свободенъ, и что они приставляются къ нему только какъ охрана съ тѣмъ, что, когда онъ будетъ выходить, они обязаны его сопровождать; принцъ движеніемъ руки простился съ барышникомъ и вышелъ.
Въ полдень Кольгаасъ, окруженный громадной толпой, которая, однако, ничѣмъ его не безпокоила, такъ какъ была предупреждена полиціею, въ сопровожденіи своихъ трехъ охранителей, направился къ великому канцлеру суда, графу Вреде. Великій канцлеръ принялъ его чрезвычайно любезно и вѣжливо въ передней, цѣлые два часа разспрашивалъ его о всѣхъ подробностяхъ его дѣла, затѣмъ направилъ его для составленія жалобы къ состоящему при судѣ знаменитому адвокату города. Кольгаасъ, не теряя времени, немедленно отправился къ нему на квартиру; жалоба была составлена совершенно тождественно съ прежнею: онъ просилъ въ ней наказать по закону дворянскаго сына Венцеля фонъ-Тронка, привести лошадей въ прежнее состояніе и вознаградить его за убытки, а также вернуть убытки, понесенные его слугою Герзе, павшимъ при Мюльбергѣ, и зачесть ихъ въ пользу его оставшейся матери. Затѣмъ, въ сопровожденіи той же любопытной толпы, онъ вернулся къ себѣ, твердо рѣшивъ не выходить болѣе изъ дому, развѣ по особо важнымъ дѣламъ.
Тѣмъ временемъ и дворянскій сынъ Венцель былъ освобожденъ изъ-подъ ареста въ Виттенбергѣ и, когда онъ оправился отъ злокачественной рожи на ногѣ, былъ вызванъ судомъ съ окончательнымъ требованіемъ явиться въ Дрезденъ вслѣдствіе поданной на него жалобы Кольгаасомъ за изнуреніе и приведеніе въ негодность его вороныхъ лошадей. Братья фонъ-Тронка, казначей и мундшенкъ, двоюродные братья Венцеля, у которыхъ онъ остановился, приняли его съ озлобленіемъ и съ презрѣніемъ, обозвали его негодяемъ, презрѣннымъ человѣкомъ, опозорившимъ всю семью, объявили ему, что онъ, безъ сомнѣнія, проиграетъ процессъ, и совѣтовали ему сейчасъ же приняться за откармливаніе лошадей на посмѣяніе всему свѣту. На все это Венцель отвѣтилъ слабымъ дрожащимъ голосомъ, что онъ самый несчастный человѣкъ на свѣтѣ. Онъ клялся, что не имѣлъ никакого понятія о торговлѣ, которая послужила ему на погибель, и что виноваты во всемъ сторожъ замка и управляющій, которые безъ его вѣдома употребляли лошадей во время жатвы даже частью для своихъ работъ и чрезмѣрною работою изнурили ихъ въ конецъ.
Говоря это, онъ сѣлъ и просилъ не усиливать его страданій новыми оскорбленіями. На другой день гг. Кунцъ и Гинцъ, у которыхъ были земли въ превращенномъ въ пепелъ Тронкенбургѣ, по просьбѣ своего двоюроднаго брата, такъ какъ не оставалось ничего болѣе, написали находящимся тамъ управляющему и арендаторамъ, чтобы они сообщили, что сталось съ тѣми злополучными вороными. Все, что они могли узнать, при совершенномъ опустошеніи мѣстности и истребленіи жителей,-- это, что одинъ работникъ, подъ ударами поджигателя, спасая ихъ изъ горящихъ сараевъ, въ которыхъ они стояли, на его вопросъ варвару, что съ ними дѣлать, куда ихъ дѣть, получилъ только въ зубы. Старуха же, домоправительница юнкера, которая бѣжала въ Мейссенъ, отвѣтила на письменный запросъ, что работникъ на слѣдующее утро послѣ той ужасной ночи направился съ лошадьми къ бранденбургской границѣ, но, не смотря на всѣ разспросы, тамъ ничего не узнали, такъ что тутъ очевидно была ошибка: у юнкера не было никакого работника, который бы жилъ въ Бранденбургскомъ курфюршествѣ или по пути въ него. Люди изъ Дрездена, которые черезъ нѣсколько дней послѣ пожара въ Тронкенбургѣ были въ Вильсдруфѣ, разсказывали, что дѣйствительно видѣли именно въ указанное время работника, прибывшаго туда съ двумя лошадьми, которыхъ онъ велъ на недоуздкѣ, и такъ какъ лошади были до того замучены, что не могли идти дальше, то ихъ пришлось поставить въ коровье стойло у одного пастуха который взялся ихъ привести въ надлежащій видъ. По всѣмъ признакамъ, это и были именно тѣ вороные, которыхъ повсюду искали, но оказалось, что пастухъ, опять-таки по разсказамъ, перепродалъ ихъ неизвѣстно кому; по третьему же варіанту значилось, что лошади эти покончили существованіе своею смертью, и что кости ихъ были сложены въ яму въ Вильсдруфѣ. Гинцъ и Кунцъ, для которыхъ подобный оборотъ дѣла являлся весьма желаннымъ, такъ какъ они избавлялись отъ откармливанія вороныхъ въ своихъ конюшняхъ, что имъ предстояло бы за недостаткомъ конюшенъ у ихъ двоюроднаго брата юнкера, конечно, всячески желали, чтобы подтвердилась истина этого предположенія.
Венцель фонъ-Тронка отправилъ въ судъ въ Вильсдруфъ бумагу отъ себя, какъ отъ вотчинника, наслѣдника лена и судьи, въ которой онъ, описавъ подробно лошадей, излагалъ, что онѣ были поручены ему и пропали въ силу несчастной случайности, и что онъ покорнѣйше проситъ розыскать ихъ и владѣльцу ихъ, кто бы онъ ни былъ, предложить за хорошее вознагражденіе за всѣ сдѣланные расходы предоставить ихъ на конюшни казначея Кунца въ Дрезденѣ. Послѣ этого черезъ нѣсколько дней дѣйствительно появился нѣкій человѣкъ, которому пастухъ изъ Вильсдруфа продалъ ихъ и привелъ ихъ чуть живыхъ, привязанныхъ къ телѣгѣ, въ городъ, на рынокъ. На несчастье Венцеля, а еще болѣе, честнаго Кольгааса, оказалось, что это былъ живодеръ изъ Дёбельна.
Какъ только до Венцеля дошелъ слухъ, что въ городъ прибылъ человѣкъ съ двумя вороными лошадьми, спасенными при пожарѣ въ Тронкенбургѣ, онъ отправился вмѣстѣ съ казначеемъ, своимъ двоюроднымъ братомъ и нѣсколькими слугами на площадь замка, гдѣ онъ стоялъ, чтобы, въ случаѣ, если онѣ окажутся лошадьми Кольгааса, взять ихъ, вознаградивъ за расходы, и отвести домой. Но каково было изумленіе обоихъ фонъ-Тронка, когда они увидали, какъ съ каждою минутою толпа, привлеченная любопытнымъ зрѣлищемъ, увеличивалась и наконецъ, окруживъ со всѣхъ сторонъ двухколесную телѣгу, къ которой были привязаны лошади, стала со смѣхомъ кричать: "вотъ онѣ -- тѣ самыя лошади, изъ-за которыхъ всполошилось все государство,-- онѣ въ рукахъ живодера!".
Юнкеръ, подошедшій къ телѣгѣ и внимательно осмотрѣвшій лошадей, которыя, казалось, вотъ-вотъ сейчасъ околѣютъ, смущенно замѣтилъ, что это не тѣ лошади, которыхъ онъ взялъ у Кольгааса; тогда Кунцъ, казначей, грозно взглянулъ на него, такъ грозно, что будь онъ хоть изъ желѣза, такъ и тогда отъ этого взгляда онъ превратился бы въ ничто, подошелъ къ живодеру, откинулъ мантію и, показывая свои ордена и цѣпь, спросилъ его, тѣ ли это лошади, которыя принадлежали юнкеру Венцелю фонъ-Тронка и которыхъ увелъ къ себѣ пастухъ изъ Вильсдруфа.
Живодеръ, съ ведромъ въ рукахъ, какъ разъ собирался поить свою толстую, жирную лошадку, которая привезла телѣгу; онъ поставилъ ведро, погладилъ лошадь, вынулъ у нея мундштукъ и спросилъ: какія лошади? Вороныя, тѣ, которыя привязаны къ телѣгѣ, ему продалъ свинопасъ Гайнихенъ, и что ему неизвѣстно, откуда онъ ихъ взялъ, отъ пастуха ли въ Вильсдруфѣ, или отъ кого другаго. А ему,-- продолжалъ онъ, поставивъ ведро себѣ на колѣно,-- приказалъ посланный отъ суда въ Вильсдруфѣ доставить ихъ въ Дрезденъ въ домъ фонъ-Тронка, и что юнкера, котораго ему указали, зовутъ Кунцъ.
Съ этими словами онъ вылилъ оставшуюся воду, которой не допила лошадь, изъ ведра на мостовую.
Казначей, окруженный насмѣхавшейся толпою, видя, что ничѣмъ не заставить живодера, занятаго своимъ дѣломъ, даже взглянуть на себя, объявилъ ему, что онъ казначей -- Кунцъ фонъ-Тронка, лошади же, которыя ему велѣно доставить, должны принадлежать юнкеру Венцелю, его двоюродному брату, что во время пожара онѣ были выведены работникомъ, затѣмъ попали къ пастуху въ Вильсдруфѣ и первоначально принадлежали лошадиному барышнику Кольгаасу, затѣмъ онъ спросилъ молодца, который въ это время, повернувшись къ своей телѣгѣ, раскорячившись поддергивалъ штаны, не взялъ ли ихъ свинопасъ Гайнихенъ отъ пастуха изъ Вильсдруфа или отъ какого нибудь третьяго лица, купившаго ихъ у него, на что получилъ въ отвѣтъ, что ему велѣно предоставить лошадей въ Дрезденъ господамъ фонъ-Тронка и получить съ нихъ деньги. Дальше этого ему ничего неизвѣстно, а принадлежали ли онѣ до свинопаса Гайнихена Петру или Павлу, или пастуху изъ Вильсдруфа,-- ему безразлично.
Съ этими словами, закинувъ кнутъ себѣ на спину, онъ отправился черезъ площадь въ трактиръ поѣсть, такъ какъ съ дороги проголодался.
Казначей рѣшительно не зналъ, какъ поступить съ лошадьми, которыхъ свинопасъ Гайнихенъ продалъ живодеру изъ Дёбельна, а вдругъ это не тѣ, на которыхъ чортъ проскакалъ по Саксоніи, и потому онъ обратился къ юнкеру за совѣтомъ. Юнкеръ, блѣдный, отвѣтилъ дрожащимъ голосомъ, что всего благоразумнѣе было бы купить этихъ лошадей, принадлежатъ ли онѣ Кольгаасу, или нѣтъ, послѣ чего казначей въ совершенномъ недоумѣніи, проклиная всѣхъ и все, закинувъ свою мантію, вышелъ вонъ изъ толпы. Онъ подозвалъ къ себѣ барона фонъ-Венка, одного знакомаго, который какъ разъ проѣзжалъ мимо, и на зло насмѣхающейся толпѣ, которая точно дожидалась только его удаленія, чтобы прыснуть со смѣху, рѣшилъ остаться на площади и попросилъ барона заѣхать къ великому канцлеру Вреде и черезъ его посредство прислать Кольгааса взглянуть на лошадей. Случилось такъ, что Кольгаасъ какъ разъ находился въ это время у канцлера, такъ какъ былъ призванъ имъ для выясненія разныхъ подробностей, касающихся его дѣла. Когда баронъ вошелъ въ комнату, канцлеръ привсталъ съ недовольнымъ лицомъ съ своего мѣста; Кольгаасъ же, котораго тотъ никогда не видалъ, стоялъ въ сторонѣ съ бумагами. Баронъ изложилъ, въ какомъ затруднительномъ положеніи находятся господа фонъ-Тронка, вслѣдствіе недостаточно точнаго заявленія суда въ Вильсдруфѣ, что сюда прибылъ живодеръ изъ Дёбельна съ такими жалкими лошадьми, въ такомъ безнадежномъ состояніи, что юнкеръ Венцель фонъ-Тронка не рѣшается признать ихъ за лошадей Кольгааса, и потому прежде, чѣмъ взять ихъ отъ живодера и помѣстить въ конюшни господъ фонъ-Тронка для попытки привести ихъ въ настоящій видъ, необходимо, чтобы самъ Кольгаасъ видѣлъ ихъ и положилъ конецъ сомнѣніямъ.
-- Будьте такъ добры,-- заключилъ онъ:-- прикажите стражѣ препроводить лошадинаго барышника изъ его дома на площадь, гдѣ стоятъ лошади.
Великій канцлеръ, снявъ очки съ носа, заявилъ, что господинъ казначей дважды ошибается: во-первыхъ, если онъ предполагаетъ, что для выясненія дѣла достаточно Кольгаасу только взглянуть на лошадей, а, во-вторыхъ, если онъ воображаетъ, что онъ, канцлеръ, уполномоченъ доставлять Кольгааса подъ стражею, куда того пожелаетъ юнкеръ. Затѣмъ онъ представилъ ему стоящаго за собою Кольгааса съ тѣмъ, чтобы баронъ лично обратился къ нему по этому дѣлу; самъ же, надѣвъ очки, опустился въ кресло.
Кольгаасъ, который ни однимъ движеніемъ лица не выдалъ того, что у него происходило на душѣ, объявилъ, что онъ готовъ отправиться на рынокъ для осмотра лошадей, которыхъ привелъ въ городъ живодеръ. Въ то время, какъ сконфуженный баронъ оглянулся на него, онъ снова подошелъ къ столу, около котораго сидѣлъ канцлеръ, и, вынувъ изъ своего портфеля еще нѣсколько бумагъ, касающихся его вклада на храненіе въ Лютценѣ, раскланялся съ нимъ, баронъ же, весь красный, отойдя отъ окна, тоже подошелъ проститься съ канцлеромъ, и оба направились въ сопровожденіи трехъ слугъ, приставленныхъ къ Кольгаасу по повелѣнію принца Мейссенскаго, черезъ толпу на площадь. Казначей Кунцъ, по совѣту друзей своихъ, которыхъ оказалось не мало, чтобы поддержать свой авторитетъ передъ народомъ и живодеромъ изъ Дёбельна, какъ только баронъ показался съ лошадинымъ барышникомъ, сейчасъ же подошелъ къ нимъ и, держа съ достоинствомъ и гордостью подъ мышкою свой мечъ, обратился къ нему съ вопросомъ, его ли тѣ лошади, которыя привязаны къ телѣгѣ.
Лошадиный барышникъ почтительно приподнялъ шляпу передъ господиномъ, обратившимся къ нему съ вопросомъ, и котораго онъ не зналъ, не отвѣчая ему, подошелъ, въ сопровожденіи всѣхъ присутствующихъ рыцарей, къ телѣгѣ и на разстояніи 12 шаговъ отъ лошадей, которыя шатаясь, съ вытянутыми впередъ головами, стояли передъ сѣномъ, положеннымъ имъ живодеромъ, и котораго онѣ не ѣли, сказалъ, обращаясь къ казначею: "Всемилостивый государь! Живодеръ правъ! лошади, привязанныя къ его телѣгѣ,-- мои!" Затѣмъ, окинувъ взоромъ всѣхъ присутствующихъ и еще разъ приподнявъ шляпу, онъ удалился съ площади въ сопровожденіи стражи. При этихъ словахъ, казначей быстрыми шагами, отъ которыхъ заколыхался его султанъ, подошелъ къ живодеру и бросилъ ему кошелекъ съ деньгами; пока тотъ считалъ деньги, почесывая волосы оловяннымъ гребешкомъ, онъ приказалъ работнику отвязать лошадей и отвести ихъ домой. Работникъ, на зовъ барина бросившій своихъ родственниковъ и знакомыхъ, съ которыми встрѣтился въ толпѣ, слегка сконфуженный, пробрался черезъ цѣлую кучу навоза къ лошадямъ, но едва онъ взялся за недоуздокъ, какъ его схватилъ за руку его двоюродный братъ Мейстеръ Гимбольдъ и со словами: "Не тронь живодерную клячу!" оттащилъ его отъ телѣги. Затѣмъ пробрался черезъ навозную кучу къ казначею, который въ недоумѣніи молчалъ, и, обращаясь къ нему, прибавилъ, что онъ долженъ имѣть особаго работника при живодерѣ для исполненія подобныхъ приказаній.
Казначей, чуть не съ пѣной у рта, окинувъ взглядомъ Мейстера, обернулся и крикнулъ черезъ головы окружающихъ его рыцарей караульнаго и, какъ только, по распоряженію барона фонъ-Венкъ, изъ замка появился офицеръ съ нѣсколькими тѣлохранителями курфюрста, передавъ имъ вкратцѣ о неприличномъ поведеніи и подстрекательствѣ мѣстныхъ жителей, приказалъ взять зачинщика Мейстера Гимбольда подъ арестъ. Схвативъ Мейстера за грудь, онъ обвинялъ его въ томъ, что когда, по его приказанію, одинъ изъ служителей подошелъ къ телѣгѣ, чтобы отвязать лошадей, онъ, обругавъ, оттолкнулъ этого служителя и не далъ ему исполнить приказанія. На это Мейстеръ, ловко освободясь изъ рукъ казначея, замѣтилъ: "Милостивый баринъ! указать двадцатилѣтнему молодцу, что ему дѣлать, не есть подстрекательство. Спросите его, захочетъ ли онъ возиться съ лошадьми, привязанными къ телѣгѣ, послѣ того, что я ему сказалъ. Мнѣ что -- пусть онъ съ нихъ хоть кожу деретъ!" При этихъ словахъ, казначей обернулся къ работнику и спросилъ его, имѣетъ ли онъ что нибудь противъ того, чтобъ отвязать лошадей Кольгааса и отвести ихъ домой.
Когда же работникъ, вернувшись въ толпу, изъ нея несмѣло отвѣтилъ, что надо, чтобы лошади были приведены въ порядокъ, прежде чѣмъ поручать ему такое дѣло, казначей наскочилъ на него сзади, сорвалъ съ него шляпу, украшенную знакомъ его дома, сталъ топтать шляпу ногами и, выхвативъ шпагу изъ ноженъ и нанося ею бѣшеные удары, прогналъ его съ площади и отъ себя со службы. Мейстеръ же Гимбольдъ кричалъ тѣмъ временемъ: "Валите его, варвара, на землю!" Народъ, возбужденный его подстрекательствомъ, бросился къ нему и напалъ на караулъ, самъ же Мейстеръ Гимбольдъ накинулся сзади на казначея, повалилъ его, сорвалъ съ него мантію, воротникъ и шлемъ, вырвалъ изъ рукъ шпагу и забросилъ ее черезъ площадь.
Напрасно юнкеръ Венцель, вырвавшись изъ толпы, звалъ рыцарей на помощь къ своему двоюродному брату: при первой ихъ попыткѣ къ нему приблизиться, народъ оттѣснилъ ихъ, и несчастный казначей, который при паденіи расшибъ себѣ голову, всецѣло былъ отданъ во власть разсвирѣпѣвшей толпѣ.
Только появленіе отряда вооруженныхъ всадниковъ, случайно ѣхавшаго мимо, и котораго призвалъ на помощь офицеръ тѣлохранителей, спасло его.
Разогнавъ толпу, офицеръ схватилъ Мейстера и передалъ его въ руки нѣсколькихъ рыцарей, которые повели его въ тюрьму, а тѣмъ временемъ два друга пострадавшаго казначея, поднявъ его, всего окровавленнаго, направились съ нимъ къ его дому. Вотъ какой печальный былъ исходъ попытки вознаградить лошадинаго барышника за испытанную несправедливость.
Живодеръ изъ Дёбельна, который такимъ образомъ окончилъ возложенную на него обязанность, не желая терять напрасно времени, какъ только толпа стала расходиться, ушелъ, привязавъ лошадей къ фонарному столбу, гдѣ онѣ и простояли цѣлый день на смѣхъ всѣмъ уличнымъ мальчишкамъ и дневнымъ ворамъ. Поздно вечеромъ въ виду приближающейся ночи полиція должна была взять ихъ и послать за Дрезденскимъ живодеромъ, чтобы впредь до дальнѣйшаго распоряженія онъ отвелъ ихъ на городскую живодерню.
Это событіе, хотя въ немъ не былъ повиненъ лошадиный барышникъ, тѣмъ не менѣе породило даже въ самыхъ благонамѣренныхъ и миролюбивыхъ людяхъ настроеніе весьма неблагопріятное для исхода дѣла. Нашли его отношеніе къ государству невыносимымъ и стали поговаривать въ частныхъ домахъ и публично, что лучше поступить съ нимъ прямо несправедливо, чѣмъ поднимать все дѣло снова и добиться справедливости цѣною ряда насилій въ дѣлѣ столь самомъ по себѣ ничтожномъ, только изъ-за его непомѣрнаго упрямства.
На бѣду бѣднаго Кольгааса самъ канцлеръ, изъ чувства слишкомъ большой справедливости и вытекавшей отсюда его ненависти къ семейству фонъ-Тронка, способствовалъ этому настроенію и поддерживалъ его.
Было весьма мало вѣроятія, чтобы лошади, отданныя на попеченіе Дрезденскому живодеру, когда нибудь пришли въ состояніе, въ какомъ онѣ находились на конюшнѣ въ Кольгаасенбрюкѣ, но если бы даже допустить, что при уходѣ и умѣніи это была бы вещь возможная,-- при настоящихъ обстоятельствахъ это являлось такимъ позоромъ для семьи юнкера, при положеніи, какое она занимала въ городѣ, что казалось приличнѣе и дешевле вознаградить за лошадей деньгами.
На письмо президента, графа Кальгейма, къ великому канцлеру отъ имени казначея, который былъ все еще боленъ, съ этимъ предложеніемъ, графъ написалъ Кольгаасу, что въ случаѣ, если къ нему обратятся съ подобнымъ предложеніемъ, чтобы онъ отъ него не отказывался, президенту же отвѣтилъ коротко и не особенно любезно, что проситъ его съ частными обращеніями по этому дѣлу его не безпокоить, и посовѣтовалъ ему адресоваться прямо къ Кольгаасу, какъ къ человѣку скромному и не корыстолюбивому.
Лошадиный барышникъ, послѣ всего случившагося на рынкѣ, ожидалъ по совѣту великаго канцлера какого нибудь заявленія со стороны юнкера или его родственниковъ, заранѣе готовый простить все, что было, и принять ихъ условія, но гордымъ рыцарямъ было непріятно сдѣлать первый шагъ; обиженные отвѣтомъ канцлера, они показали его курфюрсту, который на слѣдующее утро посѣтилъ больнаго, израненнаго казначея. Казначей слабымъ, трогательнымъ голосомъ, подходящимъ къ его положенію, спросилъ курфюрста, неужели послѣ того, какъ онъ рисковалъ жизнью изъ-за этого дѣла, содѣйствуя ему согласно желанію курфюрста, онъ долженъ идти еще дальше и отдавать свою честь на поруганіе свѣту и обращаться съ просьбою о сдѣлкѣ къ человѣку, который заклеймилъ позоромъ и стыдомъ его и все его семейство.
Курфюрстъ, прочитавъ письмо, спросилъ сконфуженнымъ тономъ графа Кальгейма, развѣ судъ не имѣетъ права, не вступая ни въ какіе переговоры съ Кольгаасомъ, приговорить къ денежному вознагражденію за лошадей, считая ихъ какъ бы за околѣвшихъ, разъ, что ихъ нельзя привести въ надлежащій видъ.
Графъ отвѣтилъ: "Всемилостивѣйшій государь, онѣ не существуютъ, онѣ мертвыя въ смыслѣ государственнаго права, ибо онѣ не имѣютъ никакой цѣны, онѣ околѣютъ и въ дѣйствительности прежде, нежели ихъ успѣютъ перевести изъ живодерни въ конюшню".
Послѣ чего курфюрстъ, спрятавъ письмо, сказалъ, что самъ переговоритъ съ великимъ канцлеромъ, успокоивая казначея, который приподнялся на кровати и съ благодарностію схватилъ протянутую ему руку, и совѣтуя ему хорошенько беречься; затѣмъ онъ, милостиво простившись, вышелъ изъ комнаты.
Таково было положеніе вещей, когда надъ Кольгаасомъ разразилась новая гроза, пришедшая изъ Лютцена и которую хитрые рыцари сумѣли направить прямо на голову несчастнаго Кольгааса.
А именно Іоганнъ Нагельшмидтъ, одинъ изъ примкнувшихъ работниковъ къ барышнику и отпущенный имъ послѣ амнистіи курфюрста, набравъ цѣлую шайку всякаго сброда, появился на Богемской границѣ съ намѣреніемъ самому продолжать ремесло Кольгааса. Этотъ негодяй, частью, чтобы внушить страхъ сыщикамъ, которые его преслѣдовали, частью же, чтобы вовлечь деревенскій народъ въ свои мошенническія продѣлки,-- назвался намѣстникомъ Кольгааса, распространяя повсюду, что многіе изъ рабочихъ вернулись на родину безъ всякой амнистіи, что самъ Кольгаасъ, по прибытіи въ Дрезденъ, самымъ вѣроломнымъ образомъ былъ схваченъ и заключенъ подъ стражу, и въ указахъ, совершенно схожихъ съ указами Кольгааса, эта новая шайка поджигателей называлась военнымъ отрядомъ, созваннымъ во славу Божію, чтобы отстоять обѣщанную имъ курфюрстомъ амнистію, а въ сущности, чтобы, подъ видомъ преданности къ Кольгаасу и прославленія Бога, только смѣлѣе и безнаказаннѣе совершать грабежи и насилія. При первыхъ извѣстіяхъ объ этомъ рыцари въ Дрезденѣ возликовали отъ того новаго освѣщенія, какое получало все дѣло. Они мудро указывали на сдѣланную ошибку вопреки всѣмъ ихъ предостереженіямъ, на дарованную Кольгаасу амнистію, которая точно поощряла всѣхъ негодяевъ слѣдовать по его слѣдамъ, и не вѣря, чтобы Нагельшмидтъ дѣйствительно съ оружіемъ въ рукахъ отстаивалъ интересы Кольгааса, они утверждали, что все это новая мошенническая продѣлка Кольгааса, чтобы напугать правительство и заставить его исполнить по пунктамъ всѣ его требованія.
Мундшенкъ Гинтцъ шелъ еще дальше въ своихъ предположеніяхъ: послѣ одного обѣда у курфюрста, когда около него въ передней собрались разные придворные и охотники, онъ сталъ увѣрять ихъ, что Кольгаасъ и не думалъ на самомъ дѣлѣ распускать своей мошеннической шайки въ Лютценѣ, что все это была лишь низкая комедія, и, посмѣиваясь надъ любовію къ справедливости великаго канцлера, онъ увѣрялъ, подобравъ нѣсколько удачныхъ доказательствъ, что шайка попрежнему держится въ лѣсахъ курфюршества и ждетъ только приказанія Кольгааса, чтобы начать свои нападенія съ мечемъ и огнемъ.
Недовольный подобнымъ оборотомъ дѣла, который угрожалъ большими непріятностями его повелителю, принцъ Христіернъ Мейссенскій отправился въ замокъ, къ курфюрсту и, понявъ намѣреніе рыцарей обвинить Кольгааса еще въ новыхъ проступкахъ, испросилъ позволеніе немедленно сдѣлать барышнику допросъ.
Удивленный Кольгаасъ прибылъ въ губерніумъ, куда его доставилъ сыщикъ, съ двумя дѣтьми на рукахъ, съ сыновьями Генрихомъ и Леопольдомъ, которыхъ слуга Штернбальдъ наканунѣ привезъ изъ Мекленбургскаго курфюршерства, гдѣ они оставались всѣ пятеро; по разнымъ соображеніямъ, которыя было бы долго излагать, онъ рѣшилъ взять мальчиковъ съ собой, такъ какъ они со слезами просили его объ этомъ. Принцъ милостиво обратился къ дѣтямъ, которыхъ Кольгаасъ усадилъ подлѣ себя, спросилъ, по скольку имъ лѣтъ, какъ ихъ зовутъ, затѣмъ сообщилъ Кольгаасу, что Нагельшмидтъ, его бывшій работникъ, позволяетъ себѣ въ долинахъ Рудныхъ горъ всякія злодѣянія; при этомъ показалъ ему объявленные имъ указы и, вручая ему ихъ, спросилъ, что можетъ онъ сказать въ свое оправданіе.
Барышникъ пришелъ въ ужасъ отъ этихъ постыдныхъ и предательскихъ указовъ, но ему было не трудно убѣдить такого честнаго, прямодушнаго человѣка, какъ принцъ, въ неосновательности взводимыхъ на него обвиненій.
Не только въ силу его увѣреній, что въ томъ положеніи, въ какомъ находилось его дѣло, онъ не нуждался въ помощи третьяго человѣка, но бумаги и нѣкоторыя письма, которыя онъ показалъ принцу, ясно свидѣтельствовали, что не задолго передъ тѣмъ, какъ шайка была распущена въ Лютценѣ, этотъ негодяй былъ приговоренъ имъ къ повѣшенію за разные его неблаговидные поступки и мошенничество, и его спасла только амнистія курфюрста, вмѣстѣ съ которой прекращалось ихъ общее дѣло, а разошлись они заклятыми врагами. Съ согласія принца Кольгаасъ написалъ Нагельшмидту посланіе, въ которомъ онъ называетъ выдуманное имъ желаніе -- будто бы отстоять дарованную амнистію, постыдною, злодѣйскою ложью, затѣмъ увѣдомляетъ, что по прибытіи въ Дрезденъ онъ не былъ ни арестованъ, ни заключенъ подъ стражу, что дѣло его идетъ именно въ томъ порядкѣ, въ какомъ онъ того желалъ, а его за злодѣянія, которыя онъ позволилъ себѣ вмѣстѣ съ своею шайкою въ Рудныхъ горахъ уже послѣ полученной амнистіи, онъ предастъ всей карѣ правосудія.
При этомъ, на поученіе народу, приводились нѣкоторыя извлеченія изъ обвинительнаго акта, въ силу которыхъ этотъ негодяй еще въ замкѣ Лютцена былъ приговоренъ барышникомъ за свои злодѣянія къ повѣшенію, и отъ котораго онъ спасся только благодаря амнистіи курфюрста.
Принцъ старался успокоить Кольгааса насчетъ подозрѣнія, которое невольно падало на него и по поводу котораго его подвергли допросу. Обѣщалъ ему, что пока онъ самъ въ Дрезденѣ, по отношенію къ нему амнистія отнюдь не будетъ нарушена; затѣмъ угостилъ мальчиковъ фруктами, тутъ же стоявшими на столѣ, протянулъ имъ руку на прощаніе, простился съ Кольгаасомъ и отпустилъ его.
Великій канцлеръ, узнавъ объ опасности, какая грозила Кольгаасу, употребилъ все стараніе, чтобы ускорить окончаніе его дѣла, прежде чѣмъ оно усложнится новыми событіями и обстоятельствами, на что какъ разъ сильно расчитывали рыцари, и вмѣсто того, чтобы ограничиться, какъ прежде, только удостовѣреніемъ факта на основаніи права, они стали разными хитросплетеніями отрицать самое преступленіе. То они утверждали, что вороныя лошади были задержаны въ Тронкенбургѣ по собственному усмотрѣнію смотрителя замка и управляющаго, безъ вѣдома самого юнкера, то будто бы лошади уже прибыли туда съ опаснымъ кашлемъ, и предлагали даже вызвать свидѣтелей по этому поводу и, когда они со всѣми этими аргументами по разслѣдованіи ихъ потерпѣли неудачу, они откопали эдиктъ курфюрста двѣнадцатилѣтней давности, по которому по случаю падежа скота былъ запрещенъ ввозъ лошадей изъ Бранденбургскаго курфюршества въ Саксонію, и непремѣнно желали его примѣнить къ лошадямъ Кольгааса и задержать ихъ на границѣ.
Тѣмъ временемъ Кольгаасъ купилъ обратно свою ферму отъ управляющаго помѣстьемъ въ Кольгаасенбрюкѣ, вознаградивъ его за понесенные убытки, и собирался по этому дѣлу выѣхать изъ Дрездена? на нѣсколько дней къ себѣ на родину,-- предлогъ для поѣздки былъ весьма, повидимому, уважительный, надо было подумать о зимнихъ посѣвахъ, а главнымъ образомъ ему хотѣлось хорошенько обдумать свое положеніе въ виду всѣхъ обстоятельствъ, а, можетъ быть, тутъ были еще другія причины, о которыхъ предоставляемъ каждому догадаться. Затѣмъ онъ отправился, безъ приставленной къ нему стражи, къ канцлеру съ письмами отъ мэра, говоря, что онъ желалъ бы выѣхать изъ Дрездена, если только не требуется присутствія по его дѣлу въ судѣ, въ Бранденбургское курфюршество и обѣщалъ вернуться дней черезъ 8--12.
Канцлеръ съ недовольнымъ лицомъ отвѣтилъ ему, что теперь именно присутствіе его болѣе всего необходимо, такъ какъ вслѣдствіе всякихъ хитросплетеній и подвоховъ его противниковъ, могутъ потребоваться отъ него всякія разъясненія; но, такъ какъ Кольгаасъ указалъ на своего адвоката, которому были хорошо извѣстны всѣ подробности дѣла, и настаивалъ, хотя въ самой въ вѣжливой формѣ, на своемъ отъѣздѣ, обѣщая сократить его до 8-дневнаго срока, канцлеръ, наконецъ, согласился, выразилъ увѣренность, что со своими бумагами и паспортомъ онъ обратится къ принцу Мейссенскому.
Кольгаасъ, который по лицу канцлера видѣлъ, въ чемъ тутъ дѣло, утвердился еще болѣе въ своемъ намѣреніи уѣхать и потому сейчасъ же сѣлъ къ столу и написалъ принцу Мейссенскому, какъ начальнику губерніума, прошеніе о выдачѣ ему паспорта для отъѣзда въ Кольгаасенбрюкъ на восемь дней и обратно, не излагая при этомъ никакихъ причинъ отъѣзда.
На свое прошеніе онъ получилъ резолюцію за подписью завѣдующаго замкомъ, барона Зигфрида фонъ-Венкъ, что его прошеніе о паспортѣ для проѣзда въ Кальгаасенбрюкъ будетъ доложено его свѣтлости, и что отвѣтъ будетъ ему доставленъ немедленно по полученіи.
По наведенной Кольгаасомъ справкѣ у его адвоката, отчего губернская резолюція подписана не принцомъ Христіерномъ Мейссенскимъ, а барономъ Зигфридомъ фонъ-Венкъ, онъ узналъ, что принцъ уже три дня какъ уѣхалъ въ свои имѣнія и всѣми дѣлами губерніума на время его отсутствія завѣдуетъ баронъ Зигфридъ фонъ-Венкъ, двоюродный братъ фонъ-Венка, министра двора.
Кольгаасъ съ удрученнымъ сердцемъ ожидалъ на свою просьбу отвѣта, который такъ усложнялся всѣми этими затрудненіями; прошла недѣля, больше, отвѣта все не было, не являлось и его оправданія по суду, хотя оно было ему навѣрно обѣщано. Тогда на двѣнадцатый день онъ рѣшилъ справиться о намѣреніяхъ правительства по отношенію къ нему, все равно, каковы бы они ни были, и снова обратился въ губерніумъ съ просьбою о выдачѣ ему паспорта.
Каково же было его удивленіе, когда онъ на слѣдующій день, все еще въ ожиданіи не получаемаго отвѣта, расхаживая по комнатѣ и раздумывая о своемъ положеніи и о выхлопотанной ему докторомъ Лютеромъ амнистіи, случайно подойдя къ окну своей задней комнаты, вдругъ увидѣлъ, что во дворѣ въ флигелѣ нѣтъ стражи, приставленной къ нему принцемъ Мейссенскимъ. Онъ призвалъ Томаса, стараго дворецкаго, и спросилъ его, гдѣ стража, отчего ея нѣтъ, что это значитъ.
-- Ахъ, господинъ мой,-- отвѣтилъ со вздохомъ старикъ,-- дѣло въ томъ, что не все обстоитъ благополучно; ратники собрались сегодня въ большемъ количествѣ, чѣмъ обыкновенно, и обступили весь домъ съ вечера. Двое стоятъ со щитами и пиками у дверей на улицу, двое у задней двери къ саду, двое легли въ передней на соломѣ, сказавъ, что тутъ и спать будутъ.
Кольгаасъ измѣнился въ лицѣ, отвернулся и сказалъ: